А потом свет исчез, и Шард уже гналась лишь за тенями.
== '''Глава 25''' ==
– ''Командир, это невозможно! Орки превосходят нас числом пятьдесят к одному. Это неравный бой!''
Голос гремел на весь театр, это предостерегающе кричал в воксе какой-то офицер. Однако видеоэкран полностью занимала Люсиль фон Шард. Она повернулась к нам – впечатляющее достижение, если учесть, что она должна была быть пристёгнута к креслу своей «Молнии». И всё же она смотрела прямо на аудиторию, в которую, увы входил и я.
– ''Превосходят числом?'' – произнесла она. – ''Это всего лишь значит, что у нас больше возможностей убивать во имя Бога-Императора! Бой неравный? Возможно, но кто вообще встречал орка, хоть как-то умеющего стрелять? Пусть небо почернеет от их пуль, но мы выжжем его дочиста светом Бога-Императора!''
Переключение на вид снаружи. Строй самолётов мчится навстречу невидимой опасности, кадры смутно знакомы. Кажется, я получил их вначале, когда ещё разбирался, как снимать конфликт. Трата времени, как выяснилось. Следовало последовать методу Эсека. Отщёлкать несколько сцен, сшить их воедино при помощи архивного материала, наложить подходящий сюжет и поставить точку. Конечно, поступи я так, мы скорее всего не выработали бы способы победить орков. Бахус бы завоевали, нас всех перебили или обратили в рабство, а пикт, который я сейчас терпел, так и не получил завершения.
Я начинал думать, что такой итог был бы лучше.
Самолёты ускорились. Наверное, ведь они вдруг переместились на сотни лиг. Либо так, либо перед ними самопроизвольно материализовалась грозовая туча. Это никак не попытались объяснить. Но вот появились и орки. Они выглядели слегка более аутентично, хотя кадры сопровождались волнующей музыкой, а не отрыжкой их двигателей или громовым огнём.
Снова переход на Шард, опять без гермошлема. Это раздражало меня сильнее, чем должно было. Похоже, никого из пилотов в аудитории оно не смущало. Впрочем, наспех устроенный показ «2208-го» не являлся сеансом по желанию. Нас втиснули в бывший зал для инструктажей, теперь обставленный как кинотеатр. Пара горящих жаровен давала тепло, поскольку потолок потрескался, а ночной воздух был холодным.
Эсек позаботился о том, чтобы пикт транслировался на всю территорию, которую мы ещё контролировали. Я всё ждал, что аэльдари взломают Подпитку с очередным изобличительным видео, направленным на нашу деморализацию. Однако они, видимо, решили, что необходимость высидеть этот цирк и так достаточно травматична.
Вновь лицо Шард. Если это было её лицо. Я уже не мог сказать точно. Голос звучал похоже. Но и это, возможно, было легко имитировать.
– ''Воины Две тысячи двести восьмого'', – прогремела она. – ''Каков бы ни был расклад, какова бы ни была цена, с нами Бог-Император! Увы тем, кто переживёт этот бой, ибо они лишатся славнейшего мученичества и гарантированного места за Его столом! А если я паду первой, будьте уверены – остальные пьют круговую!''
Переключение на кадры с пилотами, смеющимися в своих самолётах, ведь эта банальная шутка успокоила их смертные страхи. Я не узнавал никого из них. Да и не должен был, ведь они являлись актёрами, чьи роли создали чисто для этого пикта. Потому что на этом этапе войны нас осталось всего трое, и лишь одна могла управлять самолётом. Она в одиночку выступила против армады и летающей крепости размером с Эдбар, а вся её поддержка состояла из однорукого механика и покалеченного пропагандиста.
Этого мы почти не увидели. Полагаю, машина орков оскорбила бы чьи-то чувства. Как-никак, предполагалось, что они дикари, а их технологии получены сугубо путём разграбления имперских самолётов. Среднестатистический гражданин был бы весьма обескуражен, обнаружив, что эти звери могли сооружать летучие крепости и телепортационные устройства.
Однако материал я узнал. Иронично, но Эсек рисовал поверх мерцающих голо-образов, которые мы задействовали в финальном сражении, и иллюзорные самолёты теперь стали реальными – по крайней мере, на пикт-экране. Потому что именно такую историю он рассказывал – как полк одержал триумфальную победу, а не был практически уничтожен из-за высокомерия Империума и нежелания адаптироваться. Эти фальшивые пилоты смеялись и обменивались остротами, даже когда по их машинам молотил град пуль.
Это звучало как дождь. Так сказал Плайнт. И он был прав, по крайней мере, тогда. В эти дни я нахожу верным обратное. Теперь, когда я слушаю дождь, он звучит как пули.
Поднявшись, я зашаркал по своему ряду, бормоча извинения. Я почувствовал на себе взгляд Эсека и старательно схватился за живот. Желудочное расстройство – вот почему я страдал. Не из-за того, что он заставлял меня пережить заново.
Пока я уходил, по театру разнёсся голос Шард:
– ''Вот они! Когда откроют огонь, попытайтесь держаться по центру их прицелов. Это единственное место, куда они никогда не попадают''.
Хохот. Мне захотелось закричать на них. Почему они смеялись? В этом не было ничего забавного. Ни тогда, ни сейчас.
Может быть, они делали это по принуждению. А может, им требовалось верить, что так всё и было, что война – волнующая прогулка с друзьями и товарищами. Игра, где жизни разменивают на славу и бессмертие. Раньше срока погибали только трусы и слабаки. Это было самоочевидно – зрители-то никуда не делись, а никто из них уж наверняка не был слаб или труслив.
Снаружи было темно, мало каким звёздам удавалось проникнуть в похожие на разломы дыры в осыпавшейся инфраструктуре Эдбара. До сих пор почти не наблюдалось признаков ремонта. Похоже, граждане скорее приспосабливались к новой обстановке. Между треснувшими стенами накапливались маленькие нищенские жилища, собранные из обломков. Им суждено было копиться и дальше, поскольку спекулянты просеивали остатки инфоузла в поисках любого ценного утиля, какой они могли добыть. Вероятно, их число росло бы до тех пор, пока кто-то из начальства не посмотрел бы в окно и не увидел, что у него на пороге образуются трущобы. Тогда их бы убрали. Или зачистили.
Я прислонился спиной к покорёженным перилам, глядя в звёздную пустоту и подрагивая – моего одеяния было недостаточно для защиты от ночного воздуха. Вдалеке послышался смех и ликующие вопли. Несомненно, в ходе неправдоподобной перестрелки прозвучала очередная шуточка. Я не мог этого выносить и заставил себя идти дальше, несмотря на больную ногу. Где угодно в другом месте было бы лучше.
Я не выбирал дорогу, которая вела к хрустальным садам. Однако обнаружил, что пошёл этим путём, ища успокоения среди клумб. Но те умерли, не сумев выжить в суровом климате без помощи, или, в случае с хрустальными цветами, были разбиты, а осколки исчезли. Вероятно, их украли, чтобы поменять на еду или припасы. То же, видимо, было справедливо для инфофрагментов, которые раньше носил ветер. Теперь они пропали, отправившись на чёрный рынок.
Шаги.
Я услышал, как они убегают от меня. Я вызывал такой страх? Возможно, причина состояла в рясе, или в черепе-наблюдателе, парившем позади меня. Или, может статься, они уже закончили своё дело, так как успели оставить накорябанный след на приклеенном изображении Шард – одном из множества плакатов, когда-то заполнявших стены Эдбара. Новые эпитеты были ещё влажными.
''Трус. Убийца. Несущая Тьму''.
Я двинулся дальше, по большей части в одиночестве. Похоже, мало кто был склонен подниматься на вершину холма, и на то имелась причина. Ведь она всё ещё была там – неразорвавшаяся бомба, засевшая в земле. Её следовало бы уже вытащить, попросту в силу опасности, которую она представляла. Однако за эту задачу пришлось бы кому-то браться, и я так и видел, как различные части нашей армии слагают с себя ответственность. Аэронавтика специализировалась на применении такого оружия, а не его уборке. Лаайх, без сомнения, сочли бы это проблемой небесных свиней, а Эсек воспринял бы такие обязанности как не стоящие его внимания.
Приблизившись, я увидел мерцание – красный отблеск, слишком маленький и низкий для звезды, который покачивался в нескольких футах над землёй. Светящийся кончик палочки лхо.
Его владелицу, прислонившуюся к неразорвавшейся бомбе, было едва видно в темноте, опустившейся на Эдбар. До тех пор, пока она не сделала вдох, и тогда горящий кончик вспыхнул, очертив своим угасающим светом её профиль.
Шард.
Я предположил, что она решила меня игнорировать, ведь мою трость наверняка было слышно по дороге. Поэтому я поступил так же, сделав вид, будто сосредоточен на разбитых цветах. Однако краем глаза я изучал её и увидел, как она отбросила палочку во мрак, вытащила из нагрудного кармана кителя ещё одну и прикрыла руками от ветра, чтобы зажечь.
Должно быть, тогда-то она меня и заметила. Я понял это, поскольку стоило спичке зажечься, как она замерла, и холод быстро поглотил пламя.
Она не шевелилась. Я тоже, мы оба притворялись, что не знаем о присутствии друг друга.
Вспыхнула другая спичка. Шард подожгла палочку, повернулась, выгнув спину н бомбе и выдохнула.
– Полагаю, вы не участвуете?
Её голос звучал тихо, лицо было обращено в другую сторону. Но там не было больше никого, к кому она могла бы обращаться.
– Нет.
Она кивнула, выпустив густое облако дыма. Палочка лхо продолжала гореть.
Оказалось, что мне нечего сказать.
Потом из далёкого театра раздался шум. Мы оба глянули туда, прислушиваясь к смеху и резким воплям. Видимо, Эсек знал свою аудиторию, или же попросту знал, как добиться того, чтобы аудитория следовала его указаниям. Кажется, я издал какой-то звук, нечто среднее между вздохом и фырканьем. Она посмотрела на меня и практически сумела выдавить из себя улыбку.
– Ваш пикт ужасен.
– Это больше ваш пикт, чем мой. И он не ужасен, он омерзителен.
– С последним согласна. А что касается первого, то, насколько мне помнится, это вы снимали все сцены.
– Мило, что теперь вы это помните.
– Мне напомнил Плайнт. И признаю, возможно, я смутно припоминала, кто вы такой, просто казалось, что не стоит стараться восстановить подробности. Но, возвращаясь к сути, это снятый вами материал, разве нет?
– Отчасти.
– Значит, это ваш пикт. Ваш и Эсека. Совместная работа.
– Если бы я взял ваш самолёт, поработал над ним дуговым сварочником и силовым молотом, запихнул вас в кабину и столкнул с вершины утёса, была бы ваша вина в его крушении?
– Определённо, – сказала она. – Для начала, как это я вам позволила его украсть? Вы ни черта бить не умеете, и я знавала изъеденных ржавчиной сервиторов с большим изяществом и подвижностью. В этом гипотетическом сценарии вы отравили мой рекаф, или что?
– Как посмотреть. А вы в этом гипотетическом сценарии пьёте рекаф?
Она улыбнулась. Совсем чуть-чуть.
– К тому же, – продолжил я, – мне кажется, что я помню, как ранее вы украли самолёт, зайдя в ангар и сев в кабину. Едва ли выглядит сложным.
– Возможно, в ту ночь охрана слегка расслабилась.
– Да. Я был удивлён, когда впоследствии обнаружил, что вы просто исполняли приказы, хотя и тайные. Вы играете роль бунтаря, но может статься, на самом деле вы такой же преданный служитель Бога-Императора, как и любой другой офицер в армии.
– А вы пробовали бунтовать против Империума? – поинтересовалась она, кивнув на едва видимые звёзды. – Этот город должен служить предупреждением. Но посмотрите, с кем я говорю. С человеком, который считал, будто его похвалят за то, что он расскажет гражданам: война ужасна. Я вам тогда сказала, что это вас погубит. Вы и впрямь думали, что пикт принесёт вам что-то, кроме позора?
– Нет.
– Тогда зачем, во имя Трона, вы его сделали? И почему умчались в бешенстве, когда я указала вам на это?
– Потому что я намеревался показать правду. В начале я не знал, какова она. Но когда узнал, как я мог повернуть назад? Война – это не та подчищенная, пропитанная славой ложь, которую нам рассказывают. Она кровавая и глупая. И там гибнут люди, как невинные, так и нет. Все впустую, ведь насколько я слышал, Бахус до сих пор зона боевых действий. Для борьбы с орками задействуют ресурсы, но их превращают в металлолом, собирают его и заново используют против наших сил. Моя ошибка состояла не в том, что я представил это произведение. А в вере, будто я способен создать пикт, представляющий собой что-то иное, нежели отвратительный и жестокий провал, который тащит и героев, и злодеев умирать в грязи.
– Не уверена, что это лучший синопсис для пикта с целью набора на службу.
– Не уверен, что мне есть дело.
– Ясно. Стало быть, теперь вы бунтарь?
– Нет, ведь сколько бы я ни ругался и не сетовал, я продолжаю играть свою роль.
– Ааа. Значит, вы лицемер?
– А разве не все мы? – согласился я. – Хотя после того, как ваш брат… пропал, не знаю, есть ли у меня вообще роль. Даже сопровождающий, которым меня нагрузил Эсек, теперь в медблоке с раздавленной грудной клеткой. Насколько я могу судить, все Отпрыски комиссара мертвы или выведены из строя. Для меня не осталось места.
– А как насчёт шестёрки Эсека? Кажется, вы хорошо подходите для такой работы.
– Эта роль, похоже, занята.
Она усмехнулась, звук быстро перерос в дребезжащий кашель, который она подавила, ещё раз затянувшись палочкой лхо. Потом выдохнула и щелчком отправила окурок в темноту, где тот загорелся, словно крошечная тепловая ловушка.
– Ревнуем, вот как? – поинтересовалась она.
– Из-за того, что он преуспел там, где я не смог? Нашёл способы посадить вас на привязь. Вовсе нет. Скорее опечален. И разочарован.
Холодность моего голоса порадовала меня.
– ''Б`аск'' на вас, – прошипела она. – На вас и всё ваше жалкое предприятие. Все вы, паразиты, глядите на нас свысока и ведёте себя так, будто вы лучше. Умнее. Потому что вам выпало сидеть за столом и судить тех из нас, кто действительно сражается и умирает. До встречи со мной вы не знали, что такое орк, и ничего не знаете сейчас. Кроме того, даже если я и была главным лизоблюдом Эсека, там скоро откроется вакансия. Нам обоим это известно. Жалею только о том, что не увижу момента, когда вы отбросите свои могучие принципы ради возможности оседлать его покровительство.
Она крутанулась на каблуке и унеслась прочь. Я не стал смотреть ей вслед, устремив взгляд на тлеющий окурок палочки лхо, пока тот в конце концов не погас.