Чума святых / A Plague of Saints (рассказ)

Чума святых / A Plague of Saints (рассказ)
Автор	Дэвид Аннандейл / David Annandale
Переводчик	Drunkey24
Издательство	Black Library
Серия книг	Комиссар Яррик
Год издания	2014
Подписаться на обновления	Telegram-канал
Обсудить	Telegram-чат
Экспортировать	EPUB, FB2, MOBI
Поддержать проект

Жертвенность

Лазерный огонь вели из медицинского центра.

– Я думала, мы их всех прикончили, – сказала сержант Бренкен, с которой мы возглавляли бегущий по коридорам отряд.

– И я тоже так думал, – ответил я Артуре. Мы отбили фрегат «Кастелян Белласко» у еретиков. Оставшиеся в живых из шестой роты 252-го полка Армагеддонского Стального Легиона заслужили эту победу. Они прошли через многое. Их жестоко изранили события на Айоносе – осталась лишь горстка бойцов во главе с молодым комиссаром по имени Яррик. Я не радовался своему временному лидерству, как не радовался ничему из того, что произошло на поверхности той луны.

Но это хотя бы не был Мистраль.

Рота не просто убила культистов на борту «Беласко». Стальные Легионеры расстреливали их до тех пор, пока тела не превратились в одну массу. Они стерли малейшие признаки того, что эти останки когда-то были людьми. Фрегат покинул систему, испив крови своих осквернителей.

И вдруг новые звуки стрельбы. Скопление врагов, которых мы пропустили. Нашу до горечи маленькую победу вырвали прямо у нас из рук.

Огонь прекратился прежде, чем мы достигли медцентра. Кровавый след вел из открытых дверей, но я вбежал внутрь, чтобы увидеть худшее.

Кругом тела. Солдаты, убитые в своих кроватях. Некоторых застрелили, но большинство зарезали хирургическими инструментами. Пол и палуба были залиты кровью. Я замер, скованный приступом гнева: яростью, направленной на еретиков, и разъедающим чувством стыда за то, что я вернул этих людей с Айоноса живыми только для того, чтобы их убили здесь. Я услышал, как вздох стоявшей рядом Бренкен перерос в рык. Она была на борту, когда корабль захватили, и просто творила чудеса, чтобы освободить себя и товарищей по оружию. Здесь мы оба увидели усмешку над нашими усилиями.

Я огляделся, считая мертвецов.

– Тел недостаточно, – сказал я. – Они взяли заложников.

Мы вышли из медицинского центра и пошли по следу. Путь был ясен. Культисты с тем же успехом могли оставить указатели, которые вели нас прямо на нижние уровни корабля. Мы были в лестничном колодце, когда я понял, куда именно мы направляемся.

И Бренкен тоже. Как только мы спустились по лестнице на вторую снизу палубу, сержант сказала: «Они пошли в часовню».

Я взглянул на Артуру, понимая, что она не могла знать глубинного смысла происходящего. Никто из солдат не мог. Но она прошла уже через много сражений, чтобы иметь смутное представление. Её домом были экваториальные джунгли Армагеддона и даже тогда, за много десятилетий до прибытия Газкула Тракки, само взросление на этой планете было сродни будням ветерана на большинстве других миров. Бренкен выглядела намного старше своих лет, как и большинство ее товарищей.

У первого перекрестка я шагнул через дверь в переборке и повернул голову налево, к часовне. Двери были плотно закрыты. Они приглушали звуки криков и ритуальные песнопения, но было слышно, что некоторые напевы исходят не из человеческих ртов.

Вспомнив, где именно на корабле мы находимся, я ухватился за возникший передо мной отчаянный план. К счастью, мы ещё не совершили прыжок в варп.

– Они здесь не останутся, – сказал я, обернувшись к Бренкен и солдатам. – Когда двери часовни откроются, я войду первым. Прикрывайте меня огнем из-за угла, но не подходите ближе. Всё ясно?

Бойцам отделения было не по себе. Бренкен ответила:

– Вас поняла, комиссар.

На самом деле она не поняла, но чувствовала, что у меня есть причины для такого приказа.

– Спасибо, – сказал я с благодарностью и подошел к Ладенгасту, жилистому солдату, у которого был врожденный талант к разрушению. – Дай мне мелтабомбу.

– Почему вы идете в одиночку? – тихо спросила Бренкен, когда я направился обратно к развилке.

– Потому что я должен.

Сохранение боевого духа и дисциплины имело гораздо большее значение, чем казнь трясущихся солдатиков. Сейчас мой долг состоял в том, чтобы защитить остаток роты от вреда, который был более духовным, чем физическим.

– Погрузочный отсек прямо под нами, – сказал я. – Когда я войду, опечатайте зону и откройте двери ангара.

– Разгерметизировать отсеки?

– Да.

Я подошел к углу. Бренкен связалась по воксу с мостиком, готовясь к выполнению моих приказов. Затем сержант и её отделение последовали за мной, словно детали боевой машины в светло-горчичных шинелях, настолько готовые к битве, словно и не сражались без перерыва больше двадцати четырех часов.

Я услышал, как открылись двери. Лазразряды пронеслись по залу. Культисты были умны: они поджидали нас. Я взмолился Императору, чтобы мой план оказался для них неожиданностью.

Завернув за угол, я пригнулся и открыл беспокоящий огонь из болт-пистолета. Над моим плечом пролетели ответные лазлучи отделения. Культисты, одетые в разномастные мундиры, украденные и оскверненные, отступили. Я воспользовался шансом.

– Назад! – закричал я и влетел в часовню.

Тут же бросился навзничь, укрывшись за ближайшей скамьей, и снес выстрелом голову еретику в конце ряда. Остальные были вне досягаемости. Они не атаковали, а продолжали петь. И здесь присутствовало ещё что-то. Я слышал какие-то пульсирующие ритмы, подобные реву пламени и шепоту множества ртов, раздавшиеся не только в моих ушах, но и в разуме. Они хотели, чтобы я произнес имя.

Положившись на добытую нелегким трудом силу и веру длиною в жизнь, я отказал голосам. Схватив мелтабомбу, я высунулся из-за скамьи и швырнул взрывчатку к центру часовни, пытаясь не смотреть на то, что было там. Но всё же образы ритуальных уродств опалили мой взор. Хуже всего была текучая колонна из плоти, и пламени, и множества ртов. Я немедленно укрылся снова, но вид этого создания, приближающегося ко мне, остался шрамом на моей душе.

Бомба детонировала, и часовня вспыхнула очищающим светом солнца. Я услышал крики культистов; нечеловеческий хор продолжал говорить со мной, но я и не ожидал ранить подобное существо. Моей целью была палуба. Я крепко схватился за скамью.

Центр часовни обвалился в разгрузочный отсек, где сейчас царил вакуум. Атмосфера с воем унеслась из часовни и прилегающих коридоров. Голоса зазвучали разъяренно, и я понял, что демона засосало в дыру.

Из носа и ушей у меня струилась кровь, я хватал ртом остатки воздуха. Вцепившись в наклонную палубу, я потащился вперед. Ветер хлестал меня по глазам, обжигая их и заставляя слезиться, но я боялся худшего спокойствия, которое настанет позже. Добрался до двери и выполз наружу, цепляясь за переборку, затем встал на ноги и ударил по кнопке в стене. Дверь часовни закрылась, оборвав крики вихря.

Я повалился на палубу, тяжело дыша в разреженном воздухе. Внутри часовни теперь царила тишина. Темных голосов тоже не было слышно. Но имя, которое меня заставляли произнести, отдавалось гулким эхом. Я слишком хорошо это знал. Битва была окончена, но некоторым жертвам не было конца.

«Да будет так, – подумал я. – Я способен на большую жертву»

И, в назначенный срок, так и случилось.

Чума святых

Раньше я верил, что в командовании присутствует некая романтика. Тогда я был молод. Большинство моих иллюзий сгорели дотла, но всё ещё оставались несколько личностей, которые, казалось, воплощают идеал, словно командование было чем-то, что может принять человеческую форму. Я не стремился к нему. Командование было ролью, раз за разом обрушивавшейся на меня, но одна из моих иллюзий молодости состояла в том, что я верил – эта роль всегда будет временной. Я был комиссаром, политическим офицером. Следил за боевым духом. Я не возглавлял кампании и не вёл полки. Если бы я сместил недостойного командира и занял его место, то с удовольствием передал бы бразды правления более достойному преемнику отстраненного офицера. Сейчас задаюсь вопросом: верил ли я на каком-то подсознательном уровне, что являюсь стражем священной, божественной сущности, оберегающим её от грешных рук?

Верил ли я, что командование необходимо каким-то образом передать под патронаж каких-нибудь «святых воителей»? Надеюсь, что нет. Я не преклонюсь ни перед кем в силе моей веры в Бога-Императора. Но я со скорбью осознаю слабость сосудов, осуществляющих его волю. Мой выбор – верить, что даже в годы моей ранней службы в качестве комиссара, я мог провести эту черту.

– Комиссар Яррик, – обратилась ко мне Артура Бренкен, как только мы приблизились к руководству Молосса, – как вам кажется, эти люди рады нас видеть?

– Нет, не похоже.

Мы шли через посадочную платформу, занимавшей пик одного из верхних шпилей Улья Пирр. Позади находился лихтер, спустивший нас с фрегата «Кастелян Беласко». Бренкен была капитаном шестой роты 252-го полка Армагеддонского Стального Легиона. «Беласко» ждал на низкой орбите, готовый выгрузить всю роту целиком. На текущий момент, десантная группа состояла из нас двоих и горстки сержантов. До недавних событий Бренкен сама была в том же звании, поэтому всё ещё вела себя как одна из них. Капитан пока что не привыкла к новой униформе. Её коротко остриженные волосы и аугментическая нижняя челюсть выдавали в ней боевого ветерана, чувствующего себя в окопе словно дома, а в офицерских помещениях – вырванной из привычного места обитания. Но Бренкен помнила о своих обязанностях и хорошо с ними справлялась. Она сменила недостойного капитана: отвоевав захваченное судно, когда её прежний командир не смог выполнить свои обязанности, Артура Бренкен доказала, что заслуживает повышения. Важно отметить, что женщина также дала понять всей шестой роте, чего стоит на самом деле. Предыдущий капитан был слаб, но при этом пользовался популярностью.

Это было её первое боевое задание в качестве капитана, в то время, перед Второй войной за Армагеддон, когда силы Стального Легиона ещё сражались на полях битв по всему Империуму. Её рота и корабль, пострадавшие от событий, поднявших Артуру по карьерной лестнице, восстанавливали силы. Если исход миссии будет успешным, это укрепит боевой дух. В справедливой вселенной мы нанесли бы врагу на Молоссе решающий удар и оставили бы планету обновленной, целеустремленной и уверенной в себе. В справедливой вселенной.

– Нам будет непросто, да, комиссар? – пробормотала Бренкен.

– «Просто» никогда не бывает.

Тогда я тоже ещё только учился, но Мистраль выжег эту истину клеймом на моей душе.

Мы находились в нескольких тысячах метров над поверхностью планеты. Ветер на этих высотах был подобен иссушающему дыханию доменной печи. Он уносил прочь наши слова. Мы едва слышали друг друга, поэтому не боялись, что нас могут подслушать встречающие, хотя они и были всего в нескольких шагах. Группу возглавлял лорд-губернатор Хартвиг. За время путешествия сюда я проанализировал этого человека и мир, которым он управлял. Примечательного нашлось немного. Хартвиг оказался одним из тех аристократов, которые, несмотря на богатые одеяния, больше походили на чиновников. Молосс уплачивал десятину вовремя и был совершенно неприметным миром. Раньше он никогда не привлекал к себе никакого внимания. Планета – грубая опаленная скала – находилась настолько близко к звезде, что была практически непригодна для жизни. Улей Пирр, единственный густонаселенный центр этого мира, возник вокруг огромного перерабатывающего комплекса, помимо которого здесь фактически и не было важных объектов. Мир обладал богатыми минеральными ресурсами, в частности – огромными запасами прометия. Производственный выход перерабатывающего предприятия был неимоверных размеров. Внезапное падение экспорта стало, как минимум, настолько же важной причиной нашего появления здесь, как и призыв о помощи, который передал оборонительный комплекс системы.

Если по выражению лица Хартвига и можно было что-то понять, так то, что вызов отправил не он; это насторожило меня еще до того, как губернатор начал говорить. У него был хмурый вид, а губы плотно сжимались, словно он ждал крупных неприятностей. На мягком, обветренном лице виднелся нездоровый румянец. Внешность Хартвига выдавала в нем человека, познавшего тяжелый труд и использовавшего все возможные средства, чтобы достичь поста, где можно наслаждаться роскошью сидячего образа жизни. Губернатор этим и занимался, так яростно, словно мстил прошлому. Его официальное облачение было пышным, но вульгарным. Молосс не был планетой мастеров. Мне подумалось, что Хартвиг настолько же несдержан в удовольствиях, насколько примитивны они сами.

Его сопровождали пять человек, и, лучше рассмотрев их, я забеспокоился. Они были разного возраста, телосложения и степени аугментации, а двигались так, будто не понаслышке знали о сражениях, но моё внимание привлекло другое. Их взгляды, пожалуй. Эти люди смотрели на Бренкен, на сержантов, на меня, на всё вокруг с превосходством, вызванным чувством собственной абсолютной святости.

Хотя их благочестие и стало очевидным ещё до того, как они открыли рты, представителей Экклезиархии среди них не было. Встречающие носили свободную темную одежду: блузы, штаны, сапоги и длинные пальто, под отворотами которых я сумел разглядеть кобуры. На одежде не было никаких знаков различия, лент или церемониальных кушаков, но я догадался, что это своеобразная униформа. Трое мужчин и две женщины носили серебряные цепочки у себя на шее, но подвески были скрыты под блузами. Вокруг них парили сервочерепа, выстроившиеся кольцом.

Инквизиция, подумал я. Но не мог догадаться, какой ордос.

Бренкен и Хартвиг обменялись приветствиями, затем капитан представила наш отряд. Губернатор был более сдержан, говоря о своих сопровождающих, и сообщил нам только имена, не упоминая звания и причины присутствия этих личностей. Явным лидером группы был Асконас. Один из мужчин, Бранд, очень походил на женщину по имени Шенк, и я решил, что они брат и сестра. У обоих был одинаковый выступающий лоб, и брови были загнуты вниз, словно они постоянно хмурились. Другую женщину звали Эрар, а мужчину – Майнхардт. Они также могли быть родственниками. Как и остальные, они брились наголо. Хотя цвет кожи Эрар был темнее, чем у Майнхардта, но выражение самодовольного благочестия создавало впечатление, что передо мной двойники.

Инквизиция, никаких сомнений.

– Мы благодарны за помощь, – начал Хартвиг, и тут же стало ясно, что никому он не благодарен. – Но мы не уверены, что нынешняя ситуация дает основания для вторжения таких масштабов.

Его тон был холоден, но глаза немного бегали. Собственная ложь вызывала у Хартвига противоречивые мысли.

– Запрос о помощи был официальным, – ответила ему Бренкен.

– Но он исходил не от меня.

– При всем уважении, губернатор, решение о развертывании принимается по ситуации, независимо от вас. Суть кризиса достаточно ясна: нижние уровни вашего улья охвачены полномасштабным мятежом.

– У нас есть гражданское ополчение...

– Которое, судя по отчетам, разгромлено.

Любому капитану потребовалась бы непробиваемая уверенность, чтобы возразить губернатору, не говоря уже о том, чтобы прервать его. Бренкен демонстрировала полнейшее безразличие к политике. Не самая разумная стратегия в плане будущих карьерных перспектив, и за это я отдавал Артуре должное. Она слишком долго просидела в слишком многих окопах, чтобы волноваться о чем-то «будущем».

– Мы предварительно осмотрели периметр улья на подлете, – продолжила Бренкен. – Губернатор, с нижних уровней так и валит дым. С первого взгляда понятно, что ситуация не улучшается, а ухудшается.

Хартвиг раскрыл было рот, но тут заговорил Асконас, стоявший справа от него.

– Упрямствуя в своей гордости, ничего не добьешься, губернатор, – сказал он. – Мы должны быть признательны за помощь, которая пришла к нам в час нужды. Здесь мы видим руку самого Императора.

Несмотря на примирительный характер его слов, в сухости тона я услышал гнев – более сильное чувство, чем отсутствие расположения, продемонстрированное Хартвигом. И все же, когда Асконас говорил об Императоре, в его глазах блестела вера, и гнев был сдержанным, словно нас ниспослали ему в качестве духовного испытания.

Он был высоким мужчиной, и по виду тонкого лица создавалось впечатление, что когда-то, в далеком прошлом, отличался худобой. Теперь тело Асконаса было массивным, и я не знал, какая его часть осталась биологической. Все бионические улучшения были спрятаны под одеждой и перчатками, но, когда он сгибал руки, ткань рукавов обтягивала неровности, выдавая наличие экзоскелета. Двигался Асконас легко и обладал уверенностью человека, который умеет сражаться и не сомневается, что способен буквально сокрушить любого, кто встанет у него на пути. Хотя он, должно быть, проходил обширные омолаживающие процедуры, по выступающим скулам и впалым глазницам становилось ясно, что Асконас чуть ли не с рождения выглядел зрелым мужчиной.

– Разумеется, – сказал Хартвиг. – Разумеется. Мы действительно очень признательны.

Новая легкая дрожь вокруг глаз: он продолжал лгать. По крайней мере, было ясно, что его роль здесь номинальна. Хоть и не напрямую, но мы будем иметь дело с Асконасом. Что я действительно хотел знать – какие интересы возникли у Инквизиции на таком обыденном мире, как Молосс?

Хартвиг проводил нас от посадочной площадки прямо к правительственной резиденции в самом верхнем из шпилей. Я глаз не спускал с сервочерепов, ждал, пока инквизиторы не зайдут в башню, прихватив своих автоматических писцов, и только затем заговорил с Бренкен.

– Мы должны узнать, кто нас вызвал.

Она поняла.

– Я немедленно начну развертывание наших сил.

– Спасибо, капитан.

Внезапный наплыв солдат изменил бы порядок вещей в Пирре. Я надеялся, что возникшее замешательство позволит мне начать расследование незаметно для Асконаса и его подручных.

Бренкен хорошо справилась. Пары фраз для Рибауера, командующего «Кастелляном Беласко», оказалось достаточно, чтобы начать операцию. Хартвиг едва успел ввести нас в курс дела, как небо над Пирром потемнело от транспортников военного флота. Взлетные площадки шпилей улья превратились в мозаику посадочных зон. Сотни бойцов хлынули через коридоры башен.

Порядок Хартвига был подорван. Его и так уже расшатало противостояние на нижних уровнях улья. Отсутствовала любая связь с подульем, а информация, поступающая о ситуации на следующих десяти уровнях, была неполной. Как только восстание набрало ход, население в захваченных зонах начало спасаться бегством, и давление, вызванное их движением, распространяло беспорядки дальше. Жилого пространства и ресурсов не хватало; Пирр медленно приближался к полному краху.

Сейчас, с наплывом войск на верхних уровнях, техники и бюрократы, отвечавшие перед Хартвигом, не имели понятия, кому подчиняться. Управление Пирром велось из правительственной резиденции, скорее административного, а не политического комплекса. Промышленная направленность улья здесь была очевидна: Хартвиг правил из командного центра, а не дворца. Официальный наряд губернатора вызвал бы насмешки в более элегантном окружении – он больше походил на униформу пролетария. Сам Хартвиг сидел, окруженный рабочими станциями, и массив пикт-экранов отображал многочисленные сектора уровней улья. Те, что предназначались для демонстрации подземных этажей, не работали, как и несколько из тех, что должны были показывать перерабатывающий завод. Это было любопытно, так как Хартвиг уверил нас, что мятежникам не удалось захватить жизненно важный орган улья Пирр. Его сердце всё ещё билось. Добыча и переработка Молосса не были затронуты, но транспортировка прометия с поверхности планеты оказалась затруднительной: в начале восстания космопорт взяла штурмом огромная толпа. Корабли поднимались в воздух и сталкивались друг с другом. Сейчас порт представлял собой груду пылающих развалин.

Реально Хартвиг ничем не управлял, и это продолжалось уже какое-то время. Меня больше заботило то, насколько слаженно действуют Асконас и его группа. Я не ожидал, что прибытие Стального Легиона парализует их, но рассчитывал, что это нарушит их способность держать все под контролем. Во время первой встречи я больше молчал, оставался поближе к сержантам и делал всё, чтобы лицом и голосом отряда была Бренкен. Даже пытался выглядеть утомленным и немного заскучавшим. Я чтил звание комиссара, но знал, что некоторые мои братья едва ли были его достойны, рассматривая его только лишь как способ продвижения по карьерной лестнице или возможность стать мелким тираном, а не как истинное призвание. Бренкен то и дело искоса посматривала на меня, давая понять, как ей нравится быть в центре внимания (на самом деле – ни капельки). Но при этом Артура вновь проявила отличное понимание стратегии. Она, к тихому удовольствию сержантов, мастерски изображала властного офицера.

Я не знал, сочли ли инквизиторы мою персону недостойной их внимания. Приходилось надеяться, что они так и поступили, и действовать, как то было необходимо. Мы направлялись на войну, истинную природу которой от нас скрывали. Это было совершенно недопустимо.

Хартвиг дал Бренкен ориентировку, которая ничего не прояснила.

– В чем причина восстания? – спросила Артура.

– Мы не знаем, – ответил губернатор.

– Никаких требований не было?

– Нет. Одно лишь беспримесное насилие.

– Еретическому неповиновению не нужны причины, – влез Асконас. – Это истинное воплощение безумия.

Бренкен не стала спорить, а я не мог понять, лжет Асконас или просто наивен.

В течении нескольких часов после нашей первой высадки командный центр Пирра наводнила толпа специалистов по логистике. Я двигался через нарастающий гул и по пути опрашивал местный персонал, задавая общие безобидные вопросы. Если бы Асконас подслушивал, то узнал бы лишь информацию о переработке, повседневном управлении ульем и объемах экспорта. Если я и спрашивал о конфликте, то лишь заботясь о боевом духе слуг, убеждаясь, что их головы подняты высоко, а сердца полны веры в Императора и в Имперскую Гвардию, которая претворит Его волю в жизнь и подавит восстание. В действительности же мне нужно было узнать, кто послал сигнал за пределы планеты. Нужно было узнать, кто позвал на помощь.

Я заметил, что один из техников, взволнованная женщина по имени Феннер, разрывается между двумя рабочими станциями.

– Кажется, тебе приходится работать за кого-то ещё, – прокомментировал я.

– Пока не найдут замену Лединеку, сэр, – она бросила раздраженный взгляд на левую станцию.

– И где же Лединек, когда он так нужен?

– Он мертв. Убит в бою.

– Вот как? – я приподнял брови. – Что же он делал на таких глубоких уровнях?

Помедлив, Феннер рассмотрела мою униформу, изучила череп на моей фуражке так, словно это он, а не я в действительности задавал ей вопросы. Затем решив, что перекинуться словечком с комиссаром пойдет ей на пользу, женщина наклонилась ко мне, словно собираясь обсудить какой-то заговор.

– Мы все бы хотели это знать, – сказала техник. – Ему нечего было там делать. По крайней мере, ничего законного.

И она глубокомысленно кивнула.

Я улыбнулся ей и кивнул в ответ, но не ушел. Пока Феннер была занята на своей станции, пытаясь связаться по воксу с кем-то, находящимся на одной из посадочных площадок, я мимоходом пробежался по инфопланшетам Лединека. Их содержание оказалось кратким. Слишком кратким – данные кто-то очистил.

Через пару часов я стоял на пороге квартиры Ганса Лединека. Достать координаты его конуры не составило большого труда, а вот найти её саму оказалось посложнее. Она находилась многими этажами ниже командного центра, в главном массиве улья. Пусть Пирр и не обладал особым внешним благородством, множество богатых ремесленников и промышленников жили в роскоши на верхних шпилях. Спустившись в сам город, я оказался в царстве толпы, но всё ещё оставался над нижними уровнями, отданными во власть черни.

Жилмассивы на Пирре громоздились один на другой, город рос внутрь себя до тех пор, пока не начал издали походить на единую гигантскую метастазу. Исчезла разница между внешним и внутренним, улицей и коридором. Небо просматривалось лишь небольшими участками и появлялось тем реже, чем дальше я заходил. Тысячи километров водопроводных и вентиляционных труб рубили на корню любую возможность тщательного обслуживания. Вместо дождя здесь были протечки и капли конденсата. На некоторых участках вода залила скалобетонную поверхность так глубоко, что я проваливался в неё по лодыжку.

Леднек жил над торговцем вяленой гроксятиной. Снаружи его дом представлял собой дверь и одинокое затворенное окно на сером фасаде, в длинном ряду из двадцати идентичных жилищ. Подошел я не очень аккуратно – вокруг текла бесконечная человеческая река, и, хотя длинная шинель и фуражка давали мне немного свободного пространства, заставляя людей избегать прямого контакта со мной, пройти незамеченным я не мог. Важно было, чтобы никто не обратил на мои действия особого внимания. Конечно, небольшая отсрочка инквизиторской слежки мне бы не помешала, но даже если бы один из них тогда увидел меня, я бы не дрогнул.

Гофрированная дверь на петлях проблем не доставила. Три удара ногой, и я внутри. Хотя вследствие неимоверной плотности населения проходы и архитектурные фасады Пирра были убогими даже здесь, несколькими километрами выше истинного отчаяния подземных уровней улья, интерьер дома Лединека был довольно ухоженным. Пол был подметен. Мебель – койка, железный стул, стол, металлический стеллаж – стояла подальше от стен, где скалобетон медленно разрушался из-за сырости и кислотной атмосферы.

На столе лежали еще два инфопланшета. Бегло просмотрев их, я увидел то, что и ожидал – было удалено все, кроме самых безобидных данных. Неужели Асконас и правда ожидал, что кто-то поверит, будто Лединек записывал только время своих смен и метеосводки? Я понял, что истинная причина была в другом. Инквизиторы не ожидали, что найдется кто-то настолько любопытный или дерзкий, кто решится просмотреть планшеты. Информацию подчистили просто из аккуратности.

Я повернулся к стеллажу. Все книги были на религиозную тематику, их кожаные корешки потрескались от частого использования. Выбрав случайно одну из них, «Увещевания против терпимости», я пролистал её. Многие абзацы были выделены, заметки, написанные плотным почерком, заполняли края страниц. Книгу не просто прочли, её изучили. Затем я взял «Лакримозу де Профундис». Еще несколько замечаний, выведенных той же рукой – скорее всего, это были размышления Ганса. Вырисовывалась картина очень благочестивого человека, в жизни которого не было места амбициям, а также сопровождающему их разложению. У Асконаса, кстати, я заметил признаки фанатичного пыла. По мере того, как я продолжал просматривать книги Лединека, у меня складывалось впечатление о личности, по характеру близкой к монашеской.

– Ты был тихим человеком, Ганс Лединек, – произнес я вслух. – Но, думаю, тебе всё равно было что сказать.

Вера, увиденная мною здесь, могла проникать гораздо глубже и быть твердой, как закаленная сталь – гораздо крепче агрессивной веры Асконаса.

Кое-что новенькое я нашел в первом томе «Исследования бдительности мучеников». Определенные номера страниц были обведены, но никаких записей на них не оказалось. Пролистав книгу в поисках дальнейших странностей, я нахмурился. Здесь имелось какое-то скрытое значение, но оставалось неясным, какое именно. Я снова пробежался глазами по стеллажу: два других тома «Исследования» были случайным образом вставлены между другими книгами. Перенеся их на стол, я открыл вторую книгу на той же странице, которая была подчеркнута в первой. На полях, наряду с привычными уже любительскими толкованиями, обнаружились какие-то даты. Схема повторялась и на других страницах. Использовав тот же ключ в третьем томе, я нашел последовательности чисел, записанных между строк. Почерк Лединека был здесь настолько микроскопическим, что был едва читаемым, и его сложно было разобрать рядом с напечатанным текстом. Если бы я не присматривался специально, то ничего бы не увидел – очевидно, так оно и было задумано. Следовательно, эти цифры, скорее всего, были самой важной частью кода, а одновременно и самым рискованным делом, которое Лединек когда-либо брал на себя. Я несколько минут таращился на них, пока наконец не уловил смысл – это были координаты мест на территории улья.

Листая страницы туда-сюда, я вновь просматривал даты и координаты. Я ещё не очень хорошо представлял себе планировку Пирра, но примерно мог определить, что именно записал Лединек. Отмеченные уровни улья имели большой разброс. Самые ранние записи относились к верхним шпилям. Этажи из более поздних заметок находились так глубоко, что были близки к подулью. Но, несмотря на такой разброс, все точки оказались рядом с ядром города. Перерабатывающий комплекс – догадался я.

На последней записи был знак вопроса. Значит, это скорее была догадка Ганса, нежели что-то, увиденное им в действительности. Меня заинтересовало, что же он нашел. Это знание представляло какую-то опасность для Лединека, но из чувства морального долга мужчина решил продолжить наблюдение. А теперь он был мертв.

Возможно, Ганс следил за инквизиторами? Это объяснило бы и его осторожность, и его гибель. Последние координаты привели Лединека слишком близко к местам сражений. Никого бы не удивил тот факт, что он погиб, пойдя на такой глупый риск. Возможно, именно так всё и произошло, но эта теория была слишком удобной, и поэтому я ей не доверял.

Я оторвался от книг, обдумывая, что делать дальше. Комиссар не имеет права спрашивать с Инквизиции, но ничто не мешает оспорить действия отдельно взятых людей. Любая человеческая организация уязвима к порокам, лишь Император с Его божественной сущностью был выше подобных изъянов. В то время я едва начал знакомиться с широтой и богатством вариантов морального разложения, но уже увидел достаточно, чтобы избавиться почти от всех иллюзий. Пережитое на Мистрале очень хорошо и очень печально помогло мне в этом плане. Если окажется, что Асконас действует не на благо Империума, я сражусь с ним.

У меня имелось немного неоспоримых фактов, но на войне они и так были редкой роскошью. Я был уверен в своих догадках. Итак, Хартвиг находился под влиянием Асконаса. В конце концов, именно инквизитор был наиболее раздражён вторжением Армагеддонского Стального Легиона в мятеж Пирра. Далее, Лединек чувствовал, что обязан разузнать что-то, а затем погиб. Я понятия не имел, в чем заключался замысел инквизиторов, но увидел достаточно, чтобы понять – это было нечто пагубное. Обязанности шестой роты на Молоссе ясны, и, если Асконас будет препятствовать их выполнению, тогда я воспрепятствую ему.

Убрав книги на место, я вышел из квартиры Лединека и прикрыл выбитую дверь в качестве жеста уважения к человеку, который пытался сделать то, что считал правильным и поплатился за это жизнью. Я окажу Гансу ещё большие почести, если не позволю его смерти оказаться напрасной.

Здесь больше нечего было делать. Пришло время сражаться, и я знал, что бороться мне предстоит на два фронта.

Я нырнул за стену, и лазразряд прошел именно там, где я стоял мгновением ранее.

Бренкен выругалась, ожидая, пока охладится её плазменный пистолет.

– Опять винтовки, – глухо произнесла она из-под дыхательной маски.

– Они подбирают их с наших убитых, – кивнул я.

Из-за дыхательной маски мой собственный голос странно отдавался в ушах, а голова клонилась вперед под её весом.

– Значит, теперь мы снабжаем мятежников оружием. Замечательно.

– Славы без борьбы не бывает, капитан.

Хмыкнув, она юркнула за угол и выстрелила. Перегретая плазма испарила троих мятежников, и атакующая толпа отхлынула. Перезарядившись, наш отряд ринулся на них, всаживая лазразряды в их тела. Отступники превосходили нас в численности, но не в вооружении. У них было немного лазвинтовок, добытых с наших погибших или же с поверженных бойцов ополчения, а также из казарм на нижних уровнях, однако большинство врагов были вооружены просто обрезками труб. Проход, в котором мы находились, был очень узким, к тому же резко изгибавшимся каждые десять метров. Мятежники могли наступать лишь по трое в ряд. По мере того, как мы продвигались, теснота работала против них. Ульевики не были солдатами. У них не было дисциплины, не было никаких навыков, кроме беспримесного умения выживать. Они сталкивались друг с другом, паниковали. Одни хотели бежать, отступить, а те, что были дальше и не видели происходящего, до сих пор пытались идти вперед.

Крики ярости переходили в вопли боли и страха по мере того, как мы срезали неприятелей. Наш отряд вступил в массу извивающихся, дергающихся тел. Нас замедлила необходимость карабкаться по грудам умирающего мяса, но мы продолжали шагать вперед и убивать. Пока что наш наступательный порыв сохранялся.

– Вы это имели в виду, когда говорили о славе, комиссар? – крикнула Бренкен, перекрывая шум резни.

– В любой службе есть слава, – ответил я ей.

Я верил в это, но также понимал неприязнь Артуры. Мы должны были сражаться как следует, чтобы выиграть войну, но отдельные битвы больше напоминали уничтожение опасных паразитов.

И наш противник действительно подходил под описание. Все эти люди были дикими, оборванными. У граждан, живущих в подульях по всему Империуму, действительно было нечто общее. Вне зависимости от мира, в наихудших условиях жизни крайнее отчаяние, казалось, приводило к одинаковым проявлениям человеческой деградации. Я видел заточенные зубы, ногти, превратившиеся в когти, ритуальные шрамы, под которыми лица оборачивались наростами исковерканной плоти. Колючая проволока, шипы, битое стекло, торчащее из ладоней, щек, рук и плеч. Когда мятежники умирали, плоть и обломки смешивались окончательно. Я не знал, что хрустит у меня под сапогами – кости или неорганический хлам.

Я не был лишен симпатии к самым несчастным, брошенным жителям городов-ульев. Мое обучение как комиссара предполагало, что мне следует знать все круги ада, где рождаются солдаты, за боевой дух которых я впоследствии отвечаю. Но здесь я не чувствовал жалости. Мятежники расползались, будто раковая опухоль, убивая все на своем пути. В ответ они заслуживали только того же – самого жестокого истребления.

Мы продолжали идти вперед, по телам врагов и через них. Дальше находился длинный прямой участок коридора. Заляпанные грязью жилмассивы по обеим сторонам поднимались на двадцать метров, до следующего уровня. Крошащиеся скалобетонные стены возрастом в несколько тысяч лет кренились друг к другу. Несколько светошаров, издалека казавшихся холодными и коричневыми, свисали с крыш, словно луны. Воздух, которым я дышал, был одновременно затхлым и резким на вкус, словно старая тлеющая резина. Он был вонючим, но чистым, благодаря дыхательной маске. Без неё я бы вдыхал грязное месиво, сходившее на такой глубине за атмосферу. Маслянистым смогом можно было дышать с горем пополам, если, конечно, вас не волновало непрерывное, постепенное отравление.

Стальной Легион, должно быть, чувствовал себя здесь как дома.

Я взглянул направо и увидел, как рядовой Ломмель рубит противника мечом, нанося удары с особенной яростью. Здесь проявлялся гнев и личная ненависть. Она выросла на нижних уровнях улья Тартар на Армагеддоне, и, наверное, окружение напоминало ей дом. Боец атаковала так, словно пыталась за счет абсолютной жестокости изгнать собственное прошлое во тьму. Женщина наказывала мятежников, которые, в отличие от неё, не заслужили места на поверхности.

Толпа редела по мере того, как мы продвигались к её арьергарду. Я убрал болт-пистолет в кобуру и орудовал мечом. Мы все так делали. Не было смысла в том, чтобы тратить боекомплект на отбросы, потерявшие пока что волю к борьбе. Большинство уже повернулись к нам спинами и вцеплялись когтями друг в друга, спеша отступить. Некоторые, впрочем, всё ещё атаковали. Один из них замахнулся на меня металлическими крючками, приделанными вместо кончиков пальцев. Взмахнув мечом по диагонали вверх, я отсек ему левую кисть. Мне удалось остановить атаку врага, но не его самого, и мы столкнулись. Мятежник оказался истощенным, жилистым и вцепился в меня с неистовым гневом. Он погрузил когти мне плечо и ударил обрубком руки, как булавой. Затем дернул головой вперед, пытаясь вцепиться мне в горло. Мятежник заменил гнилые зубы зазубренным железом, но шланг дыхательной маски прокусить не смог. Моя правая рука все ещё была вытянута, и я ударил его навершием меча прямо в лоб. Раздался резкий треск; противник ощутимо обмяк. Кровь потекла по его лбу и залила глаза. Он издал крик, наполненный дикостью и отчаянием, а затем стал содрогаться всем телом – моторные функции начали отказывать. И всё же мятежник каким-то образом атаковал снова. Нечто, противоречащее здравому смыслу, какая-то сила, словно бы противостоящая даже логике смерти, заставляла его двигаться дальше. Я отдёрнул его голову левой рукой, зажал лицо перчаткой и оголил ему горло, а затем сокрушил трахею ударом навершия. Противник упал, продирая когтями борозды в моей шинели. Не успел он рухнуть, как еще один отступник взмахнул у моей головы трубой, утыканной гвоздями. Увернувшись, я перехватил меч острием вперед и вонзил его в живот врага. Надавил на клинок и погрузил его как можно глубже, одновременно сломав первому мятежнику шею ударом ноги.

Мертвый груз повис на острие меча. Я вытащил клинок из тела и увидел, что теперь пали духом уже все изменники. Остатки толпы беспорядочно отступали. Мы бросились в погоню и снова открыли огонь. Стрелять врагам в спины – невеликая честь, если не считать того, что мы делали необходимую честную работу. Пощади мы кого-нибудь, мятежники бы вернулись, атаковали здесь или же в любом другом месте на этом адском поле боя.

Я бы не назвал это фронтом – здесь его попросту не было. Одна лишь бурная возня насекомых.

Мы всё ещё оставались в городской части улья, но подземные уровни уже распространяли свою заразу, разрушая уже повреждённые границы. Когда я не шел по телам, мои ботинки хлюпали в мульче разлагающихся отходов глубиной в полметра. В этих отдаленных местах казалось, что мятежники не восставали, а тянули верхнюю часть улья в свою родную преисподнюю.

Война за Пирр представляла собой смердящую массу противоречий. Битвы, хотя и проходили на обширной территории, представляли собой стычки в узких проходах, тупиках и переплетениях железа и скалобетона, которые были разрушенными постройками или же зданиями, которые не возвели до конца и бросили еще тысячелетия назад. У Бренкен не было выбора, кроме как разделить роту на несколько автономных отрядов, каждый из которых зачищал один отдельно взятый участок. Силы мятежников исчислялись тысячами, и они в разы превосходили нас числом, но тесное пространство мешало толпе в полной мере воспользоваться этим. Изменники отбросили неподготовленное ополчение, которое, до недавнего времени, лишь в теории знало, что такое уличные бои, но против одной-единственной роты Армагеддонского Стального Легиона бунтари мало что могли сделать. Солдаты в полушинелях, скрывающие все человеческие черты под шлемами, визорами и дыхательными масками, уже не были личностями. Они стали коллективной машиной смерти, которая втопчет вражеские тела в грязь.

Мятежники были в ужасе, и, черт побери, правильно делали. На этом поле битвы Стальной Легион не мог использовать «Химеры», так что о механизированном наступлении речь не шла. Но ульи Армагеддона были такими же кошмарными, как и его поверхность. Ломмель принадлежала к тем, кто вырос в одной из худших дыр, но любой солдат Стального Легиона обладал инстинктивными навыками уличных боев. В том мире гражданин либо учился выживать во враждебных условиях, либо не дотягивал до зрелости. Против такой силы у мятежников было лишь одно оружие – огромное численное преимущество. Рядовой Верстен, вокс-оператор, передавал Бренкен непрерывный поток информации об изменениях ситуации. Во всех уголках Стальной Легион сокрушал сопротивление, но при этом ещё не было и намека на победу. Мы убивали мятежников, а они продолжали наступать. Они отступали, а затем накатывались новой волной. Мы боролись со стихией, и нас становилось всё меньше. Отступники не были способны противостоять единой роте, но полк не мог остановить постепенное продвижение восстания.

Асконас и его люди присоединились к нам. Они настолько же горели желанием присоединиться к схватке, насколько холодны были при нашей первой встрече. Я не считал, что они разыгрывали спектакль, представляясь ревностными воинами. Не родился еще инквизитор, который хотя бы подумал о том, чтобы метать бисер перед Имперской Гвардией. В итоге я решил поверить, что их жажда битвы была истинной. Каким-то образом это сражение было полезно для них.

Я хотел за ними проследить. В водовороте сражения это мне не удалось бы, пожелай инквизиторы ускользнуть. Но пока что они постоянно с нами взаимодействовали, предупреждали о своих перемещениях и помогали направлять усилия против больших скоплений мятежников. Они очень хорошо знали планировку улья и проводили нас мимо препятствий или указывали короткие пути, которых не было на устаревших картах и схемах улья.

Я отметил этот факт. Из него следовало, что инквизиторы провели здесь немало времени, но они не были местными. Никто из них не имел даже легкого носового акцента молоссцев.

Когда мы преследовали остатки толпы, которую только что сокрушили, от инквизиторов пришло очередное сообщение.

– Капитан! – позвал Верстен. – Неподалеку отсюда ещё один свободный участок.

Он отчеканил координаты.

– Асконас передал, что там крупное скопление мятежников. Инквизиторы встретят нас там же.

– Самонадеянный глупец! – прорычала Бренкен. Но она не могла отрицать тактическую важность информации. – Куда идти?

Вокс-оператор повторил координаты.

– Сохраняем текущее направление движения.

– Интересно, – сказал я.

– Почему это, комиссар? – повернулась ко мне Бренкен

– При помощи Асконаса мы неуклонно продвигаемся к центру улья и перерабатывающему заводу.

– Защита комплекса – приоритетная задача.

– Эти координаты также близки к тем, которые записывал Лединек.

Я рассказал Артуре о том, что нашел в книгах. Хотя я и не поделился своими подозрениями по поводу Асконаса и его людей, капитан им тоже не доверяла. Этого было вполне достаточно.

– Вы думаете, нас ведут туда? – спросила она.

– Вероятно. Мы, возможно, пригодились им в качестве эскорта – добраться до той территории самостоятельно им было бы непросто.

– Зачем им это понадобилось?

– В том-то и вопрос.

Проход, в котором мы стояли, заканчивался голой стеной. Повернув налево, мы наткнулись на еще более узкий коридор, чем предыдущий, и уже оттуда, как могли, добирались до места, координаты которого Асконас сообщил Верстену. Мы перебирались через грубые баррикады, через опустошенные каркасы жилмассивов. Когда мы выходили из пятен тусклого света, отбрасываемого светошарами и люменполосками, дрожащие пожары войны и мятежа в достаточной мере озаряли нам путь. Здесь и там мне бросались в глаза частички мусора – детский ботинок; промокшая, поросшая грибком книга; сковородка. Все это были предметы домашнего очага, напоминавшие, что пару недель назад в этой части улья тоже велась борьба, но другая: за жизнь, хоть капельку напоминающую нормальную. Это место всегда будет зоной буйства, стихийного насилия, но не войны. Большинство жителей бежало от наступления мятежников на верхние уровни, создав там напряженную ситуацию. Но, когда восстание будет подавлено, они вернутся сюда. Этот зловонный, разваливающийся лабиринт вечной ночи был их домом.

«Дом».

Уже не в первый раз я обрадовался, что это слово для меня ничего не значит.

– Мы близко, – сказал Верстен.

Мы обогнули осыпавшийся шахтный ствол и нашли путь, который почти сошел бы за улицу, если бы не огромные лужи застоявшейся воды. Он вел между двумя стенами, узкие оконца на которых появлялись только через каждые пять метров, на одной линии, посередине между полом и потолком. Затем следовало открытое пространство перед большим зданием. Дорога шла как раз через его центральный дверной проход, достаточно крупный для проезда транспортных средств. Я понял, что перед нами склад, хотя, несомненно, уже очень давно не использовавшийся по прямому назначению. Люди на этих уровнях были чернорабочими низшего сорта. Здесь невозможно уже было хранить что-либо ценное. Улей перерос этот склад, сделав его главное предназначение ненужным. Мне не пришлось гадать, во что именно превратился склад, я видел этот феномен уже слишком много раз. До восстания эта постройка была убежищем для самых несчастных жителей этих районов улья – огромный, забитый доверху, смердящий амбар спящих, размножающихся, дерущихся, убогих и отчаянных тел. Для многих, какими бы кошмарными здесь не были условия, он оставался последним шансом на спасение от подземных уровней.

Но сейчас здание не было укрытием. У дверного проема я увидел инквизиторов, которые поливали очередями огромную толпу. Огромное множество отступников пытались сбежать со склада. Я не мог понять, как они изначально оказались внутри. Их туда загнали? Неясно, как. Возможно, склад использовали как точку сбора? Это тоже казалось маловероятным. Я ранее видел, что восстание было всего лишь бунтом гигантских масштабов, в нем не было никакой организованности. Вражеские силы были всего лишь скоплением отдельных личностей с общей бесперспективной целью.

Когда мы добрались до инквизиторов, их уже теснили. Толпа была слишком велика, чтобы удержать ее силами пяти человек, хотя проблем с навыками и оснащением у них не наблюдалось. Все они могли похвастаться болт-пистолетами, за исключением Асконаса, у которого имелся настоящий болтер. Перед ними лежала гора трупов с огромными ранами от масс-реактивных снарядов. Многие тела были обезглавлены, и на моих глазах ещё несколько черепов разлетелись в пыль. Под одеждой инквизиторы носили отражающую броню, но и здесь Асконас оказался исключением. Он был облачен в силовой доспех – массивный эндоскелет, соединенный с огромными бионическими имплантатами рук. В таком боевом оснащении он выглядел еще громаднее, чем при первой встрече.

Я осознал, что оцениваю его как потенциального противника. Это мне не понравилось, но и не удивило меня. Когда мы подходили, Асконас зыркнул в нашу сторону. Он хотел посмотреть снисходительно, но я вцепился в него взглядом и заставил не отводить глаз мгновением дольше, чем хотелось инквизитору. Если Асконас знал, что я веду расследование, и собирался припугнуть, то я ответил ему тем же.

Он плохо разбирался в людях, раз думал, что меня можно запугать. Если действия Асконаса как-то могли навредить Империуму, тогда ему ещё предстояло узнать, что такое презрение.

Казалось, инквизиторы больше не заботятся об осторожности. Во что бы они не играли, партия близилась к концу. Бренкен и другие Стальные Легионеры заметили инквизиторские знаки отличия на их оружии, огромный череп на нагруднике Асконаса. Гвардейцы смолчали, проявив инстинктивную мудрость. Они точно не знали, какой властью наделены эти мужчины и женщины, но качество экипировки и высокомерное поведение не оставляло солдатам сомнений, что перед ними мужчины и женщины, обладающие реальной силой.

В отделении Бренкен была дюжина гвардейцев, и они присоединились к обстрелу. Лазразряды и болтерные снаряды остановили наступление мятежников. Продвинувшись вперед вместе с инквизиторами, мы перекрыли вход на склад.

– Зачем они пришли туда? – спросила Артура у Асконаса.

– Они не входили на склад, – ответил инквизитор. – Они выходят оттуда.

Подойдя к дверному проему, мы увидели, что он имел в виду. Склад оказался гигантским: он, должно быть, состоял из двух или трех десятков уровней, каждый в высоту более десяти метров. Мы находились у входа на самый верхний из них. Строение уходило вглубь, всё дальше, и дальше, и дальше. Крупные куски пола по центру отсутствовали, хотя широкие полосы по периметру остались нетронутыми. В качестве пола раньше использовалась железная решетка, и её, очевидно, разобрали на металлолом. Теперь здание превратилось в огромную выскобленную скорлупу, проход, ведущий из подулья. Лестницы между уровнями уцелели, и на них кишели отступники. Тысячи. Десятки тысяч. Нижний этаж, едва видимый в свете самодельных факелов, корчился вместе с барахтающейся толпой. С такого расстояния мятежники напоминали ковер из личинок.

Мы расстреляли очередное скопление мятежников впереди; им больше некуда было отступать. Падавшие мертвецы сталкивали своих товарищей с неровного края пола. Десятки людей с криком улетали в пропасть. В их нескончаемом потоке возник зазор, пока новые мятежники ещё не вскарабкались по лестницам на верхние уровни. У нас было немного времени, чтобы отдышаться и спланировать следующий ход. Было трудно не смотреть на жуткую массу народа. Нашей работе не было видно конца. Одно это зрелище пробуждало отчаяние.

– Слишком много, – пробормотал рядовой Ром, безвольно опустив гранатомет.

– Нет такого понятия «слишком много», – резко вмешался я. – Только не там, куда мы пришли исполнить долг. Мы здесь, нас призвали, чтобы служить и мы – молот Императора! Это значит, что имя нам – легион. Это нас слишком много для врага!

Ром выпрямился.

– Виноват, комиссар.

Я коротко кивнул ему.

– И всё же он прав, – сказала мне Бренкен, очень тихо, чтобы больше никто не услышал. – Мы не можем сражаться с ними всеми, – женщина огляделась. – Нам нужен другой вариант.

Я повернулся к Асконасу, чтобы проверить, не предложат ли инквизиторы нам подходящих идей. Они, казалось, чувствовали себя на складе, как дома и совершенно не обращали на нас внимания, целиком сосредоточившись на мятежниках. Они продолжали палить по лестницам и группам изменников, которые бежали вверх, придерживаясь стен уровней. Но при этом инквизиторы как будто были заинтересованы в изучении восставших настолько же сильно, как в их уничтожении.

Я устоял перед желанием заняться тем же. Не было времени. Если бы мне бы удалось урвать момент позже, возможно. Сейчас нам надо было действовать, чтобы не упустить открывшуюся возможность. Здесь находилось самое крупное скопление отступников из встреченных нами. Если бы мы нашли способ раздавить их прямо здесь, тогда...

– Раздавить их, – повторил я мысль вслух. – Как насекомых.

Бренкен повернулась ко мне. Ухватив мою идею, она задрала голову: потолок представлял собой рифленый свод, уже давно утративший великолепие, которым когда-то обладал. Фреска выцвела, оставив лишь маслянистые пятна многовековой копоти. Скалобетонные колонны на четырех углах склада разрушались, изъеденные коррозией.

– Рискованно, – сказала Артура. Потолок был также частью пола следующего уровня улья. Если снести его, можно вызвать эффект домино.

– Необходимо, – ответил я. Несколько этажей над нами были заброшены. Те, кто мог убежать от сражений, так и поступили. Однако же, чудовищная плотность населения Пирра означала, что им было некуда идти, для них просто не имелось места. Многие из несчастных все еще прятались в сырых, зловонных отсеках, где стирались различия между жильем, тюрьмой и адом. Они могли погибнуть под обвалом. Хотя Бренкен и приняла решение, ответственность на себя брал я, это была моя идея. Если прольется невинная кровь, она будет на моих руках.

Артура задумалась еще на несколько секунд, продолжая расстреливать мятежников. Давление толпы на нас уже увеличивалось. Долго удерживать нынешнее положение мы бы не смогли.

– Калдис, Ром! – крикнула Бренкен. – Подрывные заряды на колонны справа и слева от нас. Гранатометчики – сосредоточить огонь на опорах напротив. Всем остальным – мы сдерживаем противника внутри!

– Разумное решение, – заметил Асконас. – Эта земля отравлена грехом. Ее нужно очистить.

Бренкен что-то пробурчала в ответ, не глядя на инквизитора. Нам не нужно было одобрения Асконаса, пусть он и давал его. Инквизитор отвернулся от толпы и не поворачивался обратно, пока не кивнул и не улыбнулся нам. Ошибки быть не могло: он благословлял нас. В отвращении я скривил губы под дыхательной маской. Этот человек настолько был уверен в собственной чистоте, что начинал вести себя подобно экклезиарху. Да, власть Инквизиции была обширна, но на мою душу она не распространялась.

Ром и Калдис закинули лазвинтовки на плечи и побежали к углам, уже доставая фугасные заряды из своих рюкзаков. Мы удвоили интенсивность обстрела, чтобы сдержать мятежников и дать двоим саперам время до установки зарядов. Справились они меньше чем за минуту, а на другой стороне склада гранаты уже вышибали куски из колонн. Ром и Калдис вернулись, и Бренкен скомандовала отступление. Мы медленно двигались назад, не ослабляя заградительный огонь. Лазразряды, болт-снаряды и гранаты кромсали мятежников. В моем болт-пистолете закончился магазин, и перед тем, как схватить новый, я снял крак-гранату с пояса и катнул вперед. Заряд детонировал у выхода с лестницы. Пол и ступени расплавились и обвалились, унося с собой горящие трупы восставших. Наступление врага замедлилось ещё на мельчайшую толику.

Инквизиторы тоже отступали, но чуточку неохотно. Снова заметив их огромное любопытство к мятежникам, я сказал себе: «Это важно». Это не могло быть стратегическим интересом. В том, как атаковала толпа, не было ничего примечательного – обычный свирепый натиск. Дело было в другом – или что-то привлекло внимание Асконаса, или он пытался что-то найти.

Мы стреляли в плотную стену тел – промахнуться было невозможно. Не снимая палец со спуска, я обернулся, чтобы рассмотреть лицо инквизитора. Его глаза метались от одного отступника к другому.

Я снова обратил взгляд на врагов. «Эта толпа чем-то отличается, – подумалось мне. – Найди разницу».

Свирепость и грубые модификации тел не были необычными. И признаки мутаций тоже, но эти люди не были еретиками. Они были восставшими, но не культистами. В их лицах не было фанатизма. Они были напуганы.

Напуганы.

Раньше я думал, что они боялись нас, но теперь понял свою ошибку. На лице каждого бедняги, который бежал, прорывался, бросался в нашу сторону, виднелась одна и та же гримаса испуга. Восстание началось из-за ужаса. Эти люди не начинали вторжение на верхние уровни Пирра. Они бежали от того, что было в подулье.

Я ощутил легкий спазм сочувствия – и тут же подавил его. Мое открытие не влияло на необходимость подавить восстание. Какими бы ни были мотивы этих людей, они нарушили имперский закон. С источником ужаса разберутся, но порядок нужно восстановить. Любыми необходимыми средствами.

Мы уже отступили в дверной проем. Всего несколько метров отделяли нас от огромного скопления мятежников, и толпа напирала всё сильнее и сильнее. Люди впереди замедлялись и умирали, но натиск тех, что шли позади, оставался безжалостным. Мы не могли заставить их отступить. Громада отчаявшихся людей продвигалась с непреклонностью гидравлического пресса, так что теперь толпу могла остановить только внезапная массовая гибель.

Передовые мятежники достигли дверного проема. Мы пристрелили их, но умерли они уже вне помещений склада.

– Бежим! – рявкнула Бренкен.

Последний залп из гранатометов сдержал толпу ещё на несколько секунд, пока мы отступали к жилым зданиям в надежде на укрытие.

Мы добрались до узкого прохода.

– Давай! – скомандовала капитан.

Ром сдавил детонатор. Изнутри склада донеслось содрогающееся «хрррусть», звуки взрывов и падения камней. Здание потеряло вертикальную устойчивость и мгновенно обвалилось, полностью исчезнув в грохоте обломков и лавине удушливой пыли. Рухнула крыша, а вместе с ней всё, что она поддерживала на верхнем уровне. Началась кошмарная цепная реакция. Каскад разрушений нарастал, словно весь улей пытался свалиться в воронку склада. Обвал распространялся у нас над головами. Камень и металл градом летели на землю, содрогавшуюся от толчков. Чуть впереди от моих ног открылась трещина, и я представил, как этот уровень тоже обваливается вниз, сокрушая нас в предсмертных судорогах. Кусок скалобетона размером с человека врезался то в одну, то в другую стену, а затем развалился на куски за мгновение до того, как раздавить меня. Мы забрались глубже в промежуток между зданиями. Здесь мы были под защитой от крупных обломков – конечно, если эти жилблоки устоят.

Грохот над нами стих, и мы остановились. Обернувшись, я посмотрел в направлении склада.

Пыль затмила всё освещение. В дыхательном аппарате она не чувствовалась, но дышал я с определенным трудом. Гром разрушения был оглушающим, поэтому криков не было слышно. Ослепленный пылью, я не мог видеть жертв. Многие сочли бы это за милость, я отвергал её. Заставлял себя думать о погибших, будь то отступники или невинные. Только что погибли десятки тысяч мятежников. Сколько верных граждан Империума тоже встретили смерть? Узнать невозможно. Было бы легко укрыться за этим невежеством, но я не отвергал груз случившегося. Если бы я попытался это проигнорировать, попытался сделать что-либо помимо абсолютного осознания собственных действий и последствий своих решений, то подвел бы самого себя и нарушил свой долг. Думать о том, что приказ отдавала Бренкен, стало бы бесчестным. Это я принял стратегическое решение и настоял на нем.

«Никогда не отворачивайся», – сказал я себе.

В тот момент это стало полезным уроком. Таким, что продолжается до сих пор, спустя столь многие десятилетия, полные тяжких решений. Хотя я не радуюсь, что пожертвовал в тот день жизнями невинных, я благодарен, что у меня хватило мудрости осознать значимость момента и того, что необходимо из него извлечь. И я благодарен, что у меня хватило на это сил. Благодарен, что не отступил в ужасе, не поклялся избегать таких действий в будущем. Я знал, что мне придется вновь столкнуться с таким выбором. Я их не приветствовал, но был к ним готов.

Грохот разрушений стих, но пыль осталась. Это замедлило ход сражения. Звуки боев в других кварталах этого уровня ослабли, так как восставшие ничего не видели и задыхались в туче. Видимость восстановилась только через несколько минут. Мы стояли в оазисе спокойствия, всё враги неподалеку от нас были уничтожены. Я знал, что тишина была временной, а чувство победы – иллюзорным. На данный момент мы сдержали продвижение мятежников в этом районе, ничего более. В лучшем случае, это дало нам немного времени и возможность выбрать, что делать дальше.

Мы вернулись туда, где стоял склад. Груда обломков на его месте только-только начинала проглядывать из пыли.

– Где Асконас? – спросила Бренкен.

Оглядевшись, я увидел, что инквизиторы исчезли.

– Преследует свои цели, – сказал я.

– Попробуй его вызвать, – велела она Верстену.

Связист попытался, но в ответ вокс промолчал.

– И что за цель, как вы считаете? – спросила у меня Артура.

– Не знаю, какая именно. Но это связано с восстанием. Асконас смотрел на мятежников так, словно они были подопытными, – я на секунду задумался. – Думаю, он и его группа направились дальше вниз. Участие в этой миссии дало им возможность изучить восставших вблизи. Возможно, мы только что открыли для них путь, позволив забраться глубже.

– Но что, во имя Императора, им там нужно?

– Достаточно того, что инквизиторы пошли вниз. Значит, мы должны отправиться следом.

Я не мог видеть лица Бренкен за визором и дыхательной маской, но наклон её головы говорил о многом. Она явно не прыгала от радости, видя, как операция принимает политический окрас.

– Вы поведете нас сражаться с другой имперской организацией, комиссар?

Услышав такой вопрос, я задумался – насколько хорошо Артура представляет, кем может оказаться Асконас.

– Нет, если без этого удастся обойтись, – ответил я с полной серьёзностью. – С некоторыми делами, возможно, мне придется разбираться одному.

– Вы очень серьезно относитесь к чину политического офицера, Яррик.

– Моя клятва долгу – вот к чему я отношусь серьезно.

Я двинулся вперед сквозь медленно оседавшую пыль, направляясь к месту, где в последний раз видел инквизиторов, и забирая вправо от разрушенного склада. Шел я совершенно наугад: зацепок у меня не было, только логический вывод о том, что Асконас не стал бы уходить слишком далеко перед спуском. Я верил, что Император направит меня, и Он помог мне. В десяти метрах от каменной груды, между руинами двух зданий, изначальное предназначение которых скрывалось под слоями грязи, оставленной незаконными поселенцами, нашелся узкий проход. В конце его имелась металлическая лестница, ведущая в бездну. Взглянув во тьму, я услышал редкие отдаленные выстрелы, доносившиеся эхом снизу. Звуки пальбы выделялись на фоне белого шума – бормотания толпы. Оно было каким-то нечистым, напоминало шум канализации и недовольное гудение мух.

Обернувшись, я увидел, что Бренкен привела остальных бойцов отряда ко входу в коридор.

– Нам надо спуститься по этой лестнице, – сказал я.

Артура покачала головой.

– На этом уровне идет ещё много других сражений.

– И они будут продолжаться, не ослабевая. Нам предстоит война на истощение, и мы её проиграем. Капитан, если мы хотим выиграть, нам надо остановить мятеж у его источника. И для этого нужно узнать, что является источником.

– Выяснить, почему мятежники напуганы, – пробормотала Бренкен.

– Значит, вы тоже это заметили.

– Да, – она присоединилась ко мне у входа на лестницу и заметила: – Не слишком много места.

По лестнице в ряд могли пройти трое солдат. Более чем достаточно, чтобы отряд быстро спустился. Хотя да, тесновато, если Артура подразумевала что-то посерьезнее.

– Для полной роты? – спросил я в надежде, что правильно понял её. Если не придется самому настаивать на этом, то просто прекрасно.

– Если нечто в подулье запугало все население, я думаю, что нам потребуются силы большие, чем одно отделение.

– Именно так, капитан.

Она вызвала Верстена. Пока мы ждали, Артура сказала мне:

– Мы пожалеем об этом спуске, Яррик.

– В этом я уверен. Но мы также нарушим наш долг, если не сделаем этого.

– Такого в этой роте больше не случится.

– Я знаю, что не случится.

Прибыл Верстен с вокс-установкой. Бренкен отдала приказы всем отрядам выйти из текущих сражений и продвигаться к нашей позиции.

Глубоко под нами раздались стоны.

Звуки стонов усилились после того, как шестая рота спустилась в подулей. Лестница вела через все уровни, до которых доходил склад, и еще немного глубже. Она петляла, как горный серпантин, через кладбище разрушенных фундаментов, неиспользуемых канализаций и обрушившихся фасадов с ослепшими окнами. Мы были у самых корней улья, у основания, которое нельзя было ампутировать, насколько бы гангренозным оно ни стало. Бойцы освещали себе путь карманными фонариками.

Чем глубже мы спускались, тем отчетливее становились звуки. Стрельбы больше не было слышно, но появились крики всевозможных тонов. Я слышал страх, агонию, безумие и ярость. Но эти резкие возгласы были всего лишь хлесткими ударами, выделявшимися на фоне бесконечных стонов. Казалось, что волны штормового океана вдруг обрели дар речи и это оказался безумный, голодный, хищный вопль.

Лестница выходила на ровный металлический пол, который, возможно, когда-то был погрузочной платформой. Он имел около двадцати метров в ширину и ста в длину, проходя по всей длине стены на краю открытого пространства, и находился на вершине груды развалин, превратившихся в неровный, осыпающийся холм. Это пространство тоже когда-то было складом. Я видел, что стены перед нами, хотя ещё стояли прямо, были усеяны дырами, порой такими большими, что их можно было назвать пещерами. Балки торчали из потолка, словно причудливо изогнутые сталактиты. Густой, блестящий черный мох свисал с них, истекая водой и слизью. На полу застоялась вода с метр глубиной. Пена разлагавшихся химикатов покрывала ее поверхность.

Также здесь был и источник восстания. Здесь был источник страха.

– Зомби! – выкрикнул Ром.

– Не забываться, боец! – рявкнула Бренкен.

– Есть, капитан.

Ром извинился за свой испуганный выкрик, но он был прав. Зомби заполонили пространство перед нами. Здесь точно набралось бы пять тысяч, а в лучах фонарей появлялось все больше и больше существ волочившихся через входы в зал. В те годы Чума Неверия была пока ещё нечастой гостьей в Империуме, но она уже возникала на достаточном количестве миров, чтобы легенда о ней разлетелась по Галактике тревожными слухами. Любой из нас слышал те или иные истории: некоторые из них были более точными, чем другие, но все сходились в главных моментах. Каждый боец шестой роты понял, что возникло перед нами. Благодаря конкретным знаниям о чуме зомби, полученным в Схоле Прогениум, я точно знал, насколько опасна эта угроза. Солдаты боялись заражения – и правильно делали. Они думали, что их дыхательные маски спасут их – здесь они были правы лишь отчасти.

Жертвы чумы шли, пошатываясь, и нечленораздельно бормотали. Их губы усохли и стянулись, обнажив гнилые зубы, а плоть разлагалась. Она пузырилась и свисала с костей, спадала ошметками с черепов. У многих были одинаковые язвы, отметины на лбу: они напоминали три круга, расположенные треугольником. По всем признакам эти существа были трупами, разлагавшимися в течение нескольких месяцев, но всё же они ходили. И дышали – из их пастей исходили зеленые, извивающиеся испарения, что зависали в воздухе подобно маслянистым пятнам. С каждой секундой ядовитые миазмы охватывали всё большее пространство. Это была туча, которую подпитывали зомби, и её завитки расползались, чтобы захватить новых жертв и превратить их в живых мертвецов.

Дыхательные маски стальных легионеров могли защитить их от газов. Их униформа дала бы им какую-то защиту от рук и зубов мертвецов. Но физическое заражение было далеко не самым коварным способом передачи чумы.

Зомби бросались вперед и хватали незараженных людей в этом помещении. Их здесь было около сотни, все забежали сюда, ненамного опередив мертвецов, и попали в тупик. Единственным путем наверх, ведущим из этого пространства, с уровней, охваченных чумой, была лестница. Шестая рота закрыла доступ к ней, оккупировав платформу. Вокруг нас лежали десятки тел здоровых людей. Их перестреляли, и теперь я понял, что залпы, услышанные мной ранее, производили инквизиторы, когда расчищали себе путь через скопления мятежников.

Свет наших фонарей наткнулся на оставшихся беженцев, которые собрались на периферии зала и карабкались по грудам обломков. Зомби были неуклюжими и медленными, их рефлексы и моторные функции прогнили, как и все остальное. Но то, что двигало ими, было неутомимым. Мертвецы не могли потерпеть неудачу. Они накатывались на склоны мусорных утесов, словно прилив, и ковыляли наверх, спотыкаясь, поскальзываясь и падая. Вставали снова и, постепенно, за счет давления своей голодной массы, добирались до своих жертв. Они разрывали отступников на куски, отрывали полосы кожи, выдирали органы из растерзанных тел. Они пировали, пока другие зомби сзади выли от голода. Они пировали, но не могли утолить его.

Некоторых мятежников не трогали, и они отходили от участков, где шла бойня. Эти люди выглядели ошеломленными, заторможенными, и кашляли без остановки. Инфекция взяла свое.

Направление движения основной массы зомби изменилось, когда они заметили шестую роту. Существа пошли на нас, и их вой стал громче с появлением новой добычи. Стальной Легион Армагеддона начал стрелять, сплоченные шеренги лазганов и огнеметов извергали на мертвецов потоки очистительного уничтожения. Волны зомби погибали, но их океану, вливающемуся в склад, не было конца.

В атаках роты появилась новая настойчивость, а также страх. Ничего плохого, мы ведь были простыми смертными. Нас не превращали в полубогов, как Адептус Астартес. У нас не было непоколебимой веры Адептус Сороритас. Наша плоть могла подвести. Нас могли одолеть сомнения. Мы были добычей для зомби, но также и для самой чумы. Мы имели право бояться.

Нам нужно было сдержать зомби, не позволить им достигнуть платформы. Если прилив мертвецов поднимется до этого уровня, они нас убьют.

Но, впрочем, нас также могли погубить сомнения. Несмотря на физическую защиту, солдаты были уязвимы из-за этой слабости, и я знал это. Моя роль как комиссара была более важна, чем мои выстрелы из болт-пистолета. Вера была щитом, и мне нельзя было опускать его перед раковой опухолью сомнения.

Я шагал вперед и назад по платформе, перекрикивая непрерывную стрельбу, донося свои призывы до всей роты.

– Герои Империума! – кричал я, – Именно здесь мы выполняем свой долг! Теперь мы действительно можем принести спасение Молоссу! Нам противостоит скверна, но что она способна сделать с нашей верой? Против силы Бога-Императора она не может ничего. Ничего! Чем может угрожать нам смерть? Мы сталкиваемся с ней каждый миг нашей службы. Даже здесь гибель за нашего Императора будет сладостна и достойна. Разве честь оставила нас в этом темном месте? Нет. Храбрость? Нет. Вера? Нет, нет и ещё раз нет! Радуйтесь своей вере, упивайтесь ею! Крушите этих выродков мощью безграничной праведности! А если вы погибнете, знайте, что это произойдет в свете Отца Человечества.

И тогда в этом проклятом месте раздался новый звук. Он исходил от сотен воинов Имперской Гвардии, высвободивших свою ненависть, гнев и отвращение в первобытном вопле вызова. Он был намного сильнее, чем любые слова, которые я мог подобрать. Это был голос самой веры. Зомби он навредить не мог, но все же ощущался, словно оружие грозной мощи. Казалось, что загадочность и опасность чудовищ начала испаряться. На мгновение они стали просто врагом, которого нужно было уничтожить.

Лишь на мгновение.

Униформа Стального Легиона оказалась другим источником силы, который помог нам выиграть еще времени. Солдаты не видели лиц друг друга. Грозный, безжалостный вид воинов не оказывал эффекта на зомби, но скрывал страх, а поэтому укреплял боевой дух.

Бренкен стояла в центре оборонительных позиций, у самого края платформы, на виду у всех своих солдат. Когда я проходил мимо Артуры, она сказала: «Нам нужно что-то придумать, Яррик».

Капитан была права. Если у нас не хватало сил для подавления восстания, шансов покончить с чумой зомби было ещё меньше. При определенной удаче, мы смогли бы продержаться еще несколько минут в этом помещении, но никак не сумели бы истребить миллионы зараженных. Мы были на грани того, чтобы полностью отступить и оставить Молосс на произвол судьбы в виде карантина и Экстерминатуса.

Это означало бы сдаться. Если не перед зомби, то перед Асконасом, поскольку я знал, что он имеет какое-то отношение к катастрофе, охватившей улей Пирр. Сейчас я не признаю поражений, и не признавал их тогда, как и Бренкен.

Инквизиторы не оставили следов, но они прошли через это пространство. Отыскав их путь, можно было понять, куда следует идти нам. Я продвинулся к дальнему краю платформы. Она простиралась еще на десяток метров дальше от крайних бойцов шестой роты. Там, где она доходила до стены, я увидел дверной проем. Он был небольшим, и раньше использовался как служебный вход. Его можно было легко пропустить в темноте и в тенях окружающих трещин. Я побежал к двери.

До неё оставалось несколько шагов, когда через край платформы на меня бросился зомби и зацепился за шинель скрюченными пальцами, почти лишенными плоти. Резко остановившись, я ткнул мертвецу в лицо болт-пистолет и выстрелом снес ему голову. За ним карабкались новые зараженные. Я продолжал вести огонь, не желая оказаться в ловушке посреди коридора к двери, и не позволяя зомби обойти роту с фланга. Но каждая секунда, потерянная мною в сражении, на секунду приближала всех нас к большему поражению.

На меня бросились двое мертвецов. Одного я убил, другой упал и схватился меня за сапоги. Хватка зомби оказалась невероятно могучей: он сдавливал мои ноги с силой, дарованной болезнью. Когда зараженный дернул со всей мочи, я почувствовал, что теряю равновесие. Вырвав левую ногу из захвата твари, я сделал резкий шаг назад. От сотрясения мой позвоночник вздрогнул по всей длине. Я выстрелил зомби в спину, разорвав его туловище на две части. Он все еще двигался, пытаясь прогрызться через мои ботинки, но утратил напор. Вновь твердо стоя на ногах, я обрушил меч ему на голову и затем отбросил труп ударом сапога.

Подняв голову, я увидел, что Ломмель и Ром мчатся мне на помощь. Я продержался несколько секунд до их подхода, в течение которых стрелял и рубил, стрелял и рубил. В эти моменты я позволил духовному отвращению полностью захлестнуть меня. Угроза, которую представляла чума зомби⁸, была невообразимой, как и её непотребство. Это была особая насмешка Хаоса над Имератором. Если бы моя ненависть могла обрести телесное воплощение, она сокрушила бы даже саму идею чумы.

К моим выстрелам и ударам присоединились лазразряды, что вывело меня из отстраненного состояния, в котором я сражался с мертвецами. Моргнув, я увидел, что моя униформа покрыта пятнами крови и обрывками гниющей плоти. Смахнув их, я кивнул подбежавшим солдатам и устремился в дверной проем.

В открывшемся за ней проходе я никого не обнаружил. Думал, что мне понадобится фонарик, но через расщелину в другом конце коридора просачивался слабый свет. Я двинулся вперед так быстро, как только позволял неровный пол. Старые кости хрустели под каблуками сапог. Добравшись до выхода, я оказался на сломанном узком мостике. Он уходил на несколько десятков метров в пустоту, проседая и изгибаясь, а затем обрывался неровным краем. Передо мной расстилалась огромная открытая территория, самая обширная из всех, что я видел в этом улье. Пол здесь располагался ещё на уровень ниже, чем в зале, оставшемся позади. Зомби застилали его ковром извивающейся, содрогающейся, завывающей плоти. Они стояли так плотно, что едва могли двигаться. Слева, вдали от меня, находился ступенчатый пандус, по которому орды мертвецов поднимались на склад. Они ползли по нему вверх, словно неуклюжие черви, в чудовищной пародии на пилигримов, совершающих паломничество к храму. Зомби прямо подо мной увидели меня и подняли руки, из их пастей раздались булькающие крики, вместе с которыми глотки исторгли слизь и испарения. Осознание моего присутствия расползлось по толпе, и сотни тысяч когтистых лап потянулись ко мне.

Перед собой, в центре помещения, я наконец-то увидел перерабатывающий завод Пирра. Основная часть сооружения располагалась несколькими уровнями выше, но его гигантская опора-труба пролегала впереди меня и уходила дальше вниз, через основание этажа и дальше, в скалистое ложе Молосса. Эта колонна имела сотню метров в диаметре, а изнутри неё доносился ритмичный звук работающего насоса, подобный сердцебиению. Трубу опоясывала площадка для обслуживания, находившаяся на одной высоте со сломанным мостиком. Возможно, раньше они каким-то образом соединялись. Перерабатывающие сооружения были такими же старыми, как самые нижние уровни Пирра. Металл так же загрязнился дочерна, как и разрушающиеся балки на складе. Он казался более новым, поскольку за состоянием завода следили. Даже люмен-полосы, идущие вниз по трубе, были в порядке и освещали пространство. Площадку забросили и оставили разрушаться, но зазор между ней и мостиком можно было перепрыгнуть.

И я не сомневался, что несколько минут назад через него уже перепрыгивали.

Немного выше я разглядел частичку основания резервуара. Это была часть дальнего восточного края, и хранилище простиралось на километры к западу от моей позиции. В трех уровнях надо мной покоился целый океан прометия.

Стало ясно, что нужно делать.

Я помчался обратно на склад. Плотность зомби возросла за секунды моего отсутствия. Шестая рота отступала по сантиметру, хотя продолжала сражаться и ещё удерживала зараженных, не позволяя им забраться на платформу, но до этого уже оставалось недолго. Впрочем, меня больше волновало, как скоро религиозный пыл солдат угаснет, и они окажутся беззащитными перед скверной.

Я снова выстрелил из болт-пистолета, пока бежал к Бренкен. Убил ещё нескольких зомби, вновь воззвал к солдатам, и, добравшись до капитана, изложил, что было у меня на уме.

Когда я закончил, Артура повторила:

– Открыть резервуар? – масштаб последствий заставил её усомниться в решении.

– Другого пути нет, – сказал я. В случае нижние уровни улья будут поглощены потоками жидкого пламени.

– И вам не нужна помощь?

– Одиночка может пройти незамеченным.

Несколько мгновений мы были заняты тем, что отбивались от внезапной волны зомби. Не опуская лазпистолета, и не прекращая сжигать выродкам мозги, Бренкен произнесла:

– Кажется, вы уверены, что Асконас – наш враг.

– Я не могу рисковать, считая иначе.

Она кивнула.

– Что вам потребуется?

– Время.

– И всё? – кратко усмехнулась капитан. Ещё двое зараженных рухнули.

Справа раздался крик. Зомби стащили одного из солдат с платформы и, набросившись на него, выпотрошили за считанные секунды. Товарищи оборвали его страдания, бросив фраг-гранату в нападавших; всех разорвало на куски.

– Мы начнем отход наверх, – сказала Бренкен. – Будем сдерживать наступление, сколько сможем.

– Игнорируйте мятежников, – посоветовал я Артуре. – Выживших легко будет нейтрализовать, когда это все закончится."

– Согласна. Да направит вас Император, комиссар.

– И вас, капитан. Я постараюсь отправить предупреждение.

–Делайте, что будет необходимым. Мы сами о себе позаботимся.

Я оставил её, на секунду задержался рядом с Ромом, чтобы взять у него мелтабомбу и дистанционный детонатор, а затем побежал в дверной проем и дальше по коридору, убирая на ходу меч и болт-пистолет. Зараженные внизу снова взвыли от голода, когда услышали грохот моих ботинок по искореженному металлу. Пролет мостика скрипел и дрожал подо мной. Мне хватило времени представить, как он обрушивается и летит вместе со мной в ад под ногами. Затем я достиг неровного края.

И прыгнул. Голод мертвецов потянулся за мной; пока я летел, он, как живой, пытался стянуть меня вниз, но безуспешно. Я приземлился на площадке для обслуживания, которая залязгала от столкновения, но устояла. Конструкция все ещё была устойчивой.

На опорной колонне не имелось никаких отметин. Зашагав вокруг неё против часовой стрелки, я сделал четверть оборота и нашел дверь. Дернул за ручку, но она не поддалась – заперто.

У меня всё ещё не было подтверждения, что инквизиторы находятся внутри, но я не сомневался, что так оно и есть. Конечно, завод предоставлял хороший путь отхода из подулья, но было ли это единственной причиной забираться сюда? Я так не думал.

Я продолжал идти. На стороне трубы, противоположной той, где я приземлился, нашлись вбитые в неё ступени, которые вели к другой площадке для обслуживания, находившейся на высоте следующего уровня улья. Я полез вверх, двигаясь быстро, насколько мог, но это напоминало потуги муравья, ползущего по монументальной колонне. Казалось, что подъем будет продолжаться целую вечность, и отчасти мне хотелось рассчитать, сколько времени потребуется зомби, чтобы достичь лестницы и протащиться наверх по ней или по любому другому возможному пути, обойдя все попытки сдержать их. Я подавил это желание, понимая, что не могу рассчитать подобное. Просто нужно сделать всё необходимое, и это либо принесет нам победу, либо нет. Но это был наш единственный шанс.

Я добрался до следующей платформы. Она оказалась полностью изолированой от остальной части уровня, и меня окружали голые стены. В том же месте, что и внизу, обнаружилась дверь, на этот раз незапертая.

Внутри трубы меня практически оглушил грохот и гул механизмов. Насосы, словно прутья клетки, окружали гигантский бур. Глубоко внизу стонала земля, словно вспарываемая заживо. Ее горючая кровь бежала по искусственным жилам со звуком приглушенных водопадов. Неподалеку находился лифт, встроенный в стенку колонны. Возле него были еще ступени. Посмотрев наверх, я понял, что потребуется больше получаса, чтобы достичь уровня резервуара. Мне придется пойти на риск быть замеченным.

Механизм лифта оказался простым. Поворот рычага рядом с механизмом вызывал кабину подъемника. Прошло несколько минут, заполненных лязганьем цепи, и открытая платформа завершила спуск. Зайдя на неё, я увидел, что управляется всё другим рычагом, встроенным в панель рядом с устройством, которое соединяло «кабину» с цепью. Подняв рычаг, я отправил платформу вверх.

Я вытащил болт-пистолет и перед каждым уровнем, через который проезжал лифт, готовился отражать атаку. Но ничего не происходило, внутри колонны не было никого, кроме меня. Остановив лифт на уровне, который, по моим расчетам, располагался ближе всего к основанию резервуара, я вышел на наружную площадку и убедился, что был прав. Массивное сооружение предстало передо мной, словно горный склон из черной стали. Начиная отсюда, с каждой платформы для обслуживания к резервуару тянулись ответвления. Сеть технических мостиков, тонкая, словно паутина, расползалась по массивной конструкции. Подбежав к резервуару, я закрепил на нем мелтабомбу. Оружие казалось незначительным против объекта величиной с корабль-фабрику. Детонация будет подобна булавочному уколу.

Но она станет обжигающей.

Полдела было сделано, и я мог взорвать бомбу в любой момент. Теперь мне нужно было послать предупреждение Бренкен; кроме того, где-то здесь находился Асконас. Пока что я отказался от идеи противостояния с ним: у меня имелись только косвенные улики, указывавшие на нечто неопределенное. Я не мог позволить своим подозрениям в адрес инквизитора отвлечь меня от неотложного задания.

Я вернулся к лифту и продолжил подъем. На полпути вверх по колонне подъемник достиг главной площадки. Она оказалась не больше остальных, но её важность была очевидной, так как платформа остановила здесь автоматически. Нужно было снова воспользоваться рычагом, чтобы подняться выше, поэтому я предположил, что достиг своей цели. Чтобы предупредить Бренкен, мне нужно было активировать сирену или клаксон, и для этого требовалось добраться до контрольного центра перерабатывающего завода.

Выйдя наружу, я увидел мостик, ведущий с платформы к строению над резервуаром. За открытой дверью обнаружился коридор, ответвления которого выходили в обширные помещения для механизмов, контрольных станций и когитаторных комплексов. Воздух был горячим и сырым от утечек пара. Сервиторы двигались по холлу и выполняли запрограммированные поручения. Кроме них я никого не заметил, и это усилило мои подозрения. Вероятно, перерабатывающий завод мог какое-то короткое время функционировать без вмешательства человека. Однако за длительный период времени такая сложная система неизбежно будет страдать от непредвиденных сбоев любого уровня и характера. Неважно, насколько велика армия сервиторов, без присутствия людей со свободным разумом обязательно произошел бы коллапс и катастрофа. Например, такая, которую собирался устроить я. Перерабатывающий завод был настолько хорошо изолирован как от восстания, так и от чумы, что рабочие вряд ли бы сбежали. А это означало, что их заставили уйти.

Если инквизиторы хотели контролировать комплекс самостоятельно, они могли распорядиться об эвакуации. На ограниченный период времени система осталась бы работоспособной. Возможно, этого промежутка им было достаточно.

Восстание началось всего пару недель назад. Даты в записках Лединека, те, чьи координаты указывали на места рядом с заводом, относились ко времени до начала насилия. Инквизиторы были здесь с самого начала.

Коридор, в котором я находился, оказался центральной осью комплекса. Он был десяти метров в ширину, имел сводчатый потолок и уходил вдаль бесконечной прямой, которую пересекало множество других проходов. Я шагал по нему, не имея понятия, куда направляюсь, но затем резко остановился: не было времени бездумно бегать по комплексу. Приглядевшись к перемещениям сервиторов, я увидел последовательную схему движения огромного множества созданий, прибывавших, уходивших и возвращавшихся к дверному проему в сотне метров снизу и справа от меня. «Вот оно», – подумал я и тихо зашагал туда, приникнув к стене на последние несколько метров.

Подойдя ближе, я услышал голоса.

– Нам нужны новые подопытные, – говорил Эрар. – Как мы можем убедиться в наличии каких-либо мутаций в патогене при дистанционном наблюдении?

– Без магосов-биологов, – ответил Майнхардт , – даже наблюдение с малого расстояния будет ограниче...

– Нет, – вмешался Асконас, обрывая дискуссию. – О привлечении механикумов не может быть и речи до тех пор, пока у нас нет уверенности в успехе. Даже тогда нам нужно будет сохранять предельную осторожность. Можно сожалеть о недостатке подопытных особей, но лучшей возможности у нас не было. И всё же, мы узнали многое. Мы теперь более ясно представляем силу вируса, скорость его распространения и инфильтрации. Я видел много мятежников с ранними признаками заражения.

Инквизитор замолчал, и обрушилась тишина. Не было звуков движения; волосы у меня на шее встали дыбом.

– Думаю, пора, – произнес Асконас.

Движение позади. Резко обернувшись, я увидел, что на меня из разных концов коридора направлены два болт-пистолета. Палец дернулся на спуске, но я не выстрелил. Я мог снять одного из инквизиторов, прежде чем меня застрелят, но не обоих. Кроме того, хотя мои подозрения быстро превращались в уверенность, понадобилось бы значительное усилие воли, чтобы заставить себя убить служителя Инквизиции. В итоге я опустил оружие.

– Положи его на землю, – приказала Шенк, стоявшая с моего конца коридора на безопасном расстоянии, в пяти метрах от меня. Ни она, ни Бранд не собирались приближаться. Присев, я положил болт-пистолет на пол.

– Меч тоже, – добавила женщина. Когда я повиновался, она сделала жест пистолетом. Я поднял руки и вошел в комнату. Детонатор под длинной шинелью терся мне о ребра.

Асконас и два других инквизитора ждали внутри.

Я оказался в нервном центре перерабатывающего завода. Комната была меньше большинства тех, через которые я прошел. Вместо работающих механизмов здесь располагались ряды рабочих станций и когитаторов. Скопления пикт-экранов на дальней стене передавали изображения со всего комплекса. Разумеется, Асконас следил за моим продвижением по заводу. Под экранами, занимая практически четверть пола, раскинулось громоздкое скопление авгуров¹⁰ и контрольных устройств. Его окружали полдюжины сервиторов, реагировавших на звуковые сигналы и световые вспышки со спокойной, бездумной регулярностью. В дальнем левом углу имелся ещё один дверной проем. Я не видел, куда он вел, но внутри голосило нечто. Нечто такое же безмозглое, как сервиторы, но намного более голодное.

Асконас смотрел на меня глазами, полными сдержанного, снисходительного презрения.

–Чем это вы, по-вашему, тут занимаетесь, комиссар? – поинтересовался он.

– Помимо прочего, становлюсь свидетелем изменнического безрассудства.

Ему это не понравилось – на щеках вспыхнули неровные пятна румянца.

– Вы не представляете, о чем говорите.

– Правда? – я кивнул в сторону двери. – У вас там по крайней мере один проклятый. Будете мне рассказывать, что это не вы принесли чуму на Молосс?

– Нет, не буду, – с гордостью ответил Асконас. Его убежденность в собственной праведности оставалась прочной. – Отрицание наших действий будет предполагать, что мы стыдимся их. Мы заняты здесь великим трудом, и у вас нет права ставить его под вопрос.

– Дело не в том, имею ли я право. Таков мой долг.

– Довольно, – произнес Бранд и шагнул вперед.

Я приготовился к казни или схватке.

Асконас поднял руку.

– Все в порядке, комиссар должен сам осознать свою ошибку, – он улыбнулся мне. – Кроме того, вам, кажется, известно, кто мы такие. Атаковав одного из нас, вы рискуете перейти всякие границы.

– Это меня не остановит, – уверил я инквизитора.

Асконас рассмеялся, и в его глазах мелькнула искренняя доброжелательность, пустое великодушие человека, твердо уверенного в своей святости.

– Думаю, что всё-таки остановит. Я верю, что вы праведный человек, комиссар Яррик, просто неверно всё поняли. Как вы думаете, что здесь произошло?

– Ересь и предательство. Вы выпустили чуму Хаоса в подулье.

Асконас кивнул – ему очень хотелось, чтобы я открыл глаза и всё понял.

– Мы действительно это сделали. Хотя даже нам не так просто было привезти сюда зараженных особей из карантинных миров.

– Ты признаешь свою вину, – сказал я, понимая, что произношу фразы, более подходящие самой Инквизиции.

– Нет. Ты не спросил, для чего мы это сделали.

– Не существует ответа, который оправдает подобное.

Теперь улыбка Асконаса стала грустной. Эта эмоция была таким же излишеством, таким же снисхождением, как и доброжелательность.

– Если ты и вправду так думаешь, значит, тебе никогда не приходилось жертвовать немногими во благо многих.

В моей глотке ещё скрипела сухая пыль самопожертвования. Моя решимость не дрогнула. Моя ненависть к этому самопомазанному святому усилилась.

– Изучение этой чумы очень важно, – продолжал Асконас. – Если бы мы сумели раскрыть её секреты... подумай только, что это могло бы значить. Мы бы научились возвращать мертвых к жизни. Даже Самого Отца Человечества!

Подобное безумие не заслуживало ответа. Я слышал кое-что об этой фракции внутри Инквизиции: ревивификаторы, которые в лучшем случае просто были помешанными. С этими душевнобольными спорить бессмысленно.

– Неужели ты не видишь? – спросил Асконас.

Вопрос удивил меня своей искренностью. Инквизитор действительно желал, чтобы я похвалил их за усилия, непонятно почему.

– Я вижу только твою неудачу.

Хорошее настроение Асконаса испарилось, и он поджал губы. Его глаза словно отступили во тьму глазниц.

– Ты ошибаешься, – заявил инквизитор.

Тогда я услышал это. В этой паре слов я услышал, как трескается броня его разума и духа. Я услышал звук своей победы. Я услышал, что Асконас усомнился. То, что он пытался убедить меня, указывало на его слабеющую веру.

Инквизитор повернулся ко мне спиной.

– Введите его, – приказал Асконас и направился к дверному проему.

Эрар и Майнхардт отошли в сторону и жестами велели мне следовать за ним. Шенк и Бранд, державшие меня на прицеле, были по-прежнему недосягаемы. Двинувшись за Асконасом, я прошел мимо рабочих станций, рядом с монолитным авгуром высотой почти с меня. На этой стороне располагались три сервитора, два из них были полностью мобильными, а третий никогда бы не смог покинуть помещение. Его туловище было присоединено к металлическому постаменту, который двигался по узкому рельсу перед массивными считывателями и измерительными приборами. Сделав ещё шаг, я тут же метнулся направо и нырнул за постамент.

Инквизиторы открыли по мне бешеный огонь, болт-снаряды врезались в сервитора и скопление приборов. Кровь, фрагменты костей, осколки стекла и железа разлетелись по сторонам и порезали мне лицо. Я неловко бросился обратно, в облако жалящих обломков. Как только я оказался у дальнего края авгурного модуля, Асконас крикнул: «Стоять!».

Кричал он это мне, или своим подручным, или всем нам, неважно – уже было слишком поздно. Повреждения механизмов оказались критическими. Включились аварийные системы: перерабатывающий завод решил, что на нем произошла катастрофа. Сирены ревели со всех уголков комплекса. Стены дрожали от грохота, рев стоял такой, что мог оглушить весь улей. Сердце Пирра было под угрозой, и смерть этого органа способна была погубить миллионы.

Бренкен получила обещанный сигнал. Я не выпрямлялся и оставался на месте, держа детонатор. Огонь прекратился, и я услышал, как инквизиторы рванулись ко мне, но подождал еще секунду, жалея, что не смог дать шестой роте более раннее предупреждение.

Я нажал кнопку, и катастрофа на заводе стала реальной.

Поначалу ничто не указывало на произошедшее. Бранд вышел из-за угла справа от меня, и я бросился к нему. Выстрел инквизитора прошел мимо, и я врезался в него. Воспользовавшись энергией удара, Бранд отскочил назад и навел пистолет мне в лицо.

Грянул взрыв. Далеко внизу мелтабомба пробила оболочку резервуара, и её звездный жар воспламенил прометий, вырвавшийся наружу подобно крови из пробитой артерии. Газовые карманы детонировали, трещина в гигантском баке расширилась. Он не был полон. За считанные секунды огонь добрался до испарений в его верхней части.

Зал управления содрогнулся, когда под ним пробудился рукотворный вулкан. Деформировались важнейшие опоры, так что пол рухнул на целый метр и резко накренился в сторону пикт-экранов. Нас всех сбило с ног, а Бранд улетел под горку. Он ударился об экраны лицом, разбил их и упал, ослепленный, хватаясь руками за осколки стекла и порезы. Я начал валиться, но удержался, схватившись за авгуры, выпрямился и кое-как начал продвигаться по наклону к выходу. Другие инквизиторы ещё не поднялись, но справа от меня Асконас встал на ноги и направился в мою сторону.

Последовал новый хлопок, раскатистый и приглушенный. Пол накренился сильнее, отбросив Асконаса назад. Я бросился вперед, пригибаясь к всё более крутому склону, и остался на ногах. Дальше поднимался, хватаясь за ряды рабочих станций.

Добравшись до последнего из них, я услышал треск электрических разрядов и оглянулся. Асконас снова приближался, подтягивая себя бионическими конечностями. Он поднял левую руку, и из модифицированного запястья выпрыгнул нейрокнут. Разворачиваясь, витки полыхнули энергией. Я увернулся и дернулся вправо; кнут оказался длинным, так что его кончик обжег воздух у моей головы.

Я достиг двери и подтянулся туда одновременно с тем, как Асконас вновь щелкнул кнутом. Мне нужно было что-то сделать с оружием инквизитора: как только он меня достанет, я буду полностью парализован, всю нервную систему поразят судороги. Мои пистолет и меч все еще лежали в коридоре, откатившись к стене под уклон.

Очередной взрыв. Пол комплекса выровнялся на мгновение, а затем накренился ещё больше. Схватив оружие, я выпрямился, упершись одной ногой в стену. Когда Асконас выкарабкался себя из командного центра, я открыл огонь из болт-пистолета, который держал в левой руке, и попал в цель. Снаряды превратили имплантат запястья в бесформенную массу, а кнут безвольно опал.

Асконас взревел и помчался на меня, вытаскивая болтер одной рукой. За ним из дверного проема вышел Эрар – меня собирались взять числом.

Я бросил фраг-гранату под ноги инквизиторам. Не надеялся их убить, но, пока они прятались от взрыва, я выиграл дополнительные несколько секунд. Не теряя времени, бросился обратно по коридору, пытаясь бежать, насколько это было возможно с учетом необходимости опираться на обе стены. Прошло три секунды, а мне так и не снесли голову болт-зарядом. Затем граната детонировала, что принесло мне ещё несколько мгновений. Словно в ответ на это, комплекс сотрясла череда крупных взрывов. Верх и низ метались из стороны в сторону. Я не позволил себе упасть, ведь противники уже открывали огонь. Мощные вибрации у нас под ногами сбивали им прицел. Инквизиторы что-то прокричали, а затем я услышал, как они кинулись в погоню. Хорошо.

Дверные проемы и пересечения коридоров превратились в зияющие ловушки. Добираясь до каждого пролома я разбегался и прыгал по центру. Набранной скорости хватало, чтобы успешно преодолевать ямы. По крику сзади я понял, что Майнхардту один из прыжков не удался.

Я достиг конца коридора. Мостик между комплексом и площадкой вокруг опорной трубы изогнулся и деформировался. Сама колонна стояла прямо, безразличная к агонии перерабатывающего завода. Когда я бежал по внешним мосткам, подо мной уже не было ничего, кроме огня, который бушевал и растекался вокруг. Волны пламени разбивались о фасады строений. Металлический мост стонал, когда я несся по нему, железо корежилось и ломалось. Вибрации превратились в жестокие толчки. Переход едва держался.

Шагнув на площадку, я оказался лицом к дверному проему, теперь скошенному по четкой диагонали, и отошел назад за трубу. Я стоял на колонне, поднимавшемся из центра яростного моря пламени.

Масштаб совершенного давил на меня, но я оставался верен своей клятве. Я принимал реальность происходящего. Если бы я заранее знал, какими будут последствия, то всё равно поступил бы так же.

Асконас вылетел из дверного проема и рванул через мост. Инквизитор был гораздо тяжелее меня, и каждый его шаг отдавался резким лязгом умирающего металла. Его сообщники замешкались у переправы. Я выстрелил в мостик там, где он соединялся с комплексом, заставив железо взвизгнуть. Асконас ступил на площадку обслуживания одновременно с новым содроганием комплекса, которое сбросило мост в огненный поток.

Теперь остатки его отряда не могли добраться до нас. Инквизиторы встали в дверном проходе подобно воплощениям безумного благочестия, но прекратили огонь. Их лидер оказался между ними и мной.

– Что ты наделал? – прорычал Асконас. Он не стрелял, ярость не позволяла ему даровать мне быструю смерть.

Я тоже не стрелял – броня Асконаса могла выдержать серьезный урон, хотя его голова не была защищена. Член Инквизиции или нет, он предал Империум. Я всей душой осуждал Асконаса, но всё же не стрелял.

Нам обоим нужно было понять друг друга. Я осознал, что Асконас сбит с толку моей уверенностью в собственной правоте, как и я – его.

– Я точно знаю, что сделал, – ответил я инквизитору. – Очистил этот мир от твоего безумия.

– Мы могли бы узнать очень многое.

– С каких пор мы прислушиваемся к учениям Хаоса?

Он уставился на меня. Мое отсутствие сомнений ранило его сильнее, чем ранили бы болт-снаряды.

– Ты ошибаешься... – начал Асконас, но закашлялся.

– Нет, ошибаешься ты.

Он продолжал кашлять, и я внезапно понял, почему.

– Ты понимаешь, что ошибся. Ты хочешь, чтобы я поверил в безгрешность твоих побуждений, потому что сам уже не веришь в это. И ты заражен.

Инквизитор взревел, его глаза засветились отчаянной яростью. Левая рука Асконаса была бесформенной массой, способной сокрушить мой череп. Пальцы правой латной перчатки потянулись к моему горлу. Действуя с ясностью и чистотой побуждений, я поднял пистолет и послал болтерный снаряд в мозг этого падшего святого.

Я перешагнул через его труп и повернулся к другим инквизиторам. Может, они и не слышали наш разговор из-за ревущих потоков прометия, но всё равно не пытались мне отомстить. Они знали, что потерпели поражение.

Комплекс продолжал сотрясаться, его судороги становились всё отчетливее по мере того, как потоки пламени становились яростнее. На грани полного коллапса произошел еще один внезапный обвал на другой стороне, когда рухнули поддерживающие балки. Структура осела с резким стоном разлетающегося скалобетона и измученного металла. Инквизиторы упали на колени, затем поднялись снова. Их отказ к отступлению был актом открытого вызова. Почему они должны бежать, если моральное преимущество на их стороне? Ревивификаторы и я оставались на местах, запоминая своих врагов. Я отвечал на их праведность своей собственной.

Час спустя пламя начало утихать, грохот истребления умолк. Вскоре позади инквизиторов появились люди с оружием. Они, должно быть, попали в комплекс через входы из верхних уровней. Шестая рота прибыла на место.

Инквизиторов поместили в карантин, и я следил за ними в течении всей операции по зачистке территории. Весь подулей и несколько уровней над ними были очищены огнем. Зомби превратились в пепел, а оставшихся подопытных Бренкен приказала выжечь оставшихся огнеметами. Немногих уцелевших мятежников загнали в угол и перестреляли.

Мы принесли мир на Молоосс.

Структурная целостность улья была нарушена. Насколько серьезно, ещё никто не знал. Жертвы исчислялись сотнями тысяч. Снижение количества рабочей силы, впрочем, было уже неважным, так как завод не подлежал восстановлению, а подземные запасы прометия должны были гореть ещё несколько веков. Мир утратил свою полезность для Империума.

Да, я принес мир на Молосс. Мир, который убивает. Я задумался, сколько времени пройдет до того, как Пирр превратится в улей-призрак. Утешение было лишь в том, что на его жителей хотя бы не обрушился Экстерминатус. Я спас их от этого.

Но не думал, что они поблагодарят меня.

Эрар, Шенк, Бранд и Майнхардт не показывали признаков заражения или раскаяния – а эти два состояния были взаимозависимы. Им не хватало разумной честности Асконаса. Он осознал, что был неправ, и поддался чуме. Эгоизм этих четверых оказался крепким, словно керамит, и они не ведали сомнений.

– Что нам с ними делать? – спросил меня губернатор Хартвиг в тот день, когда шестая рота готовилась к отбытию.

– Ничего. Можете присматривать за ними, пока их не заберут коллеги из ордоса. Как только подтвердится, что эти четверо не переносят чуму, мы утратим власть над ними.

Я сделал ещё кое-что перед отбытием – в одиночку прошел по очищенным уровням Пирра. Смотрел на разрушенные здания, груды горелых обломков и скрюченные конечности обугленных трупов. Брал на себя ответственность за последствия.

Я шел с фонариком, ведь опустошенные уровни превратились в царство вечной ночи. Тени разрухи танцевали в луче света, сливаясь в кошмарные формы. Однажды мне показалось, что я увидел слева от себя огромную фигуру, намного выше человека, с шипами торчащими из тела. Когда я направил на неё свет, это, конечно же, оказались остатки труб и раздробленного скалобетона.

Я бродил ещё три часа, а то и больше. Заставлял себя оставаться там до тех пор, пока не изгнал до последней капли гордость за ужасы, которые совершил, и оставил только беспощадное осознание. Когда Бренкен нашла меня, я уже достиг желаемого.

– Заводите дружбу с мертвецами? – спросила она.

– Здесь лучше, чем в обществе святых.

Мы отправились в длинный обратный путь от пожарищ.