Отряд Искупления / Redemption Corps (роман)

Перевод в процессе: 2/7 Перевод произведения не окончен. В данный момент переведены 2 части из 7.

WARPFROG Гильдия Переводчиков Warhammer Отряд Искупления / Redemption Corps (роман)
Автор	Роб Сандерс / Rob Sanders
Переводчик	Akmir
Издательство	Black Library
Год издания	2010
Подписаться на обновления	Telegram-канал
Обсудить	Telegram-чат
Скачать	EPUB, FB2, MOBI
Поддержать проект

ОТРЯД ИСКУПЛЕНИЯ

41-Е ТЫСЯЧЕЛЕТИЕ. Уже более ста веков Император сидит неподвижно на Золотом Троне Земли. Он - Повелитель Человечества по воле богов, и Господин миллиона миров благодаря мощи Его неисчислимых армий. Он – гниющая оболочка, незримо поддерживаемая могуществом Темной Эры Технологий. Он – Мертвый Владыка Империума, которому каждый день приносят в жертву тысячу душ, поэтому Он никогда не умирает по-настоящему.

ДАЖЕ в своем бессмертном состоянии Император сохраняет свою вечную бдительность. Могучие боевые флоты пересекают наполненный демонами варп, единственный путь между далекими звездами, их путь освещен Астрономиконом, зримым проявлением духовной воли Императора. Огромные армии сражаются во имя Его на бесчисленных мирах. Величайшие среди Его солдат – Адептус Астартес, Космические Десантники, генетически усиленные супер-воины. Их товарищей по оружию множество: Имперская Гвардия и бесчисленные Силы Планетарной Обороны, вечно бдительная Инквизиция и техножрецы Адептус Механикус – лишь одни из многих. Но, несмотря на всю их многочисленность, их едва хватает, чтобы сдерживать вечно существующую угрозу со стороны чужаков, еретиков, мутантов – и худших врагов.

БЫТЬ человеком в такое время - значит быть одним из бесчисленных миллиардов. Это значит жить при самом жестоком и кровавом режиме, который только можно представить. Это история о тех временах. Забудьте о власти технологии и науки, ибо столь многое забыто и никогда не будет открыто заново. Забудьте о перспективах прогресса и взаимопонимания, ибо во мраке темного будущего есть только война. Нет мира среди звезд, лишь вечность бойни и кровопролития, и смех жаждущих богов.

ПРОЛОГ

Их было двое. Женщины.

Высокие ботинки. Бронированные корсеты. Тела, закаленные огнем и покаянием. Даже во мраке своей темницы - камеры особого режима он мог разглядеть характерные одеяния Сестер Битвы. Две уменьшенных версии машин покаяния, явившиеся искупать свои грехи, карая других.

- Сестры, - произнес Мортенсен из тьмы грязной камеры. С поэтической синхронностью из их боевых перчаток выскользнули силовые плети, потрескивая и извиваясь, словно змеи, охваченные судорогами. Одна из Сороритас жестом велела ему встать. Хмыкнув, он оттолкнулся от грязной стены. Видя, что они с отвращением взирают на его наготу, Мортенсен злорадно усмехнулся. Изображая смиренное поведение хорошего заключенного, он сел на пластальной стул за таким же столом в центре камеры, ближе к своим посетителям и к свету, исходящему из единственного входа – люка в потолке.

На мгновение камера погрузилась во мрак, в люк на потолке скользнул темный силуэт. Сначала Мортенсен подумал, что в темницу швырнули труп, вероятно, кого-то из его людей. Но темная фигура двигалась слишком изящно для брошенного трупа, и, ловко перекувырнувшись, оказалась перед столом. Под ее тяжелым рифленым плащом, похожим на крылья горгульи, была видна свинцово-черная броня, лысый череп украшен массой сверкающих адамантиевых штырей, воткнутых в голову на расстоянии не более сантиметра один от другого. Когда она подняла подбородок, Мортенсен обнаружил, что на него направлен стальной взгляд еще одной Сестры Битвы, ее немигающие глаза смотрели на него, словно два ствола штурмового болтера, бесстрастно и непоколебимо.

Она смотрела на него с тем вниманием, с которым большинство людей смотрят на острые клинки и хищных рептилий: телосложение гвардейца, татуировки Схолы, красные шрамы, покрывавшие его мускулистое тело, словно пятна камуфляжа. Узор шрамов становился еще ярче на бритой голове и груди Мортенсена, на их фоне были видны ряды цифр, крестообразно вытатуированных на черепе, и короткая растрепанная борода вокруг оскаленного в злобной улыбке рта.

Этот интерес был взаимным. Ее появление в темнице оказалось весьма впечатляющим, и на мгновение все внимание Мортенсена было приковано к прыжковому ранцу, который Сестра Битвы использовала, чтобы столь эффектно войти в темницу – и тем возможностям, которые этот ранец давал: из камеры, где выход был только в потолке, выбраться можно было лишь наверх.

Даже не успевая осознать, что он делает, Мортенсен вскочил на ноги. С невероятной скоростью и ловкостью опытного стрелка, рука женщины скользнула к кобуре, выхватив пистолет с зауженным стволом. Раздался треск лазерного выстрела, мрак камеры осветился вспышкой. Выстрел поразил Мортенсена прямо в грудь, заставив перекувырнуться. Пистолет Сестры Битвы вернулся в кобуру, прежде чем Мортенсен рухнул на пол. Выбросив из охваченной болью головы те несколько секунд, что он провел без сознания, Мортенсен схватился за спинку стула и снова поднялся на ноги. Проведя пальцами по груди, он обнаружил свежий шрам от лазерного ожога. Аккумулятор пистолета Сестры Битвы, должно быть, перегорел. Лицо Мортенсена оскалилось в ухмылке.

- Попробуй еще раз, - процедил он, крепче сжав спинку стула.

Сестра Битвы, глядя на него в напряженной тишине, кивнула двум своим соратницам. Подняв стул, Мортенсен крутнулся на пятке и с размаху запустил его в ближайшую из Сороритас.

Он повернулся к второй, атаковавшей его с другой стороны. Искрящая силовая плеть обвилась вокруг его левого запястья. Для любого обычного человека лишь прикоснуться к этому оружию было все равно что надеть раскаленные наручники, вытащенные из кузнечного горна. Это, конечно, не было удовольствием и для Мортенсена, но его омертвевшие нервные окончания позволили ему выиграть мгновения, чтобы противостоять болевому шоку. Схватившись левой рукой за плеть, Мортенсен дернул Сестру Битвы к себе, встретив ее мощным ударом кулака. Уложив на пол вторую воительницу Сороритас, Мортенсен снял с запястья силовую плеть и снова включил ее, щелкнув большим пальцем по выключателю.

Обожженные мышцы и сухожилия его запястья дымились, и Мортенсен стиснул и кулаки и зубы, когда боль от ожога наконец дошла до нервных окончаний. Первая Сестра Битвы не спешила атаковать, позволяя своей соратнице прийти в себя после удара кулака Мортенсена. Они держались вместе, и то, что они только что видели, заставило их быть более осторожными: его дар, его проклятье.

Мортенсен злобно ухмыльнулся.

Когда комета обрушилась на его родной мир-улей Гоморру, Мортенсен получил этот дар в апокалиптическом пламени, опустошившем планету. Он был обожжен с головы до ног, и его кожа потеряла чувствительность. Они кружили по камере словно гладиаторы, одна из Сестер Битвы время от времени щелкала оставшейся у нее силовой плетью, в надежде, что Мортенсен ответит тем же и даст им возможность для атаки. Когда его противники оказались там, где он хотел их видеть, Мортенсен удовлетворил это желание. Сороритас легко уклонились, когда Мортенсен упал на одно колено и выбросил вперед плеть, безвредно рассекшую воздух между ними. Словно скорпионы, набросившиеся на добычу, воительницы Сороритас воспользовались его кажущимся промахом. Силовая плеть устремилась к нему. Но было уже слишком поздно. Оружие Мортенсена обвилось вокруг назначенной ему цели – ножки стола. Дернув плеть со всей силой, Мортенсен рванул стол к себе, сбив с ног обеих Сестер Битвы. Они снова повалились на металлический пол.

Мортенсен ожидал, что третья Сестра Битвы снова схватится за пистолет. Оружие, даже с неисправным аккумулятором, все же лучше, чем ничего. Освободив силовую плеть, Мортенсен щелкнул ею, объявляя о своей готовности сражаться дальше.

Спустя пару мгновений две Сестры Битвы снова были на ногах, сформировав живой барьер праведной ненависти между Мортенсеном и их экстравагантной предводительницей. Узник дерзко посмотрел на них.

- Не знаете, когда пора остановиться? Или, может быть, вам это нравится?

Они наступали, бесстрастные и хладнокровные. Ухмылка Мортенсена померкла: с ним лишь играли. Сестры Битвы выдерживали его удары с равнодушием боксерской груши в казарме, и каждый удар лишь приближал их на один шаг к искуплению, которого они жаждали. Мортенсен же несколько раз прошел через ад и обратно, прежде чем оказаться в этой камере, и уже начал спрашивать себя, сколько он еще сможет выдержать. Ответ на его вопрос пришел раньше, чем он думал.

- Не вмешивайтесь, - приказала Сестра Битвы с адамантиевыми штырями в голове. Ее приспешницы отошли к стенам камеры.

Она хотела сразиться с ним один на один. Мортенсен издевательски поклонился, словно встречался с ней на балу в шпиле.

- Премного обязан, - произнес он, с хрустом сжав кулаки и двинувшись к ней. Странно, но все, что она сделала в ответ – лишь спокойно присела на край стола.

Это было не единственное, что встревожило Мортенсена. Его четвертый шаг был менее твердым, чем третий, а пятый он вообще сделал с трудом. Снова рухнув на пол, Мортенсен понял, что у него проблемы. Опять. Стиснув зубы и бросив силовую плеть, он прополз на руках последние несколько метров, пытаясь дотянуться до кобуры Сестры Битвы. Казалось, что ног у него совсем нет, и то же самое ощущение начало охватывать его руки. Если бы он смог дотянуться до ее горла… Но эта мысль померкла, когда его взгляд упал на элегантный пистолет воительницы.

- Игольник… - прохрипел Мортенсен, и упал, когда паралич дошел до пальцев.

Он успел осознать, что свалился на грязный пол, прежде чем его тело охватили спазмы и судороги. Было трудно сосредоточиться, но Мортенсен был уверен, что слышал лязг затвора. Спустя целую вечность спазмов на пол рядом с ним упала гильза игольного пистолета. Крошечная прозрачная трубка со следами фиолетовой жидкости каталась туда-сюда под дуновением его тяжелого дыхания. Перевернув его носком бронированного ботинка, Сестра Битвы унесла его из калейдоскопического мира катающейся прозрачной гильзы, и встала рядом с его парализованным телом.

- Будьте со мной поласковее, - прохрипел Мортенсен, сумев издевательски усмехнуться.

Перезаряженный игольный пистолет снова нацелился в его грудь.

- Не беспокойтесь, майор, - холодная уверенность ее слов будто ножом прорезала наглость уроженца улья. – Вы не почувствуете ничего.

ГЛАВА 1

Игры проклятия

I

Это был тот же самый сон.

Мортенсен знал, что это сон, потому что он был дома – а он хорошо помнил, что его дома давно уже нет. По колено в тонкой едкой пепельной пыли, он взбирался по дюне. Его форма превратилась в промокшие от пота лохмотья, цеплявшиеся за его мускулистое тело, ноги в ботинках были стерты до крови. Согнув пальцы, словно крючья, он вцеплялся в иссушенную поверхность дюны, и упорно полз к ее вершине.

Гоморра.

Он упивался видом ландшафта невероятной мрачности и унылости. Целое море серповидных дюн из ядовитого пепла и шлака, насколько хватало взгляда, испещренное кратерами шахт и бездонными шрамами карьеров, которые даже ненасытная пепельная пустошь не могла поглотить. А на горизонте, там, где отравленный ландшафт встречался с первозданным небом, кипевшим болезненной яростью, простирался громадный город, непрерывно изрыгавший яд в ржаво-горелые небеса. Улей Гефест распростерся среди пустошей, словно некое машинное чудовище, поселки его геологоразведчиков тянулись между выжженными дюнами, будто щупальца, исследующие добычу, разыскивая новые залежи полезных ископаемых, новые жилы тяжелых металлов или склады давно забытого археотеха.

Позади него, словно в жесте обвинения, в закопченное небо вздымалась «Клешня». Мортенсен не знал, чем это архитектурное извращение было в прежней жизни, но теперь эти две башни – более короткая, словно пошатнувшись, склонялась к более высокой – были частью комплекса зданий печально знаменитой Схолы Прогениум Гоморры. С вершины самой высокой башни аббат-инструктор сейчас наблюдает, как Мортенсен взбирается на дюну; в костлявом кулаке сжат хронометр, магнокуляры прижаты к пронзительным глазам, а из беззубого рта льется непрерывный поток ругательств. Зная, что секундная задержка вызовет у доброго аббата приступ бешеной брани, Мортенсен устало полз дальше по ядовитому пеплу: за промедление придется платить.

Увлекшись мрачным зрелищем улья, он едва заметил, что слабый солнечный свет внезапно исчез. На выжженную пустошь опустилась мертвенная прохлада. Облака в небе над Мортенсеном поглотила страшная черная тень. Пока он смотрел на темнеющее небо, вихри и смерчи вокруг, благодаря которым происходило сезонное движение дюн в пустошах, стали затихать. Воздух стал неподвижным и безжизненным.

На горизонте, прямо над огромным ульем, чудовищная гора из грязного льда и камня внезапно расколола небо. Никогда Мортенсен не видел ничего настолько громадного – она была даже больше улья. Несколько долгих мгновений единственное, что он мог – лишь потрясенно смотреть. Впервые за шестнадцать часов Мортенсен был уверен, что магнокуляры аббата-инструктора не направлены ему в спину.

Обрушившаяся с неба колоссальная гора пылала белым пламенем, оставляя за собой огненный след из горящих атмосферных газов. Облака испарялись при контакте с ней, молнии расходились от нее, словно круги на воде. Комета – Мортенсен мог лишь предположить, что это была комета – пробивая бурлящие слои смога, устремилась к поверхности. В эти страшные мгновения беспомощного ужаса Мортенсен обнаружил, что, словно зомби, бредет к кошмарному видению.

Потом удар.

Все вокруг стало мучительно белым. Мортенсен инстинктивно зажмурил глаза, и не мог видеть, как взрывная волна от удара пронеслась по миру, обжигая небеса и превращая пустошь в стекло.

Но он ее почувствовал. И это чувство ему никогда не забыть: это последнее чувство, что испытывала его кожа. Ад пронесся над ним, подобно раскаленному приливу гнева Императора, сдирая кожу с мышц и сухожилий и обжигая то, что осталось, апокалиптическим пламенем. Корчась от боли, словно в ванне из кислоты, Мортенсен вопил, призывая смерть, но смерть все не приходила…

II

Зейн Мортенсен вскочил на койке, лихорадочно глотая прохладный воздух каюты. Отбросив одеяло, он спустил ноги на металлическую палубу. Палуба «Избавления» была прохладной: ледяной холод Эмпирей проникал сквозь обшивку в корпус эскортного авианосца. Любой опытный гвардеец знал, что в путешествии через варп кошмары неизбежны, но для Мортенсена они стали обычным делом: ужасная катастрофа его родного мира разворачивалась перед ним каждый раз, когда он закрывал глаза. Для него сон означал снова и снова переживать невыносимое. Сжав руками бритую голову, он изгнал призрачный след кошмара из своего разума.

На койке позади него послышалось движение. Он увидел, как из темноты протянулась тонкая рука, ее пальцы нежно погладили напряженные мышцы его покрытого шрамами плеча. Это была Ведетт, одна из его штурмовиков. Их связь была по большей части случайной, негласной и ограничивалась месяцами, проведенными в варп-перелете от одной зоны военных действий к другой.

Простое тепло этой ласки было навсегда потеряно для утратившей чувствительность кожи Мортенсена. Разница между тем, что он видел, и что чувствовал, вызывала тошноту, и он отмахнулся от ее нежного прикосновения. Ведетт тихо вздохнула и повернулась на койке.

- Сэр?

Дверь в переборке отодвинулась в сторону, в каюту проник свет люменов. У входа стоял капрал Засс, с более скорбным видом, чем обычно.

Мортенсен моргнул от яркого света. Засс с драматическим видом сделал пару шагов в каюту.

- Майор, у нас проблема.

Мортенсен раздраженно посмотрел на молодого уроженца Некромунды.

- У меня уже есть одна проблема, солдат, - процедил он, сжав в зубах сигару. – Ты.

Капрал, к пущему раздражению майора, все же вошел в каюту. Парень был напряжен, как растяжка, но обычно Мортенсен симпатизировал некромундцу. Удивительные способности к математике и неиссякаемая память Засса – следствие пристрастия его матери к кристалл-эрзацу – были бездонным источником тактических протоколов, полевых стратагем, и множества бесполезной информации, иногда, как ни странно, оказывавшейся полезной. Это качество делало Засса поистине бесценным помощником и лучшим выбором на должность адъютанта майора.

- Вам стоит услышать это лично, сэр.

Надев ботинки, берет и брюки с кроваво-красными лампасами, Мортенсен вышел из каюты. К своему удивлению, он обнаружил, что у входа его ждет мастер-сержант Конклин в сдвинутом набок берете и с автопистолетом в руках.

- Что еще? – прорычал Мортенсен.

Сержант поднял брови с проседью.

- Вам это не понравится, босс.

Лучшим качеством Венделла Конклина была его железная верность. Солдаты очень уважали его, репутация его как лучшего убийцы после Мортенсена была легендарной, и грохот его болтера всегда приветствовался в бою. Но сам Мортенсен не мог найти в себе симпатии к этому человеку. Под огнем он часто больше доверял холодной логике Засса или здравому смыслу Ведетт, чем свирепым инстинктам убийцы Конклина – как бы ни был сержант надежен.

- Мне это уже не нравится.

Бросив подозрительный взгляд в коридор, Мортенсен внимательно посмотрел на двух своих солдат.

- В чем дело? – с подчеркнутой отчетливостью спросил он.

Солдаты выжидательно смотрели один на другого. Засс поморщился. Конклин раздул ноздри.

- Я что, имею привычку задавать риторические вопросы? – уточнил майор с нарастающей злостью.

На лице сержанта мелькнуло испуганно-раздраженное выражение. Конклин не был знатоком длинных слов и их значения.

Засс робко поднял палец.

- Сэр, это не был риторический вопрос?

Мортенсен зарычал.

Засс потянулся пальцем к вокс-аппарату на стене каюты.

- Как я сказал, сэр, вам лучше услышать это лично.

Динамик вокса исторг какофонию помех и искаженных сигналов. Несколько секунд продолжалась раздирающая слух мешанина помех, и Мортенсен, почти утратив терпение, выразительно смотрел на своего адъютанта. Но потом он услышал кое-что знакомое – знакомое каждому гвардейцу. Характерный треск выстрелов лазгана мощностью 19 мегатул, и вопли, обычно сопровождавшие эти выстрелы.

Мортенсен склонился ближе к воксу. Лазганы вольскианского образца, произведенные в мире-улье. Несравненная экономия энергии и едва слышное шипение охлаждающего газа перед каждым выстрелом – то и другое было характерно именно для этой модели.

Это были действительно плохие новости. Огонь одних вольскианских лазганов означал, что, скорее всего, перестрелка не является частью некоего ужасного эмпирейного абордажа – что, как ни странно, было бы в чем-то проще. На борту «Избавления» находилось несколько рот 364-й и 1001-й Вольскианских Теневых бригад. Пока Засс переключал вокс-каналы, стало ясно, что перестрелки идут по всему авианосцу. Сквозь треск лазерных выстрелов, наполнявший казарменные отсеки и коридоры, слышались воинственные крики вольскианских ульевиков. Страшные угрозы и свирепая ругань забивали палубные каналы, которые еще не успели заглушить. Иногда в эту какофонию добавлялись выстрелы автопистолетов и взрывы осколочных гранат.

К счастью, это оружие не представляло угрозы для целостности корпуса корабля.

- Они при оружии, - сказала Ведетт, встав с койки и натягивая майку на голову со светлой мордианской стрижкой. – Значит, офицеры тоже вовлечены.

Засс и Мортенсен мрачно кивнули.

- Война банд? – предположил Конклин. – Эти их татуировки и пояса. Ульевые банды, кровная месть и все такое.

- Вольскианцы, конечно, разделены на группировки по принадлежности к определенному Дому или банде, - с важностью зануды-всезнайки вмешался Засс. – Но представляется маловероятным, чтобы силы, настолько разделенные, и нацеленные больше на борьбу друг с другом, чем с зеленокожими, смогли бы защищать миры Коридора Кинтессы последнюю тысячу лет.

Конклин сердито посмотрел на адъютанта.

- Да ладно, - прорычал Мортенсен, выключив настенный вокс. – Мы все знаем, что причина в Фоско.

Мгновение он смотрел на палубу, собираясь с мыслями, а потом обратил взгляд на каждого из своих солдат по очереди.

- Засс, мне нужен капитан Раск.

- Но все каналы этой палубы глушат.

- Возьми мастер-вокс у Дидерика, - связист все время возился с чертовой штукой. – Подключись к личному каналу бригадного генерала. Если Раск не замешан в этом, он прослушивает вокс-переговоры на корабле.

- Личный канал бригадного генерала Воскова закодирован, - возразил Засс.

- Что-то подсказывает мне, что тебя это не остановит, - майор хлопнул его по спине. – Вперед.

Когда адъютант выскользнул из каюты, Мортенсен повернулся к сержанту.

- Оружие?

- Хеллганы, целеуказатели и панцирная броня все сложены на «Валькириях». Но корабельные офицеры закрыли ангары.

- Откуда это известно? – спросил Мортенсен. Эта информация пришла явно не по вокс-каналам.

- Сержант Мингелла пошел в лазарет, проведать Дидерика, когда это началось, - сообщил Конклин. – Банда вольскианцев ворвалась в лазарет и устроила стрельбу. Дидерик получил еще два ранения в грудь, но Рен сумел вытащить его. Им пришлось обходить полетную палубу. Флотские заперлись там.

- А сержант Мингелла? – спросил майор. У него было такое чувство, что их медик им еще понадобится.

- Ничего такого, с чем бы он не справился, - ответил мастер-сержант. – Сейчас он оказывает помощь Дидерику. Все, что у нас осталось – только пистолеты, - Конклин помахал своим автопистолетом.

Штурмовики постоянно носили пистолеты для самозащиты. Пистолеты были такой же частью формы, как красные лампасы, береты, пояса и мундиры, благодаря которым обычные гвардейцы давали штурмовикам цветистые прозвища. В Теневой Бригаде штурмовиков прозвали «славными мальчиками» и «игрушечными солдатиками». Но это мало беспокоило майора и его людей. Бывало, что их называли и хуже, и они сами, в свою очередь, были невысокого мнения о простых гвардейцах: в конце концов, те сражались в основном по принуждению и из страха, а не ради имперской чести и гордости.

Мортенсен был в ярости. Его отряду, вероятно, сегодня придется внушить бунтовщикам этот самый страх. Но он куда охотнее предпочел бы исполнить этот долг без участия комиссара Фоско.

Фоско прибыл на борт «Избавления» на Сент-Гизе, одним своим появлением предвещая беду. Бригадный генерал Восков уже вымуштровал свою 364-ю Вольскианскую Теневую бригаду, превратив ее в слаженную боевую машину – насколько этого можно было ожидать от полка, набранного в мире-улье. Но кроме нее и небольшого отряда штурмовиков Мортенсена на борту «Избавления» находились еще части 1001-й Вольскианской Теневой бригады. И именно этой недавно сформированной бригаде выпало несчастье получить в качестве комиссара пользующегося дурной славой Фрицеля Фоско.

Мортенсен не знал, повинны в этом странные варп-течения, которые авианосцу пришлось преодолевать на трудном пути вдоль Коридора Кинтессы, или тот факт, что Фоско был фанатичным психом, слишком долго прослужившим на кардинальском мире Сент-Гизе. Но вскоре стало ясно, что на борту авианосца зреет мятеж.

От Раска майор узнал, что Комиссариат переводил Фоско с одного места службы на другое по всему сектору. Комиссар прославился как невыносимый деспот и чума для всех, кому не повезло с ним служить. Было известно, что он объявил еретиками экипаж вооруженного транспорта «Ахат». Он был замешан – и многие позже утверждали, что являлся причиной – печально известного мятежа в Порту Спитерри. Иопалльский 44-й полк; 1-й Молохский стрелковый полковника Да Косты; Ноктанский 201-й ударный; 800-й Талларнский (ранее известный как Солнечные бойцы Абу Аль-Дина); Горгонские Глубинники – все полки, в которых Фоско служил комиссаром. Командиры всех этих полков благодарили Императора, когда слышали, что Комиссариат готовит свирепому фанатику новое назначение. Известно, что 1-й Молохский полк во время Пагубных Войн потерял больше солдат из-за смертных приговоров, вынесенных комиссаром Фоско, чем от действий хрудов.

Но облегчение полковых командиров было недолгим, так как в каждом случае Фоско устраивал прощальную казнь, прежде чем отправиться в другой злополучный полк.

Фоско никогда не привлекался к ответственности за свои действия – для этого он имел слишком хорошие связи, хотя никто в точности не знал, какие именно. Иногда он отправлялся за благословением на кардинальский мир Сент-Гиз, откуда недавно и получил назначение в 1001-ю Вольскианскую бригаду.

Ведетт схватила свой ремень с кобурой, висевший на койке, и бросила майору его ремень. От страсти объятий прошедшей ночи не осталось и следа. Исчезла случайная любовница Ведетт, теперь на ее месте была капрал Ведетт, солдат-профессионал.

Поймав ремень с кобурой, Мортенсен по привычке проверил магазин автопистолета и, сняв оружие с предохранителя, дослал первый патрон в патронник.

Внезапный грохот в коридоре заставил всех троих в каюте повернуть головы. Конклин отскочил от входа в каюту, и бросился по коридору, держа массивный автопистолет в обеих руках, и нацелив его на дверь в другую секцию. Ведетт опустилась на одно колено, чтобы не закрывать сектор обстрела Мортенсену.

В коридоре снова раздался металлический грохот – новый беспорядочный залп ударил в дверь отсека с другой стороны.

- Кто-то сильно хочет попасть сюда, - проворчал Мортенсен.

- Все в порядке, - уверил его Конклин. – Я закрыл отсек.

Ведетт это явно не убедило, в частности, потому, что мастер-сержант по-прежнему держал пистолет нацеленным на дверь.

- Пока кто-нибудь не притащит плазмаган или мельту, - уточнила она.

- Да, - кивнул Мортенсен. – Нам лучше не торчать здесь, когда это произойдет. Отступаем.

Трое штурмовиков начали отходить от поперечной переборки, а в герметичную дверь яростно били все новые выстрелы. Ведетт и Конклин держали под прицелом коридор, на случай, если ворвется противник, а майор прикрывал отступление, двигаясь вдоль стены коридора, на тот случай, если мятежники отрежут им путь отхода.

- Я правильно понимаю, что все входы в отсек закрыты, сержант?

Конклин ехидно усмехнулся.

- Вы же не думаете, что вытащить вас из койки было моей первостепенной задачей, босс?

Мортенсен молча кивнул. Это же Конклин: компетентен до тошноты.

Трое штурмовиков добрались до небольшой площадки, на которую выходили коридоры нескольких казарменных отсеков. Там Мортенсен нашел остальных бойцов своей команды, неформально прозванной среди других гвардейцев «Отрядом Искупления».

Окровавленное тело Дидерика распростерлось на палубе, вытекавшая из ран кровь уже начала запекаться на металле. Медик-сержант Мингелла склонился над связистом, тяжело дыша от усилий сохранить жизнь раненому.

- Рен?

Рен Мингелла сморщил свое и без того уродливое лицо, с его толстых губ сорвался поток ругательств. Медик отряда устало поднялся с палубы, оставив тело в покое. Его форма была растрепана и залита кровью, не только его умершего пациента, но и его собственной.

Не глядя на Мортенсена, Мингелла вытер свои окровавленные руки о единственную часть своего мундира, еще не измазанную кровью.

- С прискорбием вынужден сообщить вам, сэр, о безвременной смерти связиста Дидерика, - мрачно доложил он.

Солдат Прайс опустился на колени, чтобы закрыть глаза умершему, зазвенев своими амулетами – его шея была увешана множеством шнурков, цепочек и ленточек, на каждой из которых висел благословенный медальон, икона имперского святого или талисман удачи с его родного мира. Прайс был благочестивым поборником Имперского Кредо, и Мортенсен часто видел, что солдат истово возносил молитвы Богу-Императору, хотя майор подозревал, что это, возможно, было продиктовано не столько благочестием, сколько отчаянным желанием выжить в невероятно опасных ситуациях, в которые штурмовикам часто приходилось попадать.

Мортенсен сжал губы: у него не было времени выслушивать очередную мрачную лекцию его медика.

- Ведетт, следи за коридором, - приказал он.

Остальные два коридора прикрывали Саракота – странно выглядевший с автопистолетом в руках вместо обычной для него длинноствольной снайперской винтовки – и Горски, отрядный специалист-подрывник, родом с Вальхаллы. Точнее, специалистка, но по ее волосам на верхней губе и иссеченному шрамами лицу это было трудно определить.

«Отряд Искупления» был смешанной командой из выпускников Схолы и ветеранов гвардейских полков: лучших бойцов с дюжины разных миров. Каждый из них принес свои таланты и опыт в элитное подразделение штурмовиков Мортенсена, отточившее их навыки до совершенства в учреждениях Схолы Прогениум сектора, и объединившее их, чтобы нести смерть врагам Империума.

- Конклин, что там дальше по коридорам? Нам явно понадобится что-нибудь еще кроме веры и пистолетов, - спросил Мортенсен, хлопнув по кобуре.

- На нижней палубе лазарет…

- Лазарет захвачен, - мрачно буркнул Мингелла.

- … каюты мичманов, ремонтные и технические отсеки.

- Обыщи их и собери все, что можно. Все, что может нам пригодиться.

Конклин собрался уходить, но Горски подняла руку с длинными пальцами:

- Каюты мичманов заперты изнутри, - сообщила она с протяжным валхалльским акцентом.

- Экипаж «Избавления» не хочет в этом участвовать, - уточнила Ведетт.

- И правильно, - сказал Мортенсен. – Это дело Гвардии. Прайс, иди с Конклином.

Проскользнув мимо невозмутимого Саракоты, Конклин и Прайс скрылись в ближайшем коридоре. Спустя несколько секунды из своей каюты появился Засс с мастер-воксом, небрежно повешенным на плечо, держа наушники у уха.

- Капитан Раск на связи, майор, - доложил адъютант, явно довольный собой.

Мортенсен взял наушники и прижал вокс-микрофон к небритому подбородку.

- Тиберий, поговори со мной. Скажи, что я еще сплю, - прорычал майор.

- Хотел бы я, чтобы это было так, - ответил Раск с металлическим призвуком.

Голос из вокса казался очень далеким и отстраненным, особенно когда звучал в металлических стенах коридоров корабля. Но было в голосе капитана что-то спокойное и обыденное, словно не происходило ничего необычного.

Капитан Тиберий Раск прибыл на борт «Избавления» с 1001-й Вольскианской бригадой, которую лично помогал формировать и обучать на Вольскии. Хотя сам Раск не был вольскианцем, вскоре он стал чем-то вроде восходящей звезды в штабе бригадного генерала Воскова. Благодаря своему пониманию менталитета уроженцев мира-улья и способности использовать сильные стороны вольскианцев, Раск эффективно раскрыл потенциал солдат 1001-й – их природную склонность к насилию и убийствам. Этот успех свел вместе Раска и Мортенсена.

Как старший специалист по тактике в штабе Воскова, Раск принял ответственность за Мортенсена и его «Отряд Искупления». Зейн Мортенсен прославился, как непростой командир, хотя и беспощадно эффективный – благодаря его чудесному выживанию в апокалипсисе Гоморры, поистине невероятному послужному списку и ходившим в казарме слухам о его неуязвимости. Раск знал: теперь его долг – направлять Мортенсена и его штурмовиков в многочисленные авангарды наступлений, на операции в тылу врага и другие специальные задачи, благодаря которым Мортенсен и заслужил такую репутацию.

Именно из-за его статуса тактического специалиста, и потому, что он был последним голосом, который слышали штурмовики, прежде чем высадиться на каком-нибудь адском поле боя в мире смерти – эта рутинность успокаивала нервы и давала необходимую сосредоточенность в кровавых боевых ситуациях.

- Команда контролирует корабль? – спросил Мортенсен.

Перестрелка на мостике во время полета в варпе могла стать быстрым и ужасным концом их путешествия – одного случайного попадания в жизненно важное оборудование, например, в пост управления полем Геллера, было достаточно, чтобы обречь на страшную смерть всех людей на борту.

- Да, корабль в порядке. Слушай, у нас мало времени, - сказал Раск.

- У нас, вообще-то, перестрелка на казарменных палубах, - сообщил Мортенсен. – В чем дело? Это варповая лихорадка? Поле Геллера нарушено?

- Нет, это не варп. Мятеж охватил не весь корабль. Перестрелки идут на казарменных палубах правого борта и в некоторых носовых отсеках. Капитан Вальдемар решил, что разумнее будет полностью закрыть казарменные палубы, пока лидеры мятежа немного не остынут.

Мортенсен закатил глаза.

- А я вам говорила, - добавила Ведетт.

- Значит, это ульевики? – уточнил майор.

- Да, беспорядки начали вольскианцы.

- И ты говоришь, что флотские решили просто отсидеться в стороне, пока солдаты 1001-й перестреляют друг друга? – прорычал Мортенсен.

- Это дело Гвардии. Вальдемар велел своим людям не входить на казарменные палубы, пока мятежники не сложат оружие. Он не желает рисковать кораблем.

Мортенсен кивнул, словно соглашаясь с собственными мыслями.

- Кто сопротивляется мятежникам?

- Небольшие группы таких же вольскианцев, или слишком верных, или слишком напуганных, чтобы присоединиться к мятежу – в основном ими командуют сержанты или лейтенанты.

- Кто командует бригадой?

- Командная структура мятежом не затронута. Бригадный генерал Восков и его штаб здесь на мостике. Он привел 364-ю в боевую готовность и приказал им закрыться в их отсеках, на случай если в мятеж постараются вовлечь и их. У нас и так достаточно вольскианцев, стреляющих друг в друга.

- Зачем им стрелять друг в друга, если можно стрелять в меня и моих людей? – Мортенсен злобно усмехнулся.

- Я не знаю, - сказал Раск. – Я слышал, ты пользуешься у них авторитетом, особенно у Гомеса и 2-го взвода.

- Кстати о святошах: как там архиерей Прид?

- Восков послал его успокоить 364-ю. Слушай, Зейн, пойми, это, собственно, и не мятеж. Несколько вольскианских офицеров раздали своим взводам оружие и взяли заложников.

- Заложников?

Раск вздохнул в вокс, прежде чем продолжить:

- Комиссара Фоско и его помощников.

Мортенсен опустил наушники с микрофоном и покачал головой.

- Доигрался сукин сын… А я тебе говорил, - подмигнул он Ведетт.

- Мне жаль тебе это сообщать, Зейн, - добавил Раск. – Я знаю, как ты относишься к нашему комиссару. Мортенсен снова поднял наушники.

- На самом деле тебе не жаль.

- Да, и, наверное, многие из нас согласны с тобой, друг, но у нас тут небольшая проблема под названием устав. Мы должны подавить это восстание: Имперская Гвардия не ведет переговоров с мятежниками. Ты это прекрасно знаешь. Необходимо нейтрализовать командную структуру мятежников. Только тогда капитан Вальдемар направит в казармы флотские силы безопасности.

- А Фоско?

- Конечно, заложников надо освободить.

- Чтобы этот ублюдок мог и дальше сеять смерть? Если Фоско выберется оттуда живым, расстрелы будут идти день и ночь.

- Зейн, либо так, либо мы сами пойдем под расстрел, когда прибудем на Спецгаст.

- Я и мои бойцы – мы инструменты имперской справедливости; левая рука Бога-Императора, если угодно. В этом я не сомневаюсь.

- Ваша верность Императору не подлежит никаким сомнениям, - уверил его Раск с красноречием опытного торговца. – Поэтому я разговариваю сейчас с тобой, вместо того, чтобы вести бессмысленные переговоры с мятежниками.

Но Мортенсен еще не до конца излил свою горечь.

- Своими жестокими расправами Фоско вызвал возмущение вольскианцев. Они и сами не робкого десятка и решили нанести ответный удар. А теперь мне и моим людям придется разгребать это дерьмо и проливать кровь наших братьев гвардейцев. Я даже не знаю. Что посеешь, то и пожнешь. Я чувствовал, что это случится неизбежно. Комиссариату нужны люди с твердым характером, а не палачи. Они должны быть лучшими из нас, а не худшими. Я о чем: кастрация, вечное рабство, отрезание языка – с каких пор эти наказания стали применять к солдатам? Но я полагаю, это позволяет сэкономить боеприпасы на расстрелах, потому что большинство наказанных таким образом предпочтут совершить самоубийство…

- Майор Мортенсен, вы, как и я, получили приказ.

Ультиматум Раска повис в спертом воздухе коридора.

Саракота шагнул назад, пропуская обратно Конклина и Прайса. Они притащили ящик с инструментами, которые бесцеремонно вывалили на палубу рядом с телом Дидерика. Среди инструментов-насадок для сервиторов и банок с благословенными маслами Мортенсен разглядел фонари, несколько ржавых аккумуляторов, связку грязных респираторов и плазменный резак.

Майор хмыкнул.

- У нас есть план? – наконец спросил он Раска.

- Да, он тебе понравится.

III

- Это худший план, который я когда-либо слышал, - объявил Венделл Конклин. – А я слышал много всякого дерьма.

- Поможешь с этим? – спросил Мортенсен мастер-сержанта, больше для того, чтобы заставить его заткнуться.

Ведетт плазменным резаком прорезала в палубе подобие люка с рваными краями и отошла назад. Подхватив кусок металла из палубного настила, Мортенсен и Конклин подняли его и с помощью Горски и Мингеллы оттащили импровизированный люк в сторону.

Засс посветил фонарем в открывшееся отверстие, но отскочил назад от поднявшейся из-под палубы жуткой вони. Это была невероятная смесь химического дыма и застоявшихся нечистот.

Ведетт прорезала не только палубу, но и верхнюю секцию трубы подпалубной канализации. Зажав нос и рот рукавом, Засс склонился над люком, снова посветил в сочащуюся нечистотами трубу, и удовлетворенно выпрямился.

- Неплохо, - кивнул Мортенсен, подойдя, чтобы взглянуть. Снова здесь пригодились математические таланты Засса. Пользуясь самыми примитивными описаниями, которые капитан Раск смог извлечь из когитаторов мостика, адъютант Мортенсена обнаружил канализационную трубу, проходившую под каютой Прайса и Саракоты.

- Нам понадобятся респираторы, - сказала Ведетт, бросив плазменный резак.

- Да уж, - согласился Мингелла, закрывая рот беретом.

- Один из них не работает, - сообщил Конклин.

- Наверное, это твой, - усмехнулся Мортенсен и повернулся к Зассу. - Труба идет в трюм на самое днище, говоришь?

Адъютант кивнул.

- Трюмные отсеки проходят вдоль всей длины корабля. Если данные, которые предоставил капитан Раск, верны хотя бы наполовину, отсюда мы сможем добраться до нижнего участка казарменных палуб.

- Плазменный резак?

- Вся энергия выработана, - сообщила Ведетт.

- Тогда мы можем только надеяться, что там на другой стороне будет какой-нибудь люк техобслуживания, - мрачно размышлял вслух Мортенсен.

- Вот дерьмо, - вздохнул Мингелла, его уродливое лицо, скривившись, выглядело еще страшнее, чем обычно.

- Да, - кивнул майор. – Приятной прогулки не выйдет, и когда мы доберемся до казарменных палуб, действуйте так, чтобы это купание в дерьме не оказалось напрасным.

Втиснувшись в трубу, Мортенсен, согнувшись, присел в зловонную лужу сточной воды. Его брюки с красными лампасами пропитались грязью и маслом. Он втащил в трубу свой пояс с кобурой и автопистолетом, который перед этим отложил на палубу. Положив пояс с кобурой перед собой на колени, он добавил туда же включенный фонарь и молоток-гвоздодер, который нашел в ящике с инструментами. Устрашающего вида клин-коготь на одном конце молотка показался майору подходящим и для возможного устранения препятствий в трубе, и для проламывания вражеских черепов.

- Кто-то хочет сказать последнее слово, прежде чем мы начнем? – спросил Мортенсен своих штурмовиков. Когда никто не ответил, он мрачно добавил, - Есть идеи получше?

Снова молчание.

Приняв его как знак согласия, Мортенсен надел на лицо громоздкий резиновый респиратор, лег голой грудью на дно трубы, и, толкая перед собой пояс с кобурой, фонарь и молоток, пополз вперед, работая локтями и ногами. Его отнюдь не радовал тот факт, что его оружие мокнет в смеси химических отходов и нечистот, но в трубе не было свободного пространства, чтобы выхватить пистолет из кобуры с пояса, и Мортенсен решил, что лучше держать кобуру с пистолетом перед собой, на случай, если придется его доставать.

Одной клаустрофобией путешествие по канализации не ограничивалось. Мортенсен полз по холодному металлу трубы, работая мышцами плеч и спины, но труба, казалось, мстительно сдавливала его в ответ. И это было еще не самое худшее. Респираторы были старые и потрескавшиеся, и пропускали большую часть того смрада, от которого должны были хоть как-то защищать. Через несколько метров пути труба наполнилась эхом звуков рвоты Конклина и Прайса, блюющих в свои респираторы. Когда какофония рвотных спазмов стихла, Мортенсен окликнул своих солдат, убедившись, что они не задохнулись. Мастер-сержант, выругавшись, сообщил, что запах собственной блевотины лучше, чем то, в чем им приходится ползти.

Дальше последовали часы мучительного путешествия ползком по трубе. Заляпанный грязью фонарь Мортенсена освещал казавшиеся бесконечными метр за метром ржавого грязного металла, по мере того, как майор протискивался дальше сквозь нечистоты. Мышцы горели от напряжения, легкие, истосковавшиеся по чистому воздуху, со страшным хрипом втягивали зловоние. По пути у Мортенсена было более чем достаточно времени, чтобы обдумать предстоящую им задачу.

Задача, поставленная Раском, была проста. Избегая препятствий в виде переборок, заблокированных отсеков и перестрелок с мятежниками, добраться до казарменных палуб через трюмные отсеки, тянувшиеся вдоль всего корпуса по самому днищу корабля. Конклин предложил сократить путь и соединиться с одной из изолированных групп лоялистов, державшихся в некоторых отсеках казарменных палуб правого борта, но Раск этого не рекомендовал. Он сказал сержанту, что группы солдат, не присоединившихся к мятежу, в основном безоружны, а те, у которых есть оружие, имеют очень мало боеприпасов. Большинство из них отрезаны более сильными и лучше вооруженными группами мятежников, многие ранены, и в таком положении они скорее будут помехой, чем помощью для штурмовиков.

План операции Раска был больше рассчитан на скрытность и мобильность. И Мортенсен был вынужден с этим согласиться. Его бойцы, вооруженные одними пистолетами, были снаряжены явно недостаточно для прямого штурма. Капитан предлагал быстрый и внезапный удар в самое сердце мятежа – «отрубить гадюке голову», как он выразился. Раск считал, что именно такая операция имеет наилучшие шансы на успех – а успехом операции считалось освобождение всех уцелевших заложников и безоговорочная капитуляция или уничтожение мятежных солдат Теневой Бригады. Тогда и только тогда командир «Избавления» капитан Вальдемар отдаст приказ флотским силовикам обеспечить безопасность на казарменных палубах.

Определить местонахождение заложников и тех, кто их удерживает – отдельная задача сама по себе. Раск даже не знал, кто именно из мятежников взял в заложники комиссара и его помощников, и где они находятся. Наиболее вероятные кандидаты – трое вольскианских офицеров, два лейтенанта и капитан, чьи взводы стали основной целью гнева комиссара Фоско.

Ротный капитан Обадайя Экхардт, старший лейтенант Дизель Шенкс и лейтенант Нильс Исидор потеряли нескольких своих людей из-за кампании, которую затеял Фоско с целью отучить солдат 1001-й бригады от их ульевых традиций и обычаев. Вместо того, чтобы погрузиться в культуру Теневой Бригады и использовать ее как фактор усиления и объединения, как сделал Раск, Фоско попытался искоренить ее. Он считал, что сила Имперской Гвардии – в ее единообразии: миллиарды душ, устремленных в одном направлении. И не стоит тратить время, выискивая сильные стороны и потакая склонностям отдельных солдат или подразделений.

Такой подход не устраивал и Мортенсена – чей неподражаемый стиль командования сделал его целью для подобных обвинений. Без дипломатичности и красноречия Раска «Отряд Искупления» давно мог бы стать мишенью для Фоско или какого-нибудь другого кровожадного пуританина. В Схоле Прогениум всегда хватало фанатиков-садистов вроде Фоско, но Мортенсен не брал таких в свой отряд – что, к несчастью, заставляло выглядеть «Отряд Искупления» еще более странным и необычным на фоне тех самых единообразных миллиардов душ, которые пытались культивировать люди, подобные Фоско.

Независимо от того, как относился майор к комиссару Фоско, ситуация требовала попытаться спасти заложников, а Экхардт, Шенкс, Исидор и их сообщники должны быть нейтрализованы. Таков удел штурмовиков. Быть лучшими. Быть выше полковой вражды и дрязг, и делать дело Императора, куда бы это их ни привело. В этот момент дело Императора внезапно привело Мортенсена вниз головой сквозь дыру в дне трубы прямо в глубокую яму, полную нечистот и химических отходов.

Барахтаясь в маслянистой жиже, Мортенсен слышал всплески других штурмовиков, падающих в яму. Фонарь майора едва пробивал тьму, его призрачный луч выхватывал из мрака судорожно дергающиеся ноги в ботинках. Когда его ноги коснулись чего-то успокаивающе твердого, майор оттолкнулся, и, снова выплыв на поверхность, набрал в легкие зловонного воздуха. Как и все, он задыхался, кашлял и отплевывался, его горло отказывалось принять ужасный смрад.

Сорвав респиратор, Мортенсен отбросил бесполезную штуку, и постепенно, барахтаясь в воде, как раненое животное, приспособился дышать этим зловонием. Другие последовали его примеру, кашляя и отплевываясь в застойную черную воду вокруг.

Свет фонаря прорезал чернильную тьму: вероятно, это был первый свет, проникший сюда за столетия. Они были в самых глубинах недр корабля, в одном из смрадных трюмных отстойников, в которые сливалась вся моча, масло, кровь, и все остальное, притягиваемое к килю судна неумолимой силой искусственной гравитации. Воздух – если он заслуживал такого названия – был едко-вонючим и затхлым, каким он и должен быть в трюмном отсеке, среди ржавых канализационных труб и булькающей гнилой жижи.

Мортенсен посветил фонарем на своих солдат. Они являли собой то еще зрелище: словно близнецы, неотличимые друг от друга, перемазанные в трюмной грязи.

- Засс?

- Постараемся избегать глубоких мест. Лучше не плавать в этом дерьме.

- Согласен.

Мортенсен повернул свой фонарь на трубу, из которой они выпали, осветив зияющее отверстие. Труба была покрыта ржавчиной и гнилью, вся ее нижняя часть, с того места, откуда они вывалились, была разъедена коррозией от ядовитой слизи, в которой они ползли.

- Дальше просто, - сказал адъютант, откашливаясь и сплевывая. – Надо идти вдоль этой трубы, пока она не пересечется с паропроводом. Тогда мы точно будем знать, что находимся под казарменной палубой.

- А этот паропровод – ты узнаешь его, когда увидишь?

Засс кивнул.

В отсеках днища корабля был словно другой мир, и Мортенсену было трудно представить, что это место существовало всего в нескольких сотнях метров от подошв его ботинок, когда он шагал по палубе по обычным полковым делам. Здесь царила непроницаемая тьма над поверхностью столь же черной булькающей слизи. Фонари штурмовиков осветили обитателей этого дна: наверное, в первый раз с того времени, как эскортный авианосец «Избавление» сошел с верфей, когда он был еще молодым кораблем, жаждавшим битв и полетов сквозь космос. За прошедшие с тех пор тысячелетия в отсеках днища развилась своя экосистема.

В сточных водах, загрязненных нефтехимическими отходами, размножались бактерии, питавшиеся углеводородами. Они, в свою очередь, служили пищей крошечным вшам и другим хитиновым членистоногим, обитавшим и над поверхностью слизистой жижи, и под ней. Со всех твердых поверхностей, в том числе и с ржавых труб свешивались навозные поганки, к ним, словно к клейкой бумаге-мухоловке, приклеивались членистоногие, и поганки всасывали их через свою фекальную поверхность. Потомки живших на корабле крыс, превратившиеся в одни сплошные розовато-прозрачные хвосты с парой острых челюстей на одном конце, скользили, извиваясь, в черной воде. Мортенсен подумал, кто здесь мог охотиться на мускулистых и подвижных крысохвостов, и надеялся, что на них эта отвратительная пищевая цепочка и заканчивается.

Они уже второй час шли в черной жиже по отсекам днища, когда он получил ответ на этот вопрос.

Из переборки выступала толстая сломанная труба, ее разбитый конец нависал над маслянистой поверхностью сточных вод, из него вытекала ржавая слизь. Когда фонарь осветил бледный силуэт чего-то ужасного в трубе, Мортенсен замер, вскинув автопистолет. Неожиданным был главным образом размер этого существа: ракообразное с длинными и тонкими конечностями – множеством дергающихся ног и тонких клешней, тянувшихся и хватавших что-то в трубе. Оно возвышалось над ними, его многочисленные конечности росли из полупрозрачного панциря, сквозь который были видны отвратительные внутренности твари. Панцирь имел форму омерзительного цветка, толстого внизу – там находилась непрерывно жрущая пасть, к которой снующие туда-сюда клешни все время подносили кусочки еды. Вершина панциря представляла собой изогнутую трубу конической формы, и снова расширялась, словно конец горна или мушкетона.

Когда штурмовики подошли ближе, Мортенсен поднял руку, приказывая остановиться. Огромная тварь, казалось, была очень увлечена своим делом – пожиранием целого гнезда кишащих крысохвостов. Майор медленно подошел, осторожно перебравшись через трубу. Большая клешня ракообразного потянулась к нему, вцепившись в ботинок штурмовика, но Мортенсен отбил ее в сторону стволом пистолета. Тварь ощетинилась клешнями, приготовившись атаковать, ее тело замерло, из трубы в воду посыпались куски крысохвостов. Ведетт и Горски навели на нее свои пистолеты, но Мортенсен, подняв свободную руку, жестом показал штурмовикам, что они должны перебраться через трубу позади него.

Мингелла и Саракота быстро перелезли через трубу, за ними последовали остальные. Тварь тыкала клешнями туда-сюда, реагируя на новое движение. Когда весь отряд перебрался через трубу, за ними осторожно, шаг за шагом, последовал Мортенсен. Через несколько мгновений мерзкое существо вернулось к пожиранию крысохвостов.

Спустя еще несколько сотен метров пути, Засс наконец остановился.

- Я думаю, это здесь.

- Ты думаешь? – проворчал Конклин.

Адъютант направил свет своего фонаря во мрак наверху. Другие штурмовики тоже стали светить туда.

- Паропровод, - объявил Засс.

Мортенсен кивнул: он не знал, что в точности перед ним, но это больше всего было похоже на скопление ржавых труб, врезанных в другие такие же трубы. Многие из труб были сломаны и разбиты, и были видны лишь их обломки, тянувшиеся вверх.

- Босс, - прошептал Конклин. Он единственный не направил фонарь на ржавый потолок. Мортенсен взглянул на луч его фонаря, и увидел длинные конечности другого огромного ракообразного. Оно сидело на мелководье, широкий раструб его панциря был направлен в потолок. Тело твари ужасно содрогнулось, и из отверстия вырвался кровавый фонтан рвоты. Большая часть отрыгнутой массы украсила потолок, но кое-что попало туда, куда предназначалось – в отверстие одной из сломанных труб. Извергнув последнее, тварь сползла в глубокую воду, скрывшись под поверхностью, трубообразная оконечность панциря служила ей теперь для дыхания вместо шноркеля.

- Майор, - позвал Засс. Он бродил вокруг во мраке, исследуя с фонарем внутренности других труб на потолке. Штурмовики устало подошли к нему и посмотрели вверх.

- Выключите фонари на секунду, - посоветовал адъютант.

- Он с ума сошел? – прорычал Конклин.

- Выполняйте, - приказал майор, и подал пример, выключив фонарь.

Трюмный отсек погрузился в свою обычную тьму, и, хотя вокруг было достаточно пространства, Мортенсен не мог отделаться от чувства клаустрофобии, и от того ощущения, что мрак вокруг кишит отвратительными тварями. Потом он увидел причину, по которой Засс просил выключить фонари.

Свет. Крошечные точки тусклого света, просачивавшиеся из вертикальной трубы прямо над ними. Отверстие было достаточно широким, чтобы мог пролезть один человек. Горски прошептала на своем валхалльском диалекте что-то, похожее на благодарственную молитву. Как всегда, Конклин был первым, кто портит настроение.

- Там что-то движется? – спросил он. И был прав – точки света в трубе иногда на мгновение меркли. Похоже, кто-то успел сделать трубу своим домом.

- Сейчас разберемся, - проворчал сержант, угрожающе подняв пистолет.

- Сержант, стоит ли рисковать стрелять так близко к точке входа? – спокойным голосом спросила Ведетт.

Мордианка привыкла жить в темном мире, и мрак трюмных отсеков был для нее не таким тяжелым испытанием, как для остальных. Она куда реже других солдат спотыкалась и поскальзывалась по пути через это адское болото.

Не меньшую ловкость и точность она проявила, предостерегая своего начальника, - Я имею в виду, что мы можем быть прямо под ними. Да?

Разочарование Конклина было очевидным, хотя его лица не было видно в темноте.

- Возможно.

Снова включив фонари, штурмовики начали готовиться к подъему по трубе. Без специального снаряжения, которым они обычно пользовались при выполнении подобного рода задач, им пришлось применять то, что было под рукой. Мортенсен крепко обвязал свой пояс вокруг двух тонких труб, параллельно идущих к потолку. Засунув пистолет и молоток в брюки, он подтянулся на поясе, и поставил ноги на обе трубы, давя ботинками навозные поганки. Подтягивая вверх пояс, скользивший по слизи поганок, майор начал подниматься по трубам, каждой ногой пытаясь найти опору на проржавевшем металле. Остальные штурмовики последовали его примеру, поднимаясь за майором во мрак.

За исключением Прайса, который поскользнулся и залепил в лицо Конклину подошвой, измазанной в дерьме, подъем до широкой трубы прошел без происшествий. Мортенсен молотком-гвоздодером делал вмятины на внутренней поверхности трубы, хрупкий ржавый металл прогибался, обеспечивая штурмовикам опоры для рук и ног. Снова надев пояс, он стал подниматься по трубе к казарменным палубам.

Спустя двадцать минут подъема по трубе, Мортенсен столкнулся с тем препятствием, которое ранее заметил Конклин. Для подъема нужны были обе руки, и майор приказал штурмовикам выключить фонари и подниматься по направлению к свету. Он едва мог разглядеть силуэты тварей, обитающих в трубе, а его бесчувственная кожа не ощущала их омерзительных движений, но чем больше света становилось в трубе по мере подъема, тем сильнее становилось его отвращение. С каждым движением вверх все больше отвратительных членистоногих ползало по стенам трубы и его рукам, вцепляясь недоразвитыми клешнями в его шею и щеки.

Их панцири были мягкими, а клешни еще слабыми, но они вполне могли проколоть кожу или выколоть глаз. Нарастающее отвращение вызвало прилив злости, и Мортенсен врезался своей мускулистой спиной в стену трубы, раздавив панцири нескольких более крупных тварей. Но эта тактика оказалась бесплодной, потому что на их место тут же приползли новые гадины, а полураздавленные твари посыпались на штурмовиков внизу.

Странное поведение огромного ракообразного внизу, пережевывавшего добычу и отрыгивавшего кровавую массу в трубы, стало более понятным. Здесь обитали детеныши чудовища. А теперь мелкие твари явно считали, что Мортенсен и его солдаты – их следующее блюдо.

Спустя тридцать метров мучительного пути майор прополз мимо участка обитания тварей, что было уже хорошо. Плохая сторона была в том, что выше труба оказалась более прочной и менее ржавой, и сопротивлялась ударам его молотка. Мортенсен был вынужден растянуться поперек диаметра трубы, упираясь коленями в одну сторону, а лопатками в другую, и, извиваясь, подтягиваться вверх. Это было последнее мучительное испытание их кошмарного пути по днищу авианосца. Руки и ноги горели от напряжения, а впереди были лишь двенадцать точек света. Солдаты «Отряда Искупления» непреклонно поднимались по трубе из кошмара днища к нормальности палуб.

IV

Когда его грязный лоб коснулся чистого металла, оказавшегося сливной решеткой, Мортенсен позволил себе момент безмолвного облегчения. Глядя сквозь решетку, в которую проникали те точки света, дававшие им надежду, он разглядел, что это была казарменная душевая. Майор улыбнулся. Раск и Засс рассчитали путь точно. Насколько можно было разглядеть, в помещении никого не было, что подтверждал тот факт, что сквозь решетку на них не лилась вода.

Выломать решетку гвоздодером не составило труда. Откинув ее в сторону, Мортенсен выбрался из трубы, поскользнувшись на чистом полу душевой. Сделав пару осторожных шагов, он проверил помещение, пока остальные штурмовики выбирались из трубы, глубоко вдыхая чистый воздух казарм.

Оглядев их, Мортенсен бросил взгляд в треснувшее зеркало. Они все выглядели ужасно. Их брюки и мундиры пропитались сточными водами, лица были вымазаны грязью, словно камуфляжем, белыми оставались только глаза. Большинство из них, включая Мортенсена, сохранили свои береты, что выглядело довольно нелепо, учитывая, через что им только что пришлось пройти. Ведетт даже расправила свой берет, едва успев вылезти из трубы и очистив подошвы ботинок. Мортенсен поступил так же: не стоит выдавать свое присутствие грязными следами. Достав из подсумка на поясе глушитель, Мортенсен прикрутил его к стволу автопистолета. Штурмовики последовали его примеру с целеустремленностью, необычной при их усталости после такого адского пути. Еще раз вдохнув чистого воздуха, «Отряд Искупления» вышел из душевой в раздевалку.

Держа автопистолеты в обеих руках для лучшей стабильности и точности при выстреле, солдаты Мортенсена пробирались между шкафчиками и скамьями, обыскивая проходы между ними на предмет мятежников, прятавшихся в засаде, или, возможно, просто отдыхавших здесь. Фактически Раск не мог бы найти лучшей точки входа: какой гвардеец стал бы заниматься личной гигиеной во время мятежа на борту?

Выйдя в главный коридор, штурмовики, прижимаясь к стенам, быстро, но осторожно продвигались к казармам правого борта. Эхо отдаленных перестрелок слышалось в коридорах, и несколько раз солдаты замирали, прижавшись к стенам, когда Саракота, двигавшийся в авангарде, давал сигнал. У снайпера был исключительный слух, и его предупреждение давало штурмовикам время укрыться, когда разрозненные группы вольскианцев пробегали по перекресткам коридоров, крича, словно безумцы, и радостно стреляя в воздух из лазганов.

Мортенсен не собирался вступать в бой с этими группами: он добрался сюда с таким трудом не для того, чтобы ввязаться в затяжную перестрелку. Кроме траты времени и боеприпасов это означало и ненужное убийство товарищей-гвардейцев – чего он был намерен избегать, пока это не станет абсолютно неизбежным. Сейчас ему были нужны не трупы, а информация. В офицерской столовой ему представилась возможность эту информацию заполучить.

Дверь в переборке была открыта, и майор слышал голоса внутри. Вокс-динамик на стене извергал безумные вопли мятежных гвардейцев, криками и стрельбой выражавших свою радость на еще не заглушенном палубном канале, услышать что-то в плане тактической информации было едва ли возможно. Голоса в помещении звучали тише, и иногда прерывались раскатами довольного смеха.

Мортенсен взглянул на Саракоту. Снайпер в ответ показал ему пять пальцев, потом восемь. По голосам он насчитал не больше пяти человек, говоривших в столовой, но трудно было сказать, сколько еще могло присутствовать там и молчать. Подняв руку, Мортенсен начал обратный отсчет.

Фактически там действительно было восемь человек, но когда штурмовики ворвались в столовую, трое из присутствовавших там валялись на столах мертвецки пьяные. Вооруженные пистолетами с глушителями, штурмовики вошли в помещение целеустремленно и профессионально: Саракота влево, Ведетт вправо. Мастер-сержант – судя по его нашивкам и скобам вокруг искалеченного глаза – развалился на офицерских скамьях, вытянув ноги, и рассказывал о каких-то прошлых героических подвигах собравшимся ульевикам, некоторые из них сжимали в руках лазганы вольскианского образца.

Солдаты были типичными представителями вольскианских Теневых Бригад, в неряшливом обмундировании и стоптанных ботинках, их руки и лица покрыты татуировками и пирсингом, обозначавшими принадлежность к определенной банде и Дому. Они были прирожденными бойцами для войны в городских условиях и обладали природной склонностью к беспощадным убийствам, но на их мировоззрение сильно влияли вопросы принадлежности к различным бандам и Домам мира-улья, что плохо сочеталось с требованием Имперской Гвардии быть верными лишь Богу-Императору и его представителям. Мортенсен, сам будучи уроженцем мира-улья, хорошо понимал эти проблемы. Именно с этим, в частности с привычкой вольскианцев носить пояса, украшения и банданы, обозначавшие их ульевую принадлежность, столь упрямо и неразумно стал бороться комиссар Фоско, как только прибыл на борт «Избавления».

Ветеран-сержант носил такой пояс поверх своей флак-брони, а лазган держал на плечах, закинув руки на ствол и приклад. Гвардейцы передавали друг другу трофейные графины с офицерским амасеком.

Конклин прикрывал дверь, а остальные штурмовики ворвались в столовую, выкрикивая приказы и угрозы мятежникам. Никто из пьяных вольскианцев не попытался поднять оружие, лишь сержант, на покрытом шрамами лице которого веселье сменилось яростью, предпринял некое подобие такой попытки.

Время словно замедлилось: Ведетт, Прайс и Горски направили пистолеты в лицо вооруженным вольскианцам, а Засс и Мингелла держали под прицелом казалось бы мертвецки пьяных на столах. Саракота навел пистолет на вольскианского сержанта, а в центре этого вторжения демонстративно стоял Мортенсен, опустив автопистолет. Когда угрозы утихли, и вольскианский сержант с яростью воззрился на штурмовиков, Мортенсен ответил непоколебимым взглядом и предъявил ему ледяной, словно смерть, ультиматум:

- Мне нечего делить с тобой, брат, - произнес он. – Но если ты сейчас не бросишь оружие, следующий твой вздох станет последним. Подумай об этом.

Грудь сержанта, в которую был направлен пистолет Саракоты, на мгновение застыла. На его покрытом шрамами лице мелькнуло отчаянное выражение, но спустя секунду его лицо смягчилось, и он небрежно бросил лазган на стол. С пьяной ухмылкой сержант откинулся на стуле, заложив руки за голову. Остальные гвардейцы, последовав его примеру, побросали оружие.

Мортенсен кивнул Конклину, который с размаху врезал рукоятью пистолета по вокс-динамику, разбив его вдребезги. Пока штурмовики по очереди подходили и забирали лазганы, Мортенсен демонстративно положил пистолет на ближайший стол.

- Кто здесь командует? – спросил он мятежников.

- Я, - оскалился сержант.

Мортенсен развернулся, в его руке внезапно оказался молоток, устремившийся сержанту в лицо, стерев с него ухмылку. На стену позади сержанта брызнула кровь, от удара вольскианец с раздробленной челюстью свалился со стула, опрокинув стол.

Мортенсен видел, что сержант тянулся к рукояти ульевого кинжала-дирка, спрятанного в ботинке. Похоже, ветеран-вольскианец не был намерен сдаваться живым, считая штурмовиков исполнителями «правосудия» комиссара Фоско. Одна эта мысль вызывала у Мортенсена отвращение, но у него была задача, которую необходимо выполнить. Схватив кинжал, Мортенсен вскочил на скамью, а оттуда на стол. Спрыгнув со стола посреди быстро трезвеющих гвардейцев, майор схватил ближайшего из них за волосы и прижал к стене. Бросив молоток Мингелле, Мортенсен засунул острие кинжала в рот гвардейца, начавшего панически умолять о пощаде.

Сжимая кинжал, майор растянул угол рта вольскианца, насколько это можно было, не разрезая.

- Кто здесь командует? – голосом, исполненным угрозы, спросил он гвардейца.

Тот ответил немедленно, хотя ему мешал кинжал во рту:

- Вы!

Это повторили и другие вольскианцы. Достав кинжал изо рта солдата, Мортенсен приставил острие к его горлу, прижав его голову к стене. Свободной рукой майор начал расстегивать пояс, на котором держались брюки вольскианца. Гвардеец, выпучив глаза, протестующе захрипел.

Мортенсен сверкнул глазами.

- У меня есть вопросы. У тебя есть ответы. Если ты не дашь мне ответов, которые мне нужны, как твой сержант, ты покинешь это помещение по частям. Мы друг друга поняли, гвардеец?

Солдат Теневой Бригады кивнул. Мортенсен повторил жест.

- Где они держат комиссара Фоско?

Правда полилась из вольскианца как рвота, внезапно и безудержно.

Похоже, что мятежники организовали свою базу в районе полкового арсенала, стрельбища и полигона тактической подготовки.

Мортенсен еще не закончил. Одной рукой он расстегнул пояс гвардейца и закинул себе на плечо.

- И кто это «они»?

Ульевик, казалось, был удивлен, что майор еще не знает, но с аргументом в виде кинжала у горла он быстро все вспомнил:

- Гвардеец Квойц, гвардеец Ремирез, гвардеец 1-го класса Хекленброк…

Мортенсен усмехнулся и прижал острие кинжала к губам вольскианца, чтобы тот заткнулся.

- Нет, нет, гвардеец. Кого мне надо убить, чтобы здесь стало тихо и спокойно?

Вольскианец замялся:

- Вы имеете в виду, кто здесь командует?

Мортенсен медленно кивнул.

Гвардеец осекся:

- Вы, сэр!

Некоторые штурмовики не удержались от улыбок. Мортенсен оглядел помещение.

- Новая техника штурма, - пошутил майор. – Выбей дверь и задай вольскианцу пару трудных вопросов.

- Или не таких трудных, - добавил Засс.

- Противник! – вдруг прошипел Конклин.

Штурмовики с профессиональной четкостью приступили к выполнению двух тактических задач: охранять пленных и прикрывать дверь. Засс и Мингелла укрылись за столами, Горски и Прайс уложили пленных лицом в пол. Саракота и Ведетт выдвинулись вперед, держа дверь столовой под прицелом только что захваченных лазганов – все вне поля зрения противника.

Конклин открыл дверь шире, не желая, чтобы отряд был заперт в столовой, и укрылся за дверью в засаде, готовый прострелить коленные чашечки первому, кому не повезет войти.

Мортенсен, держа кинжал у горла вольскианца, протащил пленника вдоль стены – брюки упали до лодыжек гвардейца – и направил пистолет на дверь, держа его параллельно стене.

Тяжелый топот и голоса наполнили коридор. Небольшая толпа гвардейцев, бегущих по коридору, встретилась с несколькими другими солдатами, идущими в противоположном направлении. В шуме топота и криков было трудно что-то различить, но кто-то явно прокричал «нашли их!»

Штурмовики напряглись, держа дверь под прицелом, пальцы замерли на спусковых крючках.

- На камбузе и на складе – там мы их прижали!

Толпа пробежала дальше по коридору, устремившись к источнику новой информации, словно стая псов по следу. Мортенсен снова повернулся к пленному.

- Ладно, у нас мало времени, поэтому я спрошу у тебя кое-что полегче. Я буду называть имена, а ты кивай. Капитан Экхардт?

Неохотный кивок; словно солдат думал, выдавать или нет.

- Лейтенант Шенкс?

Явный кивок; никто не любил Шенкса.

- Исидор?

- Лейтенант Исидор мертв, - сообщил гвардеец.

Мортенсен поднял бровь: среди мятежников не было единства – это хорошо.

- Кто еще? – спросил он. Экхардт и Шенкс одни едва ли смогли бы поднять на мятеж столько солдат.

- Сержант Мако.

Мортенсен сжал губы. Он слышал об этом Мако: настоящий костолом и известный на нижних палубах смутьян, благодаря своим бандитским связям, вполне мог привлечь людей Исидора к мятежу Экхардта. Возможно, он сам и убил Исидора.

Майор бросил взгляд на Конклина, который выглянул в коридор. По жесту Мортенсена штурмовики по одному начали отступление из офицерской столовой тем же путем, которым вошли. Мортенсен отошел от вольскианца, давая тому мгновение прийти в себя. Гвардеец поднял руки к лицу, словно чтобы убедиться, что оно еще на месте, но нашел лишь несколько небольших порезов, там, где кинжал майора задел его. Потом он перевел взгляд на свои свалившиеся брюки, под которыми было обычное солдатское нижнее белье, без пояса и каких-либо украшений.

Прежде чем покинуть столовую, Мортенсен улыбнулся вольскианцу, белые зубы блеснули на измазанном грязью лице.

- Увидимся на военном суде.

Под суд попадут те, кому повезет. Большинство мятежников казнят сразу за неподчинение. Когда дверь в переборке закрылась, Мортенсен снова оказался в главном коридоре. Повернув замок двери, он передал Конклину ремень неудачливого гвардейца:

- Привяжи.

Злорадно ухмыльнувшись, сержант начал привязывать ремень к замку.

Зассу майор приказал:

- Веди нас в арсенал.

Он сомневался, что адъютант когда-либо бывал в этой части казарменных палуб, но знал, что может рассчитывать на почти фотографическую память Засса относительно такой, как казалось тогда, бесполезной информации, как план отсеков и палуб «Избавления».

- Предпочитаете самый короткий путь или долгий путь в обход?

- А долгий путь подразумевает…

- Ремонтные ходы и вентиляцию.

Мортенсен покачал головой. Обходной путь, несомненно, лучше с точки зрения скрытности, но сейчас выигранное время означало спасенные жизни, и, судя по тому, что оставшиеся верными гвардейцы еще держались в камбузе, времени у них оставалось не так много. Кроме того, Мортенсен на сегодня уже достаточно наползался по трубам, и он так и сказал об этом Зассу.

Адъютант вышел к голове колонны штурмовиков, бесшумно продвигавшихся по коридору, и хлопнул Ведетт – которая теперь шла в авангарде – по правому плечу, давая знак повернуть направо на следующем перекрестке. Как выяснилось, решение Мортенсена было ошибкой, и штурмовики все равно продвигались медленно, все время натыкаясь на группы мятежных вольскианских гвардейцев, из-за чего приходилось сворачивать или занимать оборону в пустых тамбурах и на трапах. Ситуация в казармах быстро ухудшалась, мятежники сражались теперь не только с лоялистами, но и друг с другом. Драки и перестрелки шли повсеместно, и некоторые секции казарм пострадали от стрельбы и находились в разрушенном состоянии. В спальном отсеке №6 бушевал настоящий пожар. К счастью, кто-то еще сохранивший разум, догадался герметично изолировать отсек. Так или иначе, Мортенсену и его людям все равно пришлось идти в обход, двигаясь словно беззвучные шахматные фигуры, от угла к углу, от коридора к коридору.

Ведетт обнаружила избитого гвардейца, покрытого синяками. Он сидел прямо на палубе посреди коридора и держал в руках лазерный пистолет. Он поднял взгляд на штурмовиков, но явно едва понимал, где он находится. Мордианка решила проблему, вырубив его ударом ноги.

Обходя задымленный перекресток коридоров, Ведетт внезапно получила лазерный выстрел в бедро. Отряд залег, приготовившись к бою. Мортенсен оттащил мордианку назад, передав ее Мингелле, и позволив Саракоте выдвинуться вперед. Снайпер, поворачивая голову, стал прислушиваться к выстрелам и шагам, и доложил, что выстрел был случайным и фактически не направленным в них. Ведетт просто не повезло. Медик быстро обработал ее ранение, а Ведетт скрипела зубами во время осмотра раны и перевязки, злясь больше на себя, чем на внимание Мингеллы.

Чтобы избежать свирепой бойни, разворачивавшейся в затянутых дымом коридорах, Мортенсен был все же вынужден приказать продвигаться через вентиляционные трубы. Засс сообщил, что арсенал всего в нескольких минутах пути от их текущего местонахождения, что было достаточно мало, чтобы оправдать новое ползанье по трубам. И майор начал отдирать от палубы ближайшую вентиляционную решетку своим универсальным молотком-гвоздодером.

В этот момент навстречу штурмовикам из задымленного коридора выбежал офицер Теневой Бригады. Он был так же удивлен, увидев Прайса, как удивился штурмовик, заметив его: Прайс прикрывал угол, а вольскианец бежал босиком, без оружия и почти бесшумно. На мгновение он замер, потом развернулся и бросился обратно в коридор. Благочестивый Прайс поднял лазган, чтобы пристрелить его, но Мортенсен отодвинул ствол оружия в сторону – не стоило без необходимости тратить боеприпасы. Найдя еще одно применение своему молотку, майор метнул его в бегущего вольскианца. Тяжелый молоток, вращаясь, ударил офицера в затылок с тошнотворным треском. Вольскианец дернулся, отскочил от переборки, и неряшливой кучей рухнул на палубу.

Затолкав Горски в вентиляционную трубу – теперь валхалланка должна была идти первой – Мортенсен направил Прайса в арьергард.

- Помогай Ведетт, - приказал майор штурмовику. С раненой ногой ползти по вентиляции будет нелегко. – И прикрывай наш тыл.

Штурмовики по одному спустились в вентиляцию и исчезли под палубой. Спускавшийся последним Прайс поставил на место решетку. Но беспокоиться им стоило не о тыле. Засс направлял Горски по лабиринту воздуховодов, но спустя несколько поворотов она наткнулась на засаду. В одном из сумрачных ответвлений воздуховодов, в полной тишине, в лицо валхалланке воткнулся камбузный нож. Клинок прорезал ей щеку до кости, добавив к ее коллекции шрамов еще один, прежде чем Горски успела схватить руку, державшую его. Лазган она несла на ремне за спиной – в воздуховоде стрелять из него было бы крайне неудобно – и ползла по трубе с автопистолетом в руке. Свирепые глаза блеснули во тьме, и прежде чем Горски поняла, что происходит, на нее набросился вольскианец, держа в одной руке нож, а другой рукой вцепившись в глушитель ее пистолета. Засс, бросив свое оружие, пытался помочь ей вырвать нож из руки вольскианца. Двигавшийся за адъютантом Конклин пытался просунуть ствол своего лазгана над плечом Засса, чтобы выстрелить в упор, но Засс, прошипев что-то, приподнялся, и ствол лазгана уткнулся в металлическую стену воздуховода.

Горски, получив еще одно резаное ранение в руку, с силой ударила противника головой в лицо, испачкав его своей кровью. Она вырвала из его руки пистолет, и с приглушенным звуком выстрела пуля вошла в лоб вольскианца. Обмякшее тело привалилось к стене воздуховода, оставляя на ней кровавый след.

Засс протолкнулся мимо истекавшей кровью валхалланки, которая пыталась остановить кровотечение из разрезанной щеки. Адъютант проверил пульс вольскианца, но это было бесполезно: пуля, войдя в лоб, выбила гвардейцу мозги через затылок.

- Мы убили лоялиста, - мрачно сообщил Засс, заставив Горски покоситься на него из-под измазанных кровью рук.

- Что? – прорычал Конклин, раздраженный тем, что Засс помешал ему выстрелить.

Адъютант указал на ответвление воздуховода, из которого их атаковал вольскианец.

- Камбуз. Зачем бы мятежнику прятаться здесь с кухонным ножом?

И действительно, снизу доносились отдаленные звуки лазерных выстрелов и яростная ругань и угрозы.

Спустя мгновение, Мортенсен, обдумав ситуацию, приказал:

- Продолжать путь.

- Босс, вы не считаете, что мы могли бы… - начал Конклин.

- Нет. Веди, сержант.

Было бы легко позволить себе ввязаться в перестрелку на камбузе, бросившись на помощь запертым там верным гвардейцам. Конклин явно хотел именно этого. Мортенсен даст ему шанс поучаствовать в бою, но лишь там, где это действительно важно: в тактическом отсеке.

Под ударом ботинок мастера-сержанта вентиляционная решетка отлетела, с лязгом ударившись о пол арсенала. Мятежники уже давно ушли отсюда – Конклин это проверил – и, как убедились выбравшиеся из вентиляции штурмовики, вольскианцы забрали все оружие. Мортенсен надеялся пополнить здесь вооружение отряда, выглядевшее довольно жалко – несколько лазганов почти без заряда и пистолеты с уже неполными магазинами. Оружейный склад 1001-й Теневой Бригады был полностью разграблен мятежниками или лоялистами, а скорее всего теми и другими. Капитан Экхардт не оставил здесь часовых, потому что охранять было уже нечего.

Выбравшись из тесноты вентиляции, Мингелла приступил к работе, перевязывая измазанное кровью лицо Горски и проверяя перевязку на ноге Ведетт. Конклин закрыл дверь в арсенал, оставив лишь маленькую щель, чтобы не привлекать внимания, и при этом заметить, если кто-то подойдет к двери.

- Ну? – спросил майор.

- Стрельбище прямо напротив. Никого не видно, но слышу много выстрелов. Кто-то тренируется.

- Выше или ниже?

- Мы у нижней части стрельбища.

- Засс?

- Арсенал и стрельбище – часть тактического отсека 1001-й бригады. Если он похож на наш, остальные его части занимают спортзал и полигон тактической подготовки.

Мортенсен сплюнул.

- Давайте угадаем, где они прячут заложников.

Штурмовикам не нужно было угадывать.

Экхардт не был дураком. Он спрятал заложников в таком месте на корабле, которое было создано специально, чтобы туда было трудно проникнуть. Полигон тактической подготовки: лабиринт помещений и коридоров со стенами из армапласта, чтобы можно было использовать реальные боеприпасы, созданный для отработки тактики боя в городских условиях. Вольскианская 1001-я бригада раньше несла гарнизонную службу в мире-улье и достигла больших успехов в этом роде боевых действий. Штурмовики «Отряда Искупления» тоже отнюдь не были новичками, но каждый хороший гвардеец знал: оборонять укрепленный пункт легче, чем захватывать. Именно из этой логики и исходил Экхардт.

Мортенсен остановился у двери.

- Значит так. Не буду лишний раз вас обнадеживать. Саракота, Конклин и я позаботимся о часовых на стрельбище…

Тут подал голос Мингелла. Он обычно становился особенно нервным перед тем, как начнется настоящая мясорубка – Мортенсен полагал, что это связано с его специальностью медика.

- Как, сэр?

- Я не знаю, - честно ответил майор. – Но когда мы с ними управимся, вы атакуете полигон, и начнете брать его сектор за сектором, пока не найдем ублюдков. Нормальный план или как?

- Если не считать, что он самоубийственный, - заметил Засс.

- Мы на таких и специализируемся. Возможно, стоит сосредоточиться на его позитивных сторонах.

- Они этого не ожидают, - сказала Ведетт, и, хромая, направилась к двери.

Мортенсен согласно кивнул. Его тон стал более серьезным, в мрачном осознании, что скоро опять идти под огонь:

- Капрал Ведетт, сержант Мингелла. Если сержант Конклин и я погибнем, вы должны завершить выполнение поставленной задачи, используя все ресурсы, оставшиеся в вашем распоряжении.

Мингелла мрачно посмотрел на него, раздраженность медика сменялась обычным спокойствием.

- Все ясно? – Мортенсен повернулся к мордианке.

- Абсолютно, сэр.

V

На стрельбище кипела активность.

Экхардт оставил группу солдат для охраны входа на полигон, но часы шли, радость от того, что они захватили в заложники комиссара Фоско, несколько померкла, и скука начала брать свое. В этот момент стрельбище стало для часовых манящим местом.

Адъютант командира роты лейтенант Фант участвовал в состязании по стрельбе с седоволосым вольскианцем. Их подзадоривали восемь других гвардейцев, которые наблюдали за состязанием, вкалывали себе боевые наркотики и иногда вмешивались в болтовню по вокс-аппарату.

Вместо мишеней на стрельбище были подвешены обожженные и истерзанные тела Пиггота и Нордхоффа - двух помощников комиссара Фоско.

Вольскианцы по очереди стреляли в них. Это развлечение продолжалось уже несколько часов, и, чтобы трупы не развалились, ульевики надели на них дополнительную флак-броню и уменьшили мощность выстрелов лазганов. Когда лазерные выстрелы в очередной раз изрешетили оба трупа, Фант победно взревел. Зрители тоже разразились криками, частью приветственными, частью насмешливыми. На другом конце стрельбища было темно и дымно от тлеющих трупов. Только тщательный осмотр мишеней мог выявить победителя, и вольскианский ветеран нажал кнопку, приведя в действие систему блоков, чтобы подтянуть висевшие мертвые тела ближе к зрителям. Когда трупы, покачиваясь, замерли перед зрителями, Фант снова издал хриплый победный вопль. Несколько зрителей подошли, рассматривая пробитую флак-броню, горелое мясо и разорванные органы, указывая на попадания и споря о меткости участников состязания.

В этот момент Мортенсен продемонстрировал им свою меткость.

Майор и сержант Конклин снова воспользовались вентиляцией, чтобы преодолеть расстояние от арсенала до стрельбища, на этот раз пройдя по участку воздуховодов в потолке. Пока Фант и его соперник перезаряжали лазганы, обмениваясь шутками и насмешками к веселью зрителей, штурмовики спустились из вентиляции в дальнем конце стрельбища, за трупами-мишенями. Укрывшись на время возобновившегося состязания, штурмовики дождались, когда дымящиеся трупы снова стали подтягивать к зрителям для проверки. Прячась за растерзанными телами и стреляя из автопистолетов с глушителями, Мортенсен и Конклин первым делом расстреляли Фанта и второго стрелка.

Опомнившись, остальные вольскианцы бросились к оружию. Конклин застрелил третьего, попав в сердце, и четвертого – в горло. Мортенсену пришлось снова укрыться за трупом Нордхоффа, когда гвардеец с вокс-аппаратом выхватил лазерный пистолет и, отступая, стал стрелять на ходу. Он вел огонь и по второму трупу, заставив укрыться и Конклина, и другие мятежники получили время перегруппироваться, и присоединились к стрельбе, всаживая в дымящиеся трупы выстрел за выстрелом.

Внезапно новые лазерные выстрелы сверкнули с темного конца стрельбища. Саракота спустился из другого воздуховода в потолке, и медленно и осторожно, прислушиваясь к выстрелам, подполз ближе к тому краю стрельбища, где были вольскианцы. Там он ждал, пока майор захлопнет ловушку.

Теперь, когда началась настоящая стрельба, снайпер «Отряда Искупления» оказался в своей стихии. Конечно, Саракота гораздо больше привык к своему громоздкому снайперскому хеллгану на сошках, но вольскианский лазган все же куда более подходящее оружие для снайпера, чем пистолет.

Первыми двумя выстрелами он снял двух мятежников: четкие попадания в голову. В этот момент ульевики едва поняли, что по ним ведет огонь третий стрелок. Переключив лазган на автоматический огонь, снайпер всадил щедрую очередь в вокс-оператора, который пытался одновременно стрелять и вызывать подкрепления.

Повиснув на блоке с мишенью и укрываясь за трупом Нордхоффа, Мортенсен врезал ботинком в лицо гвардейца, который, оказавшись под огнем Саракоты, бросился вперед, пытаясь тоже укрыться за трупами-мишенями. От мощного удара вольскианец отлетел, растянувшись на палубе и выронив лазган.

Мортенсен, спрыгнув с блока, приземлился посреди врагов. Глушителем пистолета он отбил в сторону штык, которым его пытался пронзить вольскианец. Выхватив из-за пояса трофейный дирк, майор ударил противника в грудь, после чего, перекатившись по палубе, всадил кинжал ему под правое колено. Вольскианец упал, и Мортенсен схватил его лазган со штыком.

Еще один могучий гвардеец пытался ударить его сзади, но стал жертвой точного выстрела Саракоты. Третий вольскианец, увернувшись от штыка Мортенсена, бросился бежать – растущее количество трупов товарищей повлияло на его решимость. Высунувшись из-за трупа Пиггота, Конклин сразил мятежника очередью из автопистолета.

Единственным оставшимся в живых вольскианцем на стрельбище остался солдат, которого сбил с ног и обезоружил Мортенсен. Гвардеец, шатаясь, встал на ноги, поворачиваясь то в одну сторону, то в другую, переводя взгляд то на Мортенсена, стоявшего у него на пути, то на Конклина, нависавшего над ним с пистолетом. Но конец его страданиям положил Саракота, всадив два лазерных выстрела ему в грудь, и третий между глаз.

Штурм полигона начался.

Выскочив из арсенала, штурмовики бросились к входу на полигон. Ведетт хромала за остальными бойцами, отдавая приказы. Саракота устремился за ней, и они вдвоем встретились с Мортенсеном и Конклином у входа. Первая группа, выполняя приказ мордианки, уже вошла на полигон.

При приближении к полигону Мортенсену стало ясно, что что-то горит: в воздухе висел резкий запах горящего прометия, откуда-то из центра армапластового лабиринта к потолку отсека поднимался столб дыма.

- Не нравится мне это, - проворчал майор, заряжая новый аккумулятор в лазган. Больше времени ни на что не оставалось: его бойцы уже столкнулись с сопротивлением.

Полигон был настоящим адом. Судя по звукам выстрелов, мятежников там было не меньше взвода, хотя вполне могло быть и два.

У Экхардта были на руках все карты. Он знал все коридоры, все ходы, тупики и узкие места лабиринта. И хотя он не ожидал атаки «Отряда Искупления» - их скрытность и жертвы, на которые они пошли для ее достижения, придали атаке куда больше энергии, чем можно было ожидать от столь малых сил – вскоре Экхардт заставил штурмовиков увязнуть в ловушке лабиринта, давая собравшимся вольскианцам время использовать свои преимущества.

Мортенсен не мог позволить себе увязнуть в тактическом тупике. Несомненно, Экхардт уже вызывает подкрепления из других частей казарменных палуб, чтобы отрезать штурмовиков. Единственный способ покончить с этим – «отрубить гадюке голову», как выразился Раск. А это означало перейти границы возможного и силой проложить путь к цели.

Штурмовики брали помещение за помещением, коридор за коридором, сочетание смелости, опыта и отточенных навыков одерживало верх над малодушием мятежников, удерживавших узлы обороны. Вольскианцы погибали десятками, армапластовые комнаты и галереи освещались множеством лазерных выстрелов, сверкавших в узких пространствах фальшивых улиц и зданий: на учебном поле боя лилась настоящая кровь.

Пробиваясь сквозь эту резню, бойцы «Отряда Искупления» снимали с мертвых и умирающих вольскианскую флак-броню и шлемы, подбирали оружие, по мере того, как у старого кончались боеприпасы, и вскоре каждый штурмовик в дополнение к лазгану, который он держал в усталых руках, нес еще два за плечами.

Ранений тоже становилось все больше, но они уменьшали подвижность не так, как можно было представить, потому что продвижение вперед и так шло невыносимо медленно. Однако Мингелла не мог помочь всем раненым, потому что без его участия в бою прорывать оборону мятежников было бы невозможно.

Конклин потерял пару пальцев в схватке с безумцем в противогазе, размахивавшим цепным мечом. Спустя пару секунд его противник сидел в куче собственных кишок. Только когда Конклин сорвал с него противогаз, штурмовики узнали в умирающем сержанта Мако. Немного позже Ведетт получила попадание из лазгана в то же бедро, что и в первый раз, и следующие несколько мучительных минут она могла стрелять только из положения лежа.

Прайс попал под огонь тяжелого болтера, который мятежники подтянули в коридор, чтобы укрепить слабеющую оборону, но чудесным образом благочестивый штурмовик потерял только ухо, хотя вполне мог потерять голову. Пока Прайс возносил благодарность Императору, Саракота был ранен другим болтерным снарядом, когда тяжелое оружие обстреливало армапластовую стену, за которой укрывался снайпер. Горски и Мортенсен, едва успев захватить болтер, получили осколочные ранения, когда вольскианцы попытались гранатами уничтожить потерянное ими орудие.

Обстреляв из тяжелого болтера убегающих вольскианцев, и давая своему отряду время перегруппироваться, майор истратил последние болтерные снаряды, чтобы пробить противоположную армапластовую стену. Отряд прошел сквозь зияющую пробоину, Мингелла втащил туда Ведетт и Саракоту. К счастью, болтерный снаряд прошел сквозь тело снайпера, не взорвавшись, но кровь лилась из Саракоты, как из дырявого бурдюка, и без аптечки и дополнительной помощи медик мало что мог сделать, чтобы остановить кровотечение. Новые вольскианские гвардейцы, прибывшие из центра полигона, и пытавшиеся протолкнуться в коридоре мимо своих разбитых отступающих товарищей, встретили штурмовиков залпом лазганов, и Прайс получил попадания в бок и плечо.

Даже Засс с его памятью и математическими способностями не знал точного плана полигона тактической подготовки. Возможно, такого плана и не было, а если бы и был, то вольскианские сержанты, вероятно, регулярно меняли расположение объектов. Но определенная система здесь была. Бойцы "Отряда Искупления" так привыкли прислушиваться к советам молодого некромундца, что и сейчас не сомневались в правильности его указаний. Даже Мортенсен в адском пекле боя согласился с ним. Когда осколок гранаты в спине дал знать о себе, майор, дотянувшись до раны, нащупал раскаленный кусок металла, выдернул его из мяса и, поморщившись, отбросил в сторону.

Подняв Саракоту на ноги, майор протащил его через несколько неохраняемых дверей и коридоров. Перейдя участок «улицы», отряд остановился передохнуть в длинном помещении, где штурмовики сложили раненых и проверили оружие. Засс ненадолго скрылся в близлежащей комнате, и вскоре вернулся.

- Я думаю, центр полигона где-то за этой стеной, - сообщил он штурмовикам. Обстановка не располагала к юмору, но Конклин нашел в себе силы пошутить.

- Ты думаешь? – усмехнулся он, сплюнув кровь.

Мортенсен осмотрел стену в конце улицы, о которой говорил Засс. Мысли отчаянно вертелись в голове майора. У него были лишь секунды, чтобы принять решение – иначе он и его люди погибнут. Мятежные гвардейцы уже пробивались через обходной путь, который выбрал Засс.

Мортенсен взглянул на своих штурмовиков. Если бы они были обычными гвардейцами, они бы официально считались небоеспособными еще несколько коридоров назад. Только сам майор, Мингелла и Засс могли ходить без посторонней помощи. Мортенсен мог ходить лишь потому, что чувствовал боль от осколков гранаты в спине – рвущих кожу и мышцы при каждом движении – не так сильно как Горски, которая была ранена тем же взрывом.

Стена представляла собой несколько армапластовых этажей, снабженных фальшивыми окнами. До этого момента штурмовики остерегались окон. Засада в переулке недалеко от входа на полигон едва не разрезала отряд пополам, и выстрел снайпера из небольшого окна впечатал голову Засса в стену. Попадание разнесло бы голову вдребезги, если бы не вольскианский шлем с маской, который Засс снял с мертвого ульевика.

Внезапно Горски испустила хрипящий вздох и рухнула на палубу лицом вниз. Мингелла, перевязывавший раны Прайса, бросился к ней и перевернул на спину. Она лежала в луже крови, впрочем, вся комната была в крови. Мингелла приложил ухо к ее рту и груди.

- Рен? – спросила Ведетт, стиснув зубы от боли, которую причиняли ее раны.

- Осколок, наверное, пробил сердце, возможно, и легкое, - ответил он, пытаясь оказать помощь.

Мортенсен перевел взгляд с Мингеллы на Конклина, пытавшегося скрыть изувеченную руку, на Ведетт – ее целеустремленность воодушевила его. Майор выглянул на улицу, и заметил силуэты мятежников, собиравшихся в комнатах, которые штурмовики уже прошли.

Несколько мгновений спустя опасения Мортенсена подтвердились.

- Они идут, майор, - прохрипел Саракота, кашляя кровью. Сквозь треск лазерных выстрелов и вопли он слышал топот ботинок: мятежники осторожно пробирались по коридорам.

- Сержант, - объявил Мортенсен, - Ведетт. Мне нужно, чтобы все вольскианцы собрались в этом секторе улицы. Они уже занимают позиции для атаки.

Конклин сжал окровавленное оружие.

- Пусть придут и получат свое.

- Я хочу, чтобы вы выждали.

- Чего? – прошипела Ведетт сквозь стиснутые зубы.

- Пусть они соберутся в кучу, - сказал майор.

- Тогда они задавят нас, - возразил Конклин. – Зажать их в узком месте – наша единственная надежда, вы же знаете.

- Нет, - сказал Засс. – Наша единственная надежда – убить Экхардта.

Мортенсен бросил свой лазган адъютанту, потом достал автопистолет, и передал Конклину, мрачно засунувшему оружие за пояс. Майору нужны были свободными обе руки.

- Отвлеките их на себя. Это даст мне шанс. И держитесь здесь, сколько сможете.

Мортенсен направился к выходу. Это был сигнал. Приказ был отдан, и «Отряд Искупления», ползая в собственной крови, начал готовиться к обороне, перекрывая смертоносными секторами обстрела все выходы. Что касается майора, ему пришлось преодолевать сектора обстрела противника. Выскочив из помещения, он изо всех сил помчался по «улице», пытаясь как можно меньше быть на виду у мятежников. Они не ожидали от него таких странных действий, и предсказуемо не сразу открыли огонь. Лазерные выстрелы зашипели по армапласту стен и палубы.

Спринтом преодолев несколько метров от конца «улицы», Мортенсен устремился за угол, где его скорость должна была предоставить особое преимущество. Подпрыгнув, он оттолкнулся от противоположной стены одной ногой, заскочив за угол к рядом стоящей стене, от которой оттолкнулся другой ногой. Выбросив вперед протянутые руки, словно абордажные крючья, майор зацепился за фальшивый подоконник.

Мятежники, осмелевшие после того, как штурмовики прекратили огонь, сами выскочили на улицу и стали обстреливать бегущего Мортенсена. Подтянувшись к окну, майор влез внутрь. Преодолеть относительно спокойную другую часть стены было гораздо проще, для этого понадобилось просто отпустить подоконник. Падение было неловким, Мортенсен ударился о стену на полпути вниз. При приземлении что-то хрустнуло в левой ноге, и хотя майор почти не почувствовал боли, он заметил, что его спуск еще не закончился – нога подогнулась, и он рухнул на палубу.

Инстинкт заставил его схватиться за ногу. Он не мог вытянуть ее, но невозможно было сказать, сломана она или просто сильно вывихнута. Но времени подумать об этом не было: в следующую секунду в лицо Мортенсену врезался приклад лазгана. Град ударов прикладами и ботинками обрушился на его голову и спину. Это продолжалось неопределенный период времени: как только он пытался поднять голову, чтобы взглянуть на атаковавших его, или атаковать самому, его встречал новый ураган кулаков, пинков и прикладов. Наконец свирепое избиение подошло к концу, и Мортенсен попытался открыть глаза. Один глаз до сих пор горел от удара, второй успел заметить тень, мелькнувшую на полу перед ним.

- Приведите его ко мне, - послышался четкий, культурный голос офицера, и Мортенсена схватили и перетащили в соседнее помещение: он предположил, что это и есть центр полигона.

Оказалось, что это место выглядит разочаровывающе просто: открытое пространство, на котором стояли несколько скамей и стол с вокс-аппаратом, вокруг которого сидели несколько человек. Стены украшали знамена ульевых Домов и бандитская символика – Кровавые из Подулья, судя по надписям, которыми ульевики изрисовали все поверхности вокруг, использовав куда больше краски, чем таланта.

Мортенсен не знал, оказался ли его план отвлечь вольскианцев на участок улицы столь успешным, или весь мятеж управлялся с этой жалкой сцены бандитского спектакля. Он предположил, что не потребовалось много усилий, чтобы поднять людей на восстание и возбудить свирепую ярость в их сердцах после того, что они претерпели от комиссара Фоско и его помощников. Майор сплюнул кровью, выплюнув при этом пару зубов и одновременно выразив свое отвращение к присутствующим: он не терпел слабости в людях, а от тех, кто находился в этом помещении, его просто тошнило. Во многом эти подонки заслуживали друг друга, и Мортенсен предпочел бы находиться в зловонных отсеках днища, чем в их компании.

За стеной начался ад. Должно быть, Теневая Бригада была уже на пороге, потому что Мортенсен слышал не только треск и шипение лазерных выстрелов, но и отчетливый грохот автопистолетов: теперь не было нужды в глушителях. Двое здоровенных часовых из охраны Экхардта, устроивших Мортенсену такую встречу, теперь подхватили его и подняли с пола, их толстые пальцы вцепились в обе его руки.

В углу помещения что-то догорало, смрад горелого мяса висел в воздухе. Обугленные останки свернулись в позе зародыша, вокруг лежали клочья черной кожи. Мортенсен мог лишь предположить, что это кадет-комиссар Борз, ненавистный приспешник Фоско. Сам же комиссар был еще жив, хотя избит до черноты, и крепко связанный, сидел на одной из скамей.

Фоско был обнажен до пояса, и те волосы, что еще оставались на его лысеющей голове, были мокрыми. По мрачному лицу и обрюзгшему животу комиссара стекали капли чего-то, в чем по запаху можно было угадать прометий. Это предположение подтверждала бочка у входа, на которую опирался старший лейтенант Дизель Шенкс.

Шенкс обратил на Мортенсена свои глаза мертвой рыбы. В этих глазах всегда было что-то темное и ненормальное, что-то, что нашло выражение в убийственной ярости мятежа, но даже без этого все равно проявило бы себя. Экхардт и Фоско своим упрямством могли довести друг друга до отчаянных мер, но Шенкс рано или поздно и без них бы нашел способ встать на преступный путь. Доказательством тому служил тот яд, который он вливал в уши капитана.

Экхардт обернулся.

Обадайя Экхардт был из тех, кого называют «шпилерожденными»: настоящий представитель ульевой знати. Для своего звания он был молодым и, как показал мятеж, импульсивным. Но он был харизматичным лидером, его внешность и манеру говорить можно было назвать романтичными. В некотором роде он был противоположностью самого Мортенсена.

Несмотря на буйное поведение своих мятежных солдат, капитан был одет безупречно, на его форме и фуражке не было ни морщинки, на широких плечах висел богатый плащ, на поясе дорогая сабля. Как и другие вольскианцы, он носил пояс определенного цвета, амулеты и татуировки, но даже эти бандитские украшения он носил не без вкуса.

Увидев Мортенсена, Экхардт изобразил добродушную улыбку.

- Майор Мортенсен? Мы не нашли вас в вашей каюте, - с сожалением произнес он. – Право же, жаль. Вам бы не пришлось утруждать себя, совершая это неприятное путешествие.

- Без проблем, - прорычал Мортенсен.

- Прискорбно, что вы встали на сторону этого негодяя и его приспешников, - укоризненно произнес Экхардт.

Фоско внезапно взревел, изрыгая ругательства и угрозы распухшими губами и едва действующей челюстью.

Экхардт подошел к комиссару, ругаясь в ответ, бешеная перебранка – несомненно, одна из многих за последние часы – закончилась, когда капитан мощным ударом сбросил комиссара со скамьи.

Взяв себя в руки, Экхардт снова повернулся к Мортенсену.

- Люди, подобные вам, не могут думать самостоятельно. Вы находите утешение в ваших приказах и долге, а между тем вы всего лишь пешки в руках этого тирана. Поэтому я и послал своих людей перерезать вам глотки.

- Я все еще жив, - поддразнил его Мортенсен.

Могучий удар по голове поверг его на колени, за этим последовало новое избиение. Пока громилы Экхардта наказывали дерзкого пленника, Фоско снова разразился руганью, что побудило Шенкса шагнуть вперед и врезать ботинком комиссару по почкам.

- Хватит! – крикнул капитан. Теперь Экхардт трясся от злости, его глаза прищурились, он тяжело дышал.

- Ты безмозглое животное, Мортенсен. Эти трусы, запершиеся на мостике, послали тебя сюда для переговоров… Спина Мортенсена содрогнулась от хриплого смеха. Лицо Экхардта еще больше исказилось, превратившись в маску ненависти.

- Ты думаешь, это смешно, урод?!

- Да брось! – прорычал Мортенсен сквозь смех. – Я здесь не для переговоров с тобой, Экхардт. Я здесь, чтобы убить тебя. И что касается приказов и долга, можешь мне поверить, я убью тебя не только по долгу службы, но и ради удовольствия.

Часовые снова собрались обрушить на него приклады лазганов, но Экхардт остановил их. Мгновение назад глаза капитана пылали ненавистью и безумием, но внезапно он успокоился, снова превратившись в очаровательного дворянина.

- Только посмотрите на него. Вы выглядите просто ужасно, майор. Где вы так выпачкались, я и представить не могу. Лейтенант, давайте хоть немного приведем майора в надлежащий вид.

Шенкс взял ведро, плававшее в бочке, и зачерпнул в него прометия. Шагнув вперед, он окатил Мортенсена едкой жидкостью – вероятно, тоже самое было с комиссаром Фоско и его помощником Борзом.

- Освежает, - произнес Мортенсен, когда часовые опустили свое оружие и отступили на шаг назад. Мятежники привыкли, что их жертвы вопят и бьются, когда едкий прометий попадает на раны и ожоги. Но майор лишь презрительно смотрел на них.

- Мы еще не так вас освежим, майор, - мрачно пообещал Экхардт. – Для начала освежим вашу память. Гоморра, не так ли? По слухам, вас там обожгло с головы до ног, и вы после этого ничего не чувствуете. Давайте проверим, а? Шенкс, подай мне сигнальную ракету.

Когда лейтенант с видимым удовольствием передал Экхардту ракетницу, Мортенсен выхватил из ботинка вольскианский кинжал. Возможно, это был искренний страх снова гореть заживо – если Мортенсен еще мог испытывать такое чувство – или осознание, что это его последняя возможность действовать, но клинок был обнажен и жаждал крови.

Выхватив клинок, Мортенсен резким движением снизу вверх всадил его в глотку первому часовому. Вольскианец готовился к огненному шоу и опустил лазган. Второй громила поднял оружие, но отчаяние сделало майора быстрее, и, взмахнув кинжалом по широкой дуге, он перерезал горло второму ульевику.

Паника, которую часовой успел почувствовать перед смертью, распространилась. Экхардт попытался выстрелить из ракетницы, но Мортенсен толкнул умирающего часового в капитана, и ракета безвредно ушла в потолок отсека.

Шенкс схватился за свое оружие – плазменный пистолет. Перешагнув через лежавшего на палубе комиссара, Мортенсен яростно всадил пальцы в шею лейтенанта, и с силой ударил его головой о стену. Схватив оглушенного Шенкса за край бронежилета, и едва не выронив кинжал, майор сунул вольскианца головой в бочку с прометием. Будучи без сознания, тому не оставалось иного выбора кроме как захлебнуться.

Внезапно Мортенсен ощутил, что кожа на его спине разрезана. Боли он не чувствовал, лишь ощущение от удара сабли Экхардта, прорезавшей флак-броню и кожу.

Перекатившись вперед, Мортенсен попытался по пути схватить плазменный пистолет Шенкса, но не сумел. Сабля Экхардта, чиркнув о бочку, врезалась в стену, Мортенсен уклонился от удара, совершив довольно неуклюжий пируэт. Фехтовал капитан великолепно, хотя сам Мортенсен не очень разбирался в тонкостях фехтования, его учили сражаться холодным оружием по принципу «клинок входит – кишки выходят». Но всего лишь с кинжалом в руках он сумел отразить несколько элегантных выпадов Экхардта, прежде чем капитан оставил кровавые раны на его лбу и запястье.

Кровь стала заливать зрячий глаз, на мгновение майор был ослеплен, он отступил в угол, растоптав по пути обгорелые останки Борза. Новая рана – в плечо – убедила Мортенсена, что нельзя защититься от клинка, которого не видишь, и бросив кинжал, майор метнулся вперед, грязными пальцами вцепившись в горло Экхардта. Они покатились по армапласту, и более тяжелый Мортенсен прижал капитана к палубе. Сабля была слишком длинной, чтобы атаковать из этих смертельных объятий, и все, что мог Экхардт – хрипя и задыхаясь, бить штурмовика по бритой голове богато украшенной гардой. Но Мортенсен не отпускал горло врага. Сдавливая грязными руками глотку мятежного капитана, он с силой и терпением машины выжимал жизнь из вольскианца.

Почти ослепнув, Мортенсен не видел последних мгновений жизни главаря мятежников: выпученные побелевшие глаза и раскрытый в ужасе рот, когда Экхардт чувствовал, что все, в том числе и его жизнь, уходит от него. Но майор слышал его предсмертный хрип, хруст раздавленной трахеи и стук роскошной сабли, выпавшей из обессилевшей руки Экхардта.

Задание выполнено.

Следующее, что услышал Мортенсен, был хрип комиссара Фоско:

- Иди сюда, дурак, и помоги мне встать.

Вытерев кровь с глаз, Мортенсен проигнорировал комиссара, и подобрал богато украшенную саблю Экхардта.

Разрубив бритвенно-острым клинком сломанную шею вольскианца, Мортенсен схватил голову Экхардта и, хромая, побрел к окну.

- Вы все проклятые дикари, - прохрипел Фоско. – Дай клинок сюда.

Мортенсен бросил саблю и, присев, словно метатель диска, швырнул на «улицу» голову Экхардта, на лице которого застыло выражение ужаса. Подождав немного, майор прислушался к затихающим звукам выстрелов и явно слышному ропоту мятежников, осознавших, что они остались без командира.

Подойдя к вокс-аппарату на столе, Мортенсен настроился на командную частоту. Понадобилось некоторое время, чтобы вызвать на связь капитана Раска на мостике. Фоско наблюдал за майором с нарастающей злостью, несомненно, уже планируя месть за все, как только он освободится. И, возможно, в том числе и по этой причине Мортенсен не спешил его освобождать.

В разговоре по воксу майор был краток:

- Задание выполнено. Присылайте флотских силовиков и чертовых медиков.

Раск хотел сказать что-то еще, возможно, поздравить, но Мортенсен прервал связь.

Схватив Фоско за веревки, Мортенсен поднял его с палубы и швырнул на скамью, после чего устало сел рядом с комиссаром, повесив голову и медленно истекая кровью. Мучительный прилив адреналина постепенно ослабевал.

- Слушайте, майор, - сказал Фоско, властное высокомерие, постоянно звучавшее в его голосе, ненамного уменьшилось в связи с обстоятельствами. – Нам предстоит много работы. Правосудие Императора должно восторжествовать на этом корабле. Простые солдаты должны знать свое место, и наш с вами долг – указать им его. Для этого понадобятся крепкие нервы, и это дело будет иметь большие последствия. Вы слышите меня, сэр?

Мортенсен позволил словам комиссара повиснуть в воздухе, прежде чем прошептать:

- Вы говорите о расстрелах. О казнях.

- Конечно, я говорю о казнях, идиот. Вас что, слишком сильно били по голове? 1001-я Теневая Бригада будет очищена от этих бандитских ульевых обычаев и крамольных приверженностей. Есть лишь одна истинная верность, и это верность Самому Богу-Императору. Покарав многих, мы, возможно, спасем души хотя бы немногих верных: ради блага Гвардии. Вы со мной?

Комиссар поднял свои связанные руки в ожидании.

У Мортенсена в голове вертелись ужасные слова комиссара, слова Экхардта, Раска и его самого.

Он принял решение прежде, чем осознал это разумом. Локоть Мортенсена взметнулся вверх, со всей силой ударив по глупой голове Фоско. Шея комиссара мотнулась назад, голова откинулась. Кровь хлынула из рваной вмятины в середине его лица. Нос Фоско был вдавлен в мозг вместе с несколькими осколками его черепа. Мортенсен посидел на скамье еще немного, пока комиссар пытался что-то сказать.

- Ради блага Гвардии, - наконец произнес Мортенсен и, хромая, пошел прочь, оставив комиссара Фоско истекать кровью последние мгновения жизни.

- Не его. Отправьте его в лазарет – или что вместо лазарета в этой тараканьей дыре…

- Это не простая процедура. У меня нет ни помощников, ни оборудования для этого. Вы хотите, чтобы я провел пациенту эту сложную и нецелесообразную операцию, которая, несомненно, заставит его еще больше страдать. Такое агрессивное хирургическое вмешательство на столь поздней стадии почти наверняка убьет его. Когда все зашло настолько далеко, смотритель обычно приказывает позволить пациенту безболезненно уйти с миром…

- У канониссы еще есть планы на него. Выбор простой, медик. Вылечи его или разделишь его судьбу…

- Нет, не этот, идиот. Мне нужен кровоостанавливающий зажим! Проклятье! Снова кровотечение.

- Он хочет жить: что есть, то есть. Показатели в норме. Но ему нужно еще одно переливание. Знаешь, кто ему подходит по резус-фактору? Лютер-Зик Троггс, Маньяк Перехламка. Почему это не мог быть я, ты или кто-то из охраны? Нет, нашему парню в качестве донора подходит только безумец серийный убийца с 225 жертвами на счету. Ладно, закончим с этим. Ему нужна плазма. Бери пистолет с эфирным газом и оборудование для переливания. Будем надеяться, что Троггс в хорошем настроении…

Криг очнулся. Наплыв ощущений поразил его. Рвущие душу вопли; резкий запах антисептика; бьющий в глаза свет. Его тело ощущалось одновременно тяжелым как свинец и легким как перышко. Мгновение он просто лежал, глубоко вдыхая воздух грудью, которую едва чувствовал.

Тишину разорвали новые крики боли поблизости. Позволив голове повернуться, Криг разглядел тусклый кафель стен и устаревшее медицинское оборудование маленького лазарета. За полупрозрачной пленкой разворачивалась жуткая сцена, словно из театра теней: два силуэта что-то делали с третьим, брызги крови летели на пластиковую пленку и стекали по ней вниз.

- Раны Императора! Держи его! – резко произнес голос, который Криг смутно узнал, хотя его затуманенный наркозом мозг не мог вспомнить подробности. – Ты такой же криворукий, как и безмозглый!

Последовали новые жалобные вопли. Наконец что-то было сделано, так как после очередной серии отчаянных криков один из силуэтов, шатаясь, подошел к занавеске.

- Ты только посмотри.

Из-за пленки появилась измазанная в крови перчатка и бросила в стоявший на тележке таз страшно зазубренный осколок. Когда занавеска откинулась, Криг ненадолго увидел тех, кто находился за ней. Рука в перчатке принадлежала высокому хирургу с орлиным носом и белыми зубами, в заляпанном кровью фартуке и толстых очках. Пациент еще дрожал от боли, его грудная клетка судорожно вздымалась, окровавленная голова лежала на шуршащих складках пластиковой подушки. Лицо его представляло собой кровавое месиво, его частично закрывали плечи бритоголового санитара. Форма была флотской, и Криг предположил, что это, вероятно, кто-то из комендоров или экипажей самолетов.

Криг подумал, как же сейчас выглядит его собственное лицо. Он попытался дотянуться до зеркала на шкафчике, но обнаружил, что его правая рука сильно забинтована и зафиксирована на груди, ее пальцы находились на левом плече. С трудом повернувшись на бок, он все-таки сумел схватить зеркало другой рукой, и осмотрел лицо. Первая мысль, которая пришла в голову: рисунок ребенка, который использовал только красный, черный и синий цвета. Вроде бы все было на месте, но Криг не чувствовал, что он смотрит на свое лицо. Заметным дополнением был рваный шрам, рассекавший щеку, губы и подбородок. Швы были маленькие и аккуратные, казалось, будто на лицо ему пришили застежку-молнию.

Новый взрыв ругани хирурга возвестил об очередной ошибке санитара и ухудшении состояния пациента. Послышался лязг: еще один зазубренный осколок был извлечен и отправлен в таз.

Окинув помещение взглядом налитых кровью глаз, Криг заметил свою фуражку и кожаное пальто на вешалке у входа в лазарет. Портупея была разорвана, а на месте правого рукава зияла рваная дыра. Сама дверь представляла собой укрепленную переборку с педалью и поцарапанным иллюминатором. В иллюминаторе Криг заметил шлем в виде стилизованного черепа, который он сразу узнал. Этот шлем цвета белой кости то появлялся, то исчезал из виду, его обладатель охранял вход в лазарет, иногда заглядывая в иллюминатор линзами из затемненного бронестекла.

Криг перевел глаза с иллюминатора на пляшущие силуэты за занавеской. Сейчас или никогда. Он не подумал проверить свои ноги. Они могут быть переломаны или зафиксированы, как его правая рука, но когда он откинул простыню, то, к своей радости, обнаружил, что его ноги относительно невредимы. У хирурга, видимо, не было оснований их трогать, и Криг все еще носил свои комиссарские брюки, подтяжки и сапоги.

С усилием поднявшись, он, хромая, направился к выходу. Скрип койки не был слышен из-за шума за занавеской. Хотя коктейль транквилизаторов в его венах защищал его от боли при движении, Криг чувствовал себя хрупким и медлительным, осознавая, что ограничения его израненного тела могут не соответствовать его ожиданиям. В одно опасное мгновение он едва не упал, его обмороженная нога подогнулась под его весом.

Прижимаясь к стене, Криг укрылся за кожаным складками своего комиссарского пальто. Ему не пришлось ждать долго. Через несколько секунд шлем цвета кости появился в иллюминаторе, раздалось шипение гидравлики, и дверь открылась. В лазарет вошла фигура в черной броне Сороритас, шлем-череп поворачивался, оглядывая помещение, ствол богато украшенного болтера был нацелен на пустую койку Крига.

Сестра Битвы нетерпеливо откинула занавеску, за которой оказались хирург и санитар, копавшиеся в кишках пациента во флотской форме. У Крига хватило времени, чтобы свободной рукой выхватить болт-пистолет Сестры Битвы из кобуры, украшенной мехом горностая. Обернувшись, воительница обнаружила, что на нее направлено ее же оружие.

- Брось болтер, - приказал Криг, его голос звучал хриплым шепотом, но был полон решимости. – И шлем.

Плечи Сестры Битвы немного опустились, когда она бросила болтер на койку Крига. Расстегнув замки шлема-черепа, она стянула его с головы, сверкнув платиновой челкой.

Криг медленно кивнул.

- Так и думал, что это ты.

- Вы считаете, что поступаете разумно, кадет-комиссар? – спросила Сестра Битвы, ее полные губы обиженно надулись.

- Здесь задаю вопросы только я и мои бронебойные патроны, - ядовито ответил Криг. – А теперь говори, где мне найти этого майора, - он встряхнул болт-пистолетом. – У нас и к нему есть вопросы.

Воительница сверкнула глазами.

- Я не вправе сообщать вам эту информацию…

Болт-пистолет громыхнул, разрывной снаряд просвистел мимо уха Сестры Битвы.

- Я серьезно, - хрипло произнес Криг.

Не отводя от нее болт-пистолет, Криг обратил взгляд налитых кровью глаз на хирурга и пошевелил пальцами забинтованной руки.

- Вы ответственны за это?

Медик с вытянутым лицом испуганно кивнул.

- К-Крейн. Начальник медицинской службы Инкарцераториума.

- Это тюрьма?

Крейн кивнул.

- Ну что ж, Крейн, спасибо. Теперь я скажу вам то, что я и благочестивая сестра уже знаем. Она предпочитает умереть, чем выдать мне эту ничтожную информацию. Вы, с другой стороны, знаете, на что способно это оружие, - сказал Криг, поведя стволом болт-пистолета. - И хуже того, вы знаете, что в случае чего оказывать помощь вам будет ваш лысый друг. Поэтому без дальнейших промедлений, где этот чертов симулянт?...

- В одиночном заключении, - немедленно выпалил Крейн. – В одной из камер-темниц в блоке «Гамма».

Сестра Битвы скривила губы.

- Если вы это сделаете, то никогда больше не наденете эту фуражку, - она кивнула на комиссарскую фуражку с аквилой, свисавшую с вешалки.

Криг проигнорировал ее и задумчиво оглядел лазарет.

- Он выживет? – спросил кадет-комиссар, указав на злосчастного пациента.

Крейн медленно покачал головой, явно задумавшись, совершает он правильный поступок или нет.

- Я могу уменьшить боль, но спасти его нельзя.

- Тогда так и сделайте.

Высокий медик взял с лотка шприц и вколол пациенту в шею сильное успокоительное.

- Благодарю вас, хирург Крейн. Вам, наверное, приятно будет узнать, что этот очень трудный день почти закончился для вас. Теперь будьте так любезны сделать такой же укол всем остальным в этом помещении, включая себя, - попросил Криг, с улыбкой глядя на кипящую от злости Сестру Битву. – А я пойду по своим делам.

ГЛАВА 2

Все дороги ведут на Терру

I

Это место называли Лагерь Карфакс, по названию дока.

Шестьдесят миллионов квадратных метров открытого пространства. На столь густонаселенном мире, как Спецгаст, такая роскошь обычно принадлежала торговым домам, гено-промышленникам и коммерческим баронам: архи-комиссионеру Осьминогу, лорду Баллантайну и его приближенным из церковной иерархии. Док Карфакс был настоящим оазисом свободного пространства, в котором обычные уроженцы Спецгаста страдали от головокружительных приступов агорафобии. Сейчас в доке стоял только старый потрепанный бриг-лихтер «Бродяга», пострадавший после легкого столкновения с астероидом.

Лейтенант Кулик Криг прибыл в столицу суб-сектора Вифезда три месяца назад в составе свиты таинственного инквизитора Аурека Херренфолька. 123-я Архиерейская ударная рота была прославленным подразделением инквизиторских штурмовиков, обеспечивавшим безопасность на Эрготийских судах над ведьмами, которые проводил его старый господин инквизитор Брут Шенкер, но миссия Херренфолька на Спецгасте была сочтена более важной, и контингент инквизиторских штурмовиков был срочно направлен в его распоряжение, у Шенкера остались лишь его собственные агенты и местные наемники.

Криг привык к Шенкеру, который лично участвовал в выполнении самых опасных задач и был уважаем подчиненными как «крутой сукин сын». Новый его господин оказался начальником совсем иного рода. Шенкер обладал настоящим чутьем на еретиков и практической сметкой, и сам не боялся лезть в мясорубку, сражаясь со злом ереси. Херренфольк же предпочитал руководить издалека, редко покидая борт изящного инквизиторского корвета на высокой орбите над Спецгастом. В казармах ходили слухи, что это из-за неких ужасных увечий, полученных инквизитором во время его участия в знаменитых Гелликонских Усмирениях. Криг же думал, что скорее это потому, что Херренфольк был псайкером, работавшим в основном через своих агентов, как делали некоторые инквизиторы, не желавшие лично пачкать руки. Хотя сам лейтенант не видел таинственного инквизитора, штурмовики размещались на корвете вместе с остальной свитой Херренфолька – агентами, савантами и, конечно, силами Экклезиархии, участвовавшими в расследовании еретической активности на Спецгасте – Сестрами Непорочного Пламени. Впрочем, Сороритас в основном держались отдельно, на монастырских палубах.

Когда Криг вышел из тени «Бродяги», он увидел ряд участков, обнесенных колючей проволокой, временные охранные посты и огневые точки между ними. Карфакс стал временным концлагерем Ордо Еретикус, в котором находилось более двух тысяч еретиков и неверующих, задержанных на Спецгасте.

Инквизитора Херренфолька привели в отдаленный суб-сектор Вифезда сообщения о вспышках массовых убийств, вероятно, имевших отношение к еретическому культу. Убийства, казалось, совершались достаточно случайным образом. Много крови было пролито и среди простых городских жителей, трудившихся в зернохранилищах, на складах и пакгаузах на поверхности, и отдыхавших в барах, бойцовских клубах и обскуровых притонах – и среди их господ, наживавших огромные богатства в оптовой торговле и на биржах. Убийства совершались как огнестрельным, так и холодным оружием, как среди убийц, так и среди жертв было одинаково много и мужчин и женщин. Местные силы правопорядка отрицали вероятность того, что это могло быть связано с наркотиками, но с таким количеством жертв нельзя было исключать ничего. Торговля на Спецгасте не остановилась, но массовые убийства вызвали достаточно задержек в работе и беспокойства среди населения, чтобы местные власти обратились к более высоким инстанциям.

Аурек Херренфольк казался самым подходящим выбором для расследования этого дела: в начале своей карьеры он расследовал массовые ритуальные убийства, совершаемые берсерками культа смерти на Гасаки V. Первые этапы расследования, проведенные агентами инквизитора на Спецгасте, пока мало что выявили в плане подобных практик культов Хаоса.

Как для любой густонаселенной имперской планеты, для Спецгаста была характерна активность культов. Среди наиболее колоритных сект Криг заметил некий культ «Бельэтаж», различные культы Змея, поклонников «Темной Технологии» и загадочных «сектантов Ребуса».

Кроме представителей этих странных культов, в инквизиторском концлагере оказалось много членов секты «Братья Судного Дня» - популярного редемптористского культа, созданного гено-промышленником Анатолием Спуррлоком, «открывшим Бога-Императора» в системе Лазарет. У «Братьев Судного Дня» были последователи во всех слоях общества Спецгаста, особенно много их было среди работников кооперативов и грузовых станций.

Отдельные редемптористские культы были обычным явлением в Империуме, но агент Херренфолька дознаватель Анджелеску обнаружил в убийствах определенную систему и связал ее с действиями некоторых наиболее известных членов секты Спуррлока. Версия молодого дознавателя стала выглядеть куда более правдоподобной, когда он и его телохранители были найдены разрубленными на куски в пыльном зернохранилище, погребенными под шестью тысячами тонн зерна. После этого «Братья Судного Дня» стали считаться основной угрозой.

Когда Криг и его штурмовики шли между огороженными участками лагеря, сотни культистов прекратили свои молитвы и разговоры, и безмолвно прильнули к колючей проволоке. Объектом их почтительного внимания – и страха – была последняя добыча Крига: сам Анатолий Спуррлок. Предсказатель планетарного катаклизма и гибели галактики, Спуррлок был духовным лидером «Братьев Судного Дня» и фактически сам являлся ходячим культом личности.

Впрочем, сейчас он не ходил, потому что Криг привязал его к адамантиевому распятию, похожему на имперскую аквилу и установленному на моторизованном гусеничном шасси. Когда культисты смотрели на своего почитаемого вождя, они видели полубога. Криг же видел биологически измененное чудовище. Кожа Спуррлока, похожая на пергамент, была сильно растянута, чтобы вместить больше мышц и сухожилий, чем мог нести скелет гено-промышленника. Искусственно выращенные мышцы придавали его торсу и рукам гротескную массивность, и в них были имплантированы дополнительные железы для еще большего наращивания мышечной массы. Его голова была маленькой и вытянутой, но, словно этого было недостаточно, пропорции тела Спуррлока были еще больше искажены наличием неестественно больших мышц там, где их не должно было быть. Все тело культиста было пересечено вздутыми мышцами, связками, сухожилиями и нервными пучками для управления ими.

Руки лжепророка были болезненно растянуты на сияющих крыльях аквилы, а его череп помещен внутрь резной головы имперского орла. Между висками Спуррлока проходил пустотный поток, из-за чего еретик не мог даже мочиться самостоятельно, не говоря уже о том, чтобы обдумывать план побега.

- Он ваш, - сказал лейтенант ополченцам Фратерис-Милиции у врат Предхрамия. Полуобнаженные фанатики в гробовом молчании взирали из щелей своих высоких конических капюшонов. Криг так и не привык к их взглядам – ему казалось, что на него безмолвно и пристально смотрит сам кожаный капюшон, за которым ничего нет.

Однако штурмовик не хотел бы заглянуть за эти капюшоны, полагая, что лица за ними могут быть еще более пугающими. В знак почитания и посвящения своей службы Святой Валерии Младшей, молчальники-пробисты откусывали себе языки, дабы нечестивая ложь никогда больше не сошла с их уст. Фанатичные пробисты, как и Сестры Ордена Непорочного Пламени, с которыми они служили, превыше всего ценили истину.

Подошла суровая Сестра Битвы, державшая в руке шлем в виде черепа, и бесстрастно взглянула на распятого пленника. Ее платиновая стрижка блеснула в тусклом освещении дока. Предхрамие было оперативной базой Адепта Сороритас в лагере, там пытали и судили лидеров еретиков, и держали самых опасных культистов погруженными в стазис-поля. Там же сестры отдыхали под охраной «Иммоляторов» и «Экзорцистов», впечатляя простых гвардейцев вроде Крига своей воинственной красотой.

- Будьте осторожны, - предупредил Криг Сестру Битвы, когда она присоединилась к отделению целестинок, конвоировавших самоходное распятие внутрь Предхрамия. – Не стоит его недооценивать. Мои люди испытали это на себе.

Он указал на несколько носилок, которые несли в госпитальную палатку. Полицейский и двое штурмовиков Крига подошли слишком близко к Спуррлоку и поплатились за это. Изгибаясь и выкручиваясь самым невероятным образом, еретик ломал кости и вырывал конечности из суставов, швыряя изувеченных людей на камнебетонный пол убежища.

Сестра Битвы, явно не впечатленная, бросила на него испепеляющий взор.

- Вы желаете получить личную благодарность канониссы Сантонакс, лейтенант?

Криг не смог сдержать уязвленное выражение, мелькнувшее на его молодом лице. Возможно, это на мгновение смягчило каменный взгляд воительницы Сороритас – или тот факт, что солдаты Крига сами едва сдерживали веселье.

- Император ожидает, лейтенант. Император ожидает.

И она ушла.

Криг не был удивлен: Экклезиархия и Инквизиция сотрудничали по всему Империуму – у них были общие цели и схожее назначение. Но это были очень разные организации, и для достижения своих целей они выбирали очень разные способы. Неизбежным следствием этого было часто возникавшее между ними напряжение.

Криг собрался с мыслями.

- Сержант Оделл?

- Сэр? – здоровенный сержант щелкнул каблуками.

- Отпустите полицейских, пусть возвращаются в свой участок. А наши ребята пусть отдыхают. Завтра им понадобятся силы. На рассвете мы снова направимся в подземелья. У сестер к тому времени будут для нас новые разведданные.

- Есть, сэр! – проревел Оделл, заглушив недовольные вздохи усталых штурмовиков. – Вы слышали лейтенанта. Бегом в душ! От вас несет как от крыс. Дохлых…

II

Павильон был не столь богато украшен, как Предхрамие, в нем не было роскошной атрибутики Экклезиархии и освященных инструментов допроса еретиков. Отсюда инквизиторские штурмовики Херренфолька проводили свои операции и контролировали ежедневную службу в концлагере Ордо Еретикус. Вместо сестер-целестинок в богато разукрашенной силовой броне командный пункт 123-й Архиерейской Ударной охраняли два могучих инквизиторских штурмовика. Здесь капитан-комендант Ковальский руководил охранной службой в лагере. Криг слегка расслабился, когда увидел, что даже часовых сейчас здесь нет, и предположил, что Ковальский снова отправился на обходы – обходить периметр лагеря и проводить внезапные проверки часовых. В этом был весь капитан-комендант, неизменно преданный своей паранойе.

Криг обычно с ужасом ждал докладов командиру. После завершения операции он неизменно падал с ног от усталости, потому что приходилось мотаться с одного конца города на другой в поисках еретиков – и информации, которая была кислородом любой анти-еретической зачистки. Ковальский, способный офицер, хотя и с несколько узким мышлением, любил считать себя чем-то большим, чем надсмотрщик за еретиками, и имел привычку подробно выспрашивать лейтенанта обо всех деталях операции: вероятно, он считал растущие успехи и репутацию Крига угрозой для собственного продвижения по службе.

Теперь, когда дознаватель Анджелеску был мертв, а Херренфольк не покидал свой корвет, фактически операцией по зачистке еретиков на Спецгасте руководила Экклезиархия. Канонисса Диаманта Сантонакс командовала скоординированными усилиями Ордо Еретикус и Министорума, и последние несколько недель Ковальский и Криг получали приказы от нее.

Хотя канонисса давно уже слышала о впечатляющих достижениях Крига, Ковальский все еще считался важной шестеренкой в хорошо отлаженном механизме. И капитан-комендант требовал от Крига докладывать все утомительные подробности проведения операций, во-первых, чтобы найти способ обратить достижения лейтенанта в свою пользу, а во-вторых, чтобы еще больше утомить слишком успешного подчиненного, и ограничить его способность успешно выполнить следующее опасное задание.

- Сэр? – спросил Криг, подойдя к входу. Он должен был убедиться. Если он сейчас пойдет спать, капитан-комендант все равно прикажет разбудить его. К своему удивлению, Криг услышал негромкие голоса, и осторожно подошел ближе. Один из голосов он узнал сразу: шипяще-угрожающий голос лейтенанта Сайруса Рудда из взвода «Бета».

- Это гроксово дерьмо, и вы это знаете. Криг? Капитан, этот гротолюб ничего…

- Я сказал, что это не в моей власти. Ты понял? Приказы пришли с самого верха, лейтенант.

- Рутгер сильно опаздывает. А как быть с теми часами, которые я потратил, расследуя связи «Бельэтажа»? Кто позаботится о моих интересах? А Криг просто разгуливает с важным видом, и ему бросают кость? Как это?

- Что ты хочешь от меня услышать, Рудд? Это решенное дело. Похоже, Криг прирожденный интриган. В этом он превосходит даже меня. Смирись с этим. Лучше посмотри на это таким образом: наконец-то мы от него избавимся.

- Есть разные способы избавиться, - заметил Рудд.

Раздвинув маскировочные сети, Криг вошел в павильон. У входа стоял Рудд, причесывая стальной расческой жидкие светлые волосы, и глядя злобными розоватыми глазами на входящего Крига. Сержанты Ковальского стояли поблизости с оловянными кружками дымящегося рекафа и внимательно слушали. Сам капитан-комендант даже не смотрел на Рудда, погрузившись в инфопланшет.

Криг вошел под злобным взглядом Рудда и подал рапорт Ковальскому. Сержанты напряглись, но Ковальский, изображая незаинтересованность, взял рапорт и щелкнул пальцами часовым. Сержанты быстро допили свой рекаф и вышли, оставив троих офицеров. Ковальский, обернувшись, был, казалось, удивлен, что Рудд еще здесь.

- Свободен, лейтенант.

Рудд задержался достаточно надолго, чтобы выразить свое неудовольствие, прежде чем повернуться к выходу. По пути он задел плечом Крига.

- Да пошло оно к черту! – он сплюнул на камуфляжную сеть и вышел из Павильона.

Криг вопросительно посмотрел на капитана-коменданта, но Ковальский только пожал плечами, бросив рапорт на стол, заваленный картами и документами.

- Не беспокойся насчет него. Он просто раздражен.

- Он всегда раздражен, - ответил Криг.

- Ты задержал Спуррлока? – спросил Ковальский, меняя тему разговора.

- Так точно, сэр, все подробности в рапорте.

Ковальский кивнул и налил себе кружку рекафа. Кригу при этом не предложил.

- Слушай, не буду ходить вокруг да около – сегодня пришел приказ. Ты переводишься из-под моего командования.

Криг кивнул, гордость не позволила ему притворяться, будто он не слышал разговора у входа.

Ковальский фыркнул.

- Канонисса Сантонакс потребовала перевести в ее распоряжение офицера для выполнения специальных операций. Я рекомендовал тебя.

- Что-то сомневаюсь в этом, - холодно заметил Криг.

Ковальский не обратил внимания на наглость подчиненного.

- Твой взвод я передам Лонцу.

- Он хороший офицер.

- У нас все офицеры хорошие.

- Некоторые лучше, чем другие, - заметил Криг, явно намекая на Рудда.

- Криг, буду говорить откровенно, - вдруг сказал Ковальский, необычно оживившись.- Ты мне не нравишься. И никогда не нравился. Ты не можешь срабатываться с командой, но все-таки умеешь доводить дело до конца, и это твое достоинство. Из-за своего раздражающего, высокомерного упрямства ты нажил себе немало врагов. Небольшой совет, считай его прощальным подарком: если продолжишь в том же духе, то однажды окажешься на собственном штыке.

- Еще что-нибудь, сэр?

Ковальский, покачав головой, взял инфопланшет, и швырнул его Кригу, поймавшему его на лету.

- Доложишься ее светлости в 08:00. Чего бы она от тебя не хотела, ничего хорошего тебя там не ждет. Да ты и сам это знаешь, не так ли?

Лейтенант, не отвечая, смотрел в пол.

- Теперь проваливай с глаз моих.

Криг четко отсалютовал и вышел из павильона в последний раз.

III

Кают-компания на борту «Бродяги» едва ли была подходящим местом для инструктажа – грязная, тесная, разукрашенная ульевой порнографией, но, по крайней мере, это было отдельное помещение, и из нее открывался вид на концлагерь.

Криг мало на что из этого обратил внимание, глядя на силуэт канониссы Диаманты Сантонакс на фоне иллюминатора. Он обнаружил, что ее завораживающий взгляд приковывает его к месту, сияние ее обсидиановой силовой брони поглощало пространство, словно черная дыра. Она легко шагнула к нему, откинув соболий капюшон, и открыв множество адамантиевых штырей, воткнутых в ее бритую голову. Наконец опомнившись, Криг опустился на одно колено и склонил голову.

- Госпожа канонисса, - почтительно произнес он.

- Подойди сюда, чтобы я могла видеть тебя, - негромко сказала она, подозвав его к иллюминатору. Криг подошел ближе.

- Я просматривала твой послужной список. Впечатляюще, - заметила канонисса, глядя в иллюминатор на концлагерь. – Гальтинорские легионеры, 123-я Ударная, специальные операции в интересах Ордо Еретикус. Похоже, ты восходящая звезда, Кулик Криг.

- Теперь я в вашем распоряжении, ваша светлость, - заявил Криг.

- Да, конечно, - кивнула канонисса. – Верность долгу и преданность делу Бога-Императора всегда найдут место на службе Экклезиархии. И я уверена, лорд Херренфольк согласится с этим.

Криг кивнул. Орден Непорочного Пламени был одним из многих орденов Адепта Сороритас – воинства Экклезиархии, но Сороритас и Ордо Еретикус часто сотрудничали столь тесно, что было трудно сказать, где кончается власть одной организации и начинается власть другой.

- Если мне позволено будет спросить, госпожа канонисса, - сказал Криг. – Допросы еретиков уже выявили их дальнейшие намерения?

- Во многом да. Мы с каждым часом узнаем все больше об угрозе, которую представляют эти еретики для всей системы. Похоже, что поимка Спуррлока стала серьезным ударом для их замыслов. Мои сестры начали его допрашивать этой ночью. Для этого пришлось лишить его большей части его имплантированной плоти. Криг кивнул. Он слышал вопли ночью даже со своей койки.

- Как и его собратья, Спуррлок продемонстрировал определенную устойчивость к нашим методам допроса. Я распорядилась, чтобы один из савантов инквизитора, Варрата Чандра, надзирал за псайкерским аспектом его допроса. Но Чандра не обнаружил ничего. Буквально ничего. Он полагает, что еретики Спуррлока находятся в определенной ментальной связи, и пользуются этим, чтобы сопротивляться нам.

Криг не был удивлен. Еретики, с которыми он имел дело на Спецгасте, казались очень хладнокровными и лишенными эмоций. Если не считать меньшинство тех, которые впадали в берсеркерскую ярость и совершали массовые убийства.

- Но при этом Чандра не нашел среди них и настоящих псайкеров, - с сожалением продолжала канонисса. – Анджелеску был прав. Несомненно есть связь между убийствами, «Братьями Судного Дня» и торговыми хартиями Спуррлока в Мирах Бердока. Здесь действуют некие темные силы. Будь это демонопоклонники, ведьмы, мерзкие ксеносы или они все, мы обнаружим и уничтожим их. Однако я опасаюсь, что ваши усилия по поимке Спуррлока – это только начало. Как часто бывает в нашей работе, он не ключ, а лишь одно звено в длинной цепи.

- Мы удвоим усилия, - пообещал Криг.

Канонисса снисходительно улыбнулась, как более старшая женщина могла бы улыбнуться наивному молодому любовнику.

- У меня для тебя другая задача. Три недели назад инквизитор Херренфольк направил срочное сообщение через астропата фельдмаршалу Риготцку на Скифию. Он намеревался связаться и с магистром Арголисом, главой ордена Астральных Кулаков, но они уже покинули сектор, чтобы остановить продвижение флота-осколка Ехидна. Миры Бердока всегда страдали от налетов зеленокожих, будучи слишком близко расположены к Глубинам, но Риготцк считает, что последние нападения на аграрные миры на этот раз могут предвещать полномасштабное вторжение орков. Сейчас, однако, на границе войска Риготцка могут только ждать и наблюдать. И Херренфольк просил фельдмаршала выделить какое-то количество войск для нас.

- Несомненно, штурмовики и Сороритас ликвидируют эти вспышки убийств на Спецгасте…

- Спецгаст – лишь начало. Инквизитор Херренфольк обнаружил доказательства проявления подобных ересей еще на нескольких мирах в системе, а на фабрикаторской луне Иллиум уже открытый мятеж.

Криг был потрясен.

- Как мы могли об этом не знать?

- В основном бюрократические проволочки. И Алджернон и Мир Танкреда сообщали о культовых убийствах властям на Спецгасте, но те ничего не предпринимали, пока такие же убийства не начались на столичной планете системы. Что касается Иллиума, то Механикус традиционно весьма неохотно позволяют вмешательство в вопросы безопасности в своих владениях.

- Но у них же должны быть свои силы… - заметил Криг.

- На фабрикаторской луне в качестве постоянного гарнизона размещен легион скитариев, и четверть легиона титанов из состава Легио Инвиктус с Ниневии для охраны наиболее важных объектов. Администрация Иллиума – в основном генеторы и члены Адептус Биологис. Политики Механикус в этом регионе в основном склоняются к органической стороне спектра. Население по большей части – рабочие-иммигранты со Спецгаста, работающие на биофабриках и в лабораториях, производящих биологические части для сервиторов и киборганических автоматонов. Что бы ни произошло на той луне, похоже, скитарии не в силах с этим справиться. А теперь и мы. Риготцк выделил из своих резервных сил 364-ю и 1001-ю Вольскианские Теневые Бригады под командованием бригадного генерала Воскова – как мне говорили, он способный офицер. Будем надеяться, что эти части помогут силам скитариев вернуть Иллиум под контроль законной власти. С ними-то и связано твое новое задание.

- Да, госпожа канонисса?

- Я рассказываю тебе все это, потому что вчера нам стало известно, что вместе с вольскианскими подразделениями Воскова сюда летит небольшой отряд штурмовиков под командованием некоего майора по имени Зейн Мортенсен, уроженца Гоморры, - последние слова канонисса произнесла таким тоном, как будто ей только что пришлось проглотить арахнида.

Криг слышал о Мортенсене и его команде. Репутация майора предшествовала ему. В рядах Гальтинорских Легионеров Криг прибыл на траншейный мир Хаспию; к тому времени бесконечные лабиринты окопов и укреплений охваченной войной планеты стали монументами миллиардам погибших. Легионеры едва успели высадиться на землю Хаспии, в которой было больше крови, чем грязи, как тут же получили приказ возвращаться обратно на десантные корабли. «Отряд Искупления» Мортенсена высадился в составе тех же подкреплений, но не тратил дни на высадку и сборы, как Гальтинорские Легионеры и многочисленные другие полки. Казалось, что некуда спешить на фронтах планеты, война за которую шла уже почти триста лет.

За это время Мортенсен и его бойцы проложили себе путь по заминированным лабиринтам туннелей Кноблуса. Через несколько часов антрацитовые шахты сильно укрепленной сланцевой фабрики Аугуста-1 были взорваны и выведены из строя. Имперские войска, укрепившись на оборонительных позициях, стали ждать, когда производство топлива у врага прекратится, и гибельная военная машина Фатерландеров остановится. В течение следующего года Хаспия была возвращена под контроль Империума. Но к этому времени Криг уже служил в 123-й Архиерейской и охотился на еретиков вместе с инквизитором Шенкером.

- «Отряд Искупления», - кивнул Криг. – Я слышал, им поручают невыполнимые задания.

- Они дикие маньяки, - с нескрываемой злостью произнесла канонисса. – Однажды я имела несчастье по долгу службы посетить Гоморру. Это настоящая гнойная язва на теле Империума, даже по меркам мира-улья. Царство зла, порока и подлости. Не иначе, по воле Самого Бога-Императора она была очищена огнем. Здесь я согласна с редемптористами. То, что осталось от их деградировавшей цивилизации, теперь снова здесь, даже под знаменем спасения не оставляя своих пагубных путей.

- Но «Отряд Искупления» - подразделение штурмовиков, - заметил Криг. – Комиссариат, несомненно, заметил бы какие-либо подозрительные отклонения.

- Не стоит недооценивать пустоту в сердцах людей. Это бездонный сосуд, который пожирает все, что может, и ищет большего, иногда в самой темнейшей тьме. Спецгаст осквернен, Алджернон, Мир Танкреда и Иллиум тоже. В таком логове греха, как Гоморра, ересь будет распространяться, словно зараза. Распространяться в людях, которые происходят оттуда. Солдаты под его командованием тоже осквернены – я не сомневаюсь в этом. Нельзя служить с оскверненным и не оскверниться самому. И не только они. На борту корабля, на котором они летели на Спецгаст – Его Императорского Величества эскортный авианосец «Избавление» - как нам стало известно, произошел мятеж. То, что осталось от 1001-й Теневой Бригады – почти пятьсот вольскианских гвардейцев – придется направить в специальный исправительный карантин и подвергнуть перевоспитанию в духе Имперского Кредо. Ты думаешь, у меня есть лишние сестры для этого? Не говоря уже о фактической потере целого полка.

- Я слышал о Мортенсене, - подтвердил Криг.

- Тогда ты, наверное, знаешь, что о нем говорят? Что его невозможно убить? Что он - «спаситель»? Что пламя Императора пылает в его венах?

- Похоже на бездумную пропаганду, - пожал плечами Криг. – Слухи и самовлюбленность.

- Ты разочаровываешь меня, Кулик Криг. В твоей репутации раньше не было замечено такого простодушия, - заметила канонисса.

Криг сделал вид, что не заметил оскорбления.

- Я слышал, что священники говорят подобные вещи солдатам о некоторых офицерах в пылу боя, чтобы воодушевить их. И бывает, что некоторые офицеры пользуются этим.

- Но о нем это говорят не в пылу боя. И это уже не просто слухи. Это вера, и это опасно. Ты же не хочешь, чтобы из душ простых честных солдат воздвигались храмы чьей-то гордыне?

Криг покачал головой.

- Но на майора Мортенсена нельзя возложить ответственность за распространение этих слухов, которые он не может контролировать? – возразил он.

- Он ответственен за эти слухи, если он является их источником, - убежденно произнесла Диаманта Сантонакс. – Тут важно не то, что делает майор Мортенсен – он, несомненно, храбрый офицер. Важно то, во что он верит. Ибо если он верит в эти «слухи», то это уже не слухи. Это культ.

Это слово зловеще повисло в прохладном воздухе кают-компании.

- А практика культов среди подданных Императора недопустима, - заявила канонисса.

- Конечно.

- Индивидуум – ничто. Империум – всё. Мы не можем позволить культам личности угрожать нашему единству – ни сейчас, ни когда-либо еще. Император принес Себя в жертву ради человечества. Сейчас Он ожидает жертв от Своих подданных. Тщеславные не служат Императору, они служат только себе. Это – ересь, и она опасна. Она уже распространяется по другим полкам и угрожает Делу Императора. Ее необходимо остановить.

Канонисса повернулась и достала из-под стола инфопланшет и пакет с документами.

- Ты переводишься на службу в «Отряд Искупления», и будешь присылать регулярные отчеты о действиях и поведении майора Мортенсена. Отправляй их с обычными заявками на снабжение. Бригадный генерал Восков и я будем отслеживать и оценивать пригодность майора Мортенсена для командования – и действовать соответственно.

У Крига закружилась голова от внезапной сложности и запутанности всего этого. Канонисса протянула инфопланшет и документы ему, и лейтенант настороженно взял их.

- Вечная бдительность есть добродетель верного слуги Империума, - напутствовала она Крига.

- А у майора не возникнут подозрения, если инквизиторский штурмовик просто так заявится в его отряд?

- Ты больше не штурмовик, - сказала Диаманта Сантонакс. – Ты по-прежнему на службе Ордо Еретикус, но докладывать будешь мне. Чтобы облегчить твой перевод, лорд-комиссар Верховен одобрил присвоение тебе звания кадета-комиссара. Я знаю, что это необычно, но лорд-комиссар оценил серьезность ситуации и проявил готовность пойти на этот необычный шаг, чтобы твой перевод на новое место службы прошел более гладко. Ты начнешь службу в новой должности в подразделении штурмовиков. А что для этого подходит лучше, чем отряд знаменитого майора Мортенсена? Кроме того, несколько офицеров Комиссариата погибли, пытаясь остановить мятеж на борту «Избавления», так что ожидается, что кого-то пришлют им на смену. Таким образом, ты оказываешься в идеальном положении, чтобы следить за поведением майора Мортенсена. Следить за Мортенсеном – сейчас это все, что имеет значение. Ты должен будешь добыть доказательства, необходимые нам, чтобы судить еретика.

Криг был потрясен. За несколько минут он из простого пушечного мяса стал защитником Имперского Кредо. Преодолев шок от столь внезапного продвижения по службе, он попытался снова собраться с мыслями. И у него возникли подозрения.

- Это большая честь, Ваша светлость, но позвольте спросить прямо: почему я? Может быть, имперский агент был бы более подходящим выбором?

Диаманта Сантонакс закатила глаза.

- Не только честность, но и скромность? Ну, во-первых потому что у тебя достаточный опыт и хороший послужной список, чтобы быть переведенным в отряд Мортенсена, не вызывая подозрений: назначение в часть штурмовиков выглядит как обычное чередование службы. Потому что ты служил с трудными начальниками и раньше. Потому что умеешь исполнять свой долг, не теряя спокойствия. Я уверена, ты знаешь, как надо будет действовать, если майор не выдержит проверки, и ты должен будешь применить власть Имперского закона. Кроме того, агенты Императора будут привлечены к этому делу в должное время, - заявила канонисса.

Она взглянула на хронометр.

- Доложишься полковому комиссару Удески на борту «Избавления». Конечно, фактически докладывать ты будешь только мне. Бригадный генерал Восков и его штаб вследствие мятежа перешли на борт «Пургаторио». Удески прикреплен к 364-й Теневой Бригаде и является сейчас единственным офицером Комиссариата на борту «Избавления». Как кадет-комиссар ты обязан сначала доложиться ему. Челнок вылетает через десять минут, площадка №16.

Криг до сих пор не знал, как воспринимать такое предложение, и в конце концов отсалютовал, натужно улыбнувшись.

- Да, ваша светлость.

- Удачи, кадет-комиссар Криг. И помни, что Император ожидает.

Криг выскочил из кают-компании и побежал к челноку.

IV

Когда Криг вышел из шлюза «Бродяги», он вспомнил, что ему нужно забрать свои вещи из палатки. Покинув бриг-лихтер, он побежал к лагерю, стараясь не врезаться в удивленных гвардейцев и груды снаряжения. Остановившись перед своей палаткой, кадет-комиссар раздвинул сетчатый полог, и только тогда увидел, какой опасности он подвергался.

Прохладный воздух палатки купался в свете натриевого фонаря. Фонарь-то и привлек внимание кадета-комиссара: он стоял не там, где Криг его оставил. Сделав глубокий вдох, Криг стал внимательно осматривать палатку. И наконец под своей койкой увидел взрывное устройство: подрывные заряды с проводами, да еще связка осколочных гранат на всякий случай. Если бы Криг сел на койку, то сейчас его куски разлетелись бы так, что заляпали борт брига.

«Рудд. Ублюдок…»

Он слышал угрозу Рудда в павильоне, в разговоре его с Ковальским, но не думал, что его коллега настолько глуп, чтобы попытаться ее реализовать. Похоже, капитан-комендант был все-таки прав: Криг не умел ладить с людьми.

Понимая, что все остальное в палатке тоже может быть заминировано, и что здесь нет ничего такого, за что стоило бы умирать, Криг осторожно вышел из палатки. На выходе он задел за что-то плечом и медленно повернулся, увидев свой хеллпистолет в кобуре, висевший там, где Криг его оставил. Забрав оружие с собой – больше по практическим соображениям – Криг покинул место своего предполагаемого убийства и направился к стартовой площадке, прежде чем кто-то еще попытался бы убить его.

- Я убью этого Крига.

- Ты не серьезно.

- Я серьезно, - Декита Розенкранц шагала туда-сюда по тесному пространству камеры, лихорадочно поглядывая на ручной хронометр.

- Это может оказаться не так просто, дитя мое, - фыркнул архиерей Прид, поправляя свой монокль. Огромный священник возвышался над ней как особенность рельефа – его невероятное брюхо и подбородки, висевшие словно колеса на шее, выдавали в нем человека, который ел свою долю – и долю многих других – во имя Бога-Императора. – Возможно, он уже мертв.

- Я просила его заполнить эти чертовы счета.

- Счета? – повторил Прид, моргая и глядя на дверь. Его потрескавшийся монокль снова выпал из глазницы и повис на шнурке.

Розенкранц закатала рукав своего летного комбинезона, показав код из 13 цифр, выжженный на руке лазером.

- Йопалльские контрактники, - подтвердила Розенкранц и, хмыкнув, поправила рукав.

У йопалльских контрактников все входило в счет: уничтожение противника; спасение жизни союзника. Счета тщательно записывались, чтобы граждане Йопалла могли отработать огромные долги, образовавшиеся за время их детства. Корабельный комиссар, или в случае с Гвардией, ротный комиссар, был ответственен за благополучие солдат под его надзором, и в случае с йопалльцами это включало составление и заполнение счетов для отправления их властям Йопалла.

- У Крига все мои счета и моего экипажа.

Прид с сожалением кивнул, после чего сжал свои мощные кулаки и всем своим трехсоткилограммовым весом обрушился на дверь камеры. Удар получился оглушительным, и Розенкранц видела, что стена вокруг двери содрогнулась. Но дверь осталась на своем месте. Прид потер огромное плечо и разочарованно отошел в угол грязной камеры.

- Сплав дракония, наверное, крестовые замки, да еще инерционные затворы… - заметил священник.

Розенкранц, печально поникнув, опустилась на керамитовую койку.

- Зачем они это делают? Предполагается, что они на нашей стороне.

- Они ни на чьей стороне, дитя мое, - успокоительно произнес гигант традиционным священническим голосом. – Только на своей собственной.

Внезапно рев, совсем не похожий на елейный голос священника, сотряс воздух, и огромное тело архиерея содрогнулось от ярости. Он снова бросился на дверь камеры, колотя по тусклому металлу мускулистыми кулаками. Могучий священник обрушил на дверь град мощных ударов, но так и не смог с ней ничего сделать. Тяжело дыша, архиерей присел на койку. Сцена была почти комической: стройная девушка-пилот рядом с человеком-горой, каким был Прид.

- Сколько времени у нас осталось? – спросил ее архиерей.

Розенкранц помедлила с ответом.

- Час… может быть.

- Час?

- Если мы не уберемся с этой планеты через час, нам не понадобится «Избавление», чтобы улететь в космос, - уверенно ответила она.

Прид внезапно поднял руку, призывая к тишине, и неуклюже встал на ноги.

- Что? – спросила Розенкранц, но священник, казалось, не слышал ее. Прижав рваное ухо к полу, он внимательно вслушивался.

- Я должен прервать тебя, дочь моя, - сказал он, наконец, вставая во весь огромный рост и сотворив знамение аквилы. Снова он сжал кулаки и покрутил своей толстой шеей, разминая мышцы, словно борец. – Похоже, наши молитвы были услышаны.

- Архиерей, что происходит?

- Сестры – я думаю – или их братья-молчальники. Они заходят в камеры. Я слышу, как открываются двери.

Со стороны двери в их камеру послышался мучительный скрежет металла о металл: открывали замок. Прид и Розенкранц отчетливо услышали жуткие вопли из соседней камеры, сопровождаемые химическим гулом мелтагана – Сестры Битвы проводили зачистку с обычной для них бесстрастной эффективностью.

Розенкранц подошла к Приду, и споткнулась, когда ее ботинок зацепился за его огромную сандалию. Повернувшись, девушка увидела, что громадный священник поднял тяжелую керамитовую койку и держит ее над головой, словно штангу. Его руки дрожали от напряжения, по оскаленному лицу текли ручейки пота. - Прячься за меня, - прорычал он.

Внезапно дверь в камеру распахнулась, и на узников уставились два дымящихся ствола мультимельты. Оружие загудело, готовясь стрелять. Зарычав от напряжения, Прид метнул койку в открытую дверь. Стоявший на пороге камеры фанатик-пробист не успел отреагировать, и лишь поднял руку в перчатке, тщетно пытаясь заслониться. Тяжелый блок керамита вбил его в стену коридора и раздавил под своим весом.

Прежде чем Розенкранц осознала, что ее еще не изжарили заживо, огромный священник выскочил из камеры и бросился по коридору. Высунув голову из-за двери, девушка-пилот смотрела, как он помчался к выходу из тюремного блока.

Несколько ополченцев Фратерис-Милиции стояли на страже в коридоре с громоздкими автоганами и огнеметами. Они начали было поднимать оружие, но трехсоткилограммовый гигант двигался слишком быстро, и когда первый патрон оказался в стволе, Прид уже вколачивал их бритые головы в стену и топтал их ногами.

Пригнувшись, Розенкранц метнулась к стаб-пистолету в кобуре на поясе раздавленного фанатика с мультимельтой. В небольшой нише в нескольких метрах по коридору стояли двое охранников Инкарцераториума с полицейскими щитами и шоковыми дубинками, охраняя систему управления дверями тюремного блока. Сначала они были ошеломлены тем погромом, который учинил Прид в коридоре. Но как только увидели Декиту Розенкранц, включили свои дубинки и бросились к ней.

Розенкранц лихорадочно рванула пистолет из кобуры, не успевая найти застежку. Когда охранники подбежали, она оставила бесполезные попытки достать пистолет и схватилась за помятую ударом мультимельту, лежавшую на полу рядом. Оружие было слишком тяжелым для нее, и Розенкранц просто повернула стволы мультимельты к противнику и нажала спуск.

Охранники, утратив свою смелость, резко остановились прямо перед стволами мультимельты. Ожидаемого гула выстрела не послышалось. Вместо этого тяжелое оружие издало странное пыхтение и заискрило. Пыхтение перешло в угрожающее рычание, мультимельта вдруг стала очень горячей. Бросив щиты, охранники рванулись обратно в свою нишу. Розенкранц могла спрятаться только в одном месте: в камере. Снова метнувшись по коридору, она успела захлопнуть дверь камеры, когда пирум-прометиевый резервуар мультимельты взорвался. Дракониевый сплав выдержал взрыв, но от страшного жара дверь деформировалась и ввалилась в камеру.

Розенкранц увидела из камеры оплавленный керамит стен коридора. Выглянув, девушка заметила, что охранников взрывом стерло с лица планеты, а Прид уже мчится к выходу из блока.

Перед дверью блока стояла Сестра Битвы в горностаевом плаще. Смахнув с глаз пряди угольно-черных волос, она нажала кнопку сигнала тревоги. Прид взревел, увидев, что дверь позади нее захлопнулась, и еще быстрее помчался по коридору. Вопли сирен разорвали воздух, на потолке тревожно замигали лампы. Сестра Битвы схватилась за пистолет в кобуре, но передумала и вместо этого извлекла из ножен искусно выполненный силовой фальшион.

Взмахнув сияющим клинком с отработанной четкостью, она приготовилась встретить противника ударом снизу вверх, выпустив ему кишки. Но Прид не остановился. Он продолжал бежать, словно собирался промчаться прямо сквозь дверь. Врезавшись в Сестру Битвы с силой поезда, Прид вбил ее в бронированную дверь своим огромным телом, и задержался на мгновение, убедившись, что воительница испустила последний вздох. Ее шея была сломана, силовой клинок выпал из вывернутой руки. Удовлетворенно рыкнув, Прид отодвинулся, позволив изломанному телу сползти на пол.

Архиерей подхватил силовой меч, в это время Розенкранц вышла в остывающий коридор.

- Выпускай штурмовиков из камер! – заорал священник, перекрикивая вой сирен.

- А дверь?

- Возможно, сейчас ее уже заварили снаружи, - с сожалением сообщил Прид.

- Тогда нам повезло, что я пробила дыру в полу.