Дом ночи и цепей / The House of Night and Chain (роман)
 | Перевод в процессе: 2/22 Перевод произведения не окончен. В данный момент переведены 2 части из 22. |
 | |
| Автор | Дэвид Аннандейл / David Annandale |
| Переводчик | Akmir |
| Издательство | Black Library |
| Год издания | 2019 |
| Подписаться на обновления | Telegram-канал |
| Обсудить | Telegram-чат |
| Экспортировать | EPUB, FB2, MOBI |
| Поддержать проект
| |
Темный колокол звонит в бездне.
Его эхо разносится по холодным и суровым мирам, оплакивая судьбу человечества. Ужас вырвался на волю, и в каждой тени таятся гибельные создания ночи. Здесь нет ничего кроме зла. Инопланетные чудовища дрейфуют в кораблях, похожих на гробницы. Выжидающие. Терпеливые. Хищные. Пагубное колдовство творится в окутанных мраком лесах, призраки овладевают умами, охваченными страхом. От глубин пустоты космоса до пропитанной кровью земли, в бесконечной ночи рыщут дьявольские ужасы, готовые пожрать грешные души.
Оставьте надежду. Не полагайтесь на веру. Жертвы горят на кострах безумия, гниющие трупы ворочаются в оскверненных могилах. Демонические отродья с алчным оскалом глядят в глаза проклятых. И безучастно взирают Гибельные Боги.
Это время расплаты. Время, когда каждая смертная душа оставлена на милость тварей, таящихся во тьме. Это вечная ночь, царство чудовищ и демонов. Это Ужасы Молота Войны. Ничто не избегнет проклятия.
И колокол звонит.
ПРОЛОГ
Тогда
- Там призраки, - сказала Катрин, когда в первый раз увидела Мальвейль. Она говорила с абсолютной убежденностью восьмилетней девочки, и Зандер, которому было четыре, начал плакать.
- Нет там ничего, - возразила Элиана. Она присела рядом с нашей дочерью и обняла ее, на лице ее отразилась тревога, вызванная богохульными словами Катрин. – Никогда не говори такого.
Я поднял Зандера на руки. Сын уткнулся лицом мне в плечо, намочив мою форму слезами. Но при этом он не отрывал взгляда от дома. Мальчик смотрел на особняк с ужасом, слова его сестры лишь подтверждали то, о чем уже подумал он.
Мы стояли у ворот, ведущих на территорию поместья. Дом находился в некотором отдалении, мрачно возвышаясь на вершине холма. Отсюда открывался хороший обзор на огромный особняк, угрюмым силуэтом темневший на фоне свинцового неба, очертания его башен, словно клыки, зловеще выпирали из стен. Детали фасада здания отсюда было не разглядеть. Мальвейль казался сплошной черной массой, и я отчасти понимал реакцию детей, хотя она и огорчала меня. Земля была очень неровной и сильно перекопанной, истерзанной многими поколениями проводившейся здесь добычи полезных ископаемых. Добывающая техника, вгрызавшаяся в каменистый холм, была основой богатства и могущества семьи Штрок, хотя большая часть машин сейчас стояла неподвижно. Жилы были почти полностью выработаны. Мы уже не сможем извлечь много богатства из земли. Да нам это больше и не нужно. Когда его накоплено достаточно много, богатство и все, что проистекает из него, начинает поддерживать само себя.
- Призраков не бывает, - сказал я Зандеру и Катрин. – Не оскорбляйте Императора верой в такую чепуху.
Я говорил мягко, но надо было, чтобы они поняли – таких мыслей у них быть не должно. Я похлопал Зандера по плечу и улыбнулся Катрин.
- Как бы то ни было, вы не должны бояться Мальвейля. Вы должны гордиться. Это дом нашей семьи. Поистине великий дом. Величайший на Солусе.
- Если это наш дом, почему мы не живем там? – спросила Катрин. Судя по ее голосу, она не слишком стремилась жить там, но, по крайней мере, этот вопрос ее заставило задать больше любопытство, чем страх.
- Там сейчас живет мой дядя Леонель. Это его дом, потому что он лорд-губернатор Солуса.
Со временем грань между фамильным поместьем и дворцом губернатора размылась. Хотя Мальвейль официально не был резиденцией правителя, на практике он стал таковой с тех пор, как к власти пришли Штроки. Пока губернатором был Штрок, Мальвейль оставался губернаторской резиденцией. У нашего рода хватало проблем, но пока не наблюдалось признаков, что власть может ускользнуть из наших рук. Даже в нынешних обстоятельствах.
- Но губернатор же ты, - сказала Катрин.
- Губернатор-регент, - поправил я. – На время, пока дяде Леонелю не станет лучше.
Леонель болел уже какое-то время. Природа его болезни была неясна, и он стал затворником, никогда не покидал свой дом и редко принимал гостей. Он стал отсутствующим правителем, и меня отозвали со службы в Астра Милитарум – я служил тогда капитаном в Солусском полку, чтобы я исполнял обязанности губернатора, пока Леонель не выздоровеет, или пока не будет учреждено надлежащее регентство, которое, разумеется, должно обеспечить стабильность на Солусе и устранить любую политическую угрозу власти семьи Штрок.
Этот период в моей памяти остался как золотое время. Я был дома на Солусе большую часть года и наслаждался редкой для офицера Имперской Гвардии возможностью побыть со своей семьей, хоть и ненадолго. Я отправился исполнять свой долг перед Империумом, когда Элиана еще ожидала рождения Зандера. То, что я мог видеть Катрин в первые годы ее жизни, было само по себе необычной привилегией, достигнутой лишь благодаря положению моей семьи. Вернуться со службы я ожидал очень нескоро – и то если выживу. К тому времени для обоих своих детей я был бы совсем чужим человеком, если, конечно, они все еще жили бы на Солусе и сами не пошли бы служить в Астра Милитарум. Так болезнь Леонеля стала благословением для меня.
Тот год был прекрасным. Воспоминания о нем поддерживали меня в последовавшие за этим времена, приходилось ли мне встречаться с ужасами поля боя или с другими, более личными скорбями. Но когда я наконец вернулся на Солус насовсем, воспоминания именно о том дне стали преобладать над всеми остальными, отбрасывая свою тень на память всего этого чудесного года. Даже еще до моего возвращения тот день стал расти в моей памяти, словно раковая опухоль, становясь главным воспоминанием того года, и каждый раз заставляя мои мысли возвращаться к нему. Я должен был вспоминать мои игры с детьми на лужайках второго семейного поместья рядом с центром Вальгааста. Я должен был вспоминать, как мои сын и дочь плескаются в фонтане во дворе. Я должен был думать об Элиане, о том, как она улыбалась, глядя на них. Как она держала меня за руку.
Но вместо этого я каждый раз возвращался в мыслях к испуганному голосу Катрин, когда она произнесла эти слова, и к слезам Зандера. И о том, что последовало за этим.
- А ты будешь когда-нибудь правящим губернатором? – спросила Катрин.
Я переглянулся с Элианой, и она сжала губы, сдерживая смех.
- Трудно сказать наверняка, - ответил я. – Это зависит от того, будут ли у моего дяди Леонеля дети. Если будут, то губернатором станет один из них, а не я.
Маловероятная перспектива, учитывая возраст Леонеля, но не столь уж невозможная.
- Это хорошо, - сказал Зандер.
- Вот как? – улыбнулся я. – Ты не считаешь, что я буду хорошим губернатором?
Элиана, обнимавшая Катрин, выпрямилась, но наша дочь крепко прижалась к талии матери.
- Мы не хотим идти в тот дом, - сказала она.
- Пожалуйста, папа, - захныкал Зандер. – Не надо.
- Мы не пойдем туда, - сказала Элиана, взъерошив волосы Катрин, и вздохнула: пора было идти. – Мы не можем даже посетить его, так что не волнуйся.
Мы пошли назад. Зандер дрожал у меня на руках, Катрин вцепилась в руку матери и шмыгала носом сквозь слезы. Мы оставили позади высокие стены, ограждающие территорию поместья, и шагали по дороге от Мальвейля, через индустриальный сектор направляясь обратно, к жилым кварталам Вальгааста. Я оглянулся через плечо, бросив последний взгляд на особняк, прежде чем поворот дороги скроет его от нас. Я никогда не боялся Мальвейля. С детства он всегда был для меня дворцом мечты. Он олицетворял высочайшую вершину, которой мог достигнуть член семьи Штрок, высочайшую честь и – когда я повзрослел – священный и благородный долг. Я никогда не думал, что там могут быть призраки. Когда я оглянулся на него в тот момент, я испытывал жалость к Леонелю, благодарность за то, что он позволил мне быть регентом, и желание снова увидеть те величественные залы, которые я посещал до этого лишь один раз.
У меня не было темных мыслей. Не было предчувствия угрозы.
Но когда я отвернулся обратно, на меня вдруг нахлынуло головокружение. Я споткнулся, едва не уронив Зандера, земля словно стала предательски ненадежной под моими ногами. Казалось, она тонкая, будто паутина, вот-вот разорвется, и мы рухнем в кошмарную пропасть. Зандер обмяк в моих руках, его голова безжизненно повисла, словно шея была переломана. Элиана тащила труп Катрин, не обращая внимания на кровь, лившуюся из перерезанного горла нашей дочери.
Я вдохнул, пытаясь набрать в грудь воздуха, чтобы закричать. Я словно тонул, падая и задыхаясь одновременно.
А потом это мгновение прошло. Кошмар исчез, испарился из моей памяти. Дорога была безопасной, мои дети невредимы. У меня просто закружилась голова, вот и все. Я уверенно шагал дальше, и спустя несколько секунд думал, что всего лишь слишком быстро повернул голову, и от этого она закружилась.
Многие годы это было все, что я помнил. Даже когда воспоминания об испуге Катрин и Зандера вернулись, мое ужасное видение оставалось скрытым, не появляясь на поверхности памяти.
Пока я не вернулся на Солус. Пока не увидел Мальвейль снова.
ГЛАВА 1
Сейчас
Вестибюль перед Залом Суда на линкоре «Вечная Ярость» имел полукруглую форму и ширину в самой широкой части пятьдесят четыре шага. Я сосчитал их. У стены рядом с тяжелыми бронзовыми дверьми, отделявшими меня от моих судей, стоял единственный железный стул. Я еще не садился на него. Я не мог сидеть неподвижно. Я ходил по вестибюлю, не потому что движение приносило мне облегчение, но лишь для того, чтобы избежать проклятья неподвижности.
С обоих бортов в вестибюле были огромные окна высотой от палубы до потолка, и с левого борта в них был виден обугленный камень, который когда-то был имперским миром под названием Клострум. Миром, спасти который было моим долгом. Каждый раз, проходя мимо этих окон, я замирал, вздрагивая от терзавшего меня чувства вины, и не в силах отвести взгляд. Это зрелище притягивало меня, словно крюками вцепляясь в мою душу. Снова и снова я взирал на мертвый мир, и потом отворачивался, мое сердце тяжело стучало, в животе словно разверзалась пустота, а левая ладонь покрывалась потом.
Моя правая ладонь ничего не чувствовала. Так же, как и остальная правая рука, и правая нога. Они были аугметическими, заменившими конечности из плоти, которых я лишился на Клоструме. Я еще не привык к ним. И шагал по вестибюлю не только потому, что испытывал тревогу. Я пытался скорее привыкнуть к новой реальности своего тела. Едва слышное жужжание сервомоторов было для меня еще чуждым звуком, машинным голосом, который я пока еще не связывал с собой. Это был шепот, следовавший за мной повсюду, и источник его был скрыт от глаз, хотя всегда находился близко. Рука и нога работали хорошо, повинуясь импульсам, которые посылал мой мозг. Мне не приходилось сознательно направлять их движения. И в то же время они были чем-то чужим. Они принадлежали кому-то другому, кому-то, чьи намерения идеально отражали мои. Я испытывал фантомные боли в исчезнувших конечностях, и эти боли совпадали с местами на аугметике, но происходили не из нее. Я был разделенным существом, изображавшим единое.
Моя душа была так же разделена, как и тело. Я присутствовал в настоящем, борясь с мучительным чувством вины. Но я был и где-то вдалеке, часть моего разума укрылась в некоем коконе оцепенения и взирала на мои страдания с холодным безразличием.
Я ждал в вестибюле несколько часов. Когда мои глаза не обращались к зрелищу мертвого Клострума, они останавливались на барельефе на бронзовых дверях. На каждой из них была изображена массивная фигура, олицетворение Правосудия, воплощенное в героических линиях, со скрещенными руками и суровым лицом, взгляд устремлен куда-то над моей головой, словно в ожидании приговора мне. Здесь не найти милосердия. Я и не ожидал милосердия. Да и не хотел.
Не думаю, что я вообще чего-то хотел. Больше я не хотел ничего. Я ожидал вызова в Зал Суда без нетерпения. Я даже не чувствовал желания, чтобы процесс скорее закончился. Я ощущал лишь чувство вины, словно копье, бившее в щит оцепенения. Щит, удерживавший воспоминания о Клоструме. Мне нужно было защититься от них, иначе они разорвут меня, и я совсем не смогу функционировать. А я намеревался, по крайней мере, встретить свою судьбу с достоинством. Я чувствовал, что это мой долг перед полком. Перед моими погибшими солдатами.
- Спокойно, - прошептал я себе, снова подходя к левому окну. – Спокойно.
Но усилие избежать воспоминаний дало обратный эффект. Вместо того, чтобы защититься от них, я лишь сделал их сильнее. Они обрушились на мою защиту. Они явились ко мне в виде клешней и когтей, которые могли разорвать «Леман Русс», словно бумажный. В виде тел, раздувшихся от биологического оружия. Они нахлынули роем, затмившим небеса и покрывшим землю нескончаемым ковром ужаса. Я видел героев моего полка, солдат, которые безоговорочно доверяли мне, которые исполняли мои приказы без колебаний и смотрели на меня, ожидая, что я укажу им путь к победе. Я видел, как чудовища превращали их в кровавое месиво. Видел, как океан челюстей пожирал мой полк.
Я был в башенном люке своей командирской «Химеры». Громадное чудовище бросилось на нас. Оно возвышалось над «Химерой», его гигантское тело было защищено непробиваемой хитиновой броней, ужасные лапы оканчивались когтями, похожими на зазубренные копья. Оно вонзило когти в борта «Химеры», подняло ее и, разорвав надвое, отбросило куски в сторону. Я отлетел и упал на землю в двадцати ярдах от горящих обломков. Я пытался встать. Пытался умереть достойно. Прежде чем я смог подняться, твари бежали по мне, едва замечая меня. Один тиранидский воин задержался, и его когти пронзили мое плечо и бедро.
Боль снова была мучительно яркой. Боль и звук, ужасный звук рвущихся мышц и ломающихся костей. Боль и запах, смесь запаха моей крови и резкого, обжигающего зловония феромонов ксеноса. Боль и внезапное чувство отсутствия, отделения руки и ноги от тела.
Возвращались и другие воспоминания, более разрозненные и беспорядочные, но не менее ужасные – может быть, даже более ужасные. Вспышки выстрелов, свет и тьма, вопли и рев. Я то возвращался в сознание, то снова терял его. Мои последние воспоминания о солдатах, которые бросились мне на помощь и погибли, спасая своего полковника. Полковника, который подвел их.
Я пошатнулся, очнувшись снова в вестибюле перед Залом Суда, и вцепился в свою аугметическую руку. Моя искусственная нога, казалось, сейчас подкосится, хотя она стояла на палубе устойчиво. Я тяжело дышал, мои ноздри наполняло зловоние ксеносов и бойни. Мои глаза слезились, грудная клетка вздымалась, словно после тяжких усилий. Я зарычал – потому что иначе я бы завопил.
- Полковник, вы можете войти.
Эти слова вырвали меня из плена воспоминаний. Мои глаза прояснились. Бронзовые двери в Зал Суда были открыты. По обеим сторонам от них стояли два человека – один в форме Имперского Флота, другой майор Астра Милитарум - выживший офицер моего Солусского полка.
Я выпрямился, прочистил горло и кивнул майору. Его звали Хетцер. Он был одним из тех, кто спасал меня – и одним из немногих, кто при этом выжил.
Я перешагнул порог в Зал Суда. Четыре барельефных меча на потолке указывали на его центр, откуда взирал огромный череп. Зал был круглым, и я прошел к возвышению в его центре, встав на бронзовую аквилу, инкрустированную в мраморный пол, прямо под взглядом черепа.
Меня окружало кольцо кресел. Все они были заняты. Большинство присутствующих представляли офицеры Астра Милитарум, наиболее заметным из них был генерал Перевен из Солусской Гвардии. Много было и офицеров Имперского Флота – все-таки суд происходил на их корабле. Были и другие. Был капитан Нумитор из 8-й роты Ультрамаринов. Я никогда не видел его раньше, но догадался, кто он. Мы все знали, что Ультрамарины сражались на Клоструме, хотя они были далеко от того боя, в котором сражался – и который проиграл – я. В первый раз я так близко видел одного из Адептус Астартес. Я показался себе ничтожным рядом с ним, ощутив нечто большее, чем просто стыд в присутствии такого возвышенного воина.
Рядом с генералом Перевеном сидела женщина в роскошных черных одеяниях, вытканных золотом. Она была очень старой. Тяжелая цепь с медальоном Адептус Терра, висевшая на ее шее, казалось, пригибала ее вниз, но взгляд ее глаз был пронзительным.
Перевен подтвердил мою догадку, представив капитана Нумитора. Женщину он представил как леди Арраск.
- Остальных вы знаете, - сказал генерал.
Я знал их. Я испытывал глубочайшее уважение к каждому из офицеров, присутствовавших в зале. И то, что они видели мое поражение, делало его еще более мучительным.
- Полковник Мейсон Штрок, - произнес Перевен. – Суд рассмотрел ваши действия в бою за Клострум. Вы понимаете ваше положение в этом деле?
- Да, сэр, - я выпрямился, глядя в точку на стене над головой генерала. – Я понимаю, что суд завершил работу и уже вынес решение. Я здесь для того, чтобы выслушать это решение, а не защищать себя.
- Хорошо, - сказал Перевен. – Прежде чем мы объявим решение, суд хотел бы услышать вашу оценку событий.
- Сэр, я командовал полком, которому была поставлена задача противостоять вторжению тиранидов и защищать мирное население улья Трондхейм. Я не выполнил эту задачу. Мой полк потерпел поражение, понес тяжелые потери, и улей Трондхейм был захвачен противником. Как и весь Клострум. После поражения сил Империума было принято решение об Экстерминатусе. Я не могу приводить оправдания относительно той роли, которую мое поражение сыграло в потере мира-кузницы. Каков бы ни был вердикт суда, я приму его с благодарностью и готов буду понести наказание.
Перевен поиграл стилусом в руках.
- Полковник, вы описали события точно, но ваш анализ их неверен.
- Сэр? – недоуменно спросил я.
- Вы достойно исполнили свой долг, - произнес Нумитор. – Успех был невозможен, хотя в начале боя никто из нас этого не знал.
- Вы замедлили наступление тиранидов, - сказал Перевен. – И выиграли достаточно времени, чтобы значительную часть населения улья Трондхейм эвакуировали с планеты, а также много ценных ресурсов. Полковник, вы будете награждены за ваши действия.
- Награжден… - тихо повторил я. Это слово оставило во рту привкус опилок.
- Хотя Клострум потерян, - сказал Нумитор, - крупное наступление тиранидов в этом секторе пространства Империума было остановлено. По крайней мере, пока. Вы были участником победы, полковник, а не поражения. Вопли пожираемых солдат звучали в моей памяти, на мгновение заставив забыть, что я нахожусь в зале. Если там и была победа, я ее не видел.
- Вы сражались с большим упорством, - сказал Перевен. – Вы сражались хорошо, полковник.
- Спасибо, сэр, - с трудом произнес я. Его похвала поразила мою душу, словно проклятье. – Я сделаю все, чтобы служить достойно, куда бы Империум не призвал солдат Солуса.
Мне стоило больших усилий произнести эти слова. На моем лбу выступили капли пота.
Перевен обменялся взглядами с леди Арраск.
- Нет, - сказала представительница Адептус Терра.
- Что вам запомнилось во время отступления? – спросил генерал, прежде чем я успел что-то сказать.
- Очень мало, - признался я. – Полагаю, большую часть времени я был без сознания.
- Несмотря на ваши раны, вы были в сознании. Вы продолжали отдавать приказы.
- Осмысленные? – я повернулся к майору Хетцеру. Он выглядел смущенным.
- Говорите правду, майор, - сказал Перевен. – Вы не причините вред полковнику. Мы уже знаем ответ на его вопрос. А он нет, но он заслуживает знать правду.
Хетцер прочистил горло.
- Нет, сэр, - сказал он мне. – Большинство ваших приказов не могли быть исполнены.
- Хорошо, что у вас хватило здравого смысла не исполнять их, - грустно сказал я. – Я бредил из-за потери крови?
- По заключению медиков, лишь отчасти. Вы страдали от иной формы шока, полковник.
- Вы отдали полю боя все что могли, полковник Штрок, - сказала леди Арраск. – Вам больше нечего отдать.
Сказанное ею было правдой, и я это знал. Однако согласиться с этим казалось крайне унизительной слабостью.
Потом леди Арраск сказала:
- Но Империуму все еще нужна ваша служба.
Вспыхнула надежда. Я был готов согласиться на все, что позволило бы сохранить хоть каплю достоинства.
- Все, чего я прошу – лишь возможность служить, - ответил я.
- Расскажите нам о вашем родном мире, полковник, - сказала представительница Адептус Терра.
Я был удивлен, но начал рассказывать.
- Солус – аграрный мир. Его столица – Вальгааст, его крупнейший город. Его поставки Империуму составляют порядка двенадцати миллиардов тонн в год… - я остановился, чувствуя себя глупо. – Простите, леди Арраск, я не понимаю, чего вы хотите от меня.
- Вы сказали мне то, что я хотела услышать, - она взглянула на инфопланшет в руках. – Полковник, вы будете удивлены, если узнаете, что поставки десятины с Солуса уже какое-то время постепенно уменьшаются? И сейчас составляют менее десяти миллиардов тонн в год?
- Полагаю, что да, хотя уже много лет я не получал новостей с Солуса. Там были засухи?
- В пределах нормы. Сокращение поставок началось после смерти губернатора Леонеля Штрока.
- Мой дядя к концу жизни был настолько болен, что не мог заниматься управлением. Вот почему было учреждено регентство.
- Да, а под вашим управлением поставки выполнялись стабильно. Даже повышались. Но проблема не только в этом. Были выявлены доказательства появления продукции Солуса на черных рынках.
Я понял, куда клонит Арраск.
- Вы полагаете, что правящий совет коррумпирован.
- Да. Его члены участвуют в крупномасштабных спекуляциях.
- Леонель Штрок умер более тридцати лет назад. Проблема назревала так долго?
- Да, но совет был осторожен. Уменьшение поставок и нарастание спекуляций происходили постепенно, почти незаметно от года к году. Механизмы Администратума работают медленно. Лишь недавно был проведен аудит относительно поставок десятины с Солуса.
- Значит, совет далеко зашел в своих преступных действиях.
- Именно так. Прежде вы исполняли долг перед Империумом на поле боя. Теперь обстоятельства изменились.
- Я больше не могу принести пользу в бою, - произнес я, с трудом сдержав горечь в голосе.
- Теперь это ваша новая кампания, полковник, - сказал Перевен.
- Мы полагаем, что попытка совета назначить нового лорда-губернатора является лишь вопросом времени, - продолжала леди Арраск. – До сих пор их сдерживало лишь ваше право на наследование этого титула. Но это не будет сдерживать их бесконечно. Вы должны вернуться на родину, лорд-губернатор Штрок. Примите титул, который является вашим по праву, и очистите совет от изменников. Вы должны вернуться домой.
Она посмотрела на меня, наблюдая, какой эффект произведут ее слова.
Домой. Я не знал, значит ли это слово что-то для меня сейчас. Я был там слишком давно. Я изменился. Солус тоже изменился, и не только в плане политической ситуации.
Домой. Я выбросил это слово как можно дальше из своего сознания. Но ненадолго. Вскоре оно вернется ко мне. И надо быть готовым к этому.
Сомневаюсь, что буду к этому готов.
- Благодарю вас, леди Арраск, - произнес я, подыскивая правильный ответ. Слова, произносимые мной, казались чужими, словно вместо меня говорил сервитор. – Я благодарен за это назначение.
В мыслях всплыло слово «искупление». Искупление чего? Какого греха? Или, может быть, это наказание? Может быть, этот суд наказал меня, даже не осознавая этого?
- Я верну Солусу утраченную честь, - нашел я подходящие слова.
- Не сомневаюсь в этом, лорд-губернатор.
Уже дважды она назвала меня так. Она подчеркивала мою новую роль. Я больше не должен был думать о себе как о полковнике Имперской Гвардии. Я возвращался к иной традиции моей семьи. Я был представителем знатного рода Штрок, и теперь мой долг перед Империумом состоял в другом. Также леди Арраск напоминала мне о власти, которую она представляла. Генерал Перевен и другие старшие офицеры могли иметь власть надо мной в рамках Имперской Гвардии. Не в их праве было объявить меня лордом-губернатором. Даже претензии моей семьи на губернаторский титул, в конечном счете, основывались не на власти на Солусе. Каким бы законным ни казалось мое право на власть в традициях моего родного мира, последнее решение оставалось за Адептус Терра. Леди Арраск могла дать мне власть и лишить ее своим словом.
Я отсалютовал Перевену, потом, поворачиваясь, приветствовал всех своих судей. Они смотрели на меня бесстрастно, выражения их лиц были безупречно нейтральны.
Хетцер и флотский офицер открыли передо мной двери зала.
«О чем вы думаете?», размышлял я, спускаясь с возвышения. Я не был осужден, напротив, получил похвалу. Но, как бы то ни было, я больше не был полковником. «Что вы видите перед собой? Вы скрываете жалость? Благодарность за то, что вы не на моем месте? Презрение к моей слабости?»
Я был рад не знать этого. Мне хватало и того презрения, которое я испытывал к себе. Что бы ни говорили мне, я презирал того офицера, который потерял улей Трондхейм. И я ненавидел то облегчение, которое испытывал, зная, что больше не вернусь на поле боя.
Эхо воплей пожираемых солдат снова стало громче. Я с трудом сохранял ровное дыхание и спокойный шаг. Я молил Императора даровать мне сил. Я до ужаса боялся, что воспоминания снова нахлынут на меня со всеми их кошмарами и стыдом, прежде чем я успею выйти из зала.
Я сумел выйти, сохранив достоинство, и, когда бронзовые двери закрылись за мной, издал долгий вздох облегчения. Я продолжал идти, шагая механически, словно все мои конечности заменили аугметикой, как будто это движение могло увести меня прочь от кошмаров. Я остановился в вестибюле перед окном левого борта. Мертвый мир медленно вращался под кораблем. Он был свободен от кошмаров, в нем не было теперь ни страха, ни надежды. В нем не было ничего. Я почти завидовал ему.
- Я буду скучать, сэр.
Я не заметил, что Хетцер следовал за мной. Я сумел не вздрогнуть от неожиданности и счел это своей маленькой победой.
- Спасибо, майор, - я повернулся к нему, отворачиваясь от зрелища мертвого Клострума. – Спасибо вам за все.
Его улыбку искажал страшный шрам, пересекавший его лицо. Это напоминание о спасении своего командира он будет носить до смерти.
– Для меня было честью служить под вашим командованием, сэр.
- И для меня было честью служить вместе с вами. Я благодарю Императора, что вы продолжаете службу и теперь возглавите полк. Вероятно, вам недолго осталось ходить в звании майора.
Он, казалось, смутился.
- Так мне сказали, - кивнул он.
- Я рад. Позвольте поздравить вас и назвать полковником, прежде чем мы расстанемся.
Мы пожали друг другу руки.
- Надеюсь, что ваше возвращение на Солус будет счастливым, - сказал Хетцер.
Я заставил себя улыбнуться – я совсем не был уверен, что мое возвращение будет счастливым. Я возвращался домой – к скорби и мучительной надежде. И я не знал, что хуже.
Той ночью мне снился день, когда я показал Мальвейль моим детям. Видение об их смерти, словно оживший труп, с жутким ревом поднялось из могилы воспоминаний.
Я проснулся, задыхаясь от ужаса. В моих ушах звучали вопли погибших товарищей.
ГЛАВА 2
Ворота Мальвейля были открыты, когда мы подъехали к поместью. Белзек, мой водитель, остановила машину, но я еще некоторое время сидел на заднем сиденье. Поместье так долго ждало своего нового господина, подождет еще немного. В последний раз, когда я видел Мальвейль, это зрелище было омрачено слезами моих детей, и память об этом не стерлась.
- Подъехать прямо к дому, лорд-губернатор? – спросила Белзек. Она тоже была ветераном Гвардии, уволенным из-за тяжелых ранений. Она имела звание сержанта и происходила из небогатой семьи, поэтому ее аугметика лишь позволяла ей как-то двигаться – не более того. Нижняя часть ее тела представляла собой платформу с мотором на гусеницах. Этот механизм хорошо входил в автомобиль, но за его пределами она могла лишь ползать на этих гусеницах. Такая жизнь была лучше, чем жизнь сервитора, но все же за ее службу это была недостойно малая награда.
- Нет, спасибо, - ответил я. – Я пройду пешком.
Я хотел почувствовать землю поместья, в первый раз по-настоящему познакомиться с Мальвейлем.
- Подожди здесь. Потом отвезешь меня в Зал Совета.
- Да, лорд-губернатор.
Я вышел из машины, захлопнув дверь. Автомобиль был старый и, насколько возможно, поддерживался в хорошем состоянии, хотя его мотор слишком громко рычал, и выхлопная труба изрыгала клубы синего дыма. Это была надежная машина, тяжелая и приземистая. Сила в ней преобладала над роскошью, и мне это нравилось. Это был сигнал о том, каким губернатором я собирался быть.
Я подошел к воротам, чувствуя себя крошечным рядом с древней стеной, окружавшей поместье. Массивная камнебетонная стена достигала пятидесяти футов в высоту и потемнела от времени. Пока Мальвейлем владели Штроки, стене не приходилось защищать поместье от нападений, но когда Леонель стал затворником, эта стена укрыла его от слишком любопытных и плетущих интриги. Железные ворота были почти такой же высоты, как и стена, каждый из их засовов достигал толщины более фута. Я вошел на землю поместья, которая теперь была моей, и ощутил силу стены за спиной.
Пусть Совет продолжает свои подлые интриги. Предательство, как бы глубоко ни укоренившееся в нем, вдруг показалось воистину слабым по сравнению с силой и властью, которую символизировал этот дворец на холме. С внутренней стороны к стене примыкала кордегардия, ее островерхая крыша бросала глубокую тень на готические окна. Это был дом Рена Кароффа, управляющего Мальвейля. Он предлагал встретить меня у ворот, но я попросил подождать меня в самом доме. Мне требовалось провести некоторое время наедине с собой, чтобы подготовиться. Многое изменилось с тех пор, как я стоял с Элианой и детьми у ворот поместья. Надежды умерли в этих стенах. Это было не то возвращение, которое я когда-то представлял себе.
Но надежды не были реальностью. А именно с реальностью мне предстояло встретиться лицом к лицу.
Путь к вершине холма едва ли можно было назвать дорогой. Он петлял туда-сюда между входами в шахты и рудники. Покрывавший дорогу камнебетон был расколот и выворочен за столетия проезжавшей по дороге тяжелой техникой. Сейчас машины больше не ездили по ней, рудники были выработаны. Леонель не ремонтировал дорогу, и после его смерти она пришла в еще более запущенное состояние. Я шел между зияющими ямами и темными туннелями шахт, пробитых в каменном теле холма. Опустевшие рудники чернели, словно разрытые могилы. Здесь и там, будто покосившиеся надгробия, стояли ржавые краны и экскаваторы. День был прохладный, и северный ветер, не слишком сильный, но постоянный, с жутковатым свистом обдувал железные скелеты машин.
Когда я приблизился к вершине, старые рудники остались позади. Здесь были деревья, но все они давно умерли, убитые ядовитыми отходами, отравившими землю за столетия работы рудников. Полезные ископаемые были источником богатства и могущества нашей семьи, но ценой этого стала мертвая земля поместья. В этой земле не было красоты. Она была серой и твердой, окаменевшей. И хотя деревья были мертвы, они не падали. В своей окаменелой смерти они окружали Мальвейль, вытянув сухие ветви к свинцовому небу, словно пытаясь вцепиться в него, словно умоляя о чем-то.
Дом все больше и больше заполнял пространство передо мной, по мере того, как я поднимался к вершине. Иногда он скрывался за горой пустой породы, а потом появлялся снова, становясь еще больше. Мертвый лес укрыл его из виду, за острыми ветвями и кривыми стволами были видны лишь части дома. Потом я вышел из-за деревьев, и дом снова появился передо мной во всем своем величии.
«Теперь это твое. Это принадлежит тебе».
Почему-то мне было трудно поверить в это.
«Штроки принадлежат Мальвейлю».
Эта мысль была странной. Я попытался выбросить ее из головы, как глупую фантазию. Но она отказывалась уходить, потому что была уверена в своей истинности, и будто вгрызалась в меня.
Я попытался сменить тактику и думать по-другому.
«Хорошо. Мы принадлежим Мальвейлю. Это то же самое. Мы едины в своей силе и власти. Я возьму то, что принадлежит мне по праву рождения – и воспользуюсь этой властью, чтобы спасти Солус».
Мальвейль существовал задолго до того, как Штроки сделали его своей фамильной резиденцией. Он был построен тысячелетия назад, его рождение терялось в тумане древней истории Солуса. Его стены были изъязвлены неумолимыми когтями времени. Мальвейль был здесь задолго до нас, и будет существовать после того, как род Штроков станет историей. Это был не пессимизм. Это был просто факт. Мальвейль не скрывал своего возраста. Более того, он казался даже старше, чем был, казался в чем-то даже будто древнее самого Солуса. И, несмотря на свою древность – а возможно, благодаря ей - он не казался дряхлым. Он был настолько же крепким, насколько старым. Он был вечным. Он никогда не падет. Я мог вообразить Мальвейль на поверхности Клострума после Экстерминатуса, стоящий вопреки царившему вокруг разрушению, переживающий миры, ибо он был неизменным фактом галактики.
Дом был длинным, тянувшимся далеко вправо и влево. Высокие и узкие стрельчатые окна казались суровыми глазами на мрачном бесстрастном лице. Вход охраняли две квадратные башни, на стенах с равными интервалами были установлены более узкие конические башни. С западной стороны, слева от меня, к главному дому примыкала самая большая башня. Она была круглой, массивной и выглядела заметно более старой, чем даже основное здание. Она казалась остатком какого-то еще более древнего сооружения, хотя при этом выглядела так, будто породила новый дом. Феррокритовые стены Мальвейля от времени стали темно-серыми, но большая круглая башня была полностью черной, словно превратилась в каменную ночь под тяжестью тысячелетий истории Солуса.
За моей спиной ветер шелестел в мертвых деревьях. Ветви скрипели, словно открывавшиеся двери в склеп. Мальвейль не был гостеприимным домом. Его предназначение было не в этом. Большую часть своей жизни я считал, что его предназначение было в том, чтобы служить центром притяжения для семьи Штрок. Но теперь, стоя здесь, глядя на его суровый и безучастный облик, и пытаясь приготовить себя к возращению той мучительной скорби, которая неизбежно вернется, когда я войду в его двери, я понял, что эта мысль была заблуждением. Я держался за нее, когда служил в Имперской Гвардии, далеко от реальности Солуса. Я держался за эту ложь, потому что должен был за что-то держаться. Она давала мне утешение. Теперь я больше не мог верить в нее.
И снова я подумал о том дне, когда привел Катрин и Зандера посмотреть на Мальвейль. Я вспомнил, что Элиана сказала той ночью, когда мы наконец смогли успокоить детей. Мы уже готовились ложиться спать, краем уха прислушиваясь, не заплачут ли дети снова.
- Нам повезет, если мы обойдемся этой ночью без кошмаров, - вздохнул я.
- Я предупреждала тебя, - ответила Элиана. Откинув одеяла, она забралась на постель. – Чего ты ожидал? Что им очень захочется посетить волшебный замок?
- Нет. Конечно, нет. Я просто… - на мгновение я задумался, пытаясь вспомнить, почему я решил, что посещение Мальвейля с детьми будет хорошей идеей. – Это их наследие. Это часть того, кто они есть. Важно, чтобы они это знали.
- Я согласна. Но только когда они станут старше.
- Теперь я это понимаю, - робко сказал я, ложась на постель рядом с ней. Я обнял Элиану и она прижалась к моей груди. – Я просто не думал, что дом может так напугать их, вот и все.
- Я люблю тебя, Мейсон, но как, во имя Императора, ты мог не знать, что этот дом напугает их?
Я не помнил, что ответил ей. Наверное, промямлил что-то глупое. Потому что ничего умного ответить было невозможно.
- Разве он не пугал тебя, когда ты был маленьким? – спросила Элиана.
- Нет.
- Даже в первый раз?
- Нет. То есть… - я замялся. – Наверное, нет. Я не помню, когда увидел его в первый раз.
- Ага.
Она улыбнулась, и мне нечего было сказать. Я вспомнил эту улыбку сейчас. Я хотел сказать Элиане, что она была права. Не потому, что она не этого не знала. Я хотел, чтобы она поняла, что и я это знал.
Это было бессмысленное желание. Оно лишь причинило новую боль. Столь же бессмысленно было стоять здесь, чего-то ожидая. Вероятно, ничего.
«Сделай это».
Я подошел ближе к входу, нависавшему, казалось, все выше и выше надо мной. Тяжелые дубовые двери открылись, и навстречу мне вышел Рен Карофф.
- Добро пожаловать в Мальвейль, лорд-губернатор, - сказал управляющий, низко поклонившись.
- Спасибо, Карофф. Рад тебя видеть.
С Леонелем я встречался лишь пару раз. Но Кароффа, напротив, я успел узнать достаточно хорошо за время своего регентства. Он был единственным контактом между Леонелем и внешним миром – тяжелый и неблагодарный труд, который Карофф исполнял с молчаливым и бесконечно терпеливым достоинством.
Он уже тогда был немолод, а сейчас стал глубоким старцем. Никто не служил Штрокам дольше, чем он. Увидев его, я в первый раз почувствовал, что вернулся домой. Несмотря на возраст, он стоял прямо. Он давно был лысым, на его лице, изрезанном глубокими морщинами, резко выделялись скулы и подбородок. Нависающий лоб затенял его глаза, из-за чего казалось, что он постоянно пребывает в глубоких раздумьях. Двигался он с аккуратной четкостью, сейчас он был медленнее, чем когда я видел его в последний раз – но при этом не казался дряхлым.
Карофф отошел в сторону и пригласил меня войти.
- Работа началась, как только мы получили весть о вашем возвращении… - начал он.
- Но еще многое предстоит сделать, - закончил я. – Нет необходимости извиняться. Я и не ожидал, что будет по-другому. Дом был пустым слишком долго.
- Да, мой лорд. Приятно будет увидеть его снова живым.
Эхо наших голосов раздавалось в вестибюле, отражаясь от мраморного пола и возносясь по широкой лестнице, которая поднималась вперед и налево, выходя на лестничную площадку. По обеим сторонам от лестницы были открыты двери в обширные залы. В зале слева стоял огромный обеденный стол длиной почти двадцать футов. Его темная блестящая поверхность отражала свет свечей, горевших в огромной железной люстре под потолком. Зрелище этого стола заставило меня задержаться на мгновение.
- Когда за этим столом последний раз принимали гостей? – спросил я Кароффа.
Он немного помедлил, прежде чем ответить.
- Ваша супруга принимала за ним гостей один раз, - сказал он, и я едва удержался, чтобы не вздрогнуть. – А до того… боюсь, не могу сказать, мой лорд. Это было слишком давно.
Я кивнул, и не стал говорить, что теперь это изменится. Я не собирался устраивать в Мальвейле роскошные приемы. В то же время мысль о том, чтобы обедать одному в этом огромном пространстве, была слишком тоскливой.
Столовая и находившийся справа от вестибюля парадный зал были тщательно прибраны. Но даже так их пространство наполняла атмосфера потускневшей былой роскоши. Картины на стенах потемнели, то, что было на них изображено, стало трудно различимым. Стены покрывали тончайшие паутинки трещин. Мальвейль мог стоять вечно. Он мог и разрушаться вечно.
Мы уже собирались подняться по лестнице, когда я вдруг остановился, услышав что-то странное.
- Здесь есть дети? – спросил я.
- Нет, мой лорд.
- Мне показалось, я слышал детский смех. А ты не слышал?
- Нет, мой лорд, - повторил Карофф. – В этом доме нет детей. Никто из слуг не приводит их сюда. Это не место для детей.
Он говорил с абсолютной убежденностью.
- Должно быть, мне просто показалось.
«Наверное, это всего лишь искаженное эхо», подумал я.
- Показать вам ваши апартаменты, мой лорд? – спросил Карофф.
Я кивнул, и мы стали подниматься по лестнице. Я обратил внимание, что деревянные ступени отлично отполированы. На затейливых узорчатых железных перилах не было пыли.
- Вы уже проделали впечатляющую работу, - сказал я.
Отовсюду в доме слышался приглушенный шум продолжавшейся работы слуг по превращению Мальвейля в функционирующую жилую резиденцию губернатора.
- Мы сосредоточились сначала на наиболее заметных или наиболее используемых участках, лорд-губернатор, - сказал Карофф. – Большая часть дома по-прежнему в сильно запущенном состоянии. Много комнат представляют собой, по сути, своего рода склады.
- Другими словами, они забиты всяким мусором?
- Да, а еще мебелью, коллекциями разнообразных предметов искусства и многим другим. Понадобятся годы, чтобы привести все это в порядок. Кроме того, там есть семейные архивы, мы не можем их касаться.
- Понятно. Элиана была здесь слишком недолго, чтобы исправить многое из того, что пришло в упадок при моем дяде…
Я упомянул имя Элианы почти случайно, и поспешил сменить тему:
- Насколько плохо шли дела при болезни Леонеля? – я имел некоторое представление об этом, работая с Кароффом во время своего регентства, но полагал, что полная картина была куда хуже того, что мне известно, а впоследствии стала еще хуже.
- Все было настолько плохо, насколько возможно, лорд-губернатор. Даже я многого не знал до смерти вашего дяди. В свои последние годы он редко выходил из своей спальни. Часто бывало, что он закрывал дом, не пуская туда никого, в том числе слуг.
- И даже вас не пускал?
- Да. Когда он умер, мы нашли его лишь спустя много дней.
Это была воистину скорбная мысль.
Никто из слуг, работавших в Мальвейле, не жил в его стенах. Даже управляющий Карофф жил в кордегардии, за пределами дома. Остальные же слуги все жили в Вальгаасте. Они приходили к воротам поместья на рассвете, и последние из них уходили обратно в город ночью. Так было уже многие поколения. Я сомневался, что кто-то знает ответ на вопрос, произошла ли эта традиция из уважения к частной жизни Штроков, или имела какую-то другую причину. Принимая во внимание часто довольно неспокойную историю моей семьи, я вполне мог представить, что в случае с Леонелем слуги в любом случае предпочли бы не оставаться в доме и хотя бы на время оказаться подальше от их безумного хозяина.
Я представил Леонеля, совсем одного в его огромном доме, бродившего по коридорам, словно призрак, и наконец умершего в полном одиночестве. О его смерти долго никто не знал – и никто не скорбел по нему. А потом я невольно представил Элиану, тоже одну, поглощенную этой огромностью. Еще один призрак, потерянный в темных лабиринтах Мальвейля.
Она переехала в Мальвейль после смерти Леонеля. Я был ближайшим живым наследником Леонеля, и поместье стало нашим. Но я не мог вернуться со службы в Гвардии, чтобы принять пост губернатора, и глава правящего совета Вет Монфор успешно блокировал все попытки назначить Элиану регентом-губернатором в мое отсутствие. Похоже, я оказался слишком успешным регентом. Теперь я понимаю, что мне стоило проявить большее подозрение относительно совета. Но все же, тот факт, что Элиана жила в Мальвейле, должен был напоминать совету о том, что Штроки все еще правят Солусом. Катрин и Зандер не сопровождали ее. Они тогда учились и жили в схоле-пансионе, их образование должно было познакомить их с Солусом и подготовить к обязанностям, которые ожидали их как представителей правящей семьи. Они не возвращались в Вальгааст до ее смерти.
Это было слабое утешение. Но все-таки утешение.
Мы поднялись на второй этаж, где длинный коридор-галерея вел к персональным апартаментам. Стена была увешана портретами моих предков, почти скрытыми мраком. Зыбкие тени колыхались в пламени свечей. Окна в дальнем конце коридора едва пропускали свет пасмурного дня. Карофф привел меня к двери в восточном конце коридора, которая вела на еще одну лестницу. Теперь мы поднялись в одну из угловых башен, моя спальня располагалась на самом ее верху. Перед ее дверью железная лестница поднималась к люку, ведущему на крышу. Спальня занимала всю ширину башни. В стенах со всех четырех сторон были окна. В спальне было больше естественного света, чем я до сих пор видел во всем остальном доме, хотя стекла были толстые, старые и грязные. Вид, открывавшийся из окон на земли поместья, оказался довольно унылым. Вся местность вокруг была покрыта туманом.
Мебель тоже была старой, хотя и в хорошем состоянии. Центр комнаты занимала кровать с балдахином, и еще оставалось достаточно пространства для письменного стола в северо-восточном углу и пары глубоких кресел рядом с камином у западной стены. Пол покрывал роскошный ковер, сделанный в Донуме, в южном полушарии Солуса. На ковре была выткана история нашего мира и его вознесение к Свету Императора, исходившему из центра. Этот ковер стоил больше, чем все жилье, в котором жил я со своей семьей во время моего регентства. Я посмотрел на кровать. После десятилетий сна на походных койках она казалась нелепо огромной.
И пустой.
- Это была комната моей жены? – спросил я.
- Да, мой лорд, - ответил Карофф. – Это традиционно комната хозяина поместья. Или вы желаете выбрать другую?
- Нет. Я просто хотел знать.
- Это не здесь она… - начал Карофф.
- Знаю, знаю. Спасибо, Карофф. Пока это все.
Карофф поклонился и вышел, оставив меня одного в комнате, которую я должен был разделять с Элианой. Я чувствовал ее близость, стоя здесь. И в то же время ее отсутствие было мучительно, словно клинок в груди.
- Прости, - сказал я вслух. Мой голос звучал приглушенно в мертвой тишине комнаты. – Мне очень тебя не хватает.
Тишина была тяжелой, словно обвинение.
Чувство вины следовало за мной, словно тень. Я подошел к южному окну и бросил взгляд на твердую землю внизу.
