Изменения

'''

'''XV Легион, Тысяча Сынов'''

Поле крылатой Ники.

Именно так они называли это место - обширный сортировочный полигон, более древний, чем Бхаб - место, которое было здесь еще до Объединения, даже до появления Дворца. Аливия Сурека вспомнила, как наблюдала за первыми звездолетами, покидавшими Терру с территории, теперь занятой башнями библиотеки Кланиум - тогда название сортировочного полигона казалось подходящим.

Это было имя, способное вдохновлять на величие, на мечты покинуть колыбель человечества и сами определять судьбу своего вида.

Теперь это казалось нелепой шуткой.

Тогда каждый день с Терры отсюда уходило по сто тысяч солдат. Сейчас почти в десятки раз больше людей заполнили открытую эспланаду, но они никуда не собирались: живой океан человеческих страданий. Оцепеневшие от страха и каждодневной жестокости, они ютились в импровизированных лагерях беженцев, в лачугах, зажатых между Непреклоной Стеной и ущельями-участками Гегемона. И это место было лишь одним из многих, втиснутых куда угодно, где можно разместить гражданских.

Высоко над величественными куполами, укрывавшими имперскую бюрократию, небо ужасно кровоточило пурпурными пятнами света, растекавшимися по щиту. Воздух содрогался под действием ударных импульсов от постоянного артиллерийского навесного огня, разрывающего его.

Некоторые из первых обитателей площади считали себя теми немногими привилегированными, кому был предоставлен доступ во внутренние пределы Дворца, но методичное уничтожение Внешнего Дворца неумолимо было неизбежно, что вынудило вельмож Терры впустить всякого.

Кто же отдал приказ открыть ворота?

Аливия сомневалась, что это был Дорн.

И, как она подозревала, это был не Вальдор: первый из Десяти тысяч противился бы самой мысли о том, что такое количество неизвестных душ находится так близко к Императору.

Значит, Сигиллит? Повелитель Человечества сосредоточил свой взор на более возвышенных целях и задачах, чем выживание населения Терры, но голос регента Терры имел власть Императора.

Так что да, скорее всего, это был Малкадор. И это только доказывало, что можно знать кого-то целую вечность, и все равно он тебя удивит.

Аливия разглядывала море лиц вокруг себя – измученные семьи, члены которых состарились от горя, покрылись тонким слоем пепла, который падал, как снег. Какими бы деньгами, положением или властью они ни обладали в те времена, когда Магистр войны еще не взял Терру в осаду – сейчас все были напуганы одинаково. Это были выжившие с Львиных врат, с руин Анжу или пролома Сумеречной Стены, с разрушенного до основания Магнификана. Они бежали из горящих лагерей на Гангском пути, от крушения Палатина или гибели Дхаулагири. Немытые, перепуганные, перепачканные грязью, они следили за битвой и молились, чтобы она закончилась, и большинство мало заботило, кто в итоге победит.

Звуки молитв, отчаяния и слез непрестанно повторялись.

Это был звук конца света: люди плачут, когда приближается их гибель.

Аливия старалась держать свою боль при себе, она наслышалась достаточно ужасных историй, которых с лихвой хватит на все ее жизни: смерть любимых, тяжело раненные супруги, сыновья и дочери, сражающиеся на стенах, и – что хуже всего – рассказы о родителях, которые в отчаянии рыскали по лагерям в поисках своих потерянных детей, выскользнувших из их крепкой хватки.

Аливия вспомнила чувство облегчения, охватившее ее по прибытии на Терру. Путешествие с Молеха было долгим и трудным, и когда она вдохнула черный воздух родного мира, ей показалось, что она сумела опередить войну, идущую за ними по пятам.

Фантазия, конечно. В конце концов, Хорус Луперкаль осадит Дворец своего отца – это было неизбежно, но вид того, что сотворил Рогал Дорн, вселял в нее надежду, что этого будет достаточно, чтобы остановить архипредателя на его пути. Она верила, что они будут в безопасности в космопорте Львиные Врата – непостижимая громада Звездного Копья затмевала горы, в которых был высечен Дворец. Его необъятная громада была наводнена оружием, покрыта укреплениями от земли до космоса и управлялась позолоченным воинством самого Лорда Дорна.

Неужели такая непобедимая крепость никогда не падет?

Но она пала. Враг вбил клин в ее сердце и отделил от самых верхних платформ, продолжая углубляться. Мосты, соединяющие порталы со Стеной Вечности, все еще горели, за плотными черными тучами пылали шпили.

Она слышала рассказы о существах с красными шипами, охотящихся на этих мостам, о людях, утянутых невозможными тенями. Аливия видела, как мужчина и женщина бежали под защиту ворот моста, когда невидимые руки вырвались из-под земли и разорвали их на куски. Аэрозольный туман из крови очертил силуэты обезумевших когтистых чудовищ.

Смех преследовал их от Львиных ворот, порывы злобного гортанного веселья, которые не были достаточно громкими, чтобы преодолеть оглушительное крещендо битвы, но каким-то образом резонировали под сводами каждого смертного черепа.

Закрыв глаза, она все равно слышала этот смех, жужжащий, как разъяренное насекомое, попавшее в стакан. Прошло уже несколько дней с тех пор, как она спала, но глубокая усталость была лучше, чем альтернатива – сны, полные мрачных видений: кошмары о змеях, темная пещера глубоко под миром и портал в нечто бесконечное и ужасное.

Ужасы войны сломили многих солдат, даже тех, кто прошел через сражения целыми и сохранил руки и ноги. Душевные раны, полученные в ходе боя, мучения видеть, как товарищи по оружию умирают или страдают от ужасных ранений – всего было в достатке, чтобы расколоть даже самый сильный разум, неподвластный исцелению ни одному медикэ.

Аливия видела подобные раны на лицах всех, мимо кого проходила.

Претендент на трон Терры, независимо от того, кто это будет, унаследует народ, травмированный так же, как и любой из солдат, сражавшийся за него.

Аливия прошла мимо группы мужчин и женщин, стоящих на коленях, покрытых грязью и пылью. Они молились, склонив головы, вознося слова в ритме церковного гимна. Мужчина зачитывал написанное от руки на переплетенной бечевкой стопке бумаги – его лицо и шею покрывали мокнущие волдыри от химических ожогов. Она проходила мимо него и вздрогнула, когда он посмотрел на нее - один его глаз был разрушен, на его месте в расплавленной каше из почерневшей ткани зияла пустая глазница. Сквозь щеку просвечивала белизна кости.

- Помолись с нами, сестра, - сказал он, коверкая слова из-за ран.

- Нет, - сказала она, отворачиваясь. - И не буду.

- Пожалуйста, Императору нужна вся наша любовь и преданность, чтобы разгромить этого врага.

Аливия фыркнула:

- Если Ему нужна моя любовь, то у нас еще больше проблем, чем я думала.

Она двинулась дальше, пробираясь сквозь толпы оцепеневших от ужаса людей и направляясь к смотровой колонне в центре площади, когда мужчина окликнул ее.

- Есть только Император, он наш щит и защитник!

Аливия покачала головой. С тех пор как она ступила на Терру, она не чувствовала присутствия Императора. Ей пришлось признать, что это странно. Даже на Молехе был обрывок Его присутствия, призрак Его силы, отражающий этот Его проклятый свет, но здесь, в сердце Его владений... ничего.

Значит ли это что-нибудь? Наверное, нет, но все же...

- Аливия! - позвал Джеф. Она подняла глаза, чтобы увидеть его и девочек именно там, где их оставила – у основания колонны со всеми скудными пожитками. Ее снова поразило то, каким он стал худым. Работа в космопорте Ларсы поддерживала Джефа в хорошей физической форме, с мускулистым торсом. Но месяцы лишений на борту «Просвещения Молеха» взяли свое, а жидкие пищевые пасты, которые сейчас раздавали в палатках для кормления, были почти бесполезны с точки зрения питания.

- Что это было? - спросил он, оглядываясь через ее плечо.

- Ничего, - ответила она. - Просто еще одна группа чертовых богомольцев.

- Лектицио Дивинитатус?

- Не называй их так, - сказала она. – Это просто отчаявшиеся люди, ищущие ответы там, где их нет. Это просто слепая вера.

- Может и так, Лив, но все же это лучше, чем безнадежность.

Ей хотелось упрекнуть его за столь наивную веру, но она подозревала, что он прав. Кроме того, никого, казалось, больше не заботят подобные теистические убеждения, пока они не станут чересчур откровенными.

Аливия полагала, что среди всех этих страданий - где любой спасательный круг - независимо от того, каким бы несовершенным он не был, по ее мнению - помогает сделать выбор между желанием выжить или сдаться - вера должна быть. Просто она надеялась, что после того, как все это закончится, вера увянет на корню.

Аливия прильнула к Джефу с поцелуем и наклонилась к своим девочкам. Миска спала, свернувшись калачиком на тонком одеяле, и посасывала большой палец, как в детстве. Усталость и голод ожесточили ее некогда ангельские черты, а бритая голова только подчеркивала ее худобу. Продвигаясь вглубь Дворца, с каждым шагом Миска говорила все реже и реже. Аливия чувствовала, что слезы грозят хлынуть по щекам, глядя на то, как день за днем угасает ее озорница.

Она потерла глаза тыльной стороной ладоней, затем провела рукой по голове, покрытой обросшей щетиной. Она скучала по своим волосам, но зуд был невыносимым - эпидемия вшей захлестнула лагеря беженцев, так что она обрила волосы себе и своей семье. Джеф не слишком возражал, его макушка все равно поредела, но девочки громко протестовали, пока Аливия не показала им копошащиеся яйца вшей на голове друг у друга.

Вивьен оторвала взгляд от книги, с которой никогда не расставалась, и слабо улыбнулась.

Как и сестра, она тоже страдала, ее лицо горело от лихорадки, которая заставляла ее потеть холодными ночами и замерзать в течение дня, как бы семья не пыталась согреть ее.

- Ты их достала? - спросила она.

- Прости, любовь моя, - сказала Аливия. - Я не смогла. Ничего нет.

Девочку била лихорадка с самого отступления от Львиных врат, и разреженный воздух гор, холод и недостаток пищи наложили на нее тяжелый отпечаток.

Аливия пыталась получить антибиотики у человека с дергающимся лицом, который продавал ворованные медикаменты - человека, который, как она подозревала, снял свою форму, чтобы затеряться среди гражданского населения. Он не хотел расставаться со своими таблетками взамен на то, что она предлагала, и никакие ментальные усилия не убедили его снизить цену.

Джон всегда был лучшим в умении проникать в чужой разум и подчинять его своей воле, но и Аливия не была лишена некоторых навыков в этой области. Однако с момента прибытия на Терру она обнаружила, что ее способность подчинить другую личность своему образу мыслей почти исчезла.

- Не волнуйся, со мной все будет в порядке, - сказала Вивьен, возвращаясь к книге. Изображение на обложке едва проглядывало под слоем пыли, что напомнило Аливии, каким ярким оно было в тот день, когда она проскользнула в собор Оденсе и стащила книгу. Истории в ней были волшебными сказками, но этот термин вводил в заблуждение. Каждая была притчей, трогающей до глубины души, историей, раскрывающей многочисленные и сложные хитросплетения человеческой натуры во всей ее прекрасной и ужасной формах. И, как все истории, они обладали силой.

Силой, которую Аливия до конца не понимала, но которая не раз спасала жизнь ей и ее дочерям. Эти истории поддерживали жизнь Вивиен, когда она оказалась пленницей варп-культов на борту «Просвещения Молеха», и они же указали путь Аливии, когда та больше всего в нем нуждалась.

В этом отношении, так ли уж эта книга отличалась от Лектицио Дивинитатус?

- Что ты сейчас читаешь? - спросила она девочку.

Аливия прикусила губу. Отличная шутка.

Вивьен прокашлялась и сказала:

- Я бы хотела, чтобы и у нашего Императора был соловей.

- Может и есть, - сказала Аливия, заметив мужчину в черной форме строгого кроя и камчатном плаще, который пробирался к ней сквозь толпу беженцев. Она сразу же узнала его.

Он вытянулся перед ней по стойке смирно, словно кол проглотил, заложив руки за спину.

- Халид Хассан, - сказала она. - Я должна была догадаться, что вы вернетесь.

Человек Малкадора явился вызвать ее к своему господину, как только она сошла с трапа «Просвещения Молеха», но ушел ни с чем. Отвергнув приглашение Сигиллита, Аливия еще тогда знала, что этот человек придет снова.

- У вас усталый вид, - сказала Аливия.

- Эта война – бремя для всех нас, - ответил он.

- Эй, - сказал Джеф. - Она же велела тебе убираться. Она не пойдет с тобой.

Хасан оставил без внимания его слова.

- Пришло время вернуться домой, госпожа Сурека.

Аливия посмотрела на своих девочек, уставших и голодных, худых и трясущихся.

Она медленно кивнула:

- Они идут со мной. Все они.

- Конечно. Сигиллит предлагает вам и вашей семье убежище на бастионе Бхаб.

Окей, - согласилась Аливия. - Пришло время соловью вернуться домой.

Пирокластовые облака огня простирались от горизонта до горизонта.

Во рту стоял привкус пепла и железа.

Боль была такой, будто острые обсидиановые лезвия срезали плоть с костей; будто магма из самого сердца Ноктюрна наполняла все его существо. Не это беспокоило его - он был сыном Вулкана - он был рожден, чтобы терпеть боль.

Абидеми был свидетелем конца света, порождаемого извержениями вулканов и яростью землетрясений. Ноктюрн разрывало на части в мучительных спазмах катастрофических извержений. Огонь заполнил поле зрения Абидеми, далекие океаны вскипели и превращались в пар, который обжигал легкие, обращая их в труху.

В этом последнем акте апокалипсиса даже возвышающаяся, казалось незыблемая, гора Смертопламя разваливалась, ее склоны трещали, словно нечто глубоко внутри бушевало и клокотало в безграничной ярости.

В одиночестве Абидеми смотрел на то, как разрушается его мир, как его некогда нерушимая твердь рассыпается в прах, как его расплавленное сердце взрывается, освобождая урдраконов, готовых уничтожить царство людей. Из зияющих трещин, которые становились шире с каждым вздохом земли, вверх выбрасывались потоки раскаленной лавы. Бурлящие облака перегретого газа катились по небу, вилки молний хлестали друг друга, достаточно мощные, чтобы уничтожить военные корабли.

Абидеми не испытывал страха, ибо Саламандрам чужды мифы о конце света, искуплении и загробной жизни - только вера в вечный круговорот огня, творящий жизнь даже из самых ужасных катастроф. Для племен Ноктюрна каждый достойный акт творения рождался из разрушения - от сотворения самих звезд до создания могучего клинка.

Базальтовые скалы Смертопламени, наконец, взорвались разрушительной лавиной из камней и магмы и развалились. Эта огненная смерть породила две колоссальные формы. Извилистые тени драконов двигались среди расплавленного камня, по-нечеловечески огромные и чудовищные. У Абидеми перехватило дыхание, когда красные светящиеся сгустки лавы обрушились обжигающим дождем, превращая землю в жидкий огонь.

Два урдракона рычали, сражаясь - колоссальные звери за пределами человеческого восприятия масштабов - настолько огромные, что Абидеми не мог охватить взглядом всю их неземную природу.

Один из них был покрыт темно-зеленой и черной, как оникс, чешуей, с огненными когтями и глазами, похожими на горящие красные угли. Другой сиял тусклым цветом остывающей магмы, и Абидеми увидел, что один глаз был ничем иным, как пустой глазницей, похожей на кратер на поверхности луны.

Они рвали друг друга челюстями, способными раскалывать целые континенты, и соскребали бронированную плоть когтями, которые могли сокрушать горы. Их кровь была движущей силой планеты, и с каждым свирепым ударом сердце в центре мира замедляло биение и остывало, в то время как мир на поверхности горел.

Алый урдракон сомкнул челюсти на горле своего противника в зеленой чешуе, срывая бронированную шкуру и пуская обжигающую кровь. Раненый урдракон вонзил свои огненные когти в брюхо соперника, оставляя глубокие борозды в его плоти. Могучие змии из легенд бодались рогами, стегали хвостами, но Абидеми уже понимал, что зеленый змий проигрывает.

Его взгляд был прикован к далекому горизонту, ибо в состязании между такими существами даже малейшее мгновение невнимательности могло стать роковым. Алый урдракон повалил черно-зеленого на землю, и планета содрогнулась от силы удара.

Когда Алый дракон клацнул зубами и впился в соперника, Абидеми упал на колени и зарыдал.

Он был в отчаянии, видя, что зеленый дракон повержен, осознавая каждой клеткой своего существа, как это жизненно важно – не дать ему умереть - это его долг. Он потянулся к Драукоросу и обнажил клинок Артелла Нумеона. В этот момент рядом с ним появились две горящие фигуры. Одна несла золотое копье в виде скрещенных молний, другая - громовой молот. Абидеми узнал своих братьев.

Абидеми высоко поднял Драукорос, огонь битвы отражался на его черных зубьях.

- Отец! - воскликнул он. - Сыны Прометея с тобой!

Он бросился к сражающимся мировым змиям.

Его братья последовали за ним в огонь.

И затем яркие иглы света - ослепляющие и режущие глаза.

Видение конца света Ноктюрна померкло, и ужасающая реальность бедственного положения Терры снова нахлынула на Абидеми. Он почувствовал тяжесть своего трансчеловеческого тела в твердых тисках боевого доспеха. Разобрать то, что он видел, оказалось непросто: обе линзы шлема треснули, а шипящая статика накладывала на его зрение призрачные образы, которые он не мог разобрать.

Рот наполнился кровью. Кожа стала липкой от нее.

- Барек! - раздался хриплый голос, который, казалось, он должен знать. - Я нашел его. Он жив!

Абидеми сплюнул полный рот пыли и пепла и сморгнул, чтобы прояснить глаза. На фоне переменчивого цветового узора он увидел силуэт Игена Гарго. Абидеми потребовалось мгновение, чтобы понять, что он смотрит вверх, из-под нескольких тонн разбитых обломков, давящих на него, и что сияние над его братом - это обратная сторона «Эгиды».

Давление, оказываемое на него, изменилось, когда Гарго раскапывал его из-под обломков. Силой своих аугметических рук он стаскивал разбитые куски рокрита и стали с его прижатого к стене тела, как будто отрывал фанеру.

– Вытащи меня отсюда, – сказал Абидеми, разминая плечи. Камень стонал вокруг него.

– Не двигайся, Аток, – предупредил Гарго. – Тот ракетный удар обрушил на тебя половину этого проклятого развала.

– Я... Я думал, что умер, – ответил он.

Рядом с Гарго появился Барек Зитос, его ониксовая кожа побледнела под слоем пепла.

– Понадобится обрушить больше половины Непреклонной, чтобы убить Атока Абидеми, – заявил он.

– Не больше, – пробурчал Гарго.

Абидеми высвободил руку, и оба брата продолжили откапывать его, пока обломков не осталось столько, что он смог выбраться сам. Зеленый цвет его доспехов стал серым от каменной пыли, металл и керамит погнулись и истрепались, но в основном не повредились.

Он поднялся на ноги и заморгал от бледного света. Густой туман, наполненный странно знакомым привкусом, окутал взорванный край Непреклонной. Он приглушал заунывные звуки, доносящиеся из вражеских лагерей за стеной, и песнопения заблудших и проклятых, от чего война казалась далекой.

- «Морбидия»? - спросил Абидеми. - Я видел Рыцарей...

- «Теневые Мечи» и «Родня Вулкана» их проводили, - сказал Гарго.

- Они и Рыцарь «Кастелян» из дома Кадмус, - добавил Зитос.

Абидеми кивнул, глубоко вдохнул и, наконец, узнал знакомый вкус окружающего тумана - слегка сернистый, источающий землистый аромат подземных пород и сырого металла, еще не тронутого огнем.

..как дыхание раненого дракона в зеленой чешуйчатой шкуре...

Абидеми почувствовал, как все сжалось внутри.

Жуткий страх того, что враг здесь, прямо за Непреклонной – не то, с чем они должны столкнуться.

– Братья, – сказал он, – Мы нужны Вулкану.

Так не должно было быть...