6263
правки
Изменения
Перейти к навигации
Перейти к поиску
Нет описания правки
{{В процессе
|Сейчас =23
|Всего =20
}}
Колдун поднял голову и оглянулся. В его глазах плескался бледный свет. Ктесий услышал в своём разуме медленный крик бесконечно сыплющегося праха.
=== ГЛАВА II ===
'''БРАТЬЯ'''
— Что ты помнишь?
— Что я — Гелио Исидор.
— Ты помнишь что-нибудь ещё?
— Свет. Я помню свет.
— А до света?
— До света — ничего.
— Ты помнишь язык.
— Язык?
— Слова, с помощью которых мы сейчас общаемся, их значение. Это — основа речи и знания.
— Я не помню, как говорить. Я просто говорю, точно так же, как дышу.
— Ты заметил, что я говорил на высоком готическом, а затем перешёл на герметика лингвис Просперо?
— Нет. Я слышал, что ты сказал. Звуки, что ты издаёшь, важны?
— Всё важно. Ты понимаешь, что говорил на герметике с того момента, как я обратился к тебе на нём?
— Нет. Я говорю, и всё.
— Ты помнишь последний наш разговор?
— Мы говорили прежде?
— Да. Ты знаешь, кто я такой, брат?
— Нет.
— Я — Азек Ариман.
— Извини, но я не помню, чтобы у меня были братья.
— У тебя много братьев, и я — лишь один из них.
— Я не помню других. Мне жаль.
Ариман наблюдал за Гелио Исидором. Его брат по легиону сидел, скрестив ноги, в центре Клетей безмятёжности. На нём был кремового цвета табард. Кожа выглядела чистой и не отмеченной шрамами. В янтарных глазах плясали золотые искорки. Он, не моргая, смотрел на Аримана. Круглую платформу, на которой он восседал, окружали вращающиеся обручи из бронзы. По каждому ободу тянулись строчки символов. Ариман слышал разумом песню, что они сплетали в эфире, перекатывающиеся в них нотки могущества, заключающие, отделяющие, защищающие. Скоро ему придётся уйти. Необходимо сосредоточиться на том, что случится дальше. На будущем. Следует идти сейчас. Нужно идти.
Ариман остался на месте. Он пришёл сюда без доспехов и шлема, в одних только сине-красных одеяниях магистра. Воздух в камере был прохладным и неподвижным, с ионным запахом. Здесь грохот Великого Океана варпа ослабевал до далёкого бормотания, его мощь и ярость оставались вовне до тех пор, пока не потребуются ему снова.
— Кто ты такой? — спросил Гелио Исидор. — Я бы хотел узнать.
«''Кто ты такой?''» Вопрос эхом раздался в тишине. Азек почувствовал, как на ум приходит ответ, тот же ответ, который он давал Гелио каждый раз, как тот спрашивал. Часть его захотела было покачать головой, отдавая себе отчёт, что когда он вернётся снова, Гелио не вспомнит ни ответа, ни молчания. Брат продолжал смотреть на него пустым ожидающим взглядом.
Ариман сделал вдох и дал тот же ответ, что и тысячу раз до этого.
Его звали Азек Ариман. Он родился на Терре и стал воином легиона Тысячи Сынов. Он помог построить Империум среди звёзд. Он остался верным и преданным собратьям по легиону, своим идеалам и Империуму. Его предали: сначала Император, а затем генетический отец, примарх Магнус. Император воспользовался силами варпа, чтобы создать Империум и вознести Свои знания и могущество до высот, граничивших с божественными. Затем Император запретил пользоваться той же силой и Магнусу, и его Тысяче Сынов. Хуже того, Он наказал их за изучение тех искусств, которые практиковал Он сам. Погибель и огонь, варварство и кровь: вот как Император вознаградил их за то, что они следовали по Его собственному пути.
Затем второе предательство отцом своих отпрысков. В Оке Ужаса разумы и тела Тысячи Сынов начали разрушаться. Их одолевали мутации. Воины-мудрецы становились бездумными тварями из когтей, перьев и живого огня. Властители потаённых искусств теряли контроль над физической оболочкой, их плоть растекалась подобно воску от пламени. Они кричали; некоторые в тишине, другие — сотнями ртов. И всё же Магнус не разрешил Ариману искать лекарство для легиона, а тем временем, постепенно, жертв становилось всё больше, пока в один момент их не стало слишком много.
Ариман сделал то, что должен был. Он со своим кабалом подготовил и наколдовал Рубрику. Азек надеялся остановить мутации братьев, освободить их, сделать теми, кем они были. Частично ритуал удался, но в остальном чародеев постиг полный крах. Его легион, его братья превратились в комплекты доспехов, внутри которых бесконечно падали их души. У остальных, жалкой горстки, изменились и увеличились колдовские силы. За это Ариман и его последователи заслужили изгнание. Легион Тысячи Сынов, прежде умирающий, теперь сломался окончательно, разделившись на верных Магнусу, на занявших собственную сторону, и тех, кто пошёл за Ариманом. Некоторые отправились вместе с ним в надежде на спасение, другие — в поиске власти и возможности заполучить толику его силы. Прочие, вероятно, потому, что умели только подчиняться другим. Изгои, колдуны, военачальники и те, кто искал надежду или возмездие, — он видел их всех, и понимал, что только он, и он один, может их спасти.
— Я один из Тысячи Сынов, — произнёс Гелио Исидор. Он говорил тускло, без всякого выражения и эмоций.
Ариман кивнул.
— Верно.
— И какой выбор я сделал? Я решил пойти за тобой?
Какое-то время Азек не отвечал.
— Нет, — наконец признался он. — Ты решил не идти за мной.
— Значит, я один из других — враг, пленник.
— Ты не пленник.
Исидор поднял руку и указал на сферу из огромных бронзовых обручей, вращавшихся вокруг него и платформы, на которой он сидел.
— Мне не нужно помнить, чтобы узнать клетку.
— Ты не пленник. Ты — мой брат.
— Почему я тебя не помню? Что со мной случилось?
— Я попытался обратить всё вспять, — продолжил Ариман. — Рубрику, наше проклятье мутации, вообще всё. Я отправился на Планету Чернокнижников, где правит Магнус, и откуда меня изгнали. Я отыскал и исправил огрехи в первой Рубрике. Я наложил её снова. Я знал, что на этот раз она была идеальной. Я верил, что она преобразит нас, что наш легион станет таким, как прежде.
— Она сработала?
— Частично. — Азек грустно улыбнулся. — Один дух, один рубрикант, вернулся обратно к жизни.
— Я.
— Именно так.
— Но я не помню… — Гелио Исидор нахмурился. — Я хочу вспомнить. — Он посмотрел на Аримана. — Чего ты хочешь?
Колдун почувствовал, как невольно моргнул.
— Я хочу спасти наших братьев. Хочу исправить нанесённый урон.
Ктесий уже ждал Аримана, когда тот вышел из Клетей безмятёжности. Он простоял здесь почти час. У него ныли кости, и он понял, что опирается на посох. Следовало надеть доспех, позволив ему взять на себя весь вес, однако демонолог решил иначе — как будто признание того, что он устал, ознаменует победу этого факта. Он смеялся всякий раз, когда думал об этом, нередко вслух. Горечь, сквозившая в его хохоте, заставляла некоторых нерождённых, скованных в лаборатории, щёлкать и хихикать от веселья. До чего глупая, противоречивая мысль — конечно, он был старым, даже древним, и пережил множество поколений жалких недолговечных смертных. То же самое, впрочем, можно было сказать и об Аримане, и о Киу, Игнисе и всех остальных из их рода, но пока века складывались в тысячелетия, те не старели ни на день. Своим мастерством они не позволяли голоду времени подтачивать свои силы. Конечно, он и сам был далеко не слаб — очередной парадокс шутки. Он мог одним движением сломать руку смертному. Мог вытащить клинок из брюха, и рана закрылась бы и зажила прежде, чем он воткнул тот клинок человеку в глаз. Однако оболочка плоти ссохлась и мучила его болью, тупым ноющим чувством, угнездившимся в позвоночнике. Его плоть и кожа туго обтягивали кости, так что с каждым годом, прибавлявшимся к уже прожитому времени, Ктесий всё больше и больше напоминал труп. Такой была цена, или, вернее, суммой цен, которую он платил за то, кем был: сковывателем демонов и похитителем власти, которая ему не принадлежала. Власть всегда имела свою цену, проявлявшуюся как в большом, так и в малом, и те, кому ты платил, зачастую обладали чувством юмора острым, как лезвие пилы. И ты должен был платить, чего бы это тебе ни стоило.
Он смотрел, как Ариман закрывает за собой двери. Внутри них провернулись механизмы. Символы зажглись синим пламенем, затем красным.
+Всё как прежде?+ спросил Ктесий, послав вопрос коротким телепатическим сигналом.
Секунду Азек просто стоял, не отвечая. Как и Ктесий, он был в простой мантии и казался невооружённым. Естественно, это было не так. Ариман в любой момент мог разверзнуть настоящий апокалипсис. Даже не имея в руке оружия, он всё равно обладал таким разумом и повелевал такими силами, с которыми ему не требовался ни клинок, ни болтер. Впрочем, некоторые орудия у него всё же имелись. Подле Аримана висела нечёткая чёрная тень, словно выжженное на сетчатке слепое пятно, видимое только внутреннему оку Ктесия. Отвернувшись от двери, Ариман поднял руку, и тень сгустком свернулась у него в ладони. Теперь он сжимал посох, увенчанный с одной стороны загибающимися рогами, а с другой — остриём копья, и украшенный фрагментами кристаллов и костей. При каждом движении позади него трепетал и сворачивался свет. Ктесий моргнул и отвернулся.
+Ну?+ послал он.
+Он такой же, как раньше,+ ответил Ариман, зашагав прочь от комнаты. Демонолог последовал за ним.
+Рано или поздно тебе придётся…+
+Придётся что?+ оборвал его послание телепатический ответ.
«''Придётся посмотреть правде в глаза, Ариман'', — подумал он. — ''Признать, что тот, кто сидит в той клетке и называет себе Гелио Исидором — в лучшем случае пустой сосуд, померкший отголосок жизни и души. Когда ты оставишь надежду, что однажды он скажет нечто иное, кроме имени и того, что ничего не помнит…''» — Ничего этого демонолог не произнёс вслух, понадеявшись, что мысли остались внутри его черепа в такой же безопасности, как он считал.
На Ктесия обрушилась стена звуков, стоило им войти в главный артериальный проход «Гекатона». Широкий проспект был запружен всевозможными существами. Многие из них являлись людьми, или, по крайней мере, считались ими в прошлом. Встречались также и зверорожденные. Большинство падали перед Ктесием ниц. По полу расстилались шёлковые накидки: жёлто-охряные, небесно-синие, оранжевые, изумрудно-зелёные. В воздухе шепотом разносились слова на десятках языков. Волнение, страх, отвращение, подхалимство и трепет захлестнули разум Ктесия лихорадочно-горячей волной. Он почувствовал, как при виде расступающихся толп его губы презрительно скривились.
«''Мы не боги, достойные поклонения''», — подумал он.
+Я продолжаю допросы нерождённых, но ничего нового о Пиродомоне они не говорят. Кроме…+ Его мысленный голос стих.
+Кроме чего?+
+Кроме того, что они его боятся.+
+Нерождённые не испытывают настоящих эмоций.+
+ Не испытывают. Это, скорее, выражение их инстинкта выживания.+
Ариман продолжал идти.
+Я буду искать дальше,+ послал демонолог.
+Если желаешь.+
Ктесий остановился. В его разуме заклубился гнев, чего он даже не попытался утаить.
Ариман замер в шаге впереди и обернулся к нему.
+Ты что-то хочешь мне сказать, брат?+ поинтересовался он.
+Что мы будем делать?+ послал Ктесий. +От нас уходит всё больше кораблей. Этот ксенос до сих пор сидит в трюме, а ты так и не сказал никому, кроме той бездушной, для чего он тебе.+ Азек зашагал дальше. +Время на исходе, Ариман. Среди твоих последователей и войск ширятся трещины. Вернее, трещины были всегда, но старые начали расширяться, и к ним добавляются новые.+
+Ты думаешь, я этого не вижу? Думаешь, я слепой, Ктесий?+
+Я думаю, ты позволяешь одной древней ошибке затуманивать своё суждение касаемо того, что должно случиться дальше. Я думаю, что в лучшем случае ты нам не доверяешь, а в худшем — считаешь, что мы не согласимся с твоим замыслом. Я никогда не был вроде Киу и Гильгамоса, с радостью идущих во тьму и полагающих, будто ты неспособен заблуждаться. Я-то знаю, что ты можешь совершать ошибки, и одну из них ты делаешь прямо сейчас. Мы умираем, Ариман — огонь придёт за всеми нами. Ты не сможешь решить всё в одиночку, и если ты ничего не сделаешь, то скоро и впрямь останешься один.+
+Всё, что я делал, было ради легиона, и для того, чтобы мы выжили.+
+Да, и каждым действием ты всё ближе подталкивал нас к бездне забвения.+
Ариман застыл как вкопанный, обернулся. Его глаза стали синими, цвета звёздного огня. Взор колдуна излучал силу. Ктесий почувствовал, как у него закружилась голова. Мощь, исходившая от Аримана, походила на сияние полуденного солнца. У него запершило в горле, и он сглотнул. Это также было одним из того, что лишь усугубилось после нападения на Планету Чернокнижников и провала Второй Рубрики: Ариман, и без того могущественный, непревзойдённый в чародейском искусстве, начал становиться чем-то другим, чем-то более сосредоточенным, подобно лучу света, сужающемуся до тех пор, пока не становился обжигающим — чем-то, что, по мнению Ктесия, больше не определялось одним только колдовским умением и знанием; чем-то, отчего у демонолога пересохло во рту, едва он решил заговорить. Его мощь стала невероятной. Наихудшим, однако, было то, что он, казалось, терял над ней контроль.
Ариман отвернулся и двинулся к двойным дверям из холодного железа, что вели вглубь корабля.
+Древние передали человечеству одну истину: нужно заниматься лишь тем, над чем имеешь власть,+ не оглядываясь, послал Азек. +Они говорили, что мы властны над своими разумами, но не над событиями. Но мы — не смертные из далёкого прошлого. Мы — Тысяча Сынов, и то, что мы думаем, во что верим, чего желаем — всё это станет явью. События, реальность, судьба — перед нами склонится всё.+
Символы на железных створках перед ними ярко вспыхнули, после чего померкли. Двери открылись.
— Как скажешь, — пробормотал Ктесий, оставшись стоять на месте.
Двери закрылись, и Ариман окунулся в тишину комнаты. Он почувствовал, как его тщательно выстроенные мысли отъединяются от оберегов, вплетённых в стены и пол помещения. Бурление Великого Океана варпа схлынуло из восприятия. Азек застыл в совершенной неподвижности, прислушиваясь к биению сердец и медленному втягиванию в лёгкие воздуха.
«''Всё ещё жив'', — подумал он. — ''По-прежнему плоть и кровь''». Тьма не ответила. Он простоял так ещё один удар сердец. Затем велел зажечься свету.
Из закреплённых на стенах чаш с маслом взвился огонь. Комната наполнилась золотым сиянием, становящимся всё ярче по мере отражения от зеркально-гладких гранитных стен. Покои находились внутри пирамиды, водружённой на хребет «Гекатона» среди скоплений башен и куполов. Кто-то мог бы подумать, что его убежище должно было располагаться на вершине высочайшего шпиля, с которого открывался вид на весь город, выросший над необъятным космолётом. Однако его личное помещение представляло собой весьма скромное место, угнездившееся меж более крупных сооружений, подобно осколку полированного агата в россыпи более крупных и ярких камней. Пол размечала эннеаграмматическая звезда внутри круга, выложенная из серебра.
У каждого из четырёх углов комнаты стояло по каменному пьедесталу. На одном лежали его доспехи, каждый их элемент был выставлен отдельно, придавая им схожесть с расчленённым панцирём мёртвого ракообразного. На втором покоился шлем, его высокие рога вздымались над кристаллическими глазными линзами. Третий оставался пустым, дожидаясь посоха, который он пока держал в руке. Четвёртый занимал ларец. Его поверхность покрывали крылья и скарабеи из ляпис-лазури и бронзы, но Азек знал, что под ними оставался всё тот же помятый металл. Он разжал кулак, и посох, выскользнув у него из пальцев, поплыл к своему возвышению. Чародей закрыл глаза. Здесь, в этой заводи похищенной тишины, он мог ощутить свои мысли, и цепи сокровенных формул, проходящих сквозь слои подсознания, переплетаясь друг с другом, с эфиром варпа и реальностью, беспрерывно контролируя и синхронизируя всё вокруг него. В тишине они зашептали ему голосами из прошлого.
Астрей, заблудший и ослеплённый.
Кармента, её душа и разум растворились в кораблях, которые она пыталась усмирить.
Ормузд, его брат по рождению и легиону, давно погибший.
— ''Судьбу выбираем мы, и творим её также мы…''
Все мертвы, преданы им и унесёны потоком времени, пока не стали напоминать сон, медленно тонущий под гладью настоящего, барахтающийся, тонущий…
— ''Каждым действием ты всё ближе подталкивал нас к бездне забвения''. — Вот что сказал Ктесий. Правда всегда была ножом, что наносил самые глубокие раны.
Ему требовалось отдохнуть, восстановить равновесие. Всё вот-вот начнётся. Он чувствовал это, и ему следовало быть готовым. Больше его не направляли пророчества и оракульский взор. Лишь его собственная воля.
«''Я должен идти дальше'', — подумал Азек. — ''Неважно, какой ценой, но я должен. Я должен вернуть всё как было''. — Но времени оставалось так мало, да и оно подходило к концу. Нет времени планировать, нет времени, чтобы всё проверить и перепроверить. — ''Нет времени для сомнений. Если этого не сделаю я, то не сможет уже никто''».
Ариман выдохнул и открыл глаза. Он стоял перед ларцом на четвёртом плинте. Колдун моргнул. Он ведь находился в другом конце комнаты. Должно быть, раздумья привели его сюда. Азек посмотрел на ларец, который не открывал уже очень долгое время. Он поднял руку. Ему следовало отдохнуть…
Жест, и выложенная золотом и ляпис-лазурью обшивка разобралась с бормотанием механизмов. Обереги и эфирные замки разомкнулись со щелчками рассеивающейся энергии. Под блистающей оболочкой оказался помятый отштампованный металл. Ариман протянул руку и поднял крышку. Единственный предмет внутри покрывала кремового цвета накидка. В ноздри ударил запах пыли и копоти. Он откинул ткань. На него воззрился шлем. Он был почерневшим и погнутым, с выступающим носом и ничем не украшенный — вороний убор для мёртвого воина. Азек заколебался, затем достал его. Пальцы коснулись царапин в керамите. Линзы испещряли тонкие, с волосок, трещинки. Шлем казался ему знакомым, как будто последний раз, когда он его надевал под другим именем, случился всего несколько часов назад.
''Хоркос''… Имя из иного времени, для иного человека, сломленного человека, который надеялся, что судьба позволит ему спокойно утонуть. Глупец, предавший всё, что было ему дорого…
Минуту он удерживал взгляд шлема, после чего поставил убор обратно и накрыл его саваном. По мимолётному мысленному велению золото и ляпис-лазурь сомкнулись обратно над ларцом. Азек отвернулся и сел, подогнув под себя ноги, в центре эннеаграммы на полу. У него не было времени, но ему требовалось восстановиться, хотя бы самую малость. Колдун закрыл глаза и начал собирать мысли в образы, которые подняли его сквозь слои сосредоточенности и контроля. Он почувствовал, как вопросы и воспоминания остаются позади. Тишина комнаты проникла в его разум…
И он открыл глаза в безмолвной пещере.
Единственным источником света служил лунный блеск на озерце в скальной впадине перед ним. Серебристый свет касался мыслеобраза стен, вычёрчивая источенный водой камень. На одном из сталактитов образовалась капля, засверкавшая в бликах на озёрной глади. Она повисла, вырастая в размерах, затем сорвалась. Звук её падения в воду отдался кратким эхом, прежде чем стихнуть. Рябь отразилась от стенок скалы, накатывая на ещё подступающие волны, и медленно улеглась.
Ариман позволил тишине вокруг себя сгуститься, наблюдая за возникновением следующей капли. Ничто из этого не было настоящим, по крайней мере, не в том смысле, в котором большинство других воспринимали умозрительные концепции. Пещера находилась у него в голове, и являла собой идею, сотворённую его волей. Каждый её составной элемент был взят из воспоминаний самого Азека: блеск камня, витавший в воздухе лёгкий кремнистый запах, ощущение безмолвия, и бессчётное множество прочих деталей. Всё это было реальным, однако здесь их смешали вместе, чтобы создать нечто новое. Пещера находилась в самых недрах его разума, подле отголосков и призраков генопамяти и полузабытых жизней. Он создал её в качестве внутреннего убежища в дни и месяцы после сотворения Второй Рубрики и бегства с Планеты Чернокнижников. Это было место обновления, его личное место — обособленное и свободное от прошлого, настоящего и будущего. Путь, по которому он шёл ради своего легиона, и власть, коей он обладал, лишали его практически всего, что Азек бы мог назвать по-настоящему своим, но вот пещера — безмолвная и секретная, спрятанная глубоко внутри — была его и только его. Ариман позволил себе погрузиться в свой личный подземный мир. Он успокоил мятущийся разум, пока в мыслях не осталось ничего, кроме самых ключевых образов. На его лицо вернулась безмятёжность, кровь, дыхание и нервы пришли обратно в норму.
— Всё так, как должно быть, — промолвил он вслух, и его слова разнеслись эхом, точно так же, как плёск упавшей капли до этого. Здесь, во тьме, он мог поверить в их правдивость. Он выдохнул концепцию воздуха. Скоро ему придётся уйти отсюда, возвратиться в мир вихрящихся мыслей и разворачивающихся событий, последствий и действий, и неопределённости будущего, уходящего к далёкому горизонту. Его ждала впереди долгая дорога, наподобие той, по которой он спустился в пещеру. Он пройдёт через пустые дворцы памяти и безжизненные остовы старых убеждений. Путешествие займёт всего один удар сердец, однако оно покажется ему целой вечностью. Призраки, потерянные предметы и тайны, всё то, что для обычного разума оставалось сокрытым, погребённым в недрах подсознания, пройдут вместе с ним весь обратный путь до внешнего мира.
— Всё будет так, как должно быть, — сказал он и поднялся. Пора возвращаться. Азек шагнул к краю озерца, наклонился и погрузил пальцы в гладь.
— Ариман…
Он вихрем развернулся на голос, однако уже начал падать в воду, оставляя стихающее слово позади. Колдун устремился вниз, сквозь мрак и прошлое…
В лёгкие ворвался воздух. Глаза открылись. Убежище было в точности таким, каким он его оставил. Пламя по-прежнему горело в стенных чашах. В комнате царила неподвижность и тишина. Ариман моргнул. Подождал…
Ничего.
Он моргнул опять, после чего встал из центра эннеаграммы. Он потянулся волей, и его доспех поднялся с пьедестала и разделился на составные компоненты, которые на мгновение закружились вокруг него. Одежда растворилась в воздухе за миг до того, как латы собрались уже на его теле. На голову опустился шлем. Мир перед глазами расцветили крутящиеся отметки, сияние таинственных знаков и вращающихся геометрических фигур. Плоть, броня и рассудок объединились с тихим бормотанием неврального подключения и мысли. Слова и письмена, выгравированные на пластинах, поймали поток льющейся из его разума эфирной энергии и озарились мощью. Ею наполнились кристаллы, встроенные в шлем, кирасу и наплечники. Он почувствовал, как боевое облачение сращивается с разумом, уплотняя мысли и волю в формы и образы, наполняя силой, ограждая. Наконец, пришёл черёд Чёрного Посоха. Азек протянул руку, и он оказался в ладони — не порхнув по воздуху, но просто возникнув прямо в ней. Мгновение чародей стоял, наслаждаясь вернувшимися равновесием и сосредоточенностью восприятия. Он уже собрался сделать шаг, как вдруг замер и оглянулся. На самой границе мыслей Ариман услышал, как из тьмы прозвучало его имя.
