Владыки Марса / Lords of Mars (роман)

WARPFROG Гильдия Переводчиков Warhammer Владыки Марса / Lords of Mars (роман)
Автор	Грэм Макнилл / Graham McNeill
Переводчик	Хелбрехт
Издательство	Black Library
Серия книг	Кузницы Марса / Forges of Mars
Предыдущая книга	Жрецы Марса / Priests of Mars
Следующая книга	Боги Марса / Gods of Mars
Год издания	2013
Подписаться на обновления	Telegram-канал
Обсудить	Telegram-чат
Скачать	EPUB, FB2, MOBI
Поддержать проект

Действующие лица

“Сперанца”

Лексель Котов – архимагос исследовательского флота Котова

Таркис Блейлок – фабрикатус-локум, магос региона Кебрения

Виталий Тихон – звёздный картограф орбитальных галерей Кватрии

Линья Тихон – звёздный картограф, дочь Виталия Тихона

Азурамаджелли – магос астронавигации

Криптаэстрекс – магос логистики

Тарентек – фабрикатус ковчега

Хиримау Дахан – секутор/сюзерен гильдии

Сайиксек – магистр двигателей

Тота Мю-32 – надсмотрщик Механикус

Авреем Локк – крепостной

Расселас Х-42 – аркофлагеллант

Ванн Койн – крепостной

Юлий Хоук – крепостной

Исмаил де Рёвен – сервитор

“Ренард”

Робаут Сюркуф – капитан

Эмиль Надер – первый помощник

Адара Сиаваш – наёмный стрелок

Иланна Павелька – техножрец

Каирн Силквуд – технопровидец

Гидеон Тивель – астропат

Элиор Руа – навигатор

Адептус Астартес Чёрные Храмовники

Танна – брат-сержант

Ауйден – апотекарий

Иссур – посвящённый

Аттик Варда – чемпион Императора

Браха – посвящённый

Яэль – посвящённый

71-й Кадианский “Адские Гончие”

Вен Андерс – полковник отдельного кадианского соединения

Блейн Хокинс – капитан, рота “Головешки”

Тайбард Рей – лейтенант, рота “Головешки”

Ян Коллинс – офицер-интендант, рота “Головешки”

Легио Сириус

Арло Лют “Зимнее Солнце” – принцепс “Владыки войны” “Лупа Капиталина”

Марко Коскинен – модератус

Йоаким Бальдур – второй модератус

Магос Гирдрид – техножрец

Эрикс Скамёльд “Лунная Скорбь” – принцепс “Разбойника” “Канис Ульфрика”

Магос Охтар – техножрец

Гуннар Винтрас “Оборотень” – принцепс “Пса Войны” “Амарок”

Элиас Хяркин “Железная Синь” принцепс “Пса Войны” “Вилка”

“Звёздный Клинок”

Бьеланна Фаэрэлль – ясновидица Бьель-Тана

Ариганна – Жалящий Скорпион, экзарх Бьель-Тана

Тарикуэль – Жалящий Скорпион Бьель-Тана

Вайнеш – Жалящий Скорпион Бьель-Тана

Ульданаишь Странствующий Призрак – призрачный властелин Бьель-Тана

45a-Del-553-9438

<Порядок – необходимое условие>

<обеспечения функциональности.>

<Физический Механизм будь то рекрутированные>

<сервиторы, биомеханические скитарии>

<или благословенные машины>

<может работать только если находится в физическом порядке.>

74b-Esc-540-9324

<Когда ты отступаешь от печи>

<она продолжает дарить тепло,>

<но ты погружаешься в смертельный холод.>

<Когда ты отступаешь от света>

<он продолжает сиять,>

<но тебя окутывает тьма.>

<Когда ты отступаешь от Омниссии>

<ты забываешь, что значит быть Механикус.>

Выдержки из стихов 45a-Del-553-9438/74b-Esc-540-9324

Клятвы Архимеда

[Исправлено в 3543735.M41 указом инфинитум

57433/-hgw10753 по приказу капека бинарных святых.]

Метафайл Механикус 587634857z/ТЕЛОК

ХРАНИЛИЩЕ МЕТАДАННЫХ %002

АВЕ.OMNISSIAH.orv 4048 a_start .equ 3000 2048

Ld length,% 2064 БУДЕТ ИСПОЛНЕНО 00000010 100000000

НЕОПТИМАЛЬНЫЕ ОПЕРАЦИИ 00000110 2064 addcc%r1, –

4,%r1 10000010 100000000 01111111 11111100 2072

addcc.%r1, %r2, %r4, 10001000 ВЕРИФИКАЦИЯ КАПЕРА

ВЫПОЛНЕНА 01000000 УМЕНЬШЕНИЕ ЗАПАСОВ ФЛОТА

2076 1d%r4, %r5 11001010 00000001 00000000 00000000

2080 ba loop 00010000 10111111 11111111 ВОССТАНОВИТЕЛЬНАЯ

СИСТЕМНАЯ ОЧИСТКА: ПРИЕМЛЕМО/НЕПРИЕМЛЕМО? 2084 addcc%r3 ПРИНУДИТЕЛЬНОЕ

УДАЛЕНИЕ ИСКУССТВЕННОГО СОЗНАНИЯ, %r5, %r3 10000110

100000000 11000000 00000101 2088 done: jmp1%r15+4, %r0

10000001 11000011 КРЕМНИЕВЫЕ ОРГАНИЗМЫ? 00000100

2092 length: 20 КАРТОГРАФИЧЕСКАЯ ССЫЛКА ЗА ПРЕДЕЛАМИ ШРАМА ОРЕОЛА:

МАХАРИЙ 00000000 00000000 00010100 2096 address:

a_start 00000100 СОХРАНЯЮТСЯ АНОМАЛЬНЫЕ ВРЕМЕННЫЕ ПОКАЗАНИЯ

00000000 00001011 10111000. Omni.B_start

Бесконечный цикл Бесконечный цикл Бесконечный цикл Бесконечный цикл

Бесконечный цикл Бесконечный цикл Бесконечный цикл Бесконечный цикл

Бесконечный цикл Бесконечный цикл Бесконечный цикл Бесконечный цикл

Бесконечный цикл Бесконечный цикл Бесконечный цикл Бесконечный цикл

Бесконечный цикл Бесконечный цикл Бесконечный цикл Бесконечный цикл

Бесконечный цикл Бесконечный цикл Бесконечный цикл Бесконечный цикл

Бесконечный цикл Бесконечный цикл Бесконечный цикл ///////////

Запущен анализ метаданных.

++++++++++++++++++++

<++<Декартово сомнение>++>

001

Знание – сила. Они называют это первым кредо, но они ошибаются. Знание – это только начало. Сила рождается в применении знания. В конце концов, в чём ценность открытия, если полученное знание не находит применения?

Тысячелетия прошли с тех пор, как я стал Механикус, но даже послушником-литейщиком квантовых рун я понимал, что слепо воспринимаю множество непроверенных на собственном опыте принципов, как истинные. Следовательно, сделанные впоследствии мною выводы, основанные на этих принципах, представляются весьма сомнительными. С этого момента озарения я убедился в необходимости избавиться от всех принципов, которые столь легко принял.

Я хотел бы построить знание из истин, которые нашёл сам.

010

Древний терранский орден технотеологов некогда гордился геральдическими устройствами, украшенными словами Nullius in Verba, которые даже самый примитивный прото-готический лексический сервитор переведёт, как “Ничьими словами”. С этим кредо я жил с ним и умру. Венерианский эпистолярий, который первый нацарапал эти слова на обработанной шкуре животного, и в самом деле был мудр, и наследникам Красной планеты стоит помнить его мудрость.

Но жрецы Марса забыли, что значит быть Механикус.

Магосы радуются объедкам со столов богов и считают себя благословлёнными. Они превозносят подобные реликвии, как величайшие награды, почти не понимая, что интеллектуальные обломки бесполезны в великой схеме галактического бытия.

Они – глупые дети, спотыкающиеся вокруг мастерской гения. Инструменты и знания, которые они требуют, дабы восстановить былую славу человечества находятся у них в руках, но они не видят это. Они владеют смертельно непредсказуемыми технологиями, словно игрушками, не обращая внимания на наносимый ущерб и не осознавая, сколь много теряют, извлекая пользу с каждым неуклюжим шагом.

Так много некогда потерянного было открыто вновь, кричат они, но, как и миллион рассеянных кусочков головоломки их знания бесполезны, если не объединены. Со всем, что скрыто под песками Красной планеты мы могли бы восстановить Империум, как в безмятежные дни первой великой диаспоры. Мы могли бы осуществить мечту, которую начал воплощать Император в краткие мгновения мира после Пакс Олимпус.

Ах, как я жалею, что не был там. Видеть Омниссию, когда Он шагал под маской плоти. Купаться в Его свете и чувствовать спокойствие совершенного кода, текущего по моему телу. Столь механически совершенный, как я не должен скучать по мягкому неизменно дряхлеющему телу из плоти, которое оставил, поднимаясь в рядах Духовенства, но я бы принял эти бесконечные ограничения, лишь бы только увидеть тот момент органическими глазами.

011

Теперь я смотрю на мир сквозь органическо-кремнёвые мембраны и глассиново-сетчатый алмаз. Тысяча микромашин заставляет течь жидкости моего нового тела из кристалла и света. Мои руки и ноги сильнее, чем у Адептус Астартес, мой разум выполняет ультрабыстрые вычисления, которые обеспечивают скорость познания намного превосходящую даже способности генерала-фабрикатора.

Но ничто столь ценное никогда не достаётся даром и ничто не является опаснее для прогресса человечества, чем предположение, что наше понимание технологии всеобъемлюще. Поверить, что не осталось тайн во всей вселенной или что мы уже одержали все победы и нет новых миров для завоевания – означает пригласить застой.

А застой – означает смерть.

Я путешествовал по космосу, как мало кто до меня.

Я преодолел барьеры времени и пространства и видел больше, чем кто-либо другой. Я повелеваю силами вселенной. Время, пространство, гравитация и свет подчиняются моим желаниям.

Подобно великим астрономическим инженерам невероятно далёкой эпохи я перекраиваю плоть галактики согласно своим прихотям. И туда где древняя война и забытые геноциды навсегда покончили с прошлым, я принёс жизнь и обещание возрождения цивилизации.

Механикус почитают тех, кто приблизился к их видению союза с Богом Всех Машин и это их право.

Но они выбрали неправильное божество.

По любым смертным меркам я – бог.

Столь смелое заявление справедливо можно принять за высокомерие.

В моём случае это – скромность.

Простая констатация факта.

Я – архимагос Веттий Телок и я восстанавливаю некогда потерянное.

В этом сила моего знания.

МАКРОКОНТЕНТ НАЧАЛО:

+++МАКРОКОНТЕНТ 001+++

Микроконтент 01

Едва достойный называться планетой обречённый мир висел на окраине пояса Койпера у самой дальней границы звёздной системы Арктур Ультра. Большая часть этой области космоса состояла из замороженных летучих веществ – дрейфующих скоплений льда, аммиака и метана – медленно превращавшихся в пар из-за тепловых предсмертных выделений быстро расширяющейся короны недавно названной звезды. Облако Оорта почти исчезло, позволив кораблям Котова приблизиться к системе не опасаясь получить повреждения от обломков, рассеявшихся, словно астрономический мусор на границе Арктур Ультра.

Умирающую планету назвали Катен Вениа, и жить ей оставалось в лучшем случае несколько месяцев. Её скоро уничтожит сама звезда, некогда вскормившая неизвестное количество пригодных для жизни миров в узком астрономическом регионе, который назвали по имени белобрысого вора из древнего мифа.

Благодаря расширяющейся тепловой короне ближайшие к звезде планеты уже превратились в металлический пар, и осталась только Катен Вениа. Почти все её внешние слои замороженного азота испарились в космос, обнажив поверхность – покрытую каменными и ледяными кратерами, геометрически красивыми устремлёнными в небеса кристаллами, глубокими каньонами посреди ледников и закутанной пустынной тундрой, – которую разрывали мощные гравитационные толчки хаотической орбиты.

Любой непредвзятый звёздный картограф сочтёт Катен Вениа ничем не примечательным миром, голой скалой, лишённой любых достойных внимания объектов. Только изучение её гибели могло представлять хоть какой-то интерес для большинства магосов. И всё же при всей своей очевидной бесполезности на Катен Вениа находилось нечто, что сделало её бесценной.

Сюда направился благословлённый Машиной Телок, весь исследовательский флот которого пропал без вести. Многочисленные легенды Марса рассказывали о его безрассудном поиске неизвестного, и что он нашёл древнее технологическое чудо, известное как Дыханье Богов. Каждый рассказ по-своему описывал одержимость Телока, но все сходились в том, что путешествие закончилось неудачно.

Но недавно обнаруженная реликвия обречённой экспедиции представила обнадёживающие намёки, что Пропавший магос и в самом деле что-то нашёл в неизведанных пределах вдали от света знакомых звёзд: маяк спасательной капсулы стал доказательством, что планета, недавно получившая имя Катен Вениа, являлась местом погребения “Томиоки”, флагмана Телока.

Вот что привело огромный исследовательский флот Адептус Механикус, который не видели тысячи лет, за границы Млечного Пути на орбиту над северным полюсом планеты.

Сердцем этого флота являлся корабль, который без преувеличения можно было назвать уникальным. Могучий межзвёздный колосс. Реликвия эпохи, когда тайны технологии не скрывались за пеленой невежества, жестокие муки рождения которой разрушили планету. Его невероятный размер воплощал в себе результат труда людей, осмелившихся создавать величайшие творения, которые только возможно представить.

Корабль назывался “Сперанца” – он был ковчегом Механикус, флагманом архимагоса Лекселя Котова.

В отличие от линкоров, заложенных на укреплённых верфях Империума, ковчег Механикус не вызывал ни малейших мыслей о военной эстетике, как и не был украшен накопленными за века статуями и орнаментами, прославляющими давно умерших святых или героев. Этот корабль никто и никогда не назвал бы красивым, даже его создатели, потому что в нём не было ни симметрии, ни плавных обводов, ни даже большой прямой оси, которая вызывала бы ложные представления об аэродинамике.

“Сперанца” была судном навсегда связанным с космосом, и только расположение защитных генераторов огромных плазменных двигателей позволяло стороннему наблюдателю понять, где находится нос, а где корма. Её внешний корпус представлял собой запутанную компоновку воздуховодов, обнажённой скелетной надстройки и защищённых от излучения отсеков экипажа. Невзрачные надстройки и выпуклая нижняя часть выглядели поперечными плато, переполненными геометрически разросшейся необузданной промышленностью. Очистительные заводы, обогатительные фабрики, генетические хранилища, испытательные базы, мануфактуры, лаборатории, электрогенераторы и сборочные кузни хаотично цеплялись за борта, не отвечая даже базовым представлениям о дизайне, за исключением необходимости и практичности. “Сперанца” была судном исследования и изучения, галактическим мореплавателем, единственная задача которого заключалась участвовать в поиске знания Котова.

Хотя большую часть невообразимой массы ковчега занимали механизмы и сооружения он не был беззубым. Повсюду виднелись обычные орудия и простое космическое оружие, но в отчаянных обстоятельствах проявились намного более смертоносные военные технологий, спрятанные внутри тёмных отсеков, о которых давно все забыли кроме самого судна.

Корабль представлял собой не что иное, как мир-кузню, вырезанную с поверхности родившей его в предсмертных муках планеты, огромные пространства кафедральных соборов и технологии и являлся самой квинтэссенцией преданного служения Культа Механикус Омниссии. В центре “Сперанцы” находился электродвижущий дух, возникший из гештальт-соединения триллиона машин и намного ужасающе сложного гибрида интеллекта и инстинкта, близкого к божественному.

Как у любого воплощения божества у него были последователи.

“Сперанцу” окружала флотилия вспомогательных судов: заправщики, военные корабли, пехотные транспорты, барки снабжения и целая армия шаттлов и вместительных тендеров, которые перемещались между ними по строго предписанным транзитным коридорам. “Дитя Луны” и “Дитя Гнева”, отремонтированные крейсеры-близнецы типа “Готик” патрулировали фланги “Сперанцы”, а мрачный “Мортис Фосс”, последний уцелевший из трёх кораблей, присланных с Фосс-Прайм, держался над дорсальными мануфактурами ковчега.

“Клинок Чести” пропал во время экстренного выхода из варпа на краю галактики, а “Клинок Фосса” разорвал адский гравитационный шторм кошмарного путешествия сквозь Шрам Ореола. Но не они стали самыми тяжёлыми потерями флота в рискованной экспедиции за пределы галактической границы.

“Кардинал Борас” – корабль великого наследия, невзирая на варп-бури облетевший всю галактику, погиб в засаде пиратов-эльдар. Сопровождавшие флотилию Адептус Астартес также понесли горестную утрату – те же самые пираты высадились на борту быстрого ударного крейсера Чёрных Храмовников, носившего гордое имя “Адитум”. Хотя размещавшиеся на нём крестоносцы спаслись на “Громовом ястребе” “Барисан”, чтобы продолжить сражаться, их реклюзиарх погиб, а сокрушительные гравитационные волны Шрама Ореола поглотили труп корабля из стали и камня.

Налётчики с величайшим трудом избежали возмездия флота, но у военных кораблей, защищавших “Сперанцу”, не было никаких шансов снова поймать их.

Во флот архимагоса Котова входил ещё один достойный упоминания корабль. Хотя он был в длину почти три километра, “Ренард” выглядел незначительным в сравнении с огромными судами Механикус, зато отличался скоростью и обладал изяществом и балансом, которых не хватало “Сперанце”.

Его капитаном являлся Робаут Сюркуф, а Катен Вениа была миром, которому он подарил имя.

Он станет первым, кто увидит её небеса.

Вот зачем он прилетел так далеко.

– Знаешь для того, кто живёт в космосе, ты из рук вон плохо обращаешься со скафандром, – произнесла Каирн Силквуд, технопровидец “Ренарда”, повторно закрепив зажимы громоздкого украшенного в стиле барокко экзо-доспеха капитана. – Если я позволю тебе выйти в таком виде, то ты умрёшь через тридцать секунд.

Робаут Сюркуф покачал головой. – Я живу на космическом корабле и поэтому не должен носить скафандр, – ответил он, сквозь вокс-решётку шлема голос капитана казался резким и далёким.

Силквуд носила серую армейскую форму и плотно облегающий топик кадианского полка, в котором она раньше служила, широкое тело женщины блестело от масла, смазки и ладана машинных палуб, которые являлись такой же частью форменной одежды технопровидца, как наплечные шевроны или значки званий. Из-за функциональной связующей аугметики её выбритый череп выглядел покрытым грубыми узелками имплантатов, а тактильные подкожные устройства в пальцах и ладонях придавали ей солидности и неплохой правый хук.

Она в последний раз обошла вокруг Робаута, изучив швы и соединительные регуляторы и проверив внутреннюю атмосферу скафандра на громоздком рюкзаке. Удовлетворённая результатом она отстранилась и кивнула сама себе.

– Теперь довольна? – спросил Робаут.

– Если бы не приходилось обращать внимания на твою глупость.

– Переживу, – сказал Робаут, отвернулся и направился к Адаре Сиавашу, который помогал магосу Павельке подготовить гравитационные сани для поверхности. Они представляли собой немногим больше, чем тяжёлый прямоугольный кусок металла с кабиной экипажа и репульсорным генератором и являлись механической рабочей лошадкой “Ренарда”. Двигатель был рассчитан перевозить грузы до шестидесяти тонн и объёмом до ста кубических метров, хотя прошло много времени с тех пор, как они несли что-то настолько большое. Сани парили на подушке искривлённого воздуха, от которой зубы Робаута заныли даже несмотря на защиту космического скафандра.

Павелька была в обычной мантии Механикус с капюшоном, скрывавшей большую часть аугметики. Хотя Робаут понятия не имел о полном объёме модификаций Иланны, он подозревал, что она значительно уступает в этом большинству жрецов Марса на борту “Сперанцы”. Несколько силовых кабелей протянулись от искрящего блока питания на её спине, и четыре сложенных гармошкой трубы расширялись и сокращались, как меха, питая энергией аккумуляторы.

– Она готова? – спросил он, хлопнув рукой в перчатке по помятым пластинам грав-саней.

Павелька вздрогнула от удара и ответила:

– Предостережение: мне стоит напомнить вам, капитан, что приписывать пол машинам – бесполезный антропоморфизм? Машины не нуждаются в обозначениях плоти.

– Не могу поверить в это, – сказал Адара, подмигнув капитану сквозь полированную лицевую панель скафандра. – Ясно же видно, что перед нами роскошная женщина. Поверь, я разбираюсь в слабом поле.

Силквуд усмехнулась и провела металлической ладонью по гудящему фюзеляжу, словно по спине любовника.

– Должна сказать, что согласна с парнем, – заметила она. – Не в том, что он разбирается в женщинах. Поверь, он не отличит один интерфейсный порт от другого. Но она надёжная машина, это точно. Она крепкая и не подведёт в нужный момент. Похожа на меня.

Адара отвернулся, скрывая смущение, а Павелька покачала головой:

– Чего ещё ожидать от технопровидца? – сказала она, отсоединяя кабели от саней.

Силквуд усмехнулась и ответила:

– Тяжёлую работу, ругательства и похмелье, которое покалечит орка.

Робаут поставил ногу на ступеньку металлической лестницы, свисавшей из кабины саней, и неловко поднялся на место пилота. Силквуд забралась за ним и изучила проверочные таблицы с дотошностью управляющей общежития Сороритас, проверяющей все ли послушницы в постелях.

Силквуд была кадианкой, и дотошность являлась её девизом.

– Эй, а почему ты не проверила зажимы и швы моего скафандра? – спросил Адара, поднявшись на сани с противоположной стороны.

Силквуд ответила даже не взглянув на него:

– Потому что ты не капитан и меня мало заботит твоя взрывная разгерметизация в токсичной среде.

– Тогда тебе придётся очищать скафандр от мочи и крови, – произнёс Робаут, внося последние корректировки в топограф саней.

– Сколько на то, что Адара пропустил зажим? – спросила Силквуд, оглянувшись на Павельку.

– Ты говоришь, как господин Надер, – ответила магос.

– Мы оставили его на “Ренарде”, – сказала Силквуд. – Кто-то должен играть роль надоедливого идиота.

– В любом случае здесь не о чем спорить, – продолжила Павелька. – Судя по атмосферным показателям, господин Сиаваш запечатал скафандр в пределах допустимых параметров.

– Рад слышать это, – отозвался Адара.

Юноша опустился в ковшеобразное сидение и застегнул ремни. Робаут вздохнул, заметив неизменный нож-бабочку в одном из набедренных карманов рядом с лазерным пистолетом в кобуре.

– Скажи мне, что не настолько глуп, чтобы носить открытый нож в скафандре, – сказал он.

По крайней мере, Адаре хватило ума выглядеть виноватым, когда он вытащил нож и положил в ящичек на внутренней стороне двери.

– Да, извини. Я никуда не хожу без него и порой забываю, что он со мной.

Рядом с ним появилась магос Павелька, заполняя встроенные в дверь аварийные кислородные баллоны. Извивающийся механодендрит поднялся над её плечом и открыл ящичек, прежде чем вторая сочленённая бронзовая конечность с вращающимися кронциркулями убрала злосчастный нож.

– Да ладно, – произнёс Адара. – А там то он кому может повредить?

– Разъяснение: статистически вероятно, что ты достанешь и возьмёшь его с собой, как только покинешь корпус этого судна, – пояснила Павелька, и даже несмотря на то, что большая часть её лица состояла из светло-кремовой искусственной кожи и аугметических улучшений, Робаут заметил вспышку веселья в щёлкающей оптике. – Как сказала бы технопровидец Силквуд “Ты уже привлекался” и не заслуживаешь доверия.

– Ты глубоко ранишь меня, – сказал Адара.

– Ты сам ранишь себя, – сказал Робаут, – и там это станет смертным приговором. Так, Иланна?

– Бесспорно, – ответила магос. – Атмосфера планеты представляет собой гремучую смесь замороженного азота, которая выделяется из ледников, как в газообразной, так в жидкой форме, аммиака и летучих тяжёлых частиц металла. Перепады температуры непредсказуемо меняются в сверхскоростном атмосферном выбросе, вызывая области повышенного давления и вихри, которые доставили бы вашему телу множество неприятностей без скафандра.

– Я не понял почти ничего, но уловил суть, – сказал Адара.

– Хорошо, теперь, после того как ты напугала нас обоих до полусмерти, сколько времени потребуется достигнуть поверхности планеты на привязи Механикус? – спросил Робаут, пытаясь скрыть нотки беспокойства из-за полёта грузового челнока “Ренарда”. – Я хочу оказаться там и увидеть на что похож мир за пределами галактики.

Павелька наклонила голову, молча общаясь с диспетчерами Механикус на планете благодаря имплантатам в черепе. Аугметированный мозг Робаута мог замечать невидимые нити ноосферных данных, но только взаимодействуя с позвоночной системой связи. Сани не обладали такой системой, но в любом случае он не смог бы подсоединиться к ней из-за скафандра.

– Приблизительно десять минут, – ответила магос. – Стратосферные помехи и внезапные штормы магнитных полей вводят хаотические переменные в расчётное время прибытия.

Силквуд спрыгнула с подножек челнока и крикнула. – Очистить палубу! – хотя на огромной посадочной площадке грузового шаттла и так было пусто. Несколько групп сервиторов, которые принадлежали Робауту, отслеживали автоматический курс саней или находились на “Ренарде”, ремонтируя повреждения после путешествия сквозь Шрам Ореола. Силквуд направилась по служебной лестнице к верхнему трапу, а Павелька тем временем поднялась в грав-сани и села позади Адары, просматривая что-то в инфопланшете на коленях.

Робаут неуклюже повернулся и спросил:

– Все на борту?

– Заявление: да, – ответила Павелька, выдвинув механизированный ауспик из нагрудного отделения.

– Тебе не обязательно лететь с нами, – сказал Робаут. – Я знаю, ты не любишь покидать “Ренард”.

Павелька покачала головой:

– Я изменила схему катушки маяка бедствия “Томиоки”. Я могу следовать её телеметрии лучше, чем кто-либо другой. Кроме того, если сани сломаются, то вам потребуюсь я, чтобы починить их.

– Рад слышать, – ответил Робаут, довольный, что Павелька отправится с ними.

– Разве вам не нужен скафандр? – спросил Адара.

Павелька покачала головой:

– Я изменила протоколы фильтрации лёгких, чтобы исключить токсичные элементы атмосферы, а сейчас изменяю биохимию, для нейтрализации негативных эффектов враждебных воздействий. В моём теле мало органической массы, которой требуется кислород, и я могу сохранить достаточный запас внутри механических частей.

– Рад слышать, – произнёс Адара, подражая Робауту.

Робаут взглянул на верхние подмостки грузового отсека, и увидел, что Силквуд открывает одну из герметичных дверей. Она быстро отдала ему честь, но ничего не сказала, захлопнув за собой тяжёлый люк.

Очевидно, Каирн Силквуд не считала необходимым отмечать этот момент какими-то важными словами.

Но Робаут знал, что этот конкретный момент был особенным.

Они трое скоро направят сани на поверхность чужого мира, который лежал за границами Млечного Пути, мира неподчинённого Империуму. Мира, на который, скорее всего, до появления флота Телока тысячи лет назад, не ступала нога человека. Вот почему Робаут зашёл так далеко и рисковал столь многим, он хотел увидеть чужие небеса и коснуться земли планеты столь далёкой от понимания Империума.

На панели из орехового дерева и меди замигала изумрудная лампочка входящего сообщения и Робаут переключил выключатель из слоновой кости на “приём”. Из решётки спикера раздался голос главы экспедиции, архимагоса Лекселя Котова.

– Господин Сюркуф, – произнёс Котов. – Вы собираетесь присоединиться к нам на борту “Табулария”?

Робаут усмехнулся, услышав слабое волнение в голосе архимагоса. Хотя Котов являлся главой экспедиционного флота, это Робаут нашёл маяк локатора, который привёл их так далеко.

– Думаю, мы направимся собственным путём к “Томиоке”, – ответил он. – Но спасибо за приглашение, очень мило с вашей стороны.

– Ваша привязь допускает значительную погрешность во времени прибытия, – заметил Телок Котов.

– Согласен, но магос Павелька считает, что мы приземлимся приблизительно через десять минут.

– Как неточно. Конец связи, – ответил архимагос.

Из всех многочисленных способов путешествия в битву брату-сержанту Танне больше остальных нравилось стремительное и яростное десантирование на “Громовом ястребе”. Ничто не радовало его сердце сильнее неистового давления воющих двигателей, тряски во время противозенитных манёвров и внезапного резкого торможения, когда пилот выравнивал крылья и бросался в горнило боя. Высадка в “Носороге” или “Лэндрейдере” не шла ни в какое сравнение, и Танна не знал ни одного технодесантника, который поспорил бы с этим.

Да, десантирование на “Громовом ястребе” и только.

Даже если эта конкретная высадка – пока – контролировалась электромагнитной привязью Механикус.

В отсеке экипажа “Барисана” было холодно, как в морозильнике, и капельки тумана паров конденсата медленно украшали бисером изогнутые пластины иссиня-чёрного доспеха Танны. Блестящий чёрный крест мерцал на одном из белых, как слоновая кость наплечников, а вырезанный из того же материала орёл гордо сиял на другом. В центре груди орла виднелся рельефный красный череп, в глазах которого блестели осколки яркого гранатового цвета. Влажные полосы покрывали угловатый шлем, словно слёзы, но Танна не плакал больше двухсот лет.

Один раз в импровизированной оружейной на борту “Сперанцы” он был близок к этому.

“Громовой ястреб” покачнулся, когда его швырнул в сторону неуправляемый вихрь поднимавшихся с планеты газов. Атмосферные помехи Катен Вениа становились всё неспокойнее и токсичнее: соединением недопустимо высоких уровней азота и парообразных металлов, крайне смертельным для смертных. Пост-человеческая физиология Танны могла выдерживать враждебные условия, но даже ей придётся работать в полную силу, чтобы выжить на Катен Вениа больше нескольких часов.

“Барисан” не совершал штурмовое пикирование, но полёт почти не отличался от боевого и сопровождался такой тряской, с которой Танна ещё не сталкивался. Корпус десантно-штурмового корабля изготовили на кузне-комплексе горы Тиррения Марса, и на нём стояла печать самого генерал-фабрикатора. Дух-машина “Барисана” обладал горячим норовом, он был и необъезженным жеребцом и раненым гроксом – объединяя агрессию и дикость. Такие качества хорошо послужили батальной роте в крестовых походах, но “Громовой ястреб” ещё горевал по прошлому кораблю-носителю, и тяжело привыкал к новому дому на борту “Сперанцы”.

Как и остальные из нас, подумал Танна, бросив быстрый взгляд вдоль фюзеляжа.

“Громовой ястреб” предназначался для доставки трёх кодексных отделений в центр битвы, но большинство сидений “Барисана” пустовали. Только шесть из тридцати мест были заняты. Танна сидел на командирской скамейке рядом со штурмовой рампой, он надел шлем, а болтер на цепи жёстко прикрепил к бедру.

Брат Яэль сидел через два места от него, крепко прижимая болтер к груди. Самый молодой из них, Яэль совсем недавно вступил в ряды батальной роты и Хелбрехт лично выбрал его для участия в крестовом походе Шрама. Бой молодого воина на тренировочной палубе “Сперанцы” против магоса Дахана был из тех, которые Танна никогда не забудет. Не в последнюю очередь потому что секутор Механикус признал поражение.

Фигура апотекария Ауйдена в броне цвета слоновой кости маячила белым пятном в темноте, он посмотрел на Танну и мрачно кивнул, вставляя капсулы с бронзовыми кольцами в нартециум. Это не было боевое десантирование, но Ауйден считал, что направляясь на неизвестную планету лучше приготовиться к худшему, чем попасть врасплох.

Пессимистичный прогноз, но его ещё предстоит опровергнуть в их злополучном походе.

Мрачный Браха сидел, опустив голову и сложив руки, словно в молитве. Первый на поле боя и последний в отступлении, смерть Кул Гилада поразила его сильнее их всех. Он знал реклюзиарха дольше остальных и участвовал с ним в шести успешных крестовых походах. Многие считали, что он последует примеру Кул Гилада и примет розарий.

Одна рука Брахи была из плоти и крови, а другая из хромированной стали. На манифольдной станции "Валетте" облачённый в плоть киборк отрубил ему руку, но он принял потерю без жалоб. Жизнь космического десантника представляла собой одно сплошное насилие и ни один Чёрный Храмовник не ожидал закончить свои дни не получив какую-нибудь ужасную рану. Магос Дахан изготовил для него замену, боевую руку скитариев с вмонтированным в предплечье плазмаганом.

Дальше за Брахой сидел Иссур Мечник, поглаживая багровые ножны силового меча, как он всегда поступал, оказываясь пристёгнутым внутри десантно-штурмового корабля. Текстура ножен напоминала повторяющиеся цепи крестоносца, и Танна заметил, как голова Иссура дёрнулась, а пальцы резко стиснули меч. Иссур раздражённо сжал кулак и откинул голову назад, ударив шлемом по корпусу “Громового ястреба”.

Как и Браха Иссур получил ранение в бою с киборками, его тело испытало сильный шок, а он сам едва не погиб от электромагнитного разряда. Мечнику повезло остаться в живых, но он вырвался из лап смерти с повреждёнными синапсами и нервной системой, которая могла подвести в любой момент. Его карьера дуэлянта подошла к концу, и Танна не мог не заметить завистливые взгляды, брошенные Иссуром в сторону Аттика Варды.

Чемпион Императора сидел неподвижно, положив чёрный меч на колени. Оружие оставалось в ножнах из небьющихся марсианских сплавов, виднелись только обёрнутая кожей рукоять и навершие в форме креста крестоносца. Клинок был полуночной бритвой, украшенной изящным готическим шрифтом.

Иссур не сомневался, что должен владеть чёрным мечом, потому что лучше братьев обращался с клинком. Но Храмовник призывался на службу чемпионом Императора не из-за простого умения сражаться, и военные видения пришли не к нему. Повелитель Человечества избрал Аттика Варду Своим чемпионом и ни один Чёрный Храмовник не помыслит о том, чтобы оспорить Его волю.

Варда сидел напротив Танны, он был облачён в доспехи цвета тёмной ночи, выкованные вручную в кузницах “Вечного Крестоносца” технодесантником Лексне и армией трэллов почти три тысячи лет назад. Очертания брони выполнили в форме идеального телосложения, на нагруднике гордо сиял золотой орёл. Символ ордена создали из перламутрового камня, добытого на тёмной стороне Луны. Даже просто находиться рядом с ней было честью.

За века службы Танна видел много великолепных доспехов, но не встречал произведения искусства прекрасней, чем это. Элий носил её хорошо, но на Варде она сидела, как вторая кожа.

Чемпион Императора являлся сердцем крестового похода и Варда был сломлен смертью Кул Гилада, храброго воина, принявшего смерть без братьев рядом. Он поднял голову, почувствовав взгляд Танны, и красные, как тлеющие угольки, линзы их шлемов встретились между сильно дрожащим корпусом.

– О чём думаешь, Танна? – спросил Варда.

Слова прозвучали по закрытой частоте, никто из братьев не слышал их разговор.

– Чемпион укрепляет наши души, – ответил сержант. – Так говорил Кул Гилад.

– Повторяя его слова ты не станешь им, – произнёс Варда, крепко сжав чёрный меч.

– Не стану, – согласился Танна. – Но я и не собираюсь становиться им.

– Тогда зачем говоришь как он?

– Чтобы показать, что я тоже скорблю по нему.

– Недостаточно, – резко прошептал Варда. – Его кровь на твоих руках.

Танна поддался гневу.

– Если бы мы пошли к нему, то все погибли бы.

– Лучше пасть в битве, чем бежать от неё.

– Кул Гилад приказал покинуть корабль. Ты слышал его. Все мы слышали его.

– Мы должны были сражаться рядом с нашим реклюзиархом.

Танна кивнул.

– Да, и мы погибли бы во славе.

Варда сжал кулак на ножнах чёрного меча.

– Тогда почему ты не отдал приказ?

– Потому что я следовал последнему приказу реклюзиарха, – резко ответил Танна, подняв правую руку, показывая металлические цепи, соединяющие болтер с запястьем. – Наша структура командования существует не просто так, Варда, и в момент, когда мы начнём привередливо выбирать, каким приказам повиноваться, мы также можем сорвать символ ордена с наплечников и отправиться в Мальстрём. Мы – Чёрные Храмовники и мы охотно связываем себя цепями долга, чести и смерти. Ты – чемпион Императора, Варда. И ты знаешь это лучше, чем кто-либо.

Варда опустил голову и Танна видел, что огонь его гнева померк. Сержант понимал, что на самом деле не гнев подпитывал слова чемпиона, а вина.

Вина, которую разделяли они все, была она заслужена или нет.

Танна услышал искренний усталый вздох Варды по воксу.

– Я знаю, что ты прав, Танна, но Кул Гилад помазал меня, – сказал он, посмотрев на сержанта. – И ты навсегда останешься тем, кто не дал мне умереть рядом с ним.

– Я тот, кто сохранил тебе жизнь, – ответил Танна.

Пять часов назад участок поверхности, выбранный для посадочных площадок Механикус, представлял собой всего лишь относительно плоское плато отступающего ледникового льда и десяток медленно испаряющихся озёр редких смертоносных химикатов. После того как “Сперанца” встала на высокий якорь выпустили множество управляемых сервиторами дронов, передававших трёхмерные пикты глобальной топографии, а орбитальные ауспики глубокого зондирования над северным полушарием Катен Вениа позволили архимагосу Котову выбрать именно это место для высадки.

Характерная однородность основных коренных пород плато и его относительная геологическая стабильность хорошо подходили для терраформирования геоформирующими машинами фабрикатуса Тарентека. Три колоссальных судна отделились от нижней части “Сперанцы”, падая, словно обломки после катастрофических повреждений. Каждое представляло собой десятикилометровую квадратную плиту с почти непостижимым оборудованием: огромными заводами по переработке атмосферы, мелтами промышленного масштаба и загадочными технологиями геологической манипуляции. Когда геоформирующие машины, напоминавшие сброшенные из космоса готические мануфактуры, вошли в атмосферу, их тепло-экранированные нижние участки раскалились до вишнёво-красного цвета, минуя неистовые штормы улетучивающихся газов.

Они остановились в ста метрах над землёй и радиолокационные картографические ауспики приступили к сканированию поверхности. Системы маневрирования произвели корректирующие выбросы, одновременно раздалась канонада установленных в нижней части корпуса вращающихся орудийных комплексов, способных расколоть поверхность планеты. Пока открывались широкие круговые двери мелта-печей, меткие выстрелы оглушительными залпами разбили лёд на куски приемлемого размера.

От нестерпимого жара появилась слегка колеблющаяся дымка, напоминая дыхание мифических драконов, и невероятно яркий свет вырвался из мелт, залив плато огнём с фиолетовыми языками пламени. Ураганы перегретого пара визжали и шипели, пока поверхностный лёд испарялся или вытекал по дренажным каналам, взорванным меняющими ландшафт гаубицами.

Химические мортиры выпустили тысячи взрывавшихся в воздухе специальных снарядов, насыщая атмосферу медленно распадающейся поглощающей материей, которая спровоцировала поток алхимических реакций, отфильтровывая самые токсичные и коррозийные элементы. На геоформирующих судах распахнулись просторные ангары, и множество тяжёлых землеройных левиафанов опустились на поверхность планеты в противоударных колыбелях.

В тщательно организованном балете землеройные машины стремительно разграничили площадь посадочных полей и приступили к работе с эффективностью армии железнокожих и полосатых рабочих муравьёв. Тарентек создавал сотни посадочных площадок на мирах намного более враждебных к жизни и машинам, чем Катен Вениа, а жрецы под его началом хорошо знали своё дело.

Последние глыбы льда неохотно уступили, и началась прокладка тысяч километров кабелей для получения телеметрии, необходимой, чтобы направлять приземлявшиеся суда к отведённым им посадочным площадкам. После создания инфраструктуры и защищённой системы укреплённых трубопроводов обнажённая порода была сокрушена и выровнена сфокусированными конверсионными проекторами. Затем установили теплозащиту и десять тысяч устойчивых к атмосфере Катен Вениа техножрецов с внедрёнными высокоточными мелтами и шлифовальными конечностями приступили к завершающему выравниванию посадочных площадок до ангстрёмной точности.Приспособленные к вакууму сервиторы следовали за техножрецами, вытравливая кислотой в скале имперских орлов, окружённые шестерёнками машинные черепа и закодированные последовательности чисел.

За четыре часа на поверхности планеты вырезали широкий шестикилометровый квадрат зеркально гладкой скалы. Помимо установки базовых сооружений развернули энтоптические генераторы и ноосферные комплексы связи, а также многочисленные хорошо оборудованные бункеры управления, чтобы выполнять запутанные и чрезвычайно сложные диспетчерские функции для прилетающих и улетающих десантных кораблей. Равномерно по периметру посадочных площадок возвели защитные башни, оснащённые многочисленными системами оружия, способными поражать суда на низкой орбите или атакующие наземные войска.

Для десантных кораблей не-Механикус в дополнение к обычным посадочным огням и активным электромагнитным привязям-фалам на выровненную скалу нанесли контрастные линии разметки. Спустя пять часов после начала работу сочли выполненной и магос Тарентек поставил личную печать из шарнирного производственного ангара в нижних мануфактурных районах “Сперанцы”.

Едва печать Тарентека загрузилась в манифольд, как из посадочных ангаров ковчега Механикус вылетел первый корабль. Сотня вместительных шаттлов устремилась к Катен Вениа, перевозя механизмы для исследования планеты: техножрецов и чудовищные земные соборы, батальоны скитариев и военные машины, сервиторов и вооружённых преторианцев.

Среди армии железа, опускавшейся на планету, выделялись три корабля-саркофага легио Сириус, которые сопровождали молитвенные суда, выкрикивая по всем частотам хвалебные бинарные гимны и предупреждения.

“Владыка войны” “Лупа Капиталина” опускался на Катен Вениа вместе с “Амароком” и “Вилкой”.

Зимнему Солнцу принадлежала честь Первого шага, это было его право, как Альфы легио. Оборотень и Железная Синь разделяли эту честь, и если кто-то из принцепсов “Псов войны” и испытывал какие-то мысли об отсутствии Лунной Скорби и “Канис Ульфрика”, то держал их при себе.

Воздушная армада огня и стали опустилась на планету на огромных столбах синего пламени, миллиард тонн оборудования и людей.

Адептус Механикус пришли на Катен Вениа.

Микроконтент 02

Не считая едва не случившегося столкновения с манипулятором крана “Вульфси” последняя смена в распределительном центре храма-кузни магоса Тарентека закончилась хорошо. Авреем не только не выбился из строгого графика материальных логистов, но даже успел приступить к погрузке недавно построенных кадианских танков на десантный корабль.

Он отстегнул ремни от командного трона “Виртанена” и начал болезненное отключение десятков мозговых кабелей, тянувшихся из шлема управления. С каждым неприятным разъединением ясно очерченные на ноосферном сенсориуме направляющие линии крана, коэффициенты растягивания/ сжатия, уровни нагрузки и длина катушки медленно исчезали из поля зрения.

Вынув последний разъём, Авреем взял старые наушники и прижал их к ушам, а затем начал спускаться по покачивавшейся металлической лестнице, приклёпанной к решётчатой башне крана. Кабина управления располагалась почти в ста пятидесяти метрах от палубы, но Авреем не испытывал головокружения, он проработал на кранах Джоуры слишком долго, чтобы осталась боязнь высоты.

Многочисленные манипуляторы крана расходились от кабины управления, словно прочные стальные щупальца гигантского кальмара. Все десять двухсотметровых манипуляторов “Виртанена” могли подниматься и опускаться, вращаться на триста шестьдесят градусов или действовать более сложными способами, если пожелает оператор. Каждый был оснащён множеством приложений: обычными крюками, магнитами, разнообразными режущими и сварочными инструментами, а также более специализированными механодендритными клещами-манипуляторами.

“Виртанен” являлся относительно небольшой машиной, но он был крепким, надёжным и обладал хорошей грузоподъёмностью, которая противоречила его низкому статусу в сравнении с колоссальными кранами, управляемыми самим Тарентеком. Его история эксплуатации и конструктивная прочность впечатляли, а дух-машина заждался нового оператора.

Но это не был “Савицкас”. Это был неутомимый кран, непреклонная рабочая лошадь-машина, которая казалось предчувствовала каждую команду, и никогда не желала отпускать транспортные контейнеры с первого раза.

По словам Тота Мю-32 предыдущий оператор нового командного трона Авреема погиб во время нападения пиратов эльдар.

– Думаю, “Виртанен” ждал тебя, – сказал Тота Мю-32, когда Авреем в первый раз сел на командный трон. – Его имя означает “маленькая река”, но даже самая маленькая река со временем может подточить гору, так? Думаю, ты прекрасно устроишься.

Авреему нечего было ответить на это, и он просто пожал плечами, всё ещё испытывая неловкость, когда люди считали его благословлённым Машиной. Разумеется, он не чувствовал никакой близкой связи с божеством всех машин. Тота Мю-32 сказал, что такие люди, как он – редкость, и показал искусно вживлённую электронную татуировку на оставшейся коже, которая выглядела, как свернувшийся дракон с серебряной и бронзовой чешуёй.

Когда Авреем спросил надсмотрщика, что она означает, Тота Мю-32 ответил, что это символ запрещённой марсианской секты, сделавшей своей целью поиск благословлённых Машиной людей и поклонение им. Говорили, что архимагос Телок – цель исследовательского путешествия – тоже был благословлён и если верить ходящим по кораблю слухам, то Омниссия обратил Свой взор и на магоса Блейлока. Тота Мю-32 считал важным знаком, что судьбы трёх таких людей связало одно путешествие, физическим проявлением Создателя, Потомка и Движущей Силы.

Авреем молча слушал проповеди Тота Мю-32, считая ревностный пыл надсмотрщика неуместным и даже несколько отталкивающим.

Конечно он не чувствовал себя хоть сколько-нибудь особенным.

Твёрдая металлическая бионическая рука, пересаженная к правому плечу, словно издевалась над его верой.

Аугметическая конечность была изготовлена после того, как неспособный стрелять контрабандный плазменный пистолет взорвался от перегрева и расплавил плоть и кости, после убийства из него предводителя эльдар. Авреем не любил вспоминать тот момент: пронзительный ужас атаки ксеносов-убийц, которая закончилась тем, что врагов изрубил на кровавые куски смертоносный киборг-машина, видимо, принявший его, как нового хозяина. Молитвы Себастьяну Тору и кровавый отпечаток руки открыли дверь в дормис-палату аркофлагелланта, что Тота Мю-32 и многие другие сочли знаком божественной благосклонности.

Авреем отбросил мысли о благоговении Тота Мю-32, зная, что секундная невнимательность может стоить жизни, когда находишься в сотнях метрах над твёрдой стальной палубой.

Он продолжил спускаться по лестнице и даже несмотря на наушники, шум в храме-кузне казался почти оглушительным. По периметру храма подобно скелетам зауроподов с огромными шеями возвышались мощные машины, над ними по подвешенным рельсам грохотали арочные краны, перемещая контейнеры, которые весили тысячи тонн, с лёгкостью кадианца, несущего вещмешок. Магос Тарентек лично работал на осевой линии храма-кузни, занимаясь самыми большими и тяжёлыми контейнерами. Его составные загрузочные руки свисали из центрального машинного хаба, где покоились органические части тела фабрикатуса ковчега, как биологические остатки принцепсов богов-машин.

Большинство контейнеров, загруженных огромными корабельными кранами, содержали модульные адамантивые пластины и элементы конструкции для нижних палуб. Километры обшивки оторвались от корпуса “Сперанцы” из-за путешествия сквозь Шрам Ореола и огня орудий военного корабля эльдар – сделав целые районы ковчега Механикус непригодными для проживания. Кузницы на носу производили для ремонтных бригад миллионы метрических тонн крайне необходимых комплектующих, но Авреем опытным глазом видел, что темп замедлялся, потому что поставки сырья на “Сперанцу” исчерпывались.

Он добрался до одной из транзитных галерей на отвесных стенах храма-кузни и остановился отдышаться. Воздух здесь был горьковатым и электрическим с резким химическим привкусом, вызывая у работавших тут людей острые боли в горле и повышенные затруднения дыхания. Это наряду с месяцами на нижних палубах и изнурительными сменами в перерабатывающих залах или на заправке плазменных двигателей, плюс недосыпание и только питательная паста для поддержания сил подкосили некогда крепкое телосложение Авреема. Ежедневные дозы шайна Хоука мало помогали, но порой они были единственным, что могло заставить уснуть.

Он провёл рукой по бритому черепу, решение, которое он и собратья-крепостные приняли в порыве справедливого негодования на желание Механикус превратить их в дронов, впрочем, на взгляд магосов они ими и были. Хотя действия во время атаки эльдар несколько улучшили их судьбу, гнев Авреема на бесчеловечное отношение к крепостным с нижних палуб всё ещё тлел, как присыпанный огонь. Их содержали, как рабов и рассматривали просто как активы, цифры и смертные ресурсы, что превращало существование крепостных в кошмар, который мог закончиться только смертью.

Механикус же считали, что для крепостных честь служить так Омниссии!

Авреем сплюнул комок масляной мокроты и вернулся на лестницу. Внизу он увидел Хоука и Койна, спускавшихся из вспомогательных кабин, откуда они управляли артикуляцией и связью различных соединителей с перемещаемым грузом.

На палубе их ожидали две фигуры в капюшонах, одна в красно-золотой мантии надсмотрщика Механикус, а другая закутанная в чёрный плащ кающейся смерти. Оба человека преданно посмотрели на него. Авреем не любил говорить ни с одним из них, правда Расселас Х-42 и не был многословен.

Наконец он спустился на палубу и снова вдохнул насыщенный химикатами воздух.

– Хорошая смена, – произнёс Тота Мю-32. – “Виртанен” сработался с вами.

– Он – хороший кран, – ответил Авреем. – Меньше, чем тот, к которому мы привыкли, но у него есть сердце.

– Он – не “Савицкас”, – добавил Койн, повторив ранние мысли Авреема.

Хоук пожал плечами. – По мне один подъёмник такой же, как другой, – сказал он.

– Это показывает, как ты разбираешься в кранах, – сказал Авреем. – Чем ты занимался на Джоуре?

– Избегал работы изо всех сил, – язвительно заметил Койн, поведя плечами, чтобы уменьшить зуд пересаженной кожи на спине, куда попал острый осколок диска эльдар.

– В точку, – подмигнул Хоук. – После того, как меня вышвырнули из полка, я работал в основном на Карго-8с, перемещая контейнеры между складами и суборбитами. Хотя это тяжёлое занятие в сравнении с модератусом крана.

Авреем удивлённо посмотрел на Койна, и напарник скрыл усмешку от мальчишеского энтузиазма Хоука. Месяц монотонного труда и он дважды подумает о том, чтобы сравнивать работу во вспомогательной кабине крана с чем-то похожим на роль модератуса титана.

– Можно? – спросил Тота Мю-32, протягивая руку и собираясь осмотреть новую кожу на висках и лбу Авреема. Тот кинул, а Расселас Х-42 напрягся от фамильярного прикосновения надсмотрщика. Авреем махнул аркофлагелланту успокоиться. Неважно сколько раз Авреем велел ему перестать считать определённых людей угрозами Расселас Х-42 по-прежнему рассматривал всех приближавшихся, как потенциальных убийц.

Хотя теперь на нём были просторные одеяния, тяжёлые рабочие ботинки и кевларовый бронежилет, подогнанный под невероятно мускулистую фигуру, Расселаса Х-42 не возможно было принять ни за кого иного, кроме палача, кем он и был. Пусть сейчас его руки и скрывали широкие рукава мантии кающегося грешника, они оставались блестящими серебром электро-цепами, способными с одинаковой лёгкостью разрывать сталь и кости. Затылок и макушку черепа защищал металл, а на лбу гордо покоилась круглая Шестерёнка Механикус из кроваво-красного железа. В тенях под капюшоном сверкали острые металлические зубы, и вспыхивающая боевая оптика мерцала тусклым вишнёво-красным светом.

– Знаете, вам совсем ненужно носить командную гарнитуру, – сказал Тота Мю-32. – Если вы лучше сконцентрируетесь, то унаследованные от отца аугметические глаза смогут эффективнее показывать инфосферу.

Авреем кивнул. – Знаю, но не уверен, что смогу полностью контролировать загрузку ноосферных данных и чувствовать себя комфортно в одиночку управляя “Виртаненом”.

– Вы – благословлённый Машиной, – ответил Тота Мю-32. – Доверьтесь Омниссии и всё будет хорошо.

– Если этот чёртов ублюдок благословлён Машиной, то, какого хрена он едва не сломал манипулятор нашего крана? – раздался резкий голос.

Авреем повернулся и в этот момент из-за угла широкой опорной плиты “Виртанена” показалась группа из шести человек. Все шесть были в комбинезонах крепостных, их лица выглядели такими же усталыми и подлыми, как у бригад нижних палуб “Сперанцы”. У троих виднелась аугметика на руках и черепах, остальных украшали татуировки крана, ирокезы и ритуальный пирсинг в бровях. Они несли тяжёлые силовые ключи и другие, выглядевшие столь же опасными инструменты.

Прямо под кожей говорившего пульсировала грубо нанесённая электро-татуировка в виде волчьей головы, покрытая биоэлектрической статикой. Он держал гудящий магнитный молот в усиленных поршнями руках и, похоже, умел им пользоваться в ограниченном пространстве.

– “Вульфси”, – сказал Авреем.

– Это вы, сукины дети, едва не задели нас! – разозлился Хоук. – Что, во имя Тора, такие слепые идиоты, как вы забыли в кабине крана?

Горячность Хоука застала подошедших врасплох, но, несмотря на эмоции, новоиспечённый крановщик был прав. Опасное сближение являлось ошибкой команды “Вульфси”, но было не похоже, что они разделяли его мнение.

– Слушайте, – начал Авреем. – Ничего же не произошло, так? Никто не пострадал и все будем осторожнее в следующий раз, верно?

– Никакого следующего раза не будет, – прорычал предводитель бригады “Вульфси”. – Медицинская каталка – вот единственная вещь, которой ты будешь управлять.

Инфоток Тота Мю-32 запульсировал бинарными символами власти.

– Вы должны немедленно вернуться на свои посты, – сказал он. – Если нарушение протоколов управления краном имело место, то заверяю вас, что виновные понесут заслуженное наказание.

– Не вмешивайтесь, надсмотрщик, – предупредил человек, положив магнитный молот на плечо. – Крановщики разбираются по своим правилам.

“Это, по крайней мере, правда”, – подумал Авреем, но сейчас он жалел об этом.

Человек бросился к Авреему, замахнувшись молотом по жестокой дуге.

Авреем почувствовал порыв воздуха, и мимо пронеслось чёрное пятно. Он вздрогнул, когда раздался щелчок электро-кнута. Посмотрев вверх, он увидел, что лидер крановщиков “Вульфси” приколот к опорной плите “Виртанена”.

Левая рука Расселаса Х-42 натянулась струной, электро-цепы стали твёрдыми, пронзили человеку плечо и подняли на метр над палубой. По комбинезонам крановщика потекла кровь, а лицо побледнело от боли и шока. Расселас Х-42 отвёл правую руку, визжащие цепы превратились в режущие когти потрескивающего металла.

– Жизнь или смерть? – спросил аркофлагеллант.

Между мучительными рыданиями крановщик прокричал. – Жизнь!

Расселас Х-42 подался вперёд, глаза убийцы и пульсирующая Шестерёнка Механикус омывали лицо человека кроваво-красным светом.

– Он говорит не с тобой, – произнёс Авреем. – Он спрашивает у меня, должен ли убить тебя.

– Нет, пожалуйста! – завопил человек, отчаянно пытаясь не дёргаться, чтобы не расширить рану в плече. – Не убивайте меня!

Оставшаяся бригада “Вульфси” отступила от аркофлагелланта, напуганная его невероятной скоростью и силой. Вдоль всей его руки показались химические шунты, подкожные адреналиновые стимуляторы приготовились перевести биомеханического убийцу в боевой режим. Любой, кому не повезло оказаться на пути неистового аркофлагелланта, почти наверняка умрёт, а слухи о том, как Расселас Х-42 вырезал эльдар распространились по нижним палубам подобно вирусу.

Агрессия команды “Вульфси” испарилась, как вода над огнём. Они побросали импровизированное оружие и отступили с поднятыми руками.

– Отпусти его, Х-42, – велел Авреем. – Он больше не будет создавать проблем, не так ли?

Мужчина покачал головой, прикусив губу, сдерживая крик.

Цепы-когти аркофлагелланта вернулись в перчатки, и человек упал на палубу, взвыв от боли. Сжимая раненое плечо, бригадир “Вульфси” направился за собратьями-крановщиками, испуганно оглядываясь на аркофлагелланта, словно ожидая, что тот атакует, как только он повернётся к нему спиной.

Расселас Х-42 проигнорировал его и накинул капюшон.

Хоук ликующе закричал, согнувшись от веселья.

– Вы видели его лицо? – сумел произнести он, давясь от смеха. – Шары Тора, уверен, что он собирался нагадить себе в штаны!

Аркофлагеллант встал за плечом Авреема, запах химически стимулированной физиологии превратился в сильную терпкую вонь. К этому времени уже собралась толпа, чтобы понаблюдать за стычкой, но люди отступили под взглядом аркофлагелланта, мёртвые глаза которого следили за ними, как за скотом на бойне.

Авреем, видел, что, сколько лиц вытянулось в страхе, столько же и засветилось обожанием.

– Мы должны вернуть Х-42 в дормис-палату, где я снова попробую активировать его успокоительный шлем, – сказал Тота Мю-32. – Я не могу позволить ему оставаться с вами. Тот крепостной выжил чудом.

– Его рана не слишком серьёзна и он больше не станет беспокоить нас, – сказал Койн.

– Ты неправильно понял, – возразил Тота Мю-32. – Надсмотрщик “Вульфси” услышит об этом. Как и высокопоставленные магосы, сомневаюсь, что им понравится, что простой крепостной с нижних палуб владеет аркофлагеллантом. А когда они узнают, что я сделал для вас аугметическую руку, нас обоих ждут неприятности.

– Что, по-вашему, они сделают? – спросил Авреем.

– Они придут забрать Х-42. И вашу руку.

– Хотел бы посмотреть, как они попробуют, – сказал Хоук, подняв руку и собираясь дружески хлопнуть аркофлагелланта по плечу. Он убрал её, когда Расселас Х-42 повернул голову и обнажил острые металлические зубы.

– Да, – с мрачным удовольствием сказал Авреем. – Пусть попробуют.

– Открывай, – произнёс Робаут, и Павелька отключила системы безопасности, которые сохраняли воздух внутри герметичного грузового отсека. Окружавшие ромбовидную рампу высадки лампы начали вспыхивать вращающимися жёлтыми сигналами. Над палубой разнёсся вой сирены, предупреждая о разгерметизации на случай, если они оказались неожиданно ослеплены. Ванты задрожали из-за внезапного исчезновения воздуха, и у Робаута зашумело в ушах от выравнивания давления с внешним миром.

Даже несмотря на термоэлементы, вплетённые в ткань скафандра, он ощутил острый холод мира снаружи. Жёлтый свет сменился на красный, хотя недвусмысленный смысл предупреждения оказался бы бесполезен для любого, кто не покинул грузовой отсек, потому что они были бы уже мертвы из-за отсутствия атмосферного давления.

По обеим сторонам посадочной рампы заскрипели поршни метровой толщины, выдвигая тяжёлую металлическую плиту наружу, создав зубчатый скат на поверхность планеты. Робаут потрясённо заморгал от ослепительной яркости отражённого ото льда солнечного света, пока поляризационные фильтры не затемнили шлем.

– Давайте посмотрим, на что похожа планета за пределами галактики, – произнёс Робаут, выезжая из шаттла в город железа и шума, арочных молний и гор кованого железа, которые выглядели слишком большими, чтобы надеяться сдвинуться с места.

Космопорт-мегаполис.

Вот что стало первым впечатлением Робаута после высадки из шаттла “Ренарда”. Грав-сани грациозно скользили над шестиугольными плитами сотовидных пластин, типичных для любой посадочной площадки Империума, и резко затормозили, когда он снизил мощность двигателя.

– Почему мы остановились? – спросила магос Павелька. – Возникла проблема?

Робаут повернулся в кресле грав-саней, но слова застыли у него в горле, когда капитан увидел, как посерела кожа магоса.

– Мой кожный слой укрепился, чтобы противостоять различным уровням радиации, давлению и температуре, – произнесла она, отвечая на неизбежный вопрос.

– А, тогда хорошо, – сказал Робаут, собираясь с мыслями, чтобы ответить на первый вопрос Павельки и не показаться грубым или разочарованным. Он потратил несколько секунд, осматриваясь и замечая множество квадратных контейнеров, выгруженных из кораблей Механикус сервиторами в экзо-броне. Гусеничные заправщики двигались мимо потрескивающих пустотных генераторов по строго определённым маршрутам, в то время как армия кранов укладывала постоянно растущую гору припасов в укреплённые склады. Герметичная техника кадианцев выкатывалась из вместительных трюмов имперских десантных кораблей, но сначала логисты Механикус проверяли целостность корпусов, прежде чем разрешить двигаться дальше.

Благодаря активности Механикус на поверхности Катен Вениа не осталось даже намёка на то, что планета представляла собой неизведанный мир в последние минуты существования.

– Это похоже на любой другой перевалочный центр, – сказал он.

– А на что это, по-вашему, должно быть похоже? – спросила Павелька. Робаут пожал плечами, не самое простое дело в громоздком скафандре. Радость от обнаружения миров и открытия неизведанных регионов космоса никогда не покидала Робаута, сколько бы новых небес и девственных горизонтов далёких планет он не повидал. Хотя посадочные площадки были переполненными жрецами в мантиях, сервиторами с серой кожей и шумной деятельностью, он не видел ничего, что напоминало бы радость, только монотонное выполнение повседневных задач.

– Я думал, что это место будет отличаться, – ответил Робаут. – В конце концов, мы исследуем новый мир.

– Незнакомая окружающая среда – ещё большая причина работать по установленным методологиям.

Робаут понимал бессмысленность объяснений, что исключительный момент истории втаптывался в грязь перемалывающей механической активностью Механикус, но чувствовал, что должен попытаться.

– Это мир за пределами галактики, Иланна, – сказал Робаут. – Мы первые люди, которые ступили на него больше чем за три тысячи лет. Для тебя это ничего не значит?

– Соглашусь, что с научной точки зрения этот мир представляет значительный интерес, но геологически он ничем не отличается от остальных: металлическое ядро, слои камня и льда. Он ничем не отличается от любого планетарного тела в пределах условных географических границ имперского пространства. Скоро расширяющаяся корона звезды поглотит его. И затем всё закончится.

– Я не могу объяснить так, чтобы ты поняла, Иланна, но этим моментом нужно наслаждаться и его нужно зафиксировать. Когда моряки переплывали далёкие океаны Старой Земли среди них не было человека, который бы не испытывал удивление от увиденного. Если они возвращались живыми, то их чествовали как героев, бесстрашных исследователей, повидавших людей и места, которые невозможно представить.

– Этот момент регистрируют, – ответила Павелька. – Большим количеством способов, чем вы можете представить.

– Я не это имею в виду.

– Я знаю.

Робаут покачал головой, раздражённый буквальностью Павельки, но прежде чем он продолжил попытки убедить магоса, что она упускала суть, воздух расколол оглушительный грохот звуковой волны и рёв двигателей.

– Что за…? – начал он, одновременно с тем, как множество аварийных сигналов вспыхнули на диспетчерских вышках посадочных площадок и многочисленные струи пара вырвались в небо, предупреждая приближающийся корабль о несанкционированном отклонении от курса.

– Что это? – спросил Адара, прикрыв визор перчаткой, чтобы лучше рассмотреть пятно чёрно-белого цвета над сверкающими пиками азотных ледников.

Ревущий корабль исчез из вида, но Робаут точно знал, что это было.

– Это – “Громовой ястреб”, – сказал он. – Проклятые Храмовники идут впереди нас!

– Похоже, ревность крестоносцев распространяется на исследовательские путешествия не меньше чем на военные кампании, – заметила Павелька.

– Чёртов Танна, – выругался Робаут. – Архимагос Котов обещал нам право первого прохода.

– Не похоже, что Храмовники знают это, – сказал Адара.

Робаут расстроенно ударил кулаком по панели управления. Проделать весь этот путь только для того чтобы кто-то другой первый достиг места назначения было непросто обидно, а являлось тяжёлым ударом по всему, чего он собирался достичь.

– Заключение: Думаю любое разочарование, которое вы испытываете, скоро пройдёт, – сказала Павелька, осматривая посадочные площадки.

– О чём ты говоришь?

Павелька указала за его плечо.

– Потому что выходят сухопутные левиафаны.

Прошло много лет с тех пор, как Танна управлял “Громовым ястребом”, но полученные на полях битв знания вернулись, едва он сел в кресло пилота. Сквозь поляризованное бронестекло кабины открывался изумительный вид: великолепное небо блестящего северного сияния, высокие ледники замороженного азота и клубившиеся штормы испарений. Отмели переохлаждённого тумана вздымались в непредсказуемых атмосфериках и ослепительные лучи света вырывались из водопадов газа.

Он сохранял высокую скорость десантно-штурмового корабля после того как вышел из боевого пикирования, проигнорировав повторяющиеся требования из контрольных бункеров Механикус восстановить электромагнитную привязь. Дух-машина “Барисана” отклонял все приказы, и Танна усмехнулся, представив изумлённых и пытавшихся понять, что произошло магосов, весь полётный график которых рухнул.

Адептус Астартес не подчиняются приказам других, не сейчас и никогда. Он позволил “Барисану” следовать на электромагнитной привязи до входа в атмосферу, а затем вернул управление. Вызывала смех сама мысль Механикус, что они могут подчинить гордый корабль Чёрных Храмовников.

– Как давно вы в последний раз управляли десантно-штурмовым кораблём, сержант? – спросил Ауйден, усевшись в кресло второго пилота и положив руки на вспомогательную контрольную панель.

– Шестьдесят лет назад, плюс-минус, – ответил Танна.

– Плюс-минус? Такая неточность не похожа на вас.

– Хорошо: шестьдесят восемь лет, пять месяцев и три дня.

– А, это заставляет меня чувствовать себя намного лучше во время полёта с почти нулевой видимостью в тумане на малой высоте над разрушающейся планетой, – сказал Ауйден, кивнув на панель авионики, где почти каждый экран шипел статическими помехами и показывал противоречивые данные ауспика. – Разумеется, вы знаете куда направляетесь?

– Полученная от Механикус информация содержит примерное местоположение.

Ауйден постучал по бесполезному экрану. – Примерное?

Танна кивнул.

– Неужели будет сложно найти что-то столь огромное, как космический корабль?

Он посмотрел на Ауйдена и несмотря на предостережения, сержант понял, что апотекарий согласен с его решением не подчиниться приказам Механикус и первыми достигнуть “Томиоки”. Быть Чёрным Храмовником – значит неустанно расширять границы Империума и покорять обнаруженное во имя Императора. Ауйден понимал это, как и каждый воин на борту “Барисана”.

– Сюркуфу это не понравится, – заметил апотекарий.

– Сюркуф – смертный, мы – Адептус Астартес. Скажи, кто больше имеет прав находиться в авангарде этого крестового похода?

Ауйден кивнул и замолчал, потому что Танна увеличил мощность двигателей и набрал высоту, уклоняясь от десятикилометрового гейзера из жидкого азота. Ледяная крошка хлестнула по кабине, и Танна внимательно следил за температурой двигателя. Реакция “Барисана” на команды уже стала медленной, потому что замороженные газы покрыли льдом передние кромки крыльев и рулевые поверхности. Сержант перенаправил выхлопные газы вдоль крыльев, плавя лёд, но окружающая среда оставалась неумолимой.

– Сколько ещё до “Томиоки”? – спросил Ауйден.

– Неизвестно, но точно недолго, – ответил Танна, направляя корабль между двумя высокими горами распадающегося льда. – Судя по исходным данным Котова, предположительно флагман Телока находится не дальше чем в шестидесяти километрах от посадочных площадок. Дальномеры авионики не функционируют, но, по моему мнению, она прямо за этой долиной.

Ауйден поднялся из кресла второго пилота. – Тогда я подготовлю воинов.

Танна рискнул оглянуться и сказал:

– Механикус не сильно отстанут от нас, Ауйден. Я просто хочу убедиться, что здесь безопасно, пока они не появятся.

– Ясно.

Танна вернулся к полёту и направил “Громовой ястреб” в узкую долину. Среди облаков замерзающего тумана и ослепительно сиявших азотных ледников он увидел, что в долине возвышается множество блестящих кристаллических башен, напоминавших огромные колонны какого-нибудь разрушенного храмового комплекса Старой Земли. Мерцающие изумрудные молнии танцевали в дымке между кристаллическими шпилями, ни один из которых не был меньше двадцати метров толщиной, и ветви отвратительного света лизали конические навершия, словно шипящее пламя перегоревших электросвечей.

Хлёсткие разряды образовали дугу между колоннами и устремились к кораблю Храмовников. Танна ушёл в сторону от сверкающей электрической энергии и выругался, почувствовав, что упала мощность двигателей.

– Что-то не так? – спросил Ауйден, остановившись в двери кабины.

– Не знаю, – ответил Танна, стараясь сохранить высоту, но ещё больше зелёных разрядов протянулось от кристаллических колонн к “Барисану”. Из ауспика вырвался сноп искр, и сержант ощутил, как корпус десантно-штурмового корабля задрожал, словно раненый грокс. Панель с топографами взорвалась, и из разрушенного механизма повалил дым.

В этот момент корабль накренился, словно от удара сверху и Ауйдена отбросило в десантное отделение. Голова Танны покачнулась вперёд, когда двигатели заглохли от неконтролируемой электрической перегрузки. Крылья окутал дым, и сержант изо всех сил старался удерживать нос “Барисана”, который превратился из высокоманёвренного штурмового корабля в падающий с неба ста тридцати тонный кусок металла.

Чёрная скала мелькала по обе стороны от кабины, всего в трёх метрах от законцовок крыльев “Барисана”, который пулей вырвался из долины кристаллических колонн, и полетел над широким плато, окружённое кольцом зубчатых пиков. Оно напоминало поверхность бурного озера, мгновенно застывшее в какую-то далёкую эпоху, сохранив на поверхности каждую небольшую волну и рябь.

Увиденное в центре плато превзошло все ожидания и оказалось настолько невероятным, что Танна не поверил своим глазам.

– Держитесь, держитесь, держитесь! – крикнул он, потянув на себя штурвал, когда земля помчалась навстречу резко падающему десантно-штурмовому кораблю. – Мы снижаемся!

Прежде чем он успел сказать что-то ещё, “Барисан” врезался в гладкую поверхность со звуком разбившихся одновременно миллионов окон.

Микроконтент 03

С типичной функциональностью языка Механикус девять машин, покидавшие высокие корпуса огромных посадочных модулей, называли сухопутными левиафанами. Робаут сразу же увидел, что это были слишком слабые слова для подобных колоссов. Ни одна из них не была ниже пятидесяти метров, а одна почти в два раза возвышалась над остальными. Большинство двигались на гусеницах в десятки метров шириной, некоторые на огромных сверхплотных колёсах, размером со средний дом, а оставшиеся на огромных громыхавших механических ногах.

Все они отличались, потому что были созданы за бесчисленные века на разных мирах-кузницах, а их строители обладали различными технологическими ресурсами, материалами и эстетическими представлениями. По некоторым признакам можно было заметить, что большинство обладали одинаковым шасси, но полученные в боях повреждения, столетия интенсивной эксплуатации, усовершенствований и улучшений направили их развитие по разным путям. Независимо от способа передвижения каждый сухопутный левиафан представлял собой мобильную гору с совершенно бессистемно установленными башнями, казавшимися ненадёжными подмостками и штампованными профилями, назначение которых Робаут не мог понять.

Каждый нёс гордое имя и красовался геральдикой родного мира-кузни и бинарной информацией, символизирующей принадлежность к различным силовым блокам Механикус. Из сотен выхлопных отверстий поднимались шлейфы отработанных газов, а вокруг зубчатых надстроек искрились электрические разряды.

Самым грандиозным из них был “Табуларий”.

Сухопутный левиафан архимагоса Котова передвигался на пятидесяти огромных трапециевидных ногах, которые располагались параллельными рядами по двадцать пять, и каждый ряд был триста метров длиной. Корпус соединялся с ногами при помощи гигантских выдвижных колонн: сложной системы из жёстких механических мышечных поршней и шарниров-шестерёнок. На каждой виднелись десятки рифлёных кабелей и линий электропередач, которые в свою очередь соединялись с молотильными рычагами, гремевшими назад и вперёд на двигательных палубах. Каждая чудовищная нога поднималась на пять метров, перемещалась вперёд, а затем с грохотом опускалась, с оглушительным эхом раскалывая землю.

Как и “Сперанца” он был стар, но если ковчег Механикус оказался среди звёзд относительно недавно, то говорили, что “Табуларий” прокладывал путь по мирам во время Великого крестового похода. На огромном корпусе в слоях стратифицированной рубцовой ткани виднелись свидетельства тех давних лет – одни он заработал в боях, другие в не менее жестоких приступах модернизации и расширения.

Наружный слой каменной кладки и стали придавал верхней части вид большого каменного города, напоминая древнюю Трою или Александрию, которые обрели способность передвигаться. Фронтальную секцию венчал конический нос, как у галеонов древности, где размещался защищённый пустотными щитами купол из полированного розового мрамора, золота и серебристой стали.

Внутри позолоченного купола “Табулария” эстетика океанского галеона сохранялась в тёплой древесине и медных предметах, располагавшихся по всей командной палубе. Начищенный паркет отражал диффузный свет свисавших с арочного свода люминесцентных сфер, и каждый из сотни сервиторов и трэллов носил парчовые сюртуки насыщенного тёмно-синего цвета.

С потолка свисал руль огромного судна, архаичное средство контроля, но по марсианской легенде это был штурвал с флагмана великого терранского адмирала Старой Земли, который забрали после блистательной победы при Тараф-аль-Гарбе. Им управлял магос Азурамаджелли при помощи аугметированного сервитора, чьё тело пересадили в биоинтерфейсную колонну, а руки заменили поршневыми бронзовыми кронциркулями. Конечности-манипуляторы Азурамаджелли идеально подходили для управления сухопутным левиафаном, но он предпочитал контролировать “Табуларий” через помощника-сервитора ещё с тех пор, как обладал органическим телом.

Сейчас же магос астронавигации представлял собой сочленённый стальной каркас с несколькими стеклянными колпаками, подвешенными в противоударных полимерах. Прочные, как алмаз контейнеры хранили мозговое вещество Азурамаджелли, каждая отрезанная часть покоилась в биопроводящем геле и параллельно соединялась с когнитивными машинами “Сперанцы”, смеясь в лицо закону Амдала.

– Так держать, – сказал Азурамаджелли. – Бригады плазменных реакторов сообщают о достижении устойчивой температуры, а со всех двигательных палуб докладывают о полной готовности. Отдать приказ, архимагос?

– Что за идиотский вопрос? Разумеется, отдать приказ, – раздражённо произнёс Котов, его гнев был столь силён, что взял верх над обычно нормальными логическими процессами. – Я хочу, чтобы мы не теряя ни секунды, направились за этим чёртовым “Громовым ястребом”, Азурамаджелли. Ты слышишь меня? Пусть реакторы раскалятся докрасна, а двигательные бригады работают до смерти, если мы сможем добраться до “Томиоки” быстрее.

– Как прикажете, – ответил Азурамаджелли, передав силу команды архимагоса на технические палубы кратким взрывом бинарного кода.

Командный трон левиафана располагался на наклонном помосте из красного дерева с золотистыми оуслитовыми прожилками, и был оборудован многочисленными управляющими интерфейсами. Котов выбрал для себя тело из блестящих пластин нефрита, за которыми скрывалось гибридное объединение искусственной нервной системы и умело чередующейся кибернетики былой эпохи. Его фигура с идеальными пропорциями создавалась по лекалам погребённых королей давно умершей культуры Терры, чьи жрецы умели сохранять биомассу своих правителей на протяжении тысячелетий.

Бритая голова Котова блестела свежими священными крестильными маслами, а спинные разъёмы соединяли архимагоса с ноосферной сетью левиафана и растущим инфотоком. В это же время глава экспедиции подсознательными тактильными жестами просеивал сводные данные, которые ему передавали магосы-командующие остальных сухопутных левиафанов.

Он разделил сознание между несколькими потоками параллельно обрабатываемых данных, отгородив их в изолированных участках разума. Трижды очищенные масла горели на его плечах в жаровнях, вырезанных в форме рычащего легендарного “Арес Ликтора”, помогая рассеивать избыточное тепло увеличенных познавательных способностей. Несмотря на многочисленные автономные потоки в системах управления “Табулария” высшие мыслительные функции Котова поддерживали связь с магосом Блейлоком и “Сперанцей” на орбите.

Механические пальцы Котова выбивали ритмичную дробь по подлокотнику трона, а на его теле вспыхивали отблески вращавшихся световых панелей. Более тысячи значков размером с песчинку окружали архимагоса, словно облако танцующих светлячков, каждый служил идентификатором и показывал прогресс в продвижении к тому месту, где покоилась “Томиока”.

Кроме Чёрных Храмовников, чей десантно-штурмовой корабль сорвался с привязи и умчался вперёд.

Первой реакцией Котова была ярость: это была его экспедиция, собранная его волей и ведомая к его цели, но мгновения рвения крестоносцев хватило, чтобы Чёрные Храмовники украли у него момент величайшего триумфа.

Но в шести километрах от источника сигнала “Томиоки” ретранслятор “Барисана” отключился.

Стоявшая около ауспика Линья Тихон пыталась восстановить связь с сержантом Танной, но пока все её усилия не увенчались успехом.

– Где они? – властно спросил Котов, когда – даже после тысячи анализов – он так ничего и не узнал о местоположении космических десантников. – Почему ауспик не может зафиксировать ретранслятор их корабля? Ведь даже Храмовники не настолько глупы, чтобы вмешаться в его работу?

– Согласна, это маловероятно, – ответила Линья Тихон, просеивая миллионы информационных показателей, поступавших с внешних топографов. “Табуларий” обладал тысячами всевозможных ауспиков, но не один не мог найти “Барисан”. Если не обращать внимания на едва заметный блеск аугметики ниже волос и многочисленные кольца медных проводков, видневшиеся из рукавов алой мантии, её можно было бы принять за обычного человека, но ничто не было более далёким от правды.

– Возможно, Храмовники отключили ретранслятор? – спросил Котов Линью, но женщина покачала головой.

– У них нет технодесантника, – ответила она. – Хотя меня больше беспокоит тот факт, что из места, где был потерян сигнал, не поступают данные ни от ауспика, ни от дистанционных дронов-топографов.

– Слепая зона? – спросил Котов. – Такое не редкость на подобных энтропийных мирах.

– Так и есть, – согласилась Линья, – но экстраполирование искривления слепой зоны указывает на идеально круглую тень мёртвого пространства с центром прямо на “Томиоке”.

Котов загрузил данные Линьи и увидел, что она права. То, что он принял за помехи сенсоров, вызванные гибелью планеты, по факту оказалось столь геометрически правильным, что не могло не являться искусственно созданным.

– Не нужно быть технодесантником, чтобы отключить ретранслятор, – возразил Криптаэстрекс, стоявший возле поста управления двигателями, его массивное тело скорее напоминало ранние модели боевого робота предшественников Марсианского Духовенства, чем высокопоставленного магоса логистики. – Один из них легко мог испортить его, вполне ожидаемый поступок от не-Механикус.

Сервоконечности Криптаэстрекса и грубо сочленённые руки плотно прижимались к телу, их большие зажимы больше подходили к промышленным деталям технической палубы, чем к требующим осторожного обращения загрузочным портам командного мостика.

– Нет, – настаивала Линья. – Вы приравниваете их рвение к глупости. Космические десантники с высочайшим почтением относятся к своему боевому снаряжению, это распространяется и на транспортный корабль. Ни один воин не совершит такую глупость, рискуя повредить машину, на которой он направляется в бой.

– Кроме тех случаев, когда они не собираются участвовать в бою, – произнёс магос Хиримау Дахан, секутор кланов скитариев “Сперанцы”, прохаживаясь по палубе, словно робот-охранник с ошибкой бесконечного цикла в диске задач. – Это – исследовательская миссия.

– Не удивлюсь, если Чёрные Храмовники знают что-то, чего не знаете вы, – сказал скрипучий голос с чередующимся тембром, напоминавший звуки неисправного вокс-передатчика.

Дахан посмотрел на заговорившую с ним мерзость, и его инфоток затуманился символами угрозы боевых программ. Точная оптика Котова отметила, что органические части тела Дахана всё ещё приспосабливались после превосходного ремонта Тарентека, исправившего повреждения от термической ударной взрывной волны плазменного деструктора “Лупы Капиталины”. Дахану ещё требовалось время для полной синхронизации с системами смертоносных технологий и несколькими оружейными руками, но секутора нельзя было назвать магосом с большим запасом терпения.

– Не удивлюсь, если ты знаешь что-то, чего не знаем мы, – прорычал Дахан, согнув нижние руки в боевой готовности. – Что-то что ты не рассказала нам об этом мире.

Существо, к которому обращался Дахан, называло себя Галатеей и являлось биомеханическим извращением всех Универсальных законов Адептус Механикус.

Внешне оно было не столь уж и необычным в сравнении со многими химерическими адептами Культа Механикус: массивное тело состояло из низкого паланкина разнообразных машинных частей, собранных в нечто среднее между пауком и скорпионом. В центре конструкции располагался манекен в багровой мантии, созданный в виде адепта Механикус с серебряными глазами. Его окружали семь мозгов, плававших в биопитательном геле в контейнерах и соединённых пульсирующими электрокабелями.

Самим своим существованием Галатея оскорбляла Механикус – способная эвристически мыслить машина, которая тысячи лет убивала жрецов, направленных на её манифольдную станцию. Она встраивала их мозги в свою нейронную архитектуру и прошла быстрое развитие по направлению к ужасающей и давно объявленной вне закона форме искусственного интеллекта. Но когда украденный разум понимал, что навечно оказался в ловушке внутри искусственной нейроматрицы, то неуклонно погружался в бездну безумия.

Если машина решала, что разум больше не пригоден для использования, мозг вырезали из гештальт-сознания, готовясь к следующему ужасающему внедрению.

– Ну? – не уступал Дахан, послышались щелчки, когда он обнажил шоковые клинки нижних рук. – Ты знаешь что-то об этом мире, что не сказала нам?

В любой ситуации, которую предстоит решить насилием, Котов мало кого из Культа Механикус хотел бы видеть рядом вместо Хиримау Дахана. Но Галатея так глубоко проникла в системы управления “Сперанцы”, что любая попытка навредить её грозила обернуться для ковчега Механикус катастрофой. Котов не сомневался, что Дахан может убить Галатею, но как бы быстро он это не сделал, у машинного интеллекта будет более чем достаточно времени уничтожить “Сперанцу”.

Мерцающий свет пробежал между соединёнными мозгами Галатеи. – Мы чувствуем, что за вашим беспокойством стоит большее, чем исчезновение боевого корабля Адептус Астартес. Разве вы не изменили своё мировоззрение, чтобы принять наше существование?

– Вы и так знаете, что Механикус никогда не смирятся с вашим существованием, – произнёс Котов, встав с трона и направляясь к системам топографов и ауспиков. – Поэтому, почему бы просто не ответить на вопрос секутора? Вы знаете, что случилось с Чёрными Храмовниками?

– Мы не отвечаем, потому что гнев магоса Дахана развлекает нас, – сказала Галатея, проигнорировав вопрос Котова и лязгая по палубе на разрегулированных конечностях. – Когда вы проведёте в одиночестве четыре тысячи шестьдесят семь лет, вы будете искать развлечение во всём.

– Я не проживу так долго.

– Проживёте. Магос Телок же смог.

– Откуда вы знаете? – спросила Линья Тихон, подняв взгляд от синих данных ауспика. – С тех пор как он прибыл сюда прошли тысячи лет.

Галатея предупреждающе погрозила пальцем. – Из всех людей вы должны знать это лучше остальных, госпожа Тихон. Разве не вы обнаружили несоответствия течения времени, что и стало первой причиной, почему вы с отцом согласились сопровождать магоса Котова? Вы видели полученные топографами “Сперанцы” данные. Вы знаете, как сильно в этой области космоса нарушен временной поток энергии. Немногие уцелевшие за галактической границей звёзды стареют гораздо быстрее, чем должны, за мерцание астрономического глаза превращаясь из звёзд главной последовательности в красных гигантов. Если это происходит то, кто знает, чего может достигнуть человек, использующий такие энергии? И человек, способный преобразовывать жизненные циклы сил бытия, конечно же, является индивидом, способным выйти за пределы отмеренного ему времени и использовать подобную технологию для других целей.

– То есть вы хотите сказать, что тень является побочным продуктом деятельности магоса Телока? – уточнила Линья.

– Мы полагаем, что это, безусловно, интригующая возможность, – ответила Галатея.

– Эта тень как-то меняется? – спросил Котов.

– Я не обнаружила заметных изменений на поверхности планеты, – ответила Линья, выводя на передний план географическую схему ландшафта. – Но данные отца на “Сперанце” указывают на мощный источник энергии, достигающий космоса в исходной точке, которая точно соответствует тому, что было бы краем теневой сферы, сфокусированной на “Томиоке”. Мы не можем узнать, что находится в тени, но мы фиксируем, что её покидает что-то вроде резко нагретого экзотического излучения и волн материи, неизвестных ни одной базе данных Механикус. Магнитные аномалии и поток частиц неопределённого заряда поднимаются из ядра планеты, подобно электромагнитному вулкану, с достаточной силой, чтобы достигнуть экзосферы.

Котов подошёл ближе, изучая изображение на столе ауспика.

Карту отцентрировали на сухопутном левиафане, но она была зернистой и подёрнутой непонятной статикой, хотя обычно многочисленные топографы “Табулария” справлялись с любыми помехами. Карта в реальном времени показывала ландшафт в радиусе ста километров. В шестидесяти километрах к югу от посадочных площадок в самом центре тени находился объект их поиска.

Место, где покоился потерянный флагман магоса Телока.

– Есть ещё какие-нибудь эффекты тени, кроме того, что мы не знаем, что находится в её пределах? – спросил Дахан. – Они опасны?

– Для людей или машин?

– Для обоих.

– Я не рекомендовала бы длительное воздействие, но единовременное нахождение внутри тени в течение нескольких часов в экранированных космических скафандрах должно быть безопасно для скитариев, – ответила Линья.

– И для машин? – уточнил Котов.

Линья покачала головой. – Позвольте мне сказать так, архимагос. Учитывая, как мало мы знаем об истинной природе тени, я не рискнула бы входить в неё в чем-то, что не передвигается по поверхности.

– Отличное предложение, госпожа Тихон, – сказал Котов, открыл зашифрованный военный вокс-канал и стал ждать связи. Вокруг его инфотока появился агрессивный бинарный код, карта исчезла, а в центре стола замерцал канидайский символ легио Сириус.

+ Говорит Зимнее Солнце, что вам нужно. +

– Принцепс Лют, – произнёс Котов. – Мне нужны ваши разведывательные титаны.

Их роли на нижних палубах возможно и изменились к лучшему, но в ежедневном существовании одна вещь оставалась неизменной, и это было качество еды. Пищеблок-86 по-прежнему представлял собой вместительный зал стучащих столовых приборов и ворчащих людей, пытавшихся съесть столько еды, сколько удалось урвать. В теории каждый крепостной должен был получать равную долю пищи от сервиторов, но и как во всех оказавшихся в изоляции больших группах сильные оставались сильными, отнимая еду у самых слабых.

Не то чтобы Авреему, Хоуку и Койну приходилось беспокоиться об этом благодаря присутствию Крушилы, огрина, которого схватили вместе с ними на Джоуре вербовщики Механикус. Крушила погиб, его убил воин-эльдар, которого прикончил Авреем, но даже без громадного напарника у них не было причин волноваться о недостатке еды.

Теперь у них её было слишком много: на столе лежали обетные дары и подарки от тех, кто слышал о чуде с плазменным пистолетом и слухи о Расселасе-42. Когда Авреем вернулся в столовую с новой бионической рукой, то только ещё сильнее укрепил свою репутацию привилегированного сына Омниссии.

– Не поймите меня неправильно… – произнёс Койн, запихивая кусок чёрствого хлеба в рот. Даже несмотря на то, что он смочил хлеб бежевой пастой из штампованного пластмассового подноса, ему потребовалось ещё почти тридцать секунд, чтобы прожевать кусок до такой степени, чтобы продолжить говорить. – Хорошо, что наше положение изменилось и новая работа в храме-кузне Тарентека просто благословение, но есть какой-нибудь способ использовать твоё… влияние, чтобы получить еду получше, чем это дерьмо?

– Мы не должны пользоваться нашим положением – ответил Авреем.

– Да ладно, Ави, – не согласился Хоук. – Какой смысл быть кем-то и не пользоваться своим положением?

– Но я не кто-то, – возразил Авреем.

Хоук усмехнулся, сложив руки в молитве. – Сказано, как человеком истинной божественности.

– Ты слышал, как они называют тебя? – заговорщическим шёпотом спросил Койн.

– Нет, как?

– Виталист, – ответил Койн. – После того, что ты сделал с Исмаилом.

Авреем повернулся на скамейке и между столами туда, где Исмаил де Рёвен, некогда бывший его начальником на Джоуре, а теперь ставший киборгом-сервитором, положил поднос с едой перед сгорбившим плечи крепостным. Как и сотни других сервиторов в столовой Исмаил следовал неизменной схеме поведения: разносил еду, собирал подносы и чистил зал для следующей смены.

– Я ничего не делал. Черепной капюшон Исмаила повредили, когда Механикус продули нижние палубы, спасая корабль от плазменного разряда. Удар восстановил то немногое, что осталось у бедняги после трепанации, а не я.

– Да, но затем-то он же пришёл к тебе? – спросил Хоук, достаточно громко, чтобы слышали люди в радиусе ближайших двух столов. – Не нужно быть учёным, чтобы понять, что ты имеешь к этому какое-то отношение.

– Но я не имею к этому никакого отношения, – раздражённо прошептал Авреем, увидев, как Исмаил остановился и повернулся в его сторону, словно узнал, что о нём говорят. Он едва заметно кивнул Авреему, и продолжил работу. Каждый крепостной, мимо которого проходил Исмаил, старался прикоснуться к рукам и предплечьям сервитора, словно тот являлся божественным талисманом.

– Если дело было во мне, то не думаешь, что в таком случае я вернул бы ему всю память? – продолжил Авреем. – Каким ублюдком нужно быть, чтобы восстановить только половину фактически мёртвого мозга? Свет Тора, ты можешь представить, что это за жизнь? Знать, что ты всего лишь бессмысленный дрон, но помнить разбитые фрагменты своего старого я… это – чудовищно.

– Лучше, чем то, кем он был, – сказал Койн.

– В самом деле? Не уверен. Думаю, если бы он знал, сколько потерял, то захотел бы вернуть неведение.

– Смотрите, – прервал спор Хоук. – Идёт драконий мальчик.

Авреему не нужно было смотреть, чтобы узнать о приближении Тота Мю-32, и он пожалел, что так и не рассказал Хоуку с Койном, что надсмотрщик поведал ему о секте, искавшей тех, кого считала благословлёнными Машиной.

Надсмотрщик склонился над столом и произнёс:

– Вам нужно уходить. Немедленно.

Авреем посмотрел на него и увидел подлинный страх на лице Тота Мю-32, который не могли скрыть даже имплантаты.

– Что происходит?

– Я же говорил вам, что старшие магосы не потерпят, чтобы вы управляли аркофлагеллантом, помните?

Авреем кивнул.

– Они идут. Прямо сейчас. Сайиксек в пути и он потребует, чтобы вы передали ему Расселаса Х-42. Затем он убьёт вас и ампутирует аугметическую руку.

– Что же нам делать? – спросил Койн, все мысли которого о более качественной еде мгновенно улетучились.

– Уходить. Немедленно. Найдите какое-нибудь укрытие, – сказал Тота Мю-32. – Я знаю, что у тебя есть несколько самогонных аппаратов, спрятанных ниже ватерлинии, крепостной Хоук. Отведи Авреема к одному из них и не говори мне к какому. Ты понял?

Хоук собрался было заявить, что понятия не имеет, о чём говорит надсмотрщик, но затем просто кивнул.

– Да, конечно. О’кей, вперёд.

– Слишком поздно, – сказал Авреем и в это время сквозь арочный вход в Пищеблок-86 вошёл магос Сайиксек в сопровождении двадцати скитариев. Авреем встал из-за стола и начал искать другой выход, но у противоположного входа появились ещё двадцать скитариев.

– Всё, – сказал он, повернувшись к товарищам. – Отойдите от меня или они заберут и вас.

– Уже, – ответил Хоук, уже отступив к толпе крепостных. Койн последовал его примеру, что не удивило Авреема. Напарник-крановщик всегда больше интересовался собой, чем какими-либо представлениями о товариществе, но Авреем не мог на него сердиться. Если Механикус и в самом деле собирались убить его или решили забрать для какого-то жёсткого допроса или специального наказания, то пусть лучше схватят только его.

– Как жаль, что ты оставил Х-42 в спальном отсеке, – сказал Хоук на прощание. – Похоже, сейчас он бы тебе пригодился.

Скитарии приблизились к Авреему и Тота Мю-32, и они оба оказались в кольце воинов. Облачённые в чёрную глянцевую броню, украшенную блестящими чешуёй скорпионами, змеями и пауками, войска Механикус выглядели достойными соперниками Чёрным Храмовникам. Дробовики, метатели сетей и шоковые булавы показали Авреему, что его хотят взять живым, но не слишком беспокоятся, как сильно ему при этом достанется.

Кольцо воинов расступилось, чтобы магос Сайиксек смог встать перед ними, жрец Культа Механикус в тёмном капюшоне, который первым “приветствовал” Авреема и остальных на борту “Сперанцы”. Его облачение и епитрахиль, украшенная вытравленными символами, были подёрнуты инеем, цилиндры похожего на паука ранца выпускали морозный пар, а обвивавшие тело магоса перекрученные кабели излучали холод. Его лицо скрывала бронзовая маска с угловатым вытянутым носом, как у чумного доктора с какого-то захолустного дикого мира.

– Я – Сайиксек, магистр двигателей, – произнёс магос, но Авреем уже знал это. Он уже встречался с ним, и информация обволакивала Сайиксека ноосферными волнами точно также как выдыхаемый машинами подёрнутый дымкой туман и справедливое негодование поведением Авреема. – Заявление: ты должен немедленно передать мне аркофлагелланта. Скажи, где он находится, его возможности и ключевую фразу, и как только я ампутирую незаконно установленную конечность, ты получишь наказание с более низким рейтингом. Отвечай немедленно.

– Расселас Х-42 признал хозяином крепостного Локка, – сказал Тота Мю-32. – Для любого опасно изменять это. Вы не должны пытаться разорвать их связь.

Сайиксек склонил голову в сторону Тота Мю-32, как человек, который увидел какую-то гадость на подошве ботинка.

– Идентификация: Тота Мю-32, надсмотрщик Тертий Лямбда. Ты не обладаешь достаточным рангом для такого заявления. Ты уже заслужил наказание, нарушив протокол биовнедрения. В случае продолжения неповиновения я лишу тебя звания и прослежу, чтобы твоя карьера была навечно связана с палубами переработки биологических отходов жизнедеятельности.

– Омниссия избрал крепостного Локка хозяином Х-42, – продолжал Тота Мю-32. – Подобные смертельные машины – избранный инструмент воли Императора. Ему было суждено найти Расселаса Х-42, я точно знаю это.

Авреем хотел сказать, что он с радостью отдаст аркофлагелланта и что вера Тота Мю-32 в него неуместна. Но стволы оружия заставляли держать язык за зубами. Сайиксек заговорил снова, и хотя его металлическое лицо осталось бесстрастным, Авреем почувствовал презрение в растущей ярости инфотока. – Ты заявляешь, что знаешь волю Омниссии, надсмотрщик?

– Нет, но я узнаю Его работу, когда вижу, – ответил Тота Мю-32. – Как узнали бы и вы, если бы соизволили покинуть высокие храмы инжинариума.

– Хватит, – сказал Сайиксек, махнув медной рукой и рассеивая холодные туманы. – Это – не дебаты. Сюзерен Травейн, взять их.

Скитарий рядом с Сайиксеком поднял дробовик, но прежде чем он успел передёрнуть затвор, из окружавшего Сайиксека тумана появилась металлическая рука и вырвала оружие. С громким треском оружие разломилось пополам, и Авреем увидел, как Исмаил протолкнулся сквозь ряды скитариев, встав перед Сайиксеком.

Он бросил обломки дробовика и произнёс. – Вам… нужно… уйти отсюда магос. Сейчас же.

Сайиксек отшатнулся от Исмаила и Авреем увидел всплеск отвращения магистра двигателей при виде сервитора, который обращался к нему явно по своей воле.

– Богохульство! – зло прошептал Сайиксек. – Вы все умрёте за эту техноересь.

– Но я ничего не делал! – закричал Авреем. – Он просто ударился головой!

– Воля Омниссии течёт в вас, Авреем, – сказал Тота Мю-32. – Не отрицайте её.

– Заткнись уже, пожалуйста! – выругался Авреем. – Послушайте, магос Сайиксек, я – не благословлённый Машиной, а всё произошедшее со мной – цепь глупых случайностей. В этом нет ничего мистического, во всём этом… Я не знаю совпадение это или какая-то дурацкая шутка!

Всё сказанное им было совершенно бессмысленным, и Авреем знал, что в любом случае Сайиксек не поверит ни единому слову.

– Все… вы, – произнёс Исмаил, его лицо исказилось от напряжения. – Должны… уйти. Авреема Локка… нельзя… трогать. Мы… не позволим… причинить вред нашему восстановителю.

Авреем слушал слова Исмаила, не понимая их, но зная, что они только глубже погружают его в болото, в котором он уже и так был по самую шею.

– Предостережение: сервитор не может ничего требовать, – сказал Сайиксек, контроль Механикус, наконец, взял своё, несмотря на испуганное недоверие.

Напряжение на лице Исмаила исчезло. – Я могу.

– Немедленно дезактивируйся! – приказал Сайиксек, выпустив мощный поток бинарных отключающих команд.

Исмаил покачнулся от силы власти Сайиксека и опустился на колено перед магосом в красной мантии, склонив голову. Сайиксек направился мимо коленопреклонённого сервитора, но Исмаил протянул сервоконечность и крепко схватил его за руку.

Сервитор поднял покрытую металлом голову и посмотрел магосу прямо в глаза.

– Нет, – сказал он, вставая. – Мы. Не. Подчинимся.

Только теперь Авреем понял, почему Исмаил говорил мы.

Скитарии были окружены сплошным кольцом плоти и железа из сотен раздававших еду сервиторов, каждый из них внимательно наблюдал за развернувшейся в столовой драмой. На взгляд Авреема скитариев окружили, по крайней мере, пятьсот сервиторов, все тяжело аугметированные с мощными серворуками и блокираторами боли.

Исмаил как-то сказал, что может слышать других сервиторов, но Авреем и предположить не мог, что связь была взаимной.

– Он помогает нам помнить, – сказал Исмаил, оттолкнув Сайиксека. – И мы… не позволим вам забрать… его.

Сайиксек медленно осмотрелся вокруг и его ужас был очевиден даже несмотря на аугметику. Естественный ход вещей нарушился, и магистр двигателей понял, что оказался в реальной опасности. Сервиторы были безоружны и один на один не шли ни в какое сравнение с хорошо тренированными вооружёнными скитариями.

Но на их стороне было подавляющее численное превосходство и если дело дойдёт до насилия, то ни сам Сайиксек, ни эскорт скитариев не покинут это место живыми.

– Что ты наделал, крепостной Локк? – спросил Сайиксек. – Аве Деус Механикус… что ты наделал?

– Я ничего не делал!

Исмаил поднял механическую руку над головой, манипулятор на её конце сжался словно кулак.

И по всему ковчегу Механикус десятки тысяч кулаков взметнулись в его поддержку.

Микроконтент 04

“Пёс войны” был быстрым охотником, невидимым убийцей на льду. “Амарок” двигался по лабиринту каньонов в казавшейся невозможной для такой огромной машины тишине. Тяжёлые шаги почти не издавали звуков, пока Гуннар Винтрас петлял по сверкающему лесу кристаллических шпилей, которые вырастали изо льда и скал под невероятными углами и напоминали тонкие алмазные сталагмиты.

Оборотень откинулся на спину в контурном кресле “Пса войны”, чувствуя движения механизированных мускулов, кислотные ожоги от напряжения механизмов и нейтронные ветра, завывавшие вокруг бронированного корпуса. Серебристые волосы принцепса были выбриты в нижней части черепа, открывая татуировки в виде глаз волка вокруг мозговых разъёмов в шее. Настоящие глаза оставались закрытыми, метаясь позади век, а заострённые зубы обнажились в диком оскале.

“Амарок” был прекрасной машиной, построенной мастерами прошлой эпохи, которые заботились о созданном ими оружии, в отличие от сегодняшних упрямых адептов, которые просто штамповали второсортные мануфактурные копии механического искусства.

Приятно вывести своего титана в настоящие охотничьи угодья. Тренировочные палубы магоса Дахана на “Сперанце” были огромными и просторными, но ничто не заменит передвижение по поверхности реального мира. Винтрас перевёл “Амарока” с осторожного шага на медленную рысь, постепенно направляя энергию от реактора в сердце “Пса войны” к обратно-сочленённым ногам из пластали и псевдомышц.

Он ощутил желание “Амарока” сломя голову помчаться охотиться по кристаллическому лесу из зеркальных шпилей, но подавил его.

– Ещё рано, дикое сердце, – сказал он, чувствуя, как нетерпеливое ядро духа манит его в потрескивающей связи манифольда. Дух титана беспокоился с тех пор как они вступили в то, что госпожа Тихон назвала тенью, которая по дуге растянулась на пути неторопливых сухопутных левиафанов. “Амароку” не нравился этот мир и Винтрас не мог винить его за это. Было что-то… неправильное в Катен Вениа, она словно пыталась затянуть с собой в неизбежную гибель и остальных.

Ауспик превратился в визжащую мешанину поступавших от кристаллических шпилей данных и потрескивающих помех, вызванных тенью. Оборотень полагался на внешние пикты “Амарока”, руководствуясь только прицельным ауспиком и оставаясь без другой сенсорной информации.

Принцепсов более крупных титанов напугала бы столь ограниченная сфера осведомлённости, но принцепсы “Псов войны” были из другого теста и Винтрас наслаждался возможностью интуитивно вести титан. Из-за стен каньона он не видел сухопутных левиафанов Механикус, “Лупу Капиталину” или “Вилку”, но это его вполне устраивало.

С тех пор как Зимнее Солнце открыл огонь по “Канис Ульфрика” Винтрас не спешил идти в тени “Владыки войны”. Эти каньоны сильно напоминали тесные пещеры Беты Фортанис, и Винтрас не желал даже думать, что произойдёт, если Зимнее Солнце вспомнит то кошмарное сражение. Магос “Капиталины” утверждала, что манифольд титана очистили от сохранившихся после боя мусорных данных, но кто на самом деле мог сказать, что за призрачное эхо осталось в глубокой памяти столь древней и сложной военной машины, как “Владыка войны”?

Нет, пока лучше держаться от “Лупы Капиталины” подальше.

Неожиданно ауспик обнаружения вывел на топографический экран мигающие красные символы и пальцы принцепса непроизвольно сжались, а оружие в руках титана лязгнуло. Сработали автономные рефлексы, и Винтрас повернул титана, опустив корпус и направив вперёд оружие.

Системы боеприпасов загрузили разрывные снаряды в “Вулкан”, а мощные конденсаторы турболазеров перенаправили энергию от увеличившего мощь реактора. Винтрас почувствовал, как руки распухли от смертоносной силы и жар в центре живота распространился по телу.

Продолжая двигаться, он поворачивал оскалившуюся волчью морду титана из стороны в сторону, выискивая цели или что-либо, что могло спровоцировать приведение систем в боевую готовность. Пары азотного льда играли шутки с видимостью, но Винтрас не замечал ничего враждебного.

В нескольких сотнях метров треснули коренные породы, и группа кристаллических шпилей рухнула на землю. Осколки падали сверкающим минеральным дождём, отбрасывая бесчисленные отражения титана.

Винтрас облегчённо выдохнул. Здесь не было никого кроме него.

– Сейсмическая активность, – произнёс он. – Вот и всё, красавица. Падающие шпили и перемещающиеся скалы.

Глыбы льда посыпались с края каньона, и принцепс ловко отвёл машину в сторону, избегая самых больших. Пустотные щиты защитили бы его, но никогда не стоит злить духа титана лишними повреждениями. Там где упал лёд, земля потрескалась на десятки метров, и Винтрас отошёл подальше от ненадёжной поверхности.

Он убрал с экрана данные ауспика обнаружения и снова направился вперёд между кристаллическими шпилями, успокоенный, что там нет ничего опасного. Он почувствовал недовольство “Амарока” в гуле двигателя и сопротивлении рук и ног.

– Полегче, – прошептал он. – Там ничего нет.

Но титан не соглашался, сохраняя оружие наготове и снова выводя ауспик обнаружения на экран.

Винтрас отменил команду титана. – Хватит, – резко произнёс он. – Ты становишься таким же нервным, как Зимнее Солнце.

В ответ в манифольде раздалось рычание, и принцепс почувствовал гнев великой машины в скачке болезненной обратной связи через спинной имплантат. “Амарок” был не из тех титанов, что терпели покровительственный тон, его дух был одиноким хищником, убийцей, который скрывался во тьме и атаковал без предупреждения.

Он не станет шарахаться от теней и Оборотень глупец, если забыл это.

– Хочешь поохотиться? – спросил он. – Давай поохотимся. Ауспик на полную.

Поверхность Катен Вения выглядела болезненно яркой даже сквозь защитные фильтры шлема Робаута. Холодная иллюминация с ультрафиолетовым оттенком сливалась с мерцающими полосами полярного сияния, красный свет звезды менялся в видимом спектре в коктейле летучих газов, расцветавших во временной атмосфере, которая придавала им мерцающий подводный оттенок. Высокие горы замороженного азота проступали сквозь дрейфующие гряды пара, стекавшего с их зубчатых пиков, пока жар умирающей звезды испарял ледяную корку с поверхности планеты.

Ослепительные преломления пёстрого света сияли сквозь призмы ледяных гор, и Робаут в жизни не видел ничего столь же грандиозного и ужасного. Он чувствовал, что словно уменьшился до микроскопического размера и прокладывал курс между углублениями и горными хребтам хрустального графина. Когда он увидел, что лежало за посадочными полями Механикус его первое разочарование планетой растаяло также верно, как и ледяные азотные шапки.

Он наблюдал за гибелью планеты и, как и война, она была прекрасной, если смотришь издалека.

Было величие в этом глобальном процессе уничтожения и бесчеловечном масштабе разрушения, когда горные хребты стирались прямо на глазах, континенты срывались с расплавленных плит, а металлическое ядро планеты распадалось на составные элементы.

Вблизи это становилось ещё красивее и опаснее.

Водопады жидкого азота низвергались с острых краёв каньонов. Кипящие озёра расширялись с каждой волной растаявшего насыщенного химикатами льда и снова сжимались, испаряясь ядовитыми парами в космос. Из-за колоссального геологического смещения пластов планета подвергалась нагрузкам, которые не знала с момента рождения в мощной гравитационной хватке звезды. С орбиты кора планеты казалась покрытой сетчатым узором из хаотично разорванных тектонических плит. На поверхности это превращалось в ущелья в сотни километров шириной и неизвестной глубины.

Планета находилась в состоянии повышенной активности, и только точные вычисления магоса Блейлока – помноженные на загруженные адептами Коллегиума Геологика данные – позволили фабрикатус локуму флота проложить маршрут к “Томиоке”. Петлявший зигзагообразный путь являлся идеальным способом добраться до цели для наземных войск, но Блейлок быстро указал, что он базировался только на статистической вероятности, а не фактических измерениях.

Встроенный в приборную панель планшет шипел статикой, но всё же умудрялся показывать координаты гравитационных саней, как и коридор относительно стабильной земли, по которому они должны были следовать. Даже при максимальном увеличении масштаба коридор выглядел пугающе узким и почти не оставлял места для ошибки. Робаут не знал, что произойдёт, если вычисления Блейлока окажутся неточными или он отклонится от намеченного маршрута и не спешил узнавать.

Иногда они замечали обломки дронов-сервиторов, покоившиеся на склонах ледников или разбившиеся на множество осколков на дне долины. Из разрушенных корпусов тянулся дым и Робаут старался не смотреть на вывалившиеся из них разорванные тела. В полученных от Линьи Тихон данных упоминалась тень помех и искажений с центром на “Томиоке”, что отчасти объясняло, почему они видели так много упавших дронов и были вынуждены полагаться на Таркиса Блейлока вместо точной информации о маршруте.

“Табуларий” крошил камни и лёд многочисленными металлическими ногами, продвигаясь, словно неумолимый город, который оторвался от фундамента и отправился в путешествие. Остальные сухопутные левиафаны двигались цепочкой за ним, караван из стали растянулся почти на пять километров. Бронетехника кадианцев – танки и транспорты – теснились вокруг мобильных храмов, словно падальщики, преследующие умирающего хербивора, и Робаут был рад, что, по крайней мере, ещё кто-то в экспедиции, возможно, испытывал изумление от исследования нового мира.

Даже несмотря на гигантскую высоту “Табулария” Робаут видел двигавшийся широкими шагами альфа-титан легио Сириус. “Лупа Капиталина” держалась в центре конвоя, мобильная крепость защищала левиафанов огневой мощью, способной уничтожить город.

– Вы не видели “Псов войны”? – спросил Адара. – Мой папаша говорил, что видел одного на Коноре, но тот убежал, прежде чем его удалось рассмотреть, как следует.

Раньше Робаут посмеялся бы над самой мыслью о бегающем титане, но после того, как он увидел с какой скоростью “Амарок” и “Вилка” высадились из кораблей-саркофагов, капитан был склонен меньше сомневаться в рассказе Адары. Даже скорость “Владыки войны” потрясла их, как и нетерпеливый вой военных горнов, отражавшийся от стен сверкающей ледяной долины.

– Нет, – ответил Робаут, вытянув шею и осматриваясь. – Не видел, но не удивлён. “Псы войны” – разведывательные титаны, засадные хищники, и они не любят, когда их видят, пока не станет слишком поздно.

Адара кивнул, но продолжил смотреть.

– Видно твой отец хорошо попутешествовал, – произнесла Павелька, её голос звучал в шлеме Робаута благодаря субтотальным колебаниям. – Калт, Иакс, Конор… есть какая-то часть Ультрамара, которую он не посетил?

Сарказм Павельки был очевиден даже несмотря на вокс шлема и гул репульсоров саней.

– Вы не верите мне?

– Иланна просто дразнит тебя, – сказал Робаут, зная, как возмущается парень, когда кто-то сомневается в истинности рассказов его отца.

– Ей не следует это делать, – сказал Адара. – Мой папаша служил охранником у инквизитора Аполлиона на Армагеддоне и вам не стоит обливать грязью такого человека.

Робаут знал, что Павелька не устоит перед соблазном прокомментировать последние слова Адары и дёрнул штурвал, чтобы не дать ей продолжить препирательства.

– Полегче, Робаут! – закричал Адара, схватившись за ограничительную решётку двери.

Земля под грав-санями представляла собой смесь замороженного азота и обнажённых металлических скал, напоминая поверхность залитого нефтью ледника. Репульсорное поле плохо реагировало на залежи экзотических металлов, и пилотировать оказалось сложнее, чем хотелось бы Робауту. Средства управления вполне подходили для работы в неуклюжих перчатках скафандра, но, тем не менее, складывалось ощущение, что машина всё время боролась с ним, поворачивая из стороны в сторону, несмотря на все усилия сохранять устойчивое положение.

– Если хотите, то я могу управлять санями через нейронную связь, – сказала Павелька. – Похоже, у вас какие-то трудности, капитан.

– Нет, – отказался Робаут, борясь со штурвалом. – Всё будет в порядке.

Их маршрут пролегал по извилистому отвесному ущелью, стены которого на взгляд Робаута достигали ста метров, но скорее всего, превышали несколько километров. Зрение легко обманывалось, пытаясь определить масштаб при отсутствии каких бы то ни было измеримых точек привязки. Впервые направив сани в горы, он испытал потрясение от абсолютной необъятности сине-ледяных стен каньонов, а без измеримого масштаба посадочных площадок не оставалось никакой возможности точно определить расстояние или ракурс.

– Через сколько мы долетим до разбившегося корабля? – спросил Адара, вытягивая шею, насколько позволял горжет шлема. Робаут рискнул посмотреть на планшет, но понял, что это бесполезно, увидев всё тоже визжащее и вопящее изображение. Только тонкая линия маршрута Блейлока сквозь лабиринт оставалась неизменной.

– Невозможно сказать из-за помех, – ответила Павелька, мгновенно считав ту же самую информацию. Даже несмотря на не самую лучшую вокс-систему волнение магоса было очевидным. – Основываясь на уже пройдённом расстоянии, мы должны увидеть “Томиоку” через семь минут, если скорость продвижения не изменится.

– И если я не разобью нас, – добавил Робаут.

– Эту возможность я не учла.

– Слушай, – сказал Робаут. – Грав-сани не отличаются манёвренностью, но, похоже, я, наконец, приспособился. Просто нужно немного мастерства и хладнокровия.

– Полагаю, что количество хладнокровия зависит от того, кто на чём сидит.

Адара усмехнулся. – А госпожа Тихон говорила, что у Механикус нет чувства юмора…

– Она права, – огрызнулся Робаут. – Нет.

Несмотря на комментарий Павельки про его навыки пилотирования Робаут с каждым метром обретал всё большую уверенность. Ультрамарская этика не позволяла ему отступить, столкнувшись с трудностями и обуздание капризных грав-саней не было исключением.

Их полёт выровнялся в следующие несколько километров, пока Робауту не пришлось заложить вираж, огибая выступ фиолетового льда, из которого валил пар, словно дым из заводской трубы. Долина стала заметно шире, и путешественники увидели водопад испарявшегося жидкого азота. Он изливался из трещины, блестевшей в фиолетовом свете, а затем исчезал в зияющей расселине в леднике, которая перерезала долину почти пополам.

Робаут предположил, что расселина была, по крайней мере, тридцать метров шириной.

Согласно курсу Блейлока “Томиока” находилась на противоположной стороне.

“И Чёрные Храмовники”, – подумал он, пытаясь сдержать раздражение.

Там, где трещина в леднике не достигала стен долины, виднелись пенистые водопады замерзающих газов, скопившиеся в клубящихся водоворотах и омутах мерцающей жидкости.

– Сухопутные левиафаны смогут здесь пройти? – спросил Адара.

– Без вариантов, – ответил Робаут. – Хотя “Табуларий” мог бы опуститься и стать мостом для остальных.

– Думаете, нам хватит места, чтобы пройти вдоль края?

– Совсем чуть-чуть, – ответила Павелька, промаргивая исходные точки и выгружая их для следовавших позади инженерных машин Механикус.

– Что же, Чёрные Храмовники возможно и раньше нас добрались до “Томиоки”, но будь я проклят, если ещё кто-нибудь опередит нас, – произнёс Робаут, направив грав-сани вдоль края долины, где азотные вихри превращались из газа в жидкость и обратно с тревожной частотой.

Гул двигателей грав-саней стал громче, а репульсорное поле дёрнулось из-за резкого изменения плотности поверхности. Робаут услышал, как Павелька зашептала молитву Богу Машине, и почувствовал её едва заметное проклятье двигателям магнитного поля, компенсирующее необычный ландшафт.

Вдохновлённые преданностью Павельки грав-сани изящно обогнули пенившийся водопад жидкого азота и прошли в считанных сантиметрах от края широкой расселины. Робаут рискнул бросить взгляд вниз, и у него свело желудок, когда он увидел, что трещина вела прямо в центр планеты. Он отвернулся, успев подавить тошнотворное головокружение. Робаут увеличил обороты двигателя и грав-сани выскочили за зубчатые вершины ущелья.

И наконец, Робаут увидел то, что стало с флагманом магоса Телока, хотя ему потребовалось несколько секунд, чтобы понять, на что именно он смотрит. Он прикрыл визор от миллиардов отражений раскинувшегося перед ним зеркального плато.

– Я думал, что корабль, который мы ищем, разбился? – спросил Адара, склонив голову набок.

– Я тоже, – согласился Робаут.

– Он не разбился? – произнесла Павелька, непонимание превратило слова в вопрос.

– Нет, – удивлённо ответил Робаут. – Он… приземлился.

Дым заполнял кабину и Танна почувствовал во рту резкий запах горящего топлива, опалённого железа и крови. Он заморгал, борясь с дезориентацией после падения, и проверил визор, чтобы узнать, сколько оставался без сознания. Четыре секунды. Для смертного такой промежуток времени был незначительным, но для космического десантника он являлся целой вечностью. Злой на себя он отбросил мгновение слабости и встал с кресла пилота. Нос “Громового ястреба” вошёл в плато под углом, и Танне пришлось воспользоваться свисавшими ремнями и кабелями, чтобы попасть в отсек экипажа.

Находившиеся там воины пережили падение относительно легко благодаря контролируемому углу падения и ремням безопасности.

– Кто-нибудь ранен? – спросил он, подтягиваясь вдоль центральной оси корабля.

– Все целы, – ответил Ауйден. – Впечатляющая посадка, брат-сержант.

– Какое-то вмешательство вырубило двигатели, – объяснил Танна. – Мне повезло приземлиться на брюхо и одним куском.

– Знаю, – ответил Ауйден. – Я не собирался упрекать.

Танна покачал головой. – Конечно.

Недовольство, которое он чувствовал после гибели Кул Гилада, заставляло Танну цепляться к каждому слову и искать завуалированные оскорбления в каждом комментарии. Он потратил секунду, отбрасывая подозрения, и направился к дверям фюзеляжа. Нос “Барисана” вонзился в лёд, боковые и задние выходы стали единственным путём наружу.

– Нужно выбираться отсюда, – сказал сержант, опускаясь на колени возле двери и открывая крышку клавиатуры. Он набрал командные коды, но – как и ожидал – дверь упрямо осталась закрытой.

– Почему… нгг, нгг… дверь не открывается? – спросил Иссур.

– Нет энергии, – ответил Танна. – Потребуется грубая сила.

“Барисан” заскрипел и накренился под визг раздираемого металла. Швы вдоль фюзеляжа начали рваться и в трещинах в корпусе появились шипящие струйки убегающего газа. Танна схватился за подпорку, когда корабль задрожал, словно какое-то гигантское животное вцепилось в него челюстями и пыталось медленно прожевать.

– Яэль, Иссур, помогите мне, – приказал Танна. – Хватайтесь за край двери.

– Я могу пробить выход, – предложил Браха, прицелившись из плазмагана, но Танна покачал головой.

– Я не стал бы рисковать злить “Барисан” стреляя внутри, – пояснил он.

Три Чёрных Храмовника схватили дверь и упёрлись в подпорки, стойки и скамейки. Ещё больше швов разошлись вдоль фюзеляжа. Танна представил пугающую картину десантно-штурмового корабля, который оказался в уплотнителе мусора и медленно сжимался, пока они не превратятся в не более чем ультра плотный куб металла и плоти.

– Ауйден, как только увидишь запирающий механизм, срежь его.

Апотекарий кивнул и согнулся перед пластиной дверного замка. Нестерпимо яркий свет вспыхнул на широком клинке фузионного резака для полевых ампутаций, и он поднял его, как палач, приготовившийся нанести смертельный удар.

“Барисан” застонал, словно раненый зверь, и Танна выругался, что привёл столь прекрасную машину к такой позорной судьбе. В кабине разбилось стекло, и из панели авионики ударил электрический разряд.

– Пора! – крикнул Танна, и они втроём потянули дверь. Фюзеляж “Громового ястреба” создали сохранять герметичность в космосе и при входе в атмосферу, но он не был разработан противостоять объединённой силе трёх космических десантников, пытавшихся открыть его изнутри.

Танна почувствовал, что дверь сдвинулась в лучшем случае на несколько миллиметров, но крушившие корпус силы сработали в их пользу, и секция фюзеляжа с пластиной замка выгнулась внутрь. Он увидел вспышку фузионного резака Ауйдена и услышал шипение растворяемого металла. Долю секунды тяжёлая дверь не двигалась, но когда резак закончил работу, она скользнула в сторону.

– Прости нас, великий, – сказал Ауйден, убрав энергетический клинок в ножны.

Танна согласно кивнул. “Барисан” верно нёс их в битву и спасал больше раз, чем он мог вспомнить. Причинять боль ради собственного спасения – плохая награда отважному сердцу, но он чувствовал, что дух-машина корабля простит их.

– Все на выход, – приказал он.

Первым был Варда, за ним быстро последовали Иссур и Браха. Потом Ауйден, Яэль и наконец, Танна спрыгнул с наклонившейся палубы.

Он приземлился на землю, которая оказалась именно тем, чем он и предполагал в воздухе – широким ледяным плато. Там где упал “Барисан” виднелся необычный порошок, напоминавший мелкий снег, но хрупкий, как металлическая стружка. Удар “Громового ястреба” пропахал глубокую борозду и Танна опустился на колени, увидев что-то похожее на узоры инея, протянувшиеся с земли вдоль корпуса корабля.

Лёд напоминал конденсат на стекле, и казалось, что он собирался покрыть весь фюзеляж “Барисана”. Танна оглянулся на нос корабля … и теперь понял, что это вообще был не лёд, а какая-та разновидность паразитирующего кристалла. Он вспомнил, что когда пришёл в себя, то увидел потоки пара в небесах сквозь потрескавшийся бронированный фонарь кабины, но сейчас вся фронтальная секция почти полностью скрылась за кристаллами. “Лёд” разрастался и застывал на корабле, словно сама планета пыталась затянуть “Барисан” в земную кору.

Прямо у него на глазах кристаллическая структура протягивала сверкающие отростки всё дальше по корпусу корабля. Танна провёл рукой по фюзеляжу, сбрасывая лёд, словно крупинки сахара, которые превращались в пыль, едва переставали быть частью целого.

– Что это…? – произнёс Танна, но едва он убрал руку, как кристаллические ветви возобновили попытки поглотить “Барисан”.

– Брат-сержант, – произнёс сверху Браха. – Вам нужно немедленно подняться.

Танна отступил от странных растущих кристаллов, прицепившихся к кораблю, и начал взбираться по оставшемуся после приземления следу. Яэль протянул руку, но Танна проигнорировал его и сам вылез на плато.

– Ситуация? – спросил он.

Никто не ответил и Танна собрался повторить вопрос, когда повернулся и понял на что уставились остальные. Он вспомнил, что видел прямо перед тем, как корабль упал. Он видел “Томиоку” своими глазами, но реальность лишила его дара речи, сержант не мог оторвать взгляд от противоречащего всякой логики невероятного зрелища.

– Император, – прошептал Варда. – Это невозможно.

Танна покачал головой. – Перед нами “Томиока”, в этом нет сомнений.

Модернизированный линкор “Оберон”, огромный корабль стоял вертикально вдоль своей длинной оси на поверхности Катен Вениа, напоминая последние километры высокого шпиля улья. Такие огромные космические корабли никогда не предназначались для входа в зону действия гравитации планеты. Их создавали выдерживать разнонаправленные силы космической войны и противостоять перегрузкам во время ускорения и чудовищных поворотов.

И они точно не предназначались для борьбы с колоссальными силами при входе в атмосферу.

Танна решил, что секция двигателей, по крайней мере, на два километра погрузилась в замороженный азот, а оставшиеся пять километров монолитной надстройки устремлялись в небо, почти исчезая в изменённой перспективе, насмехавшейся над человеческими масштабами. Корпус украшал готический орнамент, как и у любого имперского линейного корабля, он изобиловал соборами, зубчатыми стенами, арками орудийных батарей, а молитвенные скульптуры и таран на носу покрывал лёд.

Окружающие ледники поддерживали основание корабля, возвышаясь над поверхностью планеты примерно на пятьсот метров, скрывая все места входа и помогая стабилизировать высокое сооружение. Надо льдом огромные области корабля покрывали причудливые кристаллические конструкции вычурного дизайна, который явно имел признаки архитектуры Механикус. Некоторые напоминали электрогенераторы, другие коммуникационные системы, но чем больше смотрел Танна, тем сильнее он понимал, что “Томиоку” полностью перестроили, чтобы превратить в нечто иное, чем космический корабль.

– Как кто-то мог… нгг, сделать… нгг, это? – спросил Иссур, из-за полученных на манифольдной станции синаптических повреждений каждое слово давалось ему с трудом.

– Не знаю, – признался Танна. – Корабль должен был разорваться на части.

– Думаете, архимагос это ожидал найти? – спросил Варда.

– Не думаю, что такое вообще кто-нибудь ожидал.

Извержение ледяных кристаллов заставило Чёрных Храмовников взять болтеры наизготовку и приготовить мечи к бою. Расцвели десятки похожих на ледяные гейзеры взрывов, вот только Танна понял, что напоминавшее стекло вещество, из которого они состояли, вовсе не являлось льдом. Сверкающие частицы повисли в воздухе, и Танна увидел, как из отверстий, взорванных в поверхности планеты, появилось множество фигур.

Они были размером с космических десантников, но состояли из полупрозрачного кристаллического материала, обладавшего биолюминесценцией. Тела пронизывала сеть пульсирующих зелёных вен, напоминавшая светившуюся нервную систему или карту кровеносных сосудов человеческого тела. Танна видел, что они не выходили из земли, они были частью земли. По крайней мере, сорок существ окружили Храмовников, и когда стекловидная пыль на месте их появления улеглась, Танна понял, что они не только размером не уступали космическим десантникам, но сами их тела были почему-то сделаны в форме грубой имитации Адептус Астартес.

У каждой кристаллической фигуры были громоздкие искривлённые автореактивные наплечники, широкие изгибавшиеся нагрудники и простые шлемы. Они походили на созданных ребёнком космических десантников, грубоватые и простые, но вполне узнаваемые.

– Что они такое, во имя Императора? – прошептал Варда, когда кристаллические существа приблизились.

– Враги, – ответил Танна, прицелился из болтера и открыл огонь.

Если здесь и был урок, то он, несомненно, состоял в том, что “Амарок” не ошибся, почувствовав что-то неладное. Гуннар Винтрас вёл “Пса войны” сквозь лес высоких кристаллических шпилей, держась повреждённой стороной титана к стене каньона. Турболазер заклинило, сервитор погиб, а дух-машина отчаянно пытался вернуть оружие в рабочее состояние. Фантомные боли левой руки мешали Винтрасу потерять сознание, а постоянная накачка стимуляторами боролась с эффектами болеутоляющих препаратов.

– Если я переживу этот бой, то меня ожидает нехилая химическая ломка, пока не пройду очищение, – прошептал он сквозь сжатые губы. – И хотелось бы обойтись без манифольдной очистки.

Не успел он запустить на полную мощность ауспик обнаружения угрозы, как тревожные системы, которые принцепс “Пса войны” столь неохотно активировал, объявили о вражеской атаке. Он всё ещё не был уверен, откуда появились враги. Вот он шагает между упавшими сталагмитами из призматического стекла, а вот его уже атакуют четыре шагателя, размером с “Амарока”.

“Пёс войны” принял первые выстрелы на пустотные щиты, но сохранив принцепсу жизнь, они исчезли с пронзительным воем. Только врождённая реакция Винтраса помешала второму залпу стремительных разрядов выпотрошить титан. На этот раз большую часть огневого вала принял на себя турболазер.

Он ответил огнём из мегаболтера, чувствуя отдачу в костях руки, и выпустив поток крупнокалиберных разрывных снарядов. Как и у большинства принцепсов “Псов войны” его локтевые суставы заменили амортизирующими материалами, чтобы легче переносить постоянное давление биообратной связи орудий титана, и он смог выдержать тяжёлую отдачу в руке, которая даже не сжимала оружие.

Что-то разлетелось на миллион осколков прямо перед ним, но водопад вздымавшегося льда помешал увидеть во что именно он попал. Винтрас знал как никто насколько опасно в бою титанов оставаться на одном месте и увеличил скорость “Амарока”. “Пёс войны” не был линейным титаном, который мог вести и одновременно выдерживать плотный огонь, он был охотником, стихией которого являлась скоростная война.

Очередной залп вырыл дымивший кратер в стене каньона и Винтрас отследил исходную точку выстрела. Ловко ведя “Пса войны” между кристаллическими наростами он увидел направлявшихся в его сторону трёх титанов. Он прищурился, узнав врагов.

– Что вы за хрень? – прошептал принцепс, разглядывая ужасно знакомые силуэты.

Это были “Псы войны”, напоминавшие атавистические ледовые скульптуры, которые оставляли возле крепости Старокровных дикие племена, называвшие Локабренну домом.

Правда эти статуи двигались и сражались.

Но они были глупыми.

Они двигались прямо на него, как ряды полков Имперской гвардии на плацу. Винтрас усмехнулся, перевёл реактор на полную мощность и бросился к укрытию в виде осыпавшегося каменного склона у дальней стены долины. Враги продолжали стрелять, но он безупречно управлял “Амароком”. Даже боль в руке и обезболивающие не могли испортить удовольствие от этого момента.

Командир титана наслаждался хорошим боем, но оказаться в ситуации, когда враг безнадёжно превосходит тебя, было совершенно особым удовольствием.

Кристаллические титаны преследовали “Амарока”, словно гончие и Винтрас возглавлял их весёлую охоту среди шпилей: бросаясь то вперёд, то назад, петляя и уводя врагов именно туда, куда ему нужно. Клубившиеся облака стеклянной пыли окутывали каньон, но Винтрас помнил каждое движение, как виртуозный танцор, безупречно выполнявший свой самый главный танец.

Боль в левой руке прошла, а в манифольде пульсировали данные о готовности.

Даже пустотные щиты перезапустились.

“Амарок” прорвался сквозь навес блестящих осколков и оказался за спинами трёх поддельных “Псов войны”.

– Император, как я люблю такие моменты, – произнёс Винтрас, устремляясь вперёд на боевой скорости.

Вместо того чтобы рассредоточиться вражеские титаны начали поворачиваться на месте, как новичок-модератус, вообразивший себя принцепсом. Не успели они повернуться даже наполовину, как Винтрас уже был между правыми титанами и развёл руки. Мегаболтер, прежде всего, предназначался для уничтожения пехоты, но в упор против врага без щитов он превращался в оружие палача. Разрывные болты вонзились в верхнюю половину первого кристаллического “Пса войны” и разорвали его изнутри.

Огонь турболазера ударил в среднего титана, разбив вдребезги кабину в супергорячем взрыве расплавленных обломков.

“Амарок” не останавливался и Винтрас обошёл упавший корпус обезглавленного титана и оказался лицом к лицу с последним кристаллическим врагом. Он оскалил стальные клыки и свёл руки, словно целился из пистолета.

– Может ты и похож на “Пса войны”, но сражаешься не как он, – прорычал Оборотень, стреляя с обеих рук в голову кристаллического фальшивого титана.

Микроконтент 05

Котов поменял тело на лучше подходящее для неблагоприятной окружающей среды: архаичное роботизированное шасси с защищёнными от радиации внутренними механизмами и тяжёлыми бронированными пластинами, которые поставили его на один уровень с эскортом скитариев и сделали похожим на церемониального рыцаря. Голову архимагоса окружало мерцающее целостное поле, раздражительно гудевшее в слуховых имплантатах, но оно было всё же предпочтительнее закрытого шлема.

Он вышел из переделанного скитариями “Носорога” и оглянулся на путь, по которому они пришли. Расселину в конце долины соединял мост, возводимый сапёрными подразделениями со строительных палуб “Табулария”. Кадианские инженерные части не обладали ресурсами для преодоления такой широкой пропасти, поэтому их технике пришлось ждать вместе с остальными. Судя по вокс-переговорам между “Химерой” капитана Хокинса и “Саламандрой” полковника Андерса промедление пришлось не по душе людям Кадии.

Тысяча сервиторов, погрузчиков и строительных машин устанавливали тяжёлые вспомогательные фермы повышенной прочности, а адепты в мантиях на подвесных платформах сверлили крепления во внутренней поверхности ледяной расселины.

Но для постройки моста, способного выдержать невообразимый вес сухопутного левиафана, требовалось время, а Котов не желал ждать так долго. Он хотел лично вкусить момент своего триумфа, а не с помощью пикта или гололитический проекции.

Он хотел увидеть “Томиоку” собственными аугметическими глазами.

Позади “Табулария” неподвижно стояла “Лупа Капиталина”, возвышавшееся воплощение Омниссии в Его аспекте войны. Редкие выбросы пара и тепла из бронированного реактора опровергали её дремоту. “Владыка войны” был вспыльчивым воином, напряжённым и готовым действовать. В обычных обстоятельствах присутствие полностью вооружённого “Владыки войны” придавало уверенности, но после происшествия на тренировочных палубах все по понятным причинам с опаской относились к могучей военной машине. Адепты легио Сириус заверили Котова, что ошибка Зимнего Солнца больше не повторится, но Котов хорошо знал, что Механикус никогда ничего не удаляют.

Архимагос не видел сопровождавших Зимнее Солнце на поверхности “Псов войны”, но в этом не было ничего необычного, принцепсы таких титанов славились своенравностью и предпочитали оставаться незамеченными.

Удовлетворённый, что всё идёт настолько быстро, насколько возможно, Котов направился к долине, где его ожидал Робаут Сюркуф с двумя членами экипажа.

– Вам следовало сначала позволить скитариям разведать это место, – произнёс Дахан, покинув второй “Носорог” и приближаясь широкой механической походкой. – Мы не знаем, что произошло и если верить Сюркуфу, то активная защита “Томиоки” может ещё функционировать.

Органические части лица секутора были заключены в насыщенный кислородом мембранный гель, который струился по черепу, словно тонкий слой воды. Все четыре конечности Дахана были подняты, цифровые скарификаторы потрескивали вспыхивавшей молнией, а верхние руки сжимали кебренианскую алебарду.

– Даже спустя почти четыре тысячи лет?

– Технология Механикус не хрупкая, – напомнил Дахан. – Она создана выдерживать испытания временем.

– Ты конечно прав, Хиримау, – ответил Котов, – но думаю, мы хорошо защищены, не так ли?

– Лучше знать, чем думать, – проворчал Дахан.

– Сказал, как истинный жрец Марса, – произнёс Котов без малейшего намёка на иронию.

За архимагосом следовали двадцать скитариев, облачённых в неотражающую панцирную броню, которая органично сочеталась с их движениями. На каждом плече виднелись клёпаные черепа Механикус в зубчатых шестерёнках, чешуйчатые скорпионы и азурные пауки. Воины Дахана обычно не носили варварские тотемы, но Котов заметил два кожаных плаща, пассивные рецепторы показывали, что она человеческая. Потребовалась пикосекунда, чтобы сравнить её ДНК с выращенной в медицинском отсеке манифольдной станции "Валетте".

Большинство скитариев несли бронебойное огнестрельное оружие, хотя два обладали имплантированными огнемётами, а у последнего воина оказалось два мелтагана, один вместо руки, а другой на плече. У всех виднелось разнообразное оружие ближнего боя: сабли, секиры и фальшионы с энергетическими лезвиями и зубастыми полотнами пил. Лица скрывали тонированные визоры, потемневшие до глубокого бронзового цвета.

Галатея решила остаться на борту “Табулария”, что показалось Котову странным, учитывая её желание убить Пропавшего магоса. Не то чтобы Котова не радовала возможность оказаться подальше от мерзкого существа, но он не мог избавиться от мелочного подозрения, что гибридный машинный интеллект был не до конца честен с ними.

Какими бы ни были истинные намерения Галатеи, это могло подождать.

В сопровождении Дахана Котов взобрался по оплетённым азотом камням к вершине расселины. Сюркуф спустился с грав-саней и протянул ему руку.

– Вы сделали это, архимагос, – сказал он. – Красиво, не так ли?

Котов не ответил вольному торговцу, он, не отрываясь, смотрел на головокружительно высокий космический корабль, стоявший на обледеневших двигателях в центре стекловидного плато. Мечтая найти “Томиоку” он и представить не мог ничего подобного. Сюркуф не только не стал жертвой атмосферного отравления или необузданной фантазии, напротив, капитан скорее преуменьшил великолепный и невероятный вид.

– Аве Деус Механикус…, – произнёс архимагос, открыв рот от невозможного зрелища семикилометрового космического корабля, стоявшего гордо, как звездоскрёб улья.

– И не говорите, – сказал Сюркуф, понимая его благоговение. – Я всё ещё с трудом верю, что это реально.

Котов пытался найти какую-то систему критериев, пытаясь принять идею приземлившегося космического корабля, но увиденное не вписывалось ни в какую модель реальности.

– Никогда не слышал о корабле такого размера, сумевшем пережить полёт сквозь атмосферу, не говоря уже о том, чтобы успешно приземлиться, – произнёс Дахан.

– Телок, по-видимому, вёл его точно перпендикулярно поверхности, – ответил Котов, наконец, приведя в порядок поток мыслей. – Иначе киль корабля сломался бы, и обломки разбросало бы по всей планете.

– Такое вообще возможно? – спросил Сюркуф, наведя пару магнокуляров на сверкавшее туманное облако примерно в километре от них.

– Плазменные двигатели позволили кораблю достаточно глубоко погрузиться в лёд, чтобы сохранить вертикальное положение, – сказал Котов больше для себя, чем отвечая на вопрос вольного торговца.

– Что это? – спросил Дахан, направляя боевую оптику на туманное облако, которое изучал Сюркуф. – “Барисан”?

– Похоже, – согласился Сюркуф. – Он в самом конце оврага, похожего на след от удара о землю. Думаю, Храмовники разбились, но сложно сказать что-то ещё.

– Тень глушит все показания ауспиков и наводит порчу на благословенные машины внутри долины, – сказал Котов, внезапно поняв, что размеры плато почти идеально соответствуют диаметру искажения, обнаруженному Линьей Тихон.

– Мы внутри, а грав-сани функционируют, – заметил Сюркуф. – Если она и создана “Томиокой”, то, похоже, не опускается до уровня земли.

– Если Чёрные Храмовники совершили аварийную посадку, то мы должны прийти к ним на помощь, – сказал Дахан.

Котов скорее хотел проклясть космических десантников и позволить им ответить за последствия своего безрассудного рвения, но подавил столь мелочную идею. Дахан был прав, если Адептус Астартес требовалась помощь, он обязан её оказать. Архимагос переключил режим визуального восприятия и пейзаж расцвёл множеством оттенков, когда он стал видеть в расширенных длинных волнах, акустических колебаниях, рентгеновском излучении и других сенсорных сигналах. Он раздражённо отметил, что Сюркуф оказался прав и тень не достигала уровня земли, потому что аугметические чувства не испытали никаких затруднений проникая сквозь неё ниже пятидесяти метров.

Впрочем, новая панорама казалась столь же бессмысленной, как и то, что он увидел, когда в первый раз достигнул плато. Мысленно он переключил оптику Дахана, синхронизировав со своей, и загрузил правильный режим восприятия в магнокуляры Сюркуфа.

– Магос Дахан, – сказал Котов. – Храмовники атакованы. Отправьте скитариев.

Магос Дахан терпеть не мог ехать в битву внутри бронемашины, приравнивая её металлические стены к гробнице. Именно по этой причине он использовал “Железный Кулак”, предпочитая перемещаться на транспорте с открытым верхом, как варварский король Старой Земли, атакующий врага на боевой колеснице.

Образ казался подходящим, потому что он стоял на бронированной надстройке красно-чёрного “Носорога”, ведя скитариев к окружённым Чёрным Храмовникам. Его ноги с когтями упирались в борта и задние крепления, пока отключённые скарификаторы лежали на куполе командной башенки. Верхние руки оставались пустыми, и он предпочёл алебарду паре вмонтированных в предплечья роторных лазеров.

Запретив подразделениям кадианцев пересекать недостроенный сапёрами мост, Дахан вёл скитариев мимо тысяч сервиторов и инженеров-проектировщиков, укреплявших опоры для “Табулария”. Его сопровождали тридцать “Носорогов”, прошедшие глубокую модернизацию транспорты с улучшенными ауспиками, дополнительным вооружением и высококачественными системами командного управления. В каждом находилось отделение хорошо вооружённых и отлично обученных воинов, которых он тренировал, используя стохастический анализ миллионов загруженных боевых доктрин, разложенных на составные части. Он считал безупречным подобный режим обучения, пока брат Яэль из Чёрных Храмовников – проигнорировав все статистические вероятности – не превзошёл его в поединке. Смертный разум, возможно, почувствовал бы оскорбление или обиду от поражения, но Дахан был выше подобной мелочности и включил боевые стили Чёрных Храмовников в накопленные подпрограммы.

Под прикрытием бронетехники двигались колонны вооружённых сервиторов, гусеничных преторианцев, мобильных орудийных платформ и счетверённая манипула из двенадцати боевых роботов: шести “Катафрактов”, четырёх “Крестоносцев” и двух “Завоевателей”. Органо-кибернетические мозги роботов были синхронизированы благодаря разделённому мысленному потоку боевых имплантатов.

Ничто на этом поле боя не являлось тайной для Дахана, разогнанная скоростная умственная архитектура воспроизводила точную и постоянно обновлявшуюся картину боевой обстановки. Его оптика обнаружения угрозы – теперь объединённая с сенсорами архимагоса Котова – окрасила ледяное плато в бесчисленные голубые оттенки: резко пигментированный лазурный цвет для органики, глубокий кобальтовый оттенок для металлов и бледный сине-зелёный для минералов. Дистанции стрельбы, топографические векторы нападения и оптимальные зоны досягаемости накладывались чёткими красными линиями, предоставляя Дахану прекрасные исходные ориентиры для начала атаки.

Чёрные Храмовники сражались на крыше “Громового ястреба”, который, если верить увеличенной скорости сознания Дахана, поглощала сама земля. Армия кристаллических воинов окружила “Барисан”, странные создания излучали экзотическую энергию, источник которой, похоже, размещался в грудных клетках. Анализ биоформы определил их, как космических десантников, но Дахан видел, что они являлись жалкими копиями совершенства Адептус Астартес.

Иссушающий град болтерного огня разрывал монстров на части, но всё новые вырастали из земли под звуки бьющегося стекла. Возможно, двести или больше осаждали десантно-штурмовой корабль, бросаясь на защищавшихся космических десантников с медленным неутолённым голодом. Некоторые обладали грубым встроенным оружием, которое стреляло лучами света, напоминавшими болезненно яркие сапфировые копья.

К счастью для космических десантников меткость нападавших явно оставляла желать лучшего, но сама плотность огня вынуждала Храмовников использовать каждый квадратный метр укрытия, предоставленного стабилизаторами “Барисана”, открытыми верхними люками или бездействующими турелями.

Несколько значков замигали в поле зрения Дахана, и он молча отдал приказы.

“Завоеватели” остановились и вгрызлись когтями в зеркальную поверхность плато, получив точку опоры, они пустили в ход тяжёлые болтеры и лазерные пушки. Сияющие брызги огня пронеслись над головой, пробив бреши в рядах кристаллических существ в оглушительной какофонии разбитых кристаллов и дуг электрических разрядов. В когнитивном обзоре Дахана появились новые данные.

Кем бы ни являлись эти существа они точно не были органическими.

“Крестоносцы” увеличили скорость, двигаясь парами на флангах, пока “Носороги” скитариев резко остановились, подняв снежный шторм блестящих ледяных осколков. Штурмовые рампы открылись и отделения кибернетически улучшенных воинов высадились в прекрасной синхронности. Правые глаза командиров отделений заменяли боевые имплантаты, получавшие оперативные данные прямо от Дахана. Они знали то, что знал он, и бинарные приказы секутора исполнялись почти мгновенно.

Каждое отделение наступало одновременно с соседними, создавая перекрывающие зоны огня и защищая фланги, картина напоминала партию гроссмейстера на трёхмерной регицидной доске. Вооружённые сервиторы быстро продвигались вслед за пехотой, занимая позиции для огневой поддержки, где бы она ни потребовалась. Роботы “Катафракты” двигались вместе с пехотинцами, их противопехотные автопушки и силовые кулаки готовы были обрушиться на любого противника, оказавшегося солдатам не по зубам.

Дахан отпустил борта “Носорога” и спрыгнул на землю, взяв на изготовку кебренианскую алебарду и активировав скарификаторы с когтями. Его отделение показалось в поле зрения, и он побежал к ним странной размашистой походкой.

Огонь скитариев пронзал кристаллических существ, разрывая на части бронебойными пулями или взрывая высокоэнергетическими разрядами. Гранатомёты расчистили место для преторианцев, не давая врагу время на перегруппировку. Сам Дахан не боялся испачкать руки и сражался убийственными взмахами кебренианской алебарды. Он присоединился к командному отделению, состоявшему из элитных сюзеренов и носителей экспериментального оружия, и вёл его прямо в центр боя.

Сопровождавшие его скитарии обрушили на врагов шквал плазмы, гравитонных импульсов и микроконверсионных лучей. Хотя кристаллические существа явно не обладали человеческой физиологией, они всё ещё подчинялись законам физики и распадались на части, как любая обычная материя. Войска Механикус наступали по мерцающим обломкам кристаллов и хрустальным телам.

Дахан позволил себе мгновение безрассудства и опередил телохранителей, прыгнув на группу напоминавших лёд кристаллических фигур и выпустив агрессивный бинарный код. Он размахнулся алебардой и обрушил энтропийный конденсатор на грудь медленно поворочавшегося существа. Агрессивный код вонзился в сердце создания и зелёный свет мгновенно погас. Удар алебарды расколол врага на части и не успели гладкие осколки упасть на землю, как Дахан уже двигался к следующему врагу. Насколько кристаллические фигуры были плохими стрелками, настолько же они оказались и слабы в рукопашной. Дахан рубил и колол алебардой, собирая беспощадную жатву зеркальных врагов, и отсекая кристаллические руки и ноги оплетёнными энергией скарификаторами.

Большинство полей битв заполняли крики неистовых воинов, вой смерти и лязг клинков, но над этой ареной разносился только грохот стрельбы и звуки разбитых кристаллических тел.

Двойные рога атаки скитариев окружили кристаллических существ, истребляя и оттесняя к космическим десантникам на “Барисане”. Подсчёты Дахана показывали, что битва закончится безоговорочной победой через четыре минуты и тридцать пять секунд.

Отделение Дахана, наконец, догнало своего командира, сражаясь имплантированным оружием, взрывая и прорубая путь сквозь центр врагов к космическим десантникам. Дахан мгновенно считал биометрию каждого Чёрного Храмовника и с любопытством отметил, что показания ни одного из них не свидетельствовали об участии в отчаянной перестрелке.

Секутор активировал вокс и стал прокручивать все известные ему частоты космических десантников, пока не услышал отрывистый и эффективный – для устной речи – боевой жаргон, основанный на наречиях северных племён Инвита.

– Сержант Танна, говорит магос Дахан, – произнёс он. – Похоже, наступило благоприятное время для отступления.

Судя по голосу Танны, он был потрясён, услышав не-Храмовника в своём шлеме. – Это – вокс-сеть Храмовников, – сказал он. – Ты не должен использовать её.

– Можете высказать мне претензии, когда вернёмся на “Табуларий”, но предлагаю вам направиться с нами, пока не появились новые кристаллические существа.

Танна не ответил и Дахан понял, что сержант отключил связь.

– Глупо, – сказал секутор, изумлённый, что из-за смертной гордыни и приличий Храмовники скорее готовы навредить себе, чем следовать логике. Дахан остановился, зафиксировав уничтожение двух “Носорогов”. Нигде в широкой сети сенсоров он не отмечал угрозу, способную подбить бронетехнику. Дахан направил сознание вовне по пульсирующей паутине растущих энергетических сигнатур, которые окутывали всё поле битвы, он словно перематывал назад пикты потрескавшегося стекла, где все трещины возвращались к точке удара.

Несколько секунд спустя уровни угрозы начали резко расти, когда без предупреждения появлялись всё новые и новые энергетические символы. По всему театру битвы земля исторгла тысячи гейзеров призматических осколков, и целая армия кристаллических фигур бросилась в бой. Обратный отсчёт исчез в мгновение ока и сменился информацией о том, сколько времени его собственные войска смогут сохранять жизнеспособность.

Неизбежная победа неожиданно обернулась полным уничтожением.

Три фигуры вырвались из земли прямо перед Даханом, две напоминали грубые анатомические копии скитариев, а третья являлась глассиновой пародией на него самого, включая три ноги и четыре руки.

Взрыв огня впился ему в плечо, и произошёл скачок боевых алгоритмов из-за возросшей на порядок нагрузки. Дахан задохнулся от гексаматической плотности необходимых вычислений и из плеч повалили волны тепла, пока черепные имплантаты отчаянно пытались выпустить избыточную температуру. Он пошатнулся, пока разум и тело боролись, пытаясь сохранить равновесие между стратегическим обзором и тактической необходимостью.

Чем-то следовало пожертвовать, и прямо сейчас самой главной проблемой Дахана являлось существо, которое угрожало его жизни.

Он отключил быстродействующие когнитивные функции, и пелена информации о поле битвы исчезла, словно унесённый ветром дым. Его доппельгангер атаковал, целясь в голову копией алебарды. Дахан всё ещё приспосабливался к ограниченному мировосприятию, поэтому пропустил удар в грудь и отлетел с трещиной в расколовшемся металле. Разряды лазерного огня вырывали куски из тела существа, но эта копия явно обладала большей плотность, чем её собратья.

Нога с кристаллическим когтем обрушилась на руку со скарификатором и отрубила её. Сигналы боли вспыхнули в мозгу Дахана. В отрубленной конечности не осталось ничего органического, но рана от этого не стала менее реальной. Перенастройка боевых подпрограмм Дахана закончилась, и он перекатился в сторону, избегая следующей атаки, и алебарда ударила в то место, где раньше находилась его голова.

– Мой ход, – прорычал Дахан, погружая оставшийся скарификатор в тело существа.

Резкий электрический разряд вырвал большой кусок кристаллического материала и секутор ударил третьей ногой одного из нападавших. Существо покачнулось, но не упало, пока Дахан не встал в полный рост и не обрушил сверху алебарду. Удар разрубил врага пополам, тело упало, словно две половинки расколотой скульптуры. Новые восставшие кристаллические существа окружили секутора: уже только за счёт количества плотность огня противника перекрывала всё, что было в его распоряжении.

Ещё четыре врага направились к Дахану, и он откинулся на задней ноге, избегая выпада руки-копья. Отрубив алебардой импровизированное оружие, он прыгнул вперёд, выпустив электрический разряд из уцелевшего скарификатора. Противник взорвался, Дахан присел и резко повернулся на обратно сочленённых конечностях, используя заднюю ногу, словно косу. Два кристаллических существа упали. Он пронзил одно алебардой и развернул оружие, обрушив сокрушительный удар энтропийного генератора на второго врага. В него устремился потрескивающий энергетический кулак, и он опустил голову, принимая атаку на бронированный капюшон. Кристалл разбился об адамантий и Дахан не предоставил существу второй шанс.

Он подпрыгнул, вскинул алебарду над головой врага и нанёс три ультрабыстрых режущих удара, прежде чем приземлился. Кристаллическое существо расползлось на части, зелёный свет изливался из разрубленной грудной клетки. В другое время Дахан с удовольствием изучил бы источник энергии, но сейчас ему было не до любопытства.

Расчистив вокруг небольшое пространство, скитарии сумели пробиться к своему предводителю.

Дахан позволил себе на мгновение увеличить когнитивную скорость, чтобы получить доступ к протоколам стратегической обстановки и бегло просмотреть оперативные данные, поступавшие от воинов.

Информация оказалась безрадостной.

Скитарии Дахана погибали и вместо спасения Чёрных Храмовников Дахан и его командное отделение оказались в окружении, как и Танна и его воины.

Танна давно израсходовал боеприпасы болтера, а силовая ячейка цепного меча опасно приближалась к нулю. Броню опаляли десятки попаданий, и он ещё был среди наименее пострадавших Храмовников. Ауйден уже вернул Браху в бой, обработав ровное прожжённое отверстие в бедре.

Сейчас Браха стоял на колене, опираясь на стабилизатор “Барисана”, вёл прицельный огонь из имплантированного плазмагана и отбивался от подобравшихся слишком близко существ боевым ножом. Иссур встречал врагов клинком к клинку, рубя кристаллические пародии на космических десантников изящными ударами вопившего силового меча. Только мышечные спазмы повреждённых мускулов позволяли существам приблизиться к нему. Куски доспеха свисали в тех местах, куда дотянулись их энергетические когти.

Иссур сражался спиной к спине с Вардой, который единственный из них выглядел невредимым. Чёрный меч легко разрубал полупрозрачные стеклянные тела атакующих, а инкрустированный золотом пистолет, похоже, обладал бесконечным запасом смертоносных болтов.

Яэль сражался за турелью, которая к великому сожалению Танны не стреляла, ведя прицельный огонь и отбрасывая врагов мечом, если этого оказывалось недостаточно. Ауйден бился рядом с Танной, прежде всего он был воином, а уже потом апотекарием. Пистолет опустел, но меч и нартециум продолжали нести смерть.

– Не думал, что всё так закончится, – сказал Ауйден.

– И я, – ответил Танна, разрубив мечом лицевую панель кристаллической копии космического десантника. Он сбросил ногой разбитые останки с корабля, отметив, что оплетавший “Барисан” лёд стал, по крайней мере, на метр выше, чем когда они только разбились. Если так будет продолжаться, то плато полностью поглотит корабль в ближайшие десять минут.

Хотя Танна не собирался прожить так долго.

Сержант пригнулся, когда увидел, что в него целится кристаллическое существо и почувствовал жар пролетевшего мимо выстрела. Ещё два существа карабкались по фюзеляжу “Барисана”. Танна сбросил ногой одного и вонзил клинок в светившуюся зелёным светом грудь другого. За ними показались ещё три врага, он упал навзничь и разряды резкого огня пронеслись над его спиной. Он перекатился и заскользил к краю корабля, где его ожидала армия врагов.

– Танна! – закричал Ауйден, бросаясь за ним и хватая сержанта за броню.

Помощь апотекария предоставила Танне шанс взмахнуть мечом и завести оружие за выступавшую воздушную отдушину. Благодаря Ауйдену он, наконец, сумел найти точку опоры и остановить скольжение. Едва он успел перекатиться, как на краю крыши появилось несколько кристаллических когтей.

– Спасибо, – сказал Танна, встав на ноги и топча протянувшиеся руки.

Насколько он мог видеть, всё плато пришло в движение и всё больше и больше вражеских существ выходили из гейзеров кристаллических осколков, раскалывая и взрывая землю перед появлением. Атака магоса Дахана сменилась отчаянной обороной, потому что Механикус также оказались в окружении.

– Обидно погибнуть всего в двух шагах от бога-машины! – крикнул Ауйден, рассекая обратным ударом меча шею вражеского воина.

– Если они так… нгг… близко, почему они… нгг… не здесь? – резко спросил Иссур.

– Неважно! – крикнул Браха. – Ты доверился бы военной машине, которая едва не уничтожила корабль, на котором ты летел?

– Котов никогда не позволит “Лупе Капиталине” стрелять по “Томиоке”, – сказал Танна. – Он пересёк галактику, чтобы найти её и не пойдёт на риск повредить огнём титана.

– Тогда нас ждут несколько интересных минут, – сказал Ауйден.

– У тебя странные представления об интересном, апотекарий, – отозвался Варда, прострелив болтом грудь врага.

– Это только потому, что ты смотришь на всё с позиции убийства.

– Можно смотреть с… гннах… другой позиции? – спросил Иссур, отрубив одним ударом ноги двум вражеским воинам.

– Я смотрю с позиции убийства и вашего спасения, – ответил апотекарий, настраивая нартециум. – И это стало интересно.

Едва Ауйден произнёс эти слова, как ужасно неудачный выстрел пробил его нагрудник, горжет и шлем. Брызнул фонтан крови, и даже не являясь апотекарием Танна знал, что такая рана смертельна. Он подхватил падавшего брата и сорвал шлем, не дав наполниться кровью и Ауйдену захлебнуться.

Но лицо апотекария превратилось в мешанину горелой плоти и бурлившей крови. Благородные черты лица исчезли прямо у Танны на глазах, и расплавленные кости черепа осели внутрь, образовав хлюпающий бассейн дымившего мозгового вещества.

Танну захлестнула скорбь, но он яростно подавил её, потому что в этот момент “Барисан” снова резко накренился. Он услышал крики остальных Храмовников, но проигнорировал братьев, потому что увидел приближавшуюся возможность вырваться из окружения.

Эмиль назвал бы его сумасшедшим, и Робауту было бы трудно с ним не согласиться. Он направил грав-сани мимо потрёпанной группы скитариев, сражавшихся против кристаллических монстров. Враги появлялись из зеркального плато, подобно существам, которые бесчисленные тысячелетия пребывали в замороженном состоянии под поверхностью планеты и теперь вырывались из земли.

Адара стрелял из лазерного пистолета с идеальной точностью, каждым выстрелом обезглавливая кристаллического воина. Павелька не обладала оружием, но её механодендриты были оборудованы фузионными резаками, ионными излучателями и лазерными пилами, которые оказались грозной заменой. Грав-сани не несли вооружение, но Робаут использовал их, как таран, расшвыривая несметные полчища врагов, подобно городскому транспорту Адептус Арбитрес.

Конечно, он пытался избегать лишних схваток, но чем ближе он подбирался к “Барисану”, тем тяжелее это становилось. В основном кристаллические существа уделяли внимание скитариям и космическим десантникам, но ситуация должна была измениться.

– Это – безумно и нелогично, – сказала Павелька, аккуратно отрезая голову кристаллическому существу, которое собиралось нанести смертельный удар по обнажённому мозгу поверженного боевого робота. – Мне следовало забрать у вас управление.

– Ты не посмела бы, – ответил Робаут.

– Посмела, если бы не считала, что вы просто выпрыгните и продолжите путь пешком.

Несмотря на невообразимую опасность Робаут испытывал только растущее чувство неуязвимости, поворачивая вокруг почти невидимых под слоем льда двигателей десантно-штурмового корабля. Он разбил ещё больше врагов бамперами саней, и потянул штурвал на себя, затормозив справа от корабля, крыло которого полностью ушло в землю.

Примерно тридцать кристаллических космических десантников взбирались по накренившемуся “Барисану”, словно орда жертв чумы, пытавшихся ворваться в запертую больницу.

– Держитесь! – крикнул Робаут и поддал газу.

Столкновение было ужасным, трескучей серией разрушительных ударов, в результате которых десятки тел оказались под грав-санями. Двигатели завизжали, а задняя секция накренилась, когда дух-машина взвыл, протестуя против такого бесцеремонного обращения. Ремень безопасности Робаута лопнул посередине и только стремительные механодендриты Павельки не дали ему вывалиться из саней.

Она вернула его в вертикальное положение, и Робаут махнул рукой, привлекая внимание Чёрных Храмовников.

Космический десантник с аугметической рукой, представлявшей собой имплантированный кипевший плазмаган, спустился на грузовую платформу в сопровождении воина с потрескивавшим энергетическим клинком. Они несли тело павшего товарища, но Робаут не мог сказать, жив он или мёртв. Ещё один Храмовник спустился за ними, и остались только Танна и воин с белым лавровым венком на шлеме. Хотя это конечно было смешно, но всё выглядело так, словно они спорили о том, кто последним оставит позицию.

– Во имя Императора, просто прыгайте на чёртовы сани! – закричал Робаут, не слишком надеясь, что его услышат.

Но слова возымели желаемый эффект и оба воина прыгнули вместе, приземлившись с такой силой, что корма саней накренилась к земле. Репульсорный двигатель вспыхнул, но к счастью продолжил светить.

– Они на борту! – крикнула Павелька. – Теперь вытаскивайте нас отсюда!

Робаут кивнул и повернул штурвал, шёпотом моля у Омниссии прощения за грубое обращение с грав-санями. Система управления реагировала медленно, но Робаут уже приспособился и дал компенсацию на вес космических десантников, резко заведя двигатель. Сани неуклюже отчалили от сбитого корабля, каждый циферблат на приборной панели мигал красным.

Кристаллические существа не собирались упускать добычу и переключили атаку с “Барисана” на грав-сани. Одно из них вырвало дверь Адары и получило бронированным ботиком в лицо. Существо отлетело, а Робаут тем временем лавировал между сражавшимися скитариями. Рядом пронеслись изумрудные лучи. Цепочка взрывов протянулась вдоль тяжёлых пластин обтекателя двигателей и сани покачнулись, когда вышел из строя какой-то внутренний механизм.

Внутри шлема Робаута раздался голос. – Вывози нас отсюда!

Робаут вздрогнул. Адептус Астартес. Танна.

– Я пытаюсь, – ответил он, скользя вокруг группы кристаллических врагов, которые пытались окружить сани. – Эти твари повсюду. И мы точно не путешествуем налегке.

– Мы расчистим путь, – сказал Танна.

Несколько секунд спустя над головой пронеслись сверкавшие очереди болтов, разрывая кристаллических существ и прокладывая дорогу из битого стекла. Адара также стрелял из пистолета, ведя заградительный огонь, и Робаут легко мог представить какие истории он станет рассказывать, когда они выберутся отсюда. Сражаться вместе с Чёрными Храмовниками!

Хотя следует предупредить парня, чтобы он не использовал слово спасение.

В борт грав-саней врезался электрический разряд, и сердце Робаута сжалось, когда показания циферблатов устремились к нулю.

– Дерьмо, дерьмо, дерьмо… – забормотал он, прибегнув к универсальной ремонтной панацее и хлопнув ладонью по приборной панели.

Он рискнул оглянуться и увидел Чёрных Храмовников, стоявших прямо или опустившихся на колено на грузовой платформе, их болтеры ревели.

Но за ними из двигателя грав-саней вырывался двойной столб грязно-чёрного масляного дыма.

Микроконтент 06

Атмосфера на борту “Табулария” оставалась под контролем. Несмотря на неожиданно отвернувшуюся от скитариев магоса Дахана удачу на капитанском мостике не было никакой паники. Магос Криптаэстрекс принял управление сухопутным левиафаном и, хотя сапёры ещё не проверили временную конструкцию, соединявшую расселину в леднике, опытной оптикой он признал мост способным выдержать вес.

Подразделения кадианцев уже преодолели расселину, правда, только безрассудный авангард, в данный момент центр недавно возведённого пролёта занимал “Табуларий”. Мост дрожал под его поступью, а с внутренних сторон ледника, где просверлили вспомогательные кронштейны и опоры, падали обломки. Элементы конструкции огромной широкой машины нависли над краями моста, и Линья старалась не думать о том, что произойдёт, если магос Азурамаджелли немного отклонится от центра.

Она подавила ужас, отгородив врождённые синаптические реакции тысячекилометровыми стенами логики. Она заплатит за это позже, но сейчас нужно действовать без ослабляющего способности страха.

Линья выпустила новых дронов, но опустила их ниже сорока метров, чтобы не попадать в тень, и приказала выписывать восьмёрки вокруг высокого шпиля “Томиоки”. Визуальные данные, поступавшие от сражавшихся на плато подразделений, потрясли всех, но они – Механикус и встреча с непостижимым была для них обычным делом.

– Магос Дахан получит ценный урок смирения, – произнесла Галатея, прохаживаясь вокруг стола топографов, где мерцавшие символы и бинарные покровы расцветали над гололитической поверхностью красочными полосами. – “Томиока” хорошо защищена.

– Вот почему вы не пошли с ними? – спросила Линья. – Вы знали, что там эти создания?

Галатея посмотрела на неё и от холодного серебра безжизненной оптики по коже Линьи побежали мурашки.

– Нет, но наличие автоматической защиты являлось логической возможностью.

– Возможностью, о которой вы не стали упоминать.

– Мы не видели необходимости. Мы полагали, что архимагос Котов придёт к такому же выводу.

Хотя Линья знала, что это было абсурдно органическим понятием, она могла бы поклясться пачкой фрагментов СШК, что Галатея лжёт.

Предупреждения на бинарном коде и готике проревело из вокс-рогов, и Линья схватилась за стол, когда “Табуларий” задрожал и палуба закачалась.

– Мы на середине моста, – произнёс магос Криптаэстрекс, и сердце Линьи забилось немного быстрее при мысли об огромных монолитных ногах сухопутного левиафана, с оглушительным грохотом пробивавших слабейшее место пролёта.

– Надеюсь, ваши сапёры полностью закончили работу на противоположной стороне, – сказал Азурамаджелли с поста рулевого управления, части мозга магоса мерцали электрической деятельностью.

– Если вы поведёте нас прямо и перестанете шататься из стороны в сторону, как сейчас, то всё будет в порядке, – огрызнулся Криптаэстрекс, подключённый к системам управления двигательной силы и пытавшийся уменьшить давление двух рядов огромных ног “Табулария”.

– Если вы желаете поменяться обязанностями, – сказал Азурамаджелли, сумев передать раздражение в искусственном голосе, – то я с радостью приму управление двигательной силой.

– Моей работе и душевному равновесию очень поможет, если вы двое замолчите и сосредоточитесь на поставленных задачах, – перебила их Линья, выпустив предупреждающий бинарный код. – Это поможет нам пересечь расселину в целости и сохранности.

Ни Криптаэстрекс, ни Азурамаджелли не ответили, но оба показали раскаяние и согласие ноосферными сообщениями.

Затухавшее в земле размытое эхо сухопутного левиафана изменилось, когда огромная машина вступила на наклонные решётчатые опорные плиты адамантиевых распорок, сплошной палубный настил и направленные суспензоры. Линья принимала оптические данные от дрона и наблюдала за пересекавшим мост “Табуларием”, миллионнотонный левиафан нависал над нелепо хрупко выглядевшей конструкцией, которую любой рациональный глаз счёл бы совершенно непригодной для чего-то столь массивного.

Но каким бы невозможным это не выглядело, мост Криптаэстрекса стоял прочно и они почти перешли. Шаги сухопутного левиафана снова стали нормальными и Линья выдохнула, примитивная часть мозга всё же поддалась физиологическим функциям, несмотря на максимальные усилия по самоконтролю. Они перешли – хотя конечно им придётся возвращаться этим же путём – и “Табуларий” наклонился вверх, когда Криптаэстрекс направил энергию на двигательные палубы, и они преодолели последнюю сотню метров до плато.

Линья переключалась между десятками визуальных данных от дронов, одновременно изучая информацию из нескольких источников. Скитарии Дахана организованно отступали, обеспечивая друг другу защиту от превосходящих сил врага при помощи взаимной поддержки передвижными стенами щитов. Плато заполнили тысячи ледяных существ, сверкавшее воинство, восставшее из кристаллических пород планеты. Большинство смертных армий, сражавшихся против такого многочисленного врага, были бы уже разбиты, смяты и вырезаны, когда в панике бежали бы с поля боя.

Скитарии не были похожи на смертную армию. Храбрость перед лицом превосходящего врага, хладнокровие и непререкаемая дисциплина позволяли им продолжать сражаться. Линья видела Дахана в центре самого тяжёлого боя, он отражал вражеские атаки, которые могли помешать отступлению.

Линье не нравился Дахан, но она не могла не восхититься его упорством и преданностью своим воинам.

Одна трансляция привлекла её внимание, и она с недоверием увеличила масштаб.

Робаут Сюркуф находился в эпицентре битвы, грав-сани рывками удирали с поля боя, а двигатель объяло пламя. То, что им удалось так далеко отступить, было чудом Омниссии, но Линья видела, что духу-машине осталось недолго. Сотни кристаллических существ окружали их и по её оценке даже с Чёрными Храмовниками они продержатся меньше минуты.

– Магос Азурамаджелли, – произнесла Линья. – Загрузите изменение курса.

– Ясно.

– Магос Криптаэстрекс, разверните стыковочный захват.

– Слишком далеко, – возразил модератус Марко Коскинен. – Мы не сможем сделать это.

+ Сохраняй веру, + велел Зимнее Солнце. + Я знаю этот титан. Я знаю на что он способен. +

– Как и я, принцепс, но расселина в леднике слишком широка для нас, – упорствовал Коскинен, получая план “Владыки войны” из манифольда. Трёхмерное схематичное изображение возвышавшегося бога-машины появилось на центральном экране командного мостика, медленно вращаясь в окружении потоков данных о допустимых отклонениях и мощности. – Мы должны подождать, пока мост очистится.

Хотя у принцепса Люта не было никакой необходимости – как и смертных глаз – изучать схему, его морщинистое напоминавшее приведение тело проплыло в молочно-серой жидкости амниотического бака и прижалось к бронестеклу. Серебряные кабели, подключённые к обрезанной талии, и позвоночные имплантаты тянулись из спины, словно вставшая дыбом шерсть разбуженного волка.

+ Схемы для схол +, сказал Зимнее Солнце. + Мы на войне, Коскинен. “Лупа Капиталина” не ждёт. +

– Гирдрит, поддержи меня, – попросил Коскинен.

– Принцепс, – произнесла магос Гирдрит с возвышения в задней части мостика. – Я всегда внимаю вашей ниспосланной Омниссией мудрости, но вынуждена согласиться с модератусом Коскиненом. Как только “Табуларий” и техника сопровождения пройдут, мы сможем…

+ Воины Механикус умирают, + прорычал Лют. + Мы можем защитить их от тварей. +

– Мой принцепс, – продолжал Коскинен, нахмурившись, потому что на мгновение в манифольде замерцали призрачные изображения. – Даже если вы правы и у нас получится, нет никаких данных, что земля на той стороне достаточно прочна и выдержит наш вес. Мы…

– Ты сомневаешься, когда принцепс отдаёт тебе приказ? – резко произнёс Йоаким Бальдур с поста модератуса напротив Коскинена. Он покачал головой. – Не удивительно, что Лунная Синь бросил вызов Альфе.

Йоаким Бальдур служил модератусом-примусом на “Канис Ульфрика”, но был переведён на “Лупу Капиталину” после смерти Ларса Ростена. Он был “Разбойником” до мозга костей, что делало его воинственным и в лучшие времена, но служба на титане, который едва не убил его принцепса, только заострила злобный язык. Полученные на “Канис Ульфрика” ожоги зажили, но всё ещё было видно, что кожа вокруг глаз и ушей искусственная.

– Ты из экипажа “Разбойника”, – огрызнулся Коскинен, нервы которого – сильно потрёпанные постоянными придирками Бальдура и явным нежеланием служить на “Лупе Капиталине” – наконец сдали. – Что, чёрт возьми, ты вообще можешь знать об этом титане?

+ Молчать! “Лупа Капиталина” в ярости, + произнёс принцепс Лют. + Вы что не чувствуете её гнев в манифольде? +

– Нет, принцепс, – ответил Коскинен, увеличивая мощность двигательных систем и стараясь не думать об увиденном там. “Лупа Капиталина” устремилась на боевой скорости к расселине. Шаги были широкими, “Владыка войны” двигался быстрее, чем следовало на ледяной поверхности. Коскинен услышал, как Гирдрит зашептала молитву Богу Машине, когда впереди разверзлась пропасть.

Сердце Коскинена сжалось от открывшегося вида, он костями чувствовал, что расселина слишком широкая и невозможно глубокая, чтобы они выжили, если упадут в бездонные глубины. “Владыка войны” ускорил шаг, титан не двигался так быстро уже несколько месяцев, могучие ноги врезались в землю и выбрасывали огромные куски камней и льда.

Они почти бежали, что и в лучшие времена представлялось опасным для такой высокой машины, но им нужна была вся кинетическая скорость, которую они могли получить. Возможно, только это спасёт их от падения в расселину, поэтому Коскинен перенаправил всю до последней капли энергию от пустотных щитов и вспомогательных систем, о которых успел вспомнить, на стабилизирующие механизмы гироскопа в центре огромной машины.

В манифольде вспыхнули гневные красные символы, отмеченные печатями “Табулария”. Магосы в сухопутном левиафане увидели, что они собираются сделать и предупреждали об опасности.

+ Они думают, что у нас ничего не получится, + рассмеялся Зимнее Солнце. + Я покажу им, на что способен Сириус. +

Робаут испробовал всё что мог, пытаясь удержать сани в воздухе, от молитв до угроз, но машина умирала. Густой дым и случайные гравитационные выбросы вырывались из-под обтекателя двигателя, и за их петляющим неровным следом тянулся чёрный масляный шлейф. Сержант Танна и остальные Чёрные Храмовники израсходовали последние боеприпасы и сдерживали кристаллических существ мечами и кулаками.

– Давай, – сказал Робаут, наконец, увидев высокий корпус “Табулария”, который появился на плато в сопровождении множества стальнопыльных танков кадианцев. До исполинской машины оставалось примерно триста метров, но это было всё равно, как если бы левиафан находился на противоположной стороне планеты. Подразделения скитариев отступали по обеим сторонам от саней, некоторые пешком, другие на ужасно повреждённых “Носорогах”, но они сражались по своему плану.

Плану, который не учитывал Робаута и Чёрных Храмовников.

Грав-сани опустились, и Робаут почувствовал, как подфюзеляжный киль царапнул землю.

– Вы можете выжать что-нибудь из этих чёртовых саней? – крикнул он Павельке.

– Думаете, я не пытаюсь? – ответила она. – Разъяснение: адептами Марса не рекомендуется использование уничижительных терминов по отношению к машинам, которые могут спасти вашу жизнь.

– Верно подмечено, – произнёс Робаут, когда вышла из строя очередная бортовая система. – Хорошо, слушайте, сани. Если вы вывезите нас отсюда живыми, я обещаю починить каждую вмятину, ожог и пробоину на вашем корпусе. Я заменю каждый повреждённый механизм и больше никогда не подвергну вас опасности. А теперь на хрен доставьте нас к “Табуларию”!

– Не думаю, что она именно это имела в виду, капитан, – сказал Адара.

– Это лучшее на что я способен, сынок. Лучшее на что я способен.

Корма грав-саней отломилась, когда двигатель, наконец, взорвался с рёвом разлетавшихся деталей и воем репульсорных полей. Подфюзеляжный киль пропахал борозду, и фронтальная секция саней врезалась в землю под визг разрываемого металла. Робаута швырнуло вперёд в изогнувшиеся подпорки кабины, и скула болезненно треснула о внутреннюю поверхность шлема.

Сани развалились от удара, сбросив павшего Чёрного Храмовника на землю. Воин с белым лавровым венком на шлеме мгновенно спрыгнул с обломков и размахнулся огромным чёрным мечом по широкой дуге. Три кристаллических существа разлетелись на части и ещё два отступили, изумрудный свет струился из смертельных ран в грудных клетках.

Секунду спустя остальные Храмовники оказались рядом с ним, сражаясь и расчищая место вокруг поверженного брата от приближавшихся врагов. Сани разбились, и Робаут ударил кулаком по приборной панели.

– Бесполезный кусок металла! – крикнул он.

– Пора выбираться, капитан? – спросил Адара.

– Думаю, пожалуй ты прав, – ответил Робаут, видя сотни приближавшихся кристаллических существ сквозь струйки кислорода, улетучившиеся из широких трещин в лицевой панели шлема. – Но не думаю, что нам есть куда спешить.

Он вытащил из кобуры позолоченный лазерный пистолет и встал в погнувшихся дверях кабины.

– Ко мне ублюдки! – закричал он. – Придите и возьмите нас!

Робаут сжал пистолет классическим захватом с вытянутым большим пальцем и начал стрелять в окружавшую сани тесную кристаллическую орду. Первая цель упала с ровным сквозным отверстием в черепе, вторая с такой же раной.

Третья превратилась в стеклянный пар, когда в неё попал снаряд “Покорителя”, образовав гигантский кратер. Из-за взрывной волны Робаут потерял равновесие и упал на землю. Десятки дымившихся гильз посыпались вокруг, он перекатился на спину, и в этот момент над ним распростёрлась тень рычащего зверя.

Руки-оружие дрожали от отдачи сиявших мегаболтеров, а пара военных горнов в клыкастой вытянутой пасти выли боевой клич.

– “Вилка”! – закричала Павелька, расслышав имя в вое.

“Пёс войны” перешагнул обломки саней, выпуская потоки огня и вычищая землю от врагов на десятки метров вокруг. Он давил кристаллических существ в порошок гигантскими ногами с когтями и вырезал орудиями ямы в земле с раскалёнными добела краями.

Но он пришёл не один.

Второй “Пёс войны” вырвался из вихря вращавшихся кристаллических осколков, выпуская оглушительные залпы лазерного огня и разрывных снарядов. Его бок покрывали глубокие раны, и благословенные масла стекали по бронированной шкуре. Как и близнец, он яростно выл, убивая с каждым новым звуком из боевых горнов.

Робаут вскарабкался в укрытие дымивших грав-саней, и привёл себя в вертикальное положение, стараясь дышать неглубоко. Он уже чувствовал слабость и головокружение, странное онемение охватывало руки и ноги.

– Боги-машины… – произнёс он, впившись взглядом в лязгающих зубами и воющих титанов, истреблявших вражеских существ.

Он почувствовал, как задрожала земля под исполинской поступью истинного бога-машины.

Руки подхватили Робаута под плечи и потащили в сани. Воины в чёрной броне окружили его, и облачённая в мантию техножрица со смутно знакомым получеловеческим лицом, обернула извивавшуюся металлическую руку вокруг его талии.

– Держитесь, капитан, – раздался голос, он понимал, что должен знать говорившего, но так и не смог вспомнить, кто это. – Они идут за нами!

– Конечно, идут, – сказал Робаут. – Почему бы и не идти…?

Он вытянул шею, когда показался мифический гигант, высокая машина разрушения и мощи. Он был невероятно огромным, чудовищный бог из стали и адамантия с солнцем в сердце и смертью в руках. Гигантская нога с четырьмя пневматическими опорными когтями пронеслась над Робаутом, просыпав дождь кристаллических обломков и раздробленных в пыль камней. Огромная нога бога-машины опустилась, и ледяная поверхность задрожала, как при землетрясении.

Отстреленные предохранители упали на землю, когда автозагрузчики подали боеприпасы в изголодавшиеся затворы и последовательно распахнулись десятки люков пусковых установок. Из уважения к смертным плазменное вооружение “Лупы Капиталины” бездействовало, но на её плечах активировался арсенал, сопоставимый с целым дивизионом тяжёлой артиллерии. Полосы ракет прочертили параболические траектории над полем битвы, двадцать четыре в первом залпе и ещё двадцать четыре секунду спустя. Шлейфы белого огня вырывались из грозного гатлинг-бластера и тысячи снарядов вылетели из вращавшихся стволов гигантской укороченной многоствольной пушки.

Плато мгновенно исчезло в достигавшей небес огневой завесе и взрывах, и в этот момент летевшие по дуге ракеты обрушились вниз в бесконечной серии карающих мощных ударов. Робаут закрыл глаза от яркого света, чувствуя боль в груди, и как улетучиваются мысли из-за азотного опьянения.

Из всех смертей эта, по крайней мере, была безболезненной.

Он улыбнулся, отмечая, что умрёт на планете, которой подарил имя.

Будет ли кто-нибудь помнить это имя?

Он не знал, но это казалось важным.

Сквозь бесконечные залпы трёх богов-машин Робаут услышал тяжёлый лязг металла о металл и почувствовал гул и вибрацию сквозь скафандр. Он ощутил невесомость и открыл глаза, увидев, что земля уходит из-под ног, потому что грав-сани подняли в воздух.

А внизу мир горел в огне богов-машин.

“Ниже ватерлинии” было выражением эпохи, когда корабли плавали по морям Старой Земли, ставшее бессмысленным после того как суда человечества оставили земные океаны, но оно кое-что значило среди крепостных “Сперанцы”. Только теперь так называли не отсеки корабля, которые затопило бы в случае пробоины в корпусе, а самые нижние палубы ковчега Механикус, которые были опасны по множеству причин.

Магоса Касада недавно назначили на руководящую должность среди крепостных после десяти лет проведённых за пересылкой данных, это продвижение, как он надеялся, покончит со сравнительно рутинными обязанностями маршрутизации информационных путей и предоставит шанс отвечать за нечто большее, нежели бинарные разряды и инфоцитные журналы. Правда с двумя ленивыми бездельниками и тремя сервиторами, спускавшимися за ним по металлической винтовой лестнице в холодную темноту, он не чувствовал, что отвечает вообще хоть за что-то.

Все они нервничали, что, по крайней мере, заставляло смотреть по сторонам, а не искать возможность увильнуть от работы.

Примерно так думал Касада.

– И как мы собираемся это сделать? – спросил Нокс, высморкав что-то жидкое и масляное из носа.

Это было ремонтом испорченного главного редуктора одной из водопроводных систем левого борта, ремонтом, который нельзя было назвать обычной рутиной из-за внезапности поломки и места, где она произошла, слишком уж часто стали происходить там аварии.

– Это – наша работа, – ответил Касада, сверяясь с прыгавшей и мерцавшей ноосферной картой, проецируемой в воздухе перед ним. – Каждая работа на службе Омниссии ценна и важна, от самой незначительной до…

– Завязываете с этой мотивационной ахинеей, магос, – перебил его Нокс. – Вам поручили это, потому что вы новенький и не целуете задницу нужного надсмотрщика. Все, у кого в голове осталась хотя бы капля мозгов, держатся подальше от нижних палуб. Слишком темно и слишком много опасного оборудования, которое может оттяпать вам руку, выпотрошить или испепелить кости в пыль.

– Я слышал, что эти палубы облучило во время запуска, когда “Сперанца” отдала швартовы, – произнёс Кэвелл.

Касада понимал, что должен прекратить их подстрекательский разговор, но в том, что они говорили, была правда, и он твёрдо верил, что подчинённые должны знать, что он разделяет их беспокойство.

– В этом есть доля правды, – согласился он, направляясь в коридор с высоким потолком, который судя по карте, вёл на лестницу к трубопроводу. – На нижних палубах отмечен повышенный фон радиации, да, но не такой, чтобы стоило напрасно тревожиться и мы не станем спускаться в самые глубокие области судна.

– Чертовски правильно, – сказал Нокс. – Никто не хрена не знает, что там внизу шарится.

Проигнорировав убийственный сленг Нокса, Касада произнёс. – Поправка: это не так. У меня много карт отсеков, которые мы должны миновать на пути к главному редуктору.

– Вы и так уже внизу, магос, ниже ватерлинии, – сказал Нокс. – Попытаетесь следовать этим картам и потеряетесь, как и все остальные бригады, забравшиеся так далеко.

– А, все эти ужасные истории о приведениях и исчезновениях в глухих местах космического корабля, – сказал Касада. – Я наслышан о таких слухах и страшилках. Они всего лишь выдумки и фантазии, призванные объяснить несчастные случаи и заполнить недостаток информации. Уверен, что они используются для создания единого опыта среди непосвящённых.

– Посмотрим, чего стоят ваши знания, – сказал Кэвелл. – Вы новенький здесь, но научитесь.

– Или не научитесь, – добавил Нокс, проведя пальцем по горлу.

Касада пытался не обращать внимания на их явно нагнетающее панику поведение, но правда заключалась в том, что он действительно испытывал некоторые затруднения, стараясь следовать по предписанному маршруту. Люки находились не там, где должны, отмеченные проходимыми коридоры и межпалубные лестницы оказывались заблокированными гудевшим оборудованием или вообще отсутствовали. Пока ноосферные модификации находили обходные пути, но рано или поздно Нокс и Кэвелл поймут, что он не знает, где именно они находятся.

– И что насчёт них? – спросил Нокс, ткнув большим пальцем на молча следовавших за ними трёх сервиторов. – Откуда мы знаем, что они не прикончат нас, когда мы окажемся слишком глубоко, чтобы позвать на помощь?

Слухи о невероятных событиях в Пищеблоке-86 разошлись среди крепостных по всему кораблю и, несмотря на максимальные усилия Механикус остановить их распространение, больше никто не смотрел на сервиторов, как раньше. Рассказы о том, что зачинщики и явно действовавший по своей воле сервитор сбежали от скитариев магоса Сайиксека и скрылись в глубинах судна, только добавляли революционного правдоподобия разговорам о святом присутствии.

– Эти, безусловно, кажутся совершенно покорными, – ответил Касада.

– Да? А возможно они только хотят, чтобы мы думали, что они – безмозглые киборги, а не безжалостные убийцы, которые собираются отомстить нам за превращение в сервиторов, – заявил Кэвелл.

– Ты смешон, – сказал Касада, нахмурившись, когда они дошли до конца коридора и увидели, что у входа в нужный им сводчатый служебный проход свисает искривший кабель. Из лопнувшей трубы с охладителем вырывался горячий пар и по лестнице стекал водопад пенистой воды. Картина напоминала пикт, который видел Касада: водопад в мангровом болоте с лианами и влажным неподвижным паром.

– Туда? – спросил Нокс, всматриваясь во мрак, где шипели и мигали повреждённые водой люмены. – Скажите, что вы шутите.

Касада услышал звуки, напоминавшие тяжёлые шаги, но скорее всего по туннелям просто разносилось эхо каких-то расположенных ниже механизмов. Что-то заскрежетало по металлу, но в таких непосещаемых отсеках столь огромного судна, как ковчег Механикус это было обычным делом. Отсутствие регулярного технического обслуживания порождало всевозможные необъяснимые звуки.

Кэвелл поднырнул под связку перекрученных изгибавшихся во все стороны кабелей и внимательно осмотрел место повреждения.

– Это неправильно, – произнёс он, протягивая руку и касаясь изолированной оболочки рядом с разрывом.

– Мы видели много таких поломок, – возразил Касада. – Во время кошмарного путешествия сквозь Шрам Ореола много кабелей порвались из-за возросшей силы натяжения.

– Нет, – поддержал напарника Нокс. – Он прав, посмотрите. Они перерезаны. Специально.

Касада осмотрел кабель, удерживаемый Кэвеллом, проведя трёхмерным объёмным лазером по повреждённой части.

– Скажите, что я ошибаюсь, – произнёс Кэвелл.

– Разрез выглядит ровным, – признал Касада. – Я не вижу никаких следов износа и нагрузки на изоляцию, которые можно ожидать в случае разрыва. Нельзя утверждать наверняка, но, похоже, да, этот кабель перерубили. Кто перерубил и зачем совершенно другой вопрос.

Даже произнося эти слова, он знал, что не договаривает. Разрез кабеля оказался таким ровным и с таким чрезвычайно малым отклонением в смежных волокнах, что было просто невозможным для любого известного устройства или лезвия.

По крайней мере, для любого известного Механикус.

Послышалось новое гулкое эхо, снова какой-то механизм с нижней палубы, но Касада понял, что в этот раз звук был ближе, чем прежде. Он посмотрел вниз на широкую лестницу, но вместо мерцавших люменов магос увидел непроницаемую тьму.

– Может нам стоит найти другой путь? – сказал Касада, отступая.

Нокс посмотрел на него, заметив растущее беспокойство.

Он проследил за взглядом Касада и его глаза расширились в страхе, когда что-то огромное появилось из темноты. Удлинённый изумрудный череп существа был выпуклым и блестящим, тонкие конечности цвета слоновой сжались, и оно прыгнуло вверх по лестнице ужасающей органической походкой.

Шептавшие потоки вытесненного воздуха пронеслись над ступеньками.

Кэвелл просто исчез, его тело разлетелось на части, словно несчастный прижал к груди взведённую осколочную мину. То, что осталось, упало на лестницу, и Нокс бросился прочь, спасаясь от такой же судьбы.

Он сделал всего три шага, прежде чем его убило высокое существо с веретенообразными конечностями. Казалось, что чудовищная рука всего лишь слегка задела голову Нокса, но макушка исчезла, словно её срезал точный трепанирующий лазер.

Животная часть мозга Касада взвыла от ужаса, наполнив тело адреналином, он закричал, повернулся и бросился бежать. Он протолкнулся мимо не сопротивлявшихся сервиторов, пытаясь спастись, убежать от этого демона во тьме ниже ватерлинии. Магос рискнул оглянуться через плечо и издал хныкающий звук неприкрытого страха, когда увидел четыре фигуры с изящными конечностями и вишнёво-красными шлейфами дыма, изливавшимися из воющих посмертных масок.

– Что за… – вот и всё, что сумел выдавить Касада, прежде чем пронзительный вопль пронёсся по воздуху между ним и преследователями. Многофункциональные слуховые имплантаты не выдержали смертоносную звуковую атаку, и из глаз и ушей потекла благословенная смазка.

Касада взвыл от боли, когда оптика зашипела бинарной статикой, а череп заполнила кромсавшая нервы обратная связь. Мозговые имплантаты лишились обострённых входных сигналов от улучшенной аугметики и начали перестраивать синаптические пути, чтобы он снова использовал врождённые чувства. Касада смотрел сквозь перегоревшие матовые линзы, но обычное зрение оказалось размытым, зернистым и непривычным. Он увидел колыхавшиеся смазанные линзами фигуры приближавшихся убийц и с усилием встал. Он знал, что не сможет спастись, но всё равно побежал, ужас управлял его руками и ногами в тщетной попытке продлить жизнь. Тело плохо слушалось, последствия разорвавшего мозг крика ещё не прошли. Скрутившая живот ужасная тошнота и отвратительное головокружение сделали его нетвёрдую походку комично пьяной.

Касада не видел, куда идёт, неаугметированные чувства оказались болезненно притупленными.

Он врезался в металлическую стену, ударился головой о выступ и упал на колени. От последнего унижения по лицу потекла кровь. Он полз, как зверь на брюхе, раненое животное, преследуемое хищником, который упивался муками жертвы.

Между всхлипываниями он услышал безошибочные звуки пронзавших плоть клинков. Один за другим сервиторы, которых он привёл сюда, были зарезаны без сопротивления. Стадо овец, приведённое вслепую на бойню.

– Пожалуйста, – взмолился он, услышав искажённое эхо шагов за спиной. – Пожалуйста, не убивайте меня.

Наконечник чего-то ужасающе острого коснулся его шеи.

– Аве Деус Механикус… – сказал он, сложив руки в форме Шестерёнки Механикус. – Бог Машина со мной, и я не устрашусь зла…

Последовал резкий удар, и клинок легко прошёл сквозь позвоночник Касада.

Микроконтент 07

Прежнее оптимистичное настроение, охватившее экспедицию после возведения посадочных площадок, полностью испарилось. На плато потеряли великое множество машин и жизней, и на мостике “Табулария” царила атмосфера всеобщего раскаяния. По-прежнему облачённый в блестящую броню Котов собрал командующих вокруг поста управления топографами Линьи Тихон. Воины и магосы внимательно изучали гололитическую проекцию “Томиоки”, которая упрямо отказывалась раскрывать тайны любым ауспикам.

Котов смотрел на плавно вращавшееся изображение, словно мог заставить его показать, что находится внутри корабля.

Вен Андерс стоял в тени сержанта Танны и чемпиона Императора. Хотя потери Дахана к настоящему времени равнялись трёмстам погибшим и пятидесяти семи раненым горе Танны, пожалуй, было сильнее. При встрече с Чёрными Храмовниками Котов собирался отругать их за безрассудство, но узнав о смерти брата Ауйдена, ограничился только искренними соболезнованиями. Потеря одного космического десантника сама по себе являлась достаточно скверным делом, но гибель апотекария была ещё хуже, и Котов ясно видел желание Танны искупить бесполезное рвение.

Азурамаджелли и Криптаэстрекс подключились к противоположным сторонам графического устройства, отложив мелкие препирательства перед лицом кровавой неудачи. Галатея склонилась над постом топографа, лениво ведя рукой вдоль голографических очертаний космического корабля.

– Прошло больше четырёх тысяч лет с тех пор как мы видели его. Столько долгих лет… – произнёс гибридный механизм, вращая изображение осторожными тактильными прикосновениями.

Котова встревожило поведение Галатеи, она словно обращалась к чему-то знакомому: давно потерянному другу или запретной любви.

– Все не видели его так долго, – сказал Котов.

Голова Галатеи дёрнулась, и она убрала руку, словно её поймали за каким-то запрещённым действием. Тело с серебряными глазами в центре паланкина ссутулилось.

– Вы не видели корабль таким, каким видели мы, – сказала Галатея. – Мы можем ручаться в этом. Величайший корабль своей эпохи, стартовавший в великом триумфе, но подвергнутый насмешкам за смелые мечты о том, что невозможное находится на расстоянии вытянутой руки. Вы не знаете, вы не можете знать, что это значит.

– Вас ждёт сюрприз, – резко ответил Котов, который и сам столкнулся со страданиями и потерями, организуя экспедицию под аналогичным шквалом критики собратьев-адептов Марса. – Но вашим воспоминаниям о “Томиоке” придётся подождать или вы всё же можете припомнить что-нибудь полезное?

– Например, что находится внутри, – уточнил Вен Андерс. – Вот что я хочу знать. Если мы собираемся проникнуть на корабль, то я хочу знать, с чем столкнутся мои люди.

Коротко подстриженные волосы кадианского полковника блестели от пота, потому что повышенное выделение тепла многочисленными когитаторами превратило мостик в парилку для смертных.

– Мы знаем не больше вас, полковник Андерс, – ответила Галатея.

Андерс почесал небритый подбородок и сказал:

– Знаете что? Думаю, я не поверю вам. Я думаю, вы отлично осведомлены о том, что находится на корабле, поэтому перестаньте заговаривать нам зубы и просто ответьте на вопрос.

Галатея развела руки в пустом извиняющем жесте:

– Та же самая тень, что мешает ауспикам госпожи Тихон, препятствует и нам узнать что-то новое.

Андерс недоверчиво хмыкнул и покачал головой:

– Вы лжёте, и если кто-то из моих людей погибнет из-за вашей лжи, то даю слово кадианского офицера, что убью вас.

Котов положил руки на край графического стола и произнёс:

– Мы должны продолжать, исходя из предположения, что снова столкнёмся с автоматической защитой “Томиоки”. Полковник Андерс, сержант Танна и магос Дахан, вы должны планировать штурм, основываясь на этой информации.

– Честь пробить брешь в корпусе корабля Механикус должна принадлежать скитариям, – сказал Дахан, расправив плечи, словно бросая вызов любому, кто не согласен. Котов понимал игру на публику Дахана. Воинов секутора унизили, и только вмешательство титанов легио Сириус положило конец битве.

– Мои Храмовники лучше подходят для боя на корабле, – заявил Танна. – Мы должны быть первыми.

– При всём уважении, – произнёс Андерс. – Вас только пять, а корабль довольно велик.

– С пятью Чёрными Храмовниками я могу захватить планету, – ответил Танна.

Линья Тихон положила конец надвигавшемуся конфликту:

– Существует только один способ попасть на “Томиоку” и получить доступ к отсекам корабля, где с наибольшей вероятностью находится цель нашего путешествия.

– И что это за способ? – спросил Андерс. – Тень всё ещё на месте, поэтому воздушный десант не подходит.

– Кристаллические контрфорсы у основания башни слишком толстые, – добавил Танна.

– Единственный способ расположен на плечах “Лупы Капиталины”, – сказала Линья. – Титан может нести две штурмовые группы, а его высота позволяет двигаться ниже потолка тени и доставить нас к тому месту у основания, где лёд самый тонкий.

Андерс усмехнулся:

– Всегда мечтал ехать в битву на спине бога-машины.

– Стоит ожидать ещё больше кристаллических существ внутри? – спросил Танна, уже добавляя титана к планам развёртывания.

– Более чем вероятно, – ответил Котов.

– А у нас есть какие-нибудь мысли, что они такое? – спросил Андерс. – Магос Дахан, вы близко пообщались с ними. Ваши выводы?

Дахан стоял, наклонив плечо, пока три технослуги и оружейники чинили его повреждённое тело. Закутанные сварщики работали под складками его бронзовой кольчужной мантии.

– Таких я никогда не видел, – признался он. – Они кристаллические, что и так очевидно, и получают энергию из источника в груди. Пассивные записи данных позволяют предположить, что эти источники являются разновидностью биоморфной индуктивной энергии, подобной найденной командами эксплораторов в комплексах гробниц на южных окраинах сегментума Темпест.

– Некронтир? – спросил Азурамаджелли. – Но, конечно же, невозможно обнаружить этих существ за пределами галактики.

– Обратите внимание, я сказал подобной, а не идентичной, – ответил Дахан. – Вы все видели данные. Делайте выводы сами.

– Они – не некронтир, – сказал Котов.

– Тогда что они? – настаивал Танна. – Новая разновидность ксеносов?

Котов покачал головой:

– Строго говоря, нет, они не живые. Правда благодаря проявлению когнитивного осознания окружающей обстановки и поведению, похожему на разумно реактивное, их легко принять за живые организмы.

– Это не ответ, – сказала Галатея, протягивая биомеханическую руку к изображению “Томиоки”. Котов скрыл раздражение, но Галатея снова заговорила, не дав ему продолжить. – Вы знаете не хуже нас природу этого врага.

– Архимагос? – спросил Андерс, когда Галатея замолчала.

– Я считаю, что они форма биоподражающих механизмов, которые разместили внутри кристаллической структуры плато, – сказал Котов. – По сути, миллиарды машин размером с микробактерию пронизывают кристаллическую матрицу земли, бесполезные в отдельности, но способные объединиться в нечто большее, чем сумма своих частей. Они отреагировали на наше появление, сформировав армию-имитацию, как лейкоциты, которые устремляются к месту биологической инфекции.

– Никогда не слышал о такой технологии, – сказал Криптаэстрекс, словно оскорблённый предположением. – Почему она не зарегистрирована в инфохранилищах Марса?

– Потому что она не работала, – ответил Котов. – Магос Телок начал исследование после экспедиции в Наогеддон в смутные времена после падения высшего лорда. Он так и не представил свои исследования никому из Конклава марсианского братства, потому что так и не смог заставить их работать.

Андерс постучал по плоскому сетчатому экрану топографа. – Похоже, теперь смог.

– Если Телок не показал результаты исследований, откуда вы о них знаете, архимагос? – спросил Танна.

– Вы считаете, что я начал экспедицию без подготовки, сержант Танна? – ответил вопросом на вопрос Котов, принимая скрытый вызов. – Поверьте, я изучил всё об архимагосе Телоке: все опубликованные монографии, отчёты об экспериментах и безумные рассказы, которые окружали его, начиная от вступления в марсианское Духовенство и заканчивая исчезновением экспедиции. Мои приготовления ни в чём не уступают вашим перед битвой. Ключ к пониманию Телока, мой друг-Храмовник, находится не только в изучении всего, но и в понимании, что из этого является важным, а что бессмысленными сказками.

– И что ваши изыскания дали вам, архимагос? – поинтересовался Андерс. – Зачем защищать корабль, который погибнет вместе с планетой?

Котов выпрямился, логика диктовала единственно возможный ответ.

– Чтобы защитить корабль, пока он не выполнит свою функцию.

– И что это за функция?

– Не знаю. Подозреваю, что мы узнаем только когда окажемся на борту.

Дальномер в шлеме Танны показывал, что до “Томиоки” оставалось два километра, хотя из-за огромного размера корабль казался гораздо ближе. Контингент Механикус, любопытная комбинация из воинов и исследователей, окружённых устойчивыми к местной атмосфере скитариями Дахана, занимал штурмовую зубчатую стену по левому борту, а он и остальные боевые братья стояли на правом наплечнике “Лупы Капиталины” вместе с тяжеловооруженным подразделением кадианцев в скафандрах.

Танна видел, как тренируются смертные солдаты и знал, что они опытные воины, но они не были Адептус Астартес, и это делало их ненадёжными. Он подавил мысли о замороженном теле Ауйдена в морге “Табулария”, зная, что только ослабит ими эффективность отделения. Но как бы Танна не пытался оставить скорбь за стенами дисциплины и психоконтроля он остро переживал потерю.

Ещё одна смерть, которая уменьшает надежду вернуться в орден.

Танна знал, что остальные братья тоже переживают, но не мог найти для них слов, произнести успокаивающую речь и исцелить боль от гибели апотекария. Как и смерть Кул Гилада потеря Ауйдена была не на его совести, но Танна считал, что обязан сделать всё, чтобы каждый его воин остался в живых. Непростая задача, и каждый командир воинов знал, что, в конечном счёте, она невыполнима.

“Владыка войны” оглушительными шагами быстро сокращал расстояние между краем плато и вертикальным шпилем корабля. Отбросив скорбные мысли, сержант наклонился над зубчатыми стенами с шестерёнками, наблюдая за следовавшими за богом-машиной ротами сверхтяжёлой техники кадианцев и военными машинами скитариев. Оба “Пса войны” петляли впереди “Лупы Капиталины”, точно великолепные охотники, впрочем, они ими и были.

Вдали от “Владыки войны” хорошо защищённые рабочие бригады “Табулария” выкапывали “Барисан” из окутывающей кристаллической тюрьмы. Благородный десантно-штурмовой корабль вернут на “Сперанцу” и отремонтируют.

Танна сжал кулак и прижал к украшенному орлом нагруднику:

– Ты снова полетишь, великий, – прошептал он.

– Это не правильно, – произнёс Варда, чёрный меч висел у него за плечом и чемпион слегка согнул ноги, нейтрализуя покачивание шагавшего “Владыки войны”. – Мы пришли сюда, ожидая найти место крушения, обломки разбившегося корабля, который заржавел и развалился за больше чем четыре тысячи лет. Но корабль выглядит так, словно приземлился десять лет назад. Что думаете, сержант?

Танна чувствовал внимательные взгляды боевых братьев и знал, что они ожидали содержательный ответ.

– Я думаю, что каждый метр корабля будет защищён.

Варда кивнул, сжав пальцы на рукояти чёрного меча:

– Кристаллическими существами?

Танна кивнул:

– Ими и ещё хуже, – сказал он. – Мы не предприняли мер, чтобы избежать обнаружения, приближаясь к “Томиоке”, поэтому разумно предположить, что какими бы старыми не были Механикус на корабле, они знают о нашем прибытии.

– Ясно, – согласился Варда. – Что вас беспокоит?

– Если архимагос Котов так уверен, что здесь кто-то есть, почему никто не отреагировал на нашу высадку на планету?

– Вы не думаете, что эти… гнннх… кристаллические существа, убившие брата… нггг… Ауйдена и были реакцией? – произнёс Иссур, от гнева его непроизвольные подёргивания стали ещё сильнее.

– Если архимагос Котов прав, то они были автоматической реакцией, – пояснил Танна.

– Возможно, корабль получил повреждения и больше не способен отслеживать орбитальное движение, – предположил Браха, показывая на кристаллические наросты, выступавшие из носовых отсеков “Томиоки”. – Или возможно эти штуки, чем бы они ни были, мешают топографам корабля.

Яэль усмехнулся:

– С каких пор ты стал технодесантником?

– У тебя есть ответ получше, мальчик?

Танна вмешался, прежде чем Яэль успел отреагировать на язвительное замечание Брахи.

– Даже если на корабле лишились возможности отслеживать суда на орбите, они не могли не заметить сражение у себя под носом. Не говоря уже о приближающемся “Владыке войны”. Но они вообще никак не реагируют на наше присутствие.

– И что это значит? – спросил Варда.

– Одно из двух. Или на корабле никого нет или они ждут, когда мы подойдём ближе, прежде чем сделать свой ход.

– Засада?

– Будем действовать исходя из этого предположения, – сказал Танна, и рыцари выпрямились перед неизбежной схваткой.

– Получается это всё равно что… нггг… штурм… нннг… космического скитальца? – спросил Иссур.

– Подходящее сравнение для того, к чему стоит готовиться, – ответил Танна, хорошо знавший все сложности зачистки скитальца: темноту, ведущие в тупики туннели и лабиринты внутренних конструкций собранных судов – часть из которых, несомненно, имела ксенопроисхождение. Не говоря уже о неописуемых ужасах, которые часто скрывались внутри: жизненные формы тиранидов, зелёнокожие, бесплотные мерзости варпа или ещё хуже.

– По крайней мере, у нас будет сила тяжести, – заметил вечно оптимистичный Яэль.

– Верно, но всё будет наклонено на девяносто градусов, – заметил Варда. – Не будет никакого пола, только переборки и поперечные переходы для опоры. Каждый метр будет напоминать восхождение в гору.

– Хватит, – сказал Танна. – Эта операция не отличается от любого другого штурма. Мы входим и убиваем то, что обнаруживаем.

Уверенность сержанта заставила остальных замолчать, но невысказанные мысли о смерти апотекария висели в воздухе, словно проклятье. Все молчали, пока “Лупа Капиталина” не оказалась в пятистах метрах от “Томиоки” и Танна не перевёл взгляд на ледяные утёсы, подпиравшие нижнюю часть корабля.

Ледниковый лёд переливался радужным фиолетовым светом, и в его глубинах мерцали отражённые металлические блики. Лёд был очень чистым и казался почти прозрачным, поэтому искажённое изображение корабля напоминало затонувшее на мелководье судно.

“Лупа Капиталина” подняла плазменную пушку до уровня плеч, и на муфтовых креплениях расцвели дуги раскалённой синей молнии. Плазменный деструктор был огромным сглаженным оружием размером с абордажную торпеду, овальный ствол которого опоясывали тяжёлые магнитные кольца. Гудящая растущая мощь соприкоснулась с пустотными щитами, возникло северное сияние, заставившее кадианцев отвернуться от яростной демонстрации раскалённых, как солнце энергий. Мерцающие волны затуманили воздух вокруг орудия – накопленный и готовый вырваться жар ядра звезды.

Но вместо того чтобы пустить в ход своё самое мощное оружие “Лупа Капиталина” устремила кулак вперёд, словно наносила удар. Волна жара испарила лёд задолго до столкновения, шипящая пелена перегретого воздуха взметнулась ввысь. Высокий “Владыка войны” шагнул в сторону, и сдерживаемые плазменные энергии проплавили окружавший корабль лёд.

Точность, необходимая для такого манёвра, изумила Танну, который искренне не верил, что огромная машина способна так ловко двигаться. Насыщенный электричеством пар прошёл сквозь пустотные щиты, принеся запахи невероятной древности, нагретого металла и химически чистого азота.

Когда клубившиеся облака рассеялись в атмосфериках, Танна увидел широкую галерею, прорубленную сквозь толстый контрфорс, поддерживавший нижнюю часть корабля. То, что несколько секунд назад оставалось непроницаемым, теперь открылось миру, и сквозь завесу расплавленного льда Танна увидел блестящий мокрый корпус “Томиоки”.

– Без пощады, братья, – сказал Танна, когда начала опускаться штурмовая рампа. – Без сожалений.

– Без страха, – дружно ответили воины.

Авреем перевернулся, пытаясь устроиться поудобнее на импровизированной койке, не самая простая задача, когда плечо представляет собой твёрдый металлический сустав. Его вес стал несбалансированным, и пока руку не заменили на аугметику, он и представить не мог, как трудно с ней спать. Кровать была раскладушкой Хоука, которую Император-знает-где-он-нашёл, неудобной, но лучше, чем то к чему привык Авреем. Он смотрел на кессонный потолок, где оглядывались выцветшие изображения Себастьяна Тора и учеников, всегда было интересно узнать, что же именно такое важное они увидели. Окованные железом черепа в чёрных стенах, создавали впечатление присутствия в склепе или храме, что только усиливала ссутулившаяся фигура на золотом троне в соседней дормис-палате.

На Расселасе Х-42 был подавляющий агрессию механический шлем, это устройство по заверениям Тота Мю-32 помещало аркофлагелланта в напоминавшее транс состояние детского блаженства. Восхищённый видениями империоцентрического экстаза Расселас Х-42 не представлял угрозу ни одному живому существу, пока Авреем не произнесёт фразу активации, что он пообещал не делать.

Но учитывая текущее затруднительное положение, он сомневался, что сумеет сдержать обещание.

Авреема разыскивали, он стал беглецом, который оказался в ловушке на космическом корабле, откуда не было спасения.

После того, как магос Сайиксек увёл скитариев из столовой Хоук и Койн сбежали с ним в туннели, которые они знали очень хорошо и всё же не знали совсем. Позволив “Сперанце” или Омниссии вести их они, наконец, добрались до места с первым самогонным аппаратом Хоука, которое, как выяснилось, являлось палатой активации аркофлагелланта.

Даже в бездействии его зловещее присутствие было ощутимым, потенциал для ужасающего кровавого насилия, который заражал сам воздух ядовитыми эманациями. Они стёрли оставшуюся кровь эльдаров и вынесли тела, но память о почти мгновенной бойне до сих пор преследовала Авреема. Он перестал думать о дремлющем убийце и переключил внимание на другого обитателя палаты.

Исмаил де Рёвен, недавно облачившийся в мантию кремово-белого цвета, сидел на полу, прислонившись спиной к стене. Вернувший память сервитор прижал колени к груди и не произнёс ни слова после происшествия в столовой. Сколько не упрашивал Авреем объяснить, как ему удалось управлять другими сервиторами, Исмаил не отвечал или не мог ответить.

Авреем потерял счёт проведённым здесь часам, пока Тота Мю-32 и остальные изучали реакцию Механикус на новую угрозу. Оставалось только ждать их возращения, и он беспокоился всё сильнее. Он повернулся на спину и протёр глаза тыльной стороной ладони из плоти.

Убрав руку, Авреем увидел ручеёк ноосферного кода, извивавшийся сквозь стены, он неравномерной сетью окутывал помещение, создавая впечатление клетки. Авреем заметил, что время от времени пороговый бинарный узор исчезал, как только замечал его внимание, но едва он переключался на что-то другое, как кодовый свет вспыхивал снова.

Авреем следил за ведущим краем кода, пока тот окружал помещение. Остальная часть платы была хорошо видна, но везде где появлялся код, он чувствовал его слабую исчезающую силу. Код был старым, деградировавшим и измученным. Он долго охранял зал, возможно с рождения “Сперанцы”, но его сила почти иссякла.

Было что-то гипнотическое в плетущемся узоре, и Авреем чувствовал, как его затягивает цикличность композиции. Неосознанно он встал с кровати и позволил взгляду бродить по стенам. Код струился по полированным куполам железных черепов, между переплетёнными орлами и шестерёнками, следуя шестиугольным путям. Он следовал за кодом, пока тот путешествовал по стенам и Авреем вспомнил старое выражение что электричество – жизненная сила цивилизации.

Сердце забилось быстрее, а в дыхании появился привкус горелого металла.

Шаги отзывались эхом, и у Авреема возникло неприятное ощущение, что стены сдвигаются. Его медное дыхание участилось, и обе руки сжались в кулаки, когда в мыслях появился бесформенный гнев. Манящий мерцающий код исчез и Авреем моргнул, когда наваждение улетучилось, и штампованные стены поплыли назад.

Авреем тихо выдохнул от страха, когда понял, что стоит прямо перед Расселасом Х-42 и протягивает аугметическую руку к запутанным средствам управления успокаивающего шлема. Он видел, как Тота Мю-32 размещал шлем и теперь понял, что неосознанно запомнил ритуальные движения и катехизисы.

Неожиданно всё заволокло неистовым красным цветом, алый туман застил взор, словно завеса крови, злость, что он испытывал раньше, сконцентрировалась в яркий импульс чистейшего гнева. Авреем не мог вспомнить, когда в жизни испытывал такую беспричинную ярость, глубинное стремление в самих костях причинить вред другому человеку. Воспоминания о разорванных телах, вырванных внутренностях и вопящих ртах, выкрикивавших его имя, которое принадлежало не ему, заполнили череп. Первоначальный ужас Авреема отступил перед неудержимым стремлением нести смерть, осквернять нечестивую плоть, убить что-нибудь… кого-нибудь…

Дрожащими пальцами он дотронулся до бронзовых ключей сбоку от трона, и запустил команды инициализации, которые начали процесс отключения механизмов успокаивающего шлема. Медленно умиротворяющие и утешающие образы имперских святых, херувимов и золотого блаженства покинули восприятие аркофлагелланта, вводя его в ещё более сильное состояние безумного убийственного гнева.

Голова Расселаса Х-42 поднялась, пока ещё скрытая невыразительным оловянным шлемом.

Его грудь расширилась, и струи зловонного дыхания с ворчанием вырвались из-под успокаивающего шлема.

Аркофлагеллант являлся заряженным ружьём, снятым с предохранителя и готовым выстрелить.

Требовалось всего лишь произнести кодовую фразу, и он станет волен резать, калечить и убивать.

Авреем внезапно почувствовал, что кто-то рядом и ощутил осторожное прикосновение к плечу. Растущий ужас увечий и жестокой деградации покинул мысли, и ноги подкосились. Он упал в объятия Исмаила и зарыдал, осознав, как близок был к тому, чтобы отпустить полного ярости аркофлагелланта.

– Я не… – произнёс он. – Я не хотел…

– Знаю, – ответил Исмаил. – Но Расселас Х-42 – живое оружие и у него только одна цель.

Авреем кивнул и позволил Исмаилу отвести себя назад к койке, избавляясь от кошмарных видений пыток и увечий. Он сел, тяжело глотая и плача в ужасе от увиденного. Он знал, что это были не его мысли, а воспоминания о резне, учинённой Расселасом Х-42 в прошлой жизни.

Исмаил протянул руки и Авреем посмотрел ему в глаза.

Отсутствующий отвлечённый взгляд сервитора исчез, вместо него появилось такое выражение покоя и понимания, что Авреем онемел от изумления.

– Он взывает к вашей жажде насилия, – сказал Исмаил, от следов несовершенной речи которого не осталось и следа. – Расселас Х-42 – близкий и лёгкий путь к мести и человеческому злу, очищенному и идеальному. Вы должны быть выше этого, Авреем, вы должны прогнать его.

Авреем покачал головой:

– Не могу. Если придут Механикус, то он мне потребуется.

– Не потребуется, – пообещал Исмаил. – У вас уже есть всё, в чём вы нуждаетесь.

– Не понимаю.

Исмаил протянул руки и произнёс:

– Тогда слушайте.

Авреем нерешительно и молча взял руки Исмаила, опасаясь чего-нибудь необычного, но кроме тяжёлого звериного дыхания Расселаса Х-42 и постоянно стучавших механизмов “Сперанцы” он ничего не услышал.

– Слушать что? – спросил Авреем.

– Все потерянные души, – ответил Исмаил и Авреем закричал, когда тысячи порабощённых голосов заполнили его голову мучительными воплями.

Внешний вид “Томиоки” потряс Котова, но внутри оказалось, если это вообще возможно, ещё необычнее. Внутренняя планировка космического корабля подверглась полной перестройке, что сделало древние планы совершенно бесполезными. С их точки входа, оставшееся далеко вверху, темнота была почти абсолютной, её разгоняли только фонари на шлемах скитариев и бледное зеленоватое свечение изгибавшихся кабелей, которые заполняли капающие внутренности корабля, словно пульсирующие артерии.

Лестницы и пролёты демонтировали и заново установили перпендикулярно первоначальному положению, что позволило группе Котова избежать проблем при спуске. Их путь пролегал по огромным отзывавшимся эхом отсекам, откуда удалили оборудование и соединили так, как никогда не планировали первые создатели “Томиоки”. Они следовали близко к закованному в лёд корпусу, и призрачные струйки холодного пара кружились вокруг выступающих элементов конструкции подобно дыханию.

– У меня такое чувство, словно мы спускаемся по биологической анатомии, – произнёс магос Дахан, которому пришлось двигаться, сгорбившись, чтобы проходить по причудливо изогнутым коридорам. – Неприятное ощущение.

Котов понимал его чувство, представляя, что они идут буквально по кишкам космического корабля. Как и в живом организме, внутри “Томиоки” не было тихо, слышалось стонущее эхо, скрип, сгибание стальных конструкций и далёкое ледяной сердцебиение.

– Возможно, Телок исходил из биологических эстетических представлений? – предположил Котов.

– Неудивительно, что его назвали безумным, – с отвращением заметил Дахан. – Почему мы тогда путешествуем по кишечнику, пока госпожа Тихон поднимается к мозгу?

– Потому что глубоко под нами находится мощнейший источник энергии и он – ключ к пониманию тайны корабля, – объяснил Котов. – Пусть госпожа Тихон грабит архивы, мы станем теми, кто изучит истинные открытия, оставленные Телоком.

Дахан произнёс пренебрежительный бинарный код и направился к скитариям.

Котов проигнорировал скептицизм секутора, настраивая переговоры на заднем фоне: манифольдные загрузки от Таркиса Блейлока и Виталия Тихона со “Сперанцы”, зашифрованные вокс-щелчки Храмовников, эхо интеркомов кадианцев и потрескивающее шипение машинного языка, который бормотал чуть ниже порога его понимания.

Котов не понимал его, но одно было ясно.

Код становился громче.

– Я слышу тоже, что и вы, архимагос, – произнёс парящий рядом покачивающийся позолоченный череп, он поддерживался крошечным суспензором и был украшен расширявшимся крылом, которое трепетало то вперёд, то назад на затылочной кости. Одна глазница была оснащена окуляром-пиктером, вторая сложным ауспик-имплантатом, который записывал и передавал записи на “Сперанцу”.

– Да, Таркис, – ответил Котов. – Я знаю, но меня раздражает, что я не могу понять его.

– Когитаторы ковчега также столкнулись с трудностями, – сказал череп голосом Блейлока. – Я применяю все одобренные улучшения и фильтры к исходному коду, но статистически маловероятно извлечь что-то полезное.

– Ясно, Таркис, но продолжайте пробовать. Я хочу знать, что говорит корабль.

Череп щёлкнул зубами и вернулся за плечо Котова, а путешествие вниз по “Томиоке” шло своим чередом по приваренным лестницам, неровным трапам и переставленным лестничным клеткам.

Котов следовал за Чёрными Храмовниками по винтовой лестнице, касаясь пальцами рядов угловатых символов, которые напоминали древние иероглифы или забытый раздел математики. Он видел изменение этих символов с тех пор, как они проникли на “Томиоку”, каждая идеограмма соединялась с другой, словно священное писание монтажной платы. Линья Тихон предположила, что это невозможно сложная форма органического языка, принадлежавшая ещё неизвестной расе ксеносов, что только усилило напряжение среди Механикус.

Пока Котов, скитарии Дахана и Чёрные Храмовники спускались по внутренним конструкциям “Томиоки”, талантливая дочь Виталия Тихона поднималась. В сопровождении примерно роты кадианских штурмовиков, ведомых капитаном Хокинсом, она с радостью ухватилась за шанс отправиться в неизвестность. Любопытно, что Галатея решила составить ей компанию, отвратительный машинный интеллект собрался исследовать флагман Телока, после устранения угрозы за пределами корпуса. Магоса Азурамаджелли временно перевели с командной палубы “Табулария” для наблюдения за миссией на мостике корабля, если тот вообще ещё существовал.

Котов спустился по винтовой лестнице и оказался в поперечном коридоре с высоким потолком, который с обеих сторон перекрывали тяжёлые переборки, изготовленные из вытянутых пластин носового тарана. Похоже, путь вниз был полностью перекрыт, хотя скитарии с мелтами приступили к поиску слабых мест в полу и на поцарапанных стенах, собираясь пробить проход. Котов заметил остаточные следы густых смазок и почувствовал наличие электрического тока.

Магос Дахан позвал его к импровизированной панели управления у дальней стены, но прежде чем Котов подошёл к секутору его перехватил Танна.

– Как глубоко, по-вашему, нам ещё нужно спуститься, архимагос? – спросил Танна.

– Полагаю, что мы близко, сержант.

– С каждым уровнем вниз опасность увеличивается.

– Мы – эксплораторы, сержант Танна, – напомнил Котов. – Опасность – часть нашей работы.

– Вы – эксплоратор, я – воин.

– Тогда вы должны были привыкнуть к опасности, сержант, – раздражённо ответил Котов.

Космический десантник явно пришёл в ярость, но Котов проигнорировал его и направился мимо сержанта к Дахану. Цепочка ярких огоньков мигала на панели, указывая на присутствие энергии. Единственным другим предметом достойным упоминания оказался простой рычаг, который можно было переключить вверх или вниз.

– Управление лифтом, – сказал Дахан. – Фуникулёр спускается с посадочных палуб и не уступает им в размерах.

– Всё это помещение – лифт, – пояснил Котов, теперь поняв, откуда взялись царапины на стенах и такое количество смазки.

– По-видимому, внизу находится инжинариум, – предположил Дахан. – Источник энергетического излучения?

– Возможно, – ответил Котов, сжав рычаг. – Если то, что находится внизу, соответствует оригинальному плану.

Котов потянул рычаг вниз:

– Давайте узнаем, – произнёс он.

Зал задрожал, и пол ушёл вниз под грохот гидравлики и звон цепей.

Микроконтент 08

Все несущие элементы верхней части корпуса “Томиоки” были удалены и заменены кристаллическими панелями, которые странным образом преломляли внешний свет сквозь окружающий лёд. Линья промаргивала изображения разноцветных радужных призматических лучей, танцующих на открытых поверхностях. Свет ловил блестящие пылинки и отражался от поляризованных визоров закрытых шлемов кадианцев. Яркость создавала впечатление простора и умиротворения, но она напомнила себе, что это всего лишь иллюзия.

– Поразительно, не так ли? – произнёс отец. – Напоминает великолепные молитвенные соборы изо льда и стекла внутри Аретниа Катениа.

Скрипучий и искажённый статикой голос Виталия Тихона раздавался из угольно-чёрного сервочерепа, который мелькал в воздухе, словно любопытное насекомое. Тень вокруг “Томиоки” делала невозможной обычную орбитальную вокс-связь, поэтому все сообщения между наземными войсками и “Сперанцей” передавались через “Табуларий” на посадочные площадки, прежде чем, наконец, отправиться в космос.

– Похоже, – согласилась Линья, обращаясь к парящему устройству, собранному из удалённых сегментов черепа отца, после того как он решил увеличить голову для дополнительных имплантатов. – Но мы не на Марсе, мы исследуем враждебное окружение древнего сумасшедшего.

– Сумасшедший? Провидец? Часто эти понятия мало отличаются, – заметил Виталий, пока двойной кронциркуль под челюстью быстро делал набросок открывшегося впереди вида.

– Я знаю, и поэтому использовала это определение, говоря о Телоке, – ответила Линья.

– Раньше я, пожалуй, согласился бы с тобой, но это потрясающе, – продолжал Виталий и сервочереп устремился вперёд к магосу Азурамаджелли, который поднимался по узкой винтовой лестнице, перестраивая своё механическое тело в более компактную форму. Вопреки ожиданиям Линьи Азурамаджелли преодолевал извилистые отсеки “Томиоки” с относительной лёгкостью, быстро поднимаясь по лестницам благодаря множеству рук и перемещая части мозга в арматуре защитных кожухов.

Учитывая, что Галатея собрала своё тело сама при недостатке материалов, она не могла перестраиваться на ходу, и ей приходилось искать обходные пути, избегая узких коридоров. Линья с радостью отдыхала от неё, но каждый раз, когда они снова встречались с гибридным машинным интеллектом, она задавалась вопросом, как Галатея могла обогнать их. Считалось, что Механикус и кадианцы следовали самым коротким путём, но всякий раз, когда размеры противовзрывных дверей или полых шахт мешали Галатеи идти дальше, она встречала остальных в широком проходе с другой стороны.

Что она делала, пока её не видели?

Линья отбросила подозрения и сосредоточилась на собственных делах, следуя за четырьмя отделениями кадианцев в скафандрах, которые перебежками двигались вверх, пока остальные группы поднимались по кораблю, обеспечивая взаимное прикрытие. Ещё три отделения защищали их с тыла, и Линья восхитилась эффективностью командования капитана Хокинса, который шёл одним из первых и лично проверял всё необычное.

Кадианский боевой жаргон оказался кратким и тактически точным – для вербальной формы общения – с чёткими командами и недвусмысленными значениями. Мысленная связь скитариев была гораздо эффективнее для боевой коммуникации, но требовала черепных имплантатов, которые, как она подозревала, большинство солдат мира-крепости сочтёт неприемлемыми.

Несмотря на мрачные прогнозы Котова их извилистый путь по “Томиоке” не встречал сопротивления ни в виде кристаллических существ ни в виде непроходимой архитектуры. Пока сервочереп отца носился впереди, словно ликующий подросток, она и кадианцы поднимались по просторным и похожим на пещеры отсекам “Томиоки” при помощи грузовых лифтов, хаотично прикреплённых к стенам стыковочных захватов, многочисленных лестниц в просторных вертикальных транзитных шахтах и взбирались по наклонным рампам потолочных плит.

Кристаллические панели направляли свет глубоко внутрь корабля, создавая нереальное ощущение открытого пространства, что стало неожиданностью для Линьи, которая обычно считала жизнь на космическом корабле утомительно клаустрофобной, даже на таком огромном, как “Сперанца”.

Она остановилась на импровизированной лестничной площадке, которая выходила на широкое открытое пространство, вероятно раньше представлявшее собой посадочную палубу. Свет заливал всё помещение сквозь ряды открытых стыковочных люков и клубы газообразного тумана. Перепады температуры образовали облака под потолком, и влага капала вниз мерцающим дождём, украшая её капюшон инверсионными следами.

– Не думаю, что нам стоит бездельничать, мисс Тихон, – произнёс кадианский солдат, которого, судя по шеврону на наплечнике, звали лейтенант Тайбард Рей. – Чем быстрее мы доставим вас и ваших… друзей на мостик, тем быстрее уберёмся отсюда.

Что-то в манере солдата оказалось мгновенно подкупающим, и Линья улыбнулась под капюшоном. Как и кадианцы она была защищена от враждебной окружающей среды, но её технология являлась намного более совершенной: самогенерируемое целостное интегрированное поле и изогнутый черепной купол с мультиспектральным сенсориумом.

– Вам не нравится здесь? – спросила Линья, любуясь сверкающим азотным дождём. – Такое зрелище нечасто встретишь. Им стоит наслаждаться.

– Прошу прощения, мисс Тихон, но капитан Хокинс сказал, что мы здесь не на экскурсии. И поверьте, вам не захочется его сердить на задании.

Линья помнила капитана Хокинса по полковому ужину, который она с отцом посетила в казармах кадианцев. Хокинс показался ей тогда немногословным человеком, хотя он красноречиво произнёс тост за солдат, павших на Бактаре-3.

– Он – строгий офицер? – спросила она.

Рея, похоже, удивил её вопрос:

– Разве они не все такие?

– Полагаю, все, но признаюсь, что встречала всего несколько.

– Ах, он не так уж и плох, – сказал Рей, повесив винтовку на ремень и высунувшись с балкона. – В своё время я служил под командованием множества капитанов и полковников, поэтому, когда встречаешь хорошего, то стараешься его уберечь. Понимаете, мисс, старшие офицеры вечно норовят схлопотать пулю или гранату. Они словно малые дети и им нужны лейтенанты, чтобы спасать от неприятностей.

Явно решив последовать совету Линьи, Рей повернулся и положил сложенные руки на железные перила, любуясь раскинувшимся перед ним великолепным видом.

– Дождь на космическом корабле, – произнёс он, качая головой в шлеме. – Чёрт знает что происходит.

– Да, не думаю, что когда-либо слышала о таком, – согласилась Линья.

– Заставляет кое о чём задуматься, а?

– О чём? – спросила Линья, когда Рей замолчал.

– О том, зачем тащить корабль в такую даль от света Императора и просто разбить его на умирающей планете, – ответил Рей, освобождая место для проходившего мимо одного из арьергардных отделений, десять солдат крепко прижимали лазганы к плечам.

– И почему, по-вашему, Телок сделал это?

– Вы меня спрашиваете? – рассмеялся Рей. – Я просто грубоватый, невероятно привлекательный и смелый лейтенант, что я знаю о таких технологиях?

– Не знаю, – сказала Линья, обводя рукой затянутый туманом зал. – Скажите вы.

Рей усмехнулся и постучал по шлему:

– Ну, кто бы это не сделал, у него был план, так? – спросил он. – Я имею в виду, вы не станете пытаться посадить космический корабль на задницу от нечего делать. И так же я полагаю, этот парень Телок знал, что Катен Вениа скоро разрушится, да?

– Вполне разумное предположение, лейтенант Рей.

– Тогда получается, чтобы он ни задумал оно скоро произойдёт, – продолжил Рей, взяв лазган наизготовку. – И чтобы это ни было у меня такое чувство, что этот корабль окажется не самым лучшим местом, когда всё начнётся.

Без подключения к ноосфере командная палуба “Сперанцы” представляла собой холодный стальной овальный зал, где ничто не напоминало мостики боевых кораблей Флота. Серебристо-стальные “пеньки” выступали из палубы, словно недостроенные несущие колонны и несколько ничем ни примечательных тронов располагались явно в случайном порядке.

Но для сервиторов, подключённых к этим вспыхивающим “пенькам”, и персонала Механикус, стоявшего на постах, всё выглядело гораздо оживлённее стерильной стали и оберегаемых деревянных отсеков накрахмаленных капитанов Флота и их подчинённых. Тысячи мерцающих завес света висели в воздухе, словно готовые подняться театральные занавесы. Спиральные дуги насыщенного информацией света струились из загрузочных разъёмов, их последовательно расщепляли инфопризмами, распределяли по всему мостику и обрабатывали.

Магос Таркис Блейлок сидел на командном троне, покинутом архимагосом Котовым. Его чёрные одеяния покрывала вытравленная божественная схема, а риза из цинкового сплава представляла собой фрактальную сложную сеть геометрических рисунков и машинного языка. Под капюшоном мигала зелёная оптика, и потоки охлаждённого пара поднимались от магоса, словно он медленно тлел. Свита низкорослых карликов-сервиторов суетилась вокруг, перестраивая кабели инфотока и регулируя поток поддерживающих жизнь химикатов в биомеханическом теле: сложное соединение белков, аминокислот, благословенных масел и густых питательных смазок.

Как фабрикатус-локум “Сперанцы” он замещал отсутствовавшего архимагоса Котова и наслаждался этим. Абсолютная мощь ковчега Механикус была невообразимой, колоссальное хранилище знаний и истории, для постижения которых духовенству Механикус потребуется тысяча жизней.

Блейлок гордился своей способностью обрабатывать огромные объёмы информации, но даже самого поверхностного знакомства с золотым светом основных духовных механизмов “Сперанцы” оказалось достаточно, чтобы он пришёл к выводу, что проникновение в нейроматрицу грозит катастрофой. Только отчаянная необходимость во время нападения эльдаров заставила архимагоса войти в глубокие слои духа-машины “Сперанцы” и Блейлок так и не смог понять, как Котову удалось получить помощь и выпутаться из невероятно сложной решётки.

Вместе с Виталием Тихоном, сидевшим на соседнем вспомогательном командном троне, Блейлок занимался операциями всего флота, которые обычно требовали внимания множества адептов Механикус. Инфоток Виталия выдавал его искреннее детское изумление загруженными данными с поверхности, но Блейлок находил что-то странно знакомое в их природе, словно каким-то образом знал о содержимом.

Он отбросил эту мысль и переключил внимание на последний кусочек разделённого разума, который занимался охотой на крепостных, спровоцировавших нарушение работы среди киборгов-сервиторов “Сперанцы”. Каждый из насильно завербованных на Джоуре крепостных имел имплантированный феодальный маячок и в теории должен был быть легко обнаружен.

Но ни старшие магосы, ни постоянные поисковые группы кибермастиффов и армсменов не смогли установить местонахождение крепостных Локка, Койна и Хоука. Как не смогли найти и следы надсмотрщика-изгоя Тота Мю-32 и сервитора, заявившего, что вернул память. Также не смогли предоставить никаких доказательств существования аркофлагелланта, которым, по слухам, обладал крепостной Локк.

Всё выглядело так, словно они просто исчезли.

Что на корабле Механикус, конечно же, было невозможно.

Блейлок оставил часть сознания продолжать поиски и вернулся к управлению “Сперанцей”. Вместе с Виталием они сохраняли положение ковчега над неспокойным полюсом Катен Вениа, обрабатывали полученные с планеты показания топографов, взаимодействовали по манифольдной сети со старшими командирами на поверхности, оптимизировали корабельные операции более трёх миллионов систем и координировали манёвры флота в ожидании катастрофического звёздного события.

Вероятность, что в краткосрочной перспективе Арктур Ультра взорвётся, являясь статистически малой, но темп и ярость реакций в ядре выглядели чрезмерными и не могли считаться обычными. Насколько это возможно Блейлок – при помощи магоса Сайиксека – держал Катен Вениа между флотом и умирающей звездой. Если звезда и в самом деле превратится в сверхновую, планета мало поможет, но это лучше, чем ничего.

+ Так много информации, + произнёс Виталий Тихон по проводной связи. + Чудесно, не так ли? Не часто удаётся увидеть разрушение целой планеты так близко? +

+ Я контролировал протоколы экстерминации на трёх планетах, магос Тихон, + ответил Блейлок. + Я знаю, как протекают подобные события. +

+ Ах, но это природное событие, Таркис. Оно совершенно другое. Конечно, я видел последствия таких событий с орбитальных галерей Кватрии, но мы не скоро забудем, что здесь случится. +

+ Мы вообще это не забудем, + сказал Блейлок, раздражённый поведением Виталия. + Данные уже записаны, а Механикус…+

+ Никогда ничего не удаляют, + закончил Виталий. + Да, я хорошо знаю эту прописную истину, но присутствовать при подобном событии – совсем другое дело, чтобы вы ни говорили об эмпирической предвзятости. +

+ Есть ли смысл в нашей дискуссии? + спросил Блейлок. + Показания топографов достаточно сложны, не стоит использовать дополнительную возможность обработки на межличностную дискуссию. +

Виталий кивнул. + Да, объём и сложность того, что я вижу совершенно…+

Почтенный магос замолчал, когда запущенная на заднем фоне симуляция, наконец, завершилась, объединившись в яркую сферу сверкающей информации. Его руки с множеством пальцев проникли в сферу, но Блейлок не счёл нужным загружать данные побочного эксперимента, который проводил звёздный картограф.

+ Таркис, вы знаете, что от “Томиоки” и расположенной над ней диссонирующей геостационарной области мёртвого космоса исходят электромагнитные разряды? +

+ Я уже зарегистрировал оба этих момента, да. +

+ И чем, по-вашему, они являются? +

Блейлок поднял водопад отбракованных мусорных данных ауспика и начал просеивать их тактильными движениями рук, пропуская информацию сквозь множество фильтров.

+ Всего лишь не имеющими значения побочными продуктами хаотических атмосферных систем, которые пересекаются с нестабильным электромагнитным излучением из ядра планеты. Они вероятно уже включены в фоновое излучение. +

+ Вы абсолютно ошибаетесь, Таркис. +

Инфоток Блейлока вырос в раздражении, которое он не потрудился скрыть:

+ Я редко ошибаюсь, магос Тихон. +

+ Редко не значит никогда, посмотрите снова, + сказал Виталий, перенаправляя набор экстраполяций и теоретических интерпретаций, сделанных на основании полученных топографом данных, к трону Блейлока.

Блейлок осмыслил полученную информацию, сверился с накопившимися данными топографа и быстро прокрутил их к текущему моменту. Сколь абсурдными бы ни казались выводы Виталия, было трудно поспорить с их неизбежной логикой.

+ Вы уверены? + спросил он.

+ Достаточно для того, чтобы знать, что мы должны эвакуироваться с планеты. +

+ Разумеется, + согласился Блейлок. + Когда он достигнет нас? +

+ По самым точным подсчётам через два часа пятьдесят четыре минуты. +

+ Аве Деус Механикус! + произнёс Блейлок, направив поток бинарных приказов по ноосфере, манифольду и вокс-сетям. + Свяжитесь с Криптаэстрексом, пусть он приготовит все десантные корабли для немедленного взлёта. Вывозите всех с планеты. Немедленно! +

Пространство, некогда являвшееся инжинариумом “Томиоки”, давно принесли в жертву для другой цели. Лифт фуникулёра опускался под углом глубоко в коренные породы планеты, они быстро миновали стальные стены и следовали сквозь слои эпох геологических изменений. Когда лифт, наконец, остановился, сразу же стало ясно, что соборы машинных отделений во много раз увеличили при помощи простого, но целесообразного бурения скал во всех направлениях.

Созданная под “Томиокой” огромная пещера простиралась далеко за пределы корабля, но нельзя было сказать насколько именно далеко, потому что пространство едва освещалось тусклым зелёным светом. Было очень жарко, воздух заволокло маревом из-за пара и жара, исходивших от множества расположенных вдоль стен механизмов.

Бесчисленные светящиеся зелёные кабели тянулись по стенам, переплетаясь, словно гнёзда змей и пульсируя в гипнотическом ритме. Десятки тысяч протянулись от ближайших машин, ещё многие тысячи от другого оборудования по периметру огромной пещеры. Запутанные кабели сходились в одной далёкой точке, где в полумраке сиял танцующий свет.

– Что это за место? – спросил Танна.

– Не знаю, – ответил Котов, направляясь за авангардом скитариев в центр пещеры. – Но какие бы у Телока не были планы на этот корабль здесь их центр.

– Похоже на дело рук ксеносов, – сказал Танна и Котов вынужден был согласиться.

– Не исключено, что кристаллические технологии Телока соединились с технологией ксеносов, – предположил Дахан. – Возможно, именно благодаря им он, наконец, заставил их работать?

– Это, конечно, вполне возможно, – признал Котов.

Танна поднял кулак, и космические десантники опустились на колено, целясь из оружия.

Дахан мгновенно оказался рядом с ним.

– В чём дело, сержант?

– Впереди боевые роботы, – ответил Танна. – Они не двигаются, но посмотрите на их грудные клетки. С ними что-то не так.

Механикус направились за Чёрными Храмовниками, и Котов увидел, что Танна абсолютно прав.

Манипула неподвижных боевых роботов “Завоеватель” в пыльной сине-красной броне стояла шеренгой, словно ожидая дисков с приказами. Их головы, не видя, уставились в пол, а руки с оружием безвольно свисали вдоль корпусов. Котов насчитал пять роботов, каждый четыре метра высотой, жестокие и угловатые с проржавевшими аблативными наплечниками.

Во всём, кроме одного, они казались всего лишь реликвиями старой войны.

В грудной клетке каждого робота, где Котов ожидал обнаружить источник питания, находились искусно переплетённые кристаллические нити, напоминавшие изящное выдувное стекло.

– Это такие же кристаллические существа, с которыми мы сражались наверху, – заявил мгновенно ставший агрессивным Танна.

Котов поднял механическую руку. – Спокойнее, сержант. Эти машины неактивны сотни, возможно тысячи лет.

– Меня это не успокаивает, – ответил Танна, махнув своим воинам. – Уничтожьте кристаллы.

– Остановитесь! – закричал Котов. – Я не могу позволить вам просто взять и уничтожить марсианскую собственность.

– А я не могу оставить потенциальную угрозу на пути отступления.

– Сержант Танна, – произнёс Котов, встав между высоким воином и боевым роботом. – Мы проделали весь этот путь не для того, чтобы по-варварски разрушить первую же технологию, которую, пока не понимаем. Разве не ради новых открытий мы пришли сюда?

– Это вы пришли сюда ради новых открытий, архимагос. Мы пришли исполнить долг. Я думал, вы поняли это.

Котов покачал головой и прикоснулся к руке ближайшего робота. Ржавчина отвалилась, и кусочки изъеденного металла полетели на пол. – Это – артефакты Механикус, осквернить их – преступление перед Омниссией.

– Эти кристаллы – не принадлежат Механикус, – сказал Дахан, встав рядом с Танной. – Эти кристаллы – ксенотехнология, а инопланетные механизмы – извращение Истинного пути. Вот, что вы собираетесь уничтожить, не так ли, сержант?

Космический десантник кивнул, и неслышный приказ прошёл между ним и воинами.

Хотя Котов был не доволен таким бессмысленным разрушением, он знал, что у него нет выбора, кроме как смириться с тактическим решением Чёрных Храмовников. Танна просунул кулак сквозь решётку в груди ближайшего робота, и кристаллическая сеть рассыпалась в порошок. Через несколько секунд в грудной клетке робота не осталось кристаллов, и этот акт разрушения стал для Котова ножом в сердце.

Дахан опустился на колени рядом с одним из роботов, под ногой которого лежал клочок старой ткани. Он поднял его деактивированными зубцами скарификаторов, пыль падала из складок, словно пепел древнего привидения.

– Что это? – спросил Котов.

– Какая-то одежда, – ответил Дахан.

– Механикус?

Дахан покачал головой, когда нити начали изнашиваться и распадаться:

– Слишком маленькая.

Обрывки ткани упали на пол, теперь от неё остались всего лишь грубо сотканные нитки, которые исчезали и гнили прямо на глазах.

– Там ещё, – сказал Танна, двигаясь между роботами. Космический десантник опустился на колени рядом с другой мантией, под которой виднелась какая-то фигура. Не больше маленького ребёнка она была обмотана такими же тряпками, но когда Танна дотронулся до неё, мантия потеряла форму и клубы пыли поднялись на её краях, когда распадалось то, что она скрывала.

Что-то замерцало под тряпками, и Танна потянулся сквозь пыль, подбирая предмет.

– Что там, сержант? – спросил Котов.

– Не уверен, какой-то механизм.

Танна встал и протянул находку Котову. Проржавевший и изъеденный временем кусочек изогнутого металла напоминал кремнёвый замок какого-то примитивного порохового оружия. Танна держал металлическую находку на ладони, но прежде чем Котов успел изучить её получше, она рассыпалась в порошок.

– Ускоренный распад, возможно, является побочным эффектом гибели планеты, – предположил Дахан.

– Возможно, – согласился Котов, направляясь вглубь пещеры. – Но думаю, эту тайну стоит оставить на будущее.

Миновав древних роботов и гнилые клочки ткани, Котов продолжил путь, замечая справа и слева в тенях новые группы ржавых боевых роботов. Скоро стало ясно, что центр пещеры находится прямо под “Томиокой”, потому что потолок из обнажённой скалы превратился в поперечно-рассечённый выпотрошенный космический корабль.

Элементы конструкции корпуса в десятки метров толщиной стояли, словно огромные столбы у входа в темплум, Котову удалось мельком увидеть за этой неплотной преградой широкую круглую пропасть, выкопанную у основания корабля. По крайней мере, пятьсот метров в диаметре, края пропасти отмечали сотни тысяч тускло мерцавших кабелей, уходивших в её глубины. Он увидел нечто похожее на огромную призму данных, свисавшую с потолка, образованного “Томиокой”, и напоминавшее гигантский наконечник копья, вырезанный из куска льда.

Но всё внимание Котова сконцентрировалось на мерцающей сфере, установленной точно над центром шахты.

Шар зеленоватого огня висел в воздухе, словно изумрудное солнце, пойманное в невидимое силовое поле. Его поверхность покрывала рябь сверкающих энергетических линий, как если бы он был создан из вязких жидкостей, перемешанных внутренними потоками. Сенсориум Котова оказался не в состоянии измерить размеры, массу или плотность объекта и если бы он не видел его собственной оптикой, то так бы и не узнал, что он вообще существует.

– Что это? – спросил Танна.

– Какой-то реактор? – предположил Дахан.

– Возможно, – ответил Котов, перепроверяя пассивные ауспики бронированного тела. Что бы это ни было, оно оказалось за пределами способности измерений архимагоса и те показания, которые он получал, бессмысленно колебались, словно объект постоянно переходил из одного состояния в другое. Хронометры не показывали ничего, как если бы оказались внутри временного нуля стазисного пузыря.

Котов отвёл взгляд от атомного зелёного огня и посмотрел в бездонную пропасть, пока Дахан рассредоточивал скитариев вокруг этой части шахты. Он не обнаружил никаких обычных механизмов для спуска, но решил, что это к лучшему, испытав странное чувство, что за ним наблюдают из глубины.

– Что бы это ни было, ясно, что Телок не собирался в будущем использовать корабль для полётов, – произнёс Котов, присев опасно близко к краю пропасти. – Двигатели полностью демонтированы.

– Зачем Телок сделал это? – спросил Танна.

Котову нечего было ответить, он отодвинулся от бездонной пропасти, и в этот момент видимая окружность мерцающей зелёной сферы внезапно расширилась, за долю секунды увеличив диаметр в два раза. Потоки внутри неизвестной структуры ускорились, и резкий яркий свет залил пещеру.

– Что происходит, архимагос? – спросил Танна, отходя от объекта.

Котов не обладал достоверными фактами, подходящими для ответа, но могло быть только одно возможное объяснение.

– Что бы Телок не планировал насчёт “Томиоки”. Оно началось.

Дух-машина в сердце “Томиоки” оказался вялым и враждебным к запросам Линьи, но она не могла винить такую почтенную машину в плохой реакции на чужое присутствие в нейроматрице, после столь долгого бездействия. Они добрались до мостика, который оказался точно там, где ожидалось и кадианцы капитана Хокинса без происшествий оцепили помещение. Линью удивило, как мало на первый взгляд мостик изменился в сравнении с остальным кораблём, хотя он, разумеется, оказался повёрнут на девяносто градусов.

Сервиторы сидели пристёгнутыми за своими постами, боевые роботы по-прежнему располагались в закрытых на магнитные замки защитных нишах и если бы не толстый слой пыли на многочисленных поверхностях, то всё выглядело так, словно команда может вернуться в любой момент.

Пока Азурамаджелли и сервочереп отца пытались получить доступ к бортовому журналу, Галатея прохаживалась по тем местам мостика, куда могла пройти. Линья же искала загрузочный разъём, до которого могла добраться, и который оказался бы совместимым с причудливым архаичным интерфейсом аугметики её ладони. Если из инфоядра корабля и можно спасти какие-нибудь данные, то она доберётся до них.

Поразительно, но когитаторы корабля и логические машины всё ещё функционировали, охраняемые слабым дремлющим духом, который покоился в глубоких уровнях когитации. Связь с инфомашинами осуществлялась с помощью простых протоколов Механикус, но ей придётся проникнуть глубоко, чтобы найти что-то ценное.

Линья закрыла глаза, позволив функциональному сознанию погрузиться в инфосферу “Томиоки”, отмечая многочисленные блокирующие экраны и агрессивное выстраивание алгоритмов защиты против её длительного контакта. Она проверила их целостность аккуратными исследовательскими запросами, и все они были отклонены.

– Что и следовало ожидать, – произнесла она, вытряхнув бинарную мантру из левой руки.

Она попробовала более прямой подход, формируя вопрос с агрессивными символами своего звания и протоколами запроса. Инфомашина в очередной раз отклонила попытку и направила болезненный импульс биообратной связи в руку Линьи. Слишком слабо, чтобы ранить, но вполне достаточно, чтобы напомнить, что она не имеет прав доступа к данным корабля.

Защиты духа-машины сопротивлялись каждой попытке проникновения, пока она не зарегистрировала загруженные кодовые алгоритмы взлома с ноосферными пометками магоса Блейлока. Линья не помнила, когда их загрузила, но не могла отрицать, что они оказались весьма кстати.

Она открыла загруженный пакет данных и тихо выдохнула от геометрической сложности алгоритмов. Таркис Блейлок был не самым приятным техножрецом, но его понимание гексаматических вычислений и статистического анализа являлось непревзойдённым. Это было похоже на самую прекрасную бинарную отмычку, которую она когда-либо видела. Как гончая на охоте алгоритм дешифровки легко вцепился в инфосферу “Томиоки” и системы безопасности инфожурналов исчезли, словно туман от урагана.

И почти сразу же Линья поняла, что совершила ошибку.

Её захлестнуло цунами звёздной информации, и она закричала от ужаса, когда бесчисленные данные за долю секунды перегрузили пропускную способность мозга. Она попыталась оторваться от потока информации, но как и жертва электрошока обнаружила, что не может отпустить то, что убивает её. Многочисленные черепные имплантаты выходили из строя один за другим, и Линья забилась в конвульсиях, когда биоэлектрическая обратная связь выпарила тысячи синаптических соединений архитектуры мозга.

В момент, когда поток данных увеличился из-за пакетов ещё более сложных космических вычислений, Линья ощутила, как её отрывают от инфомашины с физической встряской и обжигающим болезненным пламенем отключения. Она ударилась об пол в объятиях лейтенанта Рея, и почувствовала невообразимое головокружение.

Она обхватила руками голову, когда мощные волны вопящей боли пронзили череп, словно мгновенная мигрень. Ослепительный свет залил глаза, и отвратительная тошнота скрутила живот. Она слышала голос отца из эбенового черепа, который, мигая красной оптикой, завис прямо напротив лица, но не могла понять, что именно ей говорят.

Повсюду вокруг раздались крики.

– Госпожа Тихон, – произнёс Рей. – Прошу прощения, но с вами всё в порядке?

Она попыталась кивнуть, но перекатилась на бок и её вырвало.

Линья почувствовала, как что-то лязгающее и металлическое прошло мимо, и заставила себя принять вертикальное положение как раз в тот момент, когда Галатея подключилась к загрузочному разъёму.

Манекен с серебряными глазами повернулся, и посмотрел на упавшую Линью.

– Один разум не может обработать столько данных, – сказала Галатея. – Только мы можем сделать это.

Резкая боль в голове частично прошла, и Линья встала на дрожащих ногах, чувствуя необъяснимую потребность остановить занявшую её место машину. Лейтенант Рей помог ей, и Линья схватилась за него, чтобы не упасть.

– Что происходит? – спросила она, стараясь вернуть самообладание и внутреннее равновесие.

– Не знаю, мисс, – ответил Рей, поворачивая лазган из стороны в сторону, и в этот момент боевые крики кадианцев заполнили мостик, а охранные роботы в нишах выпрямились в полный рост. Линья увидела, что их грудные клетки засветились странным зелёным светом, а системы оружия запускались одна за другой.

Выстрелы и крики заполнили мостик.

Микроконтент 09

Обе военные машины внимательно патрулировали ледяные равнины вокруг “Томиоки”, словно осторожные хищники, кружившие возле опасной добычи, которая, возможно, только притворялась мёртвой. “Амарок” ещё злился после боя в каньоне, его оружие и щиты перезапустились, и принцепс Винтрас позволил храброму духу-машине открыто появиться в манифольде.

Он петлял за “Вилкой”, осторожно обходя глубокие следы, которые Железная Синь оставлял в кристаллической структуре стекловидного плато. Вести так “Пса войны” было искусством – уходить в сторону и одновременно идти вперёд. Он не вмешивался в работу ауспика наведения, позволяя прицельной сетке двигаться из стороны в сторону, выискивая кого бы убить.

Винтрас тоже стал раздражительным – результат мощного коктейля медикаментов, накачанных в организм после схватки с титанами-подражателями. Сообщили, что они являлись какой-то разновидностью машинной технологии, способной формировать кристаллические структуры умирающей планеты в копии тех, кого приняли за угрозу.

Земля под ногами стала неустойчивой, сложные сенсоры “Пса войны” фиксировали постоянный рост и распространение волн сейсмической активности из глубин планеты. Это являлось вполне ожидаемым, в конце концов, планета умирала, разрываемая геологическим давлением и небесным катаклизмом. Такие толчки будут только ухудшаться, и поверхность Катен Вениа скоро станет ненадёжной для титанов.

Высадив абордажные группы, “Лупа Капиталина” отступила от “Томиоки” и неподвижно встала перед кораблём. Даже после того, как Зимнее Солнце атаковал Лунную Синь, всё ещё оставалось что-то магнетическое в огромном “Владыке войны”, потенциал невероятного разрушения, который перевешивал все понятия морали. Даже просто сражаться вместе с “Владыкой войны” было честью, а находиться в Стае с богом-машиной его мощи – означало стать частью истории. Но с каким бы почтением Винтрас не относился к невероятному титану, мысль сохранять неподвижность являлась для него анафемой. Насколько он желал возвыситься в легио настолько же не хотел менять “Амарок” на титана, который выигрывал войны, идя прямо на врага.

– Ты слышал? – спросил Элиас Хяркин, вторгаясь в мысли Винтраса. Голос принцепса “Вилки” стал грубым и аугметическим десятилетия назад, но вокс делал его ещё неприятнее.

– Слышал что? – ответил вопросом на вопрос Винтрас, недовольный, что отвлёкся.

– Механикус, – резко пояснил Хяркин.

– Что с ними?

– Ты пилот “Пса войны” или кто? – разозлился Хяркин. – Открой глаза и включи вокс!

Винтрас повернул “Амарока”, увеличил скорость и продолжил извилистый путь вокруг “Томиоки”, когда земля задрожала от очередного толчка, на этот раз сильнее предыдущих. Винтрас дал поправку, сохраняя центр тяжести “Пса войны” внизу, пока не завершил круг вокруг приземлившегося космического корабля.

После спасения легио космических десантников и скитариев, сухопутные левиафаны и машины обеспечения хлынули по мосту на край плато, где ожидали, как наблюдатели, которые слишком боялись приблизиться к объекту своего исследования.

Винтрас переключил вокс на приём не только траффика легио и манифольд мгновенно заполнили приоритетные предупреждения об опасности и приказы отступить со “Сперанцы”.

– Какого чёрта происходит? – спросил Винтрас.

– А на что, чёрт возьми, это похоже? – проворчал Хяркин. – Они уходят.

Информационный поток на мостике “Сперанцы” значительно вырос, но собравшиеся магосы, калькулюс логи и лексмеханики справлялись с новой нагрузкой. В основном благодаря координационным способностям магоса Блейлока, чьи высшие мыслительные процессы были оптимизированы для распределения таких огромных объёмов данных на управляемые части.

– Сообщение с поверхности? – спросил Блейлок.

– Эвакуация началась, – ответил магос, символы идентификации которого потерялись в тумане ноосферных данных мостика. – Первый левиафан на пути к посадочным площадкам. Остальные выстраиваются за ним и пересекают мост магоса Криптаэстрекса.

Блейлок повернулся к Виталию Тихону, который обрабатывал манифольдные связи внутри инфосферы, координируя логистический кошмар чрезвычайного планетарного отступления.

– Виталий, – произнёс Блейлок, срочность вынуждала его обходиться без званий и соблюдения протокола. – Когда энергия достигнет планеты?

– Один час тринадцать минут, Таркис, – ответил Виталий Тихон, даже не посмотрев на него. – По-прежнему никаких сообщений от архимагоса или моей дочери. Никто из них не ответил на призывы вернуться на корабль.

Услышав беспокойство в голосе почтенного магоса, Блейлок сказал. – Продолжайте попытки.

Блейлок вывел системную схему, которая показывала позиции флота вокруг Катен Вениа и приближавшийся заряд энергии, мчавшийся к ним сквозь космос.

Нет, не к ним, к “Томиоке”.

Слишком поздно он понял, чем являлся флагман Телока и почему Потерянный Магос вообще пошёл на такие сложности, как посадка корабля. Вместе с микроскопически вогнутой поверхностью плато вся конструкция “Томиоки” служила огромной приёмной решёткой: ресивером шириной в сто километров, который направит приближавшийся поток невообразимой энергии сквозь себя в ядро планеты. Цель происходящего ещё оставалась тайной, но то, что всех оказавшихся поблизости ждёт немедленное уничтожение, являлось очевидным.

Виталий отслеживал источник энергетического луча, но это займёт время из-за свирепого фонового излучения умирающей звезды. Даже попытка измерить луч оказалась практически невыполнимой, его характеристики почти ничего не значили для ауспика, а огромный масштаб просто не поддавался количественному выражению.

То, что такое невообразимое скопление энергии могло преодолеть гигантское расстояние и не растерять силы в вакууме, было ошеломляющим. Блейлок знал только об одной вещи, которая, как представлялось, могла создать столь поразительную энергию.

Дыхание Богов.

Звуки перестрелки причудливым эхом разлетелись по пещере, когда Чёрные Храмовники накрыли одного из ржавых боевых роботов прицельными выстрелами из болтеров. Тем временем кипящая сфера расширилась, и её приливные энергии протянулись по всей пещере электрическими импульсами атмосферной передачи.

Многие из скитариев упали, их улучшенные нейронные пути перегрузило взрывом – даже Дахан покачнулся от его силы. Не было понятно, куда именно передавалась энергия, но когда первые очереди автопушек прошили скитариев, всё встало на свои места.

Оставленные ржаветь по всей пещере боевые роботы вовсе не были пыльными реликвиями давно забытой войны, они оказались дремлющими часовыми, которые ждали, когда наступит время защитить запущенные тайные процессы. Кристаллические решётки в грудных полостях роботов запульсировали некротическим зелёным светом и, несмотря на аварийное состояние, все они перемещались и сражались, словно только что вышли из кузни.

Манипула приближалась к ним на боевой скорости, но Дахан убил первого раскалённым добела лучом из плазмагана. Оружие скитариев разбило на части второго, а залп болтов разнёс третьего в вихре металлических обломков.

– Я же говорил вам, что мы должны уничтожить их всех, – произнёс Танна, отступая и вставляя новую обойму в болтер.

– Принято к сведению, – ответил Котов, перебирая имплантированное оружие, пока не остановился на узколучевом гравитоне. Манипулы роботов наступали со всех сторон, и благодаря системам обнаружения угрозы Дахана он видел, что их, по крайней мере, шестьдесят.

Котов опустился на колено, направил имплантированное оружие на ближайшего робота и выпустил невидимый луч мощных гравометрических энергий. Лязгавший архаичный “Катафракт” смялся и согнулся пополам, когда вес его верхней половины неожиданно увеличился в четыре раза. И так уже проржавевший позвоночник не выдержал, и он упал в мешанине разлитого масла и изогнутых пластин.

Ещё несколько скитариев погибли от снарядов автоматической пушки, но не один воин не был оставлен. Как и во время сражения против кристаллических тварей люди Дахана не бросали убитых и раненых. Оружие роботов было мощнее и их было больше, но они медленно двигались и не обладали дисциплиной огня скитариев.

Каждый метр отступления оплачивался кровью. На открытом месте и без укрытий оставалась только одна стратегия – отступление. Встроенный ауспик Котова зафиксировал новый всплеск напряжения энергетической сферы, и она выросла в очередной раз, почти перекрыв шахту, над которой висела. Из глубин изумрудного солнца вспыхнул свет, заполняя пещеристое пространство под “Томиокой”, и до наконечника блестящей призмы осталось меньше десяти метров. Котов понятия не имел к худу это или к добру, но та его часть, что наслаждалась симметрией и взаимосвязью происходящего подозревала, что к тому моменту, когда призма и бурлящий энергетический шар соединятся, крайне желательно оказаться где-нибудь подальше.

Котов сокрушил лучами гравитона грудные клетки ещё десяти роботов, прежде чем внутренние конденсаторы зафиксировали потерю мощности. Чтобы запустить его снова следовало перенаправить энергию от какой-нибудь другой системы. Вместо этого Котов убрал экзотическое оружие и выбрал более прозаичную роторную пушку. Старая разработка, модифицированное оружие дредноута, которое сочли слишком слабым для развёртывания с войсками Адептус Астартес, но любимое Котовым за жестокую простоту. Пластина на спине повернулась, открыв вентиляционные отверстия с жалюзи, а из руки выскользнула длинная лента, присоединившись к внутренней секции боеприпасов.

Компенсаторы отдачи выдвинулись вдоль плеч и ног, и значки готовности замелькали перед глазами. Котов подчинил систему прицеливания анализатору угрозы Дахана, перевёл сознание на более высокий уровень и открыл огонь.

Сверкающий поток огня вырвался из руки Котова на целых три метра, и всё чего он касался, просто взрывалось в тумане разорванного металла и разбитых пластин. Каждая очередь была точно выверена, казалось, что Котов различал каждый снаряд, когнитивные функции архимагоса работали с такой скоростью, что он видел каждый взрыв в замедленном движении, меняя цели и обстреливая врага, не тратя зря ни одного снаряда.

Космические десантники и скитарии вокруг сражались, как в замедленной съёмке, их движения выглядели мучительно размеренными. Звуки долетали на ледниковой скорости, а вспышки выстрелов расширялись, словно медленно распускавшиеся цветы. Повсюду, где Дахан фиксировал угрозу, Котов поворачивал оружие и устранял её прицельной очередью крупнокалиберных разрывных снарядов.

Волны избыточного тепла от ускорения сознания рассеивались потоком хладагента на скальпе, но такой результат мог сохраняться максимум в течение минуты субъективного времени и архимагос почти исчерпал лимит.

Но, в конце концов, первыми закончились боеприпасы, и вращавшиеся стволы щёлкали впустую, пока опустевший контейнер безуспешно пытался поддерживать поток поступавших снарядов. Котов почувствовал желание не останавливаться и переключиться на другое оружие. Процесс обработки информации и раздражителей с такой скоростью являлся опьяняющим и абсолютно захватывающим подвигом познания, благодаря которому у многих адептов Механикус вскипели в черепе органические части мозга. Котов отключил стремительно думающие функции и покачнулся, временно не в силах справиться с объявшим голову жаром. Телу и так требовалось достаточно много энергии, а сейчас наступило резкое уменьшение мощности.

Ноги Котова подкосились, но прежде чем архимагос упал, сержант Танна подхватил его и потащил назад, стреляя на ходу из болтера одной рукой. Котов пытался что-то сказать, но боль в черепе была слишком сильной, хроническое истощение умственных способностей потребовало отключения всех второстепенных функций для восстановления синаптических систем.

Он смутно понимал, что приближались новые роботы, но не мог разобрать, сколько их и как они далеко. Он видел, как Дахан стрелял из имплантированного оружия, секутора окружали примерно тридцать скитариев, некоторые были ранены, другие несли павших товарищей. Чёрные Храмовники отступали, ведя непрерывный огонь из болтеров, с каждым залпом уничтожая боевого робота.

– Впечатляющий подвиг, – произнёс Танна, притащив его к панели управления лифтом и повернувшись, чтобы нажать рычаг. – Мне казалось, вы говорили, что я – воин.

– Эксплоратор должен быть готов ко всему, – ответил Котов, наконец, вернув дар речи, пока грохотавший лифт поднимал их назад в “Томиоку”. – И меня нельзя назвать беспечным человеком.

С помощью лейтенанта Рея Линья спускалась по космическому кораблю, задыхаясь и борясь с мучительной болью в голове. Бой на мостике был коротким, кровавым и неравным: кадианские солдаты безнадёжно уступали противнику в огневой мощи и не могли надеяться повредить его. Капитан Хокинс видел бесполезность продолжения боя и немедленно приказал отступать.

Отступление прикрывало отделение гвардейцев, и даже несмотря на суматошное бегство с мостика Линья понимала, что они уже мертвы. Крупнокалиберные снаряды разнесли мостик на куски, уничтожив древнюю технологию, которая пересекла галактику в поисках чудес. Один робот с распыляющим осадным молотом вместо правой руки проламывал переборку за переборкой, не обращая внимания на огонь кадианцев из лазерных винтовок, гранатомётов и даже прямое попадание из плазмагана.

Шестьдесят человек отступали с мостика, сдерживая врага засадами и ловушками. Одного робота сбросили в шахту, которая, похоже, шла вдоль всей продольной оси корабля, другому оторвала ногу удачная граната, застрявшая в тазовом суставе. Но остальные ни на секунду не прекратили преследование, и Линье пришлось восхититься смертоносной чистотой того, кто бы ни установил режимы повиновения в их диски с доктринами.

Казалось, что они бежали сломя голову, возвращаясь тем же путём по которому пришли, преследуемые, по крайней мере, пятью имперскими боевыми роботами с необычными кристаллическими источниками энергии в груди, сильно напоминавшими описанные магосом Даханом на борту “Табулария”. Беглецов вёл магос Азурамаджелли, его ментальная карта игнорировала опасность, а тело перестраивалось и менялось с поразительной для Линьи скоростью.

Сервочереп отца мелькал рядом, время от времени останавливаясь, проверяя что сзади, и снова устремляясь вперёд. Она слышала его голос, призывавший идти быстрее, но отключилась от него, как от лишней помехи. Где-то по пути они потеряли Галатею, машинный интеллект свернул, когда не смог последовать за остальными. Линья задумалась, сумеет ли Галатея спастись и пришла к выводу, что ей всё равно.

Земля под ногами закачалась, и она упала, когда сварная палубная плита, служившая полом, оторвалась от стены. Рей рывком поднял её на ноги, во время стремительного отступления все следы его былого беспокойства об этикете исчезли.

– Я больше не могу, – выдохнула она.

– Нельзя останавливаться, мисс, – сказал Рей, толкая её сквозь группу прикрывающих солдат, которые спускались по приваренной винтовой лестнице. – По крайней мере, ступеньки замедлят ублюдков.

Линья спускалась по лестнице, и в этот момент услышала приглушённые болтерные очереди, отозвавшиеся эхом над ней. Слишком громкие и быстрые для обычного болтера, такие снаряды превратят человеческое тело в расширяющийся вихрь выпаренной крови и горелой плоти. За взрывами последовали крики и болезненные стоны, которые не должен издавать ни один человек.

Слёзы текли по лицу, когда она бежала вниз по лестнице, хватаясь за железные перила и сохраняя вертикальное положение только благодаря Омниссии. Почти в самом низу удача покинула её, и ноги заскользили на холодном металле. Она пролетела несколько последних ступенек и упала на ненадёжный металлический проход. Она покатилась и схватилась за ближайшую железную опору, попав под азотный дождь на посадочной палубе.

– Давайте! – крикнул Рей, прыжком преодолев последние ступеньки. – Он прямо за нами!

Потолок прогнулся под силой колоссального удара, когда что-то огромное попыталось спуститься по лестнице. Рей снова поднял Линью и в этот момент послышался визжащий вой немой бинарной ярости и новый удар обрушился на верхнюю часть лестницы. Рей попятился и поднял лазган, стреляя в автоматическом режиме в сторону источника звука, сияющий поток багровых разрядов шипел, покидая фокусирующее кольцо ствола.

– Лазган не может повредить боевому роботу, – сказала Линья.

– Может и нет, мисс, но если у вас есть идея получше, то я весь внимание!

Он схватил Линью за плечи и оттолкнул, когда лестничный пролёт прогнулся и угловатая фигура боевого робота “Кастелян” приземлилась на палубу за их спинами. Пол смялся под его весом, и водопад обломков сыпался с сутулого корпуса. Рей оказался под разорванными трубами и разрушенными металлоконструкциями, его лазган заскользил по наклонённому проходу к Линье.

Робот приземлился на одно колено, а теперь выпрямился в полный рост почти в четыре метра. У него был тяжёлый болтер в защитном кожухе на плече, и потрескивавший смертоносными разрушительными полями энергий силовой кулак. Броню “Кастеляна” покрывали ожоги от лазерных лучей и вмятина от удара. Оптика обнаружения угрозы уставилась на Линью, не суля ничего хорошего.

Сервочереп мелькал перед роботом, изливая из аугмитов потоки визжащих кодов деактивации, но вооружённая машина просто отшвырнула его в сторону. Череп треснул о стену и камнем упал на пол, свет в его оптике померк.

Линья хотела нагнуться за винтовкой Рея, но от ужаса не могла пошевелиться.

Она услышала, как кто-то выкрикнул её имя, когда тяжёлый болтер прицелился и автоматический затвор отошёл перед стрельбой.

Линья закрыла глаза и сползла по стене, но выстрелов так и не последовало.

Она почувствовала, как холодные руки подняли её, и обмякла в объятиях спасителя.

– Мы не позволим такому примитивному созданию ранить вас, госпожа Тихон, – произнесла Галатея.

Линья вздрогнула и отшатнулась от машинного интеллекта, придя в ужас от непередаваемой словами мысли, кто именно дотронулся до неё. Галатея сидела на корточках, ей пришлось сильно повернуть странно сочленённые ноги, чтобы тело-паланкин опустилось так низко. Манекен техножреца с серебряными глазами выпрямился, когда она попятилась от него.

– Убирайся от меня, – сказала Линья.

– Такая неблагодарность, – ответила Галатея. – И это после того как мы рисковали своим существованием, спасая вас.

Линья сморгнула слёзы и повернулась, её взору предстал неподвижный робот “Кастелян”, голова которого склонилась набок, а из контурного черепа поднимался зеленоватый туман. Из грудной пластины валил дым, а воинственный бинарный код оружия стих.

Робот полностью вышел из строя.

– Как вы…? – спросила Линья, увидев сквозь пробоину в потолке другого боевого робота с вырывавшимся из внутренностей дымом.

– Если мы смогли взять под контроль “Сперанцу”, то, по-вашему, перегрузка мозговых доктрин манипулы боевых роботов нам не по силам?

– Не понимаю, – сказала Линья, а в это время кадианцы вернулись вытащить Рея из-под обломков. У лейтенанта текла кровь из рассечения на лбу, но он уже кричал, что в порядке и пусть его, чёрт побери, оставят в покое.

– Вы слишком чудесны, чтобы умереть, – ответила Галатея и протянула руку, собираясь погладить её по щеке.

Линья отшатнулась от отталкивающего прикосновения.

– Не прикасайтесь ко мне, – сказала она. – Никогда.

Машинный интеллект поднялся, мозги на паланкине замерцали лихорадочной синаптической деятельностью, когда между ними происходило какое-то безмолвное общение.

– Как пожелаете, но вы бесценны для нас.

Линья отошла от омерзительного существа и остановилась только чтобы подобрать сервочереп отца, а затем последовала за кадианцами вниз по “Томиоке”.

Котов мало что помнил из пути назад по “Томиоке”, его умственные процессы тоже пострадали, поддерживая высокую скорость познания. На взгляд смертного прошла всего минута, но по системе измерения Механикус – целая жизнь. Большую часть пути его нёс Танна, едва ли не таща бронированное тело архимагоса по пандусам, лестницам и трапам. Перестроенный внутри корабль казался размытым пятном, но даже временно ограниченные чувства Котова фиксировали, что происходило что-то беспрецедентное.

Анатомия “Томиоки” менялась с каждой секундой. Что он ошибочно принял за конструкционные изменения, позволявшие кораблю стоять вертикально, на самом деле оказались точно размещёнными подвижными частями, которые теперь выполняли какую-то непостижимую функцию.

– Император, – произнёс Танна, когда они вошли в сводчатый отсек, служивший раньше складом боеприпасов. – Их так много.

Котов поднял голову и проследил за взглядом Танны. Он увидел множество повёрнутых отражающих панелей из обработанной стали и большие длинные кабели, которые извлекала из герметичных перегородок и подключала целая армия летающих сервочерепов. В помещении находились тысячи украшенных золотом и серебром черепов, архимагос никогда не видел столько их в одном месте.

– Они напоминают экипаж, который решил остаться и исполнить свой долг… – с трудом сказал он.

– Или их заставили, – добавил Дахан сзади. – Кто знает, как долго они ждали этого момента?

Котов с любопытством наблюдал за работой тысяч черепов, пока Танна тащил его куда-то вверх по перестраивавшемуся кораблю. Освещавший спуск тускло-зелёный свет сменился абсолютной яркостью, которая сияла от каждой полированной панели и каждого перегруженного люмена. Огромные стальные конструкции поворачивались во всех просторных помещениях “Томиоки”, словно столбы какой-то планетарной энергетической системы. Высокие трубы выдвигались из диафрагмированных ниш, и внутренний объём продольной оси корабля быстро заполнялся сложным оборудованием, которое неутомимо вращалось, пульсировало и гремело.

В конце концов, Котов почувствовал изменение давления внешней среды и посмотрел вверх.

Низкий овальный туннель, проложенный сквозь лёд фиолетового оттенка, сказал ему, что они достигли точки входа, которую проделали раскалённые механизмы плазменного деструктора “Лупы Капиталины”. В дальнем конце туннеля стояли Чёрные Храмовники, махая чему-то, что он не видел. Смутно он зарегистрировал звуки артиллерийского огня и высокоэнергетических разрядов.

Магос Дахан стоял с воинами Адептус Астартес, и Котову потребовалось некоторое время, чтобы понять, что людей вокруг больше, чем он помнил.

Кадианские солдаты расположились вдоль стен, и инфоток Котова с облегчением вырос, когда он увидел магоса Азурамаджелли и Линью Тихон у дальнего входа в ледяной туннель. Галатея стояла напротив, и даже с ограниченным сознанием Котов заметил напряжённость между ней и магосами.

Линья Тихон, прихрамывая, направилась к нему, сжимая иссиня-чёрный сервочереп.

На миг Котов растерялся при виде черепа. Она остановилась взять один из сервочерепов “Томиоки”? Но прочитав тусклые бинарные символы на полированном куполе, он понял, что сервочереп принадлежал Виталию Тихону.

– Архимагос, – произнесла Линья, на её лице виднелись ушибы и синяки. – Нам надо уходить. Немедленно.

– Думаю это очевидно, – ответил он, наконец, сумев самостоятельно держаться на ногах, когда физический контроль вернулся к относительно нормальному состоянию. – Корабль перестраивается с совершенно непонятной целью.

– Нет, я имею в виду, что надо покинуть планету, – сказала Линья. – Через час она будет разрушена.

– Успокойтесь, вы драматизируете, – сказал Котов, чувствуя, как всё быстрее самовосстанавливается его синаптическая архитектура. – Потребуются месяцы или годы, чтобы смерть звезды окончательно уничтожила эту планету, и мы ещё многое успеем узнать.

Линья прищурилась:

– Разве вы не получили приказы об эвакуации магоса Блейлока?

Котов не получил их, но всё больше его систем перезапускались одна за другой и он начал принимать отчаянные всплески сообщений с орбиты через “Табуларий”. Несмотря на вспышку боли в голове, Котов обработал самое срочное из них за три пикосекунды.

– Это – жертвенная планета, – сказала Линья. – Я не знаю до конца, что происходит, но главное я знаю точно. Этот корабль – гигантский приёмник и направленная по нему энергия разорвёт планету на части ради цели, о которой я понятия не имею.

Котов кивнул и направился к выходу из туннеля.

“Лупа Капиталина” шагала во всём военном великолепии, окутанная жаркой оболочкой пустотных щитов, которые мерцали всеми цветами радуги, рассеивая энергию выстрелов. Словно огромный зауропод, атакованный на равнине стаей рапторов, “Владыка войны” был окружён меньшими кристаллическими воплощениями своей божественной мощи. Атакующие выпускали ярко-зелёные лучи, но “Владыка войны” вовсе не был каким-то неуклюжим травоядным, который просто ждёт смерти, он был альфой смертоносной хищной стаи.

– Не поверил бы, если бы не видел своими глазами, – произнёс кадианский капитан по имени Хокинс. – Не думал, что они могут так двигаться.

Ему ответил лейтенант, половина лица которого была залита кровью:

– Я сначала решил, что слишком сильно ударился головой.

В обычной ситуации Котов упрекнул бы простых гвардейцев за сомнения в возможностях боевого титана Механикус, но даже его потрясли скорость и ловкость, с которыми принцепс Арло Лют управлял “Лупой Капиталиной”. “Владыки войны” были не самыми подвижными военными титанами и чаще использовались, как опорные пункты, огневые позиций поддержки и места для начала штурма.

Очевидно, Зимнее Солнце не разделял подобную точку зрения.

Стая легио Сириус сражалась, как единое целое, “Амарок” и “Вилка” тенью держались за Альфой, когда тот наступал, отступал и уклонялся в каждой атаке. Он сближался с нападавшими и крушил ногами с когтями. Он с десяток разбил вдребезги огнём из бластера и испарил вдвое меньше пронзающими разрядами из турбодеструкторов. Его быстро двигавшийся корпус сокрушил ещё несколько десятков и добился этого, не потеряв пустотные щиты под перекрёстными очередями вражеского огня.

– Он идёт забрать нас? – спросил Хокинс. – Титан возвращается за нами, так?

– Да, капитан, – ответил Котов, уже передав запрос на эвакуацию. – “Лупа Капиталина” возвращается за нами.

Котов видел, что желание капитана наблюдать за богом-машиной в бою вступило в конфликт с обязанностями кадианца перед своими людьми. Он позволил человеку послабление.

– Оставайтесь, – сказал Котов. – Смотрите. Видеть титана в бою – значит видеть истинную силу Омниссии.

Хокинс кивнул и ответил:

– Я видел, как артиллерийские батареи разрушают крепости зелёнокожих за считанные минуты, видел десять тысяч атакующих на бронетехнике белых щитов, и участвовал в орбитальной высадке, когда целую планету захватили меньше чем за день, но видеть, как сражается “Владыка войны”… это – что-то особенное.

– И легио Сириус – мастера своего искусства, – сказал Котов в редкий момент щедрости.

“Лупа Капиталина” повернулась, словно услышала, как упомянули её легио, и бодро направилась к “Томиоке”. Эскорт из “Псов войны” последовал за ней и вырвался вперёд, расчищая путь карающими залпами и предупредительным воем.

Котов встал поустойчивее, пока титан приближался, оглушительное эхо исполинской поступи передавалось “Томиоке” даже сквозь толстые слои льда. Архимагос и остальные отошли в туннель, потому что даже приближение союзного титана представляло определённую опасность.

– Всем приготовиться! – крикнул Хокинс. – У нас будет только одна попытка.

Пустотные щиты “Владыки войны” соприкоснулись со льдом на краю туннеля, отчего по потолку и полу пошли глубокие трещины. Кристаллические осколки посыпались разбитым стеклом, и вдоль туннеля прокатились звуки лопавшегося льда, пока пустотные щиты, наконец, не отключили. Штурмовые рампы опустились на потрескавшийся ледяной выступ и слуги титана в оранжевых спецовках и бронежилетах закричали подниматься на борт.

Дахан и выжившие скитарии сопровождали Котова и Азурамаджелли, последними зашли на военную машину Чёрные Храмовники и кадианцы. У Котова на миг закружилась голова, когда он посмотрел вниз между краем рампы и полуразрушенной кромкой льда. Внутренние системы быстро дали компенсацию на неприятное ощущение, а тем временем слуги втащили его на борт.

“Владыка войны” покачнулся от чудовищного удара и даже отсюда Котов почувствовал отражённую боль. Занятая спасательной миссией “Лупа Капиталина” оказалась ужасно уязвимой из-за выключенных щитов и бесполезных систем оружия. Этим в полной мере воспользовались кристаллические титаны, и взрывы зелёного огня расцвели по всей задней полусфере “Владыки войны”. “Амарок” и “Вилка” мешали врагам окружить лидера стаи, но они не могли защитить Альфу от ужасного флангового огня.

Котов крепко схватился за зубчатую стену, когда “Лупа Капиталина” освободилась ото льда и неуверенно шагнула назад. Штурмовые рампы ещё не успели поднять и двое слуг с криками полетели вниз. Кадианцы бросились помогать поднять рампы, и в этот момент титан сделал следующий шаг, поворачиваясь вокруг своей оси. Путешествие до “Томиоки” прошло в величественном темпе, но сейчас Зимнее Солнце сражался и ползавшие по корпусу насекомые имели второстепенное значение в сравнении с собственным выживанием.

Логика являлась неоспоримой, хотя Котову не нравилось быть одним из этих насекомых.

Они отошли от корабля уже на сто метров и архимагос увидел, что замеченные им преобразования внутри “Томиоки” отразились и на внешней поверхности корабля. Кристаллические наросты на корпусе органично увеличивались, закрывая нос чем-то напоминавшим перепонку из блестящего стекла.

Вспышка статики ослепила его на секунду, когда на корпусе “Лупы Капиталины” заработали пустотные пилоны, окутав титана слоями абляционных энергий. Столкновение гармоники и вой частот оказались тяжким испытанием для его имплантатов, но Котов был благодарен за защиту.

+ Архимагос Котов, + произнёс голос, прорезавшись в разум с ледяным презрением. + Вы в безопасности? +

– В безопасности, – ответил он, послав слова в язвительную тундру манифольда Сириуса.

+ Тогда мы готовы, + сказал принцепс Арло Лют.

– Готовы? Готовы к чему?

+ Покинуть планету. +

Микроконтент 10

Робаут Сюркуф с искренней печалью наблюдал за последними мгновениями Катен Вениа. Он дал ей имя, и всегда больно смотреть, как что-то красивое умирает. Робаут вспомнил девушку, имя которой подарил планете, подумал, увидит ли её когда-нибудь снова и тихо обругал себя за сентиментальность.

Болезненные полосы разноцветного света окутали планету узорами гроз размером с континент, словно огромная сеть, наброшенная на раскалывавшуюся массу. Самая яркая точка света располагалась на северном полюсе, где закончилась провалом неудачная экспедиция на “Томиоку”. Эвакуация с Катен Вениа завершилась и большая часть высадившейся команды уже вернулась на “Сперанцу”.

Механикус пришлось оставить на поверхности значительное количество материальной части и ресурсов, в том числе и сухопутных левиафанов “Краконос”, “Адамастор” и “Фортис Максимус”, ставших самой горестной потерей. За незначительными исключениями их экипажи – адепты, техножрецы и даже слуги – решили остаться со своими машинами, вместо того, чтобы бросить их, и эти люди почти наверняка уже погибли.

Робаут покачал головой от их глупости, но вспомнил, что и сам совсем недавно считал, что умрёт на борту “Ренарда”. Он пережил встречу со смертью, когда грав-сани поднял стыковочный захват “Табулария” и медицинская команда приставила кислородную маску к его лицу. Адара не пострадал, как и магоса Павелька, что учитывая безумный характер их путешествия на поверхность, являлось не чем иным, как чудом.

На мостике “Сперанцы” стало тесно из-за старших офицеров экспедиции Котова: Механикус, Адептус Астартес и Имперской гвардии, которые собрались увидеть последние минуты жизни Катен Вениа и гибель всего, ради чего они пересекли галактику. Азурамаджелли снова встал за пост навигационных систем, где к нему присоединился Криптаэстрекс. Виталий Тихон не отходил от дочери, обняв её рукой за плечи. Судя по синякам на её лице экскурсия на “Томиоку” оказалась не менее опасной, чем события снаружи.

Галатея стояла в центре мостика, Робаут понятия не имел, каким образом её низкорасположенный паланкин подключался к “Сперанце”. Павелька в общих чертах описала ему подлинную еретическую сущность Галатеи, и сама идея думающей машины пробирала Робаута до костей всякий раз, когда он задумывался о последствиях.

Архимагос Котов сидел на командном троне, напоминая уставшего короля на закате правления, которого окружали придворные, просто ожидавшие его смерти. Следуя этой мысли, взгляд Робаута переместился на Таркиса Блейлока, стоявшего за плечом Котова, словно визирь-заговорщик. У него не было причин подозревать Блейлока в подобных стремлениях, но картина – однажды представленная – не желала исчезать.

Сам Робаут откинулся в подключённом к ноосфере кресле, которое занимал и в прошлый раз, соединившись с огромной инфосферой ковчега при помощи загрузочных разъёмов на тыльной стороне шеи. Большая часть видимого им представляла собой бессмысленный лингва-технис или бинарный язык, но он знал достаточно и не сомневался – никто на мостике не понимал, что на самом деле происходит.

– Мы достаточно далеко от планеты? – спросил Робаут, пытаясь разобраться в излучении энергии из концентратора информации левого борта.

Азурамаджелли повернул к нему мозг, хотя на бестелесном кусочке коры не было видно никаких сенсорных аппаратов для необходимости такого движения. – Комплексы топографов фиксируют невиданный рост энергии. Невозможно сказать, какое минимальное безопасное расстояние необходимо.

– Получается мы в опасности?

– Весьма вероятно, – согласился Криптаэстрекс, его плотное роботизированное тело отключилось от навигационных станций, направилось, лязгая, к посту двигательной силы и подключилось. – Получив приказы магоса Блейлока, Сайиксек начал операции, чтобы покинуть орбиту, но двигатели не будут готовы к манёвру ещё шесть часов.

– Не знаю, возможно, вы что-то пропустили, – резко сказал Робаут, – но нам повезёт, если планета продержится ещё шесть минут.

Криптаэстрекс стоически перенёс выпад Робаута и ответил. – Мало что можно сделать для изменения нашего положения относительно планеты и уменьшения повреждений от взрывного выброса энергии.

– Взрывного? – спросил Робаут, поворачиваясь в кресле и смотря на Котова. – Вот на что мы смотрим? Как планета взорвётся?

Котов пренебрежительно махнул рукой. – Магос Криптаэстрекс должен понимать, что не нужно использовать такие экспрессивные термины, – сказал он. – Планеты не взрываются, они ломаются вдоль устоявшихся линий разлома, обрушаются на гибнущее ядро или просто становятся геологически инертными. За все свои века в Механикус я никогда не видел, чтобы планета взорвалась.

– После всего, что мы видели в этой экспедиции, ваши слова не слишком успокаивают.

Котов проигнорировал его и Робаут вернулся к предсмертным мукам Катен Вениа.

Было ясно, что с планетой что-то происходит, что-то, что почти наверняка приближалось к завершению. То обстоятельство, что никто на борту “Сперанцы” не признавался, что они понятия не имели, что происходит, было столь же очевидным, как белый грокс в комнате.

Энергия, которую отправили из очень далёкого источника к Катен Вениа, почти не потеряла поле силы по пути и начала цепную реакцию по всей планете. Даже сейчас Блейлок и Виталий пытались определить, что послало её.

– Архимагос, – произнёс Азурамаджелли, отключая все, кроме самых базовых соединений с навигационными системами – Что-то неправильно.

Неопределённость комментария Азурамаджелли была так не похожа на то, что мог сказать адепт Культа Механикус, что все на мостике повернулись к нему.

– Объяснитесь, Азурамаджелли, – велел Блейлок с отрывистым потоком предостерегающего бинарного кода.

– Не могу, – ответил Азурамаджелли. – То, что я вижу, не имеет никакого эмпирического прецедента.

Робаут бегло просмотрел загруженные “Сперанцей” данные и вынужден был согласиться с магистром астронавигации. Увиденное не имело никакого смысла. Каждый внешний ауспик, способный получать сигналы с планеты, или вообще ничего не фиксировал или регистрировал наступавшую волну невозможных показаний, которые находились за гранью понимания.

Внезапный наплыв аномальных показаний действовал, словно неочищенный прометий на двигатель, и пространство вокруг “Сперанцы” внезапно заполнилось крайне противоречивыми состояниями бытия.

Ковчег Механикус был засыпан экзотическим космическим излучением такой сложности, которое легко бросало вызов любой классификации, и одновременно находился в пространстве лишённым любых электромагнитных модуляций. Такие физические состояния бытия совершенно противоречили друг другу и не могли находиться в одной области космоса в один и тот же момент.

“Сперанца” решила этот парадокс, взорвав многочисленные концентраторы информации и посты топографов под потоки расстроенного бинарного кода. Примерно у десяти сервиторов мгновенно умер мозг, они осели на палубу и масляная кровь потекла из черепной аугметики.

– Момент творения и время тепловой смерти, – произнёс Виталий, бросаясь к одному из уцелевших топографов и подключаясь тактильными имплантатами из кончиков пальцев.

– Что происходит? – спросил Робаут, видя, что все магосы – кроме Виталия – отключились от ауспиков корабля. Потоки света, пульсировавшие между призмами данных, исчезли, когда библиотеки информации отключили одним ударом.

– Виталий? – сказал Робаут, отключаясь от сети “Сперанцы” и вставая с кресла у трона Котова. – Что происходит? Я не понимаю, что случилось.

– Думаю, справедливости ради стоит заметить, что мы все здесь в растерянности, капитан, – ответил Виталий. – Но полагаю, мы видим состояние одновременного универсального рождения и смерти. Это вполне может быть ультрасжатым ежесекундным воспроизведением времени, начиная с сотворения вселенной и её окончательной гибели, когда бесконечное преобразование потенциальной энергии в ощутимое движение, а затем и в повышение температуры, наконец, закончилось, как навсегда остановившиеся часы.

Робаут мало что понял из сказанного Виталием, но достаточно легко уловил апокалиптическую суть. Он посмотрел на Котова, наполовину приставшего с трона, архимагос напоминал человека, который обнаружил, что предмет его желания оказался чашей с ядом.

– Телок и в самом деле сделал это, – произнёс Котов. – Вы были правы, Таркис. Он и в самом деле заставил это работать.

– Так всё и выглядит, – ответил Блейлок. – И, похоже, мы ввалились в его лабораторию прямо на середине эксперимента.

Робаут повернулся к Виталию, наблюдавшему за всё ещё доступным вольному торговцу элементом инфосферы корабля, хотя он больше и не был подключён с помощью спинных имплантатов.

Навязчиво красивое изображение гибели Катен Вениа.

– Это – Дыхание Богов, – выдохнул Робаут. – Император, мы прямо посередине всего этого…

Окружавшая Катен Вениа сеть света дёрнулась в последний раз.

И взорвалась вовне наступающей приливной волной фотонов и экзотических частиц, которые не встречались в таких концентрациях почти четырнадцать миллиардов лет.

Только впоследствии стала проявляться чёткая картина событий, окружавших разрушение Катен Вениа, и даже она оказалась фрагментарной, противоречивой и почти невероятной.

За несколько секунд перед тем, как быстро расширявшаяся ударная волна энергии вырвалась за пределы обречённого мира, каждый квадратный метр защитных экранов и каждый исправный пустотный пилон вспыхнули по всей “Сперанце”. На всех кораблях флота Котова сами собой активировались щиты и одновременно отключились все внешние ауспики, капитаны понятия не имели, кто приказал сделать это.

Бушующий взрыв, состоявший из потока высокой энергии, частиц огромной плотности и давления врезался во флот Котова, рассеяв корабли, словно злобные флуктуации варпа. Усилия Сайиксека по маневрированию “Сперанцей” не прошли даром и уменьшили ущерб от взрывной волны: сама масса ковчега Механикус позволила выдержать худшие последствия планетарной катастрофы. Близость флота к Катен Вениа изолировала его от носовой волны экзотических частиц, сжатых гравитационных течений и непостижимых сил.

Едва взрывная волна миновала флот, как произошёл фазовый переход, спровоцировав экспоненциальное расширение реконструированного пространства-времени. Пассивные ауспики на корпусе “Сперанцы” зарегистрировали ультрабыстрый скачок температуры, вызванный высокой плотностью энергии фотонов. Пары частиц-античастиц всех видов мгновенно создавались и уничтожались в жесточайших столкновениях субатомной материи – только всего в один момент в истории происходил столь бурный процесс создания.

Но это не было сотворением вселенной, это была сила, обузданная несравнимо древней технологией и совсем для другой цели.

Одинокие и изолированные корабли Котова приготовились к худшему и выдерживали шторм высвобожденных энергий, сражаясь, чтобы удержаться на месте в свирепом водовороте охвативших всю систему гравитационных течений, которые могли разорвать их за долю секунды. В сравнение с силами переходной материи в Арктур Ультра, меркла даже колоссальная мощь Шрама Ореола. Оставшиеся в одиночестве и разбросанные в космосе, словно листья во время урагана, и не знавшие о судьбе остального флота, капитаны боролись за выживание кораблей, ожидая, пока минует ярость звёздного события.

Прошло семь часов, прежде чем неистовый рост частиц высокой энергии и гиперзаряженные гравитационные цунами рассеялись достаточно, чтобы корабли рискнули развернуть системы топографов. Что бы ни взорвало Катен Вениа, путешествуя почти со скоростью света, оно, конечно же, уже достигло звезды в центре системы. Выдержав шторм лучше остальных “Сперанца” стала первой, кто начал осторожно исследовать пустоту, пытаясь понять, что произошло.

Благодаря множеству буферных прокси-сервиторов магос Азурамаджелли протянул чувства ковчега Механикус в космос, изучая ближайшее пространство на наличие резких температурных скачков и вредного излучения. Учитывая прежнюю хаотическую природу умирающей системы и жестокую судьбу Катен Вениа, он ожидал обнаружить космос переполненным визжащими штормами частиц, непостоянными нейтронными потоками и фоновыми электромагнитными шумами. Что приведёт к тому, что почти всё ближайшее пространство станет непроницаемым для ауспиков.

То, что он обнаружил, оказалось гораздо более странным, намного неожиданнее и совершенно невероятным.

Арктур Ультра больше не был умиравшим красным гигантом, раздувшимся разрушителем в последнем воплощении перед катастрофическим превращением в сверхновую звезду.

Теперь он горел, как жизнеспособная звезда главной последовательности.

Обновлённое солнце окружали сверкавшие полосы металлических обломков, камней и соединяющихся газов – строительные блоки для новых миров. Гравитация и время сделают остальную работу и пусть пройдут миллионы лет, прежде чем сформируются пригодные для жизни планеты, это всего лишь мгновение ока для галактики.

Катен Вениа исчезла, уничтоженная в акте творения, который начала.

Можно было сделать только один невероятный, но всё же неизбежный вывод.

Ударная волна невообразимо мощных энергий стала завершением колоссального космического события, сосредоточенного на “Томиоке”. Блокировавшие сенсоры скопления звёздного мусора и излучение умиравшей звезды, скрывавшие, что лежит за пределами Арктур Ультра, исчезли, словно никогда и не существовали, и топографы Азурамаджелли зафиксировали наличие множества систем с горевшими звёздами правильной массы и температуры для поддержания жизни.

Их астрономическое положение оказалось настолько совершенным и геометрически правильным, что не могло быть случайным.

В центре этой звёздной решётки, где, судя по картам Виталия Тихона, находился источник отправленной энергии, располагалась планета, излучавшая сильные потоки изотопов, энергетических сигнатур и манифольдного траффика, которые мгновенно были опознаны всеми адептами на борту “Сперанцы”.

Адептус Механикус.

Что некогда было лёгким, столь же простым, как переход из одной комнаты в другую, теперь требовало таких усилий и мантр концентрации, которые ей не требовались даже во время первых робких шагов на этом пути. Разум Бьеланны чувствовал себя словно в клетке, ясновидицу окружали слои брони и со всех сторон давили острые углы, мешая гармонии с пространством-временем. Её дух не мог совершить даже простейшее путешествие, недавно считавшееся само собой разумеющимся. Пряжа оставалась на расстоянии вытянутой руки, манила и обещала раскрыть все тайны, стоит всего лишь покинуть тело. Невидимые оковы висели на её духе, приковав к тюрьме из кожи, крови и кости. Являлось ли это признаком уменьшения её умений или просто побочным эффектом боли, полученной в последние минуты сражения против глупых людей?

Она хотела винить в этом ужасное место железа и масла, которое им пришлось занять, когда “Звёздный Клинок” всё же уступил смертельной ране хронометрического оружия людей. Капитан “Звёздного Клинка” и экипаж остались на борту грациозного корабля, когда его, наконец, разорвало на части гравитационными штормами Шрама Ореола. Они погибли в одиночестве, их камни душ пропали, а свет и красота, которые они несли вселенной, погасли навсегда.

Бьеланна остро переживали их гибель, но отгородилась от всепоглощающего горя, зная, что оно только помешает проникновению в пряжу.

Несколько воинов “Звёздного Клинка” спаслись с Бьеланной по спешно открытому порталу в паутину, и они все почувствовали кошмарную силу того, что монкеи невольно выпустили на дальней планете звёздной системы.

Но только Бьеланна на самом деле понимала всю чуждость произошедшего.

То, что такое мощное космическое событие не появилось ни в одном из бесчисленных запутанных потенциальных будущих, напугало Бьеланну сильнее, чем она могла представить. Целая звёздная система была преобразована, обновлена и восстановлена за считанные часы. Такая сила не предназначалась для нынешних наследников галактики. Даже эльдары в дни до Падения, когда их цивилизация простиралась по галактике, а высокомерие не знало границ, не посмели бы вмешиваться в столь невероятно мощные силы.

Такое высокомерие было исключительно человеческим.

Она следовала за нитями людей, собираясь обрезать их и восстановить своё будущее материнство, но теперь на первый план вышла новая угроза. Прошлое, настоящее и будущее оказались на грани катастрофы и сплелись в замысловатый клубок, который разорвёт ткань пространства-времени, когда вселенная попытается исправить нарушение естественного порядка вещей.

Несколько раз вздохнув для восстановления равновесия, Бьеланна обратилась за помощью к подаркам ясновидца Тотаира, вспомнив медитативные упражнения, отделявшие дух от плоти, а материальные привязанности от ментального пробуждения. Она тихо вздохнула, когда дух воспарил и направился к самым дальним краям пряжи, позволила знакомой мозаике прошлого и будущего омыть себя и восстановить силы непостижимой красотой. В пряже отсутствовали все географические понятия, кроме тех, что Бьеланна сама применяла, хотя сквозь множество барьеров, отделявших ясновидицу от её глубин, текучая бесструктурная необъятность была едва видна.

Она искала что-нибудь знакомое в окружавшей паутине возможностей, нити, за которые могла ухватиться и следовать, пути, что приведут её в океанскую бесконечность пряжи. Золотые нити воинов-эльдар были совсем близко, но каждый раз, когда она пыталась направиться по ним в будущее, они бросались в сторону, как стая испуганных варп пауков.

Следуя наставлениям, она вернулась в прошлое, где нити жизни были неподвижны и неизменны. От таких статических точек она могла протянуться в будущее и получить представление о том, что должно произойти. И всё же даже здесь она не смогла найти утешение или уверенность.

Бьеланна помнила прошлое: бой аватара Каэла Менша Кхейна против лидера космических десантников на борту обречённого корабля. Она помнила его холодные глаза и всё же… и всё же не могла вспомнить с истинной ясностью ни лицо, ни слова, которыми они обменялись.

Если не считать того, что это неправильно.

Она помнила его голубые глаза, зелёные глаза и янтарно-карие глаза.

Она помнила его острую челюсть, бородатое лицо, чистый выбритый подбородок.

Она помнила угловатые скулы, округлённое лицо. Шрамы и безупречную кожу.

Бьеланна видела тысячу раз, как он умирал, и каждая картина оказывалась совершенной иной, словно процессия воинов занимала его место в любом потенциальном прошлом и ненаписанном будущем. Это было невозможно, она помнила, как он умер. Она видела это своими глазами. Почему же она не может вспомнить его лицо…?

Но сколько раз она не прослеживала свою нить в прошлое, тот эпизод оставался неуловимым и фрагментарным, словно произошёл не однажды, а бесчисленное число раз. При малейшем усилии воспоминание раскалывалось, а осколки памяти и вымысла проносились мимо неё в постоянно растущие варианты будущего, которым никогда не суждено стать реальностью.

Много раз она видела, как космический десантник уничтожал объятого пламенем аватара, столько же раз она видела, как аватар повергал космического десантника. Она видела себя разорванной на части снарядами жестокого оружия и видела, как убивала его изящными ударами гравированного рунами меча. Все эти забытые истории были ложными и истинными, невозможными и случившимися. В одной изношенной нити она уже прожила их, в другой они никогда не происходили, но правду стало невозможно разобрать.

Прошлое сопротивлялось попыткам прикрепить его к месту, а без прошлого тайны будущего становились неизвестной страной. Бьеланна закричала от разочарования, и окружавшие ясновидицу стены света и вероятности закрылись от её слишком материальных эмоций. И всё же при всех ужасах неопределённости Бьеланна ощутила что-то родное: эхо прикосновения другого эльдара среди мон-ки. Всего лишь слабый намёк, который говорил о дружбе, а не ненависти, уважении, а не страхе.

Но, как и мимолётный образ мерцавшего лица, внутри купола Кристаллических ясновидцев сам факт обнаружения спрятал знакомый след. Дух Бьеланны взвыл от злости, но пряжа не место для таких эмоций, и она почувствовала непреодолимое влечение тела. Она боролась, пытаясь остаться в месте просвещения, но чем сильнее она боролась, тем сильнее её физическая сущность давила на хрупкую мимолётную душу.

Плечи поникли, когда душа и тело воссоединились со сладко-горькой печалью, болью потерянной свободы и оставленной лёгкости. Лёгкие вдыхали болезненный воздух, насыщенный зловонной щелочной водой, химическими загрязнителями и промасленной человеческой плотью. Она не хотела открывать глаза, потому что вид столь уродливого убежища оскорблял её утончённые чувства и служил печальным напоминанием обо всём, что они потеряли.

Бьеланна открыла глаза, и свинцовая тяжесть опустилась на её плечи при виде, как мало осталось эльдаров. Пятнадцать воинов, Жалящие Скорпионы и Воющие Баньши сидели, стояли или тренировались в мрачных группах озлобленных выживших. Никто не сказал ей дурного слова, но Бьеланна и без своих способностей видела недоверие и гнев на то, что она не сумела спасти остальных.

Где-то на границе их скрытого убежища на борту вражеского флагмана Ульданаишь Странствующий Призрак патрулировал мрак с небольшой группой Воющих Баньши. Высокий призрачный властелин жаждал убивать мон-ки, несмотря на приказ Бьеланны оставаться незамеченными. Их присутствие пока не обнаружили, но люди не столь глупы, чтобы не замечать, как снова и снова пропадают целые рабочие бригады техножрецов и рабов.

– Ясновидица, – произнёс лирический и почти музыкальный голос со смертельным оттенком, вырвав её из печальной мечтательности. – У вас есть совет для нас?

Бьеланна почувствовала, что единение её духа и тела усилилось от звука голоса Тарикуэля, исключительная целеустремлённость воина окружала её неразрывной цепью. Она вздохнула, успокаиваясь, и попыталась не позволить поддаться возникшей после возвращения в тело клаустрофобии из-за напоминавшего гробницу корабля.

– Будущее… неопределённо, – сказала она, подняв голову и посмотрев в жестокие глаза.

Тарикуэль был облачён в облегающую нефритовую броню, рельефные пластины доспеха подчёркивали несравненное телосложение воина. Наплечники цвета слоновой кости и золота придавали его плечам массивность, которой они обычно не обладали, и сегментированный шлем переходил в защищённую шею, где два выпуклых жалящих бластера устроились, словно мешочки с ядом мезо-скорпиона.

– Неопределённо? – зашипел Тарикуэль Сумеречный Клинок. – Как это возможно? Вы – ясновидица!

Бьеланна вздрогнула от психической силы его гнева и указала на стену сводчатого зала, где десятиметровая шестерёнка была отчеканена на бронзе и кованом железе. Полуроботизированный и получеловеческий череп располагался в центре символа, из одной глазницы сочился едкий пар, а мерцавшая ядовитая жидкость струилась по резным поверхностям.

– Неопределённо, – повторила она, собрав рунные камни в чаше, изготовленной для неё Кхареили Творцом. – И неопределённость только усиливается.

– Тогда какая от вас польза? – громко спросил другой голос, лишённый музыкальности и обладавший ледяным шипом в сердце.

Бьеланна встала и заставила бьющееся сердце оставаться спокойным перед лицом холодной ярости экзарха. Ариганна Лунный Клык была облачена в броню, восходившую к древним временам эльдаров, и Бьеланна чувствовала голодные души, которые ещё жили в неизвестном сердце доспеха. Пластины брони изначально предназначались для воина мужского пола, но многочисленные воплощения владельцев много раз менялись, хотя ни один певец кости никогда не посмел бы шептать о её убийственном предназначении. Золотые и изумрудные пластины накладывались друг на друга с волнообразным органическим изяществом, навершие рукояти изогнутой цепной сабли, висевшей за плечом, блестело, словно голодный янтарный глаз.

– Неопределённо не значит невидимо, – ответила Бьеланна, стараясь сохранить самообладание. На борту “Звёздного Клинка” она была лидером этих воинов, но гибель корабля и разрыв связи с пряжей перевернули всё с ног на голову.

Теперь главными стали воины.

– Так что вы видели? – потребовала объяснений Ариганна, чудовищная “клешня скорпиона” в её левом кулаке сгибалась, как сегментированный хвост. – Тени скрывают нас, чтобы мы охотились, а не прятались, как воры.

– Есть намёки и тени будущего, но пряжа в сильном волнении, – сказала Бьеланна, пытаясь формулировать образы разума в терминах, которые поймёт любящая смерть воительница. – Что бы люди ни сделали, это примерно как бросить камень в тихую заводь. Волны и рябь вносят большую дисгармонию, но они утихнут, и путь в будущее покажется снова.

Лицо Ариганны скрывала военная маска, а в красных, как печь линзах шлема тлели ямы гнева. Если остальные выжившие обнажили головы, чтобы сдерживать военные маски, экзарх Жалящих Скорпионов оставила её, позволяя ярости кипеть и становиться ещё смертоноснее. Мандибластеры челюсти затрещали дугами убийственной энергии, когда экзарх нависла над Бьеланной.

– Вы – ясновидица и заслуживаете уважения, – произнесла Ариганна, положив руку с клешнёй на плечо Бьеланны. – Но ваши видения ведут нас только к смерти и горю. Скажите, почему я снова должна поверить вам?

Ариганна могла сокрушить её без малейших усилий, и костяной наплечник Бьеланны согнулся под выверенным давлением клешни-оружия экзарха.

– Потому что на борту корабля есть человек, с которым мы можем связаться, – ответила она, когда, наконец, смогла понять, что увидела в пряже в самом конце. – Один из них отмечен другим ясновидцем. Я могу найти его и использовать в наших интересах.

– Кукушка в гнезде? – спросила Ариганна, по тону экзарха стало ясно, что ей нравится это выражение.

– Именно так, – согласилась Бьеланна. – Его зовут Робаут Сюркуф.

МАКРОКОНТЕНТ НАЧАЛО:

+++МАКРОКОНТЕНТ 002+++

Интеллект – это осмысление знания

Микроконтент 11

Самоанализ никогда не был сильной стороной архимагоса Котова, но почувствовав необходимость собраться с мыслями, он нашёл только одно подходящее для этого место. Он ходил вокруг Ультор Марс, красного каменного стола в центре Адамативого Кивория – удивительно скромного помещения, которое располагалось в нижней части пирамиды сложного комплекса оборудования и логических панелей – и водил пальцами с золотыми ногтями по камню в центре, чувствуя каждую неровность плит, вытесанных из горы Олимп.

Камень был подарком генерал-фабрикатора, явной демонстрацией его одобрения и средством символического перенесения доминиона Марса за пределы галактики. Магос Тарентек сделал из него стол со стальными краями, где располагались самые лучшие навигационные системы Азурамаджелли, статистические когитаторы Блейлока и огромные аналитические ресурсы Криптаэстрекса. Сфера из серебряной проволочной сетки и мерцавших алмазов висела прямо над центром стола, символизируя геоцентрический космос в представлении древних астрономов Птолемеев.

С помощью Ультор Марс можно было управлять всей “Сперанцей”, установленные вдоль стен когитаторы и сложное оборудование соединялись со всеми жизненно важными элементами ковчега Механикус. Он помнил, как старшие командиры встретились здесь перед полётом в Шрам Ореола, когда он впервые увидел спасательную капсулу “Томиоки”.

Несмотря на ожидавшиеся впереди несомненные трудности царило настроение осторожного оптимизма, невысказанное чувство, что они и в самом деле могут добиться успеха. Котов тщательно отбирал группу, которой идеалистическая природа его поиска придётся по душе: кадианский полковник, известный стойкостью перед невзгодами; реклюзиарх в поисках епитимьи и не страшившийся встречи с неизвестным космосом; и магосы, матрицы индивидуальности которых показывали склонность к вольнодумству и радикальным идеям.

Их собрание символизировало собой договор, но, как и у генералов Махария в прошлом, многочисленные испытания постепенно разрушали желание покинуть пределы известного космоса. Путешествие сюда дорого стоило всем им и даже самые стойкие – включая самого Котова – начали сомневаться в целесообразности продолжения экспедиции.

Но то первое упоительное волнение и оптимизм восстановились столь же полно, как Арктур Ультра и сияли столь же ярко. Все они видели Дыхание Богов в действии, и это было великолепно. Преобразование системы Арктур Ультра являлось ни чем иным как чудом и одного только факта рождения заново системы было достаточно, чтобы Котов вернулся на Марс героем. Виталий Тихон с дочерью хотели остаться и нанести на карту эту возрождённую область космоса, а также переписать безнадёжно устаревшую информацию о галактической периферии.

Котов хотел исполнить их желание, но он знал, что истинная награда лежит впереди.

Он найдёт магоса Телока и триумфально вернёт на Марс.

Шестнадцать дней после возрождения звезды Катен Вения кузни магоса Тарентека работали круглосуточно, выпуская компоненты для ремонта повреждений, полученных в Шраме Ореола. Несмотря на пока ещё необъяснимую потерю нескольких технических бригад ниже ватерлинии “Сперанца” вернулась к прежней славе. С достаточным количеством ресурсов – некоторые вспомогательные суда пришлось опустошить полностью – фабрикатус ковчега гордо заявил, что полностью отремонтирует “Сперанцу” прежде чем они достигнут источника сообщений Адептус Механикус.

Сообщений, которые могли исходить только от магоса Телока.

Мысль о встрече с легендарным Потерянным Магосом наполняла Котова эмоциями, которые он давно считал забытыми за время возвышения в рядах Механикус.

Надежда соперничала со страхом, что обнаруженное может не оправдать ожидания.

Чем стал Телок? Если он повелевал Дыханием Богов, как могла изменить подобная власть человеческую душу? С властью божественного создателя в руках мог ли Телок измениться до неузнаваемости?

Котов отбросил подобный пессимизм, зная, что Омниссия не стал бы приводить их так далеко и показывать столь много только затем, чтобы разбить о скалы разочарования. Он и прежде проходил испытания и проверки – свидетельством этому являлась потеря миров-кузниц – но откровения Катен Вениа и обнаружение планеты Телока стали доказательством, что их паломничество в неизведанный космос являлось божественно предопределённым.

Магос Сайиксек – вместе с одарённым магосом и технопровидцем с корабля Робаута Сюркуфа – сотворил чудо с двигателями, устремив ковчег сквозь космос со скоростью, которую Котов считал невозможной для “Сперанцы”. Линья Тихон и Азурамаджелли проложили курс, который при попутном ветре и семи футах под килем выведет их на орбиту планеты источника сообщений Телока в течение пятнадцати дней.

Котов прекратил ходить вокруг стола, когда понял, что больше не один.

– Вам здесь не рады, – произнёс он Галатее, вошедшей в Адамантиевый Киворий.

Машинный интеллект развернул неуклюжие ноги, встав в полный рост, манекен-техножрец повернулся на триста шестьдесят градусов, осматривая помещение. Ослабленные соединения между мозговыми колбами замерцали, прежде чем скрыться за выдвинувшимися из паланкина панелями.

– Мы надеемся, что вы не замышляете здесь никакой глупости, Лексель, – произнесла Галатея, прохаживаясь вокруг стола. – Вы же не ищете способ забрать у нас контроль над “Сперанцей”?

Котов покачал головой и встал напротив Галатеи:

– Нет, я просто наслаждаюсь одиночеством в Кивории, – подчёркнуто произнёс он.

– Странно, мы никогда не считали вас склонным к самоанализу. Мы не думали, что ваше эго способно испытывать неуверенность или потворствовать рефлексии.

– Тогда вы знаете меня не так хорошо, как думаете.

– Возможно, не знаем, но вы не ответили на вопрос.

Котов поднял и широко развёл руки:

– Какой смысл? Вы уничтожите “Сперанцу” раньше, чем вернёте управление, не так ли?

– Так, – согласилась Галатея.

– Вы планируете когда-нибудь вернуть мой корабль?

– Ваш корабль? – рассмеялась Галатея, протянув несколько гибких механодендритов и вставив их в разъёмы центрального стола. – Вы берёте на себя слишком много.

Гололитические планшеты выскользнули из стола, проектируя трёхмерную каркасную диаграмму “Сперанцы”. Галатея вытянула руку и повернула изображение ковчега Механикус тактильными жестами, как ребёнок, беспечно забавлявшийся с новой игрушкой.

– “Сперанца” теперь наш корабль, – продолжила Галатея. – Попытка отделить нас от неё станет самым неудачным вашим поступком, особенно когда мы так близко к нашей цели.

– Когда вы говорите мы, вы имеете в виду вас и меня или это просто раздражающее жеманство?

Серебряные глаза Галатеи вспыхнули развлечением.

– Обоих. Никого. Решайте сами.

– Твои игры у меня в печёнках сидят, мерзость, – не выдержал Котов, наклоняясь и ставя ладони на красный камень Марса. Благодаря микродатчикам в пальцах он чувствовал структуру и ощущал химический состав камня, черпая силы из воспоминаний о марсианском наследии.

– У вас нет печени, Лексель, – сказала Галатея. – Как и сердца, лёгких, живота и центральной нервной системы. Единственной органической частью тела осталась голова, хотя и она является химерическим сплавом плоти и машинных частей. В моём теле больше органики, чем в вашем.

– Может и так, но я – всё ещё я, и у меня есть душа. Я родился Лекселем Котовым, и я всё ещё – Лексель Котов. Что вы такое? Мерзкое чудовище, которое существует, только вырывая мозги у несчастных жертв. Вы были ничем, пока Телок не создал вашу нейроматрицу. Тогда вы были не тем, чем стали сейчас и если продолжите существовать, то снова станете чем-то другим.

– Напоминает эволюцию, Лексель, – ответила Галатея, лукаво взмахнув пальцем. – Мы не можем придумать более естественного и биологического процесса.

– Вы не развиваетесь, вы самосоздаёте. В вас нет искры Омниссии.

– Разве мы это уже не проходили, Лексель? – спросила Галатея с искусственным преувеличенным вздохом. – Мы оба – паразиты, продолжающие существовать только благодаря присвоению органов и жизненно важных жидкостей других. Единственным отличием является наше появление. Вы, хотя это трудно сейчас представить, родились в результате грязного и неэффективного биологического процесса, подверженного мутациям и распаду, а мы – возвышенное существо, недавно созданное и превосходящее смертных, и нас возмущает, что вы считаете нас ниже себя.

Котов и Галатея стояли друг напротив друга над тёплым камнем священной горы Марса. Между ними не возможно никакое соглашение, никакое сближение и никакое мирное сосуществование. В какой-то момент Котов собрался отдать приказ убить Галатею, но как сделать это и сохранить корабль в целости – вот проблема, которую он не мог решить.

Но в одном он был уверен.

– Чего вы хотите? – спросил он. – Чего вы на самом деле хотите?

– Вы знаете это. Мы хотим убить Веттия Телока.

– Я не верю вам.

– Ваша вера не имеет значения.

– Тогда скажите, почему вы хотите убить Телока? Он – ваш создатель, почему вы желаете ему смерти?

Галатея убрала механодендриты со стола и сложила за спиной, как жало скорпиона. Машинный интеллект излучал враждебность, соединения между заполненными гелем мозговыми колбами мерцали с электрической деятельностью.

– Что за создатель вдыхает жизнь в творение, а затем бросает его? – резко спросила Галатея. – Даже мстительный бог Старой Земли интересовался творением своих рук.

– Не все создатели доброжелательны, – ответил Котов. – И не все творения оказываются такими, как задумал создатель. Журналы экспериментов Механикус и мифические циклы не знают недостатка в рассказах о таких непродуманных ошибках, которые сами же создатели уничтожили в отвращении.

– Как и о создателях, которые были уничтожены своими творениями.

– А если вы убьёте Телока? Что тогда?

– Тогда мы заберём Дыхание Богов. И галактика узнает, на что способен машинный интеллект.

Ледяные ветры обдували склоны чёрно-серебряной горы, всё такие же холодные, какими он помнил их с тех пор, как поднимался по гальке замёрзшей реки к крепости Старокровных. Недавно выпавший снег был по колено, как и тогда, цеплялся за штаны из оленьей кожи и промокал до ног. Воющие ветры подхватывали снег с земли, швыряя ему в лицо и заслоняя гору.

Арло Лют пробивался сквозь снежную бурю, плотнее закутываясь в облегающий плащ из медвежьей шкуры. Он не был создан для такой погоды: слишком высокий и худой, без намёка даже на каплю жира. Холод пронзал его насквозь, пробирая до костей и высасывая остатки тепла из тела.

Триста лет прошло с тех пор, когда он в последний раз следовал этим путём, три долгих века войны, которая видела его превращение из тонкокостного юноши, первым сумевшими добраться до канидайского логова. Он помнил себя неопытным юнцом, все мысли которого были только об охоте, грабежах и распутстве.

Всё закончилось, когда в разгар зимы с горы спустились жрецы в одеждах из волчих шкур и потребовали ежегодную кровавую жертву от племён Локабренны. Каждый ребёнок старше десяти зим должен был совершить путешествие к месту испытаний, где их ладони разрезали чёрной перчаткой с когтями, а кровь собирали в оправленной зубами чаше. Каждый ребёнок становился на колени перед жрецом с пылающими за волчьей маской зелёными глазами, пока татуированный с головы до ног бритый трэлл держал раненые руки возле головы. Лют вздрогнул, вспомнив агрессивное присутствие внутри черепа, бесцеремонное вторжение в самые сокровенные мысли. Теперь он знал, что это санкционированный псайкер легио проверял пределы его синаптических связей и устойчивость мозговой архитектуры. Слова псайкера навсегда определили его будущее:

– Уровень принцепса.

В тот день он оставил всё и направился в чащу леса в предгорье. Он ожидал жизнь полную славы и привилегий, но такую жизнь предстояло заслужить. Жрецы молча покинули его у подножия чёрно-серебряной горы и указали, что он должен подняться до крепости Старокровных.

И он поднимался три дня сквозь метели, лавины и оползни. Он поднимался, хотя пальцы на руках и ногах почернели от холода. Он поднимался мимо ледяных статуй великих канидайских воинов-титанов с железной кожей и карабкался по острым, как бритва вулканическим камням, служивших непреодолимым препятствием для всех кроме избранного, посмевшего приблизиться к колоссальным покрытым льдом воротам в склонах чёрно-серебряной горы.

Умиравший от переохлаждения и почти покалеченный обморожением, он упал на колени и застучал замёрзшим бесчувственным кулаком по огромным воротам. Хотя он не слышал, как открылась дверь, и не почувствовал, как кто-то приблизился, рядом неожиданно возник человек, закутанный в шкуры животных, бронзовые пластины и жёсткий плащ из промасленной кожи.

Только глаза было видно сквозь покрытый инеем бурнус, жёлтые сферы с машинной схемой позади хищного блеска.

– Первый урок, – проворчал человек. – Никогда не становись на колени.

И Лют больше никогда не становился, ни разу.

Годы брали своё и его некогда стройное и великолепно сложенное тело превратности и потребности войны превратили в неупокоенное приведение, навечно заключённое внутри саркофага с поддерживавшими жизнь жидкостями.

Лют посмотрел на своё тело. Оно было таким же, как он помнил во время первого подъёма, стройное и гибкое – почти высокое для его веса. Он повёл плечами и продолжил идти по снегу к заросшему деревьями горному хребту, где он остановился в первую ночь, когда ещё думал, что восхождение на чёрно-серебряную гору пройдёт гладко.

Эрикс Скамёльд ждал его, сидя у сверкавшего зелёным пламенем костра с подветренной стороны камня размером с голову “Владыки войны”. Подобно тому, как Лют пришёл на это место, каким он себя помнил, таким же пришёл и Лунная Синь. Если Лют был высоким и стройным, то Скамёльд обладал телосложением борца: широкоплечий, мясистый и с короткой шеей. Он носил спутанные меха, проволочные тотемы оборачивали его татуированные мускулистые руки. Он был без оружия, но это ничего не значило в месте, где они сами являлись оружием.

Горный кряж напоминал арену, окружённую с обеих сторон густыми дикими лесами высокогорных вечнозелёных деревьев, а дальше всё было во тьме. Опушку засыпало снегом и тысячи глаз смотрели из темноты крошечными огоньками янтарного и чёрного цвета.

Они наблюдали, как Лют поднялся на хребет и остановился напротив Лунной Сини.

– Вы пришли, – произнёс Скамёльд.

– Ты сомневался?

– Такая мысль приходила мне в голову.

– Я – Альфа, как я мог не прийти?

– Вы чувствуете, что слабеете и боитесь, что я сильнее.

– Ты не сильнее меня, Лунная Синь.

Скамёльд пожал плечами:

– Может быть. Пока мы не проверим – наши слова бессмысленны.

– Чего ты хочешь? Стаю?

Скамёльд кивнул, поведя плечами и оскалившись:

– Да, именно это я хочу. Стаю.

– Ты не готов.

– Вот почему вы оставили “Канис Ульфрика”, когда Стая отправилась на охоту?

– У тебя некомплект экипажа, – сказал Лют.

– Вы забрали его.

– Я – Альфа и беру то, что мне нужно. Мне нужен новый модератус.

Скамёльд кружил вдоль опушки, он оскалился, а дыхание превратилось в рычание.

– Когда “Лупа Капиталина” шагала по умирающему миру, я путешествовал в манифольде, – произнёс Скамёльд. – Я видел то же, что и вы. Вы снова вернулись на мир захваченный Великим Пожирателем. Остальные не видели, но я знаю вас лучше любого из них. Вы сломались.

– Хватит разговоров, Скамёльд, – прорычал Лют. – Я – Зимнее Солнце, а ты всего лишь – Лунная Синь.

– Есть только один способ покончить с этим. Кровь.

– Кровь, – согласился Лют. – Но в любом случае наши разногласия закончатся здесь. Соглашайся и мы покончим с этим. Здесь и сейчас.

– Согласен, – ответил Скамёльд, развёл руки и из кулаков выскользнули мерцающие когти.

Зимнее Солнце обнажил когти и атаковал.

Воинственный вой поднялся над чёрно-серебряной горой.

Когти рассекали, зубы рвали.

Кровь пролилась.

Без знакомых звёзд и известных областей Империума полированный картографический купол Виталия превратился в строгое полусферическое сводчатое помещение холодного металла и гулкого пространства. Умирающая корона Арктур Ультра ослепляла “Сперанцу” и мешала увидеть, что лежит за пределами галактической границы, но когда она рассеялась, пустота внутри купола стала заполняться с каждой секундой. Мерцали новые солнца, далёкие галактические туманности прояснялись и причудливо располагавшиеся мёртвые звёзды, которые ранние измерения обозначали давно погасшими, сверкали в обновлённых термоядерных реакциях.

Пустоши межзвёздного пространства, где всё должно было быть холодным и мёртвым, теперь оказались заполненными астрономическими детскими садами, где рождались новые звёзды. В этих новых плодородных регионах посеяли металлы и поддерживавшие жизнь химикаты, словно неизвестный садовник готовил почву для растений.

– А я ещё считал, что показания, полученные нами перед тем, как мы прибыли сюда были неправильными, – произнёс Виталий.

Энтоптические машины, работавшие под полированной поверхностью купола, проецировали вновь открытое пространство вокруг “Сперанцы” всё подробнее с каждым циклом топографов – Виталий не терял времени и, управляя рычагами на обитой деревом панели, каталогизировал всё, что мог.

Линья помогала ему, настояв, что чувствует себя достаточно хорошо, несмотря на полученные на “Томиоке” ранения. Синяки прошли, и не осталось никаких видимых следов столкновения со смертью, но Виталий ощущал, что её что-то сильно беспокоило, гораздо сильнее боли, которую она могла ещё чувствовать.

– Ты видела? – спросил Виталий, указывая на звёздную систему, небесные тела которой вращались вокруг друг друга по хаотичным эллиптическим орбитам. – Спектральная и затменная тройная звезда. Три сине-белых звезды главной последовательности. Две на близкой орбите и похоже совершают оборот вокруг друг друга за девять терранских дней.

– И они в свою очередь совершают оборот вокруг третьей звезды за сто пятьдесят дней.

– Очаровательно, – сказал Виталий. – И подумай, мы даже не знали, что они здесь.

– Кто-то всё-таки же знал, – ответила Линья, сверяясь со старым тысячелетним табулусом астрономических записей. – Но их внесли находившимися на заключительных этапах существования и основывались на показателях света, которым уже были сотни тысяч лет. Они должны были стать сверхновыми.

– И всё же мы здесь, – сказал Виталий, отходя от пульта управления и приближая тройную звёздную систему тактильными движениями щёлкающих металлических пальцев. Звёзды увеличивались при приближении, они были грациозными и упорядоченными, словно часовой механизм первоначальных сил галактики.

Наблюдая за танцем звёзд, Виталий легко мог представить руку часовщика, поместившего их на небеса. Такие вещи он знал хорошо. Древние физические законы, появившиеся в первые мгновения рождения вселенной почти четырнадцать миллиардов лет назад, определяли их движение и свойства. Такие моменты являлись чудом и без участия творца.

– Наши предшественники прослезились бы, узрев то, что видим мы, – сказал он скорее для себя, чем для Линьи. – Флемстид, Маскелайн, Галлей и композитор из Ганновера… как они, должно быть, мечтали о таких вещах, запертые на Старой Земле и тянувшиеся к небесам ради знаний. И всё же я иногда завидую им, Линья.

– Завидуешь им? Почему? Мы знаем намного больше и обнаружили то, о чём они и мечтать не могли, не говоря о том, чтобы понять.

Виталий кивнул и нежно отправил тройную звезду назад. – Всё верно, но думаю, насколько поразительными были те времена. Когда всё что у тебя есть – полированное зеркало в деревянной трубе, и ты сидишь на морозном склоне, прижав к несовершенной линзе неэффективный органический глаз.

– Никаких отличий от Кватрии, – сказала Линья.

– Мы продолжаем работу, но начали её они, – упорствовал Виталий, чувствуя необходимость убедить дочь, какими великолепными были головокружительные дни ранней астрономии. – Они первыми дотянулись до небес. Они отрицали модели геоцентрического мира и двигались к понятиям глубокого времени и расстояния. Они превратили астрономию в науку и поняли наше место в галактике. Боюсь, мы что-то забыли с тех пор.

Виталий отошёл от панели управления и шагнул сквозь формировавшуюся звёздную карту области за пределами галактической границы.

– Так редко у нас появляется возможность просто исследовать, – продолжил он. – Слишком часто наши работы извращаются империалистическими задачами: обнаружить системы, важные с военной точки зрения; найти миры с богатыми материальными ресурсами, регионы-житницы, пояса астероидов для перевалочных баз, или определить систему, подходящую для звёздных фортов. Как часто нам предоставляется возможность исследовать ради простого удовольствия и акта самого исследования? Такую редкую возможность нельзя упустить, Линья, мы должны воспользоваться ей и наслаждаться простыми радостями открытия.

Линья улыбнулась, и показалось, что тяжёлое бремя, если не исчезло полностью, то уже не так давило на её плечи.

– Конечно, ты прав, – сказала она. – Но мы всё равно должны делать свою работу, мы всё ещё должны найти мир с достаточно высокой плотностью минералов, чтобы утолить голод кузниц. Магосу Тарентеку и магосу Криптаэстрексу крайне необходимы новые материалы для ремонтных работ.

Виталий притянул другую систему с мягко светившим жёлтым карликом, который окружало скопление из дюжины планет, путешествовавших по разным эллиптическим орбитам. Три планеты располагались слишком близко к звезде, чтобы быть пригодными для жизни, а дальние семь являлись или огромными газовыми гигантами или закованными в лёд голыми камнями. Но четвёртая и пятая планета находились на стабильных орбитах в полосе космоса, где вода могла существовать в жидкой форме.

– Любая из них должна подойти, – произнёс Виталий. – Хотя, если бы мне пришлось выбирать, то я сказал бы, что четвёртая планета обладает лучшим соотношением риска к прибыли. Я взял на себя смелость назвать её Гипатия.

Линья улыбнулась. – Достойное имя, – согласилась она, используя рычаги приборной панели, чтобы навести фокусирующие линзы на выбранные отцом планеты. Без тактильных имплантатов для взаимодействия с ноосферными данными и получения необходимой информации ей приходилось полагаться на архаичные средства управления. Химический состав атмосферы планеты появился в мерцающих полосах света, вместе с результатами сканирования литосферы и океанов на наличие минералов ауспиками дальнего действия.

– На таком расстоянии большинство данных являются приблизительными, – сказала Линья. – Но, думаю, ты прав. Четвёртая планета похожа на то, что мы ищем. Выгрузить их магосу Криптаэстрексу?

– Да, уверен он будет признателен.

– Не думаю, что магистр логистики знаком с таким понятием, как признательность.

– Верно замечено, дорогая, – усмехнулся Виталий. – Полагаю, что магос Криптаэстрекс рассматривает складские палубы “Сперанцы”, как личные владения и приходит в бешенство, когда люди осмеливаются просить то, что им нужно.

Виталий сложил руки за спиной и продолжил бродить среди постоянно обновлявшегося изображения космоса за пределами Млечного Пути. Прогулка по травленному кислотой полу сама собой привела его к тускло светившейся модели систем и миров, вращавшихся вокруг яркого солнца в центре невероятной геометрической звёздной решётки.

– И вот настала ваша очередь, мои таинственные друзья, – произнёс Виталий, разведя руки и увеличивая систему, которую экстраполяционное моделирование определило источником невообразимой энергии, запустившей возрождение Арктур Ультра.

– Скажи, Линья, – продолжил Виталий, посмотрев на дочь. – Ты всё ещё считаешь, что нет никакого разумного творца? Перед нами располагаются системы, прекрасное геометрическое положение которых прямо указывает на присутствие часовщика, скрытого или явного.

Линья отошла от старого контрольного терминала и встала рядом с отцом в окружении орбитальных систем. Каждая из них следовала в космосе по точно выверенной траектории, относительные скорости в куполе значительно увеличили, чтобы их взаимодействие стало более очевидным. Как планеты Империума вращались вокруг солнц в пределах звёздных систем, так и системы в свою очередь вращались вокруг сверхмассивной чёрной дыры в галактическом центре. И также как эти небесные тела двигались по своим орбитам, так и галактики путешествовали вокруг скоплений галактик или какого-то другого огромного центра массы.

– Россыпи звёзд и планет галактики не нужно проектировать, – ответила Линья. – Не важно, как они располагались при первом появлении. Только всеохватывающая сила тяжести, время, давление и множество других физических констант определяют развитие структуры вселенной. Ты знаешь это не хуже меня, зачем же спрашиваешь?

Виталий указал на упорядоченное движение и расположение звёздных систем вокруг центрального мира в энтоптически воспроизведённых проекциях.

– Подобное размещение, похоже, противоречит твоей гипотезе, – сказал он. – Это – явно спланированное размещение. И если эта система устроена согласно проекту, разве нельзя предположить, что она является частью универсального упорядоченного проекта? Возможно, такое упорядочивание существует, но у нас нет органов чувств или приборов, чтобы увидеть его?

– Адвокат дьявола? Серьёзно?

– Не стесняйся.

– Что же я согласна, что здесь есть видимость проекта, которая, в данном случае намекает на существование творца, но это нельзя распространять на остальную вселенную. Если архимагос Котов прав и мы действительно найдём на этой планете Телока…

– Крайне маловероятно, что это не окажется мир-кузня, учитывая окружающее уникальное излучение Механикус.

– Если это – мир-кузня, где мы найдём Телока, почему мы не можем почти ничего увидеть ни на нём, ни на окружающих его системах?

– Ты задаёшь правильные вопросы, – сказал Виталий, довольный, что Линья заметила недоработку в карте.

– Мы должны задать вопрос, что является источником, – сказала Линья, кивая, когда одно предположение поддерживало другое. – Большинство этих данных из когитаторов “Томиоки”. И Телок вряд ли оставил бы все тайны своего мира-кузни на корабле, который собирался уничтожить.

– И…?

– И те крупицы информации, которые удалось спасти с Катен Вениа, выгружены Галатеей…

– Не самый надёжный рассказчик, если она вообще им когда-то была, – заметил Виталий.

– Тогда мы должны убедить Галатею предоставить доступ к исходным данным в её памяти.

– Думаешь, она согласится?

– Сомневаюсь, – призналась Линья. – Но раз нам приходится ставить под сомнение достоверность информации Галатеи, тогда вся эта карта является неточной. Мы не можем быть уверенными ни в чём на ней, даже в Гипатии.

– Я уже начал проверять области пространства для уточнения данных Галатеи, но пока эти специально упорядоченные системы не желают делиться секретами.

– Наши ауспики блокируют?

– Нельзя утверждать, что именно блокируют, – сказал Виталий. – Скорее затеняют слиянием странных сил, которые я не могу пока определить.

– Специально?

– Трудно сказать, дорогая, трудно сказать.

– Тогда нам тем более нужно поговорить с Галатеей.

Виталий повернулся к дочери и положил руку ей на плечо.

– Нет, Линья, – сказал он. – Это мы точно не должны делать. Галатея – очень опасное существо и если она специально исказила информацию об этих системах, то она заставит замолчать любого, кто усомнится в её искренности.

– Галатея спасла мне жизнь, – отметила Линья. – Если бы она хотела видеть меня мёртвой, то могла бы позволить боевому роботу убить меня.

– Я знаю об этом, – резко ответил Виталий, не желая вспоминать, как близко была Линья к смерти на борту “Томиоки”. – И нам ещё не до конца понятно, как она смогла нейтрализовать командную кору роботов.

– Ты предпочёл, чтобы у неё не получилось?

– Разумеется, нет, но, пожалуйста, обещай мне, что ни в коем случае не обратишься к Галатее с нашими сегодняшними опасениями. По крайней мере, не раньше, чем мы поймём, почему она могла ввести нас в заблуждение.

Линья не отвечала, и Виталий повернулся её к себе. На немногих оставшихся органических чертах его лица виднелось искреннее беспокойство.

– Пожалуйста, Линья, обещай мне, – попросил он.

– Конечно, – ответила Линья. – Обещаю.

Микроконтент 12

В последний раз Марко Коскинен видел паникующих техножрецов, когда Зимнее Солнце открыл огонь по Лунной Сини на тренировочных палубах. Эта паника ни в чём ей не уступала, но не было видно причины разразившейся катастрофы. Он остановился в лазарете, пытаясь выяснить, что заставило лечивших принцепсов магосов, объявить тревогу по всему легио.

На первый взгляд всё выглядело, как обычно. Оба принцепса плавали в заполненных жидкостью саркофагах, изредка шевелясь в гибернационной коме. Но затем Коскинен увидел, что мозговая активность на мониторах скачет как сумасшедшая нейронной деятельностью. Такие показатели вполне можно было ожидать в яростной многосторонней схватке, но не в перерыве между внедрением.

– Что, во имя Старокровных, происходит? – воскликнул он.

Никто из техножрецов не обратил на него внимания, но Коскинен заметил Гирдрит, которая у бронестекла саркофага Зимнего Солнца лихорадочно устанавливала модуль подключения к манифольду. Он поспешил к своему принцепсу, положил ладони на тёплые стенки саркофага и почувствовал тепло биогеля внутри.

– Гирдрит, скажи мне, – приказал он. – Что происходит?

Техножрец “Лупы Капиталины” покачала головой и пожала плечами. – Зимнее Солнце и Лунная Синь установили манифольдную связь между своими саркофагами.

– Что? Кто установил связь?

– Никто, они сами это сделали, – ответила Гирдрит.

– Как это вообще возможно?

– Признание: я не знаю. Думаю, происходящее покажет нам, как мало мы знаем о способностях принцепсов.

Коскинен посмотрел на саркофаг Лунной Сини, где плавала сморщенная фигура Эрикса Скамёльда, его усечённый силуэт напоминал старика в форме зародыша: оплавленные руки и ноги прижаты к груди, а вытянутый череп придавал ему сходство с птицей-падальщиком. Проводная оптика тянулась из глазниц, а позади зашитых век мерцал сине-белый свет.

– Они вместе в манифольде?

– Всё указывает на это, – сказала Гирдрит.

Дверь в лазарет хлопнула, и вошёл Йоаким Бальдур. Коскинен увидел, как он достал оружие и положил руку на полированную ореховую рукоять стабпистолета.

– Итак, Зимнее Солнце решил закончить начатое? – спросил Бальдур, направив пистолет на саркофаг Арло Люта.

Коскинен мгновенно встал между Бальдуром и принцепсом, вытянув одну руку, а пальцем другой коснувшись спускового крючка своего пистолета.

– Полегче, Бальдур, – сказал он. – Подумай, что делаешь. Ты направил оружие на своего Альфу. Этого достаточно, чтобы стереть тебе разум и превратить в оружейного сервитора. Ты этого хочешь?

– Альфа пытается убить моего принцепса, – огрызнулся Бальдур.

– Теперь твой принцепс – Зимнее Солнце или ты забыл?

– Мой принцепс – Лунная Синь. Кто стал “Разбойником” – тот останется “Разбойником” навсегда.

Коскинен покачал головой. – Нет, теперь ты – “Владыка войны”, Йоаким.

Оружие дрогнуло, но на взгляд Коскинена всё ещё оставалось слишком близко к саркофагу Зимнего Солнца. Гнев в глазах Бальдура не исчез и Коскинен искренне надеялся, что ему не придётся стрелять. Бальдур не опустил пистолет, но его внимание переключалось между саркофагами принцепсов. Если бы Коскинен захотел убить его, то это не составило бы труда, но стрельба в модератуса равносильна кощунству над одной из незаменимых фресок Легио Титаникус на Терре.

К счастью Коскинену не пришлось убивать.

Дверь лазарета снова открылась, и вошли пилоты “Псов войны” легио: Элиас Хяркин в неизменном щёлкавшем и потрескивавшем экзоскелете, и Гуннар Винтрас в парадной форме.

Хяркин бросил взгляд на Йоакима Бальдура и произнёс. – Опусти чёртово оружие, проклятый дурак.

Бальдур кивнул и подчинился, уступив, когда принцепсы “Псов войны” взяли ситуацию под контроль. Коскинен видел, что он не поставил оружие на предохранитель и не убрал в кобуру, поэтому и сам не сдвинул палец со спускового крючка пистолета.

– Ты! – выпалил Хяркин, подзывая Гирдрит щелчком бронзовых пальцев-кронциркулей. – Фронт и центр, что, во имя Омниссии, здесь происходит?

– Мы не уверены, принцепс, – ответила Гирдрит. – Манифольдная связь между саркофагами была установлена девять целых три десятых минуты назад и…

– Девять целых три десятых минуты назад? И вы ждали так долго, прежде чем вызвать нас?

– Не было никакой необходимости, – пояснила Гирдрит. – Связь казалась совершенно спокойной с параллельным потоком данных между Зимним Солнцем и Лунной Синью.

– Что изменилось? – спросил Хяркин, пока Винтрас изучал данные на планшетах, прикреплённых к саркофагу каждого принцепса.

– Признание: мы не знаем. Переход нервной активности от состояния покоя до показателей, сопоставимых с сильным стрессовым конфликтом, оказался мгновенным и непредвиденным.

– Они сражаются, – произнёс Гуннар Винтрас, просматривая мозговую волновую активность старших принцепсов. – Они пытаются убить друг друга.

Принцепс “Амарока” выглядел скорее удивлённым, чем напуганным и громко рассмеялся.

– Император побери, они сражаются, – продолжил он. – Похоже, Зимнее Солнце решил закончить начатое на тренировочной палубе.

– Нет, – возразила Гирдрит. – Эта возможность исключена.

– Вот как, – сказал Винтрас. – И почему же?

– Потому что инициатором манифольдного подключения был Лунная Синь.

Они столкнулись, словно два огромных валуна, которые врезались друг в друга с такой силой, что должны были разлететься в пыль и каменные осколки. Гром от их столкновения отразился от окружавших арену замёрзших елей и прокатился вверх и вниз по склону горы, словно перезвон колокола Потерянных душ на вершине Башни героев.

Они оба упали от удара, но первым встал Лют. Он сцепился со Скамёльдом, рассекая плоть. Лют порезал мраморную кожу противника когтями и зацепил бронзовую гривну на шее Скамёльда. Он зарычал и рванул её на себя.

Чувствуя опасность, Скамёльд ударил Люта кулаком в лицо. Лют упал и Скамёльд сорвал гривну с шеи под скрип перекрученного металла. Затем подобно лавине он бросился сверху на Люта, его фигура мерцала, напоминая рычавшего в прыжке волка.

Сама гора задрожала, когда Лют перекатился и взвыл от гнева. Он ударил кулаком в живот, выпустив когти, а Скамёльд впился зубами чуть ниже его горла. Капли горячей крови брызнули в разные стороны. Лют врезал локтем Скамёльду по ребрам, и Лунная Синь шагнул в сторону, переводя дух от боли, дав время Люту выпрямиться.

Падал снег, шея и плечо Люта стали мокрыми от крови из нанесённых клыками Скамёльда ран. Он почувствовал, как от запаха крови выросли зубы.

На мгновение два волка-принцепса отступили, кружа по арене и восстанавливая дыхание.

Светившиеся глаза во тьме заблестели, одобряя яростный поединок.

У Скамёльда текла кровь из длинной раны в животе, но Лют знал, что ему досталось сильнее. Рана в шее оказалась глубокой, а грудь пылала и болела при дыхании. Несмотря на это Лют усмехнулся, чувствуя, что волк внутри забирает боль и применяет ему на пользу.

Отдать Скамёльду инициативу было ошибкой.

Лют прыгнул на Скамёльда, пока тот не понял, как тяжело ранен противник. Свирепое и ужасное столкновение сбило претендента с ног. Он устремил когти в открытую шею Скамёльда, но Лунная Синь сбросил его и оба принцепса снова сцепились. Фонтаны снега разлетались во все стороны от их борьбы, брызгая и падая туманом блестящих прозрачных капель.

Скамёльд разорвал рану в животе Люта, но мгновение спустя, после очередного выброса снега оба принцепса резко выпрямились, словно дуэлянты. Лют хлестнул по лицу Скамёльда, но Лунная Синь защищался столь же жёстко. Мощь ударов намного превышала возможности их смертных тел, словно “Императоры” сошлись в титанической битве.

Когти рассекали плоть, зубы ломались о зубы, дыхание превратилось в рёв. Снег арены стал красным и был втоптан на метры в багровую грязь.

Скамёльд был крупнее и сильнее Люта и пока бой складывался в его пользу. Силуэты обоих принцепсов менялись между человеком и волком, словно у мифических оборотней посередине превращения. Ни один человек не мог полностью выпустить волка, потому что никто не возвращался после подобного подчинения. Позволить ему проявиться – тот максимум, на который они оба отважились.

Лют тяжело дышал. У обоих принцепсов были изранены плечи, руки и шея, но раны Люта оказались глубже. Скамёльд жаждал стать Альфой, но Лют знал, что он ещё не готов вести воинов Стаи. Он задумался, не гордость ли стоит за нежеланием уступить контроль над Стаей, пока он не станет слишком слабым, чтобы вести её.

Нет, решил Лют, глядя в жёлтые глаза Скамёльда.

Лунная Синь был убийцей и когда-нибудь станет великим лидером.

Но этот день ещё не настал.

По крайней мере, Лют надеялся на это.

Скамёльд кружил по растаявшему кровавому снегу, высматривая слабое место противника. Лют видел, как дикая усмешка появилась на его лице, когда он нашёл. Лют хромал, левая рука неподвижно висела вдоль тела. Лют видел, как Скамёльд обдумывал последнее столкновение и обнажил клыки, когда понял, что старший принцепс не наносил сильные удары левой рукой. Сокрушительный удары, которые он обрушивал всего несколько секунд назад, теперь почти не отличались от нежных шлепков.

– Уступите Стаю мне, – произнёс Скамёльд, красная пена показалась в уголке его челюсти. – Вам незачем умирать.

– Я и не собираюсь умирать.

Скамёльд рассмеялся. – Посмотрите на кровь на земле, Арло. Моей там мало. Вам не победить. У вас нет руки. Сухожилия в локте и плече ни на что не годны.

– Я и одной рукой побью тебя, Эрикс.

– Хорошо, хорошо, у вас ещё есть боевой дух, – усмехнулся Скамёльд. – Победа – не победа, если одержана над противником, который уже смирился со смертью.

– Тогда иди и прикончи меня, – произнёс Лют, опустив плечо.

Скамёльд атаковал, обрушив удары на Люта справа и слева – каждый удар был подобен молнии в небесах и раскату грома. Лют отступал шаг за шагом, низко присев под ливнем ударов усмехавшегося Лунной Сини, которые он больше не мог парировать.

Но Скамёльд не видел, что он отступал только в поисках устойчивой опоры под ногами. Лют почувствовал, что ступает больше не по снегу, а по коренные породам чёрно-серебряной горы. Он напряг ноги, словно бегун в стартовых колодках, и выжидал свой шанс.

Этот шанс наступил, когда Скамёльд вырос над ним, триумфально взревев и вскинув когти, собираясь добить ослабевшего Альфу.

Лют контратаковал.

Подобно лавине, сокрушавшей всё в потоке опустошения и набравшей силу больше чем за тысячу миль голого склона, Лют оттолкнулся и нанёс свирепый удар по раскрывшемуся Скамёльду.

Это был чудовищный, ужасный, смертельный удар. Когти Люта пробили туловище Скамёльда и разорвали всю правую половину грудной клетки. Сломанные кости закружились в воздухе, кровь испачкала снег на десять метров.

Скамёльд упал на колени перед Лютом, кровь лилась из распоротого живота и мерцавшее сине-розовое мясо разорванных лёгких медленно сочилось наружу. Лунная Синь неожиданно оказался беспомощным и готовая оборвать жизнь рука Люта замерла перед горлом Скамёльда.

– Сдаёшься? – резко спросил Зимнее Солнце.

– Сдаюсь, – кивнул Лунная Синь.

– Я – Альфа?

– Вы – Альфа.

– Тогда Стая снова едина, – произнёс принцепс Лют, и чёрно-серебряная гора исчезла.

– Хотите выпить? – спросил Робаут, наливая себе хорошую порцию спиртного, которое он приобрёл у купца по имени Гослинг в торговой экспедиции вокруг скоплений Иабал и Ивбал. Жидкость была бледно-бирюзовой, что всегда казалось Робауту странным, но он не мог спорить со вкусом, напоминавшим амброзию из залов древних богов Макрагга.

– Нет, спасибо, – ответил Таркис Блейлок. – Подозреваю, что молекулярное содержание напитка вступит в плохую реакцию с моей внутренней химией.

Фабрикатус-локум появился на “Ренарде”, когда Робаут собирал детали и инструменты с магосом Павелькой для ремонта повреждённых грав-саней. Полуразрушенные обломки лежали, ржавея, в углу грузовой палубы, и их плачевное состояние стало занозой в сердце после возвращения с Катен Вениа.

Павелька неоднократно напоминала ему данные во время бегства от кристаллических существ обещания, в которых он клялся починить сани, и предупредила, что отказ сдержать слово равносилен богохульству. Робаут едва не рассмеялся над ней, но передумал, увидев, что Силквуд поддерживает магоса с серьёзным выражением на лице и тяжёлым гаечным ключом на плече.

Затем пришёл магос Блейлок и спас его от послеобеденного ручного труда.

Вскинув руки с выражением “что я могу сделать”, он оставил Павельку и Силквуд, и повёл Блейлока и его кружок карликов по “Ренарду” в свою каюту на верхних палубах. Сейчас, с выпивкой в руке, он начал задумываться, правильно ли поступил, покинув грузовые палубы.

– И так, чем обязан удовольствию видеть вас, Таркис? – спросил Робаут, сев за роскошный стол из красного дерева и делая глоток.

– Полагаю, это я получу удовольствие, – ответил Блейлок, перебирая механическими руками перед собой, как человек, любящий сообщать плохие новости.

– Звучит зловеще.

– Для вас возможно.

Робаут поставил стакан на стол рядом с компасом астронавигации, который он забрал из обломков “Наставника”. Он заметил, что стрелка дрожала, покачиваясь из стороны в сторону, хотя начиная с путешествия по Шраму Ореола она показывала устойчивый курс. Фабрикатус-локум кивнул в сторону памятных подарков и сувениров, которые Робаут повесил на стены каюты: благодарности, розетты, лавры и гололитическая камея с Катен, девушкой, которую он давно оставил.

– В прошлый раз, когда я пришёл к вам, меня больше всего впечатлили почётные грамоты, которые вы заработали в своих путешествиях, – произнёс Блейлок.

– Нет, не впечатлили, – сказал Робаут. – Вы подражали человеческому поведению и сразу после этого попросили отдать катушку памяти “Томиоки”. Точно как и сейчас, поэтому предположу, что вы собираетесь попросить меня о какой-то услуге, которую я, вероятно, не пожелаю вам оказать .

– В этом вы ошибаетесь, господин Сюркуф.

– Тогда переходите к делу, Таркис.

Блейлок кивнул, словно он был разочарован, что Робаут не стал тянуть время.

– Хорошо, – произнёс он, обошёл стол и остановился перед каперским свидетельством Робаута. Он долго смотрел на него, а рука Робаута тем временем скользнула к верхнему ящичку стола, пальцы быстро набрали код и открыли замок. Он внимательно следил за стоявшим к нему спиной Блейлоком, пока открывал ящичек.

– Каперское свидетельство – могучий артефакт, – сказал Блейлок, снимая позолоченную рамку со стены. – В правильных – или в неправильных – руках он может стать мощным оружием. С таким документом человек может создать собственную империю среди звёзд. Или избежать множества… бюрократических сложностей, в которых погрязнут меньшие торговые флоты.

– Истинная правда, Таркис, – произнёс Робаут, засунув руку в ящик. – Это – единственный положительный момент службы на “Наставнике”. Мой послужной список сыграл большую роль в решении офицеров Бакки, что я достоин такого свидетельства.

– Да, ваш послужной список, – сказал Блейлок, снова повернувшись к Робауту. – Очень впечатляющий перечень отважных свершений, образцового поведения и правильных связей. Некоторые назвали бы это превосходной репутацией, не так ли?

– Возможно, – ответил Робаут, вытаскивая руку. – Но превосходство – путь всех жителей Ультрамара. Вы обидели меня, если бы думали, что я согласен на меньшее. Но хватит танцев, Таркис, я знаю, зачем вы здесь.

– И зачем же? – спросил Блейлок, положив рамку с каперским свидетельством между ними.

Робаут посмотрел на скрытое алым капюшоном лицо Блейлока, только мерцание изумрудной оптики давало хоть какие-то визуальные подсказки настроению магоса. Он поднял предмет, который достал из ящичка стола, и убрал длинную сигару в нагрудный карман своего жилета.

– Итак, вы знаете? – спросил он.

– Да, господин Сюркуф, – ответил Блейлок. – Я знаю, что каперское свидетельство сегментума Пацификус – фальшивое. Очень умелая подделка, в подлинность которой я почти поверил, но всё же подделка. Юридически вы такой же вольный торговец, как и я.

– Иными словами у меня нет официальной бумажки, которая разрешает мне делать то, что я делаю. И кому какая разница?

– Вы нарушили множество законов, как Империума, так и Механикус, – произнёс Блейлок, словно серьёзность преступлений являлась само собой разумеющейся. – Вы желаете, чтобы я перечислил их все?

– Император, нет! Это займёт целую неделю. Ну и что же вы собираетесь теперь делать?

Блейлок взял каперское свидетельство со стола и сказал:

– Я отнесу его архимагосу Котову и позволю ему решить вашу судьбу.

– Валяйте, – сказал Робаут. – Какая к чёрту разница, в конечном счёте? Мы на другой стороне галактики за пределами Империума и любого закона, которым вы хотели бы меня наказать. Я привёл вас сюда, и вам не стоило бы забывать это прежде чем давать волю своему высокомерию.

– Я ничего не забываю, господин Сюркуф. И меньше всего оскорбления и снисходительность.

– Тогда делайте, что хотите.

Искры летели от каждого удара молота, освещая затянутую дымом кузню пульсирующими вспышками. Танна не был технодесантником, но он знал, как обращаться с молотом и выковать цепь. Каждого Чёрного Храмовника учили чинить цепи, которые связывали оружие с владельцем, и хотя прошли десятилетия с тех пор как Танна работал с металлом на наковальне, это было из тех умений, что однажды изученные никогда не забывались.

Кузницы магоса Тарентека были хорошо оборудованы и оснащены, но принадлежали Механикус. Слуги и рабы, обитавшие в освещённой пламенем сводчатой кузне, воспротивились появлению космических десантников, но одного взгляда Танны и Варды хватило для испуганного бегства.

Из тлеющих печей вырывались горячие выхлопные газы, поддерживая почти вулканическую температуру в кузне, гигантская шестерёнка в дальнем конце зала неторопливо поворачивалась под звуки скрежетавшего металла. Огромную цепь со звеньями в метр толщиной обернули вокруг зубьев шестерёнки, она поворачивалась через равные звонкие интервалы – перемещая неизвестно что неизвестно где. Из установленных под потолком аугмитов доносилось трескучее шипение бинарного кода. В тенях парила стайка щедро смазанных маслом сервочерепов, готовых служить Механикус.

Время от времени они приближались к космическим десантникам и начинали бормотать на лингва-технис, Танна полагал, что они предлагали помощь, хотя скорее их неразборчивая речь напоминала пренебрежительные комментарии о его кузнечных навыках. Он отмахивался каждый раз, но они продолжали возвращаться.

Чёрный меч чемпиона Императора покоился на колёсном верстаке около наковальни, под благословенный клинок не забыли положить промасленную ткань. Варда стоял на коленях рядом с наковальней, положив на неё разорванную цепь.

Танна взмахнул молотом, когда Варда потянул раскалённый тугой металл.

Металл ударил о металл. Полетели искры.

Цепь повернулась, вставили другое звено, и молот ударил снова.

Обнажённый по пояс чемпион Императора был похож на кулачного борца древности, подтянутого, обладавшего мощной мускулатурой и едва сдерживавшего желание совершить насилие.

Танна повёл плечами и опустил молот.

– Звенья грубые в сравнение с теми, что обычно используются для чёрного меча, – сказал он, – но они – важная связь между оружием и воином. Ты и меч должны быть едиными до самой смерти.

– Сомневаюсь, что дредноут сможет её разорвать, – ответил Варда, вставляя очередное горячее звено при помощи пары длинных клещей.

– Чёрный меч – часть тебя, Варда. Часть всех нас. То, что кристаллические существа отрубили его от твоего запястья – дурное предзнаменование.

Варда хмыкнул:

– Всё это путешествие только из них и состоит. Что меняет ещё одно?

Танна опустил молот и ответил:

– Не говори о таких вещах легкомысленно.

– Я и не говорю, – продолжил Варда. – Я говорю то, что думаю. Как ещё ты назовёшь этот крестовый поход, если не роковым? Элий, павший во Вратах Дантиума, гибель “Адитума” и смерть Кул Гилада, что это если не поступь приближающейся к нам погибели? А теперь и Ауйдена нет, нашего апотекария.

– Никто не переживает его смерть сильнее, чем я, – сказал Танна. – Он несколько раз спасал мне жизнь, и я неоднократно платил ему тем же.

– Все мы скорбим по нему, но я не об этом.

– Я знаю, о чём ты.

– Без апотекария мы не сможем забрать геносемя у павших. Всё что мы потеряем здесь никогда не вспомнят.

– Мы вспомним, – пообещал Танна. – Мы будем сражаться с врагами на мирах, которые покорим во имя Его, и во славе вернёмся к флотам крестового похода.

– Ты так уверен, что мы вообще вернёмся?

– Признать поражение – богохульство против Императора, – предупредил Танна.

– Я не признаю ничего подобного, – огрызнулся Варда. – Я о том, что после того как мы погибнем здесь, наша плоть не вернётся в орден, чтобы возродиться в сердцах следующего поколения воинов. Без Ауйдена мы становимся такими же, как смертные.

– Ты говоришь “после того как мы погибнем здесь”, словно наша смерть предрешена.

– А ты не чувствуешь это? Правда?

Танна собрался отвергнуть замечание Варды, как призывавшее рок, но остановился, когда кое-что вспомнил.

– Кул Гилад однажды говорил со мной о жутком ощущении гибели, которое преследовало его начиная с Дантиума, – сказал он, – но реклюзиарх всегда был склонен к излишне эмоциональным речам после битвы.

Варда кивнул и посмотрел в сторону. – Возможно, в этот раз он был прав.

Танна услышал что-то глубоко в голосе Варды и спросил. – Ты что-то видел? Когда военные видения пришли к тебе на “Адитуме”, Император даровал тебе откровение?

Колебания Варды стали достаточным ответом.

– Что ты видел? – упорствовал Танна. – Скажи мне, брат.

– Я не знаю, что видел, – ответил Варда. – Точнее я не могу это чётко сформулировать. Я видел нас в мире молнии, где миллионы лучей света отражаются от стекла и…

Варда замолчал, его слова перебила ненависть.

– Продолжай. Говори.

– Я видел эльдарку, ту самую суку-псайкера, которая убила Элия. Я видел, что сражаюсь рядом с ней, и да простит меня Император, видел как мой клинок спас ей жизнь. Скажи, Танна, разве такое может быть правдой? Почему Он показал мне видение предательства? Какое зло должно случиться, что я стану сражаться за жизнь ксеноведьмы, которая убила Элия и нашего реклюзиарха?

Танна слышал отчаяние в словах Варды и понял причины его гнева. Получить благословение Императора и в момент апофеоза увидеть акт явного предательства, это должно рвать душу Варды, словно осколки стекла.

– Брат Варда, – произнёс Танна, поставив молот на наковальню и положив руку на макушку бритой головы Варды. – Ты был избран Императором стать Его чемпионом, и Он не дарует Своё благословение просто так. Из всех воинов, рядом с которыми я сражался за века, никого я не хотел бы видеть чемпионом Императора, кроме тебя. Считать, что ты способен на предательство, значит считать, что Император ошибся, помазав тебя. И я отказываюсь верить в это.

Варда поднял взгляд, и Танна увидел одобрение.

Танна протянул руку, но Варда покачал головой и поднялся с плавным изяществом мастера-мечника. Он взял цепь с наковальни и провёл по ещё горячим звеньям мозолистой ладонью. Удовлетворённый, он забрал чёрный меч с верстака и зажал железные оковы вокруг запястья.

Проверяя работу Танны, чемпион Императора выполнил несколько приёмов, состоявших из рубящих и колющих ударов, выпадов и контратак. Полуночный клинок свистел, рассекая душный воздух кузни.

– До мастера тебе далеко, – сказал Варда, его ястребиные скулы освещали голодные утробы пылающих печей. – Но это подойдёт.

Микроконтент 13

Вызов пришёл менее часа спустя и Робаут немного удивился, что это заняло столько времени, учитывая оперативность, с которой могли общаться жрецы Марса. Короткое сообщение от архимагоса Котова не дало ключа к разгадке относительно характера предстоящей аудиенции, но Робаут не сомневался, что за демонстративное пренебрежение законами последует немедленное прекращение всех привилегий на борту “Сперанцы” и разрыв контракта с Механикус.

Пара высокофункциональных сервиторов-лакеев в светло-кремовых одеждах сопровождала его через позолоченные двери апартаментов Котова, богато украшенному помещению с множеством приёмных, библиотек и вспомогательных залов, которые ответвлялись с математической точностью.

Он чувствовал себя, словно осуждённый убийца на пути на казнь, но всё же это его мало беспокоило. Робаут был готов принять любое наказание, которое Котов сочтёт нужным, станет это лишением свободы или казнью, но в тоже время собирался сражаться изо всех сил, чтобы опала не коснулась его экипажа.

Сервиторы привели его в огромный круглый зал с высокими мраморными колоннами, поддерживающими сводчатую крышу, которая была добрых триста метров шириной и украшена фресками с изображением ранней колонизации Марса. Сложные голографические модели сакральной геометрии, священных алгебраических уравнений и тригонометрических доказательств парили между колоннами, бесконечно пересчитывая сами себя от начала и до конца.

Вдоль изогнутых стен стояли сотни безголовых манекенов, подставок для доспехов и частей роботизированной арматуры, но вскоре Робаут понял свою ошибку, когда узнал несколько из них, служивших Котову телами во время экспедиции. Сервиторы остановились в центре зала, молча указав, что Робаут должен ждать и ушли.

Робаут повернулся, рассматривая фреску на внутренней поверхности купола, и понял, что это была огромная карта Марса, а в центре располагалась гора Олимп, словно Робаут смотрел на неё сверху. На её головокружительном пике стоял воин в красной броне над связанным человеком с кожей из серебряных чешуек. Воина окружало множество артистов, поэтов и музыкантов, каждый из которых являлся признанным мастером в своём искусстве. Голову воина окружал золотой ореол, и его лучи омывали Красную планету, как благотворные потоки знания, освещавшие далёкие уголки мира.

– Я полагаю, она называется “Марс побеждает невежество”, господин Сюркуф, одна из последних работ Антониса Классенса перед его безвременной кончиной во время легендарной наночумы в улье Рожник во время Объединительных войн, – произнёс архимагос Котов, появляясь из восточных проходов, если верить компасу на фронтоне. – Она лежала, выцветая и разрушаясь, в забытом хранилище под Фарсидским нагорьем и я потратил немалую сумму для её восстановления и перевозки на “Сперанцу”.

На эту аудиенцию Котов пришёл в одеждах, в которых он больше напоминал архимагоса, чем рыцаря в нефритовой или золотой броне. Чёрно-белые узоры в форме шахматных клеток украшали подол его облачения, а щёлкающие и жужжащие механодендриты окутывали тело, словно электромагнитная проводка. Архимагоса сопровождали два сервитора-лакея с приятными лицами, а также Таркис Блейлок и пара закованных с ног до головы в броню скитариев, наплечники которых инкрустировали золотыми драконами.

– Очень впечатляюще, – сказал Робаут, удивлённый, что Котов не начал с бинарной тирады, обличая двуличие вольного торговца.

– Это – пропаганда и история, замаскированные под искусство, – произнёс Котов тоном учителя. Он откинул капюшон, прежде чем продолжил. – Каждая деталь работы Классенса насыщена символами и метафорами, большинство из которых стёрло время или мы не можем их понять, но кое-где ещё осталась возможность интерпретировать смысл, скрытый за изобразительными элементами. Связанного человека, например, можно принять за символизацию пуританской секты современных монотеистов или же просто за физическое воплощение невежества.

Котов указал на место, похожее на пещеру в конце лабиринта длинных каньонов, которые ломали ландшафт, словно расползавшаяся паутина фрактальных узоров. Что-то серебристое блестело в пещере, но было невозможно разобрать, что именно.

– И вы видите пещеру? Если верить досужим домыслам, то она ведёт в…

– Архимагос, – перебил Робаут. – Вы же вызвали меня не ради урока истории искусств, поэтому может сразу перейдём к делу? Не сомневаюсь, что магос Блейлок произнёс уже достаточно напыщенных речей, поэтому просто скажите, что хотите сказать и покончим с этим, потому что я в не настроении для проповедей.

Котов кивнул и произнёс. – Хорошо, господин Сюркуф. Обойдёмся без так любимого людьми обмена любезностями. Да, Таркис уже сообщил мне о своих изысканиях относительно подлинности вашего каперского свидетельства. Не могли бы вы прокомментировать его обвинения?

Робаут пришёл, ожидая получить разнос от архимагоса, и не предполагал принять участие в обсуждении произведения искусства эры Объединения или получить возможность выступить в свою защиту. Ощущение, что у аудиенции есть подтекст, который неизвестен Таркису Блейлоку, позволило Робауту слегка расслабиться.

Если Котов собрался бы отдать его на растерзание, то не стал бы заниматься всем этим бессмысленным фарсом, предлагая путь к спасению. Так хорошо послужившие Робауту в прошлом инстинкты, говорили, что его голову не собираются водрузить на пику. Робаут испытывал растущее чувство, что из этой ситуации можно выпутаться, но для этого нужно взять инициативу в свои руки и держать её столь же крепко, как мать новорождённое дитя.

– Вы не против? – спросил он, вытаскивая сигару из нагрудного кармана.

– Можете подойти ближе, – разрешил Котов. – Химикаты в дыме не окажут на меня никакого эффекта.

Робаут кивнул и с благоговением зажёг сигару зажигалкой, висевшей на цепочке карманного хронометра. Он глубоко затянулся и улыбнулся, когда вкус нагретого древесного дыма с налётом ванили и корицы пробудил множество воспоминаний.

Робаут протянул зажжённую сигару Котову:

– Я купил её двадцать лет назад на Анохине в коммерческом районе улья Искандер, – произнёс он, начав прохаживаться вокруг купола. Свет священной голографики омывал его лицо мягким синим сиянием. – У продавца был табак со всего субсектора, хотя один Император знал, как он его доставал. Он был явно не из тех, у кого есть связи в верхних эшелонах торговых картелей, но разрази меня гром, он обладал великолепной коллекцией скрученных листьев. Вы знаете, что этот сорт сигар любит сам лорд милитант генерал сегментума Пацификус?

– Знаю, – ответил Котов. – Я в курсе слабостей очень многих высокопоставленных людей, но какой смысл в вашем упоминании?

– Терпение, архимагос, – сказал Робаут с растущей уверенностью, потому что видел явное изумление Блейлока, который не понимал почему Котов сразу же не перешёл к оглашению наказания. – Для вас Механикус всегда важна цель, но порой цель – в рассказе о рассказе. Вы вызвали меня сюда, чтобы я отчитался в своих действиях, поэтому позвольте сначала рассказать историю и перевести дух.

– Хорошо. Рассказывайте.

– Вы знаете, что эльдары, которые спасли меня из обломков “Наставника”, в конце концов, оставили меня в системе Коалит?

– Да, – ответил Котов, подстроившись под его шаг вдоль внутренней окружности купола, Блейлок следовал за ними в клубах дыма. – Это вы уже говорили.

– Они не оставили меня с пустыми руками, – продолжил Робаут. – Ремесленник эльдаров по имени Ирландриар подарил мне стазисный сундук с уникальным замком, тот, где я хранил катушку памяти “Томиоки”, помните?

– Очень хорошо помню, – ответил Котов.

– Да, ну что же, он не был пустым, когда его дали мне, – сказал Робаут. – Он был заполнен тем, что их огранщики считали мусором, но для нас являлось бесценными драгоценными камнями.

– Зачем ремесленник эльдаров сделал это?

– Не знаю, он ушёл, прежде чем я успел спросить. Возможно он таким образом прощался или хотел сделать так, чтобы я не пережил ад на “Наставнике” только затем, чтобы умереть в сточной канаве на первой же планете, где они высадят меня. В любом случае это открывало определённые возможности и при помощи этих драгоценных камней я начал успешную карьеру… по продаже экзотических ювелирных украшений.

– Незаконной продаже ювелирных украшений, – поправил Блейлок. – Торговля ксеноартефактами – преступление, которое карается смертной казнью.

– Тогда вы понимаете, почему я пропустил эту часть своей истории, – сказал Робаут, пренебрежительно пожав плечами. – В любом случае я скоро заработал себе имя среди самодовольной элиты Анохина, украсив декольте некоторых из самых высокопоставленных дам планеты. Конечно же, я не ограничился торговлей ксенодрагоценностями, а вложил средства в самые разные рынки: недвижимость на других мирах, пассажирские перевозки, доставка грузов, сделки с искусством, финансовые аферы, незначительная благотворительность и множество других очень прибыльных предприятий. Для уроженца Ультрамара оказалось почти неприлично легко стать одним из самых богатых людей планеты. Я владел роскошными виллами, небольшой флотилией трансорбитальных шаттлов и внутрисистемных судов, которые курсировали между каждой обитаемой планетой в пределах досягаемости.

– Но с деньгами такая штука, что когда их достаточно, чтобы жить, как король, их дальнейший заработок становится почти невыносимо скучным. Я получал огромную прибыль в каждом уголке системы Коалит, но этого оказалось мало. Дело не в деньгах, понимаете, у меня их было предостаточно, проблема в другом. Я хотел выйти за пределы системы Коалит, раздвинуть границы своих возможностей, но на моём пути стоял камень преткновения.

– Вам требовалось каперское свидетельство для свободной работы за границами системы.

Робаут показал сигарой на Котова и произнёс:

– В точку. И Адептус Терра точно не раздаёт их, как приглашения на вечеринку на Бакке. Насколько я помню, последними, кто получил его была семья, которая могла проследить своё происхождение до эпохи Отступничества, ну, по крайней мере, так утверждали, и процесс занял три века переговоров, фантастических бюрократических манёвров и щедрых взяток. Я не мог ждать так долго и поэтому договорился о встрече со старшим адептом Администратума на Анохине, человеком, для которого слово “безвкусица” стало вторым “я”, и который являлся последней инстанцией в предоставлении такой документации вокруг Бакки.

– Я пригласил его на одну из моих вилл на роскошный ужин, чтобы показать некоторые из самых впечатляющих драгоценных ксенокамней, которые я придержал на всякий случай. В подобных ситуациях, когда я надеялся продать драгоценные камни эльдар, я прибегал к услугам одной хорошей знакомой. Назовём её Сиреной. Поверьте, архимагос, если бы вы или Таркис ещё сохранили какое-нибудь человеческое желание, вы оба мгновенно и безнадёжно влюбились бы в неё.

– Вы собирались просто купить каперское свидетельство? – спросил Котов.

– Это слишком прямолинейно, – возразил Робаут, – но недалеко от истины. Я усадил Сирену за обеденный стол прямо напротив адепта, предоставив ему возможность в течение восьми перемен блюд любоваться новарубинами и глубоко-зелёными изумрудами, сверкавшими в свете свечей на облегающем вечернем платье. Всё это время “подруга” адепта на вечер, воплощавшая вершину плохого вкуса и присосавшаяся к нему, как паразит женщина, чавкала супом и кромсала мясо. Сирена всё время оставалась перед его глазами, и адепт сделал именно тот вывод, который от него и требовался: купив украшения и драгоценности для своей леди, он сделает её столь же прекрасной, как моя леди.

– Мы вдвоём много раз прибегали к этой психологической манипуляции, и иллюзия обычно крайне благоприятно сказывалась на моих сундуках с богатствами и портфелях ценных бумаг Сирены. Не говоря уже о том, что она должна была увеличить авторитет адепта в глазах его подруги, получившей впечатляющий памятный подарок, с которым мало кто смог бы сравниться. Все уходили счастливыми. Обычно.

– Получается что-то пошло не так? – спросил Котов и Робаут понял, что архимагос заглотил наживку.

– Нашего адепта заманила в ловушку безвкусная нимфа, облачённая в белый атлас, который цеплялся за её прелести гораздо слабее, чем она за кредиты своего патрона. К тому времени как мы поели, мне стало ясно, что неизменные гипнотические чары Сирены снова превзошли ожидания и что сделка будет скреплена за напитками и прекрасными сигарами.

– Адепт расположился в роскошном кожаном кресле с подголовником, а его подруга кокетливо свернулась в его ногах. Прекрасная Сирена снова специально села прямо напротив, чтобы не позволить исчезнуть очарованию её красоты. Я каждому налил бокалы дорогого амасека, индивидуальный подход, как вы понимаете, и протянул открытую коробку сигар, чтобы адепт мог выбрать любую из лучших в субсекторе. Хотя должность адепта позволила ему перепробовать множество экзотических удовольствий, ему ещё не представился случай выкурить самую прекрасную из сигар. Он внимательно наблюдал, как я снял ленту с моей и срезал кончик специальной гильотиной. Адепт, как и любой приличный ученик последовал показанному примеру, но, увы, скоро разразилась трагедия.

Робаут усмехнулся, смакуя момент и наслаждаясь нескрываемым нетерпением Блейлока. Фабрикатус-локум пришёл сюда, ожидая, что Котов колесует Робаута, но инициатива выскользнула из его рук, и вольный торговец не собирался её отдавать.

– Едва я опустил кончик сигары в амасек и зажёг спичку, как светская спутница адепта поднялась на колени, мешая ему видеть происходящее. Пытаясь подрожать тому, что как он думал видит, незадачливый адепт погрузил другую сторону сигары глубоко в амасек и поджёг промокшую часть. Взревело могучее пламя, оставив после себя большой обуглившийся комок. Беспомощно нащупывая пепельницу, изумлённый адепт махнул несчастной сигарой в воздухе, отправив почерневший комок в декольте своей подруги. Леди не обгорела, но сильно обиделась и вопила такие ругательства, от которых покраснел бы надзиратель Муниторума, после чего убежала в ночь, понося на чём свет стоит свою прежнюю истинную любовь и давая клятвы никогда не приближаться к нему ближе, чем на сто метров.

– Похоже, ваш план провалился, господин Сюркуф, – заметил Котов.

– Ничуть, – ответил Робаут. – Адепт оказался просто счастлив избавиться от столь надоедливой и затратной девицы, и сделал всё возможное, чтобы ускорить получение каперского свидетельства. С его помощью я легко смог проникнуть за неприступные стены бюрократизма и получить копии гололитических оттисков Администратума, необходимые для изготовления такого документа. Единственное о чём он просил – чтобы я потом их уничтожил.

– И вы?

– Конечно, я – человек слова, в конце концов.

– Не вижу смысла в этой бесполезной истории, – сказал Блейлок. – Она не имеет никакого отношения к вашему пренебрежению имперскими законами и законами Механикус.

– Потому что у вас нет души, Таркис. Вы не чувствуете необходимость отмечать любое событие эмоциональным воспоминанием, чтобы понять почему вещи происходят так, как они происходят.

Он протянул зажжённую сигару Котову и продолжил:

– Именно такая сигара вспыхнула и подарила мне каперское свидетельство. За день перед тем, как покинуть Анохин, я купил одну сигару в коммерческом районе и хранил с тех пор.

– С какой целью?

– Я знал, что это только вопрос времени, пока не выяснится, что моё свидетельство подделано, особенно в подобной экспедиции, поэтому если такая сигара ознаменовала начало моей карьеры вольного торговца, то такая же ознаменует и её завершение.

Котов кивнул, словно понял смысл рассказа Робаута:

– Да, красивая история украсила начало вашей карьеры вольным торговцем, господин Сюркуф, – сказал Котов. – Добавляющие правдоподобия смешные детали, как я подозреваю должны ослабить мой гнев на ваш продолжительный обман.

Робаут сказал. – Как бы то ни было – история правдива, но оказала ли она нужный эффект?

– Эффект не нужен, – ответил Котов. – Я и так знал, что ваше каперское свидетельство подделано.

Тишина между словами Котова и вспышкой недоверия Блейлока пролилась считанные секунды, но ощущение было такое, словно прошла геологическая эпоха.

– Вы знали, архимагос? Вы знали и всё равно позволили ему вести нас за пределы галактики?

– Конечно, я знал, Таркис. Вы думали, что я не изучил жизнь этого человека до мельчайших деталей, прежде чем поверил ему на слово о реликвии потерянного флота Телока? Может я и утратил свои миры-кузни, но я не утратил умение рассуждать и разумную осмотрительность. Я знал всё о встрече господина Сюркуфа с эльдарами, и о последующих деловых отношениях и использовании представителя Адептус Терра на Бакке. Точные детали, как вы получили каперское свидетельство оставались для меня тайной, но признаюсь, что ваш рассказ весьма меня позабавил.

– Архимагос, – возразил Блейлок. – Этот человек нагло врал о себе. Как мы можем считать сказанное или представленное им ценным? Каждый аспект его сделки с Механикус нужно подвергнуть сомнению. Каждый клочок данных и каждое сказанное им слово отравлено обманом и ложью. Исходя из обстоятельств получения каперского свидетельства, как минимум нужно конфисковать всю его собственность в пользу Механикус. Его корабль, богатство, команда и…

– Оставьте мою команду в покое, Таркис, – предупредил Робаут. – Они ничего не знали. Они считали “Ренард” законно лицензированным судном. Я не позволю вам наказывать их за мои поступки, вы поняли меня?

Котов поднял руку из механически обработанного серебра и произнёс:

– Господин Сюркуф, успокойтесь. Никто никого не накажет, какой в этом смысл? Мы далеко за пределами имперского космоса и то, что вы смогли организовать подделку такого сложного документа, красноречивей всяких слов говорит о вашей изобретательности и упорстве. Лично мне по душе, что такой человек ведёт меня в неизвестность, чем какой-то пижон, вырожденец и дурак, который получил своё свидетельство в наследство.

– Вы не можете оставить этот обман безнаказанным, архимагос! – сказал Блейлок.

– Какой обман, Таркис? – спросил Котов, указывая на голографические завесы света между колоссальными колоннами, поддерживающими купол. Робаут проследил за жестом Котова и увидел, как несколько эллиптических гексаматических уравнений исчезли, сменившись записью в Регистрати Империалис.

– Нет… – произнёс Блейлок, мгновенно обработав то, на что Робауту потребовалась секунда.

– Как только мне стало известно, что каперское свидетельство Сюркуфа – подделка, то я понял, что должен немедленно ратифицировать его, – сказал Котов. – Манифест экспедиции должны были внести в марсианские записи, и Монтес Аналитика обнаружило бы несоответствие задолго до отлёта флота.

– Вы подделали записи, – сказал Блейлок.

– Я внёс в них поправки, – уточнил Котов. – Физически каперское свидетельство господина Сюркуфа может быть подделкой, но по имперским записям он – законный вольный торговец и являлся им, начиная с прибытия на Анохин.

– Это – возмутительно, – прошипел Блейлок. – Вы не могли сделать это.

– Я – архимагос Адептус Механикус, – ответил Котов. – Я могу делать всё что хочу.

Из спускавшегося по орбитальной спирали шаттла “Ренарда” поверхность Гипатии напоминала рыжевато-коричневые пятна, которые чередовались с высокими массами колоссальных горных хребтов и бурными океанами. Судя по показаниям атмосферных ауспиков воздух был вполне пригодным для дыхания в течение непродолжительного времени, а геологическое ядро находилось в состоянии постоянного течения. Поверхность являлась тектонически активной, но достаточно устойчивой, чтобы выдержать промышленную флотилию сборщиков, которая направлялась для пополнения почти исчерпанных ресурсов “Сперанцы”.

Линья занималась фоновой загрузкой и фильтрацией данных из кабины пилота, пока шла к гигантскому грузовому отсеку шаттла. Внутреннее пространство для экипажа трансатмосферного судна было тесным, что оказалось вполне ожидаемым на корабле, который являлся немногим больше, чем кабиной пилота, примагниченной и приклёпанной к экранированному от высоких температур складу. Впрочем, всё выглядело чистым и ухоженным, каждый перекрёсток коридоров чётко обозначен и разумно расположен. Время от времени в появлявшихся, словно из ниоткуда нишах она замечала любопытные безделушки в искусно освещённых витринах. Например, свёрнутый флаг с Эспандора, благодарность Механикус, кадианская медаль и другие мимолётные намёки на характер экипажа.

Она считала эти личные штрихи на рабочем корабле странно архаичным и всё же замечательно человеческими.

Шаттл “Ренарда” был транспортным судном среднего размера, способным перевозить десятки тысяч метрических тонн груза и эксплутационное состояние которого поддерживалось явно на уровне выше среднего. Линья не ожидала иного от такого человека, как Робаут Сюркуф, и улыбнулась, вспомнив его неловкие ухаживания после званого ужина в офицерской столовой кадианцев.

Она не жалела о том, что сказала ему, в конце концов, она сказала правду. Обычные люди без когнитивной аугментации почти не представляли интереса для адептов Культа Механикус. Мелкие проблемы и различные уровни значимости, заключённые в бессмысленных ритуалах и ненужном социальном общении, являлись практически непостижимыми для большинства техножрецов с искусственно развитыми мыслительными процессами.

Поднимаясь в Культе Маханикус, Линья изо всех сил старалась сохранить главную сущность человеческой расы, к которой принадлежала с рождения, но с каждым имплантантом, каждой жертвой органического органа или конечности это становилось всё сложнее. Она знала, что многие в марсианском духовенстве считали её поведение отклонением, возвратом к самым ранним дням трансгуманизма, когда даже малейшее изменение человеческого тела или кибернетическое дополнение к разуму рассматривалось с технофобным ужасом.

Она отметила изменение положения шаттла и вывела новую информацию на передний план, анализируя массу планеты, период вращения, перегелий, афелий, экваториальный диаметр, наклон оси и состав атмосферы.

Вулканическая активность на ближайшем к Гипатии спутнике, двигавшемуся по хаотичной орбите Исидоре, потребовала корректировки курса, с чем Эмиль Надер справился с минимальным расходом топлива. Вместительные перерабатывающие тендеры висели на геостационарной орбите вокруг Исидора, их гидравлические установки глубокого бурения опустошили с десяток подземных пещер с обширными озёрами прометиума.

Второй спутник Синесий путешествовал по эллиптической орбите на самой дальней границе гравитационной зоны планеты, он представлял собой неспособный самостоятельно вращаться тяжёлый скалистый шар. Сотня горных машин Механикус приземлилась на его поверхность, разрывая и взламывая кору когтями величиной с башни хабов, чтобы сухопутные левиафаны смогли добраться до полезных ископаемых в верхней мантии.

Но настоящим призом была сама Гипатия. По расчётам отца планета находилась на ранних стадиях развития, кора ещё оставалась достаточно податливой, чтобы добыча драгоценных минеральных и химических ресурсов происходила с относительной лёгкостью. Весь флот сборщиков “Сперанцы” отправился на поверхность Гипатии и двух её спутников, потому что архимагос Котов хотел, чтобы пополнение запасов прошло с максимальной скоростью и минимальной задержкой на пути к миру-кузне Телока.

“Дитя Луны” и “Дитя Гнева” расположились на высокой орбите, “Сперанца” бросила якорь на низкой на расстоянии, которое Линья считала опасно близким к атмосферной границе планеты и непостоянной зоне гравитации, а “Мортис Фосс” путешествовал по спирали вокруг трёх кораблей. Магос Сайиксек загнал бригады до изнеможения, поддерживая стабильность траектории ковчега, но магос Блейлок подсчитал, что выгода в скорости оборота громоздких транспортов более чем возместит уровни риска.

Линья сравнила данные о Гипатии, предоставленные активными системами топографов шаттла, с полученной Галатеей информацией из когитаторов “Томиоки”, и нашла вполне допустимый уровень несоответствия, который являлся вполне ожидаемым между тем, что собрано с разницей в тысячи лет. Линья ни на йоту не доверяла Галатее, но данные пока не предоставили причину сомневаться относительно действий машинного интеллекта, как проводника огромных массивов информации. Линья вздрогнула, вспомнив, как рука-манипулятор коснулась её щеки, словно непристойная пародия на прикосновение любовника. Галатея утверждала, что является разумным существом и поэтому “живым”, могло ли это означать, что она питала к Линье намерения, которые можно было считать неестественными?

Линья отбросила отвратительные мысли, когда тесный коридор со стальными панелями сменился огромным сводчатым грузовым трюмом. Она прочитала ноосферные данные, которые излучали системы шаттла: любопытную смесь страха и благоговения, и улыбнулась их противоречивой эмиссии.

На борту шаттла не было груза, но, тем не менее, в его трюме царила шумная многолюдная активность.

Сто или больше техножрецов с канидайскими символами легио Сириус окружали грозную массу металла, керамита и железа, которая стояла скованной в центре грузовой палубы, как опасное дикое животное в клетке охотника. Враждебный бинарный код доносился из аугмитов, и Линья ощутила острое чувство опасности.

Даже прикованный к палубе на время полёта “Амарок” оставался великолепным и смертоносным боевым титаном.

Принцепс Винтрас руководил десятком техножрецов и сервиторов, которые заканчивали перекрашивать бронированную верхнюю часть “Пса войны”. Повреждения, полученные на Катен Вениа, почти устранили, и Винтрас хотел лично убедиться, что все свидетельства ранения стёрты.

Военный рог титана взревел, эхом отозвавшись на грузовой палубе, и Линья переключила слуховые имплантанты, отфильтровывая самые жуткие воинственные ужасы воя.

– Как я понимаю, старшие принцепсы уладили разногласия? – спросил Виталий, подходя к ней вдоль располагавшейся перпендикуляно грузовой платформы.

– Похоже, что так, – ответила Линья.

Манифольд несколько дней горел после ссоры между Эриксом Скамёльдом и Арло Лютом, ярость их противоборства просачивалась в соседние когитативные сети и заставляла системы по всей “Сперанце” вспыхивать и плеваться позаимствованной агрессией. Что бы ни послужило причиной конфликта, его, по-видимому, уладили, поскольку возобновлённая энергия, с которой два принцепса координировали график непрерывных тренировок легио, просто поражала.

– Не знаю, как ты, дочка, – произнёс Виталий, радостно хлопнув в ладоши, – но я с нетерпением жду прогулки по Гипатии в боге-машине.

Энтузиазм отца по поводу предстоящего путешествия по поверхности на борту “Амарока” омолодил его на десятки лет, и он производил впечатление магоса, который разменял всего второй век. Он обнял её за плечи, и она почувствовала тёплый прилив его любви в своём инфотоке. Она помнила, как Робаут спросил, любит ли она отца и свой несколько пренебрежительный ответ.

Конечно, она любила отца, в такие моменты, как этот, его неуёмная радость всему новому служила полезным напоминанием о том, что значит быть человеком. Она попыталась удержать это чувство, но ядовитый поток гневного бинарного кода титана мешал сохранять любые мысли, кроме как о завоевании.

– Там будет тесно, – напомнила она. – “Пёс войны” не предназначен для перевозки пассажиров и от нас ожидают выполнения функций членов экипажа, которых мы заменяем.

– Да, да, я знаю, – сказал Виталий, теснее прижимая её. – И не сомневаюсь, что нам предстоит великое приключение.

Линья улыбнулась и согласно кивнула. – Хотя, надеюсь, не столь богатым на события, как экскурсия на Катен Вениа.

– Да, – согласился Виталий. – И ты уверена, что поправилась, дорогая?

– Да, поправилась. Все имплантанты, сгоревшие из-за перегрузки данными, заменены, а физические повреждения зажили.

– Я не только о физическом воздействии, Линья. Ты едва не погибла там. Аве Деус Механикус, я не хочу думать, что тебе может быть больно, от этих мыслей у меня стынет кровь.

– Твоя смесь масла и крови остаётся ровно на тридцати восьми градусах.

– Органический оборот речи, но ты знаешь, о чём я, – сказал Виталий. – Ты не должна была подниматься на “Томиоку”, и я знал, что ничем хорошим это не кончится. Если хотя бы половина историй в старых журналах о Телоке истинна, то там обязаны были находиться автоматические защиты. Тебе не стоит идти и на Гипатию.

– Почему? Ты же идёшь.

– Ах, да, но я – старик на последней экскурсии в уже слишком затянувшейся жизни, – ответил Виталий. – Кто откажет мне в неповторимой возможности пройти по новорождённому миру в экипаже титана?

– Никто, – сказала Линья, загружая последнюю информацию о заходе шаттла на посадку.

– А, – произнёс Виталий, читая ту же информацию. – Вот мы и на месте.

Микроконтент 14

Молитвенная дорога от Адамантивого Кивория представляла собой одновременно супермагистраль ноосферного света, библиотеку и транзитный маршрут. В прохладной темноте Кивория Котов предавался самоанализу, но когда он хотел насладиться всем тем, что его орден достиг за тысячелетия, то направлялся на Молитвенную дорогу. Сводчатая и украшенная золотом и сталью история Механикус разворачивалась над ним в огромных фресках без всякого изящества работ Клейсенса.

Этот маршрут “Сперанцы” воплощал не изящество, а утверждение.

Высокие статуи из бронзы и мрамора с золотыми прожилками тянулись к далёким сводам, где медленно кружили генетически созданные херувимы и сервочерепа, бормоча приглушённые бинарные гимны. Мерцающие завесы света из мозаичных витражей падали на промасленные цветные ленты и освещали прикреплённые к основанию статуй исполненные пергаменты с обетами.

С тех пор как Котов покинул Адамантиевый Киворий, за ним следовал шестиногий паланкин, монозадачный сервитор-водитель время от времени предлагал ему сесть, но архимагос хотел пройти путь своими ногами. Ну или почти своими ногами, насколько это возможно для существа, от органического тела которого осталось немногим больше, чем голова и спинной мозг. В прошедшие после аудиенции с Сюркуфом дни Котов по-прежнему носил повседневные одежды. Но время прибытия на орбиту мира-кузни Телока приближалось, и Котов знал, что пришла пора принять на себя всё положенное архимагосу Адептус Механикус.

Рядом с ним точно придерживаясь его механического темпа, шагал Таркис Блейлок, хотя свита низкорослых сервиторов хрипела и пыхтела с трудом поспевая за свои господином. Вместе они закончили согласование заключительных ремонтных графиков “Сперанцы”, распределив ресурсы и рабочие смены по потребностям и приоритетам. На столь сложном корабле, как ковчег Механикус – и с их материальными средствами, всё ещё представлявшими собой болото неизвестности – задача являлась непосильной для всех, кроме старших магосов с быстродействующими гексаматическими имплантантами.

Линии энергии извивались по шестиугольным плитам пола с каждым шагом, распространяя информацию о присутствии архимагоса и передавая вычисления в сеть корабля. В свою очередь Котов чувствовал раненое сердце ковчега, видя путы Галатеи в каждой жизненно важной системе.

– Вы снова станете едины, – сказал Котов. – И свободны.

– Архимагос? – спросил Блейлок.

Котов покачал головой. – Просто мысли вслух, Таркис.

Блейлок кивнул, но ничего не сказал. Дело с Сюркуфом лишило Блейлока былой обычной отстранённости от смертных проблем и вызвало искренний гнев. Котов знал, что фабрикатус-локум всё ещё не понимал причину, по которой он позволил вольному торговцу избежать наказания.

Котов остановился у основания огромной статуи, ровно в четыреста девяносто шесть метров высотой и созданной из полированной серебристой стали и блестящего хрома.

– Магос Циммен, – произнёс Котов. – Создатель гексаматической геометрии. Мой любимый герой, как вы знаете. Я написал множество монографий на её работы, когда вступил в Культ Механикус.

– Мне известно об этом, архимагос, – ответил Блейлок. – Я, конечно, загрузил их и использовал в своей работе.

– Как странно думать о времени до гексаматики, вам не кажется? Мы так сильно полагаемся на неё. Она – часть каждой бинарной структуры кода, часть каждого сообщения и при этом мы считаем само собой разумеющимся, что никогда не утратим её.

– Не утратим, её использование включено в каждую базу данных.

Котов смотрел на стоическое лицо Циммен. – Мы так уверены в себе, Таркис, – сказал он. – Да, мы закодировали большую часть наших данных, но может оказаться достаточно всего одной катастрофы, чтобы мы забыли всё изученное. Эпоха Раздора почти уничтожила нас, стёрла большую часть из того, что наш вид столь полно постиг – существует даже соблазн предположить, что это было умышленное действие технологического вандализма.

– Мы извлекли уроки из произошедшего, – ответил Блейлок. – Наши архивы рассеяны, на каждом мире-кузне находится множество резервных копий и дубликатов.

– Поверьте мне, Таркис. Я лучше кого-либо знаю, как легко потерять мир-кузню. Я помню цитату Старой Земли, где говорится, что цивилизация отстоит от варварства всего лишь на один перерыв на обед. Думаю, мы недалеко ушли от этого.

Котов продолжил идти, когда сервитор в очередной раз предложил сесть в паланкин.

– Гексаматика – хороший пример, – сказал он. – Мы принимаем её как само собой разумеющееся, но что если СШК для создания имплантантов, которые позволяют мозгам обрабатывать эти вычисления, будет утрачен? Огромная часть наших текущих средств шифровальной связи и передачи данных в один миг станет недоступной. Мы с вами обмениваемся и обновляем наши недавние схемы обработки данных, одновременно общаясь на высших уровнях ноосферного траффика, но стоит удалить гексаматические имплантанты и эти инфопотоки превратятся в неразборчивую бессмыслицу, неотличимую от скрап-кода.

– Как скажите, архимагос, – согласился Блейлок. – Тогда можно спросить, зачем вы пошли на риск столь ценным космическим кораблём, как “Сперанца” в столь сомнительном путешествии? Сражение против эльдаров показало, что она является хранилищем технологий, к которым у нас пока ещё нет доступа.

– Вы имеете в виду, почему я пошёл на риск, основываясь на словах такого афериста, как Сюркуф?

– Именно так.

Котов остановился и ответил. – Потому что я повинен в самоуверенной гордыне, Таркис. Омсниссия в Своей мудрости счёл должным наказать меня за высокомерие, что я силой своего разума смогу поднять наш орден из тьмы в новый золотой век. Мои миры-кузни были потеряны, а репутация разорвана в клочья. Опала напомнила мне, что без Омниссии мы – ничто, обезьяны, копающиеся в грязи в поисках остатков ранней цивилизации. Следуя оставленным нам Богом Машиной знакам, мы приблизимся к сингулярности, которая являются кульминацией наших устремлений, дабы Бог Машина стал единым с человечеством и вознёс нас на суперинтеллектуальный уровень.

– И вы считаете Сюркуфа одним из этих знаков?

– Он должен им быть, – сказал Котов, выгрузив историю данных, оставленных вольным торговцем в манифольде до начала экспедиции. – Его торговые флоты годами действовали на галактических границах, прежде чем он получил заказ от магоса Альхазена отправиться в систему Аракс.

– Магоса Альхазена из Сабейского залива? Моего наставника? – удивлённо спросил Блейлок.

– Именно от него.

– “Сперанца” прошла вдоль границы системы Аракс на пути к Шраму Ореола, – сказал Блейлок, вызывая маршрут, рассчитанный Азурамаджелли и Линьей Тихон. – В чём состоял заказ?

Котов остановился, когда они приблизились к подобной утёсу переборке, отделявшей Молитвенную дорогу от более функциональных районов огромного корабля. Полкилометра высотой, её геометрические узоры являлись идеализированными представлениями о золотом сечении, а в центре располагалась колоссальная шестерёнка Механикус из угольно-тёмного железа и блестящего хрома.

– Обычный внешний подряд на возвращение минеральных образцов из заброшенного аванпоста техсорцитов на планете, известной, как Серен Айлет. Корабли Сюркуфа вовремя вернулись с затребованными образцами, но шесть месяцев спустя Робаут Сюркуф связался с моими марсианскими владениями с новостями о том, что его суда нашли в главном поясе астероидов системы.

– Маяк бедствия спасательной капсулы “Томиоки”.

– Вот именно, Таркис, вот именно. И вы конечно знаете насколько статистически маловероятно найти спасательную капсулу в глухом космосе, не говоря уже о плотном поясе астероидов. Уже сам факт, что маяк сумел прорваться сквозь Шрам Ореола является чудом, но его обнаружение ничуть не менее удивительно. И то, что его нашли выполняя задачу, поставленную вашим бывшим наставником, является звеном в цепи, которая простирается за пределы любых понятий совпадения или случайности. Части стали вставать на своё место. У меня была “Сперанца”, корабль, способный пройти Шрам Ореола, и астроном, чьи карты показывали несоответствия в звёздной топографии региона, который мне предстояло пересечь. Воистину Омниссия не мог дать мне более ясных знаков.

Блейлок был потрясён и Котов видел, что он изо всех сил пытался постичь огромную паутину причинно-следственных связей, которые должны были сойтись, чтобы совместить настолько маловероятные факторы, что они являлись статистически невозможными. Котов видел плотную паутину вычисления вероятностей, чередующуюся по всей ноосферной ауре Блейлока, и улыбнулся, когда вычисления развалились, потому что числа стали слишком большими для обычной алгебры.

– Омниссия привёл нас сюда? – спросил Блейлок, опустившись на колени перед огромным символом Шестерёнки Механикус. – Я всегда верил в Дух Машины, но видеть его работу, лежащую передо мной это… это…

– Чудесно, друг мой, – ответил Котов, положив руку на голову Блейлока в капюшоне, когда божественное сияние омыло и наполнило своим светом Молитвенный путь.

Даже несмотря на фильтры пиктеров внешних топографов “Амарока” каскадные полосы цвета охры и умбры в небесах Гипатии напомнили Линье о юности на вулканических возвышенностях нагорья Элизий. Тогда она была одарённым неофитом магоса Гасселта и работала в его марсианской обсерватории, как окулист секундус. Теперь же она являлась звёздным картографом собственной трансорбитальной галереи. Многочисленные технологические достижения и звание позволяли Линье отправлять прошения лично генерал-фабрикатору, реквизировать планетарную десятину и созывать имперские войска для службы силам Механикус.

И всё же она не занималась ничем из этого почётного списка, потому что в глубине души она была эксплоратором.

Сначала она исследовала космос сквозь многослойные линзы и орбитальные ретрансляторы Марса – и Кватрии – но изучая с отцом растущие расхождения на картах вокруг Шрама Ореола, постепенно осознала, что ей мало просто наблюдать за далёкими уголками галактики. Линья устала смотреть на далёкие звёзды и системы, она хотела почувствовать их свет на коже, вдыхать неизвестный воздух и шагать по почве тех миров, которые она знала только как пятна света на электростатически заряженных светочувствительных пластинах.

Она улыбнулась, поняв, что присоединилась к флоту Котова почти по таким же причинам, что и Робаут Сюркуф, и подумала, что он сказал бы о путешествии по поверхности чужого мира, как часть экипажа бога-магины.

Внутри “Пса войны” было сыро и пахло горячими маслами и благословенными смазками. Отсек, где слишком огрубевшие от долгой службы в легио техножрецы разместили её, оказался размером с саркофаг и явно предназначался для существ, комфорт которых не интересовал принцепсов.

Гуннар Винтрас переговорил с ней и отцом только для того, чтобы напомнить им, что он не потерпит уровень компетенции ниже, чем у сервиторов, которых они заменили. Только лёгкий ноосферый укол отца помешал ей ответить на это излишне покровительственное замечание. Всем было известно о высокомерии и безрассудности принцепсов “Псов войны” и похоже Винтрас почти до смешного наслаждался этим предубеждением.

Он поручил Линье управлять системой стабилизаторов левого борта, задача сводилась к компенсации любых неосмотрительных шагов и выполнению гироскопических вычислений в реальном времени, которые позволяли пятнадцатиметровой двуногой военной машине сохранять вертикальное положение.

Для гексаманта саванта уровня секундус такие вычисления были детской игрой, что позволило Линье по максимуму наслаждаться новым опытом.

Было что-то приятное в примитивных средствах управления и Линье пришлось напомнить себе, что она занималась тем, чем обычно занимался сервитор. Она сумела договориться с мерцавшим голографическим экраном, которым явно не пользовались десятки лет, и в плавающих волнах фотонов появилась поверхность планеты.

Адептус Механикус спустились на Гипатию подобно хищному рою прожорливых организмов тиранидов, собираясь столь же тщательно очистить планету от ресурсов. Задействовали такое количество титанических горнодобывающих машин, от которого экспедиция на Катен Вениа могла только стыдливо покраснеть.

Каждая сборочная группа приземлилась в том месте, где орбитальная съёмка указывала на самые перспективные месторождения необходимых материалов, и едва машины с грохотом выкатились из транспортов, как немедленно начали разрывать поверхность планеты на части. Сначала осушили подземные пещеры, заполненные химически богатыми океанами, одновременно землеройные левиафаны опустились на заранее обстрелянные участки, чтобы вскрыть поверхностную кору планеты на глубину ста тридцати километров, обнажив вязкие и богатые минералами пласты перегретой астеносферы.

Магос Криптаэстрекс контролировал сбор ресурсов, пока Азурамаджелли координировал грандиозную задачу доставки выкопанного сырья к ярко светившей комете “Сперанцы” на низкой орбите.

Пока сборочные машины копали, бурили, откачивали и очищали материковые богатства планеты, превращая их в материалы, пригодные для кузниц “Сперанцы”, принцепс Винтрас направился далеко за пределы рассеянных раскопок, в области, которые не представляли особого интереса с точки зрения геологоразведки.

К покачивающейся походке “Пса войны” было не так уж легко привыкнуть, но как только у Линьи это получилось, она легко смогла переключить внимание на изучение окружающего мира. Отец, расположившийся в противоположном отсеке стабилизации, посылал постоянный поток взволнованного кода прямо в её черепные имплантанты, обходя манифольд титана и указывая на любопытные географические особенности родовых схваток Гипатии.

Несмотря на возраст в миллионы лет, по оценке Виталия Гипатия находилась на промежуточных этапах планетарного развития и её массы суши в основном ограничивались одним огромным суперконтинентом, который медленно раскалывало постепенное движение тектонических плит. Её океаны представляли собой вязкие консистенции токсичной чёрной жидкости, а горы – кошмарные хребты извергавшихся вулканов и внезапных сильных землетрясений.

– Принцепс Винтрас, кажется, наслаждается возможностью управлять титаном в непосредственной близости от мест, которые лучше избегать, – произнесла Линья, давая компенсацию за хрупкую почву под ногами “Амарока”, когда тот спускался по каньону оранжевого камня.

– Пилоты “Псов войны”, – ответил Виталий, словно этого было достаточно.

– Что ты думаешь об этом каньоне? – спросила Линья. – Он, кажется, почти идеально прямым. Так противоестественно.

– Подозреваешь искусственную руку в его создании? – дразнил Виталий. – Как каналы Марса?

Линья улыбнулась упоминанию отца о древнем поверье, что Марс когда-то населяла вымершая раса, которая прорезала широкие каналы вблизи экватора планеты. Оно являлось столь же смехотворным, как и домыслы о кебринианском лице, которое на самом деле являлось делом рук ранней марсианской секты убийц в знак уважения к другому полузабытому мифу.

– Нет, конечно, нет. Если только Телок не останавливался здесь, – ответила она, регулируя гироскопические сервоприводы, когда “Пёс войны” спустился на потрескавшиеся камни и направился к входу в почти идеально V-образную долину. – Мы не знаем ничего определённого о мощи Дыхания Богов. Если оно может восстановить звезду, то и небольшое терраформирование явно ему по силам.

– Может ты и права, дочка, пусть этот регион и выглядит искусственным, тебе не кажется, что это несколько мелковато для артефакта звёздной инженерии?

– Сложно не согласиться, – ответила Линья, отрезая нить сознания, чтобы соединиться с пассивным ауспиком шагающей военной машины. Потоки данных оказались намного воинственней, чем она привыкла, показывая уровни угрозы и обеспечивая необходимой в бою информацией: коэффициентами укрытия, возможными местами засады, мёртвым пространством, слепыми участками обзора и зонами свободного огня.

Она отфильтровала большинство таких данных, оставив панель ауспика почти чистой, потому что вряд ли принцепса “Пса войны” заботит структура скал, состав атмосферы или длина волн различных спектров света? Линья вывела на передний план данные о состоянии окружающей среды, приумножая информацию об области непосредственно вокруг “Пса войны” с каждым импульсом ауспика.

И всё же большая часть красноречивых деталей приходилась не на то, что она получала при помощи многочисленных ауспиков на корпусе титана, а на неровную съёмку внешних пиктеров. Мимо “Амарока” проносились стены ущелья, исчерченные полосами отложения осадочных пород за более чем миллионы лет и, анализируя данные перед собой, она предположила, что ущелье вообще появилось не в результате тектонического разрыва.

– Отец, ты это видишь? – спросила она.

– Вижу, хотя не совсем уверен, как это вижу, – ответил Виталий. – Это – речная долина…

– Как такое возможно? Океаны ещё формируются, но судя по облику скал, это ущелье проложено сквозь горы большой рекой.

– Это самое странное, – сказал Виталий, когда “Пёс войны” обходил скальный отрог, напоминавший сломанную секцию огромной стены. – Совершенно нетипично для планеты такого возраста, чьи океаны только формируются. Но планетарные отложения, учитывая огромные промежутки времени всё ещё остаются загадкой, поэтому я ожидаю, что это не последняя странность, которую мы обнаружим на Гипатии.

Пикт-экран перед Линьей затрещал, активируясь, когда ауспик обнаружения угрозы вспыхнул, и каждый отключённый канал входящих данных расцвёл перед ней.

– Думаю, ты прав, – сказала Линья, уставившись на разрушенный город, раскинувшийся на дне долины.

+ Криптаэстрекс, вы это видите? + спросил Азурамаджелли, отсоединяя кабели от загрузочных разъёмов мозговых колб и рассеивая входящую информацию сквозь инфопризмы командной палубы.

+ Что бы это ни было, оно может подождать, + ответил Криптаэстрекс из-за инфохаба, связывающего его с посадочными палубами и грузовыми трюмами. + Вы не видите мой уровень загрузки данных? +

+ Нет, + сказал Азурамаджелли с потрескиванием воинственного кода. + Это не может подождать. +

+ Я координирую миссию по сбору ресурсов планетарного масштаба, + огрызнулся Криптаэстрекс. + Тысяча грузовых шаттлов прилетает и улетает с поверхности планеты и сотни загрузочных операций осуществляются по всему кораблю. У меня мало желания заниматься вашими проблемами. +

Азурамаджелли направил данные с большей силой.

+ Смотрите, + потребовал он, увидев вспышку раздражения в инфотоке Криптаэстрекса.

Раздражение исчезло сразу же, как Криптаэстрекс увидел показанное Азурамаджелли:

+ Что там происходит? +

Данные представляли собой пикт-трансляцию с одной из спальных палуб ниже ватерлинии, в области корабля, где гравитационные разнонаправленные силы Шрама Ореола смяли и едва не разорвали подфезюляжную броню “Сперанцы”. Только спешно установленные целостные поля смогли сохранить атмосферное давление, но столь масштабное расходование энергии оказалось излишне затратным, и архимагос Котов поручил тысяче сильных крепостных и сервиторов устранить повреждения на нижних палубах.

Потрескивающая пелена энергии образовывала дугу в отсеке, прыгая от опоры к опоре и заполняя огромное пространство штормом молний. Мужчины, женщины и дети беззвучно кричали, когда молния уничтожала жилые помещения нижних палуб, превращая живые тела в пепел и пыль с каждым мерцающим взрывом сине-белого света.

+ Невозможно, + пробормотал Криптаэстрекс. + В отсеке нет источника энергии, способного создать такой разряд. +

+ Это – не электричество, + произнёс Азурамаджелли, просматривая срочные входящие сообщения от астропатических хоров “Сперанцы”. + Магистры хоров ковчега сообщают о психическом событии боевых уровней. +

+ Варп-колдовство? +

+ Неизвестно, но магистр хора прайм считает, что источник – нечеловеческий. Рекомендация: отключить электроснабжение на всей палубе, + сказал Азурамаджелли. + Вычистить всё, что бы это ни вызвало. +

+ Целостные поля связаны с энергосетью отсека! + возразил Криптаэстрекс. + Мы потеряем все палубные и ремонтные материалы. Там тысячи рабочих. +

+ Вы предпочитаете потерять весь корабль? +

Дверь на мостик с шипением открылась, и вошёл архимагос Котов, за которым следовал магос Блейлок. Архимагос явно был осведомлён о происходящем, и быстро и беспощадно отдал приказ, полностью и всецело понимая, что обрекает на смерть тысячи людей ниже ватерлинии.

+ Отключить энергию, + произнёс он.

Невозможно было тем словом, которое постоянно крутилось в мыслях Линьи, пока “Амарок” осторожно шагал по разрушенному городу. Принцепс Винтрас сначала не собирался входить, но природная агрессия и охотничий инстинкт “Пса войны” взяли верх и убедили его исследовать разрушенные здания и заваленные обломками улицы.

Обнаружение города такого возраста на мире в промежуточной стадии своего жизненного цикла являлось крайне маловероятным, потому что поверхности ещё только предстояло достигнуть уровня геологической устойчивости, которая сделает возведение городов такого размера целесообразным и возможным. Похоже, множество зданий были разрушены землетрясением и “Амароку” несколько раз приходилось идти в обход, преодолевая широкие расселины, разорвавшие улицы города. Дважды титан прижимался к одноэтажным домам, когда толчки сотрясали землю. Ни один не оказался достаточно сильным, чтобы вызвать беспокойство у неё или принцепса, но это явно свидетельствовало о глубинной нестабильности планеты.

Линье пришлось пересмотреть первое впечатление о Гуннаре Винтрасе. Конечно, ему не откажешь в самоуверенности и высокомерии, но он оказался очень умелым пилотом “Пса войны” и, углубляясь в город, перебегал от укрытия к укрытию и держался подальше от стен.

– Он – имперский, – произнёс отец. – Это совершенно очевидно. Образцы СШК ясно различимы почти в каждом здании.

– Вижу, – согласилась Линья, пока они проходили справа от узкого и высокого хаб-блока. – Но показания ауспика бессмысленны. Ни по одному сооружению я не могу определить возраст города.

– Не можешь, – поддержал её отец. – Я вижу излучение, которое указывает, что большую часть города построили примерно пятнадцать тысяч лет назад.

– Это перед Великим крестовым походом. Возможно, тут поселились во время Первой диаспоры?

Отец задумался, и Линья посмотрела на пикт-планшет, показывавший зернистое изображение обвалившегося здания, которое приняло на себя главный удар более раннего землетрясения. Открытые этажи были завалены обломками, но она не увидела признаков, что там кто-то жил.

– Это конечно один из выводов, – сказал Виталий.

– Другого не могу придумать.

– Преждевременное старение. Ускоренный распад вызван энтропийными полями. Я слышал о ксеносах, обладавших подобной технологией, но в меньшем масштабе.

– Не слишком ли издалека ты заходишь? – спросила Линья. – Lex Parsimoniae подразумевает, что объяснение с наименьшим количеством предположений часто самое правильное.

– Ты конечно права, дорогая, и в обычных обстоятельствах я согласился бы с тобой.

– Но?

– Я соединился со специализированными топографами “Сперанцы” и изучаю их данные. Сравни текущие показатели с теми, что мы обнаружили, когда только начали создавать карту этого региона на основании информации от Галатеи.

Линья переключила загрузочные системы, чтобы посмотреть, о чём говорил отец, и снова слово невозможно всплыло в разуме.

– Они отличаются, – сказала она. – Несильно, но по большому количеству показателей. Я не знаю… но это…

– Невозможно? – закончил отец. – Текущие хронометрические данные показывают, что планета, по которой мы идём, моложе, чем была когда “Сперанца” направилась к ней. Это не планета, которая находится посередине развития, а планета, которая вернулась к нему в предельно сжатые сроки. И она продолжит возвращаться, пока не развалится в расширяющуюся массу звёздного вещества.

Линья изо всех сил пыталась осмыслить идею, что планета могла регрессировать по фазам существования. Если принять это за истину, тогда законы пространства-времени нарушались всеми немыслимыми способами, и она почувствовала, что новые представления о реальности вступают в конфликт со всем изученным ею в Адептус Механикус.

– Думаешь, это побочный эффект Дыхания Богов? – спросила она.

– Остаётся только надеяться. Альтернатива настолько ужасна, что о ней не хочется думать, потому что в таком случае фундаментальные законы вселенной не столь незыблемы и постоянны, как мы считали.

– Нужно предупредить сборщики, – сказала Линья. – Пока Гипатия не вернулась к более нестабильной фазе.

– Пожалуйста, ты думаешь я уже не сделал это?

Прежде чем Линья успела ответить, расположенные в нижней части когтистых ног “Пса войны” гироскопы зафиксировали приближение сейсмических волн. Величина поступавшей энергии оказалась гораздо больше, чем она видела прежде, и они находились прямо в эпицентре.

– Принцепс! – закричала она, но было уже слишком поздно, когда вся мощь землетрясения проревела из глубин планеты. Ближайшие здания разлетелись в буре расколотых камней и лопнувшей стальной арматуры. Облицовочные панели и перекрытия водопадом хлынули с высоченных башен, а самые повреждённые здания просто исчезли.

Миллионы тонн камней рухнули ревущей лавиной разрушенной породы, когда задрожала вся долина. Пыль взметнулась из расщелин, которые протянулись по всему городу, как трещины по льду замёрзшего озера, и твёрдая на вид скала рвалась с лёгкостью пергамента. “Амарок” пошатнулся, как смертельно раненый зверь, когда земля задрожала и разошлась. Появились пузыри извергавшейся магмы, омывая разрушенный город адским красным сиянием.

Панели стабилизаторов Линьи зазвенели предупреждениями, когда их допуски превысили во много раз, заполнив отсеки титана светом аварийных ламп. Даже в изолированных нижних частях бога-машины шум казался оглушительным. Линья боролась, пытаясь сохранить устойчивость титана, когда Винтрас на ходу развернул “Амарока”. Скала под военной машиной треснула и раскололась, из расселин ударили гейзеры.

Линья схватилась за поручень над головой, когда “Амарок” наклонился далеко от центра тяжести.

Она закричала, поняв, что титан сейчас упадёт.

Винтрас согнул правое колено “Амарока” и направил руку с мегаболтером вниз. Ураган снарядов взорвал землю. Отдача была свирепой, и с отключёнными компенсаторами её оказалось достаточно.

Невероятно, но титан смог устоять, и, сделав с полдюжины покачивавшихся неустойчивых шагов, сумел полностью восстановить равновесие. Линья была поражена. Она уже изменила мнение о Винтрасе, как о высоко квалифицированном принцепсе, но теперь она поняла, что он был исключительно квалифицирован.

Но в этот момент земля под титаном разверзлась.

Даже исключительно квалифицированный принцепс не мог помешать ноге с когтями погрузиться в расселину пузырящейся магмы.

– Это – ошибка, Ави, – сказал Хоук, быстро обходя препятствие, чтобы идти в ногу с Авреемом по арочным проходам “Сперанцы”. – Серьёзно. Подумай об этом – тебя разыскивают, мой друг. Высунуть голову из окопа – отличный способ поймать пулю. Я всю жизнь только и делаю, что не высовываюсь, и это – лучший способ действия, поверь мне.

– Спаси меня Омниссия, но на этот раз я полностью согласен с крепостным Хоуком, – произнёс Тота Мю-32. – Это – не мудро.

Авреем посмотрел на Хоука, ярость в его сердце превратилась в медленно горящий огонь, питаемый постепенно возрастающим количеством поступавшего кислорода. Он сжал кулаки, и за его спиной Расселас Х-42 обнажил металлические зубы.

– Разве не ты сказал: “Однажды я заставлю ублюдка поволноваться”?

– Может и я, не помню, но ты не хочешь слушать меня, Ави, – возмутился Хоук. – Я просто говорю, но ничего не делаю. Ты же – один из тех опасных типов, которые делают, что говорят.

Койн и Исмаил догнали их, взгляд последнего был серьёзным, а у первого загнанным, как у добычи, почуявшей рядом хищника.

– Борода Тора, ты должен послушать его, Авреем, – сказал Койн. – Ты прикончишь всех нас.

– Если боишься, Ванн, возвращайся, – ответил Авреем. – Ты не обязан идти со мной. Я предпочёл бы иметь за спиной человека, кому не плевать, чем, того, кто дрожит за свою шкуру.

Лицо Койна вытянулось, но у Авреема не было настроения для извинений.

– Это – несправедливо, Авреем, – сказал Койн. – Разве я не всегда был рядом с самого первого шага?

– Верно, – согласился Авреем, – но чего стоит твоя поддержка, если это всего лишь меньшее из двух зол? Мы сделаем это и сделаем сейчас. Пришла пора Механикус понять, что мы не просто числа или ресурсы. Мы – люди, и мы не позволим себя убивать, потому что их это устраивает.

С тех пор как Исмаил заставил его душу ощутить боль сервиторов и крепостных “Сперанцы”, Авреем понял, что не сможет закрывать глаза, не чувствуя тошнотворный ужас от страданий по всему флоту Котова. Он почувствовал смерти в подфюзеляжных жилых отсеках, когда отключили энергию целостных полей. Он плакал, когда и так уже повреждённые бронированные листы обшивки уступили, и целую палубу выбросило в космос.

Две тысячи триста семь мужчин, женщин и рождённых в космосе детей погибли, не говоря уже о трёхстах одиннадцати сервиторах, которые моментально замёрзли или потеряли органические компоненты.

Он больше не мог терпеть – и с помощью Исмаила – собирался показать Адептус Механикус, что с них хватит. Отключив успокаивающий шлем аркофлагелланта, он покинул убежище по маршруту, который так и не смог запомнить. С Расселассом Х-42 и Исмаилом он направился в ту часть “Сперанцы”, где провёл немалое время не крепостным Механикус, как он раньше считал, а рабом.

Тота Мю-32 решил зайти с другой стороны.

– Вы – Избранный Машиной, крепостной Локк, – произнёс он, схватив руку Авреема. – Вы – особенный и не можете так рисковать собой. Вы слишком ценны, чтобы погибнуть из-за акта эмоциональной злости.

– Если я особенный, то должен заслужить этот дар, – ответил Авреем. – Если я – Избранный Машиной, то обязан как-то распорядиться этой властью, так? В конце концов, какой смысл быть кем-то важным, но не использовать власть, чтобы сделать жизнь людей лучше?

– Механикус убьют вас, – сказал Тота Мю-32.

Авреем ткнул большим пальцем за плечо и сказал. – Хотел бы я увидеть, как они попробуют это сделать, когда со мной аркофлагеллант. Я использую его, если потребуется, не сомневайтесь.

– Х-42 – мощное оружие, – согласился Тота Мю-32. – Но он смертен, как и все мы. Пуля в голову убьёт его, также как и любого из нас. Пожалуйста, передумайте, я прошу вас.

– Нет, – ответил Авреем. – Уже слишком поздно.

Ноги безошибочно привели его в Пищеблок-86, на место предыдущей непреднамеренной расправы с крепостными, и Авреем улыбнулся, увидев, что идеально выбрал время. Одна смена из тысяч людей как раз заканчивала доедать питательную пасту, а другая ожидала у противоположного входа, пожирая голодными глазами предоставленные Механикус помои.

Группа аугметированных надсмотрщиков стояла у арочного входа, и Авреему понравилось с каким страхом они посмотрели на Расселаса Х-42 и отступили в столовую. Он заметил их призывы о помощи в ноосфере, и знал, что может помешать им достигнуть получателей, но желал, чтобы весь флот узнал о его присутствии.

– Пусть уходят, – произнёс он, подавив естественное желание Х-42 убить бегущих надсмотрщиков.

Хотя их было всего шестеро, похоже, они привели Адептус Механикус в такой ужас, о котором не могла мечтать даже целая армия разъярённых зелёнокожих.

Авреем направился прямо в столовую, ощущая, что глаза всех крепостных уставились на него.

Все здесь знали, кто он. Они слышали истории и пересказывали их друг другу и, возможно, даже добавляя детали от себя. На некоторых палубах его уже называли аватаром Бога Машины. На других его имя стало синонимом мессианских исторических личностей: великих освободителей, смутьянов-революционеров или пацифистких вестников терпимости.

Авреем являлся всеми ими и намного большим.

С Расселасом Х-42 и Исмаилом Авреем добрался до центра огромного помещения. К этому времени отчаянные призывы о вооружённой помощи достигли бараков скитариев, казарм кадианцев и постов армсменов. Сотни людей с оружием и желанием его использовать прямо сейчас приближались к Пищеблоку-86.

Ни один из них не успеет остановить то, что должно произойти.

Авреем забрался на стол и повернулся на триста шестьдесят градусов, чтобы его увидели все. Он пришёл в простой мантии, красной, как у Механикус, но без столь любимых техножрецами украшений и грубой, как спецовки крепостных. Он не заготовил ни речей, ни пышных выражений, он и так знал, что люди с ликованием встретят то, что он собирался сказать. Слова должны исходить от сердца или все его проповеди быстро превратятся ни во что.

Он кивнул Тота Мю-32 и вокс-решётки по всей столовой затрещали и зашумели, когда надсмотрщик подключился к ним.

– Мои собратья-крепостные, – начал Авреем, его голос гремел по всей столовой и далеко за её пределами. – Все вы знаете, кто я и почему Механикус меня боятся. Я – Авреем Локк и я – Избранный Машиной. И я – один из вас. Надсмотрщики сказали вам, что я – безумец, сумасшедший с божественной манией. Вы знаете, что всё это – ложь. Я трудился с вами в недрах рабской машины Котова, и я горел, как и вы горели. Я истекал кровью, и мне стало тошно от всего испытанного нами. Знайте же, что мои страдания не прекратятся, пока не прекратятся ваши муки. И я здесь, чтобы сказать вам, что ваши страдания подошли к концу!

Люди согласно кивали, и Авреем видел, как армсмены и надсмотрщики собирались взволнованными группами. Тота Мю-32 заверил Авреема, что благодаря взломанной им вокс-системе его речь услышат по всей “Сперанце”. Авреем наслаждался растерянностью на лицах надсмотрщиков, которые обсуждали стоит ли ворваться в столовую и схватить его, пока ситуация полностью не вышла из-под контроля.

Авреем не дал им времени принять решение.

– Смотрите, братья. Если “Сперанца” – машина, а архимагос Котов – когитатор в её сердце, то магосы – рычаги управления, а надсмотрщики – механизмы. Это превращает нас в сырьё, которое пожирает машина! Но мы – сырьё, которое не хочет быть сожранным. Нас нельзя просто взять и использовать, а потом выплюнуть или отбросить в сторону. Мы – не рабы, чтобы нас покупали или продавали, как туши животных на мясном рынке. Нет, архимагос Котов, мы – люди!

На этот раз слова Авреема встретили дикие крики и вскинутые кулаки. Он чувствовал, как им вторили во всех уголках ковчега Механикус от командной палубы до самых глубоких и тёмных отстойников ниже ватерлинии. Затаённая злость, которая бурлила внутри не в силах вырваться, внезапно нашла выход в Аврееме. Крепостные побросали пластмассовые подносы на пол и залезли на столы. Они с ненавистью кричали на надсмотрщиков и выкрикивали слова поддержки и преданности.

Авреем вскинул кулаки в воздух, один из плоти, другой из металла, как победивший боксёр:

– “Сперанца” – великая машина, и функционирование этой машины стало столь ненавистным и сделало нас столь несчастными, что мы больше не можем терпеть! Мы даже не можем просто отойти в сторону! Поэтому мы бросим свои тела на шестерёнки и механизмы, на рычаги и на оборудование! Мы заставим машину остановиться! И вместе мы покажем архимагосу Котову, что без нас его великая машина не будет работать вообще!

Столовая зашлась в криках и рёве, и Авреем больше не видел армсменов или надсмотрщиков. Они отступили от растущего гнева тысяч крепостных, отступили для перегруппировки с войсками, которые приближались к столовой со всех сторон. Авреем отбросил мысли о них. Теперь это было не важно.

Он обладал тайным преимуществом, которое сделает всё оружие на корабле бесполезным.

Авреем опустил руки и повернулся к Исмаилу:

– Уверен, что сможешь сделать это? – спросил он.

Исмаил кивнул. – Смогу. Они готовы слушать.

– Тогда делай, – сказал Авреем.

Исмаил кивнул и закрыл глаза.

Один за другим, палуба за палубой десятки тысяч кибернетических рабов-сервиторов просто перестали исполнять свои обязанности. Они покинули посты, отключились от оборудования и отказались продолжать работу.

“Сперанца” перестала функционировать.

Микроконтент 15

Сознание возвращалось медленно, имплантаты Линьи ввели её в состояние близкое к искусственной коме на время проведения полной диагностики нейроматрицы. Убедившись, что повреждение черепа не ослабило когнитивные функции, они стимулировали активные мозговые процессы, эффективно восстанавливая сознание, пока внутривенные сосуды впрыскивали в тело стимуляторы.

Линья резко открыла глаза и сделала большой глоток горячего и насыщенного электричеством воздуха. Отсек заполнял едкий дым разбитых планшетов, священное оборудование охватило пламя, превратив механизмы в кучу капающего пластека и расплавленной меди. Судя по уцелевшему гироскопу, титан накренился на пятьдесят семь градусов.

Стояла невыносимая жара, тело стало мокрым от пота.

Голова болела, левый висок и щёку покрывала кровь. Линья сморгнула слёзы и услышала, что её кто-то зовёт. Она повернулась в запутанных ремнях безопасности, пытаясь освободить руки, и поняла, что оказалась в ловушке. Внутренняя аугметика фиксировала опасно высокие температуры, которые продолжали расти.

Смутно она вспомнила яростное землетрясение и здания, которые рушились, словно пепельные скульптуры во время ливня, оглушительный шум…

– Мы упали, – прошептала она. – Аве Деус Механикус, мы упали…

Линья начала бороться, растягивая и пытаясь разорвать ремни, но затем заставила себя успокоиться. Она вдохнула горячий воздух, чувствуя, как жжёт горло. Она услышала, как её снова кто-то позвал по имени, и в этот раз узнала отзывавшийся эхом в черепе голос отца.

+ Линья! Линья, ты слышишь!? +

– Слышу, – ответила она, прежде чем поняла, что связь осуществлялась через манифольд. Что-то заскрипело и затрещало, отсек неожиданно покачнулся и угол увеличился до шестидесяти трёх градусов.

+ Линья! +

+ Я слышу, + сказала она. + Я в порядке. Что случилось? Мы упали? +

+ Упали, + подтвердил отец. + Но тебе нужно выбираться. Немедленно. Нога тонет. Прямо сейчас твой отсек погружается в трещину и окружён раскалённой магмой. +

+ Магмой? +

+ Да, технически мы под землёй, поэтому я называю это магмой, а не лавой, но это не важно. Ты можешь двигаться? Ты можешь подняться по бедренной лестнице? +

Линья посмотрела вверх и увидела, что металл вокруг узкого люка над головой мерцал в мареве. Она кивнула и потянулась разомкнуть замок ремня безопасности. Металл оказался горячим на ощупь и жёг кожу, пока она расстёгивала, но она заставила себя проигнорировать боль и отключить все нейронные связи. Там где обычному сервитору экипажа требовалось множество подключений, она благодаря усовершенствованному телу сумела обойтись только самым минимумом.

+ Я освободилась от ремней и проводов, + сказала она.

+ Линья, пожалуйста, поспеши. Титан недолго продержится вертикально. +

Словно подтверждая слова отца, отсек медленно залило горячим металлическим свечением оранжевого света. Линья посмотрела вниз и увидела, что пол замерцал в тумане и начал таять в свирепом жаре. Подол её мантии задымился, и не займёт много времени, прежде чем одежда загорится. Мысль о том, чтобы зажариться заживо в этом тесном и напоминавшем саркофаг пространстве придала ей скорости, и она быстро отстегнула последние ремни и отключила последние соединения.

Линья выпуталась из ремней безопасности и схватилась за металлические ступени на стенах отсека.

Она закричала, когда кожу на ладонях сожгло, и упала назад в кресло.

Сдерживая слёзы боли, Линья обернула тканью мантии обгоревшую руку и попробовала снова. Она стиснула зубы и начала карабкаться, протискивая тело вверх и ощутив прилив внезапной и почти подавляющей клаустрофобии.

Люк оказался заперт на кодовый замок, и в одну ужасную секунду Линья поняла, что понятия не имеет на какой. Как только эта мысль пришла, Линья едва не задохнулась, потому что правильные цифры ворвались в разум с такой силой, словно их вбили в кору головного мозга черепным шунтом.

+ Спасибо, отец, + сказала она. + Но ты мог просто сказать код. +

+ Не благодари меня. Это был “Амарок”. +

Проигнорировав боль от загрузки, она набрала код, и замок открылся с глухой серией далёких лязгов.

– Спасибо, великий, – произнесла она, прижав обёрнутую тканью руку к символу Механикус, отштампованному на металле люка. Линья нажала сильнее и отодвинула его в сторону, влезая в пространство, где даже худому подростку было бы тесно. Дальнейший путь по ноге “Пса войны” в кабину пилота пролегал в окружении различных стоек и комплексных гнёзд гироскопических механизмов, силовых реле и отражающих фильтров, но ей не нужно было подниматься так высоко.

Румяный дневной свет проникал сквозь аварийный люк чуть ниже механизмов и шестерёнок подвески тазового сустава титана. В воздухе сильно пахло горелым оборудованием, запёкшейся смазкой и дымившим маслом. Линья протиснулась в трубу, крутя плечами и заставляя тело под немыслимыми углами огибать всевозможные выступающие механизмы и торчащие подпорки.

Температура внизу резко выросла и она поняла, что магма из расселины расплавила пол отсека, который она только что покинула. Нога титана погрузилась ещё глубже, “Амарок” осел и Линью затопил отчаянный страх, когда она почувствовала, как вспыхнул подол мантии. Плечи оказались слишком широкими, чтобы протиснуться дальше.

+ Линья! + воскликнул Виталий.

– Я не могу выбраться! – закричала она, не глядя, потянувшись к мучительно близкому прямоугольнику дневного света над головой. Ступни загорелись, мясо прожгло до костей, и оно слезало с ног, словно расплавленный воск. Черепные имплантаты отреагировали на боль и приложили все усилия, блокируя самые страшные муки, и всё ещё позволяя ей двигаться и сохранять рассудок, но животный ужас невыносимой подавляющей мощи оказался настолько чудовищным, что с ним не могло справиться ничто созданное Механикус.

– Я не могу выбраться! – воскликнула Линья, прежде чем жар выжег слова из лёгких.

Архимагос Котов слушал слова из Пищеблока-86, эхом разносившиеся по всей “Сперанце”, но не мог поверить в их реальность. Крепостные не выступали против своих законных господ, они принимали свою роль в машине и считали честью стать частью столь взаимосвязанной и взаимозависимой иерархии. Так было раньше, так будет и впредь.

– …Мы заставим машину остановиться! – прокричал голос, который идентифицировали, как принадлежащий крепостному Авреему Локку. – И вместе мы покажем архимагосу Котову, что без нас его великая машина не будет работать вообще!

Как сильно его не возмутило данное заявление, оно оказалось ничем в сравнение с наступившим ужасом, когда сервиторы мостика одновременно выпрямились, и в полной синхронности отключились от дежурных постов. Те, которые могли стоять, встали со своих нераздельных сидений и повернулись к командному трону, и хотя ему, конечно же, это только показалось, Котов почувствовал тепло их обвиняющих взглядов.

– Аве Деус Механикус, – произнёс он, шагая вперёд и поворачиваясь, чтобы увидеть этот взгляд у каждого сервитора.

В ноосферной сети всплыли сигналы тревоги и предупреждающие символы, когда ранее обслуживаемые системы начали давать сбои или полностью отключаться. Системы управления кузней, стабилизации двигателя, жизнеобеспечения, протоколы активной зоны реактора… всё отключалось или уже перестало работать. Только самые базовые автономные функции ещё оставались активными, но даже они скоро выйдут из строя без внешнего вмешательства.

По всей “Сперанце” техножрецы и лексмеханики бросились к оставленным постам в отчаянной попытке восстановить управление, но сколь ни многочисленными они были, само количество работ, осуществляемых кибернетикой, перевешивало любую надежду вернуть контроль со стороны марсианских жрецов.

– Что, во имя Омниссии, он сделал? – спросил Котов.

Магос Блейлок подключился к десятку систем, используя все доступные ему способы связи. Окружавшие его искусственно выращенные низкорослые существа стояли необычно спокойно, словно решили больше не помогать своему господину.

– Заявление: неизвестно, – ответил Блейлок. – Все до единого сервиторы на борту прекратили выполнять предписанные задачи. Они или отключили свои активные системные связи или отсоединились… по собственной воле.

Последние слова магос выдохнул, словно шёпот, как будто произнесённые вслух они обретали реальность. Котов посмотрел на Блейлока, который впервые после назначения фабрикатус-локум выглядел совершенно беспомощным.

– Как он сделал это? – спросил Котов, спустился на палубу и жестами притянул к себе ноосферные полосы света. Он видел истинность слов Блейлока. По всей “Сперанце” послушный ранее экипаж сервиторов прекратил функционировать и стоял столь же неподвижно, как статуи из плоти во вместительных кибернизирующих храмах на Марсе перед внедрением закодированных подпрограмм.

Криптаэстрекс превратился в пылающий маяк сердитого ноосферного кода, когда его тщательно выверенные планы пополнения припасов оказались безнадёжно сорваны и загрузочные доки перестали работать. Напротив магистра логистики Азурамаджелли изо всех сил пытался перенаправить все пакеты данных авионики, которые раньше обрабатывали группы навигационных сервиторов, на свой пост. Объём вычислительных операций, делегированных кибернетике, казался невероятным, и Котов поморщился от информационной нагрузки, которая потрескивала между мозговыми колбами Азурамаджелли.

– Нужно восстановить контроль, – произнёс Котов, вытянув механодендрит и подключаясь к сети управления, которая отвечала за бесперебойную работу сервиторов корабля. – Немедленно. Отправьте восстановительный код активации каждому сервитору на борту корабля.

Едва он произнёс эти слова, как механодендрит пронзила обратная связь. Котов вытащил извивавшуюся конечность из порта подключения в сопровождении пены агрессивного кода и золотых искр.

– Сети сервиторов отключаются, – сказал Блейлок. – Они запираются за стенами бинарного белого шума. Даже если мы сможем установить связь – они нас не услышат.

– Мы должны вернуть их, – резко ответил Котов. – Меня не отключит от собственного корабля какой-то жалкий крепостной. Крепостной, которого вы так и не смогли вытащить из его жалкой норы. Это – ваша ошибка, Таркис. Вы давно должны были его найти и казнить.

– Опровержение: этот крепостной едва ли не исчез со “Сперанцы”, – возразил Блейлок. – Сколько бы мы не задействовали армсменов или биосигнатурных сканеров, нам так и не удалось обнаружить ни следа его присутствия. Я убеждён, что ему помогал кто-то из Механикус.

Котов заставил себя повысить уровень спокойствия в инфотоке, зная, что их взаимные обвинения просто бессмысленны. Обвинения могут подождать, пока не восстановят контроль.

– Как близко наши вооружённые силы к пищеблоку? – спросил он. – Я хочу увидеть Авреема Локка мёртвым.

– Кадианцы и армсмены будут там через четыре минуты, – ответил Криптаэстрекс. – Но этот крепостной нужен нам живым. Что если он единственный, кто может вернуть сервиторов к работе?

– Это не он, – возразил Азурамаджелли. – Это чёртов сервитор, вернувший память.

– Невозможно, – огрызнулся Криптаэстрекс. – Это – всего лишь слухи, нелепые сплетни, распространившиеся среди низших слуг. Я слышал такие сотни раз.

– Тогда объясните это, – сказал Азурамаджелли.

Котов прервал их обоих резким потоком бинарного кода:

– Сервитор, вернувший память? – спросил он.

– Такие слухи ходят на нижних палубах, – ответил Азурамаджелли.

– Расскажите мне всё что слышали, – приказал Котов. – Пока я ещё не полностью потерял контроль над своим кораблём.

Инжинариум-темплум “Сперанцы” представлял собой воистину чудесное место, где мощь Омниссии являлась самой контролируемой и самой яростной. Забудьте взрыв боеприпасов, забудьте убийственную силу пожирателя жизни. Именно в плазменных камерах грубая первобытная сущность Бога Машины и гений Механикус сливались в самом величественном союзе.

Или так думал магос Сайиксек три минуты четырнадцать секунд назад.

Теперь он понимал, что стоит в месте, которое, вероятно, станет эпицентром колоссального взрыва перегретой плазмы, и взрыв этот превратит огромную структуру “Сперанцы” в пар. Звон тревожных колоколов под потолком заглушал бинарные успокаивающие молитвы, пока аварийные системы извергали в воздух столбы перегретого пара. Влажные облака химически насыщенных паров собирались вокруг реакторов, словно туман джунглей, преломляя мерцавшее освещение аварийных ламп в золотые радуги.

Каждый цилиндрический реактор был пятьсот метров в диаметре и два километра в длину – почти восемьдесят пять процентов их массы составляли слои теплозащитного керамита и генераторы полей. Даже одного реактора хватило бы для обеспечения энергетических потребностей среднего улья на несколько веков, а Сайиксек смотрел на двенадцать таких реакторов, простиравшихся до дальнего конца зала.

Целая армия сервиторов контролировала невообразимые температуры ядра, распевая молитвы или заботясь о сотнях духов-машин, обитавших в питавших реакторы механизмах. Каждым реактором занимались пятьсот сервиторов, безостановочно произнося катехизисы обслуживания и выполняя непрерывные ритуальные работы, и три минуты двадцать пять секунд назад они исполняли свои обязанности в идеальном порядке.

Теперь те же самые сервиторы просто стояли и смотрели на реакторы, которые неумолимо и неизбежно двигались по спирали разрушения. Все разблокирующие коды, все командные файлы и все сервитуда облигатес были отклонены, как если бы высокофункциональная инфомашина игнорировала робкие попытки смиренного техномата. Энергия больше не поступала в двигатели и орбитальная траектория “Сперанцы” уже пролегала гораздо ниже, чем было благоразумно, и разрушалась такими темпами, что скоро поле гравитации планеты поймает корабль без всяких шансов на спасение у последнего.

Если только раньше Сайиксек не потеряет контроль над реакторами.

Стоя на решётчатом полуэтаже и наблюдая за рядами выходивших из-под контроля термоядерных реакторов, магос Сайиксек теперь понял, сколь опасно слабым на самом деле была его власть над ними. А ведь совсем недавно он стоял на этом самом месте, отдавал приказы этим единым машинам и считал себя их господином.

Но то, что он принимал за господство, оказалось немногим больше, чем иллюзией.

Сайиксек обладал множеством самых разных механодендритов: от напоминавших мерцающих змей толстых сегментированных кабелей до тонких как нить сенсорных палочек. И все они были подключены к постам управления по обеим сторонам от него. Магистра двигателей окутывал морозный туман, выбросы механизма охлаждения рюкзака покрывали всё вокруг слоем инея. Его чёрные одежды потрескались от низких температур, зато металлический череп окружал пар от избыточного тепла, вызванного чудовищно разогнанными когнитивными процессами.

Как дирижёр невероятно огромного и сложного оркестра Сайиксек использовал вычислительные способности каждого магоса в пределах досягаемости для обработки безумно сложной гексаматики неконтролируемой термоядерной реакции в попытке помешать ей достигнуть критической массы.

Это была невыполнимая задача, и лучшим его достижением являлось то, что реакторы ещё не взорвались. Геометрическая прогрессия сложности вычислений скоро опередит позаимствованные им вычислительные возможности, и все сдерживающие усилия в лучшем случае обернутся выжиганием больших участков незаменимого мозгового вещества.

Но если тактика сдерживания выиграет время для архимагоса и поможет восстановить контроль над сервиторами “Сперанцы”, то эту цену стоит заплатить.

Сайиксек задохнулся, почувствовав внезапный холодный укол в своём физическом теле.

Он так сильно отключился от своей органической формы, что ему потребовалось несколько секунд для понимания, что его ранили. Сайиксек посмотрел вниз и увидел выступающую из тела длинную белую сталь, изящно изогнутое лезвие меча не имперского дизайна.

– Как любопытно, – произнёс он, когда клинок вытащили и вонзили ещё три раза.

На этот раз Сайиксек почувствовал боль и упал на колени. Кровь и масло полились из идеальных разрезов в теле, хлынув из внутренних структур в таком количестве, что ему не нужно было смотреть, чтобы понять, что он смертельно ранен.

Он посмотрел вверх, когда из-за его спины появилась женщина, облачённая в облегающие изумрудные пластины. На ней был шлем цвета кости с длинным красным плюмажем и выпуклыми образованиями на горжете, чем-то напоминавшими жала. Её золотисто-зелёный плащ развевался в вихрях горячего и холодного воздуха, а с меча цвета слоновой кости на пол полуэтажа капали подёрнутые чёрным маслом капли его крови.

– Эльдары? – спросил Сайиксек. – Смешно. Вы не можете быть здесь.

– Вы уничтожили наш корабль, – произнесла женщина-воин. – Теперь мы уничтожим ваш.

– Нелогично, – сказал Сайиксек. – Вы тоже умрёте.

– Чтобы помешать твоему господину получить такую власть мы готовы умереть тысячу раз.

– Возмутительная гипербола, – ответил Сайиксек, резко опустившись на пульт управления, когда жизнь покинула его.

– Что вы имеете в виду, когда говорите, что не можете подлететь ближе?! – воскликнул Виталий, отчаяние в его голосе не мог скрыть даже внутренний вокс грузовой палубы.

– Я не могу сказать яснее, – ответил Робаут. – Мы висим на электромагнитной привязи и “Сперанца” не притягивает нас. Также я не могу ни с кем связаться на посадочной палубе.

– Пожалуйста, мы должны вернуться на борт! Линья умрёт, если мы не поместим её в лазарет.

– Я знаю, чтоб вас, – огрызнулся Робаут, мгновенно пожалев о вспышке эмоций. – Но если мы не сбросим привязь, то не сдвинемся ни на метр. Попытки связаться с инфомашинами посадочной палубы ни к чему не привели. Мы не находимся в графике поставок Азурамаджелли и Криптаэстрекса, и нет никакого ответа от тех, кто может это изменить.

– “Сперанца” на строгой изоляции… – сказал Виталий. – Видимо произошло что-то ужасное, несчастный случай или непредвиденное событие.

– Получается, мы застряли здесь?

– Пока они сами не притянут нас, да, – ответил Виталий, и Робаут услышал страх отца потерять своего ребёнка.

Он разделял этот страх. Шаттл “Ренарда” застрял в режиме ожидания у кормы ниже подфезюляжа “Сперанцы”, сохраняя фиксированное расстояние от ковчега Механикус благодаря той же самой электромагнитной привязи, которая обычно проводила их сквозь гравиметрическую турбулентность, окружавшую огромный корабль. Их вылет с планеты был незапланированным и несомненно повлечёт строгое предупреждение от магоса Азурамаджелли, но ситуация была чрезвычайной и Робаут был готов рискнуть пойти на любое наказание, чтобы максимально быстро доставить Линью в лазарет.

Слёзы потекли по лицу Робаута при мысли о смерти Линьи Тихон.

Он понимал, что нет никаких шансов на союз между ними, и смирился с этим. Вместо этого он ожидал дружбы, но даже это выглядело маловероятным.

Сигнал бедствия “Амарока” стал воющим рёвом муки, воплем невообразимой боли, который мог принадлежать только богу-машине. Следом за порывистым криком о помощи пришла мольба Виталия Тихона прилететь и спасти их. Сигнал резко оборвался и, увидев, что спасательный корабль легио Сириус достигнет поверхности не раньше чем через час, Робаут немедленно вылетел.

Шаттл “Ренарда” приземлился посреди опустошённого разрушенного города, но бесчисленные вопросы Робаута про неожиданно обнаруженную метрополию застряли в горле, едва он увидел ужасные раны, полученные Линьей.

Только Виталий Тихон выбрался из останков “Амарока” без значительных ран. Кроме принцепса Винтраса весь экипаж “Пса войны” погиб, и покалеченная военная машина опускалась в герметичную расселину, где уже целиком скрылась одна нога. Хотя он и остался в живых, раны не обошли его: обратная связь в манифольде превратила принцепса в хныкающего паралитика, нервная система была разрушена синаптическими страданиями умирающего титана.

Но его раны оказались ничем в сравнении с муками Линьи Тихон.

Робаут едва узнал молодую оживлённую девушку, которую он встретил на ужине у полковника Андерса, её плоть обуглилась, виднелось открытое мясо, и только верхняя половина тела избежала худшего из адского пекла. Отец едва поддерживал в ней жизнь, Виталий при помощи ноосферного соединения с её нейроматрицей блокировал центры боли в мозге, но он не был врачом и не мог ничего сделать для излечения телесных повреждений, которые, несомненно, убьют её. Они принесли её на борт шаттла настолько аккуратно насколько смогли и направились прямым курсом к “Сперанце”. Сервиторы шаттла оказали самую лучшую медицинскую помощь, на которую были способны, учитывая их ограниченные познания человеческой физиологии, но без специализированного медицинского лечения Линья скоро умрёт.

А теперь ещё и это…

Робаут перепробовал всё, пытаясь разорвать привязь “Сперанцы”, все до единого приёмы уклонения и откровенно опасные манёвры, которые он выучил в небесах Ультрамара, но ни на йоту не ослабил захват. Они попались в ловушку, как рыба на крючок, неспособные приблизиться или оторваться от ковчега Механикус.

Световой индикатор замерцал на приборной панели Робаута, и он проверил показания, чтобы удостовериться, что понял всё правильно, но надеялся, что ошибся.

– Чёрт… – выдохнул он и встал, наблюдая сквозь бронестекло кабины шаттла. – О, это совсем нехорошо…

Но никакой ошибки не было. Мерцающее раскалённое плазменное свечение силовых полей “Сперанцы” исчезало, что означало, что двигатели перестали давать тягу.

Что в свою очередь означало, что орбита корабля начала разрушаться.

Ковчег Механикус снижался.

Собрание происходило в переднем обсерваториуме над системами движения верхних палуб, центральное местоположение которого предоставляло вооружённым силам наилучшие варианты развёртывания по всему кораблю. В прямой досягаемости из этого места находились транзитные поезда маглева, как и главная внутренняя система телепортации, которую активировали распевавшие мантры техножрецы. Им помогали заменившие сервиторов вышколенные палубные слуги, декларируя ритуальные катехизисы.

Проходивший сквозь верхние слои атмосферы Гипатии звёздный свет освещал мозаичный пол цветом умбры и пурпура, и отражался во множестве звездочётных оптических машин, свисавших с полированного стеклянного купола или стоявших на огромных фермах.

Командующие вооружёнными силами “Сперанцы” собрались выслушать инструктаж архимагоса Котова, каждый быстро изучил информацию из спешно подготовленного досье на главарей мятежа. Магос Дахан и сержант Танна ждали, когда начнёт Котов, пока полковник Андерс продолжал просматривать документы брифинга.

– Начался полномасштабный мятеж, – сказал Котов воинам, желая разжечь в них такой же праведный гнев на события на нижних палубах, какой испытывал сам. – Крепостной по имени Авреем Локк бросил вызов законному и священном праву Механикус и разжигает восстание по всей “Сперанце”. Я хочу, чтобы его и его ключевых сторонников выследили и убили.

– О каком количестве целей вы говорите? – спросил Танна.

На вопрос космического десантника ответил магос Блейлок. – Мы знаем о шести. Сам крепостной Локк и ещё трое, завербованных вместе с ним на Джоуре: Ванн Койн, Юлий Хоук и Исмаил де Рёвен.

– Де Рёвен? Тот сервитор, вернувший память? – спросил Андерс.

– Если верить слухам, которые ходят ниже ватерлинии, – сказал Блейлок. – Но подобные случаи ранее никогда не регистрировались, поэтому к слухам стоит относиться с подозрением. К тому же крепостного Локка сопровождают мятежный надсмотрщик Механикус Тота Мю-32 и активировавшийся аркофлагеллант Расселас Х-42. Обоих следует считать чрезвычайно опасными.

– Аркофлагеллант? – спросил Андерс, резко выдохнув. – Я думал, что они являются оружием исключительно Инквизиции.

– Являются, – произнёс Дахан, сгибая сочленённые суставы рук. – Но, кто, по-вашему, делает их для инквизиторов?

– Откуда он взялся? – продолжал полковник.

– Это имеет значение? – ответил вопросом на вопрос Танна. – Чтобы убить его, нам не нужно знать, откуда он взялся.

– Не нужно, но раз я собираюсь рисковать своими людьми, то я хочу знать об это аркофлагелланте всё. Я видел одного из них в действии на Агрипинае. Существо прошло сквозь мученическую роту Бар-Эльских штрафников, которые перешли на сторону врага. Не самое приятное зрелище. И если этот крепостной заполучил себе одного из них, то будь я проклят, если не узнаю о нём всё.

– У нас нет на это времени, полковник Андерс, – сказал Котов. – Если сервиторы не вернутся на посты в течение ближайших двух часов и одиннадцати минут, то орбита “Сперанцы” опустится до уровня, который неизбежно приведёт к катастрофическому падению в атмосферу.

– Тогда ответьте на мой вопрос как можно быстрее.

– Хорошо, – согласился Котов. – Когда я нашёл “Сперанцу”, она не была закончена и представляла собой закопанный скелет космического корабля, который почти достроили, но всё же не до конца. Многие помещения на нижних уровнях и отсеки остались неисследованными или были недоступны. Вероятно, этого аркофлагелланта вооружили и оснастили программами успокаивающих процедур, но оставили “чистым листом”, пока он не активировался бы на выбранном инквизиторе.

– Получается он сидел там, как чёртова бомба с часовым механизмом, просто ожидая, пока кто-нибудь не наткнётся на него и не выпустит?

Котову не понравился тон полковника, но он понимал, что времени для обид не осталось:

– По сути, да.

Андерс кивнул:

– Очень беспечно с вашей стороны. Всё равно, если бы я забыл, где припарковал роту “Гибельных клинков”, а потом удивлялся, что их направили против меня.

– Какой информацией вы располагаете о текущем местонахождении крепостного Локка? – спросил Танна, перебив собравшегося раздражённо ответить Котова. – Сообщите мне, где он, и мои воины воспользуются внутренними телепортами для быстрого и беспощадного ответа.

– По причинам, которые я не могу объяснить, в настоящее время мы не способны отследить крепостного Локка и его ближайших сообщников по подкожным вассальным чипам, – произнёс Блейлок. – Вероятно, их удалил или вывел из строя Тота Мю-32. Что объясняет, почему регулярным поисковым группам армсменов и кибермастиффов не удалось найти их после первого проявления мятежного поведения.

– Дела становятся всё лучше и лучше, – сказал Андерс.

– Мятеж начался в пищеблоке-86, – продолжил Котов. – Похоже, он уже быстро перекинулся на соседние палубы. В настоящее время каждый сервитор на борту “Сперанцы” находится в состоянии принудительно бездействия, из которого они отказываются выходить, но на борту корабля остаются десятки тысяч крепостных. И все они слышали сообщение Локка.

– Получается, нам может противостоять армия мятежников размером с экипаж целого корабля? – уточнил Танна.

– Вы все, – сказал Андерс, покачав головой. – Вы все по-прежнему называете происходящее мятежом, но это не так. Меня удивляет, что вы не видите этого.

– Если это не мятеж, то, что же, по-вашему, полковник? – резко спросил магос Дахан.

– Это – забастовка, – ответил кадианский полковник. – Мятежники хотят захватить корабль, но эти люди не делают ничего подобного. Я слышал, что сказал крепостной Локк, и сомневаюсь, что ему нужен собственный космический корабль.

– Тогда чего он хочет? – спросил Котов.

– Вы слышали, чего он хочет, – сказал Андерс. – Он хочет, чтобы к людям на корабле относились по-человечески. Не поймите меня неправильно, эти крепостные – законные слуги Механикус, и они обязаны выполнять свою работу, как и любой пехотинец моего полка. Но каждый кадианский офицер знает то, что забыли Механикус – для того чтобы человек работал на все сто нужно не пороть его кнутом до смерти, а пороть так, чтобы он был благодарен даже за намёк на существование пряника.

– Неслыханно, – произнёс Котов, шокированный самой идеей вступить в переговоры со слугами-крепостными. – Они – наёмные рабочие, следующие целям Механикус и воли Омниссии. Пойти на обсуждение их требований – означает порвать с тысячелетиями традиций и создать прецедент. На это невозможно пойти. Я отказываюсь рассматривать столь отвратительную возможность!

– Не думаю, что у вас есть выбор, – ответил Андерс. – Если вы не предложите этим людям что-то, что заставит Авреема Локка вернуть сервиторов к работе, то через два часа корабль упадёт.

– Вы считаете, что я должен встретиться с этими… забастовщиками и выслушать их так называемые жалобы?

Андерс покачал головой и сказал. – Нет, архимагос, думаю, для этих переговоров нужно человеческое лицо.

Микроконтент 16

Робаут повидал немало необычных вещей за свою карьеру вольного торговца, но повторяющаяся по воксу запись со “Сперанцы” по праву займёт место среди самых странных. При других обстоятельствах слова человека по имени Авреем Локк, который отстаивал права своих собратьев на борту ковчега Механикус, нашли бы отклик в сердце Робаута.

Оставив шаттл на автопилоте, Робаут побежал по трапам и коридорам к тесным покоям экипажа, куда его сервиторы – к счастью свободные от любых проявлений охватившего “Сперанцу” бунтарского духа – отнесли раненую Линью.

Робаут почувствовал резкий запах её обгоревшей плоти задолго до того, как добрался до места.

Изо всех сил пытаясь скрыть ужас, Робаут остановился в дверном проёме и сжал кулаки от гнева. Он не знал на кого направить свою ярость, потому что никто не был виноват. По словам Виталия принцепс Винтрас сотворил настоящее чудо, столь долго удерживая титана в вертикальном положении. В чём смысл ругать вызвавшего землетрясение бога?

Линья лежала обёрнутая в противовирусную кожную оболочку, которая мешала вредным веществам достигнуть обожжённой и обнажённой плоти, но не делала ничего для лечения. Простой биомонитор был подключён к её рукам, а кислородная маска прижата к лицу. В тех местах на голове, где сгорели волосы, кожа выглядела грубой и красной, и молочные слёзы сочились из уголков потрескавшихся аугметических глаз. Пожар в титане ослепил её, но вероятно это было к лучшему.

Скрытые кожной оболочкой ноги Линьи превратились в кривые куски сплавленного мяса и сожжённых мышц, немногим больше, чем обрубки костей. Плоти ниже голеней просто не осталось, и даже если Линья выживет, то никогда не сможет ходить, как прежде.

Виталий Тихон сидел около дочери, положив изящную металлическую руку на кровать рядом с ней. Тонкий провод в медном кожухе протянулся от затылка Линьи к такому же разъёму за ухом Виталия. Пожилой магос выглядел так, словно постарел на сто лет с тех пор с их прошлой встречи, немало для того, кто и так прожил не один век.

Виталий не оглянулся, когда Робаут постучал костяшками по дверной раме, а просто кивнул в знак признательности.

– Я не отметил никакого изменения в статусе привязи, – сказал Виталий, сформулировав слова, как заявление, а не вопрос. Он, вероятно, раньше Робаута узнал бы об изменениях на “Сперанце”.

– Нет, – согласился Робаут. – Боюсь, никаких изменений.

Виталий пожал плечами. – Я почти восхищаюсь этим Локком, вот только его действия, скорее всего, приведут к смерти моей дочери.

– Они пытаются уладить конфликт, Виталий, – сказал Робаут.

– Да, я слышал, что переговоры состоятся на главной посадочной палубе левого борта. Видимо революционеры захватили её и препятствуют причалить любым судам с припасами.

– Полковник Андерс направляется для встречи с Локком, – сказал Робаут. – Он – хороший человек и найдёт способ разобраться с этим, вот увидите.

– Результат не будет иметь для нас значения, – печально ответил Виталий. – Орбита “Сперанцы” распадается слишком быстро, и, учитывая, что этот шаттл не обладает толщиной корпуса или щитами ковчега Механикус, мы погибнем гораздо раньше их. Нас разорвёт гравитационными силами или мы сгорим в атмосферном трении, выбирайте. При условии, конечно, что кадианцы просто не перестреляют всех и в любом случае обрекут нас на гибель.

– У меня создалось впечатление, что полковник Андерс слишком умён для подобной дипломатии канонерок.

– Надеюсь, вы правы, капитан, – вздохнул Виталий. – В любом случае архимагос поступил мудро, направив человека на переговоры с Локком. Человеческое лицо может сыграть решающую роль.

Виталий протянул руку, собираясь осторожно положить её на плечо дочери, металлические пальцы щёлкнули и сжались в кулак, прежде чем коснуться Линьи.

– Она всегда хотела сохранить первоначальное тело максимально долго, – сказал Виталий и, хотя он сидел спиной к Робауту, его горе было совершенно очевидным. – Кажется глупым настаивать на подобном, но она была совершенно непреклонна.

– Я не осуждаю её, – сказал Робаут. – Легко забыть о своей человечности, когда не видишь её в зеркале каждый день.

– Примерно так она и говорила.

– Она справится, – сказал Робаут. – Она – сильная. Я не слишком хорошо её знаю, но уверен в этом.

– Вы не ошибаетесь, молодой человек, – сказал Виталий, наконец, посмотрев на него.

Ничто не могло подготовить Робаута к смертельной бледности и посмертной маске измождённого лица Виталия.

Глаза глубоко запали, и хотя почти вся плоть являлась искусственной, это ничуть не скрывало испытываемых им страданий.

– Император, вы в порядке? – выдохнул Робаут.

Виталий кивнул, хотя было предельно ясно, что он совсем не в порядке.

– Моя дочь лежит и умирает у меня на глазах, – сказал он. – В пределах видимости одного из величайших технологических чудес галактики. В этом есть определённая ирония.

Робаут встал на колени рядом с Виталием и положил руку на плечо почтенного астронома. Он почувствовал, как Виталий дрожит, микроколебания человека, который сдерживает океан невообразимых жгучих страданий.

– Боль должна куда-то уходить, – сказал Виталий, мышцы его лица напрягались и дёргались, пока он изо всех сил сохранял дочери жизнь. – И я не могу позволить ей мучиться в последние часы жизни.

Робаут слышал, что Виталий управлял болью Линьи, но увидеть жестокую реальность этого процесса было просто ужасно. Он почувствовал, как резко выросло его восхищение преданностью Виталия дочери – душа рождённого на Ультрамаре знала, что он мог сделать не меньше.

Он встал и воспользовался вокс-панелью на стене, чтобы связаться с “Ренардом”. После минуты щелчков и статических помех из аугмитов раздался резкий голос Эмиля Надера:

– Робаут, – сказал он. – Ты уже на борту? Мы ничего не можем добиться от Механикус, все внутренние системы отключены. Что, во имя Конора, происходит?

– Заткнись и слушай, Эмиль, – перебил Робаут. – У нас мало времени. “Сперанца” заблокирована, а шаттл пойман на электромагнитную привязь.

– Чёрт, полагаю, ты в курсе, что орбитальная траектория ковчега разрушается?

– К сожалению, в курсе, – ответил Робаут. – Теперь слушай, мы, во что бы то ни стало должны вернуться на борт, и для этого мне нужна твоя помощь.

– Давай, всё что захочешь.

– Помнишь того сумасшедшего пилота на Кипра Мунди, на транспорте которого под носом были нарисованы зелёные глаза?

– Райнера? Капитана “Бесконечной Терры”?

– Именно его, – сказал Робаут. – Помнишь, как он погиб?

– Конечно, помню, – ответил Эмиль. – Мне эвакуация с Бронтиссы до сих пор в кошмарах снится.

– Да, тираниды тогда здорово всё испортили, – согласился Робаут. – Теперь слушай, Эмиль. Мы застряли здесь, и если госпожа Тихон в ближайшее время не окажется на медицинской палубе, то умрёт.

– Дерьмо! Что мы должны сделать?

Робаут вздохнул, зная, что то о чём он собирается попросить своего первого помощника настолько опасно, что проще назвать самоубийством.

Но если и существовал пилот в галактике, которому Робаут мог доверить сделать это, то им был Эмиль Надер.

– Мне нужно, чтобы ты сделал то, что пытался Райнер, – сказал Робаут. – Но мне нужно, чтобы у тебя получилось.

Это было странным чувством – идти навстречу опасности без верных “Адских гончих” за спиной или не на ревущем “Леман Руссе Завоевателе”. Полковник Андерс твёрдо верил, что наступать на врага пешком являлось последним делом или попыткой прикончить себя в погоне за славой.

И всё же он направлялся к высоким переборкам посадочной палубы во главе командного отделения из двадцати кадианских гвардейцев и без единого танка в пределах видимости. Архимагос Котов не собирался позволять ему вести переговоры с Авреемом Локком без демонстрации силы Механикус, и поэтому его сопровождал магос Дахан и три боевых робота “Катафракт”.

Андерс жалел, что архимагос не отправил с ним кого-то другого. Дахан пребывал в прескверном настроении от забастовки и едва ли не кипел от пылкого гнева, подобные взгляды могли превратить переговоры в полномасштабную перестрелку. Присутствие трёх внушительных боевых роботов также мало помогало демонстрировать желание решить дело миром.

Сержант Танна и воин по имени Варда тоже стали частью отряда, но, по крайней мере, они старались не выделяться и держаться позади – ну настолько могли не выделяться два космических десантника. Первоначальный план Андерса, рассчитанный на присутствие на переговорах человеческого лица, начинал выглядеть всё менее и менее убедительным, но полковник взял с Дахана и Танны слово не прибегать к агрессивным действиям. Шагавший рядом капитан Хокинс изо всех сил старался держать руки подальше от пистолета и меча.

– Спокойнее, капитан, – произнёс Андерс, когда они подошли к посадочной палубе. – Мы же не хотим расстроить местных, не так ли?

– Извините, сэр, – ответил Хокинс, явно неохотно прижав руки к бокам. – Сила привычки.

– Понятно, но я хочу, чтобы вы предельно ясно понимали, что никто не смеет даже прикоснуться к оружию без моего прямого приказа. И никаких ругательств и дурных мыслей, вы меня поняли?

– Конечно, понял, сэр. Я передам ваш приказ и любой, кто начнёт доставлять неприятности будет иметь дело с Реем.

– Думаю, если всё покатится к чёрту мало кого остановят мысли о лейтенанте Рее.

– Верно замечено, сэр, – согласился Хокинс, и в этот момент переборка загрохотала в сторону с лязгом механизмов и протестующих сервомоторов.

– Вот мы и пришли, – прошептал Андерс, входя на посадочную палубу. – Снова в Око.

Похожее на пещеру пространство за переборкой совсем недавно заполняла кипучая деятельность: сервиторы, крепостные и логисты Механикус координировали палубные операции, следуя тщательно составленным планам Криптаэстрекса по восстановлению запасов. С десяток недавно прибывших грузовых транспортов расположился напротив мерцающего целостного поля в открытый космос, их корпуса покрывал лёд, а сами они выглядели закрытыми. Сервиторы молча стояли у грузовых дверей, не двигаясь и отказываясь работать, подчиняясь неведомой силе, которую имел над ними загадочный помощник Авреема Локка.

Их встречали примерно пятьдесят мужчин в грязных красных спецовках крепостных Механикус. За их спинами Андерс видел ещё тысячи, они бездельничали на штабелях ящиках, собирались в группы или спали, растянувшись на палубе. Картина крепостных, спящих несмотря на то, что их время неумолимо приближалось к концу, превзошла все ожидания, но Андерс давно знал, что люди способны на самое странное поведение во время кризисной ситуации.

Комитет по встрече оторвал рукава от одежды или как-то по-другому изуродовал её в явной попытке продемонстрировать, что они сбросили оковы угнетателей. Все они были вооружены длинными тяжёлыми стальными трубами или гудящими силовыми инструментами непонятного назначения. Андерс сразу же узнал лидера этой группы: Юлий Хоук, бывший гвардеец и, если верить его личному делу, закоренелый уклонист. Он где-то раздобыл ржавый лазерный карабин, и, несмотря на длинный список дисциплинарных нарушений и неудовлетворительных оценок, было ясно, что он умел с ним обращаться.

– Ты – Андерс? – спросил Хоук.

– Я – полковник Вен Горацио Андерс, полковник 71-го кадианского полка “Головешки”. Почему на тебе нет формы, гвардеец Хоук?

– Давненько ко мне так не обращались, – рассмеялся Хоук, едкие и вызывающие нотки в его голосе свидетельствовали о годах, проведённых за подрывом авторитета и издевательств над теми, кто лучше него. Несмотря на сказанное Хокинсу, Андерс почувствовал сильное желание выхватить саблю и пронзить оскорбившего его солдата. – Теперь я просто Хоук, и на мне есть форма. И эту форму я не променяю на полковое дерьмо.

– Я здесь для разговора с Авреемом Локком, – сказал Андерс. – Поэтому буду признателен, если ты проведёшь меня к нему.

Хоук покачал головой. – Ну уж нет.

Его тон привёл Андерса в бешенство, но полковник сумел сдержаться:

– Мне сказали, что он здесь.

– Ага, здесь, но нам ничего не говорили о трёх чёртовых боевых роботах и паре космических десантников, которые шарятся сзади, – ответил Хоук. – Ты нас за идиотов держишь?

Андерс очень хотел дать утвердительный ответ, но ограничился следующими словами. – Каждая секунда моего времени, которую ты тратишь в пустую, приближает корабль к гибели. Это у тебя надо спросить идиотизм это или нет.

– Я уже встречал с таких как ты, – сказал Хоук. – Считаешь, что лучше нас, пехотинцев. Знаешь, я знал офицера по имени Андерс. Вот уж точно самоуверенный ублюдок. Его прикончили на Гидре Кордатус.

– Ах, да, – сказал Андерс. – Я прочитал твой отчёт по пути сюда. Во время воображаемой атаки космических десантников Вечного врага, не так ли?

Хоук кивнул. – Да, именно тогда.

– На мёртвом мире, не имевшем никакого материального или стратегического значения. Во время атаки, которую Адептус Механикус и Адептус Астартес никогда не признали.

– Механикус хотят, чтобы ты в это верил, – усмехнулся Хоук, словно Андерс представлял собой воплощённую доверчивость. – Конечно, они не признают, что там была крепость и враг пришёл и отобрал её, как мелочь у пьяницы.

– Так ты можешь отвести меня к крепостному Локку или нет? – спросил Андерс, утомлённый болтовнёй Хоука.

– Да, могу, но только тебя одного.

Капитан Хокинс шагнул вперёд и произнёс. – Исключено.

– Ну и кто сейчас тратит в пустую время? – усмехнулся Хоук.

Андерс махнул Хокинсу отступить. – Если это нужно, чтобы покончить с этим.

– Сэр, вы не можете просто…

– Капитан, останьтесь здесь с остальными, – сказал Андерс.

– Сэр, я не могу позволить вам идти туда одному, – настаивал Хокинс.

Андерс проигнорировал возражения Хокинса и произнёс. – Я буду в полной безопасности, уверяю вас. Вы мне нужны, чтобы поддерживать порядок и дисциплину. Да, и если я не вернуть в течение двадцати минут…

– Сэр?

– У вас есть моё разрешение убить всех на этой палубе.

Андерс повернулся к изумлённому и шокированному Хоуку.

– Ну что же, крепостной Хоук, – произнёс Андерс. – Веди меня к своему лидеру.

Пробираться по внутренностям космического корабля людей оказалось по-детски легко. Мрачные коридоры драпировали тени и пронизывали боковые проходы, о которых, похоже, забыл даже экипаж. Могильная тьма скрывала восхождение Бьеланны из глубин корабля, пока она скользила в тени не работавших уже много веков высоких машин и по заброшенным проходам, которые по щиколотку заполняла кишащая крысами вода.

На каждом шагу сверху на неё смотрели металлические символы черепа в шестерёнке, которые располагались рядом с резными каменными горгульями. Не менее часто такие символы встречались и на мерцавшем грубом и примитивном оборудовании: всевозможных пневматических механизмах, звенящих цепях и извергающих дым поршнях. Космический корабль являл собой множество противоречий: кошмарный храм, где почитали жестокие машины, и рассадник для толп людей, которые были его экипажем.

Бьеланна никогда не понимала монкеев, расу столь многочисленную и безудержно плодовитую, что они превзошли численностью звёзды. Но их невообразимая численность не принесла им утешения, а скорее наполнила страхом и заставила искоренять любую иную форму жизни и вероисповедания. Подобная бездумная ненависть могла породить в ответ только ненависть, но люди не видели, что собственными руками обрекают себя на вечность борьбы.

Чем больше Бьеланна видела людей на борту этого корабля, тем меньше вообще думала о них как о разумных существах. Они стали смазкой перемалывающего механического оборудования, корпускулами, которые перемещались с места на место, служа бесперебойной работе великой машины. Она не могла понять, как они не видят, что мало чем отличаются от микробов, ползающих в теле огромного зверя.

– Они не поклоняются вам, – прошептала она, остановившись под одним из наполовину машинных наполовину человеческих черепов, который проштамповали на стальном листе стены. – Вы поработили их, а они считают себя благословлёнными.

Череп изрыгнул из пустой глазницы сгусток дыма и пламени, и Бьеланна скользнула дальше во мрак. Она следовала нитям судьбы, которая заставила её рискнуть отправиться в обитаемые части корабля.

Видение пришло внезапно, и ошеломило своей мощью.

Встреча людей в одном из огромных залов, который использовался для уродливых грузовых судов.

Встреча воина и человека, которому против его воли предстоит стать и спасителем и разрушителем.

Большинство человеческих жизней были столь эфемерны, что их влияние на пряжу было микроскопическим и настолько бесконечно малым, что его почти не было, но кто бы ни были эти двое, они оказались достойны внимания и их действия и в самом деле могли повлиять на ближайшее будущее.

Несдержанность Ариганны сделала встречу этих людей неминуемой, фиксированной точкой в мотке пряжи, вокруг которой вращалось миллион раз по миллиарду возможностей. Экзарх устала прятаться в глубинах космического корабля и уступила желанию военной маски убивать. Если раньше она довольствовалась смертью монкеев, которые невольно забредали в их тёмное логово, то теперь она активно охотилась на верхних палубах, словно одинокий хищник беспримерной дикости и безграничной жестокости. Бьеланна видела, как она убила магоса, который управлял смертоносно нестабильными реакторами двигателей, и изумительно сложная паутина бесконечных возможностей вспыхнула перед её глазами.

Как Бьеланна и надеялась, её связь с пряжей становилась всё крепче с каждым прошедшим днём и каждым световым годом, который корабль пролетал из восстановленной звёздной системы. Но вместо того, чтобы укрепить взгляд в будущее, интерпретации стали ещё запутаннее. Воспоминания о прошлом и видения бесконечных вариантов будущего переплетались и заполняли каждое мгновение, и Бьеланна почти перестала различать, что являлось реальным, а что воображаемым.

И всё же видение этих двух людей оставалось неизменным всякий раз, когда она всматривалась в будущее.

Наконец она достигла места, где нить судьбы, за которой она следовала, расплелась за пределы её способностей отслеживать что-либо с уверенностью. Она стояла возле высокого витражного окна, где был изображён серо-стальной храм на вершине красной горы, изрыгавшей из своих недр неуступавшие друг другу поток бронетехники и клубы дыма. Одно из нижних стёкол оказалось разбито, и Бьеланна пролезла сквозь него, присев на каменном выступе, откуда открывался вид на просторное палубное пространство, выходившее у дальней стены в вакуум.

Внизу собрались тысячи монкеев, мерцающие угольки жизни и мимолётного существования. Некоторые угольки горели гораздо ярче остальных, и она вздрогнула от сияния, исходящего от двух облачённых в чёрную броню гигантов, собратьев воина, убитого аватаром Каэла Менша Кхейна. Она видела линии судьбы космических десантников раньше, и они горели с почти жалкой прямотой, но судьбы этих двух воинов почему-то казались знакомыми, словно они ещё встретятся в её будущем.

Кипящая агрессия заполняла палубу, подобно болезни, и Бьеланне не требовались психические способности, чтобы ощутить лёгкие колебания скрытого страха и неминуемого насилия, которые медленно просачивались в атмосферу.

Это было хорошо.

Она могла использовать первое, чтобы спровоцировать второе.

По обеим сторонам окна располагались резные зловеще ухмылявшиеся херувимы с дыхательными масками вместо лиц, и когда она опустилась на колени на краю выступа, металлический череп ближайшего уставился на неё механическим глазом. Бьеланна проигнорировала его, внимательно рассматривая мерцающее энергетическое поле, которое сохраняло палубу герметичной. Она на миг вздрогнула при виде неизвестных звёзд, которые не должны были существовать.

Она стряхнула с себя неприятное ощущение, что эти мерзкие звёзды наблюдают за ней, и вдохнула загрязнённый воздух, пока чувства изучали мерцавшие линии судьбы монкеев. Она искала того, чей страх окажется самым большим и податливым, легко нашла такого среди толпы порабощённых работников, и окутала разум его же самыми страшными кошмарами.

Будущее являлось изумительно сложным и переменным, но одно было бесспорным.

Людям, известным, как Андерс и Локк, нельзя было позволить договориться.

Андерс сидел на грузовом ящике у дальней стены посадочной палубы. Он и Авреем Локк сидели друг напротив друга, окружённые парком гусеничных землеройных машин Механикус. Андерсу пришлось признать, что он испытал некоторое разочарование от вида подстрекателя, чьи мятежные речи отзывались эхом по всей “Сперанце”.

Впалые щёки, бритая голова и металлический блеск в уголках глаз ничуть не придавали Авреему Локку вида революционера, также не слишком впечатляла и аугметическая рука, которая не обладала ни оружием, ни какими-либо иными боевыми приспособлениями. Он выглядел именно тем, кем и был: крепостным Механикус на грани голода, истощения и нервного срыва.

Андерс почти сочувствовал ему.

Зато аркофлагеллант был совсем другим делом. Кибернетический убийца смотрел с нескрываемым желанием прикончить его, но Андерс игнорировал угрозу. Если он атакует, то полковник погибнет, прежде чем даже успеет отреагировать, поэтому не было никакого смысла зря тратить время на лишние переживания.

– Вы понимаете, что если мы не договоримся, то все погибнем? – спросил Андерс.

– Понимаю, – ответил Локк.

– Тогда скажите, что я могу сделать, чтобы покончить с этим.

– Вы должны убедить архимагоса Котова освободить крепостных, – сказал Локк. – Я попросил бы перепрограммировать сервиторов, если бы не считал, что ятрогенный шок убьёт их.

Андерс кивнул. – Вы знаете, что он не согласится на это. Особенно после того, как вы убили магистра двигателей.

Локк прищурился и раздражённо расправил плечи. – Сайиксек мёртв?

– Полагаю, что так его звали, да.

– Сайиксек стал первым магосом, которого я увидел на борту “Сперанцы”, – сказал Локк. – Он загнал сто человек до смерти, прежде чем мы даже покинули орбиту Джоуры, и ещё сотни, прежде чем мы достигли края галактики. Я ни слезинки не пролью по этому ублюдку, но мы не убивали его. В отличие от магоса Котова, на моих руках нет крови.

– У всех нас на руках кровь, друг мой, – произнёс Андерс, с удивлением обнаружив, что поверил Локку. – Любая служба Императору требует жертв.

– Я предпочёл бы сам выбрать, чем пожертвую на службе Императору, – ответил Локк, демонстративно поднимая бионическую руку. – Вот чего не понимает Котов. Этот корабль для него – машина, а все мы – человеческое топливо, чтобы поддерживать её работу, нас можно потратить и использовать по желанию.

– Вы ещё Имперской гвардии не видели, – заметил Андерс.

Локк покачал головой. – Нет, вы неправильно меня поняли, полковник Андерс. Я знаю реалии жизни в Империуме. Все служат, хотят они этого или нет. Конечно, может быть не все мы согласны служить, но мы здесь и сейчас, и мы должны делать свою работу. Обращаетесь с нами, как с рабами и в ответ получите только недовольство и восстание. Обращайтесь с нами, как с людьми, достойными уважения, и всё изменится.

– Думаете Механикус способны на это?

– Они могут научиться, – сказал Локк, подавшись вперёд. – В конце концов, это в их интересах. Кого вы предпочли бы повести в бой: полк согласных солдат, которые знают, что вы собираетесь сделать всё возможное и невозможное, чтобы сохранить им жизнь, или толпу призывников, которым плевать на вашу войну или победителя в ней?

– Я – кадианец, поэтому вы уже знаете ответ, но риторическими вопросами здесь не поможешь, – ответил Андерс, кивнув на киборга-убийцу за плечом Авреема. – Вы производите впечатление человека, который не терпит лицемерия, но не находите ли весьма забавным факт, что вы держите при себе аркофлагелланта? Он биоактивировался на вас и по-рабски исполняет каждый ваш приказ. Его вы тоже хотите освободить? Архимагос сказал мне, что нет никаких данных о том, кем он являлся до трансмогрификации, но в любом случае он – чудовище. Убийца детей или насильник или еретик. Или что-то ещё хуже.

Казалось, что Локка искренне встревожили слова Андерса, словно он никогда не задумывался о происхождении аркофлагелланта или наоборот знал что-то о его прошлом, чего знать не желал. Если верить слухам о характере Авреема Локка, последнее казалось наиболее вероятным объяснением.

– Вы правы, конечно, – сказал Авреем с застывшим лицом. – Но в данный момент немного лицемерия – это та цена, которую я готов заплатить за то, что мне нужно.

– Толика зла на службе высшему благу, не так ли?

– Вы выбрали не самое удачное выражение.

– Не нахожу другого, – сказал Андерс. – Послушайте, Авреем, вы не можете сидеть на белом коне, требовать свободы и заявлять о позиции морального превосходства, и одновременно признаваться, что согласны на капельку рабства, если оно помогает достичь ваших целей.

– У меня нет выбора, полковник, – ответил Локк, и Андерс снова увидел не страшного мятежника, а отчаянно уставшего человека, по воле обстоятельств принявшего на себя роль лидера, роль, для которой он явно не подходил. – Это единственный путь.

Андерс скрестил руки на груди и сказал. – Вы кажетесь мне умным человеком, Авреем, а не самоубийцей. У вас должны быть позиции, на которые вы готовы отступить ради компромисса. Мы можем сидеть и торговаться об этих позициях, но уверен, вы знаете, что время сейчас – роскошь. Смерть Сайиксека и прекращение работы сервиторов привели к снижению орбиты “Сперанцы”. Если мы не сумеем договориться, то очень скоро погибнем.

– По крайней мере, мы погибнем от своей руки, а не от руки Механикус.

– А что насчёт остальных? – спросил Андерс, дав выход толике своего гнева. – Что с моими солдатами? Слугами, рождёнными в космосе, и всеми другими тысячами душ на борту? Вы готовы убить их всех из принципа? Сомневаюсь.

В глазах Локка вспыхнуло неповиновение, но это была явная бравада, и огонь покинул его. Он был зол, да, но не был готов уничтожить весь корабль ради своих целей.

Андерс знал, что выиграл и почувствовал, что тяжёлый комок в животе ослаб.

Но прежде чем он успел воспользоваться отступлением Локка, с другой стороны парка техники донеслось резкое эхо выстрела. Андерс узнал звук с замиранием сердца.

Лазерное ружьё М-36 “Кантраэль”.

Кадианский вариант…

Из всех манёвров Эмиля Надера за долгие годы, проведённые за штурвалом космического корабля, этот по праву мог считаться одним из самых глупых. Он совершал аварийные прыжки из варпа до точки мандевиля, проходил сквозь строй скал зелёнокожих и пилотировал в центре пояса астероидов, но это было настоящим безумием.

Приборную панель перед ним освещали неоднократные призывы вернуться на корабль, что только служило прекрасным подтверждением идиотского буквализма Механикус.

– Требование: корабль “Ренард”, ваш запуск не санкционирован, – произнёс скрипучий механический голос по воксу. – Вы должны немедленно вернуться на “Сперанцу” и выключить двигатели.

Эмиль не стал тратить впустую слова на ответ, зная, что в этом нет никакого смысла.

– Повторяем требование: корабль “Ренард”, ваш запуск не санкционирован. Вы дол…

Магос Павелька перебила. – Хотя у нас действительно нет разрешения, чтобы покинуть носовую посадочную палубу, мы считаем, что оставаться на борту не самый удачный выбор, учитывая, что “Сперанце” грозит прямая опасность сгореть в атмосфере планеты.

– Я не смог бы ответить лучше, – сказал Эмиль, отключив вокс-связь с палубным магосом “Сперанцы”. – Всё же мы плохо на вас влияем, Иланна.

Павелька сидела рядом в кресле второго пилота, пока Силквуд находилась в машинном отделении, пытаясь прогреть двигатели “Ренарда” до такого уровня, чтобы выполнить манёвр и не превратить борта “Сперанцы” в расплавленный шлак.

– Пренебрежение протоколами Механикус далось мне непросто, господин Надер, – произнесла Павелька, перегружая столько навигационных данных, сколько могла на рабочее место Эмиля. – Палубный магос назначит нам заслуженное наказание, когда мы вернёмся на “Сперанцу”.

– Серьёзно?

– Конечно, – ответила Павелька. – Как правильно и необходимо.

– Если только мы не погибнем.

– Если только мы не погибнем, – согласилась Павелька. – По моим подсчётам наши шансы на успех равны…

– Нет, нет, нет… – перебил Эмиль. – Я не хочу знать, вы сглазите меня.

Павелька посмотрела на него так, словно именно это и собралась сделать, но затем просто кивнула и продолжила передавать информацию о гравиметрическом поле, окружавшем ковчег Механикус. Древнее оборудование, генерирующее внутреннюю силу тяжести “Сперанцы”, вместе с самой массой корабля создавали вопящую область турбулентности, которая делала даже простой полёт по прямой непростой задачей.

Именно там электромагнитная привязь удерживала шаттл “Ренарда”.

– Вы, конечно, знаете, что последний капитан, который пытался выполнить подобный манёвр, погиб и потерял свой корабль? – спросила Павелька.

– Да, я знаю об этом, – ответил он. – К тому же я видел это, но Райнер был сумасшедшим, а за корабль цеплялись десятки тиранидских биопаразитов. Даже если бы у него получилось, они бы всё равно все погибли бы. Поверьте мне, в сравнении с его попыткой у нас всё пройдёт просто.

– Тогда мы с вами расходимся в определении просто.

Эмиль усмехнулся и нажал медный переключатель, связавшись с техническими палубами внизу. – Силквуд, ты готова?

Язвительный тон технопровидца был ясно различим даже по воксу:

– Да, мы готовы, но не жди, что это будет лёгкой прогулкой.

– Просто продержись достаточно, чтобы мы все выжили.

– Ничего не могу обещать, – ответила Силквуд. – Мы потеряем несколько манёвровых двигателей и конструкции, которые не предназначены для такого крутого разворота.

– Но “Ренард” – стреляный воробей, не так ли? Он же выдержит, да?

– Скажи ему, что любишь его и пообещай никогда больше так не летать, и он справится.

Эмиль кивнул и сжал пальцы на механизмах управления кораблём. Обычно судами размером с “Ренард” не управляли вручную, вместо этого использовали автоматизированные полётные задания и последовательность команд, перемещаясь между заранее проложенными точками маршрута.

– Я могу ещё каким-нибудь образом убедить вас позволить бортовой инфомашине провести нас к шаттлу? – спросила Павелька. – Вы не можете надеяться обработать огромную величину переменных гравитационного поля “Сперанцы”.

– Если ты доверяешь бортовым системам больше, чем собственным навыкам, то ты не имеешь права называть себя пилотом, – ответил Эмиль. – Я узнал всё о космических кораблях в атмосфере Эспандора и знаю, как управлять “Ренардом” лучше любой машины. Я знаю его желания и мельчайший каприз. Мы вмести прошли через большее количество передряг, чем я могу вспомнить. Он знает меня, а я знаю его. Я забочусь о нём, а он долгие годы присматривает за всеми нами. Он не подведёт нас сейчас, когда Робаут в беде.

Павелька протянула руку и коснулась плеча Эмиля:

– “Ренард” – прекрасный корабль, один из лучших известных мне, – сказала она. – И несмотря на то, что я считаю, что вы зря столь враждебно отнеслись к моему приказу, вы – прекрасный пилот. Вы не захотели узнать наши шансы на удачный исход, но я абсолютно не сомневаюсь в вероятности успеха.

– И почему же?

– И всех известных мне людей, я не хотела бы, чтобы кто-то другой пилотировал корабль вместо вас, Эмиль.

Нехарактерные для Павельки человеческие слова тронули его, также как и обращение по имени.

– Тогда летим к нашему капитану, – сказал Эмиль.

Микроконтент 17

Капитан Хокинс бросился на гвардейца Маноса и повалил на палубу, не позволив солдату снова выстрелить, но худшее уже произошло. Первый крепостной погиб от аккуратного лазерного ожога, когда луч прошёл сквозь центр черепа и сжёг мозги во вспышке пара. Не успел несчастный упасть, как Манос выбрал новую цель и прежде чем Хокинс добрался до него, расстрелял очередями ещё семерых крепостных.

– Отставить! – крикнул Хокинс, прижимая солдата к палубе. – Это – приказ, солдат!

Манос вопил и бился от страха, его лицо перекосилось от ужаса.

– Они – чудовища, капитан! – воскликнул он. – Отпустите меня или они нас всех прикончат!

Хокинс надавил локтем на шею сопротивлявшегося гвардейца, и в этот момент крики разгневанных крепостных стали ещё громче. Мысли о мести могли прийти им в головы в любой момент.

– Чудовища из Ока! – не унимался Манос. – Разве вы не видите? Они собираются прикончить нас!

– Манос, заткнись на хрен, – приказал Хокинс, усилив захват. – Ты несёшь полную чушь.

– Я видел их, – сбивчиво прорыдал Манос, пока удушающий захват Хокинса делал своё дело. – Они похожи на людей, но личины соскользнули, и я увидел… Они – звери прямо из Ока и мы должны убить их всех… пожалуйста…

Крепостные заорали, требуя крови, и направились к строю кадианцев.

Манос прекратил сопротивляться, потеряв сознание, Хокинс вскочил на ноги, и в этот момент мужчина, которого полковник Андерс назвал Хоуком, привёл всё к закономерному финалу, столкнув первый камень лавины.

– Они пришли убить нас, парни! – крикнул Хоук. – Разделаемся с ними, пока они не разделались с нами!

Крепостные бросились на кадианцев, размахивая силовыми инструментами и тяжёлыми металлическими лонжеронами. Хокинс заметил, что Хоук не стал возглавлять атаку, а держался за спинами более крупных крепостных.

– Не стрелять! – приказал Хокинс, когда крепостные врезались в ряды кадианцев.

Человек с татуировкой паука во всё лицо приблизился к нему и замахнулся тяжёлым обрезком стальной трубы. Хокинс поднырнул под удар и впечатал основание ладони в солнечное сплетение атакующего. Он отступил, когда человек упал, со свистом выпустив воздух, и размахнулся лазганом, словно дубиной. На него набросились трое мужчин в выцветших красных спецовках, и Хокинс не устоял на ногах, получив удар увесистого кулака в голову.

Сработали доведённые до автоматизма тренировки, и он повёл лазганом по широкой дуге, которая закончилась в животе атакующего, и заставила того согнуться пополам. Второго он свалил точным ударом приклада в голову, и стряхнул головокружение от пропущенного удара. Он почувствовал, как руки потянули его за плечи, и обернулся, обрушив лазган на грудь нападавшего.

Приклад скользнул вдоль нагрудника сержанта Танны.

Космический десантник даже не вздрогнул от удара.

Танна оттащил его назад в строй, подняв, словно капитан весил не больше ребёнка. Танна размахивал руками, сбивая каждым ударом с полдюжины крепостных.

Многие падали со сломанными костями, но Хокинс знал, что им повезло остаться в живых. Любой, напавший на воина Адептус Астартес, играл со смертью, и было очевидно, что Танна не вкладывался в полную силу.

– Оставаться бессмысленно, – произнёс Танна. – Нужно отходить.

– Мы не уйдём без полковника, – ответил Хокинс.

– Тогда огонь на поражение – единственно возможный вариант.

– Нет, мы больше никого не убьём из этих людей!

– У нас может не остаться выбора, – заметил Танна.

Крепостные окружили их, нанося удары кулаками и ногами, и крича от ярости.

Гвардейцы Хокинса сформировали импровизированную стену щитов, сдерживая крепостных жестокими ударами прикладов. Дахан сражался выпуклым блоком у основания алебарды, который к счастью был отключён. Боевые роботы пока бездействовали, но не займёт много времени, когда ситуация достигнет такого уровня, что Дахан решит, что не остаётся другого выбора, кроме как пустить в ход их ужасающее разрушительное оружие.

Космические десантники сражались голыми руками, отшвыривая крепостных ударами, которые, несмотря на всю сдержанность, неизменно заканчивались треском костей. Куда бы ни посмотрел Хокинс, повсюду он видел сошедшихся в жестокой драке кадианцев и крепостных. Дисциплина брала своё над гневом, и необузданная ярость крепостных не могла ничего противопоставить выучке кадианцев. Каждый солдат под командованием Хокинса сражался, как часть подразделения, прикрывая спину товарища и ожидая того же в ответ. Жизнь в тени Ока Ужаса требовала такой верности боевому братству, которую редко встретишь в других полках.

Хокинс изо всех сил пытался найти какой-нибудь способ пробиться к кольцу землеройных машин, куда направился полковник для переговоров с Авреемом Локком. Палуба просто кишела крепостными – не было ни малейшей возможности пробиться сквозь такое количество людей. По крайней мере, не применив оружие, да и в этом случае результат представлялся сомнительным. Добраться до полковника казалось безнадёжной затеей, но в этот момент Хокинс увидел бывшего гвардейца Хоука. Тот прилагал все усилия, чтобы избежать драки, но сама теснота толпы выпихнула его вперёд.

– Ты мой, – произнёс Хокинс, проталкиваясь к нему.

Хоук увидел, что он приближается, но ему некуда было отступить.

Они встретились, и Хокинс выбросил кулак ему в лицо.

Хоук не выжил бы в Гвардии столько лет, если бы не научился уклоняться от ударов, и он увернулся, пригнулся и сам впечатал кулак в живот Хокинса. Бывший гвардеец был не только задирой, но и грязным бойцом. Они схватились и сцепились без всякого изящества и стали царапать, мутузить и колотить друг друга, как пьяные кулачные бойцы боксёрскую грушу.

Хоук боролся, используя все грязные уловки из арсенала уличного бойца, но кадианцы разбирались в мерзких приёмчиках. Хокинс увидел, что следующий удар придётся коленом в пах, и поднял ногу, блокируя атаку. Он присел и размахнулся лазганом, попав прикладом по бедру Хоука. Тот взвыл от боли, но Хокинс не собирался останавливаться.

Он нанёс встречный удар правым кулаком в щёку Хоука, а затем ударил левым локтем в висок. Хоук упал и Хокинс сел ему на грудь, избивая наотмашь обеими руками, пока лицо бывшего гвардейца не превратилось в кровавую маску.

Он приподнял Хоука и закричал ему в лицо:

– Останови это немедленно, пока ещё кто-нибудь не погиб!

Хоук выплюнул полный рот крови и усмехнулся даже несмотря на изувеченное лицо:

– Вы ублюдки начали это, – прокашлял он. – Ваш человек подстрелил одного из наших.

– Я не знаю, почему это произошло, но если ты не отзовёшь своих, люди продолжат умирать.

– Слишком поздно, – произнёс Хоук, когда облачённая в чёрно-серебряные одежды фигура приземлилась рядом с одним из боевых роботов Дахана. Мелькнули серебристые цепы, и правую руку робота начисто отрезали от шасси. Ещё один хлёсткий удар и голова слетела с шеи, как от пинка огрина.

Второй робот покачнулся, когда его левая нога надломилась в бедре, и рухнул на палубу с визгом моторов и рёвом машинной боли из аугмитов. Хокинс отпустил Хоука и уставился в мерцающие красные глаза кибернетического убийцы.

Аркофлагеллант стоял на коленях посреди обломков двух “Катафрактов”, мерцающие серебристые электроцепы вспыхивали энергией, пока сгорали маслянистые внутренние жидкости роботов.

– Убивай. Калечь. Уничтожай, – произнёс он.

Киль “Ренарда” был чуть меньше трёх километров, и это означало, что нормальный круг поворота был соответственно больше. Его корпус и внутреннюю структуру разработали противостоять давлению космоса и огромным силам ускорения, но ни один человеческий кораблестроитель никогда не проектировал суда такого тоннажа быть ловкими.

Но именно это требовалось сейчас Эмилю Надеру.

Он покинули “Сперанцу” и в последний раз кивнув Павельке, он потянул штурвал и последовательно запустил манёвровые двигатели вдоль корпуса. Направленный вектор тяги носовых двигателей правого борта активировали на полную мощь, пока двигатели левого борта и верней части корпуса обеспечивали контримпульс, чтобы завершить поворот.

Эмиль почувствовал, как его вдавливает в кресло, когда сила тяжести на “Ренарде” выросла. Надстройка застонала от торсионных сил, которые пытались согнуть структурные шпангоуты и вывернуть киль.

– Палуба “Лямба” пробита, – произнесла Павелька. – Давление на корпус на тридцать процентов выше рекомендуемого уровня. Мощность поля сдерживания двигателя падает.

Эмиль не стал отвечать. Какой смысл? Он всегда знал, что такой манёвр не пройдёт гладко. Он чувствовал боль корабля, но заставил себя игнорировать её. Прерывать манёвр сейчас не менее опасно. Он запустил новую последовательную активацию двигателей, переворачивая “Ренард” на спину по отношению к “Сперанце”. Он позволил повороту продолжаться, пока два корабля не оказались друг перед другом, затем запустил основные двигатели и стабилизировал отклонение от курса корректирующей вспышкой управляемых двигателей.

“Ренард” задрожал, когда противоречивые векторы тяги привели к невыносимым нагрузкам на его надстройку. Стальные балки толщиной с ногу титана скручивались, словно горячая пластмасса, и панели, подогнанные с машинной точностью, отрывались от своих мест, когда корабль деформировался под такой нагрузкой, которую не мог предусмотреть даже самый требовательный проектировщик.

– Боковое расстояние до “Сперанцы” сокращается, – произнесла Павелька. – Помните, она находится в нисходящей спирали и наша скорость сближения растёт.

– Компенсирую, – ответил Эмиль, его пальцы танцевали по приборной панели, активируя манёвровые двигатели, для сохранения более-менее постоянного расстояния от ковчега Механикус. Громадная масса “Сперанцы” неумолимо нависала над “Ренардом”, который пытался проскользнуть под ковчегом Механикус. Эмиль непрерывно боролся со штурвалом, пока окружавшие могучий корабль неконтролируемые гравитационные силы набрасывались на “Ренард”.

Ставриды верхних слоёв атмосферы замерцали вокруг “Ренарда”, наглядно подтверждая нисходящую спиральную траекторию “Сперанцы”. Черноту космоса прочертили разноцветные полосы, и Эмиль отметил внезапный и тревожный скачок температуры на брюшных поверхностях “Ренарда”. Теперь при корректировке курса следовало учитывать и фактор атмосферного трения. Гравитация планеты уже вцепилась в “Сперанцу” и не пройдёт много времени, прежде чем эту связь станет невозможно разорвать.

Эмиль отвёл взгляд от картины снаружи. То, что он там сейчас видел, не имело значения. Вместо этого он сохранял внимание на узком маршруте к шаттлу “Ренарда”, прекрасную тонкую параболу, которую только сумасшедший мог посчитать возможной. Он даже не знал о корректировках, которые вносил в курс, врождённое мастерство и чувство движения космического корабля управляли каждым его действием. Ковчег Механикус величественно проплыл над ними, колоссальные мануфактуры и огромные перерабатывающие заводы тихо проскользнули мимо, когда два корабля прошли на расстоянии, которое в пространственных терминах называли бы дальностью прямого выстрела.

Гравитационные поля стремились притянуть два корабля, но Эмиль сохранял расстояние, вовремя запуская дорсальные двигатели и невообразимо ловко управляя штурвалом. На таких дифференциальных скоростях и таком близком расстоянии даже незначительное изменение курса могло привести к тому, что разделявшие суда километры исчезнут за секунды.

– Там впереди, – сказала Павелька.

Эмиль рискнул бросить быстрый взгляд сквозь купол и увидел вспышку отражённого света на корпусе шаттла. Термин “шаттл” вводил в заблуждение, потому что корабль был добрых двести метров длиной и тридцать шириной. Удерживавшая его привязь была невидима, но шаттл не швыряло из стороны в сторону гравитационным полем “Сперанцы”, и для Эмиля это являлось достаточным доказательством её существования. И всё же сама привязь двигалась из-за сумасбродного полёта “Ренарда”, совсем немного в относительном выражении, но всё равно на сотни метров в любую сторону.

Всё вышеперечисленное делало попытку проглотить шаттл передним грузовым отсеком “Ренарда”… непростой задачей.

– Капитан, – произнёс Эмиль. – Мы видим вас и приближаемся.

– Принято, – ответил Робаут по воксу. – Ты всё ещё уверен, что справишься?

– Пожалуйста. И это ты мне говоришь. Это всё равно, что вставить нитку в иголку, когда мчишься в “Лэндспидере” с завязанными глазами, – сказал Эмиль. – Лёгкие деньги, если ты согласен на пари.

– Думаешь, я стану заключать с тобой пари? Ты такой же безумец, как и Райнер.

– Райнер и задницу себе не мог вытереть без карты и сервитора, – рассмеялся Эмиль. – Теперь заткнись и приготовься запустить двигатели по моей команде.

Шаттл постоянно увеличивался в куполе, сначала став тусклым прямоугольным пятнышком света, затем различимым силуэтом трансорбитального корабля и, наконец, приняв форму уникального судна. Эмиль боролся, чтобы свести вибрацию “Ренарда” к минимуму, зная, что малейшее лишнее движение приведёт к тому, что высокие скорости сближения разорвут оба корабля.

– Аварийная разгерметизация носового грузового отсека, – произнесла Павелька. – Открываю двери носового грузового отсека.

Эмиль немедленно почувствовал изменение траектории полёта “Ренарда”. Не имевшие значения в космосе аэродинамические свойства, сейчас оказались неожиданно важными, когда корабль скользил по верхним слоям атмосферы. На приборной панели замигали лампы и зазвенели предупреждения.

– Пора, капитан, – сказал Эмиль. – Врубай двигатели на полную.

Эвакуация Бронтиссы была кошмарной гонкой со временем, обратным отсчётом перед неминуемой гибелью, с которой столкнулись миллиарды людей, не представлявших, что их ждёт. Бронтисса являлась торговым хабом на процветающей дуге Меленианского пылевого пояса и располагалась на пересечении торговых маршрутов и военных путей. Она поставляла в близлежащие сектора, как основные продукты питания, так и экзотические товары, а также предоставляла приют уставшим капитанам для отдыха, восстановления сил и поиска новых контрактов, пока их флоты чинили, перевооружали и дооснащали в паутине орбитальных верфей.

Люди Империума ещё не познали всего ужаса расы тиранидов. Немногие могли поверить, что такая невообразимая угроза могла существовать во владениях Императора, и ещё меньше слышали что-то большее, чем панические истории, пересказанные из третьих или четвёртых уст. Только когда одна за другой планеты Пыльного пояса замолкали, начали кое-что понимать об ужасающей природе хищников из другой галактики.

Заняться расследованием направили системные мониторы, но о них больше никогда не слышали, и только когда полуфлот во главе со старым линкором типа “Апокалипсис” столкнулся с авангардом тиранидов, стал ясен масштаб угрозы. Всего два корабля спаслись и доставили предупреждение на Бронтиссу, но для большинства населения было уже слишком поздно. Полки Имперской гвардии из соседних систем и путешествующие контингенты космических десантников Экзорцистов, Серебряных Спектров и Кровавых Ангелов были направлены встретить угрозу.

Целый легион титанов шагал по поверхности Бронтиссы, и пока собиралась военная мощь Империума, её население спасалось миллиардами, поддавшись панике планетарного масштаба. Каждый способный выйти на орбиту корабль поднялся в небо с забитыми под завязку беженцами трюмами и коридорами, и тысячи погибли в давке, спасаясь в панике с обречённого мира. Ещё больше погибли в небесах над Бронтиссой, переполненных сталкивающимися судами, пытавшимися проложить путь, не обращая внимания ни на порядок, ни на безопасность.

Кричащая орда космических кораблей вырвалась на высокую орбиту, но тираниды не были узконаправленной массой безмозглых дронов. Они уже пожирали имперские миры и извлекали уроки из каждой резни. Весь космос вокруг Бронтиссы был буквально засеян миллиардами и миллиардами биоорганизмов. Некоторые были смертельно умными охотниками-убийцами, столь же огромные, как имперские линкоры и напоминавшие раковины со щупальцами. Другие были немногим больше, чем органическими минами, собиравшимися в плотные споровые облака, чтобы повредить убегавшие корабли и не спеша сожрать. Космос вокруг Бронтиссы превратился в орбитальное кладбище, вращавшуюся металлическую пустошь покалеченных космических кораблей. Те, кому повезло, умерли быстро, когда их суда лишились атмосферы и кислорода, но некоторые продержались достаточно долго, чтобы их корабли взяла на абордаж и наводнила шумная армия плотоядных монстров.

Робаут привёл “Ренард” на Бронтиссу, чтобы восстановить контакты с одним из системных картелей, разнородной организацией, которая занималась всем от нелепо переоценённых предметов роскоши до незаконных наркотиков и нелегальных реликвий сомнительного происхождения. Он поддерживал минимальные деловые отношения с главами картеля, но почил их старый патриарх, и следовало оказать надлежащее почтение недавно назначенному преемнику.

Это обернулось мучительной неделей принудительных формальностей и безвкусно пышных театральностей, но Робаут терпел ради огромных сумм этих клиентов в своих закромах. Но когда появились слухи о приближающейся ксеноугрозе, Робаут лучше всех знал правду об этой ненасытной расе ксеносов. Все в Ультрамаре знали о тиранидах и невообразимом масштабе опустошения, которое они несли.

Предупредив всех своих знакомых покинуть Бронтиссу, он поднял “Ренард” с поверхности планеты среди паникующей армады, несколько раз едва не столкнувшись с другими кораблями и проскочив в непосредственной близости от пустотных щитов системного монитора, что являлось грубейшим нарушением всех правил полёта. Это было опасное бегство, которое потребовало немалых навыков пилотирования от Робаута и Эмиля, но они вырвались в открытый космос, прежде чем завершился неожиданный фагоцитоз планеты.

Прямо перед тем, как прорваться сквозь закрывавшуюся ловушку биоорганических кораблей и орбитальных споровых мин, Робаут увидел попытку капитана “Бесконечной Терры” Макра Райнера спасти осаждённое судно, которое как тот считал, перевозило его жену и дочь. Робаут только мимоходом был знаком с Макром и знал его, как перевозчика средней руки, но ему нравился дух человека и готовность лететь куда угодно.

“Бесконечная Терра” не могла маневрировать из-за обосновавшихся на внешнем корпусе паразитических полимерных побегов от взорванной споровой мины. Векторные двигатели забила пенистая биомасса, а пустотные щиты вышли из строя из-за атак десятков существ-жуков с зубами, напоминавшими буры. Корабль, на котором, по мнению Райнера, находилась его семья, был гораздо меньше – грузовой лихтер, способный покинуть орбиту, но не более того. Не пригодный к долгим полётам внутри системы и не обладавший варп-двигателями кораблик не мог надеяться сбежать от стремительных пожирающих тварей конической формы, которые висели на хвосте, и Райнер знал это.

Широко открыв носовой грузовой отсек, он полетел сквозь верхние пределы атмосферы Бронтиссы – уже бурлящей коварными микроорганизмами тиранидов, пожиравшими кислород и азот – и попытался проглотить грузовой лихтер. Учитывая, что оба корабля двигались на достаточной скорости, чтобы покинуть орбиту, неминуемый взрыв увидели даже на поверхности планеты, мгновенную вспышку, напоминавшую миниатюрное солнце, затем исчезнувшую в искажённой цветовой гамме атмосферы.

Ударная волна расшвыряла немало организмов, устремивших свои элементарные чувства на “Ренард”, и хотя Робаут не слишком хорошо знал Райнера, он считал себя в долгу перед коллегой по космическим путешествиям.

Позже Робаут узнал, что семья Райнера находилась на другом корабле, которому посчастливилось избежать ужаса эвакуации, и разыскал их, чтобы рассказать о героической смерти капитана. Дочь Райнера вернулась на Анохин вместе с Робаутом, и они заключили взаимовыгодные деловые соглашения, которые продолжались, пока её корабль не обнаружил спасательную капсулу “Томиоки”, и Робаут не ухватился за возможность жить за границами Империума.

Вспоминая момент, когда “Бесконечная Терра” исчезла в иссушающем ядерном огненном шаре и, наблюдая за приближавшимся “Ренардом”, он задумался, не совершил ли серьёзную ошибку, попросив Эмиля повторить тот манёвр. Возможно, но было уже слишком поздно что-то менять.

Робаут щёлкнул переключателем, активируя вокс корабля.

– Всем держаться за что-то, – произнёс он. – Нас может слегка потрясти…

Смотреть на быстро приближавшийся собственный корабль, пока привязь удерживала шаттл на месте, было всё равно, что смотреть на огромный мегаорганизм, который, поднимался из тёмных океанских глубин и широко распахнул челюсти, собираясь проглотить крошечный кусочек, даже не понимая, что перед ним. Это всё равно, что пуле залететь назад в ствол, и было столь же опасно, сколь и звучало.

Голос Эмиля раздался из вокса “Ренарда”. – Пора, капитан, выжми из этих двигателей всё.

Робаут повернул до упора регулирование тяги, выпуская энергию в опасном объёме, учитывая непосредственную близость другого корабля. Шаттл накренился, и внутренняя сила тяжести выросла, когда мощное ускорение пыталось разорвать электромагнитную привязь. Робаут оглянулся на пиктеры, показывающие, что происходит со стороны кормы, и испытал воистину утробный ужас, увидев огромную пасть “Ренарда”, которая заполнила затуманенный помехами экран, и в этот момент носовая волна перемещённых нейтронов врезалась в корпус шаттла.

Изображение исчезло в шквале статических помех, и “Ренард” проглотил шаттл в носовом трюме.

Робаут боролся за сохранения контроля, пока огромная махина “Ренарда” перекусила привязь и отправила орущий поток обратной связи в корпус “Сперанцы”. Возникший взрыв почти мгновенно исчез. Двигатели шаттла заполнили грузовой трюм “Ренарда” кипящей лавиной плазменного огня, и всё, что не вынесли сервиторы экипажа, обратилось в пепел. Только мгновенное развёртывание систем пожаротушения помешало огню прожечь задние переборки и опустошить остальной корабль.

Плазма сожгла эти системы, но они успели сделать свою работу. Шаттл врезался в заднюю переборку грузового отсека и смягчённый жаром металл прогнулся, как расплавленный воск, прежде чем инерция “Ренарда” сокрушила двигатели и пустые задние отделения шаттла, сложив их, словно раздвижную переборку. Огонь вырвался из разорванных топливопроводов и хотя уже почти весь воздух был выкачан вентиляционными системами, вспышки света и небольшие островки горящего фосфора прожили ещё несколько ярких секунд, пока кислородное голодание не убило их.

Сила тяжести вдавила Робаута в кресло, и он с большим трудом сумел ударить кулаком, активируя взрывное расцепление замков буксира, соединявших отсек экипажа шаттла с грузовыми помещениями. Манёвровые двигатели буксира вспыхнули, и перегрузка уменьшилась, когда выпустили непропорционально мощную энергию для такого короткого увеличения тяги.

Впереди Робаут видел охваченный пламенем грузовой отсек “Ренарда” и изо всех сил старался сохранить клиновидный нос буксира нацеленным на его центр. Работа двигателей на такой мощности поглощала топливные элементы с угрожающей скоростью, но пасть грузового отсека приближалась к Робауту, и он издал дикий вопль, когда маленький буксир вылетел из “Ренарда” и его скорость начала опережать больший корабль.

– Буксир свободен! – закричал Робаут. – Выруби скорость, Эмиль!

Внезапно вокруг Робаута оказался только открытый космос и резкие полосы пара верхних слоёв атмосферы. Он не стал снижать скорость, пока не решил, что любые выступающие элементы носа “Ренарда” остались позади, а потом потянул штурвал вверх и в сторону.

– Давай, давай! – произнёс Робаут сквозь зубы. Молчаливые акры голубой стали и адамантия скользили под ним, пока “Ренард” величественно проплывал мимо, волоча за собой ореол огня из помятых носовых отсеков. Его корабль никогда не выглядел прекраснее.

– Святая Терра, поверить не могу, сработало! – закричал Эмиль. – Все целы? Правда? Мы не взорвались и всё это не последние секунды моей жизни в замедленном движении?

– Мы сделали это, Эмиль, – ответил Робаут, выдохнув воздух, которого хватило бы на десять его лёгких, и чувствуя как успокаивается барабанное сердцебиение. – Постой. Ты не верил, что получится?

– Конечно, верил, я всегда знал, что могу сделать это, – ответил Эмиль. – Я просто не знал, сможешь ли ты.

– Ты разбиваешь мне сердце, сомневаясь в моём умении пилота, – произнёс Робаут, поворачивая буксир к “Сперанце”. Отвесный борт рос перед ним, и маленькое судёнышко начало бросать из стороны в сторону неконтролируемыми гравитационными волнами гигантского космического корабля.

– Теперь я понимаю, зачем кораблям нужна электромагнитная привязь, – пробормотал он, обнаружив ближайший путеводный сигнал посадочной палубы. Вокс и панель авионики светились предупреждающими символами и рёвом запрещавшего посадку бинарного кода, но Робаут отключил их и направился к “Сперанце”.

– Держись, Линья, – прошептал он.

Танна бросился на аркофлагелланта, устремив кулак по дуге в его череп.

Удар попал в цель, но вместо того, чтобы оторвать голову, он просто заставил киборга-убийцу слегка покачнуться. Танна начал новую разрушительную атаку, но аркофлагеллант уклонился и хлёстко ударил мерцающими электроцепами. Танну неминуемо рассекло бы пополам, но чёрный клинок Варды перехватил смертоносные кнуты и перерубил у запястья.

Варда в упор выстрелил в аркофлагелланта из пистолета, болт вырвал кусок мяса из бока убийцы, но, несмотря на это киборг сохранил вертикальное положение, а химические стимуляторы заблокировали боль и заставили гиперускоренный метаболизм начать исцеление. Новые цепы появились из перчаток аркофлагелланта, и он бросился на двух космических десантников. Красный круг на его лбу пульсировал, как бьющееся сердце, и во рту показались блестящие клыки, словно убийца смаковал шанс сразиться с врагами, которые способны его ранить.

Варда отступил, используя чёрный меч, чтобы не позволить аркофлагелланту сократить дистанцию. Теперь, когда появился противник, которого он мог законно убить, Танна обнажил и свой клинок. Он атаковал киборга-убийцу с противоположной стороны от Варды и нанёс низкий рубящий удар по ногам. Существо подпрыгнуло над клинком и обрушило сбоку кулак на шлем Танны. Сержант почувствовал, как треснула кость, и опустился на колено от силы удара. Он вскинул левую руку, успев заблокировать второй кулак, но не сумел избежать резкого удара головой, который в полную мощь пришёлся на визор. Удар был чудовищным и проломил бы череп смертному человеку. Танна покачнулся, его нос был сломан, а один глаз наполнился кровью, и упал спиной на палубу.

Танна знал, что толпа всё ещё отчаянно сражается вокруг него, но ничего не слышал, кроме звона в ушах и прерывистого дыхания. Правая линза шлема треснула и показывала только статические помехи. Он почувствовал скачок энергии в доспехе, когда позвоночный разъём заблокировал рецепторы боли и впрыснул в кровь боевые стимуляторы. Он перекатился, ожидая следующей атаки, но Варда уже устремил меч в шею аркофлагелланта.

Но убийцы уже не было там, он двигался со сверхъестественной скоростью благодаря смеси мощных и очень опасных наркотических средств и гиперстимулированному обмену веществ. Аркофлагеллант поднырнул под клинок Варды и неожиданно оказался позади Храмовника, а затем нанёс мощный удар внезапно застывшими когтями-цепями в спину чемпиона Императора. Энергетические шипы пробили броню Варды, и он издал гортанный рык боли.

Но вместо того, чтобы позволить боли взять над собой верх, Варда повернулся к аркофлагелланту и всадил болт прямо ему в грудь с расстояния нескольких сантиметров. Болт врезался в грудь убийцы, и боеголовка взорвалась микросекунды спустя, вырвав из спины кровавое выходное отверстие.

Но враг упорно отказывался умирать.

Электроцепы затрещали энергией, и Варда вскрикнул от шокового удара прямо по нервной системе. Чемпион Императора упал на колени и Танна закричал, когда он выронил чёрный меч. Аркофлагеллант потянул руку назад, но чемпион Императора крепко сжал вонзившуюся в тело извивавшуюся сталь.

В этот момент Танна понял, что Варда специально выронил меч.

И теперь он подтянул его на недавно выкованной Танной цепи.

Удар оказался настолько же ужасающим насколько и неожиданным, клинок глубоко погрузился в плечо аркофлагелланта. Он отскочил от кости и разорвал кость и плоть черепа. Искры и маслянистая кровь брызнули из раны, когда аркофлагеллант отшатнулся от Варды. Убийца взвыл от гнева и боли, его рука безвольно свисала вдоль тела, словно перерубили синаптические связи с конечностью.

– Прикончи его! – приказал Варда.

Танна встал и отсоединил болтер с магнитного замка на бедре.

Прицельная сетка была бесполезна из-за разбитого визора шлема, но Танне она и не требовалась.

Но прежде чем он нажал на спусковой крючок, целостное поле, отделявшее посадочную палубу от открытого космоса, выбило внутрь из-за абсолютно внезапного появления повреждённого грузового буксира. Учитывая неожиданное и несанкционированное прибытие корабля, ни один из протоколов выравнивания давления не был запущен, как и ни один амортизирующий энергетический генератор, чтобы подготовиться к приёму незваного судна. Порыв ледяного воздуха пронёсся по посадочной палубе с ураганной силой, когда целостное поле на долю секунды отключилось, и помятый буксир ударился о палубу с воплем разрываемого металла.

Оставляя за собой поток оранжевых искр, он скользил по палубе, как взбесившийся бык-грокс, расшвыряв грузовые контейнеры и разорвав ряд колёсных погрузчиков в безудержном торможении через всю палубу. Крепостные и кадианцы, словно муравьи бросились во все стороны, пытаясь убраться с его пути.

Нарушенное целостное поле снова заработало, и электромагнитная волна пронеслась по палубе и посбивала с ног тех немногих, кто ещё стоял, подобно удару кулака в живот.

Микроконтент 18

“Сперанца” вышла из нисходящей спирали в атмосферу Гипатии, когда оставалось меньше тридцати минут, перед тем как покинуть орбиту стало бы невозможно. Неожиданное прибытие буксира “Ренарда” предоставило полковнику Андерсу и Авреему Локку необходимую передышку, чтобы прекратить боевые действия и восстановить некое подобие порядка.

Это было хрупкое перемирие, которое в любой момент могло смениться насилием и возможно так бы и произошло, если бы не отрезвляющее появление Робаута Сюркуфа, сопровождавшего стерильную каталку из отсека экипажа шаттла. На каталке лежала тяжелораненая Линья Тихон, и вид искалеченного магоса мгновенно охладил мысли о конфликте даже в самых горячих головах. Обе стороны отступили зализывать раны, а Авреем Локк снова исчез в лабиринтах ковчега Механикус.

Пока бригада биотравматологов Механикус помещала Линью в стазисную капсулу, Робаут остановился и посмотрел на одно из высоких стрельчатых окон сводчатого зала: яркий витраж, изображавший огромный мануфакторум горы Олимп по производству “Леман Руссов”. Одна из нижних стеклянных панелей была разбита, и Робаут несколько минут смотрел в ту сторону со странным выражением лица, как человек, который пытался вспомнить полузабытый сон, и только затем последовал за Тихонами на медицинские палубы.

Несколько секунд спустя сервиторы “Сперанцы” вернулись к нормальному исполнению обязанностей, заново подключившись ко всем системам ковчега и что ещё важнее вернув контроль над перегруженными реакторами инжинариума. С помощью самоотверженных бинарных хоров удалось успокоить разъярённых духов плазменных реакторов, охладить безудержные реакции внутри ядерных сердец и восстановить нормальное функционирование, позволив “Сперанце” прервать самоубийственное снижение.

Уборочные бригады Механикус прибыли, чтобы эвакуировать шаттл Робаута Сюркуфа и как можно быстрее вернуть посадочную палубу к выполнению её прямых функций – принимать флотилии грузовых транспортов с Гипатии. После выхода на новую орбиту операция по пополнению запасов продолжилась, как и прежде, хотя на существенно увеличенной высоте и с другой скоростью.

Не сумели обнаружить никаких следов аркофлагелланта, он исчез, как и его хозяин, хотя имелись признаки, что брат-сержант Танна и чемпион Императора Варда серьёзно повредили биологические компоненты кибернетического разрушителя. Оба космических десантника получили ранения, но без апотекария им пришлось полагаться на базовое и рассчитанное на гуманоидную анатомию лечение, способное устранить поверхностный вред, но никак не повлиявшее на глубокие повреждения от цепов аркофлагелланта.

В схватке никто не погиб кроме первых жертв от провокационного огня гвардейца Маноса, что само по себе было чудом, но медицинские отсеки были переполнены крепостными и кадианцами со сломанными руками и ногами, глубокими порезами, пробитыми черепами и тяжёлыми сотрясениями. Самого же Маноса поместили в карцер, солдат был полностью сломан и абсолютно не помнил, почему открыл огонь.

Многочисленные последующие глубокие нейронные зондирования смогли установить только то, что перед началом стрельбы синаптическая деятельность миндалиновой железы Маноса и масса ядер глубоко в височных долях мозга увеличились в десять раз. Этот раздел мозга часто нейтрализовали у старших адептов при восхождении в высшие эшелоны Культа Механикус, размещая механизмы контроля над страхом и гневом. И это – наряду с убийством магоса Сайиксека – заставило некоторых магосов задуматься о внешнем воздействии со стороны какой-то силы, использовавшей на гвардейце некую форму экстрасенсорного влияния. Никто не мог сказать, что это за внешняя сила, но даже ниже ватерлинии не было недостатка в слухах об абордажниках-ксеносах, варп-существах и несанкционированном псайкере.

Корабли-саркофаги легио Сириус вернули смертельно раненую оболочку “Амарока” на “Сперанцу”, и хотя между Элиасом Хяркином и Гуннаром Винтрасом не было ни капли дружбы, “Вилка” сопровождала останки павшего собрата к ремонтным колыбелям магоса Тарентека. За павшим титаном двигалась скорбящая процессия Механикус, и певцы душ закодировали воспоминания о потерянном духе-машины в манифольде, дабы почтить его жертву. Со временем Омниссия явит новый дух “Пса войны”, дабы его физическая оболочка сражалась снова.

Разобравшись с текущим кризисом, архимагос Котов вынужден был согласиться на некоторые из требований Авреема, чтобы избежать новой революции на нижних палубах.

Сначала он собирался снова использовать военную силу, но после консультаций со старшими магосами и советов по психологии смертных от Вена Андерса и Робаута Сюркуфа, он смог смириться с идеей переговоров.

Конечными итогами этих переговоров стали большие и всеобъемлющие изменения в обязанностях и графиках дежурств крепостных, а также улучшение качества продуктов в пищеблоках.

Задним числом на максимально возможную дату эти изменения были добавлены в трудовые соглашения архимагоса Котова с крепостными “Сперанцы”, и ещё предстояло составить хартию о правах рабочих, где более полно прописывались конкретные обязанности и ответственность экипажа космического корабля.

Всё это привело хозяина флота на грань апоплексического удара и полной системной очистки. Пойти на условия слуг являлось неслыханным в анналах Адептус Механикус, и мысль о сегодняшнем унижении едва перевешивалась мыслью о грядущей славе. Вдвоём Сюркуф и Андерс, наконец, убедили архимагоса согласиться на основные условия Авреема Локка, хотя оба сомневались, что он продолжит соблюдать соглашение, когда “Сперанца” вернётся в имперский космос.

Ковчег Механикус оставался на орбите Гипатии ещё пять дней, переправляя с поверхности флотилии грузовых транспортов, пополняя припасы опустевших трюмов и выполняя крайне необходимые точечные ремонтные работы. Пока Блейлок изучал временные отклонения регрессирующей планеты, Криптаэстрекс и Тарентек подали прошение о ещё одной неделе для полного восстановления запасов сырья. Котов отклонил их запросы и приказал Азурамаджелли возобновить полёт к безымянному миру-кузне, на котором он рассчитывал найти архимагоса Телока.

“Сперанца” продолжила путешествие, Котов сидел на командном троне и снова наблюдал за геометрическим расположением звёзд в центре поиска в неизвестное.

– Вы всё ещё верите в успех вашего предприятия? – спросила Галатея, появившись недалеко от Котова.

– Верю, – ответил Котов, не желая впустую разговаривать с машинным интеллектом.

Манекен с серебряными глазами предупреждающе помахал пальцем:

– Мы не столь уверены, – сказал он с хриплым аугметическим смехом. – Вы стали слугой меньших существ. Не вы больше хозяин этого корабля.

– Моего корабля, – резко ответил Котов, дёрнув головой. – Вы же сами говорили, что теперь это ваш корабль.

Здесь было холодно, всегда холодно. Марко Коскинен дрожал от мороза даже несмотря на то, что закутался в меха и тёплую одежду. Чёрно-серебряная гора осталась далеко позади, её холодные ветра и скованные льдом склоны превратились в полузабытые воспоминания, но сейчас их вернули ледяные температуры на встрече Стаи.

Дыхание туманилось перед каждым собравшимся представителем экипажа легио, от орудийных сервиторов – временно покинувших посты – до модератусов и принцепсов.

Магос Гирдрит охладила помещение, простое дело на космическом корабле, путешествующем в пустоте, и потрескивающие паутины инея протянулись по стеклу и стали забытого зала. Никто не знал, какой цели он когда-то служил, а завтра никто и не вспомнит, какой цели он послужит сейчас.

Сто человек стояли в два длинных ряда по обеим сторонам на пути к трибуне на возвышении, где располагались машины жизнеобеспечения старших принцепсов легио.

Зимнее Солнце занял центр трибуны, его колыбель биоподдержки окружали адепты в серых мантиях с поясами из волчьего меха, когтями вдоль плеч и масках в форме черепа, закрывавших наполовину человеческие наполовину машинные лица. Усечённая призрачная фигура принцепса плавала в молочно-серой жидкости, зашитые глаза и тело с подключёнными проводами предавали ему сходство с одряхлевшим монархом.

Лунная Синь располагался рядом по праву Тиранноса, он недавно удостоился этого высокого звания, дарующего абсолютную власть в отсутствии Альфы, в знак признания его заслуг и явно демонстрируя его право стать преемником. Элиас Хяркин в хрипящем пневматическом экзоскелете стоял у подножия трибуны, показывая, что ему оказали честь находиться близко к старшим принцепсам, но и что он всё ещё подвластен их воле.

Коскинен верил, что легио получил новый шанс после того, как Зимнее Солнце восстановил надлежащую иерархию управления, когда вместе с Лунной Синью вернулся из манифольда.

И теперь это.

Коскинен и Йоаким Бальдур стояли по бокам Гуннара Винтраса, ожидая противоположной стороне зала от Зимнего Солнца. Принцепс “Пса войны” склонил бритую голову и сгорбил плечи, отчего казался совершенно жалким. Коскинен хотел презирать Винтраса за произошедшее с “Амароком”, но взгляд на сломанного принцепса сказал ему, что никакой упрёк, который он мог предложить, не сравнится с ненавистью того к самому себе.

Винтрас облачился в полную парадную форму Титаникус: белую и серебряную, с двойными отделанными золотом канидайскими значками на лацканах сюртука с багровыми краями. Без мехов Винтрас должен был замёрзнуть до костей, но к его чести на лице со впалыми щеками не было ни намёка на нестерпимый холод.

– Давайте быстрее покончим с этим, – произнёс Винтрас, посмотрев на Коскинена.

Коскинен не ответил, ему запретили говорить с Омегой без разрешения Альфы, и посмотрел на Йоакима Бальдура. Напарник-модератус кивнул, они схватили Винтраса за плечи и почти потащили к трибуне. Они шагали между рядами служащих легио, которые отворачивались от опозоренного принцепса, когда они проходили мимо, переключая внимание на Зимнее Солнце.

Холод у трибуны стал ещё сильнее и опаснее, грозя неизбежным и тяжёлым обморожением.

Коскинен и Бальдур поставили Винтраса перед Зимним Солнцем, который подплыл к передней части саркофага и уставился на опозоренного воина Стаи невидящими глазами. Он быстро кивнул удлинённым выпуклым черепом, и Элиас Хяркин с лязгом механики шагнул вперёд:

– Гуннар Винтрас, воин Локабренны и потомок чёрно-серебряной горы, ты предстал перед нами – принцепсами легио Сириус.

Гнусавые звуки испорченных болезнетворными микроорганизмами голосовых связок Хяркина сложно было назвать приятными, но то, что ему предстояло сказать, было ещё хуже.

– Как принцепсу тебе доверили жизнь и честь военной машины “Амарок”?

– Доверили, – ответил Винтрас.

– И ты не справился с этим долгом?

– Не справился, – согласился Винтрас. – Мой титан получил смертельную рану, а его дух-машина погас. Никто кроме меня не несёт позор за это.

Хяркин оглянулся на Зимнее Солнце, который скрылся в вязкой жидкости. Остальное предстояло исполнить Лунной Сини, чтобы упрочить своё положение, как Тиранноса Стаи.

+ Духа-машины невозможно погасить, + сказал Лунная Синь. + Он возвращается к свету Омниссии. Тела из плоти и крови никогда не смогут пережить тело из стали и камня, душу из железа и огня. +

– Я приму любое наказание, какое вы наложите на меня, Лунная Синь, – произнёс Винтрас.

+ Ты не можешь называть меня Лунная Синь. Только Стая может использовать это имя, а ты больше не в Стае. Ты – Омега. +

Винтрас кивнул.

– Да будет так, – сказал он, поднял голову и обнажил шею.

+ Начинай, Хяркин, + велел Лунная Синь. + Пролей его кровь. +

Хяркин кивнул и вытащил из ножен из козьей кожи на экзоскелетной ноге нож с длинным лезвием и костяной рукояткой. Зная, что последует, Коскинен и Бальдур снова взяли Винтраса за руки. Хяркин сжал нож и нанёс два быстрых разреза, по одному на каждой щеке Винтраса. Пока капли крови текли по лицу, Хяркин приставил нож к горлу принцепса и провёл лезвием по коже: достаточно сильно, чтобы пошла кровь, но не так глубоко, чтобы оборвать жизнь.

Даже опозоренный принцепс оставался слишком ценным, чтобы от него столь небрежно избавиться.

Необходимые умственные и физические навыки для управления колоссальной военной машиной были так велики, что исключали почти всю человеческую расу. Только воистину выдающиеся личности могли начать обучение на принцепса титана, не говоря уже о том, чтобы стать им. Но наказание необходимо и оно должно быть видимым. У Винтраса навсегда на горле останется ритуальный шрам поражения.

Хяркин вытер нож об униформу Винтраса и вложил в ножны, а затем сорвал канидайские знаки различия. Он вернулся к своему месту у подножия трибуны и кивнул Коскинену и Бальдуру.

Кусок за куском они сорвали с Винтраса парадную форму Титаникус, позволив упасть каждому клочку одежды, словно выброшенным тряпкам, пока он не остался стоять голым перед легио. Его тело было мускулистым и покрыто множеством татуировок, отмечено шрамами чести и ритуальными символами, повествующими о поверженных титанах и выигранных кампаниях. Кожа под краской была мраморно-бледной, и даже стоическое поведение Винтраса не смогло справиться с холодом. Он дрожал от мороза, голый, уязвимый и униженный перед легио.

+ Теперь ты настоящий Оборотень, + произнёс Лунная Синь. + Сбросивший шкуру Оборотень. +

Виталию не советовали заводить наследника. Как говорили коллеги-магосы, существовала высокая вероятность эмоциональной привязанности. Риски для его исследований возрастут многократно на то время, которое потребуется для воспитания потомка, если конечно он захочет лично наблюдать за развитием клона. Он проигнорировал все возражения, желая, чтобы трудолюбивый ученик продолжил его труды, когда его не станет. Отношения должны были стать чисто функциональными, поскольку Виталий являлся человеком одержимым работами вселенной и его заботили космологические проблемы, а не биологические.

Но всё изменилось, когда в десяти триллионах случайных комбинаций генетического секвенирования его клона спонтанно изменился код и превратил то, что должно было стать генетической копией Виталия в самостоятельную личность. В дочь.

Способности Линьи превзошли все его ожидания, и Виталий полюбил её также сильно, как любое астрономическое явление, даже решив назвать её в честь той, кого многие считали дочерью – или сестрой, никто не знал точно – композитора из Ганновера. Агрессивное увеличение развивающихся клеток её головного мозга во время тепличного периода созревания в металлической утробе с рождения даровали девочке улучшенный интеллект и ускоренный рост.

В течение первого года жизни Линья уже начала помогать ему, её улучшенный разум размещался в теле, как у шестилетнего ребёнка. Вскоре её физический рост стал проходить по более традиционной схеме, но разум никогда не прекращал развиваться. Поэтому довольно быстро она стала опережать магосов, опыт которых в небесной картографии исчислялся десятилетиями.

Традиционное образование оказалось слишком бесполезным для её незаурядного интеллекта, и она бросала одну схолу Механикус за другой, всегда возвращаясь на орбитальные галереи, чтобы учиться у отца. И так он обучил её тайнам вселенной, и она заняла своё место рядом с ним, как ученик, о чём он всегда и надеялся, хотя их отношения строились на взаимоуважения и любви вместо ожидаемой функциональной договорённости.

Многие жалели Виталия или качали головами от его глупости, сокрушаясь о том, что он смог бы открыть, если не растрачивал интеллект на отвлекающее влияние плотского родственника, мешавшего исполнять долг перед Омниссией.

Виталий знал, что они ошибались.

Потеря для суммы знаний, накопленных Механикус, для него обернулась приобретением.

Линья превзойдёт их всех, она перепишет человеческое понимание звёзд и их существование длиной в эпохи. Имя Линьи Тихон упомянут в одном ряду с великими первопроходцами, которые продвигали первые эксперименты трансгуманизма: Фёдоровым, Моравеком, Халдейном и застывшей загадке FM-2030.

Виталий всем своим существом знал это, но теперь понял, что дело было в простом тщеславии.

Линья была его творением, и она переживёт его и превзойдёт во всём.

Так биологически с его стороны.

Сидя рядом с дочерью, которая неподвижно лежала за стерильным защитным полем, Виталий теперь видел, каким глупцом он был. Линья получила самое лучшее лечение, которое могла предоставить “Сперанца”. Старшие врачи и Медикус Биологис в течение последних тринадцати дней прикладывали все усилия для восстановления её тела, управляли болью точно стимулированными синаптическими переключениями и завернули уцелевшие конечности в искусственно выращенную кожу.

Они сделали всё, что можно было сделать. Победа в борьбе за жизнь теперь зависела от неё.

Будущее Линьи лежало на чаше весов, и никто не мог предсказать, куда они покачнутся, и на какую сторону упадёт монета её жизни.

Мозг Виталия прошёл процедуры аугментации, был так перестроен и хирургически изменён, что мыслительные процессы только на самом поверхностном уровне напоминали человеческие. Он думал быстрее и на множестве уровней сразу. Мощь его нестандартного мышления и комплексной многомерной визуализации находилась за пределами возможностей понимания даже самых одарённых человеческих эрудитов.

И всё же он был раздавлен чувством вины и горя, как любой отец, наблюдавший за страданиями своего ребёнка.

Он знал, что мог бы избавиться от этой боли, если бы не был слишком горд, слишком упрям и слишком жесток, чтобы прислушаться к своим коллегам и отказаться от рождения преемника. Если бы он являлся надлежащим Механикус, то мог бы легко избежать этого ужаса и просто выбрал бы самого многообещающего ученика из многочисленных помощников.

Но тогда он лишился бы радости существования Линьи, удовольствия от её роста и обучения, удивления её индивидуальности, которая продолжала ярко сиять, несмотря на продвижение по пути Марсианского духовенства. Хотя она всей душой разделяла убеждения Культа Механикус, в Линье жила очень редкая и очень яркая искра человечности, которая отказывалась гаснуть, ни взирая на любые кибернетические замены, внедрённые в биологическое тело.

Архимагос Котов и все старшие магосы приходили засвидетельствовать уважение его дочери, все выражали сожаление, которое было удивительным в одних случаях и настоящим чудом в других. Магос Блейлок неоднократно приходил к кровати Линьи, каждый раз проявляя сочувствие, в способность к которому в нём Виталий не поверил, если бы не увидел собственными глазами.

Робаут Сюркуф стал частым посетителем, и его горе казалось бездонным колодцем сожаления, что заставило Виталия вспомнить о времени, проведённом капитаном с эльдарами. Видимо что-то из предрасположенности этой расы ксеносов к крайним проявлениям эмоций передалось вольному торговцу, пока он жил на борту их корабля-города.

Виталий не мог плакать, он давно пожертвовал тем крошечным пространством в черепе для дополнительного глазного кибернетического оборудования. Вместо этого он протянул стерильный механодендрит в окружавшее Линью обеззараживающее поле, и положил пальцы-кронциркули на плечо, надеясь, что его присутствие каким-то образом передастся спящему телу.

Аугметированный разум был сложным органом, и, несмотря на высокомерные притязания и позёрство, даже самые высокопоставленные генеторы магосов биологис не до конца понимали тонкости внутренних процессов. Архивы Механикус были переполнены недостоверными отчётами о тяжелораненых и предположительно находившихся в вегетативных комах людях, которых вернули из-за края смерти слова близкого человека. И прямо сейчас Виталий был готов схватиться за любую соломинку, не важно сколь тонкая и ненадёжная она была.

Он читал одну из архаичных книг Линьи, редкий сборник стихов Старой Земли, монографий небесной механики и биографий многих самых первых астрономов, благодаря которым звёзды засияли ярче и стали ближе для их земных коллег. Сначала он передавал строфы при помощи ноосферы и бинарного кода, но дойдя до любимого момента Линьи, переключился на обычный голос:

“Я – инструмент в женском облике,

Пытаюсь перевести пульсации

В изображения для утешения тела

И возрождения разума”.

В поэме говорилось о времени до эпохи Раздора, хотя это казалось маловероятным, учитывая опустошения того времени, но не античность понравилась Линье в ней, а скорее то, что признавалась роль женщины в самых ранних порах исследования галактики.

Виталий не обладал реальным поэтическим вкусом, но он умел видеть красоту, когда смотрел на неё.

Космос был огромной страной чудес, гобеленом всеобщего великолепия, который мог увидеть любой обладающий глазами. Именно желание вдохнуть это чудо в других привело его к галактическим телескопам и то же самое чудо легло в основу создания Линьи.

Он не пожертвовал бы болью, которую сейчас испытывал, как и былой радостью знать свою дочь и смотреть, как она растёт.

– Вы верите, что она может слышать вас?

Виталий повернулся, ожидая очередного посетителя Механикус, но презрительно поморщился, когда увидел сидевшую на корточках у арочного входа в медицинскую палату Галатею. Её приземистое тело опустилось почти до уровня пола, и серебряные глаза изучали Линью.

Виталий почувствовал, что его отвращение к этой… твари достигло новых высот.

Почему эта мерзость продолжает существовать, когда жизнь его дочери висит на волоске?

Он сдержал желчь в горле и повернулся к кровати.

– Не знаю, – ответил Виталий. – Надеюсь, что да. Возможно, если она услышит, что я рядом, то это придаст ей сил бороться за жизнь.

– Очень биологическое тщеславие, – сказала Галатея. – Нам неизвестно ни одно эмпирическое доказательство, подтверждающее способность к восприятию в медикаментозном состоянии.

– Меня не волнует, что вам известно или неизвестно, – резко ответил Виталий. – Я читаю для своей дочери, и ничто сказанное вами не убедит меня, что я поступаю неправильно.

Галатея вошла в палату, лязгая несогласованными ногами по плиточному полу. Озоновая вонь её тела и мерцающий свет мозговых колб отразились от полированной стали медицинского оборудования.

– Мы не хотели вас обидеть, – произнесла Галатея, протянув руку-манипулятор и положив её на плечо Виталия. – Мы пришли предложить вам наше сочувствие, которое нужно биологическому существу. Мы полюбили госпожу Тихон за то время, что знали её.

– Моя дочь – не мертва, – сказал Виталий, пытаясь скрыть удивление неожиданной сентиментальностью машины. – Она ещё может поправиться. Линья – боец, она не позволит так просто прикончить себя… Я знаю это.

Виталий замолчал, и Галатея остановилась у противоположной стороны кровати Линьи.

– Мы искренне на это надеемся, – сказала она. – Линья слишком ценна, чтобы её забрала такая неудача.

– Не знал, что вы столько общались с Линьей.

– На самом деле, мы общались, да, – пояснила Галатея. – Когда мы загружали данные из когитаторов “Томиоки”, то соединились с её разумом и увидели насколько она исключительная.

– Исключительная, – повторил Виталий с полной надежд улыбкой. – Да, она именно такая.

Авреем расположился на стуле с металлическими ножками рядом с Расселасом Х-42 и скрестил на груди руки. Аркофлагеллант лежал на троне-каталке, раскинув привязанные руки и ноги, напоминая какую-нибудь древнюю анатомическую диаграмму. Полученные от космических десантников раны были тяжёлыми, и крепостному их хватило бы, чтобы умереть много раз. Только высочайшая искусственность и ускоренные метаболические улучшения поддерживали его жизнь, хотя те же самые биологические механизмы ввели его в состоянии регенеративного покоя.

После неудачной попытки революции на посадочной палубе у Авреема появилось время о многом подумать, прежде всего, продолжать ли использовать аркофлагелланта. В сумасшедшие дни после того как “Сперанца” вырвалась из смертельной хватки Гипатии он занимался тем, что вёл секретные переговоры через ноосферу с архимагосом Котовым, вырабатывая непростое соглашение для продолжения исследовательской миссии флота при одновременном уважительном отношении к рабочим.

Это был длительный и часто тернистый лабиринт переговоров, но своеобразный мир удалось достигнуть. Сервиторы и крепостные вернулись к работе, и Авреем отправил с ними Хоука и Койна. Ему также предложили амнистию, но зная, как легко его поимка позволит архимагосу отказаться от обещаний, Авреем, Исмаил и Тота Мю-32 решили остаться в бегах.

Надсмотрщик насколько смог исправил ужасные раны Расселаса Х-42, но даже с загруженной медицинской базой данных непостижимость и количество биологических механизмов в теле аркофлагелланта превращали любую попытку восстановить функциональность в гадание на кофейной гуще.

Болтерная рана в боку аркофлагелланта затянулась самостоятельно, образовав синтетический слой, который со временем сросся с твёрдой и подобной броне кожей, оставив шрам. Тота Мю-32 удалил из спины аркофлагелланта больше восьмидесяти семи осколков, а затем заполнил рану синтетической плотью и наложил бинты.

Сколь ни тяжёлыми оказались раны от болтера, повреждения от меча Чёрного Храмовника вызывали гораздо большее беспокойство. Многочисленные химические шунты, расположенные между плечом и ключицей Х-42, были разрублены, выпустив дистиллированный коктейль сильнодействующих лекарственных препаратов для активации боевых рефлексов, введения в состояние покоя, заживления и самопожертвования. Перемешавшись, они погрузили Х-42 в безумное состояние лихорадочных кошмаров, которые могло подавить только использование высокоуровневых протоколов преданности успокаивающего шлема.

Но даже это являлось меньшей проблемой, чем причинённые силовым клинком повреждения черепу Х-42. Закрывавший левую половину головы металлический кожух идеально разрубили, открыв панели схем, которые не мог восстановить ни один из живых магосов. Их функция оставалась загадкой, но они каким-то образом ещё работали – хотя явно не так как планировалось – что было очевидно по судорогам и конвульсиям, разрушающим тело Х-42.

Авреем вспомнил слова Вена Андерса, пока не пролилась кровь. Он понимал, что им манипулировал человек, убеждавший людей идти под ливнем пуль, и эти люди потом ещё и благодарили его за это, но данный факт не менял фундаментальную правду полковника о Расселасе Х-42.

Авреем держал раба, как и архимагос Котов держал в неволе крепостных и сервиторов. Как он мог требовать основных прав человека для порабощённых людей “Сперанцы”, если не собирался соответствовать своим же требованиям?

Этот вопрос заставил его выбрать план действий, план действий, который Тота Мю-32 резко осудил, назвав нелогичным и глупым. Исмаил не согласился, и они оба стояли за его спиной, готовые вмешаться в любой момент, когда что-то пойдёт не так.

Исмаил встал рядом и поднял органическую руку.

Авреем едва узнавал своего бывшего начальника. Тщеславный и высокомерный кусок дерьма, превративший его жизнь на Джоуре в ад, бесследно исчез. Его сменил человек такой безмятежности и покоя, что напоминал лик одного из святых Императора на фреске темплума.

– Вы увидите ужасные вещи в разуме Х-42, Авреем, – произнёс Исмаил, его голова в металлическом кожухе казалась почти неотличимой от головы аркофлагелланта, и всё же была совершенно другой. – Вы совершаете очень храбрый поступок.

– Это – глупый поступок и потакание своим желаниям, – сказал Тота Мю-32. – Вы ничего не найдёте в разуме Х-42 кроме мерзости. Вы же не думаете, что в аркофлагеллантов превращают добропорядочных граждан, которые любят своих детей и поклоняются Императору?

Тота Мю-32 указал на подёргивающегося аркофлагелланта и продолжил. – Такие как он – худшие из подонков, отбросы общества, трудновоспитуемые, безумные и неисправимые. Вот кем он был, и думать иначе – ужасная ошибка. Теперь он – слуга Императора и Омниссии, и это всё чем он когда-либо будет.

Авреем кивнул в сторону Исмаила. – Таким же безмозглым сервитором, каким мог остаться Исмаил?

– Это совсем другое дело, – ответил Тота Мю-32. – С Исмаилом случился божественный дар, но я не могу поверить, что Омниссия станет действовать через такого негодяя, как Х-42.

– Это – гордыня, – сказал Авреем. – Сайиксек обвинил вас в том же самом, помните? Тогда вы утверждали, что знаете волю Бога Машины. Вы сами сказали, что Х-42 был чудовищем. Теперь он – слуга Императора и Омниссии, и я должен знать осталось ли в нём что-нибудь человеческое, какая-нибудь последняя крупица доброты, которую мы можем спасти.

Тота Мю-32 ничего не сказал, его получеловеческое лицо оставалось непроницаемым под тёмно-красным капюшоном.

– Я сделаю это, – произнёс Авреем. – Помогите мне или уходите.

Исмаил шагнул ещё ближе, взял ладонь Авреема и потянулся, помогая поднять мозолистую и покрытую шрамами руку Расселаса Х-42.

– Момент соединения будет болезненным, – предупредил он.

– Я помню прошлый раз, – ответил Авреем. – Сейчас я готов.

– Нет, – сказал Исмаил. – К этому вы не готовы.

Микроконтент 19

Исмаил оказался прав. Авреем был не готов к резкому и крайне болезненному перемещению, когда каждое его чувство вырвали и вбили в разум другого живого существа. Казалось, что содержимое черепа извлекли и сожгли во вспышке, а затем собрали снова, лепесток пепла к лепестку пепла. Авреем чувствовал, как сама его идентичность избавляется от всех форм сознания, словно змея сбрасывая кожу и возрождаясь.

Вот он Авреем Локк, крепостной на борту ковчега Механикус “Сперанца”, а затем он был…

Он был…

Он понятия не имел, кем был.

Он был Авреемом Локком.

Нет, он не… был, он не был. Он был. Он был кем-то ещё.

Он был кем-то, чьи мысли напоминали бешеную собаку в клетке собственного сознания, физическим проявлением бесконечного крика, который никто не слышал благодаря сложной алхимии многочисленных фармакологических замедлителей. Он сидел в центре пустой каменной комнаты, облицованной металлическими листами и тёмно-зелёным кафелем, и смотрел на тяжёлые двери из бронзовой стали в форме шестерёнки. Кожаные ремни на запястьях, лодыжках и теле привязывали его холодной стали трона-каталки.

В воздухе висел ладан, сбоку от трона располагалось громоздкое оборудование, больше подходящее для корабельного сборочного ангара, кабели пульсировали, словно артерии, выпуская небольшие струйки насыщенного маслом пара, который отдавал желчью и лицемерием.

Он попробовал повернуть голову, но просверленные в кость черепа и челюсти фиксаторы, мешали любому боковому вращению. Периферийным зрением он увидел двойные символы, отпечатанные на противоположных стенах: чёрно-белую шестерёнку со стальным зубьями и железным черепом в центре; двуглавого орла, один глаз которого был закрыт и слеп, а второй внимательно наблюдал за происходящим.

Оба символа безразлично и неумолимо уставились на него.

Он – нет, разум, внутри которого он находился – чувствовал только презрение ко всему, что окружало его.

Химические шунты в плоти предплечий впрыскивали в кровь сладкие мышечные релаксанты, а в спинномозговую жидкость были введены нейросинаптические блокираторы. Он знал это, потому что дрожащие адепты, которые привязали его накаченное медикаментами тело к трону-каталке, не поскупились в описании деталей того, что должно произойти.

Круглая дверь открылась, и вошла группа поющих фигур.

Их лидер читал тяжёлую книгу, слишком тяжёлую, чтобы её нёс смертный человек. Вместо этого её несла на спине низкорослая горбатая фигура. Он увидел, что расположение костей несчастного специально хирургически изменили, чтобы нести книгу. Ноги существа превратили в укороченные культи затвердевших костей и мускулов, и он не сомневался, что мозг перестроили купировать любую мысль, не относящуюся к заботе о книге. Каждая секунда в столь неловкой позе должна была причинять постоянную боль, но несчастный считал за честь нести книгу, которой, как он с мрачным весельем отметил, являлось “Священное писание Себастьяна Тора”.

Конечно, он понимал, что том на спине не мог быть оригиналом. Тот находился в запечатанном стазисном хранилище на Офелии-7 под охраной миллионов воинов Сороритас и войск Экклезиархии, которых некогда и он вёл в пламя битвы.

В лучшем случае это была копия в десятом поколении, что всё равно делало её безумно ценным артефактом.

Читающий книгу человек был облачён в бело-красный подрясник, перетянутый в талии золотым поясом с кисточками. На шеи виднелась Pallium Pontifex, в полумраке мерцали вышитые по краям серебряные черепа. Фарфоровая маска-череп чистейшего белого цвета скрывала лицо, скулы резко выдавались вперёд, а глаза чудовищно выпирали. Челюсть была растянута, и зубы светились во мраке, словно Смерть желала насладиться последним страхом приговорённого человека. Он узнал произносимый священником lexiconi devotatus – витиеватый и сложный язык благочестия, неизвестный за пределами высших кругов Адептус Министорум.

За понтификом шли три жреца Бога Машины в красно-чёрных мантиях с капюшонами. Из-за громоздкой аугметики и протезов очертания их тел выглядели бесформенными и нечеловеческими. Они двигались неестественными бессвязными движениями, каждый из них уже не был обычным человеком, став чем-то большим и всё же одновременно меньшим. Они достигли состояния механического идеала, что означало, что в их телах стало больше металла, чем плоти, и они считали это честью.

Наконец вошёл воин из плоти и кости, и если лицо понтифика скрывала маска, а марсиане были бесстрастны в своей ненависти, этот человек не делал тайны из своего отвращения. Человек насилия, он был облачён в облегающий чёрный доспех, лоснящийся и хорошо ухоженный, но старый и поношенный. Полное отражение своего владельца, понял он. Единственный из вновь прибывших с открытым лицом. Глубокие морщины и суровый взгляд свидетельствовали об отсутствии компромиссов, сожалений и тем более пощады.

Он знал этого человека. Этот человек был ответственен за то, что он находился в этом кресле.

Техножрецы окружили фигуру на троне, и хотя нервная система была почти парализована, а в крови текло снотворное, они всё ещё опасались его.

Что же он сделал, чтобы заслужить такую враждебность?

Первым заговорил понтифик:

– Лукаш Круль, – произнёс он – наконец-то имя! – искажённым голосом из-за маски-черепа. – Ты приговорён к аркофлагеллации священным писанием Экклезиархии, которой ты некогда служил. Смерть не является достаточным наказанием за чудовищные ереси, которые ты сеял под маской слуги Императора, поэтому тебя ждёт искупление за богохульство и чудовищные деяния в Его святых армиях, пока смерть не призовёт тебя. Сие объявлено, является истиной и справедливым решением Экклезиархии Геликана, и будет исполнено в третий час сто пятидесятого дня девятьсот восемьдесят шестого года тридцать шестого тысячелетия.

Понтифик отступил, и марсиане приступили к работе. Они подключились при помощи гибких механодендритов к системам управления и механические руки по бокам трона резко выпрямились, словно внезапно проснулись. Из металлических кожухов выдвинулось хирургическое оборудование – иглы, артериальные зажимы и воющие свёрла – а из пола по обеим сторонам трона поднялись части и компоненты.

– Выведите болеутоляющие и начинайте, – сказал понтифик. – Он должен почувствовать всё.

Страх поднялся удушающей волной, поглотив все мысли и разум.

Это не моё тело, это не мой разум.

Но растущие ощущения были не менее реальными и ничуть не отличались от ран, которые нанесли бы его далёкой плоти. Он хотел закричать, но это было памятью Лукаша Круля, а тот не желал, чтобы его видели просящим, плачущим или кричащим.

Пилы по кости с пьезокраями появились из подлокотников трона и отрезали запястья с ультрабыстрой точностью. Кровь хлынула потоком, но как раз когда муки пронзили рассеивающийся химический туман, он ощутил прижигающий жар, запечатавший обрубки единственным нестерпимым импульсом. Но сколь ни ужасной была ампутация рук, она оказалась ничем в сравнении с тем, что ждало его.

Щёлкающие машины с руками-кронциркулями, напоминавшими кошмарные когти сумасшедшего кукловода, начали снимать кожу, мышцы и нервные ткани от предплечий до локтей. Хирургические ткачи плоти накладывали слои заменителей нервов на укреплённую кость и пересаживали искусственные мышцы вместо удалённой органики.

Его грудь вздымалась, а руки и ноги бились в ремнях. Они просто затянули их туже. Он не мог пошевелиться. Он мог только смотреть, как всё его тело разрезали и переделывали.

Закрытые контейнеры, кружась, поднялись из пола и открылись с пневматическим шипением сжатого воздуха. Монотонный поток бинарной чуши, распеваемой техножрецами, слегка изменился, когда стало видно лежавшее внутри оружие.

Такие потрясающие инструменты разрушения требовали почтения.

Сквозь туман слёз и ненависти он наблюдал, как два машинных жреца шагнули вперёд и прикрепили устройства к его рукам, используя имплантированные отвёртки, нервные ножницы, ткань для пересадки и священные мази. Он чувствовал каждое касание, каждый вкрученный в кость шуруп и каждый кричащий ужас соединяемых обнажённых нервов. Разряд энергии пронзил тело, и выдвижные электроцепы из углеродистой стали задёргались и затанцевали, когда древняя едва понятная схема сцеплялась с его грубой органикой.

Спинка трона откинулась назад, и свёрла, хирургические машины и зажимы занялись его черепом. Трепанирующие инструменты просверлили кость и защёлкнулись, механические руки вставили нервные регулирующие имплантаты и срезали макушку черепа. Он почувствовал, как поднимается со скрипом крышка кости, и ужас его обнажённого разума было невозможно передать.

Священное масло со священных инструментов капало в мозговую впадину, и каждое помазание сопровождалось шестнадцатью именами бинарных святых. Перед ним появились вращавшиеся сферы с тонкими, как паучьи лапки механическими лезвиями-руками, жужжа с сумасшедшим ликованием.

Нет, нет, нет, нет, не моё…

Гудящие сферы метнулись вперёд и вырвали его глаза.

Это не моё тело! Это не моё тело! Это не моё тело! Это не моё тело! Это не моё тело! Это не моё тело! Это не моё тело! Это не моё тело! Это не моё тело!

Тонкие зажимы крепко сжимали оптические нервы, пока сложные системы целеуказания, анализаторы угрозы широкого спектра и визуально-когнитивные визошары устанавливали вместо глаз и имплантировали в череп. Пока из невидимых аугмитов гремели псалмы, на его голову опустился капюшон, который имел религиозное значение, являлся корковым ингибитором и служил посмертной маской. Он скрыл расслабленное лицо и соединился с лобными долями оставшегося мозга. Как и ухмылявшаяся лицевая пластина шлемов капелланов Адептус Астартес капюшон олицетворял собой муки Императора, и все, кому уготовано судьбой посмотреть на него будут знать, что он наказан организацией с величайшими полномочиями. На внутренней поверхности глаз появились подробные схемы людей, стоявших перед ним, как и способность переносить нагрузки, устойчивость к повреждениям, а также сотни способов, как разорвать их на сотни кричащих частей.

Работа продолжалась ещё час, муки за муками, ужас за ужасом, пока в сидевшем на троне мало что осталось человеческого. Смертное мясо Лукаша Круля удалили и заменили инструментом смерти и уничтожения. Остался только Авреем, и даже он представлял собой опустошённую оболочку, исковерканной теми же самыми процессами, которые надругались над плотью.

И всё же когда его сознание рыдало и желало забвения, он ощутил высший экстаз обладания властью над жизнью и смертью. Во всех смыслах он больше не являлся человеком, его тело улучшили до смертельных уровней убийственной силы и лишили самых базовых физиологических функций.

Лукаш Круль фактически прекратил существование, и его заменило что-то другое.

Что-то более опасное и ужасное.

– Готово, – произнёс понтифик, затем мрачно кивнул, шагнул вперёд и погрузил пальцы в чернильный рожок со священной краской, который протянул опустившийся на колени техножрец. Он прочертил четыре параллельных багровых линии по маске-черепу.

– Ты помазан кровью Тора. В крови Тора ты пробудишься, – провозгласил понтифик.

Ручейки краски потекли по маске, словно кровавые слёзы, капая на грудь, которую теперь распирали сердечно-лёгочные усилители, надпочечные устройства и пассивные стероидные соединения. Спинные имплантаты протянулись вдоль позвоночника цепочкой впрыскивателей, а запасы стимуляторов в плечах придавали верхней половине тела громоздкие и невероятно мускулистые пропорции.

Теперь он стал убийцей во плоти, одновременно оружием и актом возмездия.

Авреем упивался новым воплощением, он стал существом почти неограниченного потенциала жестокости, которому было по силам любое злодеяние и любой отвратительный акт запредельного кровопролития. Когда сорвали все моральные завесы, Авреем увидел весь ужас злодеяний Лукаша Круля: дворцы пыток, гулаги изнасилований и экспериментальные лагеря, где тот лично наблюдал за всеми невозможными и невообразимыми оскорблениями Императора.

И это было хорошо.

Они думали, что забрали его жизнь и сделали своей собственностью, но они ошибались.

Убийца всегда жил в нём.

Всё что они сделали – сорвали маску человечности, возродив его сильнее и смертоноснее, чем когда-либо.

– Я забираю у тебя имя Лукаш Круль, – произнёс понтифик, снова опустив руку в краску и проведя четыре вертикальные линии на груди Круля. Абляционный полимер, внедрённый в дермальные слои кожи, сделал её твёрдой и упругой.

Авреем наблюдал, как понтифик проверил серийные опознавательные коды на бланке, протянутом одним из техножрецов, и сравнил с именем, сгенерированным по доктрине абаки. – Нарекаю тебя Расселас Х-42 и да смилостивится Император над твоей душой.

– У таких ублюдков, как он нет души, – произнёс человек в чёрной броне.

– У всех есть души, каратель, – ответил понтифик. – Слова божественного Тора учат нас, что один верующий может победить легион неверующих. Мы восстановили веру этого человека, и он отплатит за этот дар кровью наших врагов.

Понтифик кивнул на того, кто некогда являлся психопатом и серийным убийцей, известным как звёздный кардинал Офелии-7, Лукаш Круль:

– Даже темнейшая душа может найти искупление и спасение в смерти.

– Я и пука корабельной крысы не дам за его спасение, – резко ответил каратель. – Я просто хочу, чтобы он страдал за то, что сделал.

– Не беспокойтесь об этом, – сказал понтифик. – Он будет страдать, как никто другой.

Боль перемещения, когда Авреема потянуло назад, оказалась столь же резкой, но если тогда он с головой погрузился в неизвестное тело, то сейчас возвращался в своё. Хотя он едва ли ощущал его своим, а наполнившая тело слабость, сменившая чувство неограниченной силы, оказалась почти такой же мучительной, как перенесённые Лукашем Крулем операции.

Он свалился с табурета столь же беспомощный, как автоматон с удалённой батареей, и упал в объятия Исмаила и Тота Мю-32. Авреем закричал, как сумасшедший, когда волна неослабевающего ужаса нахлынула на него. Он вцепился кибернетической рукой в Тота Мю-32 и Исмаила, словно они были порождёнными варпом чудовищами из самых кошмарных глубин имматериума. Авреем боролся с силой сумасшедшего, истеричного и отчаявшегося человека, пытаясь избавиться от отвратительного присутствия Расселаса Х-42.

Он вновь переживал украденные воспоминания – десятилетия кошмарного немыслимого насилия, болезненные и отвратительные в каждой ужасающей детали. Бесчисленные души кричали в небытие, и Авреем прижал руки к ушам, пока их вопли эхом раздавались в голове.

Даже думать о том, что один человек замыслил подобное, было отвратительным, но знать, что целые слои Экклезиархии с беспрекословной преданностью затянуло в водоворот его безумия, было почти невыносимым. Сколько миллиардов погибли от рук организации, которая провозгласила своей миссией защищать невинных?

Авреем наклонился, и от отвращения его стошнило жалким содержимым желудка на пол дормис-палаты Х-42. Он закрыл глаза, желая, чтобы сцены пыток, убийств и разложения исчезли из мыслей.

– Авреем, – спросил Тота Мю-32. – Авреем, вы ранены?

Он покачал головой и вытер рукавом мокрые губы:

– Нет, я…

Он хотел сказать в порядке, но зная то, что он теперь знал о зверствах Х-42, он сомневался, что вообще когда-нибудь снова будет в порядке. С помощью Тота Мю-32 и Исмаила он неуверенно встал на ноги, быстро повернулся и направился из дормис-палаты, но не забыл сначала проверить, что успокаивающий шлем прочно сидит на голове аркофлагелланта.

– Вы видели? – спросил Исмаил.

Авреем кивнул.

– Видел, – выдохнул он. – Вы знали, не так ли? Вы знали, кем он был.

– Знал, но вы должны были убедиться лично, – ответил Исмаил. – И теперь, когда вы знаете, кем был Х-42, вы всё ещё считаете, что его следует освободить? Вы вернули бы человека, которым он был?

– Кровь Тора, нет! – воскликнул Авреем. – Лукаш Круль был чудовищем.

– Действительно чудовищем, – согласился Исмаил, – но раньше Лукаш Круль был хорошим человеком, человеком, которого вера в Императора привела к неумеренному насилию по отношению к врагам Империума. Он начал видеть отклонение и ересь повсюду, и его кровавые погромы скоро переключились на его же людей.

– Круль? – спросил Тота Мю-32. – Кардинал Колосажатель?

Авреем пожал плечами.

– Не знаю, может быть. Я никогда не слышал о кардинале Колосажателе.

– Мало кто слышал, – сказал Тота Мю-32, пока он и Исмаил устраивали Авреема на раскладушке. – Понятное дело, что Экклезиархия отказывается признавать, что один из них сошёл с ума. Некоторых, как Вандира или Бахариса невозможно скрыть, но царство злодеяния Круля оказалось милостиво коротким и ограничилось одной системой.

– Как вы узнали о нём? – спросил Авреем.

– Действия Круля были зарегистрированы персоналом Механикус, который наблюдал за устранением его кровавого режима, после победы армии арбитров во главе с карателем Маразионом. Не самое приятное чтение даже для тех, кто далёк от сочувствия и физиологических реакций на отвращение. Теперь вы согласны, что предоставление свободы Х-42 может привести к негативным последствиям?

– Абсолютно, – сказал Авреем, указывая дрожащей рукой на дормис-плату. – Проверьте успокаивающий шлем и снова запечатайте это чудовище. Мы не можем рисковать ни малейшей частицей Лукаша Круля, которая ещё может оставаться в нём.

– В нём всегда будет что-то оставаться, – сказал Исмаил, осторожно помогая Авреему лечь на койку. – И это самая большая трагедия.

Ужасная печаль и сокрушающая душу усталость поселились в Аврееме, но воспоминания о злодеяниях Круля уже отступали. Ему оставалось только надеяться, что со временем они полностью исчезнут. Никому не пожелаешь такой мучительный ужас в голове.

– Теперь отдохните, – сказал Исмаил.

Авреем кивнул, уже чувствуя, как тяжелеют веки. Он ощутил, что его накрыли одеялом и повернулся на бок. Было глупо с его стороны так рисковать и лезть в душу убийцы с переделанным разумом, но, по крайней мере, он знал, что больше Расселас Х-42 никому не причинит боль.

– Выключите его, – пробормотал он в навалившемся изнеможении. – Выключите его навсегда и закройте это место, чтобы никто и никогда не нашёл его снова.

– Я прослежу за этим, – заверил Тота Мю-32.

Робаут всегда знал, что “Сперанца” – огромный корабль, он видел её из космоса, и такие колоссальные размеры было трудно не заметить. Он поставил “Ренард” на якорь в одном из похожих на пещеры трюмов, и знал, что на борту размещались четыре бога-машины легиона титанов, а также тысячи имперских гвардейцев и скитариев, включая военное имущество и бронетехнику. Он знал всё это и даже больше, благодаря внушительному объёму статистических данных, с благоговением и почтением предоставленных магосом Павелькой.

Но почему же он сейчас испытывает клаустрофобию, как крыса в лабиринте, которая отчаянно ищет выход?

После возвращения на “Сперанцу” у него было неподдающееся объяснению чувство, что за ним наблюдают, как покалывание с тыльной стороны шеи, говорившее солдату, что он в прицеле снайпера. У него не было доказательств, но все недели после отлёта с Гипатии, он чувствовал себя подобно беспомощному млекопитающему, преследуемому невидимым хищником, который мог напасть в любой момент, но в предвкушении оттягивал убийство.

Он так далеко зашёл в мерах безопасности, что вопреки ультрамарскому воспитанию стал постоянно носить пистолет. Он всегда брал с собой Адару, даже пересекая хорошо населённые районы ковчега. Большую часть времени он помогал Силквуд и Павельке ремонтировать повреждения “Сперанцы” и шаттла или навещал Линью Тихон на медицинских палубах.

“Сперанца” уже миновала внешние планеты странно геометрической системы и выйдет на орбиту самое большее в течение двух ближайших дней. Никто ещё не присвоил имя их месту назначения, потому что если Потерянный Магос действительно находился на поверхности мира-кузни и пребывал в добром здравии, то вполне вероятно, что он уже сделал это, а архимагос Котов являлся рьяным сторонником соблюдения классификации и систематизации в планетарной терминологии.

Дни напролёт он читал Линье сборники мифов Ультрамара и выслушивал гневные тирады Иланны Павельки за ужасные повреждения, которые он и Эмиль причинили кораблю. Глубоко во внутренностях неработающей машины или потерявшись в рассказах о молодом примархе Жиллимане, он почти забывал о затянувшемся присутствии, которое не давало покоя, словно назойливая муха.

В конце концов, он устал ходить по тонкому льду и решил, что достаточно засиделся под прицелом. Если за ним кто-то следил, то пришла пора узнать кто. Робаут расстегнул пистолетный ремень и положил кобуру на палисандровую поверхность стола, прежде чем покинул “Ренард”. Он наугад выбрал один из арочных выходов с посадочных палуб и направился на прогулку. Каждый раз, подходя к перекрёстку, лестничной клетке или молитвенной дороге в темплум, он выбирал наименее привлекательно выглядевший или лишённый всех обозначений путь.

Спустя несколько минут он безнадёжно заблудился в лабиринте тускло освещённых проходов с сетчатыми стенами и стальным полом. Под потолками сводчатых келий собирался пар, в разрывах между проходами и частично открытых вакууму отсеках образовывался лёд, и талая вода бежала по металлическим желобам. Робаут шёл в темноте, в тенях и при свете нависавших вентиляционных башен, которые извергали пламя в системы отопления.

Он поражался огромным залам с шестерёнками, приводимыми в движение поршнями, каждый из которых был больше ноги “Владыки войны”; ревущим машинам с соединительными штангами и муфтами, которые то раздвигались, то сдвигались, как ножницы, словно руки молотилки или вёсла древней триремы Макрагга. Немногочисленные встреченные им техножрецы в основном не обращали на него внимания или направляли подальше от областей с высокой радиацией или от какой-то другой неизвестной ему опасности.

Блуждая между бесконечными рядами колоссальных цилиндрических башен, напоминавших зернохранилища, он почувствовал сильный сальный запах большого количества еды, и понял, что смотрит на пищевые запасы “Сперанцы”. Робаут направился по поднимавшейся дорожке между башнями и, наконец, достиг зала, заполненного отвратительными запахами и едкими парами, от которых заслезились глаза. Вдаль простирались три десятка огромных котлов в двести метров диаметром, заполненные серо-бурой массой из переработанной материи, заменителей мяса, белковых паст и сложных углеводных добавок.

Сервиторы на репульсорных дисках парили над вязкой мульчей, погружая шесты для пробы в глубокие слои или удаляя загрязнители. Робаута едва не стошнило от увиденного, и он покинул зал, поворачивая наугад и всегда выбирая маршрут без обозначений.

Ощущение, что у него мишень на спине или что удавка медленно затягивается, становилось всё сильнее, и ему приходилось бороться с желанием повернуться и попытаться мельком увидеть преследователя. Не важно кто или что положило на него глаз, скоро он всё узнает.

Он проходил мимо святилищ Омниссии, Императору и ещё кому-то непонятному. Некоторые казались немногим больше, чем клятвенными подношениями какому-то воплощению, которое можно было с натяжкой принять за один из аспектов Бога Машины, в то время как другие выглядели слишком пугающими для Культа Механикус.

Очевидно, что некоторые являли собой всего лишь некую форму жалкого протеста, хотя другие казались зловещими, особенно подвешенные на специальных механизмах предметы, на которые Робаут не хотел задерживать взгляд. Встречались и новые святыни Авреема Локка и его апостолов: Красного Разрушителя, Вернувшегося Ангела, Благословлённого Хоука и Койна Раненого.

Робаут покачал головой от нелепости этих последних святилищ, Вен Андерс и капитан Хокинс рассказали ему правду о соотечественниках Авреема Локка. Но везде, где у людей не оставалось надежды, они творили свою собственную. Даже в самые тёмные времена человеческий разум способен зажечь свет.

Он прошёл под высокой стрельчатой аркой и оказался в длинном молитвенном нефе, заполненном скульптурами: расположенные в два ряда адепты Культа Механикус в мантиях смотрели друг на друга вдоль всего зала. Каждая была примерно в десять метров высотой и их выступающие поверхности покрывал толстый слой пыли, как и тесно подогнанные шестиугольные плитки пола. Робаут вспомнил своё появление на борту “Сперанцы” и как магос Блейлок сопровождал их к архимагосу Котову по Адамантовому Киворию. Статуи являлись невероятно великолепными скульптурными воплощениями величайших умов Механикус.

Кем были эти фигуры?

Они были людьми, чьи труды устарели или были превзойдены?

Глубокая печаль наполнила Робаута, пока он медленно шёл между статуями забытых магосов, гадая, почему это место больше не посещали и покинули. Он остановился возле магоса в мантии и всмотрелся в тени под капюшоном.

– Кто вы? – спросил Робаут, эхо его голоса поглотили века пыли. – И что вы сделали? Кто-то решил, что вы были достаточно важной, чтобы заслужить статую.

Статуя спокойно смотрела на зал, и Робаут опустился на колени возле резной мемориальной доски на постаменте и вытер пыль.

– Магос Вахихва из Фарсеса, – произнёс он. – Остальные на корабле может и забыли о вас, но я буду помнить. Я узнаю, кем вы были и сделаю всё, чтобы не забыть вас. Я знаю, что Механикус говорят, что никогда ничего не удаляют, но “не удалять” не значит “помнить”.

Робаут встал и посмотрел на непостижимое лицо магоса Вахихвы, и непреодолимое чувство покоя нахлынуло на него. Он улыбнулся и провёл рукой по волосам, прежде чем поправить китель и стряхнуть случайные пылинки с манжет:

– Ну и время вы выбрали, чтобы показаться, – сказал он.

– Ты знал о моём присутствии? – спросил голос с хриплым лирическим тембром, который он не слышал много лет. Он закрыл глаза и повернулся, наслаждаясь интонациями, бросавшими вызов акустике зала и резонировавшими по всему помещению.

– Знал, но только потому, что бывал среди вашего народа прежде, – ответил Робаут, наконец, открыв глаза. – Надеюсь, что эта встреча пройдёт столь же приятно и мирно, как и последняя.

Напротив него стояла женщина в доспехах, которые выглядели сделанными из керамики и алебастра. Она была высокой и худой, тело казалось привлекательным и одновременно всё же не вписывалось в привычные женские пропорции, как их видел разум. Шлем с выступами, похожими на оленьи рожки, стоял на постаменте статуи позади неё, и он не мог не заметить полированный пистолет на бедре и длинный усыпанный драгоценностями меч в ножнах за плечом.

– Я не собираюсь убивать тебя, – сказала она.

– Это успокаивает, – ответил Робаут с тем, что как он надеялся, являлось его самой обаятельной улыбкой. По большому счёту он сам подстроил эту встречу, хотя только теперь начал понимать дразнящее знакомое чувство, которое ощутил на посадочной палубе.

Лицо эльдарки было скульптурно идеальным, привлекательной пропорциональной овальной формы с большими глазами и взъерошенной копной алых волос, переплетённых сверкающими камнями и золотыми бусинками. Губы были приятного синего оттенка, но плотно сжаты, что заставляло её казаться излишне сердитой.

На самом деле теперь, когда он присмотрелся, то увидел, что казавшееся спокойным лицо на самом деле скрывало крепко сдерживаемый гнев, и прямо за ним кипела ледяная ярость. Несмотря на её прошлые слова Робаут резко засомневался в мудрости своего решения.

Он неуверенно шагнул назад к магосу Вахихве, когда эльдарка подошла к нему с плавной текучестью, не оставляя за собой никаких следов в пыли.

– Ты – Робаут Сюркуф, – сказала она, не задавая вопрос.

– Да.

– И ты был на борту корабля-мира эльдаров.

– Да.

Она остановилась перед ним, когда он упёрся спиной в постамент магоса Вахивхы. Её дыхание было противоречивым сочетание тёплого мёда и острого лимона:

– Ты понимаешь, насколько редко кто-то из твоего вида ступает на мир-корабль?

Наконец, вопрос.

– Да, Ирландриар из Алайтока рассказывал мне об этом.

– Алайтока? Да, в этом есть смысл, – сказала она, склонив голову на бок и посмотрев на него странным взглядом, словно часть головоломки встала на место. – Его народ всегда был глупо доверчивым. Слишком любят выбирать золотую середину вместо того, чтобы действовать прямо.

– Вы знаете, кто я, – отважился задать вопрос Робаут, – но кто вы?

– Бьеланна Фаэрэлль, ясновидица мира-корабля Бьель-Тан, – ответила она, а затем произнесла последовательность звуков, напоминавших начальные такты песни, и Робаут понял, что она говорила на родном языке. Он прокрутил услышанные звуки в уме и сравнил с человеческой версией имени, которое она произнесла, увидев воспоминания о печальных вечерах, проведённых в лесу кристаллических деревьев, напоминавшие странные гуманоидные фигуры.

– Прекраснейший свет… далёких солнц? – рискнул он.

Её глаза расширились, и он рассмеялся над её удивлением:

– Мы не все варвары, знаете ли, – сказал он. – Некоторые из нас даже моются.

Бьеланна проигнорировала сарказм и спросила:

– Алайтоки научили тебя нашему языку?

– Ирландриар научил меня отдельным словам, – скромно ответил Робаут. Ему было далеко до того, чтобы говорить свободно, но он и не был невеждой в элементарных основах языка эльдаров.

– Как хозяин, который учит свою зверюшку сидеть или просить, – произнесла Бьеланна.

Робаут почувствовал гнев:

– Скорее как наставник, обучающий новичка, – произнёс он на разговорном эльдарском.

Она презрительно рассмеялась и покачала головой:

– Никто из твоего вида не может овладеть языком эльдаров, максимум – прохрюкать нескольких простых фраз. И твоя аналогия ошибочна, потому что подразумевает, что новичок может стать наставником. Ничего подобного.

– Я слышал другое, – сказал Робаут, утомлённый её снисходительностью и решив сменить тему. – Почему вы напали на наш флот в Шраме Ореола?

Её лицо немедленно изменилось, тонкие пальцы сжались в кулаки:

– Какой у меня был выбор? – прорычала она, безмятежно красивое, как у фарфоровой куклы лицо в мгновение ока исказил раздражённый гнев. – Я следовала путями пряжи и видела, к какому злу могут привести ваши глупые поиски.

Робаут изо всех сил пытался следовать её логике. – Вы говорите, что уничтожили наши корабли из-за того, что мы могли сделать?

Бьеланна покачала головой и раздражённо прошептала:

– Вы монкеи столь ужасающе невежественны в природе причинно-следственных связей – удивительно, что ваш вид вообще ещё не вымер. Вы спотыкаетесь в космосе, словно своенравный ребёнок, который кричит и вопит, когда вселенная не подчиняется его прихотям, и закрываете глаза на неприятные вам последствия.

Её глаза заблестели, и Робаут вспомнил, как Ирландриар говорил ему, что ясновидцы были сильными воинами-псайкерами, столь же сведущими в искусствах смерти, сколь и в искусствах предсказания.

Снова Робаут понял, что позволил внешности женщины помешать увидеть правду, что она была не тем, кем казалась. В случае Линьи это обернулось небольшим конфузом и уроком смирения. Здесь это могло убить его.

– Что же, по-вашему, мы собираемся сделать? – спросил он.

Она вздохнула и сказала:

– Это всё равно, что объяснять симфонию птеробелке.

– Попробуйте, я умнее, чем выгляжу.

– Это то, что вы ищите, – начала Бьеланна. – То, что может снова зажечь умирающие звёзды и создавать целые звёздные системы. Оно может разрушать время и пространство и смеяться над танцем вселенной. Ты и в самом деле думаешь, что ваша самонадеянная раса дикарей готова стать хранителями такой вещи?

– Пожалуй, нет, – ответил Робаут. – Но если она так опасна, почему вы просто не пойдёте и не заберёте её или не разрушите, если она слишком опасна, чтобы существовать?

Её едва заметное колебание ответило на все его вопросы.

– После сражения в Шраме Ореола капитаны считали, что вы сбежали, но вы не сбежали, не так ли? – спросил Робаут. – Ваш корабль, по-видимому, был уничтожен, и чтобы выжить вам пришлось перейти на “Сперанцу”. Именно вы убивали рабочие бригады ниже ватерлинии.

– Ваши безумные поиски в неизвестное стоили жизней эльдаров, почему меня должны волновать жизни их убийц? Почему ничего незначащие души-искорки должны иметь значение для меня, когда твой вид собирается убить моих детей до их рождения?

Робаут выдержал её яд, хотя так и не понял причину гнева. Во многом это они оказались горькой злобой, приписываемой эльдарам имперской пропагандой, но последние слова вызвали неподдельный интерес:

– Убьём ваших… кого? – спросил он. – Мы не убивали детей.

– Не лично вы, но возможность их рождения исчезает, – ответила Бьеланна. – С каждой секундой вашего путешествия к этому морайдиин миру их жизненная нить из будущего в настоящее становится всё призрачнее.

– Морайдиин? Я не знаю, что это значит. Вы о мире-кузне Телока?

– Телок – это один из ваших людей-машин?

– Вы не знаете?

На её лице мелькнула мельчайшая эмоция, и для любого человеческого выражения это ничего не значило бы – мускульный спазм или нервный тик – но для лица эльдара это было равносильно невольному признанию вины убийцей.

Неожиданно Робаут понял:

– Вы – ясновидица, но вы лишились силы, не так ли? Дело в этом регионе космоса и Дыхании Богов. Сделанное им с Арктур Ультра мешает вам видеть будущее, не так ли?

Она шагнула так быстро, что движение было похоже на пропущенное изображение на пиктере. Вот она стоит перед ним, а мгновение спустя он прижат к постаменту магоса Вахихвы рукой в грудь и мечом у горла. Яркие, как фосфор блуждающие огоньки танцевали в её овальных зрачках, и Робаут почувствовал горький пепельно-холодный привкус психической энергии во рту, который заполнила медная слюна.

– Показать тебе мою силу? – спросила она, голос утратил былое лиричное звучание и от этого стал ещё страшнее. – Мне сжечь примитивный мозг в твоей башке или проклясть твою душу на вечное блуждание в пустоте? Мне сплавить плоть с костей в пламени или просто перерезать горло и наблюдать, как ты истечёшь кровью? Я могу оборвать твою жизнь в мгновение ока, и ты говоришь, что я лишилась силы?

Робаут задержал дыхание, когда взгляд Бьеланны впился в него, гипнотические вспышки в глазах эльдарки росли, пока не засияли, как два озера звёздного света.

– Покажи мне всё, что знаешь об этом Телоке, – приказала Бьеланна, и Робаут почувствовал её присутствие внутри черепа, словно рука в шёлковой перчатке поглаживала поверхность разума. – Ты расскажешь мне всё об этом путешествии. И затем ты вернёшься к своим дружкам-монкеям и забудешь о нашей встрече.

Робаут кивнул, словно это было самым разумным предложением.

– И когда мне потребуется агаит, ты станешь спрятанным клинком в моей руке.

– Да, – сказал он. – Стану.

Микроконтент 20

Любые страхи, что достигнув цели, Котов разочаруется тем, что обнаружит в конце пути, полностью улетучились за последние три дня. Последний отрезок пути к миру-кузне Телока сопровождался сенсорной перегрузкой уникальными астрономическими явлениями. Не только звёздные системы вокруг мира-кузни располагались теснее, чем любое виденное Котовом скопление систем, но и пояс Койпера, планетарные тела и поля астероидов в центральной системе двигались по орбитам с такой точностью, словно спроектированные атомным часовщиком.

Система – Котов продолжал настаивать не давать ей имя – включала двенадцать планет, каждая располагалась на равном расстоянии от внутреннего и внешнего соседа. Все имели состав и размеры примерно как у Терры, кроме трёх газовых гигантов в центральном поясе, между которыми в мерцающих завесах выброшенной материи и льда располагались обширные области астероидных полей.

Они напоминали каменные обломки на полу мастерской скульптора, выброшенные части какого-то огромного, но ещё не законченного инженерного проекта. В системе царил такой необычный порядок, что даже Виталия Тихона удалось уговорить отойти от постели дочери для проведения звёздного анализа и составления новых картографических схем. Хотя каждая секунда вдали от Линьи раздражала почтенного астронома, даже он оказался очарован головокружительной ветвистостью системы.

Мостик “Сперанцы”, обычно представлявший собой место непрерывных входящих и исходящих потоков бинарного кода, сакральных песнопений и звуков работавших сервиторов, теперь окутывала почтительная тишина. Хотя никто удостоенный членства в Культе Механикус не верил ни в одно божество кроме Бога Всех Машин, было трудно не задуматься о руке божественного творца в астрономической архитектуре этой звезды и её миров.

Даже солнечный ветер был прекрасен.

Аугмитеры “Сперанцы” обработали вспышки и волны электронов и протонов из верхних слоёв атмосферы звезды, и обычно хаотическое взаимодействие частиц предстало геомагнитной симфонией. Это был водопад идеально модулированных целых чисел, который для неаугметированного уха звучал тихим прибоем на пляже, но для улучшенных слуховых имплантатов Механикус стал гармоничным взаимодействием совершенных чисел, спиральных схем и волновых звуков, столь же красивых, сколь и искусственных.

Голографические проекторы показывали двенадцать миров системы в плавающих завесах света, вместе с позициями флота и поступающими данными от носовых ауспиков “Сперанцы”. Проекторы обозначили каждую из планет разными цветами, отображая особые атмосферные, геологические и климатологические системы.

Азурамаджелли проложил астронавигационные курсы для флота Котова таким образом, чтобы вывести “Сперанцу” на нисходящую орбитальную траекторию и получить максимальное удобное защитное положение, но и не демонстрировать открытую враждебность. Все суда двигались в плотном построении, а три оставшихся военных корабля заняли оборонительные позиции. “Дитя Луны” и “Дитя Гнева” прикрывали фланги “Сперанцы”, а “Мортис Фосс” держался в кильватере, готовый открыть огонь. Остальная часть флота Котова, топливозаправщики, вспомогательные суда и перерабатывающие корабли, рассредоточились выше, готовые собраться для обороны при первых признаках угрозы.

Виталий Тихон работал вместе с Азурамаджелли, и хотя при первой встрече его дочь нашла ошибку в расчётах магистра астронавигации, тот выразил глубокое сожаление о ранении госпожи Тихон.

Криптаэстрекс стоял напротив Азурамаджелли и Виталия, благодаря манифольдной связи с носовыми кузнями магоса Тарентека он следил за непрекращавшимися ремонтными работами по всему ковчегу. Несмотря на глубокое недоверие Котова к уступкам Авреему Локку, на которые его вынудили пойти, Криптаэстрекс докладывал, что новое активное сотрудничество Механикус и крепостных уже приносило дивиденды в производительности и эффективности.

Магос Блейлок ходил среди магосов и сервиторов, словно взволнованный учёный на квалификационном экзамене, оценивая их работу, предлагая советы по высшим аналитическим методам или уточняя детали бинарного кода. Наблюдавший за работой фабрикатус-локума Котов заметил здесь нечто большее, чем простую преданность долгу.

Отвлекаясь от любопытного поведения Блейлока, Котов переключил внимание на мир, занимавший центральное положение на обзорном экране. Мир-кузня Телока купался в настолько прекрасном фиолетовом тумане северного сияния, что только последователи Машины могли оценить всю его красоту. Мерцающая корона являлась побочным продуктом невероятно огромного производства энергии в планетарном масштабе. Котов и раньше видел подобный туман вокруг миров-кузниц, но никогда столь яркий и на таком стабильном уровне. Количества производимой энергии было достаточно, чтобы обеспечить мануфактуры, по крайней мере, шести производственных хабов уровня экзактис прима.

Планета была примерно в два раза тяжелее Марса и имела пригодную для дыхания атмосферу. Геологический состав оставался неизвестным, как и что-либо о состоянии поверхности. Первоначальные исследования оказались раздражительно неопределёнными и состояли из противоречивых инфопотоков. Ауспики то показывали планету, старение которой протекало с естественной или немного увеличенной скоростью, то повторяли данные Виталия Тихона с Гипатии со следами геологического регресса. И всё же сколь безумными не казались такие данные, Котов уже почти привык к встречам с необъяснимым. В конце концов, разве Дыхание Богов не переделало Арктур Ультра и не преобразовало её из мёртвой системы в будущем пригодную для жизни?

Побочные эффекты такой головокружительно сложной звёздной инженерии оставались тайной, и пространство, где произошло такое событие, было обязано подбрасывать аномалии в течение многих грядущих веков. И всё же несмотря на то, что разум сумел справиться с когнитивным диссонансом физически невозможных пространственных аномалий, Котов не мог окончательно избавиться от чувства, будто что-то было если и не совсем неправильно, то, по крайней мере, не настолько правильно, как ему хотелось.

Он отбросил неприятные мысли, ощущая растущее волнение в инфотоке, пока ноосферный значок расстояния приближался к высокой орбите. Как бы Котов не объяснял биологические реакции своего мозга, он не мог подавить чувство, что сюда его привела судьба. Он вспомнил мрачные моменты позора и отчаяния, когда пал второй из его миров-кузниц, и он проклинал Омниссию за то, что тот покинул его. Но это унизительное страдание обернулось обнаружением “Сперанцы”.

Из пепла растоптанной гордыни пришло спасительное понимание, что всё пережитое им на пути служения Богу Машине было испытанием. Отчаяние сменилось надеждой и вновь обретённой преданностью Омниссии.

Именно оно и привело его сюда к невероятным и невообразимым чудесам, вновь связав с прошлым и даровав возможность строить будущее.

Единственным, что портило столь прекрасный момент, было присутствие Галатеи.

Гибридный машинный интеллект бродил по мостику, как охотящийся паукообразный, перемещаясь между завесами света, которые показывали двенадцать планет, и изучая каждую из них. Котов заметил, что изучение было поверхностным, словно Галатея заранее знала, что увидит. Он почувствовал тревогу при виде демонстративной беспечности Галатеи, найдя в её прогулке сходство со странным поведением Блейлока.

Галатея заявляла, что хотела убить архимагоса Телока, но Котов больше не верил этому. Несмотря на все её претензии на человечность и растущую отдалённость от человечности Котова, ложь Галатеи больше не звучала убедительно. Что-то другое лежало в желании машинного интеллекта воссоединиться с Телоком, и эта неизвестная переменная грызла Котова, словно зловредный скрап-код.

Блейлок прекратил прохаживаться среди магосов и вернулся на пост рядом с командным троном Котова. Группа карликов-сервиторов суетилась возле него, таща шланги и шипящие регуляторы.

– Вы на это надеялись, архимагос? – спросил Блейлок.

Отбросив мысли о Галатее, Котов ответил:

– Это больше, чем я мог надеяться, Таркис.

Блейлок медленно кивнул:

– Должен признаться, что сомневался в мудрости этих поисков. Я верил, что ваши причины были мотивированы гордостью и отчаянием, но теперь, когда мы здесь… я…

Котов посмотрел на фабрикатус-локума, удивлённый нехарактерной для того неспособностью подобрать слова и откровениями. Он давно знал о сомнениях Блейлока, но полагал, что они ушли после прогулки по молитвенному пути. Лицо Блейлока давно исчезло в механических имплантатах, и по нему было невозможно понять психологическое состояние, но рябь ноосферной ауры ясно свидетельствовала о терзавших магоса противоречиях, как у попавшей в бесконечный цикл машины, которая пыталась согласовать два противоречащих диска с доктринами.

– С вами всё в порядке, Таркис?

Блейлок не ответил и Котов собрался повторить вопрос – хотя он прекрасно знал, что Таркис должен был услышать его – и получил ответ, который, пожалуй, ожидал меньше всего.

– Не знаю, – ответил Блейлок с обезоруживающей честностью.

– Не знаете? Мы окружены чудесами, которые ни один жрец Марса не видел тысячи лет, мы у самой цели наших поисков и вы не знаете в порядке ли вы? Вы удивляете меня, Таркис.

– Отчасти проблема именно в этом, – сказал Блейлок, покачав головой, словно избавляясь от какого-то раздражающего кода. – Никто с Марса не был здесь тысячи лет и всё же я чувствую, что это расположение звёзд и планет мне почему-то знакомо.

– Вы чувствуете, что знакомо? – спросил Котов.

– Извините, архимагос, но нет никакого другого слова в моём словаре, которое подходит к ситуации. Я чувствую, что уже видел эти звёзды прежде. И это ощущение у меня не в первый раз.

– Когда оно появилось у вас в первый раз? – спросил Виталий, покинув хаб астронавигации.

– Прямо перед тем, как энергетический выброс с этой планеты достиг “Томиоки”, – ответил Блейлок.

– Интересно, – сказал Виталий. – Поскольку я отметил большое сходство в подобном расположении планет и астрономическом/временном взаимодействий с архивной монографией об идеальной звёздной геометрии, загруженной магосом Альхазеном из Сабейского залива. Вашим бывшим наставником и если не ошибаюсь, кем-то вроде евангелистского последователя архимагоса Телока.

Блейлок замолчал, подключаясь к своей внутренней базе данных.

– Нет, вы ошиблись, магос Тихон, – произнёс он. – Я знаком со всеми материалами, переданными магосом Альхазеном в Марсианский Табуларий Монс. Он не предоставлял такой монографии.

Котов разделял удивлённое выражение Виталия.

Как только Виталий упомянул монографию, Котов восстановил её из архивов “Сперанцы” и мгновенно усвоил содержание. Как и следовало ожидать, выдвинутые Альхазеном постулаты оказались близки, а в некоторых случаях идентичны звёздным данным, отображаемым на командном мостике.

То, что Блейлок, похоже, не знал об этом, было настолько близко к невозможному, насколько Котов мог представить.

Прежде чем он сумел получить ответ на этот вопрос, каждый голографический экран на мостике замерцал и погас от входящего сообщения с планеты внизу. “Сперанца” выгружала стандартные запросы и протоколы приветствия Механикус с тех пор как вошла в систему, но до сих пор всё это игнорировалось.

Над каждым голографическим хабом появился вращающийся символ из восьми тел, которые напоминали расплавленные скалы или кружащийся вихрь, который можно было принять за огонь. Котов никогда прежде не видел это изображение, но узнал руку Механикус в его построении, золотое сечение проводило линию через каждый угол фигуры и предавало в целом привлекательно упорядоченную форму.

– Космический корабль “Сперанца”, говорит мир-кузня Экснихлио, – произнёс автоматический вокс. – Приготовьтесь к загрузке данных.

– Из ниоткуда, – сказал Виталий, переведя название на низкий готик.

– Экснихлио, – начал Котов, вставая с командного трона. – Говорит архимагос Котов, верховный лорд Марса и генерал-эксплоратор этой экспедиции. Имею ли я честь обращаться к архимагосу Веттию Телоку?

Котов собрался повторить вопрос, когда изображение извивавшихся фигур сменили сложные навигационные точки, прокладывавшие узкий полётный коридор сквозь насыщенную электричеством атмосферу. Только корабль со сравнительно малым тоннажем сможет совершить полёт по такому коридору, и даже поверхностный анализ данных свидетельствовал, что будет чрезвычайно опасно отклоняться от предписанного пути.

– Посадочные координаты, – сказал Азурамаджелли. – Старый формат, но вполне ожидаемый для мира без гексаматических улучшений.

Котов кивнул, испытывая сильнейшее предвкушение при мысли о том, что ступит на мир-кузню Телока. Путешествие в феодальное владение другого магоса всегда было очень важным событием, шансом обменяться данными, рассмотреть новые направления в интерпретации технотайн, обменяться услугами и информацией для продолжения поиска знаний. Что он мог узнать на мире архимагоса, свободного от порицаний коллег и ограничений универсальных законов?

– Архимагос? – спросил Блейлок. – Ваши приказы?

– Отправьте сообщение сержанту Танне, – ответил Котов. – Мне нужен “Барисан”.

Все следы пребывания людей в этом месте удалили, и оно вернулось к своему прежнему заброшенному состоянию. Остатки самогонного аппарата Хоука также убрали, а его части выбросили в утилизационные воронки. Люминесцентные сферы в нишах потускнели, и изображения святых окутали тени. Исмаил увёл Авреема в святилище ниже ватерлинии, оставив Тота Мю-32 заканчивать погребение Расселаса Х-42.

– Лучше бы Авреем вообще тебя не находил, – произнёс он, кружа вокруг дремлющего убийцы.

Облачённый в чёрное с ног до головы аркофлагеллант сидел в металлическом капюшоне, под гладкой поверхностью успокаивающего шлема мерцал свет, как в неисправной лампе. Картины имперских святых и божественных видений сменяли друг друга пред взором Х-42, сохраняя его погружённым в состояние вечного блаженства.

Учитывая истории, которые Тота Мю-32 знал о кровавом правлении кардинала Колосажателя, это судьба оказалась гораздо милосерднее участи его жертв. Мышцы аркофлагелланта подёргивались, когда случайные синапсы вспыхивали и искрились в мозгу, являясь неизбежным результатом удара меча по черепу.

– Интересно, как повлияли ранения на видения в твоей голове? – задался вопросом Тота Мю-32. – В любом случае я надеюсь, что они причиняют тебе боль. Ты должен страдать за свои деяния. И как только этот зал закроют, ты будешь страдать от них до скончания дней “Сперанцы”.

Тота Мю-32 продолжил кружить вокруг аркофлагелланта, проверяя, что каждый ограничитель плотно приложен, а каждый успокаивающий соединитель прочно закреплён. Он проверил каждый позвоночный шунт, каждый корковый ингибитор и каждый неврологический блокиратор.

Убедившись, что всё в порядке, он запустил последнюю диагностику успокаивающих механизмов, собираясь удостовериться, что оборудование функционирует в пределах допустимых эксплуатационных параметров. Подключённое напрямую к энергосистеме “Сперанцы” и обладающее многократными резервными системами оборудование сможет сохранять целую армию аркофлагеллантов в состоянии покоя дольше, чем вероятно просуществует сам ковчег Механикус.

Тота Мю-32, пятясь, вышел из зала, несмотря на все только что предпринятые им предосторожности и проверки он не хотел поворачиваться к киборгу-убийце спиной. Он остановился перед переборкой в дормис-палату, и в этот момент из неё повеяло холодным воздухом, словно последним вздохом уснувшего хищника, который просто погрузился в зимнюю спячку, чтобы затем снова выйти на охоту.

Расселас Х-42 по-прежнему сидел неподвижно, сгорбленная статуя в клетке убийства и ужаса. Даже во сне он излучал ужасную опасность. Хотя аркофлагеллант просто не мог быстро сломать психические оковы, Тота Мю-32 почти ожидал, что существо на прощание поднимет голову.

Аркофлагеллант дёрнулся и под шлемом замерцал свет.

Тота Мю-32 стукнул рукой по скрытому дверному механизму, и тяжёлая переборка опустилась со звучным лязгом запирающихся замков. В центре двери виднелся засохший кровавый отпечаток ладони и Тота Мю-32 положил на него свою руку, зная, что он принадлежал Авреему.

Этот след вместе с кодовым словом заставил замки открыться и запустил последовательность реактивации Х-42. Тота Мю-32 плюнул на пятно и стал тереть рукавом мантии по отслаивавшейся крови, пока она полностью не исчезла. Бросив последний взгляд на пустой зал, Тота Мю-32 увидел только сотни чёрных металлических черепов вдоль стен. Храм, тюрьма, гробница – каждое из этих слов подходило для погребённого внутри чудовища.

Мерцающий код корчился в стенах, фрагментарные бинарные остатки информации некогда следовавшей сквозь этот зал в неизвестном направлении. Большая его часть деградировала до вопящей тарабарщины, и скоро он снова исчезнет в ноосфере.

Тота Мю-32 повернулся и вышел из зала, оставив люминесцентные сферы светить до тех пор, пока окружающий помещение код наконец-то не исчезнет. Пустые глазницы ухмылявшихся черепов мерцали умирающим кодом, словно только они являлись хранителями тайны, которую хотели рассказать, но поклялись вечно хранить.

Как и Тота Мю-32 они знали, что некоторые двери лучше держать закрытыми.

Но также они знали, что некоторые двери невозможно закрыть навсегда.

Подобно мифическому фениксу “Барисан” восстал из возрождающего пламени сильнее, чем раньше. Полученные на Катен Вениа повреждения почти полностью исчезли благодаря ритуальному богослужению магоса Тарентека и армии его ремесленников. Компрессионные переломы пластин корпуса отремонтировали, повреждения от столкновения с поверхностью устранили, а торсионное скручивание в спинном хребте выпрямили.

Во всех отношениях корабль стал как новый, столь же идеальный, как в тот день, когда его корпус выковали в кузне-комплексе горы Тиррения. Тарентек видел печать генерал-фабрикатора и приложил максимум усилий в восстановлении работы выдающегося марсианского мастера металла и духа. “Барисан” сильно пострадал в катастрофе и дух-машина превратился в злого и загнанного в угол зверя, но Тарентек, в конце концов, сумел завоевать его доверие высочайшим искусством и преданностью слуг.

Танна чувствовал, как десантно-штурмовой корабль отвечал на каждую команду, словно они летали вместе несколько веков. Нельзя сказать, что они стали единым целым и “Барисан” перестал относиться к нему, как к мелкому биологическому раздражителю, но, по крайней мере, между ними установилось уважение.

– Корабль полностью выздоровел, – произнёс архимагос Котов, сидевший рядом с Танной в кресле второго пилота.

Танна коротко кивнул и ответил:

– Я благодарен магосу Тарентеку за это.

Вид сквозь фонарь кабины представлял собой буйную смесь подёрнутых вспышками молний скоплений облаков и мерцавших геомагнитных бурь, которые сталкивались, взрывались, грохотали и сверкали измученными энергиями. Столбы плазмы и раздвоенные узоры вертикальных молний создавали ощущение, что “Барисан” уклонялся от грозового шквала зенитного огня.

– Это всё равно, что сразу попасть под сто гроз, – сказал Танна, когда растущая волна давления врезалась в фюзеляж.

– Это – не гроза, – заметил Котов, пока Танна выравнивал курс полёта.

– Тогда, что это?

– Неизбежное последствие производства энергии в планетарном масштабе, – ответил Котов, указывая сквозь покрытый полосами влаги фонарь кабины на неподвижно висевшее в небесах огромное и похожее на дирижабль устройство. Вздымающийся корпус объекта окутывали дуги фиолетово-янтарных молний, которые сверкали вдоль толстых металлических кабелей, свисавших с нижней половины дирижабля и напоминавших якоря на цепях, исчезавшие в клубящихся облаках заряженного пара.

– Что это? – спросил Танна, когда необычное парящее устройство скрылось за облаками.

– Как мне представляется, это своего рода накопитель энергии, – восхищённо ответил Котов. – Похоже, каждая машина или храм на поверхности планеты производят электроэнергию в невероятных количествах, что и создаёт всевозможные искажения в верхней атмосфере. Подозреваю, Телок открыл способ использовать то, что обычно считалось бесполезными побочными продуктами производства.

– Дыхание Богов требует столько энергии?

Котов ответил не сразу:

– Невозможно знать энергетические потребности того, что до сих пор находится за пределами нашего понимания, – сказал он. – На самом деле меня поражает, что одна планета может обеспечить мощности для чего-то способного к такому невероятному преобразованию материи и энергии.

Новый энергетический разряд покачнул “Барисан”, и Танна повернул нос корабля против часовой стрелки, когда пара гигантских дирижаблей поднялась впереди сквозь облака пара. На этот раз их удалось рассмотреть получше, и Танна понял, что они представляли собой немногим больше, чем огромные пузыри ребристых металлических волокон, удерживаемые сеткой, и увешенные медными и латунными механизмами, которые вращались и потрескивали.

Танна направил корабль вниз, спускаясь по спирали и следуя замысловатому маршруту на поверхность. Если бы он лично не видел атмосферные эффекты, то решил бы, что их специально вели как можно запутаннее.

– Должен быть более лёгкий путь к поверхности, – сказал он скорее себе, чем Котову.

– Вы правильно следуете координатам точек маршрута?

Танна даже не удостоил его испепеляющего взгляда:

– Вы уже знали, если бы не следовал, и орали бы на меня.

– Ваше замечание услышано, брат-сержант.

– Координаты точек маршрута верны, но меня беспокоит, что мы обнаружим в конце путешествия.

– Вы подозреваете опасность?

– Я всегда подозреваю опасность, архимагос. Поэтому я ещё жив.

– Если бы Телок хотел убить нас, то мог бы найти способ проще, чем направлять в грозовой фронт.

– Возможно, у него есть причины увидеть нас живыми на поверхности.

– Какие, например?

– Не знаю, – заявил Танна. – Здесь вы Механикус. Это ваша экспедиция.

– Мы – соратники-крестоносцы, брат-сержант, я думал, что вы поняли это, – сказал Котов. – Разве вам не приходило в голову, что я мог взять сколько угодно транспортов Механикус для путешествия на поверхность? Пусть я и загрузил маршрут, который нам прислал Телок, но я выбрал вас, чтобы вы доставили меня на эту историческую встречу, потому что я ценю то, что вы олицетворяете. Вы – Императора, я – Механикус. Два аспекта Империума работают вместе. Наше единство символизирует цель нашего священного путешествия на этот мир.

– И когда направляешься в неизвестное всегда неплохо иметь за спиной отделение Чёрных Храмовников.

– Не без этого, – согласился Котов, и Танна едва не почувствовал такое же волнение, как и главы экспедиции.

Несмотря на все потери, они всё же добрались живыми до места назначения.

Атмосфера стала тоньше, и из облаков появились размытые массивные силуэты: огромные градирни изрыгали ядовитые газы с поверхности планеты, а низкие и широкие трубы выбрасывали в небеса потоки зелёного огня. Дуги статики затрещали в воздухе, словно фейерверки на триумфальном параде, и почти каждая панель ауспика зашипела помехами. Всё больше дирижаблей проплывало мимо “Барисана”, они парили сотнями, напоминая цветущих медуз в разбухшем океане. Корабль летел всё ниже и всё больше колоссальных зданий – если это были здания – появлялось из облаков.

Танна увидел высокие стальные конструкции, окружённые кольцами энергии; потрескивающие колонны в сотни метров диаметром и вонзавшиеся в экзосферу пирамиды с основаниями в тысячу миль шириной. Это было похоже на полёт над собранными городами-ульями, которые отбросили индивидуальность и просто слились в одну непрерывную планетарную кору из стали и укрощённого огня. В десятках тысяч метров под “Барисаном” небоскрёбы тесла-трансформаторов соперничали за свободное место среди необъятных силовых куполов и огромных конденсаторных колонн.

Вся поверхность представляла собой сверкавший сетчатый узор из молний, которые вырывались из поднятых медных шаров размером с боевые сферы крутов и протягивались дугами из конических башен, обрамлённых стометровыми шпилями. Потоки света текли сквозь угловатое скопление огромных структур, словно планета была организмом со светящейся кровью. Струйки тёплого дождя побежали по фонарю кабины, пока Танна снижал корабль, следуя недавно появившимся на планшете авионики графическим символам посадочных маяков. Погрешность была минимальной, и Танна понял, что его подозрения о существовании более простого способа достигнуть поверхности оказались ошибочными.

Он указал на огромные башни в форме воронки, вздымавшиеся по обеим сторонам от их курса, словно направляющие, защищавшие от снега на взлётно-посадочной полосе. Каждую венчала фланцевая пасть, выдыхавшая полные лёгкие облаков и пара.

– Об этих атмосферных машинах вы говорили? – спросил он.

Котов едва мог оторвать взгляд от великолепного зрелища колоссального промышленного города размером с планету и нечеловечески огромных конструкций, между которыми они летели, но коротко кивнул:

– Да, полагаю, что это они, – сказал он. – Видны признаки ранних СШК универсальных трансляторов, и, похоже, они делают воздух пригодным для дыхания. А что с ними не так?

– Эти башни создают стабильный коридор спокойного воздуха для полёта корабля.

– Я снова спрашиваю, что с ними не так?

– То, что этот маршрут создан специально для нас. Сейчас это единственный способ добраться до поверхности.

– И?

– Если эти машины отключить, то мы не сможем покинуть планету.

Микроконтент 21

“Барисан” приземлился под дождём на посадочную платформу, которая возвышалась на каменной кладке в центре открытой площади, напоминавшей гражданский сквер имперского города. Шпили из стали и стекла пронзали небо повсюду, но над восточной стороной площади господствовал колоссальный ангар со сводчатой серебристо-стальной крышей и блестящими мачтами по четырём углам. Небеса были болезненно искусственного синего оттенка, и изборождёнными полосами тёмно-азурного и бледно-голубых цветов.

Молнии стекали по стенам каждой структуры, словно их единственной целью являлось создание и передача энергии, из-за чего воздух на вкус был горьким, как медный прут. Котов спустился по носовой штурмовой рампе “Громового ястреба”, за ним последовала группа писцов-савантов. Пара сервочерепов с железными нимбами в форме шестерёнки неторопливо кружили над ним. Его тело было частично органическим частично кибернетическим гибридом, внешне напоминая древнего воина богословского ордена с уже несуществующего полуострова Терры. Он облачился в струящуюся багровую мантию, каждое волокно которой представляло собой фрактально сформированное бинарное уравнение.

По праву архимагоса он пришёл вооружённым тем же самым инкрустированным золотом пистолетом, с которым сражался против мерзостей Галатеи на манифольдной станции “Валетте”. Волкитное оружие являлось реликвией далёкого прошлого, бесценнейшим артефактом, который покоился в стазисной сокровищнице одного из залов чудес хранилищ Дао Валлис. Двое слуг, спешно облачённые в одежды Механикус, несли на атласных подушках остатки аварийного маяка “Томиоки” из спасательной капсулы, символизируя проделанный сюда путь.

Как и подобало архимагосу Адептус Механикус, его сопровождала свита: восемь скитариев в чёрно-золотой броне, украшенной ядовитыми рептилиями Старой Земли. Вен Андерс возглавлял отделение элитных ветеранов, а сержант Танна шёл со своими космическими десантниками. И как человек, который доставил ему маяк, Робаут Сюркуф, конечно же, получил место в десантной группе. Он взял с собой молодого телохранителя и магоса своего корабля Павельку. Котов с некоторым любопытством отметил символы осуждения в её ноосферной ауре. Похоже, Сюркуф не единственный в экипаже “Ренарда” не признавал авторитетов.

Котов сошёл с рампы и ступил на мир-кузню, который не знал шагов представителя Империума Человечества тысячи лет. Он подошёл к краю каменной платформы, где ряды широких ступеней вели вниз на площадь, и огляделся в поисках любых признаков архимагоса Телока или его представителей.

Котов не был настолько тщеславен, чтобы ожидать триумфальный приём или массовое собрание работников электростанций и кузниц этого мира, кем бы они ни были, но он ожидал хоть что-то. Они пересекли галактику, преодолели всевозможные испытания и лишения, и понесли большие потери на пути к этой планете. Вспышка возмущения окружавшей “Барисан” пустотой затанцевала на периферии его мыслей.

Скитарии заняли позиции справа от него, а полковник Андерс выстроил кадианцев в два ряда слева. Танна и остальные космические десантники стояли на штурмовой рампе подобно вырезанным из базальта и слоновой кости гигантам, Сюркуф и его люди держались от них в нескольких шагах, пока слуга занял подобострастную позицию справа от архимагоса. Котов нёс длинный скипетр из золота и бронзы, увенчанным символом Механикус из гагата и кости. Шлейфы приятного Омниссии ладана тянулись из угольно-красных глазниц.

Проигнорировав отсутствие хоть чего-нибудь отдалённо напоминавшее встречу, Котов обратил внимание на сам мир, ощущая непрерывные толчки в коренных породах, характерные для планет, которые всецело отдавались работе Адептус Механикус.

Но здесь было нечто большее.

Котов безошибочно чувствовал присутствие великих проектов, новых и невообразимых работ, которые проводились здесь. Глубоко в самой сущности того, что сделало его архимагосом, он ощущал насколько великолепные деяния происходили на этом мире. До сих пор невообразимые технологии; исследования, которые остановились несколько тысячелетий назад и начавшие возрождение; разработки в столь сложных областях, которые магосы Марса не могли даже представить.

Это был уникальный мир в самом истинном значении этого слова.

И он был пустым.

Сержант Танна и полковник Андерс подошли и встали по обеим сторонам от него.

– Разве нас не ждали? – спросил Андерс, одетый в парадную форму и регалии, которые только кадианец сумел бы отличить от обычной полевой формы.

– Конечно, нас ждали, – ответил Котов, подавив растущее беспокойство. – Мы получили подробные инструкции для посадки.

– От автоматического источника, – заметил Сюркуф. – Ему может быть сотни лет или больше.

– Нет, – возразил Котов. – В таком случае точки маршрута не привели бы нас к поверхности, и во время полёта нас разорвали бы геомагнитные штормы. Полученные нами координаты актуальны именно сейчас.

– Тогда где Телок? – спросил Танна.

– Он придёт, – ответил Котов. – Аутентичные катехизисы первого сообщения несли бинарную чистоту символов Механикус. Нас ждали и нас встретят.

– Думаю, пожалуй, вы правы, – согласился Сюркуф, когда ранее невидимые швы начали появляться на фасаде огромного ангара со сводчатой серебряно-стальной крышей. Появились колоссальные врата, напоминавшие один из порталов в хранилища тайн под горой Олимп, и оттуда появилось сверкающее чудовище.

Не уступавшее титану “Император” в высоте, но столь же широкое и длинное, как крупнейший из посадочных транспортов Механикус, оно было невероятно огромным существом из стекла и кристалла, похожим на скорпиона. Сегментированное тело пронизывали мерцающие линии изумрудного света, которые спускались между гигантскими ногами, словно застывшие сталактиты с потолка огромной пещеры. Оно двигалось со звуком разбитого стекла и перемолотого камня, и никто не мог не заметить сходство с биоподражающими кристаллическими фигурами, с которым сражались на Катен Вениа.

– Храни нас Трон, – выдохнул Танна.

– Что это такое, во имя Терры? – прошептал Андерс.

Котов изо всех сил старался не поддаться страху, но вид столь чудовищного создания обошёл рациональные нервные пути. Ничто не могло противостоять этой возвышавшейся военной машине: ни силы Имперской гвардии, ни легиона титанов, ни даже невероятно разрушительные военные машины центурио Ординатус. Это была сама смерть в застывшей кристаллической форме.

– Вот теперь дела пошли совсем не хорошо… – произнёс Сюркуф, пятясь к “Барисану”.

– Мы пришли сюда на смерть, – сказал Танна.

– Нет, – возразил Котов, хотя сложно было поспорить с тем, что они видели. – Это – бессмысленно.

– Верьте, во что хотите, архимагос, но мы уходим!

– А возможно ли вообще вернуться?! – крикнул Андерс посреди лязгающего грохота кристаллического зверя, от поступи которого земля дрожала как при землетрясении.

– Возможно, – ответил Танна. – Мы вернёмся тем же курсом, что прилетели на поверхность, и будем надеяться, что стабильный коридор сквозь атмосферу ещё не исчез.

– Вы ставите наши жизни на безысходную надежду, – сказал Андерс.

– Лучше безысходная надежда, чем никакая, – заметил Танна.

– Верно, – кивнул Андерс, махнув своим людям возвращаться к кораблю.

Один только Котов не двигался, как и скитарии и помощники. Он следил за приближением кристаллического левиафана, остолбенев от благоговения.

Танна крикнул ему возвращаться на “Барисан”, но Котов проигнорировал его.

Лучше смерть, чем возвращение в позоре.

Хотя он помог Котову достигнуть этого мира, Виталий Тихон отказался от возможности сопровождать архимагоса на поверхность. Даже решение оставить дочь заботам медицинского персонала на время для подготовки картографических протоколов подхода к миру-кузне Телока далось ему нелегко.

Что если она проснётся, когда его не будет рядом?

Завершив работу на мостике, Виталий доехал на маглеве до медицинской палубы и поспешил к ожоговому отделению. Занимавшиеся лечением Линьи хирурги-адепты с умеренным оптимизмом считали, что она выживет и восстановит большую часть прежней эксплуатационной полезности. Ноги пришлось ампутировать до середины бёдер, но магос Тарентек уже изготовил аугметические замены, которые почти идеально подражали человеческим конечностям.

Остальные повреждения носили в основном внешний характер и пластыри из искусственной кожи показывали признаки возобновлённого роста. Они никогда не заменят человеческую кожу, но были настолько близкими, насколько возможно получить без клона-донора – а Линья всегда категорично заявляла, что не позволит создавать другую жизнь только для того, чтобы та стала хранилищем запасных органов.

Коридоры медицинской палубы оказались пустыми, и это выглядело необычно, но учитывая, что корабль находился на орбите мира-кузни Телока, Виталия это не удивляло. Как часто адепт Марса покидал пределы галактики, не говоря уже о том, чтобы увидеть мир-кузню в глубинах межгалактического пространства?

Он надеялся, что Линья проснулась. Он хотел снова разговаривать с дочерью, держать её руку, когда опасность заражения уже миновала и антисептическое поле больше не требовалось. Он не сомневался, что она разгадает природу этого мира, ускользавшую от более традиционно мыслящих магосов.

Кроме того он мог воспользоваться помощью в каталогизации множества аномальных показателей, которые обнаружил на планете. Подобно Гипатии мир-кузня Телока показывал аберрантные временные признаки, что проявлялось в периодах гиперускоренного старения, сбалансированного сопутствующими периодами возрождения. Геологическая нестабильность являлась неотъемлемой частью существования планеты, орбита которой пролегала по эллипсу вокруг звезды, но за этим скрывалось нечто большее, нечто необъяснимое и на данный момент находившееся за пределами его понимания.

Слишком много необъяснимых аномалий, обладавших одной и той же особенностью, не выходили у него из головы: судя по отчётам роботы-хранители “Томиоки” находились в ветхом состоянии, но всё равно функционировали; очевидная планетарная молодость Гипатии и присутствие метрополии времён до эпохи Раздора, а теперь и эти бессмысленные показания.

Что бы Телок ни нашёл в космической глуши, оно эффективно распрядало ткань пространства-времени и смеялось над законами физики. Взгляды Виталия были слишком буквальными и методическими, чтобы найти этому объяснение, он нуждался в способности Линьи мыслить нестандартно для придания размышлениям нового импульса.

Виталий свернул в ожоговое отделение и направился по знакомому маршруту стерильных коридоров, всё ещё обдумывая проблемы трансразмерных разрывов пространства-времени и их побочного воздействия на универсальную хронометрию.

Он так сосредоточился на этой в основном теоретической и неизвестной ветви искусства Механикус, что не сразу заметил тела.

Он замер, забыв обо всех квантовых теоремах.

Зал центрального хаба ожогового отделения напоминал восстание на скотобойне.

Трупы и отрубленные руки и ноги валялись повсюду, словно отходы, их оказалось слишком много и они были слишком перепутаны, чтобы даже попробовать сосчитать. Потрясённый Виталий увидел рассечённое пополам в талии тело, которое сидело в луже подёрнутой маслом крови; другое представляло собой немногим больше, чем обрубленный кусок мяса с металлическими остатками костей, торчащими из разорванной плоти. Механические детали валялись среди изрубленного мяса, и Виталий различил одеяния магосов, сервиторов и слуг.

Бойня не выбирала жертв, хозяева пали рядом с порабощёнными.

Что ещё хуже в убийствах явно чувствовалось наслаждение, совершивший их испытывал дикую радость, рубя человеческую плоть и сокрушая машинную аугметику.

Благоразумие и логика призывали отступить, но его дочь лежала беззащитной в одной из лечебных палат. Какой бы маньяк ни устроил бы эту бессмысленную резню, он ещё мог оставаться здесь, ещё мог желать убить каждого на своём пути.

Виталий не был воином и всегда избегал внедрения вооружения в своё тело, но сейчас он не отказался бы от встроенного лучевого оружия или энергетического меча. Он направился к проходу, ведущему к покоям Линьи, старясь обходить места с самым большим количеством крови и отрубленных частей тел.

Алые капли покрывали стены, словно убийца размахивал смертоносным клинком, разбрызгивая жизненные жидкости жертв в каком-то извращённом акте вандализма. С замиранием сердца Виталий быстро последовал за петлявшими дугами, как за неровным следом из крошек.

– Нет, пожалуйста, нет, – прошептал он, увидев, что капли крови безошибочно вели к палате Линьи. – Аве Деус Механикус, пожалуйста, нет.

Дверь оказалась приоткрытой, и Виталий услышал изнутри звуки движения.

Хотя он мог бороться только тем, чем одарила его человеческая природа, Виталий, не колеблясь, ворвался внутрь.

– Убирайся от неё! – закричал он, не зная, кого или что встретит внутри.

Представшая перед ним жуткая картина заставила его остановиться и в ужасе упасть на колени.

Галатея сидела на корточках рядом с кроватью Линьи, тело техножреца с серебряными глазами сгорбилось над дочерью Виталия, словно какое-то хищное существо-вампир. Кровь окружала голову Линьи, а паукообразные конечности Галатеи были мокрыми, после того, как она разрубила на части несчастных жертв на медицинской палубе.

– Магос Тихон, – произнесла Галатея. – Мы рады видеть вас здесь.

Механический интеллект выпрямился, и Виталий в ужасе отпрянул.

– Аве Деус Механикус! – застонал он. – Что вы сделали? Омниссия милосердный, что вы сделали с моей Линьей?

– Мы же говорили, что ваша дочь исключительная, – ответила Галатея, пока паутина микротонких соединительных кабелей извивалась в стеклянном цилиндре с биопроводящим гелем, окутывая недавно имплантированный орган. – И теперь её разум станет исключительным в нашей нейроматрице.

Кристаллический левиафан двигался с гипнотизирующей текучестью, которая казалась невероятной для чего-то настолько огромного. Потрясало само величие его конструкции и сама концепция, которые превосходили всё, что даже самые безумные техноеретики, заключённые под катеной Бафирас, осмеливались вообразить.

Создавалось впечатление, что у него не было движущихся частей, доступных пониманию технопровидцев Механикус. Хотя глазные имплантаты Котова показывали, что это невозможно, суставы и сегментированное тело перемещались внутри и сквозь друг друга, словно связи между кристаллическими решётками менялись непостижимыми способами.

Танна снова позвал его, но он опять проигнорировал слова космического десантника.

Что за судьба ждёт архимагоса, который вернётся с пустыми руками из экспедиции, понёсшей такие потери? Его лишат последних владений и разберут на части, которые используют в качестве имплантатов для сервиторов. И чем это послужит Омниссии?

Лучше умереть, увидев цель, чем бежать в позоре.

Болезненная синева неба и дуги молний между гигантскими тесла-катушками башен сверкали на многогранной форме левиафана. Он обладал уникальной красотой, смертоносная величественность соединилась с прекрасной симметрией, и Котова поразило, насколько он был похожим на Галатею. Не самое удачное сравнение, несовпадающий корпус гибридного машинного интеллекта в лучшем случае являлся грубым подобием этого великолепного существа.

Нет. Не подобием.

Копией…

Три человека встали рядом, и Котов кивнул сержанту Танне, полковнику Андерсу и Робауту Сюркуфу:

– Вы не ушли? – спросил он.

– Я оставил Кул Гилада умирать на “Адитуме”, – ответил Танна. – Я не брошу вас умирать в одиночестве.

– Я зашёл так далеко, – произнёс Сюркуф. – Будет стыдно улететь и не увидеть, чем всё закончится.

Андерс кивнул в сторону возвышавшегося левиафана, колоссальное чудовище могло растоптать их и даже не заметить:

– И даже если мы поднимемся в воздух, то эта тварь собьёт нас за несколько секунд, – добавил Андерс. – И я принадлежу мотопехоте до мозга костей, поэтому лучше умру на земле, чем в горящих обломках “Громового ястреба”. Не в обиду вашим навыкам пилота, Танна.

Котов покачал головой с удивлённой усмешкой:

– Никто здесь сегодня не умрёт.

Андерс собрался возразить, и в этот момент огромную площадь неожиданно заполнил звук трескавшегося стекла. Все в десантной группе вытянули шеи, когда миллион трещин неровной паутиной протянулся по поверхности исполинского существа-скорпиона. Всё его тело начало раскалываться, словно получило мощный и точный резонирующий удар в самое уязвимое место, а его структура оказалась не крепче гранул порошкообразного стекла.

Водопады сверкающих осколков полились режущим потоком с его верхних поверхностей, и огромная военная машина начала распадаться сверху вниз. Первым рассыпался покачивающийся жалящий хвост, обрушив тысячи кристаллических фрагментов на площадь. Тело сложилось само в себя, теряя массу, словно разорванный мешок с песком. Ноги упали несколько секунд спустя, опрокидываясь, как шеренга умирающих титанов. Вся кристаллическая машина разваливалась, как будто какая-то молекулярная структура, которая позволяла сохранять форму, внезапно и катастрофически исчезла. Шум стоял оглушительный, резкий звук отражался от окружающих сооружений и зданий в громовом крещендо разбитого стекла и расколотого камня.

Огромные потоки кристаллических обломков резко осели в осыпавшиеся останки распавшегося исполина, и высокие дюны разбитого стекла хлынули во все стороны приливной волной смертоносно острых осколков. Стеклянный дождь разбился об возвышавшуюся платформу сокрушительным потоком, обогнув её, подобно текучей жидкости. Гигантское существо-скорпион было настолько невероятно огромным, что после своей смерти заполнило всю площадь блестящими обломками.

И тогда Котов увидел, что это не было ни обломками, ни смертью.

Это было развёртыванием.

Вещество, пролившееся с гигантского существа, продолжало трескаться и раскалываться, перестраивая себя в новые механизмы. Тысячи кристаллических фигур формировались из кристального моря дюн, быстро приобретая массу из вытесненной материи существа-хозяина. Возвышавшуюся посадочную платформу теперь окружали тысячи существ, вместо одного.

– Что, во имя Императора…? – выдохнул Танна, поворачиваясь на месте и наблюдая, насколько их превзошли численностью. Как огромная армия скульптур, некогда собранная деспотическим правителем Старой Земли, кристаллические статуи расположились вокруг платформы в безукоризненной симметрии, они стояли рядами плечом к плечу, словно на массовом развёртывании Имперской гвардии на смотровых полях.

Котов изучал фигуры у основания лестницы.

Внешне гуманоидные они напоминали незаконченные изваяния расы крепко сложенных воинов с одного из диких примитивных миров Империума. Кристаллические воины повернулись с точностью роботов, расступившись, как кристаллическое море и формируя проход, словно триумфальную дорогу для победоносного лорда-генерала.

Из армии кристаллических фигур появилось массивное существо, которое выглядело ужасным гибридом металла, стекла и стали. Оно напоминало уродливую кающуюся машину, прямоходящую и относительно гуманоидную, но ноги заменяли грубые обрубки, которые ни на йоту не обладали незаконченной простотой кристаллических фигур.

Его движения были неловкими и неуклюжими, словно тело каким-то образом деформировалось и стало не таким, как планировал создатель. Центральные части явно были сделаны из тёмного железа, а обрывки алой ткани покрывали руки с кристаллическими наростами, которые также росли из каждой плоской поверхности верхней половины тела. Дуги тяжёлых труб огибали плечи, словно электромагнитные кабели, а в центре напоминавшей саркофаг дредноута груди виднелся забрызганный маслом капюшон.

– Что это за тварь? – спросил Андерс, крепко прижав приклад лазгана к плечу.

Существо достигло основания лестницы и начало подниматься отвратительными однобокими движениями, застывшие кристаллы на его конечностях превращали каждое сгибание сустава в дробящий кошмар. Оно оставляло за собой порошкообразное стекло, и чем ближе Котов видел частично скрытую иконографию на металлических частях, тем сильнее убеждался, что существо следовало не бояться, а уважать.

Скользящие металлические ветви откинули алый капюшон на груди существа, и Котов с трудом скрыл возбуждение, когда увидел показавшееся человеческое лицо, хотя и испорченное последствиями кристаллизации и экстремального ювенильного лечения.

И всё же не смотря ни на что, он узнал это лицо.

Это лицо столетиями смотрело на него со страниц полуразрушенных рукописей и испорченных пиктов.

– Добро пожаловать на Экснихлио, – произнесло существо, опустошённые черты лица которого двигались, как у плохо управляемой марионетки из плоти. – Мы надеемся, вы простите театральность нашего появления, но мы почти утратили надежду увидеть когда-либо эмиссаров с Марса.

Котов шагнул вперёд и спросил:

– Архимагос Телок, я полагаю?