Шестой культ отверженных / The Sixth Cult of the Denied (рассказ): различия между версиями

Материал из Warpopedia
Перейти к навигации Перейти к поиску
(нет различий)

Версия 13:03, 13 июля 2021

Шестой культ отверженных / The Sixth Cult of the Denied (рассказ)
BloodOfTheEmperor.jpg
Автор Дэвид Гаймер / David Guymer
Переводчик Ulf Voss
Издательство Black Library
Серия книг Ересь Гора: Примархи / Horus Heresy: The Primarchs
Входит в сборник Кровь Императора / Blood of the Emperor
Год издания 2021
Подписаться на обновления Telegram-канал
Обсудить Telegram-чат
Экспортировать EPUB, FB2, MOBI
Поддержать проект


Никто не знал, в какие глубины уходил Великий Океан. Никто и никогда не пытался измерить, как далеко в неизведанное могли простираться его внешние границы. Были те, кто верил в бесконечность Океана. Другие утверждали, что он вообще не существовал за пределами метафоры.

Ни одно толкование не удовлетворяло ищущего знания.

Они были интеллектуально примитивными и функционально бессмысленными. Про известную вселенную тоже часто говорили, что она бесконечна, но что это значило? Какие тайны можно было раскрыть, если приблизиться к несуществующему краю? У всех вопросов ответы находились в Великом Океане, если ты готов рискнуть всем, чтобы найти их.

Он знал это и считал цену за свое просвещение справедливой.

Только обещание, данное своему отцу, не позволяло ему покинуть тело из плоти и отправиться в Океан настолько далеко, насколько необходимо.

Но ведь откровение всегда обитает там, куда заглядываешь в последнюю очередь…


Хакорис перестроил обереги своего временного святилища, и спустился по мозаичным ступеням к перистилю.[1]

В центральном саду когда-то находился действующий фонтан, но он засорился из-за попадания бомбы. Завал расчищали рабочие бригады из местных людей, сервиторов и персонала штрафных рот Просперовской шпилевой стражи, побуждаемые к усердному труду младшим итератором. Старый особняк, некогда служивший городской резиденцией могущественного члена феодальной элиты мира 28-18, одного из так называемых Ресурсных Баронов, облепили строительные леса. Краны-автоматы, словно стервятники, прижимались к разбомбленным угловым стенам, а из останков изумрудных черепиц почти ежечасно вырастали зенитные батареи и коммуникационные антенны.

Близость такого множества противоречивых аур выбивала из колеи Хакориса, и он поднялся на первый уровень Исчислений, чтобы уравновесить мысли.

У подножья ступеней его ждал практик Джет, самый старший и способный из учеников. Он стоял в небольшом самодействующем кругу порядка, держа в одной руке амфору из мергелистой глины с тизканским сладким вином, а над другим плечом, словно сумку стажера – психосиловой меч Ратеп в украшенных драгоценностями ножнах. Сначала он предложил амфору.

Хакорис отмахнулся от нее, чувствуя тошноту, которая, с учетом его измененной физиологии, была исключительно психологической. Он почти засмеялся. Он сражался с магами аэлдари, бился с хищными обитателями Великого Океана и истекал кровью на полях Византа, а сегодня нервничал.

Импульсом силы Джет вызвал одну из домашних служанок. Женщина взяла у него амфору, моргнула, не понимая, что заставило ее сделать это, а затем направилась в сторону кухни.

Когда она ушла, Хакорис рассмеялся и удостоил практика поклоном.

- Прекрасно, - сказал он. – Ты окунул руку в Великий Океан, и даже я едва заметил.

Джет потупил взор.

– Благодарю, лорд.

Он родился под именем Данжарет, среди равнинного народа 28-9, но затем принял более просперовский псевдоним Джет. Ему было восемь лет, учеником Хакориса он стал в пять. Он тоже был одарен. Многие дети из десятины девятого завоевания Магнуса оказались такими, хотя никто в Легионе не смог объяснить причины. По традиции стажер посещал магистерию своего братства в девятый день девятого месяца девятого года для прохождения экзамена на знание Либер Троа[2], но с учетом причуд варп-путешествия, астропатической связи и относительного времени такая точность была редкостью.

Хакорис положил огромную руку на плечо мальчика. Джет был слишком юн, чтобы вздрогнуть от его прикосновения, и Хакорис оценил это больше, чем мог подумать.

– Я посоветуюсь с магистерией после форума, – сказал он.

– Благодарю, лорд, – снова пробормотал Джет и с потупленным взором подал меч своего господина.

Ратеп – двухметровый клинок из редкой тизканской стали, с кристаллической инкрустацией и псиреагирующей схемой – был даром самого примарха. Навершие рукояти было сделано из многогранного куска кристалла из Отражающих Пещер под Тизкой. Ножны – из роскошной красной кожи, украшенной ляпис лазурью и сердоликом с рунами, отделанными золотым листом и нитью. Обладание клинком было одновременно честью и покаянием – символом принадлежности, по его мнению, к бессонному братству, о котором теперь никто не смел говорить. Даже примарх. И не Хакорис. Смертных мышц было недостаточно, чтобы поднять такой клинок. Не для восьмилетнего мальчика.

Хакорис снова оказался впечатленным.

Он низко опустил голову и принял поданный меч.

Джет обошел Хакориса, чтобы пристегнуть портупею к его поясу.

Еще двое легионеров XV-го вышли из вестибюля к перистилю. Ноги в сандалиях захрустели по обломкам упавшего потолка. У обоих воинов была золотистая кожа и сине-зеленые глаза чистокровных сынов Просперо, одеты они были в плиссированные шендиты по колено с золотыми пряжками, и открытые туники, которые не скрывали огромные грудные и брюшные мышцы транслюдей. Халейф, младший, но общепризнанно более меланхоличный, отдал честь. Это был короткий скупой жест, которым могли обмениваться только товарищи-ученые и друзья. Непфиту сделал бы то же самое, не будь у него руки заняты рукописными магическими книгами. С подола шендита на веревках свисала сотня аккуратно свернутых папирусных свитков. Темные круги вокруг глаз выдавали усталость Непфиту.

– Мне не спалось, – сказал Непфиту, усмехнувшись.

– Готовился всю ночь, – сказал Хакорис и покачал головой. – Это симпозиум, брат. Не испытание.

Халейф фыркнул.

– Всегда есть испытание.

– Мы заставим их увидеть истину, – сказал Непфиту.

– Нет, – возразил Хакорис. – Мы покажем им ее. А затем они сами поймут ее.

Непфиту ухмыльнулся.

Халейф пожал плечами.

– В чем дело? – спросил Хакорис.

Он знал этих двух воинов так же хорошо, как и любого, что означало – не очень хорошо. Он никогда не искал компании и после… после своего возвращения, компания редко пыталась найти его.

– Я гадаю, не слишком ли рано, – ответил Халейф. – У нас много теорий. И мало доказательств.

– У нас есть доказательства, – возразил Непфиту.

– Чтобы убедить новообращенных, – подчеркнул Халейф.

– Я не ищу признания коллег, – тихо сказал Хакорис. Он посмотрел на них, словно объявляя, что говорит не с собой. – Я только хочу понять, как были спасены Тысяча Сынов.

Джет, закончив свою работу, отступил.

– Почему это, милорд? – спросил мальчик, тут же покраснев, когда на него посмотрели Непфиту и Халейф, а Хакорис повернулся. – Я имею в виду… почему только этот вопрос и никакой другой?

Непфиту и Халейф смутились.

Хакорис искренне задумался над ответом.

Он и, правда, был не в духе.

Легионер поднялся на второй уровень Исчислений.

– Пошлите, – сказал он. – Я бы не хотел опоздать на собственный симпозиум.

Город Теребарг являлся псевдосредневековой столицей с населением около сотни тысяч человек, номинальным центром зачаточной континентальной империи и местопребыванием правительства Ресурсных Баронов, которые разделили ее между собой. Это было лишенное всякого плана скопление узких улочек, разросшееся за однообразные века из-за потребностей проезда конного транспорта и крестьянских повозок. Уполномоченные офицеры Согласия тяжело трудились, расширяя горстку главных магистралей под размеры машин СШК, а появившийся новый план базировался на просперовских геометрических параметрах, одновременно простых и красивых. Были выбраны сохранившиеся целыми несколько торговых павильонов и особняков. Эти восемь больших сооружений случайно или намеренно образовали идеальное сочетание вокруг центральной формы огромной отражающей пирамиды. Моделью для нее стала Великая пирамида Фотепа в Тизке. И хотя пирамида Терета, как ее начали называть, размерами и мистическим обликом не шла с ней ни в какое сравнение, тем не менее, она станет чудом субсектора, как только завершится ее строительство.

Теренцы оказали сопротивление XV-му Легиону, но только в некоторой степени. Их строй был феодальным, армии – разобщенными и примитивно вооруженными. Они были настолько несведущи о своем месте во вселенной, что даже не имели имени для своей планеты.

Большая часть имперского персонала называла ее Тера или просто ограничивалась 28-18.

Ущерб городу, каким бы он ни был, фактически был нанесен после конфликта.

Магнус Красный взглянул на планету и решил, что ее народ заслужил лучшей доли.

Покинув восстанавливающуюся столицу, Хакорис, Халейф, Непфиту и юный Джет, бежавший за ними, вышли на высокую мощеную дорогу, ведущую к пирамиде Терета.

Четыреста метров высоты. Шестьсот от угла до угла. Большая часть конструкции сооружена из известняка, вырубленного в собственных каменоломнях планеты и доставленного сюда, но облицовка сделана из тизканского порфира и выдувного стекла, каждая плита вручную гравирована стажерами XV-го. Десятки тутелариев, призраков Великого Океана, невидимых для лишенных эфирного зрения, слетелись на бенбенет[3] из электрума[4], резвясь, словно рыбы за дамбой, в лей-линиях[5], по которым установили великую пирамиду. Среди них был и дух Хакориса – Сапонет. Присутствовал Нейру – тутеларий Непфиту: неудержимый, амбициозный, могучий, представляя все яркие основные оттенки и грубые энергии. И Исет – питомец Халейфа: веер из золота с радужным оттенком, который демонстрировал осторожность в носовых волнах пирамиды, в то время как другие тутеларии – самоуверенность. Большинство легионеров Тысячи Сынов считали тутелариев занятными и порой полезными диковинками. Для немногих ученых, заинтересованных их природой, они были фрагментами изначального Творца, проявлением личности легионера, отраженной от поверхности Океана, как свет отражается от физической воды. Существа были преданы своим хозяевам и, безусловно, покорны, являясь скорее друзьями или доверенными, чем домашними питомцами.

Хакорис знал лучше.

А знание, как всегда, делало истину даже более удивительной.

Воины Первого братства Сехмет стояли вдоль мостовой в интервалах, определенных нумерологическими постоянными и фундаментальной арифметикой. Каждый был в броне и при оружии, такие же неподвижные и идеальные, как ушебти[6] из Ордена Шакала, облаченные в алый керамит и золото.

Хакорис кивнул им, проходя мимо.

Он многих знал по имени, а они знали его, даже если он не был знаком лично.

– Работа почти закончена, – заметил Халейф, кивнув на пирамиду.

Хакорис не знал, откуда это было известно его философу, но геометрия всегда была второй любовью Халейфа. После изучения Великого Океана и перед искусством войны.

– Вскоре мы покинем этот мир, – согласился он.

Непфиту усмехнулся.

– Но его запомнят.

Хакорис наблюдал за игрой тутелариев, и, несмотря на волнение, их развлечения вызвали у него улыбку.

– Похоже, обсудить нашу работу пришло великое множество Тысячи Сынов.

Халейф прищурился. Слепящие ореолы энергий, играющих вокруг вершины пирамиды, служили слишком серьезным доказательством для генетически улучшенного зрения и эфирного взора.

– Собек. Аэтпио. Пэок. Утипа. Сиода.

– Клянусь маяком Терры, – воскликнул Непфиту. – Их хозяева здесь?

– Это будет редкий форум, – заметил Хакорис.

Непфиту покачал головой и тихо засмеялся сдержанному высказыванию брата.

Халейф нахмурился.

– Кто? – спросил Джет позади них. – Кто пришел?

– Увидишь, парень, – ответил Непфиту.

Вход в пирамиду Терета проходил через золотой пилон[7], достаточно широкий для проезда перехватчика Атепт-се 17. Под замысловатым картушем[8] на горизонтали их ждал легионер. Как и они, воин был без доспеха, облачен в длинную мантию с капюшоном, которая была настолько тонкой, что почти просвечивала. На поясе висел психосиловой меч. В руке он держал посох-реликварий с изогнутым верхним концом. Воин поднял руку, словно в приветствии, и один тутеларий из стаи спустился, словно ястреб на вытянутую руку. Он растворился в складках мантии хозяина, как только приземлился, и еще до того, как он полностью исчез, Хакорис совершенно забыл, что он вообще был.

– Ты опоздал, – сказал воин в мантии. – Я боялся, что в последний момент тебя что-то отвлекло.

Непфиту фыркнул. Легионер в мантии поклонился ему и Халейфу. Они ответили более низким поклоном.

– Я бы ни за что не пропустил этот форум, – заверил Хакорис.

– Да, – вздохнул воин. – Не сомневаюсь в этом.

Легионер откинул капюшон.

Его лысую голову покрывало множество татуировок просперовских иероглифов неясного значения и геометрических узоров. Лицо изрезали глубокие морщины преклонного возраста, а короткая борода была в равной мере серебристо-серой и черной. Хакорису показалось, что в его суровом взгляде скрыта печаль. Как и Хакорис, магистр предпочитал уединение, сторонясь своих братьев. И как Хакорис, он никогда не лез в чужие дела.

– Благодарю за организацию этого симпозиума, – сказал Хакорис, склонив голову. – Об этом не забудут, магистр Амон.


Великий Океан практически невозможно изучать напрямую. Так же как квантовую частицу нельзя было объяснить до проведения анализов, так и Океан не существовал, пока его не увидел и не дал определение очевидец. Он искал знания и вот Океан дал их ему. Знание стало материальным. Паутиной. Лабиринтом.

Дешифратором для пресловутого кодекса Войнича.[9]

Целым недостающим рядом периодов для таблицы элементов.

Тридцатью пятью неизвестными пьесами Шекспира.

Тайнами Падения Аэльдари.

Знанием Древних, утраченным в Войне на Небесах.

Природой самой реальности.

Все, что ему нужно было сделать – это нырнуть в эту сокровищницу и обрести знание. Он мог бы изучать эту пещеру чудес вечно, но он заставил свой дух заглянуть за ее границы. Существовало одно сокровище, которое он искал более всего прочего.

Дни, недели, годы, бесчисленные кванты бесконечности провел он в растущем разочаровании, отбрасывая знания, которые изменили бы путь галактик, будь они известны. Но та единственная нужная ему жемчужина ускользала от него.

Маяк, установленный его помощниками в физической вселенной, уже угасал, но, даже понимая это, он направил свое светоносное тело еще дальше…


Внутренние помещения пирамиды спланировали согласно древним принципам – числовым рядам и золотым сечениям Книги Абака[10]. Большая галерея круто спускалась от входного пилона к центру пирамиды. От этого Зала Вероятностей семь вторичных коридоров расходились в сверкающий комплекс библиотек, залов созерцания и скрипторий. Восьмой был вертикальной шахтой, ведущей в маленькое помещение, расположенное прямо под бенбенетом. Обсерватория в эфирный мир, адаптированная к психическим потокам и эмпирейским течениям 28-18 тем же образом, как оптический телескоп – к линиям магнитного поля и загрязнениям спектра материнского мира.

XV-й не работал с освобожденными народами с той же любовью и рвением, как XVII-й Лоргара, и не оставлял после себя наследие из разрушенных и ожесточенных миров.

Пирамида Терета станет цитаделью просвещения, и когда, наконец, Магнус Красный направит Легион к новым завоеваниям, она останется сверкающей цитаделью Согласия, прочным фундаментом его процветания, установленным Тысячью Сынами.

Зал Вероятностей спроектировали как пример геометрической парадигмы. Перемести ракурс, измени перспективу, и круглый паркетный пол легко превратиться во взаимосвязанные треугольники, пентаграммы и так далее до формы из бесконечных сторон. Посмотри снова и он станет эннеаграмой, девятиконечной звездой, троичностью троичности, моделью человеческой души посредством девяти архетипов личности. Потолок украшал замысловатый картуш: Имперский Анк, Нор’Хион, Амент’Рет, Уроборос, заключенные внутри Ока Магнуса. Триумф знания над бесконечностью. Кресла располагались ярусами. Места было достаточно для двухсот просвещенных воинов, однако, за исключением горстки легионеров в мантиях на первом и верхнем ярусах, зал почти пустовал.

Хакорис нахмурился.

А где ученые, летописцы, хранители знаний Красных Орденов? Где армия ученых, протоколистов и писцов Легиона?

Непфиту оглянулся на пустые места.

– Это все?

Один из сидящих воинов поднялся.

– Тебе не давали позволения говорить.

– Это свободный симпозиум, брат, – сказал Хакорис, сложив руки на груди и возвысив голос, чтобы его услышали.

– Ты так считаешь?

Двигаясь так тихо, что Хакорис заметил его, только когда почувствовал его руку на плече, Амон указал на идеально сферическое «око» в центре сходящихся геометрических фигур. Прикосновения к спине было достаточно, чтобы Хакорис направился к нему. Амон, тем временем, прошел к месту в переднем ряду. Он двигался, как воин. Но сел, как старик.

– А что тогда? – спросил Хакорис из центра девятиконечной звезды.

Амон не ответил.

– Теперь можем начать, – воин, который ранее отчитал Непфиту, откинул капюшон. – Азек Ариман. Магистр храма корвидов.

Поднялся второй воин.

– Фосис Т’кар, – прорычал он. – Магистр храма рапторов.

Один за другим сидевшие воины поднимались и называли себя.

– Хатор Маат. Магистр храма павонидов.

– Балек Утиззар. Магистр храма атенейцев.

– Калофис. Магистр храма пиридов.

Амон обратился, не вставая.

– Ты знаешь, кто я. – Он склонил голову. – Брат.

Губы Хакориса почти скривились.

Он опустил голову в должной позе уважения к рехати, группе высших офицеров, назначенных лично Магнусом.

Это едва ли был большой симпозиум, на который он рассчитывал благодаря Амону, и все же… вот он стоит перед магистрами пяти великих культов и советником Магнуса Красного. Кто-то воспринял всерьез его исследования подлинной природы Великого Океана, даже если это не выглядело именно тем слушанием, на которое он рассчитывал.

– А я – Акет Хакорис, – сказал он, поднимая голову. – Магистр храма аквилидов.

Калофис фыркнул.

Т’кар тихо засмеялся.

– Так вот почему ты здесь, брат.

– Я знаю, что слишком много беру на себя, – согласился Хакорис. – Когда расскажу, вы поймете причину.

– Ты хочешь, чтобы мы признали шестой культ, – сказал Ариман.

– Хочу.

– Архитекторам Тизки понадобится найти место для шестой пирамиды, – заметил Маат.

В ответ рехати рассмеялись. За исключением Амона. Он оставался немного заинтересованным, словно скорее наблюдал, чем слушал.

Хакорис ожесточился.

– Я прочитал копии «Диалогов»[11], «Малого комментария»[12] и «Происхождения видов»[13] из Великой библиотеки. А вы, братья? Будь это так, то знали бы, что не в первый раз новое открытие нарушает установившийся порядок.

Амон поднял бровь.

Ариман нахмурился, но смеяться перестал.

– И ты считаешь, что сделал это открытие. Акет Хакорис. Капитан круга Амента-Девяносто-Девять Девятого братства. Ты притязаешь на свершение, которое ускользнуло от наших древних просперовских предков и песеджета Магнуса Красного.

– И когда мы впервые сочли примарха всезнающим и всевидящим? – резко ответил Хакорис. – В тот момент, когда это произойдет, не сделаем ли мы себя ненужными? Тогда почему не вернуться к нашему первичному назначению в качестве инструментов войны? – Он пренебрежительно обвел рукой возвышающиеся над ними ярусы пустых мест. – И оставить высшие идеи философии, науки и искусства архимагосам и Самому ипсиссимусу[14]. – Он смотрел в тишину. – А?

У них нет ответа для тебя, капитан Хакорис.

Раздался треск, словно гром Зэвса из греканской легенды, когда посох из оникса и золоченой бронзы ударил о пол, и подобно вспышке при рождении вселенной Магнус Красный оказался там, где мгновение назад его не было. Хакорис беспомощно посмотрел на генетического отца. Цвета никогда не были настолько яркими. Физический мир никогда не был более реальным. Примарх был сверхновой, заключенной в золотой керамит, замысловатую амуницию из изогнутых рогов, рельефных мышц и эзотерической каллиграфии, рассчитанной сдерживать энергетику существа, отвергающего все подобные ограничения. Его лицо было комбинацией каждой мысли и эмоции, когда-либо пережитой человеком. Волосы представляли буйную алую гриву, стянутую полосой из драгоценных металлов, которая была скорее радугой, чем короной. Каждая точка света, отражавшаяся от его доспеха, была звездой. В боевой доспех были вплетены полосы из бирюзовой кожи, образуя птеруги и килт, свисавший до колен, а на поясе из шелковой стали висел серповидный психосиловой меч Ан-Нунурта просперовского бога войны.

Халейф и Непфиту уже стояли на коленях.

Джет рыдал.

Мальчик знал о присутствии Магнуса в системе, для любого открытого разума это было так же ощутимо, как свет или гравитация. Но он впервые увидел воочию великолепие примарха, а Хакорис на собственном опыте знал, какой сильный эффект оно производило.

Хакорис просто склонил голову, отведя наполненные слезами глаза, когда Магнус Красный опустил посох на паркетную геометрию и начертил на полу сложный символ.

– Я призываю символ Тутмоса, – сказал Магнус, повернув посох по часовой стрелке, а затем отведя его из невидимого знака, словно ключ из замка.

Начертанная руна на миг вспыхнула, и Хакорис застонал, когда мир вокруг него потускнел. Волны Великого Океана отступили, и он ощутил отрицательное давление на свой разум, когда тот оказался в заточении черепа. Жаровни на стене мрачно горели. Текстуры стали плоскими, структуры – бессмысленными, лица – пустыми. Хакорис взглянул на магистров храмов, но они стали непроницаемыми для него, словно весь зал растворился перед ним. Тело онемело.

Однажды Хакорис ненадолго оказался в одной боевой зоне с командой экскруциатус Безмолвного Сестринства Императора. Их присутствие, всего в десяти километрах от него, создавало ощущение, будто ему постоянно кололи в сердце и глаза. Символ Тутмоса вызывал чувство, словно ты оказался под толстым одеялом или тяжелой сетью: неприятно, крайне тревожно, но терпимо.

Из всех могущественных псайкеров, собравшихся в Зале Вероятностей, только сам Магнус продолжал искрить эфирной мощью.

– О том, что будет сказано внутри этих стен, не будет записей, за исключением того, что написано здесь. – Рука опустилась к огромному фолианту тайных знаний – Книге Магнуса, которая висела на цепи рядом с мечом. – И здесь. – Он постучал длинным заостренным ногтем по алому лбу. – Я приказываю каждой душе здесь сохранять тайну, если только мое окончательное решение не отменит это распоряжение.

– Я… не понимаю, повелитель, – сказал Хакорис, стараясь припомнить, как разговаривать без связи с многочисленными голосами Великого Океана. – Я пришел поделиться с Легионом своими открытиями о подлинной природе Океана.

Откинув длинный плащ из алых перьев, Магнус сел рядом со своим советником.

Под символом Тутмоса у Амона было непроницаемое лицо и отсутствующий взгляд.

– Ты был прав, сын мой, – сказал Магнус. – Я не всезнающ и не всевидящ. Но все же я многое вижу и гораздо больше знаю. Ты пришел не поделиться своими открытиями. Ты здесь отчитаться за них.


В глубинах Великого Океана, куда он никогда не проникал в обществе своего отца, таился новый вид хищников. Они не имели никакого облика, пока ты не оказывался близко, являясь бесформенной угрозой, пока ты сознательно не проникал в их воды. Они кружили подобно акулам доисторических морей Терры, и более того, многоликому смешению первобытных ужасов из самых далеких уголков Старой Земли и враждебного космоса с врожденной неприязнью к разумной жизни. Ищущий знания много изучал и путешествовал, чтобы зайти так далеко, и немногие разумы были так открыты подлинной природе вселенной, как его: он мог постичь ужасы, которые лишь некоторые осмелились бы воспринять, а странная пластичность Океана с готовностью услужила Доменам Жизни[15], вызванным его воображением.

Зубы. Складки. Присоски. Шипы.

Точки. Полосы. Хроматофоры. Миметические проявления.

Здесь были гигантские ящеры. Приматы с дубинками и кровожадными оскалами. Плотоядные рои насекомых, пираний и психонойенов.

Так как с ним не было отца, чтобы отогнать их, они недолго колебались, прежде чем напасть. Ищущий не обладал мастерством своего отца, но кое-какая собственная мощь у него имелась.

В его мыслях вспыхнул гнев, и он придал ему форму меча из алого пламени, которым он рассек воплощение голода с головой и телом акулы и конечностями волка. Кальмароподобное злодеяние раскинуло щупальца, чтобы обхватить его. Оно было на порядок ниже его, и он мысленно сделал его буквально таким, изменяя относительные размеры, пока существо не стало настолько незначительным, что он сокрушил его одной рукой. Обитатели Великого Океана хлынули на него, как воздух в вакуум. Их было слишком много. Он от безысходности заревел на Океан, и от него разошлись волны разрушения.

Где был ответ, который он искал?

Он почувствовал рывок своей астральной нити, когда помощники, почувствовав опасность, попытались отозвать его. Его светоносное тело никогда не покидало настолько долго физическую оболочку, никогда не заходило так далеко и не сражалось так ожесточенно.

Но отступив сейчас, он откажется от знания, которое искал вечно. Этот факт он понимал без всякого логического и фактического обоснования. Таковой была природа Великого Океана. Он отзывался на символизм, ритуал и жертву. Он вознаграждал риск.

Размахивая мечом гнева, ищущий облачился в крепкие доспехи решимости.

Он скорее утратит все, чем потерпит неудачу.


– Отчитаться за них? – переспросил Хакорис, стараясь совладать с испугом сдерживающей силой символа Тутмоса, пульсирующей над его Исчислениями, и у него это плохо выходило. Он потер виски и встряхнул головой, чтобы в ней прояснилось. – И когда очертили пределы того, что можно изучать? Человеческий разум эволюционировал не для того, чтобы быть скованным. Нет. Скорее, он старается избавиться от невежества, где бы с ним не сталкивался. И если, когда это происходит, он обнаруживает нечто истинное, тогда человечество, и вселенная в целом, вознаграждаются за свое усердие. Мы вручили свое оружие Великому крестовому походу, но это… – Он постучал по пульсирующему виску, осознав, что ходит по своему маленькому треугольнику, и остановился. Он быстро кивнул, чтобы подтвердить свое почтение. – Вот где необходимо вести подлинную битву. Если человечеству суждено овладеть всеми своими способностями, чтобы никогда более не опуститься во тьму невежества и раздора.

Магнус откинулся назад, сложив руки в анджали мудру. Это был короткий жест, простой безмолвный символ аплодисментов, после чего примарх сплел пальцы и приложил их к губам. Магистры храмов стали призраками на верхних рядах. Даже Амон превратился в смутную тень рядом с корональным величием примарха.

Если слишком долго смотреть на свет, то даже легионер Тысячи Сынов может ослепнуть.

Магнус Красный был таким светом.

Примарх хорошенько подумал, прежде чем заговорить.

– Наличие границ всегда играло необходимую роль в прогрессе. Оно придает уверенность тем, кто в противном случае может почувствовать угрозу от успеха и измениться, попытавшись свести его на нет. Как легко могла израненная и мстительная человеческая раса уничтожить Марс и все его знания, если бы не Багровые соглашения и истребление силика анимус? Император тоже ограничил использование многих технологий, которые когда-то грозили погубить человечество. – Его лицо потемнело и зал, пусть и на миг, казалось, сделал то же самое. – Гор со Львом просили Его запретить многие из психических техник, которыми я делился с Легионами моих братьев. – Выражение снова стало уверенным, и Хакорис почти усомнился в том, что заметил изменение. – Вполне возможно сохранять четкий взгляд на ценность знания, одновременно признавая, что человечество в своей бесконечной сложности остается неготовым к нему. – Он слегка пожал плечами. – Как еще мы в эту хрупкую неуклюжую эпоху должны объяснить падение нашего вида с его высшей точки? Даже сейчас мы можем всего лишь смутно представить Эру Технологий.

– Но мы – Тысяча Сынов, – сказал Хакорис. – Уступить страху и невежеству, значит попасть в ловушку, расставленную для нас другими. Воспринимать себя их глазами.

Магнус улыбнулся.

Лицо Хакориса не могло не сделать то же самое.

Он задумался: возможно ли, чтобы воин Легионес Астартес не поддался нраву собственного примарха?

Интересная сфера исследования, не будь он достаточно одержим собственной.

– Это не их вина, – сказал Магнус через мгновение. – Они со временем придут к нашему образу мышления. Они происходят от того же творца, что и мы, и стремятся к целям того же существа.

– Со всем уважением, повелитель, вы – не Мортарион. Не Гор или Эль’Джонсон. Вы – Магнус Красный, Алый Король Просперо, покровитель ученых и ищущий знания. Я не верю, что вы попытаетесь предотвратить мои исследования Великого Океана.

– Я так и поступлю. Если я решил, то должен.

– Но почему? – вырвалось у него из груди. – Нет вопроса важнее и больших надежд на ответ.

И снова Магнус, казалось, глубоко задумался перед ответом. В бесконечном потоке выражений его лица промелькнула какая-то тревога.

– Я здесь, чтобы дать оценку твоим исследованиям и опасностям, которые они влекут, Акет. Не смей сомневаться во мне.

Хакорис опустил глаза, не в состоянии выдерживать гнев примарха.

– Я не посмею, повелитель.

– Посмотри на меня.

Хакорис заставил себя поднять голову.

Единственный золотой глаз Магнуса впился в него: смотреть в эту жидкую сферу и говорить что-то кроме правды, было невозможно.

– Что ты нашел такого, Акет, чтобы решить, будто аквилиды – это больше, чем просто круг лиц, объединенных общим интересом, а то, что они представляют – это шестой аспект силы, который до этого момента не обнаружил никто, кроме тебя?

– Рапторы, корвиды, атенейцы, пириды, павониды – коллективы схожих разумов и подобных сил, каждый – отражение Великого Океана. Аквилиды зашли дальше от безопасности мелководья, и я утверждаю, что в глубинных водах эмпирейского моря есть фундаментальная по своей природе сила.

– Продолжай, – приказал Магнус.

– Это не еще один аспект силы, подобный тем, что представляют пять культов. Я полагаю, это – основа всей силы.

– Выходит, – сказал Магнус, – он стоит выше.

Хакорис покачал головой.

– Нет, повелитель. Я не имел в виду…

– Луна может освещать ночь, но забери солнце и она утратит свою силу.

– Вы знаете терранскую притчу о слепом человеке и слоне?

Магнус улыбнулся.

– Я бы все равно послушал ее в твоем изложении.

Хакорис нахмурился, на миг заглянул внутрь себя, чтобы успокоиться, а затем кивнул.

– Группа слепых людей изучает в своей деревне животное, слона, которого раньше ни один из них не встречал. Хотя эти люди были слепы, они решили, что должны осмотреть это фантастическое существо и при помощи прикосновений смогут изучить его. Предположительно слон был огромным существом, и каждый человек мог нащупать только часть целого. Один потрогал длинный хобот и описал слона, как существо в виде длинного и крепкого змея. Другой нащупал ногу и заявил, что животное похоже на дерево. Третий человек надавил на его шкуру и возразил: нет, слон определенно такой же высокий и крепкий, как стена дома. Другие изучили его хвост, ухо, бивень, и никто не пришел к общему мнению о природе слона или не осознал ее, но из-за отсутствия другого способа увидеть, все эти интерпретации были верны.

– Варианты этой истории можно найти в древних культурах азиатского материка, – сказал Магнус. – Во многих из них она интерпретировалась, как поучительная история против опасностей догмы, притча о субъективизме знания. Однако в других она вместо этого преобразовалась в наказание «слепцов» за их неудачу в распознании великого труда провидца. – Он улыбнулся Хакорису, но без тепла и ободрения. Взгляд удерживал Акета, подобно руке, прижимающей к стене.

Спор о философии с Магнусом Красным напоминал борьбу с огнем.

– Ты – провидец или глупец, Акет?

– Я…

– Нет, пожалуйста, продолжай, – сказал примарх. – Ты хорошо использовал метафору, теперь покажи нам суть своего довода.

Хакорис повернулся вполоборота, не сумев оторвать взгляд от примарха, и указал на Непфиту. Под символом Тутмоса воин стал абстракцией, более отчетливой, чем рехати, но по-прежнему еле-еле очерченной. Воин все так же стоял на одном колене с опущенной головой, совершенно неподвижный, многочисленные магические книги, который он принес, были почтительно разложены перед ним.

– Мы старательно записывали все, что…

– Это будет изучено, – перебил Магнус, пренебрежительно щелкнув длинными, похожими на когти ногтями. – Я хочу знать то, что ты знаешь. Даже больше. Я хочу знать то, что, по-твоему, ты знаешь.

Хакорис облизал губы: трансчеловеческая физиология было превосходно оптимизирована для сохранения жидкости, и все же у него пересохло во рту.

– Я исследовал Великий Океан в астральной форме, – сказал он.

– Все, кто добирались до второго Исчисления, видели Океан, – сказал Магнус, его голос с каждым произнесенным словом все больше превращался в рык. – Все, кто достаточно умен, чтобы не залетать слишком далеко или не заглядывать слишком глубоко. Сам Император взял с меня обещание в залах Ленга.

– Но почему?

Хакорис почувствовал предостережение в едва заметном отстранении примарха.

Почему?

– Мы все немного знаем о том, что обитает в глубинах Океана.

– Хищные эмоции, – сказал Магнус. – Странные явления. Опасные отражения. Они живые? Возможно и так, хотя придется расширить большинство определений жизни. У них есть самосознание? Не уверен. – Он оскалился. – Да, мой сын. Я могу признать незнание, даже у себя. Что такое познание, как не осознание и неприятие прежних пределов? Что такое мудрость, как не место для сомнений? Эти… назовем их существа, чтобы не допустить более красочную этимологию прошлых поколений для эмоциональной окраски наших ощущений. – Он мрачно рассмеялся. – Но что касается вопроса разума. Для наших астральных личностей они напоминают акул, волков и любое смешение десяти тысяч хищных биоформ, с которыми сталкивалось коллективное человеческое сознание за тысячелетия эволюции и экспансии. Скажи мне, Акет, почему это так?

– Потому что варп отражает то, что ему показывают.

Магнус кивнул, все так же демонстрируя оскал.

– Он страшен и опасен, потому что это наша суть. Как может отражение наших собственных мыслей и энергий заявлять о самосознании или даже подлинном разуме? Ты же не считаешь своего тутелария Сапонета независимым партнером, как и нельзя найти в глубоком Океане ничего, кроме древних отголосков наследственных слабостей.

– Поверхность может отражать с обеих сторон, повелитель.

Магнус задумался.

Это была мелочь, но Хакорис заметил ее – неуловимое изменение психического напряжения. Даже под защитой символа Тутмоса, такое же очевидное, как румянец на лице человека или лицевой тик, предвещающий насилие.

– Они не похожи на нас, – продолжил Хакорис. – Но те сущности, обитающие на самых больших глубинах Океана и разумны, и сознательны. Хотя они знают о нас, думаю, они считают нас странными и непонятными, как и я их. Я, мы им любопытны, повелитель, а если они способны на любопытство, то разве это не делает их самостоятельно мыслящими? В самом деле, нельзя ли с ними договориться? Представьте, что мы могли бы узнать о Великом Океане от существ, которые в своей основе едины с его силами. В этом, – сказал он, сделав глубокий вдох, – и заключается суть аквилидов.

Магнус медленно наклонился вперед. Его глаза светились.

– Ты разговаривал с одним из этих разумов, Акет Хакорис?

Хакорис с трудом разорвал зрительный контакт.

Было невозможно смотреть в это око и говорить что-то кроме правды.

– Нет.

Магнус надолго замолчал.

Аура погрузившегося в размышления примарха поблекла и уменьшилась от сверхсущества до аспекта, более сравнимого с греканским титаном, сыном первобытных божеств Земли и Неба. Его облик сменился с астрального на сверхчеловеческого гиганта с красной кожей и в золотом доспехе. Угасание ореола позволило Хакорису бросить взгляд на присяжных – сидящих на верхних рядах магистров храмов, но они оставались терпеливо наблюдающими, каждый замкнулся в своем разуме. В свете происходящего Хакорис не понимал, зачем Магнус созвал их. Они, безусловно, подчинятся решению примарха, и только его воля имела значение.

Не Императора.

Не Гора.

Только Магнус командовал XV Легионом.

– Я думал, что из всех людей вы одобрите, – тихо сказал Хакорис. – Вы спасли Тысячу Сынов. И, несомненно, могли понять значение этой работы.

– Я мог бы спросить: «почему это так дорого тебе?», но я знаю причину.

Примарх вздохнул.

Хакорис чувствовал, что этот аргумент ускользает от него и не знал почему. Неведение раздражало его больше собственной неудачи в убеждении примарха. Сомнение и неуверенность не давали покоя, словно зуд.

Почему Магнус так настроен против его работы?

В его разуме начала формулироваться неприятная теория.

Примарх знает.

Пока Магнус размышлял, Хакорис понял, что может повернуть голову.

На лицах Халейфа, Непфиту и Джета смутно прорисовывались выражения недоумения и ужаса. Хакорис встретился взглядом с Непфиту. Между ними проскользнула решимость, выраженная пониманием и намеком, поскольку никакое подлинное общение не могло пройти через символ Тутмоса или ускользнуть от внимания Магнуса. Хакорису показалось, что очертания брата уплотнились.

Становилось очевидным, что Магнус Красный знал нечто такое, что не был готов признать. То, что заставит его поставить под сомнение исследования Хакориса или испугаться их цели.

Но Хакорис тоже кое-что знал.

Если он не смог убедить примарха в своей правде, тогда нужно показать ему.

– Милорд, – обратился Хакорис, одновременно повернувшись к примарху и отведя взгляд. – Я оказался неподготовленным и не таким понятным, как хотел бы. Если исход этого симпозиума определит судьбу аквилидов, тогда, пожалуйста, дайте мне короткий перерыв, чтобы собраться с мыслями, прежде чем вы примите решение.

Магнус нахмурился и кивнул.

– Да будет так.


За стаями плотоядных мыслей и хищных грез ищущий знания нашел то, чего не ожидал – покой. От него во все стороны к концу вечности протянулось бесконечное пространство безжизненного бесцветного эфира. Он бросил вызов голоду и буйству Океана, отверг его лживые обещания, и нашел… ничего. Шипящие костры решимости сменились пеплом уныния. Он в отчаянии закричал, и его светоносное тело затрепетало, подобно увиденной мельком свече в растянувшемся на световые годы тумане.

И Океан колыхнулся.


– Ты солгал, – сказал Халейф, как только они остались одни.

– Да, – согласился Хакорис.

– Ты солгал Магнусу Красному.

– Знаю.

– Почему ты не сказал ему, что мы разговаривали с Обитателем Бездны? Это подтвердит каждый наш аргумент.

– Я… я не знаю. Когда момент настал, я почувствовал, что истина – это не то, что он хотел услышать.

– Но все это записано. Мы – Тысяча Сынов!

Хакорис поднял руку, и Халейф умолк.

Это был не властный жест, но абсолютное ментальное и физическое истощение. Он исходил из своих размышлений, ожидая бурных и сложных дебатов, экзорцизма контраргументов и, через них, признания осознания. Он был уверен в этом, настолько уверен, что не планировал иного исхода. Он подготовил свои аргументы, но не на эти вопросы, такие агрессивные и не от этого инквизитора. Все, что он сейчас хотел – вернуться в свое святилище и медитировать в одиночестве над тем, как он настолько сильно сбился с пути.

Он рухнул в кресло.

В зале созерцания было только одно кресло, и никто не оспорил его право на него. Непфиту прислонился к стене. Джет довольствовался полом, найдя место и удобство на голом камне, на что был способен только юнец. Халейф остался на ногах. Он стал расхаживать по доступному ему небольшому пространству.

Комната была небольшой, с редкой мебелью, освещена одной свечей, которую принес Хакорис и поставил на маленький деревянный стол. Каждый аспект ее архитектуры указывал на назначение: отвергать побуждение и поощрять размышление.

Стены из голого песчаника нереально покачивались в свете свечи.

Хакорис оперся локтями на стол и опустил голову на ладони. Границы символа Тутмоса едва покрывали внешние помещения пирамиды, но пульсирующая боль в голове сохранялась. Воин выдохнул.

– Магнус уже принял решение против нас. Я не знаю почему. Я не знаю почему и это… и мое незнание тревожит меня. Спор не выиграть без наличия всех фактов.

– Тогда почему? – спросил Непфиту. Его коллекция книг и свитков была теперь разложена на столе. Хакорис попытался прочитать один из них, но иероглифы расплывались. Он помассажировал глаза, когда Непфиту продолжил. – Зачем вообще устраивать эту видимость форума?

– Для отвода глаз, – сказал Хакорис.

Халейф фыркнул.

– Не все настолько глухи к настроениям наших братьев, как ты. Поверь, если ты чувствуешь это в примархе, то Амон с магистрами храмов тоже заметят.

– Тогда почему? – повторил вопрос Непфиту.

– Он надеется, что его убедят, – предположил Халейф.

– Тогда мы убедим его, братья, – заявил Хакорис. – И сделаем это не словами.

Халейф остановился.

Выражение лица Хакориса выдавало его замысел, и перед ним смертный человек мог отпрянуть, но космодесантник физиологически был устроен не ведать сомнений.

– Мы никогда не заходили так глубоко, – сказал Халейф.

– Потому что так решили, – напомнил Непфиту.

– Из предосторожности, – согласился Халейф. – Мы только наблюдали издалека. Позволили Обитателю прийти к нам. Мы никогда не звали.

– Это можно сделать, – сказал Хакорис.

Он посмотрел расфокусированным взглядом сквозь мигающее пламя свечи на неясный камень за ней. Было время, не так давно, чтобы его затуманила мифология, когда его назначили в братство, которое грезило только о глубочайших водах. Другой воин. Далекое время. Размышляя о нем сейчас, он словно пытался вспомнить, что когда-то был дочеловеческой обезьяной, собакозубым, бегущим под присмотром богов-рептилий или плоским червем, плавающим в первобытном океане. И все же, несмотря на глубину и грандиозный масштаб переделки Императором его генетической структуры, часть него когда-то была этими существами. Он не мог вспомнить в подробном, описательном смысле, но мог почувствовать.

Он находился близко к чему-то чрезвычайно важному для его Легиона, хотя и не понимал этого. Так близко.

– Я могу его призвать, – сказал Хакорис.

– Думаешь, сможешь убедить Магнуса, бросив ему открытый вызов? – спросил Халейф

– Он разгневается, но его собственные чувства подтвердят нашу правоту.

– Нет, – возразил Халейф, отступив и решительно взмахнув руками. – Я не стану в этом участвовать. Это стало твоей навязчивой идеей, брат, и я слишком долго позволял себе очаровываться ею.

– Это не только его идея, – вставил Непфиту.

Халейф сложив руки на огромной груди. Воздух между двумя легионерами дрожал от открытого напряжения.

– Я не предам ваше доверие, – сказал он миг спустя. – Но и не стану участвовать в этом опасном ритуале. Или лгать примарху, если он попросит рассказать о нем. – Он бросил осуждающий взгляд на Хакориса. – Он все равно узнает о нем. Он – Магнус Красный. И когда это случится, он найдет в этом вашем сговоре все нужные доказательства обоснованности своих опасений.

Непфиту начал протестовать, но Хакорис поднял руку, успокаивая его.

– Как только нас вызовут на заседание, секретов больше не будет. Я не стану лгать примарху, Халейф. Я выбрал момент своего откровения.

Легионер вздохнул.

– Как ты вообще собираешься сделать это? Символ Тутмоса нейтрализует любые усилия для твоего призыва.

– Придется его взломать.

Вопреки своему мрачному настроению, Халейф рассмеялся.

– Отменить знак силы, начертанный Магнусом Красным. Ну конечно. Как я об этом не подумал?

– Он не всемогущий, брат.

Что-то в воздухе изменилось.

Просто сказанные вслух слова вызвали ощущение пройденного Рубикона.

Это обескураживало: как простой и голый факт мог стать губительным?

– Его внимание будет отвлечено. – Он приложил руку к груди, а затем повернулся под скрип кресла и указал на Джета.

Мальчик поднял широко раскрытые темные глаза.

– Я? – спросил он.

В его голосе не было страха, только волнение.

«Был ли я когда-нибудь таким бесстрашным?»

Хакорис улыбнулся про себя. Он не сомневался, что практик достигнет степени философа еще до своего пятидесятилетия.

– Ты противопоставишь мальчика примарху? – удивился Халейф.

– Одаренного мальчика, – поправил Хакорис. – И нет, я этого не сделаю. Я только попрошу его ослабить символ настолько, чтобы я провел призыв незаметно.

– И это все? – спросил Халейф.

– Я справлюсь, – взволнованно заверил Джет. – А потом что?

Непфиту ухмыльнулся.

Он окинул заговорщицким взглядом круг лиц, освещенных светом свечи.

– Потом, юный практик, мы вызовем демона.


– Я получу свой ответ, – закричал он голосом, воплощенным золотой волей и выраженным посредством мысли.

Океан ответил, подобно воде в сосуде, который потревожили.

– Как далеко я должен зайти в поисках? Что еще должен сделать?

Рябь стала водоворотами, водовороты – потоками, а потоки, прежде чем кто-то смог понять или убедить себя в обратном, стали направленными движениями.

– Что еще я должен дать?

Вопрос вернулся к нему от расшевелившегося Океана. Ищущий был достаточно знающ, чтобы распознать вызов, и не достаточно мудр, чтобы принять его.

– Все, что угодно! – ответил он. – Я дам все, что угодно за это знание!

Гром прокатился по Океану.

Да будет так, – сказал он.

Боль вскипела на месте правого глаза ищущего, и он закричал, потянувшись рукой к лицу, но сразу же за болью пришло знание. Медленное жжение понимания. Он от изумления открыл рот, и Океан ответил, хотя не так, как обычно, пассивным отражением его радости. Он не понял этого, но прошлое, настоящее и будущее являлись одним местом в Великом Океане. Даже в агонии просвещения, на каком-то уровне он понял – этот вопрос будет терзать его вечно.


Амон пришел, когда древние водяные часы в зале созерцания пропели час, чтобы сопроводить аквилидов в Зал Вероятностей. На протяжении короткого пути лицо старого воина оставалось бесстрастным. Ничто в его застывших чертах и задумчивых линиях не пыталось передать его мысли и не искало прощения у бывшего товарища за эту ловушку. Хакорис считал магистра Девятого одним из своих друзей. Он кисло напомнил себе, что магистр Амон давно связал себя с Магнусом Красным.

Хакорис прошел к своему месту в эннеаграме.

Амон занял свое место.

Магистры храмов выглядели точно так же, как и перед уходом Хакориса. Если бы они не назвали себя в предыдущее его появление, он мог бы принять их за манекены в золотисто-алом керамите.

Халейф, Непфиту и Джет остались позади, когда Хакорис встал перед Магнусом Красным. Он поклонился и выбросил из головы все мысли о них, поднявшись в шестое Исчисление, где даже Доминусу Лиминусу атенейцев будет не просто коснуться их.

Магнус пошевелился. Когда он наклонился вперед, с пластин и краев его доспеха, подобно звездным вспышкам, ударил свет.

– Ты получил свой перерыв, Акет, – сказал он. Если раньше его тон был обвинительным, теперь в голосе слышались примирительные нотки. Хакорис почувствовал, как его убежденность тает от тепла отцовских слов. – Я задолжал его тебе. Ты был прав, чувствуя себя, словно в западне. Я желал от тебя скорее честной оценки, чем подготовленной, но… – Он опустил свою царственную голову, свет от многочисленных жаровен отразился от золота и инкрустированных драгоценных камней короны. – Тем не менее, я приношу извинения. Мы все стремимся улучшить человеческую расу. Это причина нашего существования, Акет. И да, есть причина. Он дал мне ее еще до того, как сформировалось мое физическое тело, до того, как мой разум был оторван от Его общества. Легионес Астартес выиграют Его войну, но только мы можем обезопасить Его мир. Только благодаря Тысяче Сынов человечество сможет осознать утопию, о которой Он грезит. – Примарх откинулся назад. Огни мигнули на доспехе и стали приглушенными, сама атмосфера в зале посуровела в неком ответном акте психического резонанса. – Но ведь как легко долг становится одержимостью? Дух изысканий могут исказить амбиции. Желание добиться успеха, каким бы благонамеренным оно ни было в начале, может возобладать над разумностью и даже честностью.

Слишком долго Хакорис безмолвствовал.

Примарх не просто сомневался в его работе. Он ударил по его чести.

Можно ли сильнее ранить брата Тысячи Сынов, чем оскорбить его интеллектуальную честность? Хакорис задумался над этим только потому, что не мог припомнить ни одного подобного случая раньше.

Он посмотрел на магистров храмов, но они все до единого казались парализованными от такого оскорбления.

– Я не собираюсь обвинить тебя во лжи, – сказал Магнус. – Но я знаю, как отчаянно ты всегда искал эти ответы. И ты уже раз солгал мне.

У Хакориса отвисла челюсть.

– Ты общался с сущностями Великого Океана.

– Милорд…

– Не оскорбляй меня дальнейшим отрицанием.

Примарх поднял палец и указал на Джета.

Мальчик тут же исчез.

Потрясенный Хакорис, пошатываясь, вышел из эннеаграмы.

– То, что ты вынес – поразительно. – Магнус поднялся со своего места. Его голос был вибрацией, что просачивалась в каждую частицу каждого барьера, резонируя каждой искрой души. Он направился к Хакорису. И рехати ничего не сделали. Они наблюдали, словно раскрашенные декорации просперовской трагедии. – Я уважаю тебя за это. И из-за этого я смотрел сквозь пальцы на твои исследования, полагая, что это важно для исцеления твоего разума, думая, что, возможно, ты не сможешь обнаружить то, что я уже нашел.

Хакорис направил свой разум в восьмое Исчисление, самое воинственное из ментальных практик, полностью отгораживая свой разум от сомнений.

Но разгневанный примарх был гораздо опаснее сомнений.

– Что вы сделали с моим практиком?

– Ты сглупил, вовлекая его.

– Непфиту, Халейф. – Двое легионеров продолжали стоять на коленях. – Прочь отсюда.

– Они больше не послушаются тебя.

Хакорис еще раз посмотрел на магистров храмов, осознание пришло подобно выстрелу с предельной дистанции. – Это не суд, – прошептал он. – По крайней мере, Ариман высказался бы, прежде чем позволить вам зайти так далеко. – Он пристально посмотрел на Магнуса.

Примарх засмеялся и в эфирном сиянии бросился на Хакориса.

Вид примарха в покое производил исключительное жуткое впечатление. Это как раскрыть представление о самом себе и своих амбициях до их подлинной сущности во вселенском масштабе. Как вкусить подлинной силы в теле чужого. Вид примарха в гневе был ужасом совершенного иного порядка. Хакорис вдруг почувствовал жалость к тем, кого Алый Король Просперо побудил себя «спасти».

Легионер потянулся к девятому и последнему уровню Исчислений, но примарх был слишком быстр, почти одновременно находясь не здесь и здесь.

Рука Магнуса сомкнулась вокруг горла Хакориса и оторвала легионера от земли так, как человек мог поднять вещь, чтобы посмотреть на нее сверху. Хакорис был без брони, но силовой доспех ничего бы не изменил. Вся ментальная защита, сооруженная им вокруг себя, рассыпалась перед присутствием примарха.

– Ты знаешь терранские притчи, – сказал Магнус. – И это хорошо. Тебя предупредили, Икар, подлетишь слишком близко к солнцу, и твои крылья сгорят.

Хакорис боролся с силой примарха, но превосходства Магнуса было абсолютным.

Глаза Акета закатились.

Зала Вероятностей больше здесь не было. Его сменил океан трансмерного пламени, катерическая сфера вечных пыток, извращенных амбиций и смеха жестоких богов.

Он издал задыхающийся звук.

Зрачки расширились, словно весь свет космоса погас для него.

– Я солгал Императору, – сказал Магнус. – Я солгал своему Легиону. Но только раз. Чтобы спасти всех нас. Вот твоя истина, Акет, твоя панацея просвещения. – Из изначального вихря выплыли существа, созданные целиком из глаз, зубов и чешуй, привлеченные психическим маяком, которым был Магнус Красный. – Здесь, в своем отчаянии, я искал силу для спасения моих Тысячи Сынов. И здесь я ее нашел. Ариман не знает об этом. Амон не знает. Спроси себя, почему я решил, что так должно быть.

– Я говорил с варп-существом, – задыхаясь, сказал Хакорис, доведенный до слез признанием примарха. – Оно назвало себя… Хоронзоном[16].

Магнус сильнее надавил на горло Хакориса. Только благодаря чуду или терпению он не сломал шею легионеру.

– Тогда ради блага Легиона ты сделаешь то же, что и я когда-то, – сказал Магнус. – Солжешь.

Внезапный толчок выбросил Хакориса из его разума, и он моргнул, очистив зрение от образов цвета слоновой кости и золотой брони, и увидел зал, словно в первый раз. С верхних ярусов на него с любопытством смотрели магистры храмов. Мыслители, летописцы, хранители знаний, протоколисты и писцы XV Легиона медленно заполняли свободные места.

Магнус Красный сидел в позе бесконечного покоя, откинувшись назад, лениво вращая посох кончиками пальцев одной руки. На губах играла слабая улыбка.

Хакорис коснулся шеи.

Ни следов хватки. Ни смятой трахеи.

Он посмотрел вниз.

Ноги твердо стояли на полу, ни следа, что они покидали его.

Амон наклонился к нему.

Выражение лица выдавало искреннее беспокойство за брата.

– Акет?

Хакорис посмотрел на пол, где Магнус начертил символ Тутмоса линиями из эфира. Он воспользовался своей трансчеловеческой памятью, чтобы восстановить движения, которые примарх использовал для создания символа и…

И это был вовсе не символ Тутмоса.

Магнус назвал его таковым и, как знал каждый специалист по эфиру, имя предмета давало ему силу. Руна, которую вспомнил его разум, была похожа по форме, но отличной в ключевых точках.

Ее цель заключалась не в том, чтобы помешать посторонним разумам проникнуть в этот зал.

Она заключалась в том, что удалить его разум из этого зала.

Хакорис ошеломленно поднял голову и увидел, что Джет, Халейф и Непфиту по-прежнему стоят на коленях с опущенными головами.

Если раньше они выглядели пустыми и бесцветными, то потому, что сам Хакорис видел их такими. Все дознание проходило в разуме Хакориса. Магнус привлек круг величайших псайкеров Просперо в качестве свидетелей, и они ничего не заметили.

– Сказанное в пределах этих стен будет открыто для публичных записей, – сказал Магнус с неторопливостью верховной власти.

Рука примарха опустилась к огромному фолианту тайных знаний – Книге Магнуса, которая висела на прикрепленной к поясу цепи рядом с мечом. Он постучал по металлическому переплету длинным заостренным ногтем.

Хакорис убрал руку со своего горла.

Магнус улыбнулся.

– Кто как, а я горю желанием узнать о твоем открытии.


Сержант Акет Хакорис, воин огненных пустынь Оауса и легионер Тысячи Сынов, пробудился на борту «Фотепа». Медицинское оборудование замигало и застрекотало, но напрасно, так как не имело отношение к его пробуждению. Примарх приветствовал его возвращение. Полубог, которого он никогда прежде не встречал, за исключением астрального восприятия, и все же Хакорис первым делом посмотрел на свои руки.

Магнус улыбнулся. Снисходительная улыбка гордого отца, наблюдающего, как его ребенок впервые рефлекторно хватает цветной карандаш.

– Мои руки, – произнес Хакорис. – Они – мои собственные.

– Да, – подтвердил Магнус. – Ты излечился от Изменения Плоти.

Воин опустил руки и впервые посмотрел с благоговением на своего родителя и спасителя.

– Как?

Он мог задать множество вопросов, но он был братом Тысячи Сынов – только этот вопрос имел значение.

– Пока отдыхай, сын мой.

– Я должен знать, – настоял на своем Хакорис. – Скажите мне.

Магнус молча поднялся. Он ослушался своего отца, чтобы пройти Его испытание и найти Его ответы, но он был Магнусом Красным с Просперо, и знал свои пределы.

Он ожидал от своих сыновей большего послушания.


Планета называлась Горробин, машина крестового похода работала на полных оборотах, а час был полночный. Независимо от относительного или звездного времени или колебаний Великого Океана, даже от действительности суточного цикла, силы аквилидов всегда прибывали с наступлением полуночи.

Хакорис зажег свечу своим разумом.

Свет вспыхнул из ничего, осветив бледное лицо, которое стало бледнее за долгие годы одержимости. Голый камень старого камнебетонного дота содрогнулись от далеких колебаний канонады. С потолка посыпалась пыль. Казалось, пламя свечи уклоняется и изгибается, словно живое существо, чтобы не погаснуть.

Он сидел, скрестив ноги, внутри концентрических кругов из колец, девятиугольников и восьмиконечных звезд, которые собственной рукой начертил на грязном полу. Стены украшали руны и символы – результаты многих лет исследований, изображенные грубыми чертами мела, воска и, когда традиционных материалов не было под рукой, крови.

Он пристально смотрел на пламя, медленно поднимаясь разумом по Исчислениям.

Его показания перед магистрами храмов в пирамиде Терета погубили его. Теперь он стал прокаженным для Легиона. Его имя стало отравой. Аквилидов распустили, его членов разбросали по новым братствам в дюжине зон боевых действий, а затем проделали это снова. Халейф, Непфиту и другие деятельно прокляли его память. Хакорис все еще ощущал волны ненависти в Великом Океане от их поступка. Магнус забрал его книги. Он не знал, что с ними случилось. Он был понижен до линейного брата, приписан к небольшому подразделению, действующему под командованием сержанта, который был младше Хакориса на сто пятьдесят лет, а его психическое мастерство было на семь уровней ниже. Их отправили в подчинении 4011-му экспедиционному флоту VIII-го Легиона, в задачу которого входила серия приведений к согласию низкого уровня в секторе Абринт.

Прошло девять лет.

Он не жаловался.

Где-то, не более чем в километре, раздался чей-то крик.

Свеча мигнула.

В изгнании была свобода. Горробин находился далеко от Витрувианских пирамид и храмов культов Тизки, и от ока Магнуса Красного. Истину можно игнорировать, можно облечь ее в форму коллективного забвения, если желание было общепринятым и достаточно сильным, но ее нельзя отрицать вечно.

У нее был способ возвестить о себе.

Великий Океан хотел быть понятым. Человечество заслужило это знание.

Он поднял обе руки к пламени свечи.

– Хоронзон, – пробормотал он.

Пламя наклонилось к нему и задрожало.

Он улыбнулся.

Его отец ошибался. А он был прав. И собирался доказать это.

  1. В античной архитектуре — прямоугольные в плане двор, сад или площадь, окружённые со всех четырёх сторон крытой колоннадой или отдельными портиками.
  2. Книга Врат – ритуал инициации в магическом ордене Серебряной звезды А. Кроули
  3. камень пирамидальной формы, который древние египтяне устанавливали на вершине египетской пирамиды или обелиска.
  4. минерал, разновидность самородного золота; представляет собой сплав серебра с золотом
  5. линии, по которым расположены многие места, представляющие географический и исторический интерес, такие как древние памятники, мегалиты, курганы, священные места, природные хребты, вершины, водные переправы и другие заметные ориентиры
  6. статуэтки, которые в Древнем Египте помещались в могилу, с тем чтобы они выполняли необходимые обязанности по отношению к умершему.
  7. Башнеобразное сооружение в форме усечённой пирамиды. Пилоны сооружались по обеим сторонам узкого входа в древнеегипетский храм.
  8. в архитектуре и декоративном искусстве — мотив в виде обрамлённого завитками щита или «полуразвернутого, часто с надорванными либо надрезанными краями рулона бумаги, свитка», на котором может помещаться герб, эмблема или надпись
  9. иллюстрированный кодекс, написанный неизвестным автором на неизвестном языке с использованием неизвестного алфавита и названный в честь антиквара Вильфреда Войнича, который приобрёл его в 1912 году
  10. главный труд Фибоначчи (Леонардо Пизанского), посвящённый изложению и пропаганде десятичной арифметики
  11. сочинения древнегреческого афинского философа Платона в форме диалогов между различными историческими и вымышленными персонажами
  12. сочинение польского астронома Николая Коперника, написанное около 1514 года и содержащее первые наброски гелиоцентрической системы мира
  13. научная работа Чарлза Дарвина, которая считается основой эволюционной биологии
  14. С латинского Сам - об общепризнанном авторитете в какой-либо области, в данном случае – об Императоре. Кроме того, высшая степень в иерархической структуре магического ордена "Золотой зари"
  15. Доме́н или надцарство, - в биологической систематике самый верхний уровень (ранг) группировки организмов в системе, включающий в себя одно или несколько царств.
  16. Демон рассеивания, временное олицетворение буйных и непоследовательных сил, занимающих бездну.