Изменения

|Сейчас =89

== '''8''' ==

И Давиен ощутила один лишь восторг. Ей казалось, будто сами ангелы Императора наклонились поближе к миру, чтобы сказать ей, что она хорошо справилась. Уголки рта растягивались в безумной ухмылке. ''Счастливого Дня Вознесения'', подумала она и принялась перекидывать рычаги.  == '''9''' ==  Бурзулем не мог по-настоящему откинуться назад, поскольку в его теле не было ничего, похожего на талию. Вместо этого он стоял на своем возвышении над ареной, поедая пряные ртутные конфеты и отпуская Аллоизии насмешливые комментарии. Внизу, на пласкритовой поверхности площадки, располагался огромный перегонный куб, куда в разгаре торжеств предстояло сцедить все жалкие подношения. Сервиторы уже распалили химический огонь под ним до надлежащей яркости. Пламя взметалось синим, зеленым и белым, а Бурзулем аплодировал каждой перемене. Вместе с ним на платформе находились его нынешние приближенные, которые сидели возле его многочисленных ног и делали вид, будто им по нраву эклектичные шутки. И, конечно же, Трискеллиан. Не в качестве фаворита, а как объект этих острот в незримом шутовском колпаке Верховного Распорядителя. И если Бурзулема и удивлял тот стоицизм, с каким он все это сносил, тот ничем этого не выказывал. Вероятно, генерал-фабрикатор полагал, что устроил старому Простейшему порку по полной программе. ''Что ж, пускай''. Маленькая вокс-бусина, которую он подключил к своему уху, давала разрозненную картину восстания Конгрегации в Южном Разломе, и там все шло идеально по плану. Они устроили славное представление, а локальные силы были задавлены и отступали к центральным районам города. Уже довольно скоро известия дойдут до Бурзулема – дошли бы и быстрее, вот только Трискеллиан внедрился в цепь коммуникации и придерживал крышку на кастрюле, чтобы та дошла до кипения. Войска Морода, находившиеся под его прямым контролем – те, кто должен был обрушиться на всю омерзительную свару и зажать мятежников в Южном Разломе – следовали скрупулезным инструкциям до последней буквы, оставаясь готовыми к вмешательству, но реально этого не делая. Тем временем альфа примус Десять-Танграм продолжал выгружать все новых вернувшихся, расквартировывая их в гарнизонах возле Палатиума, дожидаться приказа Трискеллиана. Он шел по очень тонкой линии. Раскрой кто-нибудь, что именно сегодня произошло сегодня в Аукторите, каким-то образом раскопав все архивы передач или отыскав точные указания, которые Трискеллиан отдал разным отрядам скитариев, его имя и впрямь стало бы известно в анналах Адептус Механикус, но исключительно в роли архиеретеха. Он болезненно сознавал: никто бы не понял, что в душе он заботился только о ''порядке''. ''Порой мы должны делать такие вещи, ради высшей цели''. Бурзулем, видимо, только что отпустил в его адрес какую-то колкую ремарку. Напряженное выражение лица Трискеллиана явно доставляло ему удовольствие. Прошла еще секунда, и вверх по ступеням к генералу-фабрикатору бросился техноаколит чрезвычайно низкого ранга, хрипящий искусственными легкими, которые не поспевали за его усилиями. В одной руке у него был свиток, и он молча протянул его. Трискеллиан практически отслеживал, как авангард новостей пронесся от железнодорожного депо до Палатиума, а затем, обнаружив отсутствие Бурзулема, отскочил в направлении арены. Он приготовился, поскольку это была единственная узловая точка, где его расчеты повисали над бездной неопределенности. Требовалось позаботиться о том, чтобы генерал-фабрикатор не принял каких-либо чрезмерно ''мудрых'' решений прямо сейчас. Хотя Бурзулем и так стоял, все же сложилось впечатление, будто он вскочил на ноги. – Что? – вопросил он к недоумению всех окружающих. – Они смеют угрожать нашему славному торжеству?  Он уставился на пустые лица вокруг себя, а затем, придя в ярость от их немого непонимания, накинулся на ближайших.  – Какое-то рабочее отребье разгуливает в бедных районах, сжигая вещи и ''жалуясь'', – произнес он так, словно последнее было даже хуже первого. – Какая-то шайка неблагодарных, которые осмеливаются выскользнуть из своего ошейника и бунтовать! Оскорбление нашему святому ордену, прямо в тот день, когда мы празднуем! Разве инструмент кусает руку машинного провидца? Его рот открылся, чтобы начать выкрикивать приказы, и Трискеллиан понял, что пришел момент выхода. – Но генерал-фабрикатор, ведь там, конечно же, нет ничего, что не смогли бы подавить наши скитарии? И на самом деле в тот момент не имело значения, что именно он скажет. Он уже множество раз прежде бывал громоотводом для гнева Бурзулема. Ключевой фактор состоял в том, чтобы привлечь внимание того ровно в нужное время и оказаться объектом всего его дурного нрава и досады. – Это ''ваш'' промах! – взревел генерал-фабрикатор. Его голос резонировал внутри колоколовидного тела. – Вы мой Верховный Распорядитель, Трискеллиан. Вы должны следить, что все идет, как положено! – Генерал-фабрикатор. – Трискеллиан повысил голос, чтобы тот донесся до всех жрецов вокруг. – Не будь наши ресурсы прямо сейчас столь связаны этими праздненствами… Напомнить сходно мыслящим, до чего приоритеты Бурзулема выводили все из нормы. – Вы смеете упрекать меня? – И делая такое обвинение, Бурзулем невольно закладывал эту мысль всем в головы. – Вот что бывает, когда позволяешь мягким наукам чем-либо управлять! Все неточно, повсюду протечки. При ком-то другом этого бы не произошло! ''Ты и не знаешь, до чего это верно''. – Генерал-фабрикатор, наши скитарии возьмут все в свои руки. Я лично прослежу за этим. – Уж конечно ''проследите''! – сказал Бурзулем. – Аллоизия, ты можешь ему поверить? Днем раньше, или около того, он говорил, будто годится на твою должность, а теперь даже не способен организовать праздник так, чтобы чернь не восстала и не испортила все. Когда это закончится, я хочу, чтобы в каждый анклав Южного Разлома были направлены отряды. Хочу, чтобы заговорщиков пытали публично. И это еще не конец, Простейший. Я и до вашей шкуры доберусь, если не сделаете свою проклятую ''работу''! Трискеллиан постарался выглядеть подобающе пристыженным, думая: «''О, ты прав, это еще вовсе не конец''». Он встал и попятился прочь, отступая по скату с сиденьями, чтобы связаться по воксу с Десять-Танграмом без риска быть подслушанным. Жрецы, имевшие право лицезреть центральный элемент торжеств, уже по большей части собрались, скопившись красным пятном у ступеней вокруг подиума. Допуск являлся желанной привилегией. Здесь могло бы поместиться вчетверо больше народу; можно было бы опустошить Палатиум и выстроить на лестницах аколитов, служащих и всех тех простых людей, кто на самом деле заботился о том, чтобы все пребывало в чистоте, а все были накормлены. Однако Бурзулем ревностно оберегал свои удовольствия. Увидеть их собственными глазами доводилось лишь тем, кого он решал пригласить, или же тем, кто стоял так высоко, что их нельзя было исключить. Алчный взгляд Бурзулема вновь устремился на перегонный куб. Перед пузырящимся котлом собрался хор. Их безупречно модулированные голоса, усиленные персональными имплантатами, поднимались над гвалтом толпы. Исполнение было прекрасно, чистота тона и гармония выражали глубокие истины математики, не приближаясь к чем-либо столь будничному, как мелодия. Трискеллиан не являлся любителем музыки. Он оценил уравнения, которыми была наполнена композиция, но холодное совершенство произведения казалось ему фальшивым. – Адепт. Далекий, пронизанный помехой голос Десять-Танграма. – Альфа примус. Ваша диспозиция? Он оглядел ментальную карту Аукторита: ''вот'' жалкие южные районы, откуда рвались повстанцы, ''вот'' арена, а за ней стены комплекса Палатиума, где будет расставлена его финальная ловушка. Десять-Танграм четкими, эффективными формулировками передал ему информацию: численность выгруженных скитариев, их размещение по различным гарнизонам, ранее санкционированное Трискеллианом. Все в радиусе быстрого удара по Палатиуму. Никого непосредственно на пути у бунтовщиков. Идеально – по крайней мере, для целей Трискеллиана. Однако он чувствовал, что необычные приказы вызвали у Десять-Танграма как минимум любопытство. Никаких вопросов, поскольку не скитарию расспрашивать техножреца, но все же тот сумел вставить в свои слова скрытый интерес. Неуверенность командира может означать неуверенность бойцов, а Трискеллиану было необходимо, чтобы они действовали решительно и быстро, когда понадобятся ему. – Альфа примус, опишите моральные показатели ваших отделений, – распорядился он. Пауза: Десять-Танграм взвешивал вопрос, который, должно быть, показался ему странным. – ''Мы удовлетворены, адепт. Это исторический день. Мы вернулись на наш первый мир, повидав столь многие. Я возглавлю мои войска в благодарственной молитве за избавление нас от варпа''. От простоты его ответа Трискеллиан вдруг ощутил себя мерзавцем. ''Повидав столь многие''. И попытайся Трискеллиан объяснить, что он делает и как намеревается использовать людей Десять-Танграма в качестве элемента своего плана, насколько жалко бы это прозвучало? Насколько ''мелочно'' – втягивать их в склоку из-за того, кому следует управлять богатствами всего лишь одной сферы во всем колоссальном злом космосе? Нет. Это важно. Мород заслуживает большего, нежели излишества Бурзулема.  – Воздайте благодарность, – сказал он альфе, думая: «''И пусть всем нам вскоре будет, за что благодарить''». А потом возобновились фейерверки, и он завершил разговор и вернулся на свое место, стараясь выглядеть как человек, который усмирял мятеж. Огромная салютная батарея с ревом работала вокруг перегонного куба, отправляя высоко в воздух красные и оранжевые, синие и серебристые ракеты. В небесах на мгновения вспыхивали великолепием черепа и шестерни, геометрические фигуры и численные доказательства. Фрагменты горящей фольги и пороха дождем падали на арену, словно звезды. ''Расточительство'', подумалось Трискеллиану. Все, к чему прикасался Бурзулем, становилось бессмысленным сливом ресурсов – от этих торжеств до его проклятого искусства. ''Которое я лично предам огню, и да станет это последней вещью, которую сожгут на нашей планете не для питания двигателя''. Последние фейерверки с грохотом унеслись прочь, и Трискеллиан задался вопросом, какой еще гром скрывает этот звук. Он отслеживал восстание. Авангард Конгрегации при помощи каких-то наспех слепленных средств, которые они сумели изготовить, достиг железнодорожных депо внутреннего города. Скитарии гражданской обороны предпринимали смелую попытку блокировать их там, но это не продлится долго – только не в отсутствие всех сил, которые придерживал Трискеллиан. Он ощутил странное опьянение, играя за обе стороны в стратегической партии с высочайшими ставками. А потом по собравшемуся жречеству пошли громкие заинтересованные перешептывания, ведь настало время главного события. Химические угли под перегонным кубом дошли до обжигающего глаза фиолетового оттенка, а бурлящий внутри расплавленный металл был готов для специального ингредиента. Трискеллиан услышал, как под ареной застонали ожившие лебедки и двигатели, и большие люки открылись. Наверх поднялись склянки, которые предстояло вытащить на леса, а затем поочередно опрокинуть, чтобы несовершенство Морода могло быть символически очищено и преображено. Поднялась рама для истязаний, полностью подключенная, чтобы находившееся внутри пятирукое создание можно было поджечь и заставить дергаться, плясать и искриться – живой фейерверк, который будет гореть и корчиться несколько часов к вящей славе прогресса и знания. Вот только от склянок осталось лишь топкое крошево стеклянных осколков. Вот только браслеты и ремни рамы свободно болтались. На верхушке конструкции, где предполагалось пытать и убить ее саму, сидела на корточках Сакири, пугающая в своей омерзительности. Разумеется, ей мало что оставили для благопристойности, поэтому были видны весь сегментированный панцирь ее кожи, кошмарная голова, лиловатая кожа, туго натянутая поверх продолговатого изгиба нечеловеческого черепа. В двух руках она держала карабин, а в третьей – массивный дуговой пистолет, и все это не сулило ничего хорошего скитариям, занимавшимся пленниками. В небе разнесся трескучий грохот последнего фейерверка, и после него осталась лишь жуткая, смятенная тишина. Все избранное собрание техножрецов застыло в ужасе от представшего им зрелища. На миг Трискеллиан запнулся. Это не входило в план. Однако, конечно же, входило. Кошмарная старуха, возглавлявшая Конгрегацию, попросила частоты экстренного освобождения. И он дал их ей. Он стоял чуть впереди остальных и уже смещался назад, посылая за скитариями, которых контролировал, чтобы те смогли выступить в роли сопровождения. Ему вдруг захотелось находиться подальше от арены. Повсюду вокруг его коллеги начинали вопить, жаловаться, отрицать увиденное, но не ''действовать. И это как раз показатель того, до чего нас довел Бурзулем''. Сакири, трехрукое чудовище, уставилась на них всех своими чужеродными глазами. Она откинула уродливую голову и закричала: – Я вас разочаровала, Надсмотрщики? Вы не это хотели увидеть? Три ее руки широко распростерлись, демонстрируя им всю ужасность измененного тела. А потом снизу хлынули другие – все те нечистые, кого должны были с такими церемониями сжечь. И да, многие из подношений были настоящими мутантами, или же изувеченными несчастным случаем или неудачным рождением, однако немалое их число являлось сородичами Сакири, и когда они все собрались в одном месте, это стало заметно. Слишком много отклонений от человечности, ведущих в одном и том же направлении. Слишком много ребристой кожи одинакового сине-фиолетового оттенка, слишком много разросшихся челюстей и удлиненных черепов. Безносые лица, неровные клыки, лишние руки. Увеличение числа этих симптомов неизбежно вело к обнаружению ксеносов. – Снесите их! – воззвала Сакири к своему отребью. – Стащите их с высоких кресел и покажите им, каково тут в грязи! Смерть Надсмотрщикам! Она открыла огонь по толпе из своих пушек. На такой дистанции пистолет создал только вспышку и пламя, но карабин пробуравил все еще органическое горло киберспециалиста среднего уровня.  Некоторые из прочих обладали нормальным оружием, у остальных были просто краденые инструменты или осколки стекла. Или же когти, которые росли там, где полагалось находиться пальцам. Все они лезли вперед: носители скверны чужих во главе, простые мутанты и инвалиды изо всех сил догоняли. И скитарии стреляли по ним, но здесь, на арене, их все же было не так много. Все отбыли в железнодорожное депо, безуспешно сдерживая основной удар восстания. – Трискеллиан! – Бурзулем был рядом с его локтем. – Как это случилось? – Предательство, генерал-фабрикатор! – Эти слова, первыми вырвавшиеся изо рта Трискеллиана, звучали искренне, поскольку он знал, что они правдивы. К тому же, проведя эту черту самостоятельно, он автоматически оказывался по ту же сторону от нее, что и Бурзулем, вне подозрений. – Аллоизия! Наш праздник! Он действительно был сильнее встревожен тем, что его маленькое торжество испортили, а не тем, что вооруженные монстры швыряются зазубренным стеклом во взбаламученную толпу его людей. И не Сакири, которая шагала вперед, глядя на Бурзулема, а ее оружие не смолкало.  ''Я мог бы бросить его здесь, дать ей убить его''. Не по плану, но все же неплохой план. Вот только Бурзулем держал его за локоть, поскольку уже прибыли скитарии, чтобы вывести Трискеллиана отсюда. И он задался вопросом, всего на один обрывистый миг, нельзя ли попросту убить генерала-фабрикатора здесь и сейчас и покончить с этим. Однако он не мог приказать солдатам пойти на такой шаг – слишком очевидное противоречие встроенному перечню приоритетов. Слишком много свидетелей. ''Не торопи события, Трискеллиан''. А огромный «Кастелян» Алоизии уже тяжеловесно выдвигался между оборванными беглецами и Бурзулемом вместо того, чтобы реально вступить в схватку, где он мог бы пригодиться. – Простейший! – Так и не отпустив локтя Трискеллиана, Бурзулем подтянул его поближе. – Что вы сделали? И на мгновение он подумал, что генерал-фабрикатор разглядел все, весь крамольный замысел. Пока Бурзулем тряс его, он запнулся с ответом и потянулся проверить, сможет ли обратить войска Десять-Танграма против коллег-техножрецов в прямом мятеже. Но Бурзулем уже орал: – Я поставил вас руководить этим! – Его усиленный голос был таким же громким, как стрельба и предшествующий салют. – Как может один человек быть настолько некомпетентным? И Трискеллиан решил: точно, тот в ярости только из-за испорченной церемонии. Бурзулем даже поверхностно не понял, насколько не так для него все вот-вот пойдет. – Отходите во дворец, генерал-фабрикатор! – настойчиво потребовал он. – Я разберусь с этим, а также с городом! В искусственном ухе Трискеллиана до сих пор звенели срочные донесения из железнодорожного депо. Мятежники уже создали там прочный плацдарм и пробивались оттуда к сердцу города, а по рельсам прибывали все новые. Скитарии и техножрецы делали панические доклады о чудовищах: не просто нездоровых отклонениях из Конгрегации, на три четверти являвшихся людьми, а тварях, в облике которых было куда больше от ксеносов. ''Старшее поколение''. И это означало, что извращенном смысле все идет по плану. Мерзкий культишко раскопал всех своих погребенных отпрысков, как он и потребовал. Придя с зачисткой, он накроет их целиком. А Трискеллиан принимал их крики к сведению, и его ответные действия лишь направляли бунтовщиков к неприступным воротам дворца. – Да, в Палатиум! – подтвердил Бурзулем. – Мы будем командовать обороной оттуда! Как будто его бегство было чем-то большим, нежели обычным самосохранением. Он как будто и сам выступал элементом планов Трискеллиана. Того опять посетила идея, что он единственный игрок в сложной партии: вот повстанцы, пробивающиеся намеченным путем и верящие, что побеждают. Вот регулярные скитарии, отводящие свою бронетехнику и отряды в силу понимания, что так лучше всего бороться с восстанием. Вот закаленные ветераны Десять-Танграма, размещенные внутри Палатиума и вокруг него: челюсти капкана. Несмотря на несвоевременное освобождение Сакири, все работало, словно часовой механизм. А кто, если не техножрец, сможет оценить хорошо сконструированный образчик машинерии?<br />