Корона скорби / Sorrowcrown (рассказ)

WARPFROG Гильдия Переводчиков Warhammer Корона скорби / Sorrowcrown (рассказ)
Автор	Николас Вольф / Nicholas Wolf
Переводчик	Ulf Voss
Издательство	Black Library
Серия книг	Караул Смерти / Deathwatch
Входит в сборник	Долгая вахта / The Long Vigil
Предыдущая книга	Deathwatch: Shadowbreaker
Следующая книга	нет
Год издания	2020
Подписаться на обновления	Telegram-канал
Обсудить	Telegram-чат
Скачать	EPUB, FB2, MOBI
Поддержать проект

I

Впервые я прошелся по залам Цюань Чжоу, когда мне было, как я позже узнал, тринадцать стандартных терранских лет.

Мои боевые раны, полученные в недавней большой битве племен, которая привлекла внимание бессмертных, все еще причиняли боль, несмотря на мази эмчи. Будучи мальчиком, привыкшим к тому, что между мной и небом были лишь навесы из шкур, я едва мог осознать огромное здание из камня и адамантия, внутри которого оказался. Какое-то время, в ходе трансформации в воина орду, я считал, что все здания будут отражением потрясающей неукротимой величественности Цюань Чжоу.

Иллюзия рассыпалась, когда я покинул Чогорис, оказавшись на городских полях сражений царства Императора.

В то время как Цюань Чжоу нес отголосок естественного порядка под первобытными атрибутами, которыми мы его одаривали, большинство имперских городов были грудами сломанных костей, нагроможденных друг на друга безжалостной машиной индустрии. Протяженные бастионы Цюань Чжоу соответствовали небесам над великой Кум Картой, но большинство имперских городов представляли собой вызывающие приступы клаустрофобии лабиринты, которые гнушались воздуха и солнечного света. Хотя Цюань Чжоу вовсе не блистал чистотой и был отмечен естественным мусором тренировок и пиршеств орду, он не шел ни в какое сравнение с имперскими агломерациями, покрытыми тысячелетними слоями химических отходов и праха человеческих страданий.

Анвам-сити, проржавевшее сердце Ювана Терция, не отличается от них.

Полет над убогим городом на «Громовом ястребе» под названием «Беллум» вызывает у меня неприятное напоминание о протяженных свалках-трущобах хайнов. Для чогорийца, рожденного под небесами, которые никогда не заканчивались, независимо от того как далеко или быстро ты гнался за ними, мысль о том, что приблизительно пятнадцать миллионов душ когда-то занимали это беспорядочное полуразрушенное скопление кажется почти необъяснимой.

– Прибудем к командному центру Анвама через шестьдесят секунд, – сообщает из кабины технодесантник Аркамед на своем отрывистом макраггском арго.

Напротив меня сидит сержант Беймунд, насколько это возможно в тесном пространстве «Громового ястреба», размахивая жаровней с ароматным фимиамом над прикованным к кисти болт-пистолетом. С губ воина шепотом слетает литания на высоком готике, которая звучит зловеще из-за сурового облика шлема Модели III. Я понимаю, что для сынов Сигизмунда прикованное цепью оружие имеет ритуальное значение, несомненно, схожее с бесчисленными воинскими обычаями, передаваемыми в Джазаге. Я хочу когда-нибудь узнать об обычаях Черных Храмовников.

Но не сегодня.

Я смотрю через иллюминаторы «Беллума», когда мы пронзаем хлоро-сернистые облака Ювана Терция. Над нами в пустоте кружатся останки оборонительного флота планеты, выпуская свои металлические внутренности к звездам. Я изучил их, когда мы покинули «Праведное презрение», сильно озадаченный каждым погибшим кораблем. «Щит Холваста» – крейсер типа «Диктатор» – казался целым, за исключением убийственного точного попадания в его двигатели. «Неумолимая перчатка» и «Корона» – легкие крейсеры типа «Неустрашимый» – жались к трупу «Холваста», как детеныши гарута к своей матери, соединенные смертью. Шесть с виду неповрежденных эскортных кораблей разделяли кладбище вокруг Ювана Терция, слишком маленькие, чтобы выделяться на фоне звездного поля.

Этот флот должен был держаться не один день.

– Город словно застыл во времени, – говорит Пентокс, просматривая внешние пикт-данные «Громового ястреба».

Я обращаю взгляд на город под нами – Имперский Кулак прав. Между жилыми зданиями неподвижно стоят наземные машины, столкнувшиеся и брошенные. В очередях на заправку замерли тяжелые грузовики без своих водителей. Над ямами, переполненными драгоценным адамантием, застыли огромные горные буры, также безжизненные. Единственные, кто двигаются, это монозадачные сервиторы, бездумно выполняющие назначенные им поручения перед тем, как их хозяева встретили свой загадочный конец.

Я снова осторожно тянусь своим разумом, ощущая, как на железные стены моей души растет странным образом знакомое давление. Я ступал по тысяче полей сражений на сотне миров, видел смертных, жутко убитых каждым возможным способом каждым возможным врагом. Их последние мгновения неизбежно несут характерную изюминку, я ощущаю холодный потный смрад животного страха без подлинного понимания.

Но это…

… это другое.

Город словно пропитался ужасом.

Несколько мгновений спустя я захлопываю врата своего разума. Генетически сотворенная плоть покалывает, а доспех готовится вспрыснуть в кровь болеутоляющие, реагируя так, словно я получил смертельную рану. Я замечаю, что сержант Беймунд и Дортос подозрительно смотрят на меня. Я запоздало понимаю, что у меня подскочил пульс.

Из носа стекает тонкая струйка крови, и я быстро вытираю ее.

Черный Храмовник, не отрываясь, смотрит на меня. Тишин растягивается. Я слышу щелчки вокс-переговоров, к которым меня не допустили. Как прагматик, я понимаю причину: большинство членов истребительной команды Беймунда десятилетиями сражались вместе, в то время как я оказался здесь, чтобы заполнить пустоту, оставленную погибшим боевым братом, которому они доверяли.

Я уверен, то, что это моя первая вахта также не добавляет мне плюсов.

– Мы тратим время на этом кладбище, – сухо замечает Кордред, как будто обсуждая разновидности степных трав. Заменившая нижнюю половину лица бионика превратила его голос в невыразительный машинный стрекот.

Саламандр Рай’гор сурово смотрит на Минотавра.

– Ты так быстро поставишь крест на этом мире, брат?

– Ты видел те же авгурные сканограммы, что и я, – отвечает Минотавр. – Я просто хочу эффективно уничтожить нашего врага, который явно покинул этот мир.

С тех пор, как караульный капитан Ур назначил меня в истребительную команду Беймунда, я обменялся с Кордредом не более чем дюжиной слов и уже понял, что не смогу испытывать симпатии к нему.

Торхос Сакал ерзает в гравикресле, дотрагиваясь до зубьев самого большого цепного меча, что я когда-либо видел.

– Какие бы отбросы не осмелились коснуться этого мира, они заплатят тысячекратно.

Обнаженное румяное лицо Расчленителя не сочетается с едва сдерживаемой яростью, которой гудит его аура. Если бы не большой шрам, рассекающий его челюсть и огрубевшее из-за генетических изменений лицо, по меркам смертных он мог считаться красавцем.

Рядом издает рычащий звук Врон. Я никогда прежде не сражался рядом с Космическим Волком, но братья из орду объяснили мне, что фенрисийцы намеренно придают себе звериный облик. Я могу только предполагать с какой целью, хотя это вызывает у меня чувство странной неловкости из-за тотемов и талисманов, висящих на моей броне.

– Когда же, Торхос? Мое терпение к этому врагу уже на исходе, – рычит Врон, обнажая вытянутые клыки. – Хрелька жаждет крови ксеносов.

– Твой топор отведает много крови еще до конца этих поисков, – уверяет его Беймунд. – Я не знаю ни одного врага, способного на такое массовое убийство, но когда я узнаю, мы с тобой посоревнуемся за самую большую кучу их покойников.

Это нравится воинам истребительной команды. На этот счет мы придерживаемся единого мнения.

Космический Волк откидывается в гравикресле.

– Бьюсь об заклад, моя куча будет самой большой, – Врон усмехается, сверкая блестящими клыками.

Из-за покрывающей лицо Кордреда кибернетики, его выражение почти нечитаемо, но я знаю, о чем он думает даже без помощи Чар.

– Да получит лорд Молок мою голову, если ты превзойдешь меня, фенрисиец, – говорит он скрипучим голосом, похлопывая по бойку своего громового молота. Хотя юмор – не та область, в которой я считаю себя сведущим, не могу сказать, что он шутит.

– Мне помнится, на Давадар Прайм я убил больше зеленокожих, чем вы оба вместе взятые, – насмехается Торхос Сакал под тихие обороты цепного меча.

Пентокс фыркает.

– Не все из нас обладают роскошью бросаться сломя голову в драку, – укоризненно замечает Имперский Кулак. – Кое-кто из нас, как ни странно, должен думать о целях и стратегиях.

Расчленитель поднимает огромное оружие.

– Я сражался в войнах Императора даже дольше тебя, и еще не сталкивался с проблемой, которую нельзя было решить убийством каждого еретика, мутанта и ублюдочного ксеноса моим способом.

Астральный Рыцарь отрывается от своего нартециума и печально наклоняет голову, глядя на Торхоса Сакала.

– Молюсь, чтобы ты никогда с такой не столкнулся, брат.

Ультрадесантник, как и я, молчит среди этих обменов уколами. Будучи задын арга, я по своей сути так же отличаюсь от братьев по орду, как Адептус Астартес от людей. Я давал советы ханам в битвах, направлял братьев по Пути Небес, но добродушное подшучивание никогда легко не давалось мне, даже в обществе чогорийцев. Если мои соплеменники считают меня мрачным, то могу только представить, каким видят меня эти Адептус Астартес.

Аркамед ловит мой взгляд и коротко кивает. Мне не нужно быть телепатом, как и Ультрадесантником, чтобы понять этот жест. Я отвечаю тем же.

Тихий звон наполняют кабину, и технодесантник стучит по механизмам управления «Громового ястреба». Мерцающий пакет данных отфильтровывается голопроектором, заливая интерьер «Беллума» неприятным голубовато-зеленым светом.

Беймунд отрывается от благословения своего оружия.

– На что я смотрю, Аркамед?

– Сержант, я поймал сигнал бедствия, передаваемый изнутри командного центра Анвама, – медленно сообщает он. – Внизу есть живые.

II

В командном центре Анвама мы не находим ни признаков жизни, ни трупы. Никто из нас и не рассчитывает на это.

Как только адамантиевые двери комплекса со скрежетом открываются, мы строимся: Пентокс и Аркамед ведут нас при помощи света от огнемета Рай’гора; Врон идет впереди; Торхос Сакал, Кордред и Дортос на флангах, а я – в арьергарде. Сержант плавно следует между нами, осматривая все вокруг, словно альфа-беркут, парящий в воздухе.

Тут и там мы встречаем сервочерепа, бездумно передающие сообщения хозяевам, которые никогда не вернутся. Терминалы и пульты мигают и звенят, совершенно не осведомленные о произошедших ужасах. Изредка мы видим брошенный лазган, оброненный шлем – предметы, напоминающие о том, что это здание из адамантия и железобетона когда-то защищали солдаты Империума.

– Сигнал идет из нижних уровней комплекса, – сообщает Аркамед, когда мы проходим столовую.

– Склад боеприпасов, – Пентокс освещает точку на схеме здания и, мигнув, отправляет ее на наши визоры. – В восточном конце крепости, возле арсенала, есть грузовой лифт.

– Спускаемся по трое, – приказывает Беймунд. – Рай’гор, Врон, Кордред, ждем от вас разрешающего сигнала.

Мы углубляемся в здание, но ауспик ничего не показывает. Тем не менее, мы не ослабляем хватку на нашем оружии. Тени здесь слишком густые, свидетельства насилия слишком свежие, чтобы предположить, будто опасности нет. Я изредка осторожно тянусь разумом, выискивая выживших внутри сооружения Милитарума. Я ничего не чувствую, кроме едкого эха смерти и боли, которое все сильнее давит на стены моего разума.

– Много крови, но тел так и нет, – ни с того ни с сего замечает Кордред, пока мы продвигаемся через нижние помещения командного центра Анвама. – Жаль. Мы бы многое узнали по трупам.

Врон принюхивается к воздуху, насыщенному железной вонью крови.

– Как наверху, так и внизу, – рычит Космический Волк, обнажая клыки. – Выглядит так, словно вся крепость пала без боя, как и флот.

– Я склонен согласиться, – мрачно произносит сержант. Я чувствую его ауру, но не осмеливаюсь проникнуть глубже. Он недоволен. Как и я – мне не привычно охотиться за тенями во тьме.

Кордред вздыхает, как работающая вхолостую машина.

– Они погибли без боя, сержант, но кто-то все же смог активировать сигнал бедствия? По мне, это маловероятно.

– Маловероятно, но не невозможно, – отвечает Пентокс. – Эта крепость предназначалась именно для отражения вторжения и предоставления убежища выжившим.

Идущий передо мной Дортос с необычно светящимся клинком качает головой, глядя на нартециум.

– Что бы ни произошло на Юване Терции, оно одновременно застигло врасплох планетарное ополчение, флот и армию. Крови много, но недостаточно, чтобы считать всех погибшими.

– Я тоже так думаю, – усмешка Кордреда вызывает у меня раздражение. – Нападавшие должны были вылизать пол дочиста.

– Живых, – тихо говорю я, отчасти самому себе, отчасти, чтобы опровергнуть черствые слова Минотавра, – не съели. Их собрали.

Сержант появляется рядом со мной.

– Собрали, провидец бури?

Грубость в тоне Беймунда безошибочна, рассерженный рокот усиливает властную интонацию.

Провидец бури.

Перевод на готик, неточный и неполный. Он произносит его, как ругательство.

Я долго и пристально смотрю на него, потом молча киваю.

– Маяк в сотне метрах впереди в подвальном складе боеприпасов, – сообщает Аркамед, поднимая голову от ауспика. Маяк на наших ретинальных экранах пульсирует по-прежнему ниже нашей позиции. – Что скажешь, Тецугэй?

В уме сразу же всплывает анализ, не покидавший мои мысли с момента входа в командный центр Анвама.

– Скажу, что это ловушка.

Мрачный шлем Беймунда скрывает его выражение лица. Сержант молча проходит мимо меня. Я подозреваю, что озвучил догадки боевых братьев.

– Мы скоро узнаем, – зловеще произносит он.

Дверь в склад боеприпасов открывается с маслянистым шипением, и мы входим в открывшееся помещение чернее вулканического стекла, в котором тихо, как в гробнице. В дальнем конце склада я вижу единственный шипящий люмен. Как только мы переступаем порог, мой доспех тут же регистрирует падение температуры. Странно, но я действительно ощущаю, как в тело просачивается холод, словно мой силовой доспех, способный с легкостью противостоять стуже пустоты, всего лишь одежда.

– Ощущение, как будто здесь Хельвинтер, – говорит Врон, пока мы осторожно следуем в темноту, водя оружием по сторонам в поисках целей.

Сержант указывает на Саламандра.

– Брат Рай’гор, прикрывай выход.

Я со странным чувством осознаю, что щурюсь, когда мы углубляемся в склад. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы осознать – мои трансчеловеческие глаза пытаются увидеть в темноте. Автоматически включаются люмены на сервоупряже Аркамеда. Кажется, что тени пожирают лучи света перед моими глазами. Я сомневаюсь, что даже огнемет «Гибельное пламя» Саламандра сможет пронзить мрак и холод.

– На случай, если я недостаточно ясно выразил свою позицию, – ворчит Кордред, поднимая громовой молот, – я согласен с мнением провидца бури, что это ловушка.

– Пусть они захлопнут ее, – отвечает Космический Волк с голодной ноткой в голосе. – Хрелька готов встретить врага.

Ультрадесантник издает насмешливый звук.

– Здравомыслящий человек не согласится добровольно шагнуть в ловушку, брат. Сержант, ты…

– Я знаю, Аркамед, – резко отвечает Беймунд, перебивая его. – Я знаю.

Мы, наконец, подходит к источнику сигнала бедствия. От того, что мы видим, мне становится не по себе.

В пятне тусклого света находится человек, точнее его останки. Тело по виду подверглось вивисекции безумным хирургом и размещено в жутком хитроумном устройстве с крюками, увешенном проводами, шлангами и пробирками. Человек как будто замер в миг внутреннего взрыва, кожа отделена от мышц, а мышцы – от костей. С изуродованных останков свисают обрывки пропитанной кровью одежды. В стылом воздухе стоит жгучая вонь крови и химикатов.

Я вижу, как Врон сжимает фенрисийский тотем, вплетенный в его черную бороду. Рука Дортоса опускает к клинку души, прикрепленному к поясу в качестве талисмана. Гортанный холостой ход цепного меча Торхоса Сакала ускоряется.

Я крепче сжимаю рукоять психосилового посоха. Я видел подобное и раньше.

– О, Император, – вслух выдыхает апотекарий, направляясь к телу.

Труп дергается.

Мерзкое устройство начинает стрекотать и визжать противоестественной жизнью. Залитые кровью глаза человека резко открываются. Из безгубого рта вырываются панические вдохи. Крючковатый каркас расширяется, растягивая останки человеческого тела во все направления. Пробирки со зловонными химикатами булькают, жидкость закачивается в вены.

А затем он начинает кричать.

Какой-то дьявольский аппарат, вшитый в его горло, усиливает мучительные вопли настолько, что мои генетически улучшенные барабанные перепонки едва не лопаются. Я чувствую, как крик отдается в моем черепе. Устройство поворачивается и вращается. Сухожилия лопаются. Кости с влажным звуком ломаются. Я вижу легкие человека, сохраненные при помощи введенных трубок, бешено работающие в груди.

Я вытягиваю руку, и силовая волна врезается в измученную душу с раздавливающей мощью «Лэндрейдера». Одинокий люмен взрывается в облаке искр.

– Будь ты не ладен, колдун! – орет Беймунд. – Зачем ты это сделал?

– Ему уже ничем нельзя было помочь, – прямо отвечаю я. – Позволить и дальше страдать было бы жестоко.

Вопль несчастной души неестественно затягивается в темном холодном воздухе – отражающийся, взывающий.

Беймунд шагает ко мне. Одна из глазных линз треснута.

– Галактика жестока, Белый Шрам, если вдруг этот факт ускользнул от тебя в твоем примитивном захолустье.

Я встречаю его взгляд, не грозно, но и не смиренно.

– Я знаю, ты злишься, сержант, но я не извинюсь за то, что сделал.

Сержант рычит, его шлем в сантиметрах от моего лица.

– Ты только, что убил наш единственный источник информации о том, что случилось с Юваном Терцием.

Призыв.

Что-то смещается в неестественных тенях над нашими головами, словно черный струп отслаивается от кожи цвета эбенового дерева. В миг, когда мои легкие делают вдох, чтобы выкрикнуть предостережение, я уже знаю, что опоздаю.

Существо из чистейшей черноты бесшумно падает с потолка на спину Пентоксу. С клинком в руке. Голова Имперского Кулака скатывается с плеч в фонтане крови.

Истребительная команда Беймунда без слов открывает шквальный огонь. Болтеры, плазменное и гравитонное оружие стреляют в тени над нами. Исчезает даже свет наших дульных вспышек. С ревом ненависти я вбиваю посох в пол и выпускаю потрескивающие языки молнии во тьму. На краткий миг, прежде чем темнота поглотит свет, я ясно вижу нашего врага: жилистые, чернильно-черные формы в лоскутной одежде из человеческой кожи и вооруженные изогнутыми клинками.

Их сотни. Мы полностью окружены.

Мы автоматически образуем защитное кольцо вокруг тела Пентокса. Оружие сверкает, клинки обнажены. Мерзкие создания бросаются сквозь неестественные тени, исчезая и снова появляясь между болтерными снарядами и плазменными разрядами. Мы словно стреляем в туман, который едва видим. Я ругаю себя за то, что не надел шлем, но что-то мне говорит: авточувства тоже не смогут найти этих тварей.

– Истребительная команда, тактическое отступление! – ревет сержант сквозь хаос. – Отходим к «Громовому ястребу», схема Дельта!

– Мне нужно забрать его прогеноиды! – кричит Дортос.

– Нет времени, – рявкает Беймунд. – Возьмем тело с собой.

Врон, Торхос Сакал и Кордред уже бегут к выходу. Морозный топор, цепной меч и громовой молот жаждут крови. Беймунд и Дортос хватают труп Пентокса. Аркамед и я отступаем за ними, защищая наш тыл гравитонной пушкой и психосиловым посохом.

Космический Волк ревет бесконечным потоком проклятий на языке Фенриса, безоглядно мчась к Рай’гору. Расчленитель и Минотавр ожесточенно рубят каждое теневое существо, оказавшееся у них на пути. По ритму наших сапог, стучащих по железобетонному полу, я могу сказать, что мы уже замедляемся.

– Мы – молот Императора, погибель Его врагов! – ревет Беймунд сквозь какофонию болтерной стрельбы и отвратительных визгов ксеносов. – Изгони ксеноса! Не оставляй ксеноса в живых!

Проклятые твари настолько быстры, что преодолевают объединенную защиту истребительной команды Ордо Ксенос и наносят нам раны. Я слышу, как рядом кряхтит Аркамед, когда один из врагов наносит ему колющую рану в живот. Беймунд ревет от ненависти, когда черный клинок проскальзывает под его рукой, и он роняет бронированное тело Пентокса. Черный Храмовник обнажает силовой меч и разрубает нападающего надвое. Дортос кричит. Я слышу, как керамит тяжело лязгает о пол.

– Моя рука!

– Хватай Пентокса! – вопит Беймунд.

– Оставь его, сержант! – орет Аркамед.

Один из монстров кидается на меня. Ледяные когти хватаются за мои наплечники и невозможно глубоко проникают в керамит. Его маслянисто-гладкое лицо меняется из свирепой маски в раскрывшуюся пасть миноги. Я хватаюсь за нее. Она проскальзывает между моими пальцами, словно дым. Между горжетом и псайкерским капюшоном расцветает холодная боль, когда ее клыки погружаются в мою шею.

Аркамед наводит на тварь гравитонную пушку. Существо уклоняется от луча с невозможным проворством, но всего чуть-чуть отстраняется от меня. Этого достаточно. Я хватаю его за голову и направляю поток электрической ярости в нее. Тварь издает краткий визг, а затем ее тело лопается во взрыве эктоплазмической крови.

– Мы не бросим Пентокса! – кричит Беймунд. – Кто-нибудь помогите мне!

– Они отрезают нас! – ревет Врон между дикими воплями.

– Кордред, помоги мне нести его!

Хрип, скрежет, щелчок.

– Немного… занят.

– Мне нужно подкрепление! – вопит по воксу Рай’гор.

Я бросаю мимолетный взгляд в сторону выхода. Издалека вижу рев огнемета Саламандра, но он в безнадежном положении. Тусклое пятно света задыхается среди теневых врагов, хлынувших из черноты над нами, как будто это портал. Так темно, что я даже не могу сказать, сколько врагов против нас или сколько мы убили.

Все, что я знаю, нас задавят числом, измотают, секунду за секундой, удар за ударом. Мы умрем здесь.

– Защищайте меня! – кричу я и прячу плазменный пистолет в кобуру.

– Что ты делаешь? – ревет на меня Беймунд. – Продолжай стрелять, Белый Шрам! Это приказ.

Я хочу, чтобы у меня было время для объяснений, но его нет. Ни у кого из нас.

– Доверься мне! – отвечаю я. И затем, не ожидая ответа, закрываю глаза.

Мой разум открывается небесам, как цветок тахта. На меня накатывается волна вопящего ужаса, но я твердо противостою ей, словно Кум Карта, терзаемая могучими бурями Алтака. С моих губ срываются древние хорчинские мантры, первое, что я выучил на вершине Аянги.

Кто-то вопит. Отвлечение. Я позволяю ветрам Алтака унести его из моего разума.

Мои руки сжимают посох, когда вокруг меня растет яростная сила. Я пью силу небес, желая ее, управляя ею своим словами. Я – задын арга. Мое дыхание – это грозовой ветер, мои слова – удары грома.

Я чувствую вокруг себя ледяной трескучий рокот.

– Ублюдок! – слышу вой Врона сквозь лязг клинков и вопли чудовищ. Он раздается вдали. Судя по голосу, Волк ранен. Тяжело.

Я чувствую, как вокруг психического капюшона шипит молния, скользя по рукам через талисманы, украшающие мой доспех. Мои напевы разрастаются до непреклонного рева. Древние слова, могущественные слова. Я – буря.

– Быстрее!

Что-то колет меня в живот. Мой доспех подтверждает рану сигналом тревоги. Боль не усиливается, так что я полагаю, кто бы ни проткнул меня, он уже мертв. Это не имеет значения.

– Тецугэй!

Я открываю глаза.

Сотрясающий кости рокот грома заглушает какофонию войны. Молния вырывается из моего посоха, моих рук, глаз, такая яркая, что даже тени этого мерзкого места не могут поглотить ее. Мои братья сбиты с ног. Мои враги испепелены, разорваны яростью бури. Моей бури. Я – задын арга. Я – ярость Чогориса, воплощенное неистовство Алтака. Ничто не устоит перед моим гневом.

И вдруг, словно выпущенный глубокий вдох, все заканчивается.

Мои глаза наливаются… тяжестью.

После моей атаки в глазах пляшут яркие пятна. Я чувствую порыв холодного ветра на лице, который обрывается, когда мои дрожащие колени ударяются о пол. Воздух вырывается из легких прерывистыми выдохами. Я опираюсь на свой потрескивающий посох. Шаги. Я слышу шаги. Путь расчищен. Истребительная команда отступает. Я снова закрываю глаза.

Руки хватают меня за наплечники. Я чувствую, как меня поднимают на ноги. Я могу стоять. Едва.

Мы отходим через подуровни командного центра Анвама. Нас преследуют завывания монстров, доносящиеся отовсюду и ниоткуда. Я вижу лица ксеносов, злобно смотрящих из каждой тени, обрамленных жирными, трупно-белыми волосами… размытые, нечеткие. Аркамед кряхтит под моим весом… Это он подхватил меня. Я слышу звон его инфопланшета… вдали, по всему Анвам-сити включаются маяки бедствия.

Мир обретает полную четкость только, когда я вижу приближающуюся рампу «Громового ястреба». Двигатели «Беллума» ревут, поднимая нас в воздух до того, как полностью закрылись люки.

Наступает тишина, не считая прерывистого дыхания и жужжащих сервомеханизмов, стрекочущих силовых доспехов и потрескивающих энергетических полей. Послебоевой эффект. Последствия битвы. На хорчине для этого есть слово – дараа ни. Время, когда убийство закончилось, но разум и тело все еще на поле битвы. Несколько драгоценных минут, перед тем как возбуждение покинет кровь, и раны начнут ныть, а каждый удар сердца приближает воина к моменту скорби.

Я всегда ненавидел эти мгновения, даже до того, как меня забрали в Цюань Чжоу. Жизнь под бескрайним небом воспитывает в чогорийцах ожидание нескончаемости. Пусть даже мы знаем, что все имеет конец, некоторые вещи по-прежнему не кажутся таковыми.

Но Адептус Астартес переносят дараа ни не так как смертные. Их сердца становятся слишком твердыми, слишком спроектированными для такой зловещей меланхолии. И все же, когда я наблюдаю за выжившими воинами истребительной команды Беймунда, сидящими в гравикреслах, отчего отсутствие Пентокса становится болезненно заметным, я вижу в них следы человечности.

Беймунд снимает шлем и безучастно смотрит на суровую маску. Аркамед просматривает списки боевых показателей из кабины. Врон, бородатое лицо которого обожжено огнем, бормочет тихие ругательства на языке Фенриса. Торхос Сакал сидит неподвижно, стиснув зубы и сжав кулаки, словно статуя, но с едва заметной дрожью гнева, кипящего в нем. Голова Рай’гора опущена в молитве. Дортос занимается отсеченной рукой своей перчаткой нартециума. Кордред яростно очищает молот от эктоплазмической крови.

Будь я среди своих братьев, то знал бы, что сказать, спел бы заупокойную хумей. Но я не среди своих братьев. Я – чужак, уважаемый, но нелюбимый, заполняющий пустоту, оставленную павшим братом. Хотя моя вахта с Караулом Смерти, вероятно, станет последним периодом в моей жизни, я сомневаюсь, что когда-либо увижу что-то кроме отстраненности в их глазах.

Неожиданно Беймунд срывается со своего места и идет к кабине. Он протискивается мимо сервитора, подключенного в к пилотскому креслу, и активирует вокс-устройство.

– Капитан Гравон, как слышите? – вызывает он.

Кабину заполняет скрипучий голос Августа Гравона, капитана фрегата типа «Гладий» под названием «Праведное презрение».

– Присутствуют серьезные помехи, милорд. Источник неизвестен, – приходит краткий ответ, искаженный помехами. – Но ситуация под контролем. Чем могу служить, лорд Беймунд?

– Зарядите лэнс-установки «Презрения», – приказывает сержант.

Следует долгая пауза, нарушаемая только воем ветра и зловещим шипением помех. Затем приходит ответ.

– Так точно, милорд, они заряжаются. Каков будет приказ?

Я намеренно завел правило не зондировать разумы боевых братьев и не читать их ауры. Такое нарушение личного пространства неслыханно среди орду, и я не осмеливаюсь изучать этих едва знакомых воинов. Тем не менее, абсолютный накал ярости Черного Храмовника притягивает мой разум, как беркута к погребальному костру.

– Как только мы выйдем из стратосферы, я хочу, чтобы вы сожгли этот трижды проклятый город дотла, – рычит Беймунд сквозь сжатые зубы. Голос источает холодную ярость. – Начиная с командного центра Анвама.

III

Наше возвращение на «Праведное презрение» безрадостное, внезапное и удачное.

У воинов орду особое отношение к войне и смерти. Сыны Алтака находят свое призвание на поле битвы, где только рев их скакунов затмевает звук их смеха. Да, наши братья гибнут, но их смерть всего лишь неминуемое исполнение предназначения. Павших помнят в хорах хумей и за кубками чиньюа, увековечивают в горьких историях о героизме и в сотворении новых легенд. Залы Цюань Чжоу оглашаются нашими пирами и схватками, бахвальством и смехом.

Я вспоминаю только одну битву за свою жизнь, отмеченную подобной суровостью: разорение Черным Сердцем Чогориса. В те темные дни не пели песен, даже после того, как мы вышвырнули его полчища якша с нашей земли.

Некоторые раны никогда не излечиваются.

Капитан Август Гравон встречает нас в ангарном отсеке «Презрения» в сопровождении офицеров, сервиторов и элитных армсменов. По человеческим меркам он стар, короткие волосы вокруг встроенной в его череп бионики выстрижены, белые усы скрывают суровый рот. Но он по-прежнему держится как солдат, с прямой спиной и расправленными плечами. На его коже даже отсутствуют восковая искусственность и бледный тон омолаживающих процедур.

Капитан без лишних слов достает из шинели инфопланшет и вручает его Беймунду.

– Командный центр Анвама полностью разрушен, а лэнс-установки перезаряжаются, милорд, – кратко сообщает он. – По моей оценке разрушение города должно завершиться в течение часа.

Сержант дает суровую оценку действиям капитана корабля.

– Ускорьте бомбардировку, капитан. Если нужно, задействуйте макроорудия. Мы отбываем немедленно.

Гравон сухо кивает.

– Будет выполнено, милорд. У вас есть новый курс?

Я вижу, как играют желваки на скулах сержанта.

– Юван Терций потерян, следующая цель – Юван Секундус. Даже если наш враг не направляется вглубь системы, нам нужно проинформировать Секундус о том, что произошло.

Старый капитан корабля кивает одному из своих адъютантов, который отправляется на мостик.

– Как прикажете, сержант. – Гравон снова кланяется. – Я собрал диагностические данные с останков «Холваста» и его эскорта. Мне подготовить стратегиум для доклада?

Беймунд кивает.

– Брат Аркамед проведет выгрузку данных с командного центра Анвама. Я помолюсь в часовне и не хочу, чтобы меня беспокоили. Остальным, проверьте раны и снаряжение – проведем инструктаж в стратегиуме через полчаса.

– Сержант, могу я помолиться с тобой? – спрашивает Рай’гор.

Черный Храмовник мгновение молчит, затем молча кивает и без слов отправляется в часовню. Саламандр следует за ним с опущенной головой.

– Аркамед, можешь пойти со мной в апотекарион? – спрашивает Дортос, поднимая ампутированную руку. – Мне нужно помочь с настройкой бионики, если у нас есть подходящая.

Технодесантник кивает.

Врон, чье лицо наполовину обожжено ледовым пламенем, фыркает и сплевывает на пол.

– Я буду в спарринговых клетках, если кто-то желает получить по заднице, – рычит он.

Аркамед кладет руку на его наплечник.

– Тебе тоже следует увидеться с братом Дортосом, Врон. Ты – ранен.

Космический Волк резко сбрасывает руку. Слишком резко.

– Фенрис растит племя покрепче, чем Макрагг, – рычит он, обнажив клыки. Затем, словно уязвленный собственными словами, он смущается. Я вижу, как по его иссеченному лицу проходит едва заметная дрожь, как неуловимо уменьшаются сердитые морщины вокруг клыкастого рта. Я чувствую, что это максимум извинения, на которое способен Врон с Фенриса.

– Возможно, в другой раз мы это проверим, фенрисиец, – отвечает Аркамед без враждебности.

Врон фыркает, но ничего не говорит, когда боевые братья отправляются в апотекарион.

– Расчленитель, до первой крови?

Торхос Сакал медленно поворачивается. Его зрачки сжимаются до рассерженных точек, и я ощущаю химический запах боевых стимуляторов, все еще текущих в его крови.

– Считай тебе повезло, что я берегу свою ярость для отребья, убивших Пентокса, – говорит он низким угрожающим голосом, после чего уходит в свою каюту.

Врон, в свою очередь, застигнутый на миг врасплох, поворачивается к Кордреду.

– Минотавр, что скажешь?

Кордред вздыхает, словно работающая с перебоями машина.

– Забудь об этом, Врон, – скрежещет он. Затем молча уходит.

Наконец, остаемся только фенрисиец и я.

Врон смотрит на меня с тревогой, едва выдаваемой изгибом губ и прищуром серых глаза. Он поворачивается и идет в сторону помещений для спарринга и не просит меня пойти с ним. Я и не ждал этого.

IV

Стратегиум «Праведного презрения» был в равной степени трофейной комнатой и местом планирования войны.

Над главным голопроектором висит покрытый бронзой череп громадного тиранида, как будто готовый сожрать нас. В герметичных капсулах подвешено причудливое, примитивное оружие зеленокожих, некоторые образцы все еще находились в руках поверженных владельцев. На стене прикреплен желто-коричневый посох одной из руководящих каст тау рядом с эзотеричным оружием этого коварного вида. Безделушки и оружие, обломки брони и черепа заполняют открытое пространство, тем не менее, оставляя место для пополнения.

На всем «Праведном презрении» это место больше всего напоминает мне Кум Карту.

– Пятнадцать миллионов душ, – сообщает Беймунд собранию из боевых братьев Адептус Астартес и офицеров капитана Гравона. – Пятнадцать миллионов душ забрали из царства Императора эти безбожные ксеносы. А теперь они забрали одного из наших боевых братьев. Клянусь всем вам, именем Дорна и Императора и кровью Сигизмунда, что мы отплатим врагу за их кровь.

– Сейчас нам, прежде всего, нужно выяснить, чью кровь мы проливаем, – ворчит Врон. Его лицо представляет грубое месиво из коросты из клеток Ларрамана и трансчеловеческой рубцовой ткани. Конечно же, он не посетил апотекария.

Рай’гор поднимает голову.

– В архивах караульной башни есть боевые отчеты о Зачистке Пор’инкса Прайм несколько столетий назад. Истребительная команда столкнулась с ксеновидом под именем хруды. Призрачными существами.

Торхос Сакал фыркает.

– Я тоже читал отчеты о Пор’инксе Прайм. Я попытался разрезать те проклятые тени пополам, а они юркнули между зубьями моего цепного меча, словно дым. Не говоря уже о том, что та битва произошла в Вурдалачьих звездах в половине галактике отсюда.

– Это не значит, что они не могли оказаться здесь, – вставляет Кордред. – Генокрады появляются далеко от тиранидского вторжения.

Врон поднимает бровь.

– Ты считаешь, что существа, с которыми мы сражались – генокрады?

Минотавр вздыхает, словно работающий на холостом ходу мотор.

– Я знаю, что ты – фенрисиец, но это не значит, что ты должен быть тупицей.

Я прочищаю горло.

Черный Храмовник поднимает руку, призывая остальных к тишине.

– У тебя есть что добавить, провидец бури?

Я чувствую, как взгляды собравшихся воинов и моряков обращаются на меня.

– Мандрагоры, – говорю я.

– Мандрагоры, – медленно повторяет Беймунд. – Я молю о дальнейшем разъяснении.

Вся истребительная команда смотрит на меня. Среди своих братьев я никогда не чувствовал неудобство от такого внимания, но здесь, среди кузенов, чьи рода мне незнакомы, я не могу не ощущать себя посторонним.

– Да, мандрагоры, – поясняю я, подыскивая подходящую формулировку. – Они – отсутствие света, облаченное в плоть. Убийцы, что обитают во тьме Комморры. Древние и безжалостные.

– Комморра, – издает рык Врон сквозь обнаженные клыки. – Темный город.

– Да, – я киваю, ощущая, как внутри меня крепнет уверенность. – Мы встретились с друкари.

Беймунд странно смотрит на меня из-под нахмуренных бровей.

– И ты не счел нужным сказать нам об этом раньше?

Я чувствую, как сжимаю зубы от укола в его тоне.

– Я не знал. Только подозревал.

Аркамед выделяет скомпилированные посмертные данные патрульного флота Ювана Терция.

– Со всем уважением, Тецугэй, друкари просто не обладают огневой мощью, чтобы так эффективно прорваться сквозь «Щит Холваста» и его флот.

– Не говоря уже о масштабе похищенного населения и отсутствии сопротивления сил Милитарума, – добавляет Дортос.

– Я знаю об этом, – отвечаю я. – Я сражался с друкари прежде.

– И все же ты по-прежнему считаешь, что это их рук дело, – резко говорит сержант. Это не вопрос.

Я встречаю грозный взгляд Черного Храмовника, ощущая, как взращенная Алтаком жажда битвы пульсирует в шее, но я следовал Путем Небес и не позволил гремящему в моих сердцах гневу коснуться моих глаз.

– Да, считаю.

Сержант подходит ко мне и становится лицом к лицу.

– Тем не менее, ты ведь знал, с чем мы столкнулись? – рычит он, и его голос снижается до злобного шепота. – Еще до того, как мы даже вошли в командный центр Анвама.

У меня вдруг возникает чувство, словно я – неофит в Башне Молний и меня допрашивает задын арга. Прошло очень много времени с тех пор, как со мной хоть кто-то, даже из орду, разговаривали подобным образом.

– Среди мудрейших Чогориса есть поговорка, – говорю я медленно и спокойно. – Высказывать неосторожную мысль, значит выпускать жеребца без уздечки.

Беймунд прищуривается. На скулах играют желваки. Даже без Чар я чувствую исходящий от него гнев.

– В «Громовом ястребе» я видел, как ты занимался своим… колдовством, – рычит он. – Я видел, как у тебя из носа шла кровь.

Я медлю, подбирая верные слова для объяснения того, что видел и чувствовал. Описать это даже боевому брату-непсайкеру из орду было бы непросто, а пояснить этим незнакомым кузенам еще сложнее.

Я вздыхаю.

– Юван, как планета, так и космос над ней, были окутаны… эхом.

– Эхом, – медленно и почти насмешливо повторяет сержант. – И на что оно похоже?

– Это… сложно объяснить.

– Попробуй, – рычит он низким и угрожающим тоном.

Мое негодование подталкивает меня огрызнуться.

– Это как скрутить твои кости, пока они не треснут. Как содрать твою плоть полосу за полосой. Наблюдать, как каждого, о ком ты когда-либо заботился, убивают перед тобой. Всех одновременно.

– Я ничего такого не почувствовал, – грубо отвечает Врон, нарушая наступившую напряженную тишину.

– А ты бы и не смог, – поясняю я. – Чтобы это ни было, оно явно с небес.

– С небес?

– Из варпа, – повторяю я, найдя более привычный термин на готике.

Торхос Сакал выходит из раздумий.

– Варп. Значит, дело рук демонов?

Я качаю головой.

– Я сражался с якша. С демонами. Это не они. Это больше имеет отношение к небесам, чем к якша.

– Тогда почему никто из нас не чувствует это «эхо», о котором ты говоришь? – спрашивает Кордред.

Я возвращаюсь мысленно в Анвам-сити, к эфирному привкусу ужаса смертных, извратившему сам воздух.

– Вы – Адептус Астартес, – говорю я, не находя лучшего пояснения. – Мы не чувствуем страха, не так, как чувствуют его люди, и как чувствуют друкари.

– Кажется, твой анализ, Тецугэй, подразумевает, что это «эхо» было побочным эффектом оружия, – вставляет замечание Аркамед. – Я прав?

Я задумываюсь, подыскивая более подходящий термин, но не нахожу его, или, по крайней мере, такой чтобы подходил с достаточной достоверностью.

– Да. Думаю, прав.

– И ты знаешь о подобном оружии в арсенале друкари? – спрашивает Саламандр.

«Если бы я знал».

– Нет.

Врон хлопает по колену и издает жуткий фенрисийский звук.

– Что ж, тогда все должно пройти довольно просто, – смеется он. – Беймунд, когда я могу вернуться к убийству этих проклятых тварей?

Черный Храмовник кивает Гравону.

– Капитан корабля?

Старый капитан поднимается и прочищает горло, скрестив руки за спиной.

– Юван Секундус в трех днях пути, если сохранится текущее варп-течение. Я дал приказ госпоже Олеме отправить астропатические сообщения в командный центр Секундуса.

Беймунд хмурится при виде гололитической проекции системы Юван. Я могу сказать, что его генетически улучшенный разум рассчитывает дистанции и затраты времени, потому что делаю то же самое.

– Входящие сообщения?

– Пока нет, милорд, – отвечает Гравон с невозмутимостью того, кто привык сообщать плохие новости. – Но я прикажу госпоже Олеме проинформировать вас сразу же по получении.

Ультрадесантник увеличивает район вокруг Ювана Секундус. С треском появляются потоки данных о его укреплениях и защитных системах.

– Флот Ювана Секундус вдвое больше флота Терция. Если друкари атакуют его, то флотские силы должны сдержать их до нашего прибытия.

– У нас есть хоть что-то для определения силы вражеского флота? – спрашивает Беймунд.

Старый капитан кивает.

– С дополнением данных лорда Аркамеда я смог скомпилировать отчет авгурных журналов флота. Я могу, по крайней мере, воссоздать то, что они увидели на своих сканерах перед своей смертью.

– И что же? – почти срывается Беймунд.

Гравон вздыхает.

– Ничего полезного, милорд. Только журнал авгура ближнего действия «Холваста» показывает одно большое «белое пятно», приближающееся с востока. Каким-то образом оно избежало обнаружения, пока не подошло почти вплотную.

– И что это значит?

– Какой-то неизвестный способ подавляющей технологии ксеносов, создающей ложный отраженный сигнал, достаточно большой, чтобы скрыть флот значительного размера, – кисло докладывает он. Могу сказать, что его сердят такие незначительные подробности о нашей добыче. – В этой тени может быть любое число кораблей.

– Однако, флот Секундуса многочисленнее, состоит из кораблей большего тоннажа, а его орбитальные укрепления – мощнее, – возражает Аркамед. – Плюс «Праведное презрение» и наш эскорт, и мы получаем грозные силы.

– Их недостаточно, – говорю я.

Гравон заметно ощетинивается, шевеля белыми усами.

– Вы сомневаетесь в стойкости Имперского флота, милорд? – невозмутимо интересуется он. За исключением зартов, которые прислуживают нам в Цюань Чжоу, я привык, что смертные съеживаются передо мной. Но не этот.

Мне он нравится.

Я киваю в сторону гололита.

– Позволите?

– Конечно, – кивает Гравон. – Хочу сообщить вам, что я завершил полный авгурный поиск и лично проследил за диагностикой.

– Пожалуйста, выведите на экран полные данные по кораблям флота Ювана Терция.

Соединенный с гололитом сервитор лексиканума щелкает и жужжит. Зернистое изображение Ювана Секундуса пропадает, его сменяет подробный план «Щита Холваста», «Неумолимой перчатки» и «Короны». Я быстро просматриваю данные, подтверждая свои подозрения с момента, как мы прибыли в систему Юван и узнали о ее судьбе.

Торхос Сакал первым видит то же, что и я.

– «Холваст» так и не выпустил свои истребители.

– Верно.

– А торпедные аппараты «Перчатки» и «Короны» по-прежнему полны, – добавляет Рай’гор.

– Да.

– Ни один из кораблей даже не выпустил спасательные капсулы.

Я мрачно киваю.

– Друкари бьют быстро, как нож в сердце. Этот флот был броней Ювана Терция. Которую даже не надели.

Сержант странно смотрит на меня.

– На что ты намекаешь, провидец бури?

– Возможно, количество кораблей, защищающих Юван Секундус, не имеет значения, – говорю я, желая ошибиться. – И поэтому мы должны добраться туда быстро.

V

Я прожил большую часть своей жизни, так или иначе, в коробках.

Мой бусад в Цюань Чжоу был из голого камня. На полу лежали шкуры гарута для сна, а на стенах висели эзотерические талисманы, фрагменты брони или оружия, почитаемые племенами Алтака. Пахло деревом ганок и факельной смолой, а холодные ветра Кум Карты по-прежнему могли коснуться моего лица, когда я спал, обессиленный после изнурительных тренировок. Я едва мог вспомнить жизнь до того, как меня забрали в орду, но знаю, что всегда спал под открытым небом. Бусад, пусть и не идеально, был близок к этому.

Но я провел на Чогорисе немного времени, так как аппетиты кампаний Великого Хана были неутолимы, даже до разорения Чогориса и последующих неистовых завоеваний. Задын арга назначили меня в братство Огненного кулака под командование мудрого воина-ученого Барутай-хана. Меня выбрали на место Янши, искусного провидца, павшего в битве. Я узнал, по странному повороту ульзи, что Барутай, так же как и я, ощущает себя вечно в тени своего предшественника.

Наши корабли устремились во внешнюю тьму, забираясь все дальше и дальше в ходе сражений с ордами Хаоса подле Гиллимана и его рожденных в пробирках воинов. Годы превратились в десятилетия, а десятилетия – в века, и мой бусад на борту «Ветрогона» щеголял коллекцией добытых мной сокровенных тотемов и древних книг. Кувшин с чиньюа стоял рядом с кубками на столе из полированной кости. Фимиам из дерева ганок курился каждый раз, как я находился внутри, и я мог закрыть глаза и представить Чогорис.

Однако мои покои на борту «Праведного презрения» ощущались абсолютно чужими.

Мрачная комната – безвкусная тюрьма из клепаной стали, пахнущая только старым металлом и вяжущими материалами. Унылые ниши в стиле, называемом, как я слышал, «готика», инкрустируют стены рядами человеческих черепов, злобно глядящих на меня, как будто я совершил какое-то прегрешение против Джазага. Даже кровать напоминает патологоанатомический стол.

Стук в дверь прерывает мои пессимистические размышления.

– Войди, – говорю я, уже зная, кто это даже без использования Чар.

– Приветствую, брат Тецугэй, – кивает Аркамед и, сложив серворуки вокруг себя, входит в комнату.

– И я тебя, брат Аркамед.

Я указываю на железный стул рядом со своей все еще неиспользованной кроватью.

Он любезно усаживается, и мы погружаемся в молчание. Оно не неловкое. Если бы не затхлые запахи мой комнаты, я бы мог закрыть глаза и представить, что сижу с братом из орду. Ощущения приятные. Я не осознавал, как сильно скучал по этому.

– Лорак Пентокс служил Императору сто семьдесят шесть лет по терранскому стандарту, – говорит Ультрадесантник, нарушая приятную тишину. – Ты знал об этом?

– Нет, – отвечаю я прямо.

– Значительную часть своей службы он провел в Ордо Ксенос. Я сражался с ним в ходе разорения Келакса и против восстания генокрадов в системе Ульст. Он служил под командованием сержанта Беймунда шесть раз в течение трех вахт с Караулом Смерти.

– Вижу, он был могучим воином, – наконец, отвечаю я, не зная, что еще сказать. – Хотел бы, чтобы у меня нашлись слова для него.

Аркамед кладет руку на мой наплечник.

– Но ты не знал его. Вот почему ты не знаешь, что сказать, Тецугэй.

Мне понадобилась секунда, чтобы понять: Ультрадесантник не обвиняет меня, он пытается приободрить.

Аркамед откидывается назад, насколько позволяет его сервоупряжь. Он пытается выглядеть расслабленным.

– Я сражался вместе с Черными Храмовниками до моей вахты и служил дважды под командованием Беймунда после ее начала. Они – несравненные воины, а их преданность Императору – абсолютна, но они не склоны к товариществу. Не думаю, что Беймунд дружит с кем-то, но полагаю Пентокс был близок к этому.

Я могу только опустить голову.

– Тогда мне еще больше жаль, что он погиб в мое присутствие.

– Дай ему время, Белый Шрам, – подбадривает меня Аркамед. – Сержант скорбит по-своему.

Я не могу сдержать тихий смех. Он звучит неприятно, как одна из мрачных насмешек Кордреда. Когда я стал таким черствым?

– Я – задын арга. Нам не стать друзья, сколько бы времени ни прошло.

– Я не говорил, что ты понравишься ему, – поправляет Аркамед с тончайшим намеком на улыбку, растянувшую его рот. – Но со временем он станет уважать тебя и твои дары.

Я хлопаю Ультрадесантника по наплечнику. Жаль у меня нет чиньюа, чтобы угостить его. Я гадаю, удастся ли мне снова попробовать его.

– Я восхищаюсь твоей надеждой, брат.

– Мой генетический отец, что был для нас мертв тысячелетия, снова среди нас, – говорит Ультрадесантник с устремленным вдаль взглядом. – Как я могу не иметь надежды, даже во тьме этих черных дней?

– Я рад за тебя, и за твой Орден. Искренне.

– Я молюсь, чтобы однажды ты познал ту же надежду, Белый Шрам, – отвечает он.

Я улыбаюсь. Это не улыбка радости или оптимизма, но плохая копия того выражения, которое, надеюсь, я все еще помню, как изобразить.

Я опускаю глаза. Чувствую руку на своем плече. Аркамед твердо смотрит мне в глаза.

– Тецугэй. Это может произойти.

И в этот раз я чувствую, как намек на улыбку касается моих губ. Это приятное ощущение, как первая скачка по равнине Чжоу после долгого периода заточения в звездолете.

– Спасибо, мой брат, – любезно киваю я. – Что бы ни случилось на этой охоте, ты всегда будешь другом Тецугэя с Чогориса.

Но вместо ответной улыбки я вижу, как лицо Ультрадесантника озабоченно хмурится.

– В чем дело? – спрашиваю я.

– Брат, – тревожно обращается он, – у тебя кровь из носа идет.

А затем звучат сигналы тревоги.

VI

– Истребительной команде Беймунд… прибыть на мостик! … повторяю… истребительной команде Беймунд, прибыть на мостик!

Мы с Аркамедом мчимся по залам и коридорам «Праведного презрения». В ушах завывают ревуны. Под ногами дрожит палуба. Аварийные огни, вызывающие армсменов и матросов на боевые посты, окрашивают коридоры в красный цвет свежей крови.

Но члены экипажа не отвечают. Пока мы бежим к мостику, то нигде никого не видим.

Мучительный вой Врона заглушает вокс помехами.

– Кровь Всеотца… кто-то еще это чувствует?

– Да, – кто-то хрипит. Возможно, Кордред. – Что… во имя Императора… это такое?

Я слышу слова Дортоса сквозь стиснутые зубы.

– Запустить… анализ.

В ушах гремит кровь, посылая кинжалы пульсирующей боли в глаза. Ощущение битого стекла, разрывающего вены, сбивает дыхание. Автомедик доспеха вопит сигналы тревоги на хорчине, сообщая о смертельных ранах повсюду и одновременно. Когда я зажмуриваюсь от боли, то вижу каждого боевого брата, погибшего у меня на глазах, всех одновременно. На задней стенке глотки накапливается едкая желчь.

– Это… ты чувствовал… то «эхо»? – хрипит Аркамед рядом со мной, стиснув зубы от муки.

– Да. Это хуже.

Наконец, я уступаю и активирую автомедика. Через встроенные в мою плоть порт-системы в мышцы вводятся макронаркотики. Боль стихает до ноющей фоновой ломоты, будто я провел десять часов в дуэльных клетках. Но медикаменты никак не действуют на образы, которые преследует меня всякий раз, как я моргаю.

Мы с Аркамедом первыми оказываемся на мостике, обнаружив адамантиевые противовзрывные двери распахнутыми. Еще до того, как переступить порог, я знаю, что найду.

Мостик охвачен всеобщим хаосом. Все до единого члены экипажа корчатся в муках на палубе, безумно скребя ногтями, их рты искажены в воплях животной боли, которые прерывается только, чтобы сделать следующий вдох. Сквозь крики я слышу звук лопающихся сухожилий и трескающихся костей, пока тела бьются и деформируются в попытке бегства. Помещение пропитано вонью свежей крови, опорожненных кишечников и липкого пота. Только сервиторы остаются незатронутыми, исполнительно сидя за своими пультами в ожидании входящих данных, которые никогда не поступят.

Я – Адептус Астартес. Моя смертная плоть сотворена геносеменем Джагатай-хана, Боевого Ястреба, сына Императора. В моей крови обитает частичка Повелителя Человечества, навсегда отделив меня от человеческого рода. И вопреки своей неуязвимости, своей трансчеловеческой стойкости я едва держусь на ногах.

Я не могу представить, что выносят эти несчастные люди.

Я осторожно продвигаюсь через мостик, осматривая вопящие тела и не имея возможности помочь им. Подхожу к командному трону капитана Гравона. Старик наклонился вперед, хватая ртом воздух, тело бьется в конвульсиях. Я поднимаю его.

Его лицо представляет окровавленное месиво, глаза вырваны из глазниц.

– Капитан! – кричу я ему в лицо, пытаясь вырвать человека из его ужаса. – Капитан Гравон!

С его окровавленных губ срывается только поток отчаянной жалкой тарабарщины, пока он яростно раздирает собственное лицо до самой кости.

Сержант Беймунд врывается на мостик, за ним остальная истребительная команда.

– Аркамед! Что, во имя Императора, происходит?

– Я не знаю! – кричит тот сквозь шквал криков и ревунов. – Тецугэй знает!

Черный Храмовник впивается в меня свирепым взглядом.

– Это то же, что произошло на Юване Терцие! – кричу я сквозь какофонию.

– Кто-нибудь отключите этот проклятый сигнал тревоги! – ревет Врон.

Аркамед поворачивается к инфотерминалу, осторожно оттаскивает вопящего матроса в сторону и подсоединяется к пульту при помощи мехадендритов. Его человеческий глаз застывает, когда он связывается с машинным духом «Презрения». Ревуны стихают, что только подчеркивает звуки человеческих страданий.

– Дортос, ты можешь сделать хоть что-то для них? – молит Рай’гор.

Однорукий Астральный Рыцарь качает головой.

– Природа атаки психическая, а макронаркотики в моем распоряжении предназначены для физиологии Адептус Астартес. Полагаю облегчение, что я могу им предоставить, убьет их почти мгновенно.

Саламандр сдерживает ругательства.

– Тецугэй, а ты можешь сделать что-то для них?

– Для этого нет времени, – приказывает Беймунд, прерывая его. – Нам нужно связаться с другими кораблями.

Рай’гор игнорирует его.

– Тецугэй, можешь?

– Я…

– Нет времени, Рай’гор! – отрезает сержант, ударив кулаком по командному трону достаточно сильно, чтобы оставить вмятину. – Если это тебя так беспокоит, можешь даровать им Покой Императора. Аркамед, отправь вызов по флотскому воксу. Мы разберемся со смертными позже.

Я вижу, как между Ультрадесантником и Черным Храмовником что-то промелькнуло, невысказанное, но горькое. Я подавляю импульс вырвать информацию из их разумов, в основном из-за того, что не хочу знать.

– Так точно, сержант. Вокс-канал открыт.

– Это сержант Беймунд, – громко объявляет Черный Храмовник сквозь крики. – «Праведное презрение» под атакой неизвестного психического оружия, возможно друкарского происхождения. Все смертные члены экипажа недееспособны. Каков ваш статус?

Вокс трещит помехами, пока ожидается ответ. Мы ждем. Крики немного уменьшаются, так как несколько матросов умирают от судорог, истекая кровью из разорванных легких.

Сержант повторяет вызов, но его голос выдает то, что мы уже знаем. Я осторожно тянусь своим разумом, но пелена страданий пропитывает небеса вокруг меня. Я словно ищу единственную свечу в комнате, затянутой дымом.

– Я не ощущаю астропатов флота, – печально признаю я. – Мы сами по себе, сержант.

Беймунд впитывает мое зловещее заявление со скоростью ветерана Адептус Астартес. За долю секунды он уже принимает решение.

– Тогда мы сразимся и убьем этих мерзких тварей. Аркамед, мне нужна ясная картина.

Технодесантник уже работает, удаленно координируя сервиторов мостика, чтобы повторно настроить мощные авгуры и ауспики-сканеры «Презрения».

– То же, что обнаружил флот Ювана Терция, – говорит он, когда на гололите восстанавливается изображение. Зернистый ответ ауспика показывает огромную пустую массу, каким-то образом непроницаемую для всего, кроме скромных сканеров ближнего действия «Презрения».

– Вооружение под нашим контролем? – спрашивает Кордред.

Торхос Сакал рычит.

– Это маскирующее поле размером с город-улей. Мы можем выпустить весь боезапас без гарантии попадания хоть во что-нибудь.

Я чувствую за тупой болью, стучащей в висках, ледяное покалывание. Где-то внутри едкой темноты я ощущаю… нечто. Темнее тени. Чернее ночи.

– Аркамед, – медленно произношу я. – Выведи пикт-данные правого борта.

С возвышающегося над мостиком экрана исчезают боевые схемы и отключенные сигналы тревоги, сменившись звездным полем. Справа и слева в пустоте кружатся эскортные корабли «Бич ксеносов», «Правосудие Императора», «Разрушитель» и «Вестник войны». Они выведены из строя, если не считать тех простых задач, которые выполняют сервиторы.

– На что я смотрю, провидец бури? – спрашивает Беймунд.

Я не отвечаю сержанту. Мои глаза изучают звезды, охотясь, словно беркут, выискивающий добычу среди травы Алтака. А затем я вижу легкую рябь в море звезд, едва заметно искажающую их, как кусок стекла.

– Дать бортовой залп по квадранту двадцать-ноль-четыре.

– Отставить, – рявкает сержант. – Объяснись.

Я поворачиваюсь и твердо смотрю в суровое иссеченное лицо Черного Храмовника.

– Я прошу довериться мне.

Проходят долгие тягостные секунды. Я борюсь с желанием прозондировать разум сержанта, прочитать его мысли. На Чогорисе мы относимся к доверию, как к именам: сначала надо дать то, что просят.

– Действуй, – наконец, бросает Беймунд.

Ультрадесантник вводит входящие данные в пульт. Истребительная команда Беймунд примагничивает сапоги к палубе. Хриплый вой поднимается до гортанного грохота, который разносится по «Праведному презрению», когда макроорудия корабля дают опустошительный залп.

Я концентрируюсь на окулюсе, игнорируя все прочее, даже покалывающее ощущение сержанта, свирепо уставившегося мне в спину.

В черноте космоса расцветает огромный взрыв.

– Прямое попадание, – объявляет Аркамед.

Кордред смеется. На фоне гобелена из смертных, испускающих предсмертные вопли, он вдвойне раздражает.

– Какие шансы случайно попасть в корабль при стрельбе по площади такого размера? – спрашивает Дортос, как будто самого себя.

Врон рычит, но я слышу улыбку в его голосе.

– Похоже, малефикарум все-таки для чего-то годится.

Я отстранено осознаю их похвалу. Хотя я считаю себя выше подобных эмоций, но солгал бы, если сказал, что не ценю ее. Но я молчу и не ощущаю удовлетворения. Я не отрываю глаз от окулюса, молясь, чтобы ошибиться.

Только сержант Беймунд понимает мое колебание, прежде чем обнаруживается его источник.

Космос вокруг попадания пульсирует и сжимается, затем расслаивается, обнажая зловещий багровый металл. Маскирующее поле отступает, и отступает…

– Невозможно.

И отступает, и отступает, и отступает.

Я чувствую, как перехватывает дыхание в горле. Я могу вспомнить только два других случая, когда ощущал постыдно смертное чувство. Впервые, после битвы, когда заслужил внимание орду. Мне было тринадцать по терранскому стандарту. Я был залит кровью вражеских воинов, которая смешивалась с моей, вытекавшей из полудюжины ран. Я стоял перед огромным гигантом, облаченным в белый металл. Второе раз век спустя, когда стоял на бастионах Кум Карты, наблюдая, как сапфировые небеса Чогориса становятся багровыми от порчи Красных Корсаров.

И вот я чувствую его, глядя, как исчезает маскирующее поле дьявольских ксеносов, обнажая корабль друкари, который зачистил Юван Терций.

– Это не флот, – говорю я вслух. – Это один-единственный корабль.

– О, Всеотец, – выдыхает Врон.

Аркамед уже запускает диагностическое сканирование, как будто то, что мы видим своими глазами можно опровергнуть данными сенсориума.

– Этого не может быть.

Тем не менее, может, потому что это правда. Перед нами притаился в засаде боевой корабль друкари размером с город-улей.

Миг благоговейного страха рассыпался, когда сервитор открывает стрекочущие мандибулы и невозмутимо сообщает: «Захват».

По всему мостику снова заголосили ревуны.

– Аркамед, отключи их! – ревет Беймунд.

Сигналы тревоги визжат последнее предупреждение и замолкают. Крики умирающих членов экипажа стали тише. Кто-то умер от травм, терзающих их тела. Кто-то впал в бессознательное состояние, дергаясь и извиваясь на палубе. Некоторые разорвали свои голосовые связки и только хрипели окровавленными ртами, колотя руками и ногами, словно слепые животные.

Многие продолжали кричать. Саламандр опускается на колени рядом с ними, милосердно даруя им Покой Императора боевым ножом. Думаю, не будь я Астартес, рожденным видеть худшие ужасы галактики на протяжении ста шестидесяти семи лет, то звук был бы для меня невыносим.

– Приступить к маневрам уклонения! – приказывает Беймунд. – Право на борт и перенаправить пустотные щиты на левый борт!

– Так точно, сержант, приступаю.

«Праведное презрение» содрогается, когда его двигатели оживают, бросая корабль вперед. Все происходит медленно в сравнении с тем, к чему я привык, но это лучше, чем стоять на месте.

– Сержант, какие будут приказы? – спрашивает Торхос Сакал. Я чувствую исходящий от него едва сдерживаемый гнев, когда он нажимает руну активации цепного меча. Я пришел к пониманию, что все Адептус Астартес внутренне презирают беспомощность пустотного сражения, но одни выносят его с большим изяществом, чем другие.

– Мы должны предупредить Юван Секундус, – вмешивается Аркамед. – Это должно быть нашей главной цель, Беймунд.

«Праведное презрение» содрогается от попадания ракеты в борт. Из разбитых пультов сыпятся искры. Аркамед, соединенный непосредственно с машинным духом корабля, морщится от эмпатической боли.

– Сектор два пустотного щита левого борта на двенадцати процентах, – сообщает сервитор.

Кордред горько смеется и указывает на зал хора госпожи Олемы.

– Наши астропаты не собираются в ближайшее время отправлять сообщения. К тому времени как вокс-связь дальнего действия дотянется до кого-нибудь, Юван Секундус будет уже давно мертв.

– Мы можем совершить варп-прыжок вне досягаемости этого проклятого корабля друкари? – спрашивает Дортос и поворачивается ко мне. – Тецугэй, ты понимаешь это оружие лучше любого из нас. По-твоему, у него есть эффективная дальность действия.

– Доклад. «Бич ксеносов» получил критичное повреждение двигательной установки, – сообщает другой сервитор с влажным щелчком. Гололит гневно шипит, когда двигательная сигнатура эсминца типа «Кобра» исчезает, показывая только помехи. Ауспик идентифицирует рои небольших судов друкари, устремившихся от гигантского корабля к поврежденному «Бичу ксеносов».

Абордажные корабли.

– Не знаю, – признаюсь я с горечью. Я думаю о психическом отголоске, сохранившимся на Анваме, каким свежим он ощущался. – Может да, а может и нет.

– Неважно, мы не нырнем в варп без навигатора, – резко отвечает Беймунд.

– Выходит, мы не можем отправить сообщение, не можем отступить, а сражаться с кораблем такого размера нереально, – говорит Рай’гор. – Так что нам прикажешь делать, сержант?

– Мы дадим им бой, – говорю я, скорее себе.

Врон недоверчиво смотрит на меня.

– «Презрение» против корабля такого размера?

Мое лицо застывает в ответ на его легкомысленный анализ. Я чувствую внутреннюю борьбу, которую часто веду, когда нет подходящей стратегии, борьбу между генетически сотворенным воином Адептус Астартес и жаждущим битвы кочевником Алтака. Моя рука сжимается вокруг посоха, надавливая на психоактивное дерево.

– Саламандр прав. Мы не можем связаться с Юваном Секундус, и скорее всего нам не обогнать этот корабль, – говорю я, остро ощущая направленные на меня взгляды истребительной команды. – У нас не остается другого выбора, как сразиться с этим кораблем. Задержать его. Прямо здесь.

Космический Волк один миг странно смотрит на меня. Его наполовину обожженное лицо непроницаемо. Затем он пожимает плечами под стук талисманов и волчьих клыков.

– Если мы выживем, по крайней мере, я дам Хрельке напиться.

– Кодекс не поддерживает такую стратегию, – говорит Аркамед, подняв бровь и указывая на гигантское шипастое чудовище, заполнившее окулюс, словно колоссальный океанический хищник. – По очевидным причинам.

Кордред издает скрипучий звук. Я смотрю на него. Его лицо скривилось в безрадостную мину.

– Этот корабль больше «Виктуса». Больше чертовой «Фаланги», – рокочет Минотавр. – Чтобы уничтожить его, понадобится, по крайней мере, флот целого Ордена.

Сильный взрыв сотрясает «Презрение» до самой надстройки. Далекий рев убийственных залпов, бьющих по нашему кораблю, сопровождается стоном скручиваемого металла.

– «Вестник войны» накрыт! – кричит Аркамед за миг до того, как об этом объявят сервиторы со срочностью объявления о завтраке.

– Значит, возьмем его на абордаж, – парирую я слова Кордреда. – Используем «Презрение» в качестве абордажной торпеды.

– Точка зрения брата Врона все еще в силе, – кричит Аркамед сквозь грохот схлопывающихся пустотных щитов левого борта. – Даже если мы пробьем щиты и броню, их намного больше. Потенциально десятки тысяч к одному.

Астральный Рыцарь опускает голову. Он вытягивает странный кристаллический меч из ножен и рассматривает его. Я не зондирую его мысли, но чувствую исходящую от воина огромную печаль.

– Мы побеждали и при худших раскладах.

Беймунд еще раз впечатывает кулак в трон капитана.

– Проклятье! Мы – Ангелы Смерти, воины Ордо Ксенос! Мы – погибель ксеносов и приговор врагам Императора! – ревет он. – Эти бездушные мерзости осмелились осквернить Его царство своим богохульным присутствием, и за это Он требует ничего иного, как их полного истребления!

– Сержант?

Наступает долгий миг тишины, прерываемый настойчивыми ударами абордажных кораблей друкари, врезающихся в «Презрение». Сервиторы докладывают о выводе из строя «Разрушителя». Животные стоны тех бедных душ, которые еще не впали в ступор, продолжаются. Я отрываю взгляд от окулюса. Беймунд сурово смотрит на меня. В его глазах тлеет гнев, но в них есть что-то еще.

Через миг я догадываюсь: он задает мне вопрос.

– Друкари предпочитают скорость, – говорю я. – Их голополя слабее противостоят энергетическому оружию, но вот броня… Они зовут ее призрачной костью, и она раскалывается под огнем твердотельных боеприпасов.

Черный Храмовник ничего не говорит, но коротко кивает.

– Направить «Презрение» на курс столкновения, – приказывает Беймунд, сжимая прикованный цепью к руке болт-пистолет. – Перенаправить все пустотные щиты на носовые квадранты, и приготовить лэнс-установки для стрельбы прямо по носу.

– Направить резервы плазменного ядра в двигатели, – быстро добавляю я. «Праведное презрение» – не корабль орду, но если уговорить его, то он в свои последние мгновения сможет лететь как один из наших.

Беймунд настороженно смотрит на Аркамеда. Я слышу, как меняется тембр двигательной сигнатуры, когда нас бросает вперед, на хриплый рокот. Вокруг разрастается пронзительный вой от перегрузки надстройки корабля из-за вращения.

– Двигатель на полной мощности, щиты перенаправлены, курс введен в автопилот. Лэнс-установки и макроорудия наведены и привязаны к данным для ведения огня, – докладывает технодесантник, отключившись от пульта управления. – Теперь наши жизни в руках Императора.

Кордред опускается на колени, расположившись между двумя пультами.

– Не так я представлял смерть, – ворчит он.

– Я вообще никогда не представлял свою смерть, – говорит Врон, также забираясь в укрытие. – Не думал, что в этой Всеотцом забытой галактике есть кто-то достаточно сильный, чтобы убить меня.

Мы одновременно осеняем себя знаком аквилы, надеваем шлемы и склоняем головы. Я позволяю себе сделать вдох смирения, готовясь к столкновению: я сделал все, что в моих силах и вручаю свою волю Императору.

Беймунд, в свою очередь, выглядит странно в умиротворенном состоянии.

– Священный Император, восседающий на Терре, взгляни на слуг Своих, – протяжно произносит он. – Наполни наши сердца священной яростью Твоей, чтобы атаки врагов растаяли пред нашим гневом. Наполни наши руки силой Твоей, чтобы мы смели этих презренных врагов с глаз Твоих долой. Наполни наши души непреклонной бдительностью Твоей, чтобы сила, что атакует нас, не отвратила нас от праведной цели Твоей.

Черный Храмовник замолкает. Я слышу, как он шепчет себе под нос личную молитву, и чтобы узнать ее, мне придется прозондировать его разум.

Но когда он молится, я ощущаю тепло, закипающее в моей груди, которое становится жарче с биением моих сердец. Оно растекается до кончиков пальцев, вверх по шее до мышц челюсти, растягивая уголки рта. Я словно всадник Алтака с тальваром в руке, скачущий по бессмертной твердыне Кум Карты, и, тем не менее, впервые с момента, когда я увидел мой родной мир в огне, я чувствую, как лицо расплывается в чогорийской усмешке. Я знаю, что я мчусь навстречу смерти, но, клянусь Алтаком, приятно сражаться, как подобает Белому Шраму.

– Аве Император! – кричит Беймунд.

Прежде чем с моих губ срывается боевой клич фрегат «Праведное презрение» врезается чудовище друкари. Мир исчезает в огне, шуме и боли.

VII

Дзинь-дзинь. Дзинь.

Мои глаза открываются, и я застываю. Дыхание замирает в легких. Руки в перчатках расслабляются. Инстинктивное мышечное подергивание при пробуждении тут же подавляется, как погашенное пламя.

Я лежу, не шевелясь, пока омерзительное ксеносущество, чье лицо скрыто за железным шлемом, тычет в глазные линзы моего шлема зазубренным штыком.

Дзинь-дзинь. Дзинь.

Мерзкое существо переводит внимание от моего распростертого тела и что-то произносит на своем странном свистящем языке. Я сохраняю идеальную неподвижность, когда сбоку приближаются еще три сутулые фигуры. Губы кривятся в безмолвном отвращении, когда я вижу их сшитую зараженную кожу, их абсолютно неправильные пропорции и жутко искривленные позвоночники.

Друкари.

Я лежу, выжидая, пока они разговаривают, напыщенно жестикулируя. Я лежу, выжидая, пока они отведут взгляды от меня – жалкого трупа. Я лежу, выжидая, пока стволы их смертоносных винтовок чуть отдвинутся от моего лица.

А затем я атакую.

Я вскакиваю быстрее, чем может моргнуть человеческий глаз, быстрее, чем могут отреагировать даже эти проворные ксеносы. Я пробиваю кулаком грудь первого, сминая его тело с влажным хрустом. Прежде чем второй успевает поднять винтовку, я бросаюсь вперед и отрываю ему голову. Третий открывает огонь. Я чувствую боль, но я получил достаточно ранений, что бы знать – эта рана не смертельна. Ксенос визжит и корчится в моих объятиях. Я поднимаю его над головой и выпускаю мощь своего разума, изливаю ярость Алтака в его тело, пока оно не взрывается кровавыми кусками внутренностей.

Четвертый друкари направляет смертоносную винтовку мне в голову, когда я стряхиваю останки его родича со своих рук. Даже будь у меня мой посох, не думаю, что я бы успел.

Из-за спины друкари опускается топор, разрубая его от воротника до бедра в потоке темной ксенокрови. Врон с рыком опрокидывает дергающийся труп на пол и давит ногой голову в шлеме.

Космический Волк оскаливается. Звериное лицо измазано трансчеловеческой кровью.

– Про чогорийцев говорят правду – вы быстрее, чем выглядите.

Я думаю, как ответить, но боль не дает мне открыть рот. Автомедик моего доспеха уже оценивает рану и направляет диагностику на визор. Очевидно, энергетический луч испарил левую почку и часть кишечника. В кровь закачивается новая порция макронаркотиков, как только клетки Ларрамана останавливают кровотечение. Герметизирующий гель запускается в отверстие и затвердевает, заполняя его.

Не самая худшая из ран, которые я получал и переживал.

Смерть предотвращена, и я, наконец, по-настоящему открываю глаза и оглядываюсь. Я забирался в темнейшие уголки галактики и охотился на монстров, созданных из самых старых кошмаров людей. Глядя на окружающую обстановку, я понимаю, что она не уступает ничему из того, что я видел.

Мостик «Презрения» представляет собой смятые зазубренные развалины, объятые пламенем. Повсюду разбросаны трупы обреченных смертных, стекая со стен и потолка вязкой массой. Воздух насыщен обжигающей вонью горящих тел и масла, обожженного металла. Зловещая повсеместная аура мертвых сливается с разрушением, более мучительная, чем любая рана, более душераздирающая, чем любая трагедия.

Вдруг вокс начинает трещать помехами.

– Истребительная команда… доложить.

Аркамед. Хвала Императору.

Я достаю свой посох из искореженных обломков.

– Тецугэй здесь.

– Да, я жив, несмотря на все усилия малефикарума, – рык Врона в воксе присоединяется ко мне. – Где ты?

Среди обломков шевелится огромная железная плита, ее оттаскивают в сторону две массивные серворуки. Из бионики Ультрадесантника сыпятся искры, но он выглядит целым.

– Рад видеть, братья, – хрипит Аркамед.

– Дортос докладывает, – отзывается Астральный Рыцарь. Его вокс-сигнал искажен. – Я с Торхос Сакалом. Он ранен.

– Я в порядке, – ворчит по воксу Расчленитель измученным голосом.

– У тебя в животе торчит кусок металла, упертый ты ублюдок, – рокочет Дортос. – Я вижу тебя, Врон. Со мной Кордред и Рай’гор.

Мы пробираемся к рухнувшей части палубы. Трупы нескольких друкари в масках лежат у ног истребительной команды с различной степенью расчленения и ожогов. Мы помогаем Минотавру и Саламандру выбраться из руин, Врон и Рай’гор пожимают руки в воинском приветствии. Кордред внимательно смотрит на меня и кивает в знак благодарности.

– Где Беймунд? – спрашивает Аркамед.

– Он не с вами? – отвечает вопросом Дортос.

Мы оглядываем горящие, забрызганные кровью развалины. У меня знакомое, но необычно человеческое дурное предчувствие.

– Сержант, ответь, – вызывает по вокс-сети Аркамед.

В воксе отвечает тишина.

– Беймунд, ответь!

– Он… ? – допытывается Саламандр.

Дортос стучит по перчатке апотекария.

– Жизненные показатели слабые, но он жив.

Технодесантник усиливает вокс-сигнал. Канал наполняется сильными помехами.

– Беймунд, от…

– Меня… придавило.

– Сержант, где ты? – кричит Аркамед.

Черный Храмовник заходится влажным кашлем.

– Меня придавило… чем-то, – медленно шепчет он. – Я не могу… не могу пошевелиться.

– Аркамед, – быстро говорит Дортос, – ты видишь его на ауспике?

– Нет, – отвечает Ультрадесантник. – Его броня тяжело повреждена.

– То есть?

Он качает головой.

– Сигнал слишком слабый для обнаружения.

Я закрываю глаза. Железные щиты вокруг моего разума чуть-чуть опускаются. Отрава этого адского места изливается, словно тошнотворный дым, но я ступал по Пути Небес и могу пронзить мрак. Я замечаю тлеющие угли горечи и гнева. Разум как будто отшатывается от моего взгляда.

– Убирайся… из моей головы… – раздается в воксе слабый треск.

– Он там, – сообщаю я, указывая на другую сторону разрушенного мостика.

Мы строимся оборонительным кольцом и быстро пробираемся через завалы, внимательно наблюдая за друкари.

– Беймунд, мы идем, но у нас нет визуального контакта, – сообщает по воксу Аркамед. – Скажи что-нибудь.

– Не могу…

– Его легкие пробиты, – подтверждает Дортос. – Быстро теряет кровь.

– Он где-то там внизу, – говорю я, указывая на громадную массу обрушившегося металла.

– Ну, так не стой просто так, чтоб тебя! – вопит Врон, стремительно разбрасывая горящие обломки. Мы разделяемся и быстро начинаем разбирать завал.

– Его жизненные показатели падают, – сообщает Дортос. Голос ровный, размеренный. Сдержанный.

– Мы идем, брат! – кричит Аркамед, отшвырнув огромный кусок металла серворуками. Я поднимаю фрагмент согнутого железа. Там, в крови и пыли, лежит сержант Беймунд.

– Здесь! – кричу я. – Дортос, он здесь!

Беймунд задыхается.

– Не могу дышать. Снимите… шлем…

Я осторожно снимаю смятый шлем и откладываю в сторону. Лицо Черного Храмовника забрызгано кровью, вытекающей изо рта, носа и ушей. Хотя зубы стиснуты в непокорном гневе, я вижу агонию в голубых глазах.

– Провидец бури… – хрипит он.

Подходят остальные члены истребительной команды. Даже не глядя на их лица, я знаю, что выражения на них такие же, как у меня.

Тело сержанта полностью раздавлено ниже пояса. Одна рука почти вырвана из сустава, из-под смятого наплечника сочится кровь. Из треснутого нагрудника торчит скрученный металлический брус.

– Дортос… – выдыхает Беймунд. – Мо… можешь…

Суровое лицо апотекария благодаря генетическим изменениям выглядит еще суровее, как и у всех нас, и все же я вижу тень печали в его глазах. Я никогда не завидовал роли эмчи, заниматься мертвыми и умирающими из своего братства – это жестокая судьба.

– Береги силы, брат, – твердо распоряжается Дортос, после чего поворачивается к нам. – Если мы сможем вытащить его и отнести в апотекарион, и тот все еще функционален, я мо…

Беймунд слабо машет оставшейся рукой, все еще прикованной к болт-пистолету, и выкашливает кровь.

– Нет… Нет… времени.

– Но я мог бы…

– Нет, – говорит сержант настолько твердо, насколько может умирающий Адептус Астартес. Я знал Беймунда недолго, но уже достаточно хорошо, чтобы понять, когда спор с ним закончен.

Я смотрю на Дортоса, затем на каждого воина команды, желая, чтобы кто-то оспорил невысказанную мысль в словах умирающего Черного Храмовника. Даже у Аркамеда нет надежды. Я не знаю, почему ожидал ее. Я видел достаточно умирающих братьев орду, чтобы распознать смертельную рану.

Астральный Рыцарь опускается на колени рядом с Беймундом. Остальные присоединяются к нему, приложив руки к наплечникам сержанта. Врон затягивает что-то на фенрисийском. Торхос читает молитву Императору. Рай’гор произносит нараспев слова из Прометеевого культа.

А я стою, не зная, как утешить этого благородного воина в его последние мгновения, потому что я не знаю его, не знаю его обычаев, его молитв, его привычек. Никогда в своей жизни я не чувствовал себя настолько бесполезным.

– Мне даровать Покой Императора? – наконец, спрашивает Дортос.

Взгляд сержанта, по-прежнему неустрашимый, ловит мои глаза.

– Я уповаю на тебя… провидец бури, – хрипит Беймунд. – И я умираю… ради этого.

– Мне жаль, – наконец, произношу я, не находя других слов. Если бы я мог занять его место, то сделал бы это.

– Не извиняйся… передо мной… – скрипит Беймунд. – Император… Император оценит тебя… Император оценит всех вас… по ксеносам, которых убьют ваши клинки…

Астартес кивают все вместе, получив последний приказ своего вожака. Апотекарий прикладывает нартециум к месту оставшегося сердца сержанта.

– Покойся с миром, чемпион Хэлекса, – говорит он.

Врон резко фыркает.

– В пекло покой. Заостри свой клинок подле Всеотца, старый безжалостный ты ублюдок. Скоро для нас наступит Время Волка.

Я вижу, как мимолетный призрак улыбки касается иссеченных губ сержанта.

Звук пилы.

Острие редуктора нартециума втягивается с влажным щелчком. Сержант Черных Храмовников закрывается глаза в последний раз.

– Мне нужна минута для извлечения его прогеноидов, – мрачно сообщает Дортос.

Вся истребительная команда смотрит на Аркамеда. Я не совсем понимаю неофициальную иерархию Караула Смерти, но я прожил века в братстве благородных воинов и понимаю молчаливое согласие, промелькнувшее между этими боевыми братьями.

Ультрадесантник кивает.

– Врон, Торхос Сакал, Рай’гор и Кордред – оборонительный периметр, пока Дортос работает.

– Ты тратишь впустую свое время, извлекая их, – усмехается Кордред. – Никто из нас не уйдет отсюда живым.

Астральный Рыцарь не отрывается от своей скверной работы.

– Будь это ты, то не возражал бы, Минотавр.

– Я бы сказал бросить меня, – огрызается Кордред. В его словам больше яда, чем я слышал от него. Я чувствую трещины в его черствой ауре, как аромат, который ощущаешь, но не вдыхаешь. Он хорошо скрывает свою печаль, но не достаточно, чтобы обмануть задын арга. Я гадаю, кем был для него Черный Храмовник. – К моменту окончания этой миссии, я, возможно, так и сделаю, – добавляет он и отходит.

Аркамед смотрит ему вслед, словно собираясь что-то сказать. Но не делает этого.

VIII

Мы выбираемся из разбитых останков «Праведного презрения», меняя один ад на другой, худший.

Пылающие развалины нашего корабля сменяются на омерзительное биомеханическое смешение шипастых зубчатых стен и лабораторных кошмаров. По темным туннелям тянутся булькающие трубы, словно чудовищная капиллярная система, переправляя невыразимые выделения в места, оглашающиеся криками. К каждой почерневшей поверхности безжизненно цепляется жирная пленка, смердящая гнилой кровью и озоном. Покрытые грязью решетки водоводов собирают мусор. Влажный холодный воздух пропитан вонью алхимических составов и телесных жидкостей.

Навязчивая вездесущая аура страданий, которая изводила нас ранее, пропитывает каждую частицу этого злого места. Каждый шаг отзывается кинжальной болью в ногах. С каждым вдохом ты словно проглатываешь острое лезвие. Вопреки всякой логике, наши силовые доспехи не дают никакой защиты.

Дортос спешно перенастраивает наши медицинские системы для нормирования макронаркотиков и систем жизнеобеспечения. У нас нет возможности определить, насколько хватит наших запасов, а на борту этого проклятого корабля чистая агония достаточно сильна, чтобы вывести из строя даже космодесантника. Рай’гор направляет нас постоянной молитвенной мантрой Императору, чтобы укрепить наши души. Это как одна капля воды, пролитая на объятого пламенем человека.

И все же мы держимся, шаг за шагом, миля за милей, продвигаясь все глубже и глубже в лабиринт друкари, потому что единственная альтернатива – это принять поражение.

Бывшая истребительная команда Беймунд, ставшая истребительной командой Аркамед, двигается быстро и бесшумно. Мы – грызуны, прячущиеся в траве Алтака под небом, полным беркутов. Мы проходим патрули и охотничьи команды, толпы лоскутных ужасов с оружием, выскакивающим из их кожи, и одного за другим усмиряем боевыми ножами и сокрушающими ударами. Мне, как воину, который гораздо свободнее чувствует себя в седле штурмового мотоцикла, мчась на врага со сверкающим посохом и грохочущим пистолем, подобный обман не по душе.

И все же я терплю эту уловку лучше некоторых.

– Что мы ищем? – шепчет Врон, возможно, в третий или четвертый раз после того, как мы покинули «Презрение».

Технодесантник передает нам обновленные диагностические данные: предварительный результат импровизированного авгурного картографирования, которое он запустил с момент проникновения на вражеский корабль.

– Несмотря на размеры этого корабля и ксеноконструкцию, он все же должен подчиняться основным законам кораблестроения. У него есть тяга, голощиты и оружейные системы, способные уничтожать капитальные корабли, включая ауру боли. Все это требует колоссального количества энергии, следовательно, он располагает ксеносным соответствием генераториума. Тактическая проницательность, продемонстрированная при атаке на Юван Терций и последующем уничтожении нашего флота, показывает наличие искусного руководства, то есть на корабле есть командир, и вероятно, мостик, – поясняет Аркамед уставшим голосом. – Кодекс предписывает нейтрализовать то, что мы встретим первым.

– Да, – задумчиво кивает Врон. Его обожженное лицо выражает мало эмоций. – Так что, именно, мы ищем?

Аркамед смотрит на меня в ожидании ответа.

– Мы узнаем, когда увидим это, – отвечаю я, не имея лучшего ответа.

Космический Волк ворчит что-то о своем морозном топоре, но не спорит, по крайней мере, пока его нетерпение снова не возьмет вверх. Я не возмущаюсь раздражению фенрисийца или любого из нас. Я тоже хочу знать, куда иду.

– Белый Шрам, ты сражался с этими ксеносами раньше, – обращается Рай’гор. – Ты когда-нибудь был на борту их кораблей?

– Да, – ворчу я между мучительными шагами. – Один раз. Во время абордажа.

– Этот соответствует тем типам кораблей, что ты видел прежде? – спрашивает Дортос.

Я вспоминаю ту битву, на миг возвращая ее к жизни. Я сражаюсь вместе с Барутаем и братьями Огненного кулака, окутанный молниями, в окружении ревущих штормовых ветров и воя цепных мечей. Проворные ксеносы пытаются остановить нас на каждом редуте и прижать огнем тяжелого оружия в каждом просторном помещении. Мы сметаем их бурей клинков, быстрее молнии, быстрее ветров Алтака. Некоторые из нас даже смеются, убивая. Приятно вспомнить, каково это – смеяться.

Но это место иное. Что-то в расположении его туннелей, наличии водоводов с быстрым течением под ногами… кажется неуловимо неправильным, что-то намного существеннее, чем мерзкая геометрия ксеносов и ненавистное техноколдовство. Похоже, он вообще не строился в качестве корабля.

– Нет, – отвечаю после долгого размышления. – Не соответствует.

Мы пришли к очередной развилке на пути, два одинаково омерзительных туннеля ведут в одинаково покинутые места.

Аркамед кладет руку на мой наплечник.

– Куда, брат?

Я делаю несколько болезненных вдохов сквозь сжатые зубы, зажмуриваюсь, и снова открываю свой разум ровно настолько, чтобы почуять добычу. Подобно слепцу, ищущему пламя только по излучаемому теплу, я веду нас, руководствуясь агонией, которая колет позади глаз. Это трудно, не только из-за изнуряющей боли. При такой близости к пресловутому огню почти невозможно отличить, где он горит сильнее всего. Но здесь я вижу ореол смертных страданий, какофонию, которая рождает эхо темнее самой тьмы.

Погружение в небеса длится не более нескольких секунд, прежде чем я захлопываю врата, но воздействие этого омерзительного места вызывает ощущение физической слабости, такое же чужеродное чувство, как и жизнь в коробке.

– Сюда, – выдыхаю я, указывая направо. – Мы близко.

– Насколько близко? – нетерпеливо спрашивает Врон. То ли от боли, то ли от жажды мести он более часа шумно сжимает обвитую кожей рукоять Хрельки.

– Бли… – говорю я. Пол раскачивается подо мной, когда разряд агонии вонзается в мой разум. Я наваливаюсь на посох, чтобы удержаться. Я чувствую нечто, червоточину злобы в эпицентре огня боли, обратившую на меня свой взгляд. Я ощущаю во рту едкую желчь.

Когда я открываю глаза, остальная команда пристально смотрит на меня. Те, чьи лица не скрыты шлемами, демонстрируют глубокую обеспокоенность.

Подходит Дортос.

– Все хорошо?

– Я в порядке, – шиплю я, сдерживая подступивший к горлу комок.

– Твой мозг проявляет тяжелые симптомы нейротравмы, – говорит апотекарий. Каждое его слово словно молотом бьет по моему черепу. – Псайкерская нейрофизиология – не моя специализация, но я бы настоятельно советовал не делать больше то, что ты только что сделал.

– Я в порядке, – повторяю я. Через несколько вдохов мое зрение восстанавливает фокусировку.

– Я могу перенастроить твоего автомедика…

– Я сказал, что в порядке! – реву я. Я слышу неестественное эхо своих слов, грохочущее по коридорам словно гром. Я делаю еще один глубокий вдох. Растущее в груди кислотное пламя чуть-чуть уменьшается до тупой боли. – Извини, брат. Я… мне пришлось. По-другому никак.

Лицо Астрального Рыцаря скрыто шлемом, но через секунду он кивает и проходит мимо. Остальная истребительная команда следует его примеру.

В ухе тихо щелкает вокс. К своему удивлению я слышу грубый голос Торхоса Сакала.

– Я – не псайкер, но в Ордене многие обладают даром нашего примарха. Я знаю, тебе больно, брат.

– Нет, – лгу я. – Беймунд был прав: мне многое нужно искупить.

Иссеченное лицо Торхоса Сакала расплывается в неуверенной улыбке.

– Наша жизнь на поле битвы – это бесконечный акт искупления.

– Я… благодарю тебя. Брат.

– Позволь нам помочь тебе, Белый Шрам, – отвечает Расчленитель. – Я считаю, ты наш лучший шанс принести божественную ярость Императора этим мерзостям.

– Впереди помещение, – раздается в воксе скрипучий голос Кордреда. Я слышу, что постоянный звук человеческих воплей становится чуть громче, и громче, и громче.

Я киваю, чувствуя, как желудок наливается свинцовой тяжестью.

– Мы на месте.

Истребительная команда Аркамед медленно пересекает порог, выйдя из тесного туннеля в зал, чьи огромные размеры невозможно описать.

– Император, защити нас, – шепчет Саламандр.

– На что… во имя Императора мы смотрим? – скрипит Кордред.

Я чувствую горячий гнев, мучительно требующий высвобождения.

– Думаю, мы нашли сердце корабля.

Помещение огромно. Невероятно огромно. Оно принижает своими размерами сводчатые пиршественные залы Кум Карты так же, как воин орду обычного человека. Оно тянется настолько далеко, что мои глаза не видят его конца, и поднимается настолько высоко, что верхние пределы теряются в алхимическом тумане.

А стены увешаны вопящими людьми.

Тысячи и тысячи и тысячи подвешены в страшных пыточных рамах, как та, в командном центре Анвама, набитые булькающими трубками, мучительными механизмами и дьявольскими аппаратами боли.

Нет. Не тысячи и тысячи. Миллионы. Миллионы и миллионы.

Мы нашли жителей Ювана Терция.

Кордред подходит к одной из рам. Несчастный бедняга внутри нее – мужчина примерно среднего возраста, но его тело – истощенные останки, как будто из него удалили все мышцы и жир, сохранив жизнь. Жуткие трубы, проходящие сквозь стены и решетки водоводов, также пронизывают плоть человека, извиваясь в его кишках, поднимаясь в легкие, в мозг, и разветвляясь в каждое отверстие. На его лице отпечаток животной паники, тот вид агонии, которая проистекает из мук повторяющейся, но не убивающей смертельной раны.

– Я сражался с рабами Темных Богов, я лично видел зверства, которые они творили с другом и врагом, – говорит Минотавр. – Но это…

Я чувствую, как во рту накапливается кислота при виде такой бессмысленной невоздержанности, такой массовой злобы.

– Друкари упиваются страданиями, как мы дышим воздухом. Я тоже сражался со слугами Хаоса. Они причиняют боль, чтобы умилостивить своих богов. Друкари причиняют боль, чтобы умилостивить себя.

Аркамед запускает с перчатки ауспик-сканирование.

– Это помещение огромно, но даже оно не может объяснить весь размер корабля, который мы видели с «Презрения».

– Нет, – мрачно говорю я. – Это одно из многих. Первое заполненное. Их больше, они питают… ядро. Я чувствую это.

– Ядро?

– Думаю, оружие, – отвечаю я, размышляя о темной яме, которую вижу при каждом погружении в варп. – Которое проецирует эти страдания наружу.

– Приветствую, мон-кей.

За долю секунды оружие истребительной команды наведено на источник голоса. После казалось бесконечной паузы из теней шаркающей походкой выходит маленькая фигура.

– Не стрелять! – шипит Аркамед. – Это выживший.

Смертный человек, мужчина, всего на несколько лет старше меня на момент принятия в орду. Он такой же изможденный, как и прочие, но механизмы в его теле выглядят иначе, не настолько бессистемно введенными. Его аура источает человеческую агонию, смешенную с каким-то злобным запахом. Совершенно чуждым и инстинктивно отталкивающим.

Человек подходит, и его глаза закатываются, а ротовые фиксаторы раскрываются с треском хрящей. Затем он неуклюже кланяется так, словно человеческие мышцы и кости размещены неестественным образом.

– Я сердечно приветствую вас, пусть и нежданно, на «Короне скорби», – объявляет человек напряженным запинающимся голосом.

Корона скорби. Даже слышать это отвратительное друкарское имя корабля, переведенное на готик, больно для моих ушей. Я сжимаю зубы при мысли о переводе на хорчин.

Аркамед делает шаг вперед. Его гравитонная пушка наведена на лицо смертного. Я вижу, как палец Торхоса Сакала дергается на руне активации цепного меча. Это не человек.

– А теперь ты назовешь свое имя, ксеноген, – твердо говорит Ультрадесантник. – Чтобы я знал, что написать на знамени победы, которое будет висеть в Макрагг-сити для празднования твоего поражения.

Человеческая марионетка издает жуткий задыхающийся звук. Мне понадобилась секунда, чтобы понять: это эквивалент веселья друкари, переданный человеческим ртом.

– Полагаю, это вполне справедливо, раз я знаю твое, Аркамед из Караула Смерти, – говорит марионетка, ее тело сгибается, словно пытается принять позу, которую человеческие кости никогда б не скопировали. – Хватит с меня вашего удивления. Я наблюдал за тобой и твоими солдатами глазами моих рабов с момента, как вы ступили на мой корабль. Меня зовут Зраковий, я – глава ковена Бесконечного Кошмара, подлинный господин Коморры.

– Считаешь себя могущественным, потому что охотишься на тех, кто не имеет возможности дать отпор, – заявляет Аркамед посреднику. – Но для тебя мы не станем легкой добычей.

– Нет, я не жду, что так будет, – насмехается Зраковий. – По крайней мере, в сравнении с душами, которых я уже собрал в этой системе. Но не беспокойся, мон-кей, я прожил столько жизней, что не могу сосчитать, и каждая была длиннее твоей. Ты и твое примитивное племя доставите мне не больше проблем, чем та добыча, что питает «Корону скорби».

Топливо.

Я бросаю взгляд на многие мили пыточных рам, каждая переполнена смертельной агонией людей, терзаемых ни с чем несравнимой болью. Я вспоминаю червоточину, сингулярность в черной дыре боли, свирепо отреагировавшую на мое вторжение.

Топливо.

Внезапно приходит понимание. Не знаю, как я этого раньше не понял, не увидел. Я закрываю глаза и открываю разум, сосредоточившись на стоявшем передо мной Ультрадесантнике.

+Дай ему говорить.+

Аркамед слышит мой голос в своей голове. Он колеблется всего секунду.

– «Корона скорби». Полагаю, ты считаешь, это имя наполнит страхом наши сердца?

– Я знаю, что так и есть, мон-кей. – Марионетка усмехается, кончики рта растягиваются слишком широко. – Я видел это воочию, когда собирал урожай в добывающей колонии. То, как эти существа скребли и хныкали, когда оказались в объятиях агонии, а их худшие кошмары ожили. И все же так мало воображения! Обучение вашего вида подлинному смыслу страданий станет опытом, который, я надеюсь, выйдет за рамки банальности.

– Ужасов, которые ты призвал из этого корабля, будет недостаточно, чтобы остановить нас, – твердо произносит Ультрадесантник. – Избранные Императора никогда не опустятся до такой малодушной измены. Никогда.

Марионетка вздернула голову с хрустом хрящей.

– О, пожалуйста, мон-кей, не оскорбляй меня. Ты думаешь, я не могу прочесть биологический стресс, который вы испытываете? Думаешь, я не осведомлен всецело о нейрофизиологии ваших мутантских подвидов? Я вижу агонию, вытравленную в этих грубо созданных венах вместе с учащенным биением двух сердец. Твои расширенные зрачки подсказывают, что сас-мембрана работает с перебоями из-за передозировки болеутоляющими, введенными доспехом.

Я чувствую, как из носа капает кровь.

+Дай. Ему. Говорить+

– А испытываемые сейчас вами муки, которых было достаточно, чтобы покорить целый мир без малейшего сопротивления, и превратить хваленую команду охотников на ксеносов в паразитов на величайшей драгоценности Коморры – это объединенная агония одной лишь планеты, – хвалится марионетка. – Хранилища «Короны скорби», созданные из самих костей Темного Города, могут вместить новые бесчисленные миллионы. Носовая волна моего шедевра погрузит целые системы в кошмарную боль за недели до моего прибытия.

+Аркамед…+

– Меня нельзя остановить, мон-кей. Кости «Короны скорби» были заложены в Коморре еще до того, как ваш вид даже отправился к звездам. Моя победа была гарантирована до вашего создания.

Кровь наполняет мой рот, больше, чем я могу проглотить.

+Всего несколько… минут…+

– Знай вот что, ксенос, – рычит Аркамед. В его голосе отражается праведная ярость Беймунда. – Сегодня ты дышишь в последний раз.

Человеческая марионетка раскидывает руки в странном жесте и снова издает ужасающий смех.

– Знаешь, что я считаю самым разочаровывающим в вашем виде? – смеется жуткое существо. – Полное отсутствие воображения по части угроз. А теперь позволь мне пообещать тебе, существо мон-кей. Из твоих костей сделают рукояти инструментов, которые я использую, чтобы причинять страдания миллионам представителей твоего жалкого вида. Из твоих мышц сделают подстилки под моим троном, на которые я буду ставить ноги, осматривая свои владения. Из твоей кожи сошьют одежду, в которую я буду облачать свое великолепное тело. Твои глаза я вставлю в доспех, позволив тебе наблюдать в интимной близости каждого мон-кея, которого я превращу в вопящий кусок плоти. И при этом я оставлю тебя в живых, препарированные останки твоего тела будут поддерживать механизмы вне понимания твоего примитивного вида, твою нервную систему подсоединят через непостижимую технологию, чтобы каждая часть твоего тела могла почувствовать каждую йоту твоего унижения до самой смерти вселенной. Как тебе такое?

И со скоростью разряда молнии насильственное присутствие покидает смертного. Его налитые кровью глаза возвращаются на место, а рот с болезненным щелчком закрывается.

Смертный хнычет, словно пробудившись от мучительного сна.

– О, Император… это… это все реально?

Я вижу, как рядом готовит громовой молот Кордред. Врон низко рычит, как зверь, почуявший опасность.

– Да, – настороженно отвечает Аркамед, не опуская гравитонную пушку. – Это реально.

Человек падает на колени. Он закрывает лицо трясущимися руками. Я слышу его приглушенные рыдания даже сквозь крики.

– Я молился, – всхлипывает он. – Я молился… Императору… и вот вы здесь!

– Да, мы здесь, – почти мягко отвечает Саламандр. Он опускает рычащий огнемет и медленно идет к смертному.

– Нам нужно уходить, – говорит скрипучим голосом Минотавр. – Мы слишком уязвимы.

– Я… То что они сделали с нами… я… я не могу…

– Рай’гор, наша позиция непригодна для обороны, – шепчет Аркамед, повторяя за Кордредом. – Нам нужно отступить, перегруппироваться и передислоцироваться. Сейчас же.

Саламандр разрывается на части.

– Мы просто отведем его в безопасное место, – говорит он. – Все хорошо, парень. Идем. С нами ты будешь в безопасности.

– Рай’гор… – обращаюсь я.

Смертный ползет к нам.

– Я п-просто… я просто… хочу домой…

– Рай’гор, нет!

Саламандр искоса смотрит на меня, не более чем на долю секунды. Время замедляется до жуткой неумолимой струйки, когда тело человека сильно раздувается, словно воздушный шар, и разлетается во взрыве крови и химикатов.

Рай’гор кричит в муках, падая на колени.

Дортос первым оказывается рядом. Я подбегаю мгновение спустя. Саламандр воет от боли, яростно размахивая руками. За секунду гиперкислоты мерзких ксеносов разъели ему лицо и грудь. За три секунды большая часть рук превращаются в зловонную жижу. Он беспомощно колотит истекающими обрубками по телу, пока химикаты, наконец, не пожирают жизненно важные органы.

– Засада!

Одновременно со всех сторон в громоподобной какофонии в нас летят энергетические разряды, бритвенно-острые осколки и стреляют булькающие орудия. Я в отчаянии бросаю щит силой ветров Алтака, и мы ныряем в укрытие. Враги наступают сразу отовсюду, прыгая из теней сверху, выскакивая из скрытых ниш, выползая даже из пола. Воющие уроды в железных шлемах несутся на нас с винтовками и клинками. Пускающие слюни псовые мерзости с голой кожей, подгоняемые животным голодом, бросаются прямо на наш огонь. Извивающиеся черви захлестнули мертвых шипящим ковром плоти.

– Наше укрытие не выдержит! – кричит Аркамед сквозь грохот. Он высовывается и выпускает из гравитонной пушки затяжной луч в орду. Дюжина друкари раздавлены в комки смятой брони, из которой вытекают внутренности, как будто их раздавил титан. – Мы должны отступить!

Врон разрубает Хрелькой горбатого лабораторного мутанта, залив нас едкой белой кровью.

– Куда?

Ультрадесантник снова стреляет. Очередная группа уродов сминается под собственным весом с влажным хрустом ломающихся костей.

– Назад в туннели! Нужно перегруппироваться!

– С каждой минутой этот корабль приближается к Ювану Секундус, – вопит Дортос. – С каждым поглощенным Зраковием миром «Корона скорби» становится сильнее!

– У нас нет выбора! Если мы останемся здесь, то умрем!

Кордред выглядывает из укрытия и смотрит туда, откуда мы пришли – в направлении обломков «Презрения». Разряд ослепительно-яркой тьмы пробивает дыру в его плече.

– Они отрезали нас! – орет он, из разбитой бионики сыпятся искры. – Мы окружены!

Торхос Сакал оттаскивает Кордреда в укрытие, когда хнычущая мерзость с зашитыми глазами цепляется за Минотавра. Расчленитель пробивает цепным мечом живот твари и разрезает его кишки, потом отбрасывает вопящее существо.

– Проклятье!

– Там! – кричу я, указывая на решетку водовода на другой стороне.

– Ты шутишь! – недоверчиво смеется Врон, отрывая от тела ублюдка дополнительные руки.

Сверху льется кровь, когда сервоупряжь Аркамеда хватает летящего друкари и разрывает пополам.

– Неизвестно, куда он ведет, Тецугэй! – добавляет он.

Я выпускаю потрескивающий зигзаг молнии, когда бурлящий ковер из клыков и когтей захлестывает наше укрытие. Шипящие существа лопаются под стаккато взрывающихся тел.

– У меня есть план, как покончить с этим – со всем этим! – Кричу я сквозь какофонию. – Но мне нужно время. Доверьтесь мне!

Аркамед пристально смотрит на меня мгновение, которое кажется бесконечным посреди битвы. Наконец, он кивает.

– Истребительная команда, по моему сигналу! – Он прицеливается и наводит гравитонный луч на решетку, пробивая проход во тьму.

Те, у кого осталось стрелковое оружие, вставляют новые магазины и готовятся. Я перегружаю силовую ячейку плазменного пистолета.

– Подавляющий огонь! – ревет Аркамед.

Аркамед, Торхос Сакал и Кордред устремляются в хаос и стреляют вслепую в стену атакующих ксеносов. Дортос, Врон и я бежим, растаптывая все на своем пути. По пятам следует огонь ксеносов. Что-то острое рассекает мне щеку. Я швыряю разряд молнии, не глядя, куда он попадет.

Мы бросаемся в укрытие рядом с выбитой решеткой водовода. Врон усмехается мне.

– После тебя, провидец бури, – хрипит он, махнув на грязное отверстие. Затем он высовывается и открывает огонь по приближающейся орде.

Я произношу быструю молитву Императору и просовываю бронированное тело сквозь дыру.

Я падаю.

IX

Я неистово пытаюсь зацепиться, падая вниз по желобу, но перчатки беспомощно скользят по покрытым слизью стенкам. Звук и хаос битвы над головой стихает.

Я выпадаю из шахты. Несколько страшных секунд я кувыркаюсь в свободном падении, прежде чем нырнуть в реку из химикатов, кислот и крови.

Рот наполняет едкая тошнотворная мерзость, жжет глаза. Я молочу руками и ногами, пока вес моего доспеха и алчное течение тянут меня вниз. Наконец, я касаюсь дна. Примагничиваю сапоги и шаг за изнурительным шагом с трудом бреду к берегу. Я не могу открыть глаза, даже на секунду, не в кислоте.

Вперед.

Мышцы горят.

Вперед.

Легкие ноют от нехватки кислорода. Я чувствую, что грунт под ногами поднимается.

Вперед.

Моя рука рассекает пенистую поверхность. К тому времени, как я добираюсь до металлического берега, краска на доспехе уже растворяется, оставляя пятна очищенного керамита. Я чувствую, как лицо жжет из-за отслаивающейся кожи, и я быстро вытираю кислоту и грязь.

Еще до того, как сделать вдох, я слышу, что характерные крики воинов истребительной команды резко прибавляют в громкости, прежде чем они тоже падают в алхимический канал.

С помощью Чар я быстро вытаскиваю их из болота.

– Вы ранены, братья? – спрашиваю я между болезненными хрипами, вытягивая их на берег.

– Мы все живы, если ты это имел в виду, – огрызается Кордред, глядя на скрученные останки бионической руки. – Проклятые ксеногены.

Врон сплевывает кислоту и смеется.

– По крайней мере, у Астрального Рыцаря теперь есть близнец, – говорит он, указывая на Дортоса.

Кордреду с Дортосом совсем не весело.

– Да, но я уже терял эту руку один раз, – ворчит Минотавр. – И надеялся, второго раза не будет.

Я резко оглядываюсь, замечая, что кого-то не хватает.

– Где Аркамед?

Истребительная команда осматривает берег, и к нам приходит мрачное осознание.

Я смотрю на Торхоса Сакала, Дортоса, остальных.

– Он был с вами?

– Он был сразу за нами! – восклицает Кордред.

– Аркамед! – кричит в темноту Врон. – Ты слышишь нас?

– Дортос, ты можешь получить его биометрические показатели? – спрашивает Торхос Сакал.

Апотекарий стучит перчаткой по помятому шлему.

– У меня нет связи с его доспехом.

– То есть?

Дортос снимает побитый шлем и швыряет его в кислотный канал.

– Либо слишком сильные помехи, либо мои инструменты повреждены, либо…

Я на краткий миг опускаю стены своего разума, страдая от бури отравленных бритвенно-острых лезвий, терзающих мой разум, пока ищу искру души Аркамеда. Боль и скорбь наполняют варп, словно удушающее облако.

Со сдавленным криком я восстанавливаю свою защиту. Вытираю полоску крови из носа, осознавая утрату.

– Думаю… он умер, – наконец, признаю я.

Астральный Рыцарь нарушает наступившую тишину, занявшись ранами команды, насколько он мог с одной рукой и ограниченными ресурсами.

– Тецугэй, ты говорил, что у тебя есть план.

– Говорил, – отвечаю я с уверенностью, которую не ощущаю в полной мере.

Дортос смотрит на меня прищуренным взглядом.

Я киваю ему.

– Мы убьем Зраковия.

– Наконец-то у Белого Шрама есть план, с которым я согласен, – говорит Врон.

Я пытаюсь быстро проанализировать весь опыт сражений с друкари, подозрения, возникшие в момент прибытия на Юван Терций, ужасную психическую ауру «Короны скорби» и отвратительные ощущения от слов раба-марионетки Зраковия.

– Этот корабль… не совсем корабль. Это лаборатория.

– Лаборатория?

– Изощренность оружия, одержимость болью, конструкция корабля, эта сеть сточных труб, – поясняю я. – Мы думали, что столкнулись с простым военным командиром, архоном. Зраковий – другой. Он объединился с гемункулами Комморы и стал чем-то… еще.

– Я знаю об этих мастерах плоти, – ворчит Торхос Сакал. – Эта информация ценна, Тецугэй, но я не вижу, как превратить ее в действенную стратегию.

Мы слышим завывания, когда орда рабов вываливается из желоба в кислотную реку. Десятки выныривают и, несмотря на действие кислоты, направляются нам. Истребительная команда одновременно открывает огонь, выкашивая выживших, которые цепляются за берег, движимые отвратительным голодом.

– Нам нужно идти, – рычит Торхос Сакал, ударом ноги отправляя явно человеческий труп обратно в искусственную реку. – Они вскоре обнаружат, что мы не мертвы.

Апотекарий наносит свежий герметизирующий гель на рану в моем боку.

– Время выходит, – подстегивает Дортос. – У нас есть, максимум, час, перед тем, как наши медицинские системы начнут отключаться. Как только это случится…

– В каждом значимом месте на борту этого корабля причиняли страдания, – быстро поясняю я. – Мы видели эти решетки водоводов в каждой пыточной камере и лаборатории с момента, как покинули «Презрение», и я считаю, что эта канализационная сеть соединяет их. Друкари жаждут страданий, чтобы уменьшить свои собственные. Где бы ни находился Зраковий, это будет место пытки, куда мы можем проникнуть.

– Все это хорошо, – скрипит Кордред. – Но, как ты говорил, этот корабль – пустотный город. Даже если мы воспользуемся этой сетью каналов для устройства засады, этот ублюдок уничтожит всю систему Юван и один Император знает, сколько еще, пока мы найдем его.

– Не совсем так, – говорю я.

Глаза Дортоса расширились.

– Ты просил Аркамеда разговорить ксеноса…

– Я не понял этого раньше, но эхо, которое я ощутил на Юване Терции, ауру боли, которую мы чувствуем, весь комплекс пыточного оборудования «Короны скорби» – все это связано с Зраковием. Связано, как вены, кости и кровь. Это место – извращенная душа архона, только увеличенная. Только когда он психически вошел в марионетку, я это впервые четко осознал. Я смотрел не на сердце оружия, но на самого Зраковия. Он и есть оружие.

Торхос Сакал прибавляет обороты цепному мечу в брызгах свернувшейся крови ксеносов.

– Это значит, что тебе известно, где находится ксенос?

– Я – задын арга, – говорю я с усмешкой. – Я вижу сквозь бурю.

X

– Сколько?

– Пятьдесят. Может быть, шестьдесят. Может больше. Сложно сказать.

Врон фыркает.

– Надеюсь, больше пятидесяти, иначе мне придется поделиться с вами, а Хрельке это не нравится. – Ты уверен, что Зраковий здесь? – спрашивает Торхос Сакал сквозь стиснутые зубы. Его зрачки превратились в точки. Он охвачен гневом.

Я концентрируюсь, ощущая Зраковия, словно свежую опухоль в своем разуме, его садистская аура безошибочна, даже в завывающем облаке агонии и кошмаров, окружающем нас. Это нервирует меня и наполняет вены раскаленным гневом.

– Он здесь. Я уверен.

Отвратительная аура архонта так давит, что я едва ли могу ощущать что-то еще внутри этого помещения.

– Тогда мы должны выработать план проникновения, – советует Дортос. – Полагаю, он у тебя есть.

– Надежный, – отвечаю я, постучав по решетке водовода. – Через стену. Убить всех внутри.

На лице Дортоса появляется странное выражение. Как ни удивительно, но это может быть улыбка. Не могу сказать.

– Я восхищен его простотой.

Минотавр вручает огромный громовой молот Торхосу Сакалу.

– Как думаешь, сможешь двумя руками справиться с этим?

Расчленитель на несколько секунд поднимает громадное оружие, оценивая его вес.

– Да. Я проведу нас внутрь.

Я не могу удержаться и смотрю на боевых братьев, готовящихся пойти на верную смерть: Минотавр, Астральный Рыцарь, Космический Волк, Расчленитель и Белый Шрам, все ветераны своих орденов, у всех огнестрельные, колотые раны, ожоги, все истерзаны сверх пределов даже трансчеловеческой физиологии. Наша гордая броня, прежде черная и отмеченная эмблемами соответствующих орденов, счищена до одинакового серого. И все же мы готовимся атаковать.

– Ангелы смерти, – обращаюсь я к своим боевым братьям, – вычистить это место от ксеносов.

С ревом ненависти Торхос Сакал впечатывает громовой молот в решетку, испаряя стену, отделяющую нас от сердца «Короны скорби». Меньше чем через удар сердца мы врываемся через брешь в тронный зал Зраковия.

Как только оседает пыль, мои глаза с трансчеловеческой скоростью осматривают помещение. Это жуткая смесь тронного зала ксеноса, пыточного театра и специализированного мостика космолета. На покрытых кровью дыбах висят останки человеческих существ, а рядом с ними находятся недавно установленные тайные механизмы ксеносов неизвестного назначения. И первые, и вторые выстроены с по-видимому ритуальным значением вокруг крупного устройства размером с «Лэндрейдер», возвышающегося в начале помещения.

В зале находятся множество воинов друкари. Гибкие ксеносы в броне и с длинными ружьями стоят наготове рядом с группами лабораторных мерзостей в железных шлемах. Мечники в шлемах резвятся вместе с жестокими укротителями и их тощими якша-гончими. Над всеми возвышаются три чудовищно распухших лоскутных мутанта, украшенные пришитыми дополнительными конечностями и имплантированным оружием, и ощетинившиеся заточенными шипами собственных разросшихся скелетов. Между ними скользят в слепом голоде визжащие змеи, напоминающие оживленные потроха.

И в центре всего этого, возвышаясь на платформе, словно ложное божество, находится Зраковий.

Мерзкий ксеноген поджидает, словно паук, в сердце огромной паутины из гудящих труб, булькающих пробирок и источающего пар биомеханического устройства. Он не более чем отвратительная голова и покрытый шрамами торс над блестящей от крови палубой. Погруженные глубоко в его трупную плоть механизмы окутаны потрескивающей энергией, соединяя ксеноса с адской «Короной скорби».

А рядом с ним Аркамед.

С Ультрадесантника сорвали его почтенный доспех и сервоупряжь, отдав избитое тело ядовитым клинкам друкари. Бионику тоже вырвали из плоти или же разбили до непригодного состояния. Каждый сантиметр тела Аркамеда покрывают порезы, колотые раны, химические ожоги и свежие укусы. Растянутый на мерзкой пыточной дыбе, подобной той, что они видели в командном центре Анвама, Ультрадесантник похож на марионетку с разрезанными нитями. Стоявшие рядом с ними два огромных абсурдных бугая приставили имплантированное оружие к обнаженному горлу Ультрадесантника.

Меня наполняет холодная ненависть. Я поднимаю руку, давая знак команде остановиться.

Ловушка. Очередная ловушка.

– Что ж, вы, наконец, пришли ко мне, – насмехается Зраковий. Его тошнотворный голос наполняет тронный зал, раздаваясь одновременно отовсюду. – Я ожидал вас гораздо раньше. Мне пришлось приложить огромные усилия, чтобы оставить этого в живых до вашего прибытия. Ваш вид не настолько вынослив, как меня убеждали.

Ультрадесантник едва поднимает окровавленную голову.

– Вы живы, – едва слышно шепчет Аркамед. – Я знал, что вы выжили.

– Бросайте оружие или он умрет. – Я вижу, как напрягаются чрезмерно раздутые мышцы тварей в зверином предвкушении. – Сейчас же.

Я ничего подобного не делаю. Как и остальные.

Зраковий наклоняет голову. Один из лабораторных уродцев тычет искрящим электрострекалом. Аркамед кричит.

– Я не привык давать команду дважды, мон-кей. Бросайте ваше оружие, и даю вам слово, что вы, как и он, умрете быстро.

Я свирепо смотрю в лицо ксеносу, которого собираюсь убить. Оружие так и не покидает наших рук. Зловещая ухмылка сползает с лица друкари, когда он осознает, что мы не собираемся сдаваться. Я вдруг понимаю, что этот архон никогда прежде физически не сталкивался с Адептус Астартес.

– Вы глупцы, раз отвергаете мое великодушие, мон-кей, – насмехается тварь. – По сравнению с ужасами, которые я устрою вам, все испытанное вами в жизни покажется раем.

– Ты хотел, чтобы я дал ему говорить, – хрипит Аркамед сквозь сочащуюся кровь. – Я знал, что ты найдешь способ…

– Молчать! – рявкает Зраковий. Я вижу, как дергаются чрезмерно мутировавшие мышцы тварей, жаждущих пролить кровь. Архонт замолкает на секунду, восстанавливая самообладание, затем улыбается. – Мон-кей, ты знаешь, что происходит снаружи «Короны скорби», пока мы говорим?

Я молчу, потому что своим нутром уже знаю ответ, и не собираюсь доставлять этому ксеносу удовольствие. Друкари воспринимает мое молчание, как предложение продолжить.

– Мы сейчас находится на орбите следующего мира этой системы. Я чувствую миллионы, десятки миллионов, сотни миллионов восхитительных душ мон-кей, вопящих в муках из-за моего присутствия. – Зраковий закрывает глаза и глубоко вдыхает вязкий воздух тронного зала. – Оборона этого мира уже пала без единственного выстрела. Мои силы уже развернуты, чтобы собрать урожай.

Я сильнее сжимаю свой посох. Окружающие меня лоскутные ксеносы-мутанты вздрагивают.

– Ты знаешь, что произойдет, как только я доставлю их в пыточные склепы «Короны скорби»?

Я сжимаю зубы. Зазубренное оружие в их руках дрожит.

Хорошо.

– Я сотру всякую надежду в этом секторе, – кричит Зраковий, злобно глядя из паутины своего трона. – Я затоплю целые системы волной ужаса, от которой не сбежать. Миллионы превратятся в миллиарды, а миллиарды – в триллионы, чтобы их страдания питали меня.

На моей перчатке пляшет молния. Я вижу, как один из друкари отступает на шаг, затем другой, затем еще один.

+Будьте готовы, братья.+

– И если, однажды, писарь вашего примитивного вида выживет, чтобы запечатлеть момент моего вознесения, я постараюсь, чтобы он указал, что падение вашей расы обеспечил ваш провал.

Действие макронаркотиков в моей крови прекращается. Меня накрывает душераздирающая агония сломанных костей и порванных сухожилий, кипящей крови. Я ощущаю беспомощность и скорбь. Но ничто не может сравниться с раскаленной бурей, растущей в моей груди, и пронзительным жжением поступающего в кровь всего оставшегося запаса боевых стимуляторов.

– Вы проиграли, мон-кей,– шипит архон. – Вы проиграли еще до того, как родились.

Напряженная обстановка рассыпается от слабого смеха Аркамеда. Изувеченное тело Ультрадесантника содрогается, когда он подавляет тихий смех. Изо рта капает кровь.

Зраковий поворачивает мерзкую голову и смотрит на сержанта.

– Ты находишь вымирание своего вида забавным?

– Я говорил тебе… что это твой последний день, ксенос, – хрипит Аркамед. Затем он героически поднимает окровавленное лицо и смотрит мне в глаза.

– Тецугэй, – выкрикивает он из последних сил. – Не оставляй… ксеноса в живых.

Быстрее атакующего беркута мы бросаемся к трону-колыбели Зраковия ураганом молний, болтерного огня, карающих клинков, крушащего керамита, генетически усиленных мышц и ярости Адептус Астартес. Еще до первого шага мы знаем, что Аркамед мертв. То, что громадный зверь разрубает его пополам в тот миг, как мы атакуем, просто подпитывает нашу ярость.

Но это неважно – мы – элита Ордо Ксенос, Ангелы Смерти, возмездие Императора Человечества. Наши смерти были предопределены в тот момент, как мы ступили на борт «Короны скорби», и нас ждет вечность в присутствии Императора. Мы созданы не ведать страха. Мы и есть страх.

И сейчас, благодаря колоссальной спеси ксенотвари, мы на убойной дистанции, уступая числом всего лишь десять к одному.

Врон бросается на самую большую группу ксеносов, размахивая алчущим морозным топором. Вопящие лоскутные монстры и неуклюжие отребья нападают на него с крюками, клинками и иглами. Он разбрасывает их, разрубая броню, плоть и кости с дикой кровожадной яростью. Ничто не может остановить его.

Торхос Сакал устремляется к одному из громадных мутантов друкари. Рев цепного меча не уступает безумному яростному вою. Абсолютная сила гнева пылает в его сердце подобно сверхновой. Краем глаза я вижу, что более мудрые ксеносы пытаются сбежать от него, в то время как глупцы не отступают. Все они умирают жуткой смертью.

Кордред, опустив наплечник, несется прямиков на первого врага, который стреляет в него. Дюжина врагов друкари открывают огонь одновременно. С тем же успехом они могли плевать в железную скалу. Даже одной рукой он своим громовым молотом превращает ксеносов и механизмы в искореженные останки.

Дортос обнажает странный сияющий клинок и принимается убивать. Хотя у него нет руки, сквозь непоколебимый боевой прагматизм апотекария сияет душа дуэлиста. И вот ей дана воля: не нужно никому помогать, никого спасать, есть только единственный шанс придать смысл всем нашим смертям. Он бросается от одного врага к другому, пронзая сияющим мечом спины, грудь, шеи и глотки. Хлещет кровь, и перед Дортосом катятся головы надменных мечников ксеносов.

А я… я иду прямиком к Зраковию.

В первые несколько секунд битвы я уже заметил, что бледное лицо архона сморщивается из надменного наслаждения в растущее беспокойство. Такой эффект дает истребление половины твоей стражи грубой силой Адептус Астартес. В каждой схватке с ним мы попадали в засады и ловушки коварного ксеноса. Сейчас впервые это честный бой. Мы атакуем быстрее молнии, ревя подобно буре на Алтаке.

Из моего посоха бьет молния и превращает группу ксеносов-мечников в почерневшие трупы. Мощные порывы ветра швыряют их через тронный зал с ломающей кости силой. Закованные в броню друкари прижимаются к механизмам и в панике открывают огонь из воющего оружия.

Я – задын арга. Они ничто перед духами Алтака.

По помещению разносится крик боли. Я бросаю беглый взгляд и вижу, как в спину Дортоса вонзился клинок нечестивого ксеноса. Я стреляю в него из плазменного пистолета, но в этот момент двое, затем трое, затем четверо нападают на однорукого Астрального Рыцаря. Он рубит половину из них сияющим клинком, пока их кислоты не разъедают его тело, и он падает, разделенный надвое в поясе.

Я слышу, как Врон воет подобно хищникам Фенриса. Он пробивается к трону Зраковия, залитый черным ихором ксеносов. Половина его доспеха выжжена кислотой, но Хрелька по-прежнему потрескивает от жажды.

Я быстро разворачиваюсь, пытаясь отыскать в хаосе Кордреда и Торхоса Сакала. Я не могу обнаружить ни того, ни другого посреди моря сшитой трупной плоти и шипастых багровых доспехов.

Сконцентрируйся.

Я удваиваю скорость, преобразуя свой психический натиск в гуань дао, пока взбегаю по платформе к Зраковию. Архон вопит яростные команды своим воинам, подвешенный неподвижно посреди битвы.

Я рядом. Между мной и возмездием за все души, забранные этим садистским извергом, меньше дюжины друкари.

Огромная груда разросшейся плоти и дополнительных конечностей пробивается через мои штормовые ветра и врезается в меня, словно снаряд автопушки. Живая стена мышц и сухожилий отправляет меня на палубу. Воздух выбит из легких, а посох вылетает из руки. Великан-мутант ревет под железным шлемом от безумных мук. Я с трудом поднимаюсь и берусь за пистолет, но прежде чем успеваю сделать точный выстрел, чудовище поднимает меня и наносит сильный удар в грудь. Я чувствую, как мои сапоги отрываются от палубы за несколько секунд до того, как падаю на спину.

Рот наполняется кровью. Автосистемы доспеха сообщают, что мультилегкое разорвано. Я пытаюсь подняться, но чудовищная нога прижимает меня к палубе. Нагрудник сминается. Я выкашливаю больше крови. Не могу дышать.

Торхос Сакал, залитый кровью ксеносов, врезается в мерзость, погружая цепной меч по самую рукоять в ее прочную грудь.

Великан-мутант, пуская слюни, издает низкий рев. Из раны хлещет кислотная кровь, покрывая Расчленителя пылающим ихором. Вместо того чтобы отступить, Торхос Сакал добавляет обороты цепному мечу и вдавливает клинок все глубже в тело голема, даже когда его руки начинают растворяться до костей. Из глотки воина вырывает рев боли и гнева, пока кислота, в конце концов, не разъедает его легкие, и он оседает на пол в луже собственного растворяющегося тела. Чудовищное существо слабо мычит, пока цепной меч разрезает его труп. Наконец, созданная в лаборатории физиология сдается.

И с падением этого мерзкого чемпиона последние из друкари падают духом. Игнорируя вопли Зраковия, оставшиеся несколько ксеносов разворачиваются и пытаются сбежать из тронного зала, безумно растаптывая груды своих мертвецов. Врон отстреливает из пистолета всех, кроме одного. Кордред медленно поднимается из-под груды трупов и размазывает последнего по палубе громовым молотом.

И вот, наконец, ничто не отделяет меня от моей добычи.

– Думаешь, ты выиграл, – насмехается ксенос, изо рта течет черный ихор. – Я сбился со счета, умирая и возрождаясь в этом мире. Когда я вернусь, меня восстановят, а с твоей плотью я поиграю. Ты отсрочил смерть своего Империума на такой короткий срок, что я вряд ли замечу, как он пройдет.

Я свирепо смотрю в черные бездушные глаза ксеноса.

– Я знаком с методами твоего вида. Думаю, на этом корабле у тебя много тел для хранения твоего разума или машин для восстановления тебя из фрагментов, – хриплю я. – Я прав?

– Слегка впечатляет, – ухмыляется ксенос. – Когда я вернусь в Коморру, облаченный в твою кожу, я спрошу своих сородичей из других ковенов встречали ли они когда-либо… как тебя зовут?

Я сплевываю кровь на палубу.

– Ты не найдешь другого архонта, который встречался бы со мной. Они мертвы, как и ты будешь вскоре.

Зраковий наклоняет голову.

– Да, но, как ты заметил, моя смерть продлится ровно столько, сколько понадобится моим слугам, чтобы собрать мои останки и омолодить меня. Ты можешь убить меня самым жестоким способом, на какой способен твой звериный разум, излить свою ярость на моем трупе, пока твои умирающие мышцы не сдадутся. Это ничего не значит.

– Не значит, если только я не уничтожу твой корабль.

Ксенос смеется.

– Прости за недоверие, но ты один из трех полумертвых мутантов-мон-кей против корабля, на котором десятки тысяч моих солдат и слуг, корабля, который ты понятия не имеешь, как уничтожить.

– Да, я не знаю, как уничтожить этот корабль, – признаю я. – Но ты знаешь.

На его растянутом омерзительном лице растекается миг замешательства, перед тем, как я хватаю его голову и прижимаю к колыбели-трону. Возможно, впервые за свою жизнь я полностью опускаю стены разума, освобождая всю мощь своей силы.

Я проникаю в разум друкари, словно удар молнии с небес.

Я оказался в тошнотворной грязи. Жалящая агония несравнима ни с чем, что я перенес в жизни. Вдали я слышу, как доспех предупреждает меня о повреждении мозга, и я чувствую, как из носа начинает течь кровь. Завывающая тьма мерзкого ксеноразума Зраковия ярится и беснуется. Это напоминает битву с грозовой тучей, созданной из яда, горя и ужаса – сущности «Короны скорби», перенесенной в невозможно извращенный разум.

Но я – задын арга. Я – воплощенная гроза.

Я проникаю глубже.

Ксенос борется со мной. Он знает, что я ищу, и пытается заблокировать исследующий разряд молнии моей воли. Передо мной встают образы моих боевых братьев, умирающих пред Тираном. Меня окружают воспоминания о Беймунде, Аркамеде и Дортосе, и столь многих других, пытаясь задушить меня, замедлить.

Но я – задын арга. Я – скорость, которую невозможно сковать.

И вот я вижу его – ядро знания, которое он пытался скрыть от меня. От ксеноса разит страхом – не человеческой пищей, которую жаждет этот мерзкий ксеноген, но истинным ужасом. Он бросает против меня всю свою ментальную защиту в последней отчаянной попытке скрыть свои тайны от моего разума.

Но я – задын арга. Ничто не ускользнет от ока провидца.

С ревом ненависти я силой вырываю мысль из головы Зраковия.

Мой разум с усилием возвращается в тело. Руки и ноги дрожат от яростной силы, окутавшей мое закованное в броню тело молнией Алтака. Энергия хлещет из посоха и сочится из глаз. Эфирные ветра беснуются вокруг меня психическим торнадо, наполняя каждую частичку трансчеловеческого тела гневом самого Чогориса.

Даже мои боевые братья смотрят на меня с настороженным трепетом.

– Ты узнал, как остановить его? – кричит сквозь ветер Кордред.

– Думаю, да, – отвечаю я, осматривая огромное хитроумное устройство, охватывающее колыбель-трон архонта. – Думаю, эта большая машина, к которой он подсоединил себя, спроектировано в качестве узла. Передавая страдания миллионов в этого ксенопаразита.

– Не подходи к ней! – визжит Зраковий.

Я провожу потрескивающей перчаткой по булькающему биомеханическому трубопроводу, расплавляя ксенометалл одним своим касанием. Я чувствую масштаб сырой энергии, текущей по нему.

– Если «Корона скорби» – хор, то эта машина – его дирижер.

– Я сказал прочь, немытый мон-кей! – вопит друкари. – Не прикасайся к ней!

– И если ее уничтожить, – улыбаюсь я, ощущая, как на окровавленных губах пляшет молния, – то все это нестабильное топливо выйдет из-под контроля.

Зраковий скрежещет клыками и воет.

– Я убью тебя! Я сдеру плоть с твоих костей и вырву…

– Ничего ты не сделаешь, ксенос. Ты умрешь здесь. Из-за мерзкой машины, на строительство которой потратил свою жизнь, – произношу я, и мой голос гудит раскатистым громом Алтака. – И когда твоя черная душа окажется в вашем ксенопекле, скажи остальным своим нечестивым сородичам, что тебя отправили туда Адептус Астартес истребительной команды Беймунда.

И прежде чем ксенос открывает свой рот для дальнейших угроз, я поворачиваюсь, формируя сверкающий вихрь вокруг себя в одну разрушительную атаку в моих руках, и обрушиваю оглушительный удар на драгоценный трон Зраковия.

Загадочный механизм взрывается в потоке искр. Биомеханический трубопровод беспорядочно разрывается по всему тронному залу. Молниевая ярость бури превращает большие эзотерические сосуды в шлак. Вся «Корона скорби» вздымается под нашими ногами, словно получив смертельную рану в свое прогнившее сердце, погрузив тронный зал во тьму.

– Что ты наделал? – визжит архон, на его мертвенном лице читается паника. – Что ты наделал?

– Благодарю за сотрудничество, монстр, – усмехаюсь я. – Я хотел бы оставить тебя в живых, чтобы ты увидел окончательное уничтожение «Короны скорби», но как сказал убитый тобой храбрый воин – мы не оставляем ксеносов в живых.

Начинает расти инфразвуковой вой, достаточно громкий, чтобы действовать на нервы. Он нарастает, секунда за секундой, от воя до визга, от визга до вопля, от вопля до рева. Зраковий неистово бьется о механизмы. Обломки трона светятся несдерживаемой энергией, ищущей выхода, затем она изливается в архона. Я отступаю и прикрываю глаза. Мертвенно-бледная плоть друкари светится тошнотворным светом, пока его тело раздувается и растягивается.

Ксенос запрокидывает голову и испускает пронзительный вопль, а из его рта и глаз хлещет сырая энергия. С оглушительным грохотом архон Зраковий, ксеномерзость, считавшая себя защищенной от возмездия Императора, взрывается потрескивающимся пеплом и полностью испаряется.

А затем наступает тишина, за исключением предсмертных стонов ксеносов у наших ног.

Стихает гул адреналина и боевых стимуляторов и наступает оно: дараа ни. Только в этот раз привкус на языке не горький. Оно напоминает мне о первых дня после облачения в доспех орду, когда война казалась простой. Я рад, что снова ощутил его, перед своим концом.

Подобно грозовым тучам, исчезающим пред утренним солнцем, начинает отступать дьявольская аура боли. Это ощущение поразительнее, чем я могу признать.

Врон нарушает тишину, указывая на выжженные останки пагубной колыбели-трона друкари.

– Такого мне не доводилось видеть, – говорит он. – Все провидцы бури способны на подобное?

– Только самые сильные, – выкашливаю я с усталой усмешкой. – Когда мы разозлены.

– Так что сейчас происходит? – спрашивает Кордред, стараясь подняться.

Я убираю протянутую руку и позволяю Минотавру встать самому.

– Выпущена энергия, необходимая для питания оружия ужаса. Неконтролируемо. Могут сработать предохранители. А могут и не сработать.

– Уничтожение «Короны скорби» можно остановить?

– Думаю, изначально это мог сделать только Зраковий. Если бы у него был этот трубопровод, – говорю я, указывая на дымящуюся груду обломков. – Как только перегрузка энергии достигнет критической массы, думаю, обратного пути не будет.

– Выходит, дело сделано, – спрашивает Минотавр.

Я киваю.

– Да. Сделано.

Космический Волк делает глубокий вдох, прерванный влажным кашлем из-за пробитого легкого. Он сплевывает кровь на палубу и касается лезвия морозного топора.

– Хотел бы я еще раз увидеть Фенрис, – тоскливо произносит Врон.

– Я мало знаю о нем, – признаюсь я. – Хотелось бы увидеть его.

Врон издает лающий смех.

– Ты бы возненавидел Фенрис. – Он слишком холоден для любого, кроме Влка Фенрюка. Твоя чогорийская задница промерзла бы насквозь.

Я улыбаюсь. Мне нравится Космический Волк.

– У тебя есть родной мир, Кордред? – спрашиваю я брата-Минотавра.

Он жмет плечами, от чего сыпятся искры.

– У меня есть «Деделос Крата», – скрипит он.

– Боевая баржа?

Он кивает.

– Вроде того. Построена в прошлые эпохи, чтобы нести ярость человечества в темнейшее сердце войны. Каждая частичка такая же злобная и несгибаемая, как и лорд Молок. Нет такого корабля, который я предпочел бы «Деделосу Крате».

Я вздыхаю, глядя на искрящие развалины мостика, залитые кровью ксеносов.

– Ненавижу корабли. Никогда не хотел умереть на них.

Кордред смотрит на меня, подняв бровь.

– Не хотел?

Я грустно улыбаюсь.

– Я хотел умереть под небесами.

Рык Минотавра напоминает прострел в выхлопной системе. Я думаю, что Кордред тоже улыбнулся, если бы умел.

– Как и я.

Мы, трое боевых братьев, обессилено молчим, наслаждаясь последними мгновениями покоя, прежде чем истощатся запасы медицинских систем. Вдалеке мы слышим топот приближающихся шагов сотен отчаянных ксеносов, спешащих на помощь господину. Вокруг них умирает их любимый корабль. Еще дальше доносятся звуки орудий звездолетов флота Ювана Секундуса, присоединившихся к битве и обстреливающих «Корону скорби».

– Что ж, – говорит Врон. – Много времени уйдет на то, чтобы этот мерзкий корабль превратился в металлолом, сержант?

– Немного, – отвечаю, покрутив ноющими плечами.

– Жаль, – скрипит Кордред, водружая капающий кровью молот на плечо. – Я только начал развлекаться.

Бешеная волна ксеноужасов врывается на мостик. Огромные големы из плоти, помешанные на крови трупы-культисты, вопящие чудовища и дикие звери бросаются на нас в отчаянной атаке. Они знают, что приближается их конец, просто верят, что могут остановить его.

Я усмехаюсь, как подобает чогорийцу, и мы бросаемся навстречу врагам с болтерами и клинками.