719
правок
Изменения
Перейти к навигации
Перейти к поиску
Нет описания правки
У Кхарна же ответа не было.
=== ДВА – СЛОМЛЕННЫЙ ГЛАДИАТОР ===
''Каргос''
Где-то среди той пыли, в слабеющем свете багрового рассвета охотился гладиатор. Он шёл шатаясь, а срываясь на бег постоянно оступался. От хоть какого-то чувства изящества, которым он обладал ранее, ныне осталось лишь расщеплённое воспоминание. Его движения походили на движения инфицированного животного, а разум сгорал в огне позывов, что поглощали рассудок. Украшенный гребнями шлем гладиатора живо поворачивался из стороны в сторону звериными рывками. Гладиатор двигался так, словно страдал бешенством.
Разбитые враги спасались бегством. Это случилось минуты назад. Часы назад. Дни. Сейчас он их не видел и не был уверен, в какую именно сторону те убежали. Сочленения его доспеха сердито ворчали, когда голова гладиатора резко дергалась к теням в пепле и звукам, приглушенным до состояния нереальности. Цепной топор покоился в бронированном кулаке, но оружие принадлежало не ему. Он даже не помнил, где нашел его. Иногда зубья топора рычали, сгрызая грязный воздух, а кровь, покрывавшая клыки оружия, высохла и превратилась в песчанистую пасту.
Гладиатор носил имя, хотя в тот момент он едва ли его знал. Еще он выполнял почетную и жизненно важную роль в рядах своего Легиона, которая была чем-то, что вымыло из головы давлением в черепе. Имплантированная вплотную к его мозгу машина боли вгрызалась глубоко и представляла из себя щелкающего паразита, трапезничающего центральной нервной системой.
Он вглядывался в пыль пуская слюни. В такие моменты, которые приходили все чаще и чаще, гладиатор был не столько мыслящим существом, сколько сосудом, переполненным внезапными желаниями сиюминутного инстинкта.
''Тик-ток, тик-ток'', пели Гвозди Мясника, посылая в мякоть его разума покалывающие электрические сигналы. ''Это боль'', уверяла машина, ''и ты будешь чувствовать её до тех пор, пока я не позволю тебе ощутить наслаждение''. И потому он, словно акула, торопился и продолжал движение. Остановка порождала острые поцелуи импланта глубоко внутри черепа, там, где гладиатор не мог почесать.
Всё менялось. Всё ''уже'' изменилось. Машина боли пересоставляла карты разума, расстраивая химические мыслительный процессы. Некогда адреналиновое насилие дарило экстаз, теперь же приносило лишь слабое облегчение. Да, бесценное, но едва ли его можно было сравнить с прежними ощущениями. Раньше гладиатор преследовал чувство самозабвенного восторга, а сейчас гнался за дразнящими ласками успокоения. Их никогда не хватало для достижения настоящего удовольствия, не хватало даже близко, но, по крайней мере, с ними прекращалась и боль.
Его броня являла собой доспех из собранных с мертвецов частей, к чьей поверхности цеплялся слой пепла. На протяжении многих лет он носил белый керамит с крестоносной геральдикой XII Легиона, и сейчас этот ублюдочный комплект, в котором была запечатан гладиатор, лишь наполовину состоял из своих изначальных компонентов. Он не помнил, как перекрашивал броню, и не помнил, чтобы давал сервам разрешение сделать это вместо него, однако, те небольшие участки, с которых ненадолго сметало пыль, являли взору артериально-красный цвет вместо знакомого грязно-белого.
Да, всё менялось.
И данное обстоятельство его не беспокоило. Быть может, потом, стоит придать этому настоящий груз размышлений, но в редкие моменты, когда он обращал свой разум в том направлении, Гвозди начинали грызть достаточно сильно, чтобы вызвать мышечный тремор. Они обещали гладиатору покой лишь если он будет бежать, реветь, убивать, калечить, жечь, и поэтому он делал всё это когда мог, либо же пьянел от боли, когда не получалось.
В какой-то смутно припоминаемый момент времени гладиатор попытался вскрыть себе череп ударами о стену, ритмично впечатывая лоб в разбитый мрамор и рассчитывая вытянуть из своей головы эту мерзость. Поначалу сработало, но затем боль вернулась, став в два раза мучительнее. То было наказание за его членовредительство. Кара за попытку самоубийства.
Гладиатор зашагал вперед, и движение умиротворило Гвозди.
В пепельных пустошах он был не один. Его братья, а также создания, которые ими притворялись, сбились вокруг него неплотной группой. Вместе, но одновременно и обособленно, они проходили сквозь мглу. Одни были сотканы из огня, другие были сотворены из крови, принявшей форму чудовищ. Некоторые уже целую жизнь приходились ему братьями, а кто-то лишь носил кожу родичей гладиатора.
''Аптекарь''.
Он услышал это слово, когда поднялся на осыпь загрязненных булыжников. Сам звук был знакомым, хотя и не его значение. Отравленные камни соскальзывали под весом сапог гладиатора. Гибель стене принёс артиллерийский огонь, причем достаточно недавний, так как она все ещё дымилась. Он принялся подтягивать себя вверх по разбитому склону, а почувствовавшие решимость гладиатора Гвозди, путь и могли бы проявить милосердие, все равно пронзили его. С губ сорвалось животное мычание: непроизвольное, искреннее и обречённое.
''Аптекарь''. Вновь это слово. Оно задерживалось в его искаженных мыслях, словно хотело что-то значить. ''Аптекарь. Аптекарь''. В следующий раз гладиатор услышал, как его громко прокричали:
— Аптекарь!
Оно означало имя. Или проклятие.
Гладиатор прекратил подъём и обернулся, высматривая в пыли силуэты братьев и крадущихся существ, которые заявляли, что они его братья. Те кучкой стояли в начале склона из булыжников, а их доспехи больше не были красными. Пепельно-серая пыль вернула его товарищам-легионерам их изначальную грязно-белую геральдику.
— Каргос! — заорал ему один из них.
В один миг слова вновь наполнились смыслом. Гвозди кололись, словно глумясь над возвращением к нему мыслительных процессов, однако их мандибулы затуплялись о самосознание, что тонкой струйкой вливалось в гладиатора.
Гладиатор — ''Каргос'', подумал он, ''Я – Каргос'' — попытался вызвать их по воксу, однако в эти дни вокс-сеть была бесполезна. Через голосовую решетку вырвался его ответный крик, слова были усилены и звучали грубо.
— Кто зовет?
Ответ был не ответом вовсе, а требованием.
— Медик!
Каргос наполовину соскользнул вниз по скалобетонным булыжникам. Скопление силуэтов приобрело очертания, а затем превратилось в фигуры его братьев. Его настоящих братьев, а не существ, претендующих на братство.
Пало двадцать девять родичей Каргоса. Их тела оттащили выжившие, которым хватило здравомыслия сопротивляться песне Гвоздей. Каргос окинул взглядом лежащие неплотными рядами изломанные останки, уже завернутые в саван из серо-белой пыли. Доспехи покойников отмечали попадания болтов и разрывы от ударов цепными клинками, через разорванный керамит виднелось исковерканное мясо.
Каргос обратил свой взор на выживших, тех Пожирателей Миров, что еще стояли на ногах. Остальные ступали мимо них в пыли, взбираясь на склон из булыжников и выискивая добычу по приказу машин боли, которые вгрызались в их мозги. Даже те, кому хватало самоконтроля работать с мертвецами Легиона, страдали от яростных спазмов и судорог. Эта заупокойная служба, столь же грубая и небрежная, как и любой другой ритуал XII Легиона, требовала предельной концентрации от тех, кто был способен выполнять её.
— Чего ты ждешь? — проворчал один из них.
Из-за корки пыли на доспехе Каргос не смог определить личность воина.
— Собери с них жатву, — приказал воин.
Каргос опустил взгляд на собственную броню, на пустой пояс и бандольер. Когда именно он потерял орудия своего ремесла? Металлические пузырьки со стимулирующими сыворотками и боевыми наркотиками исчезли, а от нартециума осталась лишь разбитая развалина. Попадание болта превратило его в оболочку без инструментов, дисплей сканера треснул и стал чёрным, а соединение с источником электропитания доспеха отсутствовало. Бесполезной была даже кнопочная панель на наруче, места с отсутствующими клавишами складывались в отчаянную беззубую улыбку.
Неважно. Для сбора жатвы ему не требовались специальные инструменты, он мог воспользоваться своим ножом. Процесс извлечения органов будет сложнее и рискованнее, но Каргос уже делал это прежде. Просто нужно было работать быстро и аккуратно, чтобы загрязненный пеплом воздух не заразил вытащенные наружу мясистые узлы.
Аптекарь склонился над первым телом и достал нож. С таким оружием простой смертный мог идти на войну, но в хватке Каргоса он был лишь зазубренным и потускневшим тесаком.
— Кто это был? — спросил Каргос у братьев.
Ему не ответили. Аптекарь чувствовал, как они шаркали в пыли, с трудом заставляя себя оставаться с мертвыми вместо того, чтобы двигаться дальше в поисках добычи. Возможно, Пожиратели Миров просто-напросто не знали, кто умер; отделения оказались рассеяны, вокс не работал, а пыль стала для них великим уравнителем, обратив всех в призраков самих себя. Сейчас едва ли имело значение кто кем был.
Каргос потянулся к примагниченным к поясу герметичным ячейкам – армированным керамитовым цилиндрам с внутренним охлаждением, которые были отмечены рунами награкали. Он носил с собой десятки таких, и каждая являлась капсулой для прогеноидов павшего брата Легиона. После сбора геносемени убитый мог обрести жизнь в создании нового поколения воинов, и за месяцы войны Каргос вытащил прогеноиды из горла и груди многих своих родичей.
Вот только сейчас пальцы задевали голые керамитовые пластины. Он больше не носил с собой десятки цилиндров, их осталось три, да и те оказались пробитыми и пустыми.
Пробежавший по коже Каргоса мороз оказался настолько сильным, что остудил даже жгучую боль, вызванную в затылке Гвоздями. На этой войне и так погибло множество легионеров, чьи прогеноиды так никто и не извлек. Сколько же успел собрать Каргос лишь для того, чтобы затем потерять их генетическое наследие в судорожном небытие между вспышками ясности? За это он мог умереть. В лучшие и более вменяемые времена его Легион казнил апотекариев, повинных в столь серьезном проступке. Мог казнить и сейчас.
Каргос почувствовал на себе взгляды братьев. Он знал, что те до сих пор держали в руках оружие.
— Я не могу, — признался им аптекарь. — Я не могу этого сделать.
Они продолжали молчать, и Каргос ощутил на себе бремя их безмолвного осуждения. Аптекарь поднялся на ноги для вынесения приговора. Гладиаторы всегда храбро встречали свою судьбу, ибо лишь трусы умирали на коленях.
Но там никого не было. Остальные Пожиратели Миров исчезли. Их поглотила пыль, если они вообще когда-нибудь тут находились. Каргос опустил взгляд и увидел, что тела тоже пропали. Он стоял в пыли один. Стоял в абсолютном одиночестве.
Да, один, но с резким пощипыванием вдоль спинальных нервов. Гвозди кусалиcь, даруя стимулирующую пульсацию боли и обещая еще больше, если аптекарь продолжит стоять. Шатаясь и оступаясь, он развернулся, более не являясь Каргосом. Теперь он вновь был гладиатором.
Посреди пепла время шло странным образом. В какой-то момент путешествия вокруг шатающегося Каргоса возникли фигуры. Горстка превратилась во множество, а затем этих многих стало хоть отбавляй. Каргос знал, что некоторые принадлежали к его Легиону, в то время как другие нет, и видел четкое различие между воинами – некоторые видели, куда они идут. Аптекарь со своими братьями были слепы, но вот создания, которые притворялись братьями и сестрами Каргоса, видели достаточно, чтобы охотиться. Пускающие кровь существа рыскали впереди орды; безмолвный крик Императора лишал их сил, но они все равно замечали блеск жизни в удушающей пыли и тянули за собой войска Мастера Войны. Твари направлялись к Санктум Империалис, где оставшиеся организованные защитники собирались в последней крепости.
Это была настоящая волна. Сотни тысяч воинов, солдат и демонических сущностей сливались в волну напитанного богами намерения. Теперь звание мало что значило среди смертных каст орды; военная сплоченность оказалась практически разрушена и превратилась в миф. Они шли шатаясь, оступались, а некоторые даже бежали. Здесь были воины из каждого Легиона Мастера Войны, сформировавшие бурлящее воинство обесчещенных разумов и больных душ. Некоторые ликовали в своих кандалах божественного рабства, другие же ошибочно верили в то, что они свободны, но какая разница. Раб остается рабом даже если он увенчал себя королевской короной.
Несмотря на притупившийся от боли Гвоздей рассудок, Каргос все равно чувствовал, как меняется атмосфера. Сейчас завеса между мирами была так тонка. Нерожденные проскребали себе путь в реальность простыми обрывками мыслей, а одна единственная капля крови, упавшая на разбитую землю, порождала кошмары.
Император слабел.
Только вообразите себе подобное.
Это шепотом произносили нерожденные. Это кричал Ангрон. Это обещал Хор. Скоро наступит час разрушить стены последней крепости.
Что-то пронзило запачканное кровью облако мыслей Каргоса. Опять его имя. Кто-то недалеко произносил его имя, и уже не в первый раз.
Это был Инзар. Инзар из XVII, который носил истёртый песчинками доспех и привязывал оружие к броне цепями в качестве символа времени, проведенного им вместе с XII. Пергаменты, всё еще цеплявшиеся за его доспехи, исцарапались и выцвели, превратившись в изорванные узкие полоски. Он крепко схватился за наплечник Каргоса, не давая тому двигаться вместе с ордой.
— Я так и подумал, что это ты, брат. — Даже спустя все прошедшие годы голос Инзара, проходивший через вокалайзер шлема, оставался таким же низким и знакомым урчанием. Каким-то образом он пробивался сквозь ветер. — Как же приятно видеть тебя сейчас, когда наш триумф так близко.
Каргос не знал, что ответить, ибо ничего из этого не ощущалось как триумф, поэтому он промолчал. Инзар продолжал держаться за наплечник Пожирателя Миров. Направляющая рука.
— Идём со мной, Каргос. Ты потерялся. Я помогу тебе.
Безмолвный аптекарь пристально смотрел глазами, что обладали собственным пульсом. Он смог заговорить лишь с третьей попытки, и у него получилось произнести только три слова.
— Так ты настоящий?
Инзар издал утробный звук, который вполне мог быть смехом.
— Идем со мной, друг мой.
— Нет. — Каргос облизнул потрескавшиеся губы и ощутил вкус крови. — Ответь мне. Ты настоящий?
В этот раз смеха не было, лишь кивок, жест понимания.
— Я настоящий.
Каргос мешкался еще несколько секунд, ибо нерожденные уже лгали ему прежде, после чего последовал за Инзаром.
Совет созвали в пустошах, и собрали его вокруг тех офицеров и членов свит, что еще сохраняли собственный рассудок. По краям собрания громыхали тени танков, а воины каждого Легиона стояли рассредоточенными группами. Теперь их объединяли не отцовские кровные линии, а новообретенная преданность. Каргос был одним из них. Он оставался рядом с Инзаром из-за их близкого, пусть и вымученного знакомства, и наблюдал болящими глазами за первыми признаками порядка среди беспорядка, который, как ему казалось, он видел уже целую вечность.
Злобные приглушенные голоса задавали вопросы, а ответы произносились таким же тоном. Невозможно было установить четкую иерархию без вокса и без информации о том, где находились те или иные полки, каким Легио титанов удалось подтянуться и преодолеть развалины Последней Стены, какие силы Астартес собрались в павших районах Внутреннего Дворца. Тем не менее, уже хоть что-то. Волны формировались в прилив, становясь частью естественного ритма орды: созывались собрания могучих воинов вроде этого, банды стягивались для последнего штурма.
Упоминались имена первых капитанов и подмечалось их отсутствие. Ариман. Тифон. Абаддон. Еще сражаются где-то или уже мертвы? Никто не мог сказать.
А что насчет Рогала Дорна, Преторианца Императора? Что насчет Джагатая-хана и Ангела Крови? Трепетали ли они внутри Санктум Империалис, ожидая последней битвы, или же были заперты где-то в раздираемых войной районах Внутреннего Дворца, осажденные в своих бастионах и неспособные вырваться? По слухам, Хан умер от зараженных ран в космопорте Львиных Врат еще несколько дней назад, а Преторианец, теперь, когда Дворец лежал в пепле, прятался за стенами бастиона Бхаб и замышлял бегство с Терры, так как, несмотря на всю гениальность, планы Дорна постигла неудача. Оставался лишь Ангел и измотанные остатки трех Легионов под его командованием.
Теперь Каргос ощущал не столь сильное изнеможение, ибо Гвозди, к счастью, перестали вгрызаться так глубоко. Голоса говорящих успокаивали машину боли в черепе, словно их замыслы были молитвой. Война закончилась победой. Защитников разбили. От щита Императора осталась лишь обрывок его незримой мощи, и нерожденные буйствовали в опустошенных районах Внутреннего Дворца.
Что же последует дальше? Магнус сокрушит волю Императора, а с ней и психический барьер. Ангрон в своей ярости разыщет и безжалостно убьет Ангела Крови, после чего двинется на Санктум Империалис. В ближайшее время сам Хорус приземлится на планету, и они снесут врата Вечности, сожгут Санктум Империалис дотла. У них было численное преимущество над защитниками.
Да будет это сказано, и да будет это сделано. Вскоре Терра станет принадлежать им.
[[Категория:Ересь Гора: Осада Терры / Horus Heresy: Siege of Terra]]
