33
правки
Изменения
Перейти к навигации
Перейти к поиску
Добавлена глава 16.
{{В процессе
|Сейчас =1617
|Всего =28
}}
– Отец!
<br />
=== '''Глава шестнадцатая''' ===
Сегодня Эдуард оказался в очереди первым. Вот и хорошо. Все равно он не мог спать от голода, так что скатал свой спальный мешок, спрятал где обычно и отправился к церкви.
К сожалению, так же поступил и Сьюэлл.
Сьюэлл был неплохой парень, просто он умудрялся во всем находить самое худшее. Неприятности преследовали его, точно дурной запах. Да и с дурным запахом дела обстояли не лучше – он всю жизнь бомжевал по заброшенным зданиям.
– Говорят, у них опять закончилось, – сказал он, почесывая бритую голову. Эта привычка раздражала Эдуарда. Лицо Сьюэлла его тоже раздражало, как и голос. Эдуард непроизвольно закатил глаза.
– Не будь таким дураком, – вздохнул он. – Мы сегодня первые. Они уже пропустили одну неделю, вторую не пропустят.
Эдуард прямо-таки видел, как его слова пролетали мимо ушей Сьюэлла, пока тот перепрыгивал с ноги на ногу и дышал себе на руки. Верхний город Серрины находился над толстым слоем облаков, а это означало, что там обычно было холодно, но особенно подмораживало перед рассветом.
– Да-да, – кивнул Сьюэлл в полной уверенности, что с ним только что согласились. – Мне кореш сказал, что теперь насовсем закончилось. У них немножко оставалось, но они все раздали по богатым семьям. – Он плюнул на землю. От лужицы слизи поднялся парок. – Он внизу живет, говорит, они даже траву не жнут, и переработки все закрыты.
– Ни черта твой кореш не знает. Если они перестанут выдавать, народ выйдет на улицы.
Сьюэлл постучал пальцем по голове.
– Сам подумай. Когда ты в последний раз видел, чтобы Изысканные принимали груз? Они теперь только расхаживают по улицам да ищут, кому бы черепок проломить. Да ты и сам знаешь, что я прав, Эд.
– Не разговаривай так со мной и не зови меня Эд. – Он надеялся, что резкий тон отобьет у парня желание продолжать разговор, но запретная мысль все же просочилась в его сознание, и сердце кольнула иголочка страха. А что, если Сьюэлл прав? Он задрожал на холодном утреннем ветру. С тех пор, как он в последний раз получил дозу стима, который они прозвали «отход», прошла уже целая неделя, да и тогда ему достался всего один пузырек.
Он знал, что это была самая что ни на есть низкокачественная дрянь, отжимки, которые оставались после варки омолаживающих лекарств. Мать рассказывала ему, что раньше, когда в космопорт Серрины постоянно наведывались имперские корабли, они отправляли это вещество на Терру. Теперь то, что осталось, загребли аристократы, а им остались отбросы. Кто-то покупал дозу за побрякушки и мелкие услуги. Другие дрались за нее, убивали и калечили своих друзей и родных за канистру этого дерьма. В нижнем городе, где траву перерабатывали, банды воевали между собой за линии снабжения, и те, кто побеждал, получали право торговать стимом над облаками.
А он просто продал свою веру. Пришел в церковь, поклонился Спасителю, сказал все правильные слова. Недорого же стоила его вера, раз он продал ее тому, кто больше заплатит. Но, кроме «отхода», его мало что волновало.
Ирония больно уколола его. Рожденный быть священником, он начал свое обучение в самом прекрасном, самом древнем храме этого мира. Но предназначенное место в жизни украли те, на чьем счету было столько разрушенных до основания зданий Серрины, от которых остались лишь руины и древние камни. Он должен был стать пастырем стада. А теперь он просто один из скотов.
– Говорю тебе, Спаситель махнул на нас рукой, – сказал Сьюэлл, выводя Эдуарда из задумчивости.
– Заткнись, – прошипел тот в ответ. Парень ему не нравился, но и видеть его избитым не хотелось – не сейчас, когда так близка была заветная доза. – Изысканные услышат. Еще так поговори, и тебе точно ноги переломают. – Он украдкой бросил взгляд на массивную фигуру у дверей: с черного кожаного пояса гвардейца свисала утыканная шипами дубинка. Скрытая под капюшоном голова поворачивалась влево-вправо – он наблюдал за обтрепанными прихожанами, которые выстраивались в очередь за подаянием.
Эдуард помнил времена до «отхода», но смутно. Однажды он сам, своими глазами видел Спасителя. Он был еще совсем мальчишкой, ему едва минуло девять, когда его загнали в подвал под Собором Изобильного Урожая. Несколько часов он ютился во тьме, дрожа от страха – от ужаса! – пока над ними сотрясалась крыша, старшие мальчики подавляли рыдания, а привычный мир рушился. Наконец двери из старого дерева распахнулись и на пороге появились герои, которые вернули их к свету. Герой носил имперский пурпур и золото, а ста̒тью напоминал ангела из мифов. Но он не был мифом – он был реален, и он стал новым правителем их планеты.
С собой он принес новый мир. Губернатор Серрины был низложен (поговаривали, что насильственно), знатные семьи подверглись чистке, а древние традиции в одночасье перестали существовать, все, кроме одной – поклонения Спасителю. В час своей победы он настежь раскрыл двери всех хранилищ планеты, отдав на разграбление неимоверное количество сокровищ, технологий и, конечно же, стимов.
Траву собирали ради ее омолаживающего действия, но ботаники Империума прекрасно знали о ее дополнительных свойствах. Особым образом выращивая и перерабатывая растение, можно было получить мощный боевой стимулятор, вызывающий рост мышц и костей и усиливающий агрессию. Эдуард всего этого не знал. Он знал только, что от «отхода» его хилое тело становилось крепче, руки и ноги – сильнее, и он чувствовал, будто даже мрамор стен не мог его удержать. «Отход» делал его могучим, живым, ''совершенным.''
Но только на время. Потом приходили мучительные боли в мышцах, приливы сумасшедшей ярости, странные видения. На прошлой неделе он очнулся на улице с сухими, саднящими глазами, которые болели оттого, что он не моргая смотрел на пурпурный шрам в небесах. Эдуард мог поклясться, что в последнее время он увеличился в размерах. Тем утром он заполз обратно в свое неуютное гнездо и сказал себе, что ему не спится, хотя на самом деле он боялся спать: он все еще видел шрам каждый раз, как закрывал глаза.
Оно того стоит, решил он, делая шаг вперед за своей милостыней. Он почти чувствовал ее вкус, сладкий до приторности. Сейчас жидкость потечет в глотку, зальет внутренности, наполнит его животворным теплом. Язык защипало от предвкушения, и он протянул руки за чашей.
Чаши не оказалось.
Он посмотрел в суровое лицо женщины, которая ответила ему взглядом налитых кровью глаз. В этих воспаленных глазах не было сочувствия.
– Спаситель благословляет тебя, дитя мое, – сказала она.
Эдуард стоял как ошарашенный.
– Что? – спросил он слабым голосом. – А где «отход»?
– Благословения Спасителя вполне достаточно. Его милосердие – все, что нужно жителям этого города.
– Но… мне нужно… – захныкал он.
– Плохо твое дело, – сказала женщина, переходя с набожного на обыденный тон. – Ну нету у нас. Проваливай давай. – Она выпятила вперед подбородок.
За плечом подпрыгивал Сьюэлл, его кислый запах сделался невыносимым.
– Видишь? Говорил я тебе. Спасителю на нас плевать.
– Он не стал бы так с нами, – прошептал Эдуард, переводя взгляд с женщины на Сьюэлла и обратно. Умоляя. – Не стал бы. Я знаю, я его видел.
Женщина угрожающе подняла руку.
– Ничего ты не видел, дерьма кусок. Убирайся.
– Нет, стал бы, – встрял Сьюэлл. – На что спорим, он сейчас у себя во дворце лучшую дурь подает своим высокородным шавкам, а на нас и не посмотрит, как мы тут пропадаем на улицах. – Он горько усмехнулся. – Конечно, богатые семейства от поединков кипятком писают, а система-то гнилая! Они говорят, мол, добивайся совершенства, мол, каждый может победить, а сами загребают самую лучшую дурь и пихают своим выродкам, и те, конечно, любого из нас прикончат, если мы бросим вызов!
Сьюэлл перешел на крик, в уголках его потрескавшихся губ пенилась слюна. Изысканный, услышав шум, направился к ним, золотая маска на его лице оставалась все такой же бесстрастной.
– Стой, Сьюэлл, – сказал Эдуард. – Мы из-за тебя попадем в беду. Мы всего-то хотим немножко поправиться, да? Только чтобы на сегодня хватило. А завтра будет еще, завтра все будет хорошо. – Он снова повернулся к женщине, протягивая к ней загрубевшие ладони. – Пожалуйста, – попросил он. – Хоть немножко-то есть, а? Совсем чуть-чуть.
Женщина ударила его по лицу, он попятился и зацепился ногой за истертую ступеньку. Он упал, больно ударившись ребрами, и воздух вылетел из легких.
– Эй! – закричал Сьюэлл. – Ты чего на людей бросаешься? Права не имеешь!
– Все я имею, говнюк, – рявкнула женщина. Она подняла ногу и с силой впечатала тяжелый кожаный ботинок в грудь Эдуарда. Что-то сдвинулось у него внутри с отчетливым щелчком, вызвав волну острой боли. Он ожидал новых пинков, поэтому поспешил свернуться в клубок, но ударов не было. Эдуард открыл один глаз и увидел, что Сьюэлл изо всех сил оттолкнулся ногами в грязных обмотках и прыгнул на женщину. Они бесформенной кучей повалились на ступеньки: церемониальное облачение женщины мешало ей подняться. Сьюэлл ее опередил.
– Не лезь к нему! – крикнул парень, изловчившись оседлать лежащую женщину и заломить ей руки за спину. Он повернул голову к своему поверженному другу и открыл рот:
– Эй, Эд, ты в по… – Он не успел закончить вопрос, потому что в его висок врезалась шипастая дубинка. Оружие здоровяка-Изысканного описало полную дугу и проломило череп, кожа, мышцы и кость превратились в кашу. Тело осталось сидеть верхом на женщине, но та так бешено извивалась, что оно вскоре рухнуло на церковный пол.
Эдуард хотел закричать, но боль в груди не дала ему набрать воздуха в легкие, и крик превратился в всхлип. Зато послышались другие голоса: завопили и завизжали те, кто просочился в церковь за своей еженедельной дозой. В этих голосах был не только страх, но и гнев. С того момента, как закончились их последние заначки, прошла как минимум неделя, и слухи о нехватке стима явно добрались до конца очереди.
Самые смелые – или самые отчаянные – двинулись вперед, выкрикивая оскорбления в адрес Изысканного и женщины.
– Убийца! – проревел какой-то мужчина. Слишком туго натянутая кожа, словно пергамент, едва не рвалась на его лице, мускулы на шее вздулись. Ростом он был почти с Изысканного, который смерил его своим вечно невозмутимым взглядом. Толпа рванулась вперед, подтолкнув и его. Изысканному не нужно было другого сигнала для того, чтобы продолжить расправу; он ухватил дубинку двумя руками и нанес удар. Его противник уклонился, и удар пришелся по грудной клетке женщины, стоявшей сзади; мужчина же нанес здоровяку апперкот в челюсть, отчего скульптурная золотая маска задралась, обнажив нижнюю часть лица. Кожа там была ярко-розовая, бугристая, будто обожженная, и никаких губ, только прорезиненная трубка, которая змеилась вверх и пропадала под маской.
Толпа не упустила такого шанса. Люди окружили Изысканного и схватили за руки, не оставив ему возможности размахивать своей жуткой дубинкой. Из рукавов и карманов появились ножи и заточки, засверкали на холодном утреннем солнце, а потом вонзились в тело воина в маске. С того места, где лежал Эдуард, видно было, как Изысканный исчез под грудой тел.
Женщина отбежала подальше и загородилась от толпы самодельным алтарём, словно собиралась прочитать проповедь.
– Дети Спасителя! – воззвала она. – В свете его мы все едины! Остановитесь, умоляю!
Не помогло. Прихожане уже учуяли кровь, и ничто не могло удержать их от праведного насилия. С обеих сторон алтаря к ней приближались две женщины, каждая сжимала в руке импровизированное оружие – осколок витража и кровельный молоток.
– Уходите! – завизжала раздатчица. – У меня ничего нет! – Но власти ее пришел конец, и те же люди, что пару мгновений назад покорно ждали ее благословения, теперь не проявили никакого милосердия. Она повалилась на колени, а нападавшие широко заулыбались, показывая потемневшие зубы и пурпурные десны.
Эдуард не хотел видеть, что произойдет дальше. Он прополз между ногами к выходу, охая, когда коленки и пятки задевали его сломанные ребра. Сзади послышался треск – похоже, в череп женщины врезался молоток. Ему слишком часто приходилось слышать такой звук. Морозный утренний воздух прорезал ликующий крик толпы.
Они получили свою жертву. Теперь они остервенятся, накинутся друг на друга – чтобы удовлетворить их желания, нескольких жизней недостаточно. Эдуард прожил долгую жизнь и знал, какое разложение таится под внешней красотой Серрины.
Придерживая руками сломанные ребра и покряхтывая от боли, он с трудом поднялся на ноги, наполовину побежал, наполовину похромал к церковным дверям и вышел в ярко-голубое утро.
На перекрестке стояла статуя. Когда он был маленьким, статуи Серрины изображали райских птиц, мифических существ, героев из истории и из легенд. Но теперь их грубо переделали так, чтобы все они походили на одну и ту же фигуру с триумфально воздетыми к небу четырьмя руками.
– Ненавижу тебя! – крикнул он статуе.
Беспорядки продолжались всю ночь, скопища людей вываливались из церквей и кабаков, наркопритонов и жилблоков. Они жгли и крушили все на своем пути, и все их побуждения – гнев, стремление к удовольствиям, неудовлетворенность, озорство, страх и бунтарство – вели к одному результату: к разрушению. К боли.
Вависк наблюдал за ними из Собора Изобильного Урожая. Шумовой десантник выбрал древнее строение в качестве своей резиденции прежде всего из-за акустики, но за годы, проведенные на Серрине, он усовершенствовал свой новый дом. Громадную трубу, по которой в верхний город когда-то поставлялся очищенный сок Солипсуса, продлили и вывели наружу, и теперь она служила усилителем для песни, что пела его братия.
Сегодня это был реквием. Жалобная песнь, плач, выражавший уныние шумовых десантников. Они страстно желали снова странствовать меж звезд, нести музыку апокалипсиса в новые миры и новые реальности. Вависк разделял их тоску. Он тоже стремился к абсолюту. Но вместо этого он принужден был смотреть на обыденную оргию мелких бесчинств.
– Мои люди сегодня неспокойны, – сказал Ксантин, который стоял рядом. Брат Вависка часто бывал в соборе – конечно, когда он не ублажал себя коллекцией Карана Туна или не сливался воедино с демоном, которого впустил в свое тело. Собор был символическим местопребыванием для главы Обожаемых, ведь именно здесь он одержал свою непреходящую победу над этим миром, и все же Вависк знал, что брат ценит его общество и его советы. У Ксантина никогда не было широкого круга друзей – даже среди таких эгоцентристов, как Дети Императора, он отличался недоверчивостью, – но за то время, что он провел на Серрине, их стало еще меньше. Особенно тяжело подействовало на него предательство Саркила.
– Они убивают друг друга, – отозвался Вависк. – Мы их остановим?
Он знал ответ еще до того, как задал вопрос, но за тысячелетия, проведенные вместе, они наизусть выучили свои роли.
– Останавливать их? Зачем? Боль – это цена совершенства. Сильные выживут, и мир станет лучше. Тебе всегда было трудно принять эту истину, Вависк. Мы ровесники, но ты никогда не понимал, что движет смертными. Занимайся своей музыкой, а я займусь инженерией душ.
– Но ведь это почва для бунта…
– Нет, – отрезал Ксантин. – Сбывается то, что я предвидел: сильные подчиняют себе слабых. Ты говоришь, как наш ушедший брат – такой же недальновидный, такой же неспособный устоять перед мимолетными удовольствиями, разглядеть триумф моего гения. – Он вздохнул, и его лицо смягчилось.
– Я так близок к цели, Вависк. Новое общество – совершенное общество! Серрина станет прообразом будущего всей галактики, где страсти будут по-настоящему свободны, а стремления – вознаграждены. Труп-Император не смог бы этого добиться. Даже отец не смог бы. Только я, с моей ясностью мысли, могу довести до конца это начинание. – Ксантин поднял кулак. – Другие попытаются отнять у меня этот успех, приписать его себе. Как Саркил. Боюсь, он все еще строит интриги и заговоры против меня в той помойной яме, где сейчас обретается. Он всегда хотел власти над этим миром. – Он повернулся к Вависку, сверля его бирюзовым взглядом. – Но не ты, старый друг. Ты не отнимешь его у меня. – Вависк не ответил, и Ксантин сделал над собой усилие, чтобы позволить незаданному вопросу раствориться в ночном воздухе. Ему это не удалось. – Ведь правда?
Вависк посмотрел своему командиру в глаза, не дрогнув ни единым мускулом обезображенного лица. В этот раз рты на его шее остались безмолвны.
– Я не желаю этот мир, – ответил шумовой десантник. – И не понимаю, почему желаешь ты. – Он отвернулся и бросил последний взгляд на город, на бурлящую массу людей, которая текла по улицам, как кровь по артериям.
– Прости, брат. Я должен вернуться к хору, – сказал Вависк и сошел вниз, чтобы возглавить вечернее песнопение.
[[Категория:Warhammer 40,000]]
[[Категория:Хаос]]
[[Категория:Космический Десант Хаоса]]
[[Категория:Дети Императора]]
