Череп Бухгалтера / The Bookkeeper's Skull (роман)

Череп Бухгалтера / The Bookkeeper's Skull (роман)
Автор	Джастин Д. Хилл / Justin D. Hill
Переводчик	Akmir
Издательство	Black Library
Год издания	2022
Подписаться на обновления	Telegram-канал
Обсудить	Telegram-чат
Экспортировать	EPUB, FB2, MOBI
Поддержать проект

ЧЕРЕП БУХГАЛТЕРА

Темный колокол звонит в бездне. Его эхо разносится по холодным и суровым мирам, оплакивая судьбу человечества. Ужас вырвался на волю, и в каждой тени таятся гибельные создания ночи. Здесь нет ничего кроме зла. Инопланетные чудовища дрейфуют в кораблях, похожих на гробницы. Выжидающие. Терпеливые. Хищные. Пагубное колдовство творится в окутанных мраком лесах, призраки овладевают умами, охваченными страхом. От глубин пустоты космоса до пропитанной кровью земли, в бесконечной ночи рыщут дьявольские ужасы, готовые пожрать грешные души. Оставьте надежду. Не полагайтесь на веру. Жертвы горят на кострах безумия, гниющие трупы ворочаются в оскверненных могилах. Демонические отродья с алчным оскалом глядят в глаза проклятых. И безучастно взирают Гибельные Боги. Это время расплаты. Время, когда каждая смертная душа оставлена на милость тварей, таящихся во тьме. Это вечная ночь, царство чудовищ и демонов. Это Ужасы Молота Войны. Ничто не избегнет проклятия. И колокол звонит.

ГЛАВА 1

Торжественный звон колоколов кафедрального собора Игнацио разносился над городом Эверсити в то утро, когда я стоял в вычурно украшенном дверном проеме своей мансардной комнаты и прощался со своим детством. Эта роскошная комната была для меня убежищем, где я скрывался от безумия своего родного мира, но больше я не мог здесь оставаться. Ответственность, которую возлагало на меня мое происхождение, властно призывала меня. Я глубоко вздохнул, убеждая себя, что я готов. На полках стояли ряды металлических гвардейцев, коробки с давно заброшенными игрушками, и те немногие книги, которые помогли сформировать мое мировоззрение: издание «Лекс Империалис» с иллюстрациями для детей, «Книга Мучеников Терниев» и «101 Молитва для юношества». Но были здесь и другие, более давние спутники моего детства. Я заметил напряженные позы моих самых ценных игрушек, лежавших в тени. У них были деревянные руки, ноги и головы, одежда из яркой расшитой ткани, тела из шерсти и кожи. Время и игры оставили свои следы на многих из них. Они взирали на меня пустыми глазницами и темной стеклянной оптикой. Сквозь прорехи в их туловищах вылезала набивка. Только одна из этих игрушек двигалась: Прыгун, мой клоун. У него были рыжие волосы, выбеленная кожа, на глаза нашиты голубые бриллианты, а на лице вытатуирована широкая красная улыбка. Он покачивался вперед-назад на своих пришитых ногах, бубенцы на его шутовском наряде негромко позвякивали. Он почесал медный имплант за ухом. Хотя он обладал размерами взрослого человека, его голос был детским. - Рудди уходит? - Рудди уходит, - сказал я, как в детстве. Он нарочито громко фыркнул, по его изрытой оспинами щеке скатилась слеза. - С кем будет играть Прыгун? – он состроил преувеличенно грустное лицо и начал театрально плакать. – Прыгуну грустно. Это было заметно. В детстве я считал его своим самым близким другом. Теперь эти дешевые проявления фальшивых чувств не трогали меня. В действительности он был когда-то преступником или еретиком, и в наказание его превратили в игрушку для богатых детей – его ноги ампутировали, мозг вскрыли, оставив его способным проявлять лишь самый простой спектр эмоций. Вырастая, я иногда задумывался, какое же преступление он совершил, чтобы заслужить такое наказание, и могло ли что-то из прошлого остаться под его нейропрошивкой. Мелькала ли иногда злоба в его налитых кровью глазах? Прыгун снова почесал за ухом. Его пальцы оказались окровавлены. - Чешется, - сказал он. Но его импланты всегда воспалялись и гноились. - Прыгуну нельзя чесаться, - сказал я. - Чешется, - снова сказал он, свежая кровь покрыла его ногти, словно красный лак. Он поднял пальцы, чтобы я увидел их. Я не знал, чего он хочет от меня. - Боль – признак жизни, - сказал я.

Я слишком затянул это прощание. Тогда я еще не знал, что лучше – милосерднее – оставлять людей в прошлом без лишней суеты. Нет смысла продлевать страдание, извиняться, просить прощения. Лучше сразу, как говорится, сорвать повязку. Нажать спусковой крючок. Всадить пулю между глаз. Или еще лучше в затылок. Жестокий поцелуй там, где череп встречается с позвоночником. Но тогда я еще не знал ничего этого, и, стоя в дверях моего убежища, пытался быть добрым к старому другу. - Я вернусь, - солгал я. Прыгун вытер руку о свой пестрый наряд. Внезапно он снова стал веселым и радостным. - Вернешься? Прыгун будет ждать! Когда ты вернешься? - Я не знаю. - Сегодня? - Нет. - Завтра? - Нет. Он вздрогнул и, раскрыв рот, преувеличенно громко зарыдал, его глаза с нашитыми бриллиантами извергли новый поток слез. Мне стоило пристрелить его прямо тогда, избавив его от его фальшивого страдания. Но я спешил, и сквозь древние стены дома моих предков я слышал торжественный звон колоколов собора, напоминавших мне о моем долге в то утро. Это был день Святой Елены Ричстар, и долг требовал моего присутствия. - Прыгуну грустно! – воскликнул он, когда я повернулся к нему спиной. Я не стал отвечать ему, лишь захлопнул дверь, и щелчок ее замка навсегда оставил мое детство в прошлом. Иногда говорят, что расставаться тяжело, но на самом деле я почувствовал облегчение, оставив Прыгуна и спускаясь по величественной лестнице, держась за перила из железного дерева, чтобы не упасть в темноте. Эта лестница проходила через самое сердце древнего дворца, который моя мать купила со всей обстановкой и всеми вещами, когда прибыла на планету. Стены были увешаны старинными портретами совершенно чужих мне людей: мужчин и женщин в богато разукрашенной форме Астра Милитарум с высокими киверами и золотыми шнурами – словно святыни в память древних битв. Их незнакомые лица были суровы, глаза словно говорили о годах славной службы, сражениях и смерти во славу Бога-Императора по всему огромному Империуму Человечества. Здесь были и их памятные реликвии: скрещенные копья с пыльными кистями, древние силовые клинки и охотничьи реликвии со всего Кластера – головы, клыки, рога, трухлявые шкуры, белые черепа с остекленевшими глазами, покрытые вуалью паутины и источавшие запах нафталина.

На полпути вниз я учуял терпкий смрад головы зеленокожего. Это чудовищное создание всегда пугало меня своими огромными сломанными клыками и пустым взглядом маленьких злобных глаз. Надпись на подставке сообщала название боя, где было убито чудовище – сражение у Безумия Синнабара, и имя человека, убившего его – генерал Эверард Ричстар. Он был военачальником с хорошей репутацией, и погиб в кровавом сражении при Укке. 

Внизу ступеней была широкая лестничная площадка, устланная толстыми коврами. Десятифутовые двери вели в другие залы дворца, полные роскоши и великолепия, некогда служившие домом историческим личностям – людям, которых я никогда не буду достоин. Двери, ведущие в апартаменты моей матери, были открыты. Я услышал ее голос: - Рудди? Она окликнула меня, будто лишь сейчас заметила, как я спустился по лестнице. Но я знал, что она наблюдала за мной с того момента, как я вышел из своей комнаты. Весь дворец был уставлен ее пикт-камерами наблюдения. Их стеклянные глаза все время безмолвно наблюдали за мной. Я иногда шутил, что от моей матери ничего не скрыто. Когда я вырос, то узнал, что есть лишь два надежных способа хранить свои тайны: не говорить никому ничего, или, если все-таки приходится, убить того, кто знает твою тайну. Смерть – настоящий друг. Она хранит все секреты.

Будуар моей матери сохранял затхлую атмосферу музея, посвященного моему детству. На стенах висели мои старые детские шапки с кисточками, накрахмаленные куртки и расшитые туфли, на черных лакированных полках были выставлены мои избранные игрушки. Моя мать никогда не была счастливой женщиной, но она держалась за прошлое, ошибочно считая, что в прошлом она была счастливее. Ее постоянное недовольство было тяжким бременем для всех, кто знал ее. И, входя в ее комнату, я с нетерпением ожидал, когда смогу оставить все это в прошлом. Она сидела на своем кожаном троне с высокой спинкой, отвернувшись от меня. Трон беззвучно повернулся, разворачивая ее лицом ко мне. - Мама, - сказал я, поклонившись. Она была одета в черное кружевное платье с меховым воротником. Голову ее украшал роскошный черный головной убор, освещенный цветными огоньками, тусклыми на фоне ее серебристых волос. Моя мать являла собой странное зрелище даже для Эверсити. Подкожные импланты сделали ее глаза золотыми, а кожу серебряной. Она сияла в тусклом свете свечей, но на ее серебряном лице трудно было разглядеть какие-либо чувства. Глубоко вдохнув наркотический дым, она оглядела меня. Из ее длинной трубки, изготовленной из слоновой кости, исходил сладковатый аромат наркотиков. Он вызывал у меня тошноту, но наркотики оставались одной из немногих ее радостей. - Рудди, - произнесла она, выдохнув дым вместе с моим именем. Один ее глаз закрывал аугметический монокль. В его свете я видел, как мигнул пикт-снимок ее кожи. Миниатюрный экран потемнел, когда она сдвинула монокль, и я взглянул в ее золотые глаза. В них не было ничего. - Я хотел выглядеть хорошо… ради отца, - сказал я. Поверх черного обтягивающего костюма я надел комплект боевой брони, изготовленной лучшими мастерами Эверсити. Мать подозвала меня, слегка кивнув, ее серебряная кожа блеснула в тусклом свете. - Ты похож на него, - заметила она. Это был не комплимент. Мой отец был некрасивым человеком, и я унаследовал его грубоватую внешность. - Будь осторожен, Рудди, - произнесла моя мать. – Иначе ты станешь похож на него и в другом. Ее слова уязвили меня. Сейчас, конечно, я стал умнее. Я знал симпатичных мужчин и красивых женщин, которым не очень-то помогла их внешность. И я привык, что меня считают некрасивым. Я научился не позволять другим людям причинять мне боль. Чувства подобны минам-ловушкам. Чистая совесть определяет разницу между бессонницей и крепким сном. Что-то на коленях моей матери шевельнулось. Это была одна из ее ручных обезьянок, прятавшаяся в складках ее юбки, облаченная в бархатную шляпку и куртку из расшитого шелка. На ее шее был застегнут электроошейник управления, его нейросхемы вживлены в затылок обезьянки. Кажется, ее звали Чертенок, хотя я в точности не знал – да и не хотел знать – кого как зовут из зверей моей матери. Они мне никогда не нравились, потому что всегда были моими соперниками в борьбе за ее внимание. Когда мать подняла обезьянку и прижала ее к груди, я не отреагировал на эту попытку подразнить меня, но потом обезьянка потянулась и достала из складок платья матери мой заводной титан «Радамеор». Его заводной механизм был давно сломан, раскраска – синий цвет с языками пламени – потерта и исцарапана, пушка «Инферно» не один раз отломана и приварена к руке заново. Но все-таки титан был мне дорог. - Это мое, - сказал я. - Ты же больше не играешь с ним. Ты уже вырос, - в словах моей матери явно слышался оттенок ехидства. - Не играю, - кивнул я. – Но он все равно мой. В моей голове мелькнул калейдоскоп воспоминаний, как я играл с Прыгуном и другими моими товарищами по играм, которых купила моя мать – людьми и сервиторами. Мы уставили пол моей комнаты металлическими гвардейцами. Моя кровать стала вратами Имперского Дворца на Святой Терре, и «Радамеор» прокладывал путь сквозь легионы предателей. Моя мать снова пыталась уязвить меня, но я никак не проявил своих уязвленных чувств. Она увидела, что ее попытка не удалась, или, возможно, в своем наркотическом ступоре ощутила некое чувство вины. - Кажется, только вчера ты был маленьким мальчиком. А теперь… Ее глаза моргнули, и я увидел, как по ее серебряной щеке скатилась золотая слеза. За всей ее претенциозностью и пристрастием к блестящей роскоши она все же любила меня. Это была удушающая, подавляющая любовь, но в основе ее были лучшие побуждения. И она знала, что сейчас теряет меня. - Он суровый человек, - предупредила она. – Он не потерпит слабости. Конечно, она на своем опыте знала, о чем говорила. Она была последней из трех наложниц моего отца, и большую часть своего детства я слышал, как она жалуется на судьбу, приведшую ее на эту планету. Когда она это говорила, мои глаза, должно быть, приняли то суровое остекленевшее выражение, потому что она замолчала и глубоко вздохнула. - Я купила это для тебя, - сказала она наконец, и извлекла что-то из пышных складок своей черной кружевной юбки. Ее серебряная рука сверкнула, когда она протянула подарок мне. На мгновение я потерял дар речи. Автопистолет был бесценным, с резной рукоятью из слоновой кости и стволом, изысканно украшенным гравировкой в виде переплетенных лоз и имперской аквилы на обеих сторонах. Но особенно меня поразила эмблема «»Тронзвассе» на стволе. Оружие этой марки славилось несравненным качеством, красотой – и ценой. Даже для моей матери этот пистолет, должно быть, стоил целое состояние. - Мама! – выдохнул я, ощутив прилив застенчивости и благодарности. Это было столь незнакомое мне чувство, что слова застряли в горле, и я закашлялся. - Спасибо, - произнес я наконец. - Я просила Кардинала-архиепископа благословить его. И Его Преосвященство благословил и патроны к нему, - она передала мне тяжелую коробку с патронами. - Они раскалываются при попадании, - сказала она. Я взял коробку. Тупоконечная пуля в каждом патроне была украшена изображением цветка, выгравированным вручную. - Это разрывные пули с усиленным останавливающим действием, для поражения живой силы. Конечно, я это знал. Охотники на ксеносов использовали их в своей борьбе с врагами человечества. В одной из моих книг была картинка, показывавшая, как их осколки рвут плоть цели. В ответ на мои многократные благодарности мать лишь сухо кивнула. - Тебе пора идти, - сказала она. – Аркад ждет тебя внизу. - Он мне не нужен, - сказал я. Она начала спорить, но я был непреклонен. – Что подумает отец, если ты пошлешь со мной одного из своих телохранителей? Моя логика была ясной. Если я хочу доказать, что достоин быть его наследником, я должен соответствовать его высоким стандартам. Моя мать замолчала. Обезьянка подергала ее за палец, прося снова почесать ее. - Со мной все будет хорошо, обещаю, - я похлопал по кобуре с автопистолетом. Ее пальцы сжались на шерсти обезьянки, сидевшей на ее коленях и державшей моего титана. Равнодушные глаза зверька медленно моргнули. - Помни, - сказала она. – Ты был моим первым сыном. - Да. Был, - сказал я. Это слово уязвило ее, и когда она ответила, ее голос звучал холодно: - Ну что ж, иди к нему. Я кивнул и шагнул вперед, чтобы обнять ее. Она не встала. Запах наркотиков пропитал ее одеяния. Она была напряженной в моих объятиях. Мгновение мы молчали, мать и сын. Наконец я разжал объятия. Ее пальцы вцепились в мою руку, и в моих ушах прозвучал ее хриплый шепот: - Они попытаются убить тебя, - сказала она. – Ты должен быть готов. И когда они придут, не медли. Она хлопнула меня по щеке, чтобы я лучше запомнил. Удар был болезненным, ее ногти оцарапали мое лицо. Моргнув, я кивнул. Я знал это уже несколько лет. Это знание было выжжено в моей душе. Не было необходимости в пощечинах, чтобы не забывать об этом. - Иди, если ты должен, - сказала она. Я вышел из ее комнаты, и, глубоко вздохнув, закрыл за собой двери.

Это были последние слова моей матери, которые я слышал. Спустя месяц она умерла. Но тогда я этого не знал, а если бы и знал, едва ли сделал бы что-то иначе. Жизнь каждого человека идет своим путем, и если ее жизнь закончилась тогда, значит, на то была воля Императора.

ГЛАВА 2

Жители Эверсити готовились к празднованию дня Святой Елены за неделю до его наступления, соблюдая пост, изготовляя молитвенные свитки и умерщвляя свою плоть. Я точно не знаю, что именно Святая Елена, Непорочная Девственница и Целительница Страждущих, сделала, чтобы заслужить свое причисление к лику святых. Кластер Виселиц прославился таким количеством святых, что иногда трудно удержать в памяти все подробности их деяний. Или она завоевывала миры, или уничтожала отступников, или, возможно, была мученицей, которую привязали к астероиду и запустили в звезду. Но обо всех этих подробностях я думал в последнюю очередь, когда выскользнул из задних ворот моего дома и оказался в темном узком переулке. Сверху из протекающих труб капала зловонная жидкость. Крошащийся камнебетон был покрыт пятнами сырого мха и плесени. Переулок вел на юг, круто спускаясь вниз по ступенчатым ярусам Эверсити. Выходя из Дворцового квартала, он, извиваясь, тянулся по районам трущоб. Тяжкое зловоние висело в воздухе. В этих тесных жилищах вера была еще сильнее, чем во дворцах, и с каждого камнебетонного карниза свисали плетеные талисманы и иконы. На каждую стену были наклеены молитвенные свитки, имперские аквилы заново покрашены серебряной краской, и, судя по шепоту из-за закрытых дверей, самые усердные и благочестивые уже проснулись и отсчитывали молитвы по четкам. Я спустился по истертым мраморным ступеням в другой узкий переулок, проходивший между двумя мраморными палаццо, теперь ветхими и разрушавшимися, их комнаты были превращены в дешевое съемное жилье. Это было одно из тех мест, об опасности которых предупреждала меня мать – узкие и заброшенные переулки, где человеку могли выпустить кишки и бросить его труп в кислотные отходы, так, что его никогда не найдут. Но я был молодым, и то, что я выбрал в то утро именно эту дорогу, было для меня проявлением свободолюбия и бесстрашия. И когда я на всякий случай оглянулся, то заметил, что кто-то следит за мной. Я потянулся к пистолету «Тронзвассе» на боку. Чувство оружия в руке придало мне уверенности, и, резко повернувшись, я увидел темный силуэт с лицом, закрытым тканью. Я ощутил укол страха, словно капля ледяной воды побежала по спине. Слова матери прозвучали в моей голове. Я выхватил пистолет и поднял его. - Стой! – приказал я. Раздался испуганный вскрик, и я увидел, что это была просто старуха, шедшая на утреннюю молитву. Она в страхе подняла руки и стала отступать назад по лестнице, старые ноги медленно поднималась по крутым ступенькам. Почувствовав себя глупо, я сунул пистолет обратно в кобуру. Мой отец был начальником полиции планеты Потенс , и я знал, что могу безнаказанно застрелить здесь кого угодно, но эта несчастная старая карга не стоила того, чтобы тратить на нее патроны. Попадание этой пули разорвало бы ее на куски. Но я подумал, что она, возможно, не собиралась причинять мне вреда. И, кроме того, я спешил на встречу с отцом.

Моего отца звали Эбрам Хау. Он занимал пост начальника полиции этой планеты уже почти столетие, и я был его третьим сыном. Мы являлись прямыми потомками Нокса Хау, офицера Адептус Арбитрес, которого привела в Кластер Виселиц воля вдовы тогдашнего Патридзо, суровой женщины, знавшей недостатки своего сына и его наложниц. Судя по рассказам, Нокс Хау был весьма суровым человеком. Первое, что он сделал, едва получив полномочия – переместил свой штаб из огромного дворцового комплекса Патридзо. «Придворное политиканство – язва, которая ослабляет этот мир», по слухам, говорил он своему сыну, «не позволяй ей ослабить тебя». Предания нашей семьи полны историй о Ноксе Хау. В правящем роду Ричстаров было так много заговоров и междоусобной вражды, что наш предок был вынужден зачистить целых две ветви рода, в том числе ветвь Эверарда Ричстара, во дворце которого я вырос. Вероятно, самым заметным вкладом Нокса Хау в городской ландшафт Эверсити были Казармы Силовиков – огромный камнебетонный куб с железобетонной оградой, окруженный рядами колючей проволоки, построенный у основания нижних ярусов столицы. Это был прямой и суровый ответ вычурной роскоши многоярусных дворцов и палаццо. В этом месте жил мой отец. И именно туда он вызвал меня.

Как только я вышел на широкую дорогу, ведущую к Казармам, то заметил, как в мою сторону повернулись стволы орудийных башен «Тарантул». Для порабощенных разумов сервиторов, управлявших ими, я был потенциальной угрозой. Спаренные тупоносые стволы тяжелых болтеров следили за мной, когда я шагал по пустому проспекту. Подойдя ближе, я разглядел сервиторов, управлявших орудиями. Их черепа были встроены в броневые кожуха башен, глаза заменены аугметическими целеуказателями. Они неприятно напомнили мне о Прыгуне. Иногда он был подвержен вспышкам ярости, и, бывало, мне приходилось прятаться под кроватью, выжидая, пока эти вспышки пройдут. Этот опыт научил меня не доверять свою безопасность мозгу преступника или еретика, пусть даже измененному. И теперь я чувствовал себя весьма неприятно, когда злые красные глаза целеуказателей нацелились мне в лоб. Когда я шагнул на входную аппарель, тяжелые ворота открылись. За ними стоял на страже силовик, облаченный в обычное снаряжение, включавшее бронежилет и шлем с затемненным забралом. Вооружен он был полицейским помповым дробовиком. Я не стал показывать ему свои документы, а он их не спрашивал. Здесь все знали, кто я. Через пару лет я могу стать его начальником. Или мертвецом – как моя мать напомнила мне. Это зависит от того, насколько грязно мои кровные братья будут бороться за наше наследство. Во внутреннем дворе стоял ряд полугусеничных транспортеров с полицейскими щитами и черными эмблемами силовиков. В дальнем конце двора безмолвно возвышались три «Репрессора», которые Нокс Хау привез с собой на Потенс шестьсот лет назад. Они были словно живые святыни Лекс Империалис, с трижды благословенной броней и старательно смазанными штурмболтерами. Они превосходили другие транспортеры размерами, весом – и суровостью своего устрашающего вида. Мой отец любил эти машины больше, чем что-либо еще на этой планете – в том числе, больше, чем своих сыновей. Я говорил себе, что не затаю обиду на них за это в будущем, но, честно говоря, это было не так. Единственным утешением для меня было то, что, в конце концов, они будут моими. Отряд для ликвидации беспорядков направлялся на патрулирование. Все они были облачены в бронежилеты и шлемы. Я прошел мимо них по камнебетонным ступеням, за много лет отполированным черными сапогами силовиков. Капитан Бакис, помощник моего отца, встретил меня и сказал: - Ваш отец… Я кивнул, торопливо пробегая мимо. Мне уже было понятно, что он хочет сказать: я опоздал.

Кабинет моего отца находился в глубине камнебетонного лабиринта казарм. Я спустился в подвальный этаж. Воздух здесь был прохладным и пропитанным сыростью и запахом дезинфицирующих средств. От ступеней лестницы тянулся длинный ярко освещенный коридор с дверями, ведущими в камеры и отделения для допросов. Я слышал, как в камерах кто-то вопит, хотя крики были заглушены тяжелыми дверями. Жалобные голоса потерянных душ, умолявшие о пощаде. Те, кто отклонился от соблюдения имперского закона, теперь расплачивались за свои преступления. Эхо жалобных воплей следовало за мной, когда я шел по коридору. Кабинет моего отца находился на полпути. На его двери не было никаких знаков, единственным признаком его важности являлось присутствие еще одного часового-силовика с заряженным дробовиком. Часовой кивнул мне. Я на мгновение перевел дыхание, после чего постучал в дверь. - Заходите! – прогремел голос моего отца. Кабинет представлял собой камнебетонную камеру без окон. Одна люмен-полоска освещала помещение стерильным белым светом. Мой отец сидел за большим металлическим столом, рассеянно потирая шрам, который пятьдесят лет назад оставил убийца, почти сумевший перерезать ему горло. Было трудно оторвать от него взгляд. Он выглядел таким же уродливым, как здание, в котором он служил, и излучал угрозу, словно осколочная граната. Но в то утро, пока он просматривал бумаги, я увидел, что его кожа была землистой, а дыхание затрудненным. «Значит, слухи не врали», сказал я себе. Его последняя процедура омоложения прошла неудачно. В конце концов, мой отец был смертным человеком. Наконец он поднял взгляд и вздохнул. - А, это ты… Несмотря на все предупреждения моей матери, я ожидал большего, и мои ладони начали потеть от дурных предчувствий. - Я готов к работе, сэр, - сказал я, сотворив знамение аквилы. Он окинул меня взглядом от ботинок до шеи, как моя мать. И в его взгляде читалось плохо скрываемое презрение. Оглядев меня – форму, броню, оружие – он ничего не выражающим голосом сказал: - Вижу, ты принес пистолет. - Да, сэр. «Тронзвассе». - Парабеллум, - фыркнул он. – И ты думаешь, что заслужил его? - Да. - Почему? - Я – Хау, - ответил я. - Ты лишь носишь это имя, - заявил он. – Вот и все. Если ты хочешь быть достоин его, то должен проявить себя достойным. - Я буду достоин, сэр! Хмыкнув, он снова повернулся к бумагам. Мои щеки покраснели. Когда отец снова заговорил, он обращался не ко мне, а к одному из офицеров, в ожидании стоявших у стены. - Когда возвращается Патридзо? - Сегодня после полудня, сэр. Мой отец закатил глаза. Патридзо был наследным правителем планеты Потенс, «слабый и коррумпированный продукт десяти тысяч лет династических интриг», как говорил мой отец. - Все готово? – спросил отец. - Да, сэр. Отец явно не поверил словам подчиненного и следующие полчаса тщательно проверял все подробности. Я терпеливо ждал, и уже начал думать, что обо мне совсем забыли. Потом отец потребовал доложить детали расследования, касавшиеся наркокартеля Банда. Казалось, он внезапно вспомнил обо мне и объяснил: - Мы обнаружили одну из секретных баз наркокартеля Банда. Пора покончить с этими подонками. Отец и его офицеры обсуждали, кто из лидеров наркокартеля будет им противостоять, и какие силы следует задействовать. Я слушал с возрастающим интересом, полагая, что это будет мое первое задание. «Скоро я убью своего первого преступника», подумал я. Я не мешал им разговаривать, хотя у меня уже болели ноги и спина от долгого стояния. - Могу я помочь, сэр? – спросил я наконец. В глазах моего отца мелькнуло веселье. Казалось, он специально проверял, насколько у меня хватит терпения ждать. - Нет, - ответил он. – Тебя я отправлю на судебное дежурство. - А что это? - Это возможность узнать мир за пределами… - отец небрежно повел рукой вокруг, - всего этого. Я рискнул пошутить: - За пределами Эверсити есть жизнь? Мой отец даже не улыбнулся. Кивнув на группу офицеров, ожидавших его, он сказал: - Познакомься с Исполнителем Террини. Я повернулся. Террини был коренастым широкоплечим человеком, подпоясанным широким ремнем и обутым в высокие ботинки военного образца. Он уже начал седеть, и выглядел крепким и надежным. Мой отец явно специально выбрал его. - Вы оба выезжаете через час, - приказал отец. Я подумал об операции против базы наркокартеля. - Сегодня? – спросил я. - Да. Сегодня, - сказал мой отец. – А что, ты собирался участвовать в празднествах Дня Святой Елены? - Нет, сэр, - ответил я. – Просто я думал… зачистка базы наркокартеля… Он устремил на меня суровый взгляд. - Парень. Ты начнешь службу снизу, как начинали мы все, - он махнул рукой. – Террини расскажет все, что тебе надо знать. В этот момент раздался стук в дверь. В кабинет заглянул еще один силовик. - Сэр, он готов признаться. В кабинет втащили человека. На его голых руках змеились татуировки картеля Банда. Говоривший силовик пнул его: - Рассказывай начальнику то, что ты рассказал мне! Человек начал что-то говорить, когда силовик нанес ему мощный удар в лицо. Нос арестованного с хрустом сломался, и на пол хлынула струя крови. Террини взял меня за руку и повел к двери. - Пошли, - сказал он. – Пора идти. Звуки тяжелых ударов все еще слышались, когда Террини закрыл за нами дверь. Мы стояли одни в коридоре. - Исполнитель первого класса Альгар Террини, - представился он и протянул руку. Его рукопожатие было крепким, словно тиски. Он кивнул на мой пистолет: - Отличная вещь. Знаешь, как им пользоваться? - Прицелиться и молиться, - сказал я. Террини рассмеялся и хлопнул меня по плечу. - Отлично. Мне нравится твой подход.

Несколько минут спустя мы уже шагали по подземному ангару. Низкую камнебетонную крышу пересекали стальные балки, трубы и воздуховоды. В дальнем конце ангара стоял полугусеничный транспортер, украшенный имперской аквилой и эмблемой Ричстаров. У одного из передних колес лежали два вещмешка. Террини поднял по одному в каждой руке. - Тут все, что тебе нужно, - сказал он, и закинул их на багажник на крыше кабины водителя. Привязав вещмешки к багажнику, он спрыгнул на камнебетон. Кабина обладала минимальным комфортом и простейшим оборудованием. Сиденья прогнулись, их кожаная обивка была протертой и заштопанной. Зеленая краска на панели приборов облупилась и покрылась царапинами за десятилетия службы. Под ней виднелось тусклое железо с пятнами ржавчины. В кабине пахло дешевой смазкой и старым дымом лхо-сигарет. Все это было весьма далеко от великолепия древних «Репрессоров» моего отца. «Видимо, это и значит начать снизу», подумал я, глядя, как Террини с третьей попытки завел двигатель. Из выхлопной трубы вырвалось густое облако бурого прометиевого дыма. Терри слегка нажал педали, чтобы пробудить машинный дух транспортера. Когда машинный дух полностью пробудился, Террини нажал несколько кнопок и рычагов, достал из кармана на груди пару солнцезащитных очков, и, наконец, со скрежетом передач, мы двинулись вперед.

ГЛАВА 3

- Так что такое это судебное дежурство? - спросил я у Террини, пока он, переключая передачи, выводил транспортер из подземного ангара во внутренний двор. Исполнитель не обернулся ко мне, продолжая смотреть вперед, его толстые пальцы крепко сжимали штурвал. - Отдаленные поселения… они слишком далеко расположены и слишком малы, чтобы держать в них отдельные судебные участки. – Террини похлопал по богато украшенному футляру для свитков, пристегнутому цепью к его поясу. – Предписание Судебных Полномочий, - пояснил он, и поднял два пальца, изображая пистолет. – Всеобъемлющие судебные полномочия. Выносить приговоры и приводить их в исполнение. Он кивнул на жестяной ящик, стоявший в кабине между нашими сиденьями. - Открой его. Я так и сделал. Внутри я ожидал увидеть запас пищи, воды или запасные аккумуляторы, но вместо этого там оказались два фолианта свода законов в кожаных переплетах, а также цепи, наручники, шурупы, силовые стрекала и еще какие-то острые предметы. - Орудия допроса, - пояснил Террини. Я вспомнил человека, которого этим утром притащили в кабинет моего отца. Террини словно прочитал мои мысли. - Не беспокойся, - сказал он. – Те, кто бунтует против Империума Человека и законных представителей власти Императора, утрачивают свою человечность. Они не лучше зверей. Я кивнул, обдумывая это, пока мы выезжали с территории Казарм. - Тебе следует понять, - продолжал Террини, - вся эта планета – лишь маленький зубец одной из шестеренок в огромном механизме Империума. Потенс всего лишь аграрный мир. С точки зрения Верховных Лордов Терры наша значимость ничтожна. Единственная наша задача – вовремя доставлять десятину в виде сельхозпродукции, - он поднял палец, продолжая рулить, чтобы подчеркнуть свои слова. – И если мы этого не выполним, миллионы – миллиарды – умрут. Но сервам на это плевать. Они думают только о том, чтобы набивать брюхо и трахать своих сестер. Забудь всю эту болтовню вроде «Император любит вас». На них это не действует. Единственный способ заставить их работать – застрелить нескольких из них. Десяток. Два десятка. Перестрелять половину их, если нужно. Поэтому перед каждым прибытием десятинного флота нам приходится устраивать демонстрацию насилия. Внушать им страх Божий-Императорский. - И это на них действует? - Конечно, - сказал Террини, и, повернувшись ко мне, улыбнулся. – Власть осуществляется через насилие, и это насилие должно быть заметным.

Когда окраины Эверсити растаяли вдали, я глубоко вздохнул, чувствуя, что какая-то часть тягот жизни стала ощущаться меньше, словно лай собак, затихающий позади. - Первая остановка в Кардинальских Водах, - сказал Террини. – Бухгалтер там – надежный человек. - Кто это - бухгалтер? - Они управляют фермерскими хозяйствами. Они называются бухгалтерами, потому что ведут бухгалтерские десятинные книги, - сказал он, словно это подразумевалось само собой. - А что это за книги? Террини вздохнул. - Это записи того, что каждая ферма должна доставить для уплаты имперской десятины. - А если они не доставят десятину? - Доставят. - Всегда? Террини усмехнулся. - Да, если они хотят жить. Нас пропустили через несколько блокпостов, и теперь мы ехали на юг, мимо лагерей сервов, складов и огромных факторумов с закрытыми окнами и трубами, изрыгающими густой черный прометиевый дым. Впереди простирался Космопорт – огромная камнебетонная равнина с круглыми башнями-зернохранилищами, покрытыми пятнами ржавчины, вышками авгуров и бесконечными рядами ржавых складов и ангаров. На посадочных площадках стояли орбитальные лихтеры, ожидавшие погрузки десятины, чтобы доставить ее на борт космических кораблей. Наконец Террини нарушил молчание: - Знаешь, как скрутить лхо-сигарету? Он достал из-под бронежилета кожаный кошелек и кинул его мне. Я отсыпал резаный лист лхо, скрутил и заклеил бумажную сигарету, и передал ему. - Зажги ее, - сказал он. Я взял с панели приборов его зажигалку, включил ее и зажег сигарету. Он глубоко затянулся, выпустив немного дыма из уголка рта. Потом он сжал губы, и, выдув струю синего дыма, начал что-то фальшиво напевать себе под нос. Часы тянулись вместе с милями дороги, наконец, и его песенка затихла. Вместо факторумов и складов за окнами кабины теперь тянулись поля, на которых не было видно ничего, кроме бесконечных рядов двадцатифутовых стеблей зерновых растений, сухих и шуршащих, уже почти готовых к жатве. Жизнь за пределами Эверсити была откровением для меня. Это был мир лагерей сервов, грязи и нищеты. Вагонетки с удобрениями, с которых стекали человеческие испражнения. Рабочие команды, измотанные от усталости, трудившиеся в полях или отдыхавшие в тени огромных стеблей. У каждого серва на шее висел закрытый контейнер, в котором хранились подробности их преступлений. Надсмотрщики стояли отдельно, подняв на плечи свои старинные лазерные мушкеты. Они выглядели почти такими же угнетенными, как сервы, за которыми они надзирали, каждый из них словно являл собой воплощение нищеты и отчаяния. Никто из рабов не поднимал взгляд. В толпе себе подобных они чувствовали себя безопаснее. Выделяться хоть чем-то было опасно. Только глупцы стали бы навлекать на себя проблемы таким образом. Меня посетила поразительная мысль - какой прекрасной была моя жизнь до сих пор. Я понимал, что, несмотря на шелка, мрамор и жизнь во дворце, лишь каприз судьбы отделял меня от грязных рабов в цепях, сбившихся в кучу на обочине дороги. И кто знает, что таит будущее? Когда мой отец умрет, начнется схватка за его наследство. Я не знал, какие испытания уготованы мне в ближайшие месяцы, но понимал, что потерпеть неудачу означает смерть. И, думая о Прыгуне, я осознавал, что бывает участь и хуже смерти. - Какие преступления они совершили? – спросил я у Террини, когда мы проезжали мимо еще одной команды сервов. - Самые разные. Наиболее злостных еретиков казнят. Пригодных передают на переработку в сервиторы. Но тех, чьи преступления менее серьезны, обращают в рабство. Их дети наследуют их преступления, а потом дети их детей, и так многие поколения, пока грехи их предков не считаются искупленными. Я снова подумал о Прыгуне, задумавшись, какие страшные преступления таились за его татуированной улыбкой. После долгого молчания Террини спросил: - Как думаешь, сколько осталось твоему отцу? - Что ты имеешь в виду? Террини рассмеялся и, отхаркнувшись, сплюнул в открытое окно. - Не будь дураком. Всем известно, что он умирает. Снова наступило молчание. Я не знал, что сказать. Мгновение он выглядел почти смущенным. - Ты же знал об этом, да? - Конечно, - сказал я, посмотрев в окно, и думая, сколько я могу ему рассказать. – Уже несколько лет. Террини выбросил окурок в окно. - И что будет, когда он умрет? Я не ответил, посмотрев на него, и вдруг меня поразила мысль, что сейчас со мной происходит именно то, о чем я читал в книгах в детстве: мальчика отсылают из города в сопровождении человека, которому приказано убить его… Снова повисло молчание. Террини кинул мне кожаный кошелек, чтобы я свернул еще одну лхо-сигарету. - Хочешь закурить? – спросил он. - Конечно. Лхо оказалось более грубым, чем то, к которому я привык. Дым заставил меня закашляться. Террини рассмеялся. - Как камешки в горле, - сказал он, и хрипло закашлялся, подтверждая свои слова.

ГЛАВА 4

Кардинальские воды оказались большим фермерским хозяйством, расположенным в шести часах пути к югу от Эверсити, обслуживали его около сотни сервов. Хозяйство включало в себя бараки для сервов, административный блок, амбары и теплицы с плексигласовыми крышами. Мы приехали сюда, когда полуденная жара уже начала сменяться вечерней прохладой, наш полугусеничный транспортер остановился посреди мощеного камнебетоном двора. Террини захлопнул дверь кабины и огляделся. Далеко в поле работал комбайн, оставляя в рядах стеблей широкую просеку. Шум его двигателя звучал, словно далекий гром. Позади него в воздух поднималось облако пыли. В этом месте царила ленивая апатичная атмосфера – даже среди надсмотрщиков, бывших гвардейцев, которые увидели, что мы подъезжаем, и вышли навстречу, туже застегивая пояса на своих толстых животах. Самым толстым из всех оказался бухгалтер. Он сразу же начал потеть, и, быстро заговорив, повел нас осматривать ферму. Стандартной реакцией Террини были неодобрительно смотреть на все, что ему показывали, присвистывая и покачивая головой. «Это заставляет бухгалтеров лучше стараться», пояснил он мне позже. В конце инспекции он бросил на бухгалтера предупреждающий взгляд: - Лучше бы вам выполнить назначенные нормы. Бухгалтер вытер потный лоб. - Да, сэр. Конечно. Я обещаю. Мы выполним! Террини не сказал ничего, и бухгалтер повел нас в свой кабинет. Половину одной стены в нем занимал изысканно украшенный деревянный письменный стол. - Все здесь, - сказал бухгалтер. Я увидел, что звание бухгалтера он носил не просто так. Огромная бухгалтерская книга в кожаной обложке была высотой почти с человека, и толстая, как шина грузовика «Карго-8». Понадобились усилия трех человек, чтобы вынести ее и водрузить на подставку. Двое из них открыли обложку. Пергаментные страницы были тяжелы даже на вид. Каждая страница была разлинована и покрыта записями аккуратным готическим шрифтом. Бухгалтер с помощью палочки перелистывал страницы, пока не нашел нужную. - Вот, - сказал он, и начал читать вслух.

Мы сидели почти полдня, пока Террини и бухгалтер проверяли каждую статью. Единственное, что помогало нам поддерживать силы – маленькие чашечки рекафа. Сделав первый глоток, я поморщился. Вкус был кислым, грубым и землистым. Я посмотрел на лица Террини и бухгалтера, но, похоже, им рекаф казался вполне терпимым. Наконец Террини достал свою печать и воск, и, накапав воска на печать, утвердил требуемое для десятины количество зерна и мясной пасты. - Готово, - сказал он. После этого бухгалтер пригласил нас на обед – некоторое количество той же произведенной здесь мясной пасты, и фрукты, тоже выращенные здесь, на ферме. К этому прилагалось по кружке неплохого грога – очень кстати, чтобы смыть мерзкий вкус рекафа. После обеда Террини, рыгнув, спросил: - Злоумышленники есть? Бухгалтер кивнул: - Конечно. - Отлично! – Террини хлопнул меня по спине. – Рудгард, твой пистолет заряжен? - Да. - Время немного повеселиться.

Солнце уже садилось, когда для нас был воздвигнут узкий помост, и мы стояли на платформе, оглядывая сверху толпу сервов, сидевших группами на прогретой солнцем земле. Здесь их было около сотни. Мужчины, женщины, дети – все носили рабские цепи. Их лица были грязными и истощенными. От них поднималось зловоние немытых человеческих тел. По обеим сторонам помоста возвышались шесты, увешанные свитками с предписаниями Лекс Империалис. Позади нас в горячем воздухе лениво развевалось знамя Ричстаров. Вокс-рупор проигрывал имперские гимны, над толпой парил сервочереп, тащивший за собой знамя с хвалами Богу-Императору. Сервочерепа, которые я видел во дворце, были искусно изготовлены и отделаны, но этот явно был грубой работы, с него свисали клочья плохо очищенной плоти. Казалось, что его вынули из могилы и набальзамировали в большой спешке. За ним тянулся запах дезинфицирующих средств. Толпа содрогнулась от ужаса, когда двое надсмотрщиков поволокли вперед одного из сервов. Он был тощим, одетым в лохмотья, босые ноги скребли по земле, на его голову был накинут мешок. Надсмотрщики подтащили его к кузову грузовика. Террини хлопнул меня по плечу. - Он твой. Я всегда представлял, что моим первым убитым преступником будет боевик наркокартеля Банда, убитый в жаркой перестрелке, а не какой-то несчастный серв, связанный и с кляпом во рту. Террини заметил выражение моего лица. - Ты справишься, - сказал он. – Просто прицелься и молись. Я глубоко вздохнул. Этот человек был всего лишь сервом и явно заслуживал наказания, но я хотел, чтобы первая жертва моего оружия была не столь жалкой и ничтожной. - Можно мне взять твой пистолет? – спросил я. Террини покачал головой. - Стреляй из своего. Я начал спорить, но он был непреклонен: - Серв – это тоже жизнь. Твоему оружию все равно. Когда приговоренного подвели ко мне, меня охватил гнев на него, за то, что приходится стрелять в такое ничтожество из моего «Тронзвассе». Теперь, конечно, я стал умнее. Жизнь редко дает нам уроки, которые нам приятны, и правда в том, что убить человека в перестрелке легко, как глазом моргнуть. Мир вокруг словно размыт. События вокруг тебя происходят слишком быстро, и ты действуешь инстинктивно. Ты живешь на грани своего разума, и угроза смерти обостряет все твои чувства. Ты не думаешь, пока бой не кончится. Казнь преступников требует большей твердости. И это было хорошее место для начала. Ты спокоен и готов, и здесь есть зрители, ждущие казни. Я запомнил слова Террини: «Насилие должно быть заметным». Было много других преступлений, с которыми следовало разобраться до казни. Двоих сервов выпороли за кражу мясной пасты. Еще пятерых за то, что они тайно собирались вместе. И еще одному отрезали язык за то, что он проклял бухгалтера. Мы наблюдали за всем этим. Слышали щелканье бичей, смотрели, как на коже выпоротых вздуваются длинные рубцы и льется кровь, слушали жалобные вопли наказуемого, когда ему вытащили язык изо рта, чтобы нож сделал свою работу. Глядевших на все это сервов все больше охватывало отчаяние. Наконец настало время казни. Двое надсмотрщиков втащили приговоренного на помост. Он сопротивлялся, и они пинками заставили его встать на колени. Я вытер руки о штаны, широко расставил ноги и глубоко вздохнул. По приказу Террини надсмотрщики сняли с головы приговоренного мешок. Во рту серва торчал кляп-шарик. Моргнув от яркого солнечного света, преступник посмотрел на меня. Его глаза были зелеными, и в них сверкала злоба. Я взглянул на него с не меньшей ненавистью. Террини взял вокс-рупор. - Серв Банн. Ты обвиняешься в проведении запрещенных тайных ритуалов. Бог-Император устал от твоего жалкого существования. Твой ничтожный труд не стоит пищи, которую Империум Человека тратит на тебя. Твой приговор к рабскому труду распространяется на три поколения твоих потомков, чтобы они могли искупить твои преступления. Но твое существование подошло к концу. Бог-Император требует твоей смерти, и милостивый Патридзо возложил на нас обязанность исполнить этот приговор. Человек, стоявший передо мной на коленях, был примерно одного возраста со мной, но судьба разделила нас, уготовив роли убийцы и убитого. Я чувствовал лишь презрение к нему, ожидая, пока Террини дочитает приговор. Подойдя ко мне, Террини прошептал: - Стреляй с дистанции вытянутой руки. Не закрывай глаза, как твой старший брат. Он лишь зацепил приговоренного, и мне пришлось добивать его. Я кивнул, все еще смотря в глаза приговоренному, и вытер пот с ладоней. - Прямо в лицо, - сказал Террини, но я уже едва слышал его слова. Теперь это касалось лишь меня и человека передо мной. Он был преступником, а я – его смертью. Шагнув вперед, я поднял руку с пистолетом, словно на дуэли, и громко произнес: - Именем Патридзо, Святого Игнацио Ричстара и Бога-Императора Человечества, приговариваю тебя к смерти. Выждав мгновение в тишине, чтобы в толпе поняли мои слова, я выстрелил. Пистолет дернулся в моей руке, но я был сильным, и выстрел попал точно в цель. Это было похоже на разрыв бомбы. Голова преступника взорвалась. Я ощутил, как меня окатило дождем из капель крови и мозга. Наступила ошеломленная тишина. Безголовое тело, булькая кровью, рухнуло с помоста в толпу сервов. Я вытер лицо. Тишина продолжалась еще мгновение, а после сервы начали рыдать. Даже Террини побледнел. Подойдя ко мне, он смахнул кровавые клочья кожи и волос преступника с лица. Осколок кости поранил его прямо под глазом. - Трон Святой! – воскликнул он. – Чем ты стрелял в него? Я показал ему, какие патроны использовал. - Разрывные? – он рассмеялся. Позже он дал мне магазин с обычными патронами. – В следующий раз используй эти.

Всю следующую неделю продолжались инспекции ферм, проверки бухгалтерских книг – и казни. Все спрашивали об ожидаемых кораблях сборщиков десятины. Когда они прибудут? Сколько на этот раз потребует Бог-Император? Насколько голодны Его армии? Террини отвечал им всем с суровой властностью, словно у него был персональный канал связи с самим Богом-Императором. И он никого не пытался в этом разубедить. Он говорил о врагах, противостоящих Империуму. Как ксеносы осаждают владения Бога-Императора со всех сторон, а еще более коварные силы скверны и ереси подрывают Империум изнутри. И все они хотят поработить человечество. Они хотят захватить галактику. Бухгалтеры и надсмотрщики на каждой ферме слушали со смиренным почтением. Террини заставлял всех задуматься над своими предупреждениями: - Патридзо обещал Богу-Императору, что мы выплатим всю положенную десятину. Не должно быть допущено никаких отступлений. Десятина должна быть уплачена вовремя и полностью. Только армии Бога-Императора оберегают нас от врагов человечества. Я, стоя рядом с ним, важно кивал, и надсмотрщики смотрели на меня с трепетом. Конечно же, на каждой ферме были сервы, приговоренные к смерти. Я расстреливал их всех. - Это как ботинки почистить, - сказал Террини однажды ночью, глотнув амасека из стакана и раскуривая лхо-сигарету. Мои глаза следили за далекими люменами лихтера в небе, доставлявшего груз десятины в ангары корабля на орбите. Террини продолжал говорить, и я кивнул. В первый раз я испытал потрясение, но каждая следующая казнь была немного легче предыдущей. Я зарядил свой автопистолет обычными патронами, которые использовали силовики. Патроны были длиной с мой мизинец, тупоносые, тяжелые, с медными гильзами с зарядом физелина. Тупоносые стальные пули делали свою работу. Некоторые из приговоренных смотрели мне в глаза. Некоторые молились. Иные умоляли о пощаде. Я казнил их всех. Спокойно. Хладнокровно. Словно почистить ботинки, когда ты пришел с улицы. Тридцатую казнь я провел с почти обыденным спокойствием. Даже Террини казался впечатленным. Он поздравительно хлопнул меня по плечу. - Ты прирожденный исполнитель, - сказал он. – Прямо как твой отец. - Спасибо, - ответил я.

Последним местом, которое мы должны были посетить в ходе нашего судебного объезда, было фермерское хозяйство, называвшееся Рекланбор. Это было хорошо управляемое хозяйство со строгой дисциплиной и должным образом запуганными сервами. Мы допивали утренний рекаф, когда в домик для гостей, где нас разместили, пришел посыльный. - Сэр, - обратился он к Террини. – Вас просят прибыть в административный блок. Террини ушел. Я тем временем допил свой рекаф и сложил вещи в вещмешок. Когда Террини вернулся, его лицо было мрачным, хотя в его солнцезащитных очках отражалось ясное кобальтово-синее небо. Я подал ему зажженную лхо-сигарету. Затянувшись, Террини выдул изо рта струю синего дыма. - Вокс-сообщение из Эверсити. Нам придется посетить еще одно место. Я уже с нетерпением ожидал, когда мы вернемся в Эверсити, и эта новость вызвала у меня понятное раздражение. - Это фермерское хозяйство называется Торсарбор, - сказал Террини. – Тамошнего бухгалтера зовут Тару. Он хороший человек. Бывший гвардеец. Один из служащих административного блока, стоявших поблизости, выглядел встревоженным. Он хотел что-то сказать, но не решался. Я посмотрел ему в глаза, и он решил, что все-таки должен это сказать. - Вы не слышали, сэр? - Что? – буркнул Террини. - Бухгалтер Тару мертв… Террини поднял взгляд. - Вот как? Когда я его видел в последний раз, он выглядел вполне здоровым. Лицо служащего приняло скорбное выражение. Жизнь на планете Потенс была нелегкой. Людей подстерегали самые разные опасности. - Так кто там сейчас бухгалтер? Служащий этого не знал. - Сейчас там новая рабочая бригада. Террини покачал головой. Мы оба хотели скорее вернуться в Эверсити. И заезжать куда-то еще – последнее, что нам хотелось. - Как называется это место? – уточнил я, когда мы погрузили вещмешки на багажник полугусеничного транспортера и приготовились выезжать. - Торсарбор, - повторил Террини. - Никогда не слышал о нем. Это далеко? Он кивнул. - Практически на краю света.