Гнев Потерянных / Wrath of the Lost (роман)

Перевод коллектива "Дети 41-го тысячелетия" Этот перевод был выполнен коллективом переводчиков "Дети 41-го тысячелетия". Их группа ВК находится здесь.

WARPFROG Гильдия Переводчиков Warhammer Гнев Потерянных / Wrath of the Lost (роман)
Автор	Крис Форрестер / Chris Forrester
Переводчик	Alkenex
Издательство	Black Library
Год издания	2023
Подписаться на обновления	Telegram-канал
Обсудить	Telegram-чат
Скачать	EPUB, FB2, MOBI
Поддержать проект

Получив от Габриэля Сета приказ обеспечить безопасность Кретации, капеллан Дума и апотекарий Барахиэль берут курс на родной мир Расчленителей, но когда космодесантники вновь увидят его, найдут ли они на планете непоколебимо держащийся гарнизон или обнаружат безлюдную пустошь, очищенную от жизни их врагами? Астартес должны пройти по стопам своего легендарного основателя и узнать каково это – принять Гнев Потерянных – либо же погибнуть.

Действующие лица

Повелители Расчленителей

Габриэль Сет – магистр капитула Расчленителей, Повелитель Кретации, Страж Ярости

Апполлус – верховный капеллан Расчленителей, Владыка Потерянных, Хранитель Башни

Харахель — командир почётной гвардии, чемпион капитула

Четвёртая рота

Тантий – капитан и магистр флота

Теман – лейтенант

Ганибал – лейтенант

Дума – капеллан

Барахиэль – апотекарий

Туриэль – младший апотекарий

Пашар – библиарий

Хариэль – технодесантник

Михей – сержант отделения штурмовых заступников

Адариэль – сержант отделения штурмовых заступников

Давен – штурмовой заступник

Разиэль – сержант штурмовых заступников

Гатрикс – штурмовой заступник

Каст – штурмовой заступник

Исайя – сержант отделения штурмовых заступников

Кайр – штурмовой заступник

Тойво – сержант отделения заступников

Бурлок – сержант отделения заступников

Кастиэль – сержант отделения изничтожителей

Тумело – сержант отделения изничтожителей

Танатос – сержант отделения головорезов

Анджело – сержант отделения головорезов

Космос – головорез

Азариэль – сержант отделения искоренителей, прикомандирован из девятой роты

Кастивар – сержант отделения агрессоров, прикомандирован из девятой роты

Дерон – почтенный дредноут, эмиссар Габриэля Сета

Рота смерти

Гаэл Люциферус – воин

Гелиос Варрон – воин

Алексей Тамаэль – воин

Аврелий Тихос – воин

Реклюзиам

Камиэль – капеллан

Исрафил – юдициар

Слуги капитула

Кара Итэйн – командующая корабля «Кретацийский судья»

Аиша – помощник и ведущий хирург

Рейян Абдеми – корпех

Хакаар Вахони – надзиратель

Дети Кретации

Хаккад – кандидат

Пролог

Рейян Абдеми стоял в длинной тени дверей из тёмного железа, таившими за собой реликварию.

Их поверхность была иссечена клинописью и подробна описывала кровавую историю ангелов Кретации. Вход в это помещение обычно охраняли двое архангелов в толстослойных доспехах из священного металла – прославленных ветеранов небесных войн Бога-Императора, чьи рост и излучаемая аура чистой агрессии всегда перехватывали его дыхание и заставляли сердце биться сильнее. Он взирал на них с безмолвным трепетом, а тяжёлая броня придавала им некоторое сходство со статуями древних богов войны, которые Рейян видел в многочисленных храмах планеты.

Теперь же ветеранов не было, как и почти всего их братства.

Место архангелов занимали два совсем не похожих на них ужасных создания из тёмного металла и сереющей плоти. Бесстрастные глаза стоявших на страже кошмарных существ горели убийственным красным светом, а толстые спирали ламп, смонтированных на руках новых охранников, ярко светились голубым и вызывали резкие вспышки жгучей боли в висках. В ушах Рейяна грохотала кровь, его сердце глухо отбивало в груди стаккато. Он чувствовал, как сокращения органа отдаются даже в коленях и локтях. Нынешним защитникам реликварии, подобно ангелам, уже доводилось убивать тех, кто не выказывал должных осторожности и уважения.

Каменная панель на ближайшей колонне сместилась в сторону, явив взгляду небольшой квадрат чистого чёрного стекла наподобие того, которое оставалось после извержений огненных гор. Рейян приложил к нему правую руку, не обращая внимания на внезапный прилив тепла и тусклую зелёную нить, что обвела ладонь и пальцы. Стекло загудело и стало ещё горячее, квадрат начал жечь его огрубевшую от мозолей кожу. Сморщившись, он зашипел сквозь стиснутые зубы, но ладонь не отдёрнул. Затем, в подушечку каждого пальца впилось по игле жаждущего алой жидкости устройства, взымающего кровавую плату в качестве дани.

— Доступ разрешён, — пророкотал грубый скрипучий голос.

Каменная панель резко вернулась на место, и чудовищные полуметаллические стражи повернули свои закреплённые на шарнирах туловища, вновь обратив лица в противоположную от входа в реликварию сторону. Древние двери со скрежетом открылись, изливая наружу мягкий колеблющийся свет факелов. В расширяющемся проходе Рейян заметил мечущиеся тени человеческих размеров, а до его слуха начало доноситься отрывистое щёлканье подошв ботинок из кожи баразавра о бутовый камень, которое перемежалось хриплыми приказами надзирателей. Вытирая кровь о пепельно-чёрную спецодежду, он поднял огнеиспускатель и вошёл в реликварию, ведомый запахом горящей древесины и свежей краски.

Рейян шагал по тускло освещённому помещению, а со всех сторон его окружали сложенные из высеченных камней поверхности. Галереи с гранитными пьедесталами и утопленными в стенах альковами хранили комплекты побитых металлических доспехов, сломанное оружие и заляпанные кровью да грязью знамёна. Всё это оплетали тонкие белые нити света. Линии клинописи, чётко и аккуратно выбитые молотками и долотами сервов-камнетёсов, рассказывали о доблестных деяниях ангелов, которые пали за много сезонов до рождения Рейяна. Глухие размеренные удары инструментов вызывали жгучую боль, словно в череп вонзались ножи, но мужчина был благодарен за это, ибо боль заглушала тишину.

Рейян стал бояться тишины с тех пор, как ангелы покинули Кретацию.

Корпех шёл дальше по залу и подмечал мельчайшие детали мозаик и фресок, что изображали ангелов, сражавшихся против гибких хохочущих чудовищ и объятых тёмным пламенем теней с когтями и клыками. Эти произведения искусства обрамляли реликвии воинов, которые ходили по земле во времена Бога-Императора и чьи деяния были запечатлены на изображениях с поблекшими цветами и истёртыми линиями. Когда Рейян читал их легенды, то ощущал уколы замешательства, ибо некоторые слова использовались в уже не имеющем никакого смысла контексте, в то время как значения других он вообще не понимал. Неужели с момента прибытия ангелов язык людей настолько развился?

Он выбросил этот вопрос из головы как несущественный.

Рейян добрался до дальнего конца реликварии, где остановился перед комплектом огромных доспехов. Они напоминали ангельские, но были крупнее и производили гораздо более сильное впечатление. Сначала корпех обратил свой взгляд на тускло-зелёные неактивные линзы, после чего скользнул глазами по багрово-чёрному металлу груди и рук. В глубоких следах на поверхности брони читались отголоски титанических схваток с невообразимыми кошмарами, а в прикреплённых к кулакам пилообразных лезвиях и громоздких огнеиспускателях – наконец спущенная с цепи свирепость. Он опустил взор на легенду под доспехом, написанную изящным, не кретацийским шрифтом.

+ Они умрут, ты же знаешь.+

Сердце Рейяна сжалось. Голоса вернулись и теперь закрадывались в его мысли, как делали это после отбытия ангелов. Они никак не оставляли корпеха в покое.

+ Скоро твои горячо любимые ангелы встретят свой конец.+

— Нет, прошу… – Он безмолвно взмолился Богу-Императору, повелителю небес и звёзд, великому прародителю ангелов. — Кретация не может потерять ангелов.

Жестокий смех отдался эхом в черепе Рейяна.

+ Анафема не в силах спасти их, глупец, и они не переживут того, что сейчас на них надвигается. Пожиратель разорвёт их плоть, а сильнейших Бич Ангелов заберёт к себе в услужение. Клинком или кровавой клятвой, но он приведёт твоих ангелов к трону Кхарната.+

Рейян крепко зажмурился и сжал огнеиспускатель с такой силой, что побелели костяшки. Его терзали видения пылающих джунглей и превращённых в пыль гор, в нос бил запах тлеющего дерева, сдобренный вонью тухлого мяса от забивавших русла рек гниющих трупов, а в ушах гремели крики краснокожих чудовищ с изогнутыми клыками и рычащими пилообразными клинками, которые вырезали людей ради развлечения. И так каждый раз, когда он закрывал глаза.

Сон стал недоступным ему прибежищем.

— Ты что-то сказал, корпех? — раздался надтреснутый голос.

Рейян резко развернулся, ища говорящего. В груди колотилось сердце. Он говорил вслух? А может голоса вышли за пределы его черепа, вторгнувшись во внешний мир?

— Или ты здесь за новым уроком?

Когда Рейян увидел шагавшего к нему хромого Хакаара Вахони, сердце корпеха вновь забилось ровно. Хакаар был иссохшим человеком, которого не пожалело ни время, ни служение ангелам. Возраст наградил его тонкими костями, дряблой кожей, подобием бороды, которое клочками росло на обвисших щеках, и спиной, искривлённой настолько, что верхняя часть туловища старца походила на трость, сжимаемую им в дрожащих негибких руках. Тем не менее, глаза Хакаара светились пылким умом. В своё время, ещё до того, как немощь заставила его перейти в ряды слуг, занимавшихся техническим обслуживанием, он являлся грозным воином и верховным главой корпехов.

— Я уже давно выучил всё то, чему ты мог обучить меня, старик.

— Верь в это на свой страх и риск, малец, — усмехнулся старик. Смех у него был резкий, дребезжащий и влажный. Он похлопал Рейяна по груди, и тот почувствовал, что в руках старца ещё сохранялись артритные отголоски былой силы. — Я бы сбил с тебя спесь в бойцовых ямах даже не вспотев.

Шёпоты убили в Рейяне всякое желание смеяться.

— Как скажешь, — ответил он с натужным весельем в голосе. Старик прищурился, и корпех внутренне вздрогнул. Слова хлынули меж зубов Рейяна подобно воде, устремившейся в щели в плотине. — Я не собираюсь лишать старика фантазий.

Хакаар нахмурился, и его лицо рассекло ещё больше морщин.

От нервного напряжения у Рейяна скрутило живот, но ему удалось подавить это чувство. Среди кланов неуважение к старшим считалось страшным оскорблением, однако их отношения со стариком всегда были выше подобных традиций. Хоть теперь голоса и отступили, он до сих пор ощущал запах горелой древесины и разлагающейся плоти. Его рот наполнился желчью.

Старец фыркнул и перестал хмуриться.

— Твоё внимание привлекли вырезанные символы?

Корпех кивнул, сглатывая желчь.

— Можешь даже не пытаться прочесть, малец, — тяжело опираясь на трость сказал Хакаар. — Язык первых ангелов понимают лишь их наследники. Это традиция, которую не нарушали с тех пор, как они спасли Кретацию и сделали её своим раем.

Старик повёл Рейяна прочь от тяжёлых доспехов в сторону истрёпанного знамени из чёрной ткани высотой в добрых три роста корпеха. Засохшие следы алой жидкости и сажи на материале не помешали ему рассмотреть наполненную кровью чашу, убийцу-ангела, зубчатое лезвие пилы и светло-красную каплю ангельской крови. Хакаар указал согнутым от возраста пальцем на фреску за собой.

Рейян разинул рот, увидев грубое изображение этого же знамени в металлической руке ангела. Голубые небеса на фреске расчерчивали шлейфы оранжевого пламени, а деревья и горы являли собой лишь пятна серого и зеленого цветов разных оттенков. Второй ангел, обладавший невообразимыми размерами, носил тот же комплект тяжёлых доспехов, который всего несколько секунд назад привёл корпеха в восхищение. Гигант стоял во главе ангелов подобно вождю. По венам Рейяна заструился трепет, когда он окинул взглядом сцену их боя против зелёных чудовищ с толстыми мышцами и жёлтыми клыками, но сражались ангелы не одни, ибо рядом с ними виднелись фигурки поменьше. Люди с тёмной кожей могли быть только воинами Кретации.

— Наши предки нарисовали это в эпоху первых охот, — произнёс Хакаар. — Когда они помогали ангелам построить их дом. Говорят, небесный огонь обрушивался на кланы с небес подобно ливню целых семь дней, а дымящиеся скалы вскрывали поверхность мира. Из образовавшихся расселин выбрались подземники, чтобы пролить кровь нашего народа. Остановить их удалось лишь благодаря ангелам.

Рейян хорошо знал эту историю.

Родители корпеха, как и любая другая пара на Кретации, поучали своих детей рассказами об угрозе подземников и их тёмных родичей, Ночных Ужасов, когда отпрыски вели себя плохо или совершали позорные проступки. Народ Рейяна боялся возвращения монстров даже несмотря на то, что ангелы следили за Кретацией и защищали её людей. Кретацийцы плевались и разливали кровь, чтобы отвратить это кошмарное событие, а ещё шипели, когда чудовищ поминали всуе. Некоторые кланы даже приносили жертвоприношения на полях древних сражений. Корпех и сам дважды бывал в таких местах.

— Ты знаешь, почему ангелы ушли? — с придыханием спросил Рейян старого илота, чувствуя себя до нелепости глупо за этот вопрос, но остановиться он уже не мог. Корпех должен был узнать, из-за чего ангелы бросили Кретацию. — Почему они оставили на страже лишь пятерых?

Хакаар вновь усмехнулся.

— Ангелы не делятся таким знанием с простыми смертными, парень, — ответил он. — Не беспокойся, он уходили и раньше. За мою жизнь ангелы дважды уплывали к звёздам в полном составе, дабы послужить Богу-Императору. Мы думали, что это навсегда, однако они выдерживали Его испытания и возвращались к нам с новыми трофеями и сказаниями. Нынешний случай исключением не станет, попомни мои слова.

Рейян только сделал вдох, чтобы заговорить, как нечто тяжёлое врезалось в двери реликварии, а через узкий зазор между каменной стеной и железными порталом просочились громкие звуки заряжаемого оружия и выкриков. Сервы-ремесленники перестали заниматься реставрацией, обратив полные страха взгляды к дверям. Захромавший в их сторону Хакаар принялся гаркать на людей, дабы те вернулись к работе, однако затем металл вновь задрожал. Крепко сжимая огнеиспускатель, Реяйян начал пятиться назад.

Двери с грохотом распахнулись, и по каменному полу заскользил один из тех кошмарных полуметаллических стражей с выдернутыми из туловища ногами. Его лампа был оторвана, а из обрубка чуть ниже плеча вытекала густая чёрная жидкость. Свет в глазах создания погас, из серебряной решётки на месте рта со скрежетом вырвалось нечто вроде предсмертного хрипа. Рейян увидел, что преисполняемые ужасом ремесленники поднимают молотки и долота. Неужели стоило только ангелам исчезнуть, и подземники вернулись?

Сжимая в руках огнеиспускатель, корпех отступил ещё дальше.

В зал ворвался ангел, однако вздох облегчения застрял у Рейяна в горле, когда он увидел на доспехах свежие отметины и ещё не остывшие подпалины. Ангел не носил шлем и был без оружия, а его лицо с широко открытым ртом являло собой застывшую маску ярости, испещрённую старыми шрамами и полосами засохшей крови. Из-за жуткого ожога плоть на одной из щёк отслоилась, обнажив волокнистые сухожилия и небольшие куски почерневшей кости. Глаза ангела выглядели как два озерца жидкого чёрного безумия.

— Предатели! — проревел он, приближаясь к сервам. Несколько человек упали на колени, сложив руки или подняв их от страха и принявшись сквозь солёные слёзы заверять ангела в своей верности. Другие же, скованные ужасом или замешательством, просто застыли на месте. — Гнусные клятвопреступники! Рабы Гора! На какой палубе прячется ваш трусливый владыка? И затем началась резня.

Рейян съёжился за постаментом, на котором стояло знамя. В его ушах гремели пронзительные крики и мольбы завывающих людей, этот калейдоскоп боли и ужаса, перемежаемый сухим треском костей и влажными звуками терзаемой плоти, а глотку корпеха жгла рвота, которая выплескивалась меж стиснутых зубов и пачкала бёдра. Ревущий ангел требовал крови, он требовал, чтобы Гор вышел вперёд и ответил за действия своих сыновей. Рейян не знал никого с таким именем. Оно не было ни кретацийским, ни ангельским. Корпех оцепенел от ужаса, когда к нему пришло страшное осознание.

Ангел сошёл с ума.

Ангел сошёл с ума, и теперь Рейян умрёт.

Каждый громогласный удар сердца приближал его на шаг ближе к холодной и безмолвной неотвратимости бездны. Ему хотелось встать в полный рост, броситься в бой и умереть храбро, с честью, чтобы заработать себе место подле Бога-Императора, но мускулы корпеха отказывались подчиняться ему. Как бы Рейян не укреплял свои тело и помыслы рвением, он всё равно не мог двинуться. Корпех пробовал снова и снова, добавляя свои отчаянные крики к воплям умирающих мужчин и женщин. Бесполезно.

Он был обречён на жалкую смерть от рук ангела.

— Брат! — раздался чей-то искажённый машиной рык.

Вновь раздался глухой стук шагов по камню, который перебивал разноголосые крики умирающих людей. В этот раз некто шагал медленнее и более размеренно. Новые звуки заставили Рейяна вздрогнуть, ибо сейчас они были даже громче чем шум резни. На гортанные рыки и произносимые с пеной у рта проклятия пришёлся ответ в виде характерных для экваториальных кланов Кретации ругательств, а перебранку начали сопровождать грубое рычание клинков с зубьями и аритмичный лязг ударов. Сейчас корпех отмеривал свою жизнь интервалами сердцебиения. Поступавший в кровь Рейяна адреналиновый коктейль эйфории и ужаса молил его наблюдать за приближением смерти или избавления.

Однако, корпех отказывался, ибо страх позволял ему лишь лежать в позе эмбриона.

А потом наступила тишина.

Только спустя несколько минут Рейян набрался храбрости рискнуть и выглянуть из-за постамента. Он увидел, как второй ангел, не обращая никакого внимания на убитых илотов, выносит своего неуравновешенного брата из зала, подальше от священных реликвий. Из неровной раны первого ангела, что тянулась от затылка до живота, хлестала кровь, голова висела набок, а одна рука отсутствовала ниже локтя. Корпех не знал, был ли тот жив, или же другой ангел убил его за осквернение святого места.

Рейян выбрался из-за постамента. Воздух наполняли звуки дыхания умирающих мужчин и женщина, а также вонь крови и опорожнённых кишечников. Смрад забивал ноздри корпеха, сжимал его горло невидимыми пальцами, не давал нормально дышать. Рейян начал бурно извергать содержимое желудка, жадно хватая воздух в промежутках. Когда тошнота отпустила корпеха, он стал пробираться через кучи измельчённой плоти и влажных поблескивающих органов.

Хакаара Рейян нашёл возле дверей.

Останки старика были бледными от обескровливания, а от культей обеих ног и руки тянулись полоски разорванной соединительной ткани и вен. Жизненно важные органы вывалились из рванной дыры в животе и теперь лежали на каменном полу кучей потрохов, распространяя вокруг едкую вонь. Вокруг них образовалась лужа крови. Удары проломили череп Хакаара во многих местах, превратив его в изуродованную мешанину мозгов и фрагментов костей. Вывалившийся язык висел на нижней челюсти. Тем не менее, кровь не запачкала изображение дискообразного лезвия и алой капли, вышитое в области сердца, и труп продолжал крепко сжимать в левой руке трость.

Живот корпеха скрутило от тошноты, рвота подступила к горлу.

Схватившись за бока, он вновь опустошил желудок. Рейян привык к смерти, ибо на Кретации та была неизбежна. С каждым восходом и закатом солнца она пожинала жизни слабых. Сам корпех дрался против людей и чудовищ с тех пор, как научился держать копьё, убивал в бою, убивал за еду и в целях самообороны, из-за зависти и гнева. В его обители хранилось больше сотни языков, ибо без них призраки убитых не могли говорить. Однако, устроенная ангелом бойня затмевала всё виденное Рейяном прежде.

— Зачем ты сделал это? — простонал он, глядя на запачканные кровью его братьев и сестёр реликвии. — Чем мы тебя оскорбили?

Ответил корпеху его голос.

+ Ничем.+

— Тогда почему? — рявкнул Рейян сквозь горячие слёзы. Рука корпеха покоилась на груди Хакаара, прямо над сердцем, а язык старика возлегал на своём ложе из плоти и зубов. Рейян не заберет его, ибо он хотел говорить с пожилым слугой. — Должна же быть причина у этого… У твоей смерти… Не могло всё произойти случайно!

+ Что ты знаешь об ангелах в чёрном?+

Рейян вспомнил каждую деталь о них.

Ангелы в чёрном были легендой, которую слуги шёпотом рассказывали друг другу в холодные ночные дозоры. Бесконечная война и потеря возлюбленных братьев довели этих ангелов до безумия. Рейян уже собирался выкинуть предание из головы как мрачную выдумку, но затем перед его взглядом снова возникли глаза ангела вместе со всей той яростью и отчаянием в них.

— Они реальны, — выдохнул он.

+ Всегда были.+

— Убивший тебя ангел, — произнёс Рейян, выстраивая логические цепочки. — Это случилось из-за отсутствия его братьев? Он кричал и требовал крови как подземник, вызывал на бой некоего Гора. Что насчёт этого?

+ Дело тут не в Жертвенном Короле, парень, а в крови. Кровь для ангелов важнее всего. Она их щит и пища. В прошлом именно она привела ангелов на Кретацию, и перспектива пролить целый её океан для утоления жажды повела их обратно к звёздам. Лишь подношения напрямую не дадут им утонуть в ней, а ангелы здесь поддаются безумию.+

Реяйна вдруг озарило, словно в глаза ударил утренний свет.

Он достал свой нож – пожелтевший от времени зуб овирактора с рукоятью из намотанных человеческих волос – после чего резанул себя по ладони. Корпех начал сжимать и разжимать кулак, окропляя вытекающей из раны алой жидкостью пиловидный символ на груди Хакаара. Рейян не обращал никакого внимания на боль в руке, ибо твёрдо намеревался продолжать лить кровь на знак ангелов.

— Сыны Кретации. Ангелы Гнева.

Корпех произносил их имена нараспев и повторял слова до тех пор, пока не сорвал голос, а алые капли срывались вниз с каждым слогом. Кретацийская кровь привела ангелов сюда, и она же вернёт их обратно.

— Сыны Кретации. Ангелы Гнева. Расчленители.

Часть первая

«Сет выказывает ту же бескомпромиссную честность, которую мой брат ценил в его предшественнике. Амит часто навлекал на себя порицание, но обладал непоколебимой верностью и никогда не проявлял нерешительности в служении. Какая бы правда не обитала в сердце Сета, он её высказывает. Я знаю, что ради Императора себя не пощадит ни он, ни его капитул.»

— Робаут Гиллиман, примарх Ультрадесантников

Глава первая

Жаркий и тёмный реклюзиам «Виктуса» накрывала практически абсолютная тишина. Через высеченные гранитные блоки апсиды просачивался размеренный стук плазменных двигателей, а тлеющая древесина, что шипела и пощёлкивала в каменных чашах для огня и светильниках, наполняла воздух едким благовонием. Адамантиевые переборки были скрыты за слоем чёрного базальта, границы нефа же задавали вырубленные менгиры. В альковах этих каменных столбов хранились реликвии капитула, оберегаемые мерцающими стазис-полями. Углубление с чёрным вулканическим песком, в который были воткнуты почётные клинки из стали-серебрянки, отделяло апсиду от нефа и трансептов, чей палубный настил представлял собой зловещую мозаику из нагрудников павших капитанов.

Для Думы это была шаманская пещера, вырванная прямиком из её примитивного адского ландшафта.

Капеллан, облачённый в тёмные словно сама пустота доспехи типа X «Тактикус» с золотым и медным рельефом в виде клыкастых черепов, прошёл через углубление с песком по узкой мощённой дорожке, почтительно держа в руках реликтовый цепной меч. Чёрный корпус оружия рассекали две алые полоски и покрывали вытравленные имена погибших воинов. Сей почётный список вёлся еще с эпохи смуты во времена раннего основания Империума, а сам меч, по всеобщему мнению, забрал жизней больше, чем несколько капитулов вместе взятых. Оружие было незатейливым и чистым в своём предназначении, что Расчленители отразили в его имени, и Дума не мог не восхищаться такой жестокой прямотой.

Они называли меч Разрубателем.

Капеллан аккуратно зафиксировал меч на креплениях в его нише, после чего отстегнул от пояса розарий и вставил амулет в другое отверстие. Провернув розарий на четверть оборота, он услышал низкий гул включающегося стазис-поля. Затем взгляд Думы упал на двойной ряд мономолекулярных зубьев Разрубателя, чей разъярённый дух войны взывал к священной ярости, скованной в груди самого капеллана. Космодесантник наслаждался чувством родства с Разрубателем и испытывал непреодолимое желание вновь взять меч в руки, ибо никогда не испытывал такого же единства цели с душами оружия Коула, которое было выковано на Марсе.

Помешкав ещё мгновение, он повернул розарий, запечатывая цепной меч в стазисе и отказываясь от желания владеть им. Дело заключалось не в известных Думе великих подвигах и доблестных смертях воинов, орудовавших Разрубателем после Манакеля – восхваляемого героя IX Легиона и бывшего верховного капеллана капитула – а в том, что Апполлус поручил ему долг по защите и освящению. Думе следовало заниматься сохранением истории и священных реликвий Расчленителей. Крозиус же являлся символом его ранга. Иначе быть просто не могло. Дума отошёл от Разрубателя и окинул взглядом другие заключённые в стазисе артефакты. Он восхищался перекованными клинками и комплектами силовой брони, чьи поверхности покрывала гравировка пустынным шрифтом Баала, и чьи почётные списки были даже длиннее и славнее, нежели у Разрубателя. Хранились тут и другие реликвии, которые капеллан про себя считал омерзительными из-за их примитивизма. Слишком кретацийскими. На спиралях колючей проволоки висели вырванные у орочьих военных вождей языки, отрезанные уши альдарских ведьм, покрытые резьбой кости и порченные клинки полководцев изменнических Легионов, а также чаши из черепов демагогов и тиранов, головы которых Расчленители забирали в течение своей долгой истории. На некоторых стазисных печатях имелись генетические замки и гексаграмматические обереги, наложенные старшим библиарием для того, чтобы порча больше не смогла затронуть другие имперские души.

Слава о части реликвий ходила по всему сангвинарному братству.

Дума видел болтер «Гнев Убийцы» с различимым на раме символом «I» Святых Ордосов и расположенные рядом с ним необычные боеприпасы; кровопускающую перчатку «Зарождение скорби», лежащую на блоке из серого камня в трёх нишах от болтера и известную за свою способность спасать от гибели даже смертельно раненых воинов, пусть и страшной ценой их рассудка и духовной святости; Перчатку Железного Гнева – чёрный силовой кулак магистра капитула Корды, покоившийся на вырезанном из дерева постаменте. В шипастом керамите последнего предмета капеллан чувствовал ярость и свирепость, что помогли Корде удержать брешь во время Осады Фаэтона, когда он за один час убил князя демонов Железных Воинов и уничтожил целый коготь дредноутов.

Тем не менее, лишь один артефакт взывал к Думе так же, как Разрубатель.

Безмолвный и выключенный, он хранился на чёрном базальтовом выступе. Рядом с его рукоятью из метеоритного железа лежал пергаментный почётный свиток, который удерживали скрученным золотые ободки. Навершие реликвии имело форму скелетообразного ангела с широко расправленными крыльями, словно бы застывшего в момент полёта, а рассеивающие штифты расщепляющего поля были искусно вставлены меж рёбер и перьев из тёмного железа. Бритвенно острые крылья украшенного навершия могли как срезать мясо с кости, так и расколоть силовую броню. В том месте, где у ангела находилось сердце, виднелся полированный серебряный герб Расчленителей с редким баальским кровь-камнем в центре. Этот крозиус арканум принадлежал герою и бывшему верховному капеллану, чьё имя Дума самолично вывел чернилами на почётном свитке.

Карнарвон.

Из медных курильниц вырвались очищающие пары, принявшиеся лизать священный металл, а на выступе рядом с артефактом стояли масла и мази, с помощью которых Дума готовился повторно освятить оружие для служения капитулу. Капеллан поднял булаву, что лежала в его руке так, словно была выкована специально под космодесантника. Вес красивого навершия из многослойного адамантия и золочёной стали идеально балансировался поммелем, вырезанным в форме клыкастого скелетоподобного создания. Магистр кузницы Лиск провёл безупречную работу по восстановлению крозиус арканума и не пожертвовал ни единой каплей смертоносности оружия ради украшений. Если бы Думу выбрали на пост верховного капеллана, он бы с готовностью принял артефакт и понёс бы его в бой, а не оставил бы истлевать в безопасности, как это сделал Апполлус.

Капеллан достал из маленькой деревянной коробочки на выступе квадратный кусок ткани, погрузил уголок тряпочки в первую мазь и аккуратно нанёс её на навершие выключенной булавы. Повторно пропитывая ткань, он произнёс нараспев первую литанию повторного освящения. Это сочетание слов и натирания мазью искореняло любую скверну, которая могла остаться от крови ксеносов и порчи варпа. Ритуалы повторного освящения занимали несколько часов и включали в себя неоднократные воззвания и повторные протирания. Лишь так можно было ублажить почтенного духа войны реликвии и вернуть ей чистоту, прежде чем положить оружие в стазис в реклюзиаме флагмана.

Открылся вспомогательный входной люк.

В помещение зашли капеллан Камиэль и юдициар Исрафил, чьи чёрные доспехи частично скрывались одеяниями из мягкой кожи земельно-коричневого цвета иссушившейся плоти. К спине Исрафила был примагничен палаческий меч, а крозиус Камиэля висел у того на поясе. Оба носили шлемы с лицевой пластиной в виде черепа, но нижнюю половину шлема юдициара закрывал квадратный кусок коричневой кожи, который он носил как маску. Вошедшие преклонили колени перед воздвигнутыми в трансептах статуями Сангвиния и Императора, дабы вознести молитву и почтить как своего отца, так и своего монарха. Отдав дань уважения, они направились к алтарю.

Запищала вокс-бусина Думы.

— Передай свои обязанности по повторному освящению Камиэлю и Исрафилу. — В как обычно гневном тоне Апполлуса слышались нотки то ли отвращения, то ли разочарования. Дума не мог точно определить, чего именно. — Твоё присутствие требуется на совете в личном санктуме лорда Сета.

Капеллан сжал крозиус крепче, не желая расставаться с ним.

— Лорд Апполлус, этот долг вы доверили мне, — сказал Дума. — Я едва приступил к необходимому уходу за крозиусом Карнарвона. Прервав ритуалы освящения, я навлеку на артефакт страшное бесчестие и причиню ему обиду, несовместимую с–

— Я не просил отговорок, Дума! — рявкнул Апполлус, и на ретинальную ленту Думы вывелись строки информации. — Сет потребовал, чтобы ты был на совете в его санктуме. Это – приказ, а не просьба! Камиэль с Исрафилом освятят оружие моего предшественника и все остальные реликвии, которым необходимы ритуалы. Ты же отправишься в санктум немедленно.

Космодесантник неохотно положил крозиус на выступ.

— Да, верховный капеллан.

Затем, не произнеся больше ни единого слова, Дума покинул реклюзиам.

На верхних уровнях командного шпиля Думу поприветствовал заунывный лязг побитого металла. Капеллан вышел из подъёмника. Красное свечение аварийных люменов делало тусклее костяно-белую поверхность его шлема-черепа и серебряные узоры недавних повреждений на чёрном керамите. На всём пути к стратегиуму флагмана и личному санктуму лорда Сета висели ленточные завесы из светонепроницаемого пластека, которые колыхались от проходящих потоков тяжёлого неотфильтрованного кислорода, со свистом выпускаемого в удушающе жаркий коридор повреждёнными фильтровентиляционными агрегатами.

Дума шагал по коридору, лавируя между пластековыми завесами и группами трэлов в тяжёлых скафандрах. При его приближении сердца людей начинали биться быстрее, а их глухой стук, напоминавший удары по военным барабанам, становился громче. В непримечательных лицах с грубыми чертами и сереющей потной кожей читались изнеможение и недоедание. Стоило ему оказаться рядом, как они отводили глаза и опускали подбородки к груди, сосредотачивая своё внимание на скрежещущих металлорежущих инструментах, усыпающих палубу оранжевыми искрами, и электросварочных аппаратах, которые с ацетиленовым шипением приваривали к переборкам новые пластальные листы. Пронзительный визг от разрезания металла металлом скрёб по слуховым рецепторам шлема, а в нос била вонь опалённой пластали.

Несколько слуг лежали там же, где и упали. Они либо умерли, либо потеряли сознание от истощения и экстремально высокой температуры, но Дума просто переступил через них, словно тех и вовсе не существовало. В его действиях не было злобы, одна лишь рациональность. Трэллы жили недолго, а в их ничтожных жизнях царили страх, эгоизм и боль. Умерев на службе Императору и Сангвинию, эти трэллы заработали признание со стороны капеллана и его мимолётное внимание, чего никогда бы не удостоились те бесчисленные триллионы, ради защиты которых космодесантник и сам в конце концов погибнет.

Спустя некоторое время Дума увидел тяжёлые железные двери с выгравированным на них символом капитула, что вели в личный санктум Сета.

Двое терминаторов из почётной гвардии охраняли вход, окаймлённый строительными лесами с тянущимися по их поверхностям венами ржавчины. Керамитовые доспехи воинов были залатаны серым ремонтным цементом и скреплёнными сегментами временного армирования. Вонь старой крови до сих пор исходила от трещин в броне и множества трофеев из костей ксеносов, тускло-красного хитина и содранной кожи, которые крепились к плечам и бёдрам медными цепями. Ветеранов окружал горький и резкий запах чего-то обожжённого вперемешку с озоном, а в воздухе рядом с ними ощущалась энергия, необходимая для питания гигантских лат.

— Меня призвали на совет с лордом Сетом.

Левый терминатор наклонил шлем, и до капеллана донеслось режущее слух ворчание повреждённых сервоприводов и скрежет керамита. В руке воин держал штормболтер, переведённый в режим автоматического огня, а его цепной кулак окутывали потрескивающие расщепляющие силы. Зубья клинка были сломаны и выщерблены, серый металл покрывала потемневшая со временем кровь.

— Тебя ждали, капеллан Дума.

Двери открылись, и космодесантник вошёл внутрь.

Санктум Сета был обставлен совсем просто: оружейная стойка, небольшой верстак у стены и железное кресло под размеры воина Адептус Астартес, повёрнутое немного в сторону от верстака. Кроме того, имелся маленький стеллаж с несколькими запечатанными банками и старыми боевыми трофеями на полках. Обескровливающий – печально известный двуручный цепной клинок магистра капитула – лежал на верстаке возле цепей с зубьями и контейнером, на котором виднелась отметка техникарума. Два запечатанных люка вели в личную комнату для вооружения Сета и его омовительное помещение. Помимо всего этого, в центре покоев размещался гололитический стол для планирования.

Пятеро собравшихся вокруг него Расчленителей смотрели на Думу.

— Вижу, ты нашёл время присоединиться, — прорычал Харахель на готике с сильным акцентом. Его броня была увешана гораздо большим количеством жутких трофеев, нежели доспехи поставленных им снаружи воинов. — Разве Мясник не учил тебя, что отвечать на призывы твоего магистра капитула – это обязательно?

Дума ощетинился, задетый скорее оскорблением в свою сторону, нежели в сторону лорда Гиллимана. Он получил сообщение от Апполлуса всего полчаса назад, и сразу же покинул Чёрную Башню, направившись в командный шпиль. Его глаза рассмотрели таящегося в тени Харахеля верховного капеллана, чья поза выражала беспримесный, но сдерживаемый гнев. Злость вспыхнула внутри Думы подобно солнцу, и космодесантник усмехнулся, журя себя за то, что ожидал поддержки от старшего.

Он склонил голову в знак напускного раскаяния.

— Мясник многому меня научил, Харахель, — сказал Дума чемпиону капитула. — В частности тому, что налагаемые моим рангом обязанности многочисленны и зачастую требуют постоянного внимания. Но вот лекций касательно правил поведения и протокола я не припоминаю. А в чём дело? Хочешь, чтобы тебе их прочитали?

Смех Харахеля прозвучал как лай тяжёлого дробомёта.

Чемпион активировал цепной кулак, а улыбнувшийся Дума потянулся к крозиусу.

— Хватит! — рявкнул Габриэль Сет, впечатывая кулак в стол.

Магистр Расчленителей был огромен. Суровое лицо с квадратным подбородком, чьи естественные черты рассекали шрамы, выражало ту же сдерживаемую ярость, исходившую от верховного капеллана. Сет взглянул прямо в глаза Думы, и капеллан ощутил, что кретацийский взгляд заставляет его морщиться. Он тут же пожалел о своём непочтительном поведении. Магистр капитула источал ауру стихийной агрессии, которая порождала бегущий по спине Думы холодок. Совсем как у обычного человека.

Воистину Сет олицетворял собой титул Стража Ярости.

— У нас нет времени на пустые пререкания! — Хищное рычание подчеркнуло слова, с шипением прошедшие меж стиснутых зубов магистра. — Мы должны разобраться с этим делом, и разобраться быстро. Есть войны, требующие нашего внимания, и тиранидская кровь, которую нужно пролить.

— Мой повелитель, четвёртая рота готова выполнить ваши приказы, — произнёс Тантий, и Дюма заметил, что его голос едва заметно колеблется из-за сильного нетерпения. Поцарапанные и покрытые глубокими отметинами доспехи «Тактикус» капитана грубо повествовали о ранах, которые офицер получил в ближнем бою. — На каком поле битвы эти чудовища вновь отведают нашего гнева?

Сет набрал на клавишной панели гололита последовательность цифр.

Над столом возникла трепещущая проекция планеты – образованная колеблющимся светом сфера цвета чистых океанов, чей ландшафт скрывали густая облачность и электрические штормы. Появившиеся рядом с ней строки на высоком готике описывали небесное тело как мир смерти класса «экстремис», давали примерный список местных биологических видов, а также информировали о том, что планетой управлял капитул Адептус Астартес 082, забравший себе мир по Праву Завоевания в М31.

Чувство омерзения скрутило желудок Думы, когда капеллан узнал планету.

— Кретация? — выдохнул второй космодесантник-примарис.

От апотекария Барахиэля из четвёртой, который вместо силовой брони носил робу серого цвета, несло вонью после ежедневной тренировки. Терранец был ветераном Неодолимого крестового похода и наставником Думы. Он помогал ему на пути становления капелланом, успев не единожды спасти тому жизнь. Коротко стриженные серебряно-золотые волосы и борода обрамляли сморщинившуюся от возраста кожу цвета кедровой древесины, а сдержанную улыбку портил лишь один-единственный шрам.

— Дом, — улыбнулся Харахель.

— Для Кретации прошло уже почти двадцать лет с тех пор, как мы отправились к Баалу, — произнёс Сет. Привязанность к дому окрашивала его тон чем-то вроде беспокойства. — После поражения Левиафана мы не получали никаких астропатических вызовов, а те, что отправляли библиарии и астропаты нашего флота, остались без ответа. Это безмолвие не может больше продолжаться и не продолжится.

Дума обратил на магистра бесстрастный взор своих красных линз. Понять, что замыслил для них Сет, можно было и без семи пядей во лбу. Капеллан уже возненавидел эту идею.

— Мой повелитель, — начал Тантий, осторожно подбирая слова. — Эмпиреи сотрясают бури, подобных которым никто не видел тысячи лет. Они слепят навигаторов и разбивают астропатические крики на фрагменты так же часто, как проглатывают целые боевые флоты. Наши сообщения могли просто рассеяться в бурных потоках или попасть в хронометрические аномалии, появившиеся с возникновением Разлома.

— Капитан привёл веский довод, повелитель, — сказал Дума. Лететь к Кретации ему хотелось не больше, чем Тантию, хотя он подозревал, что капитаном двигали совсем другие мотивы. — Порождённое Великим Разломом смятение затуманило даже свет Астрономикана. Если самому Императору тяжело пробиться сквозь штормовые приливы, то как другие псайкеры, пусть и самые могучие, вообще могут надеяться успешно передать астропатический зов о помощи?

— Скорее всего, Кретация благополучно выдержала все лишения, мой повелитель, — продолжил Тантий. Дума взглянул на Барахиэля и увидел на поникшем лице апотекария печать несбывшейся надежды. Капеллан прищурился, неуверенный в том, зачем его брату хотеть на Кретацию. — Неодолимый крестовый поход обезопасил миры ядра и отбивает вторжения еретиков и ксеносов в сегментуме Пацификус. Если Кретация и воззовёт о помощи, то силы лорда-регента находятся в куда лучшем положении для защиты планеты.

— Трусы! — Встроенные в шлем-череп Апполлуса вокс-передатчики увеличили громкость его скрипучего голоса, а крозиус верховного капеллана с шипением окутало расщепляющее поле. — Вы смеете бесчестить символ избранных воинов Амита подобной демонстрацией слабости? Ничтожества!

Дума заскрежетал зубами, а его двойные сердца застучали по грудине словно голодные волки, доведённые до неистовства возможностью полакомиться мясом. Он едва смог сохранить самообладание и удержаться от насилия, но вот Тантию это не удалось. Капитан заревел и обнажил клинок, вдавливая кнопку активации, отчего вдоль перекованного меча протянулись сверкающие дуги смертоносной энергии.

Апполлус со смехом двинулся на Тантия.

Сет нахмурился и поднял руку. Большего Харахелю и не требовалось.

Чемпион встал между воинами, отбросив Тантия к переборке благодаря увеличенной силе терминаторского доспеха. Звук столкновения капитана-примарис с пласталью был подобен удару грома. Тантий приложил к шлему руку, стараясь прийти в равновесие. Что до объятого гневом Апполлуса, то с его губ слетало звериное рычание, а в промежуток между двумя вздохами он успел выразить своё сомнение касательно верности и родословной чемпиона.

— С этим ребячеством покончено, — рявкнул Харахель.

Тантий ощерился и опустил меч, деактивируя оружие. Апполлус же взглянул на Сета, после чего сделал то же самое с сухим смешком. Ни капитан, ни верховный капеллан не нашли в себе мужества сойтись в бою с Харахелем. Воцарившееся между тремя воинами напряжение выбрасывалось в окружающее пространство подобно хладогенту из пробитого шланга.

— «Хронометрические аномалии» исключаются, — выплюнул Сет слова капитана. — Прошли годы, а мы так и не получили ни единого сообщения с Кретации.

— Что насчёт нашей клятвы? — прорычал Тантий.

Магистр прищурился.

— Нашей клятвы?

Казалось, вопрос капитана привёл Сета в искреннее недоумение.

— Мы поклялись помочь Данте очистить Красный Шрам и не можем бросить не выигранную войну. Вы хотите, чтобы Расчленители опозорились перед Золотыми Сынами или Ангелами Обагрёнными, — Дума заметил, как Сет непроизвольно дёрнулся при упоминании замкнутого капитула Второго основания, — отправив бойцов прочь от фронта?

Магистр пристально взглянул на Тантия.

— Наши принесённые Кретации клятвы предшествуют любому моему обещанию, данному Данте. Что до Золотых Сынов и Ангелов Обагрённых, то плевать я хотел на их нелепое мнение или на то, о чём они там шепчутся, объятые чернейшей завистью. Мы – вторые сыновья Сангвиния, и наша кровь сильнее прочей благословлена светлой как солнце лаской его священного гнева. Магистр Расчленителей я, а не Данте или кто-то из самовлюблённых владык младших родичей. Твой звездолёт уже готовится, воины предупреждены о переводе на корабль. Моё решение окончательно, капитан.

Тантий кивнул, признавая поражение.

На уста Барахиэля вернулась улыбка.

— Попытка перейти из Нигилуса в Санктум едва-ли не сродни самоубийству, — сказал Дума. Действия, предпринятые Сетом за спиной капеллана, приводили его в ярость. Он скажет всё, что у него на уме, и к чёрту последствия. — Ты пожертвуешь жизнями своих воинов ради цели, основанной лишь на твоём иллюзорном оптимизме? Это безрассудно даже для тебя, Сет. Если ты собираешься отправить нас навстречу неминуемой смерти, тогда поделись с нами правдой. Зачем нужна эта глупая экспедиция к Кретации?

— Ты смеешь давать оценку моим решениям, примарис? — прорычал магистр, делая шаг вперёд. Дума же не сдвинулся с места. — Я чувствую запах материнского молока в твоём дыхании. Может, ранг и даёт тебе право сомневаться во мне и проверять, но ты не прослужил капитулу настолько долго, чтобы стать достойным судьёй моим действиям или моей душе.

Думе захотелось ударить Сета, разбить ему череп и вырвать из груди бьющиеся окровавленные сердца, а из дёсен капеллана выдвинулись клыки. Жгучая ярость осталась в крови даже после того, как космодесантник успокоил себя медленным размеренным дыханием. Не было никакого смысла опускаться до уровня Сета, поэтому Дума заговорил тихо и взвешенно, дабы слова оценивались по лежащей за ними логике, а не по его ярости.

— Кретация – родина той грязи, что пятнает честь нашего капитула в глазах Ангела и Императора. Какой смысл возвращаться в этот проклятый ад, если Данте велел собирать рекрутов и десятину с любого мира, который мы посчитаем пригодным?

Дума ожидал, что Сет придёт в ярость и начнёт изрыгать проклятия с пеной у рта словно безумец, поражённый вирусным нейровоспалением. Он представил, как магистр поднимает свой эвисцератор и разрубает его надвое или приказывает Харахелю и Апполлусу разорвать капеллана на части, ибо оба выглядели готовыми выполнить эту задачу. Напряжённые и твёрдые словно стальные канаты мышцы чемпиона давили на шейное уплотнение, а голодные зубья цепного кулака рвали воздух с сухим скрежетом. Апполлус же, судя по виду, находился на грани апоплексического удара, трясясь внутри своего доспеха. Дума мог многого ожидать от Сета, но уж точно не того, что тот в итоге сделал.

Магистр рассмеялся.

— Возможно, внутри у твоего рода тоже обитает гнев Ангела. — Веселье Сета улетучилось столь же внезапно, как и возникло. — Кретация может быть бесполезным миром, далёким от обещанного Амитом спасения, но это дом. Мой и капитула. Это горнило нашей ярости и плоти, планета, завоёванная кровью, потом и гневом первых Расчленителей. Ни у одного из предложенных нам Данте миров нет такой особенности. Если для того, чтобы обезопасить наш дом и реликвии, нужно вновь заплатить подобную цену, я с радостью сделаю это.

Слух Думы зацепился за одно-единственное слово.

— Реликвии? На Кретации есть реликвии?

Сет кивнул.

— Когда мы отправились к Баалу, нам пришлось оставить множество славных артефактов, — прорычал Апполлус. — История некоторых из них восходит ещё к основанию капитула, включая обычную броню Амита и его Багровые Латы. Времени у нас было мало, поэтому мы взяли лишь то, что могли использовать в бою. Остальное мы передали под опеку наших сервов и контингента Астартес-ветеранов.

— Багровые Латы… — Трепет уступил место ужасу, а тот сменился яростью. — О чём вы думали, когда доверяли этим немытым варварам наследие нашего капитула?

Дума подавил желание сплюнуть, настолько противной для него оказалась эта мысль.

— Летя к Баалу, мы летели навстречу смерти, — рявкнул Сет. — Ни один Расчленитель не рассчитывал пережить атаку Левиафана. Капитул едва насчитывал две сотни воинов. Лучше было оставить реликвии в наследство народу Кретации, нежели дать тиранидам поглотить их или позволить собирать пыль в хранилищах Кровавых Ангелов в качестве бессмысленного памятника и монумента наследию, которое им не принадлежало, и которое они никогда бы не смогли понять.

Дума кивнул, утихомиривая обжигающий вены гнев. Пусть идея передать священные артефакты в грязные руки бескультурных и неучтивых дикарей из племён вызывала у него отвращение, подобное решение было вполне объяснимо. В их ситуации он и сам мог бы поступить точно так же. Взглянув на Тантия и Барахиэля, капеллан утвердительно кивнул им.

— Тогда четвёртая рота в одиночку отправится к Кретации и вернёт эти реликвии, — сказал капитан, и, помедлив, добавил: — И обезопасит ваш родной мир.

Сет улыбнулся, но в его натянутой ухмылке не было ни намёка на веселье.

— А я и не говорил, что вы отправитесь в одиночку.

Глава вторая

Для экспедиции выбрали «Кретацийского судью».

Древний ударный крейсер модели, которая больше не сходила с имперских верфей, лишился смертоносного изящества и великолепия, что были даны ему при постройке, ибо целые поколения магосов и кораблестроителей высшего класса дополнили конструкцию звездолёта новыми орудийными батареями, ангарами, расширенными палубами для экипажа и усиленной бронёй. Корма «Кретацийского судьи» с её зубчатыми минаретами, величественными алькасарами и защитными стенками над четырьмя соплами двигателей, от работы которых по палубе распространялась слабая пульсирующая дрожь, напоминала своим видом настоящий город. Длина каждого сопла не уступала длине системного оборонительного фрегата.

«Кретацийский судья» был королём в изгнании, и теперь ему позволили отправиться в путешествие, дабы вернуть свои владения.

Барахиэль стоял в небольшом, примыкающем к главному апотекариону помещении, что находилось в одном из хребтовых минаретов, и в одиночестве наблюдал за висящим на орбите очищенного мира «Виктусом». Вокруг флагмана летали юркие истребители, оставляя за собой шлейфы голубого пламени, а звездолёты сопровождения кучковались прямо над ним словно детёныши грокса, ищущие защиты у матери. «Владыки» переправляли с «Виктуса» припасы и космодесантников. Барахиэль знал, что на палубах под ним тысячи слуг усиленно работают над подготовкой древних замученных плазменных печей к экспедиции к Кретации.

Сет не лгал – ударный крейсер действительно снабжался всем необходимым для полёта. Прошло едва ли два терранских дня с окончания военного совета, а большая часть припасов и снаряжения уже была доставлена на борт. Оставались считанные часы до отбытия четвёртой роты с орбиты Хартхура, и следовало дождаться лишь эмиссара Сета с «Виктуса» да последних подкреплений из состава резервных рот.

— Мой повелитель, — донёсся из-за спины слабый голос.

Апотекарий проигнорировал звук, ибо все его мысли были лишь об экспедиции, к которой готовилась четвёртая рота. Переродившиеся после Баала Расчленители собирались домой. Он собирался домой, но не к месту своего рождения – в мрачный полуразрушенный экуменополис, выросший на руинах мечты Императора – и не в криохранилища и хирургические блоки «Зар-Квезитора», где Барахиэль спал и переносил страдания большую часть бурной истории Империума. Апотекарий держал курс на мир, что считался домом капитула с ранних дней его существования. У такого путешествия был налёт чего-то мифического.

Барахиэль подумал о Терре – мире, где он родился. Об этой планете у него сохранились лишь самые слабые воспоминания: грызущее ощущение пустоты в желудке; не единожды отфильтрованный воздух терранских подульев; душераздирающие крики паломников, которых грабили и убивали в безмолвные ночные часы; последний взгляд, брошенный на Тронный мир с хребтовой наблюдательной башни линейного крейсера Военного флота после того, как крестоносная флотилия апотекария покинула орбиту Луны. Тогда это его абсолютно не впечатлило.

— Мой повелитель, — вновь раздался слабый голос.

Барахиэль повернулся и взглянул на трэлла в робе пепельного цвета, который держал инфопланшет.

Слугой оказалась девушка, совсем недавно достигшая совершеннолетия по терранскому календарю. На ткани в области сердца у неё красовалась изначальная спираль апотекариона, а кожа густого оливкового цвета ещё не посерела от многих лет воздействия ненастоящего света, что было естественной частью жизни на борту имперских военных кораблей. Кроме того, апотекарий заметил несколько видимых бионических улучшений. Её янтарные глаза смотрели на него с невозмутимым любопытством, и этот взгляд разительно отличался от взглядов большинства смертных, которые в присутствии космодесантников наполнялись подобострастным трепетом и страхом. Барахиэль вздёрнул бровь, заинтригованный явной храбростью смертной.

Апотекарий взял протянутый ему инфопланшет.

— Как тебя зовут, человек?

Она моргнула от удивления.

— Мой повелитель?

— У тебя же есть имя? Если ты служишь моим помощником, я должен его знать.

Барахиэль успел насчитать восемь ударов сердец, прежде чем девушка ответила.

— При рождении меня назвали Аиша, мой повелитель.

Апотекарий кивнул и положил инфопланшет на стол, добавив к небольшой кучке других с подробными описаниями ранений, полученных как в бою, так и на тренировках, реквизиционными постановлениями медикэ и архивными записями. Он прочтёт его позже. Смертная поклонилась и уже собралась уходить, когда Барахиэль прочистил горло, отчего девушка застыла на месте.

— Мой повелитель, мне необходимо ещё что-то сделать для вас?

— Ты ведь следила за изначальной обеспеченностью апотекариона?

— Да, мой повелитель.

— Тогда доложись об этом мне.

Барахиэль проигнорировал мятежную вспышку раздражения в глубине души. Разговоры со смертными были крайне скучными и чересчур выхолощенными из-за их страха, трепета и обыденных забот, коими полнились короткие жизни людей. Тем не менее, смотря на пример лорда Гиллимана, он многое для себя усвоил и начал разделять его веру в то, что в форме разговора доклады приобретали необходимый контекст и могли оказаться даже информативнее, чем самый детальное суммирование фактов.

Тишина растянулась на секунды.

— Не будь такой робкой, — сказал Барахиэль с нотками гнева в голосе. — У меня нет времени на помощника, который не может говорить со мной прямо, и пользы от такого тоже нет. А ещё не называй меня «повелителем». Я не правитель города и не губернатор мира. Я воин и медикэ, рождённый в выгребных ямах Терры. Твой повелитель – это Габриэль Сет. Обращайся ко мне либо по имени, либо по призванию.

Она отвела взгляд в сторону и сделала глубокий вдох.

— У других обученных специалистов-медикэ нет моих головных улучшений. Только меня назначили вашим помощником. То, о чём вы просите, есть на вашем планшете, апотекарий.

Барахиэль рассмеялся.

Эта смертная действительно была храброй.

— Я бы хотел всё услышать от тебя, помощник.

Она приняла более жёсткую позу и сцепила руки за спиной.

— Мы успешно установили новое оборудование для апотекариона, доставленное с «Виктуса». У нас полные запасы стимуляторов и снотворных средств, а также есть возможность синтезировать их. Некоторые боевые братья получили лёгкие ранения, включая двоих, кому требуется хирургическое вмешательство. Я взяла на себя смелость отправить специалистов-медикэ для оказания помощи брату Туриэлю в обоих случаях.

Её инициативность впечатляла.

— Запасы прогеноидов в безопасности? Камеры зарождения установлены правильно?

— Да, — ответила Аиша, чьи губы тронул едва заметный намёк на гордую улыбку. — Жрецы-медикэ архимагоса-доминус подтвердили, что машины зарождения функционируют и готовы к использованию. Брат Туриэль убедился в чистоте геносемени.

Апотекарий удовлетворённо кивнул. Всё это было необходимо для начала набора рекрутов на Кретации, и ответственность за данный аспект экспедиции лежала на Барахиэле. Без оборудования и запасов геносемени путешествие не имело никакого смысла.

— Что насчёт дополнительных запасов витэ?

Аиша взглянула на космодесантника, и от возникшей неуверенности её сердце забилось чаще.

— Они… отклонили ваш запрос. — Девушка сделала паузу. — Была поставлена лишь малая доля от изначального количества.

Когда Барахиэль сжал кулаки, сочленения доспеха отозвались протестующим воем.

— Они как-то объяснили это?

— Мой повелитель… — Аиша вновь замешкалась, облизывая губы. Апотекарию не требовались усиленные чувства или углублённые познания в человеческой физиологии, чтобы распознать тревогу. Он проигнорировал её почтительное обращение к нему, так как это не особо раздражало, да и девушка явно была растеряна. — Я убедительно прошу вас прочесть доклад. Он содержит файл конфиденциальных данных с шифром уровня «вермильон» и генетическим шифровальным ключом. Возможно, он имеет какое-то отношение к отказу в вашем запросе.

Барахиэль включил планшет и стал нажимать на гололитические клавиши, выводимые на ретинальный канал. Второй слой защиты требовал сканирования сетчатки и забора генетического образца, для чего апотекарию пришлось снять шлем. Его глазное яблоко исчертила паутина тонких красных линий, а конструкция из подвижных штанг и острых лезвий собрала с щеки клетки кожи вместе с кровью. Экран мигнул зелёным, после чего открылся файл. Посуровевший космодесантник наморщил лоб.

— Где капитан? Где капеллан Дума?

Неожиданно засквозивший в его голосе гнев заставил Аишу вздрогнуть, но она быстро взяла себя в руки. Встретив её взгляд, Барахиэль заметил, как за глазами девушки тускло мигают оранжевым активируемые головные улучшения. Помощник вытянулась по струнке и стала произносить слова ровным, безэмоциональным тоном. Её чувства и мысли оказались подавлены имплантированными в череп когитаторами.

— Лорды Тантий и Дума ждут прибытия эмиссара лорда Сета на главной посадочной палубе. Мне следует вызвать их сюда, пов– Барахиэль?

— Попроси их явиться на палубу одиннадцать-алеф, — сказал он и вытащил из сумки на поясе, сделанной из орочьей кожи, небольшой ключ, который формой напоминал изначальную спираль.

— А затем вычисти все следы этого приказа из своих инфокатушек, авторизация омикрон-два-девять.

— Подчиняюсь.

Её последнего слова апотекарий так и не услышал.

Он уже покинул помещение.

Палуба, куда прибыл Барахиэль, не существовала ни на одной из официальных схем.

Он вытащил ключ из тайного отверстия в контрольной панели подъёмника, примагнитил его к поясу и вставил обратно небольшую квадратную пластинку из стали, которую апотекарий вытащил из панели. Ввинченные в металл микрофиламентные эмиттеры открывали для офицеров капитула скрытые палубы на кораблях Расчленителей. Барахиэль, Тантий и Дума были единственными братьями четвёртой роты, имеющими доступ сюда, и единственными душами, способными это место покинуть. Здесь обитали и смертные, однако любое их стремление вырваться с палубы безжалостно пресекалось.

Двери закрылись, и скрежет медленно поднимающейся вверх клети растворился в пульсирующей дрожи плазменных двигателей «Судьи». Других звуков не было, за исключением возни крыс и прочих вредителей, сновавших за переборками или гнездившихся в трубах.

Барахиэль зашагал по коридору, а его бронированные сапоги загремели по палубному настилу из усиленной металлической сетки. Сквозь неё он видел ярко-красные огоньки сервиторов, которые заряжались в своих похожих на гробы углублениях в переборках. Через непрозрачные пластековые трубки они принимали внутрь отвратительную питательную пасту из собственных переработанных отходов и мясопродукты. Всё это апотекарий понял по их равномерному скрежещущему дыханию, чей ритм отражался в сердцебиении работающих на палубе слуг. Несколько человек стояли вдоль коридора, а их измученные лица придавали им сходство с какой-то жуткой почётной гвардией. Люди молчали, ведь у них не было языков.

Дума и Тантий ждали Барахиэля чуть дальше по коридору.

— И какое неотложное дело требует нашего внимания, брат?

В его голосе отчетливо читался вызов. Шлем капеллана был примагничен к поясу, поэтому апотекарий видел некогда красивое лицо. Правая половина таковой и оставалась: кожа, словно вырезанная из алебастра и обрамлённая светлыми волосами, и глаз, чей цвет будто бы менялся с настроением Думы. На левой же половине лица прекрасным мог считаться лишь глаз, ибо плоть, срезанная с щеки цепным оружием орочьего военачальника, обнажила сухожилия и кость, а безволосую кожу над виском уродовали ожоговые рубцы.

Одна половина принадлежала ангелу, вторая же походила на череп.

— Сейчас неподходящий момент для встречи, брат, — произнёс Тантий, едва уловимо журя капеллана за его пылкость. — Только что прибыл эмиссар магистра Сета, и нам еще нужно проинструктировать офицеров роты насчёт экспедиции к Кретации.

При упоминании нового родного мира Дума нахмурился.

— Прошу прощения за такую срочность, капитан, — сказал Барахиэль, жестом указывая им следовать за ним. — Брат-капеллан, смею вас заверить, что не позвал бы вас сюда, не будь дело крайне важным. Прошу, идёмте со мной, я всё объясню.

Он повёл их к одной из камер напротив жилых блоков сервов. Люк был закрыт на генетический замок, над которым располагалось отверстие в форме символа апотекариона. Барахиэль приложил руку к инфопанели, позволив иглам взять образец кровь, а устройству просканировать отпечаток ладони и сердечный ритм, после чего вставил ключ и трижды его провернул. Замок лязгнул, и люк открылся со стоном своих ржавых механизмов. Хлынувший изнутри тяжёлый запах пыли и застарелой крови сдавил апотекарию горло.

Все трое зашли в камеру.

В маленьком помещении стояли лишь простой железный стул под размеры Адептус Астартес и ряд небольших экранов в одном углу да крестообразный стол в центре с висящим над ним отполированным хирургеоном. Согнутые на манер паучьих лап манипуляторы оканчивались стерильными лезвиями, пилами по кости и модифицированными редукторами, которые были соединены погрызенными вредителями пластековыми трубами с большим сборным резервуаром, установленным в дальнем углу. Оборудование выглядело древним и устаревшим. Большую его часть Барахиэль приказал заменить в тот же день, когда прибыл на борт с «Виктуса».

— Это лишь одна камера для обескровливания. Таких ещё сотни.

— Ты констатируешь очевидное, — произнёс Дума. — Дальше мы пойдём осматривать второстепенные и третьестепенные медикэ-блоки? Прекращай этот театр и переходи к сути.

— Мой дорогой брат, суть заключается в том, что наши запасы витэ выкачали верховный сангвинарный жрец и магистр логистициама. Они сослались на «нужды текущей кампании в Гало Ангела» и предложили провести ускоренное обескровливание нашей подати плотью с Акатара вместе с кающимися трэллами, переправленными на борт два дня назад.

Дума достал боевой нож, чьё иззубренное лезвие отразило тусклый свет.

— Ещё раз, ты говоришь то, что мы и так знаем. Я не увидел никакой проблемы, когда знакомился с этим предложением. Капитан тоже. Так в чём она заключается?

Барахиэль одарил Думу мрачным взглядом и повернулся к Тантию.

— Вы показатели смертности хоть изучали?

Капитан покачал головой, а Дума усмехнулся. Звук этот походил на лай голодного шакала.

— Я не какой-то там писарь, чтобы заниматься подобными мелочами.

От такого оскорбления апотекарий тут же рассвирепел. Он был таким же воином, как и Дума, но уделял внимание и более тонким деталям, как того требовал от него ранг офицера четвёртой роты. Запевшая в крови ярость упрашивала Барахиэля вытащить цепной клинок из ножен на поясе, однако космодесантник воспротивился позыву, выдавив тонкую улыбку. Каждый его слог сочился презрением.

— Возможно, тебе бы следовало проявлять интерес к мелким деталям, брат, и тогда, возможно, ты бы не таращил глаза словно огрин каждый раз, когда мы сталкиваемся с чем-то лежащим за пределами твоих ограниченных узких представлений. Как на Ворьюне.

Дума потянулся к оружию, на что Барахиэль ответил таким же движением.

— Хватит! — прорычал Тантий, вставая между ними. — Я уже опозорился перед магистром капитула подобным поведением, и не потерплю его от вас! Если нечего сказать по существу, держите рот закрытым. Объяснись, апотекарий.

— Конечно, капитан. — Барахиэль убрал ладонь от рукояти цепного меча и активировал встроенный в наруч гололитический проектор, после чего на поверхности ближайшей переборки возникло множество графиков и схем. — С расчётной нормой потребления мы, вероятнее всего, исчерпаем всю нашу подать плотью в первые три недели, и тогда нам придётся проводить отборы среди членов экипажа, включая самых ценных представителей: медикэ-персонал, орудийные расчёты…

— Тем самым снижая нашу боевую эффективность, — медленно закончил Тантий, словно смакуя лежащую за аргументом апотекария логику. — Это будет особенно критично в том случае, если на Кретации присутствуют враги.

— Именно.

— Вздор! — фыркнул Дума. — Сервы и существуют для того, чтобы служить капитулу. Если на службе им придётся истекать кровью, так тому и быть. Прольём их кровь. В Санктусе триллионы людей, которых мы можем забрать на корабль. Хоть специалистов, хоть чернорабочих. Мы получили от Данте одобрение.

— Его власть не распространяется на Империум-Санктус, брат, — сказал Тантий. — Мы не можем быть уверены, что не столкнёмся с сопротивлением при попытке собрать подать или справимся с этим, понеся минимальные потери. Нас не так много, чтобы растрачивать жизни воинов понапрасну.

Дума хмыкнул и пренебрежительно махнул рукой.

— И что ты предлагаешь, Барахиэль?

— Уменьшим количество крови в ежедневных порциях вина или пайках боевых братьев. Я расширю рамки начального кровопускания и включу в них всех пригодных, но не самых важных членов экипажа под предлогом проверки на генетическую чистоту. Так люди смогут восполнять потерю крови между процедурами, что, в свою очередь, минимизирует количество случаев экссангвинем ад мортем до наступления восьмой-десятой недель. Пропорционально снизится и процент смертности среди ценных членов экипажа, а нашей боевой эффективности будет нанесён самый незначительный ущерб.

Тантий медленно кивнул.

— Твой план предполагает, что наши братья продолжат страдать от Жажды в той же степени, — вставил Дума. — Но это не так. Если они будут постоянно мучиться от неё, их ментальная и духовная святость окажется под большой угрозой. Нехватка крови может вылиться в ещё большее количестве смертей среди слуг, чем если бы мы следовали уже предложенному нам плану.

— Брат, не размышляй так прямолинейно и учитывай каждую вероятность. Если мы попадём в штиль при переходе или задержимся во время путешествия, могут погибнуть вообще все люди. Чтобы этого избежать, нужно грамотно распорядиться ресурсами. Много пользы принесёт Императору дрейфующий, зато полный ментально и духовно чистых воинов корабль?

— Барахиэль, — предупреждающей зарычал Тантий.

Апотекарий обратился к иному подходу.

— Прошу простить меня, братья, — вздохнул он. — Это тяжёлый удар – оказаться вдали от крестового похода лорда Данте в тот момент, когда он набирает обороты. Я разделяю ваше разочарование, как разделят и наши братья. — Он повернулся к Думе. — Не хотел оскорблять тебя, друг мой, правда. Я просто удивился твоему явному нежеланию оказаться на Кретации. Мне казалось, что из всех воинов на борту «Судьи», ты лучше прочих оценишь историческую важность и духовное значение родного мира капитула.

Дума сощурился.

— Я ценю и то, и то.

Монотонное произношение указывало на лживость его слов.

— Тогда зачем выступать против моего предложения? Это самый мудрый курс действий, ибо лишения и невзгоды лишь поддержат огонь гнева, который является величайшим оружием нашего капитула. Они позволят нам оставаться боеспособной силой и держать под рукой готовые запасы крови.

Барахиэль увидел, что Дума собирается заговорить, но Тантий опередил капеллана.

— У нас нет времени спорить и дальше. — Его тон исключал любое несогласие. — Ты – старший офицер-медикэ на борту этого крейсера, Барахиэль. Пока что я одобрю твои рекомендации, но, если наши братья будут страдать так, как предполагает Дума, мы немедленно вернёмся к изначальному плану. — Он посмотрел на обоих космодесантников. — Я ясно выразился?

— Да, капитан, — в унисон ответили апотекарий и капеллан.

— Хорошо. А теперь давайте поприветствуем эмиссара Сета и начнём наше путешествие.

Глава третья

Своим эмиссаром Сет послал дредноута.

Его почтенного пилота-перворождённого звали Дерон, чьё имя на реликтовом саркофаге украшали орнаментальные завитки, и вот уже пять дней с момента отбытия «Кретацийского судьи» он избегал компании живых братьев, предпочитая им чёрное забвение стазис-сна в Залах почтенных мертвецов. Там эмиссар дремал среди пустых железных саркофагов и корпусов боевых машин, для которых они были созданы, и Дума не мог винить его за это.

Погребение внутри саркофага дредноута являлось великой честью, но у него была своя цена. Даже самый могучий герой мог стать жертвой безумия во время проведения необходимых ритуалов, а тех, кто выживал, ждала полужизнь, высасывающая из них чувство собственного «я» и восприятие окружающего мира. В конце концов прошлое и настоящее для них сливалось, и они вновь начинали сражаться в давно отгремевших битвах. Страдания и оторванность от повседневных забот капитула отдаляли пилотов от живых воинов, не говоря уже нередких случаях, когда между пробуждениями могли сменяться целые поколения. Всё это делало дредноутов обособленным братством, ничем не отличающимся от капелланов. Последние так часто прятали свои человеческие лица за зловеще ухмыляющейся посмертной маской Императора, что было очень просто отождествлять жрецов с пилотами шагоходов.

Дума содрогнулся. Уж лучше смерть.

Он перестал размышлять об отсутствии Дерона и обратил мысли к читавшим утренние молитвы воинам четвёртой роты. Его братья, одетые лишь в чёрные балахоны, стояли на коленях на полированном гранитном полу нефа, а освещали их трепещущие огоньки светильников и источающие мягкое сияние люмены внутри менгиров, отмечавших границы приходского пространства. Расчленители построились по отделениям и званиям: старшие офицеры и специалисты образовали передний ряд, сержанты же стояли вдоль центрального прохода. Все космодесантники громко славили Императора и Сангвиния.

Песнопение воинов эхом наполняло трансепт и апсиду, а рычащие нотки их бассо профундо не пятнались мягкими голосами сервов-хористов. Мелодичный звук отражался от изогнутых стен часовни и купольного потолка. Чудесные витражи, украшавшие купол подобно драгоценным камням в короне короля, изображали Сангвиния на всех этапах жизни примарха: от баальского ребёнка-найдёныша, который впоследствии повёл свой народ против мутантов на истерзанном радиацией родном мире, до благородного воина-принца Империума, с готовностью купившего собственной жизнью победу его отцу. Чистота, лежащая в основе связи между лирикой и художественными изображениями, рассеивала царящее в душе капеллана беспокойство.

То была сила его отца в самой могущественной и беспримесной её форме.

В такие моменты он становился к примарху ближе, чем когда-либо.

Дума убрал закованную в броню руку с кафедры и поднял её, безмолвно веля паре сервов реклюзиама подойти к собравшимся космодесантникам. Один из слуг махал медной курильницей, которая испускала струйки белого дыма и благоуханный мускусный аромат масла и ладана, но этого было недостаточно, чтобы перебить сильный и резкий запах с нотками соли и железа, что исходил от крови Адептус Астартес внутри курильницы. Второй нёс бронзовый ритуальный кинжал и оставлял им тонкую красную линию на запястье каждого Расчленителя. Стекающую же кровь сервы собирали в небольшие железные чаши. Страх окутывал смертных вонью пота, добавляя кислые нотки в запах свежепролитой алой жидкости.

Капеллан скривил губы, обнажив ангельские клыки.

Собрав всю выпущенную кровь, шаркающие сервы медленно прошли от притвора до кафедры, после чего вылили алую жидкость в первый из трёх железных кубков, стоящих у основания кафедры. Божественный аромат святой эссенции Сангвиния становился всё сильнее с каждой опустошённой чашей сервов, а улучшенный слух Думы начал различать слабую дрожь в голосах поющих братьев. Он проигнорировал её, ибо у него самого рот наполнился слюной. Затем капеллан нажал на незаметную кнопку, искусно встроенную в лакированную поверхность деревянной кафедры.

Два раздутых от химикатов сервитора в свободных чёрных одеяниях выбрались из своих похожих на гробы ячеек под палубой и вошли в апсиду через служебный люк. Бормоча литании чистоты, высеченные в психически очищенных разумах, они обогнули кафедру по кругу и низко поклонились капеллану, к чему их принудили вшитые подпрограммы. Затем сервиторы подошли к железным кубкам и сняли крышки со второго и третьего. Первый же, наполненный собранной кровью, они не тронули. Исходящая от второго кубка химическая вонь приглушила жажду Думы, а содержимое третьего затопило его нейроглоттис десятками различных ароматов чего-то жженного. Когда рабы выполнили свою задачу, молитвы Расчленителей достигли своего пика.

Капеллан поднял руку, и воцарилась тишина.

— Расчленители! — проревел Дума. — Братья моей крови! Возрадуйтесь, ибо этот день знаменателен. Мы – возродившаяся рота, а нашу кровь усилили вливания из резервных формирований. Павших забрал священный огонь, их кости готовы к погребению в склепах капитула, витэ смешана с благовонием, кое мы сейчас вдыхаем ради обретения силы через воспоминания. Тем не менее, нам нельзя предаваться им долго, ибо перед ротой поставлена великая цель.

Он сделал паузу, выверяя следующие фразы с отточенной аккуратностью настоящего оратора. Его первые слова, позволившие ему завладеть вниманием братьев, заложили основу проповеди, которой Дума надеялся поднять боевой дух воинов и изгнать из их голов мысли об изгнании, что распространились по четвёртой роте словно чума. Капеллан высмотрел в переднем ряду Барахиэля, стоявшего рядом с Тантием и его лейтенантами: Ганибалом и Теманом. При виде слегка приподнятой вверх губы апотекария Дума ощутил в груди вспышку раздражения, ведь тот уже догадался, какой характер примет проповедь капеллана.

Барахиэль лично этому поспособствовал.

— И вновь мы несём свет Императора во тьму, однако теперь нас ждёт не простая экспедиция, братья мои, ибо нынешнее путешествие отмечает поворотный момент в истории нашего капитула. Каждый сын Великого Ангела, которому была дарована честь стоять здесь, в этой часовне, должен выразить глубочайшую признательность Императору и благословенному Сангвинию.

Дума окинул блуждающим взором своих боевых братьев.

Тусклое освещение не могло скрыть различные оттенки кожи, татуировки банд, следы племенного шрамирования и штрихкоды уголовников: всё это указывало на прежние суровые жизни и происхождение с дюжины разных миров. Теперь же, однако, подобные отличия не имели никакого значения, ибо все воины были вторыми сынами Ангела, объединёнными геральдикой и святой яростью их отца, что пела в крови космодесантников. Расчленители происходили со множества планет, и Думу приводили в негодование изменения и предрассудки, которые могли вновь возникнуть в рядах капитула после возвращения Кретации.

— Ещё до удара двенадцатого колокола мы ворвёмся в эмпиреи и начнём наше путешествие к Кретации, дабы вернуть дом капитула. Того желает Кровь.

— Того желает Кровь, — произнесли нараспев Расчленители.

В микровыражениях их лиц читались ярость, разочарование и досада – чувства, которые наполняли сердца самого Думы. На мгновение он задумался, обманывал ли когда-нибудь Ангел сыновей, пятнал ли себя ложью во спасение, что являлась бременем каждого лидера. Капеллан в этом сомневался. Ангел был божественным созданием, лишённым столь характерных для людей изъянов. Космодесантник подавил скрутившее его живот чувство вины за предстоящие лживые слова, ибо ему следовало выступить идеально, дабы ничем не выдать собственного отвращения к изгнанию четвёртой роты, скрытому за возвышенными идеалами.

Он не мог вдохновлять братьев, если сам при этом выглядел неубеждённым.

— Братья мои! Не держите в голове мыслей об изгнании и наказании, не позволяйте зависти и горю угнездиться в ваших сердцах. Да, мы покидаем флот наших братьев и крестовый поход лорда Данте, но нам следует радоваться этой грандиозной возможности. Четвёртая рота входит в тень легенд, ибо наш капитул не совершал подобного паломничества с тех пор, как после раскола Легиона свирепый владыка Нассир Амит покинул Баал с первыми Расчленителями.

В воздухе сгустилось напряжение. Вот тот самый момент.

— Братья мои, поразмыслите о том, сколь велика эта честь, и кто дал нам такой шанс. Магистр Сет послал не вторую роту, и не третью, и даже не ветеранов почтенной первой. Он выбрал четвёртую, ибо знает – мы не только обезопасим Кретацию, но и обуздаем её. Мир, некогда провозглашённый Амитом как наше спасение, станет им. Великий Разлом не остановит нас, а когда мы прибудем в роли спасителей или завоевателей, то спустимся на поверхность мира словно мифические ангелы и напомним народу Кретации о том, что Расчленители до сих пор верны своей родине. Того желает Кровь!

— Того желает Кровь, — ответили братья в унисон.

На часовню опустилась тишина, не затронувшая лишь далёкий грохот плазменных двигателей корабля. Дума оглядел братьев: безмолвных, стоявших на коленях, ждущих продолжения служения. Он поймал пристальный взор Тантия, чей органический глаз неярко коричневого цвета разительно контрастировал с безжизненной и невыразительной аугметикой из меди. Капитан потерял родной орган на Фракийце-Секундус, когда импульсивный сержант-ветеран Гарокс со своим отделением нарушили строй Расчленителей, чтобы убить лидера культа ксеносов, а его щёки покрывала сеть шрамов – ещё одно напоминание о Гароксе. На фоне угольно-чёрной кожи ярко выделялся тусклый блеск острых стальных штифтов, вставленных вместо природных зубов.

— Мы почтены твоими словами, капеллан, — поднимаясь сказал Тантий. Он возвышался над Думой и даже без брони почти не уступал в ширине капеллану в доспехах. Из всех присутствующих лишь капитан имел право говорить, когда к нему не обращался напрямую Дума. — Возможно, перед входом в эмпиреи ты проведешь обряд битвы, дабы наше путешествие началось по-настоящему?

— Конечно, мой капитан.

Капеллан спустился по ступеням в противоположную от паствы сторону, направляясь к сервиторам, каждый из которых держал в ржавеющих технических клешнях по большому кубку. В первом была кровь Расчленителей, разбавленная большим количеством мощных антикоагулянтов и распространяющая насыщенный аромат вперемешку с омерзительной химической вонью. Второй же полнился более густой и тёмной, едва-ли не желатиновой смесью. Дума распознал едва уловимый запах листвы, земли, плоти и животного жира, что переплетался с запахом химически загущённой крови из вен павших Расчленителей. Сервиторы хорошо выполнили свою работу, и капеллан затянул литанию чистоту, готовясь к проведению обряда. Тантий стал первым, к кому он подошёл, ибо тот являлся капитаном роты.

Дума окунул кисть в вязкую жидкость во втором кубке и принялся рисовать клинообразные руны силы, защиты и непоколебимости на щеке и горле Тантия. Жажда капеллана вспыхнула, когда он провёл пальцем по маняще пульсирующей сонной артерии капитана, что породило в его голове дразнящие мысли о горячей крови, выталкиваемой из умирающего сердца. — Пусть духи почтенных мертвецов даруют тебе мудрость, а их кровь наполнит силой твою держащую меч руку в грядущих боях. Пусть плоть мира, при завоевании которого они пали, огородит тебя от вероломства чужаков, еретиков и ренегатов.

То же самое он сделал и с выпущенной кровью, удостоверяясь в том, что жидкости из разных кубков не смешиваются ни на коже капитана, ни на руке Думы. Сервитор протянул Тантию небольшую чашу с витэ. Офицер выпил её, после чего его клыки ангела выдвинулись из дёсен, а в глубине оставшегося глаза космодесантника заплясали небольшие красные огоньки.

— Пусть кровь нашего отца защитит твою душу от слабости плоти и тьмы в крови. Пусть она дарует тебе ярость в бою, дабы ты мог повергнуть врага и принести славу капитулу. Пусть братья, в чьих венах течёт та же кровь, станут для тебя щитом, а их готовность пролить собственную кровь ради сохранности твоей жизни никогда не ослабеет.

— Всё будет так, как того желает Кровь, капеллан Дума.

— Как того желает Кровь, — ответил капеллан.

Затем Дума встал напротив Барахиэля и начертил охранительные руны на коже апотекария, бормоча те же ритуальные слова защиты. Тем не менее, мыслями он вернулся к брошенным на Кретации реликвиям. Его поразило не только наличие среди них Багровых Лат, но и то, какое беспокойство охватило Харахеля с Сетом от одного лишь упоминания доспехов. Крозиус Карнарвона теперь хранился в часовне «Судьи», и когда Дума вспомнил лишенную веселья усмешку Апполлуса при словах о том, что павшему верховному капеллану оружие теперь ни к чему, его губы тронул призрак улыбки. Именно реликвии были целью его миссии, а не Кретация.

Он подошёл к Ганибалу и вновь начал проводить ритуал.

Раздался скрежет металла об металл, когда Дума парировал резкий выпад в своё горло, после чего впечатал конец утяжелённой рукояти крозиуса в живот противника, наслаждаясь тошнотворным хрустом сломанной кости. Он продолжил натиск и ударил локтем в нос оппонента, отчего из того хлынула алая жидкость, а серию довершило попадание кулаком в солнечное сплетение. Задыхающийся и истекающий кровью второй воин зашатался, его нос и правая скула превратились в распухшее багровое месиво.

Ухмыляющийся Дума вышел из боя.

— Тебе следует научиться понимать, когда тебя побили, Исайя.

— Не в этой жизни, лорд-капеллан, — ответил сержант штурмовых заступников, глубоко и равномерно дыша. Проходящий через повреждённый носовой проход воздух вызывал болезненное жжение, а глухой скрип сломанных костей сопровождался неприятным ощущением зуда от их медленного сращивания. Оба космодесантника, чья кожа блестела от пота, были обнажены по пояс. — И уж точно не побитый вами.

Дума наклонил крозиус, готовясь защищаться.

— Какое высокомерие. Ангелы Обагрённые потеряли отличного рекрута.

Капеллан болтал не просто так. Его слова вызвали у Исайи рык, и сержант штурмовых заступников повернул свой цепной меч. Хоть зубья оружия и были недвижимы, они всё равно смогли оставить кровоточащие раны на боку Думы и рассечь обожжённую кожу вокруг глаза капеллана. Многие из ранее полученных в тренировочной схватке порезов уже зарубцевались, став частью узора из накопленных за более чем пять десятилетий боёв и крови шрамов.

— Я – Расчленитель, мой лорд, — ответил кружащий Исайя и принялся описывать клинком короткие дуги, окропляя песок кровью. В стоящих вдоль краёв небольшой арены жаровнях горели наложенные с горкой угли, а с ярусов над ареной за поединком наблюдали несколько других космодесантников. — Я был Расчленителем с тех пор, как Неодолимый Крестовый поход освободил Баал, и останусь им до последнего вздоха.

— Если наше будущее лежит на Кретации, — подумал Дума, — то далеко не факт. Что будет с взращенными на других планетах сынами Ангела вроде меня и Исайи, когда капитул вернет себе родной мир?

Исайя вытащил из ножен висящий на поясе зубчатый боевой нож.

Дума сделал то же самое и начал повторять его движения шаг в шаг. Ярость обжигала вены капеллана, адреналин вызывал радость и пощипывал каждую мышцу, а изнурение насыщало лёгкие воздухом с густым мускусным запахом, в котором чувствовались медные нотки. Двойные сердца Думы гулко бились в груди словно боевые барабаны и истощали запасы тщательно развиваемого им терпения. Ему хотелось броситься на Исайю, пренебречь стратегией в пользу грубой силы и сразиться подобно воплощению гнева Ангела. Он представил, как валит сержанта на землю, как проламывает череп противника сокрушительными ударами кулаков и лба.

Такое порывистая атака не даст капеллану одержать верх над похожим на медведя Исайей.

— Его Кровь сотворила меня. Его Кровь позволит мне выстоять, — прошипел Дума, задыхаясь от неумолимого желания отдаться насилию.

Борьба с вплетённой в его кровь непреодолимой тягой вызывала головную боль, словно череп капеллана туго сдавливали обручи. Он подчинит свою ярость и не покорится ей.

— Кровь – моя сила и мой доспех.

Подняв плечо и прикрыв им подбородок, Исайся бросился вперёд.

Дума встретил натиск противника, и под ногами бойцов захрустел горячий песок. Капеллан пригнулся, уворачиваясь от близкого обезглавливающего удара сплеча, блокировал устремившийся к его подмышке свежевальный клинок Исайи собственным ножом и впечатал крозиус в открывшиеся рёбра сержанта, ломая кость. Брызнувшая изо рта Исайи кровь запачкала покрытое шрамами лицо Думы, чья внутренняя Ярость ярко вспыхнула, насыщаясь горячей зловонной витэ. Затем, мощный удар заставил капеллана покачнуться. Шипованная гарда цепного меча оставила на щеке Думы глубокие кровавые борозды со свисающими полосками кожи.

Исайя продолжал атаковать, оттесняя капеллана чередой быстрых свирепых выпадов, а Дума парировал и контратаковал, когда появлялась возможность. Тем не менее, сержант легко отбивался, его удары сливались с блоками, а те перетекали в контрвыпады. Сквозь сжатые зубы капеллана, походившие на эмалированную решётку, вырывалось жаркое дыхание, оставшиеся волосы испещряли капельки пота. Черепообразным навершием крозиуса он блокировал стремительный выпад, который должен был рассечь его от ключицы до таза, но хитрым ударом ножа сержант срезал с предплечья Думы влажный лоскут кожи.

В глубине глаз Исайи заклубилась чернота.

Дума взревел, тяга ответить на зов крови отца жгла вены капеллана. Он представил, как сжимает в руках голову сержанта и пьёт его витэ из полированного черепа. Космодесантник врезал навершием крозиуса прямо по лбу Исайи. Затем ещё, и ещё. Четвёртый удар оставил от носа сержанта лишь окровавленные кусочки кости, от пятого тот пошатнулся, а шестой выбил цепной меч из руки. От столкновения с крозиусом нож Исайи раскололся. Сломив защиту сержанта, Дума ударил символом своего ранга по рёбрам противника, а ножом – по его глазам. Лезвие не задело органы зрения, но оставило глубокий порез на лбу Исайи, что напоминал щербатую отвесную скалу. Полилась кровь, и на красном фоне мелькнула белоснежная кость.

Сержанта это не остановило.

— Мне не нужно оружие, чтобы убить тебя! — словно зверь прорычал он.

Расчленитель с рёвом бросился на Думу, рукой отбивая мощный выпад крозиусом. Капеллан услышал, как треснуло предплечье, хотя сам Исайя не обратил на рану никакого внимания, будто та была укусом блохи. Оба космодесантника принялись молотить друг друга и ломать кости до тех пор, пока Исайя не поднырнул под крозиус и не попал ногой по колену Думы сбоку, после чего повалил его на землю. Капеллан почувствовал, как по грудной клетке расползлась паутина мелких трещин, и ощутил во рту вкус крови, смешанной с кислотой железы Бетчера. Отхаркнув её сквозь сломанные зубы, он направил свою боль в удары кулаками по рёбрам Исайи. Сержант же, чьи глаза всё сильнее застилала убийственная чернота, не переставал впечатывать в капеллана собственные кулаки подобно сваебойной машине.

— Хватит! — потребовал раздавшийся голос, который Дума не узнал. Окружающий мир он видел сквозь красный туман, а выхватываемые из него пятна чёрной брони и зелёного огня сопровождались запахом серы и гидраклориковых кислот. Сердца капеллана тяжело бились, и ему казалось, будто вместо лёгких у него влажные мешки с речным илом. — Бой окончен.

Истекающий кровью и задыхающийся Исайя начал заваливаться на бок, но двое воинов его отделения успели поймать своего сержанта. Ещё двое подняли Думу с песка, после чего соперников довели до небольшого медблока в самом тёмном углу помещения. Там их ждали сервы-медикэ и ученик Барахиэля по имени Туриэль, которые стали перевязывать раны, накладывать синтекожу на освежёванные участки конечностей и спаивать сломанные кости. Расчленители кривились и ворчали, а гнев, текущий по их венам вместе с кровью, ненадолго утих.

— Ты хорошо сражался, — сказал Исайя, вытирая попадавшую в глаза кровь, пока сервы-медикэ сшивали ему кожу лба. — И речь ты вчера произнёс хорошую.

Дума зарычал. Наркотики почти не притупляли боль.

— Не пытайся сыграть на моём самолюбии, брат.

Сержант издал влажный смешок.

— Я и не пытался. Многие мои братья остались в восторге, ты ослабил их страхи.

Исайя отпихнул собиравшегося вправить ему нос серва и сделал это сам, зыркая на слугу, что вогнал в шею космодесантника иглу. Человек вдавил шток-поршень, впрыскивая в кровеносную систему Расчленителя прозрачную жидкость. Дума чуял страх смертного в запахе пота, слышал его в грохочущем биении сердца. Страх придавал людской крови особый аромат. Несмотря на жаркий воздух и вонь спаиваемых костей и медицинских препаратов, в горле капеллана зудело от жажды.

— Я лишь выполнял свою обязанность, только и всего.

На какое-то мгновение затихли все звуки кроме лёгкого топота человеческих ног и тихих шёпотков.

— Ты ведь и сам не веришь собственным словам, верно?

Дума погрузился в молчание, слушая звон клинков снаружи.

Глава четвёртая

Барахиэль наклонился над другим раненым во время тренировки братом. Анджело, с которого аккуратно сняли броню, лежал на операционной плите и был усыплён большой дозой седативных средств.

Облачённый в хирургические одеяния апотекарий следил за жизненными показателями сержанта, выводимыми на настенные пикт-экраны. Когда они упали до опасного значения, раздался невыразительный звук тревоги, вселивший панику в смертных специалистов. Через пластековую трубку в организм Анджело поступали стимуляторы и синтетические химикаты, дополнявшие уже содержащиеся в Велизариевом Горниле. Искусство Коула помогло космодесантнику прожить достаточно долго, чтобы его успели доставить из тренировочных залов в апотекарион, и Барахиэль доверил органу дальнейшее поддержание жизни своего хозяина. Он выбрал скальпель, после чего хирургеон отделил чёрный панцирь от вздымающейся груди сержанта.

А ведь Расчленители находились в варпе всего три дня, что не могло не шокировать апотекария.

Напротив него встал Туриэль, также носивший лишь одежду хирурга. Ученик Барахиэля взял со стерильного лотка плавитель тканей и принялся восстанавливать левые икроножные мышцы Анджело. Эта часть ноги сильно пострадала: разорванное мясо почернело, связки спутались, обгоревшая кожа слезла с конечности. Внутри было полно мелкокалиберных пуль и осколков, а на операционную плиту лилась тёмная кровь. Техникарум уже получил запрос на аугметическую замену, хотя Туриэль настаивал, что сможет спасти ногу.

Барахиэль был готов дать ему попробовать хотя бы ради того, чтобы научить его слушать.

Апотекарий сделал длинный разрез от горла Анджело до паха, убирая с туловища верхний и подкожный слои и обнажая толстые канаты влажно поблескивающих усиленных мышц, что защищали сросшийся торакальный щит от горячего воздуха в помещении. Лишённая кожи грудь источала кровь, излишки которой откачивались пластековыми трубками и сливались в специальный цилиндр, где витэ очищалась перед возвращением обратно в тело. Барахиэль брызнул на мышцы аэрозольным контрсептиком, после чего принялся их рассекать. Когда он закончил, к плите подошли два медикэ-трэлла, чтобы зафиксировать ткани стерильными зажимами. Их спецодежду пятнала алая жидкость, а ритм глухо стучащих сердец выдавал беспокойство смертных.

Висящий над Анджело хирургеон подчинился мыслеимпульсу и опустил жужжащую пилу. Пронзительный скрежет разрезающего кость металла заглушил голоса тихо переговаривающихся трэллов, которые перевязывали открытые вены, занимались поверхностными ранами или извлекали осколки. За биосигналами на настенных мониторах следил трэлл-аппрента, а справа от апотекария стояла Аиша, морщившая нос от проникавшей даже сквозь хирургическую маску вони нагревшейся кости. Когда процедура закончилась, хирургеон убрал пилу и поднял часть грудины при помощи вакуумной присоски.

Увидев, во что превратились внутренности сержанта, Барахиэль выругался.

К пульсирующим трепещущим органам прилипли фрагменты костяного щита, удерживаемые на месте горячей вязкой кровью. Анджело сделал вдох, и лёгкие начали медленно заполняться витэ, которая также вытекала из небольших разрывов и рассечений в гладких мышцах желудка, кишок, бронх, а также в стенках миокарда. Горячий запах пощипывал жажду Барахиэля, что молила его попировать братом. Преомнор сержанта пробили толстые игольчатые осколки, в орган Ларрамана попала выпущенная сервитором пуля с медной оболочкой.

— Глупец, — пробормотал апотекарий, поворачиваясь к Аише. Она осторожно взглянула не него, не переставая следить за откачиваемой из органа Ларрамана кровью. — Помощник, отметьте следующее: к выполнению полного объёма своих обязанностей сержант вернётся только с моего разрешения.

— Да, апотекарий.

— Ты же не думаешь, что Анджело попытается сразу же вернуться к службе и тренировкам? — искренне удивился Туриэль. — Он получил почти что смертельные ранения.

Барахиэль усмехнулся, дивясь наивности инициата, и с подчёркнутой осторожностью вытащил пулю из органа Ларрамана, пока один из медикэ Коула выкачивал кровь из лёгких плевральной дренажной трубкой. Это было лишь одно небольшое хирургическое вмешательство в длинном перечне того, что ещё предстояло сделать апотекарию, однако улучшенный фактор коагуляции органа поможет ему при работе с другими ранениями сержанта. Когда он приложил плавитель тканей к маленькой, но очень важной мышце, Аише пришлось заняться излишками крови. В ноздри Барахиэля ударил дымный запах плавящейся плоти.

— Ты недооцениваешь упрямство сержанта, — спустя несколько минут произнёс апотекарий, убирая плавитель тканей. Трэлл-аппрента брызнул контресптиком на восстановленный орган, и над обожжённой мышцей поднялись завитки серого пара. — Ну или переоцениваешь его интеллект, — добавил он с кривой усмешкой, переводя своё внимание на преомнор. Барахиэль насчитал тринадцать тёмных металлических осколков. — Любовь нашего брата к режиму экстремис леталис сильна и хороша известна. От тренировок он откажется ненадолго.

Туриэль заворчал, а Барахиэль с трудом подавил желание поиздеваться над ним, ведь поначалу инициат поддерживал летальный режим тренировок, с которым десантников-примарис ознакомили Сет и его выжившие перворождённые.

Апотекарий не мог отрицать достоинств такого подхода, ведь это оттачивало навыки Расчленителей подобно тому, как осёлок придавал остроты превосходному клинку. Режим экстремис леталис готовил воинов лучше, чем бои с тенью, поединки чести, кровавые игры и учения с боевыми стрельбами, что практиковались другими капитулами. Тренировки Расчленителей были необходимостью, неизбежным следствием той ужасной реальности, в которой теперь оказался Империум, а для его защиты требовались превосходные клинки и грозное оружие.

Однако, Барахиэль стремился понять, почему его братья посвятили себя тренировкам с таким рвением. Ему не нравилось, что они пробуждали в их сердцах, не нравилось усиление природной агрессивности, а также желание учинять бойню и резню. Апотекарий и сам ощущал подобное в самые мрачные дни Неодолимого Крестового похода, когда его взор застилал тонкими полосами чёрный туман – тёмный собрат Жажды, возникшей внутри космодесантника после того, как он впервые пробудился, уже будучи сыном Сангвиния. Тогда это чувство обеспокоило Барахиэля так же, как сейчас беспокоил вид братьев, отбрасывающих даже видимость дисциплины в пользу свирепости. За последние семь лет он стал тратить гораздо больше времени на ранения, к которым привели неистовость и безрассудство.

— Кровь Ангела, — выругался Туриэль, бросая тщетные попытки спасти ногу.

Он взял медицинскую пилу со стерильного лотка, который держал медикэ-сервитор, и нажал на кнопку активации.

Барахиэль подавил желание закатить глаза, ибо всё его внимание было сосредоточено на извлечении первого осколка из преомнора сержанта.

— Процесс адаптации аугметики может оказаться для Анджело непростым, — сказал Туриэль. — Это удержит его подальше от тренировочных залов и наших лезвий по крайней мере на несколько дней.

— Сомневаюсь, что у сержанта хватит терпения на полноценную реабилитацию, — ответил Барахиэль смягчившимся от мрачной шутки голосом. Почти всё время Анджело проводил либо на поле боя, либо на аренах для поединков. Апотекарий вытащил толстый треугольный осколок, напомнивший ему зуб кархародон кархариас Старой Земли – морского хищника, которого космодесантник видел в иллюминированных голотекстах либрарии Коула. — И это необычно, ведь он командует отделением головорезов.

Туриэль перевёл на старшего апотекария вопросительный взгляд, в котором друг с другом боролись обида и веселье. Перед тем, как таланты космодесантника привели его в апотекарион, он служил в рядах головорезов, и продолжал бы службу там, если бы не стал апотекарием. Сержант Танатос был гораздо более хладнокровным лидером, нежели Анджело, и ценил включённого в состав отделения младшего медикэ, в то время как преемник смеялся над самой этой идеей.

— Если он будет пренебрегать выздоровлением или периодом адаптации, я уберу бионику, прижгу культю и отправлю его к Думе. Когда мы в следующий раз обрушим гнев Ангела на врага, пусть наблюдает за нами с корабля или становится членом экипажа одного из десантно-штурмовых судов. Это научит его вдумчивости, — злобно пробормотал Туриэль, пока стальное лезвие пилы со скрежетом резало конечность, а ближайший к нему трэлл вытирал глаза от попадавшей в них костной пыли и мельчайших капелек крови.

Апотекарий согласно буркнул, удаляя стальным пинцетом ещё один треугольный осколок из второго желудочка Анджело. Затем он взял плавитель тканей и принялся закрывать рану, в то время как Аиша продолжала откачивать кровь. Процесс сопровождался тоненькими струйками серого дыма и вонью зажариваемой плоти, от которой скручивало живот. Ухватившись пинцетом за четвёртый, тонкий слово игла осколок, что был длиной с запястье космодесантника, Барахиэль осторожно извлёк его, после чего увидел брызнувшую из разрыва в оолитовой почке струйку крови. Трэлл-аппрента стерла со лба апотекария пот, а двое старших медикэ-трэллов приступили к восстановлению повреждённого органа.

— Думаешь, это Кретация вдохнула свирепость в наших братьев-перворождённых? — спросил Туриэль, кладя отрезанную ногу Анджело в большой пустой лоток, после чего ковыляющий медикэ-сервитор понёс конечность на сожжение. — Я мало читал о родном мире капитула, и не особо помню собственный. — Кожа с татуировкой некромундской банды под его глазом туго натянулась. — В культуре Кретации не приветствуются полумеры и нравственные принципы. Они считаются раздражающими и отвлекающими факторами, недостатками, которые не способствуют выживанию индивида и клана. Детей этого мира учат убивать с того момента, как те встают на ноги.

Барахиэль моргнул, на мгновение сбитый с толку.

— То же самое верно и для Баала с Наракой, — сказал апотекарий, собираясь с мыслями после извлечения очередного осколка. По-видимому, только Барахиэль был заинтересован в том, чтобы попасть на родной мир капитула, и это его раздражало. Даже посланец Сета мало чем отличался в данном отношении от других братьев, а ведь он родился на Кретации. — Когда их дети хоть немного подрастают, то сразу же начинают учиться добывать пропитание и убивать, поэтому благополучие коллектива не ставится под угрозу из-за слабости или неумелости отдельного человека. Тем не менее, каждый, кто возносится в ряды Кровавых Ангелов или Ангелов Света, перестаёт быть дикарём и становится достойным Сангвиния воином.

Отвернувшись, Барахиэль вновь погрузился в хирургический процесс, перевязывая брызжущие кровью вены и удаляя осколки из повреждённых органов. Если раны были слишком серьёзными, он вырезал органы из тела, после чего заменял их кибернетическими копиями, чтобы сохранить полный набор даров Императора. Витэ брызгала на пластековые хирургические одеяния, а пот со лба ему приходилось вытирать самому, так как трэлл реагировала слишком медленно.

— На каждый капитул, что отбрасывает дикарское прошлое, — начал Туриэль, аккуратно сплавляя искусственные нервы с природными, — приходится тот, который опускается до суеверий и мистицизма. Взгляни на Пожирателей Плоти, Багряных Клинков или Мортифакторов из генетической линии Гиллимана. Они ведут себя слишком дико для космодесантников, а их некогда благородные традиции запятнались порочными идеями с родных миров.

Барахиэль жестом велел старшему медикэ взять на себя его работу.

Всё своё внимание он обратил на Туриэля, который до сих пор занимался ногой Анджело.

— В этом есть смысл, — продолжил ученик. — Сынам Кретации гораздо легче проводить через себя гнев Сангвиния, чем большинству, ведь родной мир с самого рождения учил их тому, что ярость и безжалостность являются добродетелями. Об этом же проповедал и Нассир Амит в текстах-мемориам, которые так ценит Апполлус. Теперь им следуют наши братья, считая, будто лишь так можно стать достойными называться Расчленителями и почтить свирепого владыку, что первым носил данное имя.

На протяжении нескольких долгих секунд были слышны лишь издаваемое хирургическими насадками бульканье да ритмические сигналы биокодов Анджело. Барахиэль встретился с иницатом глазами, стараясь подавить гнев, что распалял его кровь и сжимал мышцы челюсти. Ярость наполнила голос апотекария грозными нотками, но во взгляде Туриэля всё равно вспыхнула непокорность.

— Вот каким ты видишь наш капитул? — Барахиэль дал волю презрению, хотя и прекрасно понимал, что трэллы стали свидетелями перепалки своих владык. — В этом всё дело, брат? Думаешь, наши воины начали меняться под воздействием мира, на который они даже не ступали? Для многих из них Кретация – всего лишь название.

Туриэль ухмыльнулся.

— Ты понимаешь, о чём я, даже если не хочешь этого признавать.

Лишь когда инициат вернулся к процедуре соединения нервов, Барахиэль и сам перевёл своё внимание обратно на операционную плиту. Туриэль привёл веский довод, и это раздражало апотекария. Кроме того, слова ученика перекликались с тем, что сказал Дума перед отбытием корабля. Братья Барахиэля начали меняться ещё с первых дней Неодолимого Крестового похода, становясь всё более неистовыми и теряя способность трезво мыслить, а вместе с тем росла их жажда крови.

После того, как Гиллиман привёл воинов на Баал и повелел сменить кроваво-красный цвет с крылатой каплей на багрянец запёкшейся крови и лезвие пилы, эти изменения усилились десятикратно без единого признака улучшения. Барахиэль подумал о смертных на палубе одиннадцать-алеф, изнурённых и привязанных к обескровливающим устройствам словно скот. Их жизни приносились в жертву ради того, чтобы Расчленители могли контролировать ежедневно терзающую их души тьму, а также превращать её в оружие для защиты и сохранения Империума вместе с его бессчётными триллионами людей.

Апотекарий чувствовал отвращение к тому, что так было всегда.

— Кретация ответит на твои вопросы, — тихо произнёс Барахиэль, обращаясь не только к Туриэлю, но и к самому себе. Апотекарий вдруг вспомнил отрывок проповеди Думы перед входом в имматериум. Мир, некогда провозглашённый Амитом как наше спасение, станет им. В его голове вдруг забурлили мысли о возможных перспективах, и космодесантник ощутил острое желание посетить библиариум. — Она ещё может стать спасением Расчленителей.

Процесс реконструктивной хирургии занял следующие двенадцать часов.

— Что значит «не могу найти тексты»?

Сгорбленный и моршинистый серв библиариума, походивший своей суетливостью на большинство учёных, сжался от страха. Кожа его подбородка и шеи висела мешком, сам он источал сильный запах пота, а кости рук, плеч и черепа отчетливо виднелись под тонкой словно пергамент плотью. Тот, кто был знаком с признаками омоложивающих процедур, заметил бы следы их применения. Барахиэль же знал каждый.

Облачённый в полный доспех апотекарий четвёртой роты возвышался над сервом. Он пришёл с оружием: цепной меч был примагничен к бедру, а болт-пистолет «Освободитель» висел в кобуре на поясе. Кобура ему не нравилась, так как была сделана из кожи с иссечённых спин двух десятков терранских паломников, но владыка крестового похода преподнёс её Барахиэлю в качестве подарка, знака благодарности и напоминания о его бывшем, уже забытом мире рождения.

Предмет вызывал у апотекария отвращение.

— Мой повелитель. — Серв кланялся так низко, насколько позволял ревматизм позвоночника и плечевых суставов, а каждый раз, как с трудом разгибался, то непременно охал от боли. Барахиэль задумался, сколько бы тот смог нагнуться прежде, чем мышцы свело бы судорогой, и решил, что не сильно много. — Библиариум получил множество физических томов и инфоядер из хранилищ данных лорда Данте, с «Виктуса» и из источников Неодолимого Крестового похода. Мы всё ещё сортируем–

— Избавь меня от оправданий, — с досадой прервал его Барахиэль, кипя от разочарования. — Мне нет до них дела. Пять дней назад я послал сюда своего помощника, чтобы она проинформировала тебя о моём желании, пока я занимался своими обязанностями. — Он не мог заставить себя говорить об обескровливании. — Я видел голопикты из её мнемонических имплантов и заверения в том, что затребованные мной тексты будут готовы к моему приходу. Теперь же ты отрекаешься от них.

Серв заламывал руки словно вдова убитого на войне.

— Тысяча извинений, мой повелитель. — Трэлл вновь поклонился, и помимо раздражения Барахиэль ощутил укол жалости. — Слуга, который говорил с вашим помощником, был ранен в потасовке два дня назад, и его положили во вспомогательный медикэ-блок. Мне ваш запрос передали лишь вчера, поэтому я не успел ни найти нужные тексты, ни поговорить с раненым по поводу того, где он мог хранить уже приготовленные.

— Ты лжёшь мне, серв? — безэмоционально спросил апотекарий, хотя сам при этом сомневался, что человек врёт. В голосе, речи и поведении смертного не наблюдалось даже малейших отклонений, но Барахиэль должен был знать наверняка. — Я ведь могу свериться с медикэ-отчётами, чтобы проверить истинность твоих слов. Если же ты сказал мне неправду, это станет твоей последней и самой большой ошибкой.

Человек заскулил.

— Брат. — От тени книжного шкафа отделилась фигура в капюшоне. Доспех типа «Фобос» космодесантника был скрыт хамелеолином, который переливался в процессе преломления света и делал владельца незаметным. В глазах воина плясали искорки психической силы. — Зачем ты угрожаешь моим слугам без причины? Чем они тебя оскорбили?

— Библиарий. — Барахиэль слегка склонил голову в сторону Пашара, подмечая знак различия кодиция над его основным сердцем. — Рад встрече, брат. Не заметил, как ты таишься в тенях. Почему прячешься от меня?

Пашар пожал плечами.

— Не хотел, чтобы меня видели. Я ценю своё уединение и возможность оставаться в тишине, подальше от бойцовых ям и театров войны. И вновь повторюсь, чем тебя оскорбил мой слуга?

Барахиэля кольнула злость. Пашар был библиарием, что ставило его ниже апотекария в уникальной для сангвинарного братства иерархии. Тем не менее, Барахиэль раздавил ярость железным сапогом своей воли, ибо она не принесла бы ему никакой пользы.

— Лично он – ничем. — Апотекарий пожал плечами так же непринуждённо, как и Пашар. — Я запросил кое-какие тексты о ранней истории капитула и завоевании Кретации. Мне дали обещание, что их найдут, но его нарушили.

— Серв говорит правду, о чём ты и сам прекрасно знаешь. — Судя по понимающей ухмылке, библиарий всё слышал, и Барахиэль сжал кулаки от гнева. — Я лично найду необходимые тексты, а пока что предлагаю пройтись со мной, брат. Уже скоро мы выйдем из варпа и понадобимся Тантию на мостике.

Глава пятая

«Кретацийский судья» прорывался сквозь водоворот порочного света.

Его адамантиевый корпус окружал ореол вьющихся эфирных энергий, что простирались гораздо дальше, чем это было возможно в искусственных или естественных измерениях, а по полю Геллера хлестали изогнутые щупальца в попытках пробить защитный пузырь реального пространства, не дающего имматериуму попировать душами на борту. Переборки и палубы потрёпанного штормом ударного крейсера сотрясались, пока он судорожно пытался освободиться от хватки варпа, в то время как робкие стоны металла под нагрузкой рождали мысли о медленном и мучительном превращении в ничто среди молотящего имматериального безумия эмпиреев. Такая судьба настигла бы каждую живую душу, подведи их корпус.

Дума наблюдал за тем, как на мостике летали стайки киберхерувимов и сервочерепов, испытывая при этом сдавливающую боль в шее. Нанесённые Исайей раны ещё не зажили до конца, а участки тела в тех местах, где синтекожные лоскуты соединили с природной кожей, оставались светлыми и сморщенными. Из имплантированных вокс-передатчиков вырывалось мрачное пение переходного хора, и звуки эти распространялись по гнёздам экипажа словно прометий на воде. К песнопению присоединялись сервы в пепельно-серых кителях, на чью мертвенно-бледную кожу падал призрачный голубой свет от тусклых инфоэкранов. Многие не покидали свои посты на протяжении целых дней, поэтому змеящиеся трубки питали тела голодающих биожидкостями и стимуляторами, а также выводили отходы.

Плазменные двигатели понесли ударный крейсер прочь от разрыва, и хорал на высоком готике тут же стих. Корабль перестал дрожать как прежде, а последним отголоском его путешествия в эмпиреях был лишь приглушенный грохот, вызванный естественной тряской из-за движения на субсветовой скорости. Дума вслушивался в сдавленный шёпот управляющих сервов, который перемежался резким потрескиванием гаптических средств управления и стуком подошв надзирателей о палубу. Последние сновали по монастырскому пространству мостика словно ищущие укрытия вредители.

Капеллан стоял слева от командного трона, на котором восседал Тантий, и изучал неполную голокарту местной системы. От высокого сводчатого потолка с готическими балками покрытия отражались звуковые сигналы авгура – это с каждым гулким звоном на нечёткой зелёной голокарте появлялся очередной жёлтый значок. Справа от капитана стояли Пашар с Барахиэлем в полных комплектах доспехов, чьи белый и синий цвета разительно контрастировали с багровой и чёрной раскраской Тантия. Более лёгкая броня типа «Фобос» Пашара была закутана в лучепреломляющие хамелеолиновые одеяния, а на поясе библиария висели психосиловой меч с тяжёлым болт-пистолетом.

— Расстояние до точки Мандевилля? — спросил капитан.

— Восемьсот миллионов километров, лорд Тантий, — ответил ему магистр-авгуриум своим металлическим скрипучим голосом. По поверхности его аугметических глаз ползли строки с вычислениями. — При текущей степени замедления и работе двигателей на полную мощность мы пересечём систему и достигнем следующей точки Мандевилля через два терранских дня. Путь оттуда до Разлома займёт ещё два дня. Станция Полярис отметит половину пройденного пути.

Тантий кивнул.

— Мы укладываемся в график, капитан Тантий, — произнесла командующая кораблём Кара Итэйн, стоявшая на ступеньке ниже платформы.

Покрытый шрамами ветеран ВКФ, она до сих пор носила форму линейного флота Обскурус с острыми складками и мерцающими в багровом свете люменов медалями. За годы сражений в составе восстановленного флота Расчленителей Итэйн показала себя пылкой, прямолинейной и несгибаемой.

Такие качества Дума одобрял.

— Госпожа командующая кораблём, — позвал её магистр-авгуриум. Из-за воксмиттера голос мужчины звучал так, словно он издавал носовой вопль. — Ауспик засёк рядом с Полярисом активные реакторные сигнатуры, соответствующие множеству кораблей сопровождения и крейсеров. В пустоте замечены несколько остовов и многочисленные тепловые расплывания, которые указывают на применение лэнсов и плазменного вооружения.

— Имперцы? — рявкнул Тантий.

— Так точно, повелитель. Все корабли передают текущие сигнум-цепочки Империума. Согласно нашим архивным записям, они принадлежат либо к оборонительной эскадре станции, либо к местным патрулям Военного флота. Самым крупным звездолётом является крейсер типа «Луна» «Вестник доблести».

— Входящие вызовы? — спросил Дума, поворачиваясь к магистрессе вокса.

Левую руку и грудную клетку капеллана, где спаянные кости до сих пор исцелялись после схватки с Иссаей, пронзила боль. Ему пришлось сдержать рык, когда на него перевела свои глазные импланты магистресса – кибернетический конструкт с щёлкающими, похожими на кронциркули конечностями, звуковыми приёмниками и нейронными интерфейсами.

— Никаких контактов с кораблями или станцией, лорд-капеллан.

— Может, мы находимся за пределами дальности действия их сканеров, — предположил магистр-авгуриум. — Если у Поляриса или флотилий повреждены ауспик-системы либо же вокс-башни, тогда, вероятно, у них нет возможности обнаружить нас, не говоря уже о том, чтобы успешно установить связь.

— Глупец, станцию бы мы услышали в любом случае, — сказала Итэйн, после чего обернулась лицом к космодесантникам. В её глазах пылало желание. — Мои повелители, я рекомендую исходить из того, что все звездолёты и Полярис являются врагами или пиратами, и готовиться к бою.

Расчленители переглянулись.

— Вы считаете, будто эта горстка ничтожеств представляет для нас угрозу, командующая кораблём? — усмехнулся Дума, наслаждаясь разочарованием во взгляде женщины. — Мы – сыны Великого Ангела, его ярость, облечённая в плоть и кость и закованная в священный керамит. Простым бандитам мы не по зубам.

На лице Итэйн мелькнула озорная улыбка.

— Для вас, мой лорд-капеллан, они не представляют никакой угрозы. — Она сделала паузу и обвела руками огромный корпус корабля, видимый через окулус, а затем показала на свой экипаж. — Но, если вооружение станции активно, крейсер может столкнуться с реальной опасностью.

Дума зауважал её ещё сильнее. Люди, которым хватало твёрдости воли для разговора с космодесантником на равных, встречались крайне редко. Большинство смертных жеманничало перед Ангелами Смерти, ибо присутствие и сила Астартес вселяли в них страх, однако у Итэйн такой слабости не было. Женщина быстро доказала, что не уступает вторым сынам Сангвиния в решимости и бесстрашии. Она точно так же принадлежала к Расчленителям если не телом и кровью, то уж точно сердцем. Высшей похвалы попросту не существовало.

— Канонир? — обернулся Тантий к начальнику вооружения за подтверждением.

— Оценка командующей кораблём верна, сеньор. — Артиллерийский офицер практически не уступал магистрессе вокса в количестве аугментаций, а немногие оставшиеся участки его кожи были покрыты множеством шрамов и татуировками штрафника. — Продолжительный огонь орудий на орбите расколет щиты «Судьи». Если же им поможет небольшой флот, нас могут уничтожить.

— Брат Пашар. — Капитан повернулся к библиарию. — Что ты чувствуешь?

Псайкер отошёл от трона на три шага к самому краю платформы, сложил руки за спиной и закрыл глаза. Он сделал тяжёлый длинный вдох, после чего точно так же выдохнул. Дума стоял прямо за ним с крозиусом наготове, ибо долгом капеллана было убить библиария в том случае, если тот выкажет признаки порчи злыми силами или чужацким колдовством.

Доспех Пашара покрыла изморозью, а в воздухе вокруг самого псайкера образовался неестественно холодный туман. Пространство мостика, где стоял лишь негромкий шум переговоров между членами экипажа, рассёк звук трескающегося льда. Библиарий забормотал литании отвращения и защиты, из его синих глаз цвета бури, словно электрические слёзы, начали хлестать зигзагообразные молнии. Живот Думы крутило от сложных не-звуков, срывавшихся с губ Пашара, чьё перекошенное лицо выглядело жутким и звериным. Из его носа и глаз потекла кровь.

— Ксеносы, — хрипло произнёс он. — На многих кораблях, что окружают Полярис, лежит тень разума улья.

— На борту тех кораблей тираниды? — спросил Тантий полным рвения голосом.

— Их пособники, мой капитан, — ответил Пашар, неторопливо счищая изморозь с горжета и кирасы. — Крейсер несёт в себе мощных псайкеров с отпечатком разума улья. Сама же станция спрятана от моего взора, так как её гексаграммические обереги пресекают любую попытку психического прощупывания или проникновения эмпирейным способом.

Возникшая тишина продлилась несколько секунд.

— Тогда мы не можем рассчитывать на её поддержку, — сказал Тантий и глубоко вздохнул. — Неважно. Мы выбрали этот маршрут не потому, что считали его безопасным или простым. Для нас важно как можно быстрее добраться до точки назначения в обход тысяч зон боевых действий Империума-Нигилус.

— А нет другого пути? — поинтересовался Барахиэль, чьи нотки осторожности в голосе вызвали у Думы искреннее удивление. Апотекарий истовее остальных поддерживал скорейшее возвращение на Кретацию, и хоть ранее он уже возражал против выбранного маршрута, сейчас закравшееся в его слова сомнение служило подспудным напоминанием о том, какие кошмары до сих пор могли поджидать их во время пересечения Разлома. — Может, есть более надёжный, тот, что приведёт нас в истинный Империум, свободный от хищных ксеносов?

— Любой другой маршрут затянет наше путешествие на целые месяцы, — медленно произнёс Тантий, вглядываясь в пустоту. — Нельзя позволить восставшим занять прочные позиции, ибо в грядущие десятилетия Полярис может стать важной станцией швартовки и дообеспечения для торговых и военных кораблей. А ещё идеальным инструментом ксеносов для распространения их заразы в Империуме-Нигилус, а возможно даже и на территории истинного Империума. — Он указал на крутящиеся в системе остовы. — Тем звездолётам не удалось сдержать её. Теперь эта ответственность ложится на нас.

Дума кивнул, стараясь не морщиться.

— Я согласен с нашим братом, — сказал капеллан. — За последние месяцы ксеносы потерпели множество поражений, и теперь они стремятся разносить свою порчу повсюду. Я предлагаю немедленно провести абордажный штурм «Вестника доблести» и Поляриса. Мы отсечём голову культа, срубим ему конечности и лишим его желаемого, а потом отправимся дальше, оставив людям разбираться с недобитками.

Пашар, чьи черты лица были искажены от боли, покачал головой.

— Я против, — простонал библиарий голосом, в который уже возвращалась сила. — Наша миссия заключается в том, чтобы пересечь Великий Разлом и разузнать, какая судьба постигла Кретацию. Нельзя впутываться в ненужный конфликт, способный повредить или уничтожить корабль за считанные часы до попытки преодолеть Разлом. Крайне глупо идти на такой риск.

— Едва-ли его можно назвать ненужным, кодиций, — рявкнул Дума.

— Соглашусь с Пашаром, — высказался Барахиэль. — Мы не в том положении, чтобы позволить себе повреждения или задержки.

— Но и оставить за спиной потенциальную угрозу мы тоже не можем, — возразил капеллан. — Как ты и сказал, Барахиэль, рабы разума улья хотят взять орбитальную станцию под контроль, дабы иметь возможность заражать все военные корабли и звездолёты вольных торговцев, идущие этим путём. Мы – Расчленители, и нам нельзя оставлять гнездилище ксеносской мерзости целым, ибо честь обязывает нас уничтожить его.

— Мы должны сообщить лорду Данте или лорду Сету, — предложил апотекарий. — А затем пройдём через протоку.

— Сообщить лорду Сету? — спросил Тантий, чей гнев сменился шоком.

Дума рассмеялся, а Пашар отодвинулся от них, явно испытывая неудобство.

— Хочешь, чтобы они глумились над нами, брат? — спросил капеллан, переходя на племенные наречия Баала-Секундус, которые они выучили ещё будучи Неисчислимыми Сынами. В основном этим гортанным языкам его обучал именно Барахиэль. — Если да, то нам действительно следует лететь по протоке прямо в Разлом, позволив заразе врага поражать этот регион словно рак. Но ты подумай, разве сейчас нам не представилась идеальная возможность пополнить запасы витэ? Разве так мы не поспособствуем выполнению нашей миссии?

Заметив досаду апотекария, он ухмыльнулся.

— Их основной генетический код может быть человеческим, — щерясь ответил Барахиэль. — Тем не менее, в крови врага порча ксеносов, что делает её непригодной для утоления Жажды. Собираешься заполнить резервы порченой витэ только ради возможности удовлетворить своё желание повоевать, брат?

— До этого ты утомительно долго разглагольствовал о долге, апотекарий, — прорычал Дума, чувствуя, как ярость обжигает вены. — Разве наш долг не состоит в том, чтобы истреблять ксеносов везде, где они скрываются, и оберегать невинные души от их нечистых посягательств?

Барахиэль, который испепелял капеллана взглядом, ничего не сказал.

— Решение принято, братья, — произнёс Тантий, обрывая спор. Быстрыми движениями руки он настроил голокарту, и на изображении осталось лишь пустотное пространство вокруг станции Полярис. — Командующая кораблём, расставьте наши корабли сопровождения на максимальном расстоянии для обеспечения прикрытия. Вы же прорвёте линию сторожевого охранения и начнёте вести беспокоящие действия. — Итэйн свирепо оскалилась. — Пашар просканирует все звездолёты и определит, кому верны их экипажи, а потом мы атакуем Полярис и «Вестника доблести». Из этого боя Расчленители не побегут.

Дума ухмыльнулся и покинул мостик. Ему нужно было приготовиться к битве.

Не одни только Расчленители размышляли о грядущем кровопролитии.

Думал о нём и невообразимый для людей интеллект, который находился в собственной тени, отбрасываемой им в варпе, и принадлежал бережливому созданию, чей неутолимый голод сдерживали лишь расчёты дефицита и избытка. Добыча в красном стала причиной значительного дефицита. Создание отправило миллиарды орудий-зверей на ядовитые засушливые миры добычи, но та, вместе со своими пёстрыми сородичами, уничтожила всех. Если бы речь шла о человеке или любом другом низшем существе, то такие мысли можно было бы счесть признаком досады.

Однако, разум улья низшим существом не являлся.

Среди триллиона триллионов граней одного из своих субразумов он распознал пятнышки узнавания, предвещавшие появление родичей красной добычи – облачённых в багровое. Тень задёргалась, начав сеять психическую тьму ещё на дюжине миров. Разум улья считал, что облачённые в багровое несут такую же ответственность за случившееся, как и красные, ибо их звериный гнев вызвал существенную долю дефицита. Он жаждал ярости багровых, жаждал новых орудий-форм, которые могли появиться благодаря ей, но эти родичи красных стали одной из причин возникшего дефицита, и за такое оскорбление им следовало отплатить.

Разум сосредоточил ничтожную долю своего интеллекта на тех, кто узнал багровых – помеси его генокода и генокода добычи. Мерзкий, но необходимый для удовлетворения голода компромисс. Если бы разум улья испытывал эмоции, ласки их хилых умов могли бы вызвать у него чувство отвращения, настолько далеки они были от чистоты помыслов и исключительной сосредоточенности его собственного коллективного сознания. Он бы мог содрогнуться от их касания или с отвращением отпрянуть.

Ничего подобного не произошло.

Чемпионами и надеждой на отмщение разума улья стали три грани.

Первая являлась истинной частью разума улья. Пальцами с чёрными словно сама пустота когтями она игралась частицами эмпирейных сил и наблюдала за членами своей стаи, которые перемещались между рабочими станциями, наводя орудия на приближающийся багровый крейсер. Эта грань негодовала из-за их слабости и ограниченной роли в планах великих Детей Звёзд. Они были недостойны её пророческого послания.

Вторая мастерила для себя технические приспособления, а охраняли её два облачённых в плащи с капюшонами стража, что были вооружены парными клинками ядовито-зелёного цвета. Она смаковала грядущую встречу с багровой добычей, ибо видела в ней шанс обратить в свою веру воинскую породу этого самого досаждающего вида добычи. Грань оглядела посох-мегафон, и её губы растянулись в жестокой улыбке. Шанс обратить или убить, напомнила она себе.

Третья была отшельником и уставшим от преклонения революционером. Она открыла потёртый железный ящик, где хранилось её оружие – три шестизарядных пистолета с пулями из обеднённого велония – после чего взяла из стоящего дистиллятора пробу пенящейся тёмно-зеленой жидкости, чтобы нанести её на пулю. В ноздри грани ударила тошнотворная вонь сильнодействующего биотоксина, однако губы тронула жестокая улыбка. Хоть запасы бактериофага и были ограничены, одна покрытая таким веществом пуля могла убить члена воинской породы, чьих представителей этот низший ум считал гневными ангелами ложного бога.

Расставив на доске свои фигуры, разум улья принялся ждать и наблюдать.

Предшествовавший штурму день прошёл быстро.

Картолит Думы построил маршрут, по которому десять штурмовых таранов «Цест» сближались с Полярисом и «Вестником доблести». Заострённые зелёные значки были разделены на две группы с построением в форме наконечника стрелы по пять машин в каждой, а прикрывали их эскадрильи пилотируемых сервиторами истребителей, транспортники-обманки и мелта-торпеды.

Хронометр над картолитом вёл отсчёт до нуля, и всё это время тяжелобронированный нос тарана принимал на себя лазерные лучи и сплошные снаряды. Помимо сидевшего рядом с капелланом Исайи в той же секции размещались воины-ветераны из отделения штурмовых заступников последнего. Кончики их цепных мечей упирались в палубу.

— Приготовиться! — рявкнул Исайя, когда счётчик показал две минуты.

Воины его отделения подчинились и проверили своё оружие. Они недвижимо сидели прямо напротив переднего штурмового трапа в своих фиксирующих обвязках, которые защищали космодесантников от кинетических сил, что действовали на них во время напряжённого полёта по атакующей схеме. Дума перепроверил и почистил тяжёлый болт-пистолет, затем вдавил большим пальцем активационную руну на рукояти крозиуса. В кроваво-красном свете ламп, сгущавшемся на поверхности высеченного из бронзы черепа, сверкающие дуги убийственной энергии приобретали тускло-розовый цвет. Булава лежала в руке хорошо, но не так хорошо, как крозиус Карнарвона.

— Шестьдесят секунд, — раздался монотонный голос сервитора-пилота, донёсшийся из вокс-решетки меж челюстей ангела-скелета. — Основные орудийные системы ведут огонь.

Дума ощутил, как под ногами затряслась палуба – это ожила магна-мелта. Дрожь возникала с каждым выстрелом даже несмотря на то, что инерциальные компенсаторы тарана минимизировали отдачу орудия. Когда до столкновения с корпусом корабля остались считанные секунды, системы управления тарана усилили мощность магнитных замков в сабатонах космодесантника. Вспыхнули лампы тревожной сигнализации, завопили однотонные скрипящие сирены, а магна-мелта всё продолжала стрелять раз за разом. «Цест» начал прогрызаться через слои адамантина и легированной пластали словно кровавый тик, стремясь добраться до внутренностей военного звездолёта. По барабанным перепонкам капеллана ударил скрежещущий визг истязуемого металла. Грохот, которым сопровождалось проникновение тарана внутрь корабля, был столь силён, что угрожал даже улучшенной физиологии Астартес.

— Его Кровь сотворила нас, — пробормотал Дума.

Он почувствовал на своей спине взгляды братьев и их желание проливать кровь, разгоревшееся при упоминании благородного Сангвиния.

Расположенные на носу штурмовые фраг-гранатомёты начали обстреливать разрушенное и объятое огнём помещение, где, наконец, остановился «Цест». При звуке выстрелов Дума напрягся и стал смаковать мысль о грядущей битве. Капеллан затрясся от прилива жара, вызванного впрыснутыми в его вены боевыми наркотиками, а от рёва цепных мечей в ушах зашумела кровь. Космодесантник ещё сильнее сжал крозиус, и приглушённый кашляющий звук вылетающих гранат утонул в скрипе покорёженного металла.

— Его Кровь защищает нас, и его Кровь дарует нам победу.

— Пять секунд.

— Мы – гнев! Мы – ярость! — истошно завопили его братья.

— Прорыв. Прорыв. Прорыв, — всё так же монотонно произнёс сервитор-пилот.

Фиксирующие обвязки расстегнулись, после чего тяжело опустились штурмовые трапы.

Капеллан с рёвом бросился вперёд, посылая в рассеивающийся дым шквал реагирующих на массу снарядов. От попадания болтов фигуры в капюшонах взрывались словно какие-то мясные гранаты, а их порченая кровь брызгала на ржавые переборки верхней палубы по правому борту. Сабатоны Думы с хрустом давили обугленное мясо и раздробленные кости. Плеск зловонной витэ усиливал его жажду, тихо суля капеллану обновление через поглощение украденной у других жизни. Клыки стремились вырваться из дёсен, меж зубов протягивались ниточки слюны. Дымку рассекали крики боли и ненависти, издаваемые чужаками.

Тяжёлый пистолет капеллана выплёвывал болты, что освещали сырой коридор золотыми вспышками, и ещё больше снарядов проносилось рядом с наплечниками Думы, сопровождаемые рявканьем выпускающих их болтеров. Гибриды ринулись вперёд волной тел, от которых отлетали в стороны конечности и разорванные органы. Через шипящие останки пробирались их родичи-ксеносы, чья крапчатая плоть была устойчива к воздействию кислотной крови, испещрявшей переборки и палубу дымящимися воронками. Пули высекали искры из брони капеллана, микроорганизмы расплёскивались по керамиту брызгами, мимо шлема со свистом пролетали снаряды, а лазерные лучи прожигали аккуратные дырочки в частях кирасы и наплечников, отделанных медью и костью.

И затем Дума оказался среди врагов.

Капеллан попытался увернуться, когда к его груди метнулись когти чистокровного, но слишком поздно – на кирасе остались глубокие борозды. Раненую плоть пронзила боль, и из разрывов в броне потекла кровь. Вцепившись своими щёлкающими челюстями в шлем, ксенос принялся неистово молотить по нему яйцекладом, однако Дума впечатал в череп врага крозиус. Зашипели вступившие в контакт с расщепляющим полем фрагменты костей и серое вещество. Инстинкты предупредили космодесантника об опасности справа, и тот отвёл удар лапы с эбонитово-чёрными когтями, не дав им вонзиться ему в бок. Ломкие кости треснули словно сухие хворостинки, после чего он обхватил свободной рукой шею гибрида. Раздавив нападающему трахею, Дума швырнул тело противника в его родичей.

— Похоже, мы уступаем числом, — усмехнулся Исайя и дёрнул погружённый в брюхо аберранта цепной меч. Из раны вывалились чёрные потроха. Затем сержант открыл огонь из болт-пистолета, посылая болты в толпу порченых родичей убитого врага. От попаданий те исчезали в облаках из брызг крови, а на палубу влажно шлёпались органы и падали оторванные конечности. Выжившие изрыгали ругательства на ломаном готике. — Нас слишком мало, чтобы вырезать этих ксеносов и захватить мостик.

Вытащив боевой клинок, Дума вогнал его в голову сгорбленного аколита, вооружённого автопистолетом и кинжалом из чужацкой стали, после чего к капеллану бросился ещё один, с пеной у рта выкрикивающий клятвы своим мерзким владыкам. По доспеху застучали мелкокалиберные пули, а одна даже пробила гофрированное шейное сочленение. Космодесантник оторвал ему голову, и визор забрызгала кровь, чей резкий запах раззадоривал жажду Расчленителя. Гнев Ангела питал душу капеллана и окружал её раскалённым ореолом, наполнял его мышцы свежей энергией. Дума со смехом забил крозиусом ещё двоих противников, наслаждаясь сухим хрустом костей.

— Пролить больше крови, пожать больше жизней.

Упал один из воинов Исайи, сражённый группой визжащих гибридов. Они и близко не напоминали людей, а их фиолетовую плоть и тёмно-синий хитин прикрывали тяжёлые одеяния лазурного и оранжевого цветов. Космодесантник схватился за разорванное горло, меж его пальцев ключом забила кровь. Сигнум воина на ретинальной ленте Думы погас, став серым, после чего зверь с фиолетовой кожей сел на корточки над телом Расчленителя и вырвал прогеноиды из скопления грубоволокнистых соединительных тканей своими игольчатыми зубами.

Гибрид сожрал орган прямо на глазах капеллана.

— Сдохните, твари! — прорычал Исайя, обезглавливая цепным мечом разгневавшего его зверя. Затем он вырвал сердце у второго аколита и с влажным звуком раздавил его, после чего бросился к стае чирикающих ксеносских мерзостей. Сержант что-то проревел, но из-за обуявшего космодесантника чёрного гнева слов было не разобрать. — За Императора!

Дума едва поспевал за ним, раскалывая черепа стремительными ударами наотмашь и разрывая тела с каждым взмахом крозиуса. Исайя рычал словно животное, у которого отняли еду, проклинал поклоняющихся чужакам культистов, называя их предателями Императора. С зубьев цепного меча слетали частички измельчённого мяса, а свободная рука сержанта поблескивала, до локтя покрытая кровью. Капеллан сражался за спиной у Исайи, защищая того от подлых атак и не давая сомкнуться пробиваемому им коридору, однако последний, судя по всему, не замечал своего брата, слишком занятый тем, что рвал врагов на куски.

К Думе пробился заместитель Исайи – Кайр.

— Что за безумие овладело сержантом? — спросил он. Кровоточащие раны Исайи не позволяли тому оторваться от двух его братьев. Несколькими скупыми взмахами сержант разрубил аколита в капюшоне на части, после чего из его тяжёлого пистолета со вспышками вылетели реагирующие на массу болты, которые превратили чужацких тварей в багровый туман. — Эти псы задействовали своих чёртовых псайкеров?

— Н-н-н-н... н-н-н-н… нет.

Ворчание Исайи отвлекло Думу всего на одно мгновение, но его оказалось достаточно. Капеллан не успел среагировать, и чёрные как пустота когти ударили его по бедру, отчего мышцы и мясо пронзила агония, однако впрыснутые в вены наркотики смыли боль тёплыми волнами. Дума срубил голову нападавшему, а второго противника рассёк от ключицы до таза. Орда редела, от целых выводков, состоявших из аколитов и гуманоидных гибридов, осталось лишь устилающие палубу биологические останки. Пал ещё один Расчленитель, которого разорвала группа аколитов и чистокровных, и теперь заступников насчитывалось всего восемь.

— Уверен, пси-тварь до сих пор на мостике, откуда управляет заражением с помощью своих стратегов и Родственной стражи. — Дума зарычал. — Она покажется лишь когда будет уверена в победе.

— Нам не захватить мостик с восемью бойцами, — сказал Кайр, скашивая шипящего аколита очередью в упор. Второй встретил ту же смерть, когда решил прыгнуть на космодесантника. — Где Тойво и Бурлок? Разве они не должны были прорваться дальше по этому коридору?

— Тойво с Бурлоком задержали, — сверяясь с картолитом ответил Дума. Их мигающие руны были меньше и тусклее тех, что принадлежали капеллану и бойцам отделения Исайи. Дума вырвал из спины аколита хребет, вместе с которым от тела отделилась и голова. На позвоночном столбе культиста висели ошмётки плоти и порванные нервы, а на лице с явными чужацкими чертами застыл полный злобы взгляд мёртвых глаз. — При заходе на цель их штурмовой таран попал под подавляющий огонь, поэтому им пришлось пробить корпус на три палубы ниже. Они пробиваются к нам.

Дума выбрал следующую цель – чудовищного гибрида, который двигался как обезьяна и уже поднимал тремя своими костистыми руками молот с квадратной головкой. Капеллан опустошил магазин в его грудь с похожими на плиты мышцами, и из воронок в плоти хлынула тёмная кровь. От боли взор монстра застлало туманом. Третий глаз создания был молочно-белым и имел овальную форму, а располагался он в месте соединения головы и перекошенного полицефального близнеца, сросшегося с щекой. Дума знал, что магус мог наблюдать за ним через эти глаза, ибо существо наделили частичкой могучей воли архипророка культа, как и любого, кто нёс в себе его чужацкий генокод. Магус ощущал их боль и чувствовал их смерти. Гибрид замахнулся молотом, готовясь нанести мощный удар.

Дума же ухмыльнулся и ринулся вперёд.

Он уклонился от первого удара, а дрожь от столкновения оружия с палубой перешла на его керамитовые сабатоны. Капеллан резанул ножом сначала по бедру гибрида, затем по груди, отчего тот исторг гортанный рык. Из ран потекла тёмная кровь. Чёрные когти второй правой руки вонзились в наплечник, разорвав плоть под ним, и на керамит упали капельки витэ уже самого космодесантника. Дума поднырнул под летящий по широкой дуге молот, впечатывая крозиус в колено противника.

Сустав просто исчез во взрыве, во все стороны полетели кусочки мяса, фрагменты костей и алые брызги.

Рухнув на одно колено, абоминант отбросил оружие и попытался разодрать грудь и горло капеллана когтями. Дума либо избегал ударов, либо отбивал их крозиусом. С каждым потрескиванием расщепляющего поля на костях зверя оставалось всё меньше плоти. Когда он уже не мог поднимать руки, космодесантник обрушил на его череп булаву.

После того, как создание умерло, Дума сверился с картолитом.

— Пашар и Танатос впереди, нас разделяет полтора километра. — Тяжело дыша, капеллан перерезал глотку вопящему гибриду ножом. Затем в гуще толпы раздался глухой взрыв осколочной гранаты, и Расчленители прорубили себе дорогу вперёд. — Встретимся с ними на их позиции, потом пробьёмся к мостику и завершим миссию. За Ангела и Императора.

Он не слушал подтверждение от Исайи или приказы, отдаваемые по воксу другим отделениям, ибо полностью погрузился в процесс убийства врагов. Расщепляющее поле его крозиуса срывало мясо с костей и отделяло конечности от тел, а сам капеллан наслаждался горячим приливом серотонина – наградой за взмахи силовым оружием. Гибриды напирали со всех сторон, но болты превращали их в густой туман из капелек крови и мелких частиц плоти. Каждая смерть являлась предвестником того, что было уготовано магусу.

Дума искупается в его крови ещё до конца этого дня.

Глава шестая

— Добро пожаловать, облачённые в багровое дети Ложного Императора.

Барахиэль громыхал по коридорам и переходам Поляриса, а в его ушах раздавался мерзкий голос ксеноса-проповедника. До сих пор его родичи не оказывали сильного сопротивления, и сражаться приходилось лишь с рассеянными стаями неофитов-гибридов, которые носили лазружья и трофейные панцири Астра Милитарума. Останки убитых валялись в тёмных залах с негорящими электросветильниками и разбитыми люменополосами, где ими теперь станут пировать животные-вредители. Отсутствие света было связано с тем, что гены ксеносов делали культистов светочувствительными.

Но не только этим отмечалось их присутствие на станции.

Апотекарий чувствовал феромонную вонь в отвратительном запахе телесных выделений, которые разъедали поверхность переборок. Данные с ретинального канала проинформировали Барахиэля о том, что антиимперские слоганы были выведены на семнадцати разных вариантах низкого готика, диалектных подветвях и местных базилектах. В отметины банд и граффити «художники» мастерски вплели символ культа – два вирма, соединённых друг с другом в области поясницы и смотрящих в разные стороны.

При виде такой откровенной стилизации под имперскую аквилу космодесантник зарычал.

— За вашими тенями следует просвещение, что ждёт вас. — Голос таил в себе подслащённую мёдом порчу, а его доброта не воспринималась из-за змеиного шипения. Он словно заставлял прислушиваться к нему, принимать каждое слово за непреложную истину. — Оно страстно желает заключить в свои объятия вас, заблудших детей ложного бога, чтобы даровать свободу и братство. Вы одиноки, а ярость, которую вы считаете драгоценным даром, не даёт вам увидеть правду. Рабский ошейник лишает вас голоса и свободы воли.

— Замолчи, ксенос, — ощерился апотекарий, стряхивая с себя его чары.

Двадцать Расчленителей и технодесантник Хариэль следовали за ним к главному генераторуму Поляриса. На инструктаже они запомнили голосхему, и теперь полагались на память, а не на ауспик или картолит, так как помехи, визуально напоминающие наконечники стрел с рваными краями, делали встроенные системы доспехов бесполезными. Заложенный в передачи культа злокачественный код вызывал искажение сигналов. Даже вокс был ненадёжен, поэтому связь с Тантием и «Судьёй» оборвалась спустя считанные мгновения после того, как они вошли в зону генераторума. Культисты хотели отрезать их от остальных и оставить в полном одиночестве.

Барахиэль ухмыльнулся. Это будет их последней ошибкой.

Громогласная поступь Расчленителей эхом отдавалась в пустом коридоре, тяжёлое дыхание космодесантников с шумом выходило из их скошенных вокс-решёток. Нашлемные люмены освещали запечатанные люки и ограждения мостиков, а каждый воин внимательно выискивал любой признак засады. Один луч выхватил из темноты покрытый пылью золотой символ со скверными виршами, намалёванными поверх печатных букв высокого готика. Над полуоткрытым люком виднелись предупреждения о необходимости использовать защитное снаряжение, которые выглядели словно красные островки в тусклом море стали.

Мануфакторум Тертий. Перевод появился на ретинальном канале прямо под толкованием страстных призывов к оружию и антиимперских догматов культа. Апотекарий жестом приказал двум Расчленителям открыть люк. Они налегли на него, а их фибросвязки загудели от прикладываемых усилий. Сантиметр за сантиметром, дверь начала поддаваться.

— Не забывайте держать расстояние, — сказал Барахиэль. — Остерегайтесь западни.

Он повёл воинов внутрь мимо транспортных лент, машин по обработке руды и производственных установок. Свободное пространство между ними складывалось в аккуратные прямые линии. Держа оружие наготове, космодесантники рассредоточились по уровню факторума, их сабатоны с хрустом давили битое стекло и куски плотного пластека. Тусклые металлические края механизмов сдирали с доспеха апотекария чешуйки лака и обнажали тёмно-серый керамит с лёгким голубым оттенком. Вредители сновали в углах, на которые отбрасывали тени сгорбленные сервиторы факторума. На их костях висела почерневшая кожа и мышечные ткани, а заржавевшая кибернетика обросла слоями разлагающихся биологических выделений.

— Вы верите, будто являетесь ангелами, праведными явителями кары и спасителями безликих масс Империума, — напевал проповедник с неприкрытым удовольствием. — Ваш род окружает ложь, дабы вы могли и дальше считать себя хорошими. Истинные спасители ходят среди народа, учат истине каждого, кто её заслуживает. Вы же – чудовища, осквернители священного облика людей, рабы прихотей лживого бога и умирающей империи.

— Не сотрясай воздух попусту, ксенос, — произнёс сержант Адариэль, зажимая активационную дужку своего клинка. — Да, мы чудовища, но мы не промываем мозги тем, кто не желает становиться носителями паразитов и рабскими солдатами, и не молимся гнусным чужакам, не заключаем с ними договоров!

— Тогда как ты объяснишь вашу природу, Расчленитель? — Проповедник засмеялся одновременно жестоко и сладкозвучно. — Я знаю ваш род. Возрождённый Император шепотом рассказал мне о том, как из отдаваемых в качестве дани детей создают жаждущих крови дикарей. Он изведал ваши мечты, он знает про грехи, которые вы таите в тёмных уголках своих сердец.

— Мерзкий ксенос– — начал Барахиэль.

— Не бойся, те грехи не мои, чтобы я говорил о них. Это вы живёте с ними и ищете за них прощения. Однако, вам его не найти, пока вы не откроете глаза, дабы узреть святое величие истинного Владыки Человечества и сакральное просвещение, предлагаемое благословенными аватарами Возрождённого Императора.

— Я вырву твой лживый язык, тварь, — прорычал сержант Тумело, сильнее сжимая пальцами плазменный выжигатель. На один из его наручей была намотана колючая проволока с иссохшими языками, а на поясе висели щёлкающие полированные черепа. – Технодесантник, ты разве не можешь никак оборвать этот противный лепет? Он начинает утомлять.

— Химерическая природа кода нарушает священные принципы лингвы-технис. — В голосе Хариэля смешались негромкие металлические тики и шумы, которые заглушили смех ксеносского создания. — Она ограничивает работу благословенных инфоэметиков моего доспеха и делает их бесполезными. Я изолировал несколько звеньев кода, что должно помочь в создании более избирательных пургативов.

— И ничего нельзя сделать?

— В данный момент нет.

— Поганые трусы, — невнятно произнёс Тумело. Ударом ноги изничтожитель сорвал с петель пластековую дверь небольшого кабинета и вошёл внутрь. — Они порочат нашу честь и имя Императора, прячась за вокс-сигналом.

Барахиэль проследовал за Тумело. Когитатор, шкафчики и стол покрывал слой пыли, а небольшой круглый гололит показывал изображения, которые апотекарий принял за семейные пикты начальника цеха. Рядом с кружкой солоноватой воды стояла тарелка, где разлагались остатки пищи.

— Не следует принимать коварство за трусость. — Барахиэль вернулся к обследованию мануфакторума, проходя под разорванными люменаторными кабелями, что колыхались словно раскачиваемые ветром кишки. — Культ начинает действовать лишь тогда, когда это способствует достижению целей его владык. Других императивов у культистов нет. Элемент стратегии присутствует в каждом моменте подлости и в каждом проявлении храбрости. Понимать врага – мудро, а недооценивать – смертельно опасно.

— Ты цитируешь Кодекс, брат, — огрызнулся Тумело, отпихивая плечом ржавого сервитора. Тот врезался в машинный пресс, и по обширному пространству факторума разнёсся скорбный лязг. — Мы больше не Серые Щиты. Тогда нашими судьбами управлял Мясник с его политическими манипуляциями и консервативными указами. Сейчас мы Расчленители, гнев Ангела, облечённый в плоть и кровь. Всё, что не касается того, как лучше обрушить этот гнев на наших врагов, не имеет значения.

— Ага, — подал голос сержант Адариэль, чьи штурмовые заступники открывали служебный люк доступа в мануфакторум. — Их коварство немногого будет стоить, когда они найдут в себе мужество выступить против нас. Они умрут, и никто не сможет избежать священного гнева Ангела.

— Ты воспринимаешь слова Аполлуса слишком буквально, — ответил Барахиэль. Их фанатизм его беспокоил. — Нашими сердцами не может управлять один лишь гнев. Его нужно смирять мудростью, иначе мы превратимся в несдержанные пародии на самих себя, в рабов собственной ярости, как вероломные Пожиратели Миров.

— Зачем оставаться воплощениями ненависти и гнева, когда можно переродиться ангелами сострадания и света? — Разорвавший тишину голос чужацкого проповедника прозвучал как будто бы в поддержку апотекария. Сердца Барахиэля громко забились, наполненные отвращением и злостью, они были словно гончие, что учуяли запах добычи. — Познайте милосердие и любовь Возрождённого Императора, станьте чемпионами человечества, которыми вы всегда себя называли.

— А ты познаешь настоящий смысл милосердия Императора, собака, — пообещал Адариэль. — Я лично тебя с ним познакомлю, когда мой топор вырвет жизнь из твоего порченого тела, и я глубоко изопью из твоих вен. Мы – Его чемпионы, ярость Великого Ангела в чистейшей её форме.

Проповедник рассмеялся.

— Вы не победите избранников Возрождённого Императора, да и вам не следует желать этого. Возрадуйтесь пришествию детей его, ибо они продемонстрируют любовь истинного Владыки Человечества, переделав нас по его подобию. Для всех верующих наступит рассвет Дня Вознесения, когда неверующие будут оставлены на милость тёмных сил.

— Я тебе голову оторву, — выплюнул Барахиэль, в чьих венах отбивала крещендо кровь отца. Пальцы апотекария обхватили оружие с протестующим воем сочленений. — И тогда мы посмотрим, кого можно победить, и кто служит тёмным силам.

Покинув мануфакторум, Расчленители вновь зашагали по лишённым освещения коридорам со следами ржавчины и граффити. Их путь сопровождался сухим скрежетом когтей по металлу и тихим шлёпаньем босых ног. По спине апотекария разливалась тревога, он чувствовал, как чьи-то хищные глаза рассматривали его доспех в поисках слабых мест. Космодесантникам никто препятствовал, а проповедник, тем временем, выдал свой истинный замысел.

— Отбросьте верность лживому богу Терры и присягните Возрождённому Императору. Он приветствует всех, на кого падает его взгляд, и просит лишь преклонить колени, — прозвучал в ушах Барахиэля шипящий голос.

— Ты преклонишься перед моим топором, отброс! — громко закричал Хариэль, выжигая порчу священными эметиками. Их вокс очистился, хотя ауспик и картолит оставались ненадёжными. — Мы склоняемся лишь перед Великим Ангелом и Императором Человечества!

За возгласом технодесантника последовал гортанный смех.

— Наконец-то благословенная тишина. Никогда не думал, что буду рад ей, — сухо произнёс заступник Давен.

Давен пал первым.

Пуля пробила его горжет, и из раны брызнула кровь. Вторая прошла через кирасу, войдя в основное сердце. Другой воин, один из изничтожителей Тумело, испарился в яркой как солнце сфере голубовато-белого пламени, когда пуля попала в удерживающую катушку выжигателя. Тьму рассёк улюлюкающий вопль, и Барахиэль заметил ксеноса-стрелка: сгорбленное трехрукое существо в побитой железной броне, истрепанной шали и оранжевом комбинезоне рабочего машинариума. Его боевой клич стал первым камнем в стене выкрикиваемых клятв и оружейного огня, который обрушился на Расчленителей. Стреляющие культисты появились из-за контрольных панелей и баррикад из металлических листов, а в их тёмных кукольных глазах горела бездумная ненависть фанатиков.

— За Звёздных Детей! — орали они. — За Возрождённого Императора!

Апотекарий зажал спусковой крючок, и шквал реагирующих на массу снарядов разорвал на куски двух неофитов-гибридов. Пули били по его поножам и нагруднику, лазерные лучи выжигали в грязном белом керамите дырки шириной с ноготь. Барахиэль практически не обращал на них внимания, опустошая магазин в группу визжащих культистов, что носили перепачканные комбинезоны работников машинариума. Когда они лопнули словно переспевшие плоды, апотекарий пробрался мимо изничтожителей, чьи плазменные выжигатели, от вспышек которых слезились глаза, с сипением превращали гибридов в клубы облучённого пепла.

Апотекарием же двигала только одна цель: добраться до Давена.

Тот лежал с сорванным шлемом, его хриплое дыхание выходило меж облезлых губ и кровоточащих дёсен, а лицо покрылось сеткой влажных волдырей и нарывов. После того, как игла нартециума вошла в шею Давена, продвинутые когитаторы доспеха апотекария начали определять яд, который так сильно подействовал на боевого брата. Космодесантник задёргался, едва не вырвав иглу, через его сжатые зубы выплескивалась желчь. Розовые частички в пене говорили о разложении тканей органов. Волосы на голове выпадали большими клоками, кожа уже побледнела и стала отслаиваться.

Нартециум доложил о полученных результатах звуковым сигналом.

— Пуля из обеднённого велония, покрытая ядом токсикрена, — прорычал Барахиэль, считывая со встроенного в наруч экрана уникальные биологические индикаторы.

Биосигналы Давена были слабыми, сердцебиение замедлялось, а высшие неврологические функции угасали. Барахиэль выбрал из своего запаса химикатов нужный контряд, который ввёл в кровеносную систему воина.

Давен задергался ещё быстрее, собирающаяся вокруг его рта розовая пена стала брызгать на нагрудник и перчатки апотекария. Нарывы по всему лицу распухали и лопались, по щекам и подбородку тёк зеленоватый гной. Кожа космодесантника плавилась словно воск и обнажала мышцы, превратившиеся в чёрные жгуты затвердевшей материи. Жизненные сигналы Давена колебались как будто бы случайным образом. Барахиэль решил ещё раз проверить генетическую структуру яда и обнаружил, что теперь код радикально отличался от прежнего, ради нейтрализации которого вводился контряд. Оба, несомненно, относились к Левиафану, однако яд выказывал признаки эволюции, то есть набор генов у существ разума улья обновился.

Сигнум Давена начал передавать глухой ровный писк.

Апотекарий подавил разочарование и закрыл воину глаза.

— Тому, кто более не может сражаться, даруй мир. — Установленная на его ранце дрель проделала отверстие в горле павшего космодесантника. За влажными звуками, с которыми инструмент терзал плоть, последовал треск взводимого пистолета-редуктора. Когда апотекарий приставил ствол к шее Давена, на поверхности коробки благословенного оружия отразился плазменный огонь. — У того, кто уже мёртв, забери причитающееся ордену.

Он нажал на спусковой крючок, и прогеноид извлёкся с влажным хлопком, после чего раздался резкий щелчок запечатываемой криоканистры. Позволив телу соскользнуть на палубу, Барахиэль активировал поисковую руну, чтобы после завершения миссии можно было вернуть тело с доспехом и почтить их. Апотекарий вогнал свежий магазин в болт-пистолет. Зубья его цепного меча вспарывали воздух, а в венах набирал силу гневный зов крови Сангвиния. Расчленитель желал ощутить, как горячая кровь брызжет на щёку, почувствовать слабое, едва заметное сопротивление плоти и костей, разрываемых клинком. Более всего прочего ему нужно было убивать.

Апотекарий бросился навстречу вражескому огню, не обращая внимания на бессильные уколы пуль и лазерных лучей, ибо пред лицом чистой ярости Сангвиния они представляли опасности не больше, чем блошиные укусы. Авточувства его брони заполняли ретинальный канал прицельными нитями и данными бионализа для каждой цели. Выпущенные им болты разорвали неуклюжего трехрукого аберранта, а затем свою смерть нашли ещё два гибрида, чьи головы исчезли в фонтанах крови и осколков костей. Он раздавил череп гаркающей мужской особи словно яйцо, после чего расстрелял магазин в грудь другого аберранта.

Этого было недостаточно. Этого никогда не будет достаточно.

— Мы – гнев, — зарычал Барахиэль, бросая осколочную гранату за баррикады. Взрыв превратил культистов в чёрные облачка крови и кусочков мяса. Апотекарий нарушил строй, пробежав мимо братьев, и перемахнул через укрытия врага, где приземлился прямо на удиравшую мелкую тварь. — Мы – ярость!

Цепным мечом он обезглавил шипящего аколита, и почувствовал внутри нарастающее отвращение, когда услышал полные боли стоны гуманоидных сородичей убитого. Его ужасало то, что человек, пусть и находившийся под влиянием разума улья, мог поклоняться столь гнусным существам как богам или аватарам оных. Их скорбный вой лишь подпитывал злобу апотекария, и по мере того, как он разил культистов, в его глазах появлялись чёрные и красные мазки. Они не заслуживали жизни.

Второй гибрид со сгорбленной спиной и мешком на голове ударил Барахиэля шипастым хлыстом из перевитых мышц, в то время как третий заставил апотекария отступить под градом яростных ударов когтями. Расчленитель парировал и уворачивался от атак, но иногда когти всё-таки пробивали его броню, заставляя космодесантника гневно выдыхать. Брызжущая кровь оставляла на разорванном керамите алые капли. Стекающая с доспеха витэ усиливала животное чувство голода аколита, и тот начал бить ещё сильнее и быстрее. В глазах апотекария почернело ещё сильнее, когда он впечатал шлем в лукообразный череп создания. Ошеломлённый гибрид пошатнулся, а Барахиэль рассёк клинком руки и шею врага.

Внутри него пел гнев Сангвиния, и это было восхитительно.

Вооружённый хлыстом аколит бил ещё и ещё, направляя гуманоидных культистов рукой без когтей. В глазах существа нарастал страх, в его дёрганных настойчивых движениях читалось отчаяние. Барахиэль убивал любого, кто решался преградить ему путь, и смутно отдавал себе отчёт о заступниках Адариэля, которые прорубали себе дорогу вперёд. Ударом рукояти он сбил с ног аколита, после чего инстинктивно уклонился от его третьей рудиментарной руки. Та слабо поскребла по визору Расчленителя. Барахиэль сомкнул хватку на горле аколита, наслаждаясь каждым мгновением ужаса в выпученных глазах врага, а затем размозжил голову о переборку.

Апотекарий развернулся к убийце Давена.

Видимые участки его кожи были едва-ли не прозрачными, нижнюю же половину лица скрывал кусок ткани, хотя гребни на лбу и складчатый нос выдавали порченое происхождение. Шаль дымилась, комбинезон превратился в лохмотья. Убийца уклонялся от болтов и зарядов ионизированной плазмы, избегая смерти благодаря сверхъестественным инстинктам. Выпущенные из трёх шестизарядных револьверов пули раскололи глазные линзы ещё одного заступника, и в воксе послышалось предсмертное булькающее дыхание Расчленителя. Барахиэль почувствовал горькое омерзение к чужацкому стрелку и скривил губы.

— Келерморф, — ощерился он, вдавливая спусковой крючок.

Болты попали в переборку позади цели, а их осколки пробили щёки трём неофитам-гибридам. Хныкающие культисты упали на палубу и стали хвататься за лица. Барахиэль принялся с рычанием прорубать себе путь к келерморфу. Апотекарий расколол череп гибрида мощным ударом наотмашь, после чего выпотрошил визжащую женскую особь в грязной одежде. Опустив занесённую руку, он рассёк костлявого старика от головы до паха. Любой вставший у него на пути умирал. Расчленитель наслаждался тем, как в вены впрыскивались горячие боевые стимуляторы, как сухо хрустели кости и с влажными звуками разрывалась плоть, когда клинок разрубал конечности и вспарывал животы.

Сангвиний взывал к нему с каждой смертью.

Пал ещё один штурмовой заступник по имени Тилонас, которому велониевые пули пробили глазные линзы и затвор горжета. Выругавшись, Барахиэль сменил направление, ибо от возмездия его отвлёк тягостный долг. Сигнум-руна Тилонаса посерела прежде, чем апотекарий успел добраться до воина, и даже при беглом осмотре стало очевидно, что геносемя не подлежало извлечению. Вены Расчленителя обжёг гнев, чей сжимающийся обруч выдавливал из разума все рациональные мысли.

Зов Сангвиния усиливался.

Ксеносопоклонники грозили окружить его, чтобы затем разорвать на части бледными, молочно-белыми руками и обсидианово-чёрными когтями. Они были вооружены трубами, гаечными ключами, молотами и кусками металлических балок, которыми сражались на манер дубинок. Апотекарий зарычал и бросился на них, убивая по двое за каждое успешное попадание по нему. Он не обращал внимания на боль, чьи короткие огненные поцелуи практически не ощущались на фоне обжигающей нервы ярости и тонули в чёрном тумане, что стоял в глазах Барахиэля, пока тот рубил всё вокруг, обрывая жизни каждым движением клинка. К тому моменту, как Расчленитель пробился сквозь отбросов к келерморфу, он уже тяжело дышал.

Его цепной меч устремился к голове убийцы.

Существо поднырнуло под клинок, пряча в кобуру один из револьверов и доставая ядовито-зелёный нож. Оставшиеся пистолеты выплюнули пули, которые пробили доспех апотекария. Боль пронзила нервы Барахиэля, и он исторг леденящий кровь вопль. На ретинальном канале появились белые предупредительные руны, а правый глаз увидел прокручивающиеся вниз отчёты о повреждениях. Апотекарий отключил эту функцию доспеха, после чего принялся наносить удары цепным мечом и сверлом по кости, однако келерморф раз за разом уворачивался, заставляя Расчленителя разочарованно рычать. Создание двигалось гибко и подвижно, не уступая в этом своим чистокровным родичам. Таким даром разум улья наделял лишь элитных членов культа.

Келерморф издал вопль досады, когда клинок рассёк ствол револьвера прямо над барабаном. Он выбросил сломанное оружие и принялся перезаряжать свой последний вытащенный пистолет второй и третьей руками, уклоняясь от тщетных попыток Расчленителя обезглавить или выпотрошить его. Существо провернуло в руке револьвер, стараясь отвлечь Барахиэля таким вычурным способом, пока он будет доставать из кобуры другое оружие. Апотекарий рубанул клинком по его предплечью, описав чёрной кровью дугу в воздухе. Крутанувшийся келерморф закричал, проливая витэ на палубу.

Космодесантник встретился с ним взглядом и ухмыльнулся.

— Надеюсь, тебе больно, тварь.

Расчленитель продолжил натиск, благодаря которому оттеснял существо к операторской генераторума. Оно отражало удары с плеча и размашистые выпады, используя против космодесантника его вес и ярость. Ксеносский металл выбивал искры при столкновении с откованной на Марсе сталью, со свистом разлетались волокна и зубья цепного меча. Барахиэль слишком поздно отвёл направленный в его горло нож, чей кончик царапнул по керамиту. Расчленитель атаковал в ответ, целясь в сердце, но келерморф изогнулся и пробил паховое сочленение.

Барахиэль ощутил сильную боль, но без кислотного укуса биотоксинов. У апотекария не было ни времени, ни желания раздумывать над этим, так как ему пришлось парировать очередную серию свирепых ударов, когда келерморф попытался оттеснить уже самого космодесантника. Расчленитель, который отточил своё владение клинком в поединках с несколькими мастерами меча из числа рыцарей Дорна, отбивал выпады и совершал ответные. Ударом цепного меча плашмя он сломал запястье врагу, а возвратным движением едва не попал ему по шее. Молочная кислота омывала его мышцы огнём, но он продолжал размахивать оружием, каждый раз почти дотягиваясь до цели. Капли пота пестрели на бороде и вокруг затвора горжета. Келерморф был слишком быстр, нечеловеческие рефлексы делали его ровней космодесантнику.

Существовал лишь один способ победить.

Барахиэль позволил ножу пробить грудь, но в последний момент едва заметно дёрнулся в сторону, поэтому сердце оказалось не задето. Тело пронзили раскалённые иглы боли. В глазах келерморфа вспыхнула злобная радость, однако затем апотекарий схватил его за горло. Существо боролось в хватке Расчленителя, но клинок застрял в последнем. Несмотря на сгорбленное и худое тело, келерморф обладал огромной силой, хотя та ничем не помогла ему, когда Барахиэль нанёс удар с мстительной улыбкой.

Безголовое создание рухнуло на палубу, заливая её кровью из обрубка шеи.

Слегка морщась, апотекарий вытащил нож из груди и вытер визор. От гнусной вони клинка скручивало желудок. Он ввёл в рану антияды, после чего заштопал её и заделал пробоины в доспехе временным цементом для брони. Барахиэль оттолкнул труп келерморфа в сторону ногой, выводя на ретинальный канал свои биопоказатели. Те оказались в пределах нормы, и хоть радиация от пуль подвергла физиологию космодесантника испытанию, она выдержала. Взгляд апотекария метнулся к стоящему в дверях Хариэлю.

Технодесантник посмотрел сначала на келерморфа, потом на Барахиэля.

— Я перегружу реакторы, апотекарий. — Хариэль подошёл к когитаторной панели, и из скрытых в его аугметике портов выползли инфокабели, которые подключились к интерфейсу. — Вокс в полностью рабочем состоянии, нет ни единого следа чужацких помех.

— Благодарю, технодесантник.

Барахиэль оставил Хариэля выполнять его работу и направился к павшим Расчленителям, сложенным у двери. Геносемя Давена было спасено, Тилонаса – уничтожено, но апотекарию предстояло извлечь ещё три прогеноида. В ответ на эту мысль медицинская пила ожила. Тем временем Адариэль и Тумело оцепляли зону и организовывали выживших.

В ухе апотекария затрещал вокс.

— Барахиэль.

— Теман. — Апотекарий слышал в тяжёлом дыхании лейтенанта боль и ярость. — Генераторум под контролем. У нас трое раненных и пятеро убитых. Вы взяли мостик?

— Да, лорд, и нескольким братьям требуется ваша помощь.

— Что с капитаном Тантием?

Теман ответил лишь спустя восемь ударов сердец.

— Убит, брат.

Глава седьмая

«Вестник доблести» заливался тревогой.

Дума ухмыльнулся, когда очередные враги помчались на Расчленителей, которых теперь, после объединения с Пашаром, насчитывалось тридцать воинов. Сигналы тревоги привели весь крейсер в полную боевую готовность, поэтому внезапная судорожная активность охватила тысячи существ, коими двигала один единственный, вшитый в их геномы императив: защищать магуса. Капеллан прицелился из болт-пистолета, выбирая первой целью бегущего чистокровного пятнистой кожей и клинками на предплечьях.

Его голова взорвалась с влажным звуком.

Огневую мощь воинов Исайи и изничтожителей Кастиэля усилили головорезы Танатоса в ухмыляющихся масках-черепах, заляпанных брызгами артериальной крови. Плазменные заряды мгновенно испаряли гибридов, оставляя от тех лишь пепел да завитки пара, а детонирующие болты разбрасывали во все стороны потроха, которые окрашивали переборки дугообразными пятнами. Наступающим позади приходилось карабкаться по останкам товарищей. Дума вогнал в пистолет свежий магазин и переключил переводчик огня на режим стрельбы очередями. Пули бессильно стучали по его нагруднику, однако, когда Расчленитель навёл оружие на дульные вспышки, выпущенные им болты разорвали гибридов на части.

— Мы – гнев! Мы – ярость!

Исайя бросился навстречу гибридам, убивая их из пистолета. Каждый выпущенный болт сопровождался золотой вспышкой. Крича, он врезался в ряды врагов со всей своей неукротимой энергией и принялся яростно прорубать себе дорогу, погрузившись в неистовое самозабвение. Дума опустошил магазин в неуклюжего аберранта, чья голова исчезла в фонтане крови, а в подсознании капеллана заколыхалась ярость, ибо импульсивная атака Исайи разозлила его, хоть он и сам наслаждался резнёй. Расчленитель пометил руной входной люк в дальнем конца коридора и передал информацию на тактические дисплеи трёх сержантов. Судя по схеме, он вёл прямо на мостик, являясь самым прямым путём магусу культа.

— Взять тот люк под контроль. Кастиэль, поддерживающий огонь. Кайр, Танатос, со мной!

Дума ринулся на приближающихся гибридов.

Он застрелил трёх братьев выводка в потрёпанной форме Военного флота, и ещё больше врагов разлетелось на куски, когда отделения Исайи и Танатоса разрядили пистолеты в надвигающуюся орду. Пашар находился сбоку от капеллана, пронзая гибридов сверкающими дугами багровых молний. Стоило Расчленителям рассечь волну неорганизованных врагов, топча керамитовыми сабатонами передние ряды, как жажду Думы разожгла вонь кипящей крови и опалённого мяса.

Капеллан сокрушал гибридов ударами пистолетной рукоятки или же полностью уничтожая их тела крозиусом, чьё расщепляющее поле разрывало плоть и превращало кости в порошок. Скомканный треск детонирующих внутри целей болт-снарядов перемежался ударами сердец Думы. Визор Расчленителя застилала кровавая дымка, оставляющая в горле сильный солёно-железный привкус. Капеллан высвободил Жажду, и из дёсен выдвинулись клыки ангела. Космодесантник закричал, требуя крови и истекая слюной при мысли о брызжущей на лицо и язык горячей влаге. Жажду утолит даже порченый ихор гибридов.

Он будет вырывать конечности одна за одной и напиваться до тех пор, пока не останется никого.

Превратившись в вихрь артериально-красного керамита и хамелеолина, библиарий кипятил телесные жидкости тварей, омывая их багровым огнём, что жёг кожу Думы словно лава. Капеллан отбросил в сторону очередного культиста и с удовольствием вслушался в наполненные болью крики, когда Пашар сорвал своими дёргающимися пальцами мясо с костей создания, которое было больше генокрадом, нежели человеком. Дума уклонился от топорных «клюющих» ударов клешней метаморфа, напоминавших оные у ракообразного, и впечатал визор в его рычащее лицо. Череп врага раскололся с тошнотворным хрустом, после чего Расчленитель прикончил другого члена вывода выстрелами в упор.

Мимо них пронеслись головорезы, орудующие зазубренными ножами и болт-пистолетами с плавным изяществом и неумолимой свирепостью. Их короткие клинки идеально подходили для ближнего боя на столь малой дистанции, коля и рубя тела словно мачете густую растительность джунглей. Они двигались к люку за отделением Исайи, которое прокладывало кровавую тропу сквозь ряды культистов. Штурмовые заступники разрывали глотки пальцами, согнутыми на манер когтей хищников, а хитиновые экзоскелеты и порченую человеческую плоть рассекали цепными мечами. Превратив в кровавую кашу голову выжившего гибрида, Дума разорвал надвое другого ударом крозиуса в область пояса.

— Они отходят! — раздался исковерканный рык Исайи.

— Пусть! — рявкнул Дума, перерезая глотку очередному гибриду. Он осмотрел коридор и увидел панику в глазах врагов, некоторые из которых сбежали из передних рядов. — Всё равно умрут, когда мы перегрузим двигатели. Преследование лишь отвлечёт нас от задачи.

— Нельзя позволить им уйти! Эти предатели должны заплатить!

Дума отбросил в сторону ещё одного противника, борясь с закипавшей в крови яростью. Сопротивление зову резни требовало значительной силы воли. По доспеху били пули и лазерные лучи, от попадания которых кожа покрывалась волдырями, а отделка из кости и меди чернела. Гибриды рассыпались на неплотные группки, стреляя от бедра или бросая подрывные заряды. Тем временем, их родичи-ксеноморфы взбирались по стенам или прыгали в вентиляционные трубы, пока человеческие рабы жертвовали своими жизнями.

В глазах Думы чернело от Ярости и краснело от Жажды, но он не был ослеплён настолько, чтобы не заметить уловку противника. Разум улья многое узнал о Расчленителях за прошедшие после Ваала годы. Он изучал гнев космодесантников, оценивая слабости и учась как можно лучше использовать их себе во благо. Капеллан заставил себя остановиться и принялся замедлять пульс глубокими вдохами, дабы очистить тело от ярости.

— Не преследовать, — резко скомандовал он, когда Исайя и Кайр ринулись вперёд. Дума направился ко входному люку, по пути убив крозиусом голого по пояс гибрида. С остальными расправились изничтожители Кастиэля. — Они пытаются отвлечь нас от мостика и заманить в подготовленную где-то ловушку.

Кайр тоже остановился, как и остальные воины его отделения, и лишь Исайся продолжил гнаться за врагом.

— Это такая твоя привычка, позволять ксеносскому отребью диктовать тебе твои же действия? — окликнул его капеллан.

Исайя зарычал, однако начал отходить к входному люку. В живых осталось двадцать семь расчленителей, а геносемя павших теперь хранилось в криоканистрах Туриэля.

Дума показал на люк.

— Открывайте.

Двое изничтожителей взялись за люк, их сервомышцы завизжали от нагрузки. Метал в ответ застонал, и через расширяющуюся щель пролился неяркий свет.

Пройдя внутрь, Дума быстро изучил тесный лестничный проём круглой формы. Он увидел пятна ржавчины и граффити, но в остальном тут было чисто. Капеллан начал подниматься вверх по две ступеньки за шаг, снося перила, второстепенные точки доступа и вентиляционные лючки. Из решётки его стилизованного под череп визора вырывалось тяжёлое дыхание, кровь отбивала в черепе ритм двойных сердец, боль стягивала голову обручем, а в горле нарастал влажный рык.

До мостика он добрались без происшествий.

Капеллану пришлось сдерживать разочарование.

Изничтожители Кастиэля собрались у люка на дальней стороне прохода, за ними встали головорезы Танатоса и заступники Исайи. Двое Расчленителей навалились на люк, приготовившись открыть его.

— Давайте, — приказал Дума.

Изничтожители вскрыли люк.

Первым прошёл Дума, сразу же обрушив шквал болтов на чирикающее существо с гребнями на лбу и ракообразными клешнями. Один снаряд попал в ручной огнемёт, удерживаемый единственной человеческой рукой, отчего и владельца оружия, и его родичей залило жидким огнём. Вопя и дёргаясь, они бросились к Расчленителям, их плавящиеся лица искажала нечеловеческая ненависть. Загрохотали болт-пистолеты, после попадания из которых от метаморфов в гнёзда экипажа оставались лишь горящие конечности да брызги крови. Алая жидкость попадала на доспех капеллана, скапливаясь в разрывах и выбоинах и смешиваясь с его собственной витэ. Жажда требовала утолить её, на что Дума готов был пойти с радостью.

— Вырезать их всех!

Подгоняемые яростью Расчленители ринулись к наступающим фалангам врагов. Болты разрывали гибридов и братьев выводка, раскидывая во все стороны осколки костей и лоскуты мяса, а сгустки ионизированной плазмы испепеляли культистов или же выбивали фонтаны искр из перегруженных консолей при промахах. Исайя повёл воинов к тварям слева от Думы, сокращая дистанцию с магусом и его телохранителями. Цепные мечи нарезали сородичей выводка и гибридов-лидеров на окровавленные ломтики порченой плоти, в то время как магус призывал на помощь неестественные силы, дарованные ему разумом улья. То была женская особь с торчащим из воротника капюшоном, придававшим одеяниям магуса сходство с хитиновой бронёй её владык.

— Пашар! — Дума вёл за собой направо головорезов Танатоса, а изничтожители Кастиэля вели плотный огонь на подавление по центру. К ним бросились аколиты. — Убей её!

— Нет нужды говорить мне об этом, капеллан!

Думал прорычал бессловесное проклятие, забивая аколита с костяным мечом и живым хлыстом. К нему метнулись его родичи по выводку, которые махали когтями и трофейными ремонтными инструментами. Дума самозабвенно рассмеялся и отбил в сторону летящую сверху циркулярную пилу, после чего расколол голову нападавшего рукоятью пистолета. Визор забрызгало кровью. Отведя несбалансированный удар силовым молотом, он раздавил голову существа, оказавшуюся между локтем космодесантника и консолью. На Расчленителя бросились остальные родичи выводка, чьи глаза почернели от ненависти.

Когти оставили на нагруднике Думы глубокие борозды, из которых потекли ручейки крови, но затем в туловище зверя сдетонировали болты, разорвав того на куски. Танатос и Туриэль спрятали пистолеты в кобуры и порубили двоих гибридов короткими клинками. Головорезы расчленяли хныкающих тварей и обнажённых по пояс фанатиков, из их воксмиттеров вырывались ужасающие крики. Врезавшись плечом в другого гибрида, капеллан повалил его на палубу и раздавил ему череп. Дума сёк и колол, пробивая себе путь сквозь ряды врагов, убивая каждым своим движением. В томительные мгновения между убийствами он заходился криком. Ему нужно было больше смертей. Их должно быть больше.

В гуще боя раздался первобытный рёв.

Дума увидел среди Родственной стражи магуса Исайю, который выдирал полицефальную голову из тела неуклюжего аберранта. Другое создание попыталось ударить Расчленителя в голову шахтёрской киркой, но тот отбил инструмент свободной рукой, схватил зверя за бицепс и дёрнул, выдирая руку из сустава. На палубу брызнула кровь, после чего Исайя обрушил на череп врага кулак, оставляя в нём глубокую вмятину. Оставив позади труп с размозжённой головой, он двинулся к магусу.

Псайкер-пророк перенаправил часть задействованной в дуэли с Пашаром силы на Исайю, поразив того фиолетовыми копьями псионической энергии. Они с одинаковой лёгкостью прошли сквозь плоть и броню, обжигая нервы и мясо. Не обратив внимания на дымящиеся раны, Исайя продолжил громыхать в сторону магуса.

— Будь ты проклята, пешка Гора! Сгори в огне за своё вероломство!

Ужас холодком пробежал по спине Думы.

Между Исайей и магусом скакали восемь чистокровных с мокрыми от крови Астартес когтями и клинками на предплечьях. Палубу вокруг них устилали тела космодесантников, чья кровь собиралась в небольших впадинках. Капеллан подавил ярость и увидел, как Исайя бросается на тварей. Они парировали и блокировали его удары, медленно отходя назад, а Расчленитель преследовал их и уходил всё дальше от мостика и магуса.

Дума выругался, ударяя наотмашь культиста, который посмел напасть на отвлёкшегося капеллана.

— Прикончите тех дегенератов, — рявкнул он Танатосу и Туриэлю. Пока Расчленители не исполнили свой долг, Дума не мог сосредоточиться на Исайе или на том, что с ним произошло. — Кастиэль, прикрой меня! Я помогу Пашару и убью эту тварь.

Своё согласие они выразили щелчками вокса.

Дума бросился к существу, пробивая себе дорогу через оставшихся членов экипажа на мостике. Капеллан уклонялся от копий псионической энергии и сгустков сверхнагретой плазмы и прорывался через радиоактивный пепел с наэлектризованными трупами. Перемахнув через ограждение вокруг командного трона, он рванулся к магусу с занесённым крозиусом. Их разделяло всего пятьдесят метров. Его оружие, чьи расщепляющие молнии жадно щёлкали в предвкушении плоти чудовища, устремилось в голове создания.

Но оно увернулось.

Ветвящиеся пурпурные разряды пронеслись рядом со шлемом Думы и обожгли переборку за ним, после чего капеллан крутанулся, достал боевой нож и метнул его. Магус изменила траекторию клинка, воспользовавшись своими неестественными силами, и тот вонзился в одного из оставшихся телохранителей. Расчленитель вновь нанёс удар крозиусом, но создание отвело оружие космодесантника психосиловым посохом, а затем выбросила вперёд руку с ядовито-зелёным кинжалом. Чужацкий металл рассёк мягкое шейное сочленение доспеха, из пробоины засочилась кровь. Свободная рука капеллана метнулась к пронзённой болью шее.

Дума продолжал напирать, размахивая крозиусом, и когда вперёд выпрыгнул один из аколитов, Расчленитель просто отбросил его в сторону. Пашар омывал братьев выводка потоками багрового огня, из-за чего их плоть отслаивалась от костей, одновременно с этим прорубаясь сквозь ряды чистокровных. Библиарий сражал тварей резкими выпадами психосилового меча. Качнувшись вбок, капеллан избежал попадания копьём, что было соткано из фиолетового света, но даже пролетев рядом оно опалило наплечник дочерна и изжарило плоть под ним. Направляя всю свою боль в гнев, Дума исторг бессловесный вопль. Ярость грозила обернуться тьмой перед глазами.

Капеллан обрушил на врага череду сокрушительных ударов, принося точность в жертву скорости и силе. Магус отводила и парировала крозиус, но с каждым столкновением сеть тонких трещин на её посохе разрасталась. Щупальца расщепляющей энергии поджигали одеяния существа и оставляли чёрные ожоги на коже. В бесцветных глазах магуса читалась боль, хотя та и не кричала. Дума почувствовал, как разум твари прощупывает его ментальную защиту, а из его носа потекли тонкие струйки крови, когда ему пришлось перебороть желание встать на колени и подчиниться. Боль пульсировала в голове, череп словно пронзали раскалёнными иглами.

— Я – сын Ангела, чистый и непорочный. — Литания стойкости словно сама по себе слетала с губ капеллана, её знакомые слова укрепляли решимость Расчленителя. Все свои помыслы он сосредоточил на ярости Сангвиния, цепляясь за настоящее благодаря жару её священного касания. — Волю мою не сломить ни тьме внутри, врагу снаружи.

Психическое давление исчезло, сдутое ураганом вызванной капелланом ненависти. Он с удовольствием заметил в глазах магуса разочарование и ужас, слишком уж походящий на человеческий. Лицо Думы рассекла ухмылка. Пользуясь её удивлением, капеллан вырвал из тела павшего заступника боевой нож и нанёс ложный удар в горло твари. Она попыталась парировать его, и разочарование магуса превратилось в панику, когда та поняла, что задумал космодесантник.

В висок существа врезался крозиус. Кости разлетелись на кусочки, расщепляющие молнии сожгли плоть, оставив лишь пепел, а щёку залило кровью. Магус рухнула, её слабое дыхание с бульканьем выходило изо рта с раздробленной челюстью. Дума ударил во второй раз, затем в третий, вминая стонущий металл и обжигая его дочерна. Остатки головы создания растеклись по палубе студенистой массой.

Замерев на несколько секунд, капеллан выгнал ярость из своего тела тяжёлыми выдохами, оставляющими во рту медный привкус. Его побитое уставшее тело было обильно покрыто потом. Расчленители же мрачно добивали выживших экономными ударами клинков и сабатонов. Пашар встал рядом с ним над искалеченным телом магуса. Кожа запыхавшегося библиария стала втянутой и бледной, а вокруг глаз псайкера виднелись появившиеся от изнеможения чёрные круги.

— Что случилось с Исайей? — выдохнул Дума, доставая свой клинок из трупа гибрида. — Может, так подействовала сила псайкерской твари?

— Они могут воздействовать на разум, и даже на разум представителей нашего рода, если магус особенно могуч, — признал Пашар. Он толкнул труп носком сабатона. — Такие создания редки, и я не могу сказать наверняка, входило ли это в их число или же что вызвало безумие Исайи.

— Тогда найдём его и узнаем причину сами.

Кивнув, библиарий направился за Думой прочь с мостика. На крозиусе капеллана шипела кровь магуса, а сам он, тем временем, думал только исступлённых воплях Исайи.

Расчленитель подозревал, что уже и так знал ответ.

К сигнум-руне Исайи Дума и Пашар приблизились только спустя почти два часа, а новости о смерти Тантия дошли до них к концу первого часа. Оба космодесантника сохраняли безмолвие, полностью сосредоточившись на охоте. Оплакивать капитана они будут позже.

Их картолиты показывали пульсирующий значок Исайи в углу рефекторума на нижних уровнях командного шпиля. Коридоры снаружи были устланы пыльными скелетами, отсечёнными конечностями и разорванными туловищами. На обгрызенных иглоподобными зубами костях висели обрывки формы корпехов. Капеллан задумался, принадлежали ли эти останки тем, кто сохранил верность Империуму, тем, кого предали и безжалостно вырезали во тьме.

Он выбросил из головы возникший вопрос. Это было неважно.

Дума повернулся к Кайру, чьё отделение сопровождало их на охоте.

— Внутрь мы войдём одни. Обезопасьте зону и убедитесь, что никто не последует за нами. Если не выйдем, вернитесь на «Судью» и поспешите к Кретации.

Кайр сдержал полный боли вздох и силой выдавил из себя слова. Из его живота торчали костяные иглы, а сами проколы кровоточили. Две шипа пробили ему лёгкие, левая рука превратилась в месиво из искромсанной плоти и фрагментов доспеха. Туриэль настаивал, чтобы он остался на мостике, но Кайр отказался. Когда напряжённость уже угрожала перерасти в насилие, Дума позволил раненому космодесантнику пойти с ним.

— Мой лорд, он – наш сержант…

— А я – ваш капеллан, — рявкнул Дума, не давая тому закончить. Если Исайя поддался Ярости, тогда у них с Пашаром было больше всего шансов воспротивиться его зову. Тем не менее, далеко не факт, что даже у них это получилось бы, однако капеллан не желал рисковать жизнями других вместо своей. — Ты подчинишься приказу, исполняющий обязанности сержанта, или подвергнешься наказанию.

Кайр кивнул.

— Да, лорд.

Дума повернулся к Пашару.

— Я готов, хотя и не уверен, что нас там ждёт.

Капеллан ухмыльнулся.

— Уж как минимум смерть точно, брат.

Они вошли в рефекторум, переступая через сломанную мебель, лужи солоноватой воды и гниющие пищевые отходы. Исайя стоял в дальнем углу помещения прямо напротив стены и не двигался. Он что-то бормотал, держа в руке рычащий меч. Другая же его рука заканчивалась у локтя уже зарубцевавшимся обрубком. Наплечники были сорваны, а треснувшие наручи и оставшиеся от нагрудника фрагменты керамита покрывала засохшая кровь.

Дума подошёл ближе. Его крозиус с треском ожил.

— Исайя?

Расчленитель резко повернул к нему голову.

В сердцах Думы расцвела надежда. Пораженные Яростью братья редко реагировали на свои имена, так как видения смерти Ангела полностью поглощали их личность. Капеллан приблизился ещё немного, слегка опуская крозиус.

— Брат? Ты в порядке?

— Почему, Гор? — вырвалось из воксмиттера Исайи.

Расчленитель двигался словно молния, его ревущий клинок устремился к горлу капеллана. Покачнувшись, Дума парировал удар. Мышцы космодесантника заболели ещё сильнее, когда им пришлось столкнуться с подпитываемой Яростью силой Исайи. Лихорадочно размышляя, капеллан нырнул вбок, гнев внутри омрачался скорбью. Коул утверждал, что устранил изъяны в их геноме, однако один из них вновь проявился. Дума принял защитную стойку, схватив рукоять двумя руками.

Буйствующий Исайя кинулся вслед за ним.

— Ты предал нашего отца! Предал Имперуим! Почему?

Дума парировал или уклонялся от каждого удара Исайи. Тот дрался исступленно и безо всякого контроля, что выглядело как трагическое подражание воинской славе самого Сангвиния. Обуянный яростью Расчлениель ткнул капеллана обрубком словно копьём, после чего рубанул мечом, стремясь обезглавить Думу. Капеллан отвёл выпад и врезал крозиусом по левому колену Исайи. Сержант покачнулся, а из раны пошла кровь. Дума подавил уколы Красной Жажды и Ярости, что обещала заволочь тьмой его зрение. Космодесантник не мог потерять контроль, как бы Ярость не впивалась когтями в разум космодесантника, требуя впустить её. Она была куда сильнее магуса.

Шея Думы напряглась, когда он заставил Ярость притихнуть.

Капеллан отражал безумные удары сержанта, зубья цепного клинка скребли по освящённому металлу. Они грызли как нагрудник Думы, так и переборки, а Дума заглушал острую боль в нервах силой воли, блокируя меч Исайи крозиус. Даже лишённое клыков, оружие сержанта оставалось клинком, и вполне могло убить капеллана. Павший жертвой Ярости космодесантник с пеной у рта выкрикивал клятвы и вопросы, озвученные их примархом в последние часы перед смертью десять тысяч лет назад, и продолжал напирать на Думу.

Капеллан почувствовал, как его запястья начали слегка поддаваться.

— Пашар! — пыхтя крикнул Дума, используя всю свою силу для защиты от Исайи. Слегка наклонив кисти, он приготовился вывести Исайю из равновесия. — Можешь утихомирить его? — Разум сержанта окутан пламенем, Дума. Мне до него не добраться.

Капеллан выругался, смещая баланс и выводя Исайю из равновесия, после чего ударил шлемом в треснувший визор сержанта. Трещины стали ещё шире, и Дума сквозь расколотые глазные линзы чернильно-чёрный глаз. То было безумие, обретшее форму и цвет.

— Тогда оставайся в стороне, и я разберусь с ним!

Дума поднырнул под обезглавливающий удар Исайи, но следом, всего за одну секунду, на него обрушилась череда других, едва не оборвавших жизнь капеллана. Локоть врезался в челюсть Думы, раскалывая кость и выбивая зубы, которые вылетели изо рта с брызгами крови. Капеллан подвигал челюстью несколько раз, параллельно уходя в сторону от бушующего сержанта. Теперь она походила на набитый влажным илом мясистый мешок, став болезненным напоминанием о том, что Исайя был слишком силён в рукопашной драке даже до того, как Ярость благословила его тенью мощи примарха.

Капеллан стал бить по повреждённой броне туда, где виднелась плоть Исайи, ослабляя его защиту мощными и резкими ударами. Треснули кости, кожа сгорела, обнажив мышцы и сухожилия. Сержант рубил в ответ, раскалывая керамит и ломая кости под ним. Ярость Исайи росла с каждой раной и пропущенным выпадом. Грудную клетку и правую руку Думы охватывала боль, которая сопровождалась неприятным зудом медленно сращивающихся костей.

Увидев брешь в обороне сержанта, капеллан воспользовался ей.

Дума впечатал крозиус в колено Исайи, уже ослабленное прошлым ударом. Капеллану удалось размозжить мышцы и сустав, отчего сержант рухнул на одно колено со скорбным воем. Вторым ударом Дума оставил от его запястья лишь кусочки хрящей и осколки костей. Цепной меч Исайи сломался прямо над крестовиной, и капеллан успел выхватить клинок из дрожащей хватки сержанта. Тяжело дышащий Исайя рухнул на спину.

— Я умираю, — выдохнул он. — Умираю от руки своего брата…

В его череп врезалось навершие крозиуса.

Спустя мгновение тишину нарушало лишь рычание повреждённых доспехов.

— Мы должны убить Исайю, — поднимая клинок сказал Пашар. — Он – бешеное животное, пятно на чести Великого Ангела и его потомков.

Дума чуть не убил Пашара на месте.

— Ты не навредишь ни ему, ни любому другому Расчленителю. — Звериное рычание капеллана было грубым подобием настоящего языка. — Запомни хорошенько, библиарий, это проклятие всех сынов Сангвиния, и поддаться ему не есть позор. Мы заберём его в реклюзиам, и там он останется под моим надзором до тех пор, пока я не решу иначе. Я ясно выразился?

— А не лучше ли будет избавить его от страданий? Я бы скорее принял смерть, чем страдал бы в хватке безумия. Неважно, подарила бы мне её битва или Топор Палача. Ни один боевой брат не заслуживает мучительного существования в кандалах.

— Но не тебе принимать это решение. Оно остаётся за мной, и я его вынес. — Дума замолчал, давая словам повиснуть в воздухе. — Ты меня понял?

— Да, брат-капеллан.

Глава восьмая

Барахиэль прибыл на мостик спустя три часа после смерти келерморфа.

Сопровождали его пятеро заступников из отделения Адариэля, который сам их и возглавлял. Дюжий сержант был решительно настроен отправиться с апотекарием лично, не позволив никому занять это место и временно отдав под командование Тумело остальную часть своего подразделения. Такая опека со стороны Адариэля одновременно и делала Барахиэлю честь, и раздражала его.

Они вышли из подъёмника, доставившего их на самый верхний уровень шпиля управления Поляриса. От трещин в доспехах Расчленителей исходила едкая вонь порченой витэ, а сильнее всего смердела отрубленная голова, свисающая на цепи с пояса апотекария. Стоявший в носу запах вызывал у космодесантника тошноту и скручивал желудок, рот же его наполнялся слюной из-за жажды. Тем не менее, смрад не только раздражал органы обоняния, но и служил отличным средством сдерживания, не давая выжившим культистам напасть и осуществить возмездие.

Лишённая маски отсечённая голова келерморфа приносила пользу.

Апотекарий шагал меж сваленных в кучи мертвецов, подмечая различные оттенки кожи и боевое снаряжение военного образца, которое было похищено его владельцами или даровано им. Объединяло их всех лишь худощавость, ставшая результатом заражения, да унаследованные от владык-ксеносов морщинистые носы.

— Нужно проинформировать лорда Данте, — пробормотал он.

Каждый мир необходимо было обследовать, те, которые затронула порча культа, – очистить, а все производившие стыковку с Полярисом корабли – отследить и уничтожить. Посередине коридора стояли Теман с Микой. Их потрескавшаяся броня была выщерблена, а плиты багрового и пепельного цветов рассекали тонкие линии серого цемента. Улыбающийся Теман не носил шлема, поэтому апотекарий смотрел на его лицо с отметинами от племенного шрамирования и заострёнными штифтами вместо зубов, а визор Мики частично скрывал лоскут пятнистой кожи цвета скисшего молока. Вытатуированный на ней вирм, видневшийся под левой линзой, был единственным недостатком, портившим образ Расчленителя.

— Апотекарий, — произнесли они, одновременно склоняя головы.

— Отрадно видеть вас живыми, братья мои.

Теман и Барахиэль сжали запястья друг друга в воинском приветствии. Когда апотекарий повторил то же самое и с Микой, группа выдвинулась к мостику. Куч мертвецов становилось всё больше, и Барахиэль дважды останавливал Расчленителей для извлечения геносемени павших. Запечатав прогеноиды в последних криоканистрах, встроенных в редуктор, он спрятал пистолет в кобуру, и затем космодесантники прошли мимо двоих воинов Мики, которые охраняли вход на мостик. Их мечи и пистолеты были запятнаны кровью.

— Ваши силы отступили из генераторума?

— За этим следит Тумело, как и за транспортировкой наших почтенных мертвецов, — ответил Барахиль. — Их наследие я несу с собой и прослежу, чтобы по прибытию на Кретацию кости павших были погребены. Они погибли с честью и заслуживают…

Слова застряли у него в горле.

На консоли управления лежало обмякшее тело Тантия с рассечённым до кости горлом. Его разбитая кираса блестела из-за запёкшейся крови, живот был разорван, а на бёдра вывалились потроха, которые сверкали в тошнотворном свете Разлома и местных звёзд, к чьему свету добавлялись короткие вспышки «Кретацийского судьи» и эскадры сопровождения. Имперские звездолёты уничтожали присвоенные культистами корабли бортовыми залпами из макропушек с близкого расстояния и лучами лэнсов.

— Что случилось? — сдавленно прошептал Барахиэль.

Мика опустился на колено рядом с ним и вырвал из руки мёртвого гибрида в мантии жезл из ксеносского металла. Голова трупа была увенчана свернувшимся в кольцо вирмом из кованой меди, а в другой руке культист сжимал изогнутый тальвар тёмно-зелёного цвета. Бумаги с клятвами, прикреплённые к пурпурным имперским одеяниями красными восковыми печатями, пропитались венозной кровью.

— Не могу сказать наверняка, лорд, — сказал сержант.

— А ты попробуй.

— Капитан словно потерял над собой контроль, лорд. — Слова давались Мике непросто, его тяготила неуверенность. Он указал на тело, из рук которого вырвал меч, затем на его близнеца, а потом на тощее как жердь создание в красных очках-консервах и сером респираторе. Последнее держало тонкий посох с большим воксмиттером в качестве навершия. — Когда битва достигла самого разгара, капитан вместе с лейтенантом Теманом напали на проповедника и его телохранителей.

— Сначала их спасал обман, затем трусость, — произнёс Теман, слегка пихая чудовищного гибрида сабатоном. — Потом они попытались убежать, и тогда уже объятый гневом капитан завыл словно обезумевший. Он оставил меня сражаться с этим зверем, бросился вперёд один…

Ожившая пила Барахиэля заглушила слова Темана. Лезвие со скрежетом прошло сквозь жалкие остатки доспеха вокруг горла Тантия, после чего в плоть вонзился скальпель. Засунув пальцы в разрез, апотекарий вытащил прогеноиды и запечатал их в криоканистре на поясе. Когда внутри распылился контрсептик, Барахиэль поклялся, что дарует это геносемя кандидату с Кретации, который станет самым достойным носителем почтенного наследия Тантия.

— А потом?

— Ксеносы атаковали его, хотя их оружие почти ничего не могло ему сделать, — продолжил Теман. — Проповедник направил в свой посох-ретранслятор нечистый сплав звуковой и психической энергий и высвободил их. — Расчленитель прижал к своей голове ладонь. — Трон, брат, казалось, будто мои мозги вот-вот вскипят прямо в черепе. Из глаз и ушей полилась кровь. Севей погиб, хотя он был почти на таком же расстоянии от выродка, что и Тантий.

— А на капитана это не подействовало? — спросил Барахиэль тоном, в который закралось тошнотворное подозрение, омрачившее разум апотекария.

Он развернул встроенный в нартециум инфозонд, соединил его с невральными разъёмами, погружёнными в плоть Тантия, и запустил нейрологическое сканирование в надежде, что мозг капитана не окажется повреждён слишком сильно, и будут получены положительные результаты. Небольшое вращающееся колёсико сначала сменило цвет с красного на оранжевый, а потом замедлилось, меняя оттенок на зелёный.

— Он пошатнулся, — признал Теман. — Волна была направлена прямо на него, но почему-то не убила капитана на месте. Ему удалось прикончить монстра прежде, чем наконец погибнуть.

Колёсико вспыхнуло зелёным.

Барахиэль нахмурился ещё сильнее, когда пробежался взглядом по перечню геморрагических инсультов, выжженных неврологических каналов и аневризм, зафиксированных устройством. Мозг Тантия представлял из себя немногим более чем комковатую кашицу, ибо структурная целостность органа была практически полностью уничтожена ретранслятором воззваний кламавуса. Результат сканирования мало чем помог апотекарию в плане ответов, однако отсутствие любых других теорий лишь подтверждало собственные выводы Барахиэля. Звуковая атака не убила Тантия сразу, и, несмотря на её катастрофические последствия для его разума, капитан прожил достаточно долго, чтобы прикончить кламавуса.

Подобное деяние должно было быть невозможным.

— Уберите тело капитана отсюда, — поднимаясь велел Барахиэль. Тут он ответов не найдёт. — Верните его на «Судью» вместе с остальными нашими павшими.

Барахиэль наблюдал за тем, как раненый Кайр ревел и корчился, пока Туриэль боролся за его жизнь в холодном апотекарионе.

Стонущий космодесантник сквозь стиснутые зубы молил о крови. Его живот был вспорот, а левая рука – искалечена и изуродована. Взяв минутную передышку, Барахиэль решил посмотреть на работу своего инициата, которому с хирургической операцией помогали лишь медикэ-трэллы. Перед правым глазом апотекария прокручивался вниз перечень ран и необходимых процедур, и он понимал, что пройдёт много часов, прежде чем операция закончится. Ноздри щекотал запах горячей крови.

Он же дразнил и Туриэля, в чьих глазах танцевали красные огоньки.

— Апотекарий. — Донёсся голос Аиши до отвлёкшегося Барахиэля. — Ваше присутствие необходимо в палате-примус. Кое-что требует вашего внимания и одобрения.

Барахиэль кивнул и отвернулся от смотрового окна, взглянув на женщину. От изнеможения кожа вокруг её глаз потемнела, хирургические одеяния были заляпаны высохшей кровью, а в окружавшую Аишу отвратительную вонь рекаффа и палочек лхо вплетался запах пота. На одном ухе у неё висела хирургическая маска, поджатые губы скривились от чувства досады. Сердце смертной отбивало дробь словное боевые барабаны, и их притягательный ритм заглушал все остальные звуки. Выдвинувшиеся из дёсен клыки апотекария вонзились в его губу.

— Кровь.

Это слово сорвалось с его уст сдавленным стоном.

Аиша сделала шаг назад, широко раскрыв глаза от тревоги.

— Барахиэль?

Апотекарий двинулся вперёд, медленно и тяжеловесно, каждый его шаг сопровождался грубым рыком повреждённых сервоприводов. Сердцебиение женщины участилось, и она отошла на пару метров назад, дыша быстро и отрывисто, в то время как Расчленитель смотрел лишь на её горло, где маняще пульсировала сонная артерия, безмолвно сулившая космодесантнику горячую свежую кровь. Он ощущал это физически, словно нечто давило на его плоть и тянуло к себе всё ближе.

Расчленитель не пил кровь уже несколько дней, и получить витэ сейчас было пустяковым делом.

— Барахиэль!

Её голос, полный бессильной ярости и страха вперемешку с негодованием, рассёк багровую дымку, что затуманила разум апотекария. Барахиэль закряхтел, пытаясь освободиться от зова жажды, и принялся отсчитывать парные удары сдвоенных сердец. Удлиняющиеся паузы между ними подарили ему немного покоя и самоконтроля. Обретённое спокойствие Расчленитель направил в напряжённые от неосуществлённого желания мышцы, после чего взглянул на Аишу чистыми от Жажды глазами.

Сжимая в каждой руке по короткому скальпелю, женщина наблюдала за космодесантником с неприкрытым подозрением. Её инструменты были созданы под кисти и хирургические операции смертных, поэтому они бы просто клацнули об силовой доспех, никак его не повредив, но даже если бы апотекарий не носил броню, Аиша всё равно мало что смогла бы ему сделать. Барахиэль едва сдержался, чтобы не рассмеяться, и тяжело сглотнул, ибо изумление при виде столь безрассудной храбрости не заглушило жажду полностью. Прошло несколько долгих мгновений, прежде чем женщина убрала ножи и жестом показала ему вести их.

В палате-примус стоял адский шум.

Раненые космодесантники шипели и рычали, пока уставшие санитары-медикэ обрабатывали их раны. Расчленители выкашливали на палубу кислотную слюну и молили о крови, хотя та и так пятнала их щёки. Раненых смертных было вдвое больше. Всех высокопоставленных членов экипажа допустили сюда либо из-за своего ранга, либо из-за серьёзности ран. Люди стонали в состоянии фуги, вызванном химическим помутнением, или же вопили, когда по их конечностям начинали работать пилами, а в воздухе висела сильная вонь жареной плоти, наркотиков и телесных выделений, от которой Барахиэль едва не задыхался при каждом вдохе. Запах заставлял жажду отступить.

Операционные трэллы и старшие специалисты-медикэ сновали между ранеными смертными и занимались сортировкой, в то время как пациенты продолжали прибывать. Всех пострадавших поделили на три категории. В первую входили обладатели некритичных ранений, которым требовалось минимальное хирургическое вмешательство и применение медикаментов. Во вторую попали те, кому нужна была операция в течение нескольких часов или дней, чтобы предотвратить летальный исход. С большей частью справится Аиша и её хирургическая бригада, однако получившие самые тяжёлые раны отправятся прямиком на стол к апотекарию. В третьей же категории находились пациенты, чья смерть была неминуема и являлась лишь вопросом времени. Последняя категория оказалась самой многочисленной.

— Ты привела меня сюда, чтобы проследить за этим?

— Нет, Барахиэль, — ответила женщина, окидывая взглядом умирающих представителей своего вида и тех, кто за ними присматривал, после чего повела его к изолированной камере. — Хотя происходящее дарит нам возможность.

— Возможность?

— Наши запасы крови иссякают быстрее, чем ожидалось, — сказала она. Из-за лязгающих дверей, пронзительных воплей и животных рыков её слова были едва слышны. — Основная часть имевшегося у нас запаса ушла на восстановление ваших раненых братьев. Пациенты из третьей категории могли бы помочь нам с кровью, причём мы бы добыли её быстрым и самым эффективным способом.

Он прищурился.

— Ты говоришь об отбраковке?

Женщина отвела глаза и тяжело сглотнула.

— В каком-то смысле, — произнесла Аиша. В голос смертной закрались нотки недовольства, а лицо немного омрачилось. Барахиэль не мог сказать, был ли это стыд или же просто мимолётное проявление физического утомления. — Мы ничего не можем для них сделать, да и в грядущие недели они бы всё равно отдали свою кровь вашим братьям. Это их шанс послужить капитулу в последний раз.

Какое-то мгновение Барахиэль раздумывал над её словами и вспоминал логистикэ-информацию апотекариона, включающую в себя текущее состояние запасов крови. Сказать, что они были скудны – ничего не сказать. Большую часть витэ употребили раненые Расчленителе, остатков же хватит роте от силы на несколько дней. Аиша выдвинула практичное и логичное предложение, благодаря которому миссия бы продолжилась, а в случае, если бы путешествие оказалось долгим, план женщины спас бы души некоторых боевых братьев.

В этом замысле существовал лишь один изъян.

— Я не стану тратить медикаменты ради того, что и так неизбежно, — сказал апотекарий. — Нас не осчастливили обилием лекарств, и мы не можем позволить себе такие фривольности в отношении горстки палубных матросов.

— Есть много способов окончить страдания, Барахиэль. — Аиша замешкалась, явно нервничая. — И не для всех требуются химические смеси.

Ярость вонзилась в живот оскорблённого апотекария раскалённым ножом.

— Если хочешь казнить их, то найди себе клинок и сделай это лично! — гневно рявкнул он. Кто он такой, чтобы лишать умирающих их борьбы даже несмотря на отсутствие шансов выжить? Не таков был путь его капитула. — Я – Расчленитель, и хоть жестокость поёт в моей крови, это не значит, что я или мои братья станут убивать умирающих в кроватях.

Аиша склонила голову в жесте раскаяния, вызванного страхом.

— Да, Барахиэль.

— Мы не настолько отдались своему гневу. — Космодесантник навис над смертной, меж его зубов выступала слюна. Затем он выдохнул и начал говорить спокойнее. — Это ведь не всё, что ты хотела показать мне, верно?

— Такие вещи я бы не стала обсуждать при всех, апотекарий.

Нечто в её голосе подразумевало, что в данном вопросе необходимо сохранять негласность, а Барахиэль достаточно хорошо понимал поведение людей и не давил на женщину, пока та вводила код доступа. После того, как панель зажужжала, с щелчком открылся тройной запирающий механизм. Они вошли в прилегающую к камере наблюдательную палату. Это было небольшое спартанского вида помещение с двумя стульями и полупрозрачным зеркалом из панели усиленного бронестекла. За ним виднелась комната, о которой не говорили, место боли и пыток. Множество раз его использовали для того, чтобы сломить объект допроса и получить полезную информацию, необходимую для привлечения врагов Императора к ответственности.

Существование такого помещения не вызывало у него никаких положительных эмоций.

— Что это? — спросил он, отталкивая её в сторону и подходя к окну.

Вся мебель и оборудование комнаты для допросов была перевернуто или разбито, а пол усеивали трупы. По большей части то были задушенные и разорванные на части сервиторы, чьи оторванные конечности дёргались, пока кибернетика пыталась как-то оживить мёртвую плоть. Апотекарий заметил и трэллов-медикэ, кожа которых стала белой как снег. Их хирургические одеяния пятнали смерть и кровь.

Тем не менее, один обитатель комнаты всё ещё был жив.

В поле зрения Барахиэля вошёл одинокий Расчленитель в доспехе типа «Фобос». Его лицо было измазано багровой жидкостью, а на броне виднелись сколы и выбоины – следы того эпизода боя, когда плазма едва не сожгла отделение Танатоса. Однако, всё это не особо интересовало апотекария.

Он смотрел на то, что нёс головорез.

В своих объятиях тот сжимал младшего трэлла-медикэ. Челюсти Расчленителя были сомкнуты на шее смертной. Женщина, ставшая белой как мел от обескровливания, тихонько стонала, в то время как из узкой щели между её шеей и ртом космодесантника лилась кровь. Барахиэль чувствовал, как трясётся стоящая рядом с ним Аиша. От гнева ли или от страха, он решить не мог. Так или иначе, на фоне общей картины это не имело никакого значения.

— Мы не знали, куда его деть, Барахиэль, — произнесла Аиша, когда безмолвие растянулось на минуты. Слова женщины сопровождались лишь приглушенными звуками того, как Расчленитель высасывал кровь из жертвы. — Заманить его сюда стоило нам многих жизней. Мы не могли позволить ему находиться в палате.

— И правильно сделали. — Слова жгли ему горло словно кислота. — Как это произошло?

— Кровь никак его не удовлетворяла. Сколько бы мы ему не предлагали, он требовал ещё. Затем случился… инцидент с одним из санитаров, после чего мы заточили его сюда. Воцарившуюся тишину пронзил звериный рык.

Барахиэль увидел, как его брат отбросил в сторону обескровленный труп женщины, который врезался в переборку с треском костей. Он рыскал по комнате подобно дикому зверю, с каждым вдохом криками требуя крови и принюхиваясь. Головорез ударил по стенам открытой ладонью и сжатым кулаком, а затем развернулся, чтобы перевернуть лоток со стерилизованными ножами. Их слабый звон походил на дождь, обещанный громовыми раскатами ударов по стене. Апотекарий внимательно следил за буйствующим космодесантником до тех пор, пока тот не остановился, и взгляды двух Расчленителей не встретились. На сердце Барахиэля сомкнулась хватка отчаяния.

В глазах головореза мелькали кроваво-красные огоньки.

Часть вторая

«Говори о Расчленителях что хочешь, брат, ибо по твоим венам течёт свет Ангела, в то время как они несут внутри себя лишь его тьму. Их сила – не случайность, порождённая слабостью, а достоинство, возникшее благодаря борьбе с проклятьем.»

— Данте, лорд Кровавых Ангелов

Глава девятая

«Кретацийский судья» прокладывал себе путь сквозь Великий Разлом.

Штормовые волны последнего били по ударному крейсеру, а вздымающиеся вихри хлестали по полю Геллера с такой яростью, что дрожали палубы и переборки. Корабль огибал вопящие круговерти чистых эмоций и калейдоскопы кислотных цветов – явления, которые растворяли плоть и металл при малейшем контакте. В тех глубинах обитали демоны, чьё чувство голода раззадоривал аромат столь близких к ним человеческих душ. Создания бросались на пузырь реальности, отчаянно пытаясь пробиться через него и попировать настоящим лакомством, коим были ярко пылающие души вторых сыновей Сангвиния.

Опёршись на переборку, Дума подождал, когда утихнет очередная тряска, и лишь затем двинулся дальше. Его броню чинили в техникаруме, поэтому он носил монашеский стихарь и палубные ботинки. Когда космодесантник проходил мимо сервов реклюзиама, чьи головы были скрыты капюшонами, те низко кланялись либо же почтительно приветствовали его различными знаками или жестами. Они не говорили, так как обеты молчания, принесённые ими при назначении на палубу двенадцать-алеф, подкреплялись ещё и хирургическими операциями. Отсутствие у людей языков дарило капеллану приятную тишину, которой он наслаждался, ведь здесь не было ни глупых вопросов, ни жалобного хныканья.

Космодесантник добрался до камеры и, отперев её, вошёл внутрь.

Корчившийся Исайя ревел и бесновался. С него сняли повреждённую броню, которую уже нельзя было отремонтировать, только перековать. На поясе, кистях и лодыжках Расчленителя поблескивали оковы, тяжёлыми цепями соединённые с тремя пластальными столбами, что стояли на трёх главных компасных румбах. Дума же сел на стул на четвёртом румбе вне пределов досягаемости обезумевшего космодесантника. Грудь, плечи и челюсть Думы всё ещё болели из-за не до конца заживших ранений. Спаянные кости челюсти щёлкнули, и капеллан провёл языком по стальным штифтам, недавно имплантированным в дёсны.

— Твоё исцеление идёт хорошо, брат, — сказал он, изучая культю и другие, менее серьёзные раны, полученные Исайей на борту «Вестника доблести». Свисающие с потолка пластековые трубки заканчивались толстыми стерильными иглами, а сбоку стояла небольшая тележка с медикэ-принадлежностями и оборудованием для лечения поражённых Яростью воинов. Барахиэль ещё не видел Исайю в его нынешнем состоянии, и не сказать, чтобы Дума с нетерпением ждал этой встречи.

— Я надеялся,что раны тебя не одолеют.

— Вероломный пёс! — с пеной у рта выпалил Исайя, обдирая губы своими зубами ангела. Свежие разрывы источали кровь. — Как ты смеешь говорить со мной как с братом? Ты, кто на Сигнусе обратил против моих сыновей их проклятье, кто обесчестил бедного Ферруса даже после смерти, взяв его череп как… как что? Как знак памяти о резне на Исстваане? Или о тех, кого ты предал?

— Я не Гор, а ты не Сангвиний.

— Ты предал братьев и преступил клятвы.

Капеллан наклонился вперёд. Он уже далеко не первый раз сидел здесь с Исайей после того, как корабль вошёл в Разлом. Дума цеплялся за каждое слово безумца, хоть и много раз повторял себе не делать этого. Космодесантник знал, что нельзя доверять проклятому, однако не мог не слушать его. Для капеллана речи Исайи представляли собой не только ценные сведения о временах, которые для большей части Империума превратились не более чем в миф, но и последние часы жизни Ангела, озвученные его сыновьями. Они сближали Расчленителей с их отцом больше, чем любой артефакт капитула, ведь реликвии самого Великого Ангела хранились у других кузенов по родословной Кровавых Ангелов. Сангвиния Расчленители знали лишь по рассказам проклятых.

С губ Исайи сорвался влажный булькающий рык.

— Твоё самолюбие обрекло наших братьев на проклятие! То же самое произойдёт и с твоими сынами, и с Империумом, — выплюнул Исайся и вновь забился в оковах. Его мышцы натянулись, кожа заблестела от выступившего пота. От стен небольшой камеры отражался звон цепей, пока космодесантник изливал свою ярость на мёртвого вот уже как десять тысяч лет примарха. — Ты вообще думал о цене перед тем, как заключать договоры с варпом?

— Никто не заплатит никакую цену, ни наши братья, ни ты.

Дума говорил без раздумий, обращаясь больше к себе, чем к Исайе. С тех пор, как они покинули Империум-Нигилус, почти все его мысли занимали порывы библиария убить проклятого. Поначалу он боялся, что Пашар мог быть прав. Служа капелланом-инициатом в Неодолимом крестовом походе, Дума слышал лишь слухи о братьях, которые исчезали во время битвы или после, об именах, что убирались из почётных списков и боевого состава, о тайных кругах высокопоставленных членов его ордена и данной им секретной директиве. Из-за требовательных запросов крестового похода Данте и бахвальства превозносившего себя Коула у Апполлуса не было времени или очевидной нужды проинструктировать космодесантников-примарис о том, как действовать с поражёнными Яростью воинами. Несколько раз Дума приходил сюда с пистолетом «Освободитель», чтобы благословить брата Милостью Императора, но всё менялось, когда он бросал взгляд на Исайю.

Склеры глаз безумца пылали кроваво-красным цветом, ибо приступ Чёрной Ярости изгнал любой намёк на белизну. Меж зубов и ниточек кислотной слюны бывшего сержанта вырывалось дыхание вместе с рыком, а клыки выдвинулись из дёсен на полную длину. Слюна стекала по его подбородку и капала на палубу между ногами, где уже вытравила углубление с завивающимся над ним дымком. Вздутые вены давили на кожу шеи и лба, мышцы напрягались и выпучивались, когда Исайя пытался освободиться от лязгающих цепей.

Ярость проклятого изумляла Думу.

Таково было истинное наследие Ангела, оставленное примархом своим разделённым и осиротевшим сыновьям и воплощённое в Расчленителях – самом свирепом и сильнее прочих страдающем от проклятия капитуле сангвинарного братства. Они олицетворяли как борьбу с Изъяном, так и конечное его принятие.

— Ты превратил нас в чудовищ, брат. — Слепая ярость перешла в скорбь, чья глубина и искренность удивили капеллана. — В ещё более жутких чем тех, кого повёл за собой к проклятию. Я видел их страдания, Гор, чувствовал так, словно мучился сам, и это вызывало у меня слёзы. Они были нашими братьями, Гор, а ты продал их в рабство за обещание пустой короны и шанса воссесть на трон Отца. Что случилось с человеком, которого я знал?

Дума молча слушал, как Исайя озвучивает слова примарха.

— Это слишком жестокая судьба даже после всего того, что они сделали.

— Исайя, мы – Расчленители, — тихо произнёс Дума. — Воины, которые разделяют с нами гнев нашего отца, сторонятся нас как дикарей. Мы не те, к кому когда-либо была добра судьба.

— Лорд капеллан. — В ухе Думы зажужжал голос сержанта Танатоса, и он наклонил голову в противоположную от Исайи сторону. — Ваше присутствие требуется в стратегиуме. Нужно решить вопрос касательно командования ротой. Ждать больше нельзя.

Дума выдохнул сквозь сжатые зубы.

— Я прибуду.

— Благодарю вас, лорд.

Танатос закрыл канал связь.

Когда капеллан встал, разгоняя кровь по конечностям, Исайя ощерился так, словно пытался сомкнуть челюсти на горле атакующего. Из его рта полилась несвязная брань и проклятия на множестве архаичных языков. Отвернувшись от бывшего сержанта, Дума зашагал к двери камеры и обратился мыслями к острой проблеме выбора нового командира роты. И Теман, и Ганибал по праву претендовали на эту роль, однако первому не хватало опыта, а второй был безрассуден даже по меркам Расчленителей. Ни один из сержантов не мог стать капитаном вместо лейтенантов, поэтому оставался лишь один вариант.

Дума уже подошёл к двери, когда вновь услышал связную речь.

— Будь ты проклят, Гор! Если собираешься убить меня, так сделай это!

— Гора здесь нет, Исайя, и я тебя не убью. — Он открыл дверь камеры и вновь повернулся к бывшему сержанту. — Ты умрешь не в тишине и тенях, но с честью и славой.

Капеллан запечатал помещение за собой.

Дума вошёл в стратегиум, где царила напряжённая атмосфера.

Барахиэль и Пашар совещались с технодесантником Хариэлем, в то время как Ганибал и Теман спорили с девятью выжившими сержантами. Тут находился и Кайр, безмолвно стоявший у дальнего края стола стратегиума. Его кожа была мертвенно бледной, а левую руку ниже локтя заменяла железная аугметика. С новым званием он чувствовал себя не в своей тарелке и испытывал неудобство, словно ему пришлось носить плохо сидящий на нём комбинезон. Дума не сомневался, что со временем Расчленитель привыкнет.

Итэйн почтили местом в совете в знак уважения к её способностям по ведению пустотной войны. Женщина едва ли не терялась в тени поджарого Танатоса, но воинская дисциплина помогала ей скрыть тревогу, которую Дума видел в глазах командующей корабля: не совсем страх, но как минимум беспокойство, и капеллан не мог винить Итэйн за это. Большинство смертных с трудом могли сохранять самообладание при виде и звуке спорящих космодесантников, чьи голоса были подобны налитому эмоциями грому.

Дума врезал кулаком по столу стратегиума.

— От этого трёпа польза только врагу. — Низко прорычал он, в то время как эхо от удара до сих пор гуляло в углах помещения. Капеллан окинул взглядом двух лейтенантов, затем офицеров-специалистов, и, наконец, сержантов. — Каждая секунда разногласий – это секунда, потраченная впустую, секунда, в которую рабы Губительных Сил могли бы атаковать корабль.

Он опёрся на стол, и металл застонал под его весом. Молчанием Дума удерживал на себе внимание остальных, при этом аккуратно выбирая следующие слова. Стало бы глупостью предлагать себя в качестве преемника Тантия сразу, ибо для капеллана было необычно брать на себя командование ротой. Ему требовалось, чтобы сначала свою кандидатуру выдвинули другие, таким образом проявив крайнюю амбициозность и глубокое заблуждение, и лишь тогда он мог представить себя в качестве альтернативы. Мысли о грязных политических играх, мешавших Неодолимому крестовому походу в его первые годы, вызывали у Думы чувство отвращения, ведь он был воином, а не каким-то скользким типом, однако от избрания капеллана на роль командира роты зависели многие вещи, самыми важными из которых являлись создание роты смерти и возвращение хранящихся на Кретации реликвий капитула.

Остальные посчитают образование роты смерти оскорблением, а не необходимостью.

— Наш капитан мёртв, — продолжил Дума, позволяя ноткам печали вкрасться в голос. — Его тело запечатано в нашем некрополе вместе с другими почтенными мертвецами. Его будут оплакивать как героя, и он станет первым из нового поколения, кого кремируют на родном мире со всеми почестями. Тем не менее, мы должны выбрать преемника Тантия и оставить скорбь в стороне до подходящего момента.

Капеллан посмотрел на присутствующих.

— Ваши предложения.

— Нужно решить это как воины, с обнажёнными клинками и проливая кровь. — Мика, чьи наручи были обвиты человеческими волосами с подвешенными зубами ксеносов и фалангами пальцев, погладил отделанную орочьей кожей рукоять цепного топора. — Мы больше не Неисчислимые Сыны, когда наши действия были продиктованы политикой. Пусть сила определит, кто из нас подходит больше прочих.

Остальные сержанты принялись перешёптываться друг с другом, явно не демонстрируя согласия с такой идеей. Ганибал ухмылялся, Теман был неприятно удивлён, а Барахиэль, Пашар и Хариэль наблюдали за происходящим с невозмутимыми лицами. Более всего Дума нуждался в голосах этих троих.

— Ты принимаешь нас за Пожирателей Миров, брат? — спросил Теман. — Ведь именно ублюдки Ангрона выбирают себе лидеров за их силу и неистовство. Ни разу со времён Амита Расчленители не получали посты исключительно за счёт боевой выучки. Даже свирепый лорд был избран благодаря своему старшинству в Девятом легионе и важности для Великого Ангела.

Дума прекрасно понимал, что не всё из сказанного являлось правдой, однако это не имело особого значения.

— Воины и офицеры нужны нам в их лучшей форме, — добавил Барахиэль. — Мало того, что в Разломе скрываются предательские астартес, и Империум потерял бесчисленное множество кораблей в попытках его пересечь, так теперь ты собираешься уменьшить нашу численность лишь ради того, чтобы склонить чашу весов в вашу с Ганибалом сторону?

Лицо заскрежетавшего зубами Мики побагровело.

— Этот совет для боевых лидеров, апотекарий. — Ганибал свирепо ухмыльнулся, обнажая подпиленные зубы. Некогда синие чернила, коими были нанесены его татуировки каторжника, потускнели и стали зелёными. Теперь цветные изображения на коже едва угадывались среди ожогов. — Ты недостоин и не обучен, чтобы понимать тонкости командования.

— А мне думается иначе, щенок, — ответил Барахиэль. — Я пролил крови и повидал войн больше, чем любая другая душа в этом помещении. Я шагал по земле Терры во времена, когда Зверь покусился на Империум, возглавлял воинов во время обороны Дворца от прихвостней Кровавого бога и освобождения мира Ринна от Рагзора из Несущих Слово. Это меня ты называешь не обученным?

Налившись краской от гнева и стыда, Ганибал отвёл взгляд в сторону.

— То, что ты считаешь себя достойным возглавлять нас на пути к Кретации красноречиво говорит о том, насколько ты заблуждаешься, лейтенант. — В голосе апотекария слышались нотки сожаления, отчего слушать его было неприятно. — Я бы не доверил тебе вести в бой даже отделение, не говоря уже о боевой роте.

Сквозь раздавшийся смех Расчленителей пробился рык Ганибала, чьи трофеи в виде резных костей и содранной кожи ксеносов стучали о доспех. Осмелилась улыбнуться даже Итэйн. Мика попытался вмешаться, обнажив клинок, но Кастиэль прервал его прежде, чем тот успел бросить вызов.

— Как минимум в одном апотекарий прав, брат, — произнёс Кастиэль. — Нельзя выбирать претендента, беря в расчёт лишь его воинское мастерство. Кто защитит корабль, если мы будем оправляться от ран, полученных в столь безрассудном состязании? — Он указал на Итэйн своей аугметической рукой, звуча весело и насмешливо. — Корпехи капитана? В лучшем случае, они окажут лишь подобие сопротивления.

Ответом ему был презрительный смех.

— Мои корпехи станут биться до последнего вздоха, — сказала Итэйн, встречаясь взглядом с космодесантником. — Как и любой член экипажа. — Вспыхнувшая в глазах изничтожителя ярость вызвала у капеллана улыбку. — Мы поклялись служить капитулу и благословенному Императору. Пусть нас и ограничивает наша смертность, но, как и вы, мы исполняем свой долг с гордостью.

Расчленители встретили её слова возгласами изумления и поддержки.

— Да как ты смеешь говорить со старшими таким образом?

Изничтожитель зашагал в сторону Итэйн, но Дума встал рядом с женщиной и бесцеремонно преградил ему путь. Когда космодесантники встретились глазами, напоминающее череп лицо Кастиэля исказила невесёлая ухмылка. Он замешкался. Расчленитель уже наполовину вытащил свой клинок для обдирания кожи, но затем всё-таки отошёл на своё место за дальним концом столя, вернув оружие в ножны.

— Теперь и Ганибал, и Мика продемонстрировали себя недостойными претендентами, — начал Дума, игнорируя испепеляющие взгляды двух Расчленителей. — Что насчёт Темана?

— Слишком молод, — высказался Тойво, с чьим мнением согласились несколько сержантов. Среди них капеллан увидел Танатоса, Кастиэля и Азариэля из Девятой роты. Теман осел словно пробитое лёгкое, и Думе пришлось подавить тонкую улыбку. — Он перестал быть сержантом всего пять лет назад.

— И опыта командования у него на десять лет меньше, чем у меня, — прорычал Ганибал.

— А ещё резнёй он увлечён и близко не так, как ты, — выдал насмешку Барахиэль.

— Разве от Расчленителя ожидается нечто иное?

Глаза Ганибала заволокла чернота, а Дума напрягся, опуская руку на примагниченный к поясу крозиус. Он слегка сместил баланс тела и изменил положение ног, готовый отреагировать в том случае, если его подозрения вновь подтвердятся. Капеллан надеялся, что этого не произойдёт.

— Гнев следует умерять мудростью, — сказал Барахиэль. Дума услышал в голосе апотекария горечь и вспомнил Риннскую кампанию, вспомнил несчастье, вынудившее того сложить с себя командирские обязанности и избрать путь целителя. — Чудовищных потерь не избежать, если ты воюешь, идя на поводу лишь у своей импульсивности. Наш капитул был малочисленным на протяжении многих веков, а его репутацию нам только предстоит отмыть от тысячелетнего позора. Сам Сет объявил о том, что мы не вернёмся к прежнему состоянию.

Ганибал кивнул, смирившись с поражением.

— А что насчёт тебя, Барахиэль? — спросил Тойво. — Ты возьмёшь на себя командование?

Удержавшись от рыка, Дума почувствовал, как палуба уходит из-под ног, а по спине пробежал холодок, словно легендарные ледяные драконы Фенриса вонзили в его кости свои клыки. Барахиэль вне всяких сомнений воспрепятствовал бы созданию роты смерти, столь отчаянно он стремился искупить свою ошибку во время Осады Нового Ринна. Из-за чёртового пуританизма апотекария Исайю подвергнут эвтаназии, что было неподобающей смертью для воина. Дума не позволит так обесчестить своего брата.

— Я не могу взять на себя роль командира, — ответил Барахиэль. — Это возможно лишь в самых экстренных обстоятельствах.

— Отнюдь, — подал голос Пашар. — В сангвинарном братстве устоялась традиция, когда преемниками капитанов становятся апотекарий или капеллан. Они командуют до тех пор, пока нынешний магистр не назначит замену или же командира роты не изберёт совет капитанов и старших офицеров.

Сержанты закивали, а Дума ощутил, как ледяная хватка ещё крепче сжала его позвоночник.

— Позвольте мне перефразировать, — сухо произнёс апотекарий. — Командование ротой меня не интересует. Я лишь хочу увидеть Кретацию и начать наращивать там наше присутствие.

— Выбор кандидата не требует его согласия, — вставил Хариэль. — Только всеобщего одобрения.

— Ему не следует брать на себя командование в одиночку, — немного поспешно сказал капеллан. Он проигнорировал вопросительные взгляды и тихие ругательства, его глазные линзы были обращены к Барахиэлю. — Кто-то должен разделить с ним это бремя и стать запасным вариантом в случае смерти или… недееспособности.

Сжав челюсти, Барахиэль посмотрел на Думу. Взгляд первого пронизывала ярость, а на стратегиуме сомкнула свою мёртвую хватку тишина. Капеллан не отвёл глаза. Их братья ничего не знали о правде, которую апотекарий предпочёл не раскрывать. Осада Нового Ринна стала одним из самых мрачных моментов в ранний период крестового похода, ибо произошедшая тогда резня не принесла выжившим ни чести, ни славы.

— Я предлагаю, чтобы Дума разделил управление ротой вместе с Барахиэлем, — произнёс Пашар, отчего Дума подозрительно взглянул на него. Библиарий был его братом, но не другом. После возникших между ними противоречий на борту «Вестника» капеллан с удивлением воспринял поддержку со стороны псайкера. — Он способный и хладнокровный командир, а в преданности наследию Великого Ангела с ним никому не сравниться.

Хариэль и Теман кивнули. Ганибал же равнодушно пожал плечами.

— Согласен, — хором сказали сержанты.

— Тогда вопрос решён, — заключил Дума, испытывая в душе облегчение. Барахиэль пристально взглянул на него из-под капюшона, и затем, не сказав ни единого слова, покинул стратегиум. Капеллан решил дать тому поразмышлять над случившимся в одиночестве, а к Исайе привести уже тогда, когда он остынет. — Возвращайтесь к своим обязанностям, братья. Впереди нас ждут трудности, и мы больше не можем оставаться в таком расхлябанном состоянии.

Глава десятая

Кривя губы, Барахиэль шагал мимо пустых камер на палубе двенадцать-алеф. По стеснённому пространству гуляло эхо от стука дверей, а в ноздри била едкая вонь страха, что становилась сильнее каждый раз, когда он проходил рядом с очередным сгорбленным немым в одеяниях реклюзиама. Апотекарий не обращал внимания на их низкие поклоны и почтительные жесты, его не интересовало уважение этих смертных или поблёскивающая влага в глазах со следами высохших слёз и тлеющими там последними угольками надежды.

Его кулаки были сжаты, кровь закипала.

Дума унизил Барахиэля перед советом и добился совместного командования Четвёртой благодаря своему гнусному намеку. Апотекарий не врал, когда говорил, что не заинтересован в роли командира, однако угроза капеллана разожгла внутри Барахиэля ярость. Именно безрассудность Думы, который настаивал на штурме Поляриса, стоила жизни Тантию и привела к задержке в выполнении их миссии. Апотекарий сжимал кулак всё сильнее, отчего сервоприводы в области суставов пальцев заходились воем. Капеллан поклялся никогда не говорить о мире Ринна, и, тем не менее, уклончиво намекнул на то, что нарушит клятву, если это будет в его интересах, а теперь он смел вызвать Барахиэля лишь по собственной прихоти?

Апотекарий врезал по переборке, оставляя вмятину.

Сервы перевели на него взгляды, в их широко раскрытых глазах читались мысли, которые они не могли выразить шёпотом. Барахиэль проигнорировал смертных, высматривая в тенях Думу. Тот оказался в нескольких в нескольких метрах от апотекария, облачённый в доспехи и вооружённый. Его отталкивающее лицо было скрыто за ухмыляющейся маской-черепом Императора, и Барахиэль был ему благодарен хотя бы за это.

— Ты вызывал меня? — напрямую спросил апотекарий, после чего тяжёлую железную дверь камеры сотряс полный муки рёв. Барахиэль взглянул на неё, ощутив укол любопытства. Из глубин подсознания начали невольно подниматься воспоминания о поражённом Жаждой головорезе. — Что тебе нужно, брат?

Дума открыл дверь камеры, и апотекарий последовал за ним внутрь.

У потрясённого Барахиэля перехватило дыхание, голос налился обжигающим гневом.

— Исайя, — выдохнул апотекарий, оборачиваясь к Думе. — Он жив?

— В некотором роде, — кивнул капеллан. — Исайя мёртв для всех, кроме нас с тобой.

Барахиэль подошёл ближе, предусмотрительно оставаясь вне пределов досягаемости Исайи. Тот бился в своих оковах и выл в бессильной ярости. Апотекарий взглянул ему прямо в глаза. Он чувствовал, как в разум космодесантника впиваются когтями бесконечная скорбь и лихорадочное безумие убитого полубога, требующие впустить их.

— До меня доходили слухи, но я не решался верить им, — пятясь назад сказал Барахиэль, затаив дыхание и цепенея от ужаса. Лоб апотекария покрыла холодная испарина, ведь его ночной кошмар теперь претворился в реальность. — Этого не может быть. Не сейчас. Нет. Коул… Он ведь покончил с Яростью.

— Очевидно нет, брат, — произнёс Дума.

Взгляд апотекария упал на перекованный силовой доспех Исайи с керамитом цвета воронового крыла, чьи наплечник и наколенник демонстрировали кроваво-красные кресты, а нагрудник украшали редкие кровь-камни с Баала в оправе из позолоченной стали. Живот Барахиэля сжался в тугой узел.

Он знал, какие воины использовали такое снаряжение.

Берсерки. Монстры. Воины, поглощённые генетической памятью о смерти Сангвиния и кипящей яростью, что переполняла их отца во время встречи с бывшим братом на борту «Мстительного духа». История Расчленителей изобиловала красными океанами крови, пролитой подобными чудовищами. Побледневший Барахиэль, на чьём лице ужас смешался с неверием и абсолютным, чистейшим омерзением, повернулся к Думе.

— Ты возрождаешь роту смерти? — прошептал апотекарий. — Тебя что, обуяло безумие?

На ухмыляющейся маске-черепе капеллана поблескивали рубиновые глазные линзы.

— Это часть того, чем мы являемся, наше наследие и уникальность. Не было такой войны, которую капитул бы не вёл с ротой смерти в самом своём сердце. — Тёмное искажённое благоговение в голосе Думы вызывало у Барахиэля отвращение. — Она доказывает, что мы – такие же сыны Великого Ангела, как и любой перворожденный сын Кретации, что мы достойны его священного гнева как и другие.

Апотекарий покачал головой. Ну не мог же Дума оказаться столь слеп.

— Таким наш капитул был, и мы не должны вновь к этому стремиться, — умоляющим голосом произнёс Барахиэль.

Капеллан яростно отмахнулся от его слов. Движение Думы мало чем отличалось от движений Исайи, исступлённо бившегося в оковах, а голос капеллана наполнился гневом.

— И чего ты от меня хочешь?

— Убей его, — ответил апотекарий, душа внутри себя сожаление. — Иначе старое проклятие перекинется на всех нас.

— Как мне следовало убить тебя?

— Ты поклялся никогда не говорить о том случае, — рявкнул апотекарий. Гнев ревел в крови, что отбивала свой ритм внутри его черепа. — Меня не охватила Ярость. — Он замолчал и с резким скрежещущим звуком вытащил из ножен клинок. В голосе Барахиэля отчетливо звучала брезгливость. — Это чудовище являет собой лишь измученный отголосок нашего отца и брата. Мы должны умертвить его прежде, чем безумие охватит всех нас.

— Исайя – наш брат, а не какой-то пёс. Я не позволю ему стать жертвой такого бесчестья.

— Он несёт в себе безумие, которое погубит всю нашу линию крови.

— Он несёт в себе дух нашего владыки, силу его крови, что таится внутри каждого из нас. Сие безумие – священный дар от Сангвиния. Оно касалось жизни примарха, коснётся и наших. Так правильно. Никакая марсианская геномансия не сможет ничего изменить, да и страдаем мы от этого гораздо меньше, чем от Жажды. Возможно, тебе стоит больше думать о своих обязанностях, а не о моих.

Барахиэль удержался от гневного ответа, силой подчиняя себя внутреннюю ярость.

— Тогда зачем звать, если тебе не нужен совет? — спросил он, проигнорировав страстное желание сокрушить череп капеллана. — Ты ведь привёл меня сюда не просто ради того, чтобы рассказать о тяготах нашего брата или о своих планах испоганить шанс капитула на незапятнанное наследие возрождением роты смерти.

— Исайя – наш брат, и он заслуживает лучшей участи, нежели удар топором палача. Ему следует погибнуть с честью и славой. — Дума внимательно следил за апотекарием, ухмылка его маски-черепа выглядела как насмешка над молчанием Барахиэля. — Кто мы такие, чтобы лишать его этого? Возможно, он сыграет ключевую роль в отбитии Кретации. Там, где можем дать слабину мы, рота смерти не дрогнет. Её воины не ведают сомнений. Они непреклонны и благословленны мощью и священной яростью Сангвиния. Они – молот, который сокрушит Кретацию, если та попробует отвергнуть нас.

Апотекарий усмехнулся.

— Кретация – это колыбель нашего капитула. Нам не потребуется отбивать её, и она не отвергнет нас. Мы не потерпим неудачу. А теперь говори прямо, брат. Чего ты хочешь от меня?

— Исайе потребуется уход для сохранения его силы во время путешествия к Кретации. — Уверенность в голосе Думы разжигала ярость внутри Барахиэля, поэтому он, тяжело дыша, выпускал её вместе с воздухом, сопротивляясь желанию вогнать цепной клинок в глотку капеллану. — Он должен находиться в хорошей форме и быть готовым, чтобы затем мог умереть во славе и заработать себе место рядом с Ангелом.

Барахиэль отшвырнул инфопланшет в сторону, не обратив никакого внимания ни на глухой стук, с которым тот врезался в переборку, ни на последовавший треск разбитого стекла. Его личный кабинет был забит докладами от Туриэля, Аиши, хирургических бригад и рабов-обескровливателей. Он оказался погребён под нудными бюрократическими запросами, а исследования Ярости стали своего рода надгробной плитой.

Апотекарий хмуро оглядел кучу доставленных Пашаром либрариумных свитков, когитаторных дисков, инфокристалов и планшетов с данными. Псайкер сдержал слово и предоставил Барахиэлю все записи: подробные научные труды о природе Ярости как о духовном или психологическом недуге, нейрологические отчёты и результаты вскрытий ставших её жертвой воинов из дюжины капитулов Сангвиния за период в несколько солярных месяцев и лет в сравнении с временным промежутком в целые века, а также детальное исследование специфических мутаций геносемени Расчленителей.

Осмысливая содержание последнего планшета, апотекарий откинулся на спинку кресла. То был трактат об эффективности роты смерти, который рекомендовал делать из неё регулярное подразделение под прямым командованием реклюзиама. Барахиэль едва ли мог назвать такой аргумент убедительным, да и он не особо развеивал его беспокойство по поводу реформации роты. Страх космодесантника перед её возвращением исходил лишь из того, что таким образом делался первый шаг на пути возвращения капитула во времена позора, и что Расчленители продолжили бы ассоциироваться с необузданным насилием и воинами, полностью отдавшимися неистовству и безумию, а ведь он и сам чуть на отдался им на мире Ринна. Одна лишь эта мысль наполняла его отчаянным пылом.

Барахиэль направил свои помыслы к альтернативному источнику информации, исступлённо пытаясь избежать ухмыляющейся судьбы, которая манила к себе апотекария костлявыми пальцами, и выругался, когда в голову пришла идея. Существовал лишь один, к кому он мог пойти. Тот, кто знал о Кретации больше, чем кто-либо другой на борту «Судьи» или остальных кораблей сопровождения мог бы вообще узнать. Единственный во флоте, рождённый на том мире.

Эмиссар Сета, почтенный брат Дерон.

Вознося благодарности покинувшему Зал почтенных мертвецов Хариэлю, Барахиэль отступил от саркофага. Кретацийские руны подробно описывали заработанные за века службы боевые почести: Агата, Акралем, Люсид-Прайм, Криптус и Баал-Примус. У апотекария ком встал в горле, ведь он понимал их значение. Дерон сражался бок о бок с Серыми Рыцарями и Кровавыми Ангелами против Архиврага, а ещё вырезал мирных жителей и Космических Волков во время Гибели Чести.

— Я не могу двигаться. — Вырвался из решётки-динамика трещащий голос дредноута, чей тембр портили растущий гнев и искусственная модуляция. — Почему я не могу двигаться?

— Твой саркофаг не соединен с шасси, Дерон. — Сведя руки за спиной, апотекарий встал перед оптическим сенсором дредноута, стилизованным под шлем космодесантника. Эмиссар усмехнулся, что прозвучало как короткий всплеск статики, но ничего не сказал. Барахиэль, в свою очередь, продолжил. — Кретация ещё далеко, и у нас нет врага, что был бы достоин твоего внимания.

— Тогда зачем пробуждать меня, если нет дома, который можно поприветствовать, и крови, которую можно пролить?

— Одного из наших братьев настигло проклятье ярости примарха. Другой же пытается выбраться из забвения Жажды, но она усилилась в сотню раз. Мне нужен твой совет.

Из вокс-транслятора вновь донёсся шум, хотя теперь он был грубее и напоминал переключение передач на «Лэндрейдере». Лишь спустя несколько мгновений Барахиэль понял, что так звучал смех ветерана.

— Так значит космодесантники-примарис Мясника столь же несовершенны, сколь и мы! Как же он, наверное, горд!

Глаза Барахиэля за линзами вспыхнули, и он заставил себя удержаться от колкости.

— Мне нужно знать больше о Кретации и о нашем возможном спасении, о котором говорил Амит. Дерон, до погребения ты ведь был апотекарием. Что ты об этом знаешь?

— Возвращайся в апотекарион, брат. Ответ тебе не понравится.

В сердце Барахиэля ярко вспыхнула злость, а рука потянулась к висящим на поясе крак-гранатам. Размеренное дыхание замедлило сердцебиение, мысленный отсчёт до четырех помог сосредоточиться на текущем моменте. У него имелась цель, что было гораздо важнее кипящей внутри ярости. Апотекарий не позволит гневу управлять собой.

— Внемли же мне, древний. Нельзя давать Изъяну диктовать нашу судьбу. — Его слова сопровождались тихим рыком заключённого в клетку зверя, тоскующего по дикой природе, но агрессия не заглушила страх, вонзавший свои ледяные клыки в сердце Барахиэля и пускавший волны холода по коже. — Тысячи лет наш капитул находился между гибелью и отлучением. Ты дашь нам опозориться вновь, пока мы стараемся найти себе место пред взглядом Ангела, где обрели бы гордость и честь?

— У нас уже есть место пред взглядом Ангела! — проревел дредноут. — В нас ярость примарха горит ярче всего, и мы чтим его каждой нашей мыслью, каждым нашим вздохом!

— Ярость нужно исцелить, иначе мы рискуем не выполнить наш долг перед Империумом, когда тот нуждается в каждом верном служителе. Такое пятно навечно опозорит Ангела и его жертву, — хрипя от гнева произнёс апотекарий. Коул не смог устранить проклятие, как не смогли Дерон со своими предшественниками. Барахиэль же не потерпит неудачу, он не поддастся Изъяну. — Должен быть способ побороть её.

— Ты ведь не столь наивен, чтобы верить в это. Гнев является частью того, кем мы являемся, кем являлись наш отец и наши предки. Именно борьба с ним формировала Великого Ангела при жизни, а сопротивление ему демонстрировало силу и чистоту примарха даже в самые мрачные мгновения его бытности. Ярость – это всё, что досталось нам от нашего владыки, единственная вещь, которая сближает нас с отцом.

Барахиэль замер в нерешительности, обескураженный внезапной мягкостью в тембре дредноута. Он подумал о Кровавых Ангелах. Те получили благословение в виде реликвий Сангвиния, носимых им в прошлом, а сама культура их родного мира была неразрывно связана с историей жизни Ангела. Каждый день они чувствовали близость с примархом и близость его артефактов, а также залов и песчаных дюн, некогда познавших поступь Сангвиния. Ничего из этого у Расчленителей не было.

С Ангелом их сближала лишь память о его гневе.

— Нет, — произнёс апотекарий, дрожащим голосом озвучивая ложь. — Ангел был чист и возвышен, он был самым благородным из всех. Примарх победил Ярость внутри себя, как должны поступить и мы. Ты расскажешь мне о Кретации, Дерон, иначе я похороню тебя здесь. Ты поддашься безумию, одинокий, забытый и навечно лишённый столь желаемой почётной смерти. Барахиэль ненавидел себя за эту угрозу, но ему нужна была правда.

Дерон засмеялся.

— Советую тебе в последний раз. Ради собственного блага и блага наших родичей, оставь тайны Кретации в покое, ибо они не несут спасения. Ярость всегда побеждает. Мы можем лишь сражаться с ней.

Апотекарий ничего не ответил, и биосигналы дредноута начали слабеть до тех пор, пока тот не погрузился в дремоту.

— Прошу, лорд! Нет! Нет! Умоляю!

Барахиэль не обращал никакого внимания жалобные вопли трэлла, так как он думал лишь о предупреждении Дерона.

Оставь тайны Кретации в покое, ибо они не несут спасения.

Корчась в оковах, смертный издал очередной, испуганный вой. Человек визжал от боли и рвал свои сухожилия в отчаянной попытке освободиться. Апотекарий всё это игнорировал, пока засовывал меж зубов трэлла полоску из кожи грокса. Едкая вонь машинных масел и смазки смешивалась с запахом пота, исходящим от кителя и галифе смертного, в чьих глазах плескался чистый и абсолютный ужас.

Оставь тайны Кретации в покое, ибо они не несут спасения.

На протяжении нескольких дней Барахиэль размышлял над словами Дерона в перерывах между массовыми обескровливаниями, хирургическими операциями и тренировками. Должно быть, это ложь или же провал памяти, ведь такие вещи нередко происходили с почтенными боевыми машинами. Он вновь вернулся мыслями к текущей задаче. Красная Жажда среди его братьев усиливалась, и её следовало утолить, ради чего со своими жизнями расстались уже десятки людей.

— Лорд, — раздался тихий и нетвёрдый голос женщины. — Он готов.

Барахиэль отправил мыслеимпульс в автохирургеон и с отстранённым любопытством проследил за тем, как его иглы вонзились в запястья и лодыжки трэлла. Пульс апотекария участился, когда текущая кровь устремилась по прозрачным пластековым трубкам к коллекторному резервуару в углу помещения. От Жажды во рту собиралась слюна, а искушение скребло по стенкам горла словно наждачная бумага. Оно было практически невыносимым.

— Сколько осталось? — отвлекаясь спросил он Аишу.

Помощник стояла в дальнем углу и крепко сжимала инфопланшет, держа его у груди. Её щёки позеленели, струйки слёз бежали от опухших глаз вниз, вдоль жёстких линий лица. Она сверилась с планшетом, после чего ей пришлось перебороть несколько позывов к рвоте.

— Ещё триста пятьдесят шесть выкачиваний-мортис, — дрожащим голосом ответила Аиша.

Кивнув, апотекарий пересёк камеру, нажал открывающую руну и покинул помещение. Женщина следовала за ним подобно тени, пока тот шёл к очередной камере и очередному кричащему серву.

Оставь тайны Кретации в покое, ибо они не несут спасения.

Это не могло быть правдой.

Барахиэль принялся выливать содержимое пузырька с кровью в вино.

Запах витэ смешивался с восхитительным букетом напитка и наполнял ноздри апотекария. Он знал братьев, которые пили алую жидкость без ничего, наслаждаясь её опьяняющим привкусом соли и железа. Остальные же добавляли кровь в питательную кашицу или дневную порцию вина на манер Кровавых Ангелов, чем прикрывали ритуальное варварство сего процесса тонким налётом цивилизованности. Вино придавало витэ пикантность и улучшало аромат.

Оставь тайны Кретации в покое, ибо они не несут спасения.

Ворвавшиеся в разум слова заставили его остановиться, когда он вылил уже половину пузырька. Запах смешанного с кровью вина обострял жажду Барахиэля и разжигал дрожащий огонёк гнева, вызванного предупреждением Дерона. Продолжающиеся исследования не открыли ему ничего нового помимо древнего поверья в то, что Кретация была предполагаемым спасением капитула, и нескольких красноречивых пробелов в архивных данных, касавшихся Ярости. Апотекарий верил, что тайна скрывалась именно в отсутствующих кусках.

Он сделал глоток из бокала и тут же ощутил на себе эффект витэ.

Перед глазами начали проноситься галереи украденных воспоминаний: личные моменты служения и эгоизма, близости и одиночества, которые Барахиль никогда бы не смог пережить. Накал эмоций вызывал у апотекария отвращение, и он был рад, что более не являлся до конца человеком. Смертные являлись самовлюблёнными и тщеславными созданиями, чьи короткие жизни омрачались страхом, гнетущей тоской и болью. Расчленитель ни за что бы не стал похож на них.

Барахиэль откинулся на спинку кресла, отделяя свою личность от личности донора. По телу апотекария медленно разливалось тепло, а сердца космодесантника забились быстрее, когда он ощутил, как сила человека сливается с его собственной. Сопровождающее сей процесс электрическое покалывание порождало новые ощущения в каждой молекуле тела Расчленителя.

Апотекарий улыбнулся. На некоторое время его Жажда был утолена.

Боевой сервитор с оторванной головой рухнул на палубу искрящейся грудой.

— Следующий, — сказал Барахиэль.

Он ухмыльнулся, когда вперёд выступил очередной кибернетический гладиатор. Дикая улыбка апотекария выражала презрение. Выхлопные патрубки многотопливного реактора сервитора были отмечены сигнальными жёлто-чёрными полосами, а его быстросрабатывающие жгуты волокон и смазанные поршни прикрывались пластальными щитками. Одна рука оканчивалась шипастой булавой, вторая же – запитанным клинком.

— Программа бета-три-два. Предохранители отключены. Максимальная смертоносность, — рассёк тишину на арене бесстрастный голос.

Искусственный воин ринулся вперед без намека на какую-либо неуклюжесть, типичную для сервиторов. Он двигался плавно, чем напоминал Барахиэлю аколитов на борту Полярисов. Киборг не выказывал страха или нерешимости, а в безжизненном взгляде его красных глаз, что сулили лишь смерть, пылала агрессия.

Он повернул туловище и замахнулся булавой.

Барахиэль увернулся, качнувшись в сторону и блокируя последовавший обезглавливающий удар. Затем Расчленитель с огромной силой врезал кулаком по лицу противника, отчего треснула скуловая кость. На визор космодесантника брызнула густая кровь, а нос сервитора превратился в бесформенный ком плоти. Апотекарий принялся развивать успех выпадами в горло, грудь и руки, зубья цепного клинка либо скребли по поверхности пластали, либо вгрызались в щитки, после чего вырывались.

Киборг блокировал удары, где мог, больше полагаясь на грубую силу, чем на скорость. Из рассечённых вен и артерий били струи крови, однако повреждения никак не замедляли сервитора, ибо его биологическая система была защищена от столь лёгкой смерти благодаря аугметике и боевым наркотикам, впрыскиваемым в тело подкожной фармакопеей.

Защиту и нападение он сочетал, проявляя настоящее мастерство.

Апотекарий подныривал под обезглавливающие выпады и уходил в сторону от ударов с плеча. От близкого воздействия расщепляющих полей его кожа покрывалась волдырями. Сервитору удалось впечатать булаву в нагрудник Барахиэля, оставляя воронку на керамите и ломая рёбра космодесантника, но Расчленитель подавил боль, парировал следующие два удара и вогнал цепной меч в плечо врагу. Когда зубья перегрызли плоть и кабели, рука-булава со звоном упала на пол. Тем не менее, меч вонзился в живот Барахиэля, послав по нервам волну агонии.

Выступившая из раны кровь зашипела на клинке.

Барахиэль схватился за клинок, игнорируя напоминающий раскат грома звук, с которым треснул керамит, и шипение испаряющегося жира. Сервомышцы зарычали, вступив в борьбу с мощью сервитора, не дававшего космодесантнику вытащить меч из живота. От ярости Расчленитель оскалил зубы, а боль лишь сделала ухмылку шире. Он врезал гардой по долу вражеского клинка, из-за чего в визор апотекария вонзились керамитовые осколки, а вторым ударом обломил меч киборга посередине длины и погрузил собственный в шею противника. Одним движением Барахиэль отделил его голову от тела.

Оставь тайны Кретации в покое, ибо они не несут спасения.

— Следующий, — рявкнул Барахиэль, чей взор застилала по краям чёрная дымка.

Глава одиннадцатая

Дума невидящим взглядом смотрел на закрытый ставнями окулус. Голубоватый свет от работающих экранов когитаторов порождал на тёмном металле тени, что резвились в подобии собственной жуткой жизни. Они напоминали ему поклоняющихся огню жителей диких миров, что плясали вокруг костра и громко славили Императора в Его ипостаси владыки света и пламени, используя свои примитивные речевые обороты.

Капеллан подумал о племенах Кретации, о реликвиях, оставленных им на попечение, и о гнусных актах осквернения, которые невежественные дикари, вне всяких сомнений, совершали. Его череп пронзали копья чистой боли, которая сильнее всего ощущалась вокруг висков, где отдавалась резкой пульсацией. Зрение Расчленителя затуманилось, он слышал далёкий рёв орудийного огня, а в ноздри лез химический запах выстрелов. Ему хотелось убивать, ему нужно было убивать, Дума жаждал этого больше, чем воздуха и дыхания, но заключение внутри никчёмной консервной банки, именуемой кораблём и швыряемой из стороны в сторону бурлящими потоками, лишало космодесантника возможности получить желаемое.

Пелену боли рассёк скорбный звон набатного колокола.

Итэйн подошла к краю платформы, у подножия которой собирались младшие офицеры капитана. Дума попытался сосредоточить своё внимание на смертных. Он ощущал отвратительную вонь испытываемого ими страха и подмечал малейшие изменения в позах, что говорило об уровне беспокойства даже большем, чем от людей ожидалось, а ожидания были низки. Офицеры зачитывали содержимое инфопланшетов, которые сжимали в потеющих руках. От боли в голове стоял скрежет как от мельничных жерновов, из-за чего голоса смертных смазывались. Кровь пошла у него носом, и Барахиэль поймал алые капли языком. На несколько драгоценных, умиротворяющих мгновений вызванные Жаждой сухость и зуд исчезли, как и непрерывная боль.

— Принято к сведению, — сказала Итэйн, поворачиваясь к следующему трэллу-офицеру. — Рулевой?

— Мы продолжаем идти прежним курсом несмотря на сильное воздействие Разлома, — ответил рулевой, бывший молодым мужчиной с короткой остриженной бородой и светлыми волосами. Он нервно облизнул губы. — Навигатор советует повернуть назад, пока мы не затерялись в имматери…

Капеллан резко двинулся прочь от трона и за один удар сердца пересёк мостик. Рулевой не смог не заскулить, взглянув в сверкающие глазные линзы Расчленителя, чьи ноздри наполнились терпким запахом животного страха. Все мышцы в теле космодесантника дрожали от напряжения, его вены обжигал адреналин, а разум плыл по морю жестокости. Видения о крови и смерти были словно чудовищный зов сирен, которому внимал скованный в его душе зверь. Он чувствовал, что за последние дни тот вырос, каждым своим касанием наполняя Думу горячим подобно солнцу гневом убитого ангела.

Расчленителю требовалась вся сила воли, чтоб сопротивляться порыву убивать.

— Ты смеешь выказывать трусость перед избранными сынами Ангела? — Он наклонился ближе, а его голос звучал как угрожающее урчание карнодона. Треск статики из вокс-транслятора шлема делал капеллана ещё более грозным. — Смеешь сомневаться в миссии, данной нам лордом Сетом?

Серв ничего не сказал. Исходящая от рулевого вонь страха усиливалась.

— Бесполезная тварь. Ты позоришь капитул своей слабостью и трусостью.

Дума выпрямился, переключил вокс-транслятор на максимальную громкость и обвёл взглядом сервов на мостике. Прекратив работать, они начали с опаской наблюдать за ним.

— Мы не отступим! — проревел капеллан, и несколько сервов съёжились от этого внезапного резкого крика. — Расчленители не увиливают от задания просто потому, что оно сложное, не будете увиливать и вы! Великий Ангел наблюдает за всеми нами, по каждому мгновению храбрости и трусости он оценивает, достойны ли мы, и я не позволю малодушию навлечь позор на имя Сангвиния или Нассира Амита – величайшего из нас. — На мостик опустилась тишина, и Расчленитель позволил стыду наполнить разум каждого из присутствующих. — Кто-нибудь воспротивится воле капитула?

Секунды перетекали в минуты, но никто не посмел заговорить, даже Итэйн.

Безмолвие нарушилось лишь после того, как Дума покинул мостик. В главном магистральном проходе мимо капеллана прошагал сержант Тойво, готовый присмотреть за мостиком. Капеллан проигнорировал его воинское приветствие и продолжил унимать гнев равномерным выверенным дыханием, что, однако, никак не помогало избавиться от стоящего в носу запаха серы и мёртвой плоти.

Бездыханный серв валялся на тёмных каменных плитах реклюзиама со сломанной шеей и белой как мел кожей. Пурпурный синяк скрывал две точечные отметины прямо над сонной артерией человека, а само тело лежало на буром поблескивающем пятне высохшей крови, однако нигде не было ни единой капельки жидкой витэ, лишь пыль да всё ещё витающий в воздухе запах крови.

Дума переступил через смертного, не обращая внимания на сухость и непрерывный зуд в горле. Прошло пять дней с тех пор, как он в последний раз принимал кровь, поэтому Жажда грозила выйти из-под контроля. Капеллан пересёк неф и подошёл к Расчленителю в полном комплекте доспехов, который преклонял колени в тени статуи Сангвиния, что находилась в трансепте по правую сторону помещения.

Ангел, чей благородный образ был запечатлён в камне в момент гнева, взирал сверху на своих сыновей. Одна его рука покоилась на навершии рукояти Обагрённого клинка, другую же он протягивал вперёд с открытой ладонью, давая пощаду побеждённому врагу. Это изображение примарха отличалось от прочих в том плане, что оно не показывало Сангвиния во время душевных раздумий и не фокусировалось исключительно на его ангельской грации и красоте. Оно ухватило истинную суть Ангела в то мгновение, когда внутри него шла борьба между добродетельным сердцем и яростной душой, борьба, которая сформировала облик вторых сыновей примарха на следующие десять тысяч лет. Больше всего Думе нравилось именно такое представление возлюбленного отца.

Голос капеллана рассёк тишину словно цепной меч.

— Каст.

Расчленитель поднялся на ноги и повернулся к Думе.

Его нагрудник покрывали подпалины размером не больше ногтя космодесантника, а в свете ближайшего светильника поблескивали медные края пуль, застрявших в керамите. Губы и щёки Каста были запачканы кровью, из-за которой в воздухе висел сильный запах меди. Рот Думы наполнился слюной, и в груди что-то завыло, требуя утолить жажду.

Каст опустился на одной колено.

— Мой лорд капеллан.

— Ты поддался Жажде, — произнёс стоящий над воином Дума, который держал крозиус свободной хваткой в одной руке.

Ярость мучила его, наполняя разум картинами расколотого черепа Каста, а также крови и фрагментов костей, пачкавших окутанный расщепляющим полем набалдашник. Он подавил эти мысли и примагнитил оружие к бедру, так как не доверял себе.

— Да. Я признаю свою вину перед Ангелом и принимаю его приговор.

— Ты осквернил это место смертью и кровью, пролитой не во время практик капитула, направленных на духовную общность с нашими павшими, нашим отцом и Императором. Совершено тяжкое преступление.

Каст кивнул и обнажил горло, словно готовясь к удару клинка.

— Объяснись, — отмеряя вздохи сказал Дума.

Запах крови был томителен.

— Я не контролировал себя, — прошептал Каст, скривив лицо от стыда. Капеллан ничего не сказал и позволил ему подыскать нужные слова, чтобы выразить всё им испытанное. — Когда я тренировался в клетках для поединков меня охватила ярость. Я видел лишь кровь и слышал только крики.

— Ты убивал других? — спросил Дума, указывая на нагрудник.

— Не могу сказать наверняка, — ответил воин, но капеллан был уверен, что убивал. — Я помню немногое помимо льющейся в горло крови, её запаха в носу и воплей трэллов.

— Ты очистишь свою кожу, затем снимешь доспех и облачишься в одеяния кающегося, — сказал Дума, подавляя горячую пульсацию гнева Сангвиния, который застилал взор чёрными мазками. Капеллан твёрдо держал себя в руках. Великий Ангел был не только яростным, но и милосердным. — Возвращайся сюда через три часа. Я помолюсь Сангвинию, дабы он указал мне, сколь тяжёлому наказанию следует тебя подвергнуть.

Каст склонил голову и удалился, громко захлопнув за собой дверь.

Дума активировал вокс-бусину.

— Барахиэль, твой план не работает.

Капеллан внимательно осматривал крозиус Карнарвона сквозь дымку стазис-поля. После транспортировки с «Виктуса» это был далеко не первый раз, когда Дума приходил к оружию, и всегда он уходил с чувством какой-то пустой уверенности. Оружие взывало к нему, взывало к той части его души, где обитал исключительно гнев Ангела. Сей крозиус предназначался ему и никому другому.

Дума нерешительно отключил поле и вытащил оружие.

Он непринуждённо сомкнул пальцы на рукояти, ощущая исходящий от металла запах священных масел и мазей. Камиэль с Исрафилом освятили крозиус безукоризненно, хотя капеллан повторил процесс для уверенности. Символ Расчленителей в сердце стилизованного ангела мерцал серебром и корналином, а снабжённый клыками палач, формирующий главную часть оружия, как будто бы притягивал к себе свет, и при этом почти не отражал его, несмотря на свечение от трепещущего пламени в чашах для огня и шандалах.

Спустя несколько секунд Дума вернул крозиус на место и вновь активировал поле. Пусть капеллан и заботился о своей пастве со всем усердием и терпением, он пока не был достоин наследия этого оружия, ведь им владел не только Карнарвон, но и каждый верховный капеллан до него. Все они носили титул Хранителя Потерянных, а Дума его ещё не заслужил.

Дума ещё ни разу не вёл роту смерти в бой.

Вокс флота был забит криками.

Из вокс-рупоров в форме скрытых капюшонами ангелов-скелетов хлынули пронзительные, наполненные болью вопли, а заглушить это безумие никак не удавалось. Сервы оторвались от работы и перевели испуганные взгляды на Думу, которой недвижимо стоял на своей командной платформе. Из-за криков агония вонзала в его разум всё новые и новые клинки. Тяжело дыша, космодесантник крепко сжимал зубы.

— Магистресса вокса, — рявкнула Итэйн. — Вычислить и устранить сигнал.

— В процессе. — Бывшая техножрица быстро обменялась потоками трескотни на бинарном канте с котерией сервиторов-специалистов из своего крошечного королевства на мостике. — Неудачно. Повторная попытка. — Она защебетала ещё более высоким тоном, что Дума принял за разочарование. По её лицу с омертвевшими нервами этого всё равно было не определить. — Неудачно. Приоритет кодирования сигнала «алеф-один», и нужно устранять источник.

— Пробуй ещё раз, — зарычал Дума, массирую бок головы.

— Это не принесёт никакого результата, мой лорд, — прощебетала магистресса вокса без всякого намёка на страх, так как своей человечности она лишилась. — Сигнал будет передаваться до тех пор, пока мы не уничтожим поражённое судно.

Капеллан выругался. Боль скрежетала о внутренние стенки черепа из усиленной кости, а порождаемая ей ярость превосходила по силе простое неистовство берсерка. То был вой скованного в его душе зверя, который теперь докатился и до глаз: красные ретинальные щели заполонили смешавшиеся гнев и скорбь убитого полубога. Дума потёр висок кулаком, одновременно подзывая Пашара другой рукой. Библиарий напряжённо сжимал челюсти, а его кожа туго обтягивала кости.

— Брат, ты можешь установить источник этого… раздражителя?

— «Разъярённый ангел», — рявкнул Пашар, вытирая пошедшую из носа кровь. Его лицевые мышцы судорожно сокращались, глаза же распухли от боли, о которой знали лишь души псайкеров. — Поле Геллера корабля не выдержало, палубы захлестнула чистая варп-энергия, и теперь боль экипажа пропитывает волны имматериума. Это агония тысяч людей, сжатая до одного-единственного хора.

Вычурное описание библиария не впечатлило зарычавшего капеллана.

— Мой повелитель, разве мы не попытаемся помочь им? — Дума обратил взгляд своих налитых кровью глаз на говорившего мужчину, чей воротник демонстрировал символ магистра-скутума. Его голос был полон страха и отчаяния. Капеллан внимательно смотрел на смертного, испытывая то же раздражение, которое испытывал бы простой человек по отношению к мошке. — Мы бы могли расширить наше поле Геллера, чтобы они оказались в пределах пузыря, и послать команды корпехов на эвакуацию выживших.

— Слишком рискованно, — резко ответил Дума с нотками гнева. Наивность офицера его злила. — Тебе, как магистру-скутуму, этот факт уже должен был быть известен. Одно рассогласование в работе проекторов щита, одна единственная секунда слабости щитовых матриц, и нам конец. Варп засосёт корабль, а его твари вырежут всех на борту и сожрут души проклятых себе на потеху. Я не позволю человеческой сентиментальности помешать выполнению поставленной перед нами задачи.

— Но там могут быть выжившие, — слабо возразил он, потрясённый резкой прямотой Думы.

— Выживших нет, — медленно произнёс Пашар. — Возвращайся на свой пост, смертный.

— Для вас так просто обречь двадцать пять тысяч душ? — воскликнул мужчина, чей стыд прикрыла вспышка гнева, наполнившего его тонкий голос. — Мы столь мало для вас значим, что вы можете отмахнуться от наших смертей подобно тому, как сметаете пылинки с плаща? Навигаторы ведь предупреждали, нам следовало повернуть обратно еще несколько дней назад. Ответьте честно, Расчленитель, вы так отчаянно стремитесь попасть домой, и потому готовы приговорить всех нас к смерти и проклятию лишь из-за собственной упертости, которая не позволяем вам внять голосу разума?

Дума подошёл к лейтенанту, а тем временем в его крови вопил зверь, рождённый из гнева Сангвиния. Мужчина дрожал, но не сдвинулся с места даже когда капеллан остановил свою руку прямо у горла смертного. Конечности Расчленителя налились ненавистью словно жаром от печи. Дыхание космодесантника вырывалось сквозь стиснутые зубы, каждая секунда бездействия дразнила зверя внутри. Нет, капеллан не сделает из этого глупца мученика, чья смерть сплотит недовольных, да и в нынешней ситуации нельзя было растрачивать витэ впустую.

— У тебя есть приказ, человек, — прорычал Дума. — Выполняй его молча.

— Не могу, — ухмыляясь ответил щенок, хотя напускная бравада никак не помогала скрыть дрожь в голосе. — Мы уже потеряли слишком многих в этом путешествии. Друзей. Членов семьи. Они или погибли от ваших рук, или были похищены жуткими жнецами эмпиреев, а из их тел высосали всю кровь. Мы потеряны, Расчленитель, и всё из-за вашей проклятой–

С рёвом, посрамившим бы и самца карнодона, Дума оторвал человеку голову. На визор капеллана брызнула кровь, а его ртом зарычал внутренний зверь, требовавший ещё. Расчленитель пробил кулаком консоль, за которой работала женщина в одеяниях машинариума, после чего вырвал её из креплений. Мышцы космодесантника горели от стремления проливать кровь, но он пытался сохранять над собой контроль, всё чаще сжимая и разжимая кулаки. Нежелание Думы сорваться разочаровывало воюющего в венах зверя.

Что-то звякнуло: это к его шлему приставили плоское круглое дуло.

— Держи себя в руках, брат, — предупредил Пашар.

Зверь отступил и принялся кружить на границах разума словно опасающийся огня волк. К Думе вернулась осознанность, а паутина из нитей логики и узнавания затащила его обратно в окружающую действительность. Дыхание с шумом проходило меж стилизованных зубов посмертной маски.

— Держу, брат, — сказал Дума, подавляя гнев и заставляя себя звучать спокойнее. По спине Расчленителя пробежал ледяной холодок – он подошёл слишком близко к объятиям Ярости, а ведь капелланы не становились её жертвой, ибо их ментальная и духовная чистота превосходила оные у простых воинов. — Я не опозорюсь дальнейшим проявлением слабости. Клянусь кровью Сангвиния.

— Пусть так и будет, иначе я сам с тобой покончу.

Дума сидел один в своей комнате и крепко сжимал в руках шлем.

Из носа и ушей шла кровь, воздух проходил через стиснутые зубы сжатых челюстей с влажным скрежещущим рычанием. Его тело было объято болью, напряжение не отпускало мышцы, а лицо подёргивалось из-за непроизвольных сокращений и судорог. Пальцы же давили на керамит с такой силой, что материал начинал поддаваться. В горле зарождался крик, но капеллан не давал ему воли.

Он был хозяином своего гнева, а не его рабом.

— Сангвиний, огради меня от слабости моей крови, — прошептал Дума, с трудом разжимая челюсти. — Пусть твой свет защитит меня от тьмы в моей душе.

За маской в виде черепа что-то шевельнулось, некий светящийся туманный фантом с красными остроугольными глазами, в которых бушевало духовное пламя. Его мрачные смешки эхом отзывались в голове капеллана, а призыв устроить резню пронзал череп искрящимися щупальцами боли. Дума заскрежетал зубами словно жерновами, когда от растущего давления взор начали рассекать красные и чёрные полосы. Он укрепил разум и душу, отказываясь склониться перед агонией.

— Твоей Кровью я сотворен, — нараспев произнёс капеллан губами с капельками крови вокруг них. Вкус алой жидкости усиливал ярость зверя и побуждал того вопить, требуя убийств. — Твоей Кровью я был благословлён, чтобы стать Расчленителем и войти в число славнейших твоих сыновей, превратиться в воплощение твоего чистейшего гнева.

Зверь завизжал, отвечая на молитвы Думы неистовым потоком презрения. Он боролся всё сильнее, чтобы, наконец, освободиться, и обрушивался на ментальную крепость Расчленителя. С каждым ударом пламя и страшная боль охватывали разум, чью мягкую податливую плоть рассекали когти. Однако, космодесантник наоборот погрузился в эту агонию и укрепил благодаря ей собственную решимость, после чего загнал зверя обратно в его клетку.

— Кровью твоей я одержу верх над твоей же яростью.

Зверь, который носил броню с нанесёнными на неё красными крестами, рассмеялся.

Дни протекали до боли медленно, а недели пролетали за считанные секунды. Обычными методами было невозможно точно определить, сколько они уже путешествовали в варпе, поэтому время отмерялось забранными жизнями и моментами потерянного над собой контроля.

Одним из таких моментов стал четвёртый магистральный транзиторий на тринадцатой палубе, который превратился во что-то среднее между скотобойней и раем массового убийцы. Кровь заливала каждую поверхность, а мрамор палубы скрывала образовавшаяся толстая плёнка алого цвета. Всюду виднелись оторванные конечности и плотные груды раздавленной органической материи – вырванных из тел красных поблескивающих потрохов. Осмотрев сцену резни намётанным глазом, Дума так и не смог определить, какая категория подойдёт ей лучше всего. Расчленитель разрывал не носящих броню сервов, в то время как его доспех теперь переливался красным как у Ангелов Баала. Цепной меч потерял часть зубьев, а полотно и внутренние механизмы оружия забились ошмётками плоти и телесными жидкостями. Космодесантник орудовал им как дубиной, с каждым ударом раскалывая черепа и ломая рёбра. Ревущий воин требовал крови и сулил смерть. Его красные глаза были широко раскрыты, клыки выдвинулись на полную длину, от Жажды кожа приобрела насыщенный цвет артериальной витэ.

Нагрудник демонстрировал имя Расчленителя: Каст.

— Я предупреждал тебя, — сказал Дума, представляя, как давит голову апотекария, как выдирает из его тела череп со спинным хребтом. От этой картины зверь возликовал и принялся молить капеллана претворить её в реальность. — Твой глупый план провалился.

— Меня удивляет, что ты возлагаешь вину на других, а не на себя, брат, — ответил Барахиэль, который стоял рядом и смотрел на видеоэкран. — Всё было под контролем, пока мы не столкнулись с генокрадами, что, насколько я помню, предложил ты. Без этого ситуация оставалась бы стабильной.

— Мы не могли пренебречь своим долгом сражаться против врагов Императора, — рявкнул капеллан. Ему приходилось игнорировать беспрестанно кидающегося на ментальную защиту зверя, в то время как из носа у космодесантника шла кровь. — Лишь трусы и слабаки бегут от обязательств ради своего удобства. Придерживайся ты изначального плана, Тамаэль и Каст не поддались бы Жажде.

Они смотрели друг на друга на протяжении нескольких долгих минут, и единственными звуками были лишь гудение работающих доспехов, размеренный пульс двигателей и вопли помешавшегося на крови Каста. Дума чувствовал, как внутри шевелится зверь, бешено колотящийся в цепях, которыми он был прикован к душе капеллана.

— Это катастрофа, — вздохнул апотекарий, поворачиваясь обратно к экрану. — Пришлось запечатать целую секцию, чтобы сдержать боевого брата, ставшего жертвой безумия нашего проклятия. Полагаю, тебя это радует. Ещё одно доказательство того, что мы такие же сыны Сангвиния, как и братья из числа перворождённых.

— Меня это не радует, — честно сказал Дума. Не обращая внимания на то, что Барахиэль припомнил ему его же слова, она наблюдал за тем, как берсерк-астартес разрывает надвое серва. — Данный инцидент повлияет на всех наших братьев. Ещё больше воинов могут поддаться Жажде из-за нерешённой вовремя проблемы Каста. Тут мы оплошали.

— Тогда что нам делать? Послать отделение, чтобы изолировать и усмирить его?

— Нет, — произнёс капеллан. — Все мы ощущаем Жажду, и, если послать братьев туда, где всё забрызгано витэ, количество инцидентов может возрасти. Секцию необходимо оставить запечатанной, а Жажда, в конце концов, должна утихнуть. Потом сервиторы соберут кровь и очистят её для потребления.

Барахиэль кивнул, хотя его отвращение к предложенному плану было очевидно.

— А если Жажда приведёт Каста к Ярости? — спросил он голосом с нотками паники, которую Дума никогда думал от него услышать. — Что тогда? Казним его, чтобы предотвратить дальнейшее распространение недуга? Нельзя дать Ярости укорениться в наших рядах.

— Это не наш путь, — ответил Дума, обеспокоенный тревогой апотекария.

За ней скрывалось нечто личное для Барахиэля, чем тот не хотел делиться. Капеллан подумал о собственных усиливающихся проблемах с самоконтролем, о запахе серы и звуках стрельбы.

Капеллан закрыл трансляцию.

— Если он падёт, то окажется в роте смерти.

Глава двенадцатая

Пульс Барахиэля участился, а хлынувший в уши адреналиновый рёв заглушил сдавленный клокот умирающего серва, когда на щёку апотекария брызнула кровь. Витэ лилась сплошным потоком по жёлобу под корчащимся трупом, от чьих судорог алая жидкость била струями и пятнала палубу. Расчленитель с ухмылкой двинулся к следующему трэллу, уже второму из пяти подвешенных на перекладине. Его пальцы сомкнулись на рукояти зазубренного боевого клинка, в горле же стояли сухость и зуд, которые только усиливались от испытываемого космодесантником желания.

Твой глупый план провалился.

Барахиэль разорвал горло трэлла. Слова Думы эхом отдавались в черепе апотекария, из-за чего в его крови бурлил гнев, а зуд становился всё сильнее, превращаясь в обжигающий огонь. Расчленитель сопротивлялся порыву завыть от боли прямо в камере для обескровливания. В последний раз он принимал витэ несколько дней назад, но казалось, будто прошли целые столетия. В попытках успокоиться космодесантник читал про себя молитвы.

Капеллан не мог винить его за провал.

Он подошёл к третьему серву, в чьих налитых страхом глазах отражалась побагровевшая кожа и выдвинутые зубы ангела. В частой пульсации сонной артерии и феромонных изменениях в поту явственно читался ужас человека. Щёки смертного налились кровью, а отёкшая кожа с пурпурными синяками и порезами говорила о буйствующих инфекциях. Его правая рука была отпилена ниже локтя и оканчивалась мешаниной мышц и костей, на груди же виднелись свежие следы от клейма, предназначенного для предателей капитула. Огонь сломил сопротивление мужчины.

— Пощады, лорд, — заскулил серв. — Мы лишь хотели выжить!

Барахиэль рассмеялся, и от этого жестокого, напоминавшего раскаты грома смеха по спинам трёх оставшихся людей пробежала холодная дрожь. Они извивались при каждом его шаге, а в их носу стоял запах крови. Смертные ёжились от улыбки апотекария, чьи зубы напоминали ряды надгробных плит с перламутровым отливом и несколькими вытянутыми клыками, меж которых протянулись ниточки слюны. Пульс Барахиэля отдавался в его мозгу, каждый удар был звоном колокола агонии. Глубоко в крови Расчленителя зашевелилось существо, сотканное из чистого гнева и взбудораженное перспективой ощутить смерти.

— Нет пощады предателям, смертный, — с презрением ответил опьянённый апотекарий.

Он рассёк горло серва, наслаждаясь брызжущей на губы горячей кровью и слизывая её. Барахиэль смаковал каждую каплю, но боролся с желанием вонзить клыки в глотку умирающего человека. В глазах двух оставшихся плескался ужас, а исходящий от доспехов и оружия космодесантника запах витэ портила едкая вонь пота.

Барахиэль разрубил до позвоночника горло четвёртой, на чьём лице застыло глупое выражение изумления. Она билась в судорогах и инстинктивно тянулась руками к смертельной ране, но оковы пресекали любые её попытки остановить кровотечение. Жёлоб под женщиной наполнился за считанные минуты, а зуд в горле апотекария теперь был подобен раскалённой ярости новорождённого солнца.

Не обращая внимания на испуганное хныканье Аиши, которая прятала лицо за инфопланшетом, он сплюнул излишки слюны на палубу. Каждый её панический вздох сопровождался словами детских молитв, перемежаемых шипением растворяющего металла. Барахиэль подошёл к последнему серву.

Скованный цепями мужчина дёргался всем телом, пытаясь сместить положение крюка. Апотекарий же просто наблюдал за ним, изумлённый бесплодными усилиями. Он чувствовал, как его желудок сжимается в тугой узел. Каждый раз, когда космодесантник набирал в лёгкие сухой рециркулируемый воздух, жажда обострялась, и зверь в крови разочарованно выл с апоплексической яростью разгневанного ангела. В голове стояла пульсирующая боль, а концентрация исчезла в глубинах красного моря, из-за чего Расчленитель мог чувствовать лишь вкус витэ.

Ему больше не удавалось сдерживаться, ибо Жажда требовала, чтобы её утолили.

Барахиэль вонзил свои клыки в горло серва, и его рот наполнился кровью.

Воздух рассекли жужжащие зубья, мокрые от крови стражей Навис.

Апотекарий отвёл удар, который едва не вскрыл ему глотку. На лбу выступил пот, а переутомлённые мышцы омыла волна молочной кислоты и свежей неистовой энергии. Его противник завыл от досады и обрушил на Барахиэля череду стремительных ударов, которые тот едва сумел заблокировать. С каждым парированным выпадом он отступал всё дальше к люку за спиной, над чьим запирающим механизмом был начерчен символ Навис Нобилите.

— Дума! Адариэль! — рявкнул апотекарий в вокс, отражая резкий удар сплеча и проводя собственный контрвыпад, легко заблокированный Расчленителем. — Ганибал поддался Ярости. Он пытается пробраться санкторум навигатора. Мне нужно подкрепление в Башню, сейчас же!

Услышав на вокс-канале лишь шипение помех, Барахиэль выругался.

Обмениваясь ударами с поражённым Яростью космодесантником, он поднырнул под нацеленный в свою шею выпад, а затем отразил второй и третий, малейшим поворотом руки переводя защитное движение в контрвыпад. Кровь обжигала вены апотекария, двойной пульс отзывался на его коже частой барабанной дробью. Ганибал пытался пробить оборону апотекария рубящими ударами двуручным хватом, и гудящая броня рычала, когда их клинки сталкивались, высекая искры, но её заглушал рёв колотящихся сердец.

— Гор! — завопил Ганибал, чьи чёрные глаза налились кровью. — Встреться со мной лицом к лицу, изменник!

Сломанные зубья разлетались во все стороны с каждым отведённым Барахиэлем ударом. Лейтенант не останавливался ни на мгновение, а его клинок превратился в размытое пятно, оставляющее за собой след из капелек крови и частичек плоти. Из разрыва в бедре апотекария брызнули искры, и на ретинальном канале возникло множество багровых предупреждающих символов, сопровождающихся звуковыми сигналами. Нервы пронзила резкая внезапная боль, стремительно растворившаяся в тёплой дымке от впрыснутых в кровь супрессоров. Убрав колеблющиеся показатели биометрии и тактические данные, он сосредоточил внимание на клинке Ганибала.

— Ты не можешь ёжиться от страха вечно, брат, — завыл Расчленитель. — Ты встретишься со мной лицом к лицу!

Меч с визгом устремился вниз из-за правого плеча, но Барахиэль отразил удар в считанных миллиметрах от себя и бросился вперёд. Его оружие рассекло бок Ганибала, а возникшая рана засочилась кровью. Поражённый Яростью космодесантник впечатал кулак в область щеки, раскалывая керамит и вминая куски шлема в плоть апотекария. Выплюнув сломанные зубы, Барахиэль, не обращая внимания на сухое щёлканье, с которым они упали в его шейный затвор, собрал все свои силы и оттеснил брата назад.

Взревевший Ганибал набросился на апотекария, сражаясь со свирепостью, что заставила бы опешить даже Пожирателя Миров. Он рубил и колотил, а вылетавшие зубья меча бились о переборку или же вонзались в доспехи Барахиэля. После того, как их оружие сцепилось, несколько зубьев клинка Ганибала начали медленно приближаться к шлему апотекария. Кожу обоих воинов под комбинезонами покрывал отвратительный слой пота. Сервоприводы доспехов протестующе выли, зубья клинка высекали искры из визора Барахиэля, который шипел в ответ на пронзительные аварийные сигналы внутренних систем.

Тупиковую ситуацию разрешил громкий выстрел из болт-винтовки.

Ганибал пошатнулся, когда в его боку возникла воронка, а на переборку брызнул кровь. Расчленитель взвыл от боли, после чего ему в конечности вонзились крюки, которые зацепились за доспехи шипами. Навалившиеся на офицера четверо головорезов повалили его на палубу, а Барахиэль вытащил пистолет и приставил оружие к виску лейтенанта. Перестав дёргаться, тот уставился на апотекария налитыми кровью глазами, наполненными чистой яростью и ненавистью.

Гнев пульсировал в крови Барахиэля, а шёпот в голове говорил ему оборвать жизнь Ганибала.

В глазах апотекария рябило от чёрных точек, а в памяти отпечатались фрагменты палубы, выложенные человеческими черепами, и рунические отметины, что принадлежали давно вычищенной из Империума бандитской культуре. Пистолет в руке дрожал, запах серы лишь усиливал желание казнить падшего брата. Однако, заворчав, Барахиэль всё-таки опустил пистолет.

— Доставьте смертных в морг для повторной переработки, — прорычал апотекарий Анджело, когда воины из отделения сержанта натянули сковывающие Ганибала цепи. Реабилитация командира головорезов давно закончилась, поэтому теперь он лязгал о палубу своей аугметикой. — Запечатать все люки доступа от первичного до пятеричного, разместить здесь втрое больше стражей из уцелевшей когорты Навис и усилить их твоим отделением. Мы не можем позволить, чтобы навигаторам или санктуму вновь что-то угрожало.

— А что насчёт лейтенанта? — утробно рыча спросил Анджело.

— Доставьте к Думе. Если будет доставлять проблемы, казните.

Болт-пистолет Барахиэля ревел, а реагирующие на массу снаряды превращали людей в кровавую дымку.

Он сместил прицел и выстрелил очередью в то место, где стояло красное свечение от дульных вспышек. Огонь по Барахиэлю вели из-за вьющегося дыма, которым исходил уничтоженный боевой танк. Тень рухнула, а из разорванного живота хлынула кровь. Ответные залпы оставили на нагруднике свежие отметины, ретинальный канал же заполнили багровые предупредительные руны. Он сорвал с головы шлем, наслаждаясь запахом палёного мяса и горящего прометия Отбросив шлем в сторону, Барахиэль повернул клинок и ринулся вперёд убивать.

Люди перед ним дрогнули и принялись возносить своим новым богам отчаянные жалобные мольбы о спасении. Рычащий Барахиэль убивал их с жестокой экономией сил, которой уже давно отличались воины его роты. Болт-пистолет брыкался, с монотонными золотыми вспышками неся смерть, в то время как бойцы роты стреляли по предателям из собственного оружия. Люди взрывались. Легионеры шатались, получали увечья или погибали, сражённые взрывными снарядами. Десятки их мчались вперёд, эти обезумевшие мясники в доспехах цвета запёкшейся и артериальной крови, что выкрикивали клятвы Воителю и своим гнусным богам.

Он сражался, не сдерживая ярость. Его кулак превратил в месиво звероподобное лицо, увенчанное кортикальными имплантами, а цепной меч вскрыл предателю грудь и глотку. Пульс Барахиэля участился, из глотки вырывался рёв. По его наплечнику резанули цепным топором, и из разрыва хлынула смазка вперемешку с кровью. Ответным выпадом он вогнал свой клинок в визор нападавшего, имевший форму решётки в крепостных воротах. Брызнувшая кровь раздразнила жажду ещё сильнее. Затем ему пришлось отразить яростные удары двух боевых серпов. Барахиэль впечатал свой лоб в лоб Пожирателя Миров, упиваясь глухим звуком дробящихся костей и пятнающей лицо кровью. Он парировал череду мощных выпадов короткими силовыми клинками, после чего их с противником оружие сцепилось. Щупальца расщепляющих разрядов обжигали лица обоих воинов.

— Расчленитель, — прорычал Пожиратель Миров со свирепой ухмылкой. — Приятная встреча, Амит.

Барахиэль резко открыл глаза. Его лоб был мокрым от пота, а руки тряслись. Заставив себя дышать равномерно, он поднялся с койки. Содержание унаследованных воспоминаний уже начало проникать в его мысли во время бодрствования.

Ярость шла по душу каждого из них.

— Дума. — Апотекарий отмахнулся от жидких облачков дыма, плывущих со стороны ближайшей курильницы, а из-за частиц испарённой крови его жажда из простого раздражителя превратилась в изводящую потребность. Он пил витэ всего несколько часов назад, однако теперь желание не покидало его никогда. — Ты должен положить конец этой мерзкой практике. Существование роты смерти несёт угрозу рассудку наших братьев.

Дума проигнорировал его, продолжая обходить стоявший между ними реликтовый стол. С губ капеллана ритмично срывались слова из псалтыря о кончине, слова хвалы и скорби, которые предназначались Сангвинию и падшему боевому брату, привязанному к столу. Эхом отзываясь в траурной камере, они успокаивали поражённого Яростью Расчленителя, склоняли к молчанию и даровали безумному разуму небольшую толику безмятежности.

Барахиэль ждал, не говоря ни слова, в то время как на его собственный разум обрушивались мысли о Новом Ринне.

В апотекария впивались когтями пальцы, проходившие сквозь океан крови, обнажённую плоть и пластины доспехов, а крики и нечеловеческий рёв пронзали звук громогласного биения сердец. Барахиэль сглотнул, хороня чувство стыда, которое пробудили в нём воспоминания о том, как он сам стал жертвой Ярости. О той резне знал лишь Дума, и именно капеллан помог ему выбраться из пропасти безумия.

Вот почему Барахиэль порекомендовал его в ряды капелланов.

— Им следует подарить Милость Императора, а не держать в живых и подвергать мукам.

— Это не тебе решать, брат. — Дума зачерпнул горстку пепла из чаши для огня сбоку от себя и размазал его по нагруднику воина, засыпая отверстия от пуль и воронки от болт-снарядов. — Я – капеллан Четвёртой роты, хранитель душ её воинов, а рота смерти входит в сферу моих полномочий.

— Их нынешнее существование – это страдание, брат, — сказал Барахиэль, не давая прокрасться в голос ноткам сочувствия. Он подумывал вытащить пистолет и одним нажатием на спусковой крючок сделать так, чтобы лицо Расчленителя больше не дёргалось от судорог и спазмов. Апотекарию были прекрасно знакомы те видения, которые мучили его брата. — Разве положить конец их боли не есть величайший дар для них?

Гневно скривив губы, Дума обратил на Барахиэля свирепый взгляд.

— Не путай собственную слабость со слабостью наших братьев. Ты балансировал на грани Ярости, но не пал. Они же испытывают чувство единства с нашим владыкой, став проводниками чистоты и мощи его духа, и заслуживают благородной смерти, а не того, чтобы их забили как скот.

— Если ты не покончишь с Гелиосом, — достав пистолет и взведя курок произнёс апотекарий, — тогда это сделаю я.

Дума метнулся словно молния и заслонил собой Гелиоса. С треском ожил его крозиус, за чьим навершием в форме черепа тянулись дуги смертоносных разрядов. Когда энергетические щупальца жадно защёлкали в небольшом разрыве между двумя Расчленителями, Барахиэль машинально положил свободную руку на свой клинок. Дума же держал крозиус сбоку свободным хватом. За чёрным туманом, что отравлял взгляд капеллана, вспыхнули искры веселья, и все его мышцы охватило напряжение. Перспектива братоубийства оттягивала ужасную развязку. Барахиэль медленно и неохотно отвёл руку от клинка, после чего опустил пистолет.

— Ты будешь исполнять свой долг и держать их в живых. Если хоть кто-то погибнет раньше времени, ты понесёшь ответственность, — отключив крозиус прорычал Дума, после чего вернулся к Гелиосу и своей службе над проклятым воином. — Брат.

Апотекарий ничего не ответил. Перед его глазами рассекали воздух потрескивающие серебряные когти.

Барахиэль сидел в камере Люциферуса и наблюдал за бывшим заступником. Успокоительные перестали действовать, и теперь в вены Расчленителя через капельницу поступала ранее выпущенная у смертных кровь. Такая близость с одним из падших дразнила его собственное чудовище, того монстра в душе, который насылал видения о пылающих небесах и образе покрытого шрамами Амита. Более всего прочего апотекария преследовали чёрные и полные звериного голода глаза жаждущего ангела. Это была ярость рождающегося бога.

Они отражались в глазах и Люциферуса, и Исайи. Они отражались в его собственных глазах, в глазах Думы и каждого Расчленителя в тот момент, когда на передний план выходила Ярость. Воистину Амит был величайшим из них, с чьим чудовищной красоты гневом не мог сравниться никто.

По сравнению с первым Расчленителем все они являлись лишь вздорными детьми.

Люциферус забился в оковах, а его рёв приглушался кляпом, который пришлось использовать из-за того, что стекающая на грудь воина слюна с гидраклориковой кислотой оставляла на коже страшные ожоги, обнажая в некоторых местах сухожилия и кость. Полученные ранения помогла устранить пересадка кожи и стимуляторы роста.

— Мы идём опасной дорогой, брат, — прошептал апотекарий. — Твоё существование угрожает рассудку наших братьев, но Дума отказывается казнить тебя, хотя это могло бы спасти нас. Люцифер зарычал с сомкнутыми челюстями. Его жуткие глаза были абсолютно чёрными.

Барахиэль достал пистолет и дёрнул затвор.

— Я поклялся оберегать наших братьев от любого недуга. Я не позволю им пасть.

Нутро апотекария скрутил стыд от того, что здесь крылась и его личная заинтересованность, которую он никак не признавал. Барахиэль нацелил оружие на висок Люциферуса, напевая гимны, услышанные им от Думы во время службы над братом Гелиосом. Несмотря на несколько запинок, Расчленитель убедился в гипнотическом эффекте этих слов. Когда с губ апотекария сорвались последние звуки, он прижал дуло к виску Люциферуса.

Тот ответил одним лишь рыком.

Пистолет трясся в его руке, пока апотекарий крепился разумом и духом, чтобы нажать на спусковой крючок. Барахиэль взглянул на висящую над ними панель из витражного стекла, подсвеченную двумя электросветильниками. За ней виднелись заслонки, опускаемые во время путешествия по имматериальным волнам. С витража на обоих Расчленителей взирал Сангвиний, в чьём выражении лица отцовская любовь смешалась с горечью. Скрежеща зубами, Барахиэль с дрожащим на спусковом крючке пальцем пытался побороть грозившую охватить его скорбь. Собравшиеся в уголках глаз слёзы покатились вниз по щекам.

Барахиэль опустил оружие.

Он не мог этого сделать, не мог убить брата невзирая на любую личную заинтересованность или угрозу собственному рассудку. Сангвиний плюнул бы на апотекария за подобное деяние, ибо Великий Ангел любил своих сыновей больше, чем кто-либо из его братьев-примархов любил своих, и улыбался каждому вне зависимости от благосклонности или предпочтений. Барахиэль спрятал пистолет в кобуру и вновь посмотрел в глаза Ангела. Он ощутил в груди одобрение Сангвиния, почувствовал, как внутри зашевелилась тень духа примарха, который жил в каждом из его сыновей. Великий Ангел проверял апотекария, помогал ему найти своё истинное место в роте.

Барахиэль был целителем своих братьев, а не их палачём.

Апотекарий провёл пальцем по рельефным корешкам переплетённых в кожу томов. Он пропустил ботанические и антропологические трактаты, написанные во время ранних исследований Кретации, ибо это знание уже было помещено в его память и мнемонические катушки силовой брони, и ненадолго остановился на секции с книгами, имевшими отношение к Ярости. Желание продолжить изучение боролось с долгом подготовиться к высадке на Кретацию. Спустя несколько мгновений Барахиэль всё-таки выбрал себе текст.

Том с глухим стуком упал на лакированный деревянный стол, где уже лежала куча других книг и свитков. Он представлял собой справочник с обширным и исчерпывающим описанием устройства крепости-монастыря, написанный аколитами логистициама тысячи лет назад. Апотекарий зажёг свечу в правом углу стола. Этот грубый метод освещения Барахиэль предпочитал безжизненным люменополосам. Перестав вслушиваться в вездесущий гул варп-двигателей, он приступил к чтению.

Секунды перетекали в часы, а часы начинали ломиться от тяжести эонов. Несколько раз апотекарий прерывался чтобы пройтись, ознакомиться с протоколами операций и информацией касательно проклятых или же заняться своим снаряжением. Он дважды проверил внутренние механизмы цепного меча и отполировал все зубья до серебряного блеска, а ещё столько же разобрал и почистил болт-пистолет, устраняя мельчайшие отклонения механического прицела при повторной сборке. Каждый раз, закрывая баночки с мазями, Барахиэль возвращался к книге с огромным желанием как можно скорее закончить чтение. Тексты смертных были скучными и описывали лишь тривиальные и обыденные вещи.

Едва прошёл час, как ему пришлось изменить своё мнение, ведь том захватил его интерес.

Во время чтения он вёл по тексту пальцем, так как небрежно написанные слова были едва различимы.

…мой господин велел мне спуститься вместе с ним в нижние залы. Там мы записали текущее состояние склепов капитула для верховного капеллана Гарата.

Их архитектура почти не изменилась по сравнению с записями лорда Гатиса, сделанными три тысячи лет назад. Мой господин провёл нас через второстепенный курган, вход в который отмечали символы, используемые лишь вокруг Чёрной башни. Там мы обнаружили проход с закрытой железной дверью, на чьей поверхности были знаки неизвестного происхождения. Мой господин установил, что они являлись частью геральдики древних ангелов и доложил об их существовании Стражу Ярости Фьюрико.

Спустя несколько дней Фьюрико приказал спрятать записи и изолировать меня…

Продолжая читать с возобновившимся интересом, Барахиэль узнал нарисованные на последней странице символы. Под знаком верховного капеллана Кровавых Ангелов располагались знаки верховного капеллана и верховного сангвинарного жреца Расчленителей. Надежда, которая ярко расцвела в груди апотекария, воодушевила его. Присутствие верховного капеллана Кровавых Ангелов тесно связывало это помещение с Чёрной Яростью, а крестообразный символ сангвинарного жречества подразумевал, что здесь была замешана генетика.

Оставь тайны Кретации в покое. Внутри его черепа стучали слова Дерона.

Вопросы пронзали разум Барахиэля словно молнии. Не об одном ли из этих секретов предупреждал его эмиссар? Пытались ли они тайно и стыдливо излечить Ярость, определявшую облик капитула после Амита? Если же Расчленители нашли способ, запретили ли им воспользоваться Ангелы, или же они просто приблизились к разгадке перед тем, как свой запрет наложили перворождённые сыны Сангвиния?

Барахиэль доберётся до истины в криптах под крепостью-монастырём.

Кретация ещё могла стать их спасением.

Глава тринадцатая

Беззвучный крик астропата ощущался так, словно в разум Думы заливали кипящую кислоту, и капеллан знал, что каждая душа на борту «Судьи» страдает точно так же.

+Дикий мир омоется кровью павших ангелов.+

Слова псайкера являли собой перекованное в слоги чистейшее безумие, и слоги эти были прогорклыми от мук псионика. Дума поморщился и схватился рукой за шлем, когда слова пронзили его череп. Капеллан отбил в сторону удар Адариэля, а Танатос и Пашар рухнули на колени, сжимая головы руками. Влажные от витэ клинки попадали на песок тренировочной арены с глухим стуком.

Сощурив от боли глаза, Дума увидел, как библиария рвёт кровью, которая также обильна текла и из его ушей. Из очей Пашара лилось багровое пламя, пальцы оставляли на лице глубокие кровавые борозды, разрывая плоть и мышцы, что сочились витэ, а воздух потрескивал и мерцал, наполненный нестабильной психической энергией. Вдыхая пси-заряженный воздух, капеллан слушал бормотание и хрипы тренировочных сервиторов с перегруженными нейронными кортексами.

+ Бури яростно пронесутся по его поверхности, восемь взойдёт в восьмую степень, а с небес прольётся кровь. Звери утонут в своих убежищах, и сия мерзость запятнает душу мира. Дикарь познает искушение Черепастого и апостолов тёмной ярости, а в заброшенных залах будет бродить смерть, носящая чёрно-красные доспехи.+

— Брат, ты разве не можешь заглушить это? — прокряхтел Танатос, прижимая к виску кулак со сжатым боевым ножом. — Х-н-н-н-х… Я чувствую, как мои мозги закипают в черепной коробке.

— Это Первый голос хора, — с трудом поднимаясь на ноги ответил Пашар. Кожа псайкера была мертвенно-бледной, а меж его резких и коротких вдохов прорывался сухой кашель. — Она управляет их силой и объединяет с собственной. — Хлынул очередной поток крови, сопровождаемый лицевым тиком. — Я не могу заблокировать её, пока она направляет всех остальных.

Взор Думы затуманился от боли. Красные пятна перед глазами напоминали капли крови в плевральном выпоте жертвы радиационного излучения. Изрыгнув мерзкую смесь витэ и слизистой оболочки желудка, капеллан переключил вокс-бусину на открытую частоту, после чего его вновь вырвало. Он силой заставлял себя делать полные агонии вдохи между каждым рвотным позывом, подтягивая себя руками к выходу.

— Расчленители… Доберитесь до астропатической палаты… Убейте её… Сейчас же!

— Я… х-н-н-н-х… Я рядом, брат, — прорычал Барахиэль сдавленным от боли голосом, но Дума почти не слышал апотекария, так как его разум заволакивала краснота. — Я… покончу… с ней.

Вокс заполнился помехами, которые прерывались лишь рыком братьев Думы.

Голос астропата вонзался в плоть разума капеллана грубо и беспощадно.

+Место крепостей из железа, обсидиана и камня займут бастионы из кости и меди, а ярчайшие сыны познают отчаяние–+

В вокс-сети раздался треск болтера, а после него – множество криков.

— Астропат ликвидирован, — рявкнул Барахиэль. — Ничто не помешает нам вернуться в колыбель капитула и обрести спасение для нашего братства.

Дума облегченно рассмеялся. В этот момент капеллан не осознавал слова апотекария полностью, ибо все его чувства смазывались остаточной болью, и он продолжал изрыгать кровь.

Капеллан наблюдал за поединком сержантов с пульвинуса. Инцидент с астропатом случился много дней назад и уже забылся. Двое космодесантников рубились друг с другом, обнажённые клинки и кровь заставляли их сердца биться быстрее. Думу сердился из-за того, что сам не мог принять участие в состязании, ибо ему выпала сомнительная честь наградить победителя – нового чемпиона Четвёртой роты – реликтовым мечом, который лежал рядом с ним на постаменте. Звон клинков отвлёк капеллана от самокопания.

Адариэль впечатал гарду Мике в щёку, расколов тому кость, и изо рта сержанта хлынула кровь вперемешку с зубами. Взревев, Мика оттеснил противника назад свирепым шквалом режущих и колющих ударов. Вылетавшие из оружия зубья вонзались в скалобетонную стену арены, а на песок брызгала кровь из новых ран на туловище и руках Адариэля. Мика увернулся от выпада, который был нацелен ему в череп, после чего оставил на туловище Адариэля ещё более глубокий разрыв.

— Долго Адариэль не протянет, — сказал Кайр. Он стоял сбоку от Думы, облачённый в доспех с недавно нанесённой сержантской инсигнией. — Ему не хватает жёсткости Мики.

Дума рассмеялся.

— Ты так раздражён лишь потому, что Адариэль побил тебя.

— А что постыдного в том, чтобы относиться к кому-то предвзято? — ухмыльнулся Кайр.

Дума согласно кивнул. Он увидел, как ударом ноги Мика расколол Адариэлю рёбра, отчего тот рухнул на колени, однако ему удалось отразить калечащий удар, грозивший лишить его руки с оружием. От столкновения цепных зубьев на песок излился дождь искр. Повалив Мику на землю, Адариэль принялся работать кулаками, окропляя арену ещё большим количеством крови. Хоть нос Мики и превратился в луковицу с изломанных хрящём, он смог вогнать клинок в бок Адариэля одним стремительным движением. В кричалки других сержантов вклинился полный боли рёв.

— Мой лорд. — Вышедший из тёмного алькова лейтенант трижды поклонился. Поршни его грубой аугметической руки из хрома шипели и щёлкали. — Навигаторы докладывают, что мы почти пересекли Разлом, хотя контакт с «Сыном Крови» и «Копьём Баала» полностью потерян. Мы не можем сказать наверняка, выйдут ли они из варпа вместе с нами или же затерялись.

— Хорошо. — Теперь реликвии были ещё ближе. — Свободен, лейтенант.

Смертный мялся и нервно переводил взгляд из стороны в сторону.

— У тебя есть ещё новости, человек?

Лейтенант облизнул губы. Его аугметика щёлкала каждый раз, как он менял позу.

— Члены экипажа страдают, мой лорд. Тирада астропата посеяла среди людей сомнения, а условия на жилых палубах продолжают ухудшаться стремительными темпами. Нужно что-то сделать.

Дума зарычал. До него уже давно доходили слухи о культах смерти и горе-предсказателях, распространяющих на палубах сервов рецидивистский яд. Демагоги использовали безумие астропата для подталкивания людей к мятежу, поэтому капеллан приказал патрулям астартес на жилых палубах поддерживать дисциплину среди членов экипажа и напоминать им об их клятвах капитулу. Они были уже слишком близки к Кретации. Дума моргнул, осознавая, что смертный до сих пор болтает о всякой ерунде.

— …а отсеки гидропоники и водоочистные установки в жилых секторах с алефа по каппу вышли из строя, лорд-капеллан. Интендант направил лорду Хариилу прошение, но тот не занялся ремонтом и не послал ни одного трэлла или сервитора техникарума.

Дума нахмурился.

— Хариэль занимается тем, что требует его внимания. Поддержание целостности поля Геллера во время пересечения Разлома создаёт нагрузку на генератор. Его обслуживание требует большого количества времени и усилий со стороны техникарума, но Хариэль займётся ремонтными работами тогда, когда убедится, что генератор не выйдет из строя. Это всё. Свободен.

Смертный, чьи глаза наливались ненавистью, никуда не ушёл. По серой коже лейтенанта, по редким приступам дрожи, сотрясавшей его тело, и по впалостям под глазами Дума понял, что тот страдал от голода и нарушения питания, однако всё внимание Расчленителя было сосредоточенно на сонной артерии человека. Она пульсировала слабо, но маняще.

— Мой лорд, люди массово умирают от голода, в то время как других по приказу лорда Барахиэля медикэ-сервы забирают на генетические тесты, и их больше никто никогда не видит.

Свирепый апперкот и пара мощнейших прямых ударов отправили Адариэля на землю. Тот с грохотом рухнул и потерял сознание. Из своего алькова выскочили медикэ-трэллы, которые метнулись к Расчленителю, стараясь избегать Мики, ведь он смотрел на них голодным взглядом хищника.

Дума, в чьих глазах плясали красные искорки, повернулся к смертному. Когда он, крепко стиснув зубы, встал со своего трона, лейтенант поник и вскинул руки в тщетной попытке защититься. Капеллан заставил себя успокоиться, сжимая и разжимая кулаки до тех пор, пока рёв в его крови не утих.

— Убирайся немедленно! И не говори о вещах, о которых ничего не знаешь.

Мужчина бросил на космодесантника странный взгляд, наполненный эмоцией, которую Дума не мог определить. Выбросив это из головы, капеллан вновь перевёл внимание на Мику – нового чемпиона Четвёртой.

Коридор усеивали трупы и части тел.

Безжизненные глаза пялились в заляпанный кровью потолок, а потроха гирляндами висели на крепежах люменов словно жуткие полотна или же мотались в сухих как пустыня потоках воздуха из аэрационных устройств, напоминая геральдические флажки имперских рыцарей. Выжившие с безмолвным ужасом наблюдали за тем, как багровые ангелы рыскали среди изуродованных тел, клинками и болт-винтовками душа любую мысль об очередном восстании. Дума, чьи щёки покрывала корка высохшей крови, улыбнулся, гордый работой своих братьев.

Звук тяжёлого дыхания зажёг в его сердце мрачную радость. Выживший.

Капеллан нашёл изменника придавленным упавшей колонной. Рёбра человека раздробились, омерзительная посмертная маска треснула. Капеллан сорвал её с предателя, и пронзавшие его лицо крючья выдрали рваные ленты плоти. Пепельная кожа, которая плотно обтягивала скулы и глазницы, окрасилась кровью, а сквозь сломанные зубы серв выкашлял ещё больше драгоценной жидкости.

— Почему? — зарычал Дума, слегка придавливая рану в животе человека. Лай болт-винтовок и цепных мечей заглушил крики агонии. — Почему вы преступили свою клятву капитулу и Императору? — Он сильнее нажал на рану. — Отвечай, тварь!

— Мы отказались быть… скотом. — Боль наполняла каждый с трудом вылезающий из глотки предателя слог. Пальцы капеллана сжались вокруг его горла, и сухой треск рвущихся сухожилий рассёк негромкое жужжание аэрационных устройств. — Вы безжалостно убивали нас во… во вспышках гнева и оставляли умирать на заполненных чудовищами кораблях. Вы забивали нас, чтобы утолить свои девиантные аппетиты. Вы всего лишь демоны в обличье ангелов.

Дума рассмеялся.

— Так вы отвернулись от Империума лишь потому, что у вас тяжёлая служба? — Он наклонился ближе, чувствуя во рту сильный привкус крови. Отстегнув шлем, капеллан продемонстрировал свою побагровевшую кожу и выдвинувшиеся на полную длину клыки, заставив серва сникнуть. — Думаешь, ты имеешь право судить о наших душах, предатель? Ты не знаешь ничего окромя тех легенд, которые тебе рассказали твои родичи, и все они смехотворны.

— Тогда поведай мне правду, Расчленитель.

— Правда заключается в том, тварь, что мы убиваем, так как должны убивать. Мы – дети войны, крещённые в пепле победы. — Он вспомнил слова Амита, которые в этой ситуации казались уместными. — В своей плоти мы сковываем ярость отца, позволяя ей терзать наши души каждый день, пока мы дышим, и сопротивляясь желанию учинять резню. Его Жажда преследует нас круглыми сутками, и от сего бича нам не освободиться никогда. Однако, он же дарует нам силу для защиты человечества. Многие считают нас берсерками, лишёнными совести и сознательности, но мы просто решили жить с истиной, которую отрицают остальные родичи. Наш отец не был идеален, но именно борьба и гнев примарха сделали его чистым.

— Э-этим… э-э-этим оправданием в-вы прикрываетесь? — пробулькал вероломный пёс, и за страхом в его глазах капеллан увидел искорки жалости.

Дума ещё сильнее сжал пальцы. Одно резкое движение, и жизнь предателя оборвётся, а в глазах Императора его душа будет навеки проклята. Внутри Расчленителя ревел зверь, чья ярость вонзалась в разум космодесантника подобно множеству раскалённых кинжалов.

Дума едва смог устоять перед порывом убить изменника.

— В-вы… Вы верите, что ваши преступления – это проявление прагматизма? И что они по-позволяют вам служить Императору с ещё большим отличием?

— В том и заключается правда. А вот тебе другая. Сотни умирают, чтобы миллионы могли жить. Таков путь империи, и это причина, почему Он сотворил Адептус Астартес в качестве стражей человечества.

Он с хрустом свернул предателю шею.

Воцарившееся на лице изменника облегчение разозлило капеллана ещё сильнее. Жалкие заблуждения человека и присущий смертным эгоизм подвергли опасности паству Думы, их возможность обрести искупление и обезопасить реликвии. Во вселенной не хватило бы страданий, которым следовало бы подвергнуть за подобное преступление.

Когда к капеллану подошёл Туриэль, он вновь надел шлем. На доспехе молодого апотекария виднелись следы от попаданий из стрелкового оружия, а в его дыхании чувствовался сильный запах крови.

— Лорд-капеллан, нам следует немедленно избавиться от тел.

— Нет, — рявкнул Дума. Наказания заслуживали даже мёртвые. — Выкачать оставшуюся кровь и перемолоть плоть в протеиновую пасту. Всё, что нельзя использовать с пользой, закинуть в плазменные двигатели. Пусть беззаветно послужат в смерти, если уж не делали этого при жизни.

Дума стоял рядом с дёргающимся Кастом в камере на палубе двенадцать-алеф.

Щёки заступника были запачканы высохшей витэ, а его губы двигались в грубом подобии речи вперемешку с рычанием. Дыхание, проходящее меж зубов, сломанных ударами бронированного кулака, несло вонь крови и сырого мяса. От тела космодесантника разило застарелым потом и смазкой для брони, глаза Каста, скрытые веками с кровавой коркой, метались из стороны в сторону. Жестокая пародия на нормальный сон. На багрово-пепельном керамите виднелись следы боя – трещины от ударов силовым оружием и попаданий болтов.

Каст забился в конвульсиях, и сдерживающие его фиксаторы застонали от напряжения.

Капеллан плавно настроил звучание молитвы: спокойной хоровой музыки и печальной мелодии оркестровых сервиторов в сочетании с его собственным голосом в регистре бассо профундо. Пока Дума читал молитвы, его разум наполнялся воспоминаниями Сангвиния. Небеса, потемневшие от боевых кораблей предателей. Земля, дрожащая от поступи изменнических титанов. Кровь сородичей на клинке и мечта отца, навеки загубленная завистью брата.

Дума отбросил прочь сентиментальные мысли, сосредотачиваясь на настоящем. Псалтыри успокоили падшего Расчленителя, и сковывавшее его мышцы напряжение наконец начало спадать. Каст резко распахнул глаза, но взгляд его остекленел, когда космодесантник впал в вызванный психообработкой капитула транс. Капеллан принялся обходить стол, натирая конечности воина мазями. На протяжении нескольких недель он с гордостью взирал на проклятого и не видел истины, не желал рассматривать даже вероятность той гнусности, которую теперь был вынужден совершать.

Капеллан аккуратно достал из лакированной деревянной шкатулки старинный болт-пистолет, проверил патронник и вложил в него снаряд, после чего вдавил дуло в висок Каста. Ему пришлось держать голову ровно, так как Расчленитель вновь начал дёргаться. В коридоре за дверью гуляло эхо завываний – это кричала паства Думы, моля о войне, крови и смерти. Их было шестеро, что составляло лишь малую часть от нынешней численности роты. Реликтовый болт-пистолет задрожал в руках Думы, и тому пришлось собрать всю свою решимость с помощью литании мужества, одновременно снимая щёлкнувший предохранитель.

— Ты уже давно страдал в дебрях, брат, — сказал Дума. — Брошенные на путь ярости, твои тело и душа были принесены в жертву на службе Сангвинию и Императору.

Каст зарычал. Он первым слишком глубоко погрузился в пучины Ярости и стал бешеным животным, для которого значение имели лишь кровь и резня. Дума знал о подобных созданиях, а также знал о тягостных обязанностях капелланов по отношению к ним. В то время как других можно было использовать, вогнав в сердце врага словно клинки, выкованные из чистого гнева Сангвиния, Каст являл собой обузу. Опасности от него больше, чем пользы. Предоставь ему хоть малейший шанс, и он убьёт их всех. Дума не мог позволить этому произойти, пусть даже и пожертвовав искуплением для своего боевого брата. Остальным следовало дать шанс сражаться за Сангвиния и умереть с честью да славой. Капеллан нажал на спусковой крючок.

Каст резко дёрнулся и замер.

Дума встал на колени перед телом брата словно кающийся перед алтарём и позволил пистолету выпасть из руки. Его глаза блестели от слёз. Он потянулся к висящему на талии розарию и затянул адамантовую нить ещё туже. Та разрезала кожу, а на обсидиановые чётки пролилась кровь. Закрыв глаза, капеллан упёр подбородок в грудь.

— Сангвиний хранит тебя, и да простит он меня за мою неудачу.

Капеллан оставался в камере на протяжении долгих часов и молился в скорбной тишине.

Когда Дума вернулся в личные покои, сервы сняли со своего хозяина броню.

Один, в простых чёрных одеяниях, он подошел к деревянному столу в дальней части комнаты – единственному предмету мебели здесь помимо койки и стоек для вооружения. Капеллан сел за стол, открыл секретное отделение и достал оттуда свиток, после чего развернул документ. С минуту Дума изучал имена тех павших жертвой Чёрной Ярости, кто находился под его присмотром.

Исайя Ахмани – штурмовой сержант, Четвёртая рота, рождён на Терре, 654.М35.

Ганибал Адамарани – лейтенант, Четвёртая рота, рождён на Марсе, 832.М33.

Алексей Тамаэль – головорез, Четвёртая рота, рождён на Некромунде, 621.М38.

Гаэл Люциферус – штурмовой заступник, Четвёртая рота, рождён на Калте, 159.М33.

Гелиос Варрон – штурмовой заступник, Четвёртая рота, рождён в пустоте, 137.М36.

У каждого капитула Крови имелся подобный перечень – тайный почётный список, известный лишь капелланам, которые оберегали проклятых. Они вели собственные списки и добавляли имена в свитки памяти в реклюзиаме, а когда капелланы умирали, их списки сжигались.

Взяв перо, Дума окунул его кончик в стоящую сбоку чернильницу и со скрипом вывел на пергаменте ещё одно имя, после чего положил перо и посыпал лист песком, чтобы чернила высохли. Затем он прервался, шёпотом вознося молитву за обладателя этого имени.

Нерон Каст – заступник, Четвёртая рота Расчленителей, рождён на Неогеддоне, 547.М36.

Дума на мгновение замер, после чего вновь взял перо и сделал под именем подпись. Его сердце сжалось от скорби, когда он прочёл слова, и капеллан обругал себя за неудачу.

Мортуус сине Редемтио.

Вновь положив перо, Дума задумался, сколько ещё боевых братьев попадёт в этот список, пожертвовав рассудком и душами ради мира, который изгнал бы их из братства за мнимый грех не оказаться рождёнными на его поверхности. А ещё он подумал о том, скольким из них предстоит погибнуть без шанса на искупление.

Кретация не стоила даже одного.

Из обязательного цикла сна Думу вырвал пронзительный рёв сигналов тревоги, а решётки двери его камеры разрезали проходящий меж них багровый свет на равные ломтики. Сквозь шум пробились низкие дребезжащие голоса, принадлежавшие смертным. Перекатившись, капеллан вскочил с кровати, и спустя один удар сердца он уже держал в руках пистолет с боевым клинком. Дверь скрипнула, Расчленитель взвёл курок.

Внутрь ввалились сервы, носившие чёрные балахоны из мешковатой ткани. Дума опустил оружие и недовольно вздохнул. Поклонившись, смертные зашагали к рамам, на ходу доставая из своих одеяний разнообразные свёрла, молотки и прочие инструменты, что использовались для облачения космодесантника в доспехи. Мимо них прошёл самый пожилой слуга, который произносил благословения и разбрызгивал кропилом капельки священных мазей. Поклонившись, он жестом пригласил Думу занять место возле стойки для брони. Расчленитель так и поступил.

— По какой причине ты облачаешь меня в доспехи, серв? — спросил капеллан старца.

— Мы приближаемся к Кретации, мой лорд, — жестами показал тот, скрюченными пальцами сотворяя сложные символы боезнака астартес. — Командующая кораблём уверена, что мы выйдем из имматериума в течение считанных часов. Кроме того, вашего присутствие требует лорд Барахиэль.

— Что с кающимися? — Он не мог скрыть омерзение, которое испытывал, когда с его губ срывалась необходимая ложь. Капеллан унижал своих братьев, называя их таким порицающим словом. — Как они себя чувствуют?

— Они в порядке, мой лорд. Лорда Туриэля видели на палубе с новыми кающимися.

Дума нахмурился.

— Проинформируй лорда Барахиэля, что я буду с ними.

Серв кивнул, в то время как остальные продолжали заниматься доспехами.

Часть третья

«Амит взирал на галактику без Великого Ангела, на вселенную, что была лишена любви и света нашего отца, и горе сводило его с ума. В звёздах, к коим мы отправились с Терры для повторного завоевания, он видел лишь бесплодные дебри, которые следовало наполнить гневом и кровью.»

— Азкаэллон, командующий Сангвинарной гвардией

Глава четырнадцатая

Космическое пространство рябило, а звёзды растягивались словно поверхность океана перед цунами.

В систему Корифос ворвался варп, и через образовавшуюся гноеточивую рану бури из психоделических частиц вливали в материальный мир чистое безумие и радиацию, ненадолго даруя жизнь тварям, которые не могли обитать за пределами царства кошмаров. Всколыхивающиеся щупальца эфирных молний хлестали стерильную и недвижимую реальность, а окаймлявшие разрыв пульсирующие облака искривлённого света были словно инфицированные гематомы, давящие на кожу реального пространства, чья оболочка покрывалась зыбью как вода на пластековой поверхности.

Сквозь разлом в одиночку протащился «Кретацийский судья».

Корабль превратился в далёкий отголосок того сверкающего ударного крейсера, который расстался с «Виктусом» месяцами ранее. Его хребет и корма лишились целых участков спинальных минаретов и парапетов, а в боках зияли многокилометровые борозды, напоминавшие раны от когтей в теле жертвы хищника. Его подвески вооружения по правому борту были закрыты ставнями, носовой лэнс изгибался словно артритный палец, устройства отвода мощности прятались внутри корпуса. Двигатели же кашляли голубой плазмой, в то время как жидкий прометий кристаллизировался в пустоте.

Практически все, кто находился на борту побитого и серьёзно покалеченного звездолёта, тихо вздохнули с облегчением.

Они были в безопасности. Они были дома.

Устав от непрекращающейся болтовни, Барахиэль откинулся на спинку своего командного трона.

Сотни мужских, женских, а также издаваемых механическими аугментами голосов накладывались друг на друга и порождали бесконечную какофонию, что сдавливала череп апотекария. Доклады о состоянии машинариума и мощности щитов схлестывались с оценками артиллеристов и вестями о ремонтных работах, напоминая звон мечей, но без адреналинового возбуждения от убийств. Они повторялись снова и снова, передавались от трэлла к надзирателю, и от надзирателя к офицеру. Каждый являл собою звено в цепи, которая вела от палубного трэлла низшего ранга к Барахиэлю, восседающему на командном троне.

Вернее сказать, к Итэйн и Тойво – его доверенным лицам в вопросах, касавшихся пустоты.

Растирая висок рукой, апотекарий наблюдал за тем, как члены экипажа суетятся меж рядов аппаратуры и тактических постов. Боль наделяла зернистостью звуки бегущей в голове крови и речи офицеров, передававших отчёты с когитаторов Тойво и Итэйн. Щёлканье консолей и раскатистый стук сердец заглушали часть невнятного бормотания смертных. Космодесантник решил сосредоточиться на том радостном факте, который и стал причиной неутихающих разговоров.

Сейчас они находились к Кретации ближе, чем когда-либо.

Поднявшиеся заслонки окулуса явили взгляду звёздный пейзаж столь прекрасный, что казалось, будто светила только-только нанёс кистью гениальный художник. В душе Барахиэля воцарилось нечто сродни спокойствию, а его глаза искали пятнышко трепещущего красного цвета, бывшего звездой Корифон. От Кретации их всё ещё отделяли бесчисленные миллионы километров, и сама планета представляла собой мерцающую рыжеватую песчинку, однако, она странным образом притягивала душу апотекария, и крылась здесь не простая цель или жажда знаний. Трепет и чувство причастности, которого Расчленитель не ощущал со времен Баала и Терры, прогнали боль, но всё это было лишь малой частью того, что он испытывал. Барахиэль впервые по-настоящему ощутил надежду на их спасение.

— Мы так близко. В это трудно поверить, — сказал он Пашару, переводя внимание с нестройного биения сотен сердец рядом с собой на библиария. Его зубы ангела выдвинулись из дёсен, а рот наполнился слюной. — Мы столь многое отдали, чтобы добраться до Кретации. Даже я сомневался, увидим ли мы её. Воистину нас привело сюда благословение Ангела.

— Путешествие было тяжёлым даже с учётом всего того, чего мы ожидали от пересечения Разлома, — скрипучим голосом ответил псайкер, чья кожа выглядела бледной и натянутой, словно он страдал от страшного недуга. Зубы Пашара пожелтели, а доспехи как будто бы висели на его теле. — Возможно, мы ещё не преодолели всех трудностей.

— О чём ты? — прищурился Барахиэль.

Ему было не до загадок.

— Кретация – это Колыбель Гнева, — проскрежетал библиарий. — Не в её натуре радушно встречать чужаков или щадить тех, кто ходит по поверхности. Многие годы племена жили свободными. Возможно, они не ждут нас обратно, как и сам мир.

— Брат, не уподобляйся Думе, веря лишь в роковые предвестия.

Пашар усмехнулся, качая головой.

— Наш рождённый в пустоте брат всегда действует из благих побуждений, и когда совершает ошибки тоже. Именно ты привил ему такое качество, даже если и не признаёшь этого.

Апотекарий скривил губы, а его кровь начала медленно закипать от гнева. Капеллан воздержался от его приглашения на мостик, предпочтя остаться со своими реликвиями и подчинёнными. Ярости поддалось ещё трое Расчленителей, что увеличило численность роты смерти до восьми воинов. Туриэль же следил за четырьмя, кого охватила Красная Жажда. Барахиэль молился Ангелу, чтобы они не стали жертвами Ярости, ибо самолюбие Думы и так уже стоило им слишком дорого.

От злости апотекарий негромко заурчал сквозь стиснутые зубы.

— Я пытался спасти жизни экипажа, в то время как наш брат решил увлечься древней и отжившей своё традицией, которая позорила линию крови Расчленителей на протяжении целых поколений. Она лишь ускорит наше падение в ту грязную трясину, где некогда сидел капитул. Мы должны искать своё спасение на Кретации, а не принимать безумие как судьбу нашего братства.

Пашар взглянул на него, и Барахиэль увидел неуверенность в выражении лица библиария.

Несколько минут они провели в тишине, пока Барахиэль просеивал болтовню смертных и сортировал шквал обрушивающихся на него сенсорных данных по вереницам информации, которые он распутывал в уме. Он игнорировал боль, что вновь начала пульсировать в его черепе. В конце концов, апотекарий заметил отсутствие кое-чего в концерте вокс-горнов и голосов, эхом разносящихся по мостику, и это обеспокоило Расчленителя на чисто человеческом уровне. Он постарался отмахнуться от возникшего ощущения и вызвал к себе Итэйн.

— Ваши приказы, мой лорд? — слегка кланяясь спросила командующая кораблём.

У исхудалой женщины была серая грязная кожа, и свои тонкие губы она плотно сжимала от напряжения. Её глаза окаймлялись чёрными кругами, от тела исходила мерзкая вонь палочек лхо и рекаффа. Форма же, однако, выглядела девственно чистой, медали блестели под светом люменов будто недавно отполированные, а стрелки на кителе и брюках до сих пор оставались чёткими.

— Мы получали какие-либо астропатические вызовы из крепости-монастыря?

Итэйн сверилась со своим экраном, после чего исчезла в коммуникационном гнезде. Апотекарий проводил её взглядом, оценивая изменения, произошедшие с бывшей магистрессей вокса. К ней были подведены толстые пучки кабелей, а на тех небольших участках кожи, которая окружала дышащие за женщину решётки, виднелись свежие хирургические шрамы. Большая часть естественных функций организма теперь лежала на хим-шунтах и имплантированных устройствах для поглощения питательных веществ. Итэйн вернулась несколько минут спустя с мрачным выражением лица.

— Не было никаких входящих сообщений, мой лорд. — Она отправила на его экран зашифрованный пакет данных. Изучив их, Барахиэль тоже помрачнел. — Кажется, во всей системе нет ни единого живого сигнала, нет даже авгурных импульсов от маяков для телеметрии на границах.

— Ауспик ведёт пассивное сканирование?

Оскорблённая женщина застыла.

— С самого нашего прибытия, мой лорд, — невозмутимо произнесла Итэйн. — Это стандартная практика при входе в новую систему или в ту, что была долгое время отрезана.

— Благодарю вас, командующая кораблём. Держите меня в курсе любых подвижек.

— Странно, что наше прибытие не вызвало тревогу, — сказал Пашар. Библиарий откинул назад капюшон, демонстрируя покрытый рубцами бритый скальп. Его тонкие губы обрамляла угольно-чёрная борода, а вдоль челюсти тянулся шрам. — Астропатическая станция на Нирае должна была засечь нас.

Барахиэль ввёл команду на гаптическом пульте управления в подлокотнике трона.

Встроенные в палубу проекторы неуверенно ожили и выдали зернистое изображение, их негромкое урчание смешалось со стоявшим на мостике шумом. Сжатый гололитический образ семи миров системы Корифос сводился к разноцветным сферам, помимо которых взглядам наблюдателей представал внешний вид планет и макроаггломерационные списки данных из архивов «Судьи». Имперские поселения и военные объекты были точками травянисто-зеленого цвета на поверхности пяти миров.

После ввода очередной команды изображение сузилось до седьмого мира – Нираи.

Это был холодный ледяной шар с единственным намёком на поселение в виде астропатической промежуточной станции. Её недавнее возвращение в эксплуатацию стало одной из попыток Сета вернуть своим воинам технические возможности и восстановить их репутацию среди капитулов Крови. Барахиэль задумался, укомплектовали ли её персоналом полностью и снабдили ли припасами перед тем, как Расчленители отправились к Баалу.

— Брат, ты можешь обнаружить кого-нибудь из них? — спросил он. — Ну или же астропатов на других мирах? Аванпост Механикус или орбитальные оборонительные сооружения капитула? Хоть что-нибудь?

Библиарий покачал головой, и Барахиэлю пришлось сдержаться, чтобы не нахмуриться. Введя череду команд, он принялся изучать архивные данные по каждому миру, лежащему на их пути к Кретации.

Шестой мир под названием Цереус апотекарий пропустил. Планета представляла собой малозаселённый агромир с уровнем технологий примерно как на древней Терре, когда важнейшим элементом создания империи являлись деревянные корабли и судоходство, а война для наций была обычным делом. На Цереусе не располагалось ни астропатических станций, ни вокс-ретрансляторов. Что до пустотных кораблей, то об их наличии стал бы рассуждать лишь полный безумец. Рядом с записями о генетической чистоте и информацией о десятине пабулум капитула шли строчки касаемо производства агропродукции.

Барахиэль остановился на пятом мире – газовом гиганте со значком Опус Махины Адептус Механикус и крупным горно-обогатительным комбинатом на геостационарной орбите. Планета была источником редких руд и минералов, столь ценимых Механикус. Апотекарий просмотрел сведения о правах на добычу и сборе десятины рабочими из числа местных преступников в обмен на частую передачу небольшой доли материальной техники и военного снаряжения, которое не могло производиться на Кретации более скромными кузнями капитула. Спустя минуту апотекарий перешёл к следующему миру, раздражённый тем, что Механикус не выказали должного уважения при их прибытии. Обычно жрецы Марса следовали протоколу и строгим требованиям подобно тому, как цеплялись бы за спасательную капсулу в случае смертельной опасности.

Тем не менее, когда взор Барахиэля остановился на четвёртом мире, губы космодесантника растянулись в натянутой улыбке. Над строками данных рядом с планетой висел символ капитула в цветах крови и стали.

Кретация была окружена обширными минными полями и множеством орбитальных оборонительных сооружений, которыми мог бы гордиться любой сын Дорна. Главными элементами защитной системы являлись три звёздные крепости, а на орбите одинокой луны Кретации висела небольшая верфь. Бесплодную поверхность луны испещряли учебные базы и сети твердынь-бункеров, где неофитов и скаутов Десятой роты учили бою в новых, гораздо более враждебных условиях.

— Ты уверен? — спросил Барахиэль Пашара. На пояснице апотекария возникли мурашки. — А не мог варп-шторм повлиять на их способность засечь нас?

Библиарий покачал головой, и по спине Барахиэля пробежал холодок. Он повернулся к магистрессе вокса.

— Изучите имперский вокс-обмен, максимальная дальность и глубина сканирования. Немедленно!

На несколько минут воцарилась напряжённая тишина, ибо никто на мостике не смел говорить ни слова.

— Внутри системы не обнаружено никаких сообщений, лорд. Ни имперских, ни каких-либо ещё.

— Нам следует держаться дальних границ системы, — предложил библиарий, указывая на позицию в нескольких часах полёта от их текущего положения. — Мы можем разместить маяки для телеметрии, чтобы обезопасить подступы, и послать эскадрильи «Грозовых воронов» на разведку внешних миров.

Барахиэль покачал головой. Кретация не могла больше ждать.

— Это даст нам драгоценное время на починку «Судьи».

— Нет, — рявкнул апотекарий, когда опасениям не удалось перевесить его пыл. От спасения их отделяли считанные дни и одна единственная высадка на планету. Он был слишком близко, чтобы медлить из-за осторожности. Любая задержка могла привести Кретацию к той же кошмарной судьбе, которая постигла другие миры и опустошила их, тем самым лишив капитул шанса на избавление. Чем дольше они остаются на борту «Судьи» с его истощёнными ресурсами, тем более вероятно, что апотекарий или другие боевые братья падут жертвой проклятия. — Размещаем маяки и пилотируемые сервиторами зонды, но курс не меняем. Мы больше не можем позволить себе задержек.

Совет был собран за несколько часов до того, как «Кретацийский судья» достиг орбиты.

Барахиэль врезал кулаком по столу, призывая собравшихся к порядку. Держа руки на рукоятях мечей и топоров, семнадцать Расчленителей прекратили расхаживать по помещению. Воины напоминали апотекарию сидящих в клетке львов, которые отчаянно стремились на свободу, а из-за вынужденного бездействия Барахиэль и сам ощущал себя таким же львом. Они не могли высадиться без плана и согласия брата Дерона.

Через единственную бронестеклянную панель в стратегиуме Барахиэль наблюдал за тем, как Кретация поворачивалась вокруг своей оси. Её небеса напоминали палетку художника с чёрными и серыми красками, а на архипелагах и континентальных земельных массивах бушевали летние бури. Разрывы в облаках выглядели как цветные узкие полоски на чёрно-сером фоне, синие словно сапфир моря и изумрудные острова дополнительно освещались щупальцами бело-голубых молний, что рассекали небо. Красновато-оранжевые кровоподтёки вулканических извержений пульсировали в яростном подобии жизни, в то время как их лавовые побеги прокладывали себе новые пути в северных районах планеты.

Кретация была миром, который оказался зажат в тисках своих родовых мук, миром прекрасным и первобытным.

Однако, сей вид не тронул душу апотекария, ибо новости, полученные от дронов для записи изображения, наполнили его разум тяжкими думами в часы между расшифровкой данных и сбором совета.

— Братья. — На мгновение он ощутил щемящую боль, когда заслонки из тёмного железа скрыли планету от его взора. — Мы совершили то, что некоторые считали невозможным. Мы пересекли Разлом и прорвались через варп-шторм Аннигилус. Сегодня все наши жертвы оправдались. — Апотекарий на мгновение замолчал, облекая мысль в слова и подавляя грозившие вырваться из него нетерпение и страсть. — Мы добрались до Кретации.

Дума издал смешок, и его похожее на череп лицо рассекла уродливая ухмылка.

— Однако, не все новости столь же хороши. Наши попытки вызвать объекты капитула остаются без ответа, а дроны для захвата изображения показали, что очень многое изменилось спустя два десятка лет, когда Расчленители в последний раз бороздили небеса Кретации.

— Что же тебя так беспокоит, брат? — спросил Дума. — Разве ты не этого хотел? Вот мир, целый и несожжённый. Если не этого ты ожидал или надеялся обнаружить, тогда можешь вспомнить о чём я говорил, когда мы только отправлялись в путь. Что так и будет.

Несколько сержантов засмеялись, и даже Теман позволил себе тонкую улыбку.

Барахиэль раздавил нарастающее внутри него раздражение и подавил зарождающийся в горле рык. Яркие видения того, как он давит череп Думы своими руками, отдавались в разуме апотекария болезненной пульсацией. Капеллан мог не уважать Кретацию, мог не верить в их миссию по её возвращению, но выбирать не ему. Кретация была миром Расчленителей. Они вернут планету себе. Тяжело дыша, Барахиэль выпрямил согнутые для убийства пальцы и принялся работать ими с гаптической панелью управления.

Включившийся гололит отобразил систему Корифос в виде колыхающегося звёздного гобелена, после чего хитроумно спрятанные в колоннах и балках стратегиума ленточные проекторы стали расширять карту системы до тех пор, пока она не заполнила всё помещение. Пальцы Барахиэля вновь затанцевали над клавишами, накладывая на систему множество гололитических изображений: быстро сделанные пикты, данные авгурного сканирования и видеоизображения с миров на пути к Кретации. Апотекарию пришлось сдержать самодовольную улыбку, когда надменная ухмылка на лице капеллана исчезла.

Расчленители подошли ближе, начав анализировать собранную информацию и изображения.

— Астропатическая станция на Нирае уничожена, — сказал Барахиэль, указывая на рухнувшую башню, частично погребенную под снежным покровом самого удалённого мира. Покорёженные несущие балки и опорные стойки тянулись в небеса подобно скрюченным пальцам старика, а вокруг основания, словно горсти железных монет, валялись крупные куски изломанного металла. На поверхности мира не регистрировалось ни единого жизненного сигнала, хотя мысль о том, что человек мог выжить при температуре ниже нуля и высоком атмосферном давлении, сама по себе была смехотворной.

— Перегрузка генераторума, — произнёс Дума, подсвечивая несколько висящих в воздухе пиктов. — Об этом свидетельствует расположение следов взрывов. Данный объект возвели восемь тысяч лет назад, две тысячи из которых он стоял без эксплуатации. Плазменное ядро могло быть повреждено, а назначенные туда трэллы техникарума работали, ничего не зная о технологических нарушениях. Прискорбно, но ничего настораживающего.

Барахиэль настроил изображение с помощью гаптических средств управления, подсветив следующий набор пиктов, и морозная Нирая сменилась бурлящей, желтоватой цвета ушиба поверхностью газового гиганта.

— А перерабатывающий завод Механикус?

Дума молча разглядывал следы оледенелых развалин, запертых на орбите планеты в угрюмой тишине. Апотекарий просмотрел пикты, где внутренности завода вываливались во тьму в потоке обломков и затвердевшего в пустоте шлака, медленно вращаясь вокруг мира, топливные баки истекали жидким прометием, а из обрабатывающих установок вылетали редкие минералы. Тел не наблюдалось, ибо даже самых расходных членов экипажа либо разорвало на куски в предсмертных конвульсиях завода, либо же они взорвались при попадании в пустоту.

— Что с другими мирами? — поинтересовался Теман. — Аристей и Цереус?

Барахиэль сдвинул фокус гололита.

Во времена своего расцвета Аристей походил на Кретацию. Это был дикий мир, населённый чудовищами и примитивными людьми, хотя его жители выказывали генетические аномалии, из-за чего они плохо подходили для вознесения в ряды Адептус Астартес. Теперь же по главным континентам планеты распространялось пламя, а острова и архипелаги походили на серые капельки среди чёрных пятен отравленной воды, формирующих моря Аристея.

Церей постигло схожее несчастье. Мор убил её выращиваемые культуры и живой скот, и сейчас слизь вместе со скелетами завершали цикл распада. Низменности с сухой землёй полнились засушливыми участками, что тянулись по всем пиктам и характеризовались тонкими каменными линиями, которые очерчивали отдельные фермы и плантации. Леса Церея превратились в кладбища вечнозелёных растений и сосен, а самобытные посёлки и совсем маленькие города стали склепами с грудами костей на улицах.

— А Кретация? — спросил Танатос. — Что с Кретацией?

— Электромагнетизм её штормов нарушает работу наших авгуров, — ответил Барахиль, после чего подсветил три орбитальные крепости и крепость-монастырь на поверхности. На карту наложился слой, обозначавший максимальную дальность стрельбы всех орудийных батарей. Ударный крейсер же обозначался зелёной полоской, которая висела в глубокой пустоте далеко за пределами досягаемости орудий всех трёх объектов. — Мы не получали вызовов ни от крепости-монастыря, ни от звёздных крепостей. Судя по результатам сканирования, они работают на минимальной мощности. Скорее всего, энергию вырабатывают второстепенные плазменные реакторы.

— Значит, на станциях могут быть выжившие? — подал голос Кастивар. Сержант агрессоров возвышался над остальными Расчленителями, а его доспехи лязгали и гудели при каждом микродвижении. Нос и рот скрывались под изолирующим дыхательным аппаратом, на поверхности обеих перчаток «Пламенный шторм» были выгравированы списки убийств. — Возможно, они бы смогли объяснить нам, что случилось с системой после отбытия лорда Сета к Баалу и столкновения с Левиафаном.

— Может быть, — произнёс Пашар. — Хотя вряд ли мы найдём их в нормальном состоянии или вообще в здравом уме, чтобы получить адекватное объяснение. Скорее всего, это– — Скорее всего, остаточная мощность – это результат работы сервиторов, — прервал его Дума. Пашар метнул в сторону капеллана грозный взгляд, но все остальные промолчали. Барахиэль презрительно скривил губы. — Если их не отключать и обеспечить достаточным количеством питательных средств, они будут поддерживать основные функции станции до её уничтожения или же собственной деактивации.

— Воздействие Разлома? — поинтересовался Мика. Судя по всему, он был искренне обеспокоен изменениями. — Какой-то странный феномен, порождённый варп-энергией во время возникновения Цикатрикс Маледиктум?

— Нет даже самого ничтожного признака имматериального пролива, — сказал Пашар. — Он бы оказал более губительный эффект на планетарные биосферы, да и вестники Губительных Сил всегда отмечают свои акты опустошения жертвоприношениями или нечестивыми рунами. Всё это отсутствует.

Дума недоверчиво покачал головой.

— Церей – феодальный мир с плохо развитой медициной, поэтому он просто мог стать жертвой масштабной пандемии. Семьдесят пять процентов площади каждого из основных земельных массивов Аристея занимают джунгли, а огонь является большой угрозой во время засухи и сильных бурь. Может, всё дело в человеческой ошибке или вышедшем из-под контроля конфликтом между кланами. Вы ищете врагов там, где их нет, отчаянно выискивая повод остаться здесь и восстановить нашу власть над этой бесполезной каменюкой.

— Таковы приказы Сета, — холодным тоном произнёс Барахиль.

— К чёрту приказы Сета, — прорычал капеллан. — Он отправил нас сюда в изгнание! Мы не должны сидеть на никчёмной скале, навечно лишённые почёта и славы. Нам следует разорвать узы с этим проклятым миром, собрать поколение рекрутов и забрать оставшиеся реликвии. Мы бы могли отправиться к Сету и воевать с ксеносами и еретиками, заниматься тем, для чего нас создали.

— Это противоречит каждому положению в указе Сета, — рявкнул апотекарий, встревоженный тем, как много сержантов, судя по всему, были не против такой перспективы. — Он послал нас не устроить на Кретацию набег, а вновь утвердить принесённые ей клятвы. Одно собранное поколение – ничто по сравнению с постоянным источником закалённых рекрутов. Это наш мир, наша ответственность и наша привилегия владеть им. Тебе было бы разумно вспомнить, что ты не можешь диктовать политику капитула, как не могу и я. Принять такое решение способен лишь магистр капитула, а он ясно выразил свою волю нам обоим.

Дума презрительно усмехнулся, играя на чувствах других Расчленителей не меньше, чем на нервах Барахиэля. Апотекарий одарил его суровым взглядом и представил, как вырывает капеллану кишки.

— Барахиэль впустую потратит здесь наши жизни, чтобы взять на себя роль няньки для невоспитанных дикарей и превратить их выкормышей в сынов Великого Ангела. — Дума сделал паузу, позволив остальным поразмыслить над его словами, а тяга апотекария учинить насилие только возросла. — Братья, эта система стала жертвой обстоятельств, которые Сет предвидеть не мог. Обогатительного завода Механикус больше нет, как и всех материалов, необходимых для создания брони и оружия. Скорее всего, Кретацию постигло то же несчастье. Мы должны не сковывать себя узами с прошлым, а смотреть в будущее. Мы не перестанем быть Расчленителями, если примем распоряжение Данте и начнём набирать рекрутов на других мирах. Один или двое сержантов кивнули. Остальных раздирали противоречия.

— Никаких разговоров о том, чтобы бросить Кретацию, не будет! — прогрохотал Дерон, входя в стратегиум с Хариэлем и Туриэлем позади. Палуба сотрясалась от каждого шага боевой машины, а все воины в помещении уважительно замолчали. Слегка поклонился даже Дума. Барахиэль и другие Расчленители склонились ниже, когда могучий шагоход встав во главе стола для планирования. — Кретация – будущее Расчленителей, коим она являлась со времён Амита. Для большинства сей мир бесполезен, но это источник нашей силы, очиститель нашего гнева и ресурс, от которого мы не откажемся по прихоти капеллана-сопляка!

— Никто из нас не происходит родом с Кретации, мертвец, — рявкнул Дума, не отшатнувшись от пребывавшего в ярости дредноута, и обвёл собравшихся Расчленителей непокорно искрящимся крозиусом. — Это не делает нас Расчленителями меньше, чем любого сына той убогой скалы. Наш гнев не отличается от твоего. Чистая ярость Сангвиния, его боль и скорбь постоянно рвут наши души, и определяет нас именно сила обращать священный гнев примарха на верную службу, рискуя безумием, а не родные миры и суровые испытания.

Внезапно Барахиэль осознал источник неприязни Думы.

Страх. Дума боялся Кретации.

Не её опасностей или ежедневных угроз жизни, а сулимого миром будущего. Капеллан боялся исключения из братства капитула, боялся, что их перестанут принимать, что они потеряют уважение, которое зарабатывали семь долгих кровавых лет. Барахиэль понимал его. В тот или иной момент каждый из них испытывал подобные опасения, и самому апотекарию приходилось не единожды с ними бороться.

— Никто из нас не родился на Баале, — сказал Дерон, судя по всему, тоже распознав этот скрытый страх. — Тем не менее, все мы являемся сынами Сангвиния и Крови. Некоторые забывают, что наши основатели тоже родились на других мирах, освобождённых по пути к Кретации, включая священный Баал. Каждого из них Амит считал Расчленителем, как считаем и мы. Кретация сделала их сильнее. Сделает и тебя.

Дума молчал, ошеломлённый речью дредноута.

— Теперь мы должны решить, как распределить наши силы. Я бы послал отделения на абордаж всех трёх звёздных крепостей и отправил к крепости-монастырю передовой отряд.

Барахиэль кивнул, и по рядам остальных Расчленителей прошла волна согласного бормотания. Апотекарий выступил вперёд, чувствуя, как возбуждение наполняет мышцы обжигающим адреналином. Он уже представлял себя на поверхности Кретации, раскапывающего похороненные в крепости-монастыре тайны на благо своего капитула, своей линии крови и своего Императора.

— На позицию для запуска штурмовиков к звёздным крепостям «Судья» будет выходить большую часть дня, — сказал Дума, указывая на пунктирную линию – маршрут на звёздной карте. — Если отдать приоритет высадке на поверхность, избранные отделения окажутся в крепости-монастыре за несколько часов до первых запусков абордажных партий. Тогда орбитальные батареи обеспечат прикрытие «Судье» или разберутся со звездными крепостями, если те окажутся враждебными.

Барахиэль мигнул, удивленный таким резким изменением настроя у Думы.

Он окинул капеллана строгим взглядом, словно одной лишь силой воли мог определить, кроется ли тут дело в искреннем раскаянии или же это хитроумный замысел по захвату реликвий, которые и стали причиной его согласия отправиться на миссию.

— Кто возглавит атаку на поверхность? — спросил Мика.

— Я, — одновременно ответили Барахиэль и Дума.

Они оба взглянули друг на друга, и апотекарий ощутил возникшую между ними враждебность. На несколько секунд воцарилась тишина.

— Экспедицию должен возглавить я, — сказал Барахиэль, в чьей груди нарастал обжигающий гнев. Он сжимал и разжимал кулаки в попытках его утихомирить. — У меня есть опыт командования в джунглях, и готовясь к путешествию я изучал биосферу и географию Кретации. Мне знакомы и её блага, и её опасности.

— Твой инициат обладает теми же знаниями, — произнёс Дума с искорками веселья в глазах. Они поддевали Барахиэля точно так же, как самого капеллана поддевали возражения со стороны Дерона и апотекария. — Ты – хранитель нашего генетического наследия и будущего капитула. Будет верхом глупости посылать тебя в авангарде. Если ты погибнешь, наша надежда на выживание сильно померкнет.

Сержанты закивали, а сердце Барахиэля замерло.

— Я не буду сидеть в этой консервной банке вместе с кучей палубного отребья и твоей сворой проклятых, — прорычал он голосом, в который вкрадывались нотки раскалённого добела гнева. — Я отправлюсь на поверхность Кретации и узнаю, какое спасение может предложить этот мир капитулу.

Остальные Расчленители взглянули на него так, словно он вдруг сошёл с ума.

— Ты останешься здесь, апотекарий, — сказал нависнувший над Барахиэлем Дерон. — Капеллан всё говорит правильно. Ты слишком ценен, чтобы рисковать тобой в авангарде. Без тебя наша миссия обречена на провал. Ты возьмёшь на себя командование ударным крейсером на время нашей экспедиции на Кретацию.

Апотекарий обмяк. В его сердцах тлел гнев.

Глава пятнадцатая

Штурмовик «Владыка» «Второй отпрыск» дрожал во время спуска к поверхности Кретации, а пламя при входе в атмосферу начало отступать от блистера кабины. По бронестеклу стегал тропический ливень, корпус же стонал под жестокими ударами боковых ветров. Дума примагнитил сабатоны к палубе, левой рукой обхватывая опору для головы пилота. Последняя в этот момент боролась со штурвалом и красочно бранилась себе под нос. Перехватчик «Грозовой ястреб», бывший одним из четырёх истребителей, что летели вокруг «Владыки» в нестрогом построении «ромбом», опасно вильнул, и его плазменные двигатели омыли кабину «Второго отпрыска» нежно-голубым свечением. На дисплейном экране пилота вспыхнули сигналы предупреждения столкновения. Вновь выругавшись, женщина направила штурмовик резко вниз, прямо под перехватчика.

Дума сжал опору для головы ещё сильнее, когда «Грозовой ястреб» прошёл над ними, а по картолиту он увидел, что тот плавно занял позицию за «Владыкой». Шум бури прорвал пульсирующий вой двигателей перехватчика, столь же безустанный, сколь и биение сердец космодесантника, в то время как двигатели «Второго отпрыска» со скрежетом зачихали – это курс полёта повёл их сквозь шлейф кальцинированного пепла, поднимающегося от склона горы. Дума отчётливо увидел трепещущий свет над жерлом вулкана и почувствовал, как упала мощность двигателей, пока экипаж пытался прочистить турбины.

— Мы ещё даже не приземлились, а этот мир уже пытается прикончить нас, – сказал второй пилот голосом, чей тон граничил с паникой.

— Замолчи, человек, или Кретация лишится шанса самой тебя прикончить.

Пилот никак на это не отреагировал, так как всё его внимание было обращено на продувку плазменных двигателей и проводящих катушек. С третьей попытки ему удалось восстановить полную проводимость, после чего Дума увидел, как экипаж принялся лавировать меж спутанных лент дыма и пепла, а также сверкающих молниевых дуг, которые пронзали воздух рядом с кабиной подобно корпускулярным лучам некронского гаусс-оружия. Направляемые размеренными звуковыми сигналами маяка для телеметрии, установленного в крепости-монастыре, они летели над каньонами и вьющимися словно нити горными цепями, чьи вершины тянулись к небесам как эбеновые когти. По бокам от них метались тени – это были стаи четырёхкрылых рептилий, которые боролись друг с другом за укрытие от дождя, ибо тот мешал им летать из-за угрозы нежным летательным перепонкам. Сенсориум капеллана идентифицировал зверей как ранодонов.

Дума обратил свой взор на пышный древесный полог. Он тянулся далеко за горизонт, чем напоминал барханы священного Баала, а меж деревьев спокойно передвигались хищники и их добыча, защищённые от шторма. Взгляд капеллана выхватывал из листвы освещаемые молниями образы мускулистых плотоядных рептилий, размерами превосходящих титанов типа «Гончая», и членистоногих с хитиновыми пластинами толще, чем корпус «Лэндрейдера». Глядя на проскальзывающие между облаками клинки приглушённого лунного света, Дума ощутил, как внутри него впервые зашевелилось чувство уважения к местным людям, чувство, которому он не был рад.

— Это что-то с чем-то, да? — сказал Мика нетронутым воксом голосом.

Вид дикого мира очаровал присоединившегося к ним сержанта. Его штурмовые заступники ждали в левом десантном отделении, в то время как головорезы Анджело занимали правое. Через пикт-камеры в обоих отделениях Дума увидел, как бойцы занимаются своим боевым снаряжением, завершая последние акты почтения и проверки перед посадкой, и сделал мысленную заметку проверить собственное оружие. Кретация полнилась опасностями, а капеллан не был глупцом и не собирался недооценивать их хоть на секунду.

Здесь самоуверенность – это скорейший способ умереть.

— Я мало видел похожих миров, — ненавидя каждый слог признал Дума. Правда заставляла капеллана звучать слабым, подтачивала его позицию касательно того, чтобы забросить планету после сбора древних реликвий капитула. Тем не менее, он не мог заставить себя обманывать брата. — С Кретацией не сравниться даже мрачному величию Фенриса.

Мика кивнул, приведённый в абсолютный восторг чудовищной первобытной красотой.

Теперь «Владыка» летел вдоль береговой линии океана, чьи воды были чернее детских кошмаров и волновались от сильных ветров. Сенсориум Думы высветил предположения об огромных водных организмах – монструозных зверях в несколько раз крупнее эсминцев, с толстой чешуей и шипами, что длиной превосходили абордажный гарпун. Однако, прежде чем системы успели завершить сканирование, штурмовик ушёл в сторону от океана и принялся рассекать воздух над многими акрами открытых равнин и гниющих болот. Реки пузырящейся лавы прокладывали себе сквозь землю новые пути, а из озёр и небольших ручейков испивали воду пасущиеся животные. Сенсориум капеллана отображал меняющий курс полёта и расстояние до маяка.

За считанные минуты счётчик километров сменился с пятизначного числа на четырёхзначное.

Спустя ещё несколько расстояние сократилось до трёх цифр, а живот капеллана свело от волнения. Теперь, после целых месяцев ожидания, от настоящей награды Думу отделяли жалкие минуты. От перспективы вернуть реликвии капитула кровообращения Расчленителя ускорилось, и на одно единственное радостное мгновение он забыл о том, что Барахиэль с Дероном наложили запрет на его план.

— Лорд-капеллан, мы вошли в бесполётную зону крепости-монастыря, — доложил пилот. Минуты перед его следующей репликой пролетели как секунды. — Выходим на расстояние прямой видимости.

Дума ничего не ответил, ибо от благоговейного трепета у него перехватило дыхание.

Построенная на склоне горы крепость-монастырь Расчленителей была резкой тенью на фоне темноты, которая своими острыми очертаниями рассекала мягкую уступчивую ночь словно нож – податливую плоть. Фасадам её самых крупных башен придали форму облачённых в плащи с капюшонами ангелов-скелетов, что прижимали к груди клинки жнеца и топоры палача, а мелкие источники рубинового света на лезвиях оружия напоминали тянувшиеся вниз капельки крови за мгновения до падения. Изучив капли поближе, Дума правильно определил их как наблюдательные блистеры, ангары для штурмовиков и светлицы для высокопоставленных боевых братьев и почтенных имперских представителей.

Он усмехнулся, сомневаясь в частом использовании последних помещений. Расчленители не были тем капитулом, который принимал представителей других имперских организаций, почтенных ли либо каких других.

Дума осмотрел центральную цитадель, скользнул взглядом по пространству над внутренней стеной и окинул им множество макропушек, фузионных излучателей и плазменных аннигиляторов, которые наблюдали за небесами отрешённым взором своих по акульи хищных дул. Меж внутренних стен простирался комплекс бункеров, посадочных площадок, плакированных железом башен и гидропонных куполов, окружённых ветхими жилищами крепостных работников. Артиллерийские орудия в окопах и противовоздушные батареи лениво описывали стволами дуги своих секторов огня, их сложные прицельные матрицы управлялись сервиторными мозгами в люльках с суспензорной жидкостью, работа которых была синхронизирована с сетью связи командования. Но сильнее всего прочего впечатляла куртина из скалобетона и гранита.

Длина от её верхних парапетных стенок с бойницами до окружавших крепость травяных угодий составляла шестьсот метров. Дополнительно укрепляло куртину множество многоярусных огневых галерей, равелинов и тяжелобронированных казематов. Толстые железные шипы между галереями пронзали тьму словно копья греканской фаланги, а обвивающие их ползучие растения были в равной степени и естественной защитой, и попыткой джунглей прогнать отсюда капитул.

Дума предположил, что они ядовиты, и когитаторы доспеха это подтвердили.

Капеллан подавил взволнованный вздох, но мысли о том, что скоро он попадёт в крепость, заставляли его сердца биться быстрее. Дума не смог сдержать улыбку, подмечая следы обитания здесь людей в чётких линиях, по которым были срублены ползучие растения, и в мерцающих огоньках внутри багровых обсерваториумов и ангарных ниш. Расчленителя не обеспокоил ни раздавшийся сигнал тревоги, за которым последовал разворот оборонительных батарей, ни появление на дисплее пилота схожих предупреждений.

— Запросить разрешение на полёт, — приказал Дума.

— Командный узел капитула, — начала пилот, в то время как протянувшийся от её руки мехадендрит соединил женщину с консолью управления. Она слегка повернула кисти, и штурмовик накренился вправо, не переставая медленно снижаться. — Это десантно-штурмовой корабль модели «Владыка» под именем «Второй отпрыск», приданный Четвёртой роте. Запрашиваю разрешение на посадку в ангарной нише два-гамма. У нас на борту эмиссар Габриэля Сета – магистра капитула, лорда Кретации и Стража Гнева.

Скрежет раздавшихся в воксе помех напоминал приглушённый звук шлифовки наждачной бумагой.

Минуты проходили без ответа.

Пилот вновь открыла вокс.

— Повторяю, это десантно-штурмовой корабль модели «Владыка» под именем «Второй отпрыск». — Она щёлкнула переключателем на консоли, запуская авгурное сканирование. — Мы на подлёте, у нас на борту эмиссар Габриэля Сета, магистра капитула Расчленителей. Запрашиваю разрешение на посадку в ангарной нише два-гамма.

Тишина, воцарившаяся после очередного потока помех, была оглушительной.

— Может, они не узнают нас? — спросил Мика, изучая плексигласовый экран, на котором уже в четвёртый раз отображался цепной сигнум-код штурмовика. — «Владыки» начали использоваться лишь в ранний период Неодолимого Крестового похода. Возможно, они не считают его имперским.

Обдумав эту мысль, Дума покачал головой.

— Не думаю, что проблема в этом, брат. Даже если бы они не узнали во «Владыке» имперский штурмовик, то допросили бы нас, а не проигнорировали. Тут дело в чём-то другом.

— Нас сопровождают противовоздушные орудия, — доложил второй пилот и щёлкнул несколькими переключателями, активируя средства противодействия. По его щекам стекали капельки пота, пока он дрожащим голосом зачитывал результат авгурного сканирования. — Батареи ближнего и среднего радиуса действия. Плазменное, ракетное и лазерное вооружение.

— Автоматические оборонительные системы?

— Нет, — ответил пилот, ещё немного опуская штурвал, после чего их угол снижения уменьшился. — Мы почти семь минут находились в пределах их дальности стрельбы, но отслеживать они нас начали лишь после передачи нами идентификационной сигнум-цепочки.

Капеллан сжал кулаки и принялся раздражённо играть желваками.

Успокаиваясь, он вытащил из поясной сумки инфочип, затем повернулся к сидящему справа от консоли серву. Женщина с символом техникарума над сердцем была моложе остальных. Она потянулась к чипу и побледнела, когда капеллан его не отпустил. В голове Думы возник образ покрытого шрамами магистра капитула, не сулящего ничего, кроме насилия и жестокости, отчего по спине Расчленителя пробежал холодок. За это мгновение слабости ему стало стыдно точно так же, как и тогда.

— Личный код Сета. — В дыхании женщины ощущался дразнящий сладкий страх, её сердце билось чаще, а кровь бежала по венам быстрее, что заставило выдвинуться из дёсен зубы ангела Думы. — Передай его, затем сотри из всех банков данных и мем-катушек.

Она кивнула с выражением чистого ужаса на лице.

Её дрожащие пальцы затанцевали по клавиатуре, добавляя к командному шифру Сета слои изощрённой химерической криптозащиты, прежде чем закодировать его в закрытый информационный импульс. Дума не сводил с серва глаз даже несмотря на то, что с каждой секундой сигналы тревоги становились всё громче и настойчивее.

— Канал с криптографической защитой готов. Передаю командные шифры.

Едва она их отправила, как ночное небо ожило, а на корабли обрушился настоящий кошмар.

Воздух рассекли устремившиеся к «Владыке» багровые лучи, но благодаря химически улучшенной реакции смертного экипажа им удалось избежать уничтожения. Заложив вираж и трясясь от глухих разрывов снарядов, что наполняли небеса новыми облаками, штурмовик ушёл ниже секторов обстрела лазеров. Ведущий «Грозовой ястреб» получил попадание, и его фюзеляж объяло пламя, в то время как в кабине «Владыки» раздался пронзительный вой предупреждения о неуправляемом снижении. Дума не смотрел за падением истребителя, хотя спустя несколько секунд вокс-оператор доложил о столкновении с землёй.

Навстречу штурмовику потянулись бело-серые инверсионные следы.

— Ракеты! — вскрикнула пилот, резко закладывая вправо.

— Задействую средства противодействия! — рявкнул второй пилот.

Раздались щелчки вылетающих из-под фюзеляжа тепловых ловушек, а трэлл-стрелок активировал управляемые сервиторами тяжёлые болтеры, которые начали выпускать по приближающимся ракетам взрывные снаряды. Наблюдая, как те детонируют с краткими огненными вспышками, Дума ещё глубже впился пальцами в наполненную защитным гелем подушку для головы пилота. Мимо кабины пролетела очередная волна ракет, и к земле устремился ещё один «Грозовой ястреб». Вокс забился криками пилота, но Дума выключил его. Не было никакого смысла слушать этот раздражающий звук.

Теперь он и сам увидел короткую вспышку от столкновения с землёй.

— Мой лорд, нам нужная другая посадочная зона.

Капеллан кивнул, удивлённый взвешенным высказыванием пилота.

Морганием глаз он выбрал картолитовую руну, после чего начал изучать архивные карты и орбитальные изображения на предмет видимой посадочной зоны рядом с крепостью-монастырём. «Владыка» вылетел за пределы досягаемости пусковых шахт и оборонительных лазеров, а пилоты уменьшили тягу двигателей, когда штурмовик вышел на орбитальную траекторию. Спустя несколько мгновений ночные небеса вновь вернули себе приглушённый тёмно-синий окрас.

Дума нахмурился – ему не удалось найти безопасную посадочную зону возле крепости-монастыря.

Его сенсориум принял закодированный информационный импульс, и капеллан услышал грохочущий машинный голос, наполненный властностью древнего.

— Доставь нас к этим координатам, смертный. Оттуда пойдём по земле.

«Владыка» сел в указанной Дероном посадочной зоне, представлявшей собой небольшую поляну возле устья реки. Когда двигатели затихли, Дума повёл своих братьев наружу. Их цепные клинки работали, а болт-пистолеты были наведены на лесополосу. Сабатоны вязли в грязи, каждый шаг по мокрым веткам и листьям сопровождался чавканьем. Остальные космодесантники рассредоточились огибающим «Второго отпрыска» полукругом, держась на расстоянии нескольких метров друг от друга.

Сняв шлем, капеллан впервые вдохнул воздух Кретации.

Он был богат кислородом в оптимальном соотношении с углекислым газом, что почти не отличалось от состава атмосферы Терры в её доисторическую эпоху. Дума не чувствовал ни единой загрязняющей примеси, которые отравляли десятки имперских миров, хотя воздух оказался полон слабых токсинов и ядов. Барабанившие по коже Расчленителя капли дождя смывали пот, а на вкус вода была свежей и чистой.

Внимание Думы привлёк лязг расцепляющихся магнитных фиксаторов.

Застонали механические сочленения, раздался грохот тяжёлых шагов. Плазменные двигатели «Владыки» взвыли словно баньши, когда штурмовик полетел обратно на орбиту, в то время как дредноут с грохотом двинулся к реке и пустой поляне. Там он молча простоял несколько минут, пока по его шасси хлестал ливень. Остальные Расчленители ничего не говорили и не делали. Воины просто выискивали возможные угрозы, позволяя Дерону недолго поразмышлять в тишине.

Дума же не был столь почтителен.

Капеллан направился прямо к безмолвной боевой машине, одним плавным движением доставая и активируя крозиус. Его грудь жёг раскалённый гнев Сангвиния, который понукал Расчленителя обрушить булаву на лязгающее коленное сочленение дредноута, но своим бездействием он истязал эту мысль. Губы Думы растягивались в жестокой ухмылке. Часть космодесантника хотела померяться силами с дредноутом в бою, хотя Расчленитель знал, что у такого противостояния может быть лишь один исход.

— Твои безмозглые рабы открыли по нам огонь! — гневно рявкнул капеллан. Ярость скрежетала по стенкам его черепа словно жернова, суля ему удовольствие, если он просто уступит ей. — Они посмели напасть на сынов Сангвиния! Почему? Они настолько отсталые, что не узнали своих вернувшихся хозяев, или же это вы были настолько скверными владыками, и теперь вам оказывают сопротивление?

Дредноут повернулся к нему. Вода лилась с его саркофага сплошным потоком.

— Мало кто из них умеет управлять оборонительными батареями, и никто бы не смог взломать контрольную систему без кодов. Скорее всего, машинные духи оружия не распознали «Владыку» или образец голоса твоего пилота, после чего открыли огонь.

— Мы передали коды, которые Сет отправил нам через ноосферный инфомост вместе с голосовой передачей. Ты сам подтвердил их, так что либо циклы сна повредили твой рассудок, либо тебя отправили завести нас в ловушку на этой трижды проклятом мире, а?

Донёсший из вокодера дредноута громоподобный механический грохот посрамил бы даже звуки бушующей над их головами грозы. Один из головорезов Анджело повернулся, а штурмовые заступники Мики удивлённо заворчали, отчего сидевшие недалеко птицеподобные звери в панике улетели. Со стороны лесополосы доносились крики животных, повторяющееся щёлканье мандибул насекомообразных существ и рёв голодных плотоядных тварей, разносившийся меж деревьев. Пальцы Расчленителей сжались на спусковых крючках ещё сильнее.

Дума опустил пистолет, из которого целился прямо в смотровую щель дредноута.

Дерон не двигался и не видел в капеллане угрозы.

— Следи за тоном, рождённый в пустоте, — сказал он, делая громогласный шаг в сторону Думы. Тот сместил баланс тела, готовый уйти в сторону, если «Фуриозо» решит атаковать. У капеллана голова была меньше зубьев двух гигантских эвисцераторов, рассекавших воздух. — Если бы я убил тебя за твою дерзость, сомневаюсь, что магистр капитула стал бы оплакивать твою смерть.

Дума ухмыльнулся. Плевать он хотел на мнение Сета.

— Те дикари начали стрелять по нам! — повторил капеллан, тыкая крозиусом в сторону крепости-монастыря. Капли дождя испарялись при встрече с расщепляющим полем оружия. — Я узнаю, почему.

— Причина мне неведома, — холодно ответил Дерон. — Что-то на Кретации изменилось. Она ощущается иначе, хотя это неудивительно. Разлом выплеснул на галактику буйство варпа, сея на имперских мирах чернейшее безумие и гнусную ересь. Станешь ли ты винить людей за стрельбу по незнакомому кораблю в их воздушном пространстве?

— Изоляция и подозрительность не оправдание. Сотни миров в одиночку сталкивались с вещами и похуже. Они по нам не стреляли! — Дума замолчал, повторяя про себя литанию стойкости, чтобы обуздать вырывавшийся звериным рыком гнев. — Если они стали жертвой безумия, сначала мы должны установить его масштабы. Если пал весь гарнизон, нам следует изучить их слабые места и диспозицию, чтобы соответствующим образом спланировать штурм. Кретация нас не отвергнет.

Раздался очередной раскат механического грома, и дредноут сделал шаг вперёд.

— Ты считаешь, будто Кретация подобно любому другому миру, — начал Дерон. — Это твоя первая ошибка. — Надменный тон ветерана вызывал у Думы желание ударить его. — Она не похожа на остальные имперские миры. Прояви мудрость и держи этот факт в уме, прежде чем–

— Движение в лесополосе! — рявкнул Мика, активируя цепной топор.

Забыв о споре с Дероном, капеллан тут же развернулся к деревьям.

Его шлем начал переключаться между режимами отображения: ультрафиолетовый, акустический, с усиленной работой ауспика. Между деревьями мелькали тепловые силуэты – эти пятна вызывающего мигрень цвета чирикали и лаяли. Сенсориум Думы присвоил каждому зверю светящийся красный индикатор, одновременно выделив их когтистые руки и длинные гибкие хвосты с шипами. На игольчатых зубах животных блестел секретированный яд. Стая насчитывала больше тридцати особей на пике физической формы.

— Движение на левом фланге, — доложил Анджело, и капеллан увидел мчащуюся сквозь заросли вторую стаю, которая была даже многочисленнее первой. — Скопление местных созданий.

Из лесополосы вырвалась орда двуногих чудовищ с щёлкающими челюстями и переливающейся хамелеоновой чешуей, что жирно поблескивала под дождём. Мускулистые жилистые существа были на голову выше Расчленителей. Дума навёл прицел на чешуйчатый лоб создания и разнёс его голову на куски. Дульные вспышки разогнали темноту, когда залпами реагирующих на массу снарядов космодесантники начали выкашивать монстров пачками. И всё же, те продолжали бежать в сторону Расчленителей, перепрыгивая через трупы. В их глазах светились голод и звериная ярость.

— Во имя Сангвиния вы удержите позиции! — проревел Дума, застрелив ещё одного противника. — Не опозорьте Великого Ангела, даровавшего вам жизнь! Мы – гнев! Мы – смерть!

Он выпустил залп в грудь ещё более крупного существа, чью голову венчал небольшой гребень из разноцветных выступов. Болты превратили его в кровавую дымку. Сменив цель, капеллан единственным выстрелом взорвал череп следующей твари, а последовавшей очередью прикончил третью и четвёртую. Одно чудовище подобралось слишком близко и когтями оставило в керамите глубокие борозды. Ударом крозиуса Дума отделил его голову от тела.

На всякий случай он ещё и раздавил её сабатоном.

— Овиракторы, — прогрохотал дредноут, чьи автоматические системы заряжания подавали боеприпасы в установленные под саркофагом штормовые болтеры. Шквал снарядов «Кровавый осколок» оставил от двух скачущих монстров лишь лоскуты сырого окровавленного мяса, в то время как Дума отбил когти другого создания, после чего выпустил ему несколько болтов в брюхо. — Шипы на их хвостах покрыты мощными нейротоксинами.

На землю рухнул один из головорезов по имени Сендек, чьё горло рассёк как раз шипастый хвост.

— Никому не сравниться с тобой в умении выбрать подходящий момент, брат, — сухо произнёс Мика, обезглавливая зверя.

Упал заступник, его грудь и пластрон были разорваны твёрдыми как алмаз когтями.

Дума увернулся от удара хвостом, затем выстрелил в голову его обладателю. Крозиусом он убил второго зверя, одновременно разрывая очередями ещё двух. Пульс капеллана участился, когда он вошёл в ритм схватки, разя врагов крозиусом и пистолетом. Крепко сжимая рукоять булавы, Расчленитель боролся с желанием выпустить через рёв ярость Сангвиния, от которой бурлила его кровь.

— Я – гнев! — рычал Дума, на чей визор брызгала кровь овиракторов. Спустив с поводка Жажду, он расправился с двумя хищниками, пировавшими трупом Сендека. — Я – смерть!

Последней очередью капеллан свалил пытавшегося обойти Мику овирактора. Штурмовой сержант благодарно кивнул, отсекая хвост монстру, который схватился с одним из его заступников. Дума выпотрошил другого, вновь пачкая визор кровью. Взор Расчленителя заволокло красным и чёрным, и капеллан заревел, взвывая к зверю внутри себя. Мир вокруг превратился в смазанное алое пятно, а чувства Думы захлестнули запах меди и влажный треск разрываемой плоти.

Он убивал до тех пор, пока убивать стало некого.

Дума тяжело дышал, а по его лбу стекали капли пота. Капеллан позволил выключенному крозиусу с глухим стуком упасть навершием в грязь. Восприятие реального мира возвращалось к нему медленно, ибо красная дымка перед глазами упорно не желала исчезать. Землю устилали трупы, витэ вытекала из перемазанной грязью разорванной плоти. Собственная кровь Думы побуждала его убивать, но жертв вокруг не осталось. Он пробормотал молитву Сангвиния, успокаивая дыхание и замедляя пульс.

Его братья дёргались и рычали, борясь с вшитым в их кровь инстинктом убийцы. В живых осталось семнадцать. Некоторые сопротивлялись желанию броситься в джунгли в поисках новых жертв, в то время как те, кто быстрее прочих вернул себе хладнокровие, собирали боеприпасы и части доспехов для замены с мертвецов. Туриэлю выпала мрачная честь по сбору прогеноидов, и все три органа были собраны без проблем.

— Кретация не терпит слабости.

Грохочущий Дерон произносил эти слова так, словно они были чем-то самим собой разумеющимся.

— Мои братья не были слабыми, — прорычал Дума, перезаряжая болт-пистолет. Он позволил себе насладиться впрыснутой фармакопеей дозой адреналина, чтобы подстегнуть чувство гнева и приглушить скорбь. Жестами капеллан приказал Мике собрать древесину для костра. Сейчас у них не было времени для оплакивания павших. — Они погибли в бою, чествуя Амита и Великого Ангела.

— Верь в это, если тебе так удобнее.

— Ты сказал, что я не знаю Кретацию. — язвительным тоном произнёс сквозь стиснутые зубы Дума, сопротивляясь желанию ударить дредноута. — Тут ты прав. А сейчас ты поделишься каким-нибудь полезным советом или продолжишь сыпать ребяческими оскорблениями и безосновательными осуждениями?

— Здесь есть лагерь, — ответил Дерон. Судя по голосу, тот сказал это с лёгкой улыбкой, хотя капеллан не был до конца уверен. — Место великого паломничества как для племён, так и для капитула. Он в нескольких часах ходьбы на север в сторону гор, но там могут найтись зацепки касательно того, что стряслось за время нашего отсутствия, или же люди, которые нам что-нибудь расскажут.

Поразмыслив над предложением, Дума отошёл в сторону.

— Веди, брат.

Глава шестнадцатая

Барахиэль сделал глубокий вдох и открыл глаза.

С символа капитула на стене, сделанного из кровь-камня и пластали, на апотекария взирало его собственное, покрытое шрамами лицо цвета древесины кедра с остриженной бородой и серебряно-золотыми волосами, которые смягчали угловатые черты. Открытую кожу Расчленителя покусывал холод, скользящий вдоль конечностей, чтобы вонзить ледяные клыки в грудь космодесантника. Покрытые изморозью светосферы, являвшиеся единственным источником освещения в камере для медитаций, мигали в унисон со спокойным пульсом плазменных двигателей «Кретацийского судьи». Этот эффект должен был успокаивать, но у Барахиэля он вызывал лишь сильное раздражение.

Апотекарий вновь глубоко вздохнул и попробовал сосредоточиться ещё раз.

Жаркий гнев Великого Ангела отказывался спокойно пребывать в венах Расчленителя. Дума унизил Барахиэля. Опять. Капеллан лишил его авторитета, укрепив собственный, и сделал посмешищем в глазах Четвёртой, а эмиссар Сета одобрил это, заставив апотекария остаться на борту. Он был дразняще близко и одновременно невыносимо далеко от ответов, которые могли спасти его – спасти их – от Ярости. Сжав кулаки, Барахиэль заскрежетал зубами. Их глупая вера в то, что Ярость являлась частью Расчленителей, лишь ещё ближе подведёт космодесантников к проклятию. Вера нездоровая, искажённая, практически оторванная от действительности. Апотекарий её не понимал.

Его медитацию нарушило пиканье вокс-пластины на переборке.

— Лорд Барахиэль. — Затем минута тишины. — Лорд Барахиэль?

Полагая, что все его усилия сосредоточиться бесполезны, сидящий апотекарий встал на ноги и аккуратно помассировал мышцы, чтобы восстановить кровообращение. Он не двигался на протяжении нескольких часов, но не стал ни на йоту спокойнее, а также ни разу не постиг более глубокого чувства осознанности, нежели прежде. Всё это время Барахиэль ощущал лишь укусы царившего в камере для медитаций холода и термоядерный жар гнева Ангела. Вокс-пластина продолжила издавать пронзительный писк. Апотекарий бросил мимолётный взгляд на идентификационный знак, который отмечал сигнал как приоритетный и идущий с мостика.

Барахиэль нажал на кнопку рядом с защитной решёткой динамика, и тот с треском ожил.

— Сержант Тумело, — сказал апотекарий. — Надеюсь, ты прервал меня не без причины.

— Так и есть, брат. — Помимо голоса молодого сержанта Барахиэль услышал ещё и обрывки болтовни на фоне, после чего ощутил, как изменилась частота, с которой дрожала палуба. Корректировка курса, предположил он. — Тебя вызвали на палубу кающихся. — Апотекарий скорее почувствовал, нежели услышал мрачную неприязнь в голосе Тумело. — Одному из подчинённых Думы нужна твоя помощь.

Горло Барахиэля запершило от влажного рычания. Он уже и так потратил достаточно времени впустую, занимаясь этими бессмысленными упражнениям. Ему нужно было продолжать исследования.

— Его состояние требует немедленного вмешательства?

— Меня заверили, что так и есть, брат.

В глотке апотекария забулькала кислотная слюна, которая начала опалять плоть, что заставило его тяжело сглотнуть. Желудок устранил кислоту. Хоть Барахиэль и не смог убить Люциферуса, к роте смерти он испытывал всё то же чувство враждебности. Эти воины были проклятием, они пагубно влияли на возрождающуюся репутацию Расчленителей, а также представляли недопустимую угрозу их душам и рассудку. Тем не менее, сия истина не умаляла его долга перед Ангелом и страдающими братьями.

— Понятно, — ответил апотекарий с рычащими нотками в голосе. — Буду там.

Тумело оборвал связь, оставляя Барахиэля в тишине.

Когда апотекарий покинул камеру для медитаций, стоявший во рту привкус от ладана сменился солёным привкусом пота от испытывающих страх людей. Он подошёл к столу, до сих пор заваленному материалами по исследованию. Люмены над ним были заменены заряжающим насестом для сервочерепа, индикатор на котором во время зарядки периодически мигал красным. В глазницах устройства размещался узколучевой сканер, а на месте конечностей-кронциркулей виднелись дополнительные носители информации и вокс-горн. Большую часть результатов исследований Барахиэль хранил в памяти сервочерепа, и сейчас ему хотелось продолжить работу.

Путешествие на палубу двенадцать-алеф лишь отвлекало.

Сервы стояли, сбившись в небольшую кучку. Они носили багровые одеяния, а над их сердцами были видны символы Четвёртой роты и техникарума. При его приближении они начинали дергаться и дрожать, и апотекарий чувствовал бросаемые украдкой взгляды, метавшиеся между палубой и самим космодесантником. Барахиэль не обладал психическими дарами своего генетического отца, но мысли смертных ощущались как обжигающее касание клейма. Ядовито-злобные и вероломные, они читались в едва заметных движениях челюстей, в трепещущих расширяющихся зрачках и неярком блеске испарины. Люди никогда бы их не озвучили, даже во время попоек или в моменты уединения в своих жилых помещениях.

Мясник. Чудовище. Изверг. Дикарь. Головорез. Убийца.

Каждая такая мысль бередила рубцы, оставшиеся в душе Барахиэля после пересечения Разлома.

Апотекарий подошёл к центру комнаты, где стоявший на подставке доспех ждал, пока трэллы зафиксируют его вокруг тела космодесантника. Каждая деталь была свежевыкрашена, а шрамы, заработанные в бою с ксеносскими коллаборационистами и трэллами-мятежниками – удалены. На наплечниках красовались новые знаки отличия. Поклонившись с поразительной синхронностью, сервы принялись ждать приказа, сжимая в трясущих потных руках инструменты.

— Облачите меня.

Вновь поклонившись, сервы подошли к нему и начали натирать кожу Расчленителя священными маслами и порошками, нараспев произнося клятвы и коверкая звучание высокого готиками своими акцентами, принесёнными из трущоб десятков миров. Затем они надели комбинезон, осторожно пристегнув его к нейроразъёмам на теле. Если их пальцы соскальзывали или задевали кожу апотекария, тогда после каждого благословения смертные бормотали извинения и кланялись. Барахиэль же едва это замечал, ибо внимание космодесантника было приковано к сервочерепу на жерди и исследованиям.

Вскоре начался процесс облачения в доспехи, и помещение заполнилось звуками промышленных инструментов.

— Мой повелитель Барахиэль.

Когда сервы-оружейники закрепили нижний слой фибромышц и абляционный монтажный каркас из адамантия на левой голени и икре, начав проверку интерфейсных реле, вперёд выступила ещё одна фигура. Губы апотекария слегка дёрнулись из-за воздействия сильного электрического сигнала на нервы. Подойдя к Расчленителю, смертная женщина поклонилась. К груди она прижимала инфопланшет, а её заляпанная кровью белая медицинская одежда ярко выделялась на фоне красных цветов техникарума.

Аиша ещё раз отвесила поклон.

— Прощу прощения за вторжение, повелитель.

Она оскорбила его ненамеренно, но это всё равно раздражало. Негодующе выдохнув, Барахиэль освободился от чувства досады.

— Помощник, я не повелитель ни тебе, ни кому бы то ни было. Я уже устал повторять это.

— Прошу прощения, апотекарий, — раскаивающимся голосом сказала она и низко поклонилась.

Барахиэль принял извинение, снисходительно махнув рукой. Расчленитель понимал, почему Аиша вновь воспользовалась титулом. Они создавали между людьми дистанцию, своего рода изоляционный слой, разделявший представителей разных иерархических ступеней. Апотекария удивляло, что после ужасов, увиденных ею во время перехода при попытках подавить Жажду и мятеж, у женщины не появилось тех или иных форм умопомешательства.

— Зачем ты явилась ко мне, помощник? Очередные логистические отчёты?

— Отчасти, — произнесла она, выходя на свет ещё дальше.

Апотекарий практически сразу заметил тёмные круги вокруг глаз, пожелтевшие зубы и явное несоблюдение личной гигиены, а также почувствовал запах химического коктейля в её крови, который стимулировал работу разума и тела: неприятная смесь рекаффа, палочек лхо и боевых стимуляторов, что принимались солдатами Астра Милитарум и корпехами капитула. Барахиэль сжал кулаки, отчего Аиша слегка задрожала, а несколько занимавшихся доспехом сервов тяжело сглотнули.

— Возникла проблема с вашими запросами для наземной экспедиции.

Барахиэль фыркнул. Это была уже третья такая проблема.

— Объяснись.

— Из-за мятежа химцехи не функционируют, — что-то вводя в инфопланшет сказала она, после чего повернула экран к апотекарию. Тот быстро изучил отчёт о повреждениях, пока женщина продолжала. — Попытки техникарума отремонтировать их оказались бесплодны, а запасные части были использованы для устранения последствий диверсии, целью которой стали плазменные двигатели.

Барахиэль выругался, из-за чего несколько трэллов задрожали.

— Сколько можно доставить на поверхность? Приблизительная оценка.

Аиша сверилась с инфопланшетом.

— Треть, если Бог-Император улыбается нам.

— Треть? — Сервы, крепившие панцирные монтажные каркасы к бедру, вздрогнули, но старший быстро сделал им выговор. — Я уже и так запросил гораздо меньше минимума. Нам нужны эти припасы, помощник, иначе мы не проверим местное население со всей тщательностью. — Он поморщился, когда очередная судорога схватила мышцы голени. — В этом новом Империуме капитул не может себе позволить ни единого намёка на предательство или скандал. Инквизиция бдит.

Барахиэль ощутил резкий укол отвращения, когда исходящий от сервов запах страха усилился.

Аиша бесстрастно кивнула, встречаясь с ним взглядом.

— Что я должна сделать?

Секунду поразмыслив над вопросом, апотекарий улыбнулся. Он знал одно место на борту «Судьи», где припасов было вдоволь, и лично одобрил приказ ещё недели назад.

— Поручи грузовым сервиторам забрать припасы с палубы кающихся. У них полностью укомплектованный медицинский блок и несколько блоков поменьше с дополнительными припасами. Его не особо волновало, что Дума был бы против, или что капеллан зарезервировал припасы для своих проклятых по личному запросу. Генетическая чистота кретацийцев имела больший приоритет.

Аиша взглянула на Барахиэля так, словно собиралась возразить, но затем передумала.

— Как пожелаете, апотекарий. Я прикажу выделить дополнительное место для хранения и средства транспортировки.

Кивнув, Барахиэль слегка скривился, когда нейроштекеры левого сабатона вошли в разъёмы на щиколотке.

— Какие ещё вопросы требуют моего внимания?

Аиша забарабанила пальцами по планшету, после чего достала ручной гололитические проектор. Она щёлкнула кнопкой активации, и помещение осветилось зернистыми гололитическими изображениями. Это были хирургические схемы – трёхмерные снимки с наложенными точками данных, которые тщательно перечисляли повреждения и всевозможные методы их устранения в порядке ингибирующих факторов, процентов риска и различных периодов реабилитации. Одним взглядом изучив снимки с комментариями, апотекарий нахмурился.

Ещё одно отвлечение от его исследований и спасения капитула.

— Лорд Аднацио получил серьёзные повреждения нервов во время тренировки, — сказал Аиша. Короткие анимации продемонстрировали ограниченную проводимость нервных сигналов Аднацио, отчего Барахиэль нахмурился ещё сильнее. — Я уже отозвала его из боевого порядка от вашего лица, но вы нужны нам для замены повреждённых нервов. — Женщина протяжённо и неровно выдохнула. — Эта операция за пределами наших способностей.

Некоторое время Барахиэль ничего не говорил, и тишину заполняли лишь скрежет да визг инструментов.

— Ты чересчур усложняешь процедуру, — наконец произнёс он, смотря за тем, как двое сервов сначала освятили, а затем поднесли к его груди нижние бронеплиты. Полированная пласталь была влажной от священных масел, благословлённых марсианским жречеством. — Сохранять слишком много плоти непрактично, если мы говорим о возвращении ему боеспособности. Кроме того, это увеличивает риск дальнейших повреждений в ходе процедуры. Полная замена аугметикой гораздо эффективнее, и ты сможешь с ней справиться.

Он поборол желание взглянуть на сервочереп.

— Мой повелитель, — начала Аиша. Услышав титул Барахиэль зарычал, чего женщина, судя по всему, не заметила. Помощник говорила медленно, словно каждое слово требовало от неё абсолютной концентрации. — Подобная процедура может быть быстрее и проще, но не всегда эффективнее. Есть вероятность более длительного выздоровления и периода привыкания, что отсрочит его возвращение на поле боя, а значит в решающий момент рота окажется слабее. Я призываю вас пересмотреть своё решение.

Она сверилась с планшетом, цокая при этом языком, отчего Барахиэль ощутил очень сильное раздражение.

— У нас уже есть подходящая замена, а командование кораблём вы передали госпоже Итэйн. После улаживания дел на палубе кающихся у вас не будет неотложной работы, да и текущий цикл обескровливания завершён.

Барахиэль вновь подавил желание посмотреть на сервочереп.

— Я должен заняться решением различных задач, касающихся миссии. Знать о них тебе не положено.

Аиша метнула взгляд на череп, и апотекарий инстинктивно согнул пальцы.

— Сэр, я вновь прошу вас передумать. Ваш главный долг – следить за здоровьем боевых братьев, участвующих в этой экспедиции. — Она говорила почти что умоляющим тоном, и по спине Барахиэля вдруг пробежал холодок. — Не давайте лорду Думе ещё больше поводов придраться к вам.

Между ними воцарилась тишина, заполняемая скрежетом и визгом инструментов.

— Я отдал тебе распоряжение, помощник. — Угроза в голосе Барахиэля возникла так резко, словно кто-то открыл напорный клапан. От гнева кровь в венах начала медленно закипать, а когда Аиша встретилась с ним взглядом, её глаза потускнели. Сочувствие женщины вызвало у Расчленителя отвращение. — А теперь выполняй его!

Аиша поклонилась и оставила Барахиэля облачаться в доспех. Её несогласие с ним было ясно как день.

Апотекарий смотрел вслед уходящей женщине, в то время как опустившаяся тишина медленно наполнялась шумом работающих инструментов. Он попытался выбросить разговор из головы, но скрытый в словах помощника смысл притягивал к себе его помыслы, словно ребёнок, дергающий родителя за руку. Была ли она права, сомневаясь в нём? Действовал ли он в собственных интересах, а не в интересах своих братьев и своего капитула?

Барахиэль отмахнулся от этой мысли в тот же миг, как она возникла.

Конечно же он действовал в их интересах.

Апотекарий шагал по ведущему к покаянным камерам коридору, а следом летел качающийся сервочереп. Здесь не было смертных, лишь запах недавних смертей и давящие миазмы страданий, исходящие от холодных железных переборок. Он не удивился, обнаружив висящее на балках тело со стеклянным взглядом и вывернутой под неестественным углом шеей, ибо во время перехода слухи о самоубийствах среди сервов реклюзиама становились всё более распространённым явлением. Продолжительная близость к роте смерти могла сломить даже самый крепкий рассудок смертного.

Барахиэль прошёл мимо трупа, уверенный в том, что илоты Думы уберут его прежде, чем разложение станет проблемой. Войдя в камеру, он заметил следы крови и множество раскиданных по палубе частей разорванного сервитора, а его сервочереп разместился на заряжающем насесте с глухим звоном металла о кость, после чего прощебетал о готовности. Голос устройства был практически полностью заглушён низким нечеловеческим рыком, который раздался в углу. Звук напоминал рычание напуганного огнём волка.

— Дрон, — сказал апотекарий, спокойно обнажая клинок. Обитатель камеры двигался в тенях, не желая показываться на глаза, — начать воспроизведение файлы «омега два-три».

Барахиэль не обратил никакого внимания на размеренные щелчки, с которыми сервочереп прокручивал материалы виртуальной библиотеки, ибо он был полностью сосредоточен на остававшейся во тьме тени. От влажного звука ударившей в палубу струи крови в горле у него возник зуд. Барахиэль слегка изменил позу и принял защитную стойку, снимая с пояса апотекарский игольник, что выглядел абсурдно маленьким в крупных, защищённых перчатками руках. Простым движением пальцев Расчленитель смог бы раздавить его как пустую ёмкость для пайка. Из темноты донёсся медвежий рык, и тень вновь переместилась.

Подняв игольник, Барахиэль снял предохранитель и прицелился.

— У меня нет времени играть в игры, — сказал он скорее себе, чем обитателю камеры, после чего на ретинальном дисплее зажглась зелёная руна наведения на цель. — Прости меня за это оскорбление.

Апотекарий нажал на спусковой крючок, и из ствола со свистом вылетел маленький дротик, который пробил кожу с резким влажным звуком. Послышался раздражённый рык, а затем тень сделала два шага.

Отбросив игольник в сторону, Барахиэль наклонил клинок.

Тамаэль разорвал тьму громогласным рёвом и бросился вперёд.

Пластрон и наплечник Расчленителя покрывала корка крови, вытекшей из разрыва в горле, который не дошёл до яремной вены считанные миллиметры. Его лицо превратилось в кровавое месиво со множеством открытых переломов, где ярко мерцали фрагменты костей, а глаза были двумя безднами чернейшей ярости. Воин роты смерти кинулся на Барахиэля с выдвинувшимися на полную длину зубами ангела и покрасневшей от Жажды кожей. К горлу апотекария потянулись согнутые пальцы убийцы, и ему оставался лишь один удар сердца, чтобы успеть среагировать.

От первого удара он ушёл в сторону, а второй отбил плоской стороной клинка. За треском керамита Барахиэль услышал характерный сухой хруст ломающейся кости, но это никак не замедлило Тамаэля, чья рука выглядела как размытое чёрное пятно. Сместив баланс, апотекарий обратился к выученному ещё новициатом приёму – ограничиваясь скупыми движениями, он принялся описывать мечом концентрические дуги, блокируя череду быстрых словно пуля ударов, которые объятый яростью Расчленитель нацеливал в туловище и горло. Поднырнув под грубые выпады, Барахиэль впечатал навершие рукояти в нагрудник воина роты смерти.

Тамаэль покачнулся, когда его символ Империалис покрылся трещинами. Апотекарий разорвал дистанцию с другим Расчленителем, наблюдая, как тот шатается словно пьянчуга после разгульного вечера. Использованное снотворное было отложено специально для проклятых и могло за считанные минуты отправить в бессознательное состояние даже сильнейшего воина. Тамаэль сопротивлялся, черпая мощь в каждой йоте дарованной ему Ангелом ярости и неразборчиво крича. Он требовал возмездия и крови, но обращался не к Барахиэлю, а к умершему десять тысяч лет назад изменнику. В конце концов, Расчленитель рухнул на палубу с грохотом керамита, скрежещущим стоном сервоприводов брони и преисполненным боли шёпотом брата, преданного тем, кого он любил больше всех.

— Я погибаю… Погибаю от руки собственного брата.

Моргнув, он погрузился в неспокойную дрёму.

Барахиэль подождал несколько секунд и затащил проклятого на медицинский стол в углу помещения, после чего снял для ремонта нагрудник с наплечником и вытер кровь с красновато-коричневой кожи сурового патрицианского лица Тамаэля. Ему хотелось отведать его генетической святости, ощутить мощь и жизненную силу своего владыки, несущиеся по венам спящего. Запах наполнял ноздри апотекария, распалял чувства, а Жажда – эта неумолимая нужда, требовавшая удовлетворения – изводила и мучила.

Барахиэль её игнорировал. У него были другие, гораздо более важные нужды.

Апотекарий проверил пульс Тамаэля. Он присутствовал, пусть слабый и неровный. Взяв небольшой хирургический инструмент с лотка, Барахиэль наклонился поближе, чтобы изучить рану на горле. На работу с ней уйдёт несколько часов, и для остановки кровотечения ему нужно было работать быстро. Апотекарий ввёл вторую дозу снотворного через соединённую с запястьем Тамаэля капельницу. Таким образом, препарат попадал в организм непрерывным потоком. Мысли о передозировке Барахиэля не беспокоили, так как улучшенный обмен веществ проклятого очень быстро ослаблял действие снотворного. Пережав самый крупный кровоточащий сосуд, апотекарий взялся за восстановление тех, которые поменьше, в то время как в ушах у него стоял голос зачитывающего текст сервочерепа. Расчленитель поклялся себе: он узнает, что случилось с миром капитула и разузнает тайны Кретации.

Ничто не отвлечёт его от настоящей работы.

«Кретацийский судья» содрогнулся, когда раскатистый гром, порождённый его нацеливающимися на вторую звёздную крепость батареями, вызвал кораблетрясение. То было не более чем проявление дерзкой непокорности, но Барахиэль всё равно улыбнулся. Если звёздные крепости окажутся враждебны, смерть настигнет «Судью» очень быстро, ибо первый залп сокрушит щиты, а второй превратит ударный крейсер в объятый пламенем остов – идеальную добычу для сборщиков утиля Механикус и пиратов.

Палуба под ногами апотекария дрожала, колыхались свисавшие с потолка боевые флаги и победные вымпелы. Ротное знамя, изображавшее ангела в плаще с капюшоном и с длинным топором, с чьего лезвия четыре капли зелёной витэ падали в золотую чашу у ног ангела, также колыхалось и раскачивалось от сухого дыхания воздухоочистителей. Под ним стояли на коленях воины из отделений Тумело, Бурлока и Кайра, которые приносили последние клятвы верности Императору и Сангвинию перед высадкой на борт звёздных крепостей.

Две эскадрильи «Грозовых ястребов» и «Владык» покоились на пусковых люльках прямо у удерживающего атмосферу барьера, а команды сервиторов и трэллов техникарума будто бы двигались в затейливом балетном танце, готовя летательные аппараты к действиям в пустоте. Орудийные техники проверяли зарядные ячейки их лазпушек и механизмы ленточной подачи патронов для подкрыльных тяжёлых болтеров, в то время как генетически усиленные сервиторы загружали в пусковые контейнеры крак-ракеты. Пилоты проводили предполётные проверки и испытывали закрылки, поэтому плазменные двигатели то пронзительно выли словно баньши, то молчали как тени умерших, и с каждым пробным пуском в турбинах мерцала бело-голубая энергия.

Барахиэль не вслушивался в бесконечную болтовню палубных сервов, что координировали процесс заправки и зарядки оружия, а наблюдал за тем, как Теман проводил брифинг для сержантов своей абордажной команды. Рядом с ним стояли Адариэль и Кастиэль. Оба были сержантами-ветеранами, которым поручили абордаж третьей звёздной крепости совместно с Азариэлем – сержантом искоренителей из Девятой роты, прикомандированным к экспедиции на Кретацию.

Апотекарий сложил руки на груди. Его кровь кипела.

— Статус, — потребовал он. — Сначала ударная группа Пашара.

— Они обнаружили только крыс и ржавчину, — ответил Адариэль, чьё лицо дёргалось из-за острой боли в обожжённой сморщенной коже. — Нет ни следов огня из стрелкового оружия, ни повреждения систем жизнеобеспечения. Все спасательные капсулы тоже на месте.

Губы Барахиэля дрогнули, когда внутри вновь загорелся гнев от того, что его оставили на борту «Судьи».

Он не мог бесцельно сидеть на корабле. Апотекарию нужно было сделать нечто, что помогло бы ему попасть на Кретацию и заполучить давно обещанное миром спасение.

— А Дума? — прорычал Барахиэль. — Есть вести о его экспедиции?

— По нему открыли огонь, — произнёс Кастиэль с улыбкой, которая рассекала сетку пересекающихся шрамов на его бледной коже. — Им пришлось приземлиться в джунглях вдали от крепости. По указанию Дерона они двигаются в сторону объекта местного значения, чтобы получить информацию от племён.

Апотекарий сощурился.

— Враг занимает нашу крепость, а ты улыбаешься?

Посмотрев на Азариэля и Кастиэля, в их глазах он увидел то же веселье. Под взглядом Барахиэля все трое сникли, и апотекарию пришлось подавить желание убить других Расчленителей. — Они позорят дом наших предков своим присутствием, стреляют по нашим братьям, а вас это веселит?

— Мой лорд, — начал Адариэль, — мы просто предвкушаем возможность попасть в бой–

— Плевать мне на ваши причины, сержант! — проревел Барахиэль, напугав кучку сервов, которые разгружали пневмовагонетку с дополнительными боеприпасами для ударной группировки Темана.

Смертные выронили несколько канистр и принялись спешно поднимать их, истово извиняясь.

— Все мы давно жаждем битвы, шанса убить врагов Ангела и утолить Жажду, но так мы себя не позорим! — Он сделал вдох. — Были потери?

— Да, — ответил Кастиэль, передавая ему инфопланшет.

Апотекарий изучил содежимое, подмечая имена почтенных павших и зелёные руны рядом с именами, обозначавшие сбор геносемени. Трое Расчленителей и двое смертных пилотов «Грозовых ястребов». Он вернул планшет Кастиэлю, который засунул его обратно в поясную сумку. Спустя несколько секунд безразличный монотонный голос приказал всему вспомогательному персоналу покинуть полётную палубу, и те гурьбой прошли мимо космодесантников, которые следили за своими погружавшимися в штурмовики братьями. Плазменные турбины пронзительно завыли, после чего начался отсчёт.

— А мы свои позиции для запуска займём в другой день, — пробурчал Азариэль.

Им предстоял абордаж третьей и самой крупной крепости, расположенной к обители капитула ближе всего.

Кастиэль и Адариэль согласно заворчали.

— Я разделяю твоё разочарование, брат, — сказал Барахиэль, игнорируя их вопросительные взгляды. — Мне также нелегко оставаться на борту, как и тебе. Вот почему я буду участвовать в вашей миссии по абордажу. — Он упредил их возражение, подняв руку. — На станции вам может понадобиться медицинское обеспечение, а я единственный обученный апотекарий на «Судье».

— Мой лорд, — произнёс Азариэль, — скорее всего, обследование этой станции – пустая трата времени и сил. Нет смысла рисковать вами в такой заурядной миссии, особенно если проклятым может понадобиться ваш уход. Вот в боях на планете нам понадобитесь вы с вашими умениями–

Барахиэль прервал его поднятой рукой.

— Разве оставаться здесь не опаснее? — спросил он резче, чем намеревался. — Открой крепость огонь, и я тут же погибну. Шансов выжить почти не будет. Разве они не станут гораздо выше, когда я окажусь на борту звёздной крепости с верными воинами рядом?

— Нет, если нас собьют турели точечной обороны, — заметил Кастиэль.

Апотекарий повернулся к изничтожителю и одарил того испепеляющим взглядом, отчего он тут же затих.

— А что насчёт проклятых? — поинтересовался Азариэль с явной неприязнью в голосе. Барахиэль проигнорировал это, напомнив себе о собственном отвращении к роте смерти. — Их нельзя оставлять без присмотра.

— Они не дети, брат, — ответил апотекарий. — А я им не нянька.

— Неважно, — невозмутимо сказал Адариэль. — Дума приказал вам оставаться здесь.

— Я не подчиняюсь приказам Думы, сержант, — произнёс Барахиэль. — А ты заблуждаешься, считая, будто я предлагаю тебе выбор. Ты не офицер, поэтому не обладаешь властью над ротой и её ресурсами. Я присоединяюсь к вашей экспедиции, и это не обсуждается.

Они переглянулись, и апотекарий понял, что убедил их.

— Да, мой лорд, — ответили все трое одновременно.

Вознося благодарности Сангвинию, апотекарий покинул ангар. Он узнает, что случилось с Кретацией за время их отсутствия, и спасёт свой капитул.

Ярость не заберёт его, как больше никогда не заберёт ни одного Расчленителя.

Глава семнадцатая

Глаза Думы щипало от стекающих по лбу капелек пота, который также покрывал щёки и образовывал узкую полосу изморози по краю затвора горжета. Ливень стих вскоре после восхода солнца, когда в джунглевом покрове начали возникать мерцающие пятна тускло-красного цвета от звезды Корифон. Справа от Расчленителей меж деревьев гулял рык какого-то хищника, разжигая в груди капеллана гнев вперемешку с возбуждением. Он страстно желал убить ещё одного зверя и отомстить за боевых братьев, уже погибших на этом проклятом мире.

После сожжения тел Дума выгравировал имена павших на своём наруче.

Сендек. Тамас. Наматар. Оси. Силол.

Его ярость очернялась скорбью, а с уст было готово сорваться очередное ругательство.

Им вообще не следовало высаживаться на Кретацию. Он совершил ошибку, позволив вздорному заявлению дредноута привести их сюда, ошибку, которая стоила жизни боевым братьям и за которую Дума будет молить Великого Ангела о прощении до самой смерти. Надо было вернуться на «Судью» и атаковать крепость-монастырь силами всей роты. Тогда погибшие Расчленители до сих пор бы дышали, ну или, по крайней мере, пали бы в славной битве. Однако, капеллан проявил слабость, а его товарищей забрало пламя. Волосы на загривке Думы встали дыбом. Вновь выругавшись, он описал крозиус дугу вокруг себя, и объятая молниями сталь врезалась в челюсти огромного хищного растения с игловидными зубами. Рухнув на землю, оно задёргалось, изливая в грязь мощные некротоксины. Ещё несколько миллиметров, и растение прикончило бы Думу, что лишь укрепило его убеждённость и отвращение. Они должны забрать всё, что им нужно, а затем обратить этот мир в прах.

Капеллан принюхался, и имплантированный нейроглоттис начал процеживать лесной букет, разделяя его на отдельные запахи. Самый сильный исходил от пачкавшей нагрудник и наплечники желатиновой массы – запах сырой земли и мёртвой растительности. Он маскировал космодесантника в новом и враждебном мире, но пришли к этому решению Расчленители лишь после засады, в которой погибли Оси и Силол. Изучение Туриэлем тела убитого зверя выявило наличие в том крайне чувствительной обонятельной полости, свидетельствующей скорее о результате биоинженерии, нежели эволюции. По приказу апотекария космодесантники нанесли на доспех токсичную грязь, приглушавшую запах притирочного порошка и мазей. Они не могли позволить себе выделяться на поверхности столь негостеприимной и чуждой планеты.

Помимо вони от доспеха Дума чувствовал, как поглощающие влагу растения наполняют горячий сухой воздух токсинами и слабыми галлюциногенами, чей эффект нейтрализовывала улучшенная физиология. Следующим распознанным им запахом оказался феромонный след альфа-хищника, метившего расколотый ствол дерева с бритвенно-острыми листьями, а также смрад гниющей уже три дня убитой туши с нотками тех же феромонов. Он ускорил шаг, идя по слабому запаху, что практически полностью терялся в наполнявшем джунглевый воздух букете, который был порождён циклом жизни и смерти.

Озадаченно двигая глазами из стороны в сторону, капеллан поднял сжатый кулак.

— В чём дело? — спросил вставший сбоку Туриэль. Один наплечник его багровых доспехов был сильно повреждён в бою с овиракторами, а люмены пяти висевших на поясе криоканистр горели зелёным. — Ещё одна стая ‘ракторов? Спинокракс?

Для пущей уверенности Дума сделал ещё один глубокий вдох.

— Нет. Дым от горящей древесины в пятисот метрах на север. Смешанный с кровью. Старой. Гнилой.

Вокс-щелчком он вызвал к голове колонны Мику и Анджело.

Самые крупные прорехи в керамите были заделаны грязью и бело-серым герметиком для брони, в то время как на наколеннике Анджело виднелась руна-имя Оси – эту часть доспеха он взял с трупа перед сожжением на костре. Мика же слегка хромал из-за протянувшихся параллельно друг другу зарубцовывающихся ран, видимых через оставленные когтями в бедре разрывы. Когда Дума вдруг припал к земле, напрягшиеся Расчленители слегка дёрнулись.

Капеллан достал нож и принялся рисовать на земле схему.

— Расстояние и направление совпадает с координатами лагеря, которые дал наш почтенный брат, — сказал он, выводя примитивное изображение по описанию Дерона. — Мы не можем считать тех, кто там находится, союзниками, как и не можем слишком сильно рассредотачиваться в такой враждебной среде. — Дума поднял глаза и огляделся, вслушиваясь в зов-манок далёкого хищника. — Нам нужно извлечь максимальную выгоду из нашего тактического преимущества, разделив силы и расширив цепь.

Он указал на четыре точки на грубой схеме, которые при соединении линией походили на букву «U».

— Анджело, веди своё отделение влево и раздели его на две группы. Мы с Микой обойдём справа и сделаем то же самое. Ничего не предпринимать до тех пор, пока я не дам сигнал входить в лагерь.

Кивнув, они разошлись, а отделение Анджело выдвинулось на левый фланг.

Вместе с полуотделением Мики капеллан направился к границе лесополосы, в то время как когитаторы его доспеха отмечали ядовитые растения янтарными иконками. Над теми, что любили полакомиться человеческой плотью, пульсировали красные индикаторы угрозы, и Мика как раз срубил цепным топором стебель одного из таких представителей кретацийской флоры. Хищное растение рухнуло на джунглевую подстилку, с предсмертным хрипом выпустив струю ядовитых газов, от которых дыхательную систему космодесантника словно объяло пламенем. Для очистки организма от токсинов Думе понадобилось несколько минут.

Отделение рассредоточилось вдоль двадцатиметрового участка лесополосы, а Дума и Мика заняли место в центре. Капеллан присел рядом со штурмовым сержантом в высокой траве и принялся изучать лагерь, отделённый от джунглей узкой полоской пастбищной земли.

Лагерь оказался большим, но примитивным. По периметру он был окружён канавой и кольями, а вторую канаву вырыли вдоль небольшой наружной стены, сложенной с помощью камня, глины и известкового раствора. Между оградой и канавой на одинаковом расстоянии друг от друга стояли деревянные наблюдательные посты с прикреплёнными к каждому маленькими факелами. Приблизив изображение на ретинальном дисплее, Дума презрительно скривил зубы – факелы были привязаны высохшими и потемневшими со временем человеческими сухожилиями.

За стеной он насчитал больше сотни палаток различных стилей и размеров, сделанных из деревянных кольев и выделанных шкур животных. Наиболее мелкие располагались ближе к границе лагеря, и капеллан предположил, что они предназначались для прибывших последними либо же бедняков или тех, кто занимал низкое положение в обществе, в то время как в крупных палатках и шатрах ближе к центру жили лидеры племён и другие влиятельные люди. Они обступали равномерно расставленные знамёна, хотя капеллан не мог сказать наверняка, означали ли те различные кланы либо же родственные линии. В любом случае, изображения на них могли не иметь особого смысла, ибо кретацийцы не славились своим интеллектом или логикой. Тем не менее, Думе пришлось пересмотреть свои взгляды, когда он, нахмурившись, рассмотрел центральную постройку. Это была пирамида из ломанного камня, хоть и отличавшаяся от тех, которые строились для мифических фаросов некогда великой Гиптии, чтобы увековечить память об их самых выдающихся триумфах и укрепить власть правителей над населением. К вершине здешнего сооружения поднимались ступени, размером подходившие для смертных, и, кроме того, на нижних уровнях у него имелись окна и входы, коими могли воспользоваться как простые люди, так и космодесантники.

На вершине располагалась центральная ровная платформа с возведённой на ней дедикаторией. Каждый из четырёх углов пирамиды был отмечен статуями кретацийских воинов, запечатлённых в момент победы, унижения, гнева и размышлений. Точно такие же стояли и на дедикатории из мрамора и кровь-камня в центре, на чьей поверхности виднелся символ Расчленителей. Дума не видел внутри света от факелов, как и не видел дыма, поднимающегося над утренними огнями или ямами для готовки, которые должны были быть. Лагерь казался заброшенным, а в воздухе стоял сильный запах гнилой крови.

— Жизненные сигналы? — проверяя пистолет спросил Дума Мику.

— Показания ауспика неоднозначны, — прорычал сержант, стуча устройством по ближайшему дереву. Оно издало гневный писк, но более ясных результатов не выдало. — Остаточный эффект шторма создаёт помехи, а количество местной фауны и биологической материи не облегчает дело. Мы можем полагаться лишь на визуальное подтверждение.

Нахмурившись, капеллан выпрямился и подал сигнал остальным группам заходить. Отделение Мики выдвинулось вместе с ним.

Расчленители пробежали через луг и пересекли мостки над рвом, землю в котором покрывала густая слякоть – смесь сырого масла и животного жира с крайне неприятным приторным запахом. Дума вошёл в лагерь с поднятым болт-пистолетом «Освободитель», переключённым в режим автоматического огня. Его палец слегка давил на спусковой крючок, и Расчленитель был готов выстрелить в любой момент. Мика со своим отделением шли сразу за капелланом, зубья их цепных клинков рассекали воздух, а дула пистолетов смотрели по сторонам. Космодесантники шагали меж скоплений палаток. На столах лежали примитивные безделушки и пучки трав, нарезанное мясо тухло, в небольших глиняных горшочках бродили какие-то вещества.

— Лорд, — произнёс по воксу Анджело, и на картолите Дума увидел, что сержант головорезов уже находился у подножия пирамиды, — вы с братом Дероном захотите это увидеть.

Капеллан побежал трусцой к пирамиде, Мика и его полуотделение не отставало. Он нигде не видел трупов, однако всюду витал запах смерти. Дума провёл воинов мимо самых крупных палаток и шатров, подмечая возрастающее количество флагов и племенных амулетов, висевших на верёвках из сплетённых волос и высушенных жил. Капеллан крепко сжал зубы, ощутив отвращение к такой дикости и отсталости.

Землю вокруг пирамиды устилали мертвецы.

Дума переступал через изломанные и изуродованные тела мужчин и женщин, чьи одежда, клейма и татуировки сильно отличались друг от друга. Процесс разложения уже начался, поэтому кожа трупов приобрела зеленовато-жёлтый гнилостный окрас, напоминавший цвет наполовину сошедшего кровоподтёка. Их животы раздулись в омерзительной пародии на беременность из-за газов, копившихся в брюшном тракте, и личинок насекомых, которые прогрызали мясистые складки и устраивали себе там новое жилище. В гноящихся ранах извивались пожирающие жировую ткань белые червяки, а в воздухе стояло громкое жужжание от множества мух, что пировали давшей им жизнь плотью.

Дума не чувствовал жалости, лишь раздражение.

От этих жалких тварей ответа не добиться.

Подойдя к пирамиде ближе, капеллан начал обходить её, не обращая внимания на влажный хруст костей и мяса под сабатонами. На каждой внешней стороне сооружения были выгравированы пиктограммы и клинописные знаки, часть которых практически исчезла за десятилетия воздействия суровой погоды. Они изображали ангелов с крыльями из священного пламени, спускавшихся, дабы принести праведную ярость Ангела и Императора клинком и болтером. Ангелы безжалостно вырезали сворачивающихся змееподобных сслитов, рептилоподобных тареллианских наемников, облачённых в плащи с капюшонами конструктов слогтов и мускулистых, похожих на обезьян орков.

В каждой сцене ангелы одерживали победу и пили кровь мёртвых.

Вдоль каменных ступеней были проделаны небольшие каналы для витэ, резко обрывавшиеся над глубокими чашами и корытами, которые размещались на удобной для зачерпывания руками высоте. Места, откуда кровь выливалась вниз, были вырезаны в грубом подобии благородного лика Сангвиния, вот только примарх по-звериному скалился, обнажая свои выдвинутые зубы ангела. Алая жидкость капала меж зубов и сворачивалась в чашах, где со временем уже потемнела. Несмотря на гнилость, Дума ощущал её животное происхождение. От измазанных ею же рук и щёк мёртвых кретациейцев исходила та же вонь.

— Они – это мы, — подумал капеллан. От осознания его кровь похолодела и замедлила свой ход в венах. Он изучил чаши для огня вокруг пирамиды, где запах пролитой крови смешивался с запахом обожжённой земли и пепла. — Капитул придал их дикарству иную форму, чтобы они походили на нас.

— Тут нет детей, — заметил брат Гатрикс из отделения Мики, отвлекая Думу от вызывающих отвращение мыслей. Заступник перевернул труп сабатоном и осмотрел лицо мужчины. То, что от него осталось, теперь медленно пожиралось личинками и мухами, а в нескольких местах из плоти торчали кости. — Тут целые семьи – от уже готовых сгореть на костре стариков до только вышедших из юного возраста взрослых. Но ни одного ребёнка.

Дума огляделся вокруг и убедился, что заступник прав.

— А должны быть, — произнёс Дерон, с лязгом шагая к небольшой группе Расчленителей. Трое воинов Думы поклонились почтенному дредноуту, отчего внутри капеллана вспыхнуло раздражение. — Здесь находится Место Избрания капитула, где мальчики состязаются за право стать новобранцами.

Дума взглянул на Дерона.

— После ухода капитула в этом нет смысла.

— Отсутствие капитула ничего не меняет. Племена вот уже десять тысяч лет отправляются сюда в паломничество, чтобы отдать дань уважения павшим сынам Кретации и посмотреть на Избрание. Здесь Амит объявил о праве завоевания и принял в число новобранцев капитула первых кретацийцев. Это место важно для каждого ребёнка на планете.

Дума промолчал, окидывая взглядом древнюю пирамиду и изучая вырезанные в камне истории. Сооружение было чем-то большим, нежели храм, воздвигнутый в честь древних героев и дней их славы. Оно являлось памятником моменту, который навсегда изменил капитул, безмолвным напоминанием о том, что каждая одержанная с тех пор победа не обходилась без крови, отданной Кретацией и её кланами. Пирамида символизировала связь между капитулом и народом мира, связь, выкованную в крови и пламени. Гнев капеллана при виде осквернения столь важного для истории Расчленителей места испарился, когда его ухо Лимана уловило неожиданный звук – пение.

Остальные замолчали, повернув головы к дедикаторию.

Капеллан жестом отдал приказ Мике с Анджело, и их отделения рассредоточились вокруг пирамиды, взяв под контроль каждую из четырёх секций с лестницами. Затем космодесантники начали подъём к вершине, держа под прицелом открытое пространство. Пение становилось всё громче и чище, а запах трав и древесного дыма – сильнее. На входе в дедикаторий Дума почувствовал в воздухе опиоиды и галлюциногены, однако улучшенная физиология быстро очистила кровь от токсинов.

Зайдя внутрь, капеллан замер. У Расчленителя перехватило дыхание.

Центр помещения занимала статуя облачённого в древние терминаторские доспехи космодесантника-перворождённого. Каменное изваяние идеально передавало его ауру безжалостности, неистовую энергию и необузданную жестокость, а смертоносность силовых кулаков со штормовыми болтерами подчёркивали два подвешенных снизу цепных клинка. Думе не требовались уроки истории капитула, чтобы узнать воина, чей облик можно было лицезреть в каждом реликварии и архиве на борту «Виктуса».

Нассир Амит, свирепый владыка.

На постаменте для подношений у ног статуи валялась изломанная туша зверя. Он был гораздо крупнее овиракторов, а его бока были покрыты толстой переливающейся чешуёй. От загривка до хвоста тянулись три походивших на паруса заострённых выступа, челюсти же напоминали крокодильи с бритвенно-острыми зубами, что длиной не уступали предплечью космодесантника. Копья из пожелтевшей кости держали вскрытое брюхо животного открытым, вывалившиеся потроха лежали на постаменте поменьше, прямо под главным алтарём. Загустившаяся кровь виднелась в каналах у основания изваяния и в менее крупных желобах, вырезанных в стенах и ведущих к нижним уровням пирамиды.

Перед алтарём стояли на коленях двадцать кретацийских юношей с измазанными высохшей кровью щеками. Все они имели подходящий для имплантации геносемени возраст, а в их дыхании был сильный запах опиоидов и инфекций, которые циркулировали по венам детей вместе с кровью. На руках и груди каждого присутствовали татуировки с клеймами, описывавшие совершённые ими деяния, и Думе пришлось признать, что несмотря на внешние дикарские атрибуты, мальчишки являлись отличными кандидатами для имплантации. Твердые как железо мышцы змеились под кожей, загрубевшей в течение посвящённой выживанию жизни, и даже держали себя юноши как воины.

Мика рявкнул нечто вроде приветствия на кретацийском языке.

Все дети одновременно обернулись. Несколько потянулось к дубинам и копьям, остальные же застыли, словно увидев призрака. Мальчишки сгрудились вместе, не выказывая ни единого признака столь распространённого среди смертных трансчеловеческого ужаса, и даже наоборот, они выглядели возбужденными, как будто Дума со своими воинами были героями из древнейших сказаний.

Один, с угольно-чёрной кожей экваториальных кланов, а также шрамированный и покрытый клеймами, медленно приблизился к капеллану. Думе пришлось побороть неловкость и заставить себя не двигаться, когда мальчик опасливо стёр грязь с его правого наколенника, после чего у юнца перехватило дыхание – он увидел символ капитула. Ребёнок упал на колени и принялся ловить ртом воздух, вновь встретившись с Думой взглядом.

Глаза паренька были влажными от слёз радости.

Дума сидел на скалистом обнажении над твердыней кретацийского клана.

Большая часть дня у Расчленителей ушла на то, чтобы заставить детей перестать преклоняться перед ними и добыть какую-нибудь полезную информацию о том, кто устроил резню. Мальчишки мало что знали об этом, так как после убийства зверя они на протяжении целых дней не выходили из пирамиды. Дума подозревал, что выжили они благодаря местным табу и суевериям. Кем бы ни был опустошён лагерь, виновники не рискнули вызвать на себя гнев ангелов осквернением самой пирамиды. На картолите капеллана мигали зелёные значки, когда Расчленители занимали позиции вокруг «крепости» – жалкого вида сборища палаток, окружённого толстым деревянным частоколом. Его окраины патрулировались шестью парами людей с факелами и тяжёлыми костяными дубинами либо же копьями с наконечниками из обитого кремня.

— На позиции, — доложил по воксу Анджело. — Жду ваших приказов.

Некоторое время Дума боролся с удивлением от того, что Анджело не поддался своей жажде крови. Он наблюдал, как по лагерю слоняются фигуры с поднятыми пустыми раковинами и продублёнными мочевыми пузырями, вне всяких сомнений наполненными какими-нибудь гнусными одурманивающими веществами. Лёгкий ветерок нёс запах жаренного мяса и горящего дерева, а звук болтовни и смеха распалял гнев капеллана ещё сильнее. Перед его глазами возникли мазки чернее, чем сама ночь, а пальцы Расчленителя крепче сжали рукоять крозиуса, отчего сочленения протестующе завизжали. Эти глупцы осквернили священное для капитула место, и за сие оскорбление они поплатятся жизнями. Дума изучил дорогу и заговорил:

— Уничтожить стражу по периметру и оставаться на месте. Мы с Микой выдвигаемся.

Капеллан покинул свою позицию, сигнализируя отделению Мики чередой закодированных вокс-щелчков. Рядом с ним двигалась гибкая и проворная тень. Мускулистый юноша по имени Хаккад, который склонился перед капелланом в дедикатории, не отставал. Кожа мальчика была измазана грязью, которая отводила от парнишки взгляды хищников и дозорных, а конечности и туловище покрывали шрамы. В руках он держал копье с наконечником из кремня и грубый железный кинжал, выглядевший как унаследованный артефакт. В доле клинка виднелась паутина ржавчины и следы застарелой грязной крови.

Дума невольно восхитился стойкостью представителя кретацийского племени и его родичей. Они выдерживали изматывающий темп Расчленителей без всяких жалоб, хотя капеллана тревожили боготворящие взгляды, бросаемые ими в сторону космодесантников. Примитивные культуры часто поклонялись астартес как богам или воплощениям божеств, однако в глазах кретацийцев Дума видел нечто большее. В них угадывалось подобие надежды, ожидания и восхищения – эмоций, порождённых предсказанным возвращением Расчленителей, хотя капеллан и не мог сказать наверняка.

Человеческие эмоции были ему столь же чужды, как и орки.

— Стража по периметру ликвидирована, — передал Анджело полным рвения голосом. — Мы можем справиться в одиночку. Нам не нужны воины Мики для уничтожения гнезда предателей.

— Оставаться на месте, сержант, — рявкнул Дума, присоединяясь к отделению Мики у ворот. Хаккад до сих пор оставался рядом с капелланом. — Я хочу, что эти глупцы знали, кто пришёл за ними. Я хочу, чтобы они ощутили всю тяжесть гнева Ангела.

— Принято, — прорычал Анджело. — Устанавливаем пробивные заряды.

Хаккад постучал по наручу Думы и что-то произнёс на своём гортанном протоязыке.

— Он требует взять его на штурм, — сказал Мика, выстраивая своих оставшихся воинов вокруг зоны прорыва неплотным веером. У нескольких воинов шлемы были измазаны кровью, отчего Жажда капеллана ненадолго проявилась в виде зуда в горле. — Он хочет убить их лидера в поединке.

Дума зарычал, а смертный, что поразительно, едва дёрнулся.

— Скажи ему следующее. Это стало работой Расчленителей в тот момент, когда они атаковали наш монумент, — рявкнул капеллан. — Либо он сейчас же отойдёт в сторону, либо я сам его убью.

Мика перевёл слова Думы, и Хаккад поник плечами. Кивнув, мальчик из племени ушёл. Пока капеллан следил за обратным отсчётом, ожидание наполняло его мышцы горячим адреналиновым гневом. В крови шевелился зверь, чьи когти ласкали разум космодесантника острой болью. Когда счётчик дошёл до нуля, Расчленитель зарычал и активировал крозиус.

Ночной воздух рассекли разлетевшиеся от взрыва зарядов деревянные щепки.

Дума пришёл в движение ещё до того, как рассеялся дым, перепрыгивая через оставшиеся от частокола искромсанные пеньки и стреляя из болт-пистолета. Снаряды оставляли в чёрном дыму конические следы, а влажными звуками разрывов отмечались попадания в цель. На ретинальном канале Расчленителя начали со звуком вспыхивать символы убийств. Сбоку от себя он заметил приглушённо-красное дульное пламя – это отделения Мики и Анджело начали рассредотачиваться вокруг него. Противостоящие им члены племени разлетались кусками мяса и фрагментами костей. Поднялись крики тревоги, но потоки слов на неизвестном языке ни о чем не говорили Думе, а его сенсориум не мог отследить их источника.

Враг бросился вперёд с поднятыми копьями.

Капеллан отбросил одного человека в сторону, смяв тому грудную клетку крозиусом, после чего пробил кулаком череп второго. Когда врезавшаяся в нагрудник Думы костяная дубина раскололась, Расчленитель пнул её владельца ногой в туловище. Болт-пистолет лягался у него в руке от тяжёлой отдачи, посылая снаряды, которые разрывали тела в брызгах крови и кусочков костей, а когда магазин опустел, оружие послужило космодесантнику дубинкой. Крозиусом он стёр с лица земли очередного противника, затем вырвал сердце у женщины, оттолкнувшей родича для того, чтобы самой броситься на Думу. Третья перепрыгнула через трупы соплеменников и врезала костяной дубиной по шлему-черепу капеллана, отчего по поверхности глазных линз расползлась паутинка тонких трещин. Расчленитель боднул женщину головой, измельчив её череп и плечи. Брызгавшая на доспех кровь скапливалась в щелях и дразнила Жажду. Дума заревел, и зверь в крови вторил ему собственным воем, требуя освобождения. Резня продлилась всего три минуты.

Больше времени потребовалось капеллану на то, чтобы выровнять пульс и выгнать из крови Ярость.

Дума вытащил навершие-череп крозиуса из груди кретацийской женщины, спрятал пистолет в кобуру и направился в тыловую часть лагеря. Клеток здесь было гораздо больше, чем палаток, и сделаны они были из дерева и кости. Дверцы же запирались с помощью затянутых верёвок из человеческих волос. В криках толпившихся у решёток детей преклонение смешивалось с тревогой. Все они выглядели слегка недоедавшими, но внешних повреждений ни у кого не имелось. Уж точно ничего такого, что не исправило бы достаточное количество питательных веществ.

Дума жестом отдал Анджело приказ, и тот выдрал дверь первой клетки с сухим треском ломающихся костей. Ужас смотревших на капеллана детей наполнял его чем-то близким к отвращению. Они проходили мимо него по одному или попарно, и группы становились всё больше, когда дети понимали, что он не причинит им вреда. Маленькие кретацийцы лопотали на грубом наречии своего клана, указывая на Расчленителей, однако их внимание вызывало у Думы лёгкое чувство неловкости. Космодесантник не любил других детей даже когда был мальчишкой. Они всегда нервировали его.

— Тут одни девочки, — сказал Анджело, изучая группу.

Капеллан просканировал биологические маркеры каждого ребёнка, и на его ретинальном канале замигали результаты. Анджело был прав. В клетках содержались только девочки.

— Узнай, где мальчики, — приказал он Мике.

Медленно сняв шлем, Мика встал на колени, чтобы встретиться с детьми взглядом. Они следили за ним с неприкрытым подозрением, а самые старшие девочки заслоняли собой младших. Расчленитель положил шлем и клинки на землю, после чего повторил вопрос на нескольких диалектах. Сначала его акцент их озадачил, но дети очень быстро всё поняли и начали с энтузиазмом отвечать. Мика побледнел. Он повторил последнее слово из лепетания девочек и, когда те закивали, посмотрел на Дерона для подтверждения. На лице космодесантника читались непонимание и страх.

— Что они говорят? — спросил Дума.

Капеллан стремительно терял терпение.

— Что мальчиков забрали, — ответил дредноут, с грохотом преодолевая остатки частокола. Механический голос почтенного был полон ужаса. При приближении машины у нескольких детей кровь отхлынула от лица, а некоторые вскрикнули. — Их отдали в качестве рекрутов «ангелам».

Глава восемнадцатая

Гигантский «Владыка» медленно пролетел сквозь поле удержания атмосферы, втискиваясь в главный ангар, а Барахиэль через внешние пикт-камеры обозревал пещерообразное помещение, которое освещалось только подкрыльными люменами. Пространство у входа частично загромождали несколько покоившихся в пусковых люльках челноков «Арвус» и «Аквила», изъедаемые коррозией шланги высокого давления тянулись от топливных отверстий к рядам цистерн и бункеров, а пластальные корпуса покрывались ржавчиной. По краям изображения возникло яркое мерцание – это готовящийся приземлиться корабль стабилизировал своё положение выверенными толчками, выбрасывая пары ионизированной плазмы.

На ретинальном канале Барахиэля вспыхнул обратный отсчёт, и апотекарий почувствовал, как его пульс участился от гнева вперемешку с удовольствием. Он стоял во главе штурмовой колонны, а его доспехи омывались кроваво-красным свечением от люменов сверху. Возможность обследовать звёздную крепость слабо сглаживала разочарование оставленного на ударном крейсере Расчленителя. Барахиэля лишили шанса собственными руками добыть капитулу спасение, однако ему хотелось работать в этом направлении.

Как только они закончат со звёздной крепостью, ничто не помешает ему отправиться на Кретацию.

Снижая обороты двигателей, двигатель сел в ангаре-примус, а его штурмовые трапы начали опускаться ещё до того, как посадочные когти коснулись палубы. С грохотом спустившись вниз, Барахиэль прыжком преодолел последние полтора метра, и резко пискнувшие сервоприводы доспехов поглотили энергию удара. Рядом с ним спрыгнули шестеро изничтожителей Кастиэля и трое искоренителей из отделения Азариэля. Рассредоточившиеся космодесантники выстроились широким клином, держа на прицеле каждое направление, после чего к ним присоединились выбежавшие из второго десантного отделения «Владыки» штурмовые заступники Адариэля.

— Эта станция не функционировала уже лет двадцать точно, — сказал Адариэль, указывая на кучу ящиков для пайков Милитарума справа. Даты на них были выведены бело-серой краской, а сами они уже успели собрать толстый слой пыли. Вдоль одной из стен тянулись подмости и листы промышленного пластека, а рядом с пластальными сегментами, покрытыми истёртой белой краской и указателями направления, лежали обрабатывающие инструменты и трубы различной длины. — Данные авгура точны? Станция не выглядит работающей на минимальной мощности. Кажется, тут даже не было активных сервиторов.

— Хариэль лично подтвердил результаты сканирования, — ответил Барахиэль, который по картолиту шлема определил ведущий на командную палубу люк.

Морганием он кликнул по руне, и проекция картолита сместилась, показав сверху их маршрут в виде золотой линии среди переплетения тонких голубых.

По сигналу апотекария Расчленители покинули ангар. Освещая пространство нашлемными фонарями, они брали на прицел каждый люк и возможную огневую позицию. Лишь над их реакторными ранцами воздух мерцал от поднимающегося жара, а в остальном он был разреженным, холодным как в пустоте и застойным, хоть и очищенным от любого загрязнения. Во внешних слоях звёздной крепости активной оставалась лишь эта функция системы жизнеобеспечения, в то время как работа остальных критически важных систем отражалась на ретинальном канале Барахиэля либо как минимальная, либо вообще нулевая, ибо энергия направлялась в другие зоны станции. Больше подробностей могли раскрыть только когитаторы на командной палубе.

Кожа на руках апотекария стала «гусиной» из-за холода, а его брюшные мышцы были напряжены от ожидания. Разорванные кабели висели над головой словно лесные ползучие растения, лужи замёрзшего хладореагента и осколки бронестекла поблескивали как драгоценные камни, что в белых как сами звёзды лучах фонарей выглядело жутковато. В углах нескольких листов переборки виднелись красновато-жёлтые паутинки ржавчины, люки внутренних санктумов же были запечатаны или заклинены. Пятна света выхватывали из темноты фрагменты переходов, прорванные трубы и раскиданные ящики в которых представляли собой отличные места для засады.

Они продвигались всё дальше вглубь звёздной крепости, минуя учебные пункты и физкультурные залы, что примыкали к оружейным и медикэ-блокам. Запустение наложило свои лапы на всё вокруг: оборудование ржавело, припасы портились. Барахиэль бросил взгляд на третьестепенную столовую, где на тарелках лежала заплесневелая еда, а кружки были полны непригодной для питья воды, как будто членов экипажа вытащили из-за столов прямо во время трапезы. Обладавший ограниченными возможностями ауспик его доспеха размеренно пульсировал, в то время как апотекарий наблюдал за значками воинов своего отделения, разделявшихся и вновь перестраивающихся по мере проверки помещений на наличие угроз. Однако, судя по всему, здесь не было ничего, что могло бы представлять для них опасность.

Когда Расчленители добрались до конца коридора, который соединял внешний санктум с внутренним, до командной палубы им оставалось едва ли несколько сотен метров, но дорогу дальше преграждал большой шестиугольный люк, чья контрольная панель была разбита, а интерфейсный вход – смят. Вперёд выступил Адариэль и воины его отделения, возвышающиеся на остальными в своих тяжёлых доспехах типа «Гравис». Их мелта-винтовки взревели, и плотные потоки ионизированного газа превратили люк в блестящую груду радиоактивного шлама, словно вылившегося из пробитого реактора. Первыми внутрь вошли искоренители. Их оружие с визгом заряжалось для второго выстрела.

— Это трата времени, — сказал Азариэль, когда к нему присоединился Барахиэль. Коридор перед ними раздваивался: первое ответвление уходило вниз, к генераторуму, а второе, изгибаясь, вело на командную палубу. — Смертные либо мертвы, либо сбежали на поверхность в спасательных капсулах.

Апотекарий повёл воинов вверх по скрипящим под его бронированным телом ступеням. Лестница соединяла нижние уровни звёздной крепости с верхними шпилями и являлась всего лишь одной из нескольких сотен, расположенных по всей гигантской станции. Через панели из бронестекла, соединённые со стойками переборок заклёпками, на головках которых были отштампованы черепа, открывался вид на всю крепость, однако башни и приземистые цитадели-бункеры не освещались ни единым огоньком. Всюду стояла темнота.

— Нет вообще ни одного признака того, что спасательные капсулы выпускались, брат, — произнёс Кастиэль, указывая на видимые сквозь верхнюю панель ряды капсул. — И все десантно-штурмовые корабли на месте.

Азариэль пренебрежительно махнул рукой.

— Это как-то исключает смерть экипажа?

— Нет, — признал Кастиэль. — Просто делает её маловероятной, ведь не видно и костей.

Трое изничтожителей двинулись к Барахиэлю, занимая место искоренителей Азариэля, в то время как остальные трое вместе с заступниками Адариэля следовали сзади. Штурмовой сержант держался близ апотекария подобно тени, а его отделение напоминало свиту или же почётную гвардию феодального монарха, что раздражало Барахиэля сильнее, чем тот мог с готовностью признать. Такая проявление заботы было недостойно Расчленителя, хотя апотекарий прекрасно осознавал её причину. Статус единственного полностью обученного апотекария в Четвёртой роте и Империуме-Санктус делал Барахиэля бесценным в глазах боевых братьев.

— Нам нужно бросить это пустое занятие, — рявкнул Азариэль. — Тут нет выживших, и мы ничего здесь не узнаем. Мы должны быть на поверхности.

— Есть выжившие или нет, но нам следует убедиться, что на станции никто не скрывается. Враг может стать угрозой наземным силам или попытаться вновь захватить крепость, — возразил Кастиэль.

Барахиэль нахмурился.

— Твои опасения учтены, брат Азариэль, — сказал он. — Однако не следует продолжать повторять их, ибо я уже устал говорить тебе, чтобы ты замолчал. Мы будем продолжать поиск до тех пор, пока результаты меня не удовлетворят, и мы не выведаем, что случилось со станцией. В когитаторных банках на мостике могут содержаться важные данные, которые мы просто не можем позволить себе потерять. Нам необходимо узнать, какое зло обрушилось на эти миры, и уничтожить его.

Апотекарий решил не озвучивать тот факт, что им могла попасться информация касательно судьбы Кретации. Подобный вывод стал бы излишним. Они все знали об этом, даже если и не разделяли мотивы Барахиэля.

Азариэль зарычал, но ничего не сказал.

Расчленители добрались до лестничного пролёта. По мере движения расстояние до командного мостика, выводимое на ретинальном канале под значками космодесантников, стремительно уменьшалось. С преградившим им здесь путь люком они разобрались так же, как и в прошлый раз, однако затем перед глазами Барахиэля со звуковым сигналом вспыхнула руна угрозы, и системы доспеха подсветили спаренные тяжёлые болтеры, установленные недалеко от люка, а авточувства вывели в правом углу ретинального канала увеличенное изображение. Карданные подвесы и движущие механизмы установки были повреждены, боеприпасы же давно закончились. Апотекарий убрал руну и продолжил движение по коридору, подмечая на переборках разрозненные воронки от попадания болт-снарядов.

Они прошли мимо шлюзовых отсеков для ремесленников и техников, чьи внешние люки были заблокированы в открытом положении, а внутренние – запечатаны. На металлических поверхностях виднелись глубокие следы от когтей, кристаллизованная витэ красноречиво говорила о брызгах крови из артерий. На месте нескольких вырванных интерфейсных панелей торчали провода с удалённой оплёткой. Кто-то скручивал их вместе, пытаясь оживить двери, и теперь они лениво тянулись из стороны в сторону в условиях нулевой гравитации. Пульс Барахиэля слегка участился, и он ощутил сострадание к тем несчастным, кто умер, отчаянно ловя ртом заканчивающийся воздух. Стоило отделению Азариэля пробить проход на мостик, как апотекарий избавился от этого мерзкого чувства.

Традиционно для имперского проектирования, готическая архитектура и искусство вели бесконечную войну с функциональностью за доминирование в выделенном им пространстве. Мостик звёздной крепости являлся отличным примером этой борьбы, где чаша весов склонялась в сторону функциональности. Плотные ряды когитаторов занимали большую часть нижних ярусов, над которыми располагалась тянувшаяся вдоль всего помещения наблюдательная галерея. Её и потолок поддерживали простые колонны, а провода были спрятаны за обычными металлическим листами без вычурных фризов и мозаик, столь любимых Кровавыми Ангелами. Вентиляционные каналы же закрывались щелевыми решётками. Барахиэль наслаждался простотой мостика, ибо та удовлетворяла его вкусам.

— Кастиэль, отследи источник энергетических показаний. Азариэль, получи доступ к журналам когитаторов и узнай, что тут произошло. Адариэль, пусть твоё отделение держит периметр.

Отделения рассредоточились, и мостик вновь наполнился звуками непрекращающихся постукиваний.

— Мой лорд, — позвал один из изничтожителей Кастиэля, — резервная мощность была перенаправлена на подвеску вооружения тета-четыре-один. — Он изучал изображение на экране перед ним, в чьём бледно-голубом свете пепельные шлем и наплечники казались темнее. — Система жизнеобеспечения настроена на работу в окружающей эту секцию зоне. — Голос космодесантника стал выше на октаву, и в животе Барахиэля отдалось возникшее чувство тревоги. — Кроме того, остаточная мощность регистрируется в четырёх лэнс-пушках.

— Судя по их конфигурации, они направлены на поверхность, — крикнул из-за орудийного банка другой воин. Он ещё раз всё проверил и выругался. — Результаты расчёта данных для стрельбы совпадают с координатами крепости-монастыря. Орудия выйдут на максимальную дальность ведения огня через… сорок пять минут.

— Приблизительное время до открытия огня? — рявкнул Барахиэль.

От желания убивать у него щемило и давило в груди, но ещё он чувствовал, как там же разливается тепло. Апотекарий вдавил пластину активации цепного клинка, и оружие дало волю запертому в сердце Расчленителя рёву. Барахиэль уже слишком близко подобрался к спасению капитула, и не мог позволить этой угрозе помешать ему.

— Примерно час. Текущего уровня мощности для стрельбы недостаточно.

— Вызовите брата Хариэля и отправьте ему зашифрованный пакет данных, чтобы ознакомить с ситуацией.

Барахиэль вышел с мостика. В его груди бешено колотились сердца, а до ушей доносились резкие призывы братьев, однако, он их игнорировал, ибо всё внимание апотекария было сосредоточено на одной лишь угрозе.

Он в одиночку шагал по коридорам, в то время как на его ретинальном канале неторопливо шёл обратный отсчёт. Миновало уже сорок минут с того момента, как Барахиэль покинул мостик, а отделения хоть и неохотно, но выполнили его приказ оставаться на месте. Текущий маршрут показывал апотекарию собственные сцены безумия и кошмаров. Как и на подходах к мостику, здесь внешние люки были заблокированы в открытом положении, внутренние же – запечатаны. На металле виднелись следы ударов лезвиями и попаданий из стрелкового оружия. Внутри снова проснулось сострадание, но Барахиэль быстро задавил раздражающее чувство. Кретации угрожала опасность, а ведь именно крепость-монастырь хранила ключ к их спасению. Апотекарий крепче сжал рукоять цепного клинка, чьи зубья рассекали холодный пустой воздух. Пока он дышит, ничто не подвергнет риску спасение капитула.

— Мой лорд, — произнёс по воксу Кастиэль. В его голосе были слышны нотки обиды и срочности. — Менее чем через десять минут лэнсы наберут достаточную для ведения огня мощность. Вы должны поспешить, иначе наша миссия окончится провалом.

«Даже большим, чем ты можешь себе представить», — мрачно подумал Барахиэль.

— Я в курсе, сержант, — сказал он презрительным и резким как удар цепного меча тоном. Ответом ему был отрывистый вдох на том конце связи. Апотекарий ухмыльнулся. — Ты уже пытался затруднить или нарушить передачу энергии? Если не помогло, то, может, попробуешь помешать работе матрицы целенаведения?

— Мы не можем получить доступ ни к центральному мейнфрейму, ни к одной из подчинённых систем. Он ограничен протоколами уровня «вермильон». Требуется генетический образец, сканирование радужной оболочки глаза и полное совпадение отпечатка голоса. Всё это привязано к последнему командиру. Если попытаемся осуществить взлом, не имея доступа, одноразовые эметики уничтожат все данные.

Вокс-канал заполнился долгим и громким потоком ругани на терранском гортанном диалекте, на котором апотекарий говорил в детстве. Ангелу такая брань не подобала.

— Что с Хариэлем? Где он?

— Хариэль скоро прибудет с «Судьи», — ответил Кастиэль. — Я отправил Адариэля со своим отделением сопроводить его сюда, но не думаю, что он успеет деактивировать инфообереги до того, как лэнсы откроют огонь. Нашим лучшим вариантом остаётся деактивация через сам источник.

Апотекарий нахмурился и, ничего не произнеся, закрыл канал связи.

Силой открыв прямоугольный люк, он вышел на небольшой перекресток, где выведенные потускневшей белой краской отметки указывали на направление к подвескам вооружения с «тета-38» по «тета-42», а также к казармам-загонам, в которых содержались рабские члены экипажа. Казармы находились ближе всего, а двери нескольких из них были открыты. Расчленитель принялся осматривать ряды коек из тонкого листового металла, размерами подходящих для трёх-пяти смертных. В центре каждой казармы стоял длинный трапезный стол с ржавыми кружками и окровавленным тряпьём. Барахиэль двинулся дальше к подвеске «тета-41».

Когда он проходил через тету-40, тьма уступала вспышкам прерывисто работающих светосфер и люменополос. Сухой дробный стук сабатонов о металлическую палубу отражался от переборок, а с каждым шагом воздух оставлял во рту всё более горький привкус. Показания радсчётчика приближались к оранжевому уровню, щелчки же звучали всё чаще и громче. На переборках виднелись нацарапанные на множестве языков надписи, и хоть некоторые Барахиэль не узнавал, все они были оставлены одной рукой.

Призванные кретацийской кровью, ангелы принесли проклятие.

Апотекарий не остановился поразмыслить над значением слов и силой открыл люк комнаты управления артиллерийским огнём. Его тут же омыло низкое гудение запитанных машин и бессодержательная бинарная болтовня когитаторов. Сервочерепа сидели на заряжающих насестах, а автосвятители выпускали потоки сухого, не оставляющего привкуса во рту воздуха из своих кропильниц, уже давно израсходовавших весь ладан и масла. На палубе стояли приземистые цилиндрические генераторы, которые со скрипом выбрасывали мерцающий радиоактивный воздух. Беспокойная энергия подсвечивала их защитные оболочки из бронестекла красным, кабели же, соединяющие генераторы с пыльными тактическими постами, генерировали электрическое поле, вызывавшее в дёснах Барахиэля зуд. Чем дальше в помещение заходил Расчленитель, тем большие значения выдавал его радсчётчик.

Перед консолью офицера на поднятой платформе стояли два ряда тактических постов, напротив которых находилась подвеска вооружения и четыре лэнса, что своими размерами затмевали всё остальное. Силовые конденсаторы батарей были открыты, а тысячи генераторов грубо соединялись проводами с двумя лэнсами. Сотни уже закоротило, над их вентиляционными решётками до сих пор вились язычки серого пара. Остальные светились красным и выглядели такими же нестабильными, как и генераторы в комнате управления. На ретинальном дисплее Барахиэля возникали потрескивающие помехи. Согласно быстрому сканированию, уровень радиации приближался к смертельному даже для космодесантника, поэтому Барахиэль полностью запечатал доспехи. Он также заметил множество использованных антирадиационных стимм-картриджей на рабочем месте надзирателя.

— Передача энергии к лэнсам правого борта, подвеска «тета-четыре-один», — раздался чей-то бормочущий голос.

Апотекарий перевёл взгляд на кабинку офицера.

Оттуда вышел человек, сжимавший в руке стимм-инъектор. Что-то неразборчиво говоря себе под нос, он двинулся куда-то между тактическими постами. Его светло-вишневый мундир и брюки были грязными и изорванными, а на воротнике виднелось обозначение младшего артиллерийского офицера, частично скрытое под слоем глубоко въевшейся грязи. Покрытое радиационными ожогами лицо бледное и грязное, через тонкую словно пергамент кожу на челюсти, пальцах и запястьях просвечиваются кости. Глаза человека покраснели от лопнувших сосудов, губы потрескались, оставшиеся зубы гнили прямо в дёснах. В одном из углов помещения валялась куча костей, чей обгрызенный вид рассказывал апотекарию слишком знакомую ему историю.

— Смертный, — произнёс Барахиэль, подходя ближе и держа офицера на прицеле. — Остановись.

— Направляю резервную энергию к лэнс-батареям, — пробормотал человек, вводя команду в тактический пост. Судя по всему, он не слышал Расчленителя, продолжая переходить от консоли к консоли, тянуть за рычаги и нажимать на кнопки. — Перевожу мощность от системы жизнеобеспечения и второстепенных систем. Подтверждаю расчёт данных для стрельбы и время до достижения максимальной дальности ведения огня.

Апотекарий смотрел, как тот тянет за рычаг обеими руками, но он не двигался. Не двигались и девять сотен сервиторов, цепями прикованных к гигантским лэнс-батареям. Их биологические компоненты были покрыты инфицированным язвами и гноем, а у некоторых кожа покраснела или почернела. Пушки же и так опустились до своего максимального предела. Барахиэль подошёл ближе, но человек этого не заметил.

— Я определил источник, — передал он по воксу Кастиэлю, когда офицер побрёл обратно к банкам управления. — Выживший трэлл, один из артиллерийских офицеров. Он перенаправил энергию с сети портативных генераторов на второй и четвёртый лэнсы. Похоже, смертный в бреду и страдает от радиационного заражения. Думаю, он даже не знает, что я здесь.

— Лорд, — сказал Кастиэль, — лэнсы откроют огонь меньше, чем через пять минут.

— Я в курсе, сержант, — ответил апотекарий, подходя ближе к смертному, который обратил на него пустой взгляд, после чего продолжил щёлкать переключателями.

Судя по всему, в паузах между описаниями своих действий, он произносил что-то ещё. Следя за губами офицера, Барахиэль разобрал слова с третьего повторения, и кровь застыла у него в жилах. Расчленитель подошёл к человеку.

Призванные кретацийской кровью, ангелы принесли проклятие.

— Мы не можем упустить возможность узнать, что произошло у нас дома и в мирах, которые мы поклялись защищать.

Барахиэль вспомнил свои чувства в тот момент, когда он узнал про вынужденную посадку Думы, и гнев превратил его желудок в раскалённую железную печь. Необходимость выведать правду боролась с необходимостью защитить спасение капитула. Апотекарий сверился с хроном на ретинальном канале. Меньше чем через четыре минуты лэнсы получат достаточно энергии для выстрела.

Закрыв вокс-канал, Барахиэль схватил изнурённого трэлла и оторвал того от палубы. Человек принялся хватать ртом воздух, скребя по доспехам Расчленителя до тех пор, пока не разодрал кончики пальцев в кровь. Из лопнувших нарывов вытекал гной, а от превратившейся в лохмотья униформы исходила сильная вонь застарелого пота и витэ. Смертный издавал бессмысленные вопли, по покрасневшим от радиации щекам стекали солёные слёзы. Апотекарий сверился с хроном. Осталось три минуты и пятнадцать секунд.

— Слушай меня внимательно, трэлл! Я – Барахиэль, апотекарий Расчленителей. Ты навёл оружие на мою крепость-монастырь. Прекрати, наконец, это сумасшествие и объяснись, или, клянусь именем Великого Ангела, я убью тебя.

Встретившись с космодесантником взглядом, человек ухмыльнулся, и Барахиэль сжал его горло ещё сильнее. Затрещали сухожилия, кости начали со скрипом тереться друг об друга. Смертный был поражён раком, поэтому каждый раз, как меж его растрескавшихся губ с хрипом выходил полный мельчайших капелек крови воздух, в нос апотекария ударял смрад порченой витэ и разлагающихся органов, что заставляло Расчленителя усиливать хватку на шее трэлла. В глазах умирающего пылало безумие.

— Порчу Кретации нужно вычистить огнём и яростью.

— Порчу? — прорычал Барахиэль. На ретинальном канале мигал приоритетный вокс-запрос, но апотекарий не обращал на него внимания. Кастиэль мог подождать, а ответы – нет. — Что за порча? Говори яснее. Судорожно вдыхающий серв приподнял себя, и апотекарий слегка разжал пальцы.

— Голоса во тьме, они шепчут об этом. — Человек дёргался, а из-за резких движений его кожа отслаивалась от измученных мышц. — Рябь превращается в поток… и поток… топит звёзды в красном море! — Он боролся с хваткой Расчленителя словно извивающийся в объятиях родителя младенец и отчаянно пытался освободиться. — Кретация – это камень, от падения которого разойдутся первые мелкие волны.

Две минуты и девять секунд. Гудение генераторов становилось всё более натужным.

— Это не ответ! — рявкнул Барахиэль. — Говори!

— Кретация должна сгореть до того, как её багровые владыки утопят галактику в крови.

— Багровые владыки? — Апотекарий помедлил. — Ты имеешь в виду Расчленителей?

Смертный кивнул.

— Я видел их, сломленных и стоящих на коленях перед Повелителем Черепов, привязанным к своему трону словом и деянием. Я видел поданных Бога-Императора, беззащитных перед кретацийскими клинками, и океаны крови, которую пролили самые свирепые сыны Великого Ангела для удовлетворения жажды. — Он вновь попытался вырваться из крепкой хватки Барахиэля, но тщетно. — Голоса, они сказали мне, что так и будет. Этого нельзя допустить.

— Ложь! — Барахиэль сильнее сжал пальцы, и человек начал задыхаться, с трудом дыша. Кровь, вытекающая из мелких разрывов в его горле, искушала жажду апотекария. — Еретические заблуждения!

Трэлл закашлялся, и на визор Расчленителя вновь полетели мелкие брызги поражённой раком витэ.

— Что с остальными членами экипажа, смертный? Что с ними стало?

— Другие, они… Они убили друг друга! Оно завладело ими… исказило их разумы… обратило друг против друга! С ними… с ними нужно было разобраться! Так сказали голоса… С ними… с ними нужно было разобраться… разобраться окончательно…. Это нужно было сделать…

Человек замолчал, и Барахиэль сощурился.

— Что нужно было сделать?

Офицер постучал по виску грязным пальцем с длинным пожелтевшим ногтем.

— Оно завладело ими… здесь, — сказал человек. На его лице внезапно возникла ухмылка сумасшедшего. — Они сражались друг с другом… убивали… а я убивал их. Они не слышали… Они не знали… Крепость внизу… Источник… Безумие… Они хотели защитить его… Они должны были умереть, понимаете?

Барахиэль даже не осмеливался представить, какой вестник Хаоса стоял за «голосами». Желания и причины, стоящие за действиями Тёмных Сил, находились за гранью разумения умов смертных, а каждый из их бесчисленных аспектов был столь же коварным и хитрым, как и остальные. В действительности же, он знал, что сейчас это не имело никакого значения. Барахиэль подтянул серва ближе. В дыхании смертного стояла сильная вонь гнилости.

— Крепость-монастырь?

Человек бешено закивал, и на пальцы апотекария хлынула кровь.

Тридцать секунд.

— Почему её нужно сжечь? Говори сейчас же, что произошло?

— Её нужно сжечь, иначе порча багровых владык заразит весь мир.

Когда Барахиэль сомкнул хватку, раздался влажный треск ломающихся костей. Трэлл дёрнулся, и Расчленитель отбросил его в сторону как тряпичную куклу, после чего остановил передачу мощности, неуклюже нажимая на кнопки своими бронированными пальцами. Конденсаторы лэнсов и соединённые с ними генераторы начали испускать мерцающие волны энергии. Затем он стёр результаты расчёта данных для стрельбы, на что когитатор надзирателя отреагировал звуковым сигналом. Открылось окно целенаведения, и на несколько секунд апотекарий увидел крепость-монастырь – своё спасение – обрамлённую символами захвата цели и предупреждающими рунами. После того, как захват цели исчез, Барахиэль смотрел на крепость ещё несколько долгих мгновений. Расчленитель должен был быть очарован местом, которое служило капитулу домом ещё с ранних лет его существования, но думал он лишь о предостережении безумца.

Действительно ли гарнизон мог поддаться Хаосу? Восстановили ли они капитул, превратив его в силу, верную лишь Кровавому богу и зову резни?

Вопросы. Слишком много вопросов. Барахиэль включил вокс-бусину.

— Угроза устранена.

Глава девятнадцатая

Дума отмахнулся от грязных и цепких пальцев кретацийский дикарей, окидывая взглядом людей, сбившихся вместе словно овцы в загоне. В присутствии Расчленителей язык их тела выдавал занимательную смесь благоговейного трепета и осторожности, а свои руки смертные либо держали рядом с копьями и спрятанными в чехлы топорами, либо тянулись ими к космодесантникам, чтобы хоть слегка коснуться священного керамита. Старики о чём-то шептали детям и более молодым соплеменникам, и на колени они опускались с полными боли вздохами и треском старых «заклинивавших» суставов. Никто не ожидал увидеть Расчленителей вновь.

Дети, которых спасли космодесантники, бежали в объятья ждущих их родичей, в чьих глазах стояли слёзы радости. Родителей и дедушек с бабушками там было не меньше, чем братьев, сестёр и друзей, и лишь у горстки спасённых не оказалось в племени близких. Такие держались с теми, с кем они успели выковать крепкие узы, в надежде, что их тоже примут. Обратив внимание на знамёна, что хлопали на горячем сухом ветру, Дума узнал символы почти десятка кланов, принявших участие в резне снаружи пирамиды. Ему было очевидно, что из всего множества присутствующих племён лишь горстке было бы позволено отправиться в паломничество, дабы выразить почтение Амиту и понаблюдать за родственниками, состязающимися за честь стать Расчленителями.

Капеллан невозмутимо провёл своих воинов мимо множества радостных сцен. Тихое восхищение, испытываемое людьми в первые минуты встречи космодесантников с племенами, померкло и сменилось чем-то более раболепным, похожим на то, что Дума видел на десятках других миров. Смертные с узкими лицами и дорожками от слёз смотрели на доспехи глазами, в которых отчётливо угадывалось обожание. Они возносили Расчленителям молитвы или же протягивали им младенцев, чтобы сыны Ангела благословили их. Некоторые предлагали вырезанные вручную безделушки или свои жалкие сокровища – всё то, что имело смысл для простых людей, но абсолютно ничего не значило для астартес. Расчленители ни на кого не обращали внимания, раздвигая накатывающий на них вал плоти по пути к центру поселения.

Дума внимательно изучал окружение. В склонах узкого ущелья были грубо высечены жилища, к которым примыкали опасно качающиеся на усиливающемся ветру мостики из дерева и верёвок. Ходившие по ним воинские патрули следили за огнями, освещавшими множество палаток на нижнем уровне, где жили самые бедные или неугодные. Гораздо выше над поселением нависали тёмные и угрожающие джунгли. Потоки воздуха приносили с собой зовы-манки и крики, но кретацийцы не смотрели наверх, так как их взгляды были прикованы к земле или ныне шагавшим среди них ангелам. От вида настолько запуганных людей капеллан нахмурился, ибо боевой потенциал воинских каст Кретации и её охотничьих кланов стал настоящей легендой на просторах цивилизованного Империума. Тем не менее, сейчас жители мира сбивались в кучу словно устрашённые тьмой дети.

Какое жалкое зрелище.

Что же случилось с этими дикарями, которые, как я боялся, испортили бы нашу линию крови? Что могло сделать их такими слабыми? И какая угроза позволила одному клану усмирить целую дюжину? Связано ли это с гнусными чужаками, поселившимися в крепости-монастыре, или же всё просто совпало?

В самом сердце поселения собрались племенные вожди.

Все они были уже стариками, облачёнными в одежду из чешуйчатых шкур и дублёной кожи, и каждый мог похвастаться целым набором шрамов и жутких трофеев. На их мускулистых телах виднелись пигментные пятна и складки обвисшей плоти, а также племенные татуировки-благословения. Разных цветов там было столько же, сколько и оттенков кожи у вождей. Дума читал царившее между ними напряжение так же легко, как читал бы строки из ритуала капитула или книги с преданиями. Их вынужденное единство являлось тонкой фанерой, за которой скрывались целые поколения взаимного недоверия, и данную слабость следовало либо устранить, либо использовать.

Дума отложил это на потом.

Смертные смотрели на Расчленителей с неприкрытым удивлением, и многие упали на колени от благоговейного страха. Капеллан заметил среди них нескольких девочек из освобождённого лагеря, окруженных мускулистыми и покрытыми множеством шрамов стражами. Одна осмелилась улыбнуться космодесантнику, и меж губ вдруг блеснули пожелтевшие зубы, ещё не истёртые от долгого использования и не испорченные гниением.

Дума издал утробный звук, и улыбка исчезла.

— Ваши дети вернулись, они в безопасности, — сказал капеллан, а выступивший вперёд Мика начал переводить. Немало людей вздрагивало от скрежещущего машинного рыка, в который вокс-решётки превращала голоса космодесантников. — Мы – Расчленители, сыны Сангвиния и владыки Кретации. Мы вернулись в родной мир и узнаем, что случилось с ним в наше отсутствие.

Дума смотрел в лица вождей поверх пылающего огня.

За ними находились члены их племён, ёжившиеся у костров с готовящейся едой. Хрустящее шипение мяса и жира напоминало звук, с которым капли дождя били по водной поверхности. Дети висли на своих родителях, и каждый кретациец наблюдал за космодесантниками со смесью преклонения и ужаса. Смертные обменивались резкими и короткими фразами словно пулями, выпущенными из пулемёта, и, напрягая ухо Лимана, чтобы отделять слова друг от друга, капеллан смог распознать десяток разных диалектов. Кроме того, он чувствовал запахи множества специй и сырой земли, которые вонзались в его ноздри подобно острым раскалённым кинжалам.

— Им нельзя доверять, — прошипел Анджело. — Братья, это может быть ловушка.

— Думаю, они не настолько тупы, чтобы устраивать ловушку пятнадцати космодесантникам, — ответил Мика, похлопывая по цепному топору. — А если так, тогда вряд ли им доведётся увидеть восход солнца.

— Возможно, они в союзе с теми, кто стрелял по нам, — настаивал Анджело.

— Ты скулишь как капризный ребёнок, — произнёс Дума, хотя и видел смысл в суждениях брата. Они ничего не знали об этих дикарях помимо факта похищения их детей, но казалось маловероятным, что одно объединение кретацийцев стало бы атаковать так много племён без чьей-то незримой поддержки, которая, быть может, оказывалась теми, кто сейчас обитал в крепости-монастыре. — Нам не нужно доверять им, брат мой, но мы нуждаемся в ответах на вопросы.

— Это глупость, — прорычал Анджело. — Я не могу позволить–

— Замолчи, — рявкнул капеллан. Громогласный барабанный бой привёл его в состояние полной боевой готовности. От стен пещеры начали отражаться звуки ударов, и все люди вокруг костра вождей внезапно затихли. Был слышен лишь рык доспехов астартес. — Ты ничего не можешь позволять или не позволять, потому что командую я. Помни это.

В сторону Расчленителей направилась шаркающая старуха.

Ревматизм ссутулил плечи и согнул спину смертной, а возраст губительно сказался на состоянии костей и тонкой как пергамент сморщенной кожи, которая напоминала гобелен из-за нанесённых на неё загадочных переплетающихся знаков. Тем не менее, ни один из них не был похож на отметины кланов. Когда пожилая женщина бормотала молитвы на древнем кретацийском диалекте, рубцеватые губы обрамляли рот с гниющими зубами, который походил на поле боя. В слабых трясущихся руках она несла пожелтевший от времени человеческий череп со срезанной верхней частью. Помешав его содержимое грязным скрюченным пальцем, старуха передала череп первому вождю.

Рот Думы наполнялся слюной, когда вожди опускали два пальца во вскрытый череп и рисовали на щеках символы с острыми углами. Запах содержимого пробивался через окутывающий пещеру аромат специй и смрад тел. У него имелся характерный грубоватый букет со сладкими и металлическими нотками, пусть и изгаженный запахом сырой земли и затхлой вонью непогребённых костей. Вожди произносили короткие последовательности слогов, прямо как часто виденные капелланом верующие Имперские культа во время принятия своих божественных причастий, после чего возвращали череп жрице. Дума чуял в ней колдовство. Она была поганым гнусным псайкером, высоко ценимым кланами, но слишком слабым для службы капитулу.

На ретинальный дисплей капеллана выводился перевод каждой фразы, а аналитическая часть его разума обнаружила несколько сходств, говоривших о том, что корневой язык ушёл в сторону от готика многие поколения назад. Он потерял большую часть грамматической структуры последнего и тонкости различных времён, не говоря уже о культурной регрессии нынешних носителей. Доспех переводил речь на низкий готик, идеально передавая все эти особенности. Горло Думы обожгла желчь, когда он перечитал знакомые слова.

— Клятва кровью, мы говорить честность.

Перехватив руку Анджело, капеллан взглянул в его ярко-зелёные линзы оптики. Хоть Дума и разделял гнев головореза от подражания дикарями ритуалам капитула, он понимал, что это был лишь один из аспектов привитой культуры, которая связывала Расчленителей с памятью кретацийских племён. Сейчас не лучшее время выражать свой гнев, хотя оно ещё придёт, в чем капеллан не сомневался.

Борьба прекратилась лишь когда старуха предложила череп Мике и провела толстым жёлтым ногтем вдоль завитков букв, выгравированных на его левом наплечнике. Ощущая себя некомфортно от такого внимания, он отодвинулся, погружая бронированный палец в кровь, после чего нарисовал на шлеме те же руны и прошипел ту же клятву. Дума сдерживал удивление при виде того, как примитивные люди пытались побороть страх. Самые старые среди них должны были быть зелёными юнцами, когда капелланы Расчленителей в последний раз спускались к племенам в поисках рекрутов.

Большинство же, наверное, вообще никогда не видело космодесантника прежде.

Дума взял череп. Восхитительный аромат предложенной крови искушал зубы ангела выдвинуться из дёсен, мышцы Расчленителя болели, омываемые молочнокислым огнём, а в тёмных уголках разума раздавался тихий шёпот, обещавший ему обновление через поглощение чужой жизни. Его мысли окрасились красным, когда он почувствовал витэ смертных вокруг себя, и на языке вспыхнул вкус их костного мозга. Дума подавил Жажду, заперев её до того момента, когда она понадобится ему в бою, затем нанёс на свой шлем-череп те же изломанные руны. Из вокс-транслятора со скрипом донеслась клятва:

— Клянусь Кровью, я буду говорить честно.

Анджело неохотно повторил слова, и на том круг завершился.

— Мы благодарны ангелы вернуть клану дочери. — Когитаторы выводили перевод на ретинальный канал параллельно речи женщины. — Мы боялись другие кланы сделать их подношением и получить расположение ангелов. — Старуха с любовью посмотрела на сидящую рядом молодую девушку. — Это хорошо они вернулись домой. — Жрица встретилась с Думой своим подозрительно ясным взглядом. — Шаман говорит, с самого начала времени ангелы никогда не отвергают подношения и приходить к племенам только за ними. Зачем ангелы явиться сейчас?

Дума усмехнулся, изумлённый прямотой женщины. Это было освежающе.

— Капитул вернулся из великих битв в небесах, — сказал он, осторожно подбирая каждое слово. Его раздражало потворство дикарями, но ему нужно было выражаться понятным для кретацийцев языком. — Мы собрали множество трофеев с ужасных существ и заработали много славы в глазах Императора. Теперь мы хоти восстановить наши узы с Кретацией и её народом.

Переводивший Мика говорил на кретацийском языке с сильным акцентом обитателя терранского подулья, а смертные растерянно моргали, озадаченные необычным произношением. Женщина медленно кивнула, но во взгляде жрицы присутствовала всё та же подозрительность, и сородичи старухи разделяли её реакцию. Когда несколько человек начали перешёптываться друг с другом, Дума позволил их словам свободно влиться в его уши, безучастно изучая перевод. В разговорах не было ничего интересного, поэтому он сразу же выкинул их из головы.

— Железные птицы ангелов улететь из каменного храма, великий исход много лето назад, — сказал другой старец со множеством шрамов на тёмной коже и иссохшей рукой. Дума удивился, как такой вообще смог выжить, не говоря уже о том, чтобы занять высокое положение в клане. — После мы видеть мало железных птиц, мало ангелов. Мы думать они умереть в небесной войне, и здесь ангелы умирать тоже.

— Как видите, — прорычал Анджело, — мы не мертвы.

Мика усмехнулся, но перевёл всё слово в слово, а Дума ощерился.

— И ангелы в храме тоже, — произнёс старец и поморщился от омерзения, в то время как шрамы на его лице натянулись. — Они требуют подношения, мясо и кровь. Много племён их рабы, они давать им силу для подношений. Племена потерять так много детей.

Дума наклонился вперёд и зашептал:

— Наши братья до сих пор в крепости-монастыре? — Капеллан чувствовал, как ярость внутри закипает всё сильнее каждый раз, как он выдыхает сквозь стиснутые зубы. Его сощуренные глаза превратились в щелки, а вероятность обмана начала бороться внутри Расчленителя с вероятностью правды. Вопросы сталкивались друг с другом как звенящие мечи, и Думы пытался отсортировать их. В голове у него пульсировали вены. — Это правда? Знайте, что если вы лжёте, то я убью вас прежде, чем успеете моргнуть.

Мика перевёл, и вожди закивали со страхом в глазах.

Из горла капеллана вырвался влажный рык.

— Вы отведёте нас к ним?

Вожди переглянулись, и Дума увидел ответ в их испуге за считанные секунды до того, как женщина со шрамами покачала головой и одарила Расчленителя скорбной улыбкой. Она была одной из немногих, кто не выказывал страха, когда ретинальный дисплей отобразил её ответ. Казалось, будто даже когитатор доспеха выводил слово нерешительно и робко. Точно так же, как его пробулькала смертная.

— Нет.

Сдержав зародившийся в горле рёв, Дума сжал кулаки с гневным жужжанием сервоприводов и представил, как украшавшие его костяшки ухмыляющиеся черепа забрызгиваются свежей кровью. Это всё, что мог сделать капеллан, чтобы не разорвать дикарей на части.

— Почему? — прорычал он, с трудом разжимая кулаки.

— Буря света ангелов отвергать вас, — ответил старик. — Мы видеть, как видеть тех, кто отвергаться светом ангелов. Они не знать вас. Племена не знать вас. Мы не вести вас к храму ангелов.

В этот момент заговорила женщина.

— Доказать, что вы настоящие ангелы Кретации, — слегка дрожащим голосом сказала она.

Дума схватил их обоих за горло, а внезапный рык сочленений брони и сервоприводов заглушили вопли людей. Вскочившие на ноги Анджело с Микой быстро разубедили других вождей совершить какую-нибудь глупость. То же самое сделали и воины сержантов, чья колоссальная физическая мощь устрашила кретацийцев. Тишина опустилась на пещеру подобно туману, в воздухе же стояла сильная и едкая вонь страха.

— Вы смеете отказывать нам? — От гнева Дума сжал челюсти, и говорить ему приходилось сквозь стиснутые зубы. Тяжело выдыхая, он начал снимать охватившее мышцы напряжение. Ему было всё сложнее скрывать обитающую внутри Ярость – эту обжигающую крупицу чистоты Великого Ангела в его последние часы жизни. — Разве вы не видите символ на наших наплечниках?

В свете костров блеснуло пилообразное зазубренное лезвие капитула.

— Мы – полноправные владыки этого мира, — прогрохотал Дума, крепко сжимая шеи кретацийцев. У смертных тихо трещали жилы, а сами они дышали неровно и с трудом. Кто-то из дикарей выругался, после чего раздался влажный резкий звук, с которым болт разорвал плоть. — Либо вы подчинитесь, либо умрёте.

Это было невероятно, но женщина натянуто улыбнулась, обнажив чернеющие жёлтые зубы, из-за чего капеллан чуть не прикончил её.

— Одна проверка. Доказать, что вы настоящие ангелы Кретации. Сделайте это, мы принять вас, — прочитал капеллан перевод с трудом выдавленных смертной слов.

— Мы вам не подчиняемся, — рявкнул Дума. Внутри него желание наказать дикарку за столь оскорбительное требование боролось с необходимостью добраться до крепости-монастыря, где их ждали реликвии и столь желанные ответы на вопросы. Сквозь сжатые зубы Расчленителя вырвался медвежий рык. — Мы – сыны Сангвиния, его облечённая в плоть святая ярость. Ты не откажешь нам, человек.

— Но мы вам отказать. Пройти проверку. Доказать, что вы истинные ангелы Кретации.

— Убей её, брат-капеллан, — прорычал Анджело. В воздухе висело напряжение, и Дума чувствовал, как вены обжигает адреналиновое предвкушение битвы. — Их нужно научить послушанию.

Женщина улыбнулась ещё шире, хотя сосуды в глазах смертной полопались. Думая лишь о том, как бы раздавить ей глотку, капеллан начал сжимать пальцы под жалобный вой сервоприводов, но дикарку это никак не встревожило. Она ухмылялась, демонстрируя, что нервы у неё крепче стали.

— Ты выбирать убить нас. Но никогда не вернуться в храм.

Рыкнув, Дума отпустил женщину.

— Что нам нужно сделать? — спросил он, отрывисто вставляя слова между резкими выдохами.

От необходимости разговаривать с дикарями внутри него вспыхнула досада, а протесты своих братьев капеллан предвосхитил, взглянув на воинов сквозь убийственно-красные линзы. Если они хотели добиться успеха, выбор у них был невелик.

— На севере здесь охотится зверь. Убил много охотников. Ангелы убивать его, и племя следует.

— Теперь ты хочешь, чтобы мы играли в охоту на чудовищ? — фыркнул Анджело. — Согласно легендам, именно так поступили первые ангелы, — нахмурившись ответил Дума. Он прекрасно знал, к какому преданию отсылало требование женщины. — Багровый Владыка убил ракторикса и укрепил связь ангелов с племенами.

— Неважно, что тогда сделал Амит, — зарычал Анджело, крепко сжимавший рукоять клинка. – Мы – повелители этого мира, и наша воля – их долг. Если они добровольно не выполнят обещание, данное ими нашим предкам, мы заставим их.

— Не тебе решать, сержант, — произнёс капеллан. Его сердце и слова были полны желчи. Он жестом приказал Расчленителям встать, и те неохотно подчинились, хрипло сыпя проклятиями. — Решение принимать мне и только мне.

Ненавидя себя за своё решение, Дума повернулся к смертным.

— Где нам найти этого… «зверя»?

Взять след зверя оказалось легко даже без помощи кретацийцев.

Дума шагал сквозь тени от сгорбленных и изломанных деревьев, чьи расколотые стволы и расщеплённые сучки стали полыми внутри и почернели из-за свирепствующей болезни. На тушах гигантских созданий, оставленных зверем гнить, пировали раздувшиеся трупные мухи и паразиты, определить вид которых было уже сложнее. Сабатонами капеллан давил окостеневшие оболочки и измельчённые разорванные останки вредителей, хрустя сухой корой и расколотыми камнями. В воздухе стоял аромат пахнувшей как ржавое железо крови, смешанный с запахами токсинов и разлагающейся органики, что превратилась в вязкую кашицу под воздействием твёрдых как сталь мышц и сухожилий. Подойдя к трупу ближайшего существа, Анджело присел рядом со смертельной раной.

— Мы явно недалеко, — произнёс сержант. — Резню устроили недавно.

Капеллан кивнул, изучая тела. Следов того, что кто-то кормился ими, почти не было, а свидетельств борьбы животных и того меньше, лишь рваные разрывы в животах с плотными брюшными мышцами и глотках, через которые вывалились потроха и вытекла кровь. Дума замер, когда распознал в запахе высохшей крови под сабатонами нотку побогаче. Его братья принюхались, и он понял – те тоже это ощутили. Расчленители переглянулись. В каждом их движении отчетливо угадывалось беспокойство.

— Нужно двигаться дальше и убить зверя.

— Нам следует сжечь лес, — сказал головорез по имени Космос. — Ни одной твари не пережить воздействия магма-снарядов. С этой глупой затеей можно покончить за считанные секунды, лорд.

В трещащем воксе раздалось согласное ворчание. Хоть на первый взгляд идея и казалась здравой, использование подобных боеприпасов породило бы интенсивную радиацию, от которой геном кретацийцев мог мутировать. Одно лишь это почти заставило Думу согласиться с предложением Космоса, но, как бы капеллану не хотелось, он не мог пойти на такой поступок, ибо тот шёл вразрез с их миссией на проклятом мире.

— Устал от своей жизни, Космос? — с натянутой улыбкой спросил Дума. — Или знаменитые навыки выслеживания головорезов – не более чем сказки Экклезиархии?

— С каких пор вы принимаете указания от смертных, капеллан?

Многие боевые братья усмехнулись, в их голосах отчётливо слышалось презрение. Они, как и Космос, относились к охоте несерьезно. Да и сам Дума тоже, если говорить честно. Охота являлась унизительным и недостойным отвлечение от их настоящих целей, и, тем не менее, она была необходима, так как даровала им шанс вновь связать племена с капитулом и открывала наилучший способ попасть в крепость-монастырь.

— Я принимаю указания только от Сета и Апполлуса, брат. Они приказали мне вернуть мир капитулу, обезопасить здесь наше наследие и возобновить набор рекрутов. Если ради этого мы должны убить для племён зверя, я научусь охотиться как дикари.

— Как скажете, капеллан. Не стану мешать вам подражать свирепому владыке. Нечасто нам выпадает возможность пройти по стопам Амита.

Космодесантники вновь рассмеялись, после чего воцарилась оглушительная тишина.

Дума проигнорировал насмешку и повёл Расчленителей вперёд. Следы резни в виде засохшей крови и последствий случайных вспышек гипернасилия вели их по длинному и извилистому пути сквозь джунгли прямо к подножию одинокой горы, куда поднималась узкая тропинка, по которой с лёгкостью мог пройти лишь смертный. Чем дальше пробирался по ней капеллан, тем сильнее становился медный запах витэ. Думе приходилось прижиматься к склону горы, а в его хватке раскалённая скала трескалась и крошилась, отчего чёрные перчатки исходили дымом. Вскоре тропа закончилась обрывом с озером бурлящей лавы внизу.

Вздохнув, капеллан внимательно изучил скалу над собой.

Он поднял руки и принялся подтягивать себя вверх по склону, ведомый инстинктом и запахом крови. Глухой скрежет трущегося об камень керамита дал ему понять, что отделение Анджело тоже начало подъём. Когда кусок скалы под его ногой обвалился, Дума крепче сжал пальцы и продолжил забираться на гору. С набором высоты капеллана стал стегать обжигающий ветер, от чьего жара чёрно-костяной лак шёл пузырями. Он увернулся от обрушивающейся породы, держась одной рукой, хотя из-за торчащего силового ранца, по которому били камни, Дума рисковал сорваться. Падающий булыжник врезался в одного из головорезов, и тот рухнул вниз без единого звука.

Руна воина на ретинальном канале Думы мигнула и погасла. Изломанное тело головореза лежало на дне долины.

Капеллан нашёл опору для ног и продолжил восхождение, в то время как выжившие головорезы поднимались сразу за ним. Сквозь свист ветра он услышал карканье пернатых созданий, после чего рассмотрел вдалеке силуэты четырёхкрылых зверей, которых видел при первом спуске. Рассеянные стаи подлетели ближе, и воздух наполнили грубые визги. К зверям устремились реагирующие на массу болты, звуки разрываемой плоти смешались с грохотом тяжёлых болт-пистолетов. Тем не менее, обстрел не остановил приближение летающих тварей, так что создания спикировали к Расчленителям с поблескивающими в тусклом свете клювами и когтями.

— Взбирайтесь, капеллан, — проревел Анджело. — Отделение, закрепиться и открыть огонь.

Дума возобновил подъём, а грохот стреляющих воинов Мики дополнился резким треском тяжёлых болт-пистолетов головорезов. На кровь и доспехи капеллана брызнула кровь, чей опьяняющий запах ударил ему в ноздри. Рот космодесантника наполнился слюной. Вдруг в воксе раздался полный боли крик, и ещё одна сигнум-руна стала серой. С тяжёлым сердцем Дума увидел, что это был Анджело. Бросив взгляд вниз, капеллан заметил, как тело сержанта треплют два зверя, хотя попадания болтов разрывали их крылья.

Дума продолжил подниматься, от всей души проклиная мир капитула.

Когда капеллан добрался до вершины, звуки битвы померкли. На склоне горы он заметил небольшую пещеру, земля вокруг которой была усеяна обгрызенными костями без единого клочка мяса. Дума вошёл в пещеру, следуя за богатой ноткой, почуянной им ещё возле трупов внизу. Расчленитель целился во тьму из пистолета, а его авточувствам удавалось просканировать пространство лишь на несколько метров вперёд. Свет от потрескивающего крозиуса порождал на стенах пещеры изломанные тени, где виднелись глубокие следы когтей с торчащими осколками чёрного керамита.

До слуха Думы донеслось негромкое рычание зверя, после чего капеллан наткнулся на кормящееся создание, окружённое скелетами убитых им людей и небольших животных. Сгорбившееся существо сидело над толстым куском мяса и рвало его удлинёнными, острыми как иглы клыками. Обломки чёрного керамита цеплялись к мускулистому телу, что от жажды крови покрылось вздутыми венами и приобрело светло-вишнёвый окрас. На грязной коже виднелись бледные пересекающиеся шрамы – наследие многих лет убийств, а на плече и поясе капеллан заметил символы капитула.

Расчленитель со звериным рёвом бросился на Думу.

Капеллан подался назад, избегая удара сверху, которым можно было забивать сваи. На него явно напал Расчленитель, ибо Дума видел в выражении лица противника черты Ангела и ощущал искажённую Яростью чистоту геносемени. Плоть и треснувшие бронепластины пятнала кровь. Капеллан принялся блокировать и уворачиваться от следующих ударов, хотя один попал ему в наплечник и вывел из равновесия, после чего он взял боевой клинок обратным хватом.

Орудуя клинком и крозиусом, Дума пытался свалить зверя.

Он бил по коленям и локтям, а каждое попадание сопровождалось брызгами смазки и снопами искр из повреждённых фибромышц и сервоприводов. Расчленитель выл и ревел, его глаза были красными из-за лопнувших сосудов, от зубов же тянулись ниточки слюны, попадавшей на доспехи капеллана. Дума отводил стремительные яростные удары, способные расколоть шлем вместе с черепом. Нескольким удалось пробить его защиту, когда он сам атаковал брата, отчего керамит брони покрылся трещинами и деформировался. С каждым таким попаданием боль пела внутри капеллана новую песнь. Вывод технической информации на ретинальный канал Думы превратился в пеструю демонстрацию секций доспехов, окрашенных в оранжевый и красный.

Дума старался контролировать свою ярость, продолжая обмениваться ударами с падшим Расчленителем, а в черепе у него гремела кровь. Безумные завывания воина смешивались с рёвом скованного в душе капеллана зверя. Дума парировал направленные в горло и грудь удары, в то время как сам он мог совершать лишь быстрые контрвыпады. Пот стекал по лбу и покрывал солёную изморозь вокруг шейного затвора, сквозь сжатые зубы вырывалось дыхание с медным запахом. Перворождённым редко когда удавалось одолеть космодесантников-примарис в бою, но, если дрался раб Ярости, чаша весов склонялась в его пользу. Внезапно, непрерывно атакующий воин открылся, и Дума вонзил клинок в основное сердце Расчленителя.

Тот взревел. Прямым ударом кулака справа капеллан раздробил его скулу со звуком трущихся друг об друга костей, после чего впечатал крозиус в подбородок. Голова падшего Расчленителя дёрнулась назад с такой силой, что будь это смертный, она улетела бы на сотни метров. Достав пистолет, Дума прицелился в окровавленный лоб противника. Зарычавший воин попытался встать, и капеллан услышал глухой скрип сломанных костей. В глазах безумца он не видел ни страха, ни какого-либо намека на присутствие человеческой души. Один лишь гнев.

— Познай покой рядом с Великим Ангелом, брат.

Пистолет рявкнул, и дёргающийся воин замер.

Как он забрался так далеко от крепости-монастыря? Что заставило его уйти оттуда? Привлёк ли воина запах крови и насилия? Или же нечто другое?

Вопросы. Как и всегда, вопросы без ответов.

Вытащив нож, Дума на мгновение задумался о том, чтобы вскрыть череп легионера и попробовать его мозг. Один укус, и он получит воспоминания воина от момента пробуждения до самой смерти. Процесс вызывал беспокойство даже у знакомых с ним, но капеллан мешкал не из-за этого. Хоть так Дума смог бы тут же получить ответы, он прекрасно знал истории о тех, кто пробовал серое вещество жертв Ярости, а затем впадал в безумие.

Посмотрев на медленно остывающий труп, он убрал клинок.

Эти жуткие трапезы проводились в древнем прошлом, когда сыны Сангвиния были Несмертными, а не Ангелами IX легиона. Данные примарху клятвы запрещали подобные вещи за исключением случаев величайшей нужды. Капеллан встал и закрыл глаза брата с мягкостью, которая никак не вязалась с его обликом.

Подняв тело Расчленителя, Дума зашагал навстречу дневному свету.

Глава двадцатая

Барахиэль пересматривал испещрённую помехами вид-съемку последних мгновений звёздной крепости.

Из-за особенностей релятивистской физики момент фактической смерти станции отделяли от значения временного штампа несколько долгих минут, но эти несостыковки не имели особого значения. Крепость всё равно была мертва. Из её плазменных двигателей вырывались распускающиеся языки термоядерного пламени, а в открытых орудийных портах и на ангарных палубах виднелись мерцающие огни. Осколки разбитых вдребезги окон из бронестекла вылетели наружу и на мгновение в чистом белом свете звёзд блеснули подобно алмазам, после чего их тоже поглотило инферно. Прошли минуты. Пламя добралось до самых высоких башен, и затем станция исчезла в плазменном огненном шаре, что по яркости не уступал рождению солнца.

Барахиэль сложил плекспланшет и вернул устройство в контейнер. Его братья, занимавшие левое десантное отделение «Владыки», молчали, ибо они вместе с апотекарием смотрели на то, как сгорает звёздная крепость. Барахиэль знал, что некоторые выражали так свою скорбь и гнев от того, что им пришлось ослабить оборону своего приёмного родного мира. Он сожалел о разрушении станции, хотя и осознавал необходимость таких действий, ведь пустившая в её железных костях порча было достаточно сильной, чтобы затронуть даже самых преданных или лоботомированных членов экипажа. Апотекарий погнал эти мысли прочь из головы.

Капитул мог восстановить станцию. И он восстановит. Звёздную крепость заменят новой, такой же мощной, а Расчленители вновь станут сильными. Они оставят позади тот позор, который преследовал их в последние столетия, с сравняются в славе с Нассиром Амитом и самими Кровавыми Ангелами.

Кретация больше никогда не будет уязвимой.

Он с облегчением вернулся на борт «Кретацийского судьи» и теперь бродил по его коридорам. Слабо улыбаясь, Барахиэль дышал рециркулируемым воздухом, а сервочереп апотекария вновь подпрыгивал на плече космодесантника словно ведьминский фамилиар. Едва слышимый щебет устройства просачивался сквозь вокс-бусину, имплантировнную в левое ухо Расчленителя, и разум последнего пассивно прослушивал читаемые сухим тоном отрывки на предмет полезной информации. На поклоны сервов реклюзиама и медикэ-трэллов он не реагировал. Ни один из услышанных до этого момента отчётов ничем ему не помог, однако Барахиэль не отчаивался. Спасение ждало апотекария на поверхности мира, который вращался у него под ногами. Любое сопротивление и безумие ничего не значили, они были лишь очередными кочками на уже и так неровной дороге. Неважно, как это называть – судьбой, предназначением или безрассудством. Разница была невелика, а уж для Барахиэля и подавно.

Его не отвергнут.

Вновь подумав о Кретации и о том, что в грядущие часы он взойдёт на борт «Владыки», который доставит апотекария на поверхность планеты, Барахиэль улыбнулся ещё шире. Авангард устроил для остальных сил роты безопасную посадочную зону, а Дума отдал приказ высаживаться. Это знание помогало апотекарию успокоиться. Сжимаемый им бронированной руке планшет издал звуковой сигнал, который вонзился в ухо космодесантника подобно ножу и напомнил ему о не раз доходивших до него слухах о том, что он больше ученый, чем воин. Больше Ультрадесантник, нежели Расчленитель. Барахиэль выкинул эту мысль из головы до того, как успел её развить, но вечно кипевший под кожей гнев всё равно всколыхнулся. Теперь он был ближе. Тёмное наследие его отца преследовало апотекария и скрежетало зубами прямо у него за спиной, пока Расчленитель ступал дорогой спасения.

Космодесантник сверился с инфопланшетом, игнорируя гулко разносящиеся в голове завывания.

Апотекарий пропустил папку с обобщёнными отчётами о различных проверках чистоты, которые прошли боевые братья по возращению со звёздной крепости. Их проведение заняло у него три дня, и ему пришлось дотошно изучить все спиральные тяжи воинов в поисках необычных отклонений, в то время как каждый медикэ-серв безостановочно помогал Барахиэлю, чтобы ускорить получение результатов и подтвердить чистоту Расчленителей. Пока апотекарий обследовал плоть, Пашар прочесывал разумы и души на предмет любых следов бунтарских мыслей и еретических симпатий, что указали бы на наличие порчи.

Барахиэлю пришлось подавить дрожь при воспоминании о грубом вторжении библиария в его собственную душу. После такого процесса апотекарий чувствовал себя опустошённым и осквернённым, словно ему вырезали разум лезвиями скальпелей, после чего обнажили каждую возникавшую и забытую мысль. За всю свою долгую жизнь он никогда не испытывал подобной боли, даже когда ножи Коула свежевали и разрезали его, превращая ребёнка в трансчеловеческое оружие. Память об этом осталась с ним навсегда.

Апотекарий открыл второй файл.

Аиша выполнила его приказ до последней буквы, прислав несколько подробных отчётов и обновлений в реальном времени, дополненных детализированными пиктами. Скрытое в этом жесте раздражение не прошло мимо Барахиэля, как не прошёл и тот факт, что она оказалась права насчёт более долгого периода адаптации Аднацио, чего не случилось бы, согласись он с её предложением. Живот космодесантника скрутило от стыда. Ему не следовало относиться к благополучию брата так пренебрежительно, хотя именно ради благополучия всех Расчленителей он предпочёл заняться исследованиями и продолжил заниматься ротой смерти, что вызывало у него отвращение. Наличие конфликтующих приоритетов требовало от Барахиэля идти на компромиссы, даже если потом о них приходилось сожалеть.

Апотекарий отмахнулся от всех этих мыслей и сосредоточился на текущем долге.

Проклятые вопили, а боль, причиняемая им существованием и единением с Сангвинием, одновременно и сближала их друг с другом, и обособляла. Столь насыщенные муками крики леденили кровь Барахиэля и отражались от стенок коридора, перемежаясь с лязгом бьющегося об железо керамита. В воздухе же стоял запах недавней смерти, которая исходила от облачённых в балахоны самоубийц, что лежали в лужах высохших телесных выделений или висели в петлях привязанных к балкам верёвок. Апотекарий не чувствовал по отношению к ним ни благодарности, ни симпатии. Эти жалкие твари были слабы, а слабость не стоила его внимания.

Он открыл первую камеру и вошёл внутрь с мрачной целеустремлённостью. В ней находился Тамаэль, окутанный густым непроницаемым мраком, но его местоположение выдавал надрывный звон кандалов на лодыжках, поясе и запястьях. В помещении пахло неприятной смесью пота и крови, а циркуляцию воздуха обеспечивали лишь узкие вентиляционные решётки. На покорёженной ударами палубе виднелись следы кислотной слюны. Лязгали цепи, жужжали сервоприводы доспехов.

Барахиэлю было плевать, что Дума придёт в ярость.

Проклятых следовало ограничивать и держать взаперти.

— Где он? — взревел Тамаэль, бросаясь вперёд. — Гор! Выходи! Встреться со мной лицом к лицу!

Отойдя в сторону, за пределы досягаемости воина роты смерти, апотекарий невольно удивился произошедшим с Тамаэлем изменениям. В этом закованном в цепи краснокожем чудовище почти ничего не осталось от его прежнего брата. От свирепствующего гнева вены проклятого вздулись, а плоть была разорвана и разъедена кислотной слюной. Обычные люди считали Адептус Астартес мифическими ангелами, но если бы они увидели хоть одного падшего, то вероятно, стали бы называть космодесантников демонами.

— Ответь мне, предатель, — прорычал Тамаэль, — где твой повелитель?

— Не здесь, — сказал Барахиэль, сверяясь с инфопланшетом.

Биопоказатели Тамаэля выглядели настолько близкими к норме, насколько это было возможно для воина роты смерти. Недуг искажал любые нормальные признаки, по которым апотекарий мог отслеживать состояние здоровья, из-за чего результаты обследований получались крайне противоречивыми. Два дня назад сердца Тамаэля едва не разрывались, а за день до того пульс едва регистрировался. Некоторые сочли бы его беспокойство напрасным, но проклятые оставались боевыми братьями апотекария, и долг последнего заключался в том, чтобы заботиться о них. Долг, который окончится только с гибелью самого Барахиэля в бою.

Расчленитель покинул камеру.

Следующим он проверил Ганибала, подмечая едва ощутимый запах серы в затхлом корабельном воздухе. Бывший лейтенант являлся полной противоположностью Тамаэля, так как он избил сам себя до почти полной потери сознания. Его нос и скулы превратились в почерневшие луковицы с сильно повреждёнными хрящами.

Вопли проклятых омывали Барахиэля, и звуки эти ничем не походили на те, которые должно издавать человеческое горло. Воздух на ударном крейсера полнился гулом работающих плазменных двигателей, вызывающим зуд в дёснах. Чем ближе апотекарий подходил к камере Люциферуса, тем сильнее становился запах серы. С тошнотворным ужасом он увидел стену из плоти, рассечённую ухмыляющимися пастями, что демонстрировали почерневшие от гнили зубы.

— Тойво, — передал Барахиэль по воксу, скребя своими золотыми пальцами вязкую поверхность. От касания плоть задрожала, а когда апотекарий отпрянул, зашипела кислотная слизь. К руке Расчленителя потянулся шершавый от нарывов язык, но космодесантник срубил его клинком под корень. — Порча пустила корни, двенадцать-алеф.

Ответ сержанта растворился в волне помех.

— Сержант, — сказал Барахиэль. — Повтори! Сержант!

Апотекарий услышал лишь ещё больше помех и обрывки невозможно далёких голосов.

Барахиэль зашагал вперёд, намереваясь поговорить с Тойво, когда вернётся на мостик. Его сабатоны лязгали о палубу, а сам он с ужасом наблюдал, как пласталь уступает место сомкнутым черепам, что принадлежали как людям, так и ксеносам. На их лбах были выжжены гнусные руны богов, причём выжжены тем же самым адским светом, который апотекарий видел в глазах Ка’Бандхи, Мадаила и его собственного брата в моменты предвидения. Хоры демонических голосов тараторили и смеялись, обещая жуткую смерть каждому, кого он любил. Сердце Барахиэля ухнуло вниз, кровь похолодела от страха. Апотекарий уже испытывал подобное прежде, во время Осады Нового Ринна.

— Нет, — промямлил Расчленитель и откинул голову назад, отчаянно вопя. В его воксе затрещали проклятья на древнебаальском и грубом хтонийском. — Не сейчас.

Он оглянулся по сторонам. Реальность вокруг него с шипением менялась, обращаясь узкими сходными трапами и далёкими залами, где воины в красных доспехах и броне цвета морской волны жестоко убивали друг друга болтерами и клинками, выказывая праведную ярость братьев, оказавшихся по разные стороны баррикад. Разум апотекария бунтовал и угрожал погрузиться в водоворот жгучей боли, которая бы стёрла идентичность космодесантника. Слова с трудом пробивались сквозь разбухший в горле узел гнева, образуя мантру, что удерживала Барахиэля в здравом уме и позволяла ему сосредоточиться.

— Я. Не. Сангвиний.

Сначала иллюзия задрожала, но потом усилилась, и теперь он видел лишь Аллею Славы и Скорби, где на оплавившемся от огня сусальном золоте больше нельзя было прочесть имён. Легионеры в чёрных терминаторских доспехах или в броне плохо сочетающихся зелёного и багрового цветов испускали последнее вздох, а их кровь пачкала золотые перчатки Барахиэля. В его ноздри бил приторный мускусный запах серы и испорченного мяса от порочного благовония, выворачивающего желудок. Нанесённое поверх октета богов Око Хоруса взирало на апотекария с поверхности блестящих янтарём, агатами и рубинами дверей стратегиума, подначивая того подойти.

— Я не Сангвиний, — раз за разом шептал он. — Я не Сангвиний.

В вокс-бусине затрещал знакомый голос, такой тихий и далёкий . — Тойво? — В груди апотекария расцвела надежда. — Тойво!

— Лорд Барахиэль. — Сержант звучал озабоченно, но для Барахиэля его голос был подобен копью, преподнесённому самим Великим Ангелом, дабы оттащить апотекария от пропасти Чёрной Ярости. — Прекратите ваше буйство, вы убиваете экипаж!

Реальность вернулась обратно с ясностью, от которой по спине Барахиэля пробежал холодок.

У его ног лежал смертный, чей труп выглядел как анатомическая схема с открытыми взгляду органами и венами. Из разорванного горла выходило хриплое дыхание, но отсутствие языка лишило смертного возможности сказать предсмертные слова. Жизнь тонкой красной струйкой вытекала из двух точечных проколов в яремной вене, а запах витэ уносил прочь гнусную порчу. Краем уха он слышал обрывки шёпотов, в ноздри же била мускусная вонь человеческого страха. Барахиэль чувствовал на себе взгляды палубных трэллов, представлял ужас людей и нездоровое очарование безумием, которое охватило их повелителя.

— Тойво. — Апотекарий с трудом произнёс имя сержанта покрытыми кровью губами. Он стыдился не только того, что поддался Ярости, но и испытанного им порочного наслаждения. Барахиэль хотел убивать, хотел высвободить гнев и утолить Жажду. В глазах вновь всё замерцало, и тогда паника, или то близкое к ней чувство, которое мог ощущать космодесантник, опустилась на него подобно савану.

— Нельзя больше ждать. Мы должны немедленно высадиться на Кретацию.

Во время спуска с «Судьи» Барахиэль восхищался видами Кретации. Сквозь густые джунгли прокладывали себе дорогу многокилометровой ширины притоки блестящих голубых океанов и озёр столь невозможно огромных, что на других мирах они могли бы считаться морями, а реки лавы превращали флору и фауну в пепел, закладывая фундамент новой жизни в оставляемой после себя смерти. Высокие горные гряды пронзали небеса вершинами из эбонитового камня, которые сверкали в тусклом свете, в долинах же росло множество деревьев и покоились скелеты исполинских чудовищ, обитавших в самой дикой глуши тёмных джунглей планеты.

Стаи четырёхкрылых ранодонов кружили вокруг пиков, разрывая друг друга в битвах за господство и право на спаривание, а самцы хватали птицеподобных зверей поменьше, чтобы сделать из них подношение самкам. Облепив «Владык» и корабли сопровождения, ранодоны принялись оставлять когтями и клювами толстые следы на керамитовой поверхности верхней и боковых частей корпуса. Пара соревнующихся друг с другом самцов разорвала надвое «Грозового ястреба», и машина рухнула вниз, после чего подкрыльные тяжёлые болтеры разорвали на куски нескольких тварей за их дерзость. Потребовалось ещё несколько убийств, чтобы ранодоны отступили.

Спустя несколько минут «Владыки» коснулись земли на месте сбора племён. Первым высадился апотекарий, за ним последовало отделение Адариэля и медикэ-трэллы Аиши. Рядом с последними двигалось два десятка генетически усиленных сервиторов, тащивших медикэ-оборудование Барахиэля. Трэллы носили громоздкие респираторы, которые при очищении воздуха выдавали череду резких щелчков и напоминавших скрипучий шёпот звуков, что были даже громче равномерного постукивания кибернетики сервиторов. Кретацийский воздух не убивал сразу, и человеческая жизнь смогла приспособиться к нему, однако он оставался достаточно токсичным, чтобы вызвать серьёзные проблемы с дыханием у тех, кто не родился на суровой поверхности мира.

— Поставить здесь, — велел Барахиэль, указывая в сторону переносимого бункера, спущенного на планету четырьмя другими «Владыками». Земля содрогнулась от удара, и ближайших членов кретацийских племён заляпало грязью. Самых любопытных воины отделений Кастиэля и Тумело бесцеремонно отодвинули в сторону. — Убедитесь, что генераторум работает, и начинайте проверки генетической чистоты.

— Сию секунду, мой повелитель, — сказала Аиша, и Барахиэль уловил в её голосе напряжённые нотки.

Отпустив помощника, он зашагал дальше.

Апотекарий подошёл к местному населению с изничтожителями Кастиэля по бокам. Некоторые люди наблюдали за их приближением с идиотскими выражениями ужаса и трепета на покрытых шрамами, но при этом детских лицах. Другие же, те, что по храбрее и с гибкими мускулистыми телами воинов и охотников, держали ладони на ручках топоров и рукоятках мечей. Столь нетактичный жест заставил Барахиэля усмехнуться. Смертные мало чем могли навредить ему или его воинам, однако мирная сторона души космодесантника, погребённая под годами ярости и дисциплины, ощутила раздражение от такого холодного приветствия. Они были Расчленителями, Ангелами Гнева и Сынами Кретации, однако у самой Кретации их возвращение не вызывало особой радости.

Здравый рассудок шептал ему, что это было вполне ожидаемо, в то время как другая часть разума тихо вещала о несправедливости и сулила возмездие. Его сердца забились быстрее, и теперь в груди стоял не рык псового, а рёв карнодона, руки же крепко сжали рукоять цепного клинка. Зрение Барахиэля затуманилось красным и окрасилось чёрным по краям. Эти предатели умрут вопя.

Затем он услышал барабанный бой, который асинхронно вторил его собственному сердцебиению.

Красная дымка рассеялась быстро, но вот тьма задержалась ещё ненадолго. Апотекарий заметил мужчин и женщин, бьющих по барабанам из шкур зверей выточенными бедренными костями, а их ритм напоминал тот, с которым человеческое сердце сокращалось бы после долгого периода интенсивных физических нагрузок. Ноздри наполняли идущие от кострищ запахи горящей древесины и жарящегося мяса, что предвещали скромное празднество. Одновременно звучали щелчки ударяющихся кубков из обожжённой глины, одобрительные восклицания и приносимые клятвы. Нейроглоттис Барахиэля разбил испиваемый людьми грубый опьяняющий напиток на составные части: умеренно токсичные ягоды, смешанные с родниковой водой, несколькими животными ядами и жидкими выделениями местных растений.

— Что они празднуют? — спросил Кастиэль с неприкрытым отвращением.

— Не знаю, — ответил апотекарий, наблюдая за схваткой двух кретацийцев против существа с переливающейся чешуёй и высоким красным гребешком, чей снабжённый множеством шипов хвост блестел от яда.

Гнев понуждал Барахиэля присоединиться к бою, но Расчленитель противился, дразня внутреннего зверя своим бездействием.

Первое убийство совершило создание, пронзив шипом грудь одного из бойцов – мужчины едва двадцати терранских лет от роду. Задёргавшись, тут рухнул на землю с сомкнутыми от оцепенения челюстями. Из его рта шла розовая пена. Животное бросилось вперёд и принялось срывать мясо с костей поверженного в урагане когтей и зубов, когда сверкающий в глазах существа неутолимый голод перевесил благоразумие и инстинкты. Холодные мурашки страха медленно поползли по спине Барахиэля словно ледник.

То же самое он видел в глазах воинов роты смерти.

И в своих собственных.

Зверь отошёл от трупа со свисающими с его зубов лоскутами плоти. Второй боец – гибкая и мускулистая темнокожая женщина – поднырнул под описавший широкую дугу хвост и вонзил копьё в глотку создания. На кретацийку пролилась кровь, и все участники пира зашлись одобрительными возгласами. Издав победный крик, она вырезала язык существа ножом из заточенной кости. На её поясе уже висела целая дюжина, свежих и окровавленных. Часть принадлежала животным. Остальные были человеческими.

— Нам не следует задерживаться, — произнёс Кастиэль. — Мы должны найти капеллана и двигаться дальше.

Барахиэль развернулся, окидывая взглядом ещё больше сцен схваток между людьми и зверьми. Чуть поодаль от пирующей толпы он заметил Дерона, чья силовая установка изрыгала чёрный дым. Свет костров освещал его переднюю наклонную броню и множество боевых почестей, украшавших саркофаг лепниной и вытравленных кислотой на усиленных керамитовых пластинах. Апотекарий начал проталкиваться через кретацийцев, а изничтожители следовали прямо за ним. В свечении плазменных катушек мелькавший в глазах людей страх становился только отчетливее, однако, несмотря на этот момент слабости, Расчленитель видел в них великую гордость и силу. Они были превосходными стойкими рекрутами, и хоть внешне кретацийцы выглядели дикарями, их внутренняя дисциплина позволяла им контролировать Ярость и обрушивать её на врагов капитула и Великого Ангела. Смотря на собравшихся воинов и охотников, Барахиэль чувствовал глубокое удовлетворение. Воистину Ангел улыбнулся своим сыновьям в тот день, когда Амит обнаружил этот мир.

— Приветствую, древний.

Он старался выглядеть беспристрастным.

— Апотекарий, — прогрохотал Дерон и повернулся к Барахиэлю с лязгом рычащего шасси. Его голос разогнал осмелившихся встать рядом с эмиссаром кретацийцев. Эвисцераторы же лениво рассекали воздух. — Приятно увидеть тебя живым после твоей несанкционированной операции.

Барахиэль усмехнулся.

— Мне не требовалось разрешение. Ты запретил мне спускаться на Кретацию до того, как её разведали, и не говорил, что под запрет подпадают звёздные крепости.

— Действительно.

В голосе дредноута апотекарий уловил нотки удивления.

— Что они празднуют?

Барахиэль окинул рукой толпу людей.

Дерон издал странный звук, напоминающий звук проворачивающихся шестерёнок, и апотекарий не мог сказать наверняка, был ли это смех или рык.

— Смерть вернула им жизнь и честь.

Загадочные слова заставили Барахиэля прищуриться.

— А Дума?

— Капеллан ждёт в центре вместе со старцами.

Повернувшись, апотекарий увидел Думу в огне.

Он стоял в кругу племенных старцев, которые неистово размахивали факелами рядом с потрескавшейся бронёй капеллана. Большая часть повреждений была поверхностной, однако на свету угадывался характерный блеск смазки. Дума не носил шлем, а на его лице застыло выражение подчёркнутой безучастности. Тем не менее, Барахиэль знал капеллана гораздо лучше многих. Кто-то другой мог не обратить внимание на сжатые губы или мелкие морщинки вокруг глаз, но апотекарий читал в них неудовольствие так же легко, как читал бы слова со страницы.

За Думой он рассмотрел семеро выживших из экспедиции на поверхность Кретации и испытал облегчение, заметив среди них Туриэля, чью щёку уродовал свежий шрам, тянувшийся от глазницы до нижней челюсти. Как и в случае с капелланом, доспехи воинов были повреждены в боях с представителями кретацийской фауны. Рваные разрывы покрывала корка высохшей крови, значит удары зверей добрались до плоти, а следовательно, не обошлось без литании повреждённых сервоприводов и порванных фибромышц. Ремонт и повторное освящение займут Хариэля на многие дни.

К стоявшим на коленях Расчленителям подошла хромая старуха. Сильный ветер трепал висевшие у неё на шее талисманы из кости и потемневшие от времени шкуры, которые, казалось, не давали развалиться слабому хрупкому телу. Ей помогали две женщины помоложе, и Барахиэль увидел выведенные на их коже узоры, что походили на узоры старухи. С символами кланов они не имели ничего общего. Апотекарий узнал эту касту, ибо много читал про её положение в структуре общества Кретации. Её представители формировали обособленный клан слабых псайкеров, не участвующих в войнах и распрях, однако они обладали властью развенчивать даже самых могучих вождей одним-единственным словом.

Древняя женщина погрузила руки в разделанные черепа, которые держали её ученицы, и намочила пальцы каким-то языческим веществом. Затем она обошла Расчленителей, скрюченными пальцами выводя на доспехах кретацийские руны с помощью костяной муки, вязких паст и пузырящейся жидкости. Вонь стояла невероятная, и Барахиэль сморщил нос от отвращения. Смешивающиеся запахи напоминали ему о зловонной порче на борту «Мстительного духа», а воспоминания о ней были такими живыми, словно он чуял её в момент смерти отца. Смрад ферментированной мочи и сырого прометия перемежался запахом гниющих листьев и обращённых в пепел трав. Апотекарий чувствовал кровь и желчь кретацийских чудовищ, жидкие выделения растений, сернистые соединения и мышьяк. Всё это накатывало на него волной вони как из выгребных ям улья.

Морщинки вокруг глаз говорили Барахиэлю о неприязни Думы к происходящему. Подёргивание губ могло быть рыком.

Апотекарий нахмурился ещё сильнее.

— Зачем ему шаман?

Лязганье плеч дредноута он принял за их пожимание.

— Ему? Незачем. На присутствии шаманов настояли племена, и ради союза он согласился на это.

— Согласился на что? Для чего ритуал?

— Для принятия.

— Через смерть ты доказал, что достоин, могучий ангел, — прокаркала старуха, оставляя на лбу капеллана кровавый отпечаток. Затем она вновь погрузила руку в кровь и оставила такой же над левым глазом. — С их кровью тебя принимает Кретация и её племена. — Оставив третий отпечаток на правом глазу Думы, пожилая женщина провела костяным ножом по ладони и предложила капеллану толику своей крови из вен. Расчленитель принял витэ, а в его глазах апотекарий увидел явный проблеск Жажды. — Поднимись же теперь как родич племён и новый сын Кретации. Встань, лорд Дума. Встань, Расчленитель, и будь одним из нас.

Барахиэль презрительно скривил губы. Его сердца налились внезапно возникшей яростью.

Глава двадцать первая

Смерть доказать, ты настоящий, великий ангел.

Дума нанёс на выключенный крозиус ещё один слой мази, зачищая сколи и царапины на полированной пластальной поверхности навершия в форме черепа. Он сидел в передней своей личной камеры, а перед ним лежали инструменты и священные масла для ухода за оружием. Через люк за спиной внутрь проникал запах древесного дыма и благовоний, который напоминал ему о его последних часах на борту «Виктуса» и целой жизни, отделявшей капеллана от того момента. Столь многое изменилось после встречи с Сетом и избранными магистра капитула, а потом все они вновь столкнулись с переменами, когда добрались до Кретации. Что-то поменялось к лучшему, что-то к худшему, и разница между двумя этими категориями была словно тончайший лоскут материи.

Он усмехнулся, размышляя, в какую категорию остальные Расчленители отнесли бы его.

Капеллан повернул крозиус и раздражённо заворчал, увидев кусок засохшего мозгового вещества, упорно не желавшего счищаться. Чтобы избавиться от него, Дума отложил кусок сетчатой ткани из металлических нитей и взял изогнутое лезвие чуть больше сантиметра длиной. Пятно продолжало сопротивляться, усыпая каменный пол крошечными чешуйками. Спустя несколько минут остался лишь неослабевающий скрип металла о металл, и вскоре раздражение перетекло в разочарование. Бьющий в ноздри грубый искушающий запах был таким же сильным, как и оставшийся в памяти аромат крови племенной ведьмы, смачивающей его кожу. В черепе капеллана трещал её сухой надтреснутый голос.

С взятой кровью, Кретация получить тебя. Племя получить тебя.

Дума принялся скрести ещё сильнее. Его дыхание учащалось, а скрип металла действовал на нервы не меньше, чем мысли о кретацийском ритуале. Он до сих пор чувствовал слабое давление трясущихся пальцев ведьмы и попадающую на его кожу кровь старухи, словно тень воспоминания вдруг материализовалась. В горле зародился рык. Отвращение у него вызывал и ритуал, и преклонение кланов. Их жёлтые ногти и грязные руки, касавшиеся кожи и брони капеллана, были отвратительны. Тем не менее, люди приветствовали Думу и остальных Расчленителей громкими хриплыми возгласами и блеяли слова ведьмы так, словно те являлись священными и благословляли Ангелов Смерти.

Встань, новый сын Кретации. Встань, родич-брат. Встань, Расчленитель.

Он усмехнулся, и на месте воспоминания расцвело презрение. Сын Кретации.

Этот титул был оскорблением, которое принижало всех Расчленителей-примарис, служивших и погибавших в годы после Опустошения. Часть его желала снять голову ведьмы с плеч и насытить жажду за счёт племён, смевших верить, будто их одобрение имело какое-то значение для Думы или что он стал большим Расчленителем после того, как Кретация признала капеллана своим сыном. Космодесантник пошёл им на уступки лишь ради достижения собственных целей: узнать, кто стрелял по ним из крепости-монастыря, и забрать у чужаков реликвии. Сложись обстоятельства иначе, он бы убил всех дикарей.

— Продолжай твердить себе это, – шептал голос в его голове. — Продолжай убеждать себя в том, что мальчик, рождённый без дома, отвергает другой, потому что он ему не нужен.

Дума игнорировал крамольные речи подсознания, обретая спокойствие через сдержанные контролируемые вдохи. Он слышал, как снаружи под пристальными взглядами сержантов тренируются его братья. Мика и Тумело занимались перевооружением в казармах, так как их отделениям выпала задача сопровождать капеллана к крепости-монастырю, и данное решение ему нужно было как-то преподнести Барахиэлю. Дума уже и так много раз вступал в конфликты со своим братом, а сейчас это плохо повлияет на мнение апотекария о намерениях капеллана.

Дума сверился с хроном и выругался. Барахиэль скоро придёт. Апотекарий хотел обсудить проверки генетической чистоты местных, которые он собирался начать, и следующие шаги по освобождению крепости от тех, кто её держал.

Он вышел из личной камеры с растущим чувством ожидания в груди и оказался в сборной копии ротной часовни на борту «Кретацийского судьи». Капеллан остановился перед алтарём-оссуарием, где под мягким светло-вишнёвым светом лежали обваренные и разъединённые кости его павших братьев. Тут не было ни имён, ни идентификационных отметок, ибо в смерти вторые сыны Сангвиния становились равны пред своим отцом и братьями. Костей оказалось больше, чем ему хотелось бы, да и ожидал он меньших потерь. Кроме того, здесь стоял и прямоугольный кусок гладкого камня для тех, кого капеллан сжёг вскоре после того, как они впервые ступили на Кретацию.

Его долг заключался в том, чтобы похоронить останки в катакомбах, когда придёт время.

Взгляд Думы задержался на легко узнаваемых даже без всяких отметин или знаков костях Анджело. Из-за удара при падении череп сержанта головорезов раскололся, а на укреплённых ключицах и соединённых вместе рёбрах виднелись глубокие борозды. Сожаление вонзалось в сердце капеллана ножом и мучительно там проворачивалось. Воспоминания о лежащем на лесной подстилке теле Анджело, разорванном острыми когтями и клювами ранодов и смятом при столкновении с землёй, охватывали его разум подобно опустившемуся утреннему туману. Несмотря на все разногласия между ними, Анджело был доверенным другом и высоко ценимым братом. Он заслуживал лучшей судьбы, нежели быть жестоко убитым этими зверьми.

Зверь.

Слово заставило капеллана подумать костях, временно хранящихся под чёрной базальтовой кафедрой. Они принадлежали воину-перворождённому роты смерти, которого убил Дума. Это слово лучше всего подходило для выражения того, во что безумие превратило космодесантника, и все они станут такими, если не смогут сдерживать гнев Ангела в своих душах. Вознесение делало из детей оружие, а Ярость делала из оружия чудовищ. Когда ты воочию видишь сей губительный потенциал высвобожденным, вид его захватывает дух и воодушевляет.

— Здравствуй, сын Кретации.

Горечь превращала этот титул в клинок.

Дума обернулся, приветствуя другого Расчленителя кивком.

— Брат.

Барахиэль встал рядом с ним у алтаря и с лязгом ударил кулаком по нагруднику, салютуя павшим. Его сощуренные глаза превратились в узкие щелочки не шире толщины клинка. Во взгляде апотекария промелькнула скорбь, а лицо посуровело от гнева. В зверином блеске его глаз капеллан читал опасения, разочарование и презрение, а ещё он чувствовал напряжение между ними. Дума подозревал, что под всем этим внутри Барахиэля скрывалось нечто гораздо более глубокое, абсолютно стихийная сила, как накатывающиеся океанские волны и удары грома, предвещающие ураган.

Капеллан немного сместил баланс тела и ощутил, как мышцы напряглись от предчувствия угрозы.

Отойдя в сторону, он сел на переднюю скамью со спинкой рядом с нефом, давая апотекарию возможность спокойно отдать дань уважения павшим. Вопросы стаей порхали в разуме Думы как падальщики, которых привлёк запах сомнений и угасающей веры. Была ли это Ярость или просто сдерживаемая агрессия? Их капитул всегда танцевал на лезвии ножа меж двух судеб. Следовало ли ему что-нибудь сделать с гневом своего брата? Капеллан вновь взглянул в глаза Барахиэля.

Гнев в них исчез, словно никогда и выходил на первый план.

Апотекарий отдал дань уважения и сел слева от Думы. Так они и сидели в неловкой тишине на протяжении нескольких долгих минут, в то время как напряжение в воздухе усилилось настолько, что его можно было ощутить физически.

— Ты многого достиг за проведённое здесь время, брат, — сказал Барахиэль с опущенной головой и сложенными ладонями. — Собрав эти кланы вместе, ты выполнил часть нашей миссии здесь, которая заключается в том, чтобы обезопасить Кретацию и сберечь будущее капитула.

— Не я один. Мы многого достигли и уплатили большую цену.

Апотекарий кивнул, и тишина вновь воцарилась на несколько минут.

— Ты видел крепость-монастырь? — спросил Дума.

Барахиэль покачал головой.

— Мы не могли так рисковать медикэ-оборудованием. Там есть бесценные устройства, взятые на «Виктусе» или переданные Коулом в ограниченном количестве. Гораздо безопаснее было приземлиться здесь, вдали от монастыря, где не так опасно. — Он жестом указал на двери часовни. — Они что-нибудь говорили насчёт того, кто занимает крепость?

— Продолжают утверждать, будто там наши братья. — Дума усмирил раздражение при воспоминании о расплывчатом ответе племён.

Скорее всего, он был честным, но порождённым их добровольным невежеством.

— Это возможно?

Дума задумался над вопросом, вспомнив убитого им на горе Расчленителя и немногие добытые из когитаторов его брони данные. Они мало что рассказали о последних годах жизни проклятого, хотя там обнаружились короткие обрывки резни в реликварии.

— Нет, — в конце концов ответил капеллан. — Скорее всего, когда открылся Разлом, они поддались Ярости.

— Скоро мы узнаем, — произнёс Барахиэль с нотками позитивного настроя в голосе.

— Не все из нас, — тихо сказал Дума.

Атмосфера в часовне мгновенно омрачилась.

Барахиэль повернулся к Думе, его глаза вновь потемнели от ярости. Одним движением он выхватил клинок и, описав им дугу, приставил клинок к горлу капеллана, чьи зубья рассекали воздух на расстоянии ширины пальца от плоти. Дума не совершал резких движение, для чего ему потребовалось всё его самообладание. Ноги капеллана напряглись, а сердца, гнавшие по венам насыщенную жгучим адреналином кровь, забились быстрее, стараясь не уступать свирепому вою цепного меча. Дума представил, как отрывает от туловища Барахиэля конечность за конечностью. Он балансировал на краю бездны ярости, готовый вот-вот сорваться вниз.

— Объяснись, — прорычал апотекарий.

— Мы не можем уйти все, — начал Дума, успокаивая колотящиеся сердца беззвучными неглубокими вдохами. — Скорее всего, небольшая группа будет двигаться быстрее, и её вряд ли заметят в подлеске. Кроме того, один из нас должен остаться здесь, чтобы следить за проверками чистоты местных. — Он на мгновение замолк и взвесил слова. — Лучше всего остаться тебе. Как и я, ты лично познакомишься с племенами и проведешь генетические проверки. Они занимают много времени.

— Это тебе следует остаться, чтобы присмотреть за оборудованием и рекрутами, — возразил Барахиэль, пряча клинок в ножны. — Мои трэллы способны самостоятельно провести основные генетические тесты и прямо сейчас собирают для них образцы. Кретацийцам ведь нужно пройти и духовные проверки, разве нет? В общем, неважно, так как я не потерплю отказа во второй раз. В тех стенах я найду спасение нашего капитула.

Дума поднял бровь.

— Нам не от чего спасаться, брат.

Барахиэль взглянул на капеллана как на безумца.

— Ты ничего не знаешь.

Дума усмехнулся.

— И я не глупец, которые скулит про выдумки о спасении и который напуган воспоминаниями о невинных и братьях, погибших от его собственного клинка в момент гнева.

Барахиэль впечатал кулак в нос Думы, и раздался тошнотворный хруст сломанной кости. Капеллан рефлекторно провел апперкот в подбородок брата, отчего его голова резко дёрнулась назад. Бросившись вперёд, он нанёс удар ладонью, чтобы сломать нос апотекарию в ответ, однако тот увернулся и правой рукой врезал по горлу Думы. Попадание в трахею временно лишило капеллана дыхания и тот, хрипя, упал. Барахиэль принялся обрушивать на его туловище и предплечья град мощнейших ударов.

Схватив апотекария за руки, Дума оттолкнул его назад, после чего вскочил на ноги. Он тяжело дышал, а из повреждённого носа и скулы текла кровь. В груди же грохотало сердце, требующее возмездия. Барахиэль презрительно усмехнулся, и ангельский лик апотекария превратился в лик убийцы. При таком освещении он выглядел гораздо более жутко, нежели Дума с его похожим на череп лицом и злобным взглядом. Барахиэль походил на ангела, низвергнутого за пороки, и изгнанного с небес, чтобы он утопал в грехах смертного царства.

— Ещё раз упомянешь Новый Ринн, и я убью тебя.

Дума сплюнул, и по каменному полу застучали зубы.

— Как пожелаешь, брат. — Лишь благодаря силе воли он смог удержаться и не напасть на апотекария. — Однако, не я буду виноват, когда твои иллюзии начнут разбиваться вокруг тебя. — Капеллан вновь сплюнул и слизал с губ кровь. На месте выбитых зубов ощущалось сильное жжение. — И фактов это не меняет. Я облечён властью духовного лидера роты. — Размеренными вдохами капеллан успокоил колотящиеся сердца. — Я заработал уважение племён, и именно меня они отведут к крепости. Для этой задачи я мобилизовал отделения Мики и Тумело. Они уже ждут, когда я выйду к ним.

Барахиэль зарычал, а его взгляд метнулся к ближайшему окну.

— Я лучше подготовлен, — сказал он, делая шаг вперёд, и капеллан сжал кулаки. — Я изучил все переходы и помещения внутри крепости-монастыря, и его планировка мне известна не хуже планировки собственного апотекариона. Ты же можешь похвастаться лишь уважением племён, заработанным через отвратительное братоубийство.

Дума не стал заострять внимание на лицемерии, скрытом за этим утверждением, и высказался гораздо проще.

— Я выполнил обязанность, наложенную на меня моим постом, и даровал покой брату, который исполнил свою клятву служения. Ты должен заняться собственными обязанностями и начать проверку.

— Меня больше не подвинут в сторону! Ты не заслуживаешь такого шанса!

— Начинай проверку, — произнёс Дума, надевая шлем и толкая двери часовни. Когда сенсориум подстроил оптические фильтры под освещение, капеллан увидел ждущих его Тумело и Мику. — Сет потребует полный отчёт, а вскоре после этого и рекрутов.

Дума улыбнулся, чувствуя, как Барахиэль сверлит его спину взглядом.

Капеллан бросил хмурый взгляд на восьмиконечную звезду, выгравированную на корпусе разбившегося «Громового ястреба».

Хотя огонь давно затух, он оставил следы на упавшем судне и окружавшем его лесу. Геральдику, выведенную в цветах изумруда и аметиста, почти не было видно из-за ржавчины и грязи. Ползучие растения и крупные папоротники постепенно захватывали десантно-штурмовой корабль, а оставленная им в земле глубокая борозда уже заполнилась новой жизнью. Дума потёр люк и увидел нарисованную многоголовую змею – гидру из древних терранских мифов. Сжав кулаки, он нахмурился ещё сильнее.

— Альфа-Легион, — произнёс капеллан слова, которые ощущались желчью в горле.

— Ангельская буря света кинуть их вниз, — сказал Хаккад, стуча по корпусу копьём. На груди и руках юноши виднелись хирургические шрамы – следы генетической проверки и первых стадий имплантации геносемени. — Много лет назад. Выжившие давно нет.

Дума снял люк с петель, что оказалось легко из-за частичного ржавления и повреждений, после чего вошёл в корабль. Внутри стоял запах гниения, исходивший от десятка скелетов в комплектах древней и вычурной силовой брони. На оружейной стойке рядом с кабиной экипажа хранились болтеры, клинки и снайперские винтовки эпохи легионов, а в центре находился сломанный гололит. Истории смертей изменников капеллан прочитал в их сломанных костях и обожжённом керамите.

Он вышел из «Громового ястреба» не позже, чем через минуту. Этого времени ему хватило для удовлетворения любопытства.

Мика и Тумело взвели крак-гранаты, после чего закинули их внутрь.

— Что могло привести еретиков к нашим дверям? — поинтересовался Мика.

Взрывы повалили ближайшие деревья, а волна нефтехимического огня испепелила растения поменьше. Вспорхнувшие птицеподобные создания без перьев устремились в небеса, после чего оставшиеся стоять деревья сотряслись от рёва гораздо более крупных и чудовищных обитателей джунглей. Дальше Расчленители шли осторожнее, держа фланги под прицелом болт-пистолетов и плазменных выжигателей.

— Кто может догадываться о мотивах этих предателей? — ответил Дума, хотя думал он о том же. Альфа-Легион был самым скрытным из числа изменнических легионов, не имея никаких явных целей, кроме как устраивать хаос. — Они корыстны и пекутся лишь о собственных интересах. Не надо пытаться понять их.

Мика кивнул, закрыв тему.

Расчленители пробирались сквозь джунгли, без особого труда рассекая ветки, густые кустарники и стволы деревьев цепными клинками и боевыми ножами. За почти два часа движения они обнаружили один из своих разбившихся «Грозовых ястребов» и ещё два «Громовых ястреба» Легионес Астартес со скелетами членов экипажа внутри, лишившихся всей плоти из-за гниения и падальщиков. Эти корабли предателей космодесантники уничтожили практически так же, как и первый, после чего двинулись дальше. Несколько раз капеллан замечал выгнутые керамитовые пластины и ржавые гильзы болтов, которые усеивали лесной покров. Было очевидно, что какие бы цели Альфа-Легион не преследовал на Кретации, изменникам помешали обитатели крепости.

Последним они нашли «Грозового ястреба», чьи обломки усеивали участок джунглей в несколько десятков квадратных метров. Корпус валялся на земле без крыльев и хвоста, а при падении корабль снёс все деревья на своём пути и оставил глубокую борозду. По краям кабины экипажа виднелись следы когтей хищника, который выдрал бронестекло. От пилота остались лишь ботинки да окровавленные ступни.

Спустя ещё час пути Расчленители заметили крепость-монастырь. Тумело и его воины не видели обитель капитула во время первого спуска, но Мика со своими бойцами испытали не меньшее восхищение, чем они. Даже Дума не смог скрыть собственной реакции.

— Впечатляющее зрелище, правда? — промолвил капеллан.

— Мне редко когда доводилось видеть подобное, — признал Тумело.

— Даже «Фаланга» не вызывает таких эмоций, — произнёс Мика, и Дума с ним согласился.

Он никогда не видел космический дом Имперских Кулаков, но сомневался, что военные архитекторы Дорна могли построить нечто более внушительное, чем это.

— Говорят, сам Амит приложил руку к возведению крепости-монастыря, — сказал капеллан.

Остальные согласно забормотали, и Расчленители пошли дальше. Крепость возвышалась над всем вокруг, даже над горами с чёрной взорванной породой, которые предоставили капитулу такое выгодное положение на поверхности Кретации. Заходящее солнце омывало монастырь струящимся светом, что наводил капеллана на мысли о марсианском золоте, и в лучах местной звезды шпили блестели подобно наточенным мечам, царапающим сами небеса, в то время как многоярусные огневые галереи и барабанные башни отбрасывали на луга длинные тени. Даже при свете дня они выглядели грубо и брутально, а их окованный железом камень не сулил ничего, кроме бесконечного насилия, как и бдящие над ними ангелы-скелеты. Губы Думы тронула улыбка, вызванная чувством смиренного благоговения и огромного уважения.

На протяжении следующего часа они пересекали поле, и с каждой прошедшей секундой стоявшая тишина беспокоила капеллана всё сильнее. Если не считать редких переговоров отделений Мики и Тумело, вокс-бусина в ухе Думы словно умерла. Не было ни вызовов из крепости, ни звуковых сигналов авгурного сканирования, ни потрескивающих передач воздушных судов на патрульных облётах. Расчленитель сжал крозиус покрепче, чувствуя на себе взгляды иссиня-чёрных глаз настенных батарей и нынешних обитателей крепости. Они наблюдали за каждым его движением, изучали и решали, открыть ли огонь сейчас или подпустить поближе.

Дума ощутил ещё большую тревогу, когда когитаторы доспеха выдали ему подробный анализ обороны крепости. По его спине пробежали мурашки, ведь точный залп одной батареи мог стереть с лица земли всю группировку Расчленителей. Тем не менее, вспышек выстрелов не было, а воздух не трещал от музыки оружия, способного расколоть землю.

Космодесантники без проблем прошли поле, и сердце капеллана замерло, когда он бросил взгляд на ведущие в крепость-монастырь гигантские ворота, отлитые из адамантия, покрытые полированной бронзой и обрамлённые аркой из чёрного гранита. Окружал их форбург, позволявший защитникам вести огонь в спину наступающим. На поверхности ворот Расчленители видели символ в виде пилообразного лезвия и капли крови, сделанный из пластали и баальских кровь-камней, а окаймляли его рельефы с изображением воюющих ангелов, на которых взирал величайший представитель их рода.

Дума услышал резкие выдохи своих восхищённых братьев.

— За всю жизнь я мало чего видел лучше этого, — почти шёпотом произнёс Мика.

Капеллан кивнул, вспоминая написанные Нассиром Амитом истории о его службе пятым капитаном Кровавых Ангелов и магистром Расчленителей. Согласно нескольким из них, Амит был не только воином, но и выдающимся ремесленником. Дума ненадолго задумался о том, действительно ли свирепый владыка помогал планировать и строить крепость-монастырь, а в особенности врата. Не секрет, что Амит не одобрял решение Гиллимана разделить легионы, и нечто в архитектурном стиле Аркс Ангеликум отражало это отношение как тёмное зеркало.

— Рассредоточиться, — сказал Дума, жестом показывая Заккаду ждать. Восхищение при виде древнего дома капитула не ослабило его беспокойства. — Держать оружие наготове.

В ответ на предупреждение капеллана по ним начали стрелять из болтеров.

Огонь вели из-за парапетов форбурга, и первый залп разорвал изничтожителя прежде, чем Расчленители успели отреагировать. На ретинальном дисплее капеллана вспыхнули красные руны тревоги и визирные перекрестия, обозначавшие углы стрельбы и расположение воинов на форбурге, после чего по парапетам ударили плазменные заряды и болты. Звуковой сигнал в шлеме оповестил Думу об убийстве, и он мельком заметил чемпиона в доспехах цвета крови, направлявшего огонь.

— Предатели! — закричал Мика, в чьи наплечники и нагрудник били снаряды.

На землю рухнул заступник с развороченным пластроном и разорванными органами. Сквозь шум битвы пробился рёв, и обернувшийся Дума увидел рвущегося вперёд Мику, которого держали Тумело и двое его воинов. Потемневшие от ярости глаза ротного чемпиона нашли отклик в душе капеллана, где заключенный зверь требовал резни гневным воем.

Зажав спусковой крючок, Дума выпустил из пистолета шквал болтов, что с искрами выбили из форбурга куски камня. Раздался очередной сигнал об убийстве – это умер второй предатель, но пали и ещё двое Расчленителей с воронками в области визоров и груди. Один из воинов, чья рука искрила и истекала кровью, швырнул в астартес-еретиков гранату. Смотря на парапеты и стреляющих изменников, капеллан чувствовал, как ненависть и гнев заставляют его броситься вперёд.

— Нам не пробить ворота, лорд, — прорычал Тумело, шатаясь от попадания болтов по наплечнику. Он указал на сооружение справа от форбурга, которое когитаторы Думы определили как проездную башню. — Если попробуем, нас перебьют как скот.

Капеллана переполняли гнев и досада. Тумело был прав.

— Отступаем! — проревел Дума. — Отступаем!

Эти слова оставляли у него во рту вкус пепла.

Глава двадцать вторая

Космодесантники-изменники шагают по поверхности Кретации.

Кровь в венах Барахиэля кипела как кислота, пока он в третий раз смотрел пикт-запись, переданную со шлема Думы. Предатели стреляли с форбурга, а огнём их болтеров руководил чемпион в вычурном доспехе, который держал чудовищный силовой топор из чёрного железа. На его лезвии пылали гнусные руны, видимые сквозь корку грязи и порождённых варпом выделений, в то время как из спины и плеч воина торчали медно-костяные закручивающиеся шипы, что сочились густой пузырящейся жидкостью.

Космодесантники-изменники шагают по поверхности Кретации.

Мысль эта была нелепой и отталкивающей, однако она распространялась в его голове и оставляла свою едкую заразу в каждом нейроне, который перегонял её дальше. Апотекарий разминал виски медленными круговыми движениями, чтобы ослабить гнев, действовавший на него как яд, и покончить с ноющей болью в черепе. Крошечные сервоприводы в костяшках щёлкали и жужжали. Барахиэль сжал зубы, напрягая волю будто мышцы. Он был готов вытолкнуть мысль из разума и не дать себе утонуть в её отраве.

Космодесантники-изменники шагают по поверхности Кретации.

Барахиэль встретился глазами с бесцветным гололитическим призраком напротив. Даже несмотря убогую проекционную матрицу он ощущал ярость Думы так, как чувствовал бы кожей жар печи. Стилизованные рёбра и костяная отделка его нагрудника и наплечников были расколоты попадания болт-снарядов и забрызганы кровью. Между апотекарием и капелланом лениво вращалась вокруг своей оси Кретация, а проекция мира включала в себя обновлённые картографические данные: разведывательные операции Танатоса и рекогносцировочные вылеты штурмовиков обеспечили Расчленителей информацией о маршрутах миграции кретацийских кочевых кланов и местоположении тех, что находились в постоянных лагерях. Они отображались пятнами приглушённого цвета.

Крепость-монастырь же была кроваво-красной и имела резкие границы.

— Что за предатели посмели занять дом наших предков? Зачем они здесь?

Теман набрал на гаптическом пульте управления последовательность команд, и проекция Кретации сменилась плоским чёрным квадратом, который постепенно заполнялся разноцветными пикселями. В конце концов, они сформировали изображение стоящего на стене чемпиона изменников. Проекционная матрица увеличила его наплечник, а рядом с ним появилась обведённая сине-зелёным геральдическая эмблема банды – ухмыляющийся череп с отметкой в виде двух перекрещённых цепных топоров, расположенных под каплей крови.

Барахиэлю она ни о чём не говорила, как и Думе, судя по его виду.

— Мы не знаем. Астартес-еретики редко носят один и тот же символ, если только их банда не обладает особенно мрачной репутацией или же они не являются наследниками изначальных легионов, — ответил Хариэль искусственным голосом, напоминавшим скрежет. Технодесантник отсоединился от стоявшего в углу командного центра когитатора, и его кабели ввода данных вернулись обратно в гнёзда в запястьях. — Отмечались случаи смены символики, когда к власти приходил новый лидер или одерживалась знаменательная победа, которую, таким образом, и чествовали. Крайне сложно фиксировать все подобные изменения.

— После того, как Великий Разлом порвал Империум на части, Хаосу отдались роты и целые капитулы, — продолжил Пашар. — Несколько наших наиболее почтенных кузенов-перворожденных пострадали от чудовищных вспышек рецидивизма, а давно потерянные ударные группы появились вновь, но уже как последователи Хаоса. Отследить всех невозможно. Сомневаюсь, что даже Инквизиция располагает полными сведениями о каждом предательском воинстве, которые теперь обрушиваются на границы уменьшающегося Империума.

— Они множатся как личинки на трупе, — согласился Дума.

— Неважно, являются ли они воинами изменнических легионов или еретиками с более юной родословной, — рявкнул Барахиэль. Его ярость и потребность убивать проявились в дрожи, что прошла по мышцам. — Они держат нашу крепость-монастырь и поплатятся жизнью за эту дерзость.

Не сказав ни слова, Дума и остальные одобрительно кивнули. Технодесантник изменил кое-какие настройки гололита, после чего несколько наиболее крупных иконок племён замигали багровым цветом, обозначавшим предателей. Все вместе они формировали вершины восьмиконечной звезды, а иконки поменьше, также мигавшие красным, являлись вершинами восьмиконечных звёзд уже вокруг основных лагерей. Дикари служили изменникам многослойным мясным щитом.

Барахиэль нахмурился, а его сердцебиение участилось.

— Племена предателей?

— Кретацийцы опознали данные кланы как те, что находятся под защитой изменников, — произнёс Дума, чей голос выражал отвращение Барахиэля. — Танатос провёл разведывательную операцию и подтвердил это. Они обустроили лагеря на всех важных подходах с земли, поэтому сначала мы должны уничтожить их.

— Брат, нас послали сюда не истреблять племена, — сказал Теман. — Может, дело во внутренних раздорах или в манипуляции со стороны еретиков, которые вынуждают нас проливать кровь собственного народа. Некоторые бы закрыли глаза на любой сопутствующий ущерб, но не Сет. Он не задумываясь снимет с нас головы подобное. Не лучше ли нам в первую очередь захватить крепость, а уже потом определить, пустила ли порча корни среди племён? По крайней мере, мы бы могли собрать доказательства для Сета.

— А теперь ты боишься Стража Ярости, лейтенант? — усмехнулся Дума, хотя Барахиэль видел за ними напускную браваду.

Гнев Сета не какой-то там пустяк.

Разговор превратился в столкновение резких от злости голосов, но Барахиэль едва их слышал, так как всё его внимание было обращено на октагональные схемы. Он не сомневался, что они имели значение для предателей. Возможно, так изменники заявляли о собственном могуществе или же закладывали основу для ритуала по привлечению внимания своих богов. Апотекарий склонялся к последнему и с неохотой вспоминал времена, когда сталкивался с силами Хаоса будучи одним из Неисчислимых Сынов. На стратегию врага сильно влиял оккультизм, если не сказать, что он диктовал её. Даже неверующие Повелители Ночи использовали сверхъестественное при необходимости.

Барахиэль получше изучил гололитовое изображение, распознавая в скоплениях иконок и другую схему.

Каждое племя, формировавшее внутреннюю звезду, обладало большим влиянием в своей области и доступом к излишкам природных благ Кретации, однако никогда не было самым сильным. В вечно изменчивой паутине брачных соглашений, кровавых обетов и унаследованных земель они занимали второе, третье или ещё более низкое место. Эти племена оставались на второстепенных ролях, являясь лишь претендентами на господство, что имели совсем мало подопечных территорий и питали вражду к своим владыкам, которым они принесли клятву верности. Проанализировав в голове результаты сотен лет антропологических исследований, апотекарий раздражённо хмыкнул. Он начал понимать, как именно изменники получили власть над столь многими кретацийскими кланами.

Они могли объединиться с предателями из-за неудовлетворённого стремления к главенству, да и место кланов в кретацийской социальной структуре делало их отличными кандидатами в союзники. По мнению Барахиэля, вероятнее всего дикари почти или вообще не думая отдали бы всю плоть и сырьё, очарованные возможностью обрести власть над остальными и заслужить расположения ангелов. Может, кто-то из них и сопротивлялся. Он не знал наверняка, да и ему было плевать. Подобное знание почти никак не повлияет на текущее положение дел.

Апотекарий вновь обратил внимание на спор между братьями.

— Мы не можем атаковать крепость, не уничтожив основные племена, — рявкнул Дума, указывая на точки в центре каждой из малых звёзд. — Нужно убедиться, что подкрепления изменников не зайдут с флангов. Их потеря ослабит власть предателей над миром, а возмездие укрепит нашу связь с другими племенами.

Слова повисли в возникшей тишине словно неприятный запах. Барахиэль же взглянул на капеллана, поражённый нотками симпатии и уважения в его голосе. Целыми месяцами Дума только и делал, что жаловался на Кретацию, а теперь сражался ради того, чтобы отомстить за её народ.

— Тогда следует очистить от них поверхность планеты орбитальным огнём, — впечатав кулак в стол предложил Теман. Барахиэль посмотрел на Хариэля с Пашаром. Первый не выражал никаких эмоций, а на лице второго промелькнуло неодобрение. Апотекарий почувствовал, как удары его сердец сильно отдаются в горле и запястьях. — Устраним вероломные кланы и отомстим за наших союзников, обеспечив себе беспрепятственный штурм самой крепости-монастыря.

— «Судья» ремонтирует орудийные батареи, — произнёс Хариэль, по чьей светящейся окулярной ленте бежали строчки данных. — Они функционируют, но несколько подвесок вооружения были повреждены и нуждаются в восстановлении. Мои трэллы сообщают, что работы идут в соответствии с графиком.

Барахиэль собрался заговорить, но Дума прервал его.

— Бомбардировка – это тактика трусов, — заявил он, и апотекарий услышал веселье в голосе капеллана, провернувшего нож в животе Темана. — Она крайне неэффективна, когда нужно раздавить паразитов. Кто-то обязательно выживет и улизнёт, избежав чистоты битвы. — Улыбаясь всё шире, Дума указал на ходившие вокруг Расчленителей фигуры в балахонах. — Хочешь остаться здесь вместе с писарями и сервами, брат-лейтенант? Это можно устроить, если пожелаешь.

Хариэль усмехнулся, что прозвучало как резкий всплеск статики. Пашар же выглядел раздражённым.

— Думаю, брат Теман хочет устранить источник порчи на Кретации, а не просто её симптомы, — сказал Барахиэль, удерживая разъярённого лейтенанта. Пульс апотекария участился, а ярость Темана всколыхнула его собственную. — Ты предлагаешь систематическое уничтожение порченых племён, в то время как обезглавливающий удар по крепости не даст разложению перекинуться на другие племена и ослабит возможность астартес-предателей сопротивляться нашему завоеванию планеты.

Дума фыркнул, будто потешаясь над разинувшим рот инициатом.

— Астартес занимают высокое положение и не станут тратить много сил на защиту рабов. Если атакуем крепость-монастырь до того, как уничтожим племена предателей, они рассеются подобно соломе на ветру, заявляя о своей верности, чтобы скрыть порчу. Работа нескольких недель растянется на десятилетия, ибо мы воины, а не охотники… Или ты хочешь, чтобы мы позвали Инквизицию помочь искоренить ересь на нашем родном мире? Быть может, Кретация никогда не избавится от порчи, и нам придётся бросить её.

Барахиэль сдержал возражение. Правда всегда больно жалила.

— Как скоро мы сможем начать штурм? — спросил Теман гневным тоном и опёрся на гололитовый стол, отчего металл заскрипел. — Одна неделя? Две?

— Больше, — ответил Дума, и апотекарий уловил в его голосе нотки внутренних противоречий. Наслаждение резнёй боролось с желанием сохранить реликвии. — А ещё больше времени уйдёт на то, чтобы уничтожить все изменнические кланы до последнего–

— Мы не можем ждать! — рявкнул Барахиэль, в то время как через его разум вихрем проносились цифры и расчёты. Что-то в них не складывалось. — Вы остановите кровотечение, но не перевяжете вену. Порчу нужно вычистить до того, как она поразит ещё больше ветвей.

— Но пробиться внутрь без огня всех батарей «Судьи» у нас не получится. Для восстановления их полной функциональности потребуется восемь недель, — сказал Хариэль.

— Я думал, бомбардировка – это тактика трусов, — ехидно заметил Теман.

Барахиэль рассмеялся и почувствовал, как библиарий прожигает его взглядом.

— Против врагов из плоти и крови – да, — произнёс Дума, чьё самодовольство было настолько велико, что такие вещи его никак не цепляли. — Однако, у нас нет титанов или сверхтяжёлых танков для сокрушения пустотных щитов и стен. Как ещё ты предлагаешь нам пробить их, брат?

Теман помрачнел, а у Барахиэля не нашлось аргументов против.

— Тогда как нам ударить по ним, брат-капеллан? — спросил Пашар.

Апотекарий опередил Думу, сокрушая своё раздражение в кулаке железной воли. План не приближал спасение капитула, но нужно было спасать и саму Кретацию.

— Я советую провести одновременные атаки по племенам вдоль этого фланга. — Он указал на соответствующие иконки. — Так мы сможем обезопасить собственное наступление и заставить их искать убежища у более крупных кланов, после чего уже всех вырежем. Если поступим как-то иначе, они рассеются и распространят порчу. Согласен, Дума?

Между ними повисла тишина, пока капеллан обдумывал предложение.

— Да, брат, — ответил он. — Уничтожение этих кланов не только обезопасит наше наступление, но также лишит предателей крупного источника ресурсов и откроет перед нами множество направлений, на которых мы сможем атаковать цели на севере и в пустыне. Я возглавлю эту операцию, а Теман и Пашар нападут на другие южные кланы.

— А что насчёт меня, Дума? — подозрительным тоном спросил апотекарий.

— Ты должен оставаться в лагере, — произнёс капеллан, и Барахиль услышал в его голосе улыбку. — Хариэль тоже останется. Ваш долг ещё не исполнен, и вы жизненно важны для будущего роты, а также для деятельности капитула в Империуме-Санктус.

— В первую очередь я – воин, а потом уже целитель, — рявкнул апотекарий. — Я буду сражаться!

— В данной ситуации первостепенное значение имеет твоя клятва как целителя, — сказал Дума, и Барахиэль увидел, как Пашар кивнул. Ярость обожгла его вены словно кипящее масло. — Мы можем покарать предателей и их вассалов, но только ты способен восполнить наши ряды и убедиться, что сражающиеся бок о бок с нами племена не затронуты порчей. Нам нельзя набирать рекрутов с тронутого Хаосом мира, поэтому мы должны быть уверены, что Кретация чиста. Таковы твои обязанности, Барахиэль.

Апотекарий едва слышал его из-за грохочущей в ушах крови. Сердца неистово бились о грудную клетку, а ярость обрамляла зрение чернильно-чёрной рамкой. Одно дело лишить шанса найти их спасение, но совсем другое вновь заставить остаться позади. Он попытался заговорить, но Дума не дал ему этого сделать.

— Задача должна превалировать над чувствами, апотекарий. — Капеллан ухмыльнулся, будто бы готовый показать жест смерти, проведя пальцем по горлу. — Разве не так всегда говорил Тантий?

Барахиэль угрюмо замолк, понимая, что проиграл.

Барахиэлю приходилось прикладывать усилия, чтобы его рука оставалась твёрдой, пока он лезвием скальпеля вскрывал юношу-кретацийца, который без сознания лежал на столе. Края разреза, протянувшегося вдоль грудины и верхней части желудочно-пищеварительного тракта, были аккуратно оттянуты и зафиксированы крючками из полированной стали-серебрянки и щёлкающими автозажимами.

Лицо человека дёрнулось, когда он неосознанно отреагировал на обжигающую его нервы боль из-за постепенно расширяющихся зажимов. Иглы и инфозонды проникали вглубь тела, вводя высокие дозы болеутоляющих и беря большое количество биоптата для анализа, однако, апотекарий сомневался, что им удастся что-нибудь обнаружить. Семь батарей генетических проверок не нашли в будущем рекруте ничего указывающего на неестественные мутации или отклонения в генах, как не нашли ни в одном из его родичей по племени. Повторяющиеся тесты немилосердно для апотекария растягивали часы в дни, а дни в недели.

Барахиэль положил скальпель в блестящую стальную ванночку, и трэлл-аппрента унёс её на стерилизацию. По команде апотекария вперёд заковылял сервитор с магна-захватами вместо рук, в которых он держал запечатанный инкубационный цилиндр, а внутри него находилась питательная жидкость с плавающим комком пульсирующей ткани. Он был не больше ногтя Расчленителя, и незнакомые с внутренней физиологией космодесантников и процессом генетического сотворения Ангела Смерти из смертного ребёнка не распознали бы в нём семенную форму второго сердца – первого из двадцати двух дополнительных органов, предназначенных для трансплантации неофитам.

Мышцы, которые апотекарий оттянул и зафиксировал зажимами, влажно поблескивали в ледяном свечении хирургических ламп. Силой мысли Барахиэль возвёл инфомост между силовым доспехом и висящим над столом хирургеоном, чьи системы объединились с системами брони, и после этого перед глазами космодесантника возникли ряды строчек свежей биоаналитической информации и атмосферных данных. Органы кретацийца задрожали, словно почувствовав на себе взгляд апотекария, а хирургический трэлл отсоединил семя-зародыш от поддерживающих его искусственных капилляров и вен, после чего поместил в микрощипцы хирургеона. Когда манипуляторы-калиперы опустились, в разуме Барахиэля на мгновение возникла чернота, порождённая мыслями об убийстве. Губы Расчленителя тронула ухмылка. Одно неверное движение, и жизнь оборвётся. Прольётся кровь.

— Мой лорд, — сказал трэлл, — орган погибнет, если не соединить его с носителем.

Эти слова резко вернули апотекарию здравый рассудок, и мысленной командой он разместил семя-зародыш под тем местом, где должна находиться правая грудная мышца. Аккуратное управление вкупе с ловкими движениями и специализированными инструментами автохирургеона позволили Барахиэлю рассечь артерии кретацийского юноши и сделать семя-зародыш частью его сердечно-сосудистой системы. Установленные на автохирургеоне носики с равномерными интервалами выпрыскивали контрсептик, очищая новое сердце от любых следов заражения, так как сопротивляемость органа инфекциям ещё оставалась слабой из-за его молодости и искусственного роста. Это было необходимо для должного соединения второго сердца с иммунной системой неофита.

По команде Барахиэля автохирургеон опустил две небольшие стальные лопатки и осторожно приложил их к имплантированному органу, начав медленно массажировать его до тех пор, пока он резко не ожил и не принялся стучать в такт своему более крупному близнецу. Второе сердце будет так работать ещё много дней, прежде чем станет полноценной частью биологических ритмов тела и вырастет до размеров основного благодаря интенсивной подаче питательных веществ и гормональных стимуляторов.

Апотекарий отключил автохирургеон.

К нему вернулось нормальное зрение.

— Зашейте его, — сказал он. Неофит вдруг дёрнулся, встревожив Барахиэля. — Следите за ним на случай появления признаков аритмии или отторжения органа. — Такое случалось редко, но случалось. — Убедитесь, что он получает необходимое количество питательных веществ для стимулирования роста нового сердца, и что орган прижился успешно.

Операционные трэллы поклонились и сменили апотекария, тихо переговариваясь друг с другом.

Барахиэль же снял с себя хирургические одеяния и направился к своему личному санктуму. Проходя через лазарет, он кивнул лежащим на медицинских столах и уже выздоравливающим воинам Четвёртой роты, которых окружали смертные в белых халатах. Люди занимались ранами космодесантников и помогали им адаптироваться к новым аугметическим конечностям и органам. Большинство вернётся в бой уже через несколько дней, правда кампания Думы против кланов приближалась к неизбежному завершению. Хоть снаружи апотекарий и сохранял спокойствие, внутри Расчленитель сгорал от зависти.

Из-за приказа капеллана он не покидал объект.

Барахиэль не убивал уже много дней.

Мысли об этом вызывали у космодесантника раздражение, пока он шёл по сложному переплетению коридоров, что отделяли лазарет от других сооружений апотекариона. Барахиэль был Расчленителем, чьё место – на переднем крае во время штурма с руками по локоть в крови. Не в его характере сидеть в тылу, в безопасности, латая раны братьев и сдувая пылинки со смертных как сын Дорна.

Он прошёл третьестепенный хирургический блок, где Туриэль работал с небольшой командой трэллов над установкой аугметики на место отсутствующих частей ног Расчленителя, который дёргался, пока плавители тканей соединяли нервы культей с искусственными. Снаружи блока ждала пара головорезов. Уважительно кивнув апотекарию, они вернулись к обсуждению одного опасного момента из их последней разведывательной миссии, отчего зависть Барахиэля только усилилась. Лишённый возможности убивать кого-нибудь помимо представителей местной фауны и тренировочных сервиторов, он мучился от лихорадочной жажды как наркоман. Мысли о смертоубийстве вновь заволокли его разум чернотой.

Далее апотекарий миновал камеры наблюдения, где юноши, которых он подверг процессу генетического превращения в Расчленителей, страдали в холодных стерильных помещениях. Барахиэль смотрел, как они дрожат и подёргиваются, а их отрывистое дыхание вырывается из ртов облачками пара. Это зрелище отвлекло космодесантника от его порывов. Сегодня уже умерло несколько мальчиков, чьи жизни забрал холод или отторжение органов. Апотекарий мысленно вывел на дисплей сенсориума мигающие оранжевым последние статистические данные.

За последние несколько недель погибло сто пятнадцать кандидатов, но шестьдесят восемь ещё дышали. Это было очень хорошее число, учитывая условия на объектах, где приходилось работать Барахиэлю Рядом раздались шаги, и заворчавший апотекарий узнал запах кожи, а также треск восстанавливающихся костей. Аиша отвесила ему неглубокий поклон и выпрямилась.

— Помощник. Ты принесла новости о моих братьях и моём освобождении с этой базы?

Она усмехнулась без всякого намёка на веселье.

— Капеллан наступает вглубь пустыни, а лейтенант возвращается обратно после усмирения побережных кланов, овеянный славой. — Барахиэль подавил всплеск раздражения. — Однако, обсудить с вами я хотела смертность среди кандидатов.

— Цифры отличные. Нам повезло с такими крепкими людьми.

У женщины перехватило дыхание, и апотекарий повернулся к ней. Её мертвенно-бледное лицо было напряжённым, а глаза красными из-за недостатка сна и постоянного использования стимуляторов.

— Мы могли получить другие, Барахиэль. — Она на мгновение замолчала, бегая взглядом по сторонам так, словно собиралась сделать какой-то выбор. — Вы наказали мне говорить с вами прямо, и я буду. Смертность излишне высока потому, что ваше внимание разделено между кандидатами и собственными желаниями. Так больше не может продолжаться, иначе мы рискуем подвести магистра Сета.

— Ты отвечаешь передо мной. Довольство Сета – не твоя забота.

— Дело не только в нём, — сказала Аиша с нотками гнева в голосе, держа дрожащую руку над спрятанным в кобуру лазпистолетом. Барахиэль внимательно следил за женщиной. — Они дети, которые мечтают лишь о том, чтобы стать вам братьями, и совсем не думают о сопутствующих рисках, а вы игнорируете их в угоду пыльным томам и древнему прошлому капитула. Своим безразличием вы бесчестите жертву кретацийцев.

Он хмыкнул.

— Ты, кто когда-то предлагала отбраковку людей, теперь беспокоишься о жизнях других?

— То были члены экипажа, — резко ответила Аиша. — И они всё равно умирали. Случившееся тогда являлось расстановкой приоритетов, а не проявлением равнодушия. Я предложила отбраковку для пополнения наших запасов, так как боялась, какими могут стать ваши братья без них. — Женщина содрогнулась, словно её обуяли болезненные воспоминания. — Я никогда не думала, что в вашей душей прячется такой зверь, что вы способны на столь ужасные вещи.

— Да что ты знаешь о моей душе, человек? Что ты вообще знаешь хоть о чём-то?

— Я узнаю страх, когда вижу его, и я видела, как он движет вами с начала нашего путешествия.

Барахиэль шагнул в её сторону, сжимая кулаки.

— Да как ты смеешь так говорить со мной? Как ты смеешь называть меня трусом? Я – астартес, сын Ангела. Мне неведом страх.

— Страх – это яд, принимающий множество форм, и даже могучие Ангелы Смерти восприимчивы к некоторым из них. Перспективы неудачи достаточно, чтобы у членов вашего братства кровь застыла в жилах, как достаточно и угрозы бесчестья, которая заставляет вас идти на самоубийственные акты доблести. Обе реакции продиктованы страхом, ведь вас учили, что такие вещи являются настоящей анафемой для Адептус Астартес. Может, вы и не боитесь пушек, мечей и даже смерти так, как боятся люди, но у вашего рода есть собственные страхи.

Кипящий от ярости Барахиэль молчал, и Аиша не видела его скрытого за визором шлема лица. Из-за кого эта смертная возомнила, будто может вот так разговаривать с ним? Очевидно, он и сам был слишком снисходителен к ней. Его молчание женщина восприняла как согласие и продолжила.

— Я видела вас во время ваших исследований, владыка, и поняла, что вы пытались что-то исправить. Вы работали с лихорадочностью того, кем движет отчаяние. Это может значить только одно: вы пытаетесь очистить свою кровь от чудовищности и стать таким, каким вас хотел видеть ваш повелитель. В этот момент он чуть не убил её, а дисциплины едва хватало, чтобы держать руки по бокам.

— Ты позволяешь себе говорить за Ангела, человек, и одновременно обвиняешь меня в наличии личных интересов? Какое же высокомерие в тебе зародилось! Я делаю это для всех, а не только для себя!

Аиша начала пятиться с блестящими от страха глазами.

Апотекарий двинулся к ней, а перед глазами у него всё чернело от ярости.

— Я не собиралась оскорблять вас, просто имела в виду–

Её череп треснул прежде, чем она успела закончить предложение, и последнее слово утонуло в удивленном возгласе, когда тело Аиши ударилось об стену, после чего женщина рухнула замертво. Барахиэль смотрел, как кровь и мозговое вещество вытекают из головы смертной и капают с его собственной руки, и не был уверен, что должен был чувствовать.

Спустя несколько минут он покинул объект и оставил тело там, где оно лежало.

Барахиэль пересёк небольшой внутренний двор и направился в сторону казарм роты, минуя дуэльную арену, отмеченную кругом из камней и вонзённых в землю клинков. Саму землю опалили, сделав гладкую площадку пустотно-чёрного цвета. В центре арены сражались двое Расчленителей, ещё полдесятка наблюдали за боем с возгласами одобрения и недовольства. Мечи бойцов высекали искры при столкновении, а цепной клинок гортанно ревел, когда его зубья скользили вдоль потрескивающего лезвия силового. Барахиэль мрачно улыбнулся, узнав Мику и Разиэля. Последний напирал на чемпиона, но даже беглого взгляда апотекарию хватило, чтобы понять: Мика просто развлекался со штурмовым сержантом.

На мгновение его досада ослабла, как и пульсирующая боль в голове.

Барахиэль вошёл в казармы и отправился к своей камере.

В коридоре гуляло эхо молитв боевых братьев и проводимых ими ритуалов над оружием и бронёй. Звуки казались чуждыми даже спустя столько лет, проведённых в этом новом Империуме, и когда звон клинков стих, боль вернулась. Он приложил руку ко лбу, заставляя её отступить. Войдя в свою камеру, апотекарий выключил люмены, ибо даже их тусклый свет ощущался как вонзаемые в глаза раскалённые кинжалы. Затем Барахиэль вызвал гололитическое изображение крепости-монастыря с окружающими горами и изменил настройки, чтобы отобразить новые углы.

— Меня не отвергнут, — пробормотал Расчленитель. — Я найду их спасение.

Он принялся изучать гололит, ища способ достигнуть обеих целей и направить ход кампании в нужное ему русло. Братья могут не понимать его, но в итоге они будут благодарить апотекария.

С перчаток Барахиэля до сих пор капала кровь Аиши вперемешку с осколками черепа.

Глава двадцать третья

Дума осторожно ступал по движущимся пескам, а его уши и ауспик вслушивались в их свистящую песнь. Пустынный ветер грозил содрать лак с брони капеллана и вихрился над рыхлой поверхностью дюн, порождая сотканных из струящегося света и песчинок призраков. Они манили Расчленителя пальцами, существовавшими на границе реальности, чтобы заманить глубже в пустыню, где тот погиб бы от жажды или голода. Из-за разницы в температурах воздух дрожал, и преломляющиеся лучи солнца создавали чудесные миражи, которые сулили Думе горные гряды и реки, однако, сие облегчение находилось во многих милях от него, если вообще существовало. Он выкинул из головы этот соблазн, сосредоточившись на пути перед собой.

Когда раздался сигнал ауспика, капеллан остановился с поднятым кулаком. Двигавшиеся за ним двадцать шесть Расчленителей, выбранных для его миссии, также замерли, нацелив оружие на дюны. Секунды тянулись как часы, а сердца гулко и размеренно били по грудине. Полуденная жара накаливала поверхность наплечников, пот же высыхал спустя считанные мгновение после того, как покидал поры. Вокруг шейного затвора образовался толстый слой соли, которая натирала кожу до мяса, отчего возникал раздражающий органы обоняния запах.

— Далеко ещё, смертный? — спросил Дума.

Их проводником был кретациец, хоть и другой породы нежели те, с кем капеллан встретился в первый раз. Этот являлся странником, отщепенцем, изгнанным в дебри Кретации, чтобы выжить или умереть, как уж решит Император. Вокруг его глаза виднелось клеймо – участок почерневшей кожи в форме хвоста змеи, который говорил о том, что он не принадлежал ни к одному клану. Мало кому удавалось долго прожить в самых глухих местах планеты, и такие индивидуумы становились превосходными охотниками, продававшими свои услуги враждующим племенам. Жизнь в пустыне сделала голос кочевника грубым. Дума ненавидел проводника, чьи подкупность и корысть вызывали у космодесантника абсолютное отвращение.

Существование таких псов на их мире было оскорблением для капитула.

— Над той возвышенностью, ангел, — ответил смертный. — Скорпидусам туда не попасть, так как им не под силу создавать ходы в скале. Там безопасно, и вы сможете переговорить.

Хмыкнув, Дума показал остальным двигаться дальше.

Расчленители продолжили шагать, внимательно следя за песками. Скорпидусы оказались чрезвычайно неприятной проблемой – покрытые хитином и орудующие клешнями и ядовитыми шипами, они были грозными хищниками-засадчиками, которые калечили своих жертв ударами или ядом, после чего исчезали в песке. Самый крупный из встреченных ими зверей не уступал размерами боевому танку «Хищник» и успел убить двух воинов, прежде чем погибнуть самому. Проводник утверждал, что скорпидусы охотятся по звуку и мельчайшему давлению ног на песок, поэтому Расчленители осторожно передвигались между скалистыми участками, из-за чего их поход затянулся на несколько часов.

Как только группа без проблем забралась на возвышенность, Дума беспощадно убил проводника, сломав тому шею. Смертный не успел даже захрипеть. Это не принесло капеллану радости, так как он действовал из необходимости обезопасить их и предотвратить возможное предательство человека.

Перед ними раскинулся военный лагерь клана изменников, в котором небольшие скопления палаток из шкур стояли вдоль остатков мощённой камнем дороги. Воины-смертные либо ходили между кострами и палатками, либо собирались в небольшие группы и отряды. Они были вооружены разнообразными дубинками, заострёнными костями и копья, а носили тяжёлые меховые шкуры, дублённую кожу и хитиновые пластины, содранные с подземных чудовищ и обитающей на поверхности добычи. Астартес-еретик, что шагал среди них в потрескавшемся и обожжённом доспехе, игнорировал возносимые ему рабами-людьми молитвы. Капеллан даже с такого расстояния чувствовал запахи животного жира, пота, жарящихся кореньев и навоза, горевшего в кострах вместо сухой древесины.

Дум поморщил нос.

— Мой лорд, это последний? — спросил Кастиэль, смотря на лагерь со звериной жаждой.

Именно его воины понесли потери в бою со скорпидусом, поэтому сержант хотел отомстить за их смерти.

— Этот сброд едва-ли стоит наших усилий, — заметил Адариэль. Угрюмый штурмовой сержант крепко сжимал цепной топор. — Мы уже сломили кланы, и врагу не получить от них военной помощи помимо тех отбросов. Задача выполнена.

— Нужно убить всех, кто объединился с предателями, — рявкнул Дума. — Мы не оставляем вероломство безнаказанным. Нельзя оставить ни следа этой грязи, чтобы никто не усилил изменников и не помог им после падения крепости.

—Мне кажется, это пустая трата нашего времени и талантов, лорд, — высказался Бурлок.

В воксе раздалось согласное бормотание.

— Мне не интересно ваше мнение, сержанты, — сказал Дума, отправляя в их сенсории последние картографические данные. Из всех кланов и племён в пределах восьмиконечной звезды, сформированной укреплениями, остался только этот. Все подходы и пути отступления по земле были перекрыты, а «Судья» наблюдал за небесами, если вдруг там появятся корабли флота предателей или улетающие штурмовики. — Их смерти помогут нам взять крепость-монастырь и выгнать оттуда засевших еретических ублюдков.

Свирепо ухмыльнувшись, он начал чертить на песке план битвы.

— Отделение Адариэля идёт со мной в авангарде. Бурлок, твои заступники наступают с нами и ведут огонь на подавление. Изничтожители Кастиэля обеспечат прикрытие со средней дистанции.

— Вы считаете их настолько опасными? — усмехнулся Кастиэль.

— Я считаю, что они сделают всё ради выживания, — ровным тоном произнёс Дума. — Нельзя позволить им сбежать и распространять порчу среди тех, кто ещё верен Императору и благословенному Сангвинию. Стреляйте по палаткам и каменным лачугам. Выгоните их на открытое пространство, прямо на наши клинки. Сжечь всё, и пусть не останется ни одной души, которая бы смогла рассказать об этом дне.

Они кивнули с такими же свирепыми ухмылками и вернулись к своим отделениям.

Когда отделение Бурлока добралось до позиции, на дисплее Думы замигала зелёная руна. Фармакопея впрыснула в тело капеллана боевые наркотики, и его вены запели об огне и священной ярости. Он разогнал по мышцам витэ, готовясь к грядущему бою. Ещё одна возникшая зелёная руна появилась после того, как на свои позиции вышло отделение Кастиэля. Находившиеся рядом с Думой штурмовые заступники были напряжены от обуявшего их желания пролить кровь, мышцы воинов давили на керамит с такой силой, что тот скрипел. Капеллан разделял жажду других Расчленителей, от которой в его горле зародился влажный рык.

— Начинаем! За Сангвиния и Императора!

— Мы – гнев! — завыли Расчленители, и день ярко вспыхнул ионизированной плазмой и дульными вспышками болт-винтовок.

Раздались панические крики, а воздух наполнился треском пламени и горящей плоти. Капеллан сорвался на грохочущий бег, его крозиус загудел, окружённый смертоносными энергиями. Воины в центре лагеря похватали оружие и тяжелые щиты, проявив поразительную дисциплину.

— Мы – возмездие! — проревел Дума. — Мы – смерть!

Его первый удар пришёлся мускулистому воину в грудь, отделив туловище смертного от ног. Огонь болт-винтовки оставил от другого лишь тонкую багровую дымку, а взрыв плазмы превратил группу одетых как торговцы мужчин в факелы. Стремительным ударом снизу вверх капеллан разорвал череп и туловище ещё одного противника. Пылающий дикарь с отслаивающейся кожей заключил космодесантника в свои объятия, но тот с рыком разорвал человека надвое, локтем вминая внутрь лицо очередного врага. Не обращая внимания на огонь, от которого пузырился лак на броне, Дума ревел в исступлённой ярости. Пока он вырезал смертных, в его крови громко пел гнев Ангела.

Дикарь перед ним выгнулся словно непрочный щит от удара палашом.

Одни воины собирали родичей в плотные группы и гнали прочь, в то время как другие покупали остальным время своими жизнями. Некоторые убегали в одиночестве, напрочь забыв о товарищах. Такие умирали первыми, ибо их трусость вызывала у Расчленителей отвращение. Они тащили родственников или уносили ценные для них безделушки, но болты разрывали им спины, плазма превращала людей в пепел, а цепные топоры и боевые ножи разрезали тела на куски. Палатки из потемневшей от возраста кожи и чешуйчатых шкур горели, каменные лачуги сносились и обращались в пыль гранатами и плазмой.

В воздухе висели полные страха крики и физически осязаемая боль.

Гнев подпитывал каждый удар Думы, сопровождавшийся кровавыми брызгами и треском сломанных костей. Капеллан бросился к лидеру сопротивления – астартес-еретику с кольчугой из железа и стали поверх доспеха. Воин вытащил изогнутый цепной меч из груди заступника и указал им на Думу. От такого вызова Расчленитель разъярился ещё сильнее, пробиваясь к космодесантнику Хаоса.

Когда начался обмен ударами, стало очевидно, что противники не уступали друг другу ни в силе, ни в ярости. Капеллан впился взглядом в угловатые руны, которые говорили о верности предателя Кровавому богу. Из трещин в его броне шёл запах гнилой крови, а с наплечников свисали тонкие цепи со снятыми скальпами. От их близости рот Думы наполнился слюной, ибо к обрывкам кожи и мышц до сих пор цеплялись отголоски загубленных жизней. С плавной стремительностью змеи, еретик сделал выпад в горло капеллана, но Расчленитель отбил удар, игнорируя впивающиеся в доспех зубья.

— Зачем вы явились сюда, на наш мир?

Из клыкастой вокс-решётки донёсся скрежещущий смех.

— За тем же, зачем и вы! Кровь! Кровь для Кровавого бога! Апостолы, жаждущие его благословения. Вы присоединитесь к нам, ибо ступаете тем же путём, Расчленитель. Присоединяйся! Омой себя кровью и насладись славным боем!

Дума бросился на изменника и разбил цепной клинок крозиусом. Оружие астартес разлетелось осколками керамита и пластали, что вонзились в броню капеллана и добрались до его плоти. Вспыхнула боль, а предатель откинул сломанный меч, после чего сжал кулаки. Не обращая внимания на удары и гневно вспыхивающие на дисплее предупреждения, Расчленитель впечатал крозиус в нагрудник противника, отчего рёбра последнего сломались. Затем он врезал рукоятью тому по голове, и череп врага раскололся. Дума прижал колено к горлу воина.

— Кто вы? — прорычал капеллан.

— Мы – ваше будущее, Расчленитель, — выдохнул умирающий астартес, а его губы тронула улыбка, в которой смешались презрение и восхищение. Дума впился в него пальцами, и по коже предателя потекли ручейки чёрного ихора. Капеллану хотелось немедля сокрушить череп изменника. — Кхорн жаждет заполучить твой род, сын Ангела, и ему плевать, откуда течёт кровь, главное, чтобы она текла. — Он усмехнулся, выкашливая витэ. — Добро пожаловать домой, маленький Расчленитель.

После этого изменник зашёлся судорожным безумным смехом.

Дума обрушил на его голову мощнейший удар, и во все стороны разлетелись осколки костей. Секунды шли как изменчивые часы, пока внутренние весы капеллана взвешивали значение слов предателя и вопрос об их правдивости. Его братья, тем временем, забирали жизни клинками или выстрелами. Когда стоящих на ногах врагов не осталось, на поле брани опустилась жуткая тишина, нарушаемая лишь звуками добиваний цепными мечами и сабатонами. Дума не двигался, обдумывая скрытый в речи изменника смысл. Перед глазами у него стояла чернильно-чёрная тьма.

— Они уничтожены, мой лорд, — сказал Бурлок, на чьем нагруднике виднелась глубокая борозда.

Капеллан заворчал, его челюсти были крепко сжаты от ярости. Он вновь прислушался к песням песка и шёпоту ветра, свистящего меж камней. Абсолютное спокойствие и недвижимость вокруг раздражали космодесантника, и тот зарычал. Расчленитель пытался сдержать тьму внутри, сдержать желание отбросить благоразумие и начать убивать всех вокруг. Оно заставляло сердца биться в оглушительной какофонии, а также искушало космодесантника, суля ему резню.

Дума принялся бить по шлему костяшками, сопротивляясь медленно усиливающемуся зову.

Над головами Расчленителей клубились чёрные и угрожающие грозовые тучи. Они грохотали с яростью неистового бога, стегая воинов жгучими порывами ветра. Падающие с небес капли артериальной жидкости оставляли на костяной отделке его брони крапинки приглушённого пурпурного цвета, и всего за шесть ударов сердец мелкий дождь превратился в ливень. Сангвиновая буря разжигала жажду Думы, вызывая воспоминания о причитающих воплях Первого голоса, которые скрежетали по стенкам черепа как жернова.

Он взглянул наверх, где за грозовыми облаками скрывался «Кретацийский судья», готовый оказать поддержку в случае непредвиденных обстоятельств. Скривив губы, Дума зарычал. Это был не первый неестественный шторм в ходе текущей кампании, и капеллан осознавал, что проходит некий ритуал, хоть и не понимал его значения. Они больше не могли ждать. Крепость-монастырь должна была пасть, и пасть сейчас.

— Пилот. Готовься к эвакуации.

Тонкий голос смертного заглушил рёв в венах капеллана.

Ксартус Гедан вступил в ряды Апостолов Ярости уже больше семи сотен лет назад. Он мало что помнил о прежних временах, своей службе имперским космодесантником, родном мире или примархе, о родстве с которым заявлял. И был благодарен за это. От подобных слабостей Ксартус избавился в тот момент, когда ступил на истинный путь служения Кхорну в качестве апостола его божественной ярости. С тех пор он убивал каждого посланного галактикой врага, а собранная им груда черепов для трона Кровавого бога превосходила размерами те, коими могли похвастаться любые чемпионы, когда-либо сражавшиеся с ним плечом к плечу.

Однако, всё это не могло подготовить Ксартуса к сегодняшней задаче: доставке плохих новостей своему повелителю.

Он шагал по процессионному коридору, ведущему к тронному залу Расчленителей. Сбоку висел меч в ножнах, а к бедру был примагничен болтер. Мимо него носились рабы, которые визгливо возносили космодесантнику молитвы и одаряли благословениями бога войны, как будто и правда могли это делать. Ксартус не понимал, почему повелитель велел прекратить убивать их и оставил в живых верные Расчленителям кланы, продолжавшие поклоняться богу-трупу в своём ущелье и сражаться против тех, кого просветили Апостолы. Однако, затем решил, что ему плевать на причины Первого апостола. Ксартусу не нужно было знать мелкие подробности планов своего владыки, лишь насладиться славной битвой, которая неизбежно разразится. Апостол толкнул двери тронного зала и вошёл внутрь.

Первый апостол и избранный Кхорна сидел, развалившись на троне магистра капитула, сделанном из грубо обтёсанного гранита. Ксартус презрительно скривил губы. Трон больше подходил грязному чертогу племенного монарха, чем помещению для аудиенций владыки космодесантников. Первый апостол снял силовые доспехи и носил простой балахон, хотя его топор с широким лезвием был прислонён к одному из подлокотников. Ксартус дерзнул взглянуть на своего повелителя, на оставленные возрастом и войной борозды, портившие орлиное лицо, на мощные древние мышцы и необычные красные глаза, которыми он смотрел на мир, и которые являлись источником множества легенд среди Апостолов Ярости и их смертных рабов.

Взгляд этих глаз ощущался так, словно Ксартусу сверлили череп алмазным сверлом.

Апостол преклонил колени в восьми шагах от трона, отводя взор.

— Встань.

Голос Первого Апостола был холоднее пустоты диких просторов космоса. Ксартус поднялся, хотя и продолжал смотреть в сторону.

— Ты несёшь плохие вести, чемпион, — спокойно произнёс лорд Хаоса, и Ксартус едва расслышал озорное веселье в его голосе. Первый апостол правил за многие сотни лет до рождения чемпиона, и последний знал истории о том, как его владыка реагировал на неудачи. Мучения в варпе были ничем, по сравнению с этим. — Вот в чём дело?

— Да, мой повелитель. Они дошли до меня меньше часа назад.

— Говори. — В голос Первого апостола вкралось урчание с нотками угрозы. — Сними с себя это бремя.

Ксартус глубоко вздохнул и ощутил, как по спине побежали холодные мурашки.

— Слуги Ложного Императора разобрались с нашими последними укреплениями. Они собирают кланы, которые отказались от предложений стать вашими подданными, и прямо сейчас идут на нас. Спустя считанные дни они уже доберутся сюда. — Его голос стал сдавленным. — Эти воины отличаются от тех верных Трону псов, с которыми мы сталкивались раньше, но истекают и умирают так же просто.

— Сколько их? — спросил он с ещё более отчетливым урчанием.

Явно плохой знак.

— Меньше роты, мой повелитель. На орбите висит их ударный крейсер.

Воцарилась тишина, нарушаемая лишь звуком сухого дыхания и нарастающим львиным рыком.

Ксартус приготовился к изъявлению гнева своего повелителя. Апостол с бешено колотящимися сердцами ждал приказа, по которому он отправится в темницу в подвалах крепости, где проведёт сотни лет в нескончаемых мучениях из-за того, что подвёл владыку.

Однако, ничего такого не произошло, и Ксартус осмелился взглянуть на трон.

— Всё идёт согласно моему замыслу, — произнёс лорд Хаоса, и Апостол почувствовал облегчение, услышав искреннее веселье в голосе повелителя. Тот даже улыбнулся, хотя от вида этой улыбки по спине чемпиона вновь пробежали мурашки. — Следи за продвижением имперцев, мой чемпион, и готовь силы к осаде. — Он замолчал, и его улыбка стала ещё шире. — Пусть мои рабы-оружейники прибудут ко мне до конца дня.

Ксартус поклонился и удалился.

— Сию минуту, мой повелитель.

Выходящего из зала чемпиона преследовал смех его владыки.

Часть четвёртая

«Я стоял рядом с Амитом в тот день, когда наш отец ушёл из этого мира, отдав жизнь ради того, чтобы остановить мятеж Воителя. В залах Терры он твёрдо сопротивлялся Ярости, как сопротивлялся ей и каждый день после. Амит боролся против расформирования нашего легиона, в то время как Азкаэллон и Ралдорон подчинились требованиям Мясника. Думаю, что из всех сынов Сангвиния лишь ему одному под силу спасти нас, но только если он обретёт волю спасти себя.»

— Зофал, капеллан Расчленителей

Глава двадцать четвёртая

Барахиэль встретил Думу в командном шатре, подальше от бдительных взглядов других Расчленителей. Здесь отсутствовало богатое убранство и предметы искусства, которыми прочие капитулы Сангвиния украшали свои военные палатки. Это было чуждо и Расчленителям, и самому капеллану даже до его вступления в капитул. Всё центральное пространство шатра занимал тактический гололит, окружённый тремя рядами вокс-банков и авгуров под управлением сервов в пропитанных потом мундирах багрового и пепельного цвета. При появлении космодесантников они поклонились и покинули шатёр по первому указанию.

— Все готово? — спросил Дума, когда ушёл последний серв.

Барахиэль заскрипел зубами, раздраженный повелительным тоном Думы.

— Да, хотя капитан корабля ещё не докладывала о состоянии батарей, а Хариэль пытается умиротворить дух войны «Копья Сангвиния». Наши братья готовят боевое снаряжение и собственные души.

— Капитан будет готова исполнить свою роль. Что случилось с «Копьем»?

Барахиэль поморщился. Дума вёл себя больше как офицер, нежели капеллан. Он был обязан заниматься духовными нуждами своих братьев перед битвой, а не деталями логистики и командования.

— Как сказал наш брат, проблема с корректированием прицельной матрицы.

Если Дума и заметил неудобство апотекария, то на его покрытом шрамами лице это никак не отразилось.

— До завтра всё будет готово, — сказал капеллан так, словно мог сделать это одной лишь силой воли. — Мы сокрушим предателей и заберём то, что принадлежит нам по праву.

Барахиэль усмехнулся.

— Ага, если твой план сработает.

— Ты сомневаешься во мне, брат? — поинтересовался Дума с тонкой улыбкой, вызвавшей у Барахиэля мысли о коварном дипломате, который мог держать за спиной нож.

— Я никогда не сомневался в тебе как в воине, — ровным тоном ответил апотекарий с такой же фальшивой улыбкой. Между ними потрескивало напряжение, а в головах у обоих бурлили мысли об убийстве. — Ты обладал хорошими инстинктами, но теперь отказываешься от них в угоду спешке.

— Тогда поделись со мной своими выдающимися тактическими способностями, брат.

Активировав гололит, Барахиэль принялся изучать зернистое изображение крепости, ее укреплений, секций для выращивания трав и гидропонических блоков, а также гражданских построек. Их сложно было разделять, так как все они служили в качестве оборонительных сооружений. Когда началась симуляция тактического плана Думы, пронумерованные блоки, отображающие воинов, принялись штурмовать стены через проделанные «Кретацийским судьёй» бреши. Барахиэль же продумывал свои собственные варианты и сравнивал их приблизительный уровень потерь с тем, который когитаторы спрогнозировали для плана капеллана.

— Нам следует проникнуть в нижние подземелья через туннели кандидатов, — сказал Барахиэль, указывая пальцем на горы, окружавшие крепость-монастырь, и узкую тропу, что поднималась на три четверти расстояния до вершины. — Одно отделение проникает сюда через третьестепенный блок апотекариона и выводит из строя генераторум, одним ударом отключая пустотные щиты и настенные батареи. После этого они смогут уйти и присоединиться к наступлению, когда наши основные силы прорвут внешние стены.

Апотекарий наблюдал за тем, как дёргалось лицо Думы, словно тот обдумывал его слова.

— Дерзкий план, — произнёс капеллан. - Хорошо продуманный.

— Значит, ты согласен?

— Нет.

Барахиэль вздрогнул.

— Нет?

— Брат, ты плохо слышишь? — усмехнулся Дума, развеселённый своей остротой. — Я не согласен и не буду разделять наши силы. Когда клинок Ангела обрушится на врага, он должен отрубить голову одним ударом. «Судья» сокрушит пустотные щиты и уничтожит оборонительные батареи, но мы потерпим неудачу, если не сможем удержать темп наступления, а лучше всего нам это удастся вместе.

— Так мы отключим их без риска для «Судьи» или наших братьев, — прорычал апотекарий. — И обеспечим себе победу над изменниками.

— В этом и разница, — сказал Дума, настраивая гололит. — Я стремлюсь не к победе над еретиками, а к их полному истреблению. Кретацийцы должны вновь научиться уважать наше власть, а дух тех, кто объединился с предателями, необходимо полностью сломить, чтобы они больше никогда не дерзнули выступить с мечом против правления Императора. Наши братья это понимают, как и экипаж «Судьи». Все готовы заплатить необходимую цену. Не думай, будто мне непонятны твои истинные намерения.

Барахиэль прищурился.

— Какие намерения?

— Ты начал искать исцеление от Ярости после того, как она впервые проявилась среди наших братьев, — произнёс капеллан. — Не отрицай этого и не пытайся прикрыться благородными идеалами и тем, что твой замысел якобы преследует иные цели. Ты сам стремишься избежать данной участи, страшишься этой судьбы с тех пор, как впервые вкусил ярости нашего отца. По-твоему, в крепости-монастыре можно найти нечто, способное тебе помочь, но там ничего нет.

— Ты ничего не знаешь даже несмотря на то, что занимаешь высокое положение капеллана. Ярость ты считаешь даром, последней милостью от нашего владыки и не видишь, каким проклятие она является на самом деле!

— Не вижу? — капеллан двинулся к Барахиэлю, касаясь ножа на поясе. — Прекрасно вижу, апотекарий! В наших братьях, которые страдают на борту «Судьи». Узрел в полной мере в Касте, когда даровал ему Милость Императора. Я вижу гораздо больше, чем ты полагаешь, брат мой, включая преждевременную кончину твоего маленького помощника.

Барахиэль нахмурился, а его кровь начала закипать.

— Хочешь осудить меня за её смерть? Какое же оскорбительное лицемерие, брат, ведь ты убил десятки взбунтовавшихся сервов.

— Да плевать мне на неё. Она вышла за рамки своего положения и поплатилась. Однако, это не меняет того факта, что твоим сердцем правят страх и глупая надежда.

— Ты никогда не ощущал хватку Ярости на себе! Увидев, как мучаются наши братья и что ждёт каждого представителя нашей линии крови, я ужаснулся. Я сделаю так, чтобы ни один из наших братьев больше никогда не прочувствовал это, чтобы Ярость превратилась лишь в ненавистное воспоминание, и мы стали чтить имя Ангела так, как он того заслуживает. В отличие от тебя, я не принимаю её как нечто неизбежное.

— Ярость нельзя вылечить, — медленно произнес Дума так, словно говорил с дурачком. — Наши кузены пытались найти лекарство тысячи лет, а ещё Коул, когда создавал нас, но никто не добился успеха, потому что Ярость — это не то, что нужно исцелять. Возможность избавиться от неё является выдумкой, в которую верят капитулы, неспособные принять холодную реальность. Искушение было заложено в наш генокод и пробуждено смертью отца. Ярость — это епитимья, которую наши души должны выдержать, чтобы мы могли доказать свою ценность. Это наш шанс узнать собственного примарха так, как никто другой никогда не узнает своего, даже дети Гиллимана. У нас же есть возможность приобщаться к Сангвинию и нести его священное наследие в бой против врагов.

Восторженное восхищение в глазах Думы вызывало у Барахиэля ненависть.

— Ярость – это единственное, благодаря чему мы можем узнать отца, и ты хочешь покончить с ней?

Барахиэль не стал возражать и опустил голову в жесте напускного согласия. Он найдет лекарство от Чёрной Ярости, что бы там ни пытался внушить ему его брат-глупец. Ярость была недугом, а не благословением, и любой, кто посмеет встать на пути апотекария к достижению цели, умрёт.

Не все присутствовали на закрытом военном совете. Остальные выжившие воины из Четвёртой роты, а также представители кланов, последовавших за ними на войну, по-разному проводили время перед битвой. Многие собирались в отряды или в семейные объединения, делясь едой, питьем, рассказами о былых временах и гордыми хвастливыми речами о завтрашнем дне, в чьём исходе никто не был уверен. Другие проверяли своё оружие, затачивая его кремнем и точильным камнем или нанося на него испражнения и другие сильнодействующие токсины в свете костра и люменатора. Немногие крепко спали в траншеях, а смертные крепко обнимали родственников, которые могли завтра умереть.

Утром Кретация и Расчленители проснутся, после чего отправятся на войну.

Хаккад перевернулся на спину, чувствуя себя неудобно на холодной железной койке, на которой ему велели спать ангелы. Юноша скучал по мягкому теплу земли Кретации и нежной ласке шкур или зимних мехов. Его дыхание выходило изо рта паром, а волосы на руках и груди стояли дыбом из-за холода. От голых металлических стен исходил странный химический запах, напоминавший экстракт колабима, использовавшегося целителями для очищения ран от яда и инфекции. От боли у него сводило мышцы, розовые шрамы от зашитых разрезов на груди и руках все еще были опухшими от воспаления.

Несколько мгновений он смотрела на них со слабой улыбкой.

Хаккад уже чувствовал, как меняется тело, превращая его из мальчика в ангела. Зрение стало острее, чем раньше, а перед глазами возникали странные цвета. Когда он дышал, то мог определять на вкус отдельные химические вещества, используемые для чистки стен, хотя пока и не знал их названий. Мышцы же наполнялись силой, мозг работал быстрее прежнего. Хаккад бегал дольше, уставал медленнее и бился яростнее, чем даже самый великий охотник.

Однако, самое большое изменение юноша ощущал в своей крови.

Она текла словно лава, обжигая его жаждой бесконечного насилия и суля ему чистую, священную ярость. В моменты покоя и уединения в его мысли вторгались растущий гнев и потребность всех вокруг. Ярость несла отголоски предсмертного крика отца, которого он скоро узнает и будет оплакивать, и с чьим именем на губах станет нести погибель врагам Императора. Это ему обещали оба ангела-лорда: один в белом, другой в чёрном.

Хаккад снова лег на бок, наслаждаясь мечтами об убийстве.

Командующая кораблём Кара Итэйн неодобрительно взглянула на отчеты, предоставленные ей старшим аколитом Хариэля. При мысли о невыполненном обещании, данном лордам Барахиэлю и Думе, в её груди зародились страх и ярость. Она посмотрела на существо перед собой, в котором было столько аугметики, что женщина даже не могла определить его пол. На самом деле, это не имело значения, так как ей всё равно хотелось ударить аколита и причинить ему боль за такое грубое невыполнение предписанных обязанностей.

Итэйн переборола своё желание, ведь она скорее сломала бы руку, чем причинила бы вред техножрецу, и взглянула на консоль, после чего её пальцы затанцевали по иллюзорным кнопкам. Когда данные с инфопланшета аколита вывелись на экран когитатора, женщина прогнала их через алгоритм, позволявший оценить эффективность батарей правого борта и сравнить с предположительной прочностью пустотных щитов. Скривив губы, командующая кораблём издала звериный рык.

С текущей мощностью они могли и не пробить их.

Итэйн отпустила аколита грубым жестом, который её отец счел бы неподобающим. Прислушавшись, она бы услышала, как отголоски адмирала-ханжи царапают по стенкам черепа, отчитывая женщину за манеры, подходящие члену экипажа более низкого положения, но уж никак не офицеру. Итэйн ненавидела его, и когда ублюдок перевёл свою дочь в восстановленный флот Расчленителей, та возликовала. Служба Адептус Астартес сулила приключения и славу. По крайней мере, она так считала.

Хоть ненависть к отцу никуда не делась, Итэйн понимала, какой же глупой была.

Командующая кораблём стучала по экрану, а перед её глазами прокручивались списки членов экипажа и оборудования. После ввода последовательности команд к алгоритму добавился поток свежих данных. Расчёты изменились, и часть вариантов была скомпонована в порядке наибольшего риска. Прежде, чем принять решение, она всё изучила, оценив шансы на успех и возможные последствия.

Меньше чем за минуту она отдала приказы об удвоении количества усилителей выносливости, рекаффа и стимуляторов для следующей смены, и взмолилась, чтобы это сработало. Итэйн знала, что некоторые из них членов экипажа умрут, ведь стимуляторы заставят их работать активнее, но станут вызовут повреждения внутренних органов. Не все переживут дополнительную нагрузку. Однако, женщине было все равно. Да и она не могла проявлять озабоченность. Её приходилось действовать исходя из необходимости. Дума и Барахиэль приказали подготовить батареи, и Кара Итэйн их не подведёт.

От того, справится ли она, могла зависеть её собственная жизнь.

Цепной топор и силовой меч.

Мика рассматривал оба оружия и оставленный ими след из сломанных сервиторов и кусков брони. Машинные илоты судорожно дергались, а их искусственно поддерживаемые жизни покидали тело с хлестающей из ран на груди и горле жидкостью. Пол тренировочной клетки был усеян отрубленными конечностями, разбитыми подвесами и искорёженными гироскопами. Серая плоть подрагивала от воздействия слабеющего электрического тока, расколотое оружие блестело в свете люменов над головой Расчленителя.

Вскоре ему предложат выбрать между ними почестями сержанта и чемпиона Четвёртой роты, но он не мог сделать этот выбор.

Космодесантник вытер пот со лба свежей тряпкой, которую ему подал облачённый в балахон трэлл. Её сердце грохотало в груди, а в дыхании ощущался запах меди. Страх женщины только усиливал жажду крови Мики. Его клыки выскользнули из десен, и Расчленитель нажал кнопку активации силового меча. Неумолимая тяга учинять насилия, вплетённая в кровь примарха, требовала новой, свежей смерти. Она обещала, что это поможет ему сосредоточиться на битве, что разразится с первыми лучами утреннего солнца.

Какое значение имела жизнь одной смертной по сравнению с жизнями тысяч людей, которые погибнут завтра?

Он шагнул вперед, и её крик рассёк ночной воздух.

Пашар в одиночестве стоял на коленях в центре ритуального круга, а его посох был воткнут в землю рядом с ним. Он находился в наклонном положении вперёд, прижимая костяшки пальцев к земле и потея внутри силовой брони. Боль сотрясала тело библиария сильными судорогами, вой давил изнутри на стиснутые зубы. Кровь обильно текла изо рта, пачкая губы и подбородок, растекаясь по лугу под ним. Он с трудом выдавил из себя мантру охрипшим от криков голосом, в то время как восприятие мира вокруг растворялось в каскаде белого шума.

— Сангвиний, шагай вместе со мной в бой и оставайся со мной в смерти, — пробормотал Пашар, ощущая вспышки боли с каждым произнесённым слогом. Обереги и символы, вырезанные в форме закрученных спиралей на поверхности доспехов, вспыхнули кроваво-красным, а из глаз протянулись щупальца психического огня. — Дай мне силу свою на мгновения между ними, ибо твоею Кровью я был сотворён, и благодаря твоей Крови я одержу победу.

Теперь он смотрел на всё с помощью своего шестого чувства, что отличало его от других братьев.

Лишённые тел душие кружились в небе Кретации визжащими водоворотами и оплакивали свои жестокие смерти, которые навсегда вырвали их из бренных оболочек. Они вспыхивали перед оком его разума белыми ореолами боли, ярости и печали, что мерцали вокруг пятен тёмного света, формирующих огромные башни и грозные бастионы. Физическое тело библиария сотрясалось, когда он касался разумов их жителей, полностью охваченных порчей Губительных Сил. Бесконечный поток заклинаний срывался с губ псайкера, пока разумом он погружался всё глубже.

— Сангвиний, огради мою душу от слабостей моей плоти и тьмы моей крови. Не дай мне поддаться искушению и наполни меня своим праведным огнем, дабы он сжёг всю скверну, а я мог познать твою благодать и силу духа. Шагай рядом со мной, владыка-отец, и ни демон снаружи, ни тьма внутри не обретут власть надо мной.

Библиарий изо всех сил старался оставаться в сознании, шагая по коридорам, по которым когда-то ходили Амит и тысячи героев с тех пор. Скорбь, боль и чистая агрессия давили изнутри стен, порок окружал его душу и лишал дыхания, а изнурительная болезнь грозила лишить библиария свободы воли. Однако, присутствовало что-то еще, что притягивало псайкера, несмотря на боль. Это был ненасытный голод, подобный голоду разума улья, только в разы более сильный и низменный. Нечто жаждало плоти и костей, крови и душ. Оно жаждало разрушения и познавало боль, которую не могли вынести даже Адептус Астартес. Пашар проследил за ним до реликвария, где плоть его имматериальной формы отслаивалась от кости изорванными полосками, и где библиарий обнаружил источник голода, а также варп-якорь. Он чувствовал боль неизвестного как свою собственную, ощущал его муки и ужас.

Когда глаза Пашара открылись, мир перед ними был пронизан красными и чёрными нитями.

Истукан, некогда являвшийся человеком, задрожал.

Витэ капала с раскрытой ладони и превращалась в светящиеся кристаллики на холодном каменном полу. Истукан пульсировал, словно живой, в нём оставались память и цвет крови, когда-то прокачиваемой по венам бьющимся сердцем. В прошлом у его подножья покоился ныне поглощённый труп, который превратился в кристаллическое подобие человеческого скелета с застывшим рядом и тронутым варпом драгоценным камнем. К нему присоединились ещё тысячи, чья пролившаяся кровь подпитывала трансформацию истукана и визжащего рядом с ним портала. Кристалл обвивал его икры иззубренными завитками, пронзая и сдирая плоть, обжигая дочерная мощные мышцы и сухожилия на пути к верхней части живота.

Но не это было источником боли истукана.

Варп пылал в его венах, словно смешанная с безумием ртуть.

Он мучил истукана, наполняя остатки его разума видениями того, чем ему суждено было стать: фигурой воодушевляющей цветущей красоты с кожей из живого кристалла и подобной священному пламени кровью, вестником осквернённой ярости. Истукан видел отражавшиеся в его глазах смерти миров, а также потоки огня, высвобожденные вопящими краснокожими воинами в багрово-пепельных доспехах на поверхности бесчисленных планет человечества. Похожие на железокожих богов боевые машины падали, объятые ядерным пламенем, а ангелов срывало с небес. Кровь наполняла его нос и горло, пока Расчленители утоляли свою жажду смертями невинных, убивая их в бешеном забытье.

Где-то захныкал осколок утраченной личности.

+Ты слаб,+ пропел голос, а жестокий смех ласкал то, что осталось от разума истукана. Тот же самый обрывок личности вновь заплакал. +Ты так боялся, что твои ангелы не вернутся, и поэтому с радостью принял проклятие вместо них. Собственной трусостью и глупостью ты проклял весь твой мир. Каково ощущать это, мелкое ничтожество. Чувствуешь боль?+

Истукан не ответил, он лишь проливал слезы из того же красного кристалла.

+ Бедный Рейян Абдеми. Кретация проклята, и всё из-за тебя+.

То, что осталось от Рейана Абдеми, всхлипывало и лицезрело ужас.

Барахиэль поморщился от вспыхнувшей в висках боли и ещё крепче сжал голову сервитора. Необычную для тренировочной арены тишину нарушил влажный хруст костей, после чего раздался рёв апотекария, вырвавшего голову машинного раба. Отбросив её прочь, он парировал удар копьем второго боевого сервитора предплечьем. Космодесантник сражался без оружия, используя в бою только кулак и ладонь.

Расчленитель вновь попытался сделать все возможное, чтобы обрести спасение для своих братьев.

И вновь Дума отмахнулся от него так, словно он был никем.

Барахиэль пробил кулаком череп сервитора с двумя дубинами и вырвал изувеченный мозг из его железного гнезда с кабелями. Затем он впечатал ладонью в лицо другого, ломая укреплённую кость и аугметические линзы, после чего взревел и сжал кулаки, двинувшись на самого крупного из трёх оставшихся сервиторов. Лезвия последнего метнулись к апотекарию, но тот уклонился и обломал одно посередине. Расщепляющее поле раскололо керамит и обожгло кожу, однако, Барахиэль не почувствовал боли. Выйдя за рамки подобных вещей, он наблюдал, как Дворец его отца горит под обстрелом вероломных сыновей и титанов. Расчленитель вонзил клинок в горло еретика и увидел в глазах предателя угасающий белый огонь луперка.

— Барахиэль!

Имя задело струну в его наполненном яростью разуме.

Расчленитель обернулся, смутно узнавая голос.

— Осторожнее, брат, не впади в Ярость, — вновь раздался тот.

Апотекарий развернулся, и ярость тут же покинула его, словно кто-то открыл гермозатвор. К одной из опор прислонился бледный и измученный Пашар. Перепрыгнув через решетку, Барахиэль помчался к брату, в то время как два последних сервитора просто молча пялились. Они не могли покинуть арену.

— Что мучает тебя, брат? — прошептал Барахиэль, полностью избавившись от гнева.

— Скверна, — простонал Пашар, и по одному лишь его лицу апотекарий определил, что библиарий страдал от истощения. Казалось, будто в доспехах обитал призрак. — Она зародилась в крепости и оттуда распространилась на другие миры после возникновения Великого Разлома. Покинув Кретацию, наш капитул обрёк её на проклятие.

— Ты знаешь, где именно в крепости? — спросил Барахиэль.

— В реликварии, — прохрипел псайкер, водя языком по губам в поисках влаги. — Там варп-якорь и что-то еще. Я чувствую, как его голод терзает мою душу.

— Отдыхай, брат. С этого момента ношу понесём мы.

Глава двадцать пятая

Дума высунулся из башни своего «Репульсора» типа «Палач» – боевого танка примарисов, ждущего за пределами максимальной дальности стрельбы батарей крепости. Выжившие воины Четвёртой роты и верные их делу племена стояли рядом с танком. Общие силы насчитывали тысячи смертных, семьдесят пять астартес и эскадрон «Репульсоров» типа «Палач» в качестве танковой поддержки. Все воины рвались в бой, готовые обрушить на врага правосудие Императора, а глаза капеллана по-звериному поблескивали огненно-красным, в то время как его презрительно искривлённые губы прятали выдвинувшиеся на полную длину клыки.

Воздух задрожал. Эта непрерывная вибрация возникла одновременно с клинкообразной тенью в небесах, при виде которой в рядах смертных вспомогательных войск раздались вопли тревоги. Некоторые люди отошли обратно к лесополосе, когда прочно укоренившиеся за тысячи лет инстинкты выживания перевесили мысли о позоре в присутствии Ангелов Императора. Вожди с трудом сохраняли сплочённость боевых порядков, выкрикивая приказы и угрозы на рваном кретацийском и угрожающе хватаясь за своё оружие из кремня, дерева, заточенной кости и бронзы, что ничем не отличалось от оружия простых членов их племён. Многие остались на позициях, однако рявканье болт-винтовок говорило о казнях и попытках восстановить строй.

Дума улыбнулся ещё шире, а на его ретинальном канале начала пульсировать первая зелёная руна.

«Кретацийский судья» спустился на нижнюю орбиту, двигаясь медленно и размеренно словно гордый король во время поездки по своим владениям. Раны корабля прикрывались окружённым подмостями оборудованием и слоями утолщённых стальных листов, которые были видны даже без визуальных улучшений, предоставляемых авточувствами шлема. Макропушки со стонами выдвигались через пушечные порты по правому борту, а дорсальные и вентральные батареи поворачивались в сторону крепости капитула. Экипажу должно было хватить времени на необходимый ремонт, да и командующая кораблём всегда выполняла свои обещания.

При мысли о грядущей битве по венам Думы хлынула адреналин.

Капеллан наслаждался этим чувством каждой фиброй своего существа, крепко сжимая рукоять крозиуса. От его навершия в форме ухмыляющегося черепа исходил запах старой крови и мазей, которыми Дума очищал и освящал оружие. Он окружал Расчленителя словно плащ, клубился позади него, стоял в воздухе, проникал в каждую щель брони, и сей аромат космодесантник нёс как знак почёта и напоминание о цене, что будет взыскана им с врага, нагло продолжавшего своё ненавистное существование. Дума представил, как противник лишается мужества пред лицом сил под его командованием, и открыл канал связи, после чего с улыбкой на лице произнёс один-единственный приказ:

— Огонь.

Небеса засверкали, а затем раздался пронзительный хор.

Батареи ударного крейсера извергли дождь снарядов, чьи шлейфы из дыма и пламени описывали их траекторию по направлению к земле. Носовые и вентральные каронады выпустили лазерные лучи, которые почти не теряли в убойности из-за эффекта теплового расплывания, вызывающего рассеивание пучков и уменьшение кинетической силы. Столь мощным оказался обстрел, что задрожал сам воздух, который наполнился треском, грохотом и визгом. То были голоса богов, выражавших свою ярость и отчаяние через орудия корабля. Звуки оглушали капеллана даже несмотря на работающие в полную силу аудиогасители.

Когда ударили лэнсы, на поверхности пустотных щитов возникли пятна кричащих цветов, сопровождавшие процесс поглощения и нейтрализации энергии, которая сбрасывалась в варп древней таинственной технологией. Спустя несколько мгновений своей цели достигли обычные боеприпасы, и тогда яркие, будто бы неоновые взрывы создали искусственный рассвет и лишили небеса их естественного окраса. Бурлящие волны многоцветного пламени омывали эфирный пузырь, что защищал крепость-монастырь, отчего земля вокруг запылала. Кретация содрогалась, и эта вибрация ощущалась даже через антигравитационную подушку «Репульсора».

Из-за мелких ошибок в тарировке несколько снарядов упали за пределами пустотных щитов, и к небесам взметнулись султаны ядерного огня. Целые акры полей и лесов были превращены в пепел и очищены от жизни на молекулярном уровне фосфорными боеголовками и плазменными бомбами. Воздух наполнился дымом и сажей, а на имперское воинство посыпался пепел вперемешку с землёй, окрасив броню и кожу бойцов в траурный серый. Дума выкрутил фильтры шлема на полную, и вспышка досады полностью пробудила его гнев, когда он увидел до сих пор работающие щиты, ставшие красновато-коричневыми после орбитального обстрела. На их поверхности танцевали хитросплетённые потрескивающие молнии.

Зверь внутри капеллана завыл, требуя освободить его из темницы.

— Вторая волна, — приказал Дума и раздавил зверя ботинком своей железной воли. Тот почти вырвался на борту «Судьи», но сегодня этого не произойдёт. Стойкость щитов вызывала у космодесантника раздражение, которое лишь усиливалось из-за того, что он чувствовал хитрую улыбку Барахиэля. Она ощущалась как вонзавшиеся в спину кинжалы. Щита будут сокрушены, и именно благодаря плану капеллана Расчленители вернут себе свой дом. — Взлёт!

Ангары выплеснули фаланги ударных истребителей и бомбардировщиков, устремившихся к крепости-монастырю подобно роям разъярённых насекомых. Они летели сквозь обрушивающуюся с небес бурю лазерных лучей, плазмы и снарядов по воздушным коридорам, оставленным артиллеристами специально для полёта. Дума вслушивался в путаницу разногласных переговоров между командирами эскадрилий и пилотами, которые окончательно утверждали цели и выходили на заходы для атаки. Вызванные бомбардировкой помехи наполняли вокс статикой. Капеллан смотрел, как воздушные суда устремляются к щитам с открытыми бомбовыми отсеками и тяжёлыми пушками, заряжаемыми свежими снарядами. Участвующие в атаке кретацийцы зашлись криками изумления и восхваления, громко вознося молитвы Амиту и Сангвинию, а также их Расчленителям, словно демонстрация воздушной мощи доказывала божественность космодесантников.

Но потом заговорила крепость-монастырь.

Одновременно взревев, орудия расчертили небо смертельными узорами из лазеров и снарядов, а земля вновь сотряслась от равномерного глухого стука, порождаемого залпами систем противовоздушной обороны. Ударные истребители и суда поменьше распадались на атомы в шарах плазмы, а охваченные пламенем громоздкие бомбардировщики падали на землю, оставляя за собой следы нефтехимического огня, либо же исчезали во взрывах, когда детонировали их боеприпасы. С каждым залпом всё больше рухнувших машин оставляли в земле глубокие борозды. Возгласы кретацийцев как ветром сдуло. Раскатистый грохот зенитных каронад и рык устремляющихся к поверхности причитающих авиасудов заставили дикарей ошеломлённо замолчать. Собственные укрепления капитула выставляли капеллана дураком.

Сердца Думы наполнились ненавистью.

— Нам нужно продолжать атаку, — рявкнул Кайр, чей гнев стал приятной ноткой в паническом хоре смертных. Болт-винтовки и цепные клинки удерживали дикарей в строю, что подкреплялось зверскими расправами над трусами. — Нельзя ждать. Мы не можем проявлять слабость перед врагом. Раздались согласные голоса других сержантов.

— Ну глупи, брат, — прорычал Барахиэль. Слова апотекария прозвучали как залп болтерного огня в самом начале битвы. Он наблюдал за всем с башни своего «Репульсора», а обжигающий жар порождённой Жаждой ярости исходил от него тошнотворными волнами. Тем не менее, говорил Расчленитель спокойно и размеренно, не теряя самоконтроля. — Если попробуем прорваться сейчас, оборонительные батареи нас на куски разорвут.

— Ты советуешь поступить трусливо, апотекарий, — гавкнул Кайр.

— Я советую поступить благоразумно, — парировал Барахиэль, тыкая в сержанта пальцем, а другой рукой касаясь пистолета. — Мы не возьмём крепость-монастырь, если наши трупы будут валяться у её ворот. Щиты выдерживают бомбардировку, и стены пробить нам нечем. Одним только внешним орудиям под силу уничтожить всех нас. Чего мы добьёмся после такой трёпки и истребления? Да ничего!

— Наземный штурм оттянет на себя внимание еретиков от нападения с воздуха, — крепко сжимая цепной меч выплюнул Кайр.

— Если мы таким образом отвлечём врага, то сможем пробиться, а эскадрильи, тем временем, уничтожат настенные батареи, — сказал Азариэль, и Тойво зарычал, неспособный членораздельно говорить из-за обуявшей его жажды битвы.

— Опасный план, — произнёс апотекарий. — Риски могут перевесить награду.

— Трус! — рявкнул Разиэль. — Ты позоришь род Сангвиния!

Барахиэль изрыгнул бессловесное проклятие, держа руку рядом с болт-пистолетом, и Дума был вынужден признать, что восхищается выдержкой апотекария, а также его способностью сдерживать гнев даже после такой серьёзной провокации. Капеллану бы это не далось столь просто.

— По какому праву ты смеешь судить меня или ценность моей службы? — проревел Барахиэль. — Я служу Сангвинию так же хорошо, как и любой из вас, и никто не может сомневаться во мне!

— Тихо! — зарычал Дума. — Только я обладаю властью выдвигать подобные обвинения. Барахиэль, впредь ты их не услышишь, разве что из моих уст. Я ясно выразился, сержанты?

— Да, лорд, — хором ответили они, мрачные и объятые гневом.

— А теперь, что ты предлагаешь? — проворчал капеллан.

Сжимая кулаки, он представлял, как отрывает головы сержантам, а его дыхание со свистом проходило сквозь стиснутые зубы.

— Мой план не отличается от вчерашнего. Отправим отделение проникнуть в крепость через туннели кандидатов, — сказал Барахиэль, чья свирепая радость в голосе вызывала у Думы ненависть. — Оно выведет из строя генераторум, устранив пустотные щиты и настенные батареи. Так мы сможем полноценно задействовать «Судью» и его эскадрильи против врага.

Дума прищурился. Он уже отмёл эту идею на совете прошлой ночью, так как посчитал её глупой и трусливой. Кроме того, план обнажил перед капелланом искушения апотекария, и Дума не был уверен, что тот сможет устоять перед ними.

— Я не стану рассматривать этот вариант, брат. Пока я дышу, Расчленители не будут ассоциироваться с трусостью пред лицом врага так, как Гвардия Ворона.

Апотекарий мрачной и горько усмехнулся.

— По-твоему, проявить благоразумие, значит проявить трусость?

— Трусость – это и дальше сидеть за теми укреплениями, — прорычал капеллан, указывая на вырытые в тылу траншеи. — Мы должны встретиться с врагом лицом к лицу, дать ему вкусить нашего гнева.

Замигала зелёная сигнум-руна, и в вокс-бусине Дума услышал смертную. Капеллан смутно узнал тонкий голос командующей кораблём, который дрожал от ужаса.

— Лорд, я приказала нашим воздушным силам отступить. Им нужно перегруппироваться и перевооружиться для следующей атаки.

Дума уставился на стены и батареи, его ненависть стала громоотводом для его же гнева. Стены глумились над ним, демонстрируя полное пренебрежение и укрывая собой предателей. Каждый новый луч и огненная вспышка добавлялись к списку оскорблений, каждое сбитое авиасудно секло его честь словно лезвие скальпеля. Обжигающая вены ярость пылала ярче солнца, желание пролить кровь смывало любые мысли о позоре.

Капеллан переключился на общий вокс-канал.

— В атаку!

Первый штурм закончился провалом, и провалом феерическим.

Хромой Дума вошёл в командный шатёр вместе с Барахиэлем. Сервоприводы его брони хрипели и сипели с каждым сделанным шагом, а керамитовые пластины скрежетали друг об друга как жернова. Из разрывов вытекала смазка, разорванные фибромышцы и кабели выбрасывали снопы золотых искр. Рёв капеллана прогнал тактических сервов, чьи размеренные щелчки, издаваемые дыхательными аппаратами, заглушались грохочущим сердцебиением. Зверь в крови призывал Расчленителя отдаться ярости. Тот приложил руку к голове, что едва-ли помогло ослабить боль.

— Тринадцать наших братьев мертвы, — рявкнул Барахиэль, впечатывая кулак в нагрудник Думы.

Трещины стали шире, а в обожжённых нервных окончаниях вспыхнула боль. Ударом справа апотекарий расколол керамитовый шлем, ломая капеллану нос, и по губам последнего заструилась кровь. От второго удара треснула скула, но тёплая волна наркотиков сняла боль. Возвышающийся над Думой Барахиэль всем своим видом выражал сдержанность.

— Пусть их кровь навечно запятнает твои руки, капеллан.

Ничего не отвечая, Дума двигал челюстью до тех пор, пока она с щелчком не встала на место. Не было смысла отрицать истину или тот факт, что он заслужил хулу апотекария. Лишь удача и мастерство Барахиэля как медикэ-офицера позволили им сохранить все прогеноиды. С одним Туриэлем они бы, скорее всего, потеряли половину.

— Трое из отделения Мики, — негодующе произнёс Барахиэль, положив на гололитический стол между ними криоканистры. От стыда у Думы крутило живот, пока он читал имена, выведенные на дисплей ярко-зелёным текстом. — Четверо из отделения Тумело, включая его самого. — Ещё четыре криоканистры. — Один воин из отделения Кастиэля и всё отделение Азариэля.

Над криоканистрами и яйцевидными органами внутри них повисла тишина.

— Ничего не собираешься сказать? — прошипел Барахиэль.

— А что ты хочешь услышать, брат?

В груди капеллана нарастала ярость.

— Я хочу видеть угрызения совести или раскаяние! — закричал апотекарий, чей кулак устремился к шлему Думы. В этот раз капеллан был готов и заблокировал удар предплечьем, после чего впечатал ладонь в нос Барахиэля. — Твоя заносчивость убила тринадцать наших боевых братьев!

— Нет нужды говорить мне об этом, медикэ. Я умею читать и считать до тринадцати.

— Какой умный сопляк, — сказал апотекарий, прикидываясь потрясенным, но не выказывая ни веселья, ни жестокой злобной насмешки. Лишь гнев и всё им порождённое. — Можно было бы подумать, что такой гений прислушается к голосу разума и хорошему совету.

Дума сплюнул, и кислотная слюна зашипела на траве и земле. Капеллан представил, как вырывает руку Барахиэля из сустава и отрывает ему голову, однако воспротивился позыву. Какое-то время в шатре были слышны только щелчки и рык силовых доспехов да шум прерывисто оживающего гололитического стола. Когда по помехам стало очевидно, что сбой неизбежен, Дума врезал по устройству кулаком. Резко включившийся гололит привёл капеллана в бешенство, показав тому провалившийся штурм.

«Грозовые ястребы» и «Грозовые когти» срывались с небес, и снаряды падали на наступающее воинство словно зимний мокрый снег. Лазерный огонь и плазменные заряды уничтожали всё, чего касались, казематы взрывались, поджигая ползучие растения, камни сыпались со стен как крошащийся лёд, а осадные машины исчезали в пламени. Отмеченные золотым и синим подразделения истреблялись орудийным огнём ещё на подходе, в то время как красные обозначения защитников лишь слегка тускнели. Вскоре синева откатилась, и последними отступили части с символом Расчленителей. Сцена продлилась несколько минут, после чего началось повторное воспроизведение.

— Разве это не трогает твоё сердце, брат? Разве ты не чувствуешь хоть какую-то вину?

— Вина ничем не поможет. Почтить павших мы сможем лишь победой.

— Тогда я повторю ещё раз: позволь мне проникнуть в крепость-монастырь. — Барахиэль остановил битву и настроил гололит так, чтобы он увеличил изображение маршрута, ведущего к одной из гор. — Я возьму отделение и отключу настенные батареи и пустотные щиты перед следующей атакой.

— Лорд, — раздался в воксе голос Мики, — враги проводят контратаку. Они доберутся до нас через считанные минуты.

Дума активировал интерфейс сенсориума своих доспехов, и ретинальный канал разделился на два разных изображения. В углу второго мигала сигнум-руна Мики. «Носороги» и «Секачи», украшенные окровавленными пиками и иссохшими трупами, поднимали клубы пыли, а на их корпусах гордо красовались черепа с топорами Апостолов и руны Кровавого бога. За ними бежали смертные, которые несли разнообразное оружие, взятое из оружейной крепости-монастыря или у их родичей по племени. В строю людей удерживали астартес-еретики, что гнали кретациейцев на боевые порядки Расчленителей ударами клинков и выстрелами из болтеров.

Капеллан повернулся к Барахиэлю, доставая крозиус и проверяя пистолет.

— Делай, что должен, брат. Мой план провалился. Мы не можем пробить стены, пока работают пустотные щиты и батареи. Бери отделение Адариэля, и пусть Великий Ангел хранит всех вас.

Глава двадцать шестая

Скривившись, Барахиэль наблюдал за бушующей внизу битвой. В воздухе стояли боевые кличи Расчленителей и Апостолов Ярости, а также сражавшихся в их тени смертных. С грохотом взрывающиеся гранаты и по-змеиному шипящая плазма оставляли в орде предателей глубокие борозды, огнемёты с грубым рёвом плавили броню и плоть, керамит громко сталкивался керамитом, рычали цепные клинки и гремели болтеры. Разрывались тела. Потоками лилась кровь.

Рот апотекария наполнялся слюной, а его сердца бешено колотились. Ему страстно хотелось оказаться там.

— Нужно двигаться, лорд, — сказал Адариэль. Штурмовой сержант сидел сбоку, его цепной топор рявкал в такт сердцебиению Барахиэля. Апотекарий слышал в голосе брата то же напряжение, которое тянуло самого Барахиэля присоединиться к резне. — У нас есть своя задача.

Апотекарий выпрямился, убирая руку от клинка. Сержант был прав.

Барахиэль вёл отделение Адариэля к крутой скале, что прикрывала тыл крепости-монастыря, а шли они по узкой виляющей тропе. Кандидаты должны были пройти по ней, чтобы их приняли в ряды неофитов. Воздух становился всё более разреженным, звуки боя становились тише. Кретацийцы-разведчики, которые привели космодесантников к нагорью, уже возвращались обратно.

Более их помощь не требовалась.

Хоть Дума и мелкодушно настаивал на том, что миссия не имела смысла, Барахиэль знал – им не прорваться в монастырь, пока казематы не будут приведены в негодность, и не воспользоваться батареями «Судьи», пока работают пустотные щиты.

Его задание являлось ключом к успешному штурму.

Вскоре они добрались до узкого проёма, через который кандидаты должны были попадать в крепость-монастырь. Тот оказался неровным и иззубренным, вырубленным, а не высеченным. Ширины едва хватало для того, чтобы прошли двое смертных. Барахиэль осторожно двинулся внутрь, не обращая внимания на глухой скрип трущегося о скалу керамита и хлопья белого лака, падающие на землю как первый зимний снег. Он включил установленный на ранце люменатор, и яркий словно свет звезды луч пробил мрак впереди на несколько метров и спугнул насекомоподобных пещерных зверей, что исчезли в тёмных щелях. Апотекарий держал пистолет наготове. Хоботки этих созданий могли пробить доспех типа «Гравис», а их токсины – загустить кровь астартес или же превратить её в водянистую кислотную жижу.

Барахиэль нажал на спусковой крючок, и тонкий хоботок исчез, оставив после себя кровавый след.

Шаркая и двигаясь боком, Расчленители преодолели несколько сотен метров, после чего проход расширился, позволив им продолжать движение нормально. Неровный потолок поддерживался вручную сделанными деревянными конструкциями, а между ними торчали небольшие, похожие на акульи зубы сталактиты. На балках были вырезаны замысловато закрученные баальские буквы, на стойках нацарапаны кретацийские логографы, частично скрытые усеивающими пол костями. Все они принадлежали людям – погибшим за прошедшие десять тысяч лет кандидатам из бессчётных поколений, чьи трупы остались бесславно гнить. Самым древние останки образовывали тонкий слой костной пыли, в то время как более свежие хрустели под сабатонами апотекария.

Расчленители двигались вперёд, не заботясь об осквернении места.

Проход шёл в круговую, случайным образом то расширяясь, то сужаясь, а Барахиэль ощущал мощные токсины, галлюциногены, пот и кислятину. Все эти привкусы липли к его языку подобно мокрым опилкам. Мрак стоял абсолютный, и простой человек был бы здесь абсолютно слеп. Даже системам доспехов удавалось пробиться сквозь него лишь на несколько метров, и ломаные красные линии обводили неотчётливые силуэты скелетов, которые принадлежали аспирантам, брошенным здесь выживать или умирать.

Тропа оканчивалась широкими расселинами с тянущимися через них каменными мостами. Здесь скользили друг по другу никогда не видевшие дневного света чудовища с толстыми челюстями и изогнутыми зубами. Они принялись кусать Расчленителей, и один из воинов по имени Сеймос споткнулся, после чего космодесантника утащили вниз.

Его крики были слышны в воксе на протяжении ещё нескольких мучительных минут.

— Мы рядом с последним выходом, который ведёт в крепость капитула, — сказал Барахиэль, помнящий дорогу. До нижних подземелий оставалось пара другая сотен метров, а место погребения располагалось неподалёку от генараторума. — Крепость вновь будет нашей, братья мои, и мы навсегда выдворим врагов из её залов.

И обретём своё спасение, мысленно добавил он.

По наплечнику апотекария ударил лазерный огонь.

Барахиэль зашатался, когда в его ребристое сочленение впились пучки обжигающей энергии. Тонкие как иглы лучи шквалом обрушивались с каменного балкона над входом, где за перилами пряталось отделение облачённых в панцирную броню рабов. Смертные стреляли и перезаряжались как умелые солдаты. Из входа на Расчленителей бросилась орава людей с ржавыми железными саблями и дубинами, ведя огонь из разнообразного оружия: от хорошо смазанных лазпистолетов до кремневых ружей и древних аркебух. Часть его убила собственных владельцев при осечке.

Барахиэль устремился прямо навстречу обстрелу и перешёл с шага на бег, когда его обуяла жажда крови. Позволив Красной Жажде сорваться с поводка, он ворвался в ряды рабов вместе с воинами Адариэля. Клинок апотекария пожинал жизни так, как коса фермера скашивала траву. В шлеме раздавались сигналы убийств, смешанные с резким треском выпускаемых из болт-пистолета снарядов. Те либо взрывались при столкновении с каменными перилами, либо забрызгивали их кровью, попадая в людей. Смеясь и ревя, Барахиэль прорубался сквозь врагов покрытым кровью клинком, объятый горячкой боя.

К его разочарованию, жалкое сопротивление изменников было сломлено за считанные минуты.

Расчленители не стали тратить время на поиск выживших. Их всё равно не осталось. Вместо этого космодесантники вошли в крепость-монастырь через третьестепенный апотекарион, где трэллы лечили раненых кандидатов и приступали к первым стадиям вознесения. Пустые диагностические столы собирали пыль, а над ними висели паукообразные конечности автохирургеонов. Инфостанки были очищены от содержимого, контейнеры для медикаментов и хранилища геносемени оказались разграблены.

При виде столь вопиющего осквернения Барахиэль презрительно скривил губы и зарычал.

Расчленители прошли между столов к дверям апотекариона.

Они следовали за бегущим трусцой Барахиэлем, который направлялся к пульсирующей синей точке на картолите, обозначавшей расположение генераторума. По пути им оказывали слабое сопротивление рассеянные группки хныкающих рабов и мутантов, с коими космодесантники расправлялись без особых усилий. Родственные банды зверолюдей сражались с достойной восхищения яростью, если не сказать мастерством, а десяток ренегатов, облачённых в изуродованную панцирную броню своего полка, стали небольшой помехой. Тем не менее, каждого дерзнувшего встать у них на пути Расчленители убивали болтом и клинком, что немного радовало сыновей Сангвиния, но вот отсутствие астартес-еретиков одновременно удивляло и разочаровывало Барахиэля.

— Похоже, контратака Думы сработала, — сказал Адариэль, вырывая боевой клинок из живота кхорнгора.

Апотекарий свирепо улыбнулся, в его ноздри бил едкий запах опалённой шерсти и крови. Он упёрся ногой в грудь минотавра и вытащил собственный клинок, после чего активировал оружие, чтобы очистить зубья от порченой плоти мутанта. Барахиэль был полностью сосредоточен на собственной цели.

От неё его отделяла лишь эта миссия.

— Так и есть, — согласился апотекарий, скрывая своё рвение. Братья ещё не знали, что у него имелась собственная задача, никак связанная с тщательно проработанным боевым планом Думы. Это откроется позже. — Мы должны выполнить собственную задачу и сделать так, чтобы изменники были навечно стёрты с лица земли.

Расчленители продолжили двигаться вперёд. На нескольких главных пересечениях их встретила буря пробивных лазерных лучей и болт-снарядов, выпускаемых оборонительными турелями под управлением сервиторов. Они вынуждали космодесантников заходить сбоку через второстепенные и третьестепенные служебные коридоры. Цепные клинки быстро разрезали керамитовые корпуса, на которых виднелись наросты из медно-костяные наросты, а крак-гранаты уничтожали внутренние механизмы и вызывали детонацию боеприпасов. Во время столкновений погиб лишь один брат, но из его изуродованного тела нельзя было извлечь геносемя.

Пока они шли дальше, Барахиэль оплакивал эту потерю. Пустая криоканистра висела на поясе тяжким грузом. По мере того, как им всё чаще попадались мутации, скорбь перетекала в омерзение, а краем уха апотекарий слышал мурлыканье бесчисленных демонов. Пласталь поглощалась откованной в варпе медью и бронзой, с потолков подобно люстрам свисали связки опалённых костей, и вдоль каменных стен тянулись мерзкие гобелены из дрожащей плоти.

Кривя губы Барахиэль чувствовал, как ком в горле разрастается всё сильнее с каждым новым подобным зрелищем. Ощущение было настолько же жгучим и тошнотворным, насколько гнусной была скверна, распространяющаяся по крепости-монастырю капитула. Болт-винтовкой и клинком, Расчленители под руководством апотекария уничтожали костяное убранство, а взятым с трупа огнемётом они обращали порченую плоть в пепел. Сжигаемая кожа трещала, шипящий жир же подпитывал пламя, которое рассеивало мрак, и образовывал на каменном полу мерцающие вязкие лужи. До основного генераторума космодесантники добрались, оставляя за собой след из дыма.

Остановившись, Адариэль приказал двум бойцам взять двери под контроль, после чего указал на связки кабелей, змеящиеся по стенам с символами техникарума.

— Лорд, нам нужно разместить заряды здесь и вернуться обратно, чтобы поддержать наступление капеллана.

Барахиэль покачал головой.

— Нет, брат. Мы должны захватить генераторум и установить заряды ближе к источнику. Необходимо действовать наверняка, чтобы отключить питание.

— Но опасность для крепости–

— Будет минимальна, если мы расположим заряды грамотно, — ответил Барахиль. — Нельзя, чтобы враг смог восстановить подачу энергии на оборонительные сооружения, иначе наши братья погибнут, поэтому мы должны установить взрывчатку внутри генараторума. Повредим механизмы и кабели наверняка. Мы близки к нашей цели, брат мой, сейчас нельзя рисковать.

Адариэль кивнул и приказал воинам сгруппировать по обеим сторонам дверей.

Когда апотекарий подошёл к ним, двое заступников силой их открыли.

Барахиэль вошёл внутрь первым, а отделение рассыпалось вокруг него веером.

Генераторум был огромным и располагался в естественной пещере, которую Расчленители приспособили под свои нужды, когда впервые развернули базу на Кретации. Стальные мостки и переходы словно паучья паутина тянули вверх и вниз настолько далеко, что туда не могли полноценно пробиться даже авточувства Барахиэля. Вдоль одной стены располагались рабочие станции трэллов, где трудились худющие косматые создания, за которыми надзирала свора магосов в тёмных одеяниях. Они носили мерзкие символы принадлежности к Тёмным Механикус и Губительным Силам, а между собой общались с помощью мультиритмичных всплесков мусорного кода. Их испорченный язык нарушал работу когитаторов доспеха Барахиэля, отчего дисплей заходился помехами и безумными изображениями, однако благословенные Коулом инфоэметики оберегали системы.

Апотекарий крепче сжал цепной клинок.

— Сначала уничтожаем тех тварей, — прошипел он, после чего указал на платформу вокруг генератора. На каждой размещались силовые проводящие катушки и пропускные каналы, между которыми потрескивали дуги бело-голубой энергии. — Потом устанавливаем заряды. Взрыв повредит генераторум, и его не успеют починить до того, как мы захватим крепость.

Он выбрал себе первую цель – порченного магоса с конечностями-калиперами, напоминавшими апотекарию лапы арахнида, и механическими органами, которые пульсировали в омерзительном подобии жизни. Барахиэль плавно нажал на спусковой крючок, и разорванную снарядами тварь отбросило назад.

Криками подняв тревогу, рабы все как один бросились на апотекария и отделение Адариэля. Остальные Расчленители также открыли огонь и ринулись в контратаку с ревущими цепными клинками. Болты взрывались внутри узловатой плоти, забрызгивая тёмный камень осквернённой кровью, а магосы-еретики выкрикивали слова гимнариев, что исходили из клыкастых вокалайзеров или срывались с посиневших от цианоза губ. Их изогнутые клинки и трещащие электропосохи были практически бесполезны против силовой брони, но именно гнев, с которым они бились, представлял настоящую опасность.

Тем не менее, эти глупцы ничего не знали о Расчленителях.

Ударом ноги Барахиэль откинул одного в сторону, расколов тому стальные рёбра, а сражающийся рядом Адариэль разорвал цепным топором горло огромного мутанта. Враги напирали на апотекария волной потеющей плоти и порченой бионики, пытаясь оттеснить его благодаря одной лишь своей численности, нежели боевому мастерству, но каждым взмахом клинка Барахиэль отрубал конечности и головы. Визор космодесантника забрызгивала густая от смазки кровь, запах смерти и корчи умирающих подпитывали вгрызающуюся в душу ярость. Удары предателей были не опаснее укусов мошкары, а поющая в нервах боль утихала от касания ярости Сангвиния. Сигналы тревоги визжали словно капризные дети, на сенсориуме вспыхивали красные предупреждения. Однако, Барахиэль их игнорировал, наслаждаясь возможностью убивать.

Даже столь жалкий дар был лучше, чем вообще ничего.

— Устанавливайте заряды, — гавкнул он, отрывая голову облачённого в чёрное создания с тремя маслянисто-жёлтыми глазами, в то время как его братья добивали тех, кто ещё не умер.

Слова апотекария перемежались частым дыханием, но скорее из-за неудовлетворённой ярости, чем от усталости. Это было вечным проклятием Расчленителей, и каждое его проявление мостило их дорогу к Ярости.

— Быстро, — рявкнул Барахиэль. — Нам нельзя задерживаться.

Отделение Адариэля рассеялось по генераторуму, убивая немногих живых трэллов-техников. Большая их часть была сервиторами с одной единственной задачей, но и таких космодесантники безжалостно вырезали. Согласно плану Расчленителям следовало устранить все помехи, даже в форме подобных бездумных и ничтожных созданий. Штурмовые заступники перебегали с платформы на платформу, устанавливая взрывчатку на каждой силовой проводящей катушке, пропускном канале и пучке открытых кабелей. Они ставили сразу по несколько зарядов, чтобы детонация точно произошла. Сенсориум апотекария регистрировал все заряды и выводил их на увеличенный картолит скоплением красных точек.

Собственную взрывчатку Барахиэль установил на рабочих станциях трэллов, чтобы восстановить генераторум было ещё сложнее. Адариэль же, оттолкнув в сторону изуродованные трупы, занялся банком перед собой. По экранам когитатора бежали бесконечные строчки мусорного когд, чьи грубые угловатые символы ни о чём не говорили апотекарию. Часть его не хотела уничтожать генератор, ведь для возвращения древнего устройства в полнофункциональное состояние потребуются месяцы трудов и огромное количество материалов, однако наличие мусорного когда делало эти тревоги бессмысленными. Уничтожение являлось единственным лекарством от такого вида порчи.

Воины отделения возвращались к Барахиэлю попарно, синхронизируя свои заряды с детонатором. Лёгкой трусцой они побежали к выходу, а апотекарий послал на заряды информационный импульс с командным кодом, чтобы активировать последовательность детонации. На плексипланшете замигал обратный шестидесятисекундный отсчёт. Покинув генераторум последним, Барахиэль запечатал противовзрывные двери. Затем один из воинов Адариэля принялся заваривать вход взятым у изменников плазменным резаком.

На отметке в пятьдесят секунд отделение Адариэля заняло позиции, прикрывая фланги.

— Нужно отойти на безопасное расстояние, мой лорд, — сказал сержант, когда брат с плазменным резаком дошёл до середины двери. Оставалось сорок секунд. — Мы слишком близко к генераторуму. Следует отступить и подождать, чтобы подтвердить успешную детонацию.

Барахиэль кивнул, и в этот момент боевой брат с плазменным резаком закончил.

Счётчик показал тридцать секунд.

Расчленители двинулись обратно в катакомбы, минуя дымящиеся обломки оборонительных турелей и шипящие озерца расплавленной плоти вперемешку с жиром. На отметке в двадцать секунд они вышли на минимальную безопасную дистанцию и стали ждать.

Счётчик показал десять секунд.

Пять секунд.

Ноль.

Крепость-монастырь затряслась словно лист во время урагана, и от стен повалили клубы пыли. Вспыхнули багровые люмены, а сирены зашлись оглушительным воем.

— Мы справились, мой лорд, — произнёс Адариэль, указывая клинком на ведущий к апотекариону проход. — Нужно отступить и воссоединиться с нашими братьями, присоединившись к основному штурму. Им понадобится поддержка, чтобы взять внутреннюю проездную башню и продвинуться дальше.

— Я не могу, — сказал Барахиэль с такой силой в голосе, которая удивила даже его самого.

Сержант взглянул на апотекария, и Барахиэль едва ли не видел крутящиеся у того в разуме шестерёнки.

— Мой лорд, мы должны воссоединиться с нашими братьями. Оставаться здесь – это ненужный риск.

— Неважно, я останусь. У меня есть задача, которую необходимо выполнить.

— Тогда позвольте нам присоединиться к вам, лорд, — сказал произнёс другой Расчленитель.

Барахиэль печально улыбнулся, чувствуя признательность.

— Я должен заняться ей в одиночку. Вы потребуетесь в наступлении, братья, и я не могу требовать от вас забыть о собственном долге, чтобы помочь мне выполнить мой. Вам следует уйти, и уйти быстро. Апостолы пошлют охотников.

— Как раз поэтому нам нужно остаться с вами, мой лорд. Вам понадобится защита.

— Один воин сможет незаметно пройти там, где не получится у нескольких.

— А что насчёт раненых? — спросил Адариэль. — Им понадобится ваш уход, лорд.

— Для этого у них есть Туриэль, — спокойно ответил Барахиэль, с трудом выдавливая из себя слова из-за чувства досады. — Моя задача столь же важна, как и захват крепости. Я не откажусь от неё и не буду забирать у Думы ресурсы, которые сейчас нужны ему самому.

— Как пожелаете, мой лорд, — нехотя сказал Адариэль.

Где-то в другой части крепости-монастыря Первый апостол наблюдал за красными иконками, пульсирующими на висящем перед ним пикт-экране. Он стоял, не имея возможности сдвинуться с места – его ноги и живот были закрыты керамитовыми пластинами, а руки Первый апостол простирал в стороны, как на изображении имперского святого. В его тени скользили ёжившиеся от страха рабы с инструментами, необходимыми для облачения космодесантника в броню. Визжали свёрла, скрежетали разводные ключи, а сервы потели, прикрепляя слой за слоем к чёрному панцирю.

Первый апостол практически не обращал внимания на смердящих сервов, полностью сосредоточившись на пикт-записях и вокс-докладах о битве снаружи, а также на портале, который мерцал и ревел в дальнем конце помещения. Расчленители шли прямо в пасть его контрудара. Отряды этих странных новых космодесантников превращали целые фаланги воинов Первого апостола и смертных рабов в куски окровавленного мяса. Сержанты и чемпионы выкрикивали приказы и уточнения данных, стремясь потеснить врагов, дабы те прошли ещё дальше по дороге гнева. Несколько Апостолов полностью отдались священной ярости бога и выбросили из головы все мысли о сплочённости в угоду стремлению убивать кровожадных рабов Империума.

Воин улыбнулся. Всё шло именно так, как он и распорядился.

По краям портала скакали фантомы с красной кожей, эбонитовыми рогами и клинками, покрытыми горящими божественными рунами. Первого апостола ждали члены его свиты, чья изысканно украшенная терминаторская броня лязгала и хрипела с каждым сделанным шагом. Их латы, как и захваченные доспехи воина, являлись похищенными реликвиями уважаемых героев, которые были осквернены и восстановлены его варповыми кузнецами и кабалом магосов. Таким образом, он приготовил для Расчленителей изысканное оскорбление, и теперь желал его продемонстрировать.

В тени космодесантников лежал труп старца, чью смерть оплакивал стоящий над телом бедный дурак, открывший дорогу Апостолам Ярости. Его боль и скорбь питали воющий в центре помещения варп-портал, а призраки нерождённых демонов окружали голову смертного эфемерным ореолом, шёпотом изливая свой яд. Воин смотрел на глупца лишь с искрой веселья. Тот давно поддался безумию, и мучить сумасшедшего было не особо забавно.

Когда шлем встал на место, процесс облачения закончился. Древние шейные сервоприводы защёлкали, настраиваясь на движение спустя тысячи лет собирания пыли, и Первый апостол сделал нетвёрдый шаг, сойдя с постамента армориума. Ненасытный голод и чистая гневная мощь древнего духа войны брони вливали в его покрытую татуировками и шрамами плоть новую энергию. Гигантские пальцы сжимались и разжимались, подвешенные снизу цепные клинки издавали нестройный рёв, а плачущие рабы падали на колени, вознося молитвы своему владыке и Кхорну – богу войны Хаоса.

Первый апостол вышел из зала, идя на зов резни.

Барахиэль смотрел, как его братья уходят через дверь слева от него, и чувствовал ледяную уверенность в том, что больше никогда их не увидит. Часть апотекария хотела позвать их обратно, отправиться вместе с ними и принять участие в славной битве по отвоеванию крепости-монастыря.

Однако, он повернул вправо и прошёл через портал.

Расчленитель направился вглубь крепости-монастыря и, приблизившись к её центру, начал подниматься к поверхности. Здесь не было огромного лабиринта туннелей, которые соединяли друг с другом все сооружения, и Барахиэль знал, что ему придётся пробиваться с боем к своей цели. Свежая доза боевых наркотиков обожгла его вены, выгоняя из мышц и костей тупую ноющую боль. Становилось светлее, а земля не переставала дрожать от ударов артиллерии и далёких взрывов.

Барахиэль продолжал подниматься в абсолютной тишине.

Глава двадцать седьмая

— Щит пал! — взревел Мика, разрывая шею предателя клинком.

Дума вырвал из груди врага крозиус со сверкающими щупальцами энергии, которые тянулись к его руке, и в чьём свете глаза капеллана по-звериному блестели. Булава описала в воздухе огненную дугу смерти, её навершие в форме черепа оставляло за собой узкие ленточки из порченой крови и кусков мяса. Оружие распыляло плоть и разрушало кости. Мышцы облезали, а изувеченные органы исходили гнилостными испарениями.

Капеллан запрыгнул в траншеи, болт-пистолетом выводя на нагруднике Апостола смертельный рисунок из воронок, через которые выскальзывали наружу вонючие чёрные клочья разорванных органов, и одновременно впечатывая крозиус в рогатый шлем третьего изменника. Кровь лилась на шлем самого Думы, а от его силовой брони со звоном отскакивали осколки костей и керамита. В груди грохотали сердца, свирепая жажда убивать всех дерзнувших предстать перед ним врагов выражалась в каждом болезненном громогласном ударе органов.

— Щит опущен! — вновь крикнул Мика. — Лорд, командуйте наступление.

Капеллан врезался спиной в стену траншеи, едва увернувшись от очереди тяжёлого пулемета, после чего высунулся и разрядил болт-пистолет в еретический расчёт орудия. Один снаряд попал в коробку для магазинов, после чего сдетонировавшие боеприпасы раскромсали людей. Толпы дикарей из племён нападали на своих вероломных родичей, разрывая тех на куски, или совместными усилиями валили на землю астартес-еретиков. Они находились в постоянном движении, чтобы не превратиться в лёгкую мишень, и подбирались к ним на расстояние удара, выбирая целью открытые сочленения и повреждённые места брони. Кретацийцы действовали с единством стаи и общались друг с другом резкими щелчками и зовами-манками, которые навевали Думе мысли о лесных созданиях и овиракторах в зоне высадки. Будь капеллан склонен к проявлению чувств, он бы мог восхититься их храбростью.

— Лорд, мы должны перехватить инициативу! — закричал Мика.

Призыв чемпиона нарушил концентрацию Думы, и в уши последнего хлынул вой сигналов тревоги. Ретинальный канал был наводнён информацией о пробоинах в доспехе и перекрестиями целенаведения, а раненый у ног испускал дух. Жажда пыталась освободиться, зубы ангела выскальзывали из дёсен, однако, капеллан воспротивился порыву сорвать шлем и вонзить клыки в мягкую плоть раненого.

Ему представится ещё много возможностей дать волю меньшему проклятию Сангвиния.

Предатели отступали, оставляя лишь тех, кто не мог вырваться из хватки собственной ярости. Дума прикончил одного такого еретика – воина в броне с торчащими пиками и деталями от разных типов доспехов. Затем на него прыгнул второй, чья правая рука мутировала в шипастый моргенштерн из керамита и тронутой варпом кости, однако грудь этому разорвали реагирующие на массу снаряды. Яркий заряд плазмы опалил боковую часть шлема-черепа капеллана, и на языке возник мерзкий привкус жжённого озона. Все воины вокруг Думы, которые носили багрово-пепельные доспехи, с трудом сопротивлялись желанию ринуться в атаку и утолить жажду убийства в ближнем бою.

В груди капеллана пылало то же само желание, и он не станет отвергать его.

— Четвёртая рота! Наступаем на крепость. Вырезайте всех на своём пути, но удостоверьтесь, что «Копьё Сангвиния» и его эскадрон добрались до ворот. Они позволят нам войти внутрь. Пусть изменники ощутят священную ярость нашего отца, — прорычал он, в то время как потрескивающие дуги расщепляющих молний сжигали кожу на щеке изменника. Умер ещё один, превращённый в месиво под сабатонами Думы, а третий погиб в брызгах собственной крови, расстрелянный капелланом из пистолета. — Мы – гнев!

— Мы – возмездие! — завыли в ответ воины. — Мы – смерть!

Расчленители бросились вслед за врагами, крича и убивая любого, кого догоняли или кому хватало глупости развернуться и встретить их лицом к лицу. Они сражались с неослабной свирепостью, благодаря которой капитул заслужил дурную славу на просторах Империума. Космодесантники стреляли из болт-винтовок и плазменных сжигателей до тех пор, пока магазины не опустошались, а сдерживающие камеры не начинали потрескивать. Высвободив, наконец, свою дикость, орудующие цепными клинками и пистолетами Расчленители бежали вперёд волной завывающих убийц с лицами ангелов, повергая врагов болтерным огнём и проливая потоки артериальной крови. Кретацийцы старались поспеть за ними, но расстояние увеличивалось, и люди погибали всё дальше от сыновей Сангвиния, спустивших собственную ярость с поводка.

Со стен обрушился шквал болтов, вынудив Думу спрятаться за пылающим остовом «Носорога». Один из воинов Разиэля пошатнулся и рухнул, когда от его визора осталась лишь кровавая воронка с фрагментами костей. Другие тоже сидели в укрытии либо же вели ответный огонь, но врагу удалось прикончить ещё двух заступников. Вдруг возник интенсивный гул, от которого зубы капеллана начали зудеть, а язык и дёсны охватила ноющая боль, после чего раскрутившаяся гатлинг-пушка открыла огонь со скрежещущим рокотом. Каземат взорвался, объятый разноцветным нефтехимическим огнём. Тяжёлые снаряды выбивали из стен и зубцов огромные куски кладки. Вперёд выехали три «Репульсора» типа «Палач», возглавляемые «Копьём Сангвиния», чьи антигравитационные подушки перемешивали трупы с землёй. Их духи машин рычали от страстного желания пролить кровь предателей, чего хотели и сами члены экипажей.

Ещё две раскрутившиеся гатлинг-пушки обеспечили подавляющий огонь.

— Цельтесь в ворота! — заревел Дума, выпуская весь магазин в стены.

— Так точно, лорд, — ответил водитель ведущей машины – облачённый в красные доспехи технодесантник-аппрента.

Гатлинг-пушки обстреливали стены, а вместе с разбитым камнем вниз падали и тела. Некоторые принадлежали астартес.

Затем огонь открыли главные орудия, обрушив лучи рубиновой энергии и сгустки бело-голубой плазмы на ворота, сделанные ещё на заре Империума. Барельеф запузырился, и ангелы начали превращаться в демонов, когда расплавленная бронза потекла широкими ручьями. Кровь-камень мерцал и трескался, разбрасывая пылающие осколки по земле.

Усиленная пласталь начала со стоном гнуться.

Думе было плевать, так как звуки обстрела из тяжёлых орудий заглушались грохотом сердец, а восприятие мира вокруг исчезло. Теперь капеллан слышал лишь своё сердцебиение и чувствовал нарастающую боль в мышцах рук. Скованный в душе зверь требовал смертей, но Дума дразнил его, отказываясь убивать своих братьев даже несмотря на то, что разум оказался во власти желания крушить их черепа и вырывать глотки. Признаки такой же борьбы капеллан видел в напряжённых мышцах и сомкнутых челюстях других Расчленителей. Когда ворота рухнули, космодесантники устремились к пролому со свирепым рёвом.

— За Императора! За Сангвиния!

Перекрученная арматура и деформированные от жара куски металла торчали словно копья фаланги, которые соскабливали лак с доспехов капеллана. Дым заволакивал всё вокруг, а перекрестья целенаведения сопровождали нечёткие фигуры бронированных великанов и людей. Под ногами Думы хрустели ломкие кости. Воздух рядом с головой пронзали тонкие лазерные лучи, в то время как реагирующие на массу снаряды пробивали серые миазмы, оставляя после себя свежие завитки. Несколько болтов врезались в его нагрудник и высекли искры, но это было ничто по сравнению со шквалом огня, который встретил Думу на центральной мостовой.

Пули и снаряды клацали по чёрному доспеху с костяной отделкой, а лазерные лучи с шипением выжигали небольшие выемки. Перекрестья зафиксировались на груди и головах как смертных стрелков, так и еретиков-астартес. Враг закрепился в жилых блоках для сервов и на складах боеприпасов, где дешёвый пластек сборных конструкций встречался так же часто, как камень или чёрная листовая сталь, и откуда он вёл огонь из тяжёлого вооружения и болтеров. Массированные залпы скосили нескольких Расчленителей, из-за чего кровь Думы обожгла его вены словно кипящее масло.

— Во имя Сангвиния, не позволим и дальше дышать богохульникам и еретикам. Знайте, что прямо сейчас он наблюдает за нами и оценивает как сыновей Крови. Почтите его смертью, дабы он испытывал лишь гордость за тот день, когда стал отцом первому Расчленителю! — В рёве Думы слышалась сдерживаемая ярость. — Мы – гнев! Мы – смерть! Мы – возмездие!

Расчленители закричали в ответ и бросились навстречу огню изменников.

Капеллан вёл воинов за собой, не обращая внимания на лазерные лучи и барабанящие по доспехам пули. После попадания в нагрудную пластину болтов во все стороны разлетелись осколки керамита, а одна из пуль пробила ребристое сочленение между наплечником и пластроном. Женщину в дикарской одежде из меха настигли реагирующие на массу снаряды, и она развалилась на куски так, словно была сделана из гнилого мяса. Биоаналитические данные о ней с шипением пропали с ретинального канала Думы. Капеллан перевёл огонь на воина астартес-изменников в кроваво-красной броне Собирателей Черепов, и тот рухнул замертво, извергая густые брызги артериальной витэ. Впрыскиваемые в кровь Думы боевые стимуляторы учащали его сердцебиение. Врезавшись в ряды предателей, Расчленители обрушили на них последний залп ответного огня.

Дума убил двух воинов в плохо сочетающихся друг с другом доспехах, взятых у космодесантников из верных капитулов. Их прежняя геральдика теперь скрывалась под красными крестами и символом Апостолов. Затем на капеллана бросился еретик с бронзовой кожей и неконтролируемыми лицевыми тиками, чьи бешеные режущие удары были направлены в горло и грудь Расчленителя. Парировав каждый, Дума врезал кулаком по лицу врага, отчего брызнула кровь и треснули кости. Затем он раскрошил его череп обратным ударом крозиуса.

Земля под его ногами задрожала, и капеллан узнал характер ударов.

В битву ворвался Дерон со скользкими от витэ еретиков эвисцераторами. Из его вокс-трансляторов доносился механический вой.

— Мы – гнев! Мы – смерть!

Агрессоры Кастивара двигались вслед за дредноутом настолько быстро, насколько позволяли их громоздкие доспехи. Вырывающиеся из огнемётов языки сверхгорячего пламени запекали плоть внутри панцирной и керамитовой брони, а в воздухе стояли предсмертные крики шатающихся из стороны в сторону смертных, чьи тела плавились сразу же после огненного поцелуя. Обожжённый керамит трескался, и Апостолы сваривались заживо внутри своих лат. Один такой кинулся на Думу, его лицо являло собой жуткое месиво из похожей на воск расплавленной плоти и почерневших костей. Капеллан впечатал крозиус в подбородок еретика, и голова оторвалась от тела в багровых брызгах.

Дума завыл, отбрасывая в сторону очередного горящего защитника, чья расплавленная плоть попадала на других Расчленителей, а затем убил из болт-пистолета двух смертных в изуродованной панцирной броне. Он врезался в группу визжащих ренегатов из Имперской Армии, которые били по его доспехам трещащими электропосохами. Что до лаз-зарядов, то они лишь шипели и щёлкали, не причиняя никакого вреда. Глаза рычащего капеллана застилало красным и чёрным.

Он был воплощением гнева.

В его бок вонзился силовой клинок, опаливший плоть и золотые латы, и, взревев, Дума вырвал руку дерзкого еретика, после чего обезглавил противника. Люди из числа вспомогательных войск бросились на него, громко восхваляя Воителя и своих богов, в то время как их тикающие нейроподчиняющие импланты наказывали каждого, кто не желал атаковать, волной раздирающей нервы агонии. Кинжалы вонзались в сочленения, из разрывов сочились рубиновые капельки. Грохочущие воины в чёрных доспехах «Катафрактарий» стреляли из комбиболтеров, но снаряды лишь высекали искры из брони Думы.

— Гор! — крикнул он, с одинаковой лёгкостью рассекая клинком латы и плоть.

Архипредатель не появился, и Дума начал прорубаться сквозь ряды его сыновей.

— Сосредоточься на настоящем, капеллан, — прогрохотал механический голос. Расчленитель узнал его, и часть разума космодесантника решила, будто с ним говорил Сам Император. — Не позорь ни Ангела, ни свой пост одним единственным мгновением слабости, ибо такие как ты являются щитом против проклятия. Ты не должен поддаться ему.

«Мстительный дух» задрожал, но не из-за обстрела немногих оставшихся орудий Дворца. Капеллан прошёл ещё немного дальше по его железным палубам, наблюдая за превращением рябящего металла в камень. Обжигающий пищевод и лёгкие дым с сероводородом сменился восхитительным сладким запахом с нотками мускуса и меди, а черные и сине-зелёные доспехи врагов стали насыщенно багровыми, приобретя тревожное сходство с расцветкой его собственной брони. Дума заставил себя дышать размеренно, укрепляя разум и душу. Из носа космодесантника струилась кровь, череп же пылал болью.

По латам ударили новые снаряды, и в плоть вонзились осколки.

Апостолы отказывались отступать, бросая на Расчленителей свежие волны ополченцев-предателей и отделений еретиков-астартес. Приготовившись к их атаке, Дума принялся стрелять из болт-пистолета. Вытянутые головы и туловища взрывались, а капеллана забрызгивало кровью. Рядом с ним стояли его братья и также вели огонь по наступающему воинству. Спотыкающиеся изменники рвались вперёд потоком оторванных конечностей и разодранных в клочья органов. Напирающие сзади давили раненых и мёртвых.

— Я не поддамся, — прорычал капеллан, говоря это не только Дерону, но и самому себе.

Он врезался в группу дикарей-предателей, калеча и убивая с каждым взмахом крозиуса.

— Хорошо. Сет бы не обрадовался смерти двух офицеров и пропаже одного.

Капеллан остановился, а его голос сделался острым как лезвие бритвы.

— Что?

— Вернулся сержант Адариэль со своим отделением. Я вижу, как их сигнум-цепочки приближаются к нашим. Твоего апотекария среди них нет, и они не докладывают о его смерти.

Дума опустошил магазин, слушая раздающиеся в шлеме сигналы убийств.

— Мне не нравятся твои намёки, древний. Барахиэль верен капитулу.

— Я ни на что не намекаю, капеллан, кроме того, что его потеря стала бы большим горем, — прогрохотал дредноут, пока разрезал терминатора на куски эвисцераторами. — Он подвергал сомнениям твои решения и ставил тебя в неловкое положение на военном совете, но из вас двоих получался один грамотный военный руководитель. Благодаря конфликтам вы проявляли свои лучшие качества, и, если Барахиэль пал в бою или поддался Ярости, это станет сильным ударом по капитулу.

Дерон отбросил легионера в сторону и кинулся на другой отряд еретиков астартес. Дредноут яростно выл, а его клинки оставляли за собой в воздухе ленты из порченой крови.

— Эмиссар Сета выглядит довольным, — пробормотал Мика, чей меч был таким же мокрым от крови, как и крозиус Дума. Он крутился волчком, а его находящееся в постоянном движении оружие выглядело как размытое потрескивающее пятно. Еретики вокруг чемпиона теряли конечности и головы. — Даже несмотря на то, что апотекарий сбежал от боя.

— Брат, я не стану обсуждать Барахиэля ни с тобой, ни с кем бы то ни было ещё.

Капеллан огрызнулся грубее, чем намеревался. Молчание Мики же было красноречивее любых слов.

— Да, оставь подобные вещи тем, кто обладает соответствующим рангом, чемпион, — хохотнул Тойво, и Дума вдруг ощутил желание вырвать сержанту хребет. — Убивай, пока не убьют тебя. Больше нас ничего не должно заботить. Надеюсь, эти слабаки не сломаются быстро.

Прошедшие минуты отсчитывались звоном клинков и сигналами убийств.

…эти слабаки не сломаются быстро.

Слова вызывали у Думы беспокойство, но он не знал, почему.

Капеллан пытался восстановить спокойствие и сбросить с разума оковы гнева, чтобы думать нормально. Литании срывались с его губ беспорядочным потоком наполовину прожёванных слов и звериных рыков. Кровавое безумие не прекращалось, а душа Расчленителя требовала вновь присоединиться к нему и жаждала незамутнённой квинтэссенции жизни и смерти, которую можно было найти лишь в пылу битвы.

Издав животный рёв, Дума ринулся обратно в бой.

Глава двадцать восьмая

Поднимаясь всё выше, Барахиэль чувствовал дрожь крепости-монастыря под обстрелом «Кретацийского судьи». Тряска была небольшая, как от далёкого землетрясения.

В нижние уровни запустила свои когти порча: по покрытым сырым мхом стенам из неровного камня распространялся слой кальциницированной кости и меди, а в узком коридоре, по которому шагал Барахиэль, разносилось эхо звуков, с которыми апотекарий задевал сталактиты и кальтемиты верхушкой шлема. Пока он проходил мимо ряда небольших камер для сна, безумная вонь человеческих и звериных тел в сочетании с варп-скверной сжимала его горло словно тиски. Раньше это место было жилой зоной для трэллов капитула, однако теперь здесь обитали самые гнусные отбросы из орды предателей. Зверолюди и мутанты, которые не могли сражаться, служили своим мерзким владыкам рабами-оружейниками и инженерами, но чаще всего они были просто едой. По пути Барахиэль встретил лишь горстку таких презренных существ, и каждого Расчленитель казнил болт-снарядами в сердце и голову.

Космодесантник был почти рад встретить их, ибо они ослабляли его боль и жажду смерти.

Картолит привёл апотекария в небольшую часовню с гораздо более качественной кладкой, нежели в жилых помещениях. В центре была вырыта яма с песком, обложенная камнем и деревянными досками. Она напоминала примитивные арены на диких мирах и в лицеумах миров-ульев, где богатеи ставили огромные деньги на смерти бойцов, чья кровь хоть немного окрашивала серые жизни. Опустившись на колено, Барахиэль принялся рассматривать брызги и пятна артериальной крови. Судя по свежим следам, здесь проводился ритуальный поединок, а самые старые говорили о казнях. Снаружи арены валялись груды обезглавленных скелетов, а черепа были сложены двумя пересекающимися пирамидами, которые превосходили высотой даже дредноута. От вида вырезанных на них рун у апотекарий скручивало желудок. У помещения имелось восемь углов и восемь сторон, и до Барахиэля доходили слухи о том, что это число являлось священным для их гнусного бога. Когда над головой Расчленителя раздался треск, он поднял взгляд и увидел наверху распятые скелеты, прибитые к расколотым фрагментам имперской аквилы. На ризах и сутанах виднелись красновато-коричневые пятна. Люди явно мучались ещё несколько часов после того, как их распяли.

Барахиэль отправился дальше, сжимая цепной клинок с такой силой, что побелели костяшки пальцев.

Тряска усиливалась, и несколько раз ему даже приходилось опираться на стены. Кладка здесь несла следы древности, но она была крепкой и однообразной, что говорило о мастерстве каменщиков. От дрожи воздух наполнялся пылью, царапающей горло апотекария, а сквозь щели в стенах и потолке просачивался пурпурный свет. Кроме того, Барахиэль видел оставляемые орудийным огнём шлейфы, ионные следы от двигателей истребителей и возникающие в результате бомбардировки розовые молнии.

Запах пепла и огня пробивался даже сквозь затхлую вонь старого камня.

Барахиэль пробежал через открытый портал и оказался на крытом переходе бастиона, что вёл к укреплённым казармам, где некогда размещалась Первая рота. Над ними возвышалась скребущая небеса Чёрная башня реклюзиама, окованная покрытым воронками железом. Её рубиновые витражные стёкла переливались в свете обстрела. Когда он пересекал стену, его заметили двое астартес-еретиков, но их удивление дало апотекарию необходимую долю секунды, чтобы поднять пистолет. Когда предатели в отливающих чёрным и багровым доспехах бросились к Расчленителю, тот нажал на спусковой крючок, открывая автоматический огонь. Первый изменник рухнул с разбитым визором и дымящейся кровавой воронкой вместо лица, от которого осталось лишь месиво из фрагментов костей и опалённого мяса. Второй же пошатнулся, лишившись наплечника. Ответный огонь оставил на пластроне Барахиэля выбоины, а осколки вонзились ему в грудь. Из ран потекла кровь.

Второй очередью апотекарий разорвал изменника на куски.

Космодесантник остановился, чтобы собрать с трупов боеприпасы, после чего продолжил движение над огневой галереей, утыканной штурмовыми пушками «Икар» и батареями буксируемых противовоздушных орудий, которые посылали в небеса снаряды. Галерея находилась меньше чем в ста метрах под ним, однако огонь её пушек был едва слышен из-за снарядов макро-пушек и плазменных зарядов, выпускаемых «Судьёй». Барахиэль не хотел задерживаться ещё сильнее, поэтому воспротивился желанию расстрелять скованные цепями расчёты и надзирателей в чёрных одеяниях. Он мельком увидел, как перехватчики «Грозовой ястреб» пикируют на орудийные батареи и выпускают ракеты, оставляя следы из огня и белоснежного дыма.

Каземат недалеко от Барахиэля исчез в облаке испарившегося камня.

Апотекарий выбил плечом дверь в конце перехода и выпустил град болтов в создание с дрожащими щупальцами и грязными железными мехадендритами, разорвав того на куски. Чёрный балахон с капюшоном скрывал явные мутации, отчего казалось, что существо просто уродливо. Из ран поверженного врага лилось масло вперемешку с тёмной кровью, а от бледной немытой плоти исходила вонь испорченного мяса. Товарищи убитого яростно завизжали, поднимая тревогу и отсоединяясь от когитаторных банков, что использовались для слежения за состоянием оборонительных батарей в этой части крепости-монастыря. Они бросились на Расчленителя со своими электропосохами, стегающими хлыстами и жужжащими пилами. Переключив болт-пистолет в режим автоматического огня, космодесантник ринулся им навстречу. Выпущенные снаряды столкнулись с акустическими волнами и сдетонировали в воздухе, усыпав пол золотыми осколками.

— Ты проиграешь, Расчленитель, — прострекотал магос в капюшоне, чья голова напоминала ухмыляющийся череп демона. — Избранный бога войны ждёт тебя.

— Мне плевать, — ответил апотекарий, потроша создание второй очередью.

— Это быстро изменится, — сказал второй магос, чей вкрадчивый голос был слышен даже сквозь завывания на мусорном коде и безумные боевые кличи его рабов. — Скоро истинные боги одержат победу, а те, кто до сих пор подчиняются владыке-трупу, будут прокляты на вечную боль и страдания.

Барахиэль ухмыльнулся и активировал цепной меч.

— Тебе неведомы страдания. — Он поднял клинок. — Давай я их продемонстрирую.

Клыкастые воксмиттеры изрыгали полные агонии потоки мусорного кода, когда Расчленитель описывал оружием широкие дуги, разрубая тела. С каждым взмахом отлетали конечности, вываливались блестящие чёрные органы и лились потоки ихора. Барахиэль с отвращением заметил, что у нескольких врагов между артериями и органами имелись пасти как у миног, чьи распухшие языки бешено хлестали умирающих магосов. Покалеченные гибли под сабатонами космодесантника или же отбрасывались в сторону. Крошились черепа, трескались кости. Предсмертные хрипы смешивались с булькающими проклятиями на бинарике.

Магосы и их слуги не смогли оказать достойного сопротивления.

Барахиэль прошагал по трупам, не обращая внимания на влажные звуки измельчающейся плоти и сухой треск костей, затем установил магнитные гранаты на главные когитаторные банки и башни-процессоры. Когда он запечатал за собой проход, раздались взрывы, и по дверям забарабанили осколки. Апотекарий побежал дальше. В светлицах и камерах Первой роты он не встретил опасных противников, так как все воины, которые могли бы назвать эти помещения своим домом, были отозваны к линии фронта или занимали оборонительные позиции в монастыре. На стенах здесь висели стяги и трофеи с геральдикой легендарных чемпионов, сержантов и капитанов, что вели Расчленителей к их самым величайшим победам и ныне покоились в криптах под ногами Барахиэля.

Коридоры под Чёрной башней, как и она сам,а были сделаны из иного материала, нежели остальная часть крепости: из чёрного базальта и касситерита вместо гранита и железа. В проходах там стоял сильный запах коптения, порождаемый исходящим от поверхностей вулканическом жаром. Апотекарий бежал по коридорам мимо трофеев из тысяч войн и реликвий легендарных героев, которые уже никогда не вернуть в рабочее состояние. В какой-то момент он миновал камеры для покаяния с всухую сложенными из камня одрами, девятихвостыми электроплетями и витками колючей проволоки для самоистязания. Золотая точка на его картолите продолжала увеличиваться.

Шли минуты, а крепость-монастырь так и продолжала содрогаться.

Дорогу ему внезапно преградила арка с закрытыми дверьми из тёмного железа. По обеим сторонам от них находились караульные посты, где уже давно не стояли стражи. На самих дверях виднелись выгравированные кретацийские руны с подробным описанием клятв, приносимых каждым братом при вознесении в ряды капитула. Как подумал Барахиэль, они были напоминанием о том, что не учинение резни являлось истинным предназначением капитула, а защита людей Императора и Его царства, за которое Сангвиний отдал свою жизнь. Обуянные жаждой битвы, братья апотекария иногда забывали об этом.

Расчленитель попытался силой открыть дверь. Его визжащие сервомышцы вступили в противоборство с запирающими механизмами, а капли выступившего пота начали огибать глазницы и увлажнять коротко остриженную бороду. Космодесантник даже продавил тёмное железо на глубину до костяшек пальцев, но двери не поддались. Тогда он достал из бандольера последние крак-гранаты и установил в том месте, где, как ему казалось, металл уязвимее всего. Затем Барахиэль отошёл назад, следя обратным отсчётом на ретинальном канале.

Раздался взрыв, а визг металла возвестил о том, что двери поддались.

Базилика Памяти была увеличенной версией реклюзиама на борту «Виктуса» с тем же чёрным базальтом, гармонично сочетающимся с касситеритом, и полом из высеченного гранита. Удивительно, но вместо альковов для автохористов и киберхерувимов здесь были реликвии капитула, за что Барахиэль испытал благодарность. Ему очень не нравился религиозный окрас, который те привносили в ритуалы Расчленителей. Сам апотекарий являлся воином, рождённым в уже забытую эпоху, когда религиозность считалась среди астартес преступлением, а человечество ещё цеплялось за свет благоразумия.

Из рва с вулканическом песком торчали почётные клинки из стали-серебрянки, на которых микроскопическим текстом были выгравированы имена павших воинов и легендарных героев, а приходское пространство обрамляли боевые знамёна десяти рот с боевыми отличиями, вышитыми потускневшими нитями артериально-красного цвета и относящимися ещё ко временам Великого Очищения и рождения капитула. Стяги располагались в порядке старшинства подразделений: с Первой и Второй ротой впереди и Девятой и Десятой сзади. Барахиэль отсалютовал знаменам Чётвертой и капитула. Последний висел над базальтовой трибуной.

Апотекарий прищурился, когда волосы у него на загривке вдруг встали дыбом. Он почувствовал на себе взгляд, полный ненасытной жажды насилия и резни, и, поменяв положение ног, напряг мышцы. Барахиэль вглядывался в тени, ища угрозу, а его пальцы сжимались на дужке активации клинка.

Жизнь ему спас инстинкт Адептус Астартес.

Некто в чёрной броне и с рычащим цепным оружием врезался в него словно комета. Ему почти удалось пронзить горло апотекарию, но тот, ведомый рефлексами, стремительно перекатился и вскочил на ноги. Цепной меч вновь устремился к горлу Барахиэля, и во время парирования Расчленитель краем глаза заметил красные полосы на чёрном фоне. Когда осознание пришло к нему в виде двух слов, разум и сердца апотекария опутали ледяные щупальца страха.

Рота смерти.

В его голове зароились вопросы.

Как воин смог столько продержаться так близко к врагу?

Был ли он настоящим Расчленителем или порождением Ярости, возникшим в результате ослабления разума из-за галлюциногенов, которые Барахиэль успел вдохнуть за время проникновения?

Клинок воина роты смерти с шипением рассёк воздух в направлении черепа апотекария. Удар был такой силы, что смог бы расколоть танковую броню. Противник практически застал Барахиэля врасплох, но тот отступил в сторону и отклонил меч в гранитный пол. Из-за огромной инерции оружия для этого хватило лёгкого касания. Клинок разбил камень, и в том месте, где прежде стоял апотекарий, осталась воронка. Барахиэль вознёс благодарность Гиллиману за время, проведённое в крестоносных флотах Чёрных Храмовников, и за мастерство владения мечом, которому рыцари Дорна научили Расчленителя на своих аренах. Апотекарий смещался из стороны в сторону, уворачиваясь от шквала мощных ударов цепным клинком, что с рычанием устремлялся к его горлу и рукам. Те выпады, коих Барахиэль избежать не мог, он отбивал плоской стороной собственного меча.

Неудачи обозляли безумного Расчленителя, поэтому его атаки становились всё свирепее и неистовее. Громогласный удар расколол скулу Барахиэля и оставил на левой линзе паутину тонких трещин. О внутреннюю поверхность визора застучали выбитые зубы. Затем предатель глубоко погрузил цепной меч в бедро апотекария, отчего в нервных окончаниях вспыхнула боль, а клетки Ларрамана принялись сворачивать текущую из раны кровь сразу, как только воин роты смерти вытащил клинок. Фармакопея впрыснула в тело Расчленителя смесь обезболивающих и синтетических стимуляторов, которые позволяли ему оставаться в сознании и сражаться.

Изменник вновь бросился на него, с пеной у рта изрыгая проклятия на архаичном баальском, но Барахиэль, увернувшись от описавшего дугу клинка, подошёл ближе и яростным ударом головой вывел противника из равновесия. Следом он рубанул по другому Расчленителю, не обращая внимания на повреждения собственного оружия и вонзившиеся в его нагрудник зубья. Зов крови звучал ещё громче, чем прежде, а монотонные предупреждающие сигналы заглушались грохотом сердец и адреналиновым звоном в ушах. Всё это сулило ему чистоту намерений, которой наслаждались лишь самые свирепые сыновья Сангвиния.

Он оттеснил воина чередой мощных рубящих и колющих выпадов, одновременно с этим впечатывая сабатон тому в колено и ломая кость. Выковав внутри себя клинок из ярости, Барахиэль связал мысленное оружие с собственной волей и рычащим в руках цепным мечом, а затем нанёс сокрушительный удар по нагруднику врага. Дёргающийся безумец продолжал хвататься за апотекария пальцами даже несмотря на то, что мономолекулярные зубья превратили его сердца в желеобразную массу.

Барахиэль принялся успокаивать дыхание глубокими вдохами, чтобы восстановить самообладание.

Внутри апотекария нарастал ужас, пока он следил за корчащимся на клинке воином, чья жизнь стекала в увеличивающуюся красную лужу на полу. Это не было ни иллюзией Ярости, ни галлюцинацией. Перед ним находился пронзённый мечом и умирающий Расчленитель. Сраженный его рукой. Барахиэль совершил убийство не под действием ярости Сангвиния, но сохраняя самоконтроль и адекватно воспринимая реальность.

Убийство хладнокровное и чистое.

Пузырящаяся кровь толчками вырывалась изо рта умирающего, навсегда унося его жизнь, и брызгала как из пробитого шланга.

Поражённый тем, что он совершил, Барахиэль отправился на поиски катакомб.

Глава двадцать девятая

Еретики отступали по всему фронту.

Поток изменников просачивался сквозь руины уничтоженных гранатами хранилищ боеприпасов и городки для рабочих, возведённые буквально за день из листового металла, ныне деформированного и валяющегося кучами, и пластека, от которого остались лишь пузырящиеся лужи. «Хищники» и «Носороги» с покрытыми грязью и жертвенной кровью гусеницами катились назад, давя трусов и глупцов, что пытались укрыться за техникой от мстительных Расчленителей. Подобие организованного отступления сохраняли только Апостолы, чьи звенья стреляли и отходили поочерёдно. Неудовольствие еретиков явственно угадывалось в их нахмуренных взглядах, напряжённых выражениях лиц и нерешительных движениях. Уж слишком долго им пришлось держаться на одной позиции, стреляя из болтеров от бедра и просто держа в бронированных руках дрожащие цепные клинки. Они жаждали ринуться обратно в бой, отдаться резне. Тех, кто делал это или терял самоконтроль, охваченный кровавым безумием, оставляли погибать, и такие действительно погибали от болтов и клинков гневных сынов Сангвиния.

Держа крозиус высоко над головой, Дума оценивал состояние своих сил.

На его участке фронта еретики бежали, уже практически отойдя от космодесантников на расстояние максимальной дальности стрельбы болт-винтовок и плазменных сжигателей. Они оставляли за собой россыпи радиоактивного пепла и трупы с разорванными спинами, которые напоминали жуткие распустившиеся цветки, но воины капеллана не преследовали врага, хотя им было нелегко следовать приказу удерживать позиции. Их жажда учинять резню висела в воздухе как нечто осязаемое, и Расчленители выплёскивали своё разочарование на раненых. Крики космодесантников заглушались грохотом сердец Думы, в чьей крови пела заложенная в генокод потребность убивать.

Поодаль от них другая группировка брала под контроль внешние районы крепости, а воинство из почти половины союзных племён уже очистило эту территорию от жизни и всего полезного, что можно было забрать как добычу. Сейчас шла осада посадочных площадок во внутренних районах, где обороняющиеся еретики ожесточённо бились за каждый миллиметр земли. Огонь поглощал пустые жилые блоки и казармы, а сквозь дым до сих пор виднелись мигающие вспышки от детонаций и выстрелов. Высоко вверх поднимались шлейфы ядовитого пепла, который омрачал небеса, окрашивая их в сумеречно-серый, в то время как ветер гнал дым над дикими просторами Кретации. Земля там останется загрязнённой на целые поколения, и Дума понимал – нанесённый местной экосистеме урон был, возможно, непоправимым.

Капеллан открыл вокс.

— Теман, доклад, — велел он полным ярости голосом.

Несколько секунд ему пришлось слушать на канале лейтенанта напряжённое кряхтение и треск огня из болт-винтовки. Когда, наконец, раздался ответ, прозвучал он хрипло, но спокойно.

— Мы нанесли по еретикам сокрушительный удар, брат. Внешние оружейные наши, как и факторумы с очистительными заводами. Скоро падёт жилой район сервов. Следующими мы отобьём посадочные площадки и командный пункт батареи.

— Принято.

— Как продвигается твой штурм, брат?

Сжимая челюсти от гнева, Дума оборвал связь с лейтенантом, не удостоив того ответом.

Трусость врага вызывала у него раздражение.

— Нам нельзя давать еретикам ни мгновения передышки, — сказал Мика, чья броня почернела от огня. То немногое, что осталось от его тёмно-рыжих волос, липло к коже, пропитанное кровью и потом, а силовой клинок чемпиона блестел от испаряющейся витэ, которая порождала мелкие облачка тихо потрескивающего багрового пара. Он же исходил от зубьев цепного топора, когда Расчленитель зажимал активационную дужку. — Изменники укрепят внутренний санктум, и тогда мы прольём много крови, выковыривая их оттуда.

Дума окинул взглядом внутреннюю стену и проездную башню, находившуюся менее чем в полутора километрах от текущей позиции космодесантников. Кретацийцы рвались вперёд волной орущих убийц, совсем не заботясь об оборонительных рубежах или смерти. Дикари убивали просто потому, что перед ними находился противник, и не собирались останавливаться до тех пор, пока не прикончат врага или не погибнут сами. Была в этом некая чистота, которой капеллан не мог не восхищаться, чистота, которую он видел в Сете, Харахеле и Гароксе, когда те ступали по полям битв. Как ему казалось поначалу, она происходила от Великого Ангела.

Теперь же Дума понимал, что та была даром Кретации её гневным сыновьям.

— Мы зря теряем здесь время, — произнёс Кастиэль, сдирая лицо с черепа Апостола. Жуткий трофей с влажным шлепком присоединился к остальным, уже свисавшим с пояса на цепях. — Тут чемпион прав.

Дума мешкал. Что-то здесь было не так. Он упускал некую деталь, и это изводило его, сей росток мысли, навечно застрявший на грани осознания.

— Трусость, капеллан? — презрительно усмехнулся Дерон. — Нам нельзя выпускать из рук инициативу. Отдай приказ, и мы вернём себе это место.

Дума опустил крозиус, натянув на лицо жестокую ухмылку.

— Принесите им смерть!

Он спрыгнул с выжженого остова «Поборника» изменников, и звук ударов его сабатонов смешался с рокочущим грохотом ринувшихся в атаку Расчленителей. Отставших и раненных еретиков расстреливали или давили. С башен и парапетов открыли огонь, испещрявший доспех капеллана чёрными опалинами и обжигавший его нервы в тех местах, где бил в слабые места брони. Боль пронзила колено Думы, но Расчленитель не остановился. Затем пал Аднацио, от чьего визора осталась лишь шипящая воронка, где перемешались кровь, кость и плазма.

Туриэль не остановился ни чтобы помочь ему, ни чтобы собрать геносемя. Он продолжал держаться рядом с капелланом, забыв о своём священном долге и отдавшись желанию учинять резню.

Внезапно, небеса раскололись от яростных взрывов, и во все стороны от разрушенных башен полетели камни и куски сланца. Детонировали мины, раскидывая вокруг оторванные конечности, а кретацийских воинов давило падающими обломками кладки или погребало под обвалами. Порывы сухого ветра несли приглушенные мольбы, руки тянулись к спасению. Расчленители пробирались сквозь руины, и вместе с ними вперёд двигались выжившие кретацийцы. Никого не заботили те, кто был обречен умереть под завалами, ибо шанс пролить кровь врага перевешивал всё.

Они врезались в линию оборону перед внутренними вратами с силой кавалерийской атаки. Люди сминались как влажные мясные мешки, Апостолов сбивало с ног, а выпускаемые защитниками болты и плазменные заряды убивали еретиков не меньше, чем имперцев. Дума чувствовал хруст костей под сабатонами, слышал клятвы и боевые кличи, срывающиеся с губ тех, чьи лёгкие и гортани были раздавлены. Его крозиус стремительно описал дугу снизу вверх, и туловище одного из дикарей разорвало на части. Второй умер от удара сверху, который раскрошил ему череп и плечо.

Жажда усиливалась, и Дума позволил ей возобладать над собой.

Капеллан наслаждался грохотом двух своих сердец, раздавливая горло смертному и отбрасывая труп словно тряпичную куклу, а затем отвёл в сторону неуклюжий выпад копьём в шейный затвор. Свирепым обратным ударом он разбил череп нападавшего как яйцо, после чего ему пришлось отступить назад, чтобы увернуться от двуручного топора, рассёкшего воздух по широкой дуге. Орудовал им предатель в шлеме с гребнем-лезвием. Зубья оружия всё-таки задели грудь Расчленителя, и из борозды в керамите потекла кровь. Дума впечатал крозиус в голову изменника, но брызнувшая в визор кровь и летящие осколки костей ограничили ему обзор на несколько драгоценных секунд. Попавший в шлем болт сбил капеллана с ног и оставил на правой линзе тонкую трещину.

Бросившийся на космодесантника татуированный мускулистый кретациец вогнал в треснувшую линзу медный кинжал. Перед глазами капеллана всё поплыло, и он едва успел остановить оружие. Дума ощущал кровь во рту и чувствовал, как одна часть потерявшего целостность шлема трётся об другие. В сознание капеллана вернули скрип кинжала и несильное давление со стороны пытающегося его убить кретацийца. На дисплее сенсориума отображалась мешанина визжащих предупреждений, а изображение доспехов было раскрашено в жёлтый, оранжевый и красный цвета. Места повреждений и пробоины заполнялись серым герметиком. Дикарь продолжал бить по шлему кулаком и клинком до тех пор, пока Дума не оторвал ему голову.

Вскочив на ноги, капеллан принялся стрелять из болт-пистолета. Оставляющие золотые следы снаряды скосили Апостола, что угрожал Мике сбоку, и кретацийца с хирургическими шрамами, которые говорили о генетических улучшениях. Переведя оружие, он разорвал на части Апостола в древней ржавой броне.

Затем к Думе повернулся космодесантник Хаоса, перед этим обезглавивший заступника.

Капеллан уклонился от окутанного молниями силового кулака чемпиона, одновременно блокируя стремительный выпад силовым мечом в другой его руке. Навершие рукояти оружия было украшено золотой ультимой с драгоценным камнем внутри. Дума разрядил магазин болт-пистолета в лицо второго предателя с бледной кожей и наростами из кости и меди. Расчленитель парировал каждый удар мечом, при этом уворачиваясь от силового кулака, и в один момент впечатал свой шлем в незащищённую голову чемпиона, после чего разорвал верхнюю часть живота изменника крозиусом.

Органы еретика влажно шлепнулись на скалобетон.

— Сангвиний наблюдает за нами, братья! — взревел Дума, откидывая очередного смертного обратно к его родичам, но те не отступили. Поджарые и мускулистые дикари отказывались бежать прочь. Они были лучшими представителями народа Кретации, и при иных обстоятельствах они бы даже могли стать его братьями. Капеллан убил их так же, как убил бы любого другого еретика. — Пусть не ослабнет ваш гнев, как и целеустремлённость. Не щадите врага и каждой забранной жизнью чествуйте его, кто дал вам вашу!

— За Кровь! — завыли воины Думы. — Мы – гнев! Мы – смерть!

Они врубились в толпу культистов и Апостолов с неумолимой свирепостью. Мика прикрывал капеллану спину, орудуя реликтовым клинком и оставляя в рядах еретиков кровавую борозду. Пашар же обрушивал на врага свои пси-силы. Дума никогда прежде не видел, чтобы тот выказывал такое мастерство и ярость. Псайкер раскидывал смертных и еретиков-астартес волнами тускло-красной энергии или сжигал тех багровым огнём, а целые отряды противников падали на колени, когда библиарий сдирал с них кожу, едва заметно двигая пальцами.

Если прежде еретики отступали, то теперь они проявляли упорство и несгибаемость. За каждый сантиметр земли имперцы дорого платили кровью, которая плескалась под сабатонами Расчленителей. Их братья погибали, разорванные цепными клинками Апостолов или скошенные сосредоточенным огнём рабов. Думе требовалась вся его сила воли, чтобы не сорвать шлем и не начать испивать кровь с земли. На лбу капеллана выступал пот, но он отказывался подчиниться жажде.

Шум боя рассёк свирепый вой, сопровождаемый механическим рычанием.

Задрожала земля, хотя Дерон стоял на месте.

Сквозь толпу еретиков-астартес и человеческих рабов прокладывал себе дорогу кошмарный сплав демонической плоти и порченного варпом керамита, абсолютно не заботившийся о том, что каждый взмах его силовых кулаков и поступь ног с растопыренными когтями проливали кровь союзников. Внешне он являл собой мерзкую пародию на дредноута модели «Кастраферрум» с угловатым корпусом, покрытым божественными рунами и украшенным зубоскалящими черепами. Его гнусная, рождённая варпом плоть бугрилась и морщинилась вокруг сочленений и поршней, а ещё пульсировала багровым светом при каждом совершённом убийстве. На поверхности наголенных пластин из биокерамита зловеще ухмылялись рогатые демонические лица, которые издавали неприятный рык и слизывали проливаемую кровь. От ужаса по спине капеллана пробежали мурашки, когда под следами осквернения он разглядел едва заметный символ Расчленителей.

Дерон бросился навстречу твари с бессловесным рёвом.

Капеллан же переключил своё внимание с хелбрута, уверенный в том, что перворождённый справится с новой угрозой, и тут же на ретинальном канале погасла жизненная руна – это одного из штурмовых заступников обезглавили цепной глефой. Сердце Думы забилось ещё быстрее. Лазерные лучи били по его доспеху, а пули высекали из керамита искры. Оказавшись перед толпой порченых дикарей, космодесантник описал крозиусом широкую дугу, круша черепа и грудные клетки, вырывая конечности из суставов. Раздавались панические вопли, во все стороны брызгала тёмная кровь. Цепной топор оставил глубокую борозду в латах капеллана, разорвав фибросвязки и сервомышцы, после чего Дума отвёл от Туриэля смертельный удар и разрубил нападавшего на куски. Тем временем, Расчленители продолжали своё медленное кровавое продвижение к внутреннему двору. Капеллан на мгновение остановился, чтобы поднять на ноги упавшего брата.

Завыв, Туриэль ринулся обратно в бой.

Когда раздался ещё один искажённый воксом крик, капеллан развернулся, убивая кретацийца почти что пренебрежительным ударом крозиуса. Увиденное Думой сбило его порыв.

Эвисцераторы Дерона глубоко погрузились в наклонную броню хелбрута и начали вгрызаться в варп-плоть вокруг поршней бедра. Эмиссар двигался медленно из-за собственных оплавленных поршней из дюрастали и повреждённых сочленений. Хелбрут же практически не пострадал, хотя из нескольких его ран вытекала смазка и ихор. Он впечатал кулак в боевую машину Расчленителей. Потом ещё раз. И ещё. Украшения разлетались на осколки, напоминавшие сверкающие капли дождя, а шум битвы рассекал тошнотворный треск. Дума открыл огонь по хелбруту, но болты лишь высекали искры или же поглощались мерзкой варп-плотью, которая складывалась в силуэт, походивший на тело астартес без брони.

Не обращая на капеллана внимание, хелбрут оторвал одну из рук дредноута, после чего из воксмиттера первого вырвался безумный вой. Дерон взревел и рубанул по боевой машине изменников оставшимся эвисцератором, однако враг перехватил оружие и сломал его. Хелбрут бил по саркофагу эмиссара до тех пор, пока бронированный корпус не треснул. Из пробоины полилась амниотическая жидкость, но Дума был слишком далеко, и потому не увидел находившийся внутри обезображенный труп.

На дисплее капеллана вспыхнуло предупреждение, и он улыбнулся.

— За Сангвиния! — прогрохотал Дерон. — Сангвиний и Кретация!

Хелбрут и эмиссар исчезли в яркой словно звезда вспышке ядерного огня.

Вокс наполнился гневными клятвами отомстить, когда Расчленители возобновили атаку. Вместе с Микой Дума бросился на отделение Апостолов. Убивая, они восхваляли Сангвиния и его ярость мудрёными литаниями и стихами, которые становились всё более невразумительными по мере того, как гнев космодесантников выходил из-под контроля. Оборонительная линия Апостолов вновь начала прогибаться под натиском Расчленителей. Имперцы пробивались во внутренний двор, где воины капитула тренировались в полном составе или как отдельные ударные группы в случае необходимости. Теперь же во дворе располагался вооружённый лагерь со сборными конструкциями, большими палатками, складами боеприпасов и учебными пунктами. Флаги из чешуи и меха хлопали на ветру, который нёс дым и пламя. Ничто не могло устоять перед яростью Расчленителей.

— Дума, — сказал Мика, поднимая клинок. — Владыка еретиков.

Капеллан взглянул туда, куда указывал чемпион, и кровь застыла в его жилах.

На балконах цитадели, которые поддерживались рукой высеченного ангела в балахоне, стояла группа наблюдавших за битвой предателей в ремесленных и терминаторских доспехах. Презрительно скривив губы, Дума издал звериный рык. Он узнал реликвии древних героев со множеством знаков почёта и списков убийств, что пристыдили бы и несколько недавно основанных капитулов.

Но вот их повелитель…

— Нет, — прошептал Дума, чувствуя, как ярость сменяется ужасом. — Нет… Нет… Нет… Нет!

Он убил ещё одного еретика, чья голова взорвалась в брызгах багровой витэ.

— Не может быть. Они бы не посмели… Такое оскорбление…

— Я тоже это вижу, капеллан, — произнёс Мика. Его ярость снова начала выходить на первый план, пока клинком он оставлял дымящиеся прорехи в доспехах еретика. — Перед нам не иллюзия.

Владыка Апостолов намного превосходил размерами членов своей свиты. Его терминаторский доспех относился к древней модели с толстыми пластинами багрово-пепельного керамита поверх усиленной пластали и адамантиевого экзоскелета. Гигантские кулаки обладали чудовищной красотой и смертоносностью, а вокруг каждого пальца потрескивали щупальца актинической энергии. Зубья подвешенных снизу цепных клинков перемалывали воздух. На тыльных сторонах перчаток имелись штормболтеры, на чьих стволах до сих виднелись ангельские крылья.

Он знал эту броню так же хорошо, как и любой Расчленитель, ибо помнил её во всех деталях по пиктам и картинам в архивах «Виктуса» и священных помещениях флагмана.

Багровые Латы. Доспехи Амита.

Дума взревел, когда по спине медленно побежали мурашки от холодного словно лёд осознания, тут же смытого волной чего-то более тёмного – гневом убитого ангела, воплощённого в одном из его сыновей. В груди капеллана начала пульсировать Чёрная Ярость, а живот и ноги пронзила фантомная боль. Крылья за спиной были разорваны и обезображены сотней свежих ран. Он смотрел глазами Ангелами и убивал кулаками Ангела. Он ревел от боли Ангела, крича как на верных сынов, так и на еретиков, но ему всё-таки удалось удержаться и не обольстится притягательной силой Чёрной Ярости.

— Клянусь песками Священного Баала и кровью нашего отца, я убью этого ублюдка за его святотатство.

Капеллан не увидел, как за ним стали закрываться ворота внутреннего двора.

Глава тридцатая

Барахиэль шёл древними путями мертвецов, по которым на протяжении десяти тысяч лет апотекарии и капелланы несли павших Расчленителей в их последнее путешествие. Камень здесь был высечен мастерски, но его идеальные линии скрывались под толстыми слоями грязи. Когда космодесантник вытер её, то увидел стенные росписи и фрески с изображением Расчленителей во время совершения ими героических деяний, давным-давно забытых Империумом. Этому поспособствовал кровавый вихрь, успевший поглотить репутацию капитула за последние несколько тысячелетий.

Он улыбнулся и захромал глубже во тьму по направлению к крипте.

Апотекарий шагал осторожно, полагаясь на инстинкты и точность картолита. Боль пронзала его бедро в том месте, где клинок воина роты смерти разорвал кожу и мышцы, поэтому Барахиэль шёл словно увечный, словно одряхлевший старик без трости. Расчленитель добрался до крутой лестницы, и на его авточувства опустилась завеса мрака. Даже установленный на ранце люменатор пробивал темноту лишь на несколько метров вперёд. Когда ступени закончились, космодесантник оказался в узком проходе и продолжил свой путь к крипте, пальцами касаясь грубой поверхности камня. Коридор этот был высечен ещё примитивными кретацийцами, а биолюминесцентное свечение тут выглядело как пойманный в ловушку темноты свет, находившийся на самой грани того, чтобы окончательно затухнуть. Эту метафору Барахиэль счёл подходящей и для Расчленителей. Их живо пылающие души боролись с Яростью, которая угрожала погрузить воинов во тьму.

И всё же тьма, как это обычно случалось, могла потушить даже самые яркие огоньки.

От вызванной бомбардировкой дрожи осталась лишь слабая вибрация, добиравшаяся до икр апотекария сквозь необработанные камни. Зубья его цепного меча вспарывали темноту с гортанным урчанием, которое не уступало раздражительным рыкам зверя в душе Барахиэля. Эта часть Расчленителя жаждала того, чтобы он высвободил собственную жестокость и устремился обратно в бой, ощутил адреналиновую горячку убийств. Однако, космодесантник отвергал зверя всеми фибрами своего естества, твёрдо намеренный продолжить миссию. Под ногами апотекария глухо скрежетал щебень и осколки скалобетона. Анальгетики уже изгнали боль из бедра, но ничто не могло избавить Барахиэля от чувства вины и гнева, что выражался в булькающем дыхании и грохоте двойного сердцебиения в ушах.

Он убил Расчленителя, павшего жертвой Ярости.

В конце коридора пара электроканделябров освещала ещё одну серию поблекших со временем мозаик и фресок, лишившихся части изображения вместе с отбитыми кусками камня. Барахиэль смотрел на недавно облачённого в Багровые Латы Амита, рядом с которым стояли сыновья Баала и дюжины других миров. Тёмно-красное воинство билось с орками и зверьми Кретации, чьим когтям и клыкам воины противопоставляли цепные клинки и силовое оружие. У апотекария мурашки побежали по коже при виде воинов в чёрном, коих он сначала принял за капелланов, но потом Барахиэль заметил красные кресты на наплечниках и наколенниках. Рота смерти появилась в тёмные дни Очищения, но с её проклятым наследием будет покончено сейчас.

Не обращая внимания на растущие внутри него страх и ярость, что давили на разум, космодесантник развернулся и подошёл к серой арке, отмечавшей вход в курган. Знаки реклюзиама и сангвинарного жречества отделялись друг от друга символом Расчленителей, а на столбах по бокам были вырезаны кретацийские руны жизни и гибели. Когда Барахиэль сделал последние несколько шагов в направлении склепа, он ощутил в воздухе спёртый запах древней смерти. Какое-то мгновение разум молил апотекария не входить.

Он прошёл под аркой, и ярость в его венах сменилась потрясением.

После Опустошения, когда Барахиэль попал в ряды Расчленителей, ему довелось попасть в катакомбы Аркс Ангеликум. Там апотекарий дивился художественному мастерству, с которым были созданы саркофаги и их ниши. Это зрелище лишило его слов и дыхания. Все рисунки являлись уникальными и мало чем походили друг на друга в плане стиля исполнения и художественных веяний. В большинстве отчетливо угадывалась рука гения. Дума нарёк подобные вещи тратой времени и сил, но Барахиэль сразу же узнал попытку сохранить и почтить частицу человечности в сердцах космодесантников, а также память о братьях и их наследниках.

Расчленители таким не занимались.

Пустые глазницы осуждающе смотрели на него с обеих сторон гигантской пещеры для мертвецов, которые завидовали тому, что он мог ходить и убивать, а они – нет. Пыльные и пожелтевшие ухмыляющиеся черепа очерчивали усыпанные костями прямоугольные участки пола, которые занимали многие километры площади. Чудовищный поцелуй войны оставил на изломанных и сплавленных останках отметины от попаданий пуль и следы клинков. Много где виднелись и признаки воздействия инструментов апотекария, о чём говорили метки фиксации для кибернетических органов и укороченные конечности, к коим должна была крепиться аугметика. Пред взглядом Барахиэля лежала оголённая память капитула, целая империя смерти, построенная на резне и грехах.

Кости тянулись дальше, чем видел Расчленитель, и даже предоставляемое шлемом увеличение не позволяло увидеть границу. Слабое, но постоянное свечение биолюмов, расположенных в тёмных глубинах и на умопомрачительной высоте, выделяло узкие дорожки, благодаря которым капелланы и сервы реклюзиама могли почтить и предать земле новых мертвецов. Тишина стояла идеальная, а неподвижность нарушал лишь орбитальный штурм. Все кости лежали там, где их положили, не сместившись ни на миллиметр из-за бомбардировки или с течением времени. В склепе не раздавался даже малейший треск. А ещё апотекарий не видел на черепах и камнях отметок о личностях павших. Он задумался, почему мертвецам не оставили имён после смерти, и почему целые поколения переживших их боевых братьев были лишены возможности оплакивать товарищей.

Разве на службе Императору они не заслужили такой небольшой чести?

Барахиэль направился глубже в пещеру, осторожно шагая по маленьким камням виляющей дорожки. В как будто случайных местах среди костей были расположены скалобетонные квадратные плиты – серые островки в кремовом море. Абсолютно ровную поверхность каждого украшал символ капитула с тонкой рамкой из стилизованных черепов. Плиты сильно уступали в размерах сложенным из костей стенам, и лишь продвинувшись дальше апотекарий осознал истинные масштабы захоронений. Помимо безымянности останков теперь он размышлял и о назначении этих плит. Возможно, таким способом почиталась память тех, чьи кости не удавалось забрать для погребения.

И лишь спустя почти полчаса к нему пришло осознание.

Все сыновья Сангвиния были равны в смерти, и не важно кем они являлись при жизни: Кровавыми Ангелами, Расчленителями, Золотыми Сынами или Ангелами Обагрёнными. Воины встретят своего повелителя одинаково, и точно так же Великий Ангел примет каждого. Расчленители претворили эту мысль в реальность, делая павших безымянными, чтобы капитул скорбел по ним вне зависимости от их триумфов и неудач. Оплакивать одного Расчленителя – значит оплакивать всех.

Простая чистота этой практики заставила его улыбнуться.

Барахиэль продолжал медленно идти по склепу. Течение времени искажалось, но апотекарий не обращал на это внимание. Эмоции застилали мысли о том, что привело его сюда, однако, в конце концов, он заметил среди костей каменный череп с тёмно-красным крестом роты смерти над левой глазницей. Расчленитель медленно подошёл к нему в поисках входа. Тот был мастерски замаскирован благодаря углу расположения и окружающим его останкам.

Проход был полностью сделан из костей, между которыми Барахиэль заметил идущие тонкой линией розарии. На каждом был выгравирован скалящийся череп роты смерти. По спине апотекария пробежала странная волна холода. Расчленитель двигался аккуратно, чтобы не задеть бронёй кости, ибо боялся оскорбить этим мертвецов. Здесь не имелось люменов, поэтому он шёл в тенях до тех пор, пока не добрался до железной двери с отметками сангвинарного жречества, реклюзиама и роты смерти. Последняя располагался над двумя другими.

Однако, ни одна не принадлежала ни Кровавым Ангелам, ни их верховному капеллану.

Пробормотав проклятие, Барахиэль дал древнему биосканеру взять свой генетический образец.

— Обнаружен геном Расчленителей, — раздался шипящий голос, после чего со скрежетом открылась дверь. За ней находился неосвещенный проход из пожелтевших костей, в котором стоял затхлый воздух. — Средства противодействия отключены. Доступ получен.

Апотекарий вошёл в подземелье роты смерти, и его сердца клещами сжала скорбь, одновременно ледяная и обжигающая. Это было будущее, за которое он сражался, высеченное в сломанных, окаменелых костях и воплощённое в перворождённом, которого Барахиэль убил в Базилике Памяти. Космодесантник шагал глубже в тёмный склеп и смотрел на останки, что тянулись дальше, чем мог увидеть апотекарий. Говорят, капелланы вели запись воинов, ставших жертвой Чёрной Ярости: как тех, кто находился под их присмотром, так и вообще каждого за всю историю Расчленителей. Барахиэль вдруг усомнился в правдивости этого заявления.

Мертвецов и проклятых было слишком много, чтобы вести точный счёт.

Он продвигался вперёд мимо груд фрагментов костей и расколотых черепов. Погребённые здесь останки были повреждены даже сильнее, нежели те, что принадлежали не поддавшимся Изъяну воинам. Для Барахиэля это было ярким свидетельством того, как проклятые страдали в хватке Ярости. Факт погребения в неосвещённой и запечатанной крипте мог говорить ему о стыде и скорби, но в том, как именно лежали кости, он видел братскую гордость и уважение. После смерти павшие оставались братьями и почитались точно так же, как и остальные.

Апотекарий добрался до конца крипты, где находился отмеченный тремя символами портал.

Сердце Барахиэля затрепетало, когда он увидел, как располагался текст, хотя разум продолжал повторять предупреждение Думы словно сервитор, которые раз за разом бормотал один и тот же аудиофрагмент. Проведя рукой по панели доступа, Расчленитель заметил геносканер в виде обсидианового квадрата, после чего снял перчатку и засунул руку внутрь устройства. Он ждал, что его неизбежно ужалит игла.

Однако, ничего не произошло даже спустя несколько минут.

Апотекарий попытался силой открыть портал, чьи ржавые петли исполняли симфонию треска, скрипа и скрежета. Когда Барахиэль обратился к гневу, который испытывал в бою с воином роты смерти, петли завизжали и, наконец, поддались. В помещении за порталом царила кромешная темнота, словно пойманное в ловушку пещер биолюминесцентное свечение не осмеливалось проникать внутрь. Инстинкты вопили, требуя повернуть назад, но космодесантник укрепил сердце вновь обретённой решимостью. Ярость будет побеждена, и Расчленители вернут себе уважение Сангвиния. Он включил люменатор.

Прошлое перестанет управлять будущим.

На грубой поверхности каменных стен виднелись следы когтей, оставленные пятипалыми руками. Они накладывались друг на друга и пересекались, что говорило скорее о всплесках неистовой жестокости, нежели о попытках выбраться. Пол усеивали окаменелые уродливые кости, которые больше напоминали результат неудачного эксперимента безумного геномансера, а не скульптурное совершенство воина Адептус Астартес. Тут не было ни намёка на почтение даже после смерти. Ощущалось лишь чувство стыда, коим мышцы апотекария наливались словно свинцом. Даже Барахиэль, закалённый видами того, как неудачная имплантация прогеноидов могла обезобразить и исказить человеческое тело, почувствовал нечто большее, чем просто лёгкая тошнота, узрев столь катастрофические отклонения. Разум вновь начал умолять космодесантника вернуться обратно в бой, взывавший к его крови, но Расчленитель отказался, продолжая двигаться вглубь кургана.

Идя всё дальше, он лицезрел останки существ прямиком из детских ночных кошмаров. Они демонстрировали сгорбленные спины, раздутые грудные клетки и непомерно большие черепа, а также деформированные челюсти с зубами настолько длинными, что они выходили за пределы описания простых клыков. Неровные и тонкие как иглы, те походили скорее на зубы тварей, обитающих в самых тёмных глубинах океанов, и ничего подобного не должно было вырастать в человеческом рту. На кончиках пальцев виднелись изогнутые когти, а у некоторых скелетов имелись сильные искривления или следы неестественного роста костей.

Если катакомбы за пределами этого помещения являлись частью объединённой памяти капитула, то эта их часть была мгновением стыда и угрызений совести, погребённым под наложенными друг на друга слоями ярости, скорби и отрицания.

К тому моменту, как Барахиэль пересёк курган, счёт мутировавших скелетов шёл уже на сотни. Установленный на ранце люменатор осветил труп в древней и ржавой силовой броне, покрытой пылью и паутиной. Он был прислонён к стене и окружён искажёнными мертвецами словно учитель в воспитательном доме. Опустившись рядом с ним на колени, апотекарий аккуратно стёр с наплечника патину и увидел древний символ верховного сангвинарного жреца.

В окаменелых пальцах тот сжимал медный стазис-цилиндр, работавший даже несмотря бесчисленные сотни лет заточения в этой гробнице. Микронити голубого света внутри удерживали аккуратно сложенный кусок пергамента. При виде такого небрежного отношения к столь ценной технологии Барахиэль нахмурился и принялся обыскивать труп до тех пор, пока не нашёл ключ в виде небольшого фрагмента монофиламентной цепи. Он вставил ключ в узкое углубление в форме символа капитула на поверхности цилиндра и достал содержимое. Развернув трижды сложенный кусок пергамента, апотекарий за считанные секунды изучил всё написанное на нём.

Ноги Барахиэля подогнулись, когда на его разум обрушился вес обретённого знания.

Глава тридцать первая

Дума отпрыгнул, когда к его горлу с визгом устремились парные цепные топоры, чья песнь вещала о ржавчине и ужасном состоянии оружия. Мономолекулярные зубья резанули по нагруднику капеллана, вырывая из него крупные куски керамита, после чего Апостол бросился вперёд, держа наготове поднятые клинки. Расчленитель парировал каждый удар. Лицо еретика являло собой маску из старой крови и свежей ненависти. Схватив предателя за горло, Дума впечатал шлем в усиленную лобную кость, и та раскололась с глухим треском. Капеллан врезал крозиусом по подбородку изменника, из-за чего голова оторвалась от тела в брызгах тёмной крови.

— Лорд, — прорычал Мика, разрубая Апостола от шеи до таза, — слева.

Капеллан направил болт-пистолет в сторону ещё одного еретика, а затем выпустил очередь разрывных снарядов, что раскололи визор противника и оставили воронку в черепе за ним. Сместив прицел, он распылил несколько групп мужчин и женщин в медных панцирях и тёмно-красных солдатских куртках. У нескольких бойцов были видны шрамы, указывающие на различные стадии имплантации геносемени. Из потайных ворот в стенах и башнях хлынуло ещё больше смертных, которых гнали вперёд надзиратели с зажатыми в кулаках хлыстами и изрезанные фанатики с неприкрытыми дарами своих богов. В их глазах пылала нездоровая гордость, и Дума скривился при виде столь открытой демонстрации порождённых Хаосом мутаций. Застрелив трёх тварей, капеллан извлёк пустой магазин.

Лазерные заряды с хлопками били по нагруднику, а пули со звоном отскакивали от керамита словно стальной дождь.

Капеллан поднял взгляд и выругался, скрежеща зубами.

Из бойниц в стенах защитники выпускали вниз множество лазерных лучей, которые сплетались в сапфировые и рубиновые сети. Чихающие болтеры в руках наступающих Апостолов выпускали снаряды с раскатами металлического грома, в то время как еретики на подготовленных позициях вели огонь из более тяжёлого оружия. В воздухе пахло фицелином и кровью, а Расчленители шатались и падали. Они убивали, но и сами погибали под массированным обстрелом или от ювелирно точных залпов Апостолов Ярости. Их символы на дисплее капеллана окрашивались серым.

Дума наблюдал, как руны с шипением исчезают одна за одной, словно жир на сковороде. Его рота таяла. Сорок пять. Сорок четыре. Тридцать девять. Тридцать семь. Отделение Тойво было полностью вырезано воинами в древних доспехах типа «Катафрактарий». Самого же сержанта разорвал на куски чемпион терминаторов со зловеще изогнутыми молниевыми когтями. Ярость внутри капеллана нарастала, его разум всё глубже погружался в чёрно-красный туман, который грозил поглотить рассудок космодесантника. Он практически не почувствовал ни взрыва болт-снаряда, чьё попадание пришлось в пластрон словно удар под дых, ни вошедшей в грудь шрапнели. Всё это блекло и становилось малозначимым на фоне гнева, который побуждал Думу лишь к тому, чтобы с головой отдаться внутренней нужде учинять резню, но капеллан контролировал каждый свой остервенелый удар, в то время как боль сдабривала мышцы Расчленителя адреналином. Гнев получит над ним контроль лишь тогда, когда не останется других вариантов.

— Лорд, — гаркнул Адариэль, сражаясь с Микой спина к спине. Клинок первого оставлял в воздухе дымку из крови и мельчайших частиц плоти, а у его ног росла груда трупов. — Предатель… Он сбежал.

Дума бросил взгляд на балкон и увидел, что это правда.

Гнев возгорелся с новой силой, а перед глазами возникли воины в незнакомых доспехах и транспортные магистрали и переходы, которых он никогда прежде не видел. Мертвецов в форме Имперской Армии и броне золотого, белого и красного цветов было столько, что кучи доходили ему до пояса. При виде такого количества погибших с его губ сорвался вой, что заглушил гудящие боевые горны осквернённых титанов, рушащих далёкие стены.

Реальность вернулась к Думе с попаданием болт-снаряда, от которого по глазным линзам пробежала паутина трещин.

— Где он? — рявкнул капеллан, вырывая глотку очередному смертному.

— Уходит к реликварии, лорд, — выдохнул Пашар.

Зрение Думы вновь омыло чёрным и красным, после чего он внезапно ощутил болезненное предчувствие того, что сейчас перед ним возникнут железные переборки и изумрудное пламя. Капеллан узрел окутанную тьмой фигуру – зловеще ухмыляющегося призрака невероятного врага, который возвышался над Расчленителем. Его лик был непостоянен и всё время менялся. Появлялось то лицо Гора Луперкаля, то морда разъярённого краснокожего демона с клыками. Дума ничего не знал о значении увиденного, ему было известно лишь одно – он столкнулся либо с Яростью, либо со следом пророческого предвидения Сангвиния.

На деле же, капеллану было плевать. Сейчас его заботило лишь смертоубийство.

Дума бросился к отряду гвардейцев-изменников с символами полка на панцирной броне и лазвинтовками, которые были осквернены восьмиконечными звёздами. Он убивал и убивал, выплескивая на людей злобу за то, что те посмели вторгнуться в царство Императора и дерзнули запятнать родной мир его нового капитула своим присутствием. Смертный взорвался от попадания шального болта, забрызгав капеллана кровью. Ещё один снаряд попал в шлем Расчленителя и сдетонировал, но космодесантник лишь рассмеялся. Затем он восстановил дыхание, выплевывая расколотые зубы в шлем. Вдоль губ Думы протянулись кровавые ниточки.

— Почему туда?

Капеллан подозревал, что уже знал ответ на этот вопрос.

— Именно там находится источник порчи, мой лорд, — сказал Пашар голосом, едва слышным из-за хриплого грохота в небесах. Собравшиеся грозовые облака начали изливать на землю кровь сплошной завесой. — Варп-портал, через который они надеются распространить её и в других мирах.

Перед глазами Думы возникли чёрные пятна, порождённые двойным оскорблением Апостолов.

— Этого не случится. Расчленители, наступаем. Убьём их повелителя немедленно!

— Нам до него не добраться, мой лорд, — произнёс Адариэль, разрубая еретика с когтями и крыльями как у рукокрылых. Содрогнувшись, тот умер, а тень его трясущейся демонической души отправилась в варп. Мика же прикончил более крупного близнеца твари. — Враг зашёл с флангов и окружил нас.

— Нужно отступить, — добавил Пашар. Его голос мало чем отличался от простого скрипа. — Мы потеряли инициативу, и скоро нас останется слишком мало, чтобы продолжать штурм. Необходимой отступить и приказать «Судье» уничтожить это место с орбиты вместе с занимающими его еретиками.

Дума ничего не ответил. Перед глазами капеллана возник рычащий цепной меч, чьи адамантиевые зубья проскрежетали на расстоянии ширины пальца от визора Расчленителя. Второй удар пришёлся на предплечье, расколов керамит и разорвав плоть. Нервные окончания Думы омыла боль. Апостол вытащил клинок и обрушил его сверху внизу, рубя тело капеллана по диагонали. Из прорех в доспехе потекла кровь. В ответ Расчленитель впечатал крозиус в нагрудник изменника, распыляя и броню, и органы под ней.

— Отступить куда, библиарий? — усмехнулся Мика и показался на запечатанные ворота. Те дрожали, пока верные Императору бойцы и танковые экипажи отчаянно пытались через них пробиться. — За спиной – закрытые ворота, а впереди – враги с обнажёнными для наших клинков глотками. Мы не смогли бы сбежать даже если бы захотели.

— Не все из нас собираются сегодня умереть, чемпион.

— Пролить больше крови, пожать больше жизней. — Смех Мики исказился и превратился в сдавленный от ярости вой. Он прыгнул прямо в отделение Апостолов, после чего клинок чемпиона засверкал, оставляя за собой дымчатые ленты из крови и плоти. — Мы убиваем до тех пор, пока не убивают нас, библиария. Вот какую истину исповедует наш капитул.

Оглянувшись, Дума увидел, что всюду вокруг него именно это и претворялось в жизнь.

Их последний агрессор – брат-сержант Кастивар – шатался, а его доспех был пробит в дюжине мест. Перчатки воина изрыгали потоки кислотного огня, растворявшего смертных и астартес-еретиков. Те падали на землю пред буйствующим Расчленителем словно скашиваемая пшеница. Оказавшихся слишком близко Кастивар измельчал гигантскими кулаками, в то время как самого агрессора при этом били цепными клинками и силовым оружием. Болты обрушивались на космодесантника со всех сторон, а плазменные заряды выжигали в броне глубокие выемки. Взорвавшаяся канистра с прометием омыла Расчленителя жидким пламенем, после чего он забил ещё одного еретика, выкрикивая проклятия. Огонь плавил затворы доспехов, но отражающая биосигналы Кастивара линия стала плоской лишь когда на шлем агрессора опустился громовой молот.

Расчленители сражались небольшими группами, изолированные друг от друга кольцами окружения из Апостолов и их смертных союзников. Воины бились спина к спине, вырезая противников с безжалостной эффективностью, которая вызвала бы у Сета и Амита гордость. Они никого не оставляли в живых, поэтому никто не хныкал, не изрыгал содержимое желудка и не собирал выпущенные кишки на последнем издыхании. Каждый удар нёс смерть. Тем не менее, погибали и Расчленители, получавшие десятки ранений, а священная кровь Сангвиния проливалась на землю, где разбавлялась и осквернялась, смешиваясь с витэ предателей.

Они подпитывали наш гнев, чтобы заманить сюда. Они завели нас в огневой мешок.

Такова была неприятная реальность, как и истина, заключавшаяся в том, что Расчленители оказались в такой ситуации из-за Думы. Мысль об этом впечаталась в его разум. Капеллан обезглавил изменника с бычьими чертами, после чего во все стороны от нагрудника космодесантника брызнули искры, когда по керамиту резанул цепной топор. Расчленитель вмял визор напавшего, но затем силовой клинок другого противника оставил в его пластроне дымящуюся прореху. Рёбра Думы пронзила горячая боль. Второй удар был отражён под плохим углом. Кровь покрывала чёрную броню капеллана, который продолжал убивать с именем Сангвиния на губах, раскалывая черепа и грудные клетки. Выпущенные из болт-пистолета снаряды взрывались в глотках. Землю вокруг усеивали тела и части тел, грозившие лишить капеллана подвижности.

Пульсировавшая в его крови Ярость требовала больше.

На ногах оставалось лишь тридцать воинов да небольшая группка дикарей, переживших контратаку по какой-то счастливой случайности, однако, у Думы не было времени восхищаться их стойкостью, ибо к его шлему устремился цепной кулак. Расщепляющее поле крозиуса отсекло руку еретика со звуком громового раската, а обратным ударом капеллан расщепил череп врага. Мощный залп лазерного огня рассёк воздух так близко к щеке Расчленителя, что вспузырился лак. Тем временем, «Копьё Сангвиния» продолжало вести бой, превращая трупы смертных и Апостолов под своими антигравитационными пластинами в светло-красную массу. Под огнём расчётов группового оружия на стенах корпус машины лишился крупных кусков керамита, хотя в ответ «Репульсор» уничтожил немало позиций противника. Гатлинг-пушка и шквальные тяжёлые пулемёты проделывали кровавую полосу в рядах приближающихся изменников.

Дума сомневался, что даже с танком они протянут долго.

— К «Копью Сангвиния»! — закричал он, указывая на машину рукой с пистолетом. Капеллан ненавидел каждый срывающийся с губ слог, ибо раздражённый рёв зверя в его крови отзывался в черепе резкими вспышками боли. Дума убил ещё одного еретика в шлеме с гребнем-лезвием, который так любили Пожиратели Миров. — Сформировать оборонительный периметр вокруг «Копья Сангвиния»!

К чести Расчленителей, они мгновенно исполнили отданный приказ, когда дисциплина, которой воины обладали ещё будучи Неисчислимыми Сынами, взяла ярость на поводок. Болт-винтовки, тяжёлые пистолеты и плазменные выжигатели образовали стрелковые линии, а сваленные в кучу трупы друзей и врагов стали баррикадами. Погибло ещё несколько космодесантников, прикрывавших отступление своих братьев. Чёрная Ярость обжигала вены Думы, пока зверь внутри требовал от капеллана, чтобы тот омылся кровью и смертью.

— Лорд, мы не можем продолжать так и дальше, — произнёс библиарий скрежещущим как сталь голосом.

Дума увидел правду в словах Пашара. Капеллан обезглавил очередного еретика. Ещё три жизненные руны окрасились серым. Настроив воксмиттер на максимальную громкость, Расчленитель воздавал хвалу благословенному Сангвинию, укрепляя свою душу и души его братьев пред лицом ярости и приближающейся смерти. Это побуждало воинов сражаться изо всех сил, поэтому вал из мертвецов, по которому приходилось карабкаться изменникам, лишь увеличивался. Предатели были рабами своего гнева, в то время как Расчленители ненадолго взяли собственный под контроль. Вот только он напоминал висящую на острие ножа каплю крови, готовую сорваться вниз.

— Нужно что-то сделать! — настаивал библиарий, после чего в воксе раздался хор сдавленных согласных голосов.

Пашара поддержал даже Мика, сражавшийся вместе с остатками собственного отделения и отделения Адариэля.

— Долг требует, чтобы мы выжили, — сказал Адариэль. — Умереть здесь — значит оставить еретикам контроль над миром. Мы не можем позволить себе так запятнать честь Ангела.

Подобравшийся к Думе еретик поднял древний цепной топор, покрытый обрывками плоти и засохшей кровью, но залп реагирующих на массу снарядов скосил и его, и Апостола позади. Капеллан вознёс благодарность стрелявшему воину.

Дума понимал, что необходимо что-то предпринять. На подобный случай у него имелся план, который был их лучшим шансом выбраться из засады победителями.

— Значит, мы должны бросить в бой роту смерти.

Ответом ему были выстрелы и помехи.

— Дума, ты же не всерьёз. — Мика отрубил голову очередному изменнику. От нагрудника чемпиона остались лишь поблескивающие красным осколки керамита. — Их ярость не поддаётся контролю.

— Это безумие, — вмешался. Адариэль, чьи слова подчёркивались звуками выстрелов из болт-винтовки.

— Они существуют как раз ради такой цели. Нужно лишь направить их ярость в нужное русло.

— Лорд, — проскрипел библиарий, — мудро ли освобождать их? Нам следует отступить–

— От меня ты чего хочешь? — проревел капеллан, нажимая на спусковой крючок. Болты рассекли воздух и оставили в нагруднике изменника воронки размером с кулак. — Мы не можем отступить, так как нас отрезали от всех путей отхода. Да даже будь это не так, таким образом мы бы повели себя как трусы. Сдадимся и позволим убить себя? Кто-нибудь из вас хочет умереть такой позорной смертью? — Он многозначительно поднял пистолет. — Предстаньте предо мной, если да.

За всех ответила тишина. Дума переключил вокс-канал и ощутил необычное предвкушение. Формирующиеся слова были готовы сорваться с его уст.

— Командующая кораблём, слушай меня! Приказ отдан. Высвободить роту смерти!

Глава тридцать вторая

Хромающий Барахиэль брёл к свету объятого огнём мира.

Он думал лишь о пергаменте из стазис-цилиндра, который теперь хранился в сумке на поясе. Ему было тошно держать этот предмет рядом, хотя апотекарий и не мог сказать наверняка, зачем вообще взял его с собой. Барахиэль подумал уничтожить пергамент, разорвать на клочки или сжечь в огне одного из освещающих дорогу канделябров, дабы навсегда стереть из реальности записанную на нём позабытую историю. Мысль так привлекла Расчленителя, что он достал пергамент из сумки, но потом замешкался. Какое-то мазохистское чувство гордости не давало космодесантнику избавиться от оружия, которое уничтожило его надежды.

От Ярости не существовало лекарства, а на разорённой Кретации не было их спасения.

Результатом одной единственной попытки найти исцеление стали мертвецы в кургане.

В носу до сих пор стоял тяжёлый запах старой крови с нотками сероводорода, чей источник он никак не мог определить. Барахиэль впечатал кулак в каменную стену, но негромкий лязг железа утонул в грохоте циркулирующей по венам крови. Зрение апотекария рассекли чёрные шрамы, в которых пылал изумрудный огонь. Гудение огромных плазменных двигателей отдавалось вибрацией в его икроножных мышцах, а спина болела от веса подёргивающихся крыльев.

— Я не Сангвиний.

Он крепко сомкнул веки. Мерзкий сероводородный запах становился сильнее с каждым прошедшим мгновением, а под ногами трещали и щёлкали черепа. Палубы «Мстительного духа» были выстланы костями, с которых содрали кожу. В далёких коридорах раздавался грохот болтеров, цепные клинки со свистом и рычанием устремлялись друг к другу. Барахиэль нахмурил брови, услышав неестественные звуки боевых кличей и клятв, выкрикиваемых как лоялистами, так и предателями. Все его мышцы болели, объятые адским огнём. Нанесённые демоном Ка’Бандхой раны ещё не исцелились полностью, но этого и не произойдет.

— Нет, — сказал апотекарий, ещё сильнее смыкая веки и отгораживаясь от видений. Другие ощущения немного потускнели. — Я не Сангвиний. Я не паду жертвой его проклятия.

Барахиэль продолжил идти дальше, однако теперь Расчленителя окружал материальный тёмный базальт сводчатого подвала. Фонари испускали равномерное оранжевое свечение. Он вошёл в длинный процессионный зал, вдоль которого стояли мраморные и гранитные статуи древних героев. Оставленные выстрелами воронки и мелкие выбоины придавали им суровый реализм, как будто воины обратились в вечный камень едва выйдя из битвы. Когда апотекарий вновь бросил взгляд на статуи, те являли собой сгорбленный и искажённые пародии на астартес, чьи ангельские лики были испорчены клыками и бездонной яростью.

В разуме Барахиэля опять возникли образы существ из крипты.

Тот позор, на который намекал Дерон, и который описывался в тексте на пергаменте, был вызван не тем, что попытка излечить Ярость провалилась, а тем, что её вообще попытались излечить. Они являлись ангелами гнева, и их величайшая сила заключалась во внутренней борьбе против Чёрной Ярости. Эта борьба служила им основным источником связи с отцом, и от неё не следовало избавляться с помощью генетических манипуляций, если такое вообще было возможно.

Отвращение сдавливало его горло словно фантомные руки Гора.

Хромая, он подошёл к ряду панелей, привлечённый руническими идентификаторами Четвёртой роты. За бронестеклом виднелась пылающая Кретация.

Крепость-монастырь лежала в руинах, целые секции были обрушены, казематы и башни с батареями – взорваны. От них остались лишь грубые эскалады из окровавленных каменных обломков. Оставшиеся противовоздушные орудия и орбитальные батареи молчали, а после падения щитов исчез запах жжённого воздуха. Оружейные и служебные строения превратились в кучи опалённого щебня и искривлённой арматуры. Казармы же стали местами резни и взаимного истребления противоборствующих сторон. В небесах пульсировал оранжевый свет от горящих полей и лесов, которые теперь выглядели как нарисованные углём наброски.

Ревели болт-винтовки. Визжали цепные клинки. Жизнь стекала на землю вместе с витэ.

Звуки бойни находили отклик у зверя в крови Расчленителя.

Он сулил Барахиэлю мощь и побоище в обмен на свободу, обещал поделиться чувственным опытом и фрагментом сознания, что хранились в разуме апотекария. В разуме, который теперь не принадлежал ему полностью. Соблазн был притягивающим и ужасающим одновременно. Это была вшитая в генокод неутолимая жажда проливать кровь. В вокс-бусине раздались искажённые вокс-перехваты с завываниями и боевыми кличами его братьев, что задыхались от скованной в их душах Ярости.

Апотекарий чувствовал, как сам теряет себя, отдаваясь искушению.

Зверь бился в цепях разума космодесантника, и когда он обнаружил, что те ослабли, удовлетворённо заревел. Эти оковы были выкованы из воспоминаний и идеалов, из опыта и убеждений, из тех вещей, которые в сочетании друг с другом являли собой фундамент личности Барахиэля. Всё то, чем являлся апотекарий, удерживало создание в его тюрьме. Оно нашептывало ему через решётки, прельщая обещаниями крови и смерти, выбивая из него жизнь руками Архипредателя, в то время как Тронный мир пылал, став жертвой ярости Гора.

— Я не поддамся проклятию моего отца, — едва слышно произнёс Барахиэль.

Апотекарий свернул в сторону от балкона и направился к руническим сигнум-указателям братьев. Хромающий Расчленитель поднимался вверх по длинной лестнице, преодолевая каменные ступени слишком маленькими для астартес шагами. Находящиеся на вершине смертные сначала испытали мгновение трансчеловеческого ужаса, а затем открыли огонь. Пули со звоном отскакивали от брони, лазерные лучи оставляли пунктирные следы и опалины на пыльных белых пластинах. В оптике Расчленителя отражались покрытые ржавчиной и грязью клинки.

Они пылали багровым огнём, являя собой воплощённый гнев.

Барахиэль сорвался на бег, удивлённый собственной стремительностью. Пули и лазерные лучи пронзали воздух рядом с его головой или звенели о доспех, а там, где они пробивали сочленения и кожу, вспыхивала боль. Некоторые смертные зашлись паническими воплями и побежали прочь, стреляя из-за плеча. Самые храбрые остались на месте, решив встретить ринувшегося на них Барахиэля.

Он врезался в стрелковую цепь, ломая кости и сворачивая шеи. Люди хватались за него худыми пальцами. Изменники были сгорбленными хныкающими созданиями в изорванной форме экспедиционных войск, чьи мечи клацали о его золотую броню. Некогда он мог сочувствовать этим заблудшим и презренным людям. Он мог даровать им милосердие или вывести из безумия к свету. Однако те существа, что стояли перед ним, выбрали служение Гору, отвернувшись от просвещения и став предателями. Наградой им за их ересь стал Обагрённый клинок, который с треском расщепляющего поля описывал дуги и выглядел как серебряное размытое пятно в воздухе. Барахиэль убьёт каждого еретического пса, стоящего между ним и его окончательной судьбой. Ничто не помешает их поединку с Гором.

Абсолютная неправильность этой мысли резко вернула апотекария в реальность.

— Нет, — пробормотал Расчленитель. Из его носа текла кровь, а внутри черепа стремительно проносились волны горячей боли. Космодесантник заставил себя увидеть истинный мир с блестящей на камнях кровью, разбросанными оторванными конечностями и кишками, которые тянулись на несколько метров за его спиной, и изуродованные мечом и кулаком тела. К кускам мяса цеплялись обрывки багровых солдатских курток и медных панцирей, а не форма Имперской Армии. — Я – не Сангвиний, и я не под действием его проклятия. Безумия не станет властвовать надо мной.

С каждый ударом сердец эти слова становились всё более пустыми.

Он оставил место резни позади. Барахиэль шёл через тренировочные залы и коридоры, украшенные поблекшими мозаиками, фризами и фресками, которые подробно показывали раннюю историю Расчленителей. Его доспех изрыгал искры и истекал смазкой, так смертные повредили доспех там же, где ранее он уже пострадал от ударов перворожденного из роты смерти. Из трещин в керамите вытекала кровь, хотя клетки Ларрамана уже закрывали раны. Каждый шаг и вздох сопровождался болью, а слабость в мышцах отвлекала от Ярости и сероводородного запаха, напоминавшего гнилые яйца.

Вокс-перехваты становились всё четче, а голоса – различимее.

Барахиэль вышел к парапету над внутренним двором, который люди использовали как огневую позицию. Лязг и рычание силового доспеха заставили их обернуться. Апотекария окутала тонкая кровавая дымка, порождённая взрывающимися головами, а сам он едва чувствовал сокращение мышц, когда нажимал на спусковой крючок. Расчленитель остро ощущал отсутствие горячего притока серотонина. Покончив с врагами, Барахиэль оттолкнул трупы в сторону. Чёрные грозовые тучи изливали потоки кипящей крови, которая пузырилась на поверхности его брони.

Четвёртая рота вела отчаянную битву на выживание во внутреннем дворе в десятках метров под ним. Еретики накатывались на космодесантников бесконечной волной. Выпущенные в упор болты раскалывали керамит и взрывались, раскидывая куски мяса и разбрызгивая кровь, ионизированная плазма испепеляла смертных и астартес, а языки пламени поджигали мундиры и табарды из содранной кожи. Кости ломались камнями, кулаками и рукоятями пистолетов. Черепа трескались. Мужчин и женщин разрывали на части бронированные руки. Расчленители убивали, но и погибали сами.

Капеллан сражался, высвободив весь свой гнев – неистовый и стихийный, как ураган. Крозиус приносил смерть всюду, куда обрушивался, и на мгновение Барахиэль ощутил гордость. Дума родился, дабы стать Расчленителем, а его сердца и душа были выкованы из ярости примарха. Как и все капелланы, он доказывал, что способен пользоваться ею, но не поддаваться.

Раздался грохот.

Барахиэль поднял голову с рыком шейных сервомышц и в клубящихся грозовых тучах увидел слабый огонёк. Это маленькое пятнышко напоминало око первобытного бога, но с каждой прошедшей секундой оно становилось всё больше. Нарастающий визг объекта, движущегося с ускорением свободного падения, вызывал в дёснах апотекария ноющую боль. Снаряды противовоздушных орудий испещряли небо чернильно-чёрными следами разрывов, но хоть тёмная десантная капсула и тряслась из-за обстрела, ничто не смогло в неё попасть. Даже близко.

Включившиеся тормозные двигатели омыли капсулу жаром.

Та рухнула во внутреннем дворе, раздавив тех смертных, кто не успел убежать. Болты начали высекать искры из её перегретого керамита. Апотекарий не знал, было ли это бурление его собственной крови или же просто игра воображение, но он чувствовал мучающиеся души воинов внутри, ощущал их ярость точно так же, как и палубу под ногами. Бронированные лепестки десантной капсулы раскрылись со взрывным сбросом давления.

Наружу выпрыгнули воины в чёрных доспехах, чьи громовые молоты и острые силовые клинки были окутаны расщепляющими энергиями. Вокс наполнился сдавленными криками, а проклятия, которые никто не произносил вот уже десять тысяч лет, обрели новую жизнь. Ярость этих космодесантников взывала к нему, копья новой мучительной боли пронзали его череп. Воздух задрожал от стрельбы, рычания цепных клинков и резких неприятных воплей демонов, когда IX и XVI легионы сошлись в последнем отчаянном бою. В венах Барахиэля выл зверь, чьи цепи рвались звено за звеном, в то время как перед глазами апотекария разворачивалось будущее Расчленителей во всей их ужасающей славе. Сие откровение впечаталось в разум космодесантника. Зарождающийся крик давил на губы изнутри, ярость обрамляло зрение чернотой.

Он взглядом нашёл Думу, расчищающего дорогу роте смерти.

— Ты был прав, брат, — тихо произнёс Барахиэль, чья ярость на мгновение замешкалась словно испуганный огнём волк. Врезав крозиусом по исходящему пеной берсерку, молодой капеллан двинулся к роте смерти, чьи воины прорубали кордон, который защищал вход в цитадель. Мерцающий камень превращался в тёмное железо, а отдача оружия, способного раскалывать континенты, сотрясала палубу под ногами апотекария. В ноздри же бил запах гнилого мяса. — Ярость вечно будет частью нас, как и рота смерти. Ослеплённый страхом, я не видел этого, но теперь узрел.

Воздух заколыхался, обращаясь переборками из окаменевшей плоти. Терминаторы-юстерианцы и Несущие Слово дёргались на палубе из сцеплённых друг с другом черепов, а насыщенный запах крови астартес пробуждал тайный постыдный голод, спрятанный в его душе. На перчатках, словно гирлянды, висели потроха, вырванные в мгновения чернейшей ярости. Он бросил их на палубу, вытащил меч и копье из тел двух сгорбленных, облачённых в чёрную броню луперков, и приблизился к двойным дверям стратегиума. Змеиное око Гора взирало на него так, словно подначивало войти. За дверьми он найдёт свой удел и смерть.

Выдавив грустную улыбку, он на мгновение вспомнил лучшие времена.

— Я хочу, чтобы ты знал, брат. Я прощаю тебе твои грехи.

Ангел Баала зашагал навстречу своей судьбе.

Глава тридцать третья

Рота смерти прорубала сквозь ряды смертных рабов и астартес-еретиков вихрем силовых клинков и громовых молотов. Их оружие описывало в воздухе дуги и оставляло за собой длинные узкие ленты из огня и порченой крови, а снаряды, с грохотом вылетающие из стволов болт-пистолетов, погружались в плоть и доспехи, после чего взрывались, раскидывая осколки керамита и разбрызгивая багровую жидкость. С чёрных как смоль доспехов сползала полужидкая масса, в которую превращалась органика. Жалобные предсмертные крики заглушались свирепым звериным рыком.

Дума наблюдал за буйством воинов, а внутри него росли гордость и скорбь.

Они сражались словно эриннии из древних мифов, не выказывая ни попыток защищаться, ни сомнений. Десятки лет обучения оказались переписаны священной яростью полубога. Они воплощали наследие Сангвиния в его чистейшей и самой могучей форме, и вести их к почётному концу было сакральной привилегией. Тем не менее, воины оставались боевыми братьями Думы, и потому сердца капеллана наполнялись мучительной болью от уверенности в том, что бойцы роты смерти не увидят следующего восхода солнца.

Он выкинул из головы эту сентиментальную мысль, поднимая крозиус.

— Узрите высвобожденный гнев Сангвииния! — взревел Дума, после чего ударил по шлему Апостола. Керамит и череп под ним взорвались. Тени не принадлежащих капеллану воспоминаний замелькали перед его глазами как катаракты из чёрного дыма и изумрудного пламени, а вокс забивался рявканьем тех, кто молил о крови и рычал с ниточками слюны меж зубов. Братья капеллана страдали от близости к проклятым. — Они шагают в тени испытания примарха, их единство с ним абсолютно. Обратите еретиков в бегство! Никому не устоять пред очищающим пламенем его гнева!

Воины Думы согласно заревели, кося еретиков залпами разрывных снарядов и шипящими потоками плазмы. Они плевались, бранились и рычали. Расчленители боролись с Яростью и желанием отдаться резне, забросив благоразумие. Большинство справлялось, и такие стреляли налево и направо, воя от боли и наслаждения. Тем, кому не хватало силы, перепрыгивали через баррикады, чтобы сразиться плечом к плечу с теми, кто шагал во тьме последнего испытания Ангела. Капеллан чувствовал муки своих братьев, а ярость ласкала его душу зазубренными когтями. Они не смогут сдерживаться долго.

Дума проверил активны сигнум-цепочки на ретинальном канале.

В живых оставалось меньше двадцати воинов Четвёртой роты.

Капеллана взобрался на парапет, сложенный из тел недавно убитых, и высоко воздел крозиус. Врезавшийся в наплечник болт расколол керамит, отчего космодесантник едва не потерял равновесие. Лазерные заряды и пули выбивали искры из кирасы.

— Поднимите клинки, братья, и пусть ваши болтеры запоют! Ради чести Сангвиния и возвращения Кретации, будьте мечом праведного возмездия, который обрушится на еретиков! За Ангела! За Императора!

— За Сангвиния и Императора!

Расчленители пробились сквозь баррикады, раскидывая в стороны сложенные тела. Пули и лазерные лучи били по их доспехам и попадали в неприкрытую плоть в тех местах, где броня ослабла. Болтерный огонь изменников сильно ослаб, так как Апостолов отвлекла рота смерти. На ретинальном канале Думы вспыхивали предупреждающие руны, а строчки информации о зарегистрированных повреждениях исчезали практически сразу после появления. Он опустошил магазин пистолета, наслаждаясь приливом серотонина, который выбрасывался в кровь каждый раз, как Расчленитель нажимал на спусковой крючок. От Жажды в горле стоял зуд, но Дума позволял ей наполнить его мышцы силой для преодоления последних нескольких метров.

Сабатоном он раздавил череп раненого смертного. Крозиусом Дума описывал дуги смертоносного света, а от яростного жужжаня оружия свербило в зубах. В ушах грохотала кровь, двойные сердца бились каждый раз, как крозиус падал и поднимался. Выпад, парирование, удар – каждое попадание сопровождалось громогласными взрывами. Трупы разлетались перед ним в стороны, раздавленные и разорванные еретики под ногами Расчленителя издавали предсмертные хрипы. Разум Думы омывался волнами чистой агрессии, и часть его души желала лишь удовлетворения этого желания вырезать всех вокруг. Капеллан проигнорировал возникший порыв, распознав порчу Кровавого бога. Он обращался к неосквернённому гневу.

У него была лишь одна первоочерёдная задача: добраться до роты смерти.

Септет вопящих убийц прорубался к ступеням цитадели, оставляя за собой изломанные тела. Кровь плескалась у ног воинов Четвёртой, пока те удерживали созданную ротой смерти просеку в орде еретиков. Космодесантники орудовали своими мечами и топорами с такой скоростью, что те выглядели как размытые адамантиевые пятна и оставляли за собой в воздухе след из артериальных жидкостей. Упорнее прочих сражался Дума, который не мешкал и не останавливался ни на мгновение. Крозиусом он отбил в сторону неуклюжий удар от плеча, нанесённый воином в осквернённых доспехах Стальных Исповедников. На обратном ходе меч едва не разорвал капеллану горло, его визжащие зубья прошли в считанных миллиметрах от шеи.

— Пашар! – крикнул Дума, отражая череду молниеносных ударов. Изменник взбесился, лишившись части зубьев в полотне клинка. — Владыка предателей до сих пор в реликварии?

Голос библиария был таким же измученным, как и его плоть. Капеллан не мог не услышать скрытую в нём боль.

— Да, брат-капеллан… х-н-н-н-х… Мощнее всего эмпирейные энергии именно там. Они усиливаются и приближаются к критической отметке… х-н-н-н-х… Изменник охраняет их, дожидаясь этого момента.

Дума взглянул наверх, где в красных небесах бушевала сангвиновая буря. По его спине поползли мурашки, а живот скрутило от страха – результат действия первых щупалец яда, угрожавшего ослабить капеллана. В воздухе стояла вонь кордита, фицелина, смазки и крови. Резким выпадом он пробил защиту изменника и разорвал ему мышцы шеи.

— Думаешь, они хотят осквернить Кретацию и сделать из неё демонический мир? — спросил Мика.

Дума мельком заметил, как чемпион прокладывает себе путь сквозь отделение Апостолов. Его доспех заливала кровью: как собственной, так и врага. Капеллан устремился за своей паствой, следуя по проделанной ими просеке в рядах противника к цитадели. На такое деяние его обычные братья были не способны. Тем временем, рота смерти поднималась вверх по ступеням и неистово вырезала охранявших двери астартес-еретиков. Теперь им противостояла лишь горстка предателей.

У их ног лежало выпотрошенное и обезглавленное тело воина по имени Тихос.

— Возможно, хотя думаю это случайно, а не намеренно.

— Тогда нельзя медлить.

Не мешкая, Дума бросился к следующему Апостолу, вгоняя в болт-пистолет очередной магазин. У него оставалось два.

— Следи за нарастанием энергии. Дашь мне знать, когда оно дойдёт до критической точки. Мика, Четвёртая рота на тебе. Продолжайте истребление врага. Я лично убью предателя и остановлю ритуал до его завершения.

— Ты не должен отправляться один, — прорычал чемпион. — Позволь сопровождать тебя.

— А кому оставить командование, как не тебе, Мика? Рота твоя. Веди её.

Врезавшиеся в наплечник болты выбили искры и куски керамита. Апостол Ярости обрушил на Думу свирепый удар с плеча, но капеллан поднырнул под цепной топор и врезался плечом в еретика. Они столкнулись со звонким лязгом керамита, и предатель врезался спиной в выгоревшие обломки уничтоженного боевого танка. По наплечнику расчленителя вновь ударили болты, после детонации которых в мышцы вонзились осколки жидкой боли. Апостол ринулся вперёд. Парировав череду его стремительных ударов, капеллан провёл яростный контрвыпад и оставил от визора противника воронку, в которой керамит смешался с обугленным мясом.

— Ты не можешь идти в одиночку, — вмешался Кастиэль. — Давай моё отделение сопроводит тебя.

Другие сержанты присоединились к нему с похожими изречениями и предложениями.

— Со мной будут проклятые, — ровным тоном ответил Дума, раскалывая крозиусом нагрудник ещё одного Апостола и измельчая плоть с органами под ним. Он уже приблизился к своей цели. Теперь капеллан убивал отколовшихся от основной массы врагов у подножия ступеней. — Они – наш единственный шанс быстро добраться до изменника.

В воксе воцарилась тишина, но краем уха Дума всё ещё слышал звериное рычание.

Сердца заколотились в его груди, а по спине пробежала странная дрожь от осознания того, что он уже двигался среди воинов рот смерти. Трое проклятых окружили капеллана словно стая хищников, пока другие выплескивали свою ярость на дёргающиеся груды керамита и мяса, некогда бывшие Апостолами. Бойки били по пустым патронникам. Перегретые плазменные катушки визжали, вызывая зуд в дёснах. Близость к жертвам проклятия всколыхивала ярость Думы, внутренний зверь призывал Расчленителя сдаться. Наступило время последнего испытания, когда он должен был доказать свою пригодность как капеллана Крови.

Одно неверное движение, и воины разорвут его как бешеные шакалы.

Дума сделал вдох, собирая всю свою решимость.

— Братья, внемлите мне.

Рокочущий яростный рык не прекратился, но головы в шлемах резко повернулись к нему. Изумрудные линзы излучали голода, а физически осязаемая стена гнева давила на капеллана, обжигая кожу и раздувая рёв в его венах. Разум Думы терзал порыв устроить резню, грозя лишить Расчленителя рассудка. Этот позыв был таким же грубым, как и манок Кровавого бога. Космодесантник не мог отличить жар священной ярости своего владыки от бушующей над головой неестественной бури или грохота болт-оружия его братьев.

Капеллан отгородился от возникшего ощущения, внутренние противоречия сдавливали ему горло.

— Предатели рыщут по Дворцу, стремясь умертвить нашего возлюбленного Императора. — Ложь пеплом ложилась на язык задыхающегося Думы, а слова вырывались из его горла шипением. — Нельзя позволить им достичь их гнусной цели, иначе всему придёт конец. — Он поднял крозиус, а затем опустил. — Убивайте, пока не убьют вас, братья.

Воины роты смерти взревели и устремились в цитадель.

Фаланги смертных бросались на них вопящими волнами жертвенного мяса или выстраивались сплочёнными рядами и стреляли по неумолимо наступающим космодесантникам. Дума двигался вместе со своими подчинёнными. Он был средоточием относительного спокойствия в вихре гнева и насилия, который обрушивался на перепуганных людей. Внутренности шлепались о каменные стены и поблекшие от возраста фрески. В воздухе стояла кровавая дымка, а расщепляющее поле крозиуса с шипением испаряло частички витэ. Густой ихор собирался в естественных углублениях плиточного пола, где свёртывался, пузырился и свистел, растворяя камень. Крики тонули в зверином рыке и влажных звуках, с которыми силовое оружие било по плоти.

Оставшиеся воины роты смерти вырезали всех на своём пути.

Умирать они начали лишь когда добрались до внутреннего санктума.

Первым пал Ганибал, превращённый в кровавый туман бурей болтерного огня, которая пронеслась по плохо освещённым коридорам. Дульные вспышки отмечали занятые Апостолами Ярости оборонительные позиции. Проклятые шли прямо на врага, а боль и возможность пролить кровь лишь усиливали их ярость. Кровь-камни раскалывались, трескалась позолоченная кайма. От чёрных доспехов отлетали осколки, и в телах возникали кровавые раны. Воины роты смерти переносили то, что уже трижды убило бы космодесантника, невозмутимо продолжая сражаться. Рабы и еретики-астартес, в свою очередь, умирали десятками.

— Капеллан… — простонал в воксе Пашар. — Энергии эмпиреев… Я чувствую, как они нарастают. Пролитая в битве кровь… Питает их… Готовит землю к тому, что грядет. Шторм усиливается… Ритуал быстро приближается к своему пику.

Последний присоединившийся к роте смерти воин по имени Аврелий исчез в облаке ионизированных частиц.

Капеллан врезался в ряды отделения Апостолов, выпуская очередь болтов. Одни предатель рухнул, а второй покачнулся. Крозиус Думы устремился вверх по дуге и врезался в подбородок пошатнувшегося еретика, после чего Расчленитель развернулся и отбил череду бешеных ударов воина с парой ржавых секачей. Когда клинки раскололись, капеллан выпустил в живот изменника последние снаряды в болт-пистолете. Брызнула кровь, полетели мелкие кусочки мяса. Вогнав свежий магазин, он принялся опустошать его короткими очередями. Болты взрывали головы и туловища.

— Ты уверен? — Дума прострелил глотку предателю, но не стал наблюдать, как тот хватается за горла и как меж пальцев хлещет кровь. Он поднырнул под обезглавливающий удар, а вой Апостола заглушил ответ библиария. Выругавшись, капеллан расколол ему череп. — Повтори последнее, что сказал, брат!

— Ты бы тоже был уверен, если бы чувствовал это так, как я! Завеса истончается.

— Мы в нескольких минутах от реликварии. У нас на пути остались только последние члены свиты повелителя изменников! Рота смерти справится. Нам нужно всего несколько минут, чтобы покончить с ними!

— У тебя нет времени, Дума, — возразил Пашар. Из-за испытываемой им мучительной боли его голос превратился в рёв. — Проклятые исполнили своё предназначение. Брось их и исполни своё!

Потрясённый капеллан замешкался и не успел блокировать удар.

По его нагруднику резанули цепной клинок, чьи бритвенно-острые зубья оставили свежие борозды в стилизованных рёбрах, а также разорвали фибромышцы и плоть под ними. Из ран полилась кровь, которая начала растекаться лужей на каменном полу. Врезавшись в нападавшего, Дума с огромной силой ударил того шлемом, отчего голова еретика резко дёрнулась назад. Капеллан впечатал рукоять крозиуса ему в горло, с пеной у рта изливая слова ненависти и отрицания сквозь сжатые зубы. Изменник был могуч и превосходил силой верного перворождённого, но Думу подпитывала священная ярость Сангвиния, поэтому он не мог проиграть. Затрещали мышцы, и Расчленитель выпотрошил предателя выстрелами из болт-пистолета в упор.

Дума взглянул на каждого воина роты смерти.

На Тамаэля, разбивающего шлем терминатора с визором в форме бычьего рыла ударом громового молота. На Гелиоса, надвое разрубавшего силовым топором шлем Апостола и череп под ним. Капеллан не видел Исайю, хотя не мог сказать точно, увела ли сержанта куда-то жажда крови или же он просто затерялся в гуще рукопашной схватки.

Однако, Дума точно мог сказать, что они были его паствой и его ответственностью.

Капеллан не мог оставить их, как пастух не мог оставить своё стадо на милость стайным хищникам. Он забил до смерти ещё одного еретика, а второму раздробил челюсть свирепым хуком слева. Его разум отчаянно пытался найти альтернативу, а свои разочарование, гнев и скорбь Дума выпускал с яростным воем, который раздирал ему глотку и заставлял смертных ёжиться от страха. Движение крозиуса сливались в размытое пятно, но капеллан не слышал треска оружия из-за обрушившегося на разум осознания. Осознания, что лишь подпитывало ярость Расчленителя.

Рота смерти выполнила свой долг. Она привела Думу сюда.

Теперь капеллан должен был выполнить собственный долг: остановить ритуал и убить владыку предателей.

— Гор, — прорычал Тамаэль искажённым от гнева голосом. — Встреться со своей судьбой!

Проклиная изменников всем сердцем, Дума стал пробиваться сквозь ряды Апостолов. Он бежал со всей скоростью и убивал до тех пор, пока звуки битвы не превратились в недавнее воспоминание. Биение его сердец замедлилось, кровь в венах начала остывать. Однако, жажда крови не ослабевала, ибо её раздувала царившая в коридоре тишина и тот факт, что капеллану пришлось оставить роту смерти.

Руна Тамаэля окрасилась в серый последней.

Глава тридцать четвёртая

Когда Дума добрался до дверей реликварии, они были открыты.

Расчленитель прошагал мимо останков двух орудийных сервиторах, которые занимали позиции часовых, и вошёл внутрь. Его мучало измождение, а в предплечьях и икрах стояла тупая боль. Отрывки болтовни по воксу травили ему душу вестями о ходе битве снаружи, но они были слишком искажены из-за помех и повреждения данных, чтобы капеллан мог составить ясную картину происходящего. Ретинальный канал Думы не избежал тех же проблем, и потому выдавал бессмысленный перевод выгравированных на железных дверях клинописных знаков. Космодесантник отключил и вокс, и ретинальный канал. Если Расчленитель потерпит здесь неудачу, капитул навечно потеряет Кретацию вместе со своими священными реликвиями.

Воздух был отравлен порчей, и внезапное нахлынувшее отвращение едва не пригвоздило его к месту.

Скверна глубоко запустила когти в реликварию.

Плоть ковром устилала пол, и там, где сабатоны Думы её разрывали, образовывались капельки зловонной крови – вязкой и слишком тёмной, чтобы быть человеческой. Оголённые кости очерчивали альковы и арки, заключая в рамки дьявольские фризы с изображением облачённых в кроваво-красные доспехи астартес. Они учиняли зверскую резню, а их кожу испещряли полосы витэ невинных. Между этими гнусными произведениями искусства стояли постаменты из черепов, на которых лежали реликвии Расчленителей. Место устройств, что прежде держали артефакты в стазисе, занимали лязгающие, изрыгающие дым медные механизмы непристойного вида. Еретики испортили реликвии, заляпав кровью во время священнодействия по осквернению благородных машинных духов, дабы обратить тех на службу Кровавому богу.

К тому моментку, как он дошёл до конца помещения, забурлившее внутри него отвращение превратилось в горячий, готовый выплеснуться гнев.

Там, среди опороченного наследия Амита и первых Расчленителей, бушевал тошнотворный вихрь невозможных цветов, пятнавший реальность своим существованием. Вырывающиеся из его границ щупальца багровой энергии отбрасывали тени, что все вместе сливались в нечёткие силуэты Нерождённых. Они шипели на приближающегося Думу, сжимая имматериальные клешни или в бессильной злобе махая клинками с выгравированными на них рунами. Адский шёпот созданий царапал разум капеллана словно когтями, вытягивал воспоминания о боли и потерях, чтобы раздуть его гнев и заставить пролить кровь, необходимую для полноценного воплощения демонов в реальном мире. Сквозь дымку Расчленитель заметил что-то ещё, нечто образованное мерцающими красными кристаллами. Оно испускало нездоровое свечение, которое пульсировало в размеренном ритме бьющегося сердца.

— Я ожидал увидеть Сета, ну или хотя бы одного из его любимых псов, — раздался за плечом Думы скрипучий голос, походивший на звук точения лезвия клинка точильным камнем.

Следом раздалось хриплое рычание сочленений брони, а затем капеллан услышал сильный грохот керамитовых сабатонов. С рёвом ожили цепные клинки и активировались расщепляющие поля, отчего на языке Расчленителя возник приторный привкус жжённого озона. Дума развернулся, поднимая крозиус и принимая защитную стойку, одновременно вскидывая болт-пистолет. Боеприпасов в оружии оставалось мало, и на поясе висел лишь один магазин. Космодесантник переключил режим стрельбы на автоматический.

Из тени пьедестала вышел повелитель еретиков.

Облачённый в броню Амита, он значительно превосходил Думу размерами, а в изумрудных линзах предателя горело неискреннее веселье. Щёлкающие расщепляющие энергии окружали пальцы гигантских кулаков, лязгающие автоматы заряжания вставляли во встроенные штормовые болтеры свежие снаряды. Тем не менее, изменник не пытался атаковать капеллана. Вместо этого он описывал вокруг него круги как высший хищник, который оценивал другого на предмет слабостей, которые можно было бы обратить себе в преимущество. В каждом шаге явственно читалось хвастливое высокомерие воина, обладающего опытом использования тактического дредноутского доспеха. Повернувшись к еретику, Дума стал двигаться словно его точное отражение, сохраняя дистанцию между ними.

Капеллан подавил раздражение, вызванное пренебрежительным поведением изменника и едким холодком, волной пробежавшим вниз по спине. Космодесантники и так обладали грозной мощью, а терминаторские доспехи наделяли их практически непомерной силой. Те предатели, которые обладали мастерством использования таких лат, входили в число самых опасных врагов Императора.

— Страж Ярости занят врагами гораздо более достойными, нежели твоя ничтожная банда еретиков и рабов. Он служит правой рукой командору Данте.

Первый Апостол усмехнулся. Звук был резким и жёстким, как будто танк переключал передачу.

— Поэтому он послал копию, чтобы вернуть Кретацию? Эту жалкую имитацию Расчленителя?

— Плевать мне на твои мелкодушные оскорбления, изменник, — ответил Дума повышенным из-за гнева тоном.

— Разве? — спросил еретик с таким весельем, с каким охотник мучает свою добычу. — А я думаю не плевать, так называемый Расчленитель. Ты стремишься доказать, что достоин наследия Амита. — Он замолчал, и воцарилась налитая жестоким наслаждением тишина. — Ну и наивность. Столетиями я сражался с твоими предшественниками, и я знаю их так, как способен узнать лишь враг. Они были воинами, достойными этого титула и божественной ярости, вечно терзающей твою линию крови. По сравнению с ними ты лишь вздорное дитя.

Гнев хлынул по венам Дума, хотя капеллан быстро взял себя в руки.

— Сыпешь издевательствами как трус, — ощерился Расчленитель, чьи двойные сердца свирепо отстукивали по грудине барабанную дробь. Ему хотелось жестоко убить этого предателя, содрать кожу со спины и сбросить труп со стен. Однако, Дума видел, что тот пытается спровоцировать его ввязаться в схватку. Неконтролируемая ярость лишь приблизит завершение ритуала, поэтому капеллан не поддался порыву. С трудом. — Прячешься за ними как альдари в надежде, что они продлят твою убогую жизнь на лишнее мгновение. — Он указал на еретика крозиусом. — Ты доказываешь, что даже если бы лорд Сет знал об этом мелком вторжении, то не удостоил бы его своим вниманием.

Взгляд ядовито-зелёных глазных линз пронзал капеллана словно лазерный резак. Дума готовился к неизбежному рывку изменника, сокращая мышцы и меняя позу едва заметными микродвижениями. Двойное биение сердец учащалось, адреналин жалил вены.

А затем случилось невозможное. Предатель отступил… и расхохотался.

Смех с грохотом вырывался из его огромной груди, напоминая сход лавины в далёких горах. Треск воксмиттера коверкал этот звук и превращал в нечто более мрачное.

— Ты говоришь о Сете так, словно стоишь подле него как почтенный и ценимый брат в бою. Если он не знал о вторжении на Кретацию, тогда почему отослал тебя подальше от себя, аж за Разлом? — Его голос искажала мерзкая ухмылка. — Может, посчитал тебя слишком никчёмным, чтобы позволить сражаться рядом с ним?

Суставы пальцев Думы затрещали, когда он ещё сильнее сжал оружие.

Опустившаяся тишина тянулась, готовая разродиться глумливым суждением.

— Он называл тебя трусом, маленький капеллан?

Самообладание Думы исчезло в тот же миг, как грянул чёрный гром ярости его отца. Она ключом ударила откуда-то из глубины души Расчленителя и породило едкое облако, столь же тёмное и необъятное, сколь и воцарившаяся в разуме космодесантника пустота. Видения смерти лишили его здравого мышления. Наполнившая мышцы свежая энергия гнала Думу вперёд, пот обжигал покрытые струпьями раны, а челюсть дёргалась. Когда человек заговорил одновременно с чудовищем, их звериный рёв заглушил наполненные мукой вопли, исходившие от портала.

Этот еретик проведёт свои последние дни без глаз, языка, кожи…

Болты врезались в его пластрон в области сердец, раскалывая стилизованные рёбра, а на сенсориум ярко вспыхнул предупреждениями. Волна красных иконок и данных о диагностических проверках брони пронеслась вниз по правой стороне дисплея. Доспехи изогнулись, боль пронзила грудь. Ранения начали затягиваться благодаря работе клеток Ларрамана, в то время как пробоины заполнялись изоляционной пеной. Пистолет Думы затрясся, выпуская разрывные снаряды, которые откалывали куски керамита от лат первого магистра Расчленителей. Ему было горько вредить столь легендарной реликвии, поэтому космодесантник выкрикивал клятвы мести повелителю изменников и его банде. Они заплатят за все позорные пятна, оставленные на чести капитула.

Еретик со смехом сорвался на тяжеловесный бег.

Цепной кулак и крозиус сталкивались с громовым грохотом, а соприкасающиеся расщепляющие поля посылали во все стороны актинические щупальца энергии. Они дочерна жгли плоть под ногами и оставляли опалённые трещины на нагрудниках воинов. Еретик пёр вперёд, пользуясь даруемой терминаторскими доспехами силой и ростом. Думе же приходилось полагаться на ловкость и скорость. Отступая без особого сопротивления, он парировал и отражал те удары, от которых не мог увернуться. У него вызывал досаду тот факт, что враг заставляли его отходить назад, но капеллан подавил это чувство.

Апостол засмеялся ещё сильнее. Он не переставал атаковать ни на миг.

Повелитель еретиков выказывал такую стремительность и мягкую плавность движений, которые казались невозможными, учитывая массу доспехов. Дума ушёл в сторону, едва избежав удара прямого бокового удара справа, что расколол бы ему череп. Установленный на кулаке цепной клинок распорол воздух на расстоянии ширины пальца от линз капеллана. Через несколько мгновений Расчленитель поднырнул под обезглавливающий удар и впечатал крозиус в живот изменника. От высвобожденной энергии расщепляющего поля керамитовые пластины треснули. На броне осталась неглубокая воронка с мелкими трещинками. По Багровым Латам потекла смазка, но повреждения, по большей части, оказались поверхностными.

— Ты даже медлил с освобождением своих облачённых в чёрное берсерков, — подначивал Думу Апостол, нанося удар кулаком. Капеллан ушёл от него вниз, а второй отвёл в стену. Каменная кладка раскололась. — Мне было интересно, хватит ли у тебя мужества для этого.

— О мужестве я знаю побольше твоего, еретик, — прорычал Расчленитель, отводя ещё один удар в ближайшую колонну. Та преломилась и обрушилась грудой изломанного камня. — Я чту свои клятвы.

— Клятвы рабской верности вопящему трупу, заключённому в машине душ.

Дума не обратил внимания на провокацию. Нынешнее испытание требовало от него больше, чем всё то, с чем ему приходилось сталкиваться за прошедшие после пробуждения десятилетия. Пот покрывал кожу, а утомлённые лёгкие с трудом выпускали горячее дыхание. Еретик превратился в размытое пятно с потрескивающими костяшками и рычащими зубьями. Он начал обрушивать всё более мощные и стремительные удары, словно дождь вдруг обернулся ливнем. Все мысли о бушевавшем за пределами реликварии конфликте, о Четвёртой роте и банде изменника как ветром сдуло.

Остались лишь военачальник предателей и украденная им броня.

Капеллан бросился вниз, уворачиваясь от прямого бокового удара справа и впечатывая крозиус в левое коленное сочленение. Это был его первый по-настоящему серьёзный удар. Керамит раскололся, а сервоприводы и фибромышцы выплюнули золотые искры. Тем не менее, Багровые Латы были созданы в эпоху чудес, в эпоху просвещения и технического прогресса, невообразимого для Адептус Механикус. Механизмам брони могли навредить лишь самые чудовищные удары, поэтому сочленение выдержало. Дума не успел совершить второй выпад, так как к его наплечнику устремился рычащий цепной кулак. Зубья прошли сквозь керамит и добрались до плоти с мышцами.

Дума отступил. Его плечо омывала горячая агония, которая пульсировала в так бешено колотящимся сердцами. Доспехи капеллана завизжали от высокой активности, впрыскивая в тело космодесантника остатки болеутоляющих. Они едва притупляли боль. Расчленитель подался назад, с трудом двигая раненые плечом. Секция брони на дисплее вспыхнула багровым, а рядом с ней возникли строки данных. Большая часть информации не имела для космодесантника никакого смысла, так как растущая чёрная ярость лишала его способности осмысливать прочитанное. Он узнал лишь про нарушение движения и снижение уровня защищенности.

Первый Апостол атаковал всё быстрее, каждый удар свободно перетекал в следующий. Оружие воинов с треском сталкивалось, а каждый раз, как молнии силовых полей вступали в контакт друг с другом, по пещерообразному залу прокатывался громовой грохот, от которого всё сотрясалось. Завихрения мерцающего варп-портала лихорадочно кружились, в то время как вырывающиеся из его пасти безумные визги становились пронзительнее. На Думу обрушились видения. Его братья добровольно стоят на коленях перед троном из меди и кости как просители, на их доспехах выгравированы угловатые руны Кхорна. Бич Ангела, чьи чудовищные крылья порождают потоки горячего воздуха, несущего вонь старой крови, обрушивает его на землю перед вратами Вечности. Откинувшийся на базальтовом троне Гор Луперкаль наблюдает за тем, как пылает Терра.

— Вот что теперь называется яростью избранных воинов Амита? — негромко произнёс владыка еретиков, на мгновение выходя из боя. В дыхании изменника Дума услышал приглушённые нотки утомления, но оно было не таким неровным, как его собственное. От изнеможения конечности капеллана стали тяжелыми, а мышцы казались налитыми ртутью. — Он бы разочаровался.

С пеной у рта Дума изрыгнул бессмысленный поток слогов сквозь стиснутые от ярости зубы.

Цепные зубья прорезали керамит на правом бедре капеллана и глубоко вгрызлись в мышцы. Вытащив цепной клинок, Первый Апостол нанёс рубящий поперечный удар по шее Думы, но тот наклонился назад, едва избежав попадания. С каждым заблокированным выпадом Расчленитель отступал всё дальше, а его собственные ложные и контратаки либо игнорировались, либо отбивались с презрительной лёгкостью. Досада, свивающаяся клубком в груди, грозила лишить космодесантника самообладания. Дума чувствовал соблазн сдаться и передать контроль над телом ярости отца, ощутить, как та бурлит в венах, и позволить призраку Великого Ангела вернуться в материальное царство. Однако, прежде всего он был капелланом Крови.

А капелланы не впадали в Чёрную Ярость так легко.

Скользящий удар раздробил ему челюсть и вскрыл правую боковую часть шлема. От воздействия щупалец актинической энергии кожа слезла с мышц, а в тёплом воздухе завоняло оголённым мясом. Рот Думы наполнился кровью. Он сплюнул густой комок витэ вперемешку с несколькими зубами на варп-плоть под ногами, и та впитала вязкую жизненную жидкость, дрожа от адреналинового наслаждения. Капеллан ударил по владыке еретиков, описав крозиусом потрескивающую дугу по направлению к нагруднику изменника, однако тот заблокировал выпад цепным кулаком. Штормовой болтер смялся, после чего снаряды сдетонировали. По броне прокатилась череда взрывов, которые раскололи керамит на руке предателя и оставили воронки на пластроне.

Дума слишком поздно понял, что был спровоцирован на эту контратаку.

Туловище капеллана затопил жар, когда в ему в бок вонзился цепной клинок. Изо рта хлынула кровь и вырвался резкий вопль, который не должно было издавать человеческое горло. Силовой кулак оборвал нарастающий крик, врезавшись в рёбра и расколов керамит. Кожа с мышцами разорвались. Неглубоко дыша сквозь стиснутые зубы, он чувствовал, как в груди расцветают цветки боли. Она была невероятной. Дума рухнул на колени, его фармакопея уже опустела. По краям зрения возникло красное ничто.

Ему требовался каждый клочок сосредоточенности и вся дисциплина, просто чтобы оставаться в сознании.

Голос Апостола пробил дымку словно осадный бур.

— Амит бы завопил при виде того, как испохабили его наследие.

Дума не проглотил наживку, и сквозь багровый туман он увидел, как тяжёлые сабатоны давят варп-плоть. Они были бездушно-чёрными как дебри космоса и имели отделку из того же корродированного золота, которое окантовывало каждый сегмент доспехов и формировало глаз без века, злобно взирающий с нагрудника. Каменная палуба задрожала от скованных энергий боевого корабля, висевшего на низкой орбите, а его раскалывающие миры орудия вновь выстрелили с раскатистым грохотом. Шли секунды, пока Дума с трудом пытался сосредоточиться на Первом Апостоле.

Не скатиться в безумие ему позволяла лишь сила воли.

— Ты слаб, — усмехнулся еретик, приближаясь к поверженному капеллану. На зубьях цепного клинка играл свет от огня, вокруг кулака потрескивала смертоносная энергия. Второй клинок был обломан посередине, и силовое поле этой руки не работало. — Жалок. Недостоин священной ярости, бегущей по твоим венам. Бог войны жаждет заполучить ваш род, пёс, но ты расточаешь самый могучий из его даров.

— Наш гнев – это гнев Сангвиния, чистый и непорочный. Нам ничего не нужно от твоего гнусного повелителя, — выплюнул Дума. Капеллан не мог издать рёв, который бы лучше выразил всё отвращение космодесантника. — Сыны Великого Ангела никогда не склонятся перед Кхорном.

Веселье еретика не померкло.

— Все так говорят, а потом вырезают на своей броне знак Кровавого бога и собирают черепа для его трона. Ты будешь служить, Расчленитель, ибо твой род не способен сопротивляться соблазну Восьмеричного Пути. В конце концов, это увидел даже Амит.

— Ложь! Ересь! Ты ничего не знаешь об основателе моего капитула!

— Амита я знаю гораздо лучше, чем ты. — Изменник ухмыльнулся. — Мы не единожды скрещивали клинки, и я много раз видел, как он высвобождает свою ярость. Ты лишь жалкая тень того, кем был Амит, и даже он поддался судьбе, которая ждёт всю твою линию крови!

Дума резко атаковал, вкладываю всю свою силу и ненависть в удар крозиусом. Он не обращал внимания на мучительную боль от сломанных костей, разорванных мышц и заново открывшихся ран, которой пылал каждый нерв в измученном теле. Текущая через капеллана священная ярость убитого ангела толкала его вперёд. Превратившийся в размытое пятно крозиус с ошеломительной скоростью врезался в нагрудник Первого Апостола, чем породил оглушающий грохот. Керамит, уже ослабленный разрушением штормового болтера, треснул.

Внезапная атака застала еретика врасплох, и он сделал шаг назад.

Капеллан бросился на изменника, не давая тому восстановить самообладание. Гнев временно наполнил конечности Думы свежей энергией, а нужда пролить кровь предателя выкинула из головы все мысли о сдержанности. Боль омывала тело, незатуманенная синтетическими стимуляторами, которые вырабатывало Велизариево Горнило. Крозиус рассёк воздух между двумя воинами, оставляя за собой след из молний и мелких капелек крови. Мясо и мышцы охватила агония, когда Расчленитель увернулся от неуклюжего удара Апостола, но Дума приветствовал её.

Она даровала ему силу, подпитывало ярость.

Апостол пытался парировать, бросая навстречу крозиусу повреждённый силовой кулак, однако без расщепляющего поля тот был простой керамитовой перчаткой с сервоприводами и кабелями. Дума напирал именно с этой стороны, нанося удары сильнее и быстрее. Его скорость и неистовство поднимались до новых высот. Из повреждённых сочленений дождём сыпались искры, а капеллан вкладывал в каждый удар весь свой вес, заходясь свирепым остервенелым воем. Ему было плевать, что с каждым выпадом боль усиливалась, и что он вредил себе не меньше, чем владыке еретиков. Это не волновало капеллана. Сейчас значение имела лишь смерть предателя.

Руку с расплавленными поршнями и разбитыми сервоприводами заклинило.

Взревев от досады, Апостол врезал уцелевшим кулаком в бок Расчленителя. Керамит раскололся с тошнотворным хрустом, и Дума покачнулся. Его рёбра пронзили новые копья боли. Осколки сломанных костей тёрлись друг об друга, а судя по тому, что ему стало тяжело дышать, лёгкое было пробито. Нательный костюм пропитался тёплой кровью. Он чувствовал витэ в горле и ощущал, как теряет силы. Тело подводило Расчленителя.

Нет. Это слово непрошено поднялось из его подсознания, неся с собой звериную ярость.

Дума отошёл назад, браня себя за то, что на мгновение утратил веру. Ни страх, ни сомнения не запятнают мысли капеллана. Если текущий бой станет для него последним, он не встретит смерть с пораженческим настроем. Держа крозиус двумя руками, Расчленитель отвёл очередной удар, но ощутил боль в сломанных рёбрах. С губ космодесантника сорвался полный агонии рёв, и Дума чуть не нарушил только что данную самому себе клятву. Однако, увиденное им стало бальзамом для души, который укрепил решимость капеллана.

Повреждённая рука сильно замедляла Апостола, и тот испытывал большие затруднения.

Уворачиваясь от медленных неуклюжих ударов уцелевшим кулаком еретика, Дума бил по его сочленениям и груди со стремительностью змеи. Он целился в слабые места, обнажённые или созданные прежними попаданиями. Багровые Латы изрыгали искры золотыми водопадами, а с каждым движением их сочленения стонали как закованный в цепи вурдалак. Изменник блокировал те удары, которые мог, но повреждения не позволяли ему нормально двигаться. При столкновении друг с другом расщепляющие поля порождали волны энергии, что разносились в воздухе с воем истязуемых баньши.

Коленные поршни еретика деформировались, а сочленения и фибромышцы плавились, приковывая Апостола к месту. Дума подныривал под удары или же парировал их, орудуя крозиусом двумя руками. Предатель атаковал всё неистовее и отчаяннее, и менее обдуманно. Капеллан впечатал крозиус ему в нагрудник. Тот вогнулся внутрь. Отвалились толстые куски керамита, а из трещин засочилась кровь. Силовая установка крозиуса зашлась чёрным дымом, а его рассеивающие штифты ярко засветились оранжевым, грозя перегреться. Дума не обратил на это внимания и продолжил обрушивать на еретика удары до тех пор, пока силовое поле оружия не исчезло с оглушительным грохотом.

Апостол опустился на колени, хотя его доспехи протестовали против такого непривычного для них движения.

Тяжело дыша, капеллан выпрямился. Зрение обрамлял чёрный дым, а до слуха доносились вопли проклятых, словно несомые издалека лёгким ветерком.

— Возможно, ты действительно Расчленитель, — ощерился еретик, но Дума слышал в его голосе напускную храбрость. — Зачем тогда отвергать свою истинную природу? Вы бы могли стать величайшими избранниками Кхорна, самыми славными воплощениями чистой ярости Кровавого бога! — Сквозь разбитые линзы изменника капеллан взглянул в его необычные красные глаза, полные гнева и боли. — Вы были созданы для того, чтобы шагать по Восьмеричному Пути!

— Этот путь никогда не станет нашим, — выплюнул Дума, впечатывая крозиус в шлем с покатым визором. Тот смялся с тошнотворным хрустом ломающейся кости. — Может, мы и прокляты жизнью с ревущей в венах битвой, но мы не рабы нашей ярости, как ты.

Ещё один удар. Шлем вновь смялся.

— Мы – верные сыны Ангела. — Ещё удар, снова треск. — Его Кровью мы возвышены. — Очередной удар. Шлем был сильно повреждён, а один красный глаз еретика превратился в бесформенное студенистое месиво. — Его Кровью мы служим. — После следующего удара из воксмиттера донёсся влажный скрежет. Еретик попытался ударить капеллана кулаком и практически попал, но ему помешала потеря глаза, из-за которой возникли проблемы с пространственным зрением. Дума поднял крозиус для смертельного удара, завершая катехизис. — Его Кровью мы посвящаем свои жизни служению Сангвинию, Императору и Империуму Человечества!

Смертельный удар обрушился вниз. Шлем треснул, а во все стороны полетели осколки керамита.

Обмякнув, еретик рухнул вперёд, изливая кровь на варп-плоть.

Осталась последняя задача, та, ради выполнения которой собой пожертвовала паства Думы.

Хромая, он направился к кристаллическому конструкту, который заметил ранее. Каждый шаг отдавался новым копьём раскалённой боли в боку. Бестелесные демоны кричали и требовали больше крови для утоления своего голода, а их имматериальные когти скребли по нагруднику силовой брони. Змеиные голоса наполняли разум Думы видениями о черепах, собранных в величественной резне, и о необъятных океана сладкой вязкой крови, которая бы утолила вечную жажду Расчленителя. С губ космодесантника срывались катехизисы и мольбы Императору и Сангвинию, дабы те защитили его душу. Нечестивая ярость Кхорна взывала к посеянному Ангелом гневу, что пылал в груди Думы подобно сверхновой, дразнила, терзала.

Добравшись до кристаллического конструкта, он перевёл дух.

Форма и рост у конструкта были человеческие, а за его туловище цеплялись лоскуты изорванной формы корпеха. Черты лица явно мужские, с подбородка и скул свисали складки бледно-молочной кожи, мышцы под которой атрофировались. Меж сухих губ с присвистом проходило дыхание, в то время как горло закрывали красные кристаллы. Жизнь конструкта неестественным образом поддерживалась Хаосом. Вся часть тела ниже шеи была полностью поглощена кристаллами, и с ладони срывались на пол маленькие рубиновые слёзы. С каждой новой каплей нездоровая пульсация усиливалась.

Дума посмотрел в глаза с белой болью и чёрным огнём внутри.

В его разуме, словно вспышки мигрени, начали возникать видения краснокожих чудовищ, спущенных на владения Императора. Население целых планет было вырезано, а черепа людей собрали в кучи как подношение гнусному божеству, которое скрывалось за жидким огнём в небесах. Бури и вихри нечистой ярости терзали землю, орошаемую кровью невинных и иссушаемую безжалостным жаром солнца. Великий демоны сидели на грязных тронах из меди, откуда они руководили резнёй топором и хлыстом, пока над всем этим висело создание из живого кристалла. Распространитель. Предвестник. Оно наблюдало за преступлениями вторых сыновей Сангвиния, что ныне были не Расчленителями, а лишь новым воинством в рядах Апостолов Ярости.

— Такое будущее не наступит, — сказал Дума.

В глазах создания вспыхнуло понимание.

Дума поднял крозиус высоко над головой. Боль пела свою песнь в каждой мышце и жиле, но капеллан заставлял себя удерживать оружие, вкладывая в один-единственный могучий удар всё, что у него оставалось. Крозиус со свистом устремился вниз, а из горла Расчленителя вырвался полный агонии рёв. Булава раскололась при ударе, и фрагменты освящённого металла вонзились в расколотый нагрудник и посыпались на трепещущую варп-плоть словно капли серебряной крови.

По красному кристаллу пробежала паутина белых линий, а воздух вокруг конструкта задрожал от внезапного всплеска энергии. Дума сделал шаг назад, затем ещё один, ибо инстинкт велел ему держаться подальше от этой гнусности. На его разум обрушилась паника или нечто близкое к ней. Потерпел ли он неудачу? Завершилась ли трансформация благодаря пролившейся здесь крови? Подняв сломанную рукоять крозиуса, Расчленитель вознамерился как воин встретить всё, что произошло бы дальше.

Треснувший конструкт развалился на куски, а его осколки рассыпались на глазах Думы.

Эффект был мгновенным и ослепительным.

Вихрь начал схлопываться и вращаться с невероятно большой, тошнотворной скоростью, а крадущиеся вдоль его границ Нерождённые зашлись полными ужасающего гнева и муки воплями. Он затягивал в себя и их, и всю скверну вокруг, расслаивая ковёр из плоти и костяную фурнитуру, отчего на изначальных предметах обстановки оставались шипящие следы эктоплазмы. Небеса Кретации расколол гром, и неестественная буря, терзающая крепость-монастырь вместе с окружающими её лесами, стала слабеть. В конце концов, более не окрашенное в багровый небо пропустило белый звёздный свет. Тем не менее, у Думы не было времени ликовать, ибо его тоже всё ближе притягивало к варп-порталу, который визжал от желания получить душу капеллана и отчаянно пытался сделать хоть что-нибудь, лишь бы не рассеяться.

Спустя мгновение он резко закрылся, после чего на реликварию опустилась тишина.

Исполнив свой долг, Дума позволил себе опуститься и сесть. По его венам устремился тёплый и желанный поток облегчения. Капеллан прислонился к разрушенному постаменту, втягивая в лёгкие очищенный от порчи воздух Кретации. Изорванное знамя, сшитое из остатков трёх ещё более старых стягов с изображением чаши, ангела-палача и пилообразного лезвия, было заключено в стазис-поле.

Первое знамя капитула, оцепенело вспомнил он, чувствуя, как его манит в свои объятия бессознательность.

По толстому камню застучали сабатоны, чей владелец остановился прямо перед капелланом. В пол погрузилось острие психосилового клинка, а под слоем крови и грязи угадывалась поверхность небесно-голубого цвета.

— Верхняя крепость очищена, брат, — сказал Пашар заметно менее напряжённым голосом, чем прежде. Дума чуял до сих пор бегущие по венам псайкера боевые стимуляторы и сочащуюся из многочисленных ран кровь. — Сейчас наши братья прочёсывают нижние уровни. Никто не должен сбежать.

Капеллан онемело кивнул. Беспамятство всё ещё тянуло его к себе.

— Освобождение проклятых было опасным решением, — продолжил библиарий, немного отходя в сторону, чтобы пропустить второго приближающегося Расчленителя. Его броня была багровой и такой же перепачканной, а на поясе и запястье виднелись инструменты апотекария. Дума даже не дернулся, когда Туриэл приступил к работе. Юный медикэ начал вставлять в невральные разъёмы капеллана инфозонды. — Но обдуманным. Без них мы бы не победили, и они пали, обретя заслуженную славу.

Дума фыркнул. Он не нуждался в одобрении, особенно от библиария. Нервные окончания содрогнулись от боли, и капеллану пришлось приложить усилия, чтобы не скривиться, когда Туриэль опрыскал его бок контрсептиком.

— Теман? — спросил Дума скрипучим из-за пересохшего горла голосом.

Он подозревал, что знает ответ, но для записи на почётных свитках ему нужно было знать точно. Всем павшим потребуются ритуалы.

— Мёртв, мой лорд. Погиб, когда отбивал командный пункт батареи вместе с отделением Разиэля.

Дума принял эту потерю кивком. Капеллан знал, что потери будут высоки, но они победили, и каждый выживший брат обеспечит сохранение наследия капитула на Кретации. Расчленитель слабо усмехнулся. Потери оказались бы гораздо выше, если бы не уничтожение генераторума. Одна тревожащая мысль не давала ему покоя.

Подняв голову, Дума встретился с Пашаром взглядом.

— Где Барахиэль?

Эпилог

Дума смотрел, как над Чёрной Башней поднимается солнце.

Его красные с оттенком ярко-оранжевого и пастельно-розового лучи ползли по выжженым участкам полей и лесов, окружавших крепость капитула. Растительность, которая тянулась вдоль далёкого горизонта узкой зелёной полосой, сулила новую жизнь и обрамляла картину опустошения. С восходом солнца становились громче и звуки: чириканье, рёв и зовы местных зверей, что возвращали себе выжженную огнём территорию. Камень под ногами капеллана дрожал. Хоть самые крупные создания и находились в километрах от него, они уже приближались. По небу скользила стая ранодонов, чьё пронзительное, режущее слух карканье ярко контрастировало на фоне криков и утробного рыка лесных животных.

Расчленитель окинул взглядом крепость-монастырь. Стены и башни были завернуты в пелёнки из временных платформ и пластековых листов, у их подножия лежали сваленные в кучи стройматериалы. Своим приказом Дума закрыл несколько секторов до тех пор, пока очистительные команды Адептус Астартес не разберутся там с порчей. Районы, посчитанные осквернёнными необратимо, теперь являлись закрытыми для капитула и охранялись пси-защищёнными сервиторами. На доспехах патрулирующих стены боевых братьев висели трофеи, собранные с трупов Апостолов, а на низкой орбите висел «Кретацийский судья».

Зазвенели цепи, и в размышления Думы вмешался звук чужого дыхания.

— Кретация вновь принадлежит Расчленителям, — сказал капеллан.

Он отошёл от бойницы, чувствуя, как солнце омывает спину теплом. Дума сменил доспехи на простые служебные одеяния и чёрный кольчужный плащ, а оружие и символы его поста висели на поясе и за плечом. Первым был зазубренный нож для разделки – реликвия, выкованная из осколков крозиуса. Вторым же являлась боевая булава с навершием в форме ангела-скелета на пике своего полёта, которую капеллан носил на спине. Вес оружия обнадёживал, как и доверие со стороны капитула, позволившего ему стать владельцем артефакта.

Дума надеялся доказать, что достоин его наследия.

Капеллан подошёл к обитателю камеры, чья недавно выкрашенная в чёрный броня была отмечена красными крестами. От неё отсоединили силовую установку, но не только вес доспехов удерживал воина на месте. Оковы на руках и поясе соединялись цепями с тремя столбами, торчащими из каменного пола. За железной дверью помещения разносились отголоски лающих криков – это вопили остальные заключённые в Башне, возбуждённые присутствием среди них другого живого существа.

— Туриэль хорошо справляется со своими новыми обязанностями, — продолжил Дума, кладя правую руку на плечо воина. Его аугметика из хрома ещё не до конца соединилась с нервной системой, поэтому между импульсом и действием проходило несколько секунд. Мышцы капеллана были напряжены. — По его оценкам, первые кретацийские кандидаты смогут вступить в капитул уже в течение года.

Керамит заскрёб о камень, и Дума невольно вздрогнул, удивлённый тем, что обитатель камеры мог двигаться несмотря на все помехи. Капеллан убрал руку, ощутив укол стыд за этот миг слабости.

— Чего не случилось бы без твоей помощи, брат.

Вновь раздался металлический звон, а следом глухое трение об камень.

— Я благодарен тебе, как благодарен капитул и лорд Сет.

Дума услышал сдавленный от гнева рык.

Капеллан сухо усмехнулся, но скорее с грустью, нежели от веселья. Он обманывался себя, веря, будто сможет достучаться до проклятого брата, но всё равно изливал правду.

Сделав глубокий вздох, начал говорить то, что было у него на душе.

— Знаю, ты пытался проникнуть в глубины монастыря, брат. Я сам это видел. — Дума печально улыбнулся и замолчал, задыхаясь от неизвестной ему эмоции. — Тебе следовало прислушаться ко мне и отказаться от недостижимых целей и полётов фантазии. Ярость никогда не будет исцелена.

Воин роты смерти зарычал, и на чёрном словно сама пустота нагруднике зашипела кислота.

— Мы знали это с самого начала, но ты отказывался видеть. Всё, что я делал, было направлено на то, чтобы уберечь тебя от слепоты.

Воцарилось безмолвие. Утихли даже остальные обитатели Башни.

— Я стану чтить то, к чему ты стремился, — тихо произнёс капеллан. — Хотя не так ты себе это представлял. Расчленители обретут на Кретации процветание, и мы будем чествовать Ангела каждой забранной жизнью. — Он замолчал, так как слова застревали в горле. — А что до тебя, брат мой, то ты познаешь сладостное освобождение и умрешь на поле боя с честью и славой.

Дума замер, прежде чем закрыть за собой дверь камеры.

— Я подвёл капитул и подвёл тебя, брат мой.

Скованный цепями из метеоритного железа, Барахиэль закричал, обуянный бездумной ненавистью.

— Я не подведу вновь.