Ариман: Вечный / Ahriman: Eternal (роман)

Перевод в процессе: 3/20 Перевод произведения не окончен. В данный момент переведены 3 части из 20.

WARPFROG Гильдия Переводчиков Warhammer Ариман: Вечный / Ahriman: Eternal (роман)
Автор	Джон Френч / John French
Переводчик	Летающий Свин
Издательство	Black Library
Серия книг	Ариман / Ahriman
Предыдущая книга	Монета для Воров Падали / A Coin for the Carrion Thieves
Следующая книга	Демонология: Вопрос, заданный тьме / Daemonologie: A Question Asked of Darkness
Год издания	2022
Подписаться на обновления	Telegram-канал
Обсудить	Telegram-чат
Скачать	EPUB, FB2, MOBI
Поддержать проект

На Тысячу Сынов обрушился рок. Сквозь пространство и время их преследует недуг огня и праха, порождённый заклятьем Рубрики, что спасло легион от гибели, но обрекло на вечное проклятье. Один за другим духи рубрикантов исчезают из узилищ своих доспехов, и, один за другим, их место занимают обречённые живые колдуны.

Ведомый страстным желанием спасти легион и искупить давнишнюю вину, Азек Ариман пытается заполучить технологию позабытых некронов, способную менять само время, чтобы исправить ошибки прошлого. По пятам за ним следуют таинственные арлекины альдари, а в рядах последователей множатся секреты и зреют расколы, однако архиколдун твёрдо намерен отыскать новый путь к спасению, и успеть до того, как всё обратится в прах.

«Дабы уничтожить душу, богам нужно лишь дать ей вкусить мёд победы. Тот золотой нектар исполняет чаяния и утоляет желания, однако сладость его мимолётна, а страдание — вечно».

Из Андоликских свитков, около М2,

Обнаружено имперской консерваторией в 994.М30,

Запрещено указом Инквизиции в 781.М31

Содержание

ПРОЛОГ

ПАДАЮЩАЯ ЛУНА

Драйллита, Госпожа Мимов, а ныне Чадо Старухи, ковыляла вверх по склону под сполохами расцветающих в сумерках взрывов. Она двигалась дёргано — вышагивала, пошатывалась, крутилась, голова запрокидывалась к ночному небу в агонии. Её заметил человеческий воин. Он был одним из варваров-исполинов, закованных в красное умирающих светил и старой крови. Он был смертью, явившейся закончить её терзания. Воин выругался и вскинул тупоносое оружие, чей широкий зёв полнился тёмным обещанием избавления в тишине, которую вот-вот оборвёт его глас. Драйллита пошатнулась вновь, упала, цепляясь за серый пепел, не в силах идти дальше, сломленная мучениями, загубленная предательством…

Выстрел прошёл у неё над самой головой.

Взрыв в грязи склона.

Никакого избавления, даже сейчас. Чадо Старухи должна страдать. Она поднялась. По щекам катились большие ярко-звёздные слезы. Изо рта рвался бесконечный вопль. Почему она должна жить, когда все её братья и сёстры мертвы?

Красный варвар выстрелил ещё раз. Корчи скорби швырнули её прочь от снарядов. Взрывы разметали серо с белым лохмотья савана. И вот она обернулась, ибо Чадо Старухи осознала, что мира забвения ей не видать. Ей судилось идти и идти, скитаться меж миров и светил, бесконечно страдая, потерянное дитя, глашатай неотвратимых горестей.

Красный варвар, ниспосланный милостивой смертью, стрелял без передышки. Ни одна пуля так и не коснулась Драйллиты. Она оказалась подле воина. Его глаза походили на грубо огранённые изумруды на личине из острых краёв. Она взвыла от грусти, нежным движением пробив красные латы, плоть и кость. Легчайшим прикосновением взяла бьющееся сердце. Отвела руку назад, с органа в её ладони скапывала кровь. Варвар, не сумевший подарить ей смерть, прожил несколько дольше, второе его сердце продолжало колотиться, когда он свалился на колени, призывая слабнущие члены подняться вновь — и каким-то чудом у него получилось, красный доспех содрогнулся, оружие взлетело вверх, а Чадо Старухи не шевелилась, ибо, может, сейчас наступит конец затянувшейся издёвке, коей было её существование? Сердце темнело у неё в руке. Капли крови падали на серую землю алыми слезами. Изумрудные очи неотрывно смотрели на неё. Она протянула ему сердце, моля об избавлении…

Каскад света и смеха, вихрь движения, резкого и серебристого — Трижды Глупец приземлился между красным варваром и Чадом Старухи. Он дёргался, извиваясь от веселья, иль боли, иль умиротворения. Его мечи раскроили варвара от горжета до паха. Кровь хлынула широким мазком, расходящимся по серой земле.

На вершину склона выбрался ещё один варвар. Быстрый и скорый на ярость. Чадо Старухи подумала, что это, возможно, очередная шутка смерти, и конец всё-таки настигнет её здесь. Затем второй варвар упал, точь-в-точь как первый. Его голову рассекла бритвенная полоса, протянувшаяся от одного виска к другому.

Трижды Глупец упал на красного варвара и крутанулся. Он стал золотым глумом и багряной резнёй. Он извернулся к Драйллите, серебрящимся взмахом меча указав Чаду Старухи следовать за ним.

Она отпрянула, затем поднялась на цыпочки, укрытая лохмотьями печали и варварской кровью. Она могла бы пойти с Трижды Глупцом, могла бы плясать и смеяться и подобно дитю, коим была. Могла бы взять Трижды Глупца за руку и обратиться в золото и багрянец, в Дочь Зари, кружащую в бесконечной яркости… Она потянулась к ожидающей руке.

Их разлучил огонь, разорвав воздух, взметнув ввысь густой пепел. Появились братья мёртвых варваров, мчащиеся с вершины гряды, ревущие, палящие из оружия. Чадо Старухи попятилась назад; повернув голову, она увидела, как Трижды Глупец удирает, оставляя за собой цепочку взрывов и насмешливый хохот. Драйллита поднялась, воздевая к небесам руки от несправедливости того, что её лишили веселья. Она воззвала к духам потерянных и устремилась в шквал выстрелов. И покойные ответили на зов. Они явились призрачными ликами тех, кого Чадо Старухи знала в своей скорбной жизни: Царица Звёздного Света, Багряная Муза, Сломленный Ясновидец, целый хор злобных мертвецов. Духи пришли, вопя в тишине, сотканные из белого и красного, подобное буре, вырвавшейся из недр подземного царства.

Варвары были стремительными, а ещё сильными, но теперь их не спасёт ни скорость, ни мощь. Мгновение Драйллита просто наблюдала, а затем, каждым своим движением источая кручину, она пошатнулась и упала, и поднялась снова, и взяла в руки ещё несколько сердец. Чадо Старухи сожалела, что вынуждена так поступать, что вместо того, чтобы смеяться рассвету, она визжала в мстительной резне. Но иначе она не могла. Она должна была идти дальше, ступая по пеплу, танцуя со смертью, которая всё никак не приходила. Её роль — страдать за ошибки, допущенные не ею, и в отместку отнимать жизни ещё не умерших.

Она взглянула на обагрённую руку. С неё скапывала кровь. Меж падающих капель взвихрялся голодым и россыпи алмазов. Вокруг неё кружились духи мщения, их маски — гримасы боли. Они воздели клинки, и их очертания померкли, слившись с мглой. Чадо Старухи подняла красную руку к небу, после чего кулём упала на землю, едва сумерки украли солнце…

Драйллита встала. Одеяние Чада Старухи, её ролевой наряд, рассеялось, убранное голокостюмом-датеди. Саван и рваньё распались пылинками голосвета, а затем обратились в ничто. Чадо Старухи исчезла, покинув её мысли. Рвущийся из-под маски крик иссяк. Застывшие чёрты стали пустыми и белыми, подобно холсту, ждущему кисти художника.

Остальные мимы труппы уже отворачивались, точно так же освобождаясь от своих ролей. В их движениях сквозила тщета, эхом повторяющая её собственную. Она видела перед собой Шутов Смерти, облачённых в белое, порхающих среди мертвецов, словно вороны-альбиносы. Вся их жизнь была танцем, циклом историй и ролей, однако часть, наполненная ожиданием, неизменно оставалась безликой. Именно здесь они сейчас и находились — в промежутке между окончанием одного повествования и началом следующего. Она взглянула на кровь на своих руках. Та уже начала сворачиваться. От неё разило генопороком так называемых космодесантников. Драйллита смахнула вязкие алые нити в пепел. Их, впрочем, было на ней гораздо больше. Она вскружилась в дикой пляске, стряхивая с себя остатки кровяных сгустков.

Когда она приземлилась обратно, Ийшак уже ждал её. Он тоже сбросил с себя мантию Трижды Глупца. Его наряд лишился золота и багрянца. Злорадствующий лик сменился оскалом черепа. От каждого движения Ийшака ромбовидный узор на его плаще переливался тусклой синевой и едва различимыми оттенками черноты. Для этой интерлюдии между циклами он выбрал архетип убывающей луны. Вполне подходящий его творческой натуре.

~Мы уходим,~ показала она. Драйллита была Госпожой Мимов, а потому не разговаривала и не издавала звуков, вместо этого общаясь посредством системы жестов, известной как ламбруит. Каждая деталь позы, сокращение мышцы и движение таило в себе определённое значение, так что даже не проронив ни слова она могла передать полутона и смыслы лучше, нежели с помощью самого сложного языка. У этой жестовой речи не существовало твёрдых правил и словаря: то был код спонтанностей, искусство, не выражавшееся одним и тем же образом дважды. Она протянула Ийшаку руку. Тот принял её, и они отправились в дорогу. Вокруг них горели огни разыгранной ими трагедии, взвиваясь среди пепельных барханов и раскиданных человеческих трупов.

Они пересекали гряду, когда Драйллита ощутила, как напряглась ладонь Ийшака. Он замер, приняв позу застывшего посреди представления актёра. Мгновением позже Госпожа Мимов увидела причину. У них на пути стояла фигура. В багрянце. За ней волочились алые и карминные ромбы, а тень вздымалась вверх и в стороны, в дым, подобно крыльям. Лицо же скрывалось за гладким серебром.

Драйллита дёрнулась от неожиданности и остановилась. Вместе, она с Ийшаком воспроизвела сценку, где героя Ультанеша и убийцу песен Шелве-ток на Солнечной тропе застигает врасплох Кхаин. Следом за ними на гребень взошли остальные члены маскарада, заметили фигуру и позы Ийшака с Драйллитой, и плавно обступили их полумесяцем. Они закачались, уподобляясь Лесу скорбей, их пальцы-ветки задрожали на гонящем дым ветру, маски приняли выражения печали и грусти.

Драйллите стало не по себе. Ничего подобного в цикле, который она знала, не было. Они только-только закончили финальный акт представления «Красные слёзы Чада и Глупца». Теперь, после его завершения, им предстояло уйти, после чего разыграть небольшую трагикомедию, взяв на себя роли рассеянных отпрысков Иши, бегущих от войн богов. И всё же перед ними стоял Ирлла, теневидец, загораживая им проход. Ему не следовало здесь находиться. В заключительном акте у судьбы не было роли, а потому Ирлла не должен был выходить на подмостки битвы. Ему не следовало быть тут…

Но вот он здесь.

Теневидец приблизился, поступь его была неспешной, чёрная с красным тень становилась больше и шире. Наконец, он встал перед маскарадом и замер в неподвижности, ожидая. В такой момент, когда судьба приходила в обличье Красного Гостя, ей следовало дождаться, когда к ней обратятся.

~Зачем ты здесь?~ спросила, наконец, Драйллита.

— Я явился с предупреждением, — ответствовал Ирлла.

— Что за зло ты узрел? — задал вопрос Ийшак.

— Возникают новые сны, пробуждая тех, кто долго спал. — Теневидец воздел руку. Она выглядела как конечность трупа, вся ссохшаяся и сморщившаяся, отчего напоминала скорее коготь. Под ногтями темнела запёкшаяся кровь. От неё поднялся огонь, облизывая дым, и в воздухе вокруг Ирллы заплясали тени. Драйллита различила воителей в рогатых и гребенчатых доспехах. Он протянул длань к небу и схватил звёзды, что на краткий миг проступили сквозь клубы тумана. Затем землю подле теневидца устлали дремлющие фигуры, в сиянии голосвета принимавшие то чёрный, то золотой, то серебряный цвет. Спящие поднялись, и светила скрылись из виду. Осталась лишь фигура огромного, чудовищного человека с рогатыми посохом и шлемом. В глазах его горел свет украденных звёзд. Госпожа Мимов вздрогнула, и хор актёров, бормоча от боли, повторил её движение. — Такие смены актёров и сцены требуют ответа. Подобные деяния и действия не должны происходить сами по себе.

~Какой сэдат-цикл начинается теперь?~ вопросила Драйллита.

— Их может быть несколько, — ответил теневидец и обернулся, смахнув дым с голосветом подобно рваному красному плащу. — «Веселье сломленного бога», с рыдающими звёздами и быстрыми финалами. «Костёр и Феникс», где всё заканчивается пёплом и двусмысленностью, и всякий, кто исполняет его акты, должен сойти со сцены, не ведая, наступит ли после ночи утро… — Тем временем над Ирллой тень и свет приняли подобия силуэтов, кружащих в огне и дыму, стискивающих в руках мечи силы, сшибающихся, карабкающихся друг на друга в попытке коснутся полумесяца, что походил на лезвие косы. Затем все они упали бездыханными, канув в серую тень, а после растворились во мраке.

— Но есть ещё один, — возвестил Ийшак, отпустив руку Драйллиты и начав кружить, его наряд и лицо менялись с каждым сделанным шагом. — Молви о сэдат, который, по-твоему, нам следует начать.

— «Падающая луна», — сказал теневидец, и окружавший их хор отозвался протяжным горестным стоном. Драйллита склонила голову.

~Много смертных эпох прошло с тех пор, как его разыгрывали в последний раз. Стоит ли начинать сейчас?~

— Может, и не стоит, — ответствовал Ирлла. — Избрав его, мы создадим историю грядущего.

~Судьба изменённая…~

— Горше конца отвращённого.

~Но какой ценой?~

— Ценой большой. Ценой радости и победы.

— Мы сыграем, — произнёс Ийшак, кружась всё быстрее, вращаясь, его облачение теперь стало пурпурно-чёрным, зачёсанные гребнем волосы — радугой, жестокую белизну маски рассекла красная ухмылка. — Итак, предстоит нам выбрать свои роли. Я, видимо, будут Шуткой Убийцы, ибо я — аватара всего, что умрёт по ошибке глупца. — Он говорил громко, его голос звенел от насмешки и злобы.

— Значит, в это горнило я вступаю как Глас Многих Окончаний, — сказал Ирлла и подскочил ввысь. Кровавая дымка и тень, висевшие в воздухе, рассыпались осколками изумрудного и красного, жёлтого и фиолетового, бирюзового и пламенного. Когда теневидец приземлился, его скрытая под капюшоном маска превратилась в потускневшее зерцало. Остальные члены труппы принялись плясать и крутиться, принимая новые роли для начинающегося цикла. Сзади приблизились Шуты Смерти, все наряжённые в черное, все — один в один, ибо будущее приберегало для всех равный финал.

Драйллита поднесла руки к лицу, рухнула, словно придавленная скорбью, и выпрямилась снова. Её лик стал расколотой маской, одна половина корчилась от боли, треснувшая и проливающая рубины с угольками. Вторая — кривилась от веселья, обнажая острые красные зубы, в глазу блестела злоба.

~Я — Истина Сновидца, ибо всяк должен спать, и всё должно заканчиваться.~

Подле белого с красным зареяло пепельно-серное и кроваво-красное. Госпожа Мимов развела руки и двинулась вперёд, прочь от остальных. Она должна идти первой, как предупреждение, герольд, пришедший слишком поздно к тем, кому придётся страдать.

— Какие актеры пока не ведают ролей? — услышала она Ийшака, вопрошающего высоким голосом Шутки Убийцы.

— Их много, — ответил теневидец. — Но первый, кто займёт своё место, — это колдун, в прошлом человек, ныне глава изгоев, сын лжекороля, предавший всех, верящий в надежду. Его имя — Ариман.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ИЗГНАННЫЕ

ГЛАВА I

ВУАЛЬ ПРИЗРАКОВ

Харгорон, Первый среди Железорожденных, Сокрушитель Наковален, прислушивался к скрипу, что издавал его корабль от прикосновений призраков. По рамам иллюминаторов расползались кристаллики льда. Во тьме за ними плыли и свивались тонкие как паутина очертания. Возникали и тут же исчезали подобия лиц. Тянулись руки, перерастая в когти, лишь чтобы померкнуть и раствориться в иссиня-зелёном тумане. Проглядывавшие сквозь мрак светила походили на окружённые нимбами яркие точки. Стоило Харгорону перевести взгляд на обзорный портал, в нём сгустилось очертание головы. Глаза его были похищенным свечением звёзд, блеклыми катарактами на лице из ошмётков кожи, обрамлявших круг игольных зубов. Харгорон осклабился в ответ.

— Отчёт с сенсоров, — произнёс он, его голос разнёсся в тишине мостике сухим скрежетом.

— Око зрит, о великий лорд… — отозвался в ответ главный раб-авгур — тощее существо с длинной, закованной в жёсткий металлический ошейник шеей под выпуклой головой. Скоплением глаз, напоминавшим сгусток лягушачьей икры, он пробежался по содержимому треснувших экранов на панели перед собой. — Ответных сигналов нет. — Из его рта потянулась вязкая нить слюны, мокрота собралась на подсохшей корке, уже густо укрывавшей наборные диски пульта.

Харгорон скривился от омерзения и отвернулся, задумчиво почёсывая подбородок когтистым пальцем. От его кожи отшелушились хлопья похожих на ржавчину струпьев. Всё начало разваливаться с тех пор, как они вошли в Саван Горгона. Ничто в Оке Ужаса не могло существовать без того, чтобы приспособиться к пограничной жизни между реальностью и варпом, однако это путешествие обошлось Харгорону и его воинам слишком дорого. Здесь свет звёзд из-за пределов Ока лился сильнее, чем адское свечение, просачивавшееся из его ядра, но притом течения варпа были мощными и пронизаны истощающим касанием энтропии. В объятиях Савана вращались обломки, разламываясь на куски под напором трущихся между собой настоящего и нереального. Системы корабля отказывали одна за другой. В металл проникала коррозия, в сигналы — шум статики, в мышцы и кости — слабость. Ему уже пришлось бросить один свой корабль в сердце Савана. Его двигатели вышли из строя, а обшивка начала вминаться внутрь корпуса, словно засохшая кожура гниющего плода на пустынном ветру. Таким образом, завершить путешествие ему придётся всего с двумя кораблями.

Впрочем, жертвы того стоили. Его трюмы ломились от награбленного с планет и дрейфующих в пучинах Савана судов: огромное множество бронетехники, орудийные системы, извлечённые из остовов мёртвых звездолётов; боеприпасы и топливо, по-прежнему пригодные несмотря на время, проведённое среди призрачных течений. А ещё подлинные сокровища, уникальные предметы, за которые он получит что угодно от военачальников и восходящих сил в Оке. Достаточно богатств и трофеев, чтобы заплатить геноворам и плоть-механикам за новорожденных воинов. Никаких бродяг-легионеров, верных лишь силе или возможности, но воинов, преданных ему и только ему одному. А тогда… Кто знает? Всё, что теперь оставалось — добраться до границы Савана. Путешествие это было опасным, и имело свою, особую цену.

Он взглянул туда, где на платформе кормчего стоял Призрак Варпа. Доспех его был бледно серым, окаймление — тускло-бронзовым со стальным отливом. Линзы шлема — блеклыми, напоминавшими катаракты. Он не двигался вот уже несколько часов. Время от времени он подавал сигнал или произносил пару слов, веля сменить курс, но по большей части просто крутил головой, как будто всматриваясь во что-то снаружи корпуса и за иллюминаторами, наблюдая за плавающими во мраке созданиями, которых сам Харгорон не видел и видеть совершенно не хотел. Его собственный корабль держался у левого борта, чуть впереди, плывя сквозь разряды молний и клубы газов.

Призрак Варпа повернул голову, и бледные глазные линзы встретились с взглядом Харгорона. Лишь приложив усилие, Железорожденный подавил инстинктивное желание вздрогнуть. Взор Призрака заскользил дальше. Харгорон сплюнул. Сгусток кислотной мокроты зашипел, проедая палубный настил. Никто не знал, из какого капитула или легиона происходило братство Призраков, ни того, благодаря каким сделкам или тайнам они обрели умение ориентироваться в насыщенных варпом пучинах Ока. Он ни разу не видел их больше горстки за раз, однако они всё равно вызывали у него беспокойство. Призраки Варпа заберут себе львиную долю добычи, но Харгорон не сомневался, что без их пилотов его корабли присоединились бы к другим обломкам, медленно дрейфующим на течениях Савана. Их услуги стоили того, чтобы за них платить, хотя это и не означало, что ему должно было нравиться находиться рядом с ними. Вокруг загадочных существ витала своеобразная аура, и казалось, будто они не просто заглядывают тебе в душу, но словно видят тебя насквозь. Подобное Харгорону было совсем не по нутру. Следуй он инстинкту, то давно бы всадил в глотку Призраку когти и велел бы кораблям расстрелять сопровождавшее их судно. Свой инстинкт он усмирил — не стоило переходить дорогу Призракам, если хотел и дальше странствовать по Оку живым.

— Полный стоп, — внезапно произнёс Призрак Варпа.

Харгорон огляделся. Экипаж мостика уже приступил к исполнению приказа. В иллюминатор он увидел, как второй его корабль и космолёт Призраков Варпа запускают маневровые двигатели и постепенно замедляются.

— Какого… — зарычал он, однако Призрак Варпа поднял руку. Харгорон стиснул кулаки, подавляя рвущийся наружу гнев. Призрак медленно повернул голову, затем ещё раз, уже быстрее, посмотрев вверх и в сторону, а потом вниз. Корабль вокруг них продолжал скрипеть.

— В течениях рядом с нами кто-то есть, — сказало существо, его голос походил на глухое карканье. — Тени… ждущие в пучинах Великого Океана, таящиеся среди глубинных течений…

— Что происходит? — рыкнул Харгорон.

Блеклый морок за бронестеклом сгущался. Его прошила вилка жёлтой молнии, на мгновение утопив картину в белизне, а затем снова, и ещё раз. Железорожденный повернулся к платформе кормчего, уже собираясь потребовать от того информацию.

Призрака Варпа там не оказалось.

— Лорд, — окликнул его главный раб-авгур. — Наши эфирные резонаторы засекли мощные локальные флуктуации.

Харгорон открыл было рот, чтобы отдать приказ всем оставаться настороже. Двое воинов из его личной гвардии двинулись вперёд.

Очередной разряд озарил морок за иллюминаторами, и во вспышке он увидел тень корабля. Военного корабля. Прямо над ними, взявшийся из ниоткуда и вполне реальный, его крутые борта напоминали горные утёсы, боевые башни обращали контуры вершин в зазубренные клинки. Вокруг них полыхнула молния, обрамив в нимб. В пульсирующий свет.

— Щиты! — закричал Харгорон. На время путешествия через Саван Горгона корабль опустил большинство пустотных экранов. Несколько членов экипажа бросились выполнять команду, но остальные просто ошеломлённо глазели.

Впрочем, они бы и так не успели. Военный корабль выстрелил. Тонкая дымка щитов перегрузилась за секунду до того, как лопнули иллюминаторы. По мостику разлетелись осколки кристалла. Из глоток людей вырвались крики, тут же подхваченные уносящимся в пустоту воздухом. Следом за ними кубарём полетели брызжущие кровью тела. Харгорон прикрыл голову руками. Его когти укутали силовые поля, и он уже орал в шипящий от помех вокс, как вдруг в центре мостика полыхнул столб слепящего пламени.

Он ощутил в воздухе прогорклый смрад колдовства и без промедления двинулся к противовзрывным дверям. Двое воинов окружили Харгорона с обеих сторон, не переставая стрелять. Сам он кричал в вокс, созывая своих последователей на бой. В пусковых ангарах находились штурмовые корабли и транспортные челноки. Он и его избранные бойцы могли сбежать. Пусть атакующие забирают корабль. Сам он возьмёт наиболее ценные трофеи с собой и выживет, дабы однажды поквитаться с обидчиками.

Харгорон достиг дверей. Двое воинов шли подле него, паля из болтеров по расширяющейся колонне света. В зареве энергии возникла рогатая тень, становясь всё отчётливей и больше, как будто шагая к ним из незримых далей. Сияющий столб исчез.

Болт-снаряды зависли в воздухе. На палубе расцвела изморозь, расползаясь по конечностям дёргающихся членов экипажа.

Там, где прежде горел свет, стоял человек. Поверх сапфирового доспеха были накинуты багровые одеяния. Из шлема тянулись высокие изгибающиеся рога. Посох у него в руке походил на проделанный в ткани реальности разрез, на чёрную рану, источающую звёздное свечение.

Харгорон зарычал. Силовые поля на его когтях резко затрещали. Воины снова открыли огонь. Железорожденный пришёл в движение.

Колдун перевёл взгляд на него. Его глаза напоминали синие светила.

Конечности Харгорона застыли. Дульные вспышки, протянувшееся из болтеров его соратников, стали оранжево-красными бутонами. Чародей шагнул к ним. Поднял руку. Парившие в воздухе масс-реактивные снаряды развернулись и поплыли обратно, пока не остановились перед глазными линзами его воинов. Харгорон попытался сделать хоть шаг, шевельнуть языком, чтобы изречь одну из защитных фраз, которые узнал от жреца Рогатой Тьмы.

+У меня нет времени на твои пустяки,+ прозвучал голос у него в черепе. Пальцы колдуна дёрнулись. Болты пробили глазные линзы Харгороновых воинов и разнесли им затылки вместе с задними стенками шлемов. Чародей оказался прямо перед ним. +У тебя есть кое-что, чего ты не понимаешь, но весьма нужное мне.+

Харгорон почувствовал, как удерживавшая его на месте сила чуть-чуть ослабла. Он рванулся вперёд, вытянув перед собой когти. Броня на руках смялась и расслоилась. Лезвия отогнулись назад, и его конечности замерли вновь. Он смотрел, как когти выкручиваются до тех пор, пока не погрузились ему в предплечья. Из ран закапала поблёскивающая кровь, обращаясь кристалликами красного льда.

Железорожденный понял, что может двигать ртом и языком.

— Я ничего тебе не дам! — выплюнул он.

Колдун наклонил голову.

+Тебе и не нужно, + раздался тот же голос в голове Харгорона. А затем всё утонуло в рёве, и его мысли развеялись, словно подхваченная ветром пыль.

Азек Ариман посмотрел на лежащего ничком Харгорона, Первого среди Железорожденных, Сокрушителя Наковален. И вот он снова стоит над очередным поверженным представителем сломленной знати и ложных чаяний. Он прочёл его прошлое в послевкусии мыслей, вырванных из разума воина. Воина… Да, когда-то Харгорон был воином, боевым братом IV легиона, присоединившимся к нему в долгие годы войны против Императора. Он не знал ничего, кроме противостояния с Империумом, что его создал, не знал времён, когда война казалась скорее актом оптимизма, нежели горечи и возмездия. Да, он служил, и выжил, и пытался цепляться за остатки благородства, которые ещё помнил. В конечном итоге варп исказил и это, превратив его жизнестойкость в раковую опухоль, что съела Харгорона-воина изнутри, оставив лишь треснувшую оболочку низменных устремлений и жестокости.

Ариман тряхнул головой, отрываясь от несвоевременных раздумий, и позволил мыслям воина упасть на сито своего чутья. Кровавые воспоминания, горькие эмоции, обрывки образов и бессердечности замелькали перед его внутренним взором до тех пор, пока он не нашёл искомое.

+Нижняя палуба тридцать четыре, передняя секция семьдесят шесть, снарядный погреб рядом с главными ангарами. Поторопитесь,+ послал Армиан своим братьям, уже выбегая из руин мостика. +Я иду к вам.+

Ктесий пошатнулся, пока вокруг него меркла вспышка телепортации. Даже после жизни, выстроенной на множестве других похищенных жизнях, и состоявшей сплошь из чародейства и варповства, прибытие оставляло после себя ложный звон в ушах и кислотный привкус во рту. Часть его всё ещё думала, что он находится на «Гекатоне», а рядом с ним орут послушники, заканчивая ритуалы пересылки ударной группировки. Ликомед опомнился быстрее и уже шёл вперёд, утягивая за собой пятерых рубрикантов. Ктесий, чуть медленней, двинулся следом. Вершину его посоха обрамлял призрачный свет. Полосы пергамента, приколотые к доспеху, обугливались по мере сгорания выведенных на них чар-оберегов. Он уловил поблизости родовой смрад сторожевых демонов.

+Они почуяли нас,+ окликнул Ктесий своего ученика. +Жди моих приказов.+

Он привёл свои мысли в порядок, подавив поднимающееся внутри чувство тошноты. Когда имеешь дело с призывом и изгнанием, нужно быть свободным от эмоций. Любая ошибка, и демоны варпа не преминут вцепиться тебе в душу. В идеале он бы предпочёл потратить некоторое время на то, чтобы подготовить всё необходимое, но время, как обычно, было недоступной роскошью. Он почувствовал, как к нему сползаются щупальца ощущений и мыслей: отчаяние души, медленно задыхающейся в пустоте, липкий пот на горячечном теле, острая боль отказывающего сердца, наполняющая последние мгновения ничтожной жизни.

Корабль кишел призрачными следами. Заклёпки в металлических стенах покрывала ржавчина. Язва успела пустить корни в гниющие кости судна до того, когда оно отправилось в пучины Савана Горгона за падальными сокровищами, а разъедающие течения имматериума лишь разнесли хворь глубже. К его обшивке цеплялись существа, странствуя вместе с ним. Железоломатели, или как там называли себя хозяева космолёта, не обладали нужными навыками, чтобы изгнать паразитов из своего корабля, однако некоторым хватило знаний, чтобы приковать их к месту. Они превратили демонов в сторожевых собак. Ктесий понял это, едва начал прозревать добычу в зерцале и дыму, но сейчас, ощутив их костями и в мыслях, пожалел о том, что Ариман попросту не сжёг корабль и не обыскал его пепелище. Кто-то мог бы счесть такую реакцию странной — призыватель и сковыватель демонов, кривящийся от смрадного касания варпа. Для него, впрочем, никаких противоречий здесь не было: хозяину гончих не требовалось любить вонь экскрементов своих зверей. Его душа была старой и исчахшей, и на своём веку он повидал достаточно, чтобы перестать лгать самому себе. Будь у него выбор, он бы держался подальше и от этого корабля, и от трофея, за которым они сюда пришли. Ариман, впрочем, не предоставлял подобных выборов. По крайней мере, надолго они тут не задержатся.

Ликомед врезал по взрывозащищённому люку тараном из телекинетической энергии. Крышка сорвалась с петель, осыпав палубу со стенами проржавевшими осколками металла. Ктесий шагнул внутрь. Перед ним протянулся широкий коридор. В сиянии растрескавшихся светоламп дрейфовали споры. По стенам и настилу расползались нити проросшей плесени. Демонолог почувствовал, как под его торопливой поступью проседает металл. Почувствовал, как приходит в движение варп. Тягучий, словно слизь. На краю зрения начали лопаться пузырьки. В нос ударил трупный смрад.

+Они здесь!+ послал он.

И нерождённые пришли за ними. Они выбрались из стен, протаскивая завитки мягкого жира сквозь слои ржавчины. Существа плюхнулись на палубу, отращивая конечности и усики, и широко распахнули пасти.

Ктесий ощутил импульс воли Ликомеда, и рубриканты тут же вскинули болтеры и открыли огонь. Масс-реактивные снаряды попали в демонов и взорвались синим пламенем. Жир расплавился. От корчащихся горящих созданий повалил густой грязный дым. Нерождённые, впрочем, не исчезли, а только разрослись, вздуваясь и сбрасывая с себя лопнувшую кожу. Они поползли вперёд, оставляя на палубе полосы выгоревшей жижи. Из ран вывалились мотки внутренностей, и, взвившись, опутали ближайшего воина Рубрики. Воля Ликомеда дёрнула рубриканта на себя, но кишки лишь стянулись туже, размазывая по пластинам брони кислотную слизь. Ктесий учуял в воздухе вонь скисшего молока и желудочных соков, и в голове у него раздалось жужжание мух.

+Уйди прочь,+ рявкнул Ктесий. +Другие уже идут — проход должен быть чист.+ Он по-прежнему шагал к колышущейся массе демонической плоти, заполонившей весь коридор перед ним. Истинные имена и слова призыва, подготовленные им заранее, стали протянувшейся из его разума в варп цепью.

Он промолвил первое имя вслух.

— Су`ко`сел`су…

Язык покрылся волдырями. Рот и нос наполнился запахом жженого сахара. За стенами реальности подчинённые демоны задёргались в оковах его воли.

— Ах`кел`мур`хил`су`сел…

Он вытащил нерождённых в настоящее, выволакивая их слогами своих имён. В воздухе возникли красные прорехи. Из них хлынула кровь, забрызгав палубу, пенясь, сворачиваясь в мышцы, кожу и хитин. Свет, коснувшись опалесцирующей кожи, взорвался радугами. По палубе громыхнули копыта. Из чешуйчатых шей вытянулись длинные головы. Ктесий не стал смотреть на них — некоторых созданий лучше было не видеть. Масса раковых демонов отшатнулась, а затем ринулась вперёд. Рубриканты с Ликомедом поспешно убрались с пути.

— Ешьте, — скомандовал Ктесий, и призванные демоны хлынули к врагам маревом сиреневого дыма. Копыта с грохотом раскололи воздух и рассыпали на краю зрения шипяще чёрные искры. Когти-бритвы встретились с набухшей плотью. Стены оросились желчью и ароматной кровью. Ктесий позволил демоноциду продлиться шесть полных ударов сердец, прежде чем изречь слово изгнания, всё это время вертевшееся на кончике языка. Демоны взвыли, и их рывком дёрнуло обратно за пелену. Секунду он стоял на месте, водя языком по зубам, чтобы избавиться от привкуса пепла во рту. Куски жира и хрящей растекались эктоплазмой по потолку, стенам и полу.

+Путь чист,+ послал он и двинулся дальше, Ликомед и рубриканты построились вокруг него. +Мы движемся к трюму. Игнис, ты успеваешь?+

Послание Ктесия зашипело в голове у Игниса. От него не укрылась насмешка в словах и издевательский тон призывателя демонов. Он не ответил. Для этого у Игниса не было ни времени, ни терпения. Дребезжание десантного корабля стало громче, когда его двигатели заработали в полную мощность. «Грозовой орёл» нёсся к своей цели со скоростью выпущенного из пушки макроснаряда.

Он принялся считать, мысленно разделяя секунды на доли и наблюдая за тем, как те образовывают узоры перед его третьим взором. В отсеке возле него полязгивал Жертвенник, словно пытаясь избавиться от боли в суставах. Автоматону пришлось сложить конечности, чтобы уместиться в тесном отделении, но всё равно внутри он помещался едва-едва. Рядом с ними в маг-сбруе неподвижно сидели восемь рубрикантов. В их глазах тускло горел призрачный свет, а варп вокруг них полнился слабым шипением сыплющегося песка.

Игнис досчитал до одного из священных значений.

+Пробуждай их,+ послал он.

Птоллен кивнул и начал мысленно проговаривать имена.

+Мабиус Ро, Истигелис, Т`латтон…+ Головы рубрикантов начали подниматься одна за другой. Шипение, доносившееся из доспехов, стало громче. Игнис различил тона и звуковые образы голосов, доносимых до него наполненным пылью ветром.

+Готово,+ послал ему Птоллен. Его воля сплелась с воинами Рубрики, так что теперь те станут подчиняться чародею, подобно частям его собственного тела.

Игнис не удостоил меньшего колдуна ответом, по-прежнему отсчитывая секунды до столкновения. Конечно, он мог бы следить за процессом через сенсорные системы, позволив машинным духам корабля вычислять расстояние и подлётное время до цели. Мог бы, но не стал. Всё, что ему требовалось знать, таилось в соотношениях и образах, непрерывно возникавших и преобразовывавшихся у него в голове. Временные промежутки, вес топлива, взрывная мощность снарядов — всё это и даже больше расщеплялось на доли и спиралью раскручивалось в его мыслях. В далёком прошлом его называли Властителем Разрухи, тем, кто умел сплетать разрушение с секретной геометрией Вселенной. Титул давным-давно перестал нести какую-либо смысловую нагрузку, но знание, что он знаменовал, никуда не делось.

Прошла секунда. Перед его внутренним оком возникли фрактальные образы. Всего на миг Игнису показалось, будто он взирает на нечто по-настоящему божественное.

+Выпускай,+ послал он. Самолёт содрогнулся, когда из его подвесных гондол вырвался первый залп ракет.

+Встать,+ скомандовал Птоллен, его тёмно-синие облачения заструились подобно воде. Маг-сбруя гулко откинулась. Рубриканты поднялись на ноги.

Игнис ощутил, как образы у него в голове преобразились, почувствовал, как меняются параметры спрогнозированного расстояния и времени, становясь идеальным бутоном причинно-следственного эффекта. Властитель Разрухи вытолкнул разум за пределы корабля и погрузился в открытый вакуум. Он самолично сотворил следующие моменты, и теперь собирался понаблюдать, как они обратятся явью.

Ракеты попали в двери ангарного отсека. Мелта-боеголовки сдетонировали. Металл створок раскалился до желтизны от жара. Девять наносекунд спустя долетела вторая волна, и фугасные заряды разнесли наполовину расплавившийся металл фонтаном брызг. Штурмовые трапы «Грозового орла» разом откинулись. Воздух с воем рванул наружу. Игнис увидел клубящийся в космосе пыль и пар, придававший звёздному свету желтушно-зелёный, охряный цвет. Птоллен уже стоял у края передней аппарели. Из пробоины в корабле кубарём вылетали фигурки. Пылающая дыра разверзалась перед ними всё шире…

А затем они оказались внутри.

Самолёт запустил маневровые двигатели, начиная торможение. Птоллен спрыгнул, и его топоры сверкнули синим пламенем. Рубриканты последовали за ним. Они приземлились на палубу и встали, в тот же момент открыв огонь. Большинство врагов в ангаре были смертными, людьми с ржавой аугментикой, но среди них затесались троё Железорожденных. Тусклый металл их силовых доспехов покрывали комья густой коррозии. Из вокс-решёток и сочленений ручьями сочилось машинное масло. Залп рубрикантов ударил по латам воинов и окутал их голубым пламенем. Те продолжали идти вперёд, словно не замечая запекающихся на броне струпьев грязи. Птоллен налетел на них с разгону. Среди изгнанных Тысячи Сынов он входил в число тех, кто предпочитал ратное дело умственному труду. Его сила и знания всегда были большими — достаточно большими, чтобы заслужить место во внешних кругах первого кабала Аримана — однако сила эта неизменно концентрировалась на войне. На убийстве. Игнис бы даже сказал, что тот ему нравится.

Один из Железорожденных отвёл руку. Он сжимал окутанную молниями булаву, чьё навершие походило на звезду из зазубренных шипов. Птоллен принял удар на топор. Игнис ощутил, как взвыл варп, когда оружие чародея перерубило рукоять булавы. Из места рассечения с криком вырвался свет. Воин попытался выпрямиться, но к тому времени лезвие топора уже погрузилось ему в горло, раскроив его до самой груди, попутно обращая плоть в дым.

Десантный корабль сел на палубу. Игнис спустился по трапу, душой слыша биение проходящих секунд. Жертвенник развернулся и двинулся следом, его орудие уже поднималось, готовясь открыть огонь. Луч несвета с визгом пронёсся через весь ангар и попал в двух оставшихся Железорожденных, подступавших к Птоллену. Они стали смутными тенями, а затем взорвались, их тела попросту исчезли в один оглушительно громкий миг. Рубриканты пошли вперёд, расстреливая выживших смертных из экипажа.

+Открыть внутренние двери,+ послал Игнис. Жертвенник повернулся, и выпущенный из пушки луч ударил в противовзрывные ворота, ведущие вглубь корабля. Металл задрожал, расплываясь волнами. Птоллен направился к ним, воздев топоры над головой. Из него вырвалась молния, и, врезавшись в дверь, заветвилась по створкам.

Игнис ощутил, как содрогнулась палуба, когда ещё один корабль приземлился рядом с его машиной. Этот самолёт был поменьше, его линии отличались плавностью по сравнению с острыми гранями «Грозового орла». Корпус его был чёрным, с золотым окаймлением. Пластины брони покрывали шрамы от постоянных ремонтов. Едва когтистые лапы корабля вцепились в палубу, из его подбрюшья выдвинулся трап. По нему спустилась пария. Она была человеком, женщиной, высокой, тонкорукой. Неприкасаемая носила тёмно-багровый нательник, с её плеч ниспадал плащ, сотканный из чёрно-золотых чешуек. Голова женщины скрывалась под золотым шлемом, из-под безликого визора которого виднелся только рот и подбородок. Над её спиной выглядывала длинная рукоять двуручного меча. Разум Игниса съёжился от одного только вида женщины. Его мысли и чувства соскальзывали с неё, не в силах проникнуть внутрь, и чародея не покидало ощущение, словно его душу затягивает в себя нечто пустое и голодное.

Чудовище… Мысль невольно пришла ему в голову, несмотря на то, что он находился в её обществе уже достаточно раз с тех пор, как она попала на орбиту Аримана. Её звали Мэхэкта, и она была пустышкой: её душа не отражалась в варпе. Обычные люди испытывали дискомфорт, оказываясь рядом с ей подобными. Для тех же, кто обладал психическими дарами, их присутствие могло стать настоящей мукой. Игнис сглотнул комок подкатившей к горлу желчи.

— Держись от меня подальше, — прорычал он.

— Конечно, — ответила неприкасаемая.

Противовзрывные двери в другом конце ангара рухнули, рассыпая молнии.

Игнис внутренне содрогнулся, и, отвернувшись от Мэхэкты, двинулся внутрь.

Двери перед Ариманом отзывались у него в голове тупой ноющей болью. Они были из холодного железа. Их испещряли линии, выцарапанные глубоко в тусклой серости, слова и символы сходились вместе ярко пылающей перед его внутренним оком паутиной. Древние слова, старые символы. По поверхностям возле двери расползалась ржавчина и гниль. С потолка свисали бутоны металлической плесени, стены покрывали бусинки молочно-белой влаги. В некоторых местах настил и боковые плиты стали мягкими, будто кожа. А, посреди всего этого, дверь вместе с рамой упорно сохраняли чистоту и твёрдость.

+Где носитель ключа?+ резко спросил Ариман, когда из одного из туннелей показался Ктесий.

Из проходов, ведущих в другие части корабля, всё ещё доносились стрельба и крики. Ктесий выпустил часть своего зверинца нерождённых на нижние палубы, и под присмотром его ученика демоны занимались тем, что было для них естественным. Ариман оградился от психической отдачи, которую создавали убийства, но всё равно чувствовал, как призрачные отголоски когтей-бритв скрежещут по скорлупе вокруг его разума, и слышал вибрации ужаса и боли.

+С Игнисом,+ отозвался Ктесий. От Азека не укрылась настороженность в голосе брата. +Они идут.+

Глубоко внутри, под слоем спокойствия, Ариман подавил вспышку гнева. На мгновение его мысли спутались.

Конечно, Мэхэкта с Игнисом… Ему нужно собраться. Нужно выполнить все действия так, чтобы решить проблему. Он закрыл невидимые под шлемом глаза.

Хлоп.

Чернота.

Горящая полоса вдалеке, расходящаяся от края до края его мысленного взора. Она что, стала ближе? Он ощутил пыль и прах…

«Нет», — твёрдо скомандовал он.

Хлоп.

+Обереги исключительно сильны,+ послал Ктесий, встав перед дверями в хранилище. Ариман заставил себя сосредоточиться на том, что говорил демонолог. +Мы смогли бы распустить их, будь у нас время. Нет никаких гарантий, что они не запустят какое-то мерзкое противодействие. Мы можем перегрузить их, но то, что находится внутри, едва ли уцелеет. Ещё можно позволить Игнису воспользоваться мелта-зарядами, хотя и это не лучшая затея.+ Колдун ощутил, как Ктесий упёрся в него пронзительным взглядом. Их телепатическая связь сузилась, так что теперь разговор не слышал никто, кроме них двоих. +Что там внутри, Ариман? Может, настало время поделиться секретом?+

— Мы… — начал Азек.

Хлоп.

Горящая полоса никуда не делась. Мигрень на горизонте его разума.

Контроль. Нужно двигаться дальше. Нужно. Им всем.

— Нам не нужно взламывать дверь, — произнёс он.

— Почему?— нахмурившись, спросил Ктесий.

— А зачем ломать дверь, если есть ключ?— раздался холодный женский голос.

Мэхэкта вышла из зёва коридора. Игнис с Птолленом следовали за ней, держась на расстоянии, движения колдунов выдавали их отвращение к парии. Ктесий невольно дёрнулся, едва та прошествовала мимо него к дверям хранилища. Ариман удержал разум в спокойствии и не пошевелился, даже когда тень неприкасаемой скользнула по его пограничным мыслям. В руке женщина стискивала чёрный железный ключ на мотке потускневшей цепи. Она провела пальцем по поверхности створки, нашла то, что походило на глубокую скважину, и вставила в неё ключ. Щелчок, поворот, а затем двери отодвинулись в стены. Им в лица дохнул охлаждающий пар.

По ту сторону царил кромешный мрак. Дисплей шлема Аримана зашипел, пытаясь соткать картинку из доступного света. Он ощутил, как охранные обереги, встроенные в стены, пол и потолок помещения, отталкивают его разум прочь.

— Нуль-комната… — произнёс вслух Ктесий.— Правильно возведённая… — Он шагнул на порог и протянул внутрь руку. Ариман понял, что демонолог пытается ментально преодолеть пси-подавляющий эффект помещения за дверью.— Мощная, и очень хорошо спроектированная. Её точно сделали не отребья, пользовавшиеся кораблём.

— Свет, — приказал Ариман. Жертвенник загудел. Из орудийной установки автоматона ударил яркий луч. Пространство было огромным. На полу валялись целые груды того, что на первый взгляд казалось выброшенным мусором. Ариман двинулся меж куч поломанных силовых доспехов, горки рогатых черепов и костей, и каменных чаш, наполненных кусками кристаллов, ярко поблёскивавших в сиянии люмена. Колдун ощущал отголоски гнева, и боли, и ненависти в каждом предмете, мимо которого проходил.

— Это не сокровищница, а куча хлама, — заявил Ктесий. Он, Игнис, Птоллен и Мэхэкта последовали за ним. Рубриканты остались охранять вход. Звуки резни на остальном корабле стихли.— Какие-то отбросы. Они отправились в Саван и забрали каждый кусок пропитанного варпом мусора, какой лишь смогли найти. То, что они решили, будто это, — призыватель демонов указал на нечто, напоминавшее силовой кулак, покрытый костяным наростом с перьями, — достойно попасть в хранилище, уже говорит тебе всё. О боги зла, легионы Ока и впрямь заслуживают вымирания.

— Мы здесь лишь ради одного, — отозвался Ариман, по пути озираясь то туда, то сюда. Возле груды потускневших серебряных цепей покоился угловатый предмет. Чародей подошёл ближе. Предметом оказался непримечательный блок из кристалла, восьми футов в самом длинном участке, и по четыре — в ширину и глубину. Его поверхность покрывали трещины, неровности и пыль, однако на вершине располагалось небольшое отполированное до прозрачности окошко. Ариман заглянул внутрь. Минуту он оставался неподвижным, после чего отступил в сторону, освобождая место Мэхэкте. Женщина выпрямилась и посмотрела на Аримана.

— Это оно, — заявила неприкасаемая.

Ариман кивнул, и вдруг пошатнулся. Он моргнул. Горящая полоса по-прежнему была там, но уже ближе.

«Нет, — подумал колдун. — Нет. Ещё немного времени». У него пересохло во рту. Он почувствовал жар. Разве они ничего не замечали? Должны же видеть. Ему нужно… что-то… сказать. Но он не мог. Он не мог сказать ни слова, не мог открыть глаз, не видел ничего, кроме подступающего огненного горизонта.

Нет, только не здесь. Не сейчас… Если это настигнет его прямо тут, то у остальных не останется шансов. Не останется времени…

— Что это? — поинтересовался Ктесий, решив самому изучить кристалл.

Демонолог шагнул вперёд и взглянул на то, что хранилось внутри блока. Полированная поверхность была идеально прозрачной, так что ему показалось, будто он смотрит сквозь окно на воздух. Внутри лежала человекообразная фигура. Она отдалённо напоминала скелет, изготовленный из матированной стали и углеродного материала. Посреди лба располагалась чёрная сфера. В некоторых местах по телу существа тянулись золотые линии, формируя узоры из кругов и линий.

— Пришелец? — обернувшись, спросил он. — И он должен нас спасти?

Ариман не ответил. Ктесий попытался установить с ним телепатическую связь. Азек поднял руку. Его пальцы дрожали.

— Он… идёт… — выдавил он.

И тогда Ктесий ощутил это сам, ощутил, как в его разум и тело вливается жар, словно он вдохнул воздух из домны.

Игнис застыл на месте. Рубриканты у двери затряслись. Птоллен свалился на колени.

Ктесий только и успел глубоко затянуться.

А затем началось.

Взрыв бомбы у него в черепе.

Белый свёт.

Рёв.

Опаляющий жар.

Всё вокруг утонуло в огне.

Пиродомон. Вот как его назвали демоны, призванные Ктесием. Всё началось с того момента, как Ариман и остальные Изгои сбежали с Планеты Чернокнижников после попытки наколдовать Рубрику во второй раз. Сначала ясновидцы и авгуры перестали прозревать будущее. Их внутреннее око заволокло мглой, пока они не стали видеть лишь на пару мгновений за настоящим моментом. Затем они узрели горящий горизонт. Гильгамос, могущественнейший после Аримана предсказатель, описал его как золотую полосу, прочерчённую на чёрном листе. Остальные тоже начали видеть его, неважно смотрели они в грядущее или нет. Однажды Ктесий закрыл глаза от усталости и также впервые заметил его, яркий и режущий взор. Вскоре он стал его постоянным спутником, пылающей полосой во тьме за веками. Ариман созвал Круг своих сподвижников. Они дискутировали и спорили, однако ни один из них не имел ни малейшего представления, что же это такое. Большую часть дебатов Ариман оставался безмолвным. И это Ктесий нашёл наиболее тревожным — не потому, что Азек не знал, что происходит, а, как подозревал демонолог, потому что знал. А затем оно начало приходить к ним.

Сначала возникал жар. Ктесий чувствовал, как он нарастает изнутри, расходясь из глубин тела до самой кожи. Потом плоть охватывала боль. Затем свет, с рёвом докатывающийся из чёрной дали. Всё происходило так быстро. В промежуток между одним ударом сердца и следующим. Ощущение заполняло его без остатка. Боль, и пламя, и рёв огненной бури. Всё длилось будто целую вечность. А когда ужас заканчивался, Ктесий обнаруживал себя свернувшимся на полу, с привкусом пыли и праха во рту.

Это происходило с ними всеми. Каждый из Тысячи Сынов, всего на миг, испытывал одно и то же. Не обошло оно стороной и рубрикантов. Они замирали, забывая обо всём, чем бы ни занимались до этого. В их глазах загоралось призрачное пламя. Некоторые, казалось, говорили, надломленными шелестящими голосами зовя старых товарищей, моля о помощи, о том, чтобы огонь прекратился. Такого просто не могло быть. Рубриканты представляли собой запечатанные комплекты доспехов, внутри которых находились отголоски душ воинов, что когда-то их носили. Рубрика, наколдованная Ариманом, превратила их в наполненную прахом скорлупу. Всё, что осталось от тех Тысячи Сыновей — это эхо их имён и жизней, навеки заключённые в клетки. Они не могли действовать самостоятельно, а лишь подчиняться. Однако с приходом огня что-то изменилось.

Изгоев охватила паника. Испуганные чародеи строили теории и рассуждали, что делать дальше. Это была атака. Проклятье, насланное на них Магнусом Красным в наказание за то, что Изгои вернулись в его царство. Результат происходящих в Оке Ужаса изменений.

А затем это случилось снова. И снова. Каждый раз всё сильнее, каждый раз — всё неожиданней. И теперь оно не просто проходило без последствий. Теперь оно отнимало.

Огонь низошёл из варпа, а когда он исчез, один из рубрикантов обратился в прах. Не осталось даже отголоска его души. За ним последовали другие. Ариман велел Ктесию разузнать, что об этом известно демонам варпа. Он вернулся с именем: Пиродомон, апофеоз, метаморфоза в пламени. А вскоре оно забрало первых из живых.

Самым первым пал чародей по имени Искиад. Он был прорицателем грёз и воителем тонких искусств. Они нашли его после очередного проявления Пиродомона. Места соединений на его доспехах были запечатаны. Линзы шлема горели тусклым призрачным светом. Внутри брони был только прах и тихое эхо имени. Искиад, переживший наложение Рубрики, стал теперь духом в клетке-доспехе. Рубрикантом.

И тогда, наконец, Ариман назвал вещи своими именами: это было последствие Второй Рубрики. До них, наконец, докатилась эфирная ударная волна от содеянного. Великий ритуал, проведённый ими в попытке спасти легион, не завершился. Он вышёл из-под контроля, словно пожар, перекинувшийся на бескрайний лес, который не погаснет до тех пор, пока все деревья в нём не станут пеплом. И они не знали, как это прекратить.

Ктесий окунулся в огненный ад. Он кричал, не открывая рта. Перед глазами расплывались и расцветали золотые, красные и оранжевые пятна. Он чувствовал на коже под бронёй пыль и песок.

«Только не я! — Услышал он собственный крик. Это была не мольба, а скорее безмолвный яростный рёв. Он продал свою душу так много раз, и отнял столько жизней, дабы уцелеть самому, что просто не мог закончить вот так. — Только не сейчас. Только не я».

Огонь исчез. Он закашлялся, весь дрожа. Перед глазами лопались цветные пузырьки.

— Ктесий. — Это был Ариман. — Игнис.

Моргая, он заставил себя подняться. По щекам катились обжигающие кислотные слёзы.

Ариман был прямо перед ним. Демонолог заметил, что тот едва-едва держится на ногах. В поле зрения ввалился Игнис. Его оранжево-чёрный терминаторский доспех побледнел от чародейской изморози. Мэхэкта неподвижно стояла перед кристаллическим блоком. Казалось, она даже не шелохнулась.

— Это было хуже, — выдохнул Ктесий. — Сильней, чем в прошлый раз.

+Доставьте артефакт на корабль, нам нужно уходить,+ раздался мысленный голос Аримана, срывающийся, вот-вот готовый дрогнуть. +Быстро.+

— Жертвенник, — произнёс Игнис. Автоматон с лязгом подошёл к ним и поднял блок. Поршни в корпусе машины зашипели, принимая на себя вес предмета. Они повернулись к двери.

Птоллен стоял там же, где Ктесий видел его в последний раз. Он не пошевелился. И не смотрел на них.

Все замерли.

+Брат,+ наконец послал Ктесий. — Птоллен?

Колдун поднял голову и оглянулся. В его глазах плескался бледный свет. Ктесий услышал в своём разуме медленный крик бесконечно сыплющегося праха.

ГЛАВА II

БРАТЬЯ

— Что ты помнишь?

— Что я — Гелио Исидор.

— Ты помнишь что-нибудь ещё?

— Свет. Я помню свет.

— А до света?

— До света — ничего.

— Ты помнишь язык.

— Язык?

— Слова, с помощью которых мы сейчас общаемся, их значение. Это — основа речи и знания.

— Я не помню, как говорить. Я просто говорю, точно так же, как дышу.

— Ты заметил, что я говорил на высоком готическом, а затем перешёл на герметика лингвис Просперо?

— Нет. Я слышал, что ты сказал. Звуки, что ты издаёшь, важны?

— Всё важно. Ты понимаешь, что говорил на герметике с того момента, как я обратился к тебе на нём?

— Нет. Я говорю, и всё.

— Ты помнишь последний наш разговор?

— Мы говорили прежде?

— Да. Ты знаешь, кто я такой, брат?

— Нет.

— Я — Азек Ариман.

— Извини, но я не помню, чтобы у меня были братья.

— У тебя много братьев, и я — лишь один из них.

— Я не помню других. Мне жаль.

Ариман наблюдал за Гелио Исидором. Его брат по легиону сидел, скрестив ноги, в центре Клетей безмятёжности. На нём был кремового цвета табард. Кожа выглядела чистой и не отмеченной шрамами. В янтарных глазах плясали золотые искорки. Он, не моргая, смотрел на Аримана. Круглую платформу, на которой он восседал, окружали вращающиеся обручи из бронзы. По каждому ободу тянулись строчки символов. Ариман слышал разумом песню, что они сплетали в эфире, перекатывающиеся в них нотки могущества, заключающие, отделяющие, защищающие. Скоро ему придётся уйти. Необходимо сосредоточиться на том, что случится дальше. На будущем. Следует идти сейчас. Нужно идти.

Ариман остался на месте. Он пришёл сюда без доспехов и шлема, в одних только сине-красных одеяниях магистра. Воздух в камере был прохладным и неподвижным, с ионным запахом. Здесь грохот Великого Океана варпа ослабевал до далёкого бормотания, его мощь и ярость оставались вовне до тех пор, пока не потребуются ему снова.

— Кто ты такой? — спросил Гелио Исидор. — Я бы хотел узнать.

«Кто ты такой?» Вопрос эхом раздался в тишине. Азек почувствовал, как на ум приходит ответ, тот же ответ, который он давал Гелио каждый раз, как тот спрашивал. Часть его захотела было покачать головой, отдавая себе отчёт, что когда он вернётся снова, Гелио не вспомнит ни ответа, ни молчания. Брат продолжал смотреть на него пустым ожидающим взглядом.

Ариман сделал вдох и дал тот же ответ, что и тысячу раз до этого.

Его звали Азек Ариман. Он родился на Терре и стал воином легиона Тысячи Сынов. Он помог построить Империум среди звёзд. Он остался верным и преданным собратьям по легиону, своим идеалам и Империуму. Его предали: сначала Император, а затем генетический отец, примарх Магнус. Император воспользовался силами варпа, чтобы создать Империум и вознести Свои знания и могущество до высот, граничивших с божественными. Затем Император запретил пользоваться той же силой и Магнусу, и его Тысяче Сынов. Хуже того, Он наказал их за изучение тех искусств, которые практиковал Он сам. Погибель и огонь, варварство и кровь: вот как Император вознаградил их за то, что они следовали по Его собственному пути.

Затем второе предательство отцом своих отпрысков. В Оке Ужаса разумы и тела Тысячи Сынов начали разрушаться. Их одолевали мутации. Воины-мудрецы становились бездумными тварями из когтей, перьев и живого огня. Властители потаённых искусств теряли контроль над физической оболочкой, их плоть растекалась подобно воску от пламени. Они кричали; некоторые в тишине, другие — сотнями ртов. И всё же Магнус не разрешил Ариману искать лекарство для легиона, а тем временем, постепенно, жертв становилось всё больше, пока в один момент их не стало слишком много.

Ариман сделал то, что должен был. Он со своим кабалом подготовил и наколдовал Рубрику. Азек надеялся остановить мутации братьев, освободить их, сделать теми, кем они были. Частично ритуал удался, но в остальном чародеев постиг полный крах. Его легион, его братья превратились в комплекты доспехов, внутри которых бесконечно падали их души. У остальных, жалкой горстки, изменились и увеличились колдовские силы. За это Ариман и его последователи заслужили изгнание. Легион Тысячи Сынов, прежде умирающий, теперь сломался окончательно, разделившись на верных Магнусу, на занявших собственную сторону, и тех, кто пошёл за Ариманом. Некоторые отправились вместе с ним в надежде на спасение, другие — в поиске власти и возможности заполучить толику его силы. Прочие, вероятно, потому, что умели только подчиняться другим. Изгои, колдуны, военачальники и те, кто искал надежду или возмездие, — он видел их всех, и понимал, что только он, и он один, может их спасти.

— Я один из Тысячи Сынов, — произнёс Гелио Исидор. Он говорил тускло, без всякого выражения и эмоций.

Ариман кивнул.

— Верно.

— И какой выбор я сделал? Я решил пойти за тобой?

Какое-то время Азек не отвечал.

— Нет, — наконец признался он. — Ты решил не идти за мной.

— Значит, я один из других — враг, пленник.

— Ты не пленник.

Исидор поднял руку и указал на сферу из огромных бронзовых обручей, вращавшихся вокруг него и платформы, на которой он сидел.

— Мне не нужно помнить, чтобы узнать клетку.

— Ты не пленник. Ты — мой брат.

— Почему я тебя не помню? Что со мной случилось?

— Я попытался обратить всё вспять, — продолжил Ариман. — Рубрику, наше проклятье мутации, вообще всё. Я отправился на Планету Чернокнижников, где правит Магнус, и откуда меня изгнали. Я отыскал и исправил огрехи в первой Рубрике. Я наложил её снова. Я знал, что на этот раз она была идеальной. Я верил, что она преобразит нас, что наш легион станет таким, как прежде.

— Она сработала?

— Частично. — Азек грустно улыбнулся. — Один дух, один рубрикант, вернулся обратно к жизни.

— Я.

— Именно так.

— Но я не помню… — Гелио Исидор нахмурился. — Я хочу вспомнить. — Он посмотрел на Аримана. — Чего ты хочешь?

Колдун почувствовал, как невольно моргнул.

— Я хочу спасти наших братьев. Хочу исправить нанесённый урон.

Ктесий уже ждал Аримана, когда тот вышел из Клетей безмятёжности. Он простоял здесь почти час. У него ныли кости, и он понял, что опирается на посох. Следовало надеть доспех, позволив ему взять на себя весь вес, однако демонолог решил иначе — как будто признание того, что он устал, ознаменует победу этого факта. Он смеялся всякий раз, когда думал об этом, нередко вслух. Горечь, сквозившая в его хохоте, заставляла некоторых нерождённых, скованных в лаборатории, щёлкать и хихикать от веселья. До чего глупая, противоречивая мысль — конечно, он был старым, даже древним, и пережил множество поколений жалких недолговечных смертных. То же самое, впрочем, можно было сказать и об Аримане, и о Киу, Игнисе и всех остальных из их рода, но пока века складывались в тысячелетия, те не старели ни на день. Своим мастерством они не позволяли голоду времени подтачивать свои силы. Конечно, он и сам был далеко не слаб — очередной парадокс шутки. Он мог одним движением сломать руку смертному. Мог вытащить клинок из брюха, и рана закрылась бы и зажила прежде, чем он воткнул тот клинок человеку в глаз. Однако оболочка плоти ссохлась и мучила его болью, тупым ноющим чувством, угнездившимся в позвоночнике. Его плоть и кожа туго обтягивали кости, так что с каждым годом, прибавлявшимся к уже прожитому времени, Ктесий всё больше и больше напоминал труп. Такой была цена, или, вернее, суммой цен, которую он платил за то, кем был: сковывателем демонов и похитителем власти, которая ему не принадлежала. Власть всегда имела свою цену, проявлявшуюся как в большом, так и в малом, и те, кому ты платил, зачастую обладали чувством юмора острым, как лезвие пилы. И ты должен был платить, чего бы это тебе ни стоило.

Он смотрел, как Ариман закрывает за собой двери. Внутри них провернулись механизмы. Символы зажглись синим пламенем, затем красным.

+Всё как прежде?+ спросил Ктесий, послав вопрос коротким телепатическим сигналом.

Секунду Азек просто стоял, не отвечая. Как и Ктесий, он был в простой мантии и казался невооружённым. Естественно, это было не так. Ариман в любой момент мог разверзнуть настоящий апокалипсис. Даже не имея в руке оружия, он всё равно обладал таким разумом и повелевал такими силами, с которыми ему не требовался ни клинок, ни болтер. Впрочем, некоторые орудия у него всё же имелись. Подле Аримана висела нечёткая чёрная тень, словно выжженное на сетчатке слепое пятно, видимое только внутреннему оку Ктесия. Отвернувшись от двери, Ариман поднял руку, и тень сгустком свернулась у него в ладони. Теперь он сжимал посох, увенчанный с одной стороны загибающимися рогами, а с другой — остриём копья, и украшенный фрагментами кристаллов и костей. При каждом движении позади него трепетал и сворачивался свет. Ктесий моргнул и отвернулся.

+Ну?+ послал он.

+Он такой же, как раньше,+ ответил Ариман, зашагав прочь от комнаты. Демонолог последовал за ним.

+Рано или поздно тебе придётся…+

+Придётся что?+ оборвал его послание телепатический ответ.

«Придётся посмотреть правде в глаза, Ариман, — подумал он. — Признать, что тот, кто сидит в той клетке и называет себе Гелио Исидором — в лучшем случае пустой сосуд, померкший отголосок жизни и души. Когда ты оставишь надежду, что однажды он скажет нечто иное, кроме имени и того, что ничего не помнит…» — Ничего этого демонолог не произнёс вслух, понадеявшись, что мысли остались внутри его черепа в такой же безопасности, как он считал.

На Ктесия обрушилась стена звуков, стоило им войти в главный артериальный проход «Гекатона». Широкий проспект был запружен всевозможными существами. Многие из них являлись людьми, или, по крайней мере, считались ими в прошлом. Встречались также и зверорожденные. Большинство падали перед Ктесием ниц. По полу расстилались шёлковые накидки: жёлто-охряные, небесно-синие, оранжевые, изумрудно-зелёные. В воздухе шепотом разносились слова на десятках языков. Волнение, страх, отвращение, подхалимство и трепет захлестнули разум Ктесия лихорадочно-горячей волной. Он почувствовал, как при виде расступающихся толп его губы презрительно скривились.

«Мы не боги, достойные поклонения», — подумал он.

+Я продолжаю допросы нерождённых, но ничего нового о Пиродомоне они не говорят. Кроме…+ Его мысленный голос стих.

+Кроме чего?+

+Кроме того, что они его боятся.+

+Нерождённые не испытывают настоящих эмоций.+

+ Не испытывают. Это, скорее, выражение их инстинкта выживания.+

Ариман продолжал идти.

+Я буду искать дальше,+ послал демонолог.

+Если желаешь.+

Ктесий остановился. В его разуме заклубился гнев, чего он даже не попытался утаить.

Ариман замер в шаге впереди и обернулся к нему.

+Ты что-то хочешь мне сказать, брат?+ поинтересовался он.

+Что мы будем делать?+ послал Ктесий. +От нас уходит всё больше кораблей. Этот ксенос до сих пор сидит в трюме, а ты так и не сказал никому, кроме той бездушной, для чего он тебе.+ Азек зашагал дальше. +Время на исходе, Ариман. Среди твоих последователей и войск ширятся трещины. Вернее, трещины были всегда, но старые начали расширяться, и к ним добавляются новые.+

+Ты думаешь, я этого не вижу? Думаешь, я слепой, Ктесий?+

+Я думаю, ты позволяешь одной древней ошибке затуманивать своё суждение касаемо того, что должно случиться дальше. Я думаю, что в лучшем случае ты нам не доверяешь, а в худшем — считаешь, что мы не согласимся с твоим замыслом. Я никогда не был вроде Киу и Гильгамоса, с радостью идущих во тьму и полагающих, будто ты неспособен заблуждаться. Я-то знаю, что ты можешь совершать ошибки, и одну из них ты делаешь прямо сейчас. Мы умираем, Ариман — огонь придёт за всеми нами. Ты не сможешь решить всё в одиночку, и если ты ничего не сделаешь, то скоро и впрямь останешься один.+

+Всё, что я делал, было ради легиона, и для того, чтобы мы выжили.+

+Да, и каждым действием ты всё ближе подталкивал нас к бездне забвения.+

Ариман застыл как вкопанный, обернулся. Его глаза стали синими, цвета звёздного огня. Взор колдуна излучал силу. Ктесий почувствовал, как у него закружилась голова. Мощь, исходившая от Аримана, походила на сияние полуденного солнца. У него запершило в горле, и он сглотнул. Это также было одним из того, что лишь усугубилось после нападения на Планету Чернокнижников и провала Второй Рубрики: Ариман, и без того могущественный, непревзойдённый в чародейском искусстве, начал становиться чем-то другим, чем-то более сосредоточенным, подобно лучу света, сужающемуся до тех пор, пока не становился обжигающим — чем-то, что, по мнению Ктесия, больше не определялось одним только колдовским умением и знанием; чем-то, отчего у демонолога пересохло во рту, едва он решил заговорить. Его мощь стала невероятной. Наихудшим, однако, было то, что он, казалось, терял над ней контроль.

Ариман отвернулся и двинулся к двойным дверям из холодного железа, что вели вглубь корабля.

+Древние передали человечеству одну истину: нужно заниматься лишь тем, над чем имеешь власть,+ не оглядываясь, послал Азек. +Они говорили, что мы властны над своими разумами, но не над событиями. Но мы — не смертные из далёкого прошлого. Мы — Тысяча Сынов, и то, что мы думаем, во что верим, чего желаем — всё это станет явью. События, реальность, судьба — перед нами склонится всё.+

Символы на железных створках перед ними ярко вспыхнули, после чего померкли. Двери открылись.

— Как скажешь, — пробормотал Ктесий, оставшись стоять на месте.

Двери закрылись, и Ариман окунулся в тишину комнаты. Он почувствовал, как его тщательно выстроенные мысли отъединяются от оберегов, вплетённых в стены и пол помещения. Бурление Великого Океана варпа схлынуло из восприятия. Азек застыл в совершенной неподвижности, прислушиваясь к биению сердец и медленному втягиванию в лёгкие воздуха.

«Всё ещё жив, — подумал он. — По-прежнему плоть и кровь». Тьма не ответила. Он простоял так ещё один удар сердец. Затем велел зажечься свету.

Из закреплённых на стенах чаш с маслом взвился огонь. Комната наполнилась золотым сиянием, становящимся всё ярче по мере отражения от зеркально-гладких гранитных стен. Покои находились внутри пирамиды, водружённой на хребет «Гекатона» среди скоплений башен и куполов. Кто-то мог бы подумать, что его убежище должно было располагаться на вершине высочайшего шпиля, с которого открывался вид на весь город, выросший над необъятным космолётом. Однако его личное помещение представляло собой весьма скромное место, угнездившееся меж более крупных сооружений, подобно осколку полированного агата в россыпи более крупных и ярких камней. Пол размечала эннеаграмматическая звезда внутри круга, выложенная из серебра.

У каждого из четырёх углов комнаты стояло по каменному пьедесталу. На одном лежали его доспехи, каждый их элемент был выставлен отдельно, придавая им схожесть с расчленённым панцирём мёртвого ракообразного. На втором покоился шлем, его высокие рога вздымались над кристаллическими глазными линзами. Третий оставался пустым, дожидаясь посоха, который он пока держал в руке. Четвёртый занимал ларец. Его поверхность покрывали крылья и скарабеи из ляпис-лазури и бронзы, но Азек знал, что под ними оставался всё тот же помятый металл. Он разжал кулак, и посох, выскользнув у него из пальцев, поплыл к своему возвышению. Чародей закрыл глаза. Здесь, в этой заводи похищенной тишины, он мог ощутить свои мысли, и цепи сокровенных формул, проходящих сквозь слои подсознания, переплетаясь друг с другом, с эфиром варпа и реальностью, беспрерывно контролируя и синхронизируя всё вокруг него. В тишине они зашептали ему голосами из прошлого.

Астрей, заблудший и ослеплённый.

Кармента, её душа и разум растворились в кораблях, которые она пыталась усмирить.

Ормузд, его брат по рождению и легиону, давно погибший.

— Судьбу выбираем мы, и творим её также мы…

Все мертвы, преданы им и унесёны потоком времени, пока не стали напоминать сон, медленно тонущий под гладью настоящего, барахтающийся, тонущий…

— Каждым действием ты всё ближе подталкивал нас к бездне забвения. — Вот что сказал Ктесий. Правда всегда была ножом, что наносил самые глубокие раны.

Ему требовалось отдохнуть, восстановить равновесие. Всё вот-вот начнётся. Он чувствовал это, и ему следовало быть готовым. Больше его не направляли пророчества и оракульский взор. Лишь его собственная воля.

«Я должен идти дальше, — подумал Азек. — Неважно, какой ценой, но я должен. Я должен вернуть всё как было. — Но времени оставалось так мало, да и оно подходило к концу. Нет времени планировать, нет времени, чтобы всё проверить и перепроверить. — Нет времени для сомнений. Если этого не сделаю я, то не сможет уже никто».

Ариман выдохнул и открыл глаза. Он стоял перед ларцом на четвёртом плинте. Колдун моргнул. Он ведь находился в другом конце комнаты. Должно быть, раздумья привели его сюда. Азек посмотрел на ларец, который не открывал уже очень долгое время. Он поднял руку. Ему следовало отдохнуть…

Жест, и выложенная золотом и ляпис-лазурью обшивка разобралась с бормотанием механизмов. Обереги и эфирные замки разомкнулись со щелчками рассеивающейся энергии. Под блистающей оболочкой оказался помятый отштампованный металл. Ариман протянул руку и поднял крышку. Единственный предмет внутри покрывала кремового цвета накидка. В ноздри ударил запах пыли и копоти. Он откинул ткань. На него воззрился шлем. Он был почерневшим и погнутым, с выступающим носом и ничем не украшенный — вороний убор для мёртвого воина. Азек заколебался, затем достал его. Пальцы коснулись царапин в керамите. Линзы испещряли тонкие, с волосок, трещинки. Шлем казался ему знакомым, как будто последний раз, когда он его надевал под другим именем, случился всего несколько часов назад.

Хоркос… Имя из иного времени, для иного человека, сломленного человека, который надеялся, что судьба позволит ему спокойно утонуть. Глупец, предавший всё, что было ему дорого…

Минуту он удерживал взгляд шлема, после чего поставил убор обратно и накрыл его саваном. По мимолётному мысленному велению золото и ляпис-лазурь сомкнулись обратно над ларцом. Азек отвернулся и сел, подогнув под себя ноги, в центре эннеаграммы на полу. У него не было времени, но ему требовалось восстановиться, хотя бы самую малость. Колдун закрыл глаза и начал собирать мысли в образы, которые подняли его сквозь слои сосредоточенности и контроля. Он почувствовал, как вопросы и воспоминания остаются позади. Тишина комнаты проникла в его разум…

И он открыл глаза в безмолвной пещере.

Единственным источником света служил лунный блеск на озерце в скальной впадине перед ним. Серебристый свет касался мыслеобраза стен, вычёрчивая источенный водой камень. На одном из сталактитов образовалась капля, засверкавшая в бликах на озёрной глади. Она повисла, вырастая в размерах, затем сорвалась. Звук её падения в воду отдался кратким эхом, прежде чем стихнуть. Рябь отразилась от стенок скалы, накатывая на ещё подступающие волны, и медленно улеглась.

Ариман позволил тишине вокруг себя сгуститься, наблюдая за возникновением следующей капли. Ничто из этого не было настоящим, по крайней мере, не в том смысле, в котором большинство других воспринимали умозрительные концепции. Пещера находилась у него в голове, и являла собой идею, сотворённую его волей. Каждый её составной элемент был взят из воспоминаний самого Азека: блеск камня, витавший в воздухе лёгкий кремнистый запах, ощущение безмолвия, и бессчётное множество прочих деталей. Всё это было реальным, однако здесь их смешали вместе, чтобы создать нечто новое. Пещера находилась в самых недрах его разума, подле отголосков и призраков генопамяти и полузабытых жизней. Он создал её в качестве внутреннего убежища в дни и месяцы после сотворения Второй Рубрики и бегства с Планеты Чернокнижников. Это было место обновления, его личное место — обособленное и свободное от прошлого, настоящего и будущего. Путь, по которому он шёл ради своего легиона, и власть, коей он обладал, лишали его практически всего, что Азек бы мог назвать по-настоящему своим, но вот пещера — безмолвная и секретная, спрятанная глубоко внутри — была его и только его. Ариман позволил себе погрузиться в свой личный подземный мир. Он успокоил мятущийся разум, пока в мыслях не осталось ничего, кроме самых ключевых образов. На его лицо вернулась безмятёжность, кровь, дыхание и нервы пришли обратно в норму.

— Всё так, как должно быть, — промолвил он вслух, и его слова разнеслись эхом, точно так же, как плёск упавшей капли до этого. Здесь, во тьме, он мог поверить в их правдивость. Он выдохнул концепцию воздуха. Скоро ему придётся уйти отсюда, возвратиться в мир вихрящихся мыслей и разворачивающихся событий, последствий и действий, и неопределённости будущего, уходящего к далёкому горизонту. Его ждала впереди долгая дорога, наподобие той, по которой он спустился в пещеру. Он пройдёт через пустые дворцы памяти и безжизненные остовы старых убеждений. Путешествие займёт всего один удар сердец, однако оно покажется ему целой вечностью. Призраки, потерянные предметы и тайны, всё то, что для обычного разума оставалось сокрытым, погребённым в недрах подсознания, пройдут вместе с ним весь обратный путь до внешнего мира.

— Всё будет так, как должно быть, — сказал он и поднялся. Пора возвращаться. Азек шагнул к краю озерца, наклонился и погрузил пальцы в гладь.

— Ариман…

Он вихрем развернулся на голос, однако уже начал падать в воду, оставляя стихающее слово позади. Колдун устремился вниз, сквозь мрак и прошлое…

В лёгкие ворвался воздух. Глаза открылись. Убежище было в точности таким, каким он его оставил. Пламя по-прежнему горело в стенных чашах. В комнате царила неподвижность и тишина. Ариман моргнул. Подождал…

Ничего.

Он моргнул опять, после чего встал из центра эннеаграммы. Он потянулся волей, и его доспех поднялся с пьедестала и разделился на составные компоненты, которые на мгновение закружились вокруг него. Одежда растворилась в воздухе за миг до того, как латы собрались уже на его теле. На голову опустился шлем. Мир перед глазами расцветили крутящиеся отметки, сияние таинственных знаков и вращающихся геометрических фигур. Плоть, броня и рассудок объединились с тихим бормотанием неврального подключения и мысли. Слова и письмена, выгравированные на пластинах, поймали поток льющейся из его разума эфирной энергии и озарились мощью. Ею наполнились кристаллы, встроенные в шлем, кирасу и наплечники. Он почувствовал, как боевое облачение сращивается с разумом, уплотняя мысли и волю в формы и образы, наполняя силой, ограждая. Наконец, пришёл черёд Чёрного Посоха. Азек протянул руку, и он оказался в ладони — не порхнув по воздуху, но просто возникнув прямо в ней. Мгновение чародей стоял, наслаждаясь вернувшимися равновесием и сосредоточенностью восприятия. Он уже собрался сделать шаг, как вдруг замер и оглянулся. На самой границе мыслей Ариман услышал, как из тьмы прозвучало его имя.