Мортарион: Бледный Король / Mortarion: The Pale King (новелла)

Перевод коллектива "Дети 41-го тысячелетия" Этот перевод был выполнен коллективом переводчиков "Дети 41-го тысячелетия". Их группа ВК находится здесь.

Мортарион: Бледный Король / Mortarion: The Pale King (новелла)
Автор	Дэвид Аннандейл / David Annandale
Переводчик	Luminor
Издательство	Black Library
Серия книг	Ересь Гора: Примархи / Horus Heresy: Primarchs
Год издания	2022
Подписаться на обновления	Telegram-канал
Обсудить	Telegram-чат
Экспортировать	EPUB, FB2, MOBI
Поддержать проект

Сюжетные связи
Предыдущая книга	Приговор косы / The Verdict of the Scythe

Это легендарное время.

Могучие герои сражаются за право властвовать над Галактикой. Огромные армии Императора Человечества завоёвывают звёзды в ходе Великого крестового похода. Его лучшим воинам предстоит сокрушить и стереть со страниц истории мириады чуждых рас.

Человечество манит рассвет новой эры господства в космосе. Блестящие цитадели из мрамора и золота восхваляют многочисленные победы Императора, возвращающего под свой контроль систему за системой. В миллионе миров возводятся памятники во славу великих свершений Его самых могучих чемпионов.

Первые и наиболее выдающиеся среди них — примархи, сверхчеловеческие создания, что ведут за собой на войну легионы Космического Десанта. Они величественны и непреклонны, они — вершина генетических экспериментов Императора, а сами космодесантники — величайшие воины, каких только видела Галактика, способные в одиночку одолеть в бою сотню и даже больше обычных людей.

Много сказаний сложено об этих легендарных созданиях. От залов Императорского дворца на Терре до дальних рубежей сегментума Ультима — повсюду их деяния определяют само будущее Галактики. Но могут ли такие души всегда оставаться непорочными и не ведающими сомнений?

Или соблазны великого могущества окажутся слишком сильны даже для самых преданных сыновей Императора?

Семена ереси уже посеяны, и до начала величайшей войны в истории человечества остаются считаные годы.

ПРОЛОГ

Апсирт пылал. Какое-то время пламя скрывалось под покровом густого мрака планетарной атмосферы. С орбиты даже поверхность мира было не видать, но первая фаза испепеления началась значительно глубже. Стоявший на командной палубе штурмового барка «Четвёртый всадник» Мортарион созерцал планету, которую осудил. Он знал, что происходило там, внизу, ведь всё это разворачивалось в полном соответствии с его приказом. В скором времени он сможет узреть плоды своего приговора.

Апсирт пылал изнутри. «Четвёртый всадник» выпустил двухступенчатые циклонные торпеды. После их столкновения с поверхностью заработали колоссальные мелта-резаки, пробурившие путь к самому сердцу планеты. Торпеды вгрызались в планетарную кору и мантию, и жар от их продвижения превышал температуру окружающей среды.

Мортарион знал, когда торпеды достигнут ядра. Он знал, не отсчитывая мгновений и не сверяясь с хронометром. Знал потому, что именно он был смертью Апсирта, тогда как ракеты — лишь продолжением его воли, его руки. Он владел ими столь же безраздельно, как и своей косой.

— Сейчас, — прошептал примарх, возвещая о детонации циклонных плазменных зарядов в ядре планеты.

Расположившаяся рядом Кинис кивнула, в почтительном молчании наблюдая за этой манифестацией правосудия. Женщина была скорее любимой ученицей, нежели служанкой. Она усвоила все уроки Мортариона и обучила его заповедям тысячи смертных, трудившихся во благо легиона. Рождённая не на Терре и не на Барбарусе, она символизировала единство всех аспектов Гвардии Смерти, и её уровень понимания оных был весьма глубоким.

Смерть выплеснулась из ядра Апсирта. Она поднялась, когда ядро дестабилизировалось, и силы разрушения ударили вовне. Планетарная кора, самый тонкий и хрупкий из покровов планеты, рассыпалась под яростным внутренним воплем мира. Короткое время, отведённое жизни на поверхности для того, чтобы осознать приближение конца и убедиться в его справедливости, истекло.

— А теперь... — продолжил Мортарион, поднимая руку.

В ответ на жест атмосфера вспыхнула ярко-оранжевым, пронизанная проблесками ослепительного света.

А затем ощущавшийся на далёком расстоянии вопль исчез в пустоте. Сквозь главный бронированный экран Мортарион наблюдал за крошечным солнцем, сияющим в миг своего рождения и почти одновременной гибели. И когда сияние померкло, а белое сменилось ярко-красным, стали видны осколки планеты, разлетевшиеся, словно кометы, в подобных слезам огненных полосах, которые тянулись вслед за постепенно исчезавшей во мраке кувыркающейся твердью.

— Сделано, — закончил примарх. Апсирт исчез, как и все его прегрешения. Мир, посвятивший себя колдовству, спасти было невозможно. — Скажи мне, — обратился он к Кинис, — что ты видишь там, снаружи?

— Вижу отлично выполненную работу, милорд, — ответила та. Правая сторона её лица представляла собой металлическую реконструкцию, отчего голос отзывался эхом. Правая нога тоже была бионической, без искусственной плоти, способной улучшить внешний облик или скрыть ненатуральную природу конечности. Вместо руки с той же стороны тела торчал механодендрит, который женщина научилась весьма выразительно скручивать или растягивать на всю длину.

— Извлекла ли ты урок из произошедшего? — поинтересовался Мортарион.

— Это очередное подтверждение того факта, милорд, что вы выполняете то, что должно, — как и всегда.

— Как и всегда, — повторил примарх себе под нос. Апсирт стал испытанием, притом необходимым. Здесь он попытался пойти иным путём. Сдерживал свои силы во время первой планетарной высадки. Предоставил местному населению больше шансов, чем дал бы в прошлом. Поначалу казалось, что мир с готовностью пойдёт на уступки и что его эксперимент увенчается успехом. Но капитуляция оказалась ложной — лишь предлогом, чтобы сберечь убеждения, от которых народ Апсирта никогда не откажется.

Мортарион попытался идти по пути, навязанному его братьями. Он поступил неправильно. С уничтожением Апсирта он стёр свою ошибку и терзавшие душу сомнения.

— Мы — коса Императора, — изрёк он. — Остановить нашу руку — всё равно что попытаться остановить длань самой Смерти. Это неестественно.

— Вы позволите говорить свободно, милорд? — попросила Кинис.

— Позволяю.

— Вы выглядите таким... — женщина запнулась, подбирая верное слово.

— Я бы советовал тебе не говорить «таким довольным», — предупредил Мортарион. — Уничтожение Апсирта не назовёшь поводом для радости. Но тогда... что же это?

— В смерти нет радости, — ответила Кинис, — но есть необходимость.

— А в признании необходимости есть место удовлетворению. Верно. Продолжай.

— Я хотела сказать, милорд, что чувствую в вас новую форму решимости.

— Решимости, — повторил Мортарион. Примарх хмыкнул, и это выражение эмоций было максимально близким к веселью за всю его жизнь. Решимости, да. И своего рода определённости. Но наряду с уверенностью оставались сомнения и вопросы. Некоторые из них появились год назад. Другие таились в сердце гораздо дольше, но тогда он только начал их формулировать, и все они вели к ответам, которые не удавалось осмыслить. Пока что.

Мортарион оглядел мостик «Четвёртого всадника». Это был славный корабль, славный и жестокий. «Всадник» сослужил примарху добрую службу на Галаспаре, и это само по себе было уроком, хотя осознание данного факта пришло к нему только сейчас.

— Да! — сказал Мортарион. — Моя решимость была испытана и отточена. Апсирт знаменует собой конец споров.

— С кем, милорд?

— С самим собой. И с остальными. — «Споры, — подумал он. — До чего же неверное слово». — Ты не застала тот спор, Кинис. Он начался во время моего возвращения на Галаспар. — Челюсти примарха сжались от гнева, столь же свежего, как и в день, когда это произошло. — Моего триумфального возвращения.

Примарх буквально выплюнул последние слова, и каждый их слог сочился ядом.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Год назад

На борту боевой баржи «Коса жнеца»

Мортарион шагал по коридорам корабля, и члены экипажа спешили убраться с его пути, словно птицы, спасающиеся от бури. Он только что вернулся на борт и держал путь из ангаров к своей личной каюте. Примарх остановился на мостике, чтобы дать краткие инструкции капитану, и «Коса жнеца» направилась по новым координатам, оставив позади остальной флот Гвардии Смерти. И теперь перед повелителем XIV легиона расступалась тишина, а за ним тянулся шлейф тревоги. Он был холодным гневом и обещанием смерти, что проносилось сквозь мрак сводчатых залов его флагмана. Даже сыновья примарха знали, что в эти минуты лучше к нему не приближаться. Все они видели гром на его бледном челе и потому предоставили ему возможность оставаться во власти ярости.

Все, кроме Каласа Тифона. Он следовал за Мортарионом с самого мостика. Примарх знал, что Калас движется в паре шагов позади. Тифон уважал гнев господина, но вместе с тем сохранял настойчивость. Наконец, у дверей в свои покои Мортарион остановился и обратился к воину.

— Спрашивай, — сказал примарх. Они были одни. Голос Мортариона отразился эхом от белых, словно кости, колонн, что торчали подобно рёбрам гигантского зверя вдоль всего главного коридора.

— Почему мы возвращаемся на Галаспар, милорд?

— Потому что этого хочет Император.

Тифон выглядел сбитым с толку.

— Но ведь его покорение закончилось. Галаспар уже приведён к Согласию.

— А вот уроки, что мы должны извлечь из этого, ещё не усвоены.

Калас какое-то время хранил молчание. Его глаза задумчиво сузились — глубоко запавшие тёмные глаза, расположенные под тяжёлым лбом. Борода наполовину закрывала рот легионера. Тифон умело скрывал собственные мысли, и мало кому было под силу прочесть его, если он сам того не желал.

Наконец воин ответил.

— Я бы подумал, что это мы преподаём другим уроки Галаспара.

Другим. Тифон попал в яблочко. У него сложилось некоторое представление о том, кто может ожидать встречи с «Косой жнеца» у Галаспара. Мортарион задался вопросом, о скольком ещё его сын догадался и старается не говорить.

Примарх подумал, что мог бы рассказать Тифону, но не стал этого делать. Не стал говорить о встрече с Отцом на борту «Буцефала».

Мортарион никогда не чувствовал себя комфортно на боевой барже прародителя. Золотой корабль являл собой истинного колосса славы, великолепие, созданное в равной степени воинской силой и гением ремесленника. Прогулка по залам «Буцефала» означала возможность лицезреть физическое воплощение силы и искусства. Даже сам внешний облик могучего корабля был обещанием Великого крестового похода и мечты Императора для человечества, и Мортарион сам приложил руку к воплощению этой мечты. Однако эта роль, как он её понимал и как в неё верил, имела мало общего со славой. Золото было роскошью, а роскошь оставалась чуждой Мортариону. Ей не было места ни на Барбарусе, ни в потребностях самого примарха.

Так что он не ожидал триумфальных лавров, когда прибыл на «Буцефал», чтобы встретиться с Отцом после своего первого завоевания. Мортарион покорил Галаспар, потому что это было необходимо не только для дальнейшего продвижения Великого похода, но и для него самого. Он сокрушил порочную империю не в надежде на похвалу.

Чего он не ожидал, так это печали.

Это удивило его. Смутило.

«Разве я не сделал то, о чём меня просили?»

В ответ — медленный кивок Императора. Признание того, что Мортарион выполнил свою задачу, всё верно. Но вот только эти глаза... Глаза золотого существа, которое во многих отношениях оставалось для Мортариона столь же чуждым, как и в день, когда оно впервые появилось на Барбарусе. Глаза, глядевшие на примарха с печалью. И с новой заповедью.

— Возможно, мы ещё преподнесём наш урок, — сказал примарх Тифону, зная, что ни один из собеседников не верит в это. — Там нас будет ждать парочка моих братьев.

Миры Галаспара ещё продолжали гореть. Угли короткой войны вспыхивали и тлели, отмеченные короткими обрывками сигналов, принятых и переданных вокс-офицером «Косы жнеца». Стоя у командной кафедры, что возвышалась над стратегиумом в центре мостика, Мортарион почти ощущал аромат гибели империи Режима сквозь вакуум. Он прошёл через всё скопление Галаспар, и свидетельства его марша остались повсюду, отмечая окончательное крушение тирании. Их можно было услышать в сигналах транспондеров имперских кораблей, пересекавших ту самую область, одно лишь появление в пределах которой совсем недавно означало смерть.

Следы деятельности примарха также прекрасно виднелись через центральный экран мостика, когда «Коса жнеца» приблизилась к самому Галаспару. Ближнее пространство планеты за пределами её низкой орбиты полнилось космическим мусором. Мимо боевой баржи пронеслись чёрные выжженные обломки того, что некогда было крепостями-мониторами, — безмолвное свидетельство трудов Мортариона. Некоторые из обломков были настолько большими, что определить их былую принадлежность не составляло особого труда. Перед глазами примарха проплыл корабельный нос, медленно вращаясь из стороны в сторону. Дальше виднелась часть корпуса с ещё закреплённой обшивкой — поперечный разрез давал возможность оценить внутренние разрушения. Однако львиная доля обломков вообще не поддавалась идентификации. Все они сделались безмолвными и холодными памятниками войне — войне и взмаху косы Мортариона. Таков был верный урок Галаспару, первое масштабное свершение объединённой Гвардии Смерти.

«Я сделал это, и я был вправе поступить именно так».

— Отметки нашего путешествия, — прокомментировал Калас Тифон, стоявший в нескольких метрах от стратегиума.

— Отметки наших достижений, — поправил примарх. Он не гордился эстетическим совершенством своей стратегии, в отличие от Фулгрима. Это было бы проявлением тщеславия. Мортарион гордился тем, что мог видеть необходимость, а затем осуществить то, что должно.

Пока «Коса жнеца» приближалась к Галаспару, число видимых или сигнализирующих о приближении имперских кораблей возрастало.

— Как их много, — заметил Тифон. — Надеюсь, они наслаждаются спокойствием полёта.

— Они должны быть благодарны, — ответил Мортарион.

«Они должны быть благодарны мне и моему легиону».

— Припоминаю наше первое путешествие на эту планету, — сказал Калас. — Вот уж его-то гладким не назовёшь.

«А я помню жертвы».

— Это было необходимо.

— Входящие приветствия, милорд, — подал голос вокс-офицер.

— От кого?

— Милорд, это «Мстительный дух» вместе с «Красной слезой».

— Флагманы, — отметил Тифон. — Быть может, сбор в нашу честь?

Мортарион не сказал ничего.

— Суд? — недоверчиво прошептал Калас.

ГЛАВА ВТОРАЯ

— Пустошь, — произнёс Сангвиний исполненным печали голосом. — Кругом лишь пустошь да разруха.

Хорус не мог не согласиться со словами брата. Повелитель Лунных Волков и его ангелокрылый родич обозревали масштабы опустошения, стоя на гребне из слипшихся обломков. Уровень радиации вокруг был смертельным — оказавшийся в подобной среде простой человек расстался бы с жизнью за считаные минуты. Небеса бурлили коричневым и зелёным, со стоячими маслянистыми слоями всех цветов радуги, что напоминали плывущие болота. Кратеры буквально накладывались один на другой, окружённые искорёженными останками боевых машин. На равнине раскинулись танки, многие тысячи танков. Их остовы, почерневшие, разорванные и оплавленные, сливались друг с другом, формируя простиравшуюся до самого горизонта паутину застывшего металла.

— Мы созерцаем почти что скульптуру, — мягко заметил Сангвиний. — Практически произведение искусства. Любопытно, что бы подумал Фулгрим... — Выдержав паузу, примарх продолжил: — Впрочем, не думаю, что он бы её оценил.

На мгновение Хорус задумался, не шутит ли Сангвиний. Он бросил взгляд на брата, отметив его мрачно сжатые губы и озабоченный взгляд.

— Пустошь, — изрёк Ангел ещё раз.

— Что, хуже лун Баала? — поинтересовался Луперкаль.

— По-своему да, хуже. Наши пустоши — наследие ушедших эпох, болото, из которого Отец вытащил каждого из нас. Но они появились отнюдь не сегодня, и уж тем более не являются плодом наших трудов. — Он взмахнул рукой. — И над ними не трудились целенаправленно.

Братья-примархи находились в паре километров от внешних стен центрального улья Галаспара. С окончания войны прошло несколько месяцев, однако дым всё ещё извергался из башен аркологии. Конусообразная громада улья оплыла, город деформировался под ударом молота, которым орудовал Мортарион. Сейчас примархи располагались не с той стороны города, чтобы узреть весь масштаб разрушений, но Хорус успел оценить их во время перелёта на поверхность с борта «Волчьего ока», своей личной «Грозовой птицы». Масштабы опустошения были колоссальными.

Затем показались горы тел — словно предгорья у громады улья — около пятнадцати метров высотой, и по ним ползали многочисленные рабочие в костюмах радиационной защиты, не занятые, по мнению Луперкаля, никакой конкретной работой. Новые курганы продолжали расти по мере того, как всё больше и больше трупов вывозились из города на борту грузовых транспортов или же стаскивались с равнин бульдозерами.

— Что он натворил? — вопросил Сангвиний.

— Ну, мы здесь как раз для того, чтобы понять, — отозвался Хорус.

— Мы уже в состоянии понять, что здесь произошла бойня.

— Во всяком случае, так кажется, — с ноткой осторожности заметил Луперкаль.

— Кажется?

— Не забывай о причинах, по которым Мортариона отправили сюда. Борьба за Согласие звёздного скопления Галаспар могла бы стать куда более долгой и обойтись ещё дороже.

— Не понимаю, какая война могла бы обойтись Галаспару ещё дороже, — ответил Сангвиний.

— Именно, — сказал Хорус. — Мы пока не понимаем. И не можем судить предвзято в отсутствие всей необходимой информации. Вдобавок мы только-только сюда прибыли.

— Прибыли, чтобы рассматривать горы трупов.

— Знаю, — сказал Хорус. Он поморщился и положил руку на плечо Ангела. — Однако наше решение не должно быть поспешным. Я понимаю соблазн. Поверь, я испытываю схожие чувства. Уверен, именно поэтому наш Отец и отправил нас с тобой встретиться с Мортарионом. Нам под силу сдерживать первичные порывы друг друга, не причиняя обиды.

— Думаешь, нам придётся взять Мортариона под контроль?

— Понятия не имею. Но в чём я абсолютно убеждён, так это в желании понять, что здесь произошло и почему. — Луперкаль развёл руки, окидывая взглядом окружающую разруху. — Возможно, с учётом природы Режима, это лучший образец достижения Согласия.

— Ты что, действительно в это веришь? — задал вопрос Сангвиний. Хорус заколебался, и он продолжил: — Послал бы нас сюда Отец, если бы Его радовало произошедшее?

— Я знаю, во что у меня есть соблазн поверить, — ответил Хорус. — Между знанием и пониманием лежит долгий путь.

— Ты прав. Но правильно и то, что мы выражаем собственное отношение ко всему этому безобразию.

— Согласен, — отозвался Хорус. — И как по мне, хорошо, что у нас есть время подумать об этом до прибытия Мортариона.

На лице Сангвиния расцвела улыбка.

— Нам лучше сдерживать свои первичные порывы?

Луперкаль улыбнулся в ответ.

— Мне кажется, будет лучше, если мы поприветствуем его спокойно, а?

— Думаю, он вряд ли будет в хорошем расположении духа по поводу отзыва. — Сангвиний снова окинул взглядом рабочих, копошащихся среди холмов из мертвецов, и пробормотал: — Чем же они занимаются?

Они услышали рёв двигателей «Грозового орла» задолго до того, как увидели его. Атмосфера была густой, что ил, и боевой катер «Завершение» поначалу казался огненной полосой во мраке. Облака вспыхнули пламенем при его снижении. Земля содрогнулась от мощи древних реактивных двигателей корабля, пока он замедлялся, готовясь опуститься на добычу, которую прикончил его хозяин. Наконец «Завершение» село неподалёку от кораблей, доставивших сюда других примархов.

По сравнению с ними свежеприбывшая посудина казалась ничем не украшенной. Оливково-зелёная полоса с эмблемой легиона на крыльях делала ещё более заметным костяной цвет остального корпуса. Машина выглядела грубой и видавшей виды. Хорус с грустью подумал, что это подходящая колесница для его брата.

Боковые двери раскрылись, и наружу вышла одинокая фигура Мортариона. Ступая сквозь застилавшие равнину пепел и дым, он направился к сородичам-примархам.

— Позволь мне первым поприветствовать его, — попросил Луперкаль.

Сангвиний кивнул.

Хорус спустился с хребта и переступил через обломки, чтобы встретить повелителя Гвардии Смерти.

Броня Мортариона, Барбарусские Латы, представляла собой артефакт, в котором медь каким-то образом выглядела не великолепной, а скорее близкой к оттенку старой кости «Завершения». Это была медь саркофагов и памятников, воспоминаний о тех, кто давным-давно покинул мир живых. Четырнадцатый примарх носил серый плащ с надвинутым на голову капюшоном, и в его тени черты лица казались резкими, словно предостережение. Он был худым, безволосым, с глубоко запавшими глазами. Глубокие морщины на щеках ещё сильнее подчёркивали очертания головы, словно кожа примарха была плотным старым пергаментом, тонкой завесой, натянутой поверх тёмной реальности внутри. Повелитель Гвардии Смерти обладал торжественностью траурной зари. Нижнюю половину его лица скрывала дыхательная маска, изготовленная из той же кладбищенской меди, что и отделка его брони. Ядовитые газы выбрасывались из ребризера после каждого вздоха: Мортарион втягивал атмосферу Галаспара, смешанную с частичками ядовитого воздуха Барбаруса. Хорусу показалось, что, куда бы ни направился его брат, он никогда по-настоящему не покидает вскормивший его ядовитый мир.

Взгляд Мортариона метнулся от Луперкаля к Сангвинию, затем обратно. Его глаза блестели подозрением.

— Я рад тебя видеть, — сказал Хорус, подходя ближе. Мортарион остановился.

— Ты здесь, чтобы приветствовать меня, или это мне стоит поприветствовать вас на Галаспаре?

— Я здесь, чтобы приветствовать тебя как брата — мне кажется, ты и сам знаешь об этом. Равно как и о том, что ни один из нас не собирается предъявлять претензии на этот мир или любой другой из числа приведённых к Согласию. — Хорус протянул руку. — Ну же, скажи, что и ты рад меня видеть, Мортарион.

По правде, Мортарион был рад встрече с Хорусом. Примарх XIV легиона шагнул навстречу братским объятьям. Впрочем, Мортарион быстро покончил с ними, и не из-за какой-то враждебности, но потому, что ему не понравился сам жест. Объятья были обещанием единства и уюта — то есть обещанием иллюзии. Это делало подобные жесты ложью. Он знал, что Хорус смотрит на вещи иначе, однако это не меняло сути. Луперкаль лгал, но только не Мортариону. Он лгал самому себе.

Барбарусец придавал гораздо больше значения своей церемонии ядов. Разделить глоток концентрированных токсинов с одним из воинов означало признать реальность их жизней. Мортарион и его легионеры стояли друг за друга горой, сражаясь в сплочённости, но никогда не претендовали на то, что высшая истина войны — это что-то иное, кроме смерти. В ядовитом тосте не было обещания, которое нельзя было бы сдержать. Он символизировал признание рисков и неизбежности конца.

Мортарион посмотрел мимо Хоруса, вверх по склону щебня, туда, где ждал Ангел. Встрече с ним повелитель Гвардии Смерти радовался куда меньше. Сангвиния настолько поглотила иллюзия благородства, что Мортарион постоянно чувствовал, как Ангел всё время взирает вниз свысока, где сам кружит вокруг своего недостижимого идеала. Почему их Отец велел Ангелу явиться на Галаспар? Почему нельзя было позвать кого-то вроде Пертурабо? Возможно, тот стал бы союзником. А Сангвиний и Хорус были так близки... Мортарион чувствовал собственную связь с Луперкалем, но знал, что она куда слабее уз, соединивших того с Ангелом. Он стоял перед единым фронтом, вне зависимости от того, признаются ли в этом эти двое даже самим себе.

— Ну что ж, — обратился он к Хорусу. — Я здесь, чтобы отчитываться за свои действия?

— Да, — ответил тот. — Мне не доставляет удовольствия говорить тебе об этом.

— В том, чтобы выслушивать подобное, удовольствия ещё меньше, — отрезал Мортарион.

Затем он поднялся по развалинам к Ангелу.

— Сангвиний, — произнёс примарх будничным и холодным тоном. — Итак, — обратился он к обоим братьям, — ну и что же, по-вашему, я здесь натворил?

— Вопрос не в том, что думаем мы, — отозвался баалец. — Или, по крайней мере, до этого не должно дойти.

— Мы пришли слушать, а не просто наблюдать, — продолжил Хорус. — Нам бы хотелось понять.

— Брось эту снисходительность, брат, — отрезал Мортарион. — Я думал, ты выше этого.

— Никакой снисходительности. Если я когда-нибудь опущусь до неё, то буду неправ, и мне следует указать на мою ошибку. Но я имел в виду именно то, что сказал. Мне нужно понять, что здесь произошло. Нам обоим нужно.

— Говорите так, словно исход войны был какой-то загадкой. Я пришёл сюда, чтобы привести Галаспар к Согласию. Я преуспел.

— Случай Галаспара беспрецедентен, — вмешался Сангвиний. — Это не похоже ни на одну из кампаний по приведению к Согласию!

— Что ж, в этом мы солидарны, — ответил ему Мортарион.

— Значит, произошедшее может многому научить. — Сангвиний многозначительно помолчал. — Всех нас.

«Лукавишь, Сангвиний? Надеюсь, что нет».

— Я вполне готов помочь тебе понять, — сказал Мортарион. Он буквально откусывал каждый слог, холодно взирая на Ангела.

Тот ответил на его взгляд.

— Тогда помоги. — Он указал в сторону одной из гор трупов. — К примеру, вот эти смертные. Чем они занимаются?

— Подсчитывают погибших членов Режима, — пояснил Мортарион.

— Зачем?

— Потому что я приказал.

Сангвиний покачал головой и открыл было рот, чтобы сказать что-то ещё, но тут в разговор вклинился Хорус.

— Это именно то, что мы и хотели бы узнать. — Луперкаль кивнул Сангвинию, тот пожал плечами и на время отставил свои возражения. — У нас есть вопросы касательно кампании и о том, что осталось после ваших действий. Ясность поможет нам. Как и ты сам, Мортарион.

— Я верю в ясность, — ответил Повелитель Смерти. Его голос продолжал звучать холодно и монотонно.

— Так ты поможешь нам понять?

— Ещё бы. — Несмотря на оборонительную позицию, барбарусец чувствовал своего рода рвение. Да, они должны понять. Должны увидеть всю правду о Галаспаре. Пускай займутся своим судом после этого. Быть может, тогда взор прояснится и у самого Отца. — Мне нечего скрывать.

— Мы не имели в виду ничего такого, — поспешил успокоить брата Хорус.

— И нас беспокоит вовсе не твоя честность, — вторил ему Сангвиний.

— Тогда что же, моё правосудие?

— Именно так.

Повисла тишина, примархи продолжали буравить друг друга взглядами. Наконец Хорус прервал её.

— Было бы полезно, — начал он, — если бы у наших летописцев появилась возможность побеседовать с несколькими членами Режима. Где содержатся заключённые?

— Их нет, — ответил Мортарион.

— Ты их выпустил? — спросил поражённый Луперкаль.

Мортарион фыркнул.

— Разумеется, нет. Пленных вообще нет, потому что никто из Режима не уцелел.

— Ты их всех убил, — промолвил Сангвиний, сочтя необходимым констатировать очевидное.

— Ага.

Подтверждение Мортариона сменилось очередным молчанием. Оно продолжалось достаточно долго, чтобы его братья не на шутку встревожились.

— Режим вёл записи, — сказал Повелитель Смерти, не обращая внимания на дискомфорт ситуации. — Его архивы колоссальны. Те, что пережили войну, всё ещё целы. Уверен, в них вы найдёте всё, что вам нужно.

— Да будет так, — согласился Хорус.

— Мы можем провести наш совет на борту «Косы жнеца», если хочешь, — сказал Сангвиний, и на сей раз его тон казался сочувственным. Выражение в глазах Ангела напомнило Мортариону о печали Отца, и ему это не понравилось.

— Нет, — отрезал он, а затем указал на разрушенный улей. — Пусть ваше понимание придёт к вам вон там. Именно там началась битва за Галаспар, там же всё и решилось. Следуйте туда, братья мои. Осмотрите всё, что вам нужно увидеть. Вы хотите знать, как я вёл эту войну и почему? Что ж, узнаете.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Мортарион решил познакомить братьев с былым Галаспаром. Если настоящее так их огорчает, он заставит родичей взглянуть на прошлое этого мира. Мортарион привёл обоих примархов к высочайшему шпилю центрального планетарного улья, Протаркоса. Внутри располагался первичный командный центр, точнее, оболочка того, чем он был когда-то. Несколько проводов свисали с остатков потолка, едва ли напоминая о всевидящем штабе, который контролировал тридцать миллиардов жителей на одной лишь столичной планете империи. Пол потрескался, а потолок расплавился, оставив зал открытым потокам ядовитого ветра.

Повинуясь кивку Мортариона, техноадепты пробудили к жизни прошлое Галаспара. Они возродили картины прежних времён с помощью десятка сервочерепов, проецирующих видео и пикт-потоки на ещё функционировавшие экраны разрушенного паноптикума. Сервочерепа обладали полным доступом к архивам Режима — записям на всех возможных носителях, избыточных и дублирующих друг друга; таков был памятник мелочности тиранов, переживший созданную ими империю. Архивы представляли собой автопортрет цивилизации, находившейся в смертельном застое, и Мортарион приказал сохранить их. Эти доказательства сберегут память о прегрешениях Режима даже после его уничтожения.

Примархи собрались вокруг экранов, впитывая потоки изображений, звуков и текстовых данных, что помогали им сформировать в своём сознании образ этого мира.

— Вот что здесь царствовало, — произнёс Мортарион. — Вот что я пришёл уничтожить.

Отвечая командам примархов, сервочерепа продолжали воспроизводить архивную информацию. Поначалу природа власти Режима над Галаспаром проявлялась лишь в общих чертах, но затем сформировалась в более мелких крупицах страданий.

С орбиты Галаспар выглядел грязно-коричневым шаром, его атмосфера изобиловала твёрдыми частицами, а сернистые облака были насыщены промышленными отходами. За покровом облаков простирался мир, начисто лишённый океанов и пахотных земель. Открытые водоёмы и зелень больше не были даже мифами — об их существовании попросту забыли, а их смерть не оплакивали. Воздух был не чем иным, как средоточием ядов. Земля же представляла собой потрескавшуюся скалистую пустошь, заваленную вокруг ульев множеством обломков и покрытую растущей топографией нечистот.

Дышать воздухом Галаспара было равносильно смертному приговору. Планета веками считалась непригодной для жизни, однако в здешних аркологиях, покрывавших поверхность мира подобно вулканическим конусам, ютились тридцать миллиардов душ.

Ульи вздымались высоко, их шпили врезались в мутные облака. Окон в наружных стенах не было. Прошли столетия с тех пор, как жители планеты — за исключением, разумеется, элиты — взирали на окружающий пейзаж. Ульи заточили в себе тела жителей Галаспара. Режим сковал их разум.

Внутри шпилей процветали хозяева империи. И у них царила роскошь. Иерархия Режима была твёрдой и структурированной, подобно ступеням пирамиды. Наиболее крупные и величественные помещения, равно как и наибольшее богатство, принадлежали тем, кто обладал наибольшей властью. Это не просто неизбежный результат неравного распределения власти — таков был закон.

Если и существовала идеология, изначально руководившая созданием Режима, некая система верований, которая оправдывала бы действующую форму империи и облачала эту самую форму в одеяния чего-то, претендующего на роль морали, об этом давным-давно забыли — как и о существовании океанов. Никто не помнил, как именно развивался Режим, как он пришёл к власти и что мог собой когда-то представлять. Даже составленные в явной одержимости хроники его правителей не уходили так далеко в прошлое. Режим превратился в идеальный синоним понятия силы. Те, кто находился у власти, были там просто потому, что были. Их права не могли подвергаться сомнению, ибо концепция «прав» была чуждой для Галаспара.

О собственности, впрочем, сказать подобное было нельзя. Собственность на планете не могла быть определена как право — точно так же, как нельзя было сказать, что камень имеет право быть твёрдым. Собственность была абсолютной. Власть этого понятия казалась безраздельной. Собственность была кодифицирована и регламентирована планетарной бюрократией, действовавшей единственно ради вечного существования себя любимой и поддерживающих её структур.

Расположившиеся на вершине социальной пирамиды именовались контролёрами Режима. Они жили в залах пиков, отмеченных прямолинейной роскошью.

— Как я вижу, понятие искусства на Галаспаре вымерло, — заметил Сангвиний.

Не было ни статуй, ни картин, ни фресок, украшавших обиталища контролёров. Искусство существовало вне категорий и измерений бюрократии. Его нельзя было полностью контролировать единицами потребительской стоимости, и потому спустя столетия оно исчезло из воображения Режима. Его игнорировали до тех пор, пока не забыли совсем.

Мортарион хмыкнул. Его не беспокоило отсутствие произведений искусства. На Барбарусе его тоже не было. В жестоком, полном нужды существовании населения его родной планеты не нашлось места для развития искусства. Когда примарх думал о Режиме, в его душу возвращался гнев, но совсем по другой причине.

— Искусство суть роскошь, — сказал он братьям. — В истинных потребностях между жизнью и смертью для неё нет места. Хотя вы, разумеется, не согласитесь.

Короткий взгляд, который Мортарион бросил в сторону Сангвиния, показывал, что ему плевать на возражения Ангела.

Тот ничего не ответил.

— Тем не менее Режим роскошью располагал, — проворчал Мортарион низким рычащим голосом.

Роскошь на Галаспаре была измеримой. Она определялась площадью полов и высотой потолков. Определялась размером кроватей, а также количеством еды и одежды. И в первую очередь она определялась количеством трудоспособных единиц, находившихся в непосредственной собственности каждого контролёра. Это были средства для обретения большего богатства и большей власти. Распоряжение этими средствами превратилось в обязанность. Понятие «свободного времени» не знали даже верховные правители Галаспара. Они жили, чтобы увековечить свою власть, а власть эта существовала лишь ради своей преемственности.

— Рабочие единицы, — отметил Хорус, повторив термин, которым пользовался Режим в отношении гражданских лиц.

— Рабы, — возразил Мортарион. — Воспринимаются как числа, и ничего более. Смотри на них. Смотри. Под занятыми контролёрами шпилями располагались сотни уровней административных чиновников. Миллионы трудившихся здесь создали Режим таким, какой он стал. Бюрократия в своём наивысшем, прогнившем насквозь воплощении.

Повелитель Гвардии Смерти запустил кадры складов с низкими потолками, каждый столь же безлико-серый, как и все остальные.

— Вот вам, — продолжил примарх, — и паутина рабочих мест. Жизнь чиновников не имела иного определения, кроме как вечное однообразие. Директивы спускались сверху, указы дробились и подразделялись по мере просачивания вниз по иерархии, а указания делегировались, будучи разбитыми на такое количество задач, что сами по себе вообще не имели смысла. К примеру, в конце одной цепочки обязанность рабочего могла ограничиваться вычёркиванием стилусом каждой третьей строки пунктов на длинном пергаменте, прочитать который он не мог. Они рисовали линии по строкам час за часом, день за днём, без понимания и без любопытства. Именно здесь, среди этих крючкотворов, и зародились химические зависимости.

Примарх говорил спокойно и холодно, живописуя кошмары Режима с беспощадной ясностью.

— Обязательные дозы наркотиков были намного меньшими, чем на уровнях ниже, но распространены они были повсеместно. Капсулы требовалось принимать вместе с пищевым рационом перед каждой восемнадцатичасовой сменой. Они притупляли чувства — не настолько, чтобы сделать рабочих бесполезными, но достаточно, чтобы привить им послушание. Те стояли на своих постах, их сознание было неспособно выйти за рамки непосредственных задач. Они не могли думать наперёд. Не могли представить будущее, не говоря уже о революции. Режим являл собой всю суть их существования. Люди делали то, что требовалось, и в этом была вся их жизнь. Они исполняли то, что им диктовалось, и приводили в движение нижестоящие части механизма.

Мортарион с отвращением зашипел. По его словам, человеческий механизм приходил в движение и умеющие писать чиновники составляли отчёты об этих движениях. Власть осуществлялась, и её действия тщательно фиксировались.

— А теперь взгляните на бесконечные каракули бюрократов. Проникнитесь влиянием каждого нацарапанного символа и каждого заверенного указа. С каждой зачёркнутой строкой умирали люди. За каждым дегенеративным действием сверху следовали страдания внизу. Здесь-то и воцарились величайшие из кошмаров Режима. Под миллионами стояли миллиарды «рабочих единиц». Вещей, чьё передвижение, расположение, назначение и распределение контролировалось перемещением бумажек туда-сюда и росчерками стилусов. Миллиарды влачили существование в наиболее широких нижних ярусах ульев. Заметьте, я говорю «влачили существование». Жизнью это никак не назовёшь. Ложась спать, люди сворачивались в крошечных нишах внутри стен, словно личинки в сотах, или же вовсе валились друг на друга в переполненных накопительных резервуарах, смердевших потом, грязью и страданиями.

— Словно какие-нибудь муравьи, — отметил Хорус.

— Гораздо хуже, — возразил Мортарион. — Муравьи трудятся во имя цели. Муравьи — это коллектив. А эти люди не были даже личинками, ведь они не располагали свободой полакомиться плотью планеты. Они были ниже ничтожнейшего из насекомых. Они были собственностью. Рабочие единицы трудились каждый сознательный час в душных мануфакторумах Галаспара, производивших всё необходимое для нужд ульев. Они шили одежду для народа, от необработанной мешковины бедняков до шёлковых мантий контролёров. Они штамповали роскошную мебель. Продукцию изготавливали в куда большем объёме, чем это было необходимо для использования. Многое из того, что производилось в одном мануфакторуме, каталогизировалось для отчётов, а затем транспортировалось на другой завод, где ломалось на части и выбрасывалось вместе с горами других отходов. А теперь взгляните сюда, — попросил Мортарион.

На экране появились кадры из системы видеонаблюдения фабрик. Рабочие на записи трудились как про-

клятые среди гигантских машин, словно мухи на фоне пасущихся бегемотов. Основное внимание на съёмке уделялось выходящей из машин продукции. Из механической пасти хлынул поток серой жижи. Конвейерная лента неторопливо понесла тяжёлые железные контейнеры в сторону извергавшего смесь зёва. Ёмкости наполнялись, а затем перемещались в другой цех мануфакторума. Они не располагались чётко по центру конвейера: извергавшаяся жидкость настолько сильно била по внутренним стенкам некоторых из них, что они резко дёргались и смещались. Один даже слетел с удерживающих ремней и рухнул на пол, расплескав повсюду вязкую жижу, через которую с трудом пробирались работники. Под контейнером остались пятеро рабов Режима, раздавленные весом рухнувшей на них ёмкости.

Подъёмные машины приблизились к месту несчастного случая, подняли контейнер и переместили его обратно на ленту, чтобы тот прошёл через «пасть» во второй раз.

Из закреплённых на стенах вокс-передатчиков прогремел голос: «Предупреждение о наличии неэффективных рабочих единиц. Немедленно удалить все неработоспособные устройства».

Другие рабы с трудом подошли к мёртвым и потащили их прочь. Тела странно дёргались, пока их передвигали: удар контейнера раздробил кости в пыль.

— У этих людей расфокусированный взгляд, — заметил Хорус.

— Химически усиленная покорность, — пояснил Мортарион. — Гораздо большие дозы наркотиков, чем на уровнях выше. Эти люди едва ли разумнее сервиторов.

Движения рабочих были вялыми, нечёткими. Голод, нищета и искусственная заторможенность превращали увечья и гибель рабов в привычное дело. Видеотрансляции были полны малоприятных картин, демонстрировавших несчастные случаи на производстве. Действия силовиков делали подобные «инциденты» ещё более частыми. Одетые в униформу надсмотрщики подгоняли рабочих трудиться усерднее с помощью кнутов и электрошоковых дубинок. Мелкие тираны буквально упивались ничтожными осколками власти, которыми их наделил Режим. Контролировать их с помощью химии не было ни малейшей необходимости, однако такие меры всё же были приняты. Вместо успокоительного силовики принимали препараты, повышавшие агрессию, в результате чего испытывали натуральный экстаз от насилия и жестокости. Надсмотрщики набрасывались на бессловесный человеческий скот в нездоровом кровавом рвении.

Следующая видеозапись показывала, куда унесли мёртвых.

— Это другой цех? — спросил Сангвиний.

— Другой конец той же самой машины, — отчеканил Мортарион.

В соседнем помещении мануфакторума размером со склад располагалась череда огромных измельчительных агрегатов. Находившиеся на возвышении рабочие сбрасывали трупы в воронку, стенки которой покрывали брызги засохшей крови. Вокруг раструба воронки не было никаких ограждений: процесс утилизации следовало сделать максимально быстрым. Платформа была скользкой и блестящей, словно полы на скотобойне, так что время от времени «рабочие единицы» из числа утилизаторов теряли опору и падали в голодный зёв воронки, прямо к вращающимся ножам измельчителей. Предсмертные вопли — единственое проявление эмоций, на которое когда-либо хватало сил у несчастных.

Тела сбрасывались только в одну из воронок. В остальные текли отбросы и отходы со всего улья. Тяжёлые трубы смешивали органическое сырьё с химическими успокоительными средствами.

— Пища для народных масс, — отметил Мортарион.

— Этот шлам? — удивился Сангвиний.

— Да. Производится на подобных заводах и распределяется среди ульевиков. Многое из этого возвращается, так или иначе, чтобы быть переработанным заново.

— Это совершенно не похоже на мечты нашего Отца, — с отвращением сказал Сангвиний.

— Вот что я пришёл остановить, — ответил Мортарион. Экраны потемнели. Таким было прошлое Галаспара. Просмотр записей вновь разжёг угли ненависти к Режиму. Возможно, теперь его братья лучше понимали, почему следовало действовать именно так, как поступил он. Возможно, и нет. В таком случае они сами виноваты. Для Мортариона же правда оставалась кристально ясной. — Галаспар сам призвал клинок, что обрушился на него.

— В таком случае настало время взглянуть на последствия удара твоего клинка, — заметил Хорус.

— Очень хорошо.

Мортарион запустил другие записи. «Вы сказали, что стремитесь понять. Я покажу вам всё». И он начал свой рассказ.

История Мортариона началась с событий, предшествовавших кампании на Галаспаре. Он начал с событий, заставивших его осознать свою первую роль в качестве одного из командиров Великого крестового похода.

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

Начальником центра связи улья Протаркос была женщина средних лет. Она носила такую же оливково-зелёную униформу, что и связисты под её командованием, а волосы стригла до той же короткой щетины. Её статус в иерархии отмечали символы на лацкане и положение в оперативном центре. Рабочее место первого из связистов Протаркоса располагалось на высокой колонне посреди задней стены. Остальные посты окружали платформу концентрическими полукольцами. Глава центра связи могла видеть всех своих подчинённых с первого взгляда, и каждый из них чувствовал на себе её взор.

Сейчас она разговаривала с главным контролёром Управления обороны. Произошло событие, отреагировать на которое самостоятельно женщина не могла по причине отсутствия необходимых полномочий.

— Мы получили сигналы с границ основной системы, главный контролёр, — сказала она. — Сообщение, предназначавшееся непосредственно для Галаспара.

— Повторите сообщение.

— «Империум Человечества приветствует вас. Мы прибыли ради нашего с вами воссоединения. Согласие с законами Императора послужит гарантией вашей свободы».

Повисла пауза. Запись утонула в волне статики.

— Последует ли ответ? — Даже если бы она знала, что последует, возможности принимать решение самой у неё никогда не было, да и не будет. Инструкции должны исходить из соответствующего источника в иерархии Режима. Нарушение цепочки подчинения, даже самое простейшее, было преступлением, караемым смертью. Без Режима повсюду воцарился бы хаос.

— Ответьте следующим образом. «Скопление Галаспар находится под защитой Режима. Вы не обладаете разрешением пересекать границы его пространства. Убирайтесь вон или будете уничтожены». Повторите то, что я сказал.

Начальник связи так и сделала, слово в слово.

Капитан Хавас Эвесен расхаживал взад-вперёд мимо центрального окулуса командного мостика «Манифеста единства». Эксплораторское судно под командованием Эвесена вошло в пространство Режима больше часа назад, держа курс на Галаспар и повторяя сообщение от Империума Человечества.

— Капитан, — подал голос офицер ауспика. — Движение.

— Анализ?

— Корабль, схожий по типу с линейным крейсером, движется на перехват. Других подробностей нет.

— Вокс?

— Никаких дальнейших передач с момента первого ответа на наше предложение, капитан. Наши корабли в соседних системах докладывают о том же.

— Отправить сигнал приближающемуся кораблю. Подтвердите верховенство Империума и потребуйте, чтобы они идентифицировали себя, а также сообщили о своих намерениях. — Эвесен выругался про себя и скомандовал: — Боевая готовность.

Взвыли сирены, и «Манифест единства» приготовился к бою. Сложившаяся ситуация тревожила Эвесена. Его судно вовсе не было беззащитным: в распоряжении команды находились орудия и щиты. Однако роль «Манифеста» заключалась в том, чтобы предлагать первый дипломатический контакт с Империумом и нести разрозненным форпостам человечества благие вести о сути Великого крестового похода. Играть роль завоевателя не входило в сферу его компетенции, ибо военным кораблём «Манифест» не являлся.

Судно сохраняло боеготовность на протяжении часа с небольшим, когда первый из галаспарских кораблей вошёл в зону досягаемости. К тому времени Эвесен уже перестал бесцельно ходить туда-сюда. Взор капитана устремился вперёд, в космическую пустоту, сложенные за спиной руки то и дело сжимались в кулаки.

— Цель захвачена, — сообщил офицер ауспика. По всему мостику разнеслись сигналы о готовности орудийных расчётов.

Руки Эвесена сцепились. Тело капитана вибрировало в мучительной агонии момента. Выстрелить первым значило объявить войну звёздному скоплению Галаспар, и тогда Согласие обернётся большой кровью. При этом вражеский корабль отличался изрядной массивностью.

«Нам не победить. А если мы выстрелим первыми, наша миссия будет провалена».

Поэтому он так и не отдал приказ.

— Встречный огонь! — закричал офицер ауспика.

Всего за миг до того, как торпеды настигли свою цель, Эвесен мельком увидел через окулус нечто огромное, закрывающее звёзды. А затем последовали удары. Рой торпед обрушился на его судно — их было так много, что щиты не выдержали натиска. Эвесен почувствовал, как сминается корпус «Манифеста», ещё до того, как отвечавший за щиты офицер проревел предупреждение, и понял, что его звездолёту конец.

Затем мостик поглотило пламя, а за ним пришло небытие.

Зал Генеральной Ассамблеи контролёров Режима располагался на вершине шпиля улья Протаркос. Он представлял собой обширный амфитеатр с роскошным пространством и угнетающе симметричной геометрией.

Потолок достигал двадцатиметровой высоты. На платформе впереди стоял длинный стол, где сидели верховные контролёры, каждый из которых правил одним из порабощённых миров скопления Галаспар. Стоявший за кафедрой в самом центре амфитеатра лорд-контролёр Эвальд Стиванг держал речь перед Ассамблеей.

— Миновали столетия с тех пор, как наше суверенное пространство пересекали чужаки. Сегодня мы стали свидетелями мудрости сохранения нашей вечной силы. Явились захватчики, и мы уничтожили их. Так должно быть — и так будет всегда. Наш образ жизни не будет оспорен. Он останется неизменным. Наша свобода будет сохранена и останется бессмертной. Где во всей Галактике найдётся сила, способная сокрушить нас? Нет такой силы. Всё вышеперечисленное делает Режим величайшей и совершеннейшей империей среди существующих. Те, кто знают о нас, могут лишь смотреть с завистью и желать нашего строгого руководства. Те, кто осмелятся выступить против нас, падут, ибо совершенство не может быть побеждено.

Контролёры встали все как один, их аплодисменты прозвучали с регулярностью быстрых ударов метронома.

— Режим — это всё! — прокричал Стиванг.

— РЕЖИМ — ЭТО ВСЁ! — взревели контролёры.

Мортарион не сразу узнал о том, что произошло в системе Галаспар. Сообщения просачивались постепенно, в первую очередь вести доходили до лордов-милитантов, а уж затем распространялись среди армий Великого крестового похода. Поначалу примарх и сам не проявил особого интереса к случившемуся. Да, он слышал об утрате «Манифеста единства», но данный инцидент не имел для него особого значения: примарха больше занимали флотские учения, призванные укрепить союз терранской и барбарусской частей XIV легиона.

Но затем пришли свежие донесения об уничтожении других кораблей и атаках на другие миссии. На сей раз

Мортарион уделил скорбным новостям должное внимание. В последующие годы воспоминания о событиях этих дней наводили примарха на размышления, не предчувствие ли заставило его обратить взор к Галаспару и с нетерпением ожидать свежих вестей из звёздного скопления.

Именно сведения, отправленные шпионскими кораблями, и отчёты участников миссий по инфильтрации превратили Галаспар из предмета интереса в навязчивую идею. В отчётах не было подробностей, которые хотел бы видеть примарх, но они были достаточно чёткими, чтобы обрисовать военную диспозицию Режима. Что ещё важнее, они раскрывали естество этой империи. Мортарион увидел рабство. Он увидел абсолютную тиранию, а также то, что держалась она только на собственной силе и убеждении, будто власть дарована исключительно её правителям.

Пока Мортарион просматривал и пересматривал краткие фрагментарные записи о людях, превращённых в движимое имущество хозяевами токсичного мира, воспоминания о Барбарусе, никогда не покидавшие его разум, становились всё более настойчивыми. Воспоминания о несчастных людях, игрушках Властителей, не способных противостоять своим угнетателям. Не было сил даже начать мечтать о сопротивлении. Но они сражались, о да. Боролись, чтобы остаться в живых, но всегда терпели неудачу. Им удавалось выживать только благодаря удовольствию господ Барбаруса, а заключалось удовольствие Властителей не только в истреблении людей, но и в ужасе тех, кому дозволялось прожить ещё один день.

Ужас. Долгое время Мортарион не понимал значение этого слова, будучи воспитанным кошмарами, что стремились сделать его одним из них. Приёмный отец вырастил примарха в высокогорной крепости, окутанной ядовитыми облаками и окружённой зубчатыми стенами из камня и железа, которые постоянно гноились, словно бы оплакивая крокодиловыми слезами пребывавшие во власти ужаса низменности. Тем не менее Мортарион чувствовал, что ему потребовалось больше времени, чем следовало бы, чтобы заинтересоваться существами, которые принадлежали к тому же биологическому виду, что и он сам. Он не видел их ужаса, пока не спустился с гор, предоставив своему чудовищному отцу самому участвовать в междоусобных войнах мелких богов.

Когда Мортарион увидел мир как человек, а не как сын Властителя, он узрел весь масштаб господских преступлений. Хозяевам Барбаруса было недостаточно собирать людей для игр или в качестве сырья для своих извращённых прихотей. На несчастных смертных следовало спустить существ, вытащенных из самых потаённых кошмаров человеческого рода. Их близкие умирали, а затем возвращались в образе неуклюжей мешанины из трупов, сшитых воедино проволокой; подвергнутая реанимации изуродованная плоть превращалась в безмозглых убийц, брошенных пожинать живых. Чудища были достаточно узнаваемы, чтобы жертвы понимали, кто на них напал. Перед смертью люди впадали в отчаянье, зная, что их страдания продолжатся и в не-жизни.

Приятное развлечение для Властителей, сокрушавших умы и дух людей чистой мощью воплощённых ночных кошмаров.

Люди Барбаруса познали все возможные формы рабства. Когда Мортарион увидел это, когда он наконец-то осознал весь масштаб их угнетения — именно тогда примарх понял, как положить этому конец. Чтобы человечество обрело свободу, его угнетатели должны были умереть. Решение казалось простым, но за его простотой скрывались глубокие последствия. Защитить людей от Властителей было недостаточно, ибо страх перед их возвращением продолжит жить. Но если тираны будут истреблены, вернуться назад они больше не смогут.

С каждым убитым Властителем примарх ещё на шаг приближался к освобождению Барбаруса. Когда люди увидели, что даже кошмары могут умереть, они наконец-то начали сражаться с подлинной надеждой, тогда как Мортарион наделил их средствами и навыками, чтобы придать борьбе реальную силу. Его миссия обретала всё большую ясность. Он освободит Барбарус путём очищающего разрушения, убивая Властителей одного за другим, пока не останется никого.

Такова была его миссия, и он оставил её незавершённой. Ему не удалось убить своего приёмного отца. Вместо этого с чудовищем покончил другой Отец Мортариона.

Стыд за произошедшее до сих пор терзал примарха.

И теперь, после объединения барбарусской и терранской половин Гвардии Смерти, пока он всё ещё ждал своего первого задания в Великом крестовом походе, пришли вести о Галаспаре. Тираны той империи были не такими, как владыки Барбаруса. Они были людьми, и их тирания приобрела иные формы. Но всё это не имело значения. Мортарион увидел тотальное угнетение. Тела и разумы народных масс были подавлены контролёрами Режима. Следовательно, Режим необходимо уничтожить.

Такова его миссия. Он дойдёт до конца. Истребление будет тотальным.

Примарх сразу же наметил контуры своей стратегии. Об осаде не могло быть и речи. Режим следовало вывести из строя одним-единственным обезглавливающим ударом. Гвардии Смерти предстояло пробиться через оборону системы Галаспар с поистине зверской скоростью. Для этого потребуется нечто большее, чем обычная мощь его флота. Потребуется грубая расходуемая сила. Чистая масса.

Он вспомнил об астероидах, собранных из плотных планетарных поясов и оснащённых грубыми двигателями, чтобы двигаться во главе флота. Поразмыслил о брандерах, взятых со свалок для выполнения последнего задания. И, наконец, подумал о «Четвёртом всаднике», который при правильной модернизации может быть превращён в штурмовой барк.

Подготовка потребует времени. Но каждый месяц, потраченный на флотские приготовления, окупится сторицей благодаря жесточайшей скорости самой кампании.

Магистр осады Гвардии Смерти встретил капитанов 1-й и 7-й великих рот, когда те выходили из погрузочного отсека «Четвёртого всадника».

— Первый капитан, боевой капитан, — приветствовал маршал Артур Корриус своих собратьев-терранцев, Антавуса Барразина и Веллиана Терсуса. Голова маршала была обрита наголо, как и у соотечественников, однако кожа отличалась такой же мертвенной бледностью, как у всех легионеров с Барбаруса. — Работа выполнена на славу. Думаю, всё пройдёт по плану.

— Согласен, — отозвался Барразин. — Ну что, покажешь нам какие-нибудь модификации штурмового барка?

Корриус кивнул и повёл собратьев по пустынному коридору. Тот был широким и высоким, спускаясь по хребту корабля. Подобно всем остальным уголкам «Четвёртого всадника», он обходился без украшений. Его функция заключалась в том, чтобы доставлять легионеров, быстро и в большом количестве, по местам, где они должны были действовать как посланники смерти.

— Я имел честь находиться на корабле во время большей части работ и наблюдать, как идеи лорда Мортариона обретают форму. — Корриус повернул влево на первом крупном перекрёстке и повёл капитанов в один из орудийных отсеков. Техножрецы и сотни их адептов усердно трудились над внутренними стенками зала.

Леса поднялись на целых восемнадцать метров, повторяя форму внутреннего изгиба стен и формируя полуарку потолка. Командиры обеих рот осмотрели орудия и ознакомились с новыми конфигурациями корабля.

— Усиление щитов, — отметил Терсус.

— Небольшое, — сказал Барразин.

— Верно, — согласился Корриус. — И не только щитов. Произведена доработка всех несущих конструкций. Много работы делается и с тормозными двигателями.

— Хм, я вижу закономерность, — заметил первый капитан.

— Какого рода? — спросил Веллиан Терсус.

— Для начала скажи-ка мне вот что... Каково твоё мнение о флотских манёврах, которые мы только что завершили?

— Они показались мне необычными, — объяснил Терсус. — Непохожими ни на что из того, в чём я участвовал прежде, как Гвардеец Смерти или Сумеречный Рейдер.

Воин не смог полностью скрыть нотки нежности и чувства утраты в голосе, используя прежнее имя XIV легиона. Барразин уловил его ностальгию, но не отреагировал на неё.

— Необычные, это факт, — согласился он. — Стало быть, для них есть чёткая цель. Такая же наверняка скрывается и за подготовкой «Четвёртого всадника».

— Что за цель? — поинтересовался Корриус.

— Лорд Мортарион задумал кампанию.

— И где же? О мобилизации пока никто не слышал.

— Она должна начаться в ближайшее время, — ответил Барразин. — Ни один из сынов Императора не станет прозябать в бездействии.

— Но всё-таки, куда мы направляемся?

— Без понятия. Но модификации и тренировочный режим слишком уж специфичны, чтобы не подразумевалась конкретная задача.

Наверху, словно тепловая молния, разом вспыхнуло множество плазменных резаков.

Терсус нахмурился.

— Я пытаюсь представить, что это может быть за задача.

— Выглядишь обеспокоенным, — заметил Корриус.

— Не обеспокоенным, — пожал плечами Веллиан. — Озадаченным. Вы заметили, что в строю, который мы заняли, не было и намёка на оборонительную позицию?

— Не совсем так, — возразил Барразин.

— Ты прав. Насколько я могу судить, если она и имела место, то объектом защиты становился «Четвёртый всадник», которому предстояло выполнить некую приоритетную задачу.

— Ударь достаточно сильно — и тебе не потребуется защита.

— Как часто такое бывает в бою? — спросил Терсус.

Стоявший в нескольких метрах легионер 1-й роты развернулся и отдал честь ударом кулака в грудь.

— Простите, господа, — начал он.

Барразин повернулся к нему.

— Хотели что-то добавить, легионер Тифон?

— Не хотелось бы казаться непочтительным, первый капитан, но...

— Я понял. Знаю, что ты хочешь сказать. Можешь говорить свободно.

— Капитаны, маршал, опять же, не хочу казаться непочтительным, однако вы все — терранцы, — заметил Тифон. — Если бы вы жили на Барбарусе, то понимали бы, что такие сражения и правда случаются. Ежедневно. И попытки защититься никогда не срабатывают. Единственный способ выжить — нанести удар первым. — Он помолчал, а затем поправился. — То есть мы могли выжить, когда лорд Мортарион стал сражаться вместе с нами и показал, что мы способны побеждать. Если ты собирался расстаться с жизнью до его пришествия, то лучше всего было сделать это в наступлении, мечтая о том, что сумеешь утянуть за собой и врага. — Легионер скривился от мрачных воспоминаний. — Хотя, по правде сказать, я не уверен, что мы вообще умели мечтать, пока лорд Мортарион не появился среди нас.

— Подразумеваешь, что он подарил вам мечту, — сказал Барразин.

— Так и есть. Мечту об убийстве врага. И он научил нас атаковать, так что защита и правда не имела значения. Кому нужна защита, когда враг мёртв, смекаете?

— Да, — подал голос Терсус. — Четырнадцатый легион всегда был воинством фаталистов, но я допускаю, что у вас, барбарусцев, связь с фатализмом куда теснее.

— У нас не было выбора, — пояснил Тифон.

— Обещаю тебе, — сказал Барразин, созерцая работу и представляя, каким грозным оружием становится «Четвёртый всадник», — на сей раз выбора не будет у неприятеля.

В коммуникационном зале «Косы жнеца» Мортарион поднялся к гололитической пластине системы литокаста. В помещении царил сумрак, если не считать слабого свечения, исходящего от рабочих мест техноадептов-операторов. Примарх кивнул, и аппарат пробудился к жизни. Свет вспыхнул, замерцал и окружил Мортариона изображением зала собраний. Лишь лёгкое мерцание выдавало иллюзию. Массивная золотая аквила на чёрной стене раскинула крылья над столом, вокруг которого собрались лорды-милитанты. Каждый из них, где бы он ни находился в действительности, также активировал механизм литокаста, и система с идеальной точностью воссоздала их всех собравшимися внутри зала, который и сам по себе был иллюзией. Симуляция реальности казалась более чем правдоподобной и подходящей для целей собрания, а присутствие Мортариона — вполне достаточным, чтобы вызвать благоговение у лордов-милитантов. Как только примарх явил себя, смертные тут же поприветствовали его поклоном. Примарх занял место во главе стола, наблюдая, как стоявший в дальнем конце лорд Тревент из Имперской Армии резюмировал ситуацию в звёздном скоплении Галаспар. Рядом с ним на симуляции пикт-экрана отображалась карта карманной империи.

— Какими силами мы располагаем в данном регионе? — спросила леди Ависса Брайтин. Едва она заговорила, дисплей рядом с Тревентом изменился, демонстрируя мерцающие секторальные метки, полыхавшие пламенем войны.

— Недостаточными, если речь идёт о начале атаки на Галаспар, — сказал Тревент, указывая на дисплей. — Двадцать второй и Одиннадцатый экспедиционные флоты Крестового похода скованы борьбой против орочьей империи Вульги Кара. Битва не из простых. Одержат победу, но лёгкой её не назовёшь.

«Значит, флоты увязли в борьбе с империей зеленокожих, и тебя беспокоит исход», — подумал Мортарион.

— А что Белые Шрамы? — спросил лорд Парантиэль.

— Пятый легион преследует систрум фра’алов вместе с войсковой группой «Горгон-Пять», — пояснил Тревент. — Снимать их с задания и направлять куда-то ещё стало бы катастрофическим риском для победы, ради которой было пожертвовано многое.

— Однако после нападения на имперское судно нельзя позволить Галаспару оставаться безнаказанным, — вставил Парантиэль.

— Согласна, — кивнула Брайтин. — И это даже без учёта стратегической позиции Галаспара. Это уже потенциальное препятствие для сбора сил в регионе Васалия. Если Режим начнёт экспансию, у нас появится новая уязвимая точка.

— Похоже, Режим не располагает технологией варп-перемещений — во всяком случае, на данный момент, — отметил лорд Тревент. — Впрочем, со стратегическим положением самого Галаспара не поспоришь. Его нельзя игнорировать, но в настоящее время мы не располагаем возможностью собрать силы, необходимые для длительной осады и последующего прорыва обороны Режима. Похоже, блокада — наш единственный вариант.

— Блокада, — повторил Мортарион.

Лорды-милитанты развернулись, устремив взоры к примарху, чего до сих пор избегали. Даже его иллюзорный образ вызывал у них дискомфорт.

— Верно, — отметил Тревент. — По крайней мере, нам удастся сдержать Галаспар.

— Сдержать... — повторил Мортарион, его голос сочился холодным презрением. — Ну и когда же Империум разберётся с Режимом?

— Когда удастся выделить достаточные силы, — произнёс Тревент.

Мортарион ответил молчанием и ужасающей неподвижностью.

Смертный офицер ощутимо поёжился.

— Борьба обещает стать долгой. К сожалению, такова реальность.

— Долгая борьба, — отозвался примарх, словно повторение слов лорда-милитанта было для него единственной возможностью поверить в их реальность. — Чудесный эвфемизм для обозначения задержки, пока народ Галаспара страдает под гнётом тирании.

— Они живут так веками, — вмешалась леди Брайтин. — Подождут ещё немного, ничего страшного.

— Ещё «немного», — отметил Мортарион. — Подразумеваете «ещё несколько лет».

Тревент начал успокаивающе поднимать руку, но передумал и отреагировал так, словно Мортарион и в самом деле находился с ним в одной комнате.

— Подобное не входит в наши намерения.

— Но вы всё-таки выбрали ожидание.

Тревент поморщился.

— Сложности Великого крестового похода имеют преимущественное значение над решениями, которые мы принимаем на уровне конкретных систем или звёздных скоплений.

Примарх ничего не ответил.

— Вы желали присутствовать на совете, лорд Мортарион. — Тревент явно пытался произвести впечатление, будто обладает большей властью, чем чувствовал в настоящий момент. — Вам есть что предложить?

— Да, — отчеканил Мортарион. — Не тратить годы на ожидание. Заняться этим непотребством, известным как Режим, безо всякого промедления.

— Мы бы все хотели этого, — заметил Парантиэль.

— Славно. В таком случае Гвардия Смерти освободит Галаспар.

— Характер первой кампании Четырнадцатого легиона ещё обсуждается, — изрёк Тревент после минутного колебания. А затем, после более долгой паузы, продолжил: — Лорд Мортарион, у вас нет полномочий на принятие подобных решений.

Повелитель Смерти хмыкнул.

— Да ну?

— Разумеется, если Император прикажет...

Мортарион не дал Тревенту закончить.

— Будьте уверены. Никакой блокады не потребуется. Я без промедления займусь Согласием Галаспара. — Примарх оказал лордам-милитантам любезность, выслушав их планы относительно империи Режима, в желании посмотреть, не произойдёт ли спасение Галаспара прежде, чем он успеет подготовиться. Нет, не произойдёт. Решения смертных командующих оказались столь же бессмысленными, как и ожидал примарх.

— Никакой блокады, — недоверчиво повторил Тревент. — Амбициозное заявление. Как же вы собираетесь достичь поставленной цели?

— Взмахом косы.

— Что это значит, лорд Мортарион? — не понял Парантиэль.

— Внезапный, решительный и всесокрушающий удар в самое сердце системы Галаспар. Мой флот прорвётся сквозь их оборону и возьмёт столичный мир настолько быстро, что Режим не сумеет пустить в ход свою мощь.

— Я не берусь читать лорду Мортариону лекции о тактике... — начал Парантиэль.

— Вот и не нужно, — перебил его примарх.

— Но не всегда обстоятельства позволяют использовать настолько... — Лорд-милитант перевёл дух, явно подыскивая менее оскорбительный термин. — Настолько простодушную стратегию.

— Это единственная стратегия, что сработает в скоплении Галаспар, — отрезал Мортарион.

— У Режима грозные оборонительные силы, — заметил Парантиэль.

— Это не будет иметь ни малейшего значения.

Пару часов спустя Мортарион представил собравшимся в стратегиуме «Четвёртого всадника» капитанам своих великих рот план кампании. Помещение, расположенное чуть позади мостика и выше, было почти пустым, за исключением возвышавшегося в самом центре гололитического стола. Столь же функциональный и ничем не украшенный, как и оружейный отсек, зал отличался не менее впечатляющими размерами.

— В составе империи находится одиннадцать звёздных систем, — начал Мортарион. — Мы проигнорируем все, кроме одной. Галаспар — вот истинное сердце их могущества. Без него Режиму не выстоять. — Пока примарх говорил, гололитический образ скопления сменился одной-единственной системой Галаспар. — Наша стратегия будет прямолинейной. Выходим в систему через точку Мандевилля на полной скорости. Ни за что не останавливаемся. Повторяю, никаких остановок. Вражеские корабли мощные и многочисленные, однако медлительные. С нашей скоростью им не сравниться.

Появились грубые изображения крепостей-мониторов — исполинских стражей Галаспара, что патрулировали орбиты каждой из планет системы. То были неуклюжие чудища размером с линейный крейсер, предназначенные раздавить любую угрозу империи одной лишь грубой силой. Внешне они напоминали блочные многоступенчатые зиккураты со вздёрнутыми носами.

Мортарион прервал речь, позволив капитанам оценить звездолёты, грозившие стать главным препятствием для флота. Никто не стал задаваться вопросом, что станется с кораблём Гвардии Смерти, повреждённым вражеским огнём, — а ведь подобное испытание наверняка выпадет не одному из них. Мортарион уже дал чёткий ответ.

«Ни за что не останавливаемся».

Проецируемое гололитическим столом изображение вновь переменилось, и на сей раз перед взглядами собравшихся остался только сам Галаспар.

— Силы планетарной обороны — вот с чем придётся повозиться. За орбитальными платформами располагаются орудия наземного базирования, немалые числом и весьма мощные, чтобы помешать любым попыткам приблизиться для орбитальной бомбардировки. Впрочем, наша скорость и решительность наступления позволят нам посадить корабль. Один-единственный. Вот этот.

Гололитический образ снова изменился, демонстрируя поверхность Галаспара и очертания аркологии города-улья.

— Перед вами центральный улей планеты, — произнёс Мортарион. Он воспринимал город, словно осуждённого преступника. — Его именуют Протаркос. Режим централизован и иерархичен. Галаспар управляет империей, Протаркос правит Галаспаром. Информация, собранная нашими агентами, подтверждает это. Из Протаркоса поступает больше сигналов, чем из какого-либо другого региона. При этом наибольшее число сигналов сосредоточено вот здесь.

Вершина центральной башни, высочайшей из всех, начала пульсировать.

— Почти наверняка там располагается центр управления. Это и есть наша цель. Её необходимо захватить, а не уничтожить, иначе место этого центра займёт иной узел. — На сей раз запульсировало основание улья. — Тепловое сканирование показывает, что основная часть энергии для города вырабатывается вот здесь. Это второстепенная цель, которую по возможности необходимо уничтожить, чтобы ускорить разгром неприятеля. Улей должен быть захвачен в течение дня и ночи. В противном случае в Протаркос успеет прибыть подкрепление из других ульев. Ситуация проста. Ничто, кроме орбитальной бомбардировки, не способно быстро истребить громадные армии, которые Галаспар может мобилизовать. Однако флот не сможет приблизиться, пока планетарная защита не будет нейтрализована. Следовательно, центр управления Протаркосом должен быть взят. Этот корабль и десять тысяч легионеров на его борту захватят город в течение суток.

Мортарион закончил и стал ожидать вопросов. Он представил план действий, способный даровать тирании быструю, жестокую и всеобъемлющую кончину. Легион заставит их заплатить. Это было столь же неизбежно, как и сама смерть.

— Неужели что-то способно удержать Режим от уничтожения командного центра прежде, чем мы захватим его? — спросил Терсус, боевой капитан 7-й великой роты.

— Для Режима характерна централизованность, его иерархия отличается предельной жёсткостью, — ответил примарх. — Вся полнота власти сосредоточена в руках нескольких влиятельнейших деспотов, что правят из крупнейшего и наиболее могущественного улья. Лидеры Режима не пойдут на риск, связанный с децентрализованным контролем. Ничто не должно бросать вызов Режиму, само название которого равнозначно слову «порядок». Если этот улей является центром управления, значит, он должен сохранять свой статус. Уничтожение Протаркоса было бы равносильно передаче руководства в руки одного из меньших ульев и его лидеров. Верховные контролёры не посмеют отважиться на такой шаг — за исключением, быть может, того момента, когда у них не останется никакой надежды. Это обстоятельство позволит ограниченному времени работать в нашу пользу. Контролёры Протаркоса поверят, что подкрепление успеет прибыть вовремя. Разумная мысль с их стороны, однако нам придётся доказать, что они ошибаются.

Слово взял первый капитан Барразин, изучавший топографию у основания улья.

— Где нам предстоит приземлиться, — поинтересовался он, — чтобы быстро взять Протаркос?

— Мы не станем приземляться, — пояснил Мортарион. — «Четвёртый всадник» протаранит сам город.

Приготовления растянулись на долгие месяцы, что изрядно взбесило Мортариона, однако он старался оставаться терпеливым. Примарх отчётливо видел шаг за шагом приближающуюся цель. Когда, наконец, работы были завершены и корабль тронулся в путь на Галаспар, Мортарион обратился ко всему флоту с командного мостика «Четвёртого всадника». Штурмовой барк стал его флагманом на время вторжения и занял позицию на острие клиновидного строя.

В десантных отсеках одиннадцать тысяч избранников Повелителя Смерти ждали момента, когда их спустят на Режим.

Мортарион начал свою речь сразу же, как только флот вышел из варпа в ближайшей к Галаспару точке Мандевилля. Плазменные двигатели кораблей заработали на полную мощность и погнали их через систему.

— Мои Гвардейцы Смерти, — начал Мортарион. — Когда я впервые встретился с вами, то назвал вас своими несокрушимыми клинками. Я пообещал, что вашими руками установится справедливость. Поклялся, что погибель обрушится на тысячи миров. Сегодня смерть придёт на первый из них. Люди Галаспара страдают. Режим правит этой империей, столь же омерзительный в своей сути, сколь бесправны его подданные. Правосудие требует уничтожения. Изгоните прочь любые мысли о милосердии, ибо оно — забава труса и ложь деспота. Сегодня клинок падёт на горло тирании. Ничто не остановит нашу руку. Ни один враг не выстоит перед нами. Смерть есть истина, которую познают все. Мы маршируем с ней в едином строю. Мы едины со смертью. Так пусть же теперь единство обретут погибель и правосудие.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Лорд-контролёр Эвальд Стиванг приступил к утренней трапезе в обществе Стувы Юваллиат, верховного контролёра космического флота, и двух их детей, Венна и Изы. Брачный союз между лордом-контролёром и одной из наиболее могущественных верховных контролёров являлся многовековой традицией Режима, способом укрепления вершины власти. Венн и Иза уже повзрослели, но пока не имели ни официального места в структуре Режима, ни званий, которые они могли бы назвать собственными, ни власти, которой можно было бы распоряжаться. Всё, что у них было, — это ожидание силы. Титул контролёра передавался по наследству, однако лишь при условии проявленной воли и ратификации титула Генеральной Ассамблеей контролёров. Кроме того, ни одной семье не позволялось иметь больше наследников, чем наследуемых титулов. Режим придерживался практики стабильного самовоспроизводства. Если какой-то из потомков по той или иной причине оказывался ненадёжным, им могли распорядиться точно так же, как и любым другим имуществом контролёров.

Подобно остальным помещениям квартала, принадлежавшего Стивангу и Юваллиат, зал для завтраков представлял собой громадное декадентское пространство. Мебель внутри ограничивалась столом и четырьмя стульями, расположенными метрах в тридцати от стен.

Голоса участников трапезы отражались от стен и потолка, настолько высокого, что он практически скрывался из вида во мраке наверху. Слуги неслышно ступали на мягких подошвах. Они принесли кушанья своим господам и в полном безмолвии удалились.

Стиванг взял ломоть хлеба, откусил кусок, тщательно его прожевал — и нахмурился. Затем лорд-контролёр повернулся в сторону Юваллиат и приподнял бровь.

— Ты уже пробовала сегодняшний хлеб?

— Конечно. Ожидала, заметишь ли ты что-нибудь.

— У него другой вкус, — проворчал Стиванг. — Совсем не на том уровне, что вчера.

— Согласна.

Мужчина нажал на кнопку, расположенную в углублении стола по правой стороне. Мгновение спустя явился домашний контролёр Бефессен, ступавший так же бесшумно, как и каждый из слуг. Он остановился у плеча лорда-контролёра и наклонился, чтобы выслушать его распоряжения.

Стиванг поднял ломоть хлеба и уронил на тарелку, словно бы само прикосновение к выпечке было для него оскорблением.

— Это совершенно неприемлемо, — процедил Эвальд. — Наймите новых пекарей. Уничтожьте показавшие свою бесполезность рабочие единицы.

— Будет исполнено незамедлительно, лорд-контролёр, — пообещал Бефессен и удалился, чтобы проследить за нахождением замены и приведением смертного приговора в исполнение.

— Одобряешь? — спросил Стиванг супругу.

— Разумеется.

— У свежих единиц получается свежий хлеб, — отметил лорд, довольный своей формулировкой. Демонстрация смертоносной дисциплины также преподнесла урок Венну и Изе.

Стува Юваллиат решила убедиться, что наука была усвоена должным образом.

— Вы осознаёте необходимость приказов лорда-контролёра?

— Да, — ответила Иза, и Венн тоже кивнул.

— Докажите мне, что осознали. — Мать указала на Изу. — Говори.

— Исправление — это слабость, — начала та. — После того как рабочая единица приобрела навыки, необходимые для выполнения той или иной задачи, любое снижение качества работы говорит о потере навыков, попытке мятежа или о двух этих факторах одновременно.

Женщина подняла палец, заставляя дочь замолчать. Верховный контролёр коротко кивнула, после чего повернулась к Венну.

— Твоя очередь.

— Если рабочая единица исправилась, это даёт ей возможность скрыть свои недостатки и в конечном счёте нанести ещё больший вред.

— Хорошо, — резюмировала Юваллиат, после чего вернулась к завтраку. — Исправление — это слабость, — подтвердила она, не глядя на остальных. — Вот почему я не нуждаюсь в исправлении, как и лорд-контролёр. — Стува подняла глаза, устремив безжалостный взгляд на сына и дочь. — Поэтому крайне важно, чтобы никто из вас не действовал так, словно нуждается в исправлении или ожидает его.

Близнецы промолчали. Им не давали разрешения говорить свободно.

— Вы понимаете? — обратилась к ним мать.

— Да, — ответили они хором.

Чудесно. Время от времени напоминать наследникам о ненадёжности их собственного положения было мудрым решением. Это показывало близнецам, насколько опасно мыслить об ускорении их собственного прихода к власти.

Неожиданно взвыла сигнализация. Венн поперхнулся водой. Юваллиат вскочила со своего места, уронив на пол столовые приборы. Нож и вилка зазвенели по камню, но эхо удара тут же исчезло в электронном вое системы оповещения. Стиванг застыл на несколько долгих секунд. Мозг лорда-контролёра отказывался воспринимать то, что он слышал. Ему было известно, какие чрезвычайные обстоятельства способны вызвать активацию сигнализации, но подобных обстоятельств никогда не возникало. Тревога никогда прежде не включалась.

Это было фундаментальным нарушением привычной рутины. Нарушением порядка. Такие сигналы означали нечто невообразимое.

— Ошибка... — промолвила Юваллиат.

Произнесённые слова подарили Стивангу надежду и заставили его мыслить здраво. Он ухватился за неотвратимость возмездия за подобную «ошибку».

Если же ошибки не было, лорд-контролёр страшился узнать то, что скрывалось за сигналом тревоги.

Но он должен был знать об угрозе, бросившей вызов Режиму, и бороться с ней.

Эвальд Стиванг поднялся из-за стола, после чего вместе с женой выскочил из зала для завтраков, оставив отпрысков позади.

К тому моменту, как в первичный командный центр прибыли Стиванг и Юваллиат, большинство их коллег уже собрались внутри. Впрочем, они оказались не последними. Лорд-контролёр и его избранница остановились на полпути посреди своего личного коридора в залу. Они не должны выглядеть так, словно торопятся, — ведь подобное свидетельствует о слабости. А ещё подобное могло указывать на беспорядок в их сознании, а беспорядок может быть заразным.

Увесистая стальная дверь поднялась при приближении контролёров, а затем закрылась за ними. Стиванг постарался отогнать мысли о том, что в тяжёлом лязге звучит тембр обречённости. Напротив, услышанное им символизировало безопасность. Верховные контролёры заслуживали чувства защищённости, и они будут защищены.

Комната впечатляла размерами, что вполне соответствовало её статусу галаспарского сосредоточения власти. Центр пола был утоплен, сиденья для верховных контролёров окружали гололитический стол, вокруг которого на нескольких ярусах располагались ряды станций, контролирующих оборону звёздной империи.

Стиванг занял своё место, позволив тем самым сделать то же самое и остальным. Четыре кресла всё ещё продолжали пустовать.

— Выключить сигнализацию, — приказал Эвальд. Техник у одной из ближайших к нему станций постучал по экрану, после чего душераздирающий вой сбавил тон и умолк. Стиванг бросил взгляд на хронометр, подвешенный к потолку. С момента объявления кризисной ситуации прошли две минуты. Некоторым другим верховным контролёрам требовалось пройти куда более долгий путь, чтобы добраться до первичного командного центра. — Предоставим остальным ещё три минуты.

Слова лорда-контролёра встретили молчанием. Его младшие коллеги сидели неподвижно, наблюдая за бегом секунд. Ровно за минуту до конца отсчёта прибыли ещё два верховных контролёра. Те двое, что отвечали за перераспределение расходных материалов и регулирование химических веществ, по-прежнему отсутствовали.

Что ж, им не повезло.

— Закрывайте нас, — проворчал Стиванг.

Снизу раздались глухие удары. Десятки противовзрывных дверей опустились, перекрыв любой доступ к первичному командному центру. Эвальд не слышал шагов экипирующихся солдат, но знал, что мобилизация идёт полным ходом. Зал становился неприступным благодаря стратегии, в необходимость которой прежде никто не верил.

— У нас есть связь с другими ульями? — спросил он.

Техник встал со своего места. Став объектом напряжённого внимания, он опустил руки по швам и объявил:

— Так точно, лорд-контролёр. Все линии открыты. Верховные контролёры каждого улья на Галаспаре ожидают ваших распоряжений.

— Тогда приступим. Покажи нам причину тревоги.

Гололитический стол загудел, и в воздухе появилась карта системы, на которой пульсирующая угрозой блестящая линия возникла сразу за орбитой самой дальней планеты.

— Армада вторжения, — пробормотала Юваллиат.

Яркая белая линия, пятно на лице империи, выглядела словно кинжал, направленный в самое сердце Галаспара.

— Информация подтверждена? — задал вопрос Стиванг.

Техник, говоривший ранее, снова вытянулся по стойке «смирно».

— В точности так, лорд-контролёр. — Он опустился на место и постучал по экрану. «Кинжал» на гололитическом столе превратился в грубую схему входивших в систему кораблей, и их было много. Ни один из звездолётов Режима не мог предоставить более конкретную информацию. Впрочем, сомнений в том, что началось вторжение, не оставалось.

— Есть ли какие-то сообщения от захватчиков? — вновь спросил Стиванг.

— Никаких, лорд-контролёр. Они проигнорировали наши предупреждения.

— Подверглись ли атаке другие системы?

— Никак нет, лорд-контролёр.

Новость об этом воодушевила Эвальда. Если силёнок у врага хватало только на это вторжение, подобное свидетельствовало о его слабости. Кроме того, в таком случае внимание верховных контролёров не будет разделено между несколькими фронтами.

Стиванг кивнул Юваллиат, предоставляя ей возможность выработать стратегию. В этом заключалась её ответственность — и в случае неудачи это же станет её смертным приговором.

— Отправить крепости-мониторы, — отчеканила Юваллиат, после чего наклонилась к гололиту и вбила новые данные. Устройство тут же отобразило позиции громадных оборонительных кораблей Режима во внешней системе. — Они окажутся в пределах огневого контакта через несколько часов.

— Их меньше, — заметила Ява Тервиан, верховный контролёр морального духа.

— Их цель — замедлить натиск захватчиков, — пояснила Юваллиат. — Этого будет достаточно, чтобы остальные крепости сцепились с врагом и заблокировали ему путь.

— Насколько близко может подойти неприятель, прежде чем это произойдёт? — поинтересовалась Тервиан.

— Невозможно предсказать, пока у нас не будет более чёткого представления о силах захватчиков.

— А что насчёт орудийных платформ? — спросил Стиванг. Кольца этих оборонительных станций опоясывали спиралями каждую из планет системы.

Стува колебалась. Эвальд видел, как она взвешивает возможные риски. Орудийные платформы, по сотне метров в диаметре, оснащённые минимальным экипажем и защитными экранами, не годились для полноценного космического боя. Их целью была защита планеты посредством создания огневой стены. Если Юваллиат оставит какой-то из миров незащищённым и враг решит воспользоваться этим преимуществом, захватчики получат возможность создать собственную твердыню внутри системы, которую смогут использовать в качестве плацдарма для организации последующих атак.

Верховный контролёр флота покачала головой, словно отвергая саму возможность этой опасности.

— Платформы получат иное назначение, — ответила женщина. — Они присоединятся к крепостям-мониторам для атаки. Приоритетом в обороне должен стать Галаспар.

Стиванг ничего не сказал, но в душе согласился с утверждением. Другие планеты не имели значения по сравнению с родным миром Режима. Сколь бы несовершенными они ни были для поставленной перед ними задачи, платформы подарят защитникам системы преимущество в виде сотен артиллерийских орудий.

Юваллиат водила пальцем по поверхности гололитического стола, рисуя предпочтительные схемы движения кораблей.

— Захватчикам не удастся достичь Галаспара, — сказала она. — Мы остановим врага во внешней системе и заманим его под обстрел артиллерийских платформ. Пока они застрянут на одном месте, прибудут остальные мониторы и уничтожат их.

— Да будет так, — подвёл итог Стиванг. — Так пусть же восторжествует Режим.

— Так пусть же восторжествует Режим, — повторили остальные контролёры.

Юваллиат хлопнула ладонью по краю стола, и её диаграммы передались каждой из станций в зале, превратив её стратегию в команды, а затем — воплотив команды в реальность. Прежде чем Стиванг заговорил вновь, приказы флотского контролёра уже отправились капитанам мониторов и командующим орудийных платформ.

— Режим победит, — произнёс лорд-контролёр. — Галаспар тоже будет готов. Пока наш флот атакует врага, активируйте орбитальную и наземную оборону.

С потолка опустились экраны, демонстрирующие выполнение его приказов. Сигналы с артиллерийских платформ подтвердили их готовность, а также то, что каждое из орудий уже направлено в сторону врага, которому нипочём не добраться до столицы. В пустошах между ульями Галаспара открылись громадные купола, а из земли поднялись батареи орудий, стволы самых маленьких из них достигали сотни метров в длину. Изображения сменялись одно за другим, демонстрируя прогресс в мобилизации. Менее чем за час вся планета ощетинилась пушками — тысячами смертоносных шипов, готовых извергнуть свой яд в небеса. Ничто не могло приблизиться к Галаспару и остаться в живых.

После этого контролёрам оставалось лишь ждать и наблюдать, как значки на гололитическом столе смещаются всё ближе друг к другу. Стиванг не нашёл ни единого недостатка в стратегии Юваллиат, однако не стал говорить ей об этом. Если какой-то из аспектов плана окажется недостаточным, за последствия своего провала Юваллиат ответит сама. Тем не менее лорд-контролёр наблюдал за сходившимися на столе светящимися значками со смесью удовлетворения и предвкушения. Немалое число мониторов-крепостей не примет участия в первоначальном столкновении с противником, но система Галаспар в любом случае будет отлично защищена. Крепости, входившие в состав первой волны контратаки, и плетущиеся за ними орудийные платформы выглядели роем, готовым поглотить головную часть вражеского наступления.

Значки на гололите оказались в пределах досягаемости друг от друга. Объединённая мощь Режима открыла огонь. Центр стола озарился светом — данные о попаданиях и взрывах поступали настолько быстро и перекрывали друг друга с такой интенсивностью, что изображение фактически имитировало разрушительные вспышки среди пустоты в миниатюре. Ослеплённый на мгновение Стиванг моргнул.

— Хорошо, — похвалил он. — Врагу преподнесён новый урок.

Удовлетворённое бормотание прокатилось среди сидевших за столом контролёров. Но затем они внезапно умолкли. Одна из крепостей-мониторов внезапно исчезла с дисплея. Затем ещё одна. Продвижение противника ни капельки не замедлилось. Стиванг уставился на вражеский строй, осознал его предполагаемую скорость — и во рту у него пересохло. Лорд-контролёр почувствовал кинжал, направленный прямиком в его горло.

— Что происходит? — прошептал он.

Платформа простиралась от стратегиума над мостиком, заканчиваясь подвешенной практически на полпути кафедрой. Оттуда Мортарион мог наблюдать за мостиком и основным обзорным окном. Экраны по обеим сторонам кафедры непрестанно передавали ему информацию о статусе флотских соединений и боевой обстановке. Восприятие примарха почти мгновенно перемещалось между тем, что он видел лично, и тем, что воспринимал с информационных строк, и это позволяло Мортариону формировать идеальную общую картину войны в пустоте. Через систему Галаспара пролетала сама Смерть. Она широко расправила крылья, и крылья эти были его крыльями. Мортарион был свидетелем того, что желал видеть, и всех затрат во имя исполнения задуманного, но оставался непоколебимым. Смерть не способна отвернуться от деяний рук своих.

Неуклюжие зиккураты крепостей-мониторов протяжённостью более трёх километров с каждой из сторон встретили передовые части армады Гвардии Смерти лоб в лоб. Как только они оказались на достаточном расстоянии, крепости открыли огонь, выпустив шквал торпед по массивным целям прямо по курсу, как и предполагал Мортарион.

— Они не понимают, во что стреляют, — заметил Барразин. Вместе со своим товарищем Терсусом первый капитан стоял сбоку в полушаге от генетического отца. Это были два капитана, чьи великие роты общим числом в десять тысяч Астартес собрались в трюмах «Четвёртого всадника». Мортарион распорядился, чтобы командиры присоединились к нему на мостике и тоже увидели битву во всей красе. — Им невдомёк, что они тратят свои торпеды на астероиды.

Примарх создал искусственный щит из снабжённых двигателями планетоидов, что двигались в авангарде флота. Дистанционно управляемые техноадептами «Четвёртого всадника», они едва ли могли похвастаться более-менее приличной манёвренностью. Впрочем, им это и не нужно. Как только флот начал движение по курсу, рассчитанному ещё до того, как Гвардия Смерти вошла в варп, траектория астероидов превратилась в прямую линию. Мортарион наносил удар в самое сердце системы, и никаких отклонений тут быть не могло.

— Вражеские авгуры зафиксировали приближение массивных объектов, — пояснил Мортарион. — Возможно, ещё и тепло двигателей, приводящих астероиды в движение. Им этого хватило, чтобы начать атаку. Галаспарцы не стали ждать, чтобы узнать о нас побольше. Они ведут себя столь же глупо, как мы и предвидели.

Торпеды попали в цель, но астероиды продолжали движение с той же скоростью. Мониторы сократили дистанцию — похоже, их экипажи продолжали пребывать в уверенности, будто атакуют вражеские корабли. При этом даже с работающими на полную мощность двигателями звёздные крепости Галаспара двигались куда медленнее астероидов. Защитники системы продолжали обстрел, снаряды и торпеды летели к целям безо всякой передышки. Галаспарская артиллерия не просто устраивала один залп за другим. Она творила шторм.

— Избыточная огневая мощь превращает галаспарцев в идиотов, — заметил Мортарион. Непрерывные взрывы заливали всё вокруг сполохами огня и светом. — Они ослепляют собственные датчики, и те не могут сообщить им, во что они стреляют.

Торпеды били по приближающимся астероидам размеренными, сокрушительными ударами. По мере того как оба флота сближались друг с другом, всё больше платформ оказывалось в пределах досягаемости, и новые орудия добавляли свой голос к хору артиллерийского обстрела. В первом столкновении ни Гвардия Смерти, ни Режим не имели возможности обойти противника с флангов.

Затем одна из крепостей Режима, вступившая в бой не в едином строю с остальными, а как одиночка, возникла прямо посреди армады Гвардии Смерти, словно прорвавшийся левиафан. Она протаранила лёгкий крейсер «Фунереус» и сокрушила ему хребет. Вдвое уступавший размерами галаспарскому монитору «Фунереус» раскололся надвое, и его половинки закружились в неспешной смертельной агонии. Оказавшийся в самом центре вражеского строя корабль Режима выпустил во все стороны шквал торпед. Его командир понимал, что обречён, и был полон решимости сорвать наступление захватчиков ценой собственной жизни.

— Держать строй, — приказал Мортарион своему флоту. — Сосредоточить огонь всех передних батарей на нашем госте.

Корабли в тылу галаспарской крепости проигнорировали её. Большинство из них поглощали урон от торпед своими щитами. Ещё один лёгкий крейсер, «Маэстус», получил несколько попаданий. Его щиты рухнули, и череда взрывов разорвала корабль на части.

Другие звездолёты XIV легиона нависли над монитором, словно длань судьбы. Их носовые орудия извергли огонь, и ярость сотни корабельных пушек обрушилась на врага. Крепость распалась, словно была не более чем песком на ветру.

Астероиды начали трескаться под мощью длительного обстрела. Один из них, располагавшийся на переднем крае клина, потихоньку раскалывался на части. Когда повреждения стали критическими, а встроенные в каменную породу датчики зафиксировали, что структурная целостность планетоида вот-вот нарушится, сработали разбросанные по его задней полусфере заряды промышленной взрывчатки. Астероид взорвался, и его взрыв обрушил метеоритную бурю на корабли Режима. Обломки врезались в крепости-мониторы, но их щиты были крепкими, а корпуса — настолько толстыми, что напоминали планетоиды из металла, и они выдержали натиск без серьёзных повреждений. Две замедлились до почти полной неподвижности. Орудийные платформы, в свою очередь, подобной защитой не обладали, так что пять из них разлетелись на куски — их предсмертные вопли сотрясли пустоту, а взрывные волны окатили ещё несколько располагавшихся по соседству платформ.

Из-за покрова астероидов показались корабли. Капитаны крепостей-мониторов решили, что перед ними наконец возник настоящий враг. Теперь галаспарцам предстояло разделить огонь между планетоидами и мчащимися навстречу кораблями. Все они были старыми списанными эсминцами, вывезенными с утилизационных верфей и модифицированными ради выполнения последней миссии. Около километра в длину, в новой форме они представляли собой массивы орудий, установленных на корпусах достаточно прочных, чтобы выдержать мощность толкавших их двигателей. Они приближались к гораздо более крупным вражеским кораблям, словно жаждали встретить смерть.

Впрочем, на деле так оно и было. Навстречу галаспарцам неслись дистанционно управляемые корабли-самоубийцы, обладавшие едва ли большей манёвренностью, чем астероиды, но в то же время способные совершать яростные рывки к своим целям. Они обстреливали крепости полным комплектом снарядов и торпед, ослабляя добычу перед окончательным сближением.

Находившийся справа от Мортариона экран демонстрировал позиции кораблей на переднем крае наступления. Поступавшие данные об интенсивности огня дополняли картину происходящего. Командиры двух крепостей, похоже, вообще не осознавали истинную природу угрозы до тех пор, пока не стало слишком поздно. Артиллерийские расчёты игнорировали брандеры, пока те не подошли настолько близко, что сами мониторы оказались в радиусе действия всех вражеских орудий. Крепости попытались отступить, но двигались они подобно застрявшим в трясине животным, и, как только галаспарские корабли начали совершать манёвр уклонения, набитые взрывчаткой самоубийцы врезались в них. Брандеры разнесло на куски — заряды внутри их корпусов многократно превосходили своей смертоносностью объединённую мощь всех их артиллерийских боеприпасов.

Подобные искусственным солнцам огненные шары, отчётливо видимые сквозь иллюминаторы «Всадника» даже через такое огромное расстояние, поглотили крепости.

Один из кораблей Режима направил нос над эклиптикой, пытаясь уйти от брандеров и подняться над нарастающей битвой. Показания тепловых сканеров свидетельствовали, что взрыв повредил монитор, разорвав его корму и большую часть правого борта, разрушив рулевое управление и заглушив двигатели. Мортарион представил себе, как раненый враг ложится в дрейф, как вырывается из сотен брешей кислород, как внутреннее освещение поочерёдно гаснет на каждой палубе, одной за другой, а пламя распространяется по коридорам.

Другая поражённая брандером крепость продолжала движение. Ещё две подошли сзади и заняли позиции с флангов, тем самым создав треугольный огневой мешок. Центральный корабль пылал. Он потерял большую часть бортовых орудий. Повреждения распространялись дальше, раздававшиеся всё глубже и глубже вторичные взрывы сотрясали корпус. Хотя драться корабль пока ещё мог. Пока что ему было под силу навязать бой противнику.

— Они не отступают, — заметил Терсус.

— Невзирая на повреждения, — добавил Барразин.

Капитаны, насколько заметил Мортарион, считывали подробности сражения так же внимательно, как и он сам.

— Всё это подтверждает полученную нами информацию о природе Режима, — резюмировал он. — Отступление невозможно. Более того, оно немыслимо.

Три крепости пролетели сквозь излучавшие радиацию обломки другого астероида и наткнулись на свежие брандеры. Фланговые мониторы не стали колебаться и направили свои орудия на корабли-самоубийцы в попытке сдержать их.

Мортарион указал на значки, обозначавшие вражеские звездолёты.

— Экипажи этих судов — первые из граждан Режима, увидевшие наш флот. Они осознают, сколь неумолимы несущиеся им навстречу корабли, невзирая на их класс. Они видят приход ночи своей империи.

Драматичные всплески энергетических показаний поведали историю последующего разрушения. Пускай Режим не знал технологию варп-перемещений, он активно пользовался плазменными двигателями. Привод центрального монитора был напряжён до предела из-за необходимости корабля добраться до захватчиков и покарать их. Повреждения не подлежали ремонту, но поскольку двигатель всё ещё работал, никто даже не рассматривал попыток остановить его. В конечном счёте произошло неизбежное. Плазменная установка взорвалась.

Массивный выброс неконтролируемой энергии полыхнул в пустоте, его серебристо-белый свет ослеплял каждого, кто взирал на него незащищёнными глазами. Все три крепости-монитора испарились, моментально поглощённые жаром солнечной вспышки. Взрыв разнёс на куски ещё несколько астероидов, брандеры исчезли, а гранд-крейсер XIV легиона «Могильный» прошёл практически через самый центр взрыва. Затем он возник из почерневших развалин — его двигатели хранили безмолвие, корабль нёсся вперёд по чистой инерции. Громадная брешь поперёк левого борта открывала лишённые жизни палубы. Дрейфующие тела и обломки тянулись за кораблём, подобно хвосту кометы.

— Входящее сообщение от капитана Равасса с «Могильного», — сообщил вокс-офицер «Четвёртого всадника».

— Открыть канал, — распорядился Мортарион.

Пропитанный болью голос Равасса прозвучал сквозь море помех.

— Наши силы на исходе, милорд, — произнёс смертный. — Мы больше не можем двигаться в едином строю с флотом. Теперь наш долг ясен.

— Даруй смерть многим, прежде чем встретишь собственный конец, — изрёк примарх.

— Так мы и сделаем, и они научатся бояться нас, прежде чем сдохнут.

Гранд-крейсер покинул строй. Оказавшись в одиночестве, он превратился в заманчивую мишень для Режима.

Мортарион между тем поймал хмурый взгляд Терсуса.

— Только не говори мне, что Сумеречные Рейдеры были незнакомы с понятием жертвенности, капитан, — отрезал примарх.

Экипаж «Могильного» состоял из ста пятнадцати тысяч человек. Все они вскоре умрут, как и экипажи ещё большего числа кораблей, прежде чем «Четвёртый всадник» достигнет своей цели. Сожалеть тут не о чем. Такова цена войны.

— У меня нет вопросов насчёт жертвенности, — пояснил Терсус. — Но, если позволите, имеем ли мы право потерять «Могильный»?

— Ты имеешь право спрашивать. А вот отвечу я тебе так: мы имеем право — более того, мы обязаны — позволить себе всё, что способно привести нас к победе.

— «Могильный» по-прежнему силён. Если мы замедлим ход, то сохраним его силу в составе нашего строя.

— И какое же преимущество даст нам этот шаг? — поинтересовался примарх.

— Мы получаем оценку врага — совершенно ясно, что их корабли не в состоянии сравниться с нашими. Не стоит ли нам проявить больше методичности в продвижении? Вместо того чтобы на полном ходу мчаться сквозь корабли Режима, мы могли бы уничтожать их все, шаг за шагом.

— Их слишком много, — ответил Мортарион. — Вот в чём заключается главная угроза со стороны Режима. В численном превосходстве. Если мы замедлимся, то тем самым дадим врагу возможность пустить в ход все его силы. Подобный расклад оправдал бы осторожность тех, кто хотел бы взять Галаспар в кольцо блокады и выбросить его из головы, покуда обратное не станет удобным для Великого крестового похода. Только вот мы сюда не для осады явились. Мы пришли, чтобы нанести удар в самое сердце тирании. «Могильный» по-прежнему остаётся частью этой войны. И он сможет внести свой вклад в наше продвижение. Продолжаем идти на полной скорости.

Равасс показал, что он верен своему слову. Спустя значительное время после его последней вокс-передачи показания экранов платформы поведали Мортариону, что «Могильный» отказался принять лёгкую смерть.

А флот продвинулся вглубь системы, не обращая внимания на собиравшуюся мощь, которая стремилась его остановить.

Внутри первичного командного центра на Галаспаре верховные контролёры уставились на гололитический стол. Текущие по нему данные рассказывали историю, бросавшую вызов их пониманию Вселенной. Вражеский флот уже прошёл мимо крайней из планет системы. Техники без умолку передавали отчёты, поступавшие с кораблей Режима, из-за чего в помещении поднялся гомон, монотонный гул нарастающей обречённости.

— Орудийные платформы обошли врага с флангов. Пытаются начать обстрел.

— Противник стреляет только вперёд.

— Подтверждены новые потери со стороны врага.

— Никакого снижения скорости или смены направления.

Стиванг обменялся поражёнными взглядами с Юваллиат.

— Им плевать на собственные потери, — прошептал он, и полное осознание того, что это значило как для Режима, так и для него самого, распространилось в животе, словно недуг. Лорд-контролёр знал, что Режим являл собой хладнокровный и безжалостный государственный строй, который не заботили судьбы погибших в последние часы экипажей. Но этот враг был намного, намного бесчувственнее.

Пылающий кинжал неприятельского флота неумолимо приближался, и теперь Эвальд пребывал в полной уверенности, что направлен он прямо на него.

Гвардия Смерти прорвалась через первоначальную контратаку Режима. Было ясно, что враг не ожидал ничего подобного. «Прежде никто не бросал им вызов, — подумал Мортарион. — А если подобное и случалось, по-настоящему серьёзных угроз они не встречали». Скопление Галаспар оставалось в изоляции на протяжении тысячелетий. Империя никогда не знала угрозы со стороны чужаков, и её защитники наглядно продемонстрировали это. Корабли противника поначалу медленно адаптировались к обстановке. Они тратили на обстрел астероидов даже больше времени, чем он смел надеяться. Однако по мере того, как флот углублялся в систему, Режим наконец изменил тактику. Всё больше крепостей-мониторов присоединялось к сражению. Они сбавили ход, а затем сомкнули строй. Теперь кораблей было достаточно, чтобы они попытались обойти Гвардию Смерти с флангов, одновременно организуя лобовую атаку с целью остановить продвижение легиона.

Артиллерийского и торпедного огня было так много, что казалось, будто флот движется сквозь сердце звезды.

— Не обращать внимание на фланговые атаки, — приказал Мортарион. — Вести минимальный ответный огонь. Пусть все наши усилия будут направлены вперёд, на расчистку пути.

Атакующие в лоб крепости просто исчезли. Высвобожденный Гвардией Смерти огненный ад затмил своей силой все атаки Режима. Флот продолжал двигаться полным ходом. Он оставил позади более тихоходные корабли Режима. И свои тоже.

Мортарион отмечал каждую из потерь. Все они были приемлемы, однако все и каждая необходимы. Ключевым кораблём был «Четвёртый всадник». Он шёл во главе наступления, в самом центре атакующего клина. Хотя крепости-мониторы и орудийные платформы терзали края построения Гвардии Смерти, им не удалось остановить его молниеносное продвижение. Они не могли добраться до центра.

По мере приближения флота к Галаспару атаки Режима становились всё сильнее и отчаяннее. Корабли Гвардии Смерти углубились во вражеский строй. В иллюминаторе Мортарион заметил массу вражеских крепостей на фоне крейсера «Меланхолия». Торпеды пробили его корпус и подорвали склад боеприпасов. Взрыв сбил корабль с курса, и он врезался в линкор «Неизбежный зов». Они сцепились носами, а затем оба повернули на правый борт, подвергая опасности остальные суда.

— Если они не остановятся... — начал Барразин, но осёкся и не стал озвучивать свои опасения. Построение было плотным, а радиус поворота крупных кораблей — значительным. В случае катастрофы шансов на манёвр уклонения не оставалось.

— Они повернут, — сказал Мортарион. Экипажи найдут способ. Они обязаны сделать это. Каждый из них знал, что поставлено на карту. Они пожертвовали бы всем, чтобы позволить флоту сохранить наступательный импульс.

«Неизбежный зов» попытался вывернуться из тисков «Меланхолии», но это действие ещё сильнее сцепило два корабля; мало-помалу они превращались в уродливую рухлядь. Курс обоих изменился ровно настолько, чтобы они столкнулись с одним из астероидов. В последние две минуты своего существования крейсер и линкор открыли огонь из всего, что ещё могло стрелять. Опустошительная огненная буря, родившаяся в момент их столкновения с астероидом, уничтожила ещё несколько кораблей Режима.

— Капитан Терсус, — произнёс Мортарион. — Я знаю, ты понимаешь, что мы теряем в этом наступлении. Но ты же осознаёшь, что мы одновременно приобретаем?

— Так точно, милорд.

— Мы прорвали оборону Режима, — заметил Барразин.

— Внешнюю, — напомнил Веллиан Терсус.

Мортарион оставил слова подчинённых без комментариев. Он смотрел вперёд, готовясь к новым атакам орбитальных платформ и крепостей-мониторов. Вояж по системе был всего-навсего прологом. Если бы он недооценил «Четвёртый всадник» или возможности Режима, то потерял бы всё.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Эвальд Стиванг больше не мог усидеть на одном месте. В нарастающей пелене паники и гнева он понимал, что должен держать себя в руках, оставаясь непоколебимым средоточием власти, пока остальные демонстрируют слабость. Вот чем он должен заниматься. Лорд-контролёр являл собой наивысшую точку порядка Режима, но, будучи не в состоянии сохранять спокойствие, сам поддавался опасной слабости.

Однако ему было плевать, как и остальным верховным контролёрам. То, что грозило обрушиться на Галаспар, оказалось слишком ужасным, чтобы оставалось место для каких-то политических игрищ.

Стиванг расхаживал вокруг гололитического стола командного центра. Он смотрел на расположившихся в несколько рядов техников, перескакивая взглядом с одного экрана на другой, пока проходил мимо, словно желал каким-то образом узнать о происходящем как можно больше и как можно раньше, после чего предпринять соответствующие меры. Вокруг слонялись другие верховные контролёры — столь же беспомощные, как и сам Стиванг, все они шаркали ногами и пытались убраться с его пути. Техники рапортовали о переменах в ходе сражения, их голоса превращались в повторяющийся хор, в то время как значки на гололитическом столе приближались всё ближе к самому Галаспару.

— Крепости-мониторы отстают, — дрогнувшим голосом произнесла Стува Юваллиат. — Им не под силу держать скорость врага.

— В таком случае Галаспар самостоятельно остановит эти корабли. У нас здесь есть свои средства защиты. — Наземная оборона находилась в непосредственной юрисдикции Стиванга. Эвальд повернулся к ближайшему технику. — Открыть огонь из всех орудий. Уничтожить этот флот прежде, чем он выйдет на орбиту. Огонь! Стреляйте сейчас же!

— Лорд-контролёр, — запротестовал техник, — в данный момент мы не располагаем возможностью наведения на эти корабли. Их блокируют астероиды на переднем крае.

— Так уничтожьте их!

— Если немного подождём, сумеем ударить по их флангам, — заметила Юваллиат.

— И насколько близко к нам в таком случае они окажутся? Будет слишком поздно. У нас тут имеется собственная артиллерия. — Эвальд ткнул пальцем в сторону первого попавшегося техника. — Астероиды в пределах досягаемости? — потребовал он ответа, нисколько не заботясь о том, известно ли об этом оператору.

— Секунду, лорд-контролёр, — подал голос техник слева от Стиванга.

— Уничтожьте же их! — рявкнул он. — Стреляйте из пушек! Я приказываю!

— Открываем огонь, — протянул техник.

Стиванг остановился и перевёл дыхание. Он отдал приказ, а приказ подразумевал действие. Так будет легче думать. Пушки Галаспара остановят вражеский флот. Неважно, какие корабли прибыли в систему — им не удастся противостоять канонаде многих тысяч орбитальных и наземных орудий.

— Откройте купол, — велел лорд-контролёр. — Настало время засвидетельствовать мощь Режима.

Потолок первичного командного центра загрохотал, обнажая купол из прочного армированного стекла. С тяжёлым механическим скрежетом центр пола начал подниматься, пока не навис над рядами станций. Теперь верховные контролёры оказались внутри купола, и взорам благородного собрания открылась окружавшая столичный улей территория.

Хотя правительственная башня была высочайшим из шпилей улья Протаркос, она могла похвастаться и наиболее мощной защитой, будучи крепчайшей из галаспарских твердынь. Центральный шпиль устремлялся ввысь из самого сердца улья, эффективно прикрытый окружавшими его со всех сторон многокилометровыми стенами. Несмотря на свою высоту, башня производила впечатление лишь приземистого выступа — настолько массивной была окружавшая её ферробетонная крепость.

Открытие купола немного успокоило нервозность верховных контролёров. Жители Галаспара редко выглядывали наружу, если только необходимость не вынуждала их покидать свои покои. Со своей точки обзора, совсем неподалёку от вековечной пелены облаков, властители империи могли созерцать окружающие земли на десятки километров во всех направлениях. Вокруг Протаркоса концентрическими кольцами растягивались мусорные холмы. На горизонте вырисовывались далёкие силуэты других ульев, а между ними, от одного поселения до другого, вздымались целые ряды галаспарских пушек.

Купол едва закончил открываться, как весь мир ощутимо затрясло. Гром выстрелов артиллерийских орудий сотряс стены и пол первичного командного центра. Весь улей загудел от новых залпов. Стволы орудий изрыгали пламя, снаряды тридцатиметровой длины улетали роем в туманное небо. Пушки подскакивали в своих корпусах, исполинские поршни лязгали, пока автоматы заряжания готовили их к новому выстрелу.

Снаряды неслись ввысь сквозь облака. Серо-коричневые небеса пылали яростным красным оттенком тысяч инверсионных следов.

Стивангу показалось, будто свет чуть погас, когда техники объявили о попадании. Гололитический стол расцвёл в очередной раз. Изображения разрывающихся снарядов перекрывали друг друга настолько интенсивно, что превратились в однотонное свечение, имитирующее силу взрывов в пустоте.

Лорд-контролёр представил себе, как снаряды молотят по астероидам.

— Вот как мы приветствуем недругов на Галаспаре, — выпалил он. — Вот как умирают захватчики. Сначала астероиды, а затем и флот. Орудия не остановятся, пока от врагов не останется ничего.

— Но у них тоже есть орудия, — прошептала Юваллиат.

— О, у нас их куда больше.

Руководство ходом войны выскользнуло из рук Стувы. Крепости-мониторы провалили свою задачу, а значит, и она тоже. Ему придётся отдалить супругу от своего дома, как только кризис подойдёт к концу.

— Разве мы не должны?.. — начала женщина. Катастрофические взрывы заглушили её голос. Они наслаивались друг на друга в нарастающем рёве уничтожения. Купол был изолирован от звуков, но грохот звучал с такой силой, что Стиванг взвизгнул и заткнул уши.

Раньше свечение в небесах казалось ничтожным. Теперь же оно воспылало по-настоящему. Облака взметнулись вспышками белого зноя и огненными бурями от горизонта до горизонта. Лорд-контролёр поспешил отвернуться от слепящих вспышек.

— Наведение на цель отсутствует! — крикнул техник.

— Что происходит? — потребовал объяснений Стиванг.

— Астероиды взорвались.

— Мы раскололи их?

— Никак нет, лорд-контролёр. Они взорвались. Сквозь обломки ничего не видно.

— Их падение на нас неизбежно, — предупредил другой оператор.

— Продолжайте стрелять, — потребовал Эвальд.

— Расчёты не видят цели.

— Продолжать стрельбу, я сказал!

Взревели пушки, но затем их ужасающие голоса превратились в шёпот пред яростью грянувшей бури. На поверхность планеты обрушился огонь: метеориты и обломки брандеров летели вниз, смертоносный дождь из металла и горящего камня пролился на галаспарские земли. Улей вновь содрогнулся, а затем ещё раз, и ещё — с каждым новым ударом Протаркос трясло. Облака пыли поднимались из свежих кратеров, а земля за пределами купола исчезала, поглощённая огненным чистилищем. Стиванг затаил дыхание в ожидании мига, когда новый метеорит обрушится на шпиль. Он попытался отдать приказ убрать купол, но сама мысль об ожидании во тьме, где не видно даже дыма и огня, страшила его ещё больше.

А затем на гололитическом столе возникли полосы нового пламени и взрывов, после чего техник объявил:

— Вражеский флот начал бомбардировку.

Теперь Стиванг не видел ничего. Пыль, клубы дыма и огонь поглотили всё. Окружающий мир исчез. Ему пришёл конец. Рёв от взрывов был непрерывным, но даже посреди бесконечного гула мужчина ещё чувствовал грохот отдельных ударов. Задыхаясь, с широко раскрытыми глазами, лорд-контролёр откинулся на спинку кресла. Его младшие коллеги вопили, но он не слышал ничего, кроме всепоглощающего рёва. Кричал и сам Стиванг. Пускай никто не мог услышать его, он продолжал раз за разом выкрикивать свой последний приказ — иного не оставалось, пока его мир горел, а улей содрогался.

— Продолжать стрельбу! Продолжать стрельбу! Продолжать!

Он повторял мантру снова и снова — так было необходимо, ибо в противном случае, если бы он перестал формировать слова, его крик потерял бы всякую форму и превратился в бессмысленный вой ужаса и гнева. Целеустремлённость покидала разум лорда-контролёра. Орудия продолжали палить вслепую, но он должен был надеяться, что их число всё ещё достаточно велико и что даже ненаправленный огонь при достаточной плотности кого-то да поразит. Раньше Эвальд ни за что бы не поверил в беспомощность Галаспара, но поверить в скорый конец родного мира теперь стало ужасающе легко.

А затем посреди хаоса и огня возникла фигура, слишком огромная, чтобы хоть что-то могло её скрыть. Она спустилась прямиком с пылающих небес. Пред взором контролёров предстал корабль длиной в несколько километров, настоящий монолит самой войны — и эта громадина приближалась прямо к их улью.

Стоя над мостиком «Четвёртого всадника», Мортарион и его капитаны наблюдали, как остатки импровизированного щита их флота исчезают под непрерывным огнём галаспарских орудий. Со своего места за кафедрой стратегиума примарх почувствовал, как ход войны принимает ту самую форму, которую он и предвидел. Лезвие косы вот-вот ударит в самое сердце Режима.

По мере разрушения астероидов срабатывали установленные на них взрывные заряды. Метеоритный рой осыпал Галаспар вместе с последним из брандеров, несущимся навстречу разрушительной смерти на поверхности.

Прикрытие флота исчезло, но свою задачу оно выполнило. Щит позволил Гвардии Смерти выйти на низкую орбиту. Он нанёс первый удар, чтобы открыть путь «Четвёртому всаднику», а за ним последовал массированный залп всего флота.

— Галаспар и правда недурственно защищён, — признал Барразин.

Орбитальные артиллерийские платформы обстреливали захватчиков, не прекращали свою канонаду и наземные орудия. С исчезновением астероидов флот стал уязвим. Картину, открывавшуюся через центральный окулус, портили полосы щербин.

«Как бы то ни было, Галаспару недолго оставаться защищённым».

— Защита — это именно то, чего мы ожидали, — сказал Мортарион. — Только вот она оказалась недостаточной. Наш путь вот-вот откроется.

Пока он говорил, огонь планетарных орудий затих. Интенсивность залпов уменьшилась. Снарядам, прилетавшим с поверхности, недоставало той концентрации огня, что уничтожала астероиды.

— Они нас не видят, — заметил примарх. — Снижаемся.

— Двигатели на полную, — отозвался капитан «Четвёртого всадника» Ралла Эвернус. Корабль рванулся, устремляясь вниз, прямо в кипящий котёл галаспарской атмосферы.

— Вокс на весь флот, — распорядился Мортарион.

— Каналы флота открыты, — доложил офицер связи, и с кафедры на механодендрите поднялся бронзовый вокс-модуль, решётка которого раскрылась, словно змеиный капюшон.

— Приказ всем кораблям, — произнёс Мортарион. — Начинайте отход.

Барразин был прав. Комбинированный удар метеоритов и бомбардировки ослабил галаспарскую оборону, но лишь на короткое время. Скоро вражеские орудия вновь найдут свои цели, и ни один звездолёт не сможет выдерживать столь продолжительный обстрел достаточно долго.

— Уходите из зоны действия планетарных орудий, — продолжил примарх. — Скоро подоспеют корабли противника. Прикончите их и ждите моего сигнала о возвращении.

Если нейтрализовать орудия не получится, крупные корабли XIV легиона не сумеют приблизиться к Галаспару. Если им не удастся приблизиться, победы не видать.

«Я заставлю их замолчать».

Окутанный пламенем «Четвёртый всадник» спускался сквозь облака. «Вот и я, Галаспар. Лезвие косы готово поразить твоё сердце». Огненные бури обрушивались на корабль, но его курс оставался неотвратимо предопределённым. Цель штурмового барка укрылась под слоями горящего ядовитого и грязного воздуха, но её судьба в любом случае предрешена. Мортарион внимательно проштудировал посвящённые Галаспару отчёты разведчиков. Примарх достаточно хорошо изучил планетарную географию, чтобы безошибочно определить крупнейший из ульев. Авгурная система дальнего действия «Четвёртого всадника» засекла столицу практически сразу же, как флот вошёл в систему, нацелившись на наибольшую концентрацию излучаемого тепла.

Космические силы легиона Гвардии Смерти двигались на исключительно высокой скорости. Учитывалось множество различных факторов, включая вращение самого Галаспара, так что «Четвёртый всадник» начинал свой спуск к улью с ближайшей удобной точки в небесах планеты. Вторжение представляло собой не только взмах косы, но также и бросок копья, наконечник которого был готов нанести смертоносный удар.

«Четвёртый всадник» вырвался из облаков в пылевой вихрь. Сквозь серовато-белые клубы едва виднелся силуэт улья, громоздкий и ужасающе близкий. Драгоценные секунды утекали одна за другой. Тем не менее Мортарион ожидал до последнего, прежде чем сказать:

— Включить обратную тягу и приготовиться к удару.

Тормозные двигатели взревели, невероятный жар языков пламени от выхлопных газов опалил стены улья. Оказавшись внутри огненной бури, штурмовой барк замедлился. Толчок оказался настолько силён, что без труда разорвал бы любой другой корабль надвое. Изменение вектора гравитации само по себе было почти смертельным для простых членов экипажа, и те, кто из-за своей медлительности не успел подчиниться команде Мортариона, полетели на переборки, ломая себе хребты. Несгибаемые Барразин и Терсус устояли на ногах, держась каждый одной рукой за окружавшие стратегиум перила. Не нуждавшийся в опоре Мортарион стоял неподвижно, словно сама Смерть.

Турели на бастионах улья открыли огонь в никчёмной демонстрации неповиновения, абсолютно бесполезной против «Четвёртого всадника».

Немного замедлившись, всё ещё стремительный и столь же ужасающий корабль нёсся по направлению к шпилю. Мортарион наблюдал, как стены заполняют собой пространство окулуса.

Удар, что начался ещё на окраине системы, наконец-то поразил намеченную цель. «Четвёртый всадник» врезался в стену города.

На улей Протаркос снизошла тьма. А вместе с ней пришёл огонь.

Вражеский корабль врезался в город приблизительно в четверти расстояния вниз от вершины шпиля. Внешние стены располагались в нескольких километрах от командного центра, но главная диспетчерская вышка всё равно закачалась. Удар сбил Стиванга с ног, он врезался в гололитический стол, упал и заскользил по нему. Техники тоже повалились со своих мест, тогда как верховные контролёры перескакивали через стулья и прыгали с платформы на рабочие станции внизу. По куполу пробежала паутина трещин.

Лёжа на спине посреди стола и таращась вверх на клубы дыма и языки пламени, оглушённый настолько мощным грохотом, словно сам Галаспар выл в агонии, Стиванг приготовился к тому, что купол вот-вот рухнет и покончит с ним.

Башня снова качнулась, хоть и не так сильно, и ему наконец-то удалось сесть. Глядя сквозь нижнюю часть купола на практически скрытые туманом очертания улья, Стиванг видел, как всё вокруг содрогается — и не все башни Протаркоса выдержали вражеский удар. Некоторые оторвались от единой массы улья, переломившись в наименее крепких участках конструкции, и развалились на части, рухнув во тьму пылевых облаков. Другие падали секциями, словно складывались внутрь самих себя; шпиль внезапно обрушивался, а затем вся конструкция тоже исчезала. Энергия внутри первичного командного центра то и дело вспыхивала, а после гасла опять, и там, где улей раскалывался, во мраке возникали и исчезали огромные силовые дуги.

Затем электричество полностью отключилось ещё на несколько минут. Неподвижный Стиванг ждал в темноте: делать было нечего. Наконец свет вернулся, а башня перестала трястись.

Мужчина спрыгнул со стола и первым из контролёров сумел подняться на ноги. Техники внизу снова заняли свои посты и смотрели вверх, ожидая, когда кто-нибудь отдаст им команду — без разницы, какую именно.

— Пошлите вызов всем ульям, — потребовал Эвальд. — У нас вторжение. Враг уже здесь. Направить все силы в Протаркос, встретить захватчиков и уничтожить их. Именем лорда-контролёра по всем ульям объявляется всеобщая мобилизация.

«Всего один корабль. Всего лишь один-единственный корабль. — Прокручивать в голове картину происходящего оказалось непросто. Вражеское судно оказалось слишком уж велико. — Впрочем, неважно, сколь вместительны его трюмы. Мы превосходим захватчиков численностью в тысячи раз и даже больше».

Стиванг всё ещё командовал. Он всё ещё контролировал ситуацию.

Там, куда врезался «Четвёртый всадник», бушевали пожары. Обрушились целые секции уровней, и улей перестал быть узнаваемым. Не стало ни залов, ни коридоров, ни мануфакторумов — одни развалины, нагромождение разорванных металлических каркасов и неровных насыпей скалобетона.

Мертвецы лежали вокруг десятками тысяч, и это без учёта трупов, испарившихся от жара и силы столкновения. Раздавленные тела скрывались под грудами камня. По мере того как грохот от столкновения и вторичных трещин расколотого улья стихал, отовсюду звучало всё больше бессвязных воплей раненых.

Разрушение было тотальным. Отряды рабочих бесцельно слонялись среди руин, оглушённые и внезапно утратившие смысл своего существования. У них не осталось ни инструкций, ни надзирателей, что бичевали бы их и указывали, куда идти.

Ужас пробился наружу сквозь морок дурманящих препаратов. Для некоторых несчастных наступило в некотором роде пробуждение.

Ни одна из рабочих единиц не обладала полноценным именем. Вместо этого использовались цифровые обозначения. Но там, где было сознание, возникала идентичность, а идентичность всегда жаждала собственного имени.

В моменты прояснения сознания женщина думала о себе как о Копалке. Она и была Копалкой, поскольку, когда не работала на заводе по переработке отходов, она копалась в кучах мусора, что состояли из окончательно отвергнутого материала, который лениво сочился из выпускных труб мануфакторума. Она искала дополнительные источники пищи, которые могли содержаться среди жижи: эти маленькие скользкие кусочки жира, слишком мелкие для обработки машинами, ошмётки слизи и прочей мерзости, что можно было бросить в рот и проглотить.

Сейчас она не рылась в мусоре, будучи слишком испуганной и удивлённой для этого. Копалка присела за куском скалобетона в компании Скребка — ещё одной «рабочей единицы» из её когорты. Двое посмотрели друг на друга, и глаза обоих казались слишком огромными и белыми на покрытых коркой грязи лицах.

— Что делать будем? — спросил Скребок. Он выглядел неуверенным, словно не знал, имеет ли право хотя бы перевести дыхание. Никто ни к чему их не принуждал, все вокруг валялись мёртвыми. Ждать помощи было не от кого.

Копалка решила выглянуть из-за импровизированного укрытия. Её взору предстала громадная пещера, открывшаяся в улье по воле протаранившего Протаркос левиафана. Их мир словно испытал на себе удар молота.

— Хочу взглянуть поближе, — заявила она. К новизне чуда прибавилось ещё одно свежее переживание — любопытство. Корабль стал новым центром реальности и взывал к женщине.

Скребок испытывал схожие чувства. Он кивнул, и вдвоём рабочие вышли из своего укрытия. Они карабкались по развалинам и мертвецам, кружили вокруг новых шахт, уходивших в глубину на множество уровней, где пламя ревело, как в жерле вулкана. Пол пещеры представлял собой смятую массу из стен и потолков. Скребок и Копалка двигались там, где прежде не было места, и нос корабля становился всё более и более исполинским прямо у них на глазах.

— Как такое возможно? — промолвил Скребок, чей голос звучал так же испуганно и взволнованно, как себя чувствовала Копалка. — Как Режим мог допустить подобное?

— Да никак, — отозвалась она. Женщина хихикнула при осознании немыслимой ереси, которую только что произнесла. — Никак, — повторила она ещё раз только ради того, чтобы вновь услышать эти слова.

Рабочие находились в нескольких сотнях метров от кончика носа корабля и ещё в сотне метров под ним. От корпуса исходил жар, обжигавший грязь на плоти Копалки. Она созерцала чудовище, не в силах понять, что же оно такое и что означает его появление, — за исключением того факта, что оно изменило всё, ибо произошло воистину невозможное.

Скребок замер и схватил её за руку.

— Что? — Она попыталась отстраниться, желая подойти к чудовищу поближе.

— Слушай! — прошипел Скребок.

Теперь рабыня услышала грохот шагов. Привычные звуки заставили кровь застыть в жилах. Свежие эмоции исчезли, словно их и вовсе не было. К освободившимся рабочим приближалась военная мощь Режима. Копалка уже чувствовала, как её сердце вновь сжимается в мёртвой хватке. Она изо всех сил старалась дышать, а топот маршевых сапог меж тем становился всё громче и громче. Звук доносился отовсюду, отражаясь эхом в рваных отверстиях вокруг пещеры.

В нескольких метрах неподалёку, в промежутке между грудами щебня, зияла впадина. Женщина бросилась к ней и свернулась клубочком внутри. Мгновение спустя Скребок последовал её примеру. Товарищи по несчастью сжались, как только могли, чтобы сделаться максимально незаметными. Покинуть пещеру не было времени, да и сама Копалка не ведала, куда бежать. Немногие знакомые ей места в этом районе улья исчезли без следа.

Они со Скребком дрожали и выжидали. Звуки марша усилились, а затем явились солдаты. Они вошли в пещеру настоящим потоком, волна за волной; фанатичные офицеры вели шеренги одурманенных наркотиками до состояния бесстрашной, но контролируемой агрессии солдат-рабов.

Скребок заскулил от страха. Копалка задрожала так сильно, что едва могла дышать. Режим предстал перед ними в самой устрашающей из всех известных форм. Рабочие знали, как именно солдаты наказывали тех, кто хоть в чём-то не соответствовал требованиям контролёров. Они никогда не видели войск в таком количестве. Пластинчатая броня была симметрично окрашена в красный и синий — цвета Режима, — и бойцы врывались в пещеру бесконечными тысячами, словно колонны муравьёв, желавших уничтожить незваных гостей своего гнезда.

На несколько минут посреди разгрома новой пещеры, где было уничтожено всё, что только знала Копалка, в её разуме пробудилась мечта. Но теперь, когда явились солдаты, мечта испарилась. Вернулась привычная ей реальность. Невозможное обратится во прах, а тирания Режима восстановится.

В основании носа корабля пришельцев распахнулись громадные двери — чудовище открыло пасть, словно желая насытиться. Опустился пандус, и Копалка услышала новые шаги куда более тяжёлых ботинок, марширующих со зловещей точностью, недоступной топоту одурманенных галаспарских солдат.

Из тёмных глубин корабля излились фаланги гигантов, облачённых в доспехи мертвенно-серого цвета. При виде этого зрелища у Копалки буквально отвисла челюсть; она забыла о том, как дышать, равно как и о страхе перед бойцами Режима. Эти существа находились на совершенно ином уровне бытия — чересчур совершенные в своём безжалостном марше на врага, слишком ужасные в своих нечеловеческих шлемах. Во главе их строя шагал самый большой и самый жуткий великан из всех, возвышавшийся над крупнейшими из воинов армии пришельцев. Вместо шлема гигант носил капюшон, и, хотя нижнюю часть его лица скрывал респиратор, в глазах повелителя чужаков Копалка увидела всё, что ей следовало знать: перед ней предстала сама Смерть, сумевшая обрести физическую форму.

Скребок заскулил в ужасе перед этим призраком.

Воплощённую Смерть окружала группа воинов, не столь высоких, как он, но куда более грозных и зловещих, чем остальные представители их вида. Движения этих существ были неумолимы, а их безмолвие само по себе являлось оружием. Это длани Смерти, подумала Копалка. Продолжения её воли.

Тысячи гигантов вышли из корабля. Они сформировали клин, который врезался в превосходившую их по численности орду галаспарских солдат. Бойцы Режима окружили захватчиков и уже готовились уничтожить их, но когда началась атака, солдаты режима превратились в бессловесный скот, отправленный на убой. Вождь великанов сжимал в руках массивную косу, а его избранные воины несли оружие, сработанное по её подобию, разве что немного меньших размеров. Как только эти косы ударили, Копалка ахнула и сжалась в клубок. Тела солдат взорвались с такой силой, что пещеру залил кровавый дождь. Скребок захныкал, растирая попавшие ему на кожу брызги. Копалка ощутила, как алая жидкость капает за уши; не в силах пошевелиться, она уставилась на орудующих косами великанов. Взмах-другой, и ещё раз, и ещё — сотни солдат Режима исчезали с каждым ударом сердца, подхваченные багровой жатвой. Грозный повелитель исполинов безостановочно шагал вперёд, убивая без какого бы то ни было напряжения, и вокруг него падали мёртвые солдаты.

У покинувших корабль воинов имелись орудия, и они открыли огонь. Оглушительный грохот снарядов казался эхом грома, возвестившего о пришествии великанов. Войска Режима ответили, но по сравнению с исполинами выстрелы их винтовок выглядели жалко, словно солдаты беспомощно палили из детских игрушек.

Женщина наблюдала, как разворачивалось невозможное. Её сердце вновь застучало быстрее, но на сей раз не только от страха, но и от возбуждения. Режим атаковал волнами, и гиганты расправлялись с каждой, словно те были эфемерными, как дым. Зубы Копалки стучали в такт выстрелам, она дрожала в экстазе благоговения.

Пришельцы были не просто гигантами, но чем-то большим. Положить конец всему сущему явились сами боги.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Солдаты Режима обрушились на Гвардию Смерти очередной волной. Их глаза были тусклыми, но лица искажались гримасами гнева. В противостоянии с керамитовыми доспехами легионеров оружие этих галаспарцев оказалось столь же бесполезным, как и у каждой предыдущей волны их собратьев. По всей длине одиннадцатитысячной колонны прогремели болтерные залпы, и вражеский натиск разбился о строй легиона. Расколотый пол пещеры скрылся под ковром из мертвецов. Воители Четырнадцатого почти достигли дальнего конца каверны, где лабиринт коридоров вёл к самому сердцу улья.

— Это не солдаты, — сообщил Барразин по воксу примарху и Терсусу. — Какие-то автоматоны из плоти.

Мортарион резко дёрнул Безмолвием, стряхивая с косы кровь и ошмётки внутренностей, а затем оглянулся. Антавус Барразин и Веллиан Терсус взяли командование над третью легионеров каждый, и части единой колонны Гвардии Смерти разделились, готовясь к предстоящему вскоре ещё большему рассредоточению.

— Не думаю, что их офицеры хоть когда-то сражались с настоящим врагом, — заметил Терсус. — Правда, это не значит, что они не способны адаптироваться.

Боевой капитан уважал мастерство и беспощадность Барразина, равно как и то, что тот лучше всех терранских офицеров понимал, во что Мортарион стремится перековать Гвардию Смерти. Сам Веллиан куда больше ценил прошлое легиона, но он хорошо руководил и умел внушить верность каждому из своих людей. Кроме того, командир 7-й великой роты отличался сообразительностью, а это качество Мортарион желал видеть в битве за Протаркос.

Однако до сих пор Режим прибегал лишь к одной стратегии: попыткам раздавить неприятеля численным превосходством.

— Они что, надеются задушить нас трупами? — спросил Барразин. — Иначе всё это пустая трата нашего времени и их плоти. Они не представляют никакой угрозы.

— Точно, — без промедления отозвался Мортарион, не переставая наносить смертоносные косые удары своим Безмолвием. Ужас, что вызывали действия примарха, пробился сквозь наркотический туман в головах ближайших к нему вражеских солдат, сломив их и вынудив спасаться бегством, однако все они встретили смерть. — Помните, что вызов, который бросает нам неприятель, кроется именно в потере времени. Мы не можем позволить Режиму обрушить на нас всю свою мощь и закрепиться на родной земле.

И он зашагал быстрее.

Сопровождавшие примарха с флангов на шаг позади воители Савана, облачённые в терминаторские доспехи «Катафрактарий», продвигались с методичностью метронома в бесстрастной ужасающей тишине. Их силовые косы рвали жалкую броню солдат Режима в клочья. Лезвия буквально взрывали вражеские тела, разбрасывая во все стороны куски человечины. Фронт свежей волны рухнул. Солдаты, впервые за всю свою жизнь испытавшие подлинный ужас, визжали и затаптывали друг друга в стремлении сбежать.

Саван не позволил уцелеть никому.

Ступая по трупам собственных товарищей, вперёд устремились новые солдаты, отчаявшиеся и уже изрядно напуганные. Мортарион извлёк из кобуры пистолет «Лампион» и открыл быструю стрельбу; барабанный магазин оружия напитывал энергией каждый новый выстрел. Передние ряды врага скосило, словно артобстрелом.

— Орудия планеты возобновили огонь, сдерживая наш флот, — отчеканил он. — День и ночь, отпущенные нам на захват Протаркоса, начались. Как только это время истечёт, нас атакуют миллионы.

С того момента, как последний из легионеров Гвардии Смерти сошёл с трапа «Четвёртого всадника», битва длилась всего несколько минут. Десятки тысяч врагов уже лежали мёртвыми посреди сотворённой штурмовым барком пещеры. «Хорошее начало, но всего лишь начало». Наступила пауза, когда воинство Мортариона достигло дальнего конца каверны, где открывались сотообразные коридоры, ведущие вглубь улья. Атаки Режима тогда уже прекратились. Враг затаился в глубинах катакомб, готовясь к бою. Теперь места будет меньше, а борьба станет тяжелее. Более того, сами масштабы лабиринтов улья сыграют на руку защитникам. Легиону придётся рассредоточиться.

— Идите, — передал по воксу Мортарион одиннадцати тысячам бойцов. — Никакой пощады тем, кто поднимет на вас оружие.

Гвардия Смерти устремилась в следующие залы. На каждой развилке крупным отрядам приходилось дробиться на меньшие формирования. Вскоре большинство легионеров действовали в рамках отделений, компактных убойных отрядов, что по мере неуклонного продвижения к центру выжигали весь улей, оставляя за собой одни трупы в стремлении достичь средоточия власти Режима.

Вскоре после того, как Терсус двинулся по коридорам, взвыли вокс-динамики.

— Уничтожить захватчиков, — увещевал голос. — Весь Галаспар обязан сражаться. Уничтожить захватчиков. Весь Галаспар обязан сражаться.

Команда повторялась снова и снова, прерываясь разве что воем клаксона, срабатывавшего между каждым двойным повтором приказа.

Режим требовал всеобщей мобилизации.

Его подданные повиновались.

Веллиан свернул за острый угол коридора, и перед ним возникло пространство шириной в сотни метров, а впереди показались двери гигантского мануфакторума. По обеим сторонам громоздились десятки этажей общежитий с открытым фасадом. Лестницы спускались из тесных спальных помещений на основной уровень. В дальнем конце открытой площадки ступени шириной около тридцати метров вели ко входу на фабрику, зиявшему подобно гигантской пасти.

Тысячи солдат заполонили огромный зал. Среди них было ещё больше гражданских, сжимавших самодельное оружие, простые дубинки и всевозможные инструменты. Изо ртов у них стекала пена, а в расширенных под воздействием химикатов глазах плескалось безумие.

— Граждане Галаспара, мы — ваши освободители. — Капитан задействовал вокс-передатчики своего шлема на полную, чтобы его голос пробился сквозь рёв бесконечно повторяемых приказов Режима и нарастающий гул толпы. — Вам нечего нас бояться. Мы пришли только за вашими хозяевами.

Гражданские не слушали. Обезумевшие от химии и подгоняемые силовиками, они мчались в едином строю с солдатами. На Гвардию Смерти обрушилось людское цунами чистого безумия. Нападавшие не имели ни малейшего понятия о дисциплине. Они палили и царапались, завывая, как умалишённые.

Терсус с братьями стойко противостояли натиску. Они встали и наклонились вперёд, используя против лавины тел силу и массу. Клин сумасшедших галаспарцев нахлынул, и располагавшиеся на флангах Гвардейцы Смерти встретили атакующих языками пламени. Легионеры перемещали потоки горящего прометия из стороны в сторону, формируя сплошную стену жара. Вопящие факелы, совсем недавно бывшие людьми, побежали назад, сея вокруг себя погибель. Волна дрогнула, и власть огня предоставила Веллиану и его людям достаточно времени, чтобы пустить в ход свои болтеры. Стволы заговорили в идеально синхронизированной атаке, и смертоносная точность пожинала кровавый дождь и бурю разорванной плоти.

— Похоже, что галаспарцы увеличивают мощность боевых химикатов, — заметил легионер Гарро, когда его отделение перебило сотни солдат и гражданских буквально за несколько секунд. — Они слишком глупы, чтобы бояться нас.

— Слишком чокнутые, чтобы сражаться должным образом, — поправил Терсус. — Даже солдаты. Дерутся, словно животные.

По мере того как отделение продвигалось вглубь зала, сверху спускалось всё больше гражданских, которых гнали вооружённые кнутами силовики. Человеческое море нападающих казалось неиссякаемым. Веллиан проревел своё предупреждение ещё раз, но эффекта оно вновь не возымело. Местные то ли не слышали его, то ли не желали слушать. Их естество растворилось в дымке безумной химической ярости. Галаспарцы вообще не могли осознать, что им предложен выбор.

Капитан чувствовал жалость к несчастным глупцам, но всё же те оставались врагами, вне зависимости от того, кем они были в обычной жизни и какие мотивы побудили их взяться за оружие — если таковые вообще имели место. Тщетность их действий ничего не меняла. Они подняли оружие на Гвардию Смерти и тем самым подписали себе смертный приговор.

— Это противоречит здравому смыслу, — встревоженно произнёс Гарро, чьи доспехи покрывала запёкшаяся кровь.

— Всему виной химикаты, отчаянье и психическая обработка. Всё это прекратится, как только Режим сгинет.

Силы под командованием Терсуса рассредоточились ещё шире. Ни один из видов оружия в руках бойцов Режима не мог пробить броню Астартес, однако море бьющихся тел выступало препятствием, а все препятствия на пути к быстрому и полному захвату Протаркоса были обречены. Приказ Мортариона звучал предельно ясно: всякое сопротивление следовало подавить и уничтожить.

Вооружённый гаечным ключом человек набросился на Веллиана, и боевой капитан встретил его выстрелом. На долю секунды лицо мужчины исказилось от потрясения и боли, после чего его туловище взорвалось. Осколки костей вырвали оказавшейся слишком близко женщине горло и глаза.

Отделение продвигалось медленно, поток вражеских тел не иссякал. Легионеры достигли ступеней мануфакторума, и его пасть извергла ещё тысячи рабочих, которые с криками исступлённого отчаянья бросились на Гвардейцев Смерти. Терсус посочувствовал не только безумным жертвам, но и бедственному положению рабочих. Вот как Режим относится к своим гражданам. Боевой капитан раз за разом напоминал себе, что именно это вынудило Мортариона прийти сюда.

«Освобождение стоит пролитой крови. Должно быть только так».

Терсус отбросил прочь все мысли о жалости. Ей не удастся положить конец войне и сокрушить Режим. Он сделал то, что требовалось, и снова выстрелил из болтера, очередью уложив пятерых.

Кровь ручьями бежала по полу. Легионеры поднялись по ступеням навстречу очередной схватке — и ручейки превратились в водопад. Люди напирали со всех сторон и точно так же умирали. Гвардейцы Смерти оставляли за собой груды изувеченных тел. Воздух стал влажным от крови, а пол — опасным для смертных, скользким от органов и усеянным острыми осколками костей.

Внутренняя часть мануфакторума представляла собой громадную открытую площадку с парой исполинских газовых резервуаров сферической формы. Рабочие слезали с окружавших топливные баки лесов и спешили присоединиться к атаке. Движения галаспарцев отличались резкостью и свидетельствовали о нарастающей панике.

Веллиан указал в сторону резервуаров.

— Разорвём их, — объявил он. Вместе с Гарро они одновременно открыли огонь, целясь поверх голов толпы. Масс-реактивные снаряды пробили металлическую оболочку сфер и взорвались, став всего лишь прелюдией к ещё большему взрыву.

Резервуары исчезли в пламенном дыхании дракона. Гвардия Смерти держалась стойко, выдерживая ударную волну и пылающий ад, подобно прибрежным скалам во время шторма. Огненная буря высотой до самого потолка пронеслась по мануфакторуму, вырвалась в пространство за его пределами и омыла стены открытых спален. Ярость дракона бушевала дальше и дальше, круша всё, что встречалось у неё на пути. Весь зал содрогнулся, и дормитории рухнули, раздавив остававшихся внутри людей. Тысячи тонн скалобетона посыпались в зал. Потолок мануфакторума треснул, полетели куски щебня. Бреши раскололи его стены, что склонились друг к другу, но всё-таки смогли устоять.

Рёв сменился дымом, пылью и тишиной. Терсус оглянулся, уставившись на покосившиеся врата мануфакторума. Следующий зал обратился в груды щебня. От армии безумцев, атаковавшей Гвардейцев Смерти, не осталось ничего. За пределами мануфакторума не виднелось ни единого следа измельчённых тел, ибо все они скрылись под обломками. Воздух внутри помещения наполнился вонью горелой плоти. Вокруг легионеров валялись искривлённые фигуры тысяч почерневших трупов.

Голос Режима оборвался, вокруг воцарилось безмолвие.

Отделение снова устремилось вперёд. Под сабатонами Веллиана хрустели конечности мертвецов, хрупкие, словно ветки. Вокруг капитана порхали хлопья пепла, оседавшие на его наплечниках.

За воронками, где прежде располагались резервуары, показались запечатанные дверные проёмы меньшего размера. Терсус выбрал центральный. Мелта-бомба вышибла противовзрывную дверь, и Гвардейцы Смерти прошли в область более узких залов и закрытых спален. Разрушение предыдущего зала будто бы произошло в ином мире, поскольку здесь трансляция Режима продолжалась.

По коридору ринулись новые солдаты — все они встретили быструю смерть. Пристрелив последнего, Терсус остановился у большой двери. Боевой капитан отодвинул створку в сторону, и его встретили плач и мольбы. Космодесантник оказался в подъезде другого общежития, на сей раз состоявшего из единственного зала. Перед ним стояли сотни гражданских, плотно сбившихся в кучу. Люди дрожали, а многие даже падали на колени, протягивая к нему грязные руки с мольбами о пощаде, которую никогда прежде в жизни не получали.

— Уничтожить захватчиков, — проревели вокс-динамики помещения.

— Вам не стоит бояться нас, — возразил передаче Веллиан.

— Весь Галаспар обязан сражаться.

Рабы переводили взгляд с Терсуса на коробку, из которой доносился глас их хозяев. Колеблясь между двумя страхами смерти, они сжались громадной толпой. Боевому капитану ещё не доводилось видеть столь несчастных людей. Марионетки Режима носили одинаковые туники, все как одна — рваные и грязные. От них пахло страданиями и смертью, а в глазах читалось полное отсутствие надежды.

— Не сопротивляйтесь нам, — обратился к ним Веллиан. — Если вы откажетесь от сражения, никто не причинит вам вреда.

Когда командир 7-й увидел их реакцию, он осознал, что местные жители впервые за всю свою жизнь слышат обещание, а не угрозы. Теперь каждая душа в зале преклонила колени. Они кричали что-то, чего он расслышать не мог, поскольку голоса рабов оказались слишком слабыми и заглушались вокс-динамиками. Впрочем, он без особого труда понял, что люди благодарят их.

— Боевой капитан Терсус, — произнёс голос в бусине его вокса.

— Докладывай, Аркус. — Отзывавшийся на это имя легионер вместе с тремя боевыми братьями занимался разведкой.

— Мы нашли проход. Сразу же за следующим перекрёстком. Счёт врагов идёт на тысячи.

— Оружие к бою, — приказал Веллиан. Затем он ещё раз обратился к людям в спальне, увеличив громкость своего вокс-передатчика до ужасающей силы. Совсем рядом с ними вскоре высвободится нечто гораздо худшее, чем болтерный огонь. — Если вам дорога ваша жизнь, держите эту дверь запечатанной. Вы услышите крики. Не вздумайте открывать её, пока крики не прекратятся.

Судя по выражению лиц гражданских, вряд ли хоть кто-то из них снова отворил бы эту комнату добровольно.

Боевой капитан отступил назад и с громким лязгом захлопнул дверь, изолируя людей от скорого ужаса.

«Когда ты найдёшь ключевые точки, — сказал ему Мортарион, — а враг соберётся в достаточном количестве, задействуешь оружие уничтожения».

Крайности кампании на Галаспаре терзали душу Терсуса, однако приказов Мортариона нельзя было ослушаться. Отсек доступа представлял собой одну из тех самых ключевых точек, где следовало воспользоваться упомянутыми решительными средствами. Боевой капитан отправил приказ по воксу.

— Использовать фосфексные гранаты, — распорядился он.

«Что ж, теперь и я стал ужасом Смерти».

Всё заняло слишком много времени. Барразин жаждал возможности нанести массированный удар по защитникам улья, а она всё не подворачивалась. После целого дня сражений продвижение по улью стало почти что утомительным. «Почти» — поскольку чувство удовлетворения от забоя войск Режима никуда не исчезло. Мортарион приказал, чтобы все враги умерли, и Антавус следил за тем, чтобы воля примарха исполнялась должным образом.

— Уничтожить захватчиков. Весь Галаспар обязан сражаться.

Подгоняемые командами из вокс-динамиков волны атакующих продолжали наступать. Силам Барразина приходилось двигаться вперёд, отбиваясь от бесконечной череды атак безо всякой передышки. Всё это, наряду с решимостью солдат, вселило в первого капитана надежду, что его отряд на правильном пути.

«Галаспарцы не желают, чтобы мы куда-то добрались». Либо так, либо легионеры 1-й роты просто двигались вверх по реке из бесконечного запаса войск. Волны прибывали и разбивались одна за другой, снова и снова. Спустя некоторое время после того, как команды Режима вновь начали транслироваться среди местного населения, бои свелись к простому и целенаправленному уничтожению толп. Некоторые из бойцов, с которыми столкнулась рота, не носили ни доспехов, ни униформы и орудовали дубьём, гаечными ключами или любым другим импровизированным оружием, что оказывалось под рукой. После нескольких актов массового убийства подобных бойцов стало меньше.

Маршируя рядом с Барразином, Тифон указал на тело одного из защитников. Мертвец продолжал сжимать в руках рабочую кувалду.

— Думаешь, это гражданские?

— Если и так, им не следовало сражаться за своих угнетателей. У нас нет времени проводить различия между вражескими бойцами. Каждый, кто поднимет на нас руку, умрёт.

Гвардейцы Смерти свернули за угол, в гораздо более широкий коридор, где пара приземистых турелей охраняла расположенную позади них тяжёлую дверь. Антавус нырнул назад аккурат в тот момент, когда тяжёлые пулемёты открыли огонь. Снаряды врезались в стену справа от первого капитана, выбив увесистые куски каменной кладки.

— Опорная точка, — заметил он, заинтересованный прикрытой орудиями дверью. Наличие форпоста подразумевало, что за ним располагается нечто, достойное защиты. Вероятно, одна из ключевых позиций, которые велел отыскать примарх.

Барразин ухмыльнулся.

— Стало быть, они способны на большее, чем просто забрасывать нас телами, — вставил Тифон.

— Тем лучше для них, — ответил первый капитан. — Хоть какое-то разнообразие, — добавил он чуть громче. — Брат Аванек, ты нам нужен.

Ступавший в арьергарде отряда Барразина дредноут устремился вперёд, его тяжёлые шаги отдавались треском скалобетонного пола. Подобно большинству дредноутов Гвардии Смерти, он был уроженцем Терры. Рекруты с Барбаруса имели не так уж много шансов на получение катастрофических травм, способных внести их в число кандидатов на подобное преображение. Аванек с энтузиазмом воспринял пришествие Мортариона и те перемены, которые примарх внёс в суть XIV легиона. Затянувшаяся ностальгия по Сумеречным Рейдерам была ему чуждой. Барразину казалось, что Аванек является истинным сыном Барбаруса, который по прихоти судьбы родился на Терре.

«Он, — подумал первый капитан, — являет собой будущее Гвардии Смерти. Он осознаёт новое единство целей, которое все мы должны принять».

Дредноут вышел из-за угла. На шквальный огонь пулемётов он ответил одновременным залпом ракетной установки и выстрелом плазменной пушки, после чего коридор содрогнулся от взрывов.

— Раздражитель нейтрализован, — произнёс Аванек металлическим голосом, ровным и грубым, словно могильная плита.

Барразин снова свернул за угол. Орудийные установки обратились в шлак, а стальную дверь метровой толщины разорвало, как тряпку. Изнутри вырвались солдаты Режима, палившие из ручного оружия. Первый капитан бросился на них, и следовавший за командиром отряд Гвардии Смерти пронёсся сквозь врагов, превратив их в дёргающихся агонизирующих марионеток. Силы Четырнадцатого ворвались в крепость.

Форпост обернулся ловушкой для защитников. Его однозначно строили безо всякого расчёта на противостояние угрозе, которая уже находится внутри. Сама возможность какого бы то ни было восстания казалась немыслимой, а то, что кому-то удастся проскочить мимо орудий, и вовсе находилось за гранью воображения владык Режима. То же самое можно было сказать и о противнике с превосходством в вооружении.

Компактная крепость принадлежала Гвардии Смерти с того самого момента, как легионеры переступили её порог.

Последующая резня в тесных залах форпоста сложилась быстрой и всеобъемлющей. В своём терминаторском доспехе Барразин был достаточно широк, чтобы заполнить почти всё окружающее пространство, тогда как возможности для действий Аванека и вовсе ограничивались центральным проходом, ведущим к задней части опорного пункта. Ступая по коридору и посылая вперёд из огнемёта ревущую смерть, Барразин оттеснял защитников до тех пор, пока им не стало некуда бежать, после чего испепелил их.

Остальные легионеры очищали от жизни другие залы. С каждым ударом их силовых кос стены покрывались кровью, осколками костей и кусочками распадающейся плоти. Спустя несколько минут форпост вонял смертью, а воздух стал влажным от испарившейся крови. Отряд XIV легиона перегруппировался в центральном проходе.

Оставлять легионеров для охраны захваченных точек не было нужды: не осталось ни единого живого защитника, стремившегося отбить крепость.

На дальней стороне форпоста располагалась ещё одна тяжёлая дверь.

— Ну-ка, глянем, что же именно они хотели защитить, — сказал Антавус. Первый капитан полоснул лезвием своей силовой косы по центру створки, вскрывая металл. Затем он ударил по двери ещё раз, выломав её с той же лёгкостью, с какой мог бы разорвать кусок ткани. За ней располагалось самое большое помещение, какое первый капитан видел с тех пор, как покинул «Четвёртый всадник».

— Ага, — прокомментировал Барразин, разглядывая открывшийся перед ним зал и собравшиеся внутри войска. — Идеально.

Камеры доступа служили нервными узлами обороны улья. Они представляли собой точки сбора, где располагались десятки тысяч и более солдат для согласованного массированного штурма. Каждая из них, помимо прочего, служила связующим звеном для десятков основных коридоров. Громадные пространства давали защитникам возможность быстро добраться до любого квадранта столицы. Скорость, с какой враг отреагировал на вторжение, несмотря на катастрофический ущерб улью, заставила Мортариона предположить, что Режим располагает какой-то сетью вдоль всех этих линий. Несколько отделений подтвердили её существование. Но то, что открылось взору примарха и его Савана, оказалось явлением совершенно иного порядка, нежели встреченный другими подразделениями Гвардии Смерти противник.

Мортарион и десять его телохранителей-терминаторов только что пробили ещё одну исключительно прочную переборку. За ней открывался вид на обширное пространство города. Примарх остановился прямо посреди туннеля; камера доступа на самом деле вовсе не являлась «камерой» — это была обширная площадь, окружённая со всех сторон крепостными стенами. Сотня танков выстроилась рядами, и все их орудия были обращены в сторону Мортариона. Широкие проспекты, предназначенные для выхода тяжёлой бронетехники на назначенные позиции, ветвились по всей площади, однако танки никуда не уходили — более того, постоянно прибывали новые. Это и был их пункт назначения.

— Нас ждали, — сказал примарх Савану.

Спустя мгновение за его спиной прогремела серия взрывов, и туннель обрушился, преградив обратную дорогу.

— Никто не отступает перед лицом смерти, — изрёк Мортарион. — Враг ошибается, если считает, будто бы я стану стремиться к этому.

Затем он выпрыгнул из туннеля на открытое пространство. Одновременно с этим передняя шеренга танков с грохотом устремилась вперёд. Их огнемётные орудия дали одновременный залп, формируя стену горящего прометия.

— Вперёд! — крикнул примарх своим легионерам. — Никакого уклонения. Только возмездие!

Пламя охватило его. Мортарион бежал сквозь ад, и сила удара стремилась отбросить его назад. Температура доспехов взлетела до небес, а боль стала насыщенно-красной. Он атаковал без промедления, безо всякой пощады, и уже в следующий миг, пройдя сквозь пламя, вновь обрёл ясность взора. Примарх подпрыгнул и приземлился на башню ближайшего танка. Один взмах повёрнутого боевой частью вниз Безмолвия — и лезвие косы пронзило броню. Ещё парой ударов барбарусец взломал металлическую коробку, разорвав металл, будто слабую плоть. Экипаж в ужасе уставился на великана, и его следующий удар прикончил их всех, забрызгав кровью внутреннее пространство.

Перепрыгивая на следующую машину, Мортарион следил за действиями Савана. Терминаторы следовали по обе стороны от своего владыки и пробивали брешь в передних рядах тяжёлой бронетехники. Однако лишь восемь воинов продолжали сражаться: двоих прикончили огнемёты.

Второй танк примарх уничтожил точно, как и первый. Но прежде чем ему удалось прыгнуть вновь, двигатель соседнего танка взревел на высоких оборотах, и оснащённая бульдозерным отвалом машина устремилась прямо на Мортариона. Она врезалась в бак с огнесмесью и перевернула его. Барбарусец бросился влево, но оказался недостаточно быстр. Сила осадной машины смяла резервуар с прометием, разорвала его и воспламенила содержимое. Объединённая мощь удара и взрыва перевернула огнемётный танк, и тот обрушился на Мортариона. Тонны металла швырнули повелителя Гвардии Смерти на пол камеры доступа, пробив скалобетон. Пламя окружило примарха, пытаясь пожрать его тело. Мортарион напрягся и поднял останки машины. Он рванулся из-под обломков, но тут на его пути оказалась ещё одна металлическая плита бульдозерного отвала. Примарх резко бросился вперёд, когда танк с рёвом помчался навстречу другому. Вместо орудия тот был оснащён колоссальным тараном, который столкнулся с бульдозерным отвалом, зажав Мортариона между двумя машинами.

Всё вокруг окрасилось оттенками чёрного и красного. Мортарион лишился возможности дышать. Где-то далеко взвыли моторы, а сцепившиеся со скалобетоном гусеницы завизжали. Давление росло, и возможности выбраться не было.

Таран прижал левую руку примарха к боку. Впрочем, та ещё могла двигаться в достаточной степени, чтобы её хозяину удалось извлечь «Лампион» из кобуры. Мортарион выстрелил назад — энергетический заряд пробил бульдозерный отвал, после чего вошёл в корпус танка. Раздался взрыв, металлическая пластина застыла.

Примарх выстрелил ещё раз, и танк разлетелся на куски. Таран пришёл в движение, но Мортарион ушёл с его пути, прыгнул вбок и швырнул гравитонную гранату в проносившийся мимо массивный танк. Гравитационное поле смяло машину её же собственной массой. Вопли экипажа внутри прозвучали достаточно громко, чтобы примарх услышал их, прежде чем люди обратились в жидкое месиво. Спустя несколько секунд и сам танк превратился в бесформенную массу спрессованного металла.

Мортарион запрыгнул на другой огнемётный танк прежде, чем тот успел направить на него своё орудие, и за какую-то секунду произвёл оценку помещения, где развернулась битва. Строй тяжёлой техники Режима ломался, машины сталкивались друг с другом, пытаясь прикончить воинов Гвардии Смерти или же спастись от них. Тем не менее говорить о победе было пока рано. Враг по-прежнему обладал подавляющим численным превосходством, и ещё двое легионеров Савана исчезли под гусеницами и орудийным огнём.

Мортарион вытащил из-за пояса самое мощное из имевшихся в его распоряжении взрывчатых веществ.

— Вихревая, центр зала, — передал он по воксу, предупреждая свой отряд, после чего бросил сферу по широкой дуге.

Граната прилетела в точности туда, куда он и сказал, и взорвалась прямо над танками, создав трещину в пространственной материи. Бесконечно малая точка «ничего» за доли секунды превратилась в зияющую чёрную пасть, окружённую вихрем истерзанной реальности. Вращающаяся по спирали сила разрывала танки на куски. Голод эмпиреев поглощал машины вместе со смертными, и вихрь продолжал расти по мере того, как впитывал новую пищу, доминируя над всем центром зала.

Среди войск Режима воцарилась анархия. Из-за паники пытавшихся спастись водителей танки врезались друг в друга. Вихрь продолжал расти, всасывая всё больше бронетехники. Мортарион почувствовал, как вся громадная площадь начала смещаться к прожорливому варп-вихрю. Затем шквал пришёл в движение, медленно ползя дугой по территории. Он резко дёргался то влево, то вправо, словно чуя добычу, а затем возобновлял свой неторопливый путь. Реальность взвыла, умирая и всасываясь в воронку, однако её предсмертный вой был не настолько громким, чтобы помешать Мортариону услышать крики врагов.

Солдаты выпрыгивали из сцепившихся и заглохших танков, всеми силами пытаясь бежать. Со своей позиции поверх обломков примарх обратился к ним — вокс-передатчик его доспехов посылал наполненный холодом голос через всю площадь:

— Вы все — рабы Режима. Вы рабы, и всё же увековечиваете ещё более масштабное рабство. Боретесь за то, чтобы его существование продолжалось. Вот за что вас осудили. А вот и ваш приговор.

Примарх поднял Безмолвие и бросился к ближайшему танку, чтобы рассечь его.

— Прикончить их всех, — передал он по воксу Савану.

Боевое применение оружия класса «Нигилус» вроде вихревых гранат представляло немалую опасность. Невозможно было предсказать поведение тех сил, что оно вызывало при активации. Движение, продолжительность и интенсивность вихря подчинялись только прихоти эмпиреев. Солдаты Режима запаниковали, и это обрекло их на гибель. Державшийся подальше от вихря в сопровождении телохранителей Мортарион завершил своё предложение. Организованного ответа со стороны противника так и не последовало. Отдельные танки ещё пытались дать отпор, когда за ними пришёл повелитель Гвардии Смерти. У них не было ни единого шанса.

Вихрь по-прежнему сохранял своё присутствие, когда последний из танков превратился в тлеющие обломки, однако его интенсивность уменьшалась. В скором времени он исчезнет и перестанет угрожать улью. Располагавшиеся на дальнем конце площади проспекты устремлялись вверх, к более высоким уровням Протаркоса. Достигнув наивысшей точки зала, Мортарион оглянулся и ещё раз окинул взглядом бойню, которую оставил позади. Смерть и в самом деле прошлась по всей камере доступа и пожала полный урожай.

Хороший урожай.

— Зачем мы это делаем? — спросил Скребок. И не в первый раз. Впрочем, после целого дня беготни по коридорам вслед за великанами он явно чувствовал, что имеет право на повторный вопрос.

Хотя впереди слышались звуки борьбы, а грохот орудий в наиболее тесных пространствах просто оглушал, там, где прошли гиганты, царило практически тактильное ощущение безмолвия. Они оставили за собой след самой смерти. Повсюду валялись тела, разорванные на куски и растоптанные тяжёлыми сапожищами. Пол был залит кровью, на стенах чернели шрамы от попаданий.

— Тебе не обязательно идти за мной, — сказала Копалка. Некоторое время назад она потеряла Смерть — Жнеца — из виду. Хотя его фигура исчезла из поля её зрения почти сразу, время от времени ужасающе холодный голос разносился по улью и подсказывал ей, какой маршрут лучше выбрать. Но по прошествии нескольких часов это прекратилось. Она просто не могла догнать Жнеца, но всё-таки продолжала пытаться.

— Но зачем мы это делаем? — повторил Скребок.

— Я должна увидеть.

— Но мы следовали за Смертью.

Отлично. Скребок тоже знал. Это делало происходящее реальным.

— Нам следует бежать от Смерти, — заметил он, однако, не отставая и не отворачиваясь от Копалки.

— Смерть убивает Режим, — возразила Копалка. — Разве ты не хочешь, чтобы все они сдохли? Я вот хочу.

— Мне страшно.

— Мне тоже. Но что ещё мы можем сделать? — Копалка имела в виду именно то, что сказала. Всё, что им оставалось, — это следовать за Смертью. — Куда нам идти, если не этим путём?

Скребок не ответил.

Копалка могла бы добавить, что отыскать самого Жнеца, пожалуй, им вряд ли удастся. Скребок, по всей видимости, тоже это понимал и потому продолжал бежать за ней, хоть как-то утешаясь мыслью о том, что им не суждено встретиться лицом к лицу с объектом его глубокого страха. Впрочем, рабочие ещё могли следовать по пути гигантов. Это было несложно. Они продолжали наблюдать за последствиями того, что слуги Смерти творили с Режимом.

Друзья остановились на перекрёстке, а затем повернули направо, следуя за вонью скотобойни и отработанного фицелина. Они бежали мимо обожжённых стен, опалённой плоти, обугленных костей. Во многих телах зияли дыры, у некоторых не осталось голов. Копалка видела, что способны сделать с людьми выстрелы пулемётов; свидетелем подобного доводилось побывать и Скребку. Каждая из рабочих единиц в какой-то момент сталкивалась с этим. Они видели, что случается с другими единицами, которые не подчинялись должным образом. Однако эти раны были слишком велики, чтобы их мог оставить пулемёт. Оружие Смерти вызывало ужас.

Копалка поскользнулась и упала в лужу крови. Измазанная алым, женщина встала, а впереди раздались крики, вопли страха и отчаяния. Копалка ухмыльнулась.

— Ты слышал? — спросила она товарища.

Тот кивнул.

— Режим вопит, — изрекла она.

Копалка побежала быстрее. У неё и в мыслях не было держаться на безопасном расстоянии. Женщину беспокоило, что они со Скребком остались так далеко позади и увидеть им доведётся лишь последствия завершённой войны. Что ж, по крайней мере, конца ей пока не видно. Звуки битвы манили Копалку, и с каждым разом встречалось всё больше трупов, указывавших ей путь.

Сектор, через который продвигались рабочие, был одним из спальных лабиринтов, настоящим муравейником из низких залов, протянувшихся между переполненными складами и камерами в области между мануфакторумами. Стены вокруг отсырели, тёмный скалобетон покрывали сочащиеся трещины. Все залы были одинаковы, сплетаясь в единую паутину бесконечного страдания. И Смерть убивала властителей этих самых страданий.

— Что это? — поинтересовался Скребок.

— Я не знаю.

Внезапно рабочие споткнулись и остановились.

Посреди бушевавшего конфликта раздался новый звук. Вслед за оглушительным грохотом взрывов последовали самые ужасные вопли, которые когда-либо слышала Копалка. А за ними донёслось булькание или шипение, которое, похоже, издавало некое создание.

— Всё ещё хочешь увидеть это? — спросил Скребок.

Копалка заколебалась.

— Хочу, — всё-таки решила женщина. Она должна увидеть, как страдает Режим. Она должна увидеть то, о чём прежде не могла даже мечтать.

Копалка продолжила путь, и Скребок последовал за ней. На следующем перекрёстке она свернула направо, идя за шипением, и в её сердце росло чувство пугающего изумления. Впереди пока не было великанов — и всё же звуки становились громче. Она побежала быстрее, проносясь мимо закрытых дверей спальных помещений. Время от времени в смотровых щелях появлялись наполненные страхом глаза. Копалка помахала им.

— Давайте с нами! — крикнула она.

Никто её не послушал.

— Уничтожить захватчиков. Весь Галаспар обязан сражаться.

Призыв продолжал звучать всё время, пока она находилась в туннелях. Даже сейчас чувство новизны от своего непокорства никуда не исчезло. И пускай никто не спешил присоединиться к ней и Скребку, они тем не менее точно так же не подчинялись Режиму. Некоторые из них должны были следовать приказам — во всяком случае поначалу. Не все мертвецы, которых она встретила в залах, носили солдатскую экипировку. Но это было в самом начале её погони по коридорам. Сам вид гигантов и демонстрация их мощи даровали её товарищам-рабочим мужество игнорировать приказы.

— Никто не слушает Режим, — воскликнула она на бегу. — Никто!

Задыхавшийся от усталости Скребок не ответил, но всё же кивнул. Он тоже казался взволнованным. Ещё одна невозможная вещь воплотилась в реальность.

Шипение сделалось громче. Откуда-то спереди исходило сияние зеленовато-белого оттенка. Копалка никогда прежде не видела подобного цвета. Она замедлила шаг; вопли раздавались не так часто, как раньше, однако теперь они звучали куда ближе.

Женщина остановилась.

Вместе со Скребком они находились на полпути по коридору, что простирался на несколько сотен метров и заканчивался Т-образным перекрёстком. По обеим сторонам располагались десятки дверей в похожие на тюремные камеры спальни, каждая из них была заперта наглухо. Яркость свечения увеличилась, а булькающее шипение как будто принадлежало чудовищному зверю. Крики раздавались совсем близко.

— Как думаешь, может, нам следует... — начал Скребок.

Из-за правого угла выбежали солдаты. Рабочий взвизгнул, а Копалка затаила дыхание в ожидании выстрела, который уложит её на месте. Но солдаты были безоружны, и они не бросились в атаку. Напротив, они спасались бегством, то и дело оглядываясь на растущее сияние.

Теперь шипение звучало почти так же громко, как и сами крики.

— Пошли! — заорала Копалка. Вместе со Скребком они снова побежали, но назад, тем самым путём, которым пришли, и теперь ей тоже приходилось оглядываться через плечо. Она уже знала, что не сможет бежать достаточно быстро.

Чудовище выплеснулось в коридор. Жидкое зелёное пламя омыло солдат, поглощая и расплавляя их плоть. Вопли умирающих терзали разум Копалки, и она тоже закричала, понимая, что в скором времени и ей суждено присоединиться к бойцам в ужасающих предсмертных мучениях.

Жидкое пламя двигалось слишком быстро, его было не обогнать. Расстояние между ним и беглецами сократилось до менее чем сотни метров. Копалка остановилась у ближайшей двери и забарабанила по ней.

— Впустите нас! — прокричала она.

— Впустите! — последовал её примеру Скребок, стуча в соседнюю дверь. Смотровые щели отворились, но затем закрылись опять.

Рабочие устремились к следующим дверям, а затем к ещё одним. Вопли гибнущих становились всё более отчаянными, а река смерти наступала всё ближе и ближе. Наконец она поглотила крики последних солдат, и Копалке едва удалось расслышать их голоса в шипении жуткого вещества.

Они со Скребком пришли навстречу собственной гибели. Смерть не пощадит никого.

Копалка всхлипнула. Какой же она оказалась дурой, решив, что сможет увидеть Смерть и не заплатить за созерцание запретного.

Костяшки пальцев кровоточили от ударов. Болезненный свет практически добрался до неё. С каждым вздохом нос и лёгкие наполняла вонь, пронзающая, словно клинок. Из глаз покатились слёзы.

Одна из дверей вдруг скользнула в сторону. Скребок рванулся вперёд, но явление скорой кончины загипнотизировало Копалку на одну-единственную роковую секунду. Зелёный огонь потянулся за ней, и когда женщина пришла в движение, мельчайшие капельки пламени лизнули её правый бок.

Агония была запредельной. Боль не поддавалась описанию, она находилась за границами чувств. Пламя прожгло руку и ногу. Пальцы растаяли, а плоть закапала, словно воск со свечи. Копалка завизжала, и в этом крике присутствовало нечто большее, чем боль, поскольку само понятие боли было чересчур слабым определением для того, что с ней происходило здесь и сейчас. Женщину захватило откровение, подобное ужасающему, скорбному рождению новой веры.

Она влетела в комнату и рухнула наземь, каким-то образом сохранив способность видеть, даже корчась среди пожирающего пламени. Скребок помог остальным рабочим снова захлопнуть дверь. Мгновение спустя снаружи донеслось шипение. Зелёное пламя струилось по коридору.

В общежитии оказалось так многолюдно, что всем, кроме Копалки, приходилось стоять. Повинуясь единому порыву, толпа отхлынула от двери. Люди стонали, задыхаясь в давке. Скребок оттащил Копалку от входа, и шипение заглушило её крики.

Чёрный металл двери светился болезненно-зелёным. Температура в помещении подскочила, створка начала тлеть. Затем загорелся металл, и пламя гнилостного оттенка облизало край дверного проёма, медленно распространяясь дальше по всей его ширине. Копалка заметалась: ей казалось, будто бы убийца слышит её даже в самой комнате. Шипение становилось громче и громче.

А затем оно начало слабеть.

Когда это произошло, самая невыносимая боль покинула женщину. Тело перестало гореть, нервы повреждённых конечностей просто исчезли. Её правой руки ниже локтя не стало, а почерневшая нога сочилась. Изувеченные, как и она сама, остатки двери с лязгом вывалились из креплений, продолжая тлеть в уменьшающейся луже пламени на полу. На другой стороне коридора дверь в другую спальню точно так же провалилась.

Наконец шипение прекратилось.

Вопли Копалки сменились стонами, а между ними ей удавалось дышать почти нормально.

Спустя ещё несколько минут ужасный запах тоже исчез. Чудовище сгинуло, но его порча осталась.

Копалка свернулась калачиком, крепко прижимая колени к груди своей левой рукой. Не переставая плакать, она раскачивалась взад-вперёд.

Но не все её слёзы были вызваны болью. Прикосновение сверхъестественного наложило собственный отпечаток на душу рабочей. Испытанное ей было частью того, что происходило с Режимом в целом. Женщина подумала о солдатах, спасавших свои жизни, и о том, как ужасающий поток, казалось, атаковал с ещё большей яростью, когда те бежали быстрее. Все они умерли. Она — нет. В болевом бреду женщина думала, что зелёное пламя сожгло на ней оковы Режима.

Улей завибрировал, откуда-то раздавался гром завоевания. Вдалеке снова послышались крики. Плач Копалки сменился хохотом.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

За камерой доступа располагались широкие проспекты и ещё более запутанные коридоры, что всегда вели наверх и обязательно оказывались переполнены солдатами Режима — те неизменно бросались навстречу бойне безо всякого успеха. Прогресс XIV легиона был достоин похвалы, однако от них требовалось куда большее. День подошёл к концу, и у Гвардии Смерти оставалась лишь ночь на то, чтобы положить конец правлению тирании над Протаркосом.

Мортарион и Саван громили ещё одну засаду, когда Барразин и Терсус сообщили, что они тоже обнаружили и зачистили входные камеры.

— В какой-нибудь из ваших комнат есть пути, ведущие вниз? — спросил примарх.

— Так точно, — отозвался Барразин. — Здесь у нас платформы гравилифта, достаточно крупные, чтобы вместить сотни человек разом. Галаспарцы задействовали их сразу, как мы здесь оказались, и собирались отправить против нас ещё один батальон.

— Похоже, что они отчаянно стремятся удержать нас подальше от генераторов, — заметил Веллиан Терсус.

— Их отчаянье ведёт нас к победе, — отчеканил Мортарион. — Первый капитан Барразин, собери все силы своей роты и спускайтесь вниз. Уничтожьте генераторы. Вонзи свою косу прямо в сердце врага.

— Как прикажете, господин.

Примарх продолжил движение. Зал, где они находились, тоже устремлялся вверх. Поднимаясь всё выше, Мортарион заметил, что стены коридора покрыты коркой грязи, воздух внутри улья отличался зловонием множества тел и отдавал вкусом страданий.

Мортарион подумал о другом восхождении сквозь токсичный воздух.

Он думал о Барбарусе и Галаспаре.

Однако различия между двумя мирами были велики. Галаспар смердел промышленными отходами, а своим плачевным состоянием этот мир был обязан собственным обитателям. Он не входил в число планет, чья враждебность по отношению к человеческому роду была врождённой. В свою очередь, Режим являл собой людское зло. Могильные владыки Барбаруса играли со смертными, подобно богам. Лидеры Режима не могли похвастать подобными качествами. В них не было ничего богоподобного, кроме высокомерия. За исключением численности, они были слабы.

«Тогда зачем же их сравнивать?»

Всё дело в тирании. Тотальном порабощении и присвоении права собственности. И Режим, и Властители одинаково относились к жителям своих планет. Угнетённые должны были использоваться во имя удовольствия господ, и в этом заключался общий смысл их существования.

Однако Мортарион не освободил Барбарус. Император выполнил эту работу за него.

На Галаспаре всё будет иначе. Он сам выбрал эту планету. Примарх увидел необходимость вмешаться и пришёл сюда. Он уничтожит здесь тиранию — пускай и человеческую, но столь же абсолютную, как и царивший на Барбарусе ужас.

Такова задача, которую предстояло выполнить примарху. Его собственная миссия.

В камере доступа собралась тысяча легионеров 1-й великой роты. На все сборы потребовалось меньше часа. Ожидание всё ещё продолжало нервировать Барразина. Это было время, которое не использовалось для продвижения вперёд. Время, за которое Режим мог бы организовать лучшую оборону.

На двух платформах гравилифта было достаточно места для пяти сотен легионеров. Барразин ступил на северную. Он отшвырнул в сторону останки мёртвых солдат и подал сигнал к началу спуска. Бойцы ощутили рывок, и гравиподъёмник ухнул в шахту. Падал он быстро. Антавус взглянул вверх и осознал, что за первые несколько секунд они уже преодолели тридцать метров.

В данном случае технологии Режима сослужили легиону добрую службу. Гвардейцы Смерти прибудут навстречу следующему бою стремительно.

— Первый капитан, как думаете, им удалось перебросить вниз больше войск, пока мы зачищали камеру? — спросил Калас Тифон.

— Надеюсь, — отозвался Барразин. — Не хотелось бы, чтобы наши сборы прошли даром.

Скорость лифта увеличилась. Антавус почувствовал, что на сердце у него становится легче. Металлические стены шахты расплылись позади. Платформа несла его в глубины улья, и это казалось многообещающим.

«Но если там, внизу, нет ничего, что заслуживает захвата или уничтожения?»

Ну уж нет, показания авгуров слишком благоприятны.

Замедление подъёмника оказалось жёстким. Гравитационная система затормозила в последний момент, и Барразин ощутил удар. Должно быть, смертным при остановке эта машина едва не ломала кости.

Режим явно верил в скорость. Солдаты, которым недоставало сил справиться со спуском, уже были неудачниками и рассматривались как бесполезные в бою. И таких всегда было больше.

Предназначенных на убой солдат было больше всегда.

Находившиеся под командованием Барразина легионеры с Барбаруса взялись за уничтожение неприятеля с куда более яростной решимостью, чем у их терранских собратьев. Они боролись с памятью о своём родном мире, о том, что преследовало их там. Они знали, что милосердие — это слабость, а смерть есть освобождение. Кампания на Галаспаре подтверждала уверенность Антавуса в правильности свежих рекрутов. И раньше первый капитан отдавал предпочтение силовой косе как оружию и символу новой Гвардии Смерти. Ступать сквозь ряды слабаков-галаспарцев доставляло ему удовольствие. Барразин чувствовал удовлетворение в ощущении силы, которое сопровождало их уничтожение.

Напоминавший пещеру зал оказался пустым. За исключением гравилифтов, больше там не было ничего. Подъёмники занимали львиную долю центральной части помещения, по обеим сторонам располагались широкие проспекты, предназначенные для быстрого перемещения войск. На стенах слева и справа виднелись здоровенные ангарные двери. Когда они поднимутся, выходы будут достаточно широки, чтобы через них сумела пройти шеренга из пятидесяти легионеров.

— Налево или направо? — спросил Тифон.

— Судя по диспозиции, мы приближаемся к средоточию энергетических сигнатур, — заметил Антавус, пожимая плечами. — Налево, — указал он. — Посмотрим, что за подарочек нас там ждёт.

Первый капитан подождал, пока прибудут остальные легионеры его тысячи, и как только отставшие подтянулись, повёл марш в сторону врат. Те поднялись сами по себе. Произошло это со столь впечатляющей скоростью, что шестерни протестующе взвыли. На другой стороне обнаружилась могучая артиллерийская батарея — ряды стволов нависали один над другим, и жерла этой стены из орудий были направлены прямо в зал.

Барразин бросился наземь. Пушки дали одновременный залп, и по залу прокатилась буря плазменного огня. Она воспламенила воздух и разрушила противоположную стену, моментально превратив её в шлак. В противостоянии с огневой мощью любого из этих орудий броня легионера выдержала бы только первое попадание. Против всех сразу шансов попросту не было. Яростный залп пронёсся всего в нескольких дюймах над Барразином, и авточувства его брони вспыхнули красным, реагируя краткой вспышкой на смертельную опасность.

Не всем Гвардейцам Смерти удалось пригнуться вовремя. Укрытия вокруг не было, возможностью спастись обладали лишь достаточно проворные. Сдавленные вопли по воксу предоставили исчерпывающую информацию о потерях. Электронные крики ярости исходили от дредноутов, поскольку уйти с линии огня им было не под силу. Почтенным воителям предстояло превозмочь вражеский обстрел — или же погибнуть. Один из них, Беракс, устремился вперёд, преодолевая бластерный шторм. Одна из его конечностей, оснащённая лазерной пушкой, раскачивалась взад-вперёд, наполовину оторванная и бесполезная. Разгневанный дредноут размахивал своей силовой клешнёй, разбивая стены. Он промаршировал сквозь обстрел до самого конца, а затем, наконец, рухнул дымящейся грудой развалин прямо перед первым капитаном.

— Благодарю тебя, брат, — пробормотал Барразин. Неподвижный панцирь дредноута создал ему своего рода укрытие, и командир 1-й великой роты сумел немного проползти вперёд. — Твоя смерть станет преддверием их собственной погибели. Ты защитил меня, и я заставлю их заплатить. А теперь, брат, если ты всё ещё слышишь меня, да обрушится на них твоё возмездие.

Барразин сорвал с пояса фосфексную бомбу и швырнул её над дредноутом в сторону орудий. Бросок был произведён вслепую. Первый капитан просто не мог подняться, чтобы увидеть цель, ибо в противном случае моментально потерял бы голову, оказавшуюся на пути бластерного обстрела. Однако бомба и не должна была лететь далеко; плюс к тому, исключительной точности от броска не требовалось.

Бомба разорвалась, и жидкий огонь хлынул из её чрева. Если за этим и последовали вопли, то Антавус их не слышал. Должно быть, без них и правда не обошлось, поскольку вражеский обстрел прекратился. Солдаты из артиллерийской бригады умирали. Фосфекс прожёг лафеты орудий, и стволы поникли, а затем упали друг на друга. Следом огонь принялся за блоки питания, и батарея взорвалась. Массивные осколки, почти столь же опасные, как и энергетические лучи, разлетелись по всему залу. Пронизанный ярко-зелёными разрядами огненный шар сорвался с места, где вспыхнул, и лизнул зал.

Сразу после этого Барразин вскочил на ноги и ворвался в дверной проём. Вслед за ним галаспарцев атаковали его братья, ставшие ещё более опасными после утраты боевых товарищей, — сыновья Терры и Барбаруса объединились во имя достижения общей цели. Антавус швырнул вперёд пару рад-гранат и поднял ручной огнемёт. Первый капитан выпустил смесь пламени и химических ядов прямиком в пространство за разрушенной батареей, и на сей раз оказался вознаграждён ощутимыми криками, услышав смерть солдат, предпринявших попытку остановить неудержимое.

Гвардия Смерти вошла внутрь колоссального помещения, во много раз превышавшего размерами зал, который они покинули. Воздух потрескивал и отдавал резким ароматом озона. Стоявший гул — глубокий, сильный и достаточно громкий, чтобы заглушить всё, кроме самых мощных конкурирующих шумов, — заставил кости Барразина вибрировать. Напоминавшее кафедральный собор пространство полнилось монолитными цилиндрическими генераторами, каждый из которых достигал не менее пятнадцати метров в диаметре и поднимался вдвое выше. Трубопроводы трёхметровой толщины, похожие на скрученные ветви металлических деревьев, выступали из широких стволов реакторов и уходили в потолок далеко наверху, неся энергию в улей.

Генераторы защищались турелями тяжёлых пулемётов. Выстроенные по высоте в несколько рядов, они открыли огонь. Снаряды сыпались на легионеров со всех сторон. Тысячи накачанных наркотиками солдат Режима ринулись вперёд. Залпы турелей прорезали и их тоже, но одурманенные бойцы даже не замечали, как гибнут их товарищи. Разум каждого из них был настолько распалён боевыми химикатами, что единственным оставшимся инстинктом для них стало стремление атаковать и прикончить захватчиков.

— Всем отделениям, круговой строй, — распорядился Барразин. — Сконцентрируйте огонь на турелях. Покончив с ними, рассредоточьтесь и уничтожьте генераторы.

Гвардейцы Смерти продвигались плотным строем по десять легионеров. Пока треть боевых братьев каждого круга сокращала численность окружающих солдат, остальные направили болтеры на турели. Масс-реактивные снаряды крушили металл и плоть до тех пор, пока орудия вместе с расчётами не были уничтожены одно за другим.

Отделения рассеялись по всему залу генераторной, словно вирус, минируя подрывными зарядами каждый из громадных энергетических цилиндров. Гвардейцы Смерти прошли сквозь тела защитников, словно сквозь воду, и пол скрылся под потоком крови и тлеющих тел.

Барразин со своим отделением находился в центре зала, когда был заминирован последний генератор.

— Заряды подготовлены, — сообщил он роте по воксу. — Активируйте их немедленно.

Капитан усмехнулся, когда раздались взрывы, прокатившись по всему залу подобно щёлканью чудовищного хлыста. Из генераторов выплеснулись потоки энергии, и над всем помещением взметнулась буря энергетических разрядов. Время словно бы остановилось; яркие сполохи молний продолжали сверкать ещё довольно долго. Солдаты Режима утратили возможность двигаться и сражаться. Фоторецепторные линзы шлема защищали глаза Антавуса от ослепления, однако даже они с трудом приспосабливались к быстрым стробоскопическим переходам от света к темноте.

Гроза завершилась с оглушительным грохотом, подобным предсмертному хрипу левиафана. Генераторы умолкли, воцарилась абсолютная тьма.

Легионеры сменили режим зрения на инфракрасный. Барразин созерцал море тел вражеских солдат. Многие из них погибли от электрического тока. Оставшиеся в живых колебались и выглядели потерянными. Для них наступившая ночь была столь густой и плотной, что казалась облачённой в плоть. Антавус представил себе их панику, вспомнил услышанные им истории об ужасах на Барбарусе, которые испытали его новые братья до пришествия Мортариона. Темнота заполнила глаза людей, они ощущали, как та проникает в их носы, лишая возможности дышать. Вкус темноты был тождественным панике, и эту самую панику усугубят боевые стимуляторы, призывавшие солдат драться, но лишавшие их способности мыслить рационально.

Начисто лишённые дисциплины силовики открыли беспорядочную пальбу. Они сталкивались друг с другом и убивали своих же товарищей. В генераторном зале всё ещё находились тысячи бойцов Режима, но больше они не представляли угрозы. Их едва ли можно было назвать препятствием.

— Кончайте их, — приказал Барразин.

Резня завершилась весьма быстро.

После первоначального шока от столкновения корабля с ульем война разворачивалась достаточно далеко, чтобы Стиванг и другие верховные контролёры обрели частичное самообладание. В командном центре звуков боя по-прежнему не было слышно. Война доходила до центра разве что благодаря донесениям командовавших обороной офицеров, да ещё в виде пиктов, передаваемых посредством камер наблюдения. Последние усеивали весь улей, но уничтожались почти сразу, как в комнатах появлялись захватчики. Однако полученной информации оказалось достаточно, чтобы Эвальд Стиванг осознал, насколько его Режим близок к проигрышу.

Знали об этом и его коллеги-контролёры.

— Они могут умирать, — произнёс Ивас Реставан, контролёр мануфакторумов. Его голос отдавал хныканьем — фабричный властитель явно нуждался в том, чтобы кто-то подтвердил его слова и даровал ему надежду. — Тяжёлые пулемёты и орудия в состоянии прикончить чужаков.

— Точно, — согласилась Юваллиат. — Вот только тяжёлые пулемёты и орудия никогда не служат достаточно долго, чтобы хоть что-то изменить. — Она вздохнула. — Волны наших солдат замедляют их лишь ненадолго. Это конец.

Свет в командном центре погас. Отключились гололитический стол и все до единого экраны. Единственный свет проникал сквозь покрытый инеистым узором трещин купол. Бушевавшие снаружи пыльные бури улеглись, но облака ещё пылали, освещая ночь грязно-красным заревом.

— О нет, — простонал Реставан. Все остальные, стоявшие неподвижно, попросту промолчали.

«Они пришли за нами? — недоумевал Эвальд. — Неужели они добрались сюда так быстро?»

Через несколько секунд, показавшихся целой вечностью, экраны ожили, и снова появился свет. Стиванг вздохнул с облегчением.

— Расскажите мне, что именно произошло, — приказал верховный контролёр. Сила собственного тона весьма понравилась ему.

— Мы потеряли основные генераторы, — пояснил техник. — В настоящий момент центр функционирует на резервном источнике питания.

— А что насчёт всего улья в целом?

— Большая часть уже погрузилась во мрак.

— Что мы можем увидеть?

— Почти ничего, лорд-контролёр. Камеры наблюдения не работают.

Разочарованный Стиванг сжал зубы. Он уставился на гололитический стол, что рябил помехами, но всё-таки возвращался к жизни. Информация, которую транслировало устройство, устарела и становилась никчёмнее с каждой секундой. Лорд-контролёр с гневным рыком провёл по столу рукой, и гололитические руны вместе с картой исчезли. Демонстрация хода войны внутри улья теперь уже стала бесполезной.

Владыка Протаркоса сделал глубокий вдох, борясь с тошнотворным чувством страха. «Как скоро сюда прибудет подкрепление из других ульев?» Он подумал о Пейтаркии. Этот город располагался ближе всего и в момент, когда Протаркос подвергся вторжению, находился в процессе мобилизации. Его армия должна находиться близко. Так положено.

«Если только войска Пейтаркии не станут дожидаться, пока к ним присоединятся силы других ульев...»

Нет. Нет, верховный контролёр Тосаррат и близко не помыслит о подобном. Во всех его передачах говорилось, что он спешит со всех ног, командуя армией лично. Полная мобилизация Режима позволит ввести в бой воинство, способное покорить целый мир.

— Прямо сейчас рассчитываю время прибытия согласно последним отчётам, лорд-контролёр, — сказал другой оператор.

— Вывести данные на стол.

— Один момент.

Появились свежие графики, демонстрирующие Протаркос и его окрестности. Векторы показывали передвижения боевых частей, скорость их приближения и расчётное время прибытия.

— Не раньше утра, — заметила Юваллиат. — Ещё три часа.

— Значит, именно столько мы и должны продержаться, — произнёс Стиванг.

— Слишком долго, — скорбно протянул Реставан.

— Это не так, — отрезал лорд-контролёр.

Фабричный властитель покачал головой.

— Мы можем и не дожить до этого момента.

— Доживём, — заявил Эвальд. Слабость Реставана помогла ему, даровав шанс доказать своё превосходство, пристыдив того. — У нас впереди долгие три часа, так давайте посмотрим, каково наше положение и что мы должны сделать, чтобы пережить его. Режим — это всё.

— Режим — это всё, — вторили ему верховные контролёры с разной степенью уверенности.

— В некоторых районах ещё сохранилась система камер. Как далеко они от нашего центра?

Гололитический дисплей изменился вновь. Карта территории уменьшилась, и на половине стола возникла проекция карты Протаркоса. Большей частью она пустовала, а освещённые области представляли собой лоскутное одеяло, не показывавшее чёткого рисунка. Пока Стиванг изучал дисплей, погасла ещё одна область.

— Мы не сможем отследить продвижение врага, — сказала Юваллиат, озвучивая мысли супруга. — Не с такой надёжностью, в условиях нехватки активных камер. Плюс ко всему, многие из этих районов бесполезны для нас. — Она указала на сектор в нижней половине улья, на противоположной от удара корабля стороне города. — У нас есть глаза, но захватчикам ни к чему идти туда. Нам придётся полагаться на отчёты офицеров.

— По крайней мере, у нас всё ещё имеется связь, — напомнил Стиванг.

— Ограниченной эффективности, — возразила Ивина Белльтав, контролёр труда. — Офицеры гибнут почти сразу же после контакта с противником.

«Ни в одном из сражений не осталось никого уцелевшего», — подумал Эвальд.

— Их смерть — сама по себе информация. Гибель офицеров отмечает продвижение врага. — Лорду-контролёру удалось сохранить твёрдость голоса. — И те районы, где ещё остаётся электричество. Это данные, которые мы можем использовать. Взгляните. — Он постучал по дисплею, и стрелки продемонстрировали записанный прогресс вражеского продвижения. — Часть сил чужаков отделилась вот здесь и спустилась вниз, чтобы уничтожить генераторы.

Решение укрепить эту уязвимую точку теперь казалось безрассудным. Возможно, единственное, чего удалось добиться подобными мерами, — это привлечь внимание захватчиков к генераторам. Другие вражеские отряды были сильно рассредоточены, что позволило им крайне быстро захватить обширные территории улья. Однако вплоть до отключения электроэнергии существовала закономерность. Они двигались вверх, постепенно приближаясь к командному центру.

— Они направляются к нам. Рано или поздно, по счастливой случайности или же замыслу, они достигнут пункта назначения.

— Удача? — пискнул Реставан с нервным смешком. — Удача им не нужна!

Стиванг проигнорировал его.

— От нас потребуется задержать врага до тех пор, пока не прибудет подкрепление.

— Как? — спросил фабрикант. — Ничто не в состоянии остановить их.

— У нас всё ещё есть миллионы солдат для развёртывания, — возразила Юваллиат.

— Во тьме.

— У офицеров найдутся переносные светильники, — вмешался Эвальд. — Они раздадут их.

«Уже должны были сделать это».

— Но чем это поможет? — продолжал ныть Реставан. — Как помогут миллионы бойцов? Ничто не смогло остановить захватчиков.

— Достаточно будет просто замедлить их, — объяснил Стиванг, после чего указал на вторую половину стола, где ряды армий направлялись к Протаркосу. — Мы обязаны воспользоваться своей численностью, пока остаётся такая возможность. Генераторов больше нет, так что последними объектами защиты остаёмся мы. — Лорд-контролёр знал, что это успокоит Реставана. — Мы должны переместить наши силы, пока ещё можем, и создать нерушимый кордон на пути врага сюда, в командный центр.

— Средства защиты, которыми мы располагаем, тоже крепки, — заметила Белльтав. — К примеру, те же тяжёлые турели...

— Этого недостаточно, — отрезала Юваллиат. — Ничто здесь не будет достаточным без подкреплений. Если захватчиков можно прикончить тяжёлыми пулемётами, мощь наших армий быстро раздавит врага. Армии следует направить свои орудия на Протаркос.

— Ущерб городу от артиллерийского обстрела подобного масштаба... — начал было Реставан.

— Разрушение будет практически тотальным, — перебил его Стиванг, представляя, как десятки тысяч танков направят на город орудия, после чего пожал плечами. — Ничего не поделаешь.

— Тогда мы умрём вместе с ними. Умрём во имя спасения Галаспара. — Бравада Реставана никого не обманула. На сей раз он искал вовсе не согласия. Фабрикант отчаянно нуждался в том, чтобы ему возразили, сказали, что он ошибается. Лоб Реставана взмок от страха, его телу словно недоставало воздуха, а дыхание ускорилось.

— Мы не собираемся умирать, — заявил Эвальд. — У нас есть средство, к которому всё ещё можно обратиться. Оно защитит нас, когда оставшаяся часть Протаркоса сгорит, и будет сдерживать врага достаточно долго, чтобы успели прибыть наши механизированные части.

Похоже, сказанное обнадёжило Реставана, и всё же он выглядел обеспокоенным. Верховный контролёр мануфакторумов понимал, о какой мере идёт речь. Он просто не задумывался о ней до сих пор — или же не думал, что может означать её использование.

Режим никогда не верил в возможность вторжения на планету. Предполагалось, что любые захватчики будут уничтожены ещё во внешней системе или же, в худшем случае, сгинут под огнём орбитальных орудий. Сама возможность того, что противник из-за пределов империи ступит на землю Галаспара, казалась немыслимой.

Правда, оставалась ещё навязчивая мысль о возможности мятежа. Что, если порабощённые миллиарды восстанут? Против этого варианта, казавшегося просто дурным сном, предприняли все возможные меры предосторожности, дабы подобный расклад стал попросту невозможным. Ещё больше усилий приложили к тому, чтобы гарантировать отсутствие каких бы то ни было шансов на успех восстания, если оно каким-то чудом всё-таки произойдёт.

Рабочие единицы накачивались наркотиками, а потому даже и помыслить не могли о том, чтобы дать отпор. На случай, если наркотики всё-таки не сработают — или же если внутри высших социальных слоёв произойдёт измена, которой верховные контролёры страшились больше всего, — должен был оставаться какой-то способ гарантировать, что бунтовщикам не удастся ничего захватить.

— Изолируйте нас, — распорядился Эвальд.

— Но ведь... — начал Реставан.

— Приказ отдан, — отрезал Стиванг. — Жребий брошен.

Он обменялся взглядами с Юваллиат. Подобно лорду-контролёру, она думала об их совместном потомстве. Резиденция Стиванга находилась за пределами той части шпиля, которую собирались запечатать. Повелитель Галаспара поморщился. Делать было нечего, так что не стоило тратить душевную энергию на подобные вещи.

— Если они выживут, — сказал он, — то продемонстрируют тем самым свою ценность.

Стува кивнула.

— А если у них не получится, они недостойны своего положения.

— Режим — это всё, — произнёс Стиванг.

— Режим — это всё.

Стены и пол задрожали. Командная платформа опустила верховных контролёров обратно в изолированное помещение, а потолок снова отрезал их от купола. Дрожь усилилась, когда массивные шестерни сдвинулись с места. Механизмы были столь велики, а их движения — столь резки, что использовать их можно было только один-единственный раз. Они представляли собой пример одного из самых колоссальных строительных подвигов на Галаспаре. Шестерни повернулись, и ещё одна платформа, наиболее крупная и самая секретная во всём улье, пришла в движение. Поддерживаемая рядами гигантских столбов, она опустилась, погрузив башню внутрь своего бункероподобного основания. Когда командный центр оказался глубоко внутри, наверху началось ещё более грандиозное движение, и стены шахты соединились. Когда это было сделано, командный центр и его генераторы оказались под защитой скалобетонного панциря более чем в сотню метров толщиной.

Шестерни остановились с дрожью, прокатившейся до самого центра. Верховные контролёры посмотрели друг на друга, осознавая завершённость произошедшего только что. Просто развернуться, чтобы уйти, больше не получится. Саморазрушение механизма гарантировало, что никакой внешней силе не удастся найти способы его использования. Пути эвакуации из центра, разумеется, существовали, однако сами по себе медлительные и трудоёмкие, так что воспользоваться ими получится только после того, как кризис минует.

Контролёры и операторы станций останутся здесь до тех пор, пока проблема не будет решена.

— Теперь им до нас не добраться, — промолвил Реставан, в очередной раз нуждаясь в поддержке.

— Ты серьёзно? — Юваллиат окинула мужчину презрительным взглядом. — Чужаки посадили корабль, протаранив Протаркос. Если они сумели сделать подобное, то смогут добраться до нас даже сейчас.

— Конечно смогут, — согласился Стиванг. — Наша цель заключается не в том, чтобы спрятаться от них. Победе это не поможет. Цель — отсрочка. Мы просто обязаны задержать их до рассвета. Да, они могли бы добраться до нас при наличии достаточного свободного времени. Мы им этого не позволим. Мы сами доберёмся до них первыми.

Лорд-контролёр снова посмотрел на линии, сходившиеся к Протаркосу. Ему было плевать, что случится с ульем. Это был не его город, а лишь место командования, вот и всё. Ему принадлежала вся планета целиком.

Эвальд Стиванг уничтожил бы все районы Протаркоса, потребуйся это для спасения Галаспара. На рассвете средства для этого самого уничтожения окажутся у него в руках. А пока он даст захватчикам возможность почувствовать, что их ждёт. Изоляция командного центра служила лишь первым шагом.

Оставалась ещё одна линия обороны, которую можно было обрушить на оккупантов.

— Собрать Вырожденцев, — распорядился он. Их существование было тёмным пятном на установленном Режимом порядке, и всё же их не стали истреблять целиком. Они представляли собой силу, пускай и отвратительную.

В кругах галаспарской элиты бытовало мнение, что рано или поздно Вырожденцы окажутся полезными. В связи с этим их отбирали и изолировали, поколение за поколением.

И вот теперь их день настал.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Обратный путь от генераторного зала оказался долгим. Теперь, когда гравилифты утратили работоспособность, единственным для роты способом вернуться наверх стал длительный пеший марш. В северо-восточной части зала прямо наверх уходила шахта, и металлические лестницы огибали её стены бесконечной головокружительной спиралью. Примерно через каждые пятнадцать метров лестница проходила мимо вентиляционного отверстия или же узкой дверки для технического персонала.

Барразин повёл своих людей вверх. Калас Тифон не отставал от командира.

— Долгий подъём навстречу войне, первый капитан, — заметил он.

— Разделяю твоё разочарование, боец. Надеюсь, она сама придёт нам навстречу.

Антавус ускорил шаг, словно и сам ощущал близость этого гипотетического рандеву. Тифон последовал его примеру. Он верил в своего командира. Барразин с честью провёл 1-ю великую роту через бойню Протаркоса и никогда не сдерживал руку. Каласа одолевали сомнения, что терранская половина Гвардии Смерти сможет быть настолько безжалостной, как того требовали ситуация и сам Мортарион. Он знал, что на данный момент в рядах Четырнадцатого нет ни одного ротного капитана с Барбаруса — эти должности занимали куда более опытные терранцы, и в своих осторожных предположениях опасался, что они окажутся чересчур мягкотелыми. Барразин наглядно продемонстрировал, насколько сильно Тифон заблуждался. Первая великая рота сражалась как единое целое, словно продолжение руки самого Мортариона. Дух примарха вселился в XIV легион.

«Ведь мы все до единого — его сыновья».

Звук взрыва раздался вдалеке, приглушённый стенами, но всё-таки слишком близко, чтобы возникнуть от действий сражавшихся в верхней части улья подразделений Гвардии Смерти. Шахту начало трясти, толчки становились всё сильнее, а температура воздуха возрастала. Барразин остановился; это был первый момент неуверенности, который Тифон видел у своего командира.

— Что такое? — спросил Калас.

— Я не знаю.

Грохот стал оглушительным, а вместе с ним пришло шипение обезумевшей змеи.

В тридцати метрах выше шахту осветило ярко-красное свечение.

— Все вон с лестницы! — взревел капитан. — Выбрать любой ближайший выход! Похоже, они взорвали один из своих очистительных заводов!

В шахту хлынул поток расплавленной руды — чудовище явилось сожрать 1-ю роту.

Ближайшая к Тифону дверь в служебный проход находилась в нескольких метрах позади. Он помчался вниз по лестнице, перепрыгивая по четыре ступени за раз. Барразин следовал сразу за ним, крича в вокс и призывая легионеров роты поспешить. Тифону казалось, будто он очутился в жерле вулкана. Авточувства шлема замерцали предупреждениями. Завывающая, ревущая и шипящая руда подступала всё ближе, а дверь была ещё слишком далеко.

Вдруг стены шахты раскололись. По правую руку от Каласа разверзлась трещина, и он бросился прямо в неё. Когда легионер прыгнул, вокс наполнился воплем агонии Барразина, а затем на Тифона обрушился поток оранжевого расплава. Ослеплённый болью Гвардеец Смерти влетел в разлом и устремился внутрь сквозь распадающуюся структуру стены. Следом за ним полз узкий поток руды. Тифону удалось пробить металл, но сразу после этого легионер рухнул во тьму, а за ним полетели реки руды. Калас ударился о смятую груду лома, на него посыпались обломки. Он оттолкнул мусор, с трудом дыша из-за его веса и изо всех сил стараясь не оказаться раздавленным и обожжённым.

Наконец обрушение закончилось. Блеск сочащейся сквозь трещины руды потускнел до угрюмо-красного оттенка.

Металл заскрипел по броне легионера, давящий подобно длани божьей. Тифон успокоил дыхание и попытался пошевелиться. Он ничего не видел: линзы шлема показывали рассеянные тепловые узоры и ничего более. Однако как только Калас пополз вперёд, ему попалось открытое пространство. Для существа габаритов астартес его едва хватало, и всё-таки это был хоть какой-то путь, так что Гвардеец Смерти выбрал его.

Вокс царапал ухо всплесками раздражающих помех. Легионеру показалось, будто он уловил фрагмент передачи, слог или два, чей-то крик. Он попытался выйти на связь, но никто не ответил. Пожары и повреждения блокировали связь. Калас остался один.

Тифон понятия не имел, насколько глубоко он провалился и где находится относительно своих товарищей. Он следовал единственному доступному маршруту, который изгибался под разными углами, иногда поднимаясь вверх, иногда опускаясь вниз, и извивался взад-вперёд, пока Тифон полностью не потерял ориентацию. Всё это время легионер продвигался через кромешный мрак. Всё это время он находился на грани.

По прошествии некоторого времени окружающее Гвардейца Смерти пространство расширилось, благодаря чему он смог ускориться. Внезапный наклон застал его врасплох, и Тифон упал. Немного пролетев, он приземлился в некий сточный жёлоб и скатился по всей его длине, поднимая брызги солоноватой воды.

Когда воин наконец-то остановился, появилось немного света — вполне достаточно, чтобы линзы смогли усилить восприятие и показать владельцу шлема, где он находится. Как оказалось, Калас очутился посреди громадного мусоросборника. Покрытые буграми нечистот, гниющей органики и всяческих отходов борта спускались к резервуару со смердящей жижей. Удушливая вонь казалась настолько густой, что ощущалась даже на вкус. Над поверхностью этого болотца плыл тонкий слой фосфоресцирующего зелёного тумана.

Жёлоб доставил Тифона к середине склона. Гвардеец Смерти посмотрел наверх и увидел, что в нескольких сотнях метров выше пол выравнивается, что давало определённую надежду выбраться отсюда.

Космодесантник начал карабкаться, но то и дело поскальзывался из-за всякой дряни под ногами. На полпути к цели куча какой-то мерзости развалилась, и вдруг из-под неё выскочил гражданский. В нём едва ли можно было распознать человека. Его покрытая грязью кожа отличалась бледностью и пористой фактурой, как у грибов. Она слишком плотно облегала долговязое тело, отчего конечности и углы суставов казались чересчур длинными и неестественными. Череп галаспарца был вытянутым и лысым, во рту не осталось ни единого зуба, а почерневший язык то и дело облизывал тонкие гноящиеся губы. Зрачки мусорщика расширились, заполнив глазные яблоки и превратив их в блестящие чёрные шары. Из его рук выскользнул кусок капающей материи, которую он жевал, и галаспарец склонил голову набок, а затем улыбнулся.

— Милости прошу к нашему шалашу, — пробулькала тварь полным мокроты и веселья голосом. — Раз уж ты пришёл сюда, стало быть, все мы в сборе наконец. — Мусорщик хихикнул, явно довольный избранной формулировкой, после чего указал на Тифона. — Я тебя знаю! А я тебя знаю!

— Не думаю, — пробурчал Калас, собираясь двигаться дальше.

— Но я говорю, что знаю! — Мужчина рассмеялся. — Правда это или ложь? — Обращался он к Тифону или собственному лоскутному разуму, было непонятно, однако всё же ответил самому себе распевной чепухой: — Может, так, а может, сяк, нить судьбы совьёт дурак.

Калас ускорил шаг. Мусорщик старался не отставать.

— Но, — начал он. — Но, но, но! Вопрос не в том, откуда я тебя знаю. Вопрос в том, откуда это знание снизошло на меня. Ответ же — в том, что ты отказываешься познать самого себя.

Тифон замер. Его рука дёрнулась в порыве направить закреплённый на руке огнемёт в сторону мусорщика. Уродливый галаспарец склонил голову набок и опять улыбнулся, словно читая его мысли, и Калас почувствовал, как нечто скребётся у него в голове, пытаясь залезть внутрь.

Мусорщик был псайкером, и прошёл по этой тропе весьма далеко. «Вот почему Мортарион наложил запрет на колдовство. Вот что получается, если не подавлять психический недуг». Тифон знал, что должен продолжать двигаться, но извращённое любопытство удерживало его на месте. Внутри отстойника больше никого не было, так что никто не увидит, как он общается с мутантом. Несколько лишних секунд не повредят.

— Что ты имеешь в виду?

— Что я имею в виду?

— Почему ты говоришь, что я отказываюсь познать самого себя? — Это обвинение обеспокоило Каласа. Не следовало оправдываться перед этим существом, но всё же ему хотелось, чтобы мусорщик признал свою неправоту.

— Это я сказал? — Напряжение оставило голову Тифона, когда собеседник обратил свой допрос на самого себя. — Точно. Как же грубо. Не об этом, не об этом стоило мне говорить. Ох, как всё-таки непросто свить как надо эту нить. — Псайкер покачал головой, резко шлёпнул себя по щеке и убежал прочь. Через несколько шагов груда мусора под ним рассыпалась, и фигура мутанта исчезла из виду под горой мерзости.

Калас уставился на место, где только что находилось существо. Свечение завертелось вихрем, но затем успокоилось. Совсем рядом послышалось жужжание неистовой тучи мух.

Легионер продолжил восхождение, стараясь не обращать внимания на пульсацию в висках. Достигнув вершины воронки и ступив на ровную поверхность, он вновь приблизился к грохоту войны. За стенами отстойника рычали двигатели и грохотали взрывы. В стене напротив Тифона располагалась ангарная дверь, и он побежал к ней.

Стена взорвалась, в помещение ворвался огнемётный танк, а за ним ещё один. Первый изрыгнул в сторону воина пламя с близкой дистанции.

Всё вокруг окрасилось красным. Чудовищный ветер поднял Гвардейца Смерти в воздух и швырнул наземь. Ошеломлённый Тифон ничего не слышал и не видел несколько долгих секунд. Затем боль в голове прошла, и к нему вернулась ясность мышления. Звук двигателей тоже исчез. Вокруг потрескивало пламя.

Калас поднялся на ноги. Дверь в отсек мусоросборника выбило взрывом, между ним и выходом лежали тлеющие остовы танков. Он не мог сказать точно, сколько их было. Они как будто бы сплавились воедино, превратившись в бесформенную массу металла, из которой ручьями стекал пылающий прометий.

«Ты отказываешься познать самого себя».

Слова показались ему не столько воспоминанием, сколько шёпотом на ухо.

Калас Тифон выбежал из комнаты, в равной степени желая избежать шёпота и найти своих братьев. Он вышел в широкий коридор, и с обеих сторон к нему подбежали две группы легионеров.

— Твоя ловушка сработала наилучшим образом, брат, — сказал один из них. — Они бы ещё какое-то время блокировали наше продвижение.

— Удачный момент, да ещё взрывчатка, — отозвался Тифон. — Ты бы сделал ровно то же самое, брат.

«Лжец. Не сделал бы».

«И я тоже не стану. Никогда больше».

После того как рота Барразина вывела из строя генераторы, Гвардия Смерти некоторое время продвигалась по улью в ускоренном темпе. В отличие от неприятеля, легионеры могли видеть. Они прорвались сквозь вражеские ряды подобно воплощённым ночным кошмарам. Мортарион ощущал ужас и отчаянье солдат Режима, словно они были физической средой, через которую он мчался, — средой, сотканной из криков и смертей. Боевых химикатов Режима оказалось недостаточно, чтобы рабы могли преодолеть ту беспомощность, которую они чувствовали перед бронированными гигантами. Лишённые воздействия дурмана командиры впадали в ужас ещё быстрее — и с куда более разрушительными последствиями. Во все времена они были творцами страха, под пятой которых страдало население Галаспара. Оказаться жертвой резни для них означало нечто, что разум вынести не мог. У многих защитников Галаспара даже не было источников света, так что они принимались визжать от паники ещё до того, как примарх обрушивался на них.

По ходу этой кампании во тьме Мортарион больше не вёл войну против вооружённого противника. Он уничтожал гнездо насекомых. И когда примарх вместе с Саваном поднялись выше, разрозненные отряды XIV легиона вновь сошлись. Мортарион прослушал вокс-трафик и сформировал для себя общую картину происходящего. Барразин, должно быть, всё ещё находился далеко внизу, поскольку связь с его ротой отсутствовала. Обратный путь от генераторов будет долгим, ведь ни один гравилифт не работал. В свою очередь, остальные легионеры устремились к достижению общей цели.

Улей почти оказался у него в руках. Режим пребывал во власти анархии.

Как только Мортарион достиг основания центрального шпиля, войдя через главный зал замершего мануфакторума, оборона стала столь же интенсивной, сколь и отчаянной, но всё это не имело ни малейшего значения. Портативные источники света предоставили солдатам возможность снова видеть перед собой, и, несмотря на ужас перед Гвардией Смерти, они атаковали.

Галаспарцы шли в ещё большем количестве, чем раньше, что Мортарион едва ли считал возможным. Цифры были гротескными. Волны из тел походили на отвесные стены. Впрочем, цель была близка, а массовость — несущественна. Попытки Режима бежать наперегонки со временем были обречены. Мортарион и его отряд пробирались сквозь солдат, рассекая их на куски силовыми косами. Жертв было так много, что воздух превратился в густой туман из крови и испаряющейся плоти.

Громадные машины мануфакторума, где сотни людей работали и умирали каждый день, казались огромными тёмными фигурами на краю поля зрения. Пол кишел бойцами, копошившимися, словно личинки. Примарх рубил Безмолвием вперёд и назад, вражеские тела взрывались под его ударами. Он увидел, как из дальнего конца помещения в зал хлынуло ещё больше солдат — малиновое движение в инфракрасном свете.

Они нипочём не смогли бы изменить ситуацию. Все их усилия бессмысленны.

Несколько минут спустя примарх пересёк мануфакторум, пройдя прямо через багряный «туман».

— Барразин, — Мортарион предпринял очередную попытку связаться с первым капитаном. — С каким уровнем сопротивления вы столкнулись? — Терсус и другие отделения уже сообщили, что на пути к основанию башни встретили не меньше врагов, чем сам примарх.

Антавус не ответил. Вместо него прозвучал иной голос. — Первый капитан Барразин мёртв, лорд Мортарион. На связи легионер Тифон. В настоящий момент рота перегруппировывается, ожидаем ваших распоряжений. Мы столкнулись с некоторым сопротивлением, но сломили его. Вот уже какое-то время не видели ни единого врага. Улей наш.

Утрата Барразина заставила Мортариона скривиться. Капитан 1-й служил могучим объединяющим фактором. Но Гвардия Смерти представляла собой нечто большее, чем её офицеры, и больший процент последних из числа уроженцев Барбаруса был совершенно необходим.

— Понял тебя, легионер, — сказал Мортарион. — Теперь ты сержант, Калас Тифон.

«Улей наш».

«Ещё нет. Не в этом районе, что особенно важно». Враг предпринял последнюю попытку помешать Гвардии Смерти добраться до командного центра. «Они пытаются сделать именно то, о чём ты говорил раньше, Барразин. Надеются задушить нас трупами. Мне жаль, что ты не можешь узнать, насколько был прав».

Мортарион переключил вокс-канал, чтобы обратиться ко всем своим легионерам.

— Режим в отчаянном положении, но не принимайте его отчаянье за поражение. Они тянут время. Действуя без промедления, мы не позволим им одержать победу.

Одна из дверей за мануфакторумом вела к широкой лестнице. Её построили для того, чтобы стремительным потоком спускать с верхних уровней сотни рабочих единиц, однако теперь их заменили солдаты. Они успели произвести лишь один залп из лазерных винтовок, прежде чем Мортарион ответил им своим «Лампионом», а Саван обрушил на защитников Протаркоса шквал огня из наручных огнемётов. Обогащённый химикатами прометий горел куда дольше и формировал газовое облако, которое растворяло лёгкие после единственного вдоха. В наступившей тишине, поднимаясь по дымящимся скалобетонным ступеням, Мортарион активировал запись.

Залы улья больше не отзывались эхом повторяющейся пропаганды Режима. Барразин заткнул этот голос. Примарх обратился к населению с новым сообщением.

— Граждане Галаспара, — начал он. — Час вашего освобождения близок. Гвардия Смерти пришла за Режимом. Мы — его погибель. Не сопротивляйтесь нам. Не страшитесь тьмы. Оставайтесь за дверями. Не покидайте убежища. Дождитесь рассвета, и вы обретёте свободу.

Закончив запись, Мортарион отправил её по всем ротным каналам.

— Я хочу, чтобы каждое отделение проигрывало эти слова через вокс-трансляторы, — приказал он. — Делайте это до тех пор, пока остаётся враг, с которым нужно сражаться.

Командиры подразделений подтвердили получение команды. Доклады поступали быстро, ибо всё больше отделений сливалось в более крупные формирования.

А затем по улью прокатился гул. Мортарион чувствовал его у себя под ногами, приближаясь к вершине очередной очищенной от жизни лестницы. Вибрация была стабильной, она не увеличивалась и не уменьшалась. Как будто двигалось что-то массивное.

«Ответный ход Режима. Это важно».

Мортарион зачистил последнюю лестницу. Внезапно промелькнувшая мысль о том, что все его старания обернутся ничем из-за недостаточной скорости, заставила примарха встревожиться.

Лестница оканчивалась железными дверями. Мортарион сокрушил их одним-единственным ударом и ворвался в располагавшееся за ними помещение.

Когда повелитель Гвардии Смерти вошёл, вибрация прекратилась — словно после могучего удара по хребту этой области улья. Источник тревоги казался близким, и даже очень. Как только Мортарион ступил в этот зал, у него возникло чувство, будто солдаты внутри видели несколько мгновений назад нечто такое, что он упустил.

Тревожность нарастала.

Зал представлял собой караульное помещение, рассчитанное на тысячу человек — и все они здесь присутствовали. Лазерные турели располагались по бокам от тяжёлых дверей на противоположной стене. Мортарион сразу понял предназначение этого зала. Он был местом последней битвы — открытое пространство, где можно собрать защитников и бросить их на незваных гостей в решающей атаке. Ничто не украшало ни стены, ни потолок, мебели не было вообще. Простор, в пределах которого можно убивать и умирать.

Лишь немногие из защитников были солдатами. Все остальные представляли собой мутировавших человеческих существ, чья искривлённая замысловатым образом плоть указывала на принадлежность своих обладателей к виду, по отношению к которому Мортарион испытывал особую ненависть. Черепа многих тварей были настолько раздуты, что сгибали шеи, на которых они находились, или даже заставляли своих владельцев передвигаться на четвереньках. У некоторых по центру лба росли третьи глаза. Нечистая орда издавала непрекращающийся стон, каждая из особей тонула в пытке, которую для них представляло само существование. Образ лазерных турелей у дверей исказился, из ниоткуда в воздухе возникли капли крови.

— Псайкеры, — прошипел Мортарион. Несчастные люди, телесные воплощения колдовства, они заслуживали только милость истребления.

Солдаты кричали и щёлкали кнутами, и в тот же миг, когда турели открыли огонь, сотни мутантов атаковали примарха. Теперь Мортарион и Саван превратились для них в средоточие терзавшей их боли. Псайкеры вопили и рвали материальное пространство. Пол перед ними задрожал и начал разжижаться. Разрывы в воздухе изрыгали стремительные потоки кислоты. В самом центре зала разразился спиралевидный варп-вихрь, заблокировав продвижение легиона. Он казался особым оскорблением, ответным ударом после того, что примарх обрушил на Режим своей вихревой гранатой.

Разлом стал ещё шире, когда Мортарион попытался обойти его. Впереди образовалась трещина в реальности, и кипящие потоки сталкивающейся материи и варпа окатили его смертоносной энергией. Полученный ущерб был силён, поверхность доспеха отслоилась и потекла. Его сущность, от кожи до самого нутра, начала ломаться. Душа повелителя Четырнадцатого корчилась, а разум содрогался от взрыва болезненных воспоминаний, всех как одно отрывочных и одновременно столь же реальных, как и зал, в котором он сражался. Прошлое и настоящее слились воедино, и примарх всеми силами пытался их разделить. Боль от бури воскресила ту самую муку, что Мортарион испытал перед крепостью своего приёмного отца на Барбарусе, когда его тело сразили токсины.

Буря взвыла и настигла одного из воинов Савана, который безмолвно исчез в пасти разлома. Мортарион зарычал, задействуя всю силу своей воли и физическую мощь, чтобы превозмочь боль, и продолжил двигаться вперёд, тогда как за ним кружился поток крови и разжиженной плоти.

«Колдовству меня не сломить».

Не так близко к цели. Не такими грязными играми. Он искоренил колдовство на Барбарусе. Точно так же случится и здесь.

Мортарион продолжал идти, хотя и чувствовал себя на грани распада. Он достиг грани бури и обстрелял её из «Лампиона». С каждым выстрелом взрывалась голова одного из псайкеров, и вихрь задрожал. Края разлома сузились, и прошлое начало терять свою хватку, превращаясь в воспоминания о былом. Примарх рванулся вперёд, и в пределах его досягаемости оказалось ещё больше мутантов. Когда он перестрелял их всех, буря начала рассеиваться. Теперь он мог видеть орудийные башни, и прежде чем цель успела отреагировать, повелитель Гвардии Смерти выстрелил. Энергетические взрывы расплавили стволы пушек, и турели взорвались, испепелив множество оказавшихся поблизости псайкеров.

Буря исчезла. Задыхаясь от боли после полученных ран, Мортарион усилием воли заставил себя не пошатнуться. По центральной части его нагрудника шла глубокая трещина, достигавшая самого ядра его существа. Примарх ощущал себя разделённым, как будто его разорвало бы напополам в случае единственного неверного шага, и физический урон ощущался наименьшим из полученных повреждений.

Мортарион зарычал и заставил себя сосредоточиться на мести. Теперь мутанты визжали от страха, и всё пространство зала содрогалось от ужаса при наступлении примарха. Его терминаторы направили свои наручные огнемёты на солдат и выпустили широкий веер огня, окутавшего псайкеров. Мортарион устремился вперёд, окружённый пеленой горящего прометия, и пожинал Безмолвием с мутантов кровавый урожай. Прежде чем он достиг середины зала, двери слева и справа взорвались, и к битве присоединились свежие отделения Гвардии Смерти. В скором времени их стало ещё больше, среди прочих прибыла и группа Терсуса. Менее чем через минуту никого из рождённых на Галаспаре в зале больше не осталось. По неподвижному теперь полу растекалась зелёная кислота. В воздухе раздался всхлип, а затем всё стихло.

Примарх позволил себе роскошь остаться на месте. Он дышал глубоко и настойчиво, загоняя всю боль на задний план сознания, где ей и положено оставаться до самого конца войны.

«Биться можешь?» — спросил он самого себя.

«Да».

«Тогда бейся».

Отделения продолжали прибывать. «Мне бы радоваться, — думал Мортарион. Его легионеры достигли этой точки почти в одно и то же время, вне зависимости от того, какой путь избрали. Примарху хотелось испытывать удовлетворение, а не страх. — Мы действовали с исключительной быстротой. Но следовало быть быстрее».

Мортарион подошёл к дальним дверям. Они сильно обгорели при уничтожении башен, но в остальном казались целыми. Впрочем, их средства управления оказались разрушены, сожжённые лазерным огнём. Режим сделал это сам.

Терсус присоединился к своему господину у двери.

— Как вам кажется, командный центр располагается по ту сторону? — спросил он.

— Нет. Я уверен, что его защита лучше, чем то, с чем мы столкнулись здесь. И всё-таки этот зал тщательно охранялся.

Двое легионеров разместили по центру дверей подрывные заряды. Когда мелта-бомбы взорвались, от жара металл раскалился до синевы, а затем потёк, словно воск свечи. Двери разошлись в стороны, обнажив то, что скрывалось за ними.

— Да они ничего не защищали, — растерянно произнёс Терсус.

С другой стороны находились лишь груды обвалившегося скалобетона.

Глаза Мортариона сузились, и он сжал губы в напряжённой гримасе гнева.

— Защищали, — процедил он. — Одна задержка здесь, другая там — вот их защита, — прошипел примарх. — Они поработали на славу. Здесь располагался путь к командному центру. Шахту полностью разрушили, а ведь это была единственная точка проникновения. Они создали барьер, а затем помешали нам увидеть его. Близится рассвет. Для нас дорога каждая секунда, а они украли у нас немало времени, — прорычал Мортарион. — Мне нужны показания авгура.

Один из легионеров Терсуса подбежал к новой структуре шпиля и просканировал её.

— Гляди, — сказал Мортарион, указывая на экран. — Над нами нет ничего, кроме сплошного скалобетона. А теперь обрати внимание на показания повреждений в самом центре. Прежде там располагался вал, а теперь его нет.

— Сверху ещё отслеживаются активные сигналы и показания энергии, — заметил Терсус.

— Да. На весьма изолированной территории. Это и есть наша цель, и мы обязаны достичь её в ближайшее время.

Мортарион едва закончил говорить, как легионер Невак связался с ним по воксу. Невак был одним из часовых, оставленных Гвардией Смерти на внешних укреплениях улья. Как только Мортарион услышал его голос, он понял, что легион опоздал.

— Лорд Мортарион, — докладывал Невак. — Зафиксировано движение на северо-западе. Приближаются механизированные силы противника.

Ночной переход оказался долгим. Арравусу Тосаррату, верховному контролёру Пейтаркии, приходилось сдерживать себя, чтобы не приказать танкам двигаться вперёд на полной скорости. Поступить таким образом значило оставить пехотные части позади. Он бы этого не сделал. Тосаррат намеревался прибыть в Протаркос во главе полного объединённого войска своего улья. Армии других городов не отставали, однако Пейтаркия была вторым по величине ульем Галаспара и, кроме того, располагалась ближе прочих к столице. Именно Пейтаркии и её контролёру доставалась слава первого удара контрнаступления. Кроме того, ввиду положения Пейтаркии Арравус обладал всей полнотой власти над полевыми армиями. Разумеется, окончательное поражение врага станет заслугой лорда-контролёра Стиванга, однако роль Тосаррата, согласно его расчётам, позволит ему улучшить своё положение в Режиме.

На Тосаррате был надет полный защитный костюм, так что он мог сидеть в открытом люке башни танка. В костюме было жарко и неудобно, но он сохранял ему жизнь. Концентрация ядов в воздухе прикончила бы человека за считаные минуты. Верховному контролёру хотелось ехать так, чтобы видеть всё вокруг себя. Зрелище представлялось волнующим. Его танк располагался в центре передней шеренги, а слева, справа и позади него двигались тысячи и тысячи танков — насколько он мог видеть, их колонны тянулись во всех направлениях. Между формированиями бронетехники маршировали солдаты, чья энергия поддерживалась боевой химией. Войска разделились на роты по тысяче танков и сто тысяч солдат, каждая под командованием собственного генерала. Здесь были миллионы бойцов — армия, покрывавшая всю окружающую территорию. Земля содрогалась от грохота гусениц и топота ботинок.

И ещё миллионы маршировали неподалёку. Армии других ульев демонстрировали хороший темп мобилизации. Они соединятся с его воинством вскоре после того, как он подойдёт к Протаркосу. Объединённый гнев городов-ульев обрушится на захватчиков и сметёт их с Галаспара. Ничто не сможет противостоять этому. С такой армией Тосаррат мог обойти все города и сровнять с землёй каждый.

«В некоторой степени это и предстояло сделать. Стиванг высказался предельно ясно. Не останавливаться ни перед чем, лишь бы уничтожить врага. Если для этого потребуется разрушить стены Протаркоса — что ж, да будет так».

Ночь в ожидании боя казалась долгой. Арравус просидел в башне на протяжении всех часов тьмы, неспособный видеть дальше, чем на расстоянии нескольких сот метров, освещаемых фарами танков. Впрочем, в однообразии потрескавшихся пустошей смотреть было не на что. Ядовитый ветер сглаживал все очертания местности, и в резких дуговых огнях танков ландшафт казался выцветшим, словно превратился в кость и потрескавшуюся кожу. Часы тянулись бесконечно. Донесения из Протаркоса приходили мрачные.

— Мы будем там, — пообещал Тосаррат Стивангу. — Рассвет близок, а с ним придём и мы.

Не прошло и часа, как кромешная тьма ночи постепенно уступила место серому, а затем и грязно-коричневому цвету утра. Моторы танков, казалось, зазвучали громче, словно решили приветствовать рассвет новым рвением. Арравус наклонился вперёд, пытаясь получше разглядеть окружающий пейзаж. Воздух поплыл от призматических токсинов. Пыль щёлкала по его защитным очкам.

Из мрака возник силуэт Протаркоса — сначала всего лишь тень, затем он превратился в настоящего исполина. Тосаррат изумлённо замер, увидев громадный звездолёт, вонзившийся в верхнюю часть улья подобно кинжалу, пробившему сердце. На миг это зрелище заставило его усомниться.

«Если враг способен на подобное...»

Он отвёл взгляд от корабля, после чего снова окинул взором своё бесконечное воинство. Это его успокоило. Плевать, на что способны захватчики. Их флотские силы сдерживает орбитальная оборона, так что неуязвимостью они похвастаться не могут. Теперь пришло время наказать их за то, что они осмелились ступить на Галаспар.

Арравус нырнул обратно в тесное и вонючее внутреннее пространство танка.

— У нас всё ещё есть связь с лордом-контролёром?

— Так точно, верховный контролёр. — Офицер связи передал ему трубку.

— Мы вас видим, — обратился Тосаррат к Стивангу.

— Нам удалось пережить эту ночь. — Канал разрывался от помех, и тем не менее правитель Пейтаркии сумел уловить смесь напряжения и облегчения, боровшихся друг с другом в голосе собеседника. — Ты принёс нам победу.

Мортарион в сопровождении Терсуса помчался к наблюдательному пункту Невака. Его установили совсем недавно, и дорога не заняла много времени. Доступ к этой точке лежал через дыру, пробитую во внешних стенах основания башни. На такой высоте бушевал сильный ветер. Яды галаспарской атмосферы смешивались с воздухом Барбаруса в дыхательном аппарате Мортариона, ещё сильнее скрепляя связь между этим миром и родиной Жнеца, усиливая потребность примарха в освобождении его жителей.

Земля едва просматривалась в грязной дымке, однако подкрепления Режима было сложно не заметить. Этот живой двигающийся ковёр насекомых покрывал территорию на северо-западе до самого горизонта — армия колоссальных размеров и мощи.

Неподалёку виднелись орудия планетарной обороны. Пока Мортарион наблюдал за ними, пушки продолжали стрельбу, и оглушительный грохот было слышно отовсюду — словно гремел барабан, удерживающий флот как можно дальше.

После выстрелов орудия откатывались, и массивные заряжатели вставляли в стволы новые снаряды. Медлительные, тяжёлые, повторяющиеся движения превращали орудия в мифических зверей, монстров, по очереди стреляющих в богов. Издалека, за пределами поля зрения, доносилось эхо других ударов. У Режима всё ещё были когти, невзирая на увечья, нанесённые ему Мортарионом.

Примарх посмотрел назад и вверх, на шпиль башни. Тот исчез.

— Это ведь не мы его уничтожили, верно? — поинтересовался Терсус.

— Его вовсе не уничтожили, — пояснил Мортарион.

Прицел «Четвёртого всадника» был точным. Гвардия Смерти ударила по улью настолько высоко, насколько было возможно, не уничтожив цель. Глядя на приземистое основание башни, примарх понял, что произошло.

— Они сами убрали его. Вот что за вибрацию мы почувствовали. — Легион захватил улей почти целиком, за исключением одного-единственного места, которое было наиболее важным. — Мы должны взломать последний вражеский редут прежде, чем подкрепления уничтожат улей и нас с ним заодно. Нам нужна поддержка флота. — Мортарион подумал о том, где показания авгуров регистрировали наибольшее скопление сигналов. Между тщательно укрытым командным центром и позицией Гвардии Смерти лежало тридцать или более метров сплошного скалобетона.

На прорыв уйдут часы, и к тому времени станет слишком поздно. Должен быть иной, более быстрый путь.

Скопление сигналов отмечалось довольно близко к вершине шпиля. Мортарион осмотрел башню снаружи. Вдоль неё, равно как и вдоль остальных стен улья, располагались защитные турели. Те, что стояли внизу, были инертны, полностью лишённые энергии. Установленные на башне крутились в поисках целей. Они питались от генераторов бункера, что прежде служил основанием башни. Дозорный пост Невака находился под прикрытием нависающего скалобетона, обеспечивая Гвардейцам Смерти внутри неплохую защиту от огня турелей. Орудия были мощными, вполне способными сбивать приближающиеся к улью самолёты, но их создавали без расчёта на отстрел воинов, карабкающихся по стенам. Прицелиться им будет непросто.

Но отнюдь не невозможно. В особенности если владык Режима не беспокоит сохранность стен, что немудрено, когда защита имеет достаточную мощь.

Терсус, должно быть, проследил за взглядом господина.

— Атакуем снаружи? — спросил он.

— В точку, — ответил Мортарион. — Сверху и вниз через крышу.

— В любом случае это займёт какое-то время.

— Да, но не настолько много. — Повелитель Гвардии Смерти снова обратил взор на приближающуюся армию и увидел, что нужно делать. — Малый отряд может совершить восхождение, если контратаку удастся ненадолго задержать.

Командный центр следует атаковать небольшими силами, в то время как остальные легионеры спустятся вниз и займутся сдерживанием танков. Если тяжёлая бронетехника сумеет прорваться и получит возможность ударить по внешней стене объединённой мощью своих орудий, от восхождения толку не будет. Если план провалится, а командный центр останется в руках противника, всё будет потеряно. Всё вторжение в систему Галаспар зависело от дополнительного времени, выигранного для подъёма бойцов к вершине башни.

Кулаки Мортариона сжались. Он предвидел возможность того, что ему придётся делать дальше, и всё же необходимость поступить именно таким образом выводила его из себя. На Барбарусе ему не удалось завершить освобождение планеты без вмешательства Отца, потому что примарх не смог подняться к расположенной среди наиболее ядовитых туманов горной крепости и сохранить достаточно сил, чтобы сражаться. И вот теперь ещё одно восхождение, которое он так и не закончит. Впрочем, возглавить небольшой отряд верхолазов в подобной ситуации означало выбрать лёгкий путь. Там в его участии нет нужды. Нет, силы примарха потребуются там, где сражение примет наиболее ожесточённый характер, там, где должны быть задействованы крупнейшие силы Гвардии Смерти и где решения командования будут иметь решающее значение. Его присутствие требовалось именно там, на земле, в открытом поле, во главе теперь уже менее чем десяти тысяч легионеров против миллионов вражеских солдат.

— Ты знаешь, что делать, — сказал примарх Терсусу.

— Так точно, лорд Мортарион.

— Возьми с собой отделение бойцов. Больше я выделить не могу.

— Одного отделения будет вполне достаточно.

— Ты понимаешь, насколько важен захват центра?

— Конечно.

— Задержка недопустима. — Мортарион не стал предупреждать об осторожности в использовании фосфекса.

Терсус добрался до основания башни почти так же быстро, как и сам Мортарион. Он доверял боевому капитану совершить то, что необходимо.

— Задержки не будет, — пообещал Веллиан, и в словах его звучала искренность.

— Чудно.

А теперь — в бой. По крайней мере, между Галаспаром и Барбарусом существовала одна серьёзная разница. Здесь Мортарион обойдётся без вмешательства Отца. Победа или поражение — всё будет плодом его трудов, и только его.

Спустя несколько минут окрылённый яростью Мортарион спустился с рукотворной горы.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Стиванг наблюдал за тем, как пересекаются линии на гололитическом столе. Рассказываемая ими история подтверждалась донесениями Тосаррата. Наступил рассвет, и вместе с ним настал день победы.

Остальные верховные контролёры стояли вокруг стола, наблюдая за происходящим с таким же вниманием, как и первый среди них. Они почти не двигались, давно привыкнув к подобному положению. Последние ночные часы властители Галаспара провели в изучении карты боевых действий, прислушиваясь к звукам приближавшихся к командному центру захватчиков и массированным залпам начавшей обстрел Протаркоса артиллерии Режима. Сердцебиение каждого власть предержащего отсчитывало секунды до того, как произойдут те или иные события. Они знали, что враги идут. Иных способов узнать, насколько близка эта опасность, у верховных контролёров не было. Правителей бросало между крайностями страха и надежды, изнурявшими их души.

— Вот, — заметил Стиванг, удовлетворённо постучав по столу. — Тосаррат здесь, а мы всё ещё держимся.

— Очень скоро мы услышим о приближении конца этой войны, — отозвалась Юваллиат.

— Где они ударят в первую очередь? — спросил Реставан.

— Повсюду, — ответила Стува. — Орудий для этого у них предостаточно.

Стиванг кивнул, представив разрушения, вызванные массированным огнём тысяч стреляющих одновременно танковых пушек.

— Артиллерийский обстрел основания башни неизбежен, — продолжала Юваллиат. — Вероятно, именно там будет наибольшая концентрация вражеских сил.

Эвальд нахмурился. Прежде успокаивавшая лорда-контролёра тишина за пределами командного центра потихоньку превращалась в причину для беспокойства.

— Им уже следовало быть там, — заметил он. — Мы знаем, сколь мало средств, которые мы бросали против врага, могли их замедлить. Подкрепление уже должно было прибыть в город.

— Отчего вы думаете, что это не так? — спросила Белльтав.

— Почему мы не слышим звуки взрывов? Почему не слышим их попыток добраться до нас? — К тому времени лорд-контролёр ожидал ощутить приглушённый шум тщетности, барабанный бой, сопровождающий смертный приговор вражеским войскам, которые растрачивают энергию на укрепление позиций, откуда так и не смогут ни дать отпор, ни уцелеть под шквалом галаспарских снарядов. Вместо этого не было ничего.

Тревога лорда-контролёра оказалась заразной. Пламя свечи близкого триумфа, такое эфемерное и драгоценное, погасло.

— Где они? — потребовал ответа Стиванг .

Реставан развернулся к операторам на постах.

— Почему не сканируете? — воскликнул он, хотя Стиванг прекрасно знал, что они делают это постоянно. — Покажите нам записи с камер!

На экране, нависшем над гололитическим столом, отображалась последовательность изображений, снятых немногочисленными работоспособными камерами наблюдения Протаркоса. Большинство находились внутри командного центра, его вентиляционной системы и пары резко изгибающихся коридоров, предназначенных для аварийного входа и выхода, настолько узких, что в них с трудом мог протиснуться один человек.

Несмотря на осознание бессмысленности требований Реставана и достойной работы операторов в условиях нависшей над ними угрозы гибели, Стиванг взирал на записи в страхе воочию увидеть врага. Но это невозможно. Захватчики не могли телепортироваться через более чем сотню метров сплошного скалобетона. Ведь не могли же? Шахты и эвакуационный зал были пусты. Лорд-контролёр выдохнул, но тревога его отнюдь не уменьшилась.

— Так где же чужаки? — спросила Юваллиат, такая же обеспокоенная, как и сам Стиванг. — Если они не пытаются прорваться, чем они там заняты?

Эвальд хмыкнул, поражённый неприятным осознанием.

— Снаружи, — хрипло произнёс он. — Они снаружи.

— Там наши объективы не работают, — напомнила Стува.

— Кроме тех, что на турелях. — Стиванг бросил взгляд на станции, управлявшие турелями. Экраны операторов демонстрировали одно лишь пустое небо, поскольку орудия вращались туда-сюда, пытаясь отыскать цели.

— Выдвинуть орудия настолько далеко, насколько возможно, — распорядился лорд-контролёр. — Все до единого. Пусть целятся вдоль стены.

Операторы повиновались, и угол обзора изменился. На главном тактическом экране появилась свежая серия снимков. Изображения на них казались разочаровывающе фрагментарными, бросавшими вызов законам перспективы, когда орудия выходили на пределы точек наведения.

— Вот! — крикнула Юваллиат, схватив за плечо ближайшего к ней оператора. — Верни назад.

Тот повиновался, и в поле зрения появились вражеские солдаты. Десять великанов карабкались по внешней стороне стены, пробираясь к вершине бункера командного центра.

— Так мало? — удивилась Юваллиат. — Где же все остальные?

Кровь отхлынула от лица Стиванга, когда он осознал, насколько тоньше стал скалобетонный щит над его головой.

— Это не имеет значения! — прокричал он. Конечно же, это имело значение, и весьма серьёзное, но в данный момент лорд-контролёр мог думать лишь об опасности, которую видел здесь и сейчас. Об угрозе, с которой можно бороться. — Стреляйте по ним! Сбросьте их со стены. Всем турелям, огонь! Огонь!

Они на полпути к вершине, прикинул Терсус. Отделение держалось в рассыпном строю, легионеры находились на расстоянии не менее двадцати метров друг от друга, чтобы не оказаться единой большой мишенью. Сверху, снизу и по бокам оборонительные орудия вращались, не обращая на Гвардейцев Смерти никакого внимания. Легионеры поднимались быстро. Скалобетон покрылся щербинами и легко дробился из-за длительного воздействия токсичного воздуха, и бойцам было проще простого выбивать в структуре башни отверстия для рук и ног. Одного удара керамитовым кулаком или сабатоном было вполне достаточно, чтобы отколоть кусок каменной кладки и ухватиться за нишу. В лицо Веллиану дул ветер, пытаясь сдёрнуть его со стены, и яростно завывал, словно желал подкинуть боевого капитана как можно выше и дальше — а потом сбросить вниз, к самому основанию улья. Однако стихии недоставало сил. Доспехи Терсуса наделили его слишком большой массой, чтобы ветер мог оторвать капитана от башни.

Внезапно турели повернули орудия к стене.

— Они ищут нас, — предупредил Терсус бойцов отделения. — И заметят. Будьте готовы.

Он ускорил своё восхождение, сознательно пойдя на большой риск. Теперь о безопасности не было и речи. Боевой капитан прыгнул и в самом конце прыжка ударил руками в стену, сумев удержаться. Затем Гвардеец Смерти ещё раз прыгнул по диагонали. Он успел сделать это ещё дважды, прежде чем турели открыли огонь.

Шквал снарядов врезался в стену. Они шли под такими острыми углами, что почти проскользнули по поверхности башни. Траектория огня выдалась неудачной, однако это не имело значения: снаряды всё-таки попали в цель. Стену сотрясли взрывы, скалобетон посыпался жестокими пыльными бурями, целые секции кладки откололись и лавиной покатились вниз.

Очередной снаряд разорвался в нескольких метрах над головой Терсуса. Боевой капитан прижался к стене, крепко держась за выбоины, пока сыпались обломки. Воителя окутало пылью, он не видел ничего вокруг; впрочем, это означало, что и он сам оставался невидимым, а для прыжка в зрении он не нуждался. Гвардеец Смерти подпрыгнул прямо вверх, затем ещё раз, и выскочил из облака пыли.

Тем, кто находился справа, повезло куда меньше: снаряд поразил Аркуса на середине прыжка и разорвал на куски. Значок легионера в авточувствах Терсуса мигнул красным, а затем исчез. Мгновение спустя Леван и Бассек повторили его судьбу.

— Похоже, они всерьёз настроены перебить нас, — сообщил по воксу Гарро.

— О, ты уверен в этом? — ответил Терсус в том же духе. Язвительный юмор помогал отвлечься от беспомощного ощущения себя насекомым на стене. Воевать было не с кем, никакого возмездия быть не могло. Всё, что оставалось Гвардейцам Смерти, — это продолжать двигаться.

И Веллиан продолжал двигаться, уподобляясь насекомому. Он пытался делать свои прыжки непредсказуемыми, без всякого шаблона, лишь бы только избежать смертельного удара. Везде, где только удавалось, капитан перемещался среди клубов пыли. Они становились своего рода прикрытием, пускай кратковременным и слабым.

Терсус выскочил из очередного облака, и внезапный жестокий порыв ветра на несколько мгновений расчистил воздух вокруг стены. Артиллерийский огонь обрушился на капитана с нескольких направлений — турели пытались как следует пристреляться. Поблизости разорвался снаряд, шрапнель застучала по шлему Гвардейца Смерти. Он бросился туда, где произошла детонация снаряда, и ухватился за край воронки в тот самый момент, когда по его правому плечу ударил кусок скалобетона. Терсус сжался, а затем вновь выпрямился. Пыль вздымалась повсюду; теперь она казалась благословением, но лишь потому, что взрывы раздавались так близко. Стена содрогалась от детонаций так, будто вот-вот была готова расколоться. Она тряслась, будто желала, чтобы он упал и умер.

Боевой капитан был близок к вершине, но под обстрелом та казалась слишком далёкой. Восхождение по стене тянулось целую вечность, а вокруг него удары богов разбивали её на куски. Грохот турелей заглушал все прочие звуки, и связаться с братьями было невозможно.

«Впрочем, они знают, что нужно делать».

Задача была проста. Взбираться. Взбираться. Взбираться. И, в конечном счёте, стать гибелью Режима.

Погас ещё один значок. Затем ещё один. Торавас и Зивок погибли.

Снаряды продолжали лететь. Огонь не прекратится до тех пор, пока Терсус и его братья не умрут или пока он не заставит орудия замолчать.

Он прыгал и повисал, прыгал и повисал, двигаясь только вперёд, только вверх, сквозь грохот и облака пыли. Возникни в этом нужда, Терсус взобрался бы и в одиночку — или, в случае его гибели, вершины достигнет кто-то другой, потому что хотя бы один из бойцов отделения обязан достичь цели. Это всё, что от них требовалось. Хотя бы один.

Хотя бы один.

Арравус Тосаррат снова находился внутри танка, и доносившиеся по переговорному устройству крики из Протаркоса отдавали паникой.

— Вы можете их достать? — надрывался Стиванг. — Можете прикончить их? Мне кажется, они всё ещё лезут. Огневой мощи турелей недостаточно.

— На таком расстоянии вести прицельный огонь невозможно, — ответил Тосаррат. — Точность абсолютно никакая, мы можем уничтожить и вас заодно.

Для удара по такой высоте потребуются тяжёлые артиллерийские орудия. Арравус собирался начать бомбардировку основания башни, где ожидалось присутствие врага, но оно располагалось достаточно далеко от укреплённой позиции командного центра внутри бункера, так что игра стоила свеч.

— Тогда прикончи остальных прямо сейчас, — прошипел Стиванг. — Где бы они ни были, во имя Режима, прикончи их!

— Сделаем, — пообещал Тосаррат и вырубил связь. — Мы в пределах дистанции ведения огня? — спросил он у командира танка.

— Так точно, верховный контролёр.

Правитель Пейтаркии снова поднял трубку переговорного устройства и обратился ко всем группам тяжёлой бронетехники, находившимся под его командованием.

— Начать обстрел. Огонь по готовности.

Он опять вылез из люка, чтобы самолично узреть опустошение.

Ряды за рядами танков и самоходных артиллерийских установок изрыгали огонь. Тысячи орудий выстрелили одновременно. Множество снарядов по дуговой траектории устремились к основанию центральной башни. Остальные удары пришлись по нижним стенам и шпилям улья. Здания рушились, повсюду в воздух поднимались клубы пыли, сыпались обломки. Северо-западная стена Протаркоса начала рушиться.

У показавшегося из-за дымного покрова участка стены началось организованное движение — неприятель устремился навстречу атакующей армии с весьма приличной скоростью.

— Они здесь! — взревел Тосаррат, на мгновение позабыв, что никто его не слышит. Он захлопнул крышку люка и выхватил трубку у оператора. — Враг здесь! — прокричал верховный контролёр. — Они здесь. Приказ всем орудиям целиться в основание стены.

Следом за этим Арравус вновь показался снаружи, наблюдая через защитные очки за исполнением своего распоряжения.

Линия строя захватчиков была длинной и тонкой. Он подумал, что в ней находится самое большее десять тысяч солдат. Тосаррат ощущал тревогу — и вместе с тем нетерпение. Это скромное воинство почти захватило весь Протаркос. Чужаки оказались грозными бойцами. Но теперь, на открытой местности, галаспарцы превосходили их в численности сто к одному; вдобавок неприятелю предстояло иметь дело с танками. На сей раз их хвалёное мастерство не будет иметь ни малейшего значения.

Орудия ведущих танков опустились и произвели первый залп. Снаряды рвались вдоль всего вражеского строя. До противника ещё оставалось больше километра — Тосаррат мог разглядеть разве что разорванные силуэты подброшенных в воздух тел. Взволнованный полководец наклонился вперёд, чувствуя запах победы. До чего же заманчиво снять грязные защитные очки и посмотреть на триумф собственными глазами...

Внезапно что-то яркое до рези в глазах вспыхнуло в воздухе над Арравусом. Спустя мгновение последовала ударная волна, приглушённая, почти что скромная и в то же время по-своему зловещая. По всему фронту с обеих сторон от верховного контролёра появились новые вспышки. Озадаченный Тосаррат нахмурился, ибо никакого внешнего эффекта больше не наблюдалось.

А затем его начало рвать — сильно, болезненно и внезапно. Рвота заполнила респиратор, и Тосаррату пришлось глотать её. Задыхаясь и продолжая блевать, главнокомандующий сорвал капюшон со своего защитного костюма. Он рухнул на башню, дезориентация и боль разрывали голову изнутри. Полководец глубоко вдохнул отравленный воздух и снова едва не задохнулся.

Танк сбился с курса. Двигатель взревел. Машина закружилась, словно пьяная, наматывая на гусеницы поверженных умирающих пехотинцев. Тосаррата мотало из стороны в сторону, как тряпичную куклу. Он едва осознавал движение. Его голова горела. Горели глаза. Лёгкие и желудок тоже горели. Он схватился за лоб, и кожа с него слезла, прилипнув к перчаткам.

Верховный контролёр Арравус Тосаррат попытался закричать, но его тело вышло за пределы таких возможностей.

Прежде чем его глаза вытекли из черепа, он мельком увидел другой танк, несущийся навстречу его машине. Жизнь покинула тело Тосаррата ещё до столкновения.

Радиационные бомбы взорвались над позициями Режима. Запущенные боеприпасы разлетелись на куски, и невидимый убийца сделал своё дело. Пока Мортарион вёл атаку в отравленные пустоши, рад-оружие сработало незамедлительно. Водители погибли прямо за рулями. Орудия умолкли. Танки резко останавливались либо же теряли управление. Бронированные колонны держались столь плотно, что столкновения стали неминуемыми. Сцепившиеся массы металла преградили путь тем, кто двигался сзади, и в их случае облучению только предстояло выполнить свою работу.

— Продолжайте запуск, — скомандовал примарх. — Выжечь землю.

На первом этапе операции десять тысяч легионеров держались максимально рассредоточенно. Они образовали единую шеренгу, достаточно протяжённую, чтобы противостоять массированному строю Режима и заманить врага в ловушку иллюзией столь характерной для глупцов уязвимости. Вражеский обстрел забрал жизни некоторых Гвардейцев Смерти, однако расстояние между каждыми двумя из них было таким, что один успешный взрыв едва ли был способен на что-то большее, кроме убийства одного-единственного бойца, да и то успешными оказывались разве что прямые попадания.

В то же время перешедший в контрнаступление XIV легион продолжал обстрел неприятеля радиационными и химическими боеприпасами. Гвардия Смерти превратила землю прямо перед собой в ядовитую полосу, незаметную в отравленном воздухе, однако вместе с тем гораздо более смертоносную, чем галаспарская атмосфера. Ни скафандры, ни корпуса бронетехники не могли уберечь солдат Режима.

Танки замедляли ход, глохли и разбивались при столкновениях. Догнавшая бронетехнику пехота умирала, их тела разжижались и обращались в грязь под гусеницами машин. Продвижение войск Режима замедлилось, тогда как Гвардия Смерти продолжала двигаться ровным неумолимым шагом. Линия их строя являла собой лезвие ожившей косы, маршировавшей в твёрдой решимости рассечь врага на части.

Фосфекс разливался вокруг характерным зелёным пламенем. Одна бомба за другой взрывались, создавая сплошное жидкое облако громадных размеров. Танки пылали, и пламя проникало внутрь, жаждая вкусить визжащей плоти. Полностью деморализованные солдаты пытались спастись, а агония преследовала их всепожирающим зверем.

Наступление Режима полностью остановилось. Линия фронта стала чёрной и неподвижной. Там, где прошёл фосфекс, поднимались ядовитые пары, а радиация сохранялась гораздо дольше. Войти в эту зону было верной гибелью для любого простого смертного.

«Быстрая победа», — подумал Мортарион. Впрочем, она тоже мало что значила. Вражеская армия по-прежнему находилась вблизи улья, и её прибытие спровоцировало столкновение с Гвардией Смерти. Это была не та война, которую легион мог бы надеяться выиграть без поддержки флота. Ему следовало как можно дольше удерживать Режим от осознания этого факта.

— Огонь по дальней дуге, — сообщил он по воксу. — Прикончим тех, кто позади, и атакуем в лоб.

Примарх швырнул ещё фосфексных бомб, отправив их на сотни метров в тылы неприятеля, а затем устремился вперёд. Краем глаза он увидел, что легион последовал его примеру. Они атаковали вместе, единым цельным клинком.

Мортарион пробежал через мёртвую зону к ближайшим рядам противника. Галаспарцы немного отступили, их орудия были опущены. Как только экипажи танков заметили примарха, они повернулись в его сторону и выпустили град снарядов по прямой. Слишком медленно — тот оказался куда быстрее. Перепрыгнув вражеский обстрел, Мортарион приземлился на башню одного из танков и всадил Безмолвие в ствол орудия. Коса пронзила металл, и великан спрыгнул с обезвреженной машины, угодив в самую гущу пехотного строя. Оказавшиеся во власти паники из-за свирепствовавшей с обеих сторон смерти, а затем застигнутые врасплох призраком, что приземлился прямо в их рядах, солдаты вопили и яростно палили во все стороны. Мортарион очертил широкую дугу своей косой, и вражеские головы, словно капли дождя, посыпались по кругу. Затем примарх бросился к следующему танку и вывел из строя его пушку, когда тот попытался развернуться в сторону владыки Четырнадцатого. К моменту, когда два повреждённых танка открыли огонь, Мортарион уже был на крыше одной из следовавших позади машин. Снаряды взорвались внутри повреждённых стволов, и ударная волна оторвала башни обоим танкам.

Крики и пламя окружили примарха. Он был Смертью и изливал погибель на врага. Он двигался в авангарде волны разрушения, а следующие за ним легионеры увеличивали стократ опустошение, что творил их отец. Смерть распространялась всё дальше и шире по рядам солдат Режима, каждую секунду гибли сотни бойцов. Всё больше танков сталкивались между собой и исчезали во взрывах. Разрушение воцарилось повсюду.

— Вы — мои несокрушимые клинки! — воксировал Мортарион сыновьям. — Наши потери лишь делают нас сильнее, ибо враг видит наше неукротимое продвижение и понимает, что нас не остановить. Вы едины со мной, сыны мои, и я един с вами!

Примарх перепрыгивал с машины на машину, выводя каждую из строя стремительным ударом и продвигаясь дальше ещё до того, как эффект от его атаки станет ощутимым или известным. Он оставался столь же высоким и прекрасно заметным для всех своих легионеров, чтобы они могли видеть в нём точно такой же клинок.

— Клинок, выкованный лучше всех, режет глубже всех! — крикнул Мортарион. — Вот наше горнило! Вот наше становление!

Рождённые на Терре и Барбарусе легионеры одинаково откликнулись на его призыв. Вне зависимости от места своего рождения Астартес знали, что все они — сыновья Мортариона. Примарх видел, как строй его воинов наносил врагу плавный и вместе с тем смертоносный удар, и «коса» Гвардии Смерти оставляла в теле вражеской армии глубокие раны.

Как только Мортарион достиг области, выжженной его фосфексными снарядами, он остановился среди трупов и неподвижной техники, чтобы швырнуть вперёд ещё больше бомб.

Фосфекс вгрызался всё глубже в галаспарское воинство. На протяжении нескольких минут после первого обстрела Режим оставался беспомощным, его орудия практически умолкли, ибо целые шеренги солдат умирали прежде, чем им удавалось предпринять какую-либо контратаку против Гвардии Смерти.

«Нескольких минут». Мортарион с чувством глубокого удовлетворения подумал, что для солдат Режима эти самые несколько минут были целым веком, растянувшейся в вечности смертью, что никогда не закончится. В свою очередь, для него эти минуты были слишком короткими. Он знал, что наступление Гвардии Смерти в скором времени завершится. Оно продлится ровно столько же, сколько шок врага от первой атаки легиона.

Численное превосходство армии Режима склонило бы чашу весов. Скорее раньше, чем позже, где-то там в тылу — в районе равнины, что лежит за пределами досягаемости химических и радиоактивных боеприпасов, — один или несколько генералов догадаются, что нужно делать. Достаточно будет всего одного.

Минуты деморализации кончились, как и предполагал Мортарион. Начало их конца ознаменовал чудовищный грохот вражеских орудий. Сотня за сотней галаспарских пушек стреляли одновременно, и грохот канонады продолжался так долго, что превратился в непрерывный рёв.

— Сражайтесь! — скомандовал примарх за секунды до того, как явились последствия этого грома. — Гнев врага не способен остановить нас. Никакое неповиновение не в силах остановить пришествие Смерти!

И он продолжал сражаться, проклиная то, что должно было случиться.

Вслед за громом последовал вой — оглушительный вой снарядов, которым не было числа. Чёрный дождь, превратившийся в огненное море. Обстрел казался бесконечным, но вся его ярость ударила исключительно по линии фронта. Артиллерия работала совершенно бессистемно: Режим уничтожал собственные войска и технику, лишь бы пустить кровь Гвардии Смерти. Там, где развернулись наиболее жестокие бои на ближней дистанции, схватка превратилась в бурлящий котёл. Земля вокруг Мортариона взрывалась, укрыться от вражеского обстрела не представлялось возможным — впрочем, он и сам не рассчитывал на подобный вариант. Примарх просто бежал дальше, предоставляя истребление врага самому врагу.

Теперь, пока котёл продолжал бурлить, началась вторая фаза его атаки.

— Ко мне! — воксировал Мортарион своему легиону. — Образуем круг!

Вместо того чтобы продолжать бежать по прямой, он начал двигаться спиралью, орудуя по широкой дуге Безмолвием, разрывавшим в клочья корпуса и пушки танков, продолжавших наступать даже посреди артиллерийского обстрела. Гвардия Смерти приблизилась к своему господину, отдельные легионеры пробивались прямо сквозь ряды вражеской бронетехники. Как только воины собрались вокруг Мортариона, они вновь отбросили галаспарцев — их растущий круг оттеснил врага, словно легионеры сами были осаждающими, а не осаждёнными.

Обстрел из дальних шеренг Режима оказался бессмысленным: снаряды падали на местность, где не было ничего, кроме их собственных машин, пытавшихся маневрировать через воронки. Орудия на миг замолчали. Передовые танки адаптировались к новой конфигурации Гвардии Смерти, хотя и не без новых потерь. Легионеры собрались воедино, и танки окружили их.

Постепенно баланс сил снова начал меняться — громадное численное превосходство Режима брало своё. Круг Гвардии Смерти больше не мог двигаться вне чётко очерченной зоны. Бронетехника сдавила XIV легион, группируя космодесантников в одном месте, которому предстояло стать явной целью для бомбардировки как с ближней, так и дальней дистанции.

Мортарион предвидел подобную вероятность. Столь громадные силы против столь малых делали окружение неизбежным. Тем не менее за время путешествия к системе Галаспар он подготовил своих воинов к такому моменту. Он показал офицерам, каким образом им предстоит изменить правила боя и обратить само окружение против врага.

— Кулак сомкнулся вокруг нас, — передал он по воксу. — Зададим ему как следует. Вонзим копьё в эту плоть.

Гвардия Смерти нанесла контрудар. Ряды её воинов расходились из круга подобно шиповидным отросткам вируса. Они вонзались между танками молниеносными рывками, рассекая пехоту Режима, словно той не было вовсе. Шипы составляли более сотни воинов в длину, и как только они оказывались глубоко внутри вражеского строя, то разворачивались влево и вправо, поражая бронетехнику с близкого расстояния, разрывая её на части прежде, чем экипажи танков успевали отреагировать. Анархия воцарилась по всему воинству Режима. Мортарион выиграл ещё время, поскольку более тысячи танков превратились в пылающие обломки буквально за несколько минут.

Но ещё тысячи единиц оставались в целости и сохранности, и даже атака Гвардии Смерти не могла посеять хаос в их рядах. Находившиеся дальше командиры врага приняли решение прижечь рану и начали очередную бомбардировку, на сей раз направленную на полное уничтожение заражённого Гвардией Смерти района. Они превратили целых два квадратных километра в сплошную зону взрывов.

Снаряд рухнул достаточно близко, чтобы сбить Мортариона с ног. Примарх пролетел по воздуху и упал на горящие обломки танка. Он с трудом встал и вырвался из сплетения металла. На него обрушились новые взрывы, но Мортарион продолжал идти, не видя вокруг себя ничего, помимо пламени и земляных гейзеров. Сотни легионеров уже погибли, а обстрел не прекращался. Режим собирался уничтожить столько собственных сил, сколько потребуется, лишь бы прикончить Гвардию Смерти.

«И враг преуспеет в этом начинании».

Словно издеваясь над усилиями примарха, продолжался и грохот планетарных орудий, сдерживавших флот XIV легиона. Всё вокруг тонуло в громе и пламени.

Спасения не было.

Единственным исходом станет смерть или же конец великого грома.

«Даруй же мне тишину, Терсус. Подари мне тишину».

Гарро увидел, как снаряды вошли в стену прямо под Терсусом, когда тот снова подтянулся, — взрыв вскинул его высоко над очередным облаком пыли. Капитана бросило по дуге наверх и прочь от стены, а затем он упал прямо в эпицентр концентрированного взрыва. Когда дым на мгновение рассеялся, командира больше не было видно.

На стене остались только Гарро и Дерос. Все остальные идентификационные значки погасли.

Гарро служил вместе с Терсусом на протяжении многих лет. Он не мог представить себе 7-ю великую роту без руководства погибшего капитана. Впрочем, времени для горя или отчаяния не оставалось. Успех всей кампании теперь зависел от двух легионеров, и для них не было никакого иного варианта, кроме как пройти сквозь обстрел.

Гарро вскочил, заметив крышу сквозь дым и пламя. Он взбирался всё выше и выше, не обращая внимания на взрывы. Избежать их всё равно нельзя, убьют они его или нет.

«Но этому не бывать. Ради Терсуса и Мортариона я выполню свой долг».

Взрыв, прогремевший прямо под ним, едва не оторвал Натаниэля Гарро от стены, но он держался крепко, невзирая на жар и сотрясение. Затем, вместе с очередным рывком, воин достиг крыши и подбежал к её центру, на ходу выхватывая мелта-заряд. К тому времени, как легионер установил его, его догнал Дерос.

Турели ещё продолжали пальбу, но целиться им было не в кого. На равнинах к северо-западу танки Режима вели непрекращающийся обстрел, клубы дыма скрывали всю землю. Гарро задумался, сколько же его боевых братьев лежат хладными трупами за этим дымом.

Мелта-заряд взорвался, проедая крышу и открывая в плавящемся и испаряющемся скалобетоне широкую дыру. Гарро уже приготовил второй заряд. Он запомнил показания авгуров о местоположении максимальной концентрации сигналов.

— Ещё один, и центр будет наш, — произнёс он.

Натаниэль спрыгнул в дыру, заложил бомбу и поднялся обратно, чтобы избежать жара от взрыва. Дерос расположился на позиции в грубой шахте несколькими метрами выше, держа наготове болтер.

На сей раз, едва шипение расплава прекратилось, из нижней части шахты вырвался свет. Гарро и Дерос спрыгнули вниз. Приземлившись, легионеры разбили вдребезги гололитический стол.

Окружавшие их люди застыли в ужасе.

Один из них, явный лидер, пролепетал: «Режим — это всё». Слова прозвучали так, словно это был вопрос, как будто кредо всей его жизни внезапно оказалось ложью.

Приказы Мортариона были предельно чёткими. Гарро схватил лорда-контролёра, и мужчина сник в его хватке.

— Жнец Людской пришёл за Галаспаром, — процедил легионер. — И он пришёл за тобой. Ты предстанешь перед ним, и Смерть рассудит тебя.

Наступило спокойствие. Чудовищный стук на фоне бесконечного грохота танков наконец-то прекратился. Посреди воронок от взрывов Мортарион ощущал тишину как отсутствие прежней всепоглощающей дрожи.

Примарх знал, что происходит. Это было безмолвие победы. Хотя бронетанковые части ещё сопротивлялись, сдерживавшие флот орудия замолкли.

Мортарион отправил призыв своему легиону — всем, кто ещё был жив и продолжал сражаться.

— Планетарная защита отключена. Мы победили. Ваши братья уже рядом. Смерть Режима близка.

Каждый легионер сражался в одиночку посреди сумятицы танкового обстрела. Мортарион знал, что они живы, только благодаря авточувствам своей брони. Многие Гвардейцы Смерти пали, но тысячи по-прежнему сражались рядом с ним. Этого было достаточно.

Вихрь обстрела расколол время, поймав Мортариона посреди неизменного настоящего. Выживание измерялось удачей, а не секундами или часами. Примарх не ведал, сколько времени прошло в мире за пределами зоны уничтожения. Но он знал, что победа близка, и единственное, что имело значение, — это способность его легионеров выстоять посреди жестокого подвешенного состояния вне времени.

Мортарион побежал быстрее, подняв косу и преследуя начало времени, ибо как только оно запустится заново, когда Гвардия Смерти переживёт побоище против танков, он снова станет истинным Несущим Смерть. Жнец пронёсся через ещё один каменный гейзер, а когда вышел с другой стороны, то увидел впереди ещё больше танков. Примарх оказался по ту сторону вражеского обстрела. Он двигался быстрее, чем рассчитывали командиры Режима, явно не готовые к стремительному броску. Примарх мгновенно атаковал оказавшиеся у него пути ряды танков и солдат в защитных костюмах. Сейчас он был один — единственный воин, бросающий вызов миллионам, и миллионы дрожали в страхе перед ним.

А затем небеса взревели.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Мортариону никогда ещё не доводилось наблюдать за бомбардировкой планеты флотскими силами, находясь на поверхности. Он подумал, что солдатам, оказавшимся на её пути, происходящие события наверняка казались делом рук разгневанных богов, стремившихся подвергнуть Галаспар тотальному уничтожению. По сравнению с яростью небес все артиллерийские обстрелы и грохот орудий планетарной обороны не значили ровным счётом ничего.

Правосудие низверглось из пустоты. Тридцатиметровые снаряды с воем пролетали сквозь атмосферу и били по земной тверди с мощью землетрясения. По всей равнине как будто пробудилась целая сеть вулканов. Исполинские кратеры накладывались друг на друга, и внутри них оставались лишь жалкие останки того, что было разрушено. Повсюду расцветали огненные шары, оставляя после себя грибовидные клубы дыма. Звучал невиданный прежде грохот, затмевающий всё, — то были звуки раскалывающегося мира.

Бронетехника Режима прекратила обстрел в тот самый миг, когда на неё обрушилась ярость флота Гвардии Смерти. Пехота попыталась рассыпаться, танки — отступить, но кому было под силу избежать гнева небес?

Как только равнина подверглась удару, легионеры перестроились в линию по обе стороны от Мортариона. Победа в сражении обошлась дорогой ценой. Половина из десяти тысяч воинов нашла свою гибель в смертельном котле.

Но когда другая половина вновь встала единым строем, она превратилась в серую стену мрачной неизбежности. Они были смертью, и никто не мог их остановить.

— Галаспар пал, как вы и говорили, лорд Мортарион, — раздался голос Тифона в вокс-передатчике.

— Да, — отозвался примарх. — Галаспар теперь наш. Некоторые из огрызков Режима могут ещё не осознавать этого, но они проиграли. Впрочем, наша работа ещё далека от завершения, и пока мы её не выполним, освобождение не может считаться завершённым.

Он не покинет этот мир, пока лично не поднимется на величайшую из вершин и не убьёт её последнего, так сказать, «Властителя».

Твердь планеты содрогнулась от убийственной мощи корабельных орудий. Даже за пределами зоны обстрела равнина расступилась паутиной трещин. Там, куда падали снаряды, не было видно ничего, кроме одного свирепого восхода солнца за другим. Между Гвардией Смерти и областью абсолютного уничтожения лежала узкая полоса земли. Там расположилось то, что уцелело от всей армии Режима. Там всё ещё оставалась сила, значительная и хорошо вооружённая — однако начисто лишённая боевого духа. Воля галаспарских солдат к продолжению борьбы исчезла полностью. Окружающий катаклизм пересилил подпитывавшие их боевые химикаты, и при виде бомбардировки они возопили. Бойцы сворачивались клубком прямо на земле, умоляя, чтобы этот кошмар прекратился. Танки вместе с пехотинцами исчезали в расползающихся трещинах. Ряды воинства тирании захлестнула паника, и пока танки пытались уйти в противоположных направлениях, всё больше из них сталкивались между собой. Тонкая серая линия Гвардии Смерти перед армией Режима вызывала не меньший ужас, чем опустошение, что обрушивалось с небес по тылам галаспарцев. Два источника страха были едины, словно два клинка в руках одного убийцы.

Наконец грохот закончился, и застилавший равнину из стекла и кратеров дым начал рассеиваться. Уцелевшие солдаты решили, что перед ними открылся путь к спасению, и начали отступать.

— Не дайте им сбежать, — передал Мортарион всем подчинённым. — Не оставляйте в живых никого.

Линия воинов устремилась вперёд в идеальной синхронности — двигаясь как один, легионеры сформировали длинное лезвие косы, которое в буквальном смысле прошло сквозь боевые порядки Режима. Гвардейцы Смерти обстреливали отступающие вражеские подразделения болтерным огнём и выпускали химические боеприпасы. Пехотные части и бронетехника Режима вновь столкнулись с ужасом рад-бомб и фосфекса.

А затем, после дождя из снарядов, небеса низвергли дождь из железа. Чёрные слёзы в облике тысяч десантных капсул обрушивались на стеклянистую гладь поля битвы.

Режим не имел ни единой возможности отступить.

Из командного центра улья Пейтаркия поле битвы казалось далёким пятнышком на горизонте, однако неистово пульсирующий свет орбитальной бомбардировки освещал небеса на сотни километров вокруг. Звук разрушения достигал центра улья непрерывным и глубоким белым шумом.

— Нам нужно сдаваться, — произнесла Шайалла Веккиаз, местный контролёр труда.

— Не смейте говорить об измене! — рявкнул исполняющий обязанности верховного контролёра Дерон Фоллсейн. Его голос сорвался и перешёл на фальцет.

— Измене? — пробормотала Веккиаз. — Что за чепуха! По-вашему, у нас есть хоть какой-то иной вариант, кроме капитуляции?

— Мы будем сражаться до последней боевой единицы, — объявил Фоллсейн.

— Уже сразились! Армии больше не существует! Войска Пейтаркии, Катестоса, Дикасии, Энтолара, Акамптоса... да все! Их больше нет!

— Есть ещё другие города. — Фоллсейн огляделся по сторонам в поисках поддержки от остальных контролёров. Народ безмолвствовал.

— Другие города слишком далеко, чтобы помочь нам, — пояснила Веккиаз. Она говорила спокойно, стремясь достучаться до кретина, пытаясь заставить того перестать хвататься за соломинку и признать реальность положения дел на Галаспаре, пока не стало слишком поздно. — Пройдёт немало дней, прежде чем их передовые части доберутся до нас. Да, они опоздают, но нам-то что за радость? Планетарная защита не работает. Вражеский флот уже здесь. Взгляните на экраны! — Разочарование заставило её вновь повысить голос. Выражение лица Дерона было в равной степени исполненным упрямства и страха. — Взгляните на них! Смотрите, что падает на поверхность!

Фоллсейн моргнул, пялясь на экраны. Казалось, будто он не в состоянии осознать то, что видит.

— Это что такое?

— Десантные корабли! И танки, в два раза больше наших. Захватчики высаживают на Галаспар огромную армию. Один-единственный небольшой отряд взял Протаркос. Теперь они в десять раз сильнее. Мы должны сдаться, пока нас не уничтожили. Если мы попросим мира сейчас, быть может, нам удастся получить хоть какой-то шанс на сохранение части наших владений. Для управления миром им потребуется наш опыт.

— Нет, — отрезал исполняющий обязанности верховного контролёра.

— Нет? Контролёр Фоллсейн, у нас был мятеж на нижних уровнях.

— Незначительный, и вдобавок он уже подавлен.

— И всё-таки он случился! Дальше будет ещё хуже.

Другие контролёры по-прежнему хранили безмолвие. Они столпились в дальнем конце гололитического стола, подальше от Веккиаз и Фоллсейна. «Вот ведь трусы, — подумала женщина. — Решили переждать конфликт, уклониться от принятия решения и ждать, чья возьмёт».

— Мы не откажемся от нашей свободы на Галаспаре, — изрёк Фоллсейн. — После гибели верховного контролёра Тосаррата я исполняю его обязанности и являюсь последней инстанцией в Пейтаркии. Капитуляции не будет.

Веккиаз схватила его за воротник и ударила головой о стол с такой силой, что поверхность разошлась трещинами. Прежде чем Дерон успел прийти в себя, руки Шайаллы сомкнулись на его горле и сжались. Лицо Фоллсейна побагровело. Он бил её по рукам, но ошеломлённому правителю было сложно тягаться с силой Веккиаз. Довольно скоро он обмяк, а его бульканье прекратилось. Женщина ещё целую минуту не отпускала шею верховного правителя, и только убедившись, что он мёртв, бросила тело и отошла от стола. Мёртвый Фоллсейн грузно осел на пол.

Веккиаз глубоко вздохнула, стремясь унять сердцебиение.

— Контролёр Фоллсейн перестал действовать в интересах Режима и Галаспара, — отчеканила она. — Я освободила его от командования и приняла на себя его власть. Всем ясно?

Другие контролёры пробормотали слова согласия.

— Вот и хорошо. — Она повернулась к одному из техников. — У нас ещё есть связь с остальными городами?

— Так точно, исполняющая обязанности верховного контролёра Веккиаз.

— Я поговорю с ними. Подготовить эфир по всем каналам. Мы должны каким-то образом связаться с захватчиками. Должны сказать им, что война окончена.

На опустошённой равнине за Протаркосом состоялся великий сбор. Вслед за десантными капсулами приземлились «Грозовые птицы», штурмовые танки «Спартанец» и вся мощь XIV легиона в цветах серой смерти.

Мортарион в компании Тифона стоял на возвышенности, образованной грудами разбитых танков и перемолотого камня. Примарх наблюдал, как его расположившиеся посреди колоссального кладбища техники и трупов вражеских солдат войска становятся всё больше.

— От меня не скрылась определённая ирония этого момента, — заметил Тифон.

— А, ты решил говорить свободно, Калас, как всегда поступал на Барбарусе. Что за ирония?

— Сбор великой армии после победы в войне.

— Война выиграна, — согласился примарх. — Но это не значит, что она окончена. Нет, это вовсе не так. Мы пришли сюда не только ради победы над Режимом. Мы пришли, чтобы уничтожить его. Предстоящая работа будет куда более методичной. Теперь цифры для нас важнее скорости.

Мортарион собирался развить свою мысль и дальше, но входящий вызов от Гарро прервал его.

— Милорд, мы получаем вокс-запрос от Режима на разговор с вами. Запрашивает исполняющая обязанности верховного контролёра Шайалла Веккиаз из Пейтаркии.

— Я поговорю с ней, — отозвался Мортарион. — Она поймёт, что пришло за Режимом.

— Великий господин, — начала Веккиаз, как только установилась связь, — я говорю не за себя, но от имени всего Галаспара.

— Имеешь в виду, что говоришь от имени Режима, — перебил её Мортарион.

Повисшая пауза длилась недолго.

— Да, — ответила женщина, явно не понимая, что её положение не из лучших. Строго говоря, она не имела ни малейшего понятия, насколько в действительности плохи её дела. — Я говорю от имени верховных контролёров Галаспара. Они прослушивают этот канал.

— Контролёры всех городов? — спросил Мортарион. Ответ не имел значения, но ему просто было любопытно.

— Не всех, — ответила Веккиаз после короткой паузы.

Значит, некоторые из частей Режима ещё оставались непокорными. Это казалось совершенно иррациональным. На мгновение Мортарион подумал о жителях Барбаруса, о тех, кто, невзирая на тщетность своих действий, давал отпор Властителям ещё до того, как Жнец пришёл им на помощь. Он отверг это сравнение. На Галаспаре непокорные были тиранами, а не угнетёнными.

— У тебя есть шанс высказаться, — заметил Мортарион. — Воспользуйся им правильно.

— Каковы ваши условия? — спросила Веккиаз.

— Их нет.

Последовала ещё одна пауза, на сей раз вызванная растерянностью.

— Я не понимаю.

— Я вроде чётко выразился, — твёрдо заявил Мортарион, — но повторю ещё раз — условий нет.

— Но мы желаем сдаться.

— Не получится.

— Мы больше не хотим сражаться с вами!

— Выбора у вас нет, и никогда не было. Я пришёл, чтобы уничтожить вас. Ваши дальнейшие действия зависят только от вас самих. Меня это не касается.

Генерал Кэвол Верринанг из улья Энтолар всю жизнь ценил страх. Более того, он культивировал его. Верринанг очень рано научился искусству использовать страх для обеспечения соблюдения правил Режима и обретения желаемого. Родители обучали его как наставлениями, так и личным примером. Он был крупным ребёнком, и впоследствии, во взрослые годы, стал ещё более значительной фигурой. В детстве размер имел большое значение, когда он противостоял другим детям того же ранга и с теми же привилегиями. В свои юные годы Верринанг обнаружил, что его способность вызывать страх — это самый настоящий дар. Подобный талант обеспечил ему преимущество среди сверстников. Они боялись его и, как следствие, подчинялись ему.

Став взрослым и унаследовав звание генерала армии Энтолара, он сражался за Режим с непревзойдённой яростью. Впрочем, существовал вызов, который он быстро осознал и который многие в элите Режима не могли должным образом оценить. Проблема заключалась в том, что господство Режима над скоплением Галаспар стало настолько абсолютным, что стоящего врага попросту не осталось. Господству Режима ничто не угрожало. А если не было врага, с кем бы он сражался в таком случае? В прежние времена Верринанг воевал, будучи более фанатичным приверженцем заповедей Режима, чем кто бы то ни было другой. И он сделал свой фанатизм и своё мастерство решающими, используя страх.

Ни один из городов на Галаспаре никогда не сталкивался с восстанием рабочих. Химикаты, державшие последних в повиновении, были слишком эффективны, энергия рабочих единиц тщательным образом контролировалась. Они обеспечивались достаточным количеством пищи, способным дать им силы для работы — пускай и с трудом. Никакой реальной опасности восстания попросту не существовало — столь же вероятным было изменение вращения самого Галаспара в другую сторону. Тем не менее Верринанг видел, как можно разжечь страх перед восстанием. Он всегда говорил, что если рабочие единицы подвергаются репрессиям — значит, на то есть веские причины. Дело в том, что низших слоёв общества было слишком уж много миллионов. Отбросы Энтолара превосходили по численности элиту в сотни тысяч раз.

Одного лишь озвучивания голых цифр было достаточно, чтобы вызвать беспокойство. Правильные вопросы делали всё остальное. Что, если химия не сработает? Что, если рабочие единицы разовьют устойчивость к химикатам? Что, если они только притворяются в своей покорности? Что, если? Что?..

Если бы вопросы не имели под собой реальной основы, всё это не имело бы ни малейшего значения. Но всё было иначе. Элита Энтолара перепугалась и обратилась за решением проблемы к пугавшему всех и каждого человеку. Он предоставил им решение. Генерал репрессировал рабочие единицы с ещё большей жестокостью, чем обычно. Было важно, чтобы это заметили. Зрелище генеральской ярости и беспощадного наказания делали Верринанга ещё страшнее и незаменимее.

Пускай он и не был одним из верховных контролёров города, благодаря мудрости генерала приглашали на их советы. То, что он говорил, нередко становилось дальнейшей политикой города. Его мечта заключалась в том, чтобы распространить свою особую версию страха, ту самую, что превратила его в ответ на ужасы воображаемого восстания, и на другие города. Этого так и не произошло. Он всё ещё не нашёл способ поднять свой статус выше Энтолара.

Возможно, размышлял Верринанг, покидая свой улей во главе армии и отправляясь в поход на Протаркос, причина крылась в том, что он никогда не думал использовать страх перед вторжением извне. Генерал не просто не верил в подобные вещи — он вообразить себе такого не мог, равно как и представить, что этот день когда-либо наступит.

И всё же захватчики явились. Из Протаркоса приходили тревожные вести. Впрочем, мобилизация стала захватывающим действом. Предстояло настоящее сражение, шанс стать генералом по-настоящему, командовать громадными войсками в борьбе с опасным врагом. Правда, Режим должен был вступить в бой настолько превосходящими силами, что его победа не просто предрешена — армии Галаспара сумеют научить врага страху, после чего сокрушат его.

Из всех городов, что отправили войска на подмогу столице, Энтолар располагался от Протаркоса дальше всех. Верринанг заставил пехоту маршировать как можно быстрее. Он отчаянно пытался наверстать упущенное, опасаясь, что война закончится ещё до того, как он примет в ней участие. Он оставил позади тысячи умерших от истощения солдат. Впрочем, это и к лучшему — своей смертью они продемонстрировали, что принадлежат к «низшим» единицам и недостойны полноценного использования. Он успел вовремя, и, хотя его воинство шествовало дальше всех, они сумели нагнать основные силы и выйти на равнины вокруг Протаркоса, чтобы принять участие в грандиозном обстреле пришельцев.

Кэвол ехал в башенном люке танка в самом тылу своей армии. Он оставался позади вовсе не из-за какой-то нервозности по поводу вестей с фронта, о нет — и хотел, чтобы все это поняли. Он находился в тылу, а не на фронте, исключительно потому, что желал лицезреть всю мощь своей армии. В этом заключалась единственная причина. На передовую он позволил отправиться верховному контролёру Рафиату — ведь номинально именно он служил последней инстанцией во всех вопросах, касавшихся армии города. Впрочем, Рафиат представлял собой не более чем марионетку, которая во всём и всегда слушалась Верринанга.

Находясь в тылу, генерал мог любоваться стрельбой каждого из своих танков. Он торжествовал, осознавая силу Режима, и ликовал от того, что дожил до этого дня.

Затем небеса обрушили на Галаспар ужас, положивший конец всякой радости. Когда вражеский флот начал бомбардировку, Верринанг кричал вместе со всеми. Он не мог понять, что происходит. Разрушения оказались настолько тотальными, что происходящее было выше человеческого понимания. Режим умирал, чего просто не могло быть. Огонь с небес явился воплощённым ночным кошмаром, но, сколько бы ни вопил генерал, проснуться он не мог.

Прежде он никогда не испытывал страха самолично. Теперь же Кэволу казалось, что он умрёт от ужаса. Когда небо и земля превратились в ад, он велел начать незамедлительное отступление. Верринанг выкрикивал приказы, и слёзы ужаса текли по его лицу, размазываясь по внутренней стороне защитных очков.

Ему повезло, что он находился в самом конце своей колонны. На полную безопасность везения уже не хватило, но, во всяком случае, он не умер сразу в одном из расцветавших повсюду огненных шаров. Край могучей ударной волны подхватил генеральский танк и отправил его в полёт. Кэвола сбросило с командирской башенки, и он плюхнулся на спину в десятке метров от того места, где прежде находился, и небеса над ним рвались клочьями.

Он был ранен, но всё ещё дышал, плюс его защитный костюм сохранил целостность. Генерал поднялся на ноги и побежал. Другие выжившие поблизости, числом до нескольких десятков человек, последовали его примеру. В их глазах он по-прежнему оставался генералом. Подчинённые верили — Верринанг знает, что делать.

Он не знал. Главнокомандующий армией Энтолара отдал бы и свой ранг, и сопутствующую ему силу любому, кто сказал бы, что делать, лишь бы остаться в живых. Подобных советчиков не нашлось, и потому он бежал, преследуя мираж спасения и скрываясь от гибельной реальности.

На протяжении нескольких часов он следовал на северо-восток. Земля вокруг стала более изломанной, расколотой оврагами, потрескавшейся и полной зазубренных гребней, которые могли обеспечить его полноценным укрытием. Генерал то и дело оглядывался на инверсионные следы бесчисленного роя приземляющейся вражеской техники. В огненных вихрях спускались капсулы, а за ними следовали штурмовые катера. Верринанг радовался, что не видит растущую армию захватчиков. Он избавился от этого источника страха.

Созерцаемое генералом в настоящий момент служило подтверждением того, что захватчики расширяют своё присутствие и не щадят никого. Боевые корабли рассредоточились на севере и востоке, и звуки боя полностью уже не стихали. Издалека раздавались одиночные хлопки и громкий гул мощных орудий. Кэвол слышал их и слева, и справа, за пределами своего ограниченного угла обзора. Время от времени выстрелы звучали даже впереди, и это заставляло его менять направление бегства.

— Кто продолжает сражаться? — спросил один из его людей. Он был офицером, в голове которого отсутствовала химия, так что он мог говорить.

— Никто, — отозвался Верринанг. Кто вообще мог помыслить о том, чтобы противостоять такой силе? Кто мог сделать хоть что-нибудь, иначе как бежать, бежать и бежать? — Враг выслеживает нас.

Он продолжал идти, не думая ни о чём, кроме стремления как можно сильнее дистанцироваться от всемогущих захватчиков. Один из солдат, пропитанных химической смесью, порвал свой защитный костюм, пробираясь по участку с острыми камнями. Он вдохнул галаспарский воздух и умер несколько минут спустя. Кэвол встал на колени у трупа и забрал солдатские баллоны с кислородом, чтобы восполнить собственный запас.

С приходом ночи генерал и другие перепуганные бойцы укрылись в овраге, прижимаясь к его каменным стенкам. Небольшой ручеёк, загрязнённый настолько, что превратился в едкую слизь, лениво струился мимо них. О полной темноте говорить даже не приходилось — в небесах отражалось пламя, окрашивая их в ярко-красный цвет.

— Куда мы направляемся, генерал? — снова подал голос офицер.

— В Энтолар, — ответил тот. — За подкреплением.

Он солгал. Собрать новую армию невозможно. Единственной оставшейся в городе силой были надзиратели, заставлявшие рабочих трудиться и наводившие на них ужас.

Правда заключалась в том, что Верринанг не знал, куда он идёт. Генерал двигался по направлению к Энтолару лишь благодаря инстинкту и потребности делать то, что ему известно и знакомо. У него не осталось ни плана, ни надежды. Всё, чего хотел генерал, — это бежать и спрятаться.

Над головами солдат ревели боевые корабли, огни прожекторов пронзали землю, окрашивая её в белый цвет. Верринанг и его люди замерли неподвижно и прикусили языки, когда мимо прошли вражеские штурмовики, а рёв их двигателей стих вдалеке.

«Мы недостойны внимания, — подумал Кэвол. — Нас не так много, чтобы вступать с ними в конфликт. Мы не представляем угрозы. Мы в безопасности. В безопасности».

Генерала начало трясти, а затем он услышал грохот по камню тяжёлых сабатонов, марширующих в его сторону.

Прижавшись к камню, Верринанг подполз к вершине оврага и выглянул. Прямо к нему направлялся отряд захватчиков. Они не искали его, о нет. Они знали, куда идут, и в их движениях читалась ужасающая целеустремлённость. Они не могли быть людьми. Слишком высокие, слишком пугающие. Угрюмые шлемы захватчиков и были их истинными лицами, и они наводили на генерала ужас. Посреди багровой ночи их уныло-серые доспехи казались окрашенными кровью.

Он сполз обратно в овраг и помчался вдоль него, следуя за ядовитым потоком. Солдаты устремились за командиром, и Кэвол костерил их за производимый шум. Через сотню метров овраг сузился настолько, что ему снова пришлось подниматься на уровень равнины.

Этот шаг не дал ни малейшего преимущества. Захватчики буквально наступали ему на пятки. Застонав от страха, генерал побежал дальше. Когда он обернулся, враги оказались ещё ближе. Шаг у них был куда длиннее человеческого.

Ему не победить в этой гонке. Верринанг столкнулся со своими ужасами лицом к лицу и рухнул на колени. То же самое сделали и другие солдаты. Генерал поднял руки в мольбе.

— Милосердия, — взмолился он. — Прошу, пощадите!

Ответом ему стала вспышка болтерного выстрела.

В командном центре Пейтаркии Шайалла Веккиаз изо всех сил старалась не впасть в истерику. Бежать ей было некуда, и для того, чтобы остался хоть какой-то шанс на выживание, ей требовалось сохранять ясный рассудок.

«Почему они не дают нам возможность сдаться?»

«Ответа нет. Так что хватит уже задавать вопрос. Это не принесёт никакой пользы».

Экраны в центре зала демонстрировали бойню, бушевавшую по всему улью. Захватчики пробили стены в нескольких местах, взорвав их на уровне земли, и вражеские бронетранспортёры с грохотом влетели на центральные городские магистрали. Десантные корабли высаживали всё больше войск на средние уровни и ближе к вершине. Автоматические системы защиты продемонстрировали свою полную бесполезность. Не осталось почти никого, кто мог бы сражаться, — да и могло ли сражение в подобных условиях хоть что-то изменить? Огромные воины двигались по залам и мануфакторумам Пейтаркии с методичностью машин. Они вырезали всех надзирателей, кого встречали на своём пути, оставляя рабочие единицы нетронутыми.

— Что нам делать? Что делать-то? — Тавен Крассиан, верховный контролёр финансов Пейтаркии, был куда ближе к проигрышу в борьбе с паникой.

— Поприветствуем их, — ответила Шайалла. Она не могла думать ни о чём другом.

— Но они не примут нашу капитуляцию.

— А что ещё мы можем сделать? Мы не в силах драться, не в силах бежать. — Всё, что им оставалось, — это полное и добровольное подчинение. — Мы покажем им правду о Режиме. Покажем, что можем быть полезными для них.

— Можем! — Крассиан уцепился за эту спасительную соломинку мёртвой хваткой. — Мы можем быть очень даже полезными!

— Открыть двери, — распорядилась Веккиаз, и один из офицеров поста управления исполнил её приказ. — Мы не станем возражать им. Нас не потребуется убивать. — Она встала перед дверьми, глядя на ведущий к командному центру коридор. В дальнем конце его виднелись створки гравилифта.

Звуки выстрелов приближались. Весь улей гудел от шумов насильственной смерти.

Теперь Шайалла услышала ещё и гул подъёмника. Она уставилась на двери, готовясь к ужасу, который почувствует, едва они откроются.

— Они почти что здесь, — промолвила она.

Крассиан захныкал.

Двери лифта неспешно распахнулись, и пятеро великанов в мертвенно-серых доспехах прошествовали по коридору к командному центру. Оружие они держали поднятым.

Веккиаз поклонилась и раскинула руки, как только они приблизились к входу в центр.

— Добро пожаловать в Пейтаркию, — сказала она.

Ей тоже ответила вспышка болтерного огня.

Копалка и Скребок укрылись в общежитии вместе с другими рабочими, съёжившись во мраке, пока окружающий мир содрогался и выл. Они не ведали, что происходит, но, вне всяких сомнений, Галаспар уничтожали сами боги. Им же, в свою очередь, не оставалось иного варианта, кроме как ожидать конца.

А затем, после казавшегося вечным грома, наступила тишина. Она была почти столь же пугающей, как и гром, и ещё некоторое время никто не осмеливался отворить двери и выйти из убежища. Но в конце концов голод и жажда выгнали Скребка с Копалкой и их товарищей по труду наружу.

Вокруг царила тьма, за исключением тех участков, где горело пламя — особенно яркое там, где лопнули газовые трубы. Скребок хорошо знал эти залы. После того как один из рабочих сделал всё возможное, чтобы перевязать раны Копалки, Скребок помог ей пробраться сквозь смолисто-чёрный, нарушаемый лишь мерцанием огня мрак. Несколькими уровнями ниже они добрались до продовольственного мануфакторума. Машины остановили работу, однако чаны с серой, не до конца приготовленной пищей были открыты. Толпа моментально набросилась на жижу. Хватило на всех. Первый раз за всю жизнь Копалка ела досыта. Она почти ничего не чувствовала из-за боли, терзавшей тело, и всё-таки боль позволяла ей оставаться активной. Женщина не знала, как долго ещё проживёт, но была полна решимости увидеть конец войны и гибель Режима.

Без чередования рабочих смен Копалка обнаружила, что следить за временем невозможно. После прибытия в мануфакторум — быть может, через день, а может, спустя несколько часов — кому-то удалось запустить несколько вторичных генераторов, и света стало немногим больше.

Но достаточно, чтобы узреть возвращение богов.

Боги принесли с собой ещё больше генераторов, и благодаря усилению освещённости появилась возможность путешествовать по целым участкам улья Протаркос. Мануфакторумы вновь заработали на производство еды, хотя химические процессы были отключены.

Свет исходил и снаружи — оттуда, где крыши и стены города разрушило божественным гневом. Эти районы слишком сильно пропитались ядом, но Копалка задерживала дыхание и несколько раз подходила к ним достаточно близко, чтобы увидеть проблеск столь редкого естественного света, казавшегося мифическим.

Боги прошли через Протаркос, собирая остатки Режима. Они объявили, что улей захвачен, и провели бывших владык города по залам в огромную пещеру, созданную их кораблём. Копалка и Скребок ковырялись в мусоре, когда увидели проходящую мимо процессию. Женщина узнала заключённых — перед ней вели верховных контролёров. Среди них присутствовал даже сам лорд-контролёр, закованный в цепи. Каждый день, сколько Копалка себя помнила, она видела их лица на пропагандистских экранах в мануфакторумах. Черты лица лорда Стиванга были подлинным воплощением Галаспара. Он правил этим миром, и такому положению вещей предстояло оставаться всегда. Его облик в качестве пленника поразил Копалку — всё в её жизни теперь изменилось.

В компании Скребка женщина последовала за процессией и присоединилась к огромной толпе собравшихся в пещере рабочих.

Воздух внутри был неважным. Он просачивался снаружи и причинял боль её лёгким, хотя окружавшие корабль обломки действовали как достаточно неплохой герметик, чтобы воздух оставался пригодным для дыхания.

Вокруг столпились десятки тысяч рабочих, расположившихся на каждой свободной поверхности в пещере. Их внимание было сосредоточено на передней части корабля. Смерть — Мрачный Жнец собственной персоной — возвышался именно там, на полпути к рампе. Под ним, перед основанием пандуса, шеренга его воинов сторожила пленённых господ.

Склонив головы, прежние хозяева города опустились перед рабочими.

— Они стоят на коленях перед нами, — с благоговением прошептал Скребок. — Они преклоняют перед нами колени!

Копалка энергично кивнула.

Жнец начал говорить, и его голос заполнил всю пещеру. Женщина слышала его эхо в залах и знала, что каждый из жителей Протаркоса тоже слышит его. Звучал ли он и в других городах? Вероятно. Жнец говорил со всем Галаспаром. Она была уверена в этом.

Копалка взглянула на фигуру Жнеца. Ужасающая неподвижность и величие гиганта наполнили её естество торжественным ужасом. Он был больше чем Мрачным Жнецом, больше чем самой Смертью. Перед нею стоял истинный властитель Галаспара. Смерть и господин в одном лице. Бледный Король.

— Вы свободны, — провозгласил он. — Режима больше не существует. Он никогда не сможет вернуться. Мразь перед вами — последние из правителей этого улья. Теперь вы узрите их конец.

Воины Жнеца подняли свои косы и обрушили на свергнутых господ. Рубящие удары были произведены в идеальной синхронности, и головы владык Галаспара покатились по земле. Тела рухнули наземь, из рассечённых шей хлынула кровь.

Копалка выдохнула. Она пребывала во власти страха, её душу переполняли испуг и взволнованность. Женщина не могла отвести взгляда от головы лорда Стиванга, на лице которого запечатлелось выражение предсмертного ужаса.

Одного из верховных контролёров пощадили. Им оказался владыка мануфакторумов Реставан, человек, чьё лицо в прежние времена созерцало с экранов нищету трудившихся рабочих.

— Во всех остальных ульях Галаспара, — продолжал Бледный Король, — члены Режима встретили ту же судьбу. Ни один из ваших былых хозяев не останется в живых. — Жнец сделал паузу. — Наша работа здесь заканчивается, — изрёк он.

В пещере стояла полная тишина, если не считать слабого шипения выходящих из его дыхательного аппарата газов.

— И здесь же начинается ваша работа, — закончил Жнец и кивнул.

Воин, удерживавший Реставана, освободил его. Контролёр пустился наутёк от своих поработителей с искажённым от отчаяния лицом. Боги позволили ему бежать, и он бежал, не разбирая дороги. Просто бежал, подпрыгивая и спотыкаясь о щебень. Избранный Реставаном путь вёл его прямо к Копалке.

«Это подарок. Дар от Бледного Короля».

Внутренняя сила новообращённого фанатика захлестнула её обгоревшее тело. Действуя уцелевшей рукой, женщина схватила кусок скалобетона и встала на пути Реставана. Перепуганный контролёр резко остановился. Копалка замахнулась своим импровизированным оружием и с размаху обрушила острый конец на череп угнетателя. Кровь брызнула ей в лицо, и Реставан рухнул на колени. Скребок прыгнул на него, за ним последовали и остальные рабочие.

Верховного контролёра разорвали на куски.

Продолжая удерживать камень и стоя во весь рост, Копалка полным благоговения взором созерцала Бледного Короля.

— Следом за нами прибудут другие, — объявил он. — Они приведут вас к полному Согласию с Империумом Человечества. Я же, в свою очередь, отдам вам последний приказ. Подсчитайте мертвецов Режима. В своё время они пронумеровали вас. Теперь настал ваш черёд. Найдите каждого из их покойников. Сосчитайте их всех. Узнайте меру своего порабощения. Познайте меру своей свободы.

Затем он развернулся и взошёл на борт корабля. Воины Жнеца последовали за ним, оставив мёртвых владык Режима лежать там же, где те рухнули.

Пандус поднялся, и громадные врата на борт корабля захлопнулись, соединившись с потрясшим всю пещеру лязгом завершённости. Оглушительно взвыли клаксоны, и Копалка побежала прочь вместе с остальными рабочими единицами. Она покинула пещеру одной из последних. Прямо на бегу она оглянулась в коридор и узрела первые языки пламени, что вырвались из двигателей корабля. Затем сила вибрации обрушила крышу пещеры, и Копалка захромала прочь посреди мрака и пыли.

Боги ушли.

Позднее, когда они сидели у стены, размышляя об увиденном, Скребок спросил:

— Он покинул нас?

— Это не имеет значения, — отозвалась Копалка. — Он знает, чем мы занимаемся. Ему ведомо всё. Бледный Король будет наблюдать за нами.

Женщину била дрожь, и всё, о чём она могла думать, — это о начале подсчёта.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Примархи перебрались на крышу бункера командной башни, чья поверхность утратила былую ровность — впрочем, к настоящему моменту слегка покосился весь улей целиком. Владык легионов овевали порывы сильного ветра, ядовитый туман клочьями клубился вокруг каждого из трёх братьев и стекал в дыру, которую Гарро пробил в крыше. Приближался вечер, и свет менял оттенок с коричневого на тёмно-серый. Картина разрушений посреди равнин не смягчилась с приходом полумрака. С этой высоты остовы разбитой бронетехники сливались воедино, формируя в ассоциациях образ кладбища.

У южного края крыши парил «Грозовой орёл», его боковые двери были открыты.

— Мы увидели достаточно, — изрёк Сангвиний. — Мы могли бы потратить годы на изучение архивов данной кампании, но всё-таки, как мне кажется, мы узнали то, ради чего пришли.

— Стало быть, настало время вынести мне приговор? — полюбопытствовал Мортарион, глядя на Ангела. В глазах Жнеца читался вызов.

— Мы здесь не для того, чтобы заковать тебя в кандалы.

Мортарион посмотрел на Сангвиния с прищуром.

— Это не ответ, а малодушное уклонение. Я слышу приговор в твоём голосе и в твоих словах, братец. — Он подошёл к краю крыши, после чего развернулся лицом к двоим. — Нет, вы не мои тюремщики. Вы мои судьи. Так знайте вот что: я весь ваш, но ваше собственное лицемерие обнажено предо мной. Понимаем ли мы друг друга?

— Думаю, да, — ответил Сангвиний.

— У меня есть последний вопрос, — вмешался Хорус. — Я всё размышляю насчёт тотальной чистки Режима. Быть может, имелся практический смысл сохранить жизни некоторым из чиновников среднего звена? Или ты не согласен?

— Ни в коем случае, — отрезал Мортарион. — Каждый оставшийся в живых чиновник Режима стал бы сохранившимся кусочком его структуры. Даже малейшие фрагменты этой мерзости были бы куда более токсичны, чем здешний воздух. Я не для того уничтожал Режим, чтобы он в будущем каким-то образом обрёл былую форму.

Хорус выглядел так, словно собирался сказать что-то ещё, но промолчал.

— Меня беспокоит подсчёт, — заметил Сангвиний.

— Над ним трудятся миллионы, — пояснил Мортарион. — И они выполнят приказ. Тут нет ничего невозможного.

Ангел посмотрел на Луперкаля, который с огорчённым видом кивнул.

— Так мы согласны, Сангвиний? — спросил он. — Есть ещё вопросы или можем сказать, что понимаем?

— Можем, — промолвил баалец.

— Очень хорошо, — сказал Хорус с мрачным выражением лица. Он шагнул вперёд. — Мы прибыли во имя понимания, как и говорилось прежде. И теперь мы понимаем.

— Ну и ну, я прямо-таки поражён, — улыбнулся Мортарион.

— Ты не понял. Это вопрос к тебе. Осознаёшь ли ты последствия своих действий на Галаспаре?

— Ещё бы. Я осознавал их с того самого момента, как взялся за выполнение этой задачи. Галаспар в том состоянии, что вы видите, — вот результат, которого я добивался. Правильный результат.

— То, что ты намеревался сделать, вовсе не означает, что ты видишь всю картину целиком, — возразил Хорус. — Впрочем, цена блокады и последующей длительной осады для Империума и скопления Галаспар оказалась бы намного выше.

— Что, Сангвиний, даже ты согласен с этим? — полюбопытствовал Мортарион.

— Согласен, — ответил Ангел.

— Тебя это удивляет? — спросил Луперкаль.

— Не без этого.

— Тогда ты видишь далеко не всё. Есть ещё кое-что, один важный момент, который тебе следует принять во внимание. — В глазах Хоруса присутствовало нечто от печали, которую Мортарион наблюдал в глазах их общего Отца.

— О чём речь? — настороженно спросил Жнец.

— Об иной цене.

— Для кого?

— Жителей Галаспара.

Мортарион недоверчиво хмыкнул.

— Они освобождены.

— Физически — да, — согласился Хорус. — Но во всём остальном — нет. Они лично наблюдали за Смертью, что пронеслась по их миру. Им неведомо само понятие свободы. Да и как могло быть иначе? Откуда они могли узнать о ней? Сила, что угнетала их, была сметена ещё большей силой. Всё, что они знают, — это разрушение. — Хорус сделал паузу, после чего указал на гору мёртвых тел. — Вдобавок ко всему эти твои подсчёты. Местные жители занимаются ими потому, что им дали такой приказ. Они видят в этом единственный смысл — в послушании, а не в сути подсчётов. Я не знаю, что с ними будет, когда они выполнят свою задачу и столкнутся с отсутствием иных приказов. Понимаешь? — голос Хоруса звучал так, будто он умолял брата. — Освобождение — это не просто уничтожение угнетателя. Мы не вправе заменять одну тиранию другой.

Владыка Лунных Волков выдержал паузу. Последняя фраза поразила Мортариона, словно отравленный кинжал. Он ощутил, как эффект от высказанных слов распространяется по его венам — леденящая правда, слишком масштабная и ужасная, чтобы её можно было осознать в одно мгновение.

— Вот чего хочет наш Отец: чтобы ты осознал это, Мортарион, — продолжал Хорус. — Он хочет, чтобы ты понял необходимость разбираться в тонкостях нашего Крестового похода. Нельзя всё время орудовать косой. Посмотри вниз, брат. Посмотри на груды тел. Их видно даже отсюда.

Мортарион оглянулся и устремил взор вниз, к далёкой земле и грудам мертвецов. Среди месива трупов освобождённые им люди копошились, подобно личинкам в падали, занятые безустанным подсчётом. Было ли это подлинным освобождением?

«Мы не вправе заменять одну тиранию другой».

Фраза продолжала звучать в его голове, создавая эхо, которое он не желал слушать. Он заставлял себя прислушиваться к словам Хоруса, которые брат стремился донести. Быть может, он прав. Быть может, горе Отца образовалось не на пустом месте.

«Взгляд Его глаз...»

Присутствовало ли в них что-то, помимо печали? Была ли надежда, что Мортарион обретёт более достойную судьбу, чем то, что уготовил для него первый отец?

Жнец отбросил прочь эти мысли и сопутствующую им слабость, вновь устремив взор на Хоруса.

— Я вижу народ Галаспара, — процедил он. — Вижу, что именно я сделал. И я поступил бы так снова. Моей рукой положен конец тирании, которая сковывала их. Подсчёт мертвецов — это работа для людей, которые должны видеть и знать, что их хозяева и в самом деле сдохли. Что до цены? У всего на свете есть цена. Как думаете, что было бы, если б Империум согласился с ценой блокады и осады? — Мортарион фыркнул. — Будет ли свобода этих людей раем земным с девственными кущами? Возможно, такие, как Робаут, поверили бы образу подобного будущего, но я не такой дурак.

— Такой, если воображаешь себя уникальным в своём опыте жизни на смертоносном мире, — вмешался Сангвиний. — Такой, если считаешь, что цель твоего завоевания оправдывает любые средства. Ты явился на Галаспар как Ангел Смерти, а вовсе не как освободитель. Вот в чём суть дела.

Если Великий Ангел и заметил в своих словах некоторую иронию, то не подал виду.

— Тебя это не устраивает, Сангвиний? — поинтересовался Мортарион. — Похоже, что нет. Возможно, тебе будет полезно использовать меня для полировки своего образа.

— Ты транслировал казнь лорда-контролёра миллиардам людей, — произнёс Сангвиний. — Ты принёс смерть в этот мир и со смерти начал то, что называешь моментом освобождения.

— Восьмой легион тоже сеет ужас всеми возможными способами. Тоже транслирует собственные казни. Что-то я не заметил их осуждения.

— Хватит! — крикнул Хорус. — Довольно, — сказал он ещё раз, уже куда тише и с заметным чувством сожаления. — Мы видели достаточно и достаточно знаем. Мортарион, ты сделал достаточно. — Луперкаль на мгновение опустил голову, а затем поднял её, с сожалением и в то же время решимостью. — Наш Отец добивается Согласия всех обитаемых миров целям и мечте Империума. В этом мире есть Согласие, да только не той мечте. Вместо неё — лишь пустошь с населением, поглощённым страхом перед Империумом, перед воплощением смерти. Услышь меня, Мортарион. Покорение Галаспара навеки останется трагедией Великого крестового похода. Его никогда не станут отмечать как праздник. Империум будет трудиться поколениями, чтобы исправить всё то, что ты здесь натворил. Тебе выражается порицание, Мортарион, и твоё первое свершение будет отмечено трауром.

Жнец не сказал ничего. Он был спокоен в своём гневе, холодном, словно могила.

«Это я тоже предвидел».

— Прощай же, Мортарион, — сказал Сангвиний. — Я покидаю тебя. Сомневаюсь, что ты мне поверишь, но я не испытываю ни малейшего удовольствия ни от осуждения, ни от выполнения этой задачи. Надеюсь, когда мы встретимся в следующий раз, ты согласишься, что наше решение в этот день было правильным.

Ангел поднялся на борт «Грозового орла». Хорус, в свою очередь, задержался ещё на миг.

— Пожалуйста, извлеки из этого урок, Мортарион. Пойми, что для тебя есть и иной путь.

Повелитель Гвардии Смерти буравил взглядом брата, ожидая его ухода, и наконец Хорус отвёл глаза и присоединился к Сангвинию на борту катера. Тот с рёвом унёсся прочь, быстро набирая высоту.

Мортарион остался на месте, наедине со своим загробным гневом.

Вокруг бушевал порывистый ветер, яд рябил в вечерней серости. Мортарион созерцал раскинувшийся внизу пейзаж с бескрайними просторами кратеров и обломков. Всё вокруг обратилось в руины, однако руины всё-таки были лучше Режима. В подобном разрушении присутствовала своего рода чистота.

Что-то промелькнуло за спиной у Мортариона.

Он развернулся и увидел двух освобождённых им людей, две прежние «рабочие единицы» Режима — мужчину и женщину, чьи тела покрывало изрядное количество грязи. Мужчина поддерживал женщину, половина тела которой представляла собой мешанину шрамов от ожогов. Её правая рука превратилась в почерневший обрубок, правая нога была иссохшей и инфицированной, в скором времени её ожидала ампутация. Впрочем, некоторое лечение она всё-таки получила. Культя скрывалась под постоянной повязкой, а с ноги свисали слои рваных бинтов. Дегенеративное развитие её ран удалось замедлить, но не остановить до конца. Повреждения явно возникли под воздействием фосфекса. Женщина была одной из немногих выживших, проклятых тем, что они оказались достаточно далеко от дикого зелёного огня, чтобы тот не прикончил их и не положил тем самым конец их страданиям.

Мортарион услышал в своём разуме обвиняющий глас Сангвиния: «Посмотри только, что ты здесь натворил».

Рабочие остановились в нескольких метрах от примарха. Мужчина явно был слишком напуган, чтобы подойти ближе, и женщина отпустила его руку.

— Можешь идти, Скребок, — произнесла она невнятным голосом, ибо только левая сторона её рта двигалась. Мужчина отступил, поклонившись Мортариону, а затем убежал.

Женщина, пошатываясь, сделала ещё несколько шагов, а затем упала на колени, прижавшись лбом к скалобетону крыши.

— Мой господин, — начала она, — вы вернулись. Вы примете мой подсчёт?

— Твой подсчёт... — повторил её слова Жнец.

— Я выполнила отведённую мне задачу. Я считала каждый день и хранила надежду, что вы вернётесь и я смогу доказать свою верность вашей заповеди.

— Можешь предоставить мне свой подсчёт, — позволил Мортарион.

«Если бы ты только мог это видеть, Сангвиний. Для неё подсчёт имеет значение. Что бы ты сказал ей? Прогнал бы за то, что она не разделяет твой ужас?»

Пока она говорила, из её здорового глаза лились слёзы. Представленное ею число было велико, внушительно для одного человека с её ранами.

— Ты отлично справилась, — похвалил женщину Мортарион. Ему было интересно чувствовать благодарность к этой оставшейся в живых несчастной. Она служила живым доказательством его правоты.

«Для тебя есть иной путь». Слова Хоруса беспокоили Жнеца. Эта женщина, так отчаянно стремившаяся поделиться с Мортарионом результатами своего труда, продемонстрировала ошибочность его мнения, не правда ли?

Женщина потянулась, словно желала схватиться за край плаща примарха, но тут же отдёрнула изуродованную руку, не смея быть столь самонадеянной.

— Мой господин...

— Тебе чего-то хочется? — спросил Мортарион.

— Возьмите меня с собой, господин, — взмолилась женщина. — Примите к себе на службу. — Она подняла взгляд, сверкая здоровым глазом. — Пусть все, кто увидят меня, познают вашу заповедь.

Примарх посмотрел на неё сверху вниз. Его душу переполняла смесь благодарности и гордости. «Эта смертная, такая маленькая и слабая, станет оправданием для моих поступков...»

«Она станет моим апостолом и выучит мои заповеди. Почему бы и нет? Они справедливы не только в отношении моих сыновей».

— Как тебя зовут? — спросил Мортарион.

— Режим отметил меня номером.

— Твоего номера больше нет. Не желаю и слышать об этом. Ты предоставила мне свой подсчёт, и это единственное число на Галаспаре, которое имеет значение, поскольку оно знаменует собой конец того былого.

Рабочая сделала тяжёлый прерывистый вдох.

— Другие зовут меня Копалкой.

— Ты решила оставить это имя?

Женщина покачала головой.

— Оно недостойно той службы, которую я ищу.

— Недостойно, — согласился примарх. — Зато достойна ты. Отныне я нарекаю тебя Кинис и принимаю твою службу.

Кинис зарыдала от признательности и сумела подняться на одной здоровой ноге. Пускай её тело превратилось в развалины, она обрела свободу от оков Режима.

«Вот тебе и ответ, Сангвиний. Вот тебе оправдание, Хорус».

Ветер усилился, и его вой сделался частью триумфа. В пейзажах Галаспара не было никакой трагедии. Они символизировали победу.

«Величие опустошения».

ЭПИЛОГ

Год спустя

Там, где прежде находился колдовской мир Апсирт, ныне осталась только пустота. Чистота мрака, отсутствие, подобное смерти. Мортарион задержался у главного смотрового экрана. Тьма перед «Четвёртым всадником» наполняла его душу бальзамом. Здесь он сработал на славу. Действовал решительно. В этом и заключалась ещё одна задача. Апсирт исчез, равным образом как и сомнения примарха в истинности избранного им пути.

— Вы сказали, что спорам конец, милорд, — заметила Кинис. — Вы расскажете остальным, что здесь случилось?

Знакомый гнев пронёсся по душе Мортариона дыханием могилы.

— Нет, — отрезал примарх. Он говорил спокойно, но холод в его голосе заставил Кинис отступить на полшага. — Мне больше нечего сказать братьям по этому поводу. Я знаю, что они ошибаются. Они узнают о моей решимости по действиям моим. Они узнают истину о Гвардии Смерти через деяния нашего легиона.

— Они ошибались, пытаясь изменить ваш образ жизни, — добавила Кинис.

— Наш образ жизни.

— Разумеется, милорд. Ваши слова — да всем, кто служит вам. Наш образ жизни.

— Мои братья ошибались, устроив своё судилище, — равно как и я, когда позволил слабости их чувств омрачить собственное суждение, — изрёк Мортарион. «Их чувства и их порочное судилище». — Апсирт стал необходимым коррективом. Здесь была продемонстрирована ошибочность умеренности. Лезвие косы ни в коем случае нельзя сдерживать. — Следующую фразу Жнец произнёс так, словно приносил клятву. — А мы всегда будем оставаться косой.

Кинис явно хотела услышать это. Она поклонилась и удалилась.

«Мы всегда будем оставаться косой».

Это звучало обещанием и самому себе. Он никогда не отклонится от следования этой максиме. Попытка действовать иначе оказалась ошибкой. Мортариону повезло, что он предпринял попытку закалить себя на Апсирте — мире, где он вовремя сумел увидеть ошибку. Словно сама судьба привела его сюда.

«Возможно, нас притягивает к тем кампаниям, где наши умения служат наилучшим образом». Возможно, существуют миры, где потребуется участливость Вулкана. Или же великодушие Сангвиния.

«Но тем планетам, что окажутся у меня на пути, этого не видать. — Мортарион вспомнил слова, сказанные совсем недавно объединённой Гвардии Смерти. — Погибель обрушится на тысячи миров».

Да будет так. Таким образом распорядилась сама судьба.

Или же его Отец. Кампании Великого крестового похода, в том числе и те, что вёл Мортарион, определялись планами Императора.

«Чем же был Галаспар?»

Печалью в Отцовских глазах. Уроком, который Хорус пытался преподать Мортариону от имени Императора.

Иным путём, которым — в надеждах Отца — последует Мортарион.

Выходит, Отец тоже может ошибаться.

ОБ АВТОРЕ

Дэвид Аннандейл — автор романов «Проклятие Пифоса» и «Гибельный шторм» из цикла «Ересь Хоруса», а также книг о примархах «Робаут Гиллиман. Владыка Ультрамара» и «Вулкан. Владыка Змиев». Его перу принадлежат серия о комиссаре Себастьяне Яррике, романы «Владыка войны. Ярость богомашины» (Warlord: Fury of the GodMachine), «Эфраэль Штерн. Святая еретичка», несколько историй с участием Серых Рыцарей и произведения в циклах «Пришествие Зверя», «Битвы Космодесанта» и Warhammer Horror — в частности, «Дьяконовы бедствия» и «Дом ночи и цепей» (The House of Night and Chain).

По эре Сигмара он, среди прочего, написал роман «Династия чудовищ» (A Dynasty of Monsters), а также книги о Неферате «Мортарх крови» (Mortarch of Blood) и «Царство костей» (The Dominion of Bones).

Дэвид читает лекции в Канадском университете по различным темам — от английской литературы до фильмов ужасов и видеоигр.