251
правка
Изменения
Перейти к навигации
Перейти к поиску
Добавлена двадцать девятая глава
– Я понесу тебя, брат...
== Глава двадцать девятая ==
'''Фрегат типа «Нова», «Кузнечный молот»'''
Время теряло свою неизменность в пламенных волнах. Оно текло так же свободно, как и огненные течения, с которыми боролся Зарко. Оторвавшись от реальности, забыть о естественном его ходе было даже слишком легко. Волны, по которым он странствовал, подчинялись законам эфира – места, не связанного законами смертной географии и хронологии. День, ночь... Здесь подобные понятия не имели никакого смысла. Здесь можно было стать свидетелем зарождения вселенной, и в следующий же миг лицезреть то, как она становится совершенно инертной, увядшей перед неизбежной энтропией. И в то же время, сумерки творения могли обернуться вспять, являя взору бесчисленное множество юных, цветущих миров. Жизнь, материя – все это могло менять свой курс в соответствии с непостоянностью варпа. Пламенные волны были им, а он был ими.
Зарко, как прилежный исследователь всего потустороннего, знал о непростых отношениях двух граней мироздания, разделенных вуалью – и о метафизических последствиях таких отношений. География все же имела значение, точно так же были важны время и контекст обращений к варпу. То, что для глупцов и невежд могло показаться чередой случайностей, на деле являлось практически непостижимой системой даже для тех, кто обладал познаниями в эзотерике – а те, кто лицезрел полотно судьбы во всей его необъятности, были обречены на безумие и верную гибель. Увидеть одну из его нитей, пару узлов на ней – вот все, на что могли надеяться те, кто не являлся одним из нерожденных, во время своих странствий по волнам.
Зарко увидел одну из таких нитей, и бросился к ней. Лишь мельком ему было дозволено увидеть это узкое окно, за которым прошлое, будущее и настоящее переплетались, образуя судьбоносный континуум. Жизнь, смерть, перерождение... Цикл повторялся вновь и вновь. Он знал, что попытка ухватиться за это видение сулила ему огромную опасность. Только сильные и самоуверенные псайкеры могли пересечь бесплотное море – и даже при всех их способностях, поиски часто приводили к совершенно неожиданным результатам.
На кону стояла не только жизнь Зарко, но сама его душа, ведь тепло смертных душ привлекало... Существ, чей голод был древнее даже данных им имен.
В огненных волнах, эти существа казались черными пятнами, рассекающими потоки не-материи. И пока Зарко плыл по волнам, в действительности надежно укрытый в своем санктуме на борту «Кузнечного молота», он ни на секунду не переставал чувствовать присутствие хищников, грозивших поглотить его разум и дух.
Сохраняя осторожность после своей последней атаки, твари не рисковали атаковать его при первой же возможности, но библиарий был твердо намерен не проявлять перед ними слабости – ему ведь хватило решимости покинуть свое убежище, миновать первую преграду на своем пути и выйти на укрытые покровом сумерек просторы, так похожие на Гей'саррский океан и Едкое море.
Какое-то время он не воспринимал ничего, кроме обычного гула бесчисленных голосов – выражения неумолимого хода вселенской истории, в который псайкеры могли вглядываться и изучать, – однако уже совсем скоро в пучине под ним начали вырисовываться смутные овалы кричащих лиц. Впрочем, ни одно из них Зарко не интересовало.
Он поплыл дальше, напрягая свои мускулы, и при этом сознавая, что на самом деле они являются лишь проекцией его воли. Физическая сила ничего не значила в этом месте, но все равно напоминала о себе, представляя собой реакцию разума, пытающегося осмыслить переживаемый им опыт. Несмотря на это, неподготовленным умам подобные странствия все равно казались ужасающим, невозможным мероприятием. Огонь обжигал их, как наяву, заставляя разумы неудачливых пловцов отгораживаться от окружающего их ада. Некоторые из них после этого так и не вернулись в реальность. Их лица становились частью океана и порой поднимались к поверхности, искаженные выражениями невыразимой боли и отчаяния. Тела некоторых исследователей давно уже обратились в прах в чреве настоящей горы, за другими же, впавшими в состояние кататонии и закованными впоследствии в глубочайших подземельях Прометея, присматривали жрецы-клеймители.
И при всем этом, резонанс с тем, что Зарко испытал ранее, ускользал от него. Он заплывал все дальше и дальше, и черные хищники начали собираться подле него, чувствуя, что выдержка библиария слабеет. Его тело по мере продвижения начинали терзать все более сильные и сильные течения. Одно такое даже грозило затянуть его в невидимый водоворот, щупальца которого начинали расходиться откуда-то издали. Зарко стал грести сильнее, и в конце концов смог вырваться из потока, но от этого он устал и вынужден был перевести дух.
Хищники, почувствовав, что настало их время, напали на него, вонзая зазубренные крюки в эфирную плоть. Саламандра закричал, когда его череп пронзил внезапный приступ боли, и начал бить тварей ногами. Заставив одну из них отступить, он вскоре отогнал и другую, после чего поспешил вперед, втягивая в натруженные легкие обжигающе горячий воздух.
Волны раз за разом обрушивались на библиария, содрогая все его естество. Зарко исчерпал почти все свои силы, но продолжал грести, прекрасно зная, что хищники так просто от него не отстанут. Щупальца течений продолжали тянуть его за конечности – и внезапно для самого себя, он понял, что водоворот может стать его спасением. Он позволил потоку нести себя, отдавшись его воле, и стоило ему пронестись мимо своих мучителей, получив еще пару порезов, как он увидел в сверкающей морской пене еще одно лицо. Половина его была обезображена – но не метками, полученными в солитории, а раной, что навеки изменила его облик. Это и была та самая нить, за которую хотел уцепиться Зарко, но увы, теперь он отдалялся от нее с каждой секундой, влекомый вперед судьбой и усталостью.
«Нет.»
Слово это, произнесенное спокойным тоном, за которым скрывалась невообразимая сила, эхом прозвучало в уме Зарко, но не ограничилось лишь этим. Оно сотрясло темные небеса над океаном, и пронзило их багровыми молниями. Погрузившись в волны с головой, Саламандра в очередной раз ощутил на своей коже клыки хищников, и поспешил броситься в объятия подводного водоворота. Лицо, что он увидел ранее, исчезло, сменившись назойливым биением его собственного сердца.
Тук.
Тук.
Тук.
Удар за ударом, вскоре оно обратилось в стук костяшек по металлу. Несмотря на головокружение и дезориентацию, Зарко распознал отчаяние, сопровождавшее этот звук.
Медленно приходя в себя, Зарко с трудом отмахнулся от психического эхо, не желающего отпускать свою жертву и в материальной вселенной. Видения начали проникать в реальность – видения огня, и черных тварей. Библиарий почуял вонь их гниющей плоти, услышал их злобное перешептывание в углах своего санктума – и лишь целенаправленным усилием сумел закрыть свой разум, отрезая прожорливым обитателям огненных волн путь в свой мир. В конце концов, он очнулся, увидев свое обиталище – никак не изменившееся, за исключением круга из гари вокруг своего тела. От оголенной плоти Саламандры поднимался дым.
У Зарко ушло несколько секунд на то, чтобы прийти в себя и полностью осознать, где – и когда – он находится. Живой, пробужденный и вернувшийся в реальность, он попытался встать, но тут же упал, когда дали знать о себе свежие раны на спине и груди, сувениры из иного мира.
Тем не менее, кто-то продолжал стучать в дверь его санктума. Библиарий, невзирая на слабость, потянулся к источнику шума своим разумом, коснулся мыслей виновника его беспокойства – и тут же понял, что на «Кузнечном молоте» произошло нечто ужасное.
Руководствуясь одними лишь инстинктами, Зарко немедленно активировал аварийный маячок в надежде, что его собратья на Штурндранге услышат призыв.
– Я плавал слишком долго... – прошипел он, протягивая к силовому доспеху свои дрожащие руки.
Макато всей душой противился тому, чтобы на его совести было еще больше смертей. Чувство вины, что он испытывал, и без того грозило стать непосильной ношей.
– Джедда, Хальдер, Наваар, Барий... – он произнес все эти имена вслух, напоминая самому себе о данном им обещании. Но эти люди были лишь теми, кого он знал лично – а ведь кроме них, слишком много других храбрецов погибло во имя спасения корабля и его капитана. Макато оставалось надеяться лишь на то, что останутся те, кто смог бы запомнить их благородное самопожертвование.
– Скоро я к вам присоединюсь... – пробормотал он, стоя в пустом коридоре.
Сейчас он находился, совершенно один, возле противовзрывных дверей, ведущих к мостику. Позади него, с другой стороны преграды из двух метров укрепленного керамита и адамантия, находились двадцать восемь армсменов и четырнадцать членов команды. Командный трон корабля пустовал, но контрольные консоли были заняты, и сам корабль все еще оставался в руках верных Трону людей.
Призывая в свидетели души своего отца и деда, Макато поклялся, что судно, которое он берег на протяжении всей своей долгой службы, не падет и сегодня. И тем не менее, он сознавал, что, скорее всего, клятва эта так и не будет исполнена.
Команда корабля приложила все усилия для того, чтобы замедлить наступление ренегатов, но они неумолимо пробивались вперед, к тому самому месту, где сейчас стоял Макато – и лейтенант наконец-то увидел первого из них, сержанта, выскользнувшего из теней в конце коридора. Их разделяло едва ли двадцать метров, но Макато даже не вздрогнул.
Вместо этого, он начал медленно раздеваться. Избавившись от мундира, а затем и от жилета под ним, теперь он стоял перед чудовищем в одних лишь штанах и ботинках.
– Шань'дзи Хирошимо! – произнес он, после чего извлек из ножен меч своего рода и в знак почтения к отцу провел острым лезвием по своей груди.
Воин в черной броне, сопровождаемый тремя своими собратьями, неумолимо приближался к нему, и Макато вновь поднес клинок к собственной плоти.
– Шань'дзи Югети!
Второй порез перечеркнул первую рану, выступая данью уважения к деду лейтенанта.
Изранив себя, смертный шагнул вперед и принял боевую стойку, отведя меч назад. Когда слова его родного языка затерялись во мраке, он отсалютовал главарю ренегатов.
Разумеется, у Макато не было никаких шансов на победу, но если ему суждено было умереть, по крайней мере он волен присоединиться к предкам на своих условиях. Поигрывая пальцами свободной руки с прядями на старой косе своего отца, лейтенант прошептал молитву Трону и приготовился встретить свою смерть с честью.
Ощерившись от запаха свежей крови, Ургареш остановил своих собратьев.
– Чего мы ждем? – тут же подал голос Скарх. – Прирежем его, и дело с концом!
– Нет. – ответил Ургареш. – Мы не животные. Пока еще нет...
Дальше он пошел один, бросив позади подобранный им ранее болтер. На ходу ослабив зажимы, что удерживали нагрудник силового доспеха на его теле, затем десантник избавился и от поножей с наручами и перчатками, что с грохотом ударялись о металл палубы, заглушая звук его шагов.
– Я вижу тебя, воин. – в конце концов, произнес он, когда его со смертным разделяло всего несколько метров. – И я принимаю твой вызов. Пусть никто не осмелится заявить... – добавил мутант, обнажая острые клыки, – Что у Черных Драконов нет чести.
С шелестом рвущейся кожи, за которым последовал едва слышный стук падающих на пол капель крови, Ургареш обнажил один из своих костяных клинков.
Смертный в ответ на это лишь гордо задрал подбородок. Хотя, может статься, так он выражал свою непокорность – нюансы жестикуляции простых людей часто ускользали от Черного Дракона.
– Я – Кенсай Макато, внук Югети, сын Хирошимо. – объявил он без капли страха или неуверенности в своем голосе.
Лицо Ургареша скривилось в акульей ухмылке, однако в его холодных, мертвых глазах не промелькнуло ни капли веселья.
– Хорошо. – прошипел он. – Когда ты умрешь, я вырежу это на своем мече, чтобы никто не забыл о твоей отваге.
Уважив лейтенанта отрывистым кивком, ренегат бросился в атаку.
Дед и отец уделяли подготовке Макато должное внимание. Еще до окончания своего обучения искусству Сегу, он уже мог справиться с любым из воинов своего дома. Среди Бушико не было никого, кто не относился бы к умениям Кенсая с должным почтением.
Бесконечные занятия на тренировочных площадках в тени укрытой туманами горы Киамат – обители династов Такен, ревниво хранивших секреты своих клинков кайсен, – сделали его прекрасным воином, и в конце концов, перед Макато открылись все двери. Он мог пойти на службу в Астра Милитарум, Адептус Арбитес и даже Протекторат Нобилис – но все же выбрал стезю армсмена Имперского флота, дабы продолжить семейное дело.
Однако ничто – ни отменная подготовка, ни железная воля, – не могло подготовить его к схватке с воином такого калибра.
Ургареш бросился на смертного с проклятьем на устах, ничуть не сдерживая своих сил – и каким-то необъяснимым образом, промахнулся, одновременно с этим почувствовав, как что-то обожгло его грудь. Отыскав изворотливую добычу глазами, он ударил снова, но смертный вновь сумел увернуться, демонстрируя грацию превосходного мечника.
Ургареш оскалился, невольно задумавшись о том, не атрофировались ли его мышцы за время пребывания на «Кулаке Крэдора».
– Не беспокойся насчет них. – произнес он, когда Макато оглянулся на трех Черных Драконов, что теперь находились у него за спиной. – Ты дерешься со мной. Не оскорбляй мою честь подозрениями в предательстве.
Сержант вновь кинулся в бой, закрывая Макато путь к отступлению своим телом и нанося вертикальный удар, который, как он знал, Макато придется блокировать. Его клинок врезался в острую сталь, выбивая из нее сноп искр и наполняя коридор вонью жженой кости. Смертный отскочил, избегая последовавшего за этим резкого тычка кулаком, что в ином случае переломал бы ему ребра и сокрушил внутренние органы. Ургареш продолжил свой натиск, и ему удалось отбросить Кенсая к стене ударом плеча, но очередной выпад его костяного клинка не достиг цели.
У Макато перехватило дыхание. Лейтенант почувствовал, как трутся друг о друга в его груди осколки ребер, но собравшись с силами, он сумел выскользнуть из хватки громадного воина, чье оружие застряло в металле палубы, пускай при этом армсмену и не удалось сдержать болезненный стон.
Круто развернувшись на каблуках, и стараясь не обращать внимания на резкую боль в боку, Макато перехватил меч двумя руками и вонзил его в спину Ургареша. Острый клинок пробил десантника насквозь, исторгая из его массивной туши фонтан темной крови. Не желая оставаться неподвижной мишенью, он попытался отступить, чтобы дождаться другой возможности для атаки, но десантник развернулся с неожиданной для него резвостью. Восемнадцать лет увещеваний деда, не упускавшего возможности напомнить внуку, чтобы тот никогда не выпускал оружие из рук, пошли насмарку и меч остался торчать в теле ренегата.
Теперь Ургареша вела лишь ярость, добавляя ему силы и скорости. Игнорируя острую боль, вызванную тем, что ему пришлось сломать костяное лезвие, чтобы не терять оппонента из виду, и позабыв о все еще торчащем из груди мече, он изо всех сил пнул Макато, отправляя того в непродолжительный полет.
Оглушенный, лишь каким-то чудом не потерявший сознание, лейтенант бросил взгляд на люмо-полосы над собой и понял, что лежит на спине. Раненый слишком сильно для того, чтобы даже встать на ноги, он потянулся к косе своего отца, которая вылетела у него из руки, и попросил прощения у духа своего деда за утрату драгоценной семейной реликвии.
Макато надеялся, что несмотря на поражение и скорую гибель, он не посрамил своих предков. Вспоминая о них, он улыбнулся, и представил ливневые облака над горой Киамат, в тени которых патриархи клана занимались его подготовкой. Приятные воспоминания заставляли его чувствовать себя как никогда живым... Но вскоре тяжелые шаги его противника вернули Макато в реальность.
– Югети... – прохрипел он. – Хирошимо...
Сумев все-таки обуять свою ярость, Ургареш, нависший над смертным, кивнул ему еще раз, и сжал в руке меч. Церемониальный клинок, несравненное произведение искусства, казался чуть ли не кинжалом в громадном кулаке ренегата.
– Кем бы ни были эти люди... – сказал Черный Дракон. – Они бы тобой гордились. Надеюсь, тебе не покажется неуместным, что я воссоединю тебя с ними твоим же оружием.
Острое лезвие понеслось к груди Макато, нацеленное точно в его сердце – и остановилось всего в нескольких дюймах от цели.
Лейтенант задрал голову, чтобы найти объяснение этой внезапной задержке. Ренегат, тем временем, замер, хотя его лицо при этом ясно выражало напряжение. Он хотел убить Макато, но не мог этого сделать, а лезвие его клинка покрылось инеем. Иней же покрывал и брови ренегата, а из его рта с каждым выдохом вырывались облачка пара.
Неспособный удерживать голову на весу ни секунды более, Кенсай опустил ее на пол, закрыл глаза и впал в спасительное забытье.
– Где же твоя честь?! – проревел Ургареш, вне себя от гнева, но потом обратил внимание на нового врага.
В дверном проеме, ведущем к мостику, стоял воин в силовом доспехе, практически целиком выкрашенном в насыщенный зеленый цвет – за исключением одной руки, которая оказалась синей. Из горжета его брони поднимался высокий металлический воротник, меж небольших пси-проводников которого пробегали разряды молнии.
Глаза, пылающие бирюзовым огнем, взирали на Ургареша с черного как оникс лица, которое обрамляла острая бородка снежно-белых волос и три гребня, рассекавшие темя.
Ренегат почувствовал, как его ярость вспыхивает с новой силой при виде ведьмака.
– Саламандра... – прорычал он, вырываясь из психических оков.
Зарко в ответ на это лишь поднял в воздух открытую ладонь, словно бы один этот жест мог остановить разъяренного космического десантника...
Впрочем, он и в самом деле мог это сделать.
Воин разорвал путы, связывавшие его мгновением ранее, но теперь на его пути встал кайн-щит, надежно отрезавший Черным Драконам дорогу к мостику. Невидимая преграда дала о себе знать только тогда, когда на ее поверхности от ударов Черного Дракона расцвели яркие вспышки энергии.
– Ты не пройдешь... – произнес Зарко, хотя в его голосе уже слышались неуверенные нотки.
К вожаку предателей присоединились и его воины. Их удары перемежались злобными проклятиями, милосердно заглушаемыми психической преградой.
– Забирайте его. – прохрипел Зарко. После своего путешествия он находился далеко не в лучшей форме – и лишь поэтому Черные Драконы не были сожжены заживо, избавляя «Кузнечный молот» от своего мерзостного присутствия.
Пока двое армсменов спешили утащить неподвижное тело лейтенанта Макато назад на мостик, библиарий изучал корабль своим психическим взглядом, подмечая для себя отсутствие в пределах судна огоньков множества душ – мужчин и женщин, убитых Черными Драконами. Это наблюдение разозлило его, и вместе с тем озадачило – он и представить себе не мог, что могло вызвать такую реакцию со стороны ордена, который Саламандры прежде считали союзниками. Впрочем, сражаться бок о бок с ними псайкеру не доводилось, и его познания о Черных Драконах ограничивались слухами о нестабильности их геносемени, выражением которой являлись причудливые костяные наросты. Чудища на борту «Кузнечного молота» подтверждали правдивость этих баек – в особенности, их лидер.
«Чего вы хотите?» – сумел передать Зарко, тут же поразившись пучине поистине животной ярости, в которой тонуло сознание Черного Дракона. Кроваво-красный океан омывал каждую мысль, каждый инстинкт и эмоцию ренегата. Красный гнев, черная ненависть – у Зарко разум Ургареша вызывал ассоциации с неприступной крепостью, врата которой были покрыты острыми шипами. Одно лишь прикосновение к нему вызывало острую боль.
«УБИРАЙСЯ ИЗ МОЕЙ ГОЛОВЫ, ВЕДЬМА!»
Очередной удар. Разрыв психической связи оказался таким резким, что библиарий пошатнулся. На какой-то миг он даже испугался, что кайн-щит развеется, но ему повезло вовремя сосредоточиться и не утратить контроль над преградой.
Ответ Черного Дракона не вызывал поводов для сомнений... Договориться с ним не выйдет.
Зарко всей душой желал сокрушить его, обрушить на него всю полноту своего дара, но странствие по огненным волнам ослабило его, и теперь библиарий ощущал лишь растущее чувство собственного бессилия. Он мог удерживать ренегатов на одном месте, но не более того, а каждый их удар по кайн-щиту становился ударом и по его утомленному разуму. Псайкер не знал, как долго сможет продержаться, и ему оставалось надеяться лишь на то, что сигнал аварийного маячка и призывы членов команды его корабля, решившихся-таки нарушить «тихий» режим, настигнут Агатона вовремя – иначе по возвращении капитана будут встречать лишь трупы.
