Изменения

|Предыдущая книга =[[Отметка Калта / Mark of Calth (сборникроман)|Отметка Калта / Mark of Calth]]

– Все еще колеблетесь? – спросил Керз. – Я вас не виню. Тяжело убить собственного брата, чтобы выжить. Но повеповерьте мне: голодные псы не ведают верности, когда на кону стоит их жизнь. Я помню одну семью на Нострамо. Дружную и готовую зубами защищать друг друга. Они вырезали целые банды, посмевшие им угрожать. – Однажды зимой, исключительно холодной и суровой, они вступили в войну с соперничающей бандой. Наградой были территория и статус. Но вскоре это стало делом чести, можете в это поверить? Что за возвышенные и губительные идеалы. Война завела их далеко от того места, которое они называли домом, – и это действительно была война, только куда грязнее той, к которой вы привыкли. – Под конец у них кончилась еда: крысы исчезли, а мусор на улицах был несъедобен. Отчаяние порождает отчаянных людей. Преданная банда, чьи кровные узы были так сильны... Они набросились друг на друга. Переубивали друг друга. Одни были намерены сражаться и дальше, другие хотели, чтобы эта война закончилась. Понимаете, братья, иногда твой враг – это просто тот, кто мешает тебе вернуться домой, – Керз выступил вперед, положил руки на перила перед собой. – Довольно медлить. Только один из вас отсюда выберется. Только один вернется домой. Коракс поднял трезубец. – Прости, Вулкан. Я не мог ему ответить. Керз вновь отступил в тень. – Не забывай о том, что я тебе сказал, брат, – прошептал он. Я только успел взяться за рукоять меча, когда Коракс ринулся вперед. Оторвавшись от земли, он перепрыгнул через пол-арены. Я выдернул меч из земли, перекатился и почувствовал, как трезубец вонзился в то место, где я только что стоял. Второй выпад просвистел у щеки, оставив порез и брызнув кровью на песок. Я парировал третий удар, отбил трезубец в сторону и обрушил кулак в солнечное сплетение, заставив Коракса отшатнуться. Возникла секундная пауза, однако сразу за ней Коракс опять бросился на меня, пытаясь пробить мою импровизированную оборону градом небольших, но болезненных уколов. Я никогда раньше не сражался с Кораксом, но достаточно видел его в битвах. Его боевой стиль во многом походил на движения птицы, у которой он позаимствовал свой титул. Меня осыпали стремительными пробными атаками, подобными ударам клюва. Он был быстр, без конца плавно переходил из одной стойки в другую, заходил с непросматриваемой стороны и активно использовал схемы нападения с периферии. Я разворачивался и ставил блоки, но руки, торс и ноги начинали покрываться порезами. Он атаковал без остановки, ведь ему не пришлось провести последние месяцы или годы в камере. Кроме того, он был готов меня убить. В его ударах была ярость – которой я пока не поддавался. Взяв в руки трезубец, мой брат изменился, и я к этому изменению не был готов. Манящая бездна вернулась в мой разум, когда горячие гвозди впились глубже в голову, раскаляя злость и жажду насилия. Был я действительно монстром, как говорил Керз тогда, много лет назад, на Хараатане? Когда я дотла сжег эльдарского ребенка за то, что она оказалась повинна в гибели Сериф, было ли это возмездием или же просто поводом получить садистское удовольствие? Я пошатнулся, чувствуя, как сумасшествие прорывает и без того слабые швы разума. Коракс провел точный удар, и трезубец вошел в левую грудную мышцу, погрузился в плоть и за кость. Только заткнувшая рот пластина не дала мне вскрикнуть. Ярость. Я оставил на груди Коракса глубокую рану, и он, еще не успевший выдернуть трезубец из моего тела, вдруг оказался в опасном положении. Ярость. Я переломил рукоять трезубца надвое, оставив вилы в груди. Ярость. Я отшвырнул меч и бросился на Коракса. Я силен – возможно, физически сильнее всех сыновей моего отца. Коракс сам однажды это заявлял. А теперь почувствовал на себе. Одним ударом кулака я разбил решетку его шлема, открыв перекошенный от боли рот в крови. Второй удар пришелся в область левого уха, отчего голова его дернулась в сторону, а шлем погнулся. Коракс издал пронзительный птичий вопль. Мне хотелось сломать его крылья, расколоть его хрупкий череп. Несмотря на все его попытки сопротивления – колено в грудь, кулак в незащищенные почки, ребро ладони по горлу, – он не мог меня пересилить. Используя свой вес, я повалил его на землю. Он охнул, тяжело упав, и я ударом выбил воздух из его легких. Мои руки тисками сжались вокруг его горла. Я душил Коракса, прижав его руки к земле коленями, а он не мог пошевелиться. Теперь он мог только умереть. Его шлем при этой свирепой атаке развалился. Я видел, что его темные глаза направлены на меня, и тихая мудрость в них обращена в ужас. Я сжал руки сильнее и почувствовал, как усиленная гортань поддается моей злобе и медленно ломается. Его глаза вылезли из орбит, и через окровавленные зубы он процедил два слова: – Сделай это... Сбоку, на периферии зрения, возникла скелетообразная фигура Ферруса. – Сделай это... – прохрипел он. Наверху, в амфитеатре, Неметор, крепко удерживаемый, но не перестающий бороться, прошептал: – Сделай это... Так просто. Надо только чуть-чуть сжать пальцы и... Я замер. Лишь кончиками пальцев удерживавшийся за край бездны, я сумел подняться и откатиться прочь от ее горящих глубин. В этот момент я понял, что мне не освободиться. Я хотел убить Коракса, чтобы утолить свою ярость. – Убей его, Вулкан! – зарычал Керз, бросаясь к перилам. – Он готов. Получи свою свободу. – Вернись к своему легиону, – призвал Феррус. – Это единственный путь... Я убрал руки с горла Коракса и отпустил его. Измученный – физически и морально, – я скатился с брата и упал на спину. – Нет. Не буду, – проговорил я, тяжело дыша. – Не так. – Тогда ты обрек себя, – прошипел Феррус. Не зная, что только что произошло, Коракс поднялся на ноги, подобрал брошенный мной меч и пронзил мне сердце.   Я с криком очнулся. Я вернулся в свою камеру, только по-прежнему лежал на спине. Дверь выглядела целой, и никаких свидетельств моего недавнего побега не было видно. Меня привязали к металлической плите за руки, ноги и шею. Я не мог пошевелиться, а железная пластина во рту не давала говорить. Вокруг меня стояла группа людей-псайкеров; выглядели они как дикари, а на одеждах и телах их были намалеваны какие-то странные символы. – Давиниты, – пояснил Керз, входя в поле моего зрения, после чего во внезапном приступе ярости принялся убивать колдунов одного за другим. – Они не справились со своей задачей, – добавил он, когда закончил их кромсать. Все это было ложью – видениями, помещенными в мою голову. Керз вынул кляп из моего рта. – Ты думал, что я убью его? – прорычал я. Мой брат выглядел глубоко несчастным. – Ты не благороден. Ты ничем не лучше меня, – пробубнил он, после чего убил меня снова.  == '''Глава 24. Жертвы''' ==  ''Вам многое пришлось перенести. Я знаю. Вы подошли к самому краю бездны и едва не оказались ей поглощены. Но теперь все изменится. Я ваш отец, генерал, повелитель и наставник. Я научу вас, как смогу, и передам все накопленные знания. Честь, самопожертвование, вера в свои силы, братство. Это наше Прометеево кредо, и все мы обязаны следовать ему, если хотим преуспеть. Таков будет мой первый урок...'' '''''Примарх Вулкан во время инаугурационной речи перед выжившими воинами Восемнадцатого легиона на Терре'''''   Нумеон не знал, кто выжил в битве. Он лежал лицом вниз, а сенсоры доспехов кричали ему, яростно мигая красными предупреждающими иконками. Падение, безусловно, спасло ему жизнь. Он надеялся, что остальных оно тоже захватило. Застонав, Нумеон перекатился на спину и попытался справиться с последствиями физических повреждений. Пульс возвращался в норму. И дыхание. Лежа в тишине и темноте, он ждал, пока тело не восстановится, а системы доспехов не перезагрузятся и стабилизируются. Кто-то шевельнулся в темноте рядом с ним. Броня Шен'ры была изрезана клинками и усеяна отверстиями от снарядов. Его кибернетический глаз мигнул и погас. – Потеряли полугусеничник... – прохрипел он. Нумеону удалось кивнуть. – Но хорошо он этих предателей поджарил, а? – с улыбкой проговорил старый технодесантник и потерял сознание. Его показатели держались – Шен'ра еще был жив. Некоторым повезло меньше. После того, как Леодракк и Хриак скрылись вместе с человеком, Нумеон вернулся в мануфакторум. Авус был мертв: он отдал свою жизнь, чтобы товарищи могли уйти. В процессе он спас Нумеона, а потом уничтожил второго Несущего Слово в самоубийственной атаке. Мельта-бомба с близкого расстояния. Третий легионер – еще один снайпер и, должно быть, именно тот, кто застрелил Хелона, Узака и Шаку, – переместился назад еще до бешеной атаки раптора. Он получил от Авуса еще одну зарубку на свою винтовку и лишил Нумеона возможности отомстить или самому собой пожертвовать. К тому времени, как Нумеон добрался до остальных, сражение вылилось на улицы. Домад был повержен, Пергеллена нигде не было видно. Только К'госи и Шен'ра оставались в окружении мертвых и умирающих. В отчаянии технодесантник подорвал сейсмический заряд, надеясь захватить с собой замыкавших кольцо врагов. Отчасти ему это удалось, однако взрыв окончательно разрушил и так слабый фундамент. Нумеон помнил, как земля под ним разверзлась, как появилось чувство невесомости, подобное тому, которое сопровождает последние моменты выброски в десантных капсулах. Сверху на него падали обломки. Один кусок сорвал правый наплечник и оставил в руке радиальные трещины. Он сжимал печать – печать Вулкана, – когда они упали в воду. Стремительный поток в канализационной трубе унес их прочь от битвы, украв заслуженное право погибнуть с честью. В воздухе стоял смрад телесных выделений. Нумеон лежал, наполовину погруженный в воду, и смотрел в потолок, не обращая внимания на канализационную крысу, которая приползла посмотреть, что же за дары упали ей сверху, но обнаружила, что они для нее слишком жесткие. – К'госи, – выдохнул он. – Я тут. – Можешь двигаться? – Еще нет. – Тогда подожди немного, подожди, пока не сможешь, – сказал Нумеон. – Я никуда не денусь, Погребальный капитан. – Хорошо, – оцепенело ответил Нумеон, теряя связь с реальностью. – Это хорошо. Значок в форме молота все еще был зажат в его кулаке; он поднял его к колонне света, прорывавшегося сквозь трещину в стене, и осмотрел. Его покрывала сажа. Нумеон протер значок пальцем и невольно вспомнил о том, как в последний раз видел его на Исстване. ''Исстван-V'' Контемптор тяжело шагал сквозь клубы тумана. Брызги крови виднелись на сине-белой краске, и многочисленные следы от клинков и снарядов усеивали поверхность брони – истинные знаки отличия, по которым следовало судить воина; во всяком случае, так считали в Двенадцатом легионе. Пепельный дождь от тысяч пожаров окрашивал небо в серый. Он предвестил появление когорты воинов, облаченных в различные элементы древних гладиаторских одеяний и вооруженных ритуальными клинками-кэдере. Это были Неистовые – воины, даже среди Пожирающих Миры считавшиеся беспощадными и своим существованием отсылавшие к временам, когда Ангрон был рабом-бойцом. С гортанным боевым кличем они бросились в атаку на Саламандр вперед дредноута. Нумеон смешался, поняв, что пытались сделать опьяненные битвой Пожиратели Миров. Он насчитал от силы тридцать человек. Всего три взвода. Однако они шли в атаку на более чем сотню. Некоторые пали под прерывистым болтерным огнем. Иных оцарапало шрапнелью, но они не останавливались. Прекращали бег только те, кого ранило до небоеспособности, кто больше не мог двигаться из-за отсутствующих конечностей или смертельных травм. Что-то настойчивое и ужасное гнало их вперед. Нумеону доводилось читать в отчетах о неистовости Двенадцатого, даже в бытность Гончими Войны они имели грозную репутацию, особенно в том, что касалось ближнего боя. Переродившись в Пожирателей Миров под руководством Ангрона, они превратились во что-то ненормальное. По легиону ходили слухи о загадочных устройствах, влияющих на эмоции легионеров, – подобие тех, которые установили в голову Ангрона его поработители. Теперь, при виде воинов, не обращающих внимания на боль и травмы, исходящих слюной от бешенства, Нумеон поверил в правдивость тех рассказов. На примарха с воем бросился берсеркер, вооруженный двумя серпами. Вулкан отшвырнул его в сторону, но безумный воин сумел отбить смертельный удар и вскочил, едва приземлившись. Второй Неистовый прокрутил над головой цепь с зазубренным крюком на конце. Выбросив ее вперед, он опутал Атанария и втащил его в зону досягаемости. Нумеон не успел ничего сделать, вынужденный броситься в сторону от обрушившегося на него массивного молота. Оружие, получающее ускорение от небольшого реактивного двигателя, с силой метеорита ударило в землю, заставив ее задрожать. Варрун попытался вмешаться, но был сбит с ног обратным взмахом, а Нумеон, метнувшийся ему на помощь, обнаружил, что на пути у него стоит вооруженный серпами воин. Один взмах изогнутого клинка Саламандр парировал, но едва успел отвести оружие в сторону, как острие второго скребнуло по лицевой пластине. Одна из линз треснула, и изображение утратило четкость. Ганн налетел на бешеного легионера и ударил штурмовым щитом, в то время как Игатарон раздробил плечо Пожирателя, чтобы его обезоружить. Забрызганный кровью легионер, игнорируя мучительную боль, которую должен был испытывать, уже собирался ринуться вперед, когда Нумеон пронзил ему грудь глефой. – Они безумны, – прорычал Ганн. Нумеон кивнул и потратил мгновение передышки на то, чтобы отыскать остальных Погребальных стражей и оценить их положение. Варрун еще лежал, но хотя бы шевелился. Атанарий стоял на коленях, все еще удерживаемый цепью, мясницкие крючья которой впивались в его броню. Скатар'вар пытался освободить его, в то время как Леодракк сражался с владельцем цепи, однако противостоять ярости Неистового было нелегко. Он пошатнулся, блокируя очередной удар, и упал бы, если б Вулкан не поднял Пожирателя Миров в воздух и не вбил головой в землю, положив конец его воплям. Еще один обладатель молота отшвырнул в сторону троих огнерожденных Гека'тана: 14-я и 5-я роты уже прошли через окопы и вступили в бой с Пожирателями Миров. Воины Гравия их пока догоняли. Внизу К'госи с пирокластами удерживали траншеи, а выше по склону Огненные змии шли к кровавой ничьей с уступавшими по численности Поглотителями Ангрона. В кои веки Владыка Красных Песков был недалеко от своего почетного караула. Нумеон услышал, как тот проревел вызов, и распознал имя Вулкана среди гортанных звуков его родного языка. Пепел и дым сгущались, работала только одна линза – во второй была только изрезанная статикой мешанина, – и зрительный контроль был затруднен. Однако он разглядел Вулкана. Примарх обменивался ударами с контемптором. Рядом с тяжеловесной боевой машиной Вулкан выглядел совсем незначительно, но это не мешало ему постепенно ее разрушать. Вынудив ее отступить, он тут же оказался среди Огненных змиев, в сердце битвы. Разрываясь между необходимостью присоединиться к примарху и собрать братьев из Погребальной стражи, Нумеон подбежал к Варруну, до сих пор лежавшему на земле. – Вставай! Мы еще не закончили. Варрун что-то буркнул, но подчинился. Вздернув брата на ноги, Нумеон вновь отыскал Вулкана в толпе. Контемптор нависал над ним, испуская с силовых когтей рваные дуги энергии. Нагрудная пластина сильно погнулась, а кабели на шее сыпали искрами. Из пистолета Вулкана вырвалось густое пламя. Оружие было подарком лорда Мануса, за которое он когда-то получил от примарха Саламандр ответный дар. С близкого расстояния выстрел перебил сервоприводы в правой руке дредноута, приведя один из когтей в негодность. Вскарабкавшись по торсу машины, Вулкан вогнал меч сверху вниз в ее бронированную голову. Словно зверь, уже одоленный, но еще не осознавший, что убит, контемптор опустился на колено. Мертвая рука бессильно болталась, второй он оперся на ногу, пытаясь не упасть. Ликование, охватившее Нумеона, когда боевая машина наконец рухнула, обратилось в ужас при виде двух Неистовых, кинувшихся к примарху. Вулкан же оказался пригвожден к месту: убивая врага, он так глубоко погрузил в него меч, что теперь не мог его вытащить. Резко дернув, он оторвал рукоять и швырнул острый обломок в одного из Неистовых. Тот угодил безумному гладиатору в лицо, прямо в глаз, и убил мгновенно. Оттолкнув труп дредноута ногой, Вулкан уклонился от направленного в голову эвисцератора, и тот вгрызся в металлический корпус контемптора, разбрасывая искры, чтобы тут же застрять. Потянув за рукоять эвисцератора и осознав, что вытащить его не удастся, Неистовый завопил и бросил оружие, намереваясь идти на Вулкана с голыми кулаками, но примарх, который к тому моменту уже взял в руку Несущий рассвет, ленивым взмахом снес воину голову. Кровь еще фонтанировала из рваного обломка шеи, когда на гряде вверху вырисовалась тень. Из гонимого ветром дыма и дрожащего марева пришел рев примарха-кровопомазанника, Ангрона. – Вулкан! – Его голос разнесся по огромному полю битвы, подобный грохоту рушащихся городов. Ангрон указал на брата одним из своих механизированных топоров. Его лезвие рычало, прося крови. – Я нарекаю тебя высоким всадником! На губах красного примарха пенилась слюна. Гигантские мышцы перекатывались под синей от вен кожей, казавшейся слишком тесной для такой мускулатуры. На шее выступали толстые веревки сухожилий. Он вытаращил глаза, и все его лицо, покрытое шрамами и изуродованное войной, обрамленное многочисленными кибернетическими трубками, которые тянулись к затылку, исказилось. Вулкан, стоявший ниже по склону, крепче перехватил молот и направился к брату, принимая вызов. Нумеон всему этому стал свидетелем и едва не призвал своего примарха остановиться. Ракетный залп со стороны предательских орудийных окопов вынудил Погребального капитана перевести взгляд в небо. Он проследил за траекторией конусоголовой ракеты до самой земли, пока та не ударила в участок склона между двумя примархами. Многотонный зажигательный снаряд обратился в огненную бурю, которая расцвела на холме, бурными волнами хлынула во все стороны, окутывая нижнюю часть склона жаром пламени. Но он был несравним с тем, что творилось в эпицентре. Терминаторская броня не спасла Огненных змиев: их разнесло на части и сожгло дотла. Сотня закатов вспыхнула и померкла перед глазами Нумеона. Проморгавшись после резкой вспышки, он увидел Вулкана, охваченного пламенем, но выступающего из него невредимым. Выжившие Огненные змии потянулись к нему, ступая по мертвым, если приходилось. Неистовые пострадали в огне, но продолжали сражаться. Погребальная стража и несколько воинов Гека'тана прикончили их, после чего Нумеон повел всех за повелителем. Варрун прихрамывал. Атанарий держался за бок, но во второй руке упрямо сжимал меч. – Мы едины, брат? – быстро спросил Нумеон. Атанарий кивнул. Варрун притворно хохотнул: – Возможно, после того, как это закончится, нам стоит подумать об увеличении численности? Ганн встал рядом с ним, но не поддерживая ветерана, а только бдительно смотря по сторонам. – Ты решил стать моим защитником, брат? – поинтересовался Варрун. – И не рассчитывай, – рыкнул Ганн, однако отходить не стал. Игатарон молчал, лишь хмуро глядя на них. Его глаза, видневшиеся за ретинальными линзами, всегда казались ярче, чем у братьев. Как бы сильно их ни потрепало в бою с Пожирателями Миров, Нумеон знал, что его воины не остановятся, пока не погибнут или пока эта битва не закончится. Но их потери были велики, и он без стыда признался себе, что обрадовался, когда услышал о готовящейся высадке подкрепления в тылу. Сотни посадочных модулей и десантных капсул с символами Альфа Легиона, Железных Воинов, Несущих Слово и Повелителей Ночи запятнали и так измаранное небо. Сейчас даже легион Конрада Керза был встречен Нумеоном с радостью, ибо его появление вселяло надежду, что битва будет выиграна и Гора наконец поставят на колени. Вулкан тоже видел, как прибывают его братья со своими легионами, но не похоже было, что он испытывал облегчение или спешил ликовать. Он лишь безучастно наблюдал за тем, как многочисленные шаттлы касались земли и лоялисты занимали позиции на краю низины. Ангрона нигде не было видно. Должно быть, огненная буря отбросила его назад, а с появлением еще четырех легионов Владыка Красных Песков отдал приказ об отступлении. Раздался шорох статики, предваряющий открытие вокс-канала. Связь устанавливали с Вулканом, но вся Погребальная стража тоже это слышала: примарх считал, что от внутреннего круга не должно быть секретов. Сквозь нерегулярные помехи прогремел голос Горгона: – Враг побит! Его гнев был очевиден, его жажда возмездия – осязаема. Уязвленную гордость лорда Мануса могла успокоить только кровь. – Видите, как бегут от нас мятежники! – продолжил он, распаляясь все сильнее. – Надо нажать сильнее, чтобы никто не ушел от нашей мести! Нумеон переглянулся с Варруном. Ветеран был сильно ранен, но не утратил способности сражаться. Атанарий тоже испытывал трудности, а Скатар'вар из-за повреждений был вынужден держаться рядом с братом, Леодракком. Теперь, когда подкрепление уже готовилось к высадке, здравый смысл требовал покинуть поле боя и закрепиться на местности. Дальнейшее наступление сулило только славу и бессмысленную гибель. Вулкан бесстрастно слушал, держа свои мысли при себе и предоставляя слово Кораксу: – Остановись, Феррус! Победа уже почти наша, но дай возможность нашим союзникам разделить ее с нами. Мы многого добились, но цена оказалась высока. Мой легион почти обескровлен, так же как и легион Вулкана... И вновь примарх не стал делиться своим мнением. Повелитель Воронов завершил мысль: – Я не думаю, что твои воины зашли так далеко и не заплатили за это большими потерями. Лорд Манус не собирался уступать: – Мы обескровлены, но непоколебимы. Воспользовавшись тем, что враг отступал и в сражении возникла пауза, Вулкан заговорил: – Так же, как и мы все. Нам необходима передышка, чтобы восстановить дыхание и перевязать раны и чтобы снова броситься в эту ужасную бойню. Цена ее лежала вокруг в зеленой броне, залитой кровью. – Надо закрепить успех, – предложил Вулкан, – и позволить нашим новоприбывшим братьям продолжить бой, пока наши воины проводят перегруппировку. Но Горгон уже почуял запах крови и не мог остановиться. – Нет! Мятежники побиты, и для их полного уничтожения требуется один последний рывок! Коракс предпринял последнюю попытку образумить его: – Феррус, не делай глупостей! Мы уже почти победили! Но все было бесполезно: связь с примархом Железных Рук уже прервалась. – Нашего брата переполняет гордыня, Корвус, – откровенно заметил Вулкан. – Он себя погубит. – Нет, его так просто не возьмешь, – ответил Вулкан, но Нумеон почувствовал ложь в его словах, неуверенность в тоне. – Я не позволю ему втянуть меня в это, Вулкан. Я не поведу своих сыновей в очередную мясорубку ради его уязвленной гордости. – В таком случае нам остается только надеяться, что подкрепление быстро до него доберется, ибо ни мне, ни тебе его не переубедить. – Мы приближаемся к месту высадки. Я встречу тебя там? Вулкан ответил не сразу, и несколько секунд его молчания показались минутами. Нумеону вспомнился их разговор на борту «Огненной кузни»: о том, что гнев Ферруса Мануса его погубит, о чувствовавшемся в Горе помешательстве и о странной тревоге перед битвой. Теперь дурное предзнаменование этих слов маячило в сознании Погребального капитана, никак не желая отпускать. – Да, – ответил Вулкан наконец. – Закрепимся в зоне высадки. Возможно, Феррус образумится и присоединится к нам. – Не образумится. – Да, наверное, ты прав. Вулкан закрыл канал. Казалось, что на его плечи опустился груз – груз горечи и страха, только подтверждавшегося всем, что он только что услышал и почувствовал. Нумеон не мог этого объяснить. – Прикажи всем ротам отступать к зоне высадки, – сказал ему Вулкан. Нумеон немедленно связался с К'госи. Пирокласты почти полностью очистили траншеи от врагов, и путь назад был свободен. В то время как повстанцы Гора отступали беспорядочно и недисциплинированно, воины Восемнадцатого и Девятнадцатого легионов покидали место сражения в организованном порядке. Танки вернулись в колонну и медленно, но уверенно покатились обратно вниз по склону. Легионеры большими группами покидали почерневшие от огня траншеи, по-прежнему высоко держа знамена рот. Воинов изрядно потрепало, но твердость духа они не утратили. Мертвые и раненые были тут же: их тащили или несли еще стоявшие на ногах братья. Это был великий исход; это был черно-зеленый океан войны в отливе, как обломки кораблекрушения, оставляющий после себя тела врагов. Большинство фортификаций было уничтожено. Огромные участки вскрытых земляных укреплений походили на гниющие раны. На шипы, усеивавшие насыпи, были насажены тела: в мутно-белом, артериально-красном, кричаще-пурпурном. Это зрелище было свидетельством братоубийства, повторенного тысячекратно, и именно это зрелище задержало Вулкана, уже собиравшегося покинуть поле боя. – Это не победа, – тихо сказал он. – Это смерть. Это разрушение всех уз. И мы будем нести на себе отпечаток этой войны еще многие поколения. В северной части Ургалльской низины новое море готовилось хлынуть вперед и унести людские останки прочь. Напротив лагеря Саламандр, представлявшего собой всего лишь окруженное десантными кораблями поле, располагались Железные Воины. Четвертый легион, облаченный в стально-серую броню с черно-желтыми шевронами, выглядел сурово и непреклонно. Чтобы укрепить северный участок склона, они возвели баррикаду из сведенных вместе бастионов-кораблей. Позади нее гигантские пушки смотрели в серое от пепла небо. Впереди нее располагался ряд танков, отмеченных мрачным символом в виде черепа в металлическом шлеме. А перед ними стояли многотысячные когорты Железных Воинов. Они держали оружие на изготовку и молчали, и жизни в них, казалось, было не больше, чем в автоматонах. Во временном лагере, материализовавшемся для помощи раненым и сохранения погибших, сновали воины. Силами рабочих команд из технодесантников и сервиторов образовались ремонтные площадки для танков. Под защитой массивных «Грозовых птиц» устроили многочисленные триажные станции, в то время как отсеки некоторых «Громовых ястребов» служили пунктами оказания неотложной помощи. Боеспособные воины приводили в порядок броню и оружие. Квартирмейстеры проверяли запасы, восполняя боекомплекты и снаряжение, где могли. Командиры реорганизовывали свои отряды с учетом потерь. Низшие чины и советники зачитывали строевым офицерам краткие рапорты, а знаменосцы выполняли роль сборных пунктов: весь Вексиллярий задействовали в организации второй атаки. Ни один легионер Восемнадцатого не стоял спокойно. Однако Железные Воины – вся выстроившаяся на северном склоне армия – хранили молчание и, заняв свои места, больше не двигались. Главный апотекарий Сен'гарис связался по воксу с командными инстанциями, включая Вулкана и Погребальную стражу, и пожаловался, что ему не отвечают на просьбы о помощи – в частности, медицинской. Нумеон почувствовал, как мрачная тишина, какая бывает, когда буря уже затмевает солнце, опустилась на всю Ургалльскую низину; между тем капитан Рал'стан из Огненных змиев поднял кулак, салютуя своим железным союзникам. Никто не ответил на его приветствие. Только развевающиеся на ветру знамена указывали на реальность Четвертого легиона. – Почему они нас игнорируют? – прямо спросил Леодракк. Вулкан смотрел в сторону своего брата, Пертурабо. Железный Владыка ответил на буравящий взгляд Владыки Змиев таким же взглядом. – Потому что нас предали... – неверяще сказал Вулкан с ужасом, на глазах обратившимся в гнев. – К оружию! Ему ответили более десяти тысяч орудий, принадлежащих союзникам, но направленных в его сторону с предательским намерением.  == '''Глава 25. Воссоединение''' ==  ''Битва давно закончилась, и враг уже был вне досягаемости нашего оружия, но большинство из нас так и не вернулось с Ургалльской низины. Даже те немногие, кому удалось вырваться, – даже они ее не покинули. Они там до сих пор. Все мы там до сих пор – сражаемся за свою жизнь.'' '''''неизвестный легионер, выживший в резне на Исстване-V'''''   Дело выглядело плохо. Иначе и сказать нельзя. Очень плохо. Нурт доставил проблем, но куча гроксового дерьма, в которой Грамматик очутился сейчас, имела кардинально иные размеры. И этот ксенос вдобавок. Не Слау Дха и не Гахет. И определенно без связей с Кабалом. Совершенно новый игрок, эльдар с намерениями столь же таинственными, как его личность. А еще Олл. Но сейчас не было времени о нем беспокоиться. Грамматик сделал в этом направлении все, что мог, пусть старый друг и не хотел, чтобы с ним контактировали; но разве у него был выбор? Вселенная вдруг стала совсем тесной, а Грамматик неведомым образом оказался в самом ее центре, под пристальным взглядом всех заинтересованных сторон. У насекомых на предметном стекле микроскопа было больше личного пространства. Он вдруг вспомнил Анатолийский улей и пожалел, что ему не позволили умереть в Объединительных войнах. Но у судьбы были на него иные планы. Спроси его кто тогда о будущем, он вряд ли бы ответил, что оно будет включать группу потрепанных легионеров и бегство по канализационным тоннелям. А если они узнают о его настоящей миссии... Двое его надсмотрщиков выглядели усталыми и озабоченными. Саламандр по имени Леодракк все бросал на него взгляды с тех пор, как они добрались до предполагаемого места встречи. Тот, кого он ждал – по-видимому, Нумеон, его капитан и главный среди легионеров, – явно опаздывал. Это не сулило ничего хорошего. Но еще худшее сулила его гибель. Тогда командовать станет Леодракк, а он выглядел так, словно только и ждал возможности броситься навстречу славной смерти, прихватив с собой Грамматика. Разумеется, на нем самом это никак не скажется, но миссия закончится. Он также боялся даже представить, что с ним сделают Несущие Слово. Он не знал, чего Саламандры и их союзники из других разбитых легионов надеялись достичь здесь, на Траорисе. Но каковы бы ни были их планы, они пошли прахом, и Грамматик подозревал, что вина отчасти лежала на нем. Это было ясно по глазам Леодракка, по горечи и опасной, фаталистической жажде возмездия во взгляде. Грамматику приходилось видеть такой взгляд у солдат объединенных армий, когда они сражались с Нартаном Думом. Но никогда – у космодесантников, и он мог лишь гадать, что же за потеря могла так изменить этих воинов. – Чего уставился? – прорычал Саламандр. Он сидел на корточках и смотрел на свой шлем, лежащий на коленях. – Я все думаю, что же с вами случилось, – сказал Грамматик. – Война с нами случилась, – грубо ответил тот. – Вы созданы для войны. Дело явно не в этом. Леодракк посмотрел на вонючую грязь, текшую под ногами, но не нашел в мутной воде ответа. Вместо него заговорил библиарий. – Нас предали, – прохрипел он, – на Исстване. Там была не просто бойня. Пережитая резня стала лишь физическим воплощением нанесенного нам удара. Настоящая боль пришла потом, и это была боль разума. Не всем удалось с ней справиться. Гвардеец Ворона Хриак замолчал, словно пытаясь отыскать в душе Грамматика причину его любопытства. Это очень нервировало, и Грамматик был вынужден приложить немалые усилия, чтобы сдержать дрожь рук. Много лет назад он думал, что его очень близкий друг стал жертвой псайкерского ментального вторжения. Разумеется, это оказалось ложью. Все тогда оказалось одной лишь ложью. Но мысль о разрушительной мощи боевых псайкеров беспокоила его до сих пор. Неудивительно, что Император убрал их из легионов. – Мы сбежали от ужасов Исствана на посадочном корабле, – продолжил Хриак, – но ужасы не исчезли. Увиденное – то, как наши братья сотнями гибли рядом, как бывшие союзники направили оружие нам в спину, как открытые предатели впереди атаковали с коварной согласованностью, – изменило всех нас. Грамматик покосился на Леодракка, надеясь увидеть его реакцию на пересказ Хриаком их истории, и обнаружил, что тот чувствовал себя крайне неуютно, но мешать не собирался. – Некоторые из выживших на борту нашего корабля были не в себе, – сказал Хриак. – Достигнув определенной точки боевого запала, человек может обнаружить, что ему тяжело вернуться в нормальное состояние. Иногда, когда опыт особенно травматичен, полностью восстановиться не получается, и часть солдата навсегда остается на войне, в том самом бою. Ослепленные этой травмой, люди порой убивают по ошибке, приняв друзей за врагов. Легионес Астартес ей так просто не поддаются. Наш разум куда крепче, чем разум обычного смертного, но это возможно. И тогда Грамматик все понял. Он понял, при каких обстоятельствах Хриак получил рану на шее, едва не вскрывшую ему горло. Это произошло не на Исстване, а на посадочном корабле. Ее нанес... – Довольно, Хриак, – прошептал Леодракк. – Нам незачем вспоминать это, а ему незачем это слышать. – Мое появление добавило вам проблем, да? – спросил Грамматик. – Ты сорвал нам всю операцию. Грамматик, немало удивленный язвительным ответом Саламандра, покачал головой. – А на что вы вообще рассчитывали, фраг вас раздери? Сколько вас, двадцать с чем-то? Против целой армии, целого города? Я понимаю, вы хотите отомстить, но чего можно добиться, просто бросаясь на мечи врагов? Леодракк встал, и мгновение казалось, что сейчас он прикончит Грамматика, но легионер передумал. – Это не просто месть. Мы хотим вернуться на войну, внести свой вклад, придать смысл своих действиям. До появления здесь мы долгое время выслеживали Несущих Слово из этого культа. Путь привел нас на захолустный мирок под названием «Виралис», но мы опоздали и не смогли остановить то, что они выпустили там на свободу. Грамматик нахмурился: – Выпустили на свободу? – Я имею в виду демонов, Джон Грамматик, и подозреваю, что ты о них хорошо осведомлен. – Я видел Остроту, – согласился он.[[Файл:VL3.jpg|мини|''«Керен Себатон»'']]Леодракк нахмурился. – Я даже не буду спрашивать, что это такое. Должно быть, дар твоего «Кабала». – Это не дар, это правда, которую мне очень бы хотелось стереть из головы. – Это тоже не мое дело. А мое дело, – он указал на Хриака, – наше дело заключается в том, чтобы не допустить здесь еще один Виралис. Их лидер, клирик Несущих Слово, должен был умереть от нашей руки. Мы собирались незаметно пробраться к ним, найти его и убить. Пергеллен был бы нашим исполнителем, остальные обеспечивали бы быстрое отступление с территории контратакующего врага. Шансы на успех были неплохие, шансы выжить – похуже, но в крайнем случае мы погибли бы, зная, что Траорис в безопасности. – Нет такого места, которое было бы в безопасности, Саламандр, – возразил Грамматик. – Даже мирам на самом краю галактики не уберечься. Леодракк зарычал, но зол он был скорее на обстоятельства, а не на Грамматика. – Этот мир мы бы уберегли. Хотя бы от них, – он успокоился; порыв ярости затих. – Но о нас знают и на нас охотятся. Шену и Пергеллену следовало оставить тебя на том складе. Грамматик кивнул. – Да, следовало. Но они этого не сделали, и теперь я в вашем распоряжении, и известная мне информация тоже в вашем распоряжении. Что вы со всем этим будете делать? – Ничего, – раздался голос из глубин тоннеля. Было темно, но даже Грамматик узнал воина, шедшего им навстречу. И он явился не один. – Нумеон. – Леодракк приблизился к нему для приветствия. Они пожали друг другу запястья. Хриак поздоровался с капитаном кивком. Но вся радость Леодракка пропала, когда он увидел, кто вернулся с Нумеоном. – Так мало? – спросил он. – Их жертва не станет напрасной, брат. Из двадцати трех легионеров, спустившихся на поверхность Траориса с «Огненного ковчега», осталось всего тринадцать. Вместе с Нумеоном прибыли Шен'ра и К'госи. Пергеллен стоял позади всех: он задержался на пару минут, чтобы убедиться в отсутствии слежки. Хриак, последний оставшийся Ворон, тихо прочел для павшего Авуса киаварскую клятву. Остальные были Саламандрами. Глазам Грамматика предстало разбитое воинство. Судьба, эта капризная хозяйка, отвернулась от них. Она отдала его Саламандрам, а фульгуритовое копье – Несущим Слово. Даже фраза «по уши в гроксовом дерьме» не могла передать всей тяжести его положения. Он также заметил отсутствие ключевой фигуры. Как и Леодракк. – Где Домад? – спросил Саламандр. Нумеон устало вздохнул и снял шлем. – Мы потеряли его во время боя. Он и еще некоторые двинулись навстречу Семнадцатому, чтобы затормозить их наступление. Я не видел, как он погиб, но... – он покачал головой. – И что теперь? – спросил Шен'ра, подковыляв к братьям. Ему ответил Грамматик: – Отпустите меня. Помогите вернуть копье и выбраться с Траориса. Что вам теперь терять? Нумеон проигнорировал его и подошел к Шен'ре. Тот был сильно ранен и едва держался на ногах. – Сразу отвечу, что бывало и лучше, – едко сказал технодесантник. Он прислонился к стене тоннеля, и зловонные капли из трещины в потолке уже прорисовали на его броне грязную дорожку. Нумеон опустился на колено, прежде чем обратиться к нему. – Ты всех нас спас, гад ты сварливый. – Правда, полугусеничник потерял. Но ведь... – он остановился, закашлявшись, – кто-то же должен был. Нумеон засмеялся, но его веселье быстро пропало при виде ран Шен'ры. Бионический глаз технодесантника почти не функционировал, одна нога потеряла подвижность, но на самые серьезные травмы указывала трещина в нагруднике. Повреждения внутренних органов, частичная остановка биологических функций. Еще два Саламандра из вернувшихся уже впали в кому, в которой их искалеченные тела пытались восстановиться. Прогноз утешительным не выглядел. Трое уже погибли: от болтерных снарядов, от клинков. Не от одной смертельной раны, но от нескольких, приведших к тому же итогу. Таковы были последствия войны на истощение. Как и прежде, братья несли погибших – тех, кого смыло в тоннели вместе с остальными. Эта человечность по отношению к мертвым удивила Грамматика и заставила задуматься, была ли она характерной чертой ноктюрнцев. – Что теперь? – поинтересовался он. – Будем прятаться в этих тоннелях, пока нас не найдут? Нумеон договорил технодесантнику что-то ободряющее и поднялся. – Будем идти вперед. Найдем другой способ выполнить миссию. К Нумеону приблизился Леодракк, заметивший, что тот трогает символ Вулкана, который носил с собой с тех пор, как они сбежали с Исствана. – Как ты думаешь, для чего он нужен? – спросил он. Нумеон взглянул на значок. Он был сделан в форме простого кузнечного молота и выглядел совсем непримечательно. – Я думаю, это символ, – ответил он. – Когда я смотрю на него, я начинаю верить в нашего примарха, в то, что он еще жив. Большего не знаю. – Надеюсь, что ты прав, брат. Их разговор прервал Пергеллен, вернувшийся с разведки следующего тоннеля. – Путь свободен, – заявил он. – Труба ведет к месту слива. Оно у самого края города – выгодная позиция, там можно будет определиться с планом действий. Нумеон кивнул: – Убедись, что нас не ждут никакие сюрпризы. Скаут опять удалился в темноту, захватив с собой К'госи. – Не хочется повторять за человеком, – сказал Леодракк, когда Пергеллен ушел, – но все же, что теперь? Нумеон посмотрел на Грамматика. – Он оказался им нужен. Атака на мануфакторум это доказывает. Возможно, у нас получится это использовать. Использовать его. И таким образом судьба вновь отказалась повернуться к Грамматику лицом, оставив горько жалеть о том, что Саламандры его «спасли».   Тоннель выходил к широкому колодцу в несколько метров глубиной. На поверхности шел сильный дождь, отчего грязные сточные воды переливались через камнебетонное кольцо рукотворной котловины и стремительным катарактом обрушивались в наполняющийся резервуар внизу. Вдоль одной из стен вокруг колодца шел деревянный помост. На нем лицом вниз лежали три трупа – канализационные подбиральщики, судя по одежде. Их закололи насмерть, а символ, намалеванный кровью на помосте, указывал на религиозную природу убийства. Над ними крепилась сеть из рыболовной лески, к которой были подвешены за лапки трупы крыс. Также на помосте лежало несколько длинных пик, а из пустой металлической бочки виднелся скомканный невод. Две трети помоста прикрывал брезент, растянутый между палками в неком подобии навеса, не способного, впрочем, защитить от стихии. – Смотри не поскользнись, – бросил Леодракк, проводя Грамматика по деревянному мостику, скрипевшему при каждом шаге легионера. Грамматик посмотрел вниз на густую жижу, медленно вращавшуюся в колодце. Зловонность уродливо-желтоватой воды казалась осязаемой. Потоки экскрементов, льющиеся из трубы за край котловины, периодически поднимали к поверхности скелеты крыс. Она напомнила ему дренажный бассейн на окраинах Анатолийского улья, где он жил ребенком. Глядя в мутные глубины колодца, он пытался не пускать в мысли мертвенно-белое лицо мальчика, но обнаружил, что это возможно, только если отвернуться. Вместо этого он подумал об эльдар из отражения в лазарете. Тот предложил ему выход, выбор, правду. Только еще не открытую ему целиком. Все это вступало в конфликт с его миссией – и могло быть очередной ложью, проверкой его благонадежности, устроенной Кабалом. Его состояние нельзя даже было определить словом «устал». Он был измочален, совсем как сопровождавшие его воины. Более того, он предал свою расу. Всю свою чертову расу! Немногие могли этим похвастаться – не то чтобы он считал это поводом для гордости. Он чувствовал себя грязным, и не только из-за канализации. Грамматик хотел, чтобы услышанное в лазарете оказалось правдой, нуждался в этом. А если нет? Если Слау Дха, Гахет и прочие ублюдки до сих пор им манипулировали? Единственным ориентиром была миссия, и даже она лишь вызывала отвращение. Как будто Грамматик был недостаточно несчастен, сверху прямо в глаз упала капля, заставив поморщиться. Нумеон поднял мокрую латнуюю перчатку и провел ретинальный анализ. – Высококислотный состав, – сказал он. – Ему стоит дать что-нибудь для защиты. – Или можно пойти куда-нибудь, где нет потоков дерьма, – предложил Грамматик. – Например, в нормальное помещение вместо фраговой канализации. – Держи, – К'госи передал ему свой плащ. Он был изготовлен из драконьей шкуры, практически неуязвим к огню и был прекрасно способен защитить от капель кислоты. Грамматик с недовольным видом принял его. – А не лучше ли отдать мне один из их? – спросил он, указав на мертвых Саламандр, которых переносили на помост. – Они не мои, – ответил К'госи. – Но им плащи уже не понадобятся. – Неважно, – ответил пирокласт и отошел, чтобы помочь остальным с охраной внешнего периметра. Пергеллен стоял у края колодца, в нескольких метрах от бурного катаракта. – Он огромен, больше восьмидесяти метров в высоту, – сообщил он Нумеону, только что к нему присоединившемуся. – Хотя из-за воды кажется меньше. Грязный поток из канализационной трубы обрушивался с такой силой, что внизу пенился и дымился, создавая небольшой, но яростный водоворот. Брызги долетали до самого верха, но взгляд Пергеллена был направлен в небо, к высокой колонне, бывшей частью акведука сбоку от катаракта. – Хорошая точка обзора будет, – сказал он. От помоста к акведуку, вдоль сточных труб, протянулся мостик, достаточно широкий, чтобы по нему можно было пройти вереницей. За акведуком открывался вид на Ранос. Нумеон ясно видел, что после приземления они сдвинулись на восток, к краю города. Он прищурился. – Это же?... – Космопорт? Да, он, – ответил Пергеллен. Нумеон посмотрел через плечо на дрожавшего, кутавшегося в плащ К'госи Грамматика. – В этом месте оборону не организуешь, брат. – Согласен, – ответил Пергеллен. – Что ты предлагаешь? Нумеон взглянул на ряды мертвых крыс, покачивавшихся на зловонном сквозняке. – Приманку, – ответил он.   Гладий Нарека с влажным шелестом выскользнул из шеи Саламандра. Легионер уже был мертв к тому моменту, как он вытер клинок и перешел к следующему. По улице были разбросаны трупы с обеих сторон, и из трех взводов, взятых для уничтожения лоялистов, осталась лишь горстка. Битва оказалась куда кровавее и тяжелей, чем он рассчитывал. И снайперу удалось скрыться. Опять. От этого внутри раздражающе зудело. Приблизившись к краю дыры, которая образовалась, когда мануфакторум обвалился, он задумался о тех, кто сумел сбежать. Под этой частью города текла подземная река, соединявшаяся с водосточной системой. Но у него не было ни карты этих тоннелей, ни какого-либо представления о том, как они расположены и куда поток может вынести попавших в него, а потому оставил эти мысли. У лоялистов заканчивались места, где можно было бы спрятаться. Он найдет их, даже если придется идти до самого края города и выжженных молниями пустошей за ним. Он поклялся это сделать, поэтому он это сделает. Или погибнет в попытках. Нарек верил, что почтение к долгу еще не было пустым звуком. – Прекрати, – сказал Нарек, придавив ногой очередного полумертвого врага, но смотря на Вогеля, который уселся на грудь Саламандру и готовился резать его плоть ритуальным ножом. – Что? – спросил Несущий Слово, резко обернувшись к охотнику. – Ничего подобного мы устраивать не будем. – Нарек оставил умиравшего легионера и подошел к Вогелю. – Я славлю Пантеон, – зашипел Вогель с явным недовольством. – Ты бесчестишь свое достижение, акт своего убийства, – ответил Нарек, небрежно перехватив гладий. – Людские отбросы можешь увечить сколько угодно, но эти воины – из Легионов, они когда-то были нашими братьями по оружию. Это еще должно что-то значить. Вогель начал вставать, но Нарек приставил острие гладия к его горлу, и он замер в полусогнутом положении. – Ты заходишь слишком далеко, – просвистел Вогель. – Если б я зашел слишком далеко, этот меч уже пронзил бы тебе горло. Вогель все еще не демонстрировал готовность уступить. – Дагон со мной согласен, – добавил Нарек. Вогель вслед за охотником посмотрел на второго снайпера, уже вскинувшего винтовку к плечу. Агрессивный воин примирительно поднял руки, и Нарек позволил ему отойти. Убедившись, что Вогель не собирается принимать никаких ответных мер, за исключением ругани в его адрес, Нарек опустил взгляд на раненого Саламандра, которого его товарищ собирался осквернить. – Спа... сибо... – выговорил едва живой воин. – Я сделал это не для тебя, легионер, – проговорил Нарек и погрузил гладий в его сердце. Звук турбинного двигателя, становящегося все громче и ближе, заставил Нарека обернуться. При виде «Грозовой птицы», принадлежавшей Элиасу, оставалось только гадать, что же могло его сюда привести. – Все ко мне, – передал он по воксу остальным. – Темный апостол прибыл.   Элиас был ранен. Он также удостоился визита от самого Эреба. Стоя перед темным апостолом в тени только что приземлившейся «Грозовой птицы», Нарек вдруг понял, почему его господин явился сюда. Ему приказали. – Очередная неудача? – спросил Элиас, окидывая взглядом результаты побоища. – Не совсем, – ответил охотник. Он снял перед темным апостолом шлем и теперь держал его на сгибе руки. Они были одни: остальные легионеры несли дозор или сгоняли вместе еще живых пленников. Нарек искренне жалел, что не успел подарить им честную смерть. Злить Вогеля – одно дело, но перечить темному апостолу он не мог. – Ты убил их всех и схватил смертного? – Еще нет. – То есть это неудача. Нарек коротко поклонился. – И я ее исправлю. – Нет, Нарек. Ты упустил свой шанс снискать награду. Сам Эреб явился и попросил меня уничтожить наших врагов и схватить того человека, Джона Грамматика. – Попросил тебя, значит? – Да, – прошипел Элиас, не потрудившись скрыть злость. – Я его доверенный помощник. – Разумеется, господин, – прохладно отозвался Нарек. Его взгляд набрел на фульгуритовое копье, лежащее в ножнах на поясе Элиаса. Оно до сих пор слабо светилось и, по-видимому, вызывало у темного апостола дискомфорт. Нарек догадался, что именно копье каким-то образом превратило руку Элиаса в обугленную палку. – Ты все думаешь, правильно ли мы делали, поклоняясь Императору как богу, – произнес Элиас, заметив, что Нарек смотрит на спрятанное в ножнах копье. – Думаю. – Правильно, брат. Но есть другие боги, Нарек, и они готовы дарить нам свою благосклонность. – Я не вижу здесь ничего благого, – признался он. Элиас рассмеялся: – Я мог бы казнить тебя за эти слова, за твое безверие. – Я верю, господин. В этом и проблема, потому что мне не нравится, куда ведет нас эта вера. – Со временем понравится, охотник. Ты примешь новый путь, как все мы. Ибо того желает Лоргар и Пантеон. А теперь, – добавил он, наскучившись проповедями, – скажи мне, где этот человек, Джон Грамматик? – Вернее всего, он до сих пор с воинами из разбитых легионов. Выйти на их след будет несложно. Элиас отверг эту идею, небрежно махнув рукой. – Незачем. Я могу найти его иным способом. Он смерил взглядом одного из пленных легионеров, не успевшего получить честную смерть, и вытащил ритуальный нож.   Домад был жив, но пошевелиться не мог. После того, как бой закончился, враги принялись искать среди трупов выживших. Он смутно помнил, как его тащили, и словно издалека слышал гортанный смех одного из своих захватчиков. Ему перебило позвоночник, и ниже пояса все было парализовано. Несколько внутренних повреждений были потенциально смертельны, и сил бороться не осталось. Бионический глаз больше не работал, оставив его наполовину слепым. Он открыл органический – перед ним оказалась земля. На периферии ограниченного зрения виднелась раскрытая рука лежащего на спине легионера. Латная перчатка имела изумрудно-зеленый цвет, а пальцы не двигались. В нескольких сантиметрах от нее лежал болтер. – Этого, – раздался голос. Он звучал интеллигентно и даже несколько изысканно. Кто-то взял Железнорукого за подбородок жесткими, закованными в металл пальцами и приподнял его, позволив взглянуть на врагов. Несущие Слово. У одного, стоявшего позади, скулы были покрыты золотыми надписями. Короткие черные волосы образовывали вдовий пик. Одна рука была сильно обожжена, и он осторожно прижимал ее к груди. Клирик, несомненно это был он. Второй, державший Домада за подбородок, выглядел как ветеран, как солдат в самом воинственном смысле слова. Он был широконосым, но с узким лицом, и слегка хромоног. Затуманенные чувства все же сообщили Домаду, что его запястья связывала колючая проволока, а сам он был закреплен на боку десантно-штурмового корабля Несущих Слово. С него сняли нагрудник и поддоспешную ткань, обнажив кожу. – А другого пути нет? – спросил солдат. Клирик вынул ритуальный нож с зазубренным лезвием, и Домад собрал в кулак всю свою решимость, готовясь к неизбежному. – Нет, – ответил клирик, проведя длинным когтем перчатки по щеке Железнорукого, а затем начал молиться.  == '''Глава 26. Войди в лабиринт''' ==  ''Иди вперед, всегда вперед и вниз. Не влево и не вправо.'' '''''Из пьесы «Тесион и Минатар»'''''   Когда я вновь восстал из мертвых, Феррус уже стоял рядом и наблюдал за мной. Мне показалось, что он ухмылялся, хотя теперь его лицо с этим черепным оскалом всегда выглядело ухмыляющимся. Я сжал кулаки и подавил желание ударить призрака. – Весело тебе, да, брат? – сплюнул я. – Видеть меня в таком виде? Думаешь, я слаб? Но не так слаб, как ты. Идиот! Фулгрим обвел тебя вокруг пальца. Я замолчал и тут же услышал, как тяжело дышу, как растет внутри гнев. Бездна, красно-черная, дрожащая от ненависти бездна пульсировала на периферии зрения. – Что, не будет ответа? – поинтересовался я. – Сложно брюзжать, когда языка нет, братец? Я встал, в кои веки не обнаружив на себе оков, и двинулся на бессловесного фантома. Полагаю, если б это было возможно, я бы схватил его за горло и задушил, как едва не задушил Коракса в своем видении. Я покачнулся, хватая ртом воздух и пытаясь унять бешеное биение сердца. Кожа покрылась горячечным потом, блестящим в трепещущем свете факелов. Очередной сырой зал, очередная камера с черными стенами. На корабле Керза их, видимо, было огромное количество. – Трон Терры... – выдохнул я, упав на колено и опустив голову, чтобы было проще дышать. – Отец... Я вспомнил слова, сказанные им мне на Ибсене давным-давно. После того, как я и мой легион уничтожили этот мир, не оставив на нем ничего, кроме смерти, я переименовал его в Кальдеру. Он должен был стать еще одним нашим миром, как Ноктюрн, место для перековки Саламандр. Этой мечте пришел конец, когда пришел конец Великому крестовому походу и началась война. Жаль, но мне придётся покинуть вас, когда я буду нужнее всего. Но я постараюсь следить за вами, когда смогу. – Ты нужен мне, отец, – сказал я в темноту. – Больше, чем когда-либо. Феррус щелкнул костяной челюстью, заставив меня поднять взгляд. Он посмотрел на меня своими пустыми глазами и кивнул на тени впереди, где начали вырисовываться большие изукрашенные ворота. Они были выше, чем башнеподобная нога титана класса «Император», и вдвое шире. Я не понимал, почему не заметил их раньше. – Очередная иллюзия? – спросил я у теней, которые, я знаю, все слушали. Гигантские ворота казались сделанными из бронзы, однако я с первого взгляда определил, что для них использовался иной сплав. Я различил голубоватый оттенок осмия, следы серебристо-белого палладия и иридия. Металл был невероятно плотным и прочным, слой бронзы же нанесли с эстетической целью, для придания вратам архаичного вида. Искусные инталии и камеи на вратах образовывали масштабную картину. Она изображала сцену битвы, по-видимому, имевшей место в древние времена. Воины были вооружены мечами и облачены в кольчуги и кожаные камзолы. Катапульты и баллисты запускали в воздух примитивные снаряды. Полыхал огонь. Но присмотревшись получше, я заметил кое-что знакомое, и догадался, что сделал мой железный брат. Три армии отчаянно сражались в узком ущелье, а их враги, взяв их в тиски, пускали в них стрелы и атаковали мечами и копьями. На каменном уступе стоял военачальник, в одной руке державший знамя с изображением змеи, а в другой победоносно демонстрировавший голову побежденного врага. – Это Исстван-V, верно? – Да, – ответил Керз, вдруг оказавшийся рядом, и я осознал, что он давно уже здесь стоял. – И это не иллюзия, Вулкан. Наш брат долго над работал над этими воротами. Полагаю, он оскорбился бы, узнав, что ты принял их за плод своего воображения. В его голосе слышалась разбитость. – В чем дело, Конрад? Ты кажешься усталым. Он с сожалением вздохнул. – Мы близки к финалу, – ответил он и указал на ворота. – Это вход в Железный лабиринт. Я попросил Пертурабо сделать его для меня. В его центре находится приз. Керз раскрыл ладонь и показал мне вращающееся гололитическое изображение моего молота, Несущего Рассвет. Вокруг него висели на цепях мои сыновья. Проекция была блеклой и зернистой, но мне удалось узнать Неметора, уже виденного ранее. Второго я, к своему стыду, не опознал, однако видел, что оба были сильно изранены. Керз сжал кулак, раздавив изображение моих несчастных сыновей. – Я хорошо пустил им кровь, брат. Им остается жить несколько дней. И вновь на границах зрения начала собираться темнота, а в голове застучала кровь. Бездна пахнула в лицо жаром, окатила кожу алым. Огромным усилием воли я разжал стиснутые зубы. Керз внимательно меня разглядывал. – Что ты видишь, Вулкан? – спросил он. – Что ты видишь, когда падаешь во тьму? Скажи мне. В его словах чувствовалось едва ли не отчаяние, едва ли не мольба. – Ничего, – солгал я. – Там ничего нет. В этот раз ты долго не возвращался, да? Керз не ответил, но продолжал пронзительно смотреть на меня. – Я помню некоторые вещи. Я помню, к чему ты пытался меня склонить, – сообщил я ему. – Я тебя не разочаровал, отказавшись участвовать в твоих жалких играх? Не одиноко тебе в тенях? В компании не нуждаешься? – Заткнись, – буркнул он. – Как, должно быть, тебе досадно, что я прошел твое моральное испытание, что устоял перед желанием убить Корвуса. Я не утверждаю, что благороден, но я знаю, что обладаю всеми теми качествами, которых ты лишен. – Лжец... – прошипел он. – И хотя я в твоей власти, ты все равно не можешь опустить меня на свой уровень. Ты даже не можешь меня убить. Казалось, что Керз сейчас атакует, но он сдержал свой гнев и стал пугающе спокойным. – Ты не особенный, – ответил он. – Просто ты оказался под рукой. Он слабо улыбнулся и зашел мне за спину, скрывшись из поля зрения. – Мне понравилась наша игра – так понравилась, что после того, как она закончится, я отправлюсь за каким-нибудь другим братом. И тех, кого я не смогу убить, я сломаю. Я развернулся, намереваясь высказаться, удержать его, но Керз уже исчез. Он растворился в темноте. Врата разверзлись, молча подзывая. – Я сломаю их, Вулкан, – провозгласил бестелесный голос Керза. – Так же, как ломаю тебя, откалывая кусочек за кусочком. И если хочешь знать, есть ли в этом лабиринте монстры, я могу тебе ответить: да, есть, но только один. В отсутствие Керза у меня не было иного выбора, кроме как вступить в Железный лабиринт.  == '''Глава 27. Вера''' ==  Дагон, прятавшийся у входа в тоннель, подал сигнал к наступлению. Вогель вышел первым и достал нож, когда приблизился к жертве. В предыдущей битве лоялистам сильно досталось, и воинов было меньше, чем он ожидал. Жаль – это значило, что было меньше душ, которые можно будет принести в жертву Пантеону. Возможно, он добавит к ним душу Нарека, если тот опять встанет у Вогеля на пути. Четверо, все Саламандры, сидели бок о бок, укутавшись в плащи. Один – технодесантник, судя по броне и знакам отличия, – что-то говорил остальным. Должно быть, они обсуждали тактику. Еще двоих положили под брезент, а рядом с ними сидел на корточках, также завернувшись в драконью шкуру, человек, которого искали Несущие Слово. Кислотный ливень искажал показания ауспика, но мечник и без сканеров знал, что четверо легионеров, сидевших спиной к тоннелю, скоро умрут. С их стороны было глупо оставлять человека без строгого присмотра; впрочем, Вогель помнил, какие потери понесли лоялисты в стычке у мануфакторума, и сомневался, что помимо этих четырех оставалось много других. Он улыбнулся, обнажив два ряда треугольных зубов, которые сам заточил, и вспомнил, как варповское колдовство темного апостола открыло ему местонахождение врагов. У системы тоннелей было больше пятидесяти выходных потоков. Вогель был уверен, что столь скорая атака окажется для лоялистов неожиданностью. Он вынул из ножен второй клинок и тихо, пряча звук шагов за шумом дождя, пробрался на открытое пространство. Его товарищи следовали сразу за ним, но Вогель в их поддержке не нуждался. Этих слабаков он убьет сам. Нумеон прижался к стене под катарактом. Скосившись вправо, он увидел Леодракка, вцепившего закованными в металл пальцами в рукотворную скалу. Слева держался Дака'рай. Трое их братьев, не видимые из-за потока, скрывались на противоположной стороне от водопада. К'госи и еще трое находились в самом колодце. Нумеон не видел, что происходит наверху, и слышал только рев воды, бьющей в броню. Зловонность и сырость воздуха ощущалась даже через респиратор. «Еще немного», – сказал он себе. Теперь все зависело от Шен'ры. А Нумеону и остальным оставалось только сделать так, чтобы его жертва не была напрасной.   Вогель обладал скрытностью охотника, но нетерпеливостью маньяка. Второе обычно плохо сказывалось на первом, поэтому Нарек включил его в отряд лишь на случай, если тайные операции окажутся неэффективны, и возникнет потребность в убийцах. Если бы Нареку позволили ограничиться Дагоном и, может быть, Мелахом, он действовал бы совершенно иначе. Что-то в представшей ему сцене, в этой тихой дружеской беседе, в съежившемся, неподвижно сидящем человеке, заставило его замереть. Он мог бы поделиться тревогой с напарниками, предостеречь их, но не сделал этого, позволив Дагону дать сигнал к атаке. Вогель тут же поспешил вперед, желая оказаться первым. Нарек не видил причин ему мешать и просто последовал за Дагоном, Мелахом и Саарском. Элиас тоже присутствовал в авангарде, а остальные Несущие Слово ждали в тоннеле на случай, если понадобятся. Нарек старался держать темного апостола позади, недовольный его решением присоединиться к истребительному отряду. Но, по-видимому, страх перед Эребом и угроза потерять свой статус в легионе хорошо мотивировали. Вогель уже почти добрался до технодесантника, когда у Нарека возникло ужасное предчувствие. Его тревога, поначалу абстрактная, обрела реальность, и он больше не мог молчать. – Их глаза... – обеспокоенно прошипел он Дагону по воксу. – Что такое? – Присмотрись! У троих Саламандр, сидевших и слушавших технодесантника, были мертвые ретинальные линзы. Обычно из-за них виднелся слабый свет от их горящих глаз. Следовательно, мертвы были не только глаза, а это в свою очередь значило... Нарек вскочил и закричал: – Вогель! Нет! Но было слишком поздно: мечник уже вонзил кинжал в спину технодесантника. Это был смертельный удар, направленный прямо в основное сердце легионера. Вогель выдернул оружие. Клинок покрывала кровь. Он собирался перейти к другому, когда раздался глухой звук падения какого-то предмета на деревянный пол, вынудив его посмотреть вниз. Из раскрытой ладони технодесантника выкатился, мигая красным, зажигательный снаряд. На мертвом лице Шен'ры, отпустившего аварийную кнопку, застыла улыбка. Взрыв испепелил Вогеля и сбил с ног остальных. Огонь накрыл помост, подрывая цепь гранат, врытых вокруг входа в тоннель. Вторичный взрыв от мгновенно сдетонировавших снарядов обрушил центнеры камня, перекрыв водосток. Нарек, отброшенный сначала ко входу, а потом, при втором взрыве, от него, лежал на земле, оглушенный, но живой. Он утянул Элиаса вниз, пытаясь уберечь от опасности. Может, он и ненавидел темного апостола, но долг оставался долгом. Сквозь огонь и дым охотнику удалось разглядеть четырех легионеров, выходящих из колодца с болтерами на изготовку. Он метнул нож, проткнув горло одному из Саламандр прежде, чем тот успел выстрелить. Дагон вскинул к плечу винтовку, собираясь застрелить второго, когда выпущенный издалека снаряд с воем угодил ему прямо в висок. Снайпер был уже мертв, когда упал на помост. Болт-снаряды со стороны погруженных в воду легионеров разорвали Мелаха, даже не успевшего полностью вытащить пистолет, на части. Элиас, оказавшийся почти полностью под Нареком и не способный шевелиться, все же дал короткую очередь и подстрелил одного из легионеров, бежавшего из воды с клинками в руках. Нарек подозревал, что у них заканчивались – или уже закончились – боеприпасы, поскольку концентрированный огонь мог бы решить исход боя гораздо быстрее. Он вдруг задумался, для чего лоялисты могли беречь патроны. Еще шестеро перелезли через край сточного колодца. Один наступал впереди остальных. Он был Саламандром и центурионом. Оценив число бойцов, Нарек пришел к выводу, что силы были примерно равны, вот только из многочисленного отряда, ждавшего в тоннеле, до обрушения успели выбраться лишь пара воинов. К тому же у лоялистов был план и эффект неожиданности. Элиас уже поднялся. Он выстрелил навскидку, попав офицеру Саламандр в плечо. Тот запнулся, но продолжил бежать вперед, замахиваясь массивно выглядящей глефой. У Нарека были другие заботы: на него бросились двое из колодца. Один выпад он отразил выхваченным из ножен гладием. Второе оружие поймал предплечьем, подтянул легионера к себе и разбил ему вокс-решетку резким ударом головой. Саарск вступил в бой с несколькими Саламандрами из-за края колодца. Он успел проткнуть ножом одного и выстрелить в другого, прежде чем снайпер оставил дыру в его груди, и остальные швырнули Несущего Слово на землю и прикончили. Нарек видел, как офицер Саламандр влетел в Элиаса и повалил его. Вцепившиеся в друг друга воины рухнули на помост, который треснул под их весом. Мгновение спустя он переломился, и все, кто на нем был, оказались в грязной воде. Она потушила огонь, до сих пор трещавший на броне Нарека, и он воспользовался неожиданной сменой условий, чтобы выпустить пистолетную очередь в упор в одного из противников. Саламандр с хрипом опрокинулся в воду. Второго легионера Нарек ударил локтем в горло, погнув горжет и почти перебив трахею, и тем самым решил проблему с ближайшими врагами. Элиас и Саламандр при падении разлетелись. Они находились у края колодца, за которым, далеко внизу, был резервуар с грязью. Не обращая внимания на легионеров, уже начавших перегруппировываться после стремительной контратаки Несущих Слово, Нарек бросился прямо к Элиасу. – Что ты делаешь? – крикнул темный апостол. Противник имел огневое превосходство, а вдалеке на них уже целились из снайперской винтовки. Остальные бойцы истребительного отряда либо погибли, либо погибнут в ближайшее время, а все их подкрепление оказалось заперто в тоннеле без какого-либо землеройного оборудования. – Спасаю нас, – рявкнул Нарек, схватил Элиаса и прыгнул за край колодца, в пенящийся водоворот далеко внизу. Нумеон подбежал к краю колодца и едва не прыгнул вслед за ними. Капитана остановил Леодракк, оттащив за наплечник. – Мы и так многих потеряли, – сказал он, но тут же перегнулся через край и прицелился из болтера. – Побереги патроны, – с горечью бросил ему Нумеон. – Они скрылись. Подавив гнев, Леодракк подчинился и опустил болтер. – Мы его почти сделали. Ублюдок. – Он захочет отомстить. Мы его еще увидим. – Ты видел его руку? – спросил Леодракк. – Его был ранен. Совсем недавно. – Но не нами. – И не одним их своих? – Нет, – задумчиво ответил Нумеон. – Чем-то иным. Несколько секунд понаблюдав за каскадами жижи, продолжавшей литься из водостока, и не обнаружив ни одного Несущего Слово, которого бы могло бы подхватить течение, они отошли от края. К'госи был жив. В том месте, где Несущий Слово воткнул в него клинок, нагрудник заливала кровь, но в остальном он был цел. Давно израсходовав запасы прометия, он раздраженно сжимал и разжимал левую руку в латной перчатке. Правая лежала на груди Шен'ры. – Мы не забудем о твоем самопожертвовании, брат, – тихо говорил он, опустившись на колени у тела технодесантника, которого перед этим перевернул на спину. От помоста остался только тот кусок, на котором покоился Шен'ра, остальные же стояли по колено в жиже. Технодесантник был не единственным погибшим. Дака'рай тоже был мертв; он лежал на спине в грязи, а из его шеи торчал нож. Укра'бар был ранен из болтера в упор, и он больше не встанет. У всех остальных были незначительные повреждения, ни одно из которых не могло сравниться с душевной раной, нанесенной гибелью братьев. Все присутствующие склонили головы, но Леодракк не удержался: – Мы даже не можем их сжечь. – Нет, не можем. – Нумеон подошел к распростертому телу одного из подбиральщиков и забрал плащ К'госи, чтобы ему вернуть. – Поэтому мы должны почтить их иным способом. В его левой руке было фульгуритовое копье. Он вырвал его из ножен темного апостола во время боя. При виде этого непримечательного предмета отчаяние сменилось надеждой, хотя никто из смотрящих на копье не мог объяснить почему. Оно потрескивало от скрытой мощи, светилось изнутри золотым, провозглашая величие Императора и его околобожественность. Строжайшие меры предпринимались для того, чтобы рассеять представления об Императоре как о боге, но его сила всегда говорила об обратном, несмотря на стремление искоренять суеверия и просвещать. В последние месяцы истинность новой парадигмы подверглась сомнению, ибо во вселенной обитали не только смертные, будь то люди или ксеносы, но и боги, и большинство из них были злокозненны. Несущие Слово верили в них, даже искали расположения их слуг. У них была вера, но объекты ее были ужасны. Подняв копье, Нумеон осознал, что тоже верит: в Императора, и его замысел для галактики и человечества, и в то, что примарх был жив. Сила, заключенная в фульгурите, казалось, зажгла эту веру. В них всех. Он осторожно провел пальцами по значку, висящему на поясе. – Вулкан жив, – просто сказал он. И каждый легионер, стоящий перед ним, отозвался. Сначала К'госи и Икрад. – Вулкан жив. Затем Г'оррн и Б'тарро. – Вулкан жив. И Хур'вак с Кронором. – Вулкан жив. Хор становился громче с каждым новым голосом, пока не остался только один. Нумеон посмотрел в глаза своему Погребальному брату и увидел в них боль, терзавшую его с того момента, как он потерял Скатар'вара на Исстване. Если у кого и были причины сомневаться, так это у Леодракка. При воспоминании о том дне и их бегстве к посадочным кораблям в сердце кольнуло, но он сохранял нейтральное выражение и продолжал смотреть на Леодракка. Леодракка перевел взгляд с Нумеона на копье, затем на значок и обратно, а потом кивнул. – Вулкан жив. Вместе они превратили это утверждение в боевой клич, как один с вызовом прокричав небесам: – Вулкан жив! Эта вера будет поддерживать их, даст им надежду, в которой они так нуждались. Впервые после того, как они бежали с Исствана, искалеченные и обескровленные, Нумеон знал, что нужно делать. Вернувшись к краю колодца, он подал сигнал Пергеллену, с которым, как он знал, находились Хриак и Джон Грамматик. Пришло время поговорить с человеком.<br /> == '''Глава 28. Человеческие пороки''' ==  '''''Хараатан, во время Великого крестового похода''''' Ночь в последний раз опустилась на Хартор. Благодаря совместным усилиям Имперской армии – пехоты и бронетанковых войск, – титанов из Легио Игнис и двух легионов космодесанта Хараатан был наконец официально объявлен приведенным к Согласию. И теперь, когда работа воинов была закончена, Имперская администрация с ее армией логистов, кодификаторов,сервиторов, инженеров, фабрикаторов, классификаторов и писарей могла приступить к долгому процессу реколонизации Сто пятьдесят четыре Шесть – к возвращению его в лоно Империума. Хараатан изменит свое название и названия всех своих городов и иных важных географических мест. Пока что достаточно было простых обозначений – таких, как код, присвоенный планете, когда Военный совет дал разрешение на войну за Согласие. Позже для нее выберут новые названия, чтобы помочь колонистам с адаптацией, чтобы мир стал для них своим – преданным имперским миром с преданными имперскими жителями. Слово «Хараатан» и вся его атрибутика ассоциировались с мятежом и раздором. Смена названий лишит их силы, даст новые символы. Один из этапов этой трансформации начался с вывоза всего населения Хараатана. Эти мужчины, женщины и дети – будь они виновны в мятеже или невинны – больше никогда не увидят свой дом. Некоторые отправятся в каторжные колонии, других отошлют на миры, нуждающиеся в законтрактованных рабочих, часть казнят. Но в конечном итоге культурный след хар-таннцев будет стерт навеки. Логист Мурбо не думал об этом, в последний раз перед отправкой транспорта проверяя, все ли в порядке. После нескольких часов утомительных допросов и заполнений реестров, ему показавшихся днями, Департаменто Муниторум при содействии целой армии клерков Администратума наконец собрали и распределили население Хартора. Этот город был последним. Он также был одним из самых крупных. Мерзкая пульсация в голове Мурбо даже отдалено не подходила под определение головной боли, поэтому ни настроения, ни усердия у него не осталось. Он не заметил запаха, пройдя мимо первой машины. За ним следовала стая сервиторов и лексмеханик, но их чувство обоняния уже давно не беспокоило, поэтому вопросов от них не поступило. Было темно, а со стороны пустыни дул холодный ветер. Мурбо не терпелось вернуться в свою каюту на корабле: там можно было согреться самому и согреть внутренности. Он как раз приберег бутылочку для такого случая. Ему предстояло проверить, внести в реестр и заверить более пятидесяти машин, после чего подтвердить пункт назначения у пилота и внести эти данные в планшет, который сейчас держал в руке. Протокол Администратума требовал также провести визуальный осмотр: убедиться, что никто не забыт. В хаосе, следующем за успешным приведением к Согласию военными усилиями, нередко забывали о целых толпах народа. Первая партия бывших хар-танцев – узников, определенных в каторжные колонии, – уже ушла. Работа Мурбо касалась отправки тех, кому было предназначено стать имперскими жителями на дивных новых мирах. Он не был уверен, кому сочувствует больше, но жалость его жила недолго. Таковы были плоды, которые пожинали восстающие против Империума. Он осветил отсек слабой лампой, увидел пассажиров, с мертвыми глазами размышляющими о своем будущем, и прикинул их число по головам. Поначалу казалось, что все в порядке, но когда Мурбо закончил со второй машиной и уже собирался идти к третьей, он вдруг остановился. – Тебе не показалось, что они сидят слишком тихо? – спросил он лексмеханика. Сгорбленного клерка вопрос привел в недоумение. – Подозреваю, они размышляют о безрассудности своего мятежа против Империума. «Нет, – подумал Мурбо. – Дело не в этом». Мурбо страшно хотелось покончить с работой и вернуться в свою каюту, чтобы отправиться за пределы Сто пятьдесят четыре Шесть, но бывшие хар-танцы обычно вели себя громче. А еще этот запах, разносимый ветром пустыни и становящийся все отвратительнее. Он включил лампу поярче и направился обратно к первой машине. – Трон... – выдохнул он, еще раз посветив в кабину. Мурбо в панике подбежал к следующей машине и опять посветил внутрь. Потом к третьей, четвертой, пятой. После двенадцатой его стошнило. Не разгибаясь, он махнул рукой на лексмеханика, который подбежал на помощь. – Не заглядывай, – предупредил он, а затем спросил: – Кто еще остался на поверхности? И опять на лице сутулого, тщедушного, одетого во всем бурое механика появилось недоуменное выражение. – Кроме нас? – Из военных, – уточнил Мурбо, вытирая подбородок. Лексмеханик сверился с планшетом. – Согласно реестрам Муниторума, все войска покинули поверхность... – он помолчал, подняв морщинистую руку, пока читал дальше, – но на земле еще остались два легионерских транспорта. – Свяжись с ними, – приказал Мурбо. – Немедленно.   Вулкан в одиночестве стоял в просторном грузовом отсеке «Ночного бегуна». Обычно корабль использовался для транспортировки оружия, пайков и мириадов прочих предметов снабжения, необходимы в войне. Этой ночью он повезет мертвых. Вдоль части восточной стены стояли гробы, но их, к счастью, было немного благодаря тому, что осада Хартора завершилась быстро и бескровно. Но вот сколькими жизнями было заплачено за эту бескровность... Жизнями, оконченными в боли, в муках... Вулкан слишком хорошо знал ответ на этот вопрос. И резней в Хар-танне кровопролитие не закончилось. Мятеж, произошедший во время распределения харторцев, вылился в множество смертей. И хотя он подозревал, что часть ответственности лежала на Повелителях Ночи его брата, он не мог не чувствовать виноватым и себя. Сериф лежала перед ним в гробу. Тот представлял собой простой, лишенный украшений металлический контейнер со встроенным криогенератором: чтобы замедлить процесс разложения и доставить погибших к месту погребения неиспорченными. Медике промыли ее раны, но пятна крови на одежде остались. Не будь их и этой мертвенной бледности, Вулкан мог бы поверить, что она просто спала. Он хотел сказать ей, как ему жаль, что она мертва, как ему жаль, что он не выслушал ее во время сожжения Хар-танна и не удовлетворил ее просьбу об интервью. Он давно решил, что его история должна быть рассказана и что сделает это Сериф. Но не теперь. Труп ничего не расскажет. Он склонил голову, беззвучно прося прощения. – Почему именно она? – раздался из теней тихий голос. Вулкан не обернулся, но поднял взгляд. – Почему ты до сих пор здесь? – спросил он, тут же посуровев. – Я искал тебя, брат, – сказал Керз, становясь рядом с Вулканом. – И ты меня нашел. – Ты, кажется, не в настроении. – Иной мог бы подумать, что ответ его обидел. – Неужели ты не рад меня видеть? Теперь Вулкан смотрел на него. В глазах его горела нескрываемая злоба. – Говори, что хотел сказать, и оставь меня. Керз фыркнул, словно его все это забавляло. – Ты не ответил на мой вопрос. Почему из всех смертных, погибших для того, чтобы привести этот мир к Согласию ради нашего Империума, эта вдруг значит так много? Вулкан опять перевел взгляд вперед. – Я оберегаю жизнь. Я защитник человечества. – Разумеется, брат. Но то, как ты бросился к ней, презрев опасность... Это выглядело так... воодушевляюще. – Керз улыбнулся, затем улыбка превратилась в оскал, и, будучи не в силах и дальше притворяться, он рассмеялся. – Нет, извини, – он бросил смеяться и посерьезнел. – Я озадачен, Вулкан. У тебя мягкое сердце, и я знаю, как дороги тебе эти ничтожества, но чем эта отличилась, что ты так о ней скорбишь? Вулкан повернулся к нему и уже собирался ответить, когда в его ухе затрещала вокс-бусина. Оба примарха были без шлемов, но связь с боевой группой по-прежнему имели. Когда глаза одного округлились, другой сощурился, и Вулкан понял, что Керз слышит то же сообщение. Вулкан протянул к брату руку, схватил его за горжет и подтянул к себе. Керз улыбнулся и не стал сопротивляться. – Ты это сделал? – спросил Вулкан. – Ты это сделал? – проревел он, когда Керз не ответил. Улыбка Керза истончилась и превратилась в тонкую линию из сжатых бледных губ. – Да, – прошипел он, глядя на него своими холодными глазами. Вулкан отпустил его, оттолкнув прочь, и отвернулся. – Ты убил... их всех. Керз изобразил удивление. – Брат, они были нашими врагами. Они подняли на нас оружие, пытались нас убить. Вулкан опять взглянул на него с гневом, едва ли не с мольбой, с отвращением перед тем, что Керз сотворил. – Не все, Конрад. Ты убил невинных и слабых. Что дают их смерти, кроме удовлетворения садистской жажды кровопролития? Керз, казалось, честно задумался над вопросом. Он нахмурился: – Боюсь, что ничего, брат. Но чем это отличается от того, что ты сделал с той эльдар? Она была всего лишь ребенком и не могла представлять для тебя опасности. Мятежникам Хараатана подарили быструю смерть. Я, по крайней мере, не сжигал их заживо. У Вулкана не было ответа. Он убил этого ребенка в гневе, из-за горя по Сериф и в наказание за смерти, вызванные вырвавшимися на свободу ксеносами. А возможно, еще потому, что он ненавидел их, этих эльдар, за набеги на Ноктюрн и боль, причиненную его жителям. Керз заметил сомнения брата. – Видишь, – прошептал он, подойдя вплотную, – Наши натуры очень даже похожи, брат, разве нет? Вулкан взревел, поднял второго примарха и швырнул его через весь отсек. Керз прокатился по полу с визгом брони, царапающей металлический настил. Он уже стоял на ногах, когда Вулкан бросился на него, и успешно заблокировал кулак, направленный в лицо. Его ответный удар, пришедшийся Вулкану в грудь, отдался в ребрах даже несмотря на броню. Вулкан охнул от боли, но обхватил его голову руками и дернул ее вниз, к поднимающемуся колену. Керз отшатнулся, плюясь кровью. Не давая ему времени прийти в себя, Вулкан перехватил его за талию и повалил на спину. От яростного удара голова Керза дернулась вбок, а щеку рассекло. Он смеялся сквозь окровавленные зубы. Вулкан опять ударил его, сместив челюсть. Керз только громче рассмеялся, но слегка закашлялся, когда ему начали ломать трахею. Вулкан сжимал руки, сильные, как железо, руки кузнеца, вокруг горла брата. – Я знал, что ты такой же, – прошипел Керз, все еще пытаясь смеяться. – Убийца. Все мы убийцы, Вулкан. Вулкан убрал руки. Он сел, не слезая с Керза, и тяжело вздохнул, прогоняя безумие. Он убил бы Керза, если б не остановился. Он убил бы собственного брата. Вулкан поднялся, еще покачиваясь, и переступил через неподвижно лежащего Керза. – Держись от меня подальше, – предупредил он, задыхаясь, и побрел к ждущему его кораблю. Керз остался лежать, но повернул голову, следя за уходящим Вулканом, – зная, что на этом все не закончится.   Я понимал, что мне не выбраться. Подозревал с того момента, как вступил в Железный лабиринт. Он был испытанием, которое я не мог преодолеть, загадкой, которую не мог разгадать. Это место казалось бесконечным и обладало фиренцийской сложностью, ведь его создал разум, равный моему. Нет, не совсем так. Мой разум был ослаблен, а потому ориентироваться в безликих медно-железных коридорах, разбегавшихся передо мной, я оказался неспособен. Стоя на сотом перекрестке после того, как каждый из коридоров, выбранных на девяноста девяти предыдущих, уводил меня все глубже в лабиринт и в то же время все дальше от моей цели, я задумался, что же Керз предложил моему брату в обмен на этот подарок. Возможно, Пертурабо ненавидел меня так же сильно, как остальных, и просто решил, что не имеет значения, какому брату причинять боль? Возможно, он был зол на меня за то, что я пережил его великолепную бомбардировку на Исстване-V и отказался погибнуть под его танками? В любом случае, он создал это место с одной целью: чтобы вошедший в него никогда не выбрался. Вполне в его духе, полагаю, было представлять, как я вечно брожу по эти коридорам, хотя, конечно, он не мог знать о моем бессмертии. Я знал, впрочем, что Керз захочет более скорой развязки. Он не отличался ни терпением, ни самообладанием. Показав молот, он дал мне надежду. Подозреваю, он рассчитывал, что эта надежда еще быстрее сведет меня с ума. Он не знал, что на самом деле предоставил мне реальный способ сбежать из его тюрьмы. Решив, что выбор не имеет значения, если я знаю, где центр лабиринта, я выбрал левое ответвление и двинулся дальше. Здесь, в отличие от прошлых испытаний, устроенных заботливыми когтистыми руками моего брата, не было ни ловушек, ни врагов, ни каких-либо преград. Я рассудил, что сам лабиринт был ловушкой – более того, ловушкой идеальной, построенной великим мастером капканов. И вновь я почувствовал вблизи пульсацию бездны, ее черноту и красноту, ее хищные зубы, готовые сомкнуться вокруг меня. Она взывала к звериной части моей натуры – к монстру, о котором говорил Керз. Я прогнал это ощущение. Где-то в этом проклятом месте меня ждали мои сыновья. Я должен был найти их – и я надеялся, что найду их не среди многочисленных тел, встречавшихся по пути. От большинства остались одни скелеты, но часть еще покрывала иссохшая плоть. Они были подопытными крысами Керза, несчастными жертвами, пытавшимися одолеть лабиринт до меня. Все они погибли, цепляясь за надежду, борясь с отчаянием, сойдя с ума. Думаю, именно такого конца хотел для меня Керз: чтобы я исчах, отчаялся и сдался, став игрушкой, над которой можно будет насмехаться и издеваться, когда выносить собственное ненавистное сознание станет невозможно. Феррус по-прежнему был со мной. Он больше не говорил, только тенью следовал по пятам. Позади раздавался медленный и тяжелый стук его закованных в броню ног. – Думаю, мы уже близко, брат, –сказал я призраку, маячащему в паре метров от меня. Он застучал зубами, должно быть, насмешливо смеясь. – Маловер ты, – пробормотал я. Я брел так несколько дней или даже недель. Я не спал, не отдыхал и не ел. Силы оставили меня, и я начал чахнуть. Скоро я стану похож на Ферруса, превращусь в озлобленную тень, обреченную вечно бродить в этих коридорах. А затем я услышал звук когтей. Все началось с тихих ударов металла по металлу, с постукивания острыми кончиками по стенам, отзывавшегося через лабиринт. Я остановился и прислушался, чувствуя, что правила игры изменились, что Керз хочет завершения. Стук стал громче и вскоре перерос в скрежет. Медленно подкрадывающееся безумие больше не было моим единственным спутником. – Керз, – с вызовом крикнул я. В ответ прозвучал лишь скрежет металла. Мне показалось, что он приближается. Я двинулся вперед, пытаясь определить источник звука, – сначала шагом, потом перейдя на бег. – Вулкан... – наполнился воздух зовущим шепотом моего брата. Я бежал за ним, а скрежет и стук впивались в мозг, выводя из себя. Я повернул за угол, доверяясь инстинктам, но обнаружил за ним только очередной коридор, такой же темный и безликий, как все остальные. – Вулкан... Шепот раздался из-за спины, и я только успел развернуться, как мимо меня скользнуло что-то темное и быстрое. Я поморщился, хватаясь за бок. Уберя руку, я увидел кровь и неглубокую рану, оставленную братом. – Выходи! – завопил я, сжимая кулаки и хищно наклоняясь. Я едва узнал собственный голос, таким звериным он стал. Мне ответил лишь скрежет. Я помчался за ним, как гончая на охоте, но Керз исчез без следа. Грань между хищником и жертвой размывалась: иногда я гнался за братом, иногда он за мной. Добежав до очередного пересечения, я попытался сориентироваться, но пульсация в голове этого не позволяла. – Вулкан... – вновь поманил меня голос. Я взревел и ударил кулаком по ближайшей стене. На ней не осталось и вмятины. Я опять взревел, запрокидывая голову и хищно зовя в темноту. Монстр вырвался на свободу и жаждал крови. Керз, невидимый в темноте, опять ранил меня, протянув вдоль бицепса цепь из блестящих рубинов. Это еще больше распалило меня. Третья атака рассекла пекторальную мышцу, залив грудь красными слезами крови. Третья скользнула по бедру. На этот раз мне почти удалось схватить его, но поймать его было не проще, чем дым. – Вулкан... – прошептал он, все скрежеща когтями, все дразня меня. Кровь лилась из по меньшей мере десятка ран, стекая по ногам и между пальцев, так что я оставлял за собой кровавые следы. И я уже собирался войти в очередной коридор, когда заметил на его полу один такой след – смазанный, но легко узнаваемый отпечаток собственной ступни. Я обреченно поник, не видя своему гневу иного выхода, кроме как внутрь. Закрыв глаза, я увидел бездну. Я сидел на самом краю, смотря в ее глубины. Вспышка боли в боку вырвала меня из этого состояния, заставив зарычать. – Не беспокойся, – прошипел Керз, вцепляясь когтями мне в плечо и погружая нож в правый бок, – тебя это не убьет. Я развернулся, шипя от ярости, намереваясь оторвать его голову с плеч, но Керз пропал, и я схватил лишь воздух. Он оставил после себя только смех и становящийся вездесущим скрежет когтей. Все перед глазами окрасилось в алый – в цвет моего гнева. Я уже собирался последовать за ним, хотя и чувствовал подсознательно, что он на это и рассчитывал, когда увидел нечто, заставившее меня замереть. На моем пути стоял он. Прямо передо мной, такой же четкий и реальный, как моя моя собственная рука, поднесенная к лицу. Вераче, летописец. – Я тебя уже видел, – прошептал я, протягивая вперед руку, словно пытаясь определить, был ли ничем не примечательный человек настоящим или призрачным. Вераче кивнул. – На Ибсене, теперь зовущимся Кальдерой, – сказал он. – Нет, не там, – я нахмурился, пытаясь вспомнить, но гнев путал мысли. – Здесь... – Где? – спросил Вераче. Я остановился не дойдя до него пары метров. – Здесь, – повторил я, когда он сам сделал шаг мне навстречу; мой разум начал проясняться. – Ты был с ними – с пленниками, которых Керз заставил меня убить. Он озадаченно взглянул на меня: – Ты убил их, Вулкан? – Я не сумел их спасти. И на пиру ты тоже был. Я помню твое лицо. – Что еще ты помнишь? Вераче стоял от силы в метре от меня. Я опустился на колено, чтобы наши глаза оказались примерно на одном уровне. Так было принято у Саламандр. – Я примарх. – Я чувствовал себя спокойнее в его присутствии; в его присутствии осколки моего разума складывались воедино. – Я Вулкан. – Да. Ты помнишь, что я однажды тебе сказал? – На Ибсене? – Нет, не там. На Ноктюрне. Мои глаза наполнились слезами, так страстно я надеялся, что это не очередная галлюцинация, не жестокий обман, призванный подтолкнуть меня еще ближе к безумию. – Ты сказал, – начал я, запинаясь от переполнявших эмоций, – что постараешься следить за нами, когда сможешь. – Закрой глаза, Вулкан. Я подчинился, опустив голову, чтобы он мог положить на нее руку. – Мир тебе, сын мой. Я ожидал откровения, вспышки света, хоть чего-то. Но была лишь тишина. Когда я открыл глаза, Вераче уже исчез. Мгновение я сомневался, был ли он реален, но, встав, ощутил, как конечности наполнились силой, а сердце – решимостью. Монстр внутри меня был прочно скован цепями. Мой разум – во всяком случае, пока – вновь принадлежал мне. Я не знал, как долго это продлится. Подаренный мне мир в душе в этом месте долго не выдержит. Нужно было действовать. Керз был поломанным существом – я знал это еще на Хараатане. Он всегда таким был – лишенным надежды, изливавшим свою злость и внутрь, и наружу. Не могу себе представить, каково с этим жить, однако в тот момент я думал лишь о всех тех муках, которые он причинил, и о жизнях, отнятых им исключительно ради удовлетворения своих садистских желаний. Я вспомнил Неметора и всех остальных, измученных и убитых единственно во имя развлечения. Моя жалость пропала, моя решимость крепла с каждой секундой. – Ты был прав, – обратился я к теням, в которых, как я точно знал, скрывался мой брат. – Я действительно считаю, что я лучше тебя. Так, как ты, Конрад, сражаются лишь слабаки и трусы. Наш отец правильно поступил, не вняв твоему хныканью и выбросив тебя вон. Подозреваю, его от тебя тошнило. Только ты знаешь, что такое истинный ужас, значит? – я нахмурился. – Как же ты слаб, как же жалок. Не Нострамо сделал тебя бесполезным ничтожеством. Тебе было уготовано барахтаться в грязи с маньяками с того момента, когда наш отец по ошибке тебя создал, – я самодовольно рассмеялся. – Следовало ожидать, что один из нас окажется дефектным, полным человеческих слабостей, столь гнилым, что будет не в силах терпеть самого себя или других. И ты не можешь не сравнивать себя со всеми нами, верно? Сколько же раз ты обнаруживал, что сравнение не в твою пользу? Когда ты осознал, что винить своих братьев и условия, в которых рос, уже не получается? Когда повернул к себе зеркало и увидел, в какую пародию превратился? Тьма не отозвалась, но гнев моего брата ощущался так же явно, как железный пол под ногами. – Никто не испытывает перед тобой страха, Конрад. И ты не изменишься, назвавшись другим именем. Открою тебе секрет... Нам тебя жаль. Всем нам. Мы терпим тебя, потому что ты наш брат. Но никто из нас тебя не боится. Ибо кого тут бояться – вздорного ребенка, беснующегося в темноте? Я ожидал, что он бросится на меня с выставленными вперед когтями, но вместо этого услышал, как внизу, под самим лабиринтом, заработал какой-то гигантский механизм. Со звуком массивных вращающихся шестерней часть стены ушла в пол. Затем вторая, затем третья. Через несколько секунд передо мной возник коридор, а в конце его были ворота, выполненные в том же стиле, что вход в Железный лабиринт. Я знал, что самому мне выход не отыскать. Когда туман звериной ярости рассеялся, я осознал, что существовал лишь один способ добраться до цели. Керз должен был показать мне путь. Я и мои братья отличались от приемных сыновей наших легионов. Создавая себе потомков, наш отец вложил во всех нас часть своей сущности и воли. Легионес Астартес он сделал армией воинов, существующих для одной цели – чтобы объединить Терру, а затем и галактику. В моих братьях и во мне самом он хотел видеть генералов, но не только: он хотел видеть в нас равных, он хотел сыновей. Весь свой несравненный интеллект и все свои невероятные познания в биоинженерии он использовал для нашего создания. Мы стали больше чем людьми, все наши свойства, все хромосомы были улучшены и доведены до генетического максимума. Сила, скорость, боевые умения, тактический талант, инициатива, выносливость – чудесные научные изыскания Императора увеличили их все. Но как нельзя приблизить одну деталь на старой картине, не приближая остальные, так у нас, превосходивших и людей, и космодесантников, усилены были не только таланты, но и изъяны. Поначалу это не имело значения: пока Крестовый поход ослепительной кометой несся вперед, освещая погруженные во мрак невежества небеса. Однако соперничество скоро превратилось в зависть, уверенность стала надменностью, гнев обратился в маниакальную жажду убивать. У всех нас были изъяны, ибо быть человеком, пусть даже улучшенным, как мы, – значит быть небезупречным. Не достичь совершенства тому, что несовершенно по сути. Но Керз был дефектней остальных. Его изъяны были очевидны: каждое слово и действие подтверждало наличие слишком человеческих пороков. Жажда мести переполняла его. Терзала его, вызывая нигилистическое желание обращать свою боль на других. Он ненавидел себя, и потому выплескивал эту ненависть наружу. Но когда зеркало развернул кто-то другой, когда один из ненавистных братьев показал ему захлебывающееся от злобы к себе существо, которым, как он сам знал, он являлся... Он не мог сбросить это со счетов. За время заключения мой тюремщик не раз открывал мне свою душу. В последние дни я не раз задумывался, кто же с кем был заперт на самом деле. Я ударил Керза по слабому месту, и он показал мне выход. Он хотел освободиться так же сильно, как я. Когда я двинулся вперед по коридору, ворота начали открываться. За ними был центр лабиринта, а в нем – мой молот, Несущий рассвет. А вокруг него, как я увидел, приближаясь к распахивающимся вратам, находились мои сыновья. Там со всем этим будет покончено. Керз и я. Один получит свободу, другой будет проклят навеки.  == '''Глава 29. Хватит бегать''' ==  Элиас лежал на спине. Один. Охватившее его было беспокойство превратилось в страх, когда он осознал, что недоставало не только охотника. Фульгурит пропал. Он взглянул на ревущий катаракт из канализационных отходов, льющийся из многочисленных водостоков, сквозь заляпанные грязью линзы. Враг был там, где-то наверху. И копье находилось у него. Тот ублюдочный Саламандр, центурион, – это он вытащил его во время драки перед тем, как Нарек утянул его с собой вниз. – Нарек. Мгновение спустя запыхавшийся охотник ответил ему по воксу. Он определенно бежал. – Наши обязательства перед друг другом исполнены, – сказал он. – Нарек, я лежу в грязи.. По-твоему, это надлежащее исполнение твоих обязательств? – Ты всегда валялся в грязи, темный апостол. Жизнь за жизнь – твоя за мою. Теперь моя снова мне принадлежит. Нашему союзу пришел конец. Я ведь говорил, что выплачу свой долг, сделав вид, что ничего от тебя не слышал. Я решил, что завершу свою миссию сам. У меня есть к ним одно дело. Будь благодарен, что я оставил тебя в живых, – добавил он, и канал заполнила статика. Элиас не стал тратить время на активацию варп-склянки: он подозревал, что Нарек свою уже уничтожил. Охотник не вернется; во всяком случае, к нему. Поверхностное сканирование показало, что броня функционировала нормально. При падении она получила незначительные повреждения, но их можно было не принимать в расчет. Он неловко поднялся, опираясь на одну руку: сожженную конечность он по-прежнему прижимал к груди. Она немыслимо болела, но Элиас использовал боль, чтобы разжечь злость еще больше. Нарек ответит за отказ исполнять свой долг. Если Элиас снова встретит охотника, он его убьет. Это должен был сделать Амареш во время атаки на мануфакторум, но судьба расстроила этот план. Однако удовольствие убить Нарека придется отложить. В первую очередь следовало вернуть копье. Если у лоялистов находилось и оно, и человек, у них был только один вариант. – Джадрекк, – прорычал Элиас в вокс, прекрасно зная, что пес отзовется на клич хозяина. Неподалеку виднелся космопорт Раноса, в доках которого совершенно точно стояли готовые к запуску шаттлы. Большая часть кораблей, принадлежавших Несущим Слово, уже вернулись на станцию, а Элиас оставил для его охраны небольшой гарнизон. Джадрекк ответил, как и ожидалось. – Наведись на мой сигнал и отправь в космопорт Раноса все наши силы, – приказал Элиас. – Передай Радеку, чтобы ждал гостей и организовал для них приветственную церемонию. И под приветственной церемонией я имею в виду истребительную команду. Джадрекк подтвердил приказ, и Элиас закрыл канал связи. Эреб скоро прибудет. Элиас намеревался получить и копье, и человека до того, как это случится. На севере, над жертвенной ямой, бурлили грозовые облака. Молнии разрезали ночь надвое, сотрясая небеса. Когда копье вспорет Грамматика, одна из этих трещин раскроется, и в мир хлынут нерожденные. Элиас будет награжден за свою веру и ревностность. Пробираясь через жижу, он слышал свистящий шепот невразумительных обещаний. Он получит признание Пантеона и вознесется. Такова была его судьба. – Хватит бегать, – пробормотал Элиас, переводя взгляд на южный горизонт, где виднелся силуэт космопорта. – Время умирать.  == '''Глава 30. Наши последние часы''' ==  '''''Исстван-V''''' Взрыв был мощным, как от ядерной бомбы, – во всяком случае, для Саламандр, оказавшихся в эпицентре, эффект был таков. Они следовали за Вулканом вверх по холму, когда он врезался в ровные ряды Железных Воинов. Его атака на их танки была стремительной – куда более стремительной, чем полагал возможным Нумеон. Гнев и чувство несправедливости гнали его вперед. Бесчестный поступок братьев-примархов ранил Вулкана в самую душу, так глубоко и болезненно, как не мог ранить ни один клинок. Погребальные стражи были могучими воинами, но за ним едва поспевали. Белый пепел снежной бурей накрывал пылавших яростью воинов. Он падал сплошной стеной и выглядел странным образом умиротворяюще, но мира здесь, в охваченной войной галактике, больше не будет. Гор об этом позаботился. Боевые роты следовали за своими командирами, выкрикивавшими приказы атаковать; тысячи воинов в зеленой броне мчались вверх по склону, чтобы убить сынов Пертурабо, неумолимо и яростно. Губительный огонь с обеих сторон Ургалльской низины – северной и южной – в первые секунды после раскрывшегося предательства скосил сотни. Восемнадцатый терял воинов, как змея теряет чешую. Но они не останавливались, не думали об отступлении. Упорство, нежелание сдаваться – вот было главнейшее достоинство Саламандр. Тогда, на равнинах Исствана, под прицелом всех тех ружей, оно едва не погубило легион. Достигнув гребня первой гряды, увенчанного зубчатой каменной стеной, на которой были расставлены танки, Нумеон увидел, как возникла огненная дуга. Полыхая, струя огня поднялась в темнеющее небо, а достигнув вершины параболы, изогнулась в форме подковы и с ревом ракет ударила в центр наступавших Саламандр, разнеся армию на части. В Ургалльских холмах образовался гигантский кратер – словно какой-то колоссальный монстр из древних мифов, возрожденный в ядерном пламени, вгрызся в землю. Воинов подбросило в воздух, словно и не было в них плоти и крови, а были одни лишь пустые доспехи. Легион разбился с громом колокола, сброшенного с высоты. Танки, следовавшие за примархом, покатились по черному песку, переворачиваясь и горя. Машины, оказавшиеся в эпицентре, просто разорвало на куски; гусеницы, люки, обломки искореженного металла разлетелись шрапнелью. Тех легионеров, кто погиб при взрыве, изрешетило осколками. Сверхтяжелые танки сминались, как жестяные банки под ударом молота. Их экипажи сгорали в этом горниле заживо, оставляя после себя лишь пепел. Удар пришелся в самое сердце Саламандровской армии. Погребальная стража избежала худших последствий лишь потому, что успела продвинуться далеко вперед. Огромнейшая кинетическая энергия раскидала их в стороны, а огненная буря окутала закованные в броню тела. Электромагнитный импульс лишил их вокса, оставив вместо связи лишь погребальную песнь статики. Тактическая организация оказалась невозможна. Одним сокрушительным ударом Железный Владыка сломил Восемнадцатый легион, обезглавил его и бросил тело биться в конвульсиях. Единственной приемлемой тактикой было отступление. Целые толпы устремились к месту высадки, где пытались забраться в корабли, взмывавшие в небо в попытке избежать ужасной предательской бури на земле. Это было еще не паническое бегство, хотя любая армия, кроме Легионес Астартес, бросилась бы в него, столкнувшись с подобной жестокостью. Многих сбивало: предатели наполнили воздух таким количеством зенитных снарядов, что их хватило бы на целую армаду. Нумеон со стоном поднялся, остро ощущая все свои повреждения до единого, но игнорируя тревожный поток сообщений об уроне, скользящий на левой стороне единственной еще работавшей ретинальной линзы. В его руке лежал кусок брони, уже не раз виденный раньше. Он отсоединил значок, который когда-то носил Вулкан, и убрал его за пояс. Рядом был Леодракк, но ни, Вулкана, ни остальных Погребальных стражей он не видел. Кажется, в грязном тумане он видел, как Ганн тащит Варруна за ворот, – ноги лежащего лицом вверх ветерана были искромсаны, но он не переставал стрелять из болтера – но с такого расстояния нельзя было быть уверенным, да и слишком много врагов их разделяло, чтобы объединиться. Гряду накрыло дымом, и хлопья пепла падали все гуще. Жар от еще не стихших пожаров искажал картину перед глазами. Он все же разглядел кратер, к краям которого его отбросило при взрыве, и сотни искалеченных тел на дне. Их испепелило, сплавило с броней. Некоторые еще не погибли. Нумеон увидел апотекария – он не мог определить, кто это, – лишившегося ног, но ползшего по земле, чтобы исполнить свой долг. Но сегодня их геносемя никто не извлечет. Никто из оставшихся на Исстване воинов в изумрудно-зеленой броне Восемнадцатого не выживет. Нумеон должен был добраться до корабля, должен был спастись и спасти Леодракка. Пытаясь установить связь с остальными легионерами и примархом сквозь статику, он смутно вспомнил, как его подкинуло в воздух и швырнуло в сторону потоком раскаленного воздуха от взрыва. Они оказались далеко от гребня: должно быть, угодили в узкий овраг, защитивший их от огня, и скатились вниз. Судя по всему, Нумеон в тот момент потерял сознание. В его эйдетической памяти недоставало некоторых фрагментов из того, что случилось после ракетного удара. Он помнил только, как Леодракк звал брата по имени. Но Скатар'вар не отвечал. Ни один Погребальный брат не отвечал. – Скат! – кричал Леодракк, полубезумный от боли и горя. – Брат! Он сжимал окровавленную латную перчатку Скатар'вара. К счастью, руки в ней не было. Должно быть, перчатка спала во время взрыва. Нумеон схватил Леодракка за запястье. – Его больше нет. Его больше нет. Мы уходим, Лео, – сказал он. – Уходим сейчас же. Ну же! Не только Саламандры пострадали от артобстрела Пертурабо. Железных Воинов – тех, но кого Вулкан и воины его внутреннего круга обрушили всю тяжесть своего гнева, – тоже захватило взрывом. Один, уже приходящий в себя после удара, двинулся наперерез Леодракку и Нумеону, но Погребальный капитан зарубил его глефой прежде, чем тот успел открыть огонь. Какой-то воин, один из пирокластов К'госи, попытался схватить Нумеона за ногу. Когда тот перевел взгляд вниз, собираясь помочь, воин уже сгорел изнутри. Из открытого в беззвучном крике рта исходила струйка дыма, и Нумеон опять отвел глаза. – Мы должны перегруппироваться, вернуться... – говорил Леодракк. – Некуда возвращаться, брат. – А он... – Леодракк схватил Нумеона за плечо, умоляюще глядя на него. – А он?.. Нумеон посмотрел вниз, где орудия Железных Воинов расшвыривали в стороны остатки его когда-то великого легиона. – Я не знаю, – тихо ответил он. Они побрели, опираясь друг на друга: почти не видящие, не знающие, куда идти и что случилось с Вулканом. А бомбы продолжали падать, и дым, пропитанный запахом крови, черный и удушливый, заволакивал воздух. Вокс-решетка респиратора у Леодракка была повреждена, и он дышал с трудом. Проблем добавлял осколок шрапнели, пронзивший легкое и до сих пор торчавший из груди. Вокс в ухе Нумеона затрещал. Он так удивился тому, что тот вдруг заработал, что едва не споткнулся. Канал принадлежал Восемнадцатому легиону. – Это Погребальный капитан Нумеон. Мы отступаем по всему фронту. Повторяю, всем отступить к месту высадки и обеспечить возможность отлета с планеты. Он хотел повернуть назад, броситься на поиски Вулкана, но покинуть бойню в низине было невозможно. Сердцем Нумеона должен был командовать прагматизм, а не эмоции. Таким его выковал примарх уроками и собственным примером, и он оправдает эти усилия. ''– Погребальный брат...'' Нумеон тут же узнал голос на другом конце вокс-канала. Он покосился на Леодракка, но воин спускался по холму к месту высадки и не заметил, что с Нумеоном кто-то связался. Это был Скатар'вар. ''– Леодракк с тобой?'' – Да. Где ты? – спросил Нумеон. – Не знаю. Я слышу крики. Брат, я потерял оружие. Ужасная догадка зародилась у Нумеона, когда он остановился, чтобы прикончить лежащего Железного Воина, лишившегося половины груди, но все равно пытавшегося подняться. – Что ты видишь, брат? – спросил он, опуская глефу и поворачивая рукоять, чтобы гарантированно убить врага. ''– Вокруг темно.'' Скатар'вар ослеп. Нумеон окинул поле взглядом, но ничего не обнаружил. Невозможно было определить, где он и достаточно ли близко, чтобы помочь. Остатки других рот пробивали себе путь вниз по гряде: Саламандры отступали к месту высадки, обеспечивая друг другу огневое прикрытие. Нумеон махнул им рукой, не прекращая искать своего Погребального брата. – Скатар'вар, дай сигнал. Мы заберем тебя. ''– Нет, капитан. Со мной покончено. Вытащи Леодракка отсюда, спаси моего брата.'' – У нас еще есть шанс добраться до тебя. – Нумеон оглядывал поле боя, пытаясь найти хоть какой-нибудь след, но его не было. Смерть наполняла воздух зловонным дымом, поднимавшимся от бесчисленных костров. Где-то там, во мгле, командир Кризан выполз из горящей башни своего танка. Он тоже горел. Саламандры рождались в огне, а теперь Кризан в нем умрет. Топливные баки взорвались, едва Кризан выпал из башни, и он покатился по корпусу вниз, через огонь, за поле зрения. Его когда-то великая танковая рота разделила судьбу командира, превратившись в почеревшие от огня остовы. – Ты ранен, брат? – спросил Нумеон с усиливающимся отчаянием. – Можешь встать? ''– На мне мертвые, Артелл. Их тела на меня давят.'' Из угольно-черного тумана вышел Железный Воин, потерявший шлем и часть правой руки. Он поднял болтер, собираясь выстрелить, но Нумеон стремительным ударом выпустил предателю кишки, оборвав его атаку и его жизнь. – Мне нужно больше деталей, Скат. Мертвые повсюду. Он словно смотрел на море из трупов. ''– Для меня все кончено. Вытащи Леодракка отсюда.'' – Скат, тебе надо... ''– Нет, Артелл. Отпусти. Выберись из этого ада и отомсти за меня!'' Все было бесполезно. На холме появлялось все больше отступавших воинов, и то и дело вспыхивали схватки между выжившими с обеих сторон. – Кто-нибудь придет, унесет тебя на корабль, – сказал Нумеон, но слова казались пустыми даже ему самому. ''– Если это случится, я надеюсь, что мы встретимся снова.'' Вокс-канал закрылся, и попытки Нумеона повторно установить связь ни к чему не привели. Чем ниже они спускались, тем гуще становился дым, собираясь в сплошное облако на дне долины, где осаждаемые со всех сторон корабли пытались подняться в небо. Два из них, стремившиеся взлететь поскорее, столкнулись друг с другом и рухнули, объятые огнем. Другой успешно стартовал и уже приближался к верхним слоям атмосферы, когда попал под обстрел из пушек и распался на две части, по отдельности упавшие на землю. Они сошли с гряды почти без происшествий, однако надеяться на спасение еще было рано. Добравшись с Леодракком до места высадки, Нумеон обнаружил, что видимость стоит почти нулевая. Чернота была непроницаемой, словно воздух пропитался смолой. От автосенсорных систем было мало толку, однако Нумеону удалось разглядеть корабль. Леодракк содрогался от тошноты в зловонном дыме, столь густом, что простого смертного уже убил бы. Он держался за левое плечо капитана, положившись на него в выборе дороги. Однако Нумеону тоже приходилось тяжело. Корабль находился на расстоянии вытянутой руки, но из-за окутывавшего их чада нельзя было ни найти вход, ни даже определить, опущен ли штурмовой трап. Через помятый корпус чувствовалась дрожь двигателя. Нужно было немедленно садиться на корабль, или же им придется искать другой. Но вокруг бушевал ад, и другого корабля уже не будет. Теперь они улетят или погибнут. Нумеон обещал себе, что если их ждет второй вариант, он умрет сражаясь. Он уже бы это сделал, не будь рядом Леодракка. Из темноты к ним протянулась рука, и они вдвоем забрались на борт переполненной «Грозовой птицы». Внутри оказалось темно: дым наполнял и отсек, а внутреннее освещение не работало. Нумеон тяжело опустился на пол и перекатился на спину. Глаз горел так, словно в него воткнули нож и повернули клинок. Его повреждения оказались куда тяжелее, чем он полагал: во время спуска он, прикрывая Погребального брата, не раз был ранен. Леодракк стоял на коленях, выкашливая из легких зловонный дым. Штурмовой трап корабля поднимался. Отсек трясло от вибраций резко запущенного двигателя, пытавшегося оторвать транспортник от земли. А потом они оказались в воздухе, и ускорители заработали на полную мощность, выводя корабль на первую космическую. Рампа закрылась; чернота стала абсолютной. Повернувшись набок, Нумеон увидел полосу красного света, мерцающую в темноте. – Не двигайся, брат, – раздался спокойный и серьезный голос. – Апотекарий? – Нет, – ответил голос. – Я морлок из Железных Рук. Пергеллен. Не двигайся... А потом на него хлынуло забытье, и он погрузился во тьму.   Нумеон открыл глаза и потрогал пальцем рану, едва не лишившую его зрения. Она до сих пор болела – но то была скорее боль воспоминаний о ней и всем, что было с ней связано, чем плоти. Путь из акведука после воссоединения с Пергелленом, Хриаком и человеком вышел безрадостным. Шен'ра был давним товарищем и, несмотря на свой вредный характер, стал хорошим другом им всем. И Железные Руки, и Гвардейцы Ворона по-своему к нему привязались. Тяжело было знать, что он мертв, пусть они и понимали, как много дала его жертва. Дака'рай и Укра'бар тоже не увидят следующего рассвета, и горе по ним было еще сильнее оттого, что оба являлись хорошими воинами, и что их маленькая рота сделалась еще меньше. Когда Нумеон сообщил Грамматику об их решении наконец помочь ему, тот встретил эту новость с мрачной решимостью, как будто знал, что так и случится, или пытался смириться с ценой, которую придется заплатить. – Что заставило вас передумать? – спросил он. – Надежда, вера... Вот это. – Нумеон показал Грамматику копье, но в руки не дал. – Оно побудет у меня, пока мы не отправим тебя в космос, – сказал он, пряча копье в ножны. – Куда ты потом отправишься? – Пока не знаю. Инструкции мне выдадут только после того, как я выберусь с Траориса. На этом разговор закончился: Нумеон ушел совещаться с Пергелленом по поводу того, как провести атаку на хорошо охраняемый космопорт. Они сразу отбросили идею с использованием «Огненного ковчега». Связь с кораблем прервалась, когда началась странная буря, погрузившая Ранос во тьму и испещрившая небо молниями. Как знать, быть может, его уже уничтожили. Несколько выживших легионеров успели высказать эту мысль, пока Нумеон не приказал им замолчать. Он солгал Грамматику. Не надежда и не вера вела их вперед, а непокорность, отказ сдаваться, когда еще оставалась вероятность добиться чего-то значимого – пусть даже обычной мести. Последняя просьба Скатар'вара возложила на него клятву отомстить, и Нумеон намеревался ее исполнить. Как и все они. Мегаполис остался позади, и городские лабиринты уступили менее плотной застройке. Заводы с их высокими трубами сменились небольшими куполообразными жилищами и сторожевыми постами. Здесь раньше жили смотрители бурь – мужчины и женщины, чьей опасной обязанностью было наблюдать за грозовыми полями и пепельными пустошами, разделявшими восемь городов. Теперь молнии изменились даже здесь, в серой пустыне вокруг Раноса. Они ударяли сильнее и чаще, оставляя в земле черные разломы – как будто сама природа страдала от ритуалов Несущих Слово. Космопорт располагался на плоской возвышенности, на пару сотен метров поднимавшейся над уровнем города. Легионеры с их человеческим грузом шли к нему вдоль акведука в долине, надеясь, что найдут там способ отправить Грамматика за пределы планеты. Они обогнули плато, держась подальше от хорошо охранявшихся дорог. Пробравшись через канализационные притоки, они оказались у самых границ космопорта, под его железно-серыми башнями и пустынным посадочным полем. И теперь они прятались под большим полуразрушенным мостом, на дне пересохшего рукотворного канала, словно угрюмые чудовища из детских сказок. Ни на мосту, ни за ним, на дорогах Раноса, не осталось ни одной целой машины. От гражданских полугусеничников и немногочисленных грузовиков потяжелее остались лишь зловещие скелеты из почерневшего в огне металла. Дым давно уже не поднимался от каркасов. Космопорт пострадал от гнева Несущих Слово первым – и пострадал сильнее всего. Они не выпустили ни одной машины, чтобы никто не поднял тревогу. Семнадцатый легион уничтожил всех и все, включая транспорт. Нумеон, не видимый из-за теней и неведения врагов, наблюдал а космопортом в бинокль. На камне рядом с ним лежало его оружие, оставшиеся боеприпасы и значок. Он услышал, как подошел Леодракк, и заметил, что тот взял значок в виде молота, который их примарх носил когда-то – и, возможно, еще будет носить в будущем. – Ты веришь? – спросил Нумеон, опуская бинокль. Рассредоточившись по окружающему пространству под мостом, за свесом, остатки его разбитой роты готовились к своему последнему часу. Все сохранившееся оружие с боеприпасами было собрано и распределено, дабы каждый легионер сражался максимально эффективно. Заниматься этим должен был Домад, но они потеряли Железнорукого, поэтому обязанности квартирмейстера взял на себя К'госи. Они также потеряли Шен'ру и многих других, заслуживавших лучшего финала. Ответственность за это лежала на Нумеоне. Его вина последует за ним на погребальный костер. – Что Вулкан жив? – уточнил Нумеон. – Я же произнес слова, – ответил Леодракк, возвращая ему значок. – Все пытаешься разгадать его тайну, Артелл? Нумеон взглянул на молот, украшенный драгоценным камнем на пересечении рукояти и головы. – С того момента, как подобрал его на поле боя. Но боюсь, что эта тайна мне так и не откроется. Многие творения Вулкана слишком хитроумны для моего понимания. Но я знаю, что это не просто украшение, а какой-то прибор. Я надеялся, что в нем окажется послание или какая-нибудь информация, способная направить нас... – он покачал головой. – Я не знаю. Я всегда воспринимал его просто как символ, как нечто, способное дать надежду в наш самый тяжкий час. – И теперь он настал, наш самый тяжкий час? – Возможно, но ты не ответил на мой вопрос. Ты веришь, что Вулкан жив? Сказать – не значит поверить. Блуждающий взгляд Леодракка наткнулся на Джона Грамматика, который сидел на корточках, обхватив колени руками и опустив голову в попытке согреться, и что-то бормотал под нос. Хриак держался поблизости, не скрывая, что следит за человеком. Он спрятал его от варповских чар клирика, использовав свои псайкерские способности, чтобы отбросить свет его сущности в сторону, как чревовещатель отбрасывает голос, и заманил Несущих Слово в ловушку у истока. Для человека ощущения оказались не самыми приятными, но если библиарий и обратил на это внимание, ему было все равно. – В копье я вижу что-то, что раздувает пламя из едва тлевшей надежды, – признался Леодракк, указывая на фульгурит, удобно лежащий в ножнах Нумеона. – Я сопротивлялся, потому что надеяться на одно – значит надеяться и на другое. – Скат, – угадал Нумеон. – Возможно, он еще жив. – И все остальные наши Погребальные братья тоже, но сомнения меня не покидают. – Мы знаем, что он не погиб во взрыве, – начал Леодракк, но не смог скрыть обвинительный тон. Позже, когда их десантный корабль уже поднялся в воздух и прорвался сквозь вражеские заставы вокруг Исствана, Нумеон сказал Леодракку, что Скатар'вар с ним связывался. Он знал, что Леодракк захотел бы вернуться за братом, что он не внял бы его просьбам, как Нумеон. Услышав это, Леодракк не пришел в ярость и не набросился на Погребального капитана, на что, по мнению Нумеона, имел полное право. Он только сник, как сникает пламя, когда уже не остается кислорода. – Я простил тебя за те слова на корабле, – сказал Леодракк. – Твое прощение ни к чему, Лео. Я либо спас бы нас обоих, либо вернулся бы за Скатар'варом и подписал нам смертный приговор. Я сделал прагматический выбор – единственный возможный в тех обстоятельствах. Леодракк отвернулся, переведя взгляд на космопорт за мостом. Патрули были видны даже отсюда. – Зачем ты говоришь об этом сейчас, брат? – спросил Нумеон. – Потому что хочу, чтобы ты знал: я не держу на тебя зла. Я захотел бы вернуться и я знаю, что это погубило бы всех нас троих. Но от этого не легче. Меня всегда будет терзать мысль, что мы могли его найти, что он выжил, а мы прошли в считанных метрах от него. – Меня мучили те же сомнения касательно Вулкана, но я уверен в правильности своего выбора и знаю, что получи я возможность сделать его снова, я поступил бы так же, как раньше. Историю нельзя переписать. Она уже свершилась, и мы можем лишь надеяться, что сможем исполнять свой долг до самой смерти – и неважно, чего мы хотим для себя. Пергеллен перебил их по воксу. – Говори, брат, – отозвался Нумеон на вызов Железнорукого, активируя бусину в ухе. – Я вижу наших бывших кузенов. – Сколько? – Больше, чем нам бы хотелось. – Значит, это наши последние часы. – Видимо, так, брат, – ответил Железнорукий. В его голосе не было ни сожаления, ни печали. Они были не нужны. Только один долг оставалось им исполнить. Нумеон поблагодарил скаута и закрыл канал. – Подготовь остальных, – сказал он. Леодракк уже отворачивался, чтобы приступить к выполнению приказа, когда Нумеон схватил Погребального брата за руку. – Я знаю, Артелл, – сказал ему Леодракк, хлопнув Погребального капитана по плечу. – За Шена, за Ската, за них всех. Нумеон кивнул и отпустил его. – С этого расстояния они на самом деле выглядят великолепно, – сказал Нумеон, когда Леодракк ушел. Он наблюдал за вспышками молний над пепельными пустошами. – Мне на ум приходит слово «смертоносно», – ответил Грамматик. Он стоял рядом с Погребальным капитаном. – Таково большинство красивых вещей в природе, Джон Грамматик. – Не знал, что ты философ, капитан. – Когда видишь вблизи ярость планеты, когда на твоих глазах горы изливают наружу пламя, и небо алеет от горячей золы, а свет их раскаленного дыхания отражается от пепельных облаков, то учишься ценить такую красоту. Иначе не остается ничего, кроме трагедии. – Все возвращается к земле, – пробормотал Грамматик. Нумеон покосился на него? – Что? – Ничего. Ты правильно поступаешь. – Твое одобрение мне не нужно. – Саламандр повернулся к Грамматику и взглянул на него сверху вниз. Лицо его было непроницаемо. – Предашь меня – и я найду способ убить тебя. В противном случае я отвезу тебя на Ноктюрн и покажу те самые огненные горы. – Вряд ли я увижу в них ту же красоту, которую видишь ты, Саламандр. Глаза Нумеона вспыхнули холодным огнем. – Да, не увидишь. Человек почувствовал позади присутствие третьего. Нумеон ему кивнул: – Хриак, готово? – Все устроено, план сформирован. Грамматик приподнял бровь: – Какой план? Нумеон улыбнулся. Человек явно нервничал. – Боюсь, он тебе не понравится.  == '''Глава 31. ''Несущий рассвет''''' ==  Я назвал его Несущим рассвет по вполне определенной причине. Имена важны для оружия – они дают смысл и содержательность предметам, иначе бы бывшими просто боевыми инструментами. Керз никогда не уделял этому вопросу много внимания. Его заботили куда менее сентиментальные и куда более кровавые вещи. Заостренная металлическая палка и идеальный меч, выкованный мастером своего дела, были для моего брата одинаково хорошо, коль скоро они одинаково убивали. Поэтому Керз совершил промах, и поэтому я сделал Несущий рассвет именно таким. Он в буквальном смысле принесет свет. А теперь он лежал передо мной в сердце Пертурабовского лабиринта, но не к нему сейчас был прикован мой взгляд. Оба они были мертвы. Я знал это, едва пересек порог, но все же вид их обескровленных тел наполнил меня горечью. – Они были мертвы еще до того, как я сюда вошел? – спросил я. К моему удивлению, Керз ответил. – Еще до того, как ты оказался на корабле. Его голос звучал бестелесно, но возник он явно откуда-то из сердце лабиринта. Разумеется, там был Неметор. Иначе и быть не могло. Он был последним сыном, которого я видел. Керз знал, что это станет для меня источником особой боли. Второй заставил меня горевать по иной причине, ибо он был частью братства, которое я всегда считал своим советом. – Скатар'вар, – прошептал я его имя, поднимая руку, чтобы дотронуться до иссохшего тела, но остановил себя. Отведя взгляд от мертвых сыновей, я сдержал желание немедленно снять их с цепей, на которых они висели, как куски мяса, и сосредоточил внимание на Несущем рассвет. Молот был точно таким, каким я его помнил. Покоясь на железном постаменте, он выглядел достаточно безобидно, но без ложной скромности должен заметить, что молот был лучшим моим творением. Он наполнял сиянием это место, в сравнении казавшееся тусклым и уродливым. Сердце Железного лабиринта являлось восьмиугольной комнатой, поддерживаемой восемью толстыми колоннами. Темный металл словно поглощал свет, впитывал в свои грани, как обсидиан. Но он был всего лишь железом – на стенах, на потолке, на полу. Тяжелое, плотное, лишенное каких-либо украшений... Точнее, я так сначала решил. Задержав на металле взгляд, я начал различать отчеканенные в нем линии – лица, кричащие, навеки застывшие в чистейшей агонии. Под арками, которые образовывали колонны, висели гротескные, уродливые статуи. Они были монстрами, вырванными из горячечных кошмаров безумца и воплощенными в железе. Одинаковых среди них не было. Одни имели рога, другие – крылья или копыта, перья, когти, загнутые клювы, раздутые пасти. Они вызывали омерзение и ужас, и я не мог даже представить, что побудило моего брата создать их. Если это место было сердцем, то сердце это представляло собой почерневший от рака орган, чье медленное биение было подобно похоронному звону. Не видя других вариантов, я подошел к постаменту и протянул руку к молоту. Меня остановил энергощит, вспыхнувший актиническим светом в ответ на мое прикосновение и заставивший меня отпрянуть. – Ты ведь не думал, что я позволю тебе просто так подойти и взять его? – прозвенел голос Керза из ниоткуда и отовсюду одновременно, как и раньше. Я отошел от постамента, настороженно вглядываясь в тени. Врата, через которые я вошел, между тем начали закрываться. Но я не собирался ими пользоваться. Выхода за ними не будет. Конец моим мучением можно будет положить лишь здесь, с братом. Когда двери захлопнулись, воцарилась полная темнота. Здесь не было ни люминосфер, ни факелов, ни ламп. Я опять дотронулся до энергощита, вызвав всполох, кратко осветивший молот, но тут же угасший, как пламя задутой свечи. Всполох не дал мне толком осмотреться, но я все же повернулся, уверенный, что одна из статуй шевельнулась. – Подобные тактики запугивания могут работать на смертных, но я примарх, Конрад, – заметил я, благодарный отцу за то, что в эти последние минуты он дал мне ясность сознания. Она понадобится мне для схватки с братом. – Достойный своего титула. – То есть меня ты считаешь недостойным, Вулкан? Голос раздался из-за спины, но я знал, что это обман, и устоял перед желанием обернуться. – Неважно, что я думаю, Конрад. Или что думают остальные. Твое отражение перед тобой, брат. Разве ты сам этого не видишь? – Не надейся спровоцировать меня, Вулкан. Мы для этого слишком далеко зашли. – Думаешь, в темноте не будет зеркал, не будет ничего, что отразит твою ничтожность? Поэтому ты прячешься, Конрад? Я начал поворачиваться, почувствовав, что брат близко, хотя и не зная, где именно он находится. Он был одарен, что бы я ни утверждал, пытаясь задеть его, и немало похож на Корвуса, хотя методы его значительно отличались от тех, что использовал Повелитель Воронов. – Ищешь меня, Вулкан? Хочешь попробовать снова, как тогда, на Хараатане? – Зачем мне этого хотеть? Ты ниже меня, Конрад. Во всем. И всегда был. У Владыки страха нет земель и подданных – лишь трупы, что он оставляет после себя. Твоя власть – ничто, ты – ничто. – Я Ночной Призрак! И наконец Керз подчинился своей самоуничижительной ненависти, своему патологическому нигилизму, и предстал передо мной.[[Файл:VL4.jpg|мини|''В сердце лабиринта Керз наконец выходит на бой с Вулканом'']]  Одна из статуй, свисающих с арки, – рукокрылое создание, которое я сначала принял за каменную гаргулью, – медленно расправила крылья и спрыгнула на пол. Это был он, и в руках он держал длинный зазубренный меч. – Мы с тобой – грозные орудия, Вулкан, – сказал он мне. – Позволь тебе продемонстрировать. Керз со смехом метнулся ко мне. – Мне это никогда не надоедает, – сказал он, в очередной раз оставляя в моем теле глубокую рану. Я вскрикнул, но сохранил достаточно контроля над собой, чтобы ударить его в шею. Даже доспехи не могли защитить его моих кулаков кузнеца. Мне доводилось гнуть металл и держать в руках горящие угли. Я был крепок, как оникс, которому была подобна моя кожа, и теперь всю эту силу мой брат чувствовал на себе. Он покачнулся, не глядя взмахнул мечом и ранил меня прямо над левым глазом. Продолжая наступать, я направил кулак в открытое горло, но промахнулся и вместо этого раздробил ему правую скулу. Он в ответ проколол мою левую ногу и выдернул меч с кусками плоти прежде, чем я успел ухватиться за него. Настала моя очередь шататься, и от моего неуклюжего хука справа Керз ускользнул, чтобы нацелить меч к ключице. Я успел выставить перед собой руку и ощутил зубья оружия на кости предплечья. Затем я ударил его плечом, пытаясь не обращать внимания на боль, текущую вниз по руке. Он охнул, когда врезался в него, ударив в торс. Керз попытался засмеяться, но разбитая скула доставляла слишком большую боль, к тому же я только что выбил весь воздух из его легких. На периферии зрения стоял, наблюдая за нашей неравной дуэлью, Феррус. Он больше не был сгнившим трупом, каким стал в моем сознании. Горгон выглядел таким, каким был прежде, каким я хотел его помнить. Он не обвинял меня; вместо злости в нем чувствовалось желание увидеть меня победителем. – Позволь открыть тебе одну тайну, брат, – проговорил я, тяжело дыша. Мы стояли в нескольких пядях друг от друга, побитые, но уже готовящиеся к новому раунду. Развеселенный Керз велел мне продолжать. – Отец сделал меня самым сильным из нас. В физическом плане мне нет равных среди братьев. Я никогда не сражался в дуэльных клетках в полную силу... особенно против тебя, Конрад. Все веселье пропало с его и без того мертвенного лица. – Я Ночной Призрак, – прошипел он. – Каков был твой дар, Конрад? – спросил я, отступая, когда он двинулся вперед с опущенным мечом. – Я смерть, что обитает во тьме, – сказал он и повернул меч, намереваясь вспороть мне живот и выпустить внутренности. – Ты всегда был самым слабым, Конрад. Признаю, я боялся. Боялся сломать тебя. Но теперь мне больше не надо сдерживаться, – сказал я, улыбаясь в ответ на полыхающую ненависть брата. – Теперь я могу показать тебе, насколько я лучше тебя. Охваченный внезапным приступом ярости, Керз отшвырнул меч и бросился на меня с голыми руками. Я ожидал подобного и заранее немного поменял стойку, чтобы быть готовым к атаке. Я позволил ему нанести первый удар. Тот был полон злобы и вырвал кусок плоти из моей щеки. Керз потянулся к моему горлу, выставив когти, чтобы раскромсать его, оскалив зубы и рыча, как зверь... и тут я схватил его за предплечье, опрокинулся назад и, используя инерцию его движения, потянул его вверх, через себя. Главное в кузне – это взмах молота. Искусство кузнеца заключается в придании металлу нужной формы, подчинении его своей волне. Однако металл по природе своей неподатлив. Он ломает камень, режет плоть. Одной силы недостаточно. Нужно мастерство и умение выбрать правильный момент. Я знал, когда молот достигает высшей точки, когда удар оптимален. Эти знания вложил в меня мой ноктюрнский отец, Н'бел. Используя его уроки, я поднял брата, как чеканщик поднимает подбойку, и опустил его на железный постамент – свою наковальню. Громкий треск и вспышка света, окрасившего зал в синий, возвестили о разрушении энергощита. Керз сломал его своей спиной, своим телом. Он рухнул на пол, пронизываемый энергией, от которой вспыхивали нервные окончания и сгорали волосы, и по все той же инерции еще прокатился несколько раз. Между пластин его брони тек дым. Я наклонился и подобрал упавший молот. Приятно было вновь ощутить Несущий рассвет в руке, и я провел пальцем по кнопке, которую сам когда-то установил в рукояти. – Не следовало тебе приводить меня сюда, Конрад, – сказал я. Мой брат до сих пор лежал, скрученный и дрожавший после удара щитовой энергией. Сначала мне показалось, что он всхлипывает, под гнетом стыда и ненависти к себе снова впав в меланхолию, но я ошибался. Керз опять смеялся. – Я знаю, Вулкан, – сказал он, слегка оправившись. – Твой маяк не сработает. Этот зал экранирован от телепортаций. Единственный способ попасть в него или его покинуть – это через ворота позади тебя. – Керз все еще вздрагивал от поглощенной энергии щита, но встать сумел. – Ты правда решил, что сломал меня, брат? Ты правда решил, что можешь обмануть меня и сбежать? – он ухмыльнулся. – Надежда жестока, не правда ли? А твоя была ложной. Не успел я что-либо предпринять, как он повернул что-то на своем наруче и активировал неведомую систему, управляемую с брони. Услышав жужжание шестеренок, я напрягся. Я ожидал очередной смертельной ловушки, долгого падения в еще более глубокую темницу. Но вместо этого пол под ногами раздвинулся, открыв крепкую, легко выдерживавшую наш вес и прозрачную сетку. Под сердцем лабиринта находилась еще одна комната, представлявшая собой сырую камеру. Нет, не камеру. Могилу. На стенах спрятанной крипты мигали слабые осветительные трубки, и вместе они выхватывали из темноты сотни тел. Людей и легионеров, пленников Принца воронья, брошенных в сумраке. Они были мертвы, но перед тем умереть, они подверглись пыткам и были зверски искалечены. – Это – мой истинный шедевр, – пояснил Керз, указывая на убитых, как художник – на законченную картину, – а ты, Вулкан, бессмертный король страдающих смертных – его центральный элемент. – Ты чудовище, – выдохнул я, широко раскрытыми глазами глядя на этот ужас. – Скажи мне что-нибудь, чего я не знаю, – прошипел он. Встретив его безумный взгляд, я решил удовлетворить его просьбу. – Ты прав, – признал я, поднимая Несущий рассвет так, чтобы он мог его увидеть. – Я сделал из него телепортатор, способ сбежать из любой тюрьмы, даже такой, как эта. Я рассчитывал на то, что ты приведешь меня сюда, что тебе необходимо будет в последний раз выйти со мной на бой. Но я, очевидно, не догадался, что ты все спланировал, – я опустил молот и позволил ему проскользнуть в ладони под весом головы, пока мои пальцы не оказались у самого навершия. – Но ты кое-что забываешь... Керз наклонился вперед, словно жаждал услышать, что я скажу. Он верил, что я попался, что мне никогда не сбежать из его ловушки. Он ошибался. – Что, брат? – Это еще и молот. Удар пришелся прямо по подбородку: взмах снизу вверх был так мощен, что сбил его с ног и опять опрокинул на пол. Едва он успел подняться на одно колено, как я опять его ударил, на этот раз по левой лопатке, отчего наплечник раскололся надвое. Ткнув его кулаком в живот, я во второй раз взмахнул молотом, заставив его подняться. Керз едва не упал снова, когда я налетел на него, вжимая рукоять молота в горло и тесня его назад, пока не прижал к стене. Его горжет был сломан и еле держался, поэтому я, держа одну руку на навершии, а вторую – на голове молота, продолжил вдавливать рукоять в его трахею и медленно ломать кости. Броню Керза покрыли брызги крови и слюны из до сих пор растянутого в ухмылке рта. – Да... – прохрипел он мне. – Да... Как омерзителен он был, как хотелось мне убить его, положить конец его страданиям и хоть отчасти отплатить за всю боль, причиненную мне и моим сыновьям. – Ну же... – с мольбой во взгляде шептал Керз, и я вдруг понял, что он хочет этого. Хочет еще с Хараатана. Не все моменты слабости, увиденные мной в этом месте, были притворством. Керз действительно ненавидел себя – так сильно, что жаждал покончить со всем. Если я его убью, он получит все, чего хотел: смерть и возможность опустить меня на свой презренный уровень. – Я проклят, Вулкан... – с трудом выговорил он. – Покончи же с этим! Черная и красная бездна пульсировала на границе сознания, монстром подкрадывалась ко мне из глубин. Так много мертвых лежало вокруг – и мне казалось, что я слышу, как они молят меня сделать это, отомстить за них. А потом я увидел гордое и благородное лицо Ферруса, дорогого старшего брата, смотрящего на меня с высоты. – Сделай это... – требовал Керз. – Я ведь продолжу убивать, поймаю для своего развлечения кого-нибудь другого. Коракса, Дорна, Гиллимана... Возможно, я заманю Льва, когда доберемся до Трамаса. Меня слишком опасно оставлять в живых. Я отпустил его, и он упал, держась за горло, с кашлем хватая воздух. Он глядел на меня из-за своих паклей глазами, полными убийственной ненависти. Я унизил его; более того, я отказался убивать его, хотя и имел на то все основания, и доказал тем самым, что он одинок в своей порочности. – Тебе не сбежать, – выплюнул он. – Я никогда тебя не отпущу. Я с жалостью посмотрел на него. – И тут ты тоже ошибаешься. У тебя нет технологий, способных удержать меня здесь, Конрад. – Я взмахнул молотом и поднял его, как штандарт. – Твои глушители бесполезны. Я мог бы исчезнуть, как только забрал молот из твоей клетки, но решил задержаться. Я хотел причинить тебе боль, но еще больше я хотел знать, что могу тебя помиловать. Мы действительно похожи, Конрад, но не так, как ты думаешь. Вовсе не так. Однако если я опять тебя увижу, я тебя убью. Последние слова я процедил сквозь стиснутые зубы: разум держался во мне на тоненькой нитке – всем, что осталось от благословения Вераче. Или, может, я сохранял еще разум благодаря собственной силе духа, благодаря последнему титаническому рывку прочь от безумия? Я никогда этого не узнаю. Нажав кнопку на рукояти Несущего рассвет, я закрыл глаза и позволил телепортационной вспышке себя окутать.  == '''Глава 32. Грозовые поля''' ==  К'госи был мертв. Последний выстрел пробил его пластрон и взорвал большую часть торса. – Брат... – прорычал Леодракк, отстреливаясь сквозь тьму и собравшийся оружейный дым. – Вулкан жив! – заревел он, пытаясь перекричать грохот автоматических орудий. Остатки его роты оказались пригвождены к месту. Опаляющие взрывы гремели над головой, осыпая спрятавшихся воинов искрами и шрапнелью от медленно разрушавшегося укрытия. Подземный тоннель позволил им миновать внешние ворота и первую линию патрульных. Космопорт состоял из трех концентрических кругов, в центре которых располагалась взлетная площадка. Весь транспорт на периферии космопорта вывели из строя, оставив целым только тот, что стоял в середине. Увы, оказалось, что эту территорию охраняли наиболее тщательно, а подземный тоннель был уловкой, призванной заманить расколотую роту вглубь. Три шаттла и собственные корабли Несущих Слово стояли, готовые к вылету, в нескольких сотнях метров. Леодракк не собирался сдаваться, но все же понимал, что до кораблей им не добраться. Его ретинальный дисплей показывал, что на ногах оставалось только шестеро легионеров. Остальные были неспособны сражаться или мертвы. Выстрелив навскидку, он рявкнул в вокс: – Икрад, выведи своих людей вперед. Остальным – прикрывать их! Три Саламандра двинулись по коридору с подвесными лесами под потолком, который вел к взлетной площадке. Г'оррн упал, не добравшись до очередного укрытия – алькова с контрфорсами, где едва поместились Икрад и Б'тарро. Даже автосенсорные системы не помогали определить, сколько врагов им противостояло. В промежутках между очередями Леодракк пытался сосчитать силуэты в силовой броне, перекрывавшие выход из коридора, но с каждым разом их становилось все больше. Несущие Слово не сдавали позиций, явно вознамерившись не пускать Саламандр к кораблям. Леодракк показался из укрытия, чтобы еще раз оценить обстановку. Снаряд пролетел мимо его головы с воем, болезненно отдавшимся в шлеме из-за чувствительных автосенсоров. По едва функционирующему ретинальному экрану побежали предупреждающие символы. Смерть миновала, оставив его голову на плечах. Пока. Сквозь помехи вокса пробился голос Икрада: – Я не вижу клирика. – А я вообще почти ничего не вижу, – выругался Хур'вак. – Неважно, – ответил Леодракк. – Отвлеките на себя все их внимание. Задержите их здесь. – С этим могут быть проблемы, брат, – заметил Кронор, показав за спину, где, судя по шуму, уже занимала позиции вторая группа Несущих Слово. Закрытое шлемом лицо Леодракка растянулось в улыбке. У него заканчивались боеприпасы. У его братьев, должно быть, тоже. Болтерный огонь теперь шел с противоположного конца коридора плотным потоком, время от времени перемежающимся волкитными вспышками. Он откалывал куски от железных подпорок и колонн, за которыми укрывались Саламандры. Скоро он ударит в них самих с обеих сторон, и все закончится. Прошептав молитву за Скатар'вара, Леодракк обратился к тому, что оставалось от его людей. – Как Саламандры встречают своих врагов? – спросил он. – Лицом к лицу, – хором ответили они. – И клинком к клинку, – закончил Леодракк, обнажая меч. Он взревел и поднялся. Остальные присоединились к нему в его крике – полные решимости умереть с оружием в руках и ранами спереди. Их ждал славный, хотя и короткий, бой. – Вулкан жив!   Мощные и стремительные копья молний били в пустыню. Грамматик настороженно их разглядывал из-под драконьего плаща Нумеона. – Ты нас всех здесь погубишь, – глухо раздался его голос из дыхательной маски. Она одна осталась из всего, что он использовал на месте раскопок, – даже личину, тогда надетую, он не сохранил. Над пустошью неистовствовали не только молнии, рисовавшие на небе венозные сетки, но и пепельные бури. Гравий и минеральная крошка резали, как стекло, а разогнанные ураганом, были вовсе смертельны. Не помеха для закованного в броню легионера – но для простого человека они представляли исключительную опасность. Хриак выставил против них кинетический щит и теперь все силы прилагал к тому, что удерживать его перед путниками. Действие так изнуряло библиария, что он он не произнес и слова с тех пор, как они вышли на грозовые поля. – Мы до сих пор живы именно потому, что здесь находимся, Джон Грамматик, – ответил Нумеон. Его доспехи, как и доспехи Хриака, немало страдали от бури. Песчаный ветер уже содрал большую часть зеленой краски. Шторм заметно усилился с тех пор, как они впервые спустились на поверхность планеты. Тогда их марш в город оказался куда менее опасным. Одно небольшое утешение – молний пока удавалось избегать. Очередной разряд ударил совсем близко, подняв фонтанчик из кристаллического песка. – Все свидетельствует об обратном, – возразил Грамматик, смотря на темный шрам, который оставила в земле молния. – Мне кажется, мне было бы лучше в космопорту с нашими товарищами. – Нет, не было бы, – мрачно ответил Нумеон, кладя конец их спору. – Корабль уже недалеко. Кроме того, – добавил он, метнув взгляд на дюны, возвышавшиеся справа, – у нас есть защита. Пергеллен знал, как не хотелось Нумеону оставлять товарищей. В конце концов Леодракк заявил, что поведет оставшуюся часть роты в космопорт, чтобы Погребальный капитан и Гвардеец Ворона могли воспользоваться альтернативным путем отхода. Атака на космопорт была в принципе бесперспективна. Они отказались от нее, даже не став обсуждать, но их враг этого не знал. Несущие Слово, горящие желанием убить незваных гостей, которые расстраивали их планы, выставили против команды, направившейся в космопорт, всю свою армию. Никто не заметит трех одиноких путников, бросивших безумный вызов грозовым полям. Во всяком случае, так дело обстояло в теории. Пергеллен должен был пойти с отвлекающим отрядом, но они решили, что благоразумней будет увеличить шансы группы, которая устраивала отлет человека с планеты. Его задача состояла в том, чтобы следить за ней в прицел и выглядывать в пепельных пустошах вражеских легионеров, почуявших обман и отправившихся на охоту. Пергеллен лежал на животе, под пепельным ветром, царапавшим силовой генератор и наплечники. Установив винтовку под подбородком, он смотрел в прицел с тех пор, как занял это место на дюне. Позиция была выгодной: он находился достаточно высоко, чтобы иметь хороший обзор, и достаточно низко, чтобы не выделяться. Вдобавок поверхность оказалась устойчивой: под пеплом скрывалась скала. Сначала он нашел Хриака, затем Нумеона, и наконец Грамматика, на покрытой голове которого перекрестие его целеискателя ненадолго задержалось. Затем он вновь перевел прицел на дюны, проверяя, нет ли слежки. Пока все тихо... По его оценке, до места высадки оставалось немного; там они найдут десантно-штурмовой корабль, спрятанный при приземлении. Второй их рабочий транспорт сейчас не имел значения. Он был слишком далеко, однако Пергеллен уже спланировал путь, по которому будет возвращаться, если эвакуация окажется возможна. В него ударил короткий порыв пепельной метели, запылив линзу прицела. Он не изменил положения, но когда заглянул в мутный прицел, вроде бы заметил три больших человекоподобных силуэта, движущихся сквозь бурю. Видимость и так была плоха, с грязным прицелом же стало еще хуже. Он подумывал поднять тревогу, но отказался от этой идеи, поскольку вокс-трафик мог прослушиваться. Он сомневался, что силуэты принадлежали Леодракку или кому-нибудь из его людей, но перед тем, как стрелять, следовало убедиться. Приподнявшись на локтях, он протер линзу, и тут услышал позади едва заметный шорох движущегося песка. – Встань и повернись, в спину я тебе стрелять не буду, – приказал угрюмый голос. Пергеллен слышал его впервые, но сразу инстинктивно понял, кому тот принадлежал. Держа это в уме, он убрал руку с болт-пистолета, закрепленного на бедре. – Что это, честь? – поинтересовался Пергеллен, вставая. – Я думал, Семнадцатый давно отринул это понятие. – У меня свой кодекс. Поворачивайся. Пергеллен подчинился и увидел воина в красном и черном. Его снаряжение покрывали пятна и следы боев. Пергеллен уже видел его при засаде, атаке на мануфакторум и в бою возле стока. Несущий Слово, по-видимому, тоже его помнил. – Ты скаут, – сказал он, кивая. Перг