3885
правок
Изменения
Перейти к навигации
Перейти к поиску
м
Нет описания правки
|Следующая книга =
|Год издания =2016
}}{{Цикл|Цикл =Повелители ночи|Предыдущая =[[|]]|Следующая =[[Ловец душ / Soul Reaver (роман)|Ловец душ / Soul Reaver (роман)]]}} — Нас призывают, — произнес Малхарион. — Не сопровождающие нас подразделения Армии. Не ауксилии. Не Механикум. Только нас.
Командир флота открыл собрание этими словами, зная, что на них захочется откликнуться многим воинам.
— Наивысшая из тех, что мы признаем, — без улыбки поправился Малхарион. Он выглядел сурово, словно памятник, и был не из тех, кто демонстрирует свое веселье даже в те редкие моменты, когда испытывает его.
Военные советы Малхариона представляли собой неформальные собрания, хотя и не обходились без определенных протоколов. К вящему раздражению нижестоящих офицеров, Десятый капитан VIII Легиона легиона считал уместным без малейшего замечания менять эти протоколы, заимствуя традиции этикета из иных культур и даже у других Легионовлегионов, казалось, руководствуясь при этом бессистемными порывами.
Он утверждал, что подобное подталкивает сородичей к рассмотрению новых перспектив в планировании и ведении войны. Многие из его братьев полагали, что он так поступает просто в силу извращенной эклектичности.
В настоящее время он выбрал искаженное подражание воинскому обычаю Лунных Волков выкладывать на середину символы и памятные предметы, чтобы продемонстрировать свое желание высказаться перед братьями. На борту «Мстительного духа» офицеры Лунных Волков обычно клали на центральный стол свое оружие или шлемы и ожидали, когда им разрешат заговорить. Здесь же, на военных советах VIII Легиона легиона на борту «Завета крови», Малхарион постановил, что его офицеры могут использовать только те вещи, которые забрали с тел павших врагов.
Присутствовало почти пятьдесят офицеров — капитаны, центурионы, чемпионы — и всех их сопровождал связанный клятвой почетный караул, а также личные помощники, вследствие чего под знаменами четырех боевых рот стояло в общей сложности около двух сотен воинов.
Каждому из присутствовавших Повелителей Ночи предоставили право слова вне зависимости от звания, а это означало, что черепов — использовавшихся в роли символов — было в изобилии. На столе были свалены громадные, вытянутые черепа чужих, на каждом из которых была выцарапана или нанесена краской надпись искривленными рунами сладкозвучного нострамского языка. Тут и там среди лишенных кожи костей лежало экзотическое оружие и фрагменты доспехов павших человеческих культур, которые VIII Легион легион привел к Согласию, или же истребил.
Талос посмотрел на мрачную мешанину неупорядоченных груд, занимавших большую часть стола. Какой бы порядок не превалировал, когда эту традицию практиковали Лунные Волки, в исполнении Повелителей Ночи он отсутствовал. Не обладая эйдетической памятью космического десантника, было бы невозможно вспомнить, кто из воинов какую реликвию положил.
Молодой апотекарий держал шлем под мышкой, вдыхая теплый затхлый воздух, еле циркулировавший в напоминавшем пещеру зале. Чувства раздражало сладковатое зловоние — нечто, близкое к протухшей еде и странным мускусным пряностям. Оно казалось ему скорее навязчивым, нежели неприятным. Присоединившись к Легиону легиону Повелителей Ночи, чтобы сражаться в их войнах и путешествовать на борту кораблей-склепов, нельзя было при этом останавливаться от смрада разлагающейся плоти.
Талос бросил мимолетный взгляд на сотни трупов, свисавших с потолка на промышленных цепях. Большинство были людьми или эльдар в расколотых болтами и изодранных клинками доспехах, от многих теперь осталось немногим больше, чем перевитые жилами скелеты в разбитых панцирях. Нескольких подвесили за запястья и шею, прочих же за лодыжки, и мертвые руки свисали в направлении собравшихся офицеров, протягиваясь в беззвучной мольбе. Многие тела настолько плотно обмотали цепями, что они висели так, словно оказались в коконе из-за голодных причуд какого-то невероятного металлического паука.
Талос смотрел на гибель своего родного мира с командной палубы «Завета».
Больше двух десятилетий назад он стоял там вместе с ближайшими из братьев, когда VIII Легион легион залил свою родину огнем и разорвал ее на части злобой десяти тысяч пушек.
Это было последнее большое собрание Повелителей Ночи. Обстоятельство, в лучшем случае, горьковатое.
Из всех восемнадцати Легионов легионов мало кто избегал общества братьев столь тактично и часто, как VIII-й. Многие имперские командующие утверждали, будто не срабатываются с другими, но правда была несколько более забавна и мрачна.
Повелители Ночи практически не срабатывались ''друг с другом''.
Апотекарий Талос моргнул с нечеловеческой медлительностью и перевел лишенные радужек глаза на фигуры вокруг стола. На экстренный совет созвали офицеров из всех четырех рот, которые составляли 2901-й экспедиционный флот. На собрание были допущены исключительно воины Легионалегиона. Их соратники из Имперской Армии и офицеры ауксилий, верно — пусть даже чувствуя себя неуютно — несшие службу рядом с ними на протяжении последних нескольких кампаний, остались на борту своих кораблей.
Если не считать вездесущего гудения множества комплектов силовой брони, собравшиеся воины молчали и не издавали звуков. С губ не срывалось никаких бормотаний или перешептываний. Они ждали в неестественной тишине — не в силу дисциплины, а хладнокровно пребывая в ожидании.
Прикованные черепа загремели о боевой доспех Малхариона, когда командующий флота ввел команду в гололитические проекторы стола. Изображение флота, заискрившись, пропало, и над горой пугающих предметов с потрескиванием возник другой аудио-визуальный образ.
Неровный свет принял форму Первого капитана Яго Севатариона, Претора Нокс VIII Легионалегиона. Увенчанный гребнем шлем висел у него на поясе, а копье — оружие, которое было почти так же известно в Легионахлегионах, как сам воин — покоилось на одном плече. По бокам от него находились неподвижные воплощения двоих из его воинов-Атраментаров, отключенные молниевые когти которых хранили тишину и покой. Бледные лица окружавших Талоса легионеров глядели на капитана, и призрачный свет придавал их белой коже чахоточную синеву.
— Братья по Восьмому Легионулегиону, — произнесла запись Севатара. Голос шипел от помех вокса. — Где бы вы ни были в этой империи лицемерия, какие бы кампании ни вели во имя нее, наш отец требует от вас немедленно присоединиться к «Сумраку».
Первый капитан заговорил вновь, и Талос заметил, что жизненные показатели его отделения на перчатке нартециума слегка повышаются.
— Неплохое зрелище, не правда ли? — поинтересовался он.
Талос не ответил. Были времена, когда творящееся истребление пронизало бы его сердце мрачным весельем. Даже при пытках пленников Легиона легиона собственные действия казались ему оправданными. Мука и страх отмерялись во имя дела, во имя цели. Не случайным образом.
Однако наблюдение за тем, как родной мир горит и распадается на части, охладило его способность испытывать сочувствие. На самом деле, происходившее перед ним разрушение не вызывало у него ни восхищения, ни печали. В сущности, он вообще мало что чувствовал помимо смутного любопытства — извергнет ли когда-нибудь варп пойманные корабли обратно в реальное пространство, и какие повреждения они могли получить в его буйной хватке.
Вдалеке ударил гром, и палуба резко сотряслась. ''Бортовые «Бортовые залпы'', — подумал Талос. «Завет крови» стрелял по своему же флоту.
Это наконец заставило его набрать воздуха и задать вопрос о том, что же происходит.
— Тебе их жаль, Талос?
''Жаль «Жаль ли мне?»'' На мгновение, на долю вздоха, он задумался. Мальчик, которым он был задолго до того, как встал облаченным в полночь рядом с братьями... тот ребенок, возможно, уставился бы на увиденное с благоговейным ужасом. Пока эмпатия, как и сочувствия, еще не выветрилась из его души.
Он обнаружил, что улыбается от этой мысли.
— Тогда почему я слышу в твоем голосе неодобрение?
— У моего отвращения философская природа. Если мы уничтожаем из злобы, не ради цели или необходимости, то подкрепляем утверждения других Легионов легионов о том, кем мы являемся. Стоит вырезать достаточное количество людей без реальной причины, и мы станем теми самыми монстрами, которыми нас считают наши кузены. Пророчество, исполняющееся само по себе.
Анрати положил руку в перчатке на наплечник молодого воина. Пристегнутые к оплечью Талоса черепа затрещали о керамит, словно перешептываясь на каком-то приглушенном костяном языке.
— Ты в порядке? — с настороженным удивлением поинтересовался Анрати.
''Он «Он знает'', — подумал Талос. — ''Он это чувствуетчувствует»''. Что-то в лице апотекария выдало его неожиданную боль.
— Я никогда не убивал другого легионера, — сказал Талос. — Только и всего. Не могу не задаваться вопросом, на что это похоже.
— Принято, — передал Малхарион по нагруженной вокс-сети. — Второй Коготь, перекличка.
Дело двинулось дальше, отчитывались остальные когти, находившиеся на борту других челноков. Талос наблюдал, как на его ретинальном дисплее на мгновение со звоном возникают именные руны каждого из воинов Десятой роты по мере того, как их жизненные показатели передаваются передаются на перчатку нартециума.
— Девяносто два человека, — передал по воксу Талос, когда подсчет завершился. Он повернулся к капитану, стоявшему перед ротой. Малхарион напоследок проверял свой двуствольный болтер.
''Сыны нашего Отца, встаньте облаченными в полночь. Мы несем ночь.''
Не было никаких ликующих криков, мрачных клятв или рева пропитанной адреналином готовности, столь частых в других Легионахлегионах. После произнесения традиционных слов Повелители Ночи ждали, глядя в темноту через включенные целеуказатели. Некоторые улыбались, у некоторых были мертвые глаза, некоторые беззвучно скалили зубы от людоедских эмоций, которые не смог бы понять ни один смертный — все по ту сторону лицевых щитков с нарисованными черепами.
Десантно-штурмовой корабль рванулся, практически падая с неба. Прежде, чем генетически внесенные изменения внутренних ушей успели компенсировать это, Талос на долю секунды ощутил тошноту. Она дала толчок давлению внутри черепа, которое до этого момента рассеивалось.
— Атмосфера преодолена, — произнес Малхарион. — Три минуты.
''Обратной «Обратной дороги нетнет»'', — подумал Талос. Впрочем, на самом деле они миновали точку невозврата месяцами раньше. Возможно, даже годами — когда по приказу Ночного Призрака сожгли Нострамо, чтобы уничтожить тот яд, который просачивался в Легион легион с его же собственными наборами рекрутов.
Рядом с апотекарием, держась за противоположный поручень, стоял Ксарл. У него за спиной был пристегнут двуручный цепной клинок, и Талос увидел, что на шлеме сородича горделиво высится гребень.
Ксарл повернул к Талосу свой шлем с крыльями нетопыря. Красные линзы сверкали во мраке отсека транспорта.
— Гордость Легионалегиона, — раздался в ответ его хриплый низкий голос. — Это кажется правильным, если учесть, что мы вот-вот сделаем.
Стоявший позади Ксарла Сайрион пристегнул к своему болтеру цепной штык и проверял его, запуская с гудящим воем.
Малхарион повел Десятую роту во главе своего батальона вдоль юго-восточного хребта, задержавшись позади, чтобы посадить «Громовые ястребы» между колонн отступающих и израненных Железных Рук, которые пытались пробиться к собственным эвакуационным кораблям.
Только прибыв с орбиты и не проведя целый день в изматывающем сражении, продолжавшем вытягивать силы из вырезаемых Легионовлегионов, Повелители Ночи врезались во врагов с не знающей покоя, радостной самозабвенностью.
Прошла половина долгого и кровавого дня, и требования, беспрерывно предъявляемые избиением, уже сказывались и на сынах Керза. Их десантно-штурмовые корабли продолжали реветь над головой на бреющем полете, потроша лоялистов непрерывными залпами огня тяжелых болтеров и загоняя их на ожидающие клинки VIII Легионалегиона. Но эти клинки двигались медленнее в начинавших уставать руках. Израненные и раздробленные, Железные Руки, тем не менее, сопротивлялись резне с упорством, о котором их кузены с Нострамо уже жалели.
Талос выдернул свой цепной меч из очередного павшего воина, не обращая внимания на полетевшие с жужжащих зубьев клинка брызги крови, запятнавшие глазные линзы. Руку свело на эфесе, пальцы скрючились на активаторе и не могли разогнуться. Мышцы пылали от ожогов молочной кислоты, изнуряюще повторяя подъемы и взмахи клинка снова, снова и снова.
Талос двинулся дальше, ему необходимо было пробиться вперед. Земля под ногами представляла собой истерзанную россыпь разбитого керамита и залитой кровью грязи. Если он не перебирался через трупы павших, то шлепал по крови из их тел. Талос останавливался только для того, чтобы забрать у убитых боеприпасы, всаживая в умирающих болты из милосердия.
+Перестань.+
Слово полыхнуло у него в сознании, скорее видимое, чем слышимое — начертанное огнем по ту сторону глаз. Апотекарий пошатнулся, рискнув бросить взгляд в бок в поисках следов библиария, Рувена. Потребовалось несколько секунд, чтобы зрение прояснилось от тумана пламени мигрени.
+Перестань добивать павших. Милосердию здесь не место.+
Талос по-звериному зарычал от давления внутри головы. Виски сжимало так, что кости черепа заскрипели от напряжения. От телепатии Рувена беспричинная боль последних недель запела резче и сильнее.
Находившийся впереди Рувен даже не удосужился оглянуться на Талоса. Облаченный в плащ из кожи библиарий размахивал своим тяжеловесным клинком, который рябил от психической энергии и издавал громовые раскаты каждый раз, когда меч обрушивался на иссеченный черный керамит.
+Апотекарий, ты получил приказ.+
Талос уже набирал воздуха для ответа, когда ему под колено попал очередной болт, разбивший механические мускулы поножа. Спустя полсекунды еще два пришли в нижнюю часть нагрудника, расколов серебряную аквилу на груди и опрокинув его наземь. Он рухнул в перемешанную с кровью грязь, но лишь для того, чтобы один из поверженных Железноруких всадил ему в поврежденный бок сломанный гладий, что вызвало новую вспышку паники раздражающих ретинальных сигналов.
Воин медленно вдохнул, только теперь осознав, что не дышал, издавая под нос низкое монотонное бормотание, сливавшееся с гулом двигателей корабля. Этого, наконец, оказалось достаточно, чтобы он поднял голову от своей резьбы.
В темноте стоял смертный, одетый в грязную форму Легионалегиона, с нострамской монетой на кожаном шнурке вокруг шеи. Воин какое-то время глядел на вымазанного сажей человека, чувствуя, как пересохшее горло сжимается в попытке произнести имя раба.
— Прим, — наконец, выговорил он. Звук собственного голоса ужаснул его. Казалось, будто он умер несколько недель назад, а вместо него говорит иссохший выходец из могилы.
