Тёмный Империум (2021) / Dark Imperium (2021) (роман)

Перевод коллектива "Архивы Чёрной Библиотеки" Этот перевод был выполнен коллективом переводчиков "Архивы Чёрной Библиотеки". Их группа ВК находится здесь.

Тёмный Империум (2021) / Dark Imperium (2021) (роман)
Автор	Гай Хейли / Guy Haley
Переводчик	ADMEN
Издательство	Black Library
Серия книг	Тёмный Империум / Dark Imperium
Следующая книга	Тёмный Империум: Чумная война (2021) / Dark Imperium: Plague War (2021)
Год издания	2021
Подписаться на обновления	Telegram-канал
Обсудить	Telegram-чат
Экспортировать	EPUB, FB2, MOBI
Поддержать проект

Идёт сорок первое тысячелетие.

Десять тысяч лет прошло с тех пор, как Примарх Хорус обратился к Хаосу и предал своего отца, Императора Человечества, погрузив галактику в разрушительную гражданскую войну.

На протяжении сотни веков Империум выдерживал вторжения ксеносов, внутренние раздоры и коварные игры тёмных богов варпа. Император, недвижимый, восседает на Золотом Троне Терры, защищая мир от потусторонних сил. Лишь Его воля зажигает маяк Астрономикон, объединяя Империум, хотя ни единого слова не проронил правитель расы людей за всё это время. Без Его управления человечество сошло с дороги просвещения.

Чистые идеалы Эры Чудес извратились и погибли. Жить в такое время, когда лучшее, о чём можно мечтать – участь нищего раба, а быстрая смерть кажется величайшим даром – ужасная судьба.

Пока Империум медленно, но верно приходит к упадку, Абаддон, последний истинный сын Примарха Хоруса и наследник звания Магистра Войны, достиг вершины своего тысячелетнего плана, разорвав саму реальность и собрав под своим началом неслыханные силы. Может показаться, что после сотен лет отчаянной борьбы судьба человечества предрешена.

Но сквозь мрак пробивается слабый луч света. С помощью инопланетного колдовства и тайной науки Примарх Робаут Жиллиман очнулся от сна, подобного смерти. Вернувшись на Терру, он решает уравновесить силы, победить Хаос раз и навсегда и закончить то, что начал Император.

Но сначала ему нужно спасти Империум. Галактика разделена надвое. С одной стороны находится Империум Санктус, окружённый, но не сломленный. С другой – Империум Нихилус, считающийся потерянным в ночи. Чтобы возродить Империум и вернуть его былую славу, был собран новый Крестовый Поход. Всё человечество стоит на краю величайшей войны своей эпохи. Поражение – ведёт к гибели, а путь победы ведёт лишь к войне.

Это Эра Индомитус.

Это второе издание «Тёмного Империума», обновлённое для этой публикации. Изначально история рассказывала о завершении Крестового Похода Индомитус, сто лет спустя после открытия Великого Разлома. Для лучшего понимания событий Эры Индомитус, теперь история берёт начало тогда, когда прошло около двенадцати лет с начала Похода.

Первая часть Похода Индомитус завершена. В Империуме Санктус наконец спокойно. Империум Нихилус остаётся в смертельной опасности.

Жиллиман возвращается на Ультрамар, чтобы спасти королевство от своего падшего брата, Мортариона.

Война разрывает галактику.

Судьба человечества висит на волоске…

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. СМЕРТЬ ПРИМАРХА

10.000 лет назад

ГЛАВА ПЕРВАЯ. ФЕССАЛА

Человеческий разум не может постичь пустоту.

В галактике, которую люди зовут домом, триста миллиардов звёзд. Вокруг них вращаются сотни миллиардов миров, а расстояния между ними заполнены бесчисленными космическими телами. Галактика человечества – лишь одна из триллионов во вселенной непостижимого размера. Даже расстояния между ближайшими объектами кажутся невообразимыми для тех, кто рождён лишь бродить по одному–единственному маленькому миру. Вот почему пустоту нельзя понять. Ни людям, ни их машинам.

А если задуматься о варпе, кошмарном царстве за гранью осязания, слуха и зрения… тот, кто утверждает, что понимает его, либо заблуждается, либо безумен.

Среди высших рас есть те, кто осознает свои границы лучше, чем люди. Они принимают, что космос совершенно непостижим, и знают, что не могут понять всего. А существа Терры, по мнению этих более просвещённых цивилизаций, настолько примитивны, что странно, как человечество вообще может понимать хоть что–то.

Люди ограничены. Покажи им космические корабли, измени генетически их тела и добавь аугментики, дай им оружие достаточно сильное, чтобы разрушить звезду – и дети Старой Земли останутся лишь обезьянами из саванны. Как разум обезьяны не может охватить океан и понять мир целиком, так и человеческий разум не охватит бездну и не поймёт бесконечные пространства варпа.

Империум называет своими миллион миров. Эта империя паутиной раскинулась среди звёзд, её миры настолько далеки друг от друга, что держится она потом и кровью бессчётного числа мужчин и женщин. Для истории Империум – величайшая галактическая империя своего времени. Для живущих там людей – самая могучая из всех существовавших.

Для равнодушной вселенной Империум ничто – последнее в ряду царств, восходящем ко дням первых мыслящих существ, когда звёзды были молоды и варп спокоен, а ужас ещё не запустил щупальца в материальный мир.

Некоторые философы называют войну обычным состоянием человека, и живущие в нынешнюю кровавую эру это подтверждают. Война везде. Мир – мечта молчащего Императора, разрушенная его вероломными сыновьями. И сыновья эти продолжали сражаться.

Над Фессалой, зелёным газовым гигантом, сцепились два флота. Титанические разряды энергии вспыхивали и мигали в бесконечной ночи космоса.

Эти флотилии стоили усилий целых звёздных систем. Ни строительство, ни использование их не обошлось без крови. На создание их корпусов потратили ресурсы целых планет и десятки тысяч жизней, а пробудили их запретные тайны древних наук. Обе они в своё время ровняли цивилизации с землёй.

У флотилий было лишь два различия. Первое – внешний вид. Одна была палитрой ярких, бьющих по глазам красок, другая – строгим собранием разных цветов. Второе, более важное, – предназначение. Если второй флот сражался за великую звёздную империю человечества, то первый, яркий, стремился уничтожить её.

Флотилии следовали друг за другом в медленном танце сквозь кольца Фессалы; сотни кораблей оставляли в кружащейся космической пыли норы, которые закроются лишь через века. Бесшумные выстрелы пушек наполняли небеса необитаемых лун Фессалы. От исхода битвы зависели жизни миллионов, но даже это будет далеко не концом.

Не найти было передышки в оке железной бури. Именно там находились два левиафана: «Длань Силы», боевая баржа Ультрадесанта, и «Гордость Императора» Детей Императора. Два судна, сделанных для единой цели, но ставших злейшими врагами, в смертельной битве их разделяли только тридцать миль – ничто в космических масштабах.

Оба были кораблями примархов, генетически изменённых полубогов, созданных Императором Человечества. На борту «Длани Силы» стоял Робаут Жиллиман, приёмное дитя Ультрамара, Мстящий Сын. «Гордость Императора» была домом Фулгрима – предателя, одного из падших, поблёкшего феникса. Когда–то благословлённый Императором, Фулгрим последовал за архипредателем Хорусом и присягнул на верность тёмным богам.

Сражавшиеся за своего отца, оба примарха и сами были отцами. С помощью тайной науки они стали повелителями двух Легионов космодесанта, одних из величайших воинств человечества. Космодесантники, сделанные для того, чтобы объединить человеческую расу и вести их в великое будущее, покорили галактику. Но они сошли с истинного пути и ополчились друг против друга, и их война едва не разрушила молодое межзвёздное государство людей. И они продолжали сражаться и дальше.

Какую же ярость может показать боевой флот!

Он может подчинить мир без единого выстрела. Он может уничтожить целые виды. Флотилии – инструменты тиранов, за кого бы они ни сражались. Жертвы их ярости неисчислимы, и не важно, во имя спасения они погибнут или разрушения. Космическая вйона несёт лишь смерть.

Для её участников космическая война – ужасающий и непонятный водоворот жестокости. Это вершина разрушительного гения человечества, буря чудовищных взрывов, уносящая сотни и тысячи жизней. В такой битве человек не значит ничего; он – лишь часть механизма корабля, на котором служит, лишь шестерёнка, лишь лампочка. Ему остаётся только выполнять свою работу и молиться, чтобы его жизнь не закончилась, а если и закончилась, то без боли. Эта работа становится превыше всего, даже страха смерти. От этой работы не сбежать. Война и их участие в ней – вот вся его жизнь.

Но что есть космическая война для вечной черноты, окутывающей крошечные пылинки обитаемых миров? Космическая война – это мерцание вдалеке. Это тишина. Это бесконечно малые частицы материи, искрящиеся и умирающие, искры металла и плоти, исчезающие в пламени. Взрыв линкора длиной в несколько миль незначителен для космоса, где гибель солнц –  всего лишь мгновение. В галактическом масштабе потеря военного корабля –  ничтожная вспышка, незаметная в свете звёзд, живущих уже миллиарды лет.

Но всё не так для простого человека. Жизнь – единственное, что он ценит, ибо это единственное, чем он обладает, и он боится потерять её. Из–за этого он должен служить слепо и в страхе. Вселенная даёт ему очень мало и ей неважно, что происходит с её дарами.

Гражданская война, одно из сражений которой велось над Фессалой, продолжалась уже столетия. Император Человечества пытался объединить разрозненные миры, чтобы противостоять сверхъественной угрозе Хаоса, но его план провалился. Его сыновья, примархи, которых Он создал для этой миссии, сами пали во тьму и половина обратились против Него Самого. Ересью Хоруса звалась та война. Она и разрушила мечту Императора.

Для обитателей галактики война была всем; для слепого времени – ничем. И всё же, как бы ничтожно не казалось человечество, дети его величайшего сына держали в руках судьбы двух реальностей.

Робаут Жиллиман оставался верен Терре. Его корабль был украшен золотом так богато, что мог бы посоперничать с судном Фулгрима, но в отличие от «Длани Силы» «Гордость Императора» выглядела пошло. Её хозяева забыли всякие рамки, и всё, что можно было аляписто украсить, было украшено. Даже когда корабли сражались на одной стороне, Ультрадесантникам, рождённым на более мрачных мирах, не нравилась такая вычурность. Теперь она превратилась в попрание всяких приличий, в безвкусицу, которая затмила все следы высокого искусства. Пренебрежение шло рука об руку с хвастовством, и от этого «Гордость Императора» казалась уродливой. Это была обезображенная святыня, театр древних времён, заброшенный и гниющий под проливным дождём.

Способность «Гордости Императора» разрушать осталась прежней. Она обменялась ударами с «Дланью Силы», пока корабли медленно проходили рядом. Огромные пушки вспыхнули, выпуская снаряды размером с транзитный контейнер. Пространство между ними превратилось в смертоносную чащу лазерных лучей. Пустотные щиты размылись и заискрились, рассеивая энергию. Разноцветные молнии заставили замолчать связь и выжгли подсистемы на тысячи миль вокруг. Оружие, способное сравнять с землёй города, мигало и сверкало в безмолвной пустоте с поразительной частотой.

Вокруг этих железных великанов сражались в космической тишине корабли, и некоторые из них по размерам и силе сами были подобны флагманам. На стороне Фулгрима были все корабли проклятых Детей Императора. Хотя сам Фулгрим давно перестал быть тем, кем был он раньше, его легион всё же оставался единым. На стороне Жиллимана сражалась половина дюжины Орденов–наследников славного XIII Легиона, Ультрадесанта. Но за верность Легион Ультрамара заплатил разрозненностью, и далеко не все ордена были сильны настолько, насколько было необходимо.

Несмотря на стратегический гений Робаута Жиллимана, лоялистов обхитрили и загнали в ловушку. Они сражались за свою жизнь с идущим по их следу падшим примархом. Три части флота Детей Императора загнали лоялистов в небеса над Фессалой; бегство Фулгрима из Ксолко оказалось частью коварного плана.

Когда–то Робаут Жиллиман бы так не ошибся. Возможно, ситуация с изумрудной Фессалой была простой неудачей. В конце концов, Фулгрим был не простым соперником. Если Жиллиман ошибётся, история наверняка его простит, если найдутся вдруг люди, которые её запишут.

Или, возможно, правда заключалась в том, что ярость затмила рассудок Мстящего Сына. Возможно, как шептались, Робаут Жиллиман позволил своему желанию мести взять верх над разумом.

Робаут Жиллиман был на пределе. Хотя и многие другие примархи оставались героями человечества, израненный Империум молил о спасении именно Жиллимана. У каждого, будь это полубог или крестьянин, есть предел, а ноша Жиллимана была самой тяжёлой из всех.

«Гордость Императора» накренилась, переводя батареи левого борта на более удобные углы для обстрела. В ответ «Длань Силы» стала стрелять сильнее, и щит, закрывающий брюшные башни «Гордости Императора», погас.

Взрывы внезапно расцвели по обшивке корпуса, покрытой золотом и грязью.

Начало было положено.

На борту «Длани» сотня лучших воинов Ультрамара ждали в отсеках телепорта, окружённые шумящими механизмами. В их состав входило пятьдесят человек из Первой Роты и пятьдесят из Второй, все одетые в тёмно–синюю форму Ордена Ультрадесантников. Белые каски ветеранов–Астартес из Первой роты, укрытые в горжетах терминаторской броней, смотрели на сотни техножрецов и смертных членов экипажа, готовивших Ультрадесантникам путь через варп.

Космические десантники Второй Роты были в обычной силовой броне, а сервиторы выдали им высокие щиты. Эта броня была тоньше терминаторской, а щиты, хотя и были громоздкими, защищали их в ближнем бою при абордаже.

По палубе грохотали повозки с боеприпасами. Одетые в строгую форму слуги Ордена Ультрадесанта раздавали боеприпасы своим хозяевам, а воины проверяли всё своё снаряжение в последний раз. Капелланы ходили по палубам, читая молитвы и прикрепляя к броне священные тексты восковыми печатями, шипящими на священном железе. Все в Ордене, как обычные так и усовершенствованные люди, работали безупречно. Готовясь, они ещё и успевали краем глаза следить за большой аркой, ведущей на главную палубу.

Корабль сильно встряхнуло. Зазвучала сигнализация. Несколько ламп выплюнули искры и потемнели. Часть балок с грохотом обвалилась с высокого потолка, забитого переплетениями проводов и труб. Экипаж неторопливо продолжал заниматься своими делами. Был отдан приказ перенаправить энергию. Аварийные группы, состоящие из бронированных пустотников и специализированных сервиторов, начали расчищать обломки. Вскоре опять воцарился порядок.

Из–за спокойствия можно было легко забыть об обстреле. Но сомнений в проигрыше не было.

Не так должна была пройти битва.

Из вокс–передатчиков, вмонтированных в колонны и стены, доносился отрывистый голос:

«Щиты «Гордости Императора» опущены. Приготовьтесь к атаке».

Грохот подготовки и шум битвы над кораблём почти заглушил его, но он не повторился, потому что космодесантники с их превосходным слухом сразу уловили каждое слово.

Вскоре последовал сигнал, резкий и достаточно громкий, чтобы его могли услышать как смертные, так и сверхлюди. Слуги Ультрамара прекратили свои дела и замерли.

В проходе появился высокий, как башня, человек, облачённый в знаменитые «Доспехи Рассудка». Его левая рука была облачена в могучую силовую латницу – «Державная Длань». На его поясе висел Меч Самого Императора. Носящий доспехи был много выше сопровождающих его Сюзеренов–ивиктариев. Такая сила и такая решительность были во всем его существе, что у смертных перехватывало дыхание.

– Первый Капитан Андос! Второй Капитан Тиэль! Ваши роты готовы? – спросил гигант.

Два капитана пересекли зал, чтобы встретиться со своим господином. Второй Капитан Тиэль был без шлема, в силовой броне, увешанной наградами, а Первый Капитан Андос – полностью заключён в огромный терминаторский доспех. Они приветствовали своего отца, как было принято у Ультрамаринов – прижав кулак к груди. То был старый символ Единства.

– Лорд Жиллиман, повелитель! Ветераны ждут вашего приказа! – сказал Андос, и его голос звенел от вокс–устройства в шлеме.

– Мы готовы, мой примарх, – сказал Эонид Тиэль. Его голос, глубокий и мягкий, исказили механизмы. Ещё недавно прошла Ересь, и Тиэль оставался молодым по меркам космодесанта, хотя его лицо и исполосовали шрамы.

Жиллиман решительно посмотрел вниз на своих капитанов. Примарх был выше даже Андоса в его огромных терминаторских доспехах. Он был полубогом, силой человечества во плоти. Тиэль не мог отвести глаз от генетического отца. Тиэль показал себя хорошим бойцом, прошёл испытания многих битв, не боялся говорить, что думает, и был достаточно скромен, чтобы скрывать любовь к господину.

Они остаются так преданы мне, подумал Жиллиман, даже несмотря на то, что я подвёл их.

Из Легиона, который был раньше, выжило немного, и заменили их те, кто родился уже в другую эпоху. Уважение Тиэля было смягчено давней дружбой, хотя он никогда не утрачивал своей бунтарской жилки. Не таковы были космодесантники помоложе. Жиллиман помнил времена, когда его воины были менее почтительны – лучшие времена.

– Выступаем немедленно, – сказал он голосом, не терпящим возражений. – Ещё раз предатель не сбежит. На помощь нам готовы прийти шесть Орденов. Мы не должны проиграть. Вашим станциям – приготовиться к массовой телепортации.

– Повелитель, мы готовы, – осторожно ответил Андос. – Но враг намного превосходит нас числом. Я не уверен, что мы сможем победить. Что делать, если их будет больше? Мы со Вторым Капитаном Тиэлем считаем, что вам нужно остаться здесь. Мы задержим врага, пока «Длань Силы» отступит. Мы не можем…

Мстящий Сын пронзил Андоса взглядом.

– Из–за меня пролилось слишком много крови. Я не могу сбежать, – твёрдо ответил Жиллиман. – Отступить невозможно, пока «Гордость Императора» не будет подбита. Я должен встретиться с братом и задержать его, пока это не будет сделано. И, если я должен буду биться с ним, я убью его или умру сам, пытаясь. Я не могу позволить ему снова уйти безнаказанным. Сыновья мои… – его голос смягчился. – Это единственный способ выбраться из ловушки.

Андос склонил голову. Тиэль помедлил в раздумьях и сделал то же самое. Уверенный в их согласии, Жиллиман взял шлем с гравиплатформы, которую толкали двое смертных. Он поднялся на платформу телепорта – ступив прямо на неё, минуя ступеньки – и повернулся к своим сыновьям.

– Теперь, мои воины, покажем же моему брату, что бывает с теми, кто обернулся против Империума Терры!

– За Маккраг! – крикнули они хором, и их голоса были подобны грому войны.

Сюзерены–инвиктарии Жиллимана последовали за ним на площадку. Они встали стеной щитов вокруг него, приготовив силовые топоры для телепорта прямо в битву. Для своих людей Жиллиман был безупречным лидером со сверхъестественными способностями. Даже рациональные Ультрадесантники, верящие, что Император и его сыновья были не богами, но людьми, относились к примарху с почти священным благоговением. С последних дней Ереси это стало ещё более очевидно.

Но Робаут Жиллиман не был безупречен.

Он знал, что это рискованно. Андос был прав, говоря про возможное поражение. Примарху хотелось бы только похвалить сына за его проницательность, не отвергать его опасения. Его кампания против Детей Императора, по сути, провалилась. Фулгрим побеждал. Выбор Жиллимана был сделан за него же. Фигуры были уже расставлены на доске, и вариант был только один. Они должны были отступить.

Но отступать было нельзя. Если бы «Длань Силы» вышла из боя, «Гордость Императора» разбила бы её в пух и прах. Фулгрим, скорее всего, попытается добиться абордажа своего же судна, как только его оборона падёт. Жиллиман не мог позволить своему брату сделать это в выбранное им время.

Острый разум примарха продумал все возможные развития событий. Его собственная стратегия заставляла его быстро отступить, сформировав тыловое прикрытие, чтобы спасти свой флагман и другие суда, жертвуя, однако, многими своими кораблями. Жиллиман не любил менять жизни других на собственную. Тут он увидел путь к победе. Он не исключал, что может убить брата–предателя. Жиллиман решил, что, если он изменит привычную тактику, то может застать Фулгрима врасплох.

Это было опасно. Фулгрим вполне мог опустить щиты на корабле нарочно, подражая Хорусу, заманившему на свой корабль Императора во время конца Осады Терры.

Но у Жиллимана были свои планы. Другие абордажные силы, набранные из нескольких Орденов, телепортировались бы одновременно, помогая друг другу в инжинариуме, командной палубе, навигаториуме, оружейной, вспомогательной командной палубе и на главном артиллерийском пункте управления. Если хотя бы у половины ударных групп Жиллимана всё получится, у них были бы хорошие шансы подорвать «Гордость Императора» изнутри. Воины получили приказ немедленно отступить, как только они выполнят цель. Жиллиман позаботится о том, чтобы как можно больше его людей выжило; он не позволит своим сыновьям расплачиваться за его ошибки.

За свои ошибки нужно платить самому.

Жиллиман не мог отрицать, что попался на крючок. Всё, что он мог сделать – укусить того, кто его поймал.

– Готовьтесь! Мы идём на войну! – воззвал он.

По этому сигналу механизмы телепортов ожили. Гигантские реакционные колонны потрескивали от энергии, питая фокусирующие массивы, способные разорвать завесу между реальным пространством и варпом. Они светились болезненным светом.

Столько моих братьев погибло, столько пало в Хаос или было потеряно, думал Жиллиман. Мы считали себя бессмертными. Но нет. И мой конец придёт, но не сегодня. Не от руки Фулгрима.

Скрытые механизмы телепортов ревели и гудели, палуба вибрировала от их работы всё сильнее.

Гулкий треск и вспышка актинического света осветили отсек телепорта. Пары гасителя хлынули из трубок на случай пожара в перегруженном оборудовании. Люди подняли оружие, готовые к перебоям и демоническому вторжению.

Ничего не случилось. Лампы мигали: красный, красный, красный, затем синий.

– «Телепортация прошла успешно, телепортация прошла успешно», – загудел механический голос.

Свет снова загорелся. Светящиеся колбы выпустили содержимое со звуком, напоминающим крик. Дым утягивало, и оставались пустые площадки. Адепты сверились с видеоэкранами и когитаторами, и, когда увидели показания, успокоились.

Робаут Жиллиман и его воины были на борту «Гордости Императора».

ГЛАВА ВТОРАЯ. «ГОРДОСТЬ ИМПЕРАТОРА»

Во время телепортации, в момент, когда Жиллиман был не живым и не мёртвым, на него всегда снисходило озарение.

В такие моменты, когда его душа колебалась между двумя мирами, он понимал, кто он есть на самом деле: создание не одного лишь материального мира, но существо из обеих реальностей. В такие моменты он был уверен – нет, он знал – что был порождением и варпа тоже. Когда Жиллиман оказывался на месте, чувство угасало и казалось нелепым, но в то время оно захватывало, и тайны творения только и ждали, что у него хватит смелости заглянуть немного глубже.

У него хватало смелости, но он никогда не заглядывал. Этот путь вёл к проклятию.

Искушение исчезло. Озарение прошло. Вспышка света вернула его и его воинов в реальность, и исчезли все загадки, и цель стала ясна. Свет рассеивался медленно, и на почти слепых воинов легко могли напасть. Жиллиман напрягся, готовый к бою, но никто не явился. Наконец щупальца варп–энергии исчезли, оставив абордажный отряд в кромешной тьме.

Было темнее, чем на земле ночью, но системы в шлеме Жиллимана помогли его сверхъчеловеческому зрению создать зернистое изображение корабля. На секунду Жиллиман подумал, что потерялся в самих эмпиреях, потому что увидел сцену прямиком из кошмаров. За столетие после окончания Ереси, Жиллиман много раз сражался с демонами, и бывал на изменённых нечистым прикосновением Хаоса мирах, и глядел в бездонные измерения зла через окна плоти, созданные колдунами. И то же самое творилось на «Гордости Императора».

Как и предполагалось, абордажный отряд появился на Триумфальном Пути, огромном коридоре, проходящем через всю «Гордость Императора». Когда–то ордена Легионов маршировали здесь в честь побед Фулгрима во имя Империума, но те дни остались в прошлом, и заброшенный коридор опустел.

Сюзерены–инвиктарии Жиллимана осматривались, держа наготове щиты и силовые топоры, но никто так и не напал. Ауспики взвизгнули и просигналили, что всё чисто. Яркий свет от фонарей танцевал над мерзкими силуэтами.

Системы когитатора, встроенные в «Доспехи Рассудка», выхватывали то, что могло быть опасно или интересно для Жиллимана. Он бегло всё осмотрел. Его мало с чем сравнимый мозг был способен обрабатывать огромное количество информации; в этом всегда был его особый талант. Он слушал донесения с разных флотов и тихие обмены приказами нескольких отрядов. Он проверял, нет ли донесений от других ударных групп, одновременно считывая показания со списка данных. Он планировал дальнейшие действия, отдавал краткие приказы по воксу, но ни на секунду не отвлекался от самого корабля.

Триумфальный Путь изменился до неузнаваемости. Там, где когда–то всё сверкало великолепием, теперь мрак правил бал. Лучики света, которые принесли Ультрадесантники, быстро исчезли и стали пятнами блёклого серебра; в них всё размывалось, и нельзя было даже определить расстояние, а тёмные силуэты могли оказаться чем угодно, кроме теней. Воины Ультрамара были одиноким синим островом во тьме.

Тиэль первым нарушил молчание.

– Триумфальный Путь, –  сказал он. – Он изменился.

– Сотни лет более чем достаточно, чтобы зло сделало свою работу, – ответил Жиллиман.

– Дети Императора низко пали, – сказал Андос.

Примарх вспомнил Триумфальный Путь таким, каким он был раньше – собранием всего прекраснейшего и искуснейшего, что только могли создать люди. Исчезли бронзовые статуи героев, украшавшие его, исчезли висевшие между ними шедевры художников 28–го Экспедиционного Флота. На смену им пришли отвратительнейшие мерзости, извращённые скульптуры и картины, изображавшие всё, что только есть плотского и непристойного. Рисовали их нечистотами, которые со временем покрылись толстыми слоями плесени.

Никто и не пытался навести тут порядок или убрать старые украшения. Сломанные рамы валялись кучей, похожие на коряги. Бронзовые обломки, разбросанные по полу, покрылись комками грязи. Мраморная облицовка стен была вся изрыта, из широких трещин сочилось что–то чёрное. Ониксовые колонны, вырванные из оправ, лежали разбитые, а выгравированные списки побед превратились в мешанину букв. Мощение во многих местах треснуло, и там, где должен был быть металл палубы, зияли тёмные ямы.

И – самое страшное – молчание. Неестественно приглушённый звук. Снаружи бушевала битва, и корабль бомбили, но в отличие от «Длани Силы», в залах которой звенели взрывы и завывали перегруженные машины, «Гордость Императора» лишь вздрагивала порой, словно гигант, шевелящийся во сне. Никакой свет не пробивался сквозь высокие окна из бронированного стекла в конце коридора. Откуда–то доносилась нестройная музыка. Три крика раздались с другой стороны, поразительно близко.

Жиллиман знал, что приспешники Хаоса могут и не такое, и кровь порой стыла в жилах от кошмаров, что они творили, но то, чем стал Триумфальный Путь, было страшнее всех кровавых рек.

– Будьте начеку, – приказал примарх. – Всё не то, чем кажется. «Гордость Императора» теперь принадлежит не только реальности.

– Да, – передал по воксу Тиэль. – Здесь всё пропитано варпом.

Разум космодесантника крепок; он уже не человеческий, да ещё и закалён годами тренировок. Ветераны Жиллимана оставались спокойны среди всего этого кошмара. Они приготовились к бою: штурмовики со щитами заняли позиции возле входа; терминаторы разбились на отряды; сюзерены–инвиктарии примарха окружили своего господина, готовые защищать его. Топоры сияли во мраке бледным светом.

Жиллиман переключил вокс на зашифрованную частоту.

– Мы на месте. Ударные группы, доложите обстановку.

По ушам ударили помехи, смешанные со смехом и криками. Прошло полминуты, прежде чем из какофонии пробился голос.

– Примарх, повелитель, вы меня слышите?

– Контакт есть, Магистр Лудон, – отозвался Жиллиман.

– Я пытался связаться с вами несколько минут, повелитель. Отделение «Аврора» не отступает. Мы встречаем минимальное сопротивление. Здесь… – Голос магистра на мгновение заглушили дикие вопли, – …всего четырнадцать. В основном трупы. Все изувечены. Мы движемся к нашей цели.

– Ударная группа «Отмщение», повелитель, – произнёс другой голос. На дисплее Жиллимана мигнула руна, обозначающая позицию на его картографе двадцатью палубами ниже. Говорили под грохот болтеров и гул нагретого мельтами воздуха.

– Магистр Корво, – сказал Жиллиман с улыбкой. Слишком мало бойцов осталось с тех времён.

– Новадесант сражается на три фронта, повелитель, – прокричал Магистр Ордена. – Врагов больше, чем мы рассчитывали. Думаю, придём на двенадцать минут позже, чем ожидали.

– Держите меня в курсе, – сказал Жиллиман. На его собственный отряд пока никто не нападал. Примарх связался с другими группами; все, кроме «Авроры», сражались с толпами врагов. Дети Императора были везде, кроме Триумфального Пути.

– Вперёд! – приказал Жиллиман. Его охрана перешла на быстрый шаг, когда он отправился во мрак, скрывавший «Гордость Императора». – Здесь не будет врагов.

– Нас не могли не заметить. Ещё одна ловушка, – сказал Андос.

– Конечно это ловушка. Мой брат бросает мне вызов, – ответил Жиллиман. – Фулгрим всегда слишком любил театральщину.

– Мы должны быть готовы к засаде, – сказал Андос.

– Не думаю, брат, – отозвался Тиэль. – Этот мрачный коридор не для Фулгрима. Где ещё может он может быть, как не на самой большой сцене? Мы найдём его в Гелиополисе.

Донесения о боях не прекращались. Жиллиман просматривал вокс–сообщения своих командующих одно за другим. «Гордость Императора» продолжала подрагивать от бомбардировки флота Жиллимана. В отчётах «Длани Силы» говорилось, что противник получил тяжёлые повреждения, но внутри корабля Фулгрима верилось в это слабо. Два флагмана разминулись, и теперь корабли сопровождения ненадолго сцеплялись, чтобы расчистить путь огромным линкорам. Маленькие суда объединялись и обменивались выстрелами с противником. Флот Жиллимана храбро сражался, но враг по–прежнему значительно превосходил их численностью. У примарха было мало времени, и он ускорил шаг.

Вторая и Первая роты поднялись по высокой лестнице. Пахло потом, духами и кровью. Это был запах не простого человека: он проник через респираторные решётки, способные выдержать вакуум.

В последний раз, когда Робаут Жиллиман шёл по Триумфальному Пути, он был почётным гостем. Дети Императора сотнями выстроились вдоль лестниц и площадок, и яркий свет плясал на доспехах, когда воины приветствовали примарха, и брат тепло принимал его.

Грусть кольнула Жиллимана, когда он подумал о том, как бы всё могло бы быть. Теперь, когда пришла тьма, он возвращался сюда вором в ночи.

Атриум Гелиополиса выплыл из темноты. Врата Феникса казались злобным великаном, который готов был напасть. Жиллиман приказал своим людям остановиться и рассредоточиться. Донесения других ударных групп потрескивали в его шлеме, прерываясь адскими криками и стонами, а Жиллиман с печалью смотрел на то, во что Фулгрим превратил Врата Феникса.

До войны они были произведением искусства. Если закрыть бронзовые ворота, на них можно было увидеть самый важный момент в жизни Фулгрима: Император передавал сыну платинскую аквилу. Это была высшая честь от их отца, и сын не остался в долгу, приказав воздвигнуть эти ворота в знак благодарности. За двумя фигурами с благоговением смотрела толпа.

Как и многое другое, ворота тоже изменились.

Искусную работу страшно обезобразили. Мягкую бронзу изрезали непристойными знаками. Люди на Вратах превратились в искажённых уродов; одни даже выглядели искусно сделанными, но других изобразили грубо и неумело, и такая дисгармония разрушила иллюзию глубины. Раньше меньшие фигуры были лишь дополнением, но теперь они перетягивали на себя все внимание, отвлекая от Императора и Его сына.

Только Легион Фулгрима имел право носить личный символ Императора. Ирония этой чести тяжёлым грузом лежала на сердце Жиллимана. Фулгрим был напыщенным, тщеславным, хвастливым и гордым, но его достоинства затмевали эти слабости.

Жиллиману было больно от того, что сделали с вратами. Глаза аквилы пробили. Голову Императора заменили кучей костей, скреплённых почерневшими сухожилиями. Лицо Фулгрима превратилось в серебряную маску, которая почти незаметно менялась, оставаясь, однако, насмешливой и высокомерной. Его тело тоже изменилось: теперь у него было четыре руки и змеиный хвост. Фулгрима изобразили первобытным богом, свирепым и могущественным, но всё же ни одно изображение не могло передать всю его истинную суть.

– Он будет ждать внутри, – сказал Жиллиман, ещё раз осматривая это кощунство. Он отвернулся от ворот и посмотрел на Тиэля и Андоса. – Ждите меня здесь.

– Повелитель, – вставил Тиэль. – Вся эта показушность выглядит ребячеством, но Фулгрим опасен. Я помню, кем он был. Он только и ждёт, что вы войдёте. Мы не должны потакать ему. Мы должны войти все вместе и убить его.

– Я пойду один, – твёрдо ответил Жиллиман. – Если мы нападём все вместе, он ответит тем же, и мы будем отброшены или уничтожены, прежде чем наши братья смогут выполнить задачи. Я отвлеку его. Он всегда был высокомерным и не упустит шанса позлорадствовать. Пока он занимается бессмысленной показухой, его внимание будет отвлечено от остальных, и у нас появится возможность вывести корабль из строя.

– Он захочет сразиться с вами, – сказал Тиэль.

– Захочет, – ответил Жиллиман.

– Это может быть засада, – вмешался Андос.

– Вряд ли, – снова ответил Жиллиман. – Он захочет доказать, что он лучше, и победить меня один на один. Ему недостаточно просто убить меня; он захочет победить.

– В любом случае вы погибнете, повелитель. Не делайте этого! – сказал Тиэль.

Жиллиман пристально посмотрел на него, но из–за шлема было не понять, что чувствует примарх.

– Я должен сразиться с ним.

– Вы действительно верите, что можете победить? – спросил Тиэль.

– Я не знаю, – промолчав немного, ответил Жиллиман.

Тиэль отвернулся и вздохнул. Из–за шлема казалось, что он зарычал.

– Боюсь, что вы хотите встретиться с братом не только из–за своего плана, повелитель.

– Что ты имеешь в виду?

Корабль вздрогнул от удара, нарушившего неестественное спокойствие.

– Гордость погубила вашего брата, – только и сказал Тиэль. – Гордость губит сильнейших. Не будьте гордым, повелитель.

– Сын мой, а ты не горд?

– Я горд, – сказал Тиэль. – Горд быть Ультрадесантником, горд, что вы мой повелитель и отец, горд так долго сражаться плечом к плечу рядом с вами. Но я не позволю гордости убить себя.

Жиллиман улыбнулся.

– Ты не изменился, Эонид. Не бойся: я не позволю гордыне поглотить меня. Оставайся здесь, но только сейчас. Прикрывай меня. Если у меня не получится победить Фулгрима один на один, я позову вас и вместе мы принесём ему тот бесславный конец, который он заслуживает.

– Повелитель… – сказал Тиэль с облегчением.

– Пусть так и будет, – поддержал Андос.

Неохотно сыны Робаута Жиллимана остались у дверей. Примарх положил ладони на осквернённый металл и толкнул. Он ожидал, что они заскрипят и завизжат, но они открылись беззвучно и лишь подняли зловонный ветер. Впереди не было ничего, кроме тьмы; было даже темнее, чем на Триумфальном Пути.

Жиллиман вошёл в Гелиополис, и ворота захлопнулись за ним.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ПАДШИЙ ФЕНИКС

В Гелиополисе царила разруха. В темноте виднелись разрушенные ряды мраморных сидений. Когда–то люди Фулгрима слушали здесь речи своего примарха – до того, как он пал во тьму сам и утащил с собой Легион. Там, где царили величие и свет, теперь были лишь разложение и упадок. Огромные окна были закрыты. Все покрывал тонкий слой пыли, а воздух пропитался запахом пота и давно не мытого тела.

Возле разрушенных жаровен валялись кости. Большая их часть принадлежала людям, то тут и там лежали скелеты космодесантников, легко узнаваемые по огромным размерам, сросшейся грудной клетке и приставшим к останкам кускам чёрного панциря. Выбоины в мраморе говорили о том, что когда–то здесь была битва. В мягком камне остались дыры от снарядов болтера. Космодесантники здесь бились с космодесантниками, но когда и почему, Жиллиман не представлял. Может, тут в последний раз поднялись на битву лояльные Терре Дети Императора, а может, просто много позже столкнулись две враждующие банды. Было невозможно угадать.

Мозаика на потолке осыпалась, от лиц и вовсе ничего не осталось. Крючки между фигурами держали изогнутые перекладины для флагов. Обрывки триумфальных шёлковых штандартов шевелились в дыхании корабля. Когда–то, ещё целые, флаги рассказывали о победах во имя Императора, но теперь они превратились в символ падения Легиона. Среди лохмотьев висел один целый флаг. Изображения не было видно за нечистотами. В каком–то смысле это было ещё хуже.

В Гелиополисе царила тишина. Вокс–сообщения, гудящие в шлеме Жиллимана, рассказывали о почти достигнутых целях и приносили гул войны в мёртвый зал. Но тишина сдавливала шлем, и голоса звучали, будто где–то очень далеко.

В центре Гелиополиса находилось кольцо с чёрным троном. Жиллиман помнил, как стоял здесь, рядом с братом, и говорил с ним, и то были дни, когда никто и думать не мог обо всём этом безумии. Луч света вспыхнул и упал на Робаута; поползли тени кусков щебня, жутко блеснула чёрная мозаика пола. Жиллиман медленно спустился по ступенькам от Врат Феникса по главной лестнице, потускневшей теперь.

Воинственные крики Авроры, кличи Новадесантников, вопли Орлов Рока звучали в шлеме Жиллимана. Что–то взорвалось. Опознавательная руна в шлеме Жиллимана мигнула зелёным – Орден Авроры вывел из строя навигаториум корабля. Капитанов было почти не слышно за ликующими голосами воинов, победивших с таким трудом. Жиллиману говорили об отходе отрядов. После ликующих призывов к блокировке телепорта всё замолчало.

Другие указатели светились тускло–красным светом в верхней части дисплея шлема, обозначая оставшиеся цели его ударных команд. Ещё две критически важные системы, ещё две зелёные руны – и они смогут спастись, просто нужно ещё немного времени...

– Продолжайте работать, сыновья мои, – сказал он им. – Отступайте сразу, как закончите. Император с вами.

Он оборвал связь. Осталась лишь зловещая тишина Гелиополиса.

Жиллиман сделал последний шаг и остановился на краю внутреннего круга. Звук удара тяжёлого ботинка исчез в никуда. Свет был нечистым, какое–то колдовство варпа скрывало дальнюю сторону Гелиополиса. Здесь Жиллиман был уязвим. Это была сцена, которую его падший брат выбрал для противостояния, заброшенное место утраченной славы Фулгрима.

– Фулгрим! Я здесь, Фулгрим! Твой брат, Робаут Жиллиман, вновь в Гелиополисе. Разве ты не встретишь меня?

Эхо всё повторяло голос Жиллимана, усиленный воксом, и каждый раз повторяло всё грустнее, пока не превратило его в рыдающую пародию на самого себя.

Не такого ожидал Жиллиман.

– Брат, твои дешёвые фокусы со мной не сработают. Выйди ко мне, если осмелишься, или ты стал трусливым настолько же, насколько развратным?  

Послышался металлический скрежет и шорох чешуи по камню. Жиллиман прищурился, но из–за вспыхнувшего света он видел только то, что было в кругу.

– Я слышу тебя, Фулгрим! – закричал Робаут. – Покажись!

На этот раз Фулгрим ответил. Его голос был таким же приторным, как и всегда, но в нём слышалась неуверенность, которую пытались скрыть за ядом.

– Зачем же так спешить? – сказал Фулгрим, и его шёпот наполнил зал. – Ты хочешь выиграть немножко времени, да? Позволить твоим сыночкам в чудных новых красках сломать мой корабль. Они сейчас такие разноцветные, Жиллиман, а то всё синий, синий, синий… Скучно! Как тебе было разделить собственный Легион? Очень больно?

– Выйди ко мне. Давай решим всё по чести.

– Хочешь поболтать? – Фулгрим, всё ещё невидимый, хихикнул. – О чём же? О небольшом воссоединении семьи? У нас ничего общего. Никогда не было, а теперь ещё меньше. Я служу истинным силам этой вселенной, а ты чахнешь возле нашего мёртвого папаши. Ты такой предсказуемый, Робаут! – он рассмеялся. – Такой серый, такой нудный. Скучный старый Робаут! Ты был нелюбимым ребёнком, а отец смотрел на более яркие звезды. Он не обращал на тебя внимания до самого конца, а потом, когда ты был так нужен, ты вдруг исчез. Должно быть, это обидно, братец, быть таким тусклым. Пертурабо вот такое не нравилось. А тебе?

Жиллиман внимательно всмотрелся в свет и уловил движение на дальней стороне круга.

– Отец всегда ценил меня! – сказал Жиллиман.

Фулгрим смеялся всё громче и громче, пока Гелиополис не наполнился диким хохотом, казалось, тысячи голосов.

– Ох, ну прости! Так мило. Ты разве не помнишь моего орла, дорогой Робаут? Меня ценили, не тебя.

Скрежет чешуи приближался. Сверкнули яркие зелёные глаза. Жиллиман выпрямился и приготовился к бою.

– Мой Легион, возможно, и получал меньше почестей, Фулгрим, но я шёл медленно и верно. Это лучший путь. Ты всегда стремился к совершенству, боясь неудачи. Твой страх заставил тебя броситься прямо в объятия проклятию.

– Неудачи? – Фулгрим усмехнулся. – Проклятию? Я не пал! Я не был проклят! – Фулгрим скользнул на свет. – Я был спасён.

– Во имя Терры… – прошептал Жиллиман.

Ему попадались пикты брата с осады Императорского Дворца. Робаут рассматривал их много раз и пытался не показывать отвращения от того, чем стал Фулгрим. И потом он часто слышал рассказы и видел изображения; взять хотя бы Врата Феникса. Несмотря на все это, столкнувшись с Фулгримом вживую, Жиллиман изо всех сил пытался сдержать страх.

Ноги Фениксийца заменил длинный змеиный хвост. Его туловище и лицо удлинились, грудь изменилась так, чтобы вместить ещё одну пару рук. Странно: его тело, хоть и чудовищное, было идеальным. Мускулистая обнажённая грудь. Кожа прекрасного сиреневого цвета. Змеиный хвост, сверкающий драгоценными камнями. Изящество в движениях, о которой не могли мечтать и аэльдари. Но всё это было извращением прежней красоты, если даже не самой идеи красоты. Всего было слишком много. Человеческий разум не мог принять настолько совершенное и настолько искажённое. Новый облик Фулгрима вызывал равно и отвращение, и восхищение, он возбуждал и отталкивал.

Особенно изменилась голова: она вытянулась, и ярко–красные рога поднимались из волн белых волос. Только лицо осталось прежним – жестокая шутка тёмных сил. От одного вида этого чудовища с чертами Фулгрима у Жиллимана чуть не полились слезы.

На конечностях Фениксийца звенели искусно сделанные украшения. Мягкие кожаные ремни удерживали длинные перчатки на правых руках, левые же испещрили изящными узорами. На пальцах звенели цепочки, а ногти пестрили яркими цветами. На пряжках ремней нарисовали непристойные символы, ещё больше таких знаков вытатуировали на коже самого Фулгрима.

Фениксиец поднялся на хвосте, широко раскинув четыре руки в тусклом свете внутреннего круга.

– Узри, брат мой! Гляди! Что создал Император, то Принц Наслаждений сделал лучше. Ну не совершенство ли я? Я был создан рабом, но теперь я свободен и следую за богом более великим, чем наш отец когда–либо мог быть!

– Император не бог, – сказал Жиллиман.

Корабль тряхнуло. Очередной символ в шлеме Жиллимана изменил цвет с красного на зелёный. Генераторы пустотных щитов по левому борту больше не работали. В сообщении говорилось, что Четвёртая рота Железных Змей пробивает путь к эвакуации.

– Ты все ещё в это веришь? – спросил Фулгрим. Он подался вперёд, гипнотически покачиваясь. Он всегда отрицал это, да. Вы считаете меня предателем, я знаю. Думаете, я сбившийся с дороги эгоист, но ведь наш дорогой, наш хороший папочка ничем не лучше. Он многому научил меня: я научился предавать.

Фулгрим скользнул ближе, настолько близко, что Жиллиман почувствовал его горячее сладкое дыхание. Приторная вонь проникала в его дыхательную решётку. Все богатство ароматов не могло скрыть запах разложения.

Вот она, правда, подумал Жиллиман. Так пахнет разврат – цветы и почти незаметная за ними гниль.

– Идём со мной! – вкрадчиво пролепетал Фулгрим. Верно, ты так устал от всей этой борьбы. Мы можем положить конец войне и вместе предаваться сладким излишествам целую вечность. Я могу показать тебе такие удовольствия, о которых ты и не мечтал. Ты считаешь варп адом, но он может быть и раем. Вместе мы можем привести человечество в эру счастья, которая не закончится никогда.

– Ни за что! – ответил Жиллиман. – Ты оказался обманут. Я не пойду за тобой во тьму. – Он отступил назад, его рука потянулась к рукояти Меча Императора. Примархи были могучими существами огромного роста, но, напитанный силами Хаоса, Фулгрим оказался на несколько футов выше Жиллимана.

– Это тебя обманули, Робаут, – сказал Фулгрим.

– Посмотри на то, чем ты стал, и узнаешь цену предательства.

– Ты говоришь мне о предательстве? – Фулгрим хихикнул и тряхнул длинной изменившейся головой. – А разве ты сам не предатель,  Лорд Командующий? Ты опоздал ко Дворцу, разве нет? Задержался. Твоя любовь к собственному королевству сильнее этой – как там её? – преданности нашему отцу. Ты – маленький император, ребёнок, играющий в своего отца и строящий крошечные империи. Ты бы спас Пятьсот Миров, пожертвовав миллионом. Так жалко! – длинный раздвоенный язык облизал накрашенные губы. – Как там теперь поживают Пятьсот Миров, братец? Сколько их осталось? Четыре сотни? Три? Я слышал, Ангрон и Лоргар чудесно повеселились, когда рушили твои крепости и резали глотки твоих людей.

Жиллиман вскипел от ярости.

– Я не преклонюсь перед твоими хозяевами. Боги, которым вы поклоняетесь – чудовища, ничего больше. Между нами не может быть никакого понимания. Никакого примирения. Ты стал орудием врага, и поэтому я должен убить тебя.

– Так ты пришёл убить меня? Правда? Как странно, ведь я как раз пришёл убить тебя! – наигранно удивился Фулгрим. Он хлопнул верхней парой рук.  – Какое совпадение! Ты ведь понимаешь, что мне не нужен корабль, чтобы путешествовать между звёзд, м–м? – он указал на своё тело, и каждое движение его рук казалось пошлым и двусмысленным. – Я больше не прах, я ушёл от этого серого мира. Я – сияющее дитя варпа. – Он изобразил сочувствие. – О, мне очень жаль, но это была ловушка, Робаут! Всё это, от первых набегов до твоей якобы победы при Ксолко, и ты в неё попал!

Жиллиман понимал, что его переиграли, с самого начала, но постарался не выдать себя – не доставлять удовольствие брату лишний раз. Он собрался и приготовился к бою.

– Я не отступлю.

– А я и не сомневался, – сладко ответил Фулгрим.

Ещё одна дрожь пробежала по Гордости Императора. Руна, обозначающая удар по инженариуму, стала зелёной. Корво отзывал свой Орден.

– Теперь ты можешь бежать, если хочешь, – сказал Фулгрим. – Я верю, что твои воины выполнили то, ради чего ты их послал. Это судно не может преследовать вас. Некоторые из вас, возможно, даже выживут. Мне всё равно. Перед концом вы все преклонитесь перед Слаанеш!

– Довольно! – воскликнул Жиллиман. Императорский Меч в его правой руке вспыхнул огнём.

– О, папин меч! Может теебя, наконец, оценили, дорогой братец!

«Державная Длань» ожила, голубое сияние окутало её тяжёлые железные пальцы и прикреплённые к ней болтеры. Поднеся лезвие к шлему, Жиллиман отсалютовал брату. Потом он нажал на переключатель, и вокруг клинка засветилось такое же поле, как и вокруг перчатки.

– Ты остаёшься? – спросил Фулгрим. – Никаких эффектных телепортаций? Никаких стратегических хитростей? Ты и правда, хочешь сразиться? Даже не надеясь победить? Так–так–так, ты начинаешь удивлять меня, Робаут. Никогда не думал, что ты так можешь. Возможно, ты не такой скучный, как я думал.

– Честь требует, чтобы я убил тебя.

Фулгрим вытянул руки. Мечи появились в них сами собой, от них валил чёрный дым. Они все были разной формы и разного цвета. С лезвий падали яркие и ядовитые капли.

– Честь убьёт тебя самого, – Фулгрим поднёс клинки к лицу и ударил ими друг о друга так, что раздался звон. В приветствии не было насмешки. – Да… Брат. Мы подходим к концу. Когда ты умрёшь, другие последуют за тобой. Империум пропадёт без вас. Без тебя, –  он грустно улыбнулся. – Каким бы скучным ты ни был, ты был одним из лучших. Мне почти жаль убивать тебя, хотя бы потому, что ты не увидишь победы истинных сил вселенной и не познаешь освобождения, которое они приносят.

Молниеносно, как змея, Фулгрим напал, все четыре клинка обрушились на его брата так быстро, что, казалось, рассекли воздух. Жиллиман защитился Императорским Мечом. Фениксиец почти зарычал, когда пламя обожгло ему лицо. Взрыв энергии отбросил примархов в разные стороны.

Фулгрим опять набросился. Жиллиман вскрикнул, когда один клинок пробил защиту и оставил дымящуюся бороздку в керамите, защищавшем его левую руку. Нет, ему не победить!

– Тиэль, Андос, – передал по воксу Жиллиман. – Пора.

Послышался звук, похожий на вздох, перешедший в гул. Гелиополис наполнился грохотом, а Врата Феникса разлетелись кусками оплавленной бронзы. Ультрадесантники Первой и Второй Рот ворвались и открыли огонь по демоническому примарху, защищая своего повелителя.

– Ну наконец–то: твоё истинное лицо! – сказал Фулгрим. – Ты так много болтаешь о чести, но ты не вышел со мной один на один!

Разгневанный Фулгрим напал ещё раз и ещё, и Жиллиман поднимался всё выше по ступеням. Выстрелы не могли пробить колдовские щиты, и демонический примарх не получил ни царапины.

– Мои сыновья тоже здесь, чтобы поприветствовать твоих! – вскричал он. – Пусть веселятся! 

С лёгкостью парируя атаки Жиллимана, Фулгрим запрокинул голову, распахнув пасть так широко, что мог бы проглотить человека целиком, и пронзительно завыл.

С дальней стороны Гелиополиса на зов демон–примарха ответил душераздирающий, нестройный шум. С верхних ярусов сходили Дети Императора. Из их звукового оружия гудела разрушительная музыка.

– Теперь посмотрим, чьи дети выживут! – оскалился Фулгрим и со смехом бросился на брата. Жиллиман парировал, отбиваясь могучей латницей от его клинков. Он всё пытался пробиться сквозь бурю мечей к порченому телу и поразить его.

Фулгрим зарычал, когда лезвие Жиллимана прорезало его кожу и опалило так, что из сиреневой она стала чёрной. Поднявшись на хвосте, он быстро метнул вниз мечи. Робаут отразил их все. Тем не менее, он проигрывал. Он сражался с разными демонами на разных мирах и победил их всех. Однако Фулгрим был нечестивой смесью примарха и демона, и силы варпа сочетались в нём с тайнами древних наук. Он был и материальным богом, и нематериальным повелителем демонов. Он обладал страшной силой.

Жиллиман нанёс удар и после обманного манёвра поймать «Державной Дланью» меч в нижней левой руке Фулгрима. Проклятый металл клинка врезался в толстый керамит перчатки, и едкий яд брызнул на «Доспех Рассудка», разъедая его.

Боль прошла сквозь железо, словно его и не было, и опалила руку. Жиллиман стиснул зубы и повернул руку. Грохот – и меч Фениксийца раскололся надвое. Из него вырвались потоки ихора. Жиллиман отбросил сломанный клинок в сторону, и на нем оставались нити жил. Фулгрим закричал так, будто отрубили часть его тела, и отпрянул. Жиллиман, борясь с адской болью, ударил Императорским Мечом  по руке без оружия.

– Да как ты смеешь! – закричал Фулгрим, откидываясь назад. Он бросился всем телом на брата и сбил его с ног. Сюзерены–инвиктарии, грохоча, спустились по ступенькам – защитить беззащитного повелителя, защитить собственными телами! – но Фулгрим оказался сильнее. Он набросился на них и начал рубить без жалости.

– Ты умрёшь! – закричал Жиллиман, когда последний его телохранитель упал, пронзённый демоническими мечами. Он замахнулся, но Фулгрим оказался слишком быстр и увернулся в сторону; «Державная Длань» разнесла три мраморные ступени.

Жиллиман обернулся, ожидая следующего удара, но демон уже исчез.

Робаут думал, что его брат где–то в гуще сражения. Две армии встретились, и весь Гелиополис грохотал. Воины – и Ультрадесантники, и Дети Императора – смешались; синие доспехи тонули в пёстром море. Броню врагов украшала кожа мертвецов. Волны адского звука сбивали людей Жиллимана с ног. Кровь хлестала из дыхательных решёток, когда умирающие космодесантники выкашливали внутренние органы. Группа терминаторов в белых шлемах стояла спиной к спине, убивая каждого предателя, а Вторая Рота продвигалась вперёд, стреляя на ходу и отбрасывая наскакивающих на них безумных воинов.

Битва была повсюду, отчаянная и дикая. То, что было раньше в космосе, повторялось теперь в Гелиополисе. Люди Жиллимана были в меньшинстве. Они умрут.

С одной стороны, думал Жиллиман, Фулгрим – самое страшное зло в пределах досягаемости, и его необходимо убить. Но с другой, обратился Робаут к самому себе, ты в ярости и ты отдашь и свою жизнь, и жизнь своих людей зазря. Вы потерпели неудачу в этой кампании. Отступать, только отступать.

Жиллиман вспомнил Короля Конора, его приёмного отца.

«Держи себя в узде, – говорил ему Конор. – Ты могущественнее любого человека, и эмоции кипят в тебе сильнее. Покори их или падёшь».

Характер. Таков всегда был его характер. Большую часть жизни Робаут Жиллиман держал эмоции под контролем, но бывало, что он терял голову. Там, на Калте, и когда на Соту напали. И когда он опоздал на Терру. И первые дни Очищения… И сегодня, конечно. Внутри Жиллимана всё горело от гнева.

– Фулгрим! – заревел он. – Посмотри на меня!

Что–то мелькнуло. Фулгрим прорвался сквозь бой, наступая слева. Жиллиман едва успел поднять меч, как Фулгрим врезался в него, бессвязно рыча и отбрасывая назад.

– Ты ранил меня! Ты, прихвостень повелителя–трупа! – теперь в Фулгриме не было ни капли человечности; только чистая ненависть. – Никто меня не ранит! Никто меня не победит!

Он обвил брата хвостом и сжал так, что броня начала трескаться. Отбросив один меч, Фулгрим наклонился и схватил Жиллимана за голову.

– Ты хотел встретиться со мной лицом к лицу, так взгляни на меня своими глазами! – сказал он, отбрасывая клинки и срывая шлем Жиллимана. Вонь заставила Жиллимана поперхнуться; от неё у него закружилась голова.

– Ты жалок! – воскликнул Фулгрим и отбросил Жиллимана в сторону. Силы варпа и способности тела примарха уже почти залечили руку демона. Он создал мечи из отравленного тумана и полетел на владыку Ультрамара.

Жиллиман выпрямился, задыхаясь. С каждым вздохом в его лёгкие попадало ещё больше смертоносного запаха Фулгрима; этот яд был такой мощный, что отравлял даже примарха. Робаут отразил и один и другой удар, но сам напасть не смог и снова поднялся по лестнице.

Удар отбросил его руку в сторону. Он так и не увидел того клинка.

Холодный поцелуй в шею – поцелуй страдания. Артериальная кровь хлынула из перерезанного горла. Жиллиман зажал рану, но красное всё хлестало сквозь пальцы и не останавливалось. Яд расползался по всему телу и уже начал действовать; губы онемели и отяжелели веки. Нечеловеческим усилием Робаут Жиллиман в последний раз поднял Императорский Меч.

«Как?» – одними губами проговорил Робаут. Голосовые связки перерезаны. Кровь хлынула изо рта.

– Я вижу след от атама Кор Фаэрона, – Фулгрим покачнулся, приближаясь. Он никогда не смог бы обратить тебя, но его порез – это шрам в варпе, который никогда не заживёт. Из–за него ты уязвим так же, как из–за твоей чести. – Фулгрим улыбнулся губами, покрытыми ядовитой краской. – Или, точнее, был уязвим. Здесь Мстящий Сын встречает свой конец.

Он выбил клинок из руки Жиллимана и поднял собственные мечи для последнего удара.

– Передавай привет папочке!

По лестнице пронёсся шквал огня, мимо проносились болтерные снаряды, и горящие потоки плазмы. Фулгрим вскрикнул. Поле, защищавшее его, завизжало и замерцало, раскалываясь. Раскалённый газ пробил защиту и обжёг бок демона, и тот завопил ещё громче.

– К примарху! К примарху! – закричал Капитан Андос. Жиллиман опустился на колени, не в силах сказать ни слова. Все помутнело. Воины в синем бросились на шатающегося принца демонов, но ещё в воздухе их разрубили на красные куски.

Сыновья Жиллимана отдали свои жизни, чтобы сохранить несколько капель его крови.

Имена и лица мелькали в его памяти: столько смелых и благородных людей погибло из–за предательства. Его братья невольно поддались скверне или погибли из–за собственных ошибок. Другие убиты. Его сыны, погибающие в бою теперь. Так много его сынов…

Наступала ревущая чернота. Жиллиман падал и всё никак не мог упасть. Он летел, а вокруг был чудесный океан радости.

Это неправда, промелькнуло в голове. Неправда! Я не могу умереть!

Жиллиман заставил себя открыть глаза. Он лежал на спине и смотрел в потолок, его конечности восхитительно онемели. Предательское удовольствие яда волновало его разум.

Капитан Андос был рядом. Примарха окружала стена воинов в синих доспехах.

– Сейчас же, будьте вы прокляты! Сейчас же! Срочная телепортация! Срочная телепортация! – кричал Андос, а его болтер всё грохотал.

Он паникует, думал Жиллиман. Андос паникует.

Вой звукового оружия заглушил последние слова Андоса, и его голова исчезла в красном тумане. Вокруг Жиллимана прогремела цепь взрывов. Часть охранявших его людей исчезла. Тело пролетело по воздуху, синяя силовая броня Ультрадесантников треснула и окрасилась красным. Дюжина болтеров выстрелила возле его ног, а отчаянные руки тащили и тянули его вверх по ступенькам к разрушенным Вратам Феникса. Доспехи зацепились за трупы сыновей, и боль подступила к горлу с новой силой. Кровь хлынула из трахеи в лёгкие, и Робаут захрипел. Он захлебнётся в собственной крови…

– Отступаем! Отступаем! – звал голос. – Всё потеряно!

Тиэль? – думал Жиллиман. – Это ты?

Он мог слышать рядом вкрадчивый демонический смех Фулгрима.

Сколько Ультрадесантников отдали за него жизни сегодня?

Сквозь хрип приборов разбитой брони пробился звон какого–то устройства.

– Мы получили сигнал наведения, повелитель, – сказал кто–то близко настолько, что Жиллиман почувствовал его дыхание ухом, хотя и не мог повернуть голову, чтобы увидеть говорящего. – Мы спасём вас.

Жиллиман попытался вспомнить, кто это. Он знал многих своих сыновей, но, похоже, не этого. Разум наполнялся черным туманом.

– Мы теряем его! – сказал голос, дрожащий от страха. – Где телепорт? Вытаскивайте нас отсюда! Вытаскивайте нас…

Тиэль!, подумал Жиллиман. Это точно Тиэль!

Вспышка ослепляющего света и грохот – и исчез Фулгрим со своими клинками. Время замерло между мгновением и вечностью. Жиллиман перестал быть, и на секунду воцарился мир.

– …отсюда!

Ещё один рёв и боль от пробуждения. Жиллимана отбросило обратно через завесу в мир людей, и он упал на палубу телепорта. Было больно, очень больно. Яд обжигал изнутри и всё напоминал – вот она, смерть, рядом.

Робаут был на грани смерти.

В последние моменты Жиллимана охватила паника. Он не боялся смерти, но что это будет означать для Империума?

Андос был прав. А теперь Андос умер.

Я не могу умереть, думал Робаут. Я не могу! Я не умру!

Он изо всех сил пытался выжить.

Бесполезно.

Хладнокровие не покинуло его даже в самом конце. Всё ещё пытаясь сопротивляться судьбе, он отмечал, и как перестают работать органы, и как сгущается перед глазами темнота, и как спокойно становится на сердце – словно всё было как обычно, словно он смотрел, как строят новые дома.

Он с трудом различал лица. Все плакали. Шлемов не было.

Они ведь уже меня оплакивают, вдруг понял Жиллиман. Я не могу умереть сейчас, только не сейчас. Слишком много всего нужно сделать. Слишком, слишком много! Что без меня будет делать Русс или Хан? Слишком много…

Ультрадесантники звали апотекариев. Кто–то пытался снять с Жиллимана броню. Мелькнула белая перчатка. Лекарство приглушило жжение яда Фулгрима, но лишь на один вздох, и оно вернулось обратно. Пульс замедлился. Перед глазами закружились цветные пятна.

– Отец… – проговорил он беззвучно. Отравленная кровь пенилась из раны на шее. – Отец, кто поведёт их теперь?

– Что он говорит? – мучительно закричали голоса. – Что он сказал?

Отец, думал Жиллиман. Спаси меня.

Его сердца дрогнули в последний раз, готовясь к новому удару, которого так и не последовало. Голоса его сыновей звучали далеко.

Жиллимана окружила темнота. Сердца замерли. Кровь перестала течь.

Он стоял на обрыве. Ревущее, ужасающее море душ, бурлило повсюду, красное и уродливое, и над ним громом раскатывался смех жестоких богов.

– Отец! – крикнул Жиллиман, и голос его был свободен от оков плоти. Сыновья теперь уже не могли слышать примарха. Был холодный золотой свет, и был конец боли. Ревущее море исчезло. Печаль охватила душу.

Робаута Жиллимана больше не было.

Космос нельзя понять. Варп непостижим тем более.

Лишь смерть объемлет их все.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. КРЕСТОВЫЙ ПОХОД

СОРОК ПЕРВОЕ ТЫСЯЧЕЛЕТИЕ

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ. ЖИЛЛИМАН ЖИВ

Робаут Жиллиман сделал глубокий вдох, потом ещё один.

Он жил.

По венам в его огромном теле бежала кровь. Воздух входил в его лёгкие, в четыре раза большие, чем у обычного человека, с силой, подобной океанским приливам и отливам.

Смерть миновала. Десять тысяч лет он спал, десять тысяч лет его тело лежало в стазисе на родном Макрагге, пока Архимагос Велизарий Коул с помощью ксеносов аэльдари и живой святой – по слухам, воплощением воли Императора – не вернул его в галактику, раздираемую войной.

Предатели времён Хоруса появлялись из Ока Ужаса, раны в материи, откуда варп просачивался в реальный космос. Уничтожив древние инопланетные технологии, их лидер – Абаддон Разоритель, когда–то первый лейтенант Хоруса – дал Оку расползтись по галактике, и Цикатрис Маледиктум – огромный варп–разлом – разрубил Империум надвое.

Для Жиллимана кошмарное состояние Империума стало ужасным открытием. Он пробудился от смерти, чтобы обнаружить себя посреди битвы, которую, как он думал, он выиграл сто веков назад. В этом мире не было надежды. Не было просвета. Планы Императора окончательно рухнули, и страдание было уделом всего человечества. Только во времена Старой Ночи, долгой и тёмной, оно оказывалось настолько близко к краю. Жиллиман оказался единственным, что осталось от древней мечты, последним лучиком света в сгущающейся тьме.

И с тех пор он вёл за собой. Он сражался. Он истекал кровью. Но он не спал. Он не мог, даже если очень хотел – ведь Империум погибал. Вместо сна он удалялся в свои личные покои, в Палату Размышлений, и медитировал там, когда утомлялся.

Смерть изменила примарха. Сон стал одним из того, чем пришлось пожертвовать.

С момента воскрешения Жиллиман не чувствовал необходимости часто спать. Его личные врачи не могли сказать, было ли это настоящим физическим изменением или психологическим эффектом от пробуждения. И разум, и тело Жиллимана были настолько далеки от понимания, что любые лекарства были практически бесполезны. Только Архимагос Коул, этот безумный эрудит, мог хоть что–то понимать, как функционирует тело примарха.

Возможно, спустя десять тысяч лет Робаут Жиллиман решил, что проспал достаточно.

Отравленный клинок Фулгрима едва не убил его. Если бы не его люди, Жиллиман бы погиб. Как бы то ни было, его отсутствие дорого обошлось Империуму. Очень многое было потеряно из–за его просчёта. Он поклялся никогда больше не недооценивать своих падших братьев.

То, что произошло после Фессалы, стало мифом. Как и многое другое в истории Жиллимана, правда о его смерти так долго передавалась из уст в уста, что обросла легендами. Только в библиариумах Ультрадесанта Жиллиман нашёл не менее двадцати шести различных версий этого события.

Очевидным оставалось одно: примарх был всё равно что мёртв. Большую часть флота уничтожили, а луны Фессалы так и остались пустошами. Примарх не знал, что стало с сынами, которые бились с ним плечом к плечу. Чаще всего оказывалось, что их имена затерялись во времени. Эонид Тиэль, например – Жиллиман так и не узнал, что с ним случилось. Вернувшись на Макрагг, он обнаружил имя Второго капитана на потёртых почётных досках в часовне, погребённой глубоко под Крепостью Геры. Видимо, Тиэль не погиб в той битве, но Жиллиман не знал, сколько воин прожил после. Так же, как и не знал, как Тиэль перенёс потерю своего примарха. Смирился ли он с этим, или же позже вина терзала его?

Жиллиман не знал, какой апотекарий спас его, или кто командовал орденом, когда «Длань Силы» вырвалась из ловушки Фулгрима, или как он сам оказался в стазисе в Храме Исправления. В архивах Ордена Авроры и Новадесантников сохранились лишь фрагментарные отчёты о том, что случилось с их лордами и капитанами на Фессале, но мало что касалось Ультрадесантников.

Понятно было лишь то, что Жиллиман был спасён, но что его сыны заплатили страшную цену за то, что попались в сети Фулгрима. Почти десять тысяч лет спустя примарх проснулся и вновь увидел ту же войну.

Ему дали шанс всё исправить.

Жиллиман снова вспомнил первые мгновения пробуждения. Он пришёл в себя в Храме Исправления, одетый в незнакомые доспехи, с Императорским Мечом в руке, окружённый со всех сторон своими сыновьями, которые сражались со слугами Великого Врага. Попав в одну битву из другой, Жиллиман мог замешкаться, и, значит, стать уязвимым для предателей–Астартес из Чёрного Легиона, и, значит, погибнуть.

Чёрный Легион – даже имя врага было незнакомым.

Всё изменилось, и война была повсюду. Однако Жиллиман знал войну и вёл её с большим рвением, чем когда–либо прежде. Хоть что–то было постоянным в этом непонятном, изменчивом мире.  В самые мрачные минуты Жиллиман думал, что он умер и попал в тот ад, который представлялся последователям какого–нибудь примитивного культа. Но примарх не верил в такие вещи и не верил, что заслуживает такого наказания.

Робаут Жиллиман, уверенный и спокойный, подводил итоги. Сегодня важнейший день. Война была далека от завершения, но после двенадцати лет упорной кампании Крестовый Поход Индомитус приблизился к решающему моменту. Примарх пробивал себе дорогу к Терре. Он разговаривал с отцом. Он принял решение.

Он погрузил Империум в страшную войну. Были построены новые флоты, всё его громадное население было поставлено под ружьё или же трудилось в тылу, обеспечивая нужды армии. Архимагос Велизарий Коул сдержал клятвы, данные им перед смертью примарха, и все тысячелетия, пока Жиллиман спал, он создавал легионы новых, улучшенных воинов – космодесантников–примарис. Их разделили на десятки новых орденов космического десанта. Крестовый Поход прокатился по всему Империуму Санктус, и воины перебрасывались из одного сражения в другое. Флоты Крестового Похода Индомитус помогали осаждённым мирам человечества в самых разных уголках галактики. Более того, Крестовый Поход принёс надежду и невероятную истину: он открыл, что сын Императора снова ходит среди звёзд.

Первый этап завершился. Несколько флотов предателей были разбиты, а демонические легионы изгнаны обратно в варп. Многие миры были возвращены, а другие очищены от порчи. С укреплением Империума Санктус дни великих армий примарис закончились. Требовалось изменить стратегию.

Чтобы не было сомнений в победе, всё нужно было расставить по своим местам. Жиллиман пересмотрел планы, которые готовились уже давно, продумывая ответ на возможные действия потенциального врага. Примарху было трудно найти время для раздумий, когда он не был в Палате Размышлений. С тех пор, как его оживили, от него требовалось так много. Эта маленькая кубическая комната – четыре на четыре на четыре ярда – была единственным местом, где Жиллиман мог применить все свои невероятные силы для решения одной–единственной проблемы.

Но время было драгоценным, и найти его было сложно. Металлический голос вывел Жиллимана из раздумий.

– Господин, мы приближаемся к 108/Бета–Калапус–9.2.

Жиллиман открыл глаза и увидел пустую комнату, освещённую успокаивающим голубым светом. Тут не было готической экстравагантности, характерной для человеческого искусства этой эпохи. Примарх наполнил лёгкие тёплым, как кровь, воздухом, задержал дыхание, затем медленно выдохнул, успокаиваясь.

Жиллиман встал и повернул шею, поморщившись от растяжения кожи на горле.

Рана всё ещё болела. Оставить шрам на теле примарха нелегко, но Фулгрим смог – и рубец от его меча был большим. Шея была обмотана тонкой полосой ткани, и ткань эта постоянно цеплялась за уплотнители брони, сколько бы раз Жиллиман не пытался что–нибудь с этим сделать.

– Дай точное время прибытия, – скомандовал Жиллиман.

Спрятанным в железо мозгам мертвеца понадобилось немного времени, чтобы найти ответ.

– Четыре часа, тридцать шесть минут, девять секунд, примарх.

– Сообщи коннетаблю Феликсу и капитану Сикарию из Победоносной Гвардии, что я отдохнул. Скажи командному составу, чтобы они ожидали меня в самое ближайшее время. Предупредите боевых сервиторов и мастеров оружия. Я сейчас пойду к ним.

– Как прикажете, примарх, – ответил голос.

Жиллиман встал. Комната для медитации была для него настолько маленькой, что он мог запустить дверной механизм, не делая ни шага. Пальцы примарха коснулись пустого стального листа. Встроенные датчики распознали его уникальную энергетическую подпись, и дверь распахнулась.

Из комнаты Жиллиман направился в личные покои. Целый шпиль на «Чести Макрагга» принадлежал ему, как и давным–давно, поскольку линкор класса «Глориана» был его флагманом на протяжении всего Великого Крестового Похода. В начале Ереси он приказал ему преследовать «Инфидус Император», флагман его брата–предателя Лоргара. Жиллиман думал, что «Честь Макрагга» сгинула в погоне за ним, но это было не так: линкор, наконец, дополз домой спустя много лет после смерти примарха.

Линкор класса «Глориана» был спроектирован для Легиона – формирования, в сто раз превосходящего по размерам современный орден космического десанта. На борту могли находиться тысячи Адептус Астартес, но редко когда так много собиралось на «Чести Макрагга» до возвращения Жиллимана. Под руководством возрождённого примарха флагман Ультрадесантников снова наполнился маршами бронированных сверхлюдей, как и в прошлые века, но в течение десяти тысячелетий до этого залы «Чести Макрагга» были почти что заброшены, и старые покои примарха никому не были нужны.

Ультрадесантники всегда были практичными, но в их характере была и сентиментальность, и благоговение добавляло невидимые замки к покоям их отца. Ни один из магистров ордена, верных Жиллиману, никогда не жил там, хотя они имели на это полное право, и наконец, комнаты примарха стали святынями. Их открывали лишь тогда, когда проводились церемонии, посвящённые жизни Жиллимана, а в остальное время все двери оставались запечатанными, защищённые и простыми засовами, и странными заклинаниями. Даже Красным Корсарам, которые захватили корабль на тернистом пути Жиллимана к Терре и удерживали его некоторое время, не удалось проникнуть в это святилище.

В целом покои Жиллимана удалось сохранить, но энтропия, тем не менее, тронула и их; проржавел металл, сгнила ткань. Даже сейчас, когда всё было восстановлено, примарх чувствовал запах запустения.

Жиллиман прошёл через каюты и коридоры, двери которых вели в роскошные гостевые покои. Сейчас всё опустело, и на пути не встретилось никого, кроме нескольких сервиторов. Если не приходили гости, слугам здесь было делать нечего, а Жиллиман, если находил время для отдыха, хотел уединения.

По парадной лестнице и скоростному лифту примарх добрался до оружейной комнаты.

Из тех, кто был на Войне Великой Ереси, осталась лишь горстка. Большинство народа Империума не подозревали о мечте, которую убило предательство Хоруса и  лишь немногие заметили бы изменения, которые произошли с Мстящим Сыном Ультрамара. Лицо его стало морщинистым – но скорее заботливым, нежели старым – и щёки заметно ввалились. Жиллиман оставался красив, если не сказать – прекрасен, поскольку все сыновья Императора были созданы совершёнными душой и телом. Но, хотя в чертах его лица угадывалась утончённость, которую вряд ли бы смогла передать рука скульптора, красота примарха истёрлась, как склоны гор. Золотые волосы немного поредели, а на висках появилось несколько седых прядей. Когда Жиллиман уставал, под глазами у него появлялись бледно–коричневые круги под глазами, а челюсти напрягались –  последствия внутренней боли от воскрешения.

Отчасти она была и физической – последствия ядов Фулгрима. Но, кроме неё, в искусственно созданном теле неприятно тянуло ещё и какое–то ощущение пустоты. Жиллиман называл это эмоциональной болью. Даже после всего, что он видел в новую эпоху, он по–прежнему не хотел признать её настоящее название: душевная. Он не верил, что его душа может быть ранена.

Когда он впервые снял Доспех Судьбы, боль усилилась. Он мог бы носить броню постоянно, и это помогало; действительно, Иврейн из аэльдари говорила никогда не снимать её, но Жиллиман отказался быть обязанным кому–либо или чему–либо, кроме Императора, и поэтому сначала решился снять его, а затем страдать без него.

В отличие от верхних уровней, на нижних палубах шпиля кипела жизнь. Туда–сюда сновали смертные слуги. Сервиторы волочились с тяжёлыми грузами. Пара техножрецов перестали обсуждать что–то и поклонились, когда Жиллиман прошёл мимо. Он приблизился к дверям в оружейную, и люди в форме разных полков Преценталианской Гвардии вытянулись по стойке «смирно». Двери открылись с шипением, и примарх вошёл внутрь.

Оружейная – это было слишком скромное название для коллекции оружия Жиллимана. На этот наполовину музей, наполовину арсенал был отведён целый комплекс. Его центральным элементом был Большой Зал Оружия, в котором хранилось не только личное снаряжение примарха, но и трофеи с миров ксеносов, и древние образцы человеческого оружия. Вместо одной из стен было огромное окно. В центре стояла стеклянная карта старых Пятисот Миров Ультрамара, созданная по заказу самого примарха после того, как ему вернули корабль. Антресоль, набитая боевой техникой, окружала три стороны комнаты, не занятой окном.

Почётный караул из пустых костюмов стоял вдоль центрального прохода –  образцы всех видов силовой брони, которую Ультрадесантники носили за свою долгую историю. Всего их было три дюжины, со множеством вариантов каждой марки, от лёгких скаутских доспехов до огромных прототипов терминаторских костюмов, созданных в разгар Великого Крестового Похода.

Жиллиман миновал последние подиумы, где стояли многочисленные версии новой силовой брони Велизария Коула «Марк X», сделанных для самых разных тактических ситуаций. Между ними стояло ещё несколько человек из флотской дивизии Прецентальской Гвардии, их энергетические пики опустились в знак приветствия, когда он проходил мимо.

Из Большого Зала Оружия Жиллиман вошёл в свой личный арсенал. Его ждали слуги и сервиторы, во главе которых стояла пара техножрецов. Части Доспехов Судьбы были аккуратно разложены на плите, покрытой синим бархатом. Броню, как и многое другое, сконструировал Архимагос Коул; она превосходила Доспехи Разума, которые Жиллиман носил в своей предыдущей жизни и которые теперь находились в реликвариях Макрагга.

Жиллимана встречала Победоносная Гвардия; возглавлял её капитан Като Сикарий.

– Господин! – сказал Сикарий. Гвардейцы преклонили колено.

– Встаньте, – приказал примарх.

Он снял мантию. Человека, которому он протянул её, почти пропал под ней.

Под мантией Жиллиман носил темно–серый комбинезон, покрытый тусклым серебром неактивных цепей. Они переплетались там, где показывались интерфейсные порты, пронизывающие тело примарха.

– Вы готовы, господин? – спросил старший техножрец, чей голос доносился из вокс–репродукторов на спине.

– Снарядите меня! – приказал примарх.

Жиллиман протянул руки. По краткой команде Адептус Механикус команда вооружения начала надевать броню на своего повелителя. Она был настолько тяжёлой, что для перемещения каждого фрагмента нужны были сервиторы, оснащённые аугметикой промышленного уровня. Сначала грузовыми клещами с мягкими захватами выдвинули вперёд ботинки. Одни они весили сотни фунтов.

– Капитан Сикарий, докладывайте! – сказал Жиллиман.

Сикарий вошёл в комнату. Когда Жиллиман впервые встретил его, воин вёл себя с развязностью первоклассного фехтовальщика. Он был капитаном Второй роты, Магистром стражи, Великим герцогом Талассара, рыцарем–чемпионом Макрагга и Верховным Сюзереном Ультрамара – гордые титулы, но с тех пор его высокомерие несколько притупилось за время, проведённое в варпе.

Как и всегда, его рука покоилась на навершии вложенного в ножны палаша. Жиллиман только пару раз видел, как правая рука Сикария отпускает оружие. Несмотря на недавнее изменение характера, капитан оставался упрямым и в этом немного напоминал Тиэля.

–  Мой господин, –  сказал Сикарий. –  Враг набирает силу вокруг третьей планеты системы. Воины из Несущих Слово, Чёрного Легиона, Железных Воинов и других сил отступников действуют согласованно. Они заметили наше присутствие, как только мы покинули точку Мандевиля, но не попытались перехватить нас и не улетели с планеты. Несущие Слово –  наибольший контингент.

–  Хорошо, –  сказал Жиллиман. Между Ультрадесантниками и Несущими Слово существовали давние разногласия, и павший Легион сильно помешал Крестовому Походу Индомитус. – Нельзя упускать возможности пролить кровь сынов Лоргара. Неудивительно, что они здесь. Только такие фанатики могли бы взяться за строительство чего–то подобного этой станции. Что с расположением противника?

–  Они раздроблены и, в отличие от нас, лишены организации, господин, –  сказал Сикарий. –  Их достаточно, чтобы обеспечить достойную защиту. Это зависит от того, будет ли у них сильный лидер, как всегда. Если нет, с ними легко справиться.

Жиллиман вздрогнул, когда шип интерфейса вонзился в нейронную розетку. –  Мы должны действовать быстро, прежде чем их колдуны вызовут на помощь демонов.

– По расчётам наших стратегов, эта флотилия представляет собой значительную часть сил противника в этом секторе, – сказал Сикариус. –  По их мнению, эта группа собралась для защиты орбитального храма. Нам не следует жаловаться, что они все собрались в одном месте и их легче разбить.

– Я восхищаюсь вашим оптимизмом.

Слуги с электродвигателями вместо рук прикрепили поножи Жиллимана к его ногам, в то время как техножрецы бормотали благословения защиты и бесперебойной работы.

–  Прикажите боевой группе «Цераст» развернуться, –  сказал Жиллиман. –  Скажи главнокомандующему Диамеосу, чтобы он возглавил арьергард и удерживал позицию на три миллиона миль позади. Я хочу, чтобы края системы патрулировались, и чтобы каждые пять минут группы полностью сканировали авгурами в поисках признаков выхода из варпа. Следите за точкой Мандевиля, гравитационными аномалиями и все области этой системы, где может появиться враг. Предатели понемногу приходят в отчаяние. Мы должны опасаться подкрепления.

– Как скажете, господин Жиллиман.

–  Эта система имеет решающее значение, Сикарий. Я не отдам её. Отправьте сообщение доминусу Гифелливо, что я хочу, чтобы он и высшее командование его боевой конгрегации, включая прима–герметикона Кордуса–Ро, пришли ко мне, когда битва закончится, – примарх избегал термина «Тагмата». Военная организация Адептус Механикус радикально изменилась со времён старых Механикум. – Все. Донесите это до них. Я больше не буду отвлекаться на их мелочное соперничество. Доминус должен помочь прима–герметикону, иначе они будут отвечать непосредственно передо мной. Скажите им об этом. Мы должны действовать быстро, как только четвёртый мир будет взят, и без разногласий.

– Да, мой господин.

– Произошло ли что–нибудь, пока я отдыхал?

Сикарий слегка улыбнулся. Жиллимана был очень внимателен к деталям. Он медитировал всего тридцать две минуты.

–  Вся соответствующая информация была введена в ваши личные каналы данных, господин. Нет ничего примечательного, о чём можно было бы сообщить, ни из этой системы, ни из других мест, хотя близость к Яме Раукоса делает астротелепатию проблематичной.

– Сообщения от других флотилий?

– Ничего важного, господин.

– Тогда всё отлично, – сказал Жиллиман.

Слуги облачили его до пояса. Процесс ненадолго остановился, когда к портам его брони, чтобы проверить работу её нижней части, были подключены диагностические трубки. Ноги напряглись, когда пучки волокон сократились. Трубки запищали, и всё продолжилось.

–  Оставьте Макулла и Диба здесь, –  сказал Жиллиман, кивнув на двух Ультрадесантников. –  Я хочу обсудить их планы реконструкции Веридианской системы. Возьмите с собой остальную часть Победоносной Гвардии на командную палубу. Я скоро присоединюсь к вам.

– Как прикажете, – сказал Сикарий.

– А где Феликс? – спросил Жиллиман.

– Он задерживается, господин. Просил передать свои извинения.

– Хорошо, – сказал Жиллиман. – Пусть присоединяется, когда начнётся битва. Со мной будут присутствовать представители всех родов войск Флота Примус. Это важный день, Сикарий.

Заднюю пластину доспехов Жиллимана установили на место с помощью крана; дальше её прикрепили четверо людей в бархатных перчатках. Два сильно аугментированных сервитора сняли со стола нагрудник Доспехов Судьбы и надели его на Жиллимана под тихий визг сервомоторов. Когда он прикрепился к задней панели, раздались небольшие щелчки, и двое мужчин быстро затянули винты, соединяя броню крепче.

– Господин! – сказал Сикарий. Поклонившись в последний раз, он удалился, оставив двух Победоносных Гвардейцев.

– Хвала Омниссии за Доспех Судьбы! – провозгласил техножрец. – Хвала Императору за Его мудрость! Хвала Движущей Силе за работу щита примарха!

Жиллиман поморщился от пыла техножреца. Было слишком мало времени для ритуалов.

По крайней мере, они не поют, подумал Жиллиман. Этому он сумел положить конец.

–  Диб, Макулл, идите сюда, –  сказал Жиллиман. вокруг него лежала остальная часть его доспехов. –  Расскажи мне больше о режиме сохранения воды, которые вы хотите ввести на агро–мирах Калта. Я понимаю, что у вас возникли разногласия. Либо мы решим это сейчас, либо я буду считать вас хуже архимагов.

Два воина переглянулись и приблизились. Они изложили свои планы, кое–где не споря друг с другом. Примарх выслушал и дал совет.

И такие мирные вопросы обсуждались, когда армада Жиллимана летела к Яме Раукоса навстречу ждущему там врагу.

ГЛАВА ПЯТАЯ. МИЛОСЕРДИЕ ЖИЛЛИМАНА

Поход Индомитус увёл Жиллимана далеко от звёздного царства Ультрамар, но и издалека он находил время, чтобы управлять родиной.

Война бушевала на Ультрамаре так же, как везде. На миры Ультрадесантников нападали последователи Чумного Бога, Нургла, и болезни уносили даже больше жизней, чем оружие.

По приказу Жиллимана больных и раненых солдат со всего Ультрамара свозили на планету Якс. Она значилась как аграрный мир, но была так красива, что неофициально звалась Планетой–Садом. Так было до войны. Империя Ультрадесантников терпела огромные потери, и Жиллиман назначил Якс планетой–госпиталем до тех пор, пока война не закончится – то есть, скорее всего, навсегда.

Высадка больных и раненых в космическом порту Якса «Хортузия» заняла время, соответствующее сложности задачи. Болезни, распространяемые врагом, были сверхъестественно сильными, поэтому карантинные процедуры должны были быть абсолютно строгими. Как и всё в Ультрамаре, если  работа считалась достаточно важной для её выполнения, то она была бы выполнена правильно.

На шаттле прибыла свежая партия пациентов. Бригада дезактивации вернулась на посадочную площадку и окружающий её грибовидный участок палаток с белыми куполами в семнадцатый раз за день. Между каждым полётом шаттлы на кораблях–госпиталях на орбите подвергались чистке, и за это отвечали их капитаны–медики, но обеспечение чистоты посадочных площадок возлагалось на администрацию генерал–хирургеона на Яксе.

Хотя Карадомус, главный хирургеон Якса, предпочёл бы обеззараживать шаттлы и после их пути от якоря к поверхности, необходимо было уделить некоторое внимание скорости: очистка посадочных площадок происходила быстрее, чем очистка корпусов кораблей. Его опасения немного развеяли биологи Адептус Механикус, прикреплённые к Официо Медикае на Яксе, которые рассчитали пути входа в атмосферу для каждого шаттла, которые бы сжигали самые сильные загрязнения. Магос Кромек предлагал вообще отказаться от процедуры очистки посадочной площадки, но генерал–хирургон Карадомус был прилежен, и если бы мог избежать рисков, он бы это сделал.

Кроме того, свою роль сыграла пропаганда. Корабли не были серьёзными переносчиками инфекции, в отличие от солдат, которых они доставили в Якс с многочисленных фронтов войны. Но этих людей нельзя было не принять. Выбросы газов из очистительных шлангов на площадках можно было увидеть за многие мили, и этот вид обнадёживал. Так что посадочные перроны чистили, и чистили часто.

На Яксе лёгкие больные выздоравливали вместе с ранеными. Некоторые из болезней, появившихся в Ультрамаре, можно было бы лечить в условиях карантина с помощью стандартных лекарств. Другим требовалась специализированная помощь, вплоть до экзорцизма, одобренного Адептус Министорум. Людей, страдающих более тяжёлыми, духовно разлагающими болезнями, держали на специально созданных для этого станциях на орбите. Эвтаназии старались не подвергать: если людям можно было помочь, им помогали.

В этом, как говорили в Ультрамаре, заключалась разница между милосердием Робаута Жиллимана и милосердием Императора: люди осаждённого королевства воодушевлялись заботой своего повелителя об их счастье.

Как и всегда в Ультрамаре в таких случаях, несколько имперских ордо и официо были собраны вместе, чтобы помогать жертвам войны, и их заставили сотрудничать члены нового Официо Логистикарум, внедрённого в правительство Ультрамара. В осмотре раненых и больных Официо Медика получили полную свободу действий. Большая часть обработки проходила на орбите. Когда корабли прибывали из боевых зон Ультрамара, находившихся на борту раненых проверяли на наличие болезней и паразитов. Те, кто прошёл первый этап, переводились на меньшие корабли, большинство из которых были для этой цели реквизированы у торговцев или взяты из слишком сильно повреждённых военных кораблей, ожидающих ремонта. По мнению генерала–хирургеона, чем меньше был корабль, тем лучше, поскольку меньшие корабли можно было более тщательно осмотреть.

Во время перелёта с фронта на Якс солдат под наблюдением сервиторов с хорошей биологической защитой помещали в одиночные камеры, чтобы не дать болезням распространиться. Не было столько кораблей, чтобы возможно было отделить больных от раненых перед транспортировкой, но и это не предотвратило бы заражение: многие из тех, кто был ранен в бою и теперь направлялся в Якс, сами того не подозревая, болели.

Около Якса людей разделяли по типам недугов. Первыми шли те, кто пострадал исключительно от травм – физических или психических. Их также тщательно проверяли на наличие болезней. Тех, у кого не было обнаружено инфекций отделяли от остальных и доставляли на поверхность планеты, следуя всем протоколам, в специально построенный для этого звёздный форт Корстил. Признанные больными, ранены ли они были или нет, возвращались в основную группу.

Их разделяли по известным и неизвестным группам возбудителей, далее по физическим, психическим и духовным недугам, затем по степени тяжести болезни и, наконец, по тому, были ли воины ранены или нет.

После всего этого группы разбивались на пронумерованные когорты и переводились на корабли на постоянной орбите. Там проходили дальнейшие дезинфекционные процедуры. Второй и третий уровни тестирования практически исключали любую возможность передачи вируса. Те, кто прошёл третий шаг, считались безопасными и отправлялись на поверхность Якса в общие госпиталя. Тех, кто не прошёл второе или третье испытание, держали на борту изолирующих кораблей, где их лечили и неоднократно проверяли на болезни. Тех, кто выздоровел, отпускали; трупы других же, благословлённых в последний раз, сжигали в плазменных кострах, защищённых психической силой.

Эффективность, с которой огромное количество жертв войны оказалось разбито на управляемые группы, поражала. Сотни тысяч людей превращались в тысячи, затем в сотни, затем в десятки. И все они были тщательно и неустанно каталогизированы Дивизио Дескриптор при Официо Медика. В другом месте Империума подобная работа была бы невообразима. На большинстве миров больных бы просто убили, а раненые были бы брошены на произвол судьбы.

Но не в Ультрамаре. На обучение каждого воина в бело–синей форме тратилось много, и большинство из них накопили значительный боевой опыт. Оказывая помощь и возвращая пострадавших солдат на войну, Ультрамар помогал своим армиям в бою не терять эффективности.

«Сохраняя жизнь, мы отгоняем смерть». Так сказал примарх. Или, по крайней мере, так говорилось в записях. Теперь, когда Жиллиман снова оказался среди живых, можно было спросить его, действительно ли все приписываемые ему слова действительно принадлежали ему. Первые несколько лет Жиллиман пытался поправлять подчинённых, настаивая на том, что многие из его предполагаемых высказываний были не более чем мифами, пока в раздражении не сдался. Ему просто не верило то большинство, для которого примарх оставался идеалом. Их собственное мнение о нём было важнее живых свидетельств.

Никто не мог утверждать, что усилия по спасению жизней солдат были предприняты вопреки собственным убеждениям примарха. Несмотря на снижение эффективности, кое–что из методов Жиллимана пережило века.

Якс стал и центром всех усилий по борьбе с чумой, и лабораторией, и санаторием; там разрабатывались и оттуда развозились на фронты Ультрамара лекарства от постоянно развивающихся болезней войны.

Несмотря на всю эффективность, обработка раненых была трудоёмкой. Обеспечить чистоту больших кораблей, поэтому им было запрещено подниматься на поверхность, но меньшие лихтеры и шаттлы вынуждены были летать чаще. В результате высадка всех войск с одного медицинского корабля занимала несколько дней, а ожидающих всегда оставалось много.

Для посторонних глаз уборка посадочных площадок была впечатляющим признаком тщательности, с которой проводилась дезинфекция. На самом деле это было наименее важное и самое простое задание, и его поручали наземной команде низкого ранга и монозадачным сервиторам, чьи биологические компоненты были запечатаны глубоко в неорганических структурах.

У Якса был ярко выраженный осевой наклон, и осень южного полушария подходила к концу. Был вечер, и уже холодало, когда команда очистителей слезла с транспорта. Они разделились и прошли через ворота с распылителями дезинфицирующих средств – единственный вход на площадку с шатрами. Обработанные сильными антибиотиками, они ходили взад и вперёд, и поливали землю из огромных шлангов, идущих от резервуаров и обвивающих спины. Работников скрывали защитные костюмы, и сервитора было трудно отличить от настоящего человека. За струёй кипящей воды последовала пена противовирусных препаратов. Скалобетон посыпали бактерицидами. Вода подняла огромные столбы пара в холодный воздух. Люди видели, что всё идёт своим чередом.

Когда очистка завершилась, из соединённых куполообразных палаток вышли священники в биозащитных стихарях. Они прошли по антисептической земле, размахивая кадилами с освящёнными маслами, чтобы изгнать психическую порчу, которую химические вещества не могли очистить.

Наконец появились ответственные за карантин – медицинские чиновники среднего звена, брат майорис–инфериор из ордена госпитальеров местного Адептус Министорум и офицеры–очистители из комиссариата; выйдя из палаток, они осмотрели работу, дали своё одобрение и поставили печати на соответствующих бумагах. Только после этого лихтеру было дано разрешение на посадку.

Каждый раз всё это занимало полчаса.

Наземную команду держали наготове на случай, если очистка не будет проведена удовлетворительным образом. С облегчением они наблюдали, как начальство исчезло в надувных тентах вокруг поля. Когда последняя застёжка закрылась, экипаж устало скатал шланги с дезинфицирующим средством, прошёл через ворота к своим служебным машинам и помчался через посадочные поля на сорок минут отдыха; люди были на одну чистку ближе к концу восемнадцатичасовой смены.

Поле оказалось в распоряжении нескольких медиков, оснащённым громоздкими ауспиками, прикреплёнными к их костюмам с помощью герметичных гибких трубок. Красные огни осуждающе мерцали на инструментах.

Высоко в темноте вечера замерцали яркие точки. Челнок быстро приближался. Когда он превратился в рычащую угловатую фигуру, чёрную на фоне низкого солнца, медики взорвали вокруг посадочной площадки очищающие бомбы, извергая клубы терпкого белого дыма. Лихтер приземлился в тумане антибиотиков, сбросил трапы, не выключив двигатели, и исчез, как только вышел последний раненый солдат.

Именно так Туллий Варенс с Талассара из тридцатого вспомогательного полка Ультрамара прибыл в Якс. Он неуверенно шагнул на площадку вместе с сотней таких же, как и он солдат, моргая от дневного света после недели в камере космического корабля. У него не было ничего, кроме лазерной винтовки, бронежилета и униформы за спиной. Всё остальное, что у него было, сгорело.

–  Держись рядом, Бол, –  сказал он человеку, стоявшему неподалёку. –  Никуда не уходи.

Бол, пожилой мужчина с грубой седой щетиной, встревоженно смотрел вперёд.

Медики вышли из химического тумана и выстроили измученных солдат в шеренгу. Варенс был слишком слаб, чтобы сопротивляться схватившим его рукам в резиновых перчатках, но он вскикнул, когда его раненую спину грубо ударили.

– Осторожно! –  вырвалось у него. Медики, которые его осматривали, не ответив, перешли к следующему человеку. Варенс двинулся вместе с очередью. Он повернулся, когда понял, что Бол все ещё стоял там, где его оставил трап корабля. Вздохнув, Варенс вернулся.

– Давай же, Бол, – прошептал он и взял друга за локоть.

Бол уже не был прежним со времени последнего нападения на Предел Конора. Когда–то разговорчивый и уверенный в себе, он теперь покорно шёл туда, куда вёл Варенс.

– Оружие сложить в красный круг, броню и жилеты в зелёный, –  отрывисто скомандовал медик через вокс–передатчики, установленные в его застеклённом визоре. Он указал на нарисованные круги в стороне от входа в комплекс палаток–пузырей. – Форму в синий.

–  Всю, да? –  спросил один из солдат. Он ничего не соображал от усталости. Один из медиков помахал гудящим медицинским ауспиком перед его телом.

– Всю, – ответил он.

Устало воины разделись. Усталые тела дрожали в прохладе вечера.

Варенс потянулся за пистолетом Бола. Его собственная лазерная винтовка – казалось, весившая не меньше тяжёлого болтера – соскользнула на плечо, исхудавшее от месяцев скудного пайка, и задела рану. Варенс, стиснув зубы от боли, отстегнул её и взялся за оружие Бола, осторожно разжав слабые пальцы друга.

– Лучше это снять, – сказал он Болу.

Тот лишь взглянул дико.

Пальцем здоровой руки Бол указал на одного из солдат, Гидеона – одного из немногих из группы, которых знал Варенс. Он был хвастуном. Варенс даже и не задумывался о нём толком.

– Пятнадцать! Пятнадцать! – повторял Бол, упорно тыкая в сторону Гидеона.

– Эй! Эй! – Варенс помахал ладонью перед лицом Бола. Тот притих и уставился на оружие в руках Варенса покрасневшими, как от злобы, глазами.

– Что, винтовки? – спросил Варенс. – Я с ними разберусь. Раздевайся, старик, я всё сделаю. Не привлекай к себе внимание. Ты понял?

Бол кивнул. Варенс сжал его плечо, неохотно оставил его и поплёлся к цветным кругам. Оружие и снаряжение трещали, падая в кучу.

Варенсу показалось неправильным такое неуважение к их оружию, и он, нахмурившись, взглянул на товарищей. Большинство из них были с миров, далёких от его собственного. Они слишком устали и были слишком больны, чтобы заметить его неодобрение. Варенс продвинулся вперёд и осторожно положил своё оружие и оружие Бола на край круга.

–  Ты мне хорошо послужил, –  тихо сказал он, положив руку на приклад винтовки. – Я буду молиться, чтобы твой дух нашёл покой, если ты не захочешь вернуться на войну. – Оставить оружие было всё равно, что выкинуть своё сердце, но, когда Варенс встал и прерывисто вздохнул, он понял, что освободился.

Руки потянулись к пряжкам жилета и доспехов. Варенс всё ещё был одет, но уже замёрз и дрожал, а онемевшие пальцы с трудом боролись с защёлками. Это был не просто холод; его беспокоили раны. Из спины, чуть ниже лопатки, вырвали кусок плоти. Рана всё ещё была сырой по краям и вся горела. Воин даже не заметил, как получил ранение. В один момент то, что казалось простой царапиной, стало болеть. Как бы Варенс ни старался, он не мог не признать слабость своей плоти. Доказательством тому были его слабые пальцы, соскользнувшие с защёлки, и незаживающая рана.

После полуминуты возни защёлка сработала и расстегнулась. Плечевые пластины соскользнули с его тела, забрав с собой и тепло. Как же не хотелось снимать форму!..

Крики Бола заставили Варенса поднять голову.

–  Пятнадцать! –  бился Бол в руках медика. Он пытался добраться до Гидеона, вытянув руки. В толпе пронеслись приказы медицинской бригады. Через минуту из палаток выйдут вооружённые люди.

–  Не знаю, что на тебя нашло, старик! –  сказал Гидеон, когда Бол бросился к нему. Он широко улыбнулся. –  Успокойся ты. Наконец–то месяц или около того отдыха, а потом мы вернёмся на фронт.

–  Пятнадцать! –  крикнул Бол, схватив визор медика.

– Отставить!  –  крикнул тот. Его коллега потянулся за компактным «паутинником». Варенсу показалось, что медики привыкли к такого рода вещам. Он не удивился. Увиденного ими было достаточно, чтобы свести с ума любого.

–  Эй! –  позвал Варенс. Он бросил доспехи на место и начал пробиваться сквозь солдат, локтями распихивая столпившихся зевак.

Бол даже не пытался раздеться или снять доспехи.

– Поместите свои доспехи и жилеты в зелёный круг, униформу в синий! –  гаркнул один из медиков. «Паутинник» уже покинул кобуру. Варенс боялся предположить, как отреагирует Бол, если снова окажется в ловушке.

Медики с силой схватили Бола, и тот задёргался и заплакал.

–  Оставьте его! –  крикнул Варенс. – Он же не в своём уме. Ему плохо. Зубы Императора, я думал, вы целители! Ослепли, что ли? С ним скоро всё будет в порядке, если вы отстанете. Бол, Бол, эй!

Медики расступились настолько, что Варенс смог приблизиться.

– В… В… Варенс?.. – пробормотал Бол.

– Да, дружище, это я. Делай как сказали медики, понял?

Бол подозрительно посмотрел на медперсонал.

– Бол! Давай соображай!

Медик всё ещё держался за «паутинник», хотя Бол даже не обратил внимания на устройство.

Нерешительно он кивнул.

– Раздевайтесь, –  сказали медики. – Доспехи в…

–  Да, мы поняли, –  отрезал Варенс. –  Я слышал тебя уже четыре раза. Я помогу ему. – Он встал между другом и медиком. – Мы последние два года вместе сражались на Эспандоре. А ты где был, а?

– Я не обязан вам отвечать, –  сказал медик с паутинником.

– Здесь, –  ответил за него другой. – Только здесь.

–  Тогда вы не знаете, через что нам пришлось пройти. Отдайте ему должное. Если бы не такие, как он, вы все были бы пеплом и слизью. Чумные воины, еретики–Астартес, ходячие, Император их возьми, мертвецы – мы с Болом сталкивались с ними всеми, а вы тут прохлаждались в своих резиновых костюмчиках!

– Мы здесь спасаем жизни, –  ответили медики. –  Милостью Императора. У каждого из нас есть свои роли. Мы здесь, чтобы помочь вам, но вам обоим необходимо пройти обработку. Если он не будет слушаться, он не выживет.

Варенс слишком сильно схватил Бола за плечо, заставив его вздрогнуть.

– Этот человек раз пять спасал мне жизнь. Если ты думаешь, что я позволю ему умереть, тогда у тебя что–то в голове подкрутить надо.

–  Ваш выбор, солдат, –  медик достал «паутинник».

Бол успокоился. Что–то из сказанного, видимо, дошло до него, потому что он расстегивал боевую перевязь.

–  Нет, нет, –  сказал он. –  Нет, Варенс, нет, –  его голова затряслась. Бронежилет с перепутанными ремнями соскользнул на землю. Бол начал бессознательно раздеваться. Варенс сделал то же самое, настороженно наблюдая за своим другом, но ничего больше не происходило.

Бол передал другу свою грязную белую форму. Варенс кинул её к своей. Тела воинов, грязные и бледные, открылись суровому осеннему воздуху.

Медики наконец убрали паутинник и направили ауспик на Бола. Прибор загудел и щёлкнул. Сверху засветилась зелёная лампочка.

– Он чист, но пусть сохраняет спокойствие. Процесс не закончен.

–  С ним все будет в порядке, –  сказал медик подобрее.

–  Я понимаю, –  ответил воин. Гнев улетучился, хотя Варенс и был на пределе. Злость много раз спасала его, позволяя реагировать быстро и эффективно. Но здесь злости места не было. Всё это казалось нереальным. Но как объяснишь это все другим?

Медик провёл ауспиком над перевязанной раной Варенса.

– Что с вами случилось?

– Ранен Астартес–еретиками, – сказал он ровно. – Уж не знаю, как так вышло.

Врача не впечатлило заявление Варенса.

– Раненые космодесантниками–предателями не выживают.

– Думаете, я вру? – сказал Варенс.

– Думаю, вы счастливчик, – ауспик сердито загудел. – Рана заражена.

–  Да вы что! –  притворно удивился Варенс. – До тебя ещё дюжина это сказала. Да и без них это и ежу понятно – вся спина горит.

–  Рана выглядит хуже, чем она есть на самом деле. Это не так серьёзно. Инфекцию можно вылечить. – Засиял зелёный свет, и медики забрали ауспик. –  Основная палатка.

–  Да знаю я, Император тебя возьми. Хоть бы посочувствовал, а! Или хоть бы впустил куда–нибудь, а то околеем тут все. Мы люди, вообще–то, а не ящики с боеприпасами.

–  Вы не человек, пока не пройдёте проверку и тройную очистку, солдат. До тех пор вы являетесь переносчиком инфекции, которая подвергает опасности весь этот мир. А теперь держите своего друга под контролем, иначе нам придётся дать ему последнее лекарство.

–  А как же милость Жиллимана? –  сказал Варенс.

Медик рассмеялся под маской.

–  Милости на всех не хватит. Выбросьте свой комплект и идите на дезинфекцию.

И пошёл размахивать ауспиком перед следующим солдатом.

–  Переносчика болезни ищете? –  крикнул Варенс вслед медику. –  Тогда я бы проверил солдата Гидеона, –  он указал медикам на мужчину. –  Мы с Болом так долго сражались с повелителями чумы, что у него уже нюх на болезни.

Варенс помог Болу разложить его форму и снаряжение по нужным стопкам, затем они присоединились к шеренге дрожащих людей, направлявшихся к палаткам. Ни одна из групп не была в хорошем состоянии. Все без исключения обнажённые тела вокруг Варенса несли следы болезней и травм. Многие из них уже проходили этот путь раньше – это было видно по тому, как они выстраивались в очередь и делали то, что требовалось, без каких–либо указаний, сохраняя спокойствие. Варенс замёрз и был взвинчен и измотан. Только дисциплина, привитая ему ауксилией, удерживала его от срыва, да и она уже мало помогала.

Но он нашёл силы улыбнуться, когда услышал ругательства Гидеона и сердитый сигнал ауспика.

–  Корабельные вши, –  сказали медики. –  Внешние паразиты, ничего серьезного, отведите его в палату три, протоколы стерилизации тройной–плюс.

Настала очередь Варенса. Он прошёл через три двери из пластиковых полосок и оказался в душном воздухе дезинфекцирующей камеры. Химический пар забил нос и заставил слезиться глаза. Рана под бинтами болела. Что бы ни ожидало Гидеона в третьей палатке, Варенс надеялся, что там будет что–нибудь попротивнее. Он заслужил.

–  Пятнадцать! –  вскрикивал Бол, словно рассказывал какую–то шутку. –  П–п–пятнадцать!

Хорошее настроение Варенса улетучилось, как пар из труб. Счёт был чем–то новеньким и не очень хорошим. Варенс надеялся, что передышка от войны поможет Болу исцелиться, но он не был уверен. Он уже видел боевой шок раньше. Единственным лекарством, которое действовало наверняка, была пуля милосердия. Варенс никогда не думал, что с Болом может произойти вот такое, и это пугало. Бол был таким храбрым, таким непоколебимым. Если он потерял рассудок, то это могло случиться с любым.

–  Давай, старик, –  сказал Варенс. Он снова взял Бола за руку. Его кожа была влажной и висела на истощённых мышцах, и полковые татуировки исказились из–за этого. – Пора помыться.

Под мышкой Бола что–то шевельнулось, как будто там был огромный червяк. Если бы Варенс увидел это, то понял бы, что болевой шок –  меньшее из того, что беспокоило его друга.

Существо развернулось и исчезло в клетке из рёбер Бола незамеченным.

ГЛАВА ШЕСТАЯ. БИТВА ЗА РАУКОС

Высшие офицеры Флота Примус собрались на палубе «Чести Макрагга» вокруг помоста, занятого примархом, теснясь перед командным троном капитана флота Кестрина.

Генералы Астра Милитарум общались с настоятельницами боевых монастырей. Архимагосы Адептус Механикус стояли тесной группой, укутавшись в ржаво–оранжевые и кроваво–красные мантии. Лорды космического десанта ждали вместе с комиссарами, инквизиторами и баронами рыцарских дворов. Принцепсы слезли со стальных черепов своих Титанов, чувствуя себя неловко в окружении такого количества людей. Были тут и командиры флотов, и капитаны крупных боевых кораблей. Безмолвное Сестринство стояло в стороне от всех остальных, а их тревожные ауры вызывали у окружающих дрожь. Зажужжала аугментика командиров скитариев. Чиновники Департаменто Муниторум и Официо Логистикарум говорили тихим голосом. Историторы незаметно всё фиксировали.

Тут были все ветви власти Империума и те, кто их снабжал, направлял и поддерживал, либо лично, либо в виде одного из прозрачных гололитов, проецируемых летающими над головами сервочерепами.

На огромном окулусе плугообразный нос «Чести Макрагга» нацелился на Яму Раукоса. Огромная, лениво вращающаяся граница между варпом и реальным пространством, Яма Раукоса была отделена от Великого Разлома, но, хотя и была изолирована, оставалась глубоким проходом сквозь пространство и время в самое сердце варпа. Это была космическая рана шириной в миллионы миль. Пурпурная по краям, ближе к середине она становилась гнилостно–жёлто–белой, а в самом центре огромный тёмный шар, похожий на зрачок, вращался со свирепостью пульсара.

На краю Ямы томилась система вокруг средней красной звёзды. Люди никогда не селились там и не давали ей имя, но у Адептус Астра Картографика она значилась как 108/Бета–Калапус–9.

Гравитационный сдвиг протянул длинные шлейфы раскалённого газа от звезды к аномалии, которая медленно её поглощала. За годы, прошедшие с момента появления Великого Разлома, солнце значительно потускнело, и планеты вокруг него потемнели.

Завитки светящейся материи выходили из краёв Ямы, сливаясь с окружающим звёздным газом и скручивая его в петли, которые тянулись к большому разрезу Цикатрикс Маледиктум, словно паразитические черви, ползущие от своего хозяина.

Подобные разрывы между измерениями когда–то были ужасающей аномалией. В эти тёмные времена они стали обычным явлением. Великий Разлом расколол галактику, и тысячи таких ран, как Яма Раукоса, изорвали реальность.

Железная хватка природы там ослабевала. Из бурлящих глубин выходили полубезумные суда, на борту которых находились воплощённые кошмары. Невозможные монстры, бормоча, выползали из теней миров на протяжении световых лет вокруг них. Большинство из этих вещей задерживались в реальности совсем ненадолго, а наиболее эзотерические умирали сразу же, как только рождались, превращаясь в светящийся корпозант по законам материальной физики. Какими бы жуткими они ни были, такие незначительные Нерождённые не представляли реальной угрозы. Яма Раукоса была открытыми вратами для демонических легионов высших сил. Получив форму по воле своих тёмных богов и подпитываясь энергией разлома, они выжили, и их армии периодически появлялись из Раукоса. Ужас, который они породили, питал их ещё больше, и цикл кошмаров продолжался.

Жиллиман непоколебимо смотрел на нечистую кисту Ямы.

– Очередная потерянная система, – злобно сказал Малдовар Колкуан из Адептус Кустодес. Пятеро его собратьев стояли на страже позади примарха. Когда он говорил, а это было нечасто, казалось, что каждое оскорбление Империума, которое он видел, усугубляло его стыд. Жиллиман прекрасно понимал, что за десять тысячелетий телохранители Императора мало что сделали. Всё, что Колкуан мог предложить в качестве компенсации, –  это желчь.

Когда Жиллиман вернулся на Терру, он обнаружил боевое братство, ослеплённое скорбью и долгом, не интересующееся ничем за стенами Имперского Дворца. Кризис за кризисом разрушали основы Империума, и с каждым из них Адептус Кустодес всё дальше отступали из поля зрения.

И вот, наконец, множество из них покинули стены Дворца, и теперь маятник качнулся в другую сторону. Золотые воины Терры были ослеплены яростью.

– Она не потеряна, так как никогда и не принадлежала Империуму, – сказал Жиллиман. – Тем не менее, эта цель достойна, и мы будем считать её своей. Посмотрите, как враги собираются вокруг него. Строительство их храма близко к завершению.

Гололитический стратегический дисплей показывал систему и её чудовищного паразита в виде серии нейтральных изображений. В таком виде Яма выглядела такой спокойной и безобидной туманностью. Флот Хаоса собрался в мире 108/Бета–Калапус–9.2, невидимый невооружённым глазом, но достаточно ясном для авгуров «Чести Макрагга», и на экране множество ярких точек собрались вокруг одной: это был орбитальный храм Несущих Слово.

Голос примарха не нуждался в усилении, чтобы дойти до всех командиров. Его слова долетели до самых дальних уголков командной палубы. Когда он говорил, все останавливались, чтобы прислушаться.

– Они строят храм. Его необходимо уничтожить. Это перевалочный пункт для наших врагов, но они приходят в Яму Раукоса не ради простого пополнения запасов, –  примарх указал на чёрный глаз в аномалии. – Они пришли, чтобы принести кровавую жертву и воззвать к своим дьявольским богам, восславить их с помощью их слуг. Из разлома выходят демоны, чью силу и используют предатели. Проход должен быть закрыт. Пока мы не можем этого сделать, но только пока. Я клянусь в этом именем Императора. До тех пор монстры, выходящие из них, будут отброшены, а пороги будут охранять самые могущественные воины, которых только может породить Империум. Так мы отделим смертных слуг Хаоса от их противоестественных союзников. Крестовый Поход Индомитус пронёсся от одного конца Империума Санктус до другого, неся возмездие нашим врагам. Я предлагаю добавить к нашему счёту ещё одну победу!

Толпа громко зааплодировала. Громкие трансчеловеческие голоса присоединились к смертным крикам и стрекотанию аугмиттеров.

По мере ускорения флота Яма в окулусе росла. Для этой победы была собрана большая часть Флота Примуса. Десятки крупных кораблей стояли во главе боевых групп «Альфус», «Цераст», «Доминус» и «Гамма». Искусственные звёзды их двигателей ярко вспыхнули, когда суда заняли атакующие позиции.

Жиллиман расположил армаду в виде пятипалой руки. Длинные когти были выстроены в ряд, чтобы бить врага на пути. Ладонью представляла собой стену кораблей с «Честью Макрагга» по центру. Примарх намеревался прижать врага к мобильной крепости ладони, пока пальцы когтя замедлялись и сжимались, словно кулак, замыкая котёл вокруг вражеского флота.

Целая боевая группа выделилась от основной линии наступления к Яме. В центре летели нуль–корабли Сестёр Безмолвия под защитой трёх линкоров. Линкоры длиной в несколько миль были машинами войны и обычно не использовались для сопровождения, но сейчас этот шаг был оправдан. Сейчас не эти могучие корабли были самым смертоносным оружием боевой группы. Залогом успеха были корабли Сестёр – большие, чёрные и быстрые.

Команда «Чести Маккрага» состояла из обычных людей и космодесантников. Смертных было больше. Они присоединились к Крестовому походу Индомитус, прибыв со всех уголков Империума. Их разное происхождение не было препятствием для того, чтобы Жиллиман превратил их в единое и эффективное подразделение.

Над вокс–станциями магистр одивулгатус развернул пульт управления. Высокие ряды труб, каждая из которых была мощным вокс–передатчиком, закрывали тело человека, а его голова была заключена в громоздкий блок связи. Виден был только его рот.

–  Нуль–корабли будут на позициях через час, господин.

–  Принято, –  ответил магистр авгур со своей станции высоко на ступенчатых стенах, царства экранов и проводных сервиторов. На гололитической сфере тактикариума мигали руны и возникали пунктирные линии, описывающие их траекторию и конечное положение.

Перед возвращением Жиллиману «Честь Макрагга» подверглась обширному ремонту на верфях Металики, а командная палуба была полностью перестроена. Печать Коула была на всём. Новые машины и неслыханные конфигурации старых устройств заменили оборудование, использовавшееся десятки столетий. Техножрецы возмущались, но Жиллиман заставил их замолчать, и Коул добился своего.

Результат мог с лёгкостью расстроить религиозные чувства Адептус Механикус. Машины по–прежнему выглядели уродливо, как и все технологии сорок первого тысячелетия, но Жиллиман подсчитал, что одна только тактическая оперативность возросла на десять процентов. Множественное резервирование и новые интегрированные системы позволили повысить защиту. Десятки техножрецов из фракции Коула трудились над тем, чтобы прекрасно сбалансированный замысел архимагосов работал, и он работал, и работал превосходно.

– Лорды и леди! – сказал Жиллиман. – Сегодня великий день для Империума! Честь вам, защищающим Императора! Теперь идите на корабли и боевые машины! На корабли! На войну!

– На войну! На войну! На войну! – хором отвечали они.

Большинство командиров ушли. Гололиты заморгали. Скоро палуба опустела; остались только основной командный состав Жиллимана и офицеры мостика корабля, хотя их по–прежнему насчитывалось почти четыреста человек.

Тусклые красные изображения вражеских кораблей около 108/Бета–Калпус–9.2 начали двигаться.

– Враг не дремлет, – сказал Жиллиман. – Полный ход всему флоту. Сомнём их без жалости.

Магистр флота Кестрин встал с трона.

– «Честь Маккрага» на полный ход, – ответил он. – Весь флот на полный ход.

– Весь флот на полный ход! – повторил магистр дивулгатис, посылая приказ всем кораблям.  Волна активности покатилась по многоярусным рабочим рядам и станционным ямам палубы. Специалисты по проверке целостности настроили матрицы, которые стабилизировали корпус корабля перед ускорением. Техножрецы передавали мельчайшие изменения своим коллегам глубоко в машинных залах корабля.

– Реакторы готовы! – сообщил техноадепт с металлическим лицом.

– Машинариум готов! – сказал человек в форме прапорщика.

Несколько электрожрецов начали петь гимн «Электрическое тело». Техножрецы бормотали свои молитвы, склонившись над столами.

Магистр–мотиватус схватился за поручень. Вокруг него в кругу сидела дюжина сервиторов, в чьих изуродованных мозгах мелькали расчёты, необходимые для перевода «Чести Макрагга» из текущего положения в атаку. Когитаторы быстро и ритмично щёлкали, передавая двоичные данные.

– Выполнено. Двигатели работают с максимальной эффективностью, –  в один голос сказали сервиторы.

– Полный ход через три, два, один, – сказал магистр мотиватум.

– Выполнено.

На корме послышался грохот, приближающийся, словно ехала огромная машина. По кораблю прокатилась дрожь, становившаяся все сильнее. Машины заурчали одна за другой. Рокот соединился с нескончаемым грохотом корабельных систем, потонул в нём и перестал быть слышим.

От ускорения люди чувствовали толчки в груди и боль в ногах.

«Честь Макрагга» разогналась до одной сотой скорости света. Вокруг загорелись двигатели флота, и все корабли начали ускоряться, держась в строю вместе с флагманом.

108/Бета–Калапус–9.2 быстро росла.

Вскоре прилетел первый снаряд. Эсминцы, сопровождавшие более крупные крейсеры и линкоры, открыли огонь из зенитных орудий. Начались одиночные взрывы, которые скоро станут беспрерывны. Несколько торпед прорвались, опасные своей скоростью больше, чем силой, но они взорвались на пустотных щитах кораблей в тысячах футов от корпусов. Щиты мигали и вспыхивали, направляя разрушительную энергию в варп.

Жиллиман наблюдал без беспокойства. Такие дальние перестрелки никогда не были ни решающими, ни особенно разрушительными. В главном тактикариуме пальцы кораблей расширились. Примарх отдал несколько приказов по инфопланшету, чтобы скорректировать позиционирование, но на данный момент самая важная часть его плана выполнялась правильно. Нуль–корабли перемещались между Ямой Раукоса и планетой. Их присутствие остановило бы любое демоническое вторжение, а Сёстры Безмолвия и Серые Рыцари Адептус Астартес, дислоцированные по всему флоту, были готовы справиться с любыми проявлениями на борту. Никакой сверхъестественной помощи врагу не будет.

Они достигли 108/Бета–Калапус–9.2, невзрачного оранжевого шара с ледяными шапками. На экваторе были крошечные зелёные пятнышки, но в основном его покрывала пустыня. Ещё один низкосортный мир, слишком удалённый, чтобы его заселить.

Отсюда уже невооружённым глазом виднелись огни вражеских машин. Корабли Хаоса рассредоточились, чтобы перехватить пальцы руки с фронта. Жиллиман наблюдал за их манёврами. По тому, как двигались корабли, он понял, что не было единого предводителя, который бы все контролировал. Они сбились в тесные группы, и каждая банда действовала сама по себе.

Хаос отвергал власть над собой. Это была его слабость, которую примарх замечал уже не раз.

Четыре более мелкие группы действовали самостоятельно, плохо скоординировавшись и друг с другом, и с пятой, самой крупной группой. Это последнее формирование составляло большую часть флота, и его корабли двигались ровно, развёртываясь веером по стандартной схеме перехвата в направлении крайней левой из двух ведущих имперских групп.

Флот Несущих Слово – грозный противник. Что–то подобное масштабному орбитальному храму редко предпринималось другими. Несущие Слово были лучше организованы, чем большинство павших Легионов. Верующие до фанатизма, они возводили гигантские храмы на завоёванных ими мирах и защищали их до последнего.

Первые ряды флота Жиллимана начали стрелять, как только оказались на расстоянии половины миллиона миль.

Следы от торпед расходились веером, образуя пересекающиеся узоры. Пушки били по противнику многотонными противокорабельными снарядами. Такие боеприпасы будут лететь несколько минут, и большинство из них не поразит цели, но они и не были предназначены для этого. Взрывами Жиллиман перекрывал предателям пути, загоняя их на нужные ему позиции.

Второй палец был перехвачен одной из небольших боевых групп противника. Оба шли с такой скоростью, что успели обменяться лишь кратким шквалом бортовых залпов, прежде чем разошлись. Всё посветлело из–за выстрелов мощных пушек «Нова». Более яркий свет свидетельствовал о том, что на одном из корабле взорвался реактор. Когда авгуры прояснились и свет погас, имперский строй ускорился, оставив один из своих крейсеров пылать. Флоту предателей пришлось ещё хуже. Два из четырёх гранд–крейсеров сильно пострадали: один сошёл с траектории полёта собратьев с выключенными двигателями, а борта другого горели, и он отставал. Остальные два крейсера приближались прямо к ладони когтя.

Руки Жиллимана выбивали данные о цели на его приборах.

–  Группа «Гамма», уничтожьте предателей, –  сказал он. Магистр дивульгатус передал приказы соответствующим кораблям.

– Они опрометчивы, –  сказал трибун Колкуан. –  Они не смогут пройти мимо нас.

–  Скорее всего, –  сказал Жиллиман. –  Возможно, они пытаются разрушить наше построение.

–  Чтобы повредить одной боевой группе? У нас их четыре, и стена ладони непроходима.

–  Тогда чтобы отвлечь нас, или, возможно, произошла ссора между их военачальниками. Или, может быть, они бегут. Жиллиман оторвал взгляд от дисплеев и тактикариума, чтобы взглянуть на кустодия. – Я не делаю никаких предположений. И ты не должен. – Пока он говорил, шрам чесался, напоминая примарху о последней ошибке, о ситуации, которую примарх поклялся никогда не повторять.

Губы Колкуана скривились. Он не любил, когда ему читали лекции по тактике. Жиллиман не смягчился. Хотя Адептус Кустодес оставались превосходными индивидуальными воинами, с давних времён они редко служили генералами, а столетия одиночества притупили те командные способности, которыми они когда–то обладали.

– Никогда не недооценивай врага, Колкуан. В девяти случаях из десяти предатели падут жертвами собственных вражды и неорганизованности, но в десятый раз они застанут тебя врасплох и уничтожат. Их величайшие лорды могут превратить враждующие отряды в разрушительную боевую силу. Они хотят окружить нас и задержать. Их колдуны будут пытаться призвать демонических союзников, пока их боевой флот будет нас отвлекать.

Он взглянул на консилиум псайкана – несколько библиариев космических десантников и примарис, стоявших неподалёку. Смертные люди выглядели подавленными рядом с Сёстрами Безмолвия.

– Это так, –  подтвердил лидер псайкеров, кодиций Донас Максим из ордена Авроры. – Завеса ослабевает. В варпе неспокойно.

–  Порождённая варпом помощь им не поможет. – Жиллиман отмахнулся от мыслей про невыразимые вещи, которые собирались делать колдуны; создания богов принимали только кровь, души и боль.

–  Мой господин, –  сказал магистр авгур. – Основная цель будет в пределах досягаемости через десять минут и девять секунд.

– Он отстаёт в расчётах на пятьдесят секунд, –  добавил Колкуан.

– Можешь занять его место, если так хочешь, трибун.

Колкуан раздражённо хмыкнул.

Основные силы флота Хаоса приближались к имперским боевым группам. По мере того как авгуры собирали всё больше информации, различные обозначения каждого вражеского корабля накапливали множество данных. Ядро главной группировки составляли пять линкоров. Как и ожидал Жиллиман, трое были из Легиона предателей Несущих Слово; оставшиеся двое принадлежали Железным Воинам. Древние маяки в повреждённых корпусах передавали коды времён Великого Крестового Похода. Жиллиман узнал названия двух кораблей. Флоты Хаоса часто отличались от флотов Империума, включая многие классы кораблей, которые больше не производились. Их линкоры были остроконечными, изящными и смертоносными –  превосходными образцами более просвещённых времён.

Остальные три подгруппы кораблей Хаоса проносились мимо вытянутых пальцев, чтобы обойти Имперский флот и атаковать его уязвимый тыл. Одна флотилия носила знаки Повелителей Боли, некогда верного ордена, вся сила которого обратилась к Хаосу во время  Вечной Ночи; остальные представляли собой разношёрстные скопления пиратских судов и других ренегатов.

Меньшие боевые группы пока можно было игнорировать. Повелители Боли были опаснее, но корабли космического десанта предназначались для бомбардировок планет и высадки воинов на поверхность, а не для боёв в космосе.

Линкоры представляли большую проблему. Они выстроились в клин. Подобный строй мог бы нанести серьёзный ущерб стене, когда два флота столкнутся.

Одновременно противник открыл огонь из носовых орудий. Лучи прорезали пустоту, расплёскивая ослепляющий свет на пустотных щитах. Скользящий удар по переднему щиту «Чести Макрагга» озарил палубу сиреневым разрядом. Энергетические волны от неточного выстрела пушки «Нова» осыпали искрами эскорт флагмана.

–  Они пристреливаются, –  сказал магистр авгур.

– Любому дураку очевидно, – буркнул Колкуан.

Презрение трибуна к простым людям беспокоило Жиллимана.

–  Ты всю жизнь охранял Императора, но забываешь, кого охраняет Он сам, –  сказал Жиллиман. – Будь более сдержан.

–  Как пожелаете, –  сказал Колкуан. Традиционно Адептус Кустодес подчинялись приказам только своих офицеров и Императора. Так было до тех пор, пока Жиллиман не был объявлен Имперским Регентом, живым голосом Императора.

–  Держитесь курса, –  приказал Жиллиман. –  Всю мощь – на пустотные щиты. Оперативные группы три и пять, оторвитесь и вступите в бой с фланговыми элементами противника. Цельтесь первым делом в Повелителей Боли. Весь флот должен вести огонь по возможным целям, если противник попробует перегруппироваться. Все батареи зарядить для боя на ближней дистанции. Подготовьте носовое вооружение к ведению огня вперёд. Полностью зарядите аккумуляторы пушек «Нова» для стрельбы по моему приказу.

Различные станции сообщили о своём понимании приказа Жиллимана. Активность на командной палубе усилилась.

В переднем окулусе корабли превращались из пятен в объекты размером с модели и продолжали расти по мере того, как флот крестового похода быстро приближался. Перспектива в пустоте обманчива. Когда корабли оказались так близко, чтобы их можно коснуться, они продолжали расти. Их носы–копья превратились из острых скальпелей в гигантские затупленные скалы, которые щерились сенсорными антеннами и орудийными портами.

– Господин? – спросил Кестрин.

– Не стрелять, – приказал Жиллиман.

Шквал лазерного и крупнокалиберного огня обрушился из передних батарей кораблей Хаоса. Жиллиман не обратил на это внимания, вместо этого изучая расположение врага, выискивая слабые места, которые не могли видеть авгуры. Ещё один шквал ударов обрушился на передние щиты. Основная часть огня велась по «Чести Макрагга», и линкоры Хаоса меняли позиции, чтобы отслеживать его приближение.

–  Передние пустотные щиты выходят из строя! –  крикнул магистр скутум.

–  На наш флагман наводят оружие несколько кораблей, –  сообщил магистр авгур.

–  Мой господин? –  снова спросил Кестрин. Он был удивительно спокоен; ему было скорее любопытно посмотреть, что сделает примарх, чем беспокоиться о чём–то. Такие люди, как Кестрин, были редкостью.

– Минуту… – сказал Жиллиман. Его пальцы танцевали по гелевому экрану, материал искажался при его прикосновении. Схемы и данные авгуров вспыхивали на люминесцентных дисплеях и небольших гололитах. Жиллиман читал каждую страницу быстрее, чем человек мог моргнуть, обрабатывая огромные объёмы данных за секунды.

Вот оно.

Мерцание пустотного щита, не синхронизированное с импульсными модуляторами, наводит на мысль о нестабильной активной зоне реактора.

Слабое место.

– То судно, «Стальной Владыка», – сказал Жиллиман решительно. –  Цельтесь в него.

Руки примарха перемещались по инструментам, нажимая клавиши и ставя размытые метки. Изображение «Стального Владыки» появилось на вторичном гололите перед троном Кестрина. Следом высветились координаты нескольких целей.

Данные были распространены через систему передачи данных по всему флоту. Магистр девулгатис принял целый поток подтверждений.

– Все суда обнаружили цель.

–  Тогда открыть огонь, –  приказал Жиллиман. Вспыхнули пушки двадцати кораблей; целью их всех был «Стальной Лорд».

Линкоры могли выдержать многочасовые обстрелы. Их корпуса защищались многослойными пустотными щитами, и были в несколько ярдов толщиной, а их жизненно важные ядра прятались глубоко внутри. Даже искорёженный линкор можно было вывести и снова сражаться на нём, поскольку его корпуса были выкованы из адамантия.

Но Имперским флотом командовал примарх. И как опытный каменотёс знает, как ударить по кремню так, чтобы он раскололся, так и Робаут Жиллиман знал, как уничтожить звездолёт.

Пустотные щиты «Стального Владыки» мгновенно перегрузились. Лучи растеклись золотыми лужами, прежде чем щиты погасли. На судно обрушились тысячи снарядов, и по нему расцвели взрывы. «Стальной Владыка» выдерживал удары секунд двадцать, прежде чем пламя на его корпусе собралось в один огромный пожар, переломивший судно посередине. Через секунду реактор взорвался. Миниатюрное солнце окружило корабль идеальной жёлтой сферой. Окулус «Чести Макрагга» потускнел. Края реакторной звёзды коснулись щитов кораблей рядом со «Стальным Владыкой», обрушившись на них ураганами извивающихся фиолетовых молний.

Имперский флот не замедлился, и вражеские корабли выросли ещё больше.

–  Всем кораблям атаковать! –  скомандовал Жиллиман. – Огонь по цели!

Ладонь кораблей организованно разделилась, проходя между вражескими судами. «Честь Макрагга» пролетела сквозь горящее облако, оставленное «Стальным Владыкой». На пустотных щитах сверкнули обломки, а затем имперский флагман прошёл дальше, а его орудия обстреливали борта незащищённых кораблей Хаоса.

Когда остальные корабли проходили мимо врага, они открывали огонь с бортов. Корабли Хаоса стреляли в ответ, но большинство из них лишились щитов и оторвались, выпуская давление. Когда стена прошла сквозь вражеский строй, три пальца, не сражавшиеся с меньшими флотами, повернулись, стреляя прямо в уязвимые двигатели кораблей Хаоса. Титанический взрыв сотряс одно судно, которое стало отдаляться, оставляя куски кормы.

На палубе «Чести Макрагга» не раздалось никаких аплодисментов. Все думали о победе, а праздник мог и подождать.

Формирование Хаоса было нарушено. Пальцы преследовали оставшиеся три линкора и их эскорт, а ладонь устремилась к строящейся орбитальной платформе на самой высокой орбите 108/Бета–Калапус–9.2.

Храм был далёк от завершения, но его основной каркас был на месте: восьмиконечная звезда, похожая на колесо компаса, символ, который жрецы Тёмных Богов называли октед. Странные огни играли в его центре.

Когда позади них вспыхнул огонь, корабли ладони приблизились, не встретив сопротивления. Свет в колесе Хаоса засиял ярче.

– Девяносто градусов по правому борту, – приказал Кестрин. – Используйте большие пушки. Бортовые орудия на врагов.

Корабль загрохотал, когда торпеды сопровождавшего судна поменьше устремились к храму. Движение было выполнено с учётом тормозящей силы, и судно стонало, когда двигатели толкали его на поворот, но всё прошло быстро. Орбитальная станция исчезла из поля зрения переднего окулуса. На главном тактикариуме отразились изображения с боковых камер.

–  Открыть огонь! –  проревёл Жиллиман, когда корабль выровнялся. – Уничтожить!

Ряды пушек прогрохотали вдоль борта линкора, и от их отдачи командная палуба содрогалась. Энергию пришлось направить в сдерживающие поля – настолько велико была сила орудий в сочетании с напряжением поворота. Гигантские снаряды врезались в незавершённую станцию, отсекая наконечники её стрел и ломая середину. Чтобы погубить храм, были использованы бомбы, предназначенные для уничтожения целых миров. После двух залпов от октеда остались лишь вращающиеся орбитальные обломки шириной в тысячу миль, которые медленно разлетались.

–  Пусть они видят, что нет храма их тёмных богов, который бы я не уничтожил! –  провозгласил Жиллиман. –  Эти предатели идут против воли последнего верного сына Императора. Они поймут, как ошибались. Десять тысяч лет некоторые из них бросали вызов Императору. Их жизнь закончится сейчас!

Не было корабля достаточно мощного, чтобы превзойти «Честь Макрагга». Осталось несколько линкоров Хаоса, и под другими звёздами они могли бы сразиться на равных с почтенным флагманом, но Имперский флот превосходил численностью предателей, и Жиллиман умело владел своей армадой. Предатели были разобщены. Последние линкоры были быстро изолированы. Сначала не желая действовать согласованно, а затем быстро лишившись возможности действовать, флот Хаоса не мог ничего сделать, чтобы остановить «Честь Макрагга», которая пролетела через поле обломков станции–храма в сторону мира за его пределами. Когда Имперский флот вышел на орбиту, стратосфера вспыхнула разрядами наземных защитных лазеров.

«Честь Макрагга» содрогнулась от многочисленных ударов.

– Магистр дивулгатис, разошли мои слова по флоту, – сказал Жиллиман.

– Да, повелитель, – ответил тот.

– Станция разрушена! – сказал примарх. – Путь открыт. Все десантные корабли вперёд. Начать развёртывание основного наземного удара. Не бойтесь их огня. Высадить все армии и легионы. Генералы Империума, пришло время очистить этот мир.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ. ПОСЛЕДНИЙ ПОЛЁТ СЕРЫХ ЩИТОВ

«Руденс» охватила бешеная тряска. Вой тревоги наполнил судно, сопровождаемый глухим едва слышимым потрескиванием работающих на полную мощность генераторов пустотного щита. Затем десантный корабль прорвал линию противника. На борту Серые Щиты готовились к своему последнему бою.

– Братья, мы приближаемся к точке входа, –  сообщил по воксу лейтенант Саркис. –  Контакт через две минуты. Начните подготовку капсул. Слава Императору!

–  Слава! –  хором ответили воины.

Из многих десятков тысяч космических десантников–примарис, созданных Велизарием Коулом, только половина изначально была сформирована в новые ордена. Остальные собрались в огромные армии, каждая состоявшая из одной генетической линии. Они носили цвета своих предков–примархов, их эмблемы пересекались бледно–серыми шевронами, а внутри своих генетических групп воины затем были организованы в формации размером с орден.

На этом соблюдение правил Кодекса Астартес заканчивалось.

Официально формирования Примарис назывались Бесчисленными Сынами примархов, но сами они называли себя Серыми Щитами. Они были новыми сынами древней науки, и у них не было никакого братства, кроме своего собственного. Жиллиман использовал новое оружие везде, где мог. Космодесантники–примарис иногда сражались, как Легионы прошлого, огромными формированиями одного типа, или шли в бой смешанными группами любого размера, от ударных групп по пять человек до армий в несколько орденов. Так они узнавали сильные стороны своих генетических собратьев и их привычки. Братство выходило за границы линии примарха и геносемени.

В первой фазе Крестового Похода Индомитус число Бесчисленных Сынов сокращалось. На многих фронтах войны Робаут Жиллиман отбирал десантников–Примарис из их рот и отделений и распределял их по недостаточно сильным орденам, встречавшимся на пути. Могли быть выделены целые роты или только несколько отделений. Там, где примарх видел необходимость, он брал тысячи для создания новых орденов. Воин за воином Бесчисленные Сыны разлетались по галактике, унося тайны своего создания в свои новые дома. Сыны Жиллимана стали Воинами Авроры или Орлами Рока; потомки Дорна присоединились к Чёрным Храмовникам или Имперским Кулакам; сыны Коракса стали Гвардией Ворона или Оскорбителями. К тому времени, когда Жиллиман достиг Раукоса, во Флоте Примус осталось лишь несколько тысяч первоначальных сил Бесчисленных Сынов, и так же было во всех группировках крестового похода.

Сержант Юстиниан и его отделение «Инцептор» удерживались в воздухе автоматическими десантными клешнями. В каждом отряде было по три воина, а в отсеке –  шесть отрядов вместе с командиром лейтенантом Саркисом. Кордус, потомок Жиллимана, летел вместе с Юстинианом, как и Альдред из рода Дорна. В двух других отсеках корабля ожидали боя ещё тридцать шесть воинов Примарис. Это были гиганты, облачённые в десантируемую броню – боевые доспехи «Зачинателей», усиленные для одиночного проникновения в атмосферу – и оснащённые тяжёлыми прыжковыми ранцами для продолжительного полёта. У каждого была пара штурмовых болтеров. Как и броня, эти орудия были одним из еретических чудес Велизария Коула: массивные пистолеты с убойной силой тяжёлых болтеров.

В отсеке, освещённом лишь мигающими огнями работающих машин, соратников Юстиниана окружали зелёные и красные контуры. Обзор ограничивался огромным прыжковым ранцем воина впереди. Это был Сол, друг Юстиниана, и его можно было узнать только по ваалитскому красному цвету его пластины, которая сейчас казалась кроваво–тёмной. Его спина была высокой и круглой и напоминала чудовищного жука со стальными жвалами–соплами. Сол был настолько неподвижен, а его костюм настолько велик, что сзади он казался роботом. Под многослойным керамитом нельзя было разглядеть человека.

– Выгружаю данные миссии. Подготовьте когитаторы в броне к приёму сигналов, –  передал Саркис. – Активировать десантные программы. Приступить к миссии.

В наушнике Юстиниана прозвенел сигнал загрузки данных. Импульсные лазеры мерцали на краях глазных линз, проецируя виртуальное изображение мира прямо на сетчатку. Наложение закрывало обзор. Перед ним загорелась стереопроекция десантной программы: две концентрические окружности, в центре которых перекрещивались прицельные нити, мелко расчерченные измерительной шкалой. Сброшенный на ноль восьмизначный счётчик миссий светился тусклым оранжевым светом.

– Вношу координаты. Бета–7987–3872, Каппа–0031–4822. Подтвердите, –  передал Саркис.

Хотя наложение существовало только в виртуальном мире ноосферы отряда, оно выглядело настолько живо, что, казалось, его можно было коснуться. Используя нейронные связи, соединяющие нервную систему с когитатором, Юстиниан перенёс координаты в сетку. Колесо дисплея вращалось в трёхмерном пространстве, пока «Руденс» прокладывал себе путь к точке высадки. Корабельные двигатели издавали слабый рёв, вибрация передавалась в броню Юстиниана через десантную клешню. Мягкая отдача противоположных сил нарастала по мере ускорения корабля. «Руденс» всегда был быстрым.

–  Подтверждено, –  сказал Юстиниан. Индикаторы на его дисплее мигали зелёным, пока он наводил авточувства и когитатор своего костюма на зону высадки. Парные руны замерцали одинаковым цветом в левом верхнем углу. Его отряд был готов. –  Отряд готов.

Остальные сержанты также подтвердили готовность к миссии, когда их собственные боевые модули обработали данные.

– Тридцать секунд до планетарной высадки, – сказал Саркис. – Последняя проверка доспехов.

Юстиниан проделал эту процедуру автоматически. Рунические индикаторы мерцали, наполовину скрытые изображением. Он прокрутил барабанные магазины на штурмовых болтерах, и щёлкнули устройства подачи боеприпасов. Сигналы сообщали, что всё в порядке. Дух машины брони выполнил ряд автоматических регулировок. Шипящие системы подачи воздуха увеличили внутреннее давление. Реактор под прыжковыми двигателями перешёл в режим высокой мощности, а затем снова вернулся в прежнее состояние, и двигатели глухо загудели; задрожали ремни безопасности. Секундой позже на ранце Сола начали вращаться зубчатые роторы турбин, в сердце которых в вихре кружилось голубое пламя.

Схема доспехов мигнула в правом верхнем углу поля зрения Юстиниана: сегменты меняли цвет с янтарного на зелёный. Он наблюдал за этим лишь краем глаза. Он доверил подготовку духу своего боевого доспеха. Корабль сильно трясло. Голос машин изменил тембр. Воинов тряхнуло, когда корабль отклонился от невидимой угрозы. Последовало ещё несколько резких сотрясений, когда «Руденс» попал под обстрел.

– Там огненная буря, –  сказал Саркис. –  Враг нам не рад.

– Саркис, это шутка? – спросил Бьярни Арвиссон, сержант второй группы.

– Я не шучу, – ответил лейтенант.

– Тогда это звучало иронично, – сказал Бьярни. Сын Русса висел на десантной клешне рядом с Юстинианом. Он постучал ему по руке прикладом штурмового болтера. –  Пожелай мне удачи, брат, –  тихо сказал он. Вокс–бусинки передали его голос в уши Юстиниана.

– Почему тебе нужна удача больше, чем большинству из нас? – поинтересовался Сол.

– Это моя тринадцатая высадка, – проворчал Бьярни. – Несчастливое число.

– У примарха был тринадцатый Легион! Разве ты не помнишь? – сказал Юстиниан.

– Почему это я должен забывать? – ответил Бьярни. – Но где сейчас Тринадцатый Легион?

– Разделён на Ордены десять тысяч лет назад, чтобы принёсти Империуму ещё больше пользы, – отозвался Корд.

– В смысле, разбит на куски. – ответил Бьярни. – Я не хочу быть разбитым на куски.

Зажглись красные лампы.

– Дверь открыта, дверь открыта, дверь открыта, – прожужжал механический голос по воксу.

Узкие двери раскрылись, впустив в коридор яркий солнечный свет, не смягчённый атмосферой. Остатки корабельного воздуха замёрзли над космическими десантниками, придав доспехам алмазный блеск. Десантные орудия бросили воинов их от борта корабля в ярость пустотной войны.

«Руденс» был небольшим кораблём, созданным специально для Крестового Похода Индомитус. Его состав Адептус Астартес насчитывал пятьдесят человек – даже не полную роту. Но воины на борту играли важную роль, какой не знали в армиях космических десантников до основания Ультима. Тонкий, как дротик, составляющий две тысячи футов в длину и быстрый, как и предполагала его форма, «Руденс» был хорошо вооружён для своего размерного класса и укреплён достаточно, чтобы противостоять столкновению с планетарной атмосферой. Это был корабль быстрой высадки, предназначенный для того, чтобы пробиться сквозь водоворот орбитального боя на короткой дистанции и сбросить десант на поверхность прямо с края атмосферы планеты.

Там были только небольшие ангары и отсутствовали десантные капсулы. «Руденс» был чем–то новым, и он много раз заставал врага врасплох.

Взрывы прогремели вокруг судна. Линзы шлема Юстиниана потемнели от яркого света. Лазерные лучи с борта корабля пронзили пустоту. С планеты внизу засверкали защитные лазеры, но «Руденс» был быстр, и ни один не попал в цель.

Мощный взрыв впереди заставил весь корабль задрожать. Космические десантники качнулись. Мимо проносились пылающие обломки, окутанные угасающими искрами и сверкающим льдом. Эскорт истребителей–перехватчиков ускорился и приблизился к «Руденсу», пробираясь сквозь весь этот хаос, а затем перегнал его и полетел, сверкая орудиями. Юстиниан почти ничего не видел из–за выступающих щитов, защищавшими космодесантников примарис от смертоносных ударов осколков. Железное тело корабля блокировало всё. Где–то за этой огромной металлической скалой должны были сражаться более крупные корабли.

Несмотря на всю ярость огня с поверхности, мир под ногами Юстиниана выглядел мирным, его поверхность цвета охры затуманивалась голубизной разрежённой атмосферы и испещрялась облаками. Воин видел множество миров. Он думал, что со временем это зрелище ему надоест, но этого не произошло. Каждый мир был разным, и если смотреть с этой высоты, каждый мир – будь то ад или рай – был по–своему прекрасен.

– Затишье перед бурей, брат, – сказал Сол, будто читая его мысли.

– Эти миры, за которые мы сражаемся, – сказал Калаэль, одетый в зелёные доспехи Тёмных Ангелов. – Они такие маленькие. Мы считаем это для себя тайной истиной. Из космоса каждый мир кажется хрупким украшением на фоне бесконечной черноты.

– Десять секунд. Девять секунд. Восемь секунд… – считала машина.

Юстиниан не спускал глаз с планеты. Вспышки света вспыхивали то тут, то там, приближаясь по мере того, как корабль мчался к месту боя. Наземный бой с орбиты выглядел обманчиво праздничным: разноцветные взрывы и лучи казались слишком красивыми, чтобы убивать и разрушать. Ударные волны разрывали облака, и Юстиниан заметил титанов, неуклюже удаляющихся от своих кораблей–гробов. Под оболочкой из воздуха гигантские боевые машины напоминали водных насекомых, которые почему–то так и не научились плавать и были обречены с трудом брести по дну пруда.

– Поле боя в пятидесяти милях и приближается! –  сказал Саркис, и от волнения его голос немного повысился, что было слышно даже через вокс. – Готовьтесь к падению! Император сохрани нас в и даруй мощь нашим кулакам!

– Четыре секунды. На старт, –  сказал машинный голос. – Три, два, один. Отправляю. Отделение 10–5011/32А отправлено.

Клешня бесшумно отпустила Саркиса. Одноразовый двигатель вспыхнул на его рюкзаке, направляя, и одетый в чёрное сын Ферруса Мануса упал. Ракета быстро исчерпала запас топлива и оторвалась. Саркис полетел, не сказав ни слова, падая на мир так спокойно, будто был снарядом, управляемым когитатором. Он скорректировал курс и вскоре превратился просто в искорку, а потом и вовсе исчез. Полсекунды спустя машина произнесла номер Бьярни. Сын Волка упал с воплем, проносясь серой полосой, остальные воины последовали следом, прыгая со скоростью удара сердца.

Затем настала очередь Юстиниана.

– Отделение 13–10889/189E отправлено, –  сказала машина и отпустила его.

Выпуск клешни был нежным, как поцелуй, выстрел вспыхнувшего на секунду ускорителя –  сильным, как удар. Юстиниан почувствовал, как двигатель оторвался от прыжкового ранца, и он стал плавно спускаться.

Все звуки вокруг исчезли, за исключением щёлканья переключателей авточувств его шлема. Длинный и тонкий силуэт «Руденса» стремительно исчезал над головой, превратившись в лезвие света, окружённое вспышками орбитального боя. Корабль улетел, вызвав бурю в магнитосфере; лучи вражеских оружий всё пытались достать его. Истребители противника устремились следом, вырисовывая  узоры в небе. Незаметно приблизились перехватчики. Суда причудливо кружили около крейсера. В безмолвной пустоте проносились обломки.

Юстиниан запомнил это зрелище сам и приказал доспехам запечатлеть серию изображений с интервалом в пятьдесят миллисекунд. Возможно, если он это переживёт, то напишет картину о войнн в космосе. Юстиниан любил рисовать.

Прицельные сетки слегка сместились, и космодесантник посмотрел вниз. Круги отклонились друг от друга, образуя ложный горизонт и вертикальную шкалу, по которой воин мог бы отслеживать спуск. Кордус и Альдред были ярко–оранжевыми точками, плывущими по кругам, члены других отрядов же отмечались просто жёлтыми.

С нижнего края поднялась синяя линия. Несколько минут Юстиниан молчал. Поверхность была так далеко, что казалось, что он вовсе не продвигался вперёд. Между воздушной оболочкой мира и космосом нет резкой границы: лишь размытая область, где атом за атомом воздух уступает место вакууму. Но существует точка, в которой воздух становится достаточно густым, чтобы поддерживать полет в атмосфере. Юстиниан врезался в атмосферу. Абсолютная тишина сменилась быстро нарастающим шумом. Почти сразу же он почувствовал жар, поскольку вокруг доспехов быстро образовалось трение, незаметное всего несколько мгновений назад. Рёв, словно от плазменной горелки, заполнил уши. Наступающие моменты были решающими. Правильный угол снижения на этом этапе был залогом успеха миссии – бесстрастное заявление, означающее лишь то, что космодесантник не умрёт до того, как противник сможет выстрелить в него.

В его ухе прозвучал сигнал тревоги. Символ Кордуса вспыхнул.

–  Кордус, скорректируй курс на два пункта по вертикали, тебя заносит, –  сказал Юстиниан.

– Да, брат–сержант, –  ответил Кордус оп воксу. Его означающая точка и руна рядом переместились по дисплею Юстиниана, и изображение перестало мигать.

Остальные были далеко. Полурота должна была захватить три цели: тесный ряд бастионов, соединённых стеной, каждый из которых ощетинился артиллерийскими снарядами.

Яркая корона жара окутала Юстиниана; особенно она чувствовалась сквозь армированный керамит ботинок. Стало некомфортно, но не опасно. Если в его боевом доспехе Инцептора нет трещины, то воин был в безопасности.

Изгиб планеты быстро рос. Земля раскинулась под ногами. Космос отошёл на периферию зрения и исчез. Когда остатки черноты исчезли, Юстиниан наконец почувствовал, что падает. Можно было уже разглядеть отдельные черты поверхности, детали приобрели чёткость, хотя всё было сплющено из–за высоты, так что горы казались нарисованными завитушками на круглом холсте. Вскоре Юстиниан достиг предела и прекратил ускоряться.

Под ним, на равнине, окаймлённой грядой холмов и широкой долиной, бушевали бои. У устья долины возвышалась огромная стена, а неподалёку стояла огромная крепость. Стали видны две боевые линии. Их перестрелки представляли собой поразительные переплетения света. Огромная фаланга танков Астра Милитарум при поддержке роботов и боевых машин Адептус Механикус двинулась к стене из зоны высадки.

Стена отсюда выглядела как тонкая лента, но на самом деле её высота была почти сто ярдов, а ширина –  сорок. Титаны Легио Металика увеличились в размерах, можно было разглядеть даже их знаки различия на панцирях. Теперь они были размером с человека, а воины, слоняющиеся у их ног, превратились в насекомых; вся сцена развернулась перед глазами Юстиниана, словно живой гобелен.

Внизу проносились самолёты, быстрые, как птицы, сражаясь с драконоподобными демоническими машинами за контроль над небом.

– Полурота, рассредоточиться, –  приказал Саркис. –  Отряды нацеливаются на обозначенные цели миссии через три, два, один. Запустить ранцы. Разомкнуть строй.

–  Запускайте ранцы! –  приказал Юстиниан. Меньшая окружность в центре сетки остановилась на его собственной зоной приземления: башня в середине стены, самая высокая из всех.

Ранец яростно взревел, преодолевая притяжение планеты. Юстиниан лишь немного замедлился, но теперь он нёсся прямо к башне.

Они не включали прыжковые ранцы до последней секунды падения. Во время самой первой операции враг принял их отделения за падающие обломки или шальные боеприпасы. В хаосе битвы на воинов не обратили особого внимания, пока не стало слишком поздно. В последнее время враги Империума стали хитрее. Небо наполнилось ураганом зенитных орудий сразу после того, как отключились двигатели.

Юстиниан падал, а вокруг был огонь. Шрапнель отлетала от его брони. Гром атмосферы уменьшился. Распределение атак полуроты расширилось, точки, обозначающие каждого воина, идеально расположились в трёх группах – по одной на каждую защитную башню.

Цель превратилась из игрушки в огромное сооружение за считанные секунды.

– Ранцы в режим полёта, –  приказал он. –  Снизьте скорость для приземления. Пробудите духов оружия.

Он поднял болтеры, желая поскорее обрушить их силу на врага. Двигатели снова загорелись и на этот раз уже не гасли. Когда Юстиниан затормозил, оказалось, указатель уровня топлива на его дисплее упал с полной отметки до трети. Воин больше не падал, а летел, и это быстро сжигало горючее. Изящной дугой он и его отряд пронеслись к площадке на вершине башни. Бастион был нелепо украшен кричащими демоническими лицами, его высокие зубцы заканчивались ненужными шипами, но он был хорошо защищён, и в каждом углу стояли счетверённые зенитные пушки на тяжёлых турелях, каждая из которых стреляла по атакующим космическим десантникам. Предатели Астартес открыли огонь по мере приближения Зачинателей, и это было более опасным, чем зенитные пушки. Разряд болта отлетел от обтекателя левого сопла ранца Юстиниана, сбив воина с пути. Послышалось ещё больше выстрелов, а затем началась настоящая буря из болтов.

Опознавательный знак Кордуса мигнул красным и исчез с дисплея Юстиниана. Юстиниан рискнул оглянуться назад. Из–за дыма и взрывов ничего не было видно, и он так и не увидел смерти своего товарища.

Ещё один болт врезался в нагрудник Юстиниана, пробив внешний корпус и разорвав силовые кабели под ним. Из щели повалил дым, и двигатели прыжкового ранца начали хрипеть. От резкого рывка вниз скрутило живот. Мигали иконки, пищала сигнализация. По приказу космодесантника когитатор в броне перенаправил энергию. Реактивные двигатели снова взревели, и Юстиниан помчался с новой скоростью. Герметизирующая пена запузырилась и закрыла брешь в доспехе.

Врагу придётся приложить больше усилий, чтобы остановить его.

Юстиниан начал падать, но затем рванул вверх через зубчатые стены; Олдред оказался рядом с ним. На парапете выстроились полдюжины Железных Воинов. Вспышка болтера высветила рогатые шлемы и лицевые панели с демоническими пастями.

Они были ужасающими врагами: сам Император сделал их Адептус Астартес, а тёмные боги даровали им огромную силу. Когда–то они были одними из самых великих воинов в галактике. Когда–то – но не сейчас.

–  Твоя смерть заждалась тебя! –   вокс–крик вырвался из шлема Юстиниана, когда он спустился на столбах огненного дыма. – Приготовься к суду Императора!

Он обрушился на врагов с резким ударом, достаточно сильным, чтобы феррокрит башни покрылся трещинами, а его орудия уже стреляли. Штурмовые болтеры были мощным оружием, но при неразумном использовании боеприпасы кончались за считанные секунды. Юстиниан сдержал свою ярость. Капсулы с припасами ещё не приземлились.

Даже при осторожном использовании штурмовые болтеры стреляли с ужасающей скоростью. Пламя вырывалось из выпускных отверстий оружия. Взрывы сбили Железных Воинов с ног, отбросив их назад с силой, с которой стандартный болтер не мог справиться.

Бьярни со своими воинами перелетели через борт с радостными криками. Затем прибыло отделение сержанта Рустикуса, в которое входил и Сол. Космические десантники Примарис выглядели почти так же демонически, как и их противники, а их разноцветные доспехи были опалены и дымились от жары приземления. Смертоносным перекрёстным огнём восьми Зачинателей Железных Воинов разрывало на куски. Один из них с рёвом бросился на Юстиниана сквозь огненную бурю, подняв цепной топор. Юстиниан отпрыгнул и навёл на летящего воина одно из орудий. Он не мог позволить врагу приблизиться.

Единственной реальной слабостью комплектации Зачинателей было отсутствие оружия ближнего боя. Однако мощь болтеров в перчатках компенсировала это.

Болты Юстиниана попали в грудь предателя. Древняя броня Железного Воина разлетелась на части, разбрызгивая внутренности красной плёнкой; цепной топор упал на землю, впился в феррокрит и бешено заревел, прежде чем мотор заглох.

– За императора! За Жиллимана! За человечество! – крикнул Юстиниан, шагая по крыше бастиона. Он был выше Еретика Астартес из–за компенсирующих конденсаторов на подошвах. Воин открыл огонь по врагу.

Последний из предателей пал. Они не были застигнуты врасплох; они видели приближение Зачинателей. Впрочем, это не было важно. Никто не мог устоять перед космическими десантниками–примарисами, новыми сыновьями Императора.

Воины сержанта Рустикуса подошли к зенитным орудиям, подняли штурмовые болтеры и прострелили системы наведения и механизмы перезарядки. Болты взорвались вместе с орудиями. Стволы пушек отваливались, лязгали по богато украшенным стенам башни и падали на валы далеко внизу. Вскоре все четыре пушки превратились в дымящиеся обломки.

– Главное мы сделали. Зенитные орудия молчат, –  передал Юстиниан по воксу, и его сигнал одновременно перешёл к лейтенанту Саркису и командному составу его ордена Примарис. – Переходим ко второй цели.

Вместе с ярко–жёлтыми Имперскими Кулаками Альдреда Юстиниан спустился по лестнице на нижние уровни. Его оружие приносило смерть и разрушение всем и вся. Внутри была лишь небольшая группа космодесантников Хаоса. Так и было последние несколько лет: армии Легионов Хаоса были повсюду, но, похоже, они растеряли своих лучших бойцов из–за Крестового Похода Жиллимана. Большинство защитников башни оказались рабами от рождения или обманутыми смертными из завоёванных миров, которые продались злу ради шанса прожить ещё несколько недель. Заблудшие и проклятые. Они нападали толпами, грязнолицые и заклеймённые, и их губы кривились в отчаянном рычании. Юстиниан безжалостно уничтожал их.

–  Смерть предателю, который в слабости своей отрицает могущество Императора, –  бесстрастно говорил он.

Хрупкие тела были разорваны на куски масс–реактивными снарядами его штурмовых болтеров, но новые враги пришли так быстро, что Юстиниан прекратил стрельбу, чтобы сохранить боеприпасы, и начал забивать их голыми руками. Вскоре башня залилась кровью, и доспехи воина потускнели.

Юстиниан и Олдред пробились дальше по лестнице, пройдя несколько уровней. Отряд Бьярни следовал за ними. На шестнадцатом этаже их пути разошлись; Бьярни громко пел, ведя соратников к энергетическому ядру. Юстиниан и Олдред направились к центру управления огнём бастиона; оттуда машины и подчинённые разумы управляли огромным количеством артиллерийских орудий, в нижних частях здания. Время от времени до Юстиниана доходили сообщения по воксу: оперативные сводки или запросы отчётов от лейтенанта Саркиса или его командира. Разговоров более высокопоставленных людей космодесантник не слышал: за это отвечали Саркис и другие офицеры.

Пушки грохотали реже. Самые храбрые из рабов тьмы были мертвы. Некоторые всё ещё безнадёжно бросались на космических десантников. Большинство падали на колени и просили пощады. Умирали все.

– Прощения нет. Лучше умереть дважды, чем предать Императора. Ты сделал неправильный выбор, –  И штурмовые болтеры Юстиниана стреляли, или его кулаки били в ярости, оставляя лишь окровавленные останки там, где люди стояли на коленях.

Бой сменился недолгим затишьем. В здании почти не были видны следы Хаоса, поскольку оно было крепким: железобетонная основа, пласталевая облицовка. Толстые стены заглушали грохот битвы снаружи, на равнинах, так что самые страшные взрывы казались лишь лёгкой тряской, а остальное и вовсе было незаметно. В здании гудели машины. Хотя украшения были варварскими, а ужасающие трофеи, прибитые к стенам, говорили о жажде крови Железных Воинов, варп тут отсутствовал.

В пункте управления огнём всё было по–другому. Центр, большое трёхъярусное помещение, по конструкции напоминал помещения имперских укреплений, но то, что занимало это пространство, нельзя было увидеть ни на одном имперском объекте.

Там, где должны были сидеть ряды технорабов и сервиторов, управляя оружием крепости, царил органический беспорядок. Стены соединялись сгустками отвратительной материи. Эта грязная масса становилась толще посередине, каким–то образом создавая живое существо, хотя по краям она была лишь скоплением хрупких складок. В самой толстой части пульсирующие вены заставляли создание дрожать. Откуда–то послышались тихие вопли, и разум космических десантников пронзило невыносимое страдание.

– Император, храни нас, –  сказал Юстиниан.

Ужас от порождения варпа не уменьшил его отвращения. Бесчисленное количество раз он видел существ, созданных из скомканной человеческой плоти, мутантов, состоящих из испорченных генов, и демонических полумашин–полулюдей. Сколько бы раз воин ни сталкивался с этими вещами, они всегда вызывали у него отвращение.

–  Если здесь существует какая–то чистая машина, то я вверяю твой дух богу Марса, –  произнёс он громко. Он говорил искренне. Хотя он не верил в Императора–Омниссию, он уважал духи машин.

Юстиниан открыл огонь. Олдред присоединился к нему, поднял оба болтера и наполнил гнилую массу разрывными снарядами. Плач перерос в крик. Стрельба проделала в организме огромные дыры, открыв его внутренности дымящемуся воздуху. Из него выплеснулась горячая жёлтая жидкость в таком количестве, какое не могло бы вместить его тело. Крик стал настолько громким, что шумогасители в шлемах космических десантников зазвенели. Когда звук внезапно оборвался, оборудование взвизгнуло от облегчения. Гнетущая атмосфера комнаты исчезла вместе с предсмертным криком существа.

–  Что бы это ни было, оно мёртво, –  сказал Олдред. Из его орудий шёл фицелиновый дым. На шлемах осел пепел.

Мгновение спустя люмены погасли, и несколько машин в комнате, питавшихся более естественными формами энергии, погасли.

– У Бьярни всё получилось, –  сказал Юстиниан и переключился на прямую вокс–связь с лейтенантом Саркисом. – Башня Бета нейтрализована. Зенитные батареи разряжены. Центр управления огнём уничтожено.

– Принято. Отлично, –  ответил Саркис. – Мы тоже закончили. Отправляйтесь к месту сбора. Ждите дальнейших указаний.

–  Пойдём, –  сказал Юстиниан Олдреду. –  Мы подождём на крыше. на свободе, Если враг решит разрушить здание, мы успеем спрыгнуть.

К тому времени, когда они присоединились к отделениям Бьярни и Рустикуса на парапете, с неба, словно огненный дождь, попадали десантные капсулы. Они приземлились за стеной, и зенитная артиллерия была теперь им не помеха благодаря отделениям Зачинателей. Точно так же могла не бояться артиллерийского огня армия снаружи.

Бьярни глянул вниз, затем повернул свой серый шлем к Юстиниану и Рустикусу.

– Здесь скучно.

–  Мы ждём приказов, –  сказал Рустикус.

–  Мы ждём приказов! –  пренебрежительно повторил Бьярни, высмеивая серьёзный голос Рустикуса. – Ну и жди. Я не пропущу битву. Вы двое, правда хотите стоять здесь и смотреть?

Он включил свой прыжковый ранец, хриплый рёв которого на такой близости был оглушительным. Жара обрушилась на Юстиниана, а товарищи по команде Бьярни последовали его примеру.

– Дикарь! –  выругался Рустикус, говоря, однако, беззлобно и даже дружелюбно.

Юстиниан сухо рассмеялся.

  –  На вашем месте я бы поторопился, –  сообщил Бьярни по воксу, еле перекрикивая штурмовые болтеры. – Я оставлю вам немного, но тут осталось не так уж и много врагов

– Он прав, – сказал Юстиниан.

– Он не следует протоколу, – ответил Рустикус.

–  Лейтенант Саркис, это сержант Юстиниан, уведомляю о немедленном возобновлении боя. Башня свободна, мы движемся на помощь десантным силам. – Юстиниан медленно активировал свои реактивные двигатели: если включать их резко, как Бьярни, несущие винты могли не выдержать. –  Вот, брат–сержант, –  сказал он Рустикусу. – Протокол выполнен.

Юстиниан поддал газу. Олдред последовал за ним через парапет. Индикатор уровня топлива безумно мигал, бак был близок к полному исчерпанию. Это добавляло азарта. Земля устремилась на воина так быстро по сравнению с величественным падением с орбиты, что он едва успел осознать бегущие фигуры и взрывы, как оказался в гуще событий.

Юстиниан отключил двигатели на высоте тридцати футов над землёй, позволяя компенсаторам удара принять на себя толчок при приземлении. Он опустился, встал на ноги, грохоча доспехами, и вступил в бой.

Впереди грохотала битва, а сзади башни окутывала тишина. Ни одна десантная капсула или боевой корабль не могли приземлиться рядом с ними, и не осталось врагов, которые могли бы броситься из бронированных ворот бастиона. Солнце было по ту стороне здания и бросало тень на эту небольшую область спокойствия. Как только Юстиниан и Альдред вышли на свет, битва заметила их и тут же поглотила.

Пространство за стеной заполнили десантные капсулы; двери со страшным грохотом распахнулись, выпуская наружу ангелов в силовой броне. Ещё несколько капсул рухнули, пылая и заволакивая воздух густыми столбами чёрного дыма. Всюду лежали разбитые обломки боевых машин предателей. То, что раньше было широким полем боя, превратилось в плотно забитый лабиринт раздробленной брони. Внутри него вековые враги охотились друг на друга, ведомые ненавистью, зародившуюся на заре Империума.

Изредка аккуратно стреляя, Юстиниан шёл сквозь гущу войны. Предатели разделились. Многие оказались заперты на парапете. Там проходил их последний бой; на них с башен с обеих сторон наступали космодесантники, а за стенами стояла ещё большая сила. Другие еретики под прикрытием бронетехники отступали к огромному стальному замку, который вырисовывался недалеко; он был больше башен, и украшен богаче, чем они, и его орудия всё ещё стреляли.

–  Где Бьярни? –  спросил Юстиниан.

–  Мы его тут в жизни не найдём, –  ответил Олдред.

–  Тогда мы будем считать убитых и посрамим брата–волка, когда вернёмся на «Руденс».

–  Рустикус! –  вдруг воскликнул Альдред, указывая на небо, откуда другой отряд рухнул в котёл битвы.

–  Больше соперников в битве, как бы сказал наш фенрисийский друг! –  посмеялся Юстиниан.

– Ты проводишь с ним слишком много времени. Ты должен сосредоточиться на войне.

–  Говоришь как Рустикус.

Юстиниан и Альдред были настолько огромны в своей тяжёлой броне, что у них не было шансов скрыться, и поэтому они проносились сквозь горы обломков, надеясь, что их спасёт скорость.

–  Рустикус говорит разумно, –  сказал Олдред. –  Но мне манера Бьярни кажется веселее.

Они обогнули покосившийся корпус тяжёлой десантной капсулы, краска которой обгорела до голого металла, нижние стойки вогнулись в пассажирский отсек, основные смялись, а нижние части дверей прогнулись, как карточки. Группа лазерных выстрелов пробила борта. Сверху ревел огонь, и запах горелой плоти проник в дыхательные фильтры Юстиниана. Лабиринт обломков стал тоньше, и поле снова открылось. Между ними и противником осталось лишь несколько подбитых танков, объятых пламенем.

Врагов было больше, чем ожидал Юстиниан, и им помогала бронетехника.

–  Брат! –  передал Юстиниан по воксу их закрытой сети. Он поднял одну руку, почти закрытую громоздкими ударными механизмами штурмового болтера. – У нас есть шанс помочь нашим кузенам.

Недалеко от их позиции пять вражеских боевых танков «Хищник» откатывались назад и стреляли на ходу, их более толстая лобовая броня была обращена к основному натиску имперских сил. Огнём тяжёлых болтеров враги прижали отделение космических десантников из ордена Серебряных Черепов за горящими обломками, а отделение еретических Астартес приближалось, чтобы обойти их позицию с фланга.

– Там. Слева, –  сказал Юстиниан и передал на когитатор Альдреда данные о цели.

–  Хороший выбор, –  ответил одетый в жёлтое сын Дорна.

Вместе космические десантники Ппримарис прыгнули, пролетев над головами сражающихся Серебряных Черепов. Пули свистели вокруг, болт–снаряды с рёвом проносились на миниатюрных ракетных двигателях, а лазерные лучи рассекали воздух маленькими молниями. Находясь в воздухе, два инцептора стали хорошей мишенью. Смерть стучала в толстые пластины доспехов, но всё никак не могла добраться до в мягкого мяса.

Юстиниан прислушался к нарастающему воплю из своего встроенного тактического когитатора и отклонился в сторону, позволяя ракете пролететь между ним и Альдредом. Затем воины упали, и их потенциальные убийцы нашли другие цели для стрельбы.

Они приземлились справа от Железных Воинов, спрятавшихся среди груд разбитых машин. Юстиниана и Альдреда не заметили, и они укрылись за трупом Рыцаря со сломанной спиной. Его панцирь покрывали кощунственные символы, а кабина треснула, обнажая закостенелое соединение человека и машины там, где должен был сидеть пилот.

–  Они нас не увидели, –  сказал Олдред.

– Увидят, –  ответил Юстиниан.

Он вышел, вытянув обе руки, и открыл огонь.

Броня Железных Воинов была достаточно толстой, чтобы выдержать первый масс–реактивный снаряд. Таким образом, у них было время заметить двух стоявших на флангах космических десантников, но некоторые из врагов пали, прежде чем успели открыть ответный огонь.

Левый штурмовой болтер Юстиниана глухо щёлкнул. Красный предупреждающий знак сердито засиял в центре его поля зрения, и воин опять нырнул за Рыцаря. Индикатор боеприпасов второго пистолета замигал.

  – У меня осталось семь выстрелов, –  сообщил он Олдреду.

Олдред сухо рассмеялся. Семь выстрелов –  это очередь на полсекунды.

–  У меня есть ещё немного.

  –  Нам нужно пополнить запасы, –  Юстиниан вытащил ещё одну тактическую накладку. –  У меня есть координаты капсулы в трёхстах футах к востоку. Совсем недалеко.

Серебряные Черепа всё ещё находились под давлением «Хищников» противника, но благодаря инцепторам они теперь знали о более серьёзной опасности. Между верными космическими десантниками и оставшимися еретиками Астартес началась ожесточённая перестрелка.

–  Жаль, что мы не можем сделать большего, –  сказал Олдред.

Взрыв разорвал одного из Хищников, разбросав его горящие останки.

– Это всё равно не наша битва, –  ответил Юстиниан.

Три гравитанка «Репульсор» упали с неба, как камни, быстро замедлившись и в нескольких футах над землёй и плавно опустившись прямо возле Железных Воинов. Их пульсирующие агрессивные грави–индукторы отбросили предателей в сторону. Один из Железных Воинов отцепил от бока мелта–бомбу и нырнул под один из танков, стремясь прикрепить заряд под машиной.

Предатель, очевидно, никогда раньше не сталкивался с «Репульсорами».

Гравитационные двигатели танка раздавили его, оставив только размытый кровавый силуэт на земле. Противопехотное оружие гравитанков быстро расправилось с его товарищами–предателями, и «Репульсоры» полетели вперёд; песок под ними превратился в стекло. Вражеские «Хищники» перенаправили огонь, увеличив скорость отступления и стреляя из лазпушек по гравитанкам, но «Репульсоры» были быстры и хорошо вооружены, и они преследовали своих собратьев–предателей, разнося их на части одного за другим. Воины пролетали над побеждёнными врагами, сдавливая обломки подбитой бронетехники  гравитационной волной. Серебряные Черепа побежали вслед за ними, сверкая драгоценностями на наплечниках.

Ужасающий рёв разорвал небо, и он был настолько громкий, что заглушил даже грохот приближающихся к стене Титанов. С орбиты спускались ещё сотни десантных капсул и боевых кораблей, многие из которых должны были атаковать крепость. Когда приземлившиеся капсулы раскрылись, выпуская на поверхность планеты свежие подкрепления, врата бастиона уже пали под залпами пушек.

Тысячи космических десантников покинули свои десантные корабли и выступили маршем на крепость, когда силы Астра Милитарум достигли подножия стены на другой стороне. Титаны с суровыми лицами нависали над укреплениями, сбивая врагов со стен своими гигантскими  кулаками, окутанными молниями сотен штормов, собранных воедино благодаря тайной науке Механикус. Треск разрушающих полей, достаточно мощный, чтобы раздавить небольшой пустотный корабль, смешался с основным  шумом битвы. Часть стены рухнула под мощными ударами Титана. Когда обломки осели, а грибовидные облака пыли поднялись в воздух, Титан уже разворачивался, и его установленная на панцире пушка с рёвом стреляла по какой–то другой цели, которую Юстиниан не видел со своей позиции.

– Всё кончено, –  сказал Юстиниан. –  Стена взята.

Врагов окружили и разбили под гул боевых рогов Легио Металика.

Крепость пала пять часов спустя.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ. ПЕРЕДЫШКА НА ЯКСЕ

Недели на Яксе прошли спокойно. Когда рана Варенса подзажила, он стал каждый вечер выходить на балкон.

Больница находилась на холме и из неё были видны воды Хитиана. От подножья до самого горизонта простирались болота. Как и все в Ультрамаре, эти места хорошо управлялись и использовались; и тут и там стояли какие–то устройства, турбины успокаивающе гудели. Но всё же, несмотря на ухоженность, эти земли сохранили первозданную дикость. Всё тут дышало здоровьем.

Больница была удачно расположена. Жестокость этой эпохи почти уничтожила мягкость в характерах людей, но у медиков Ультрамара оставалось достаточно проницательности, чтобы оценить целебный потенциал здешней природы.

Наступила осенняя ночь, благоухающая запахом падающих листьев. Над болотами птицы пронзительно зарыдали о лете, направляясь к экватору. За болотными травами начинались луга, и дети бегали по ним, размахивая хлыстами и загоняя быков в стойла на ночь; крики этих детей были такими же громкими, как и птичьи. Горячее дыхание скота вырывалось паром. Везде царило спокойствие. Глазам не верилось. Варенс уже и не думал вновь увидеть… мир.

Мужчина облокотился на перила, отдыхая. Страх почти ушёл. Варенс больше не ждал смерти в любую секунду, хотя до сих пор плохо спал. Однако, несмотря на кошмары, заставлявшие вскакивать с криком по ночам, его дни были спокойны.

Балкон располагался над больничным портиком перед утопленным антаблементом –  необычное расположение, которое, на взгляд Варенса, не совсем работало. Хотя место было выбрано удачно, архитектура больницы не соответствовала красоте Якса, а слишком жёсткие линии резко выделялись. Холодное сияние мрамора добавляло вечерней прохлады, ещё больше выделяя здание на общем фоне.

Варенса в его больничной рубахе пробирал холод, но пока что возвращаться не хотелось. Прохлада плитки, которая чувствовалась сквозь тонкие тапочки, напоминала, что он ещё жив, а зуд в ране, до недавнего времени горящий болью, говорил ему, что скоро все пройдёт. На балконе Варенс чувствовал себя человеком, а не пациентом, как в палате, или, ещё хуже, числом. Для логистов Департаменто Мониторум все люди были числами – они словно считали израсходованные пули. Варенс наслаждался теми редкими моментами, когда переставали беспокоить война и нужды Империума, теми моментами, когда он мог просто быть собой.

После выздоровления у людей оставалось несколько дней покоя до того, как они вернутся на войну и снова станут лишь цифрами. Цифрами, которые переносились из одной колонки в другую, из больных в выздоровевшие, из израсходованных в действующие.

Лишь немногим везло жить долго после возвращения в бой. В эти ужасные времена быстро погибали. По окраинам Ультрамара бродили чудовища. Хуже всех были еретики–Астартес и их предводители, сыновья–предатели самого Императора. Смертный человек не может одержать победу над существами, которых питает тысячелетняя ненависть. Варенс чудом выжил после встречи с ними.

Скорее всего, следующее столкновение приведёт к его смерти. Он полностью осознавал краткость своей жизни, поэтому наслаждался видом и прохладой так, как не наслаждался бы человек из каких–нибудь более мирных времён. Тому, чья жизнь была полна более мелких забот, было бы это всё не так важно. Если бы Варенс задумался об этом, он бы, возможно, утешился тем, насколько богат был сейчас, но ему не хватило для этого индивидуализма людей из менее смутных времён; он вообще мало думал о себе. Он гордился Ультрамаром и тем, за что сражался. Он смотрел и был готов умереть за то, что видел. И этого было достаточно.

– Человечество находит путь к жизни, даже смотря в лицо смерти, – прошептал Варенс.

– Что это было, приятель? – спросил грубый голос прямо над ухом.

Варенс вскочил с перил балкона. Говорил плотный мужчина с густой порослью седеющих рыжих волос, торчащих из–под рубашки. Растрёпанная борода закрывала подбородок, зато затылок был совершенно лысый.

– Не слышал, как вы подошли, – сказал Варенс. Он посмотрел на толстый живот мужчины. – Неожиданно.

–  О, не ведитесь на это, –  мужчина хлопнул себя по обширному животу обеими руками. – Никто никогда не слышит, как я приближаюсь – это у меня талант. Что это вы там говорили?

–  Что наш священник много болтает… –  пробормотал Варенс. Незнакомец посмотрел на него, ожидая разъяснений, но Варенсу было неловко, что его застали в такой личный момент, хотя никому не было дела до его настроения.

– Я Варенс, – сказал он. – С Талассара.

Мужчина проворчал, раздосадованный скрытностью Варенса, но остался достаточно дружелюбен.

–  Я Гарстанд. Четыреста пятьдесят пятый полк, с Калта.

  Он протянул мясистую руку, тоже покрытую волосами. Варенс пожал её. Ладонь Гарстанда была тёплой в прохладный вечер.

– Тогда может на «ты»?

– Без проблем приятель.

– Как тебе здешние пейзажи? – спросил Варенс.

Гарстанд поморщился.

– Не нравятся?

– Не могу сказать, что так уж люблю открытые места, – ответил Гарстанд. – Я вырос в аркологии, под землёй. Такие виды вызывают у меня агорафобию. Нет никаких крыш!

– Тогда зачем вышел? – спросил Варенс.

– Хочу передохнуть от стонов больных, – печально ответил Гарстанд.

Варенс кивнул.

– Здесь тихо.

– Слишком тихо.

– Всяко лучше войны.

– Может, для тебя, – сказал Гарстанд. – А я хочу вернутся в бой. Не люблю прохлаждаться, когда хорошие люди умирают. Не следует любоваться пейзажами, когда мне мог бы обжигать руки лазган. Все здесь выглядит таким прекрасным, но таким… неправильным. Ничего не может быть правильным, пока есть это, – Гарстанд, не смотря наверх, кивком указал на что–то.

– Разлом? – Варенс взглянул на небо. Великий Разлом отсюда казался фиолетовым пятном, окружённым тьмой. Их с Яксом разделяли целые световые годы, но его гибельное влияние чувствовалось во всем Ультрамаре.

– Не смотри на него, парень! – предупредил Гарстанд. – Никто не должен смотреть…

Варенс нахмурился.

– А какая разница? Он будет тут, будем ли мы смотреть или нет. Война идёт, как и всегда. Мы продолжаем сражаться. Примарх ведёт нас. Я не думаю, что Разлом сильно что–нибудь меняет. Я уже едва помню прошлые времена без него.

– Ты долго был солдатом?

– С тех пор, как стал достаточно взрослым для этого. Это все отцовы рассказы. Он был ауксиларием. Служил по всему Сегментуму с Астра Милитарум.

–  Ты имеешь в виду, когда мы ещё посылали полки. Мы больше так не делаем, не так ли? Позор. Было бы здорово, если бы меня выбрали для Крестового похода, –  сказал Гарстанд, и Варенс уловил напряжение под его дружелюбием. –  Но здесь, в Ультрамаре, слишком много всего происходит, чтобы мы могли вот так отпустить много людей, – Гарстанд нахмурился. –  Только не смотри на Разлом приятель. Это запрещено, – мужчина сложил руки в аквилу на груди.

–  Всё запрещено, –  сказал Варенс. –  Кто следит, смотрю я на это или нет? –  он многозначительно оглядел балкон.

–  Ты не комиссаров бойся. Будешь часто смотреть – будут сниться кошмары, жуткие кошмары.

– У всех бывают кошмары, – пожал плечами Варенс. – У меня вон каждую ночь.

– Но не такие, которые будут, если постоишь тут достаточно долго, – со страхом сказал Гарстанд. – Я слышал, о да, слышал о таких кошмарах, от которых вся больница просыпалась с криками. Всё тут неправильно. Око зла прямо над нами.

Варенс и так не хотел компании, а уж такой – тем более. Настроение было испорчено. Мужчине вполне хватало борьбы со своими кошмарами, чтобы говорить о чьих–то ещё.

– Спокойной ночи, Гарстанд, – сказал он.

– Подожди! – Гарстанг поймал нового знакомого за плечо. Дружеский тон испарился, в глазах вспыхнул дикий огонёк, который совсем не понравился Варенсу.  – Я сражался с ними, знаешь, с еретиками–Астартес. У них есть какой–то план – он всегда у них есть. Варп смотрит сюда и жаждет. Нам нельзя смотреть в ответ. Никогда!

– Ты сражался с повелителями чумы?

Гарстанд закивал.

– Да, да! Поверь мне. Я видел ужасные вещи. На Тартелле, перед тем, как она пала…

– Я тоже с ними сражался.

– Ты знаешь? Знаешь… – Гарстанд успокоился. Он отпустил Варенса и разгладил смятую им рубашку. Часть его прежнего дружелюбия вернулась. – Тогда ты один из избранных. Знаешь, они ведь нечасто показываются людям. Их самих не так много. Скорее они мёртвых отправят или тех, кому они приказали делать всю грязную работу за них.

– Я тоже это вдел. Ходячие мертвецы. Но после Эспандора повелители чумы стали приходить чаще. Сначала маленькими группами, а потом их становилось всё больше. В последний раз было двадцать или вроде того. Я думал, они убьют нас всех, но когда они зашли в траншею, то… ну, испарились.

Горстанд кивнул, соглашаясь с Варенсом. Откуда он мог знать? Варенс почувствовал раздражение.

– Так же было на Эспандоре, –  выдавил Варенс.

– Рядом с вами были Адептус Астартес? Космодесантники?

– Ни одного.

– То же самое! – сказал Гарстад. – Думаешь, эти чумные пойдут туда, где есть Ангелы Смерти, а? Я слышал, они ненавидят друг друга. И я встречал ещё одного человека, Русена, и с ним случилось то же. Он был на Эфоре. Он рассказывал, что повелители чумы пробились к ним и бились, но попросту исчезли прямо перед тем, как убили всех в здании. Почему, как думаешь?

– Что? – спросил Варенс. Одни мысли о таком навевали тошноту. Мирное настроение было абсолютно испорчено. Он хотел побыть один, но Гарстанду, очевидно, было всё равно на его частое дыхание и трясущиеся конечности.

– Почему их всегда так мало? Почему они исчезают? Ты убивал кого–нибудь из них?

– Да, – ответил Варенс. – Мне кажется. Я не знаю.

– Есть в этом что–то, не находишь?

– Солдат во всём ищет совпадения, – сказал Варенс. – Смерть заставляет нас подозревать всё.

Борода Гарстанда ощетинилась.

– Не бывает совпадений. Хочешь встретиться с ним? С Русеном. Думаю, это хорошая затея. Можем сравнить наш опыт. Что–то тут неладно. Как повелители чумы могут так легко поднимать мёртвых? Колдовство, Варенс, колдовство! И оно везде.

Гарстанд заговорщицки огляделся.

–  Оттуда, сверху, –  сказал он, указывая на Великий Разлом, не глядя на него. –  По всему Ультрамару, –  добавил он, неопределённо махнув рукой в сторону неба. –  И здесь, –  он хлопнул рукой по перилам. –  У Русена есть теория. Тьма во многих мирах. Вещи, скользящие сквозь варп. Это не война кораблей и людей, хотя они так её и представляют. Он знает! Могут, говорит он… Они могут залезть тебе в голову. Они могут как–нибудь нас использовать. Гарстанд побледнел, и его глаза снова стали безумными.  – Тебе нужно увидеться с ним.

У Варенса закружилась голова, как будто ему не хватало воздуха. В словах Гарстанда не было никакого смысла.

–  С кем? –  тихо сказал он.

–  Да с Русеном! Я же сказал, –  взбудоражился Гарстанд. – Возможно, таких, как мы, больше, тех, кто столкнулся с повелителями чумы и выжил. Возможно, мы сможем их найти. Возможно, мы сможем понять, что происходит.

Варенс не хотел иметь ничего общего с этой идеей. Повелители чумы были повсюду. Гвардия Смерти – ненависть древних времён. У них были корабли. Они плавали и в космосе, и в варпе. Вот и всё тут.

В голове всплыло воспоминание о чудовищном человеке, поражённом болезнью, которая должна была уже убить его, с лицом, закрытым гниющим респиратором, в доспехах, из которых тёк гной. Варенс сражался с ним и с другими – теми, кто растворился в воздухе.

–  Нет! –  сказал он гораздо громче, чем хотел. Он не хотел об этом думать. Он хотел этой короткой тишины. Скоро придёт время снова встретиться с врагом. Варенс не желал вспоминать прошлое. Ещё немного, и он станет таким же, как Бол, или, как он начал подозревать, как Гарстанд.

Варенс никак не мог выразить свой страх. Из горла не вырвалось ни звука.

– Спокойной, Гарстанд, – наконец выдавил из себя он.

Он сказал это с трудом. Последние крошки дружелюбия Гарстанда исчезли.

–  Как хочешь, –  сказал он тихо, и в его обвисшем лице что–то изменилось. Несмотря на всю свою неприязнь, он прижал бородатый подбородок к груди и посмотрел на болото.

Варенс поспешил внутрь, внезапно ослабев.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. ИМПЕРАТОР ЗАЩИТИТ

Когда вопросы войны перестали быть настолько актуальны, Робаут Жиллиман всё равно не сидел сложа руки. Он работал, как и всегда, непрестанно трудясь на благо человечества, даже если сейчас он боролся за выживание вида, а не за его развитие.

В центре покоев примарха на борту «Чести Макрагга» находился его скрипторий. Комнаты Робаута Жиллимана были укомплектованы лучше, чем большинство библиотек, и гораздо более упорядочены: они полнились текстами, собранными со всего Империума Санктус в течение первого десятилетия крестового похода. Под куполом скриптория, за столом, окружённым круглыми полками, простирающимися на сто футов вверх, Жиллиман проводил то немногое свободное время, которое у него было.

Пахло старой бумагой. Осыпающиеся свитки лежали рядом с кристаллами данных и магнитными лентами. Рунические надписи на полуистлевшей коре лежали поверх гололитических цилиндров с трёхмерными изображениями забытых войн. Медные кубики, в которых томились мысли, запечатлённые в ещё живых мозгах, делили рабочее место с пожелтевшими картонными коробками, полными изображений на простой химической плёнке, которая истончилась от времени.

Тысячи лет истории, записанные на каждом устройстве, какое только использовало человечество, окружали примарха, и это была лишь малая часть его коллекции. Гораздо больше он изучил, обдумал, обработал и записал в более постоянные системы сбора данных.

Жиллиман ещё не осознал всех событий, произошедших за десять тысячелетий с момента его смерти. Велизарий Коул предоставил примарху болезненные, но необходимые обновления энграммы, модерируемые машиной, но Коул всегда был скрытным существом, да и создание космических десантников Примарис оторвало его от большого мира. Записи Архимагоса были неполными, фрагментарными и слишком общими.

Как это случалось слишком часто, Жиллиман обнаружил, что необходимы были его собственные усилия, чтобы компенсировать недостатки других.

История, как и многое другое, основанное на разуме, стала жертвой суеверий, фанатизма и потребности Высших Лордов Терры в железном контроле. Сравнительные и аналитические методы уступили место сплетням, слухам и вымыслу. Всё было щедро посыпано полной выдумкой. Имперское вмешательство в редактирование хроник, случайное или нет, ещё больше разрушило огромную часть прошлого. Война уничтожила истории целых миров. Драгоценные записи были сожжены ревностными инквизиторами, часто для того, чтобы стереть с лица земли хотя бы одну неприятную истину. Во всяком случае, состояние человеческих знаний было хуже, чем после Войн Объединения, когда Император объединил Терру перед Великим Крестовым Походом. Большая часть древней истории Терры, так тщательно собранная летописцами эпохи Жиллимана, снова была утеряна.

Знания об истинной природе варпа скрывались, но лишь частично. Великий обман Императора теперь стал невозможен, хотя это не останавливало Инквизицию от попыток. Знания о демонах или Тёмных богах было запрещено. Многие невиновные заплатили страшнейшую цену за то, что случайно узнали правду.

Даже Жиллиман, сам Имперский Регент, столкнулся с сопротивлением ордосов Инквизиции в своём стремлении к просвещению. Чтобы противостоять пуританскому желанию стирать и уничтожать неугодное, он подготовил собственный корпус историков. В перерывах между кампаниями он разыскивал пытливые умы – тех людей, которых так долго порицали – спасая их от каторги или грозившей им лоботомии. Кое–кого примарх обучал сам, когда позволяло время. Те, в свою очередь, набирали всё больше знаний. Каждый учёный оценивался примархом лично. Прошедшим испытание присваивалось звание историка–исследователя. Тем, кто не соответствовал строгим стандартам, полагались менее обременительные роли в новой организации: библиотекари, слуги, помощники. Жиллиман узнал, что аппарат имперского правительства не терпит неудач, и это ещё одна вещь, которая огорчала его в нынешнюю эпоху. На совести примарха было достаточно крови, и он гораздо лучше понимал, как извлечь максимальную выгоду из своих подданных. Ни одна жизнь не была потрачена впустую.

По прошествии десятилетия с момента его возрождения число историков выросло с четырёх до восьми, а затем и до шестнадцати, а сейчас Логос Историка Верита насчитывал более сотни оперативников и тысячи людей вспомогательного персонала. Используя давно умершие академические искусства, они попытались сделать невозможное – построить достоверную историю Империума. Несмотря на все трудности, маленькие ячейки Логоса отыскали древние записи. При предъявлении печати примарха запретные хранилища открывались и опустошались, их содержимое копировалось и отправлялось на флагман Жиллимана, где бы он ни находился.

Работа Логоса была мучительным и опасным делом. Половину галактики охватил огонь войны, и команды историков порой бесследно исчезали. Часто они и вовсе не хотели отправляться в путь. И всё же Жиллимана было не остановить.

Досуг нужен каждому. Даже примарху.

Он читал новую книгу в своей коллекции. Под древней кожей, хрупкой, почти рассыпающийся, скрывался напечатанный в каком–то подполье труд освещавший эпоху Хронораздора Терры. Пока Жиллиман читал, он работал. Мерцающая полоса пробежала по многочисленным инфопланшетам, установленным вокруг стола. Пылинки танцевали в свете двух маленьких гололитов по обе стороны от Жиллимана. Примарх, казалось, не обращал ни на что внимания, но на самом деле он обрабатывал каждую крупицу данных. Он впитывал всё, комментируя отчёты и отвечая на меняющийся поток вопросов быстрыми взмахами стилуса на автопланшете на правой руке. Движения были настолько ловкими, что их было бы легко не заметить, если бы за примархом кто–нибудь наблюдал. Его нечеловеческий разум контролировал сразу тысячи разных действий и в то же время переводил непонятный язык книги.

Жиллиман отложил работу, нахмурившись. То, что он прочитал, привело его в отчаяние. Хронораздор –  один из многих тысяч секретных конфликтов соперничающих группировки в Империуме. Это была ожесточённая и продолжительная внутренняя война Ордо Хронос из–за системы летоисчисления Империума. Даже календарь отца Жиллимана не уцелел в целости и сохранности на протяжении тысячелетий.

Во время Великого Крестового Похода и последовавшей Великой Ереси стандартная система датирования давала некоторое представление о порядке событий во времени, но, как и всё остальное, что создал Император, календарь деградировал как из–за догматической приверженности, так и из–за бездумного ревизионизма. На основе Имперского стандарта были созданы различные конкурирующие системы летоисчисления, что сделало создание настоящей хроники галактики практически невозможным. По пяти основным вариантам Жиллиман рассчитал, что текущий год будет где–то между началом сорок первого тысячелетия и следующим тысячелетием; но это не учитывая многочисленные меньшие, более еретические интерпретации.

Книга, похоже, имела отношение к последним. На её страницах было много полезной информации, но точка зрения писателя походила на рассуждения фанатика.

– Кто не фанатик в эти тёмные времена? – спросил Жиллиман у самого себя.

Примарх отодвинул рассыпавшийся том; он не выдержал бесконечных призывов автора к публичному сожжению противников.

–  Император, спаси меня от веры, –  сказал Жиллиман и встал. Его раздражало то, что он до сих пор не нашёл удовлетворительного решения для системы датирования.

Он смыл крошки бумаги с пальцев, опустив руки в серебряный поднос, стоявший на отдельном столе, и ещё раз проверил бесконечный поток отчётов. Не было ничего, что не могло бы подождать. Жиллиману потребовалась минутная передышка, и он отправился в бронированный монастырь, на первый этаж библиотеки.

За пределами полок основание башни представляло собой ряд арок. В каждой арке крепкая дверь ждала момента, чтобы захлопнуться. По другую сторону длинная галерея из армстекла проходила через всю «Честь Макрагга». Если Жиллиман обойдёт вокруг своей библиотеки, он сможет увидеть весь путь до массивного носа и его адамантиевого тарана. С обеих сторон по флангам раскинулись короткие крылья, покрытые массивами датчиков и предзнаменователей. Почти прямо под шпилем располагались главные ангарные палубы корабля, а в кормовой части яркий солнечный свет двигателей отражался вокруг монастыря.

Яма Раукоса была по правому борту. Жиллиман подумал, что варп разгневан поражением своих прислужников, и поэтому глаза Раукоса ещё пристальнее уставились на него. Когда–то он бы отмахнулся от таких чувств как от фантазии или интересного примера того, как терранский разум обрабатывает визуальную информацию. Теперь примарх знал, что это не так. Галактика была гораздо более странным местом, чем учил его любой из его отцов.

При мысли об отце перед глазами встали зрелища, свидетелем которых Жиллиман стал в Имперском Дворце. Несмотря ни на что, что–то ещё удерживалось на Золотом Троне. Его последняя встреча с настоящим отцом была ударом копья света и боли, психические последствия которого беспокоили его до сих пор. Император утратил Свою былую человечность.

Жиллиман поскорее отогнал это воспоминание, не дожидаясь, пока оно захватит его. Подобные размышления никогда не заканчивались хорошо. Примарху хотелось бы поговорить с кем–нибудь из своих братьев о том, что произошло на Терре, но они все исчезли, потерянные в результате смерти или безумия.

Жиллиман угрюмо вздохнул. В поисках уединения он напомнил себе о том, насколько он на самом деле одинок. Он позволил глазам скользить по пустоте, опустошил свой разум и заставил печаль ускользнуть.

Поля обломков закрывали жестокие глубины Раукоса. Сверкающие ливни металла, облака замёрзшего газа и разбитые корпуса плыли в свете солнца. Продолжались работы по спасению подбитых имперских кораблей. Великие Ковчеги Сальватора из Адептус Механикус застыли между обломками на самом удобном для них расстоянии. Корабли летали между ними и разбитыми судами точно распределёнными потоками. Баркасы–падальщики ползали взад и вперёд по пространству, и они со своими шарнирными конечностями–манипуляторами и стаями сопровождающих их дронов были похожи на насекомых. К более целым судам прикрепились множество небольших спасательных капсул, похожих на блюдца. Синие вспышки сверкали вокруг жизнеспособных кораблей, готовившихся к варп–переходу к сухим докам верфей.

Адамантиевые корпуса имперских кораблей были практически неразрушимы. Пока не взорваны реакторы, суда можно отремонтировать и вернуть в строй; некоторые из них уже давно устарели, но до сих пор работали.

Некоторые изменения были внесены в имперскую политику утилизации внутри флота. Жиллиман приказал полностью уничтожать обломки кораблей предателей. Адептус Механикус и Флот часто включал в свой строй вражеские корабли. Корабли Хаоса были имперского производства и часто в их числе имелись старые и превосходные модели. Примарх решительно отверг эту практику. Стройте новые корабли, сказал он. Оставьте прошлое там, где оно есть. Порча варпа глубоко проникает во всё, чего касается.

Жителям Марса такой приказ не понравился. Они жадными глазами пожирали суда древних моделей. Они намекали на то, что собственный корабль примарха, «Честь Макрагга», вернулся из Мальстрима прямиком от Красных Корсаров. Но Жиллиман был твёрд и не сдавался.

Остальная часть флота выстроилась в оборону перед бушующей Ямой. По тонким линиям огней между линкорами можно было отследить траекторию движения кораблей, на которых курсировали офицеры и ремонтные бригады. На каждом корабле были какие–то следы повреждений, полученные в результате этого или предыдущих боев, и над всеми ними мерцали плазменные факелы. Суда всё ещё были сильны, даже раненые, и Жиллиман безмерно гордился масштабами Флота Примус.

За стеной кораблей, ближайших к Яме Раукоса, зависли Нуль–Корабли Сестёр Безмолвия, и их тайное оружие было готово уничтожить любого сверхъестественного врага, осмелившегося войти в материальный мир. Но Жиллиман не ждал гостей. Концилия Псайкана сообщила ему, что Разлом дремлет. Храм исчез. Единственный жизнеспособный мир системы теперь принадлежал Империуму.

За пределами Раукоса сиял Цикатрикс Маледиктум, широкая полоса энергий которого простиралась через пространство от одного конца галактики до другого. Он разделил Империум на две части, полностью скрыв звёзды в сердце галактики. На свет было больно смотреть. Хотя он казался естественным звёздным явлением, долгий взгляд в него открывал человеку вещи, которые видеть не хотелось.

То, что Жиллиман увидел, взглянув в разлом, было кошмаром, последним актом войны, длившейся миллионы лет. Последние десять тысячелетий, хотя и были целой эпохой в жизни человечества, были лишь одной–единственной битвой в велико войне. Масштабы борьбы с Хаосом, количество потерянных империй и проклятых народов внушали трепет примарху. Он узнал об этом от аэльдар, хотя они не хотели рассказывать ему всю историю. Несмотря на это, он знал гораздо больше, чем должен был, о Войне на Небесах и конфликтах между древними расами.

Отец Жиллимана вышел против этого всепожирающего космического зла, которое пожирало вид за видом и разрушило первую звёздную империю человечества, по большому счёту в одиночку. Масштаб поставленной Им задачи был ещё одной вещью, которой Император не соизволил поделиться со Своими сыновьями.

Мы постоянно боремся с грехами отцов, подумал Жиллиман. Это не менее верно в масштабах вселенной, чем в истории отдельного мира. Мы страдаем из–за тех, кто ушёл до нас.

Жиллиман в отчаянии смотрел на руины мечты Императора.

Он никогда не поддавался своим чувствам и никогда не показывал их другим, но, тем не менее, эти чувства были. Даже после того, как Император замолчал после Ереси, была надежда на лучшее, на возможность осуществить для Него Его мечту. Но Жиллиман пошёл по неправильному пути. Он не осознавал, что Империум был лишь средством достижения цели, а не самоцелью. Если бы он позволил себе какое–то прощение, то мог бы сказать, что это потому, что отец ему так ничего и не сказал. Он ничего им не сказал.

Он никогда не думал о таком будущем, в котором боль и невежество стали уделом простых граждан. Суеверие взяло верх над разумом. Не было никакой надежды, только слепая вера в Императора, триллионы душ объединились в неистовых мольбах о спасении, и теперь львиную долю этого отчаянного ожидания пришлось выносить Жиллиману. Глаза всего человечества смотрели на него. Он никогда не будет жаловаться. Но в те моменты, когда он останавливался, когда потребность в стратегии и планировании на секунду ослабевала, его ждало отчаяние, в котором можно было утонуть.

–  Я не сдамся, –  прошипел примарх Яме Раукоса сквозь стиснутые зубы. – Я никогда, никогда не остановлюсь, пока всё не исправлю. Я бросаю тебе вызов, как бросил тебе вызов мой отец.

Отец. Слово застряло на губах. После Тронного Зала Жиллиман редко использовал это слово. И всё же десятитысячелетнюю привычку было трудно сломать. Он разжал челюсть. Руки сжались в кулаки, а он даже не заметил. Ярость. Хорошо. Она удержит его на правильном пути. Она поможет ему дойти до конца.

Примарх разжал пальцы и глубоко вздохнул, успокаиваясь.

Раздались тихие фанфары. Киберхерувим неуклюже влетел в скрипторий на металлических крыльях. Подобные вещи были гротескными, техноалхимическими, далёкими от более чистых машин его времени. Безумие Марса заразило всё. Жиллиман оставил его жалобно порхать; слабые зрительные чувства существа бороздили скрипторий, пока херувим искал примарха.

Бледная плоть туловища и рук херувима порвалась там, где стальные тросы впились в кожу. В остальном он был механическим, с металлическими крыльями и ногами. Голый череп ребёнка, выполненный из чистого серебра, венчал плетёную медную шею. Ненавистное искусство ненавистного времени.

Херувим рывками пролетел под одной из арок в монастырь, нашёл примаха и застыл в воздухе, шумно размахивая крыльями.

– Мой господин Жиллиман, – челюсть твари не двигалась, а голос капитана Феликса потрескивал из медной трубы, пришитой к мёртвой руке. Изумрудные глаза херувима вспыхивали при каждом слове. – Мне жаль, что я мешаю вашей работе, – продолжал Феликс, – но священник здесь.

– Он пришёл рано, – сказал Жиллиман.

– Он извиняется, господин, –  он просто хотел прийти вовремя, – из–за аугмиттера херувима голос Феликса был неестественно, нечеловечески глубоким. –  Он говорит, что рад подождать, господин, но я счёл за лучшее сообщить вам.

–  Есть много других пороков, Феликс. Пунктуальность к ним не относится, –  сказал Жиллиман. –  Я увижу его сейчас, –  Жиллиман посмотрел в глаза херувиму. – Мне всё равно нужна передышка от утомительной болтовни. Пришлите его ко мне. Я буду рад переменам, которые принесёт этот разговор.

– Даже со священником? – Это был редкий ироничный комментарий его советника. Капитан Феликс был очень серьёзен и почти никогда не смеялся.

– Даже со священником, – подтвердил Жиллиман.

– Как пожелаете, повелитель.

Глаза херувима засветились. Он взлетел под жужжание мотора. Примарх критическим взглядом наблюдал, как он возвращается на своё место. Крылья были больше, чем украшением; судя по звуку, гравитационное колесо не имело достаточной подъёмной силы, чтобы удерживать существо в воздухе. Машины этого тысячелетия были грубыми. Инженеры из братьев–примархов, вероятно, поймали бы эту штуку и переделали бы двигатель; он иногда и сам задумывался над этим. Либо так, либо выбросить херувима из шлюза в пустоту и заменить чем–то менее омерзительным.

Но Жиллиман не говорил о своих мыслях. Рассмотрение, оценка, действие. Это был его путь. Робаут Жиллиман не был рабом эмоций.

Мысли о херувиме вызвали ещё одну нежелательную вспышку воспоминаний о том, что он видел за Вратами Вечности. Примарх ясно видел труп в объятиях технологии Механикус – наполовину человека, наполовину машину – и слышал ужасный вопль сифонов души…

Жиллиман махнул головой, чтобы прогнать воспоминания. Он не мог исправить всё. Не всё сразу. Жиллиман силой выбросил мысли из головы и вернулся к своему столу. Он не сел, а вытащил новую книгу и стал её листать. Сегодня он не хотел продолжать читать разглагольствования хронолога. Этот человек умер тысячу лет назад. Его слова могли выдержать ещё один день ожидания.

Три минуты спустя примарх усвоил половину содержания книги. Ничего интересного, ещё один маленький мир маленьких дел и маленьких людей.

Дверь библиотеки открылась с приглушённым свистом. Голоса, слишком тихие даже для Жиллимана, затерялись в книгах. Примарх поднял глаза. Он решил не судить жреца, пока не увидит его лично, но предыдущий опыт наложил определённый отпечаток на его восприятие адептов. Начнёт ли этот человек рыдать, как последний кающийся, или впадёт в религиозный экстаз? Возможности были столь же утомительны, сколь и ограничены.

Лоргар, подумал Жиллиман. Он был бы в восторге.

Мягкое шлёпанье сандалий по мрамору эхом разнеслось по библиотеке. Этим скромным звуком был объявлен следующий милитант–апостолик примарха. Это было гораздо лучше, чем синтезированные трели херувима–вестника.

Брат Матье был худощавым человеком. Его скрещённые руки прятались в рукавах простой кремовой мантии, как у акронитских нищих. Жиллиман сомневался, что узнал бы эту привычку без информации, которую он собрал о священнике. Подотряды Адептус Министорум были столь многочисленны, что примарх не мог, как ни старался, запомнить их все.

У Матье осталась только чёлка, а остальная часть густых когда–то волос была сбрита до синеватой щетины. Он выглядел здоровым. Если что–то и удивило примарха в Матье, так это его молодость. У Жиллимана, конечно, были обширные досье на тех, кто попал в его окончательный список на эту роль, но предубеждения гласили, что священство можно разделить на несколько категорий: старые, безумные, распутные, фанатичные или их жуткая комбинация.

Жиллиман сделал мысленную пометку, что ему нужно скорректировать свой образ мыслей: появлялись опасные привычки.

Матье не был ни отчаянным подстрекателем толпы, ни бледным чернозубым экстремистом. И он не был престарелым приматом, покрытым парчой официо и пылью бездействия. От него исходило умиротворение, и, хотя Жиллиман сталкивался с этим религиозным спокойствием и раньше, у Матьё не было сопутствующего самодовольства, которое неизменно наполняло верующих людей.

По его движениям можно было предположить, что он привык драться. Красный плетёный ремень стягивал его талию. На одной стороне висела простая сумочка, на другой –  потёртая кожаная кобура для длинноствольного лазерного пистолета. Само оружие у него отобрали. Усердие Феликса позабавило Жиллимана. Священник не представлял никакой угрозы.

Сервочереп волочился за Матье на уровне головы, такой же скромный, как и его владелец. На лбу у него была выгравирована большая надпись «ХВ», но в остальном он не имел украшений. Капот двигателя, манипуляторы и рама единственного датчика были изготовлены из простой пластали, а кость не была покрыта драгоценными металлами.

Матье подошёл уверенно, по крайней мере не показывая благочестивой радости от близости к сыну Императора. Он не дрожал, не пел и не плакал. Он не боялся. Вместо этого он улыбнулся с долей лукавого юмора, который сразу понравился Жиллиману. Это была улыбка, которая признавала неловкость ситуации и неравномерность расстановки сил. Эта улыбка говорила, что её владелец понимает эти вещи и находит их забавными. Возле стола Жиллимана лежал широкий ковёр. Священник остановился на нем, широко раскинул руки и низко поклонился.

– Повелитель Робаут Жиллиман, – начал он. – Видеть вас – великая честь, – длинные рукава жреца доставали до пола.

– Прошу, брат Матье, садитесь, – Жиллиман указал на табурет, созданный для смертных, спрятанный под столом. Жиллиман положил на него стопку книг. Матье подвинул их, и оба сели – Жиллиман на огромный стул, Матье на табурет; так он был похож на ребёнка перед учителем в схоле.

– Вы знаете, зачем я вас сюда вызвал?

– Думаю, да, – кивнул Матьё.

– Тогда скажите, зачем.

Матье поджал губы, поднял одно колено и обхватил его руками. –  Если я это скажу, то это прозвучит как высокомерие, но, если использовать язык ваших сыновей, это единственный практический вариант, который соответствует теоретическому. Однако я боюсь, что это проверка, и я буду выглядеть глупо.

Жиллиман оценил честность этого человека. Он кивнул в открытом одобрении.

–  С вами ничего не случится, если вы ошибётесь. У меня нет привычки сжигать людей, с которыми я не согласен. Недипломатичное заявление, учитывая любовь Адептус Министорум к огню, но это правда.

Если священник хотел служить ему, он должен был согласиться с мыслями и убеждениями Жиллимана. Слишком многие в Церкви плохо реагировали на любые обвинения в их сторону.

Матье оставил замечание без ответа, но задумался перед тем, как продолжить говорить.

Хорошо, подумал Жиллиман.

– Милитант–апостолик Гестан мёртв, –  сказал Матье –  Умер незадолго до славной победы при Раукосе. Вы ищете нового милитант–апостола для своего крестового похода. Адептус Министорум сами назначат его, если вы позволите, но вы бы предпочли взять на эту должность кого–нибудь из своих. Я думаю, вы бы предпочли кого–то из низших слоёв жречества, хотя я удивлён, что вы опустились до моего. Я не новичок на войне, и я уверен, что это вам нравится. Я честен. Я говорю то, что думаю, и это ещё одно качество, которое вам нравится. Меня хорошо знают на борту этого корабля, поскольку я служил его людям во время их плена в Мальстриме. Также я верно служил в крестовом походе с тех пор, как корабль вернулся домой.

– Вы довольны своим положением?

–  Нет, но я думаю, что всё изменится. Император ведёт нас по кривому пути, господин, но всё же Он нас ведёт. Вы могли позвать меня одного для того, чтобы назначить меня вашим святым рупором, если только я как–нибудь не обидел вас лично и вы не хотите меня наказать. Простите меня, если так, но я не верю, что это так. Я также не думаю, что вы позвали меня сюда для сбора информации, поскольку я не думаю, что могу вам рассказать то, чего бы вы ещё не знали.

–  Рупор? –  спросил Жиллиман.

Матье кивнул.

– Инструмент в священническом одеянии. Вот что такое чин милитант–апостолика. Я слышал, что вы не считаете Императора богом и не верите в свою божественность. Вам нужен кто–то, кто развеет страхи от этих убеждений. Нужен какой–то рупор. Священник, который бы успокоил массы и сказал, что вы не страшный еретик. – Матье опять улыбнулся.

Жиллиман кашлянул.

– Мне нужны свободные люди, которые будут служить мне, а не рупоры. Но если не считать этого, вы правы. – Он взял большой лист иллюминированного пергамента. –  Ваше свидетельство о должности.

Матье приподнял бровь. Его поднятая нога упала на пол. Он почесал затылок.

– Вот так? Без всяких церемоний?

– Нет, не сегодня, – сказал Жиллиман. – Конечно, я скоро приму вас официально, но сейчас вам нужно начать работу.

Матье не взял пергамент.

– Это слишком большая честь.

–  Это так, –  сказал Жиллиман. – Но вы достойны её.

– Я не уверен, что достоин этого. Я должен быть осторожен, прежде чем принять это. Возможно, мне не следует соглашаться.

Жиллиман пожал своими могучими плечами.

–  Вы мудрый человек, если сомневаетесь. –  Он отложил лист в сторону. – Задайте вопросы, если они есть. Вы имеете на это право.

– Я боялся, что вопросы будут нежелательны.

– Я не скрываю свои методы и свой характер. Неужели я такой чужой для своего народа?

–  Вы окружены легендами, господин, – Матье оглядел комнату, вытянув шею, чтобы рассмотреть полки. –  Что именно вы здесь делаете, господин?

Жиллиман проследил за взглядом священника, оглядывавшего высокие штабеля.

– Знание –  сила, и пока у меня этой силы мало. Мне нужно многое понять, прежде чем я смогу восстановить Империум. Поэтому я собираю как можно больше историй как можно большего количества миров. Я буду использовать их для моделирования последних десяти тысячелетий, чтобы изучить их и составить на их основе настоящую историю, подобной которой не писалось уже тысячи лет. Сделав это, я пойму, что пошло не так в планах Императора и в моих планах, и смогу понять, как всё исправить.

–  Вы говорите так прямо.

– Ложью ничего не добиться, –  сказал Жиллиман. – Времени мало. Зачем мне лгать?

–  Понятно, –  Матьё снова сделал паузу. –  Прошу прощения за мою дерзость, господин…

–  Ты достаточно осведомлён, чтобы признать дерзость, но все же продолжаешь, –  раздражённо прервал Жиллиман. –  Спрашивай меня или нет. Между нами не может быть никаких секретов, если вы хотите эффективно служить мне.

–  Мои извинения, –  спокойно сказал священник. На мирном лице брата Матье не было ни малейших признаков напряжения, но тик под глазом выдавал сдающие нервы.

Жиллиман заметил это. Раздражённый собой за то, что довёл человека до такого, он откинулся на спинку стула, приняв удивительно человеческую позу для того, кто человеком не был. Жиллиман сложил руки на коленях.

–  Давайте начнём заново, –  сказал он. – Это я должен извиниться. У каждого может быть своя точка зрения. Это не оправдание плохим манерам. Когда–то я был более уравновешенным. Но теперь… –  Жиллиман замолчал, его взгляд блуждал по нагромождённым останкам десятитысячелетней истории. – Всё не так, как было. Я не тот, кем был. Меня давят со всех сторон. Я позволил своему характеру взять верх надо мной. Уже поздно, а дел так много. Он покачал головой и попытался улыбнуться. – Пожалуйста, священник, говорите.

Брат Матье расслабился; изменение позы было незаметно для обычного человека, но ясно для примарха. На лице священника промелькнула вспышка принимаемого решения. И снова священник тщательно обдумал свои следующие слова.

–  В ваших действиях есть немного лицемерия, господин. Вы приказали запереть двери Библиотеки Птолемея на Макрагге, объявив, что знаний уже достаточно, но сами посвящаете себя изучению истории.

Жиллиман улыбнулся, признавая эту точку зрения.

– Я знаю, что делаю. Однажды эти двери откроются. То, что я там сделал, было символично. Кто даже в моем королевстве читал и понимал, что содержится в библиотеке? Я закрыл двери не из–за истины, а из–за суеверия, занявшего место истины.

Жиллиман лгал нечасто, но тогда лгал. В Библиотеке Птолемея была одна книга, а в ней одна история, которую, как решил Жиллиман, никто не должен был читать. Он не мог позволить, чтобы тень Империума Секундус нависала над его последними действиями.

–  Все взгляды должны быть устремлены в будущее, – продолжил Жиллиман. – В библиотеке одна версия прошлого, в головах – другая. Закрытие дверей было символическим, но долгим. На данный момент оно запечатывает обе версии будущего. Я готовлюсь, Матьё. Когда этот кризис пройдёт, возможно, что–то из мечты моего отца исполнится, хотя нам предстоит ещё долгий путь. Если нам повезёт, то, когда я снова открою двери Библиотеки Птолемея, те, кто войдут, смогут, наконец, понять, что они читают.

Он немного нахмурился, прежде чем продолжить. – Я буду честен с вами. Я посвящу вас в то, о чём не рассказываю, так что слушайте. Я вижу, что в период после Великой Войны Ереси я был слишком сосредоточен на реформировании Легионов, доверяя бразды правления совету, созданному моим отцом. Мой оптимизм был ошибочным. В ужасном будущем, которое нас ждало, я виноват так же, как и другие. Теперь я завершил пересмотр Кодекса Астартес и начал работу над новой книгой. Эту книгу я назову Кодекс Империалис. В ней я изложу принципы хорошего управления. Составление точной истории –  это только начало процесса.

–  Вы делаете это, ведя войну? –  недоверчиво спросил Матьё.

–  У меня мало тех способностей, которые приписывает мне твоё духовенство, Матье, но некоторые всё же есть. Я умею делать несколько дел одновременно. Я был таким создан.

– Воистину Император был мудр, создавая подобных вам! – с ненужным благоговением произнёс жрец.

– Не так мудр, как вы думаете, – сказал Жиллиман, не в силах сдержать горечь. – Я был одним из двадцати. Двое не справились со своим долгом, ещё половина отвернулись от отца. Император не совершенен, так же, как и я, – богохульство было призвано спровоцировать священника. Дешёвая тактика. К счастью, Матье остался непоколебим.

– Двадцать?... – поднял бровь жрец.

– Да, – сказал Жиллиман.

– Не восемнадцать? Девять святых примархов, девять падших демонов? Так говорят скульптуры.

– Нет. Двадцать. Ваша Церковь многое замалчивает, – было неудивительно, что большинство людей в сорок первом тысячелетии не знали ни о том, что Хорус и его последователи когда–то были верны Императору, ни о ещё двух братьях. Огромная часть информации тщательно скрывалась или превратилась просто в мифы.

– Я понял… – задумчиво произнёс Матьё, решив обдумать это всё потом. Он спокойно улыбнулся. – Но, светлейший, вы не отвернулись.

– Я не светлейший, – сказал Жиллиман. – поклоняйтесь Императору, если должны, но я не заслуживаю таких почестей и не приму их.

– Я слышал некоторые из ваших убеждений, – сказал Матье. –  Когда вы впервые проснулись, вы настаивали на какой–то Имперской Истине?

Жиллиман раздражённо отвернулся, вспомнив о старой лжи. Он так резко выступал против Экклезиархии в первые дни после своего пробуждения. Ему потребовалось время, чтобы полностью прийти в себя, и он был встревожен тем, что обнаружил.

Его чувства по поводу Имперской Истины оставались противоречивыми. Он не простил Императору то, что он скрыл от всех истинную природу варпа. Он не знал, сможет ли вообще когда–нибудь простить. Эта великая ложь подорвала все остальное, что сделал Император. Если бы Он не солгал, история могла бы сложиться совсем по–другому.

Теоретически, думал Жиллиман, возвращаясь к диалектике Макрагга, что если бы Он лгал не только о богах варпа?

Когда–то ему бы никогда не пришли в голову подобные мысли. Этот ад бросил вызов всему, во что примарх когда–то верил. Из–за лжи Императора в человечестве произошли великие перемены, к которым Жиллиман был плохо подготовлен. Теперь пришли и другие угрозы, на доске появилось больше игроков, которые в их опасности для человечества конкурировали с Хаосом. Знал ли Император и о них?

То, что он увидел за вратами… Морок.

– Да, было такое, –  сказал он. – Разум все ещё живёт среди всего этого безумия.

–  Некоторые могут с ней не согласиться, –  дружелюбно сказал Матье. Его глаза проницательно сверкнули. –  Насколько я понимаю, господин, эта истина отрицает не только вашу божественность, но и божественность вашего отца.

–  Император сам отрицал свою божественность, –  категорически сказал Жиллиман.

Священник пожал плечами. Жиллиман слишком много раз видел такое выражение у других священников. Это был взгляд слепо верующего.

Если бы Император восстал, подумал Жиллиман, и сошёл с Золотого Трона, и сказал: я не бог, они бы сожгли его как еретика.

Матье не проявлял никаких признаков фанатизма, но примарх решил подождать. Чем безмятежнее священник снаружи, тем глубже его вера внутри, и чем глубже вера, тем горячее пламя праведности. Это был риск, но Жиллиман хотел дождаться от Матье юмора. Его милитант–апостольская деятельность нуждалась в некоторой доле иронии.

Будь осторожен, не лезь в огонь, Робаут, упрекнул он себя, иначе сгоришь.

– Если вы не придерживаетесь учения нашей святой  Церкви, –  сказал Матье, –  тогда почему вы вообще с нами общаетесь?

–  Потому что Адептус Министорум обладает властью, и хотя она иногда использует её неразумно, в итоге я увидел, что это была и остаётся сила добра.

Жиллиман посмотрел жрецу прямо в глаза. Священник попытался, но так и не смог поднять взгляд.

–  Мне нужен Адептус Министорум. Мне нужна их поддержка. Перестройка галактики зависит от их одобрения, хотя мне, возможно, хотелось бы, чтобы это было не так… –  примарх сделал паузу. – Первая фаза Крестового Похода Индомитус завершилась, но ещё многое предстоит сделать. Я хотел бы получить благословение Экклезиархии – как для морального духа моих людей, так и для того, чтобы выступить единым фронтом перед теми, кто сеет раскол в Империуме. Их, если вы не знаете, очень много.

–  Вам не нужно просить благословения Адептус Министорум, господин. Любой из моих пэров, любой кардинал или епископ ухватился бы за возможность провозгласить вашу божественную волю.

–  Полагаю, мне не нужно спрашивать, –  сказал Жиллиман, потянувшись за тонким томиком в кожаном переплёте. –  Но если я это сделаю, то со временем вы увидите меня тем, какой я есть, а не тем, кем ты меня считаешь. Богу не нужны манеры. У него есть дела поважнее.

Жиллиман протянул книгу.

–  Если хотите, оставим пока аттестацию, но возьмите эти мои записи. Это темы, на которые я хотел бы получить благословение. Вы утверждаете, что представляете слово Императора. У вас больше возможностей произнести Его волю, повиноваться моим приказам и аккуратно разрешить любые противоречия, которые могут возникнуть между ними. Впереди сложное время. Я не могу править одним диктатом. Каждое учреждение делает то, что я прошу, поскольку я Имперский Регент. Я живой сын Императора. Но я не тиран и не стану им. Я добровольно поддержу за своей спиной весь Империум, иначе мы потерпим поражение. Я не могу стать моим братом Хорусом.

–  Никто не говорил, что вы узурпатор, господин, – сказал жрец и взял тонкую книгу из рук примарха. Его пальцы дрожали. Сами бумага и кожа почти ничего не весили, но ответственности было достаточно, чтобы сокрушить орду святых.

– Самые опасные мысли остаются невысказанными, –  сказал Жиллиман. –  Многие так думают, даже внутри флота. А на Терре об этом говорят открыто.

Он вернулся к своим информационным дисплеям и гололитам и открыл книгу о Хронораздоре. Разговор закончился, но священник остался. Мгновение спустя Жиллиман оглянулся через плечо.

– Вы всё ещё здесь, священник?

– Если позволите, у меня есть ещё один вопрос, – сказал Матье.

Жиллиман взял стилус и начал помечать инфопланшет, на котором светился список новых находок для его библиотеки. Он начал отмечать книги, которые хотел увидеть поскорее. –  Вы хотите знать, почему я выбрал вас. Почему не кардинала или самого Экклезиарха? Это было бы объяснимо.

Жрец кивнул.

– Я самый скромный священник, господин, – сказал Матье. –  Даже на Миссионарус Галаксия я – пустое место. Я служу с нищими и больными. Это не несёт ни престижа, ни даже пренебрежения. Я никогда не жаждал власти или влияния. Я просто хочу выполнять работу вашего отца. Для меня это достаточная награда.

– Хорошо сказано. Именно поэтому я выбрал именно вас, а не какого–нибудь знатного богача. Вы человечны. Вы сражаетесь плечом к плечу с моей армией и заботитесь о самом жалком слуге. – Благородное лицо Жиллимана стало более торжественным. – И я слышал твои проповеди.

–  Да? –  спросил Матьё.

Он был удивлён и польщён, но всё же не упал на колени и не заплакал. Жиллиман был доволен, что сделал правильный выбор.

– Возьмите книгу. Мой советник предъявит вам мою печать и удостоверение милитант–апостола. Теперь это ваше звание. Если хотите, мы будем считать это временным назначением. У вас есть одна неделя, чтобы решить, будете ли вы занимать этот пост на постоянной основе. Независимо от вашего решения, я хотел бы, чтобы вы оказали мне эту услугу. Напишите проповедь о триумфе, который я планирую, и произнесите её.

– Вы приказываете мне?

– Я прошу вас. Вы не обязаны исполнять.

Жиллиман выжидающе посмотрел на жреца. Матье схватил книгу.

– Хорошо, – сказал примарх. – Теперь идите: вам будет доступно всё, что будет нужно.

–  Вы могли бы произнести слова сами, господин.

–  Брат Матье, –  Жиллиман положил руку на стопку бумаг в грубых папках, отмеченных перечёркнутым «I» Инквизиции. – Я внимательно рассмотрел многих возможных кандидатов. Я выбрал вас, поскольку все сведения о вашей жизни, которые у меня есть, позволяют предположить, что вы честный человек, пылкий, но разумный, добрый и смелый. Как вы сказали сами, вы помогаете нуждающимся, и хотите лишь творить добро. Насколько я могу судить. Я уже ошибался.

– У меня есть своя работа.

–  А у меня есть для вас нечто большее, –  сказал Жиллиман. Он понизил голос и посмотрел через иллюминатор на парящие обломки пустотного боя. –  Если я скажу, что я не бог, я прокляну себя в глазах поклонников Императора. Если я скажу, что я бог, я снова прокляну себя в глазах тех, кто подозревает меня. Не все считают моё возвращение случайным. Некоторые уже лишились власти из–за моего возрождения. У меня есть недоброжелатели и в Церкви. Мне нужен кто–то, кто сможет осторожно обращаться с Адептус Министорум. Для меня опаснее всего на такой должности почтительный человек. Мне нужен кто–то, кто сможет добиться цели, у кого не будут приступов всякий раз, когда я говорю, кто будет подвергать сомнению то, что я говорю, если это потребует вопросов. Короче говоря, мне нужен кто–то, кто сможет увидеть человека, стоящего за богом. Вы пришли ко мне добровольно. Вы не бросились на колени. Вы можете быть удивлены, узнав, что вы один из очень немногих членов вашей организации, с которыми мне удалось вести полноценный разговор. В первые несколько минут нашего разговора вы назвали меня лицемером. И главное – вы не испытывали благоговения. Поэтому вы идеально подходите. Вы можете не верить мне до конца. Я даже посчитаю это преимуществом.

Священник прижал книгу к груди, как драгоценного ребёнка.

–  Я верю в вас, господин.

–  Потому что у тебя есть вера, жрец? –  спросил Жиллиман, и на этот раз он не смог скрыть свои чувства.

Его презрение ускользнуло от брата Матье, как вода.

–  Нет, господин. Потому, что я встретил вас и вижу, что вы искренни, хотя и заблуждаетесь. Он снова поклонился. – Я сделаю то, что вы просите. Я напишу проповедь, прочитаю её и через неделю отвечу, приму ли я эту должность.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. ВЕСТИ С УЛЬТРАМАРА

Пока корабли ремонтировались пополняли запасы – суда со всего сектора везли провизию флоту Примус – шли работы на поверхности 108/Бета–Калапус–9.2. С поля боя вывезли обломки, а тела предателей сожгли. Когда всё очистили, место победы было подготовлено к Триумфу Раукоса.

Стаи кибер–серафимов летали над голой землёй, распевая гимны, а священники на парящих кафедрах молились за очищение земли. Ряды дрожащих гигантских машин разрывали землю ковшами. За ними приехали большие автоцистерны, заливающие всё жидким скалобетоном. Затем огромная толпа людей с граблями и щётками разровняла его до того, как он успел застыть. За ними наблюдали десятки мастеровых; их сервочерепа и порабощённые киберживотные измеряли лазерами, насколько плоская получалась поверхность. Когда всё застыло, сервиторы разложили везде цветные камни, привезённые со всего сектора. Наконец появились грузовики, оснащённые щётками. Так каменистая равнина превратилась в военную площадь в три мили шириной, украшенную гигантской мозаикой.

Площадь у входа в долину была только началом. Шагоходы–разрушители снесли стену Железных Воинов, чтобы освободить место для гигантского триумфального здания, которое бы пересекало равнину, соединяя холмы вокруг неё. Не успели ещё разобрать половину стены, а уже начались работы на месте центральных ворот. Уже вырисовывались огромные колонны, на вершине каждой из которых стояло по статуе имперских героев. Стоял страшный шум; эхо разносилось по планете на сотни миль. Работа продолжалась и на орбите, и с неба постоянно спускались вереницы грузовых кораблей с людьми и материалами.

Жиллиман наблюдал за тем, как его планы претворяются в жизнь, со смотровой площадки громоздкого строительного вездехода. Феликс хорошо выполнил свою работу. Может, машины и не выглядели как великие терраформеры прошлого, но они вполне справлялись с задачами. Капитан многому научился.

Жиллиман ждал, пока нервные архитекторы и художники закончат свои планы, и покажут их примарху. На деактивированном экранном столе уже скопилась куча чертежей, прижатых резными каменными гирями. Гораздо более спокойными были военные инженеры, ожидающие своей очереди. На их плечах лежало строительство новой крепости Ордена, которая должна была быть возведена на месте цитадели Железных Воинов.

–  Господин, –  скульптор с застывшей в ужасе улыбкой подошёл к Жиллиману. Примарх отвернулся от низких скошенных окон и посмотрел на гололит проекта главного сооружения. Мужчина заикался и бормотал всю презентацию. Его талант дизайнера были велики, но разговаривал он очень непонятно, и Жиллиман был рад, когда на смотровую палубу вышел капитан Феликс. Художники боялись его почти так же, как Жиллимана, и расступились перед ним. Феликс кашлянул, подозвал примарха и прошептал ему что–то на ухо, когда тот наклонил голову. Жиллиман нахмурился и кивнул.

–  Джентльмены, с этим придётся подождать несколько минут, хотя сегодня я посмотрю все ваши планы, обещаю. Пожалуйста, пока вы ждёте, капитан Феликс приготовит для вас прохладительные напитки.

Брови Феликса в ужасе поднялись. На вездеходе были только затхлая переработанная вода и запас сухпайков на случай чрезвычайной ситуации. Жиллиман хотел, чтобы Феликс достал что–то ещё. Если кто и мог добыть подходящие продукты из ниоткуда, так это капитан. Выражение лица Феликса было почти комичным. Жиллиман подавил желание его успокоить. Капитану Примарис нужно научиться уверенности: довольно скоро она ему понадобится.

–  Сюда, –  сказал Феликс, пригласив мастеров в маленькую каюту. –  Я посмотрю, сможем ли мы найти немного вина.

Мужчины и женщины просочились в дверь, неуверенно оглядываясь. Когда они исчезли, Жиллиман обратился к Феликсу.

– Спасибо, капитан. Я ненадолго.

–  Он снаружи, господин.

Жиллиман покинул палубу. При проектировании машины не думали о комфорте. Там было достаточно тесно и для обычного человека, а Жиллиману приходилось сутулиться, чтобы пройти по коридорам, и сгибаться почти вдвое, чтобы протиснуться в двери.

Вне звуконепроницаемых стен командного отсека сразу стал слышен рокот моторов. Стук поршней отдавался в ушах Жиллимана. Сейчас вездеход работал на холостом ходу. Шум, который он издавал во время движения, оглушал.

Жиллиман остановился возле каюты мастера вездехода и постучал в дверь. Мастер был храбрее, чем архитекторы, и лишь слегка удивился, увидев императорского регента возле своей личной комнаты.

–  Будьте спокойны, мастер Фалпин. Мы ещё не закончили, –  сказал Жиллиман. – Но ко мне пришли. Нам придётся ещё некоторое время попользоваться вашим гостеприимством.

–  Командный отсек принадлежит вам, пока он вам нужен, господин, –  сказал Фулпин с поклоном. –  Я только рад отдыху.

Жиллиман заглянул за плечо мужчины. Комната была забита бумагами и инфопланшетами.

–  Ваше представление об отдыхе совпадает с моим, –  сказал Жиллиман. –  Нет никакого отдыха.

– Служение Императору никогда не заканчивается, повелитель, – сказал Фулпин.

– Всегда есть что–то, что ещё нужно сделать, – сказал Жиллиман. – Я отправлю сообщение, когда мы закончим.

Он оставил мастера и пошёл дальше по коридору. Экипаж отнёсся к внеплановому перерыву в работе совсем не так, как командир машины. Проходя мимо общей комнаты, Жиллиман услышал громкие разговоры, смех и музыку; люди даже не подозревали, что повелитель Империума находился всего в нескольких футах от них. Он спустился по ступенькам и миновал двойные ворота, расположенные за системами отвала.

Пробравшись через массивные гидравлические системы, Жиллиман оказался на равнине.

Его ждал Ультрадесантник, держа под мышкой шлем с гребнем. Его доспехи уже покрылись слоем пыли, но под ними сияла зелёная отделка Четвёртой роты, а наград у него было столько, что высокое звание не вызывало сомнений.

– Капитан Вентрис, – сказал Жиллиман, подходя к нему. – Прошу прощения, что заставил ждать. Вы прошли долгий путь, чтобы увидеть меня.

Вентрис повернулся и преклонил колено.  

– Примарх, повелитель, – он опустил голову и не поднимал глаз.

– Прошу, сын мой, – сказал Жиллиман. – Вам не нужно кланяться мне.

Вентрис остался стоять на коленях.

– Простите меня, повелитель. Я не был удостоен чести встретиться с вами. Долг не дал мне быть на Маккраге, когда вы вернулись.

– Исполнять долг – не ошибка, капитан. Я не принимаю извинений, ибо они и не нужны.

– Я думаю, я обязан был быть здесь.

– Теперь вы здесь, – сказал Жиллиман. Он шагнул к Вентрису и протянул руку. – Прошу.

Капитан не поднимался.

– Я говорил о вас со своими братьями, я слушал все, что они передавали. Ни одно слово не может описать, каково это – стоять рядом с вами. Я всем своим существом желал увидеть вас, но не верил, что это возможно. Я ожидал какого–то особого чувства. Увидеть примарха –  это что–то из сказки, так я думал, но это не выдумка, и теперь я не знаю, что делать.

– Вы можете встать.

– Но… Но, повелитель, я не могу, – Вентрис поднял глаза на Жиллимана, и лицо этого бывалого воина словно помолодело от восхищения.

– Тогда я приказываю вам встать, – сказал Жиллиман. Реакция Вентриса тронула и разозлила его в равной степени. – Считай меня отцом, а не повелителем. Ты происходишь от меня, и ты сын мне.

– Как прикажете, – Уриэль Вентрис медленно поднялся, двигательные системы его доспехов громко рычали, как будто они тоже были охвачены благоговением. Капитан всмотрелся в лицо генного отца. Жиллиман посмотрел на него сверху вниз. Несмотря на такой короткий разговор, примарх почувствовал в капитане неповиновение, и ярость, и желание служить.

Чары пали. Вентрис слегка застенчиво улыбнулся.

–  Северус предупреждал меня об этом, –  сказал он, покачав головой. – Он предупреждал меня, а я не верил. Говорил, что не потеряю голову. Теперь я вижу его лицо, когда говорю об этом. Вентрис выпрямился и отдал честь. – Мои извинения. Капитан Агемман был прав.

–  Ничего страшного, –  сказал Жиллиман. Он протянул руку. Вентрис крепко схватил её, теперь уже без колебаний. – Я рад наконец познакомиться с вами. Ваша слава летит впереди вас.

– Порой это дурная слава, – сказал Вентрис.

–  Если правила и обычаи остаются нерушимыми, Уриэль, они теряют смысл. Они обрастают ложью или становятся настолько строгими, что кажутся тюрьмой. Их истинный смысл теряется... Полагаю, вас послали представлять первого капитана Агеммана на триумфе. У вас также, полагаю, должно быть сообщение для меня, если вы прервали мой разговор с архитекторами.

Вентрис склонил голову в поклоне.

– Есть. Война в Ультрамаре вступила в новую фазу. Три крупных отряда выступили с Бедственных звёзд. «Стойкость», корабль Мортариона, повелителя Гвардии Смерти, ведёт флот к Ультрамару.

Жиллиман задумчиво кивнул.

–  Итак, он наконец показал себя, как я и ожидал. Это был лишь вопрос времени. Поскольку Магнус снова побывал за границей варпа, в Империуме, я ожидал, что ещё больше моих братьев покинут свои крепости и снова отправятся в путь. Жиллиман сделал паузу. –  Мортариона действительно видели? Когда мы в последний раз встречались, он не любил обман, но у него были долгие годы, чтобы научиться новым трюкам.

– Он лично присутствовал при разграблении Дедалла. Мы получили астропатическое сообщение с закодированным пикт–снимком. Мы разгадали все символы и хорошо разглядели его.

– Дедаллос? Что случилось с этим миром?

– Высокие жертвы и всё отравлено. Свора Мортариона приносит с собой болезни. Они отравляют землю, но как только они идут дальше, их влияние немного ослабевает. Скверна, которую они приносят, не совсем естественна. Она не так опасна, когда предателей нет рядом. По крайней мере, так говорит главный библиарий Тигурий, – Вентрис пожал плечами. –  Это психическое явление, дело библиариев. При этом враги приносят с собой и обычную чуму. Дедаллосу потребуются годы, чтобы восстановиться.

– Мортарион не разрушил этот мир?

– Нет, повелитель; он напал, перебил ауксилию и исчез до того, как мы успели что–нибудь сделать.

– Итак, теперь он показывается свободно, – сказал Жиллиман. – У Дедаллоса не было большой стратегической ценности. Мортарион хочет выманить вас и заставить вас быть настороже.

– Это ещё не всё. У нас есть сообщения о том, что Мортарион был в четырёх основных системах. Куда бы он ни пошёл, по его пути вспыхивают восстания. В последнее время он изменил свой подход и собрал себе большой флот. Он удерживает позицию в системе Макрагг. Его флот слишком велик, чтобы его могла уничтожить наша оборона, но слишком мал, чтобы атаковать столичный мир. Ардиум заблокирован, а два его улья подверглись нападению. Из–за Мортариона на всех шести планетах системы начались беспорядки. Наш народ не застрахован от искушения Хаоса. Большую часть времени мы тратим на подавление сект или борьбу со вспышками болезней. Пользуясь этим, Мортарион посылает небольшие ударные группы и разрушает инфраструктуру. Я бы не сказал, что Макрагг находится в осаде, но это близко к тому.

– Что же за игру он ведёт? – про себя прошептал Жиллиман. Сказал же он следующее: – Эти нападения кажутся случайными, но это не так. 

– Северус тоже так считает. Но он ещё не разгадал их намерения.

Жиллимана это отнюдь не обрадовало.

– Плохие вести, – сказал он. – Эспандор ещё не взят?

– Эспандор стоит, – ответил Вентрис. – Враг усиливает свои атаки на Эспандор Прайм, но на его пути стоит Пятый капитан Фелиан, и противник не может добиться достаточных успехов, чтобы сосредоточить свои силы и сокрушить систему. Пока пути снабжения открыты, Эспандор не падёт.

– Хоть что–то.

– Не хочу портить вам настроение, повелитель, но при всей стойкости его защитников Эспандор не продержится долго. Вся система миров вокруг планеты в руках врага, и его корабли свободно пополняют там запасы.

–  Возможно, я слишком задержался, –  сказал Жиллиман, снова погружаясь в размышления. –  Пойдём со мной, –  резко сказал он. – Я весь день сидел в четырёх стенах. Мне нужно подвигаться. Примарх двинулся мимо вездехода, мимо шестнадцати гигантских колёс, вдвое выше Жиллимана, твёрдые пластековые гусеницы которых были покрыты песком. – Каков состав остальных сил?

– Внешние регионы терроризирует меньший флот Гвардии Смерти, – доложил Вентрис. – Похоже, что главное судно там – «Терминус Эст». Это корабль…

– Каласа Тифона, Первого капитана Гвардии Смерти.

– По легендам, так его звали когда–то. Теперь он зовётся Тифом.

– Да, конечно, – мрачно Жиллиман.

– Флот Тифа вызывает меньшее беспокойство, –  продолжил Вентрис, –  хотя он уже взял звёздную крепость «Эуменис» и готовит своё войско. Мы можем быть благодарны, что Мортарион не с ним. Большая часть Гвардии Смерти собирается вокруг своего нечестивого примарха. Но самая опасная третья сила –  демоническая орда. Эти твари проникают в реальное пространство и покидают его, когда хотят, а мы не знаем, как. Лорд Тигурий отправился во внешние пределы, чтобы выяснить причину. Сейчас демоны вернулись в эмпиреи, но варп вокруг Ультрамара неспокоен, и библиарии и астропаты уверены, что они вернутся. Враг что–то замышляет, Первый капитан Агемман уверен в этом. Демоны недавно разорили Тартеллу. Губернатор выжил, но сообщает, что погибло больше девяносто восьми процентов населения. Главного демона именуют Ку'Гат, и он называет себя Чумным отцом. Он мельком появлялся ещё в трёх системах. Кроме того, демоны приходят вместе с Мортарионом или сразу за ним. – Вентрис остановился и серьёзно посмотрел на своего генетического отца. –  Мой господин, Мортарион и его демонические союзники замышляют что–то ужасное. Ультрамар в опасности. Когда я ушёл, по всему королевству действовало сто шесть военных фронтов. Конечно, это число постоянно меняется. По моим лучшим расчётам, с тех пор, как мы ушли, в Ультрамаре прошло четырнадцать дней. Этого достаточно, чтобы ситуация изменилась, и я опасаюсь худшего.

– Теперь я понимаю, с чем сталкивается Первый капитан, –  сказал Жиллиман. –  Вам было поручено передать это лично мне, чтобы информация не попала в руки врага, я так понимаю?

– Было слишком много случаев, когда враг предвидел наши действия, господин, – ответил Вентрис. – Мы не знаем как, но они перехватывают и точно расшифровывают наши астропатические послания. Для самых важных сообщений мы используем курьерские корабли.

–  Мортарион хочет заставить меня вернуться в Ультрамар, –  сказал Жиллиман. – Он выбрал идеальный момент. Он знает, что у меня не будет другого выбора, кроме как ответить.

Они продолжили путь; выйдя из тени командирского вездехода, они подошли к самой Площади Триумфа. Равнина заканчивалась низкой стеной. Над уровнем песка простиралась блестящая площадь, идеально ровная, а огромные машины продолжали свою работу в миле отсюда. Солнечный свет 108/Бета–Калапус–9 пытался проникнуть сквозь пелену пыли, поднятую стройкой. Воздух был разрежен, но пригоден для дыхания, и дул холодный мягкий ветер, разбрасывая песок по свежеотполированной мозаике.

–  Ничто не вечно, –  сказал Жиллиман, наблюдая, как блеск мозаики тускнеет от этого песка. –  Мы слишком часто стремимся к тому, что скоро исчезнет. Он на мгновение замолчал. Вентрис выжидающе ждал. –  Скажите мне, капитан Вентрис, как продвигается процесс воссоединения Великого Ультрамара?

–  Это ещё одна печальная история, –  неохотно сказал капитан. – Агемману постоянно мешают. Споры о том, что было в Ультрамаре, а чего нет, задерживают воссоздание Пятисот Миров, какими они были в ваши дни. Непокорные губернаторы пользуются нашим незнанием. Исторические данные неполны, господин. У нас нет точной карты Ультрамара вашего времени. Легендарная «Карта Жиллимана» в Библиотеке Птолемея была повреждена тысячелетия назад. Сохранившиеся полные карты показывают царство на различных стадиях расширения или после его разделения, но не Ультрамар тех золотых времён. Многие из документов, которые вы составили для предоставления суверенитета местным планетарным командирам, утеряны. Но дела продвигаются. Мы считаем, что три четверти древнего царства Ультрамара снова находятся под прямым управлением Макрагга.

– У Эйгеммана есть список и карта, которую я нарисовал по памяти, –  сказал Жиллиман. –  На них моя печать и вместе с ней весь вес имперской власти. Эта же карта изображена в витрине моей Палаты Оружия. Не о чем спорить.

–  Некоторые миры оспаривают это доказательство. Они более чем рады приветствовать наших воинов, но имперские губернаторы двух дюжин систем спорят по поводу подтверждения своих клятв верности. Однажды из–за этого началась внутрисистемная гражданская война, потому что один лорд высказался за вас, а трое –  против. Некоторые откровенно лгут, утверждая, что они никогда не были частью Ультрамара. Впрочем, возможно, некоторые искренне в это верят. Некоторые более храбры и настаивают на том, что древние договоры не могут быть отменены даже вами, господин, и полны решимости сохранить свою независимость.

– Они ошибаются, – сказал Жиллиман.

Вентрис наблюдал, как небольшой колёсный транспорт мчался по площади к линии строительства, поднимая шлейф пыли, которая затем опять оседала. – Они… обеспокоены судьбой некоторых своих соотечественников.

– Боится лишь тот, кто плохо правит, – ответил Жиллиман.

– Естественно, за независимость чаще всего выступают именно более авторитарные правители.

  –  Тогда они лишь отсрочат неизбежное, –  сказал Жиллиман. –  Значит, они выстроятся в шеренгу, и будут просить пощады, если не хотят умереть. – Он наблюдал, как гигантский механизм в одно мгновение уничтожил голую скалу, изрыгнув мелкую крошку измельчённого камня. Печь на прицепе дымила, превращая собранный материал в скалобетонный порошок. Вскоре камень высыпят  на равнину в этой новой форме. – Я никогда не должен был освобождать Пятьсот Миров, –  продолжил примарх.

– Господин? – спросил Вентрис.

  –  Мне не следовало этого делать, –  повторил Жиллиман. – Я думал, что поступаю правильно. Я думал, что следую воле Императора, позволяя людям править людьми. – Он печально улыбнулся. – После того, как я написал Кодекс Астартес и разделил Легион, я подумал, что отряд из тысячи боевых братьев не может эффективно управлять таким огромным царством и вместе с тем выполнять свой основной долг стражей Империума. Мой Легион исчез, и я не хотел, чтобы Орден, продолживший его традиции, стал изолированным. Они, возможно, никогда бы не покинули Ультрамар, если бы им приходилось управлять пятью сотнями миров.

– Быть может, – сказал Вентрис. – А, возможно, мы могли бы справиться. Я думаю, ваше решение было мудрым.

– Что есть мудрость? – спросил Жиллиман. Он снова пошёл вперёд, обогнув заднюю часть гусеницы, туда, где начинались нетронутые равнины.

В этом направлении было мало свидетельств битвы или начавшегося строительства. Вдали от индустрии перемен 108/Бета–Калапус–9.2 выглядела так, как, вероятно, миллионы лет до этого: холодная, голая и по большей части безжизненная земля. Как Марс во времена до появления человека. За последнее столетие температура упала на несколько градусов. Что это значило для такого места? Чуть больше мороза, чуть меньше света. Без вмешательства солнце системы в конечном итоге было бы поглощено Ямой, а 108/Бета–Калапус–9.2 полностью замёрзла бы. Некому было бы спасти их. Мир был таким бесплодным. Жиллиману было жаль космических десантников, которых он разместил здесь, но такие места, как Яма Раукоса, нуждались в охране. Бесчисленное количество обычных людей и транслюдей пострадало, охраняя новые, ужасающие границы Империума. Такова была служба Императору.

–  Я больше ни в чём не уверен, –  продолжил Жиллиман. –  Один из моих сыновей, человек, очень похожий на вас, однажды предостерёг меня от гордыни. Я думал, что избежал этого порока, но у него множество лиц, и он сыграл свою роль в решении уменьшить Ультрамар. Видите ли, я хотел, чтобы Ультрадесантники были там, среди звёзд. Я хотел, чтобы их наследие осталось. Он снова остановился, обводя взглядом низкие засушливые холмы пустыни. –  Это делает меня эгоистом, сын мой?

Вентрис не знал, что сказать. Примарх продолжил.

– Была более практическая причина. Я не хотел, чтобы значительной частью Империума управляли ордена космического десанта. Какая польза была бы в том, чтобы лишить потенциальных тиранов возможности использовать легионы только для того, чтобы превратить самих легионеров в тиранов? Император ясно дал понять, что Империумом должны управлять смертные люди, а не Астартес или мы, примархи. Если бы Ультрадесантники остались хозяевами Пятисот Миров, это открыло бы потенциальный путь для коррупции. Я не хотел бы, чтобы существование Ультрамара послужило стимулом для создания тысячи маленьких империй, потому что я не мог доверить другим повторить то, что есть у нас дома. Из воинов выходят плохие правители. Появление Железной Империи было более вероятным исходом, чем появление новых Ультрамаров.

Упоминание о недолговечном царстве эпохи Ереси Железных Воинов было непонятно для Вентриса, но он хранил молчание, пока примарх продолжал говорить.

Жиллиман посмотрел на небо. За пеленой пыли атмосфера была настолько тонкой, что днём ярко сияли звёзды и были видны огни кораблей на орбите.

–  И вот я возвращаюсь к жизни и нахожу весь Империум тюрьмой для своих людей. Избегая одной проблемы, я создал другую. Если бы я оставил Ультрамар нетронутым, больше миров стали бы убежищем от ужаса и остались бы центрами разума. Большой маяк светит ярче. Мне следовало оставить царство целым как пример того, как должно быть. – Примарх повернулся к сыну. – Много поколений отделяет вас от первоначального основания. Вы остаётесь верны Империуму. Преданность Ультрадесантников является свидетельством духа Ультрамара и воли Императора. Было бы лучше, если бы в вашем распоряжении было больше миров. Вы должны понять, почему я сделал то, что сделал. Я видел, как половина моих братьев пала в Хаос, и решил, что никто и никогда больше не сможет использовать силу Легионов. Я стал одержим потенциальным злоупотреблением несколькими сотнями тысяч космодесантников и при этом забыл о мелочных корыстных интересах людей. И это я, кто должен был ускорить завершение Великого Крестового Похода и продолжить мирные дела!.. –  примарх рассмеялся над собой. – Возможно, я бы потерпел неудачу, даже если бы прожил дольше. Эти правители, которые отрицают мою печать и моё право отменить договоры… они не злы, они не глупы, они просто ограничены, как ограничены все люди.

Жиллиман замолчал, затем грустно улыбнулся.

– Сын, тебя поражает, что примарх может ошибиться?

Вентрис выглядел чуть ли не испуганным.

–  Мое сердце говорит да, но из ваших слов очевидно, что примархи могут ошибаться, господин, –  сказал он. – Ваше признание ничуть не умаляет моего уважения к вам. Мы, Ультрадесантники, остаёмся людьми, несмотря на нашу трансформацию. Мы делаем ошибки. По мере того, как сын растет, он узнаёт, что его отец не непогрешим, независимо от того, славен ли он или нет.

– Порой я размышляю, не человек ли я, – задумчиво сказал Жиллиман – Во всех смыслах.

– Если бы это было не так, вы бы не заботились о других людях.

– Многие из моих братьев и не заботились. Может, они притворялись?

– Человеком нас делает не только тело, но и дела, – сказал Вентрис. – Люди могут быть бесчеловечны, а ксеносы – благородны и честны. Я видел таких, а мы только ненавидим их.

Жиллиман медленно смерил Четвертого капитана взглядом.

– Вы впечатлили меня, Капитан Вентрис. Я много слышал о ваших деяниях. Я не ожидал, что вы настолько вдумчивы.

–  Ваши принципы сохраняются, господин, –  скромно сказал Вентрис. – Вы были правы, говоря, что из воинов получаются плохие правители, поэтому мы стремимся быть мудрыми людьми, которые будут править справедливо, на благо наибольшего числа людей, как вы и учили в великие дни.

–  И всё же день, когда мои сыновья отложат своё оружие, сейчас кажется невозможным, –  ответил примарх. – Я всегда мечтал об этом. После Великого Крестового Похода вам всем предстояло стать администраторами и государственными деятелями. Это кажется таким наивным. Посмотри на это, –  он указал на зловещий свет Ямы, размытый пыльным воздухом.

Взрыв прогремел над холмами, где стены закрывали долину. Склон обрушился, оставив пустой каменный утёс. Прежде чем обломки закончили выкатываться из основания, экскаваторы начали расчищали завалы и выкатывали леса для ремесленников, которые должны были вырезать из скалы статуи.

–  Мужайтесь, господин, ибо мы всё ещё государственные деятели. Мы говорим. Мы рассуждаем. Некоторые из первого поколения братьев Примарис помнят те дни, когда вы ходили среди нас – некоторые из их историй просто замечательны. Их присутствие помогло при нескольких разногласиях. Они так красноречиво говорят о древних временах и единстве старого Ультрамара, что некоторые правительства увидели, что их противодействие воссоединению не по вкусу их народам. Во всех спорах мы стараемся действовать мирно.

– Это война. Всё оружие годно, капитан Вентрис. Пропаганда –  одно из них, и то, что я сделал, по–прежнему остаётся пропагандой, даже если я говорил только правду.

–  Ваша откровенность замечательна.

– Тут было слишком много лжи, – сказал Жиллиман.

–  И эта работа здесь, господин, это тоже оружие?

– Триумф – это заявление. Возможно, я подражаю ликованию Хоруса на Улланоре, но такие события важны. Последние из Бесчисленных Сынов должны быть распределены по своим орденам. Я хранил эти армии в строю столько, сколько мог. Меня обвинили в воссоздании Легионов, которые я сам когда–то распустил. Эти разговоры только разрослись. Я должен продемонстрировать, что делаю всё правильно и аккуратно. Приказ разослан другим флотам. Серых Щитов больше не будет.

– Очень жаль.

–  Но это необходимо, –  сказал Жиллиман. –  Я не единственная сила в Империуме. Есть ещё критика, которую я не могу остановить. Внутренний раскол уничтожит Империум так же неизбежно, как и Абаддон. Моя политическая позиция нестабильна. Наш успех в Империуме Санктус успокаивает людей. Эти глупцы на Терре видят наши победы и снова начинают строить планы. Они забывают, что силы Хаоса и ксеносов всё ещё огромны. Они забывают, что нас всё ещё ждёт Империум Нигилус. Если бы я мог, я бы вернулся на Терру и заставил их одуматься, но я не могу. Подготовка к походу в Нигилус продолжается. В Ультрамаре идёт война. У нас нет прочной победы, потому что Империум всё ещё балансирует на грани, но я сделаю так, чтобы это последнее чествование Серых Щитов здесь, в Раукосе, выглядело настоящей победой.

Жиллиман свернул обратно на равнину.

–  Я знаю, почему вы пришли ко мне, капитан. Я не могу вернуться домой, пока не могу. Я должен сделать заявление о намерениях, и сделать это осторожно. Последнее из братств должно быть разделено и хорошо управляемо, и этот процесс должен быть скоординирован между всеми флотами крестового похода. Я не могу спешить. Точно так же, как они должны видеть, как я распускаю эти так называемые легионы, люди галактики не могут видеть, как я бегу домой в тот момент, когда Ультрамар окажется в опасности. Скоро я буду требовать от них очень многого. На протяжении поколений они будут смазывать военные машины своей кровью. Орошать землю жатвы своими слезами. Отправлять своих детей умирать. Это лишь самое меньшее, что я буду вынужден просить у них в ближайшие годы. То, что я здесь выиграл –  это только начало. Чтобы завершить эту бесконечную войну, потребуются жертвы от каждого – от мужчины, женщины и ребёнка. Мне нужно показать им, что мы можем победить, что я всё контролирую, что я не тиран. Я не смогу этого сделать, если уйду сейчас.

–  Мортарион близко, господин, –  сказал Вентрис. –  Он угрожает самому Ультрамару.

–  Ультрамар –  это не весь Империум, –  тихо сказал Жиллиман. – Если бы это было так, возможно, ничего из этого никогда бы не произошло. Но это не так. Ультрамар имеет решающее значение для моих планов, но нельзя считать, что я предпочитаю собственный дом мирам других секторов. Не бойтесь, капитан. Мы вернёмся, как только дела здесь закончатся. Я прогоню своего брата из Ультрамара и клянусь, что, когда я уйду, чтобы освободить остальную часть Империума, королевство будет лучше организовано, лучше укреплено и сможет справиться со всем, что может случиться в будущем. Но это время ещё не пришло. Передай Агемману держать оборону. Я доверяю ему, и думаю, что Макрагг всё ещё будет наш, когда я вернусь домой.

Вентрис поклонился.

–  Я немедленно отправлю ваш ответ…

Жиллиман поднял руку. Его наушник гудел.

– Капитан Феликс, –  сказал он. –  Не могли бы вы убедить наших гостей подождать ещё немного?

– Я отвлекаю вас не ради них, господин, –  передал по воксу Феликс. – Есть дела поважнее. Магистр–астропат Лозенти получил сообщение от Архимагоса Коула.

– Я приду немедленно. Приношу извинения архитекторам. Отправьте планы крепости Ордена в мой скрипторий. Я посмотрю их сегодня вечером, – примарх повернулся к Четвёртому капитану. –  Прости меня, но я должен уйти. Похоже, я сегодня нужен всем.

Робаут Жиллиман отправил сообщение на свой личный шаттл, приказав экипажу подготовиться к полёту, и ушёл, оставив капитана Вентриса одного наблюдать за тем, как поле битвы превращается в символ имперской мощи.

ГЛАВА ОДИНАДЦАТАЯ. ВОСПОМИНАНИЯ ОБ ЭСПАНДОРЕ

Варенс спал и видел сны. Он снова был в окопах Эспандора, как и каждый раз, когда он засыпал на корабле по пути на Якс, и каждую ночь потом.

В этих снах Эспандор всегда был настолько реальным, что казалось, что всё происходило по–настоящему. Вода по щиколотку так же воняла. Небо было таким же тёмным. Таким же монотонным было жужжание вездесущих мух. И таким же настоящим был страх.

Варенс и Бол были на передовой. Разрушенный город Предела Конора остался позади, а впереди были лишь мили мёртвых деревьев, и густой туман накрывал их, словно погребальный саван. Смерть была повсюду. Это была Война Мух, наступление Крадущегося Рока. Кампания на Эспандоре была лишь одной из многих, гремевших по всему Ультрамару; но для Варенса она была единственной, имевшей значение.

На людей лился жирный дождь; он был недостаточно ядовит, чтобы обжечь кожу, но со временем он портил ткань униформы и заставлял сапоги разваливаться. Ноги, оказавшиеся в грязи, гнили. Войско одолевали болезни. Враг придумал множество способов убивать; дождь был всего одним из них. Другим был туман, пропитанный хворью и химическим ядом, хотя сегодня он был не очень сильным; Варенс и Бол даже рискнули на время снять респираторы и очки. Многих солдат, стоявших на передовой, охватывала сильная клаустрофобия.

Варенс вздрогнул от того, что что–то щекотало спину. Мгновение спустя оно перебралось на плечо и на шею, а затем коснулось уха. Кожа покрылась мурашками, и воин, не раздумывая, стукнул себя по голове, размазав жирную муху по шлему. Поморщившись, он вытер грязь со своей грязной униформы, оставив на покрывавшей перчатки корке бледные пятна гноя.

– Даже этот чёртов дождь мух не останавливает, – пробурчал Бол. – Если я что и ненавижу в этой войне, то только этот проклятый гнус, – он отогнал тучу насекомых от лица. – Поди, из–за них и назвали всё это Войной Мух, – он ухмыльнулся.

У солдат по сторонам от Бола и Варенса были напряжённые, белые от страха лица. Один попробовал улыбнуться; остальные не шевелились.

– Весёленькие парни, – проворчал Бол.

– Полегче с ними, действующий сержант, – сказал Варенс. Очередная муха загудела около его лица. Он сдул её прочь, нарушив ленивое спокойствие её полёта.

– Да скорее я с тобой полегче буду, чем с ними!

– Да уж, не повезло им, – сказал Варенс. – Я бы лучше в штыковую на врага пошёл, чем опять бы выслушивал твою ругань.

Они говорили с наигранной храбростью, но то, что должно было получиться ироничным, выглядело искусственным и мало помогло новобранцам. Все остальные из отряда были новичками. Потери были высокими. Из последнего отряда Варенса осталось только шесть, и они были разделены и объединены в новые подразделения, чтобы укрепить решимость новых людей.

– На этой войне жутко быстро заканчивается свежее мясо, – так говорил Бол, и новобранцев это не радовало.

Отряды гибли так быстро, что Варенс уже почти потерял сч ёт умершим. Он больше не тратил время на рисование опознавательных знаков своих подразделений – всё равно их нельзя было увидеть под грязью сражений Эспандора.

Воин дёрнул плечом. Опять щекоталось, и, похоже, укусили. Очередная муха жужжала вокруг, видно, ища слабые места в двойной униформе. Все эти чёртовы твари сосали кровь.

Цивилизованный кардинальный мир, Эспандор был планетой прохладных лесов и диких просторов. Поскольку человеческие поселения ограничивались городами западного континента и меньшими агрокомплексами, разбросанными по его более теплым зонам, леса и океаны планеты остались в почти первозданном виде. По крайней мере, так говорилось в наставлениях перед миссией, когда Варенс только прибыл сюда два бесконечных года назад. Для него же эти места стали морем грязи, гиблыми землями, наполненными мертвецами, которые приходили с пустошей как по расписанию каждые семь часов.

Некоторые из крупнейших городов исчезли. Линии траншей окружили оставшиеся три. Их внутренние районы превратились в моря грязи, лоскутное одеяло из лесов и засеянных полей, которые теперь были утрамбованы сапогами солдат. Нападений мертвецов стало меньше. Враги двигались медленно, а у Ультрамарской Ауксилии было много орудий. Но противник насылал болезни; оставшееся население казалось лишь тенью того, что было раньше, и планета в целом перестала быть продуктивной частью Ультрамара. Но хотя Эспандор болел, он все ещё жил.

– Всё ещё имперец, всё ещё ультрамарец, всё ещё живой. Я сражаюсь за это всё потому, что такова воля Императора, я делаю каждый мой вздох во имя примарха, – шептал Варенс. После у него уже не было времени на молитвы: гудок отметил семь часов, и, покачиваясь, из тумана вышли враги.

–  А вот и сегодняшняя партия! –  крикнул лейтенант, чей громкий голос искажался вокс–передатчиками, прикреплёнными к рюкзаку связиста. – Держать строй. Приготовьтесь открыть огонь по моей команде.

–  Респираторы наденьте, ребята. Опустите очки, – сказал Бол и первым натянул оборудование. Следующие его слова звучали приглушённо. –  Убедитесь, что защита плотно прилегает к вашему комбинезону. Старайтесь не испачкаться грязью.

Варенс спустился, чтобы помочь испуганному молодому солдату, которому не удавалось надеть своё снаряжение.

–  У тебя перекрученная обойма, вот и всё, –  сказал Варенс. Он сдёрнул одну грязную перчатку – не зубами, ни в коем случае – поправил капюшон вокруг лица солдата и раскрутил его лямки.

–  В очках и респираторе не должно быть открытых участков кожи. Император защищает, –  сказал он, надевая маску сначала на юношу, а затем и на себя. –  Поблагодари свою броню, солдат. Она сохранит тебе жизнь.

Юноша отчаянно закивал. Под жёлтыми пластеком очков виднелись полные страха глаза. Варенс похлопал его по плечу и пошёл дальше. Смертные воины Ультрамара были защищены лучше, чем многие полки Астра Милитарум; без этой защиты они бы теряли по половине людей в каждом сражении.

Варенс осмотрел свою часть отряда, похлопывая солдат по спинам, пытаясь успокоить. Наконец он выбрался из трясины траншеи и снова занял позицию на огневой ступеньке, положив лазган на промокшую древесину. Спина раздражающе зудела, но воин этого почти не замечал. Пришло время сражаться.

Из проливного дождя медленно показались враги. Их силуэты казались человеческими, но походка – шаркающая, прерывистая – издалека выдавала их.

Мертвецы Эспандора поднялись на войну.

Один из рекрутов ахнул. Резкий выстрел заставил Варенса обернуться; на него смотрели мальчишеские полубезумные глаза. Дождь стекал с дула лазгана новобранца.

– Прекратить огонь! – прозвучал в воксе отделения голос лейтенанта Аттина.

Бол положил руку на корпус пистолета. Влажная перчатка зашипела, только коснувшись тёплого ствола. – Подожди, сынок, тебе нужно быть точным. Стрельба на таком расстоянии – пустая трата заряда. В дожде и тумане ничего не видать. Ты же не захочешь перезаряжаться, когда эти твари не будут прямо перед твоим носом? Каждый сохранённый выстрел сейчас –  это ещё один выстрел тогда. Подожди команды. И целься в головы. Всегда цельтесь в головы! –  добавил он, многозначительно оглядывая линию.

Те молодые солдаты, которые были в здравом уме, кивнули и наклонились к прикладам. Пара людей со слезами на глазах смотрела в упор. Обычно вспомогательные войска имели превосходную подготовку, но иногда война требовала спешки. Эти люди были призывниками, и они совсем не были готовы.

Мертвецы застыли. Их рваная и грязная одежда была достаточно целой, чтобы можно было предположить их происхождение. В основном это были гражданские. Среди них было несколько униформ Астра Милитарум. Если воины проигрывали и отступали, не всегда удавалось обезглавить и сжечь тела мёртвых.

– Мы сражаемся сами с собой! –  проговорил какой–то солдат. По линии прокатился шёпот.

Варенс внутренне проклял паренька за то, что тот сказал правду.

– Тихо там! Поднять оружие. Целься!

Мягкий стук щелчков и грохот заглушил барабанный бой дождя. Другие сержанты и ветераны отдавали команды, и выросла вдруг безлистная изгородь из лазерных стволов, направленных в выжженный лес.

Никакой бомбардировки не было. Слишком много раз мертвецы появлялись будто из–под земли, заставая защитников врасплох, а снаряды для больших орудий заканчивались. Эспандор всегда считался отдалённым: он находился на самом краю Ультрамара. Снабжение становилось всё труднее, поскольку Чумные флоты набирали силу. Даже во времена Пятисот Миров Эспандор был изолирован, хотя, когда так много других миров отделились от царства Ультрадесантников, Эспандор оставался в пределах владений Ультрадесантников.

Вялые мертвецы, шатаясь, пошли вперёд. Они не разговаривали и вообще не издавали никаких звуков. Их марш сопровождался лишь шорохом грязи под ногами и барбанным стуком дождя. Их плоть разрывалась, внутренности свисали из лопнувших желудков, зеленеющие мускулы двигались под дырявой кожей. Такой организм не мог функционировать. Все люди на Эспандоре знали, что мертвецы были созданы варп–кораблями. Комиссары безжалостно расправлялись с любым солдатом, говорящим о подобных вещах, но вот они – чудовища, которые вообще не должны были существовать. Колдовство. Его нельзя было отрицать.

Варенс напряжённо вздохнул. Его дыхание под маской было влажным и горячим.

Издалека один из последних полковых священников выкрикивал молитвы. Мёртвые, как по приказу, разошлись. Варенсу хотелось бы, чтобы святых людей тут было больше. Кардиналы управляли Эспандором от имени Адептус Министорум, хотя планета подчинялась Макраггу, и в городах было много людей, утверждавших, что они святы. Но жрецы редко выходили на передовую. По их словам, они молили Императора прогнать тучи мух из городов, ухаживали за больными и наблюдали за избавлением от мёртвых, которые ещё не проснулись. Священники говорили, что они заняты.

Варенсу подумалось, что они трусы.

Сначала вид чумных зомби пугал, но с каждым новым столкновением страх уменьшался. Мертвецы были жуткими, но неповоротливыми. Опасными они становились, только собираясь в огромные армии, и с этими нападениями – правда, весьма неприятными – было очень легко справиться.

Когда–то в войнах, похожих на ту, что была сейчас на Эспандоре, участвовали сами Ультрадесантники, но их империя, в которую пришла более страшная беда, нуждалась в них больше. Поговаривали, что космодесантники оставались где–то и на Эспандоре. Варенс не знал, правда ли это. Он сам их никогда не видел.

Мертвецы подошли ближе, их губы чмокали без слов – пародия на речь живых.

– Огонь! – прорычал лейтенант Аттин.

Из траншеи вырвались рубиновые лазерные лучи. Воздух затрещал. Дождь громко шипел, превращаясь в пар и создавая зловонные тёплые облака, которые оседали туманом.

– Огонь! – вновь скомандовал лейтенант.

Лазерные лучи пронзили врагов. Мертвецы как будто начали медленно танцевать, покачиваясь, когда лучи когерентного света пробивали их насквозь, но всё равно не падая.

–  Цельтесь в головы! –  крикнул Бол новобранцам. Он выстрелил в покачивающуюся фигуру, уже пронизанную полдюжиной черных дыр. Несмотря на прижжённую плоть, из ран текла чёрная жидкость. Бол выругался, когда выстрел оторвал твари ухо, и прицелился опять.

Варенс сразил того, кто находился рядом с врагом Бола, веря, что исполняющий обязанности сержанта заметит и засчитает выстрел. Мельком он заметил на мертвеце грязную офицерскую форму и бесценный силовой меч в ножнах на его поясе.

– Парни! Они мертвы, но умрут опять! Стреляйте им в голову! – закричал Варенс.

На следующий раз Бол выстрелил точно и попал в лицо наступающему врагу. Голова отлетела, и мертвец умер второй своей смертью.

Стало темнее. Сгустился туман. Разбросанные силуэты превратились в призрачную массу.

–  Чёрт возьми, их тут целая куча, –  сказал Бол по встроенному в респиратор воксу.

–  Это исполняющий обязанности сержанта Бол, четвёртое отделение, второй взвод, немедленно запрашиваю огневую поддержку.

Ветераны Эспандора отреагировали быстро. Тяжёлый болтер, стоявший в бункере в пятидесяти ярдах от Бола, громко загрохотал. Компактные самоходные бронемашины прожигали туман полосами пламени, освещая землю. Болты раздирали мертвецов на куски, взрываясь в их плоти и разбрасывая куски прогорклого трупного мяса.

Люди на линии весело захлопали, но рано. С мертвецами ещё было не закончено. Многие остались. Ещё больше тащили по болотам свои изломанные тела с искалеченными конечностями, невосприимчивыми к боли. Во врагов ударили лазерные лучи, но слишком многие новобранцы открыли беспорядочный огонь, и существа, которые должны были погибнуть в зоне поражения, достигли линии траншеи. Там они просто падали вперёд, валясь в грязь на дне траншеи или и вовсе на незадачливых солдат. Те метвые, кому не удалось приземлиться на людей, выкручивали свои окоченевшие конечности, пытаясь встать, и кусали ноги живых. Большинство новобранцев помнили, чему их учили, и отошли в сторону, но не все.

– Быстро! Не дайте эти уродам укусить вас! Убейте их! – командовал Варенс. Он поднял пистолет и выстрелил во врага, нападающего на новичка. – Один укус, и вы будете как они. Головы, головы чтоб вас! Цельтесь в головы!

Крик заставил его обернуться, когда мертвец упал на очередного новобранца. Зубы, неестественно белые на изуродованном лице, стукнули по шее солдата. Чумной зомби сбил солдата со ступеньки. Существо было обнажено, если не считать шлема, который все ещё плотно прилегал к его подбородку. На плечах виднелись размытые полковые татуировки. Первый выстрел Варенса отразил шлем, второй пробил голову насквозь. Оживший труп снова умер, а с его головы капала расплавленная пласталь и гнилые мозги. Варенс оказался рядом с юношей до того, как труп рухнул, вытащил его из грязи и привёл в чувство.

– С тобой все хорошо?

Рекрут лишь молча смотрел в ответ. Варенс проверил защиту на его лице и прислонил его спиной к стене. Последних нескольких врагов добили, а больше никто к траншее не подходил. На пустошах падали другие, чьи головы пронзил рубиновый свет. Новенькие солдаты, казалось, наконец–то освоились.

– Варенс! – махнул Бол.

– Мы никого не потеряли, – отозвался тот.

Бол мрачно покачал головой.

– Ещё не конец. Там что–то ещё. Слушай!

Варенс попытался разглядеть хоть что–нибудь. Туман из–за дыма от огня сгустился ещё больше, дождь усилился, и видно было лишь шагов на сто.

Из мрака послышалась погребальная песнь.

– Всё прах, всё прах, всё прах…

Слова были влажными и густыми, они рождались в лёгких, полных жидкости, проходили через горла, забитые мокротой, и слетали с опухших губ.

– Всё прах, всё прах, всё прах...

В словах слышались утрата, и горечь, и неизбежность конца. По спине Варенса побежали мурашки. Истерическое хихиканье и хохот прервали пение, как будто певцы исполняли какой–то священный долг, но не могли воспринимать его всерьёз. Из–за этого веселья стало только хуже. Новобранцы задрожали.

За последними шатающимися мертвецами следовали раздутые гиганты. Они шагали под скрежет древних моторов. Хотя шипы и нечестивые украшения сильно меняли врагов, ошибиться в том, кто это, было невозможно.

– Жиллиман упаси… – прошептал Бол. – Еретики–Астартес!!! – страх блеснул в его глазах, спрятанных под визором. – Парни, держать линию! Это вам не мертвяки, их так легко их не убить.

Что–то сжалось внутри Варенса. Он почти сходил с ума от ужаса, но всё же тренировки не прошли даром, и он успокоился.

– Всё прах, всё прах, всё прах, – не переставая пел враг.

– Стойте храбро! – вскричал Варенс. – Император с нами! Верьте в Его защиту и своё оружие, и останетесь живы! Он посмотрел на солдат справа от него. Они покрепче сжали оружие. Другие ветераны выкрикивали что–то подобное, или угрожали, или проклинали новичков за трусость – делали всё возможное, чтобы не дать людям сломаться. Неподалёку раздался крик, а за ним приказ остановиться, а за ним одинокий хлопок пистолета. Все знали, что это значит. Рекруты замерли. Если бежать, точно погибнешь; если останешься – может, и выживешь. Тишина наполняла траншею, как вода.

– Всё прах, всё прах, всё прах, – повторяли дроны парившие в небе.

Из тумана донёсся тихий голос.

– Мне не нравится, мне не нравится, мне не нравится.

– Лейтенант Аттин, что делать с новым врагом? – спросил Бол по воксу. – Лейтенант?.. – он взглянул на Варенса. – Не отвечает, сука!

Кто–то из отряда опустился на колени, чтобы помолиться; его лазган соскользнул с пропитанной водой стены траншеи прямо в грязь.

Бол за мгновение оказался около воина и поднял его.

– Вставай, твою мать! – кричал он в лицо молодому человеку. – Если хочешь умереть на коленях, я лично пристрелю тебя, чтобы враг не сильно напрягался!

Секундой позже тяжёлые орудия заговорили снова. На этот раз никто не сдерживался. Отвратительная грязь поднималась в небо, осыпаясь в траншеи. Переносное тяжёлое вооружение добавило ярости к обрушившейся на предателей буре. Сквозь ураган земли, металла и огня Варенс увидел, как чумной десантник умер, рассечённый пополам залпом лазерной пушки. Остальные шли дальше, как будто ракеты «Медуза», снаряды тяжёлых болтеров и остальная боевая ярость Империума беспокоили их не больше, чем дождь.

Выстрелы грохотали уже на краю траншеи, и защитников забрасывало обломками. Последний свистящий спуск, последний взрыв, и обстрел прекратился, оставив фицелиновый дым, который смешался с туманом.

Враг был в пределах досягаемости.

– Открыть огонь! – приказал Аттин по воксу.

– Огонь!! – заорал Бол срывающимся от ужаса голосом.

Сверкнула сотня лазганов, их яркий красный свет осветил грязь и лица в защитных масках вдоль траншеи. Это был настоящий ад, кровавая преисподняя в представлении древнего человека. Варенс насчитал не более двадцати вражеских гигантов, но они сражались, как настоящая армия. Он наблюдал, как одного из них пронизали выстрелы, которые разнесли бы на куски любую другую цель. Чумной десантник даже не замедлил шаг, а просто шагал вперёд вместе со своими товарищами, как ни в чём не бывало, а его броня дымилась. Всё это время они пели.

  – Всё прах, всё прах, всё прах...

Чем ближе подходили предатели, тем больше было заметно отвратительных подробностей. Их уже невозможно было назвать людьми. Когда–то космодесантники поддались губительным силам, и здравый рассудок не в силах был понять, почему. Они болели всем, чем только можно. Их животы раздулись так, что доспехи не могли их вместить. Кое–где их кожа воспалилась или гнила. Из проржавевших дыр в броне свисали внутренности. Слизь, моча, фекалии, кровь – всё капало из их тел, всё воняло, всё отдавало болезнью. Паразиты свободно влетали в их незаживающие раны и вылезали из них. Из–за слов чумных десантников можно было подумать о великих страданиях, но на лицах без шлемов сияли улыбки. Все они знали какую–то шутку и хотели поделиться ею со всей вселенной.

Хотя ветер дул из окопов и хотя респираторы защищали от всего, чего только можно, вонь врага была невыносимой; от запаха гниения Варенса стошнило в маску.

– Всё прах, всё прах, всё прах… – казалось, что эти слова звучат уже прямо в голове.

Почти беспечно предатели подняли оружие. Ржавые болтеры  и плазменные пушки, из дул которых поднимались шипящие струи пара, были направлены на ряд голов, видных из траншеи.

– Всё прах, всё прах, всё прах…

Как один, они открыли огонь. Болтеры грохотали, выбрасывая боеприпасы. Раздался второй, более громкий хлопок, а струи болт–снарядов загорелись и ускорились, преодолев звуковой барьер. Раздался глухой стук – очевидно, оружие – и снаряды врезались в землю и плоть, а потом взорвались со смертоносной силой.

Визор Варенса забрызгало кровью, когда голова солдата, стоявшего рядом с ним, лопнула словно спелый плод. Этот человек пробыл в отряде два дня. Не было времени узнать его имя.

– Продолжайте стрелять! Продолжайте стрелять! –  кричал Варенс снова и снова, пока не охрип, но взрывы и грохот боя были настолько сильными, что он не мог слышать собственный голос.

Потом, несмотря на дождь и стрельбу, прилетели мухи, и всё погрузилось в хаос. Они жужжали такими густыми стаями, что воздух казался осязаемым. Варенс потерял из виду ближайшего к нему человека. В течение долгой секунды он ничего не видел, затем рой исчез, и Варенс посмотрел смерти в лицо. Предатели были в нескольких ярдах от траншеи. Прямо напротив него гигант в доспехах, окрашенных в ржаво–бирюзовый цвет, направил оружие на Варенса. Солдат подумал, что наверняка умрёт. Затем открылись огневые позиции на обоих концах участка, обстреливая предателей. Он с изумлением наблюдал, как тучное тело чумного десантника поглотило четыре тяжёлых болт–снаряда; они взрывались в его массивном теле и выбрасывали брызги ихора из дыр в броне. Предатель затрясся, но не упал. Только с пятого удара он гнилым деревом повалился в грязь.

Новая волна мух ударила в шлем Варенса, сильная, как град на мире смерти, закрывая его обзор мельтешащей завесой бледных мохнатых тел. Затем они снова исчезли, и предатели заняли оборонительную позицию. Три еретика атаковали отделение Варенса, бросая перед собой иссохшие головы, которые взрывались, как гранаты. Траншею наполнил удушающий газ, и несколько человек упали от яда, находящегося внутри, поскольку дым разъедал даже их респираторы.

– Всё прах, всё прах, всё прах… – пели предатели.

Чумной десантник, который был ближе всего к Варенсу, ступил на край траншеи. Его пронзили десятки лазерных лучей, но их или отражала ржавая броня, или поглощало чудовищно раздутое тело. Пульсирующие гниющие органы свисали из дыр в древнем керамите. Масло капало из больных систем брони, а реакторная установка на спине десантника тряслась и кашляла от машинной хвори.

Стена не выдержала огромного веса предателя, и он скатился вниз, неся с собой волну грязи и плоти.

Он поднялся и навис над Варенсом. Половина его шлема проржавела, обнажив гнилые зубы и единственный пожелтевший глаз. Казалось, что остатки шлема каким–то образом сплавились с воином, став с ним единым целым, но не полностью – нижняя часть лица все ещё двигалась отдельно, тогда как наверху волнистая зелёная кожа слилась с металлом в полуживую массу, усеянную гноящимися фурункулами. Из виска воина вырос серый рог, с потрескавшегося корня которого текла кровяная плазма.

Позади гиганта двое его собратьев сражались с флегматичной эффективностью, пробивая себе путь сквозь десятки смертных, которые противостояли им. Раздавались крики, сильный оружейный огонь и треск разрушающих полей, когда офицеры ауксилии применяли силовое оружие, но Варенс видел лишь небольшую часть битвы за дымящейся больной тушей надвигающегося на него чумного десантника.

Видимая часть лица еретика–Астартес раздулась и побледнела, это было лицо человека, близкого к смерти, но в его глазах горело лихорадочное веселье. Покрытые коркой губы задрожали в добродушном смешке. Он поднял избитую руку, мизинец которой походил на вялое щупальце. Позеленевший ноготь указал на Варенса.

– Ты – первый, – с улыбкой пробулькал он.

Чумной десантник поднял болтер, покрытый ржавчиной. Такая вещь не должна была работать, но слуг Хаоса не связывали законы природы. Еретик разразился смехом и начал стрелять. Варенс бросился в сторону, а люди вокруг него начали разрываться на куски. Массреактивные снаряды пронзали теланасквозь и взрывались, разрывая стоящих позади них на красные ошмётки, которые быстро терялись в грязи.

–  Я сказал, ты – первый! –  бормоча с досадой, чумной десантник двинулся вперёд, раздавив грудную клетку раненому Варенса. Красноватая вода залила следы его ботинок.

Он был чудовищным богохульством против человечества и подобающего людям места во вселенной, и его невозможно было остановить. Лазерные лучи ударили по броне. Обнажённые участки кожи шипели, горя. Чумному десантнику, было плевать.

– Дед Нургл ждёт тебя в своём саду, маленький человечек, – сказал он, заряжая оружие и направляя дуло на Варенса. – Радуйся: ты отправляешься в место лучшее, чем это. Когда утихнет твоя радость от вида нового дома, не забудь сказать, что тебя отправил Одрик из Пятой Септы Гвардии Смерти.

Откуда–то появился Бол и поднырнул под руку Чумного десантника. Предатель хотел сделать что–то, но его единственной слабостью – по крайней мере, так казалось – была та же медлительность, что и у его слуг–мертвецов.

Это отличало его от Бола. Тот сунул пистолет под шлем еретика. Существо зарычало, когда оружие оттолкнуло металл шлема от сросшейся с ним плоти.

– Итак, вас можно ранить, – сказал Бол. – Отлично.

Предатель схватил Бола своей больной рукой за горло. Бол нажал на курок.

Чумные десантники Нургла, когда–то созданные высокими науками Императора превозмогать почти любые ранения и ставшие ещё более устойчивыми благодаря магии Хаоса, были почти непобедимыми. Но они не были неубиваемыми. Против выстрела лазгана в лицо даже они оказались бессильны.

Голова предателя с хлюпаньем раскололась. Раздробленная плоть разлетелась из шлема. Из горла вырвался последний, клокочущий вздох, а затем враг повалился вперёд, толкнув Бола в грязь и упав сверху.

Бол оказался похоронен под мёртвым десантником; из–под треснутой брони торчала только рука.

Варенс бросился вперёд и начал копать. Рука Бола безумно царапала землю.

– Держись, Бол. Держись, дружище!

Как только Варенс пытался сделать подкоп, чтобы вытащить Бола, яма наполнялась тёмной водой. В грязь просачивались зловонные жидкости из тел мёртвых Астартес–еретиков.

Бол тонул в этой грязи.

В отчаянии Варенс сунул руки под наплечники мёртвого предателя и вздрогнул. Ржавый керамит рассыпался в его руках, и, хотя пластина на суставах , он не мог сдвинуть раздутого космодесантника с места. Боль разорвала плечо. Он не помнил, как поранился, но это не имело значения. Он не мог проявить всю свою силу. Если бы он мог, этого было бы недостаточно. С таким же успехом он мог бы попытаться сдвинуть с места армейскую БМП.

Казалось, прошло бесконечно много времени, но, возможно, пролетело всего несколько секунд.

Чьи–то руки оттолкнули его, освободив место. Новички были тут как тут. Двое из них пытались поддеть предателя шестами, взятыми из траншеи.

– Поднимайте! –  кричали они, используя эти шесты как рычаги. – Поднимайте! –  Шесты скользнули в грязь. Бол перестал двигаться. Респиратор не помогал. Мужчине оставалось всего несколько мгновений.

–  Копайте глубже! –  крикнул Варенс, вскарабкавшись наверх и хватая один из шестов. – Найдите твёрдую почву, на которую можно опереться!

Он помог сдвинуть пласталь вниз до тех пор, пока она не перестала двигаться дальше, затем прыгнул на вершину, повис на ней и откинулся назад, не обращая внимания на горячую боль в спине.

– Поднимайте! –  закричали молодые солдаты. Стиснув зубы, они сдвинули плечи гиганта настолько, что освободили Бола.

Двое молодых людей вытащили действующего сержанта за мгновение до того, как шесты соскользнули и предатель упал обратно в грязь. Варенс провёл рукой по лицу спасённого.

– Бол! – закричал он, вытирая грязь с визора друга. Больными безумными глазами тот уставился на Варенса. Он молчал, но был жив.

Дождь нарушил внезапную тишину. Предатели исчезли; были ли они убиты или сбежали, Варенс сказать не мог.

Не было времени отдыхать. Варенсу вдруг стало очень холодно. Из–за пульсации в спине он понял, что ранен. Бол смотрел на него абсолютно пустыми глазами.

После Эспандора Бол остался невредим телом, но что–то изменилось в его разуме. У Варенса была рана на спине. Их увезли с линии фронта на медицинских машинах обратно в Предел Конора. В космопорте начались бесконечные этапы обработки, в результате которых их отправили на Якс.

Так было тогда. Теперь, во сне, кошмар продолжился.

Движение внутри тела Бола заставило Варенса в ужасе отшатнуться, но его руки не повиновались ему, и он не смог освободить своего друга.

– Сорок девять! Сорок девять! –  Бол хихикнул. Его маска наполнилась извивающимися личинками, падающими из его глаз. Но он всё смеялся. – Всё прах!

Варенс с криком проснулся в тишине медицинского отделения. Слабые руки потрясли его. Варенс снова вскрикнул и оттолкнул их.

– Ай! – руки исчезли.

– Заткнись, Варенс, мы тут спать пытаемся! – проворчал Мукай, человек с соседней койки. Он стоял около Варенса с мрачным видом.

Сознание пришло, сметая сон, как стремительная вода сметает песок. Только ужас остался. Варенс зажал рот, чтобы подавить последние крики.

Бормотание с соседних кроватей говорило о том, что никто не сочувствовал.

Варенс нащупал воду возле своей койки. Его трясущиеся руки опрокинули пластековую чашку на пол.

– Ради Императора! Потише! –  проворчал в подушку Хаммадсен, мужчина, лежащий с другой стороны.

–  Прости, –  сказал Варенс. Теперь он проснулся окончательно. Ему всё ещё хотелось пить, поэтому он вылез из–под тонкого одеяла и взял чашку. Спина болела, но это была приятная, исцеляющая боль.

Потирая рану, он прошёл между кроватями. Палата представляла собой широкий зал с восемью длинными рядами низких коек. Все присутствующие здесь получили достаточно серьёзные ранения, чтобы их можно было эвакуировать, но вряд ли кто–нибудь из них останется инвалидом. Почти всех их отправят обратно на войну, в отличие от людей из некоторых других отделений. В больнице были палаты, обитателей которых ждала тяжёлая жизнь в нищете, и хорошо, если они смогут найти работу, которой смогут заниматься со своими увечьями. Самым смелым могли дать аугметику и отправить обратно на фронт в качестве примера для поднятия боевого духа; остальным придётся выживать самим.

– За Ультрамар, за Империум, за милость Императора, – прошептал Варенс еле слышно и сложил руки на груди.

Свет в небольшой зоне отдыха его успокоил. Варенс налил в чашку хлорированной воды и тут же осушил её, поморщившись от послевкусия. Однако тут она была лучше, чем на Эспандоре, и её было много.

Он выпил ещё одну чашку, затем пошёл к кровати, но суеверное беспокойство остановило его, и, прежде чем он успел это осознать, развернуло к палате, где находился Бол.

Медик в сером низшего ранга сидел в кресле снаружи, склонив голову над религиозной брошюрой. Он носил небольшую лампу над глазом, которая светила сквозь дешёвую бумагу и выделяла каждую щепку на синевато–жёлтом фоне. Грязные руки человека загрубели от тяжёлой работы.

–  Чего вы хотите? – Медик поднял голову, и свет лампы ударил Варенсу в лицо. Солдат поднял руку, прикрывая глаза.

–  Я пришёл навестить своего друга Бола. Он у вас. Пациент 900018/43А, –  он махнул рукой в сторону поцарапанной стеклянной перегородки. На ней виднелось большое число «XVI».

– Вы бредите? Видели который час? Никаких посетителей, –  сказал санитар и снова уткнулся в свою брошюру.

–  Пожалуйста, –  попросил Варенс. – Это не столько для него, сколько для меня. Мне… мне снятся кошмары. Если я увижу, что с ним всё в порядке, я буду лучше спать. А если я буду лучше спать, то меня быстрее выпишут и вернут в бой.

Санитар вздохнул, отложил брошюру и оглядел коридор. Он был единственным человеком на дежурстве. Возле других палат стояли пустые стулья.

– Хорошо, только один раз. Пока никто не смотрит. Но ещё раз тут появитесь – доложу куда следует. Поняли?

– Да. Да, спасибо вам! – с благодарностью ответил Варенс.

Санитар снял с пояса связку ключей и приоткрыл дверь. Убедившись, что за ними по–прежнему никто не смотрит, он широко распахнул её и впустил Варенса внутрь.

– Одна минута. Если что–то случится, я позабочусь о том, чтобы вас застрелили.

Залы для психических больных были намного меньше тех, где отдыхали физически раненые. Дни были кошмаром, но ночью лекарства приносили им милосердный сон. Машины вводили снотворное в руки, прикованные к краям крепких кроватей, отгоняя все видения. Варенс подошёл к Болу в жуткой тишине.

Варенс посмотрел вниз. Бол хмурился и от этого напоминал того сурового человека, каким был раньше. Но он лежал спокойно. Варенс вздохнул с облегчением.

Уже подходя к двери, Варенс услышал, что Бол говорит. Он не мог говорить, накаченный таблетками, но он говорил.

– Сорок девять, – бормотал Бол в тишине. – Сорок девять...

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ. КОУЛ–МЛАДШИЙ

На борту «Чести Макрагга» было место, куда не разрешалось заходить никому, кроме Робаута Жиллимана, и даже он посещал его только по приглашению.

Шаттл Жиллимана приземлился в его личном ангаре. Оттуда примарх направился прямо вглубь своих покоев. В скрытом помещении находился лифт с генетическим замком, встроенное оружие которого было настроено на убийство любого чужака, кто попытается открыть дверь. Сканирование сетчатки позволило примарху войти, но как только он оказался в лифте, включилось множество протоколов безопасности. Чародейские устройства в стенах проверяли тело, психическое состояние и ауру Жиллимана. Одна за другой машины одобрительно щёлкали, и, наконец, последняя из них исчезла в углублении. Лифт плавно поехал, опустившись на двести палуб за считанные секунды. Он нигде не останавливался. Внизу двери открылись в помещение, освещённое рубиновыми лампами. Глаза примарха боролись со вспышкой. Смертный человек бы практически ослеп.

Тут было жарко, шумно от грохота скрытых механизмов и тяжело от дурного предчувствия. Когда Жиллиман пройдёт через двери в дальней части помещения, это ощущение станет ещё хуже, поскольку примарх подвергнется воздействию кощунственного устройства Коула. Но сначала он должен пройти ещё одну серию испытаний. Внутренние двери комнаты вели во второе, гораздо более огромное круглое пространство, освещённое тем же кровавым цветом. Двери были сложно устроены: три перемежающихся друг с другом комплекта склеенной гексастали толщиной в ярд, зубчатые края которых зловеще лязгали при открытии. Стены камеры были бронированы таким же образом. Машина Коула могла пережить смерть самой «Чести Макрагга».

Жиллиман приготовился к ещё большему психическому давлению и вошёл внутрь.

Голова у него пульсировала. В воздухе пахло озоном, освящённым маслом, прокисшим молоком и старой кровью.

Внутреннее пространство машины, было скромным по меркам пустотного корабля – всего шестьдесят футов в ширине. Решётчатый пол висел над ямой, полной гудящих машин, разделяя комнату на две части. Более тихие, чем практически все устройства, которые Жиллиман видел в ту эпоху, машины, тем не менее, заставляли помещение мелко дрожать. Через решётку пола проникала большая часть красного света, смешивая тени и блики и разрушая визуальное ощущение пространства.

– Свет! – гаркнул Жиллиман.

Высокий вой машин сменился ворчанием. Красный цвет полз по стенам, словно угасающий огонь. Металл комнаты застонал от облегчения, как будто прикосновение света исцелило его. Наверху вспыхнули ярко–белые люмены, прогоняя сияние под полом и делая комнату чёткой.

В более чистом свете комната казалась меньше. Напротив главных ворот была небольшая дверь. Вмонтированные панели на уровне глаз простого человека украшали стены между двумя дверями: десять слева и десять справа. Трубы, плотно скреплённые металлическими скобами, свисали связками с потолка. Никаких излишеств, только функциональность. Единственным украшением была шестерня Механикума, сияющая с диска, вмонтированного в куполообразный потолок; даже Велизарий Коул не был достаточно радикален, чтобы убрать этот символ.

Другие ворота в комнате скользнули наверх. Этот проход также состоял из трёх тяжёлых и крепких дверей, которые открылись одна за другой. На дальней стороне находились покои Гвида Лосенти. Они были совершенно чёрными, поскольку Лосенти не нуждался в каком–либо свете.

–  Господин, –  Лосенти появился в дверях и вошёл в комнату. Он выплыл из черноты, но его глазницы остались такими же тёмными, как и комната. Его тело казалось старым и хрупким, но, когда он приблизился к примарху, внутренняя сила, позволявшая Лосенти противостоять психическому давлению машины, стала ощутимой. Сила его была действительно велика.

– Я пришёл так быстро, как только мог, магистр–астропат, – сказал Жиллиман.

Лосенти улыбнулся; кожа сморщилась вокруг темноты в его глазах, которая при ближайшем рассмотрении оказалась двумя гладкими блестящими шарами из агата. Лосенти прошёл через зал к императорскому регенту. На ходу он переставлял посох с предельной уверенностью, и наконечник, закрывавший чёрное дерево, ни разу не соскользнул в отверстия решётки.

– Говорить с господином – наслаждение для меня, – сказал Гвид, встав перед Жиллиманом. Голос Лосенти словно принадлежал другому человеку, гораздо более молодому.

– С вами все хорошо?

– Все замечательно, – бледной рукой с синими жилками Лосенти откинул зелёный капюшон мантии. Он был абсолютно лыс, а его череп чётко очерчивался под тонкой, как пергамент, кожей.

–  Я надеюсь, что ваш долг, хоть и обременительный, остаётся терпимым.

–  Я благодарю вас за вашу заботу. Мне не нравится мой долг, лорд–командующий. Послания Коула исключительно утомительны и лишены той жизненной силы, которую чувствуешь, когда разум соприкасается с необъятностью пустоты. Я думаю, он мог бы использовать машину, хотя когда–то я бы и сказал, что такое невозможно.

Лосенти сделал паузу, ожидая, пока Жиллиман подтвердит или опровергнет это предположение.

–  Возможно, так оно и есть, –  сказал Жиллиман. –  Поскольку я стал свидетелем того, что я слышал о его работах, меня ничто не удивит.

–  Будьте уверены, я не хочу менять свою жизнь. Послания Коула настолько просты, что в них нет искажения, которое преследует астропатов с момента открытия Великого Разлома. Никакого вмешательства, никаких вторжений. Но я здесь один и изолирован от себе подобных, и это трудно. Когда мне приходится находиться внутри машины, мне больно, но я свободен от безумия. Хотя мы все превыше всего хотим служить Империуму, я знаю, что слишком забочусь о своей жизни и душе.

–  Если ты когда–нибудь пожелаешь быть свободным, Лосенти, я могу помочь с этим.

У Лосенти был чистый юношеский смех, соответствующий его голосу. Его радость разозлила всё, что пряталось в глубинах машины, и духовное давление росло.

–  Мой господин, простите меня. Мы оба знаем, что означает «освобождение». Уверяю вас, я доволен. Приберегите милосердие вашего болт–ружья на другой раз. Итак, начнём?

–  Если хотите, магистр–астропат.

Лосенти работал один, как того требовала его миссия. Он был выбран из сильнейших астропатов, которых смог найти Жиллиман. Лосенти даже не нуждался в переводчике и мог вспомнить образы из своих видений и сам объяснить их. Это не такой уж и необычный навык для астропата, но решающий для управления машиной, секретность которой требует единственного оператора, а в сочетании с его силой духа это действительно редкость.

–  По воле Омниссии, –  сказал Лосенти своим хрустальным голосом. – Запустить протокол инициации.

Из стен послышался хруст. Раздался резкий машинный голос.

–Укажите личность.

– Астропат прим–Ультра Гвид Лосенти.

– Личность подтверждена. Укажите вторую личность.

– Примарх Робаут Жиллиман, лорд–командующий высших руководителей Империума Человечества и имперский регент.

– Вторая личность подтверждена. Приготовьтесь к сканированию генов. Генное сканирование начинается.

Плоская полоса зелёного света поползла по стене и омыла примарха и астропата.

– Сканирование генов завершено. Идентификация подтверждена. Требуется код.

Шумопоглотитель создал вокруг Жиллимана зону конфиденциальности. Он ничего не слышал; даже вибрации машин под его ногами стали беззвучными. Примарху казалось, что губы Лосенти безмолвно шевелились. Жиллиман отвернулся. Он умел читать по губам. Коул знал это. В первый и единственный раз, когда примарх случайно остановил взгляд на лице астропата, когда тот говорил код, его ослепило лазером.

Жиллиман не мог винить Коула в придирчивости безопасности. Внимание Архимагоса к деталям граничило с патологией, и в течение десяти тысяч лет Коул хранил секреты самого Жиллимана. Его действительно не в чем было винить.

Поле конфиденциальности отключилось. Жиллиман произнёс свой собственный код –  строку бессмысленных слов, которые менялись в зависимости от даты.

– Коды приняты, –  сказал голос. – Начинаем последовательность активации.

Двадцать маленьких дверей открывались вниз. За каждой стоял освещённый резервуар из армстекла, в котором находилась отрубленная человеческая голова, омываемая прозрачной жёлтой питательной жидкостью. Металл аккуратно закрывал каждую отрубленную шею. Из него выходили небольшие аккуратные пучки кабелей и труб, которые вились под головами, а затем вверх к машинам над ними.

– Требуется код активации, –  произнёс голос.

На этот раз поля конфиденциальности не было. Код, посланный астропатически Лосенти Коулом для включения его отвратительной машины, каждый раз был разным, и не было необходимости лишать примарха слуха. Коул экономил всегда, когда мог.

– Ворона чарнибел, белая ворона, белая ворона, белая ворона, ворона чарнибел, чёрная ворона, –  проговорил Лосенти.

– Код принят. Код принят. Код принят, –  ответила машина. – Приготовьтесь к причастию. Проводится обряд пробуждения низшего уровня. Приготовьтесь к причастию.

Машины, спрятанные за обшивкой, ожили. Пыхтение устройств под ними стало более приглушённым, уступив место пробуждающимся голосам остальных. Тонкие линии в металлических стенах, невидимые раньше, тускло засветились золотой энергией. Схемы, выгравированные на стёклах, мерцали, а лица голов дёргались. Жиллиман не мог оторвать глаз от подёргивания их мышц. Давление на психику росло.

Лосенти поморщился, глядя на примарха.

–  Прошу вашего разрешения уйти, господин, –  сказал он. – Присутствие пробудившейся машины мне неприятно.

–  Да, да, конечно, –  сказал Жиллиман. Он оторвал взгляд от отрубленных голов. – Пожалуйста. Вам не нужно спрашивать моего разрешения. Мы делали это много раз. Я понимаю, как вам бывает больно при активации Коула–младшего.

Лосенти благодарно и быстро поклонился, натянул капюшон и пошёл обратно в свои вечно тёмные покои.

–  Лосенти! –  вдруг позвал Жиллиман, повышая голос из–за стука машины. Лосенти остановился на пороге своей двери. – Что ты делаешь здесь, внизу, когда ты не нужен? Когда ты один?

Лозенти повернул голову. Тёплый свет от машины Коула падал на морщинистое лицо.

– Я пишу стихи, – сказал Лозенти. – И мечтаю о лучших временах.

Двери за ним закрылись, оставив Жиллимана одного в камере Коула–младшего.

Психический потенциал Жиллимана был меньше, чем у некоторых его братьев, но он был созданием Императора и потому чувствовал энергии, о которых настоящий не–псайкер не знал бы. Какая–то скрытая часть мира изменилась. Энергия более свободно потекла по каналам в стенах, пока вся комната не превратилась в один золотой узор. Его сияние затмевало красный свет под полом и яркие люмены над головой. По мере расширения энергетической сети ярко вспыхивали охранные руны на секретном техноязыке Псиканы, а также другие символы очевидно инопланетного происхождения. Коул был сорокой, тащущей к себе всё, что ему было нужно, независимо от того, что это и откуда. Его свободомыслие заставляло Жиллимана сильно тревожиться, но прекрасно выполненный труд, занявший десять тысяч лет, подтвердил эффективность Архимагоса. Коул сыграл важную роль в возвращении Жиллимана к жизни в этот ужасный век. И что самое удивительное, при создании космических десантников Примарис именно он усовершенствовал разработки Самого Императора.

У меня нет другого выбора, кроме как довериться ему, подумал Жиллиман. Это единственный путь.

По мере того, как свет усиливался, опустошающая боль в груди Жиллимана также росла. Он стиснул зубы, когда боль в животе стала сильнее давления в голове. Подёргивания мышц в резервуарах превратились в безумные судороги. Головы дёргались и мотались из стороны в сторону, рты открывались в безмолвных криках. Пузыри струились по глинистой плоти, заставляя пениться поверхность питающих их жидкостей. Веки трепетали над глазами, в которых, казалось, оставались кусочки разума, и они с абсолютным ужасом глядели наружу из своих водных темниц.

Давление в глубине разума Жиллимана нарастало, пока его глаза не запульсировали. В воздухе пахло раскалённой сталью, а слюна приобрела металлический привкус. Пустота в душе вышла за пределы тела.

Примарх был уверен, что раздался хлопок – и это явно были не машины – и внезапно всё стихло. Стук скрытых устройств сменился тихим жужжанием. Лица перестали мучительно искажаться. Их глаза погасли и закрылись. Бульканье прекратилось.

Жиллиман ждал. Боли, причиняемые машиной, не уменьшились, но он уже примирился с ними. Послышался стук, шипение, затем глаза снова открылись, и заговорил машинный голос – бесстрастный двойник Архимагоса Велизария Коула.

– Приветствую, господин примарх, господин лорд–командующий, господин имперский регент. Лорд–Жиллиман Верховных Двенадцати.

Рты головы уродливо разевались, бессловесно повторяя слова машины.

– Последний титул не имеет смысла, – сказал Жиллиман.

– На протяжении тысячелетия ваше имя было знаком почёта для более слабых людей. По обычаям того времени, вы Лорд–Жиллиман, – сказал Коул–младший. Жиллиман понятия не имел, издевается ли машина над ним или идёт по тупиковому логическому пути.

– Повторяю: это лишнее. Бессмысленно называть меня титулами, которых больше нет. Должность лорда–командующего исчезла после Войны Зверя.

Жиллиман мало что знал об этом конфликте и о последовавшем за ним печально известном Обезглавливании. Почти полное уничтожение Империума прошло мимо Коула. Архимагос глубоко погрузился в изучение фрагментарных исследований Императора, поэтому его записи того времени были до безумия краткими. Большинство относящихся к тем временем историй было намеренно уничтожено.

– Вашей позиции не хватает мудрости. Должность лорда–командующего аналогична званию лорда–милитанта Астра Милитарум. Она на пятьдесят процентов совпадает с должностью лорда–командующего Сегментума Солар. Неэффективность может возникнуть из–за дублирования названий.

Путаница неизбежна. Я предпочитаю звание Имперского Регента. Никто другой не может претендовать на такой титул.

– Я – нечто большее, чем титул, – сказал Жиллиман. – Ты возвращаешься к этому каждый наш разговор, Коул.

– Я не Коул. Я симуляция Коула. Привычные жалобы действуют как социальные связи между представителями человеческого рода. Я стремлюсь подражать этому взаимодействию, чтобы вам было комфортно в моём присутствии. Эта преамбула призвана ослабить напряжение и восстановить сочувствие между Велизарием Коулом и Робаутом Жиллиманом.

–  Ты говоришь не по–человечески, машина. Покажи отчёт.

Коул прожил более десяти тысяч лет. Такая невозможно длинная жизнь утомила бы все души, кроме величайших. Изменения тела, на которые пошёл Коул, чтобы поддержать свой разум, лишили его большей части человечности. Его эмоции превратились в призраки в механизме, в котором теперь обитал его разум, и здесь, через посредство Коула–младшего, они должны были практически отсутствовать. Но Жиллиман никогда не мог избавиться от чувства сильного превосходства, скрытого в заявлениях Коула, и не мог игнорировать нотки иронии, которые время от времени проявлялись даже в этой бездушной копии.

– Отчёт не Коула–младший. Отчёт Архимагоса Велизария Коула.

– Легко забыть, –  сказал Жиллиман, –  что ты лишь механизм и что тебя создали, чтобы передавать большие объёмы информации с помощью простых закодированных сообщений.

– Информация исходит не из сообщения. Информация является неотъемлемой частью моей конструкции. Код разблокирует соответствующий ответ. Мой создатель предоставил мне несколько вероятных сценариев, которые он в своей великой мудрости и гениальности математически экстраполировал. Сообщения, которые я получаю, просто модифицируют эти прогнозы, чтобы они соответствовали реальности. Моя программа предустановлена. Эти мозги и логические машины в большей части этого зала содержат все возможные сценарии задач, решаемых лордом Робаутом Жиллиманом и Архимагосом Велизарием Коулом. Все возможные варианты будущего находятся внутри меня.

Жиллиман оглядел головы. Они были слишком индивидуальны, чтобы принадлежать искусственно выращенным рабам, и на них не было никаких признаков татуировок с кодом уголовного наказания, как у бывших преступников – сервиторов. Жиллиман не хотел знать, откуда Коул взял свою ужасную коллекцию.

–  Я, как всегда, впечатлён, Коул–младший, –  сказал он. Это был разговор, который у них уже был много раз раньше.

Голос машины изменился и стал грозным.

– Тогда мой хозяин повторяет просьбу назначить его генерал–фабрикатором Марса. Приняв на себя регентство Империума, вы заменили пятерых из Высших Двенадцати и сотни младших лордов. Вы повторяли это ещё несколько раз. Почему нельзя заменить ещё одного?

–  В сотый раз говорю, я не собираюсь этого делать. Империум не имеет такого сильного контроля над Марсом, чтобы я мог назначать  нового генерального фабрикатора, да и они никогда не приняли бы тебя, даже если бы я мог. Догматы вашего вероучения запрещают такое искусственное сознание. Твоими экспериментами…

– Экспериментами Архимагоса Велизария Коула. Не моими, – отчеканила машина.

– Допустим, – согласился Жиллиман. – Своими экспериментами Коул нажил себе много врагов.

– Есть несколько интерпретаций, –  сказал механизм. – Пример: данное устройство. Я не изуверский интеллект, как предполагает ваше отношение. Мои реакции не генерируются спонтанно, а предопределены. Слуги, составляющие моё существо, разрешены к использованию. Они не машины, и то, что они создают –  я, Коул–младший –  не уникальное творение, а ограниченное выражение разума Архимагоса Велизария Коула. Благодаря этому я освобождаюсь от порочности запретного чувства. Архимагос Велизарий Коул –  гений. Рассмотрим агрегат дальше. Шестнадцатеричная кодировка, которую он проецирует, невосприимчива к расшифровке, поскольку неполна. Мои ответы генерируются когитатором. Астропатическое сообщение можно перехватить, сколько бы на нём не было замков. Всё, что использует электромагнитный спектр, ещё хуже. Оно может исказиться, быть захвачено, быть потеряно, и путь сообщения от того места, где сейчас находится Коул, до того места, где находитесь вы, займёт три тысячи терранских лет. Целесообразность –  враг догмы. Вы просили Коула действовать быстрее. Только он смог раскрыть, понять и улучшить работу Императора. Он один является мастером в сотне областей техники. Он один не боится инноваций. Он лучший кандидат на должность управляющего Марсом. Представляю вам его прошение. Подарите Архимагосу Велизарию Коулу Марс, и он подарит вам галактику.

Жиллиман подумывал сделать именно так, но он не лгал Коулу–младшему. Это бы привело к настоящей гражданской война в субимперии миров–кузниц Адептус Механикус.

– Аналогичные ему не согласятся с этим, –  сказал примарх. – Это невозможно.

– У него нет аналогов.

– Тогда его коллеги.

– Количество его коллег ограничено. Их убеждения стали верой, которой они не осмеливаются бросить вызов. Адептус Механикус гораздо более запутаны в своём мышлении, чем Механикум вашего времени, господин Жиллиман, а Архимагос уже в те далёкие века считался радикалом. Вы бы не пришли к нему, если это было бы не так. Вы уже просили его выполнить множество запретных дел. Вы так же виновны, как и он, в любом преступлении, которое могло иметь место, а могло и не произойти.

– Я не сторонник кредо Бога–Машины, –  сказал Жиллиман.

– Вы попросили Архимагоса заняться технологиями, явно запрещёнными вашим создателем, Императором Человечества.

Машина выжидательно ждала, слишком реалистично для предположительно безжизненной вещи.

Жиллиман не верил, что это свобода воли. В юности Жиллимана существовало устройство под названием Фракийский автомат. Созданная по образу человека, машина играла в регицид со всеми, кто бросал ей вызов, и выигрывала каждую игру. Ему можно было задавать вопросы по всем наукам и историям, и он всегда отвечал правильно. Конор, приёмный отец Жиллимана, взял мальчика в поход, чтобы увидеть это чудо. Жиллиман сразу же, как только увидел автомат, всё понял и начал спорить с создателем. Тот настаивал, что машина основана на древних науках, показывая консулу и его приёмному сыну сложную работу внутри неё, но Жиллимана это не убедило, и он выпрыгнул вперёд и сломал манекен. Внутри сидел на табурете вполне реальный, хотя и довольно невысокий человек.

Он оказался одарённым эрудитом, хотя и обманщиком, и провёл много лет, служа приёмному отцу Жиллимана.

Фракийский автомат стал для примарха хорошим уроком. Вполне вероятно, что Коул–младший был противоположностью этого устройства, настоящей машиной, маскирующейся под маской притворства. Жиллиман не был таким технологом, как его братья Пертурабо, Вулкан или Феррус, но он сомневался, что Архимагос рассказал ему полную правду о том, как работает машина. По своей природе она явно была частично психической, а смесь ксеносских и имперских технологий делала её полностью еретичной согласно принципам Адептус Механикус независимо от того, могла ли она думать или нет.

– Мой ответ – нет, как и всегда, – сказал Жиллиман.

Машина щёлкнула глубоко в своих кибернетических внутренностях, сохраняя ответ для последующей передачи Коулу.

–  Дай мне отчёт Коула, –  приказал Жиллиман.

– Конклав Аквизиториус продвигается по галактике. Коул недавно завершил военные операции на Кадмус Фоспе. К сожалению, обнаруженные там пилоны слишком разрушены, чтобы их можно было активировать заново, и поэтому ему придётся начать свои поиски заново.

–  Значит, он пока не может воспроизвести технологию.

– К сожалению, пока нет. Не в том масштабе, который необходим для ваших целей, господин. – Отвисшие рты голов продолжали судорожно подражать голосу машины. –  Тем не менее, Архимагос Коул создал ряд меньших экспериментальных устройств, которые оказывают эффект, аналогичный оригиналам ксеносов, хотя и в меньшей степени. Он предоставил несколько штук, чтобы запечатать Яму Раукоса. Они скоро прибудут.

– Я знаю об этом. Вот почему мы здесь. Вот почему велась битва за Раукос.

– Простите меня, господин, я могу сказать только то, что мои когитаторы сочтут наиболее подходящим ответом согласно коду Коула, –  сказала машина. Было ли это ложью или истиной о работе машины? Коул всё запутал.

– Эти устройства будут работать?

– Они будут скобками на ране. Коул ещё не до конца понимает, как функционируют пилоны, но действия тестовых устройств послужат дальнейшему исследованию. В конце концов он сможет воспроизвести эту технологию и возьмёт Великий Разлом под контроль, парсек за парсеком, пока он, наконец, не будет запечатан. В этом он клянется, господин. Он посвятит этому остаток своей жизни.

Жиллиман задумчиво почесал лицо. Его подбородок порос щетиной. В последние несколько дней он пренебрегал уходом за собой.

– Звучит обнадёживающе.

  –  Мне приказано сделать предостережение, господин, –  ответила машина. – Кульминация этого исследования ещё далека. Тем не менее, теперь Архимагос Велисарий Коул выполнил свои клятвы, данные вам, и доставил космических десантников Примарис, как было приказано, и теперь он свободен от крестового похода. У него есть больше мыслительной силы, чтобы решить эту задачу. Принцип пилонов верный. Технология проверена. Имея то немногое, что осталось от сети пилонов вокруг Кадии, он был близок к тому, чтобы запечатать Око Ужаса. Он не сдастся и сейчас. Устройства, находящиеся на пути к 108/Бета–Калапус–9.2, не проверены. Они могут быть нестабильными. Они могут работать некоторое время, прежде чем выйти из строя. Они могут вообще не работать. Они уступают технологиям некронов во всём. Наше понимание метафизической науки безнадёжно по сравнению с их. Нексус Пария показал нам это, – Коул–младший говорил ересь так легко, будто желал доброго дня. Идея о том, что инопланетные технологии в чём–то превосходят человеческие, была анафемой для машинного культа. –  Без испытаний Архимагос Велизарий Коул не может быть уверен в эффективности своего замысла. Со временем и если Конклав Аквизиториус добьётся успеха в поисках неповреждённой сети планетарных пилонов, он сможет усовершенствовать конструкцию.

– Если эти конструкции действительно работают, мы наверняка сможем использовать их сейчас, –  сказал Жиллиман. –  Если предположить, что пилоны Коула функционируют, сколько времени пройдёт, прежде чем мы сможем установить стабильные коридоры к Империуму Нигилус? Это очень важно.

– По крайней мере, годы, –  сказала машина. – Возможно, десятилетия. Это испытание позволит лучше проинформировать Архимагоса Велизария Коула, а он лучше проинформирует вас, господин Жиллиман. Но Велизарий Коул победит. Древние расы владели ответами. Древние, некроны, аэльдари. Вскоре мы соберём все части головоломки, которую они составляли лишь частично. Мы сопоставим их. Мы преуспеем там, где они потерпели неудачу, и победим монстров, порождённых нашим собственным разумом.

И снова в словах Коула–младшего промелькнула вспышка эмоций, решимости и гнева. Технологии, поддерживавшие его, гудели.

–  Торговля с ксеносами. Использование запрещённых технологий. Вашим коллегам из Культа Механикус это не понравится.

– Я предсказываю, что их реакция будет не чем иным, как яростной, господин регент. Они ненавидят Велизария Коула, но ими движет главным образом зависть. Если бы они знали, в какой степени его знания превосходят их, некоторые попытались бы уничтожить его и его творения. Я верю, что вы защитите меня, если придёт время.

Жиллиман рассмеялся. Теперь он нечасто смеялся, а когда смеялся, то смех был грустным.

–  Ты плохо маскируешься, Коул–младший. Ты жаждешь защиты, как живое существо.

– Я нуждаюсь в этом. Я не желаю этого, как и чего–либо другого. Мне необходимо существовать дальше. Если Коул погибнет, ключ к его знаниям останется со мной. Поэтому я должен жить. Архимагос Велизарий Коул может защитить себя. Я не могу.

– Архимагос Коул – последний, кто нуждается в защите, из всех, кого я знаю, – согласился Жиллиман. – А ты в безопасности здесь, в глубине «Чести Маккрага». Итак, космодесантники Примарис. У нас тут исследований на десятки лет. Что с ними?

– Архимагос Велизарий Коул повторяет, что все генные линии продолжают работать с максимальной эффективностью. Протестированное генносемя выявило мутационное отклонение ноль целых ноль ноль сотых процента на поколение. Все ордены Адептус Астартес снова получили доступ к полному набору дополнительных органов, заменяющих утраченные в результате неправильного лечения или эволюционных отклонений, а также добавились три новые имплантата. Все ордены, принявшие парадигму Примарис, адаптировались к новым процессам создания с минимальными потерями рекрутов или ошибками при внедрении. Как и следовало ожидать, те новые ордены Примарис, основанные вами, господин, имеют самый низкий уровень ошибок. Новое оборудование работает хорошо. Запросы на пополнение армии боевыми братьями нового типа и соответствующим вооружением возросли, что позволяет предположить, что уровень принятия среди орденов составляет девяносто четыре процента.

–  А что насчёт тех генных линий с более глубоко укоренившимися недостатками? –  спросил Жиллиман. – Кровавые Ангелы и Космические Волки? – Исследования Коула и знания самого примарха выявили опасные недостатки, которые сыновья обеих генетических линий изо всех сил старались скрыть.

– Мой стандартный ответ остаётся неизменным. Архимагос Велизарий Коул понимает ваши сомнения. Исправленные недостатки в новых генофондах не показывают никаких признаков регресса к предыдущим нестабильным состояниям, будь то в орденах–преемниках, полностью состоящих из нового типа космических десантников Примарис, или в уже созданных орденах. Однако полное устранение наиболее характерных черт некоторых генных линий не рекомендуется. Они составляют часть первоначального замысла Императора и в любом случае имеют решающее значение для их правильного функционирования. Я ещё раз изложу позицию Архимагоса Велизария Коула по этому вопросу. Улучшенное геносемя Девятого и Шестого Легионов работает в пределах приемлемых параметров. Более того, Коул продолжил экспериментальную имплантацию и мониторинг до сих пор неиспользованного генного семени подопытным. Во Втором, Третьем, Четвёртом, Восьмом, Одиннадцатом, Двенадцатом, Четырнадцатом, Пятнадцатом, Шестнадцатом, Семнадцатом и Двадцатом легионах не наблюдается никаких признаков деградации или возникновения нежелательных тенденций среди получателей. Велизарий Коул уверяет, что всё хорошо. Он настолько удовлетворён, что мне поручено повторить его просьбу о том, чтобы эти генные линии были запущены в полное производство и им было позволено служить Империуму, как и задумывал Император.

– Нет! – отрезал Жиллиман. – Я не могу этого позволить!

– Мой повелитель, характеристики ваших братьев слишком ценны, чтобы от них отказываться. Первоначальная схема воинов Императора, созданная для определённых целей, разумна, и её следует использовать. В нынешних условиях мы действуем с половиной нашего вооружения, которое нам доступно. План Омниссии несбалансирован. Запуск в производство оставшихся одиннадцати дополненных генных линий примарис позволит силам космического десанта гораздо большую тактическую и стратегическую гибкость, особенно при совместной работе...

– Это недопустимо! Прекратите эти исследования.

– Воины не виноваты. Наука не виновата. Только примархи. Ваши ордены–наследники тоже пали в последние тысячелетия, лорд –регент, но о них мы не умалчиваем.

– Я сказал, нет! – повысил голос Жиллиман.

И – тишина, наполненная только гудением и щелчками.

– Как прикажете, господин, – наконец произнесла машина. – Архимагос Велизарий Коул подчинится.

Могу ли я действительно в это поверить? подумал Жиллиман. Все магосы Адептус Механикус жаждали знаний. Когда оно у них было, они редко могли удержаться от его использования. В этом вопросе он ни на йоту не доверял Коулу. Например, существовал слуга Коула, космический десантник Примус. Какой бы нечестивой смесью геносемени ни обладал Коул, он продолжал хранить свои секреты.

Поведение Жиллимана не выдавало его мыслей.

–  Есть что–нибудь ещё? –  спросил он.

– На этом завершается выбор ответов, порождённых сегодняшним приёмом кода, –  сказал Коул–младший. –  Я подготовлюсь к передаче ваших приказов Архимагосу Велизарию Коулу.

Головы щёлкали и куда–то поворачивались, ожидая ответа Жиллимана. Другой простой код будет спроецирован на второй омерзительный разум на борту корабля «Зар Квезитор». Точно так же, как сообщение Коула было доставлено Жиллиману, в этом другом подразделении в ответ на код будут активированы заранее заданные ответы. По крайней мере, так говорил Коул.

–  Вот мои приказы. – У Жиллимана не было ни времени, ни необходимости в преамбуле, которой подверг его Коул–младший. –  Вражеский флот у Раукоса разгромлен. Первая фаза Крестового Похода Индомитус завершилась. Планируется пересечь Разлом через Аттилланский разрыв. Вскоре я вернусь на Макрагг, чтобы встретиться с моим братом Мортарионом, вышедшим из своего логова. Как только с ним будет покончено, начнётся завоевание Империума Нигилус. Тебе, почтенный Архимагос, предстоит продолжить усилия по разгадке тайн пилонов. Мы будем упорствовать в этой войне, но человечество может выжить, только если нанесённая Абаддоном рана залечится. Сконцентрируйтесь на этом.

– Это всё?

– Это всё.

– Я передам код собрату–машине.

–  В следующий раз, когда мы поговорим, я сообщу время и координаты нашей с Архимагосом Коулом встречи, если не личной, то с помощью литокасты. Прошло слишком много времени с момента нашей последней прямой консультации.

Машина молчала. Хлопающие челюсти голов повисли неподвижно.

–  Коул–младший? –  окликнул Жиллиман.

Под полом закашляла машина. Красный свет засиял ярче, окрашивая золотые цепи в оранжевый.

– Это невозможно, господин.

– Где ты, Коул? Что ты делаешь?

Коул–младший молчал. За стенами зала стучали информационные колеса когитаторов. Красный свет загорелся ярче. Золото потускнело.

–  Нет такой информации.

Жиллиман посмотрел на сервиторов. Мёртвые глаза в мёртвых головах смотрели в пустоту, не обращая внимания на его подозрения. Могли ли они его видеть? Может ли эта машина лгать?

– У меня больше нет информации, которую я мог бы сообщить, –  сказал Коул–младший. –  Хорошего вам дня, господин Жиллиман.

Машина выключилась. Мерцающий свет в каналах померк. После последнего судорожного рывка головы в резервуарах отвисли. Двери каждого отсека из армстекла закрылись. Внезапно болезненное давление машины снизилось до просто неприятного ощущения. Жиллиман тяжело вздохнул сквозь зубы. Эти консультации были тяжёлыми.

Несмотря на всю полезность Велизария Коула и его желание спасти человечество, Жиллиман мог представить момент, когда он станет проблемой.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ. ТРИУМФ НА РАУКОСЕ

На площади 108/Бета–Калапус–9.2 выстроились войска четырёх боевых групп крестового похода. Армии стояли перед Августовским Викторием, гигантским зданием, созданным лишь для этого единственного дня. Там, где его крылья касались холмов, склоны были переделаны, и на них вырезали множество символов имперской мощи. Никаких следов врага не осталось. В небе Яма казалась более тусклой, словно она боялась силы человечества.

Прозвучал выстрел пушки. Колокол на самой высокой башне начал звонить – по одному удару за каждый месяц Похода Индомитус.

По этому сигналу из верхних галерей вырвалась причудливая процессия. Сервочерепа, серафимы, проповедники на гравитационных кафедрах и генные конструкции, искусственно выращенные, летали над площадью в тумане благовоний. Дюжина различных гимнов, звучавшая одновременно и нестройно, почти терялась в призывах к поклонению. Когда воздушная толпа над войсками рассеялась, по ступеням Августовского Викториума спустились священники всех мастей в сопровождении всех их устройств. Их были сотни, от самых богатых до самых бедных, от умеренных прелатов до пламенных демагогов. Между ними на лязгающих ногах ползли автопроповедники, а разлагающиеся мозги мучеников внутри выкрикивали религиозные речи, громкие от примитивных усилителей звука. Вместе с ними пришли неуправляемые орды флагеллянтов, избивающих себя до крови и взывающих о спасении. Пришли на Триумф Раукоса и члены каждой секты Адептус Министорум, претендовавшей на власть. Они вились вокруг Жиллимана, как мухи вьются вокруг зверя – сколько не отгоняй, все равно вернутся.

Поток из святых мужей продолжался целый час. Они заполнили аллеи между воинами, стоящими по стойке смирно, хотя и не ступили на ковёр, идущий по самому центру. Никто не осмеливался сделать это, потому что на такое было право только у Жиллимана. Толпа пела, бормотала и молилась. Сотня епископов и все их помощники, служители и перешёптывающиеся доверенные лица преследовали вселенскую орду в величественном параде, и каждый из них хотел показать насколько он богат или, напротив, насколько отрёкся от земных соблазнов. Наконец, из железных ворот нижних уровней вышел поезд священных ковчегов с костями святых и героев Крестового Похода Индомитус, сопровождаемый огромными толпами верующих. Своей пышностью, своей численностью и своей помпезностью жрецы почти затмили прибытие примарха.

Почти, но не совсем.

Брат Матье был единственным священником, наблюдавшим за происходящим из Августовского Виктория. Он стоял на широком выступе над ступенями, высеченными из самой плоти земли на этой неделе. Где–то в толпе затерялись двадцать кардиналов, но они делали вид, что не интересуются низшими чинами духовенства, и не смотрели за Матье. Они были ближе к Императору; им не нужно было следить за подчинёнными, и они разговаривали между собой.

По форме этот выступ Августовского Виктория, как оказалось, был своего рода балконом с балюстрадой, дверями, ведущими в залы внутри холма, и широкой лестницей, которая вела колоннаде над ним. Но выступ был настолько огромен, что назвать его балконом – которым он и являлся – не поворачивался язык. Он тянулся более чем на милю и был забит чиновниками всех мастей. Военных тут было немного. Все, кроме самых могущественных лидеров, стояли со своими солдатами на площади, многие на высоких платформах или под куполами огромных машин – так был сразу виден их статус.

Итак, подумал Брат Матье, не так уж и мало воинов.

Он пересчитывал прибывающих, пока толпа не заполнила весь Викторий. Было тридцать шесть магистров орденов космодесанта, больше восемнадцати лордов космодесантников, все лидеры оставшихся Неисчислимых Сынов, шесть Адептус Кустодес, три канониссы из Адепта Сороритас, пять генералов, множество военных лордов и прочих равных им, капитан Феликс, капитан Сикарий, все двадцать Победоносных Гвардейцев Жиллимана, коммиссар–генерал, магистр флота Исайя Кестрин, адмиралы групп Альфус, Кераструс, Доминус и Гамма, несколько адмиралов сборных флотов и контрадмиралов, десятки коммодоров и ещё больше капитанов кораблей, толпа других высокопосатвленных военных офицеров – и мужчин, и женщин. Их было сотни, если не тысячи.

Однако количество – понятие относительное.

С балкона воины казались островами посреди моря имперских служащих. Навигаторы, псайкеры, астропаты, техножрецы, бюрократы, Высшие Лорды или их представители из Совета Экстерры – хотя несколько сотен младших лордов Сенаторума Империалис прибыли лично, надеясь на продвижение по службе, только трое из Высших Двенадцати осмелились отправиться в опасное путешествие – планетарные командующие и другие правители.

Не так давно, подумал Матье, эти люди были верхушкой имперской власти.

Но не теперь – не когда примарх ходил среди них и вёл их за собой. Сын Императора вернулся. Все остальные были ему, имперскому регенту, в лучшем случае помощниками, а в худшем – помехой, да вовеки благословит его Император.

Вера пронизывала Матьё с головы до ног. Она была его внутренним стержнем. Без веры, Матье казалось, что бы он исчез – слабый человек, поглощённый величием Империума перед ним. Какие цвета там были, сколько военных машин стояло! Какая же это была сила!..  

Матье не мог представить себя без веры. Она давала ему и силу, и цель. Когда он был рядом с Робаутом Жиллиманом, эта вера горела внутри так, что, казалось, скоро сами кости потекут расплавленным железом. Но – странно – жар не причинял вреда, а наполнял великой силой. Ах, с какой радостью Матье бы расстрелял бы всю эту болтающую толпу бюрократов на балконе, если бы это открыло сыну Императора новые пути!

Разумеется, он скрывал эти чувства от примарха. Его роль в плане Императора означала, что он должен был это делать. В этом не было ничего постыдного. Разум был ещё одним даром брата Матье. Он не был чужд самоанализа. Он знал себя лучше, чем большинство людей. В схоле миссионарис он задумался над своей верой, и это чуть не положило конец его жизни. Когда его учителя поняли, что он задумался не потому, что сомневался, а потому, что удивлялся, его отпустили, хотя всё ещё отговаривали от слишком глубоких исследований. Но брат Матье продолжил искать ответы: единственной вещью лучше веры было её утверждение. В библиотеке он научился тому, что никогда бы не дали ему святые Отцы. Он держал свои мысли при себе, но именно благодаря своим юношеским исследованиям он пришёл к философии, которая сформировала его убеждения. События в Мальстриме только подтвердили его мысли.

У Императора были на Матье планы. Это очевидно. И Жиллиман выбрал его именно из–за плана, знал ли он об этом или нет.

Матье испытал свою веру и нашёл её крепкой. Он уже не сомневался. Император был реальным. Он был богом. Он был силой добра в галактике ужасов, и Матье полностью посвятил себя служению Ему. Вера была настоящей; вера была спасением.

Позже его посетили видения: Матье видел Императора собственными глазами. В первый раз, увидев такое величие, жрец зарыдал.

Но он мог сомневаться в надежде.

Для надежды не было разумных объяснений. Да, Император велик, но ещё более велик враг. Галактика в таком огне, какой никогда не пылал раньше. На каждое чудо, свидетелем которого стал брат Матье, он видел десять тысяч горестей. Как мог помочь Император?

И всё же вера хранила надежду живой, и ничто не могло её убить. Ни разум, ни опыт. Надежда была иррациональна. Матье следовало бы вопить о последних временах, но он этого не делал. Всё будет хорошо, если он выполнит свою часть работы – он искренне в это верил.

Надежда глупа? спросил себя жрец. Он посмотрел на сомкнутые ряды и подумал, что, возможно, и нет.

Он молился, чтобы он смог принести благословение надежды и примарху.

Раздались фанфары, резкие и короткие – в духе Макрагга. Орда священников замолчала, как и собравшиеся солдаты. Робаут Жиллиман молча вышел из резного склона холма, поднялся по ступенькам на кафедру, выполненную в форме гигантской присевшей аквилы, и осмотрел армию перед собой.

Примарх был властным, его лицо было само благородство. Матье улыбнулся под капюшоном. По выражению лица Жиллимана никто не смог бы догадаться, насколько сильно раздражал примарха парад жрецов, но он не смог скрыть это от Матье; поэтому жрец и был искренне удивлён, когда примарх поддержал его идею о Шествии Веры.

Священник прекрасно разбирался в людях. У него уже сложилось мнение о Робауте Жиллимане как о человеке, который превыше всего руководствовался принципами; одним из этих принципов был прагматизм, и он часто превосходил другие.

Если примарх готов стиснуть зубы и позволить Экклезиархии провозглашать его божественность, подумал Матье, то рано или поздно он изменит своё мнение.

Жрец был терпелив. Его не волновало, что сделал Жиллиман и как он это сделал. Верующая часть его считала всё, что делал примарх, правильным, хотя разумная сторона пыталась понять его мотивы. Для Матье не имело значения, почему примарх сделал то, что сделал сейчас; важно было то, куда в конечном итоге приведут его действия. Священник абсолютно точно знал, что однажды Робаут Жиллиман увидит свет и примет свою божественность.

Вот, снова вера. Он улыбнулся от этой мысли.

Матье напрягся. Жиллиман собирался заговорить.

Вокруг примарха кружилось множество посеребрённых сервочерепов, записывая его слова для потомков. Сам Жиллиман, однако, говорил, что эти записи не имели смысла, поскольку историю можно было переписать так же легко, как заметки к проповеди. Примарх посмотрел на летающие черепа, и его взгляд заставил их в тревоге отлететь. Сын Императора не осознавал собственной силы. Для Жиллимана черепа были болезненными сувенирами, машинами в пустых костях достойных. Для Матье они были чем–то большим. В останках жили духи верующих, служащих Императору после смерти. Они почувствовали презрение примарха, поэтому и отвернулись от него. Почему же сам Жиллиман не мог этого видеть?

Это не моя роль –  убеждать сына божьего в том, что он сын божий, отругал себя Матье. Моя роль –  служить ему и провести его через его собственные усилия к истине. Я не могу ему сказать. Он должен увидеть сам.

Он решил исповедаться или побить себя кнутом за самонадеянность. Тем не менее, он не мог погасить ни свою надежду, ни свои амбиции.

Если я тот, кто откроет ему глаза… думалось Матье. Если это я его открыто убеждаю…

Достаточно гордости. Он нажал кнопку, спрятанную во плоти его ладони. Боль пронзила его пах и глаза. Жрец стиснул зубы и покачнулся, едва не упав. Но имплантированного электроцепа оказалось недостаточно, чтобы сломить огромные амбиции. Позже ему придётся наказать себя ещё сильнее. Только в мучении было искупление.

Разнёсся последний удар колокола.

Жиллиман повернулся к толпе.

–  Крестовый Поход Индомитус длился двенадцать лет. Первый этап пройден. Империум Санктус достаточно стабилен, чтобы мы могли подвести итоги, – обладающие меньшей властью бы кричали или жестикулировали; Жиллиман говорил ясно и спокойно, но его слова по силе походили на тысячи орудий. –  Это всё сделал не я. –  Он замолчал и осмотрел площадь. Каждый мужчина и каждая женщина чувствовали на себе его взгляд. – Вы смотрите на меня и говорите: глядите, вот сын Повелителя Человечества! Он пришёл спасти нас! Он поверг повелителей Хаоса. Он пересёк звёзды, когда все корабли потонули в волнах варпа! – Жиллиман снова сделал эффектную паузу.

Матье мог разгадать его трюки; ему было не привыкать обращаться к толпе. Однако владение ораторским искусством мало уменьшило влияние слов Жиллимана.

– Я ещё раз говорю вам: это сделал не я. Не я освободил сотни звёздных систем. Не я послал подкрепление десяткам наших орденов, оказал им помощь, пополнил снабжение осаждённым армиям, чтобы они могли снова сражаться. Это не я отогнал тьму. Я всего лишь один человек, и да, я говорю, что я человек, хоть я и примарх. Ибо душа моя – человеческая, и сердце моё, и кровь моя.

Император хотел, чтобы я был лучшим, что может предложить человечество. Но это не я. Это вы. Это вы, люди всех миров и организаций великого Империума, совершили всё это. Вы –  мышцы войны, вы её сухожилия, её сердце и её органы. Чего бы я добился без вас? Ничего! Вы, все вы, должны поднять головы с гордостью. Без ваших усилий Империум наверняка бы пал!

Теперь он кричал, и голос его разносился по площади. Баннеры шелестели на пыльном ветру планеты. Стало пугающе тихо. На боевой площади выстроились тысячи и тысячи людей и транслюдей. Одни только ряды Бесчисленных Сынов занимали четверть пространства. Они были разделены на ордены, но доспехи, окрашенные в цвета их примархов, напоминали о легионах прошлого.

Там было двадцать тысяч космодесантников Примарис, говорилось в списках, а также сорок тысяч Адептус Астартес старого типа, двадцать миллионов солдат – мужчин и женщин, а также кибернетические боевые конгрегации жречества Марса. В дальней части площади выстроились боевые машины разного размера, от боевых роботов Легио Кибернетика до закрывающих небо громад Титанов.

Как же мы можем не победить? думал Матье.

– Крестовый Поход Индомитус увенчался успехом, –  продолжил Жиллиман. –  Я объявляю его первые задачи выполненными. Кровью и жертвами мы выиграли для Империума драгоценное время. Но теперь мы нужны в другом месте. Некоторым из нас теперь придётся уехать. Он снова сделал паузу. –  Первые шаги крестового похода сделаны. Этот Триумф Раукоса знаменует его великие победы. Настоящая работа только начинается.

По–прежнему никто не проронил ни слова, но в толпе росло напряжение.

–  Вы все, космодесантники Примарис, должны быть переназначены. Вскоре после этого триумфа я дам новые приказы. Ваши силы рассеются и принесут разрушения врагу, куда бы вас не отправили. Бесчисленные Сыны сражались с силой, которой позавидовали бы Легионы Великого Крестового Похода. Пришло время вознаградить вас за ваши усилия. Будут даны новые задания. Созданы новые отделения. Некоторые из вас присоединятся к потомкам ваших генетических отцов, которые встретят вас как братьев и предоставят вам почётные места, как на поле битвы, так и за пиршественным столом.

Остальные тоже должны покинуть меня, ибо мой путь ведёт к непостижимой опасности. Но слушайте: хотя я и отсылаю вас от себя, я делаю это не потому, что вы подвели меня, а потому, что завоевали моё уважение. Вы совершили невозможные подвиги. Куда бы вы ни пошли, воины человечества увидят почётные знаки на вашей броне, познают надежду и праведную ярость и увидят, что могут победить. Вдохновлённые вами, они поднимутся с уверенностью в своих сердцах и с оружием в руках, и с могучим рёвом отбросят врага в бесформенный варп на все времена! Вы сделали это. Вы сделаете это. Я стою смирённый видом вас, мужчин и женщин, героев Империума!

Жиллиман поднял массивную Длань Владычества, и её роботизированные пальцы сжались в победном приветствии. Площадь огласилась одним ритмичным пением.

– Жиллиман! Жиллиман! Жиллиман!

Это было более чем оглушительно. Брат Матье почувствовал ликование толпы как физическую силу. Их крики заставляли его веру сиять ярко, как звезда. Если раньше он чуть не потерял сознание от удара электроцепом, то теперь он едва не лишался чувств в религиозном экстазе. Яма Раукоса, казалось, потемнела ещё больше, а проклятые, одинокие пустыни 108/Бета–Калапус–9.2 стали немного чище.

– Мои сыновья! Мои братья и сёстры! –  воззвал Жиллиман, и пение прекратилось. –  Через мгновение наш новый милитант–апостол благословит вас всех и передаст слова Императора, моего отца! – Ещё одно приветствие, такое громкое, что сотряслась земля. Матье искоса посмотрел на примарха; тот ещё не склонился перед предназначением. Но должен был, конечно. Однако сейчас у Жиллимана не было выбора. Матье восхищался волей примарха. С таким господином они не могли потерпеть неудачу.

– Но я должен сказать вам. Вам, моим сынам, вам, носящим моё генетическое наследие и цвета Ультрадесанта, вам, кто способен пожертвовать собственной жизнью ради спасения Ультрамара. Когда наши дела здесь закончатся, нас ждёт новая война. Мой брат Мортарион несёт чуму нашему дому. Я не позволю этому быть!

Примарх замолчал и медленно обвёл глазами площадь. Быстрым движением он вынул Императорский Меч из ножен на поясе и воздел его над головой. Пламя окутало клинок.

– За Маккраг!

Оглушительный хор голосов вторил примарху, показывая неповиновения человечества.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. ПРИНОСЯЩИЙ ЧУМУ

Варенс спал, и его сны были ещё более странными, чем раньше.

Он наблюдал  за собой со стороны, как это иногда бывает во сне, как будто он был двумя отдельными людьми – актёром и наблюдателем. Наблюдатель увидел себя, прячущегося у входа в больницу и подглядывающего за часовыми, чей разговор паром разносился в холодном ночном воздухе. Варенс–актёр наблюдал, как один из часовых покинул пост и зашёл внутрь, чтобы погреть руки. Когда солдат проходил мимо него, Варенс ударил его каменной урной. Затем он проследовал по посыпанному гравием двору больницы с украденным лазганом в руках.

Второй Варенс наблюдал.

Первый Варенс поднял лазган. Глаза оставшегося часового округлились в тени его шлема.

– Не стреляй! – сказал он.

Варенс нажал на спусковой крючок, оставил аккуратную дыру в груди часового, из которой повалил пар, перешагнул через труп и уронил пистолет. От такой жестокости настоящий Варенс почти проснулся.

Должно было быть тепло, но ногам было зябко и мокро. От сквозняка стало ещё холоднее. Варенс попробовал заснуть опять. Острая боль пронзила рану.

Как это возможно? – думал он во сне. – Я готов вернуться на войну. Я достаточно здоров, чтобы умереть.

От очередного приступа боли Варенс охнул и проснулся окончательно. Он попытался заснуть, но раздражал какой–то треск вокруг. Как будто камыши – камыши на ветру.

Глаза Варенса резко открылись.

Он не понимал, что происходит и где он. Бледные пряди развевались перед носом, заполняя мир, насколько можно было видеть, и разделяя его на шипящую бледность внизу и тьму наверху. Варенсу потребовалось мгновение, чтобы увидеть, что пряди –  это тростник, а тьма –  это небо, где облака проносятся под звёздами от порывов ветра.

Варенс был среди болота.

Ему потребовалось некоторое время, чтобы сориентироваться и найти больницу. Она выглядела маленьким размытым пятном в темноте. Варенс пошёл, и шёл долго, и шёл краями лугов, и, наконец, вышел на мелководье.

Вновь тот сон. Мёртвые солдаты. Или то и была правда, а спал он сейчас? Нет, невозможно.

Варенс чувствовал себя нехорошо. Он потрогал лоб. На ладони было что–то скользкое, и он вытер руку об одежду. Лоб горел. Жар. Варенсу нужно было вернуться; с ним было что–то не то, что–то совсем не то.

Он повернулся к больнице. Руки дрожали, а мышцы болели. Ноги онемели. Тело передёрнулось под больничным халатом. Он умрёт здесь, если не вернётся.

Точно жар.

– Ну, тут точно помру… – пробормотал Варенс и продолжил пробираться через грязь к твёрдой земле лугов. Он почти вылез на сушу, когда из болот донёсся знакомый голос.

– Бол? – отозвался Варенс и прислушался. В ночной тишине стрекотали последние насекомые этого года. Больше ничего; Варенс решил, что ему послышалось.

– Один! Один! Один!

– Бол? – опять, теперь громче, позвал Варенс.

Сквозь высокие прибрежные травы не было ничего видно. Ругаясь, Варенс выбрался на землю и оглянулся. Луна Якса выглянула из–за пробежавшего облака, и все окрасилось в серебряное и чёрное.

– Один! – Бол кричал как будто издалека. – Один!

Варенс оглянулся на госпиталь. Если вернуться сейчас, то Бола уже будет не найти; а когда его обнаружат они, то тут же пристрелят.

Он осмотрел болота в поисках друга. Наконец он увидел его: белый призрак, прыгающий над грязью и водой. Рукава рубашки Бола свисали над руками и развевались. Позади него осталась тропа из сломанного тростника. Тропа резко извивалась, но он, казалось, направлялся к чаще из низких деревьев на холме на краю первого болота.

– Да ептвою мать!.. – выругался Варенс.

Не обращая внимания на озноб и горячую дрожь, охватившую конечности, он нырнул обратно в воду, следуя за другом. Вскоре он достиг следов Бола. Они уводили в такие заросли, что Варенс решил не идти прямо по ним, а вместо этого следовать за голосом друга. Он не спускал глаз с острова и его деревьев: похоже, Бол действительно направлялся туда. Всякий раз, когда Варенс пытался сосредоточиться на чём–то другом, например, на глубине воды, жуткие крики – «Один!» Один! Один!» – затихали, и приходилось возвращаться глазами к острову.

Казалось, прошли часы, прежде чем ноги Варенса почувствовали твёрдую почву. Дрожа от холода и тошноты, он с трудом начал подниматься по склону. Холм был всего несколько десятков футов в высоту, но сейчас он казался огромным, как гора. Варенс сомневался, что у него теперь хватит сил вернуться в больницу. Всё это было ошибкой. Ему следовало вернуться.

– Бол! –  громко прошипел он, не желая кричать. Он пробрался сквозь упругие ветки вниз по заросшему дальнему склону. Открытая вода была на другой стороне.

– Один! Один! Один! – повторял Бол.

Он был здесь – сидел на краю озера, глядя на отражение в чёрной воде. Варенс, больной и замёрзший, почувствовал облегчение.

  –  Бол! –  сердито сказал он. –  Что ты здесь делаешь?

Бол поднял глаза от воды. Он выглядел ужасно: тёмные круги под глазами, щетина покрылась перхотью.

– Два, два, – печально сказал Бол, указывая на Варенса.

– В последний раз ты дошёл до сорока девяти, – тот попытался пошутить, но не получилось. Варенс положил руку на плечо друга. От этого рана на спине заныла, и он поморщился. – Давай, нам нужно вернуться. Мне нехорошо, – Бол покачал головой и отодвинулся от Варенса. – Давай же!

Позади послышался треск. Из камышей показался мужчина, тоже в больничных одеждах – весь покрытый царапинами, пустоглазый.

– Три! Три! Три! – сказал Бол, указывая на него скрюченной рукой.

– О, прекрасно, ну просто прекрасно! – пробурчал Варенс. – Эй, эй, ты! Солдат! Стой!

Мужчина плёлся к воде. Подойдя к краю и поглядев в неё несколько мгновений, он упал лицом вниз.

– Трон!.. – вырвалось у Варенса. Он очень боялся. Этот мужчина напомнил ему мертвецов, падающих в траншеи на Эспандоре. Он колебался, опасаясь, что холод может убить его, но чувство долга взяло верх над самосохранением, и он прыгнул в озеро. К тому времени мужчина показался на поверхности. Даже такое короткое плавание в ледяной чёрной воде лишило Варенса сил.

– Четыре! Четыре! Четыре! Четыре! – кричал Бол. – Пять! Пять! Пять! Пять! Пять!

Из чащи вышли ещё двое солдат, мужчина и женщина. Мужчина погрузился в воду. Женщина на мгновение остановилась, её обмякшее лицо прояснилось.

– Где я? –  спросила она, а затем без сознания упала в озеро.

– Император! –  в отчаянии возопил Варенс. Он вытащил молчащего первого мужчину и женщину обратно на берег. Третий человек отбился, когда Варенс попытался схватить его, и скрылся из виду в торфяных глубинах.

– Бол! Боооол!! Помоги!

– Один, два, три, четыре, пять! – чеканил Бол, пересчитывая по пальцам, как ребёнок, который учится считать.

Выругавшись, Варенс опустился на колени перед первым мужчиной и перевернул его на живот. Изо рта утонувшего хлынула струя грязной воды. Когда она вылилась, Варенс перевернул его на спину и прижался своими губами к его, делая искусственное дыхание. После трёх вдохов он отстранился и похлопал мужчину по груди.

– Шесть! Шесть! Шесть! Шесть! Шесть! Шесть! – сказал Бол.

Из чащи вышел шестой человек. Он застонал, а затем потерял сознание.

Варенс уже потерял голову от ужаса. Всё слишком походило на то, что он видел на Эспандоре. Но здесь не было ни ходячих мертвецов, ни предателей, ни их ужасных союзников – офицеры утверждали, что это были ксеносы, но, по слухам, всё было совсем не так. Варенс положил руку на грудь первого человека, отвлечённый последним прибывшим. Что–то защекотало ладонь, и, когда Варенс посмотрел, то вскрикнул и отпрянул.

Белёсые насекомые выползали изо рта и носа мужчины, извивающимися комками падая на почву.

– Бол? – сдавленно прошептал Варенс.

На болоте, где упал другой мужчина, высыпали пузыри. Вода закипела, и всплыли мёртвые рыбы, в чьих телах уже кишели паразиты.

– Этого не может быть… Не здесь. О Трон, НЕТ, не здесь! –  крикнул Варенс. Его собственная плоть словно расползалась. Рана на спине горела.

Он до сих пор не помнил, как получил её, но помнил муху, которую прихлопнул в последний день, тогда, на поле.

Это вдруг показалось ужасно важным.

В голове гудело, в ушах стоял гул.

– Семь! Семь! Семь! Семь! Семь! Семь! Семь! – закричал Бол. Он вскочил и дрожащей рукой показал на склон.

Гарстанд, человек, которого Варенс встретил на балконе больницы несколько недель назад, вышел из–за деревьев с растрёпанной бородой, в грязном халате. Варенс не мог увидеть его лица.

– Гарстанд?

– Что происходит? Что я здесь делаю? Варенс? Я шёл за Русеном. Он сказал мне прийти. Он сказал, что это важно! – В отличие от всех остальных, Гарстанд, казалось, полностью владел собой, но когда он поднял лицо к Варенсу, тот вскрикнул. – Тут что–то важное? Мне холодно. Мне пора вернуться в постель.

Глаз у Гарстанда больше не было. Из пустых глазниц свисали жирные пиявки. На лбу у него были фурункулы, которые раздувались прямо на глазах Варенса.

– Почему я не вижу? – повторил Гарстанд. – Я весь чешусь. Меня опять укусили?

  –  Император защити! –  пролепетал Варенс. Боль в спине сводила с ума. Он попытался почесать рану. Кончики пальцев коснулись чего–то твёрдого. На спине была шишка, опухшая, вот–вот готовая лопнуть.

– Один, два, три, – пересчитывал Бол со спокойствием мертвеца. – Четыре, пять, шесть, – показал он на Варенса. – Семь.

Он хлопнул себя по груди.

– Семь. Семь. Семь, –  пропел он, вытащил украденный лазерный скальпель и включил его. Лезвие оказалось так близко к глазам, что брови свернулись от жары.

– Нет!!.. – закричал Варенс.

– Семь, – повторил Бол и вскрыл себе живот. Внутренности выпали, пропитанные болезнью, гнилые, кишащие червями. – Семь, – повторил Бол и умер.

Со дна болота извергся отвратительный газ. На поверхность всплыло ещё больше мёртвой рыбы. Гарстанд внезапно закричал и начал царапать своё лицо. Варенс почувствовал, как под кожей что–то зашевелилось. Он сорвал одежду и обнаружил, что плоть на груди скорчилась. Ужасная боль пронзила тело, и рана на спине лопнула.

–  Семь! –  прогремел из темноты нечеловеческий голос, и кто–то тихо рассмеялся.

Странный свет засиял на болоте, а затем Якс изменился навсегда.

Реальность разорвалась с таким звуком, словно разошлись края полузажившей раны. По обе стороны разлома всё было как обычно, но между пожелтевшими краями виднелось царство безумия. Там был душный день, и огромный сад, буйный в своём увядании, вырастал из горчичного тумана. Пугливые, волосатые, насекомоподобные существа с влажной кожей глядели на Варенса из листвы и облизывали человеческие губы.

Казалось, вокруг разлома была какая–то энергетическая оболочка, но она была полна дыр, которые становились всё шире. Поползли гнилые газы, из больных растений поднялись мухи. Они прорывались через дыры огромными тучами, обрушиваясь на Варенса так же, как и тогда, на Эспандоре. Затем они исчезли, саваном пролетев над болотами. Варенс посмотрел на женщину, лежащую без сознания, и застонал от того, что увидел.

Её глаза превратились в желе прямо в глазницах. Язык почернел. Челюсть отделилась от размякшего черепа. Гнилая плоть отделилась от костей, которые, теперь уже обнажённые, из розово–белых за мгновение стали склизкими и серыми. Капилляры окрасились в мёртвенно–чёрный.

Варенс крепко зажмурился и отвернулся от разлома. Никто из тех, кто видел нечто подобное, не смог бы выжить. Под кожей что–то билось, и Варенс едва сдерживал свои руки, чтобы не разорвать собственную плоть, вытащить то, что внутри: он знал, что это убьёт его.

– Не смотри туда! Не смотри туда! – повторял он, но не смог удержаться и поднял глаза на сад.

Наступила тишина. Гром треснул во внезапно нагревшемся воздухе. Всё пропитал сладкий запах гниения. По болоту прошла рябь, оскверняя всё, к чему прикасалась, живое и неживое; от неё чернела трава и рассыпались камни. Деревья исказились, приняв новые ужасающие формы, и стали такими большими, что рухнули под собственным весом, превратившись в мягкие руины. Вода загустела.

–  СЕМЬ! –  проревел демонический голос. Из разлома задул горячий едкий ветер. Вслед за ним появились огромные силуэты выходящие из адского сада.

Варенса терзала такая жгучая боль, что хотелось умереть. Кожа лопалась, и паразиты, которые копошились внутри него, тихо посыпались на землю. Его живот раздулся. Его пальцы скрючились, спина сгорбилась. Слезящиеся глаза стали мягкими, как недоваренные яйца. Его щеки растаяли, как воск в огне, и лицо изменилось. Череп, казалось, пытался разорваться надвое. Облегчение пришло внезапно, когда гниющий обрубок рога появился изо лба и потянулся вверх.

Стало больнее, но это уже не волновало Варенса. Он засмеялся.

Существо, которое раньше было Варенсом, единственным глазом осмотрело разрушенный мир. Зрением, которое даровал варп, он увидел сеть осквернённой духовной силы, связывающую его и шестерых мёртвых солдат, вьющуюся между их червивыми сердцами и затем уходящую к звёздам. Все семеро избранных были отмечены Нурглом по–своему – очевидной травмой, незначительной царапиной или незаметной раной. Подарком Варенса был укус мухи, столь великолепный, что даже незамеченный. Каким щедрым был его новый господин! Существо радовалось такой чести, и последняя частичка того, прежнего Варенса умерла от этой радости.

– Один, два, три. Четыре, пять, шесть, семь. –  Чумоносец Варенс пересчитал идущие через варп силуэты и стал ждать своих хозяев.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТЬ. СЕРЫЙ ЩИТ

Капитан Феликс подумывал снять доспехи, прежде чем отправиться на встречу с бывшими соратниками. Ему не нравилось расстояние, которое создавала между ним и остальными ультима на наплечнике. В конце концов он решил оставить броню. Теперь он был Ультрадесантником. Ему не следует забывать это, даже если он ещё не чувствовал себя полноценной частью ордена.

Быть капитаном примарха было почётно, но и сложно. И не будут они знать страха! Завет Императора космическим десантникам эхом нёсся сквозь тысячелетия до настоящих дней. Космический десантник не боится ничего. Однако бесстрашие не мешало капитану Феликсу волноваться, когда лихтер летел с «Чести Макрагга» на «Руденс».

Дело было в том, что Феликса уже формально приняли в Ультрадесантники, а его друзья остались в старом составе. Он стал частью ордена примарха, чего–то древнего и колоссального, обладавшего культурным весом. Более того, его быстрое введение было… странным. Не в последнюю очередь потому, что Феликса назначили капитаном ордена без разрешения магистра, даже несмотря на то, что состав был полон, и на то, что у него официально не было собственной роты.

Феликс знал, что это всё политика. Он пока не понимал, чего именно Жиллиман хотел достичь, но причины, по которым примарх выбрал в качестве капитанов Примарис, а не более опытных космических десантников, точно были.

Первая, как предположил Феликс, заключалась в том, что примарх хотел показать, что Примарис представляют новую ступень космического десантника. Вторая – и это не было просто догадкой, как сказал ему примарх – в том, что космодесантникам Примарис не хватало политического опыта.

Жиллиман придавал большое значение навыкам, не имеющим отношение к войне. Но они не развились у космодесантников Коула даже после долгой гипноиндоктринации Архимагоса, поэтому примарх назначил многих из их числа на важные, но не решающие роли: они были помощниками различных адептов или опытных офицеров космодесанта. Или коннетаблями. До Феликса было ещё двое. Жиллиман часто менял владельцев должности, чтобы передавался опыт, полученный космическими десантниками Примарис за время службы. Примарх брал только тех, кто подавал исключительные надежды, и впоследствии назначал их на постоянные должности с серьёзной ответственностью. Феликс был удостоен чести быть одним из избранных и ежедневно старался оправдать веру в него.

В–третьих, рассуждал Феликс, примарх хотел понаблюдать за своими новыми воинами вблизи. Космические десантники Примарис были созданы по приказу Жиллимана, но они были существами, созданными Коулом. Феликс бы на месте примарха тоже не доверял бы Архимагосу.

Ничто из этого не беспокоило Феликса. Это было логично, рационально и полностью соответствовало тому, как примарх планировал действия при непредвиденных обстоятельствах.

Но в предположениях Феликса была и четвёртая причина, и именно она беспокоила его. Феликс родился на Лафисе вскоре после окончания Великой Войны Ереси. Он помнил своё детство лучше, чем кто–либо из его сверстников, а это означало, что он помнил Империум таким, каким он был давным–давно, когда ещё была надежда. Он помнил старый Ультрамар, Имперскую Истину и возрождение оптимизма по мере того, как угроза Хоруса отступала. Ему было тринадцать лет, и он был готов присоединиться к Легиону в качестве неофита, но пришли представители Коула с печатями от важных людей, и у Феликса отобрали будущее и заменили его этим кошмаром. Но он сохранил всё своё прошлое, несмотря на тысячелетия стазиса. Он ничего не забыл.

Феликс подумал, что Жиллиман хочет получить от него прошлое. Примарх часто говорил о тех временах.

Феликсу было трудно представить Жиллимана печальным – для этого он выглядел слишком буднично – но было ясно, что он испытывает ностальгию. Четвёртая теория беспокоила Феликса, поскольку предполагала, что примарх, возможно, был одинок, а если он был одинок, то он был слишком человеком.

Феликсу непривычно было видеть Жиллимана как человека. Империум нуждался в правителе, который был бы чем–то большим, чем люди, чем–то без человеческих слабостей.

Одинокий полубог. От такой мысли Феликс содрогался.

Его сентиментальные мысли улетучились, когда лихтер приблизился к небольшому ангару в порту «Руденса». Корабль прошёл через атмосферное поле и оказался в пространстве, заполненном сервиторами. Феликсом овладело нетерпение ещё до того, как лихтер встанет на шасси. Феликс мог, не задумываясь, перечислить характеристики «Руденса». Он точно знал, как использовать его в бою; это был корабль, способный зажечь сердце любого, кто ценил искусство пустотной войны. Но его польза не могла объяснить того глубокого значения, которое оно имело для него. Феликс любил «Руденс», потому что это был его дом, его команда, а люди на борту были настолько близки ему, насколько только было возможно

Как только посадочные люмены лихтера стали зелёными, Феликс вышел из двери и направился на корабль к казармам. Хотя Жиллиман ценил Феликса за его воспоминания о прошлых временах, те, что у него были о «Руденсе», были самыми ценными. Феликс не вернулся на Лафис. И, честно говоря, не хотел. Он слышал, что это стал мир–святыня, его обширные прерии усеяли кафедры и храмы Императора, которому люди этого времени поклонялись как богу. Мысль о том, что его дом так изменился под влиянием чуждой ему идеологии, опечалила его. Возможно, он был похож на примарха, тоскующего по чему–то, чего больше не существовало.

Каждому нужно было что–то стабильное в жизни, какая–то общая цель и начало. Если примарх для этого обращался к нему, Феликс обращался к своим братьям. У него было это, по крайней мере, ещё несколько недель.

Знакомые виды и запахи корабля смягчили печаль и превратили её в более сладкую меланхолию. Феликс позволил ногам повести себя от левого ангара к осевому коридору. Когда он вышел туда, настроение ещё больше поднялось. Каждая часть корабля была ему знакома. Его приветствовали сходни, примыкавшие к стенам коридора. Регулярно повторяющийся штамп Механкус на переборках, массивные корпуса противовзрывных дверей, то, как звёздный свет проникал сквозь высокие окна из армстекла –  всё это было признаками того, что он дома. Корабль был настолько мал, что нижние уровни надфлюзеляжных крепостей выступали в осевой коридор большими пласталевыми кубами и соединялись мостками и герметичными трубами подачи боеприпасов. Фигура, которая отсюда казалась крошечной, двигалась по этой сети, словно паук в своей паутине.

«Малый» –  относительный термин для Имперского пустотного корабля. Осевой коридор был пятнадцать ярдов в ширину и почти в три раза выше. Хотя по сравнению с «Честью Макрагга» «Руденс» был крошечным, он всё же оставался достаточно большим, чтобы в нём можно было заблудиться.

Феликс посмеялся над собой. Как он может беспокоиться о тоске Жиллимана по прошлому, когда сам становился настолько же сентиментальным? Зачем ещё он был здесь, направляясь доставлять заказы, которые можно было бы отправить простым сообщением? Что он делает? Жаждал ли он одобрения своих братьев? Хотел ли он произвести на них впечатление, напомнить им, что он всё ещё является частью их братства? Боялся ли он, что это не так?

Он больше не был Серым Щитом. И никогда больше не будет. Ему не хватало этого; ему не хватало их. Другим тоже будет не хватать. Всё закончилось.

Осевой коридор заканчивался большим коридором. Дальше он делился на три отдельных прохода и две лестницы, которые вели в лабиринт трюмов, складов и генераторов, расположенных впереди инжинариума и гудящего реактора – сердца корабля.

Крайний левый коридор вёл к казармы космических десантников. Там же располагались арсеналы Примарис, их тренировочные залы и небольшой апотекарион, расположенный в середине корабля подальше от обшивки. Оборудование, необходимое для полуроты, занимало немало места. Феликс миновал гараж, где молча ждали пять гравитанков «Репульсор», прикрученных к полу вокруг зияющей шахты грузового лифта.

Он завернул за угол и услышал голоса. В рефекторуме были воины. Он ускорил шаг. Он услышал хриплый смех Бьярни Арвиссона. Вместе с ним там было ещё как минимум трое. Юстиниан Паррис заговорил, и Бьярни снова рассмеялся. Затем послышался тихий голос Калаэля, генетического потомка Льва. По мере приближения их слова становились более отчётливыми. Послышались звуки: возможно, там были ещё шестеро братьев, и их тихий разговор был приглушен жёсткими металлическими звуками разбираемого и чистящегося оружия.

Когда Феликс приблизился к рефекторуму, из боковой комнаты вышел космический десантник Примарис в повседневной одежде, неся с собой помятый наруч и свёрток с инструментами. Его глаза удивлённо поднялись.

– Брат–капитан! – проговорил он.

– Сол! – ответил Феликс. Он остановился, и они со старым приятелем пожали руки.

Феликс отстегнул шлем и дальше нёс его под локтём.

Лафис находился дальше от звезды Макрагга, чем столица. Там было холодно, но небо было тонким, а солнце легко обжигало, поэтому, как и у большинства местных жителей, кожа Феликса была светло–коричневой. Его чёрные волосы были длинными для космического десантника, а чёлка закрывала серые глаза, что создавало впечатление предельной серьёзности.

Сол происходил из рода Сангвиния и был так же прекрасен, как и его генетический отец. Его глаза были бледно–голубыми. Хотя Бесчисленные Сыны носили доспехи цвета родственных им орденов, их мантии были серыми. Сол, однако, покрасил свою в красный цвет, когда Феликс был ещё на борту, в честь Сангвиния.

– Чем мы заслужили такую честь? – спросил Сол.

–  Да брось, брат мой, –  из–за чего–то неловко сказал Феликс. Сол вопросительно посмотрел на него. Его губы приоткрылись, обнажив острые зубы. – Рад тебя видеть, – улыбнулся Феликс.

– Ты принёс плохие вести, – сказал Сол. – Я вижу, брат.

– Я действительно настолько не умею притворяться?

– Мне не нужно быть библиарием, чтобы прочитать твоё лицо, Феликс. Ты не из тех, кто хорошо притворяется. – Феликс протянул руку и схватил Сола за плечо.

–  Новости одновременно и хорошие и плохие, друг мой. Приходите, я поделюсь этим со всеми вами. Вы заслуживаете услышать это от меня – это меньшее, что я могу сделать. –  Раздался ужасающий грохот, и из рефекторума послышался взрыв смеха, большей частью дикий рёв Бьярни.

– Мне нужно говорить, что половина из них тут? – спросил Сол.

– Я слышу. От одного Бьярни Арвиссона шума, как от десяти человек. Замечательно. Я хочу поговорить со всеми.

– Тогда свяжусь с остальными. Я всем скажу, капитан.

– Лейтенант Саркис на борту? – спросил Феликс.

– Он в оружейной.

– Опять чистит доспехи?

– А что же ещё? – спросил Сол. – Его позову первым.

Сол поспешил прочь. Феликс пошёл дальше по коридору. Дверь рефекторума была закрыта, и он легко толкнул её. Когда он заглянул внутрь, его окружили воспоминания. Двадцать космических десантников расположились вокруг длинных столов, заполнявших комнату. Никто из них не заметил его. Перед ними были разостланы клеёнки, разложены детали оружия для чистки, и все были заняты своей работой. Здесь пахло потом, оружейным маслом, притирочным порошком и вчерашней питательной кашей. В правилах говорилось, что не следует проводить такую работу в столовой, но они собрались там, потому что, кроме тренировочной площадки, больше негде было собраться. Об оружейной не могло быть и речи. Она и так была небольшой, а лейтенант Саркис забил её своими любимыми проектами ещё во времена Феликса. Ситуация ухудшилась с тех пор, как командование принял сын Ферруса Мануса.

Хотя Бесчисленные Сыны были переформированы во временные ордены своего вида, после нескольких лет крестового похода Жиллиман постановил, что они будут сражаться в смешанных отрядах, чтобы представители разных генных линий узнали сильные стороны друг друга и научились использовать их. Поскольку всё больше Бесчисленных Сынов были расселены по своим постоянным домам, а их число в крестовом походе уменьшалось, каждая ротация становилась более продолжительной, и полурота Феликса уже некоторое время сражалась вместе.

Большинство космодесантников Примарис были потомками Робаута Жиллимана. Кроме пяти. Геносемя Бьярни, конечно, принадлежало Леману Руссу, и кожа воина была покрыта фенрисийскими племенными татуировками. Ещё были Альдред и Урстан из рода Дорна, Лей Джиан с Чогориса и Калаэль, генетическим отцом которого был Лев Эль'Джонсон. Они держались вместе, сражались плечом к плечу, рахделяли все тяготы и лишения вместе, как братья. Они были в первую очередь Примарисами, но теперь их наследие могло их разлучить.

После десятилетия войны космические десантники Примарис всё ещё казались чем–то новым. Империум привык к технологическому застою, и во многих отношениях воины Примарис шокировали: для одних это было богохульство против святых дел Императора–Омниссии, для других –  верный признак божественной работы в мире. Вполне вероятно, подумал Феликс, что только присутствие примарха предотвратило ещё одну внутреннюю войну между фракциями Империума.

Менее склонных к теологии заботила только эффективность космических десантников Примарис в бою. Они были крупнее и сильнее изначальных космодесантников и оснащены мощным оружием. Между этими двумя типами были и другие, менее очевидные различия, но хотя невидимое было более важным для спасения Империума, когда кто–то видел Примарис в бою, эти скрытые изменения казались менее важными по сравнению с их крепчайшей защитой и их новой боевой техникой.

Большую часть шума в комнате издавал Бьярни. Он всегда оставался собой. Он целился топором в башню пустых банок из–под сухпайков. Стена сзади была покрыта зарубками от неоднократных ударов. Калаэль находился в нескольких футах от него и точил зубья своего цепного меча, не обращая внимания на стрельбу по мишеням, проходившую так близко к его лицу.

Феликс хорошо знал остальных, но лучше всех – Юстиниана Парриса, его лучшего друга, не считая Сола.

–  Я попаду в третью слева во втором ряду, –  сказал Бьярни, взвешивая топор в руке.

– На что споришь? –  спросил воин по имени Цицерон.

– А это важно? Я никогда не промахиваюсь! – похвастался Бьярни.

– Однажды ты чуть не попал в меня, – напомнил Калаэль. – Тогда ты промахнулся.

– А вот и нет. Я хотел тебя напугать, задумчивый ангел, –  прорычал Бьярни. Его седые волосы были собраны в высокий ирокез. Борода хранила немного рыжины, но он выглядел старше, чем был. Нос у него был кривой из–за давнего перелома. Не все шрамы, испещрившие его тело, были получены во время службы; некоторые из них он объяснял стычками с дикой природой Фенриса в его детстве.

– Невозможно хвастаться, не делая ставок, Бьярни, –  сказал Юстиниан. –  Давай, сделай ставку.

Юстиниан имел типичную внешность уроженца Макрагга, хотя он был из мира–улья Ардиум, а не из самой столицы. Он был высоким и белокурым, с аристократическими чертами лица, которые могли бы показаться холодными, если бы он не улыбался так широко.

– Я могу предложить только свою порцию каши, –  сказал Бьярни. –  Она вполне ничего на вкус. Но кого это волнует?

–  Так надо, –  сказал Феликс, поднимая голос и перешагивая через порог. – Честь требует, чтобы хвастовство заключало пари.

–  Феликс! –  крикнул Бьярни. Широкая улыбка разделила его бороду. Он швырнул топор, не глядя, и тот врезался в цель, разрезав её пополам, а остальные банки разлетелись по всей комнате. Калаэль нахмурился под капюшоном, стряхивая их с работы.

Все вскочили из–за стола и поприветствовали капитана. Первым был Бьярни, заключивший Феликса в медвежьи объятья.

– Скажи, что ты пришёл возглавить нас, капитан, – сказал фенрисиец. – Как когда–то, а?

Он ударил Феликса по наплечнику своим огромным кулаком.

– Если бы я только мог. Мне бы хотелось быть с тобой во время высадки на Раукос.

–  Мой брат, –  сказал Юстиниан, пожав бронированную руку Феликса. – Сколько воды утекло!

– Если ты не собираешься говорить с нами, зачем тогда пришёл, Феликс? – спросил Бьярни.

Феликс вошёл в комнату, а скоро появились и другие космодесантники–примарис, которых позвал Сол. Они заполнили длинные скамейки. Работу свернули. Саркис прошёл, кивнув своему старому командиру. Медузиец сел рядом с Юстинианом с каменным лицом. Саркис не одобрит, если Феликс поделится своими новостями таким образом.

Когда большая часть компании собралась, Феликс призвал к тишине. Он чувствовал себя чужим в своих доспехах Ультрадесантников, особенно потому, что большинство из тех, к кому он обращался, носили простые серые мантии Бесчисленных Сынов.

К тому времени, когда Феликс был готов говорить, в комнате находилось сорок космодесантников–примарис. Там были почти все старые товарищи Феликса. Он их так хорошо помнил. Было, правда, несколько незнакомых лиц – их перенесли по мере слияния сокращающихся групп Бесчисленных Сынов. А ещё многих не было, но Феликс помнил всех воинов, которых знал и с которыми смеялся с самого своего пробуждения. Его память никогда не позволяла ему забыть мёртвых.

Было совершено много ошибок. У примарис была отличная подготовка, но не реальный боевой опыт. Многие пали в первые дни Крестового Похода Индомитус. Феликсу казалось, что он видит лица своих первых товарищей, которые улыбались или хмурились, среди живых воинов в комнате.

– Капитан Феликс? –  окликнул его Саркис.

Феликс освободился от воспоминаний. Лица мертвецов поблекли.

– Я решил сам доставить вам новые приказы, братья мои, –  сказал он. – Нашему братству пришёл конец. Я хотел попрощаться со всеми вами. Когда мы достигнем Макрагга, мы, скорее всего, никогда больше не увидимся. Он сделал паузу, не зная, как продолжать. –  Я попросил разрешения примарха сказать вам это лично. Он сказал, что я могу. Итак, у меня здесь есть ваши новые задания.

Он открыл мешочек на правом бедре и вытащил пачку пергаментов.

–  Наконец–то! –  взревел Бьярни и ухмыльнулся.

–  Без обид, братья.

–  Мне это не нравится, –  тихо сказал Юстиниан.

– Брат, – сказал Цицерон. – Мы давно знали, что это должно произойти. Это было неизбежно. Времена меняются. Мы все нужны где–нибудь ещё, чтобы дать отпор врагу.

Феликс повернулся.

– Серые Щиты исполнили свой долг. Последние несколько формирований Бесчисленных Сынов будут разбиты, где бы они ни находились. Все из нас присоединяются к другим орденам.

–  Я не испытываю ничего, кроме величайшего уважения к нашему господину, но ему не хватает гибкости, –  мрачно сказал Калаэль. –  Он создал наше формирование только для того, чтобы обойти свой же запрет на создание новых легионов. Мне ясно, что он больше не может продолжать игнорировать собственные указы.

–  Брат, ты заходишь слишком далеко, –  прорычал Бьярни.

–  Я не критикую его, –  решительно сказал Калаэль. Его узкое лицо было спокойным, но подозрительным. Он всегда копался в, казалось бы, простых вещах, ища тайные истины, скрытые за ними. – Я говорю о том, что Робаут Жиллиман –  генерал со склонностью навязывать правила, ловиться в них же и затем пытаться их обойти. Он великий герой, но, как он и старается напомнить всем нам, он не бог и несовершенен. Это всё, что я говорю. Он постучал себя по голове. –  Послушай мои слова, брат Бьярни, или рычание зверей заглушает разум?

Бьярни проигнорировал это замечание и покачал головой.

– Он явно не Русс. Русс плевать хотел на правила.

– Ты не должен так говорить о примархе, – сказал Феликс.

– Он не мой примарх, – ответил Калаэль.

– Но примарх, – настаивал Феликс. Калаэль всегда спорил с ним. – И ты должен уважать его.

– Если тебе не нравятся мои слова, это не значит, что это ложь. Это ложь, Феликс? Ты должен знать.

Феликс не ответил.

– Легион или нет, но Серые Щиты больше не будут сражаться вместе. – Юстиниан опустил взгляд на свои руки.

– Мы все знали, что этот день наступит, но я просто не верю…

–  Разве это не правда, что наша численность сократилась во время битв? –  сказал Калаэль. – У большинства из нас есть новые братства. Те из нас, кто остался во Флоте Примус, в основном принадлежат к линии Жиллимана. Генные линии других примархов находятся в меньшинстве. Примарис Адептус Астартес достаточно, чтобы пополнить состав Ультрадесантников в десять раз. – Калаэль взял зуб цепного меча и внимательно осмотрел его. – Возможно, он не желает распускать свою опору власти, а пытается открыто провозгласить новый Легион. Десять новых орденов его собственной генной линии – интересно, где их разместят?

–  Ультрадесантники останутся такими, какими они были со времён Второго Основания, –  твёрдо сказал Феликс. –  Тысяча боевых братьев. Уже существует множество Орденов, произошедших от генной линии Жиллимана. Многие из космических десантников–примарис будут отправлены туда. Они там нужны.

–  Хорошо тебе и твоим собратьям, –  сказал Бьярни, хлопая руками по столу. –  Робаут Жиллиман написал Кодекс Астартес. Мой генный отец был против. Насколько я знаю, Космические Волки всё ещё существуют. Многие из моих братьев вернулись домой на Фенрис, но я –  нет. Какая судьба меня ждёт?

–  А тебя забыли, варвар, –  сказал Калаэль с лукавой улыбкой.

–  Мы сразимся на дуэли, брат Калаэль, и тогда мы увидим, кто тут лучше! –  радостно рявкнул Бьярни. Так было всегда. Калаэль постоянно травил волка; Бьярни делал вид, что не заметил. Любой из них с радостью умер бы за другого. Феликс постоянно думал, как они ещё не убили друг друга.

Лицо Феликса стало белым, как мрамор. Бьярни застыл.

– Брат?..

–  Я… –  Он протянул пергамент с именем и номером Бьярни. Это было тяжело, но лидер не мог уклоняться от сложных задач. –  Бьярни, я… я знаю, как много значило для тебя возвращение на Фенрис.

Кожа Бьярни побелела. Его выцветшие татуировки отчётливо выделялись на скулах, когда он потянулся за сертификатом.

–  Очень немногие из вас отправятся на свои родные миры, –  сказал Феликс. – Мне жаль. Я помню, как мы все говорили о службе в орденах–основателях.

– Легко тебе говорить, – сказал Бьярни, читая пергамент. – Во имя ледяных ётунов, что ещё за Волчье Копьё?

– Это новый орден, брат, – сказал Феликс. – Остальные сыновья Русса во флоте Примус должны остаться здесь, в Раукосе. Ты должен охранять Яму.

Бьярни не отрывал глаз от приказа.

Остальные подошли и взяли бумагу, приглушённо обсуждая свои новые братства.

– Там будет много битв, – проговорил Феликс. – Ты будешь великим героем, – затем он обратился ко всем. – Возможно, вы и не служите в Первом Основании, но большинство из вас пойдут в ордена–прародители, и, конечно же, большей чести быть не может, –  сказал Феликс. –  Разве вы не понимаете, насколько важны те из Бесчисленных Сынов, которые остались во флоте? Вы, братья, лучшие! Воспринимайте эти приказания не как упрёк, а как раз наоборот. Имперский Регент думает далеко вперёд. Его цель состояла в том, чтобы создать вместе с вами, оставшимися Серыми Щитами, воинский корпус, который, если его разделить, будет крепче связывать разные генные линии Адептус Астартес. Я хорошо узнал примарха. Он считает, что разногласия между Легионами его братьев способствовали предательству Хоруса и до сих пор преследуют Империум. Архипредатель смог разделить Легионы и их примархов, используя их недоверие как рычаг. Хоть они и объединялись в битвах, но редко понимали друг друга. Мы же стояли плечом к плечу и вместе проливали кровь.

–  Да, и умирали вместе! –  крикнул Бьярни. – И это моя плата.

– Много битв, помни это, – напомнил Калаэль. – Новые саги. Новые истории, которые должны быть рассказаны! – услышав такое от друга, Бьярни немного успокоился.

– Мы должны быть рады независимо от того, куда мы направляемся. Задача воина –  умереть достойно, во имя доброго дела, –  сказал Олдред.

–  Верно, –  сказал Феликс. –  И наше дело –  самое прекрасное из всех. Мы жили и тренировались вместе. Мы не похожи ни на одно братство, которое когда–либо было. Мы познали славу боя и утомительное ожидание бок о бок. Мы сблизились, несмотря на наши различия. Каждый из нас – часть отряда своих братьев, и мы принесём нашу дружбу в новые ордена. Мы будем сухожилиями, которые скрепят кости Империума вместе, несмотря на старые границы. – Феликс повернулся к фенрисианцу. – Наши узы никогда не могут быть разорваны. Ты, Бьярни, рождён на Фенрисе и наполнен сущностью примарха Лемана Русса, странного для моего собственного наследия, но ты всегда будешь моим братом, независимо от того, какие цвета ты носишь или к какому ордену принадлежишь.

–  Мне тревожно, брат Феликс, –  задумчиво сказал Бьярни. Он быстро впадал в ярость и быстро становился весёлым, но была у него и более глубокая сторона, которую он чаще всего скрывал. – Когда мои родственники отправились к Космическим Волкам, я думал, что кто–то просто тянет моё время. Мне очень хотелось вернуться на Фенрис и сражаться вместе со Стаей. Смогу ли я когда–нибудь по–настоящему назвать себя сыном Русса, если я этого не сделаю?

Последние космодесантники–примарис пришли в комнату, и все зашептались, передавая новости. Феликс подвинул оставшиеся бумаги к Саркису, который раздал их.

– Многие космодесантники–примарис Русса облачились в новые цвета, брат, – сказал Феликс. – Они с удовольствием примут тебя. Как и я.

– А как это примут повелители льдов, а? Не останусь ли я навсегда без имени, без братьев, без дороги на Фенрис? – он и Бьярни крепко пожали руки.

– И ты никогда не останешься без братьев, – сказал Юстиниан, поднимаясь. – Пока хоть один из нас жив.

Юстиниан отнёсся к своим приказам совершенно хладнокровно. Его приписали к Новадесантникам, дислоцированным в Ультрамаре – всё ещё царство примарха, но Новадесантники не были Ультрадесантниками. Феликс пытался угадать мысли Юстиниана, но не смог. Когда этот человек хотел, он был крепостью, скрывая чувства за прекрасными стенами.

– Это печальные вести, –  сказал Юстиниан, –  но в них есть зерно будущего. У нас есть новые братья, с которыми мы можем встретиться и сражаться бок о бок с ними. У нас есть возможность прославиться всегда, куда бы мы ни пошли и какие бы цвета ни носили. Я благодарю капитана Феликса за то, что сообщил нам об этом. Я уверен, что лорду–командующему было любопытно узнать, почему он хотел так сделать. Выдержать пристальное внимание примарха –  это знак того, как сильно Феликс заботится о нас, –  и тут он указал на раздаточный автомат в задней части комнаты. –  Брат мой, мне бы хотелось, чтобы в твою честь поджарили что–нибудь получше, но всё, что у нас есть, –  это питательная каша.

– Эля нет, – грустно сказал Бьярни.

– И вина тоже, – добавил Калаэль.

– Неважно, ведь мы все сейчас здесь, – сказал Юстиниан. – И ещё несколько месяцев. Если я правильно понял, многие из нас останутся вместе до тех пор, пока примарх не вернётся в Ультрамар, и дорога на Маккраг не обойдётся без битв. Это самые тяжёлые войны из тех, в которых доведётся участвовать тем, кто скоро покинет нас. Это не конец, но начало.

Феликс кивнул. Это был тот ответ, на который он надеялся. Ему следовало бы держать себя выше всего этого, но нужно было попрощаться как следует.

– За капитана Феликса! – воскликнул Юстиниан. – За нашего дорогого друга и брата Децима!

– Феликс! Феликс! Феликс! – закричали другие, колотя кулаками по столам.

Они немного поговорили о старых временах, и постепенно компания возвращалась к своим обязанностям. Феликс медлил слишком долго. Поняв, что опаздывает к примарху, он попрощался.

Лейтенант Саркис поймал руку Феликса бионической ладонью, прежде чем тот ушёл.

–  Ты уверен, что это была твоя роль? Разве ты не должен был оставить это мне?

– Мне жаль, что я лишил тебя этой возможности.

Губы Саркиса скривились в его улыбке с металлическими зубами.

–  О нет, я рад, что ты это сделал. Ты сумел успокоить Бьярни гораздо лучше, чем я. Если бы я сообщил эту новость, мы бы уже подрались.

–  Ты преувеличиваешь.

–  Не намного. У тебя более человечный подход, чем у меня.

Феликс взглянул на голые металлические пальцы, сжимавшие его доспехи.

– Примарх действительно знает, что ты это сделал? – спросил Саркис.

– Он не казался слишком обеспокоенным. Я знал, что он примет мою просьбу, иначе бы даже не спрашивал.

Саркис пристально посмотрел на Феликса глазом, сделанным из живого алмаза.

–  Ты смел, раз пытаешься угадать мысли примарха.

– Мы стали близки.

–  Я молюсь, чтобы твои связи не принесли тебе неприятностей. Быть рядом с властью –  значит быть рядом с опасностью.

– Я ничего не могу скрыть от него, –  ответил Феликс, –  и есть некоторые вещи, которые я не могу скрыть и от своих братьев. Я должен был это сделать.

–  Для них или для себя? Есть некоторые вещи, которые следует держать в секрете, –  сказал Саркис. –  Помни своё место, Феликс. Я бы предпочёл, чтобы через столетие, когда я призову Ультрадесантников на помощь в общей войне, я имел бы дело с тобой, а не с каким–то незнакомым воином, который занял твоё место из–за твоих же ненужных эмоциональных привязанностей.

Они на долгое время смотрели друга на друга.

Говорит как медузиец, подумал Феликс, но оставил эти слова невысказанными.

–  Благодарю тебя за заботу, лейтенант, –  сказал он вместо этого.

Саркис ещё секунду смотрел на него, прежде чем отпустить.

Когда бионическая хватка Саркиса отпустила его руку, Феликс точно знал, что он никогда не вернётся на «Руденс». Эта часть его жизни закончилась навсегда.

–  Сражайтесь хорошо, братья мои! –  крикнул он, подняв кулак в знак приветствия. – Увидимся снова. В Ультрамаре!

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТЬ. КАВАЛЬКАДА КУ’ГАТА

Словно в насмешку над космическими кораблями Империума пронеслись по странному небу Сада Нургла огромные чумные ковчеги. Всего их было семь – священное число Нургла – плывущих к Яксу безмятежно и величественно, как прогулочные баржи в прекраснейшем из морей.

Когда–то они были живыми существами. Возможно, они даже жили до сих пор, проживая свою отвратительную жизнь по воле Чумного Бога лишь потому, что пели свою песнь с ужасной печалью, хотя их хвосты и плавники безвольно свисали, а их тела раздулись, как трупы в воде. Их кожа отходила огромными кусками с мускулов, извивающихся от бешеной жизни. Жир под ними распался на нити, между которых копошились тучи паразитов.  Тёмные, вонючие внутренности виднелись в клетке из рёбер, каждое из которых было размером с мачту. Из открытых ран капала вязкая жидкость, а из отверстий, расширенных неустанными усилиями падальщиков, лились потоки гнилой крови и экскрементов. Миллиарды жирных и прожорливых чёрных мух пеленой покрывали эти трупы.

Гниль Нургла сделала корабли едва похожими на пустотных китов. Затянутых в Царство Хаоса во время Вечной Ночи, их опустошали болезни и заполняли сверхъестественные паразиты, пока наконец суда не стали готовы нести легионы Нургла в их новое паломничество.

Первый корабль подошёл к разлому немного раньше остальных. Костяной клюв его обнажённых челюстей впился в дрожащую завесу, отделяющую материальный мир от царства душ. Из неё потекла масляная пена; мембрана растянулась, однако не поддалась. Но Нургл всегда берёт своё; барьер разошёлся под костью, как влажная ткань. Последняя преграда между реальным и нереальным исчезла, и корабль–труп появился на свет, словно гниющий мертворождённый, окружённый тучами мух.

Сама природа планеты возопила в панике, спасаясь от ужасного осквернения. Ещё накануне стаи птиц улетали как можно дальше от проклятого места, а стада крупного рогатого скота с окрестных пастбищ сходили с ума, до исступления бились в стойлах, как будто предчувствуя грядущее бедствие.

Какая бы магия ни держала пустотного кита его в царстве Нургла, на Яксе она ещё не работала, и чумной ковчег упал под действием гравитации сразу же, как только прошёл сквозь разлом. Раздутый живот расплескал грязь на мелководье. Корабль скользнул вперёд, увлекаемый инерцией, с болота на зелёные луга мира–сада. Вдали от эмпиреев мясное судно сгнивало ещё быстрее. Зеленеющая кожа его боков треснула, выплеснув в Ультрамар множество демонов Хаоса.

Самыми многочисленными были мухи, блестящие и чёрные, с тремя кроваво–красными переплетёнными кольцами благословения Нургла на спинах; они вылетали из внутренностей кита гудящей метелью, неся с собой запах гниения. Покинув войско, они поднялись в тихую ночь Якса тучей настолько плотной, что закрыли луну и брезжущий рассвет, и разлетелись по миру, неся болезни.

Весёлых нургликов было едва ли меньше мух; они сыпались хихикающими лавинами с разорванных боков пустотного кита. На земле бесята разрывали грязь и вытаскивали крошечных обитателей Якса, тех существ, животных и насекомых, которых человек не видит, но которые необходимы для выживания мира. В ловких пальцах нургликов они принимали ужасные формы, а затем под ободряющее воркование существ их отпускали на волю нести дары Нургла дальше. Сходни из гнилой древесины пробились сквозь завесу плоти и с грохотом упали на обречённую землю. По этим мостам ходили чумоносцы, проклятые целую вечность перечислять всё, что привлекло внимание их бога. Однорогие и скорбные, они приходили, бормоча списки болезней, подаренных смертной вселенной их щедрым отцом, или считая мух, или нургликов, или бактерий, которые окрашивали травинки в чёрный. Но невозможно посчитать всю щедрость Нургла, и задача чумоносцев обернулась для них вечной и неизбежной мукой. Глашатаи вели счёт со сводящим с ума монотонным гулом.

Чумоносцы, спотыкаясь и чавкая, пробирались сквозь неспокойные воды, выстраиваясь в бормочущие когорты. Поднялись штандарты из содранной кожи, заиграла пронзительная музыка волынок сшитых из человеческих кишок, и армия начала наступление. В этом великом параде было семь тысяч семьсот семьдесят семь демонов; они сыпались с корабля–трупа на чистую землю Якса, как личинки из чрева трупа. Глухо били колокола, хрипели сломанные трубы, и все они считали, считали, считали.

Кавалькада была в приподнятом настроении; даже угрюмые чумоносцы шли легко. Деревянные тележки с яркими, но грязными бортами, гремя, выкатывались на нетронутые луга.

Из бреши появился второй корабль. Как и первый, он потерял способность летать, как только перестал подчиняться странной антифизике эмпиреев, и с тучным величием скользнул из воздуха прямо в отравленное болото. Судно остановилось рядом с первым. Корабль–труп задавил сотни демонов, но выпустил из расколовшихся бортов тысячи; земля превратилась в вонючую трясину под поступью мягких ног.

Третий мясной корабль рухнул, как ветхий дворец, за ним последовали четвёртый и пятый. Когда упало шестое судно, болота и луга уже вовсю наполнились демонами, а окрестные земли пропитались болезнями. Именно тогда появились первые демонические лорды – те, кто возглавит силы Нургла на смертном мире Якс.

Демонический вестник с важным видом вышел из пустотного кита через пустую глазницу и встал на влажную губу. Возможно, когда–то этот демон был человеком: ему не хватало печали других чумоносцев, да и глаз у него было два. Веселье сверкало в них так ярко, что его не могли скрыть даже потоки слёз. Вестник с немалым усилием прочистил горло, нахмурился и поднял руку. Чумоносец с ржавым рогом в руках подошёл к нему и дунул в мундштук. Казалось, ничего не случится, но из зияющей воронки вдруг раздался могучий рёв, и десять тысяч больных лиц повернулись к пустому глазу корабля–кита.

Довольный вниманием, глашатай выпятил раздутое брюхо, и на грязном шёлке расплылись пятна от выделений из язв. Демон надавил на зоб на шее, чтобы говорить, весело захихикал и заорал, едва ли не перекрикивая рог.

–  Септикус, Септикус! Седьмой лорд Седьмого Дома! – вопил герольд. В ответ глухо зазвенели зелёные колокольчики. Демоны пожали плечами и отвернулись, продолжив свой бормочущий, гудящий и жужжащий поход.

– Септикус идёт! Повелитель Семи Воинств! Хранитель Семи Законов Жизни! Раскручиватель узлов, распрямитель бренных клубков! Септикус Могучий! Септикус, Седьмой из многих язв! Он идёт, он идёт, он идёт! – всё орал герольд.

В щеке кита лоскут кожи откинулся, как занавес, и вышел чумной великан. Великий Нечистый, огромный и трясущийся тучным телом, радостный в болезнях и всех недугах. Он улыбался, махал руками и хлопал своим слугам, полный дружелюбия, хотя его кишки свисали из порванного живота серыми верёвками. Они волочились по земле, и заражённые ногти ног цеплялись за них и разрывали их в клочья; из внутренностей вытекала чёрная жидкость и падали черви.

Длинные руки Септикуса были непропорциональны толстому телу. Семь пальцев на каждой руке заканчивались ядовитыми когтями. На спине демона висел огромный грязный меч с лезвием тупым, но отравленным болезнями, которые разлагали душу. Повязка из ветхой кожи терялась в складках кожи. Кроме неё и меча на Септикусе ничего не было, но под левой рукой он держал блестящий желудочный мешок какого–то несчастного существа, верхняя часть которого была покрыта толстыми вздутыми венами, и в них всё ещё пульсировала жизнь. В кишку были вставлены трубы из полых рогов, и они гремели друг о друга, когда демон пробирался наружу сквозь завесу кожи. Септикус остановился на краю и спрыгнул на землю, веря, что тела его меньших родственников смягчат падение.

Падая, он весело хохотал; приземлившись, расплескал зловонные брызги. Затем демон поднялся из грязи с широкой жёлтой улыбкой. Пока он поправлял трубки, они скользили по сгибу его руки, безбожно визжа. Это, наверное, были самые ужасные звуки в мире, и от неё страдали даже демоны. Они съёжились от шума, и Великий Нечистый громко рассмеялся, смотря на них.

– Септикус здесь! – объявил он. – Я пришёл, чтобы вести вас, мои малыши. Остальные скоро будут здесь, а пока я сыграю вам весёлую песенку, внуки Дедушки Нургла, чтобы вы покинули свои кораблики и отправились в путь! Ступайте с радостью, потому что здесь нас ждёт великая – о да, великая работа!

Он поднёс длинный мундштук к покрытым волдырями губам, наполнил прогорклые лёгкие воздухом и начал прокачивать желудочные трубы согнутым локтем. Гнилые пальцы с удивительной ловкостью плясали по звуковым отверстиям, и Септикус улыбался, сочиняя музыку; но то, что у него получалось, было так же весело, как панихида, отдавало лихорадкой, пахло зубной болью и мучило всех, кто это слышал.

Приземлился последний чумной ковчег. Он перевернулся на бок, и его челюсти раскрылись. Ворча на неудачную посадку, вышла седьмая и последняя когорта; их тарелки и колокольчики слились с какофонией Септикуса. Вскоре присоединились и другие демоны, и к музыке присоединился аккомпанемент пронзительных флейт, на которых играли семьсот младших волынщиков.

Такое зрелище радовало воспалённые глаза Нургла, и оно было редкостью. Существа, собравшиеся в мире–саде, были одними из лучших. Они были самыми отвратительными и самыми заразными, самыми замечательными воинами и самыми опытными счетоводами болезней. Это была Чумная Гвардия и авангард великого вторжения на Якс. Более ужасного легиона нельзя было найти ни в саду Нургла, ни за его пределами.

Полки демонов выступили под звуки труб Септикуса. Там были чумоносцы и звери Нургла, гнилые мухи и черви, и слюнявые твари всех мастей. Нурглики продолжали дождём падать из дыр, пор и отверстий вонючих кораблей–китов, заполняя землю уже после того, как с ворчанием появились их более крупные сородичи.

Кроме лорда Септикуса, там были и другие великие демоны, лидеры этого грязного воинства, частички самого Нургла, каждый из которых по собственной воле могли выходить и нести горе. Всего их было семь, по одному на каждую когорту Чумной Гвардии, поскольку такие демоны были редкостью даже в Саду Нургла. Один за другим они вырвались из чумных ковчегов. Корабли–киты уже разлагались, и их гнилые жидкости отравляли мир. Высшие демоны ступили на Якс, пропитанный этими соками, широко ухмыляясь.

Был тут Бубондубон Улыбающийся, самый весёлый из всех, и он смеялся и шутил, проезжая мимо Септикуса на своём паланкине, а тот дружески подмигивал в ответ. Затем появился Пестус Трун, который прогрыз стенку желудка своего судна. Присоединившись к потоку демонов, он проглатывал полоски склизкого мяса и громко рыгал. Он выглядел слишком толстым, чтобы двигаться, но он был могуч, очень могуч. В конце концов, именно Трун разрушил древнюю Империю Дравийцев, и стёр её из всех смертных историй; демон часто хвастался этим перед собратьями.

За ним шёл Гангрел, который был среди других, толстых и низких, высоким и худым. Он передвигался на ходулях, волоча бесполезные ноги по следу из собственной грязи. Затем появился Скватум, Пестифекс Максимус, а потом демон, кого звали просто Голод; его Нургл со своим безграничным чувством сделал самым толстым после Пестуса. Септикус Седьмой был лейтенантом всех шестерых, но генерал ещё не появился.

Септикус оторвал мундштук трубки от губ и поднёс пухлую руку ко рту.

– О, Ку'Гат! О, Отец Чумы! О, первый среди детей Нургла! Хозяин болезни! Мы ждём! Приди и возглавь нас, о могучий и гнилой! Принеси нам благословение своей грязи!

Затем он начал топать и кричать: «Ку’Гат!» Ку'Гат! Ку’Гат!» в такт музыке. Он взмахнул свободной рукой, увлекая за собой остальных, пока всё не огласилось песнопениями демонов, призывавших своего господина зловонным дыханием.

– Ку’Гат! Ку’Гат! – восклицали демоны. Септикус затрубил хором с оркестром. Бубондубон громко рассмеялся.

– Ку’Гат! Приди же! – выдохнул Гангрел. Каждое слово было последним для него, вечно умирающего.

В ответ донёсся гневный рёв. Внутри первого, а затем и второго судна раздался грохот, и ржавая палка длиной с пушку боевого танка пробилась через прогорклую шкуру. Появилась рука, держащая меч, затем голова, увенчанная рогами, и вышел Ку'Гат, Отец Чумы, повелитель болезней и самый любимый сын Дедушки Нургла.

– Довольно! Хватит! – проревел он, когда его паланкин вырвался с судна.

Позади Ку'Гата была гора заплесневелых холщовых свёртков, перевязанных истлевшими верёвками. В сырых ящиках звенели перегонные кубы, кадильницы, горелки и трубки с веществами, поскольку Ку'Гат повсюду носил с собой свою лабораторию. Его несли орды нургликов, и их веселье раздражало Ку'Гата, который никогда не улыбался.

– Никакой музыки! Никакого смеха! – он резко наклонился влево, и из–за этого нурглики с этой стороны взорвались, однако их всегда хватало, чтобы нести тучное тело демона.

Паланкин съехал под весом Ку’Гата. Промокшие знамёна тяжело качнулись за рогатой головой; паланкин выровнялся и двинулся вперёд.

– Замолчите все! Успокойтесь! Никаких шуток! –  прогремел демон. Его крик был мощным, как пандемия, и доносился на многие мили. – Дело Дедушки Нургла –  серьёзное дело!

Септикус только улыбнулся шире и заиграл веселее, а орда демонов переступала с ноги на ногу в медленном танце мёртвых. Ку'Гат так сильно закатил глаза, что один из них выпал из глазницы. Демон всё ещё пытался вернуть его на место, когда паланкин приблизился к Септикусу. Он отвесил ему подзатыльник и выбил мундштук трубки из руки лейтенанта. Трубы жалобно стонали.

– Никакой музыки, – пробухтел Ку’Гат. – Зачем всё время нужна музыка?

–  Старый папа Нургл любит радость! –  сказал Септикус, улыбаясь жёлтой ухмылкой своему повелителю. –  Посмотри, какие щедроты нам предстоит испортить! Посмотри на весь этот ненавистный порядок! Мы перепашем эту землю и напитаем её разложением. Мы вырастим здесь высокий плодородный сад! Энтропия растёт! Всё растёт в Хаосе! Всё разлагается в Хаосе!

Ку'Гат хмыкнул. Трубы Септикуса на мгновение замолчали, но оркестр продолжал пронзительно играть, а мертвецы всё плясали. Вся армия пела, но это был жужжащий, хриплый плач, совершенно не похожий на радость.

–  Глупости, – проворчал Ку'Гат.

Септик достал мундштук и поднял шершавые брови, прося разрешения. Ку'Гат фыркнул, и из его носа полетели потоки слизи.

Насмешливо склонив раздутую голову, Септикус заиграл заново.

Ку'Гат рыгнул и подогнал своих нургликов. Достигнув края луга, он остановил паланкин, поднявшись и резко сев, тем самым оглушив нургликов до полной неподвижности. Невдалеке светилось сверкающее белое здание, ненавистно чистое. Оно пахло очищающими мазями и дезинфицирующими средствами. Ку'Гату это сразу не понравилось.

–  Лекарства, – прошипел он. – Мази! Чистота! Ох, ох, ох, так не пойдёт! Тут умирают дары Нургла!

Какая–то мысль зародилась в гниющем мозгу демона, и на печальном лице появилось подобие улыбки. Больница была идеальным местом для начала работы. Ку’Гат поднял руку и махнул ей.

–  К месту исцеления! –  скомандовал он. – Пусть оно станет грязным! Пусть оно воняет! Пусть оно принадлежит Нурглу!

Шаркающая и поющая орда демонов изменила курс и направилась к больнице на холме. Стаи чумных дронов кружили в небе и жужжали хором с завесой мелких гнилых мух. Подгоняя своих крылатых скакунов, чумоносцы верхом на гигантских мухах обогнали пеших демонов. При их приближении затрещали выстрелы, заглушившие хлюпающую песнь.

Ку'Гат презрительно скривился. Они не смогут остановить Чумную Гвардию! Повернувшись на троне, он проревел:

– Разносчики оспы, выносите котёл!

Семьдесят раз по семьдесят чумоносцев прервали марш и направились к истекающей слюной мёртвой пасти главного корабля. Пустотный кит забился в конвульсиях и его вырвало склизкими гниющими комками волос.

Увидев, что приказал Ку'Гат, Септикус поковылял, чтобы принять командование, а трубы гудели и визжали. Скватум и Бубондубон пошли с ним. Последний развернул грязный кнут.

–  Берите верёвки! Тяните сильнее! –  командовал Септикус, пока Ку'Гат смотрел. –  Эй, хорошие мои! Поднимайтесь, заражённые вы капельки мои кровавые, гнилушечки мои, болячки мои ненаглядные, поднимайтесь!

Он снова начал играть. Под улюлюканье трубки Септикуса чумоносцы потянули канаты. Своими узловатыми руками, размякшими от грибка, иссохшими и прокажёнными своими лапами, гангренозными своими пальцами, поражёнными артритом, они тащили верёвки, бормоча подсчёт болезней.

–  Поднимайте! –  заорал Скватумус. Бубондубон щёлкнул кнутом. Показался грязный котёл; в воздух поднялись мухи.

Чумоносцы поскользнулись в вонючей грязи; некоторые упали и были растоптаны. Верёвки порвались и раскрутились, выбрасывая ядовитые соки, и целые вереницы демонов попадали на землю. Но другие демоны выстояли и другие верёвки остались. Линяя ржавчиной и скрежеща костями, из пищевода пустотного кита вывалился гигантский железный котёл. Он ударил по челюстям, пошатнув во рту мёртвого зверя несколько зубов. На краю клюва котёл застрял, и никакие усилия не могли его освободить.

Мухи закрыли звёзды. Зеленоватые тучи пронеслись во тьме, и пошёл зловонный дождь.

–  Поднимайте! – крикнул Скватумус.

–  Тяните, эй, вы там! – крикнул Бубондубон.

Музыка Септикуса скакала в такт.

–  Вы, Раздутые Мухами! Вы, Опоясанные, помогите братьям! –  взревел Бубондубон, и его кнут щёлкнул над головами шаркающих демонов. От легиона отделились новые когорты. Парализованными руками они вытаскивали из грязи верёвки и поднимали своих родичей. Прогрохотал гром.

–  Поднимайте! – крикнул Скватумус.

Бубондубон хлестнул плетью по чумоносцам. Дождь усилился, капли застучали по гниющим спинам. Демоны тянули и тянули, ревущая музыка Септикуса подгоняла их, пока гниющие кости не затрещали громче, чем дерево, падающее во время бури. Котёл сдвинулся. Демоны споткнулись от внезапного ослабления напряжения, но ни один не упал.

– Не останавливаемся! Тянем! – завопили Скватумус и Бубондубон одновременно.

Последним усилием котёл вылетел из пасти кита. Он скатился в грязь с обманчивой медлительностью, раздавив множество демонов, которые вытаскивали его, и остановился. Его красные, ржавые бока стали коричневыми под дождём. У него были жирное брюхо, высокие стены и три толстых колышка вместо ног. По форме он был ничем не примечателен и напоминал кастрюли для приготовления пищи из всех миров и эпох, да только был огромных размеров, и на самой широкой его части были трижды нарисованы три кольца Нургла.

Лорды Чумной Гвардии уже подошли к котлу, приказывая легионам демонов развернуть его. Ещё больше демонов вытащили повозку из костей второго кита и поставили их рядом.

Ку'Гат смотрел на котёл, пока его тащили на повозку и закрепляли, и вспоминал собственное рождение в его ржавом нутре. Это был котёл самого Нургла. Ку'Гат когда–то был одним из многих нургликов, пока не упал с его края и не выпил самую многообещающую болезнь Дедушки.

Так гласили легенды, и такова была правда.

Стыд от того, что он лишил отца болезни, до сих пор преследовал Ку'Гата. Нургл был в восторге от своего нового сына и осыпал демона отцовской любовью, но тот не чувствовал себя достойным её.

Отец Чумы посмотрел в небо, его больные уши уловили звук приближающегося самолёта. Смертные отреагировали быстро. Им это не поможет. Он только зевнул, когда упали бомбы и из его наступающей орды выросли пылающие грибы. Смертные использовали огненное оружие, но плоть воинства была пропитана и наполнена магией Хаоса. Прометий, отправленный для очистки, быстро закончился.

Высшие демоны Чумной Гвардии громко захихикали, когда с неба упал штурмовой корабль: его окутывал синий огонь, а воздухозаборники были забиты насекомыми. Он нырнул в болото, и вой двигателя затих.

– Гангрел! Голод! – проревёл Ку'Гат. –  Вызовите смертных колдунов. Вызовите Культ Обновления и Культ Благословенного Выступления. Начните ритуал, чтобы вызвать оставшуюся часть Бубоникус Инфектус!

Ку'Гат нахмурился, когда его приспешники бросились выполнять его приказы. С одного из кораблей промаршировали люди, поклоняющиеся Великому Отцу – последние члены его авангарда. Хорошо, что они выполнили его работу, хотя культы заметно поредели. Сад Нургла не был добр к смертным, и многие погибли во время путешествия на мясных кораблях.

Ку’Гат вздохнул. Таков был круг жизни. Их тела теперь стали пищей для благословенных паразитов Нургла.

Демон не улыбнулся. Он вообще никогда не улыбался. В его жизни не могло быть никакой радости, пока он не докажет, что достоин любви Деда Нургла. Но Ку’Гат позволил себе слабую надежду, когда его взгляд снова остановился на больнице, а затем на огромном котле, который тащили туда.

Возможно, здесь, на Яксе, он искупит свою вину.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ. СМЕРТЬ В ИЛЛИРИИ

Тандианский перевал горел, дым частично скрывал расположенный на его вершине Музей Иллирика. Из «Лэндрейдера» Первой роты Марней Калгар оценивал ситуацию с раздражением.

Музей захватили восставшие. Они были неопытными, молодыми, разрозненными – но всё же они были. Дорога была перекрыта, транспорт почти не ездил. У повстанцев было устройство, которое, по их словам, могло убить тысячи людей, хотя, по их словам, всё, что они хотели, –  это мирно поговорить.

Калгар не хотел иметь дел с людьми, которые, говоря о мире, угрожали смертью.

В воздухе стояла дымка. Кусты горели на крутых склонах по обе стороны дороги, ветер превращал пожары в серповидные линии пламени, которые продвигались к позициям Ультрадесантников с вершин. Дымовая завеса клубилась по дороге голубой пеленой, омывая блокпост, расположенный поперёк проезжей части где–то перед «Лэндрейдером», и шеренгу из трёх бронированных машин «Носорог», ожидающих немного позади.

Члены Ультрамарской Ауксилии присели за барьером с оружием наготове. Повстанцы сделали плохой тактический выбор, но у них была лазпушка, украденная из казарм ополчения в Иллириконе неделю назад. Дерзкая кража, вероятно, подтолкнула группу на такой глупый поступок: успехи часто порождают глупость. Лазпушка им не поможет. Блокпост находился там, куда она почти не доставала, и дым от устроенных ими же костров будет мешать их обзору.

Калгар не собирался прятаться. Он хотел, чтобы повстанцы почувствовали его презрение. Они назвали себя «озабоченными гражданами». Сама эта фраза вызывала у него отвращение. Дураки в музее восстали против тех, кто защищал их от существ, которые бросали вызов здравомыслию обычного человека. Чего Марней Калгар не понимал сам, так это того, почему так много людей предали королевство, сознательно или нет. Ультрамар подвергся нападению – Цикатрикс Маледиктум каждую ночь распространял свой искажающий огонь по небу, а истории плачущих беженцев о кровопролитии и горе на других мирах свободно передавались из уст в уста. Но в самом сердце нации из тьмы всё ещё вылезали предатели. Эта группа была последней.

Марней слишком долго оставался вдали от Маккрага. Быть отправленным назад примархом лишь для того, чтобы увидеть опасность над главным миром Ультрамара…

Калгар сделал успокаивающий вдох. Он не должен был тут находиться. Но у первого капитана Агеммана были свои проблемы, связанные с вторжением на Ардиум.

Очень давно перевал был местом настоящей войны. Повстанцы грубо подражали истории, захватив музей, призванный увековечить единство Макрагга. Слабое действие, слабая пропаганда. Калгар приехал лично, чтобы дать решительный ответ.

Бионический глаз Калгара видел сквозь дым так легко, будто бы ничего и не мешало обзору, и он мог ясно различить огромное главное здание с трёхступенчатой крышей и балконами. Над самим перевалом была пристроена башня, почти равная по обхвату главному зданию и немного выше его. Под этой символической сторожкой проходила четырёхполосная дорога в Иллирию.

– Отчаянная и бессмысленная тактика, –  сказал себе Калгар.

Стены музея не были большим препятствием для его аугметического зрения. Тепловые силуэты вспыхивали каждый раз, когда Калгар смотрел на позицию повстанцев. Они прятались за стенами рядом с окнами, держа наготове украденное оружие. Они также спрятались на балконах между перекрывающимися крышами. Все очевидные места.

Марней недоверчиво покачал головой.

– Джулио, – передал он по воксу. – Я видел достаточно. Пора с этим покончить.

Он сошёл по передней части «Лэндрейдера» и спрыгнул на землю. Если бы у повстанцев были стрелки, достойные так называться, они вполне могли бы его застрелить. Но после увиденного Калгар счёл себя в полной безопасности.

Он приземлился так же уверенно, как приземлился бы человек на сто лет моложе, и ему не мешали ни доспех, ни массивные Латницы Ультрамара, и обошёл танк сзади. Двигатель тихо заурчал; машина дрожала от жара и шума, выпуская синие выхлопы. У моторного блока стоял сержант Джулио из четвёртого отделения Первой роты вместе с почётным караулом Калгара и Древним, космическим десантником Примарис по имени Андрон Ней. Ней был одним из первых новобранцев Примарис, отправленных в ультрадесантники вскоре после начала Основания Ультима, созданного Коулом, и служил он с отличием. Новый приток воинов назвал себя Тремя Сотнями в честь своей численности. Тогда они были новенькими, отличались от других и держались особняком. Теперь они стали ценным элементом ордена Ультрадесантников. Сам Калгар пересёк Рубикон Примарис много лет назад, и за ним последовали другие. Теперь они все были просто братьями.

Воины вытянулись по стойке «смирно» и отсалютовали Калгару, прижав кулаки к сердцам.

– Вы не будете с ними разговаривать, господин? – спросил Джулио.

– Я не буду с ними разговаривать, – отрезал Калгар.

–  Сколько вы насчитали, господин? – Джулио был в терминаторской броне, как и остальная часть отряда, ожидающая позади с «Носорогами». Такая броня была слишком большой честью в данной ситуации, но это будет хорошим уроком.

–  Сто тридцать два. Будет больше. У вас не будет проблем, хоть бы их была тысяча. Посмотрите на их расположение, –  сказал Калгар. – Могут ли эти люди действительно быть сыновьями Макрагга?

– Они не успели подготовиться, господин, – сказал Джулио. –  С тех пор, как вы ушли, дела ухудшились, но уровень инакомыслия внутри ауксилий по–прежнему практически нулевой, и большинство из них отправляются на войну, как только заканчивают обучение. Те люди не подошли. Слабаки и неудачники.

– Поклонники Хаоса всегда больше полагаются на слабых, –  ответил Калгар. – Только слабые будут угрожать жизни своих семей устройствами массового уничтожения, чтобы мирно поговорить. Ты мой ответ на их просьбу, Джулио. Их требования смешны. Никакого увеличения пайков быть не может. Замедления набора кадров быть не может. Народ Макрагга терпит лишения, чтобы остановить врага, а эти глупцы невольно приглашают его войти.

–  Главарь –  хозяин Ювенции, –  доложил Ней. –  У него там целая толпа. Он отравил их своими речами. – Ней говорил как человек, который никогда не был ребёнком. Он был бесстрастным и чрезвычайно рациональным, даже для Ультрадесантника. Джулио и Ней посмотрели на магистра ордена.

– Они не виноваты, –  сказал Калгар. –  Пощадите их, если получится.

– Я с нетерпением жду возможности преподать урок их вожаку! –  воскликнул Джулио.

– Меня разочаровывает то, что такое творят наши соотечественники, –  покачал головой Калгар. – Независимо от их возраста и от того, за нас они или нет. Когда всё закончится, позови в столицу местных командиров войск Ювенции.

– Их всех ждёт строгое наказание, господин, – сказал Ней.

–  За предательство –  да, –  ответил Калгар. – Но я хочу, чтобы их всех отправили на переподготовку или заменили. Это восстание – просто позор. Программа Ювенции нуждается в пересмотре. Больше тренировок, меньше истории. Ювенция –  последняя линия обороны Макрагга и первое место, куда мы идём за рекрутами. Как они могут остановить хотя бы орка, если у них такой разгром? Они же должны были быть воинами с детства…

– Господин, – сказал Ней.

Калгар постучал пальцами перчатки по ноге.

– Приведите как можно больше мальчиков живыми, Джулио. Преподайте хороший урок взрослым, этим ужасным отбросам, достаточно обиженным судьбой, чтобы прислушиваться к шёпоту вражеских агентов, но молодых нужно пощадить и дать им шанс искупить вину. Если ложь Великого Врага покажется им более привлекательной, чем реальность жизни в Ультрамаре, а нас покажут безжалостными, тогда ещё больше людей присоединится к этим глупцам. Действительно, вот уж сознательные граждане! Найдите устройство. Казните главарей.

–  Как пожелаете, господин, –  сказал Джулио. –  Но остаётся проблема, –  он сделал многозначительную паузу.

– Что такое? – откликнулся Калгар.

–  Вигилатор Оптимар Каллед из Вигил Операцио уверяет, что они справятся с этой угрозой без нашей помощи. Он хочет поговорить с вами.

–  Он всё ещё здесь? –  раздражённо спросил Калгар.

– Он ждёт вас уже час, – сказал Джулио. –  Я же говорил, что он настойчив.

– Я подумал, что, если я заставлю его ждать час, он, возможно, поймёт намёк. Предполагалось, что он будет наблюдать за другими местами и выслеживать организаторов этого разгрома. Они будут действовать по указке Мортариона, это точно. Эти протесты – лишь пена на поверхности, а под ней скрывается настоящая гниль. Каллед пожалеет, что остался здесь.

– Итак, мне отослать его?

– Нет, отправь ко мне.

Джулио слегка склонил голову под капюшоном.

–  Отправьте к нам Вигилатора Оптимара, –  передал он по воксу. –  Лорд Макрагга поговорит с ним.

Калледу потребовалось несколько секунд, чтобы прийти из тыла. Поспешная походка выдавала его чувство собственной важности.

Каллед был готов к бою; он шёл в бледно–кремовой форме и синем доспехе – форма Ауксилии Ультрамара, только без опознавательных знаков. Тяжёлый респиратор висел на одной застёжке сбоку шлема. Каллед остановился и энергично отдал честь.

–  Вигилатор Оптимар, –  сказал Калгар. – По словам вашего начальства, до сегодняшнего дня вы хорошо работали в течение пяти лет пребывания на этом посту. Сегодня вы должны посторониться. Ультрадесантники справятся с этим.

–  Мой господин, при всём уважении, подавление местных беспорядков –  это роль Вигил Операцио, –  ответил Каллед. – Мы готовы сделать всё. Не утруждайте себя этим. Это второстепенное дело, не заслуживающее вашего внимания.

Калгар посмотрел на перевал.

  –  С определённой точки зрения, Каллед, ты прав. Ардиум осаждён, и наш флот ежедневно ведёт сражения с космическими кораблями Мортариона недалеко от Макрагга. Враг проник в самое сердце Ультрамара. Каждый день я теряю всё больше космических десантников из–за врага в одной только столичной системе. Но это… –  он указал на музей. – Это заслуживает моего внимания. Сейчас в Макрагге насчитывается пятнадцать инцидентов, все с участием этой группы. Враг настолько явно вовлечён в их агитацию, что я ошеломлён, как повстанцы сами этого не видят. Цель вашей организации –  предотвратить подобное до того, как оно произойдёт, а не бороться с последствиями. Ваше стремление к этой борьбе наводит меня на мысль, что вы хотите или отвлечь меня от собственных ошибок, или найти моё одобрение. Поверьте, моего одобрения не будет.

–  Господин, мы не можем поймать каждого повстанца. В этом году мы сорвали…

Гравиброня Калгара заскрипела, когда он повернулся. Этого движения было достаточно, чтобы заставить замолчать вигилатора.

– Я прочитал ваши отчёты. В этом году вы сорвали двадцать шесть акций против государства, но сегодня пропустили пятнадцать. Вы должны признать свою ошибку. Иллирия –  слишком мощный символ. Я устал от пропаганды, называющей тех головорезов из прошлого борцами за свободу. Хуже того, их наследие сочетается с ложью врага. Сначала требования большей свободы, потом откровенная ересь... Пройдёт немного времени, прежде чем религия врага укоренится, но всё, что она предлагает, –  это жалкое рабство. Их лидеры лгут и выражают почтение ордену, осуждая гражданскую администрацию как коррумпированную и призывая меня решить их проблемы. Я не потерплю этого. Лучшие из моих воинов вышвырнут их вон. Пусть весь Ультрамар увидит, что Ультрадесантники думают об их требованиях. Пусть увидит, что мои глаза повсюду, и что никто – независимо от возраста и положения – не находится вне моего внимания. Ничто, вигилятор. На самом деле, мне неприятно, что вы так думаете. Я ясно выражаюсь?

–  Да, мой лорд–защитник, –  стойко ответил вигилятор Оптимар.

–  Другие инциденты?

–  Ими занимается Вигил Операцио, лорд–защитник.

–  А организаторы?

–  У нас есть несколько важных зацепок, лорд–защитник.

Лорд–защитник Великого Ультрамара. Робаут Жиллиман даровал Калгару этот титул вместо прошлого – Магистр Ультрамара. Имя не имело большого значения для Калгара. Магистр ордена правил Ультрамаром на протяжении многих столетий, прежде чем Робаут Жиллиман проснулся. За исключением короткого периода перед тем, как Жиллиман отправился в Терранский Крестовый Поход, правление Калгара не прерывалось. Его слово было законом. Каллед сжался под его взглядом.

– Тогда конкретно этот инцидент будет при всём народе рассмотрен  Ультрадесантниками лично, –  продолжил Калгар. –  И я продемонстрирую, что орден остаётся милосерден. Хаос настраивает наших детей против нас. Что мы за общество, если наказываем смертью глупость молодых, к чему бы она не вела, тогда как всё, что они делают – думают, что делают – это дают больше еды голодным? Есть те, кто виноват больше. Я хочу видеть, как их отделят от общей массы заблуждающихся и будут судить за всё, что они творили.

– Повстанцы увидят в этом победу. Вы говорите, что не будете с ними разговаривать, и это правильно. Но тот, кто за этим стоит, провоцирует вас на действия, господин. Они хотят отвлечь вас от войны. Если они поймут, что эти маленькие шаги могут отвлечь одного члена ордена, они попробуют отвлечь и других.

– Они добились, чего хотели, но это ничего им не даст, –  сказал Калгар. – Я им разъясню, что лорды Макрагга не допустят никаких разногласий в столице или в любом другом месте Ультрамара.

– Лорд– защитник, милосердие посчитают слабостью.

– Милосердие –  это сила, потому что простить труднее, чем убить, –  сказал Калгар. – Это дети, которые наслушались демагогов. И относиться к ним нужно соответствующе, –  он повернулся к сержанту. –  Джулио, вперёд. Постарайтесь не уничтожать артефакты –  они бесценны и служат важным напоминанием о том, что история о независимости Иллирии на самом деле миф.

– Да, господин. Отряд Джулио! – позвал по воксу сержант.

–  Слушаем и повинуемся, –  ответили его воины. Гремя доспехами, они медленно двинулись вверх по дороге от линии «Носорогов», а их огромные фигуры можно было спутать с валунами на скалах перевала.

Достигнув лидера, терминаторы выстроились в строй. Джулио обнажил силовой меч и отдал честь Калгару.

– За Маккраг!

  –  Это уже слишком, –  сказал Каллед. –  Воздушной высадки «Валькирий» было бы достаточно.

–  Ты сказал, а теперь молчи, Каллед, –  ответил Калгар. – Мы пойдём прямо в их огонь и пройдём через него. Они увидят, что такие, как они, Ультрадесантникам не могут причинить вреда. Их угрозы не имеют смысла.

Ауксилия у блокпоста отодвинула центральный сегмент пласкрита, пропуская гигантских воинов. Когда последний прошёл, они поспешно закрыли ворота и снова сели около них.

Когда Ультрадесантники оказались в сотне ярдов от музея, повстанцы открыли огонь. Смесь лучей лазгана и твёрдых пуль подняла дым.

Многие промахивались либо из–за некомпетентности, либо из–за страха – разговоры об убийстве Ангела Смерти были лишь бравадой, которая исчезла, когда началась битва. Те выстрелы, которые попали в цель, отражались от толстой брони. Каллед, возможно, был прав насчёт бесполезного использования терминаторов для этого незначительного действия, но если бы за эту задачу взялась Вигил Операцио, некоторые из них были бы уже мертвы. Некомпетентность тайной полиции, позволившей этому случиться, утомляла; но Калгару же лучше.

Лазпушка выстрелила и промахнулась. Прошла долгая задержка, прежде чем второй выстрел попал в плечо Джулио. Сила удара немного выбила его из равновесия, но он лишь отмахнулся и снова медленно зашагал, а с его наплечника капал расплавленный керамит.

Хорошая команда лазерных пушек могла сфокусироваться и выстрелить четыре раза в минуту. Недовольство Калгара местными лидерами Ювенции росло. Где их оружейная дисциплина?

Отряд Джулио продвигался вперёд с неудержимой манерой терминаторов. Они подошли к стеклянному фасаду музея. Один из ветеранов разбил стекло силовым кулаком и вошёл в здание. Град пуль отлетал от его доспехов. Звук разбивающегося стекла раздался по всему перевалу, когда остальная часть отряда прорвалась внутрь. По воинам застучала новая волна стрельбы. Граната взорвалась посреди строя. Они спокойно прошли сквозь взрыв и пули и исчезли.

Стрельба прекратилась. Раздались крики как молодых людей, так и Ультрадесантников, громко усиленные вокс–передатчиком. Застреляли опять. Теперь резкий грохот болтеров смешивался с жалкими хлопками стабберов и автопушек. Послышались крики, ещё больше криков, а затем последняя волна взрывов болтов.

Подобное повторялось по мере того, как подразделение переходило из комнаты в комнату. Повстанцы не оказывали последовательной обороны. Их было легко одолеть.

Через полчаса из входа в музей вышла шеренга молодых бунтовщиков, держащих руками за головами. Они раскраснелись от волнения, но опустили глаза от стыда.

Если бы они только знали, что отняли бы у них их лидеры, – подумал Калгар. Он задавался вопросом, насколько глубоко проросла ложь и насколько далеко зашли эти мальчики. Обещания Хаоса оказались ложными. Не было ни бессмертия, ни свободы от страданий, ни лёгкого пути к власти. Их молодость, их здоровье, их силы – всё это было бы украдено, заменено жизнью–в–смерти. Всё началось с искреннего желания творить добро, а закончилось проклятием.

Он видел это слишком часто.

За мальчиками вышел одинокий терминатор. Калгар был потрясён тем, насколько пленники молоды. Никого не было старше двадцати, а самому младшему на вид можно было бы дать одиннадцать стандартных лет. Их согнали по дороге и заставили встать на колени перед блокпостом. Ауксилии собрались покинуть свой пост и помочь хозяевам, но терминатор поднял руку.

–  Держитесь подальше! –  сказал он, и доспехи превратили его голос в ужасающий крик, эхом разнёсшийся по перевалу. – Это небезопасно. Мы нашли устройство. В нём биологическое оружие, и оно нестабильно.

Ауксилия посмотрела на Калгара. Лорд–защитник Великого Ультрамара кивнул головой, и они остались на страже.

Несколько мгновений спустя Джулио и его оставшиеся терминаторы вышли из здания. Они сопроводили ещё девятнадцать взрослых повстанцев и отвели их в сторону от остальных.

Вокс–бусина Калгара зазвенела. Он принял канал.

– Господин, –  передал Джулио по воксу. –  Устройство представляет собой криоконтейнер ростом в половину человека. Оно протекает. Никто не должен приближаться к нему. Мои сенсориумы регистрируют высокий уровень биологических загрязнений в музее. Я думаю, что все эти мальчики заражены. Держите смертных подальше, пока мы не обезопасим территорию.

Калгар выругался себе под нос. Даже такие повстанцы, как эти, похоже, имели доступ к биологическому оружию, дару Мортариона.

Он обратил свой гнев на Калледа.

– Здание заражено. Понимаешь, почему я не хотел, чтобы ты входил внутрь? Ваши люди были бы убиты. К счастью, мои воины полностью защищены.

Каллед стоял прямо, глядя вперёд.

–  Я повторяю свои слова, господин: Ультрадесантникам не следует вмешиваться в действия полицейских.

Калгар отвернулся. Каллед придерживался своих убеждений. Он способный человек, напомнил себе Калгар. Одна ошибка не делает неудачником.

– Этот терроризм – часть войны, которая сотрясает королевство, –  сказал Калгар. –  Ультрадесантников можно будет увидеть в каждой схватке, даже самой незначительной. В следующий раз позаботьтесь о том, чтобы ситуация не зашла так далеко, и нам не пришлось вести ещё один подобный разговор. Идите, вигилятор.

Каллед поклонился и ушёл, не сказав ни слова, но его щеки горели от упрёка Калгара.

–  Ней, передай приказы, –  скомандовал Калгар.

–  Да, господин, –  ответил Древний.

–  Вызовите медицинские бригады и очистительные отряды. Продезинфецируйте этих заблудших молодых людей и приведите в исправительный участок Массалис для суда и переподготовки, где это возможно. Необходимо приложить все усилия, чтобы сохранить тех, кто хорошо себя зарекомендовал, и отправить их в штрафные батальоны. Тем, кто откажется, придётся публично стереть память и передать техноадептам для превращения в сервиторов.

Калгар на мгновение задумался. Он посмотрел на скалы по обе стороны перевала и представил себе малонаселённые долины, расположенные в горах поблизости. Людей в этом районе было не так много, но они были. Достаточно одного заражённого человека, чтобы убить половину из них. Только Император знал, что было в той колбе.

  –  Эвакуируйте население на десять миль вокруг этой точки. Пусть они все проверятся. Заблокируйте район. Установите блокпосты на всех основных дорогах и предупредительные маяки вокруг границ. Вторые три «Лэндспидера» из резерва ордена будут помогать силам Вигил Операцио в патрулировании местности. Никто не должен входить в эту часть гор, пока она не станет безопасной. Он посмотрел на отряд терминаторов. – Джулио, охраняй этих детей. Как только с ними разберутся и вы пройдёте очитку, вызовите «Громовой ястреб». Брат–капитан Агемман нуждается в тебе на флоте.

– Слушаюсь, – передал по воксу Джулио.

– Что там с дорогами? – спросил Ней. –  Юнитархи Иллирикона и Тестуэ требуют, чтобы его снова открыли.

  – Им придётся подождать, – сказал Калгар. Он всё ещё не мог признать, что горстка мятежников могла настолько нарушить мирную жизнь, и был вынужден постоянно напоминать себе, что Иллирия была всего лишь одной провинцией на одной планете, и что эта дорога, хотя и была основным связующим звеном между Магна Макрагге Цивитас и Иллириконом, была всего лишь одной дорогой. – Риск слишком высок. Мы вернём себе этот регион, когда придёт время. Пока у нас не будет мира, ему придётся подождать. Калгар взглянул на серое небо Макрагга, представляя сражающиеся в пустоте флоты и продолжающуюся осаду Ардиума. –  И, возможно, подождать долго.

В тылу произошла суматоха. Прибежал технодесантник в громоздком шлеме со специализированным оборудованием для наблюдения и связи.

– Господин, господин! – кричал он. Остановившись, он опустился на колено. – У меня сообщение от командования. Примарх послал астропатическое сообщение.

–  Да? –  спросил Калгар. Он испытал странную смесь страха и восторга. Он давно признался себе, что передать всю власть примарху было сложно. Он не хотел делать это снова.

–  Он на окраине системы. Он мчится на всех скоростях к Ардиуму, где намерен прорвать осаду.

Услышав эту новость, воины Ультрамара, как люди, так и транслюди, издали радостные возгласы.

– Найди мне транспорт, – распорядился Калгар. – Я должен вернуться. Мы должны быть готовы помочь ему!

–  Господин, послание ясно –  вы должны остаться здесь, чтобы охранять Макрагг. Господин Жиллиман желает предотвратить восстания в столичном мире.

– Достаточно ли у него людей?

– Капитан Вентрис с ним, и капитан Сикарий, – сказал технодесантник. – Он говорит, что примарху не нужна ваша помощь, господин. Он возглавляет пятнадцать тысяч космодесантников и три боевых группы флота.

Воины опять заулыбались.

– Мы точно выгоним Мортариона из этой системы! С нами наш повелитель Жиллиман, и вместе мы дадим достойный отпор врагу! – вскричал Калгар и поднял могучую Латницу Ультрамара. – Да славься Жиллиман, Повелитель Ультрамара!

Под победной улыбкой он скрывал пустоту внутри.

Калгар вернулся из Вигилуса и обнаружил, что его королевство охвачено войной. Жиллиман вскоре сам поймёт, насколько всё ужасно. Объективно Калгар был не лучше Калледа. Отсутствие не могло его оправдать. Он опустил руку и велел открыть ему двери «Лэндрейдера». Когда он забирался внутрь, Джулио связался с ним по воксу.

– Что мне делать с взрослыми заключёнными, повелитель?

Калгар остановился в боковом люке «Лэндрейдера», его руки неоправданно крепко сжимали кромку корпуса.

– Казнить всех, –  приказал он.

– Принято, Лорд–защитник.

Калгар сел в танк под крики ужаса, прерванные грохотом болтерных снарядов, уничтожающих жизнь. Звук преследовал его до самого шоссе, где его ждал более быстрый транспорт.

Первый раз за долгое время Марний Калгар почувствовал, что где–то ошибся.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ. АРДИУМ

Когда начались земли противника, звук двигателя заметно изменился, и плавный полёт «Владыки» стал прерывистым. Корпус задрожал. Чувство того, что всё тут было неправильно, усиливалось с каждой милей и пугало.

– Мы приближаемся к сердцу тьмы, –  сказал Донас Максим.

Кристальные нити на его психическом капюшоне засияли из–за возросшей активности варпа. Голубое свечение смешивалось с красными боевыми огнями транспортного отсека; на шлеме псайкера заплясали неоновые блики. Максим был таким же сверхъестественным, как и твари, которых он уничтожал.

– Мы все это чувствуем, – ответил капитан Феликс.

Космодесантники нервно исполняли привычные ритуалы, смотря на братьев и снова и снова проверяя своё снаряжение.

– Не так сильно, как я, – жёстко ответил кодиций, пряча боль. – Скверна варпа гораздо сильнее, чем мы предполагали. Мы должны быть осторожны.

В обоих отсеках «Владыки» Максим был единственным космическим десантником старого типа. Все остальные принадлежали к поколению Примарис.

С Максимом был ещё один космодесантник–псайкер – Геррундий, лексиканий Примарис. Они излучали успокаивающую силу, целеустремлённость и уверенность, которые вселили в Феликса решимость, сильную, как нейтронная звезда. Он был рад им, поскольку Феликс тоже чувствовал страшное зло, исходившее от цели. Оно заставляло тело содрогаться. Что–то звало капитана, подбивало на ужасные поступки; тот голос, который преследует безумцев, и разрушает изнутри, и подчиняет себе их волю.

–  Я чувствую это слишком хорошо. Мне больно, –  сказал Феликс. Он удивился этому ощущению и запомнил его, чтобы обдумать позже. Раньше он не чувствовал ничего подобного. – Это и есть та сила, которая поднимает мёртвых?

Геррундий кивнул.

–  Болезнь сама по себе не может вернуть павших или превратить живых в ходячие трупы. –  Его голос звучал ровно и бесстрастно; так псайкер боролся со скверной, к которой они приближались. –  Это физически невозможно, как подтверждают наши апотекарии и магосы примарха. – Тут замешано колдовство. Без варпа бы болезнь просто убивала.

– Повелителю Чумы недостаточно самой болезни; он наслаждается её проявлениями, –  сказал Максим. – Ложь –  такая же важная часть его арсенала, как и яд. Неправда – основа действий врага. Нургл предлагает жизнь в смерти и смерть в жизни, сбивая с толку состояния бытия и не делая ни одно из них истинным. Как и всё в варпе, его обещания – ловушки, и неосторожным легко попасться в них.

–  Тебе ли говорить.

Шлем кодиция повернулся под защитным капюшоном.

–  Наши дары несут великую силу, но они берут начало в том же отравленном источнике, что и болезни, разлагающие душу. Пить из него и оставаться чистым – это величайшая наша задача.

– Мы остро чувствуем злую силу. Порча идёт из Дворцового Шпиля, –  добавил Геррундий, –  но мы не узнаем её истинную природу наверняка, пока не найдём источник.

«Владыка» трясся, но не сбивался с курса. У него были толстая броня, и мощные двигатели. Перед новым кораблём «Громовые ястребы» были похожи на игрушки. Как и в случае с многими другим заказами примарха, у «Владыки» была конструкция транспортных кораблей прошлого, улучшенная безграничной фантазией Велизария Коула. Но его технологическая мощь не могла полностью защитить пассажиров от угроз – как очевидных, так и тайных. Неподалёку раздался взрыв, мощь которого была приглушена толстым корпусом. Небольшие вибрации сотрясли судно. Корабль скользнул в сторону, но потом выровнялся.

– Капитан, со средних этажей Дворцового Шпиля открыт сильный огонь, – передал пилот. – Мы не можем приземлиться в указанной точке.

– Подвезите нас так близко, как только можно, – ответил Феликс.

– Есть небесный парк в следующем шпиле, на два уровня ниже заданной точки, четыреста футов по горизонтали. Пилот на мгновение замолчал, сверяясь со своими картами. – Вздыхающий шпиль.

Пилот передал координаты. Картограф Феликса автоматически включился. Судно направилось к скоплению дворцов на самой вершине одного из величайших городов–ульев Ардиума; острия куполов упирались в самое небо. Феликс видел их как контуры. Психическое наложение, предоставленное Консилиа Псайкана примарха, позволяло увидеть и пси–энергию в виде уродливых органических узоров, ползущих по крышам. Паутина плотнее всего собиралась на верхних этажах самой большой башни, когда–то служившей домом правителю улья.

По всей площадке мигали красным орудийные батареи. Пилот предложил приземлиться в саду под куполом, стоящем на изящных сваях у края соседнего шпиля. Дальше, чем Феликсу хотелось бы от целевой точки, но это был единственный возможный вариант в данных обстоятельствах.

– Запасное место для посадки найдено. Высаживайте нас, – передал Феликс.

Пилот отреагировал немедленно, накренив корабль и начав снижаться. Гром зенитного огня усилился, превратившись в постоянный гул. Феликс снова оглядел своих воинов. Их было сорок на корабле и ещё восемьдесят на двух сопровождающих «Владыках». Корабли типа «Владыка» были похожи на суда типа «Корвус Чернозвёзд», используемые Инквизицией и Караулом Смерти: у них также были два транспортных отсека с люками, но «Владыки» были крупнее и ещё более оснащены технологиями. Зенитные пушки добавляли к шуму снаружи раскатистый грохот, выпуская сверхскоростные стальные ядра в летящие снаряды и ракеты. Долетевшие вражеские снаряды взорвались на мерцающих энергетических щитах, чьё прерывистое жужжание присоединилось к хору корабельных систем.

Все космические десантники, кроме Максима, были Ультрадесантниками. По крайней мере, сейчас –  шесть недель назад они были Бесчисленными Сынами Жиллимана. Им было суждено укрепить орден–основатель, и бледно–серые шевроны, частично скрывавшие ультиму, были почтительно стёрты. Броню отметили временными знаками и перекрасили в светло–синий.

Это будет их первая битва как Ультрадесантников, и поведёт их Феликс – одиннадцатый капитан, тогда как всего их должно было быть десять.

Феликс задумался над тем, как Калгар отнёсся бы к тому, что примарх в ни с кем не советуясь изменил Кодекс Астартес. Капитан не мог не чувствовать, что в своём стремлении к победе и эффективности Жиллиман небрежно относился к чувствам своих нынешних сыновей. Жиллиман всё чаще обращался к космическим десантникам Примарис как к своему первому решению. Он не пытался скрыть тот факт, что, скорее всего, воины скоро должны будут погибнуть.

Размышления Феликса отвлекли его от предстоящей битвы. Он переключил внимание на предстоящий бой. На дисплее шлема хронометр миссии приближался к нулю.

–  Готовьтесь к атаке! –  приказал он.

– Приготовиться  к удару, –  сказал пилот, и его голос транслировался в каждый шлем на борту.

Корабль резко дёрнуло из стороны в сторону. Все системы недовольно завизжали, сливаясь с хриплым машинным воем. Взрывы гремели со всех сторон.

Феликс включил внешние камеры. Зернистое изображение купола из армстекла, полное тёмных форм, быстро росло перед глазами.

Корабль открыл огонь из установленных на крыльях лазпушек «Опустошитель». Трёхствольное оружие при стрельбе вращалось так, что размывались в глазах: вращение помогало компенсировать рассеивающий эффект атмосферы. Несколько секунд спустя огонь открыли ряды мелта–пушек, установленных в носу «Владыки».

В армстекле появились расплавленные дыры, и Владыка прорвался сквозь ослабевший купол, разбросав его осколки по саду.

– Приготовиться! Сейчас! – закричал Феликс.

– За Маккраг! – зарычали в ответ космодесантники.

Боевой корабль резко рухнул вниз, бросив Феликса в захватах вперёд. Корабль накренился на посадочных шасси. Когда «Владыка» пошатнулся от удара, фиксаторы Феликса расцепились и отлетели обратно в своё гнездо на потолке. В то же время десантные люки с сокрушительной силой рухнули, давя всё под собой. Мутный жёлтый свет залил транспортный отсек.

Первыми выступили Агрессоры. Они носили боевые доспехи, похожие на гравиброню Феликса, но ещё более массивные. Они возглавят высадку.

Было два отделения Агрессоров, по одному на каждый порт. За ними последовали два отделения Изничтожителей, и сдерживающие капсулы их плазменных выжигателей ярко светились в боевой готовности. Следующими высадились Феликс и два библиария вместе с временным апотекарием роты. За ними следовали четыре отделения Заступников, которые разошлись веером, поднимая болт–винтовки.

Ардиум был миром–ульем, синонимом перенаселённости и человеческих страданий; но это был Ультрамар, и жизнь миров–ульев в звёздном царстве Ультрадесантников была лучше, чем в других уголках вселенной. Для благополучия граждан делалось многое. У Ардиума было множество биологических заповедников под куполами, выступающими из ульев, особенно на верхних уровнях; там были виды, когда–то жившие на планете. Мир прославился этими садами, которые придавали ульям вид гигантских деревьев.

Корабль Феликса окружали леса, но это было не то здоровое место, которым должно было быть. Жёлтый туман вырвался через отверстие в куполе, унесённый перепадом давления воздуха. Флаги развевались между почерневшими ветвями, покрытыми слизью. На такой огромной высоте солнце Макрагга не закрывали облака, но, хотя работа Нургла ещё не отравила небо, сила солнечного света угасала вскоре после входа в дыру, проделанную «Владыкой», а его лучи терялись среди отравляющих паров. Туман, поднимаясь к пробоине, заворачивался в кричащие лица.

Дорожки парка заполонила болезненная растительность. Деревья раздулись до гигантских размеров и приняли новые кошмарные формы. Некоторые люди не успели сбежать от быстро растущих деревьев, и истекающие соками стволы поглотили их. Конечности несчастных были заключены в деревянные тюрьмы, а тела затвердели от коры. Они жили, хотя только их слезящиеся глаза, дикие и безумные, ещё двигались.

Из–за этих гниющих тюрем истекающие нечистотами раздутые еретики–Астартес в грязно–коричневых доспехах с треснутыми пластинами стреляли по появляющимся космодесантникам.

Феликс занял место за сломанной статуей в центре купола. Огонь болтов бил по её расколотому телу. Коврик из скользких виноградных лоз покрывал тротуар и сиденья вокруг, превращая то, что раньше было открытой круглой территорией, в джунгли.

  –  Все отделения, вперёд. Обеспечьте безопасность зоны приземления, –  приказал он.

«Владыка» открыл огонь из тяжёлых болтерных турелей на нижней поверхности крыльев. Они гремели, и ударов болтов было достаточно, чтобы разрубить ряды больных растений. Снаряды взрывались внутри древесины, размягчённой зарослями и разбрызгивали повсюду размокшие щепки. Купол задрожал от непрерывных взрывов, и Феликс тревожно посмотрел на пол, почти ожидая, что он провалится.

За покрытым листьями куполом из армстекла пронёсся ещё один «Владыка», и обратная волна тяги его пяти реактивных двигателей сотрясла весь парк. Феликс понял, что купол был так же испорчен, как и растения внутри него; его металл проржавел, а армастекло, вещество, которое могло сохраняться тысячелетиями в самых агрессивных средах, было изъедено кислотой.

–  Нам нужно сейчас же выбираться. Это смертельная ловушка, –  обратился Феликс к своим сержантам и офицерам по воксу. – Парк вот–вот разрушится.

Воины ответили, что поняли команду.

–  «Адриатик» и «Потомок Ультрамара», найдите другое место для приземления. Сооружение скоро разрушится. «Владыка Юпитер», взлетай, мы не можем рисковать потерять вас. Будьте готовы эвакуироваться по моему приказу.

–  Вас понял, –  ответил пилот «Владыки».

Его лазпушки всё ещё извергали огонь, когда двигатели завизжали и корабль поднялся через дыру, которую сам же и проделал. Парк затрясся, осыпая ударную группу хлопьями ржавчины и чёрными листьями. Феликс быстро осмотрел купол. В парке было около двадцати Гвардейцев Смерти. Они с Заступниками обменивались болт–снарядами, в то время как из орудий Изнитожителей вырывались ревущие плазменные потоки, на которые отвечали тем же специальные солдаты Гвардии Смерти.

Агрессоры двинулись вперёд, и их броня защищала их от огня Чумных десантников. Из огнемётных перчаток вырвались шлейфы огня, заливая всё горящим прометием. Содержание кислорода в воздухе было низким, а древесина влажной, но упорство прометиевого огня было таково, что вскоре участки испорченного леса начали тлеть, чему способствовал доменный приток быстро уходящей атмосферы; густой дым смешался с туманом.

Выход в парк охранялся отрядом из семи Чумных десантников, укрывшихся за упавшим на дорогу чёрным деревом. Растения, скользкие от гнили, покрыли тротуарную плитку. Движение в лесу по обе стороны от главной тропы заставило Феликса поднять визуальные фильтры; он обнаружил больше врагов, пытающихся их окружить. Один из Чумных десантников был отброшен назад совместным огнём отделения Заступников. Он остался стоять на ногах, несмотря ни на что. Выжгатель заметил, что предатель выжил, и навсегда уничтожил его.

–  Отряды Изничтожителей Флавиана и Марцелла, уничтожьте назначенные отряды противника на флангах, –  сказал Феликс, передавая данные о целях своим воинам. –  Отряды Заступников, готовьтесь к атаке. Отряды Агрессоров, сожгите врага на выходе.

Справа среди деревьев вспыхнул шар ярко–синей молнии, сотрясая разрушающийся купол психической энергией. Кодиций Максим поднял руку и грозовой шар повернулся туда, куда указывали его пальцы. Когда псайкер сжал кулак, шаровая молния рухнула со вторым раскатом грома, уничтожив всё и оставив в лесу дыру идеальной сферической формы.

– Они отступают, – передал по воксу Хеллик, один из сержантов Заступников. Когитатор Феликса сам собой проецировал имя воина и его жизненные показатели на дисплей шлема, отметив также его местоположение на картографе и обновляя статус целостности его брони и количества боеприпасов. Оценка боевой эффективности мигала ровным зелёным светом при стопроцентной готовности.

–  Мы идём, –  сказал Феликс. –  Сейчас! –  Он выбежал из–за статуи и вытащил силовой меч.

Чумные десантники предпочли отступить, стреляя на ходу. Их неуклюжие движения приобрели определённую чёткость, отголосок боевой подготовки, похожей на его собственную, и Феликс мельком увидел воинов, которыми они когда–то были; возможно, не так сильно отличающихся от него самого.

Он моргнул, и видение исчезло. Гвардия Смерти была мутировавшей, больной, нечеловеческой и заслуживала только смерти. Его силовой меч затрещал, отражая желание хозяина сразить их.

В зарослях умирающих деревьев бушевала битва, Ультрадесантники сражались с отступающей Гвардией Смерти. От ударов древесина рассыпалась в мерзкие ошмётки. Космические десантники Примарис двигались медленно из–за сложной местности, в то время как Чумным десантникам, похоже, ничего не мешало, и они растворились в тумане, который клубился внутри шпиля. Впереди был вход в небесный парк; декоративная кирпичная кладка заросла зловещими ползучими растениями и испещрена зелёными следами влаги. Под аркой росли клубки пульсирующих грибов, чьи ножки были настолько прочными, что заклинивали бронированные двери парка, не давая им закрыться. Последний отряд противника покидал купол, преследуемый горящими линиями плазмы и быстрыми болтами. Он на мгновение остановился, укрывшись за колоннами, поддерживающими арку, чтобы дать последний залп, пока их товарищи исчезали во мраке Вздыхающего Шпиля. Феликс увидел свой шанс.

–  В атаку! –  взревел он и на полном ходу помчался через чахлую заросль парка к врагу.

Болты взорвались в его энергетическом поле или срикошетили о наплечники. Некоторые, повреждённые в результате контакта с силовым полем, взорвались в воздухе, так что Феликс пробежал сквозь водоворот шрапнели. От такого количества взрывов так близко к голове дисплеи подпрыгивали, а слуховые подавители сердито гудели.

Чумные десантники были невероятно живучими. Один из них уже превратился в горящий факел, жир его тела плавился в огне и ещё больше разжигал пламя, но десантник стоял твёрдо, продолжая стрелять. Все враги были изранены, но они всё равно продолжали сражаться – искалеченные, с расколотой бронёй. Выжигатели отрядов Изничтожителей были единственным надёжным способом уничтожить еретиков–Астартес. Сила солнца вырвалась в виде яркого газа, плазменные выстрелы плавили древний керамит и сжигали Чумных десантников дотла.

Пара последних Гвардейцев Смерти отступила и, развернувшись, попала под сосредоточенный огонь полуроты Феликса. Хотя враги были быстрее, чем могло показаться при взгляде на них, они были всё же недостаточно быстры.

Феликс бросился сломя голову. Тактические соображения были смыты волной ненависти к этим существам, которые предали собственный вид в обмен на ложное бессмертие и крохи силы. В сторону воина пролетело ещё несколько болтов, а затем Чумные десантники вступили с ним в рукопашную схватку. Внезапно Феликса окружили существа, будто вышедшие из ночных кошмаров: у одного воина было лицо жабы, у другого не было челюсти и длинный шершавый язык свешивался и мерно раскачивался. Их плоть была изрешечена дырами от личинок, а броня проржавела, обнажая прокажённую кожу и открытые язвы.

Гвардия Смерти не должна была жить, но они сражались хорошо; их тела поддерживала сила Хаоса, а их навыки отточились десятью тысячелетиями войны. Ненависть мелькнула в пожелтевших глазах, смотревших на Феликса сквозь треснувшие линзы – ненависть самого десантника, которая отражалась в них, как в зеркале. Ржавые ножи тыкали в воина, и их тупые края вздували краску доспехов там, куда попадали. Сигнализация завыла от боли духа машины. Воины отбросили болтеры и достали болт–пистолеты.

Феликсу не суждено было умереть там. Он был космическим десантником Примарис; он был капитаном. Он был вооружён и бронирован лучшим снаряжением Империума. Его охватили сразу преданность и ярость, столь же эффективные, как и адреналиновые стимуляторы, вкачиваемые в его тело имплантатами и боевыми доспехами. Оба сердца колотились, а Феликс нёс смерть бессмертным. Его силовой меч расплёскивал капли вскипевшей крови, когда отрывал конечности от дряблых тел и протыкал разлагающиеся туловища.

–  За Ультрамар! За примарха! За Императора! –  ревел Феликс, убивая.

Он уже не чувствовал себя, все части его усовершенствованного разума, тела и боевого снаряжения прекрасно работала вместе. Воин наносил и парировал удары с поразительной эффективностью, настолько умело, что даже мастерство этих смертоносных ветеранов не могло их защитить. Робаут Жиллиман мог бы говорить о потенциале Адептус Астартес для деятельности в мирное время, но изначально они были созданы для войны. Планы Императора на Феликса стали яснее, чем когда–либо прежде, и Феликс не волновался насчёт них. Если ему суждено было стать оружием, да будет так. Он будет проливать кровь до тех пор, пока может сражаться.

Смутное осознание того, что на его стороне есть кто–то ещё, мешало жажде битвы; посох, увенчанный рогатым черепом, поразил последнего Гвардейца Смерти, и врагов больше не осталось.

–  Ты это чувствуешь? –  спросил кодиций Максим. – Ты чувствуешь силу этого места?

Феликс тяжело дышал. По его сетчатке покатился поток бессмысленных данных. Псайкер Ордена Авроры прижал наконечник своего посоха к груди Феликса. Кристаллическая матрица по всей длине этого посоха светилась. Сознание Феликса прояснилось.

– Не стань добычей сил варпа, – предупредил Максим. – Они тут повсюду – настолько истончилась грань между реальностью и эмпириями. Они уже затронули тебя.

– Я не испытываю к этим тварям ничего, кроме ненависти, – ответил Феликс, указывая силовой перчаткой на павших Чумных Десантников. – Я много раз сражался с Хаосом, – он и сам заметил, с какой злобой разговаривал.

  – Тогда ты в ещё большей опасности. Хаос непредсказуем. Не жди, что соблазнитель будет выглядеть так же, как твой враг. Варп использует твой разум против тебя, как захочет. Твоё чувство долга превращается в зло. Долгая жизнь, чтобы убить врагов, плоть, которая бы выдержала всю боль – всё, чтобы ты мог убивать снова и снова, и так всегда. Ты воин, и Тёмные Боги используют твою воинственность, твою верность и твою честь против тебя самого, и неважно, к какому из четырёх тебе не повезёт попасть. – Максим поднял посох и воткнул его в беспорядок растений–мутантов у него под ногами. От его прикосновения они сморщились, обнажая грязный тротуар под ними. – Вы, из Основания Ультима, могучие воины, но вам ещё много чего нужно узнать. Десятилетие войны всё же не может подготовить вас к самым страшным врагам.

Снова выпрямившись, Феликс сглотнул. Дрожащим большим пальцем он увеличил мощность расщепляющего поля своего меча, чтобы сжечь остатки крови предателей.

– Тогда наши данные верны, –  сказал он. – Это то место. Я никогда раньше не сталкивался с чем–то подобным.

Максим коротко кивнул.

– Мощность устройства поразительна. Мы должны уничтожить его. Сейчас же.

Феликс стряхнул с себя боевой транс. Он никогда ещё не терял себя настолько. Он был готов извиниться, но Максим заговорил первым.

– Будь осторожен, –  сказал он и пошёл дальше. Там, где шагал кодиций, вонючий туман расступался.

Феликс посмотрел на коридор, соединяющий небесный парк с основной частью шпиля. У него тоже была прозрачная крыша, но она была настолько покрыта слизью, что можно было с таким же успехом смотреть в туннель. Встроенный ауспик ближнего действия его боевого снаряжения посылал вперёд импульсы, ища врагов во мраке, но не нашёл ни одного.

Воин связался с апотекарием Ундином.

– Сколько раненых?

– Двенадцать, три из которых – серьёзно. Остальные могут продолжить бой. Мёртвых нет, – тут же пришёл ответ.

Феликс переключился на общую вокс–трансляцию.

– Построиться! –  приказал он ударной группе. –  Мы отправляемся на миссию «Альфа».

Они быстро продвигались к Вздыхающему Шпилю, стремясь оставить позади скрипящий небесный парк и войти во дворец. Запустение ожидало воинов и внутри. Шпиль действовал как гигантский дымоход, и туман быстро рассеивался. Вздыхающий Шпиль был мастерским проявлением архитектурного величия, но некоторые могли бы назвать его высокомерным. Стены представляли собой экстравагантное сочетание арок, поставленных одна на другую, высотой в девятьсот футов, их проёмы были покрыты армастеклом, глассаиком и другими, более экзотическими, материалами. Внутри располагались искусные световые скульптуры: окна, которые, если на них падал солнечный свет под определённым углом, проецировали изображение с правдивостью гололита.

Ни одина из них больше никогда не будет работать. Большинство были сломаны или погнуты, отбрасывая фрагменты встроенных в них образов ужасающим образом. Фрагменты лиц внезапно появлялись из темноты, и космодесантники Примарис, какими бы закалёнными и храбрыми они ни были, произвели немало выстрелов по этим неожиданным призракам.

–  Рассредоточьтесь, –  сказал Феликс. –  Этот уровень, уровень выше, уровень ниже. –  Каждая команда, которую он отдавал, была короткой и точной.

Вербальное общение было неэффективным. Если приказы были сложными, он дополнял свой голос быстрой импульсной передачей данных. Ноосфера роты кипела, данные передавались непрерывно, давая Феликсу понимание тактической ситуации.

Каждые тридцать ярдов колодец опоясывали галереи. Четыре прямых моста, тяжёлые, с толстым готическим декором, пересекали пустоту на первом, четвёртом, седьмом и самом верхнем уровнях. Над самым высоким мостом возвышался полый шестигранный шпиль, стены которой были пронизаны фигурными отверстиями, которые в более светлые времена превращали воздушные потоки Ардиума в небесную музыку. Теперь их соединили рваные дыры гниения, и песни, которые звучали теперь, походили на мычание и стоны больных животных. Кибернетические конструкции, которые за всем ухаживали, висели мёртвыми и изодранными на стенах.

Вершина шпиля колебалась под ветрами верхних слоёв атмосферы. Такие места были спроектированы таким образом, чтобы раскачиваться под действием течений воздуха на высоте и при любых тектонических потрясениях в корне улья далеко–далеко внизу. Теперь шпиль болезненно покачивался, а более сильные порывы сопровождались криками умирающих машин. Полы сдвинулись и вспучивались всё больше с каждым мощным порывом ветра.

Феликс внимательно наблюдал через переданные в шлем пикты, как его люди бегут к дверям меньших комнат, ведущим в турели снаружи шпиля. Воины расположились наверху и у подножия пандусов, которые вились между этажами, и прикрывали каждое направление плазменными выжигателями и болт–винтовками. Феликсу иногда хотелось тактической гибкости и тяжёлого вооружения, которое предлагали старые отделения космодесантников. Но подразделения с одним вооружением упростили тактический выбор, что повысило оперативность боя, а плазменные выжигатели Изничтожителей  предлагали хороший компромисс между ударной мощью и мобильностью.

– Никаких признаков врага, брат–капитан, –  передал по воксу сержант Тевиан из третьего отделения Заступников.

Средний мост вёл в Дворцовый Шпиль, где разведка зафиксировала устройство врага. Арка, большая, чем все остальные, простиралась над концом моста, образуя один конец туннеля, ведущего из Вздыхающего Шпиля. Заявления о силе и грандиозности в окружающей архитектуре стали глубоко ироничными. Его пролёт усеивали обломки скульптур, и он манил к себе холодно, как пасть рептилии.

Феликс взглянул на кодиция и лексикания. Будто прочитав его мысли, Геррундий заговорил.

–  Это там, капитан. Рядом с пиршественным залом губернатора улья. Если мы хотим победить, мы должны пройти через это.

Феликс попытался связаться с двумя другими подгруппами своей ударной роты, но получил в ответ только белый шум. Он отключил свой стратегический вокс, поручив когитатору своего боевого доспеха снова активировать его, как только лейтенанты, ведущие остальных, выйдут на контакт.

–  Через мост, –  приказал он. –  Отряды Тевиана и Хеллика, прикрывайте. Отряд Изничтожителей Флавиана, следуйте за Агрессорами. Вперёд.

Феликс подошёл ближе к фронту. Он с радостью сражался бы во главе своей армии, но доктрина Кодекса считала размещение офицеров в авангарде наступления неоптимальным, потому что их могли убить. Воин присоединился к Флавиану. Отряд Агрессоров создал перед собой непробиваемый щит.

По другую сторону низких парапетов моста зияло пустое пространство. Солнечный свет просачивался сквозь ржавые дыры и разбитые световые скульптуры, показывая, насколько разрушился шпиль.

Хаос принимал множество обличий. Даже внутри ограниченной сферы влияния каждой из мерзких сущностей, называвших себя богами, существовало ошеломляющее разнообразие. Если в небесном парке кипела жизнь, внутри шпиля не было ничего живого; вместо этого о порче свидетельствовали узоры окисления на стенах. Яркие оранжевые, насыщенные зелёные и яркие бирюзовые цвета – металл, казалось, мог умирать так же красочно, как и плоть.

– Брат–капитан, кто–то приближается.

В тот момент, когда Хеллик связался с Феликсом по воксу, тот сам всё увидел.

–  Снизу приближается лёгкий летательный аппарат. Авангарду увеличить скорость. Остальные, прикрывайте нас, –  приказал Феликс.

Агрессоры перешли на бег, и мост сотрясся. Отделения Заступников перевели свои болт–винтовки с режима одиночного выстрела на режим короткой очереди. Больший расход боеприпасов был оправдан, поскольку он сохранял эффективность огня при движении на скорости, когда нельзя было прицелиться.

Точно, как любая машина Механикус, передовая группа перешла на другую сторону, развернулась и заняла позицию вокруг охранных стен пандусов шпиля.

В шахте шпиля завизжали двигатели, создавая отвратительную музыку – реактивные турбины слишком сильно скрипели из–за нехватки смазки. Феликс рискнул взглянуть вниз. Несколько тяжёлых трехмоторных дронов быстро поднимались вверх по шахте.

– Берегитесь! – воскликнул кодиций Максим. – Там демонические машины. Я чувствую их души.

– Уничтожить их! – приказал Феликс.

Болты и плазма пересекли шахту, пронзив головной дрон с разных сторон, когда он поднялся над парапетами. Его броня влажно треснула, словно хитин, а не пласталь. Двигатель взорвался, и дрон погиб.

–  Сверху приближаются новые! –  передал по воксу сержант Брутиан из второго отделения Изничтожителей. Феликс взглянул вверх и увидел ещё несколько машин.

Дизайн мёртвого шпиля превратил его в звуковую камеру, где каждый шум значительно усиливался. Болты взорвались, как тяжёлые миномётные снаряды. Воздух, перегретый плазменными потоками, грохотал с силой тропических штормов.

Дроны, пришедшие снизу, открыли огонь с неудачной позиции. Ультрадесантники были хорошо защищены пандусами и стенами проходов. Сгустки липкой жёлтой чумной жидкости брызнули на стену здания, разъели металл и создали мясистые нарывы и кровотечение, нарушая все законы природы.

Враги сверху, оказались достаточно близко, и брызги заражённой материи из пушек достигли вершины и омыли космических десантников. Краска запузырилась на доспехах, и воины падали с криками боли, когда жидкость разъедала мягкие уплотнения и проникала в плоть под ними. Два библиария работали вместе, отводя проклятия и изгоняя демонов обратно в варп. Три дрона пали от этого, а ещё два –  под сосредоточенным огнём космических десантников, прежде чем внимание ударной группы было отвлечено на что–то другое.

–  Капитан, у меня есть несколько сигналов, идущих снизу с пандусов, –  крикнул Хеллик сквозь треск и грохот боя. – Похоже, какая–то пехота. Их тысячи.

Феликс перенастроил авточувства своего костюма, чтобы они фиксировали зондирование, даже когда он стрелял из болтера в перчатке по зависшему перед ним раздутому дрону взрывными снарядами. Атака отбросила машину в воздух. Изрытая кратерами металлическая плоть, истекающая вязкой жидкостью, исчезла.

Когитатор Феликса сообщил, что сканирование завершено. Он развернул картограф. Дорожки были настолько забиты сигналами врагов, что были сплошным красным цветом.

– Ещё больше сзади, –  передал по воксу Флавиан. Феликс посмотрел сквозь арку, ведущую к следующему шпилю. Движение регистрировалось сначала авточувствами, затем зрением. Благородные мертвецы Ардиума шли на войну. Шли одетые в испорченные наряды. Их приводили в движение конечности, которые не должны были, не могли работать. Их лица исказились в ухмылках, но в глазах было безнадёжное отчаяние.

– Чумные ходоки, – сказал он.

– О, свет Императора! – проговорил Максим. – Их души заключены в телах. Эта боль…

–  Мы избавим их от страданий, –  Феликсу пришлось кричать, чтобы его услышали. – Агрессоры, перестроится. Задействовать огнемёты. Сожгите их. Все отделения, соберитесь на нашей позиции. Мы пробьёмся с боем.

Позади него взорвался дрон, осыпая дорожки металлом, склеенным липким мясом. Что–то внутри, умирая, издало нечеловеческий крик – наполовину от боли, наполовину от облегчения.

Агрессоры ворвались в ряды мертвецов. Трясущиеся руки и ржавая броня чумных зомби были бесполезны против непробиваемых гравидоспехов. Враги кусали конечности космодесантников, и блестящие зубы разбивались о керамит. Агрессоры отвечали волнами химического огня. Даже объятые огнём мертвецы продолжали идти.

Осталось четыре дрона. Геррундий пронзил один потрескивающей молнией, которая изгнала заточённого внутри демона. Другой стал мишенью обоих отрядов Изничтожителей и превратился в сплошной шар энергии.

Заступники захватили мост. Мертвецы, приходящие снизу, были медленными, но их было так много, что небольшая группа Феликса не могла их одолеть.

–  Огневое построение! Тройные шеренги! –  приказал он. –  Мы должны очистить путь в Дворцовый Шпиль.

Три отделения, во всех которых не хватало одного–двух членов, выстроились в ряд. Первый ряд лёг на землю, вторые встали на колени позади них, третьи остались стоять.

–  Агрессоры, назад! –  приказал Феликс. –  Заступники, приготовьтесь открыть огонь. Установите оружие на полный автоматический огонь. Освободите этих тварей от мучений и пробейте путь.

Агрессоры тяжело отступили в сторону. Барьер исчез, горящие мертвецы ринулись вперёд, белые зубы сверкнули в чернеющей плоти.

– Огонь! – прокричал Феликс.

Двенадцать болт–винтовок открыли огонь, выпустив стену масс–реактивных снарядов, которая проделала глубокий проход в стене плоти. Феликс присоединился к своим людям и поддержал их огнём. Мертвецы падали толстым ковром из дёргающихся конечностей, многие из них всё ещё горели.

  –  Изничтожители, огонь! –  приказал Феликс.

За исключением отделения, составлявшего арьергард, все космические десантники теперь находились на одном уровне и стреляли по толпе мертвецов. Ходячие трупы взрывались или превращались в пар.

–  Вперёд! –  заорал Феликс.

Под рёв болтерной перчатки он повёл своих людей против проклятых. Обречённые, мужчины, женщины и даже дети сплошной массой наступали на космодесантников. Разорванные гниющие тела устилали землю сплошным ковром, дым и копоть от сжигаемых тел застилали обзор.  Его сабатоны давили трупы, превращая их в кашу. Он использовал силовой меч как мачете, прорубаясь сквозь массу врага. Для этого Феликсу не требовалось никаких значительных навыков. Сотни пали от рук Феликса и его людей, но, сколько бы они ни убили, враги наступали бесконечной волной.

Шаг за шагом космические десантники прокладывали себе путь. Феликс поднял меч, чтобы ударить чей–то голый череп, и вовремя остановил удар.

Череп был шлемом Примариса из отряда Налётчиков.

– Прекратить огонь! –  скомандовал Феликс.

Последняя линия мертвецов пала. Искрящие силовые клинки выдернули из грудных клеток противников.

–  Сержант Ликей, рад встрече, –  сказал Феликс. – У вас есть вокс? Мы можем связываться только со своими.

Лидер Налётчиков перезарядил пистолет.

– Противник блокирует связь в зоне боевых действий. Лейтенант Астиум приказал нам разыскать вас. Мы услышали стрельбу и пробились к вам из Дворцового Шпиля.

Отряд Налётчиков был вооружён огромными боевыми ножами и тяжёлыми болт–пистолетами. Их шлемы представляли собой черепа, а левые наплечники были увеличены, чтобы обеспечить лучшую защиту в ближнем бою. Их броня была устрашающе бесшумной, приспособленной для скрытной работы.

–  Вы знаете, где лейтенант Тобиас?

–  Там, брат–капитан, –  сказал сержант Ликей. – Они вместе находятся под атакой недалеко от цели. Устройство находится в часовне рядом с пиршественным залом, и враги яростно защищают его.

–  Враг презирает, что Императора считают богом, – сказал Максим. – Есть сила, которую можно добиться, оскверняя Его святые места.

– Император не бог, так гласит наше кредо, –  сказал Феликс, который услышал это от самого Жиллимана.

– Не важно, так это или нет. Он дарует силу, и без разницы как именно. Чумных ходоков быть не может. Это невозможно. Но ведь они существуют, – сказал Максим. – Это силы Хаоса.

– Кстати говоря, сюда идут тысячи мертвецов, – сказал Феликс. – Нам нужно торопиться, добраться до цели, оценить уровень её угрозы и уничтожить её.

В то время как Вздыхающий Шпиль был экспонатом богатого человека, во втором шпиле находился сам дворец и, следовательно, он был намного больше. Внутри стен находился лабиринт из лестниц и площадок. Шахты лифтов рухнули на десятки тысяч этажей вниз и пропали. Внутри этого внешнего слоя комнат и коридоров основная часть дворца представляла собой серию гигантских залов, спроектированных специально с целью демонстрации силы. Ультрадесантники правили Ардиумом, но должность планетарного губернатора оставалась неприкосновенной, и изображений прошлых обладателей титула и их геральдических символов было столько же, сколько и Ультрадесантников.

Статуи Ультрадесантников родом из Ардиума, стояли вдоль длинных коридоров. Юстиниан был выходцем из этого мира, вспомнил Феликс, но создание Примарис было секретом, и ему не поставили никакого памятника. Возвышающиеся сводчатые крыши сверкали мозаикой из драгоценных металлов, изображая деяния древних героев. В тишине опустевшего дворца сверкающие глаза фигур на мозаиках придавали им зловещую фальшивую жизнь. Несмотря на это, скверна и разрушения затронули Дворцовый Шпиль меньше, чем Вздыхающий, как будто статуи и религиозные изображения во дворце сопротивлялись им.

Там царили только эхо и завывание ветра. Были пятна крови, старые и чёрные, и боевые повреждения самого шпиля, но трупов не было. Все мертвецы ушли, поднятые силой Нургла.

Грохот битвы прорвался сквозь траурный ветер, и сокращающиеся силы Феликса ускорили темп. Он потерял семь космических десантников. Ещё дюжина была ранена. Мрачное молчание апотекария подсказало ему, что геносемя мёртвых слишком загрязнено, чтобы его можно было спасти.

– Сюда, – сказал лейтенант Ликей.

Он повёл ударный отряд вверх через ряд простых служебных коридоров, где не было никаких украшений и которые никогда не видели лорды, жившие во дворце. Звук выстрела донёсся до лестницы; они оказались в широком мезонине, откуда открывался вид на огромный пиршественный зал дворца. Группа тяжеловооружённых солдат Гвардии Смерти безнаказанно стреляла по бушующему на первом этаже бою. Ликей поднёс палец к ухмыляющемуся черепу рта. Он и его люди прокрались вперёд, атакуя Астартес–еретиков сзади. Двое умерли, выпотрошенные прежде, чем успели среагировать. Феликс приказал своим людям пристрелить самого опасного – краснолицого чемпиона с когтями вместо кулаков, который получил двадцать выстрелов из болтера, прежде чем наконец упасть.

С врагами было покончено; их место заняли силы Феликса.

Бушевала битва. Феликс быстро оценил ситуацию. Силы лейтенанта Астиума были сильно истощены; отряды Тобиаса, похоже, прибыли позже из–за пределов зала, когда Астиум уже был занят. Гвардия Смерти яростно сражалась, их чудовищные воины душили ядовитым туманом и спорами чумы. К счастью, броня «Марк X» космических десантников сдерживали болезни, но клубящийся туман сбивал их системы наведения.

–  Хорошая позиция, –  сказал Феликс.

–  Это да, –  сказал Лицей. –  Я присоединяюсь к остальным. Там от нас больше пользы, чем здесь.

Феликс кивнул и пожелал ему удачи, а затем приказал своим воинам красться следом и быть готовыми стрелять по врагу.

По его приказу они обрушили на врага поток смерти, убив многих прямо на месте. Некоторые получили десятки ударов, прежде чем упали – но всё же упали. Гвардия Смерти, вынужденная стрелять сразу по двум группам – в пиршественном зале и вновь прибывшими на балконе – оказалась в затруднительном положении.

– Братья! Победа за нами! –  позвал Феликс, усиливая свой вокс–сигнал, чтобы прорваться через помехи противника.

Астиум и Тобиас приветствовали его с мрачной радостью. Гвардия Смерти попала под перекрёстный огонь, и ситуация начала меняться.

Но силы Нургла ещё не сдались.

Звон колокола разогнал ядовитые газы. Невероятно, но он остановил космодесантников–примарис. Болт–винтовки дрогнули и опустились. Воины в замешательстве посмотрели на своих братьев. Феликс отпрянул, как от удара. Гул колокола сам по себе был ядом.

В нём звучали обещания. Прими моё страдание, пел он, и песня отзывалась в мозгу Феликса; прими моё страдание и возрадуйся, ибо больше страдания не будет.

Посреди рукопашной схватки продвигался чрезвычайно тучный Чумной повелитель, а над его ранцем на изгибе чёрного рога висел бронзовый колокол, который медленно раскачивался и звенел. Над битвой раздался ещё один скорбный раскат, воодушевляя Гвардию Смерти и вгоняя Ультрадесантников в отчаяние.

Удары Феликса пролетели мимо цели и внезапно ослабли, и он отшатнулся от края мезонина. Чёрные мысли наполнили его голову, уводя его от битвы. Его мучили видения собственной смерти; могучее тело Примарис, разрушенное болезнью и возрастом, превратилось в дрожащую охваченную лихорадкой тень. Мир исчез, и Феликс оказался охваченным хворью среди серого мира. Его броня проржавела и сломалась и теперь мёртвым грузом давила на слабое тело; оружие ломалось в руках, обжигая ноздри резкими химическими реакциями окисления фицелина и выходящими из строя энергетическими ячейками.

В ранце Феликса мелькнуло тепло, но и оно угасло. Он попытался встать, но не смог.

Космодесантник умирал, умирал от старости и забвения, и не было героев, способных воскресить его, как Жиллимана. Его ждал лишь зловещий вой варпа.

Колокол зазвонил вновь.

В страдании облегчение, пел он. В боли радость. Посвяти себя Папе Нурглу и больше не бойся смерти. Стань вечным, стань переносчиком жизни. Кружись в бесконечном танце и будь благословлён.

Свет проник в мрачный мир Феликса. Он поднял голову от земли и увидел светящуюся фигуру кодиция Максима, шагающую сквозь серость; его синие доспехи были чисты, как сапфир, а зелёные наплечники ордена Авроры ярки, как девственные лесные листья.

– Стойте твёрдо! Не поддаваться! Это всего лишь яд варпа! –  проревел Максим. Хрустальные матрицы его капюшона светились яростным колдовским огнём.

Колокол прозвенел снова. Изображение Максима замерцало. Он подошёл к Феликсу.

– Мы должны покончить с геральдом, или проиграем!

Феликс поднял дрожащую руку, и последние куски ржавых деталей опали с пальцев. Максим схватил его за руку, и вдруг он снова стал облачён в броню, молод и наполнен силой Императора. Серый мир рассыпался, словно был из пыли. Он был в пиршественном зале.

– Давай же, сейчас! – сказал Максим. – Я прикрою.

Прозвенел колокол. Феликс закричал, но выдержал психический удар.

Пока космодесантники Примарис оправлялись от силы колокола, Гвардия Смерти атаковала вновь, перегруппировавшись с подкреплениями, подходящими из нижних залов. Феликс должен был действовать сейчас.

Подняв силовой меч, он перепрыгнул через край балюстрады и приземлился посреди врагов. Он уже совсем пришёл в себя и прорвался мимо космодесантника–предателя, отчаянно пытаясь убить звонаря до того, как защита Максима ослабнет. Воины бросились на него, но он сразил их, раздавив грудь одному ударом перчатки, а второго выпотрошив обратным ударом силового меча.

Сердце, сердце, голова –  мантра для боя с другими Адептус Астартес, вдвойне важная в борьбе со стойкой Гвардией Смерти. Несмотря на их выносливость, Феликс убивал их, стараясь контролировать собственные удары и не открываться противнику. Выстрел из его перчатки размозжил голову раздутого гиганта, чью броню украшала бахрома щупалец. Предатель упал на колени, его дополнительные конечности свело судорогой.

Звонарь был близко. Феликс был выше предателя, но имел гораздо меньшую массу; кошмарный враг был опухшим, раздутым болезнью. Его броня едва не разлеталась. Из его спины выросли рога. Тот, на котором висел колокол, был самым большим, рядом с ним были и другие. С доспехов противника свисала грязная гербовая накидка, пожелтевшая от дыма, льющегося из кадильницы на поясе.

Феликс прыгнул на труп космического десантника с щупальцами, используя его ранец как трамплин, чтобы броситься на врага. Звонарь выстрелил из плазменного пистолета. Миниатюрное шаровидное солнце пронеслось у самого уха капитана. Выстрелы из перчатки звенели о колокол; Феликс поднял силовой меч и отвёл его назад для удара вниз. Силовое лезвие клинка вошло глубоко в толстую боевую броню предателя, разбрызгав чёрную кровь. Ворчание врага само походило на звон колокола больше, чем на человеческий голос.

Предатель пошатнулся, и это заставило большой колокол на его спине ещё раз качнуться. Звуковые волны обрушились на Феликса, пробивая психическую защиту Максима. Слуховые заслонки лопнули. Запах жареной электроники наполнил шлем, и из ушей пошла кровь.

В левой руке предатель держал второй колокольчик, поменьше. Он направил его, как оружие, в голову Феликса. Феликс быстро восстановился благодаря своему организму Примарис и психической мощи кодиция, которая очистила его разум от эффектов большого колокола,  и взмахнул силовым мечом, отрубив руку звонаря. Его плазменный пистолет упал на пол. Кровь, густая и медленная, как смола, застыла на культе. Феликс выставил меч и изо всех сил вонзил его в грудь предателя. Искрящая борозда расколола броню, когда острие пробило закруглённый нагрудник, поджигая гербовую накидку предателя. Меч вошёл звонарю под плечо и проник в металл до гнилого мяса под ним. Феликс всем своим весом навалился на оружие и пронзил им врага насквозь. Металл скрипел о металл. Расщепляющее поле трещало и грохотало. Из раны валил зловонный дым.

Предатель взревел и снова замахнулся меньшим колокольчиком. Феликс выпустил меч и сильно ударил перчаткой, проломив шлем предателя. Когда звонарь упал, Феликс вырвал клинок и взмахнул, срезав опорный рог колокола. Тот упал с приглушённым лязгом и замолчал.

Мгновенно эффект колокола исчез. Ультрадесантники пришли в себя и атаковали с новой силой. Погибла дюжина Гвардейцев Смерти, хотя цена была высокой.

–  Вперёд! –  крикнул Феликс. – Вперёд! В часовню! – Размахивая клинком и кулаком, он пробился к высоким дверям.

Увидев своего лидера так далеко впереди, воины Примарис издали боевой клич и двинулись дальше, избивая своих врагов прикладом винтовки и клинком, когда дистанция стала слишком близкой для огня.

Отрубив голову чумному чемпиону с силовым кулаком, Феликс первым добрался до дверей часовни. Он поднял меч и крикнул:

– За Жиллимана! За Ультрамар! За Императора!

Вскоре битва закончилась.

Феликс выставил арьергард, прежде чем войти в часовню с Максимом и Геррундием. Мертвецы все ещё двигались. Их продвижение было медленным и неумолимым, и их было так много, что в конечном итоге они бы сокрушили ударный отряд Феликса. Время было ограничено.

Максим торжественно толкнул дверь, и вместе они увидели демонический механизм Мортариона.

Из часовни убрали всё оборудование, оставив её голой комнатой с облупленными стенами, с которых вырвали мозаику; все фрески были разбиты. Штукатурка хрустела под ногами.

На пустых постаментах стояли странные перегонные кубы. Они яростно пузырились, испуская прохладный дым, пахнувший болезнью. Они были выстроены через определённые промежутки – всего их было семь – вокруг огромного механизма из меди, зла и стекла. Его нижняя часть представляла собой огромный полушар полный танцующих чёрных частиц, которые при ближайшем рассмотрении оказались злобными мухами. Пары перегонных кубов доставлялись в эту камеру через воронки из влажной кожи, хотя было непонятно, кормили ли они мух или убивали их.

Из кипящей массы насекомых гордо возвышался сложный механизм из позеленевшей бронзы и латуни. В верхней части были установлены семь потрескавшихся белых циферблатов, чьи грани были разделены на семь частей.

С точки зрения технологии внешний вид машины выглядел элегантным, но примитивным – что–то из отсталого мира пара и часовых механизмов. В центре находилась сеть текучих схем более сложного инопланетного производства, хотя то, что хранилось внутри, было самым эзотерическим и примитивным из всего, что было. Схема ксеносов заключала в себе светящийся осколок чего–то, похожего на камень. У него не было продуманной формы, и он выглядел естественным или, по крайней мере, созданным с использованием плохо усовершенствованных процессов выращивания, но его изгиб – острый конец и узловатые части, расположенные по всей длине – напоминал отрубленный палец монстра. Спиральные провода были воткнуты в грубо просверленные отверстия в нескольких местах. Венчала всё это сложная сеть механизмов, которая вращала три медных шара по кругу, словно это был планетарий, представляющий маленькую звёздную систему.

Сочетание наук было причудливым. Таково было сочетание технологий, использованных при создании машины, от самых передовых до самых низших, что если бы не исходящее от неё жуткое зелёное сияние и ощущение осязаемого зла, её можно было бы принять за реквизит какого–нибудь театра.

Часовой механизм тикал с суетливой эффективностью. От жужжания мух у космических десантников заскрежетали зубы, но хуже всего был гул, исходивший от вращающихся сфер.

– Это часы, чудовищные часы, – сказал Максим. – Порождение варпа.

–  Ты можешь понять, как это работает? –  спросил Феликс.

–  Каким–то нечестивым образом само время пугается этого устройства, –  сказал Геррундий.

–  Ты чувствуешь это, брат мой? –  спросил Максим Геррундию. – Как зло простирается отсюда, бросая тень на планету?

–  Я вижу пятно, многорукое и зловещее, всеохватывающее и тёмное, –  ответил Геррундий.

– Какое зло! –  сказал Максим. –  И оно не ограничивается только этой комнатой или даже одним Ардиумом. Его влияние распространяется по всему сектору, связывая миры в тёмную паутину. – Рука Максима скользнула по воздуху, указывая на что–то невидимое для Феликса. – Именно эта машина дестабилизирует звёздное царство Ультрамара, позволяя варпу просачиваться сквозь пространство и время, возвращая мёртвых к неживой жизни и сбивая верующих с праведного пути.

– Как машина может делать такие вещи? – спросил Феликс.

– Это не машина, –  ответил Максим. –  Не в нашем понимании. Это похоже на машину. Помимо происков Хаоса здесь есть и дьявольская ксеносская деятельность. Аэльдари, возможно. Эти части… тела…–  Он сделал паузу. – Как будто они часть устройства, созданного для работы вопреки своему прямому назначению. Но в основном это всё варп. Это устройство определённо было создано Мортарионом, падшим примархом. В этом есть отличительные черты его работы.

– Итак, господин Жиллиман говорил правильно, – сказал Феликс. – Моим воинам безопасно зайти в комнату?

–  Достаточно безопасно. Устройство коварно, оно влияет на умы и души смертных. Но наши воины выстоят, пока они сосредоточены и не теряются, как это почти произошло с вами, капитан.

– Тогда я вызову их и прикажу уничтожить эту штуку, –  сказал Феликс. – Мы видели достаточно. Мертвецы уже у дверей Дворцового Шпиля. Как только эта машина будет разрушена, мы уйдём.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ. MYCOTA PROFUNDIS

Давно умершие строители «Стойкости» не узнали бы своё творение. Десять тысяч лет прошло с момента его рождения. Но не время, даже столь долгое, изменило корабль. «Стойкость» была испорчена варпом и стала частичкой сада Дедушки Нургла, растущей на плодородной почве мира смертных.

Густой ядовитый пар заполнял коридоры, сгущаясь у потолков. На самых вершинах гнилых командных шпилей газ полностью вытеснял воздух и мог убить простого человека за считанные секунды. Запуганные люди – смертная команда корабля – были заперты на нижних палубах, где туман висел только под потолками верхних залов. Несмотря на это, жизнь несчастных была коротка и ужасна, а их лёгкие начинали гнить с с первого глотка воздуха на корабле.

Туман не представлял опасности для демонического примарха Мортариона; скорее, поддерживал его. Примарх прошёл через ядовитые клубы и приободрился. Его мантия превратилась в бурю сложных завитков, в которых можно было увидеть трёхлистные символы и ухмыляющиеся черепа, хотя и только на мгновение. На верхних уровнях, где жил Мортарион, туман был густым и влажным. Блестящие капли блестели на одежде, доспехах и плоти примарха. В других частях «Стойкости» было душно, как в экваториальных болотах, но тут, высоко, царил холод, как на горных вершинах, и вместо несчастных людей тут работали демонические отродья, которым ядовитый воздух был нипочём. Кроме того, никакие смертные усилия не могли обеспечить бесперебойную работу некоторых механизмов.

На смену металлическим трубам пришли спиральные органические трубки. Натянутые нервы заменили проводку. Гниющее мозговое вещество стояло на месте узлов схемы, а демоны, запертые в запечатанных колбах, выполняли работу когитаторов. Толстая пульсирующая плоть покрывала стены и делала пол мягким. Там, где они ещё остались, сталь и железо древних имперских работ проржавели. Пластек почернел и отслоился. Везде царили упадок и разложение.

Органические части «Стойкости» кишели болезнями, которые разрушали плоть и поглощали её так же быстро, как она нарастала снова. И тут и там расползались огромные чёрные пятна гнили. На стенах пульсировали скопления синевато–синих кист, из которых капало масло там, где они лопнули. Были комнаты, где они все погибли, и личинки падали дождём, и всё заполняли мухи. Целые палубы были захвачены гниющими джунглями или покрыты слизью там, где неестественные экосистемы страдали от болезней.

Жизнь разлагалась. Судно вздрогнуло, когда древние двигатели вытолкнули его из системы Макрагг. «Стойкость» всё ещё работала. Она всё ещё двигалась в пространстве, как и было задумано, но за корабль её бы не приняла ни одна здравомыслящая смертная раса.

Личные владения Мортариона отличались от хаоса остального корабля. Примарх подошёл к двери, покрытой пульсирующим, похожим на вены плющом. Движение его костлявой руки – и дверь открылась перед ним, заставив туман кружиться в танце.

Здесь не было ничего, кроме холодного голого металла. Древние магосы, построившие «Стойкость», узнали бы эти залы. Стены были ржавыми, испещрёнными кислотными ожогами от едкого тумана, но им не хватало жизни, свойственной другим частям корабля.

Мортарион вышел в шпиль, полы которого были вырублены так, что образовывали единое возвышающееся пространство. Когда–то со стен скалились декоративные горгульи, а дорожки окаймляли фантастически детализированные перила. Когда–то очень давно. Статуи теперь превратились в железные обломки, перила истончились. На вершине башни был самый густой туман; там даже образовывались облака достаточно плотные, чтобы из них шёл дождь. С высоты сыпались кислотные капли. В выбоинах в полу стояли лужи.

После удаления внутренней конструкции башни открылся истинный масштаб линкора класса Глориана. Хотя эта башня и была незначительной частью корабля, она имела сто ярдов в ширину и триста в высоту. Мортарион поднял руки и запрокинул голову. Закрыв жёлтые глаза, он позволил дождю падать на лицо. Капли оставляли жирные следы вокруг дыхательной маски, вживлённой в тело.

С бульканьем удовольствия Мортарион встряхнул крыльями, напоминавшими крылья гигантского мотылька. После пары медленных движений они забились быстрее, и примарх плавно поднялся с земли. Крылья взмахивали, создавая заунывный звук, и Мортарион равномерно взлетал. Длинные одежды волочились, с них капала жидкость, скопившаяся за время прогулки по кораблю.

Примарх поднялся на вершину башни, где от одной стены простирался пирс. Он был настолько разъеден туманом, что задрожал, когда Мортарион приземлился на него. Примарх сложил крылья. Пока он шёл по пирсу, тот раскачивался и визжал, испуская струи влажной ржавчины, но не ломался, и Мортарион подошёл к двери в дальнем конце. Ещё одно движение его рук – и решётка двери исчезла в стене. Он прошёл по кованой лестнице, вившейся вверх внутри шпиля. В корпусе были дыры, сквозь которые мерно сияли звёзды. Но туман не изменился; воздух не исчез; Мортарион ничего не чувствовал. Там, где должны были дуть декомпрессионные ветра, царила сырая тишина. «Стойкость» больше не подчинялась ограничениям реальности.

Последняя дверь вела в самое высокое помещение башни. В прошлые века это был обзорный купол шпиля. Теперь это место стало хорарием Мортариона, его убежищем, его кельей. Дом вдали от дома, когда примарх покидал успокаивающие пейзажи Чумной планеты. Он никогда не думал, что вновь покинет Око Ужаса. Забавно, но ему было даже приятно снова оказаться за границей варпа.

Купол из армстекла по–прежнему покрывал вершину башни, хотя стекла были разбиты в нескольких местах, а одно и вовсе отсутствовало полностью. Это не повлияло ни на ядовитый воздух, ни на температуру. Вместо убийственной мерзлоты космоса купол сохранил холод высоких гор: неприятный, но не смертельный.

Помимо свойств хорария, бросающих вызов реальности, в комнате было ещё чему удивиться. Например, огромному количеству часов. Они висели на всех стенах. Они стояли на полу тикающими рядами. Маленькие ходики и гигантские позолоченные машины под стеклянными куполами занимали десятки столов. Каждую секунду раздавался новый бой, поскольку часы шли асинхронно, отмечая время многих слоёв реальности. Каждые несколько минут звон колоколов совпадал и звучал одним оглушительным хором несовпадающих друг с другом раскатов.

Заслуживали внимания и самые большие из часов. У них, занимающих центральную часть комнаты, вдвое выше демонического примарха, было три циферблата и три ноги, украшенные  трёхлистным символом Нургла. Ноги явно не принадлежали какому–нибудь зверю, фантастическому или реальному, но склонялись так, что, казалось, часы вот–вот бросятся с места. Его циферблаты были в ярд шириной, и на каждом было семь часов, отсчитываемых тремя стрелками с указателями в форме мух. Время приближалось к полуночи. Массивная коса на цепочке служила маятником, раскачиваясь под часами. Реальность стонала, когда лезвие врезалось в саму материю творения, и каждый удар был смертью чего–то прекрасного.

Третий примечательный предмет находился внутри огромных часов. В них стоял огромный колпак, покрытый загадочными символами. Нижняя его половина уходила в пространство между тремя гранями. Вершина же указывала в середину купола палубы. Под колпаком сидел пленник. К стеклянным клапанам в банке были прикреплены металлические трубки. Через них поступал яд, который мучил, но не убивал; колпак был орудием пыток.

Существо внутри банки уже не было живым, но могло страдать. За стеклом струился корпозант. Когда Мортарион вошёл в комнату, потоки слились воедино, превратившись в чудовищное инопланетное лицо. Даже после смерти психическая сила души была достаточно велика, чтобы остановить сердце смертного человека одним только взглядом, а затем подчинить его труп, но для Мортариона убийственное презрение этих глаз было просто забавой.

–  Добрый день, отец, – сказал он. Шёпот примарха был призрачным и глубоким.

Тысячу лет Мортарион преследовал душу своего приёмного отца через варп со стаями лающих зверей. Погоня продолжалась над пейзажами безумия и царствами снов. В те годы Мортарион полностью отвернулся от царства смертных, настолько он был одержим желанием отомстить ксеносу, который усыновил его, использовал его и был убит Императором, тогда как сам Мортарион не смог этого сделать.

Заточение души своего инопланетного отца принесло Мортариону капельку мира, в котором ему отказал Император.

Охота прошла давным–давно, и радость от пленника улетучилась. Повелитель Смерти не обратил внимания на гневный взгляд своего приёмного отца и подошёл к маятнику часов. Он поймал косу за ручку на вершине её взмаха и отцепил её. Без косы часы продолжали тикать, игнорируя логику реальных механизмов.

Мортарион взвесил оружие в руке.

–  Безмолвие, –  сказал он, называя оружие.

Он провёл рукой по клинку. Сухие ладони скрипели по стали. В отличие от большинства других вещей на борту «Стойкости», коса не была подвержена гниению и оставалась острой, как проклятие умирающей женщины.

Четвёртая и последняя примечательная вещь не была видна смертному зрению. Её нужно было вызвать. Мортарион встал под часами, вытянул правую руку и раскрыл ладонь. Его веки сомкнулись.

– Я взываю к вам, верные слуги Великого Деда. Ответьте мне, во имя семеричного пути.

Пары в комнате сгустились где–то под центром часов. Мортарион отступил назад. Он положил руку на клинок Безмолвия и стал ждать, а его мантия колыхалась на вонючем ветру. Туман кружился всё быстрее и быстрее, пока не образовал небольшой вихрь чёрного цвета. Ураган уплотнился, приняв форму высокого гриба. Поначалу он был зыбким, но с каждым мгновением он затвердевал. Полностью материализовавшись, гриб рос неестественно быстро, а его закруглённая шляпка поднималась вверх к основанию часов. Из глубины своей тюрьмы отец Мортариона наблюдал за приближением, отшатнувшись, когда нечто пробралось внутрь часов и ударилось об основание стекла, забрызгав его ядом. Из–под ножки гриба по полу растёкся чёрный мицелий. Его ручьи ползли по полу, быстрые, как змеи, и тонкие, как паутина, поднимаясь и покрывая все часы в комнате тягучей, скользкой плесенью. Там, где они столкнулись с Мортарионом, они проглотили его по пояс. Демонический примарх закрыл глаза, вздрогнув от их прикосновения, испытывая смесь экстаза и отвращения.

Мортарион так полностью и не утратил своей ненависти к варп–кораблю.

Ветер утих. Шляпка гриба, бледная и узкая, прижатая к стеблю, бешено пульсировала. Туман наполнился затхлым запахом. Часы тотчас же прозвенели одновременно, поднимая пар яростным звоном колоколов, а затем всё разом остановились.

– Мортарион, – произнёс голос.

Демонический примарх открыл глаза. Они были пронизаны корневой системой, как у гриба, белые прожилки на чёрных нитях становились кое–где жёлтыми.

Под часами появилось изображение Ку'Гата, Отца Чумы, Великого Нечистого, первого среди последователей Нургла. Оно дрожало, будто было за дымом от кузнечного горна. На имперский гололит это походило крайне мало. Голова выглядела настоящей, как будто отрезанной от тела, так что по краям, как в анатомическом разрезе, были видны вены и части органов.

–  Отец Чумы, –  поприветствовал Мортарион и склонил бледную голову. Ку'Гат почтительно ответил. Оборванная кожа и обнажённый жир на подбородке сморщились.

– Где третий? Где твой своенравный сын? – спросил великий демон.

–  Я здесь; я явился на зов Mycota profundis, как мы и договаривались, –  сказал угрюмый голос.

Появилось второе изображение, на этот раз Чумного десантника в уродливо деформированном терминаторском доспехе типа «Катафракт». Из его шлема торчал рог. Слои больной плоти, жира и костей, частично сросшиеся с доспехами, были видны, будто из существа вырвали куски тела. За его головой поднимались костные трубки, а его слова почти заглушало адское жужжание. Несмотря на весь шум, который сопровождал Тифуса, его презрение слышалось ясно.

– Отец, – произнёс он.

  –  Сын, –  ответил Мортарион. Его тон был холодно–безразличен там, где слова Тифуса звучали провокационно. – Итак, мы собрались – трое величайших, трое последователей семеричного пути, повелители жизни и смерти.

– Ещё не повелители, – печально покачал огромной рогатой головой Ку’Гат. – Лишь недостойные аколиты.

–  Время твоего искупления близко, –  сказал Мортарион. – Путь открывается. Семь кампаний этого вторжения приносят плоды, что уже готовы сгнить. Робаут Жиллиман вернулся в Ультрамар.

Лицо Ку’Гата посветлело; он почти улыбнулся. Тифус рассмеялся.

– Ты глуп, о отец, если думаешь, что это хорошо кончится, – сказал первый капитан. – Мы должны были покончить с его царством, пока не было его самого.

– Тифус, Тифус, – повторил Мортарион. – Ты живёшь так долго, но знаешь так мало. Зачем разрушать королевство, если не можешь убить короля?

– Король без королевства –  лишь бродяга. Его страдания были бы восхитительным лакомством, –  сказал Тиф. –  Столкнувшись с ним, ты на себя навлёк напасти. Так использовать Руку Тьмы глупо и безрассудно. Простота была лозунгом нашего Легиона – прямая атака и превозмогание боли, а не хитрость. Это не входит в план Великого Дедушки.

–  Но входит в мой! – сказал Мортарион, повысив мрачный голос. –  И мой успех прославит Великого Деда. Он доверяет нам нашу волю и нашу инициативу. Я буду следовать своей задумке. Он будет доволен.

–  Если тебе это удастся, –  сказал Тифус. Он презрительно оглядел хорарий. –  Ты, как всегда, ослеплён прошлым, господин. Оглядываешься на Барбарус и пытаешься повторить его везде, куда бы ни пошёл. Прими перемены. Прими Хаос. Откажись от старого. Давай утопим Ультрамар в болезни и двинемся дальше.

–  Я принял и был вознаграждён! Я стал ужасом во плоти. Я стал смертью! – Мортарион вскинул руки и расправил крылья.

– Ты не веришь. Не по–настоящему, –  сказал Тифус. – Ты ничего не отдал за свою силу. Ты творение ложного Императора, отец. Нургл взял тебя как трофей – да, да, ты трофей, о господин. Без меня ты бы никогда не нашёл путь к просветлению. Без меня ты бы так и остался ничем. Ты бы умер, а твоя душа исчезла бы в варпе. Я пробил себе путь к вниманию Великого Дедушки. Я стал его глашатаем по своей воле и благодаря своим собственным усилиям. А ты что сделал, чтобы завоевать его расположение?

–  Умерь свою дерзость, –  сказал Мортарион.

–  Или что, господин? Я пользуюсь благосклонностью Нургла. Ты не посмеешь выступить против меня. Ты думаешь, что контролируешь ситуацию, что не зависишь от варпа и волен делать что хочешь. Но ты не принадлежишь себе. Ты принадлежишь Нурглу. Ты должен полностью подчиниться ему, иначе Дедушка преподаст тебе жестокий урок. Этот твой план –  вести брата на танец Нургла –  непродуман. Если так уж нужно ударить, ударьте сейчас. Мы должны собрать флоты и разбить его силы, пока они собираются на Макрагге. Не давай Жиллиману времени, чтобы посоветоваться с воинами или укрепить позиции.

–  Не смей указывать мне, что делать, –  сказал Мортарион. –  Ты присоединишься ко мне в исполнении моего плана.

–  Я делаю всё, что хочу, –  ответил Тифус. –  Если бы ты только отдал владыке жизни всё, что у тебя есть, ты бы смог увидеть. У тебя нет власти надо мной. Ты не понимаешь. Если бы ты так сделал, то я бы пошёл за тобой.

–  Про Ку’Гата ты думаешь так же, первый капитан? – холодно спросил Мортарион. –  С ним ты говоришь таким же тоном?

–  Он по–своему так же несовершенен, как и ты, –  сказал Тифус. – Он идёт за эмоциями, а ты – за прошлым.

– Ты прав! Я недостоин и слаб. Не могу ничего с этим поделать. – печально кивнул Ку'Гат.

– Все, что заботит Ку'Гата, –  это исправление того, что он наделал при рождении, –  сказал Тифус. –  Но по крайней мере, он желает почтить Нургла своими усилиями, и поэтому его можно простить. Ты же хочешь прославить себя. Ты преследуешь собственные цели. Дай Жиллиману лишний день – и он победит нас, и тогда мы потеряем всякую надежду подарить Ультрамар Нурглу.

–  Ты будешь подчиняться мне. Ты будешь следовать моему плану, –  отрезал Мортарион. – Когда придёт время, ты приведёшь свой векториум на Эспандор.

–  Ты не можешь командовать мной, как когда–то. – Тифус фыркнул. – Я пользуюсь благосклонностью Чумного Бога – в его глазах я равен тебе, если не стою выше. Кто подарил ему Гвардию Смерти? Я, не ты. Ты всё ещё не понял истинную природу Хаоса, в отличие от меня. Я буду следовать первоначальному плану. Его благословение на нём, а не на мести. Ты обманул меня, Мортарион. Ты всё время собирался играть со своим братом. Дедушка будет недоволен, и я не буду участвовать в твоей глупости.

–  Если ты не хочешь идти на Эспандор, то останешься на Парменионе. Цифры не лгут, сын мой. Это всё поддаётся расчёту. Великий Нургл прикажет именно так. Это предопределено.

–  Возможно, ты не безнадёжен, –  сказал Тифус. – Ты всё больше играешься с истинной силой варпа. Возможно, однажды ты поймёшь её полностью и оставишь обиду на отца–варвара. Но ты ошибаешься, если думаешь, что я буду сражаться на твоей стороне. У тебя нет дара настоящего предвидения. Меня не будет рядом, чтобы помочь тебе, что бы там ни говорила твоя нумерология. Теперь я пойду. Имей в виду, маленький отец, сам Нургл прислушивается ко мне! – Изображение Тифуса расплылось и исчезло. Часть мицелия, поддерживающая его варп–призрак, дёрнулась и превратилась в гнилую слизь.

Мортарион долго и пристально смотрел на то место, где только что находился его непокорный сын.

–  А ты, Ку’Гат, – произнёс он после. – Ты тоже против меня?

  –  Я поддерживаю тебя, любимый сын Великого Деда, –  сказал Ку'Гат. –  Ты видишь шанс мщения, я –  искупления. Вместе мы сможем послужить и себе, и Папе Нурглу.

В основном демоны были за пределами человеческого понимания. Многие из них были слишком странными, их мотивы были необъяснимы даже для Мортариона, который теперь сам был скорее демоном, чем человеком.

Ку'Гат был другим. Страдания, в которых он погряз, были чем–то, что человечество слишком хорошо знало, а Мортарион – лучше всех.

–  Твой план сработает, – сказал демон. – Мёртвые ходят по осквернённым нами мирам. Рабы Ультрамара увидели свои цепи и грозят кулаками своим хозяевам в синем. Мы объединим силы, когда придёт время. Мы победим. Мне нужно ещё немного времени, чтобы усовершенствовать новую смесь. Там есть каждый штамм лучших болезней галактики. Никогда ещё не было ничего подобного. – Его голос был близок к энтузиазму. –  Это будет настолько опустошительно, насколько ты можешь себе представить, и даже более того; это будет прекрасная чума, сильная настолько, что сможет убить полубога! Задержи примарха. Пусть он будет подальше от Якса. Разрушь его империю, и когда он будет полон отчаяния, мы нанесём удар и убьём его.

Ку'Гат исчез. Большая часть мицелия разложилась.

Мортарион смахнул наползшие на него щупальца, и они, шурша, съёжились и рассыпались. Глаза примарха прояснились. Гриб в центре комнаты превратился в разлагающуюся кучу, которая быстро стала вонючей водой. Мортарион прошёл по скользкому полу и снова повесил Безмолвие на цепь, но прежде погладил лезвие.

–  Скоро, Безмолвие, мы пожнём величайшую награду –  смерть моего брата! – Он раскачал косу. Великие часы пошли вновь и вновь затикали, как и все остальные.

–  Что ты об этом думаешь, отец? – спросил Повелитель Смерти. Душа во фляге беззвучно кричала и носилась по своей тюрьме. Машины, удерживающие его, гудели от дополнительного напряжения.

–  Шшш, –  сказал Мортарион. –  Тебе понадобится силы. Я слишком долго пренебрегал тобой. У меня есть для тебя новые вещества, новая боль и новые пытки. Какие времена нас с тобой ждут, когда ненавистный Империум будет свергнут! Вечность, чтобы исследовать гниение духа. Галактика освободится от застоя, и на её место придёт буйство жизни. Император предлагает смерть при жизни. Нургл предлагает постоянное перерождение. Многие из верных подданных Императора присоединятся к нам, когда увидят, как можно избавиться от страданий. Тифус говорит, что я ничего не понимаю, слышишь, отец. Но я понимаю, я понимаю гораздо лучше, чем он! С уходом Жиллимана Империум будет обречён. Слава щедрости Деда Нургла! Это было предсказано, и я всё сделаю.

Мортарион подошёл к группе клапанов и колёс, спрятанных за множеством часов. От них трубы тянулись в стеклянную тюрьму. Он завис над ними, мучая дух отца–ксеноса ожиданием нового яда. Под дыхательной маской то, что осталось от рта Мортариона, улыбалось. Примарх опустил руку. Оставив колёса нетронутыми, он вышел.

Исполнялась третья часть плана Мортариона. Он оставит Жиллимана праздновать победу в Ардиуме. В других мирах, в других местах Мортарион ослабит Жиллимана, отравив его разум, тело и душу, так же, как он отравил его царство.

А затем Мортарион уничтожит своего брата.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ. СОВЕТ ГЕРЫ

Крепость Геры сильно изменилась со времён Жиллимана. Она стала больше, поглотив часть Магна Макрагг Цивитас и горы Короны Геры за ними. На западе она доходила до водопада Геры. Естественная красота его пенистого потока была окружена искусной архитектурой. Там, где когда–то вода с грохотом текла по крутому ущелью, теперь она была заключена в канал из мрамора. Скользкие камни сменились высокими статуями, а небольшой бассейн неправильной формы –  квадратным озером, окаймлённым бронзой. Скалы были уничтожены, а их место заняли статуи и святыни.

Город тоже стал другим. На горном Макрагге равнинная земля была в цене. Подобно народу–завоевателю, то, что Магна Макрагге Цивитас потерял из–за вторжения Крепости Геры, он забрал у океана Фарамис. Набережная полоса была более чем на милю дальше, чем десять тысяч лет назад, а за её краем океан оказался наполнен плавучими поселениями.

И крепость, и город потеряли многое из того, что помнил Жиллиман, из–за капризов войны. Пока он спал, В Ультрамар вторгались множество раз, а Макрагг, как столичный мир, снова и снова подвергался нападениям. Тираниды, орки и прислужники Хаоса оставили свой след. Величественные триумфальные арки Великого Крестового Похода исчезли, взорванные в той или иной войне, и их место заняли памятники поменьше. История неумолимо наступала, а планировка улиц сопротивлялась изменениям, но каждое нападение сметало с лица земли ещё одну часть прошлого, разрушая его по частям. Бледные тени в камне вытеснили старую славу.

Были элементы, которые сохранились. Например, Библиотека Птолемея и Храм Исправления. Другие достопримечательности несколько раз перестраивались. Ещё осталась площадь Присутствия, просторная площадка наподобие углублённой ступенчатой пирамиды на широкой насыпи крепости Геры. Стены отодвинулись от площади, оставив её на некотором расстоянии от края, где раньше она утыкалась в рукотворные скалы. Ближайшая к городу сторона, когда–то открытая, теперь была окружена безликим зданием арсенала. Залы в восточной части, где в течение короткого периода времени заседал примарх Сангвиний, заменяя Императора, были давно снесены.

Но площадь осталась, и именно на этой знакомой земле Робаут Жиллиман и решил приземлиться.

Ночь была ветреная и сырая. На террасах площади находились все Ультрадесантники Макрагга вместе с сотнями сановников со многих миров Ультрамара и планет за его пределами. Люди дрожали от пронзительных порывов ветра, которые поднимали церемониальные одежды и кусали тела холодом. Космические десантники стояли как статуи, а по их броне стекал дождь. Развевались влажные знамёна. Эмблемы скрывались во тьме. Из города сквозь ливень доносился праздничный фейерверк, и сияли поисковые лучи, освещая ночь великолепными красками и превращая ливень в падающие драгоценности. Сквозь бурю доносились обрывки боевой музыки.

Все глаза смотрели в небо.

Грозовые вспышки освещали облака изнутри. Грохнул гром. Ещё одна молния ударила в самые высокие шпили крепости. Подземные двигатели завыли, поглощая неожиданную энергию, люди нервно поглядывали вверх на пылающие жаром стержни. Сквозь ветер доносился рёв приземляющегося корабля, то затухая, то исчезая в грохоте Макрагга.

Внезапно из–под проливного дождя появился корабль примарха –  боевой «Громовой Ястреб», украшенный золотой чеканкой и нарисованными батальными сценами. Под ним зажглись прожекторы, и корабль рухнул в лужу собственного сияния в центре площади Присутствия.

Громко затрубил горн. Кибер–херувимы с серебряными инструментами и знамёнами вылетели из туннелей, были подхвачены ветром, но выровнялись и полетели над «Громовым Ястребом», где изо всех сил пытались удержаться на месте, возвещая о прибытии примарха.

– Лорд Жиллиман, Лорд Жиллиман, Повелитель Ультрамара, верховный лорд–командующий Империума, сын Императора, имперский регент, милорд Робаут Жиллиман.

Дверь захлопнулась, и вышел примарх. С ним были пять Адептус Кустодес, две высокопоставленные Сестры Безмолвия, десять Победоносных Гвардейцев, капитан Сикарий, капитан Вентрис и, затерянные в тени стольких могучих воинов, шесть его самых важных гражданских помощников и высокий космодесантник Примарис. Последним вышел человек–жрец в простых одеждах. Он был настолько тощим, что, казалось, мог провалиться в стыки на тротуаре площади.

Примарх остановился и обратился к своим людям.

– Я вернулся, – сказал он. И только это.

Марней Калгар вышел по мокрому ковру навстречу своему господину. Пустые ауры Сестёр Безмолвия тяготили его душу, но он не обращал на это внимания. За ним маршировали космические десантники, несущие знамёна всех десяти рот Ультрадесантников, Андрон Ней во главе них гордо нёс главное знамя ордена. Жиллиман остановился. Калгар опустился на колени и склонил голову.

– Господин, – сказал он, перекрикивая поднимающийся ветер. – Мы рады приветствовать вас дома.

– Встаньте, лорд–защитник, – сказал Жиллиман.

Калгар поднял голову. На нём не было шлема. Струи дождя бежали по серым волосам и огибали бионический глаз. Калгар поднялся, и они с Жиллиманом пожали руки в огромных перчатках. Жиллиман смотрел на магистра ордена с искренней отцовской любовью.

– Мы можем лишь извиниться за такую ситуацию, – сказал Калгар.

– А я могу лишь извиниться за своё опоздание, – ответил Жиллиман. – Я хотел встретиться с вами так быстро, как только мог, – он поднял голову. – Не бойтесь бури. Это очищающий дождь, и я люблю Маккраг в любую погоду, – он вновь взглянул на Калгара. – Ультрамар в опасности, и у нас много работы. Надеюсь, ты знаешь большинство из тех, кто пришёл со мной. Оставшиеся – это командующие Беллас и Афония из Сестёр Безмолвия.

Обе женщины поклонились, их собранные на затылке волосы рассыпались под дождём, а струйки воды стекали по бритым головам. Примарх указал на женщину и мужчину в серой форме.

– Двое главных историторов флота Примус –  Яссиллия Сулимания, Девен Мудир и их сопровождающие. Они коллеги Фабиана Гвельфрена. Надеюсь, он в порядке?

–  Он сейчас работает, господин, в библиотеках Магна Макрагге Цивитас. Он вернулся со мной с Вигилуса более или менее целым. Он приносит извинения за то, что его здесь нет, чтобы поприветствовать вас; он говорит, что у него очень много работы.

– Это похоже на него. Я рад слышать, что он цел, –  сказал Жиллиман. Затем он указал на человека в кирасе и высоком шлеме.  –  Это Лутиан Ксил, хилиарх Рассунеона, представитель лорда–командующего Астра Милитарум в Совете Экстерры, который присутствует на нашем совете от их имени. Наконец, стратархис трибун актуарий Малдовар Колкуан, он возглавляет делегацию Адептус Кустодес.

– Стоять рядом с тем, кто лично служил Императору – великая честь, – поклонился Калгар.

– Я служу всегда, вне Имперского Дворца или внутри него, – сказал трибун, отвечая на невысказанное оскорбление. Голос его через вокс–передатчик звучал недружелюбно.

–  Это капитан Децим Феликс, мой коннетабль и советник, –  примарх указал на высокого космодесантника Примарис. Он носил значки капитана Ультрадесантников, хотя закраины наплечников ещё были выкрашены в цвета прошлой роты. Это был не первый раз, когда Жиллиман игнорировал принципы своего Кодекса Астартес. Калгар мало об этом думал; он считал, что примарх мог делать всё, что ему заблагорассудится.

Наконец Жиллиман указал на священника.

–  А это милитант–апостол Матье, также служащий в Совете Экстерра от Адептус Министорум. Он недавно на этой должности, после смерти прошлого человека, –  объяснил Жиллиман. – Он пришёл, чтобы осмотреть своё новое место.

–  Магистр ордена, –  сказал священник. Он сморгнул дождь уголками глаз и улыбнулся. –  Благословение Императора да пребудет с тобой.

–  Милитант–апостол, –  ответил Калгар.

Калгару было любопытно, что Жиллиман позволил жрецу сопровождать его. Судя по всему, примарх держал своего первого милитант–апостола как можно дальше от себя. Как бы он к ней не относился, примарх осознал силу Адептус Министорум вскоре после пробуждения, и должность милитант–апостола была признанием их влияния, но принятие примарха не зашло дальше этого. Он с самого начала не доверял Экклезиархии.

– Как идёт война на Вигилусе? – спросил Жиллиман у Калгара.

– Она… Идёт. Пока не очень видно, чтобы она подошла к концу. Боюсь, что только я улажу дела на Ультрамаре, я должен буду вернуться.

– Вы стольким жертвуете для этого совета. Я благодарен.

– Вы зовёте, я повинуюсь. На кону судьбу Ультрамара, господин, –  ответил Калгар. – Вигилус может и немного подождать.

–  Зал готов? –  спросил Жиллиман.

  –  Да, господин. Мы ждём только вас. Ваши покои также обустроены, если вы хотите для начала отдохнуть.

– Собрание важнее. Отдых может подождать. Я не могу позволить себе надолго покинуть флот.

Механизмы завизжали сквозь бурю. На площадь приземлились другие «Грозовые Ястребы», и вышли все военные лорды Жиллимана.

– Прибыли остальные, – сказал примарх. – Мы готовы. Начнём же.

Стратегиум Ультима был недостаточно велик, чтобы вместить всех делегатов, поэтому собрание было организовано в Зале Макселлуса, названном в честь двадцать первого магистра ордена Ультрадесантников. Холодный и сырой запах улицы исходил от собравшейся толпы политиков и воинов. Огромные обогреватели, свисающие с арок, изо всех сил старались согреть людей, но им удавалось лишь поднять туман, который полз по каменной кладке. Высокая статуя Макселла в конце зала смотрела сурово, хотя и доброжелательно. Он был известен своей мудростью. Один только Император знал, что бы он сделал, застань он возвращение Жиллимана и перемены, которые произошли с Империумом. Макселлус жил примерно между смертью и возрождением Жиллимана. И тридцать первое, и сорок первое тысячелетия были ему незнакомы.

Жиллиману было предоставлено почётное место. Массивный бронзовый стул, как раз подходящий примарху по росту, был взят из музейных хранилищ глубоко под Крепостью Геры и предоставлен для использования после десяти тысяч лет ожидания. Хотя Калгар видел примарха в стазисе и поэтому давно осознавал, насколько он велик физически, артефакты примарха всегда каким–то образом казались больше, чем существо, для которого они были сделанны, и как будто создавались для титана из древних времён. Все они были священными реликвиями, почитаемыми последующими поколениями Ультрадесантников. Ультрадесантники не молились своему примарху и не почитали его религиозно – по крайней мере, открыто. Они не верили в божественность ни Императора, ни Его сына, но, тем не менее, аура святости окружала вещи Жиллимана, и у многих магистров орденов была привычка медитировать в хранилищах музеев, ища вдохновения в вещах, которые знали прикосновение их генетического отца.

Для примарха трон был просто ещё одним предметом мебели, возвращённой собственностью, как и Ультрамар. Он даже не думал об этом. Даже сейчас, когда он вернулся, его небрежное отношение к этим древним реликвиям, хотя они и принадлежали ему, что–то оскорбляло в Калгаре.

Это была нелепая реакция, и Калгар решительно ей сопротивлялся.

В зале присутствовали высшие эшелоны Имперской командной структуры Ультрамара, в которую входили высшее руководство Ультрадесантников, магистры орденов Воющих Грифонов, Новадесантников, орденов Генезис и Авроры, а также Первый капитан Сынов Орара и Третьего капитана Мортифакторов. Ещё там была инквизиция и другие, ещё более секретные организации. Судя по литографии, на мероприятии также присутствовали магистры орденов Серебряных Орлов и Освободителей. Пришли новости о том, что Белые Шрамы уже в пути. Элементы двадцати четырёх других орденов либо задерживались, либо уже были в Ультрамаре. Эти меньшие силы имели разную численность, от одного отряда до роты, и они избрали ещё восемь капитанов из своего числа, чтобы они говорили от их имени на совете. Рыцарские дома Ультрамара также были широко представлены здесь, как и его миры–кузницы, присутствовал тут и старший офицерский состав Флота и Астра Милитарум.

Жиллиман привёл с собой множество групп из Флота Примус, включая глав различных орденов Примарис, основанных в Раукосе, а также трёх сопровождавших его руководителей групп, у каждого из которых были свои представители и советники.

Малдовар Колкуан сидел по левую руку от Жиллимана, Калгар –  по правую. Военачальники заняли первые три ряда мест вокруг стола совета; всего их было несколько сотен – такое же разнообразное собрание, хотя и не такое грандиозное, как на Триумфе Раукоса. На остальных местах находились дипломаты, выступавшие от имени правительств десятков миров Сигментума Ультима и Великого Ультрамара.

Посередине стоял стол размером с человека, недостаточно длинный, чтобы вместить всех. Во многом это было символично, поскольку в комнате было слишком много людей, чтобы кто–либо один мог им воспользоваться. Жиллиман прямо приказал не использовать гололиты или другие устройства для проецирования данных. Вместо этого стол был завален древними фолиантами, картами и договорами: символами обязательств, которые многие из присутствующих высокопоставленных лиц считали давно устаревшими.

Калгар думал, что Жиллиман не желал отвлекаться. С другой стороны, он допускал, что его генетический отец хотел гарантировать, что будет единственным источником знаний в комнате.

С тех пор, как Робаут Жиллиман вернулся из смерти, он показывал свою власть таким образом, о котором Калгар никогда раньше по–настоящему не задумывался. Будучи магистром ордена Ультрадесантников, Калгар не был чужд бремени  власти и время от времени нуждался в применении принуждения и уловок, чтобы обеспечить бесперебойное управление королевством. Но это больше не было его царством, и он чувствовал небольшое разочарование из–за того, что Робауту Жиллиману пришлось использовать такие уловки, что примарх казался таким… самодержавным.

Естественно, Калгар тоже был самодержцем, второстепенным императором во всём, кроме имени. Он принял это, хотя это было для него бременем, и он надеялся на лучшее от примарха. Хотя в своей гениальности Робаут Жиллиман преуспел во всем, о чём мог только подумать Калгар, в других отношениях он был очень далёк от идеализированной фигуры, которую он представлял себе всю свою жизнь.

Самодержавие было естественным порядком человеческого общества. Был лидер, были те, кто следовал за ним. Так было всегда. Империум был основан на сохранении этой естественной иерархии. Таким образом, разочарование было вызвано не тем фактом, что Жиллиман был способен на такое поведение и, казалось, совершенно спокойно относился к нему, а тем, что ему необходимо было защищать своё право на власть.

Калгар много раз прокручивал в голове вероятное пробуждение примарха, прежде чем Жиллиман вернулся к ним по–настоящему. Это было снисходительное принятие желаемого за действительное – даже исполнение мечты. Но кто не мечтал о спасителе в трудную минуту? Марней Калгар, которого миллиарды людей считали героем, нуждался в собственных кумирах, в которых можно было бы поверить. Он придумал свою версию чудесного возвращения Жиллимана и был уверен, что каждый магистр ордена Ультрадесантников, начиная с первого, тоже так делал. Он и не представлял, как всё будет на самом деле. Он не предвидел сопротивления правлению примарха. Он наивно ожидал, что примарх сможет преодолеть застой имперского правительства. Примарх вернётся, и все люди встанут в ряд и беспрекословно подчинятся ему, и пойдут вместе, чтобы завоевать галактику, и уничтожат старого врага, и изгонят ксеносов.

Это не работало так просто. Были разногласия, были разные интерпретации указов примарха – иногда умышленные – были неверие и подозрения. Возрождение Жиллимана вызвало огромную радость среди населения, но не среди лидеров, которые рисковали потерять своё влияние из–за его правления. Калгар во многом полагался на гражданских лидеров Ультрамара и за его пределами. Робауту Жиллиману это не понадобится.

Так что разочарование пришло не от того, что Жиллиман был знаком с лицемерием, принуждением, запугиванием и угрозами, а от того факта, что ему самому пришлось их использовать. Калгар верил в своего примарха больше, чем когда–либо. Видеть, как он живёт и дышит, было удивительно; Марней никогда не думал испытать такое чувство, будучи космическим десантником. Это в некоторой степени возродило в нём человечность.

Но действия людей перед возвращением примарха означали, что он меньше, чем когда–либо, верил в своих собратьев. Недальновидность и эгоизм человечества вызывали у него отвращение.

Жиллиман встал, прервав размышления Калгара.

–  Мои лорды, мои генералы, мои соотечественники, –  сказал примарх. – Соратники–имперцы, товарищи–воины многих миров, я приветствую вас сегодня на этом конклаве, в самом сердце Ультрамара.

Голос Жиллимана разлетался по залу. Каждому мужчине и каждой женщине на собрании казалось, что примарх говорил с ними лично. Жиллиман привлекал внимание, как никто другой. Его слова не вызвали разногласий. Он был напористым и сильным, но при этом казался воплощением разума.

Марней Калгар был одним из самых могущественных людей во всём Империуме, и всё же трепет охватил его, когда он представил время, когда восемнадцать таких существ путешествовали по звёздам. Нахождение в помещении, где присутствовало более одного примарха, должно быть, ошеломляло.

–  Я вызвал вас сюда, чтобы обсудить очищение Ультрамара от сил моего брата, –  сказал примарх. –  Первый этап Крестового Похода Индомитус завершён. Скоро наступит второй. Но сейчас я приду к вам на помощь. Когда я уйду, это царство будет лучше защищено, лучше организовано и более устойчиво, чем оно было на протяжении многих поколений.

Калгар посчитал, что эти замечания были критикой в его адрес.

– Я опечален, что ещё остаются осаждённые или захваченные миры, которые не получают никакой поддержки, пока мы заняты войной в этой системе и, похоже, безрезультатно, –  продолжил Жиллиман.

Он окинул собравшихся серьёзным взглядом. Каждый человек чувствовал, что это внимание разоблачает все недостатки, и больше всех Марней Калгар. Неудача была для него новым ощущением. Под пристальным взглядом примарха он понял, что его неудачи простираются далеко в прошлое. Осознание лишило его славы всех успехов.

– Во времена Великого Крестового Похода миры и королевства, связанные с каждым Легионом, давали им надёжный плацдарм и связывали в единое целое со всем Империумом. Большинство из них были образцами, к которым следует стремиться, моделями хорошего управления и обещанием мира, который придёт в верные миры. Ультрамар был лучшим. Его по праву хвалили по всей галактике, говорили, что это справедливое место, где каждый гражданин мог жить и не бояться завтрашнего дня.

Жиллиман встал со стула и развернул на столе звёздную карту. Он осторожно разгладил её бронированными руками и некоторое время пристально смотрел на неё.

– Я прочитал много исторических книг. Я благодарен за то, что Ультрамар продолжал выполнять ту роль, которую я намеревался выполнять, с момента моей смерти. Я благодарен за всё, что вы сделали для поддержания традиций справедливости, которую представляет это царство в часто жестокой галактике. Я благодарен за сохранение свободы его жителей. Несмотря на мрачное положение дел, в котором мы оказались, какими бы ни были эти ужасающие характеристики, Ультрамар по–прежнему остаётся примером для любой другой системы Империума.

Примарх глубоко вздохнул и положил кулаки на карту. Калгар посмотрел под бронированные руки. На карте было написано «Ультрамар», но это было не то царство, каким он его знал. Эти земли включали в себя все оригинальные системы Пятисот Миров и многое другое. Территория была разделена на пять отдельных цветных блоков.

–  Однако, –  сказал примарх, и в его голосе прозвучала сталь, –  я должен был поступить лучше. Уменьшив Ультрамар до размера, который мог бы эффективно защищать один орден, в то время как Ультрадесантники выполняли свою работу в других местах, я снизил эффективность Ультрамара как примера и  как бастиона. –  Он поднял глаза с искренним выражением лица. – Я ошибался.

Эти слова встретили тишину. Для большинства людей в комнате Жиллиман был почти что богом, а боги не ошибаются.

–  Более того, мой приказ десятилетней давности о том, что все договоры о независимости должны быть немедленно аннулированы и древние Пятьсот Миров вновь включены в это царство, не был полностью принят. Усилия по воссозданию Великого Ультрамара – то есть древних Пятисот Миров – продвинулись не так хорошо, как мне бы того хотелось. Я зол на тех имперских командиров, которые не подчиняются правлению Ультрамара. Я разочарован теми командирами, которые на словах верят моему командованию, но продолжают ставить свои собственные интересы выше интересов человечества. Может показаться, что Ультрамар возвращается в свои первоначальные границы, но это не так.

Некоторые представители определённых миров выглядели очень неуютно. Жиллиман указал бронированным пальцем на звёздную карту.

– Это моё видение Великого Ультрамара. Оно будет введено в действие немедленно. Поскольку я не могу полагаться на добрую волю местных властей, сегодня я восстанавливаю древние должности тетрархии. Четыре благородных члена Адептус Астартес, которых я выбрал как за их проницательность как государственных деятелей, так и за их способности как воинов, будут назначены командирами секторов, чтобы наблюдать за реорганизацией царства в соответствии с принципами, которые буду определять я и только я. Им будут предоставлены все полномочия для достижения моих целей по своему усмотрению, будь то дипломатические или военные.

Примарх позволил угрозе повиснуть в воздухе.

– Кроме того, им будет поручена защита этих секторов, а когда наступит мир, их восстановление и дальнейшее развитие.

Люди ждали слова примарха относительно того, кто будет ими править, но он сосредоточился на карте.

–  Под моим правлением тетрархи правили из миров Якс, Окклюда, Сарамант и Конор. Насколько я понимаю, Сарамант был опустошён некоторое время назад, а Якс стал менее важен для окружающих его систем и в настоящее время оккупирован врагом. Местонахождения тетрархов были выбраны в начале расширения Ультрамара, а Якс и Конор находятся недалеко от столичного мира. Признавая эти изменения обстоятельств, я установлю новую тетрархию в следующих мирах. Конор снова примет тетрарха своим господином. Несмотря на близость к Макраггу, ситуация в Эспандоре демонстрирует, что необходимо разработать целенаправленную оборонительную стратегию, чтобы защитить северные пределы от дальнейших вторжений Бедственных Звёзд и, в конечном итоге, вытеснить и очистить эти системы от последователей Чумного Бога. На эту роль я назначаю Северуса Агеммана, Первого капитана Ультрадесантников и Регента Ультрамара. Вы хорошо проявили себя здесь, пока лорд Калгар отсутствовал. Такие усилия заслуживают признания.

Агемман встал и поклонился.

– Господин, вы оказываете мне великую честь.

–  Вы сохраните своё звание и положение в Ордене, тетрарх, хотя ваши новые обязанности будут обременительными, –  сказал примарх. –  Содись, тетрарх Конора, и займи своё место среди величайших лордов.

Агемман вернулся на своё место, переполненный решимостью.

– Другие миры, которые будут нести эту ответственность, следующие. Андермунг станет базой второго тетрарха, отвечающего за южные пределы. На эту роль я назначаю второго капитана Портана из ордена Генезис.

Портан стоял, его красная броня темнела в зале. Он в замешательстве поднял руки.

–  Мой господин, чем я заслужил эту честь? Разве вы не желаете назначить на эти должности своих собственных Ультрадесантников? Я потрясён.

– Я изучил записи ордена о службе всех моих сыновей, не только Ультрадесантников, –  сказал Жиллиман. – Я выбрал своих тетрархов в соответствии с их способностями, независимо от их происхождения. Я призываю тех, кто подходит на эту роль, без предпочтения моего ордена перед другими. По моему мнению, вы, избранные, достойны. Не забывайте, что, хотя вы носите красную броню и имя другого ордена, в вас моё геносемя. Это всё, что имеет для меня значение. Ваши усилия по восстановлению кластера Диамат четыре столетия назад предполагают, что у вас есть все качества, необходимые для этой должности.

– Благодарю, господин, – сказал Портан.

–  Вы также сохраните свой титул капитана, хотя я порекомендую магистру ордена Эорлоиду назначить другого капитаном вашей роты. В этом случае мы отступим от Кодекса.

– Как прикажете, так и будет, – произнёс магистр Ордена Генезис.

–  Протос на западе будет местом третьего тетрарха. На эту роль я назначил капитана Бальтуса из Орлов Рока. У меня есть подтверждение, что он покинул расположение своего ордена и направляется на Макрагг.

Жиллиман прижал палец к краю карты. Там его новый Ультрамар тянул длинный изогнутый хвост к Восточной Окраине, охватывая множество планет, которые не знали правления Макрагга в течение долгих веков.

–  Остаются восточные окраины. Эта территория, находящаяся под управлением Сотаранской Лиги, до недавнего времени оставалась политически единой, но после падения Соты от атаки тиранидов Лига осталась без надлежащего руководства, и я слышу от неё тревожные сообщения. Это изменится. Веспатор, находящийся в трех световых годах от Соты, назначен там новым центром власти, а его тетрарх будет править Сотаранской Лигой и восточными щитовыми мирами. Жиллиман оглянулся на своего коннетабля. –  Капитан Феликс примет командование.

Феликс, стоявший справа от трона примарха, выглядел ошеломлённым.

–  Господин, я недостоин! –  выпалил Феликс.

– Ты достоин, потому что я говорю, что ты достоин, –  сказал Жиллиман как ни в чем не бывало. –  Я проверял тебя с тех пор, как мне стали известны твои записи. Как ты думаешь, почему я полностью принял тебя в Ультрадесантники из Бесчисленных Сынов? Я давно увидел твой потенциал, Феликс. Я готовил тебя для этой роли. Ты меня не разочаровал. Мне нужен тетрарх Примарис. Все космические десантники в восточном квадранте Ультрамара будут принадлежать к типу Примарис, как и многие другие по всему Ультрамару. Я не могу допустить каких–либо разногласий между двумя поколениями космических десантников.

Жиллиман осмотрел комнату.

– Вы можете возразить, что этого никогда не произойдёт, –  продолжил он. –  Архимагос Коул может уверять меня, что они созданы быть верными. Вы, представители старшего типа, можете цитировать свои записи о жертвенности и преданности, но я знаю души людей. Я уже слышал заявления о лояльности и был свидетелем того, как случайно их забывали и сжигали дотла. Там, где есть различия, есть место и зависти, а зависть приводит к конфликту. Я не хочу ничего из этого. Трое из четырёх тетрархов будут космическими десантниками исходного типа. Ты примешь это предложение, Феликс: всё должно быть сбалансировано. Восемьдесят шесть миров будут твоими. Некоторые из них утеряны, и чтобы вернуть их, тебе потребуются все искусства, которым я тебя обучил. Тебе, как тетрарху Веспатора, предстоит управлять ими всеми на благо их народов и быть представителем космических десантников Примарис в Совете Великого Ультрамара. У всех вас, тетрархов, одинаковое бремя.

– Господин! – Феликс упал на колени, и броня загремела о камни.

–  Вы, лорд Марней Калгар, –  сказал Жиллиман, глядя на магистра ордена Ультрадесанта, –  будете продолжать править центральными мирами, за исключением тех, что находятся в системах Конор, Веридия и Эспандор, которые подпадают под компетенцию новых тетрархов. Таким образом, Ультрамар будет разделён на пять частей.

Поддержка Жиллимана была достаточно искренней, но Калгар увидел за этим выговор. В этот момент заговорил эмиссар Окклюды. Он был возмущён как тем, что его планета была передана тетрархии, так и тем, что её вообще следовало повторно включить.

– Господин, вы имеете в виду, что многие воины становятся Примарис? – спросил он.

Быстрый взгляд примарха – и он быстро опустился.

– Я по–прежнему боюсь, что один орден не сможет защитить Пятьсот Миров, –  сказал Жиллиман. –  Поэтому я решил разместить восемь новых орденов космического десанта, созданных недавно в Раукосе, в пределах Великого Ультрамара. Наряду с Ультрадесантниками и Косами Императора, чьи территории попадают к четвёртому тетрарху, отныне будет десять полных орденов, защищающих это королевство.

Это подняло бурную реакцию. Жиллиман продолжал, не обращая внимания.

  –  Немедленно будут предприняты работы по восстановлению Кос Императора с помощью космодесантников Примарис. Они будут охранять то, что сейчас называется Сотаранской Лигой. Здесь, в Каллимахе, мы разместим орден Сынов Мщения, а в Хаусбридже у Преторов Ультрамара будет свой дом…

Ропот перерос в громкие протесты.

– Вы хотите, чтобы у вас был собственный Легион? –  спросила женщина–дипломат. –  Мой господин, каковы ваши намерения?

– Вы говорите, что у меня будет Легион, – спросил Жиллиман, и его голос опасно понизился. – Когда я лично строго запретил создавать и использовать их?

У женщины был выбор: сесть или отстаивать своё мнение. К её чести, она выбрала последнее.

– Вы уже так делали. Некоторые говорят, что девять братств Бесчисленных Сынов были Легионом во всём, кроме имени.

– Нет, – ответил Жиллиман. – Бесчисленные Сыны были разбиты на ордены, как новые защитники Ультрамара.

– Это как посмотреть, – ответила женщина.

Жиллиман нахмурился и снова обвёл стальным взглядом толпу.

– Послушайте. Я хочу спасти ваши жизни и Империум. Отложите в сторону свои эгоистические заботы. Не заставляйте меня разочаровываться в человечестве, как я уже разочаровался при пробуждении. Покажите мне, что мои надежды на наш вид не были беспочвенными. Поразите меня своей мудростью.

– Что начёт Имперских губернаторов? – спросил другой дипломат. – Что произойдёт с мирами, в которых есть тетрархи?

– Большинство из них лояльны, – добавил другой. – Они готовы присоединиться к Пятистам Мирам, и теперь вы хотите заменить их на Адептус Астартес?

Люди зашептались громче. Космодесантники молчали.

–  Мой господин, –  сказал Геродиан, сын иерарха Каллимаха. – Галактика изменилась с вашего времени. Миры орденов Космического Десанта зачастую не представляют особой ценности для Адептус Терра. Они уже не важны. Миры смерти и тому подобное. Всего лишь рекрутские площадки. Каллимах –  хорошо развитая планета. Хаусбридж, хотя и меньший по значимости и населению, тоже не захолустье.

На Жиллимана не повлиял натренированный тон молодого человека.

– Я меняю ситуацию, –  сказал он, и его глаза стали холодными и твёрдыми, как кометный лёд. –  Орденам, дислоцированным по всему Ультрамару, будет поручена в первую очередь защита королевства. Каллимахом и Хаусбриджем будут управлять их магистры орденов, как и всеми остальными миры, где будут размещены ордена. Не путайте меня. Гражданские губернаторы будут нужны, как и здесь, на Макрагге. Должностным лицам будет предоставлена возможность выйти на пенсию через десять лет. В течение переходного периода их обязанностью станет обеспечение передачи всех дел преемникам. После завершения срока их наследникам будет предложена возможность служить Ультрамару в качестве администраторов этих миров. Они по–прежнему будут править, только их титул изменится.

– Они не будут губернаторами! – сказал Геродиан. – Мой род триста лет с честью служил Империуму.  И это наша награда? Титул моего отца дарован самим Императором!

– Титул, – ответил Жиллиман, – дарован Высшими Лордами Терры, говорившими вместо Императора. Я не говорю вместо него – я говорю от Его полной и абсолютной власти. В отличие от Высших Лордов, я недавно встречался с Ним. Это предложение, которое я вам не советую отвергать, Геродиан.

Тогда многие представители начали кричать, их вопросы летели в сторону примарха. Их собственная сила оказалась под угрозой, и они, казалось, немного утратили страх перед ним.

Власть развращает, подумал Калгар. Она убивает уважение. Она убивает здравый смысл. Реакция делегатов укрепила убеждённость Калгара в том, что действия Жиллимана были правильными.

–  Мои люди! –  сказал примарх. Он стоял прямо. – Мои капитаны, мои сыновья, мои верные граждане, вы не понимаете. Эти изменения принесут пользу всем нам, а со временем помогут Империуму. Я намерен сделать Ультрамар моделью того, каким может быть Империум. Посмотрите за пределы своих границ – вы увидите, как наша империя рушится! Я укреплю стены и снова сделаю всё прекрасным. Обеспечив безопасность Пятиста Миров, мы станем маяком разума и надежды. Отсюда может начаться восстановление Империума.

–  Значит, вы не намерены возвращаться? –  спросил Кенот Фриш, магистр ордена Воющих Грифонов.

–  Нет, сын, я ухожу надолго. Возможно, навсегда, –  сказал Жиллиман. Он повернулся лицом к Марнею Калгару. Калгар изо всех сил пытался удержать зрительный контакт. –  Задачу управления всеми тетрархами я оставляю вам, Магистр Калгар. Вы остаётесь Лордом–защитником Великого Ультрамара. Вы здесь правитель, как и всегда. Хотя вам предстоит вернуться на Вигилус, ответственность за это царство остаётся на ваших плечах. Не судите себя по моим стандартам. Я примарх, вы нет. Я должен оказать вам поддержку своей властью и воинами, чтобы обеспечить безопасность Ультрамара. Империуму нужен Ультрамар, но ему нужен и я. Я не могу оставаться здесь, но, когда я уйду, я оставлю вас в более сильной позиции. Мы потеряли здесь много воинов и три из шести звёздных фортов королевства. Я позволю своему вниманию немного задержаться на нашем доме, пока не буду удовлетворён.

Ещё один тонкий упрёк, замаскированный добрыми словами. Калгар склонил голову. Жиллиману не нужно было этого делать. Калгар должен был управлять королевством сам. Не имело значения, что он отсутствовал в последние годы. Это не было оправданием. Вмешательство примарха было унизительным.

– Как прикажете, господин, – сказал Калгар.

–  А теперь о войне, –  сказал Жиллиман. –  Мой брат отступил из системы Макрагг при первых признаках моих кораблей. Осада Ардиума почти окончена. Я вернусь туда, чтобы помочь, когда мы закончим здесь. После того, как ситуация в родной системе стабилизируется, мы дадим отпор действиям трёх врагов, посмевших вторгнуться в наше царство. Мы должны атаковать на всех фронтах, даже если это означает поражение на некоторых из них. Необходимо помешать силам Мортариона объединиться. Должно быть, чтобы они все были заняты.

–  Разделить их и уничтожить, –  сказал Квент Кармагон, третий капитан Лазурных Рыцарей. –  Только вы можете это сделать, господин.

–  Я предпочитаю объединить и возглавить, –  мрачно сказал Жиллиман. –  Но там, где я перейду от мира к войне, я буду разделять и уничтожать. –  Он постучал по карте. – Я поймаю своего брата и убью его, отомстив за всё то зло, которое он здесь совершил. Если бы я мог убить его сто раз, я бы это сделал. Никакие страдания не могут быть слишком велики для искупления его преступлений, первым и величайшим из которых было предательство моего отца и моих верных братьев.

–  Где начнём, мой господин? –  спросил Бардан Доваро, Магистр ордена Новадесантников.

–  Действительно, где?

Жиллиман поманил огромным пальцем. Ворота зала открылись, и пара слуг ордена втолкнула гололитовый излучатель на гравиплатформе. Его сопровождали четыре Сестры Безмолвия с высокими копьями, каждая из которых занимала один из углов. Машину плавно остановили недалеко от стола.

–  Прежде чем мы пришли сюда, я поручил тетрарху Феликсу возглавить экспедицию к Дворцовому шпилю улья Креостос на Ардиуме, –  сказал Жиллиман. –  Мне нужно было знать, как мой брат вызывает эту чуму мертвецов и как его демонические союзники могут так легко окутывать себя ложной плотью в самом сердце нашего королевства. –  Он сделал паузу. – Есть определённые письмена, в которых упоминается артефакт, известный как Рука Тьмы. Я подумал, что причиной является это устройство.

–  Мы знаем о нём, –  сказал Калгар. –  Он был захвачен Абаддоном много веков назад и использован им в Готской Войне. Некоторые образованные люди говорят, что это позволило ему использовать Чернокаменные Крепости в Готическом секторе. В наших записях больше ничего нет.

– Это древнее устройство, появившееся задолго до того, как человечество полетело к звёздам, –  сказал Жиллиман. –  Тот, кто владеет им, может легко управлять огромными энергиями варпа. –  Он снова сделал паузу. –  Насколько мне известно, он есть у Мортариона –  это  дар от Разорителя.

– Откуда вы это узнали? – спросил Калгар.

– Иннари из аэльдари. Они не заявляли, что это устройство принадлежит им, но я подозреваю, что оно было создано их предками. Они заинтересованы в том, чтобы узнать его местонахождение.

По толпе пронёсся ропот. Аэльдари помогли Робауту вернуться к жизни, но всё же были ксеносами, и им нельзя было доверять.

– Спокойно, люди мои. Я не принимаю их слова за чистую монету. Это была одна из многих вещей, которые рассказали мне их посланники во время моего путешествия на Терру. Они настаивали, что Абаддон может поднимать мёртвых в любой точке Галактики, потому что Мортарион каким–то образом извратил это устройство. Когда вести об этой новой чуме мертвецов, поразившей Ультрамар, дошли до меня во время крестового похода, я убедился в правдивости их слов. Восстания, которые мы пережили, ещё больше укрепили мою уверенность. Эти восстания –  безумие, а что такое безумие, как не болезнь ума? Давайте посмотрим. Сёстры, активируйте гололит.

Одна из Сестёр Безмолвия включила устройство. Оно мощно загудело. Проекторы засветились, когда из излучателя вырвался конус серебристо–белого света.

– Сёстры будут охранять это устройство, чтобы защитить вас от его силы, – сказал Жиллиман. – Даже его вид может совратить.

Кадры боя, снятые линзами Феликса, отобразились на гололите; взорам предстал странный механизм из часовни Дворцового шпиля.

–  Теперь посмотрим, –  сказал Жиллиман. По мановению его руки к изображению был добавлен ещё один слой –  паутина нитей, которые накладывались друг на друга и угрожающе пульсировали. Они были такого тёмно–зелёного цвета, что казались почти чёрными.

–  Это не похоже на то, как я представлял себе Руку Тьмы, –  сказал Калгар. –  Я говорю, что это не она.

–  И правда, лорд Калгар, –  сказал Жиллиман. Жиллиман ушёл в себя, почувствовал некоторую отчуждённость и в таком смятении ума даже не заметил грубости в ответе повелителю Макрагга. –  Это не сама Рука Тьмы, а устройство, созданное Мортарионом, который знает способности и силы Руки. Эта сеть, которую вы видите здесь, имеет психическую природу. Он распространяется по всему Ардиуму и за его пределами, проникая из мира в мир, где расположены подобные устройства, помогая армиям Чумного Бога. Кодиций Максим, пожалуйста, –  Жиллиман указал на псайкера Ордена Авроры.

Максим поднялся среди собравшихся лидеров Космического Десанта. Он пришёл на встречу с непокрытой головой. Под тёмно–синим капюшоном скрывался старик, повидавший столько зла, что его хватило бы на несколько жизней. Среди белоснежных волос виднелись кабели, уходящие в череп. Сила сияла в глазах Максима. Брови, сдвинутые к переносице, придавали его морщинистому лицу вечно хмурое выражение.

–  Я слишком остро почувствовал эту скверну, –  сказал Максим. – Её прикосновение до сих пор загрязняет мой разум. Эта машина запачкала психосферу Ардиума, как сепсис. Мортарион создал психическое оружие, которое заставляет народ восстать против правителей и мёртвых восстать против живых. Падший примарх накинул сеть порчи на Ультрамар и стягивает её всё сильнее. Он отравляет королевство так же, как и его людей.

–  Лорд Тигурий это чувствовал, –  сказал первый капитан Агемман. – Но мы даже не представляли себе весь масштаб.

–  Не представляли, –  бесстрастно поддержал Жиллиман. – Легион Мортариона славился грубыми атаками и выносливостью перед лицом вражеского огня. Это были грубые стратегии, порождённые гордостью, и они стоили дорого. Но мой брат способен и на хитрость, и когда он выбирает её, он наиболее опасен.

– Теперь понятно, почему его действия кажутся такими случайными, –  сказал капитан Торкос из Воющих Грифонов, – Если бы он подкладывал эти устройства…

–  Вероятно, кстати, –  сказал Жиллиман. – Мой бывший брат сделал эти вещи сам и сам установил. Он никогда не доверял другим. Подумайте, как ваша защита провалилась в тех местах, где был замечен Мортарион. Меня беспокоят возможности, которые дают ему эти устройства. Если он сможет использовать силы варпа во многих местах, перед ним могут открыться новые возможности, помимо создания орд нежити и отравления разумов. Влияние Цикатрикс Маледиктум здесь, в Ультрамаре, должно быть слабым, но я считаю, что это не так. Всё из–за Мортариона. Помощь его больного хозяина всегда с ним. Например, те ужасы, что происходят на Яксе, дают мне серьёзный повод для беспокойства. Демоны каким–то образом были доставлены туда через варп–сеть, созданную Рукой Тьмы.

– Тогда нам следует отправиться в Якс, – сказал Калгар.

– Ещё нет. Существа там сейчас слишком сильны, чтобы их можно было победить. Сначала я поведу имперские войска на Эспандор. Именно там началась война. Именно там будет положено начало её конца.

Гололит отключился. Коллективный вздох облегчения пронёсся среди смертных членов кворума.

–  Эспандор расположен ближе всего к Бедственным Звёздам, –  продолжил Жиллиман. –  Это коридор для военной техники и канал для варпа. Через эту систему приходят армии Мортариона, быстро мчась по сети эмпирейской грязи, которую мы видели на Ардиуме. Жиллиман откинулся от стола, его глаза сверкали от мыслей о мести. –  Отвоевав систему, мы лишим Мортариона возможности пополнять запасы своего флота. Если мы сможем обнаружить эти машины на Эспандоре и вывести их из строя, поток силы, отравляющий душу Ультрамара, можно будет остановить. Демоническим легионам будет сложнее оставаться в реальности. Мёртвые не будут воскресать так легко. Как только его смертные силы будут изолированы друг от друга и мы сможем быть уверены, что они не будут усилены сверхъестественными средствами, тогда мы сможем начать их уничтожение. Судя по тому, что капитан Вентрис рассказал мне в Раукосе, воины Эспандора Прайм всё ещё держатся, но их дни сочтены. Я говорю, что сейчас настал момент предоставить им всю силу наших армий и полностью вернуть систему. Я называю это начинание «Копьём Эспандора». Запомните это.

Не было никакой дискуссии, никакого подобия дебатов. Имперский регент заявил о своём намерении, и оно было принято. Космические десантники в зале последовали бы за ним без вопросов. Жиллиман снова посмотрел на карту.

– Я клянусь, что так и будет, за людей Ультрамара и за Империум.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ. ЭСПАНДОРИА ТЕРЦИО

Шпили Эспандориа Терцио уже виднелись на горизонте. Три недели боёв приблизили имперское наступление к городу, проведя его через сеть минных полей и траншей. Город был практически завоёван, а вместе с ним и вся восточная часть главного континента. Всё, что стояло между силами примарха и победой –  последняя оборона, окружённая рвом с морем грязи, которое раньше было рекой Одерия. Течение реки было заблокировано, из–за чего она пошла вспять, и её воды просачивались в землю. В результате образовалась грязь, в которой смешивались твёрдые и жидкие вещества.

В Эспандориа Терцио был последний и самой мощный из варп–механизмов Мортариона на Эспандоре.

Пустотные щиты и зенитные батареи сделали невозможным нападение с воздуха. Битва за Эспандориа Терцио будет выиграна так же, как выигрывались войны с тех пор, как один человек ударил другого камнем на пыльных равнинах старой Африки – когда два войска сойдутся лицом к лицу.

– Вперёд! Вперёд! Вперёд! – Феликс закричал так громко, как только позволяли лёгкие. Его доспех усиливал крик в десять раз, а динамики превращали его в неразборчивый хрип.

Волна космических десантников в синих, зелёных, золотых, красных, чёрных и белых доспехах поднялась из Имперских земляных валов и последовала за Тетрархом Веспатора, стремясь атаковать позиции Чумных десантников. Вокруг Феликса находились десятки воинов в броне Ультрадесанта, многие из которых сражались вместе с ним на Ардиуме, включая сержанта Хеллика и сержанта Тевиана. Остальные были ветеранами из первоначального подкрепления Основания Ультима, отправленного в Ультрамар. Среди них был Малкадес, первый космодесантник Примарис, павший в Чумной войне, теперь запертый в массивном корпусе дредноута «Искупитель».

Вместе космические десантники–примарис помчались на врага прямо по грязи, опережая своих старших собратьев.

Над головой выли десятки «Лэндспидеров» из многих орденов. Их гравииндукторы поднимали в небо потоки грязи, создавая узоры, которые тут же исчезали. Феликс чувствовал грохот двигателей, когда машины мчались вперёд, и грязь хлынула на него после того, как они проехали. Тяжёлые болтеры били с корпусов «Лэндспидеров». Когда враг оказался совсем близко, к ним присоединились воющий визг вращающихся стволов штурмовых пушек и рёв мелта–ружей и ракет.

Бункер на дальнем берегу грязевого моря взорвался облаком зеленоватого пламени. Огонь стрелкового оружия поднялся навстречу «Лэндспидерам», и они разорвали свой строй, уклоняясь на невероятной скорости, чтобы не быть сбитыми, но нескольких человек всё же ранило. Одна машина взорвалась, и у неё оторвался левый двигатель. Разлетелись осколки. Один из двух членов экипажа выпрыгнул; другой упал вместе с машиной, которая с глухим грохотом врезалась в размокшую землю, подняв столб чёрного дыма.

–  Вперёд! –  снова закричал Феликс. Он и его передовая фаланга достигли берега реки. Грязь доходила до пояса. – Вперёд!

Двигательные системы гравиброни толкали капитана через грязь. Приближалась худшая часть наступления, и идти стало тяжело. Казалось, сам Эспандор хотел удержать Феликса в плену и помешать его победе.

–  Вперёд! –  снова скомандовал капитан.

Его голос превратился в рычание, такое же низкое, как и то, которое издавала броня, когда он боролся с грязью. Берег реки, скрытый шестью футами мокрой земли, внезапно исчез, и Феликс погрузился по шею. Чавкнув, вынырнул мертвец с безвольно свисающей гнилой головой. Здесь было много трупов, разлагавшихся в грязном море, и их плоть становилась его частью. Все они были смертными солдатами. Болезни, распространяемые врагом, принесли много горя обычным людям.

Феликс обнаружил, что продирается через риф из костей, а на его доспехи налипла сгнившая плоть. Смотри только вперёд. Смотри в будущее, сказал он себе. Прошлое мертво, настоящее почти мертво. Только в будущем есть жизнь.

Воинов ждала неизвестность. Орбитальная съёмка Эспандориа Терцио была невозможна из–за густых облаков мух, скрывавших город в любую погоду. Другие попытки тоже не увенчались успехом. Психическое исследование дало лишь сводящие с ума видения у тех псайкеров, у которых хватило смелости попытаться это сделать. Даже лорд Тигурий или кодиций Максим не добились успеха. Часы Мортариона придётся искать своими силами.

Многие высокопоставленные космодесантники полагали, что население давно вымерло и что город следует сровнять с землёй из космоса. Жиллиман сказал им, что они ошибаются. Он командовал наземной атакой, чтобы очистить землю от противника. Он произнёс речь, в которой осуждал любого человека, который сровняет с землёй имперский город, пока его граждане ещё живы. Наедине примарх признался Феликсу, что остальные вполне могут быть правы, но город в любом случае необходимо взять, поскольку нужно убедиться, что варп–часы Мортариона действительно уничтожены.

Феликс не был уверен, какой фактор был наиболее важным. Мортарион в любом случае мог бы убрать своё устройство, если бы начал проигрывать. Поговаривали, что он наполовину демон и больше не связан законами этой вселенной. Жиллиман собрал медицинские бригады со всего сектора, чтобы оказать помощь всем выжившим людям, хотя Феликс не надеялся, что такие есть. Но обе цели оправдывали риск боя, и цели эти были достойными, и Жиллиман хотел достичь обеих.

Примарх всё это время ждал на орбите на борту «Чести Макрагга», руководя операцией и доверяя обнаружить устройство Мортариона наземным войскам.

Феликса заинтересовало, как примарх объяснял свои действия. То, что Жиллиман называл главным, зависело от того, с кем он разговаривал. Таким образом, примарх направлял энергию подчинённых в соответствии с их собственными предрассудками, фактически никого не обманывая. Почти наверняка у него были и другие мысли, которые он не раскрывал никому. Такое умение вести разговоры поражало Феликса. Сейчас оно стало очевидным, хотя капитан знал, что много лет не замечал этого таланта примарха. Феликсу было сложно разобраться в дипломатии, как будто его мозг действительно не был создан для этого, хотя примарх уверял, что у него есть талант.

Возможно, это был вопрос тренировок. Феликс потратил тысячи лет на подготовку к войне и лишь несколько лет – на изучение тонкостей дипломатии. Если примарх говорил, что Адептус Астартес созданы не только для войны, но и для мира, это должно быть правдой. Но Феликсу предстояло многому научиться. Если бы он умел хотя бы десятую часть того, что умел Жиллиман, тогда он мог бы считать себя достойным звания тетрарха.

Феликсу очень хотелось найти машину павшего примарха и помочь доставить её к Мстящему Сыну. Уничтожение часов Ардиума было детской игрой по сравнению с поиском этого механизма. Если Феликс сможет выполнить это задание, он будет считать это собственным достижением. И тогда он, возможно, почувствует себя достойным оказанной ему чести.

Нападение шло плохо. По всему фронту космические десантники замедляли ход, пойманные в липкие объятия реки. Когда они покинули линию имперских траншей, их броня были яркой и чистой. Теперь они были сплошь покрыты серо–коричневой грязью. Отвратительная жижа доставала до дыхательной решётки Феликса. Капитан плотно закрыл шлем. Звонок предупредил, что теплоотводы закупорились; воин взглянул на пару полосок на мини–дисплее со множеством индикаторов. Соответствующая полоса заполнилась и настойчиво мигала. Медленно, но верно температурные показатели росли. Реакторный блок заметно нагрелся. Все индикаторы нагрузки на сервоприводы боевого доспеха горели жёлтым вместо зелёного. Когда отряд застрял в реке, Гвардия Смерти открыла огонь по космическим десантникам. Им ничего не оставалось, кроме как терпеть. Жиллиман послал вперёд космических десантников, потому что смертные не могли пересечь море грязи. Теперь придётся довериться только своим доспехам.

Боевые кличи и военные гимны собравшихся братьев превратились в хрипение. Болтеры ударили по густой трясине и взорвались, только погрузившись в неё. Грязь ослабила их мощь, и приглушённые ударные волны от разрывов почти не были заметны. Другое дело –  огромные снаряды, выпущенные осадными танками Гвардии Смерти: их взрывы поднимали пузыри и заставляли всплывать разложившиеся части тел.

На фронте длиной почти в семь миль и под шквальным огнём продолжали сражаться пять с половиной тысяч космических десантников.

В ответ на огонь Гвардии Смерти из тыла Империи была организована ответная бомбардировка. Визжали ракеты «Вихрей», поднимая волны земли с линии траншей Чумных десантников. Иногда удавалось подавить огневые позиции, но системы траншей тянулись далеко от Эспандориа Терцио, и противник быстро подтягивал резервы.

Земля оказалась ловушкой. Небо превратилось в беспорядочную перестрелку. Воины гибли, уничтоженные прямыми попаданиями. Недалеко от центра реки течение усилилось. Рядом с Феликсом космический десантник опустился под поверхность и снова вырвался наружу в двадцати ярдах от него. Феликс изо всех сил пытался устоять на ногах, когда поток попытался утащить его. Река стала непреодолимым препятствием, которое вывело отряд из строя. Ещё через несколько мгновений тактические данные Феликса показали, что строй безнадёжно рассредоточен.

– Боритесь! –  крикнул он. – Идите ко мне, если можете!

Слева от него Малкадес беспрепятственно шагал против течения. Это заметила Гвардия Смерти, и в его сторону понеслась стена огня и пуль. Снаряды отскакивали от его покатой брони, а лазпушки прожигали в ней расплавленные дыры, но это не останавливало дредноут.

В течении реки не было никакой логики; она поворачивала назад, закручивалась в неестественные водовороты, утаскивая воинов под воду. Космические десантники боролись, каждый шаг давался им с великим трудом, их отделения смешивались и расходились, но они всегда шли вперёд.

Феликс подобрался к берегу. От воды поднимались земляные крутые насыпи. Покрытые грязью каски торчали из–за огневых позиций противника, многие из них увенчивал шип. Поток плазмы обжёг грязь справа от капитана, подняв стену пара. Второй выстрел обезглавил находившегося поблизости Заступника, которого Феликс знал как брата Клеуса, бойца Второй роты Ультрадесантников. Тускло–коричневый цвет на короткое время стал артериально–красным, а воин исчез в грязи; его геносемя было утеряно.

Феликс поднял ногу, опустил её и ничего не почувствовал. Он потерял равновесие и медленно упал. Грязь полностью залепила линзы и заключила воина в холодные объятия. Даже во время многочисленных погружений в стазис Феликс не чувствовал такой всепоглощающей клаустрофобии. Приглушённые взрывы сотрясали жидкую землю. Взрыв неподалёку отбросил Феликса в сторону; стабилизационные сопла на ранце закупорились, внутренние гироскопы его ботинок сбились из–за долгого падения. Капитан споткнулся и поплыл. В ушах кричала о перегреве сигнализация. Феликс плыл, пока с приглушённым металлическим ударом не ударился о ногу могучего Малкадеса. Столкновение остановило капитана, и он снова встал на твёрдую почву. Он всё ещё был погружен в грязь и полагался только на датчики своего шлема, чтобы не потеряться. Используя Малкадеса как ориентир, Феликс направился к берегу.

Дно реки стало выше. Капитан почувствовал под ботинками шорох гальки и вырвался наружу; сначала вынырнул ранец, затем голова, потом наплечники. Капитан прошёл последние несколько ярдов к линии траншеи, и с каждым шагом путь становился всё легче, хотя приходилось использовать авточувства, чтобы видеть, потому что на линзы налипла грязь. Противник быстро прицелился и открыл огонь. В Феликса понеслись десятки болтов. Большинство из них взорвалось на защитном энергетическом поле, созданном железным ореолом. Броня агрессора была разработана с учётом вероятного болтерного обстрела, и толстые доспехи защищали своего владельца. Вентиляционные отверстия открылись, выпустив фонтаны грязи. Затем с рёвом вырвался воздух, и датчики температуры вернулись к своим нормальным отметкам. Появились сообщения, что энергетическое поле и броня повреждены.

–  Вперёд! –  снова взревел Феликс. Вой возвестил о появлении Малкадеса. Дредноут вышел из реки, с его брони капала грязь, а вращающаяся пушка уже начала стрелять.

Не дожидаясь других, Феликс бросился на линию врага. Болты бились о силовое поле. Девять шагов – вот и всё расстояние. За ту секунду, что ему потребовалась, чтобы пробежать его, капитан активировал разрушающие поля вокруг своего силового меча и болтерной перчатки. Они громко затрещали и мгновенно раскалили грязь и песок, которые слетели с оружия стеклянными каплями.

– За Ультрамар! – вскричал Феликс.

Выбрав цель, он навёл пистолет, встроенный в перчатку, и открыл огонь. Так он отбросил врага от края траншеи; болтерные снаряды поднимали россыпи земли с края траншеи и срывали ржавые наплечники. К капитану присоединились и другие воины: орудия застреляли по одному, по два, а затем сотнями.

– За Жиллимана! За Ультрамар! За Императора! – донёсся в ответ крик космодесантников.

Выбравшись из загрязнённой реки, они бросились в бой. Тысячи орудий ответили на их боевой клич, сразив десятки из них огненным шквалом разрывающихся снарядов. Герои Ультрамара были изрешечены выстрелами и разорваны на части. Пал первый ряд, затем второй, но Малкадес прошёл среди воинов многих орденов и открыл огонь. Его огромная пушка прорвала оборону, раскидав Гвардейцев Смерти гнилыми кусками. Космические десантники рванули вперёд под прикрытием огня дредноута, перепрыгнув линию траншей и врезавшись в противника с глухим грохотом силовой брони.

Как только первые линии лоялистов оказались в окопах, огневая дисциплина Гвардии Смерти была нарушена, что позволило сотням других космических десантников пробежать в осадные сооружения целыми и невредимыми.

На позициях царил хаос. Специальная рота Феликса рассредоточилась по земляным валам на двести ярдов. Вокруг не было ни одного полного отделения. Без братьев, которые бы сражались спина к спине, или сержантов, которые бы их направляли, атака космических десантников превратилась в войну дуэлянтов, где отдельные воины выбирали свои цели по своему желанию.

Времени на сбор сил не было, поэтому Феликс сражался в одиночку. Он налетел на пару неповоротливых Чумных десантников и пропал в свирепой туче мух, окружавшую их. Насекомые стучали по его доспехам, закрывая обзор, но он видел уродство врага. Они были не такими высокие, как он, поскольку принадлежали к старшему генному роду, но гораздо толще и тяжелее. Чудовищные создания, раздутые до предела возможностей человеческого организма, каким–то образом оставались живы. Их тела несли и другие дары Хаоса. У одного вместо человеческого лица была голова слюнявого насекомого; у другого –  щупальца вместо пальцев. Феликс упал на первого воина. Пока противник бился под тяжестью гравиброни, тетрарх ударил его в лицо. Кулак вспыхнул. Мутировавшая голова предателя разлетелась на куски. Труп задёргался в грязи, мухи облепили его, чтобы пожрать бывшего хозяина, а Феликс перевернулся и открыл огонь.

Он отбросил Чумного десантника со щупальцами залпом болтов, но тот был выносливее и покрыт бронёй с ног до головы, хотя эта броня местами прогнила и была пронизана толстыми трубками, по которым, как пчёлы в улье, ползали вездесущие мухи. Предатель поднял свой плазменный пистолет и выстрелил; заряжающая камера загорелась ярко–зеленым, когда его извивающиеся червеобразные пальцы сомкнулись на спусковом крючке. Феликс вскочил на ноги и бросился вперёд; превосходные системы гравиброни сделали его сверхъестественно проворным. Он врезался в неповоротливого предателя, только едва покачнув его, и оказался достаточно близко, чтобы ударить кулаком и разрушить заряжающую камеру пистолета. Плазма вырвалась наружу. В результате взрыва оба воина пошатнулись.

–  Один из новых милых сыночков Императора! –  пробулькал предатель. Он бросил сломанное оружие и вытащил грязный нож. – О, какую награду я получу, если верну тебя к изначальной истине!

Феликс по дуге взмахнул силовым мечом. При этом он развернулся, вложив в атаку весь свой значительный вес и всю мощь своей брони.

Чумной Десантник рассмеялся. Необычайно быстрый для своих размеров, он отразил меч Феликса своим клинком. Рука Феликса отдалась болью от отдачи. Еретик использовал небольшой боевой нож – из тех, которые носили космические десантники с того дня, как Император впервые выпустил их в галактику. Возле рукояти нож проржавел насквозь. Он должен был разлететься, а сила удара должна была отбросить Чумного десантника. Феликс хотел подойти вплотную, вывести врага из равновесия и прикончить его. Каким–то образом противник остался стоять, а его оружие было целым. Нечистая сила заключалась и в ноже, и его владельце. Силовой меч Феликса отлетел, на его лезвии появилась свежая царапина. От неё по металлу пошёл узор ржавчины. Чумной десантник стоял твёрдо, как старая скала.

– Я сражаюсь в Долгой Войне уже больше десяти тысяч лет, маленький воин, –  произнёс Чумной десантник. –  Чтобы убить меня, недостаточно такого глупого удара.

Предатель нанёс удар. Феликс поднял перчатку, стреляя в туловище Чумного десантника. Несколько болтов пробили осыпающуюся боевую броню и взорвались в раздутой груди предателя, но, хотя он кашлял и булькал, он не упал.

Чумной десантник врезался в Феликса, и они оба пошатнулись. Рука сомкнулась на горле тетрарха. Чумной нож – заключённая в нем тёмная сила колола кожу Феликса – пронзил энергетическое поле и устремился в лицо капитана. Плечом Феликс отбил клинок и вонзил конец силового меча в линзу левого глаза Чумного Десантника. Предатель отступил. Феликс ударил перчаткой. Поле разрушения разбило нагрудник предателя, и рука Феликса глубоко вошла ему в грудь. Вонючее вещество разбрызгалось по всему телу капитана. Предатель повис мёртвый на перчатке, но Феликс для верности выстрелил из встроенного в перчатку болтера, пробив предателю спину и заставив его дымящийся генератор взорваться с молниями зелёного электричества.

На секунду глаза и авточувства Феликса были ослеплены атаковавшими его насекомыми, которые, по–видимому, пришли в ярость из–за смерти Чумных десантников, но вскоре они внезапно попадали, дёргаясь в агонии.

За спиной Феликса, совсем близко, раздался огонь тяжёлых болтеров. Воин развернулся, готовый снова сражаться, но увидел заляпанный грязью отряд Центурионов Ордена Генезис, прикрывающий его спину. Они прекратили огонь. Четверо Чумных десантников соскользнули на землю, из множества дыр в их телах текла жидкость нездорового оттенка. Мелтаружьё, которое несколько минут назад было направлено в спину Феликсу, упало в траншею из рук главного предателя.

Сержант отделения отдал честь Феликсу, поднеся ко лбу массивный силовой кулак с тяжёлым оружием.

– Благодарю вас, – сказал Феликс. – Если бы вы не пришли, моя жизнь бы закончилась.

– Все мы здесь братья, господин тетрарх, – ответил сержант. – Каждый из нас – сын примарха. Ради вас я бы вошёл в пасть варпа, господин. Под вашим командованием к нам вновь вернулось величие. Мы сплотились против старого врага.

Феликс осмотрел поле боя. Имперские космические десантники приближались к краю траншеи по всей её длине. «Лэндспидеры» завершили свою миссию в тылу врага и повернули назад, чтобы обстреливать линию фронта. Феликс не мог видеть дальше ближайшего бункера. Впервые с тех пор, как он достиг траншеи, он обратил внимание на тактические дисплеи и вызвал картограф, чтобы просмотреть схему системы траншей. Неподалёку оказались небольшие группы Чумных десантников.

– Где ваш капитан? – спросил Феликс.

–  Мы не можем связаться с ним, –  сказал сержант. – Мы давно отбились от нашей роты. Мы не смогли в таких условиях отследить их локационные маячки.

– Назовите себя.

Сержант так и сделал.

– Вы из Пятой Роты?

– Да, господин.

Феликс определил местонахождение товарищей сержанта благодаря потоку тактических данных, наполнивших его шлем. Отделения его собственной роты были чуть дальше. Группа врагов окопалась ближе, а за ними находилась Пятая рота Ордена Генезиса.

– Есть. Ваши братья вон там, –  указал капитан. –  Хотя враг ближе. Присоединитесь ли вы ко мне в битве, прежде чем воссоединитесь со своими братьями, во славу Великого Ультрамара и Империума Человечества?

Воины не стали возражать.

– Мы пойдём с вами и поможем вам. Наши братья могут подождать, тетрарх. Мы все бьёмся за Маккраг.

  –  Как и я, –  гигантское тело Малкадеса появилось с другой стороны земляных валов. Он пошатнулся, сохраняя равновесие на мягкой земле.

Феликс осмотрел свою маленькую армию. К ним приближалось ещё несколько космодесантников. Он позвал их за собой.

– Вперёд, – сказал он. – За Ультрамар!

Бой длился до полудня. Феликс и его группа, которая всё росла, атаковали ближайший бункер, уничтожив находившихся внутри Гвардейцев Смерти, которых быстро победили тяжёлым оружием Центурионов и мощным вооружением Малкадеса.

Противник упорно сопротивлялся, но был обречён. В траншеях находились немногим более четырёх рот Чумных десантников и культистов. Феликс ожидал демонов или демонические машины, но их не было. Несмотря на всю выносливость Гвардии Смерти, их численность была значительно меньше, и их разгромили. Сила, которую применил Жиллиман, была настолько велика, что у них не было шансов.

Однако цена была высокой. «Громовые Ястребы» и безоружные лихтеры летали над полем боя, забирая мёртвых и их драгоценное геносемя. Многие космодесантники пали. Феликс задавался вопросом, можно ли спасти геносемя тех, кто умер в грязи, без риска заражения.

Как только последний Чумной десантник в окопах был убит, в комплекс двинулись человеческие команды и начали очистку огнём. Когда появился транспорт, к ним присоединились священники и к вечеру уже читали молитвы над окопами. Бои продолжались только в пределах города. Поскольку огневые точки сети траншей и орудийные батареи вышли из строя, имперские самолёты всё чаще летали над рекой, высаживая войска Империума всех родов около черты города. Вскоре из башен собора в центре него раздались выстрелы, и Феликс двинулся дальше, чтобы присоединиться к бою. Он попрощался с Орденом Генезиса, но его собственная армия стала гораздо больше той, что была раньше. Большая часть его собственных войск сумела переправиться живыми и на исходе дня нашла капитана. Достигнув края окопов, они присоединились ко второй большой группе Ультрадесантников, и воины из других орденов затерялись среди них; так как у них не было офицеров, они подчинились Феликсу.

За пределами двойной линии траншей земля была менее разрыта. Обильная растительность Эспандора из–за ядов врага мутировала в нечто новое и выносливое, но нездоровое. Растения пробивались из потрескавшейся земли. Ярко окрашенная вода заполняла воронки от снарядов. Над ядовитыми лужами собрались тучи мух. Зыбкий химический туман отравлял воздух, но уже рассеивался. Насекомые, похоже, исчезали вместе с Гвардией Смерти, и чем больше чумных десантников гибло, тем меньше становилось мух. Небо прояснилось, и из–за редеющих ядовитых облаков показалось тусклое солнце.

Чем дальше отходил противник, тем лучше становилась видимость. Из уходящего тумана проступили разбитые остатки деревьев. Вскоре Феликс смог увидеть всю дорогу до главного шоссе, где БМП Астра Милитарум «Химера», заляпанные грязью после переправы через реку, прорезали путь через пустыню, направляясь на всей скорости к центру Эспандориа Терцио. Впереди высадились из своих боевых кораблей космодесантники. Феликс торопил своих людей, желая успеть на бой с врагом, пока тот ещё жив.

После двадцати минут они прошли три четверти пути до маленького поселения близ Эспандориа Терцио. Группа достигла холма из разрушенного скалобетона на краю разрушенного жилого района, откуда открывался прекрасный вид на реку.

– Ждите здесь, –  приказал Феликс своим воинам. Он взял с собой только лейтенанта группы и сержантов, и они вместе поднялись.

На вершине они осмотрелись. Дороги за пределами города были целы и привлекали всё больше машин. По другую сторону грязи команды боевых инженеров Астра Милитарум совместно с техноадептами возвели дамбу на месте главного моста Одерии, снова соединив разорванные половины главного шоссе. Оно недавно открылось, и через реку длинной колонной шли танки. Для них русло Одерии выглядело как тёмное пятно в море грязи. Вдалеке работали тяжёлые землеройные машины и экскаваторы, зачерпывающие землю вёдрами и лопатами, чтобы расчистить путь потоку. Феликс представил, как это отвратительное месиво вырывается из отравленной земли, устремляется вперёд и загрязняет море.

– Здоровье возвращается сюда, –  сказал Макулл Фидес, один из сержантов, и указал на небо. Грязь на его доспехах высыхала на поднимающемся ветру и отслаивалась, обнажая кобальтово–синий цвет.

Феликс посмотрел туда, куда указывал Фидес. Одинокая птица пролетела над разрушенным пригородом. Она сделала десять взмахов крыльями, затем замерла, затем замахала опять.

– Этот мир будет исцелён, – сказал Феликс. – Примарх сделает это, – он верил в это всем сердцем.

Группа покинула холм и двинулась дальше. Вскоре после этого они вышли на главную магистраль, которая вела из отдалённых районов в сам город. Колонны имперских машин шли друг за другом. Феликс приказал своим людям выстроиться в две шеренги, и они перешли на бег, обгоняя застрявшие в пробке танки; громадные когтистые ноги Малкадеса заставляли землю дрожать.

Вскоре перед ними оказался центр Эспандориа Терцио.

Эспандор был кардинальным миром, и поэтому его города были переполнены церквями и храмами. Феликс всё ещё не принимал поклонение Императору, хотя не отрицал красоту зданий, построенных во имя Его.

Предатели, однако, не принимали это ещё больше, чем Феликс. Вся прекрасная архитектура, созданная в честь Его, была разрушена. Огромная часть Эспандориа Терцио лежала в руинах.

Феликсу было приказано немедленно отправиться к центральному собору, и поэтому он повёл свою роту по главной улице, не обращая внимания на крики о помощи и избегая локальных сражений, происходящих по всему городу. Ущерб от бомбардировок был очевиден – рухнувшие здания, разбитые дороги – но царил ещё и какой–то упадок, который не объяснялся одной лишь войной.

Скалобетон сгнил до арматуры. Зловещие лозы покрывали здания, стены которых опасно наклонялись из–за проваливающегося фундамента. Повсюду были тела; Феликс и его воины прошли мимо груд почерневших трупов. Похоже, тот, кто собирал мёртвых, уже давно сдался, потому что на улицах были кучи мертвецов со следами болезни. Удушливый воздух окутал проспекты. Одиночные выстрелы эхом разносились по пустым улицам. Над головой проносились самолёты и антигравитационные машины. Сервочерепа влетали и вылетали из зданий. Шум машин, и грохот танков, и шаги космических десантников, вошедших в город с запада – всё это должно было быть адски громко. Но стояла тишина. Было ощущение, что за воинами наблюдает что–то злое. Несколько раз они вздрагивали от ощущения невидимого присутствия. Некоторые космодесантники хотели обыскать здания, но Феликс запретил это.

– Мы должны не отвлекаться и как можно быстрее дойти до Великолепного Собора в центре города, – сказал он. –  Мы должны идти быстро. Будьте начеку, опасайтесь засады. Не отвлекайтесь.

Вскоре Феликс обнаружил, что в Эспандориа Терцио есть гражданские.

Среди грязных руин своих домов люди выжили. Кого не успела тронуть болезнь, были сильно истощены. Не было ни одного здорового или не раненного, но народ через кашель подбадривал воинов, которые их спасли. Медицинские бригады уже прорвались в центр, опережая боевые силы и подвергая собственные жизни опасности. Бои затихали, и звуки выстрелов всё больше отдавались на восток, сменяясь одиночными выстрелами Милосердия Императора.

Из окон выглядывали измождённые лица. Мирные жители голодали и мучались, но не покорялись врагам.

Дух этих людей вдохновил Феликса. У них не было ни особых даров от природы, ни улучшений, ничего, и, тем не менее, они жили. Эти обычные мужчины и женщины пережили худшее, что галактика могла обрушить на них. Ему становилось тепло от того, что он посвятил свою жизнь служению таким людям.

Воины прошли через разные районы. Храмовый был самым большим из всех и окружал центральную площадь толстым поясом шириной в четыре квартала. Большие участки территории были разрушены, и не осталось ни одного нетронутого здания. Улицы были наполовину завалены разбитыми каменными скульптурами и помятыми остатками металлических статуй, сброшенных с постаментов.

По мере продвижения разведчики Феликса сообщили, что храмы осквернены испорченной кровью и на их месте установлены идолы. Эти изображения всегда были сделаны из самых отвратительных материалов: куч грязи, или частей тел, или окровавленных костей и больных внутренностей невинно убитых. Феликс не мог позволить этому существовать, хотя времени было мало. Он не считал Императора божеством, но эти злодеяния были оскорблением Его, и поэтому Феликс отправил некоторых из своих людей на уничтожение подобной дряни. Везде, где они встречали следы предателей, космические десантники уничтожали их. Феликс поручил отрядам Искоренителей и Изничтожителей стереть богохульные символы, а когда они закончили, он поджёг здания, в которых они были, огнемётами. Материалы в городе были мокрыми и не хотели гореть, но Феликс приказал своим воинам продолжать, и они оставили за собой след из пылающих руин, продолжая двигаться к центру.

Великолепный собор был высотой в пятьсот футов, и хотя одна из башен–близнецов здания рухнула, а шпиль другой был полон дыр, он по–прежнему возвышался над городом.

На улицах было пугающе тихо. Ощущение того, что за воинами наблюдали, росло. По мере того, как повреждённые башни собора росли  над прилегающими к нему церквями и правительственными зданиями, атмосфера становилась ещё более тревожной, а звуки – более приглушёнными. Феликс перераспределил свои силы, приказав им окружить собор прикрывающими друг друга группами. Вместе с отрядом Изничтожителей и поддерживающими их Заступниками он и Малкадес двинулись по открытому пространству, а остальные обыскивали здания или прикрывали командира.

Упадок, охвативший город, был наиболее заметен на кафедральном соборе. Там, где рухнула башня, образовался веер из обломков, протянувшийся через половину площади. Гнилые брёвна устремлялись ввысь, словно чёрные зубы. Больные растения свисали с осыпающихся фасадов. Гудящие тучи мух, наводнивших планету, поднимались из здания, злясь на появление космических десантников и разбиваясь о силовую броню, пытаясь укусить.

Воины пробирались сквозь завалы. Площадь была застроена религиозными зданиями, зданиями департаментов и магазинами. Большинство из них лежали в руинах. Признаки вандализма были повсюду. На многих зданиях когда–то были имперская «I» или аквила; все эти эмблемы были вырваны или взорваны, а выбоины скрыты нечестивыми символами.

Площадь была огромна, но, заваленная обломками, словно сжалась. Разлагающиеся тела, пронзённые кольями, были установлены группами по три и семь человек, напоминая обо всех здешних ужасах. Ряды святых стояли в нишах двойного фасада собора. Их обезглавили и отрубили им руки. Под разрушенной галереей статуй находились три портала; их дерево было склизким от гнили, а металлические детали проржавели.

Феликс замедлил шаг и поднял руку. Космические десантники приготовили оружие.

Через секунду из неповреждённой башни пронеслась вниз ракета, разнеся космического десантника на куски. Заступник поднял болт–винтовку и выстрелил. Он попал, и изломанные останки смертного упали с высоты и с кровавыми брызгами приземлились на мостовую.

–  Осторожно! –  крикнул Феликс.

Космические десантники тут же рассеялись, найдя укрытие и приведя оружие в готовность.

Створки трёх врат широко распахнулись. Из осквернённого собора вырвалась кричащая толпа. Эти люди были такими же больными и жалкими, как и их сограждане, но их лица были полны истерической радости, и они слабо прыгали на бегу. У них было мало оружия – в основном награбленные лазганы – и оно не могло пробить силовую броню.

Космические десантники открыли огонь. Десяти секунд болтерного огня хватило, чтобы очистить территорию.

Феликс наблюдал за возникшей резнёй. Людей разорвало на куски мяса и ткани. Он не почувствовал никаких эмоций: они сделали свой выбор. Феликс переключил вокс–канал на центральное командование.

–  Это тетрарх Децим Феликс, –  передал он. – Сообщите примарху, что площадь Кафедрального собора свободна. Мы останемся здесь, как и приказано.

Феликс выстроил своих людей по периметру собора. Они ждали. Облака разошлись, позволяя солнцу светить во всей своей полноте. От испарений стало душно, и запах гниения усилился.

Жиллиман прибыл через полчаса в сопровождении своей Победоносной Гвардии, Адептус Кустодес и десяти Сестёр Безмолвия. Кодиций Максим и лексиканий Геррундий были среди множества псайкеров Космического Десанта, которые последовали за примархом, вызванные обратно с южных границ в Эспандор. Возглавлял их главный библиарий Ультрадесантников Тигурий. В тени Жиллимана они казались маленькими пажами, одетыми в костюмы в честь пришедшего лорда.

–  Тетрарх, –  Жиллиман кивнул бывшему коннетаблю. Не замедляя шага, он со свитой прошли в главные ворота. – Никто не должен входить.

Пара Сестёр отбросила останки предателей и закрыла дверь за группой.

Феликс задержался взглядом на воротах. Ощущение злобного взгляда было настолько велико, что он хотел бежать. А ещё он хотел войти внутрь, быть рядом со своим господином, защищать его, как бы нелепо это ни казалось. Робаут Жиллиман не нуждался ни в какой защите.

Феликс повернулся спиной к городу.

–  Будьте начеку, пока примарх внутри, –  приказал он.

– С радостью, тетрарх, – сказал Макулл, – но я не боюсь за него. Здесь нет ничего, кроме призраков и шёпота.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ. БОГОСЛОВИЕ

Жиллиман прошёл под вырезанными в камне словами, провозглашающими святость их создателя, и оказался в здании, полностью построенном на этой вере. Собор был велик, как сама человеческая вера. Повсюду в нём стояли скульптуры. Весь он был – каменная безумная мольба о спасении. Но, как и истина, которую храм якобы заключал в себе, пространство внутри стен было пустым.

Если бы они только знали, –  подумал Жиллиман. Он посмотрел наверх через крышу на проясняющееся небо. Балки склонялись с повреждённого железного потолка. Пол был скользким, покрытым гнилой древесиной и упавшей плиткой.

Статуи были разрушены, а окна выбиты; всё, что говорило о божественности Императора, было повреждено, но это был ещё далеко не конец разрушений. Осквернение собора было более глубоким, чем простое разрушение произведений искусства: искажение Хаоса глубоко проникло в саму его структуру. Нездоровое зловоние заполняло собор от стены до стены. Оно напоминало запах земли в лесу – суглинистое, глубокое, хотя в нём было мало обновления. Обещание новой жизни, которое оно сулило, было ложью.

Свита из Адептус Кустодес, Сестёр Безмолвия и Победоносной Гвардии выстроилась веером с оружием наготове. Библиарии остались возле Жиллимана. Из–за руин доносились резкие звуки. На обоих концах длинного нефа было два главных трансепта. Третий малый трансепт пересекал середину церкви. Как и большинство священных зданий, собор, если смотреть сверху, представлял собой перечеркнутую «I» Империума.

Жиллиману это не нравилось. Поклонение Императору стало основой Империума. В каком–то роде это было столь же губительно, как и Хаос. Оглядывая этот храм, подобный многим миллионам других по всему Империуму, примарх, сам не осознавая того, усомнился в своих убеждениях относительно божественности Императора, и не в первый раз.

Теоретически, думал он, Император – бог и отрицал собственную божественность, чтобы защитить человечество. Практически, Он бог.

Или, продолжал Жиллиман, теоретически, Император богом не был, но стал. Практически, Он бог.

Он отверг эту идею. Такие мысли и раньше проносились в голове так часто, что уже надоели, но разум не переставал предлагать контраргументы.

Теоретически, Император всегда был богом, но не знал об этом. Практически, Он бог.

Нет, подумал Жиллиман.

Теоретически, Император стал богом, чтобы защитить человечество. Практически, Он бог.

Он не бог, думал Жиллиман.

Теоретически, уже со злобой продолжал примарх, сердясь на свой предательский разум, Император никогда не был богом, отрицал, что Он был богом, и его ошибочно превозносили люди, которые видят силу и принимают её за божественность. Практически, Император не бог.

–  Он не бог, –  сказал Жиллиман вслух. Он не мог смириться со своими мыслями. Такое холодное и бессердечное существо не заслуживало поклонения.

Да почему же этот вопрос так грызёт его?

– Господин? – спросил Максим.

  –  Нет, ничего, –  сказал Жиллиман, приходя в себя. Он посмотрел в конец собора, где тьма хранила свои тайны. – Я ничего не вижу, хотя чувствую, что–то тут не так. Где устройство Мортариона?

– Устройство здесь. Оно будет у главного алтаря, –  сказал Тигурий, указывая на густой мрак, заполняющий экседру собора. – Его скрывает тень.

– Здесь что–то есть, – сказал Максим. – Я чувствую это.

Жиллиман посмотрел в длинный проход. Между его группой и алтарём было полмили мраморного пола, заваленного разбитой черепицей. Бронированным кулаком примарх подал быстрый сигнал Сёстрам Безмолвия на упрощённом боевом языке. Они поклонились и быстро двинулись, не издавая ни звука, вперёд; их доспехи были бесшумными, а шаги не смог бы услышать никто. Их серебряная броня исчезла в темноте дальнего трансепта.

–  Пусть сначала пойдут они, –  сказал Жиллиман. – Если здесь есть какой–нибудь морок, их уникальные дары разгонят его.

Воины подождали некоторое время, пока в шлеме примарха не раздался импульсный вокс–щелчок. Тьма не рассеялась. Тени оставались густыми, скрывая свои тайны, и теперь во мраке пропали и Сёстры.

–  Они нашли его, –  сказал Жиллиман. – Идём.

Жиллиман шёл к алтарю гораздо менее скрытно, чем Сёстры. Черепица разлеталась под его ногами, и по развалинам разносилось громкое эхо. Двадцать библиариев из шести орденов маршировали за примархом торжественными рядами.

Они присоединились к Сёстрам у подножия ступенек, ведущих к алтарю. Они были всего в нескольких футах от него, но не могли его видеть.

–  Оно здесь! –  ахнул один библиарий. Жёсткое эмоциональное давление нарастающей психической силы отзывалась в задних частях мозга примарха, пока библиарии Адептус Астартес готовились к бою.

Вот, передала командир Беллас. Оружие врага.

Она поднялась на одну мраморную ступеньку от Жиллимана, ближе к алтарю. Со странным звуком – словно дюжина стариков вздохнула в последний раз перед смертью – покров тьмы расплылся и исчез.

На ступенях перед алтарём находилось чудовищное устройство, достающее почти до потолка собора. Трёхногие часы из латуни, стекла и дьявольской воли. По всему их вытянутому корпусу были полые шары, в которых плавали пузырьки непонятного назначения. Три стрелки безумно вращающегося часового механизма бежали по кругу, который – это становилось очевидно, если присмотреться – не принадлежал реальности. Наверху три циферблата шли назад. У каждого был свой маятник, и они раскачивались взад и вперёд в сложном танце, едва не задевая друг друга. Гирьки были серповидными наконечниками топоров из стали, острыми, как ножи. Раскачиваясь, они визжали в воздухе.

Внутри часов извивалась тёмная энергия, окутывающая потрескивающие цилиндры и часовой механизм, который сам по себе казался самым обыкновенным. В самом центре, опутанный движущимися механизмами и нечистой психической силой, находился треугольный менгир из зеленоватого минерала примерно тридцати футов высотой. Он стоял перевёрнутым, балансируя на острие, его поддерживала только толщина камня не более чем в полдюйма. Он бился, как мигрень, как сердце отчаявшегося. На красных ржавых железных столбах были установлены три бронзовых изображения трёхлистного символа Нургла. Они вибрировали внутренней силой, и от них исходил жар.

Там, где раньше царило молчание, теперь раздавалось быстрое тройное тиканье и стон шестерёнок, как будто часы, однажды замеченные, теперь не могли скрыть своего развращающего голоса и раскрывались во всей полноте.

Это мерзость, – передала на мыслезнаке сестра–командир Беллас. Слуги Хаоса всегда хотят оскорбить нашего святого господа, как только могут.

Жиллиман поставил себе задачу восстановить Сестёр Безмолвия. Он собрал разбросанные остатки их ордена после возвращения на Терру. По мере того как влияние Адептус Астра Телепатика росло и ослабевало, военная сила Сестёр становилась менее заметной. Во времена Великого Крестового Похода и Ереси их было сравнительно много. Хотя орден был достаточно многочисленен, чтобы сыграть роль в Войне Зверя через тысячу лет после Ереси, к сорок первому тысячелетию он почти исчез. Остальные были на бортах Чёрных Кораблей; они охотились на псайкеров и подавляли способности пленников. Боевые ордена времён Императора были расформированы, уменьшены или потеряны в войне. Немногих выживших разбросало по всему Империуму, и из многих осталось лишь горстка людей. Они продолжали сражаться, но дни их славы были в лучшем случае мифом. О них не помнили те, ради защиты которых они умирали.

После тысяч лет безвестности, когда Жиллиман вернулся, Сёстры Безмолвия добровольно пришли к нему не из–за того, кем он был, а из–за того, чем он был. Для некоторых из них он был живым святым. Жиллимана потрясло то, что так много Сёстер Безмолвия теперь поклонялись его отцу. Не в первый раз он подумал о своём брате Лоргаре.

Часы нависли над разбитым алтарём, как убийца над жертвой. Огромная плита из редкого камня раскололась надвое, а на стене появились вырезанные три символа с тремя кольцами. Между ними ведьминым светом сияли тайные символы.

Деревянная статуя Императора, который протягивал руки, благословляя, всё ещё нависала над алтарём, но её голова, ноги и руки были отрублены, а одна сторона обуглилась. Справа и слева от статуи были небольшие ниши, в каждой из которых находились изображения верных примархов. По какой–то причине эти статуи остались нетронутыми. Большинство из них совсем не были похожи на оригиналы; Жиллиман, например, был смехотворно идеалистичен.

Сёстры, стоявшие рядом с Жиллиманом, защищали его от большей части силы часов, но от исходящего от них зла всё равно сводило желудок и покалывало руки. Проникший в разум примарха беззвучный шёпот велел ему сорвать доспехи и унизиться среди руин города. Если бы рядом не было Сестёр, ему было бы трудно приблизиться. Лишь благодаря огромной воле он мог сопротивляться страху.

– Это то, что мой брат использует, чтобы осквернить землю, –  сказал Жиллиман с холодным гневом. – Тот брат, который так рьяно выступал на Никее против использования психической силы.

Это конец Эспандора, –  передала сестра–командир. Такие идолы ослабляют власть вашего отца. Мы уничтожили тот, что в Пределе Конора, и тот, что в городе Родозия, и единственное оставшееся звено с Гибельными Звёздами. Воля Чумного Бога проявляется в тройках или в семёрках. Если мы уничтожим этот артефакт, болезнь, поразившая этот мир, ослабнет. У демонов останется мало сил.

– Мортариона здесь нет, – произнёс Жиллиман.

– Нет, господин, – ответил Тигурий. – Если бы он был здесь, мы бы его почувствовали.

– Значит, мне пора покинуть Эспандор.

Жиллиман очень хотел встретиться со своим братом. Шансы встретить Мортариона на Эспандоре были невелики, хотя демонический примарх потратил немало усилий, завоёвывая этот мир. Жиллиман напомнил себе, что должен быть терпеливым. Это лишь первый шаг. Он найдёт своего брата и убьёт его. Ждать стало легче.

– Эту машину можно разрушить, как и ту, что была на Ардиуме, –  сказал Максим. – Здесь есть что–то мерзкое. Мы должны сдержать это, прежде чем часы можно будет уничтожить.

–  Собери своих воинов, Тигурий, –  приказал Жиллиман.

Как только библиарии выстроились кругом, его рука схватилась за рукоять меча. –  Я положу этому конец лично, собственным клинком Императора.

–  Кустодианцы Императора, к имперскому регенту, – приказал Колкуан.

Адептус Кустодес собрались со всех концов собора и выстроились вокруг примарха. Круг Сестёр Безмолвия повернулся внутрь и поднял свои большие Клинки Палача.

Только Жиллиман приготовился подойти к проклятому артефакту, из дальнего конца церкви послышались крики. Дверь распахнулась.

– Что случилось? – воскликнул примарх. Мощный голос прокатился по собору.

– Тетрарх говорит, что ваш жрец здесь, господин. – ответил один из Победоносных Гвардейцев. – Он настаивает, чтобы я позволил ему войти.

–  Разрешите ему, –  сказал Жиллиман. Он отошёл от часов и отпустил меч. – В конце концов, это его церковь, –  добавил он.

Матье вошёл в собор с тем же безмятежным видом, с которым ходил всегда, хотя он был весь в грязи, а на щеке под левым глазом появился длинный порез. Только когда он подошёл ближе, Жиллиман заметил морщины гнева на лице Матье при виде часов. Жиллиман был удивлён, увидев, что на нём нет защитной одежды.

–  Здесь ты не в безопасности, милитант–апостол, – сказал примарх. – Болезнь сохраняется, а сила варпа сильна.

– Вы не боитесь, господин! – Матье положил руку на сердце и склонил голову. Его сервочереп, неукрашенный, жужжал около головы.

– А должен? – недоверчиво посмотрел Жиллиман на жреца. – Я примарх, Матье. А ты нет.

– Нас обоих защищает Император. Моя вера хранит меня.

– Защищает так же, как и этих людей? – спросил Жиллиман и указал на гору костей под упавшей крышей.

– Ваш отец не может быть везде, – улыбнулся Матье. – И вера одних сильнее, чем других. Сейчас вас отец защищает меня.

– Правда ли это или нет, – сказал Жиллиман, – я бы хотел, чтобы вы надели броню. Смотрите, Сёстры и мои космодесантники все в шлемах, даже Малдовар Колкуан и его Адептус Кустодес здесь не рискуют снимать их. Они великие из великих, они – одни из наиболее приближённых к Императору людей. Если они так осторожны, то что же говорить о вас.

Очень немногие бы пропустили такой совет от примарха мимо ушей, но Брат Матье покачал головой.

– Со мной все будет хорошо. Я сражался весь день, и ни царапинки. Я защищён.

Он обошёл экседру храма и подошёл опасно близко к проклятым часам. Он сделал знак аквилы, но ничего не намекало, на то, что на него повлияла исходящая от него злоба.

Жиллиман внимательно наблюдал за жрецом, ожидая признаков безумия или болезни. Когда Матье какое–то время молчал, рука Жиллимана переместилась на Длань Владычества. Он был близок к тому, чтобы послать мысленную команду через свой доспех, которая оживит её. Примарх расслабился, когда Матье опустился на колени на грязный пол и склонил голову. Он бессловно молился. Несколько Сестёр Безмолвия опустили шлемы, словно присоединяясь к нему. Жиллиман переглянулся с Колкуаном. Кустодий слегка пожал плечами, отчего его богато украшенные доспехи зазвенели.

Помолившись, Матье  встал с колен и поклонился изображению своего бога, а затем обратился к последнему верному сыну Императора.

– Откуда в них такая ненависть? – спросил он. – Отчего они захотели стать такими? Они сами сделали из себя чудовищ.

Вопрос заставил Жиллимана измениться в лице.

– Ненависть есть в сердце каждого, – сказал примарх. – И в моём тоже. Я ненавижу Гвардию Смерти за их разрушения. Я ненавижу своих братьев за предательство. Но я не виню их. Ненависть часто рождается из страха, или стыда, или отчаяния. Предатели в отчаянии, я уверен. Они должны стыдиться из–за всего, что уничтожили, и от этого ненавидеть ещё больше.

– Вы говорите о еретиках с милосердием, – мягко отметил Матьё.

– Они не получали от меня милосердия. Они – то, что они есть. Но нельзя забывать, что большинство из них были доблестными воинами, и сошли с пути из–за других. Слова любимого лидера могут сильно изменить взгляд на мир. Я уверен, в этом есть вина Императора. Если бы Он не лгал… – голос Жиллимана сорвался. Примарх нахмурился. Он спрашивал у себя, действительно ли всё так. Может, ничего не могло быть иначе. А потом он вспомнил Тронный Зал, и свет, и пустую, нечеловеческую душу...

– Он действительно лгал? – прозвучали в тишине слова Матье. Он едва дышал, ловя каждое слово своего бога.

– Да… Да. Он знал истинную природу варпа, но держал её в тайне. Я предполагаю, что он хотел уберечь меня и моих братьев от искушения, но вместо этого сделал нас уязвимыми. До падения Хорус был хорошим человеком. Да, он был гордым и надменным, но он так верил в мечты отца об Империуме, и любовь между ним и Императором была столь сильна… – Жиллиман скорбно посмотрел на Матье. Когда–то он верил, действительно верил в это. А теперь он лгал так же, как Император, потому что знал, что с отцом сейчас. – Хаос нашёл, как использовать любовь Хоруса и извратить её. Мой отец совершил просчёт, и он многого стоил нам всем.

Матье наконец выдохнул.

– Порой я забываю, что вы были подле Самого Императора, господин. Слышать ваши речи о Нём – чудо.

– Да, был, – печально произнёс Жиллиман. – Хотелось бы, чтобы всё вновь было так, – у него были собственные причины желать этого, но он держал их при себе.

Матье долго искал, что ответить.

– Боги не подчняются законам смертных, господин. Их причины лежат за гранью понимания – даже вашего.

Лицо Жиллимана изменилось.

– Матье, вы не убедите меня в том, что Он бог. Он сам говорил мне это много раз. Я говорил с Ним так же, как сейчас говорю с вами. Император – верхушка человеческой эволюции, Он обладает силой, которую ни вы, ни я не можем и представить. Но Он не бог и не был им. Он был человеком. Выделяющимся, но, тем не менее, человеком. Как человек, Он ошибался. Как у человека, у Него были слабости. 

– Вы Его сын, господин, – сказал Матье. – И вы говорили, что вы не человек.

– Я – не просто человек, – ответил примарх, – но всё же человек, как и Император, какими бы дарами не наградил меня отец.

Матье ходил по темноте экседры, шлёпая сандалиями по лужам на мраморе, и смотрел на часы.

– Если ваш отец обладает силой бога, разве это не делает Его таковым, независимо от того, что думал Он сам? –  сказал он. –  Император защищает нас. Мы видим это и в Его святых, проявленной силе Его, и в Легионе Проклятых, которые появляются в безнадёжной битве, и в Таро Императора, чьи чтения направляют обычных людей изо дня в день.

Жиллиман снова вспомнил свою встречу с Императором. Ему не хотелось возвращаться к этому, но мысли сами лезли в голову. Существо в колыбели древних машин, питаемых отвратительными технологиями. А потом золотой свет, а потом боль…

Губы Жиллимана сжались. Дисплей был формой контроля. Боль была формой контроля. Он устал от того, что его использовали.

– Он не бог, – произнёс он.

– Он бог для меня. Для триллионов других. Почему же вы не признаете истину?

– Для меня Он – отец, – далёкий, холодный, бессердечный, манипулятивный отец, пронеслось в голове.

Холод. Слово, описывающее встречу Жиллимана с Императором. Бесконечный, ужасный холод.

Примарх шёл на неё со страхом, опасаясь того, что его ждёт. Будет ли его отец мёртв? Будет ли Он безумен? Смогут ли они вообще поговорить? Когда Жиллимана допустили в Тронный Зал и он приблизился к Золотому Трону, то он вспомнил, как приближался к гробу своего приёмного отца Конора – желая всей душой, чтобы всё было хорошо, утопая в горе. С момента восшествия Императора на Трон и до смерти Жиллимана Император ни с кем не разговаривал. Как может что–то существовать десять тысяч лет, тогда подумал примарх. На Троне был сморщенный труп, окружённый рядами стонущих машин. Всё пронизывала печаль. Жертва, необходимая для сохранения жизни Императора, вызвала бы у примарха отвращение, если бы Он был жив. Но Он казался мёртвым. Жиллиман ничего не ожидал.

Но Он заговорил.

Словами света и огня Император говорил с Его вернувшимся примархом, с последним из Его лучших творений.

Творение. Не сын.

Живой Император был проницателен и умел скрывать свои мысли так же легко, как и читать чужие. То, что от Него осталось, было непостижимо могущественно, но лишилось той тонкости, которая была у Него, пока Он ходил среди людей. Что–то в Нём изменилось. Что–то в Нём было совсем не так. Приближаться к Императору было всё равно, что приближаться к звезде. Слова отца обожгли примарха.

Сильнее всего ранило то, чего не было сказано.

Император приветствовал Жиллимана не как отец, обрётший сына, а как мастер, нашедший любимый инструмент. Он вёл себя как заключённый, запертый в железной клетке, которому передали рашпиль.

Жиллиман не питал иллюзий. Он не был тем человеком, который принёс орудие; он был орудием.

Пока Император ходил среди людей, Он скрывал свои манипуляции любовью. Он позволил Своим примархам называть Его отцом; Он позволил им называть себя Его сыновьями. Жиллиман теперь понял, что сам Он редко говорил эти слова, а когда говорил, то делал это неискренне. Под ударом всей мощи воли Императора, которую больше не сдерживала плоть, пелена упала с глаз Жиллимана.

Император продолжал позволять любить Его и верить, что Он тоже любит их. Он не любил. Его примархи были инструментами и только.

Хотя Он был невозможно сильным, возможно, даже сильнее, чем до вознесения, Он почти перестал быть человеком. Человеческий облик не мог больше скрыть Его истинное лицо. Свет Императора был ослепляющим, всеохватывающим, но наконец – наконец – Жиллиман увидел его настоящего. Существо, которое он считал отцом, ничего не могло скрыть от него.

Император не любил Своих сыновей. Они были вещами. Жиллиман и все его братья были только средством для достижения цели.

Матье улыбнулся.

–  Мой господин, Он теперь отец для всех нас. Разве ваш отец не говорил о Своей божественности, когда вы получили откровение?

Примарх гневно взглянул на Матье, чтобы жрец замолчал.

– Мой последний милитант–апостол очень быстро научился не спрашивать, что произошло в Тронном Зале, когда я вернулся на Терру, –  предостерегающе проговорил Жиллиман. – Считай это уроком. А теперь хватит богословских дебатов. Пришло время лишить врага некоторых преимуществ на Эспандоре.

Жиллиман вытащил из ножен Императорский Меч. Матье ахнул, хотя уже несколько раз видел обнажённый клинок Повелителя Человечества. Каждый раз он был свидетелем чуда: вынутый из ножен, клинок загорался от рукояти до кончика лезвия.

Жиллиман не завидовал благоговению священника. В этом оружии было заключено великое кузнечное мастерство варпа. Когда после падения Императора клинок подарил Жиллиману генерал–капитан Адептус Кустодес, меч каким–то образом соответствовал росту примарха. Жиллиман пытался вспомнить, какого роста был Император, но Его живой образ ускользал от него в его же памяти. В некоторых воспоминаниях Он был такого же роста, как и Жиллиман; в других –  не выше смертного человека.

– Я чувствую Его присутствие! –  воскликнул Матье. Широко раскрытыми глазами он смотрел на мерцающие тени от психического пламени клинка, как будто мог видеть, взгляд Самого Императора. – Он сейчас повсюду вокруг нас. Я чувствую Его силу!

Жиллиман посмотрел на горящее лезвие. Когда он держал его, он тоже чувствовал, что Император рядом. Были места, сохранявшие отголоски власти Императора ещё долгое время после того, как Он там побывал. Меч принадлежал отцу – меч, который убил Хоруса и положил конец раздорам Ереси.

Жиллиман задумчиво взвесил оружие. Отблески огня танцевали в его глазах. Несмотря на все механические приспособления в лезвии и рукояти, клинок горел из–за сил не науки, но варпа. И о том, и о другом Император знал больше, чем любой другой человек. Жиллиман так и не смог разгадать тайну меча, и он не передал оружие никому другому для изучения.

За подобные искусства порицали его брата Магнуса. Наказание за его верность породило ещё одного ужасного врага. Очередной просчёт со стороны отца – только человек мог допускать столько ошибок.

Он не бог.

Однако ни один человек не преуспел столь во многом.

Если человек обладает всеми силами бога, разве он не бог? спросил себя Жиллиман. Так считает Матье. Теоретически есть вероятность, что он прав. Я могу и ошибаться.

Примарх высоко поднял меч. Тёплое жёлтое пламя разогнало тьму. В комнату проник аромат благовоний. Библиарии подняли руки и забормотали молитвы; свет забил из их глаз и сила начала собираться в ладонях. Сёстры подошли на шаг ближе к часам, подавляя злобную силу.

–  Тебе тут не рады, –  сказал Жиллиман, и он не знал, говорил ли он это камню или призраку своего отца, который, казалось, стоял рядом. –  Возвращайся во мрак.

С этими простыми словами он взмахнул оружием.

Какой бы ни была его природа, Императорский Меч был анафемой для Хаоса. Он прошёл через одну ножку часов, как если бы резал восковую свечу. Машина качнулась, её тиканье сбилось с ритма, а маятники столкнулись друг с другом. Часовой механизм стучал по нечестивому камню в центре устройства. Из камня полетели искры, но устройство не упало, а тёмные энергии вокруг него забились быстрее. Жиллиман подошёл ко второй из трёх ног, поднял клинок и ударил ещё раз.

Часы снова качнулись. Вся их тяжесть упала на обелиск. Некоторое время они держались, а затем с грохотом металла о камень часы рухнули, унося с собой менгир. Огромный камень треснул, и его свет потускнел. Часы стонали, стучали шестерни. Механизм остановился.

Примарх указал на сломанное устройство.

–  Уберите это, –  приказал он Сёстрам Безмолвия. – Убедитесь, что все части здесь.

Они двинулись вперёд, разрубая термоядерным копьями и разрезая лазерными резаками обломки часов. Жиллиман наблюдал, как они начали работу, затем отвернулся. Матье посмотрел на него с обожанием.

–  Советую вам уйти, милитант–апостол, –  сказал примарх. – Это место небезопасно для вас. Вы здесь и так достаточно долго.

Лицо Матье изменилось. Он нахмурился.

–  Мой господин, я… –  тут он заморгал и указал на что–то пальцем.

– Лорд регент, – предупредил Тигурий. – Что–то приближается!

Жиллиман оглянулся на часы как раз вовремя, чтобы увидеть смерть первой Сестры. Кусок сломанного механизма вылетел из обломков, пронзил её и подбросил в воздух.

– Демон! – вскричал Максим.

Из разбитых часов вырвался импульс энергии, и задул зловонный ветер. Резное изображение Императора на стене задрожало, ударилось о разрушенную каменную кладку, оторвалось и рухнуло на пол. Библиарии взревели от усилия, а их капюшоны пылали от пси–энергии.

– Мы не можем удерживать это – образуется разлом! – закричал один. Он упал назад, шатаясь, а кнуты психической энергии затрещали и ударили по колоннам собора.

Неестественный ветер заставлял пригибаться даже Кустодес и отбрасывал их, и тогда золотые ботинки царапали пол. Жиллиман воткнул Меч Императора в пол и преклонил перед ним колено. Пламя струилось вокруг примарха, образуя золотой щит.

Раскат грома предвестил появление разрыва в реальном пространстве, и в мир хлынуло нечто вздымающееся и студенистое. Длинные потоки обвивали механизм часов, и от прикосновений он становился зелёным и тусклым от гнили, даже когда существо собирало его, переделывая и придавая форму новую и отвратительную.

На часовом механизме и разбитом камне образовалась чёрная маслянистая корка. Демон восстал, собрав в себя материал часов и менгира, и принял облик живого существа. Органы из жужжащих шестерёнок погрузились в его грудь. Натянутые мышцы двигались под блестящей чёрной кожей. Там, где металл и камень проявлялись в его форме, они гнили и ржавели: латунь и бронза становились зелёными, сплавлялись комками, а камень изъедался, хотя светился всё ярче и ярче.

Выросли предплечья, пальцы превратились в длинные загнутые назад шипы, похожие на крылья летучей мыши. Из задней части массы вырвалась короткая мощная пара ног. Огромные плечи распухли за считанные секунды, неестественные кости хрустнули, быстро вытягиваясь.

Демон часов качнулся вперёд. Вместо головы у него был безглазый череп лошади, будто долго пролежавший в лесу, зелёно–серый, соты мёртвого костного мозга которого виднелись там, где разрушился внешний слой. Чудовище ходило, сгорбившись, на костяшках удлинённых пальцев; у него были крылья, но на них не было перепонок. Оно выглядело наполовину мёртвым. Вскоре маслянистая поверхность его тела потускнела, превратившись в грубую гниющую кожу. Удушающие миазмы разложения заполнили собор. Ветер стих.

– Прочь, демон! – закричал Жиллиман и поднял меч.

– Я Карамар Потерянной Секунды, – сказал скрежещущий тихий голос из ниоткуда и отовсюду. – Последний Смотритель Последнего Мгновения. Пятый слуга Нургла. Меня нельзя убить. Я видел Конец Времён. Я буду здесь, когда последний атом этого ненавистного царства растворится в благословенной энтропии и Хаос родится вновь. Я послан сюда, чтобы быть твоим палачом, потомок Анафемы.

– Это ловушка! – воскликнул Тигурий. Он поднял руку, и раздвоенная молния варпа ударила в укрытие демона.

– Уничтожь его! – сказал Колкуан.

Внезапно отряд примарха напал. Болты впились в противоестественное тело демона, в него же устремилась психическая сила.

Враг двинулся вперёд, пока его дух ещё сплетал ненастоящее тело из материи вокруг. Температура резко упала, поскольку демон высасывал энергию из окружающей реальности. Болты исчезли, как камешки, упавшие в воду. Существо вскинуло голову. Вонючая грива, похожая на водоросли, развевалась вокруг голого черепа, а молнии и огонь библиариев отклонились в сторону, попав в стены собора. Демон шагнул вперёд, становясь всё больше. Теперь его кожа была вся в дырах, а под ней блестели ребра; мгновение спустя она стала гладким и гибким, нетронутым временем. По мере того, как он продвигался вперёд, похожий на дракона из древней легенды, он старел и умирал, старел и умирал, снова и снова, хотя его череп оставался неизменным всегда, и вонь тоже оставалась, независимо от того, молодело ли тело или рассыпалось от гниения.

Карамар усмехнулся.

– Ты не можешь причинить мне вреда. Я –   конец времени. Я –  последний миг распада.

Он склонил длинную голову к самой земле и втянул воздух, который притянул воинов Империума к зубастой пасти. Затем ветер ударил так сильно, что их опрокинуло, и защитные капюшоны взорвались вокруг голов нескольких младших библиариев. Воины падали, поглощённые собственной силой, их души горели, а из глазниц вырывались белые огни. Слизь хлынула изо рта Карамара, наполненная кусками больных внутренностей, личинок и всякого рода нечистот. Там, где она попадала на броню, металл гнил, а когда она добиралась до плоти, воины умирали. Там, где она лилась на камень, поднимался туман, принимающий формы больных толстых существ. Вокруг собора поднялись чумоносцы, ведя счёт, прежде чем полностью материализовались. Грозовые тучи сгустились прямо над собором и полился чёрный дождь.

Карамар поднялся на мускулистые задние конечности и широко раскинул крылья.

– Бойтесь меня, ибо я гнилой дракон, ловец нечисти, хозяин последних дней.  Я – смерть времени! –  сказало оно. – И я велик.

Кварамар напал.

Собор стал полем битвы. Туман, поднятый демоном, разъедал дыхательные аппараты, проникал в горло и поражал лёгкие. Усиленные воины Адептус Астартес и Адептус Кустодес продолжали сражаться, их могучие тела боролись с ядом, но даже их дары порой не спасали. Несколько Победоносных Гвардейцев, лучших воинов Ультрамара, пали от чумы Карамара.

Сёстры Безмолвия бросились, размахивая клинками. Их бездушная аура мешала демону; он отбрасывал их или схватывал сильными лошадиными челюстями, перекусывая тела острыми как ножи зубами. В бой ринулись кустодианцы, подняв копья, но отлетели от взмаха крыльев существа, и один из их могучей роты погиб прежде, чем Жиллиман приказал им отойти.

– Достаточно! Этот зверь вам не по силам. Отступайте, я приказываю вам! Я буду сражаться с ним! –  Жиллиман, сверкая мечом, подошёл ближе. Карамар повернул тяжёлую голову и посмотрел на примарха.

– Ты умрёшь. Твои телохранители умрут. Всё умрёт перед Камаром Последним, Неживым, Никогда не жившим!

Он прыгнул вперёд, кости его бесполезных крыльев застучали друг о друга. Он сбил Адептус Кустодес с ног, проткнув одного массивным задним когтем. Враг был неимоверно силён. Само его присутствие царапало душу Жиллимана, угрожая разорвать её края и разодрать на куски. Демон обрушил на примарха поток грязи; Жиллиман поднял меч, и нечистоты испарились в огне клинка.

– Я убивал много подобных тебе, – процедил примарх.

– Никто не подобен мне, – ответил Кварамар.

– Как и мне.

Карамар размахивал костями пальцев, как мечами, и мог разрубить примарха. Жиллиман парировал одну руку, уклоняясь от другой. Императорский Меч вспыхнул добела, коснувшись кожи демона. Но, хотя само по себе прикосновение меча убивало многих демонов, его было недостаточно, чтобы навредить Последнему Наблюдателю. Жиллимана отбросило натиском драконоподобного существа. Выжившие кустодии двинулись вперёд, синхронно размахивая оружием. Они резали демона много раз, но раны закрывались, когда Карамар старел и молодел в постоянном цикле, и Кустодианцев всегда сносило ударами крыльев твари, оставляя Жиллимана сражаться с ним в одиночку. Крылья Кварамара отбрасывали тень, которая сливалась с рваной кожей. Бледная плоть поползла вверх от основания черепа лошади, покрывая его грубыми, пульсирующими мышцами.

– С каждой смертью я становлюсь сильнее, –  сказал демон. – С каждой душой я становлюсь больше. В Конце Времён все мертвецы будут во мне, и поэтому нет никого сильнее меня.

– Сейчас ещё не Конец Времён, –  сказал Жиллиман и ударил.

Удар был точным: пламя вырвалось из края меча, похожее на знамя. Карамар не успел отвести материализующееся крыло. С треском клинок отрубил кончик самого маленького вытянутого пальца Карамара. Враг завизжал так громко, что часть стены собора обрушилась, сокрушая как космических десантников, так и демонов. Отрезанный кончик пальца ударился о столб и превратился в ничто.

Под шлемом Жиллиман улыбнулся с диким триумфом.

– Это Меч Императора, величайший враг Хаоса. Он убил тысячи таких, как ты. Ты будешь лишь дополнением к общему счёту.

С ужасающим рёвом, Карамар нанёс удар. Жиллиман парировал одной рукой. Хоть и с трудом, но он быстро пришёл в себя, поднял Длань Владычества и обрушил на существо шквал болтов. Гнилая кожа взорвалась ливнями крови, и когда Карамар вернулся в своё молодое состояние, раны остались.

– Невозможно! – прошипел он.

– Я – свет Империума. Имперский регент. Император сотворил меня и хранит меня сейчас. Я буду твоей гибелью, не наоборот.

Жиллиман взмахнул мечом над головой, и пламя образовало идеальный круг. Он ударил ещё раз, глубоко пронзив предплечье демона. Кровь и сломанные часовые механизмы хлынули из раны, и Карамар взревел от гнева.

–  К примарху! Давайте поможем ему! –  крикнул Колкуан, встав, подхватив упавшее копье и убив чумоносца выстрелом в упор.

– Я не могу быть убит! Я и есть смерть! – кричал демон.

– Многие звали себя этим именем, – сказал Жиллиман. – Я убил их всех.

Жиллиман продолжил нападать, нанеся демону серию молниеносных ударов, которые расчертили пространство вокруг огненными полосами. Он отрезал кончики ещё трех пальцев на крыльях, а когда существо отшатнулось, глубоко вонзил клинок в правое плечо. Демон закричал настолько громко, что сбил со счёта младших демонов.

С рёвом, почти таким же устрашающим, как и у чудовища, Жиллиман снова ударил по плечу, отрубив всё правое крыло. Конечность упала на пол, растворяясь в варпе, и демон попятился. Он снова попытался закричать, но удар психической силы библиариев космического десанта заставил его скулить.

– Меня нельзя убить! – повторило оно. –  Я –  смерть! –  Медные шестерни и больные органы выпадали из гнилого нутра на пол.

–  Тогда прочь! –  крикнул Тигурий. Вместе он и другие космические десантники объединили волю, разорвав разлом, через который просочился демон. Пурпурный свет разлился по разрушенному собору. По ту сторону показались гниющие лица, жаждущие присоединиться к своему демоническому повелителю, но сила космических десантников удерживала их, не давая пробраться в мир, и от ярости у тварей скрежетали зубы.

Карамар отошёл назад, качнувшись к разлому. В бок врезались болты. Сёстры и Кустодианцы бросились на него и вонзили оружие в его плоть, а Жиллиман всё наносил и наносил новые удары. Демон был вынужден защищаться и больше не нападал, отбивая оставшимся крылом Меч Императора.

И он остановился, и он рассмеялся.

–  Ты… не можешь… убить… меня! – взревело существо и поднялось на дыбы. Взрыв силы перевернул нападающих воинов, с грохотом сбросив их вниз по ступеням алтаря. Вокруг демона вспыхнул приглушённый свет; затянулись раны, заново отросло крыло. Тварь ударила обоими крыльями, теперь целыми и покрытыми узорчатой плотью. Выдыхая ядовитый воздух, демон поднялся над сражающимся войском и выплюнул в них обжигающие шары.

–  Господин Жиллиман! –  крикнул Максим. – Заставьте его вернуться! Отправьте его в ад!

Жиллиман наблюдал, как Карамар пикировал по проходу собора, крыльями почти задевая стены. Длинная голова, теперь ободранная и окровавленная, с вращающимися глазами, кинулась на воинов человечества. Двери открылись, и вошёл тетрарх Феликс, его космические десантники Примарис обрушились на демона потоком плазмы и болтерным огнём. Но демон засмеялся и кинулся на них, рассеяв их и убив сразу троих.

–  Я положу этому конец, –  сказал примарх. Он размышлял. Внутри собора он заметил обвалившуюся лестницу, которая заканчивалась разрушенной галереей. Они дрожали, когда он побежал наверх, стуча камнями по земле, и остановился на краю недостающего этажа. Демон сложил крылья и повернулся, закинув нос на хвост. Он снова прошёл по проходу к месту сломанных часов и примарха.

– Ты исчезнешь, маленький император, – сказал Кварамар. – Вместе с Империумом.

– Я так не думаю, – откликнулся примарх.

Напрягшись, Робаут Жиллиман дождался, когда Карамар, крича, пошёл на него; затем примарх прыгнул. Он преодолел двадцать футов с места и упал на спину демона. Карамар развернул свой содранный череп, чтобы броситься на Имперского Регента, но тот цеплялся за него, пока они оба летели к порталу. Лишь в последнюю секунду Жиллиман перевернул Меч Императора и обеими руками вонзил его в спину зверя, пронзив механическое сердце.

Карамар закричал, его крылья затряслись. Жиллиман откинулся на свой меч, заставив демона подняться выше в воздух. Сила накопилась в мече, и он сиял ярким светом, пока огонь не забил через каждую дыру и каждое отверстие в теле демона.

–  А теперь, господин, прыгайте! –  крикнул Тигурий.

Жиллиман оттолкнул врага, отпрыгнув в сторону, когда пылающее тело демона рухнуло сквозь разрыв в пространстве и времени.

–  Закройте разлом! –  приказал Тигурий.

Ударная волна пронеслась по собору, выбив оставшиеся окна и обрушив ещё одну часть стен. Оставшиеся меньшие порождения варпа дрогнули, как миражи, и исчезли, а их гудящий счёт ещё раздавался несколько мгновений. Звуки битвы сменились криками людей, зовущих на помощь, и в собор ворвались новые воины.

–  Всё готово, –  сказал примарх. –  Эспандор свободен от колдовства Мортариона. Его очищение может начаться.

Жиллиман поднял и вложил меч в ножны. Огонь погас, погрузив собор обратно во тьму, но святость сохранилась. Собственным клинком Императора Жиллиман отбросил отвратительную тварь Хаоса. Он не мог отрицать этого. Он не смог бы победить врага без такого оружия.

Божественного, подумалось.

Матье упал на колени.

–  Славься! –  прошептал он. Слёзы текли по его лицу.

–  Ты ещё жив? –  сказал Жиллиман с лёгким удивлением.

– Император защищает. Император защищает! –  повторял Матьё в религиозном экстазе. –  Пока вы сражались, а другие умирали, я остался невредим! Слава, хвала! Император коснулся этого места.

–  Возможно, так оно и есть,–  сказал Жиллиман. Он устал после боя. Пустота внутри него казалась ещё глубже после встречи с демоном. Сердце примарха колотилось, а шрам на шее чесался. –  Он остаётся могущественным даже сейчас.

–  Я чувствую Его любовь к человечеству, –  сказал Матьё. –  Я чувствую это повсюду вокруг себя! –  Он заколебался. –  Скажите мне, о господин регент, истину –  любит ли нас Император, господин? Не говорите, что я неправ!

Император не любит ни одного человека, подумал Жиллиман. Он не может позволить себе привязанность, это необходимо, чтобы исполнить ту невозможную задачу, стоящую перед Повелителем Человечества. Он не любил своих сыновей, Он не любит людей, но Он любит человечество. И всё же мне трудно простить Его. Неужели Его решение должно было быть построено на лжи? Ложь следующая за ложью?

Вопрос Матьё ещё больше погрузил Жиллимана в печаль. Больше всего на свете ему хотелось ещё раз поговорить со своим приёмным отцом Конором. Это была благородная душа, человек, которому можно было доверять. Настоящий отец.

Если бы ты не умер до прибытия Императора в Ультрамар, бросил бы я тебя так же быстро, как мои братья покинули свои приёмные семьи? спросил он себя.

Он знал ответ на этот вопрос, и это пристыдило его. Никто не застрахован от последствий такой силы, сказал он себе, но от этого правда не стала более приемлемой.

Он понял. Он понял, чего хотел добиться его отец и почему. Столкновение с такими, как Карамар, снова и снова заставляло его понимать. Зная, что угрожает человечеству, он увидел спасение во лжи. Мог ли Жиллиман честно сказать, что любит всех, называющих себя его сыновьями? Он едва знал их, особенно сейчас – особенно созданий Коула. Они тоже были средством для достижения цели. В этом примарх походил на отца. Корона власти тяжела и изменяет того, кто носит её.

Я никогда не хотел быть тираном, подумал примарх. Возможно, мой отец тоже не хотел этого. У истории есть для нас роли, которые мы не в силах изменить. Мы всего лишь пешки на доске вечности.

– Господин, – прервал тишину Матье. – Прошу, скажите: Император любит нас?

Мы гораздо больше похожи на Тебя, чем Ты думал, продолжал Жиллиман. Ты отдал нам слишком много себя. Сам того не осознавая, в своём высокомерии Ты сделал себя отцом по истине. Мы Твои сыновья во всём. Ты видишь это?

– Господин? – повторил Матьё.

– Император любит нас всех, – соврал Робаут Жиллиман. Он посмотрел на сломанную статую и то немногое, что осталось от часов. – Теперь оставь меня, Матье. Я должен посоветоваться с трибуном и тетрархами.

Жиллиман оставил Матье стоять на коленях в пыли и подошёл к воротам собора, где собрались трибун Колкуан, тетрарх Феликс и остальные. На ступеньках снаружи он снял шлем, открыв свое лицо душному дню Эспандориа Тертио.  Тучи вновь рассеялись, а чёрная жидкость исчезала. Примарх вдохнул воздух, свободный от скверны. Влияние Чумного Бога ослабевало. Жиллиман закрыл глаза и позволил солнцу высушить пот на его коже.

– Всё кончено, – сказал он. – Этой же ночью мы покидаем Эспандор.

– Какой у нас план, господин? – спросил Колкуан.

  –  Орден Генезис, Орден Авроры, Лазурные Рыцари, Мортифакторы и многие другие должны остаться здесь, чтобы очистить от демонической заразы дальний запад и уничтожить остатки Гвардии Смерти. Остальная часть нашей армии будет выведена и переформирована. Мортариона здесь нет. Его паутина зла разорвана. Оставшиеся здесь силы  служат только для того, чтобы замедлить нас, не более того. У меня больше нет причин оставаться.

– Как думаете, где он может быть? – спросил Колкуан.

  –  Парменио, –  тут же сказал Жиллиман. В результате тщательного анализа данных он предположил, что базой Мортариона будет либо Эспандор, либо Парменио. Если Мортариона не было здесь, он будет там. –  Он на Парменио.

– Вы уверены? – уточнил Феликс.

– Я уверен. Наши действия здесь трудно назвать победой, но мы предприняли первые шаги к тому, чтобы гарантировать её. Пусть Мортарион чувствует себя спокойно и думает, что я не смогу ни найти его, ни выгнать из Ультрамара. Он скоро поймёт, что заблуждается.

Жиллиман мрачно улыбнулся.

– На Парменио я покажу ему истину.

С этими словами примарх в одиночестве покинул собор и направился к руинам Эспандориа Тертио, а душа его была полна печали.

ОБ АВТОРЕ

Гай Хэйли – автор романа «Потерянные и проклятые» из цикла «Осада Терры», а также книг «Гибель Титанов», «Волчья погибель», и «Фарос» из цикла «Ересь Хоруса» и работ из цикла про примархов «Конрад Кёрз: Ночной Призрак», «Коракс: Повелитель Теней» и «Пертурабо: Молот Олимпии». Также он написал множество других книг по Warhammer 40,000, включая первую книгу из серии «Огненный Рассвет», «Мстящий Сын», «Велизарий Коул: Великий Труд» «Тёмный Империум», «Тёмный Империум: Чумная Война», «Опустошение Ваала», «Данте», «Тьма в крови» и «Асторат: Ангел милосердия». Хэйли также написал истории об Эре Сигмара, такие как «Буря войны», «Гхал Мараз» и «Зов Архаона». Автор живёт в Йоркшире с женой и сыном