170
правок
Изменения
Перейти к навигации
Перейти к поиску
Нет описания правки
{{В процессе
|Сейчас =23
|Всего =12
}}{{Книга
Частично бинарный код, частично демонический кант.
Механикум назвали его чистейшую форму скрапкодоммусорным кодом.
Это был Криптос, вопящий из своей камеры на нижних палубах.
А красный свет сменился белым.
== '''2 Путь открыт / Отголоски прошлого / Возвращение из мертвых''' ==
Застывший момент времени.
Растянутый, беззвучный и безмятежный.
Первое о чем подумал Шарроукин: если это смерть, тогда значит все, что старожилы на Ликее говорили ему, еще юному мятежнику, было ложью.
Они говорили о смерти, как о пожирающем тебя пламени.
«Она будет болезненной», – утверждали они.
В рассказах старожилов смерть ''всегда'' была болезненной и всегда не простой. Хорошая смерть будет внезапной и, если повезет, ты ее не увидишь.
Но ''этот'' момент? Этот бесконечный момент умиротворял.
Тем самым объяснив Шарроукину: это не смерть.
Это было нечто иное.
Холодное и невесомое. Живот Шарроукина вздуло от тошноты, как и при самом худшем переходе из варпа. Его глаза горели, словно в зрачки медленно вгоняли микроскопические иглы.
Гвардеец Ворона ничего не видел, кроме слепящего обжигающего света.
Чувства обретали и теряли связность.
Вопящие голоса, крики ужаса, необузданная радость.
Эти голоса были ему незнакомы, так как принадлежали мужчинам, женщинам и детям, кричащим имена, которые он никогда не слышал.
Тысячи голосов, десятки тысяч.
Он узнал языки Терры, как и диалекты, которые пустили корни за века, что прошли с тех пор, как человечество впервые покинуло свой мир. В них были вплетены слова, которые никогда не должны были звучать: демоническое лязганье бритвенно-острых зубов и отвратительная жажда плоти.
Шарроукин почувствовал во рту привкус металла, а череп разрывался от яростного урагана эмоций, только немногие из которых принадлежали ему.
Страх, вина, надежда на искупление и всепоглощающий ужас. И только железная дисциплина не позволяла им превратиться в неистовую бурю саморазрушения.
''Слишком много. Слишком быстро.''
Он почувствовал, как распадаются в мозгу синапсы, поток эмоций разрушал их, подобно волне, ломающей опоры моста.
Пустая белизна в глазах рассеялась, и он снова увидел холодную сталь усиленных платформ и клепаные стальные плиты мостика.
«Сизифей» кружился, как лист на ветру. Каждую частицу Шарроукина наполнило жуткое ощущение головокружения. От костного мозга до самой души он ощущал, будто его выворачивают наизнанку, словно каждая грань его сущности оказалась вдруг хрупкой конструкцией.
Ревуны не работали, на мостике было слышно только аварийное шипение статики, напоминавшее жужжание мух, кишащих над трупами павших в бою. На периферии зрения мигал свет, и воин перевернулся на бок, закрыв глаза, когда новый приступ тошноты скрутил желудок. Ощущение было настолько неестественным для его трансчеловеческой физиологии, что он почти не распознал его.
Оно прошло, и Шарроукин схватился за край ближайшего пульта, чтобы выпрямиться. Он чувствовал себя таким слабым, будто только родился. Гвардеец Ворона моргнул, наконец, избавившись от жгучей боли в глазах, и увидел, что остальной экипаж мостика приходит в себя от произошедшего.
– Велунд, что, во имя Медузы, это было? – спросил Брантан. Его механизированное тело сочилось охлаждающими жидкостями и потрескивало чем-то напоминающим варп-свечение. Гаруда лежал на палубе, лапы дергались, а глаза мигали машинным светом.
Сабик не ответил, его глаза были широко открыты, а губы беззвучно двигались, как у сервитора при очистке разума. Пристегнутый к командному трону, Сабик не упал, как остальные, но соединенный с системами «Сизифея», почувствовал все, что перенес корабль.
– Что это было? – повторил Брантан.
Шарроукин хотел проверить своего друга, но знал, что сначала должен разобраться с более важной проблемой, прежде чем перейти к следующей.
Определить приоритеты и действовать.
Станцию сюрвейера затопил сверкающий хаос из помех и искажений, путаницы сигналов, координаты и навигационные маяки не имели ничего общего с данными из района Юпитера.
– Я не знаю, – ответил Шарроукин. – В показаниях ауспика нет никакого смысла.
– Сделай так, чтобы он появился, – приказал Брантан, как будто реальность окружающей обстановки можно было прояснить одной лишь силой воли. – «Забойщик» может быть готов прикончить нас!
Шарроукин покачал головой.
– Нет, – сказал он. – Я не вижу ни одной корабельной сигнатуры или двигательного факела в пустоте. Мы здесь одни.
– И где именно это «здесь»? Мы не можем эффективно сражаться, если не знаем, где находимся.
– Если те несколько координат, которые я установил, верны, то, похоже…
– Похоже что? – спросил Брантан, когда Шарроукин замолчал.
– Что мы совершили варп-прыжок, – завершил мысль Гвардеец Ворона, пытаясь найти смысл в той немногой информации, которую он мог подтвердить. – Все, что я вижу, указывает на то, что мы больше не в юпитерианской боевой сфере. Мы где-то над солнечным диском, на внешних границах трансмарсианского космоса. Приблизительно в трети астрономической единицы от Терры…
– Это невозможно, – резко сказал Брантан. – Варп-прыжок так близко к солнцу разорвал бы нас на части.
– Я не знаю, как еще это объяснить, – сказал Шарроукин. Его слова становились более уверенными, когда новая информация подтвердила его гипотезу.
– Он прав, капитан, – сказал Велунд, глотая слова из-за системного шока. – Я почувствовал огромный скачок в варп-спектрах сразу после попадания «Забойщика». Я не знаю точно, что это было, но это произошло поблизости от Кометы-святилища. Похоже на то, что я ожидал увидеть в момент перехода боевых флотов, только на много порядков больше.
– Варп-разлом? Так глубоко в Солнечной системе? Как? – засыпал вопросами Брантан, и каждый из присутствующих понимал, что мог быть только один творец настолько сильной раны в реальности.
– Гор Луперкаль, – озвучил общую мысль Шарроукин.
– Вот как он собирается действовать, как всегда собирался действовать, – сказал Велунд, не в силах скрыть мимолетное восхищение абсолютной дерзостью исполнения настолько смелого плана. – Сражение вокруг Хтонических и Елисейских врат велось только, чтобы растянуть наши силы по солнечному периметру. Мы полагали, что врата единственный путь, которым Гор мог войти в систему, но если масштаб этих данных даже в общих чертах точен, тогда предатели могли провести сотню флотов через этот разлом. Практически на орбиту Терры…
– Значит, у нас новая цель, – сказал Брантан.
– Новая цель? – переспросил Шарроукин, с трудом сдерживая гнев.
– Мы – покойники в пустоте. Лазеры «Забойщика» почти выпотрошили нас. Все палубы ниже ватерлинии повреждены. Наш двигатель не работает, а один из реакторов излучает радиацию в космос, словно чертова сигнальная ракета.
– Значит, мы найдем, где провести ремонт, – сказал Брантан.
– Где? – спросил Шарроукин. – Вокруг ничего нет.
– Старая промежуточная станция, заброшенная верфь, забытый исследовательский пост, что-нибудь, – сказал Брантан. – Здесь должны быть следы первого исхода с Терры.
– Говорю тебе: ничего нет, – повторил Шарроукин.
Велунд повернулся в своем гравитационном кресле и впился в Гвардейца Ворона пронзительным взглядом.
– Никона, – обратился он, удерживая взгляд Шарроукина. – Если и есть человек, которому я бы доверил найти что-то потерянное в темноте – то это ты. Найди, где нам залатать раны, нанесенные «Сизифею» и мы продолжим сражаться. Что говорят твои братья? «Из темноты мы наносим удар – быстрый и смертельный. И к тому времени, как наши враги среагируют…»
Шарроукин усмехнулся.
… – Останется темнота и ничего более.
Шарроукину понадобилось двадцать пять часов, чтобы обнаружить что-то пригодное для проведения ремонта «Сизифея». Это была безымянная пустая пещера из железа, почти невидимая и стоящая на якоре в пустоте. На ней имелось лишь примитивное стыковочное оборудование и частичная система жизнеобеспечения.
В эпоху боевых кораблей, бороздящих океаны Старой Земли, такие места назывались угольными станциями, портами, которые позволяли флотам великих держав расширять дальность действия и влияние.
Это сооружение было спроектировано с целью позволить первым наблюдательным кораблям оставаться на позиции при дальнем патрулировании внутрисистемных заливов. Так как Старая Земля тысячелетиями была изолирована, а многие из внешних рубежей Солнечной системы находились в руках ксеносов, тонкая линия, защищавшая Терру, пока Император собирался Свои силы, поддерживалась исключительно храбростью пограничных флотов и подобными заправочными станциями.
Поиски безопасной гавани также открыли многое о шокирующем варп-явлении, которое разорвало ткань Солнечной системы. С каждым прошедшим мгновением все больше открывался ужасающий размер армады, проходящей через открывшийся вблизи Терры разлом.
Флоты такой численности не видели с ранних лет Империума, и теперь они переходили в реальное пространство нескончаемым потоком. Блудные сыновья вернулись в породившую их систему с обнаженными клинками и единственной целью – убить своего отца.
Бомбы уже падали на Терру, но «Сизифей» ничем не мог помочь.
Пока Железные Руки и их моноспециализированные сервиторы вели ремонтные работы на «Сизифее», Шарроукин проводил целые дни, блуждая по огромным залам безымянной заправочной станции. Прошли столетия с тех пор, как здесь в последний раз пристыковались корабли, но титанические хранилища все еще смердели застывшим прометием и затвердевшими остатками летучей двигательной плазмы.
Темнота внутри была домом для Шарроукина.
Отсеки «Сизифея» были темным местом, так как трансчеловеческие воины мало нуждались в свете, и на корабле не осталось сервов, которым требовалось освещение. За исключение горстки космодесантников, только сервиторы рыскали по пустым помещениям, и им было безразлична окружающая их обстановка.
Но мрак на станции был абсолютным, в этом месте свет не выживал. Темнота была настолько полной, словно Шарроукин вернулся во времена обучения с повелителями теней, в ходе которого он два года жил без света и зрения. Ужасающая для молодежи, даже для того, кто вырос в темноте Ликея, затем – терпимая, пока, наконец, не становится настолько крепко привязанной к нему, что он становится частью нее.
Шарроукин принял темноту, как напоминание о более простых временах.
Повсюду были напоминания о боевых кораблях, возможно, настолько же изувеченных, которые стыковались здесь на заре Империума.
На стенах были выгравированы имена гордых судов. Имена, которые звучали до нелепости странно для Шарроукина. «Черная шутка», «Божественная губа», «Искусный гладиатор» и «Горькое воссоединение».
Экипажи этих кораблей также оставили здесь свои отметки. Так много имен, выгравированных одно поверх другого, что стали неразборчивыми. Десятки тысяч имен, больше. Шарроукин понял, что это не просто утилитарная реликвия ушедшей эпохи.
Это был мемориал умершим, огромный документ о тех, кто завоевал Солнечную систему.
Никона не был настолько тщеславен, чтобы допускать, будто кто-то оставит подобный мемориал в честь него и миллионов погибших в огне предательства Магистра войны. Нет, он умрет во тьме, забытый и никому не нужный.
Предположив, что армии Императора разобьют предателей, можно сказать, что эту войну Империум захочет предать забвению, так как она будет служить только напоминанием о временах, когда стремления человечества потерпели крах. Только если Терру захватят изменники, ее будут прославлять, как начало новой эры, начало правления Императора Луперкаля.
Гвардеец Ворона остановился и провел пальцами по резьбе, изображающей матроса в громоздком скафандре, вероятно, умирающего от радиации, когда он врезался в металл кончиком сверла, чтобы сохранить свою частицу бессмертия.
Шарроукина отделяли века от этого давно умершего матроса. Но в этот момент, стоя в одиночестве на границе темноты, он ощутил сильную связь сквозь эпохи.
Никона пошел дальше, время от времени останавливаясь, когда видел имя, достаточно разборчивое, чтобы его прочесть. Никто, за исключением Гвардейца Ворона, не прочтет их, но он чувствовал значимость в том, что хоть один человек во всей галактике помнит о существовании этих мужчин и женщин.
Он хотел знать название этого места, чтобы точно отметить его на их пути.
В ухе Шарроукина застрекотал вокс.
– Никона? – обратился безошибочно грубый голос из пепла и дыма, принадлежавший Атешу Тарсе. Апотекарий Легиона Саламандр не давал им умереть долгие годы на переднем краю этой войны, и каждый на борту «Сизифея» был обязан ему своей жизнью.
Но Шарроукин хотел, чтобы Тарса позволил одному из них умереть.
– Где ты? – спросил апотекарий.
– Во тьме. Чего ты хочешь, Атеш?
– Кадм Тиро.
– Что с ним?
– Он очнулся и хочет поговорить с тобой.
Апотекарион «Сизифея» когда-то был таким же местом смерти, как безымянная заправочная станция. После резни на черных песках Исствана V, Ульрах Брантан лежал погребенным во льду. Его тело выглядело жалкой кучей разорванного мяса и костей, которая не распадалась благодаря сухожилиям и силе воле.
Только Железное Сердце сохраняло жизнь капитану, пока он корчился в стазисе. Технологии Темной Эры одновременно пересплетала плоть и кровь, в то время как разум Брантана закалялся в исключительный клинок мести.
И там бы он оставался до самой смерти, если бы не эта проклятая птица.
По причинам, известным только его непостижимому машинному сознанию, Гаруда решил полностью вывести из строя стазисное управление криокамеры Брантана, не оставив Тарсе другого варианта, кроме как прибегнуть к отчаянным мерам ради спасения своего пациента.
– Тебе следовало позволить ему умереть, – сказал Шарроукин апотекарию после возрождения капитана. – Его жажда мести погубит всех нас.
– Если бы я позволил ему умереть, то нарушил бы мою клятву апотекария, – ответил Тарса. – Я бы закончил работу предателей.
Шарроукин хотел оспорить его точку зрения, но эта галактика видела слишком много предательства, чтобы Гвардеец Ворона пожелал космосу еще одной нарушенной клятвы.
Он прошел через герметизированный вестибюль и его туман антисептических дезинфицирующих агентов.
За спиной с шипением закрылся шлюз, и Шарроукин оказался в стерильной обстановке апотекариона. Он нашел Тарсу, склонившимся над вращающейся центрифугой. В стеклянных пробирках бурлили образцы крови, а все пространство заполнял гул медицинской аппаратуры. У воздуха был вкус олова, над головой мигали люмены, шипя из-за плохого соединения с основной сетью корабля.
– Вижу электропитание по-прежнему работает с перебоями, – сказал Шарроукин. Тарса поднял голову, его черно-эбеновое лицо было полной противоположностью бледным чертам Гвардейца Ворона. На грубом лице тускло светились красные глаза, в глубинах которых Шарроукин увидел печаль долгих лет жизни. Саламандр посмотрел на Шарроукина и слабо улыбнулся.
– Никона, – поздоровался он и протянул руку. – С возвращением на свет.
Шарроукин пожал руку товарища.
– Приношу извинения, брат. В последнее время я редко появлялся.
Тарса кивнул.
– Сыны Повелителя Воронов понимают ценность уединения. Я восхищаюсь этой чертой. Некоторых из наших более… ''буйных'' братьев-легионеров предпочитают шумные собрания и открытую демонстрацию братских уз, но, как и ты, я нахожу подобные проявления утомительными.
Шарроукин улыбнулся.
– В обоих подходах есть свои достоинства. Я не отшельник, но после Эйрении Септимус мне было нужно немного времени, чтобы прийти в себя. Переоценить свои ощущения.
– Ты не виноват в том, что случилось, – сказал Тарса.
– Я ''знал''! – ответил Шарроукин. – Знал и все равно согласился с планом ''Медузона''.
– Альфарий одурачил нас всех, брат, – сказал Тарса. – И не ты командовал.
– Тебе… следует… прислушаться к нему, – сказал голос из-за хирургической занавески.
Тарса отодвинул ее и поманил Шарроукина.
Кадм Тиро лежал на стальной каталке в окружении пульсирующих механизмов: кровяных насосов, усилителей иммунитета и дюжины контролирующих устройств, подключенных непосредственно к введенным в тело разъемам.
Его раны были страшными, почти смертельными – сломанные кости, неконтролируемое внутреннее кровотечение, масс-реактивная травма и полная гибель множества органов. То, что он все еще дышал, было чудом. Немногие могли сразиться с примархом и выжить.
Тарса использовал все умения апотекария, чтобы сохранить ему жизнь, но бывший капитан «Сизифея» впал в похожее на смерть забытье, из которой никто не ожидал, что он выйдет.
И, тем не менее, это был он – в сознании и ясным взглядом. Глаза Шарроукина пробежались по обвитому синтетиком телу капитана. Раны в его грудине были тампонированы и перевязаны, а пустоты заполняла новая плоть. Костяные сращивания стимулировали их рост, хотя большая часть ребер еще не сформировалась. Окровавленные стальные прутья скрепляли ноги и левую руку, но сейчас их вытягивали пара парящих сервочерепов.
Мучительная боль процедуры отпечаталась на лице Тиро. Как и все Железнорукие он переносил ее стоически. Поступить иначе было слабостью, и восхищение Шарроукина Кадмом Тиро поднялось на новый уровень.
– Вина на том, что произошло на Эйрене Септимус лежит на мне, – сказал Тиро. – Так как командовал – я.
– Я мог бы остановить тебя.
Тиро покачал головой. Движение вызвало заметный приступ боли, от которой он дернулся. В ответ на его движение черепа застрекотали, как рассерженные насекомые.
– Столько времени на корабле Десятого Легиона и все еще не понимаешь нас.
Шарроукин кивнул, соглашаясь с ним.
– Ты выглядишь неплохо для человека, который, по словам Тарсы, умрет, – сказал Шарроукин.
– Нет, я сказал: весьма вероятно, что он умрет, – поправил апотекарий.
– Я выгляжу так, будто подрался с титаном и проиграл, – сказал Тиро. – А чувствую себя и того хуже.
– Ты сражался с примархом, – сказал Шарроукин. – Твое состояние намного лучше, чем я ожидал.
Тиро кивнул и посмотрел вниз, когда очередной стальной прут толщиной с его палец покинул его плоть. Капли крови упали на пол из матовой стали, прежде чем рана закрылась.
– Тарса говорит, мы вернулись в Солнечную систему?
– Да. Что еще он сказал тебе?
– Немногое, за исключением того, что корабль при смерти, и ты нашел место для его ремонта.
– Что-то еще?
– Ульрах Брантан, – сказал Тиро. – Он снова командует, так?
– Да, – подтвердил Гвардеец Ворона.
– И как… как он?
Шарроукин взглянул на Тарсу. Апотекарий явно уклонялся от разговора о безумии Брантана. У Шарроукина было мало времени на дипломатию. Тиро потребует прямого ответа, но как он отреагирует на правду о своем командире?
– Брантан спятил, – сказал Шарроукин.
Ушло девять дней на то, чтобы «Сизифей» снова мог отправиться в космос.
Ремонтный док был титаническим комплексом массивных механизмов с нулевой гравитацией. Чтобы вернуть его в функциональное состояние понадобился объединенный гений Таматики и Велунда. Подъемные краны со скрежетом транспортировали огромные листы многослойной стали на нужные места, где строительные машины сваривали их в ливне синих искр. Подключенные кабелями дроны древнего громоздкого типа ползали по поврежденному корпусу корабля, закрывая пробоины паутиной-герметиком и восстанавливая разорванную обшивку надстройки.
Сервиторы и Железные Руки творили чудеса, чтобы отремонтировать корабль до состояния, пригодного к путешествию в пустоте.
«Сизифей» снова будет летать по космосу, но первый серьезный бой, скорее всего, станет для корабля последним.
Шарроукин нашел Таматику, Нумена и Велунда, спорящими в тени сильно забронированного носа корабля. Он наблюдал за ними с затененной площадки над платформой, подвешенной на бойницах «Сизифея».
– Носовое орудие. Это единственный разумный ответ, – сказал Нумен. Его зычный голос трещал в воксе. – Нам нужно, чтобы наш самый сильный кулак был готов ударить.
– Он определенно ударит сильнее всего, – согласился Таматика. – Но контакты между ударным механизмом и системой управления вооружением на мостике пришли в негодное состояние. Практически невозможно гарантировать попадание, если только мы не подойдем на минимальную дистанцию. Уверяю тебя, Игнаций, для нас будет лучше использовать батареи. В том смысле, что у них больше зона поражения.
– Батареи левого борта разбиты, а конденсаторы правого борта не функционируют, – проворчал Нумен. – Возможно, мы дадим один залп, потом они замолчат. Говорю тебе, носовое орудие – это то, что нам нужно.
Велунд посмотрел вверх и спросил:
– Что ты думаешь, Никона?
Шарроукин прошел по площадке и спрыгнул на железную палубу. Он легко приземлился и активировал магнитные зажимы на сапогах. На самом деле он не старался прятаться, а Сабик знал его достаточно хорошо, что понять, где он притаился.
– Забудьте про орудия, – сказал он. – Они нам больше не нужны. Используйте их энергию для более эффективного применения.
– Типичный Гвардеец Ворона, – сказал Нумен слишком громко. Грубый ветеран почти лишился слуха в битве против Детей Императора и решил терпеть это увечье до конца войны. – Что за боевой корабль идет в битву безоружным?
Шарроукин окинул взглядом корпус ударного крейсера. По всей длине его усеивали пробоины и вмятины. Корабль отчаянно нуждался в покое, он гордо нес свои многочисленные раны, как профессиональный боец, готовящийся к последней схватке, которую не мог выиграть.
«Как и все мы».
– Война «Сизифея» завершена, – сказал Шарроукин. – Один резкий поворот разорвет его пополам.
– Тогда мы заберем с собой столько предательских ублюдков, сколько сможем, – сказал Нумен. – Один последний укол в сердце Магистра войны.
– Так говорит Брантан, – заметил Шарроукин.
– Капитан Брантан, – поправил Нумен. – Ты будешь проявлять к нему уважение, Гвардеец Ворона.
– Я не хотел проявлять неуважение к его званию, – заверил его Шарроукин. – И все вы знаете меня достаточно, чтобы понимать – я не боюсь смерти в бою. Но мы прорывались с боями с Исствана V не для того, чтобы просто выбросить свои жизни в пределах видимости Терры.
– Мы все еще можем сражаться, – сказал Таматика. – Можем наносить урон.
Шарроукин покачал головой.
– В тебе говорит высокомерие, – сказал он. – Вы все видели размеры флота, который прошел через разлом у Кометы-святилища. Даже самый сильный урон, который мы можем нанести, будет обычным плевком на ветер.
– Так что ты предлагаешь? – фыркнул Нумен с нескрываемым презрением. – Спрятаться? Ждать, пока война не решится, а затем выскочить на свет?
Шарроукин проигнорировал колкость.
– Мы годами сражались, как братья, но все кончено. Пришло время вернуться нам к своим Легионам.
– Капитан Брантан никогда этого не позволит, – возразил Велунд.
– Капитан Тиро считает это правильным, – ответил Шарроукин. Его неожиданные слова поразили их, как он и рассчитывал.
– Капитан вышел из комы? – спросил Таматика.
Шарроукин указал на «Сизифея».
– Да, и он командовал этим кораблем дольше Брантана.
Смысл слов Шарроукина был настолько прямым, что трем Железноруким понадобилась целая секунда, чтобы осознать его предложение.
– Ты смеешь предлагать поднять бунт против моего капитана? – разъярился Нумен, положив руку на болтер.
– Брантан – безумец, – ответил Шарроукин. – Ради своего безумия он погубит всех нас. Вы все знаете это.
– Ты заходишь слишком далеко, Шарроукин, – сказал Таматика, встав между воинами. – Ты не из Железноруких, ты не видишь ситуации, как мы.
– Ты прав, Фратер, – сказал Шарроукин. – Точно так же я видел ее иначе, когда Альфарий разгуливал среди нас с лицом Шадрака Медузона. Тогда вам следовало прислушаться ко мне, и вам нужно прислушаться ко мне сейчас. Ульрах Брантан сражается исключительно ради своей мести. Боль сломала
его, и он приговорит нас всех в огне своего безумия.
Нумен выхватил болтер, но Велунд увидел кипящую в нем ярость и удержал его руку. Ветеран чуть повернулся к Велунд с яростным недоверием.
– Ты станешь защищать эти слова, Сабик? – спросил он.
– Я думаю, что мы должны, по крайней мере, выслушать его.
– Я услышал достаточно, – отрезал Нумен. – Это бунт.
– Тиро согласен со мной, – сказал Шарроукин. – Как и Тарса. И ты, Сабик.
– Это правда, Велунд? – спросил Таматика.
Таматика был известен своим колким юмором, но Шарроукин услышал напряжение в его тоне, напоминающее натянутый кабель на грани разрыва.
Велунд тоже услышал и поднял взгляд. Шарроукин почувствовал разочарование друга от того, что он загнал его в угол, но какой у него был выбор?
Велунд отпустил руку Нумена и отступил на шаг.
– Да поможет мне Трон, но да, я согласен с Никоной, – сказал он, – хотя это идет вопреки всему, во что меня учили верить. Командная вертикаль должна быть нерушимой, но кузня учит нас, что когда клинок закаляется, он становится твердым и хрупким. Чтобы избавиться от хрупкости, кузнец должен использовать точную температуру, прежде чем позволить металлу постепенно остыть. Душа капитана Брантана вышла из топки его воскрешения, и если мы участвуем в разработке плана действий, который ошибочен, тогда мы точно также ответственны за последствия его провала.
Нумен медленно примагнитил болтер к доспеху и с отвращением покачал головой.
– К этому должно было прийти, – сказал ветеран с неподдельным раскаянием. – Мы стоим перед гибелью Империума и продолжаем искать поводы обратиться друг против друга.
– Я не иду против тебя, брат, – сказал Велунд.
– Ты говоришь об узурпации власти капитана этого корабля! – бросил Нумен. – Воина, назначенного самим Великим Феррусом. Как еще понять твои слова?
Ветеран развернулся и ушел.
Таматика вздохнул.
– Он пойдет прямиком к Брантану.
– Нам всем следует, – сказал Велунд.
'''Глоссарий'''
Carnager – Забойщик
Black Joke – Черная шутка
Divine Lip – Божественная губа
Dextrous Gladiator – Искусный гладиатор
Bittersweet Reunion – Горькое воссоединение
[[Категория:Империум]]
