Мортис / Mortis (роман): различия между версиями

Перевод из WARPFROG
Перейти к навигации Перейти к поиску
(Новая страница: «{{В процессе |Сейчас= 1 |Всего = 23 }} {{Книга |Обложка =Mortis.jpg |Описание обложки = |Автор...»)
 
Строка 1: Строка 1:
 
{{В процессе
 
{{В процессе
−
|Сейчас= 1
+
|Сейчас= 2
 
|Всего = 23
 
|Всего = 23
 
}}
 
}}
Строка 587: Строка 587:
  
 
– Я не знаю, – ответил он.
 
– Я не знаю, – ответил он.
 +
 +
 +
== '''ДВА''' ==
 +
 +
'''Конец неопределенности'''
 +
 +
'''Окровавленная явь'''
 +
 +
'''Накал'''
 +
 +
''Стратегиум Великое Сияние, Бастион Бхаб, Санктум Империалис Палатин''
 +
 +
Три фигуры посмотрели на вошедшего в оперативный зал Рогала Дорна. Малкадор опирался на посох, капюшон отбрасывал тень на резкие черты его лица. В глазах отражалось бледное свечение Терры, излучаемое медленно вращающимся голосветом в центре помещения. Он взглянул на Дорна, которого сопровождал Архам. Рядом с регентом стояла высокая женщина в красной мантии и сгорбленная фигура в белой одежде и головой из голого металла и заменяющими глаза кристаллическими линзами. Оба кивнули в знак приветствия. Архам знал обоих: посол Веторель новосозданного Адептус Механикус и магос-эмиссар Кассым-Алеф-1. Хотя из них двоих более человечной казалась Веторель, но это была только видимость. Она умела адаптироваться, была деликатной, когда необходимо, и беспощадно прямолинейной, когда необходимость в деликатности отсутствовала. Она нравилась Архаму. Магос-эмиссар был из другого теста. Сосредоточенный только на том ограниченном мире, который существовал в определениях его веры, он плохо подходил для нынешних времен и представления культа Механикус на военном совете. И даже еще меньше подходил для реализации следующих стадий взаимодействия защитников. Архам не сомневался, что именно по этой причине пришла Веторель, так как следующая стадия войны потребует даже большего вовлечения слуг машины, чем до этого момента.
 +
 +
– Соедините нас, – приказал Дорн, когда за ним и Архамом закрылась дверь.
 +
 +
За системой управления комплекса механизмов, из которого подобно чашечкам хромированных цветов поднимались вокс-трубки, работал единственный офицер тактического командования.
 +
 +
– Соединение установлено, – доложил он. В воздухе зашипел звук далеких взрывов и наслаивающийся треск стрельбы.
 +
 +
– Мои братья, – обратился Дорн, – лорд кустодий.
 +
 +
– ''Мы слышим тебя, Рогал'', – раздался голос Сангвиния, искаженный, но такой же отчетливый, как звон колокола.
 +
 +
– ''Лорд Преторианец'', – произнес голос Константина Вальдора.
 +
 +
– ''Говори'', – сказал Джагатай-хан.
 +
 +
– Мы выстояли, мы держимся, – заявил Дорн, – но с захватом обоих портов враг введет в бой резервы. Осада сменится всеобщим штурмом.
 +
 +
– Расчеты неблагоприятны, – вмешался Кассым-Алеф-1. Шестеренки в черепе магоса-эмиссара прокрутились, остановились и начали заново. Его голос трещал помехами, по какой-то причине напомнив Архаму человека, жующего губы. Взгляд Рогала Дорна впился в эмиссара, но Кассым-Алеф-1 не подал виду, что обратил на это внимание и продолжил говорить. – Материально-технические ресурсы на оставшейся у нас территории сокращаются с темпом, превышающий таковой у противника. По всем прогнозам наша боевая эффективность соотносится с самыми благоприятными оценками вражеских сил. При низкой степени вероятности это соотношение сохранится не дольше периода в семьдесят шесть дней. Прогнозы с большей степенью достоверности дают существенно более низкие величины. – Магос, наконец, замолчал, и, казалось, восстановил связь с текущей реальностью. Он поднял взгляд, глаза вращались, фокусируясь. Коротко щелкнули черепные шестеренки. – Расчеты неблагоприятны.
 +
 +
– Я осведомлен о ситуации, магос, – сказал Рогал Дорн. – Подытожив сказанное вами, маловероятно, что наша оборона продержится дольше нескольких недель.
 +
 +
– Этому выводу не хватает деталей, но он верен.
 +
 +
– Лорд Преторианец, – обратилась Веторель четким и твердым голосом. Как и ее лицо, он воспринимался, как идеально человеческий. – Хотя я прошу вас отнестись снисходительно к способу выражения эмиссара Кассыма-Алефа-1, сказанное представляет итоговую оценку Адептус Механикус. От имени генерала-фабрикатора я должна спросить: что вы собираетесь делать?
 +
 +
– Что я собираюсь делать?
 +
 +
Архам увидел вспышку в глазах своего повелителя, которую не смог понять. Он достаточно много времени провел подле примарха, чтобы знать: огонь эмоций иногда пробивается сквозь холодную броню самообладания. Но сейчас хускарл не мог сказать, что его разожгло: раздражение, веселье или восхищение?
 +
 +
– Есть и другие факторы, – вмешался Малкадор. – Варп… меняется, синхронизируется.
 +
 +
– ''Как делал это раньше'', – раздался голос Хана, – ''в начале осады.''
 +
 +
– Нет, – возразил Сигиллит. – Это нечто более цельное. Шире. Глубже. Силы в Великом Океане наращиваются. Его влияние проникает в реальность. Вероятность, эмоция, последствие, все это начинает склоняться к нежеланному для нас результату. Боюсь, реальность начинает служить врагу.
 +
 +
– ''Каким образом?'' – спросил голос Константина Вальдора.
 +
 +
– ''Неблагоприятные ветра,'' – сказал Хан. – ''Мы сражаемся не просто с врагом, но со стихиями и собственной природой. Имматериум воздействует на каждую мысль, им затронуто каждое решение и инстинкт. В наших желаниях и снах пляшут демоны. Вот, что это значит.''
 +
 +
– ''Моральный дух падает,'' – сказал Сангвиний. – ''Тьма просачивается в мысли оставшихся людей.''
 +
 +
– Мы все еще сильны, – заявил Дорн голосом, зазвеневшим, словно удар молота по стали. – Духом и телом. – Он перевел взгляд на Веторель. – А также сильны железом. Не так ли, посол?
 +
 +
Веторель просто качнула головой.
 +
 +
– Есть сложности, – сказала она. – Помимо Легио Грифоникус и Игнатум, титаны, выступающие на нашей стороне – осколки разбитых легионов. То же верно в отношении рыцарей и присягнувших когорт, которые сопровождают их. Они не сплочены, и внутри Механикус есть разногласия и разобщенность.
 +
 +
– Вы решили эту проблему ранее, посол, – напомнил Дорн.
 +
 +
– Тот раскол основывался на данных, вызванных нерешенным уравнением наследования. Этот – нет.  Одни хотят отступить с оборонительных позиций. Кто-то желает использовать все силы, которыми мы сейчас располагаем, для контрудара. Прочие застыли между расчетами нерешенного решения. Это нарушение целостности. – Она взглянула на Кассыма-Алефа-1. – Это эмоции. Это страх.
 +
 +
– Слабость плоти… – заметил Архам.
 +
 +
– ''Демоны пляшут в наших снах,'' – раздался тихий голос Сангвиния.
 +
 +
– Эта проблема будет решена, – заверила Веторель. – Но вы должны знать, что мы на грани критического пересечения верности, воли и сомнений.
 +
 +
– Кризис, – подытожил Малкадор.
 +
 +
– Да, – подтвердила Веторель.
 +
 +
– Тогда разрешите его, – отрезал Дорн. – Любыми способами. Мы вступаем в последнюю фазу этой войны. Мы выстоим. Это единственная цель. Какую бы стену они не атаковали, мы выстоим. Какой бы вызов нам не бросили, мы справимся с ним. Нам придется использовать каждую частицу силы и воли, что у нас осталась. Этого будет достаточно. Я уверен в этом, так как удача благоволит не только врагу. – Дорн обвел взглядом присутствующих. – Они идут. – Слова Рогала Дорна повисли в тишине. – Гиллиман, Лев, Тринадцатый и Первый на подходе.
 +
 +
Архам почувствовал, как слова текут по его телу. Убежденность, исходящая от смотревшего на них Дорна была твердой и подлинной, как сошествие на твердую землю после вечности, проведенной в штормовом море.
 +
 +
Малкадор внимательно посмотрел на Дорна.
 +
 +
– Это всегда было планируемой основой вашей стратегии, но сейчас в ваших словах нечто большее, чем просто надежда.
 +
 +
– Да, – согласился Дорн, но больше ничего не добавил. – В грядущие дни от нас многое потребуется, больше, чем мы уже дали. Мы должны удержать оставшиеся позиции. Наши стены должны держаться. Врага нужно остановить. Но если мы выстоим, придет победа. – В комнате стояла тишина, потрескивал помехами вокс. – Мы выстоим, и враг проиграет.
 +
 +
В черепе магоса-эмиссара провернулись шестеренки.
 +
 +
– Многое остается неопределенным, – сказал он.
 +
 +
Рогал Дорн долго смотрел на магоса, а затем улыбнулся.
 +
 +
– Значит, мы сделаем то, что положит конец всей неопределенности – мы победим.
 +
 +
 +
''Район Тулкан, Санктум Империалис Палатин''
 +
 +
В душном воздухе спальни прожужжала муха. Раздутое насекомое, чье тело было размером с почерневший ноготь, по спирали устремилось к потолку. Оно нашло одну из капель на лепных цветках, которые все еще были влажными, и начало есть. Тело мухи весило, как яйцо. Как только она покончит с этой последней трапезой, начнет откладывать яйца. Тысячи ее родичей уже это сделали, а для взращивания их потомства имелось время, пища и плодородная почва.
 +
 +
Наконец, насытившись, муха отцепилась и устремилась вниз. Она наполовину летела, наполовину падала. Насекомое приземлилось спящему мужчине на щеку. Его лицо дернулось, но веки остались закрытыми. Муха пробежалась по коже, хлопая крыльями. Лицо мужчины снова дернулось. Он был полугол, закутан в грязные простыни, которые свисали с шезлонга на пол. И сжимал оружие даже во сне. По комнате были разбросаны ножи, но у него под рукой находилось огнестрельное оружие. Под веками двигались глазные яблоки, туда-сюда, туда-сюда. Кожу вокруг глазниц покрывали морщины. Он не проснулся.
 +
 +
Муха снова взлетела. Человек не представлял для нее интереса. Он был жив, а значит, не даст пищи для ее потомства, как только оно вылупится. Муха низко прожужжала над промокшим красным ковром, огибая позолоченные ножки кресел и разбросанные бокалы. В обычной ситуации остатки напитков в них вызвали бы у нее восторг, но в таком богатом краю она пролетела мимо. Главная груда еды находилась в углу возле двери. Там она отложит свои яйца.
 +
 +
Дверь тихо застучала в раме. Спящий в шезлонге мужчина вздрогнул. Его пальцы потянулись к рукояти оружия. Глаза под веками зашевелились.
 +
 +
Туда-сюда-туда…
 +
 +
Дверь снова застучала, полированное дерево и медные петли согнулись в каменной раме.
 +
 +
Туда-сюда-туда-сюда…
 +
 +
Дверь выбило. В воздухе разлетелись щепки темного дерева. Ворвались с поднятым оружием фигуры в красных бронекостюмах. Мужчина резко открыл глаза и вскочил с шезлонга. Простыни упали. На нем были только бархатные узкие штаны, на худом теле отсутствовали шрамы. Оружие в его руке было дуэльным, древним и дорогим, и редко использовалось. В пяти гнездах барабана находились разрывные патроны. Каждый был произведением смертоносного искусства и стоил больше, чем годовое жалованье среднего слуги. Оружие взревело. Первая ворвавшаяся фигура получила выстрел прямо в грудь. Раскололись кости и брызнула кровь, когда взрывной генератор в пуле разорвал тело и отшвырнул его обратно на дверную раму.
 +
 +
Следующий ворвавшийся солдат уже стрелял.
 +
 +
Выстрел разорвал обшивку шезлонга в том месте, где только что был мужчина. Но он уже переместился.  Нейрообвязка, оплаченная родителями на совершеннолетие, позволила ему увернуться. Дуэльный револьвер снова выстрелил. Пуля попала в портрет на стене. Взрыв вспышкой синей энергии спрессовал холст, штукатурку и камень в пыль. Солдат с дробовиком нырнул за каменную раму двери, но проснувшийся мужчина продолжил двигаться, прицеливался, твердо держал оружие и нажимал спусковой крючок.
 +
 +
Женщина в черной форме кувырнулась через дверной проем, перекатилась, вскочила и дважды выстрелила. Выстрелы попали полуголому мужчине в бедро и живот, и отбросили его назад. Он отлетел на шезлонг и перевернулся через него.
 +
 +
В дверь ворвались новые фигуры с серебристыми визорами и в красных бронекостюмах, водя по сторонам широкими стволами дробовиков.
 +
 +
Женщина в черном поднялась, наведя пистолет на шезлонг, за который упала цель. Над высоким воротом пальто виднелось темное лицо. По бритой голове раскинулась паутина дешевых, давно не работающих электротатуировок с серебристыми тенями львов и орлов. Омолаживающие процедуры и тяжелые тренировки сохранили фигуру подтянутой, но узкая коса, свисающая с основания черепа, побелела от возраста. Компактная дыхательная маска сжимала ноздри и закрывала рот. Ее звали Хеллик Мауэр, и когда-то она была солдатом. Теперь, она не имела уверенности в том, кем была.
 +
 +
Остальное отделение уже было у дверей, ведущих внутрь дома. С мертвым солдатом из штурмовой группы разберутся позже, после того, как позицию зачистят.
 +
 +
Выстрелы из дробовика выбили замки и петли. Секундой позже раздался грохот фотонных гранат. Мауэр даже не моргнула от звука, направляясь вперед.
 +
 +
– Он все еще жив, – сообщил алый воин с другой стороны шезлонга.
 +
 +
Полуобнаженный мужчина лежал в растущей луже крови. Выстрелы из ручницы разорвали его пополам. Первый добравшийся до него солдат выбил оружие из руки. На губах пенилась кровь, стекая по подбородку и щекам.
 +
 +
Мауэр взглянула на него.
 +
 +
– Фаддей Рихол-Сен, – произнесла она. Мужчина на полу издал булькающий звук, глаза сильно расширились. Голова дернулась, словно он попытался кивнуть, а изо рта и ноздрей снова пошла кровавая пена. Мауэр сняла дыхательную маску. Сделала медленный вдох, и ее накрыла волна зловония. Ей приходилось бывать на полях сражений после резни, и она слишком хорошо знала запах смерти, и все же ей все равно понадобилось усилие воли, чтобы не показать на лице рвотный позыв.
 +
 +
Комната была главной приемной резиденции. Застреленный ею мужчина являлся первым наследником, как дома, так и фамильной власти, которую тот представлял. Старой власти, старого богатства, уходящих корнями во времена, предшествующие созданию Империума. Достаточно власти, чтобы гарантировать сохранение им этой резиденции в пределах Внутреннего Дворца, достаточно богатства, чтобы украсить ее произведениями искусства и пышным убранством, на которые можно было купить приграничный город на далеких мирах. Под потолком висели позолоченные скульптуры херувимов и сказочных зверей. Кремово-белые шторы обрамляли портреты и картины, написанные яркими маслами: красные небеса, зеленые поля, синие воды. Острова обитых кресел и диванов стояли на толстом ковре цвета снега. Из парящих сфер-светильников бил мягкий свет. Окна отсутствовали, их заменяли пейзажи древних пасторалей, написанных масляными красками. Когда-то здесь могли сидеть и размышлять о мире снаружи, как просто идее. Даже, когда силы Гора заполонили небеса, здесь мог оставаться островок покоя, даже если этот покой был ложью. Когда-то, но больше нет.
 +
 +
Стены забрызгала кровь, застывая каплями на лицах позолоченных херувимов. Переплетением конечностей лежали тела, одни сваленные в кучу у стены, другие там, где скончались. У большинства были резаные раны. Ковер впитал кровь и телесные жидкости. Груды трупов и мокрый пол кишели умирающими насекомыми и их яйцами, создавая впечатление, будто тела дергаются и шевелятся. На полу лежали хрустальные бокалы. Остатки вина были того же цвета, что и свернувшаяся кровь.
 +
 +
Мауэр позволила тошноте стихнуть. Она сделал шаг к раненому ею мужчине. Ее обувь хлюпала по ковру. Пройдет немного времени и нить жизни Фаддея Рихола-Сена истончится до последнего истертого волокна. Но времени для последнего вдоха и ответа на вопрос достаточно.
 +
 +
– Зачем ты это сделал? – тихо спросила она.
 +
 +
Он дернулся. Выросший на губах красный пузырь лопнул.
 +
 +
– Явь – это отчаяние… – прошипел он. – Теперь они будут вечно видеть сны.
 +
 +
Мауэр медленно кивнула и выпрямилась. Навела оружие и выстрелила.
 +
Стоявший рядом солдат в алой броне взглянул на мертвеца.
 +
 +
– Больше ни о чем не хотели его спросить?
 +
 +
– Нет, – ответила она и повернулась к двери. Снова опоздали. У нее было чувство, что эта ситуация будет повторяться. В глубине дома раздались выстрелы дробовиков – штурмовая команда зачистила остальные комнаты на этом уровне. Будет так же, как и везде. – Заберите наших погибших, и как закончите зачистку, впускайте команды огнеметчиков, – приказала она, выходя из комнаты.
 +
 +
– Улики не собирать? – спросил солдат в алом. Его звали Сольша, и раньше он был арбитром, теперь он стал чем-то вроде ее заместителя. Она знала, что он не хотел этого назначения, и оно ему не нравилось.
 +
 +
– Улики чего? – спросила она, повернувшись к Сольше. – Он такой же, как и прочие – не смог справиться с реальностью, в которой оказался.
 +
 +
Сольша посмотрел на разбросанные по полу трупы. Их отражения текли по серебру его маски.
 +
– Это…
 +
– Не то, о чем стоит думать, – закончила Мауэр. – Приберитесь здесь. Четыре часа на отдых, а затем возвращайтесь на базу.
 +
 +
Она не стала ждать ответа и вышла из комнаты. Четыре часа. Нужно будет написать отчет, каким бы формальным и бессмысленным он ни был. Казалось, что даже возможная гибель Империума не покончит с необходимостью в бумажной работе. Хотя, возможно, пришло время доложить лично. Да, вероятно так и надо – кто-то должен знать, что ситуация ухудшается. Она была уверена, что им, скорее всего, не о чем беспокоиться, но она когда-то сделал карьеру на неприятных, но необходимых делах. Она может доложить позже. Сначала ей нужно посвятить немного времени себе. Может быть, часок, всего час подальше от людей. Она, в самом деле, хотела побыть на воздухе, даже если он вонял статикой пустотного щита. Воздух, и возможно, выпивка. Всего один бокал. Но не сон. Она не хотела спать.
 +
 +
 +
''Пещера 361, уровень семь подземного убежища, Санктум Империалис Палатин''
 +
 +
Они называли его накалом. По традиции в Коллегии Титаника и марсианском жречестве мысленный интерфейс между титаном и экипажем назывался манифольдом, но для Легио Игнатум он был чем-то большим. Соединенный прямой нейронной связью, он не был пространством ни человеческих чувств, ни наведения на цель и ни системных данных. Он был союзом двух, миром, созданным соединением, слиянием человека и машины. Данные становились чувствами, чувства становились данными. Воля принцепсов, усиленная их модератусами, становилась действиями боевой машины, которая могла уничтожить армии и сравнять с землей города. Это был механизм, фундаментальная биомеханическая подсистема. Однако это была одна часть правды, которую можно было понять без погружения в эту реальность. Для командиров титанов Легио Игнатум манифольд не был механизмом или обменом командами. Это был огонь. Божественный огонь. Мир, созданный молнией между человеком и божественной машиной, жизнь, прожитая во вспышке молнии.
 +
 +
Воплощенный.
 +
 +
Пылающий.
 +
 +
Накал…
 +
 +
Мир был красным. На периферии чувств Тетракаурона кружились призраки зеленых тактических данных. От него исходили сферы света, мигая оранжевым, желтым и белым.
 +
 +
<Машина!> Внутри него взревел крик, и он почувствовал справа угрозу-присутствие. Он повернул голову. Поршни выдвинулись, сенсоры дотянулись до мерцающих образов клубов дыма и корпусов мануфакторума. Из-за леса дымовых труб появилась бегущая вражеская машина. Земля затряслась. Тетракаурон вспыхнул яростью. Красные прицельные мандалы побелели. В синапсах взревели данные. На кулаках вражеской машины зажужжали цепные зубцы размером с мечи. Враг был быстрым, таким быстрым. Под его поступью взорвались топливопроводы. Железобетонные дорожные плиты разлетелись осколками.
 +
 +
<Огонь!>
 +
 +
<Заряжание основного вооружения…>
 +
 +
<Попадания по пустотной оболочке…>
 +
 +
Мантия из щитов затрепетала от огненных пузырей. От низких зданий слева исходил блеск огня.
 +
 +
Вражеская машина приближалась, ускоряясь. Ее поступь была раскатом грома.
 +
 +
А он шагал ей навстречу, один шаг за другим, вперед к убийству.
 +
 +
<Огонь!>
 +
 +
<Рано. Рано!>
 +
 +
<Основное вооружение заряжено.>
 +
 +
Его конечности пылали. Сердце стало солнцем.
 +
 +
<Зарядить вспомогательное!>
 +
 +
<Производительность реактора девяносто три процента и растет. Достигнут красный уровень допустимого предела.>
 +
 +
<Заряжание вспомогательного вооружения.>
 +
 +
<Производительность реактора на допустимом пределе.>
 +
 +
<Цели захвачены.>
 +
 +
<Огонь! Огонь! Огонь!>
 +
 +
И инстинкт излить ярость, не уступавший его воле, рвется вперед.
 +
 +
Вражеская машина была здесь, в шаге от него. Черное и красное железо. Кулаки – молнии, лицо – маска цвета слоновой кости. Она сделала последний шаг, кулак поднялся с гулом вытянувшихся поршней. Прицельные сетки в глазах Тетракаурона цвета раскаленного кованого железа.
 +
 +
<Огонь!>
 +
 +
<Да.>
 +
 +
Белый свет. Ослепляющий. Сжигающий сетчатку. Пустотные щиты рушатся, как листы стекла. Броня превращается в пар. Лицо цвета слоновой кости обугливается в пекло…
 +
 +
<Машина уничтожена.>
 +
 +
<Запущен протокол выхода из погружения.>
 +
 +
Блеск потускнел.
 +
 +
<Нет!> Выстрелила мысль, когда зрение рассыпалось… на фрагменты серого пепла на ветру.
 +
 +
<Принцепс Тетракаурон, приготовьтесь к разрыву соединения.>
 +
 +
''Нет…''
 +
 +
Но ни слово, ни его воля не смогли удержать растворившийся мир. Цвета, жар и ярость поблекли до серости.
 +
 +
Он открыл глаза.
 +
 +
Зрение наполнил другой мир: металл, тусклый камень и сочащийся с инфоэкрана свет. Он видел. На затянувшуюся секунду его не отпускали ощущения накала. На серый мир наложился прицельный захват и отраженные сигналы ревущего ответа реактора. На этот миг он находился в двух мирах, чувство ограниченного тела тянулось к чему-то огромному и великолепному. В глазах все еще кружились образы боевых данных. Задержанное дыхание в груди напоминало рев звездного пламени. Искра его воли – руины городов… И все-таки он находился здесь, снова в паутине из жил и плоти, вытянутый обратно в свинцовое ощущение мышц и конечностей на троне.
 +
 +
Вторым чувством вернулся запах. Воздух вонял человеческим потом, несомненно, его собственным, разбавленным пряным запахом электростатики. Он находился в молитвенной палате, сидел на железном троне. От которого к стоявшим вдоль стены машинам вились кабели. Ядро группы адептов его семьи заполняло ряды пультов управления, в их глазах отражались свет экранов. Всего лишь сорок пять из тех, кто нужен для реального управления титаном в бою.
 +
 +
– Разъединение завершено, – голос технопровидца Ксета-Бета-1 звучал гармонией машинных нот. – Подтвердите сенсорную регармонизацию.
 +
 +
Он моргнул, все еще приспосабливаясь к ощущению сердцебиения в груди и дыхания сквозь зубы.
 +
 +
– Подтвердите сенсорную регармонизацию, – повторила технопровидец.
 +
 +
– Подтверждено, – сказал он.
 +
 +
– Передайте дополнительное аудио подтверждение, принцепс.
 +
 +
Тетракаурон заскрипел зубами и заставил язык двигаться. Он сглотнул, но горький привкус не прошел.
 +
 +
– Идет во всей красе, – сказал он, пережевывая слова, будто кусочки хряща.
 +
 +
– Пожалуйста, полностью и четко, принцепс.
 +
 +
– Она идет во всей красе подобно ночи<ref>Стихотворение Дж.Байрона.</ref>, – сказал он, выговаривая старую знакомую фразу подтверждения. – Я полностью развоплощен, Ксета, призрак пламени мной не манипулирует. – Он посмотрел на свою руку, лежащую на подлокотнике трона, и отбросил ощущение, что она не его. Пальцы сжались. Он поднялся и сделал шаг.
 +
 +
Шаг… поршни вытянулись. Земля задрожала. Гиромеханизмы закружились, когда вес божественной машины двинулся по земле.
 +
 +
Его нога в ботинке зазвенела о решетку.
 +
 +
– Ваши первые смертные шаги сегодня немного тяжеловаты. – Ксета-Бета-1 выскользнула перед ним, при движении дюжина медных ног звенели о палубный настил. Над плечами изогнулись сочлененные хромированные руки, держа перед ней четыре инфопланшета. Он стучала по ним размытым пятном пальцев. Они все еще были из плоти. Тетракаурон однажды спросил у нее, почему она не сменила их, а она ответила, что это трагедия, но аугметика несравнима с ловкостью и обратной связью костей, нервов и связок. Конечно, ее нынешние кисти не были родными, те она потеряла из-за выброса плазмы на Сахбе-21. Трансплантаты она получила от марсианского мастера, и их соединили руками, которые были механическими от кистей и выше. Для технопровидца, которой доверяли защиту духа и систем титана, она была эксцентричной, а ее речь приправлена точной поэзией органического языка. Нрав, несмотря на строгость, питал слабость к полетам случайных размышлений. Многие марсианские жрецы, которые следовали бескомпромиссной вере, сочли бы ее балансирующей на грани ереси. А еще она отлично подходила Легио, словно тот был ее племенем и любовью всей жизни.
 +
 +
– Бог-машина все еще отражается в вашей крови? – спросила она, оторвав взгляд от инфопланшетов. Квадроокулярные линзы глаз зажужжали, перефокусируясь.
 +
 +
Он поморщился, когда по телу прошла волна призрачного ощущения от выстрела орудия. И кивнул.
 +
 +
– Мы должны руководствоваться, – сказал он, – шестеренкой и нашим кодексом для приближающегося боя.
 +
 +
Ксета не ответила. Она уже направлялась к другим колыбелям, в которых находились Дивисия и Карто. Двое модератусов обладали привилегией выхода из чувственного погружения сразу после него. Его возвращение первым должно было служить знаком его звания, но Тетракаурон считал, что более длительное соединение было бы более подходящим признанием статуса. Тем не менее, традиции не менялись, менее всего в Легио Игнатум, самом старом и самом заслуженном из первой триады легионов титанов, ступавших по поверхности Марса.
 +
 +
Он поскреб интерфейсный разъем в затылке. Тот все так же чесался при разъединении. Его ремонтировали и совершенствовали тридцать пять раз, но зуд не проходил. При последнем ремонте Ксета вслух поинтересовалась: может ли быть дело в принцепсе, а не подключенном к нему священном оборудовании? Тетракаурон не ответил. Она почти наверняка была права. Обычно так и было. Он поморщился, когда из-за отраженного сигнала реакторных данных в глазах на секунду побелело.
 +
 +
Зал, в котором он пробудился, находился в одной из глубоких пещер под Императорским дворцом, освященных и переданных Колллегии Титаника, их экипажам, вспомогательным группам и богам-машинам. На данный момент он был, по существу, домом.
 +
 +
Он услышал в помещении произнесенные на распев команды Ксеты и стук инфокабелей и поршней отсоединения ограждений вокруг тронов двух модератусов. Они неуверенно поднялись со своих мест. Дивисия была высокой и упитанной, пряди ее волос – цвета электрик и кислотно-зеленого. Щеки покрывали красные геометрические фигуры. Когда он сделала шаг и поморщилась, блеснули хромированные зубы. Карто словно был создан для идеального контраста. Низкий и тонкий, словно лоза, кожа лица натянута на тонкие кости, по бритому черепу струились ярким пламенем красные, золотые и черные электротатуировки. Когда он поднялся, лицо осталось бесстрастным, хотя внутри мужчина рычал от неприятного ощущения.
 +
 +
– Вы оба выглядите ужасно, – сказал им Тетракаурон.
 +
 +
– Почтенный принцепс-сеньорис… – начала Дивисия и ее стошнило. Рвота забрызгала металлическую палубу. Тетракаурон и бровью не повел. Дивисия после развоплощения страдала сильнее большинства, всегда так было. Ее связь с накалом была тесной. Вскоре она станет принцепсом машины. Это было правильно; она заслужил это и доказала себя достойной этой чести. Он будет скучать по ней. В мире, где они оба были одним целым с ''«Регинэ Фурорем»'' она была частью Тетракаурона, их воля и инстинкты сплетались в источнике духа бога-машины. С ее уходом он лишится части себя. Дивисию снова вырвало, она глубоко вдохнула и выдавила из себя то, что собиралась сказать. – Почтенный принцепс-сеньорис и сам выглядит не менее ужасно.
 +
 +
– Соглашусь, – сухо заметил Карто. Второй модератус стоял прямо, но раскачивался, пытаясь восстановить равновесие.
 +
 +
– Вы оба ошибаетесь, – сказал Тетракаурон и улыбнулся. – Я выгляжу намного, намного хуже, чем ужасно. – Ксета издала звук мягко прокручивающихся шестеренок, что, вероятно, было заменой смеха. Дивисия выпрямилась и изогнула бровь. Цвет радужных оболочек сменился на огненно-оранжевый.
 +
 +
– Это максимум, на который вы способны? – спросила она.
 +
 +
– Хочешь сказать, что ты могла с легкостью справиться лучше, модератус? – ответил он.
 +
 +
Она наклонила голову в бок, словно размышляя.
 +
 +
 +
– Определенно, да, – заявила она.
 +
 +
Он улыбнулся – движение на миг отстало от его ощущений - и открыл рот для ответа.
 +
 +
По залу разнесся поток машинного кода.
 +
 +
Тетракаурон, Дивисия и Карто с идеальной синхронностью повернулись. От открытой ирисовой заслонки дверей в дальнем конце зала к ним направлялась фигура. Красная мантия волочилась под и за ней. К ней цеплялась маслянистая дымка активированного антигравитационного устройства. Капюшон с черно-белой шахматной каймой покрывал половину массы из кабелей и зеленых линз, которые находились приблизительно там, где предполагалась голова у обычного человека. В зале активировались оружейные сервиторы. Прицельные лучи потянулись к движущейся фигуре. Ряды адептов семьи повернулись, машинные пальцы замерли над клавиатурами, на экранах мигали инфомаркеры.
 +
 +
Из-под мантии приближающейся фигуры поднялась медная конечность. Коротко сверкнул свет, и сервиторы замерли, орудия отключились.
 +
 +
– Что ж, это не сулит ничего хорошего, – пробормотала Дивисия.
 +
 +
Парящая фигура остановилась в шести шагах от них. Тетракаурон зубами чувствовал пульсацию ее гравитационного поля. Массивная голова повернулась, и в воздухе раздался очередной поток машинного кода. Ксета ответила, код технопровидца был мелодией в сравнении с рыком незнакомца. Тот снова обратил глазные линзы на принцепса. Тетракаурон отметил, что их было двадцать четыре, самые маленькие не больше ногтя, самые большие – шире кулака. Это был член жречества, и явно высокого ранга. Еще одна очередь кода. Тетракаурон наклонил голову и поднял брови. Зазвенели прикрепленные к челюсти серебряные кольца.
 +
 +
– Эмиссар должен передать свое послание аналоговым способом, – раздался рядом голос Ксеты.
 +
 +
Еще одна очередь.
 +
 +
– Да, вторичные средства коммуникации отсутствуют, – сообщила Ксета.
 +
 +
– Это храм машины, – заявил жрец. – Необходимость марать его органикой оскорбительна.
 +
 +
– Оскорбительна для кого? – спросила Дивисия.
 +
 +
– Для машин этого места, для духов, которые движутся в священных интерфейсах, для богов-машин, что спят в хранилищах под нами.
 +
 +
Карто сделал два шага к жрецу, прежде чем рука Тетракаурона схватила его и оттолкнула назад. Модератус поднял руку, повернул голову, и принцепс ощутил эхо движения в своих нервах, поршни напряглись, чтобы поднять силовой коготь, газ хлынул в пневмосистемы, готовые выбросить его вперед. Удар максимальной силы. Убийство машины. Броня и плазма исчезают, и боевые горны провозглашают праведную победу…
 +
 +
Тетракаурон посмотрел Карто в глаза. Модератус отступил.
 +
 +
– Кто вы? – спросил Тетракаурон, повернувшись к жрецу.
 +
 +
– Я – уполномоченный Геронтий-Чи-Лямбда, эмиссар генерала-фабрикатора.
 +
 +
Тетракаурон кивнул.
 +
 +
– Скажите, – осторожно обратился он, – ваша роль в качестве эмиссара включает доступ к данным на наш Легио?
 +
 +
– Да.
 +
 +
– И не может быть, чтобы высокий функционер священной шестеренки не просмотрел эти данные перед тем, как войти в святилище нашего Легио. – Он повернул голову, впившись взглядом в Геронтия-Чи-Лямбду. – Не может быть, чтобы от внимания такого функционера ускользнул тот факт, что Легио, в который он пришел, один из старейших. – Он шагнул к техножрецу. – Что Легио был домом инкарнаций разрушения Омниссии с самого рождения истины нашей веры… – Еще один шаг. Огонь охватывает его ядро. – Что он сжег больше врагов, чем кто-либо еще. Что он ступает по воле одного лишь Бога-Машины… – Шаг, шаг, все внимание вперед. Глаза цели жужжат. – Что те, кто сопровождает его, живут только ради этой цели. – Цель на расстоянии одного метра. – Что связь между нами и нашими машинами – единственное, что нас связывает с Омниссией. – Цель не отступает. Достигнута оптимальная дистанция для использования оружия ближнего действия. – Что мы не пятнаем нашу связь с богом аугметикой, ноосферой или кодом… – Его лицо на расстоянии ширины ладони от посланника. Оружие заряжено. Цели определены. – Что мы говорим не его голосом, но своим собственным, и что осквернение этой традиции – не оскорбление. Это вызов. – Оружие стреляет по команде.
 +
 +
Геронтий-Чи-Лямбда отодвинулся назад. Тетракаурон улыбнулся и ощутил в крови эхо плазмы, поступающей в зарядные катушки.
 +
 +
– Но ни один эмиссар генерала-фабрикатора не будет настолько глуп, – сказал он. – Так что, я должен предположить, что вы не провели полный анализ данных перед приходом сюда.
 +
 +
Геронтий-Чи-Лямбда сместился с места, над которым парил. Тетракаурон заставил себя расслабиться, взглянув на Дивисию и Карто. Оба смотрели на посланника с фокусировкой орудийного ствола. Они почувствовали изменение в агрессивной позе принцепса и повторили его, мышцы лиц, челюстей, плеч и конечностей медленно расслабились, словно последовательно выпущенные раздвижные опоры и поршни. Он позволил жару гнева остыть, пока тот не стал всего лишь тлеющим угольком в его нутре.
 +
 +
Он знал Геронтия-Чи-Лямбду или скорее ему подобных. Не марсианин, но один из тех, кто родился и обучался на одном из миров-кузниц или в машинных владениях, отвоеванных Великим крестовым походом. Непримиримые в своей интерпретации истины Омниссии, не имеющие глубоких традиций и жаждущие подчинить своей воле вселенную. Для таких людей чистота важнее истины, а в предательстве Кельбор-Хала и половины Механикума они увидели одновременно подтверждение и возможность для навязывания своей точки зрения. В генерале-фабрикаторе Кейне они нашли союзника и вершили его волю с прямолинейной беспощадностью, подпитывая жестокие расчеты его разума. Тетракаурон не мог принять их сторону и такое отношение, определенно, было взаимным.
 +
 +
Легио Игнатум был древним, одним из Триады Феррум Моргулус – первых легионов титанов, которые отправились в бой в самые ранние эпохи. Духи их богов-машин жили в механизмах, созданных утерянными кузнями и огнями. Эти пресвятые воплощения ярости Омниссии на войне следовало почитать. Тем не менее, Легио не кланялся и не расшаркивался, и не выглядел, как жрецы этой новорожденной эпохи. Они жили ради пламени битвы и исполнения предназначения машин, которые охраняли. Принцепсы и модератусы не аугментировали себя больше необходимого для связи с подопечными. Они не спали, как смертные, но грезили в своих нейронных колыбелях, соединяя разумы с отголоском дремлющих богов-машин. Они жили огнем и яростью войны и железа. Это была священная связь, фундаментальная и всепоглощающая, молниевый разряд между железом и плотью, в котором Бог-Машина говорил в сверкающей реальности. Это пламя поглотило многих, но таковым было их предназначение: сдерживать пекло и становиться им, и жить в сердце и грезах их бога, пока они горели.
 +
 +
– Зачем вы пришли? – наконец, спросил Тетракаурон.
 +
 +
– Вас призвали, – ответил посланник. – Вас и весь ваш Легио. Вы будете сопровождать принцепса-максимуса Кидона, и все, кто следуют вашим приказам, будут сопровождать его вместе с вами.
 +
 +
– Мой командир – принцепс-максимус Кидон, а он не отдавал мне такого приказа.
 +
 +
Геронтий-Чи-Лямбда издал жужжание, развернулся и поплыл к дверям.
 +
 +
– Он отдаст вам такой приказ. Это достоверно. Через три часа, пять минут, шесть секунд. Принцепс, вы выполните этот приказ.
 +
 +
Тетракаурон смотрел, как техножрец выходит через двери и почувствовал, как нахмурился.
 +
 +
– Что это значит? – спросил низким голосом Карто.
 +
 +
– Не уверен, – ответил Тетракаурон. – Но у меня чувство, что это, скорее всего, наименее любимая мной особенность наших высоких и почетных связей с вечным и благословенным марсианским жречеством.
 +
 +
– Что за особенность? – спросила Дивисия.
 +
 +
– Политика, – ответил Тетракаурон.
 +
 +
 
[[Категория:Ересь Гора: Осада Терры / Horus Heresy: Siege of Terra]]
 
[[Категория:Ересь Гора: Осада Терры / Horus Heresy: Siege of Terra]]
 
[[Категория:Ересь Гора / Horus Heresy]]
 
[[Категория:Ересь Гора / Horus Heresy]]

Версия 21:39, 23 мая 2021

Pepe coffee 128 bkg.gifПеревод в процессе: 2/23
Перевод произведения не окончен. В данный момент переведены 2 части из 23.


WARPFROG
Гильдия Переводчиков Warhammer

Мортис / Mortis (роман)
Mortis.jpg
Автор Джон Френч / John French
Переводчик Хелбрехт, Ulf Voss
Издательство Black Library
Серия книг Ересь Гора: Осада Терры / Horus Heresy: Siege of Terra
Предыдущая книга Под знаком Сатурна / Saturnine (роман)
Год издания 2021
Подписаться на обновления Telegram-канал
Обсудить Telegram-чат
Скачать EPUB, FB2, MOBI
Поддержать проект

Посвящается Карлу Тутту, Эду Брауну и Аарону Дембски-Боудену


Действующие лица

Император – Повелитель Человечества, Последний и Первый Владыка Империума

Гор – магистр войны, примарх XVI легиона, Возвеличенный Сосуд Хаоса


Примархи

Пертурабо – Повелитель Железа, примарх IV легиона

Джагатай Хан – Боевой Ястреб, примарх V легиона

Рогал Дорн – Лорд Солар, Преторианец Терры, примарх VII легиона

Сангвиний – Великий Ангел, примарх IX легиона


I легион, Тёмные Ангелы

Корсвейн – Сенешаль

Адофель – космический командующий, магистр капитула

Вассаго – Библиарий

Траган – капитан девятого ордена


IV легион, Железные Воины

Кидомор Форрикс – Разрушитель, первый капитан, триарх


V легион, Белые Шрамы

Шибан-хан – Тахсир


VII легион, Имперские Кулаки

Архам – магистр хускарлов


IX легион, Кровавые Ангелы

Баэрон – линейный адъютант южного Мармакса, 78-й опорный пункт

Оцеано – командующий Курдским бастионом, дредноут


XVI легион, Сыны Гора

Аргонис – Немеченый, советник магистра войны


Легио Игнатум, Огненные Осы

Кидон – принцепс-максимус “Империос Прима”, принципал первой манипулы

Баззаний – принцепс-сеньорис “Магнификум Инцендиус”, принципал второй манипулы

Клементия – принцепс-сеньорис “Экземплис”, принципал четвёртой манипулы

Тетракаурон – принцепс-сеньорис “Регинэ Фурорем”, принципал шестой манипулы

Дивисия – модератус "Регинэ Фурорем”

Карто – модератус “Регинэ Фурорем”

Ксета-Бета-1 – технопровидец “Регинэ Фурорем”

Артуса – принцепс “Гелиос”, принципал седьмой манипулы

Сентарио – стратегический связной легио


Легио Ордо Синистер

Аурум – первый префект палаты Ориенталис

Кадамия – префект “Ориенталис-Эхион”


Легио Солария Имперские Охотники

Эша Ани Могана Ви – великий магистр, великая мать Имперских Охотниц, принцепс “Люксор Инвиктория”

Абхани Люс Могана – принцепс “Бестия Эст”


Дом Виронии

Карадок – отпрыск, пилот рыцаря-церастуса типа “Бичеватель” “Мелия”

Акастия – крепостной, пилот рыцаря-оруженосца “Элат”

Доллоран – крепостной, пилот рыцаря-оруженосца “Киллар”

Плутон – крепостной, пилот рыцаря-оруженосца “Тавмант”


Адептус Механикус

Веторель – посол, представитель генерал-фабрикатора

Кассым-Алеф-1 – магос эмиссар при Рогале Дорне

Геронтий-Чи-Лямбда – магос-эмиссар при легио Игнатум


Нерождённые

Вассукелла – Хор отверженных, Песнь бесконечного восторга, демонический князь Гибельного шторма


Имперская Армия

Ниора Су-Кассен – Солнечный командный штаб, бывший адмирал флотов Юпитера

Насаба – генерал, Инфералтийские гусары, командующий бастиона Осколок

Сулкова – генерал-майор, командная группа бастиона Осколок

Куррал – элитный полковник, командная группа бастиона Осколок

Коул – младший лейтенант, пятый Массианский

Кацухиро – рядовой

Стина – рядовой


Имперские персонажи

Малкадор Сигиллит – регент Империума

Хеллик Мауэр – боэтарх командного подразделения префекта

Альборн – конрой-капитан, Палатинская горта, командное подразделение префекта

Сольша – лейтенант ополчения командного подразделения префекта

Кирилл Зиндерманн – историк, глава ордена Испрашивающих

Андромеда-17 – воплощённый потомок Селенара

Эуфратия Киилер – святая, бывший летописец

Васкаль – надзиратель, Чернокаменная


Рабы Тьмы

Угент Сай – садовод


Прочие

Актеона

Базилио Фо – заключённый Чернокаменной

Джон Грамматик – логокин

Олл Перссон

Лидва – легионер

Догент Кранк – (61-й Нуминский, бывший)

Бейл Рейн – (61-й Нуминский, бывший)

Графт – рабочий-сервитор

Гебет Зибес

Кэтт


Уснуть... и видеть сны? Вот и ответ.

Какие сны в том смертном сне приснятся,

Когда покров земного чувства снят?

Вот в чем разгадка. Вот что удлиняет

Несчастьям нашим жизнь на столько лет.

(приписывается драматургу Шекспиру) около М2

ПЕРВАЯ ЧАСТЬ

БОДРСТВОВАНИЕ


ВАРП

∞

От земли до небес воздух мерцает от жары. Солнца здесь нет, но свет ослепляет. Небо представляет собой купол сверкающей белизны, наброшенный над сухой землёй. Почва потрескалась, запылилась и покрылась коркой соли. Мир кажется плоской, бесконечной равниной, уходящей к затерянному горизонту. Неподвижный воздух пульсирует, отвечая молоту отсутствующего солнца. Это не настоящее место, ибо ничто во Внешнем царстве не является настоящим, но это место жажды и жары всегда было и всегда будет.

В центре пустыни стоит дерево. Это кедр, лишившийся иголок, поражённый молнией и почерневший. Издали его можно принять за чёрную трещину, которая протянулась по небу и напоминает перевёрнутую чёрную молнию. В этом месте только под деревом есть тени. Они тонкие и почти невидимые в пыли. Струйка воды просачивается из-под земли у корня дерева и исчезает, едва показавшись. Прислонившись спиной к стволу сидит мужчина. У него тонкие руки и ноги, тёмная кожа туго натянута на костях и потрескалась вокруг высохших губ. Синее облачение, свободно обившееся вокруг Него, истёрлось и выгорело на солнце. Он неподвижен, как и сгоревшее дерево за Его спиной; Его глаза закрыты.

Медленно, как будто сделать быстрее стоило бы слишком больших усилий, глаза мужчины приоткрывают щель на пылающую землю. Его левая рука движется к углублению, которое Он выцарапал в земле у корней дерева. Там собралось немного воды, Он зачерпывает её ладонью и подносит ко рту. Густая и мутная, её едва ли хватит на один глоток.

Дуновение воздуха шевелит ткань, покрывающую его голову. Он поднимает глаза, опуская руку с водой, которая уже сыплется с Его пальцев, словно пыль.

В воздухе образуется вихревая колонна, она скользит по земле и поднимает сухую почву. Вокруг неё расплывается свет, мерцая, вызывая далёкие миражи, которые могут быть марширующей на горизонте армией, или разрушенным городом, или одинокой фигурой, шагающей по опустевшей земле.

Мужчина под деревом ждёт и смотрит.

Пылевой дьявол кружится в танце всё ближе. Поднимается ветер. Засохшие ветви дерева шумят. В центре столба пыли появляется фигура: широкое и гордое лицо; серебряные чешуйчатые доспехи поверх белых одежд; меч в ножнах на поясе. Лоб новоприбывшего венчает золотая корона, горящая, словно пламя, отражённым солнечным светом. Ветер стихает. Пыль оседает. Воин в серебристо-белом смотрит на человека под деревом.

– Отец, – произносит Гор.

Мужчина под деревом не обращает на него внимания.

– Здесь нет убежища, отец, тебе некуда бежать. – Гор приседает, балансируя на носках, так что его голова оказывается на одном уровне человеком, сидящим в тени дерева. Где-то вне поля зрения в мерцающем воздухе каркает ворона. Змея шипит и гремит, звук такой, будто песок продувает сухие кости. Гор наклоняется и поднимает горсть земли. Он смотрит вдаль, его глаза сверкают зеркалами, отражающими палящую жару. На мгновение его пальцы кажутся когтями, длинными и блестящими, а почва под ними – усыпанной звёздами ночью. Земля крошится между его пальцами. – Это была твоя тайная страна, отец. Варп, царство, в котором ты отказал нам. Здесь источник всей твоей силы, все пути к твоему позолоченному честолюбию. Без этого места ты – ничто, просто человек, который украл то, что не принадлежало ему, а потом спрятал от других. Нищий вор с украденными монетами.

В глазах Гора появилась жалость.

– Посмотри сейчас на себя – увядаешь в царстве жажды. – Гор встал. – Ты должен был знать, что это неизбежно. Ты должен был знать, что твои поступки не останутся без последствий. Ты говорил, что это место, со всей его мощью и возможностями, опасно – что никто не должен прикасаться к нему, что никто не должен знать его истинных тайн. Магнус был близок к тому, чтобы понять, что ты лжёшь, и ты послал за ним волков. Лоргар, бедный вечно ищущий причину Лоргар, увидел тень твоего честолюбия и подумал, что это символ бога. Сожжённые города и позор стали его наградой. А я, отец, не слишком ли много знаю я? Сколько раз после того, как мы нашли друг друга, я почти понимал, кто ты – лжец и вор, облачённый в обрывки ложной славы? Так вот почему меня изгнали от тебя? Ты боялся этого момента, отец? Если ты это сделал, ты должен был знать, что это неизбежно – что твой обманутый сын придёт за тем, что положено ему по праву рождения.

Поднялся ветер, закружив в воздухе соль и пыль. Силуэты формируются в мерцающем мареве, одновременно близком и далёком. Высокие фигуры, фигуры из мифов и старых легенд: циклоп, сгорбленный жнец, освежёванный ангел, змей Адонис.

– Ты сотворил нас с помощью огня, который забрал из царства, которое объявил для нас запретным. Как ты мог подумать, что мы никогда не поймём, никогда не зададимся вопросами, никогда не вернёмся домой, туда, где родились?

Взгляд Гора скользнул по четырём извивающимся в миражах фигурам.

– Теперь они здесь, – сказал Гор. – Твои сыновья, мои братья, вернулись домой. Я их король, а не ты, отец, и это королевство принадлежит мне. Сила, в которой ты отказал нам, принадлежит мне. Всё это. У тебя больше ничего нет. Ночь и день, сны и явь – всё подвластно моей воле.

Мужчина под деревом выдыхает, вытягивает левую руку и проводит пальцем по сухой земле. Земля дрожит. Пыль взмывает в воздух и повисает завесой над землёй, прежде чем обрушиться вниз. Лишённое листьев дерево растёт, вытягивается, его мёртвые ветви устремляются к теням широким кругом. Гор не вздрагивает, но в жарком мареве невидимые существа шипят голосами змей, собак и умирающих птиц.

Рука мужчины останавливается. Линия в пыли шириной всего в палец, но также она – каньон, стена, горный хребет. Он убирает руку и смотрит вверх. Его губы и кожа потрескались, но голос сильный, когда Он говорит:

– Нет.

Гор делает шаг вперёд, но земля под его ногами крошится и трескается, стекая в открывающуюся внизу бездну. На мгновение человек под деревом кажется не человеком, а тенью в огненном аду. Он смотрит на Гора, и Гор встречает взгляд Императора. Яркость неба меняется на угольную черноту, тени деревьев становятся пламенем.

Глаза Гора – две звезды в глазницах.

– Ты умрёшь, отец. Посмотри на себя, посмотри, как ты уменьшаешься, слабеешь, цепляешься за тень на бесплодной земле. – Он замолкает, качает головой, как будто жалея. – Ты становишься только слабее. Ты исчезнешь. Твоя душа иссохнет от жажды, и ты умрёшь медленной смертью, от которой слишком долго пытался убежать. – Затем Гор поворачивается спиной к дереву и мужчине и уходит, говоря, но не оглядываясь через плечо: – Я дарую тебе милосердие до того, как всё закончится, отец. Я должен тебе это, но больше ничего.

Под деревом мужчина снова тянется за водой, которая уже высыхает и превращается в пыль, когда он подносит её ко рту.

ОДИН

Последний свет

Вник

Перенапряжение


Императорский дворец, Терра


Когда двадцать седьмого квинтуса взошло солнце, последние его лучи пробились сквозь дым и химический туман, чтобы коснуться самых высоких башен западного края Последней стены, в тени которой вспыхивал свет спорадических выстрелов. Мелькали снаряды и энергетические разряды, пробивая окутанную пустотными щитами стену и взрываясь на эфирном защитном куполе над Внутренним дворцом. По всей шестисоткилометровой дуге от Западной полусферы до Индомитора измученные солдаты моргали от золотого света, глядя из орудийных амбразур и с стрелковых ступеней. Большинство из них так давно не видели чистого солнечного света, что тот казался сном. Некоторые улыбнулись. Некоторые заплакали. Для многих угасающий свет казался обещанием. Для некоторых это было похоже на прощание. И пока солнце опускалось всё ниже по небосклону, некоторые из наблюдавших за ним миллионов людей шептали молитвы человеку, который отрицал, что Он бог.

Свет нового дня скользил по чаше Внутреннего дворца и прилегающим районам. В прошлые эпохи каждая часть была бы достаточно большой, чтобы стать величайшим городом на Терре; теперь они были просто сегментами последнего круга неповиновения магистру войны. В анклавах Виридарийского дворянства свет касался только самых высоких башен, и немногие узрели этот яркий момент; укрывшиеся там миллионы избегали высоких мест. Большинство бежали в более глубокие части своих владений. Некоторые использовали каждую монету и услугу, которую могли получить, чтобы оказаться как можно ближе к сердцу Внутреннего дворца. Немногие – старые, дерзкие или заблуждавшиеся – ходили по закрытым ставнями залам и делали вид, что не видят трещин, что росли на их окрашенных стенах, когда падали снаряды.

Свет поймал дождь внутри щита. Маслянистые радуги прочертили верхушки башен. Рядом с горгульями и гротескными орнаментами за камень цеплялись уродливые артиллерийские батареи. Если пустотные щиты не выдержат, их огонь окажет непродолжительное сопротивление следующей стадии катастрофы.

На вершине внутреннего района на мгновение замерцали позолоченные пирамиды и статуи. Под ними, глубоко под слоями камня и скальных пород, с закрытыми глазами неподвижно сидел Император, заключённый на золотом троне и сдерживавший постоянно сжимавшееся кольцо кошмаров.

Южнее свет окутал каменный кулак бастиона Бхаб, и на несколько секунд стекавшая по его стенам дождевая вода замерцала серебром. За этими стенами безостановочно вращались механизмы командования. Полки штабистов дни и ночи проводили на постах, время сна и бодрствования разбилось на отрезки, постоянный цикл света пикт-экранов и грёз о широком синем небе и прохладной воде. В самом сердце бастиона в стратегиуме Великое Сияние стоял Рогал Дорн. Холодный свет голографических проекций высвечивал следы недавнего сражения на его доспехах. Он излучал ауру командования, невидимую и подчинявшую его воле. Он наблюдал, как наблюдал уже нескольких часов после возвращения с Сатурнианской стены. Затем, едва заметно кивнув, он повернулся и направился к дверям зала и лестнице, которая должна была привести его к парапету бастиона и короткому виду восходящего солнца.

Минуя районы к Индомиторской, Меркурианской, Сатурнианской и Европейской стенам свет собирал тени на прорезавших здания зигзагообразных магистралях. Рядом со стенами засыпали целые дороги и уличные системы, их заблокировали разрушенными зданиями и запечатали реками залитого феррокрита. По краям жилых кварталов располагались орудийные гнёзда и огневые точки. Если – когда – стены пробьют, предатели войдут в смертельный лабиринт, который заставит их истекать кровью за каждый шаг. В стрелковых ячейках солдаты подняли головы от автоматических пушек и ракетных установок и увидели далёкий призрачный блеск высоко наверху.

На восточной дуге оборонительных сооружений разрывы снарядов поднимали в воздух столбы пыли, словно пытаясь затмить солнечный лик. Это был Внешний, некогда служивший воротами во Внутренний дворец. Сотни километров площадей, проспектов и зданий из мрамора, стекла и полированного металла, теперь превратились в изжёванную чашу развалин, линии обороны проложили и вырезали в самих костях Дворца. Здесь находились Мармакс, Горгонов рубеж и Колоссы, сотни километров фронта, отмеченные воронками от взрывов, обломками и трупами, как линия прилива на море резни. Отсюда солнце поднимется над пустошью, которая когда-то была Внешним дворцом. Остатки ночи скапливались в руинах зданий и бежали по улицам, которые хранили только тишину.

Над опустошением вздымались остатки рухнувших стен, похожие на сломанные пальцы мёртвых рук, а позади них в небо вонзался космический порт Вечная стена. С его подветренной стороны на парапете Рассветной стены трудились бригады рабов, перетаскивая оружие и боеприпасы с позиций, с которых они стреляли по порту. Оружие требовалось в других местах. Большинство рабов раньше были солдатами, защищавшими эти самые стены. Теперь их жизнь измерялась работой, которую они могли сделать до того, как истечёт их срок. Большинство из них не подняли головы, когда солнце залило мир новым светом. Они знали, что нет смысла смотреть, нет смысла надеяться, или забыться в мечтах, или искать спасения в молитвах ложным богам. Освобождение было только в коротком сне и в надежде, что они не проснутся на следующий день.


Южный Мармакс, Внешний барбакан


От передовой почти ничего не осталось. Поднимавшиеся уровни траншей, стен, рвов и брешей превратились в перемолотый лабиринт воронок, оползней и обвалившихся блокпостов. Даже дождь перестал здесь идти. Многослойные пустотные щиты, породившие ложные штормы, заполнившие кратеры и шрамы, исчезли. Остались только сухие облака, которые тянулись по разбитому небу. Жара вытягивала влагу из земли, покрывала её трещинами и оставляла от луж дождевой воды чёрную слизь. На всем пути от пересечения Горгона до остатков комплекса зональных блоков на севере было то же самое. Насколько хватало взгляда. А видеть можно было далеко. С парапета 78-го опорного пункта открывался вид на всю дорогу, туда, где чёрно-оранжевые облака цеплялись за тень восточного контура Внешней стены. Долгий путь, и повсюду на месте некогда стоявшего здесь города – одно опустошение. Сломанные зубы огромных зданий вздымались в воздух. Кучи мусора загромождали дороги. Осевшие строения образовывали линии холмов. Вспышки света пронзали рассветный мрак: молнии, взрывы, выстрелы. Над ним, высоко в отдалении, грязно-оранжевое зарево освещало неровный горизонт.

Кацухиро остановился, чтобы посмотреть, как распространяется свет.

– Двигайся!

Толчок в спину.

Он опустил голову и продолжил подниматься по ступенькам. Позади него сержант – Кацухиро не помнил его имя – подталкивал остальных вперёд. Их было двадцать. Откуда они взялись, Кацухиро понятия не имел. У большинства был обессиленный вид и мёртвые глаза людей, которые находились на передовой с самого начала. Их снаряжение представляло собой мешанину цветов, униформ в самом разном состоянии. Пятна отмечали каждый дюйм, и с тех пор, как они прибыли на Мармакс, все они начали покрываться слоем серой пыли, похожей на шершавую вторую кожу. Позади него один из них сплюнул на внутреннюю сторону стены.

– Не делай этого, – сказал он, полуобернувшись.

– Грубо для тебя, вник? – раздался визгливый ответ. Стина, конечно, кто же ещё, её язвительный протяжный голос легко перекрыл звук топающих ног. – А что, черт возьми, ещё мы должны делать, глотать эту проклятую пыль?

– Плюнь, и тебе захочется пить, – ответил Кацухиро, – а с тех пор, как мы пришли на передовую, нам не дали ни капли воды. У тебя нет лишней слюны.

– Ну, именно об этом я и говорила – сама воспитанность и образованность. Что, чёрт возьми, сделало тебя таким всезнающим и мудрым, вник?

Вник – сокращение от призывник, обращение к любому, кого замели, следуя протоколам массового призыва, обращение к тому, кто не был настоящим солдатом. Это началось некоторое время назад, когда запустили процесс перепрофилирования населения, ещё до того, как враг действительно пришёл на Терру.

Это был способ для настоящих солдат, добровольцев, членов какого-нибудь полка или формирования, созданного до приказа о призыве, показать, что они находятся на другом уровне, чем миллионы мужчин и женщин, которых вырвали из их прежней жизни, чтобы они стали солдатами. Реальность войны убила это различие. Старые и новые солдаты гибли и умирали сотнями тысяч на каждом фронте битвы. Стина, однако, цеплялась за этот термин и использовала его попеременно, как оскорбление и обвинение. Кацухиро было всё равно. Люди держались за всё, что могли. Это стало ещё одним последствием битвы – течение жизни свелось до нескольких основных пунктов: дышать, стрелять и, конечно, ещё к одному, тому, что действительно имел значение.

Кацухиро продолжал подниматься по ступенькам. Время от времени он бросал взгляд за парапет. Ярусы стен спускались к траншеям на уровне земли на расстоянии километра. Всё несло следы повреждений: изжёванный камнебетон, расколотые и продырявленные бронеплиты, разрушенные блокпосты. Кое-где исчезли целые секции, стены и контрфорсы превратились в кратеры. В некоторых местах повреждения устранили, заполнив жидким цементом и быстро сваренной паутиной балок. Они выглядели как струпья на плохо заживающих ранах. Не было времени, чтобы сделать лучше.

Артиллерия наносила удары в нерегулярном, но последовательном ритме вдоль всей передовой, даже когда не было прямого штурма – дальнобойные ракеты выпускали с расстояния в сотни километров. Неуправляемые орбитальные боеприпасы падали без звука или предупреждения. Облака кассетных боеприпасов, разбросанные с высотных бомбардировщиков. Конечно на пустоши были и снайперы, они наблюдали, как солдаты приходят и уходят, а затем проявляли себя мощным энергетическим разрядом или гиперкинетическим снарядом, убивая работавшего над устранением повреждений сапёра.

Истребительные подразделения, некоторые из которых достигали численности бригады, также со спорадической свирепостью наносили удары по передовой. Проскользнуть под покровом ночи, прорваться, убить и расставить ловушки, прежде чем отступить. Было совсем плохо, когда в дело вступали Легионес Астартес. Скорее всего позапрошлой ночью на передовую чуть ниже Кордской башни пришёлся удар именно врага в задрапированных в содранную кожу полуночно-синих доспехах. Они прошли весь путь до третьей линии, прежде чем отступили. То, что они оставили после себя, нельзя было назвать обычными потерями; большинство из несчастных были ещё живы, когда этот участок отбили.

Террористические нападения, как и обстрелы с отдалённых батарей, имели определённую цель. Иногда между ударами проходили часы, и неожиданно мир превращался в гром и огонь, а затем снова наступала тишина. Они казались случайным, но это было не так. Это был очень точный нерегулярный ритм, который приводил вас к мысли, что вы можете расслабиться, а затем подавлял эту передышку. Гений, жестокий гений, дар Повелителя Железа и его командующих зоны. И это работало. Как крупномасштабные атаки сломали фронт и отбросили защитников к Последней стене и Внешним линиям, так и аритмичное насилие прогрызало оборону и дух тех, кто стоял на них.

Кацухиро добрался до верхней ступеньки. Вдоль парапета стены тянулся длинный проход, шириной в восемь шагов, открытый с внутренней стороны и обрамлённый зубцами высотой в восемь футов. Через амбразуры можно было ясно видеть следующую стену внизу, а затем дальше, где стены встречались с землёй и уступали место траншеям и рвам.

На парапете их ждал ангел. Пыль покрывала его, как и всё на передовой. Серый керамит местами просвечивал сквозь красный лак брони. Доспехи выглядели помятыми и изношенными, но одного его вида оказалось достаточно, чтобы заставить Кацухиро и остальных бойцов взвода остановиться. Даже после всего, что он видел – особенно после всего, что он видел – присутствие космического десантника казалось подобным удару молота по вашему сознанию, который нельзя было игнорировать. Всё больше и больше Легионес Астартес рассредотачивали среди защищавших Дворец смертных. Кацухиро не знал точно ради чего именно: поднятия боевого духа или повышения дисциплины.

Ангел повернулся к ним. Чёрная полоса протянулась по лицевой панели его шлема между светящимися зелёными глазами. Он передал инфопланшет одному из двух офицеров в видавшей лучшие дни униформе. Прижатое к бедру ангела оружие было величиной с туловище Кацухиро.

– Я – Баэрон, – произнёс ангел, и каким-то образом в его голосе прозвучали нотки музыки даже сквозь рычание решётки динамика. – Девятый легион, линейный адъютант этой секции. Вы назначены под моё командование. – Сияющий взгляд Баэрона скользнул по ним, быстрый, но цепкий, оценивающий. Кацухиро почувствовал себя пригвождённым к месту, когда светящиеся глаза посмотрели на него. – Включитесь в линейные подразделения этой секции. Капитан Улков и лейтенант Сабина командуют подразделением под моим началом. Найдите свои огневые позиции. Проверьте оружие. Будьте готовы. – Баэрон ещё раз оглядел их, затем отвернулся и двинулся по дорожке, теперь его взгляд был устремлён на мир за укреплениями.

– Хорошо, вы слышали адъютанта, – крикнула один из офицеров, приземистая женщина с лицом, наполовину закрытым серыми бинтами. – Переназначение, найдите пару с кем-то, кто пробыл в секции больше ночи. Выполнять!

Кацухиро моргнул, только сейчас оглянувшись и увидев других человеческих солдат. Это были мужчины и женщины из по крайней мере полудюжины подразделений – некоторые с символами нескольких частей – со смешанным снаряжением и расцветкой. Это стало новой нормальностью. Фронты, такие как Мармакс, Горгонов рубеж, Артиала и Каназавский изгиб пожирали солдат, поглощая старые дивизии и порядок. То, что осталось, тех, которые по-прежнему стояли, собирали вместе и бросали в следующую зону перекрёстного огня. За последние недели Кацухиро трижды перемещали в районы боевых действий Внешнего. За это время фронт тоже изменился, крепости были разрушены, старые жёсткие линии стёрты и нарисованы новые. Он задавался вопросом, было ли что-то или кто-то, кто действительно знал, где находится каждый солдат, какой танк был оставлен при отступлении, а на каком из них ехало другое подразделение, перемещаясь из одной зоны в другую.

В каждом из мест, где он побывал, существовала своя логика и причина того, как обращались с новыми войсками на передовой. На Дакийской заставе вновь прибывших разделили по корпусам, согнали вместе, а затем разбили на части криками и жестами майора в потрёпанной зелёной форме Альбийского пятого стрелкового. На северном Мармаксе, второй передовой секции, их встретили двадцать писцов, они шли среди толп передислоцированных солдат, прикалывая розовые целлюлозные бумажки с номерами к униформе пласталевыми скобками. Здесь, ну, никто его ни о чём не спрашивал и ничего не говорил, просто приказали ему и группе других из грузоперевозчиков подняться на линии. За те полчаса, что потребовались, чтобы добраться до парапета, он получил сержанта, имени которого не знал, и новое подразделение. Некоторых из них, таких как Стина, он знал по путешествию с северного Мармакса. Большинство же нет. Это тоже стало новой нормой: быть безымянным, быть чужим с тем, с кем ты стоял рядом, стать приращением численности подразделения, телом на передовой, числом на изодранном розовом пергаменте.

Хотя кто-то знал. Кто-то знал всех и каждого из мужчин и женщин на передовой и знал, что они делают. Он знал, и Он наблюдал за ними, и где мог, Он защищал их. Эта истина была единственным, что имело значение; все остальное было просто беспорядком хаоса.

– Император знает, – сказал себе Кацухиро в грохочущей, тесной темноте грузоперевозчика, который переместил его по линии. – Император защищает.

Похоже, он сказал это громче, чем хотел, потому что кто-то повторил его слова.

– Он защищает...

А потом ещё несколько, прежде чем фраза угасла.

Он повторил это снова, теперь, в лучах рассвета на южном Мармаксе, и знал, что это правда.

Он двинулся к парапету, проверяя лазган. На выщербленный феррокритовый зубец опирался солдат. Он выглядел молодым, но под слоем грязи – это было трудно определить. Кацухиро открыл рот, собираясь поприветствовать его. Солдат вскинул голову, переводя взгляд с горизонта на небо.

– Ты слышишь? – спросил он.


Стратегиум Великое Сияние, бастион Бхаб, Санктум Империалис Палатин


– Начинается полномасштабный штурм, милорд, прямо через южный Мармакс от линий Флавианского вспомогательного рубежа до Горгонова перекрёстка, – произнесла Икаро.

– Сила? – спросил Архам, оторвав взгляд от свечения основной тактической трансляции.

– Главные силы, – ответила Икаро.

– Титаны?

– Не обнаружены, – сказал Ворст из-за пульта рядом с Икаро. – Рыцари, бронетехника и подразделения полной воздушной поддержки. Признаки подразделений легиона тоже. Разведданные поступают с корабля, который по-прежнему находится в воздухе, наземная видимость ограничена.

– Расстояние до передовой? – спросил Архам.

– Данные неточные, возможно три километра, – ответила Икаро.

– Как, во имя света Сол, они подобрались так близко? – рявкнул Ворст.

– Предупредите линейных командующих на южном Мармаксе, – ровным голосом сказал Архам. – Если мы только сейчас увидели это, они, возможно, они ещё не видят.

Архам, второй с этим именем, магистр хускарлов Имперских Кулаков и действующий старший вахтенный офицер в величайшей битве, которую когда-либо видело человечество, позволил себе на мгновение обрести покой в медленном вздохе. Это было всё, что он мог себе позволить. Человеческие командиры, такие как Икаро и Ворст, скоро должны будут смениться. Истощение уже снижало их эффективность.

На тактических экранах замигали индикаторы вокс-связи. Гул и рычание голосов в стратегиуме усилились. Голографические дисплеи, подвешенные в центре полусферического зала, снова включились, чтобы показать линии Мармакса. Неопределённые янтарные руны и данные заполнили нарисованные в холодном синем свете карты. Прямо на глазах Архама половина тактических данных исчезла и перестроилась. Связь с линиями фронта становилась ненадёжной. В сигнальную систему просачивался скрап-код. В войсках смертных нарушалась дисциплина связи. За стеной они сводились к глазам тех, кто находился на передовой, и системам, встроенным в сами оборонительные сооружения. На таком фронте, как Мармакс, который недели войны сокрушили, но не сломили, эти глаза и системы довольно часто ошибались. С каждой сменой, когда Архам стоял на командном помосте стратегиума, их способность видеть войну, которую они вели, уменьшалась, ясность исчезала, словно они смотрели на мир затуманенным взором. Сатурнианский прорыв состоялся вчера, как и Колоссы и Горгонов рубеж и Мармакс. Они выстояли. Бой обошёлся дорогой ценой. Там, где всё могло обернуться неудачей, защитники и оборона оказались равными своим врагам.

Эта победа была вчера. Реальность продолжающейся войны была тем, с чем Дворец проснулся.

– Линейные командующие Мармакса подтвердили получение предупреждения, – произнесла Икаро.

Двери в зал открылись. Вошёл Рогал Дорн. На его броне всё ещё оставались пятна и следы битвы, на лице застыло жёсткое выражение, которое всё глубже врезалось в его плоть за последние месяцы. Согласно его постоянному приказу, ни один из сотен офицеров в стратегиуме не остановил работу, чтобы отдать ему честь. Его присутствия было достаточно, чтобы приглушить шум. Двое хускарлов последовали за Преторианцем, а с ним и тощая, как ива, фигура Армины Фел, старшего астропата примарха. Рогал Дорн встретился взглядом с Архамом и кивнул, жест был таким же ясным и прямым, как громко выкрикнутая команда. Архам склонил голову в кратком согласии.

– Командование над театром военных действий передано вам, – сказал Архам Икаро. – Сообщите мне о любом изменении. – Преторианец направился к одной из дополнительно защищённых комнат.

“Что за новая напасть?” – задумался Архам, когда последовал за ним.


Южный Мармакс, Внешний барбакан


– Ты слышишь? – спросил солдат рядом со стеной. Кацухиро слышал. Высокая и далёкая нота, похожая на крик умирающей птицы. По всей передовой лица поворачивались к затянутому облаками горизонту. Внизу, на нижних линиях, он мог видеть движущиеся красные фигуры, огромные, их броня была покрыта пылью, движения были экономными и плавными. Воины легиона, сыновья Сангвиния, как и Баэрон. Они двигались к парапетам, подняв оружие.

– Приготовиться! Приготовиться! – раздавались крики по всей передовой. Тела спешили и шаркали к огневым точкам. Руки хватали оружие, сжимали, нащупывали, держали.

– Какого чёрта происходит? – спросила Стина. Она была рядом с ним, смотрела вверх и оглядывалась.

– Приготовиться!

Высокая нота росла, разделялась, становилась более чем одной нотой, меняя направление.

– Приближается атака!

Батарея орудий ПВО на одной из верхних линий открыла огонь, снаряды летели высоко и далеко по целям вне поля зрения. Кацухиро увидел, как Стина вздрогнула. Высокая нота по-прежнему различалась среди грохота орудий, теперь она била, раскалывалась, нарастали нити звука. Это был… это был голос? Голос пел?

– Роза и дождь, и лепесток на ветке, – пропела его сестра. – О, где моё сердце найдёт настоящий дом?

Он смеётся.

Она улыбается, ноты следующей строки песни затихают.

– Это должна быть грустная песня, глупый, – говорит она, хихикая и улыбаясь ему. Ей десять лет. Она такая настоящая. Она поднимает один из выцветших кубиков, которые он разбросал по полу вокруг них, стараясь создать как можно больше беспорядка.

– Ещё раз! - кричит он.

– Ещё раз, – говорит она. – В самом деле?

– Ещё раз!

– Хорошо, – говорит она, – но только один раз. – Он смеётся. Она улыбается. – Роза и дождь, и лепесток на ветке…

Колонна света прорезала воздух над ним. Кацухиро пригнулся, глаза наполнились блеском. Он ударился головой о чей-то ствол позади себя. Лязгнули зубы. Во рту появилась кровь. В ушах звенело. Крики и грохот выстрелов, и снова крики, приказывающие прекратить огонь. Высокий звук по-прежнему был там, всё ещё слышимый, скользивший под рёвом. Острый. Дрожащий. Ноющий на окровавленных зубах.

Он хотел остаться сидеть, вернуться к тому моменту, который обещали воспоминания о песне. Он понял, что закрыл глаза.

– Встать! – прогремел вдоль стены голос. – Встать! Оружие к бою! Встать!

Он заставил себя подняться. Открыл глаза.

Небо над головой горело. Энергетические лучи и снаряды, ракеты взлетали в небеса в рваной плёнке пламени. Другие солдаты на парапете толпились с оружием в руках, некоторые смотрели в небо, другие вниз, на пустошь за внешней линией окопов.

Баэрон пробирался по проходу, поднимая солдат на ноги, его голос вырывался из решётки динамика шлема:

– Встать! Оружие к бою!

На линии теперь было больше человеческих войск, покрытых серой пылью, высыпавших из тех мест, которые они использовали в качестве укрытия.

Орбитальный удар пришёлся на край внешних оборонительных сооружений в пяти километрах отсюда. Колонна света пронзила облака, пятьдесят метров в ширину, неоново-белая, кричащая. Камнебетон и сталь растворились в газе и пепле. Прогремел гром. Кацухиро уже снова пригнулся, наполовину ослеплённый и плача. Затем взрывы обрушивались снова и снова, барабанный бой гневных богов, сокрушающих разрушенный мир смертных. Поток зенитного огня заикнулся.

– Воздушное прикрытие! – закричал кто-то. – Нам нужно воздушное прикрытие!

– Встать! Приготовиться к бою!

– Где враг? – Стина была рядом с ним и кричала. – Нет никакого врага. Почему мы...

– Там, – сказал Кацухиро, его взгляд неожиданно стал спокойным.

Что-то в его тоне, по-видимому, привлекло внимание Стины, даже не смотря на шум. Она посмотрела в том же направлении, что и он, и закачала головой, как будто собиралась сказать, что ничего не видит.

Потом она всё-таки увидела и замерла.

Золото.

Золото сверкало в тусклом свете нового дня. Вдалеке виднелись золотые искорки, ярко выделявшиеся на фоне неба.

Кацухиро наблюдал. Звук исчез из его ушей. Он по-прежнему оставался там, но теперь это была просто вибрация, пробирающаяся от его кожи до костей. Это было приятно. Как наполовину проснуться в тепле, когда сладость сна всё ещё окутывает тебя…

Золото. Золото. Сотни золотых искорок, танцующих на фоне серого неба, кружась и порхая между взрывами и линиями трассирующего огня. Он знал, что это самолёты… Часть его знала, что это самолёты, сотни самолётов, фюзеляжи позолочены и отполированы до блеска, как лица солнца. Самолёты с неистово расцвеченными крыльями. Военные самолёты. Десантно-штурмовые корабли. Ударные истребители. Он знал, что это значит, но...

Зенитный огонь хлынул в небо...

Золотые птицы падают...

Сломанные крылья...

Чёрные нити дыма...

Безмятежность, крошечные кусочки идеального времени. Разноцветный взрыв, когда самолёт врезался в землю в двух километрах от самой дальней линии: сначала жёлтый, чистый свет, затем оранжевый, переходящий в чёрный, облако собирало цвета вместе и поднималось, словно бутон горящего цветка. Он мог бы смотреть на это вечно, просто видя это, среди пульсирующего звука сердца мира, бьющегося в последний раз.

– Смотреть вечно... – произнёс голос, который, как он понял, принадлежал ему самому. Почему он не мог думать? Что происходит? Он чувствовал… Он чувствовал, что хочет остановиться. Просто остановиться, смотреть и слушать песню, которая доносилась издалека.

– За Императора! За наши клятвы! – проревел на парапете Баэрон.

Кацухиро моргнул, тяжело дыша, пытаясь увидеть, пытаясь сосредоточиться.

Вокруг него бились звуки: выстрелы, крики, его собственное дыхание, всё это. Половина солдат стояла, уставившись вдаль, широко раскрыв глаза и разинув рты.

– Защити меня, – сказал он себе, а затем громче, рыча: – Пожалуйста защити меня, как я защищаю Тебя.

Он выпрямился, сжимая оружие и смотря вперёд.

Стаи золотистых самолётов спускались всё ниже и ниже, скользя над землёй. Визг их двигателей поднял пыль в воздух. Быстро приближаются. Зенитные снаряды и ракеты прочертили небо, пока они пытались отслеживать цели до минимального угла наклона. Огонь вырвал одного из них с неба в километре к северу. Ещё одного на юге. Золотые корабли были почти у земли, петляя из стороны в сторону. Огонь ударил уже из линий. Визг реактивных двигателей стал менее резким, сливался, как кричащий голос. Как смех.

– Что это такое?! – прокричала ему в ухо Стина. – Что происходит?

Самолёты были уже почти над ними. Огонь со стен превратился в рваный поток. Лазерные лучи разрезали крылья. Ударили ракеты.

Красный... За некоторыми самолётами развернулись огромные красные знамёна. На какое-то невероятное мгновение Кацухиро показалось, что они истекают кровью. Потом он понял, что это пыль, красная пыль. Оранжевые и голубые струи вылетали из остальных самолётов, рассыпаясь позади них, словно яркий волочащийся по земле плащ. Они были почти у внешних линий, направляясь к земляным укреплениям. Они взмыли вверх, кружась и извиваясь, завывая двигателями. Когда они поднялись, огонь последовал за ними с парапетов и ярусов передовой. Самолёты почти вертикально набирали высоту, удаляясь. Стрельба преследовала их какое-то время, прежде чем смолкнуть.

Сверху начала опускаться пелена синей, оранжевой и красной пыли.

– Противогазы! – закричал офицер.

Кацухиро уже натягивал свой, когда призывы повторились. Внезапно всё стихло, только слышались звуки людей, которые пытались натянуть дыхательные маски и капюшоны. Его дыхание было громким, когда он втягивал воздух через фильтр. Визор был помят и поцарапан. Он огляделся. Баэрон стоял статуей красного цвета, его голова в шлеме была наклонена, как будто он прислушивался. Кацухиро понял, что пронзительный вой тоже прекратился. Цветной смог опускался всё ниже, неторопливый, яркий и красочный. Это напомнило ему меловую пыль на доске в схоле. Он вспотел в капюшоне и маске. Он чувствовал, как под тканью униформы нарастает жар. Перчатки отяжелели на пальцах. Цветное облако было теперь всего в нескольких метрах над ними.

– Полная готовность к угрозе, – приказал Баэрон. – Никакой незащищённой кожи. Оружие наготове.

Солдаты вдоль линии ощупывали перчатки и застёжки униформы.

Рядом с ним Стина натянула капюшон, задыхаясь и кашляя:

– Не могу дышать!

– Рядовой, надень противогаз!

Пыль была чуть выше высоты головы. Кацухиро почувствовал вкус сахара и горящего пластека.

Вдоль линии солдат окутывала цветная пыль. Некоторые замерли. Рядовой, который не прикрыл руки перчатками, повернулся и выстрелил, посылая лазерные разряды в тех, кто стоял рядом с ним, пока снаряд не разнёс ему затылок. Вспыхнули взрывы. Смог стал радужным калейдоскопом света и цвета.

– Враг перед нижними линиями, – произнёс Баэрон. – Тридцать градусов угол вниз, постоянный огонь.

Кацухиро положил оружие на парапет под углом вниз, прицелился вдоль ствола и замер.

Пыль затуманила обзор, но он мог видеть внешнюю траншею. Поток фигур прорывался через линии окопов, существа с бледной плотью и длинными руками и ногами, с иглами и бритвенными улыбками. Звери, люди или машины – все различия теперь стёрлись. Над ними развевались аляповатые шёлковые знамёна. Боевые машины двигались на их флангах. Их не должно было там быть. Они не должны были так быстро добраться до передовой. Как будто они выпрыгнули из смога прямо на них. Огонь жевал прилив. Плоть превратилась в красную слизь. Металл деформировался. Но штурмовая волна не замедлялась. Она ускорялась. Кацухиро видел, как существо, которое, похоже, когда-то было небольшой боевой машиной, рыцарем, врезалось в возвышение над внешней траншеей и высоко подпрыгнуло. Его бронированный корпус был цвета слоновой кости. Солдаты в земляном укреплении под ними подняли оружие, чтобы открыть огонь. Рыцарь приземлился среди них, вытянув хромированные когти и вращавшиеся клинки, и внезапно траншея наполнилась кровавым месивом, и поток атакующих хлынул через неё и вверх на другую сторону. Белый рыцарь выгнул спину, поршневые ноги подталкивали его вверх, словно прихорашивающуюся птицу. Его броня раскололась. Внутри что-то розовое, мягкое, красное и скользкое задрожало и издало булькающий крик. Кацухиро мог это слышать. Каким-то образом с расстояния в километр он мог слышать его, как если бы он был рядом.

Ракета ударила в стену в пятидесяти метрах под ним и разнесла десятиметровую секцию. Тела взлетели в воздух. Обломки и дым рассеялись. Кусок камня ударил Кацухиро по шлему. Его голова откинулась назад. Боль взорвалась в шее, и вместе с ней мир снова стал реальным.

Он начал стрелять. Целясь вниз, нажимая на спусковой крючок, добавляя свои выстрелы к рваным залпам, обрушивавшимся с уровней стен и парапетов. Он был одним из немногих. Большинство солдат-людей стояли, одетые в ядовитые цвета, и смотрели, как тупой скот. Некоторые лежали, как будто земля была постелью. Только Кровавые Ангелы на нижней линии согласованно ответили, стреляя и двигаясь с совершенным единством, пыль слетала с их красных доспехов. Они не делали паузы. Огонь вырвался из ангелов. Ракеты и болты превратили куски врага в лужи мяса. Разряды лазерных пушек кучно ударили по военным машинам, прорывавшимся сквозь поток плоти, и оставили от них горящие обломки.

Кацухиро почувствовал, как что-то потянуло его за руку. Он огляделся, наполовину готовый развернуть оружие, чтобы выстрелить. Стина стояла на коленях рядом с ним, её незащищённое лицо было покрыто разноцветной пылью. Она дрожала, глаза широко раскрыты, губы растянуты от зубов. Она выглядела так, словно смеялась. Кровавые розовые слёзы прокладывали дорожки в пыли на её щеках.

– Вставай! – крикнул Кацухиро, слова потерялись в его противогазе и какофонии.

Её губы шевелились.

Он попытался стряхнуть её. На парапете стояли другие солдаты, некоторые по-прежнему стреляли. Некоторые были ошеломлены. Один из них бил их по голове, как будто пытался что- о выбить. На кулаке и черепе была кровь. Кацухиро моргнул. Его мысли снова замедлились. Он посмотрел на свою руку. Где его оружие? Где его перчатка? Оранжевая пыль покрывала его руку. Стина смеялась и плакала.

Что-то врезалось в другую сторону парапета. На какую-то нелепую секунду ему показалось, что это капля дождя. Он наклонился к амбразуре, его мысли были вялыми, как после пробуждения.

Кассетная бомба, вонзившаяся в наружный парапет, взорвалась. Осколки камня отскочили от его шлема. Ударная волна пронзила его насквозь. Лопнули барабанные перепонки. Его швырнуло на спину, когда реактивная струя вскипела в облаках цветной пыли. Десантно-штурмовые корабли пикировали вниз, их пушки стреляли, летели ракеты и реактивные снаряды. Гигантские фигуры в силовых доспехах стояли по краям открытых люков. Их броню покрывали несовпадающие цвета и узоры: золото в тигровую полоску, кислотно-зелёная и фиолетовая чешуя, перья огненно-оранжевых волос. Трубы и трубки украшали их, обвиваясь вокруг раздутых орудий из хрома и чёрного графита. Жирная дымка жара висела вокруг них, как будто воздух запекался, когда касался их. Когда-то они были космическими десантниками; теперь они выглядели как лихорадочный сон. Кацухиро почувствовал, как рвота хлынула у него изо рта, прежде чем он смог что-то сделать. Он поднял руки и сорвал с головы маску и капюшон. Он вдохнул. Пыль хлынула ему в рот.

Мир резко сфокусировался.

Идеально сфокусировался.

Его нервы горели.

Каждая клеточка его тела кричала от боли.

Привкус крови и жжёного сахара на языке заполнил разум. Он чувствовал запах дыма от выстрелов и выхлопа десантно-штурмового корабля, когда тот развернулся почти над их головами.

Один из гигантов спрыгнул на парапет в тридцати метрах от Кацухиро. Камень треснул там, где он приземлился. Несколько солдат, стоявших рядом с ним, побежали. Другие повернулись к нему с покорным замешательством. Он направил дуло своего оружия вдоль стены. Кацухиро мог видеть его изнутри, мог видеть, что внутри хромированной морды находилось настоящее дуло и крошечные, идеальные белые зубы.

Оружие выстрелило. Стина дёрнула его вниз. Солдаты, которые стояли рядом с ним, повисли в воздухе, кожа, кости и внутренние органы дрожали в красном тумане, волнообразные узоры формировались в крови. Гигант двинулся вперёд, неоновые цвета его доспехов текли, как масло по воде. Звук его оружия был за пределами слышимости, в мозг вливалась мигреневая боль. Кацухиро не мог думать.

Баэрон спустился по проходу позади них, камнебетон раскалывался под его шагами. Болты разорвались на разноцветном воине. Радужные куски брони разлетелись от ударов. Он повернулся, разворачивая своё оружие. Визг серебряной пушки усилился, когда воин направил её на Кровавого Ангела. Кусок стены рассыпался в пыль. Снаряды взрывались в воздухе, врезаясь в стену звуковой энергии. Кровавый Ангел не замедлил шага. Он ускорился, выхватил нож и прыгнул. Край кричащего конуса зацепил ногу Баэрона в воздухе. Красная броня смялась и разорвалась от колена до ступни. Баэрон приземлился и оступился. Хромированная пушка повернулась к упавшему космическому десантнику. Баэрон полоснул клинком по кабелям, соединявшим вражеского воина с его оружием. Из разорванных трубок брызнула кровь. Визг оружия превратился в бульканье боли. Баэрон наносил удары снова и снова, снизу, направляя короткий клинок вверх и в живот воина. Враг шатался, проливая кровь и осколки керамита, но он не был мёртв. Жемчужно-серебряный кулак ударил в лицевую пластину Баэрона, раз, второй, третий, прогибая керамит, разбивая глазные линзы. Ангел продолжал колоть, тесня вражеского воина назад. Они врезались в парапет. Камнебетон разлетелся вдребезги. Часть стены с амбразурами не выдержала, и вражеский воин упал с края, полетев к шипам и колючей проволоке у подножия укреплений. Баэрон выпрямился на сломанном краю парапета. На его доспехах была кровь, более тёмная, чем запылённый лак, она сворачивалась, пока бежала сквозь пыль.

– Встать! Встать! – проревел Баэрон.

Новые фигуры спрыгивали с десантно-штурмовых кораблей вдоль всей передовой. Визжащее оружие стреляло. Броня превращалась в осколки. Плоть превращалась в желе. В воздухе образовывались волны, накрадываясь друг на друга. Кацухиро не мог пошевелиться. Всё стало цветом, и звуком, и дрожью, и вкусом сахара, и горьких лимонов, и рвоты. Он не мог...

Он защищает.

Воспоминание о золотом свете. Жар вливается в него и бежит по спине.

Он – наш щит, Он – наш свет. Он – наша истина...

И он кричал, кричал, когда окружавший его калейдоскопический мир стал реальным, стал грубым.

Он мог двигаться. Он стоял. Каким-то образом он встал и шагнул к амбразуре, поднимая упавшее оружие.

– Он защищает, Он защищает, Он защищает... – он тяжело дышал, руки перезаряжали, кровь текла из ушей. Он посмотрел вдоль ствола ружья и понял, что плачет, сосредоточившись на чём-то, что дрожало, раскачивалось и вырезало нижние укрепления. Послышался рёв новых приближавшихся десантно-штурмовых кораблей.

Он умрёт здесь. Момент приближался, обещание, наконец, будет выполнено. Он умрёт, и никто не вспомнит о нем, но он умрёт сражаясь, а не дрожа от страха. – Он защищает, – произнёс он и нажал на спусковой крючок. Выстрел попал в тварь в прицеле. Брызнули кровь и обожжённый жир. Существо покачнулось и заскользило, сдуваясь и дёргаясь. Он осмотрелся в поисках следующей цели и замер.

Что-то происходило. Вдоль всей стены и передовых линий, которые он мог видеть, враг отступал, тела с клинками и боевые машины сливались в многоцветную завесу. Смешались десантно-штурмовые корабли, зависнув, пока гигантские воины выпрыгивали из люков, сжимая хромированные пушки с расширявшимися стволами. Корабль взорвался в небе. Залповый огонь, сначала рассеянный, а затем усиливающийся, пронзал туман, чтобы вырвать куски из исчезавшего штурма. Кацухиро стрелял вместе с остальными, перезаряжал, стрелял и стрелял. А затем, так же внезапно, как и появился, враг исчез.

Тишина. Звенящая тишина вокруг. Низкий треск лазерных выстрелов заглушал пульсацию звона в ушах. Он глазел по сторонам. Потом почувствовал, как что-то дёрнуло его за руку. Стина подползла к стене рядом с ним. Её глаза налились кровью на покрытом пылью лице.

– Воды... – прохрипела она. Он дрожащими руками доставал флягу из сумки, когда на него упала тень. Он поднял голову.

Баэрон снял шлем. Лицо под ним было окровавлено, мясо и кости правой щеки раздроблены и разорваны, левый глаз закрыт свернувшейся массой. Кровавый Ангел смотрел за парапет.

– Что... – спросил Кацухиро, и звук собственного голоса удивил его. – Они... они ушли... Что случилось.

Баэрон никак не показал, что услышал его. Затем он посмотрел на Кацухиро. Его открытый глаз был ярко-зелёным. Он долго смотрел на него, а затем снова перевёл взгляд за парапет.

– Я не знаю, – ответил он.


ДВА

Конец неопределенности

Окровавленная явь

Накал

Стратегиум Великое Сияние, Бастион Бхаб, Санктум Империалис Палатин

Три фигуры посмотрели на вошедшего в оперативный зал Рогала Дорна. Малкадор опирался на посох, капюшон отбрасывал тень на резкие черты его лица. В глазах отражалось бледное свечение Терры, излучаемое медленно вращающимся голосветом в центре помещения. Он взглянул на Дорна, которого сопровождал Архам. Рядом с регентом стояла высокая женщина в красной мантии и сгорбленная фигура в белой одежде и головой из голого металла и заменяющими глаза кристаллическими линзами. Оба кивнули в знак приветствия. Архам знал обоих: посол Веторель новосозданного Адептус Механикус и магос-эмиссар Кассым-Алеф-1. Хотя из них двоих более человечной казалась Веторель, но это была только видимость. Она умела адаптироваться, была деликатной, когда необходимо, и беспощадно прямолинейной, когда необходимость в деликатности отсутствовала. Она нравилась Архаму. Магос-эмиссар был из другого теста. Сосредоточенный только на том ограниченном мире, который существовал в определениях его веры, он плохо подходил для нынешних времен и представления культа Механикус на военном совете. И даже еще меньше подходил для реализации следующих стадий взаимодействия защитников. Архам не сомневался, что именно по этой причине пришла Веторель, так как следующая стадия войны потребует даже большего вовлечения слуг машины, чем до этого момента.

– Соедините нас, – приказал Дорн, когда за ним и Архамом закрылась дверь.

За системой управления комплекса механизмов, из которого подобно чашечкам хромированных цветов поднимались вокс-трубки, работал единственный офицер тактического командования.

– Соединение установлено, – доложил он. В воздухе зашипел звук далеких взрывов и наслаивающийся треск стрельбы.

– Мои братья, – обратился Дорн, – лорд кустодий.

– Мы слышим тебя, Рогал, – раздался голос Сангвиния, искаженный, но такой же отчетливый, как звон колокола.

– Лорд Преторианец, – произнес голос Константина Вальдора.

– Говори, – сказал Джагатай-хан.

– Мы выстояли, мы держимся, – заявил Дорн, – но с захватом обоих портов враг введет в бой резервы. Осада сменится всеобщим штурмом.

– Расчеты неблагоприятны, – вмешался Кассым-Алеф-1. Шестеренки в черепе магоса-эмиссара прокрутились, остановились и начали заново. Его голос трещал помехами, по какой-то причине напомнив Архаму человека, жующего губы. Взгляд Рогала Дорна впился в эмиссара, но Кассым-Алеф-1 не подал виду, что обратил на это внимание и продолжил говорить. – Материально-технические ресурсы на оставшейся у нас территории сокращаются с темпом, превышающий таковой у противника. По всем прогнозам наша боевая эффективность соотносится с самыми благоприятными оценками вражеских сил. При низкой степени вероятности это соотношение сохранится не дольше периода в семьдесят шесть дней. Прогнозы с большей степенью достоверности дают существенно более низкие величины. – Магос, наконец, замолчал, и, казалось, восстановил связь с текущей реальностью. Он поднял взгляд, глаза вращались, фокусируясь. Коротко щелкнули черепные шестеренки. – Расчеты неблагоприятны.

– Я осведомлен о ситуации, магос, – сказал Рогал Дорн. – Подытожив сказанное вами, маловероятно, что наша оборона продержится дольше нескольких недель.

– Этому выводу не хватает деталей, но он верен.

– Лорд Преторианец, – обратилась Веторель четким и твердым голосом. Как и ее лицо, он воспринимался, как идеально человеческий. – Хотя я прошу вас отнестись снисходительно к способу выражения эмиссара Кассыма-Алефа-1, сказанное представляет итоговую оценку Адептус Механикус. От имени генерала-фабрикатора я должна спросить: что вы собираетесь делать?

– Что я собираюсь делать?

Архам увидел вспышку в глазах своего повелителя, которую не смог понять. Он достаточно много времени провел подле примарха, чтобы знать: огонь эмоций иногда пробивается сквозь холодную броню самообладания. Но сейчас хускарл не мог сказать, что его разожгло: раздражение, веселье или восхищение?

– Есть и другие факторы, – вмешался Малкадор. – Варп… меняется, синхронизируется.

– Как делал это раньше, – раздался голос Хана, – в начале осады.

– Нет, – возразил Сигиллит. – Это нечто более цельное. Шире. Глубже. Силы в Великом Океане наращиваются. Его влияние проникает в реальность. Вероятность, эмоция, последствие, все это начинает склоняться к нежеланному для нас результату. Боюсь, реальность начинает служить врагу.

– Каким образом? – спросил голос Константина Вальдора.

– Неблагоприятные ветра, – сказал Хан. – Мы сражаемся не просто с врагом, но со стихиями и собственной природой. Имматериум воздействует на каждую мысль, им затронуто каждое решение и инстинкт. В наших желаниях и снах пляшут демоны. Вот, что это значит.

– Моральный дух падает, – сказал Сангвиний. – Тьма просачивается в мысли оставшихся людей.

– Мы все еще сильны, – заявил Дорн голосом, зазвеневшим, словно удар молота по стали. – Духом и телом. – Он перевел взгляд на Веторель. – А также сильны железом. Не так ли, посол?

Веторель просто качнула головой.

– Есть сложности, – сказала она. – Помимо Легио Грифоникус и Игнатум, титаны, выступающие на нашей стороне – осколки разбитых легионов. То же верно в отношении рыцарей и присягнувших когорт, которые сопровождают их. Они не сплочены, и внутри Механикус есть разногласия и разобщенность.

– Вы решили эту проблему ранее, посол, – напомнил Дорн.

– Тот раскол основывался на данных, вызванных нерешенным уравнением наследования. Этот – нет. Одни хотят отступить с оборонительных позиций. Кто-то желает использовать все силы, которыми мы сейчас располагаем, для контрудара. Прочие застыли между расчетами нерешенного решения. Это нарушение целостности. – Она взглянула на Кассыма-Алефа-1. – Это эмоции. Это страх.

– Слабость плоти… – заметил Архам.

– Демоны пляшут в наших снах, – раздался тихий голос Сангвиния.

– Эта проблема будет решена, – заверила Веторель. – Но вы должны знать, что мы на грани критического пересечения верности, воли и сомнений.

– Кризис, – подытожил Малкадор.

– Да, – подтвердила Веторель.

– Тогда разрешите его, – отрезал Дорн. – Любыми способами. Мы вступаем в последнюю фазу этой войны. Мы выстоим. Это единственная цель. Какую бы стену они не атаковали, мы выстоим. Какой бы вызов нам не бросили, мы справимся с ним. Нам придется использовать каждую частицу силы и воли, что у нас осталась. Этого будет достаточно. Я уверен в этом, так как удача благоволит не только врагу. – Дорн обвел взглядом присутствующих. – Они идут. – Слова Рогала Дорна повисли в тишине. – Гиллиман, Лев, Тринадцатый и Первый на подходе.

Архам почувствовал, как слова текут по его телу. Убежденность, исходящая от смотревшего на них Дорна была твердой и подлинной, как сошествие на твердую землю после вечности, проведенной в штормовом море.

Малкадор внимательно посмотрел на Дорна.

– Это всегда было планируемой основой вашей стратегии, но сейчас в ваших словах нечто большее, чем просто надежда.

– Да, – согласился Дорн, но больше ничего не добавил. – В грядущие дни от нас многое потребуется, больше, чем мы уже дали. Мы должны удержать оставшиеся позиции. Наши стены должны держаться. Врага нужно остановить. Но если мы выстоим, придет победа. – В комнате стояла тишина, потрескивал помехами вокс. – Мы выстоим, и враг проиграет.

В черепе магоса-эмиссара провернулись шестеренки.

– Многое остается неопределенным, – сказал он.

Рогал Дорн долго смотрел на магоса, а затем улыбнулся.

– Значит, мы сделаем то, что положит конец всей неопределенности – мы победим.


Район Тулкан, Санктум Империалис Палатин

В душном воздухе спальни прожужжала муха. Раздутое насекомое, чье тело было размером с почерневший ноготь, по спирали устремилось к потолку. Оно нашло одну из капель на лепных цветках, которые все еще были влажными, и начало есть. Тело мухи весило, как яйцо. Как только она покончит с этой последней трапезой, начнет откладывать яйца. Тысячи ее родичей уже это сделали, а для взращивания их потомства имелось время, пища и плодородная почва.

Наконец, насытившись, муха отцепилась и устремилась вниз. Она наполовину летела, наполовину падала. Насекомое приземлилось спящему мужчине на щеку. Его лицо дернулось, но веки остались закрытыми. Муха пробежалась по коже, хлопая крыльями. Лицо мужчины снова дернулось. Он был полугол, закутан в грязные простыни, которые свисали с шезлонга на пол. И сжимал оружие даже во сне. По комнате были разбросаны ножи, но у него под рукой находилось огнестрельное оружие. Под веками двигались глазные яблоки, туда-сюда, туда-сюда. Кожу вокруг глазниц покрывали морщины. Он не проснулся.

Муха снова взлетела. Человек не представлял для нее интереса. Он был жив, а значит, не даст пищи для ее потомства, как только оно вылупится. Муха низко прожужжала над промокшим красным ковром, огибая позолоченные ножки кресел и разбросанные бокалы. В обычной ситуации остатки напитков в них вызвали бы у нее восторг, но в таком богатом краю она пролетела мимо. Главная груда еды находилась в углу возле двери. Там она отложит свои яйца.

Дверь тихо застучала в раме. Спящий в шезлонге мужчина вздрогнул. Его пальцы потянулись к рукояти оружия. Глаза под веками зашевелились.

Туда-сюда-туда…

Дверь снова застучала, полированное дерево и медные петли согнулись в каменной раме.

Туда-сюда-туда-сюда…

Дверь выбило. В воздухе разлетелись щепки темного дерева. Ворвались с поднятым оружием фигуры в красных бронекостюмах. Мужчина резко открыл глаза и вскочил с шезлонга. Простыни упали. На нем были только бархатные узкие штаны, на худом теле отсутствовали шрамы. Оружие в его руке было дуэльным, древним и дорогим, и редко использовалось. В пяти гнездах барабана находились разрывные патроны. Каждый был произведением смертоносного искусства и стоил больше, чем годовое жалованье среднего слуги. Оружие взревело. Первая ворвавшаяся фигура получила выстрел прямо в грудь. Раскололись кости и брызнула кровь, когда взрывной генератор в пуле разорвал тело и отшвырнул его обратно на дверную раму.

Следующий ворвавшийся солдат уже стрелял.

Выстрел разорвал обшивку шезлонга в том месте, где только что был мужчина. Но он уже переместился. Нейрообвязка, оплаченная родителями на совершеннолетие, позволила ему увернуться. Дуэльный револьвер снова выстрелил. Пуля попала в портрет на стене. Взрыв вспышкой синей энергии спрессовал холст, штукатурку и камень в пыль. Солдат с дробовиком нырнул за каменную раму двери, но проснувшийся мужчина продолжил двигаться, прицеливался, твердо держал оружие и нажимал спусковой крючок.

Женщина в черной форме кувырнулась через дверной проем, перекатилась, вскочила и дважды выстрелила. Выстрелы попали полуголому мужчине в бедро и живот, и отбросили его назад. Он отлетел на шезлонг и перевернулся через него.

В дверь ворвались новые фигуры с серебристыми визорами и в красных бронекостюмах, водя по сторонам широкими стволами дробовиков.

Женщина в черном поднялась, наведя пистолет на шезлонг, за который упала цель. Над высоким воротом пальто виднелось темное лицо. По бритой голове раскинулась паутина дешевых, давно не работающих электротатуировок с серебристыми тенями львов и орлов. Омолаживающие процедуры и тяжелые тренировки сохранили фигуру подтянутой, но узкая коса, свисающая с основания черепа, побелела от возраста. Компактная дыхательная маска сжимала ноздри и закрывала рот. Ее звали Хеллик Мауэр, и когда-то она была солдатом. Теперь, она не имела уверенности в том, кем была.

Остальное отделение уже было у дверей, ведущих внутрь дома. С мертвым солдатом из штурмовой группы разберутся позже, после того, как позицию зачистят.

Выстрелы из дробовика выбили замки и петли. Секундой позже раздался грохот фотонных гранат. Мауэр даже не моргнула от звука, направляясь вперед.

– Он все еще жив, – сообщил алый воин с другой стороны шезлонга.

Полуобнаженный мужчина лежал в растущей луже крови. Выстрелы из ручницы разорвали его пополам. Первый добравшийся до него солдат выбил оружие из руки. На губах пенилась кровь, стекая по подбородку и щекам.

Мауэр взглянула на него.

– Фаддей Рихол-Сен, – произнесла она. Мужчина на полу издал булькающий звук, глаза сильно расширились. Голова дернулась, словно он попытался кивнуть, а изо рта и ноздрей снова пошла кровавая пена. Мауэр сняла дыхательную маску. Сделала медленный вдох, и ее накрыла волна зловония. Ей приходилось бывать на полях сражений после резни, и она слишком хорошо знала запах смерти, и все же ей все равно понадобилось усилие воли, чтобы не показать на лице рвотный позыв.

Комната была главной приемной резиденции. Застреленный ею мужчина являлся первым наследником, как дома, так и фамильной власти, которую тот представлял. Старой власти, старого богатства, уходящих корнями во времена, предшествующие созданию Империума. Достаточно власти, чтобы гарантировать сохранение им этой резиденции в пределах Внутреннего Дворца, достаточно богатства, чтобы украсить ее произведениями искусства и пышным убранством, на которые можно было купить приграничный город на далеких мирах. Под потолком висели позолоченные скульптуры херувимов и сказочных зверей. Кремово-белые шторы обрамляли портреты и картины, написанные яркими маслами: красные небеса, зеленые поля, синие воды. Острова обитых кресел и диванов стояли на толстом ковре цвета снега. Из парящих сфер-светильников бил мягкий свет. Окна отсутствовали, их заменяли пейзажи древних пасторалей, написанных масляными красками. Когда-то здесь могли сидеть и размышлять о мире снаружи, как просто идее. Даже, когда силы Гора заполонили небеса, здесь мог оставаться островок покоя, даже если этот покой был ложью. Когда-то, но больше нет.

Стены забрызгала кровь, застывая каплями на лицах позолоченных херувимов. Переплетением конечностей лежали тела, одни сваленные в кучу у стены, другие там, где скончались. У большинства были резаные раны. Ковер впитал кровь и телесные жидкости. Груды трупов и мокрый пол кишели умирающими насекомыми и их яйцами, создавая впечатление, будто тела дергаются и шевелятся. На полу лежали хрустальные бокалы. Остатки вина были того же цвета, что и свернувшаяся кровь.

Мауэр позволила тошноте стихнуть. Она сделал шаг к раненому ею мужчине. Ее обувь хлюпала по ковру. Пройдет немного времени и нить жизни Фаддея Рихола-Сена истончится до последнего истертого волокна. Но времени для последнего вдоха и ответа на вопрос достаточно.

– Зачем ты это сделал? – тихо спросила она.

Он дернулся. Выросший на губах красный пузырь лопнул.

– Явь – это отчаяние… – прошипел он. – Теперь они будут вечно видеть сны.

Мауэр медленно кивнула и выпрямилась. Навела оружие и выстрелила. Стоявший рядом солдат в алой броне взглянул на мертвеца.

– Больше ни о чем не хотели его спросить?

– Нет, – ответила она и повернулась к двери. Снова опоздали. У нее было чувство, что эта ситуация будет повторяться. В глубине дома раздались выстрелы дробовиков – штурмовая команда зачистила остальные комнаты на этом уровне. Будет так же, как и везде. – Заберите наших погибших, и как закончите зачистку, впускайте команды огнеметчиков, – приказала она, выходя из комнаты.

– Улики не собирать? – спросил солдат в алом. Его звали Сольша, и раньше он был арбитром, теперь он стал чем-то вроде ее заместителя. Она знала, что он не хотел этого назначения, и оно ему не нравилось.

– Улики чего? – спросила она, повернувшись к Сольше. – Он такой же, как и прочие – не смог справиться с реальностью, в которой оказался.

Сольша посмотрел на разбросанные по полу трупы. Их отражения текли по серебру его маски. – Это… – Не то, о чем стоит думать, – закончила Мауэр. – Приберитесь здесь. Четыре часа на отдых, а затем возвращайтесь на базу.

Она не стала ждать ответа и вышла из комнаты. Четыре часа. Нужно будет написать отчет, каким бы формальным и бессмысленным он ни был. Казалось, что даже возможная гибель Империума не покончит с необходимостью в бумажной работе. Хотя, возможно, пришло время доложить лично. Да, вероятно так и надо – кто-то должен знать, что ситуация ухудшается. Она была уверена, что им, скорее всего, не о чем беспокоиться, но она когда-то сделал карьеру на неприятных, но необходимых делах. Она может доложить позже. Сначала ей нужно посвятить немного времени себе. Может быть, часок, всего час подальше от людей. Она, в самом деле, хотела побыть на воздухе, даже если он вонял статикой пустотного щита. Воздух, и возможно, выпивка. Всего один бокал. Но не сон. Она не хотела спать.


Пещера 361, уровень семь подземного убежища, Санктум Империалис Палатин

Они называли его накалом. По традиции в Коллегии Титаника и марсианском жречестве мысленный интерфейс между титаном и экипажем назывался манифольдом, но для Легио Игнатум он был чем-то большим. Соединенный прямой нейронной связью, он не был пространством ни человеческих чувств, ни наведения на цель и ни системных данных. Он был союзом двух, миром, созданным соединением, слиянием человека и машины. Данные становились чувствами, чувства становились данными. Воля принцепсов, усиленная их модератусами, становилась действиями боевой машины, которая могла уничтожить армии и сравнять с землей города. Это был механизм, фундаментальная биомеханическая подсистема. Однако это была одна часть правды, которую можно было понять без погружения в эту реальность. Для командиров титанов Легио Игнатум манифольд не был механизмом или обменом командами. Это был огонь. Божественный огонь. Мир, созданный молнией между человеком и божественной машиной, жизнь, прожитая во вспышке молнии.

Воплощенный.

Пылающий.

Накал…

Мир был красным. На периферии чувств Тетракаурона кружились призраки зеленых тактических данных. От него исходили сферы света, мигая оранжевым, желтым и белым.

<Машина!> Внутри него взревел крик, и он почувствовал справа угрозу-присутствие. Он повернул голову. Поршни выдвинулись, сенсоры дотянулись до мерцающих образов клубов дыма и корпусов мануфакторума. Из-за леса дымовых труб появилась бегущая вражеская машина. Земля затряслась. Тетракаурон вспыхнул яростью. Красные прицельные мандалы побелели. В синапсах взревели данные. На кулаках вражеской машины зажужжали цепные зубцы размером с мечи. Враг был быстрым, таким быстрым. Под его поступью взорвались топливопроводы. Железобетонные дорожные плиты разлетелись осколками.

<Огонь!>

<Заряжание основного вооружения…>

<Попадания по пустотной оболочке…>

Мантия из щитов затрепетала от огненных пузырей. От низких зданий слева исходил блеск огня.

Вражеская машина приближалась, ускоряясь. Ее поступь была раскатом грома.

А он шагал ей навстречу, один шаг за другим, вперед к убийству.

<Огонь!>

<Рано. Рано!>

<Основное вооружение заряжено.>

Его конечности пылали. Сердце стало солнцем.

<Зарядить вспомогательное!>

<Производительность реактора девяносто три процента и растет. Достигнут красный уровень допустимого предела.>

<Заряжание вспомогательного вооружения.>

<Производительность реактора на допустимом пределе.>

<Цели захвачены.>

<Огонь! Огонь! Огонь!>

И инстинкт излить ярость, не уступавший его воле, рвется вперед.

Вражеская машина была здесь, в шаге от него. Черное и красное железо. Кулаки – молнии, лицо – маска цвета слоновой кости. Она сделала последний шаг, кулак поднялся с гулом вытянувшихся поршней. Прицельные сетки в глазах Тетракаурона цвета раскаленного кованого железа.

<Огонь!>

<Да.>

Белый свет. Ослепляющий. Сжигающий сетчатку. Пустотные щиты рушатся, как листы стекла. Броня превращается в пар. Лицо цвета слоновой кости обугливается в пекло…

<Машина уничтожена.>

<Запущен протокол выхода из погружения.>

Блеск потускнел.

<Нет!> Выстрелила мысль, когда зрение рассыпалось… на фрагменты серого пепла на ветру.

<Принцепс Тетракаурон, приготовьтесь к разрыву соединения.>

Нет…

Но ни слово, ни его воля не смогли удержать растворившийся мир. Цвета, жар и ярость поблекли до серости.

Он открыл глаза.

Зрение наполнил другой мир: металл, тусклый камень и сочащийся с инфоэкрана свет. Он видел. На затянувшуюся секунду его не отпускали ощущения накала. На серый мир наложился прицельный захват и отраженные сигналы ревущего ответа реактора. На этот миг он находился в двух мирах, чувство ограниченного тела тянулось к чему-то огромному и великолепному. В глазах все еще кружились образы боевых данных. Задержанное дыхание в груди напоминало рев звездного пламени. Искра его воли – руины городов… И все-таки он находился здесь, снова в паутине из жил и плоти, вытянутый обратно в свинцовое ощущение мышц и конечностей на троне.

Вторым чувством вернулся запах. Воздух вонял человеческим потом, несомненно, его собственным, разбавленным пряным запахом электростатики. Он находился в молитвенной палате, сидел на железном троне. От которого к стоявшим вдоль стены машинам вились кабели. Ядро группы адептов его семьи заполняло ряды пультов управления, в их глазах отражались свет экранов. Всего лишь сорок пять из тех, кто нужен для реального управления титаном в бою.

– Разъединение завершено, – голос технопровидца Ксета-Бета-1 звучал гармонией машинных нот. – Подтвердите сенсорную регармонизацию.

Он моргнул, все еще приспосабливаясь к ощущению сердцебиения в груди и дыхания сквозь зубы.

– Подтвердите сенсорную регармонизацию, – повторила технопровидец.

– Подтверждено, – сказал он.

– Передайте дополнительное аудио подтверждение, принцепс.

Тетракаурон заскрипел зубами и заставил язык двигаться. Он сглотнул, но горький привкус не прошел.

– Идет во всей красе, – сказал он, пережевывая слова, будто кусочки хряща.

– Пожалуйста, полностью и четко, принцепс.

– Она идет во всей красе подобно ночи[1], – сказал он, выговаривая старую знакомую фразу подтверждения. – Я полностью развоплощен, Ксета, призрак пламени мной не манипулирует. – Он посмотрел на свою руку, лежащую на подлокотнике трона, и отбросил ощущение, что она не его. Пальцы сжались. Он поднялся и сделал шаг.

Шаг… поршни вытянулись. Земля задрожала. Гиромеханизмы закружились, когда вес божественной машины двинулся по земле.

Его нога в ботинке зазвенела о решетку.

– Ваши первые смертные шаги сегодня немного тяжеловаты. – Ксета-Бета-1 выскользнула перед ним, при движении дюжина медных ног звенели о палубный настил. Над плечами изогнулись сочлененные хромированные руки, держа перед ней четыре инфопланшета. Он стучала по ним размытым пятном пальцев. Они все еще были из плоти. Тетракаурон однажды спросил у нее, почему она не сменила их, а она ответила, что это трагедия, но аугметика несравнима с ловкостью и обратной связью костей, нервов и связок. Конечно, ее нынешние кисти не были родными, те она потеряла из-за выброса плазмы на Сахбе-21. Трансплантаты она получила от марсианского мастера, и их соединили руками, которые были механическими от кистей и выше. Для технопровидца, которой доверяли защиту духа и систем титана, она была эксцентричной, а ее речь приправлена точной поэзией органического языка. Нрав, несмотря на строгость, питал слабость к полетам случайных размышлений. Многие марсианские жрецы, которые следовали бескомпромиссной вере, сочли бы ее балансирующей на грани ереси. А еще она отлично подходила Легио, словно тот был ее племенем и любовью всей жизни.

– Бог-машина все еще отражается в вашей крови? – спросила она, оторвав взгляд от инфопланшетов. Квадроокулярные линзы глаз зажужжали, перефокусируясь.

Он поморщился, когда по телу прошла волна призрачного ощущения от выстрела орудия. И кивнул.

– Мы должны руководствоваться, – сказал он, – шестеренкой и нашим кодексом для приближающегося боя.

Ксета не ответила. Она уже направлялась к другим колыбелям, в которых находились Дивисия и Карто. Двое модератусов обладали привилегией выхода из чувственного погружения сразу после него. Его возвращение первым должно было служить знаком его звания, но Тетракаурон считал, что более длительное соединение было бы более подходящим признанием статуса. Тем не менее, традиции не менялись, менее всего в Легио Игнатум, самом старом и самом заслуженном из первой триады легионов титанов, ступавших по поверхности Марса.

Он поскреб интерфейсный разъем в затылке. Тот все так же чесался при разъединении. Его ремонтировали и совершенствовали тридцать пять раз, но зуд не проходил. При последнем ремонте Ксета вслух поинтересовалась: может ли быть дело в принцепсе, а не подключенном к нему священном оборудовании? Тетракаурон не ответил. Она почти наверняка была права. Обычно так и было. Он поморщился, когда из-за отраженного сигнала реакторных данных в глазах на секунду побелело.

Зал, в котором он пробудился, находился в одной из глубоких пещер под Императорским дворцом, освященных и переданных Колллегии Титаника, их экипажам, вспомогательным группам и богам-машинам. На данный момент он был, по существу, домом.

Он услышал в помещении произнесенные на распев команды Ксеты и стук инфокабелей и поршней отсоединения ограждений вокруг тронов двух модератусов. Они неуверенно поднялись со своих мест. Дивисия была высокой и упитанной, пряди ее волос – цвета электрик и кислотно-зеленого. Щеки покрывали красные геометрические фигуры. Когда он сделала шаг и поморщилась, блеснули хромированные зубы. Карто словно был создан для идеального контраста. Низкий и тонкий, словно лоза, кожа лица натянута на тонкие кости, по бритому черепу струились ярким пламенем красные, золотые и черные электротатуировки. Когда он поднялся, лицо осталось бесстрастным, хотя внутри мужчина рычал от неприятного ощущения.

– Вы оба выглядите ужасно, – сказал им Тетракаурон.

– Почтенный принцепс-сеньорис… – начала Дивисия и ее стошнило. Рвота забрызгала металлическую палубу. Тетракаурон и бровью не повел. Дивисия после развоплощения страдала сильнее большинства, всегда так было. Ее связь с накалом была тесной. Вскоре она станет принцепсом машины. Это было правильно; она заслужил это и доказала себя достойной этой чести. Он будет скучать по ней. В мире, где они оба были одним целым с «Регинэ Фурорем» она была частью Тетракаурона, их воля и инстинкты сплетались в источнике духа бога-машины. С ее уходом он лишится части себя. Дивисию снова вырвало, она глубоко вдохнула и выдавила из себя то, что собиралась сказать. – Почтенный принцепс-сеньорис и сам выглядит не менее ужасно.

– Соглашусь, – сухо заметил Карто. Второй модератус стоял прямо, но раскачивался, пытаясь восстановить равновесие.

– Вы оба ошибаетесь, – сказал Тетракаурон и улыбнулся. – Я выгляжу намного, намного хуже, чем ужасно. – Ксета издала звук мягко прокручивающихся шестеренок, что, вероятно, было заменой смеха. Дивисия выпрямилась и изогнула бровь. Цвет радужных оболочек сменился на огненно-оранжевый.

– Это максимум, на который вы способны? – спросила она.

– Хочешь сказать, что ты могла с легкостью справиться лучше, модератус? – ответил он.

Она наклонила голову в бок, словно размышляя.


– Определенно, да, – заявила она.

Он улыбнулся – движение на миг отстало от его ощущений - и открыл рот для ответа.

По залу разнесся поток машинного кода.

Тетракаурон, Дивисия и Карто с идеальной синхронностью повернулись. От открытой ирисовой заслонки дверей в дальнем конце зала к ним направлялась фигура. Красная мантия волочилась под и за ней. К ней цеплялась маслянистая дымка активированного антигравитационного устройства. Капюшон с черно-белой шахматной каймой покрывал половину массы из кабелей и зеленых линз, которые находились приблизительно там, где предполагалась голова у обычного человека. В зале активировались оружейные сервиторы. Прицельные лучи потянулись к движущейся фигуре. Ряды адептов семьи повернулись, машинные пальцы замерли над клавиатурами, на экранах мигали инфомаркеры.

Из-под мантии приближающейся фигуры поднялась медная конечность. Коротко сверкнул свет, и сервиторы замерли, орудия отключились.

– Что ж, это не сулит ничего хорошего, – пробормотала Дивисия.

Парящая фигура остановилась в шести шагах от них. Тетракаурон зубами чувствовал пульсацию ее гравитационного поля. Массивная голова повернулась, и в воздухе раздался очередной поток машинного кода. Ксета ответила, код технопровидца был мелодией в сравнении с рыком незнакомца. Тот снова обратил глазные линзы на принцепса. Тетракаурон отметил, что их было двадцать четыре, самые маленькие не больше ногтя, самые большие – шире кулака. Это был член жречества, и явно высокого ранга. Еще одна очередь кода. Тетракаурон наклонил голову и поднял брови. Зазвенели прикрепленные к челюсти серебряные кольца.

– Эмиссар должен передать свое послание аналоговым способом, – раздался рядом голос Ксеты.

Еще одна очередь.

– Да, вторичные средства коммуникации отсутствуют, – сообщила Ксета.

– Это храм машины, – заявил жрец. – Необходимость марать его органикой оскорбительна.

– Оскорбительна для кого? – спросила Дивисия.

– Для машин этого места, для духов, которые движутся в священных интерфейсах, для богов-машин, что спят в хранилищах под нами.

Карто сделал два шага к жрецу, прежде чем рука Тетракаурона схватила его и оттолкнула назад. Модератус поднял руку, повернул голову, и принцепс ощутил эхо движения в своих нервах, поршни напряглись, чтобы поднять силовой коготь, газ хлынул в пневмосистемы, готовые выбросить его вперед. Удар максимальной силы. Убийство машины. Броня и плазма исчезают, и боевые горны провозглашают праведную победу…

Тетракаурон посмотрел Карто в глаза. Модератус отступил.

– Кто вы? – спросил Тетракаурон, повернувшись к жрецу.

– Я – уполномоченный Геронтий-Чи-Лямбда, эмиссар генерала-фабрикатора.

Тетракаурон кивнул.

– Скажите, – осторожно обратился он, – ваша роль в качестве эмиссара включает доступ к данным на наш Легио?

– Да.

– И не может быть, чтобы высокий функционер священной шестеренки не просмотрел эти данные перед тем, как войти в святилище нашего Легио. – Он повернул голову, впившись взглядом в Геронтия-Чи-Лямбду. – Не может быть, чтобы от внимания такого функционера ускользнул тот факт, что Легио, в который он пришел, один из старейших. – Он шагнул к техножрецу. – Что Легио был домом инкарнаций разрушения Омниссии с самого рождения истины нашей веры… – Еще один шаг. Огонь охватывает его ядро. – Что он сжег больше врагов, чем кто-либо еще. Что он ступает по воле одного лишь Бога-Машины… – Шаг, шаг, все внимание вперед. Глаза цели жужжат. – Что те, кто сопровождает его, живут только ради этой цели. – Цель на расстоянии одного метра. – Что связь между нами и нашими машинами – единственное, что нас связывает с Омниссией. – Цель не отступает. Достигнута оптимальная дистанция для использования оружия ближнего действия. – Что мы не пятнаем нашу связь с богом аугметикой, ноосферой или кодом… – Его лицо на расстоянии ширины ладони от посланника. Оружие заряжено. Цели определены. – Что мы говорим не его голосом, но своим собственным, и что осквернение этой традиции – не оскорбление. Это вызов. – Оружие стреляет по команде.

Геронтий-Чи-Лямбда отодвинулся назад. Тетракаурон улыбнулся и ощутил в крови эхо плазмы, поступающей в зарядные катушки.

– Но ни один эмиссар генерала-фабрикатора не будет настолько глуп, – сказал он. – Так что, я должен предположить, что вы не провели полный анализ данных перед приходом сюда.

Геронтий-Чи-Лямбда сместился с места, над которым парил. Тетракаурон заставил себя расслабиться, взглянув на Дивисию и Карто. Оба смотрели на посланника с фокусировкой орудийного ствола. Они почувствовали изменение в агрессивной позе принцепса и повторили его, мышцы лиц, челюстей, плеч и конечностей медленно расслабились, словно последовательно выпущенные раздвижные опоры и поршни. Он позволил жару гнева остыть, пока тот не стал всего лишь тлеющим угольком в его нутре.

Он знал Геронтия-Чи-Лямбду или скорее ему подобных. Не марсианин, но один из тех, кто родился и обучался на одном из миров-кузниц или в машинных владениях, отвоеванных Великим крестовым походом. Непримиримые в своей интерпретации истины Омниссии, не имеющие глубоких традиций и жаждущие подчинить своей воле вселенную. Для таких людей чистота важнее истины, а в предательстве Кельбор-Хала и половины Механикума они увидели одновременно подтверждение и возможность для навязывания своей точки зрения. В генерале-фабрикаторе Кейне они нашли союзника и вершили его волю с прямолинейной беспощадностью, подпитывая жестокие расчеты его разума. Тетракаурон не мог принять их сторону и такое отношение, определенно, было взаимным.

Легио Игнатум был древним, одним из Триады Феррум Моргулус – первых легионов титанов, которые отправились в бой в самые ранние эпохи. Духи их богов-машин жили в механизмах, созданных утерянными кузнями и огнями. Эти пресвятые воплощения ярости Омниссии на войне следовало почитать. Тем не менее, Легио не кланялся и не расшаркивался, и не выглядел, как жрецы этой новорожденной эпохи. Они жили ради пламени битвы и исполнения предназначения машин, которые охраняли. Принцепсы и модератусы не аугментировали себя больше необходимого для связи с подопечными. Они не спали, как смертные, но грезили в своих нейронных колыбелях, соединяя разумы с отголоском дремлющих богов-машин. Они жили огнем и яростью войны и железа. Это была священная связь, фундаментальная и всепоглощающая, молниевый разряд между железом и плотью, в котором Бог-Машина говорил в сверкающей реальности. Это пламя поглотило многих, но таковым было их предназначение: сдерживать пекло и становиться им, и жить в сердце и грезах их бога, пока они горели.

– Зачем вы пришли? – наконец, спросил Тетракаурон.

– Вас призвали, – ответил посланник. – Вас и весь ваш Легио. Вы будете сопровождать принцепса-максимуса Кидона, и все, кто следуют вашим приказам, будут сопровождать его вместе с вами.

– Мой командир – принцепс-максимус Кидон, а он не отдавал мне такого приказа.

Геронтий-Чи-Лямбда издал жужжание, развернулся и поплыл к дверям.

– Он отдаст вам такой приказ. Это достоверно. Через три часа, пять минут, шесть секунд. Принцепс, вы выполните этот приказ.

Тетракаурон смотрел, как техножрец выходит через двери и почувствовал, как нахмурился.

– Что это значит? – спросил низким голосом Карто.

– Не уверен, – ответил Тетракаурон. – Но у меня чувство, что это, скорее всего, наименее любимая мной особенность наших высоких и почетных связей с вечным и благословенным марсианским жречеством.

– Что за особенность? – спросила Дивисия.

– Политика, – ответил Тетракаурон.

  1. ↑ Стихотворение Дж.Байрона.
Источник — https://wiki.warpfrog.wtf/index.php?title=Мортис_/_Mortis_(роман)&oldid=16864