Ввысь / Skyward (рассказ)

WARPFROG Гильдия Переводчиков Warhammer Ввысь / Skyward (рассказ)
Автор	Аарон Дембски-Боуден / Aaron Dembski-Bowden
Переводчик	Incarnadine
Издательство	Games Workshop
Источник	White Dwarf 453
Год издания	2020
Подписаться на обновления	Telegram-канал
Обсудить	Telegram-чат
Скачать	EPUB, FB2, MOBI
Поддержать проект

Рассказчик сказок

— Не смотри наверх, — сказала она ему.

В наше время все так говорили. Эти слова проходили по грани между безумием и искренностью, слишком новые, чтобы стать традицией, слишком безумные, чтобы стать законом. И все же...

— Ты слышишь меня? — Ее слова искажались решеткой вокалайзера шлема, даже когда она рычала ему в ухо. — Не смей. Смотреть. Наверх. Предупреждаю один раз.

— Всего одно предупреждение? — сказал он, оглядываясь на нее через плечо.

Каннер не мог видеть ее лица; шлем лишил его всякой надежды на это. Он видел свое отражение в серебряных линзах поверх ее глаз, когда ее лицевая панель кивнула.

— Тогда почему, — спросил Каннер у этих холодных глазных линз, — ты только что дважды предупредила меня?

Он одарил ее своей лучшей улыбкой, которая представляла собой грязный полумесяц обесцвеченных зубов. Она ответила на его вопрос — а может быть, на ухмыляющуюся щель на его грязном лице — толчком в спину, заставляя его идти дальше. Магнитные наручники на его запястьях звенели в такт тюремной гармонии.

— Я бы могла пристрелить тебя здесь, — сказала она. — Думаешь, кто-нибудь по тебе будет скучать?

Каннер притворно вздохнул.

— Вот тебе и имперское правосудие, а?

Она снова толкнула его вперед. На этот раз он споткнулся и приложился лицом об стену, тяжело ударившись щекой о холодное железо сводчатого туннеля.

— Эй, больно, — сказал он сквозь разбитые губы.

— Бедняжка, — ответила блюстительница. Он услышал улыбку в ее трескучем голосе. Это была довольно неприятная улыбка. — Хоть по мне и не видно, но мне жаль тебя, Каннер. Правда, очень жаль.

Рядом были и другие люди. Бандиты, подонки, рабочие, ничтожества. Они смотрели, шептались и оставили его на произвол судьбы. Их бестолковая болтовня растворилась в потоке бессловесности. Каннер вдыхал дымные выхлопы близстоящего грузовика, в то время как вокс отряда силовиков щелкал, переливаясь стаккато и треском других голосов. Его магнитные наручники мягко звенели металлической мелодией, высокие частоты которой перекрывали пронизанные помехами звуки. Двигатель грузовика гудел, его рычащий глубокий бас дополнял отрывистые голоса.

Все эти звуки проходили прямо через него. Он почувствовал, как волосы начинают электризоваться. Кончики пальцев начало пощипывать.

— Ничего подобного, ведьмак, — пробурчала блюстительница.

— Я ничего не делал.

— Ты что-то бормотал. Напевал.

«Разве? Я не...»

— Я сказала прекратить это, — огрызнулась она. Блюстительница схватила его за волосы и с силой откинула его голову назад, во второй раз впечатав его лицо в стену. Теперь сильнее. — Слушай меня, урод. Если я увижу, что ты теряешь контроль, все закончится пулей из дробовика в затылок.

Он медленно дышал, не обращая внимания на музыку обыденности вокруг, заставляя свое сердце замедлиться.

— А как же мой суд? — пробормотал он в холодный металл стены.

— Судья, присяжные... — ответила блюстительница, упираясь дулом своего дробовика ему в затылок, — ...и палач. — Слова прозвучали как заученные, отработанные и уже испытанные.

— Офицер... — начал говорить он.

— Хватит, ведьмак. Помни, когда мы будем пересекать жилые башни — не смотри наверх.

— Это мое третье предупреждение, — сказал Каннер с измученной улыбкой. — Ты сказала, что у меня будет только одно.

Она ловко шагнула назад и впечатала приклад своего дробовика ему в голову. Он почувствовал глухой удар приклада о затылок и еще сильнее ощутил его, когда его лицо отскочило от стены. Боль была огненно-яркой и тошнотворно резкой, и его ухмыляющиеся обещания сохранить достоинство улетучились в этот момент животного инстинкта.

Вместо этого он попытался говорить правду, поскольку дерзкое сопротивление не принесло ему ничего, кроме крови, вытекающей изо рта потоками горячей слизи.

— Я всего лишь рассказчик, — заверил он силовика. — Я раскладываю императорское таро. Я читаю предсказания. Я не сделал ничего плохого.

В ответ она подняла его на ноги — «Когда я успел упасть?..» — и поволокла по дорожке. Толпа рассеялась, когда он зашагал под дулом оружия. К первым конвоирам присоединились еще несколько силовиков. Они подхватили его с той же нежностью.

Впереди был надземный переход между зданиями, где они ненадолго окажутся под открытым небом. На соседних опорах зеленели предупреждения о ветре: безопасно, безопасно, безопасно. Маршрутные ворота были открыты. Пешеходное движение было оживленным, хотя оно постепенно распадалось на части из-за присутствия отряда силовиков, тащивших своего нового заключенного сквозь толпы пассажиров. По очевидным причинам никто не хотел находиться рядом с Каннером.

— Что, по-вашему, я сделал? — спросил он своих тюремщиков в какой-то момент. — Я аккредитован, — добавил он. — Прошел испытания и получил разрешение. Мои способности не опасны.

Первая блюстительница заговорила, ее голос был низким и утомленным от недоверия. В его возражениях не было ничего такого, чего бы она не слышала много раз раньше.

— Если ты не сделал ничего плохого, почему ты весь в крови убитого тобой человека?

Каннер посмотрел вниз. Он никого не убивал. Кровь на его одежде была...

— Я... я не... я не помню...

Ветер был не более чем дуновением, нагретым сезонной жарой, и он слегка трепал его волосы, когда он шел по мосту. Следующая башня находилась в пятидесяти метрах. Еще один отряд силовиков ждал, следя за движением пешеходов.

— Я никого не убивал, — настаивал он, на этот раз его голос звучал скорее испуганно, чем вызывающе.

Сержант силовиков сказала... что-то, но он не услышал ответа. Не так. Он слышал, как она говорила, но ее слова были ничем, потеряли всякий смысл. Они превратились в песню из слогов, присоединившуюся к шагам окружающих, к шепоту ветра, бьющегося о его одежду и перила надземного моста, к шаркающему ритму бронежилетов силовиков, к барабанному бою его сердца и басу своего дыхания, к песне, песне, песне...

А что в этой песне? Голос, прекрасный, любящий и манящий. «Посмотри наверх. Посмотри наверх. Посмотри наверх».

Каннер поднял свое окровавленное лицо навстречу ветру. Силовики кричали, доставали оружие и делали другие вещи, безупречно вписывающиеся в музыку. Каннер не мог уследить за ними, настолько он потерялся в безмолвной Песне.

Яд пропитал небо. Он знал это. Он знал закон — не рисковать, не позволять своим глазам падать на безымянные энергии, заливавшие небеса уже более десяти лет. Но Песня угасала, и он знал — он знал — он умер бы в тот же миг, как перестал слышать ее гармонию.

Он поднял голову.

Он уставился на загрязненные звезды. На Разлом в пространстве, приносящий с собой вспышки боли, озаряющие весь мир.

В тот же миг Песня превратилась в Крик. То, что осталось от тела Каннера, разлетелось на куски под шквалом выстрелов силовиков. То, что осталось от его души, стало топливом для нечестивого рождения.

То, что осталось от силовиков, было найдено через несколько минут, и к тому времени существо, вырвавшееся из плоти псайкера и пировавшее напавшими на него людьми, уже давно исчезло.

Всего лишь один инцидент, в одном городе, на одном мире Империума-Нигилус.

Сын божий

Его называют богом, обманщиком, полубогом и лжецом. Его называют гением, рожденным божеством, и мерзостью, вырванной со страниц запятнанной истории.

Военачальник. Воин. Генерал.

Лорд-командующий.

Ходячий мертвец.

Никто не называет его по имени в эту омраченную эпоху. Ему нет равных, нет превосходящих, и он не подчиняется никакой высшей власти. Он одновременно и величайший символ надежды для Империума своего отца, и прогнивший аватар всего, что империя потеряла.

Гиллиман, Владыка Ультрамара, Тринадцатый и Последний примарх, Регент Терры, смотрит на приливы забвения, бурлящие в пустоте. Он смотрит не на что иное, как на клинок, разорвавший Галактику на две части. Цикатрикс Маледиктум. Великий Разлом. Его энергии, переменчивые и неистовые, бьются об экран оккулуса, когда последний верный сын Императора молча наблюдает за происходящим с командной палубы своего боевого корабля.

Он произнес речь в самом начале своего крестового похода. Призыв к огню и неповиновению, к ярости, верности и гордости. Он слышит ее до сих пор, отголоски тех смелых слов, когда смотрит на рану в реальности, предвещающую гибель половины Империума.

— Орденам Космического Десанта, окровавленным и осажденным в Темном Империуме, мы направляем подкрепления. Орденам, сгинувшим при исполнении доблестного долга или доведенным до погибели, мы предлагаем возрождение. Врагам империи моего отца мы несем смерть...

— С этими словами я, Робаут Гиллиман, сын Императора Человечества, объявляю крестовый поход Индомитус! Предатели, мутанты, демоны! Внимайте приходу моих армий и гибели, которую мы обещаем вашему жалкому роду!

— Эта галактика... наша.

Ах, теперь эти слова ощущались пеплом на языке.

Все было по-другому, да, это было очевидно. Прошли тысячелетия с тех пор, как он жил по-настоящему, до этой нечестивой второй жизни, которую подарили ему странная судьба и инопланетное колдовство. Конечно, все изменилось.

Но все еще продолжало меняться, а это было гораздо хуже.

Поступали сообщения о Черных кораблях, набитых плотью, неспособных собрать новые огромные волны психически пробужденных душ. О флотах, канувших в безмолвии. О мирах, погружающихся во тьму. Города, континенты, планеты переполнены вопящими сущностями, прокладывающими себе путь из варпа. Рядом с Великим Разломом ситуация гораздо хуже, но ни один мир не остается в безопасности, как бы далеко он ни находился. Самые удачливые миры наблюдают рост психических явлений и катастрофическую дестабилизацию торговых варп-путей, переживая голодные бунты, восстания и мятежи. Самые неудачливые миры к этому времени стали ничем иным, как адскими просторами, домом для потерянных и проклятых.

Империум обескровлен. Скоро он погибнет, как уже погибла его половина. Больше нет сил сражаться и удерживать рушащиеся останки империи. Единственная надежда, пусть и совсем крошечная, — атаковать.

Гиллиман знает это лучше других.

К нему приходит один из его сыновей. «Это мои сыновья? Мои племянники? Правнуки?» Какой бы ни была правда, это один из тех потомков, которые еще претендуют на связь с его родом. Сколько поколений воинов противостояли наступающей тьме за эти десять тысяч лет войны, черпая силу из геносемени Тринадцатого примарха? Даже для такого, как он, их число не поддается подсчету.

Воин, офицер Ордена Генезиса, салютует символом аквилы, перчатки стучат о нагрудник. Он сообщает своему генетическому прародителю, что все готово. Флот ожидает приказа своего повелителя.

Гиллиман никогда не признается в этом, но иногда ему трудно сразу понять, что говорят его потомки. Язык меняется с течением времени, эволюционирует и деградирует. То, что он когда-то знал как имперский готик, мутировало за десять тысячелетий, и миллион миров, и мириады языков, на которых его офицеры говорят в его присутствии, мало похожи на древний исконный язык.

Он кивает в ответ воину в красной броне и отворачивается, чтобы посмотреть на пятно поглощающей звезды ненависти, размазанной по реальности. Буря безграничного гнева. Никакое описание простирающегося на всю Галактику варп-разлома не может быть слишком поэтичным. Ужасы человеческой преисподней ждут внутри — по крайней мере, когда они достаточно терпеливы, чтобы не быть исторгнутыми по собственной воле.

Боевая группа ждет на якоре неподалеку от того места, которое, по обещаниям различных ауспиций и пустотных прорицателей, является относительно безопасным проходом через Великий Разлом. Но какое занимательное слово «относительно».

И все же, разве есть выбор?

Гиллиман поднимает руку. Вокруг него на мостике флагмана напряженно стоят несколько сотен душ. Двигатели его боевого корабля, находящиеся в нескольких километрах от места, где он стоит, тем не менее, посылают слабые вибрации по палубе.

Он рассекает воздух обнаженной рукой, подавая сигнал.

— Ведите нас.