Когда улетят ангелы / The Passing of Angels (рассказ)

Материал из Warpopedia
Версия от 22:48, 17 апреля 2020; Dark Apostle (обсуждение | вклад)
(разн.) ← Предыдущая | Текущая версия (разн.) | Следующая → (разн.)
Перейти к навигации Перейти к поиску
Когда улетят ангелы / The Passing of Angels (рассказ)
PassingAngels1.jpg
Автор Джон Френч / John French
Переводчик Ulf Voss
Издательство Black Library
Серия книг Ересь Гора: Примархи / Horus Heresy: The Primarchs
Входит в сборник Сыны Императора / Sons of the Emperor
Год издания 2019
Подписаться на обновления Telegram-канал
Обсудить Telegram-чат
Экспортировать EPUB, FB2, MOBI
Поддержать проект

– Если бы боги не существовали, то человечество придумало бы их.

Если бы бог существовал, Он бы сотворил чудовищ и скрыл их светом небес.

– приписывается Неназываемому Королю


Я не желал быть здесь. Я не желал этого настоящего и еще меньше желал последующего за ним будущего. Но будущее неотвратимо.

Моя голова склонена, глаза закрыты, и я слушаю, как мимо проносится настоящее.

Тикают и гудят сервомеханизмы доспеха…

Дыхание дрожит внутри тускло-серебристых шлемов Воинства…

Ветер скользит по обшивке «Грозового орла», когда тот падает с рассветного неба…

Пламя срывается с крыльев…

Ветер мчится среди облаков…

А за этой воздушной оболочкой – тишина…

Тишина…

Там, за небесами, есть единственное место, где по-настоящему тихо. Песня сфер – не звук. Это та тишина, что таится между землей и луной, она отмечает пролет комет и воспевает рождение звезд. Рай, откуда ангелы непросвещенного прошлого глядят на творение.

– Милорд.

Это Алефео. Я слышу дефект в его голосе, старая рана в горле, которая все еще заживает. Я слышу самообладание, а также почтение, а за всем этим боль.

– Мы в точке сброса, – говорит он.

Я открываю глаза, и через них потоком ощущений возвращается мир. Яркий и темный, и всепоглощающий. Я вижу Воинство разрушения. Вижу шрамы и ожоги на их багровой броне. Я ощущаю, как мои чувства спешат охватить каждый угол формы, каждый изменчивый клочок цвета, каждую заминку движения. Снова и снова, каждая наносекунда – яркое зрелище, каждое перемещение руки и глаза приводит к разрушению и восстановлению вселенной в моем зрении.

Даже в самом кратчайшем миге жизни есть столь всего, чего не видят люди. Мои чувства проносятся сквозь пласты подробностей. На щеках маски Алефео пять капель. На одной из них потускнение. Вторая на микрон смещена. Мастера, который делал маску, в момент создания потревожили. Вмешательство нарушило его самообладание. Ему понадобился один удар сердца, чтобы вернуться к работе, но за это время вред был нанесен. Я вижу это в ошибке, и чувствую изъян в своем сердце.

Я беру себя в руки и возвращаю чувства на уровень существ, что стоят подле меня – моих жестоких и прекрасных детей. Я читаю воинов и их сердца одним взглядом. Столь многое написано в том, как Алефео склонил голову, еще больше в том, как его рука лежит на кобуре пистолета. Я вижу бремя его страхов, хотя эти полуангелы и не ведают страха. Нельзя вырезать суть страха из людей, можно только сделать их глухими к его крикам. А внутри эти ангелы смерти, созданные нести просвещение подобно падающей молнии, все без исключения кричат.

– Двери открываются. – Голос пилота разносится по отсеку.

Красные огни начинают пульсировать. Сирены трубят. Бортовые двери корабля открываются. Звук и воздух вырываются в освещенную ночь. Я вижу, как «Грозовые орлы», «Молниевые когти» и «Громовые ястребы» следуют за нами из небосвода красными полосами на темной синеве. Подобно каплям крови. Подобно слезам.

Я встаю на край открытой штурмовой рампы. Воздух тянет меня. Я смотрю вниз. Из окрашенного рассветом облака поднимается вершина города-горы. Я поворачиваюсь, балансируя на краю. Из отсека на меня смотрят шестьдесят серебряных лиц.

– Живых не оставляйте, – говорю я и делаю шаг назад в поток воздуха.


Шар-генерал Гален не оторвала взгляда от боевых планов, когда толпа офицеров покинула стратегиум. Она затылком ощущала тепло яркого солнечного света, который бил через купол. Генерал понимала планы сердцем, но по-прежнему не поднимала головы.

Он все еще был там – по другую сторону стола планирования. И не двигался. Иногда Гален было тяжело смотреть на него, даже после десятилетия войн, проведенных подле него. Часть нее не знала, что она увидит.

– Пожалуйста, генерал, задавайте свой вопрос, – попросил Ангел.

– Я… – она почти посмотрела на него, но удержалась и начала смешивать пачки полевых докладов. Она встряхнула головой и выдохнула. – Мне все ясно обо всех деталях операции. Ничего не нужно разъяснять.

– Но у вас есть вопрос, Гален, – сказал он своим мелодичным голосом, чистым, словно звук колокола. – Война не ограничивается пулями и приказами. Спрашивайте о чем хотите.

Она остановилась, не отрывая глаз от пергамента под своими руками.

– Почему вы настаиваете на этом? – наконец, спросила она и все-таки посмотрела на него.

Сангвиний, примарх IX легиона, Архангел Ваала, стоял в холодном свете стратегиума. Туника и тога желтоватого цвета обвивали мышцы и гладкую кожу. Золотистые волосы обрамляли лицо, чье выражение говорило о мудрости и понимании. Лицо было совершенным, взывая к идеалам человечества. Гален посмотрела в глаза примарху. Сложенные крылья шевельнулись за спиной, и ее вдруг поразило то, что перья были не просто белыми, но обладали всеми оттенками тени. Ангел был прекрасен, больше чем сама жизнь, и ужасал больше, чем что-либо из увиденного ею за полстолетия войн.

– Это должно произойти, – сказал он, и генерал почувствовала, как уходят ужас и благоговение. – Вы участвовали в штурме поселения Х_____. Меня там не было, и все же я видел его в ваших словах, а также в словах, которые вы не решились произнести.

Вернулись воспоминания, и Гален почувствовала, как дернулись глаза.

Когда Х_____ взорвал первую мину, в радиусе пяти километрах от взрыва нарушилась гравитация. Даже в десяти километрах от города генерал чувствовала, как поднимается в воздух. К горлу подкатила тошнота. Затем она услышала крик адъютанта и посмотрела вверх.

Взрыв расцвел совершенно бесшумно, поднимаясь все выше, выше и выше к тусклой синеве неба. Он мерцал, словно вода. Генерал разглядела детали. В расширяющемся столбе плясали тысячи крошечных точек. Она моргнула. Кожу лица покалывало. Затем Гален поняла, что точками были люди: десятки тысяч солдат, которых она отправила в город и сотни тысяч тех, кто там жил. Свет изгибался и сворачивался. Пятнышки тьмы росли и лопались, словно пузыри. А снаружи клубилась тишина, словно ужас увиденного генералом поглотил весь звук. Время остановилось, когда столб разорванной реальности достиг свода небес.

Затем он рухнул.

Все, что было внутри него, исчезло.

Воздух хлынул в оставленное пространство. Волна давления разорвала барабанные перепонки Гален и расшвыряла ее командную группу из машин.

Там, где взорвалась мина, не осталось ничего. Только черная рана, повисшая подобно туману над землей, поглощая свет.

Гален моргнула, и воспоминание исчезло во взгляде Сангвиния.

– И все же, милорд, даже если Х_____ готов использовать подобные устройства…

– То, что они сделали – это не просто бесчеловечность. Сопротивление истине – это трагедия, но оружие, с которым мы намерены бороться, связанно с потусторонним миром. Император постановил, что существование такого оружия не допустимо, а применение заслужит Его гнев.

– Как я сказала, я понимаю, что необходимо сделать, милорд, но…

Он опустил голову. Она почувствовала, как в ее легких остановилось дыхание.

В этом жесте было нечто столь простое, столь человеческое. Когда примарх поднял голову, от боли на его лице Гален едва не закричала.

– Я тоже понимаю, генерал. – Он взял ее руку в свои ладони. Взгляд Ангела по-прежнему был прикован к ее глазам, но ей показалось, что тень въелась в морщины и впадины под глазами. – Вопрос, на который вы хотите получить ответ, не в том, почему я настаиваю на такой мере, но как я могу совершить нечто подобное.

– Оружие, с которым мы намерены бороться, связанно с потусторонним миром, – сказала она ему.

Примарх кивнул, услышав собственные слова, но генерал увидела только твердость в его глазах.

– А я – творение Императора, Гален. Хотя я Его сын, я был сотворен, а не рожден. Я такой, каким Он создал меня. Создал для выполнения задачи в интересах человечества.

– Но совершая подобное, как мы можем заявлять, что мы лучше, чем люди, которых хотим вывести к свету?

– Мы не можем. – В этот момент он немного повернулся. Его зрачки растворились в потоке света, льющемся из кристаллического купола. – Вы и человечество можете притязать на свет, который останется после нашего ухода, но я могу только утверждать, что знаю свою природу.

Он взглянул на генерала ясными глазами.

– И даже в мифах прошлого, ангелов создавали не для добрых дел.


Я в одиночестве падаю сквозь свет новорожденного дня. За мной падает Воинство разрушения. Мимо проносятся облака. Под нами растет в размерах город-гора, с его склонов расходится туман. Я вижу ряды домов за завесами стен. Вижу дороги и людей, идущих в последних тенях ночи. Купола силовых полей сверкают, когда туман проходит сквозь них. Орудия на высоких башнях не поворачиваются, чтобы встретить нас. Мы слишком немногочисленны и малы для обнаружения их механическими системами. Те, кто установили орудия для наблюдения за небесами, совершили ту же ошибку, что и древние цари, прежде чем их царства сгорели из-за гордыни – они забыли самые старые уроки.

Высоко над нами появляется первый штурмовой корабль. Башенные орудия замечают его. Стволы поднимаются. Энергия наполняет зарядные каморы. Проводятся расчеты.

Мы падаем, а город растет.

Орудия стреляют. Столбы ослепительного света устремляются в небеса, сжигая гряды облаков. Воздух визжит. Штурмовой корабль штопором пронзает пылающую энергию.

Я вижу под нами сверкающую оболочку силового поля. Фигурки на дорогах и валах смотрят вверх, и одна из них поднимает руку и показывает. Я расправляю крылья, влажный воздух подхватывает перья. Надо мной мои сыновья запускают прыжковые ранцы. Огонь пронзает их падение в тот же миг, как мы касаемся купола силового поля и пролетаем сквозь него.

Над нами горит воздух, под нами нас видит проснувшийся город. Мои крылья расправлены, а в руке сжато копье. Я вижу приговоренных. Вижу их лица. Вижу ужас на лице солдата, когда он выходит на свет рядом со своим отрядом. Я вижу его глаза. Вижу, что до войны он не был солдатом. Вижу, что он убит. Вижу его страх смерти и его жестокость в дрожании поднятого оружия. Вижу любовь к жизни в глазах за оружием. Вижу все человечество в этом взгляде. Наконечник моего копье вонзается в середину лба.

Брызжет первая кровь этой жатвы под взмахи моих крыльев при приземлении.


Алефео, командир Второго Ангельского Воинства IX легиона, задержал дыхание и считал. Почувствовав, что момент настал, он поднял кисть. Ее кончик пропитан черной краской из древесной сажи. Он собственноручно сделал пигмент, используя древесный уголь, полученный из единственного дерева, которое он срубил в лесу Макрагга во время пребывания в рядах XIII-го. Ручка кисти была из кости, в данном случае – человеческой. Благодаря полости, она была легкой и идеально сбалансированной, когда щетину пропитывали верным количеством краски. Кость принадлежала родному брату Алефео, ее передали, когда последний его родич погиб во время испытаний, чтобы стать одним из Ангелов.

Алефео улыбнулся, когда грусть тех воспоминаний коснулась его мыслей. Он позволил ей стихнуть, чувствуя, как она смешивается с выбранным им сюжетом. Перед ним висел свиток бумаги, белый как свежий снег, казалось, он светился в сумеречном свете, проникавшем в комнату через высокие окна. Разрушенная крепость, выбранная ими в качестве базы для приведения к согласию Х_____, была наполнена тенями и отмечена шрамами забытых войн, но здесь, в высокой центральной башне было светло.

Кончик кисти коснулся бумаги. Алефео замер на секунду, а затем мысли растеклись по нервам и мышцам. Кисть заскользила по поверхности бумаги, оставляя черный след. Теперь она безостановочно двигалась. Поток мазков следовал ритму, подсказанному пульсом его сердец и песней его мыслей. Макание кисти, резкие и плавные линии краски, ее запах, когда она сохла – все находилось в ритме творения.

Закончив, Алефео отступил на шаг и посмотрел на то, что создала его душа.

– «И мною сотворено опустошение, – произнес голос за его спиной. – И тенью моего меча падет роса и взойдет солнце». Харабские ученые прошлого удивились бы подобному воскрешению их языка и искусства.

Алефео одним движением повернулся и преклонил колени, задев своей черной одеждой все еще сжатую в руке кисть.

– Милорд, – обратился он.

– Встань, – приказал Сангвиний. – Ты должен помыть кисть, пока щетина не слиплась.

Алефео подчинился, макая кисть в семь каменных чаш с водой и вытирая кусками ткани, которые он сложил рядом с ними. Сангвиний сделал один шаг вперед, не отрывая взгляда от каллиграфической работы, которая вилась по бумажному экрану.

– Не считаешь, что мертвые языки говорят более ясно, нежели голоса живых?

– А они мертвы, если кто-то все еще говорит на них? – спросил Алефео, промокнув щетину кисти мягкой черной тканью второго отреза. – Песня остается песней, даже если она не звучала на протяжении тысячелетий.

– Безусловно, мой сын, – сказал Сангвиний и замолчал, а Алефео вернул чистую кисть на ее место.

– Чем могу служить, повелитель? – спросил Алефео, повернувшись к своему примарху.

– Я отдал приказ о децимации Х_____. Ранее приведенное к согласию население будет расселено по Империуму. Прибудут другие и создадут новые города под этим солнцем. Но эти и все, что они сотворили здесь, будет уничтожено. Их имена будут вычеркнуты, а города стерты с лица земли.

Алефео на секунду замер, а затем кивнул.

– Это было предопределено, как только они использовали подобное оружие.

Глаза Сангвиния двигались по черным словам, написанным на бумаге.

– Приговор требует большего, – сказал он.

Алефео замер, а потом повернулся к чашам с водой, которые использовал для очистки кисти. Он начал сливать воду в грубый глиняный кувшин. В брызгах кружила черная краска.

– Мы все должны нести бремя своей природы, – сказал Алефео, не поднимая головы и сливая краску и воду из шестой чаши.

– Должны. Это ужасно – быть носителем ярости просвещенной эпохи.

Алефео повернулся, когда услышал тихий звон металла о каменный пол.

У ног Сангвиния лежал шлем. На Алефео пустыми глазами смотрело безмятежное лицо, отлитое в тусклом серебре. Ее щеки отмечали капли слез, а макушку венчал лучистый ореол. Это была посмертная маска, созданная умирающим братом легиона в последние часы его жизни, а затем отлитая в серебре. Такие носили только те, кто отказывался от своих имен и служил в рядах разрушителей легиона. Скрыть лицо под такой маской означало принять бремя жестокости, необходимого зла в эпоху просвещения и войны. Это бремя разделяли все в легионе, принимая и оставляя его после выполнения задания.

– Я назначу тебя Господством[1] Воинства разрушения, – сказал Сангвиний.

Алефео посмотрел на шлем, но не подобрал его. Он все еще держал в руках седьмую чашу с водой. Поверхность жидкости была зеркально-гладкой.

– Конечно, милорд, – сказал воин, не забывая контролировать свой голос.

– В этой миссии ты не будешь собой, мой сын. Ты станешь своей задачей. Алефео умрет на то время, пока твои руки будут заняты делом.

– Но вы всегда остаетесь самим собой, милорд. Если я должен участвовать в этом, почему мне даровано прощение анонимностью, в то время как вам – нет?

Ангел улыбнулся, и на лице мелькнула боль. Его выражение в равной степени демонстрировало любовь и печаль.

– Вы все созданы из людей, мой сын. Я – нет. Я не могу отбросить тьму, которую мы должны нести. Она – это я. В тени моих крыльев увядает жизнь, а земля пропитывается кровью.

Алефео склонил голову и опустился на колени, чтобы взять шлем.

Затем он встал, продолжая сжимать в другой руке чашу с окрашенной черным водой.

– Я стану смертью, – сказал он и вылил содержимое седьмой чаши на каменный пол.


Вокруг меня спускаются мои сыновья. Они разбрасывают гранаты, словно семена. Фосфекс загорается белым пламенем и разъедает камни домов. Радиационные гранаты падают и замирают среди растущих пожаров. Они убьют не сейчас. Они останутся здесь, тени нашего пребывания.

Из башен высыпаются солдаты. Свет рассеивается от углов их черных блестящих доспехов. Один из моих сынов приземляется на вершину башни. Пусковая установка в его руках ревет – радиационная ракета взрывается в плотной группе солдат. Я ощущаю соленый привкус урана и бария в воздухе.

На улицах раздается гудящий лязг. Я поворачиваюсь, зная, что увижу. Х_____ сохранил много чудес из эпох до Древней Ночи, но также сберег многие их ужасы. У существ, которые шагают по дороге из камня и стали, черная отражающая кожа, жучий панцирь и семь ног. Глаза находятся в многочисленных кристаллических капсулах на животе. Человеческие глаза, лишенные век, налитые кровью и выпученные. Эти создания были покараны за инакомыслие или предательство монархов Х______. Каждое из них – это лишившаяся плоти и перекроенная семья. Братья, матери, сестры и отцы – их нервы, искалеченные мозги и органы чувств соединены в одну кибернетическую оболочку. Внутри нее слепая ярость и смятение, а также беспощадная целеустремленность.

Я смотрю в скопление глаз ближайшего, когда он приближается по дороге. Из оружейного контейнера вылетает рой тонкий как игла снарядов. Мои крылья поднимают меня в воздух. Враг смотрит на меня, орудия и налитые кровью глаза отслеживают мой подъем. Я бросаю копье. Оно поражает первое отродье, и молния разрывает его. Разлетаются куски черной блестящей брони, хрома и плоти. На секунду вонь статики перебивает запах пылающего города. Я приземляюсь на мертвую тварь, пока та дергается, вырываю копье и, не медля, атакую второго и третьего киборгов, кружа и перелетая с места на место.

Я вижу, как с вершины города-горы падают пилоны щитов. Оболочка энергетических щитов гаснет с грохотом грома. Секундой спустя из облачного покрова появляются штурмовые корабли и истребители-бомбардировщики. Они сбрасывают свой груз. Бомбы «инферно», цилиндры с фосфексом и радиационные ракеты рвутся среди ярусов уже горящих зданий. Жар обжигает кончики моих крыльев. Сквозь него наступают мои сыновья, мои ангелы разрушения, с серебряными лицами, в почерневших от сажи доспехах, стреляя во все, что движется.

Передо мной человек с поднятым оружием, а затем он исчезает. После моего удара. Я не останавливаюсь. Я в толпе людей, выскочивших на улицы, поднимаю и швыряю их в огонь, раскалываю их броню, кружусь, пронзаю, режу. И я не медлю, не останавливаюсь, чтобы подумать. Охваченные огнем приговоренные с выкипевшими глазами вслепую бегут от меня. Я мимоходом лишаю их жизни. Я даже не ощущаю удары копий. Стрелковый огонь из домов рвет мои крылья. Кровь отмечает мой путь, кровь бойни. Я не жив, я не живое существо. Я просто кара. Я – смерть. И сейчас я не чувствую сожаления.


Гор Луперкаль улыбнулся, когда в дверь вошел его брат. Примарх XVI легиона был без доспеха, снятая серо-белая броня висела на стойке у стены. Вместо доспеха на нем была черная туника. Комната была небольшой и пустой, а свет единственной светосферы не доставал до ее углов. Приемные и командные залы «Мстительного духа» многократно превосходили ее в размерах, а смертный мог пересечь комнату за десять шагов, но братья решили встретиться именно здесь.

– Ты опоздал, – сказал Гор, не поднимаясь.

– Верно, – согласился Сангвиний, оглядев немногочисленную мебель: низкий столик с игровой доской и пару металлических стульев. – Но я не хотел лишать тебя возможности указать на это.

Он бесстрастно посмотрел на брата.

– Поэтому я не торопился.

Гор рассмеялся. Сангвиний улыбнулся и сел. На нем была черно-красная ряса, перепоясанная золотой веревкой. Крылья были плотно прижаты к спине, а золотистые волосы коротко подстрижены, из-за чего он походил на ожившего героя древности. Ангел взял со стола глиняный кубок и сделал глоток. Гор наблюдал за тем, как Сангвиний медленно кивнул и посмотрел на темную жидкость в кубке.

– Если бы я не знал тебя лучше, то подумал бы, что ты сильно постарался, чтобы найти нечто настолько скверное.

Гор сделал большой глоток из своего кубка, замер и нахмурился.

– Ты ошибаешься… – Он сделал еще глоток. – Я не очень старался.

Гор поморщился, а потом снова засмеялся.

– Но у него действительно отвратительный вкус.

Он указал на доску между ними. На шестиугольнике из перламутра и гагата стояли высокие фигуры, вырезанные из кровавой слоновой кости и эбенового дерева.

– Кое-что новенькое для развлечения, это…

– Вариант Уллатур, которым пользовалась ученая каста скопления Полуденного предела, по форме похож на терранских предшественников, но с добавлением двух фигур – Вестника и Дьявола.

Сангвиний взял одну из фигур из кровавой слоновой кости и покрутил ее в пальцах, давая свету поиграть на трех клыкастых головах, растущих из верхушки.

– Эти сделаны слепым мастером Гейдосией после того, как она потеряла зрение.

Он поставил фигуру не на то место, откуда ее взял.

– Твой ход.

Гор поднял бровь.

Сангвиний медленно моргнул.

– Все в порядке, брат. В этом варианте право первого хода не считается преимуществом.

Он отпил из своего кубка.

– Я знаю, – сказал Гор и своим черным вороном взял красную старуху. Он поставил ее рядом со своим кубком. – Хорошо, что ты думаешь, будто можешь дать мне преимущество и выиграть.

– О, я знаю, что могу выиграть, брат. Мне просто нравится наблюдать за тем, что ты думаешь, будто тоже можешь выиграть.

Гор не ответил, и звуки в комнате уменьшились до далекого рокота двигателей «Мстительного духа», несущих его через пустоту. Стены дрожали, и этого было достаточно, чтобы поверхность вина в двух кубках покрылась рябью.

– Тебя что-то тревожит, – сказал, наконец, Гор. Глаза Сангвиния оторвались от доски. Хмурый взгляд исказил совершенство его лица.

– Как и тебя, – ответил Ангел, взяв одну за другой две фигуры. Основание его вестника постукивало по доске, когда он перепрыгивал от убийства к убийству.

– Верно, – согласился Гор, меняя позиции своих светлоносцев и рыцарей. – Но я спросил первым.

Сангвиний откинулся. Его крылья дернулись.

– Старый вопрос? – сказал Гор.

Сангвиний кивнул.

– Парадокс нашего существования, – сказал Гор, вернув взгляд к доске. – Хотя это не парадокс – просто факт. Мы существуем, чтобы уничтожать и таким образом мы творим.

– И что же мы должны уничтожить? – спросил Сангвиний.

– Трагедии, потребности, жертвы – все, что придет, будет значимее утраченного.

Снова воцарилась тишина, раздавался только стук фигур по доске из полированного дерева и морских раковин.

– А ты, мой брат? – спросил Сангвиний. – Твоя звезда сияет все ярче и ярче. Твои сыновья чтят тебя, становясь образцами для всех. Наш отец призывает тебя на войне и совете чаще любого другого… – Гор не отрывал взгляда от доски. Он протянул руку и положил палец на черного принца. – И все же ты встревожен.

Гор поднял глаза, на миг его взгляд стал мрачным и жестким, а затем он покачал головой.

– Нет. Дело в вопросах. Они – часть понимания, часть мудрости.

– А если они остаются без ответа? – спросил Сангвиний. – Я вижу это, Гор. Чувствую. Тебя что-то гложет.

Гор пошел принцем, но не убрал палец с его резной головы.

– Мы создаем будущее. Мы творим его кровью, идеями, символами и словами. Кровь – наша, а мы – символы. Но идеи? Отец хоть раз говорил с тобой о будущем?

– Много раз, и гораздо чаще с тобой.

– Он говорил об идеях единства и человечества в общих чертах, но он хоть раз сказал, что случиться между кровавым настоящим и тем золотым временем?

На лицо Сангвиния легла хмурая тень.

– Размышления о подобных вещах не пойдут на пользу, брат.

Гор улыбнулся.

– Хирург, исцели себя сам[2].

Выражение лица Сангвиния не изменилось.

– Настоящее далеко до завершения, Гор, а будущее хранит много печалей и много почестей. Звезды остаются дикими и незавоеванными.

Гор секунду не отрывал глаз от брата, а затем пожал плечами.

– Что случится после этого? Что будет с ангелами после сотворения нового рая?

Гор взял черного принца и сделал ход. Ангел посмотрел на доску и опрокинул своего красного короля.

– Еще сыграем? – спросил Гор.

Сангвиний улыбнулся, его хмурый вид рассеялся, как облака с лика солнца.

– Всенепременно. Думаю, ты можешь играть даже лучше.


Я стою на самой верхней башне города-горы. Жар пламени въедается в обнаженную плоть моего лица. Оно покрыто копотью. Волосы выгорели до самого черепа, а золотой доспех почернел от огня и крови. Щеки пузырятся из-за радиации и обуглены из-за пламени, через которое я прошел. Ко времени возвращения на стоявший на орбите корабль все заживет, но сейчас я не похож на ангела света и красоты. Я – ангел погибели, чье появление заставляет в ужасе просыпаться спящих.

Алефео падает в развалины за моей спиной. Его красный доспех иссечен, а пламя потемнело. Он смотрит на меня безжизненным серебряным лицом, проливающим вечные слезы.

– Все сделано, – говорит он. Я слышу бремя в его словах. Шрам содеянного останется в его снах, и оно проникнет в поэмы, которые он пишет на языке мертвых. Тогда он поймет, что мы – ангелы. Красота не наш удел, мы должны сжечь ее, чтобы стать теми, кто мы есть.

В городе под нами камни зданий в море огня начали плавиться.

Я поднимаю взгляд. За пеленой дыма проясняются облака, встречая рассвет. Солнце касается моих глаз.

– Да, – говорю я. – Сделано.

А затем я расправляю крылья и взлетаю, поднимаясь из огня и жестокости к свету будущего.

  1. Один из ангельских чинов.
  2. Измененная латинская пословица «Medice, cura te ipsum!» (лат. Врач, исцели себя сам!).