Эйдолон: Златый Молот / Eidolon: The Auric Hammer (новелла)

WARPFROG Гильдия Переводчиков Warhammer Эйдолон: Златый Молот / Eidolon: The Auric Hammer (новелла)
Автор	Марк Коллинз / Marc Collins
Переводчик	Йорик
Издательство	Black Library
Серия книг	Ересь Гора: Персоналии / Horus Heresy: Characters
Год издания	2024
Подписаться на обновления	Telegram-канал
Обсудить	Telegram-чат
Скачать	EPUB, FB2, MOBI
Поддержать проект

«Мы все без исключения искатели истин. Лишь в единстве мы сможем достичь просвещения, добиться его через единодушное стремление к абсолютному совершенству. Наши идеалы родились в пепле считавшихся мёртвыми миров, Терры и Кемоса, и ныне мы несём их к далёким звёздам. И я скажу вам, что Галактика заслуживает управления одним правителем, единства пути и цели. И когда мы этого добьёмся, когда соберём воедино всё некогда сокрушённое раздором, лишь тогда человечество унаследует идеальный космос».

приписывается примарху Фулгриму при освобождении Татрикалы

Действие первое: Разум

Первая глава. Сыны Феникса

В дни до обретённого просветления бившиеся в Великом крестовом походе воители нерушимо верили, что на кораблях не могут обитать призраки. Не по-настоящему. Конечно, механикумы проповедовали о духах машин, а матросы-пустотники цеплялись за позабытые суеверия, но отборные легионеры-астартес из несравненного боевого братства третьего легиона видели в их рассказах лишь смехотворные мифы из позабытых эпох.

Но теперь в коридорах «Платы за грех» таилось безумие.

Полёт с Улланора было никто бы не назвал ни лёгким, ни скучным. Изолированные корабли дрожали, будто в лихорадке, их корпуса содрогались, словно измученная плоть. Уже бывшие обычным делом среди смертного стада самоубийства участились. Вознёсшиеся же над этими слабостями воины третьего легиона стали отрешёнными и тревожными, преследуемыми той неведомой силой, что рыскала по отсекам великого корабля будто высший хищник, жаждущий найти и вцепиться в самое его сердце.

Преследуемые. Сама эта мысль вызывала отвращение. Но в машинах обитали призраки, что пробрались на корабли флотилии из эфирной пустоты и начали охотиться. Прежде невозможные и немыслимые явления стали даже слишком обыкновенным делом, а блаженное неведение об истинном облике Галактики — позабытым воспоминанием. Времена менялись, и иногда они даже не осознавали, как сильно.

«Время изменило столь многое», — подумал Эйдолон, первый лорд-командор.

Он больше не был тем же созданием, что билось в безвкусных завоеваниях Великого крестового похода. Пусть те испытания и сделали его отпрыском легиона, истинным сыном Феникса, по-настоящему и до глубины души его изменили именно годы новой войны.

Некогда Эйдолон, унаследовавший генетическое величие самого примарха, был прекрасен. Пожалуй, в том, что сам Фулгрим и забрал его красоту заключалась великолепная ирония. На шее Эйдолона до сих пор оставался едва заживший шрам от раны, рассёкшей не только плоть, но и душу. Даже когда вся шея содрогалась от действия звуковых органов, коими Эйдолона удостоил старший апотекарий, шрамовая ткань не поддавалась, а скорее с трудом прогибалась и сжималась с каждым судорожным движением, сковывая лорда-командора. Кожа побледнела так, словно из тела вытекла вся кровь, а глаза помутнели и слезились. Его волосы, высохшие и пожухшие, будто мёртвая трава, свалялись на боку.

Да, когда-то он был прекрасен... но это было давно, а затем всё не отнял каприз полубога.

«Подходящий конец, не правда ли? Зависть всегда была одним из твоих многих изъянов, отец».

Эйдолон выбросил мысль из головы. Она ведь выставляла в некрасивом свете и его, и Фулгрима. А демоническая сущность вознёсшегося примарха, обрётшего апофеоз Феникса до сих пор ощущалась на корабле. И после унылого совета на Улланоре едва ли стоило привлекать внимание прародителя.

Да и мысли Эйдолона занимали и другие дела. Он чувствовал себя измученным, выслеживаемым. Преследуемым.

Нечто шептало и ворковало над его ухом, и он склонил голову назад и начал биться затылком об командный трон, будто боль могла избавить его от угрозы. С каждой пробегающей по горлу дрожью шея раскачивалась то в ту, то в другую сторону, словно у детской марионетки, лишённой равновесия и карикатурной игрушки. Казалось, что кружащее вокруг него создание, существо, что извивалось и корчилось прямо за завесой реальности, было так близко, что оно могло к нему прикоснуться. Мысленно Эйдолон уже ожидал ощутить вырезаемые на его коже когтями огненные письмена и сомкнувшиеся на глотке клыки.

После стольких дней охоты... возможно, кульминация даже принесёт ему истинное удовольствие. И Эйдолон жаждал его ощутить и посмаковать.

Вокруг вздымались стены мостика «Платы за грех», средоточия поблекшего великолепия. Корабль некогда был так же прекрасен, как и его хозяин, и вместе с ними вознёсся и преобразился высвобожденными страстями легионеров. Теперь с железных рёбер потолка свисали знамёна из хлопающей человеческой кожи, а стоявшие по углам зеркала отражали как сокрушённое великолепие, так и образы того, чего не могло существовать. Отражения двигались то слишком быстро, то слишком медленно, а иногда пристально наблюдали за отражёнными, когда те в них не глядели. Случалось, что Эйдолон и сам ловил на себе взгляды двойника из треснувшего зеркала, скалящегося и насмехавшегося. Воплощённой насмешки с его собственным лицом. Лорд-командор мог поклясться, что чувствовал с каким презрением его осуждало это расколотое отражение. Он встряхнулся, выбросив дурное воспоминание из головы, и расправил плечи.

— Доложите обстановку, — проворчал он, вставая с командного трона. По краям пьедестала влажно мерцали вырванные кости, переливались дьявольским светом, бросавшим отблески на края ржавых и потрескавшихся доспехов самого Эйдолона.

Лорд-командор протянул вновь дёрнувшуюся руку к подлокотнику и погладил рукоять прислонённого к нему громового молота. То была Слава вечная, выкованное с непревзойдённым мастерством оружие, коим Эйдолон бился со всем подобающим пылом и мастерством с тех пор, как им его одарил сам примарх. Он отвернулся от молота и заговорил сам с собой.

— Теперь мы знаем своё предназначение, — вздохнул он. — И Галактика наконец-то всё поймёт так же, как пришлось нам. — он моргнул, и его затуманенные глаза заметались от внезапной жажды новых ощущений. — Доложить обстановку!

Эйдолон не был уверен, было ли дело в том, что он так глубоко погрузился в раздумья, что ничего не услышал, или же ещё остававшиеся на посту существа не услышали его, поглощённые собственными маниями.

В любом случае, для кого-то в его положении это была непростительная оплошность.

— Флот сохраняет строй, достопочтенный господин, — прохрипело создание, бывшее теперь магистром ауспиков корабля. На месте глаз у бесполой твари остались сшитые и опустевшие провалы. Подключённая и вбитая в спину паутина проводов непрестанно посылала сенсорную информацию прямо в нервную систему, каждым потоком вызывая когнитивный резонанс и перегрузку нейронов. Существо корчилось и скулило, отдавшись экстазу полного подчинения своему долгу и страстям. Но сквозь хор приглушённых довольных стонов Эйдолон слышал презрительный смешок.

— Пришли доклады от «Величавого клинка» и «Сломленного монарха», «Вечной обители» и «Его воплощённой красоты». Транспортные суда акусилии тоже в пути. Третий миллениал держит строй, милорд.

Третий миллениал. Он улыбнулся. Именно их он взял под своё командование на пути к Терре. Такой сброд, но на пылающей коже тронного мира они станут гордо, как боги...

Жатва будет и в самом деле обильной. Но они могут стать большим. Мы можем...

— Замечательно, — ответил Эйдолон заставив себя не обращать внимания на насмешки, и нажал на вложенные в костяные подлокотники драгоценные камни, кричащие, подмигивающие ему. Рубин и изумруд, янтарь и сапфир. Заработали системы, устанавливающие связь с другими кораблями флотилии даже сквозь потоки варпа. С антенн сквозь бесплотное безумие полетели сигналы к кораблям других командующих летящей к Солнечной системе армадой. Один за другим возникали воины третьего легиона, их сотканные из гололитического сияния эйдолоны, пронизанные пагубной паутиной эфирных помех.

— Ах, брат мой... — зашипел со сдержанным весельем Юлий Каэсорон. — Чем ближе мы к тронному миру, тем ты всё невыносимей. — Образ задрожал от смеха, и искажённое лицо первого капитана подалось вперёд. — Всё ещё прикидываешься господином. Фениксиец вернулся к нам, весь легион собрался воедино. Пора бы тебе убрать руки со штурвала, а?

— Ну кто-то же должен проследить, чтобы ты по капризу не влетел прямо в звезду, Юлий, — хмыкнул Эйдолон. — Не забывай, что я — старший по званию, и по праву заслужил обязанность быть сторожем и тебя, и твоих воинов. Этот долг мне вверил наш блудный отец. — Он умолк, а затем склонился вперёд, чтобы заглянуть прямо в отражавшиеся глаза Избранного Сына, и лишь тогда процедил. — Так кто первым присоединился к нему на Улланоре?

— Да, ты первым бросился к его ноге. А другие его искали, пока ты попусту тратил время. Тщетно выслеживал Шрамов, если не ошибаюсь? А затем пресмыкался и выпрашивал крохи у Мортариона. — Каэсорон хихикнул, и изображение зарябило, замерцало по краям изувеченного лица. — Признаюсь, что удивлён, что с такими разными интересами ты вообще сюда добрался. Я-то думал, что ты и твои войска будут валять где-то дурака, предаваясь своим страстям и забыв о наших новых хозяевах. Наших новых богах, примархе и магистре войны.

— Неудивительно, что во мне ты видишь свои собственные оплошности и изъяны, Юлий. — Он покачал головой, и высохшие волосы слабо захлопали по щеке. Ещё одно напоминание об цене перерождения. — Я сражался в кампаниях магистра войны. Выслеживал его врагов, чтобы сломить их. Я помню, что значит служить общей цели.

— Но всегда на своих условиях.

— А других и быть не может. — Эйдолон махнул рукой, показывая не на гололит, но стоявших за ним воинов.

По его призыву три стоявших на коленях легионера поднялись с колен и выступили вперёд все как один, не сводя с командующего полного смешанных чувств взгляда. Зависть боролась с уважением. Показная гордость душила страх. Они истекали богатым коктейлем чувств, отражавшимся в каждом движении, в каждой позе, даже в тихом урчании их доспехов.

Капитан Малакрис облачился в скверну, словно в триумфальную накидку. Он содрал со своих доспехов всю позолоту и пурпур Детей Императора и перекрасил их бешеный калейдоскоп цветов. У некоторых оттенков даже не было имени на языке людей, ибо они были вырваны из самого варпа. Малакрис помазал себя кровью демонов, добытой в боях или отданной ими добровольно в плату за эзотерические сделки и нечестивые клятвы, и  сиял капризным светом варпа. По краям его наплечников начали расти острые как иглы крошечные клыки, вне всяких сомнений заканчивающиеся костяными крючьями внутри самих доспехов, способными с каждым движением царапать и чесать плоть легионера. На латные перчатки были установлены парные молниевые когти, некогда выкованные оружейником, а теперь изогнувшиеся, словно у чудовищной хищной птицы. Выкованный в виде дерзкого оскала кричащего орла шлем висел на боку, и изменённый облик воина видели все.

Некогда лихое лицо воителя оплавилось, словно воск. Прямо в череп были вбиты украшенные драгоценностями штифты, а складки вытянутой кожи украшали кольца. Похоже, что Малакрис даже освежевал свою макушку до костей, мерцавших в суровом свете мостика.

Воциферон же до сих пор выглядел как стройный и даже элегантный мастер клинка былого легиона. Служившие ему в прошлых битвах доспехи не украшала скверна, лишь запечатанные золотом отметки. Залитые металлом трещины петляли по совершенному пурпуру словно роскошные реки. В ножнах на поясе висели две сабли, чьи клинки были отполированы до блеска бережно заботящимся о них хозяином. Оружие к вящему восхищению и радости технодесантников легиона выковал сам Воциферон. Легионер носил шлем, скрывая под ним свои резкие черты лица и золотистые волосы. Малакрис стал воплощением губительных перемен, Воциферон же уподобился скале, не покоряющейся приливу излишних изменений. То, что он преуспел в этом в таком братстве и остался образцом Палатинских Клинков посреди воинов-сибаритов, свидетельствовало о его решимости и самоконтроле.

Эйдолон почти завидовал уверенности брата.

Последним из трёх был Тиль Плегуа из Какофонов. Певец разрушения. Зенит, кульминация, сингулярность всего, к чему стремился Малакрис и что отвергал Воциферон. Его глаза были растянуты, а нити впивались в плоть на одной стороне лица и кости на другой. По воле капризных богов после преображающей эйфории Маравильи, Тиль содрал с правой стороны лица плоть, оставив лишь жуткий оскал костей и вечно терзаемых спутанных нервов, украшенный вырезанными странными символами и замысловатыми образами невоздержанности.

Доспехи покрывали усилители звука и вокс-рупоры, прикрученные и приваренные к растянутым пластинам. Между механизмами кружили в зловещем танце мириады безумных оттенков, отчего Тиль выглядел не воином Детей Императора, а скорее нарисованной сумасшедшим и ожившей картиной. Его горло дрожало и гудело, ведь воин обрёл подобие даров самого Эйдолона, и лорд-командор знал, что любой услышавший голос Тиля рисковал сойти с ума. Его голос до сих пор отдавался отзвуками трансцендентных мелодий, каждое слово казалось отражением некой величественной и немыслимой симфонии.

— Мои чемпионы готовы к битве, — сухо добавил Эйдолон, вновь отмахнувшись от жуткого скалящегося лица Каэсорона. — Я взял под своё руководство третий миллениал, и они проявили себя достойными слугами и приятной компанией, — он помедлил, заставив искажённое лицо скривиться в улыбке. — По большому счёту.

— А ты никогда не разбирался в характере легионеров, а? — фыркнул Каэсорон, и гололит вновь пошёл рябью и искрами. И среди частиц проекции что-то появилось. Эйдолон увидел в замершем мгновении нечто, пойманное будто насекомое в янтаре, скалящееся лицом, от которого застыл даже он.

Демона.

Мысль пронеслась по сознанию как волна. Эйдолон больше не слушал ехидные и тщеславные заявления Каэсорона. Он видел лишь сущность, притаившуюся среди слов. Мерцающие от слюны клыки на лице, искажённом в гримасе лихорадочного упоения болью. На мимолётный миг Эйдолон будто увидел в существе отражение самого Фениксийца, но оно исчезло. У демона не было истинного обличья. Призрачное создание плыло, корчилось, насмехалось.

Брат...

Шёпот доносился не снаружи — изнутри. Череп загудел от слабой боли, и Эйдолон подался назад, прикоснувшись плотью к костяным шипам на троне. Он постучал головой по металлу, выдохнул.

Родич...

Вновь прошептало существо, и в каждом слове звучали обещания откровений. Эйдолон знал, что если он хоть немного расслабится, то существо найдёт себе опору, проскользнёт внутрь, опустошит его.

Но демоны были лишь прахом мечтаний и отравленных обещаний.

— Брат? — вновь донёсся до него голос Каэсорона. Первый капитан бросил на Эйдолона уничижающий взгляд, и мрачно усмехнулся. — А ты не здоров, первый лорд-командор. Возможно, пора бы тебе дать прикормленным врачам позаботиться о твоих хворях, а? — Образ вновь содрогнулся, и Каэсорон отвернулся, посмотрел на что-то невидимое безумным взором. — В следующий раз мы поговорим, когда по воле нашего отца вернёмся домой. Тогда и начнётся пиршество. Надеюсь, что увижу тебя в бою, лорд-командор. Будет... воистину приятно на это посмотреть.

Эйдолон просто кивнул, сжав зубы.

— Уверен, что удовольствие будет взаимным, Избранный Сын. — Он всё же заставил себя улыбнуться. — Терра станет кульминацией нашего пути и горнилом, где мы наконец-то станем теми, кем всегда должны были быть.

Мысль о потенциале... действительно будоражила. Сама Терра, тронный мир, вскрытый и жаждущий их внимания. Население станет добычей, старые соперники падут. После начнётся время собирать камни, Фабий будет строить опыты, легион обретёт плоды трудов своих, возвышение самого Эйдолона завершится. Он был первым лордом-командором. Для него найдётся достойное место в новом Империуме... Впрочем, ещё надо было сломить последнюю баррикаду.

Предстояло взять и отстроить заново из пепла Дворец, достойный ждущих за завесой тронов самих богов.

— Вскоре нам надо будет позабыть обо всех иных распрях, — заявил Каэсорон. Гололит вновь замерцал, и корабль содрогнулся, словно связанный с ним пагубной симпатической связью.

— Пришла пора тебе наконец-то...

— Присоединиться к нам, — выдохнул вместо первого капитана демон. Тварь посмотрела на Эйдолона глазами, затуманенными бельмами, но сияющими призрачным пламенем. В это идеальное мгновение застывшее перед угасающим образом Юлия Каэсорона существо подняло когтистую лапу, словно руководя исполнением симфонии, и махнуло рукой в унисон с мелодией, которую слышало лишь оно.

А затем корабль затрясся, завопил, и всё погрузилось в пламя под хохот порождений запределья.

Вторая глава. Разорванная завеса

По всему охваченному безумием мостику пронзительно завыли сирены, уже давно усиленные, чтобы привлекать внимание даже испорченных вседозволенностью сумасшедших.

Эйдолон вскочил с трона и побежал к надрывающимся пультам, выкрикивая приказы и съёжившимся рабам, и медлящим воинам.

— Шевелитесь, шавки! По постам! Объясните, что происходит, иначе я с вас шкуру спущу!

Сервы разбегались с его пути и отпрыгивали, будто в танце. Впереди нёсся Малакрис, размахивая когтями. Радостно сверкнув глазами, капитан взмахнул сверкающей перчаткой и ударил замешкавшегося слугу в висок, а затем набросился на ещё падавшего раба, сорвав с пояса пыточные клинки. В дрожащем свете люменов он начал резать и колоть, сдирая длинные полосы кожи. Теперь доспехи его окрасились и обычной кровью. Малакрис подался вперёд, чтобы с упоением слизнуть с клинка жизненные соки вопящего в агонии смертного.

Под высокими сводами вспыхнул ведьмовской огонь, осветив безвкусные мозаики, что алчно наблюдали за происходящим хаосом слишком настоящими глазами. Корабль словно дышал, под напором сокровенной силы стены то сходились, то выгибались наружу. Малакрис завороженно посмотрел вверх, вожделея встречи со страстными созданиями, ждущими за пеленой.

Воциферон даже не вздрогнул. Он стоял на месте, будто проглотив шомпол, положив ладонь на рукоять и готовясь встретить грядущую бурю. Тиль Плегуа следовал за Эйдолоном по пятам. Его звуковые орудия гудели, набирая силы перед неизбежным крещендо.

С неожиданным грохотом начали подниматься створки, втягиваемые обратно в ниши, и взгляду отрылось кипящее безумие варпа. Имматериум вцепился в корабль со всей своей злой страстью. Надрывающееся поле Геллера дрожало и шло рябью голодных лиц, напирающих на тончайшую завесу реальности. А сквозь треск помех из заработавшего вокса в какофонию ворвались новые вопли. Навигатор ответил на вызов бессловесным воем чистой муки. Хмыкнув, Малакрис резко обернулся, словно учуявшая приправленное пряными страданиями мясо собака.

Эйдолон вздохнул и отвернулся от одурманенного безумца в Воциферону.

— Проверь, что там с навигатором. Надо вырваться из варпа, потом посмотрим, может ли этот червь ещё служить или нет. — Он сплюнул на палубу. — Нужно понять, где мы находимся. Восстановить связь с нашим флотом. Мы на пороге величайшего сражения, и я никому не дам выставить меня медлительным увальнем!

Воциферон кивнул и зашагал прочь через толпу.

Первый лорд-командор наблюдал, как его посланник исчезает из виду, а затем повернулся к матросам. Он подхватил молот и взмахнул «Вечной славой», показав на измученную пустоту за окнами.

— Выведите нас из этих миазмов. И живее. Если вскорости я не получу приятных вестей, то начну с ломки ваших костей.

Из ям и альковов вокруг прозвучал хор покорных голосов. Эйдолон зашагал по мостику, а за ним последовали Тиль и Малакрис, не сводя взгляда с отчаявшихся и изувеченных рабов. Мостик содрогался от страха, смешавшегося с вонью экскрементов людей, не способных их в себе удержать под суровым взором хозяина. То тут, то там Эйдолон прикладывал к затылку слуги край не снабжаемого энергией молота и наблюдал, как они застывают на месте. По иссечённой шрамами коже лился пот, от непокорных страстей языки хлестали губы. Раздираемые желанием покончить со всем и надеждой на продолжение жалкой жизни рабы одновременно страдали от внимания легионеров и алкали встретиться со всем жаром их гнева.

— Благороднейший господин, — проскулил один из них. — Наши сенсоры слепы, а корабль застрял в варпе. Мы не можем вырваться из имматериума. Мы пытались, но похоже застыли в буре. Она удерживает нас по обе стороны завесы, будто божьи когти.

— Мне не нужны ваши оправдания, — процедил Эйдолон. — Я хочу...

Освободиться.

Прошипел ему прямо в ухо насмешливый голос. Эйдолон резко обернулся, замахнувшись мгновенно окутавшимся током молотом. Он оскалился, готовясь сразиться с... пустотой. Малакрис искоса поглядел на него и зловеще ухмыльнулся, почуяв слабость.

— Какой ты дёрганый, Эйдолон, — вкрадчиво заговорил легионер. — Едва ли это подобает лорду-командору.

— Капитан, если думаешь, что можешь справиться лучше — попробуй, я не против. Даже с удовольствием посмотрю, как ты тщеславно машешь кулаками, ожидая, что остальные станут выполнять твои приказы. — усмехнулся Эйдолон, положив молот на плечо Малкриса. — Помни своё место, щенок.

— Как я могу о нём забыть? — прошептал капитан, склоняя голову к когтям молота. Опасно близко к включённому силовому полю. Разряды статики будто молния проскочили между пластинами доспехов и оружием. Энергия пролетела к палубе прямо сквозь кости, висящие на коже кольца зазвенели. — Интересно, может ли кто-то кроме Фениксийца сбросить тебя с пьедестала?

— Малакрис, твоя болтовня меня утомляет. Скрашивай свою скуку чем-нибудь ещё. — Эйдолон склонился вперёд, и его обмякшие губы насмешливо скривились. — Меня ведь не так легко заменить. А вот тебя? По воле моей из плоти третьего могут создать сотню новых ублюдков, и каждый из них будет тебе ровней.

Но не успел Малакрис на это ответить, как внимание обоих привлекло шипение открывающейся двери.  

Посуровевший лицом Воциферон вошёл на мостик, прикрывая одной рукой сгорбившегося человека в рваной накидке. С запястий и лодыжек смертного свисали разорванные позолоченные цепи, с каждым тяжёлым шагом скрежетавшие по палубе.

Мастер клинка остановился и слегка подтолкнул человека вперёд. Капюшон соскользнул с головы, и Эйдолон увидел, что именно случилось со старшим навигатором Тошеном Меларом.

Смертный расцарапал себе лицо, вонзив в него когти так глубоко, что на щеках остались кровавые борозды. Похоже, что он вырвал собственными пальцами и обычные глаза, но внимание Эйдолона привлекла жуткая рана на лбу. Навигатор снял повязку и выдрал из черепа варп-око. Взгляд лорда-командора скользнул по окровавленной накидке к протянутым и дрожащим рукам, вымазанным в кровавых клочьях, всё ещё сиявших внутренним светом.

Да, то что навигатор избавился от своего дара говорило о многом.

— Оно поёт, — прошептал Тошен. Он поднял голову и посмотрел пустыми глазницами прямо на Эйдолона, будто всё ещё мог видеть. — Царственный глас зовёт и поёт, и иное море стонет в ответ, и все мы падаем с ними прямо в самые недра. Уж лучше тьма. Я выбрал. Я был избран...

— Свяжите его, — вздохнул Эйдолон, шагнув вперёд. — Ну почему нас всегда загоняет в угол слабость низших созданий?

Никто не ответил. Он покачал головой, занося молот.

Он никогда не любил навигаторов. Не по настоящему. Немногие стремились познакомиться с такими существами, а ещё меньше чахлых аристократов, выращиваемых из необходимости, были достойны его внимания. Каждый их благородный дом стал брызжущим интригами кипящим котлом мутаций, чьи отпрыски давно лишились человечности и преобразились, пройдя сквозь позабытые испытания Тёмного Века.

«Инструменты, вот кто они такие даже в лучше дни, — подумал он, глядя на изувеченного Тошена. — А этот — сломан».

— Оно видит тебя, — пробормотал, смеясь, навигатор и показал на Эйдолона дрожащим пальцем. — Знает тебя. Но не жди помощи. Лишь неизбежный конец. Лишь...

Молот опустился.

Окутанный энергией боёк молота расщепил череп Тошена на атомы. Тело рухнуло, в последний раз взмахнувшие руки подняли золотые цепи вверх, во все стороны полетели тускнеющие клочья варп-ока и брызги горелой крови. Воциферон отшатнулся, поражённый вспышкой внезапного гнева господина. Эйдолон же шагнул вперёд, сверля яростным взглядом труп.

— Вот цена слабости. Вы меня слышите? Вы все поклялись мне в верности и службе, и я ожидаю, что вы выполните свой долг. А если нет — умрёте от моей руки, прежде чем до вас дотянутся враги! — он повернулся на месте, чтобы все увидели застывшую на лице свирепую гримасу и вздувшиеся вены шеи, дрожащей от нарастающей силы едва сдерживаемого крика. — Расколите прутья нашей клетки, или же я расколю вас всех до единого.

Он обернулся и вышел с мостика, оставив позади лишь хнычущих рабов и бесполезных слуг. И всё же Эйдолон слышал насмешки, теперь повсюду и всегда преследовавшие его.

Третья глава. Призраки

«Теперь мы боимся привидений? Сходим с ума от страшных теней?»

Эйдолон скривился. Его путь по шумным коридорам корабля лежал через залы, где погасили весь свет, чтобы в тайне ото всех взглядов предаваться порокам, а в других люмены перегрузили так, что на них было больно смотреть. Третьи же светильники уже начинали мерцать цветами иных миров под вой непрекращающихся сирен.

Теперь поисками новых горизонтов занимались не только следопыты и капитаны Великого крестового похода, а опыты перестали быть уделом вечно разраставшегося апотекариона. Ныне тяга к ним пустила корни в сердцах каждого из Детей Императора. Они стали истинными воплощениями мёртвой мечты, и строили из трупа Империума нечто достойное истинных владык Галактики.

«Богов», — подумал Эйдолон и усмехнулся. Да, древние божества восстали из пепла, как и он сам, желая покорить обетованную им Галактику. Ныне частью их стал и сам Фулгрим, пляшущий под дудку грозного Слаанеша, а Луперкаль, полный изъянов и недостатков неотёсанный дикарь, как и все хтонийцы, лучился их мощью. Многие присягнувшие магистру войны легионеры говорили Эйдолону, что всё лишь возвращается на круги своя, что Хаос — такая же естественная часть жизни, как дыхание, но он знал, что это ещё одна ложь.

За пеленой жизни и смерти всё менялось. Он и сам вернулся из могилы, переродился, изменился так же сильно, как примарх, упорхнувший в вечность.

Эйдолон стал Разделённой Душой. Созданием сломленным, но обрётшим в лишениях великолепие. Ему больше некого и нечего было бояться.

Но даже здесь, в собственной твердыне его преследовали по пятам тёмные силы. Варп, голодный и настойчивый, кричал и шептал ему сквозь кости корабля, будто возлюбленному. В душах воинов снова и снова звучала песнь сирен, что словно водили вдоль их хребтов когтями, ища, за что бы уцепиться. Возможно, так было всегда после восхитительных зверств на Исстване. А может быть это началось лишь потом, когда они обрели истинное прозрение.

— Бойцы неспокойны, милорд, — раздался позади голос. Эйдолон не медлил и не оглядывался, ведь он сразу узнал знакомый искажённый голос Тиля. — Особенно шайка Малакриса. Возможно, сейчас они прикидываются смирными, но сорвутся с цепи, едва кончится мясо. Их взбудоражили преследующие нас создания.

— Они — воины Третьего легиона, — усмехнулся лорд-командор. — А нам ныне неведом покой и во сне.

— Тебе стоит их приструнить, — небрежно добавил Плегуа. — Если ты будешь править как Фениксиец, то они осознают глубину своих заблуждений.

— Неужели? Как я что ли?

— Конечно же нет, господин, — рассмеялся Тиль. От его едкого веселья задрожал и воздух, и стены. С поблёкших мозаик и треснувших статуй посыпалась позолота.

— Хотя спорить не буду, предложение отсечь им головы... соблазнительно. — Вслед за какофоном расхохотался и Эйдолон. — Возможно, мне стоит их насадить на пики у трона или преподнести в дар Фулгриму, когда выйдем на орбиту Терры, а? Ещё больше мёртвых сынов для нашего любимого отца. Всегда их так ценившего.

Он вновь слышал... это. Смех среди отголосков эха, царапающий восприятие, будто точильный камень — клинок. Тени сгущались, становились глубже, и в них ему уже чудились холодные и алчно тянущиеся к нему когти.

Эйдолон. Лорд-командор. Брат...

Сквозь тьму кралось нечто одновременно вечное и никогда не рождённое, и от голода создания сотрясался корабль. По железным костям пробегала дрожь, отзвук приторной ярости Имматериума.

— Говорят, нас прокляли, — непринуждённо добавил Эйдолон, не обращая на зловещие предзнаменования внимания. — Причём даже хуже, чем мы сами считали.

— Смертные болтают, да? — протянул Тиль. — Их страх пятнает корабль, как звериные следы — лес.

— Может они и правы, — пожал плечами лорд-командор. — Варп кричит тысячами голосов, и каждый из них — настоящий, но сейчас все они против нас. Мы в ловушке. Не наши братья. Не легион. Мы. Мы заперты прямо среди клыков змея.

— И как мы выберемся? — горло Плегуа содрогнулось. Каждая йота его бытия сотрясалась от жажды боя, желания снова вознести глас и быть частью симфонии.

— Мы найдём источник варп-заразы и избавимся от него либо грубой силой, либо при помощи того, чем занимаемся вместо колдовства. — Эйдолон помедлил, увидев насмехающееся над ним отражение в металле ближайшей переборки. Видение ухмылялось, не сводя с лорда-командора искрящихся глаз, а затем ускользнуло в иную тьму. Эйдолон вновь скривился.

— Но у нас же нет колдунов, господин, — осторожно заметил Тиль. — Мы вознеслись. Не погрязли в чарах.

— Боги усмотрят путь, друг мой, даже против собственных козней. Взгляни, чем мы стали, просто подчинив свои организмы, — мягко ответил Эйдолон. — Пусть наши братья и дальше ссорятся, желая занять себе место поудобней. Я выкую нам путь к свободе, высеку из крови и плоти такую картину, что ужаснёт даже Фабия. На рассвете последнего дня Терры мы встанем по правую руку Фениксийца. Отправляйся к своим воинам, растормоши их. Я хочу знать, о чём поёт варп... Я же пока отправлюсь на поиски других наставлений. А затем мы наконец-то сбросим эти оковы. Терра ждёт, и я стану ключом к нашему пути к ней.

Апотекарион преобразился вместе с легионом.

Среди Детей Императора всегда было больше врачевателей, чем в любом другом легионе. Восставшие из пепла Скверны после былых невзгод и учившиеся под бдительным взором Паука апотекарии стали настоящими виртуозами. Немногие геноткачи-астартес могли сравниться в своём мастерстве с Владыкой Человечества, но творцы Детей Императора не просто справились с испытанием, но даже усовершенствовали труды своего великого создателя. Фабий развеял семена познания по ветру и наблюдал, как те приносят странные плоды.

«И что они нам дали?» — мысль незваной и вероломной гостьей скользнула в сознание Эйдолона, когда тот вошёл в холодные залы апотекариона. Тиля он отослал собрать какофонов, способных помочь своим инстинктивным пониманием варпа. После этого путь в застывшее царство прошёл безо всяких происшествий, разве что палуба всё так же дрожала, не переставая.

Мысль осталась без ответа, не обратил внимания лорд-командор и на корчившиеся в стеклянных сосудах ужасные плоды экспериментов, совершённых фон Калдой лишь из хищного любопытства. Когда-то Эйдолон и сам чах под ножами Фабия в похожей темнице. Скотобойне, где Паук резал былые идеалы. Той изысканности не было в обители фон Калды, в которой брызги крови и мяса долетали с хирургических столов до ребристого потолка. От запахов жизненных соков и консервантов воздух в помещении стал затхлым, отравленным.

«Мы стали теми, кем всегда должны были быть. Воспряли, преобразились. Стольким пожертвовали пламени ради торжества. Возможно, первоначальный замысел и принадлежал Фабию, но становление определил дух легиона».

Фон Калда уже находился в зале, копошился рядом с одним из многих анатомических верстаков. Тусклые белые доспехи воина казались жемчужными в суровом сиянии ламп, но по локоть были запятнаны кровью и брызгами иных более странных жидкостей. Апотекарий обернулся, на миг нахмурив странно детское лицо, и вновь вернулся к работе.

— Господин, вы давно не обращались ко мне за выполнением моих... официальных обязанностей. Чем обязан удовольствием?

— На нас напали, — сразу перешёл к делу Эйдолон. Он подошёл ближе и навис над апотекарием. Пусть они происходили из одного рода, Эйдолон был куда крупнее и господствовал в Апотекарионе так же, как и на поле боя.

Быстрым взглядом он окинул раскинувшуюся впереди жуткую живую картину. Апотекарий проводил вскрытие, прибив серва к стене, будто обычный хирургический образец, и органы свисали из живота подобно гроздьям брошенных багровых фруктов.

Фон Калда вытер окровавленные руки о поножи и похлопал.

— Всё как обычно, а? — Он отвернулся от первого лорда-командора, взял в руки скальпель и осмотрел лезвие. — Корабль ведь никуда сейчас не летит, так? Я слышал сирены... Но если бы мы вышли в Солнечной системе, вы бы уже собирали нас для штурма. Так где мы?

Эйдолон помедлил, собираясь с мыслями. Даже здесь, в помещении, где были только они двое, он чувствовал, как его сверлят взглядом и дышат сквозь гнилые зубы в спину.

— Нас преследуют призраки, советник, — наконец, сказал он. Фон Калда достойно служил Эйдолону с самого начала войны и был его представителем. Апотекарий не раз проявил себя верным и способным подчинённым с тех пор, как Разделённая Душа возглавил треть легиона и начал охоту за Ханом. — И чем бы ни были эти духи, они решили не медлить. Они уже не шепчутся у нас за спиной, но прижимают к ней клинки. Поэтому ты мне и понадобился.

Фон Калда цыкнул, положи скальпель и поднёс ко рту ещё окровавленные пальцы. Он облизнул их кончики, провёл по слишком идеальным губам.

— Понадобился? Но вы выглядите здоровым, господин. Насколько можно судить. Уж точно лучше, чем он, — фон Калда указал на труп. — Я хотел понять, что именно его убивало, но лишь ускорил процесс, и мне стало так... скучно.

— У нас нет времени на твои проклятые развлечения! — рявкнул Эйдолон. — Никому не лишить меня места за столом. Нас ждёт Терра. Терра! Сердце войны, сердце Империума ускользает из моих рук. Думаешь, отцу понравится, если мы будем медлить? Я не стану позабытой жертвой, которую он унизит. Никогда более.

Фон Калда махнул рукой, и соскользнувший с верстка труп шлёпнулся на палубу.

— Господин, вы незабываемы. — Он помедлил, выбирая слова и чувствуя гнев Эйдолона. — Вы — первый среди лордов-командоров. И я исполняю ваши капризы.

Эйдолон отвернулся, словно ощутив стыд.

— Здесь происходит нечто большее. Я чувствую это глубинами души. Нечто голодное. Ждущее мгновения слабости, чтобы наброситься и овладеть мной, будто пешкой на доске.

— Господин, но ведь я не псайкер, — задумчиво почесал подбородок фон Калда. — Если вашу отмеченную песнью душу тревожит нечто, не разумнее ли было бы обратиться к какофонам, не так ли? Им ведь вполне знакома сладостная мелодия варпа.

— Песни могут лгать. Сбивать с пути так же легко, как и грёзы, — протянул Эйдолон. Его взор затуманился, но глаза горели ярче, чем прежде, радужные оболочки хищно пылали за бельмами. — Мне нужна ясность. Я хочу знать, что ощущаю чувства себя, а не прокравшегося в мою душу демона.

Фон Калда поднял нартециум и выпустил лезвия и дрели. Он смотрел, как иглы мерцают в резком свете, пробуют воздух так же алчно, как впиваются в плоть.

— Признаюсь, что изучал и мир духов, — сказал апотекарий и склонился вперёд, чтобы вонзить в шею иглу. Из раны с шипением потёк воздух, мерцающая кровь же — неохотно, вяло. Лорд-командор напрягся, ощущая, как жало прокалывает плоть до костей. — Конечно, исследования его не назовёшь точной наукой, но мы движемся к пониманию. — Фон Калда помедлил, изучая показания звенящих приборов. — Возможно, со временем мне удастся даже разработать лекарство от таких... хворей.

Внезапно Эйдолон отвлёкся от операции, чувствуя, как напряглась его не двигающаяся шея. В переработанном, но всё ещё терпком воздухе отдавался смех. Звук не повиновался законам физики. Каждая отражающая поверхность потемнела, омрачилась, и теперь в них виднелось только его собственное гримасничающее лицо.

Эйдолон...

Прошептал тихий почти неслышимый голос. Отражения начали меняться, потекли как воск. Внезапно одно из них вспыхнуло и запрокинуло голову в беззвучном вопле. С другого сползла кожа, открыв взгляду мертвенный оскал среди натянутых и дрожащих жил.

Лопнули глаза. Застыли языки, будто у слабаков, падающий на колени и задыхающихся. Бесстрастно наблюдавший за представлением Эйдолон лишь ухмыльнулся в ответ.

— И это всё, что ты можешь? Я не боюсь того, что уже покорил.

— Господин? — переспросил фон Калда, извлекая иглу, и пристально поглядел на него глазами, полными таких странных на слишком молодом теле старых страхов.

Эйдолон моргнул, и отражения исчезли. Он снова был собой, лишь собой.

— Творец наших бед вновь играет со мной, — проворчал лорд-командор. — Должно быть, преследующие нас демоны считают меня слабым, раз стремятся запугать балаганными знамениями и мелочными чудесами.

Он со смехом отвернулся от стола и зашагал к двери, готовясь к пути обратно через неприветливый ад, в который превращался его корабль.

— Ну что же, апотекарий, если ты не можешь помочь, то я сам возьмусь за скальпель. Времени для опытов и экспериментальных лекарств нет. Враги уже здесь. Мы застряли. Я вызову Малакриса и Воциферона, да и Плегуа.

Эйдолон поднял руку и сжал кулак, бросая вызов судьбе.

— И скоро мы поразим врагов в самое сердце.

Дети Императора пришли на одну из главных орудийных палуб корабля, чтобы поговорить как равные. Ну, почти.

В центре в окружении Плегуа и остальных какофонов стоял сам Эйдолон. И к вящему раздражению всех прочих банд расходящийся от их хора гул эхом отдавался от высоких сводов.

Малакрис поднял искрящиеся молниевые когти, которые выглядели бы более уместно в свежевальной яме Повелителей Ночи, а на воинском конклаве. Конечно, по мнению Эйдолона капитан был жестоким всегда, ещё до того, как Тёмный Принц извратил его неистовую душу, превратив в покрытое шипами расколотое отражение себя былой. За Малакрисом следовали истинные убийцы, чьи доспехи и плоть становились всё более чудовищными с каждым актом членовредительства.

Когорта Воциферона держалась подальше от многоликой банды, и каждый легионер держал руку на рукояти, будто ожидая неизбежной распри.

— Спокойно, братья мои, — произнёс Эйдолон, и слова волной прокатились по палубе. Мешки в горле раздулись и задрожали. От такой демонстрации пронизывающей каждый звук силы содрогнулись все, кроме какофонов.  Все присутствующие знали, на что способен первый лорд-командор. Они видели, как он расщепляет своими криками врагов на части, не оставляя от них ничего, кроме изломанных и кровавых клочьев.

— Ты зовёшь нас сюда как псов, и ждёшь, что мы будем молчать? — оскалился Малкрис. — Я не стану мешкать, словно один из его никчёмных дуэлянтов. — Он презрительно махнул рукой, показав на Воциферона. — Мы должны быть свободными от кошмаров, свободными и сжигающими Галактику, прокладывающими путь к Терре!

Искры сверкнули на когтях шагнувшего вперёд, но не поднявшего их в знак вызова капитана.

— Довольно, — процедил Эйдолон, замахнувшись на наглеца включённым молотом. — Ты бы увёл нас всех в топь, гоняясь за огоньками. Мы не просто бы не добрались под твоим руководством до Терры в срок, мы бы туда вообще не прибыли! Я — ваш командир. По праву моего звания, весь третий миллениал — мой, — он отвернулся и холодно, оценивающе поглядел на Воциферона. — А что скажешь ты? Есть идеи, что нам следует делать?

— Ты — первый лорд-командор, — ответил мечник. — Твоя воля направляет нас. Мне этого достаточно.

— Трус, — насмешливо покачал головой Малакрис. — Ты боишься, что нечто угнездилось в моей душе, но у меня она хотя бы есть. Твоя же — опустошена, и ты превратился в слабака, цепляющегося за мастерство, как утопающий за обло...

— Молчать!!! — прогремел Эйдолон. Стены содрогнулись. От яростного крика пластины пошли трещинами и вмятинами. Чемпионы отшатнулись, а почти все их последователи рухнули на колени. Какофоны охнули, дрожа от экстаза.

Эйдолон слышал их тихие шёпоты, так непохожие на привычные вопли, а в них — эхо иного гласа. Таящегося прямо за пеленой реальности.

Песни. Песни. Песни!

Они всегда слышали мелодию варпа, пронзительно кричащую и гремящую басами, с тех пор как её великолепие со всем извращённым мастерством показала им вдохновлённая богами Кинска. Однако сейчас в её отголосках слышалось нечто новое и незнакомое, нарастающее от шёпота до крещендо. Призыв к оружию. Зов домой. Раньше он думал, что песнь подобно сирене пел Фулгрим, однако звук стал иным, полным нюансов. Гимном, созданным для расщеплённой души и измученного тела самого Эйдолона.

— Вы собрались здесь, — продолжил Эйдолон, — потому, что вы — мои офицеры. Мои избранные воины. Лучше среди воинства. Вы — образцы для всех, кто стремится к многоликому совершенству. Воины Третьего. Мои воины, — лорд-командор улыбнулся рваными губами. — Мы нужны на Терре. И нашим врагам не заточить в имматериуме в дни финальной битвы ни меня, ни кого-либо из вас. Истинные чудеса свершатся на земле тронного мира. Мы испытаем свою мощь против лучших рабов Императора, и сокрушим их.

И словно в ответ корабль опять содрогнулся. Закрывавшее корпус поле Геллера дрожало, поддавалось под яростью варпа. Завыла ещё одна сирена, и глас её влился в мрачную симфонию третьего легиона.

Они все умрут, если не будут действовать. Решительно.

— Так и будет, — сказал Воциферон и шагнул вперёд, из чувства долга рискуя обратить гнев Эйдолона и на себя.

— Естественно, — кивнул лорд-командор, опуская молот, и положил на плечо мечника заскорузлую руку. — Мы слишком долго выслеживали в засадах Хана и его бегущих к Терре дворняг. Столько усилий впустую. Теперь и нам пора получить причитающееся. Я жажду скрестить мечи с Преторианцем и рассечь его на части так же, как сокрушу его баррикады. Сломать крылья Великого Ангела своими сапогами и высосать мозг из его пустых костей. Это и многое другое я предвкушаю.

Предвкушаю... — снова заурчал голос, и Эйдолон вспомнил.

Пальцы подняли его за подбородок, заставляя взглянуть на совершенство. Улыбку, ослепительную будто сияющее на белом мраморе солнце. Лицо, сотворённое абсолютным мастером генетики, и глядящее на него с любовью.

— Встань, лорд-командор, — прошептал Фениксиец.

Эйдолон встряхнулся, изгоняя непрошенное воспоминание.

— Мою душу снедает тоска, зов, который нельзя игнорировать. Мы выследим вцепившееся в корабль отродье варпа и переломаем его когти, один за другим.

Малакрис алчно подался вперёд. Из уголка его рта засочилась едкая слюна.

— Ах, так нам предстоит бой с нерождёнными. Они так меня любят и презирают. Предлагают благословения и проклятия, похоть и отвращение, — он погладил помазанные кровью пластины доспехов. — Так приятно будет вновь с ними станцевать.

— Ничтожество, — прошептал Воциферон, качая головой. — Лорд-командор, я не понимаю, почему этот паразит ещё дышит и плетёт козни. Позвольте мне его убить.

— Может быть потом, — задумчиво ответил Эйдолон. — Но не сегодня. Сегодня мне нужны вы оба. И зазубренный клинок, и безупречное орудие.

Позади зашипели двери, открываясь. Эйдолон с улыбкой оглянулся и склонил голову.

— Наконец-то. Вот мы и все собрались.

В дверях стоял фон Калда. С его осквернённого нартециума всё ещё капала кровь. Он поглядел на Эйдолона, кивнул ему в знак почтения, и занял место рядом с господином. Другие не сводили с апотекария взглядов, полных и неохотного уважения, и открытой неприязни.

Эйдолон уже не обращал на это внимания, думая лишь о деле. Об охоте.

— Начнём?

Четвёртая глава. Нутро

Легионеры устремились в глубины великого корабля, словно летящий к сердцу клинок.

Ведомый одним лишь инстинктом Эйдолон возглавлял отряд, таким был и его долг, и его право. Череп лорда-командора гудел от боли, то вспыхивающей, то затухающей с каждым шагом по уготованному неописуемому пути. Дорогу указывали и хрусты костей, и внезапные нервные спазмы, его тянула вперёд душевная мука, отчего казалось, будто он идёт не по своей воле. Сие чувство беспомощности выводило из себя, но с пути нельзя было свернуть, лишь двигаться дальше.

Вслед за ним шагали Малакрис и Воциферон, а Плегуа и один из его преданных какофонов прикрывали тыл. То был Дарвен, купавшийся и утопавший в нотах собственной тайной песни, извергавшейся на худощавое лицо воина из установленных тяжёлых звукоусилителей. Легионер не сводил взгляда с дороги, распахнув и глаза, и челюсти, удерживаемые стальными челюстями.

«Мне нужен лучший из твоих воинов, — сказал Эйдолон Плегуа. — Нужно, чтобы за мной следовал кто-то верный».

Фон Калда возился с нартециумом, изучая полученные от лорда-командора показания. Можно сказать, что ради новых исследований апотекарий вызвался пойти с ними, хотя будучи приближённым и был обязан следовать за господином. Впрочем, фон Калду никто бы не назвал трусом. Просто теперь у него были другие, более самовлюблённые и эзотерические устремления.

Когда-то коридоры «Награды за грех» были привычным лабиринтом, запутанным, как на любом пустотном корабле, но совершенно понятным трансчеловеческим умам. Теперь же всё стало странным, искажённым и изъеденным прикосновением варпа. Двери уже не всегда вели туда, куда должны были. В коридорах танцевали странные огоньки, сбежавшие с фонарей и манящие неосторожных как мёртвые звёзды. Конечно, такие небольшие изменения скорее раздражали, чем выводили из себя... Но Эйдолон не сомневался, что к концу охоты всё станет гораздо хуже.

К далёкому потолку вздымались опоры, однако сии колонны уже не состояли из одного лишь металла, но медленно превращались в живые кости, пронизанные извивающимися сосудами. Эйдолон провёл протянутой рукой по мягкой ткани, чувствуя, как та содрогается от его прикосновений.

— Поразительно на что способен духовный мир, — вздохнул лорд-командор. — И как преображает всё сущее внимание Тёмного Принца.

Эйдолон поднял «Славу вечную» и разряды тока перекинулись на кости. Он услышал мучительные крики, столь низкие и далёкие, что их бы не заметил обычный человек, но столь сильные, что они опаляли его восприятие и отдававшиеся упоением в душе.

— Но это мой корабль и лишь моей руке прокладывать его курс.

При этих словах палуба словно содрогнулась. Вскинувшие оружие наизготовку воины разошлись вокруг Эйдолона, пока отголоски его слов расходились по просторному отсеку.

Моей...

Из сгустившихся теней над космодесантниками, из жидкой мглы появились ползущие и семенящие существа. Их проступающие когти высекли дождь искр, полетевших на собравшихся воинов. Во тьме напряглись мускулы, готовясь к прыжку, зашелестела дублёная человеческая кожа, скрипнули шипы из чёрного метала. Создания поглядели на Эйдолона удивительно материальными глазами, пылающими уголками зрачков среди чёрных склер, подобающих морским хищникам.

— Нашей, — заурчали демоны, соскальзывая и слетая с потолка, будто падающие ангелы. То были воплощения ужасов и чудес, всех возможных грёз и пороков смертных. Наложницы Тёмного Князя, кружась, оттолкнулись от стен и обступили неровный строй легионеров. Шесть демониц предстало перед первым лордом-командором. Возглавлявшее их создание, несущее корону из человеческих костей и мягкой плоти, поклонилось ему, скрипнув крабовой клешнёй по палубе. Звук отдался и в ушах Эйдолона, и в его иссечённой душе.

— Ты знаком нам. Связан присягой и сделкой. Ты принадлежишь Ждущему Князю, Жаждущей Королеве, Им Божественным. Обещанные богу души, пожиратели старых врагов и уничтожители новых. Вернувшиеся к нам нежеланные отпрыски Анафемы.

— Ему, но не вам, — со смехом ответил Эйдолон. — Вы — отребье Тёмного Князя, обещающие всё, но являющиеся ничем.

По лицу существа разошлась довольная усмешка, и оно издало звук, похожий на перезвон колокольчиков. В ответ вдали прогремел набат, подобный далёкому грому. Эйдолон прекрасно осознавал, насколько непостоянно это создание, капризное, эфемерное и непознаваемое эхо истинного божества. Он слушал смех демоницы, видя как её лицо перетекает из одной формы в другую. Вот лик юного отважного воина, юнца в рассвете сил, готового воздеть по приказу владыки копьё и меч. Вспышка — и перед ним созревшая женщина, чьё лицо свидетельствует о жизни полной и радостей, и страданий. Миг спустя и Эйдолон увидел перед собой окрашенное лицо прекрасного трупа, жуткое, но притягательное на свой бесполый лад.

— Ты бы мог предстать перед взором богов как король, а не пресмыкаться у ног своего отца, — льстиво протянула демоница. — Стать чем-то истинно великим. Так ли важна Терра, когда осталось столько непокорённых миров? Разве ты забыл времена, когда был истинным повелителем войн, а не опальным отпрыском полубога? — когти щёлкнули, разрывая воздух. — Я могу их тебе напомнить, князёк. Показать тебе ноты песни, которую ты так жаждешь исполнить. Я, Лиадресс, Поющий Клинок, Ласкающий Каждым Порезом, могу провести тебя по стопам отца. К чему унижаться, когда Хор Вечный может прозвучать по всей...

Эйдолон взмахнул молотом. Окутанная молниями глыба устремилась к лицу демоницы, но та лишь с шипением скользнула назад, так быстро, что взгляд едва мог уследить. Сёстры создания скользнули вперёд, воркуя и хихикая. Прекрасные чудовища, до ужаса очаровательные пародии на человеческое обличье, извращённое и изувеченное так сильно, что ни один смертный бы не смог представить.

Мелькнули когти, оставляя за собой в воздухе яркие следы, и метя в уязвимые точки доспехов и сухожилий. Вспыхнули искры. Воины шагнули вперёд на помощь господину, отражая удары, а фон Калда отступил на шаг и поднял пистолет.

— К чему этот раздор, князёк? У Расколотого Короля на тебя такие планы... Разве ты видишь его в зеркалах собственной души? Ещё не слышишь шёпот?

Эйдолон удивлённо моргнул. Он-то думал, что его терзают случайные и мимолётные капризы отца, но теперь услышал имя врага. Расколотый Король... Что за жалкий и напыщенный титул, но подобающий плоду случайной вакханалии варпа. Эйдолон махнул рукой, и его воины ответили на слова демоницы смертельной яростью.

Какофоны взмахивали пушками по дуге, извергая потоки воющей смерти. Даже демоны бросались в стороны, зная, что от звука им не укрыться. Колонны разлетались в щепки из железа и костей, из культей били фонтаны чёрной крови. Невозможно далёкий потолок не начал оседать, даже лишившись опор. Нерождённые резвились и хихикали, танцуя среди обломков и багровых брызг. Эйдолон пробивался к ним сквозь град, отбивая взмахами молота самые большие камни.

— Сломленное маленькое чудовище, — рассмеялась Лиадресс. — Когда мы увидим твоего отца, то споём о твоей погибели. Возложим к его стопам гимн о упоительной смерти. Он узнает, что ты, Рассечённая Душа, умолял о пощаде будто шавка. Не быть тебе ни консортом, ни чемпионом, сейчас ты погибнешь неоплаканным среди пепла собственных амбиций.

— Я не умру, не ступив на Терру, — зашипел Эйдолон. Он пригнулся, уклоняясь от взмаха когтей, и ударил молотом, почти задев гибкую тварь. Лиадресс метнулась назад, скрежеща зубами, но миг спустя её гнев утонул в звенящем веселье. Удар Эйдолона нарушил искусную асимметрию танца, затупил грациозный натиск. — Если бы боги хотели меня остановить, то послали бы пса с зубами поострей.

Завопив, демоница бросилась на лорда-командора. Хитиновые клинки ударили по голове молотка, потянув оружие к палубе. Пахло горелой плотью и жгучим мускусом, источаемым каждой порой шкуры твари. Заскрипев зубами, Эйдолон вырвал молот из хватки. Вокруг сражались смертные и бессмертные, всё горело и взрывалось. Он бился в бесчисленных сражениях, и возглавляя целые воинства, и сражаясь в одиночестве. Он возглавлял воителей Третьего легиона на сотнях полей брани ещё до того, как они обратились против собственных родичей. Случалось ему и руководить когортами Имперской Армии, связывая их с легионом паутиной восхищения и уважения. Но здесь и сейчас у лорда-командора было время лишь на один поединок, один миг.

Он напрягся, готовясь встретить ещё один град ударов демоницы, жаждавшей вырвать у него оружие. Почувствовал, как кровь потекла по пластинам брони и отступил на шаг, когда когти рассекли плоть. Существо поднесло алеющую клешню к губам и провело по хитину языком, алкая соки.

— Слабак, — процедила Лиадресс, давясь от смеха. — Ты что же, думаешь так робко постучать во врата самого Анафемы? Да ты рухнешь с плетня Дворца! Дрогнешь перед стенами! Никакой ты не чемпион. Не избранный... просто скот.

— Умолкни! — зарычал Эйдолон, чувствуя, как поднимается желчь. Его горло вздулось, и он выпрямился, отбросив бессильно заскрежетавшую когтями по палубе демоницу. Позади продолжали сражаться его воины. Эйдолон почувствовал звуковую волну, когда пал Дарвен, и его оружие взвыло в последний раз, прежде чем умолкнуть навеки вместе с тайной песней.

Эйдолон не уйдёт покорно во тьму. Он будет бушевать и яриться против рока среди углей вселенной. Он был лордом-командором, первым среди всех. Да как смеет ничтожная рабыня Тёмного Князя насмехаться над ним?!

— Смерть сладка, но служба может быть ещё слаще. Король ждёт! Ждёт и алчет! Поддайся ему, твои воины преклонят колени! Служи и будешь пощажён. Борись и твоя кожа станет моим плащом, плоть — мясом, кровь — вином!

В глазах наступающего Эйдолона блеснуло непривычное веселье. Он разжёг ярость, направил, дал ей течь сквозь себя приливной волной. Челюсти лорда-командора растянулись. Внутри него прокатился вопль, издаваемый изменённой гортанью, но отдающийся в каждой поре, пылающий в каждой частице легионера, наполняющий его и питающий.

Волна звука отбросила назад заоравшую демоницу. Сбила низших порождений варпа с ног, расколола каменные плиты. Малакрис и Воциферон отшатнулись, потрясённые, но не оглушённые. Более привычный к крикам господина фон Калда вздрогнул и устремился вперёд, прикрывая Эйдолона от демонов. Действительно выдержал бурю, впрочем, лишь Плегуа, неустрашённый, но вдохновлённый.

Занося молот, Эйдолон устремился на уже вскочившую на ноги демоницу. Существо припало к палубе, ожидая удара, но лорд-командор и не собирался бить молотом. Он ударил по клешне кулаком, со всей рождённой гневом мощью. Один, два, три раза. Хитин раскололся. Глаза Лиадресс распахнулись от изумления.

Он ударил вновь, и демоница покатилась кубарем, шипя от боли.

— Что же, ты забыла о собственной сути? Вы упиваетесь и причинением боли, и своими же муками. Разве дарованной мной агония не сладка?

— Жалкий кусок мяса! — зарычала демоница. — Неужели ты считаешь себя лучшим слугой? Думаешь, что ты милее нас для Тёмного Князя?

Эйдолон помедлил, купаясь в звуках рассекающих плоть клинков. Легионеры пришли в себя и разили когтями и и мечом низших существ. Взгляд лорда-командора скользнул по окутанным молниями клинками, режущим и пронзающим призрачную плоть. Плегуа ударил демоницу ногой, а затем выпустил гибельную арию в упор.

От твари остались лишь брызги бесплотных потрохов и мерцающей крови. Пурпурный коготь покатился по палубе, всё ещё цепляясь за плиты, снова, снова и снова. Даже после смерти эти существа боролись, цепляясь за существование с неистовым упорством, которому Эйдолон даже завидовал.

— Мнишь себя князем-воителем, но в сравнении с Расколотым Королём ты никто!

— Так подай сюда своего Короля, и мы это проверим, — фыркнул Эйдолон. Он перевернув «Славу вечную» в руках и шагнул вперёд, занося молот высоко над головой. А потом опустил. Окутанный молниями клюв расколол растянутый череп демоницы и расщепил подобие мозга на атомы. В воздух забил фонтан радужной крови, окативший искажённые розовые доспехи, обжигая пластины, окрашивая в буйный калейдоскоп не-цвета. Эйдолон опустил молот и отдышался, слушая, как в груди колотятся от внезапного прилива адреналина сердца.

Убивать... Таким было его предназначение. Оно не изменилось с самых первых дней на Терре. Когда он был воином, они бился и разил врагов сам, став ротным командиром научился руководить и смертными, и Астартес, но лишь возвысившись до лорда-командора в полной мере добился истинного мастерства.

Битва стала для Эйдолона искусством задолго до того, как его заразили операции Фабия, до того как солёная ласка Лаэрана преобразила его телом и душой, корнями и ветвями. Эйдолон бился и истекал кровью в ширящихся пределах Империума, а затем, когда владения Императора охватила хворь раздора, вслед за их предсмертными корчами вёл неверных Детей к самому сердцу.

И теперь как и всегда ему оставалось лишь идти вперёд.

Эйдолон прошёл мимо собравшихся воинов и скривился, чувствуя, как в голове вновь звенит мигрень. Нечто смеялось в недрах его души, заставляя всё тело дрожать от далёкого, но такого близкого веселья. По телу пробежала дрожь, грудная клетка будто тряслась от аплодисментов, с ней и остальные кости, даже пульс сердца стал неровным. Теперь Эйдолон его чувствовал. Притаившееся чудовище, далёкое присутствие, напирающее и давящее на саму его суть.

— Довольно игр, — зарычал лорд-командор. — Пора найти этого Расколотого Короля и разбить на такие крошечные частицы, что он никогда более не осмелится бросить мне вызов.

Пятая глава. Расколотый Король

Корабль содрогался, будто под ударами зримых лишь псайкерами волн.

От прикосновения варпа по его недрам разошлись метастазы скверны, меняющей “Награду за грех” с каждым капризом Расколотого Короля. Из палубы росли лестницы в никуда. За открытыми дверями могли таиться и голые стальные стены, и немыслимо далёкие восхитительные бесконечности.

Само присутствие демона было ядом, растекающимся по венам боевой баржи и искажающим её, превращающим в нечто неестественное даже по нескромным меркам Третьего легиона. Местами на металле выросли окна из витражного стекла, увековечившего ужасающие красоты, и каждая их грань истекала слезами и кровью.

И все отражения лорда-командора как один не сводили с него взгляда, наблюдая его собственными затуманенными глазами на мертвенно-бледном лице, которое подошло бы давно умершему человеку.

Эйдолон. Его имя звучало вновь и вновь, будто полный тоски напев, срывающийся с бесчисленных губ и тянущий к себе его мысли, будто незримыми цепями.

Бездна безумия варпа вглядывалась в лорда-командора, и он вглядывался в неё. Не в первый раз Эйдолон задумался, каково было бы посмотреть на мир одурманенными варпом глазами. Возможно когда всё это закончится, он найдёт какого-нибудь колдуна, выпьет его воспоминания и вкусит дары.

Латные перчатки задрожали от предвкушения.

Такие позывы, текущие в крови и насыщающие разум, напоминали лорду-командору что он всё ещё жив. Всё ещё способен сам выбирать свои ходы, а не превратился в пешку на чужой доске.

“Как меня и научил отец. Теперь же он, призванный из-за пелены, хорохорится и не сводит взгляда с Терры. Свободный быть рабом. Богов. Гора. Своих аппетитов…”

Эйдолон ненавидел Фулгрима, и всё же не мог избавиться от определявшего всё его существование льстивого восхищения. Именно рука примарха ранила его, воля отца изменила его. Это требовало хотя бы капли уважения. Возможно, однажды они придут к взаимопониманию, даже если и не расплатятся по счетам…

— Такая себе добыча, — проворчал Малакрис, шагая вслед за лордом-командором. Идущий рядом с фон Калдой капитан почти игриво протянул к нему включённые когти, щёлкнувшие в воздухе. Даже теперь, омытый кровью демонов и помазанный их злобой, капитан не замечал что сам стал их подобием. Когда-то Эйдолон его бы пожалел. А теперь его злила близорукость брата.

— Истинное испытание ждёт нас впереди, — заметил Воциферон. Мечник разделял предвкушение лорда-командора. Он взмахнул клинком, в отсутствии желанной цели рассекая лишь воздух. — Эти существа лишь иллюзии и тени, как и все порождения варпа.

— А ничего так тени, — гулькнул Малакрис. — Демоны всегда насмехаются перед игрой. Если бы ты ощутил их когти на своей коже, а не просто на лезвии клинка… О. Даже ты бы что-то почувствовал.

Молча шёл лишь Тиль, прикрывавший тыл отряда. Какофон трясся и дрожал от заточённого в сверхчеловеческой плоти, но всё же совершенно заметного гнева. Смерть Дарвена приглушила разделяемую ими песнь, и теперь Плегуа нёс мелодию в одиночестве.

— Ты отомстишь, брат, — пообещал ему Эйдолон. — Мы все отомстим.

— Ублажим песнь, как и должны, — хрипло прошипел Тиль, заставляя себя не кричать. — Нас ждёт расплата.

Расплата.

Эйдолон улыбнулся. А окружающего его отражения — нет.

Стены вновь преобразились. Теперь они состояли из не невозможных костей, но дымчатого чёрного камня, пронизанного проблесками цвета и огня. Сияющие пятна танцевали в каменной темнице, следуя за легионерами будто навязчивые сны. Все эти вздымающиеся творения напоминали Эйдолону о застывших лесах его детства, обращённых в скалы в древних войнах Раздора чащобах, средь тверди которых прорубили подобные ущельям тропы. Предания благородных семей Европы гласили, что среди мёртвой природы обитали существа, прекрасные, но неблагие, ждущие лишь возможности похитить детей и подбросить на их место чудовищ.

“Но когда пришло настоящее чудовище, держа наготове разделочные ножи и скальпели, вы отдали ему нас. Назвали порабощение честью, выдали нас как заложников и ради выживания потребовали от нас ничем не выдавать горечь…”

Впрочем, к жизни до вознесения Эйдолон не испытывал ничего, кроме презрения. Обряды и операции сделали его одним из Астартес, частью прославленного Третьего легиона, стали катарсисом всей его жизни. Изменили весь его мир, чтобы он мог подчинить звёзды. Так будущий лорд-командор избавился от сладостей и изъянов, но лишь после воссоединения легиона с примархом понял, к чему всем следует стремиться.

“Когти вцепились в его беззащитную душу, утягивая вниз, сквозь пламя, кровь и безумие. Вокруг него выделывали коленца целые дворы и созвездия тварей, пляшущих под дудку богов и монстров. Голодные. Вечно голодные создания, чьи клыки покраснели от его кро…”

Эйдолон раздавил мысль железным кулаком. Каждое такое воспоминание было подобно психической опухоли, отчаянно пытавшейся заставить его свернуть с пути. Прошлое умерло. Осталось лишь манящее пылающим обещанием будущее. Тронный Мир будет разорён и преображён в угоду новым показанным им богами желаниям.

Эйдолон принюхался, а затем все его ощущения внезапно вспыхнули от синтестезийного прилива.

Предатель!

Донёсшийся из мрака вопль почти поверг лорда-командора на колени. Он посмотрел на своих воинов, зашипев сквозь сжатые зубы. Они уже занимали позиции, готовые к бою и жаждущие его. Когти Малакриса заискрились, а бдительный Воциферон взмахнул клинком.

Из теней показались ковыляющие существа, искажённые до неузнаваемости. И тьма их не отпускала, цепляясь за мутировавшую плоть будто саван. Тут и там ещё можно было разглядеть знаки отличия и вплавившиеся в плоть клочья униформы. В угасающем свете мерцали золотистые нити, натянутые на раздувшееся горло словно удавка.

Когда-то это был экипаж боевой баржи. Теперь поглощённые варпом во время изменения корабля существа едва напоминали людей, их тела растянулись, будто изображение на оплавившемся пикте. В растянутых под немыслимыми углами челюстях лязгало слишком много зубов, из кричащих и стонущих ртов доносилось слишком много голосов. Согнутые в три погибели и вытянутые под причудливыми углами конечности царапали стены и с неослабевающим волнением терзали палубу.

Существа заполонили проход будто скот — загон, стоя плечом к плечу, прижавшись к выступающим на стенам шипам. По их лицам текла кровь, растекалась по ним, как краска по холсту.

А затем все головы как один обратили затуманенный взгляд на легионеров.

— Мы могли стать чем-то столь большим! — пропели словно направляемые единым сознанием отродья одним голосом, воющим из бесчисленных распахнутых ртов. Изданная ими стена звука сделала бы честь самым старательным какофонам. — Прими же меня!

В этих созданиях не осталось и подобия насмешливого лукавства демонесс, лишь отчаянная горестная жажда. Они стали марионетками, скованными притяжением высшей силы. Чудовища потащили себя вперёд, опираясь на ставшие ходулями кости, скрежеща ножами по палубе, каждым движением распаляя всепроникающий хор безумия и фуги.

Они устремились вперёд, словно прилив плоти, местами стёкшей с костей, и ведьмин огонь вспыхивал в их глазах или опустевших глазницах. Малакрис и Воциферон устремились на них, сражаясь как один и прикрывая друг друга, бьясь в единстве, которого Эйдолон не ждал от них уже давно.

Сверкнули клинки, и полетели в стороны руки, брызжа закипающей кровью и осколками кости. Навстречу им хлестнули выросшие из растянутой плоти ложноножки, обвиваясь вокруг рук, и твари потянули к себе Детей Императора, стремясь утопить их в потопе обезумевшей плоти и мускулов.

Воины отбросили к стенам громадных ревущих зверей, быкоголовых и толстошеих, и ударили, прибив их к металлу. Кровь закипела на лезвиях, отчего коридор наполнился едкой вонью.

Всё смердело скверной мутации. Благоухающие запахи исчезли, сгинули в зверином мускусе, источаемом изуродованными смертными. Шагнувший вперёд Эйдолон сплюнул через плечо, крутя в руках молот.

— И это всё что ты можешь? — рассмеялся он. — Жалкий царёк нищего царства. Почему ты сам не бросишь мне вызов?

Даже умирающие чудовища расхохотались в ответ. Малакрис вонзал в них когти, словно катары, снова и снова, утопая в чёрной крови и пепле. Воциферон же сражался осторожнее, каждым рассчитанным ударом меча отсекая конечности от туши одного из зверей.

Эйдолон воздел молот над головой и обрушил его, расщепив беснующегося мутанта одним ударом. Сорвавшиеся с головья молнии пронеслись через багровый туман до самой палубы. Корабль взвыл словно раненый зверь, словно недра “Награды за грех” тоже покорились воле Расколотого Короля.

— Он — трус, бросающий мне навстречу рабов и слуг, — процедил лорд-командор. Ещё один мутант бросился на него, распахнув челюсть и брызгая слюной. Эйдолон схватил зверя за горло и надавил. Зверь завыл, забился, захрипел, шлёпая присосками щупалец из человеческого мяса по искажённым доспехам. Тварь пыталась содрать позолоту, растёкшуюся по наплечнику, зацепиться… а потом обмякла. Эйдолон услышал приятный треск шеи и бросил чудовище к его умирающим сородичам.

— Не смилуюсь, не смилуюсь! — закричали последние звери, припав к палубе. Эйдолон скривился и достал пистолет, прицелившись прямо в столпившихся тварей, слабых и потому раболепных.

— Не нужна мне его милость. Лишь его смерть.

Воины прошли под арками из человеческой кости, высеченными теперь одичавшими ремесленниками легиона. Кости раздулись, разрослись, разошлись словно шарящие пальцы или быть может заострённые рога неведомого огромного зверя. Другие выдавались вперёд, словно бычьи или изгибались как у баранов.

Впереди возвышались ступени, окружённые парящими сферами ведьминого огня. Эйдолон начал подниматься вверх, ввысь к венчавшему их помосту.

На нём стоял трон, высеченный из того же блестящего чёрного камня, стекавшего вниз к потрохам корабля, а на сем троне сидела едва различимая фигура. Приблизившись, Эйдолон увидел очертания легионера, но не из керамита и плоти, а из того же пламени варпа, что и неестественные фонари.

Шагая, лорд-командор протянул руку к поясу и снял пистолет, оружие, послужившее ему в годы предательства так же верно, как и молот. То был образец древнего бесценного археотеха, в последнее время похоже получивший собственный разум. Эйдолон не мог сказать точно, чем именно выстрелит пистолет, но тот всегда приносил его врагам изысканнейшую смерть. И в столь просвещённую эпоху этого было достаточно.

— Назовись, — потребовал ответа Эйдолон.

Существо содрогнулось от смеха, разошедшегося рябью по всему телу. В пламени проступили лица, рвущиеся наружу, будто схваченные души. Демон встал на ноги и расправил плечи, словно всё ещё считал себя человеком.

— Неужели я так изменился, брат? — спросило существо, склонив голову, и шагнуло к нему навстречу. Внутри него растекался свет, выплёскивался наружу и капал на чёрные камни. Хор потерянных душ, наконец нашедших избавление, растекался по палубе. С каждым шагом огоньки тряслись всё сильнее. — Ты и правда меня не узнал?

— Думаю, ты очередной возжелавший пойти за примархом слабак. Их сейчас не перечесть, праздных глупцов, следующих за Юлием всё глубже в безумие. Совершенно бесполезных, конечно, если не понадобятся идиоты, которые будут бежать прямо на врагов, завывая что-то про апофеоз. Когда-то ты был созданием из плоти и крови, но превратился в фикцию.

Существо остановилось на пол пути и поднесло руку к парящей сфере. Оно поглядело на Эйдолона, всем своим видом выражая горделивое ошеломление и готовность броситься вперёд, преодолеть последние метры одним прыжком.

— Ты оскорбляешь меня, лорд-командор. Я больше не буду всего лишь Расколотым Королём. Нет. Никогда более. Я стану отражением возвышающегося Тёмного Принца, вечным и никогда не рождённым. Я неотвратим и неутомим. И мы связаны общей судьбой.

— Прекрати, — вздохнул Эйдолон. — Да я застрелюсь, если мне придётся выслушивать ещё одного слабоумного глупца, возомнившего себя Слаанешем во плоти.

Король запрокинул голову и расхохотался.

— Так чего ты ждёшь, лорд-командор? Поддайся забвению, которого жаждешь, и…

Эйдолон спустил курок.

Вспыхнувший луч невиданного не-света пронзил наступающего демона. Но Расколотый Король лишь замер, не отшатнувшись, и поглотил растёкшуюся по его телу чёрную молнию. Вспыхнувшая и заплясавшая внутри него тьма растворилась.

Зарычав, Эйдолон убрал пистолет в кобуру и гордо зашагал вперёд, занеся молот обоими руками. А потом ударил, метя прямо в череп демона.

И молот остановился. Эйдолон уставился на дьявольское видение, искажённое подобие всего, что значило быть Астартес. Расколотый Король перехватил молот, держа его непривычно бережно, словно ребёнок игрушку.

А затем толкнул.

Эйдлон полетел вниз по ступеням, едва не сбив с ног своих бойцов, и наконец остановился, опершись левой ногой на глянцево-чёрный камень. Сияние липло к нему, текло из оцарапанных плиток вместе с голосами, шипящими, вливающимися в разум и пытающимися его поглотить.

Предатель.

Брат.

Убийца.

Лжец.

Из камня выступили призрачные образы и обвились вокруг лорда-командора. Они рыдали пламенем, а лица их были искажены в немыслимой муке. Эйдолон бросился напролом через духов, воздев молот и изгоняя нападавших духов его сиянием. Лики умерших мужчин и женщин зарычали от звериного гнева и рассеялись, сломленные истинной яростью лорда-командора.

— Ты не достоин сего дара, — зашипел Король, протянув руки, отчаянно желая вцепиться в рукоять. — Отдай мне его. Сложи с плеч бремя. Подчинись неизбежности. Тёмный Принц вернул тебя назад как злую шутку. Фарс. Над тобой смеются за пеленой, считая лишь шутом, пляшущим на потеху варпа.

На шее Эйдолона вздулись вены, и не просто от дарованной ему силы вопить, но истинной и праведной ярости. Да как эта тварь смеет. Больше не человек, но и не истинное создание варпа. Ублюдок, полукровка, чья сломленная душа горит как маяк, созывающий демонов, собирающий вокруг себя будто нечистый чемпион. Командор… Тень. Эхо.

Эйдолон не дал волю воплю.

— Ты слишком много болтаешь, — процедил он. — Слишком много для такой жалкой твари.

— Я тебе не дворняга, -  возразил Король, с почти детским недовольством показав огненными когтями на собравшихся воинов. — Не как они. Такие славные создания, такие яркие душонки. Возможно, я дам им место при моём дворе, когда воссяду на троне. Когда стану тем, кем всегда должен был быть.

— Они — не твои, — злобно ответил Эйдолон, снова зашагав вперёд. Каждый шаг мучил его. И дело было не просто в непредсказуемых капризах его изломанного тела, но в давлении, которое самим своим существованием оказывала на него тварь. Он боролся с тисками притяжения, со стеной давящего пламени, напирающего, пытающегося найти путь. Запели системы доспехов, с трудом преграждающих путь огню.

Эйдолон пробивался вперёд.

Расколотый Король шагал к нему навстречу грациозно, почти небрежно, будто на прогулке.

— Это мой корабль. Мой миллениал. Мой…

Эйдолон запнулся, подавившись словами, которые почти произнёс в пылу гнева.

Мой легион.

Эйдолон остановился. По его кивку, едва заметному движению головы, воины ответили вместо него на вызов. Впереди наступал Воциферон, забыв о звании Малакриса. Воин выступил с уверенностью непревзойдённого дуэлянта, принёсшего клятву на клинке. И каком замечательном клинке. Как и Слава Вечная, оружие было изысканным, даже после измены не утратившим ни остроты, ни красоты. Чарнабальская сабля. Такая острая, даже спустя все эти годы.

Эйдолон смотрел, как мечник поднял её, бросая вызов, а затем сделал выпад. Расколотый Король зарычал. Меч, сотканный из едва заметных теней, совершенно не сочетающихся с пылающим и грозным телом, воплотился в его руках. Клинки сошлись со звоном, отдавшимся по всем невозможным просторам, эхом отразившимся от далёких стен и заставившим кровь Эйдолона петь.

А вслед за ним уже бежал Малакрис, никогда не дававший другим себя превзойти. Летящие к голове призрака когти сверкнули, но демон отразил удар, не прекращая танца смерти. Фон Калда выстрелил из болт-пистолета, похоже не заботясь, в кого именно попадёт. Снаряды взорвались среди сечи как распускающиеся цветы, и пыльцой их стали пламя и осколки.

Зад содрогнулся от чудовищной гармонии. Эйдолон вновь ринулся в бой, занося молот. Когти Малакриса пронзили грудь Короля, а меч его сошёлся в клинче с саблей Воциферона. Демон плевался и шипел. В тот же миг, как Эйдолон поднял молот над головой, из-за его спины выступил Плегуа. Звуковое оружие взвыло, извергая гибельную песнь, а молот опустился, наконец обрушившись по дуге на уготованную цель.

Горящее существо застыло и раскололось, извергая чёрные молнии. Шипение сменилось воплем. По чёрному камню разошлись сияющие нити варпа, и Король стал их громоотводом. А затем он воздел руки, и мир ответил ему тем же.

Воины отшатнулись, не устояв на ногах от внезапного порыва ветра и ударов невидимых созданий. Отброшенный назад Малакрис врезался в мерцающую колонну с такой силой, что треснула броня. Подброшенный ввысь Воциферон исчез во мраке, бранясь. Плегуа и Эйдолон покатились по ступеням, но в последний момент рука схватила Эйдолона за запястье.

— Нет, брат мой, — зашипел Король. — Тебе от меня так просто не уйти!

Тварь потянула его назад, в свои пылающие объятия, и взметнувшийся огонь поглотил обоих.

Чёрное пламя растеклось по доспехам, опаляя трещины и оставляя следы среди глазури. Скользнувшая вниз рука Расколотого Короля вцепилась в рукоять молота.

Эйдолон боролся. Сражался каждой частицей своего тела, вырывался, бил коленом в брюхо зверя. Пламя вновь прокатилось, словно волна. По руке Эйдолона растекалась странная бесчувственность, слабость, расползавшаяся от места, где Король схватился за молот.

Эйдолон с силой ударил демона головой, но тот лишь рассмеялся.

А затем исчез. Лорд-командор огляделся по сторонам. Он был один. Его воины, тронный зал… всё исчезло. Остались лишь тьма и дымка, дрейфующие отголоски далёкого пекла.

Шатаясь, он пошёл через мглу, бья молотом вслепую, будто неуклюжий берсерк, прокладывая себе путь сквозь лишь наполовину поддающиеся воображению просторы. Его преследовал смех. Вокруг вздымались стены, столь же бесплотные, как дым от выстрелов, тянущиеся к небесам, подражая далёкому дворцу.

Краем глаза Эйдолон замечал движения созданий, грациозно порхавших с места на места, оставляя за собой радужные следы. Фракталы плясали так близко, что можно было протянуть руку, но так далеко, следуя за существами, что пировали в теневом зале-ловушке.

Эйдолон чувствовал всей душой гул призрачной реальности, пульсировавшей как дыхание. Он словно оказался в лёгких дремлющего бога, вмещающих в себя всю сущность лорда-командора как песчинку.

Внезапно вспыхнул свет, отгоняя мрак, такой яркий, что Эйдолону пришлось прикрыть глаза. На него глядели две фигуры, два дымчатых силуэта в ослепительном свете. Одна из них восседала на золотом троне и источала холодную ясность, угрожавшую лишить Эйдолона всех оставшихся заблуждений о нём самом. Лорд-командор чувствовал, как свет прогрызает себе путь в его душу, скребётся в самых недрах его бытия.

Другая же пылала от величия и тепла, преисполненная силой, которую могло дать лишь возрождение после смерти. Позади неё танцевали и метались тени, корчащиеся очертания существ, что были больше целых миров. В волнующемся мраке вздымались чёрное пламя и пурпурный свет, и на миг Эйдолон почти осознал, что видит перед собой.

Он протянул вперёд дрожащую руку, но другая схватила его за запястье и потянула назад. Эйдолон крутанулся, взмахнув молотом по дуге, но рассёк лишь воздух.

— Всегда есть выбор… — прошептал отовсюду и ниоткуда Король.

Эйдолон вновь взмахнул молотом.

— Покажись, трус!

— Всегда есть выбор. Верность или измена. Послушный сын или повинующийся лишь себе полководец. Я могу показать тебе путь, освободить тебя от оков, связывающих тебя затхлыми идеями. Зачем быть одиноким слугой, если ты можешь возвыситься, вознестись, стать истинно первым?

— Я не стану сосудом для заблудшего неудачника, отдавшего себя варпу без остатка.

— Конечно не станешь, — почти печально прошептал Король. Пальцы скользнули по щеке первого лорда-командора, и Эйдолон обернулся, следуя лишь инстинкту. Он вырвался из удушливых объятий и ударил молотом. Фантазм ускользнул во мглу.

А затем Король, владыка сего сотканного из теней мира, единый с его призрачными просторами, ударил. Словно огненные копья его когти вцепились в нагрудник Эйдолона, удерживая его на месте.

Сердца содрогнулись. Он чувствовал, как утекают силы, истекают под неутомимым и невыносимым напором зверя. Мир вокруг становился ярче, словно обретая от мучений новые силы и очертания.

Эйдолон ударил в ответ, врезавшись плечом с изуродованное тело Короля, оттолкнув его прочь, и с новой энергией занёс молот.

— Я никогда не покорюсь тебе, лживый дух, — зарычал Эйдолон, ударив молотом.

Король утёк прочь и бросился на него, прижав лорда-командора к стене. Когти впились в его бок, ударяя снова и снова, пока не рассекли пластины, и не потекла кровь. Эйдолон сжал зубы, ощутив вспышку боли, а затем она прошла, утекла, похищенная и впитанная монстром.

— Ты… — процедил Эйдолон. — Ничто!

Он перевернул молот и ударил Короля рукоятью, оттолкнув его прочь. По лицу демона вновь растеклась пылающая улыбка, и порождение варпа бросилось на него, отчаянное, скулящее, обезумевшее от голода. Эйдолон бросился в сторону, и Король врезался со всей силы в ту же стену, о которую его бил. А затем наполненный всей его энергией, всей силой молот пронёсся по дуге.

И наконец-то врезался во что-то цельное.

Реальность раскололась. Вокруг вздыбился чёрный камень, фрактальная сеть соперничающих отражений, каждое из которых было для себя вселенной. Образы Эйдолона ругались и выли, раздирая когтями изувеченную плоть, оставляя на коже кровавые следы.

Он ударил вновь, не обращая внимания.

И мир резко вернулся на место. Легионеры обернулись, заметив, как их хозяин и его враг воплотились из бурлящего моря теней и пламени. Страшная рана в боку Короля истекала пламенем, извергала неистовые протуберанцы, пока демон силился удержать вместе свою жалкую оболочку.

Король рухнул на колени. Пламя начало угасать. Из зверя вырвалась новая волна давления, воющая, оттолкнувшая легионеров. Эйдолон устоял. Он крепче сжал молот и занёс над головой. А затем опускал, снова и снова, молотя и круша ненавистного врага. Заточённые в пылающей коже молнии исчезли. Отражения умерли. Одни лишь потускнели, другие замерцали, выдавая лишь мерцающие черепа — образы смерти.

— Князёк-самозванец… — зашипел Король сквозь разбитые зубы. Его тело превратилось в абстракцию. Огонь замёрз, раскололся, потёк будто воск. На лице соткалась зияющая дыра — подобие рта под пустыми глазницами. — Это лишь начало твоих мук.

— Слушать тебя — само по себе пытка, — зарычал Эйдолон. Король ухмыльнулся, в последний раз поднявшись на ноги. Он вытянул свой меч из хватки Воциферона так легко, будто лишь тянул время.

Клинок взметнулся подобно языку из жидкой тьмы. В этом движении было нечто знакомое, нечто неуловимо привычное в том как по плавной дуге летело лезвие. Эйдолон попытался уклониться, но не успел, ощутив, как треснули доспехи, и под лаской клинка потекла кровь.

И тогда он бросился вперёд, давая мечу погрузиться глубже, смакуя агонию, растекавшуюся по телу с каждым ударом сердец и нежными ручьями крови.

И обрушил молот, расколов короля. Демон разлетелся на тысячи частей, падающих на палубу частиц огня и безумия. И это снова была палуба. Не неестественный чёрный камень, а железо и адамантий.

Малакрис рассмеялся, изображая веселье мёртвого Короля. В нежданном безмолвии реальности его смех прозвучал низко и мелодично. Чуть в стороне что-то насвистывал Плегуа, склонив голову. Вслушиваясь.

— Реакторы загорелись вновь, поле Геллера вспыхнуло.

— Ты уверен? — поглядел на него Эйдолон.

— Да, господин, — кивнул Тиль. — Буря утихает. Скоро мы снова будем на свободе.

Первый лорд-командор посмотрел на головку. К металлу всё ещё цеплялась опалённая чёрная кровь, пусть энергетическое поле и было включено. Собиралась в узоры, будто корчащиеся от первобытной злобы ненавистного разума, оставившего на его молоте свой след будто смертный грех…

— Тогда давай выясним, где мы оказались, и снова проложим курс.

Шестая глава. Отражения

Эйдолон не часто проводил время в своих покоях.

Сама идея покоя в какой-то момент стала для него немыслимой, а преследующая его постоянная боль поставила крест на фантазии обо сне.

Нет, он сохранял покои скорее из привычки и манерности, как место среди непрестанного безумия, где он мог остаться наедине и купаться в одиночестве. Недостаточно было внушать трепет с командного трона. Нет, настоящий правитель должен был держаться поодаль от своих подданных.

Даже на Терре всё было так же. У его семьи были укреплённые особняки, защищённые бесчисленными системами и ополченцами. Слуги сражались и умирали за нечто больше, чем их жизни, чтобы хотя бы часть знати выжила в крепостях, прежде бывших горами.

Таков был путь Европы. Выживание любой ценой. Умирать предстояло другим. Армиям и рабам. Противостоящие Объединению и погибшие полководцы бились потому, что считали себя последними поборниками своего образа жизни. Семья же Эйдолона и другие выскочки-аристократы с мёртвого мира избрали иной путь, хотя… сейчас он подозревал, что тот же самый.

Их дети прошли через порог жизни и смерти, чтобы семьи продолжали жить. Его, второго сына, отдали телотворцам новых армий Императора. Ему было уготовано не стать одним из мясников Гадуара, примитивных Громовых Воинов, его ждал иной удел.

Ты станешь ангелом.

Голос вытолкнул разум из покоев памяти, и Эйдолон скривился. Теперь к нему приходило слишком много воспоминаний. Подкрадывавшихся во время снов или видений. Вот уж воистину признак слабости, и возможно он избавиться от них, когда рассеются последние отголоски буйства варпа. А возможно это была затянувшаяся игра Тёмного Принца, а может его отца. А может проклятие самозванного Расколотого Короля.

Ты будешь ангелом. Кто же сказал ему это так давно? Не отец. Возможно, мать? Жалевший его родич? Один из посланников самого Императора? Он стал частью золотой десятины, благородных сынов Европы, бесславно отданных ради амбиций Императора, даже не рабов — снарядов для будущих войн. Железом, которое может однажды стать имперской сталью. Когда-то, давным-давно, он даже этим гордился. До Лаэрана. До Исствана. До парада прекрасных кошмаров, которые неизбежно вели к этому мгновению.

Сыны возвращались, чтобы убить отца. Империя повержена на колени. Предвидел ли это Император? Осознавал ли он в глубине души, что нельзя просто так взять целые поколения и превратить в оружие, в убийц, в чудовищ без того, что однажды они все вернуться домой, чтобы утолить свою жажду кровью создателя?

Ну и где было твоё предвидение? Эта долгая игра заканчиваются. Узлы судьбы свиваются воедино, чтобы задушить тебя за спесь…

Эйдолон поглядел вверх. Из всех вещей в его покоях, из всех творений и орудий насилия лишь одно не было извращено до неузнаваемости дарами капризных богов.

На стене над пространством где стояла прежде кровать до сих пор висела картина. Изображение Кемоса, написанное рукой Келанда Рогета. Прекрасное, на свой лад, и когда-то Эйдолон его ценил. Его тянуло к произведениям искусства смертных, хотя и не так, как его братьев.

Эйдолон не хотел создавать сам. Лишь обладать. Знать, что это творение, этот предмет, принадлежит ему. В его крови было неразрывно связанное с самой душой желание властвовать и править. Возможно поэтому проведённое вместе с Повелителем Смерти время стало таким поучительным. Они были сделаны из одного грубого теста.

Командующие. Правители. Завоеватели.

Взгляд Эйдолона скользнул по застывшему пейзажу, отмечая новые детали.

Он не раз уничтожал эту картину с тех пор, как Маравилья оживила его душу, и особенно после того, как вернулся из мёртвых. Но всякий раз он возвращалась, даже сгорев дотла. Невредимая и целая, но другая. Иногда башня на заднем плане обращалась в кости и плоть. Случалось и так, что впереди виднелись распятые лоялисты, достаточно близко, чтобы можно было разглядеть символы их верности. Прибитые к грудям аквилы. Вырезанные на черепах знаки “Перебежчик” или “Паразит”.

В последнее время картина изображала расколотый и горящий мир, кишащий отчаянно защищавшими его солдатами и исполненными гнева захватчиками.

Но даже это можно было исправить. Когда всё закончится, когда все они воссядут на троны, и создания плотские и бесплотные станут их подданными, тогда придёт время свести счета и возможно… возможно даже отдохнуть.

Нас не ждёт покой. Даже после десяти тысяч лет бесцельной войны. Лишь с помощью меня ты сможешь выковать будущее, которое достойно правления.

Эйдолон моргнул. Он обернулся и посмотрел на одно из уцелевших зеркал, чьё стекло было всё ещё невредимым. Из него скалился сморщенный кошмар, чей взгляд, однако, казался яснее. Воспаления и катаракты разошлись, разум стал острее, мысли мчались со всей уверенностью юности.

Как и должно было быть.

Он начало было отворачиваться, и замер, заметив, что отражение не двигается. Оно стояло на месте, не сводя с него взгляда, скованное стеклом и позолотой. А затем подалось вперёд, сверкая снедаемыми хищным желанием глазами и толкнуло сжатыми пальцами преграду.

Зеркало раскололось, выгнув оправу. Осколки рухнули как игристые капли дождя, врезались в палубу словно снаряды. Но большинство остались на месте, а затем начали двигаться, когда тварь полезла наружу, цепляясь за них, поглощая их, чтобы обрести жизнь и цельность, броситься в покои Эйдолона.

Эйдолон устремился навстречу зверю и схватил его за горло, толкая назад. Зарычал, вбив пальцы другой руки в глазницы демона. Тварь завыла голосом подобным скрежету стекла, силикатовым предсмертным воплем, терзающим разум лорда-командора, а расплавленная жидкость потекла из ран. Она опалила пальцы Эйдолона, застывая и раскалываясь так же быстро, как лилась. Легионер оттолкнул существо прочь, и оно вытянуло вперёд руки и припало к палубе, словно боролось с потоком воздухе при разгерметизации.

— Тебе не сбежать, — зашипел демон. — Мы уготованы друг другу.

Создание бросилось назад в последней яростной атаке, сомкнуло на шее Эйдолона когти. Лорд-командор отвёл руку и ударил со всей силы, вбив кулак прямо в скалящиеся зубы. Существо раскололось, стеклянные крылья замелькали вокруг, по его щекам потекла горячая кровь. Эйдолон подался назад и увидел…

Просто зеркало, теперь разбитое на тысячи мерцающих осколков. Он огляделся по сторонам и понял, что слишком долго пробыл в состоянии фуги. Что он снова один.

Внезапный щелчок привлёк его внимание.

— Говори.

— Милорд. Вы нужны на мостике. Здесь есть нечто, что вам стоит увидеть.

Поднявшись на мостик, Эйдолон увидел безумие.

Всё двигалось. Сервы и слуги суетились, пытаясь устоять на ногах от внезапных толчков. Металл выл, воздух дрожал от страданий машин. Окулюс был затуманен, словно глаза трупа, и в уголках виднелись трещины, оставленные напором Эмпирей на пузырь относительно стабильной реальности. Лорд-командор улыбнулся. Да, даже такой великолепный корабль мог страдать и умирать. Даже он, как и всё прочее, был… смертным.

— Так почему меня вызвали? — спросил лорд-командор, почти заскучав.

Рабы поклонились, глядя лишь на его сапоги. Лишь самые храбрые, те кто ещё носил униформу и сохранял подобие разума, подняли руки, что показать на угасающее по ту сторону окулюса пламя.

И сквозь его сполохи виднелся мир.

Парящий в бесконечной тьме, мерцающий шар зелёных морей и плодородных земель, мозаика контрастной красоты. Его взгляду открылись просторы белого камня, видные даже с орбиты и растянувшиеся по континентам. Огни мерцали на краях планеты, там где уже наступила ночь и звёздный свет открывал взору великолепные города.

Язык хлестнул по губам. Эйдолон знал этот мир. Судьба, случай, капризы и причуды богов вернули его сюда. Лорд-командор вздохнул. Уже с горечью. Он вспомнил, и в такт его воспоминаниям прозвучал другой голос, отдающийся в уголках разума, смеющийся в чертогах души. Повторяющий его слова с мрачным весельем.

— Татрикала.

“Конечно, есть и другие имена. Другие миры и другие воины. Легионы, даже ослабленные, собрали столь много почестей, и с каждой битвой возникали истории. Планеты становились синонимами деяний. Из всех битв славного и возрождённого Третьего, и ныне их прошло уже много, мы часто вспоминаем Проксиму. Это имя не сходит с уст, ведь именно там они заслужили Палатинскую аквилу.

Другие могут рассказать о погибели катаров. Это величественная трагедия, и будь я певцом, то описал бы её в стихах. “О чемпионах изумлённых, о ликах поражённых, скорбных”.

Но я не певец и не поэт. Я не стану рассказывать вам о бесчисленных погибших, павших с честью или в бесчестье. Я не стану рассказывать вам о гордыне и Визасе, или о сотне других приведений к согласию. Нет, я вспомню Татрикалу, где на моих глазах был поставлен на колени мир и возвысился правитель людей.”

— “Среди пламени: воспоминания о Великом крестовом походе”, неизданная рукопись летописца Кристиана Партиннуса.

Действие второе. Тело

Седьмая глава. Родное пепелище

Экипаж умолк, на мостик поднялись первые офицеры, но Эйдолон всё ещё не сводил взгляда с планеты.

Облачённые в пурпур солдаты собрались у далёких стен полукругом, тянущимся от одного крыла мостика до другого. Когда-то они с гордостью носили свою униформу, храня её чистоту, но со временем стали насмешкой над своим былым великолепием. Они последовали за своими хозяевами, ставшими воплощением пороков. Теперь с шинелей свисали кровавые трофеи: искусно обтёсанные костяшки пальцев, покрытые резьбой более крупные пластины из кости, размазанные по ткани узоры из человеческой крови и иных менее очевидных жидкостей. Солдаты стали сделанными на заказ произведениями гибельного искусства, сотворёнными капризами.

Когда-то они были бойцами 97-го Калатесийского полка. Доверенными, уважаемыми и взятыми Третьим легионом под крыло. Астартес заметили в них потенциал и помогли раскрыть его, направляя и наставляя гвардейцев. И потому они неизбежно последовали за великолепными и образцовыми Детьми Императора в пучину безумия и измены. В центре собрания стоял командующий ими офицер, полный решимости не проявить слабость перед взглядом самого Эйдолона. Лорд-генерал Станислав Отвар облачился в пороки, словно в чудесный плащ. Его прежде покрытый изысканным орнаментом нагрудник оплавился и застыл на широкой груди причудливым узором, напоминавшим скорее наросты кораллов, чем метал. На сгибе локтя он нёс искривлённый шлем, похожий на морду рычащего зверя, страстно облизывающего острым языком лицевую пластину. Свободная же рука покоилась на золотой рукояти сабли.

— Милорд, — начал было Станислав, но Эйдолон не обратил внимания. Лорд-командор всё так же смотрел на планету, словно завороженный.

Всё казалось невозможным. Сперва Эйдолон даже рассмеялся, но смех стих и всё в открывшейся картине вызывало уже ярость. Он прошёлся от края мостика до края, водя перчатками по золочёным перилами. В глубине души ему хотелось вырвать их и бросить прямо в окулюс или забить несчастного раба до смерти. Эйдолон разжал кулаки и отступил на шаг, а потом тихо шипяще вздохнул.

Желчь поднялась и схлынула, скрывшись в океане его рассечённой души словно ил.

— Боги играют со мной, — прошипел Эйдолон. — По их воле я оказался лицом к лицу с ней из всех планет.

— Это же просто планета, — пожал плечами Плегуа. — А их так легко сломить. Нечего бояться.

Бояться. Бояться. Бояться. — Сказанное какофоном слово странным образом разнеслось по мостику. Словно нечто прячущееся на грани восприятия шептало и повторяло всё, словно эхо или отражение…

— Я не боюсь её! — рявкнул Эйдолон, и от мощи его дара на мостике будто грянул гром. От внезапного порыва ярости затрепетали обгоревшие знамёна. Замерцали и угасли жаровни. Смертный матрос рухнул и забился в судорогах, истекая кровью из ушей.

— Я не боюсь её, — повторил тише Эйдолон. — Но мне знакома эта планета. Именно здесь я…

Пальцы подняли его лицо, заставив посмотреть на великолепный лик отца. Улыбка, приветливая улыбка, лишённая осуждения или презрения.

— Восстань, сын мой, — говорит он, мягко, но с такой убеждённостью, что слова слышат все вокруг. Они словно наблюдают, как говорит само солнце. — Восстань, мой лорд-командор.

— Именно здесь я стал тем, кем был.

Тогда Эйдолон был лишь командиром роты, одним из первых и самым способным. И поэтому он возглавил собственное соединение. Поисково-разведывательную группу, действующую без прямых приказов Фулгрима и надзора Луперкаля. Эйдолон был уверенным, убеждённым в своих силах просто потому, что ему доверили руководство.

А Татрикала оказалась планетой, черпавшей силу в плотности населения. Другие политии Древней Ночи разрастались вширь, строя собственные низшие империи, Татрикала же стремилась к внутреннему совершенству. Они едва исследовали даже систему, в которой находилась планета, и вместо этого строили собственный воинский рай. Мир стал твердыней и опорой высоких идеалов, крепких стен, надёжных орудий и технологий.

Эйдолон стремился проявить себя и как дипломат, приложив все усилия, но вскоре понял, что одними медоточивыми речами не убедит ни солдат, ни Воинский Совет покориться Империуму. Он был вынужден дать им бой, что признаться будоражило кровь капитана. Лично возглавлявший соединение Эйдолон начал оценку систем обороны и боеспособности планеты.

А затем сокрушил их. Мастерски. Нанося один удар за другим.

В конечном счёте вся их военная мощь оказалась ничем, и такую эпитафию можно было написать на гробницах многих встреченных Империумом в те славные дни цивилизаций. Эйдолон спланировал наступательную операцию и лично проследил за её проведением. Спустя считанные дни Военный Совет был свергнут, его армии рассеяны, а столица взята с примечательно небольшими разрушениями и потерями. Эйдолон нашёл равновесие между освобождением и разорением.

И когда отгремела последняя битва, небеса разверзлись от пламени ложного рассвета. “Гордость Императора” вышла на орбиту, и примарх почти их своим присутствием. Всё это было уловкой, как узнал позднее Эйдолон. Фулгрим позволил ему действовать самостоятельно, чтобы испытать и понять, готов ли он командовать.

Среди пепла культуры в окружении новых подданных Империума Эйдолон опустился на колени простым легионером и встал лордом-командором.

А теперь он вновь его увидел по капризу судьбы.

В отражённом сиянии прекрасной планеты казались тусклыми даже ярчайшие люмены. Сервы смотрели на Татрикалу овечьими глазами, моргая так, словно не могли понять что видят. Варп впился клыками в их разумы, развеял души, теперь же на них обрушилась вся притягательность материума.

— Что говорит нам ауспик? — наконец, спросил Эйдолон. Матросы засуетились, спеша дать отчёт и боясь гнева лорда-командора, спускавшегося к трону с верхних ярусов. Скрюченными пальцами Эйдолон провёл по спинке с силой, достаточной чтобы ободрать металл и камень, стесать стружку из позолоты. — Отвечайте, чтоб вас!

— Показания неясные, мой господин, — прощебетал один из младших техников. Церт, так его кажется звали. Повернувшись к Эйдолону, он натянул входные кабели, с каждым новым обрабатываемым сигналом посылавшим прилив удовольствия в остатки тела. Его глаза закатились. — Мы видим корабли, вылетающие из-за другой стороны планеты. Похоже, они нас заметили.

— И сколько кораблей с нами?

— Вокс-связь работает с помехами, — проскулил Церт, вздрогнув от новой разошедшейся по нервам волны сигналов. — У нас есть подтверждение присутствия “Величавого клинка”, “Сломленного монарха”, “Его воплощённой красоты”, “Обители вечной” и войсковых транспортов “Душа просвещения”, “Трофоний”, “Преломлённые скорби” и “Уночнённая мука”.

— Достойное собрание наших сил, — пробормотал Эйдолон. Кораблей хватало для его замыслов, но численность казалось… незначительной. Лишь долей мощи легиона, пусть лорд-командор и сомневался, что в секторе остались контингенты лоялистов достаточно сплочённые, чтобы бросить ему вызов. Слишком близко к главным варп-маршрутам Терры. Рогал Дорн отозвал бы крупные группировки за высокие стены и грозные укрепления Солнца.

— Мы определили, кто это! — Церт забился в оковах, пока не вырвал часть проводов из плоти, забрызгав механизмы кровью. В нишах на краю мостика зачирикали адепты Нового Механикума, довольные языческой святостью происходящего перед их оптикой. — Корабли, лорд! Они передают сигнум-коды Шестнадцатого легиона. Я… Ааа…

Он умолк, забившись в экстазе.

Эйдолон шагнул вперёд и схватил Церта за глотку, надавив. На шее получеловека вздулись вены, а зрачки расширились, пока удовольствие от загрузки данных боролось с болью в трахее.

— Сосредоточься, червь!

— “Верное копьё”, “Хтонийский поцелуй”, “Солнечное первородство” и боевая баржа “Милость магистра войны”.

— А это — их достойное собрание, — кивнул Эйдолон. Он поднялся к окулюсу, чтобы взглянуть на приближающиеся суда своими глазами. В привычной для Сынов Гора дикарской манере на их корпусах были выжжены отметки об убийствах размером с титанов. Претенциозные и аляповатые знаки, позволяющие избранным магистра войны гордо кричать о своём господстве.

— Но чего они ждали? Если бы они хотели, то такими силами уже сорвали бы весь мир с оси. Почему они медлили, прихорашиваясь в пустоте?

«Возможно, дело в обычном высокомерии варваров», — подумал Эйдолон, усмехнувшись.

— Выйдите на связь. Мне надо поговорить с представителями нашего далёкого господина и повелителя.

Разошедшиеся по мостику смешки умолкли, едва заискрил гололит.

Открывшаяся взгляду фигура была всем, чего ожидал Эйдолон, но не столь внушительной как он представлял. Доспехи были сняты, открывая взору поджарую фигуру налётчика, лишь по нескольким пластинам звенели свисающие на тяжёлых цепях зеркальные монеты, отчего звук доносился с помехами. Волосы были заплетены в тугие косицы, связанные металлической проволокой, зубы — заострены, на загорелой коже извивались бандитские татуировки.

— Не думал, что увижу здесь одного из павлинов Фулгрима, но эта война полна сюрпризов, не так ли?

— И не поспоришь. — Он поднял руку и постучал по ладони, изображая утомлённость. — Мы вас нечасто видим вдали от поводков ваших хозяев. Магистр войны предпочитает держать вас поближе, истинные вы сыны или нет, даже если вами командует и не сам, а через Абаддона, — он улыбнулся. — Возможно, мы все оказались здесь по воле богов, на орбите непорочного мира, где из врагов нас ждёт лишь время.

— Богов, — фыркнул хтониец. — Говоришь, как один из ублюдков Лоргара. Хватит с меня богов. Мне достаточно и привычного насилия. Возможно, я научусь им управлять, — проекция содрогнулась от помех, и голос раздался снова. — Мы следовали за основными силами магистра войны. Варп-канал… — он помолчал. — Катастрофический имматериальный коллапс, так мне сказали адепты.

— Значит, то же самое, что случилось и с нами. Как удобно.

Удобно. Прошелестел голос в голове Эйдолона, неприятно напоминавший о Короле. Но возможны ли совпадения в этой галактике глупцов?

— Назовись, — потребовал Эйдолон, заставив себя не замечать призрачные насмешки. — Возможно, я и служил прежде с Шестнадцатым, но со временем вы все становитесь на одно лицо. И характер.

Гололит затрясся от смеха воина.

— А я помню, когда мы служили примером твоему легиону. Вас было так мало… Вы бились достойно больших легионов, признаю, но ещё были и в самом деле… Детьми.

— Родич, мы можем и дальше обсуждать древнюю историю, пока не погаснет пламя войны, или перейдём к делу. Ты здесь. Мы здесь. Почему? Под нами покоится планета. Достойная добыча для любого легиона, но вы ещё не сочли должным запустить в неё когти. Вместо этого вы сидите на кораблях, отчаявшиеся и затеянные в варпе, — Эйдолон опустил руку и постучал по клавишам, а затем опять посмотрел на воина. — Так что я спрошу ещё раз. Назовись.

— Герог Шарур, претор двадцать третьей роты. Мы едва собрались с мыслями, пижон. Только заметили планету, почему ты думаешь что у нас уже есть планы атаки?

— Ну вы же привыкли вести остальных в первых рядах, атаковать и лишь потом задавать вопросы. Странно, что у тебя ещё не идёт слюна от мысли о бое.

— Умолкни или я тебя заставлю, — образ Герога подался вперёд, вглядываясь в Эйдолона. — Я тебя не узнаю, а если и знал, то значит ты изменился слишком сильно. Поэтому я задам тебе тот же вопрос. Кто ты такой, маленькое чудовище?

— От нахального хтонийского ублюдка я другого и не ждал, — Эйдолон зевнул. — Тебе выпала честь обращаться к Эйдолону, первому лорду-командору Третьего легиона.

— Какой милый титул. Сам его придумал?

Эйдолон фыркнул, и его подчинённые вздрогнули от разошедшейся звуковой волны. К порочным смертным присоединились транслюди — избранные капитаны, прослышавшие о разгорающемся противостоянии и собравшиеся показать силу. Оскорбление одного было оскорблением всех.

— А не тебя ли опустил Торгаддон?

— Убийство было так давно… — пробормотал Эйдолон, невольно почувствовавший удовольствие от разговора. — И впоследствии я проявил себя лучшим воином. В конце концов, когда Торгаддону отрубили голову, он не вернулся. А я встал и пошёл.

— Ещё один дар твоих богов?

— Один из многих. Галактика меняется с каждым днём. Жизнь и смерть больше не неразделимые царства. Нам это раскрыл Фениксиец. Как уверен показал и вам сам магистр войны, — Эйдолон прищурился, но даже из-под тяжёлых бровей его тусклые глаза лучились весельем. — Знаешь, я видел его на Улланоре. Какое же он взвалил на себя бремя. И даже не руководства, а такой мощи? Она разорвёт кого угодно на части. Впрочем, пожалуй такое величие легче всего удержать в теле, созданном жизнью среди грязных бандитов и разорившихся шахтёров.

— Следи за своим языком, монстр. Магистр войны…

— Великолепен. Трансцендентен. Утомительно похож на бога, является клинком, который поразит великого Тирана, и прочия и прочия, — Эйдолон снова вздохнул. — Я устал от того, что наши и без того грозные и прославленные владыки и повелители становятся чем-то недосягаемым. Отдаются варпу, превращаются в божков, которыми и прежде прикидывались. Разве тебе не хочется добиться чего-то самому, заполучить до Терры нечто, чем будем владеть мы? Нечто важное. Чистое.

Герог помедлил, склонив голову, и задумчиво цокнул языком.

— И что у тебя на уме?

— Эта планета, — махнул рукой Эйдолон. — Богатая. Плодородная. Практически незагрязнённая. Не уверен насчёт тебя, но нам понадобится время, пока навигаторы решат кто поведёт нас во мглу к Терре. А здесь такая возможность.

— Возможность чего?

— Татрикала встретила поражение с достоинством, и стала ещё гордее, воспрянув вновь как часть Империума. Её жители не переметнутся, даже если знают о идущей войне. Планета была изолирована в Гибельной Буре. Возможно все эти годы после Калта. Возможно, они даже не знают, кто на чьей стороне… В любом случае. Мы высаживаемся. Забираем всё, что хотим и летим с трофеями к Терре. Это богатый мир. В нём в изобилии найдутся и нужные нам материалы, и рабы. Странно, если он тебе не по вкусу.

Он предаст тебя… Голос прошипел на грани восприятия со всей внезапностью кошмара. Эйдолон резко огляделся по сторонам. Все молчали. Малакрис стоял, ухмыляясь. Воциферон остранённо наблюдал. Плегуа что-то бормотал себе под нас, погрузившись в мучительные ноты. Никто из смертных не осмелился бы заговорить. Лишь Расколотый Король шептал из теней.

Ты правда думаешь, что его появление здесь — совпадение?

Но Эйдолон не собирался выдавать другим свою слабость. Не здесь и не сейчас.

— Поднимись на борт моего корабля со своими офицерами, и мы обсудим грядущую войну.

Дети Императора приняли Сынов Гора в самом крупном зале для аудиенций. По потолку протянулись поблекшие фрески, на которых палатинские аквилы парили среди рокочущих молний и плачущих звёзд. Пятна скверны проникли и сюда, как и во все красоты корабля, испортив некогда вызываемое бы чувство восхищения.

Под опроченым сводом собрались офицеры третьего миллениала. В центре стоял сам Эйдолон, а рядом с ним Малакрис и Воциферон. Чуть позади притаились Отвар и Плегуа, а прочие офицеры калатесийцев — у стен.

Герог ввалился в зал со всей ожидаемой бандисткой развязностью и незаслуженной уверенностью. С ним пришли двое других Сынов — сержантов, как подумал Эйдолон.

Герог просто кивнул.

— Татрон Врин и Катригос Сарк. Одни из моих лучших воинов.

— Не сомневаюсь. А это Малакрис и Воциферон. Два из моих, — лорд-командор шагнул вперёд и взмахнул рукой, включая скрытые гололитические проекторы.

Перед ними воспарил сотканный из света мир, окружённый визуальными символами текущего местоположения флота.

— Татрикала. Покорённая в одной из первых кампаний, в плане уровня технологий не слишком отличающася от Империума. Практиковавшая низшее, но вполне продуманное искусство войны с похвальной склонностью к глубокой обороне, — он взмахнул рукой и гололит приблизил изображение до уровня континентов. — Как ты можешь увидеть.

Образы городов вспыхнули ярче, показывая суб-секции, скрытые редуты и глубокие фундаменты. Города были обширными, схожими с ульями по размеру, но построенными с таким мастерством с точки зрения военной архитектуры, что ими бы гордились Дорн или Пертурабо.

— Замечательные постройки, эти великие спиральные города. Мы прорывались в один из секторов, а вокруг нас смыкались защитники и из тайных дверей для вылазок атаковали. Когда понимаешь как они устроены, видишь прекрасную логику, — Эйдолон лучился от прилива гордости, скривившись в преувеличенно радостной гримасе. — Мы вскрыли их. Конечно, без лишних разрушений. Механикумы хотели расшифровать все эти запасы древних знаний. Мы свели к минимуму и потери, и разрушения. Думаю, даже ты бы гордился как мы использовали в стратегии элементы так любивого вашим примархом удара остриём копья. Мы ударили одновременно в три крупнейших города, вскрыли их предсказуемо глубокие укрытия правящей касты, и снесли им головы.

— И теперь ты хочешь отвоевать отданное?

— Сейчас это стало бы пустой тратой сил. Эра праздных крестовых походов заканчивается, — вздохнул Эйдолон. — Высадимся, заберём всё, что может понадобиться в Тронном Мире — рабов, припасы и прочия — и оставим выживших прозябать на руинах. Когда же мы возьмём Терру и вновь отправимся в покорную Галактику, у нас будет достаточно времени завоевать себе место под солнцем.

Эйдолон умолк. Он чувствовал жажду высадиться и вновь пройти по поверхности планеты, где прошло его… становление. И дело было не просто в снедающей ностальгии. Желание отдавалось эхом в залах его души словно музыка какофонов.

Герог отвернулся, чтобы что-то обсудить со своими офицерами, а затем его взгляд вновь скользнул к Эйдолону. Иронично, но в полумраке и алом сиянии гололита его лицо казалось демоническим, а Герог и его люди не были наделены божественным величием. Похоже, что они до сих пор отчаянно цеплялись за законы материального мира, считали их основой войны…

Глупцы. Изображение на гололите пошло рябью. На мгновение в горниле искусственного света вспыхнули преломлённые грани разбитого стекла и ослепительно белое пламя. Ухмылка из теней и дыма. Проблеск раздвоённого языка, скользнувшего по проекции, поблекшего, расколовшегося и исчезнувшего. Или нечто большее, чем кажутся?

Эйдолон сглотнул желчь.

Если они доберутся до Терры, то познают отчаяние просвещения. Они увидят, какой стала война, к каким высотам вознеслись их преображённые отцы и в какие бездны пали. В сравнении с ними эти фантазмы были ничем, как и их праздные насмешки.

Кого-то откровения варпа сломят, оставив лишь тлеющие кости и прах. Возможно, варвар не сгорит сразу, закроется своей верой в магистра войны. Но Эйдолон знал, что от постылых обещаний и мёртвых грёз мало толку. Им осталось лишь черпать простые радости из трупа Галактики да терзать её жителей. Такими стали их жизни, пороки превратились в святые таинства.

Эйдолона больше не заботила вера в его отца, в магистра войны, в скрытый среди доводов смысл или убеждения. Остался лишь зов желаний, отдающихся в душе, что вёл его всё дальше из топи прошлого в пожар будущего.

Я — первое из творений Фабия. Кульминация лаэранской кампании. Всё это и многое другое. Развивающееся. Как эти примитивные создания могут понять, во что все мы превращаемся?

— Ну так покажи нам свой план, лорд-командор, — проворчал Герог. — Посмотрим, под стать ли он твоей браваде.

Эйдолон хлопнул в ладоши, и по его сигналу по изображению разошлись световые дуги. Всего их было шесть, шесть проекций будущего наступления, которое окружит врага и сломит под натиском. Многослойные крепости татрикальцев будут окружены и взяты, истерзаны стремительными штурмовыми эшелонами и обстреляны тяжёлыми танками. Настоящая буря цветов морской зелени и кислотного пурпура окружит их и спалит дотла.

— Нашей главной целью будет Воинский дворец, — начал объяснять Эйдолон. — Средоточие правительства и любых иных имперских организаций. Другие города не станут столь достойным вызовом, но хорошей добычей будут. Поделим всё честно, — гордо сказал Эйдолон. — Конечно, если у тебя достаточно бойцов, чтобы выполнить свою часть плана.

— Достаточно, — процедил Герог. Его воины протолкнулись вперёд, держа руки на рукоятях. Эйдолон шагнул к ним навстречу, безоружный, подняв голову. Герог стоял с ним лицом к лицу, уперев сжатые кулаки в бока. — Слишком уж ты дерзок, лорд-командор.

За Сыном Гора скользнула тень, привлекая взгляд Эйдолона. Искры летели по воздуху, как едва заметные сброшенные перья. Отражения на глянцевых стенах не глядели туда же, куда и лорд-командор.

Мы все служим своим хозяевам… — прошептал Король. Эйдолон заставил себя не обращать внимания и ответить так, как подобало воину его звания.

— И по праву. Укреплённому тем, что я мог бы раздавить тебя как сточную крысу.

— Ты мог бы попытаться, — кивнул Герог, разминая плечи. — Вот только мне невыносима мысль сделать тебя ещё уродливее.

— Ах, праздные обещания, что от них проку?

Сын Гора свирепо блеснул глазами. Эйдолон отступил на шаг, проведя пальцами по гололиту, словно впиваясь когтями в самое сердце грядущей войны.

— Возвращайтесь на корабли и готовьте свой сброд. Вступите в бой, когда мир воспылает от крыльев феникса.

Глава восьмая. Грядущая победа

В предрассветные часы небо над Рошаном вспыхнуло пламенем.

Проснувшийся в казарме полковник Хаслах сперва подумал, что это и в самом деле просто восходит солнце. Пока не посмотрел на хроно. Ложный рассвет осенял горизонт яростным сиянием. Алые и янтарные всполохи бушевали среди ночной тьмы и света далёких звёзд.

А некоторые звёзды начали двигаться. Звёзды, которых прошлой ночью не было. Многие солдаты плакали, но не от горя или страха, а облегчения.

“Империум”, - повторяли они снова и снова. “Империум вернулся за нами. Нас не забыли.

Нас не забыли.”

Услышав это, полковник сглотнул и отвернулся, чтобы не выдать бойцам внезапно проступившего на лице страха.

“А можем ли мы быть уверенными, что сюда вернулись наши?”

Вскоре он спустился со стен, решив не обращать на пылающий горизонт внимания, которое тот столь дерзко требовал. Полковник спустился по лестничным пролётам к одному из обширных внутренних двориков Воинского Дворца. Время изменило суть цитадели, но имя осталось. Он задумался, поменяют ли летописцы и бюрократы когда-нибудь название на что-то более подобающее Империуму. Они ведь обещали, что вскоре войнам придёт конец. Больше не будет десятин плоти и ресурсов. Когда вся Галактика обретёт согласие, а власть Императора будет абсолютной, они разделят все изобильные блага космоса. Встретят новые возможности и дома, и за его пределами. Смогут не просто служить, сражаться и умирать, а процветать.

Раньше он уже слышал в пропагандистских речах о возможностях на далёком востоке, в восходящем Ультрамаре. Впрочем, в глубине души Хаслах понимал, что никогда его не увидит. Если он и покинет мир, то на военной службе. Что на свой лад утешало. Его семья безукоризненно служила в татрикальскими стенощитниками на протяжении поколений. Матери и отцы, братья и сёстры, все исполняли свой долг, чтобы цивилизация продолжала существовать.

“Мы оберегаем покой ради выживания всей Татрикалы” - так всегда говорил его отец. И эти слова стали мантрой, опоясывающей сердце Хаслаха, самой его сутью после долгих лет верной службы. Конечно, теперь полковник служил другим господам, но за в глубине души знал, что его решимость осталась непоколебимой.

Так ли уж было важно, что на стенах стоит меньше солдат, если Империум поклялся их защищать? Что теперь их дети растут ради службы в полках Имперской Армии, а не занимают места в корпусе гражданской обороны? Он не знал ответа, а летописцы бы просто заверили его, что всё будет в порядке.

После освобождения планеты, Третий легион оставил им множество творений имперских художников и философов, чтобы они могли проникнуться идеями терранской культуры. Со временем, уверяли летописцы, они станут галактической культурой. Человеческой культурой. Всё будет частью Империума, все мелочные разногласия Раздора будут решены и позабыты. Имератор, возлюбленный всеми за Его бесконечное милосердие и мудрость, всё спланировал.

Хаслаху отчаянно хотелось в это верить. В то, что существовал направляющий всех через бесконечные случайности вселенной замысел. Конечно, он слышал и перешёптывания о “Лектицио Дивинатус”, но не обращал на них внимания. Хаслах не желал уверовать в бога. Богов не существовало. Облик Галактики определяли воля и силы смертных.

Он стоял на площади Объединения, праздно размышляя о возвращении Империума. Конечно, если это и в самом деле был Империум… Безвкусное конечно имя для колосса, возвысившегося в годы Великого крестового похода. Перед ним над центральной платформой из чёрного вулканического камня полукругом вздымались мраморные платформы. У подножия каждой располагались прекрасные золотистые статуи, изображавшие одного из просветивших Татрикалу воинов.

Хаслах приходил на площадь так много раз, что она стала центральной шестернёй в машине его времяпровождения. И теперь он подошёл ближе, разглядывая памятники Астартес.

И их господина.

Перед центральной колонной стояли две статуи, чью позолоту украшали платиновая филигрань и инкрустированные драгоценные камни. Большая из них изображала настоящего колосса, своим присутствием заполнившего весь простор площади. Даже более внушительного, чем стоявший перед ним на коленях легионер, отмеченный знаками отличия и печатью уготованного величия.

Памятники вызывали у него сильные и странные чувства. Хаслах всматривался в каждую деталь, как и всегда. Статуи были столь прекрасными, что он всякий раз замечал в них нечто невиданное прежде. На его глазах словно раскрывались новые грани тайны.

Благородные, внушающие благоговение воины. Защитники от ксеноугроз и мятежников, скрывающихся по ту сторону небосвода. А затем пришли бури и опустилась тишина. Ни кораблей, ни астропатических посланий. Лишь тьма и смыкающийся холод, удушающий бесконечный мрак.

Солдат преследовала мысль, что они так и умрут здесь, одинокими и забытыми. Многие сошли с ума и покончили с собой, не желая ждать медленной смерти от голода без имперского достатка. Планета была частью наполовину построенной империи, наследницей наполовину сломленной культуры, а теперь боролась лишь за выживание.

Хаслах подавил дрожь. Он вновь попытался сосредоточиться на памятниках, на чертах их лиц, на великолепии. Одновременно представимом и неописуемом, слишком большим для такой провинциальной планеты. Они стали для него образцом и опорой. Хаслах больше не был юношей и цеплялся за звание, важность которого ослабела за долгие годы. На виски прокралась незванной гостьей седина, да и прицел уже был не так хорош, как прежде. Но он всё ещё был в здравом уме, отточенном исполнением долга и непрестанно укрепляемом в последние годы чрезвычайного положения.

Бури утихли, но страх остался. Он вцепился в душу каждого, укрыв мир, словно позолота - площадь. И теперь когда на горизонте горело пламя, нутро его вновь терзали змеи-близнецы - надежда и сомнения.

А затем завыли сирены. Хаслах резко обернулся, забыв о статуях. Вздрогнул, как от удара. По площади прокатился грохот выходящих на позиции орудий ПВО. Его глаза метнулись к стенам, к уже разбегавшимся по постам бойцам. Полковник зашагал к лестнице, спотыкаясь.

В воздух взмыли первые снаряды. Огонь зенитной артиллерии хлестнул тьму, ища невидимые цели. Он слышал ошеломлённые требования подтверждений, приказов. Вокс переключался с канала на канал, а потом прозвенел приоритетный сигнал. Один из его коллег из другого города. Он пригляделся к идентификационному коду. Сартос. На экваторе. Он настроился на канал.

И услышал лишь вопли.

Настроенные на широкий диапазон частот механизмы вокс-перехвата передавали мгновения муки со всего города. Он слышал, как умирает население, погибает вся культура. До ушей доносилось хлюпанье разрываемого мяса и крики ничем не сдерживаемой, нескрываемой агонии.

- “Дети Императора!” - прогремел по воксу голос и раскат смеха. - “Смерть Его врагам!”

Резкий грохот болтерных выстрелов заглушил вопли, а треск опустившегося сапога - передачу.

А затем завопил сам воздух вокруг, словно желая заполнить тишину. Хаслах отшатнулся, посмотрев вверх, и увидел как из облаков вырываются первые корабли. Стены вспыхнули под шквальным огнём. Он увидел как от солдат, его подчинённых, с которыми он служил много лет, остаются лишь силуэты в огненной буре.

Языки пламени скользнули по краям проносящихся с воем кораблей, осветив изъеденный коррозией металл, странно искажённые и выкрашенные в опаляющие глаза цвета корпуса, и безвкусные фрески, всё ещё выглядевшие влажными, недавно покрашенными. Символы длинного когтя и распущенного крыла.

Вторая волна начала заход. Взрывы сотрясли плоские стены высоких домов за спиной полковника. Хаслах держал руку на кобуре и кричал в вокс приказы, которые уже никто не услышит.

- Построиться! Следите за врагом! К оружию! По постам, бойцы!

А рёв грозных кораблей доносился со всех сторон, наполняя какофонией весь мир. Хаслах обернулся, готовясь бежать к другим укреплениям, когда позади раздался оглушительный грохот. Осколки впились в его стену. Кровь потекла по щеке, и Хаслах отшатнулся.

И медленно обернулся, врезавшись во что-то твёрдое.

Над ним нависал рухнувший на землю исполин, столь же громадный как статуи. Их искажённое подобие, насмешка над былым благородством. На щеку чудовища свисали тусклые волосы, его плоть корчилась и извивалась под напором чего-то, скрытого от глаз. Пурпурно-золотистые цвета оплавленных и изуродованных доспехов местами покрылись буйством красок, нанесённых капризной рукой или растёкшихся по собственной воле по металлу. Тварь опиралась на огромный молот, окутанный гибельными молниями.

Лицо чудовища скривилось в подобии улыбки, и оно занесло оружие над головой.

- Смерть Его врагам, - повторил предатель, и молот опустился.

Эйдолон поглядел на оставшееся от солдата месиво, потыкал в него носком.

Галактика кишела добычей, уготованными ему богами драгоценными игрушками, но они ломались так легко. От Исствана до самой Терры люди вечно становились хрупким разочарованием. Эйдолона ранила мысль, что когда-то и он был таким слабым. И если бы он не вознёсся, проживи он такую же жалкую и чахлую жизнь, предпочёл ли бы он умереть за честь семьи, а не стать жертвой Императору?

“Единство сделало меня собой, но оно же могло меня так легко сломить…”

Он отвернулся от изувеченного трупа и поглядел на шедевр жалкого ансамбля города. Одна из колонн уже обрушилась под ракетным обстрелом и половина её торчала над павильоном, как осколок кости. Он гордо зашагал вперёд, покачивая в руке молот.

Статуя Фулгрима смотрела на него всё теми же затуманенными металлическими глазами и с всё тем же самодовольным покровительством, что и на подобие Эйдолона. Он подошёл к ней и протянул руку, чтобы провести пальцами по лицу.

Эйдолон помнил, как воздвигали скульптуру. Лучшие ремесленники флота на протяжении недель трудились, желая создать нечто достойное облика самого Фениксийца.

“Я хотел увековечить этот знаменательный день”, - слова генетического отца выскользнули из воспоминаний. - “Чтобы грядущие поколения увидели лица своих освободителей. Мы возвысили их, сын мой. Мы дали им единство”.

Ладони сомкнулись на рукояти “Славы вечной”, и лорд-командор воздел молот над головой. И зарычал, нанося удар. Металл погнулся и раскололся. Его некогда идеальное лицо разбилось на части, исказилось и поплыло. Металл расплавился и закапал под ноги уничтожившему тень самого себя легионеру.

Эйдолон буркнул и остановился, опустив оружие на исходящие паром обломки, чуя запах расщеплённого золота. Он оглянулся через плечо на Фулгрима, не выпуская рукоять.

“Уничтожить и твоё наследие было бы так легко. Но возможно пока хватит и моего”.

Эйдлон с отвращением перевёл взгляд с идола своего отца на пылающий город. Он высадился в самом его сердце, чтобы почтить площадь новым освящением и смазать пеплом сердце былой гордыни. Вокруг него высаживались подразделения третьего миллениала. Бойцы Малакриса ликующе выли, выпрыгивая из штурмовых кораблей или выскакивая из ощетиниквшихся коконов - “Харибд” и “Когтей ужаса”. Одна из штурмовых клешней врезалась прямо в центральный шпиль и теперь пыталась удержаться, пока дрели и мельта-резаки прогрызали путь внутрь.

Они убивали культуру. Шаг за шагом. Удар за ударом. Топили цивилизацию в её же смрадной крови. Терзали будущее.

Судьбой человечества был затянувшийся вопль, вырываемый из задыхающихся лёгких.

Дети Императора всё ещё просвещали. Несли свет и обещание грядущего. Должно быть, так же чувствовали себя альдары, медленно осознавая что же порождали на свет.

Эйдолон позволил себе смешок. А ведь это был их конец. Гибель всего, чем они дорожили. Возможно, теперь человечество последует за ксеносами в могилу. Даже сейчас пожалуй он ковал это будущее. Копал могилы для миров, которые никогда не видел. Людей, с которыми никогда не чувствовал родства.

И когда Терра будет в их руках…

Когда Терра будет нашей…

Что тогда?

Эйдолон не спешил. Ничто здесь не могло ему навредить. Ещё нет. Он слышал рёв звуковых орудий на стенах, где развлекались его какофоны. Пожалуй, лорд-командор мог представить и даже расслышать лязг клинков. Эстеты Воциферона удовольствовались поединками, гремящими среди горящего города, и это был достойный похоронный звон перед гибелью или порабощением смертного народа.

Возможно, прислушавшись он даже разобрал бы гиканье и насмешки заходящих на боевой пеленг хтонийцев, диких бандитов, возвысившихся над людьми. В сердцах Эйдолона всё ещё тлел уголёк благородства, частица, которой было отвратительно само существование таких космодесантников.

Впрочем, поразмыслить об этом придёт время потом, когда сгорит этот мир и все его блага пойдут на утоление желаний и нужд легиона. В глубине души Эйдолон знал, что Дети Императора возвысятся над всеми, даже если на это уйдёт десять тысяч лет.

- Возможно, я разберусь с тобой потом, отец, - сказал он статуе, а потом отвернулся и лениво зашагал к ждущему центру управления. - А пока у меня другие дела. Убийство мира и всё такое.

Девять. Шёпот разрушения

Слушай.

Голос доносился из каждого угла, каждой тени и проблеска пламени. Он танцевал над умирающим городом, манил словно песнь, слышная лишь благословенными воинами легиона.

Слушай.

С самого первого убийства когти Малакриса были вымазаны в крови. Он не стал включать поле, ведь и так разрывал смертных солдат безо всяких усилий. Капитан упивался зрелищем их смерти, глядя в расширившиеся от агонии и шока глаза тех, кого лишал быстрой гибели от расщепляющих потоков энергии.

Иногда он останавливался, чтобы слизнуть тёмным языком жизненные соки с лезвий. И у каждого был свой изысканный аромат. Проблески прожитых жизней, приправленные паникой. Кто был алкоголиком, кто наркоманом. Кто нёс в крови генетический яд, который однажды дал бы мрачные плоды, став отравленным наследием для детей или же прорастя внутри тела опухолью.

Через пролитую кровь Малакрис вкушал их суть, саму их душу, и смеялся, убивая. Он всегда этим упивался. И теперь не скрывал этого. Капитан убивал так же естественно, как дышал, рефлекторно, без задних мыслей.

С каждым движением доспехи щёлкали и гремели, усовершенствованные тщательно и долго трудившимися согласно его инструкциям технодесантниками и механикумами… О, ожидание того стоило. Теперь броня действительно подходила Малакрису, прилегала как вторая кожа, впивалась в кожу шипами и царапала так, чтобы вызывать изысканнейшие муки.

Слушай!

Капитан никуда не спешил. По доспехам бессильно застучали лазерные разряды, и тогда Малакрис шагнул вперёд, включив наконец когти. Проблески нечестивого света встретили бегущих в бой защитников. Легионер уже заскучал. Столь немногие могли стать ему хотя бы подобием испытания… Возможно, стоит дать и калатесийцам порезвиться.

Малакрис растягивал удовольствия, давая стенощитникам хоть раз попасть в него бесполезным оружием. Поворот, приводящий его на линию обстрела. Показная дрожь, оступившийся шаг. Представление перед неизбежным концом.

И вот они уже бросаются прямо на него, храбрые глупцы. Малакрис поднёс когти к голове, приветствуя смертных. Сверху кто-то запустил ракету, но легионер отступил в сторону, и взрыв лишь легко толкнул его в бок. Должно быть, солдаты видели его в пламени как чёрную пустоту, нависшую тень, зловещую и ощетинившуюся шипами, освещаемую лишь адским пламенем и смертельным блеском когтей.

- Вы сами разожгли для себя пекло! - закричал он во весь усиленный голос. - Милость первого лорда-командора снизошла на вас, и я - его багровая десница!

- За Императора! - отчаянно закричал кто-то. Малакрис смотрел на бегущих солдат, на их грязно-коричневую униформу и тускло стальные нагрудные пластины. Они текли словно солёный паводок, зачахшие жалкие создания. Построившие высокие стены и охотно прятавшиеся за ними, ставшие кирпичами в них. Смертные всё равно что похоронили себя заживо в этих славных укреплениях, став цементом и камнями для убитого будущего.

Офицеры знали, что не могут убить его в одиночку, и поэтому в первой волне бежали рядовые. Стреляя из ружей. Тщетно бьющих разрядами по доспехам. Он видел, что их оружие уже перегружено, как быстро выгорают энергоячейки. Мерцающие свечи среди жестокой тьмы.

В мерцании пламени сверкнули штыки. Солдаты перепрыгивали через хребты из осыпавшейся кладки, споткаясь, перебирались через опрокинутые колонны. Несомненно, кто-то из их командования вёл подсчёт. Сколько стандартных солдат потребуется, чтобы убить одного легионера?

По доспехам снова застучали разряды, а в бок шлема врезался сплошной снаряд, на миг ошеломив капитана. Малакрис зарычал, лязгнув когтями. Солдаты были никем… однако их решимость утомляла.

Легионер ринулся в самую гущу. Даже ожидавшие нападения бойцы не ожидали такой стремительности. Малакрис ухмыльнулся, заметив промелькнувший на лицах и мгновенно исчезнувший трансчеловеческий ужас. Они вступили в бой. Сошлись. Теперь смертным оставалось только сражаться с внезапно оказавшимся среди них чудовищем или погибнуть.

И они кололи его, пытаясь пронзить доспехи, но лишь тупили и ломали штыки. Целились из тяжёлого оружия. Воздух вокруг наполнился пламенем и осколками под огнём плазмомётов и установленных на огневых позициях болтеров. Раскололися и оплавился камень. Внезапный жар обращал пыль и песок в стекло, а тела мёртвых мгновенно зажаривались или исчезали, расщеплённые на атомы. Выпущенный тяжёлым болтером снаряд ударил в нагрудник и отбросил Малакриса на шаг. Капитан улыбнулся, упиваясь ощущением растекающейся по телу крови.

Даже сквозь фильтры ястребиного шлема он чуял лишь вонь жареной человечины. Малакрис взревел, и рёв его рокочущей волной прокатился по полю боя. Усиленный, но не столь оглушительный как у Эйдолона или какафонов. Способный ошеломить и устрашить, но не переломать кости.

- Давайте, - отдал приказ капитан.

Вой прыжковых ранцев донёсся даже сквозь грохот битвы. Бойцы его отделения взмыли в воздух и приземлились прямо среди сечи, завывая, ревя цепными мечами и рыча болт-пистолетами. Настоящие фонтаны крови забили на месте солдат, рассечённых пополам, разрубленных от макушки до паха, разорванных в клочья.

- Хорошо заманил их капитан! - передал по воксу Рикан Байл, его заместитель и лучший первопоходец троп боли из всех, которых Малакрис видел. - Крысы бегут! Загоним их в норы, вытащим и распнём под песни! Прибьём кричащим к стенам, как предупреждение другим! Освежуем заживо и…

Малакрис отключил связь, прервав поток жестоких идей, ведь у него уже были свои. Стенощитник уползал от капитана. Солдат со сломанными приземлившимся легионером ногами полз, тащил себя через обломки, цепляясь за них обагрёнными культями пальцев. Малакрис зашагал за ним, наблюдая за смертным, будто дитя за раненым насекомым.

Слушай!

На задворках разума вновь слышался вкрадчивый голос, настойчивый и уверенный, такой знакомый. Если бы Малакрис сосредоточился, то наверное бы даже понял, кто обращается к нему с такой совершенной властностью. Что за внушающее благоговение создание обращается к нему во сне и наяву. Побуждая ко всё большим и большим излишествам.

Он протянул руку, схватил смертного за голову и грубо потащил вверх. И надавил. Чувствуя, как трещит и падает шлем. Как рвётся плоть, раскалываются кости. Он словно на миг ощутил на языке вкус выпущенных из тонкой оболочки серых клеток. А затем мозг рассыпался пеплом, испарился в энергетическом поле.

Малакрис хрипло вздохнул от удовольствия. По телу расходилась волна противоречивых чувств, опаляющего нервы извращённого удовольствия. Заточённая в теле душа пела, колотила вместе с сердцами в пластины сросшихся рёбер.

Внезапно он посмотрел наверх.

Среди теней на пылающем небе проступил силуэт в плаще, развевающемся под внезапными порывами раскалённых ветров. Такой знакомй. Такой решительный. Невозможно, но это был Эйдолон. Показывающий вперёд когтями, словно горящий изнутри чёрным пламенем, застывшим среди ветра смерти.

Малакрис взбежал на пригорок и заглянул через край. Под ними маршировали Сыны Гора, шагая такими стройными рядами, которыми уже не могли похвастаться разрозненные банды Третьего. Большинство их выстрелов попадало точно в цель.

Жестокая методичность и эффективность. Глупцы, цепляющиеся за приказы, словно они могли защищить их от потопа. Голос вновь что-то нашёптывал.

Потребовался бы лишь самый небрежный жест, минимальные усилия, и хтонийцы бы стали жертвоприношением, достойным его вознесения.

Они не заслуживают права купаться в твоём величии, разделить твою мощь. Покажи им, кем можешь быть. Сделай то, что должно. Во имя моё.

- Я слушаю, - выдохнул Малакис, не отводя взгляда от проносящихся над головой штурмовых кораблей врага. - Я вас слушаю, милорд.

Они умирали как безвольный скот, и в таком бою не найти было радости состязания.

Даже офицеры едва ли могли дать Воциферону бой, что ввергало его в уныние. Это таких людей они оставили в своей тени? Трусов, бросающих приближённых против легиона? Готовых пожертвовать бессчётными жизнями, лишь бы на миг спасти свои жалкие шкуры?

Он сражался в пылающих развалинах, прежде бывших воинским училищем, и под сабатонами легионера хрустели опалённые клочья пергаментов и столов. Ко всем поверхностям лип пепел, как осталивающиеся частицы сгоревшего дерева, так и маслянистая сажа, оставшаяся от расщеплённых тел. Воциферон остановился среди кошмара, чтобы очистить клинок, стряхнуть с лезвия клочья плоти и брызги крови в мокрое тряпьё у ног. А затем отбросил клочья униформы прочь. Пусть сгорит.

Пусть всё сгорит.

Он вздрогнул от этой мысли, незванной и чуждой. Он не был обезумевшим разрушителем, готовым ради победы испепелить целую планету. Пусть этим занимаются вульганые легионы, безумные и порочные. Он никогда не вступит в их ряды. Воциферон скорее сгорит сам, чем опуститься до их уровня. Однако мысль оказалась назойливой, заразной. Мир словно жаждал сгореть, быть уничтоженным и восстановленным. Феникс мог воспрять лишь из пепла. Даже Кемос был мёртвой колыбелью, прежде чем Фулгрим вновь принёс в неё жизнь.

- За мной! - воскликнул Воциферон. Избранные клинки спешили за ним, перепрыгивая через наспех сваленные баррикады. Поверженные колонны лежали преграждали путь через проспекты, сваленные на пути легионеров как сухостой. И уже запятнанные и вымазанные кровью и потрохами, среди которых проступали узоры.

Воциферон возглавлял наступление из казарм в один из аудиторумов. Щёлкал вокс, пока другие воины его подразделения, его присягнувшие на клинке, докладывали один за другими. Каждый из них, и бившийся рядом с командиром, и сражавшиеся поодаль, на самом деле воевали в собственных войнах, таков был одинокий путь дуэлянта.

- Здесь некому бросить вызов, - проворчал Алеф Катрагани, один из товарищей Воциферона. - Это всё равно, что сражаться с новобранцами. Я бы нераздумывая предпочёл бой с Сынами Гора, да даже с кем-то из отбросов Малакриса, - он косо поглядел на Воциферона. Алеф, как и его учитель, хранил дисциплину плоти. На нём не было шрамов, а волосы спадали на плечи жемчужно-белым водопадом. - Пора бы уже закончить с этой кровной распрей. Ты станешь капитаном, если захочешь.

- Для этого в зоне боевых действий самое время, - фыркнул Воциферон. - Нет. Я всегда успею выпотрошить ублюдка, как он этого заслуживает, но когда я решу. И своим клинком.

Алеф пожал плечами и направился прочь, прочёсывая залы в поисках добычи получше. Руководство Воциферона воспитало в его солдатах достойную независимость. Как и должно было быть. Он лично их обучал. Избирал из рядов Третьего миллениала за воинское мастерство и полную бесстрастность. Свободных от поразившей большую часть легиона скверны, не поддавшихся худшим излишествам. Он лично убил тех, кто не соответствовал его высоким стандартам и ожиданиям, в поединке клинок к клинку.

Воциферон не считал себя Люцием или Кирием, ни кем-либо прочим из многочисленных порождённых примархом мастеров клинка. Теперь слишком многие стремились к заоблачным высотам, измеряя своё мастерство по чужим стандартам, забывая о чистоте искусства. Возможно, Воциферон никогда и не одолел бы того же Кирия, но он знал что посвятил себя без остатка избранному пути.

Он провёл свободной рукой по поверхности доспехов вдоль золотистых трещин. Каждая рана была удостоена уважением и возмещена стократ, каждое оскорбление отомщено. После битвы он лично приготовит и расплавит золото, а затем вставит в доспехи вместе с керамитовым наполнителем.

Он сам становился произведением искусства.

Дым вздрогнул от боевого клича. Один из офицеров наконец-то вступил в игру. Воциферон улыбнулся. Он не носил шлема, и потому женщина увидит лицо своей смерти. Другие легионеры отступили, молча ухмыляясь.

Воциферон поднял саблю к лицу, и полусвет блеснул на позолоченной рукояти.

- Приветствую, дочь Империума. Я - Воциферон, мастер клинка из третьего легиона. Для будет честью узнать твоё имя, прежде чем забрать жизнь.

Она сплюнула на пол. Кровь стекала по бледным щекам и замарала тёмные волосы. Лицо освещало сияние её собственного силового меча, словно призывая Воциферона обратить внимание. Высокая и подтянутая женщина обладала телосложением бойца, была профессионалом, пусть и не достойным соперником.

- Я - Церел, изверг, - она почти прошипела эти слова. - Я служилу капитаном стенощитников.

- Служила, ведь стены пали, - мягко, почти вежливо поправил её легионер. Лицо женщины исказилось от ярости.

- Что вы творите? Когда-то вы освободили эту планету, защищали её. А теперь разрушили всё за одну ночь кровавого безумия.

- Хотел бы я, чтобы ты поняла, - ответил Воциферон, и к своему удивлению понял, что говорит правду. - Ложь Императора сковала всю Галактику цепями. Мы сломим их. Мир за миром, стена за стеной, пока не падёт сам Тронный мир и Дворец.

- Вас остановят. Возможно не здесь, но вам не победить.

Воциферон вздохнул, расправив плечи, и вновь отсалютовал клинком.

- Как знать, капитан.

Совершенство ждёт, стоит лишь протянуть к нему руку поддайся. Когда твой соперник умрёт, на пути к восхождению не останется преград. Пусть этот мир сгорит, мы лишь воспрянем из пепла!

От этого голоса, проклятого шёпота, пальцы сильнее сжались на рукояти. Взревевшая от гнева и боли сметная бросилась на врага. Воциферон отступил в сторону, уходя от неуклюжего удара, и чувствуя растущую непривычную неуверенность. Она обернулась и ударила сплеча, но легионер лишь отошёл на шаг. А затем ударил в ответ. Развернувшийся клинок встретил опускающуюся саблю, но мастерства Церел не хватило, чтобы отклонить сверчеловеческий напор, и она почти согнулась пополам, рухнула и взвыла от боли, царапая коленями плиты.

- Поднимись, - сказал Воцифеон, отводя клинок и отступая на шаг. Женщина заставила себя встать и замахнулась, вновь нанося рубящий удар. Тяжёлая рука сомкнулась на её запястье, чуть потянула в сторону, и хрустнули кости. Женщина завопила. Приблизившись, Воциферон поднёс клинок к её шее.

- Даже недостойные воины заслуживают умереть, стоя, - прошептал он, а затем вонзил чарнабальскую саблю в кости.

Горящие стены рушились, и эхо грохота Тиль Плегуа слышал как песню.

Певец разрушения шёл по укреплениям, волоча ноги, и гнал смертных перед собой будто охваченное паникой стадо. Он ворчал и пел себе под нос, и каждое слово отдавалось на стенах эхом, гудело как перезвон далёких колоколов. Как знамения погибели, возвещающие о надвигающемся конце.

Преобразились многие из боевых братьев третьего легиона, но какофоны изменились сильнее всех прочих. Ядовитая песнь Маравильи нашла их, проросла метастазами из храма на Лаэре и угнездилась в их душах как духовная болезнь, неутомимая карцинома. По сути своей она была зависимостью, рождённой Тёмным Принцем и насланной в безразличную вселенную, приманкой прежде всего для тех, кто обладал истинным видением.

И когда тени шептали ему многими голосами, тысячами манящих нешёптываний Слаанеша, медоточивыми речами примарха, гласом первого лорда-командора, Тиль не обращал внимания. Они были ничем. Лишь нотами песни. Голосами Вечного Хора.

И у них не было власти ни над ним, ни над его братьями.

Они сражались порознь, безвкусно предаваясь собственным капризам. Сбрасывали кричащих людей со стен, разрывали на части звучными припевами оружия. В унисон со своими инструментами возносили голоса, способные столь же легко разрывать их врагов на части. Ради этого они были созданы - убивать врагов, поставить Галактику на колени. Вся разница была в том, что теперь они были вольны наслаждаться своим предназначением.

Пальцы мелькали по циферблатам и рычагам, нажимали кнопки и тянули спусковые крючки. Очередной выпущенный звуковой порыв разорвал стенощитника в клочья. Кровь и внутренности жутким дождём посыпались на других солдат. Смех Тиля стал больным, липким и рокочущим.

На плодородных равнинах снаружи артиллерия наконец-то вошла в зону поражения, и теперь дополняла громом выстрелов сотканную бойцами Плегуа симфонию. Приближающиеся “Разящие клинки” открывали огонь, рассекающий внешние стены, пока те не вспыхнули пожаром, в пламени которого плавились и кладка, и металл.

Вокруг умирала культура, перемалывалась жерновами войны в ничто. По воксу разносились воющие и улюлюкающие отчёты о жестоких боях по всем великим городам. Набирающая темп война на уничтожение катилась к сердцу твердыни, понемногу обращавшейся в прах.

Воздух звенел от воплей умирающих. И солдаты, и гражданские ждал выбор между смертью под огнём шестнадцатого легиона или искушённым в зверствах третьим.

Каждое новое дополнение к песне, каждая пермутация мелодии будоражила душу Плегуа и толкала его к истинным высотам пороков.

Он остановился, заметив прижатое к земле тело стенощитника. Случайный разряд звука разнёс его нишу, придавив ноги осколками. Плегуа склонил голову набок, смакуя мгновение, когда наконец-то заметивший его затуманенными от боли глазами человек начал вырываться и вопить.

Тиль потянулся к поясу и отцепил один из клинков, простой свежевательный нож. Инструмент искусства, столь же ценный, как и грозное оружие. Он присел поближе, так чтобы солдат ощутил мертвецкое благоухание, дыхание надвигающейся смерти. Плегуа сорвал огромной рукой униформу, прижал бледную окровавленную кожу будто скульптор, оценивающий мраморный блок.

- Не бойся, человечек, - пробормотал он, задумчиво начав резать, вытягивать вопли в становящуюся всё громче песнь. - Я здесь не для того, чтобы терзать твоё тело. А для того, чтобы научить тебя петь.

Когда он закончил, шёпот стал тихим, едва слышным. Бессильным. Неспособным найти опору. В душе Плегуа было место лишь для гибельного великолепия арии самого Тёмного Принца.

Десятая глава. Сердце всего сущего

Вокруг умирал командный центр, бился в конвульсиях от вызванного вторжением системного шока и впившегося острия Шестнадцатого легиона.

Первые коридоры и стены вытесали из чёрного железа и бутового камня ещё в первые дни Раздора. Со временем здание усовершенствовали, улучшая чертежи, пока оно не стало извивающимся лабиринтом, в котором путь указывали лишь ползущие под потолком тусклые металлические глифы. Местами символы сменились на буквы готика, но было заметно что над этой задачей трудились без души. Результаты выглядели недолговечными, не укоренившимися… а теперь и вовсе всё закончится на пепелище.

Эйдолн шагал по коридорам так, словно уже был их владыкой, втягивая густой от дыма и смрада умирающих воздух. Вокруг отключались когитаторы, шелестя бинарными голосами в последний раз. Пальцы Эйдолона скользили по корпусам, сбрасывая с них пепел и прах. Пластстальные опоры коридора дрожали под напором падавших где-то наверху обломков. Лорд-командор видел расходящуюся по структуре слабость, предвещающий гибель в лихорадке озноб.

Сердце Воинского Дворца, великой крепости-города, всего сущего на этой планете осталось всё таким же тесным, как он помнил. Строение возвели не в расчёте на физиологию космодесантников и не перестроили после завоевания для удобства освободителей. Склонив голову, Эйдолон проталкивал свою усовершенствованную тушу через тесные двери. Цель была всё ближе. Среди клубов дыма и алых отблесков аварийного освещения казалось, что Эйдолон спускается в преисподнюю.

Он словно шёл по коридору корабля, подбитого в пустотной битве, пронзённого выстрелом излучателя и истекающего атмосферой. Конечно, планеты умирали медленнее судов, но у них это получалось столь же прелестно. А Эйдолон бился в стольких сражениях по всей Галактике. Среди леденящей стужи и палящих песков, в мёртвых мирах, населённых лишь призраками убитых грёз, на станциях и кораблях как Империума, так и враждебных чужаков. В конечном счёте всё происходило одинаково. При всех изобильных обликах Галактики, война никогда не менялась. Одна и та же песнь звучала вновь и вновь. Разносилась от Терры до окраин известного космоса, а потом обратно.

Из-за коридора вывалился стенощитник, вымазанный в саже и крови. Старший офицер, судя по тускло мерцающей на плечах парчёвой мантии. Он замер, заметив нависающего над ним Эйдолона, одинокого и чудовищного исполина, царапающего потолок головой. Лорд-командор подался вперёд, давая смертному лучше разглядеть его в тускло-красном свете. И сверкнув кровавой улыбкой, Эйдолон бросился вперёд как упырь, выбравшийся прямо из мрачных легенд.

Смертный выстрелил. Первый болт-снаряд ушёл в молоко, второй бессильно отскочил от огромного наплечника. Третий и четвёртый врезались в нагрудник, на миг оттолкнув гиганта. Эйдолон рассмеялся, ощутив вздымающийся прилив борющейся с упоением боли. Он поднял свой пистолет и выстрелил в ответ, даже особо не целясь.

Капризное оружие окатило стенощитника потоком крикливо-зелёного сияния. Вспыхнуло, прокатился треск, и нестабильные атомы расщепили плоть, оставив лишь тень на стене. Эйдолон направился дальше к бьющемуся сердцу командного центра, оставив позади лишь мрачный памятник.

После выброса радиации завыли новые сирены, заскулила гидравлика взрывозащитных дверей, пытавшихся сомкнуться на пути расходящихся токсинов. Без поступающей энергии и наполненными противоречащей информации программами системы бастиона действовали со скоростью улитки. Эйдолон помедлил, пригнулся и упёр свободную руку в судорожно трясущуюся дверь, оттолкнул её прочь и шагнул внутрь, в самый центр крепости.

Уже смертельно раненной. Его взгляду открылись расчленённые тела, разбросанные по залу яростными взмахами цепных мечей. Головы солдат насадили на их же штыки, а затем расставили на пультах управления и гололитических столах. Написавшие эту живописную, но мрачную картину художники всё ещё были здесь, прохлаждались среди вырванного ими сердца.

Шесть воинов Сынов Гора держали оружие на изготовку и стояли полукругом вокруг седьмого, расположившегося в трёх шагах впереди. Он обернулся, услышав шаги Эйдолона, снял шлем и небрежно бросил на ближайшую скамью. Шлем врезался в расчленённое тело, отчего кишки высыпались на пол жутким водопадом.

Герог Шарур поглядел на Эйдолона с нескрываемым презрением и сплюнул через плечо. Кислота зашипела, разъедая стальной пол.

- Ах, первый лорд-командор! - воскликнул он. - Не думал, что ты доберёшься сюда один, без свиты из своих славных капитанчиков.

- Всегда рад удивить, капитан, - ответил Эйдолон, упирая молот в стенку одного из последних работающих когитаторов, и надавил. Металл вмялся внутрь, отчего страдающие духи машины неистово взвыли. Он окинул взглядом сцену и улыбнулся. - Неплохо сработано, признаю. Хотя и без… артистизма.

- Видели мы, что вы считаете искусством, - прошипел один из хтонийцев. На его доспехах сверкали отметки вожака, и даже надетый шлем не мог скрыть источаемого им отвращения. На лицевой пластине мерцали вытесанные клыки, кривящиеся в волчьей ухмылке. С оплечий на цепях свисали зеркальные монеты, блестя среди вырезанных отметок об убийстве. На металле выбили, выгравировали и нанесли краской какие-то бандитские каракули, вместе однако сходящиеся в почти достойный мастеров древнего Дамаска узор, знак без всякого стеснения показываемой верности. Перед Эйдолоном стоял живой талисман, тотем далёкой и осаждённой Хтонии.

- Я бы предпочёл узнать имя того, кто сомневается в моих решениях, - вздохнул Эйдолон.

- Аннунгал, - зарычал легионер. - Вожак и чемпион Шестнадцатого легиона. Любимец магистра войны.

- В этом я и не сомневался, - протянул лорд-командор. - Несомненно столь же любимый, как и я - моим примархом.

- Хватит насмехаться над моими бойцами, чудовище, - заговорил Герог, сурово глядящий на Эйдолона. - Я не смогу их удержать, если они решат поставить тебя на место.

- О, они могут поднять руку на меня руку, но тут же её лишаться, - посулил в ответ Эйдолон. - Я совсем не против разорвать любого из твоих славных солдат в такие клочья, что не останется мяса даже на трофей, не говоря уже об истинном произведении искусства.

- Славная угроза, фулгримовский щёголь, - фыркнул Аннунгал. - Но магистр войны…

- Не здесь, - перебил его Эйдолон. - Как и Фениксиец. Мы - позабытые сыны, собравшиеся вместе волей случая. И нам решать, что будет дальше, - он широко развёл руками. - И полюбуйся, как мастерски вы вонзили копьё в сердце врага, пока я мог лишь наблюдать… - он помедлил. - Пока мои солдаты зачищают города и собирают добычу. Рабов, топливо, припасы, которых хватит для пути к самой Терре.

- Припасы, которые мы все разделим, - с показным спокойствием заметил Герог.

- Ну естественно, - согласился лорд-командор, небежно улыбаясь. - В жестокий день понадобятся все силы. Даже наши отцы не могут биться в одиночестве. Мы бросим в бой всё без остатка. И для меня честь и привилегия вести Третий миллениал навстречу последней битве. Это - долго достойных командиров, - он перевернул молот в руке, постучав по когитаторам. - Мои избранные воины сокрушают сопротивление наших врагов, вырывают хребет их обороны, - он деланно огляделся по сторонам. - Ну, я думал предложить им сдаться, но похоже вы уже лишили их выбора.

- Я решил, что нет смысла бросаться словами, - пожал плечами Герог.

- Да вы храбрые хтонийцы их вообще не цените. - прыснул Эйдолон. - Думаешь, магистр войны полюбит тебя сильнее за необузданное насилие?

- Это неважно. Мы предстанем перед ним окровавленными, но не сломленными. Его воины. Его чемпионы. Мы, - он ударил по нагруднику латной перчаткой, - его избранные воители. Легионеры самого магистра войны. Ради его улыбки я бы сжёг весь этот мир и помочился на пепелище.

- Вы всё ещё считаете себя такими могущественными? - с искренним любопытством спросил Эйдолон. - Возвышенными над всеми нами? Что и верные и предатели покорятся восходящему Гору и его Сынам?

- Он - магистр войны, - процедил Герог. - И станет Императором.

- Правда? Никогда бы не подумал, - протянул умилённый Эйдлон. С Сынами Гора было так приятно играть. Среди них было столько хвастунов и шутников. Таких… очарованных собственным пошлым остроумием. Столько возможностей спустить их на землю, столько гордыни, подталкивающей к падению. Эйдолон прищёлкнул синим языком по губам, смакуя мысль.

Отбросы… Промелькнула из ниоткуда мысль. Дворняги.

“Да, они такие”, - согласился Эйдолон и тут же одёрнул себя. Он размяк. Шёпот стал таким вездесущим, таким непрестанным, что он едва не принял ядовитые речи Расколотого Короля за собственные мысли.

Он представил как тварь парит по залу, липнет к спинам хтонийцев. Сломленная и горящая. Способная лишь вечно шептать. Как когти из чёрного стекла и тусклого пламени смыкаются на плечах Герога, словно пальцы слуги, ожидающей коронации господина.

Щелчки вокс-передатчика оторвали его от раздумий, и Эйдолон снова обратил внимание на Сынов Гора. Они внезапно напряглись, выпрямились, подняли оружие. Поза Герога выдавала раздражение и внезапную жажду насилия. Он даже взял топор, раньше лежавший у рассечённого тела имперского командующего, а другую положил на кобуру. А затем выхватил пистолет, целясь прямо в Эйдолона.

- Ах ты вероломный ублюдок, - процедил Герог, и все его бойцы как один открыли огонь.  

Одиннадцатая глава. Разбитые братства

Эйдолон бросился в сторону, скрывшись за одной из опорных колонн от настоящей огненной бури. Кладка взорвалась, осыпав его градом осколков и пыли. Лица давно-мёртвых офицеров исчезли, историю стёрла с лица земли чистая целеустремлённая злоба.

Лорд-командор вскочил на ноги и выстрелил. Смертельный магнитный луч опалил стену над головой одного из легионеров. Встроенные механизмы раскалились, грянул взрыв, лишь добавивший клубов дыма.

Сыны Гора шагали сквозь туман войны, словно были у себя дома. Стреляя их болтеров, ища цель. Но Эйдолон не стоял на месте. Он перемахнул через центральные панели управления и уже был среди врагов. Видят боги, он снова чувствовал себя живым. Его тело и дух никогда не реагировали так быстро с тех пор, как Эйдолон перехватил удар дерзких Шрамов и убил их ложного Хана, желая сломить их дух. Наделённая новой силой и благами плоть лорда-командора двигалась так же естественно, как прежде, когда Фулгрим ещё не снёс ему голову.

Он снова стал первым среди лордов-командоров. Князем-воителем. Чувствовующим себя цельным как никогда, расправляясь с недостойными лицезреть его великолепие. Он резко обернулся в дыму, уже занеся молот и впечатал его искрящее головье в нагрудник первого врага. Остальные уже поворачивались к нему навстречу, целясь. Вспыхнули молнии и из мглы вырвался клинок, оцарапавший броню. Застонавший от боли Эйдолон отшатнулся.

Его горло завибрировало и раздулась. Трахея расширилась, вдавливая артерии в натянутую как канат шею. Мешки запульсировали нарастающим и готовым грянуть воплем. А затем едва направляемый распахнутой пастью Эйдолона полифонический вой излился наружу. Хлынул из его тела, отбрасывая хтонийцев прочь рябящей волной. Эйдолон повёл шеей из стороны в сторону, заставляя Сынов Гора встретить всё своё сломленное величие.

Одним лишь криком он раздробил двух ближайших хтонийцев. Кровь хлынула из зелёной как море треснувшей брони глумливой волной, из пробоин показались расколотые кости.

Герог бросился на Эйдолона, рыча от примтивной ненависти, тесня его шаг за шагом. Топор впился в нагрудную пластину лорда-командора, и высвобожденный вой сменился ухающим кошмарным смехом.

- Так значит они не просто для показухи, а? - фыркнул Эйдолон. - Ни топор, ни звание. Ты не один из его фаворитов, даже не истинный сын. Но бьёшься так, словно он тебе дышит в спину. Чувствуешь себя от этого сильным?

Насмехаясь, Эйдолон отступал, ускользал от неистовых ударов преследующего его хтонийца. А затем поднял молот. Окутанное энергией оружие сцепилось, заискрило, забило молниями соперничающих полей. В мерцающем свете лицо Эйдолона скривилось в мертвенной усмешке. Он подался вперёд и зашипел.

- Вы все такие храбрые солдатики, правда? Вытащенные из грязи и пепла своей ублюдочной планетки, жаждущие его впечатлить. Но магистра войны здесь нет… Некому спасти тебя от твоей же глупости.

- Думаешь, что можешь просто так напасть на нас? - зарычал Герог. - Да я тебя освежую, ты, крыса!

- Напасть? - презрительно повторил Эйдолон. - И когда же я это успел сделать?

- Не валяй дурака, Эйдолон! Я уже знаю, что затеяли твои бойцы.

Эйдолон моргнул, а Герог надавил на древко оружия, заставляя лорда-командора отступать шаг за шагом. Тот зарычал и рванул молот на себя. На миг потерявший равновесие хтониец пошатнулся.

Тяжёлые шаги крушили камни, усталый танец войны вёл их всё ближе к центральному помосту среди освещаемых лишь громом выстрелов клубов дыма.

- Ну тогда мне остаётся лишь похвалить их за инициативу! - сухо усмехнулся Эйдолон. - Родич, ты ведь знал, что до этого дойдёт. Не я отдал приказ, но я поддержу деяния.

На микросекунду его взгляд привлекло движение. Новые воины вбегали в зал. Рык хтонийских болтеров набрал силу, слившись в протяжный вой охватившей Эйдолона бури. Снаряды отскакивали от дрожащих доспехов, отбрасываемые прочь отдающейся в теле звуковой рябью. Кости и пластины брони были лишь проводниками величественной песни, какафонического резонанса, исходящего от Эйдолона с каждым вздохом и жестом. Вопль был его плащом, регалией изуверского чуда.

Лорд-командор стал кульминацией тщательного и прекрасного труда Фабия. Таков был ниспосланный ему Слаанешем дар.

Он завопил вновь, и колонна раскололась. Своды задрожали. Окружающие легионеров военные фрески пошли трещинами, уничтожающими посвящённый мастерству и стойкости фасад.

Они умерли, а теперь мы падём с ними. Затянутые в чужую смертность, убитые гибелью культуры. Восхитительно!

С каждым полученным ударом, с каждой понесённой раной по Эйдолону растекалась волна жестокого воодушевления. Воля выжить.

В одиночестве он не выстоит. Даже столь достойный воин не сможет в одиночку повергнуть и претора, и всех присягнувших его делу клинков.

И потому Эйдолон отступал, уходя прочь от взмахов топора, прочь в извивающиеся коридоры. И упивался болью. Прижимал её к сердцам, распалял, превращая в топливо, дающее скрыться, перегруппироваться и в свой черед одержать триумф.

Танец, игра, песнь продолжалась в лабиринте коридоров, среди обходных троп и служебных ходов, выводящих на широкие улицы, посвящённые воинской доблести и организованной обороне.

Когда Эйдолон не мог найти путь, он его прокладывал. Он пробивался сквозь через слишком узкие дверные проёмы, проламывал себе дорогу, круша камни. Если на его пути вставали защитные экраны и щиты, его ответом был шипящий глас молота. Рёв молний превращал преграды в тлеющий шлак, давимый сапогами.

Эйдолон бежал по коридорам, чьи стены покрывали вырезанные письмена с записями о гибели и победе, под арками, увенчанными повествующими о благородных жертвах фресками. Неудивительно, что преисполненная такого унылого страха перед миром за пределами небес культура была заражена глухой паранойей.

Это лишь здоровая тревога и подозрительность. В сем мире ты принял собственную природу. Он оставил отпечаток в твоей душе.

“Умолкни”, - мысленно рявкнул Эйдолон. - “Ты - ничто. Марионетка Герога. Демоническая тень Третьего легиона, вытащенная из бездны ублюдками Гора, чтобы меня утомлять”.

Но вместе мы стали чем-то гораздо большим, чем тень.

На бегу Эйдолон переключал каналы вокса, едва обращая внимание на залы вокруг. Он почти не замечал золотые статуи, стенопись в память о былых победах, выгравированные имена достойных усопших. Этих людей забыла история, их достижения скрылись в тени нового Империума и были обращены в пепел его блудными сыновьями.

- Сдохните, ублюдки! Ваша агония - сладчайшее вино! Придите и умрите ради моего лорда Эйдолона, ради моего примарха! Во имя Слаанеша! - голос Малакриса ревел, даже передатчик не мог скрыть что он полностью отдался ничем не сдерживаемой боевой мании.

- Прикрытие! Следите за флангами, их налётчики засели на кры… Тяжёлое вооружение! Огонь по мосту из лазерных пушек! Сражайтесь, вы трусы! Выходите и сражайтесь как воины! - голос Воциферона был сосредоточен, но при этом полон досады, направленной на врагов, которых не удавалось удержать на месте, бившихся как банды отравленной Хтонии. Не признающих никаких правил войны, кроме своих же.

С Плегуа выйти на связь точно бы не удалось. Звуковое оружие перегружало чистоты, с которых доносился лишь вой и треск статики.

Наконец, Эйдолону удалось связаться с фон Калдой, всё ещё находившемся на орбите.

- Милорд? - спросил аптекарий, похоже, заскучавший.

- Сколько с тобой бойцов? - прошипел Эйдолон, оглянувшись, чтобы выстрелить в преследователей.

- Высадились почти все, милорд. Осталось разве что сотня… - он помедлил, явно что-то считая в уме, решая логистический вопрос так же легко, как определял симптомы болезни. - Малакрис сказал мне отправить вниз чаны терзания. Он приказал своим воинам бросить в них всех. Врагов, родичей… возможно даже пару не понравившихся ему братьев.

Эйдолон выругался. Его череп гудел от напряжения. Он-то думал, верил в глубине души, что Герог просто лгал и напал при первой возможности. Что дело было в гордыне Сынов Гора, раненной и толкнувшей их в бешенство.

Но это оказался Малакрис. Нарушивший приказы. Заставивший мир истекать кровью добела, пока мучения черни не потекут будто вино. Эйдолон задумался, сколько же воинов по всей планете предались зверством. Попросту тратя время, которое могли бы потратить на путь к Терре.

- Мне нужно, чтобы ты принял на себя командование ещё находящимися на борту воинами.

- Милорд?

- Приготовь их к высадке и отправь по моему сигналу. Они мне нужны здесь. Также, отправь приоритетное сообщение Малакрису, Воциферону и Плегуа. Пусть они присоединяться к нам со всеми своими бойцами. Перегруппировка с боем, с равнением на меня. Думаю, тебе также стоит приготовиться к пустотному бою.

По воксу прошелестел тихий вздох.

- Милорд, что там стряслось? Это же было учение. Простой жест сотрудничества. Развлечение, ничего более.

- Всё резко обострилось, - процедил Эйдолон. Болты взорвались над его головой, осыпав лорда-командора осколками железа и камней. - Собирай бойцов. Пусть капитаны кораблей готовятся к огню на поражение, - он помолчал, размышляя над вариантами. - Лично возглавь высадку.

- Я, господин? - фон Калда имел наглость рассмеяться. - Чем я заслужил такую мрачную честь?

По туннелю просвистел шёпот, насмешливо танцующий на ветру. Скрипнув зубами, Эйдолон побежал дальше, напролом через новую дверь и наконец-то на свободу, под затянутое дымом небо.

- Ты хороший солдат, фон Калда, - неохотно признал Эйдолон. - А вокруг нас всё ещё пылает насмехающийся варп. Если это примитивное хтонийское колдовство, я вырву его сердце. А ты пока проследи за войной. Я же…

Эйдолон запнулся. Он вновь ощутил ноющую тоску в душе, пульсирующую вновь с такт с восходящим на сцену во всём своём мрачном великолепии Расколотым Королём. Покорным вне всяких сомнений капризам его хтонийского хозяина и владыки.

Двенадцатая глава. Грех и наказание

Город умирал, в последний раз крича в почерневшее от дыма небо.

К такому Эйдолону было не привыкать. Война и разрушение стали для него привычными словно дыхание ещё до несравненного бесчестья при Исстване. Задолго до ожесточённых схваток на развалинах Града Хоров и последовавшей резни в зоне высадки на пятой планете Эйдолон был готов пойти ради высшей цели на любую жестокость. Теперь и эта война разгорелась, стала тотальной, чего пожалуй и стоило ожидать. Вдали рушились пылающие башни, отвесные стены татрикальских жилых казарм зияли проломами. Под фальшивыми оползнями из белых камней лежали солдаты, слишком храбрые или глупые, чтобы сбежать, пока у них был шанс.

Теперь самому сражению предстояло стать примером. Демонстрацией силы. Если Дети Императора во имя Фениксийца обрушили на врагов такую кару, то какие же ужасы они низвергнут на головы Сынов Гора?

Бойцы Герога отступали, занимали позиции на укреплениях и готовились к неизбежному бою. Раз они не смогли убить его в глубинах, похоронить среди лабиринта скал и стали, то перегруппируются и бросят в бой все свои силы. В последний раз метнут копьё.

Как же всё преходяще. Император. Магистр войны. Пирующие объедками Галактики, мнящие что их победа будет вечной и абсолютной. Но только боги неизменны. Мы лишь недавно узнали, что их замыслы были высечены в плоти вселенной в незапамятные времена. Мы спалили все предупреждения и уроки Старой Ночи, не желая признать истину…

Правда. Ложь. На самом деле Эйдолону больше не было до них дела. Теперь не было важно ничто, кроме вызова.

Жизнь, какая уж ему осталась, состояла из боли и испытаний. Однажды он не справился, но никогда не падёт под их бременем вновь. А Эйдолона испытывали снова и снова. На Исстване. Призматике. Йидрисе. У Калиевых Врат. На поверхности Горвии. А до них в бессчётных сражениях. В войнах во имя примарха и магистра войны, ради самого себя, чести и славы легиона. Всё было мимолетным… Преходящим. Бессмысленным в великой схеме бытия.

Где-то наверху взорвались снаряды, отбросив безумные тени. Мир задрожал на своей оси, затрясся и вновь замер. Звёзды скрылись, погасли, поглощённые яростной какофонией войны. Эйдолон знал, что даже сейчас от отделения к отделению летели приказы, перестраивающие линии фронта разгорающегося противостояния. Случайные союзники неизбежно становились врагами.

Пожалуй, неизбежным было всё происходящее. Грязные варвары не могли сдержать свои низменные порывы, как не могли и помыслить мотивы и желания третьего легиона. Хтонийский сброд не понял бы святости творимого ими. Вскоре Эйдолон бы спустил с цепи своих воинов, указал бы им на добычу, повелел охотиться и помазать развалины городов кровью и врагов, и друзей.

Измена была сама по себе наградой, однако ловушка захлопнулась слишком рано, и Эйдолон догадывался, кто же в этом виноват.

Малакрис.

Подозрение сменилось уверенностью, когда он вскарабкался на тлеющие обломки и спрыгнул вниз, на площадь Освобождения. Там уже собирались легионеры, терзающие памятники крючьями и обращающие их в шлак потоками раскалённой энергии. Все они остановились и умолкли при виде лорда-командора, идущего к ним и вращающего в руке молот. Эйдолон казался истинным воплощением завоевателя, замаранного кровью и сажей.

А вокруг падал пепельный дождь, покрывая всё тонким слоем человеческих останков. Слишком яркие цвета Детей Императора потускнели, почти посерели. Они стояли пепелища своих былых достижений словно призраки, отголоски тех, кем когда-то были. Возможно прежде они страшились будущего, но теперь приняли его без страха и сомнений.

- Милорд! - воскликнул Малакрис, стоявший на другой стороне бойни и взмахнул когтями, с которых свисали клочья мяса. Он широко ухмыльнулся и торжественно поклонился лорду-командору. - Мы приготовили для вас подобающее представление!

Эйдолон отстранённо кивнул, осматриваясь по сторонам, глядя на лица воинов. Воциферон тяжёло дышал. Лицо мечника скривилось от напряжения, вызванного то ли отчаянным прорывом к площади, то ли ещё остывавшей боевой яростью. Плегуа же выглядел безмятежным, сосредоточенным, почти блаженным. Певец разрушения не сводил взгляда с груды сваленных перед ним тел, настоящего парада смертных жертв вокруг одного из Сынов Гора. Огромный труп уже изуродовали, оторвав конечности, выпустив кишки, свисавшие под расколотым нагрудником и треснувшей рёберной клеткой.

Малакрис смеялся, пыжился, размахивал руками. А Эйдолон чувствовал как подступает желчь. Его трахея всё ещё дрожала от усилий после последних воплей. Он шагнул вперёд, чуть разжав пальцы, и рукоять молотка скользнула вниз к разбитому помосту.

- Так это твоих рук дело? - спросил он, показав на сцену вокруг. - С Сынами Гора?

Капитан моргнул и склонил голову набок, словно удивлённая змея.

- Вы приказали…

Мелькнувший кулак Эйдолона врезался в щёку Малкриса, отбросив его на шаг. Эйдолон отвёл обогрённую длань и ударил снова. И снова. Осыпая легионера градом ударов, пока тот не рухнул на колено. Вырванные с мясом кольца и драгоценные штифты разлетелись градом осквернённых украшений, бряцая среди пролитой крови.

Эйдолон схватил Малакриса за шею и вздёрнул, а затем прочертил заострёнными кончиками искажённых пальцев другой руки три линии на оплавленном лице капитана.

- Глупец! Бешеная шавка!

- Ты… - прошамкал в ответ Малкрис. - Ты повелел. Отдал приказ.

Кровь лилась между треснувших зубов из расколотых губ. Легионер заставил себя улыбнуться разодранным ртом и сплюнул сгустки крови, трясясь от упоения.

- Лорд-командор, я внимал твоему голосу. Призвавшему меня дать бой. Перебить всех, чтобы Слаанеш пировал всеми, кто придётся им по вкусу. Ты стоял передо мной и распростёр руки, велев мне покончить с ними.

- Я это тоже слышал, - тихо сказал Воциферон.

Эйдолон отбросил Малакриса и обернулся, шагнул навстречу мечников. Ощутив лишь на миг желание разорвать того голыми руками.

- Ваш голос, милорд. Говоривший мне обратить всё в пепел. Сжечь весь мир, - он помолчал, покосившись на поверженного соперника. - Конечно, я не подчинился нашёптываниям. Я не мог вызвать вас по воксу. Получить подтверждение по вертикали власти, - мечник фыркнул. - Я ведь не настолько глупец, чтобы повестись на посулы демонов.

- Лучше внять гласу богов, чем отвергать их, - зашипел сквозь сжатые зубы Малакрис. - Зачем на сдерживать себя? Несть числа ожидающим нас страстям и радостям, ждущим лишь своего часа.

- Умолкни, щенок, - пропел Плегуа голосом, зычным от гибельного резнонанса. Он взвесил в своих руках ткущий жуткий гимн инструмент разрушения и направил прямо на распрострёртое тело капитана. - Я тоже услышал зов и не внял ему, узнав обман. Я - Певец Разрушения. Мой удел - выделять истинные ноты из Вечной Песни.

Где-то позади взорвалась башня, омыв Тиля Плегуа отблесками ярящегося пламени. Вниз посыпались камни, давя брошенные трупы стенощитников, ещё больше унижая побеждённых. О смертных все позабыли перед лицом новой угрозы, но Эйдолон почти чувствовал к ним жалость. Почти.

Будущее родится из могильной ямы лишь когда сгинет былое и прошлое станет пеплом. Мало кто лучше подходил на роль повитух истории, чем Третий легион. Смертным же предстояло стать лишь топливом для предначертанного.

- Вы все сыны Фениксийца! - зарычал лорд-командор. - И пусть наши корни и взгляды разнятся, здесь и сейчас важно лишь показать врагам нашу силу! Хтонийцы мнят себя лучшими воинами, но они лишь высокомерные варвары! Сыны Гора всегда будут видеть в нас лишь хирый и воспитанный ими легион. Покажем же им, что мы вознеслись над хворями начала. Мы - воины Третьего легиона. Третьего миллениала. И равных нам нет!

Теперь все слушали его. Забыв о распрях, вновь укрепив узы верности в назначенный час. На свой лад это был особый обет. Как в старые времена.

Тогда они присягали своим братьям и отцу. Далёкому Императору и мечтам, которые называли Единством. Всё больше неуправляемому Великому крестовому походу. Совету смертных бюрократов, иерархии лжецов и глупцов.

- Я оценил мастерство наших врагов, - Эйдолон рассмеялся. - Перед нами сборище дикарей, мало чем отличающихся от орды Хана. Хтонийцы возомнил себя старшими потому, что их господина нашли первым.

Лорд-командор вернулся к “Славе вечной” и высоко поднял оружие над головой. Излучающее силу даже с отключённым энергетическим полем позолоченное навершие блеснуло на фоне пожара.

- Они верят, что мы слабы и разобщены, видят в нас бездумных чудовищ, лишённых цели, рабов собственных порывов, - Эйдолон зло поглядел на Малакриса, встававшего на ноги, всё ещё истекавшего кровью, капавшей по подбородку на горжет. - Укажем им, что это не так! Разобём их на их собственном поле, бросим вызов их убеждениям и сломим их решимость.

- Они так любят потрясти кончиками своих драгоценных копий! - со смехом закончил Эйдолон. - Так поразим же их таким!

Тринадцатая глава. Клинок к клинку

Вздымающееся до самых вершин домов пламя омывало спиральные крепости новым ложным рассветом.

Огонь охватил от края до края внешние кварталы, где широкие жилые казармы изгибались внутрь, перекрывая пути снабжения. Поэтому бронетехника легионов, самолёты и орбитальный обстрел и проложили в направлении центра просеки среди некогда идеальных укреплений, окутав город паутиной трещин столь широких, что по ним могли пройти даже титаны.

А сейчас в небесах боролись “Громовые ястребы” и “Грозовые птицы”, а вокруг них кружили сошедшиеся в собственных смертельных поединках истребители типа “Ксифон”. Некогда выкрашенные в чистый пурпур и позолоту, а теперь мерцающие безумными оттенками масла на воде корабли сражались с врагами, зелёными как море. Небеса опаляли лазерные лучи, бичевали пылающие инверсионные следы ракет, а ещё выше двигались звёзды. В пустоте подобно соперничающим богам сошлись боевые баржи, но сквозь грозовые облака и их триумфы, и погибели пробивались лишь проблесками далёких огней.

Но даже с поверхности Эйолон слышал вопли. Предсмертные крики пилотов, вой умирающих духов машины, терзающий уши рёв падающих с небес и врезающихся в отвесные стены грозных истребителей. Каждая смерть становилась прекрасной нотой в мимолётной гибели целого мира, в гимне возложенных на алтарь войны жизней.

Воздух пел. Дрожал от голосков потенциала, словно вся планета была колоколом, звенящим после удара. Каждый взмах клинка, каждый выстрел, каждая посвящённая богам смерть питали тех, кто таился за завесой.

Татрикала превратилась в микрокосмос большей войны, где на смену материальному восстанию разгоралось вечное сверхъестественное противостояние. Бушевавший по ту сторону пелены варп не выбирал себе сторон. Пойманные в паутине порождений Эмпирей не понимали, в какие игры они втянуты. Конечно, Несущие Слово и Тысяча Сынов обманывали себя, цеплялись за веру, что они могут направлять и повелевать потоками Имматериума. Но здесь и сейчас отвергавшие псайкеров и их дары легионы ощутили на себе подобную обоюдострому мечу ласку варпа.

Эйдолон чувствовал тени когтей, скрёбшихся по его доспехам, слышал ставшие отчётливыми нашёптывания. Он почти смог убедить себя, что Малакрис и его сброд сошли с ума, согнулись под гнётом порывов и подчинялись лишь своим капризам. Но насмешливый голос всё так же насмехался и мурлыкал в тенях его собственного ума, ища опору.

Вот ради чего ты был создан. Возвышен из праха, чтобы повергнуть Галактику на колени. Сотворён, чтобы завоевать бытие, так же как нас выковали, чтобы править им. Короли - ничто без королевств. Любой монарх заслуживает трона.

- Умолкни… - прошептал Эйдолон. Он шёл впереди легионеров, достаточно далеко, чтобы никто не смог заметить снедавшей его мании. Прежде лорда-командора уже считали слабым и сломленным, лишённым самой его сути взмахом клинка примарха.

Проклятье, возможно в это прежде верил и сам Эйдолон. Его не зря назвали Рассечённой Душой, расколотым созданием. Его жалели и презирали, недооценивали и высмеивали, но он всегда поднимался с колен и вновь занимал подобающее положение. Лорд-командор мог преодолеть любые трудности, не прислушиваясь к пустым обещаниям Расколотого Короля.

Теперь же сами Боги решили потешались над ним, а крысы магистра войны желали его обесчестить. Но он не покорится. Несмотря на все игры капризной судьбы.

- Я восстал из мёртвых. Мне больше нечего бояться.

И словно в ответ небеса разверзлись вновь, и свежая волна “Когтей ужаса” и “Харибд” врезалась в развалины, извергая новых легионеров во всём их гнусном великолепии. Из толпы высаживающихся Астартес вышел фон Калда, сопровождаемый отдохнувшими и ещё не сражавшимися Детьми Императора.  

- Мой советник. Добро пожаловать на Татрикалу.

Эйдолон ждал, глядя как фон Калда впитывает все детали умирающего мира. Аптекарий, как и любой воин Детей Императора, всегда стремился получить преимущество, оценив каждую грань зоны боевых действий.

- Мой господин, - наконец, ответил тот. Эйдолон улыбнулся.

- Чувствуешь? Это варп. Он повсюду. Извивается и цепляется за меня. Проскальзывает в мир и прочь, как уже происходило на корабле. Они сделали планету игровой доской, и теперь нам предстоит сыграть свои роли.

- Кто?

- Боги, - вкрадчиво ответил лорд-командор. - Наши жизни для них забава, и нет никого игривей Тёмного Принца, непрестанно стремящегося поймать нас в петлю наших же пороков. Ибо он причиняет раны и он же меняет облик, и мы все становимся от того лишь сильнее и страннее.

- Закалённые ядом, привитые перед грядущим.

- Как филосфски замечено, мой советник. - фыркнул Эйдолон, протянув руку, чтобы смахнуть упавшие на глаза ломкие пряди. - Я знаю, что Герог пытается использовать против меня чары. Душой чувствую. Обжигаемой, словно ядом.

- Он ли…?

- Но ведь это и в самом деле игра? Я тебе так и сказал. Не все слуги магистра войны были созданы равными, даже в глазах его избранных сынов. Потому он наслал на меня демона, алкая хотя бы ничтожного преимущества. Герог. Кто же ещё? Не просто же совпадение или несчастье направило нас сюда. Не обычный каприз судьбы. А замысел. Злонамеренный замысел.

На миг на детском лице смотревшего на Эйдолона аптекария промелькнуло беспокойство, а затем он внимательно начал изучать показания нартециума.

- Воины собрались, - добавил Эйдолон, пробуждая молот. - Пора нанести удар. Показать нашим родичам, чего мы стоим на самом деле. Лицом к лицу и клинок к клинку.

Эйдолон возглавил наступление, в первых рядах великой процессии шагая по центральной магистрали и круша попадавшиеся по дороге статуи.

Конечно, он позволил самым не дисциплинированным воинам вырваться вперёд и стать предавшимся капризам похабным авангардом. По дороге уже попадались то тут, то там распятые на стенах трупы солдат, которым выпустили кишки, и мрамор замарали безумные узоры и потёки крови и иных жидкостей. Дети Императора занимались искусством на ходу, превращая поле боя в панно порочного художника-безумца.

Сыны же Гора при всех своих изъянах оставались целеустремлёнными.

Воители в зелёных доспехах спрыгнули с крыш, включая прыжковые ранцы, и пронеслись по изодранному полотну ночи как кометы или артиллерийские снаряды.

Хтонийцы врезались в толпу Детей Императора, размахивая цепными мечами, выстрелы болтеров грянули словно внезапный гром. Дети Императора быстро пришли в себя и дали врагу бой, не обращая внимания на брызги крови братьев. Одна из многих отсечённых конечностей пролетела сквозь сечу и шлёпнулась по броне лорда-командора, оставив ещё одно пятно.

Эйдолон обернулся и вскинул молот, парируя яростный натиск штурмового капитана, чья броня была иссечена отметками об убийствах. Монеты и кости застучали по доспехам, а затем их сорвал взмах окутанной молниями “Славы”, расколовшей цепи и обратившей в пепел провода.

- Оно того стоило? Сражаться с нами, чтобы быть королём ничего? - процедил воин. На его шлеме всё ещё были волчьи отметки, выдававшие старую геральдику. Он подался назад, а затем бросился на врага, царапая нагрудник цепным мечом. Эйдолон отшатнулся, охнув от растёкшейся по мускулам боли.

Ничего! Ничего! Но ты можешь стать гораздо большим, если просто…

Эйдолон зарычал, отмахиваясь и от мучений, и от проклятого шёпота.

С каждым взмахом он чувствовал себя всё ближе к ощущениям до первой смерти, каждый удар придавал сил, пока и движения, и порывы не слились в одну песнь. Другой Сын Гора вклинился между Эйдолоном и своим господином, цедя проклятья и поднимая болтер в тщетной демонстрации верности. Лорд-командор взмахнул молотом и ударил по горизонтальной дуге, расщепив поясницу наглеца на атомы. Осколки дымящегося позвонка застучали по броне капитана, взвывшего от ярости и снова устремившегося на Эйдолона.

Эйдолон отступал, уклоняясь то влево, то вправо от града полных злобы и небрежных ударов, готовясь выпотрошить добычу. А затем подался вперёд, так близко, что разглядел хвастливые бандитские письмена, почти выкрикивавшие личность капитана.

- Здесь вдали от дома ты и умрёшь бессмысленной смертью, Нааманд Ганиникс. Поверженный лучшим воином, - Эйдолон напрягся, когда скрежещущие зубы оцарапали рукоять, а затем оттолкнул врага. Он преследовал воина сквозь сечу, сквозь толпу братьев в цветах обоих легионов. Лорд-командор заулюлюкал, гоня врага по раскалённым камням умирающего мира. Доспехи треснули, краска расправилась от опаляющих сам воздух ударов. Нааманд Ганиникс тщетно боролся, пытаясь сдержать гнев первого из лордов-командоров. А затем Эйдолон пригнулся, уходя от очередного взмаха, и ударил молотом вверх, прямо в нагрудник, отчего капитан рухнув, согнувшись пополам.

Эйдолон упёр сапог в расколотую грудную клетку и вскинул пистолет. Переполненное смертельной энергией оружие взвыло, загудело и защёлкало в его руках. Тускло-зелёная вспышка - и луч радиации впивался в Сына Гора, поджаривая его изнутри. Из расколотых доспехов будто смрадный последний вздох зашипел пар.

Показались другие, сверкнули клинки, взревели болтеры. Чемпионы и герои Шестнадцатого легиона пришли подороже продать свои жизни. Онос Гинзи с трещащим от энергии мечом и Вараддон Домон, сжимающий топор. Клинки обрушились на металл, искры и разряды молний изверглись, как лава из огромного вулкана. Удары сыпались один за другим, тесня лорда-командора назад, царапая позолоту его некогда благородного оружия. Эйдолон плюнул им в лица, в бесстрастные и бездушные пластины шлемов.

Топор ударил в наплечник плоской стороной, но с ошеломляющей силой. Треснула ещё одна пластина брони. Кровь потекла по коже, струйками полилась наружу сквозь раненный керамит.

Вокруг бушевала огненная буря. С обеих сторон вступили в бой отделения тяжёлой огневой поддержки. Хтонийская артиллерия извергала смерть со стен последней из крепостей, а Дети Императора вели ответный огонь, пламенем и сталью изничтожая город.

Круша и тела, и обломки два “Разящих клинка” Детей Императора, “Коготь Фениксийца” и “Пламя Кемоша” медленно двигались по мемориальной аллее, прокладывая себе путь сквозь искусно украшенные саркофаги и столбы-кенотафы. Неукротимый напор скрежещущих гусениц не оставлял ничего от некогда прекрасных насыпей и увядших садов, давя останки забытых героев. Танки стреляли на ходу, поражая цели с меткостью, которую мало кто ожидал бы при виде искажённых и идущих рябью металлических корпусов. Трупы свисали со сторон танков и волочились за грозными боевыми машинами, изуродованные гроздья тел людей, сжавших зубы вокруг металлических прутьев.

Плегуа и его какофоны пробились вперёд на помощь к своему господину. Их звуковое оружие взвыло, влилось в великую симфонию войны гонящей врагов прочь яростной волной. Гинзи и Домон отшатнулись, Эйдолон тут же воспользовался преимуществом.

Добавив свой психозвуковой вопль к воющему вихрю, лорд-командор ринулся на врага, подсекая ноги Оноса Гинзи. Сын Гора рухнул, выронив меч, и Эйдолон перешагнул через изломанное тело. Позади него грузно затопал вперёд какофон, желая нанести смертельный удар.

- Ничтожества. Моё время и мастерство найдут лучшее применение против иной, достойной добычи, - он кивнул Плегуа. - Покончи с этими псами. Пусть же их хозяин окажется достойным моего вызова.

Четырнадцатая глава. Варп-песнь

Поморщившись, Воциферон парировал очередной удар, не переставая теснить Сына Гора, а затем пригнулся и взмахом сабли рассёк его ногу.

Легионер рухнул, истекая кровью, захрипел, пытаясь подняться, не обращая внимания на боль и уже виднеющиеся кости. Зарычав, Воциферон вонзил другой клинок через подшлемник и почувствовал как лезвие скрипит по хребту. Наконец, хтониец умер.

По его доспехам стекала горячая кровь, пятная царственный пурпур. Мечник потерял счёт лично убитым им врагам, большинство из которых были лишь рядовыми. Достойные легионеры шестнадцатого попадались редко и бились порознь, их чемпионы либо уже пали, либо были втянуты в собственные поединки. Такое себе представление.

Воциферон ожидал от них большего.

Из всех легионов под знаменем магистра войны прежде его мысли занимали лишь воины самого Гора.

Конечно, он осознавал иронию таящуюся в отношениях Детей Императора и Лунных Волков, позднее ставших Его Сынами. Возможно первые и не заглядывали в рот вторым, но учились и наблюдали, пока крепла дружба между их примархами. Фулгрим и Гор, ученик и наставник, вели юный Третий легион к зрелости и превосходству.

Воциферон часто размышлял, как их философия вообще могла зародиться в таких условиях, не говоря уже о том, чтобы принести плоды. Дети Императора словно подкидыши скрывались в тени первонайденного сына Императора. Боролись за совершенство, будучи прикреплёнными к армиям того, кем восхищались все. Самого совершенного сына.

Он отвёл в сторону ещё один неуклюжий удар. Воздух раскалился, сгустился от пепла и горящих обломков. Каждый взмах меча будто двигался медленно, словно за клинки цеплялись тлеющие ветра, доносящиеся из пепла внезапные порывы. Даже в шлеме он слышал в ветре отголоски смеха. Шёпот, извивающийся в душе, ползущий по спине. Всякий раз, когда он убивал, звуки становились отчётливее. С каждым раскалывающим доспехи ударом, с каждой каплей пролитой крови и причинённой боли присутствие становилось сильнее и настойчивей.

Сейчас барабаны битвы гремели на церемониальной площади, под ногами мечника лежали тела, а навстречу ему спешили враги. Воциферон ударил в ответ. Голова слетела с плеч. Он повернулся на сабатонах, двигаясь рывками, и вонзил клинки в открытую спину другого Сына Гора, повергнув зелёного бойца на плиты. Оружие вздымалось и опускалось, рубило и рассекало, на доспехи лилось всё больше крови, пока мечник не стал выглядеть словно один из сломленных берсерков Ангрона.

И часть его хотела броситься на жертву, разорвать врага в клочья, сожрать плоть и выпить костный мозг. Воциферон скрипнул зубами, заставляя себя идти дальше, и перепрыгнул через рухнувшую статую. В безумной сече он потерял Эйдолона из вида. Возможно, если он найдёт первого лорда-командора, то сможет избавиться от этих импульсов, порывов, терзающих его будто пристрастившегося к зверствам маньяка. Такого как Малакрис.

И как раз его он и мог увидеть мельком, и среди побоища, и в поединках. Проблески ярких цветов, нарочитый треск когтей. Разрывающего всё, что попадалось на пути, и бросающегося на поверженных врагов с той же маниакальной яростью, что цеплялась за душу Воциферона. Нет. Не той же.

Малакрис и его воины бились с такой неистовой безумной самоотдачей, что на поле боя казались зажжёнными маяками. Они пылали от неестественного света, будто сама реальность вокруг них истекала кровью, а Эмпиреи цеплялись за крючья и шипы брони. Малакрис снова смеялся, убивая, словно был одним из Белых Шрамов. Каждое движение капитана выдавало ликующее помешательство, анафему для Воциферона, видевшего в этом рак, поглощающий тягу к воинскому совершенству.

Но искушение никуда не исчезало. Как бы усердно Воциферон и его воины не цеплялись за идею чистой эстетики, за идеал мечника-эрудита, в глубине души его снедало желание просто покориться и отдаться восходящим гуморам. По коже бежали мурашки. Сердца бешено стучали. Определяющая его существование броня всепоглощающей сосредоточенности трещала, раскалывалась от новых ощущений и сомнений.

Теперь он слышал пение варпа. Так как наверное это слышали Малакрис, Плегуа или сам первый лорд-командор.

Всё новые враги вступали в бой. Сыны Гора вливались на площадь волной, получив новые приказы, разгневанные и спешащие прочь от внешних укреплений и сужающихся линий обороны мимо разрозненных очагов обороны выживших татрикальцев к врагам, Детям Императора.

Вокруг бушевала истинная и открытая война, обрушивалась на них приливной зелёной волной, вымазанной в грязи, крови и пепле.

Воциферон видел, как рушатся вокруг башни, как кирпичи падают на его воинов словно разлетающиеся семена. Всё это побуждало его биться усерднее, сосредотачиваться и отдавать всего себя отдельным поединкам, в которые он вступал снова и снова.

Его рука уже колоть устала. Мечник убит так многих. Он был вымазан в крови, замаран ей по локти, она свернулась на его доспехах, извиваясь вокруг разбитого и опроченого орла.

Внизу прогремел гром танкового огня, и краем глаза Воциферон заметил новую комету, рассекающую небо словно взмах божественного меча. Корабль умирал. Повреждённый, с пробитыми двигателями, он камнем падал на землю с небес. Воциферон разглядел танцующие призрачные огни, когда реакторы взорвались, и варп-двигатели содрогнулись в последний раз, как злое и не желающие остановиться сердце.

И в унисон им содрогнулся и поплыл весь мир. Пошёл рябью прямо перед Воцифероном, словно когти царапнули по ткани реальности. Мечник ощутил прилив жестокого ликования в голове, в спине, повсюду вокруг. Он будто снова очутился прямо в брюхе зверя, в бою с порождениями варпа в сердце “Награды за грех”.

И в этот раз… он прислушался к искажённому ритму песни.

Малакрис знал, что слишком вырвался вперёд, и ему не было дела. Особенно теперь, когда небеса горели, а настоящий враг явил себя.

Сыны Гора катились на него волной, словно зная, что не выстоят в одиночку. Попадания болт-снарядов в доспехи были куда приятней слабых подношений смертных. Малакрис пробежал мимо выгоревших транспортов Имперской Армии, повернулся и прыгнул в импровизированной проход. Выбил пылающую дверь и нырнул прямо в разорённую медицинскую станцию.

Мёртвые не отвечали ему, хотя иногда, смотря краем глаза, он видел как они смеются. Безмолвно скалясь, словно ожидая, что он оступится и умрёт. Умоляя его пасть от рук Сынов Гора.

Они всегда были твоими врагами, - ободряюще прошептал голос. - Ты всё сделал правильно. Ухватил судьбу за глотку. Как и должны все. Как скоро ухватим и мы.

Временами его всё сильнее одурманенный разум забывал о порицании, и он больше не помнил, что слышит не голос лорда-командора. Раньше это было важно. Но теперь казалось лишь очередным унылом напевом в сравнении с зовом, отдающимся у душе.

Рикан Байл пытался вызвать его, но голос заместителя, его страстные призывы растворялись среди стольких восхищённых воплей и помех. Малакрис отключил связь. Утих и гомон Воциферона, требовавшего внимания, приказов, может быть прикрытия.

Малакрис был слишком занят.

Он ощутил, как содрогается вокруг мир, и засмеялся с пылкой уверенностью человека, заметившего перемену ветров. Он помчался вверх по расколотой лестнице, перескакивая по три, а затем и четыре ступени за раз, перепрыгивая пробоины, мчась мимо поворотов. Вверх, ввысь, чтобы лучше разглядеть, как умрёт и будет воссоздан весь мир.

Его преследовали выстрелы. Болты разминались с ним на долю секунды. Разряды плазмы дышали пламенем в спину. В ушах выли системы доспехов, перегруженных и пробитых в нескольких местах.

- Ничто из этого не важно, - зарычал капитан. - Есть только миг.

Есть только миг, - согласился голос. - Скоро, очень скоро я дам тебе шанс послужить. Служить будут все.

И когда Малакрис выскочил на третий этаж и увидел в небе ревущее пламя, готовое пылать вечно среди яростного обстрела и вздымающегося дыма, он понял.

Узнал красоту и войну, которой жаждал все эти годы. Священной.

Он спрыгнул со стены, приземлившись прямо в толпе выслеживавших его Сынов Гора, не давая их специалистам по тяжёлому оружию стрелять. Пылающие когти взметнулись вихрем смертельной стали, впились в горжет сержанта, повергая его на землю умирающего мира.

Хтонийцы набросились на него воющей стаей. Впились в доспехи клыками кинжалов и мечей. Малакрис почувствовал удар оставившего на реакторе шрам топора, и его враг поплатился руками за отвагу.

Из развалин выскочил Рикан Байл, наконец-то догнавший капитана, а с ним и прочие кровожадные звери. Офа Демаскос из штурмового кадра взмыл в небо на выхлопных потоках и приземлился среди Сынов Гора, разя двумя тесаками. Он пел, убивая, повалил одного хтонийца и наступил ему на горло, а затем крутанулся на месте, чтобы пробить череп другого.

Разве они не великолепны? А могут стать ещё лучше.

Опьянённый кровью и смеющийся от упоения бойней, чувствующий как в небесах впивается в измученную душу планеты гибнущий корабль Малакрис наконец-то понял, какого подчиняться.

 

Уши блаженно болели от воплей из вокса, бесполезного, утопающего в статике и треске помех.

Передатчик лишь делал громче, отчётливее вой гибнущей планеты. Повсюду в городе бесчинствовали ничем не сдерживаемые Дети Императора, с торжествующим аплобом встречая вызов Сынов Гора. Не переработанные на психоактивные вещества трупы смертных собрали в огромные костры и подожгли.

Повсюду братья бились с братьями. Воздух сиял, раскалился от потенциала, извивающегося в клубах едкого дыма и химикатов.

Всё обострилось до одного мгновения, великолепного настоящего. Боги и чудовища отсекли всё лишнее и ободрали пелену, открыв порывам ветра поющие нервы. Татрикала стала связанным, умирающим зверем, средоточием абсолютной вседозволенности. Мир выл. Пульсировал словно маяк, настолько сильный и первобытный, что даже умирающий шторм Лоргара мог это ощутить, протянуться и омыть планету.

Рана Галактики до сих пор не затянулась, жизненная кровь варпа всё так же марала великий гобелен. Она засыхала, но ещё могла быть направлена и взбудоражена, связана сильной волей. И теперь пропитанный Эмпиреями мир тонул в космической злобе.

До Исствана сама мысль об этом предстала бы истинным безумием. До Лаэрана они обитали в статичном и безбожном комплексе. Теперь же в небесах проступали узоры, а судьбу рода человеческого определяли когти смеющихся жаждущих богов.

“Пусть весь мир умрёт. Пусть враг разобьётся о скалы собственных изъянов. Пусть все они присоединяться к мертвецам Града Хоров и зоны высадки”

Эйдолон устал и изголодался по достойному вызову, хотя Сыны Гора и пытались снова и снова прикончить его. Тщетно. Всё было тщетно. Высшие существа пытались сделать это и не смогли. Даже мания Фулгрима уступила место судьбоносному приказу Фабию.

“Но твоя ли рука определила курс моей судьбы, отец? Ты ли пощадил меня, или же сам Тёмный Принц нашептал твоим голосом? Чья воля сохранила мне жизни?”

Распалённый лорд-командор вырвался вперёд, оставив своих бойцов позади и почти забыв о них в упоении охотой. Он потерял счёт павшим от его руки, от которых остался лишь слой жирного пепла, цеплявшийся за рукоять молота. Позади бушевала битва, но Эйдолон знал, что его цель впереди.

Теперь крепость казалась расколотой на части в приступе ярости детской игрушкой.

Стены осыпались, обломки усеяли дворики и парадные магистрали. Среди вскрытых огневых точек лежали изувеченные тела и защитников, и захватчиков.

И в центре всего его ожидал Герог. Даже по расколотым столам стратегиума было видно, чем некогда являлся Военный Нексус - средоточием планирования и приготовлений, медленно приходящим в упадок под суровыми логистическими требованиями Империума. Пол усеяли унесённые ветром из архивных альковов и горящие хлопья пергамента.

Высокие колонны, покрытые резными ликами героев былых времён, рухнули и расколись. Их трупы распростёрлись среди уцелевших опор, раздавив и скамьи, и мозаичные плиты.

Державший топор наготове Герог презрительно огляделся, а затем брезгливо поглядел на Эйдолона. Он фыркнул и улыбнулся первому лорду-командору.

- Так не должно было случиться, - вздохнул он, шагая навстречу врагу и крутя в кулаке рукоять. - Ты довёл всё до никому не нужной битвы.

- Как будто она не было всё это время у тебя на уме? - Эйдолон расхохотался, и треснувшие стены зазвенели от отголосков безумного веселья. - Нет, иначе и быть не могло. Семена этой схватки были посеяны в каждой войне и битве, в которых мы сражались, - он взмахнул молниеглавым молотом и показал на Герога. - Ты - не одарённый и не великий воин. Лишь тот, кого избрали для представления боги. Так мы здесь и очутились, я - образец моего легиона, ты - лучшее, что смог прислать твой.

- Думаешь, что можешь пристыдить меня? - воскликнул Герог. - Нас свели вместе лишь обстоятельства, а не божья воля!

- Значит, не исповедуешься в своих грехах?

- Каких грехах?

- Это ты навлёк на нас шквал. Ты воззвал к варпу, связал его прислужников и наслал на меня. Обвил узами мои корабли и притянул их сюда.

- Ты настолько выжил из ума, что думаешь, что это возможно? Мы затерялись в варпе! Были выброшены на отмель! Я не чародей, Эйдолон. Я не могу заставить его плясать под мою дудку, да и не стал бы.

- А кто тогда?

- Да у тебя полно врагов, и внутри и снаружи легиона. Ты и в самом деле ждёшь, что я стану потворствовать паранойе твоего сломленного разума?

Зарычав, Эйдолон выхватил пистолет и выстрелил, не целясь. Мелькнувший луч концентрированных атомов едва не попал в Герога, прыгнувшего в сторону. Эйдолон отбросил пистолет и зашагал к претору, замахиваясь молотом. Оружие сшиблось с такой силой, что облачённый в более лёгкие доспехи Герог отступил на несколько шагов.

- Я, - процедил Эйдолон, - не сломлен.

Герог раскрутил топор и ударил с плеча, вонзив в бронированный бок лорда-командора. Системы взвыли и затарахтели, предупреждая рухнувшего на колено Эйдолона, но он пришёл в себя, найдя силу в боли. Доспехи зашипели, впрыскивая боевые стимуляторы в кровяной поток.

Бледная кожа покраснела, задрожала. Заскрипели, заскрежетали зубы. Эйдолону казалось, что вот-вот он забьётся в судорогах или изо рта пойдёт пена. Воистину, дары Фабия были опасными обоюдострыми и зазубренными клинками.

Но ему требовалось любое преимущество. Каждое мгновение было драгоценным. Вновь грянул гром, молнии забили от сошедшихся клинка и молота. Волна вытесненного воздуха едва не сбила с ног обоих воинов. Легионеры боролись, напирали на сцепившееся оружие.

Герог пнул Эйдолона, и тот отскочил, обернулся и увидел летящий к его раздутому свистящему горлу клинок. Перед глазами пронеслись воспоминания. Взмах меча Фулгрима, отсекающего голову Горгона. Тот же безупречный жест, в первый раз забирающий жизнь Эйдолона. Его красота. Изысканное и всепоглощающее удовольствие.

Но каким бы мрачно притягательной не была память о клинке откровения, Эйдолон не пересечёт вновь порог смерти. Не для того он был Возрождённым.

От мысли реакция замедлилась, удары и пари казались вялыми, едва двигающимися. Эйдолон ухмыльнулся, широко оскалил зубы от внезапного умиления. От этого глаза Герога сверкнули бешенством. Воин бросился на него вновь, вкладывая в удары каждую йоту скорости и мастерства.

Он взмахнул топором обеими руками, но бросившийся вправо Эйдолон лишь ударил его прямо в бок. Молот расколол нагрудник, на миг ошеломив Сына Гора. Претор зарычал, сплюнув кровь.

Эйдолон посмотрел на расколотое Око, рубиновую печать, словно плачущую осколками и расплавленным золотисто-красным камнем.

- Вот и божество, в которое ты веришь. Ты возлагаешь надежды на магистра войны, но что он тебе дал в ответ? Мне же достаточно моего мастерства. Поэтому я знаю, что я - лучше тебя, Герог. Ты - опустошённое создание, прикованное клятвами к тени Гора… А теперь умирающее в битве, про которую никогда даже не узнает твой господин.

- Не смей произносить его имя. - зашипел Герог, хрипя от крови, и ещё раз сплюнул на разбитые плиты. - Вы всегда были заблуждающимися нахлебниками. Слишком слабыми, чтобы почтить его мечту! Слишком безумными, чтобы понять, что пора лечь и умереть.

- Мечту? - насмешливо переспросил Эйдолон. - Мы следуем за твоим опустошённым и обезумевшим царём, потому что он ведёт нас к величайшей битве. Поворотный день настал и закончился. Мы оставили Улланор позади, и теперь единственный достойный триумф ждёт нас в конце пути, - он помолчал, облизнув зубы, предвкушая победу. - Но как показал нам наш прародитель, ничто не вечно, особенно власть монарха.

Над головами командиров бились и умирали пилоты. Десантные корабли и истребители сходились в истерзанных молниями небесах в танце смерти, а над ними бились чудовищные корабли флота.

Эйдолон забарабанил пальцами по рукояти, представляя с каким исступлением экипаж выполнял один приказ за другим. С каким радостным упоением встречал долгожданный вызов. Тот же прилив восторга чувствовал и сам лорд-командор, и выщербленные кости, и атрофировавшиеся мускулы пели, прекрасно и неистово.

Он размахивал сыплющим молниями громовым молотом, тесня врага, бившегося жестоко и исступлённо. Встречавшего, отклонявшего, даже принимавшего удары на себя, если приходилось.

Он был хорош, пришлось признать Эйдолону.

Герог бился с неотразимым пылом, пылавшим и истекавшим сквозь кожу. Наступая, он бился с яростным напором, достойным штурмовика. Быстро наносил удар и отступал. Даже истекая кровью, замаравшей морскую зелень доспехов. Вырывашейся паром меж губ с каждым неровным вздохом.

Он продолжал сражаться. Бился, не желая уступать Эйдолону и всему Третьему миллениалу. Воин, готовый скорее умереть, чем сдаться. Острие брошенного в сердце копья, ломающееся, но не утратившее импульс.

И Эйдолон был готов платить за победу болью. Удар за ударом. Оплавившееся золото текло с наплечника, керамит брони раскоолся. По воздуху разлетались осколки и искры. Эйдолон пробивался в вихрь ударов, сквозь него, принимая на себя каждый. Его нагрудник раскололся. Бок истекал кровью. Ей Эйдолон и плюнул в глаза врага.

Непокорство. Непоколебимое и несокрушимое непокорство. Нежелание дать врагу удовлетворение при виде мук или боли. О, боль была. Была подношением Тёмному Принцу и примарху, сладким и терпким, как вино.

- Это всё, что ты можешь? - промычал Эйдолон. - Славный Сын Гора? Лучший воин магистра войны? Покажи мне хтонийскую сталь! Давай же, дикарь. Впечатли меня!

Зарычав, Эйдолон прыгнул на него, занеся топор, опуская его ударом с плеча. Эйдолон скользнул в сторону и ударил молотом как копьём, прямо в бок врага. Воин пошатнулся, и лорд-командор воспользовался моментом. Следующий удар расколол левый наплечник Герога. Претор припал на колено, подняв топор в тщетной попытке остановить натиск врага.

Первый лорд-командор поглядел на Сына Гора, чьё лицо исказилось в гримасе блаженной ненависти. А затем, сменив хватку, обрушил молот прямо на голову врага. Энергетическое поле расщепило плоть, едва прикоснувшись, развеяло облаком пепла, а затем дымящийся череп взорвался, изверг во все стороны щепки костей и мозга.

И реальность содрогнулась. Натянутая кожа Материума вздыбилась и зарябила. Эйдолон оглянулся, не понимая, что происходит, когда мир загорелся и вывернулся наизнанку.

И лорд-командор пал.

Последним, что осознали воины Третьего миллениала, был внезапный прилив жара и вопль сонма демонов.

Разгорающийся свет затмил ночь, утопил в своём растекающемся сиянии даже величайшие пожары. Он впился в небо, словно палец злого бога, резонируя со всем творящимся безумием и обетованным великолепием. В небо словно взмыла комета, выпущенная из преисподней, таящейся за пеленой.

Она взмыла, завывая, и в унисон ей в восторженном подчинении страстям завыли все её узревшие.

“Я вновь и вновь говорил вам о совершенстве, и о том как важно к нему стремиться. Другие, в том числе мои братья, утверждают что моя мечта - блажь. Что на самом деле никто не может достичь совершенства, кроме нашего отца.

Я отвечу им, что всё возможно, если мы будем стремиться к цели всем сердцем и душой. Да, душой. Я не верю в духов и посмертие, но скажу вам следующее - мы и есть сердце и душа, средоточие и легиона, и Империума. Лишь приняв на себя бремя долга мы сможем направить наш вид и культуру к совершенству. В объединению Галактики под сенью вечной империи.

Без убеждений мы станем ничем. Без сияющей души мы не просто потерпим неудачу, но падём.”

- Примарх Фулгрим, записанное обращение к братству Феникса.

Действие третье. Душа.

Пятнадцатая глава. Бездна

Невозможное пламя словно высосало из мира все цвета. Эйдолон пал в бездну воспоминаний, уносясь прочь из материального измерения, с глаз и врагов, и слуг. Вокруг него пылали души, корчащиеся в вечных мучениях. Понемногу утратившие сгоревшие личности, пока не остались лишь стонущие отголоски. Умоляющие об избавлении, которое никогда не придёт.

Брат!

Господин!

Предатель!

Сколько же титулов он получил за долгие годы жизни, слившейся в единое пятно борьбы и труда, войны и кровопролития, правления и служения? Сын безразличных отцов. Владыка неблагодарных ничтожеств, неудачников и безумцев.

И всё его прошлое, настоящее и будущее, каким бы ни был ждущий рок, какое бы ни манило предназначение, всё было пронизано стремлением к совершенству. Как плоть жирами. Вот что придавало бытию Эйдолона причудливые оттенки и определяло его суть. Мальчик из Европы, бледный призрак из мёртвых и окаменевших лесов, даже не смог бы представить кем станет. Принцем-воителем. Легионером-полубогом. Оружием в руках завоевателей и царей.

Вокруг были лишь пламя и тени, дым и безумие. Варп кипел и бурлил, цепляясь за него сотканными из застарелой злобы миножьими пастями. Вокруг плавилась Татрикала, становясь лишь далёким воспоминанием. Таким же поблекшим и изъеденным войной, как и память о первом завоевании. Лорд-командор помнил, как опустился на колени среди пепла. Как к его подбородку прикоснулись руки. И мимолётное одобрение отца.

Но теперь он падал, став лишь отброшенным инструментом, забытым орудием.

Он летел, а варп цеплялся за него пепельными когтями воспоминаний. Прахом и песками умирающей Терры, чёрными пустынями Исствана. Очищающим потоком осколков Призматики, царапающих кожу, смывающих прочь позор неудачи и увечья. Внезапно горло обожгло болью, такой сильной, будто в него опять впился анафем. Эйдолон почти чувствовал, как бежит по груди горячая кровь, льётся из рассечённой вместе с его первым смертным существованием шеи.

Всё глубже в лучезарный жар апофеоза Фулгрима, опаляющий саму душу. Эйдолон летел сквозь пламя, сквозь боль, сквозь толкающий генетического отца всё дальше экстаз. Это было всё равно что лететь через корону звезды.

Таким была отрава и обещание варпа. Изничтожающее пламя, способное поглотить Галактику и обратить всё в пепел. Власть, ценой объятий с безумием и погибелью.

Таким было спасение и проклятие Третьего легиона. Они могли стать ярко сияющими созданиями, воплощениями беспредельного совершенства, или презренным и забытым воспоминанием. Возможно было всё, но это была обречённая надежда, мечта, которую демоны вскармливали лишь для того, чтобы использовать против самого мечтателя.

И сквозь всё доносилась песнь сирены - Маравилья. Эпос Кински, пылавший и гремевший даже за гранью времён. Средоточие всего, упоенный зов самого Слаанеша. Не сотворённый, а скорее призванный обратно в мир. Именно эта сила некогда починила лаэран и вновь и вновь призывала подобное к подобному. Стремящиеся к совершенству сомневающиеся души неизбежно начинали плясать под её дудку.

Он слишком поздно понял, что падал во тьме не один. Нечто мелькало на краю взгляда, на самой грани восприятия. Он резко обернулся и увидел, как оно ускользает прочь, мерцая словно танцующий послеобраз. Пылая…

Огромные колонны покатились по растекающемуся в пустоте пламени. Огромные обветренные камни, гигантские окаменевшие деревья из лесов его юности. Рухнув, они раскололись, разбились на отголоски прошлого. Презрительный оскал родного отца, замечтавшаяся улыбка генетического отчима. Высеченные образы, скрытые в камнях как скульптуры в мраморе, вены драгоценностей в мёртвых и бесполезных скалах.

Меньшее становилось основанием цивилизаций.

Эйдолон моргнул, и его пальцы дёрнулись. Он понял, что может двигаться в небытие. Он заставил себя встать на ноги, выпрямился, борясь с накатывающимся ощущением невесомой беспомощности.

- Довольно! - заорал он, извергнув в пустоту свои психозвуковые дары, изничтожив и без того полностью пришедшие в упадок отголоски иных времён и пространств. Гнев связал бурлящий хаос вокруг хрупким подобием порядка.

- Нет, здесь ты не можешь отдавать приказы, первый лорд-командор, - пропел голос, доносящийся со всех сторон. - Уже нет. И больше никогда. ты отказался от своей власти. Покинул пределы, где она что-то значила. Здесь тебе не укажет путь примарх, не подчинится твоей воле легион. Здесь ты можешь лишь покориться и принять вечную пустоту.

Пламя сгустилось в фигуру, всё ещё бывшую лишь подобием легионера. Расколотый Король гордо шагнул вперёд, пытаясь объять всё чем не был распростёртыми руками. И рассмеялся.

- Ты и правда думал, что червь вроде Герога смог бы придать мне форму и направить? Ты ранишь меня.

- О, я этим не ограничусь, - процедил Эйдолон.

Под их ногами возникала твёрдая поверхность, сотворённая из песков и камней, похищенных из воспоминаний Эйдолона. Вокруг лежали тела, чьи доспехи почернели от пламени, истёрлись временем и порывами ветра. Исстван был так давно, но перед Эйдолоном вновь лежали трупы в броне зелёной как море и царственно пурпурной, в грязно-белой и зелёной, замаранной кровью сине-белой. На других были цвета преданных в зоне высадки легионов.

Расколотый Король небрежно наступил на мёртвого Железнорукого, вдавливая тело вглубь лоскутной реальности.

- Нет смысла угрожать, если нет воли воплотить угрозу, - слова вырвались из сияющего как солнце рта вместе со смехом. - И боюсь, что сил тебе на это не хватало уже давно.

- Я - первый лорд-командор. Треть легиона покорилась мне и признала меня владыкой.

- Может ты и магистр легиона по духу, но никогда по сути. Ты ведь примчался, поджав хвост, едва услышав своей разбитой душой призыв Фулгрима. Такой отчаянный. Жаждущий внимания отца. Первое пагубное пристрастие, о котором ни одна операция не поможет тебе забыть.

- Умолкни!

- С чего бы? Разве истина ранит тебя сильнее, чем уже ранил примарх? Ты любил его и ненавидел, а он отсёк тебе голову клинком кинебрахов.

- Я помню своё прошлое, демон.

- Ах, так я теперь демон? - Король присел и подхватил брошенный гладий, покосился на него, покачал, поверяя равновесие. - Ты всё ещё считаешь меня демоном? Нерождённым зверем, посланным мучать тебя? Призванным практиком-неумехой по воле Герога или Юлия Каэсорона или любого другого из старых врагов?

- Ты - демон! Ничто! Игрушка богов! Отродье безумия, затянувшее меня в свою топь!

- Безумия? - пламя вспыхнуло ярче, и Король подскочил к Эйдолону, хлопнув его пылающей рукой по плечу. Пламя растеклось по левой руке лорда-командора, обвило её, привязало его к Королю как Пожирателя Миров к топору. - Безумие - сопротивляться будущему, брат. Нашему славному единению. Судьбе обетованной.

- Ты мне не брат! - рявкнул лорд-командор.

- О, ошибаешься, - проурчал Король. Пламя зарябило, пошло волнами, принимая новую форму, превращаясь в плоть. Над огненными очертаниями проявились пластины брони. Пурпурные и позолоченные по краям, безупречные доспехи, выкованные посвятившими себя кузнечному делу ремесленниками. На затылке проросли белые волосы, а появившееся лицо оказалось царственным, осуждающим, ощетинившимся порочным весельем.

Эйдолон вздрогнул, на миг подумав что увидит Фулгрима, затеявшего безумную игру и пришедшего вновь его убить отца. Он чувствовал, как истекают его силы, утягиваются по огненной пуповине в открывшее свой облик существо.

Но это был совсем не Фулгрим.

Эйдолон увидел собственное лицо, не испорченное ни временем, ни капризами судьбы, исполненное всей былой силы, красоты и гордыни. Пламя всё ещё горело в глазах Короля, в его зрачках дрожали кольца похищенного света.

- Ах, брат мой, - вкрадчиво добавил Король. - Я так рад воссоединиться с тобой.

Шестнадцатая глава. Война братьев

Битва лишилась всякого подобия порядка. Больше не было ни фронта, ни настоящего врага. Ни друзей. Ни союзников. Только война.

Охотящийся во мраке Воциферон вскарабкался на корпус сгоревшего танка и спрыгнул на груду обломков. Прежде здесь был широкий перекрёсток, по которому бойцы и снаряжение перемещались от внешних укреплений к сердцу города, теперь же остались лишь развалины. Всюду лежали тела. Раздавленные камнями, распростёртые в импровизированных медицинских постах, вмятые в плиты гусеницами и сабатонами.

Столько мёртвых. Но ничто не было важно.

Воциферон потерял из виду практических всех своих бойцов, и потому выслеживал добычу с звериным упоением, не задумываясь где теперь легионеры. Он больше не был дуэлянтом, осторожно сражающимся с врагом. Мечник едва-едва осознавал себя, воспринимал мир как животное, слушающее порывы из древнего рептильного мозга.

Он даже потерял один из клинков, исчезнувший в непрестанном безумии войны.

- Добыча? - рявкнул и зарычал Алеф. Прежде безупречные черты лица воина застыли в параличе и были прочерчены шрамами там, где он разодрал и проколол свою кожу. Он принюхался, шипя, словно пёс.

- Скоро, - зарычал в ответ Воциферон, борясь с поднимающеся красно-чёрной слепотой. - Он близко. Должен быть.

Мечник понял, что был глупцом. Внезапное озарение нахлынуло так же неудержимо, как мускульные спазмы и мгновения фуги. Такое же очевидное, как царапающий небеса столп варп-пламени, вырвавшийся из сердца мёртвой крепости и направляемый несравненной песней Короля. Ветер звенел от странных мелодий, исполненных встревоженной тоски и просачивающихся в реальность из иных миров и времён. Словно наконец-то удовлетворённое желание.

Теперь мечник понимал, что столкнулся с механизмом, скрытым за пеленой. Замком, отпёртым постоянным кровопролитием. Неведомым образом ключом стал сам Эйдолон.

Теперь осталось место лишь охоте. Расплате.

Воциферон смотрел, как появляются первые наложницы Тёмного Принца, вытекают из теней, выпрыгивают из ведущих в никуда арок, и за линзами его шлема текли слёзы. Едва копыта коснулись земли, как они начали танцевать, петляя прочь из обвалившихся коридоров на заваленные обломками проспекты. Он наблюдал за их капризными движениями, следил за развевающейся тканью и пронзённой кольцами плотью, за пурпурной кожей, отмеченной такими увечьями и следами насилия, что пристыдили бы и самых усердных Детей Императора.

Из ран и меток скверны вытекал нечистый свет, небиологическое светоистечение, переливающаяся… неправильность. На них было больно глядеть. Но боль вызывало всё. Охватившая Воциферона мания словно кинжалом вонзилась в его спину, сдирая кожу и гравируя позвонки.

Мечник заметил, что примерно этим демоны и занимались с остатками смертных, украшавших собой труп города. Они набросились на тела с когтями и ножами, клыками и иглами. Быкоголовые божки натягивали содранную кожу на орнаменты из ажурной кости, а другие умасляли кровавые деревья, растущие из садов рёбер и кишок. Демоницы ворковали и сплетничали, прыгая с нароста на нарост, и щёлкающими клешнями срывали распускающиеся мясные цветы.

Где-то начал бить колокол, отдающийся эхом прямо в голове Воциферона, отчего перед его глазами всё помутилось. В его горле запела желчь, вздыбилось едким приливом, а затем мечник согнулся пополам, и с его губ сорвался рык.

К боли прибавился голод. Жажда вкусить не безвкусные творения демонов, но истинную плоть и кровь. Его глаза заметались, преследуя тени бушующих всюду пожаров. Больной свет варпа замарал всё вокруг, оттенил даже выстрелы бьющихся в небесах звездолётов.

Люмены над головой Воциферона погасли. Погас весь свет, естественный и искусственный, оставив лишь сияние неестественного.

Он заставил себя встать, опираясь на клинок, всё ещё сутуля дрожащие от внезапных взрывов жестокого смеха плечи. По щекам невольно потекли слёзы. Воциферон терял контроль над всем, каждая грань его бытия словно взбунтовалась. И теперь осталось место только желаниям, жажде дать себе волю. Убивать, калечить и пировать останками.

В ушах прояснилось, и он дёрнул головой, словно охотящяся собака, рвущаяся с поводка. Где-то неподалёку гремели болтеры и выли звуковые орудия. В бушующей ночи кто-то ревел, вопил, завывал в схватке и тихо хныкал. Его братья предались порокам среди развалин.

Он должен найти его. Малакриса. Пришло время расплаты.

- Где ты, брат? - заорал Воциферон. - Покажись, покончим же с этим!

Малакрис отвлёкся от Сына Гора, ещё совсем недавно прозябавшего под его клинками. Вымазанные в зачеловеческой крови когти прошли сквозь пустые глазницы и сквозь расколотые кости вышли из затылка легионера.

Он преувеличенно небрежно вытащил их и огляделся по сторонам.

Наполовину согнувшийся хтониец свалился в украшенный фонтан, марая воду кровью и желчью из выпущенных кишок. Вокруг зелёной как море брони собиралась пена, мерзкая накипь, проникающая в каждую трещину и рану. Впрочем, запах был таким приятным. Будь у него время, Малакрис бы отрезал окорок и попировал плотью, быть может ограничался потрохами, как гурман из ульевой знати.

Впрочем, время ещё будет. Потом. Когда враги умрут, и останется лишь попираемые им рабы. Когда нашёптывания исполнятся, будет время утолить все свои желания…

А преград осталось так мало. Весь мир вопил, бушевал и пылал от ярости варпа, шёпот стал пронзительным и довольным. Эйдолон был заточён в пламени, а оба легиона - развеяны по ветрам.

Восстань и сам стань князем-воителем. Владыкой Третьего миллениала. Пусть ветер истории унесёт всё былое! Убей его и никто не встанет на пути твоего возвышения.

Рядом вопил Рикайн Байл. Воин выл и хихикал, взобравшись на обломок скульптуры. Словно гаргулья он сгорбился на украшенной скамье и царапал её силовым кулаком. Он больше не скрывал своё безумие, а гордо облачился в него. Знамение грядущего и образец, за которым последуют остальные легионеры банды.

Малакрис знал, что скоро он встретит достойный вызов.

У каждого правителя были наследники, и Эйдолон не являлся исключением. Благодаря одной лишь воле первый лорд-командор высек свой трон. Почему бы Малакрису не последовать по его стопам? Править будет не Плегуа, сломленное чудовище, и не упрямый глупец Воциферон. Он разберётся даже с советником. По одному. Удар за ударом, коготь за когтем.

Он сжал кулаки, дрожащие от жажды пролить кровь.

Измена - прекрасный источник могущества. Этому Дети Императора научились на Исстване, вняв призыву к двум битвам магистра войны. И не важно, убивали ли они братьев или родичей, само деяние было упоительным. Грозный Слаанеш, младший, но вековечный, открыл им восхитительную радость измены.

Возможность покориться и никогда не умереть.

Мускулы вздулись и задрожали под кожей от очередной судороги. Малакрис расправил плечи и отвернулся от Сына Гора, всё так же лежавшего мёртвым, ослеплённым, не заботящимся больше о войне, в которой не смог победить.

Малакрис пробьётся сквозь преграды, сокрушит всех, кто встанет на его пути, пока не обретёт такое ниспосланное величие, что его заметит даже сам Фениксиец.

- Из пепла восстанет ещё один король, - прошептал он самому себе. Капитан опять попытался вызвать бойцов, но не услышал ответа. Частоты всё ещё утопали в проклятых помехах. Он подошёл в Байлу и схватил безумца за голову, заставляя поглядеть на себя.

- И на сей раз я воспряну и никогда не паду.

Семнадцатая глава. Связанная Душа

Насмехаясь, оно облачилось в его прошлое, скрыло свою суть подо всем, чем он был прежде.

По коже и доспехам смотревшего на него Эйдолона всё ещё ползли огоньки, но он был прекрасен. Совершенен. Был всем, чего лорд-командор лишился, когда его сокрушил гнев Фулгрима. На шее не виднелся уродливый шрам, кожа не обвисла, волосы не истончились. Существо гордо шагало и пыжилось, всем своим видом излучая чистое высокомерие и эфемерную красоту.

Эйдолон помнил эту силу и уверенность. Он думал, что утратил её навсегда, и пусть он больше не был ковыляющим уродом, которого Фулгрим надменно назвал “нелепым и неуклюжим”, лорд-командор оставался тенью себя былого. Конечно, его могущество росло даже теперь. Он верил, что смог бы повергнуть самого Хана в Калиуме. Знал в глубине своей расколотой души, что восторжествовал бы. Он бы сломил Боевого Ястреба и съел его сердце, а из прочных как железо костей высек бы себе трон.

“Но я бы мог стать большим. Мы могли бы. Если бы я не пересёк порог смерти, что бы произошло тогда? Возвысился бы несломленный Эйдолон до ещё больших высот? Стоял бы я сейчас плечом к плечу с Юлием, Избранным Сыном, если бы не навлёк на себя капризный гнев Фулгрима?

Кем бы я стал? Чем бы я стал?”

- Что ты такое?

- Я - твой брат, - Король рассмеялся. - Я это ты, ты это я. Когда Фулгрим забрал твою жизнь, когда он поверг тебя, чистая мощь анафема расколола нашу душу.

- Нашу?

- Нашу, нашу, - повторил призрак. - Твой титул не просто праздное хвастовство, Расечённая Душа. - Нечто зловещее промелькнуло в глубине его глаз, мрачная насмешка и жгучая неослабевающая зависть. - Мы две стороны одной медали, ты и я. Два сапога пара, разбросанные в разные стороны. Один прикованный к плоти…

- А другой к варпу, - кивнул Эйдолон, понимая.

Идеальное зеркало его души замерцало, будто преломляясь в тысяче расколотых отражений. Кожа и доспехи засияли светом всех оттенков, разгорающимся всё ярче. Золото вспыхнуло пламенем преисподней, потекло, принимая новые очертания и узоры, растекаясь по пышным пурпурным доспехам новыми созвездиями.

- Море душ сурово к гостям, но в его пламени можно узнать многое, - создание подняло безупречную латную перчатку, рассматривая свои пальцы один за другим. Потом снова поглядело на Эйдолона, и его челюсти разошлись в широкой ухмылке, ощетинившейся лишними зубами. Острыми и ослепительно белыми. - Но я вижу, что и материальный мир не был добр.

- Я выжил, - ответил Эйдолон, кружа вокруг своего двойника, крепко сжав молот. - Даже преуспел. Теперь я могу насладиться большей силой и влиянием, чем даже до моего… - он запнулся. - До моего унижения. Я наделён силой и мощью, которых не мог и представить. Я чувствую себя так…

Эйдолон помедлил и протянул вперёд руку, будто пытаясь буквально ухватить мысль.

- Как будто ты мог бы бросить вызов самим незрелым божкам, - с умилением пробормотал Король. - И возможно и мог бы. Как знать, возможно на сей раз под твоим клинком умирал бы Фениксиец, а не наоборот. Или бы ты предпочёл унизить Хана? Расколоть доспехи Преторианца? Сокрушить крылья Великого Ангела своими коваными сапогами? Какая была бы отрада. Величие и чудо в равной мере. Представь, как захрустели бы в твоих зубах их кости, как сладок был бы сок. Мы бы могли это сделать. Вместе.

- Думаешь, что я нуждаюсь в тебе? - спросил Эйдолон, но голос его дрогнул от сомнения. Ведь он помнил, каково было быть цельным, какой была жизнь, определяемая его мастерством и навыками, а не непрестанными мучениями.

- Я не думаю, что ты нуждаешься в чём-то, брат мой. Я думаю, что ты жаждешь всего и большего. Ты бы мог по праву стать магистром легиона. И мы оба помним, каким он был в юности. Небольшим, но таким решительным. И ведь его спас совсем не Фулгрим. Фабий воссоздал легион так же, как воссоздал нас. Воля воинов и желания богов избавили нас от забвения.

- Пустые слова не сделают это правдой, - процедил Эйдолон. Он шагнул вперёд, встал лицом к лицу с собой.

Пока он говорил, камень вокруг изменился и стал мерцающими кристаллическими кораллами, когда-то образовавшими атоллы Лаэрана. Двойник протянул руку и погладил нарост, содрогнувшийся от прикосновения. Коралл тихо загудел, звеня от песни, очаровательно знакомой, но в то же время ужасающе чуждой.

Песня. Вечная Песня. Песня Тёмного Принца. Нет… зов Расколотого Короля. Слава, которую они обрели бы вместе.

- Да, - прожужжал дух. - Ты помнишь это могущество, его соблазн.

- Помню, - вздохнул Эйдолон.

- Эта сила может вновь стать нашей. Должна стать, - призрак потянулся и взял руку Эйдолона. Первый лорд-командор ощутил, как вместе с огнём по его длани растекается кучающая тупая боль. - Власть унаследуют те, кто достоин ей владеть. Когда наша душа воссоединится, мы сотворим такие чёрные чудеса, какие Галактика не видела прежде. Мы сможем воспарить над наложенными на нас мелочными запретами и найти путь к безграничному вознесению. Стать истинным фениксом.

Эйдолон отшатнулся, чувствуя как слабеют пальцы. Он посмотрел на искажённую латную перчатку, на прекрасное наследие Горвии, и моргнул. Её кончики почернели и поблекли, как на примелькавшемся снимке. Доспехи истекали пурпуром так же, как он сам - жизненной силой.

- Ты сможешь стать таким прекрасным, - вздохнул дух. - Позволь, я покажу.

Он поднял руку и провёл пальцами по щеке Эйдолона, и от мягкого прикосновения в голове внезапно вспыхнула невыносимая мигрень. Лорд-командор сжал веки, но всё равно продолжал видеть. Видеть как…

Внутреннее пламя вспыхнуло бушующей бурей, опаляющей вены и артерии, волной чёрного огня ползущей по венам. Кости треснули и срослись вновь от палящего жара. Он становился чем-то большим, чем человек, солнцем, пойманным в костяной клетке, преисподней в людской коже. Сгорающим подношением на алтарях богов.

Эйдолон умер и вновь возродился. Пойманный в вечном цикле, из которого не сбежать, перекованный и воссозданный силой одной лишь души. Его доспехи раскололись и срослись вновь, словно пройдя через руки трэллов и оружейников.

Он сам стал наковальней. Стал молотом. Пытаясь кричать гортанью, которая не желала, не могла издавать человеческую речь. Он извергал звуки не-речья, хлещущие изо рта словно кровь, становящиеся связными и материальными в ошеломительной нереальности варпа. Он словно мог разрушить реальность одними словами. Эйдолон был королём-растворцом, горящим светом, зажжённым ещё до первых грёз о человечестве.

Оно разорвало его на части на молекулярном уровне, а затем вновь соединило в новом причудливом обличье. Его дух замер на полпути между апофеозом и забвением.

На мгновение реальность могла расколоться, заставить его извергнуть все ниспосланные блага и обратиться потоком ужасов и обезумевшей от варпа плоти, однако он устоял. Свет внутри стал всепоглощающим, пронизывающим его насквозь, воссияли и доспехи.

Такова была мощь, которой его бы лишил Фениксиец, прячущийся в своих дворцах заблуждений.

Золотые когти сжались и разжались. Его молот изменился, возвысился и стал громадной увенчанной золотом булавой, по которой ползли пылающие символы. Скрипнули клыки, и между ними проскользнул язык, раздвоённый и шишковатый. Его кожа стала ярко-пурпурной, идеальной и не отмеченной шрамами. Эйдолон превратился в самое близкое подобие бога, каким мог стать, забранный из измерения плоти и вознесённый в Великую Игру, чьи правила он только сейчас начал осознавать.

Реальность накатила волной, холодной и давящей. В сравнении с упоительным экстазом видения чувство было таким… пресным. Удовольствие ускользнуло, идущие от почерневшей руки нервы словно умирали. Эйдолон вновь вернулся в безрадостную вселенную, лишённую удовольствий и мирских, и военных.

Прекрасная война, которую ему обещали, конец сковывающей всё тирании Императора, конец всех пустых банальностей… всё это ускользало из пальцев.

- Если бы мы были едины, то могли вознестись.

- Да, вознестись. Стать теми, кем всегда собирались быть. Воителем.

- Божьим воителем, - задумчиво прошептал Эйдолон. Видение цеплялось за его разум, яростное, яркое, отравляющее каждую мысль. Он чувствовал, как Галактика дрожит под его ногами, словно ожидая.

- Война Гора Луперкаля сделала нас всех божьими мечами. Их милости питают нас, толкая к новым высотам. Это мощь, которая разобьёт стены Императора и сокрушит его Дворец. Лишь в варпе всё это становится священным.

- Наши новые боги многое нам дали, - протянул Эйдолон. Перед его глазами пронеслись воспоминания о переходном пространстве между жизнью и смертью, меж материумом и имматериумом.

Когти разрывали его на части так же легко, как острый клинок анафема. Свысока доносился звучный смех, словно над ним веселились сами боги. Он разлетался на части, его мысли и воспоминания расщеплялись.

- Но также они взяли с нас плату.

- Так давай же обратим их труды вспять. Брат мой, ни к чему нам враждовать. Просто впусти меня. Открой свою плоть моему величию, и вместе мы будем неудержимыми.

- Открыть мою плоть? - переспросил Эйдолон.

- Одно тело, одна душа. Твоя физическая суть вновь связанная с моей трансцендентной силой. Вместе мы будем завершёнными.

Покорись… - зашелестели голоса, становящийся всё громче хор шёпотом отовсюду вокруг. Он слышал как они повторяют это слово вновь и вновь, вонзают в его разум словно иглу.

Вместе они будут сильны. Достаточно могущественны, чтобы подчинить себе весь легион. Вознестись над изъянами плоти, действительно воспарить. Преуспеть. Получить то превосходство, которое он всегда заслуживал.

Но также они взяли с нас плату.

Эйдолон тяжело сглотнул.

- Ты ждёшь, что я покорюсь тебе? - внезапно зарычал лорд-командор. Кораллы Лаэрана раскололись и опали. На их месте вознеслись вздымающиеся шипы трупных деревьев Убийства, смыкающиеся вокруг, вонзающиеся в их плоть. Они вцепились и в совершенного, и в несовершенного, и кровь запятнала бледную кожу.

В его ушах звенели насмешки Торгаддона. Дерзкое непокорство Тарвица. Высокомерная ухмылка Люция.

Чужая слабость. Вечно всё портящаяся.

Он поглядел на идеальное отражение собственной души. На танцующие в её глазах безумие и тоску. Более того, голодное отчаяние. Абсолютную жажду. Высокомерие. Эйдолон прекрасно помнил всё это. Каково было быть таким уверенным в своих силах и не знать ничего, кроме жажды большего.

Стал ли он с тех пор чем-то большим или меньшим?

Для Эйдолона смерть стала не концом, а началом. Возможностью, в которую он вцепился окровавленными руками. Однажды он дрогнул и пытался найти лекарство, отыскать ответ. Глупую надежду. Не потому, что он не мог его обрести, но потому что не нуждался в нём.

Я действительно познал себя, лишь будучи сломленным. Воспрял лучшим из пепла, как и наш легион.

Эйдолон ударил двойника в нагрудник кулаком, вдавливая вглубь ветвей, умасляя его мукой.

- А может лучше я просто заберу твою силу? - его горло засвистело, задрожало, словно от вот-вот готовой вырваться наружу бури. Эйдолон сдержал ярость и заставил себя улыбнуться. - Так чем мы станем, если я присвою твою мощь? Неужели ты думаешь, что я позволю управлять собой слабой грани себя? Отсечённый, не отсечённый… ты сбежал от нас. Сдался. Покорился варпу. Ты - слаб.

- Умолкни! - зашипел Король. На миг идеальный фасад раскололся, открывая взору истинный ужас. Его кожа оказалась бледной как смерть и натянутой на череп, а меж поджатых чёрных губ сверкали заострённые зубы. Существо было облачено в пародию на доспехи Астартес, изломанную и лязгающую, сломавшуюся за целые геологические эпохи мучений. Отмеченную царапинами, накладывающимися друг на друга, словно в примитивной попытке отследить ход времени. Пурпур иссёкся, и лишь воспоминание осталось от позолоты.

Эйдолон не отшатнулся. Он отстранился от врага, двигаясь с привычной лёгкостью. Создавая дистанцию между собой и тварью, называющей себя его братом.

Он уставился на искажённый клок своей души, увидев чем тот был на самом деле. Кошмаром даже по меркам Третьего легиона. Не потому, что та была чудовищем, а потому что она пресмыкалась перед чудовищам.

- Зря ты прошёл по этому пути, - процедил Эйдолон. - Лучше бы ты отдался забвению, чем опустился и стал лишь их игрушкой.

- Я не марионетка! - зарычала его душа. Её нематериальная оболочка задрожала и исказилась, двигаясь словно тепловая волна, как ползущий по лиминальному пространству свет натриевой лампы. А затем бросилась вперёд, вцепившись в него. Когти из чёрного пламени впились в доспехи, и Эйдолон зашипел от боли.

А потом она прошла.

Поглощённые жаждой существа ощущения угасли. Доспехи почернели, потрескались, и Эйдолон ощутил как то же происходит с кожей. Вспышка агонии, а затем - ничего. Под напором энергии распадались нервы. Пропадал ниспосланный Тёмным Принцем дар. Вечная Песнь творения запнулась и утихла, сменившись ужасающим безмолвием зияющей гробницы. Великая симфония оставила Эйдолона.

Вокруг забурлили горящие тени, вихрем смыкающиеся меж надгробных камней воспоминаний. Эйдолон закружился, размахивая молотом, но даже его мерцающее поле не смогло изгнать тьму.

А затем из мрака вновь появился Король. Демонический отголосок его души ухмыльнулся гниющими зубами. Жизненная сила потекла в его вытянутую руку, обновляя и изменяя её. Мерцающий образ застыл, на его месте вновь возникла идеальная иллюзия.

- Я не хотел, чтобы до этого дошло, брат. Лучше бы ты покорился. Ты бы познал все уготованные тебе Слаанешем удовольствия. Невиданную агонию и экстаз. Эйдолон резко отвёл руку и вновь занёс молот.

- Ты не получишь мою плоть. Если так хочешь, попробуй её вырвать. На кончиках пальцев дьявольского духа вспыхнуло чёрное пламя, стекаясь в новый узор. Вокруг него заплясали тени, сгущаясь, становясь прочнее, а затем опалённый клок измученной реальности раскололся и слился воедино.

Эйдолон позволил себе горький смешок, увидев как проявляется призрачное оружие. Какую знакомую форму принимают тени и пламя. Он даже мог представить, как оно будет бить…

Летящий к его горлу разящий клинок, блестящий, пусть и из мёртвого камня. Реликвия-орудие просвещения. Меч, проливший кровь самого магистра войны.Тело Эйдолона содрогнулось от воспоминаний о предсмертных корчах. А его враг поднял отголосок анафема в насмешливом салюте.

- Ах, так ты не забыл? - проворковал Король, шагая вперёд. Его бледное лицо скривилось в гримасе муки и ненависти. - Боль того мгновения преследует тебя, но я? Она - часть меня. Я страдал и разбивался о волны, пока Фабий возвращал тебя к жизни. Ты обрёл второй шанс. И плясал под дудку Фулгрима. Повитуха его возвышения, не задумывавшаяся о своём!

- Я заслужил своё место в легионе, и не важно что лают мне в спину шакалы. Под моим знаменем марширует треть легиона. Я - тот, кто ведёт их к Терре. Так пускай другие сплетничают и строят козни. Я превыше их. И если и есть достоинства в поисках совершенства, я - тот, кто воплотил их и превзошёл былые границы!

Последнее слово вырвалось изо рта психозвуковой волной. Демоническая душа отшатнулась, кривясь. Сжатый в её руке клинок утратил цельность, тихо завопив в ответ. Эйдолон же поднял “Славу вечную” обеими руками, готовясь к бою.

- Давай же, слабак. Я испытаю своё мастерство против самого себя. Посмотрим, делает ли нас сильнее плоть или дух!

И почти в унисон две враждующие половины ринулись друг на друга среди вихря сияющих теней.

Восемнадцатая глава. Родные чудовища

Шатаясь и спотыкаясь, Плегуа прокладывал себе путь сквозь безумие к сердцу песни.

Возможно однажды, когда он действительно постигнет мистерии Тёмного Принца, это будет получаться инстинктивно. Но он уже чувствовал её изменения. Неуловимые скорбные ноты и отзвуки. Пронизанные мукой лорда-командора проблески, не совсем видения, а скорее образы.

Когти жалят, поглаживая вырезанные на полулике символы упоения, всё на поверхности, как у карнавальной маски, которую наденут на последнем пиру.

Он встряхнулся, вырываясь из хватки грёз, и снова вскинул своё оружие-инструмент. Прицелился, выстрелил и создал произведение искусства.

Офы Демаскос перепрыгнул через тлеющие развалины и умер, крича. Звуковая волна поймала его в прыжке, вцепилась незримой хваткой в молекулы, завибрировавшие все как один. Те затряслись, задрожали, пытаясь устоять, а потом разлетелись в стороны. Из каждого шва забила кровь. Пластины треснули и раскололись. Герметичные сочленения расщепились на атомы. Вой поглощённого безумной эйфорией воина не утих и после его смерти, влившись в песню.

- Пошли, - прогремел Тиль.

Фон Калда кивнул и зашагал следом, стреляя на ходу. Другой рукой он нажимал на кнопки закреплённого на запястье нартециума. Время от времени аптекарий останавливался, чтобы впрыснуть новый химический состав в измотанный организм Плегуа, не давая выйти из под контроля бушующей в крови какофона войне между стимуляторами и возбудителями боли.

Когда Плегуа нашёл советника среди бушующего вихря безумия, тот стоял в декоративном саду, сгорбившись и тяжёло дыша от напряжения. Фон Калда вколол в себя столько успокоительных, пытаясь удержать вместе истерзанные грани разума, что Тиль чуял их запах из каждой поры аптекария. Запах химикатов, смешанных с всё ещё бурлящим адреналином.

- Посылаю, - согласно прошептал фон Калда, с трудом выталкивавший сквозь сжатые зубы каждое слово.

- Сердце крепости истекает кровью. Рушится. Падает в бездну. К Королю, правящему среди пепла, - пропел Плегуа, вслушиваясь в ярящиеся волны варпа, высматривая в истерзанной коже вселенной стихи.

Плегуа согласно кивнул, и Тиль повёл его вперёд, время от времени останавливаясь, чтобы направлять советника за плечо, словно слепого бродягу. Да, все оставшиеся следы первого лорда-командора вели к сердцу крепости, куда Эйдолон направился, желая сразиться с Герогом. Острие копья против острия.

“Всегда такой выскомерный” - подумал Тиль. - “Но всё же он был в своём праве. Он - наш владыка. Первородный какофон. Триумф Фабия”.

От души Плегуа ещё осталось достаточно, чтобы он помнил каково быть солдатом, а не оружием. Так много воинов отдались новым веяниям без остатка, превратившись лишь в инструменты Вечной Песни.

Как сделали даже его братья. Отдавшись ужасающей мелодии, вывшей из развалин.

Нерождённые кишели повсюду. Проводя собственные хоровые представления среди рушащихся укреплений и домов. Трупы людей, разорванные и изломанные, свисали из окон, были нанизаны на стеклянные колья, натянуты на виселицы - всё до увеселения Тёмных Богов. Огромные накачанные чудовища с рогатыми головами, стянутыми кожаными ремнями, устраивали приёмы в пылающих оружейных и наблюдали за мясными цехами, куда низшие создания стаскивали безжизненные тела.

Хотел бы Тиль, чтобы у него было время. Он мог бы преклонить колени перед такими избранными слугами Тёмного Принца. Познать новые удовольствия и спеть гимны безграничного мучения. Мог бы. Пожалуй…

Нет.

- Идём дальше, - прорычал он. - Здесь не закончится наша песня.

Даже спускаться сюда было больно.

Бездна не была частью природы. Она была неестественной. Словно вытравленной кислотой, выжженой непристойным огнём и огранённой обсидианом. Языки дьявольского зелёного пламени лизали небеса. Фиолетовые лучи танцевали среди странных углов пещер. Из самого сердца шахты вздымалась пронзающая облака колонна варп-света, сияющая словно маяк, отдающаяся в душе как симфония про конец всего сущего.

Воциферон зарычал и заставил себя отвести взгляд, истекая потом будто гончая. С его губ лилась слюна.

Вокруг умирал легион. Он не видел ни одного живого Сына Гора уже… как давно? Сколько уже дней они сражались? Сколько эпох он охотился?

Неважно. Важна была лишь добыча.

Он - слаб. Он убивает Третий миллениал. Я заставлю его увидеть истину.

Где-то внизу Малакрис скакал по уступам, позабыв обо всяком подобии достоинства. Его нужно было покарать. Заставить раскаяться за низменное тщеславие. Что-то в основании черепа мечника шипело и шептало, настаивая, что кто-то из них, а может быть и оба, должны умереть. Стать жертвой. Подношением к ритуалу.

Воциферон приготовился к броску, царапая камни жаждущим цели мечом. Спрыгнул на нижнюю ступень. Из глубин уже доносился смех. Осталось недолго.

Скоро он получит то, чего хотел сильнее всего. Боль и удовольствие отступят, останется лишь величественное мгновение.

- Сейчас, братья мои! - воскликнул Воциферон, и позади Алеф и другие клинки что-то зарычали в ответ. - Сейчас мы с ним покончим!

Яма приняла его как любовника, встретив всей ожидаемой мукой и ликованием.

Теперь нижний мир стал священным творением воли самих богов. Пламя вцепилось в облака, взираясь всё выше, освещая его безумными отблесками сияния. Цвета доспехов текли и переливались, так близко к разлому демоническая кровь снова ожила. Теперь она ворковала с Малакрисом, уверяла его что его выбор - верен.

Он чувствовал волны и напевы наконец-то обрётшей голос безумной песни варпа.

Всё звенело от смеха Расколотого Короля, от воя и воплей, которые издавал первый лорд-командор, в этом Малакрис мог поклясться. Происходящее было творением его рук. Каким-то образом самого присутствие Эйдолона призвало варп-разлом. Ведь они были связаны, Эйдолон и умирающий мир. Здесь он возвысился и обрёл власть. Возможно, тот день заклеймил шрамами и душу, и мир… оставил рану, так легко ставшую дверью для варпа.

Он спускался всё глубже, а другие следовали за ним. Малакрис не знал, кто идёт следом и кому служит. Спешит по спирали к грядущей славе. Он чувствовал ждущий их всех внизу потенциал, такой близкий, такой далёкий!

Наконец, капитан спрыгнул на землю, достигнув самого дна великого разлома. Прямо за ним спрыгнул Байл и пять других легионеров. Слабая стая, но для их целей хватит.

Варп разъел корни Воинского Дворца словно кислота, прогрыз и иссёк себе путь с вековечным мастерством. Бездна казалась гноящимся нарывом, вырезанном в мире зазубренным скальпелем, и одновременно глубоко пробившимся в кору метеоритным кратером.

Теперь Малакрис увидел плоды всех трудов.

Сам разлом оказался сферой не-реальности, пульсирующим нарывом, одновременно пугающе твёрдым и не существующим. Он воспарил, упав, и втягивал в свою жадную пасть случайные обломки. Малакрис скользнул вперёд, подняв когти. Желая прикоснуться, войти, прорваться внутрь. Он слышал, как сам мир выл от муки. Зубы сводило от одной лишь близости к разлому.

А затем сквозь гул донёсся вой, и Малакрис обернулся, подняв скрещенные когти.

Пронзительно крича и упиваясь радостью, он оттолкнул в сторону клинок Воциферона.

- Брат! - захихикал капитан.

Мечник не ответил. Похоже, он отбросил все свои воинские ограничения, ведь размахивал единственным оставшимся мечом, словно берсерк. Малакрис отскочил назад, ударяя когтями в бок врага. В бездну прыгали остальные оборванцы Воциферона, с неистовым самозабвением бросаясь на гедонистов. Братья сцепились, раздирая друг друга на части. Мечи разрубали шлемы и потрошили легионеров. Когти и булавы раскалывали пластины брони.

На глазах Малакриса Рикан Байл схватил одного из помощников Воциферона за шлем силовым кулаком. Из раздавленного черепа хлынула кровь.

- Разве это не чудесно? - ухмыльнулся Малкрис. - К этому пиршеству нас всегда и готовили, брат мой! Вот какова на вкус победа! Вот что я всегда хотел тебе показать, чтобы ты оценил всю красоту!

Глаза Малакриса сверкали от бешенства, а его лицо застыло в гримасе ненависти. Дрогнувшей лишь на миг. Когда вновь пронёсшийся клинок зацепил шею Малакриса. Капитан почувствовал вкус крови, ощутил как та стекает в доспехи.

- Наконец-то! - завопил Малкрис. - Покажи, чего ты стоишь на самом деле, мечник. Покажи, что прячется за всеми твоими эстетскими ограничениями!

Позади них ярче разгорался маяк, содрогаясь с каждым ударом. Реальность шла волнами и опадала в унисон со сходящимися клинками. Очередной прилив света разбросал сошедшихся в смертельном поединке братьев. Тени развеялись, из мрака выскользнули нерождённые наложницы, щёлкающие когтями, аплодирующие их кровавому состязанию и изобильным мукам.

Нечто жаждало рождения, питалось их страданиями и горестями.

“Не корми его. Остановись” - умоляло тихий едва слышный голос в чертогах разума.

А затем одна из демониц поглядела наверх. Прищурилась, поджала губы, подняла вверх когти, тщетно желая защититься.

И прямо на неё рухнул великан, оставив от наложницы лишь фонтан надушенного ихора. Гигант не медлил, не сомневался, а взмахнул оружием по широкой дуге. Звуковая волна расшвыряла Астартес, кульми врезавшихся в стены. Малакрис рухнул на колени. Снова ощутив кровь. Льющуюся из треснувшей губы. Текущую из его глаз, носа и ушей.

Воциферон отшатнулся, устояв на ногах лишь потому, что вонзил меч в землю и вцепился в него, как утопающий в проплывающую доску.

Девятнадцатая глава. Душа и память

Свет и тень сшиблись, и разряды молний разлетелись по варпу.

Оружие не было истинным анафемом. Оно не обладало затаившейся злобой, ждущим своего часа разумом, умаслённым клинком-немезидой. Это был лишь отголосок. Тень. Подходящее оружие для твари, подражающей величию и мощи Эйдолона.

Но его хозяин был быстр. Силён от отчаяния. Полон решимости сражаться и умереть, а не стать лишь одним из ожидающих призраков, отчаянно желающих вернуть плоть. Если Эйдолон откажется, победит, что произойдёт потом? Спрячется ли Король, дабы однажды захватить тело другого брата?

С каждым ударом оружия по граням пространства расходились новые вспышки безумного света, словно они бились в громадном драгоценном камне.

- Я - всё, чем ты мог стать! - зашипел дух.

Эйдолон теснил его, гнал смертоносными взмахами молота. А затем “Слава” ударила о воображаемую стену, и вокруг распустилась новая реальность.

Под ногами растёкся отравленный вирусами прах Исствана III, липнущий, отчаянно цепляющийся за броню. Эйдолон припал на колено, уклоняясь от взмаха меча, и окинул взглядом панно оживших воспоминаний. Некоторые были такими же, как он помнил. Раздражение от зашедших в тупик атак. Люций и его проклятое самомнение, вера что они одержали победу только благодаря его измене, мотивированной одной лишь гордыней. Отбросившего всё ради возможности покрасоваться. К тому дню честь уже утратила былой лоск в глазах лорда-командора, но лицемерие всё ещё выводило его из себя.

Он моргнул, и образ изменился. Теперь он видел себя возглавляющим оборону. Непокорным под натиском собратьев. Верным, словно это слово что-то значило.

- Неизбранные дороги, - фыркнул призрак. - Таков дар варпа.

Он вновь взмахнул теневым анафемом, вновь взвыли чёрные молнии.

Мир содрогнулся. Пепел превратился в чёрные барханы зарождающегося Исствана V. Эйдолон расхохотался, и наполнил воздухом горловые мешки. Его вопль разнёсся новым гимном чудесным ужасом. Он снова её слышал. Отголоски песни. Извергнутые тысячи глоток, разносимые каждым взрывающимся снарядом, призываемые всеми смертельными ударами меча.

Эйдолон направил песнь, связал её со своим воплем и обрушил на демоническое создание. Оно взвыло, разлетаясь на части, обратилось в пепел, в забурливший вокруг водоворота видений циклон.

Каждая грань варп-темницы отражала его жизнь. Какой та была. Какой она могла быть. Эйдолон видел, как вытягивается от вливающейся энергии и растёт его тело, взлетает на огненных крыльях к собственному апофеозу. Видел, как он возглавляет весь легион, коронованный меткой Фулгрима и клеймом Тёмного Принца. Как его молот оставляет за собой следы из чёрного пламени, как горят под его натиском стены Дворца. Как он сам сбрасывает Дорна со стен, торжествуя, утопая в эйфории.

Позади зашептали тени, и лорд-командор обернулся. Слишком поздно. Король уже вернулся став хихикающей тенью из ненависти и пламени и ударил призрачным клинком.

Эйддолон взревел от ярости, когда анафем пробил его грудь и прижал его к одной из ложных реальностей. Образы пошли волной трещин, разбивающих каждую вероятность на всё новые и различные конфигурации. Демон ухмыльнулся, будто волк, и сильнее надавил на меч. Алая влага хлестнула по лезвию, потекла сквозь пробоину наружу и внутрь, растекаясь по коже. А за ней сквозь меч потёк свет.

Эйдолон заставил себя встать, попытался занести молот, но тварь вцепилась в его руку. Хрустнули кости, и “Слава вечная” выскользнула из хватки Эйдолона.

- Она принадлежит мне, - прошептал дух, почтительно поднимая молот, глядя на охватившее оружие пламя умирающей души Эйдолона. - Как и вся твоя сущность, первый лорд-командор.

Оно в последний раз поглядело на Эйдолона, надменно, словно на грязь под сапогами, а затем пинком отбросило поверженного легионера в мерцающий прах.

Но в мире гибнущих грёз они всё ещё были связаны, скованы соперничающими энергиями сияния души и призрачной тени. Промелькнувшие мгновения дали метастазы, слившись в минуты, и с каждым ударом сердца дьявольский дух креп и набирался сил. Он распадался каскадом новых образов, корчась и шипя, но не выпуская из рук молота. В одно мгновение он казался идеальным существом, чьи доспехи были безупречной работой мастеров-оружейников, а оружие - прекрасным. В следующее - воистину демоническим отродьем, делающим первые шаги на пути к поглощению их обоих варпом. Пылающим чёрным огнём небытия. Живым и неумирающим, таким каким никогда не мог бы стать Эйдолон сам по себе.

Он чувствовал, как утекают соки. Теневой клинок оставил глубокую рану, напомнив Эйдолону как Фулгрим похитил для своего вознесения жизненные силы Пертурабо. Рыщущий разум лорда-командора прикоснулся к миру грёз. И вокруг начали падать мерцающие обломки. Эйдолон моргнул, заставив себя втянуть воздух.

Вокруг проносились сверкающие приливы и отливы - все богатства Призматики блестели, как в тот день когда они стали подношением на Йидрисе. Эйдолон вздохнул, смотря на полные сияющих осколков небеса. Он позволил своему разуму воспарить, а воспоминаниям - ожить.

Теперь вокруг вздымались замёрзшие леса Европы. Его соперник, его противоположность, слишком отвлёкся, упиваясь похищаемой жизненной силой. Поглощаемой. Через клинок анафема, за который уцепился дрожащими пальцами лорд-командор.

“Кто ты?” - прошелестел голос в бесконечной пустоте, эхом разнёсся среди мёртвого леса. - “Кто ты, когда это действительно важно? Ты готов лечь и умереть? Покориться? Остаться лишь лишним сыном умирающей родословной? Или же будешь бороться? И побеждать? Править?”

Он почувствовал, как становятся настоящими и эти воспоминания.

Пальцы надавили на подбородок, поднимая голову. Эйдолон едва не рассмеялся.

“Стань тем, кем всегда должен был быть, сын мой”.

Голос был знакомым. До боли. Эйдолон даже ожидал заметить краем глаза бледный лик своего отца. Но увидел лишь тьму. Только боль. Столь же знакомую, как и шипящий голос Фулгрима. Пальцы крепче сомкнулись на рукояти ложного анафема.

А затем он вырвал клинок и улыбнулся окровавленным ртом.

Дух оглянулся, но было уже поздно. Эйдолон бросился на него, впечатал плечом чудовищное отражение в окаменевший ствол, пробив тот насквозь. Осколки и пыль градом посыпались на Короля, погасив пламя, сделав доспехи серыми. Дух зашипел, вновь выдав свою истинную демоническую суть. Эйдолон ударил его сапогом, вдавил молот в грудь духа, прижал того к призрачной земле.

- Ты не заслуживаешь славы! - зарычал лорд-командор. Он припал к земле и схватил молот, вырвал его из хватки зверя и в тот же миг пронзил нерождённого теневым мечом. Пришпилил, как насекомое. В него хлынул поток новых сил, освящая этот миг. Эйдолон мог забрать всю силу духа. Снова стать цельным.

Но он медлил. Ведь к этому всё и вело. Какие бы силы ни манипулировали им, будь то боги или сотрясающие небеса их полубожественные отпрыски… такого конца они ждали.

Он поглядел на осколок своей души. Отравленный варпом и обезумевший, вопящий и завывающий клятвы ненависти. В мечущиеся окровавленные глаза, моргающие, ищущие возможность в последний раз бросить кости. Ускользнуть.

Эйдолон занёс молот.

- Я посвящаю эту смерть, - прошептал он, - Слаанешу. Я отдаю часть себя Тёмному Принцу. Я пожертвую всем ради права править. Я отдаю себя, сломленного, рассечённую душу, тебе без остатка, пока на то воля богов.

Молот опустился. Демон завопил. Всё задрожало и распалось на части, разбилось на бесчисленные кружащие осколки. Вокруг умирали прошлые и будущие, возможные, но никогда не наступившие времена.

Эйдолон закрыл глаза и закричал, встречая всепоглощающее пламя.

Двадцатая глава. Уроки из пепла

Варп и умирающий разлом прикоснулись к плоти мира, сделав стены гладкими и текучими, словно мгновенно замёрзшая вода. Эйдолон сморгнул остаточные изображения больше не существующих миров, гобелена, сотканного из воспоминаний и сметённого прочь воинской доблестью и капризом бога. Он глубоко вдохнул смрад ямы и незабываемый вкус реальности.

Лорд-командор прижал руку к доспехам. Он снова был созданием из плоти. Облачённым в свою броню. Несущим своё оружие. Он не чувствовал пустоты в душе, только… силу. Могущество. Каждое движение было полностью согласовано с волей. Эйдолон тихо рассмеялся своим мыслям и огляделся по сторонам, желая понять, кто хлопал в ладоши.

Малакрис и Воциферон опустились на колени, словно ожидая суда за клевету. Одна из когтистых перчаток капитана была прижата к потрёпанному наплечнику мечника. Их нагрудники ходили ходуном - даже доспехи выдавали истощение. Над ними стоял сам Тиль Плегуа, так не опуская оружия. Готовый встретить любой новый припадок насилия. Рядом на присел фон Калда, заботясь о ранах брата. Бледное лицо легионера замарала кровь, вытекшая из глаз и носа. Он был безмолвным. Слабым. Возможно умирающим.

Эйдолон заставил себя встать, пошатнулся, ощутив на миг упадок сил. А затем схватил Малакриса, оттащив его от брата-легионера.

- Ты - слабовольный глупец, - наконец, сказал лорд-командор. Малакрис сплюнул в сторону едкую слюну, смешанную с кровью.

- Обижаете, мой господин.

От внезапной пощёчинцы Малакрис кубарем покатился по пеплу и врезался прямо в изувеченный труп в пурпурно-белых доспехах. Лицо воина сгрызли, быть может нерождённые, а может и один из собственных собратьев. Малакрис заставил себя встать и зажёг когти, тяжело дыша, не сводя взгляда с первого лорда-командора и других собравшихся воинов.

Эйдолон бросился вперёд, пригнув голову, и схватил капитана за глотку, поверг его на землю и упёрся в ноги, не давая встать из кровавого пепла. Молот в его руках засверкал. Молнии замелькали между включённым полем и плотью безумца, вызывая приятное шипение жарящегося мяса.

- Когда-то ты приветствовал бы эту боль, - зарычал Эйдолон и надавил. Один из продетых в лицо Малакриса шипов перестал дрожать и потёк, струйки расплавленного металла закапали на щёку. Наконец, нервы капитана не выдержали и он начал вопить.

А оружие продолжало уничтожать лицо. Мгновение за мгновением. Микрон за микроном. Всхлюпнув. один из глаз разлетелся на части, забрызгала кровь и иные соки. Капитан заскулил и забился, бьясь бронированным телом о дно кратера под разрушенным центром управления.

- Милорд.

Эйдолон резко оглянулся и уставился на говорившего. Но в тот же миг его гнев схлынул, сменившись изумлением, когда он понял кто дерзнул его прервать. Воциферон всё ещё стоял на коленях, его вспотевшие волосы липли в голове. Похоже, спуск стал настоящим испытанием его сил. А перед ним лежала безупречная сабля - прекрасное чудо среди жуткой картины. Воспоминание об идеализируемых временах.

- Пощадите его, милорд.

- Его? - Эйдолон вскочил на ноги и взмахнул молотом одной рукой, показав на мечника. - Твоего жалкого соперника? Бойца, который не смог удержать себя в руках достаточно долго для проведения простой операции?

Он подался вперёд, желая заглянуть в лицо Воциферона.

В прежде безупречных манерах мечника появились изъяны. Какое бы безумие тот не пытался сдержать, теперь оно вырвалось на свободу. Его волосы были окровавлены, похоже, что местами вырваны самим Воцифероном. На щеках появились оставленные его же пальцами длинные царапины. К доспехам были прибиты и привязаны трофеи, срезанные с мёртвых и ещё живых.

- Первый из лордов-командоров, на Терре нам понадобится каждый клинок, - почтительно сказал Воциферон и покачал головой. - Я презираю его, но никто из нас не оказался неподвластным высвобожденным силам. И кем бы мы не стремились быть, все мы оступились. Если бы Фениксиец хотел его смерти, он сам бы его сразил, - мечник вздохнул. - Если ему суждено умереть, пусть он умрёт на земле Терры. Пусть он отдаст свою жизнь перед стенами Дворца. Хотя бы тогда от него будет польза.

- Пощади, - проскулил Малакрис. Он первернулся и заставил себя подняться на четвереньки, скорчившись как больная дворняга. Он задыхался и кашлял от муки, с губ капали рвота и слюна. Эйдолон истерзал его так, что боль больше не приносила удовольствия. Он попытался было встать на дрожащие ноги, но затрясся, поскользнулся и рухнул на вымазанную в потрохах землю, едва опёршись руками.

- Я служил вам, господин, и могу послужить вновь. Прошу, дайте лишь шанс.

Долгое мгновение Эйдолон не сводил с него взгляда.

Затем он отвернулся и обвёл взглядом толпу. Здесь было так мало воинов Третьего миллениала, собравшихся во временные банды в угоду изменчивой преданности. Татен Орд из отделения губителей, легионер, вырезавший на выбритой голове извивающиеся символы мёртвого языка. Карадак Фенек, сверкающий глазами из-под смазанных маслом прядей, неперстанно читающий губами какие-то стихи.

Потом он заметил Тиля Плегуа, больше не затерянного в экстазе песни. Какофон не сводил взгляда с Эйдолона. Ободранная половина его лица ухмылялась в гримасе голодной тоски, словно ожившее мементо мори. Рядом с ним словно в насмешку виднелся вечно юный лик фон Калды, чьи гладкие щёки побагровели после битвы.

Эйдолон размышлял. Он шагнул вперёд, не опуская молот, и посмотрел на капитана. Принимая решение. Скольких владык и господ он видел в такой же ситуации?

Аристократ стоит на страже перед своим поданным среди замёрших лесов, намереваясь продать ребёнка ради безопасности или расположения.

Примарх, беспристранство раздающий знаки своего внимания и расположения, пусть даже и не спешащий доверять. Не сводящий взгляда с недосягаемой звезды.

Лорд-командор, сплетающий нити суды тысяч в борьбе за власть и положение против соперников. Пойманный в бесконечном противостоянии, обычном для придворных.

“Чем бы я стал без этой борьбы, без горнила, которое определило мою суть? Подобием отсутствовавшего отца или того, кто делал меня собой снова и снова? В часы победы и поражения. Жизни и смерти”.

Он закрыл глаза, слыша во тьме насмешливый хохот. Искажённое отражение его собственного отравленного веселья, что срывалось с губ Расколотого Короля.

Суд вышестоящих. Яд милосердия.

Эйдолон открыл глаза и протянул свободную руку.

Малакрис уставился на неё не верящим глазом.

- Встань, - приказал Эйдолон.

Кто-то захлопал вновь. Но кто? Эйдолон обернулся и окинул тесную расщелину взглядом. Теперь, когда разлом выгорел, воины расступились его краям. Эйдолон стоял в центре, переводя взгляд с одного воина на другого, желая понять кто хлопает. Потребовать прекратить насмешку.

Но никто не двигался.

Эйдолон оглянулся.

Звук отдавался в истерзанной варпом яме странным эхом. Кошмары цеплялись за каждую поверхность, звуки разносились, но не стихали, принимали форму пляшущего ведьмовского пламени. Отблески света и тени царапали обсидиановые стены, мерцали и дрожали, словно взбудораженные невидимым ветром. Наконец, лорд-командор выследил источник звука, и дыхание замерло у него в горле.

Перед ним стоял гигант, высокий и стройный. Прилегающие пластины брони были выкованы с высочайшим мастерством, явно являлись трудом долгой и упорной работы лучших ремесленников. Воплощали пик человеческого оружейного дела. Белые волосы осыпались на плечи лавиной чистейшего снега. Кожа была алебастровой, но при этом сияла изнутри словно скованная звезда. Его глаза были жестокими, прекрасными и сверкающими соблазнительным безумием. Один лишь взгляд в них поверг целые миры, разорвавшие себя на части ради хотя бы проблеска его внимания.

Он был воплощением искусства. Сотворённым настоящим настоящим эрудитом и ожившим памятником, подобным галатейцам из древних легенд. И при этом лучился жизненной силой. Плод идеального смешения биологической и духовной природы, что возник совершенно взрослым, отпрыск смертного божества.

Фулгрим, сам Фениксиец, поглядел на Эйдолона свысока и перестал хлопать.

- Сын мой, - вздохнул примарх, еле слышно, но совершенно методично. За его слащавым оттенком таился яд. Эйдолон заставил себя выпрямиться, сжав зубы. Чувствуя боль, да, но боль уже стала его дорогой спутницей. Певшей в крови и танцевавшей в душе. Раньше он думал, что был бы без неё ничем. Но пройдя сквозь пламя стал умнее. Познал самого себя.

- Отец, - ответил Эйдолон. Он едва мог смотреть на Фулгрима. С каждым движением за примархом оставались образы, с каждым шагом за ним следовало марево. Иногда он казался великим Просветителем, которым был всегда, но в другие времена…

Змей апокалиписа, ползущий навстречу неизбежности, тащащий себя вперёд с безжалостной жаждой, вечно голодный и ненасытный. Слишком многочисленные руки двигались в невозможном ритме, и каждая сжимала клинок из иной мёртвой культуры.Он сморгнул демонический образ и сосредоточился на отце, каким тот был в годы его истинной жизни.

- Ты удивляешь меня, Эйдолон. Не думал, что ты так охотно вступишь в игру.

- Игру? - едва не рассмеялся лорд-командор. Он зашагал к отцу, не показывая страха. Призрачная плацета поблекла, позволив Эйдолону выпрямиться в полный рост. Его пальцы сжались и разжались, и он ощутил в них новую силу. Мощь, порождённую его жертвой.

- Всё - игра, сын мой. Без исключения. Всегда было. Ещё до начала этой войны мы были фигурами на её доске, - Фулгрим вытащил длинный прямой меч из ножен, сшитых из человеческой кожи, и начал разглядывать лезвие, задумчиво и страстно. - Конечно, со временем некоторые из нас сами стали игроками. Я не собирался просто смотреть из кулуаров, как пылает война… Пора было испытать лучшие возможности моих сынов. Возможно, следующим станет Юлий.

- Ты всё это приготовил? - ужаснувшись, переспросил Эйдолон.

Фулгрим поглядел на него как на идиота глазами, в которых мелькнула ненависть. И Эйдолон вновь увидел летящий к его горлу клинок, словно история готовилась себя повторить.

- Нет, Эйдолон. Твоя изломанная душа сама нашла тебя, устроила ловушку в сердце твоей былой гордости и попыталась надеть твою кожу словно великолепный костюмчик. Конечно же я, - демон-примарх рассмеялся и скользнул к нему, протянув кончик клинка и уперев его чуть ниже горла Эйдлона. - Планы магистра войны требуют времени, а ждать так… утомительно. Поэтому я решил развлечь самого себя. Было так легко вытянуть её из варпа и подчинить себе, притянуть сюда, в мир отдающийся в твоём разуме и душе. Какое веселье.

- И всё ради того, чтобы не заскучать. Расточительство, - Эйдолон покачал головой. - Надеюсь, ты собой доволен.

- Иногда я даже сам себя впечатляю, - признал Фулгрим. - Особенно после Йидриса. Все эти новые дары, новые триумфы. Но да, приготовить сцену было очень приятно, милый Эйдолон.

- Так чего ты от меня хочешь, отец? Поздравлений с успешно проведённой игрой?

- Возможно я просто хотел, чтобы ты стал целым или хотя бы снова интересным, - Фулгрим покосился на собравшихся на неровных краях ямы нестройным кругом воинов. С них капало всё больше крови, собиравшейся в багровый водопад. - Или быть может мне хотелось удостовериться, что Третий Миллениал и в самом деле в надёжных руках. Ведь ты так любишь мнить себя моим наследником…

Примарх шагал, но Эйдолон слышал скрип чешуи по камню. Изувеченная реальность, в которой змеиное тело примарха извивалось в бездне, постепенно проникала в мир.

- Ты - глупец, - наконец, сказал лорд-командор. Примарх содрогнулся от хохота. Звук вырвался из каждой его поры переливающейся волной.

- О, глупец, неужели! Возможно я поторопился отрубить твою голову, Эйдолон. Стоило оставить тебя при себе. Как оспаривателя, каких любит держать мой брат. Ах, если бы ты когда-либо сомневался в моих словах прежде, - безупречная перчатка поднялась и постучала по нижней губе. - А впрочем, я ведь за это тебе тогда и отрубил голову.

- Прости, что разочаровал, - процедил Эйдолон сквозь сжатые зубы.

- А вот в этом ты действительно хорош.

- Я создан по твоему образу. Выкован твоими учениями и изъянами.

- Ахх, ну конечно же ты винишь меня за свои ошибки, - другие собирались вокруг, но держались на уважительном расстоянии. Эйдолон не ждал, что многие рискнули бы вызвать гнев примарха. - А ведь я предложил тебе самый редкий дар, Эйдолон. Даже возможность снова быть целым, ухватить величие за хвост.

Примарх вонзил согнутый палец в лицо командора и потянул.

Эйдолон зашипел от внезапного прилива муки и упоения, чувствуя как кровь бежит по щеке на наплечник. И отдался ему. Он не позволит другим себя унижать. Лорд-командор подался вперёд, дав острию впиться глубже и оцарапать когти.

Боль можно было преодолеть ради совершенства. Этому он всегда верил, так он всегда жил.

- Во мне и так достаточно величия, - ответил Эйдолон. Клинок прижался к его горлу, но он не обратил внимания, а протянул руку и схватил Фулгрима за запястье. Эйдолон чувствовал кипящую внутри него силу, едва сдерживаемую ярость Имматериума. Она взывала к нему, маня теми же соблазнами, что предлагала сломленная душа, нашёптывала те же сладкие обещания.

Фулгрим не отличался от всех прочих порождений варпа. Их мощь была ядом. Смертность же давала сил.

Он оттолкнул руку Фулгрима прочь, глядя как расширяются идеальная глаза. Шок и восхищение промелькнули на безупречном лице, а затем оно замерло в умилённой ухмылке.

- Возможно так и есть, сын мой.

Фулгрим развёл руками, сбросив хватку Эйдолона, и с его губ сорвался тихий стон. Примарх потянулся, и его плоть и доспехи потекли словно глина. Скованный прежде внутри свет потёк через меняющуюся кожу. Фулгрим воздел руки к небу, и из его вытянувшегося живота появились другие, пробивая себе путь сквозь кожу и керамит, жадно хватая воздух. Хвост хлестнул за спиной, а затем метнулся вперёд и обвился вокруг Эйдолона.

Демонический примарх подался ближе. Его глаза были бездонными ямами чёрного пламени, в котором кружили и сталкивались гибнущие звёзды. Его красота сама по себе превратилась в зверство. В ужас, запечатленный в искусстве. Он стал самым прекрасным и ужасающим созданием, на которое когда-либо взирал Эйдолон. Даже больше, чем после Йидриса, возможно даже сильнее чем в час Тёмного Триумфа на Улланоре. Теперь апофеоз Фулгрима действительно завершился и достиг апогея.

- Но силы недостаточно, лорд-командор, - прошептал Фулгрим. Он надавил. Едва, но Эйдолон почувствовал, что малейшего изгиба или сжатия хватит, чтобы сломать его ноги. - Одной - нет. Мы не победим в войнах, просто став сильнейшими. Мы победим, став лучшими. Мы будем вести войну, добившись такого величия и великолепия, что один взгляд на нас будет опалять взор смотрящего. На почве Терры мы действительно переродимся. Дети Императора наконец-то вернутся домой, вытащат его из башни и сокрушат.

- Но ты попусту разбрасываешься нашими…

- Нет, Эйдолон. Я трачу жизни легионеров так, как считаю нужным. Чего стоят чуть больше тел, когда вы все в целом стали целеустремлённей? - две руки Фулгрима схватили запястья Эйдолона, а ещё две упёрлись в его нагрудник. - Ты чувствуешь это, не так ли? Как он воспаряет из пепла твоей души. Я даровал тебе эту милость, сын мой. Новую силу и решимость.

- Ты считаешь это даром? Ты бы превратил меня в отродье варпа, твою меньшую тень, выбери я другой путь.

- О, мне не было дела кто победил, - фыркнул Фулгрим. - Ты бы развлёк меня и скованный плотью, и вознёсшийся духом.

- Тем больше для меня причин определять свою судьбу. Если наши отцы равнодушны, стоит поступать им назло.

- Ты всегда был таким непослушным ребёнком, - цокнул языком Фулгрим. Демон-примарх покачал головой, и его чёрные глаза внезапно сверкнули разочарованным гневом. - Неужели я взрастил так много подорванного потенциала? Сынов, что никогда не будут соответствовать моим ожиданиям? Возможно мне стоило тщательнее направлять вас всех к судьбе. Или может лучше освежевать кого-нибудь и сделать трон из ваших костей. Хммм?

- Капризность не покинула тебя после возвышения, отец, - покачал головой Эйдолон. - Нет. Напротив. Эксцентричная паранойя и отчаянная жажда одобрения лишь укоренились, питаемые и раскормленные варпом. Он просочился в твоё сердце и посеял семена в саду твоих собственных изъянов - всходы мелочной корысти и безумных капризов, разросшихся в море душ!

Мания схлынуло так же внезапно, как и появилась. Фулгрим поднёс руку и провёл по невредимой щеке Эйдолона. Когтистые пальцы не были облачены в перчатки, но опалили кожу словно включённые силовые когти. Электрические разряды просочились в кожу и обожгли нервы, отчего лицо задёргалось в тике.

- Возможно… - заставил себя договорить Эйдолон. - Мы все - дети отцов, заботившихся слишком мало, пока не стало слишком поздно. Другая рука Фулгрима метнулась вперёд и вцепилась в его волосы, дёрнув голову назад с такой силой, что позвонки заскрипели друг от друга. Эйдолон зашипел от боли. Примарх не вздрогнул и подался вперёд, смакуя разряды силы.

- Впечатляет, - прошептал демон, склонившись так близко, что его слышал только Эйдолон. Взгляд первого лорда-командора метался из стороны в сторону, пытаясь сосредоточиться на чём-либо кроме пылающего воплощения мощи Тёмного Принца. Вокруг собирались воины Третьего миллениала. Никто не занл, что делать. Оружие они держали наготове, но для чего? Он видел их внутреннюю борьбу, ведь легионеры были слугами двух господ. Некоторые смотрели на пол. Не в силах или не желая глядеть прямо на истинное обличье Фулгрима.

- Смотри на меня. На меня! - рявкнул примарх, встряхнув лорда-командора, и взгляд Эйдолона вновь сосредоточился на нём. Раздвоённый пурпурный язык выскользнул из губ. - Замечательно. Так ты всё же можешь слушать. Но остаёшься таким непокорным и своенравным. Ты так и не простил меня, не так ли?

- Я…

- Не смей отпираться! Я ведь ниспослал тебе такие дары, Эйдолон. Такие возможности. Зачем ты отвергаешь меня? Тебе негде скрыться. Я - плод любви и изъянов отца. Не буду этого отрицать… Но я не стану терпеть твоего слабовольного пренебрежения. Не здесь. Не теперь. Перед нами сама Терра. Терра! Не будет битвы славнее. Не будет лучших мгновений, ни возможностей, чем когда мы придавим сапогами глотку Тронного мира. Драгоценный Дворец моего отца будет разбит и сокрушён. Только представь, что же нас там ждёт, что мы увидим…

- Я буду там, - задыхаясь, сказал Эйдолон и ударил ногой. Фулгрим поднял его, позволив граду ударов обрушиться на нагрудник и вздымающуюся плоть. А затем хвост сжался, и примарх насмешливо оскалился.

- Только если я этого позволю, - процедил он. - Если ты простишь меня. Я забрал твою жизнь, и я же повелел Фабию её вернуть. Я стал и хлыстом и стержнем твоего духа, и посмотри чего ты достиг, сын мой. Ты возглавил треть всего легиона. Ты выслеживал Хана и его дикарей. Ты первым прибыл ко мне на Улланор, когда я позвал. И теперь я прошу лишь чтобы ты простил меня и служил.

- Ты убил меня! - рявкнул Эйдолон. Его голос прогремел среди неестественно гладких стен и ошеломил собравшихся Детей Императора. Фулгрим едва пошевелился. Лишь исходящее от примарха гибельное сияние стало ещё ярче. Нечистый свет падал на лужи застывающей крови, отчего алая жидкость словно начинала корчиться. В ней двигались силуэты, лица, выглядывающие наружу как из окон. Невозможный ветер растрепал завесу между мирами, и приманенные демоницы стремилисть стать Его служанками и наперсницами.

Эйдолон чувствовал зловоние Фениксийца. Втягивал его носом и ртом, открывая каждую свою пору феромонной вони полубога. Даже в смертном бытие самые низшие из примархов обладали силой, способной лишить всякого подобия отваги сильнейших воителей. Случалось, что только сила воли не давала людям стать лепечущими что-то имбецилами.

Фулгрима же эта порченая харизма переполняла и извивалась от него почти физической волной. Она бы отбросила Эйдолона прочь, если бы он не висел, поднятый словно схваченный жук под лампой, опаляемый вниманием и приязнью отца.

- Ты убил меня, - повторил Эйдолон тихим дрожащим голосом. - Просто так. Ради каприза.

- И вернул обратно…

- Задним умом! Ради очередного тщеславного каприза, - горло Эйдолона задрожало от симпатического гнева, он протянул руки, схватился за конечности Фулгрима и оттолкнул их. Лорд-командор рухнул наземь, едва не свалился на колени, но вскочил. Его горло расширлось, готовясь.

А затем изрыгнуло вопль, концентрированный и направленный на господина. Извергло, словно вулкан - лаву, таким раскалённым потоком, что даже примарх отшатнулся. Плоть с шипением врезалась в камень. Тело демона вздыбилось, и хвост хлестнул, оставляя за собой на земле едкий отпечаток, словно слизень - следы.

- Я тебе не раб и не марионетка, - зарычал Эйдолон. Его рука сомкнулась на рукояти оброненного молота. “Слава вечная” взметнулась, оставляя за собой молнии, словно комета - хвосты. Фулгрим скользнул в сторону, прижавшись к земле, и молот врезался в стену, выбив в ней новый кратер.

- Погляди же на себя. Человек с собственной волей. Солдат с целью, - Фулгрим отклонился, нырнул, уходя от второго и третьего удара, а затем вскинул руки и в них соткались мерцающие мечи. Их золочёные клинки встретили следующий удар, отводя в сторону. А затем на Эйдолона обрушилась буря ударом с плеча, оплетающая его искусной сетью пролетающей чуть в стороне от цели, чтобы прижать лорда-командора к стене паутиной клинков. А затем они сдвинулись на микрон, и Эйдолон зашипел. Его тело содрогнулось от боли, нервы запели, и кровь потекла от едва различимых ран из доспехов и плоти.

- Ты даже представить себе не можешь, - прошептал Фулгрим, подавшись вперёд. Так близко, что Эйдолон учуял сахарно-цианистую вонь его дыхания. - Какую прекрасную смерть я могу тебе дать, если ты так настаиваешь. По воле моей ты вновь пересечёшь завесу и станешь лишь добычей для тех, кто ждёт в запределье. Так ожидает мой дорогой Н’кари и все любимые наложницы моего господина. Все кто служит воле и желаниям Тёмного Принца захотят по очереди с тобой поиграть, мой милый Эйдолон. Так что ты скажешь?

Один из мечей, серебристый клинок с рукоятью в виде сплетённых корчащихся тел, исчез в клубах дурманящего дыма. Когтистая длань Фулгрима скользнула вперёд и схватила Эйдолона за подбородок, заставляя заглянуть прямо в бездну глаз. И увидеть вопящие в них безумие и отчаянную жажду, утопающие в них проблески человека, которым Фулгрим был прежде, пока не покорился навсегда безумным порокам и эго.

- Я возглавлю своих воинов, как вёл прежде, - наконец, ответил Эйдолон. - Я поведу их к самой Терре, и я поведу их лишь ради себя самого. Ради славы, которой заслуживаю.

- Неужели это было так сложно? - рассмеялся Фулгрим и широко развёл руки, каждая из которых замерла под отличным углом, став ожившим подобием древнего воплощения божества. - Пожалуй, раньше я мог бы сохранить тебе жизнь лишь ради удовольствия, Эйдолон, но ты сотворил здесь чудо, даже я должен это признать.

Фулгрим обернулся и обратил своё внимание к собравшимся. И легионеры почти как один рухнули на колени. Впрочем, у них не было особого выбора. Буря любви Фулгрима словно кинжалами перерезала нити пешек. Остались стоять лишь какофоны, не опускавшие оружие.

- Сыны Третьего легиона. Дети Императора. Внемлите! Услышьте зов своего господина. Вы сражались и истекали кровью во имя моё, и я люблю каждого из вас за служу. Так же, как я ценю служения первого из ваших лордов-командоров. - Он умолк, словно размышляя над полным самозванным титулом Эйдолона, а потом продолжил. - Ради вас он трудился, и вами он командовал дерзко и отважно. Это радует меня так же, как ваша служба радует его!

В мрачных глазах Фулгрима блестело веселье.

Каким-то немыслимым образом было неважно, что он превратился в раздувшееся от варпа чудовище, в нависающего многорукого бога-змея. Фулгрим привлекал их внимание так же легко, как когда-то на парадах или в час принесения особых обетов.

- Сын мой, - прошептал Фулгрим, скользнув вперёд, и одним движением обвил Эйдолона руками, как в заговорщических объятьях. Угловатое лицо скользнуло вниз, губы прижались к уху лорда-командора. - Это последний раз, когда ты меня ослушался. Ты вырос гордым и могучим, но в сравнении со мной ты всё равно ничто, - Руки сжимались и гладили, цеплялись за броню и скользили по доспехам. Одним лишь жестом примарх мог разорвать Эйдолона на части. - Испытаешь моё терпение вновь - и твоя великая жертва будет напрасной. Даже сам Тёмный Принц не защитит тебя от моего гнева.

Фулгрим отстранился и отвернулся от Эйдолона, воздев руки. По распростёртым к небу конечностям заплясали чёрные молнии, они окутались ореолом пурпурного пламени. А затем физическая оболочка примарха рассыпалась, став золотым дождём, хлопающими лепестками роз, внезапным порывом надушенного ветра. Взгляды всех следили за его возвышением и распадом. На чудесный миг опустилась хрупкая тишина.

Эйдолон позволил себе мгновение покоя, посмотрев вверх, сквозь оставленную примархом пелену. Далеко над головой за лесом расколотых камней и разрушенных катакомб виднелись первые проблески света.

- Он не ошибся, - наконец, сказал лорд-командор. Всё ещё контуженные явлением примарха легионеры повернулись к нему, тщетно пытаясь не глядеть на следы отца. - Здесь мы все пострадали, братья мои. Мы стали игрушками варпа, а не его хозяевами. Боги капризны, но ещё капризней стал наш собственный примарх.

Он горько усмехнулся, шагнув в центр ямы и окинул взглядом своих воинов.

Его воины. Его миллениал. Его легион.

Больше нечего было стыдиться. Сам примарх не смог его унизить. Мимолётная боль отступила, смытая обоюдоострой эйфорией, принесённой с собой Фулгримом. Теперь впереди была лишь Терра. Больше никаких отвлечений, никаких игр. Лишь последнее испытание.

- Мы встретили испытание, но выдержали его, - продолжил Эйдолон, вращая в руке молот. - Этот жалкий мир горит в огне. Наши враги рассеяны. Наше превосходство неоспоримо. Пусть другие хвастаются возвышением, трясут именем своего примарха, уверяют, что занимают высокие посты, словно это что-то значит. Мы доказали, что они не правы, - он протянул руку и зачерпнул горстку пепла.

- Придёт время, когда мы будем свободны ублажать все свои желания, менять по своему усмотрению Галактику, принадлежащую сильнейшим, - он стряхнул с перчатки прах планеты, её жителей и Сынов Гора. - И в этот день я так же возглавлю вас, и даже самим богам не остановить наш разгул!

Ответом ему стали ликующие крики. Эйдолон ухмыльнулся мертвенной усмешкой.

- Слава первому лорду-командору! - воскликнул Воциферон, и другие подхватили его крик. Малакрис заухал и заулюликал, на миг ощутив былую силу. Плегуа и какофоны снова начали петь.

- Так идём же, - сказал Эйдолон собравшимся вокруг легионерам, наконец-то посмотревшим на небеса свежими глазами. Души Детей Императора воспаряли, как воскресшие фениксы. - Нам предстоит долгий путь.

Благодарности

Столь исполненного собственной важности злодея, действительно ставшего иконой Ереси, не создать в одиночку. И к этому приложили руку многие.

Я хочу поблагодарить Якоба Янгса за постоянную поддержку и советы, позволившие мне сделать книгу настолько хорошей, насколько возможно. Сказать спасибо Крису Райту за понимание того, как использовать этого персонажа и чем он живёт. Ты мой спаситель.

Моей жене, Анне-Софие, за её поддержку в любых невзгодах. Группе моих друзей по хобби, Гарету, Марку Антонию, Крису, Даниэлю, Джеймсу и Шону за то, что они всегда побуждают меня быть лучшим писателем. Также я хотел бы поблагодарить Дилана и Себастьяна за вдохновение, которое дало их разное понимание Третьего легиона.

Наконец, я хотел бы поблагодарить всех, кто приложил руку к мифологии Эйдолона и Детей Императора: Грэма Макнилла, Джоша Рейнольдса, Майка Хаспила и Криса Райта. Вы сделали мои изыски действительно утончённым удовольствием.

О авторе

Марк Коллинз — писатель в жанре умозрительной фан­тастики. Живёт и работает в Глазго, что в Шотландии. Марк Коллинз является автором романа “Мрачная трапе­за” из цикла Warhammer Crime, а также рассказа “Замо­роженные дела”, который входит в антологию “Хороших людей нет”. Для серии Warhammer 40,000 Коллинз напи­сал романы “Король пустоты” (Void King) и “Хелбрехт. Рыцарь Трона”, а также повесть из цикла “Огненная заря” - “Гробница мученицы”. В моменты, когда Марк не мечтает о да­лёком будущем, он работает врачом-исследователем в На­циональной службе здравоохранения.