Открыть главное меню

Изменения

Отголоски вечности / Echoes of Eternity (роман) (перевод Д41Т)

50 920 байт добавлено, 17:57, 6 октября 2023
Нет описания правки
{{Другой перевод|Отголоски вечности / Echoes of Eternity (роман) (перевод Alkenex)}}
{{В процессе
|Сейчас= 2728
|Всего = 36
}} {{Книга
=== '''Двадцать семь. В башне Алого Короля''' ===
Вулкан
Магнус поймал молот одной рукой. Чудовище взглянуло на темное, напряженное лицо Вулкана, и плоть вокруг его единственного глаза собралась в морщинки, когда оно усмехнулось.
– Вулкан, – промурлыкал демон-принц. – Я же говорил тебе не подходить.  === '''Двадцать восемь. Последний выбор''' ===Лэнд   Ну вот, пожалуйста. Лэнд приготовился к неизбежным идиотским фразам, предназначенным поднимать дух дураков и укреплять сердца имбецилов. Призывы к оружию, обещания победы. Ну да, ну да. Примарх мерно взмахивал крыльями, повернувшись спиной к врагу. Он парил в воздухе лицом к защитникам стены, свет скудной зари из последних сил вспыхивал на кромках его золотой брони. По всей крепости, на всех гололитических консолях и экранах, встроенных в наручи, мерцали его двойники. Они возникали из портативных проекторов – тысячи одинаковых крошечных, машущих крыльями голубоватых призраков. Слова Сангвиния передавали по всей величественной многокилометровой стене; до тех, кто был далеко, их доносили пощелкивающие, тикающие, потрескивающие динамики сервочерепов и дронов Механикус. Солдаты сгрудились вокруг инфопланшетов, чтобы не пропустить воззвание примарха. Сотни тысяч защитников Дельфийского укрепления, набранных со всего горящего Империума, прислушивались к словам Великого Ангела. Все они видели его, даже те, кто находился в отдалении и вынужден был довольствоваться гололитическим изображением. Все они слышали его, даже те, к кому его голос доносился из трескучих ртов летающих зондов. Лэнд ожидал речи, исходящей демагогическим вдохновением. Сам он нашел бы ее безвкусной, но знал, что большинство защитников-людей, многие из которых реагировали на примархов гораздо позитивнее, чем Механикус, высоко оценили бы это представление. Но ни ему, ни остальным его не показали. – Я не хочу быть здесь, – сказал Сангвиний. – Я не хочу того, что сейчас происходит, и еще меньше я хочу будущего, что придет следом. Нам противостоят наши братья и сестры, за спиной у нас Врата Вечности, и победить в этой битве мы не сможем. Если вы когда-нибудь гадали, как вам придется умереть – теперь вы знаете. Если вы когда-нибудь гадали, где будет лежать ваше тело – теперь вы знаете. Вас убьют у последней стены, между надеждой и ужасом. Ваше тело будет лежать здесь непохороненным, глядя мертвыми глазами в отравленное небо. Когда Санктум падет, падет и Терра. И я говорю вам: мы не удержим эту стену. Вы видите сами, их слишком много, нас слишком мало. Если мы сделаем невозможное, то сможем продержаться неделю. Вероятнее всего, что мы все будем мертвы через три дня. Возможно, мои слова удивляют вас. Или пугают. Но я не буду лгать. Только не вам, не тем, кто прошел через двести дней ужаса только для того, чтобы оказаться здесь. Я смотрел в ваши лица и видел, чего вам стоила эта война. Я следил за течением всех битв, в которых вы выжили, чтобы вернуться в строй здесь, на последнем укреплении. Я читаю по вашим глазам повесть о том, что вам пришлось пережить. Сейчас Магистр Войны лжет, предлагая вам жизнь, обещая милосердие, на которое его воинство не способно, если только мы оставим эту последнюю стену. И я должен приказать вам здесь и сейчас снова выстоять против него. Отдать все, даже самые ваши жизни, если это поможет продержаться еще один день, еще один час, еще одну секунду. Ведь от меня требуется именно это, правда? Молить вас о последнем самопожертвовании? Сангвиний спикировал ближе в укреплению и швырнул меч туда, где неплотной группой стояли Кровавые Ангелы. Оружие задребезжало о камень, но ни один из воинов не сделал движения поднять его. Лэнд смотрел на него несколько долгих секунд; потом он перевел взгляд на примарха, который снова взмыл в небо и показал пустые руки тысячам людей, столпившимся на стене. – Нет, – отчетливо выдохнул Сангвиний. Мощные взмахи крыльев поддерживали его в воздухе. Обращаясь к тишине, что встретила его отречение, он с силой качнул головой, чтобы подчеркнуть твердость единственного произнесенного им слога. – Нет. Я не стану просить об этом. Вы уже отдали все, что у вас было. Вы сделали все, что вам приказывали, сто раз и даже более. Невообразимая тьма этой войны потребовала от вас такого напряжения сил, какого не испытывал ни один солдат в истории нашего вида. И то, что вы еще живы, еще боретесь… Я не могу вообразить, какая отвага и стойкость нужны, чтобы встречать этот рассвет и смотреть на горизонт с винтовкой в руках. Лэнд услышал, как солдаты Армии зашаркали ногами, увидел, как они переглядываются. Никто не заговорил. Все были увлечены речью примарха. – В то время как Хорус предложил вам ложь, я предлагаю правду. Те из вас, кто хочет бежать… Бегите. Уходите отсюда. Не со стыдом из-за невыполненного долга, не в знак капитуляции перед предателями, но с честью. Идите с моей благодарностью, ибо вы уже отдали все, что у вас просили. Разве я имею право – разве имеет право кто бы то ни было – требовать от вас большего? От вас, кто выдержал страдания без счета, ужас без меры? Если вы хотите отступить в Санктум Империалис и провести последние часы жизни вместе с вашими детьми – так и сделайте. Знайте, что я не только благословляю вас на это, но и завидую. Если вы хотите оставить стену и попытать счастья на пустошах до того, как начнется битва – ради Императора, вы заслужили право на попытку. Торопитесь же, и унесите с собой гордость за то, что уже внесли героический вклад в войну, которой никто из нас не хотел, но в которой мы вынуждены были сражаться. И если вы хотите правды, я скажу правду с радостью, ибо вы ее заслужили. Мне стыдно в этом признаваться, но если бы я мог, я бы тоже покинул стену. Примарх во мне, та часть меня, которую называют полубогом, жаждет жить так яростно, что я сгораю от стыда. Если бы я подчинился этому инстинкту, я взлетел бы в небеса, не оглянувшись. Но я не могу. Я наполовину человек. И человек во мне требует, чтобы я остался. Сангвиний посмотрел через плечо на удаляющегося посланника. «Дочь терзаний» уже проделала четверть пути к линиям противника. Когда он снова обернулся к стене, все увидели в его глазах решимость. – Обо мне рассказывают – и я каждый день слышу эти легенды, которые вы шепчете друг другу, – что я знаю час своей смерти. В историях говорится, что это придает мне мужества, что я не чувствую страха, потому что знаю, что буду убит не сегодня. Вот что в них правда. Предсказанная мне смерть приближается. Сейчас. Сегодня. Завтра. Я не знаю, когда и как мне суждено умереть,  чувствую только, что участь моя идет за мной по пятам. Я остаюсь здесь не из храбрости, которую дарит бессмертие. Я остаюсь здесь, потому что если мне суждено умереть, я выбираю эту смерть. Я выбираю погибнуть, защищая последние врата. Я выбираю отдать свою жизнь, чтобы подарить еще один час, или минуту, или даже единственную секунду отсрочки тем, кто не может сражаться рядом со мной. Я выбираю эту смерть, потому что еще не сделал все, что мог. Кто-то должен встать и сражаться, и если у меня остался только один этот выбор, я сделаю его сейчас. Я буду стоять. Я буду сражаться. Я буду удерживать стену, зная, что Тринадцатый легион летит к Терре со всей возможной скоростью, и если они не принесут нам спасение, то принесут отмщение за нас. Останусь ли я один, или вы, сотни тысяч, встанете со мной плечом к плечу, но когда орда Магистра Войны нахлынет на эту стену, я буду ждать с клинком в руке. Не потому, что я могу победить, а потому, что это правильно. Я не знаю, что за безумие владеет теми, кто были раньше нашими братьями и сестрами. Но знаю, что должен противостоять им. Над Дельфийским укреплением повисла тишина, но только на мгновение. Сангвиний взмахнул рукой, словно охватив ею всю стену и стоящих на ней защитников. Тысячи голо-призраков повторили его жест. – Я сказал достаточно. Вы не обязаны выслушивать мои признания и страхи. Мне остается только спросить… Вы побежите? Поначалу никто не нашелся, что ответить перед лицом такой откровенности. Капрал Машраджир из 91-го Индустанского Десантного не знал, что сказать. В нем боролись здравый смысл и долг – битва, знакомая каждому перенесшему суровые испытания солдату. Он мог выжить. Он мог сбежать и выжить. Все равно его полк не годился для таких сражений. Они были партизанами, десантниками, их учили выполнять диверсионные задания в тылу врага. Да он и так всю долбаную войну прошел по земле. Что гравишютисту делать на стене? Как ему помогут тренировки по прыжкам в высоких слоях атмосферы, когда у него в руках только лазвинтовка и штык? Но Маш знал, что это все отговорки и оправдания. Он умел преодолевать и отбрасывать сомнения и вместо этого думать только о том, как достигнуть цели. К тому же ему было некуда бежать. Вообще некуда. Тактически разумнее было остаться здесь. Если уж придется помирать, лучше сдохнуть там, где его смерть принесет пользу. – Нет! – крикнул он примарху. Он не был первым, но его голос вместе с другими прорезал тишину в первой волне протеста. Он не уйдет со стены. Он не побежит. – Нет! Скитарии не праздновали дни рождения. Магна-Дельта-8V8 не была исключением, однако ее макроклада, то есть иерархическая военная структура, которая определяла не только ее воинскую должность, но и социальное положение в целом, имела традицию отмечать годовщину первой битвы солдат. Из-за постоянных потерь и пополнений в рядах макроклады, развернутой в зоне конфликта, эти события происходили часто, и им не придавали большого значения. Точная аксиома, плохо, но с сохранением смысла переведенная со скит-кода на любой вариант готика, звучала так: «Каждый день чья-нибудь годовщина». Обычай включал обмен подарками, которые часто – и неоднократно – передаривались внутри полка, ведь скитариям позволялось иметь так немного собственных вещей. Сегодня была годовщина Магна-Дельты-8V8. Только ее – из всех, кто остался, а осталось их немного. Не имело значения, что Сам аватар Омниссии находился в крепости за ее спиной. Не имело значения, что орда на горизонте превышала их в числе и вооружении в бессчетное количество раз. В любой другой день, конечно, эти соображения имели бы немалый вес, и она встала и сражалась бы, повинуясь бинарному диктату долга. Но сегодня эти опасения были неуместны. Не могло быть и речи о том, чтобы она сбежала в свою годовщину. Конечно, даже ее урезанный разум мог бы поддаться соблазну. Она была частично человеком и полностью смертной. Но когда трое выживших из ее родной клады пришли к ней за считанные минуты до выступления Девятого, принятое решение стало тверже священного железа. Они принесли подарки. Беневола-919-55 подарила камешек со склона Олимпа – самой высокой горы родного Марса. Юриспруда-Гранат-12 подарила инфопланшет-переводчик вместо потерянного пару месяцев назад. Кане-Гамма-А-67, за неимением более личных вещей, подарил ей пригоршню патронов. И на том спасибо. Магна-Дельта-8V8 чувствовала вес этих даров, этих драгоценных талисманов, в складках своего плаща, когда слушала речь Девятого примарха. И когда Девятый задал свой вопрос, у нее уже был готов ответ. Она не могла произнести его, по крайней мере на готике, но протестующий крик на скит-коде означал то же, что и все остальные. Лорелея Келвир не должна была здесь находиться. Если бы у нее еще оставались силы на веселье, она закатилась бы грубым, как лай, неприятным, саркастическим смехом. Конечно, она оказалась здесь не по своей воле. Еще до того, как начались первые бомбардировки, ее освободили из пожизненного заключения и вытащили из холодных кишок-туннелей Севастопольского шахтного шпиля, и она не сомневалась, что уж ей-то не придется ехать на фронт. Если честно, она поверить не могла в свою удачу. Ты двадцать лет надрываешься в истощенных шахтах за преступления, которых не совершала и которые собственная семья заставила взять на себя, и вот тебя внезапно вытаскивают на солнышко, дают в руки нож и винтовку и отправляют подальше от назойливых глаз тюремных надзирателей. Наконец-то ей повезло, и она многое собиралась наверстать. Но это случилось уже, дай Император памяти… год назад. Не то чтобы ей не представлялось случая сбежать. Совсем наоборот. Она сбегала запросто и не однажды. В самый первый раз это был групповой побег, и один из ее товарищей прикончил часового, пока они выбирались из временных казарм. Беднягу придушили и кое-как запихнули в служебный шкаф, а сами беглецы затерялись в грандиозном хаосе Транс-Европейского маглев-узла. Исчезнуть в толпе было легко, а вот выбор нужного поезда, чтобы удрать, оказался сплошным расстройством. С каждого чертового пути отправлялся состав с войсками на какой-то из фронтов будущей войны. Вот так и случилось, что ее первая попытка побега – не просто из полка, но из целого сектора – закончилась через тысячу километров, где ее выгрузили вместе с толпой других бойцов и немедленно записали в новый полк. Офицеры Легионес Астартес в конце строя отказались выслушивать ее доводы: по их разумению, она была здесь, она была с полком, и с ним должна была оставаться. Следующая попытка побега была мучительно долгой. По прошествии нескольких недель в новом полку она прибилась к группе последователей новой веры (если честно, их с полным правом можно было назвать культом). От их болтовни про Бога-Императора тошнило, но в то же время она странным образом придавала сил. Лорелея знала, все, что они говорят – отчаянная чепуха, но если бы это была правда… Да, они и впрямь верили в нечто прекрасное. Никогда она так не желала, чтобы религия оказалась истиной. Общение с ними дало ей возможность ускользать на тайные молитвенные собрания, что, в свою очередь, позволило войти в контакт с представителем Администратума, посещавшим проповеди; его нетрудно было убедить в том, что Лорелею нужно перевести на другую работу. Понадобилось только признаться, что ее посещают видения Бога-Императора, и дело было сделано: он поверил, что ее коснулся божественный свет. Впрочем, у Лорелеи были основания предполагать, что она и без того смогла бы его убедить. Если бы только она преуспела, если бы возвысилась до жалкой власти над однозадачными сервиторами где-нибудь на складе… если бы только приказ о развертывании войск не опередил ее продвижение по службе. Она ждала до последнего, даже на платформе маглева, оглядываясь в напрасной надежде, что вот-вот придет распоряжение о переводе, пока ее угрозами и дубинками не загнали в вагон. Следовало полагать, что флот Магистра Войны приближался к Терре. Времени оставалось мало. Лорелея бежала снова, три ночи спустя. Она вовсе не жалела о том, что бросила свой второй полк; в недели, следующие за побегом, она залегла на дно в трущобах, что сгрудились у подножия шпиля-улья Праксия. Там она жила в полуразвалившейся хибаре, покинутой предыдущими жильцами – скорее всего, их тоже забрали в армию. К этому времени она уже несколько недель рылась в отбросах, разыскивая себе пропитание, как бездомная королева, вместе с другими дезертирами. Но еды было мало с самого начала и становилось все меньше, и скоро они набросились друг на друга, пора было или помирать, или уходить. Сначала Лорелея была уверена, что уж она-то не помрёт: с самыми здоровыми отморозками она договорилась. Но она многовато накопила, слишком уж хорошо побиралась, вот и стала жертвой собственного успеха. Эти сволочи сговорились и набросились на нее с цепями и заточками. Так что прощай, Праксия. Прощай, дерьмовая хибара. После этого… ну, в общем, после этого она впала в отчаяние. И сделала одну вещь, одну-единственную в жизни, которой она стыдилась. Кому-то пришлось умереть, чтобы она жила. В то время она притворялась писцом Муниторума; впрочем, разве это притворство, если хорошо делаешь свое дело? А она в самом деле выполняла свои обязанности, что, по ее мнению, давало ей все законные права. Работа была до жути скучная и нескончаемая, но нетрудная: отслеживать передвижения полков, инвентаризировать запасы, и так далее, и тому подобное, целая вечность занудства. Даже документы у нее были подлинные – в основном потому, что они были не ее. Они принадлежали женщине, которую она убила, чтобы занять ее место в бесконечной рутине имперской бюрократии. Лишь по глупому невезению ее поймал этот бесполезный администратор-капитан, и на чем – на обычной арифметической ошибке! Разве она не должна быть квалифицированным савантом? Ну конечно, об этом говорилось в ее документах. Как же она умудрилась допустить такую ошибку? Почему ее прогнозы относительно потребности в ресурсах так далеки от реальности? Сначала она думала подкупить его, что само по себе было смешно – у нее ровным счетом ничего не было; потом даже хотела его убить, что было еще смешнее – это была не тощая, малорослая от недоедания счетоводша, а армейский ветеран в отставке, вдвое тяжелее нее, да еще и с бионической рукой, которая мокрого места бы от нее не оставила. Вдобавок она уже была по уши в шестеренках машины Муниторума, где даже малейший чих не обходился без вороха бумаг. И она сбежала – в буквальном смысле, исчезла в ночи, спряталась в безымянном трущобном городке в тени еще одного прекрасного шпиля. Если бы ее поймали, казнили бы. Не прошло и пары дней, как ее загребли в следующую волну принудительной мобилизации; протесты ничего не дали. Практически каждый на планете, кто не работал на жизненно важном посту, был мобилизован в Имперскую Армию, поэтому Лорелею объявили уволенной и записали в третий полк, который был размещен во временном пункте сбора и готовился к отправке в другой сектор, где они обязательно должны были усилить уже находящиеся там подразделения. Ее преступление и предыдущие дезертирства остались нераскрытыми – ну, хоть что-то. В общем, ей, похоже, суждено было повоевать. Несмотря на все усилия. Такие вот дела. И ее отправили на фронт. И какое-то время она воевала. Несколько месяцев. Несколько месяцев она голодала и терпела лишения, отгоняла от лица дым и сидела в окопах вместе с мужчинами и женщинами, которые по ночам гадили под себя, чтобы не замерзнуть, и притворялась, что она лучше их, что им здесь самое место, а вот ей – нет, и между тем становилась с каждым кровавым днем все костлявее и злее. Несколько месяцев она дралась во тьме и видела, как ее товарищей потрошили, распинали, вспарывали болтерным огнем и разрубали пополам цепными мечами. Несколько долгих, долгих месяцев она делала то же, что и все. Была пешкой в войне, что затеяли Астартес. А теперь, после всего, что она прошла, нате вам. Сам Великий Ангел говорит, что она может идти. – Лор, – позвал ее солдат, что стоял рядом. – Что с тобой такое? Все семеро, кто остался в живых из ее взвода, толкаясь и воняя потом, дерьмом и горелой землей, столпились вокруг зыбкой гололитической проекции, исходящей из наруча сержанта Гатиса. Лорелея поняла, что плачет. Что с ней такое? Да ничего. Все в порядке. Все просто замечательно. Не она одна здесь дала волю чувствам. И вообще, по-настоящему она не плакала. Это просто боль медленно выходила из нее, слишком уставшей, чтобы плакать по-настоящему. – Меня зовут не Лорелея, – ответила она, смахивая слезы. Она понятия не имела, почему плачет. Будто ее прокололи, и из дырки потекли слезы. – Меня зовут Даэника. Теперь весь взвод смотрел на нее. – Лорелея Келвир – это была сотрудница из Муниторума. Я ее убила несколько месяцев назад. Взяла ее имя. Ненавижу себя за это. Вот бы вернуть все обратно. Она подняла глаза и встретила их взгляды. Они смотрели прямо ей в душу, смотрели с усталым смирением. Без гнева. Без отвращения. Без всякого осуждения. Только не теперь, когда они столько прошли вместе. – Я не хотела попасть на войну, – объяснила она. – Не хотела я воевать. Это было до того, как мы встретились. Этот полк у меня не первый. Просто единственный, из которого я не смогла сбежать. Трон, я так устала. Наконец-то мы можем уйти, оставить все это дерьмо позади, а я, мать его, так устала. Бессильные слезы уступили место смеху. Это был слабый, усталый, но настоящий смех. – Но мы не уходим, Лор, – мягко сказал сержант Гатис. Владыка Сангвиний на его наруче замолк. Примарх задал свой последний вопрос, и крики «Нет! Нет!» уже разносились по Дельфийскому укреплению. Трудно было говорить в таком галдеже. – Я знаю, – все-таки выкрикнула она. – Я тоже. Голоса Даэники и ее товарищей присоединились к общему хору. Нельзя сказать, что никто не захотел уйти после слов примарха. Многие хотели уйти. Многие ушли бы, но причин остаться было столько же, сколько защитников на стене. В душе у каждого жили гнев, вина и стыд, и вместе они порождали отчаянную храбрость, какая возникает у человека в самые мрачные моменты. Некоторые остались из чувства долга. Другие – из-за надежды, ложной или нет, что к ним еще могут прибыть подкрепления. Некоторых заставил остаться только стыд перед товарищами. Кто-то остался, потому что Сангвиний был прав: они уже отдали все, что могли, и терять было нечего. К этому времени их жизнь была простой формальностью, привычкой организма; война высосала все, что их определяло, и остались одни пустые оболочки. Кто-то остался, потому что надоело убегать: после двухсот дней отступлений с боями им наконец-то предстояла последняя битва, и они собирались держать оборону из одной лишь усталой злости. Годы спустя Лэнд гадал: а сбежал ли кто-то в самом деле? Ведь кто-то должен был побежать. Удержали их товарищи или пристрелили в спину офицеры? Было ли им позволено покинуть стену беспрепятственно, как обещал Девятый? Весьма вероятно (с точки зрения статистики можно было говорить об этом с уверенностью), что такие случаи наблюдались, но всякий раз, когда он обращал свои очки назад, к Королевскому Тракту, ведущему к Вратам Вечности… Врата стояли открытыми, они изрыгали поток солдат и техники. Не похоже было, чтобы кто-то шел против потока или дерзнул войти внутрь. Равно как никто не спускался со стены, чтобы попытать счастья на пустоши. Возможно, если бы Лэнд и такие мужчины и женщины, как он – хотя во все времена таких, как он, было очень немного, – лучше разбирались в человеческой природе, он не удивился бы так сильно тому, что множество людей решило остаться, имея возможность уйти. Нет! – кричали защитники стены. Они отвергали предложение примарха слитно, громогласно, словно единое существо. Нет! Нет! Нет! Лэнд не кричал вместе с другими. Вся эта драма и непокорные крики были не для него. Но все же… все же было что-то первобытное в том, как шум захлестывал его с головой. В какой-то момент он обнаружил, что рывками втягивает в себя воздух, будто собирается заорать вместе со всеми. Естественно, он воспротивился порыву. Как унизительно и неприлично было бы, если бы он заорал. Помня все, что Сангвиний наговорил относительно значения каждой секунды, зная мнение Зефона о том, что жизненно важно не спровоцировать врага раньше времени, совершенно ошеломленный Лэнд несколько раз моргнул, когда Сангвиний приземлился на стену, поймал меч, который ему бросил один из Кровавых Ангелов, и снова взмыл в небеса. Лэнд недоверчиво наморщил длинный крючковатый нос, глядя, как Великий Ангел устремляется к горизонту на востоке. Вдоль всей стены крики защитников слились в рев. Это был ликующий, кровожадный, радостный звук. Лэнд никогда не слышал ничего подобного. Сапиен, примостившийся на плече Лэнда, прикрыл ушки руками. Слова марсианина утонули в волне шума. – Только не говорите, что он собирается убить титана. Каким-то образом, несмотря на общий гвалт, Зефон услышал его бормотание. Кровавый Ангел взглянул на него, и Лэнд порадовался, что благодаря этой какофонии ему не надо будет выслушивать очередную нотацию. Он и так знал ее содержание: боевой дух шаток, нужно воспользоваться моментом, когда сильные чувства взяли верх над защитниками, и прочая мура, применимая только к мужчинам и женщинам, которые неспособны регулировать свои эмоции с помощью здорового чувства расстояния и перспективы. Впрочем, судя по буре голосов, едва ли он смог бы опровергнуть эти доводы. Жаль было терять час отсрочки, но то, как речь Сангвиния и его намерения – что бы он ни собирался делать там, на пустоши, – подняли настрой защитников, явно того стоило. Лэнд вручную перефокусировал свои очки и вгляделся в проклятые земли. Он не смотрел на титана. Нечего там было разглядывать. Ну да, генетическая мерзость-бог, отрезающая голову-кабину отступническому аватару Омниссии. Ну да, ну да. На этой войне Лэнд видел такое уже раз десять. Его внимание было приковано к далекому морю вражеского войска и к лесу распятий, что они воздвигли, гордясь своим варварством. Когда голова «Разбойника» слетела с плеч, случились две вещи. Первая – и самая очевидная – то, что передовые линии орды двинулись с места. Лэнд даже не уверен был, что они вообще ждали; они могли начать движение еще до того, как голова титана ударилась о землю, подняв облако пепла и пыли. Впереди титанов и танков, впереди гигантских шагающих штуковин, которые, как подозревал Лэнд, были какой-то доселе неизвестной разновидностью биомеханических осадных машин, небо над авангардом орды затмевало воинство шипастых, крылатых тварей. Твари пронзали небеса, стремясь к одинокой фигуре Девятого примарха посреди поля битвы. Вторая вещь случилась одновременно с первой, Лэнд заметил ее только потому, что направил свои мультиспектральные очки на труп богомашины: Сангвиний немедленно развернулся и направился к укреплению. «Дочь терзаний» не сразу повалилась на землю. Неуклюжее падение началось спустя почти минуту после того, как она, обезглавленная, лишенная мозга, перестала контролировать энергию, оживлявшую ее кости. Тогда она упала, вперед и немного набок, извергая реакторный огонь из разрубленной глотки. К этому моменту небо оскверняли уже тысячи летающих тварей. Аномалии с другого плана бытия – демоны, если уж обязательно надо выражаться грубо – хлопали кожистыми крыльями, преследуя Великого Ангела по пути к убежищу. Где-то на полпути к стене летящие твари начали терять скорость. Некоторые остановились и повернули назад. Другие попадали с небес, самые слабые растворялись в воздухе, еще не достигнув земли. Самые большие, быстрые и, возможно, самые сильные – в системе координат, о которых Лэнд не имел ни малейшего понятия, – продолжали гонку, но и они трескались и сочились кровью, будто бы расходились по швам с каждым ударом крыльев. Наблюдать за их распадом было необыкновенно увлекательно, и даже Лэнд, который гордился своей проницательностью, не сразу понял, что видит психический щит Омниссии в действии. От восхищения он вслух рассмеялся, и его смех утонул в радостных возгласах, раздававшихся вокруг. По коже у него побежали мурашки – так странно было разделять радость с множеством находящихся рядом людей. Сангвиний с заносом приземлился на бастион, золотые сабатоны высекли из камня искры, он широко раскрыл крылья, чтобы затормозить. Его меч все еще был испачкан священными маслами и смазками в тех местах, которыми он перерезал шейные тросы «Дочери терзаний». Все закричали еще громче. Сапиен снова прикрыл уши. Великий Ангел развернулся и посмотрел на волну, приближающуюся с горизонта. До того, как она должна была оказаться в пределах досягаемости стенных орудий, оставались считанные секунды. – Легион! – вскричал он. – Легион! Призыв передали по всей стене, от одного офицера к другому, и прокричали дальше по воксу. Лэнд слышал, как поток удаляющихся голосов несет клич по стене, словно призрачное эхо: легион, легион! Легион, легион… В грохочущей гармонии керамита Астартес – все Астартес – шагнули вперед. Солдатам-людям ничего не оставалось, как отступить назад. Муштра и тренировки взяли свое: смертные защитники убрались с дороги. Шеренга воинов в красной броне Кровавых Ангелов заняла свое место на стене, ее однообразие нарушали только желтые доспехи Имперских Кулаков и белые – Белых Шрамов. Десятки тысяч болтеров поднялись в готовности. – Пусть они разобьются о нас, – повелел Сангвиний, и Лэнд с внезапным трепетом восторга осознал, что Великий Ангел обращается не к своему легиону. Снова взмахивая крыльями, он взывал к людям, столпившимся за рядами Астартес. – Вы знаете, что делать, – обратился Сангвиний к армейским подразделениям и к гражданским с оружием в непривычных руках. Его тихий голос донесся до ближайших отрядов, дальше его передали по воксу. – Вы знаете свои обязанности. Держитесь и помогайте где сможете. Но сначала пусть они разобьются о нас. Сангвиний – нет, Девятый, чертов Девятый примарх – повернулся к вражеской армии. К далекой армии, которая, впрочем, была уже достаточно близко для… Меч Великого Ангела опустился. Миллионы орудий Санктума Империалис запели разом.<br />
[[Категория:Warhammer 40,000]]
[[Категория:Ересь Гора: Осада Терры / Horus Heresy: Siege of Terra]]