Изменения

|Сейчас =89

== '''Глава 8''' ==

Должно быть, тем соданиямсозданиям, кому хватило несчастья появиться на свет в этой низменной клоаке, казалось, будто единственный маршрут пролегает через обветшалые купола, на которые приходилась основная ярость бури, но Дюрн в этом сомневался. Он был уверен, что сможет отыскать другой путь – пересечь улей на верхних уровнях, свободных от тирании Сезона Пепла, а затем спуститься на территорию Аддека через высокие трубы, из которых состояло основание Осевого Шипа.

После того, как она скрылась в доме, Дюрн немного выждал, а затем выскользнул из своего укрытия. Пробежав по переулку на полусогнутых ногах, бандит юркнул в широко открытую дверь. Он всегда знал, что рано или поздно со Скусме придется разобраться, и она, похоже, только что до ужаса упростила ему задачу.<br />  == '''Глава 9''' ==  – Какого?.. Скусме толкнула дверь, но та не поддалась. Она отступила назад и подняла глаза на стену над собой, однако не увидела там ничего неуместного. Толкнула еще раз и, поскольку ей не повезло, несколько раз сильно треснула ладонью по двери, окликая между ударами. – Ленка! Ленка! – Ответа не последовало. – Бания! Галли… Морла? По мере того, как Скусме звала других девушек, ее голос стихс громкого крика до недоуменного, беспомощного бормотания. Никакого ответа. Она огляделась по сторонам в поисках какой-либо подсказки, что же с ними произошло, но ничего не было. Пройдя вдоль стены до угла, Скусме свернула в узкие проулок, тянувшийся вдоль строения, хотя отлично знала, что дверь с этой стороны заперта уже многие годы. – Отойди, – раздался голос позади нее. Она обернулась и увидела, что на краю улицы стоят две фигуры в плащах с капюшонами. Кавдорцы. – Отойди, – повторил тот, что повыше. – Теперь это наша территория. – Чего? – переспросила Скусме. – О чем ты? – Мы уже вышвырнули твоих подружек и изрядно им наваляли, – сказал тот, что пониже, медленно шагая к ней. Он был гораздо меньше второго кавдорца – в сущности, даже ниже самой Скусме – но его порочная, мрачная улыбочка наводила на мысль о бездушной, полной ненависти злобе глубоко внутри него. Скусме испугалась так, как при обычных обстоятельствах не боялась никого из мужчин. – Не вынуждай нас обойтись с тобой так же, – произнес страшный человечек. Секунду Скусме подумывала броситься к двери и посмотреть, не получится ли попасть внутрь. Второй кавдорец, стоявший на улице поодаль, вытащил пистолет, дав ей веский повод отказаться от этой идеи. Все еще не имея никакой уверенности насчет того, что случилось за дни ее отсутствия, Скусме поплелась обратно к улице, ощутив тень омерзения, пока протискивалась мимо зловещего коротышки, который все это время ухмылялся и глядел на нее с вожделением. Она вышла на дорогу и медленно побрела прочь, каждые несколько шагов останавливаясь и оборачиваясь назад в сомнениях и отчаянном страхе за своих подруг.   Хоть убей, но Скусме никак не могла понять, почему кавдорцы велели ей и девочкам убираться из их скромного обиталища. Поскольку она в быстром темпе опрокинула уже четвертую «Бешеную змею», то к разгадке совершенно не приближалась. Так продолжалось весь день – с тех пор, как она притащилась в «Трубу на дороге», когда ее отвадили от прежнего дома-работы двое головорезов в рясах. Разумеется, кавдорцы презирали разврат во всех проявлениях, однако им хватало ума не нападать на его поставщиков в открытую. Половина притонов подулья все равно находилась во владении гильдейцев, а остальные были обязаны бесплатно оказывать им любое желаемое гостеприимство – как и все прочее в подулье. Когда в деле оказывались замешаны гильдии, все лишь закрывали глаза. Как-никак, грех был попросту слишком прибыльным делом, чтобы ему препятствовать. Все знали, что дом Кавдор прислуживает Искуплению, но его члены всегда тщательно следили за тем, чтобы этот союз не выглядел очевидным. Кавдор был уважаемым домом, столпом Города-Улья, но Искупление находилось под запретом, а его члены – вне закона, и между ними существовала тонкая линия. Ни один из кавдорцев не желал ее переходить. Столь вопиющее нападение на бордель, вероятно, привело бы именно к этому. Кроме того, Скусме была уверена: устрой Союз какую-то борьбу за нравственность, они бы подчеркнули это куда сильнее. А ее просто выбросили на улицу, не слишком-то и осудив за профессию. Похоже, кавдорцам было нужно исключительно здание, но Скусме, прикончившей шестую «Бешеную змею», это казалось бессмыслицей. Они не могли захотеть устроить в строении свое убежище. Оно располагалось прямо посреди города и не годилось для этой цели. Всем знали, что Союз окопался на краю поселения, прямо над единственным надежным путем для входа и выхода из купола – ровно там, где им и требовалось находиться, чтобы железной хваткой удерживать Падучие Пески. Внутрь можно было проникнуть и иными путями, но лишь зная хитросплетения обветшалых туннелей и воздуховодов вокруг купола. Скусме впервые попала в Падучие Пески, пробравшись по этим самым туннелям – случайно, если уже на то пошло – и чрезвычайно сомневалась, что какой-либо конкурирующей банде удастся там пройти. Нет, Союз лучше всего чувствовал себя на нынешнем месте, прикрывая единственный фланг, да и к тому же – когда она увидела бордель, тот практически пустовал. Захвати его бандиты под убежище, они были бы там повсюду. Седьмая и восьмая «Бешеные змеи» толком не дали ответов, так что у Скусме, которая сидела в «Трубе на дороге», все больше злясь и ожесточаясь, остались лишь новые вопросы. После девятой, десятой и одиннадцатой «Бешеной змеи» ей показалось хорошей мыслью задать их вслух. – Знаешь, кто я такая? – заорала она морщинистой женщине за барной стойкой. – Прошу прощения? – отозвалась женщина. – Знаешь, кто я такая? – повторила Скусме. – Вот он вот знает, – произнесла она, ткнув полупустой бутылкой «Бешеной змеи» в направлении бармена. Женщина – его жена – фыркнула и повернулась к супругу, вопросительно приподняв бровь. – Спроси его, – сказала Скусме, не желая оставлять все как есть. – Спроси его, кто я такая, и спроси, чем я занимаюсь. Он знает. Они все знают. Ублюдки. Она описала рукой широкую дугу, окинув обвиняющей дланью фактически всех в питейном заведении, и тут же свалилась с табурета. Люди уже практически не поднимали глаз. Буквально каждый здесь по многу раз слыхал от Скусме в точности такие же обличения. Так все вечно и начиналось и, пожалуй, так и заканчивалось. – Хватит! – крикунл бармен и выскочил из-за стойки, чтобы заткнуть Скусме, пока та не раскрыла при жене еще больше его грешков. Он подхватил ее под руки и поволок к дверям. Скусме не отключилась и по дороге каким-то образом поднялась на ноги. Когда они добрались до двери, ей хватило присутствия сознания, чтобы широко раскинуть руки и схватиться за косяки, отказываясь уходить, так что бармен практически никак не мог ее заставить. – Вы знаете, – бормотала она, силясь удержаться за дверную раму. – Вы все знаете. И ты, Джеб, ''ты'' знаешь! – завопила она, ткнув обвиняющим пальцем в одного из старейших клиентов бара, и это-то ее и сгубило. – ''Ты'' знаешь, Дик. Подняв руку, чтобы указать на еще одного незадачливого зеваку, она отпустила дверь, и разгневанному бармену наконец-то удалось вытолкнуть ее на улицу. Она приземлилась на колени и осела помятой грудой, но ее переполняла сверхъестественная энергия, свойственная человеку, который напился «Бешеной змеи». Вскочив на ноги, Скусме кинулась к еще покачивавшейся двери «Трубы». Бармен внутри оглянулся через плечо и увидел ее. Прежде, чем она успела добраться до двери, он снова вышел наружу и перекрыл проход руками, похожими на распорки. Скусме с разбегу врезалась в него, а он схватил ее и стал отталкивать, в то время как она отчаянно пыталась протиснуться мимо и вернуться в «Трубу». Скусме сознавала, насколько пьяна. Она выкрикивала проклятия из глубин своего подсознания, и даже ее собственный мозг мало что воспринимал из сказанного. Она забылась в мареве злости и ненависти и во всю глотку орала в дверь «Трубы». Пусть ее пьяные вопли и были бессмысленны, но обвиняющее тыканье пальцем делало суть совершенно ясной. Пьяная, ожесточенная и рассерженная, она стояла посреди улицы и бранила обитателей поселения, которые давно пользовались ее услугами, но отвернулись и изобразили неведение, когда ее вышвырнули. Продолжая ругаться, она видела на их лицах чувство вины и страх. Скусме решила, что все они перед ней в долгу, и не собиралась позволять им об этом забыть. Она оставалась в Падучих Песках исключительно потому, что дела шли так хорошо. Она давно бы уже уехала, если бы столь многие местные не потакали своим желаниям, о чем эти жалкие дураки, изображавшие в «Трубе» неведение, знали как никто другой. И тем не менее, когда ей что-то понадобилось, все они отвернулись. Оставили свои прегрешения дома, а у нее дом отобрали. Она бранила их за безразличие, за отречение и за предательство. Вот что они сделали, подумалось ей. Они все ее предали, и так она им и скажет. – Вы позволили им это сделать, фраганые вы идиоты! Они заберут у вас каждый кредит, – завопила она.  Тупой бармен, Олег, удерживал Скусме на расстоянии вытянутой руки, пока она кидалась вперед и орала через его плечо на клиентов внутри. Он слегка отбросил девушку назад, и от толчка ее голова повернулась. Она посмотрела вдоль улицы. Спереди приближалась фигура, с головы до ног облаченная в характерное одеяние Кавдора. Скусме снова ткнула пальцем, указывая на подходящего бандита, и продолжила бесноваться: – Я-то вам хотя бы что-то взамен давала, ублюдки! – выкрикнула она. После этого бармен явно решил, что с него хватит, и оттолкнул ее посильнее. Заплетающиеся ноги подвели Скусме при попытке отступить, она запнулась и упала, покатившись назад вверх тормашками. Она лежала, распростершись на земле и чувствуя, что выглядит куда непригляднее, а на нее упала длинная тень. Кавдорец, подумала она, и к ней вдруг вернулись силы. Праведная злость не являлась прерогативой Искупления, и у Скусме ее было в изобилии. Кавдорец проигнорировал ее, и отброшенная им тень быстро пропала, пока девушка поднималась на ноги. Бандит не замечал ее, или же делал вид, что не замечает, пока она не оказалась прямо позади него, колотя своими крошечными кулачками ему в спину. Вот теперь она привлекла его внимание. Обернувшись, он схватил ее за запястья, удерживая руки вместе перед телом. Скусме вдруг осознала, насколько он крупнее и сильнее нее, а еще осознала, что абсолютно не представляет, как поступать дальше. Она забарахталась в его хватке и уставилась ему прямо в глаза, готовясь плюнуть ублюдку в лицо. И вдруг замерла. Она глядела кавдорцу прямо в глаза и поняла нечто необычное.  Она его узнала. Его лицо скрывала одна из этих нелепых масок, которые вечно носили кавдорцы, однако это все-таки был он. Он был одет с головы до пят, так что на виду оставался лишь покрытый щетиной подбородок, но она безошибочно признала в нем одного из тех десятков мужчин, которые каждую неделю проходили через ее заведение. Каждую неделю на протяжении многих лет, если так подумать. Это был один из наиболее регулярных ее посетителей, и она попросту не могла не узнать его. – Ты… – прошипела она, силясь выудить из головы имя. На секунду ей подумалось, что она могла и ошибиться, но его глаза широко раскрылись от ужаса, и сомнений не осталось. Она мгновенно опознала его, а теперь отыскала и имя. – Кальдус, – выговорила она, хотя на самом деле слово едва успело сложиться на ее устах, прежде чем речь сорвалась в очередной приступ пьяного визга. Бешено вопя, она возобновила свою безрезультатную атаку. Скусме вырвала одну кисть из захвата кавдорца и ударила его грязной рукой по лицу, стараясь схватиться за маску. – Ты, ты худший из них, фраганый ты лицемер, –  выкрикнула она. Кальдус отодвинул ее руку, но не ослаблял хватку. Она не могла вырваться из его мощного захвата, но не собиралась сдаваться. Не собиралась допускать, чтобы ему все сошло с рук – только не теперь, когда она знала, что один из ее клиентов также являлся членом банды, вышвырнувшей ее с собственной территории! Пока Скусме брыкалась и голосила, Кальдус повалил ее и поволок к узкой шахте напротив «Трубы на дороге». Учитывая ее миниатюрность и опьянение, отбиваться она особо не могла. Шахта была выложена ржавыми балками, и Скусме взвизгнула, порезав босые ноги об острый металл.  Кальдус отпустил ее, позволив упасть наземь. Скусме тут же вскочила на ноги и метнулась обратно на улицу, но Кальдус встал у входа в шахту, всецело позаботившись о том, чтобы не оставить ей пути наружу. – Ублюдок! – заорала она. – Ты один из них, и после всех тех раз, что ты… Кавдорец поспешно заставил ее умолкнуть, прижав руку ко рту, и она пьяно привалилась к стене шахты, вымотанная своей вспышкой. Ей уже едва ли было дело, что сейчас произойдет. – Тебе это так не сойдет, – произнесла Скусме уже более спокойно, когда мужчина медленно убрал руку. – Я расскажу всем до единого, чем ты занимаешься, как тебе это нравится, и что ты… Тут он опустился на колени и опять прижал ко рту Скусме руку в перчатке. Она забормотала сквозь нее, но сомневалась, что кто-нибудь слышит. – Заткнись, – шепотом сказал Кальдус ей на ухо. При этом она ощутила запах его дыхания и еще больше уверилась, что это и впрямь Кальдус, или как там его звали по-настоящему. – Прокляни Император твою ложь. Если скажешь подобное снова, я убью тебя У Скусме поубавилось желания сопротивляться, и она расслабила напряженные, ноющие мышцы. Недолго помолчала, сохраняя неподвижность, и действительно – мужчина убрал руку от ее рта, однако Скусме еще не закончила. – Что грешнее, трус? Убить девушку, или платить ей за… – поинтересовалась она с безумным взглядом. Ладонь перчатки почти тут же снова приглушила ее голос. – Еще раз, и я убью тебя прямо сейчас, – произнес он. Скусме зашлась сумасшедшим пьяным смехом. Ей было не страшно, уже нет. Она все смеялась, и Кальдус рискнул вновь убрать перчатку. – Не убьешь, – сказала она едва слышным шепотом, подыгрывая его отчаянным уговорам сохранять секретность. – Ты не можешь меня убить на глазах у всех этих людей. Мужчина медленно повернул голову и вперил взгляд за плечо. Скусме хихикнула, когда он наконец-то увидел то, на что она смотрела все это время. Ее предыдущий взрыв не прошел незамеченным, и вокруг «Трубы» теперь ошивалась толпа народу, которая глядела прямо на здоровяка-кавдорца и тщедушную девушку, возившихся в тени. Скусме знала, что толпа не станет пытаться остановить его – для этого они слишком боялись Союза – но делала ставку на то, что он не мог убить ее при свидетелях. После такого ему придется слишком много объясняться, и не в последнюю очередь перед собственными хозяевами-святошами, подумала она. Пускай их ни на йоту не волновала ее жизнь, но они бы проявили крайне мало жалости к тому из своих, кто прикрывает один грех другим. Она хихикнула, а мужчина выругался и треснул кулаком по стене проулка. Очевидно, он пришел к тому же выводу. – Убирайся, – велел он, выплевывая слова так громко, как только мог, чтобы при этом не услышала толпа. – Уезжай отсюда. – Заставь, – со смехом ответила она. – Заставь меня убраться. После этих слов «Кальдус» сунул руку в карман и вытащил пригоршню кредитов. Он бросил их Скусме. – Теперь уходи, – сказал он, – а если когда-нибудь вернешься, я убью тебя. С этим он протолкнулся мимо нее и зашагал вглубь шахты, явно посчитав, что лучше избегать собравшейся толпы. Скусме просто снова улеглась на балку под собой и разразилась своим безумным пьяным хохотом.   Дерген Рек держал торговый пост из числа тех, без которых, похоже, не обходилось ни одно мрачное и безнадежное поселение на этой глубине подулья. Это была маленькая ветхая свалка. В таких местах как будто имелось все, кроме того, чего тебе хочется. Единственная коммерческая выгода состояла в обслуживании тех, кто не мог позволить себе куда более разнообразные и надежные товары Бока, продававшиеся в его хибаре на краю городка. Товары Река едва ли можно было назвать новыми, однако и старыми тоже. Для подавляющего большинства его запасов лучше подошли бы эпитеты «бесполезный», «убитый» или «выброшенный в мусор». На столе рядом с дверью лежало несколько пистолетов, перед каждым из которых были услужливо выставлены пули неподходящего типа – тщетная попытка замаскировать тот факт, что коллекция пистолетов Дергена редко совпадала с боеприпасами в наличии. Заостренные осколки металлолома, занимавшие ценную «подставку для ножей» Река – так он именовал полимерную плиту, куда они все были воткнуты – и бесплатные самодельные ножны, прилагавшиеся к каждому из них, были сработаны настолько убого, что буквально гарантировали травму тому пользователю, кому хватило бы глупости и впрямь попробовать носить такое при себе. Наименее перспективно выглядело собрание «Редких Предметов и Фирменных Товаров», устилавшее прилавок: крайне расхваливаемый бионический глаз со зловещим предложением «установки даром»; «отремонтированный» крюк-кошка, лопнувший трос которого был наспех завязан посередине нескладным узлом; а также уникальный, «мастерской работы» археотеховый ручной огнемет. Бак для топлива необъяснимо напоминал бутыль из-под сельтерской воды, загадочно пропавшую из «Трубы на дороге» несколько недель назад. Скусме задумалась, каким образом такая безысходная лачужка сохранила крышу, не говоря уж о том, чтобы оставаться на плаву. На самом деле, ей было хорошо известно: Рек выживал, продавая оружие безнадежным ничтожествам вроде нее самой. Она изучила пистолеты на столе – если «изучать» значит брать и рассматривать предметы, об использовании которых не имеешь никакого понятия. Первый из взятых был настолько тяжелым, что Скусме едва его не выронила. Второй… ну, она едва ли смогла бы сказать, где у него какой конец, и потому сочла наилучшим поскорее вернуть его на место, нервно положив на бок, чтобы ''оба'' конца уж точно смотрели в сторону от нее. Следующий выглядел более многообещающе: маленький стаббер. Ей уже доводилось видеть подобные прежде. Такой обычно носила Ленка, и он относился к единственному типу пушек, который она когда-либо держала в руках. Этот обладал схожим изяществом, хотя и близко не стоял по чистоте и блеску с любимым «специальным» Ленки. Тем не менее, сходство показалось ей обнадеживающим – а также еще и то обстоятельство, что стабберы могли стрелять практически любыми пулями, какие получится впихнуть в патронник, из-за чего своеобразная запасливость Дергена становилась меньшей проблемой. Кроме того, ей требовалась всего одна пуля. Ладно, может быть, шесть – просто чтобы быть уверенной, что не жмет спуск на неверной камере. Она взяла стаббер и откинула барабан. Рядом с тем местом, где он лежал на столе, находилась горка боеприпасов: особенно разношерстная смесь различных форм и размеров. Скусме перебрала эту кучу, доставая по одной пуле за раз и проверяя, помещаются ли они в камеры пушки. Когда те спокойно устроились во всех шести, она вышла из магазина, нетвердо держа заряженное оружие в руке.   Дерген был не так глуп, чтобы сидеть за прилавком, да и вообще внутри собственного магазина. Почти каждую неделю заходил хотя бы один кретин, который требовал тестовой стрельбы – неизменно в четырех шатких стенах лавки. В силу этого Дерген всегда восседал на патронном ящике снаружи и взимал плату с тех, кто покинул магазин живым. Скусме побрела к нему, с опрометчивой беспечностью помахивая пистолетом. – Как будешь за него расплачиваться? – поинтересовался беззубый старый торговец. В его мутных, посеревших от катаракт глазах мелькнул нехороший огонек. По лицу Дергена расплылась мрачная гримаса разочарования, когда Скусме бросила на сундук рядом с ним горсть кредитов. Она с отвращением хмыкнула, крутанулась на каблуке и зашагала вдаль по улице. Добравшись до угла, она задрала юбку до бедра и заткнула пистолетик за подвязку. Прятать оружие едва ли было необходимо, но она как-никак обсчитала старика на два кредита.   Скусме пересекла улицу и спокойно прошла мимо «Трубы на дороге». Когда она поравнялась с дверной решеткой, бармен заметил ее и бросился наперерез. Однако она не стала входить, а просто послала ему воздушный поцелуй и двинулась дальше. Дурачье, все поголовно, подумала Скусме. Скопище ветхих пристроек «Трубы» – как минимум половина из них уже обрушилась – предоставляло хороший улов любому падальщику, поэтому Скусме остановилась и порылась в ближайшей куче щебня, быстро отыскав старый и покореженный железный стержень, который как раз идеально подошел бы для насущной задачи. Она заторопилась по проулку, прямиком к ржавой металлической двери в конце. Это была часть того же здания, где располагался бордель, хотя Скусме и не знала наверняка, какое помещение на той стороне. Конкретно этим входом на памяти живущих никто не пользовался. Сама дверь была большой, очень большой. Она не имела ручки, а вместо этого приводилась в действие посредством штурвала по центру. Вдоль заржавевшей серой поверхности металла тянулись поршни и стержни с засовами, соединенные с колесом посередине, так что при его вращении давление ослабевало, и дверь отпиралась. Скусме уже знала, что не может рассчитывать открыть дверь руками, поэтому вместо этого воткнула железный лом за полосу, тянувшуюся по внешнему краю штурвала. Она надавила вбок, чтобы лом лег на одну из многочисленных крутящих рукояток по периметру колеса. Таким образом получился жесткий рычаг под нужным углом к штурвалу. Она с силой нажала на лом, но тот не сдвинулся ни на дюйм. Еще один добрый толчок – и рукоятка напрочь оторвалась от двери, из-за чего лом упал наземь, а вместе с ним и Скусме. Она взвизгнула при падении, но оно ее не смутило. Отряхнувшись от пыли, Скусме снова сунула лом в колесо, уперев его в следующую рукоятку пониже. По стечению обстоятельств, этот второй вариант, похоже, оказался с более удачным углом, и Скусме удалось приложить к лому весь свой вес, давя на него ровно сверху вниз. К счастью, эта вторая рукоятка не была изъедена коррозией, из-за которой первая сорвалась с креплений, и при сильном нажатии ломом кое-как сдвинула штурвал по часовой стрелке, от исступленно напрягавшейся Скусме. С медленно проворачивавшегося колеса посыпались хлопья ржавчины, и на мгновение показалось, будто оно может просто целиком рассыпаться от гнили и отвалиться, как все эти раздробленные камни.  Она смогла сделать целый полуоборот, после чего попробовала пихнуть саму дверь. Ничего. Она упрямо вернулась к работе ломом, хотя после поворота колеса почти на две трети цикла угол стал неудобным. Скусме была вынуждена разместиться за штурвалом, с другой стороны от железного стержня, и, прочно упершись ногами и спиной в дверную раму, продолжила уже не давить, а тянуть за лом, прилагая каждую унцию своей невеликой массы, чтобы мучительно медленно протащить его через вертикальное положение. Наконец, это произошло, и железный прут упал, выскочив из колеса, которое сделало полный оборот. Оно ослабло настолько, чтобы Скусме смогла вращать его самостоятельно, при помощи рукояток по краям. Спрыгнув наземь со своего неустойчивого насеста между откосами, она именно так и поступила, и через мгновение тяжелые балки, запирающие поршни и бронированные петли, покрывавшие дверь, заскрипели и со скрежетом ожили. Секунду спустя Скусме пришлось отпрыгнуть в сторону. К ее вящему удивлению, дверь открывалась не вбок, а вверх, и, поскольку штурвал был достаточно отпущен, вся эта штуковина жутковато взмыла ввысь. Здание рядом – одна из ветхих пристроек «Трубы» – явно успели возвести за те долгие годы, что прошли со времен, когда дверь со штурвалом отпирали в последний раз. Открывающаяся дверь пошла вверх, но ее кромка накрепко уперлась в соседний дом еще до того, как она пришла хотя бы в горизонтальное положение. После столь долгого сна массивные механизмы замка были не расположены сдаваться, и их мощь вогнала адамантиевую дверь прямо в кладку пристройки, прорезав в стене здания борозду длиной почти в метр. Впрочем, в итоге конструкция оказалась слишком прочной, и дверь замерла, распахнувшись не до конца и уткнувшись в стену. Поскольку верхний край зарылся в пласкрит, дверь застопорилась в открытом положении так же основательно, как и в закрытом несколькими минутами ранее.  Скусме выругалась. Не потому, что дверь отворилась лишь частично – ее огромные размеры означали, что даже в полуоткрытом состоянии получался совершенно нормальный вход – а потому, что намеревалась запереть ту за собой. Она бы обошлась и без привлечения внимания к  своей попытке восстановить положение дел, а оставленная открытой дверь привела бы как раз к этому. Она снова выругалась, но больше ничего не смогла с этим поделать и осторожно прыгнула через приподнятый порог двери в свой бывший дом. Комната, куда она попала, на самом деле вообще не являлась комнатой. Стены были полностью из металла, без швов и герметичными, а всего в трех метрах впереди находилась вторая металлическая дверь: такая же, как та, через которую она только что вошла. Эта, к счастью, была вдавлена внутрь и неуклюже свисала в сам проем, словно ее втянуло в него каким-то невероятным давлением. В сущности, так, вероятно, и произошло, ведь пара гермодверей так близко друг от друга могла означать только шлюз для доступа к каким-то летучим веществам, для культивации, сбора или переработки которых когда-то использовалось это здание. Ей уже случалось видеть нечто подобное – возле стока, где порой встречались такие же камеры, до сих пор содержавшие в себе драгоценные химические сокровища. Однако извлечь их было непросто, и когда Скусме еще шныряла возле хибар эксплораторов на краю стока, она не раз слышала истории о том, как безрассудных старателей, неосторожно вскрывших пломбу на таких герметичных контейнерах, утягивало навстречу гибели. Их обдирал до костей бурный поток химической дряни изнутри под колоссальным давлением, накопившимся за сотни лет хранения без надлежащего обслуживания. Она содрогнулась при мысли о том, что подобные опасности могли таиться даже здесь, в Падучих Песках, хотя, если вдуматься, для обратного не имелось никаких оснований. Поэтому она лишь вознесла благодарность за то, что конкретно этот контейнер попался ей треснувшим, пустым и совершенно безвредным. Пройдя через вторую, взломанную дверь, Скусме оказалась на платформе, тянувшейся наверху вдоль всех четырех стен идеально квадратного помещения с высоким потолком. Комната под платформой была заполнена пеплом. Здесь явно когда-то располагался какой-то склад или хранилище, а платформа использовалась для надзора и доступа. Раньше ей никогда не приходилось бывать в этой части здания. Должно быть, где-то в глубине строения лопнула какая-нибудь труба для стока или сброса, подумала Скусме, так что весь комплекс занесло пеплом, и получился этот необычный пыльный резервуар, над которым она сейчас стояла. Пепел поднялся так высоко, что до платформы оставался всего метр, или около того – видимо, вровень с улицей снаружи. Однако здесь, где его ежедневно не утаптывали сотни ног, он был вовсе не таким спрессованным, и мелкие хлопья перемещались почти как жидкость в бассейне.  По поверхности резервуара пробегали волны и рябь, которые время от времени подбрасывали в воздух клубы пепла – газ из обветшалых труб внизу наконец-то проскальзывал на поверхность. Все это изрядно сбивало с толку, и Скусме поспешно прошла по платформе вдоль стены и вышла из помещения на другом конце. Войдя в следующую комнату, Скусме услышала позади тяжелый глухой стук. Она остановилась, и ее рука метнулась к бедру, где на ноге был пристроен стаббер. Девушка подумала, не достать ли его, но затем прогнала эти мысли. Дверь, через которую она вошла, не отворяли десятки лет, и, как сказала себе Скусме, первые порывы ветра в этом направлении за столь долгое время уж точно должны были вызвать некоторый шум. Запирающие и открывающие механизмы двери тоже, вероятно, еще не сдались до конца, и она успокоила себя тем, что это почти наверняка просто какой-то кривошип продолжает беспокойно лязгать об заевшую дверь. И бассейн с пеплом жил причудливой жизнью: пенился, плевался и бурлил, а также сам издавал кое-какие жутковатые звуки. Принимая это во внимание, Скусме была вполне уверена, что она одна, а зловещий шум – просто какофония, сопровождающая упадок. Эта новая комната была маленькой и имела всего два выхода, ни один из которых не являлся дверью. По стене слева вверх уходила лесенка, а напротив нее располагалась небольшая вентиляционная шахта. В шахте было слишком темно, чтобы что-либо рассмотреть, но оттуда тянуло знакомым запахом, и Скусме убедилась в своем местоположении. Она находилась позади нужных комнат – комнат, знакомых ей по временам пребывания в здании – а шахта вела прямо в одну из гостиных, которые примыкали к коридору, начинавшемуся от передней двери. Скусме подошла к шахте. Противные звуки, все еще доносившиеся из помещений позади, трепали ей нервы, сколько бы она ни говорила себе, что там никого нет, поэтому девушка быстро оглянулась через плечо, а затем вскинула руки и подтянулась в воздуховод. В шахте было неожиданно чисто. Мягкий ветерок, постоянно струившийся по ней, не давал пеплу оседать тут так же, как в других местах, и Скусме без затруднений ползла вперед. Еще несколько минут – и она наконец-то вылезла в знакомую комнату. Бар – ну, или то, что за него сходило в таких заведениях. Высокие металлические урны, приделанные к стене, раньше использовались для сбраживания всевозможных фирменных напитков, хотя теперь Скусме осознала, что когда-то они, должно быть, выступали в качестве емкостей для слива некоего супа из химикатов, содержавшегося в резервуаре до прихода пепла. Вкус домашних коктейлей, которые она пила день и ночь, чтобы притупить разум, вдруг показался ей менее притягательным. Сейчас в урнах не было выпивки, однако без дела они не стояли. В былых вместилищах вредных коктейлей Скусме теперь хранилось варево совсем иного рода. В ближайшей к воздуховоду урне находилась чернильно-черная смесь гораздо плотнее воды и неожиданно прохладная на ощупь. В следующем сосуде была жидкость такой же консистенции, но ярко-красная. В остальных – схожие составы, различавшиеся цветом и, иногда, вязкостью.  Бесшумно двигаясь по комнате, Скусме обмакнула палец в самую дальнюю урну. Вещество обладало плотностью воды, и ей на какое-то время подумалось, будто его можно пить, но когда она приложила палец к языку, оказалось, что жидкость недостаточно мерзкая, чтобы сойти за годное пойло. Скусме сплюнула на пол и вытерла остатки этой дряни о свое платье. Стоило жидкости коснуться ткани, как она высохла, а ее цвет, хотя в урне он и был темно-коричневым, поблек и посветлел практически до тона платья. В сущности, если бы не то обстоятельство, что на мягкой ткани остались загрубелые пятна, при высыхании состав стал бы совершенно невидимым. Она украдкой пересекла помещение и вышла в главный коридор. Уши наконец-то уловили определенный звук, раздававшийся наверху, выше по лестнице. Скусме вытащила пистолет из тайника и медленно стала красться по металлическим ступеням туда, где раньше располагались будуары других девушек и ее собственный. Когда она приблизилась к вершине лестницы, на виду оказалась первая комната. Выставив пистолет перед собой, Скусме тихонько вошла в дверь. Там было пусто, если не считать множества кусков драного пергамента, которые свисали с перекрещенных кусков проволоки под потолком. Большинство выглядели пустыми, исключая пергаменты на ближайшей проволоке. На поверхности каждого из них были линии еще влажной черной туши. Впрочем, Скусме не умела читать и ничего не поняла. Она шмыгнула обратно и аккуратно, чтобы не выдать себя чересчур скоро, свернула в длинный проход, доходивший до самого фасада здания. По правой стороне коридора тянулись комнаты, левая же просто продолжала металлическую лестничную площадку, куда она поднялась. Скусме миновала дверной проем по правую руку. Там было темно и пусто, поэтому она грациозно прокралась дальше по коридору, в направлении теперь уже единственного слышимого шума – тихого, легкого царапанья, сопровождавшегося звуками движения. Следующее помещение, комната Ленки, также пустовало, а звук становился все громче по мере того, как Скусме продолжала свой путь по проходу.  В четвертой комнате оказалось то, что и искала Скусме – чужак. Нервно выглянув из-за косяка, она увидела его. Он сидел за большим столом посередине помещения, спиной к ней. Ссутулив плечи, он трудился над чем-то, лежавшим на столе перед ним. Скребущий звук прервался, а чужак поднял левую руку, и та случайно оказалась на виду. В ней он держал длинный стилус, который был соединен с металлическим манипулятором, прикрепленным к столу. Миниатюрные шестеренки манипулятора застрекотали, когда чужак отвел стилус от тела и окунул его кончик в тигель с черной жидкостью рядом с собой: той же самой жидкостью, которую Скусме уже видела в урнах внизу. Чужак переместил стилус обратно в положение спереди, и царапанье возобновилось. Скусме решила, что шума достаточно, чтобы сделать ход. Она на цыпочках вошла в комнату, мягко ступая босыми ногами по грязному полу и держа перед собой пистолет. Ей удалось подобраться к чужаку на расстояние метра, когда тот, похоже, что-то почувствовал и поднял голову. Неважно. Она была достаточно близко. – Ублюдок! – закричала Скусме, направив пушку ровно ему в затылок. Чужак не выказал паники. Он хладнокровно поднялся со стула и развернулся к ней, двигаясь достаточно медленно, чтобы не выглядеть угрожающе, и сохраняя совершенно невозмутимый вид. – Чего ты хочешь? – спокойно поинтересовался он. В его голосе слышались самообладание и выверенность, редко встречавшиеся в подулье. Однако Скусме уже доводилось слышать подобные голоса. Она была в этом уверена. – Я хочу, чтобы ты ушел, – сказала она. – Это мой дом, мой и девочек. Убирайся. Чужак как будто слегка усмехнулся, и палец Скусме напрягся на спусковом крючке. Она вдруг испугалась, что у него есть какой-то сюрприз в рукаве. – Тебе это на пользу не пойдет, – произнес чужак. Какую бы игру он ни вел, он побеждал, и Скусме чувствовала, как смелость покидает ее. – О чем ты? – робко спросила она. – Это место. Находиться здесь на пользу не пойдет. Будет лучше, если ты уйдешь, обещаю. – Я тебя не боюсь, – сказала она, отчасти солгав. – Ни тебя, ни этих головорезов из Союза. В пекло их всех, я их не боюсь! Она угрожающе помахала пистолетом, но чужак даже не вздрогнул. – Ну так застрели меня, – произнес он, и Скусме наконец-то сумела классифицировать его голос, его необычный акцент. Ей был известен всего один такой, и тот принадлежал Морле. Она так и не узнала, откуда Морла родом и почему так говорит, но слова той всегда обладали силой. Это было своего рода хорошо сработанное оружие, а в улье существовало всего одно место, где язык являлся оружием. Это уж точно были не Падучие Пески, однако чужак изъяснялся с такой же размеренной интонацией, в которой одновременно слышались мудрость и жестокость. – Давай, застрели меня. Это покажет им, что ты не боишься, – сказал он. Скусме уставилась ему в глаза – настоящий и бионический – но его взгляд раздражал ее почти до невыносимого. А затем она осознала, что он смотрит вообще не на нее, а ровно мимо ее плеча. Он глядел ей за плечо на что-то, или ''кого-то''…  Ох ты ж фраг, подумала она, когда ей зажала рот рука в перчатке, и она ощутила холод стали приставленного к горлу кинжала.