Истребитель / Slayer (роман)

WARPFROG Гильдия Переводчиков Warhammer Истребитель / Slayer (роман)
Автор	Дэвид Гаймер / David Guymer
Переводчик	Serpen
Издательство	Black Library
Серия книг	Готрек и Феликс_(цикл) Погибель Готрека Гурниссона
Предыдущая книга	Убийца родичей / Kinslayer (роман)
Год издания	2015
Подписаться на обновления	Telegram-канал
Обсудить	Telegram-чат
Скачать	EPUB, FB2, MOBI
Поддержать проект

Мир умирает, но так было со времён пришествия Богов Хаоса.

Долгие годы, скрывшись от расплаты, Губительные Силы жаждали мир смертных. Они делали множество попыток захватить его, их помазанные чемпионы приводили неисчислимые армии в земли людей, эльфов и гномов. И каждый раз, их разбивали.

До сих пор.

Трёхглазый король пришёл. Империя в огне и Архаон Всеизбранный двинулся на юг, а по пятам за ним шли армии, не оставляющие на своём пути никого в живых, шли армии, чтобы утвердить его претензии на всемогущество и начать Эру Хаоса. Город Мидденхайм, один из немногочисленных оставшихся бастионов людей, эльфов и гномов — его цель, ибо глубоко в скале, на которой покоится сей град, похоронено древнее оружие, что принесёт ему окончательную победу.

Однако ещё остались несколько героев, с которыми связаны последние надежды мира смертных. С разорванным великим вихрем были высвобождены Ветра Магии, и каждый из них нашёл себе смертного хозяина. Только сила этих «Воплощений» может предотвратить катаклизм, который стремится развязать Архаон. Но они разбросаны по всему миру, и даже собранные, могут оказаться не в состоянии работать вместе.

Вдали от усиливающейся бури Готрек Гурниссон и Феликс Ягер ведут армию оборванцев через руины Империи в поисках семьи Феликса. Их дела в сии мрачные времена столь же героические, как и во времена их прежних, ставших легендарными, путешествиях, но их дружба расколота словами, которые уже не могут быть забыты, и поступками, которые уже не изменить.

И Погибель Готрека всё ближе.

Это — Конец Времён.

Карта Старого Света

Если этот дневник будет найден, если будет одержана победа, то помните — здесь лежит Истребитель.

— из «Мои путешествия с Готреком. Неопубликованное», герр Феликс Ягер.

Содержание

Часть Первая – Искупление в глазах моих предков

Ранняя весна 2527

ГЛАВА ПЕРВАЯ. Он, кто изменяется

Сами боги, по слухам, выступили на защиту Альтдорфа, но даже Таал пальцем о палец не ударил, чтобы спасти этот уголок Большого леса Хохланда.

— Обречённые! — взвыл Маркус Вайсманн, пока его голос не сорвался, ещё одна оборванная нота среди грохота раздвоенных копыт и кричащих людей.

Бойцы его отряда всё теснее смыкали ряды. Он чувствовал запах их пота, запах земли на их красно-зелёных ливреях, мог ощутить дрожь, что прошла по их копьям, когда они восстановили шелтрон на вершине холма и подняли щиты. Раздался треск дерева, когда они раскололись под ударами дубин зверолюдов, а затем крик ужаса, перед тем как двое мужчин собрались с силами и сумели отогнать существо, закрыв брешь в строю.

— Кровь Хохланда! — взревел сержант Зирк. Рукав его дублета был оторван по самое плечо. Его двусторонний красно-зелёный плащ был повёрнут красной стороной, чтобы скрыть кровь, которая превратила его лицо, бороду, да даже зубы, которые были видны, когда он отважно взревел, в страшную маску, наподобие тех, что использовалась в цирке.

— Обречённые, — снова всхлипнул Маркус, слепо тыкая копьём в шею зверолюда. Козлоголовая тварь заревела и упала, вместе с наконечником копья Маркуса, что остался в её глотке. Он выпустил оружие из рук и, закричав, судорожно попытался выхватить свой кацбальгер: короткий, непривычный клинок последней надежды пехоты Императора.

Замерев, он мгновение изучал дешёвое, пронизанное ржавчиной оружие. Как уместно.

Копьё просвистело над плечом Маркуса и поразило в глаз атакующего зверолюда. Дурной монстр споткнулся и каким–то образом упал прямо на меч Маркуса. Горячая, вонючая желчь омыла руку и плеснула на ботинки. Это напомнило ему о родильных жидкостях, которые он привык видеть на полях своих соседей во время отёла. Это было похоже. За одним исключением, выпотрошенный зверь продолжал оглушительно реветь, пока копьё другого человека не вонзилось ему в глотку. Почувствовав, как его затошнило, Маркус вытащил меч из туши и отпихнул умирающего зверя своим щитом. Зверолюд упал и покатился под холм, и на секунду перед Маркусом больше не осталось противников.

Он задыхался в душном, остро воняющем медью воздухе. Рёбра были словно тиски, сжимавшие лёгкие. Он не мог дышать! Потребность в воздухе затмила все чувства, и он содрал помятый шлем с головы и швырнул на траву. Высокогорный ветер блаженной свежестью овеял его бороду. Его взгляд, более не стеснённый прорезью шлема, наконец, увидел стадо во всей его ужасающей силе.

Они были обречены.

Скалистая поляна, на которой генерал фон Берсдорф намеревался удержать зверей, что изматывали их после того, как путь на Хергиг был окончательно перекрыт, была почти в лигу длиной и примерно четверть в ширину и постепенно поднималась к широкому холму, что возвышался на её северной оконечности. И вокруг не было ни клочка голой скалы, на котором бы не находился с десяток блеющих кошмаров. Лучники и конные разведчики, которых фон Берсдорф спешно перебросил на защиту стрелковых повозок и телег с припасами, были уничтожены, и теперь зверолюди хлынули волной по обломкам. Время от времени красный клочок ткани мелькал над разбитыми фургонами: обрывок знамени генерала, поднятый его убийцами, как трофей.

Крики женщин и детей едва пробивались сквозь какофонию. Маркус посмотрел на разорванное сердце колонны арьергарда, расположившегося под укрытием нависшей скалы на южной оконечности поляны. Окружённые алебардщики удерживали зверей на расстоянии, пока испуганные возничие сгоняли свои повозки в защитный круг вокруг семей солдат. Под пеленой чёрного дыма знаменитые хохландские снайперы изливали смерть и гром на зверолюдов, стреляя через головы алебардщиков.

Долгая пульсирующая нота, от которой заныли кости, разнеслась над полем битвы.

Как икона, как символ всего, чему подчинялись звери, служившие ему, появился воин Хаоса. По бокам ехали северяне на толстых, сварливых пони. Их мускулистые тела корчились от странных, вызывающих тревогу татуировок, и они несли множество флагов, гонгов и иных инструментов, но даже все вместе они не шли ни в какое сравнение со своим предводителем, ни по размеру, ни по оказываемому воздействию. Его тёмно-синяя броня была цвета грозового неба и пылала от бело-ледяных рун, которые, пусть Маркус и не понимал их, явственно сулили окончательную смерть. На полностью закрытом шлеме светились две точки ведьминого огня, с презрением бессмертных смотревших на их земную вотчину. Его медленное продвижение словно порождало яму, огромную пасть, бездну, что появлялась вослед погибели.

Казалось, он искал что–то. Или кого–то.

Маркус застонал от ужаса. Он был фермером, а не солдатом. Когда воины Хергига на своём пути в Вольфенбург прошли через его земли, он должен был остаться. Лучше умереть там же, где умерли его жена и маленькая дочурка. С чего в Остланде должно было быть лучше, чем у его соседей? Он посмотрел вверх, слёзы навернулись у него на глаза, а проклятье богам распирало грудь. Даже небо было испорчено: грубые гряды утренних облаков, разорванных кометами, что всё ещё падали с небес даже спустя месяцы после уничтожения Моррслиб.

Могло ли быть хоть какое–то убежище в Вольфенбурге, или даже Мидденхайме, когда и небеса не были в безопасности? Это было…

Грубая, но не недобрая рука выдернула Маркуса из первых рядов. Эрнст Хёллер нахлобучил бесполезный шлем Маркуса обратно ему на уши, заглушая крики и сужая ужасный вид, что лежал прямо перед ним. Краснолицый, покрытый морщинами Хёллер обеспокоенно посмотрел на него. Он был сапожником, из лучших, что могли себе позволить простые батраки, зарабатывавшие жалкие медяки Маркус всё ещё носил его сапоги.

— Смотри, — закричал Хёллер, указывая в сторону леса на восточном краю поля битвы.

Практически сломленный, ничего не соображающий Маркус не мог сделать практически ничего, кроме как подчиниться. Когда он повернулся, стрелы скосили бегущих зверолюдов, вырезая тонкий полумесяц мёртвой земли, на которую вылетела из леса толпа оборванных солдат. Они орудовали мечами, булавами, алебардами и молотами. Некоторые имели щиты, но не попадалось и двоих одинаковой формы или расцветки, в то время как другие крушили своих врагов, держа в каждой руке по орудию убийства, которыми управлялись с усердием берсерков. Их одежда, столь же потрепанная войной, была не менее разношёрстна, чем оружие. Маркус заметил цвета Остланда, Талабхейма и других, что лежали даже дальше, ибо Маркус не смог узнать их. И всё это было перемешано. Маркус смотрел, как заросший косматой бородой лесоруб в чёрно-белых штанах Остланда и рваном бардовом дублете заблокировал топором удар зверолюда, а затем сокрушил зверя своим щитом. Если бы у них и была униформа, то она была бы коричнево-красная — цвет крови, ржавчины и лишайника.

Один из новичков казалось, носил своё рваное одеяние более свободно, нежели остальные, и, несмотря на битву, что по-прежнему бушевала вокруг, взгляд Маркуса остановился на нём.

Он был высок, облачён в кольчугу, которая выглядела достаточно целой, хоть и потрёпанной, а на плечах висел рваный красный плащ. Корона светлых волос освещала его голову, сияя золотом в слабом утреннем свете, что смог каким–то чудом пробиться сквозь затянувшие небо облака. Размахивая богато украшенным мечом с мастерством турнирного рыцаря, он кружил вокруг зверолюдов с таким изяществом, словно их копыта были окованы свинцом, и криками подбадривал окружавших его людей. Удивительно, но люди, казалось, начинали сражаться намного более умело и упорно, когда он оказывался рядом.

— Кто сказал, что на севере не осталось героев? — спросил Хёллер.

Маркус оглянулся. Его сердце затрепетало, когда светловолосый фехтовальщик в красном плаще бросился между ошеломлённым солдатом и тремя зверолюдами, что атаковали его. Мгновение спустя первый умер. Второй ненадолго отстал от первого. Глядя на рунический меч, которым орудовал фехтовальщик, Маркус немедленно вспомнил об одном из могущественных рунных клыков, но Погибель Гоблинов, рунный клык Хохланда был потерян. Хохланд был потерян. Третий зверь сражался так, словно за ним смотрели его боги, в то время как всё больше и больше его ужасающих собратьев смыкались вокруг. Маркус не мог видеть, что именно случилось, но в тот миг, когда казалось, что светловолосому фехтовальщику пришёл конец, во все стороны полетели кричащие искалеченные зверолюды, как будто под их копытами взорвалась бомба. Из бойни вынырнул кроваво-красный хохол волос и самый большой и кровожадный гном, какого когда–либо видел Маркус. И он не успел моргнуть, как гном, размахивая топором, набросился на зверолюдов, словно охваченный боевой яростью минотавр.

— Спокойно, — рявкнул Зирк, и Маркус подумал на мгновение, что причиной был дикий гном, заставивший его товарищей вздрогнуть.

Но потом он увидел истинную причину и его охватила дрожь, а краткий миг надежды, что было захлестнул его, схлынул, как будто его и не бывало. Эрнст Хёллер схватился за щит и застонал.

Это было не время для людей, это были дни для легенд и рока, для богов, накинувших плоть смертных, чтобы возобновить битвы дней сотворения мира.

Это был Конец Времён.

Воин Хаоса добрался до холма.

Безумие форм и звуков расплылось вокруг Феликса Ягера, когда он ворвался в битву. Крики и рёв резни оглушали, и даже простой вдох приносил на язык привкус сырых потрохов. Лязг сталкивающихся клинков отражался эхом, словно грохот сотни бьющих по наковальне кузнечных молотов.

Находясь слишком близко к врагам и будучи усталым как собака для элегантной игры клинков, он позабыл себя, как в юности: он пинался, кусался, бил мечом как дубинкой, использовал все грязные трюки и инстинкты, которые он копил, как шрамы, последние двадцать лет, будучи прикованным к Истребителю. Ржавый меч проткнул ошмётки его зюденландского шерстяного плаща и ударил по лопатке. Доспехи спасли от худшего, но недавно приобретённый синяк под ними, громко заявил о том, что удар всё–таки состоялся. Скрипнув зубами от боли, он поднял меч, чтобы встретить опускающийся палаш. От столкновения оружия он ощутил, как его пальцы онемели, после чего парировал удар, который должен был рассечь его в поясе, и пнул быкоголового гора коленом по почкам. В дюйме от лица Феликса просвистела стрела, когда он, проигнорировав щёлкнувшую в пояснице боль, отпихнул зверя плечом. Ревущая тварь упала прямо под удар топора, предназначавшийся фехтовальщику справа от Феликса.

Кровь плеснула на бороду Феликса и окрасила правую сторону лица тёплой маской.

Солдат в повреждённом кольчужном жилете и покрытом кровью дублете, что некогда был вино-красного и золотого цвета, благоговейно посмотрел на Феликса, словно сам Зигмар снизошёл на землю, дабы поразить его врагов. Феликс с удовольствием бы познакомил череп солдата с богато украшенной рукоятью Карагула, если бы на место только что убитого зверолюда не заступил новый зверь, бешено размахивающий алебардой. Феликс отвернул его удар плоской частью лезвия и обратным взмахом взрезал рёбра зверочеловека. Когда он бросил взгляд через плечо, солдат уже исчез — битва разделила их. Поймав обрывки своего красного плаща между щекой и плечом, Феликс кое–как вытер пот и кровь с лица.

Феликс был слишком стар для этого. Слишком, слишком стар. У него были суставы старого боевого коня, и они всё ещё болели после последнего сражения — с курганской шайкой у зимовки лесника, после чего они решили, что даже просёлочные дороги были слишком опасны для движения по ним армии. Феликс позволил своим наполовину сведённым мышцам направлять себя, парируя быстрее, чем он мог бы подумать. Смерть в ближайшие десять минут была вполне вероятным итогом. Может в пятнадцать, если люди вокруг него вспомнят, что он пытался в них вдолбить.

Мысленно аплодируя своему острому взгляду на светлую сторону любой передряги, Феликс быстро оглядел схватку в поисках признака воина Хаоса. По собственному опыту — о, как же он ненавидел то, что стал экспертом в подобных вопросах — в своей опоре на лидерство и авторитет своего военачальника армии Хаоса уступали только ордам зеленокожих.

Если бы удалось прикончить воина Хаоса….

Накренившиеся фургоны, словно выброшенные на берег обломки, выросли в бурлящем кипении битвы, где Феликс последний раз выдел тёмно-синие доспехи чемпиона. Там не было никаких признаков самого лидера хаоситов или окружавших его музыкантов и знаменосцев, но Феликс был уверен, что он точно был где–то там, среди этих обломков. Он посмотрел мимо неё туда, где горстка копейщиков или пикинёров — с такого расстояния было трудно сказать наверняка — в цветах Хохланда защищала холм от того, что было похоже на бесконечную волну бешеных зверей. Это должно было стать их последней обороной, если кто–нибудь чего–нибудь не предпримет, чтобы это предотвратить.

То, что этим «кем–то» вновь предстояло стать Феликсу Ягеру, поэту, пропагандисту и неудачливому скитальцу, поразило его своей вопиющей несправедливостью.

Оглушающий лязг вновь вернул всё внимание Феликса окружающей его битве. Медведеподобный кислевит-топорщик заблокировал удар своего двойника-зверолюда и теперь мерялся с ним мощью бицепсов. В другом месте Феликс увидел, как атакующий зверь насадил человека на рога, а затем растоптал копытами. Козлиноподобное воющее блеяние пришло откуда–то из гущи тел. Это была не битва, а скорее кабацкая стычка, драка в тесноте, насилие без ограничений, и полудикие звери Хаоса были достаточно экипированы для победы в подобного рода схватке.

— Держитесь вместе, — закричал Феликс, рванув на помощь кислевиту и протыкая спину его ничего не подозревающего противника. — Не пытайтесь справиться с ними один на один. Не пытайтесь меряться с ними силой. Держитесь рядом со своими товарищами и доверяйте им прикрывать вас.

— Ягер! — во всё горло проорал кто–то рядом наполненный патриотическим пылом боевой клич. Кислевит поддержал его с сильным акцентом, и вскоре Феликс был окружён вставшими плечо к плечу мужчинами, выкрикивающими его имя.

Смесь из гнева и смущения придала Феликсу силы, чтобы проткнуть Карагулом шею зверолюда. Блицкриг Хаоса через Кислев и Империю разрушил города и размолол народы обоих государств, а те, кто остался, были более крепкими и грубыми: тёмные камни, оставшиеся после просеивания более цивилизованной муки. По какой–то причине они смотрели на Феликса, как на своего вожака, но он сам был таким же, как они — обычным человеком, что пытался ввернуться домой, к семье. Он не спас ни одного из них от Хаоса. Всего лишь собрал вместе и дал им направление.

Альтдорф.

Болезненные воспоминания о доме и, если уж на то пошло, о решении оставить его, вылетели из головы, когда могучего телосложения зверь в красной кожаной безрукавке и шлеме с забралом, продрался через стадо со слепой стороны Феликса. Он занёс огромный боевой топор. По прикидкам Феликса это займёт около пяти минут. Он всегда считал себя оптимистом. Зверь с топором подобрался уже на расстояние вытянутой руки, когда, скрипнув копытами по камням, неожиданно резко остановился и кашлянул кровь в лицо Феликсу.

— Человечий отпрыск со мной, — раздался голос, напоминающий звук, который издают хрящи зверолюда, давимые железным сапогом.

Зверь слабо царапнул воздух, когда его подняли над землёй, насаженного на Готреков топор из звёздного металла, воткнутый в позвоночник зверолюда. Словно поднять над головой и держать взрослого бронированного быкогора было для него пустяком, который он мог делать хоть целый день кряду, Истребитель раздвинул изрезанные и покрытые волдырями губы в злобную усмешку. Кровь пятнала кожу его черепа, всё быстрее и быстрее с каждым разом, когда тварь взбрыкивала копытом и задевала огромный оранжевый хохол волос

— Должны ли мы останавливаться ради каждого ноющего оборванца, что встретится нам на пути? — спросил Готрек. Руны на лезвии его топора ярко мерцали сквозь плоть подвешенного создания, набрасывая напоминающий синяк покров на его опухшую татуированную тушу. Фиолетовые тени собрались в узле зарубцевавшейся плоти на месте потерянного глаза Истребителя Троллей. — Я обещал вернуть малышке тебя, человечий отпрыск, а не каждого человека или гнома от Праага до Талабхайма.

Феликс скрежетнул зубами, вновь поднял меч в защитную позицию и повернулся спиной к жестокому гному. Даже простой взгляд на бывшего друга причинял Феликсу боль. Каждый раз он видел кровь на руках Готрека, и никакое количество жизненной влаги зверолюдов не смогло бы смыть её. Клятва приковала к нему Истребителя, и на этот раз — не его. Это были гномье упрямство и грубое неуместное чувство долга, а не его собственная пьяная глупость, что мучили его сейчас.

— Ты видел, куда пошёл воин Хаоса? — наконец спросил Феликс голосом, натянутым словно канат.

— Разрази тебя Грунгни, человечий отпрыск. Как я смогу защитить тебя, когда ты с головой нырнёшь в стадо зверолюдов подле чемпиона Тёмных Сил?

— Расстраивает, не правда ли?

За спиной Феликса раздался звук чего–то влажного, сорванного с лезвия, за которым последовал глухой удар.

— Что это было?

— Неважно.

Воспользовавшись передышкой, которую давала погибель, неизменно окружавшая в битве Готрека Гурниссона, Феликс улучил мгновение, ещё раз стёр кровь с глаз и внимательно всмотрелся в группу копейщиков Хохланда на холме. Он был убеждён, что воин Хаоса отправился к ним. Только он хотел поделиться этими мыслями с Готреком, как с другой стороны прогалины раздался детский крик. Он стремглав развернулся, мысли о Кэт и неосознанное отцовское чувство пронеслись перед его разумом, прежде чем взгляд остановился на облачке из копейных наконечников и дыма пороховых выстрелов вдали. Его пальцы сжались вокруг рукояти Карагула, вдавив золотое кольцо, что он носил на своём безымянном пальце.

Он повернулся к Готреку. Необходимость просить ударила его в живот, словно кулак.

— Что ещё?

— Мне кажется, там остались семьи.

Готрек фыркнул, насмешка, развлечение, Феликс никогда не мог с уверенностью сказать, да и была ли особая разница.

— Если этого не сделаешь ты, это сделаю я.

Лицо гнома застыло.

— И позволить тебе преследовать воина Хаоса, когда я не буду прикрывать тебе спину? Клянусь моей клятвой, и не подумаю!

— Ты знаешь, что из себя представляют подобные воину Хаоса. Он будет около тебя в тот момент, когда… Готрек, я тебе надоел?

Готрек прикрыл зевок огромно, напоминающей окорок ладонью, после чего мотнул головой. Если бы Феликс не знал его лучше, то мог бы сказать, что гном выглядит уставшим. Звякнула золотая цепочка, протянутая между ноздрёй и ухом истребителя. Он провёл большим пальцем по лезвию топора, пока на коже не появилась бусинка крови.

— Не нуди, человечий отпрыск. Просто натрави меня на него.

— Толкай, — взревел сержант Зирк. — Тужьтесь, как ваши окровавленные матери.

В один голос хохландцы повторили рёв лесных пришлецов и толкнули. Зверолюды взревели в ответ и со всей дури замолотили по щитам солдат. И всё же звери отступили. Медленно, но верно дисциплина воинов Хохланда спускала их вниз по склону.

Хотя Маркус Вайсман и дрожал от переполнявшего его ужаса, но, обливаясь слезами, толкал. Он бы побежал, если бы мог. Вот только бежать было некуда — их окружили. Теперь появилась надежда, победитель, и всё, что было нужно, это немного побиться, чтобы добраться до него. Но даже столь небольшая надежда оказалась слишком тяжёлой ношей.

Уловив движение, Маркус бросил быстрый взгляд поверх щита. Он увидел как гном с топором и его красноплащный напарник разошлись и почти почувствовал удар, когда гном врезался в звериное стадо, словно камень катапульты. Он шёл не туда! Почему гном уходил от них? Затем Маркус увидел, что мечник по-прежнему двигается в их сторону, а страшный воин у подножия холма остановился и повернулся, чтобы узнать причину суматохи на правом фланге его войска. Бронированный дьявол посмотрел мимо Маркуса и других прямо на гнома, и парень ощутил, как с его груди будто сняли свинцовый груз.

В конце концов, человек и гном спасут их!

Затем воин Хаоса повернулся, небрежно поднял одну полночно-синюю перчатку, и та вспыхнула в раскалённом добела чёрном пламени.

Феликс ощутил покалывание на шее и вздрогнул, лишь в последний момент успев парировать опускавшийся на него удар, что позволило зверолюду в звенящей кольчужной юбке вскользь чиркнуть мечом по его рабочей руке. Феликс был знаком со сверхъестественными благословениями, которыми Тёмные Силы наделяли своих фаворитов, но обычно это сводилось к банальным щупальцам, рогам, увеличению мускулатуры или смертоносному оружию. Однако это было нечто другое, и Феликс почувствовал, как беспокойство, словно тающий лёд, пробежало по спине. Купив зверомечника на простенький финт, он выпустил ему кишки ловким нисходящим движением клинка. Тварюга рухнула, сломав своё свиноподобное рыло об валявшийся на земле орудийный ствол, и Феликс вернулся в защитную стойку.

Эта часть поля битвы была просто усеяна остатками того, что некогда возможно было артиллерийским обозом. Бронзовые и стальные стволы лежали на земле, подобно гробам, ожидающим погребения. Феликса кольнуло сожаление, что эти мощные орудия оказались уничтожены, прежде чем успели получить шанс хотя бы на один выстрел. Ход битвы в этом случае мог бы повернуться совсем в иную сторону.

Феликс всё ещё не мог разглядеть воина Хаоса из–за усеивавших пространство между ними сломанных фургонов, словно поднятых в небеса, а затем обрушенных на землю, но, впрочем, теперь ему это уже было не нужно. Он уже достаточно повидал на своём веку колдовства, чтобы узнать беспокойное бульканье в желудке. Это было как раз в духе его удачи: наткнуться на воина Хаоса, благословлённого дарами, от которых Феликс не имел никакой защиты. Феликс поцеловал кольцо Кэт и помолился о чуде.

Где был Макс, когда Феликс так в нём нуждался?

Кишки Маркуса свернулись в брюхе, словно змеи. Волосы на ладони встали дыбом, как будто сейчас была холодная ночь, и дрожь сотрясла с головы до пят. Воин Хаоса стал маяком, столпом чёрного пламени, что коснулся измученного неба и омыл стада зверей изломанной тенью. Маркус никогда не был особо внимательным в своих молитвах, но в то же время, несмотря на то, что его боги не смогли защитить его дом, сейчас он не видел особых альтернатив. Отчаявшись, он бросился за героем в красном плаще, но тут его руку ухватили мёртвой хваткой.

— Зигмар сохранит нас, — сказал Эрнст Хёллер.

— Помилуй нас, — пробормотал Маркус.

— Стоять! — крикнул Зирк, высоко поднимая меч и разрезая окутавший его пар дыхания. Температура продолжала падать. Голос профессионального солдата был напряжён от тревоги. Это обеспокоило Маркуса почти так же, как и колдун. — Покажите им имперскую ст…

Он так и не закончил.

Его поднятый меч воспламенился чёрным огнём, словно в него заземлилась молния. В этой внезапной вспышке Маркус увидел, как кости мужчины выделяются на фоне извивающихся серых мышц и плоти. Солдаты справа и слева от Зирка завопили, когда пылающий пепел упал на них и зажёг одежду. Одного сбил с ног торжествующий зверолюд, но всё, что Маркус мог сделать — это просто смотреть, онемев от ужаса. Отвратительная дрожь прокатилась по обугленным останкам Зирка и его грудь начала раздуваться.

Маркус вырвался из оцепенения. Какой–то инстинкт потянул его приятеля, Хёллера, заставив того встать за спиной Маркуса и повернуть щит вместо зверей в сторону их бывшего сержанта. Чудовищное щупальце, усеянное присосками и зубами, пробило деревянный щит и дублёный кожаный жилет и вырвалось из спины.

— Обречены! — прохрипел Маркус, прежде чем извержение цепких конечностей разорвало его роту.

Взрыв разорвал вершину холма. Расстояние и близкий бой почти заглушили его, и Феликс наблюдал, словно в замедленном режиме, как щупальцевого монстра затянуло обратно в Царство Хаоса, и останки тел упали на землю. Ругнувшись, он поднял руку, чтобы защититься от того, что выглядело как человеческое лёгкое. Оно расплескалось по его предплечью. Феликса едва не стошнило. Ближайший к нему зверолюд не был ни особо внимателен, ни особо удачлив, и то, что выглядело как голова лошади в рогатом шлеме, врезалось в черепушку зверюги подобно снаряду мортиры. Хруст, всплеск, и дождь останков, льющийся на Феликса, стал сильнее.

Феликс крикнул, чтобы окружавшие его бойцы укрылись, а сам тем временем нырнул под покосившийся орудийный лафет. Вздрогнув, он ощутил как нечто, чему лучше так и остаться неопознанным, с хрустом врезалось в доски над головой, после чего на землю просыпался костяной дождь, словно кто–то порвал резное ожерелье. Печальный образ позвонков возник в его голове, и тошнота вернулась вновь во всей силе.

Что случилось с миром, подумал он. После стольких лет блужданий Феликсу казалось, что он уже привык к разнообразным ужасам, но это уже было слишком. Он был болен, устал и просто хотел, чтобы это прекратилось. Не в первый уже раз он подумал, правильно ли поступил, решив оказать помощь этим незнакомым ему людям, вместо того, чтобы без лишних помех продолжить путь. Но это была не та Империя, которую он помнил, и не та, которую всё ещё надеялся вернуть. Да, долгая отлучка придала ему романтизированный взгляд на родные земли, с этим Феликс и не спорил, но он сделал то, что должен был сделать любой приличный человек, будь то Империя или Инд.

Наконец стук дождя из останков над головой уменьшился до отрывочных брызг, и Феликс, сделав глубокий вдох, выполз из–под своего укрытия.

Апокалиптическая картина, которая ждала его, не выглядела бы неуместной даже в искривлённых Пустошах Хаоса.

Повсюду обломки фургонов и имперских военных машин были засыпаны ошмётками тел и забрызганы кровью. Всё, даже сам воздух, имело розоватый оттенок, насыщавшийся до багрового на самой вершине холма, на котором поднималось небольшое грибовидное облачко. Глухой лязг схватки ещё раздавался изредка между обломками, но в остальном было обезоруживающе покойно, ошеломляя почти полной тишиной.

Упав на живот, Феликс прополз между камнями, а затем поднялся на колени. Он был окружён телами, большинство в качественной кожаной одежде, что выдавало в них инженеров одной из провинциальных артиллерийских школ. Феликс не столь хорошо знал отдельные школы, чтобы сказать, к какой именно принадлежали павшие. Впрочем, это вряд ли имело значение, особенно сейчас, подумалось ему. Одно место, ставшее кладбищем, или другое — не всё ли равно?

Тело, лежавшее перед ним, выглядело уже полуобъеденным. Кишки человека валялись сбоку его трупа, вывалившись из ужасной раны в животе. За пояс был засунут длинноствольный пистолет. Очевидно, смерть настигла его прежде, чем он успел его вытащить. Феликс подумал, что в своём роде, это, наверное, было даже милосердно. Не раздумывая, он забрал пистолет. Год выживания в захваченных Хаосом, опустошённых землях Кислева и Империи научил его не разбрасываться ресурсами зря. В порыве внезапной меланхолии он крепко обхватил рукоятку орехового дерева, большой палец скользнул по стволу, нащупав грубую гравировку. Метка оружейника, наверное. Феликс задумался, откуда он? Держался ли ещё город этого мастера? Был ли сам оружейник ещё жив? Отринув внезапно охватившую его безнадёжную тоску, он засунул ствол за пояс штанов, напротив ножен. Нигде не было видно ни пули, ни пороха, а рыться в пропитанных кровью карманах мёртвого инженера Феликс не имел ни малейшего желания. Он выпрямился.

Желание прикончить воина Хаоса полностью поглотило его. Словно лихорадка, оно разогрело его кровь. Если бы у него было время, чтобы более внимательно рассмотреть это чувство, то, возможно, его бы это обеспокоило, но сейчас ему было нужно покарать человека — изверга — который учинил столь жестокое побоище, как это. Успокоив тревогу в своём животе, Феликс снова повернулся к фургону, опёрся на залитый кровью откидной борт и забрался внутрь.

Приземистый, лишённый сил мортирный ствол торчал над осью, закреплённый верёвками и частично укрытый брезентом. Феликс двинулся к нему, не обращая внимания на липкое хлюпанье под ногами, после чего воспользовался торчащим стволом и впервые получил нормальный обзор поля битвы.

Территория вокруг холма являла собой кровавое умиротворение. Зверолюды лежали кольцом вокруг холма, словно срубленные метеором деревья. Совсем рядом с Феликсом мужчины, что выглядели практически неотличимо от окружавших их трупов, только-только начали подниматься и, моргая от ужаса, осматривали кошмар, раскинувшийся окрест. Феликс упёр сапог в орудийный ствол и перекинул плащ через плечо. Он, наверняка должен был выглядеть весьма вдохновляющее, но если он хотел, чтобы его увидели, ничего другого не оставалось.

— Отыщите своих капитанов и перегруппируйтесь в лесу, — прокричал он, воспользовавшись узнанным — как он иногда думал в иной жизни — во время освоения театрального искусства приёмчиком, чтобы его голос разнёсся как можно дальше. — И не забывайте — держитесь вместе.

Пока контуженые солдаты выбирались из руин артиллерийского обоза, Феликс обратил взгляд на юг, где битва была в самом разгаре.

Похоже, там собрались тылы хохландцев, построившие повозки в круг и державшие оборону. Высокие деревянные борта были увешаны щитами и ощетинились копьями. Проносились болты и стрелы, и периодически над резнёй, словно гром, раскатывался треск ружейного огня. В самой гуще подрагивал рыжий кончик Готрекова гребня. Феликс увидел отряд коссаров в длинных распахнутых пальто, что решил поддержать гнома топорами и копьями. По мнению Феликса это было скорее проявлением инстинкта самосохранения, нежели актом отваги. Он сам и в двое более ужасных обстоятельствах держался рядом с гномом лишь потому, что альтернатива — встретиться с этим в одиночку, без истребителя рядышком — была куда хуже.

Наконец, после почти минуты внимательного осмотра, он нашёл свою цель. Даже в такой сумятице воин Хаоса не смог скрыться, да, впрочем, и вряд ли хотел. Его конный почётный караул выдал нестройный хор из боя барабанов, грома гонгов и воя рогов. Тёмный чемпион направлялся прямиком к бьющемуся Готреку, и Феликс ощутил соблазн не вмешиваться в естественный ход вещей. Он бы с большим удовольствием так и сделал, если бы не люди, запертые внутри защитного круга. Опустошение, которое хаосит мог обрушить на них, было слишком серьёзным, чтобы Феликс мог понадеяться на то, что Готрека достаточно волновало их благополучие, чтобы гном помог несчастным.

Тот же импульс, что когда–то довёл его до замка, кишащего зомби, из–за того, что Кэт всё ещё была жива, заставил его перепрыгнуть на следующую повозку. Она потеряла левое заднее колесо и накренилась под острым углом, но на этот раз липкая поверхность сыграла за Феликса, и он удержал равновесие исключительно только с помощью символического взмаха руками. Наконец, он спрыгнул вниз.

Тут же на него ринулся зверолюд, намереваясь насадить Феликса на бычьи рога. Феликс с трудом вильнул в сторону и зверюга со всего маху размозжила голову о крепкий деревянный бортик покосившейся повозки. Оставив вражину позади, Феликс, не медля ни секунды, бросился за следующий фургон.

Тот был всего лишь искореженной ходовой частью с колёсами, и Феликс скользнул под неё, задев окольчуженным плечом за колесо. Он вздрогнул от пышным цветом расцвётшей в ушибленной спине боли, а затем, прижав меч к груди, огляделся и залез под покрывающий железную раму повозки искромсанный полог.

Воин Хаоса находился от него примерно в двадцати шагах и продолжал удаляться. Даже на своих двоих он не уступал ростом сопровождающим его конникам. От падающего на него пасмурного света доспех воина Хаоса поблескивал между их татуированными телами, словно уносимая в глубокий лес одинокая свеча. Укрыться больше было негде, но Феликс по-прежнему даже не задумывался о своих шансах выстоять против стольких грозных бойцов и чемпиона Разрушительных Сил. Если бы он смог оказаться достаточно быстрым, чтобы застать их врасплох…

Феликс заставил себя прекратить раздумья. В них всё равно не было ничего полезного. Он не раз встречался с отпрысками Разрушительных Сил и, кроме одного случая слепой удачи, когда он вместе с Ульрикой одолел Аэкольда Хельбрасса, ему никогда не удавалось одержать верх.

Воин бы не поднялся над множеством соискателей благосклонности Тёмных Богов, не пережил бы десятилетия, если не больше, кровавых междоусобиц, и не стал бы чемпионом Хаоса, если бы не обладал силами многократно превосходящими оные Феликса Ягера. Феликс ругнулся, но всё же слегка расслабил пальцы на Карагуле, сменив на нечто более практичное, чем мёртвая хватка.

Он зашёл так далеко.

— Дядя!

Феликс повернулся на окрик и, как и всегда, увидев своего племянника в доспехах Ульрики цвета слоновой кости и с господарского типа тяжёлой саблей, на мгновение подумал, что видит призрак. Он приказал сердцу успокоиться. Этого призрака он бы никогда не хотел увидеть вновь.

Густав Ягер крался на некотором расстоянии от повозки-укрытия Феликса и чуть правее. Угол позволил Феликсу увидеть тяжёло бронированных и тяжеловооруженных воинов вольной роты племянника, что следовали за ним. Около переднего Густав выглянул и, чертыхнувшись, резко дёрнулся обратно.

— Скажи, что ты не собираешься делать то, что я думаю.

Феликс решил не отвечать. Тысяча лиг грязи скопились под чешуйками доспеха Густава, словно прах под ногтями могильщика. На доспех была накинута чёрная волчья шкура, в которой застряла стрела, которая, как мог заметить Феликс исходя из знания вооружения противника, могла быть случайно выпущенной кем–то из компании спутников Ягеров. Длинные светлые волосы сына Отто были стянуты в хвост чёрной лентой. Одна рука была перевязана, но он по-прежнему крепко сжимал своё неуклюжее оружие. Густав уже не был тем высокомерным купчишкой, что покинул Баденхоф.

Теперь это высокомерие было заслуженным.

— Не должен ли ты и твои люди удерживать правый фланг? — спросил Феликс.

— Возможно, это ускользнуло от твоего внимания, но мы там и находимся. Кроме того, я предполагал, что ты собираешься выкинуть нечто крайне героическое.

Феликс покачал головой. Ну почему Густав старается всё повернуть к мелодраме?

Пока Феликс обдумывал свои возможности, кислевит в латаном перелатаном пеньковом пальто, украшенном цветными ленточками и блестящими пуговицами, пробежал перед линией солдат, и вскинул лук. На обоих концах оружия кислевита развевались кисточки. Густав и остальные отшатнулись назад, и Коля занял его место, словно по мановению волшебства вытащил из воздуха стрелу и снова натянул тетиву. Его пальто было без рукавов — весна Империи слишком тёплая для «цивилизованного» человека — и мускулы обнажённых рук были столь же туги, как и натянутая тетива лука. Он мысленно нарисовал мишень на спине воина Хаоса, а затем расслабился и снизил прицел.

— Просто стреляй, — прошипел Густав. — Хватит выцеливать.

— Доспех Хаоса? На таком расстоянии? — процедил Коля сквозь сжатые зубы. — Если ты собираешься охотиться на медведя с палкой, то она должна быть достаточно длинной и острой, да?

— Думаешь, что от этого ты кажешься умнее? — ответил Густав.

— Это мудрость области, друг Густав.

— Правда, а мне кажется, что ты придумываешь их на ходу.

— Это было бы ещё мудрее, нет?

— Разве ты не должен быть с Готреком? — встрял Феликс, прерывая их перепалку, но продолжая одним глазом следить за воином Хаоса.

— Чтобы прикончить Забойку нужно гораздо больше, чем несколько зверей, Империя, — ответил бывший улан, беспечно пожав плечами. — А если им всё же удастся сделать это, то, мне кажется, гном предпочтёт, чтобы я этого не видел.

Феликс нахмурился. К счастью профессиональные недостатки кислевита, как летописца, были не его заботой. Он сказал себе этом, но где–то в глубине души всё же не мог не рассердиться на него. Недолго думая он вытащил свой пистолет. Очень длинный и довольно угловатый. По опыту он знал, что имперская наука далека от разрушительных чудес, изготавливаемых гномами, но Феликс бы всё равно в любой день поставил на пусть даже и худшего качества, чем сородичей Готрека пистолет против даже доспеха Хаоса. И было просто вопиющим безобразием, что он не был заряжен.

— Кто–нибудь знает, как использовать одну из этих штук?

— Брось сюда, — ответил Густав. Феликс швырнул ему пистолет свободной рукой и Густав аккуратно выхватил посылку из воздуха здоровой рукой.

— Где Макс? — спросил Коля, пока Густав осматривал ствол пистолета и пороховую камору.

Хороший вопрос, подумал Феликс. Макс почти в одиночку вывел их из Праага, продемонстрировав столь мощные силы, которые Феликс вряд ли когда–либо видел в исполнении любого существа, но с тех пор он уже не был тем же самым человеком. Он снова посмотрел сквозь щели в разрушенном бортике его фургона, глядя, как воин Хаоса и его свита уходят всё дальше. Макс бы разобрал этого колдуна пластина за пластиной, а затем взорвал бы всё, что осталось внутри, отправив хаосита в ад, который тот больше всего опасался.

— Готово!

Феликс оглянулся, увидев, как Густав швыряет ему тяжёлый пистолет. Полёт был долгим, заставив Феликса выйти из–за укрытия, чтобы поймать его. Он облегчённо выдохнул, когда оружие не взорвалось или как–то иначе не выстрелило в его руках. Это новое оружие возможно и было мощным, но также обладало скверным норовом. Двумя руками подняв оружие и слегка ослабив мышцы, чтобы приготовиться к отдаче, он быстро двинулся вослед воину Хаоса. Ему нужно было подобраться поближе.

Феликс опустил взгляд на ствол. Сердце колотилось. Да, у него был хороший глазомер.

Вот только Феликс мог сделать лишь один выстрел.

Капрал Гершель Манн, последний офицер Хергига, поднял свой треугольный щит и, резко опустив, острым концом раскроил череп раненого зверолюда, вызвав у того рёв едва сдерживаемого ужаса. Горло пересохло от дыма и криков. Он вытащил щит и ударил в него рукоятью меча. И едва сам смог услышать получившийся звук. Уши и нос были забиты пороховым дымом. Внутри кольца повозок было жарко и воняло серой, почти всё пространство было забито людьми, большинство которых были ранены, и они все кричали.

Гершель заверил себя, что это уж точно лучше, чем оказаться снаружи.

Он был простым человеком. Сын дровосека, чьи амбиции не распространялись дальше дома в офицерском районе, небольшой пенсии по уходу со службы, и кучи внуков, что должны были обеспечить ему достойную старость. Он знал, что являлся человеком ограниченного воображения. Его благородные начальники частенько отмечали это как похвалу, и это защитило его, когда город за городом падал под неостановимым напором Хаоса. Но даже он не мог не задуматься.

Как Зигмар позволил случиться подобному?

Один из фургонов покачнулся, как будто по нему врезал дубинкой великан, и солдаты вместе со зверолюдами, с которыми сражались, свалились с него. Щепки и обломки полетели во все стороны, и Гершель наконец догадался, что зверолюдам, похоже, надоело пытаться прорваться поверху и они решили просто проломиться внутрь. Повозка развалилась пополам, разбрасывая доски со щепками, словно конский волос из наволочки, и люди, задохнувшись, упали на колени.

Кашляя, Гершель поднял щит и выставил перед собой меч. Он так и не завёл семью, которая была для него столь важна, но чтобы защитить своих людей, он был готов отдать собственную жизнь. Что бы не случилось с ними, это не могло быть лучше того, что их ждало, если бы они просто отказались от борьбы.

Конец.

Пара зверолюдов выскочила из облака обломков, широко раскрыв глаза и пуская пену. Прежде чем Гершель успел отреагировать, блеснул чудовищный топор. Первый зверь свалился, когда его ноги были отделены от тела, а второй успел лишь проблеять в испуге, прежде чем топор вонзился в его спину. Гершель Манн опустил щит и с открытым ртом уставился на появившегося вслед за топором его владельца — чудовищно выглядевшего гнома, который с хрустом раскалывающихся позвонков наступил на спину одному зверолюду, а затем безжалостно добил лишившегося ног калеку, что пытался отползти прочь. Гном был горой мышц, иссечённой шрамами и расписанной татуировками, сгорбившейся под невозможным весом его топора. Пугающий гребень крашеных волос, росший из его обритого черепа, поднимался выше роста человека.

Гершель встретился взглядом с единственным здоровым глазом гнома и собрался было выразить ему сердечную благодарность от себя и своих людей, но что–то заставило его прикусить язык. Другой глаз гнома представлял собой узел зарубцевавшейся ткани, словно его выдрал какой–то невообразимый ужас. Ощущение было сродни взгляду в жерло орудия, однако здоровый глаз был ещё страшнее. Гершель хоронил людей, в глазах которых и то было больше человечности.

Гном поднял топор и внимательно оглядел выживших. Его израненные губы скривились в гримасе, которую можно было бы назвать только разочарованием, а после рыкнул и ринулся обратно в битву.

Феликс прищурился и попытался сосредоточиться на своей цели, но чем сильнее он пытался, тем сильнее, казалось, его разум пытался унестись куда–то прочь.

Он увидел Кэт и их дом в Альтдорфе, который они делили с его братом. Феликс не чувствовал себя в нём счастливым, но сейчас, оглядываясь назад, думал, что, возможно, должен был. Его ребёнку будет скоро почти год. Он попытался представить как она — он почему–то решил, что это именно дочка — выглядит и не смог. В глубине души он знал, что Кэт, Отто, Анабелла и все остальные, кого он оставил в Альтдорфе если и не мертвы, то навсегда потеряны для него. Лично этот воин Хаоса не имел к этому никакого отношения, но с того места, где стоял Феликс, по лодыжку в крови, с пистолетом, нацеленным на спину хаосита, тот казался столь же подходящим для небольшого возмездия, как и любой другой.

Северянин ударил молотком в гонг. Звук отразился от грохота сталкивающегося оружия и криков. Лошадь северянина фыркнула, когда тот что–то проорал, но Феликс был слишком сосредоточен, чтобы разобрать, что именно.

Он заставил свой разум очиститься, вспоминая об уроках стрельбы и даже о Кэт с её луком, прежде чем сделать важный выстрел. Пот скопился между ладонью и резной рукоятью орехового дерева. Один выстрел. Было вполне вероятно, что следом на него накинется свора телохранителей чемпиона, если, конечно, люди Густава не спеют добраться до него первыми. Он отбросил эту мысль. Что будет дальше уже неважно.

Как только его взгляд сфокусировался на конкретной точке на спине воина, глубокий чёрный цвет доспехов расплылся, превратившись в синюшный. Яркие, словно звёзды, руны и металлические шипы скрутились, став напоминать извивающиеся татуировки.

Феликс ненавидел то, что эти времена сделали с ним. Но хуже всего была уверенность, что он вообще не должен был вступать на эту дорогу.

— Будь ты проклят, Готрек Гурниссон.

А потом он выстрелил.

ГЛАВА ВТОРАЯ. Тени

— Снова дрался, Феликс? Если ты не будешь осторожен, то. рано или поздно, кто–нибудь может пострадать.

— Я всегда осторожен, мама, — беспечно ответил Феликс, лишь на мгновение обеспокоенный назойливым сомнением в том, что в этот серый весенний день у него не было никакого мирского дела в Альтдорфе, прежде чем бросить серебряную монету извозчику и выскочить из открытой коляски на мостовую.

Он вздрогнул, и его рёбра болезненно кольнуло, когда ноги коснулись булыжников. В этой последней драке ему крепко досталось, как бы он не старался выдать её за игру.

Странно, впрочем, что он не слишком–то и много помнил об этом.

Вроде бы там был громкий хлопок пистолета, а затем его окружили полдюжины мужчин раза в два его больше. Он заставил себя ухмыльнуться им в лицо. Впрочем, кто бы ни был его последним противником, он однозначно являлся бессовестнейшим мошенником худшего сорта. Феликс надеялся, что преподал ему достойный урок хороших манер, но фрагментарные воспоминания о случившемся не особо наполняли его уверенностью.

Кучер приподнял шапку в знак признательности за щедрость Феликса и, щёлкнув кнутом, отправил свой экипаж вниз по — теперь Феликс заметил это — странно пустым булыжникам Бефельсхаберского проспекта. Обычно, они в любое время дня и ночи были заполнены торговцами и лоточниками, старые каменные фасады боролись за собственную экстравагантность и внимание богатых пешеходов, что заполняли его. Но не сейчас. Стряхнув с себя неясное чувство тревоги, он повернулся к тому месту, где его ждала мать.

Она замерла в одиночестве в конце подъездной дорожки, затмеваемая неясной тенью ворот из чёрного железа, что стояли открытыми по обе стороны от неё. У Феликса закралось нехорошее предчувствие, что она собиралась приветствовать его подобным образом каждый раз, когда его учёба в университете приостанавливалась во время празднования Зигмарцайта. Позади неё шевелилась тьма. Феликс едва мог разглядеть сам дом, лишь чёрный силуэт на фоне неба, скрытый рядом клёнов, напоминавших костяные клешни. Они тихо шелестели, словно встревоженные взглядом Феликса, одновременно новые и давно знакомые.

Их больше нет там, произнёс голос в его подсознании, голос, который звучал удивительно знакомо. Он был более старым, более властным от звучавшей в нём некого рода усталости от пройденного пути, но без сомнения — его собственным.

Дом замерцал, и стала видна другая сторона видения, разрушительная и деградирующая: раздувшиеся, почерневшие деревья, ветви усеяли гнилые плоды, едва не лопавшиеся от населявших их полчищ мух. На каждом висела распятая поражённая болезнью фигура, корчившаяся от страданий. Небеса хрустнули и раскололись. Образ тучного, сочащегося гноем демона возвышался над горизонтом, довольно урча от собственного вырождения и отрады. Он мелькнул лишь на мгновение и вновь исчез, и дом погрузился во тьму, что владела им за миг до этого.

Мать тепло обняла его и, несмотря на снедавшее его беспокойство, Феликс обнял её в ответ, словно не видел несколько десятилетий, а не, что было наиболее вероятным, нескольких коротких месяцев. Она поцеловала его в щёку, а затем слегка отодвинула и стёрла пальцем след, который оставили её губы. С грустной улыбкой посмотрела она на него, от чего морщинки в углу глаз стали ещё глубже. Её светлые волосы, связанные в пучок на макушке, уже были изрядно заменены на седые. Феликс узнал в ней свои голубые глаза, волевую челюсть. Странно, что он не замечал этого раньше, до… до чего? Он не смог вспомнить. Его поразило, насколько хрупкой она выглядела.

«Рената, — позвал голос из дома, голос, который был Феликсу равно знакомым и незнакомым. Он несколько напоминал голос отца, но пугал его так, как никогда не пугал старик. Он был глубоким, столь же чёрным и торжественным, как смерть. — Оставь мальчика в покое и возвращайся ко мне. Ты не должна находиться там одна».

— Э… всё в порядке? — спросил Феликс. Он услышал стук, напоминавший шаги, от подъездной аллеи. Клёны подобрались ближе. Их ветви колебались на ветру, ну или, по крайней мере, Феликс думал, что это были ветви: время от времени они казались корчившимися человеческими конечностями, вздутыми от нарывов и сочащимися кровью и гноем. Тени надвинулись на него. Феликс отступил. — Ты плохо выглядишь, мам. Возможно, мне стоит отвезти тебя в… — видение очень молодой женщины, лежавшей на кровати под символами голубей и кровоточащих сердец, наполнило его разум, — … в храм Шаллии.

Его мать вздохнула.

— Уже слишком поздно, Феликс. Мастер всё ещё нуждается во мне, и я не могу бросить его, когда он в столь мрачном настроении.

Так что же именно в подобном выборе слов встревожило его?

Когда Феликс попятился, железные воротные столбы, казалось, стали расти, смыкаясь вершинками и запечатывая его мать под огромной чёрной аркой. Тени вытекли с подъездной аллеи, заполняя контур арки. Подобие дрожи прошло по её форме, узнаваемо человеческое, но ужасно расплывчатое. Деревья сомкнули ветви над крышей имения его отца, скрутившись вокруг тени и сформировав изогнутые рога, что росли из его демонической головы, и то, что казалось крыльями, раскрывшимися у него за спиной.

Его мать всё ещё была видна в этой тьме, но контакт с этой фигурой, похоже, как–то повлиял на неё, ибо её облик стал слегка неясным. Время от времени она казалась высоким мужчиной, облачённым в струящиеся на ветру белые одеяния и опиравшимся на змееголовый посох. В другое, иногда в один и тот же миг, она была унгольской мудрой женщиной, закутанной в сверкающий чёрный шёлк, с белыми, цвета луны, волосами, струящимися из–под поднятого капюшона.

— Ты… ты не моя мать, — произнёс Феликс. — Она умерла.

— Все умирают, — ответило видение. — И я не исключение. И, я подозреваю, ты тоже, хотя твоя судьба и лежит в месте недоступном даже моему взгляду.

Он протянул к ней руку, оглянувшись через плечо в поисках спутника, который должен был быть там, но которого не было. Тьма ответила на его ужас хохотом.

«Все умирают…»

Дождь брызнул на веки Феликса. Он заворчал, его старое доброе тело вновь поприветствовало его с возвращением в мир боли. Гудение мух заполнило его уши. Монотонный грохот разбиваемых повозок, превращаемых в дрова, эхом отражался между голыми скалами и окружающими деревьями. На губах было ощущение свежего дождя. Земля под его спиной была неровной и тревожно человеческой по своим контурам. Под фейерверк из треска, хлопков и цветных звёзд на внутренней поверхности век он пошевелился. Рука в коже выкатилась из–под его спины. Феликс ощутил, как к горлу подкатила тошнота. Это не было тем, что он хотел бы сделать на самом деле, но всё же Феликс открыл глаза. Пелена перед глазами сложилась в облик Густава. Дождь создавал слабый ореол вокруг костяно-белых чешуек его доспеха. Его лицо было измазано кровью и на нём можно было прочесть беспокойство. Впрочем, оно быстро исчезло, как только он увидел, что Феликс очнулся.

— Что случилось? — пробормотал Феликс.

— Мы вернулись в Альтдорф, разве ты не помнишь? — едко ответил племянник. — Радостные толпы собрались под флагами Империи на Кёнигплац и выкрикивали твоё имя. Замок Страж Рейка сделал салют в двадцать один орудийный залп в ознаменование возвращения своего героя, а отряд бретоннских рыцарей на пегасах исполнил воздушное представление в твою честь. Император Карл Франц, само собой, назначил тебя курфюрстом Остермарка, что было встречено всеми с восторженным одобрением, а затем мы отправились в «Розу и шип» за пивом и пирожными. К сожалению, это случилось, когда твой гном бросил вызов Императору и Шварцхельму, предложив им пободаться, после чего всё стало несколько сумбурно. Возможно, именно поэтому у тебя болит голова.

Ему бы хотелось, чтобы всё дело было только в голове.

— Не смешно.

— Нет, полагаю, что нет, — Густав глубоко вдохнул, а потом резко выдохнул. Он посмотрел вниз, на распростёртого Феликса. — Но дуэль с чемпионом Хаоса и всей его свитой, прежде чем мы с Колей вытащили тебя, не нанесла никакого урона твоей репутации. Я думаю, что теперь у тебя есть не меньше прав претендовать на рунический клык Остланда, чем у кого–либо другого.

Феликс внутренне зарычал. Мало того, что ему хватало хлопот с людьми, которым стоило бы получше узнать его, прежде чем обращаться к нему «мой лорд», то от диковинных рассказов о его личном героизме перед лицом зла Феликса уже чуть ли не тошнило.

Да, он помог Готреку сдержать целую орду зверолюдов у брода в Чойке, пока армия пересекала реку, но большую часть работы всё равно сделал Истребитель. Главным его воспоминанием о том дне стал холод, который накрыл его позже. Ну и да, чего уж там, удовлетворение от того, что он сам лично одолел и прикончил мутировавшего огра, который бесчинствовал в их лагере в области. Впрочем, тварь уже наполовину обезумела, из–за того, что пила заражённую искривляющим камнем воду Кислева, и практически померла к тому моменту, но, казалось, никому не было до этого никакого дела.

В ответ на ранние вопросы о происхождении этих россказней, Густав предположил, что они могли быть почерпнуты из его собственных, Феликса, книг о похождениях с Готреком.

— Ну так что, ты встаёшь или нет? — спросил Густав, поигрывая комлем своей господарской сабли и привычным жестом почесывая два небольших прокола на шее. — Зверолюдей сбежало достаточно, чтобы предоставить нам проблемы, если они захотят вернуться, да и их чемпион выглядел не так плохо, чем ты, верно, думаешь.

Феликс собрался с силами и попытался встать, но лишь для того, чтобы ощутить два копья мучительной боли, воткнувшихся в его ноги. Он закусил губу, пытаясь сдержать крик. Всего лишь сведённые мышцы, хотя «всего лишь» казалось несколько избитым выражением, учитывая боль, которую это «всего лишь» ему сейчас причиняло. Что случилось с теми временами, когда он проходил через битву, подобную этой, и был готов к следующей уже к полудню другого дня? Теперь, казалось, его мышцы были приколоты стальными булавками, и он сомневался, что сможет поднять меч, даже если из леса вылезет дракон. Он глубоко вдохнул.

— Помоги мне.

Сопроводив сие действо парочкой фраз из лексикона альтдорфских докеров, Густав опустился на корточки, схватил одну из ног Феликса, а затем, распрямив её, надавил на неё всем своим весом. Феликс охнул от внезапной вспышки боли, но она почти тут же прошла. Он ощутил, как застывшие связки растягиваются и расслабляются, и едва не застонал от облегчения.

— Ты серьёзно по-прежнему намереваешься вступить в армию, когда мы доберёмся до Альтдорфа? — спросил Густав.

— Им придётся засунуть меня в Клык Рейка, чтобы остановить.

Теперь Густав переключился на вторую ногу Феликса и давил на неё, пока у того не появились в глазах цветные пятна. Кошмарные видения его дома, обращающегося в прах в вихре пламени под руководством покрытых пустулами демонов, разбилось на осколки, как только в его голени со щелчком рассосалась какая–то хрящевая закупорка.

Это было трудное путешествие. В последние дни любая мало-мальски пригодная дорога автоматически заполнялась марширующими армиями Хаоса, а леса просто кишмя кишели стадами зверолюдов и тварями даже похуже. Феликс провёл свой отряд выживших так далеко в Талабекланд, избегая даже звериных троп, где это было возможно, но от случайных стычек, вроде последней, будет всё сложнее ускользнуть по мере приближения к центральным землям Империи. Однако, как ни удивительно, его это не беспокоило. По правде говоря, куда больше его волновало то, что ждало их в Альтдорфе. По дороге Феликс не смог отыскать ни одного города или деревни, которые остались в том же состоянии, как когда он проезжал их по пути из Баденхофа в Кислев два года тому назад.

Но если бы тем, что потребовал бы от него Альтдорф, стала бы месть, то она нашла бы Феликса Ягера готовым и способным к этому.

Густав отпустил ногу Феликса и отошёл. Феликс сел и протянул руку за небольшой помощью, на что его юный племянник должным образом отреагировал, сжав запястье своего дяди, правда чуть крепче, чем требовалось, и вздёрнул его на ноги.

Теперь Густав был всем, что у него оставалось.

Что бы ни случилось с Империей, Феликс уже и так достиг того возраста, когда невозможно было игнорировать тот факт, что впереди осталось куда меньше дней, чем позади. Так что теперь он больше беспокоился не о собственной судьбе, а об участи своего племянника, о мире, который он оставит для него. Как и для Кэт и их ребёнка. Если они ещё живы. Именно это заставляло его идти.

Густав слегка поддержал Феликса, мягко ухватив за локоть, а затем отошёл, открыв вид на поляну за его спиной.

У Феликса перехватило дыхание от вони, и он закрыл рот рукой.

Свежевспаханное поле смерти простёрлось до самой опушки. Бледные, худощавые люди в грязных плащах пробирались через завалы из трупов людей и животных, словно крепостные, собирающие урожай бобов. Ветер принёс с собой холод, с шелестом пробирающийся сквозь океан деревьев, и гром бури, несомой с угольно-чёрных небес севера. Холодный ветер высушил кровь на лице Феликса и покусывал его за щёки, словно гусиным клювом. Он вздрогнул и запахнул плащ на груди. Тут было что–то — тень, всегда остававшаяся позади, куда бы он не повернулся.

Слабый крик от опушки спугнул его раздумья.

Уже наполовину вытащив меч из ножен, он увидел выбегающего на поляну коссара в свободных шароварах и распахнутом пальто. Он двигался странной походкой, высоко поднимая колени, и, обходя тела и хлюпая по лужам, пересмеивался со своими товарищами по жестокой погоне. Высоко держа над головой, он тащил что–то, напоминавшее пивной бурдюк зверолюдов. Всего лишь кислевит, выдохнул Феликс, ослабляя хватку на мече

Компания приближалась к тому месту, откуда Готрек наблюдал за разборкой транспорта хохландцев. Истребитель устало потирал глаз кулаком и орал на каждого, кто оказался поблизости. Зарычав от нетерпения, он развернулся к группе остландских лесников, которые имели наглость оторваться от работы и с улыбкой отвлечься на проходящих мимо хохочущих коссаров. Готрек с ворчанием распихал двух лесников и взял дело в свои руки: древний рунический топор истребителя за несколько мгновений расщепил фургон на спичечную соломку, пока остландцы пытались закрыть лица своими чёрными плащами от разлетающихся во все стороны щепок.

Феликс нахмурился. Его чувства к его бывшему компаньону были… смешанные. Они частенько спорили, а их личные, зачастую диаметрально противоположные, мнения о сопровождавшей их компании лишь подливали масла в огонь. И всё–таки им всегда удавалось избежать драки или занесения в чью–нибудь книгу обид. И всё же, даже несмотря на это, Феликс постоянно ощущал лёгкий страх в присутствии Истребителя. Теперь Феликс едва ли мог смотреть на гнома и не видеть жизнь, которую тот отнял, и «лёгкий страх» — было пожалуй несколько преуменьшенное описание его ощущений. Разве он не заслуживал уважения Готрека в куда большей степени, чем Хамнир, или Снорри? Впрочем, хоть Феликс никогда бы и не осмелился задать подобный вопрос, но почему–то подозревал, что — нет. Он ведь был всего лишь человеком — человечьим отпрыском — в конце концов.

Он будет спасть спокойней, когда Истребитель исполнит свою клятву, и они вновь смогут пойти каждый своим путём. Феликс покачал головой, глядя, как Готрек решительно потопал к другому фургону. Если он считал, что быть прикованным клятвой к поискам Готрека было достаточно плохо, то это было потому, что он никогда не рассматривал реальные последствия для одного из объектов проклятой клятвы истребителя.

— Господин Ягер!

Солдат в лоскутном доспехе из мокрой от дождя кожи и стали и укрытый плащом землистого цвета, подбежал к Феликсу, пролетев напрямик через усыпавшие поле тела. Судя по некогда бывшему белому и чёрному цвету его ливреи, а также золотому эполету на плече, он был сержантом в одном из полков Остланда. Мужчина снял шлем, открыв коротко постриженные, с запутавшимися колючками волосы и отдал честь.

— Он не стал говорить со мной, — прошептал Густав, несколько резко, на ухо Феликсу.

— Коля сообщает, что приказал прекратить погоню, — доложил остландец. — Он оставил в лесу дозоры, но не захотел слишком сильно рисковать, отрываясь очень далеко от основных сил.

— Очень хорошо, сержант, — ответил Феликс, не забыв отдать самое лучшее приветствие, на кое был способен. Казалось, это удовлетворило остландца, поскольку тот снова отсалютовал с ещё большим энтузиазмом, после чего развернулся и быстро пошлёпал по лужам к скалам, где влекомые лошадьми и руками фургоны только начали просачиваться на поляну. Семьи крестьян мрачно цеплялись за края или устало тащились рядом.

Феликс последний раз позволил себе с силой опереться на предплечье племянника, после чего положил ладонь на молочно-белый наплечник Густава и, наконец, мягко отпустил и его. Какими бы не были его настоящие чувства, эти отчаявшиеся люди, выглядевшие так, словно потеряли всё, смотрели на него. Им нужен был их герой, и Феликс был готов исполнять эту роль, пока его тело ещё было способно на это.

— Куда ты собрался? — спросил Густав.

— Хочу посмотреть, смогу ли я понять, куда мы забрались, — ответил Феликс, кивнув на бледный холм, где до последнего человека держались бледные, обречённые хохландцы. Неузнаваемые кусочки мяса поблескивали под дождём. Это выглядело так, словно в лавку мясника угодил снаряд мортиры.

На вершине холма было пустынно, чему, в общем–то, не стило удивляться, но на мгновение Феликсу показалось, что он заметил тёмную фигуру, очерченную чернотой на фоне серых облаков над вершиной. Дрожь от неожиданно охватившего его ужаса, прокатилась по всему телу, он на какое–то мгновение был абсолютно убеждён, что это был шпион, следивший за ним по поручению тьмы, которую почувствовал в лесу. По пространству прошла дрожь, и чувство исчезло, как и фигура, и Феликс хотел бы сказать, что одно не было связано с другим.

Но фигурой оказался Макс Шрайбер.

Хрящи хрустели под его ботинком, пока Феликс пробирался к вершине холма. Из–под подошвы вытекала кровь. Вдали от эпицентра резни люди и зверолюды лежали рядом более-менее неповреждённые, словно даже после смерти и расчленения продолжали битву. Феликс прикрыл рот, не столько от запаха, сколько от привкуса. Вокруг него гудели мухи, возможно, принимая его за труп — и в душе, окружённый таким количество смерти, он и чувствовал себя одним из них. Он смущал жужжащих паразитов не по форме, а скорее исходившей от него убеждённостью, что всё, что мог сделать Феликс Ягер, ничего не могло изменить.

— Ты здесь, Макс? — спросил он, не зная, почему произнёс эти слова шёпотом или почему его сердце вдруг забилось так сильно.

Он забрался на вершину холма, хрустнув костями под сапогом, и огляделся вокруг. Мясо блестело. Дождь превращал выбоины в земле в кровавые лужи. Деревья простирались во всех направлениях от поляны, они шептались и поникали под дождём. Феликс подумал, что Империя напоминала гномью твердыню. Те, кому посчастливилось посетить древние крепи гномов, увидели бы за горными вратами только сверкающие залы для приёмов, но чем ниже ты погружался в их глубины, тем темнее становилось, и в самых недрах оставалась лишь тьма. Империя была такой же, только её бездны скрывали чащи, а не камень. Это была широко раскинувшаяся страна и, возможно, некоторое время тому назад, даже величайшая, но стоило забрать у неё её дороги, её корабли, и Империя стала намного более тёмной и обширной, чем Феликс когда–либо мог предположить.

Это делало труды Зигмара и его потомков ещё более вдохновляющими. Воистину, это были герои, жившие в эпоху легенд. Собственные «достижения» Феликса казались пустяками, по сравнению с подвигом основателей людской империи.

Он посмотрел сквозь падающие серые листья туда, где, по его мнению, находился север. Ему показалось, что он видит на горизонте, что–то, напоминавшее горы, но это было неправильно. Они следовали тенями вдоль дороги от Бехафена на Талабхайм. В Талабекланде не было гор.

— Макс?

Облегчение от осознания того, что волшебника здесь не было, вползло в его разум, заставив почувствовать вину. Он повернулся, чтобы уйти. Внизу, на поляне, меж тем собралось уже несколько сотен людей и примерно полдюжины фургонов. Взглянув сперва на бесконечные леса, а затем на укутанные туманами горы на севере, он взмолился, чтобы они не заблудились.

— Конец Времён близок, Феликс.

Феликс вздрогнул от раздавшегося за спиной голоса. Тепло покинуло его вены, и мало чего он хотел сейчас больше в этом мире, чем никогда не оборачиваться и не смотреть на человека, который произнёс эти слова. Он разжал кулаки, глубоко вздохнул, набираясь мужества, и, наконец, развернулся.

Мокрая ткань капюшона тяжело опиравшегося на простой тисовый посох старого волшебника плотно облегала его голову и ниспадала на лицо, капли дождя блестели на его пепельного цвета запястьях. Его мантия некогда горделивого белого, словно кость, цвета и вышитая золотом, теперь посерела от времени, как и его кожа. Феликс больше по памяти, чем по оставшимся следам замечал места, где ранее были тщательно вышитые геомантические символы и извивающиеся, пожирающие сами себя змеи.

— Я заметил, — ответил Феликс, пытаясь шуткой взбодрить волшебника и чувствуя, что терпит неудачу. Плен и увлечение мечтами Короля Троллей навредили ему, но со времён бегства из Праага странное состояние Макса становилось только хуже. Феликсу было тяжело видеть в таком состоянии последнего из оставшихся у него старых друзей, но Максу уже не мог помочь ни он, ни, скорее всего, никто другой.

Макс посмотрел сквозь Феликса. Белки его широко раскрытых глаз были тёмными, а взгляд, казалось, проникал в нечто далёкое, в какое–то кошмарное царство, которое мог видеть он и только он.

— Луна Хаоса раскалывается и рушится на землю в огненной буре порчи и смерти. Остров Мёртвых разрушается и могучий Ултуан опускается в океанскую пучину, а его ледяной собрат шатается под ударами Прислужницы Кхорна. Старые убеждения исчезают, пока возвышаются новые боги, и величайшая демоническая орда с дней Аэнариона собирается в уголках моего разума. Твои глаза закрыты, и ты замечаешь так мало, Феликс. О, так мало. Если бы ты видел хоть часть того, что вижу я…

— Мы все далеко не дети, Макс. Я ходил по Великому Бастиону Катая. Я видел древние зиккураты в джунглях Южноземелья. Я знаю, что Хаос повсюду. Но именно поэтому мы должны продолжать сражаться.

Макс понурил голову.

— Ты совсем не понимаешь.

— Ты мог бы остановить это, — заметил некоторое время спустя Феликс, бесцельно водя взглядом туда-сюда по окровавленным останкам людей и зверей. — Этот волшебник не похож на Макса, которого я помню.

— Я думал об этом.

К собственному удивлению Феликса, он начал смеяться. Это был чёрный смех, смех, который мог издать только человек, который даровал последнее милосердие множеству друзей из–за отсутствия целителя столь же умелого, как Макс Шрайбер.

— Надеюсь, ты нашёл ответы на все вопросы, которые хотел задать?

— Да. На некоторые. И я узнал, что это слишком мелкое дело для тебя или Готрека. У тебя есть предназначение, — быстро заговорил Макс, когда Феликс начал отворачиваться. — Я поверил в это с тех самых пор, как мы впервые собрались вместе, чтобы убить дракона Скьяландира, и пусть от меня осталось не так уж и много, я продолжаю верить в это и сейчас. Нас собрал вместе не случай, и объяснить судьбой то, что мы встретились вновь, не будет слишком большим высокомерием.

Феликс попытался удержать взгляд Макса, но не смог. Их взгляды скользили друг по другу, пространства, в которых они обитали, были столь же не смешиваемы, как масло и вода. Феликс вздрогнул и вытер с шеи капли дождя, чувствуя холод в разуме, вызванный разговором с волшебником, и раздражение, что тот смог так сильно повлиять на него. Его судьба, какая бы она ни была, только его и больше ничья. Мысль о том, что какое–то неизвестное существо было настолько мощным, что могло сделать это, бесила его больше, чем фундаментальная потеря контроля над собственной судьбой, которое подразумевало подобное вмешательство.

— Но мы же не все собрались здесь, не правда ли? Некоторых здесь нет.

— Только те, кто должен был.

Губы Феликса задрожали от внезапно охватившей его ярости, и рука непроизвольно потянулась к рукояти меча.

Снорри.

Ульрика.

Как он посмел!

Дождь ударил по капюшону Макса, когда волшебник увидел его движение. Выдохнув, Феликс разжал хватку на мече. Это не вина Макса. Он был болен, человек с инфицированной раной. Он не выбирал становиться таким.

— Ты должен идти, — сказал Макс, кивком показав на подножие холма.

На ближайшем участке открытой земли разношёрстная кучка мужчин, женщин и даже детей занималась тем, что пыталась поставить импровизированную командную палатку за одним из открытых фургонов. Пока Феликс наблюдал, туда потянулись Готрек и горстка других.

— Командир хохландцев — носитель дурных вестей. Твой племянник только что услышал их и теперь созывает совет капитанов.

Колючка тревоги кольнула позвоночник Феликса.

— Откуда ты это знаешь?

Макс вздохнул. Казалось, он закрыл глаза, но с серыми глазами и серой кожей, скрытой тканью капюшона, было трудно быть уверенным в чём–либо.

— Некоторые силы я могу отвергнуть по собственному выбору, другие же проникают через мои закрытые глаза и вторгаются в мои сны, наполняя меня видениями.

Феликс резко развернулся, его сердце словно бы стянуло петлёй, и попытался отыскать Густава среди воинов в разношёрстной униформе, месивших грязь в пелене дождя. Он смог различить хохландцев в их красно-зелёных ливреях, но его племянника нигде не было видно.

— Я бы посоветовал тебе поторопиться, — заметил Макс, безмятежный, словно летний ветерок. — Скоро дурные вести дойдут до Готрека Гурниссона.

Дождь молотил по листьям, нависавшим над мрачными дрогами, пока те тащились на юг после неожиданного поражения. Кхамгиин Последнерождённый, вечно изменяющееся копьё Серебряной дороги, пытался игнорировать этот стук и вновь впасть в полузабытьё. Боль от раны в спине была ужасной, даже хуже чем ритуальное шрамирование, которому его отец подверг Кхамгиина во время испытаний на мужественность. Боль была всего лишь чувством, слабостью, как жалость или привязанность. Он сказал себе это, но настойчивая барабанная дробь дождевых капель по доспеху требовала с него платы и не отпускала его внимания.

Тёмный мастер Хаоса, как же больно.

Он открыл глаза и сморгнул прочь грёзы о пытках и садистских, андрогинных демонических извергах. Было ли это снами или воспоминаниями? Понять было трудно: он долго жил и много страдал до того, как надел доспехи Тзинчиа, да и после тоже. Оставив прошлое в прошлом, он перевёл всё своё внимание на то, что его окружало. Над головой уходили ввысь высокие деревья, разрезавшие серые небеса на небольшие полосы света и тени. Дождь шелестел в их широких листьях. Наблюдая за тем, как медленно перемешается сплетение ветвей, Кхамгиин пришёл к выводу, что он лежал на какого–то рода носилках и что он двигался.

По обе стороны от него шли его люди. Они двигались медленно, опустив глаза и сгорбившись. Соплеменники были в крови, их доспехи разбиты. Четверо сильнейших тащили на своих плечах щит, на котором и лежал Кхамгиин. Несмотря на его размеры и тяжесть и их явную усталость, они терпеливо несли свою ношу. Люди племён не были похожи на других людей. Хотя прошло много десятилетий с тех пор, как Кхамгиин носился по степи, сражаясь с хобгоблинами и ограми и даже ещё худшими созданиями, просто чтобы прожить очередной день, за которым придёт следующий, столь же полный битв за выживание, его гордость за доблесть своих соплеменников была такой же сильной, как и тогда.

— Тимай, — произнёс он, обращаясь к высокому воину справа от него. Мужчина носил пальто из железных и кожаных чешуек, сплетённых вместе подкладкой из шёлка и надетой на кожаную безрукавку. Его голова была выбрита за исключением пучка волос на макушке. На одной щеке расправляла крылья сложная татуировка орла.

Воин не ответил. Преодолевая слабость, Кхамгиин развернул голову направо.

— Кхиду. Что поразило меня? Это он?

И снова молчание в ответ. Воины шли подобно мертвецам в загробный мир. Кхамгиин попытался вспомнить окончание битвы, но оно смешалось в размытый образ из огня и криков. Это был односторонний разгром, как он и ожидал от этой мягкой земли. За исключением гнома. Да, он что–то вспомнил. Гном был врагом, достойным талантов Кхамгиина. Затем раздался громкий удар, а после… Он вздрогнул, когда воспоминание принесло с собой неприятную пульсирующую боль между лопаток. Он пошевелил челюстью. Во рту было сухо, как в Великой степи, но ему всё же удалось разлепить губы и заставить язык шевелиться.

— Воин был убит? Сделал ли Тёмный мастер мученика из его врага?

— Нет, Последнерождённый, не был. Вы потерпели неудачу, как я и предвидела.

Женщина шла позади дрог, облачённая в закрытые чёрные одежды, с покрытой капюшоном головой, со скорбным, словно у вдовы, лицом. Судя по сгорбленной спине и белым прядям, что выползали из–под капюшона, Кхамгиин сделал вывод, что она стара, но бессмертие скрадывало подобные оценки, и её голос звучал столь же ясно, как предупреждающий клёкот орла. Что–то в ней заставляло Кхамгиина ощущать могильный холод. Он оглянулся на своих людей, но они шли, как ни в чём не бывало, словно не знали о нём или о ней, словно были призраками в мирах друг друга. Он крепко зажмурил глаза и почувствовал, как внутри него разгорается искра силы. Это был сон или, возможно, видение, наподобие тех видений Нергуя, порождённых потерей крови и болью, в которых он видел будущее.

— Я победил Горгота Колоссального в битве, что длилась восемь дней и ночей. Я разбил бесчисленные орды Хобгобла-хана и привёл к пяте чудовищ Широкого, Я — Последнерождённый Кхагаш-Фела. Я не мог проиграть.

— Тёмного Властелина не заботит твоя жертва. Его не умиротворить клятвами или делами. Ему не нужна твоя преданность.

Женщина незаметно кивнула в сторону.

Призрачная фигура бежала между деревьев. Гном! Кхамгиин мог видеть его ярко-оранжевый гребень, мелькавший на фоне влажной коры. Татуировки на его чудовищно мускулистом теле были полупрозрачно-голубыми и подчас просто сливались с завитками коры и сплетением ветвей позади него. В полном безмолвии призрак гнома бежал, сражаясь с какими–то невидимыми Кхамгиину врагами. Гном забежал за дерево и за тот краткий миг, что он скрывал его, дерево превратилось в столп, квадратный и могучий, воспаривший к сводчатому потолку, на котором мерцали огненные золотые руны, похожие на кровоточащие звёзды. Что–то в них напомнило Кхамгиину историю, которую рассказывал его отец о тех временах, когда они жили под игом гномов Хаоса из Жарра. Прежде чем мысль успела скользнуть дальше, столп снова стал деревом и из–за него появился гном с человеком, следовавшим позади. Это был человек Империи в красном плаще, владевший тем, что казалось могучим колдовским мечом. Кхамгиин не узнал его, но покалывание в позвоночнике сказало ему, что должен бы.

— Что я вижу?

— То, что вижу я, — ответила женщина.

Холод вполз в его кости и Кхамгиин приподнялся на локтях.

— Я видел тебя раньше в своих грёзах. Это ты показала мне племена, отправляющиеся на запад на войну с Империей. Кто ты?

Женщина слегка наклонила голову и одновременно подняла руки, чтобы откинуть капюшон. Несмотря на его собственную одарённость богами, Кхамгиин ахнул. Её кожа была странной смесью света и тьмы, словно растёртый мел. Её губы, однако, были чёрными, как и маленькие рожки, что торчали из белых, словно иней, волос. И всё же самой неприятной вещью в ней были её глаза. Их окраска постоянно менялась и переливалась, словно огонь свечи за витражным стеклом, и Кхамгиин был уверен, что в них отражались пророчества, которые могли бы поднять человека до величия богов, если бы он смог прочесть их, не поддавшись безумию.

— Я слуга. Я наблюдаю и слушаю. История не запомнит моё имя.

Кхамгиин изо всех сил пытался встретиться с её меняющимся взглядом. Он вздрогнул от охватившей его паники и неожиданно заметил, что всё вокруг потемнело. Он всё ещё двигался, но его людей скрыла тьма, как и лес. Он моргнул, глядя в ничто, которое его окружило. Это была не просто пустота, оставшаяся после отступления смертного мира, это была тварь с жестокой волей и своей собственной страшной целью. Он ещё успел заметить серебристые очертания ведьмы, прежде чем та исчезла. Её затмило нечто рогатое и тёмное, нечто огромное и неописуемо древнее, способное на такую ненависть, которая заставила бы даже воинов Хаоса вздрогнуть и почувствовать себя ничтожными.

— Тьма смыкается на мне, — прохрипел он.

Голос женщины эхом отозвался из тени.

— Не только на тебе.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. Плохие новости

Кулак опустился на хохландца подобно шару монгерштерна, и нагрудник человека треснул, словно он и впрямь был им. Человек отлетел назад, свалив сделанный из доски и пары бочек стол, лежавшие на нём карты разлетелись в стороны, словно перья подстреленной из аркебузы канарейки.

— Лжец! — прорычал Готрек, переступив через беспорядок и подойдя к ошеломлённому солдату, рука гнома вздёрнула человека с пола, словно железный кронштейн. Несмотря на то, что он почти на фут уступал в росте всем присутствующим, Истребитель, казалось, полностью заполнил импровизированный командный шатёр простой мышечной мощью и явно скверным настроением. Его бугрившаяся мышцами рука блестела от влаги, бесконечный дождь смыл достаточно грязи и крови, чтобы его спиралевидные татуировки выглядели достаточно ярко, словно были только-только наколоты. Он впился взглядом в ошеломлённого мужчину, единственный глаз полыхал огнём. — Ты ждёшь, что я куплюсь на этот трёп о богах и демонах и тому подобной херне?

Другой солдат в рваном красно-зелёном сюртуке и кольчужной рубахе разломал один из ящиков, исполнявших роль сидения, о спину Готрека. Гном хмыкнул, пошатнулся и пожал плечами, а затем небрежным взмахом руки вырубил храбреца. После чего снова встряхнул капрала, которого по-прежнему держал в руке.

— Я не слышу, человече.

— Опусти его, Готрек, — прохрипел мокрый от дождя и раскрасневшийся от бега Феликс, входя в палатку и вынимая меч, когда Истребитель занёс кулак для нового удара. Одновременно с его словами раздалась серия щелчков и стуков, сообщив, что аркебузы и пистолеты были заряжены и готовы к стрельбе. Линия мужчин в разномастных мундирах и одеждах опустилась на колено и, положив оружие на перевёрнутые ящики-сиденья, навела прицел на ощетинившегося гнома.

— Целься, — приказал Густав несколько легкомысленным тоном, но при этом с мрачным выражением на лице, которое, впрочем, в равной мере могло быть улыбкой. Как и у всех остальных у него ещё не было возможности привести себя в порядок после недавней битвы. Пряди мокрых от дождя подрастрепавшихся волос, некогда заплетённых в конский хвост, налипли на лоб, а белые пластины брони были перепачканы кровавыми мазками. Он выглядел, как сошедший со сцены пьесы Таррадаша разбойник, борющийся со злом женской добродетели и коррумпированной имперской справедливости. В этот миг он болезненно напомнил Феликсу об Ульрике.

— Ты позволил бы ему выстрелить в меня, человечий отпрыск? — задумчиво спросил Готрек, всё ещё смотревший на капрала, но при этом явно обращаясь к Феликсу.

«Не искушай меня», едва не произнёс вслух Феликс, но кое–как сумел удержать язык за зубами.

Готрек, впрочем, похоже, заметил–таки его напрягшуюся челюсть и развернулся, бросив на Феликса свирепый взгляд. Пальцы Феликса остались на рукояти меча. Что–то нечленораздельно буркнув себе под нос, гном выпустил капрала. Хохландец, громыхнув костями, распростёрся среди раскиданных карт, и на мгновение Феликсу показалось, что Готрек всё же оставит напоследок человеку след от своего ботинка на рёбрах, но Истребитель без слов развернулся и протопал в дальний угол палатки. Там он поднял ящик и уселся на него, скрестив руки на груди.

Феликс позволил себе расслабленно выдохнуть. Впрочем, стрелки тоже казались не слишком огорчёнными подобным исходом, судя по явному облегчению на их лицах. Феликс вложил меч в ножны и махнул стайке сержантов, которые решили, что тактическое отступление наружу под проливной дождь, предпочтительней оказаться на пути разъярённого Готрека Гурниссона. Он устало покачал головой, пока люди переворачивали ящики, восстанавливали стол и разбирали рассыпавшиеся по всей палатке карты. Одетый в шерстяную спецовку слишком молодой парень с затравленным взглядом — два месяца бывший ассистентом хирурга, до того как армии Всеизбранного сокрушили его полк под своей железной пятой — положил грязную тряпку на лоб лежавшего без сознания человека.

Феликс воспользовался затишьем, чтобы оглядеть «командный шатёр». Каков бы он ни был.

Дождь барабанил по холсту, растянутому между двумя древками полковых знамён и задней стенкой фургона, заполненного ящиками, мешками и бочками, большинство из которых ныне были пусты. В своей прежней инкарнации он перевозил руду худшего, чем гномье, качества по Кадринской дороге на менее взыскательные рынки Остервальда, Бехафена и Кислевграда и был собственностью старого Лорина Ланаркссона и его сына Линдуна. Они сидели в передней, незащищенной части фургона, впитывая горести, как могли только два гнома. Ветер раскачивал единственный штормовой фонарь, прикреплённый к задней стенке фургона.

Худощавый коссар и лысый здоровяк в некогда черно-белом, а ныне грязно сером мундире Остланда, ухватились каждый за свой конец «стола» и закинули его на бочки. Когда они заметили наблюдавшего за ними Феликса, то отдали салют, который тот вернул, сопроводив мысленным вздохом. Сержант коссаров проверил «стол» на устойчивость, слегка покачав его, после чего объявил, что он «чжи добре» и можно раскладывать карты.

Мужчины в цветах всех северных и восточных провинций, с золотыми эполетами на плечах мундиров с разрезными рукавами столпились вокруг стола, сжимая в руках листы пергамента. Каждый человек командовал каким–либо отрядом от пяти до двадцати человек, сержанты — как называл их Феликс, чьё терпение к различным провинциальным вариациям армейской иерархии было тоньше шерсти его потрёпанного плаща — импровизированных боевых отрядов, которые Готрек и Феликс повстречали во время своего долгого похода на запад.

Каждая отдельная, прижатая каменным пресс-папье, карта на столе была стратегически расположена так, что все вместе они образовывали некое подобие общей карты Империи. Области, где по слухам, были замечены армии Хаоса или же и вовсе были ими покорены, заполняли карандашные рисунки монстров, один взгляд на которых заставлял Феликса серьёзно опасаться за целостность разума художника. Но даже без этих личных вставок картина, вырисовывающаяся перед ним, представляла собой тревожное зрелище. Единственные «не заражённые» части карты были на юге, и то это только потому, что им было слишком мало известно о происходившем там. Демоны прыгали вокруг меток в виде стен, которые обозначали Бехафен и Остервальд, заполоняли лесные пространства Остланда и Остермарка, и уже покусывали окраины самого Талабекланда. Из моря Клешней вырывалось огромное чудовище с множеством щупалец, которое словно бы утаскивало в воду Эренгард, а схематичные изображения драккаров, забитых до отказа бормочущими ужасами, закрыли дельту Мариенбурга.

Феликс решил, что того, кто был ответственен за подобные «дополнения», более никогда не стоило допускать до карандаша или бумаги.

— Ты выбираешь время, прям как Урсун — сезоны, — сказал Коля, который вольготно расселся и откидной стенки фургона и, как и всегда, жевал смесь местных трав и табака. — Забойка, возможно, прикончил бы того мужика.

— Напомни мне позже, чтобы я поблагодарил тебя за помощь, — огрызнулся Феликс.

Кислевит поджал губы и слегка приподнял голову, словно бы прислушиваясь к дождю, после чего пожал плечами.

— Не важно.

Хохландец застонал, глотнув воды из мокрой тряпки, которую молодой хирург приложил к его рту. Феликс в тот же миг присел рядом.

У мужчины была пышная грива тёмных волос, сейчас прижатых к черепу из–за долгого времени в шлеме. Его бороду посеребрила седина и рассекал шрам, что протянулся через левую щёку от самого уголка губ. Его нагрудник был коричневым от грязи, крови и ржавчины, и так помят, что местами имел больше краёв, чем пожёванная монета. И знатная вмятина, оставленная чуть ниже воротника кулаком Готрека, едва ли была самой худшей. Эполет цвета бронзы тускло поблескивал на красном плече подбитой туники. Необычный кожаный наруч исцарапанный так, что стал чуть ли не белого цвета, свисал на одном ремне. Хохландец поднял на Феликса слегка расфокусированный взгляд и, к лёгкому неудовольствию оного, отдал честь.

— Капрал Хершель Манн, мой лорд, городская милиция Хергига. К вашим услугам.

Феликс приподнял бровь и улыбнулся.

— Вольно, капрал.

— Есть, сэр, — пробормотал мужчина.

— Я приношу извинения от имени моего… друга, — продолжил Феликс, метнув на Готрека взгляд, который ответил своим, острым, словно бриллиант. — Уверяю вас, он так со всеми.

Мужчина сделал ещё один глоток и его кадык нервно дёрнулся.

— Простите меня, милорд, он спросил есть ли у меня вести об Альтдорфе, и я сказал, что есть. Ко мне присоединилось несколько бойцов, прикомандированных к рейкландским полкам и расквартированных в отдалённых селениях во время… падения.

Неожиданно, воздух стал слишком густой, и Феликс ощутил, что не может вдохнуть. Его сердце, казалось, отказалось биться.

— Падения чего? — спросил Густав.

— Альтдорфа, — ответил капрал. — Падения Альтдорфа, милорды.

Из рядов сержантов, которые ещё не слышали о новостях, до того как капрал встретился с Готреком, раздались недоверчивые возгласы. Большинство из них были солдатами, служившими в полках внутренних провинций Империи, или, как в случае с кислевитами, за её пределами. Феликс сомневался, что хотя бы половина из них когда–либо бывала в Альтдорфе, но это и не имело значения. Альтдорф был резиденцией имперской власти, домом высочайших учреждений и самых славных полков, домом их культуры, если не фактическим домом. Он не мог быть повержен и покорён.

Это был Альтдорф.

Феликс долго смотрел на избитого солдата, ещё не до конца осознавая смысл его слов. Когда же, наконец, осознал, то ощутил себя так, словно из–под его сердца пинком выбили табуретку, и петля стянулась вокруг горла, когда оно упало. Неверящие возгласы его людей смешались в стену белого шума. В глубине души он, конечно, подозревал, что даже величайшие из твердынь Рейкланда не смогут устоять перед встреченными Феликсом силами, что направлялись на Империю. Мысленно он был готов к этому, но когда его подозрения обрели плоть, на него это подействовало словно удар под дых.

Феликс поднял к глазам левую руку. Свет фонаря отразился от острых граней кольца — мимолётные слёзы неземного золота.

Нет.

Он заставил себя сглотнуть, а затем поднял взгляд. Вернулся звук, и с ним Феликса окатило волной гневных и испуганных голосов.

Он посмотрел в угол, где, замерев на ящике, окружённый пустующими «стульями», со скрещенными на груди руками сидел Готрек. На лице гнома было столь не любимое Феликсом мрачное выражение. Синяя жилка билась на его виске, и сам он, казалось, становился массивнее, когда смотрел мимо Феликса в дождь, сложив руки на своих могучих бицепсах. На запад — на Альтдорф. Сопроводить Феликса в столичный град Империи и воссоединить его с Кэт — и, возможно, искупить собственный грех — было больше года неизменной целью Готрека. В оковах собственных забот и тревог, Феликс никогда не задумывался, как его бывший компаньон отреагирует на неудачу.

— Ложь, — сказал Готрек голосом, который мог бы перемалывать гравий. — Он не рассказал тебе остальное. Как явился названный переродившимся Зигмаром, как явился, сражался и проиграл. Есть и ещё, если конечно в твоей голове хватит места, чтобы вместить ещё больше бредней, — Готрек сердито фыркнул. — Боги. Человечий отпрыск, я редко слыхал большую бессмыслицу.

— Что с Императором? — раздался голос Густава, перекрывший общий гомон.

— Как я слышал, в безопасности, — ответил Манн, испытывая облегчение от того, что у него есть хоть какая–то хорошая весть, которой он мог поделиться со своими спасителями. — Старый король Бретоннии пришёл ему на помощь и, — он тревожно покосился на Готрека, — сами боги.

Несколько человек сотворили знаки Зигмара и Ульрика.

— Мы тоже могли бы использовать некоторых из них, не? — сухо усмехнулся Коля.

— Кого, богов или бретоннцев? — проворчал Густав, с полуулыбкой поддразнившей его обеспокоенную маску.

Коля пожал плечами.

— Кто отдаст своих лошадей.

Коссарский сержант за столом громко хохотнул в ответ. Сидевший напротив него остландец одарил обоих кислевитов убийственным взглядом. Они потеряли свою страну несколько месяцев назад. Большинство мужчин в палатке только сейчас ощутили всю полноту их потери. Феликс же просто склонил голову, какая–то часть его хотела так и остаться и больше никогда не поднимать взгляд.

Альтдорф был не просто далёким символом. Это была надежда.

Это была его надежда.

— Мы должны отправиться на юг, — заговорил Густав, глубоко вздохнув, чтобы успокоиться, после чего подошёл к столу и ткнул пальцем в один из наиболее чистых участков карты. — Аверхайм, например. Это долгий путь, но он находится достаточно далеко от восточного и северного очагов вторжения Хаоса. Император должен где–то сплотить свои силы, и это место столь же хорошо, как и любое другое.

— Как далеко? — спросил стройный, похожий на выходца из мелкого дворянства человек в потрёпанных кожаных доспехах, стальном нагруднике с глубокой вмятиной справа на груди и бордовым поясом, повязанным через левое плечо.

— В любом случае, сейчас–то мы где? — спросил другой сержант, склоняясь над картой. Этот был в одежде лесника с луком со снятой тетивой, закинутым за плечо.

— Мы в окрестностях Талабекского тракта. В нескольких днях пути от Талабхайма, — проворчал Готрек. — Если предположить, что мы всё–таки начнём шевелиться.

— Талабхайм? — начал было Манн, прежде чем яростный взгляд Готрека, словно гильотина, отрезал всё, что тот хотел сказать.

Истребитель упрямо сидел на своём стуле, скрестив руки на груди, но что–то в несчастном лице хохландца заставило его неохотно смягчить гнев на милость.

— Хрен с тобой, вываливай всё до конца, прежде чем получишь в нос. Ещё раз.

— Простите меня, господин гном, но вы не в Талабекланде и не сможете добраться до Талабхайма. Возможно и к счастью, потому что он тоже пал. Вы в Хохланде.

— Ха! — Готрек взвился со своего стула, как ужаленный, и резко топнул ногой, от чего цепь, тянувшаяся от его носа к уху зазвенела. — Это Талабекланд или я — древолюд.

— Я видел горы с холма, Готрек, — тихо сказал Феликс. Он не хотел вступать в новый спор с Истребителем, но и спорить с горой он тоже не мог. Да и какое это сейчас имело значение.

Альтдорф пал.

— В Талабекланде нет гор, человечий отпрыск, — ответил Готрек, как будто слегка успокоившись.

— Мой господин, вы позволите? — Манн, опёршись на протянутую Феликсом руку, кое–как поднялся на ноги. На мгновение в нос Феликсу шибанул запах давно немытого, потного тела и вымазанных в грязи доспехов, после чего капрал, пошатываясь, отправился к столу и ткнул в карту. Грязный палец упёрся в нарисованную посреди раскинувшихся гор быкоголовую иконку, окружённую двойным кольцом стен.

— Мы шли по главной дороге на север от Хергига к Вольфенбургу где–то дней пять. Как я уже говорил, Талабхайм пал позапрошлой осенью после шестимесячной осады. Хергиг же лежит в стороне от главного тракта, что стало настоящим благословением в последнее время и позволило продержаться так долго.

— Что изменилось? — спросил Густав.

— Военачальник по имени, — на лице Манна появилась гримаса, когда он попытался выговорить слова чужого языка, — Кхагаш-Фел. Мне говорили, что это означает «полуогр», ибо у него рост и сила пятерых человек.

— И всё? — хмыкнул Готрек.

— Именно он проломил стены Хергига, — словно бы защищаясь, ответил Манн.

— Без сомнения, изначально весьма невысокого качества, — отрезал Истребитель.

— По-моему, звучит, как вполне подходящая погибель, — пробормотал Коля, слова звучали не очень разборчиво из–за полного рта полупережёванной смеси из табака и травы.

— Ты специально издеваешься надо мной, упоминая вещь, которую я не могу обрести, летописец? Я не могу принять славную погибель, пока человечий отпрыск не окажется в безопасности в стенах Альтдорфа рядом со своей малышкой.

Феликс услышал нелепый звук, звук оказавшийся смехом и к его удивлению, его смехом, смехом мрачным и горьким, неторопливым, как смерть его мира.

— Ты вообще слышал, что он сказал? Альтдорф погиб. Кэт погибла. Империя погибла! — с каждым словом его голос становился всё громче, и каждую потерю он словно бы подчёркивал резким рубящим движением руки.

— Хранить и защищать, человеческий отпрыск, — произнёс Готрек, его голос опустился до рокота, что мог бы исходить из подземных глубин. — Оберегать вечно на земле, пока Газул не разлучит вас.

Феликсу потребовалась секунда, чтобы понять, что Готрек читает заключительные строки клятвы, которая сделала их с Кэт мужем и женой. Они были соединены в тусклом свете под рубинового цвета камнями подземного храма Гримнира в Карак Кадрине, и Истребителю было непросто воззвать к имени Газула, стража почитаемых усопших. Горечь поднялась изнутри Феликса, словно вознесённая на пузырях смеха, и он широко раскинул руки, как будто пытаясь охватить черноту, что окутала его. Это становилось всё легче. Границы Империи стягивались, словно петля на шее. Стоя тут, под льющимся дождём, было так легко поверить, что конец всему действительно близок.

— Мы разлучены, Готрек. Армии Хаоса маршируют по нашим дорогам, занимают наши города, а теперь и Альтдорф, — Феликс вцепился в волосы, как будто намереваясь вырвать все серые пряди. — В любом случае, всё кончено.

— Трус.

— Трус?! — взвился Феликс, его голос зазвенел от ярости. — Где смелость в том, чтобы отрицать то, что там произошло? Пришло время перестать быть столь дьявольски упрямым и просто признать это.

— Некоторые из нас держат клятвы, которые дают, человечий отпрыск.

Кулаки Феликса сжались, а голос превратился в шипение.

— Я всегда соблюдал данную тебе клятву.

— Айе, — усмехнулся Готрек. — До последней буквы.

— И что это должно означать?

Готрек с ворчанием махнул рукой и развернулся к капралу Манну, который с всё возрастающим ужасом наблюдал за происходящим.

— Надеюсь, вы не собирались присоединиться к тёмным силам, которые ожидали встретить в Вольфенбурге?

— Н-ничего подобного, г-господин гном. Мы собирались как можно дальше пройти по главной дороге, а затем резким ударом прорваться к Срединным горам, и, обойдя их на западе, добраться до Мидденхайма. Десять человек могут защитить Фаушлаг против тысячи. Предшественники Архаона пытались и были отброшены, а теперь с потерей Альтдорфа, это последний великий город, который всё ещё держится. Теперь он стал местом, куда направятся все.

Единственный глаз гнома ярко сверкнул, словно Готрек нашёл способ, как выполнить свою клятву.

— Нет, — ответил Феликс, — совершенно точно, нет. Ты говоришь о пути, который может занять месяцы, если не больше. И к тому же нет никакой гарантии, что там мы найдём хоть что–то, кроме окруживших его со всех сторон полчищ Архаона, — «это если нам повезёт», подумал он, но вспомнил о своих людях и не стал облекать эту мысль в слова. — Я не вижу ничего лучше плана Густава. Я сам никогда не был в Аверхайме. Кто знает, возможно, Император и вправду отправится туда. И может, получит помощь от гномов: всё–таки неподалёку в Краесветных горах находятся их твердыни.

Люди в палатке одобрительно забормотали, отчасти от того, что предложение исходило от Феликса, а отчасти о того, что единственным гномом, которого они встречали до этого, был Готрек, и иметь за спиной ещё пару истребителей было столь же воодушевляющее, сколь тот был скор на гнев. Они не могли знать, что Готрек был исключительным даже по меркам своего собственного крепкого рода.

Истребитель презрительно фыркнул в ответ на подобное предложение, и Феликс едва сдержался, чтобы не ответить на это саркастическими аплодисментами.

«Вот как поддерживать моральный дух в Конце Времён?»

— Зачем обходить Срединные горы, когда можно пройти сквозь них?

Голос Лорина, тихий, словно шёпот, привлёк всеобщее внимание. Длиннобородый неуверенно поставил трость между полом фургона и откидным бортом. Трость из лиственницы была обита железом и увенчана рукояткой выполненной в форме молота и в любой другой, не столь могучей паре рук, как у него, стала бы отличным оружием. Хрупкий старый гном был широк, как двое мужчин, но сильно измождён. Только среди гномов осаждённого Карак Дума видел Феликс подобное изнеможение. Под его водянистыми глазами набухли тяжёлые розовые мешки. Безобразный шрам вился от щеки до груди, и даже несмотря на то, что рана была кое–как зашита, сейчас всё ещё можно было видеть следы укуса, который и оставил эту метку на лице старого гнома. На той стороне борода почти отсутствовала, за исключением небольших густых пучков. Та же что осталась, была такой же тонкой и редкой, как кольцо дыма, разорванное каплями дождя, и, словно чтобы подчеркнуть подобное сравнение, между губ гнома был зажата трубка с длинным мундштуком. В ней не было ни табака, ни огня, но, как объяснили Феликсу ранее Лорин и его сын, им просто нравились воспоминания о вкусе.

Длиннобородый нервно пожевал губами длинный мундштук, когда всеобщее вникание обратилось на него, и покрепче вцепился в трость.

— Есть пути, Готрек, и ты знаешь это, древние пути наших предков, тропы, на открытие которых не хватит ума ни у одного хищника или человека.

— Вы говорите о Подземном пути? — спросил Феликс, сжимая кулаки и решительно отворачивая взор от Готрека, чтобы успокоиться и не дать волю раздражению, которое охватывало его при каждом взгляде на истребителя.

— В этих горах нет гномьих твердынь, человечий отпрыск, так что — нет, — раздражённо отрезал Готрек, словно в очередной раз продолжая старый спор. — И я дюжину раз уже говорил тебе, Ланаркссон, что в этих нищих пиках нет ничего, кроме сказок и легенд, годных лишь на то, чтобы вытащить золото из гнома.

— Я говорю не о минералах или драгоценных камнях, и ты прекрасно это знаешь.

— Пффф!

Феликс перевёл взгляд на карту. Он никогда не был в Срединных горах, да и, если быть уж совсем честным, никогда и не испытывал подобного желания. Хотя там не было ни алчущих мщения созданий, ни слухов о разбойных баронах, что удерживали свои древние замки на вершинах. В этих унылых скалах не было вообще ни черта, кроме того, что кому–либо захотелось разместить на голых скалах, да лежащем круглый год снегу. Хотя Серые горы всё же укрывали достаточное количество полезных ископаемых, чтобы горстка гномьих кланов нашла в них приют, поддерживая себя старательством и элем. Впрочем, Готрек говорил о Серых гномах таким же пренебрежительным тоном, каким обычно говорил о людях.

— И что же тогда точно есть в этих горах? — спросил Густав.

— Сказочки старше вашей империи, — ответил Готрек, а затем усмехнулся и добавил. — Старше даже нашей, если ты, конечно, настолько глуп, чтобы им поверить.

Феликс ощутил, как по его коже пробежали мурашки смутного беспокойства. Говорят, что возраст гномьей империи насчитывал десятки тысяч лет. На каком–то интуитивном уровне, он понимал, что ни один миф не мог бы прожить столь долго, если в нём не хранилась хотя бы крупица истины, а древние гномьи легенды были как раз тем, чего Феликсу хотелось бы избежать. Они вызывали картины высоких хребтов и обширных сводчатых глубин, каменных богов и рунического оружия, что могло обращать в прах горы и раскалывать континенты.

Уже не в первый раз он пожелал, чтобы здесь был Макс, но на взгляд Феликса у Готрека не было особых оснований на подобные сомнения. Повсюду, куда ни глянь, исполнялись древние пророчества, а забытые мифы обретали жизнь и слева, и справа и в центре. Даже будучи в Кислеве, Феликс слышал толки о том, что Зигмар вернулся, чтобы сразиться с демоническим тварями, заполонившими Остермарк.

Вот только Феликс был в Остермарке и пересёк его из конца в конец. Если это было лучшее, что мог сделать Зигмар, то оставалось лишь гадать, кто ещё мог спасти их от подобного опустившегося на Империю кошмара.

Готрек задумчиво погладил бороду.

— Я сказал, что в этих горах нет гномьих твердынь, но некогда были, тысячи лет назад. И что бы они ни скрывали или же не скрывали, через них проходят дороги.

— И по этим дорогам можно добраться до Мидденхайма? — нетерпеливо спросил Густав, заставив Готрека раздражённо нахмуриться.

— Это тайные пути гномов, — ответил Истребитель. — Человечий отпрыск, мой летописец, Ланаркссон и Линдун могут пойти со мной. Все же остальные могут оставаться, вы и так замедляли нас слишком долго, — он окинул собравшихся взором, в котором не было ни капли сострадания. — Теперь вы сами по себе.

Ошеломлённая тишина опустилась на палатку. Даже Коля изогнул бровь, словно только сейчас заинтересовавшись происходящим.

— Ну… — начал Ланаркссон, его щека яростно подёргивалась, пока он пытался сохранить самообладание, изо всех сил вцепившись в свою трость. Её твёрдый конец стукнул о задний борт, — Я уверен, что, учитывая обстоятельства, мы можем сделать исключение. Я уверен, что в свете надвигающегося Конца Времён, Гримнир не буде слишком разгне…

— Мне стоило дать той хаоситской собаке ещё немного погрызть твой череп, Ранаркссон, — прервал его Готрек. — Ты забыл, что значить быть гномом.

Губы длиннобородого затряслись. Готрек всегда был груб, но ещё никогда на памяти Феликса истребитель не был столь намеренно жестоким. Гном, что стоял сейчас перед ним, не был тем, кому он дал клятву дружбы годы тому назад в залитой элем таверне в Альтдорфе. Он был озлоблен и искривлён, как ужасами, что видел, так и кошмарами, которые создал сам, и как мир затягивала тьма, так же она накрывала и истребителя. Это было немного неожиданно, оглянуться назад и увидеть, что и у Готрека когда–то были мягкие грани, но это было правдой: он мог наслаждаться хорошим пивом и добрым куревом, хорошая шутка могла развеселить его и даже некоторые Феликсовы могли вызвать у него усмешку, он наслаждался хорошей едой и разделял общую гномью страсть к золоту и старым обидам.

Теперь же казалось, что это всё было отколото, и осталась лишь железная сердцевина.

Истребитель.

— Ты осуждаешь этих людей за их судьбу? — выпалил Феликс, прежде чем успел осознать, что заговорил. — А если они будут настаивать, что тогда? Убьёшь их всех? Даже моего племянника? С другой стороны, чего ещё стоило ожидать от убийцы родичей.

— Как ты меня назвал? — прогрохотал Готрек, подскакивая к Феликсу.

— Ты слышал, — выкрикнул Феликс прямо в лицо истребителю. — Я достаточно наслушался о прекрасном гномьем слухе, чтобы не сомневаться в этом.

Остатки здравомыслия подсказывали ему, что на этом бы стоило остановиться, но он чувствовал себя так, словно прорвалась давно сдерживаемая плотина. Готрек убил Снорри, который был лучшим из них по шкале некоего всеобщего добра. Они не говорили об этом со времён Праага. Феликс пытался не думать об этом. Даже Густав и остальные поняли намек и притворились, что этого никогда не было — впрочем, у них были собственные причины на забывчивость — и иногда проходили часы, когда он заставлял верить себя в это, но затем вновь слышал треск раскалываемой кости и видел кровь, что текла по снегу под его ногами, и понимал, кому она принадлежала. Тогда Феликс не смог встать на пути у Истребителя, и эта вина каждый день терзала его, так что он не позволит сделать что–либо подобное в отношении Густава, Макса или кого–либо ещё.

— Ты трус, Готрек. Ты упрямый, тупоголовый чурбан, и если хочешь, то можешь валить в свои Срединные горы и сдохнуть там, а мы с Густавом отправим наших людей в Аверхайм.

Готрек уставился на него с каменным выражением лица.

— Ты закончил?

Феликс выдохнул и кивнул.

— Мы закончили, Готрек. Ты ничего не сможешь сказать такого, что бы заставило меня оставить этих людей.

— Ничего?

— Ничего.

— Отлично. Тогда мы можем перейти прямо к делу.

Затем Феликс ощутил удар, что пришёлся в самый центр его лица, и пошатнулся. Звук, который раздался, мог быть щелчком курка пистолета, а мог и треском челюсти, ломаемой кулаком Готрека. Его голову наполнило неверие. Готрек ударил его. Никогда раньше истребитель не бил его. Ощущая, как конечности превращаются в желе, он ещё попытался, пошатываясь, выхватить меч. И ещё успел заметить два размытых удара истребителя, прежде чем всё быстро унеслось прочь.

Последней мыслью Феликса, прежде чем он упал на землю, было осознание того, что он падает.

До того, как у него появилась другая, он уже лишился сознания.

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ. Полуогр

Огонь плевался в дождь, извиваясь, словно жертва, привязанная к восьмифутовому столбу. Восемь таких сформировали кольцо, охватывая часть вымощенной булыжником площади. За этой линией огня находилось море звериных голов и остроконечных шлемов, многоруких трофейных столбов и трепещущих знамён. Из сотен, чьи голоса были слышны, только восьмерых было видно внутри кольца: два полукруга горделивых воинов, что с отвагой и убеждённостью выступили на площадь, чтобы поддержать одного чемпиона против другого. Каждый из них держал оружие в руках. У двоих же претендентов руки были пусты.

Кхагаш-Фел, своими великанскими шагами расхаживал по своей половине круга. Потрескавшиеся древние доспехи свободно повисли на его могучих плечах, потрёпанные чёрные пластины из адской стали, выцветших рун и демонических ликов с мёртвыми глазами. Длинные пряди промокших седых волос покоились на обоих наплечниках, седая борода опускалась до края латной юбки доспеха. Он заплетал её в толстые косы по моде гномов-работорговцев, что господствовали над землями и культурами восточных степей. Его здоровый глаз внимательно изучал соперника. Другой же, не имевший века, молочно-белый и слепой, был разрушен наслаивающимися кольцами рабской руны, что клеймила левую сторону его лица. Ещё один же дремал в своём ложе из плоти в середине лба, узкая щель истекала слабым сапфировым свечением.

С наглым высокомерием существа, что вчетверо превосходил своего противника и четверых его сторонников, Бухрук Бык Погибели, словно в зеркале, повторял шаги вождя. Когда минотавр двигался, сплетённые пластины из шипованного железа и бронзы издавали звон, и три черепа с выгравированными на них рунами, покачивались на цепях, что привязывали их к поясу монстра. Чёрный железный шлем с нащёчниками покрывал его массивную голову. Рубиново-красные глаза мерцали изнутри. Из–за нащёчных пластин выходила пара изгибающихся рогов, в их поверхность были понатыканы зазубренные лезвия. Горячее дыхание с фырканьем вырвалось из его носа, обдавая раскалённым паром вдетое в ноздри латунное кольцо, каждый раз угловатая метка Кхорна на мгновение краснела, прежде чем окружавший её металл остывал.

— Я — Бухрук, Бык Погибели Кислева, — фыркнул минотавр, каждое его слова было рёвом, от которого мерцало пламя в жаровнях, а сами жаровни потряхивало. — На его копытах — его пепел. Эта кровь — его кровь. Его стадо следовало за Кхагаш-Фелом ради ещё большей войны, — минотавр топнул одним обитым бронзой копытом, сжал бугрящиеся мышцы в единый узел ярости и взревел. — Больше войны! Где его черепа!? Где его победы!?

Кхагаш-Фел ответил Бухруку бесстрастным лицом, не выражающей никаких эмоций маской степных народов. Он высоко поднял правую руку. Дождь потёк по покрытому насечками наручу. Его рука, как и лицо, не были скрыты доспехами, и он поднёс её толпе, как реликвию. Она была покрыта пятнами жёлтого цвета от старости, напоминающие синяки выцветшие племенные татуировки змеились по коже.

— Я Кхагаш-Фел, и ты знаешь меня, — его голос был надтреснут, так же, как и его доспехи, он был глубоким, словно шёл из самых бездн преисподней, что прорывалась в этот мир, он пробивал грохот дождя, словно меч щит, чтобы все, собравшиеся на площади, могли услышать его и внять ему. — Этой рукой я сокрушил Бжаррака Чёрного и возглавил восстание против Врат Жарра. Это был я, что пробился сквозь горы Скорби и сокрушил Грульгора Громовую Кишку, и забрал его земли, сделав их вашими, — он опустил руку и обвёл скрытые в тенях лица толпы, что собралась за светом кострищ. — Это я впервые принёс вам силу Величайших Богов, я вырвал вам свободу, а затем даровал вам славу. Мы — один народ и в грядущие дни мы вместе обретём славу, равной которой ещё не было.

Благоговейное молчание, что опустилось после его слов, нарушалось только ударами капель дождя по камням, да шипением измученного огня. А затем раздался громкий, задыхающийся хохот Бухрука.

— Возьми же своё оружие, Бухрук, если считаешь, что сможешь отыскать владыку Архаона быстрее, чем я. Или же покинь этот круг и более никогда не бросай мне вызов.

Из ноздрей Бухрука вырвалось горячее фырканье, после чего минотавр крутанул шеей, от чего лезвия, усеивавшие его рога, сверкнули золотом в свете огня.

— Получеловек мелкий и гладкокожий. Бык Погибели не нуждается в оружии. Но, если такова традиция…

Удерживая взгляд своих красных глаз-бусинок на Кхагаш-Феле, минотавр развернулся к своим сторонникам.

Трое были широкоплечими, здоровыми зверолюдами, облачёнными в плохо сидящие, но богато украшенные доспехи из кое–как скреплённых стальных полос. Кольчужные юбки доходили до щёток над копытами. Пряжки скрепляли на их горлах плащи из звериной кожи. В темноте их легко было бы принять за крылатых уланов Кислева. Четвёртый был воином Хаоса в мрачной броне из чёрных плит, усеянных шипами, медными гравюрами и кошмарными трофейными крюками, с которых свисали оторванные куски тел и клочки пергамента. Кхагаш-Фел владел верностью сотен ему подобных, и он не знал имени этого воина, но помнил, что это человек из Империи и сам был возвышенным чемпионом, пока Кхагаш-Фел не сокрушил его и не забрал себе его людей, нрав и образ мышления мужчины были странными для человека степи. В Империи, лорд, казалось, ожидал верности своих людей без лишних вопросов с их стороны. В степи же, в племенах, властелин покупал верность сильнейших воинов дарами и славой. И то, что подходило для людей, было столь же годно и для богов, только в куда большем размере.

Один из крупных зверолюдов, напрягшись, передал Бухруку огромную шипованную булаву, и минотавр принял её, легко удерживая в одной руке.

Дразнящая ухмылка дёрнула края губ Кхагаш-Фела, слегка нарушив его самоконтроль. Гул демонической энергии наполнял его изнутри, ярость битвы проносилась по его венам, подобно акведукам огня, что питали пустоши Жарра. Именно в такие моменты, человек мог полностью ощутить единение с Хаосом. Мог ощутить удовольствие от убийства, от организации резни и последующего разгула. Это было безумие, обрекающее жизнь на пустоту: отринуть дары всех богов, кроме одного.

Око Катчара на его лбу открылось.

Шёпот ужаса и благоговения волнами разошедшийся по рядам наблюдавших воинов, растянулся до глубокого зевка времени, и мир вокруг Кхагаш-Фела превратился в вяло текущую патоку. Он мог видеть отдельные вспышки огня, что срывались с факелов, замечал каждую каплю дождя, когда те разбивались о шлем Бухрука, разлетаясь на сотни мелких, бесконечно отражающихся частиц. В отличие от приостановившейся необъятности минотавра, тени оттенка сепии, что танцевали вокруг него, превратились в размытое пятно из движения, реакции и возможностей. Кхагаш-Фел почувствовал, как его сердце забилось быстрее. Даже этот краткий и бессвязный взгляд на будущее опьянял. Искушение увидеть дальше, заглянуть глубже, как всегда, было велико, но он усилием воли отогнал его. Увидеть всё, что зрит Око — значило сразиться с безумием.

Подобные видения были во власти лишь самих богов.

Поглощая столько мгновений будущего, сколько мог, Кхагаш-Фел потянулся за оружием. Его рука протянулась к облачённым в кольчугу соплеменникам, словно сквозь глубинные воды. Из восьми, предложенных ему на выбор орудий убийства, он взял топор, и на краткий миг будущее утратило неопределённость, став чётким и безусловным. А затем Око Катчара закрылось. На Кхагаш-Фела накатило чувство дезориентации, ограниченности, что приходило к нему каждый раз, когда мир возвращался к настоящему, когда мир возобновлял свой нормальный ход и оттенок.

Он поднял топор.

— Я принимаю твой вызов, Бухрук.

Минотавр мотнул головой по воздуху, словно избавляясь от демонического наваждения, а затем издал громовой рёв, опустил рога и атаковал. Кхагаш-Фел поднял голову в тот самый миг, когда могучая туша Быка Погибели нависла над ним, открыв свою широкую грудь, и минотавр занёс шипастую булаву, чтобы с одного удара размозжить череп чемпиона.

Как и предвидел Кхагаш-Фел.

Он ударил обухом своего топора в неприкрытое бронёй брюхо Бухрука, и минотавр, с хрипом, принёсшим вонь гнилого мяса, упал на одно колено. Кхагаш-Фел отступил назад, сменил хватку, а затем обрушил его вниз на щиток, прикрывавший щёку Быка Погибели. Кровь и металлические искры от шлема брызнули на открытое лицо Бухрука, и Кухагаш-Фел шагнул за спину минотавра, высоко подняв топор над головой к восторгу толпы.

Бухрук медленно поднялся и развернулся, вытирая кровь с морды.

— Ты дурак, что решил сразиться с Быком Погибели. Я сломаю твои кости и высосу из них сок, получеловек.

Кхагаш-Фел приглашающе взмахнул топором.

Ничего боги не любили так, как драму.

С воем первозданной ярости минотавр рванул вперёд, безумные удары рассекли воздух, словно шквал ракет. Кхагаш-Фел парировал и уклонялся, каждый раз на секунду опережая удары разъярённого минотавра. И каждый раз, когда Бухрук останавливал свой натиск, чтобы немного перевести дух, Кхагаш-Фел мгновенно останавливал своё отступление и его топор мелькал в свете огня, и кровь из новой небольшой раны окропляла булыжники площади. С каждым разрезом вопли с другой стороны костра становились всё более неистовыми.

Око Катчара не могло, конечно же, раскрыть все возможные исходы, однако за прошедшие годы он отлично научился отсеивать наиболее вероятные. Особенно со столь прямолинейным тараном, коим был Бухрук Бык Погибели.

Грудь минотавра раздалась вширь, как будто его сжали в талии, и булава зверя опустилась подобно метеору. Кхагаш-Фел легко мог отойти в сторону, но вместо этого замер и из глотки его вырвался приглушённый рык. Пришло время Бухруку и его сторонникам узреть, кому они бросили вызов. Его рука поднялась, чтобы защитить голову, и оголовье булавы минотавра врезалось в ладонь и заставило вождя опуститься на одно колено. Булыжники под ним раскололись, и осколки камней застучали по доспехам обоих воинов.

Победный рёв минотавра превратился в недоверчивое фырканье, когда пыль осела и явила целого и невредимого Кхагаш-Фела, державшего в руке голову булавы Бухрука. А затем Кхагаш-Фел встал на ноги, отбив булаву прочь и пинком в живот отшвырнув Бухрука. Сердце бешено колотилось в груди вождя. Он почти слышал негармоничный «бум-бум», что отражался из–под его нагрудной пластины. С самообладанием, что за века ковки превратилось в маску из адовой стали, он сохранил лицо бесстрастным, разминая звенящие пальцы. Внутри, однако, он поморщился, от того, что чувствовал только он один.

— Твой собственный бог благоволит мне больше, чем тебе, Бухрук. Никакое оружие из огня или рождённое в огне не в силах навредить мне.

Огонь факелов всколыхнулся от громогласного приветственного рёва.

— Другое! — взвыл Бухрук, протянув руку к своим сторонникам за оружием, любым оружием.

Быстрее шевеливший мозгами, чем звери рядом с ним, чернобронный воин Хаоса отломал стальной наконечник со своего копья и швырнул оружие в круг. Массивный кулак Бухрука выхватил его из воздуха, словно это был дротик. Минотавр поднял брошенное оружие над головой, чтобы колоть и пронзать, а в другой руке раскручивал булаву, превратившись в некое подобие одержимой демонами машины войны. Зверолюды в тени за светом костров зашлись воем голодных волков, заглушив шипение людей племён, разгневанных подобным нарушением традиций вызова.

Сохраняя осторожность, Кхагаш-Фел отступил. Око Катчара не показало ему этого. Отбросив топор за пределы круга, он крикнул своим сторонникам, чтобы те подали ему более подходящее оружие.

— Шёнёгч, меч!

Высокий воин в доспехах из металлических чешуек и конусообразном кожаном шлеме, увенчанном конским хвостом, исполнил приказ. Когда меч вылетел из его руки, Кхагаш-Фел увидел пятую фигуру, что стояла за спинами его сторонников.

Казалось, всё замедлилось, будто Око Катчара вновь открыло ему будущее.

Меч завис в воздухе, словно попав в ловушку из хрусталя.

Шаман, Нергуй, в его длинной, напоминающей оперение длинной робе, застыл рядом с Шёнёгчем. Перья орла, зубы животных и драгоценные камни засверкали в отблесках пламени. Десятки ожерелий из бисера обвивали его горло и спускались на узкие плечи. Сложный головной убор из перьев затенял его иссечённые непогодой и временем черты от дождя и факелов. Лишь яркие янтарного цвета глаза полыхали на умбральной тени. На краткий миг они встретились с глазами Кхагаш-Фела. Движением настолько лёгким, что от него даже не дёрнулись колокольчики, вшитые в текучие шёлковые «перья» его мантии, Нергуй покачал головой.

Меч с медлительностью облаков летел в круг.

Кхамгиин.

Словно молот врезался в голову Кхагаш-Фела. Его левый наплечник скрипнул, ответив на разбухший бицепс, когда вождь сжал кулаки, кулаки, что приобрели магмово-красную окраску. Пар с шипением вырвался из сочленений его доспеха в местах, где дождь коснулся его кожи.

Его рождённый последним был мёртв.

Кхагаш-Фел широко открыл рот, словно крича, но ни звука не вырвалось в воздух, лишь странное, пустое гудение, напоминавшее жужжание роя безумных ос, запертых в банке. В его кишечнике нарастало давление, как позывы к рвоте, только гораздо сильней и с ощущавшейся позади неё собственной волей. Пар повалил от него во все стороны, когда, с громогласным треском, его челюсти вывихнулись, и рот Кхагаш-Фела распахнулся ещё шире.

Его меч приблизился к нему.

Кхагаш-Фел отмахнулся от клинка, отшвырнув его на камни.

Со щелчком реальность вернулась к своему обычному ритму.

Бухрук вновь взревел, бросая вызов, и замахнулся копьём, и в этот миг Кхагаш-Фел, наконец, ответил своим собственным кличем. Гудящий рёв, что поднялся из его кишок, вырвался из широко распахнутых челюстей потоком раздутых, чудовищных мух. Бык Погибели махнул булавой, борясь с роем, но это было то же самое, что пытаться веткой загасить лесной пожар, и миг спустя насекомые поглотили его целиком. Минотавр вскрикнул, как будто его окутало пламя, бешено размахивая оружием внутри своей новой кожи, он сделал пару нетвёрдых шагов, а затем с грохотом обрушился на камни круга. При ударе его могучее тело разорвалось, толстые кости и плиты доспеха усыпали булыжники, и по всему ритуальному кругу разлетелись гниющие хитиновые тельца.

Кхагаш-Фел глубоко вдохнул, пока не почувствовал, как челюсть со щелчком встала на место. Ярость утихла до холодной точки, словно тёмный уголёк после инферно.

— Кто–нибудь ещё хочет бросить вызов?

Мужчины и их лошади сгрудились на дороге, заполнив узкую улицу скрипом размякшей под дождём бычьей шкуры доспехов и пьяным хохотом. Они приветствовали победу Кхагаш-Фела, пока вождь и Нергуй проходили мимо. Костяные сапоги шамана стучали по камням, полоски вымокшего синего шёлка, что составляли его одеяние, волоклись по экскрементам, что рекой бежали по дренажному каналу посреди улицы. Покрытая волдырями крыса размером с лису, выскочила из двери дома напротив и принялась жадно лакать из зловонного ручья. На фахверковых стенах домов, что окружали улицу, были нацарапаны изображения степных духов: Катчар — всевидящий орёл; Кхорюн — боевой конь; Нхорг — гниющая ворона и предвестник мирового поветрия; Сильнаар — гончая, кутила — или новые символы Великих Богов, что их изображали. Другие здания были разрушены, оставив лишь развалины, на которых шелудивые дети создавали вольные племена, чтобы сражаться за признание старших. Солома же пошла лошадям. Шатры из лошадиных шкур скрывались от дождя в руинах: серые конусообразные структуры, обтянутые шкурами и мехами и пришпиленные к обломкам костяными крюками.

Даже в стенах цивилизации, что они рассекли от гор до равнин, племена по-прежнему предпочитали удобство своих шатров. В иной день это было бы забавно.

Кхагаш-Фел подошёл к лишившемуся передней стены каменному зданию, вместо потолка у которого оставался лишь каркас из деревянных брусьев. Дождевая вода подбиралась к мужчинам, что сгорбились над парившими наковальнями. Звенели тупоносые оголовья молотов, сталкиваясь с твёрдым железом. Лента искр с визгом вынеслась наружу из лишённого стены здания, запнулась, приостанавливаясь, а затем вспыхнула с новой силой, когда сильно татуированный кузнец прижал лезвие свежеоткованного меча к точильному кругу.

— Как она поживает, Дархик?

Услышав глубокий звон его голоса, кузнец поднял голову и осклабился. Его бритая голова сверкала от дождя и пота, чёрные волосы были завязаны в узел на макушке и обёрнуты вокруг шеи, как знак его ремесла. Тавро, похожее на то, что было на лице Кхагаш-Фела и говорившее о том, что он был рабом в сталелитейных Жарр-Наггрунда, уродовало половину его лица. Племенные татуировки на его мускулистом торсе, казалось, закружились, когда он отнял меч от точила и поднёс к глазам. Они были туго завязаны плотной чёрной тканью, и он вслепую пробежал пальцами по его грациозному, изогнутому краю.

— У неё прекрасная фигура клинка, мой вождь. Я бы многое отдал, чтобы узреть её своими глазами.

— Ты бы не был первым. И что бы ты ей не дал, она заберёт это. И ещё много большее.

Кузнец вздохнул и вновь опустил великолепный клинок, лишь на волосок не донеся его до вращающегося круглого камня. Нергуй решительно выглянул на улицу. Его плечи задрожали от тоски.

— Тогда она истинная леди, — сказал Дархик. — Если бы я был вами, то позволил бы ей потанцевать с Быком Погибели.

— Илдезегтей не позволяет себе опуститься до подобных игр, и не прощает, когда прерывают её омовение.

— Боги видят, что ты в любом случае одержишь верх, — сказал Дархук, целуя кончики пальцев, приложил их к сердцу, а затем направил на север, на дом Величайших Богов. — Теперь мои молитвы направлены на твоего сына.

Лицо Кхагаш-Фела окаменело.

— Боги редко прислушивались к моим молитвам, старый друг. Сомневаюсь, что прислушаются к твоим.

— Как скажешь, вождь, — ответил Дархик и вновь приложил клинок к точильному камню, и меч издал визг, в котором послышалось наслаждение.

— Сюда, — сказал Нергуй с ясно ощутимым облегчением в голосе, когда они, наконец, вышли из мастерской кузнеца.

Воины были повсюду. Горланившие песни, пьянствующие, бросающие кости, пирующие вокруг огромных костровых ям, выкопанных в земле под булыжниками мостовых, и сражающиеся, чтобы скоротать недели безделья, пока поисковые отряды выискивали остатки армий Империи, и не наступила пора следующей фазы войны. Иногда среди них попадались зверолюды, но хоть Конец Времён и объединил их, древняя порода зверей Хаоса и люди были всё же слишком различны, и стада в основном предпочитали обустраивать стойбища в лесах за пределами городских стен.

Как же Кхагаш-Фел ненавидел эти леса.

Это был чужой, неестественный ландшафт. Время от времени он ощущал его словно новую стену, окружившую город, только эта была предназначена удержать его и его конницу, а не сдержать захватчиков, которые могли бы явиться снаружи. При взгляде с самых высоких городских зданий казалось, что лесу не было ни конца, ни края, и уже не было удивительным предположение, что даже легионы Архаона могли быть проглочены им без следа. В некоторые дни было легко поверить, что и вовсе не осталось ничего, кроме бесконечного леса, что мир за его границей уже пал в Царство Хаоса и остался лишь этот закуток с покрытыми дождевой водой камнями.

Так боги вели его судьбу. Они воззвали к нему во время битвы с Гризусом Золотозубым и привели его в это странное место, и он отказывался верить, что даже всемогущие боги Хаоса станут обращаться к великому Кхагаш-Фелу без весомой причины. Если бы они только послали ему знак, что привело его сюда, какая великая судьба предстоит ему, и какое великое предназначение ему надлежит исполнить и где оно должно произойти.

Вместо этого они отняли у него сына.

И если племена не покинут это место ради новых завоеваний, то Бухрук не будет последним чемпионом, погибшим от его руки.

Примерно через полчаса пути мимо руин и запустения они подошли к небольшому, заросшему выгону, огороженному с трёх сторон высокими каменными зданиями, с подобием зубчатых стен на крышах. Люди Империи — хохландцы — держали здесь оборону, отряды копейщиков и алебардщиков удерживали узкие улицы и выгон, в то время как их стрелки, вооружённые страшными длинными винтовками, обрушивали выстрел за выстрелом с окружающих балконов. Здесь были соломенные тюки и большие круглые мишени, установленные на деревянных подпорках, воткнутых в заросшую чахлой травой землю. Это было место, где мужчины тренировали свои навыки. Было раньше. Теперь же это место стало владениями Нергуя, жилищем тех, кто уже вставил одну ногу в стремя, прежде чем вскочить на коня и отправиться в свою последнюю поездку. Именно сюда шаманы и лекари приносили раненых и больных.

Это было место, которое Кхагаш-Фел, благословлённый богами, не имел поводов посетить ранее.

Подняв полы своей робы, Нергуй погрузился в грязную трясину, что пришла на место травы усилиями дождя и голодных боевых зверей. Мишени и соломенные люди уже давно были убраны, заменённые рядом соединяющихся друг с другом палаток, за стенами из толстой шкуры каждой было достаточно места, чтобы уместить несколько комнат. В отличие от практичных палаток воинов, эти были глянцево-белыми, сшитыми из шкур белых пегасов, обитавших среди высочайших пиков гор Скорби, изнутри палаток шёл свет, излучаемый жаровнями с ароматными маслами. На белых шкурах были нацарапаны блестевшие от влаги рунические символы и богатые, расползающиеся орнаменты. Хитрые ловушки для духов, собранные из перьев, бусинок и длинных белых шёлковых нитей трепетали между шатрами, словно бабочки, около освещённых шкур. «Музыка ветра» издавала скорбную песнь. Цветные флажки развевались ветром на кольцах, вшитых в стены и поднимавшихся до самой крыши, где из выходного клапана в дождливые небеса струился дым, пахший душистым ладаном.

Нергуй вошёл в палаточный комплекс.

Молодые парни в похожих, но не столь вычурных, одеяниях, как у шамана, целенаправленно перемещались от одной закрытой дверной заслонки к другой, торопливо перемещаясь между палатками, чтобы не дать дождю замочить бутылочки с мазями и корзинки с душистыми травами. Несколько неуклюжих шаманов-ревунов блуждали между палатками, принюхиваясь на входе, словно псы в чужой деревне. Кхагаш-Фел ощущал в воздухе отчётливые, порой конфликтующие между собой, магические силы. Нечто суеверное и первобытное поднималось из глубин души, вызванное приглушёнными песнопениями шаманов, запахом ладана и тоскливой песнью колокольчиков «музыки ветра».

Нергуй подошёл к входу в палатку, которая немного отличалась от остальных. Перемычку образовывал тёмный череп с ветвистыми рогами, около которого были воткнуты два столба. Медное блюдо, наполненное зажжённым маслом, венчало каждый столб, огонь в блюдах отливал зелёным светом. Кхагаш-Фел уловил запах степных трав и на мгновение вновь ощутил себя на коне, скачущим по бескрайним просторам степи, ветер развевал его волосы и два десятка его людей мчались за спиной. Он стряхнул воспоминания. Это было много веков назад. Теперь его настоящее лежало где–то здесь, среди лесов, дождя и тьмы.

Тяжёлый полог из толстого шёлка с бахромой по краям закрывал вход. Нергуй протянул руку, открывая небольшой проход, и изнутри вырвался тяжёлый потный запах. Кхагаш-Фел услышал пронзительное пение и глухой деревянный стук полых погребальных палочек.

Шаман замер в ожидании.

Кхагаш-Фел заставил себя обратиться в сталь. Избегать взгляда врага — значит дать ему понять, что его боятся, а Кхагаш-Фел ничего не боялся, ни внутри, ни снаружи. В конце концов, потеря одного человека, пусть даже этот человек был его сыном, мало что значила. Сильный шёл дальше, несовершенный — погибал. Лишь боги оставались.

Он кивнул, затем нырнул под перемычку-череп и шагнул в ожидающий мрак.

Имя воина было заработано, а не дано, и Кхамгиин Последнерождённый обрёл его, став единственным из его четырёх сыновей, что выжили во время похода в Северные Пустоши в поисках благоволения богов. Теперь он торжественно лежал на тканом из травы и конского волоса коврике, руки были скрещены на мощной, облачённой в шёлковую рубаху груди. Пусть он и не был одарён, как его отец, Кхамгиин почти не уступал статью самому Кхагаш-Фелу.

Было странно видеть его в столь простом облачении. Облачение воинов Хаоса даровалось самими богами, и их не так–то легко было отбросить, но когда благосклонность богов миновала, доспехи Кхамгиина отпали, словно кора от мёртвого дерева. Теперь в нём так много напоминало Кхагаш-Фелу о мужчине — мальчике — что выбрал самую крепкую из его лошадей и отправился на север, в земли курганцев. Это вызвало странное тоскливое чувство, которое он не мог точно определить или узнать. И тогда он понял, что был прав.

Это было… странно.

Нергуй пританцовывал и неразборчиво напевал, иногда ломая низкий напев и встряхивая широкими рукавами, а потом вновь возвращаясь монотонному ритму. Небольшие чаши с горящим маслом были расставлены по краям внутреннего пространства палатки, подчиняясь некому замыслу. Они давали больше дыма, чем света, а латунные крышки, в которых были вырезаны таинственные и вызывающие неосознанное беспокойство прорези, уменьшали даже это небольшое свечение, превращая стены в изменяющиеся картины из демонического сердца преисподней. Накатывающий волнами гул, издаваемый поющим шаманом, и эфирный ритм погребальных палочек его помощников лишь добавляли нереальности.

Кхагаш-Фел повернулся к сыну. Его тело было засыпано чёрными перьями. Это было традицией — задавать мёртвым вопросы перед сожжением, ибо, подобно человеку на хорошей лошади, они могли заглянуть дальше и с большей ясностью, чем люди, обеими ногами стоявшие на земле. Кхагаш-Фел внимательно рассматривал узор, который образовали упавшие перья, но, даже несмотря на дар предвидения, который ему давало Око Катчара, вождь был не в силах интерпретировать данное пророчество. Он решил, что позже надо будет переговорить с Нергуем, чтобы узнать, что поведал его сын о поездке во владения их покровителя.

— Какой могучий чемпион сокрушил тебя, Кхамгиин? Где он?

Ответа не было, и он не мог понять, что вообще заставило его спросить. Возможно, это была игра света и тени на лице сына. На мгновение показалось, будто веки Кхамгиина поднялись, затрепетав и открыв чёрные провалы, ведущие в бездну. Монотонный напев Нергуя постепенно куда–то уплыл, словно во сне, и какое–то необъяснимое чувство заставило Кхагаш-Фела опуститься на колени и положить свою руку на руку сына. Руки Кхамгиина были липкими и холодными, но стоило лишь ему коснуться их, как на него нахлынула вызвавшая головокружение боль. Тени потекли вокруг неподвижного лица Кхамгиина, углубив глаза, втянув щёки, раздвинув губы, привлекая ещё больше окружающей тьмы, словно последний вдох в лёгкие мертвеца.

Кхагаш-Фел сопротивлялся желанию отодвинуться подальше, столкнувшись с подобной странностью и смертельным страхом, что она заронила в его сердце. Он крепче вцепился в руку сына.

— Кто сокрушил тебя?

— На чей ответ ты надеешься, Полуизбранный?

Хватка Кхагаш-Фела на руке сына застыла. Суставы пальцев издали щелчок. На тёмной маске, в которую обратилось лицо Кхамгиина, не было видно ни единого намёка на боль.

— По какому праву ты спрашиваешь?

Мучительная пульсирующая боль охватила Око Катчара и передалась от него в разум Кхагаш-Фела. Вождь хмыкнул от боли, как если бы его глаза резанул внезапный яркий свет. Или глубокая, ужасная тьма. Боль сложилась в образ, из вторых рук и размытый, окрашенный в синеватый цвет, но в этом образе он увидел Кхамгиина. Его сын, облачённый в свою благословлённую богами броню, наступал во главе стада зверей на холм, на котором занял оборону небольшой отряд испуганных людей. Это были люди Империи. Хохландцы. Их копья сверкали зелёным и синим. Эти люди не смогли бы победить Последнерождённого. Он попытался взять в свои руки управление видением в своём разуме и продвинуть вперёд, но его усилия не увенчались успехом.

— В какую цену обойдётся тебе это знание?

Второй удар боли, и Око раскрылось, шевелясь, словно дракон, вырванный из сна. Путница из мест и людей, будущего и прошлого мгновенно врезалась в его разум.

Гном-истребитель, увитый могучими мускулами, разбросал и разрубил толпу зверей, что пытались удержать его. Его топор светился рунами, от которых Око отводило взгляд, пульсируя от муки, и размывающаяся картина из мазков боли и цвета переместилась в сторону, показав бывалого, светловолосого мечника в красном плаще и с редкой работы руническим клинком в руке.

Кхагаш-Фел почувствовал вспыхнувшую ненависть к этим двум, даже страх.

Пока он смотрел, видение вновь переместилось. Зверолюды, с которыми сражалась эта пара, постепенно размывались, истончаясь, пока не превратились в нечто совсем другое. Нечто демоническое. Создания были темнокожими с искажёнными от злобы кошмарными лицами. Их конечности были многосуставными и когда твари атаковали, то растущие на концах чёрные когти-ножи обрушивались на врага, подобно обезумевшим пилам. Гном прорвался сквозь них, не уступив дикостью искривлённым созданиям. Человек шёл следом, сражаясь с ним спиной к спине, погружаясь всё глубже в подбрюшье того, что казалось крепостью. Серебристо-красные руны сердито смотрели с высоких базальтовых стен.

— Неужели один из них лучше моего сына?

Хихиканье прорвалось сквозь густые тени.

— Это не Альтдорф или Мидденхайм, и не один из других, подобных им, великих городов этой эпохи. Ни один из них не станет свидетелем последних дней истребителя. Где, кроме как в чертогах первого истребителя, может встретить гибель последний великий истребитель этого мира?

— Мне плевать. Боги призвали меня на запад, чтобы сражаться в великой войне, — прорычал Кхагаш-Фел. Ему послышалась мольба в своих словах, как будто он уже стоит на коленях перед одним из тех богов. Его сердце билось так сильно, что ему казалось, будто оно в два раза увеличилось в размере.

Чёрные губы Кхамгиина искривились в усмешке.

— Один бог призвал тебя, Полуизбранный. Один бог не забыл своего могучего избранника на востоке, и у тебя есть более высокая цель. Моя цель — истинная цель Хаоса, и немногие настолько разгневали Хаос, как эти двое глупцов, — в разум Кхагаш-Фела вонзился тупой кинжал боли, и картина вновь переместилась на гнома и человека: гном прорывался через реку демонов, пока человек отбивался от орды тварей, что наступала им на пятки. И вновь это странное чувство: словно вырывающийся из–под двери блеск, полный ослепляющей ненависти и нечестивого ужаса. — Его мощь способна помешать Концу Времён. Ему нельзя свершить своё предназначение.

Мысли в голове Кхагаш-Фела сбились. Помешать Концу Времён? Невозможно! Всеизбранный поднялся. Старый Свет стоял на краю, и Кхагаш-Фел провёл племена через полмира, чтобы дать ему последний толчок. Это будет его наследие, его слава. Мысль о том, что какой–то безымянный воин — хуже того, гном — обернёт вспять волну Хаоса, после того, как та поднялась так высоко, заставила запылать огнём его кровь и окрасила его видение адским пламенем.

Чёрный смех прорезал тени, всколыхнув длинные седые волосы Кхагаш-Фела и заставив замерцать пламя в масляных чашах.

— Могущественные воины, одарённые предназначением и мощью, столкнулись с ними и погибли, но они не неуязвимы. Это последние дни. Мне было показана их погибель и по моей воле и своему слову я приказываю этому свершиться.

На мгновение Кхагаш-Фел слишком потерялся в охватившей его ярости, чтобы ответить. Его логический ум наблюдал, как его сердце и разум низринулись в какую–то непостижимую бездну. Его голова почувствовала свет, его зрение размылось. Тень, покрывавшая его сына, раздвинулась в триумфальном оскале. Ярость схлынула прочь, и осталась лишь пустота. Это был бог, понял он, и это было глубокое и полное подтверждение его убеждений. Всю свою жизнь, как смертную, так и нынешнюю, он продавал свой меч Великим Силам, как будто они были всего лишь далёкими казначеями с карманами, полными серебра. Но существо, которое обратилось к нему сейчас, сделало это с позиции мощи, которая была столь же непостижима для него, как его собственные силы были непонятны Дархику или Нергую.

Усилием воли он привёл свои мысли вы порядок. Не было среди племён важнейшей черты, чем самодисциплина. Человек может рождаться быстрым или сильным, но убеждение противостоять боли, лишениям или страху с каменным лицом и одной силой воли, исходила изнутри самого человека. Он был Орлом Скорби, Колоссом Жарра, величайшим из героев бескрайних восточных степей.

Чтобы запугать его понадобилось больше, чем бог, и оно пришло к нему.

— Кто ты?

— Ты знаешь моё имя. Загляни в душу. Ты найдёшь его там, вырезанном на тени на жестоком человеческом сердце.

Кхагаш-Фел сделал так, как ему было приказано, и обратил свой взгляд внутрь. Он ощутил злобу, амбиции, тень, отбрасываемую окончательной тьмой времени. И имя, которое он знал на каком–то бессознательном уровне. Имя настолько древнее, что стало легендой, королём демонов, первым смертным, что поднялся на вторую степень божественности и стал князем демонов.

— Бе`лакор.

— Я — сила, я — пагуба, я — Тёмный властелин Хаоса, и пришло время подняться и вновь обрести форму. Эта земля станет колыбелью нового владения, когда четверо, наконец, станут пятью. Множество военачальников между крепостью Первого Истребителя и тобой, принадлежат мне и перейдут под твою руку. Других же предстоит подчинить силой.

Кхагаш-Фел ощутил то, что могло быть самым слабым вдохом в его жизни. Тени начали отходить к углам комнаты. Убаюкивающий напев Нергуя вновь зазвучал в уголках его разума. Затем он улыбнулся.

Боги ответили на его просьбу.

У него был его знак.

ГЛАВА ПЯТАЯ. Нет пути назад

Феликс проснулся от кошмара, в котором что–то бесформенное и тёмное охотилось на него в лесу, и пока он пытался отыскать путь к спасению, ветви, подобные когтистым лапам, тянулись к его волосам и плащу, а из–под земли выбирались корни, пытаясь заставить его споткнуться. С каждым шагом лес становился темнее, а его преследователь, пусть невидимый и бесформенный, был всё ближе. По непонятной причине, идея вытащить меч и встретиться с этим неведомым врагом лицом к лицу наполняла его ужасом. Поэтому он бежал, продираясь сквозь переплетения ветвей, и, наконец, выбрался на поляну, похожую на ту, на которой он недавно сражался. Каменистая земля была завалена телами, и хоть он и не мог видеть лиц, Феликс знал, что здесь лежат все мужчины и женщины, которых он когда–либо знал или любил. Большая часть сна была безумным мельтешением ветвей, теней и страха, но он помнил, как поднялся к небесам, наблюдая, как тьма поднималась за ним, подобно неотвратимости прилива. Лес вокруг него погрузился в черноту и из неё раздался голос. По крайней мере, это звучало как голос, и Феликс почувствовал, что оно говорит с ним, но это было слишком необъятным, чтобы осознать, слишком чуждым в своих намерениях, и единственное, что смог ощутить Феликс — страх.

Он резко сел, сердце безумно колотилось в груди. Он находился в задней части фургона Ланаркссона. Кровать с рулоном мягкой овечьей шерсти в изголовье располагалась в ближнем углу, от остальной части фургона её отделяла куча ящиков. Масляный фонарь, световое отверстие в котором было практически закрыто, отбрасывал скупое и прерывистое свечение на грубые доски настила. Рука Феликса вцепилась в меч, но остатки кошмара, ползающие по его груди, предупреждали его, что для этого уже слишком поздно.

Небольшая горка его имущества лежала перед перевёрнутой коробкой рядом с его кроватью. На коробке сидела мрачная молчаливая фигура. Сердце Феликса безумно трепыхнулось, и он едва успел сжать челюсти, чтобы сдержать уже рвущийся из глотки крик.

Невозмутимый Макс Шрайбер облизал палец и перелистнул страницу в блокноте в кожаном переплёте, который держал в руке.

Феликс непроизвольно коснулся сердца, где, между рубахой и грудью, он всегда держал свой завёрнутый в вощёную бумагу дневник. Бумага лежала в куче его одежды на полу, поверх аккуратно сложенных кольчуги и плаща.

— Как долго ты здесь находился, Макс? — спросил он, и его челюсть пронзила огненная вспышка боли.

Преодолев боль, его рука поднялась к лицу. Челюсть представляла собой беспорядочное скопление синяков, губа была разбита, а над нею он ощутил грубо вправленный нос. Готрек. Затем он вспомнил и всё остальное, и солёное тепло защипало глаза.

Всё кончено. Альтдорф пал на самом деле. Кэт. Отто. И все остальные.

Он остался один.

Фургон наехал на рытвину, дёрнулся, тряхнув ящики, и вырвал из Феликса болезненный стон. Сквозь щели между тентом, обтягивающим фургон и бортами, он видел, что на улице было темно. И шёл дождь. Он мог слышать глухой стук, пока колёса катились по лужам и превратившейся в грязь земле.

— Где мы?

— Ты не делал записей с того дня, как вы спасли меня из темницы Короля Троллей, — рассеянно заметил Макс, его палец скользил по странице, серые губы шевелились. Свет фонаря, казалось, огибал его, оставив волшебника серым и нечётким, за исключением тени, что отбрасывала книга на его грудь. Тени из крыльев, рогов и тьмы. Феликс вздрогнул и едва не пропустил слова Макса.

— А зачем? — Феликс осторожно провел пальцами по челюсти. — И вообще, что именно я должен был бы там написать?

— Это твоё последнее приключение, ты должен его записать.

— Последнее? — спросил Феликс, неожиданно ощутив холод, хотя и не мог объяснить причину. Он и так знал, что это их последнее совместное с Готреком путешествие. Когда они прибудут в Мидденхайм — он мог только предполагать, что именно туда сейчас ведёт их истребитель — он сомневался, что хоть одному из них будет жаль видеть удаляющуюся спину другого. Но в том, как Макс сказал это, было что–то такое… Что–то… окончательное. — А кто бы это прочитал, Макс? Если «Альтдорф-пресс» продолжает работать, то они явно ощущают себя лучше, чем остальная часть города.

Фургон вкатился в другую колею, через борт плеснуло грязью.

— Где мы? — спросил Феликс, осторожно шевеля челюстью. — Куда Готрек забрал нас на этот раз? И что случилось с Густавом и другими?

Феликсу потребовалось мгновение, чтобы понять, что Макс его не слушал, пальцы волшебника перевернули очередную страницу.

— У меня тоже есть проблемы со сном.

Тангенциальный сдвиг заставил Феликса моргнуть, чтобы не упустить нить.

— Часто во сне я летаю, — продолжил между тем Макс, настойчивый, словно ночной бриз. — Я поднимаюсь высоко, за облака. Пики гор вырастают из них, словно острова. Я чувствую ветер на моём… — его рука нерешительно поднялась от страниц дневника и прикоснулась к краю капюшона, — …моём лице. Там, где в облаках появляется разрыв, я вижу, как земля подо мной темнеет. Дороги съёживаются. Леса мутируют на моих глазах. Города Хаоса вдавливаются в землю. Я один, но слышу шёпот. Это женщина и она зовёт меня по имени, хотя я и не знаю её. Она говорит мне, что это ещё не конец этого пути.

— Хватит, Макс, — сказал Феликс, касаясь руки волшебника. Несмотря на пепельно-призрачный цвет на ощупь его кожа была как у вполне нормального человека. Его одежды, некогда цвета слоновой кости, были плотными, изготовленными специально для битвы. Рука была тёплой.

Феликс и Макс никогда не были самыми близкими друзьями. Манера волшебника говорить так, словно он читает лекцию, частенько раздражала, его эмпиризм резко расходился с безнадёжно романтичным взглядом Феликса, но их философские разногласия стали бы всего лишь топливом для бесконечных споров в пивных по всему миру, если бы не Ульрика. Даже сейчас, оглядываясь назад с высоты прожитых лет и, возможно, даже накопленной за оные мудрости, Феликсу было трудно разобраться в мешанине различных обид, мелких придирок и ревности, которые, в конечном итоге, и определили его отношения с Ульрикой, и, как следствие, с Максом.

Был некий элемент мазохизма в том, чтобы задумываться об этих вещах — тех временах — когда мир находился в том состоянии, в котором находился, но, пусть он и пережил целую эпоху, наполненную богами и монстрами, он по-прежнему оставался всего лишь человеком, что бы это сейчас и не означало.

— Моё путешествие всегда заканчивается в одном и том же месте, глубоко внутри древнего сердца горы. Там есть сила, сила, которую я не в силах описать, но там я чувствую себя хорошо. Это спокойная магия, связанная внутри скал, что не видели изменений десять тысячелетий. И когда я там, то понимаю, что нахожусь именно там, где и должен. Ты тоже там, Феликс. И Истребитель.

— Я?

Кивок капюшона, порыв ветерка, от которого Феликс вздрогнул.

— Я всегда подозревал, что ваши шаги направляются высшей силой, теперь же я в этом уверен. Они привели вас сюда, в это время, в эти горы, обоих. Именно через вас двоих они показывают свои силы в этой войне.

Феликс печально покачал головой. Макс сошёл с ума. Теперь он видел это.

— Я видел вашу смерть, — прошептал Макс.

Скептицизм Феликса сгинул прочь, когда его охватил вполне реальный озноб.

— Ты видел, что?

— Иногда твою, иногда — Готрека, как будто судьба ещё сама не определилась. Но почему–то я не горюю, когда вижу это, ибо знаю — так будет спасён мир.

Долгое время Феликс смотрел на своего старого друга. Колёса грохотали по земле, а с ними и весь фургон. Волшебник покачивался на скамейке, словно одинокое дерево под порывами ветра. Феликс хотел сказать Максу, что он смешон, возможно, попытаться вытрясти из него хоть что–нибудь осмысленное, но почему–то не осмеливался. В конце концов, он по-прежнему оставался чрезвычайно опасным и могучим волшебником, да ещё и сломленным. Тишина затянулась. Мысли Феликса вновь вернули его в пророческий сон, который он когда–то видел. Он спал за своим столом в городском особняке Отто в Альтдорфе и видел, как сражается вместе с Готреком и Ульрикой на берегу реки около Праага. И когда это случилось, то совпало почти до удара с тем, что привиделось ему во сне. У него не было много времени, чтобы посвятить этому сну, однако сейчас слова Макса заставили го задуматься.

Если его шаги вела судьба, как предполагал Макс, то не вела ли она его к какому–то постыдному концу среди одиноких вершин Срединных гор?

Со скрипом сминаемой кожи Макс захлопнул дневник и передал Феликсу. Ни одному рыцарю Грааля из Бретоннии ещё не преподносили реликвию, наполненную подобным предзнаменованием.

— Вы слишком много пережили, чтобы просто отбросить это всё сейчас, — сказал Макс. — Не оставляй его один на один с предстоящим ему испытанием.

— Каким испытанием?

От раздавшегося стука он едва не подпрыгнул.

Из–за разделяющей внутреннее пространство фургона перегородки появилось скуластое лицо Коли. Его худые щёки запали так, словно он не спал всю ночь, а тёмные волосы промокли. При виде вытащенного меча Феликса кислевит приподнял бровь.

— Говорят, что не стоит будить человека, который борется во сне с чудовищами.

— Какого дьявола тебе нужно? — раздражённо огрызнулся Феликс, кладя меч на постель.

— Забойка спрашивает тебя.

— А Готрек всегда получает, что хочет.

Коля пожал плечами.

— Я, конечно, не хотел бы его знать, как ты, но я думаю, он… стыдится того, что произошло.

Феликс фыркнул, и его тут же передёрнуло, когда в ответ в челюсти расцвела боль. Он подумал о сломанной кости, но, с другой стороны, в этом он не был экспертом. Макс мог провести целый день у его постели, но, похоже, ожидать хоть немного целебной магии было слишком смело с его стороны. Он развернулся к волшебнику, но ящик, на котором тот сидел мгновение назад был пуст, а вещи Феликса аккуратно сложены вокруг него. Пламя в фонаре замерцало, и Феликс подавил дрожь, когда опустил взгляд на дневник, который каким–то образом оказался у него в руке.

Феликс задумался, а просыпался ли он вообще от своего кошмара.

Феликс перебрался через задний бортик и спрыгнул на размягчённую дождём звериную тропу, на которой они остановились и в которую постепенно погружались. Позади них растянулись вереницей ещё несколько меньших фургонов, вокруг которых собрались солдаты, маркитанты и прибившиеся к ним беженцы для защиты и тепла. Ленты невесомого тумана, разрезаемые лучами лунного света, струились между тёмными стволами деревьев. Оборванные клочья облаков проплывали мимо лунного лика и хотя Феликс и не чувствовал ветра из–за деревьев, он всё равно поплотнее укутался в плащ. В воздухе потянуло холодом. Деревья тихо застонали, затрепетали листья на их нижних ветках. Из глубины леса завели свои песни козодои и малиновки. Лунный свет отражался от внимательно наблюдавших глаз.

Феликс глубоко вздохнул, пробуя воздух. Тот явно стал холоднее и, если он, конечно, ничего себе не выдумывал, слегка более разреженный.

— Мы приближаемся к Срединным горам?

— В вашей стране всё выглядит одинаково. Всюду деревья.

— Ты говоришь, как Готрек.

Кислевит скорчил гримасу.

Звёзды сверкали сквозь разрывы в облаках. Феликс попробовал угадать, какая, примерно, сейчас была часть ночи. Он бы рискнул, сказав «поздняя», и в воздухе ощущалось что–то вроде ожидания, а это заставляло его подумать о раннем утре. Взгляд Феликса задержался на тропе. Он мог бы уйти от всего этого, достаточно было просто свернуть в лес. Нечто внутри так и подмывало его сделать это. Он мог оставить клятву Готрека и пророчество Макса и в одиночестве отправиться в Мидденхайм.

— Иди, если хочешь, — сказал Коля, либо прочитав его мысли, либо и сам думая о том же. — Я скажу Забойке, что ты меня ударил.

Феликс покачал головой. Он не мог уйти без Густава, который, в свою очередь, не оставил бы и своих людей. И этим воинам нужен Феликс. К добру или к худу, но они верили в него, и Феликс чувствовал, что это накладывает на него свои обязательства. Нет, нравится им или нет, но они с Готреком ещё проведут немного времени вместе. Макс мог называть это судьбой, но Феликс предпочитал думать лишь как о досадном неудобстве, от которого ещё не пришло время избавиться.

Пока Феликс осматривался, сержанты разослали в лес отряды бойцов.

— Но ты можешь не лезть на рожон, — продолжил Коля тем же непринуждённым тоном. — Я сегодня пристрелил двух разведчиков зверолюдов, и видишь, вон там человек? — кислевит указал на хохландца-лесничего в зелёно-коричневой одежде, который натянул тетиву на свой лук и скрылся в лесу. — Он утверждает, что видел всадника-северянина. Что до меня, то, по-моему, это довольно странная лошадь, которая пытается убежать в лес.

— Отведи меня к Готреку, — со вздохом сказал Феликс.

Ещё с детских лет, когда он был вынужден проводить недели тьмы и странных звуков в лесозаготовительных лагерях отца в Драквальде, Феликс ненавидел лес. Он не мог себе представить, что Готрек нашёл такого важного в этом.

— Разве я не прав? — спросил Коля, ныряя под мокрую ветку и взмахнув руками, чтобы охватить тёмную запутанную массу лесных стволов. — Здесь даже у гор имеются деревья.

— До Срединных гор была как минимум неделя пути, — заметил Феликс, отводя в сторону ту же ветку и идя шаг в шаг за Колей. Бросив взгляд в туман, он попытался отыскать хоть какое–то указание на то, что они были в горах. Тщетно. На северной стороне деревьев сверкал серебром мокрый мох. Трава потемнела. Распускающиеся колокольчики наполняли воздух ароматом, их цветки скрывались в крошечных шлемах, удерживая их от полного цветения до окончательного прихода весны. Жизнь текла своим чередом. Это даже несколько удручало. Отвлёкшись от тропы, Феликс со всего маху ступил в лужу, залив сапог и спугнув мелкую коричневую лягушку, которая поспешно упрыгала с его пути и скрылась в подлеске.

Коля хмыкнул.

— Через все эти деревья? Неделя, не меньше. Но Забойка вывел нас на Вольфенбургскую дорогу и свернули мы с неё обратно в лес, только когда он сказал, что его секретный путь уже недалеко. Ах, да — добавил Коля с ехидной ухмылкой. — Возможно, армия зверолюдов и грабителей, что шла на север позади нас по той же дороге, тоже стала одной из причин.

Феликс, потрясённый, остановился, и мокрая ветка, воспользовавшись моментом, тут же хлестнула его по груди.

Со стадом зверолюдов их компания могла просто — и он действительно имел в виду «просто» — справиться, но встреча с армией Хаоса на марше сулила, говоря откровенно, иные перспективы. Феликс видел достаточное их количество на дорогах Остермарка, когда впервые вернулся обратно в Империю: целые полки марширующих в ногу воинов Хаоса, адские знамёна, рёв рогов, запах горелого от шедших демонов, когда сломленные и заклеймённые люди Остермарка катили ужасающие демонические орудия на запад в сторону Талабекланда. Казалось, дрожит сама земля. Эти воспоминания Феликс бы не смог выкинуть из головы до конца своих дней, даже если захотел. И Готрек тоже их видел.

— И никто не пытался остановить его?

Кислевит остановился в тени освещаемого луной раскидистого бука. Если бы не яркая лоскутная шинель, то Феликс сомневался, что смог бы разглядеть его.

— Конечно, всё зависит от вас, но я бы посоветовал говорить слегка потише, — он кивнул в сторону леса. — Далеко не вся армия Хаоса осталась на дороге.

Феликсу было не очень приятно вспоминать о кошмаре, в котором за ним гнались по лесу, который и сам, в некотором роде был соучастником его погибели. Теперь, оглянувшись вокруг, он увидел, откуда могли прийти подобные картины. Я вижу твою смерть. Он вздрогнул. Это было не очень приятное совпадение с нарисованным в его воображении образом.

— Они следят за нами?

— Оглянись, — ответил Коля, отрываясь от чего–то покрытого листьями и зелёного, и пожал плечами. — Как вообще в этом кто–то может за кем–то следить?

— Кэт могла, — печально ответил Феликс. Его жена была настоящей дочерью Драквальда, и то, что наполняло его ночными кошмарами, было для неё столь же привычным и дружелюбным, а прогулка по Бефельсхабер-авеню, сквозь толпы лоточников, продавцов и нищих могла вызвать ужас уже у неё. От воспоминания в горле встал комок. Он с трудом сглотнул. — Она могла несколько дней выслеживать одного единственного зверолюда. И я видел, как она сбила стрелой бегущего зверочеловека с трёхсот шагов, хотя даже луна еле светила, — он покачал головой, словно до сих пор не мог поверить. — Лучший выстрел, который я когда–либо видел.

— Без обид, — вернул Коля. — А она была красива так же, как смертоносна с луком?

— С Праага ты мне уже тысячу раз задавал этот вопрос или очень на него похожий.

— Ты поэт, лорд Ягер. Опиши мне её ещё раз и, возможно, я больше не буду спрашивать.

Феликс вздохнул.

— Она была меньше, чем большинство женщин, и стройнее, но она могла двигаться через лес, словно лань. И у неё были самые красивые тёмные волосы, за исключением одной пряди здесь, — он указал пальцем на точку над своим левым глазом. — Здесь у неё был серебряный локон, который сиял, неважно, был ли то день или ночь, — он рассеянно провёл пальцем по щеке до краешка губы. — И шрам здесь. Её это не беспокоило, и она знала, что меня тоже, — он улыбнулся, несмотря на боль в душе. — Я и сам в эти дни не слишком живописная картина. И храни боги купца, если она заметит, что тот пялится на это. Зигмар, мне кажется, что я видел Готрека, усмирённого этим взглядом, хотя, конечно, могу и ошибаться.

— Она кажется настоящей атаманшей, — одобрительно заявил Коля. — Ужас для зверей и кошмар для мужских сердец в этих ваших лесах.

— Она и была.

Коля никак не ответил на последнее высказывание.

Феликс сморгнул то, что, учитывая время и случай, могло превратиться в слёзы. Время от времени он так скучал по ней, что просто не мог поверить, что её уже нет. Как призрак может вызывать у него такую боль? Но она была потеряна. Часть его погрязла в боли, держа нож в ране, нанесённой самому себе, и требовала, чтобы он страдал. Он должен был быть там. Да, он знал, что, добрался бы он до Альтдорфа вовремя или нет, это не изменило бы исхода битвы. Он сомневался, что даже Готрек и его топор могли как–то серьёзно повлиять на исход, но он просто должен был быть там. Мысль, что Кэт в одиночестве и испугана, наполнила его чувством пустоты, в которой не было ничего, кроме спутанного клубка невысказанного горя. Он задумался, не та ли вина терзала и Готрека?

Когда в последние катастрофические часы в Прааге наступила развязка их путешествия, Феликс узнал, что Истребитель и сам был далеко от дома, в походе в дальние страны, когда гоблинские налётчики убили его семью, и разделил горе со своим былым товарищем, когда услышал, какую роль в их смерти сыграл Снорри Носокус. А теперь Снорри тоже был мёртв. Феликс надеялся, что убийство лучшего друга хоть немного утешило Истребителя.

— Ты останешься с Готреком, когда мы доберёмся до Мидденхайма? — спросил Феликс, стряхивая мысли о расколотой кости и окровавленном снеге.

— Пока он не падёт в славной битве против множества врагов.

— А потом?

— Какой шанс получить чашку кваса в вашем городе?

Кислевит опёрся рукой на толстый ствол, стоявшего на холмике из покрытых мхом корявых корней и земли, и подтянулся. После чего развернулся и присел на корточки, тень не смогла скрыть усмешки на его скуластом лице. Феликс недовольно нахмурился, хотя Коля ли был тому причиной или он сам, он не был уверен. Иногда он даже не мог понять, чего хочет на самом деле. Даже после всего, что было сделано Готреком, после того, как Истребитель столь сильно пал в его глазах, Феликс не мог отрицать чувства важности, которое он пронёс через столько совместных приключений. Это была не просто профессиональная гордость за часы, которые он провёл в болотах, песках и порченых руинах, небрежно черкая записки при свете звёзд, когда за каждым углом подстерегала смертельная опасность. Всё было куда глубже.

Это была сага, которая нуждалась в окончании.

Засунув руку под кольчугу, Феликс вытащил свой завёрнутый в бумагу блокнот и поднял его к лунному свету.

— Я могу дать тебе свой дневник. Первая запись сразу после того, как мы с Готреком покинули замок Страж Рейка и отправились в Карак Кадрин, чтобы сопроводить Снорри и Кэт, но я могу ответить на любые твои вопросы…

Коля покачал головой. Рука Феликса на дневнике сжалась.

— Готрек заслуживает большего.

— Если ты так думаешь, то почему ты его покинул?

Феликс вздохнул, но промолчал, когда Коля протянул ему руку, чтобы помочь взобраться на дерево.

На этот вопрос у него не было ответа.

Готрек стоял на небольшой поляне между обломками двух фургонов, устало сгорбившись под огромным весом своего топора и переводя взгляд с одного на другой. Фургоны были кричаще размалёваны в яркие, простые цвета, отделанные золотом поручни и элементы декора поблескивали в свете факелов, которые держали мужчины, пробирающиеся через их останки. Обломки ближайшего к Феликсу фургона были нашпигованы стрелами, а на козлах виднелось тёмное кровавое пятно. Второй фургон был повален набок и выпотрошен. На его ось приспособили фонарь, который давал колеблющуюся пелену света, которая то отступала, то вновь приближалась к лесу, и так раз за разом, словно крыса, снующая около ловушки. Землю усеивали коробки, вывалившееся на подлесок содержимое которых выглядело, как краски для лица и сверкающие костюмы.

Странствующие актёры, подумал Феликс с уже знакомым щемящим чувством в груди, должно быть, решили отыскать убежище в горах.

— Мутанты, я думаю, — сказал Густав, выходя из–за перевёрнутого фургона, в окружении пары заключённых в броню солдат с подозрительными взглядами и ладонями, лежавшими на оружии. В руках племянник Феликса держал второй фонарь, свет от которого зловеще подсвечивал снизу лицо Густава.

Феликс облегчённо выдохнул, увидев своего последнего родича целым и невредимым, и попробовал ему улыбнуться, но от боли, стрельнувшей в челюсть, стоило ему пошевелить ею, улыбка превратилась в гримасу.

— Рад тебя видеть, дядя.

— Почему ты думаешь, что это были мутанты? Тем более, когда за нами по пятам следует банда Хаоса.

— Их следы… странные, и, кажется, ведут на север в горы.

— Вы отыскали следы? — встрял Коля. — Покажи–ка.

Густав кивнул, украдкой улыбнулся Феликсу и повёл кислевита обратно вокруг фургона.

Мутанты впереди, хаоситы — позади, и только боги знают, что поджидало их в Срединных горах. Силы тьмы окружали их со всех сторон. Взглянув на торжественно выстроившиеся ряды деревьев, Феликс ослабил воротник плаща. На мгновение, он почти почувствовал тень на собственной шее.

— Здесь, человеческий отпрыск, — проворчал Готрек голосом, в котором, кажется, было немного меньше обычного кремня, и кивком головы указал себе за спину.

Прежде чем отправиться к нему, Феликс убрал пальцы от воротника и выпрямил спину. Истребитель опустил топор и отвёл взгляд. Если бы он не знал его лучше, то Феликс мог бы подумать, что гном и вправду сожалеет. Его единственный глаз налился кровью, как если бы зрачок изнутри проткнули копьём. Могучие мышцы мелко подрагивали, пытаясь удержать Убийцу Троллей в вертикальном положении. Зигмар, что нужно сделать, чтобы заставить гнома поспать?

— Так значит, ты решил вырубить меня просто так? — проскрежетал Феликс. — Старые гномьи пути оказались не так уж и секретны?

— Между нами и горной дорогой ещё много земель, — прорычал в ответ Готрек и качнул головой, звякнув золотой цепью. — Я разбудил тебя не ради споров. У меня для этого есть новый летописец. Я хочу, чтобы ты кое–что увидел, прежде чем мы отойдём дальше от Вольфенбургской дороги.

— И что…

— Это дорога, человечий отпрыск, — прервал его Готрек, снова взваливая свой топор на плечо и с трудом потащившись в просвет между двумя фургонами. — Просто чуть дальше.

Даже с выступавшего из леса, заросшего каменного выступа, с которого открывался обзор на Вольфенскую долину, Феликс мог почувствовать запах крови. Раскинувшийся город, который мог быть только Вольфенбургом, покрывал землю, словно обожжённая и сморщившаяся плоть. С его зубчатых стен свисали знамёна из содранной кожи, снизу их подсвечивали свечи из топлёного человеческого жира. Подобно вырезанной из тыквы кошмарной маске с помещённой внутри неё свечой, разрушенные стены блестели тысячами отдельных огоньков. Бреши теперь заполняли горы отполированных черепов, и огни города сверкали из их пустых глазниц и трещин в проломленной кости. Высокогорный ветер, дующий сквозь эти стены, возвращал мёртвым их голоса: навязчивый стон, заполнивший поросшую редким леском чашу речной долины.

Величественный каменный бастион дворца курфюрста окружало внутреннее кольцо укреплений, теперь полуразрушенных, ров вокруг выпотрошенной цитадели засыпали обломки, с её стен уставились на город жестокие символы Хаоса. Не сильно отличалась от неё и расположенная рядом твердыня рыцарей ордена Быка. Между ними, поднимаясь подобно судье со своего выступа на прочном откосе, расположились остатки дома ордена Серебряного Молота. Родовой дом рыцарей Вольфгарта — охотники на ведьм, как большинство людей знали их и за что боялись — подвергся более всеобъемлющему погрому осквернения. Даже издалека от вида торчащего из глубокого кратера осколка искривляющего камня у Феликса свело кишки.

Он видел сожжённые и разграбленные кислевитские станицы. Он видел отвратительные столбы-кафедры, что усеяли область и которых избегали даже вороны. Он слышал рассказы своих людей о разрушениях, разбитых армиях и сокрушённых городах, и верил каждому их слову. Но это был первый раз, когда он воочию, своими собственными глазами увидел один из величайших городов Империи, обращённым в руины.

И это было ещё не всё.

На дороге перед его стенами, столкнулись две огромные армии. Десять тысяч знамён танцевали, словно демоны на раскалённых углях. Сотни конных северян с цветастыми вымпелами, развевающимися на их коротких копьях, пропахивали через бесконечные блоки тяжеловооруженной и ужасно мутировавшей пехоты. Зверолюди бились друг с другом во вздувающемся водовороте из пены и меха. Вспышки тёмной волшбы обугливали воздух. Ревели огры в повреждённой пластинчатой броне: островки грубой силы в море врагов. Огромные, скованные звери изрыгали пламя на сражающихся, обрекая на заклание десятки бойцов. Это был котёл из грохота.

Там не было знамён Империи. То была битва между богами Хаоса, ведомая руками их чемпионов, сражающихся за объедки и благословения. Феликс отвернулся, почувствовав тошноту.

— Я хотел, чтобы ты это увидел, — сказал Готрек. Исписанный татуировками погибели и бесчестья и носящий отметки многих месяцев кровопролития истребитель выглядел соответствующим времени, как никогда ранее. — Это — то, чем стала твоя Империя теперь, человечий отпрыск. Куда бы ты не пошёл, это — то, что ждёт тебя. Так же верно, как камни Вечного пика, Мидденхайм — последний город людей. Вот, где тебя ждёт твоё дитя. Больше тебе некуда идти.

Феликс же просто уставился на противоборствующие армии, онемев от ужаса. Не было конца жажде кровопролития богов Хаоса. Когда Империя и её союзники будут сломлены, когда мир окажется в их руках, неужели они будут биться друг с другом, пока не останется только один чемпион? А что дальше? Что за мир ему достанется? Феликс не мог себе даже представить. Да и не хотел.

— Я думаю, что хаоситский вожак, которого ты выпустил, пришёл за нами отсюда, — тихо пробормотал Готрек, словно бы извиняясь, что прервал раздумья Феликса.

— Я его не выпустил, — выплюнул Феликс, всё ещё заворожено наблюдая за невероятным актом насилия, что вершился в долине под ними. — Я всадил пулю ему между лопаток.

— Без разницы, — ответил Готрек, а затем кивнул в сторону сражающихся. — Я узнаю некоторые метки на этих зверях. Если бы у меня она была, я бы поставил пинту «Бугманского» на то, что они из того же стада, с которым мы сражались в лесу.

Феликс не стал пытаться увидеть то же, что и Готрек. Хотя обычно гномьи глаза были в целом не острее человеческих, из–за приспособленности к слабому освещению — как однажды растолковал ему Макс — они обладали замечательной способностью выделять замысловатые детали. Феликс предположил, что когда кто–то уже обладал пониманием подобной механики, внутренний механизм часов гномьей работы и племенной боевой раскрас шкур зверолюдов становились довольно похожими.

— А если они последуют за нами на горную дорогу? Они могут воспользоваться ею, чтобы напасть на Мидденхайм.

— Гномы не создают вещей, которыми могли бы воспользоваться другие, человечий отпрыск. Сам Архаон мог бы десятилетиями ходить по этим горам и даже не приблизиться к этим тропам.

— Прекрасно, — тоскливо протянул Феликс, чувствуя тошноту в равной мере от надвигающейся неизбежности и от льющихся в долине кровавых рек. Пока он смотрел вниз, слова Макса гремели в его ушах: «твоё последнее приключение». — Прекрасно. Я не буду спорить с тобой. Мы отыщем гномью дорогу и вместе отправимся в Мидденхайм.

«Но не дальше», — подумал Феликс, когда истребитель устало кивнул и повернулся спиной к бойне внизу.

— Где мужчина и гном? — прорычал Кхагаш-Фел, едва напоминающим человеческий голосом, и сжал когти на обритой голове стоявшего на коленях возвышенного чемпиона, чтобы заставить того сосредоточиться. Череп воина заскрипел, и он застонал от удовольствия.

Чемпион был обнажён, за исключением пары браслетов из сплава золота и серебра, что обжимали его предплечья подобно сплётшимся в объятиях любовникам, и пояса, к которому был прикован квартет ослепительных — ныне расчленённых — демониц. Его точёная мускулатура блестела от масла, которое, казалось, источала сама его бледная кожа, сияя, как отполированное железо, пока конные воины племён проносились мимо, наложив огненные стрелы на тетивы своих луков. Клинки и стрелы равно отражались гладкой, словно лакированной, плотью чемпиона. Стрелы сплошь усеяли землю вокруг воина, вырванные из воздуха и словно бы распростёршиеся ниц пред его красотой. Даже сам демонический клинок Кхагаш-Фела, Илдезегтей, казалось, ласкал мускулатуру чемпиона, словно девка с глазами лани, замершая перед легендарным героем накануне битвы.

Боги обожали тупиковые ситуации больше любых других последствий войны. Что может лучше угодить бессердечным неумирающим созданиям, чем вечность раздора? Но это был Конец Времён и Кхагаш-Фел обнаружил, что его терпение к подобным банальностям уже не столь бесконечно.

Он сжимал хватку, пока пурпурные глаза чемпиона не распахнулись во всю ширь.

— Боги дали тебе великую силу. Как ты думаешь, что они подарили мне?

— Вождь!

Соплеменник спрыгнул с лошади и плавно опустился на одно колено. Его обнажённая грудь была сплетением мышц, шрамов и племенных татуировок. Концентрические кольца из рубцовой ткани превращали в лабиринт одну сторону его лица, с единственным жемчужно-белым глазом в его центре, словно приз. Метка работорговцев — такая же, как и у Кхагаш-Фела. Голова воина была обрита, за исключением длинного пучка на макушке, тёмно-оливковую кожу покрывали пятна пота и крови.

— Разведчики Быка Погибели докладывают о небольшой группке людей, пешком уходящих в лес на север.

— А гном? — кровь потекла по потрескавшимся и жёлтым когтям Кхагаш-Фела. Кость заскрипела.

Воин ухмыльнулся.

— Этих зверей хрен поймёшь. Я отправил своих людей, чтобы убедиться в этом.

— Ты правильно поступил… — чемпион разврата снова застонал и с отвратительным хрустом костей безжизненно распростёрся на земле. Кхагаш-Фел стряхнул розоватое вещество с когтей и развернулся к сородичу с заминкой в голосе, словно пытался вспомнить имя воина.

— Д-дархик, вождь. Я шёл рядом с тобой не один год.

— Конечно, — пробормотал Кхагаш-Фел, уже выкинув воина из головы, и развернулся к городу, который этот чемпион называл Вольфенбургом.

Воины племён скакали вокруг утыканных черепами куртин стены, ожидая идеального момента, когда все четыре ноги их отрывались от земли, и воин и человек, казалось, скользили над поверхностью, а затем выпускали за стену обёрнутые зажжёнными тряпками стрелы. Скорость, сила, мужество: конные стрелки племён не имели себе равных, столь же разрушительные, как неистовствующий громобивень, или атака покрытых металлом с головы до пят рыцарей запада. Так что Кхагаш-Фел не удивился, когда увидел, как, подогреваемые тлеющими угольками гордыни, воины Хаоса и курганские собратья соплеменников вождя отступают к своей крепости в закручивающемся дыму, что поднимался над её покрытыми серым шифером крышами.

Были времена, когда столь безупречное разделение на части военной машины соперника наполняло его сердце удовольствием. Те времена миновали. Тёмный властелин Хаоса возвысил его над подобными пустяками, и он видел завоевание этого незначительного бастиона отступников и парий так, как видели боги — горящую точку на карте, одну на чёрном холсте, изображающем империю в тени, перевалочный пункт, прежде чем вновь сесть на коня и отправиться в путь. Он пообещал свою душу единственному богу, и дороги назад больше не было. Тёмный дым свернулся подобно рогам и поднялся ввысь на фоне гор.

— Именно это раскрыл мне Кхамгиин Последнерождённый перед своей последней поездкой, — сказал Нергуй. Шаман сидел на своей желтовато-серой лошади, развеваемые ветром потёртые голубые перья-полоски его халата доходили до голеней. Его узкие глаза вглядывались в дым, словно пытаясь отыскать сообщение, оставленное им усопшими духами огня.

Это было не исполнением судьбы, а открытием пути к ней. Кхагаш-Фел взял, сколько мог, от Нергуя и старых путей, которыми тот шёл. Впереди его ожидал новый проводник, тот, кто слышал приказы Тёмного властелина, как Нергуй передавал пожелания старых духов степи. Он чувствовал её в своей крови и видел её отражение в Оке Катчара в своих грёзах.

— Горы, — сказал Кхагаш-Фел. «Горы» — единственное связное слово, которое его сын передал в броске чёрных перьев Нергуя над его развёрстой грудью. Именно там его ожидал пророк Тёмного властелина, тот, кто направит его к человеку в красном плаще и гному. Эти горы станут местом, где они падут. Так суждено.

Ибо за ними идёт чемпион Бе`лакора.

Часть Вторая. Смерть моих врагов

Поздняя весна 2527

ГЛАВА ШЕСТАЯ. В срединных горах

По крутым склонам ущелья с грохотом катился ручеек камней. Феликс проследил их путь до самого подножия голых и выветрившихся скал, похожего на укрытые мраком костяшки осадочной породы, медленно пробивающиеся сквозь горный склон. После ночного дождя поверхность покрывала тёмная блестящая плёнка. Пока Феликс смотрел, последний мелкий камешек скатился под гору. Он напряг глаза. Безжалостный рёв текущей рядом реки наполнял голову белым шумом. На секунду он мог бы поклясться, что увидел среди камней человеческую фигуру.

Воображение может быть жестокой тварью.

Успокаивающе кивнув окружавшим его солдатам, он заставил себя отвести взгляд и присоединиться к длинной колонне из людей и повозок. Солдаты улыбались, видимо доверившись его словам, что они были в безопасности. С того часа, как Готрек привёл их к перевалу, ему казалось, что он ходит с петлёй на шее и люком виселицы под ногами. Не проходило и минуты, когда Феликс не оборачивался бы со стойким ощущением чьего–то чужого взгляда, и каждый рассвет он просыпался с уже болевшими глазами в ожидании нового дня напряженного всматривания в скалистые челюсти хребтов и неясные образы на скалах.

Не в силах помочь себе, он отвернулся.

За скалистыми формированиями ущелье поднималось до ледникового пика: безымянного титана из серого камня, сутулившегося под тяжёлыми свинцовыми небесами. Мир стал темнее с тех пор, как до них дошли вести о падении Альтдорфа. И это было не только в его разуме.

Перевал становился всё уже. С каждым днём горы подкрадывались всё ближе ближе. Ощущение соскальзывания в какую–то воронку, из которой он был не в силах убежать, крепло день ото дня. От этого болели мышцы и пульсировал разум, он пытался заставлять себя не думать, но выходило только хуже. С каждым неотвратимым шагом вперед серое в небесах, казалось, становилось чернее. Это было зеркало мира, и всякий раз, когда Феликс поднимал взгляд, он видел, что его гибель всё ближе.

И поэтому он старался не смотреть.

Отряд обедал на ходу.

Чёрный хлеб и куски твёрдого сыра передавались из фургона Ланаркссона, а затем из рук в руки по всей длинной, извивающейся колонне мужчин и женщин. Солнце уже опускалось за западные вершины, когда Феликс, идущий в середине колонны, наконец, увидел свою порцию. Он медленно пережёвывал её, растягивая, и смотрел на цепочку потрёпанных людей, уходившую вперёд и, в конце концов, исчезавшую из виду в глубине перевала.

Быстро, словно чтобы не дать никому поймать себя за этим занятием, он снова взглянул на окружающие склоны.

Там никого не было, но чувство опасности оставалось, да и Феликс не мог не учитывать, насколько они сейчас были уязвимы для нападения. Конечно, по этому поводу уже мало что можно было сделать, так как дорога уже стала достаточно широкой даже для фургонов, но Феликс не мог перестать беспокоиться. Казалось, его разум уже и забыл, как можно делать что–то иное. Он задумался, чувствовали ли то же самое другие генералы, оказавшиеся в его положении, или только некоторые.

Просто удивительно, как вообще выигрывались битвы.

После еды самыми рассудительными, на взгляд Феликса, ветеранами каждому бойцу выдавалась тщательно отмеренная порция эля. Они носили кожаные доспехи с нашитыми стальными пластинами и толкали небольшую ручную тележку с единственным маленьким бочонком. Суровые солдаты с заряженными арбалетами охраняли его движение. Просьбы падали в уши, которые не были ни глухими, ни бессердечными, но которые уже не раз и не два за день, да и за предыдущие дни тоже, слышали все слезоточивые сказочки. Сержант в чёрной шляпе приветствовал Феликса, подняв мерную чашку, словно в мрачном тосте, а затем отмерил щедрую порцию. Не задумываясь, Феликс отпил столько, сколько ему полагалось и не больше, а остальное вернул обратно.

Истребитель проигнорировал «хранителей эля», как до этого хлеб и сыр. Феликс задумался, как долго его бывший компаньон мог идти без еды или питья. Время от времени Готрек что–то бормотал под нос, что звучало как некий напев на хазалиде, древнем, тщательно охраняемом наречии гномьей расы, но большую часть пути в Срединных горах он молчал, лишь мрачно оглядывая стены окружающей их долины, да шедших спереди и сзади солдат. Похоже, он держался единственно на одной решимости, но даже грозная конституция истребителя, несомненно, в конце концов, должна была его подвести.

Феликс понятия не имел, что будет делать, когда это всё–таки произойдёт.

Это была редкая безоблачная ночь, звёзды сияли на небе столь же прозрачном, как полированное стекло.

Палаточный лагерь был разбит рядом с пенящейся рекой, прижимаясь к ней в поисках жалкой защиты, которую поток давал его флангам. К сожалению, земля дальше от воды была сплошной скалой, и после того, как первые не укреплённые палатки едва не сползли в воду, все просто побросали спальники на камень, словно бы в коллективном жесте пожатия плечами и поплёвывания на суровые капризы судьбы. Феликс слышал и читал о том, что генералы лепили армии каждый по-своему, и, глядя на свою собственную, испытывал удовлетворение, что в ней есть что–то его личное.

Несколько солдат стащили сапоги и храбро сунули грязные ноги в стремнину. Другие воспользовались передышкой, чтобы пополнить свои припасы, но большинство просто рухнули там, где стояли, и уснули. Костров не разжигали. Когда опускалась ночная прохлада, спавшие дрожали во сне, те же, кому достался ночной караул, ходили по периметру очерченного воткнутыми копьями лагеря, чтобы не замёрзнуть.

Феликсу выпал черёд на караул в заключительные холодные часы перед рассветом, так что он выдыхал пар на руки в перчатках и в сматривался в освещённые звёздами склоны. Он по-прежнему не мог свыкнуться с видом ночного неба, на котором не было Моррслиб, павшего близнеца полной луны, что сейчас омывала ущелье серебром. Он не мог сказать, что сильно огорчался отсутствию луны Хаоса, но даже разрушение этого вестника зла трудно было счесть добрым предзнаменованием.

Он подумал обсудить эту материю с Готреком, ибо истребитель, как и всегда, не спал, а просто сидел в окружении красноватого отблеска рун его топора не столько глядя, сколько с нетерпением ожидая рассвета, чтобы можно было идти дальше. Пустая глазница гнома напомнила Феликсу о воющих волках, стрелах ночных гоблинов и, в конце концов, о Кирстен — его первой большой любви, которая погибла во время того же нападения, что отобрало глаз у Готрека.

Вздохнув, Феликс прихлопнул ладонями и снова уставился в ночь. Неужели с тех времён он недостаточно любил и потерял? Он мог понять, как, впрочем, и кто угодно, почему Густав носил броню Ульрики, а Коля каждый вечер подводил рисунок лошади на бицепсе. Иногда, держаться за боль было легче, чем отпустить. Он задумался, чувствовал ли Готрек, несмотря на весь непостижимый характер его расы, то же самое, и в итоге пришёл к вводу, что гномы и люди не столь уж и различны по своей сути, как каждый любил думать. Все они, если верить тому эльфийскому антиквару, с которым они беседовали в таверне Мариенбурга, были детьми древних. Их разногласия в конечном итоге закончились на улице, где учёный потерял сознание в канале, а Готрек доказал его правоту — в конце концов кровь у всех текла одного цвета.

Феликс решил не беспокоить его. Он чувствовал, что напряжение слегка разрядилось с того удара, но говорить с ним по-прежнему было сложно. Он даже не знал, с чего начать.

Он смотрел на небо, и его рука невольно потянулась за пазуху и потащила дневник, когда до него донёсся шёпот людей, которые вели столь необычно цивилизованный разговор.

— Говорят, что император Карл Франц, наполненный мощью Зигмара, сражался сразу с тремя князьями демонов у Императорского дворца, — шептал один голос, принадлежавший тёмному силуэту, окутанному паром дыхания и сидевшего на перевёрнутой коробке за рядом копий. Феликс узнал деревенский говор капрала хохландцев Гершеля Манна.

— Феликс однажды ранил самого кровожада Кхорна, — ответил другой невидимый человек, казалось, он не шептал в обычном смысле этого слова, а обладал голосом, который сам по себе пребывал во тьме.

Феликс нахмурился и попытался не слушать. Ему не стоило удивляться тому, что за разговоры, ходившие о нём по всему отряду, был ответственен Макс.

Его племянник был бы столь же взволнован, если бы узнал, что в чьём–нибудь ранце не было замусоленной копии его книги.

— Правда? — спросил Хершель.

— Используя рунический молот, который никто, кроме героев гномов не мог взять в руки ни до, ни после, и крича имя Зигмара.

Феликс фыркнул себе под нос. По крайней мере, он не забыл включить в свой рассказ упоминание о крике.

— Я и подумать не мог, — выдохнул Гершель и Феликс ощутил, как глаза мужчины всматриваются во тьму, пытаясь отыскать его.

— О, есть ещё множество историй, — ответил Макс. — Например, это Феликс собственной рукой нанёс последний удар порченому дракону Скьяландиру.

— Это дни богов и героев, — прошептал Манн.

— И людей судьбы, — ответил Макс.

Феликс закатил глаза и снова перевёл взгляд на звёзды. Звёздам был наплевать, кто он был и что о нём думали другие. Они были такими же, как над Мидденхаймом или Альтдорфом, и почему–то эта мысль утешала его до самого рассвета.

Утро началось с ливня: капли дождя били по одеялам и спальникам, вырывая окоченевших людей из сна. С ноющими от боли костями отряд свернул лагерь и пустился в путь.

Срединные горы тянулись и тянулись, день за днём, огромные и пустые и, казалось, неизменные, не считая постепенно наползающей близости. С течением дня сгущались облака, пока небо не стало столь же чёрным, как головешка. Воздух похолодел, стало труднее дышать, а некоторые солдаты горько жаловались на постоянные головные боли и кровотечение из носа. Феликс пересекал Краесветные горы вместе с Готреком, а Шёлковый путь вёл его через горы Скорби, так что он оказался готов к тяжёлым условиям и прилагал все усилия, чтобы и остальные как можно быстрее приспособились к горам — глубоко дышать, почаще останавливаться у реки и пить — но даже Феликс потихоньку начал ощущать то, что гномы презрительно называли «горняшкой».

— Как думаешь, как далеко мы от Мидденхайма? — спросил Феликс, обернувшись и тяжело опёршись ногой на валун, глядя назад на то, как отряд крепких, но усталых мужчин упёрся в задник фургона Ланаркссона, чтобы вытолкнуть колесо из колеи на обочине дороги. Лорин с места возницы хрипло выкрикивал указания.

— Это если мы и вовсе идём в Мидденхайм? — буркнул Густав.

Феликс медленно покрутил на пальце обручальное кольцо. Он не хотел рассматривать подобную возможность, но в последнее время даже хвалёное чувство направления Готрека начало давать сбои. Интересно, не могло ли это быть связано с изменениями, творившимися с миром в целом? Может ли потеря гномьего чувства направления быть тем же симптомом общего недуга, что поразило Макса? Он не мог ответить — это были вопросы вне его знаний, и он это знал.

Вялый радостный крик прозвучал над рёвом реки, когда колесо Ланаркссонового фургона, наконец, встало на дорогу, и гном продолжил движение. Феликс посмотрел на неровную линию пиков и вздрогнул.

— Я никак не могу избавиться от чувства, что за нами следят.

— Не только ты, — отозвался Густав. Его глаза были налиты кровью, а левая ноздря покрыта струпьями от недавнего кровотечения. Он не переставая чесал забинтованной рукой два маленьких прокола на шее и не сводил взгляда с извилистой линии пиков. — Я, конечно, не вижу так же хорошо, как птица, но мы все можем почувствовать это, не так ли?

— Нас, похоже, поджидают, — раздался голос Готрека. Гном ни обернулся, ни замедлил шаг, но мужчины между ним и Феликсом, казалось, ещё крепче стиснули оружие и устремили ещё более пристальные взгляды на склоны гор. Феликс молча проклял чёрствость истребителя.

— Я думал, что никто, кроме гнома, не может отыскать эти дороги.

Готрек усмехнулся.

— Мы следуем вдоль реки, человечий отпрыск. Даже слепой тролль мог бы сделать то же. Я бы счёл очевидным, что мы ещё не вышли на старые гномьи пути.

— И когда же это произойдёт?

— Не знаю, — ответил Готрек, пожав плечами, его взгляд блуждал по теням на слишком близком горизонте. — Я никогда раньше не ходил этим путём.

— Нам стоит составить план на случай если мы не найдём эту предполагаемую дорогу, — пробормотал Густав, взгляд устремлён вперёд, пальцы подёргиваются. — Мне не хочется переться через эти горы пока мы не выйдем в Нордланде с той стороны или не сдохнем здесь от голода. Я предлагаю дать ему ещё пару дней, а затем повернуть обратно на юг.

— Мы найдём его, — заверил Феликс, собрав в кулак всю веру в то, во что на самом деле не очень верил, и подкрепив эту уверенность улыбкой.

Густав с издевкой ухмыльнулся, но не стал продолжать разговор.

Феликс молча пошёл дальше, раздумывая о словах Готрека и чувствуя затылком летящие в них воображаемые стрелы.

— Зверолюды!

Крик пришёл из головы колонны. Мужчины и женщины разбегались во все стороны в сопровождении трескучего стаккато пистолетных выстрелов. Вслед за каждым залпом над колонной поднимались дымки, а мгновение спустя ветер уносил его прочь, пока эхо разносило звук стрельбы.

Феликс, задыхаясь, пробежал пару дюжин шагов вверх по краю долины, а затем развернулся и замахал руками перед грудью: — Стойте! Прекратите огонь!

Пара тщедушных коз, которых чей–то расплывающийся от нехватки кислорода разум принял за лежавших в засаде зверолюдов, вприпрыжку пронеслась через скалы и ускакала прочь. Несмотря на то, что ещё пара дюжин пуль полетели им вдогонку, казалось, ни одной так и не удалось поразить животных.

— Жаль, — заметил Готрек, и сперва Феликсу показалось, что тот имеет в виду отсутствие стада зверолюдов, но затем истребитель повернулся к Густаву и ухмыльнулся. — Похоже, мы ещё можем помереть с голоду.

Феликс ущипнул себя за переносицу и глубоко вдохнул горный воздух, казавшийся более «разбавленным», чем эль в тавернах Общины. Беспокойство сжигало даже тот небольшой приток воздуха, что питал его мозг. Сколько у них осталось боеприпасов? Сумели осаждающие Вольфенбург выследить их, и если да, то слышали они выстрелы? Он заставил себя дышать. Он не думал, что еще долго сможет выдерживать это. Его сердце собралось отказать куда раньше, чем срок Густава истечёт и они повернут назад.

Он взглянул на светлую сторону. Путешествие, как минимум, дало ему время восстановиться после битвы в лесу. Нарастающая головная боль пульсировала в черепе, а мышцы на руках были столь же жёсткими, как оплётка рукояти его меча, но он снова шёл, как человек с суставами, что уже было своего рода победой. Лицо больше не болело после удара Готрека, хотя и оставалось немного припухшим, и, пусть он и был в тысяче лиг от зеркала, Феликс сомневался, что сломанный нос и пара треснувших зубов смогут как–то сильно ухудшить его наружность. Не то, чтобы в последнее время она вообще кого–то сильно интересовала. Он вздохнул, снова почувствовав себя несчастным.

Маловато для светлой стороны.

Готрек заворчал и заставил Феликса отвлечься от разглядывания расплывающихся облачков ружейного дыма, вместо этого обратив внимание на голову колонны. Горстка разведчиков вернулась. Впереди нёсся Коля, сперва он свистнул сквозь пальцы, а затем, восторженно махнув рукой над головой, закричал, указывая на что–то. Для Феликса это было слишком большое расстояние, чтобы разобрать, что тот кричит — и не важно река там, или нет — или же разглядеть выражение его лица, но он забыл про слух Готрека.

— Гномий городок, — сказал Готрек и провёл пальцем по краю лезвия своего топора, глядя в спину Густаву. — Место, где мы вступим на нашу дорогу.

Лорин Ланаркссон остановил свой фургон в том, что выглядело как внутренний двор, длиннобородый вытянул шею и, резко натянув поводья, присвистнул от страха. Окаменевшая трава рассыпалась, словно тальк, пока обитые железом колёса прокатились, прежде чем остановиться на древних плитах. В своей упряжи зафыркали обычно стоически переносящие свою судьбу горные мулы. Линдун спрыгнул и попытался успокоить их, без особого, впрочем, успеха. Что–то такое было в воздухе. Люди проходили под побитой ветрами каменной сухой кладкой, которую несколько тысяч лет и немного воображения могли превратить обратно в сторожку у ворот. Следы животных страданий отражались от окружавших их разрушающихся блоков стены.

Феликс положил одну руку на рукоять меча, а другую — на ножны, и огляделся вокруг.

Посёлок представлял собой едва ли сотню древних строений, ютившихся под громадой нависавшей горы. По его краю бежала река, отделяя внутренний двор и остатки стены от остальной части города, вероятно, как часть обороны. Пересечь её можно было по нескольким мостам, лишь об одном из которых можно было, с некоторым усилием воображения, сказать «неповреждённый». Внутренний двор медленно заполняли люди, суеверно обходя фонтаны, выветренные до состояния изъязвленного серого камня, в которых лишь краем глаза можно было узнать гномью работу. Однако стоило посмотреть прямо, как малейшее сходство пропадало прочь, и это, возможно, нервировало ещё больше.

Сама гора была усеяна старыми проходами шахтных галерей и креплениями, ныне полностью разрушенными, соединёнными извилистой дамбой, что вела к разрушенной цитадели. Крепость была вырублена в скале на самой вершине, где ловила последний свет солнца, прежде чем светило опускалось за западные склоны. Между её зубцами сверкнуло что–то металлическое, но было слишком далеко, чтобы сказать что. Феликс решил, что это была некая несущественная деталь старого гномьего оплота, и обратил своё внимание на дамбу. Подумав, он предположил, что именно она и приведёт их на старый гномий тракт, ведущий в Мидденхайм, следующим утром.

По какой–то причине ему было трудно рассмотреть весь путь от вершины до самого низа. Явно было начало, и однозначно был конец, но его взгляд просто не мог перейти от одного к другому, не теряясь. Он задумался, была ли тому причиной некая запутывающая сеть гномьих рун или же просто умный дизайн вкупе с воздействием на уставшие глаза уменьшающегося света.

Пока Феликс наблюдал и тревожно раздумывал о том, что принесёт им завтрашний день, его люди споро разбили лагерь под руководством Гершеля Манна. На площади установили палатки и разожгли костры. Выставили частокол из пик, как на единственном мостике, так и под зазубренным, напоминающим пасть отверстием, через которое они прошли за разрушенную стену. Пара мужчин вытащила мешок с овсом из фургона Ланаркссона и потащили его к реке, чтобы приготовить кашу для ужина.

Звук столкнувшейся стали между навевающими тоску камнями заставил Феликса резко вдохнуть и отскочить назад, Карагул на ширину большого пальца вышел из ножен.

— Досконале, друг Густав, твои навыки улучшились.

Феликс позволил дыханию сквозь зубы покинуть его глотку и со щелчком бросил меч обратно в ножны. Боги, и откуда молодёжь берёт энергию на всё это?

Вокруг двоих мужчин, обменивающихся ударами, быстро образовался круг из подбадривающих и смеющихся солдат. Коля танцевал позади кривого ордынского короткого меча, держа его в более слабой левой руке, правую он заложил за спину, его яркое шерстяное пальто громко хлопнуло, когда он резко нырнул и перекатился. У Густава снова началось кровотечение из–за высоты, и медленно текущая из ноздри струйка крови только подчёркивая мрачное выражение на его лице. Его длинная сабля целеустремлённо рассекала воздух, за исключением странного случая, когда кислевит громко рассмеялся и парировал его клинок, вызвав тот лязг, что испугал Феликса.

— Держись на расстоянии, муж империи. Ты можешь достать до меня, так пользуйся этим…

Дуэль продолжилась, но Феликс уже не обращал на неё внимания. Коля был лучшим фехтовальщиком в пределах досягаемости, возможно, даже лучше самого Феликса, хотя тот и тешил себя мыслью, что в расцвете сил мог и взять верх над уланом в честном поединке.

Более мягкий стук железа по камню отвлёк его от веселья и обратил внимание на Лорина Ланаркссона, который ковылял в его сторону, изредка останавливаясь, чтобы постучать по кладке имеющим форму молота набалдашников трости.

— Мой прадед входил в состав экспедиции в эти горы, посланной из Карак Кадрина. Он был даже моложе, чем ты, герр Ягер, — длиннобородый опёрся на трость и окинул взглядом руины, возвышавшиеся над северным горизонтом, его глаза словно светились от наполнявших их эмоций. Свет факела стегал по шраму от укуса на щеке старого гнома. — Подумать только, я сейчас стою на тех же камнях, что и он когда–то.

Хотя на логическом уровне, Феликс и понимал, что гномов моложе его пятидесяти лет должно быть достаточно много, в его голове они всё равно были либо мудрыми старыми длиннобородыми, либо огромными плитами постоянства, вроде Готрека. Феликс не был уверен, это напоминание уменьшило его впечатление, или же просто заставило его почувствовать себя старше и более усталым, чем за пару мгновений до того. Однако он мог прикинуть время, на которое намекал гном. Четыре поколения этой долгоживущей расы могли занимать тысячелетие. Феликс лично встречался с гномами, которые пережили последнюю Великую войну, что сотрясла Старый свет два столетия назад, и по-прежнему оставались крепкими и полными сил.

Интересно, что случилось с теми гномами? Со старым Бореком, принцем Харгримом, да даже с Малакаем Макайссоном?

Вероятно, они все уже мертвы.

Эта мысль опечалила его, хотя и не так сильно, как ему думалось.

Феликс прижал руку к стене, словно чтобы ощутить то же самое сочетание страха и изумления, что охватило длиннобородого. Он ничего не почувствовал: только вернувшееся чувство убийцы, стоящего у него за спиной с взведённым и нацеленным арбалетом. Он вздрогнул. Это было не важно.

— Ты не рассказывал мне. Никто из них не вернулся?

— О, нет. Они все вернулись. Без гроша в кармане, пристыженные и жалеемые, как полоумные дурачки, но живые.

— Зачем же они приходили сюда, если эти вершины так же пусты, как выглядят и как они думали?

Длиннобородый заколебался. На лице появился нервный тик, и он потёр бороду, чтобы успокоиться, после чего быстренько достал длинный мундштук своей трубки и крепко его прикусил. Феликс услышал, как треснуло дерево и длиннобородый вынул её изо рта.

— Я не знаю, как это описать. У людей нет подходящего слова.

— Вообще никакого?

— В этом не было нужды. Я вообще не думаю, что это когда–либо обсуждалось с кем–то, кто не был гномом, — Лорин покусал укоротившуюся трубку и пожал плечами. — Если же быть совсем честным, герр Ягер, то мы редко говорим об этом и между собой, так как мало кто вообще верит в то, что это и правда существует.

Феликс вздохнул. Иногда он скучал о Готрековой скупой манере разговора.

— Это… Кхазад-Дренгази. Это храм, и легенда гласит, что он лежит где–то в этих горах.

Феликс не смог бы с полной ясностью объяснить почему, но эти два слова, казалось, передали всю глубину того, что хотел сказать Ланаркссон, лучше, чем тот бы смог, если бы попытался растолковать более подробно. Однако прежде чем он успел спросить ещё хоть что–то, к нему грузно притопал Готрек, с закинутым на плечо топором. Убийца ткнул большим пальцем на руины позади.

— О чём треплешься, человечий отпрыск. Ты вообще хочешь найти дорогу в Мидденхайм или нет?

— Может, Коля или один из его следопытов подойдут лучше? — спросил Феликс, вовсе не уверенный в том, что ему хочется провести наступающую ночь, ползая по пустым руинам в компании Истребителя.

Готрек что–то пробормотал в бороду, отвернувшись так, чтобы Феликс не смог прочитать по губам, после чего преувеличенно безразлично пожал плечами.

— Иди или нет, человечий отпрыск. В конце концов, это твоё дело.

Феликс поднял глаза к небосводу, перечисляя все причины, по которым он совершенно точно не должен был покидать лагерь и сопровождать Истребителя, после чего ругнулся и поплёлся за Готреком.

Кто–то же должен был, сказал он себе. Почему бы и не он.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ. Руины гномьего оплота

Готрек присел на корточки рядом с гранитным блоком, скрытым в углу разрушенной стены на прибрежной стороне широкой, пустой улицы. Нервно барабаня пальцами по рукоятке Карагула, Феликс встал за спиной Истребителя.

Здания были в построены в той манере, какую он бы назвал гномьей: массивные блоки поставлены друг на друга с таким знанием дела и точностью, что не видно ни кусочка скрепляющего раствора, а что касается стыков, то даже при свете выныривающей из–за облаков Маннслиб, для его человеческого глаза различить их было практически невозможно. Стояла жуткая тишина, спокойствие кладбища, которое не в силах был нарушить даже отдалённый говор реки. Здесь, в окружении подобной древности, было практически невозможно стоять и не удивляться тем забытым жизням, что касались их. Кем они были? Что делали? Кто–нибудь из них уцелел в мире, который он знал? Романтик в нём, возможно, смотрел в космос и молился хоть о каком–нибудь знаке неизменности. Разумы людей не были построены таким образом, чтобы рассматривать подобные широкие временные рамки, которые разбавляли род мыслителя водой и обращали в пыль на ветру его самое крепкое наследие. Само нахождение здесь, невольно вынуждало его помнить о собственном месте и известности в мире, уже переполненном историей. Феликс задумался, не так ли себя чувствовали Карл Франц, Магнус Благочестивый или, чем чёрт не шутит, сам Зигмар? Вероятно, эта мысль должна была бы заставить его устыдиться собственной дерзости, однако, почему–то, он ничего подобного не почувствовал.

— Ты когда–нибудь чувствовал, что мы на неверной стороне истории?

— Нет.

Феликс слабо улыбнулся, бросив через плечо взгляд на вспышки света и голоса лагеря на той стороне реки. Донёсся запах овсяной каши. Его желудок свело от голода. А некие другие тревожные мысли заставили вздрогнуть.

— Разве всё это не заставляет тебя задуматься о тех, кто здесь жил? Неужели это всё, что в один день останется и от нас? От Империи, если мы потерпим неудачу?

— Через пять тысяч лет Мидденхайм не будет выглядеть настолько красивым.

Феликс другими глазами оглядел руины. Неужели они действительно были настолько древними? Теперь, взглянув на развалины с новой точки зрения, он увидел, что в них нет ничего из привычных ему по другим гномьим поселениям черт. Не было башен для гирокоптеров, которые гномы использовали для быстрой связи при создании отдалённых форпостов подобных этому. Не было ни одного из огромных каменных бастионов, в которых укрывались пушки. Феликс знал, что именно гномы научили людей секретам пороха и что с их помощью были созданы инженерные колледжи, которые, наравне с колледжами магии, делали Империю столь могучей. Феликс печально ухватился за последнюю мысль.

Делали.

Неужели было время, когда даже сами гномы не обладали подобным знанием? В это казалось трудно поверить. Хотя, если поразмыслить, в этом была логика, но ему всегда казалось, что гномья раса была изначально рождена с пониманием подобных таинств. Осознание того, что они осваивали их век за веком, путём проб и ошибок, лишь ещё больше увеличило его уважение к их достижениям.

Это заставило его поверить, как никогда твёрдо, что часть и его цивилизации сможет выжить.

Бросив ещё один взгляд через плечо, он присоединился к Готреку, рассматривавшему камень-веху. Гранит был зелёным от возраста и обрамлён зарослями ежевики, что пробивались из–под более мягких камней, между которыми он был установлен. Готрек отвёл загораживающие его заросли и их взглядам открылись всё ещё вполне различимые руны. По крайней мере, Феликс надеялся, что это было так. Они были просто процарапаны в каменной поверхности, и если бы с ним не было Готрека, то сам Феликс, вероятно, просто счёл бы их следами от когтей какой–то пролетавшей мимо птицы.

— Это клинкерхун, человечий отпрыск, рунопись, но очень старая. Нельзя быть совершенно уверенным, но мне кажется, что мы на верном пути, — гном поднял взгляд и оглядел улицу. Его адаптированный к темноте взгляд пронзал мрак так, что Феликс мог ему только позавидовать. — Пойдем, глянем, не сможем ли найти другой. В горы ведут десятки старых дорог, и я не хочу обнаружить по прошествии пары дней, что мы идём не туда.

Феликс кивнул в знак согласия, когда гном поднялся на ноги и потопал дальше. Однако перед тем как пойти за Истребителем, он на пару мгновений остановился, чтобы повнимательнее рассмотреть рунопись. В ней было что–то печальное, нуждающееся в том, чтобы её запомнили. Неужели это действительно просто обычный дорожный знак? «Емпирештрассе — Мидденхайм: 125 миль». Нелепая мысль заставила Феликса улыбнуться, после чего он развернулся и поспешил за истребителем.

Было здорово снова иметь пункт назначения. Это было чем–то, за что можно уцепиться, это была надежда, своего рода.

Эхо их шагов отражалось от разрушенных стен. На самом деле, понял Феликс, Готрек старался идти осторожно, но в тишине гномьего оплота его подкованные сапоги царапали по камням, словно стальной крюк по каменной балке. Феликс оглянулся через плечо, на мгновение уверенный, что услышал шаги ещё кого–то, идущего параллельно им через руины. Впрочем, он тут же отбросил эту мысль, списав на игру воображения. Либо это, либо же он просто услышал вернувшееся к нему эхо его собственных слишком громких шагов. Кольчужная рубашка больше не казалась вполне достаточной защитой, поэтому он накинул плащ, как будто драная зюденландская шерсть была приятным дополнительным слоем защиты для его спины.

Держа меч чуть ближе, чем ранее, Феликс подстроился под короткие шаги Истребителя, так что их ноги теперь ударялись по дороге в унисон. Здесь он ощущал такое одиночество, подобное которому ещё нигде не испытывал, ни в туманных болотах Альбиона, ни даже в лишённых жизни песках Нехекхары. Эти развалины были пропитаны им, подобно камням в пустыне, что поглощали их весь день, а теперь излучали ночью. Он поделился ощущением с Готреком.

— Даже в Золотой век моего народа, когда Караз-а-Карак мог выставить пятьдесят тысяч и не страдать от отсутствия в своих кузнях лишнего молота, здесь жили всего несколько тысяч. Они создали всё это, они ведь были гномами, но в конце оставили его.

Феликс, напрягая глаза, всматривался в темноту, наполненную разрушенной мощью, как будто одним усилием воли мог бы заставить себя видеть всё так, как видел Готрек. Его воображение наполнило улицы гоблинами на волках и кричащими гномами, пока их город разорялся и опустошался. Однако пока не было видно ни одного видимого следа битвы. Скавены, в таком случае? При мысли об этой мерзкой, двуличной расе его сердце забилось чуть быстрее. Он не считал себя злобным человеком или трусом, но он ненавидел и боялся крысолюдей больше, чем любой другой кошмар, с которым ему пришлось столкнуться за прожитые годы. Они были отравителями, вредителями и убийцами. Они убили его отца, несколько раз чуть не убили его самого и, если бы не пара случайных поворотов судьбы то тут, то там, сокрушили бы Империю задолго до нынешних времён. Даже провалившись, они сожгли пол Нульна и уничтожили Артиллерийскую школу.

Он вспомнил те третьи шаги, которые, как он уверил себя, были его собственными.

Зигмар, взмолился он, покрепче сжимая рукоятку меча, пусть это будут скавены.

— Что случилось? — спросил он спустя несколько минут, заполненных картинами того, что он сделает с крысой, вставшей между ним и Кэт.

— «Ничего» случилось, человечий отпрыск. Здесь просто нет ничего стоящего, ради чего имело бы смысл останавливаться.

Врождённое уныние заставило плечи Феликса расслабиться, а руку отпустить клинок.

— А храм, о котором говорил Лорин?

Готрек пренебрежительно фыркнул.

— Слабоумный старый дурак. Это не храм. Это крепость.

— А что означает название?

Готрек поджал губы и некоторое время молчал.

— Существуют несколько слов, для которых в вашем языке нет подходящего перевода. Достаточно и того, человечий отпрыск, что его не существует, иначе он был бы уже давным-давно найден. Дорога, которую мы ищем, не была построена гномами, которые здесь когда–то жили, а является одной из десятков проложенных исследователями, что приходили сюда, охотясь за легендой о Казад Дренгази.

Готрек указал куда–то на север и вверх. Феликс не увидел ничего, кроме, возможно, отблеска чего–то металлического, поймавшего свет звёзд, но принял на веру, что Истребитель указывает на цитадель на горе.

— Последние гномы, покинувшие оплот, отправились на север по одной из подобных дорог и, в конце концов, вышли на ваши земли. Ну или которые станут вашими землями. Именно они помогли людям превратить Мидденхайм в крепость, которой она является ныне. Они дали ей стены, вырыли шахты и даже заложили проект фуникулёра, который ныне ведёт на вершину.

Глаза Феликса широко распахнулись, но он промолчал. Теперь он окончательно отказался от попыток определить возраст этого места. Фаушлаг был неприступной крепостью задолго до того, как Зигмар превратил разрозненные человеческие племена в Империю.

— Эти первые шахтёры обнаружили в горах лабиринт пещер и туннелей, — продолжил меж тем Готрек. — Один из тех проходов был расширен, чтобы соединить с дорогой отсюда, — Готрек задумчиво фыркнул, наклонившись над ещё одним символом придорожной руны, на который Феликс даже не обратил внимания. — Хотя я сомневаюсь, что даже сам Гримнир смог бы объяснить зачем.

Так вот, значит, как: Готрек собирался пройти под полчищами Хаоса, что, несомненно, осаждали сейчас Город Белого Волка.

Порыв резкого ветра с севера принёс с собой протяжный жуткий стон.

Смеет ли он надеяться?

— Разве это было мудрым — строить заднюю дверь в свою крепость? Кто ещё мог наткнуться на эту дорогу?

Готрек смахнул мох подкованным носком сапога с ещё одного камня-знака и хмыкнул.

— Невозможно.

Феликс хотел бы быть столь же уверенным. Однако прежде, чем он успел открыть рот и попытаться добиться от Истребителя подтверждения его уверенности, Готрек поднял руку и тихонько принюхался. Затем лизнул палец и поднял его, чтобы отыскать ветер, дующий в его сторону — север, вниз по улице — и уставился в темноту. Феликс закусил губу и потянул меч.

— Что там?

— Тссс. Мне кажется, я что–то почуял.

Гном повернулся к Феликсу, и тот покачал головой. У того всё ещё стоял в ноздрях запах овсянки, да и даже если бы того не было, то он сомневался, что смог бы многое учуять из–за запаха собственной давно нестиранной одежды.

— Я говорил тебе разыскать Колю, — буркнул он. — Он хорош в этих вещах.

Кислевит прежде зарабатывал себе на жизнь, охотясь на чудовищных монстров в Стране Троллей и Горомадных горах и торгуя ценными тушами с курганоговорящими племенами, что там обитали. У него не было усталых глаз старика или ноющих суставов, не было такой же потребности в огне, постели и чашке каши, как у Феликса. Что было ещё более важно, теперь он летописец Готрека и его место, вне всякого сомнения, точно было здесь. Была ли это расхлябанность кислевита или сознательный выбор Готрека привёл к тому, что именно Феликс был здесь вместо него?

Истребитель что–то хрипло пробормотал, а затем молча встал и быстро пересёк дорогу, как будто Феликс и вовсе не открывал рта.

— Сюда, человечий отпрыск, — раздался приглушённый голос Готрека из теней. — Мне кажется мы тут не одни.

Густав Ягер и два человека из вольной роты в заляпанном грязью багровом и золотом, в пластинчатых доспехах и плащах присели вокруг следа ноги, оставленного в мягкой грязи. Он был немного больше, чем у человека. Густав погрузил палец в отпечаток, глядя на ревущую рядом с ними стремительную ленту жемчужно белой пены. Ему неожиданно непреодолимо захотелось попробовать гадость на пальце, но он пересилил себя, резко мотнув головой. За ним наблюдали, оценивали, и это заставляло его нервничать.

— О чём думаешь, друг Густав?

— Что я не буду спать сегодняшним вечером.

Коля ухмыльнулся и присел на другой стороне следа, а затем провёл пальцем по его контуру, словно бы запоминая форму. Деньги и камешки, привязанные к пальто цветными лентами, отскакивали друг от друга с мягким стуком при каждом движении кислевита. Квадратные пеньковые лоскуты, составлявшие его одеяние, были в темноте серыми, но в сравнении с окружающим, казалось, вовсе не потеряли своей яркости. Свежеподведённое хной изображение лошади поблескивало, слегка отливая металлом, на его плече. Он встал, наступил в грязь рядом с найденным следом, а затем отступил, чтобы сравнить, что получилось.

— Больше, чем человек, и тяжелее. Взгляни, насколько он глубже по сравнению с моим.

Густав изучил след ещё внимательнее. Он не был следопытом. Да, он постоянно донимал расспросами Колю и других мужчин, которых волей судьбы был призван вести, однако было трудно скрыть тот факт, что до битвы при Баденхофе он никуда не ездил, кроме как по дороге и в сопровождении местного проводника. Он знал, что его навыки никогда не сравнятся с умениями других людей. Таких, как его дядя.

Тем не менее, на его взгляд, отпечатку было не больше нескольких часов.

— Какой–то монстр? — прорычал один из его людей, покрытый шрамами старик по имени Штурм, с мечом, положенным на колени и наполовину взведённым пистолетом в руке.

— Не знаю, — признался Коля. — Но я уже видел раньше такие следы. В области.

Кислевит поднял лук и, глядя вдоль наложенной на наполовину натянутую тетиву стрелы, осмотрел противоположный берег. Ветер слегка развевал кисточки на изогнутых концах лука. Срединные горы были далеко от северной области, но Густав мог видеть, когда срабатывал инстинкт охотника.

Для него, Густава, мрачные руины выглядели насекомоподобными, гигантскими пауками на сегментированных ножках из чёрного известняка. Они обнимали горы, словно только и ожидая возможности разжать хватку и обрушиться на них.

— Ты что–то видишь? — прошептал он.

Коля опустил лук, лоб искривили морщины изумления. Густав нервно сглотнул. То, что Коля не мог увидеть, пугало неизмеримо больше, чем то, что мог.

— Сегодня двойные посты, — сказал Коля. — Глаза на мост и держитесь подальше от реки, — он повернулся к Густаву и, поджав губы, фаталистически пожал плечами. Движение вышло столь не уловимым, что даже не потревожило привязанные к его пальто обереги. — И, ради своего дяди, молись, чтобы это больше заинтересовалось нами, а не им.

Феликс поднял руку к лицу, пытаясь защититься от запаха гнили. Вонь заполняла весь засыпанный глыбами портик, цепляясь к корням сорняков, что, словно кокон, выросли вокруг болезненно зелёного трупа, что лежал у дальней стены. Это был гоблин. Его нога застряла в пасти медвежьего капкана, что был скрыт среди обломков. Судя по состоянию ногтей мерзавца и кровавым царапинам на его лодыжке, зеленокожий провёл последние часы, отчаянно пытаясь освободиться. Гоблин уже потемнел и начал раздуваться, и всё его тело было усыпано следами мелких укусов.

Феликс шагнул вперёд, щебень хрустнул под его ногой, и тут же целая стайка визжащих крыс метнулась в заросли у дальнего угла строения. Его сердце учащённо забилось. Продравшись вперёд, он присел рядом с трупом. Колючая чаща одуванчиков поднимала тело гоблина, словно подушка, только руки душегуба и его стреловидная голова торчали наружу. Губы и глаза уже были съедены. Феликс снова прикрыл рот и повернулся к дверному проёму, где остался Готрек. Гном пролез в портик и теперь внимательно глядел на противоположную сторону улицы своим единственным здоровым глазом, легко удерживая топор одной рукой.

— Я сомневаюсь, что этот бедняга был загнан сюда меньше чем неделю тому.

— Жалеешь гоблина, человечий отпрыск? Срамота.

Вздохнув, Феликс убрал меч в ножны, после чего вытащил короткий засапожный нож и с его помощью подубрал сорняки и гниль, окружавшие капкан. Он нахмурился. Даже при слабом лунном свете остро заточенная сталь сияла. На ней не было никакой маркировки, которая позволяла бы предположить, что она когда–либо обрабатывалась инструментом. Это было чуть ли не самое невероятное мастерство, которое Феликс когда–либо видел.

— Он был оставлен одной из экспедиций, что проходили по этому пути. Наверняка, — ответил Готрек на невысказанный вопрос и снова посмотрел на улицу.

Чрезмерная осторожность Истребителя действовала на нервы.

— Есть что–нибудь?

Готрек уклончиво хмыкнул, а затем ткнул топором в направлении потолка. Со стороны это выглядело так, будто в этом здании было ещё несколько этажей, хотя даже простая мысль о том, чтобы тащиться через разбросанные камни, тьму, кишмя кишевших крыс и Зигмар знает, что ещё, чтобы найти лестницу, которая ещё могла и не выдержать его вес, откровенно говоря, вызывала мало энтузиазма.

— Почему бы тебе не глянуть, человечий отпрыск? — спросил Готрек, пристраиваясь для наблюдения. — Я пока подожду здесь.

Морзанна, пророчица Тёмного Властелина, уже сотню раз видела момент, когда дюжина мутировавших рыцарей вваливаются к ней в комнату, задолго до того, как действительно услышала стук их шагов по ступеням лестницы в башне, которую объявила своей. Единственной мебелью был неиспользуемый набитый соломой тюфяк у дальней стены — скорее ради обозначения, что здесь кто–то живёт, некоего жеста владения, нежели ради его полезности. Остальную часть пола занимали рухнувшие с потолка каменные обломки. С потолочных балок свисали сорняки, клейкие лианы, что цеплялись за её небольшие рожки, когда пророчица проходила под ними.

Она подошла к окну. Оно было широким и высоким, установленным, чтобы смотреть через него, а не держать оборону. Это было одной из причин, почему она выбрала его, а никто другой не стал ей препятствовать. Она высунулась. Горы чувствовались, а не виделись: холодный ветерок из безмолвной пустоты. Разрушенный городок лежал среди них, стежок в чёрной ткани. Поток был слабым бульканьем вдалеке. Она нахмурилась, а затем скользнула взглядом на несколько сантиметров влево. Вот оно.

В дверь постучали, и она улыбнулась, сверкнув в лунном свете дельфийскими клыками. Это было неожиданно, нюанс, который пророчество смогло скрыть.

Она повернулась спиной к окну и разгладила сверкающий чёрный шёлк платья, поправив гагатовую брошь-паука, которая удерживала его вместе. Много лет она играла роль унгольской мудрой женщины, и это обличье приносило утешение. Оно устраивало её. Ей нравилось кочевать, нравилась изоляция, нравились пустые мили области, отделявшие её от грёз других. Страх, который испытывали к ней даже те, кто пересекал бесчисленные лиги, чтобы обратиться к её мудрости, нравился ей меньше, но она чтила и его: в конце концов, она заслужила сей страх, и это её вполне устраивало.

И даже в Империи, где не отличили бы унгола от роппсмена или господара, оставался инстинктивный страх перед каргой в чёрном.

— Открыто, — сказала она, её голос был чистым, словно лунный свет, несмотря на возраст, о котором говорило её обличье.

В комнату вломился воин с квадратной челюстью, держащий в каждой из двух левых рук по прямоугольному железному щиту. Он огляделся, а затем отступил в сторону, пропуская могучую бронированную фигуру верховного зара Кёнигсманна.

Некогда верховный магистр остландских рыцарей Быка носил стигматы с изяществом, однако знаки благоволения Тёмного Властелина можно было заметить без особого труда. И без того крупный мужчина, он был просто огромным в своих полноростовых доспехах и сюрко своего падшего ордена. Правда пропорции были не совсем правильными: его грудь и толстые руки были увеличены по сравнению с ногами, бычий нос стал таким плоским и широким, словно его расплющили, а тонкая чёрная шерсть только-только начала выбиваться из–под его бороды и чёлки. Грозный бычерогий шлем он держал подмышкой.

— У вас были проблемы со сном, провидица? — спросил он, кивнув в сторону тюфяка.

— Как и всегда, мой господин, — с улыбкой ответила Морзанна.

— Показалось, вам приснился дурной сон.

Морзанна вздохнула. Мысленно она увидела тёмного храмовника, прореху в его нагруднике, где та должна была появиться, кровь, что окрасит его белое сюрко в красный.

— Он был не про меня.

Кёнигсманн снова хмыкнул, как мужчина в присутствии того, кто видел его будущее лучше, чем он сам своё прошлое, после чего взял шлем в обе руки и покрутил между ладоней. Как только он это сделал, внутрь ввалились рыцари, которых пророчество обещало Морзанне.

Лунный свет сверкал на обнажённых лезвиях, отделяя белое от чёрного на некогда гордых табардах самых отважных воинов Остланда. Рогатые шлемы и дьявольски шипованные наколенники и налокотники сплетались в небольшом пространстве комнаты, словно ветви деревьев в древнем лесу. И не все они были частями доспехов воинов. Скользкие мускулистые языки слабо светились биолюминесценцией в темноте. Клешни изредка щёлкали то открываясь, то закрываясь, подобно колебаниям какого–то хищного цветка. Щупальца, толще шеи силача, изгибались и скользили по стальным доспехам гороподобных мужей.

Пока в Остланде правили люди, небольшие кочующие группки мутантов хоронились в суровой изоляции отрогов Срединных гор. Эти были другими. Они сбежали со своим господином из обречённого Вольфенбурга и выковали для него армию, достойную их покровителя.

И куда бы они ни шли, семя и тень Бе`лакора шли вместе с ними.

— Непосвящённые всё ещё приходят, — внезапно прошипел Кёнигсманн, проходя мимо Морзанны, и выглянул в окно. Тёмный рыцарь нахмурился, положив шлем на выветрившийся подоконник. Высокогорный ветер взъерошил его бороду и покрыл мурашками покрытую демоническими отметками, потемневшую кожу его лица. — Это он, тот смертный воин, кто может принести подобный ужас в сердце бога?

Морзанна закрыла глаза, вызвав образы гнома с ярким, будто пламя, хохлом волос и красивого фехтовальщика в красном плаще. Её наполнила почти материнская теплота. Она не знала было ли это видение прошлым, настоящим или будущим, поскольку эта пара затрагивала её существование на каждом из этих этапов. Но без них Морзанны вообще бы здесь не было, ибо она всё ещё могла увидеть обречённый мир, в котором Морзанна, ребёнок, погибла в очищающем огне Мордхайма. Если бы только немезида могла видеть то, что видела она, узнать, как через неё он изменил мир и как изменяет до сих пор. Его судьба освещала небеса, подобно звезде, и боги и люди игнорировали её на свой страх и риск.

— Он странник, — проговорила она, открывая глаза и изгоняя видение из разума. — Он воин и демоноубийца. Его судьба будет определять судьбу этого мира и других за его пределами. Он должен стать крахом Тёмного Властелина.

— И Он хочет избежать этой судьбы?

Морзанна раздвинула губы в мягкой улыбке, сверкнув дьявольскими зубами. Как так получилось, что никто кроме неё так и не понял сущности судьбы? Это была не стрела, которую случайно выпустили и от которой, при удаче, можно было увернуться. Это было то, что было. То, чему суждено было быть.

— Если кто–то и может попробовать, то это он. Если у кого–то и хватит высокомерия, чтобы поверить в то, что у него получится, то это он.

— Прекрасно, — сказал Кёнигсманн. — Мы схватим их разведчиков, когда они разделятся, а затем нападём на их лагерь, пока они будут спать. Распространите это слово, — он ткнул пальцем в нагрудную пластину рыцаря с двумя щитами. — Командуй засадой лично. Тёмный Властелин должен возвыситься.

— Слушаюсь, милорд, — с поклоном ответил воин и, забрав с собой половину рыцарей, удалился.

— Можете ли вы рассказать мне больше о том, как мы восторжествуем? — обратился он к Морзанне.

— Восторжествуете? — холодно переспросила ведьма.

Она вновь мысленно увидела разорванный нагрудник. Кровь на белом. Была другая причина, по которой она выбрала эту башню для своих покоев, несмотря на то, что не страдала ни от холода, ни от усталости.

— Мой господин, — проговорил один из рыцарей, в доспехах из острых, словно коса, сочленённых пластин, с каменным быком, прикреплённым к его груди. Забрало его шлема было поднято, открывая жёлтые глаза и тонкие усы. Он постучал по боку своего шлема, отразив то, что появилось на Кёнигсманнне.

Это была красная точка, кончик луча света, который, по-видимому, исходил из более высокой башни или, может быть, из самой горы.

Впрочем, этого она не знала.

С раздражённым выражением высший зарр наклонил голову и шлёпнул по точке. Его рука прошла сквозь неё. Красная точка продолжала невозмутимо танцевать на его виске.

— Ты был добр ко мне, высший зарр, — сказала Морзанна. — Ты заслужил более заботливого господина.

Грохот, который был похож на звук выстрела из маленькой пушки, разнёсся через все руины одновременно с тем, как плечо Феликса уже в третий раз ударилось в сосновую дверь и, как оказалось, последний, и он ввалился на смотровую площадку. Похоже, раньше это была колокольня. Стены были открыты со всех сторон, за исключением узких угловых опор, что поддерживали черепичную крышу. Не было видно ни единого признака колокола, но Феликс разглядел стойку, на которой тот висел раньше. Он предположил, что колокол использовался для извещения об окончании смены для шахтёров. Или о предупреждении их о нападении.

Феликс подбежал к ближайшему краю и выглянул через него.

Это было всё равно, что смотреть в море в безлунную ночь. На мгновение он подумал, что его зрение, похоже, пошло по пути его суставов. Затем нахмурился и отмёл мрачные мысли. В конце концов, медленное угасание старости — это вряд ли то, о чём ему стоит беспокоиться.

Кто сделал этот выстрел?

В отряде Манна было несколько стрелков, но ни у кого из них не было ничего, что могло бы создать столько шума, да и они все уже давно вернулись в лагерь. Кишки Феликса сжались, словно он получил удар в живот. Он и Готрек умудрились оторваться от собственных сил и залезть прямо в пасть потенциального противника.

Он должен предупредить Готрека!

Он отодвинулся от края в тот же миг, когда снизу раздался воинственный рык Истребителя, а затем сталь столкнулась со сталью. Феликс выругался. Готрек послал его сюда специально, чтобы убрать с дороги. Он выхватил меч и рванулся к выходу.

Дьявол тебя побери, Готрек!

Тебя и твою чёртову клятву!

ГЛАВА ВОСЬМАЯ. Засада

Феликс кубарем скатился вниз по лестнице, в спешке обтерев чуть ли не все камни лестничного пролёта. Ступеньки были слишком широкими, перепад — слишком низким — лестница предназначалась для ног куда шире и короче, чем его, так что спуск напоминал скорее падающий в колодец камень, нежели бег. Снаружи доносились звуки битвы. Каменные стены заглушали часть, но при этом, словно бы усиливали другие, наполняя окружённое зарослями пространство дикими воплями, приходившими в ответ на вызовы, которые Феликс не слышал, и звон щитов принимавших невидимые удары.

Он наполовину выпал обратно в портик, где оставил Готрека, и едва ли не оседлал гротескную пару воинов. Один был закованным в тяжёлую броню горбуном с боевым топором в каждой руке и свиным рылом, торчащим из–под капюшона. Другая же обладала гибкой и стройной, словно ива, фигурой бойца и пурпурной кожей, а её руки вместо оружия оканчивались парой крабьих клешней. Выражение удивления на их нечеловеческих лицах сказало Феликсу, что те были столь же ошеломлены его появлением, как и он, когда едва не врезался в них, и за те мгновения, что у него оставались на раздумья, догадался, что эта порочная парочка, по-видимому, решила зайти Готреку за спину и вынудить Истребителя отступить на улицу. А затем время для размышлений миновало.

Изгнав воинственным кличем предбоевое волнение, Феликс врезал навершием меча в свиное рыло горбуну, прежде чем мутант успел поднять топор, и, пользуясь импульсом, который ему придал стремительный спуск, опрокинул мощного врага на землю. Где–то во время сего действа умудрившись вытащить засапожный нож, он походя полоснул свинорылого по горлу. Горбун булькнул, и на руки Феликса плеснула артериальная кровь. Подняв глаза в поисках второго, он вскрикнул, увидев гигантскую хитиновую клешню, что устремилась к его шее.

Отклонившись в последнюю секунду, он соскочил с тела помирающего горбуна и встал на ноги, обнажив Карагул. Судорога мышечной боли прошла по правому боку, но он проигнорировал её, поднимая меч, чтобы парировать новый удар Ивовой Крабицы, что перепрыгнула своего незадачливого напарника и накинулась на Феликса. Осколки вишнёво-чёрного хитина брызнули в сторону, когда клешня встретилась с Карагулом, но удар оказался столь сильным, что Феликс едва не выпустил клинок из рук. Сцепив зубы, чтобы не застонать от наполнившей все закоулки его старого, израненного тела боли, Феликс взял меч храмовника двуручным хватом и переправил удар второй клешни в стену над плечом. Отвратительный плод мутации прожевал стену, пробив её, словно та была не из камней, а из чёрствого хлеба. Мутант наступал на Феликса в шквале щёлкающих клешней — левой, правой, левой, правой — словно какая–то омерзительная поршневая молотилка, которой придали гибкую плоть. Феликс лишь каким–то чудом успевал избегать непрекращающихся ударов.

Его пятка ударилась обо что–то неприятно мягкое. Гоблин, с отвращением догадался он, уклоняясь от финтов и обманок, используя каждый трюк, который выучил за свою долгую жизнь или мог изобрести на месте, чтобы улизнуть из–под клешней мутанта. Отпрянув в очередной раз, он всёк вражине по рёбрам, и просочился в пространство, которое появилось, когда тварюга, зашипев от боли, отступила. Продолжая шипеть, нечистое создание повернулось за ним, а из краёв раны уже показались языки фиолетовой плоти, что начали закрывать повреждение. Феликс, смиренно вздохнув, снова поднял меч.

Почему Тёмные Силы дают своим рабам такие могущественные дары?

Вдруг его взгляд уловил блеск чего–то острого среди сорняков и щебня. Поняв, что это было, он с недостойной ухмылкой расположил это между собой и надвигающимся мутантом и поднял меч в защите.

Мутантша бросилась на него, и её нога опустилась на металлический диск, который и заметил Феликс. С громким щелчком челюсти второго капкана захлопнулись на лодыжке жертвы. Искривлённая воительница вскрикнула и рванулась вперёд, таща за собой искореженную ногу, и, вольно или невольно, располагаясь прямо между Феликсом и дверью, которая вела на улицу, где сражался Готрек.

— Погибель Тёмного Властелина сдохнет, — прохрипела она.

— Только через мой труп, — ответил Феликс. Он понятия не имел, что ещё за Тёмный Властелин и какое тому дело до Готрека, да его это и не волновало.

Ивовая Крабица усмехнулась, словно посмертная маска со слишком большим количеством клыков, и Феликс устремился в атаку. Её движения были ограничены капканом, который прокусил ей ногу до кости, но по-прежнему оставались невероятно быстры. Даже в столь затруднённом положении она сражалась весьма умело, но Феликс оказался искусней: он делал это дольше, чем было лет этой «женщине», а свой меч он знал так, как немногие мужчины знают своих жён. С мрачной гримасой он полоснул Карагулом по животу Ивовой Крабицы, затем по руке, после по бедру.

Это он знал лучше, чем собственную жену.

Щупальца полувосстановившейся плоти лезли из краёв многочисленных порезов, и Феликс отступил назад, чтобы нанести последний, смертельный удар, пронзив грудную клетку врага, когда топот ног вновь привлёк его внимание к лестнице.

Ещё более грязные мутанты в покрытых слизью плащах и исцарапанных кожаных доспехах выбрались из того же чёрного хода, которым, вероятнее всего, проникли в портик Ивовая Крабица и Горбун. Они явились пёстрым парадом из топоров, копий и сетей, и иного, не менее впечатляющего «физиологического» вооружения, что и первые два его противника. Впрочем, учитывая их преимущество в силе и численности, это было не столь уж и важно. Коготь просвистел на расстоянии волоска от его уха, и Феликс поспешно отступил подальше, подняв меч.

В принципе, он ожидал, что умрёт примерно так. В разговорах в дружеском кругу это звучало ужасно смело и почётно, но, столкнувшись с подобной перспективой наяву, Феликс как–то не ощутил ничего подобного. В этот момент он всем сердцем хотел лишь одного — увидеть свою жену и ребёнка ещё раз. Хотя бы. Только раз.

Неужели он так много просит от этого мира?

Первый из вновь прибывших, плащ которого дыбился складками из–за того, что выглядело как кальмаровые щупальца, которые заменяли ему ноги, направил на Феликса свой рыбацкий гарпун, решив пронзить его, словно лосося.

Феликс инстинктивно крутанул меч, отводя удар. Копьё скользнуло по клинку, в сторону полетели щепы от древка, и Феликс пнул мутанта в пах. Вслед за первым толпились ещё трое, размахивая топорами и ножами. Слишком много. Ещё больше вражин текло по проходу, идущему мимо лестницы.

Одна из скрытых плащом фигур неожиданно привлекла к себе всё внимание Феликса, несмотря на смертельно не позволявшую отвлечься близость трёх других. Этот был высок, с гордо поднятой головой, скрытой капюшоном, и опирался на посох, который держал двумя темными руками. Феликс ощутил, как тот немногочисленный свет, что был в комнате, притягивается к незнакомцу. Волосы на голове Феликса потянули за корни и даже глаза, казалось, возжелали вылезти из орбит. Он бы закрыл их, если б осмелился.

— Зигмар… — выдохнул Феликс.

Тени, что скрывали фигуру, раскрылись подобно лепесткам чистой белой розы. Длинные одеяния цвета слоновой кости полыхнули золотыми рунами. Простой посох корчился в руках: злобный змей, что, шипя, выбрался из дерева, словно джинн из бутылки. Мутанты вопили и прикрывали глаза, но Феликс, как ни странно, не ощущал слишком уж яркого света. Если что и было, так это тонизирующее, укрепляющее воздействие, что изгоняло боль из его старых костей. Он почувствовал себя лучше, чем когда–либо за последние несколько недель.

Волшебник что–то пробормотал на тайном языке и провёл пальцами перед глазами. Прикрыв лицо гигантской клешнёй, Ивовая Крабица прыгнула на Макса. Всё, что её ожидало — вытянутая ладонь мага, из которой вылетели две волны ослепительного света. Первая, конечность за конечностью, очистила визжащее падшее создание от даров её господина; вторая же — разнесла на раскалённые добела куски. Прежде чем первый светящийся кусочек ударился ему в лицо, волшебник уже разразился новым заклинанием, его голос поднялся, а руки яростно метались, когда в окружавшем его пространстве вспыхнули сверкающие, словно алмазы, крошечные сферы, а мгновение спустя безошибочно поразили своих испуганных жертв, скосив мутантов, словно сорную траву.

Запах пайки и горелой плоти наполнил ноздри Феликса. Он пригнулся, когда несколько из этих чудесных снарядов промелькнули в опасной близости, однако они так и не ударили. Он смотрел, как последний воин-мутант, карабкавшийся через тела, сваленные на лестнице, получил белый заряд в спину, пару мгновений подёргался в судорогах, а затем издох и замер.

Феликс вылупился на обгорелый ковёр из мёртвых, в шоке и, чего греха таить, слегка в ужасе.

Макс Шрайбер медленно поблек в послесветии бойни, которую он устроил. Он натянул капюшон обратно на голову, скрывая туман, застивший его лицо, и беспощадный блеск, наполнивший его взгляд. Небольшие тенистые щупальца мелькнули между его пальцев и затемненных складок капюшона. Он снова взялся за свой старый тисовый посох и устало опёрся на него.

— Я хотел бы рассказать тебе о сне, который у меня был, — безучастно промолвил он.

— Ты… извини, что?

— Я видел охотника, — продолжил меж тем Макс, словно не подозревая о том, что его окружало, или о световом шторме, что он только что обрушил на мутантов, чьи тела усеивали пол и шипели, остывая. — Он был окружён зверями земли, воздуха и моря. Охотник, Феликс. Разве ты не видишь? Охотник. Егерь. Это значение твоего имени.

Феликс медленно выпрямился и сделал глубокий вдох. После чего проверил, крепко ли его рука держит меч. Колокольня была очищена, но снаружи всё ещё доносились звуки сражения, а даже Готрек, особенно в его нынешнем измученном состоянии, не мог сражаться один вечно. Он помахал рукой перед лицом волшебника.

— Послушай меня, Макс. Ты знаешь, где находишься?

— На пути к предназначению, — ответил Макс, с лёгкой, леденящей душу улыбкой посмотрев мимо руки Феликса, прямо ему в глаза. — Мне снилось, что я снова летел, мы с тобой снова искали древнюю силу гномов, но только на этот раз я умер. Думаю, что мне предстоит сыграть определённую роль в твоей судьбе.

Феликс отдёрнул руку и положил её обратно на рукоятку Карагула, взяв меч храмовника двуручным хватом. Когда Макс был в подобном состоянии, разговор с ним не стоил усилий.

— У Готрека есть судьба, Макс. Я же — просто я, старый добрый Феликс. И вообще связывание меня с «охотником» из твоего сна — это довольно вольное допущение с твоей стороны. Коля тоже охотник.

— Кто? — Макс дёрнулся.

Покачав головой, Феликс пробрался через обугленные хрящи к двери.

— Подожди, — начал Макс, словно всё ещё витая в грёзах, а затем закричал. — Феликс, стой!

Феликс увидел вспышку зажигающейся спички на противоположной стороне улицы. Не осознав предупреждения как такового, Феликс, благодаря предвидящему окрику Макса, всё же уже нырял в тот миг под дверной проём и в сторону. Он ударился о землю за миг до того, как поток зарядов, выпущенный из, по-видимому, некой, крупнокалиберной разновидности многоствольного ружья, врезался в то место, где он стоял, и изжевал каменную кладку вокруг двери, превратив её в нечто неузнаваемое.

Задержав дыхание, он поцеловал обручальное кольцо, в благодарность за спасённую жизнь, с трудом отползая обратно под защиту комнаты.

Взвыв, словно выдохшийся дракон, буря огня иссякла. Мелкая изморось каменной крошки осыпалась с того, что прежде было дверным проёмом. Феликс замер, изготовившись к новому огневому валу. Он уже сталкивался раньше, правда нечасто, с подобным вооружением, вроде экспериментального артиллерийского орудия, которое обычно развёртывалось на полях крупнейших битв и даже тогда только при сопровождении и тщательном руководстве самых компетентных мастеров-инженеров. Однако последователей Хаоса, обладающих подобным оружием, ему ещё встречать не приходилось.

Это было что–то новенькое.

И Феликс не был уверен, что это ему нравится.

— Уходи от стены, — сказал Макс, присаживаясь на корточки и кладя руки на кустик сорной травы, что выбился между парой обгорелых, деформированных трупов. Пульс нефритового цвета прошёл по руке волшебника и ушёл в землю.

Феликс затаил дыхание, но ничего не произошло. Нарастающее снаружи жужжание, сказало ему, что хаосит вот-вот вновь откроет огонь. Он снова повернул голову, оглядывая полуразрушенную каменную кладку. Пожалуй, ещё одного залпа она не выдержит.

— Я сказал, уходи, — проговорил Макс.

Феликс ощутил, как земля под его локтями содрогнулась, как будто её медленно разрывали. Каменная кладка застонала. Краем глаза он заметил, как встал один из мутантов. Феликс задохнулся, но это был не мутант — это были сорняки под ним. Та же ужасная картина повторялась по всему помещению: мутировавшие трупы уступали дорогу энергично растущим побегам.

Макс произнёс заклинание, напоминавшее скрип дуба, и растения ответили. Передняя стена стала зелёной. Мох и побеги связались воедино, подобно зелёным стальным кольцам в кольчуге. Феликс отполз подальше, отшатнувшись от корня, что, извиваясь, перелез через его бедро. Не веря собственным глазам, Феликс смотрел, как зелёная стена становилась толще и зеленее, пока, наконец, не осталось ни единого признака, что раньше там был камень.

Сквозь стон и скрип вздымающейся жизни завизжали вращающиеся орудийные стволы.

Феликс упал на землю и закрыл голову руками, вздрагивая от каждого удара, разбрызгивающего мякоть и сок из живой стены. Несколько секунд спустя он убрал руки.

Некое широколистное ползучее растение взмахнуло перед его глазами, словно львиный хвост. Что–то тернистое оцарапало подбородок. Бледная жидкость стекала по растительному барьеру, но свежая порция живительной силы уже заживляла раны и ещё больше утолщала стену. Широко раскрыв глаза, он ударил по широкому листу. Он обладал небольшими знаниями о природе эфира, поэтому знал, что тот был разделён, и так же делились отдельные таланты магических колледжей.

И прежде Феликс никогда не видел, чтобы Макс был способен на подобное.

Макс молча поднялся, хрустнув суставами рук, которые только что использовал в своём заклинании, и стряхнул с пальцев что–то, напоминавшее стружки коры. Серая плоть всё ещё слегка светилась нефритовым цветом.

— Теперь ты видишь, почему я не хотел вам помогать. Это всё неправильно. Я — волшебник Света. Сам Теклис учил первых людей-членов колледжей магии, что человек не может управлять всеми восемью силами ветров. Попытка сделать это приведёт лишь к раскрытию души перед порчей Хаоса.

Феликс молчал, не зная, что сказать, и тут у них возникли куда большие проблемы. Сквозь пульсирующие лозы прорвался боевой клич Готрека. Запел металл. А Густав и лагерь? Они тоже атакованы? Нет, как бы жестоко это не звучало, он в любой день предпочёл бы новооткрывшегося Макса Шрайбера старому, доброму Максу.

— Можешь нас вытащить? — спросил он вместо этого, отбросив ненужные мысли и вернувшись к главному на данный момент.

— Конечно, — ответил Макс так, словно это было очевидно настолько, что он даже подумать не мог, что подобный вопрос может возникнуть.

Волшебник крепко обхватил руками свой посох, и его одеяния захлестнула тень. Феликсу показалось, что его собственные пальцы расплылись и стали едиными с тенью. Он больше не мог почувствовать пол под собственными ногами, и даже пока он смотрел на него, тот превращался в ничто. Гниющая, медоточивая вонь волшебной, укрепляющей растущую жизнь магии исчезла. Если бы он мог наполнить тенью свои лёгкие, то закричал бы.

— Приготовься, — сказал Макс. — Серая магия требует некоторой адаптации.

Первое, что вновь ощутил Феликс — звук. Он услышал рёв Готрека, смешивавшийся с криками боли и гнева других, звон сталкивающегося оружия, скрежет разрубаемой кольчуги, хруст костей и звуки врубающегося в мясо металла.

Затем появились образы, редко совпадавшие с тем, что он видел, и от того всё сильнее режущие глаз.

Под металлический лязг стрелковой цепи он увидел Колю, который, стоя по бёдра в стремительном потоке, схватился в ожесточённой рубке с парой крепышей-топорщиков в длинных кольчужных рубахах, с круглыми щитами и в шлемах с крыльями, затем тьма пронеслась через них и они исчезли.

Он увидел Гершеля Манна, собирающего своих хохландев с длинными винтовками в огневую линию. Вот только голос, который он слышал, принадлежал не капралу. Пожар метался вперёд и назад между противоположными берегами реки: ручеёк в сравнении с бурливым потоком.

Бесплотный, Феликс мог лишь беспомощно смотреть, когда залп той пушки прорезал открытый фургон Ланаркссона от задней панели до козел. Большой Линдун свалился под колёса, кровь хлестала из него, как из дуршлага. Из–под холщовой крыши выбрался Лорин, из его горла вырвался пронзительный крик, который потерялся где–то в эфирной тени и щелчках арбалетов, а затем пуля вырвала ему глотку. Ещё две продырявили его грудь, и напоследок, перед тем как вновь накатили тени, Феликс успел услышать срывающийся голос гнома.

Следующим был Густав, возглавивший атаку из–за раздробленных остатков линии пикетов на надвигавшуюся на них по мосту стену щитов тяжёлой пехоты. В передних рядах расцвели пистолетные выстрелы. Он услышал, а затем и увидел, как люди взревели и бросились друг на друга. Господарская сабля Густава вспыхнула, и видение снова померкло.

— Нет! — крикнул Феликс, хотя и не понимал, к кому, или к чему он обращается. — Верни меня обратно к этому последнему. Густав нуждается в моей помощи.

Несвязанные картины приходили и уходили. Он увидел оранжевый гребень, что словно парус корабля в шторм, колыхался над волнами закованных в броню мутантов. Затем были разрушенные здания, задрапированные тенями.

Тьма скрутилась вокруг одного и повлекла к нему сознание Феликса. Он увидел окно, а в нём — невероятно мускулистую фигуру. На лбу его был повязан красный шарф, и он смотрел вниз, на битву через пару толстых цилиндрических линз с нарисованными на них прицельными линиями. Феликс не мог сказать, за чем смотрел незнакомец. Между изображениями, которые ему были показаны, казалось, не было никакой пространственной связи, а для того, чтобы попытаться сшить их воедино, он недостаточно хорошо знал схему посёлка. Снайпер, какой вывод сделал Феликс, исходя из прицела на линзах, поднял нечто, что выглядело как винтовка с удлинённым стволом. У неё был длинный цилиндрический бочонок, крепившийся к ложу, а в нём какой–то алый светильник, который посылал луч света в том направлении, куда целился снайпер.

А затем темнота разлучила их.

Раздался треск, словно ударила молния, и воин-мутант в толстых доспехах чёрно-белой расцветки опустился на землю с дымящимся кратером в том месте, где до этого находился лицевой щиток его шлема.

Кто на кого напал?

Ничего из этого не имело смысла.

Путаница образов, звуков и запахов пороха, наконец, обрела подобие порядка. Тени вернулись назад в эфир, где, если бы кто спросил мнения Феликса, пусть бы и оставались отныне и вовек.

Одной рукой Феликс ущипнул себя за бок, просто, чтобы убедиться, что его тело всё ещё оставалось там, где он его оставил. Затем он испытал головокружение, когда тело передало ему в разум две противоположные картинки места, где в этот самый момент он должен был находиться. Вопреки тому, что большая, всё более привередливая, его часть говорила ему, он уже был не на колокольне. На самом деле он мог видеть колокольню, только та находилась на дальней стороне улицы: развалины, поднимающиеся из зарослей сорняков, подобно мемориальному камню на давно забытом поле битвы. Улица между ним и этим местом превратилась в размалывающую камнедробилку из бронированных воинов Хаоса — двадцать или около того рыцарей и вполовину того количества трупов — сходившимися вокруг Готрека и его топора.

Истребитель кровожадно взревел и, разрезав поднятый щит, словно бумагу, вогнал топор в пах воину. Кровь брызнула на бороду Готрека. Разлетевшаяся стружка расколотой стали поперчила металлическим конфетти его искажённое рыком лицо. Обратный взмах локтя расколол шлем воина, словно яичную скорлупу. Боевой молот врезался в плечо Истребителя и заставил его опуститься на колено. Молот опустился вновь, собираясь расплющить голову Готрека, однако гном перехватил рукоятку оружия и, продемонстрировав видимое преимущество в силе, выдернул его из хватки хаосита, а затем разломал об колено. Взмах кулака — и четырёхрукий мутант с гудящей утренней звездой в каждой руке и теперь вмятым нагрудником отправился в полёт, прихватив с собой пару своих собратьев. С громким воплем искажённый воин с шипами, идущими от ушей и дальше вниз по рукам, свалился с раздробленной голенью. Готрек ногой прижал его к земле, а затем одним ударом лишил головы. Однако ещё больше шло следом, подавляя Истребителя одним числом.

Готрек конечно был грозным истребителем, но он был всего лишь одним грозным истребителем.

Оглянувшись через плечо, туда, где река подсвечивалась огнями выстрелов, словно фейерверком, он прошептал проклятие себе под нос. Тяжело вздохнув, Феликс развернулся. К добру ли, к худу ли, Макс привёл его именно сюда, так что Густаву и остальным придётся выкручиваться самим.

— Подожди, — сказал Макс, кладя руку на плечо Феликса в самый неподходящий для сего момент, когда тот уже окончательно принял решение атаковать и его мышцы напряглись, чтобы бросить его вперёд.

— Что ещё?

— Ты помнишь бедную Клаудию? — спросил Макс, снова приходя в то особое состояние безумия, когда ни хрипы, ни вопли, ни скрежет разрываемого металла не были чем–то существенным. — Я чувствую, что понимаю её сейчас немного лучше. Сила Небесного ветра — это ужас, который ни один человек не в силах вынести.

Феликс покачал головой, когда волшебник заговорил, и краем глаза заметил, как многоствольное органное ружьё, пристроенное в руинах колокольни, было развёрнуто его широкоплечей обслугой и повёрнуто на улицу. Они явно вознамерились расстрелять Готрека, не обращая внимания на своих сотоварищей, что при этом последуют за гномом.

— Готрек, развернись! — закричал Феликс, когда заговорило могучее оружие, распыляя сражающихся потоком пуль.

Просто из–за своего числа мутанты приняли на себя основную мощь выстрела, их гротескные туши дёргались, словно в каком–то диком танце, пока пули прошивали их насквозь. Их броня оказалась ничтожной защитой, и кровь хлестала ручьями из рваных отверстий размером с монету. Готрек прикрылся своим руническим топором, от которого со звоном отскакивали пули, оставляя на звёздном металле чёрные пятна. Он яростно взревел, а затем пули настигли его, попав в плечо и бросив гнома на землю.

Феликс вскрикнул и, рванув из хватки Макса, понёсся вперёд.

Орудие затихло, но ещё до того, как ошеломлённые выжившие успели прийти в себя, по обе стороны из руин, где они хоронились, выскочили десятки коренастых воинов. Выбравшись на улицу, они мрачно сомкнули ряды, поймав мутантов — и Феликса! — словно какая–то механическая ловушка подземелий.

Они были совершенно не похожи на мутантов, с которыми Феликс сражался пару минут до этого. Их крепкая, практичная кольчуга не имела никаких украшений, за исключением редких шипованных наручей, придававших дополнительные возможности в ближнем бою. Кроме того, каждый воин держал щит с одинаковой руной, крепко сцепленный со щитами товарищей по обе стороны. Открытые шлемы позволили Феликсу рассмотреть их лица. Их щёки были обветрены, носы расплющены и покрасневшие, а над густыми бородами твёрдо смотрели глаза.

Гномы, осознал Феликс, встревожившись. Он вместе с мутантами попал в засаду гномов. Интересно, при первом взгляде на оборванный внешний вид Феликса, могли ли они принять его за одного из мутантов? Зигмар, он не смог бы обвинить их.

Кстати, а что с Максом…

Несколько воинов-мутантов пришли в себя достаточно, чтобы организовать встречную атаку, и бросились на стену щитов, которая перемолола их, словно и вправду какая–то дробилка. Остальные, у кого осталось разума явно больше, чем у первых, сломались и бросились врассыпную, хотя всего лишь только за тем, чтобы один за другим стать жертвами метких выстрелов грамотно расположившихся в соседних зданиях стрелков.

У гномов были все преимущества: количество, завидная дисциплина и превосходное ночное зрение, и всё это позволило им атаковать мутантов в самый уязвимый момент, а затем просто выгнать их под меткие выстрелы, когда вражеская армия распалась на части.

Последний мутант споткнулся на бегу, получив арбалетный болт в глотку, и упал на землю в какой–то паре ярдов от Феликса.

Предначертание Готрека и то, что Макс показал ему в лагере, не заставили его поверить в иллюзию, что эти гномы были спасателями. Он был последним человеком, который стоял, просто в силу того факта, что оказался единственным, кто не проявил явной агрессии или же не попытался сделать ноги. Возможно, они решили, что он достаточно труслив, чтобы попытаться купить себе жизнь, ответив на вопросы? Вряд ли там было что–то ещё.

Интересно, могли ли эти гномы направляться богами Хаоса?

В эти тёмные времена происходили странные вещи, и они бы не стали первой бандой хаоситов, решившей разобраться с конкурентами.

Пока он смотрел за гномами, их стройные ряды распались, топоры опустились, давая последнее милосердие падшим рыцарям. Сердце Феликса застыло. Готрек! Разве эти гномы поймут, что сделали, пока не станет слишком поздно? Да разве им до этого вообще есть дело?

— Подождите, — вскрикнул он, вкладывая меч в ножны и подходя к гномам с пустыми руками, остановившись лишь тогда, когда сварливо выглядевший карлик поднял арбалет и нацелил его в грудь Феликса. Его кожа зачесалась, словно уже чувствуя прикосновение стального наконечника. — Меня зовут Феликс Ягер, — произнёс он своим самым уверенным ораторским тоном, понятия не имея, должно ли это что–либо означать для его низкорослых собеседников, но почему–то в любом случае решившись поведать им об этом.

Отважно понадеявшись на железные нервы снайпера, он поднял вверх обе руки и снял левую перчатку. Затем он показал эту руку, согнув пальцы и оставив лишь тот, на котором сверкало золотое, с выгравированными на нём гномьими рунами кольцо.

— Я дал клятву перед храмом истребителей в Карак Кадрине. Я — взявший молот, убийца демонов и наречённый другом гномов, говорю вам, стойте!

Гномы медленно опустили топоры, видимо впечатлённые достаточно, чтобы не прикончить его прямо сейчас. Они быстро перебросились парой фраз на кхазалиде. Феликс увидел пару пожатий плечами.

— Кто здесь главный? — спросил Феликс. — К кому можно обратиться, чтобы он остановил атаку на наш лагерь?

Бормотание усилилось. Наконец, смотревший на него арбалет опустился, и Феликс позволил себе немного расслабиться и опустить руки и, делая это, неожиданно заметил на груди красную точку. Феликс застыл. Точка мгновение скользила по его груди, а затем исчезла.

Феликс облегчённо выдохнул, и краем глаза увидел, как из–за парапета на крыше здания на другой стороне улицы поднялся мускулистый гном с красным гребнем и опустил на каменную кладку мощно выглядевшую длинную винтовку. Гном был низкорослым, но очень широким. На нём было толстое кожаное пальто с высоким меховым воротником, распахнутое, вопреки холоду и здравому смыслу, и открывавшее удивительно развитые мышцы груди. Двойной патронташ с необычными цилиндрическими боеприпасами крепился к его плечам и перекрещивался на груди. Его белая борода была, что было весьма необычно для гнома, выбрита почти до челюсти.

Феликс застыл, раскрыв рот, а затем на его лице появилась невольная усмешка.

Гном снял очки-консервы, оставив их висеть на резиновом ремне на шее, и потёр глаза.

— Феликс Ягер. Ха, не поверив бы, коли б не дивився своими очами. Що ты тут робишь?

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. Макайссон

Малакай Макайссон распахнул мрачные железные врата цитадели на горной вершине и вошёл в приветственный зал древних гномов. Феликс подумал, что в древности он, пожалуй, был более приветливым. Пеньки колонн отмечали то, что выглядело как рунический узор, возможно, имевший культурное или даже магическое значение для древних архитекторов этого места, но теперь оставившие Феликса, рассматривавшего оставшиеся потолочные опоры, с неуверенностью, которую тот не привык ощущать в построенных гномами строениях.

Стены строили в первую очередь с целью защиты, так что окон, любого вида, в них не было. Однако ныне трещины в разрушившейся со временем кладке открывали зал ночи, а заплаты из кусков ткани и кое–как сколоченных досок едва-едва справлялись со сквозняком. Повсюду лежали толстые чёрные кабели, вившиеся по кучам щебня и оплетавшие колонны, тянувшиеся к чему–то, напоминавшему железные портальные краны, из которых с гудением и вспышками изредка вырывался свет. Не было ни факелов, ни драгоценных камней, наподобие тех, что Малакай новаторски использовал в своём оружии — только этот холодный, бездушный свет. К камням прицепился запах нефти, и её же Феликс видел на лицах гномов, которые работали над ремонтом стен, когда те оборачивались и удивлённо смотрели на него. Вероятно, они не ожидали компании.

— Цэ не выглядит як нечто приголомшливе, но цэ воно и е.

Феликс предположил, что это означало — хорошо. Макайссон, как ему когда–то рассказали, говорил на наречии изолированной гномьей общины на дальнем севере в долине Двиммердим, и его речь из–за этого была довольно своеобразна. Готрек кивнул. Феликс по-прежнему мог видеть свинец, где пуля попала в кость его плеча, но кровь уже не текла и истребителю, казалось, этого было достаточно.

— Неплохо, если тебе нравится ощущение дождя на лице.

Феликс подумал, что это самая близкая вещь к раю, которую он видел за последнее время.

Малакай Макайссон, подумал он, чувствуя накатывающее удивление. Он всё ещё не мог в это поверить. Каковы были шансы? Феликс не видел инженера-истребителя с тех пор, как они с Готреком последний раз были в Нульне. В то время Малакай преподавал в Артиллерийской школе, хотя позже он узнал через свои военные контакты в Алтдорфе, и Снорри, что Макайссон вернулся в Карак Кадрин, чтобы сыграть свою роль в фиаско, которым обернулась Сильванская кампания. Феликс считал его мёртвым. Снорри, собственно, думал именно так. В этот миг Феликс уже почти согласился поддаться уговорам Макса и скинуть всё происходящее на судьбу.

— Я никогда не видел ничего подобного, — заметил Готрек, подозрительно глядя на осветительные приборы. — Никогда, за все мои годы. Если Гильдия когда–нибудь увидит это, то даже твои правнуки будут вынуждены принести клятву истребителя.

— Да, тут ты маешь верно, — ответил Малакай, и на него опустилась меланхолия, пока он оглядывал зал, который перестроил. — Ха, тильки придпусти, що хтось им скаже, якщо ви не хочете?

Готрек мрачно ворчал, глядя на кабели, как на змей.

— Как вы оказались здесь? — спросил Макс, мягко, но настойчиво, скользя под странным светом, который не мог найти ни малейшей зацепки на его коже. Волшебник атаковал Макайссона вопросами почти с того момента, когда инженер впервые представился в посёлке.

Феликс почувствовал, что его упорство действует на нервы, однако, если Малакай и чувствовал что–то подобное, то не казал виду.

— Це довга история, молодий Шрайбер, но якшо ти всё же хочешь послухати…

Феликс задержался на пороге, пока Готрек, Малакай и Макс прошли дальше в зал. Он улыбнулся. На мгновение это было так похоже на старые времена. Малакай Макайссон оказывал некое воздействие, как будто конец всего был просто чем–то, на что следовало всего лишь смотреть в правильном направлении. Но затем его разум заполнил недостающие тени: одна высокая, светловолосая и щемящее красивая, а другая — коренастая и широкоплечая, с глупой ухмылкой и гребнем разноцветных гвоздей.

С таким глубоким вздохом, что от разреженного воздуха у него закружилась голова, он обернулся, чтобы посмотреть назад, на дорогу, по которой они поднялись в цитадель.

Редкая цепочка факелов отмечала колонну людей, гномов и полевых орудий на шатких деревянных вагонах. Она тащилась по извилистой дороге, пляшущие огни изредка выхватывали бесплодную скалу и руины в её окрестностях. И его люди и спутники Макайссона выглядели слишком усталыми для скорби: просто ещё одна трагедия, отмечающая очередной прожитый день. Он попытался проследить цепочку следов колонны до самого посёлка, но лишь затем, чтобы в очередной раз потерпеть неудачу, столкнувшись с каким–то хитроумным искусством или волшебством древних строителей, защищающим скрытые гномьи пути через Срединные горы. Посёлок стал чёрным пятном между стенами ущелья, словно между сложенными «лодочкой» ладонями, видимый скорее благодаря отблеску звёзд на поверхности потока, чем самим зданиям. Он нахмурился.

Это была вспышка света, там внизу среди руин? И ещё дальше назад к перевалу, где горы окружали уносящуюся к лучшим землям реку. Вероятно, это была всего лишь горстка мутантов, на которых силы Малакая просто не обратили внимания, но какая–то часть его пожелала, чтобы это было чем–то худшим. Это заставило его встревожиться. Пройдёт ли эта жажда мести с окончанием войны, или же после их прибытия в Мидденхайм, или же он испорчен Хаосом бесповоротно? А может, тот факт, что эта его кровожадность, вызывала у него тревогу, говорил об обратном? Он уцепился за последнюю мысль. Так было проще.

— Силы северян последуют за нами, — сказал Густав гному из клана, который поддерживал его под плечо. От высоты голос его был хриплый. У него снова пошла носом кровь, и алая струйка пробиралась через щетину на подбородке и тихонько капала на доспехи. На правой стороне лица выделялся наливавшийся синяк. Бронзовые пластины брони были ослаблены, чтобы снять давление ушибленных рёбер, и он ковылял, слегка морщась.

— Не волнуйся об этом, — ответил гном. Он посмотрел на Густава, а затем смущённо отвёл взгляд в сторону и пробормотал: — Эти мутанты несколько месяцев пытались найти этот путь, а перед ними, кто знает сколько, гоблины. Вечность пройдёт, Пустоши успеют оттаять и вновь замёрзнуть, прежде чем они доберутся до вершины этой горы.

— Не трогай це!

Обернувшись, Феликс увидел, как Малакай отбрасывает руку Готрека от одного из вьющихся по ближайшей колонне кабеля.

— Вони несут силу генераторив чорной воды из древних глубин. Мий личный дизайн. Звичайно, я использую изоляцию, но ежели ты доторкнешся до них, то тебе все одно вдарить.

Готрек нахмурился, но руку отдёрнул. Вероятно, только Малакай мог разговаривать с Готреком подобным образом и уйти на своих двоих.

Феликс оставался у дверей достаточно долго, чтобы убедиться, что у Густава, Коли, Манна и лидеров гномов всё под контролем, прежде чем последовать за истребителями и волшебником. Запомнив предупреждение Малакая, он старался выбирать путь подальше от змеившихся повсюду чёрных кабелей. С него достаточно потрясений на один день. Конечно, было не очень разумно оставлять нечто столь опасное просто лежать на полу, но гномы, похоже, просто уже привыкли к этому.

— Что вы подразумеваете под более важными целями?

— Хе, ты побачишь. Но в чём секрет? — сквозь камни начало ощущаться дребезжанье какого–то промышленного процесса, проходящего в дальней части цитадели. Они подошли к лестнице, ведущей наверх, и Малакай начал подниматься по ней с не отстающим ни на шаг Максом. — Айе, и он був втомленим Железным Кулаком, и он розделив наши силы, поскольку из Сильвании за нами шла гонитьва. Хм, так, я бачив досить огидни речи, коли ми застрягли там, а потом прийшли в це мисце для специального проекту.

Феликс прошёл через разрушающееся нутро цитадели и застыл в изумлении. Пар заполнял коридоры и дорожки, которые Макайссон проложил между ними, с шипением прорываясь из–под болтов широких ржавых труб. Каждые несколько шагов они проходили мимо комнат, заполненных необычной машиной. В некоторых поршни поднимались и падали, как будто бы гора всасывала пар. В других были обрушены стены, чтобы освободить место для рядов огромных блестящих машин, при взгляде на которые Феликс ощутил себя словно на какой–то адской типографии. Сильно вибрирующий конвейер перемещал сложные металлические компоненты от одного пресса к другому, и у каждого стоял гном, делавший какие–то пометки в небольшой книге. Камень трясся, словно цитадель находилась под обстрелом, и повсюду целенаправленно сновали гномы. Феликсу пришлось напомнить себе, что снаружи была середина ночи.

Малакай Макайссон построил здесь, в середине «нигде», нечто удивительное, и Феликс ощутил просто–таки жгучую потребность узнать зачем. Впрочем, не понаслышке зная гениального инженера, он мог предположить, что и это произведение его разума сколь чудесно, столь же и разрушительно.

Опытным глазом воина, Феликс, конечно, смог определить, что то, что создали здесь гномы, было призвано повернуть вспять орды Хаоса, но конкретика ускользала. В том, что выглядело как помещения для отделки, гномы в белых комбинезонах обрабатывали стальные листы струями пара из шлангов, а затем листы поступали к другим гномам, которые занимались их шлифовкой и полировкой. Машины, выглядевшие как пасти с металлическими зубами, прикреплённые к конвейерам, скидывали гвозди в вёдра, которые затем нагружали на тележки и отправляли на дальнейшее распределение.

Феликс шагнул в сторону, пропуская в узкий коридор сурового гнома с мокрой от пота седой бородой и тачкой, полной толстых металлических пластин. Может это какой–то химерический вид брони? Впрочем, представить какого монстра Малакай собирался в неё облачить, у Феликса воображения не хватало.

Готрек, сжав челюсти, смотрел вслед громыхающей вниз по коридору тачке. Феликс мог поспорить, что истребителю было столь же любопытно, чем тут занимается Малакай, как и самому Феликсу. Но он так же знал, что Готрек слишком упрям, чтобы спросить напрямик.

— Отлично, — сказал Феликс, — мы сдаёмся. Что ты тут делаешь?

— Мы все шукаємо зброю, яка могла бы допомогти нам у ци часи, и це моё.

— Прости, но это не очень похоже на оружие.

— Не-а, паря, — усмехнулся Малакай и стукнул себя по носу пальцем, таким же толстым и коричневым, как вымазанная в смазке сосиска.

Готрек фыркнул, однако Феликс не стал интересоваться, что его так развеселило.

— Это судьба, — сказал Макс. Пар клубился через его одеяния, словно волшебник только что выбрался из какого–то чёрного измерения. Он опёрся на посох и с мрачным удивлением оглядел себя. — Должна быть. Что ещё могло воссоединить нас всех в это поворотное время?

Малакай положил ствол своей пушки на плечо и пожал плечами.

— Може так, а може — и ни. Да и ты должен розуммити, что в в конце концов це не буде важным?

Феликс печально покачал головой. И почему он не додумался ответить так Максу?

— И вообще, — продолжил меж тем Малакай. — Я бачу здесь не всих. Невже бедный Снорри Носокус повернув соби память? — он с хитрым прищуром повернулся к Феликсу. — А где ты втратив свою деву, Ульрику?

Сердце Феликса упало, когда он услышал вопрос. Он повернулся к Готреку и тот впился в него взглядом. Феликс ощущал себя так, словно его язык прилип к гортани.

— Они оба пали в Кислеве, — ответил Готрек. Его единственный глаз не отпускал Феликса.

— Ну что ж, надеюсь, их смерть була годною. Мы выпьемо в честь Снорри, когда це всё закончится, — Малакай протянул руку и участливо пожал Феликса за плечо. Чувствуя себя словно раздавленным камнепадом, Феликс едва ли ощутил это. — И Ульрику тоже жалко, вона була отважной девою с великим сердцем.

Феликс почувствовал на себе взгляд Готрека и отвернулся, уставившись на гнома, который циркулярной пилой обрезал шейку листа серебристо-белого металла.

— Да, — хрипло ответил он. — Да, она была.

Они прошли ещё несколько десятков коридоров и несколько лестничных пролетов, всегда при этом поднимаясь вверх, пока Феликс окончательно не потерялся и не начал ощущать настоятельную потребность в окне, чтобы убедиться, где он находится по отношению к внешней стороне. Они миновали пивную, где гномы курили и пили с той же суровой решимостью, как и работали. В коридоре прозвучал паровой свисток, и Феликс подпрыгнул, когда тот первый раз свистнул у него над ухом.

Звук ещё несколько секунд висел в воздухе после сигнала. Феликс считал их, с каждой новой цифрой, увеличивающей его счёт слегка вздрагивая от мысли, какую тёмную тварь из долины внизу мог привлечь этот шум. Однако для гномов свист был ничем большим, чем сигналом об окончании смены. Рабочие в кожаных комбинезонах, покрытых сажей и маслом, и с защитными перчатками, свисающими с их запястий, пошатываясь, вваливались в кубрики, чтобы разбудить своих товарищей с мутным от недосыпа взором и замертво рухнуть на нагретые их телами кровати. Наблюдение за ними привело к тому, что веки Феликса потяжелели, и он, как не пытался, не смог сдержать зевок.

В комнатах, вдоль стен которых стояли стойки с бронёй и стеллажи с оружием, гномы снимали рабочую одежду и меняли её на кольчуги и щиты, несомненно, чтобы отправиться на патрулирование долины внизу или же комплектование отрядов на стенах. Как знал Феликс, гномы были умирающей расой, и уже на протяжении тысячелетий. Поэтому они имели немного профессиональных солдат, в основном их армии состояли из таких же гномов, как эти, которые во время войны откладывали свой инструмент и брали вместо этого в руки оружие. Но даже зная это, Феликс был поражён стойкости их духа.

На дверях одной из таких казарм была установлена большая круглая мишень, и, когда Феликс проходил мимо гнома в полузаправленной кольчуге, тот нацелил на него громоздкий арбалет. Сердце Феликса едва не выпрыгнуло у него из глотки. У гнома был явно затуманенный работой взгляд или же его свёл с ума Хаос! Гном потянул за спусковой крючок, и секунду спустя жёлтое кольцо в центре мишени ощетинилось железными болтами. От странного механизма, присоединённого к основной раме арбалета вместо обычных шнура и кривошипа, пошёл пар, когда гном прошёл мимо них к мишени, чтобы вытащить болты, приветливо хмыкнув Макайссону, когда инженер-истребитель проходил мимо.

Прежде чем они завернули за угол, Феликс обернулся и посмотрел на гнома.

— Что это за оружие?

— Король Биррнот Грундадракк из Барак Варра поручив мне зробить ему арбалет скорострельней и могутней, чем у тёмных эльфов, що могли напасть на його корабли. Новые болты пидаются в камеру, затем спускается курок и они выталкиваются паром для додання мощи пострилу, — Малакай пожал плечами, как будто описывал забивание молотком гвоздя. — Но старый Грундадракк у своей мудрости вершив, що вони не стоили столько, сколько стоили, тому я залишив чутка соби. Ха, интересно, что осталось от його владений?

— Барак Варр? — переспросил Феликс и пожал плечами, вспомнив о карте Коли, об огромной пустой пелене к югу от Талабека и к западу от Срединных гор.

— Он окружён, но ещё держится, последний камень на пути к Вечному пику, — тихо сказал Макс и отвёл взгляд. — В его глубинах властвуют паразиты, и оттуда, словно гнилое зерно из проржавевшего бункера, их завоевательные походы расползаются к Хирну, Изору, Восьми пикам и Азулу.

Некоторое время все шли молча.

Феликс посмотрел на Готрека. От Снорри он узнал, что оба гнома жили в городе на взгорье — как и древний городок, который они только что миновали — под защитой Караз-а-Карака, или Вечного пика, как знали люди столицу древнего гномьего королевства. В каком–то смысле Готрек узнал об обстоятельствах, при которых беда обрушилась на его дом, лишь через несколько дней после Феликса. Истребитель мрачно смотрел вперёд, как будто это для него ничего не значило. И, возможно, это так и было, вздохнув про себя, подумал Феликс. Затем Малакай шумно втянул воздух сквозь зубы и сплюнул.

— Не дуже добре звучит, да?

— Нет, — согласился Феликс, с чувством, что стоило бы сказать ещё что–то, но не находя подходящих слов.

— Если вы и дальше будете просто точить лясы, — буркнул Готрек.

Коридор вывел их к тому, что выглядело как огромный праздничный зал. Над ними возвышались сходящиеся к центру потолочные арки, высеченные в виде чокающихся пивными кружками гномов. Каждая была произведением искусства и то, что они выстояли на протяжении тысячелетий и сохранили столь узнаваемую форму, заставляло отдать должное отношению гномов к своему труду, как к искусству. Множество невысоких столиков заполняли меньшую часть комнаты, оставляя остальное пространство потрескавшимся плитам и ещё большему количеству чёрных кабелей, которые казались столь же чуждыми этому зданию, как сорняки. Несколько гномов в доспехах сидело около одного из них, подбиравшие тонко выглядевшие овощи, что лежали, погружённые в соус, на их подносах. Феликс почувствовал, как сглотнул, и услышал бурчание в желудке. Он подумал о пустых ящиках и мешках в фургонах его отряда и огляделся вокруг с заново вспыхнувшим удивлением и — почти — надеждой.

Здесь должно быть были сотни гномов. Далеко недостаточно, чтобы выиграть войну, но вполне хватит, чтобы изменить ситуацию, чтобы, при грамотном использовании, нанести достаточно ощутимый вред захватчикам и показать богам Хаоса, что ещё не все сложили оружие. Какими бы ни были опасения Готрека насчёт того, чем здесь занимался Малакай, Феликс был уверен, что древние обитатели этого оплота их бы одобрили. Это воистину должно было быть чем–то замечательным, чтобы оправдать подобное расходование ресурсов и очевидную преданность делу.

Звук шагов Малакая отразился от грандиозных балок, когда инженер подошёл к большому набору двойных дверей и широко распахнул их.

Изнутри рванул холодный горный воздух. Он нёс с собой запах машинной смазки и масла и тихий гул какого–то работавшего вхолостую двигателя. Феликс вышел наружу в ночь. Ветер, словно бы напоминая о своей силе на такой высоте, ворвался между зубчатыми стенами замка, всколыхнул волосы Феликса и забрался под плащ. Ухватившись одной рукой за изъеденный временем базальтовый поручень, он другой привёл причёску в порядок. Готрек повернул голову в сторону и сплюнул, после чего проследил, как его плевок улетает вниз, и удовлетворённо хмыкнул.

Самые верхние укрепления замка были заполнены лесом металлических перекладин, которые образовывали леса из горизонтальных и угловых балок, окружённых дорожками, лестницами и болтающимися канатами. Ввысь, к какой–то точке в небесах тянулись свитые из стальной проволоки тросы толще руки Феликса, проходившие через массивные латунные кольца, которые без особых церемоний были забиты в камни цитадели. Они прыгали вверх и вниз, словно швартовы корабля, качавшегося на волнах гавани. Макс встал сбоку от Феликса и посмотрел вверх, его тёмные глаза ожили от видений судьбы. Феликс последовал его примеру, чувствуя, как его волнение усиливается, когда мигающие пятна над головой, которые он сперва ошибочно принял за звёзды, оказались линией направляющих огней, использующих ту же технологию, которую Макайссон направил на освещение замка. Наконец, глаза Феликса приспособились и из тьмы выступила форма — огромная, блестящая кривая, напоминающая подбрюшье кита. Холодный свет отражался от клёпанного металла, свисавшего под ним.

Феликс лишился слов.

Они могли это сделать. Они могли добраться до Мидденхайма. Они могли всё.

— Айе, — сказал Малакай Макайссон, вклиниваясь между Максом и Феликсом и звучно хлопая обоих по спине. — Скучали по ней?

Дети племени бегали среди избитых бойцов Срединных гор, смеялись и визжали, строя рожи, танцуя вокруг брошенных мечей и пиная пленников. Это была старая игра. Кхагаш Фел, такой же старый, как и сами племена, помнил те времена, когда и сам бегал среди захваченных воинов Юсака, чтобы показать своему отцу, что враги нисколько его не пугали. Это было больше жизни назад. Боги пришли и сгинули с той поры.

Натянув удила своей огромной боевой лошади, он остановился и спешился. Его сапоги ударились о землю со стуком метеоритного железа. Когда стражи-мутанты увидели его, между ними пронёсся испуганный ропот. Они жили здесь слишком долго, спрятавшись в этих горах, глухие к призывам Тёмного Властелина. Они были людьми Империи, поэтому рождались с водой вместо крови. Они забыли, каково это, смотреть на истинного чемпиона Хаоса, и посему испытывали ужас.

— Кто возглавляет вас? — спросил он.

Тишина.

Кхагаш-Фел, медленно, щёлкнул костяшками пальцев, одной за другой. По крайней мере один из пленников застонал. Верховые племени собрали здесь чуть менее четырёх десятков ноющих рабов. Те немногие, в которых благословение Тёмного Властелина было наиболее очевидно, были приведены сюда, на каменистую землю у реки, у входа в город, в окружении кольца зверей и людей племён. Крики же других он всё ещё мог слышать, когда их скидывали в огромный котёл, установленный за стенами в долине, чтобы сварить живьём, как, согласно традиции, всегда поступали с кровными врагами племени.

Кхагаш-Фел испытывал радость, слыша, как старые пути поддерживаются даже в разгар нынешних потрясающих основы мира времён.

Он подошёл к застонавшему человеку. По-видимому, он был слаб сердцем, как, впрочем, и телом и духом. Шлем был сорван с его головы. Он широко раскрыл рот, полный ядовито-зелёного цвета зубов. Его борода неестественно загнулась по собственной воле, а бледная кожа западного человека была скользкой от пота. Кхагаш-Фел скрипнул зубами, когда в нос ударила вонь мочи, исходящая от порток убогого. Он снова захныкал, чем ещё больше опустил себя в глазах чемпиона.

— Кто вас возглавлял?

— Он мёртв, о могучий, убит в битве с гномами и их союзниками.

Кхагаш-Фел посмотрел на замок, что стоял на вершине горы слева. От него вниз вела дорога, но как бы сильно Кхагаш-Фел не сосредотачивался, ему так и не удавалось проследить её до конца. Мысленно он призвал Око Катчара раскрыться и показать ему настоящий путь к замку, но Око подчинялось велению богов, а не его прихотям, посему упрямо оставалось закрытым.

— Кто теперь возглавляет вас?

Ничтожный повернулся к своим товарищам в поисках поддержки, но те демонстративно отвернулись от него, демонстрируя своё презрение. Он открыл рот и запнулся, а затем закричал, когда Кхагаш-Фел наклонился к нему, взял за горло и поднял на два фута над землёй.

О, теперь человек начал бороться. Слишком поздно и слишком слабо. Мутант дёрнулся в хватке чемпиона и, вытянувшись чуть ли не в полный рост, пнул Кхагаш-Фела по нагруднику, а широкая пасть вытянулась в попытке укусить своего мучителя за татуированную руку, сжимавшую его шею. Кхагаш-Фел сжимал хватку, пока глаза мужчины не вылезли из орбит, а губы не обесцветились.

— Если бы я и мои люди не пришли сюда, к кому бы вы обратились?

Человек распахнул рот и уставился на него так, словно увидел великого орла, что спустился с небес, чтобы вырвать его душу и отнести в преисподнюю. Кхагаш-Фел усилил хватку и от сжимающегося горла раздался скрип позвонков.

— К кому?

Пленники испуганно забормотали, возможно, увидев своё будущее в медленной смерти своего товарища. Все, кроме одного. Его глаза сузились. Сухая старая карга наблюдала за резвящимися детьми с неловким выражением нежности на лице. Чёрные шелка покрывали её тело, из–под льняных волос выглядывали тёмные рожки. Как будто только сейчас заметив его, она отвела взгляд от детей, и всё своё внимание обратила на него. Её кожа была мучнисто чёрной. Глаза мерцали, словно гадальные пруды.

Кхагаш-Фел почувствовал волнение узнавания: судьбы, сходящиеся в то время и тем образом, каким были должны.

Его проводник.

Его пророк.

Наблюдая за происходящим с голой спины своей лошади, Нергуй прочертил в воздухе знаки, защищающие от зла. Полоски синего шёлка заплясали на морде пони. Колокольчики, вшитые в его одеяния, предупреждающе зазвенели.

— Она ведьма, вождь, и могучая. Будь осторожен, когда задашь ей вопросы, а после немедленно убей её.

Старуха улыбнулась, сверкнув похожими на маленькие кинжалы зубами. Загорелое лицо Нергуя исказилось от гнева, и он протянул руку к помощникам, требуя свой посох. Один из них вручил ему оперённый орлиными перьями жезл прежде, чем Кхагаш-Фел поднял руку, останавливая его.

— Ты не боишься смерти? — спросил он. — Или ты думаешь, что я не подниму руку на женщину?

— Все боятся смерти, Полуогр, но я знаю — ты не сможешь меня убить.

— Она пророчица, — прошипел кто–то из его соплеменников, прежде чем Кхагаш-Фел взглядом заставил их умолкнуть.

Нергуй начал поворачивать посох, пока тот не принял вертикальное положение. Затем он начал ритмично встряхивать его вверх-вниз, так что стеклянные шарики, врезанные между перьями, задрожали. Чуть позже он принялся стучать себя по груди открытой ладонью. Кхагаш-Фел узнал песнопение, как одно из рассеивающих чары, но вдруг почувствовал, что оно было не больше, чем лепетанием ребёнка перед пророчицей настолько затронутой богами, настолько спокойной в осознании собственной силы, что она даже внимания не обратила на поющего шамана племён.

— Ты утверждаешь, что можешь увидеть собственную смерть? — спросил Нергуй.

— А ты — нет?

Шаман рассмеялся, ухмыльнувшись своим помощникам и окружавшим их воинам, которые прошли с ним бессчётные лиги и теперь присоединились к его веселью.

— Возможно, у Величайших богов припасено для меня что–то более прекрасное.

Женщина взглянула на Кхагаш-Фела. Уголки её губ скривились. В её глазах сверкнули призматические осколки чего–то ужасно глубокого. Кхагаш-Фел ощутил, что тонет в них. Там была истина, он чувствовал это, как одна великая сила могла почувствовать в другой. И он увидел в ней что–то похожее, он узнал. Теперь он смотрел на неё в совершенно другом свете. Четырёх сыновей потерял он. Прошло много веков, но ему понадобилось бы куда больше, если он хотел основать династию, чтобы править империей Тёмного Властелина.

— Возможно, так и есть, — ответила она, голосом острым, как хрустальный клинок.

Незаметно для окружавших его соплеменников, Нергуй перестал смеяться и свирепо загремел посохом.

— Твоё предвидение не помогло твоему предыдущему хозяину, ведьма.

Мгновение спустя, грустно выглядевшая пророчица ответила: — Это не предсказание, которое я тебе дарю, а будущее, которое может произойти. Если бы все люди были одинаково благословлены судьбой, не было бы на свете человека счастливей меня.

— И что же ты видишь, пророчица? — с жаром спросил Кхагаш-Фел.

— Ваши люди верят, что мёртвые видят то, что не могут живые. Вы правы. Давным-давно я умерла, или должна была умереть, если бы не слепой героизм человека нерождённых веков, и теперь я вижу так, как не могут живые. Я вижу конец вещей и будущее, мир, на котором лежит прикосновение погибели великих воинов.

— Все твои видения настолько расплывчаты? — усмехнулся Нергуй.

— Я вижу тебя, сошедшимся в битве с героем, которого ты ищешь, — продолжила ведьма, не обращая внимания на шамана, и обращаясь лишь к Кхагаш-Фелу, а затем повернулась и вытянув когтистый палец, указала на замок на горе. — Там. Битва до смерти.

Кхагаш-Фел осклабился.

— Удачи, — сказал Нергуй, опуская посох. — Племена хорошо знают магию гномов и их чёрных родичей. Это скрытые пути. В этот замок нет дороги.

Прорицательница развернулась к Кхагаш-Фелу.

— Тот, на кого вы охотитесь, отмечен судьбой. На нём сходится судьба миров, что ещё не рождены. Его гибель приближается, и его путь в моих глазах подобен заходу луны. Я Морзанна, пророчица Тёмного Властелина, и однажды это спасло мне жизнь, — она протянула свою маленькую когтистую ладонь и, несмотря на предупреждающее шипение Нергуя, Кхагаш-Фел отбросил уже безжизненное тело и взял её маленькую ладонь в свою огромную лапищу, полностью скрыв её из виду.

— Идём, Полуогр. Позволь, я проведу тебя к твоей судьбе.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ. «Неудержимая»

— Ты гений, — выдохнул Феликс, вытянув шею и откинув голову так далеко назад, как только мог, в попытке охватить взглядом тёмного бегемота, который натягивал свои канаты, словно загарпуненный кит.

Это был воздушный корабль!

Тьма давала Феликсу лишь смутное впечатление о гладких контурах, плавные изгибы определялись лишь сиянием направляющих огней, но он мог сказать, не погрешив против истины, что этот новый корабль был таким же огромным, как и первый. Конечно, им бы пришлось тесновато, но Феликс не видел причины, почему бы ему не взять на борт всех гномов Малакая и его людей и не отнести их всех туда, куда было нужно. В его голове уже роились возможности. Полёт в Мидденхайм был лишь началом. Они могли бы сбрасывать бомбы на карабкающиеся на Фаушлаг орды Хаоса. Используя феноменальную скорость и дальность хода, они могли бы доставлять по воздуху припасы со всего мира или обыскать землю в поисках выживших и новь объединить Империю в общей борьбе. И так как сейчас история запомнила имена Магнуса Благочестивого и Прааг, так, дети спустя пару столетий могли бы знать имена Малакай Макайссон и Мидденхайм. Это был лишь один воздушный корабль, но он рождал бесконечные возможности.

Направляющие огни сверкали из–за металлических рам стеклянных иллюминаторов, со стволов органных орудий и винтовых лопастей. Они сонно поворачивались и именно они отвечали за тот неумолчный тихий гул, который Феликс постоянно слышал в шёпоте ветра. Присмотревшись, он заметил, что на кабине гондолы, висевшей под шаром, виднелись прорехи. Воздушный корабль был ещё не завершён, но для Феликса он уже был чем–то неописуемым.

— Ты восстановил «Дух Грунгни».

— Ах, я кличу её «Неудержимая», — ответил Малакай, грузно топая по обдуваемой порывистым ветром стене в сторону большой металлической башни, где механизм из колёс и кабелей был прикреплён болтами к лесам, которые примыкали к тому, что было похоже на пару параллельных вертикальных рельс. Малакай остановился рядом с устройством и упёр руки в бока. Ветер согнул его гребень почти до корней и взъерошил воротник. — Я всегда хотел, щоб так называлось моё последнее творение, и, на самом деле, нема боле подходящего имени, — он похлопал по лесам. — У цього усё моё.

— В нём есть дыры, — сказал Готрек.

— Вона щё не готова, и це вона, большой ваззок.

— Где ты смог найти столько газа, чтобы наполнить баллон, — встрял Феликс, прежде чем Готрек успел сказать что–то более оскорбительное. — Помнится, ты говорил мне, что его трудно найти. Ты построил целый город для его производства.

— Правильно парень, и це — разумный вопрос, — ответил Малакай и посмотрел на Готрека, который громко фыркнул и, повернувшись к ним спиной, пошёл дальше по стене. — Огромные шахты под цим мистом були повностью заповнены цим газом. Мы його просто перекачали.

— А что насчёт топлива? — спросил Готрек. Гном расшагивал, скрестив руки на груди и сжав свои толстые бицепсы, но его единственный глаз сверкал от волнения и Феликс понял, что тот не успокоится, пока все возможные недостатки не будут найдены и отброшены. — В этих горах ничего нет и никогда не было. Ни железа, ни золота, ни угля.

— Всё, що у нас е, це то, что мы спасли из Сильвании, но ты маешь верно, в резервуарах много чёрной воды. Достаточно, щоб при попутном ветре домчати нас до Караз-а-Карака.

— Ты туда собираешься? — спросил Феликс, чувствуя, как его надежды уносятся прочь. Было глупо думать, что Малакай на его дирижабле захочет лететь на север, когда может отправиться на юг, домой, чтобы помочь своим родичам. Несомненно, у гномов всё же оставался шанс. Если что–то и могло иметь описание, как что–то неприступное, то это был Вечный пик.

На миг, Феликс подумал было попросить Малакая взять их с собой. Это, несомненно, было всяко безопаснее, чем поход в Мидденхайм, и к тому же, если верить видениям Макса, там была перспектива сразиться со скавенами. Всё ещё оставался невыплаченный долг крови.

Он вздохнул и позволил крови остыть. В этом не было никакого смысла. Что бы изменилось, если бы он нашёл крысу, убившую отца? Нет, он знал, куда должен был пойти и уже смирился с тем, что этого пути ему не миновать.

Ему показалось, что это была своего рода проверка и он её прошёл.

— Вот, куда он собирался, — мрачно проговорил Готрек, поворачиваясь к инженеру. Он ещё сильнее напряг бицепсы, пока мышцы шеи и груди не стали ещё толще. Из пулевой раны в плече потекла сукровица. — Теперь он едет в Мидденхайм.

— Мы можемо определить в поединке мисто, куда вона видправится, — ответил Малакай, не мигая встретив мрачный взгляд другого истребителя. — Впрочем, пока вона не готова, це пустая трата дыхания.

Инженер потянулся за спину и надавил на рычаг, который был частью механизма за его спиной. Как только он сделал это, с вершины лесов раздался свист пара, а затем металлический визг, когда вниз по вертикальным рельсам устремилась небольшая металлическая клетка. За миг до, казалось бы, неминуемого разрушения, она замедлилась, издав напоминающий вздох звук, и мягко состыковалась с платформой с неуклюжим поцелуем металла о камень. Из тормозного механизма повалил пар, поднявшись до колен Макайссону, когда тот открыл дверь и с сияющей улыбкой повернулся к Феликсу.

— Хо, думаю ты хотел бы побачить её. С тех пор она трохи зменилась.

Феликс не знал, что сказать. Видеть дирижабль было то же, что встретиться со старым другом, столь же волнительно, как встреча с живым и здоровым Малакаем и, стыдно признаться, может даже более радостно. Приняв его молчание за знак согласия, Малакай развернулся к Максу, который ответил кивком, а затем к Готреку, который фыркнул и покачал головой.

— Он выглядит так же, как и последний. Пожалуй, я лучше пойду гляну, чем занимается мой, так называемый, «летописец», — истребитель коснулся раненного плеча и резко выдохнул. — Может быть, попозже я тоже взгляну, — неохотно проговорил он.

— Извини за это, — сказал Макайссон почти искренне.

Готрек оскалил пожелтевшие зубы.

— В следующий раз, целься чуть ниже.

— Ты должен отдохнуть, — включился Феликс, пообещав себе, что поступит именно так, после того как посмотрит на дирижабль изнутри. — Я не могу вспомнить, когда последний раз видел тебя с закрытыми глазами.

— Для этого у нас ещё много времени, человечий отпрыск — ответил Готрек устало и отвернулся. — Много времени.

К счастью, наверх кабина поднималась куда медленнее, чем вниз. Феликс задумался, объяснялось ли сие каким–то техническим чудом, которое, когда пассажиры находились на борту, соответствующим образом корректировало скорость, однако как только его желудок опустился в пятки, а крепостные стены сгинули внизу, предпочёл покрепче вцепиться в металлические прутья ограждения и оставить вопросы при себе. Металлические балки лесов мелькали мимо, кабина тряслась, поднимаясь всё выше и выше. Феликс сжал хватку, пока костяшки не побелели.

— Удивительно, — произнёс Макс, однако его холодный голос абсолютно не соответствовал выраженному словесно впечатлению.

— Скучали по цьому? — прокричал Малакай, перекрикивая свист воздуха, проносящегося сквозь кабину.

Феликс готов был поспорить, и это не было лукавством. Он не раз путешествовал в устройствах подобных этому, как над землёй, так и под, в гномьих шахтах, где подобная технология была вполне обычным явлением, и, какую бы гамму чувств не испытывал при этом, «скуки» там был явный недостаток. Феликс вжался в стенку и смотрел за приближающимся дирижаблем, металлическая гондола, висевшая под газовым баллоном, всё чаще и чаще мелькала между нагромождениями балок и опор, пока лифт, наконец, не поднялся над лесами и глазам не открылся ничем не замутнённый вид на приводящее в трепет изобретение Малакая Макайссона.

Раздался визг тормозов, и пространство вокруг Феликса заполнил пар, шедший от жужжащего массива колёс на конце трассы и от самого лифта. Наконец, подъёмник остановился, и сердце Феликса качнулось в груди. Он вздрогнул от окутавшего его облака конденсата, когда клеть добралась до конечной остановки с — по крайней мере Феликс на это надеялся — обнадёживающим ударом, и Малакай распахнул дверь, на этот раз на противоположной стороне клети от той, через которую они прошли внутрь, и перед ними открылись ещё одни подмостки.

Феликс последним ступил на балочную конструкцию, которая опасно закачалась под ногами, и, опустив глаза, в тот же миг пожалел об этом своём решении. Его желудок совершил сальто у него в животе, и Феликсу пришлось приложить немалые усилия, чтобы не упасть на колени, вцепиться в трап и никогда не отпускать. Конечно, он бывал и выше. Проплывал над горами в «Духе Грунгни», но когда под ногами можно было что–то видеть, это делало расстояние куда выше, чем оно было на самом деле. И, кроме того, подумал он, изо всех сил борясь с тошнотой и пытаясь вспомнить с какой стороны трап выходил на крышу, а с какой переваливался через парапет, замок сам был построен на вершине горы.

Заставив желудок успокоиться, а руки и ноги перестать трястись, он последовал за Максом и Малакаем по ферменной конструкции к очередной, тошнотворно хрупкой деревянной доске, что вела к открытой двери в саму гондолу. С каждой стороны лестницы ступеньки фиксировались латунными кольцами, которые поворачивались вокруг опоры, когда дирижабль покачивался на ветру. Судя по внешнему виду, конструкция выглядела довольно крепкой, ну или он попытался себя в этом убедить. Пока он смотрел на доску-трап, Малакай пронёсся по нему, словно горный козёл. Трап тревожно покачнулся по весом гнома, но недостаточно, чтобы заставить Макса не последовать примеру инженера-истребителя. Феликс вздохнул и, на этот раз вспомнив, что не стоило смотреть вниз, растопырил руки и, пробежав по трапу, почти свалился в объятия Макайссона.

— Ласкаво просимо на борт, — провозгласил Макайссон, пока Феликс благоговейно ступил на железную палубу и оглядел небольшую абордажную комнату.

Один единственный белый светильник был закреплён на потолке, освещая металлические заклёпки и края пластин. Всё было так хорошо отполировано, что Феликс мог видеть в них своё размытое отражение. Он уныло почесал свою отросшую седеющую бороду и крутанулся вокруг, прежде чем подойти к круглому люку, который вёл внутрь гондолы. Она была полностью стальная и, в отличие от других дверей, открывалась с помощью вращения колёсного механизма в центре, после чего требовалось немного подождать, пока все запорные механизмы откроются. Феликс не понимал логики подобной конструкции, однако у гномов были подобные системы на борту их подводных кораблей, так что он предположил, что она просто служила какой–то определённой цели, ибо гномов можно было обвинить в чём угодно, кроме непрактичности.

Взглянув на Малакая за разрешением, он взял колесо обеими руками. Сердце забилось. Он провёл ладонями по гладким изгибам металла. На мгновение почудилось, что стоит повернуть колесо, и он найдёт Улдьрику, Снорри и всех остальных, ждущих его по ту сторону. Он улыбнулся. А затем они с Готреком и Снорри быстренько бы смотались вниз, чтобы как следует надраться, прежде чем корабль отправится в полёт. Он вздохнул, сглотнув ком в горле. Он даже во сне не мог представить, что, переживая те страшные приключения, будет считать те дни лучшими в его жизни. Что бы он отдал теперь за ещё один спор с Ульрикой или страдающего от перепоя Снорри Носокуса, как величайшую из его проблем. Он с удивлением обнаружил, что ему даже не хватает Готрека. Разумеется, Истребитель был по-прежнему рядом, но тот Готрек, о котором мечтал Феликс, был его другом.

Малакай протянул руку и мягко надавил на колесо, поворачивая его вниз.

— Трохи тяжеловато для людьской руки, — прогудел он, понимающе сжав Феликса за плечо. Для истребителя он был на удивление чутким.

— А, да. Немного. Но не сомневаюсь, я привыкну.

— Побачимо, ну як, не пора ли вам обоим, наконец, поглянути на неё?

Лазарет гномов казался самой загруженной его частью, принимавшим устойчивый поток получивших раны в битве, равно как обладателей свежих ушибов, порезов и переломов, которые, казались, были для здешних рабочих привычной частью повседневной жизни. За частично укрытым уголком, старик со скалистым лицом и длинной седой бородой, заправленной в сетку, пожевал мундштук незажжённой трубки и принялся зашивать скверно выглядевшую рану на руке воина. За его спиной ожидал молодой гном, в одной руке он держал влажную ткань, в другой — полупустой кувшин с элем, и был готов предоставить своему старшему товарищу равно быстро и то и другое. В другом углу гномы в заляпанных кровью кожаных фартуках и перчатках спешили куда–то с подносами полными инструментов, напоминающих пыточные орудия. Один особенно мрачный бородач выплеснул ведро с болезненно-красной водой в специальный слив в полу. Стонали мужчины. Некоторые лежали на столах без сознания. Гномы же стоически сидели на скамейках или же и вовсе стояли, молча перенося раны, как могли только гномы.

Позволив жестокой алхимии, с помощью которой искалеченные люди вновь превращались в солдат, обойти стол, на котором он сидел, Густав медленно размотал бандаж, наложенный на его руку. Кулак ощущался как одна сплошная рана. Как только он распустил бинты, запахло кислым молоком. Вероятно, ему стоило поменять повязку пораньше, но откуда ему было знать: он не был целителем, да и не то, чтобы из их грязных мешков из–под зерна можно было по мановению руки достать чистые бинты. Он успокоил себя тем, что даже мёртвое не может так вонять.

— Мудрая женщина Дусхыки всегда говорила, что это стоит делать быстро, — сказал Коля, облокотившись на низкий столик с тарелкой чего–то неописуемого в соусе и кружкой, вероятно, чего похуже.

— Держу пари, это тебе говорили многие дамы, — ответил Густав, выдавив ухмылку

Коля усмехнулся и потёр рёбра, ушибленные, но, к счастью, не сломанные, после того как по ним прошёлся щит гнома, а затем слегка покачнулся на скамейке. Она была сделана, для кого–то в полроста ниже и с задницей в два раза шире.

— Я знаю семь языков, друг Густав. За северным ликом Горомадной живёт много народу, и имею почти столько же жён, — он снова поёрзало, устраиваясь поудобнее, и пожал плечами. — У замороженного моря долгие зимы, не?

— Ты был женат не один раз? — спросил Густав, правда, не особо шокированный этим. Что ещё можно было ожидать от северного дикаря? Тот говорил как курганец и, по классификации Густава, был по сути курганцем. Он вспомнил, что кислевит был крылатым уланом в его прошлой жизни, а ещё охотником. В его голове появилась картина горделивых всадников в сверкающих доспехах, украшенных янтарём и гагатом, с плащами из шкур животных и разноцветными вымпелами на их пиках, торчащих меж их знаменитых воющих крыльев на спине. Было трудновато совместить этот образ с одетым в пеньку буяном, которого Густав невольно узнал.

— Жена не лошадь, — пожал плечами Коля.

— И это что–то значит?

— Если ты кислевит.

Последний слой повязки прилип к ране, так что Густаву пришлось его отдирать. Он сморщил нос в знак протеста, а лицо исказила гримаса, когда он попытался согнуть пальцы. Его рука всё ещё была красной, кожу покрывали слегка поджившие волдыри. После всего, что он пережил в Кислеве, включая и проклятую красотку-вампиршу, чей образ до сих пор заставлял его сердце биться чуть быстрей, умереть от осечки пистолета было бы жестокой насмешкой судьбы.

Коля толкнул свою миску по столу в сторону Густава.

— Гном, который дал мне это, сказал, что она укрепляет, — он сделал движение, словно отправляет ложку в рот. — Ешь.

Густав покосился на жирную похлёбку, пытаясь идентифицировать уродливые куски, которые плавали в ней, словно трупы в Авере. Он повернулся к гному рядом с ним, который взял чашку и с удовольствием прихлёбывал её содержимое. Увидев, что Густав смотрит на него, он отложил свою чашку и причмокнул губами.

— На вкус, как курица.

— Поверю тебе на слово, — ответил Густав, отодвигая тарелку обратно к Коле.

Кислевит на пробу засунул в похлёбку палец, затем пожал плечами и взял ложку.

— Заставляет пожелать чашку кваса, чтобы притупить вкусовые рецепторы, не правда ли?

Не обращая на него внимания, Густав снова попытался согнуть пальцы. Волдыри лопнули, а омертвевшая кожа натянулась так сильно и вызвала такую боль, что он вынужденно расслабил пальцы. Интересно, он когда–нибудь сможет вновь взяться за меч?

— Мой дядя использовал тот же самый порох, что и я. Почему же он взорвался в моей руке?

— Ты хотел бы, чтобы вы оба пострадали?

— Конечно, нет.

Кислевит пожал плечами и что–то хмыкнул краешком рта.

— Не важно. Ты думаешь, я не желаю плохого этому одержимому забойкой гному?

— Это другое. Следовать за Готреком — это всё равно что быть прикованным к гиппогрифу.

— Ты на быстрой лошади мчишься в никуда, друг Густав. Некоторые люди ездят с поводьями и стременами, но мы? — он поднял ложку, словно в тосте. — Мы держимся и молимся Урсуну, чтобы не свалиться, и надеемся, что наша судьба последует по пути других, более везучих.

— Я ни за кем не следую, — ответил Густав, отчаянно желая согнуть пальцы, словно это могло доказать его правоту. — В отличие от тебя, я могу уйти, когда захочу.

— Тогда уходи.

Густав открыл было рот, но вдруг заколебался.. Он мог бы конечно отказаться от пути своего дяди, но что бы он тогда делал? Он обсуждал идею отправиться в Аверхайм с несколькими сержантами — иметь план на случай непредвиденных обстоятельств было, как минимум, разумно — но это было до того, как они проехали несколько миль в противоположном направлении с отрядом Хаоса на хвосте. Он по-прежнему манил его, будучи крупнейшим городом на юге и, предположительно, находившимся вдали от армий варваров, которые наступали с севера и востока. И он знал, что в частном порядке многие были с ним согласны, но они были слишком привязаны к растущей героической легенде Феликса Ягера, чтобы покинуть его, а в одиночку ему вряд ли бы удалось пересечь одичавшие земли Империи. Но я всё равно могу уйти, если захочу, повторил он по себя.

Ухмылка Коли была оскорбительней любых слов.

Густав разглядывал отделку двери за спиной кислевита, когда в лазарет грузно протопал Готрек. Истребитель пробормотал что–то на гномском дежурному, который остановил его у порога, а затем мягко, но твёрдо отодвинул гнома в сторону и оглядел помещение своим цепким, словно бульдожьим, глазом. Густав почувствовал, что слегка расправил спину, когда Готрек отправился в их сторону

— Не так уж и плохо, — заметил Коля, не замечая истребителя. — По крайней мере, ваш гиппогриф не утомился от гибели, а затем убил своего лучшего друга, как до этого моего, и решил, что он и вправду хочет пройти всем вместе до Альтдорфа.

Глаза Густава расширились, когда Готрек угрожающе застыл за спиной Коли. Его пробуравленные пулей плечи были почти в три раза шире, чем у кислевита. Его потрёпанный гребень тёрся о потолок. Его здоровый глаз, покрасневший и затуманенный, впился в спину Коли.

Коля беззаботно повернулся. С чем–то с мехом, всё ещё лежавшем на ложке. Он подмигнул Густаву и усмехнулся.

— Не то, что мне не за что быть благодарным, в конце концов. Все годы, что я провёл на свободных равнинах, мне хотелось увидеть бескрайние леса нашего вечного союзника.

Густав был поражён тому, что кулак Готрека не врезался в лицо кислевита прямо там. Он не знал истребителя так долго, как Феликс или Коля, но читал книжки своего дяди. Он, конечно, не распространялся об этом, но это было так.

— Я гляжу, ты страдаешь от безделья, — сказал Готрек с лёгким намёком в голосе на опьянение или чрезвычайную усталость.

Коля сдвинулся на несколько сантиметров и толкнул в сторону истребителя кружку с элем. Готрек остался стоять, будто каменное изваяние.

— Что ты знаешь о машинах, человече?

— Немного, — ответил Коля, и его смеющееся лицо неожиданно приняло серьёзное выражение. — Некоторые в роте имели аркебузы, но я не люблю зависеть от того, что при случае не смогу починить или изменить как мне нужно.

Густав отшатнулся, когда взгляд Готрека переметнулся на него.

— Я? Ничего.

Готрек вздохнул с выражением ожидаемого разочарования и перевёл взгляд на стол.

— Кто здесь главный инженер?

Гном, сидевший рядом с Густавом, отложил свою тарелку и заправил бороду за ремень.

— А кто ты, сын Гримнира?

— Хорошая пара рук, вот кто. Я проведу в этом замке день или неделю, если это сократит нашу поездку в Мидденхайм, но Макайссон слишком мягкий, а это сборище выглядит ленивым, — он уставился на гнома со сломанной рукой. — Они не будут бездельничать ни часа лишнего, если я решу помочь ему.

— Ты был инженером? — пробормотал гном.

— Что ты имеешь в виду? — угрожающе спросил Готрек.

— Ничего, ничего, — быстро ответил гном и оглянулся на Густава и Колю в поисках поддержки. Тщётно. — Я уверен, что мы сможем найти для вас работу.

— Сейчас, — прорычал Готрек угрожающе, от чего травмированный гном вскочил на ноги. Затем истребитель взял Колю за шкирку и вытащил из–за стола так же легко, как человек поднимает щенка. — Работать, человече. Если ты можешь держать ложу, значит, управишься и с кистью. Ты хочешь увидеть Мидденхайм или нет?

Густав поспешно поднялся.

Его рука внезапно почувствовала себя намного лучше.

Следующие несколько часов Феликс бродил по стальным коридорам своей юности, и эта прогулка вызывала такое же головокружение, как самая дикая поездка на лифте. Всё было так, как он помнил. Он мог пройти этими коридорами даже во сне. К каждому болту и заклёпке цеплялось воспоминание. Каждая комната, которую они проходила, вызывала новый поток давно забытых образов и чувств. Это, конечно, не означало, что внутреннее убранство дирижабля оставалось тем же самым. Они миновали огромные секции, которые ещё явно не были закончены. Некоторые коридоры представляли собой не больше, чем болота из свободно лежащих кабелей, что изливались из неосвещённых стен. Другие лежали во тьме с медными листьями, расходящимися из отверстий в потолке. Но его разум был более чем готов пропустить столь незначительные расхождения.

Сперва Малакай привёл их на мостик. Феликс провёл пальцами по циферблатам, датчикам и рычагам, что выстроились вдоль стен, бросился в кожаные объятия командного кресла и крутанулся на нём, а затем снова вскочил на ноги, чтобы взяться за штурвал и устремить взгляд сквозь иллюминаторы на прочные пики, что вырисовывались на фоне чёрных небес. Макс же просто смотрел, окидывая помещение лишь беглым взглядом, словно бы затерявшись в каких–то своих собственных непостижимых мечтаниях.

Затем они осмотрели отсек с двигателями. Инженеры с почерневшими лицами сновали как будто их с Малакаем там и вовсе не было, обмениваясь друг с другом знаками на фоне оглушающего грохота горизонтальных поршней, скользивших в толстых металлических цилиндрах, пыхтящих паровых котлов и неустанным рёвом двигателя. Настил дрожал под ногами, и Феликс почти видел, как воздух вибрирует между стенами. Тыкнув пальцем в сторону, откуда они пришли, Малакай повёл их дальше.

Осматриваясь на нижних палубах, они нашли наблюдательные башенки. Пока Макс ждал в коридоре, Феликс сунул голову в пузырь каждой и вдохнул запах металлической полировки и жира. Внутри на шарнирной платформе была установлена органная пушка. Платформа позволяла ей поворачиваться в любую сторону с помощью педалей. Он печально улыбнулся, когда в его голове раздался грохот десятков им подобных орудий, и огромный красный дракон набросился на дирижабль, скребя когтями по стали и тросам гондолы. Пока Малакай вёл их на корму, он держался за стену и смотрел на потолок, почти ожидая почувствовать дрожь корпуса.

Задняя часть гондолы была превращена в ангар, по высоте равный нескольким палубам и заполненный частично разобранными гирокоптерами, стоявшими на платформах, отмеченных полосками странно сияющего в темноте металла. Феликс покачал головой, не переставая удивляться, как и всегда, изобретательности и ловкости гномов. С подобным образом отмеченными платформами, гномы-пилоты с лёгкостью найдут свои корабли даже в полной темноте. Однако эти гирокоптеры имели явно подразобранный вид, и Феликс предположил, что они отдали частицы себя ради подготовки большого корабля. Когда они уходили, он похлопал по прохладной поверхности фюзеляжа одного из небольших корабликов, словно бы понимая его жертву.

Они миновали столовую с закреплёнными болтами стульями и столами и заселённую пирующими призраками. Феликсу показалось, что он увидел свои старые апартаменты. Конечно, из–за того, что она выглядела по-спартански и незаконченно, было трудно быть уверенным, но, как он помнил, на корабле было всего три одиночных каюты, и он убедил себя в том, что эта была его. На мгновение он задержался перед дверью, вспоминая, как они с Ульрикой делили эту комнату, пока его не окликнул Малакай.

Макс стоял, сгорбившись и тяжело оперевшись на свой посох у железной лестницы, пока Малакай открывал люк над их головой. Это был один из тех, что вёл в извивающиеся коридоры между наполненными летучим газом ячейками, которые заполняли воздушный баллон и позволяли кораблю летать. На самом верху будет купол, металлический спинной хребет, который бежал вдоль всей длины газового баллона и был окружён, как помнил Феликс, совершенно неадекватными поручнями.

— Когда он сможет полететь? — спросил Макс, когда Малакай провернул колесо и распахнул люк. В коридор вплыл болотистый запах. Феликс знал, что подъёмный газ был гораздо легче воздуха, поэтому решил, что это была какая–то примесь, которую загруженные гномы не смогли полностью удалить. Оставалось надеяться, что она не повлияет на воздушные свойства судна.

— Трудно сказати, — ответил Малакай, стряхивая с ладоней консистентную смазку, а затем засовывая большие пальцы за ремень. Его грубые черты избороздили морщины, показывая, что гном отнёсся к вопросу с полной ответственностью. — Есть несколько перегибов, яки ще треба доработки.

— Перегибы? — переспросил Феликс.

— Айе. Хм, можливо я трошки преувеличил, когда заявил, что у нас хватит топлива, щобы добраться до Караз-а-Карака.

— А как насчёт Мидденхайма? — спросил Феликс.

Малакай пожал плечами.

— Просто мы слишком низко в горах. Но думаю, мы сможем придать этим движкам достаточное усилие, щоб вони провезли нас, якщо ми поднимемся достаточно высоко. Но чем выше ты поднимаешься, тем медленнее течёт кровь. Ты, конечно, полетишь, але при этом ты ничього не сможешь побачить и придётся лететь тильки по приборам.

— И почему это проблема?

— Це ещё один перегиб. Я нияк не можу заставить цей проклятый компас нормально работать, тому щоб знова получить направление, треба знова спуститься, и ты знова окажешься там же, звидки и начинал.

— Это проблема с компасом? А ты испробовал ещё один?

— Да, мастер Ягер, — раздражённо ответил Макайссон. — И не один.

— Это полярный вихрь, — тихо сказал Макс, едва слышимый из–за резонирующих двигателям листов настила. — Он нестабилен, выбрасывает в мир гораздо больше сырой магии, чем нужно, из–за расширения Пустошей Хаоса, а великие колдуны растягивают его каждый в свою сторону. Я вижу это вокруг и подозреваю, что именно в этом и заключается суть вашей проблемы.

Феликс попытался представить себе последствия и понял, что они слишком необъятны для его разума, даже для приблизительного понимания. Океанская торговля, несомненно, станет невозможной, что станет катастрофой для таких городов, как Альтдорф и Мариенбург. Ему потребовалось несколько мгновений, чтобы вспомнить, что оба города уже лежали в руинах. Ну а гадать, что будет после победы, было просто бессмысленно. Сперва её нужно было одержать, а сейчас это казалось как никогда маловероятным. Интересно, не могла ли эта магическая дисфункция аэронавигационных инструментов корабля быть в некотором роде сродни неуверенной ориентации Готрека во время их пути через Империю? Оказалось, что он мыслил вслух.

— Айе, может быть. Поставь ноги гнома на землю, и он всегда будет знать, где находится. Мы думаем — це честно.

— Несколько раз обладают, по-видимому, врождёнными способностями, которые имеют сверхъестественную природу, — заметил Макс. — К примеру — зеленокожие.

— Ну що, мы закончим, наконец, наш тур? — спросил Малакай, хватаясь за ступеньки и поднимая свою массивную тушу в люк, прежде чем Макс смог углубиться в вопрос.

Феликс помнил правильно — перила, окружающие спинной хребет были из сверхпрочного железа и выглядели так, словно могли выдержать атаку имперского парового танка, но, к сожалению, по высоте едва доходили ему до бедра. Феликс не мог избежать картины, как он опрокидывается через них и отправляется долгим, долгим, долгим путём к земле. И ветер не слишком помогал. На этой высоте он был невероятно силён и Феликсу пришлось пошире расставить ноги на гофрированной площадке и пригнуться, чтобы тот не кувыркнул его через перила. Он представил, что между ним и Царством Хаоса не было ничего, кроме ветра, и эта мысль вызвала у него такую тошноту, с коей не могла сравниться ни одна высота.

Он оторвал взгляд от решётчатых железных листов, что, соединяясь, образовывали спинной хребет воздушного судна, и увидел Макса и Малакая, стоящих на переднем краю дорожки. Ветер рвал мантию Макса, но сам волшебник казался совершенно неподвижным, словно ветер проходил сквозь него и цеплялся лишь за одежду. Гребень Малакая прижало к черепу, а его длинный плащ щёлкал, словно оставленная в клетке собака. Макайссон расстегнул верхние пуговицы пальто и снял очки. Феликс заметил, что на линзах были крошечные перекрестья. А затем он заметил и другое.

Рассвет.

Огромная перевёрнутая чаша неба являла собой спектр цвета, переходящего от глубокого чёрного над головой, сквозь оттенки фиолетового и всепоглощающего голубого, до чистейшего утреннего белого, когда Феликс опустил взгляд туда, где горные вершины устремлялись в небеса. Вот тебе и поспал, подумал он с запоздалой усталостью. Из–за волнения после засады в посёлке он совершенно потерял счёт времени. Наклонившись вперёд, он присоединился к остальным, остановившись на безопасном, по его мнению, расстоянии от края. Пока солнце приближалось к горизонту, тьма на самых восточных склонах стала тенями, которые становились всё длиннее и уже, пока не исчезли вовсе, когда вершины оказались затоплены золотом.

Рядом он услышал вздох Макса. Феликс чувствовал себя таким ограниченным на перевале, а до этого в лесу, что просто узнать, что мир по-прежнему был, стало для него настоящим шоком.

Кто бы мог подумать, что над облаками раздираемого Хаосом мира, всё ещё может существовать подобная красота?

Феликс устремил взор через наступающий рассвет и на каждой горе, куда падал его взгляд, он видел поглощённые природой следы дорог и древних сооружений. Они были небольшими, не больше, чем лачуги горцев, и конечно же — ничто в сравнении с масштабами гномьего замка, над которым он стоял, но, казалось, что все Срединные горы были усеяны ими. Что могло побудить к созданию столь прочной индустрии в горной цепи, где, по общему мнению, не было ничего ценного, кроме прекрасного зрелища рассвета?

— Что это за здания? — спросил Феликс Малакая, обводя рукой горизонт. — Они когда–то были частью этого гномьего оплота?

— Ни, юный Феликс, это место николи не було настольки большим. Це дороги, построенные авантюристами, что пришли позже в надежде побачити в цих горах Казад Дренгази.

Феликс ощутил, как его кожу закололо, и лишь малой частью был тому причиной ветер. Он запахнул плащ на груди.

— Готрек упоминал это место. Если верить ему — его не существовало.

— Он може быть тупым, когда цього захочет. Але здесь он прав. Це не бильше, чем история для детей.

— Расскажи мне больше, — заговорил Макс таким быстрым шёпотом, который заставил Феликса немедля отойти от края. Волшебник тяжело опирался ан свой посох, ветер трепал его одежды, пока Макс смотрел через край. Затем он поднял руку, прикрывшись от солнца, склонил голову и, показалось, закрыл глаза. Некоторое время он просто стоял так. — Там что–то есть. Я слышу его зов, но… не ко мне.

Малакай оттопырил нижнюю губу и повернулся к Феликсу, подняв брови, явно поражённый или — если он думал о том же, что и Феликс — замороженный до самых корней.

— Тогда ты вже приблизився к цьому проклятому месту сильнее, ниж буде який мешочник.

— Казад — это на казалиде «крепость», не так ли?

— Айе. Хотя мне и интересно, звидки тоби це известно.

Макс проигнорировал последние слова, как будто их и не было.

— А Дренгази?

Малкай заколебался, и Феликс знал, почему. Гномы защищали свой язык не менее ревностно, чем остальные свои секреты. Феликс был «другом гномов», тенью Готрека свыше двадцати лет и имел привилегию посетить несколько из их величайших городов, но даже он едва ли мог связать пару слов на древнем наречии.

— Ответь мне, — надавил Макс, упорный, как ветер.

— Ладно, парень, до чего зберегати секреты, коли завтра про них всё равно никто не дознаится. Це не мает значения, як таковое. Його можно перекласти, як «истребитель», но даже це не зовсим верно. Це не один истребитель. Це уси истребители, — Малакай покачал головой. — Эх, как я уже и бачил в людском немаэ подходящего слова.

Крепость Первого Истребителя, подумал Феликс. Почему же это название вызывало в нём чувство какой–то зловещей неизбежности? Даже пока он пытался вникнуть в её смысл, тени, которые только что изгнал рассвет, казалось, ползли назад, словно когти какого–то чёрного кошмара, что заскребли по склонам.

— И что же это?

— Що вы, хлопцы, знаете о походе Гримнира?

Феликс покачал головой, не отводя взгляда от гор. Гримнир, как говорили, был первым Истребителем, богом-воином гномов, что задолго до рассвета человечества стремился навсегда остановить угрозу Хаоса, отправившись в Пустоши и решив запечатать Врата Хаоса лезвием своего топора. Судя по всему, это не сработало.

— Он оставил свой народ, чтобы в одиночку отправиться в Пустоши Хаоса, — ответил Макс. — Насколько я понимаю, он собирался уничтожить полярные врата, избавить мир от магии и убить богов Хаоса. Конечно, это ему не удалось, и многие полагают, что он заперт где–то вне времени в Царстве Хаоса, в вечной битве против демонов, как Каледор Укротитель Драконов и эльфийские маги той эпохи оказались заперты на острове Мёртвых.

— Айе, не совим так, але в целом схоже. Вин виддав один из двух своих могутных топоров своему сыну, Моргриму, а затем видправился на север. Але насправди никто не знае, як далеко простираются на север Пустоши, и яку дорогу избрал Гримнир. Кроме Моргрима. А вин не сказав ни слова.

— Итак, если я правильно тебя понял, — осторожно начал Феликс, чувствуя, что понимает к чему тот клонит и ощущая, что это ему не нравится, — что Гримнир, возможно, прошёл этим путём, тысячи лет назад, на пути к битве с богами Хаоса.

— Некоторые гномы думают так, — пожал плечами Макайссон.

— Я это знаю, — ответил Макс с такой уверенностью, что Феликсу показалось, что стоит тому приказать, чтобы небо покраснело, то так и произойдёт. — Это здесь и в этом есть сила. Он призывает наследника Гримнира к твёрдости. Слияние судеб свело нас вместе. Я никогда не был так в чём–либо ещё уверен.

— Це басня, — сказал Малакай, чуть менее уверенно, смущённый словами и манерой волшебника. — Кажуть, що там захована великая сила, якою наследник Гримнира сможет воспользоваться в последней Великой войне.

— Ты думаешь — это Готрек? — спросил Феликс, поворачиваясь к Максу и вздрагивая. Волшебник всматривался в горизонт с упорством ястреба, его плоские серые глаза были похожи на монеты, брошенные в колодец слишком глубокий и тёмный, чтобы удовлетворить желания.

— Единственный, кто является наследником Гримнира — Торгрим Злопамятный, верховный король. Топор Моргрима у него. Якщо ви не сховали его где–нибудь у фургоне, то будемо считать, що вон як и раньше в Вечном пике.

— Увидим, — пробормотал Макс, возможно самому себе.

Феликс отошёл от уступа, обхватив себя руками, и, вздрогнув, развернулся и сделал несколько десятков шагов по направлению к краю, с которого открывался вид на подходы к замку. Это не помогло, да, впрочем, и было ли место, которое могло бы избавить Феликса от надвигающегося холода судьбы, что проник в его сознание вместе со зловещими речами волшебника? Сколько ещё рассказов о возвращении Зигмара, падении Валайи и смерти эльфийского леса должен был он услышать, чтобы, наконец, принять подобные безумные намёки?

Мог ли Готрек быть наследником Гримнира?

Если то, что сказал Малкай был правдой, то — нет, но гномы всегда были столь негибкими в интерпретации подобных вещей, и возможно, легенда — пророчество? — должна была читаться несколько более иносказательно.

Нет.

Они пришли сюда не для того, чтобы отыскать Казад Дренгази, а чтобы попасть в Мидденхайм, и у Феликса были серьёзные сомнения, что даже сам Мстящий Предок сможет изменить намерения Готрека.

Феликс вздрогнул, когда копьё из света вырвалось из скрытого рунами замка, на мгновение ослепив его на один глаз. Он опустился на одно колено и, наклонившись, во все глаза уставился на горную тропу. Его глазам предстало нечто, выглядевшее как пятнышки света, пробивавшиеся к твердыне. Мгновение спустя, его сердце замерло, когда точки превратились в копья, знамёна и шлемы. Пришла армия. Но это было невозможно. Всё ещё ухватившись за поручень, он обернулся.

— На этом дирижабле есть какой–либо способ предупредить замок о нападении?

— Ха, вряд ли ты найдёшь такую армию Халоса, яка сможе видшукати сюда дорогу.

— Просто представим.

— Ну, в принципе е место, наподобие этого. Там е рог, предупреждающий об опасности, но работающие внизу срозумиют, що вин означает.

— Хорошо, — ответил Феликс, вновь поворачиваясь к вызывающему головокружение зрелищу и покрепче стискивая поручень. — У меня ужасное предчувствие, что ты сможешь захотеть им воспользоваться.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. Последний рассвет

Кхагаш-Фел сидел на своём хаосском коне и смотрел на крепость, которую должен был покорить для Тёмного Властелина. Древние каменные руины венчали вершину горы, словно череп посох шамана. Многоуровневые каменные стены поднимались от изломанной дороги вверх, к вершине, над которой плыло это странное, сверкающее в лучах утреннего солнца металлическое приспособление, похожее на облако. Он видел, как дозорные с мокрыми от росы бородами поднимают к глазам тяжёлые, с толстыми линзами приборы и смотрят на него, выкрикивая слова, которые он не мог услышать, на языке, который он не мог понять. Кхагаш-Фел проигнорировал их и повернулся к воротам.

Это была внушительная, хотя и проржавевшая железная конструкция, которая, как он знал из собственного опыта, была прочней, чем обшитый металлом дуб. Ворота дополнительно усиливали поперечные брусья, которые усеивали длинные шипы, достаточные, чтобы остановить таран или отогнать минотавра, а так же начертанные на поверхности руны защиты и силы.

В тени ворот был небольшой внутренний дворик, окружённый выветренными статуями. Места в нём хватало только для нескольких небольших отрядов или пары маленьких военных машин. Глубокая трещина окружала двор, словно ров, через неё был перекинут мост, что представлял собой всего лишь лист металла с поручнями. Не было даже механизма, позволяющего поднять его в случае нападения. Небольшое преимущество. Однако прежде чем дойти до этой заглушки, армии придётся чуть ли не колонной поодиночке пересечь узкую дамбу, что прорезала отвесные стены горы — и всё это под ливнем стрел, болтов и боги знают чего ещё, обрушиваемого на них из–за зубцов.

В Пустошах Хаоса война не ограничивалась по масштабам или разнообразию, но для жителей степи укрепление означало, что холм слишком крутой или неровный для атаки конницы или, самое большее, наличие деревянного палисада. Опыт племён в осадной войне сохранялся в основном в древних воспоминаниях, рассказах дедов о проходивших не чаще чем раз в поколение походах против королевств огров или великих зиккуратов гномов Хаоса.

Он поднял кулак, приказывая остановиться, и задумался.

По его приказу племена собрались под своими знамёнами в сотни, его зары, проявив достаточную смекалку или опыт, приказали отрядам разделиться на небольшие колонны по четыре-пять человек в ряд, которые смогли бы одним рывком преодолеть последний участок пути. Кое-где люди в конических стальных шлемах с тщательно простёганными полями выступили с речами, которые были встречены рёвом и грохотом бьющегося в щиты оружия. Упорядоченные ряды позволяли еще большему количеству людей протиснуться вперед, позволяя узреть десятки разнообразных знамён и тысячи воинов, но Кхагаш-Фел знал, что ещё большее количество, которых он не мог видеть, сейчас изготовилось на извилистой тропке, только ожидая подходящего момента, чтобы присоединиться к штурму. Воздух может быть разреженным, а пришельцы чуждыми, но выносливость и отвага его людей позволят преодолеть края самого мира и выйти за его пределы.

Зверолюды — совсем другое дело. Они беспорядочно заполняли узкие промежутки между построенными в чёткие формации отрядами, их копыта молотили землю, а из глоток рвался рёв, разнося угрозы, как гномам, так и друг другу. Лязгнули гонги, зазвенели огромные колокола, загремели тотемы и посыпались кости, и шаманы-ревуны, напялившие самые роскошные одеяния из шкур, возглавили рассветный хор резких животных криков и воплей.

Кхагаш-Фел уже решил, кто будет первым на мосту. В любом случае, он сомневался, что ему так и так удастся сдерживать их достаточно долго.

— Вы когда–нибудь видели воинов столь же дисциплинированных, как мои? — спросил но, обращаясь к пророчице, тронутой богом, Морзанне, которая ехала на светлого окраса степном пони среди его избранных воинов, державшихся на почтительном расстоянии. — Они живут и сражаются в арбанах по десять семей. Каждый из них объединяется в битве под знамёнами цуунов, сотен, и минганов, тысяч, — он глубоко вздохнул и указал на знамённый шест, укреплённый на его спине. — Пока я не объединил племена, чтобы сражаться в туменах по десять тысяч человек.

— Боги Хаоса отвращают порядок во всех его капризах и формах, — ответила Морзаннна, изучая зууны, островки закованной в броню дисциплины в мятежном море зверолюдов, словно раздумывая, что им делать, плыть или тонуть. — Разве вам не кажется странным, что они требуют от своих армий возвышения чемпионов, которые могли бы править ими железной рукой? Если карта наших судеб уже нарисована, то какое место остаётся в них Хаосу?

Кхагаш-Фел прикоснулся к закрытому веками Оку. У него было некоторое понимание того, что значит видеть будущее. Оно поднимало человека, в то же время изменяя его. Он спешился и положил руку на рукоять своего меча, Илдезегтея, обёрнутого в самую мягкую кожу и увитого роскошнейшими шёлковыми лентами. Он обнажил меч, всего лишь на один дюйм, но и этого хватило, чтобы вырвать стоны изумления и вожделения от его избранных.

— Я был смертным человеком, дерзким и упрямым, вожаком арбана братьев и кровных родичей, когда гномы Хаоса заманили меня в засаду и схватили нас, — он провёл пальцем по кольцевидным шрамам, покрывавшим левую сторону его лица. — В тот день я поклялся, что больше никогда не поведу своих людей к поражению, и я держал слово. С благословением Кхорна я прошёл через огненную реку к свободе, с этим клинком и дарами Великих Богов я объединил своих людей и востребовал отмщения. Скажи мне, где скрывается противник Тёмного Властелина, Морзанна, и я сокрушу его череп голыми руками, как когда–то сделал с тем, кто поработил меня.

— Я не могу ответить вам, где он. Он там, где вы встретитесь с ним лицом к лицу.

— Как удобно, — хмыкнул Нергуй, со своей позиции ещё чуть дальше.

— Можешь ли ты разрушить ворота гномов с помощью своего волшебства? — спросил Кхагаш-Фел, решивший дать Морзанне шанс доказать свою силу и избранность Тёмным Властелином, таким людям, как Нергуй, которые изо всех сил пытались бороться с переменами. Сперва Великие Боги, затем Тёмный Властелин, а что после?

Морзанна закрыла глаза и склонила голову в сторону замка. Гномы не спеша вооружались и облачались в броню, артиллерия занимала позиции на стенах.

— Я не могу, — ответила Морзанна, открыв глаза, и посмотрела на Кхагаш-Фела без малейшего извинения. — Я чувствую присутствие могучего волшебника. Он противостоит мне.

— Мощнее тебя? — снова ухмыльнулся Нергуй.

— Возможно, — она скрипнула зубами. — Но я гарантирую, что он не сможет помешать вам.

— Она ведёт тебя по чёрной тропе, мой вождь, — сказал Нергуй, поворачиваясь к Кхагаш-Фелу и встряхивая посохом. Шаман был великолепен в своём ярком пернатом уборе и при своих главных символах власти. Он сверкал и звенел в солнечном свете, словно сами духи спустились, чтобы нашептать ему совет. Раньше Кхагаш-Фел не стал бы сомневаться в том, что так и было. — Она провела нас по секретным дорогам гномов и за это я возношу хвалу и благодарность ей и её покровителю, но мы можем использовать эти дороги, чтобы ударить по городу, который жители Запада называют Мидденхаймом. Именно это привело нас сюда, вождь. Мы можем добавить мощь племён к силам Архаона и ты станешь сильнейшей из его правых рук.

Что–то внутри Кхагаш-Фела вспыхнуло при упоминании этого имени. Кто такой этот Архаон? Он был именем, мифом, рождённым на востоке долганскими шайками. Он был всего лишь претендентом на корону Всеизбранного. Он не ведал, откуда пришло это знание, но знал, что никто, кроме Бе`лакора с его властью и силой, не мог назвать его своим слугой.

— Скажи мне, где, Морзанна.

Прорицательница вытянула когтистый палец и указала на мост.

Кхагаш-Фел кивнул и отправился к дамбе, и одновременно с этим с летающего судна, пришвартованного к вершине замка, раздался вой. Зверолюды взревели, восприняв это за сигнал, и, как один, рванули к воротам.

Последний рассвет гномов наступил.

Готрек оторвал взгляд единственного глаза от дыры в стене зала для встреч, который он выбрал для ремонтных работ, и повернулся туда, где ждали Густав, Коля и ещё несколько мужчин, держа подмышками инструменты и доски. Дежурный мастер недоверчиво посмотрел на них исподлобья запавшими глазами, толстые руки держали стремянку, словно ожидая, что один из мужчин попробует с ней сбежать. Глубокий рокот парового горна отражался между установленными колоннами, стряхивая пыль с козлов и заставляя свет мигать даже чаще, чем прежде.

— Похоже, их не так уж и много.

Густав поднял голову к воротам и прислушался к животным крикам и стуку копыт. Звучало оно, как сотни, и Густав неожиданно позавидовал Коле, который оставил оружие, в то время как он, слишком усталый, чтобы подключить собственную голову, поверил гномам, утверждавшим, что их крепость в безопасности, стоял теперь, как дурак, с пустыми руками. Он клялся себе, что больше никогда не будет верить чужим словам, и всё же он снова здесь, в гнезде демона. Игнорируя протесты мастера-строителя гномов, он подошёл к своей части стены, отодрал временную заплатку и выглянул наружу. И у него перехватило дыхание.

Сотни зверолюдов неслись по дамбе к мосту, но хуже этого была фигура, что шла среди стада.

В зловещего вида, покрытых шрамами многих битв чёрных пластинчатых доспехах, он на две головы возвышался над самыми высокими из звериных детей Хаоса. Длинные седые волосы ниспадали на плечи, а седая же, заплетённая в косички борода, словно табард, опускалась на нагрудную пластину. Его лицо было острым и покрытым татуировками и выглядело так, словно побывало в руках какого–то безумного мастера, покрывшего его ужасными шрамами. Голубой свет просачивался из–под прикрытого веками третьего глаза у него на лбу. В руке он держал обоюдоострый двуручный меч, который выглядел чрезвычайно острым и казался полностью покрытым золотой чеканкой. Клинок пел песню смерти, которая была отвратительной, как сама война, и в то же время, чарующей. Кривая клинка сверкнула, поймав лучи солнца, сердце Густава трепыхнулось и его повлекло к этому мечу. Он тихо застонал. Это был бы такой волнительный опыт, увидеть его поближе, почувствовать, как он входит в тело и скользит через кишки, он пел эту элегию для него и только для него.

Сильная рука Готрека опустилась ему на плечо и все видения тут же схлынули, как будто их и не было.

— Там не на что смотреть, человече.

— Я… — Густав покачал головой, когда неожиданное вожделение сгинуло, оставив привкус чего–то порченого на языке. — Да, думаю, ты прав. Зигмар, это же тот самый отряд, который мы видели у стен Вольфенбурга. Они выследили нас. Ты же говорил, что это невозможно.

— Так и есть, — категорично ответил Готрек.

— Знаете ли вы, что мудрая женщина говорила о том, что некогда считалось невозможным? — встрял Коля, прежде чем одновременно уставившиеся на него Густав и Готрек убедили кислевита, что лишний раз открывать рот не самая удачная мысль.

— Могут ли они отыскать путь к Мидденхайму? — спросил Густав, едва сдерживаясь, чтобы, движимый каким–то помешательством, не вцепиться Истребителю в горло и не вытрясти из него ответ.

— Нет, если они все умрут.

Густав, открыв рот, отшатнулся от безумного, отбитого на всю голову истребителя и повернулся за поддержкой к Коле и остальным, пока местный бригадир и большинство остальных гномов в зале начали суетливо взбегать по лестницам. Он недоверчиво хохотнул.

— Вот тебе и гномья отвага.

Открытая ладонь Истребителя ударила его, словно лопатой. На долю секунды взор Густава заволокла тьма. Придя же в себя, он увидел вращающийся потолок, пролетающий мимо, прежде чем упал на руки стоявших позади людей. В его голове словно зазвонили колокола. Он почувствовал, как зуб упал на язык и, наклонившись вперёд, Густав позволил ему вытечь на пол вместе с кровавой слюной.

— Если бы ты был умным, человече, боги сделали бы тебя плаксивым мелким эльфом. Скажи спасибо, что у меня долг перед твоим дядей, — Готрек показал на уходящих гномов, после чего пригладил хохол и проворчал. — Они уходят, чтобы спасти столько секретов, сколько смогут, и уничтожить всё остальное, — закончил он, не особо вдохнув в Густава надежду столь явным намёком на их перспективы. Затем он указал на загорелого кислевита с обликом просоленного моряка, возможно из докеров Эренгарда, одетого в шерстяную безрукавку и коричневые бриджи, перепоясанные верёвкой. — Ты выглядишь так, словно хочешь пережить этот день. Заберись на те колонны и начинай спускать такелаж. Это будет всяко лучше, чем коровьи шкуры, которые сейчас хлопают над отверстиями в стене.

Мужчина кивнул и приступил к работе, а Готрек начал раздавать приказы и инструменты остальным людям, которые тут же разошлись вдоль стен с досками и подобранными стальными листами. По мере спускания очередной осветительной установки в зале становилось всё темнее, так как освещение в основном исходило от проникающих в щели солнечных лучей. А вскоре и этот свет потускнел, когда люди закрыли их железом, и начали прибивать к стенам через специальные отверстия в листах.

— Ты спятил? — взвыл Густав. — Мы же ничего не увидим.

Готрек усмехнулся. Его пожелтевшие зубы сверкнули, прежде чем лист не закрыл последнюю дыру, и разжёгшиеся руны на лезвие его топора не окрасили лицо гнома в красный.

— Ты увидишь достаточно, когда стена рухнет, а пока там не на что смотреть.

Из купола «Неостановимой» собравшееся у крепости скопище хаоситов выглядело, как единая чудовищная сущность. Люди были неотличимы от животных, и язык из тел, протянувшийся вдоль дамбы, напомнил Феликсу удивительного зверя, пожирателя муравьёв, который вызвал у него восхищение, когда он увидел его во время их с Готреком путешествий по джунглям Инда. Мысль о том, что в этом случае муравьями были он и его друзья, правда, оказалась не столь вдохновляющей. В ушах Феликса свистел ветер — тонкая насмешка над смятением, что происходило внизу. Но даже с такой высоты Феликс мог видеть седовласого гиганта в неуклюжей хаоситской броне, что шествовал впереди орды. И с непоколебимой уверенностью он осознал, что это и был тот самый чемпион по имени Полуогр, о котором говорил Манн и чью орду Готрек и Феликс видели сражающейся у стен Вольфенбурга.

Чемпион преследовал их. Но почему? Что могло стоять за этим?

— Малакай, мне очень жаль, — начал Феликс, но инженер уже наполовину скрылся в люке, ведущем вниз, в газовый баллон.

— Вы дали им карту? Ни? Тогда и бачить не о чем. Давайте–ка пошевеливайтесь.

Макайссон положил ноги и руки сбоку на лестницу и скользнул вниз. Феликс не долго мешкая побежал к люку. Пусть крепость была полуразрушенной и у них было не так много народу, но она по-прежнему оставалась крепким орешком, да и к тому же любая позиция, которую занимал Макайссон, была весьма трудной для взламывания. Он всё ещё мог помочь Готреку и Густаву, если поспешит. Он скользнул в люк, пока его ноги не упёрлись в ступеньки, а затем оглянулся, отыскивая Макса. И его горло сжалось от ужаса.

Тень сжалась вокруг волшебника, словно кулак, хотя Макс страшным усилием, которое было написано на его лице, пока ещё удерживал её на расстоянии благодаря свету, что, казалось, сочился из каждой поры его тела.

— Иди, Феликс, — сказал Макс, хватаясь за свой посох, и застонал, свет становился мощнее и ярче, пока волшебник весь не засверкал, подобно громоотводу в грозу.

Тень накатывала и скручивалась, бесформенная по самой своей природе, и тем не менее обладавшее некой сущностью воли, сущностью, которую Феликс узнал и которую мог ощутить и в собственной душе, некая коллективная тьма, присущая каждому человеку. Он увидел намёк на крылья, призрак тёмной, рогатой головы. Конечности Феликса омертвели. Парализующий ужас охватил его и оставил в нём лишь желание закричать и прыгнуть вниз, вслед за Малакаем, и тот же самый мысленный вздох высмеивал его неспособность найти в себе мужества даже для подобного деяния. Он знал, что ощущать подобный страх было чем–то неестественным, но от этого знания легче не становилось. Это была та самая тень, что висела у него на плечах с самого первого дня после возвращения в Империю. Она проследовала за ним через Великий лес, раскинулась над Серыми горами, словно сеть, и вот теперь она пришла сюда.

— Уходи!

Крик Макса вырвал Феликса из охватившего его столбняка, хотя была ли то работа голоса волшебника или очищающих лучей, что прорывались сквозь окутавший его демонический туман, он не знал. — Там мощная колдунья. Она пытается вызвать демона, — волшебник застонал и пульсирующий свет оттолкнул тьму ещё на дюйм. — Ступай. Найди Готрека. Помоги ему. Отыщите Казад Дренгази. Здесь ты ничем не можешь помочь.

На мгновение Феликс всё же застыл в нерешительности. Свет и тьма сталкивались и перемешивались перед его глазами. Он схватил рукоятку меча, но тут же отпустил.

Макс был прав.

Он не был волшебником или хотя бы учеником волшебника — для этой битвы он не имел оружия.

— Не умирай, Макс, — крикнул он, прежде чем сползти в шахту, зачем–то захлопнул крышку над головой и последовал за Макайссоном.

Первая ракета выскочила из–за зубцов на столбе чёрного дыма и разорвалась на склоне горы. Обломки потекли вниз на дамбу, заставив зверолюдов с ещё большей настойчивостью переть вперёд, близкий промах лишь сильнее разжёг их пыл, и орда рванула к мосту с удвоенной энергией. Гномы-артиллеристы сделали небольшие корректировки дальности, угла и скорости и дождались, когда зверолюды издали слитный рёв перед финальным натиском. Команда «огонь!», раздавшаяся со стен, была подобна пистолетному выстрелу.

Кхагаш-Фел наблюдал из задних рядов, как фасад замка подпрыгнул, словно пороховая бочка, фаршированная катайскими фейерверками. Ракеты с шипением рванули ввысь, несомые разноцветными столбами дыма. Мортирные залпы ревели как проклятье. Трещали гатлинговые пушки. Пули разрывали зверолюдей дюжинами, расчерчивая узкую дамбу; взрывные боеприпасы, сыпавшиеся сверху, размалывали дорогу и превращали трупы в золу. Кхагаш-Фел прошёл сквозь этот ад, его взгляд был прикован к мосту. Над головой взорвалось ядро мортиры, осыпав его раскалёнными осколками. Вокруг, куда ни посмотри, зверолюды бились в агонии или катались среди изуродованных трупов, пытаясь погасить пламя, прожигавшее их шкуры до костей. Плоть Кхагаш-Фела покраснела и оплавилась в местах, где его коснулось зажигательное вещество. Но не существовало оружия из огня и порождавшего огонь, что могло повредить ему. Таков был дар Кровавого бога. Пушка добавила свой глухой голос к вакханалии. Кхагаш-Фел ощутил, как воздух дрогнул рядом с ним, когда снаряд пронёсся мимо и врезался в плотные ряды шедших за ним зверолюдов.

Он вышел из огненной преисподней, раскалившись докрасна. От его доспехов шёл пар. Руны, которые были нём, сияли раскалённым золотом, мертвоглазые демонические лики, что украшали пластины, казалось, ожили и теперь корчились в огненной муке. Он поднял взгляд и увидел, как один из гномов-стрелков что–то кричит, указывая на него и перенаправляя своё орудие. Его целью был не он, понял Кхагаш-Фел, а дорога.

Мост.

Гномы хотели уничтожить мост и лишить его битвы, что ему обещала пророчица.

Гнев поднялся из глубин чрева. Он почувствовал, как живот раздулся, а затем яростное биение крыльев о горло. Его зрение застлало красным, когда он посмотрел на гнома и его трусливую машину смерти. Нургл наполнил его кишки своими голодными детьми, а Кхорн переделал его в огне, но Тёмный Властелин показал ему нечто большее — объединяющую силу парии.

Кхагаш-Фел напрягся, словно собираясь выблеваться, мухи заполнили горло, кишели во рту и заползали в нос. Коснувшиеся его губ, запятнанные чумой насекомые вспыхнули от ярости презираемого божества, и рванули в сторону зубчатых стен. Тысячи крошечных взрывов расцветили лик стен, вызывая вторичные детонации, когда прорвавшиеся внутрь пылающие твари попадали в пороховые бочки. Инженер пробежал по всей длине стены, нашаривая свой патронташ, прежде чем тот взорвался, расшвыряв останки гнома над пушкой и воспламенив само орудие. Мгновение спустя громыхнул взрыв, опрокинувший орудие и испепеливший его обслугу. Взрыв пробил дыру в стене замка от орудийных батарей на самом верху и до ворот внизу, практически разорвав старую гномью твердыню надвое.

Раненные гномы закричали от боли и ужаса. В провалах по ту сторону стен вспыхнули огни чудовищных пожаров.

С хрустом раздавив оставшихся на зубах мух, Кхагаш-Фел проглотил их, а затем взмахнул Илдезегтей, приказывая атаковать изуродованную крепость и её защитников. С торжествующим рёвом его зверолюдей в одном ухе и благословением Тёмного Властелина в другом он сделал последние шаги к своей предначертанной судьбе.

Густав Ягер закашлялся, когда на него с разрыва в потолке приветственного зала опустилось облако пыли. Колонны, что стояли ещё до наступления рассвета человечества, рухнули. Приглушаемые камнями стен раздавались ещё взрывы, гномы и люди, укрытые саваном каменной пыли, добавляли ничтожный ответ, ведя через щели ответный огонь из пистолетов и арбалетов. Имевший знание о судьбе гномьей артиллерии лишь из вторых рук, он почти желал, чтобы они не беспокоились.

По крайней мере, удар Готрека ошеломил его достаточно, чтобы он ощущал лишь самые мощные удары.

Спотыкаясь, он двинулся к воротам. Урон, нанесённый стене, согнул раму, и створки повисли на петлях. Его двигало смутное осознание, что её надо чем–то подпереть, вот только чем он никак не мог сообразить. Конечно, ему бы всё равно не хватило сил, чтобы переместить даже самый мелкий из устлавших зал обломков, и он не смог бы опознать нужный для этого инструмент, даже если бы ему сказали его название. Он отыскал Готрека, разглядев гнома в облаке пыли у повреждённых створок.

Он никогда не понимал привязанности его дяди к этому отдельному истребителю. Его раса была такой же чуждой людям, как и другие, и ни один представитель известных Густаву нелюдей не был столь ужасающим в своей странности, как Готрек Гурниссон. Окутанный дымом войны, он напоминал варваров из дней Унберогенов — груда мышц, опоясавшаяся для битвы в синиль. Хотя Густав и сомневался, что хоть один из воинов-королей крови Зигмара мог сравниться с гномом в ширине плеч и толщине шеи. Он был нечеловеческим. Его топор подсвечивал мускулы гнома кроваво красным. Густав ещё никогда не видел, чтобы тот горел так ярко. Свет смазывался мутью и сливался с выгравированными на воротах рунами.

— Отправляйся на дирижабль, человече, убедись, что твой дядя будет на нём, когда тот отчалит. И передай Макайссону, что если я увижу, что тот летит куда–либо, кроме как на север, к Мидденхайму, я его из–под земли достану.

— Мы уйдём все, — крикнул Густав, пытаясь не показать облегчение, которое он испытывал от этого приказа.

— Нет времени, — ответил Готрек, разворачиваясь и, пинком выбив ворота, открыл сцену из пепла и грома. Дым стелился по двору и лежал на статуях, словно лавры. В нём раздавались крики зверолюдов. Мост был затянут тьмой и дымкой, но Густав увидел адский силуэт чего–то большого и раскалённого, что приближался с той стороны. — Мост уже, чем ворота. Я сдержу их там.

Истребитель оглянулся через плечо, его силуэт очертил огонь. Густав инстинктивно отшатнулся, желая оказаться подальше от любой демонической твари, что могла его испускать.

— Скажи малышке, что на этот раз это было ради неё, а не ради меня. Поклянись, что передашь ей это.

Феликс приземлился на металлический пол коридора и обнаружил ожидающего его Малакая на середине оного коридора. Шум двигателя увеличился до уровня, когда Феликс уже мог ощутить вибрацию железных ступенек, за которые он ухватился, грохочущие переборки только усиливали беспокойство инженера.

— Що ты возишься? — рявкнул Макайссон, но затем поднял руку. — Не бери в голову. У цей час мае бути тише. Хм, треба видправиться в машинное отделение и спробувати уговорить це ведро з болтами, що летает без конуса пид ногами. Тоби треба на мостик. Ты же памятаешь, що треба зробити, да?

— Лететь? Куда лететь? Мы должны быть внизу.

— Айе, я не ожидал от тебя миньшего, но, як я чув, миж тобой и Готреком нема клятвы.

Феликс схватился за боковой поручень лестницы. Возможно, он позволил Максу слишком сильно залезть ему в голову, но его отношения с Готреком становились всё хуже и хуже со времени той десятилетия назад данной клятвы. Возможно, для Истребителя это по-прежнему имело значение, но, если быть честным с самим собой, для Феликса не это было причиной, почему он следовал за Готреком, пока тот не освободил его от клятвы. Сперва это было приключение, и этого было достаточно, но где–то во время их скитаний он пришёл к пониманию, что должен оставаться с гномом, просто потому, что должен.

И он точно знал, когда пришёл к этому решению. Это было здесь, на борту старого «Духа Грунгни», придя окольными путями, но неизбежно, то решение, когда он решил последовать за Готреком в Пустоши Хаоса, опаснейшее место во всём мире. И почему? Ему сказали, что это его собственное решение, что клятва не обязывает его следовать за ними, и всё же он отправился за Истребителем, почувствовав руку судьбы на пути Готрека. Он всё ещё чувствовал, что заслужил свой шанс на счастье, и, конечно, была ещё Кэт, но если бы его поставили перед выбором, покинуть Истребителя и ту жизнь сейчас, то Феликс не был уверен, что поступил бы также. У мира, казалось, были другие планы для каждого из них.

Макс был прав. Феликс не хотел в это верить, но Макс был прав.

— Идём, — заговорил Малакай, оглядываясь через плечо, а затем сделал шаг к Феликсу, словно собираясь силком тащить того к мостику. — Пути назад нема, хлопче. Башня будет заполнена запчастями, а затем поднята, а инженеры останутся внизу. Ха, я не дозволю якому–то хаоситскому бродяге захолити мий корабль. Прежде я зничтожу её. Готрек був инженером, вин бы меня зрозумив.

Феликс застонал. Нет пути вниз. Мост. Что за мелочь лезет ему в голову?

Мысль вонзилась в разум, словно болт в затылок. Он открыл рот, чтобы что–то сказать, потом решил, что на это нет времени, развернулся на каблуках, сжал губы и рванул по коридору, ножны били его по пяткам, а вслед нёсся крик Малакая.

— Куда ты? Мостик в инший стороне, юный Феликс!

Крики инженера стихли за поворотом, пока Феликс, вкладывая все силы в этот рывок, мчался по палубам «Неостановимой», не раздумывая выбирая дорогу, словно провёл на её борту всю жизнь. Двигатели громыхали и стонали. Настил палубы лязгал, словно доспехи атакующего рыцарского коня.

Миновав десятки пустых помещений, он оказался напротив огромной комнаты, в которой отчаянно работали гномы-инженеры, иногда только ноги торчали из–под огромных машин. Проносясь мимо дверного проёма, Феликс замечал шок на их лицах, когда они видели человека, бегающего по их кораблю, а затем дорога унесла его дальше и гномы скрылись с глаз. Каждое мгновение он ожидал окрика или арбалетного болта в спину. Но его опасения были напрасны. Либо гномы были слишком заняты, либо плохие новости, вроде Феликса Ягера на корабле, расползались по гномьим владениям столь же быстро, как и среди людей.

Наконец он добрался до конца короткого коридора и через открытую дверь вылетел на мостик с видом на огромный ангар.

Ангар гирокоптеров.

Он с размаху врезался в поручень, заставив всю структуру всколыхнуться, а затем вложил оставшиеся силы в ещё один короткий забег к лестнице. Он, шатаясь, подбежал к ней, и, хрипя, вцепился в поручни. Это был воздух. Похоже, он был слишком разреженный. Ах, да, ещё он пропустил ночной сон, и ещё не ел с, одна Шаллия помнит когда, и вообще прошло уже лет двадцать, как он был в силах на что–то подобное. Но кроме этого…

Он глубоко вдохнул и качнулся к лестнице. Вспомнив, что сделал чуть ранее Малакай, он положил руки на боковые поручни, словно те были колёсиками его тележки, затем оторвал ноги от ступенек и скользнул вниз.

Дав своему бешено бьющемуся сердцу необходимое ему мгновение передышки, он огляделся. Как он и помнил, восемь или девять гироскопов выглядели частично, если не полностью разобранными. Стальные пластины были удалены с их фюзеляжей, чтобы, вероятнее всего, позже быть использованными для «Неостановимой», открывая поблескивающие двигатели. По крайней мере, у половины из них отсутствовали винты, а у ближайшего даже была выдрана кабина пилота вместе со всеми рычагами управления. Казалось, сама мысль отыскать здесь хоть что–нибудь, что могло бы взлететь, была просто невозможной, но Феликс слишком хорошо знал гномов. Они были практичными созданиями, и если был хоть один шанс на то, что им мог бы потребоваться полёт на гирокоптере, то, можно не сомневаться, Макайссон и его инженеры наверняка постарались оставить хотя бы один в рабочем состоянии.

На его лице появилась усмешка, когда он его отыскал, и, может быть, он бы даже ликующе ударил по воздуху рукой, но сил для подобного выражения чувств у Феликса уже не было. Кораблик был пришвартован в ближайшем к кормовым створкам отсеке, в месте, наиболее удалённым от дорожки, именно поэтому Феликс и не увидел его сразу. Его носовой секции был придан облик рычащего лика бога, что, по мысли Феликса могло являть собой Гримнира, исполненного в латуни. Лопасти его основного винта безвольно поникли. Летучий корабль был прикреплён кожаными ремнями, проходящими через подвешенные салазки и ведущие к вделанным в палубу швартовочным кольцам. Поверхность в швартовочном отсеке выглядела так, словно по ней недавно что–то тащили, а сам кораблик пах свежей смазкой и полировкой и был гладким на ощупь.

С нарастающим страхом от того, что он и вправду собирался сделать то, что делал, Феликс отстегнул крепившие гирокоптер ремни, сбросил с полозьев и залез в кабину.

Кожаное сиденье мягко прогнулось под его весом, когда он устроился поудобнее и оглядел панель управления. Он никогда не летал сам на подобной штуке, но наверное десятки раз видел, как это делают другие. Это не выглядело настолько уж трудным, когда молодой учёный Варек Вилобородый впервые рассказал ему обо всей этой ужасной сложности бортовых датчиков, циферблатов и органов управления, но теперь, когда Феликс смотрел на них, то казалось, будто они множатся прямо на глазах. Он прикрыл веки и попытался расслабиться. Большинство из них не имело значения. Если в машине было мало топлива, то он бы всё равно скоро узнал об этом, и в любом случае, он мало что мог сделать.

Между его неловко согнутыми коленями была оплетённая кожей палка. Она контролировала угол основного винта, придававшего гирокоптеру движение вперёд, назад или влево-вправо. Была также гашетка чуть выше сцепления, которая контролировала основное вооружение, узкомордую паровую пушку, которая торчала из уст латунной фигуры на носу. Феликс понятия не имел, выстрелит ли она, если он нажмёт на гашетку, и по зрелому размышлению решил, что, пожалуй, лучше убрать руки подальше. Левой рукой он нашарил ещё один рычаг сбоку от колена. Он сжал его и начал сосредоточенно давить на педали, которые отвечали на его нажатия, поворачивая хвост то влево, то вправо, в зависимости от того, на какую педаль он жал. Это было глубоко ужасающее ощущение. Осторожно, он отпустил левый рычаг. Да, теперь он вспомнил, что это он отвечал за подъём.

Теперь оставалось выяснить, как его завести.

Как ни странно, когда он летал на этих машинах, это всегда происходило в некоторого рода спешке.

Он провёл пальцем по кнопкам управления, пытаясь игнорировать ворчливый голос, который требовал, чтобы он начал нажимать всё подряд, вместо того, чтобы вспомнить, о чём ему говорил Варек. Вот оно! Его палец замер над расположенной между двумя стеклянными датчиками синей кнопкой, отмеченной странной руной. Она выглядела знакомо и, казалось, занимала именно то место, которое и должна была.

Немного поколебавшись, он опустил палец и вдавил её. Из–за панели управления прозвучала быстрая последовательность щелчков, и весь гирокоптер от носа до кормы вздрогнул, приходя в движение, когда его топливо воспламенилось. Стрелки циферблатов качнулись в красную зону, а затем перешли в менее тревожно выглядевшие позиции. Сердце Феликса неохотно опустилось из его горла. Какой маньяк придумал это? С медленным, но всё нарастающим бьющим ритмом лопасти гирокоптера начали раскручиваться. Феликс наспех застегнул ремни, только лишь затем, чтобы поднять взгляд и в мгновении полном ужаса осознать, что забыл открыть двери ангара.

Низко пригнувшись, чтобы избежать раскручивающихся лопастей, хотя те и были достаточно высоко над его головой, он высунулся из кабины и огляделся в поисках запирающего двери ангара механизма. Он нашёл его — или то, что выглядело, как он — немного поодаль от передней переборки. Это была наклонная металлическая панель с ручками и циферблатами, а на стене за ней висела сетка, предположительно, чтобы тому, кто работал на ней, было за что ухватиться в случае чего.

Выбравшись из кабины, он со всех ног метнулся к пульту управления.

Среди разнообразных датчиков он нашёл один большой рычаг с парой сердито выглядевших красных рун под ним. Феликс посмотрел на дверь ангара, а затем вновь перевёл взгляд на рычаг. Это должно быть он. Должен быть он. Помолившись любому богу, что должен был присматривать за людьми над землёй, он схватил его обеими руками и потянул.

Раздался многозначительный лязг, а затем звук разматывающейся где–то под палубой цепи и дверь открылась.

Чёрный дым ворвался внутрь и вместе с ним в ангар ворвались крики. И одновременно с этим «Неостановимая» застонала, как старый солдат от сильной боли, гул её двигателей заполнил внутреннее пространство, проникнув через распахнутые двери.

Ничем не привязанный гирокоптер тем временем уже поднялся почти на уровень головы Феликса. Развернувшись, он едва ли не одним прыжком преодолел разделявшее их расстояние, ухватился за дразняще покачивающиеся полозья и забрался в кабину. Он схватился было за один из ремней безопасности, но тут же отбросил его в сторону и нажал ан левую рукоятку, чтобы остановить подъём летающей машины. Его желудок подпрыгнул, затем упал, и Феликс на мгновение подумал, что его сейчас вырвет, но тут гирокоптер похоже стабилизировался.

Летучий кораблик парил, воинственно рыская во всех направлениях, несмотря на своего пепельно-серого пилота, что пытался удержать его на месте. Феликс глубоко вздохнул. Он мог это сделать. Это было не так уж и сложно.

Надавив основной рычаг, он заставил гирокоптер наклониться вперёд и вылететь из дверей ангара, подобно арбалетному болту.

Едкий дым ударил в лицо Феликсу и он посмотрел вниз, чтобы увидеть, что гномий оплот распался надвое и расцвёл адскими огнями. Гномы в доспехах выбрались на верхнюю зубчатую башню замка с ящиками, наполненными обожженным оборудованием, смешавшись с теми, что уже ждали своей очереди к лифту на подъём. Как и говорил Макайссон, лифт спускался с дирижабля, набитый инженерами. Ещё больше ждали наверху. Несколько гномов с распухшими рюкзаками закарабкались по лесам, словно муравьи по дереву. Феликс заметил среди них более высокую фигуру Густава, и на него накатила волна облегчения, когда он увидел, что племянник находился вдалеке от кровавого ада, царившего у ворот. Впрочем, чувство это длилось недолго.

С криком Феликс провёл гирокоптер над вынырнувшей прямо перед носом угловой башенкой, а затем совершил выворачивающий желудок поворот, послав машину врубаться в густой дым, что валил из передней части замка.

Гирокоптер дребезжал и болтался из стороны в сторону, как из–за давления бьющих с разных сторон потоков ветра, так и по причине его, Феликса, собственного неумелого управления, пока он пытался направить машину вниз. Часть его отчаянно хотела замедлить падение, но другая, более громкая и ужасно убедительная его часть пояснила ему, что ещё меньше, чем находиться в гирокоптере. он хотел бы оказаться в гирокоптере заглохшем, с огромной высоты несущимся к земле. Он вцепился в рычаг управления и за несколько ударов сердца, количество которых было меньше, чем Феликс осмеливался посчитать, он пронзил облако дыма и понёсся над дамбой.

Неистовые зверолюды роились на тропе, а вслед за ними шли северяне в необычного вида конических шлемах и напоминающих восточные доспехах. Они продвигались с дисциплиной, которой, если бы ему этого удалось достичь, мог бы гордиться и отряд Империи раза в два уступающий хаоситам в числе: бронированная пехота, двигавшаяся вперёд за щитом из зверолюдов, сопровождаемая тем, что, даже с выгодной позиции, занимаемой Феликсом, выглядело как бесчисленная орда конных лучников.

В фюзеляж ударилась стрела, тут же другая пролетела прямо перед глазами Феликса и разлетелась в щепы, попав в крутящиеся лопасти главного винта. Броня была наиболее толстой на брюхе гирокоптера — что было вполне объяснимо, учитывая, откуда обычно приходили атаки — но сам факт того, что оружие северян добралось до него на такой высоте и при такой скорости движения, лишило Феликса желания дать им шанс испробовать на нём их умения.

Рванув рычаг, он задрал нос вверх, а затем повернул направо, намереваясь развернуться и посадить гирокоптер.

Теперь он уже более-менее разобрался. Всё дело было в том, чтобы провести аппарат как можно дальше вперёд, не прибегая к необдуманным рывкам рычага. Пыльный смог, поднимающийся снизу, конечно, делал это нелёгким делом, но с достаточной концентрацией отнюдь не невозможным.

Спустя несколько секунд он понял, что должно быть прошёл в радиусе действий орудий цитадели. Облако, сквозь которое он пытался хоть что–нибудь разглядеть, поднималось от того, что осталось от дороги. Склон горы, по которому она петляла, был разнесён на куски и его обломки усыпали путь к цитадели. Стаи зверолюдов облепляли скалы, служа опорой для карабкающихся вслед за ними их монструозных родичей, что стремились как можно быстрее столкнуться с врагами.

Гирокоптер перемахнул через груду камней, и Феликс увидел замок. Его ворота были распахнуты настежь, стены усеивали многочисленные пробоины, но люди и гномы по-прежнему вели огонь из каждой щели. Двор был пуст, за исключением статуй, и вскоре Феликс понял, что было тому причиной.

Готрек и огромный воин Хаоса перекрыли мост, сойдясь в битве столь жестокой и интенсивной, что по сравнению с мелькающими клинками воинов, даже вращение винта гирокоптера казалось каким–то вялым. Топор Истребителя оставлял позади него багровые полосы, его руны светились так ярко, что казалось будто они горят огнём, вот только длинный, волнистый меч хаосита мелькал столь же часто, поднимаясь навстречу каждому удару и проникая под любую защиту. Феликс не мог сказать, как воин это делал, но каждый раз, когда Готрек, казалось, уже должен был нанести сокрушительный удар, хаосит ускользал, закрывая брешь в своей обороне, а его меч в свою очередь оставлял новые раны на руках, груди и плечах Истребителя. Готрек истекал кровью, словно разделываемая свинья. И с регулярностью сердечного биения из третьего глаза во лбу его противника вырывался луч синего света, очищая воздух от вырубленных рунами Готрекова топора ран.

Готрек сердито махнул на Феликса, когда тот провёл гирокоптер над головой гнома и вернулся к своей битве.

Зверолюдв тоже застыли, не вмешиваясь в схватку, либо из почтения, либо из страха перед чемпионом, и Феликс не мог винить их за это. Защитники замка с другой стороны моста, впрочем, не отличались подобным вежеством, ливень стрел, болтов и пуль не прекращался ни на мгновение, сбивая детей Хаоса десятками с моста и отправляя их в долгий путь к далёкому подножию ущелья. От широких плеч чемпиона же пули отскакивали, словно обычные медяки, бросаемые в паровой танк. На глазах Феликса одна из пуль врезалась в красную щёку воина лишь затем, чтобы, выбив сноп искр, отскочить и чиркнуть по виску Истребителя. Готрек взревел, на его голове вздулись волдыри, и нанёс удар.

Сапфировая пульсация омыла лицо Полуогра, и время, казалось, остановило своё дыхание.

А затем… Полуогр извернулся, убираясь с дороги раскалённого лезвия топора, и врезал локтем в затылок Истребителя, когда Готрек, спотыкаясь, пронёсся мимо. увлекаемый инерцией удара. Воин Хаоса увернулся и от обратного удара гнома, словно читая мысли Готрека, и в том же плавном, словно текущая река движении, ухватил Истребителя за хохол, дёрнул назад и врезал по носу рукояткой своего меча. Кровь забрызгала кулак воина, вскипев, стоило коснуться голой кожи чемпиона. Готрек пошатнулся и что–то промычал, словно пьяный, но воин Хаоса оттолкнул его вновь и нанёс ещё один удар, на этот раз настолько мощный, что Истребителя развернуло, и он со всего маху врезался лицом в землю.

Мог ли Макс ошибаться? Неужели Феликс стал свидетелем столь запоздалой погибели Готрека? Полуогр поднял голову и ухмыльнулся, когда Феликс наклонил нос гирокоптера и винты машины взрезали дым. И в его взгляде Феликс увидел что–то такое… узнавание, даже предвкушение.

Не задумываясь над тем, что он делал, Феликс давил на рычаг, чтобы ускориться, и нажал на гашетку с такой силой, будто хотел раздавить рычаг и вырвать его из кабины гирокоптера. Его сомнения в функциональности орудия были развеяны струёй перегретого пара, что пронеслась над распростёртым Готреком и ударила в бронированный торс чемпиона. Воин и мост позади него исчезли в облаке пара, и следом раздался вопль ужасающей боли варимых заживо зверолюдей. Феликс давил на гашетку, пока гирокоптер не пронёсся мимо моста, а затем заложил вираж и развернулся.

Пар поднялся над мостом, открыв несколько покрытых волдырями тел. Воин Хаоса стоял среди них в потрескавшейся броне и с красно-коричневой кожей. Он развернулся к Феликсу и поднял руку, словно приглашая. Позади него неуверенно сел Готрек, провёл рукой по обгоревшему хохлу и сплюнул кровь. Феликс ругнулся. Похоже, ему всё–таки придётся приземляться. Он должен…

Раздражающий массив элементов управления расширился, затмив собой всё. Феликс тоскливо посмотрел на него.

«Ах, — сказал сухой голос его подсознания, — мы, кажется, обнаружили фундаментальный пробел в наших знаниях о работе гирокоптера».

Стиснув зубы, он наклонил нос машины, пока дуло паровой пушки не уставилось на грудь Полуогра. Воин Хаоса развёл руки, словно приглашая его повторить попытку. Чемпион мог предвидеть и противостоять любому движению Готрека, теперь же он просто стоял там, пока на него надвигался летательный аппарат Феликса. Готрек взревел, чтобы Феликс повернул в сторону, но потом, когда понял, что тот собирался сделать, подхватил топор и побежал во двор крепости. Там он бросился на землю и закрыл голову руками. Воин же Хаоса просто усмехнулся.

Феликс мог только предположить, что представить подобное решение было слишком безумным даже для кого–то, затронутого Тёмными Силами.

Положившись на свою удачу, на то, что он был слишком занят, разбираясь с элементами управления, чтобы правильно пристегнуться, Феликс ждал до последнего момента, а затем выпрыгнул из кабины.

Летящее тело Феликса пронеслось над головой воина. Чемпион заревел было в недоумении, но секунду спустя гирокоптер врезался в него, вогнав его в мост, словно гвоздь под молотком. Фюзеляж гирокоптера смялся, когда машина врезалась в настил моста, лопасти винта сгибались одна за другой. Древняя конструкция визжала от столь грубого обращения. Феликс врезался в землю, собираясь перекатиться, но приземлился на спину и скользнул по настилу, и в этот миг взорвался топливный бак, проглотив мост в огромном шаре огня.

Феликс не поднимал головы, пока по его кольчуге стучали мелкие кусочки металла, и поднял глаза лишь тогда, когда огненный шар пожрал сам себя, оставив разрушенные обломки и искорёженное железо. С его последним криком, звенящим в ушах, Феликс встал и, пошатываясь, двинулся в сторону от разодранной мешанины обломков, что выдавалась из ближней стороны пропасти. Зверолюды бессильно бушевали на противоположной стороне, калейдоскоп животных лиц и скулящего шума. Феликс моргнул и закрыл уши, но ничего из этого не помогло. Он покачнулся. Этот спокойный, всезнающий голос его подсознания, сказал, что, вероятно, он ударился головой и ему нужно присесть.

Он застонал. Вряд ли ему стоит надеяться, что у него появится время на что–то подобное.

Татуированная рука вцепилась в загнутый кверху обломок железа. Плоть выглядела древней, испещрённая печёночными пятнами и выцветшими чернилами, но даже корявый старый дуб не мог вцепиться корнями в землю прочнее. Воин был ещё жив! Проклятье, где Боги Хаоса находят этих чемпионов? Ноги человека болтались над бездной. Пряди его серой гривы истончались и горели.

Мост заскрипел, когда Феликс ступил на него и вытащил меч.

— Твоя гибель предсказана, — прорычал воин, махнув второй рукой, пытаясь найти опору, которой там не было. Его лицо было маской холодного презрения, однако его акцент был знаком Феликсу, напоминая речь варварских племён кочевников степей между Краесветными горами и горами Скорби. Феликсу не раз была предоставлена возможность познакомиться с их мастерством верховой езды и самоубийственной отвагой во время путешествия на земли Дальнего Востока. — Тёмный Властелин допустит здесь только одного победителя.

— Если бы мне давали медяк за каждую обещанную погибель, я стал бы Верховным королём, — Готрек, беспечно топая, ступил на остатки моста. Раздался вибрирующий визг, и опора воина Хаоса опустилась ещё ниже к забвению. Готрек взял топор двумя руками и поднял его над запястьем хаосита.

— Я фаворит богов, отмеченный первым. Никакое оружие, в чьём создании присутствовал огонь, не может навредить мне.

— Неужто? — спросил Готрек, затем приподнял свой огромный топор к единственному глазу, критически осмотрел его, словно раздумывая над словами воина, а после врезал топорищем по пальцам чемпиона.

Хрустнули кости, но на лице воина не дёрнулась ни одна мышца, только во взгляде его появилось какое–то мерцание, когда Готрек подошёл и пинком сбросил сломанную руку Полуогра в бездну. Человек рухнул вниз в суровой тишине, лишь яростный плач зверолюдов сопровождал его падение, когда твари хлынули к краю моста, чтобы посмотреть, как их чемпион летит вниз. Ни звука не вырвалось из горла воина. Феликс перехватил последний взгляд чемпиона, а затем безмолвно смотрел, как тот падает в пропасть.

Несколько секунд спустя звук удара тела о землю вырвал его из раздумий.

Тяжёлая рука Готрека легла на его плечо. Феликс подумал, что в ней куда меньше поддержки, чем поиска опоры. Челюсть Истребителя посинела, лицо кровоточило, и Феликсу не хотелось думать о том, как близко его бывший товарищ был к столь долго избегавшей его погибели. Если бы он опоздал на несколько минут, если бы он действовал хоть чуть-чуть по-другому, то, вероятно это бы им обоим пришлось бы сейчас лежать там внизу у подножия горы. Эта мысль неожиданно вызвала у него такую обиду, которую даже он сам не смог адекватно объяснить.

Это было ощущение.

Гибель Истребителя приближалась, но, когда бы и как именно она не произошла, Феликс был уверен, что это событие определит сам Конец Времён.

К добру то было или к худу.

Готрек нашёл в себе силы, чтобы отхаркнуть комок мокроты и плюнуть через провал в сторону скопившихся на той стороне зверолюдов. Он не долетел, но, казалось, само действие принесло истребителю какое–то удовлетворение.

— Если Макайссон спросит, — сказал он, и свет от разбросанных повсюду горящих обломков сверкнул в его единственном глазу, — скажем, что это был несчастный случай.

Кхагаш-Фел лежал, изломанный, на скалах. Зверолюды, превратившиеся в неподвижные, безжизненные формы, усыпали склоны горы — их окровавленные тела сверкали металлическими частями доспехов в узкой световой шахте. Разрыв в бездне, появлявшийся выше того, что выглядело как лиги гладкой, отвесной сёрной скалы, напоминал рот, и Кхагашу-Фелу казалось, будто его проглотил какой–то гигантский мифический зверь.

Как это могло произойти?

Он был Огнём Жарра, Орлом Скорби, Чумой Юсака и Усладой-в-Крови. Он сотнями убивал демонов и чемпионов в течение десятилетий, которым он уже давным-давно потерял счёт. Тёмный Властелин избрал его для уничтожения его врага: Его пророчица направляла его меч. Он оскалил зубы, покорив слабость, что заставила бы его кричать от боли в сломанных костях, которая появилась от этого простого действия, и попытался встать на ноги.

Он не проиграет!

— Тише, Полуогр, твоя служба исполнена.

Морзанна склонилась над ним. Её когти слегка подтолкнули его в нагрудник — ребёнок, стремящийся удержать быка. С грубым рыком, Кхагаш-Фел опустился на свой камень. На мгновение он закрыл глаза, а затем раздался его рык.

— Ты это видела. Ты знала, как закончится эта битва, и всё же позволила мне вступить в неё. Почему?

Прорицательница грустно улыбнулась. Её глаза блестели, отражая свет, струившийся в пропасть из разлома наверху.

— Когда ты поймёшь это, то поймёшь и то, что значит связать свою судьбу с кем–то столь могучим, как Бё`лакор.

Кхагаш-Фел отклонил голову и повернул лицо к свету. В молодости он как–то раз забрался на гору почти столь же высокую и крутую, чтобы залезть в гнездо орла и выкрасть яйцо в подарок отцу. Даже в те времена его подвиг стал легендой. На гору было почти невозможно подняться. Или спуститься.

— Ты не здесь, — просто сказал он.

— Твой разум грезил о высшей мечте, Ужас Востока, но я здесь, я с тобой, — женщина говорила с искренней скорбью. — Это мой дар тебе.

— Я не буду просить тебя спасти мне жизнь.

— Ты отважный. Ты заслужил более заботливого хозяина.

Женщина взглянула на глубокие тени, где на скалах лежали зверолюды, словно греющиеся на скалах птицы. Из тьмы с шелестом вышла фигура. Её пернатые одеяния трепетали и вздрагивали от ветра, который Кхагаш-Фел не чувствовал. Костяные башмаки ударяли по земле в ритме, удивительно напоминающем тот, что выстукивали погребальные палочки на проводах Кхамгиина Последнерождённого.

— Ты отдал свою жизнь за Тёмного Властелина, — сказал Нергуй, его перья зашелестели, когда он присел рядом с умирающим чемпионом. Его высохшее лицо было наполнено благоговением. — Все племена говорят о твоей жертве. Они будут служить до последнего человека. Как и я. Прости меня, вождь, что я был слеп до сих пор.

— Нет, — прорычал Кхагаш-Фел, впервые в своей жизни видя всё ясно. Теперь, смотря глазами умирающего человека. Он использовался до той поры, пока был годен, теперь настал черёд его людей. — Возьми мой меч. Бери моих людей и веди их в Мидденхайм, в орду Архаона, как и просил меня ранее. Племена не для гибели по воле Тёмного Властелина.

Не обращая на него внимания, Нергуй встал и повернулся к Морзанне. Шаман склонил голову и протянул ей свой посох. Стеклянные бусины и яркие перья скрутились вокруг венчавшего его орлиного черепа, когда когти ведьмы сомкнулись на древке.

— Повинуйся мне!

— Ты говоришь с призраком, Полуогр. Он не в силах услышать тебя.

Морзанна подняла руку и провела когтями по горлу шамана. Зашипев, выскользнул воздух, вместе с потоком крови, который, несмотря на слова о покорности, Нергуй инстинктивно попытался зажать руками. Его тускнеющий взгляд отыскал его вождя. Кровь брызгала сквозь его пальцы, когда он пытался говорить, но каким–то образом Кхагаш-Фел слышал каждое слово.

— Ты сделал это.

Кровь на руках Морзанны чернела и поднималась в воздух, словно дым. Это же вещество вырвалось из горла и рта Нергуя, окутав его тело подобно савану и подняв от земли на гигантских крыльях похожих на крылья летучей мыши. Глубокий смех чернейшего из богов прорвался сквозь затвердевающее облако.

— Дирижабль гномов быстр, — проговорила Морзанна, её голос был напряжён от попытки сдержать первобытный ужас пред тем, что она привела в этот мир. — Но гнев Бе`лакора не имеет пределов.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ. Полёт

Широкое кожаное кресло на мостике «Неостановимой» было удобней, чем любая кровать, в которой доводилось лежать Феликсу. По крайней мере, сейчас это ощущалось именно так. Вибрации палубы казались массажем, изгоняющим боли из его тела. Низкий гул двигателей напоминал колыбельную. Образ бьющих, словно кнуты, по лобовому стеклу облаков, виделся неким воздушным эквивалентом натягивания на голову одеяла. Даже пререкания гномов успокаивали в своей обыденности.

— Это не путь к Мидденхайму, — заявил Готрек, стоя напротив окна, сложив руки на груди и упёршись воинственным взглядом единственного глаза в облака.

— Це тому, що мы идём в Караз-а-Карак, — пробасил в ответ Макайссон. На нём было плотно застёгнутое пальто и поднятый меховой воротник. Его очки были опущены на глаза, а руки в кожаных, без пальцев, перчатках держали штурвал. Малакаю приходилось вставать на цыпочки, чтобы увидеть хоть что–либо из–за широких плеч Готрека.

Что именно они хотели разглядеть в столь густом облачном покрове, для Феликса оставалось тайной за семью печатями.

— У тебя не хватало топлива, чтобы добраться до Краесветных гор, а теперь, вдобавок ко всему, ещё полное брюхо людей, что тянут тебя вниз.

— По крайней мере, мы всё одно втратили останний рабочий гирокоптер, так що турбуватиться нема про що, — ответил Макайссон, и, многозначительно сверкнув глазами за толстыми линзами очков, кивнул своей головой, с яростным выражением на лице, в сторону Феликса. — Но коли ты сможешь полагодити нам компас и привести нас до Мидденхайму, то прапор тоби в руки.

Готрек фыркнул.

— Я — компас.

— Ха, я думаю, що ты веришь в це, но так ли воно на самом деле.

Почувствовав, что спор прекратится ещё не скоро, и не особо интересуясь его исходом, Феликс оглядел мостик «Неостановимой». Инженеры-гномы целенаправленно ходили между различными стойками с оборудованием, что–то спокойно обсуждая на хазалиде. Один оторвал лист напольного настила, и, похоже, занимался пайкой рулевого вала, не обращая никакого внимания на рулящего Макайссона. Гномы никогда не были склонны к открытому выражению эмоций, но сейчас они постоянно кидали обеспокоенные взгляды в сторону Феликса.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Макс. Волшебник стоял над ним, откинув капюшон. Костяно-серые пятна посеребрили его волосы и бороду. Он обеспокоено нахмурился, от чего на бледной плоти появились морщины.

— Я могу спросить тебя о том же.

— Я был волшебником Света, — ответил Макс и улыбнулся впервые за последнее время. — Это был не первый демон, которого я изгонял, хотя, вне всякого сомнения, и самый сильный. Я в порядке, Феликс, как, вижу, и ты. Я бы посоветовал тебе отдохнуть, пока есть такая возможность.

Феликс потёр глаза и зевнул.

— Густав и остальные? Они на борту?

— Да. Малакай был готов оставить их, но ты разрушил мост и купил нам время, чтобы эвакуировать крепость. Ты — герой.

— Ты привыкнешь, — уже сквозь сон пробурчал Феликс.

— Феликс.

— Ммммм…

— Оно приходит ко всем вместе, разве ты не видишь? Ты помнишь сон, о котором я тебе рассказывал. Сон, где я летал?

Феликсу потребовалось мгновение, чтобы ответить. Его веки тяжело опускались на глаза, а тело казалось таким далёким, невесомым…

— Не тот, в котором мы все умерли?

Он уснул прежде, чем Макс успел ответить.

Высокие стройные сосны выходили из снега, словно прутья клетки. Рваный ветер срывал спутанную паутину, висевшую между стволов, капли осевшей на ней росы, ловившие отблески солнечных лучей, ослепляли подобно драгоценным камням. Присутствие Феликса здесь, в этом борейском лесу, дезориентировало его лишь на короткий миг, затем он плотно запахнул плащ и надел перчатки. Красная белка, запеленатая в паутину, висела на ветке, медленно поворачиваясь на ветру. Выдох Феликса мгновенно замёрз перед ним, разукрасив решётку тонких нитей паутины, растянутых на тропе. Его рука дёрнулась в поиске рукояти меча. Лес был тёмным и пугающе тихим. Единственный звук, который он мог слышать — хруст снега под сапогами его спутника.

— Поспешай–ка, юный Феликс. Снорри думает, что он что–то увидел впереди, и он не хочет, чтобы это что–то успело сбежать оттудова.

— Что мы ищем?

Чрезвычайно мускулистый гном обернулся и пожал плечами. Он был крупнее, чем Готрек, чуть ниже ростом, зато шире в плечах, и в каждой руке держал по орудию, достаточно тяжёлому, чтобы остановить атакующего быка. Всё его тело покрывали татуировки. Его короткая борода была окрашена в красный цвет, но вместо гребня истребителя в его голову был вбит ряд гвоздей с красочно разрисованными головками. Он сконфуженно дотронулся до своего уха, напоминающего цветную капусту.

— Снорри надеялся, что ты вспомнишь. Его голова чувствует себя немного забавно.

Дыхание Феликса замерло в груди, когда он увидел ужасный красный шрам, расколовший середину лба истребителя, от переносицы, до первого гвоздя его «гребня». Похоже, кто пробил его череп топором.

На миг у Феликса мелькнуло отвратительное воспоминание о Снорри Носокусе, стоявшем на коленях, его лицо, залитое слезами, и звёздный металл, обрывающий его позор.

Это Широкий, раздался в его голове женский голос. Твой путь был заложен здесь.

Феликс, вздрогнув, стряхнул мерзкое ощущение, когда Снорри пожал плечами и потопал дальше.

Истребитель троллей поднял топор и молот и всмотрелся в окружающие деревья. Изо всех сил стараясь не шуметь, Феликс тоже обнажил меч. Он поднял взгляд, убеждённый, что слышал слабое чириканье с той стороны. Ветки качнулись, осыпав снежинками его голые щёки. Птица, подумал он, хотя и не мог вспомнить, чтобы пернатое попадалось ему на глаза.

— Ты слышал что–нибудь?

Снорри повернул своё открытое лицо и пожал плечами. А миг спустя с ветвистого купола низринулось окутанное сумраком чудовищное создание, прижав гнома к земле своей массой. Его восемь опушенных, сегментированных ног были заключены в тёмно-красный хитин. Огромные чёрные глаза сердито уставились на Феликса из бронированного полипа из щёлкающих жвал, сочившихся ядовитым желудочным соком.

— Помоги Снорри, Феликс, — раздался приглушённый вопль Снорри. За сим последовал хруст, когда молот печатался в хитиновое подбрюшье гигантского паука, — его ногам щёкотно.

Паук заверещал и скатился вбок, напоминающие патоку брызги оросили землю под ним. Снорри побежал было за ним с поднятым топором, но получил удар передней лапой и отлетел к деревьям. С ветвей рухнула снежная лавина, засыпав гнома почти по плечи.

Феликс поднял меч, когда паук развернулся и бросился на него. Тварь зашипела, жвала угрожающе защёлкали. Он бросил краем глаза взгляд на Снорри, который выбрался из сугроба и насвистывал какую–то старую гномью шахтёрскую песенку. Феликс недоверчиво закатил глаза, недоумевая, что именно в этом моменте и в этом придурковатом истребителе заставляло так болезненно сжиматься сердце.

Сквозь разрывы в зарослях он увидел ещё больше гигантских пауков, несущихся на них с отвратительным щёлкающим звуком. В отчаянии он оглянулся вокруг в поисках более удобного места для обороны.

— Снорри, что это?

Феликс указал вглубь леса. Едва видимая, просто мшистый контур, поглощённый стволами деревьев, во мраке замерла избушка. Её сплетённые из хвойных веток стены были грязными, грубая соломенная крыша — пронизана в нескольких местах опустившимися листьями лесного полога и опутана серебристыми полотнами паутины.

— Туда, Снорри. Там мы сможем сдержать их!

Прежде чем он понял, что делает, Феликс уже промчался мимо своего спутника и углубился в лесную чащу. Из зарослей вырвался шипастый кошмар, и он резво развернулся, поставив между собой и тварью сосну, и тут же, повинуясь чутью, отмахнулся от другого, карабкавшегося по дереву, выбив несколько чешуек хитина из его мандибул, после чего проскользнул под ним и устремился дальше. Из неразборчивого рёва и хитинового хруста он сделал вывод, что Снорри следует за ним.

С собственным боевым кличем, Феликс вырвался на опушку.

И остановился.

Здесь было множество пауков. Где же они?

Чувствуя, как его сердце бешено забилось, он в замешательстве опустил меч и посмотрел на мрачную избушку, которая в одиночестве стояла, окутанная лесной тишью. Тепло неожиданно покинуло его тело, и он вздрогнул. Ощущение было — словно сквозь него прошёл призрак.

Он обернулся, и облегчённо выдохнул, когда увидел выходящего на поляну Снорри. Тела десятков гигантских пауков были раскиданы среди деревьев и торчали, словно пни, по всей поляне, лёжа на спине с загнутыми к брюху лапами. Истребитель троллей чуть качнулся на ногах и усмехнулся. Его тело было всё испещрено укусами, изо рта вытекала струйка розоватой пены. Он заметил Феликса и издал булькающий звук, собравшись швырнуть молот в его сторону, но при замахе рукоять вылетела из его руки, так что молот улетел куда–то в заросли, а сам Снорри свалился на землю хихикающей грудой.

Феликс попытался было подойти к нему, но воздух вокруг неожиданно стал таким плотным, что он не смог даже пошевелиться, словно в каком–то кошмаре, деревья и избушка становились всё более размытыми и нечёткими, пока не остался лишь Снорри и женщина, что склонилась над ним, зашелестев ворохом чёрных юбок.

Она провела рукой по горлу Снорри, запустив пальцы в бороду гнома, но затем убрала руку и вместо этого взяла мощную лапищу истребителя и, водя когтями по линиям на ладони гнома, произнесла какой–то певучий наговор, от которого волосы на руках Феликса встали дыбом, и его сотрясла дрожь. Он узнал голос той, что говорила с ним за несколько минут до того. И эта женщина собиралась сотворить колдовство.

— Ты должен был умереть сегодня, Снорри Носокус, но я этого не допущу. Ты убил моих защитников, ты нарушил моё уединение. И ты поставил под угрозу мою душу, если мой властелин узнает, что я сделаю с тобой сейчас, — прошипела ведьма, и странная улыбка мелькнула на её лице, когда коготь вонзился в ладонь и прочертил новую линию, из которой капнула кровь. Дуга какого–то волшебства вырвалась из капли и с треском окутала её запястье. — Судьба, которую ты ищешь, будет ускользать от тебя до того дня, который укажу я. Он будет ускользать от тебя долго, достаточно долго, чтобы ты успел как следует помучиться. И когда ты вновь станешь цельным, когда все, кого ты любишь больше всех, вновь будут рядом с тобой, тогда ты обретёшь свою погибель, но она принесёт тебе лишь боль. Это твоё проклятие, — грустно улыбнулась она. — Дар, достойный Истребителя. У тебя будет величайшая погибель.

Феликс смотрел, не в силах пошевелиться, как ведьма вычертила кровью новую линию на ладони. Затем она оторвала взгляд от стонущего гнома и посмотрела на Феликса с заговорщицкой улыбкой, власть переписывать судьбу сверкнула в её лавандовых глазах.

Её внешность было до боли знакома, но вместе с тем, неправильна в каждой уловимой взглядом мельчайшей детали. Её спина была согнута, руки слегка тряслись, словно зряшная хитрость, расходившаяся с силой, что потрескивала на её слишком длинных ногтях, больше напоминавших когти. Её длинные волосы были заколоты шпилькой. Лицо казалось добрым, но грустным. Она была одета в слоистые юбки из чёрного шёлка, украшенные цветными осколками хитина и стеклянными бусами. Это была его мать, Рената, и всё же это была не она. И голос и глаза были одинаково неправильны, как и странная одежда. Его мать всегда ненавидела чёрный, единственный раз, когда он видел её в этом цвете, когда её везли в Сад Морра.

— Это уже второй раз, когда ты пытаешься выдать себя за мою мать. Зачем?

— У меня никогда не было матери, — ответила старуха, кожа потемнела и по волосам расползлась седина, когда она продолжила. — Но у меня был отец, который любил меня больше всего на свете. Я помню, что меня окружали люди, которые заботились обо мне, — она странно посмотрела на Феликса. Пурпур её глаз неожиданно начал сверкать различными красками, пока Феликс уже был не в силах сказать, какого же именно они теперь цвета. Маленькие рожки начали пробиваться сквозь волосы, которые теперь были совсем седые и сияли, словно лик луны. — Я чувствовала доброту незнакомцев и пыталась, по-своему, отвечать им тем же.

Последняя вспышка силы вырвала ладонь Снорри из руки ведьмы. Он лежал в снегу, милостиво бессознательный, с выражением бессмысленного ужаса, нацарапанного на исказившемся лице.

Отвращение наполнило Феликса, словно желчь из прорвавшейся кишки. Возможно ли, чтобы смертное существо могло обладать подобной изменяющей сам мир силой? Эта женщина изменила судьбу Снорри. Какая бы участь его не ждала, она заменила её смертью от Готрекова топора. У него голова пошла кругом от возможных последствий. Если Готрек просто отвечал на подёргивание струн его судьбы этой старой каргой, был ли он на самом деле виновен в убийстве своего старого друга? Феликс резко покачал головой. Он по-прежнему был тем, кто делал выбор. Именно его рука, а ничья другая, нанесла последний удар.

— Не хотелось бы мне быть бенефициаром твоей недоброжелательности.

— Твой друг, Макс, всегда считал, что вами руководит какая–то высшая сила, — она с наигранной скромностью развела руки. Каждый палец заканчивался острым чёрным когтем. — Он могущественный и мудрый, и ваши встречи с ним на протяжении всей вашей жизни были больше чем случайностью.

Феликс нахмурился, пока пытался привести мысли в порядок.

— Ты была колдуньей, о которой Макс говорил в гномьем оплоте. К чему тебе «помогать» нам одной рукой, а второй отдавать на поживу демонам?

— Разве ты не чувствовал изредка сочувствие к тем, кого твоему спутнику приходилось убивать? Впрочем, это не мой случай. Я делаю то, что должна, для тех, кому это предназначено, ибо даже мой господин не может видеть столь же ясно, как я. Я долго наблюдала за тобой, Феликс, провела тебя через выборы, которые ты должен был сделать, и свела с союзниками, которые тебе понадобятся в последний час. Это моя магия столь долго хранила тебя от последствий наступления старости, чтобы ты мог её достичь, и это мой призыв ворвался в твои сны и призвал с Дальнего Востока, чтобы всё это успело сформироваться. Смерть твоего друга была необходима, как и то, как именно она его настигла. Она привязал Готрека к тебе узами горя, ибо только вместе вы можете исполнить то, что, как я знаю, вы должны.

— Ты не имела права, — выдохнул Феликс, его разум кружился, вызывая воспоминания о каждой потере и трагедии в его жизни, впервые увидев через ретроспективную призму судьбы — как эта странная пророчица возможно видела её ещё до его рождения.

Кирстен, его первая великая любовь. Умерла ли она во время набега гоблинов на волках, из–за того, что он на мгновение решил оставить Готрека ради неё? Было ли это простая случайность, что привела его в логово тролля, где он отыскал Карагул, который спасал его жизнь в бесчисленном количестве сражений, а затем нашёл орден храмовников, которому он по праву принадлежал, растоптанным нашествием зверолюдов? Феликс стиснул зубы. Как удобно. Неужели это призывы этой женщины привели Ульрику к проклятию, просто так, чтобы она в один прекрасный день, спустя десятилетия помогла ему вновь воссоединиться с Готреком?

Его дрожащие от волнения руки сжались в кулаки. Когда он заговорил, в его глазах стояли слёзы.

— Как ты смеешь? Ты говоришь о моей жизни так, словно я был персонажем в твоей пьесе, был твоей игрушкой, но это моя жизнь. Это мои решения, не твои.

— Мы с тобой оба ходим в тени других, ведомых величайшей судьбой, и оба вынуждены делать то, что нам отвратительно, чтобы понять, чья судьба обретёт плоть.

Она указала на лежащую фигуру Снорри, словно в подтверждение своих слов, и Феликс задохнулся от открытия, что это больше не было телом Снорри. Его борода была длиннее и более насыщенного багрово-красного цвета, его единственный глаз закатился в глазнице. Кровь окрашивала его татуировки и образовывала расширяющуюся лужу под его могучим телом. Феликс уставился на лицо гнома, молясь — несмотря на внутреннюю уверенность, что это бесполезно — увидеть, как дыхание потревожит кровь, в которой лежало его лицо. Феликс закрыл рот ладонью, чтобы сдержать болезненный стон. Без малейшего перехода, который мог бы подготовить Феликса, тело стало Готрековым.

Истребитель был мёртв.

— Зачем ты показываешь мне это?

— Не в моих силах решать, что ты увидишь, — даже, казалось, с недоумением ответила ведьма. — Это твоё будущее, не моё.

— Это не моё будущее, — сказал Феликс, не в силах оторвать взгляд от тела. Торс Готрека был пробит, разодран, словно каким–то диким зверем или демоном. Чтобы нанести подобные раны, этот монстр должен был обладать чрезвычайными мощью и силой. Казалось, это должно было принести облегчение, но его боль не стала меньше. — Я этого не допущу.

— Ты бессилен против того, кто ожидает вас в Казад Дренгази, Феликс, и смерть Готрека станет смертью этого мира, — она присела рядом с Истребителем и провела ладонью по его лицу, закрыв пустую глазницу. Затем она посмотрела на Феликса. — Но этого может быть достаточно, чтобы спасти следующий.

Феликс вздрогнул и закрыл глаза, надеясь, что эта женщина и её видения исчезнут, и он проснётся — теперь уже было ясно, что это всё был просто плохой сон, навроде пророческого кошмара — и снова окажется на мостике «Неостановимой», с живым и здоровым Готреком, стоящим рядом.

— Некоторые привязаны к их судьбам, — продолжала меж тем провидица. — Такие создания, как Готрек, являются скалами, неподвижными, каменными ступеньками, ведущими к определённому будущему, но ты…

Она выпрямилась, раскинула руки и отклонила голову назад, чтобы посмотреть вверх, на сводчатый потолок, где вспыхнули золотисто-красные руны, словно светлячки в летнюю жаркую ночь на берегу Авера. Не осталось ни малейшего признака, что здесь вообще когда–либо был лес. Пол был вымощен белыми каменными плитами, в центре каждой пылала мстительно выглядевшая руна. Зал был гномьим, но древнее любого гномьего зала, который ему доводилось видеть. Здесь царила могучая сила, он чувствовал это даже сквозь чужое видение, мощью была напитана каждая руна, каждый камень сочился ей.

— Это произойдёт, потому что я это видела. И пришло это после твоего заявления.

— Что это значит?

— Это значит, что у тебя будет выбор, Феликс Ягер. Будешь ли ты стоять рядом с Истребителем до конца, зная, что это будет означать его смерть, или оставишь его одного здесь, в Крепости Первого Истребителя, — она указала рукой на распростёртое тело Готрека, — и позволишь слабой надежде на лучшее будущее умереть вместе с ним?

— Я…

Женщина резко подняла голову и обнажила острые, словно маленькие кинжалы, зубы.

— Пришло твоё время уходить. Просыпайся. Предупреди своих спутников, Если сможешь.

— Что это? — воскликнул Феликс, страх того, что могло заставить нервничать человека, обладающего проницательностью, подобной этой провидицы, смог проникнуть даже в водоворот вопросов, охвативший его мысли. — Я даже не знаю, где находится это место и есть ли оно!

Золотые руны замерцали во тьме. Тени окутали огромные каменные столпы. В них была какая–то форма, как если бы они были охвачены парой смыкающихся чёрных крыльев.

— Проснись, Феликс. Он идёт за тобой.

У Феликса вырвался стон, когда он открыл глаза. Это уже стало чем–то вроде привычки, упреждающей меры, укоренившейся за последние несколько месяцев у него в подсознании, но, похоже, ничего особенного на мостике «Неостановимой» на сей раз его не ожидало.

Первое, что поразило его, была тишина.

Большинство инженеров, суетившихся между станциями перед тем, как Феликс уснул, уже ушли, осталась лишь горстка, занимающихся вспомогательными системами, назначения которых Феликс даже не надеялся понять. Они молча стояли на своих постах, лишь изредка перемещаясь, чтобы отрегулировать настройки или щёлкнуть тумблером. Двигатели гудели в низком, резонирующем диапазоне. Макс стоял у входного люка, прислонившись к круглой раме и, скрестив руки на груди, глядел в пространство. Готрек сидел в другом вращающемся командном кресле на противоположной, относительно Феликса, стороне мостика, занимаясь своими ранами и пытаясь извлечь нечто, похожее на стеклянные осколки из кулака. Малакай Макайссон стоял в задумчивом молчании у рулевого колеса, очки висели на шее. Инженер-истребитель решительно смотрел вперёд и время от времени делал небольшие корректировки курса, поворачивая штурвал.

Именно в этот момент Феликс заметил, какая тьма их окружала, мостик был залит прохладным неестественным светом, исходившим от разбегающихся вдоль переборок, палубы и потолка дорожек. Сперва Феликс решил, что проспал весь день и «Неостановимая» просто влетела в ночь, и, соответственно, отсутствие других инженеров можно было объяснить тем, что они отправились на заслуженный отдых, но потом он заметил истинную причину. Облака, в которых они летели, были такими же чёрными, как просмоленный дуб, и такими же были ветвящиеся щупальца, секущие смотровое окно, пока корабль шёл вперёд.

Беспокойство поселилось в желудке Феликса. Он посмотрел в окно. Вершины гор были иззубрены, корявые клыки в тёмном пейзаже, словно огромная пасть, раскрывшаяся, чтобы сорвать их с неба.

— Что происходит? — спросил он.

Малакай обернулся и уставился на него с таким видом, словно пытался понять, не шутит ли он. Феликс заметил, что его очки были разбиты, и вероятно это имело какое–то отношение к огромному фингалу и дуговой ранке, примерно соответствовавшей первоначальному положению его защитных очков. По комнате разнёсся пронзительный звук, когда Готрек всосал, а затем выплюнул кусок стекла из своего кулака. Инженер сердито посмотрел на Феликса.

— Мы идём в Мидденхайм.

Феликс глянул в сторону Макса, но у волшебника, казалось, не было никаких возражений против курса или места назначения. Феликсу бы хотелось, чтобы раздвоенность чувств волшебника его успокоила.

— Просто небольшая тучка, человечий отпрыск. Если я правильно помню, на севере дождь частое событие, — Готрек встал с кресла и прошагал к Феликсу, который нервно покручивался на своём кресле из стороны в сторону. Внезапно осознав это, он резко остановился. Готрек хмыкнул и сложил руки на груди. Тёмные облака и ощутимое чувство озноба мелькали в окне позади истребителя. — Ты дрыхнешь, как полурослик. Мидденхайм вряд ли больше чем в паре часов, и я уже боялся, что не смогу разбудить тебя, когда мы, наконец, до него долетим.

— Приятно видеть тебя живым, — непроизвольно вырвалось у Феликса.

Готрек прищурился.

— Почему? С чего бы должно быть иначе?

Видение мёртвого — нет, разорванного — Истребителя у его ног внезапно вернулось к Феликсу и он ощутил, как у него пересохло в горле. Он подумал о том, что провидица рассказала ему о смерти Готрека, что его погибель будет означать смерть мира. Она не была первой, кто предрекал, что кончина Истребителя повлечёт за собой падение других, но её предупреждение было самым прямым и грозным из всех. Возможно, пришло время. Слишком легко было поверить в гибель мира, когда он уже и так был объят огнём.

Ему удалось вырвать свои мысли из этих образов, наблюдая, как они мчатся, будто запаниковавшие лошади к знакомой земле, к Кэт и его дочери. В его сознании они теперь стояли не на пороге альтдорфского особняка Отто, а на стенах Фаушлага, ожидая если не его, то конца какого–то иного рода. Ему нравилось думать, что та лёгкость, с которой он их представил, образ младенца, которого он никогда не видел и который никогда не был в том городе, могла означать, что в этом видении была какая–то доля правды.

Это было всем, чего он хотел. Всем сердцем, сильнее чем чего–либо когда–либо. Часть его была готова позволить Истребителю обрести его гибель, и даже самому присоединиться к Готреку, если бы это означало, что у его дочери могло быть будущее, свободное от войны.

.Поняв, что молчание затянулось, он попытался скрыть беспокойство за фальшивой улыбкой.

— Живым и здоровым, я хотел сказать. После такой–то драки.

Губы Готрека скривились, но он промолчал. Феликс заметил усталую красную пелену в его взгляде. Выносливость Истребителя была невероятной, но его продолжающийся отказ от отдыха был безумием даже по его стандартам.

— Ты что–то хочешь рассказать? — мягко спросил Макс из своего угла.

Феликс вздрогнул, словно по его спине скользнул порыв холодного ветра, приподнялся и бросил быстрый взгляд на волшебника, но не смог встретиться с ним глазами.

Только Готреку он, возможно, мог бы поведать о пророчестве, но не Максу. Волшебник мыслил не меньше, чем судьбой Истребителя. Если бы Феликс рассказал ему своё видение, тот немедля принялся бы настаивать на продолжении путешествия в поисках мифической силы Казад Дренгази, чтобы столкнуться с павшим стражем, что ждал их там, и неважно, чем бы всё это грозило миру.

Ну, что касается Феликса, он собирался доказывать, что провидица ошибалась.

Она могла бы сказать ему, что крепость была домом для тысяч доблестных воинов и самого бога-прародителя, но даже и тогда он был не готов выплатить требуемую цену. Мидденхайм был в нескольких часах полёта и впервые за, кто знает, сколько времени, Феликс и Готрек были едины.

— Божевильна сокира Гримнира, що за? — воскликнул Малакай, стиснув штурвал и уставившись перед собой.

Предчувствие ужаса сорвало Феликса с кресла, словно электрошок. Вскочив, он подошёл к инженеру. Готрек тоже не заставил себя долго ждать. Макс наклонил голову к своему посоху и прошептал слова, от которых у Феликса закололо кожу.

Феликс смотрел сквозь толстое стекло окна, его глаза расширились, словно заставляя его смотреть на чудовищную чёрную слезу, что, казалось, разорвала небо на их пути. В её тёмном ядре Феликс ощущал холодную глубину вечности. Рваные облака обтекали его, окрашиваясь во множество цветов, и создавая красочное световое шоу, напоминавшее те, что могли создать набравшие полную силу магические ветра в небе севера. Последствия воздействия сей «слезы» на окружающее небо уже заставили мостик ощутимо подрагивать. И она становилась всё шире.

— Что это? — воскликнул Феликс и вынужден был ухватиться за плечо Макайссона, чтобы преодолеть неожиданно навалившуюся слабость.

— Будь я проклят, якщо знаю.

— Это открываются Владения Хаоса, — проговорил Готрек. — Я уже видел такое. Однажды.

— Сможем мы уйти от него, если развернёмся?

— У нас не хватит топлива, хлопче. Коли мы повернём, то можемо с тим же успехом приземлиться прямо здесь на скалы.

Феликс ощутил сжимающуюся руку судьбы. Какой курс был правильный, а какой нет? Как он мог понять? Он повернулся к Максу, но волшебник по-прежнему стоял, закрыв глаза, его тело периодически сотрясала мелкая дрожь.

— Полный вперёд! — взревел Малакай, один за другим продвигая правой рукой вперёд ряд рычагов первого ряда, а затем вновь схватил штурвал так, словно собирался больше никогда его не выпускать. Гул двигателей поднялся на ещё большую высоту, и Феликс почувствовал силу, отталкивающую его обратно к кормовой переборке. Облака теперь врезались в лобовое стекло с куда большей скоростью и силой, и вихрь вздулся перед ними, словно яма отчаяния.

Феликс решил, что Малакай решил исполнить свою собственную клятву истребителя прямо сейчас, спалив в огне бессмысленной славы их всех.

— Ты коли–нибудь издив на гребне приливной хвили на пароплаве?

Выражение на лице Феликса ясно говорило, что нет, и что он молился, чтобы так и не познать этого.

— Видступи назад и вона повернёт тебя килем кверху. Але якщо ты выжмешь всё з машины, и твои боги будут на твоему боци, то ты можешь выбраться с иншого боку, — инженер вывернул рук на колесе, чтобы захватить цепь, что раскачивалась над их головами, и потянул её вниз.

На каждой палубе засвистел пар, вырываясь из вентиляционных отверстий и иллюминаторов, словно дыхание дракона, когда «Неостановимая» рванула вперёд в сердце тьмы.

Пока Феликс наблюдал, совершенно беспомощный, без единой возможности повлиять на собственную судьбу, ряд тёмных форм вырвался из разрыва. Они казались крошечными, но когда приблизились, Феликс понял, что это иллюзия, вызванная расстоянием и масштабами самого вихря. Они были плоскотелыми, глянцевая плоть бескрайних чёрных, напоминающих ската крыльев, колебалась на незримых течениях, пока создания плыли к дирижаблю. Когда предвестники вильнули в сторону, уклоняясь от носа корабля, обнаружились отвратительные стреловидные рты, наполненные острыми зубами и окружённые плоскими тёмными глазками.

Малакай наклонился вперёд, чтобы разглядеть демонов, что как раз вцепились в газовый баллон над их головами, и нахмурился, его гортанное проклятье было заглушено залпом орудий, когда первые инженеры, поднятые по тревоге, наконец, добрались до орудийных турелей и открыли огонь по рою.

Росчерки взрывов раскрасили тёмные небеса опустошением, дробя кричащими лучами демонических сущностей, что рассеивались в воздухе, словно пары. Огневая мощь «Неостановимой» была огромной, она воистину была крепостью в небе, но враг был слишком многочисленным и с каждым мигом ещё больше демонических тварей вырывались из разлома, пусть артиллеристы дирижабля и отправляли множество созданий обратно в Царство Хаоса.

Удар в бок гондолы, бросил Феликса в сторону и вне всякого сомнения он бы кубарем покатился по палубе, если бы мёртвой хваткой не вцепился в плечо застывшего на месте, словно скала, инженера-истребителя. Болезненный визг пробился сквозь переборки, и разум Феликса услужливо нарисовал ему образы мерзких демонических тварей разрывающих нос гондолы. Он с трудом сглотнул и усилил хватку на плече Макайссона, не вовремя вспомнив, что бронированная гондола, на которой они летели, крепилась к баллону всего лишь несколькими десятками канатов.

Ужаснувшись, Феликс вцепился в рукоять Карагула.

Это они и собирались сделать. Демоны хотели уничтожить газовый баллон и обрушить их на горы! Пластина броневой плиты свалилась откуда–то сверху и ударилась в смотровое окно, растрескав его.

— Айе, як подивлюся, смитливы виродки.

Феликс наполовину обнажил меч. Он был не так уж и беспомощен на этом корабле, как его заставляли чувствовать. Он всё ещё мог сражаться, и уж лучше он падёт под волной когтей и клыков, чем низринется вниз с небес, чтобы обрести смерть при ударе о камни этой железной коробки. Он повернулся к Готреку. Истребитель мрачно кивнул.

— Мы сделаем это, человечий отпрыск. Просто ещё один последний бой.

Глаза Макса открылись. Волшебник издал странный звук, исходивший, казалось, откуда–то из самого сования горла, и положил руку на переборку. Вспышка белого цвета перешла из его ладони в металл, а через мгновение разрядилась из внешнего корпуса в потрескивающей дуге, которая очистила окрестности от демонов и зачернила смотровое окно парообразными испарениями их аннигиляции.

Феликс почти улыбнулся. Если бы Макс смог удерживать демонов подальше от корпуса, то они смогли бы выдержать всё, что могла выставить на их пути чёрная бездна.

— Они не остановятся, пока мои силы не иссякнут, — сказал Макс, с едва различимым трепетом усталости в голосе. — Готрек прав. Внутри этого разлома лежит Царство Хаоса. Это не зеленокожие или скавены. Эти не иссякнут, пока разлом не будет закрыт.

— Ну так закрой его, — проворчал Готрек.

— Хочешь верь, хочешь нет, но именно это я имел в виду.

— Что это делает в середине Империи? — спросил Феликс.

— Расширение Пустошей Хаоса делает подобные вещи возможными, — ответил Макс, прижимая одну руку к стене, а другой вцепившись в посох, когда корабль тряхануло в очередной воздушной яме. — Тем не менее, чтобы открыть нечто подобное требуется колдун великой силы, а скорее всего — целый ковен.

Феликс подумал о провидице, что приходила к нему во сне. Ей бы хватило силы на подобное? Это было страшно представить, но после всего, что он видел, что–то другое представить было трудно. Ему очень хотелось бы понять, на чьей она стороне.

— Зачем?

— Чтобы не дать нам попасть в Казад Дренгази.

Готрек сердито зарычал.

— Сколько раз и сколькими способами я должен разъяснять людям, что мы идём в Мидденхайм? Человечий отпрыск!

Феликс вытащил клинок полностью.

— Пойдём, нарисуем им карту.

— Подождите, — окликнул их Макс. — Закрытие разрыва потребует от меня полнейшей концентрации. Я не смогу помочь вам… — волшебник зашипел и скривил лицо, словно съел какую–то кислятину. — Что–то подходит. Что–то… тёмное.

— Они все тёмные! — рыкнул Готрек. Феликс повернулся к треснувшему обзорному экрану и у него вырвался тихий стон ужаса.

Что–то огромное появлялось из разлома, окружённое вздымающимися стаями меньших демонов и рассылающее окрест дуговую волну глубинного ужаса, что сотряс Феликса до самых дальних и защищённых уголков его души. Это был тот самый ужас, что он ощутил тогда на куполе, прежде чем Макс отвлёк его на себя, только много, в разы хуже. Эта мощная, чёрная форма была кошмаром, вырезанным из вулканического стекла. Её рога были бесконечной кривой отчаяния и проклятья. Князь демонов нырнул вниз, а затем взлетел, сотрясая воздух ударами кожистых, словно у летучей мыши, крыльев, упиваясь силой полёта и тёмным наслаждением просто «быть».

Канонада словно поперхнулась, когда князь ужаса подлетел поближе, и Феликс ощутил какое–то мрачное удовлетворение, что чудовищная аура демона воздействует на гномов так же, как и на него самого. Закопченным, обсидианово-чёрным мечом длиной с копьё Рейкгвардейца демон отсалютовал, бросая вызов, тем, кто смотрел на него с мостика, а затем сложил крылья и выполнил бочку под брюхом дирижабля.

Феликсу не было нужды слышать слова, чтобы знать, что тварь обращалась только к Готреку и более никому другому.

— Вин направився до кормового ангару, — сказал Макайссон, неловко вытянув шею, чтобы рассмотреть под трещинами в стекле простой набор зеркал, который давал частичный обзор происходящего вокруг и ниже гондолы. Затем он повернулся к Феликсу. — Там розмистилося бильшисть людей. Ах, думаю юный Густав теж там.

Феликс смертельно побледнел.

— Готрек…

— Сгони птиц с крыши, человечий отпрыск. Если большой дурень хочет отведать моего топора — не стану его разочаровывать.

Феликс неохотно кивнул.

— Не найди сегодня свою погибель.

— В данный момент я не ищу смерти, человечий отпрыск, как тебе должно быть хорошо известно.

— Ты же знаешь, что подобные вещи подкрадываются к тебе, стоит на мгновение отвернуться?

Усмешка медленно озарила жёсткие черты Истребителя. Он плюнул на ладонь и протянул её к Феликсу.

— Ни один из врагов не заберёт мой позор, пока мы оба не окажемся на стене Мидденхайма. У тебя уже есть моя клятва, но я дам тебе её ещё раз.

Феликс заколебался. Эта клятва могла стать причиной горя и бед, как и та, что когда–то давным-давно дал Феликс, но, почему–то, с их долгожданной целью в паре часов лёта, прошлое, казалось, уже не имело значения.

По крайней мере, не эта его часть.

Он обхватил мощную, размером с окорок, руку Истребителя своей собственной мозолистой рукой. — Я припоминаю хорошую таверну с нашего последнего визита. Вы со Снорри тогда дрыхли с перепоя, а мне всегда хотелось вернуться туда ещё разок.

Впервые Готрек не проявил гнева при этом имени. Он торжественно пожал руку Феликса в ответ. Клятва была принесена.

Теперь всё, что им нужно было сделать — исполнить её.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ. Бе`лакор

Феликс и Готрек, без лишних слов, расстались в техническом отсеке примерно в середине корабля. Истребитель просто ломанул дальше по коридору, крепко сжимая в руках топор. Феликс закатил глаза, после чего потянулся, крутанул запирающий выход в аэростат вентиль люка и левой рукой взялся за ступеньку. Как только он это сделал, по ушам резанул мощный звук, словно кто–то скрёбся по борту. Феликс поморщился, почти смирившись с тем, что вот-вот увидит убийственный чёрный меч, прорезающий обшивку, или какой–то крылатый ужас, разрывающий переборку. Его безымянный палец лязгнул, ударившись кольцом о железную ступеньку. Это напомнило ему ту смесь из мрачного предчувствия и ужаса, которые он испытал, оказавшись пойманным на нижней палубе на борту приписанного к Аарвику бретоннского торговца «Сесилия» в то время, пока шторм нёс судно на камни, скрывавшиеся под поверхностью вод моря Призыв Мананна. Это была та же самая беспомощность, понимание того, сколь мало он может сделать, чтобы изменить свою судьбу.

В последнее время это стало повторяться уж слишком часто.

Постоянный рёв двигателей «Неостановимой» упал в тональности. От его нового звучания зубы Феликса загудели. Чувство напряжения было физически ощутимо, каждая поверхность дрожала от усилий, словно корабль за что–то зацепился. Впрочем, представлять, за что именно они могли здесь уцепиться, Феликсу как–то не шибко хотелось. И всё же в голову тут же полезли мысли о разломе, который он видел с мостика, мысли, которых он всеми силами старался избегать.

Неужели уже поздно? Могли ли они уже влететь в него?

Феликс не мог себе даже представить, что он должен был бы ощутить при разрушении дирижабля в вихре, ведущем в Царство Хаоса, и, если быть откровенным, надеялся, что ему удастся прожить ещё немного, так и не узнав об этом. Так что, как и на борту того дурной памяти норского авантюриста, Феликс не нашёл другой альтернативы, кроме как выбросить все эти мысли из головы и просто делать, что должно.

Едва он пришёл к такому решению, как неожиданно сменившееся ощущение земного притяжения, изменившего угол атаки, сбило его с ног, почти вышвырнув в боковой коридор. Его лодыжки едва не выворачивало из суставов. Весь корабль накренился назад. В панике Феликс с громким лязгом схватился рукой, в которой всё ещё держал меч, за ступеньку лестницы и мёртвой хваткой вцепился в крепкий металл, а затем ноги ушли из–под него, а желудок рванул вверх, когда корабль снова развернуло. Коридор теперь находился под углом снизу от Феликса. Двигатели продолжал напряжённо реветь.

Князь демонов тащил корабль вниз. Он на самом деле тащил вниз весь дирижабль!

Феликс проворно пошарил рукой, пытаясь отыскать более безопасные края шахты обслуживания, когда корабль накренился вновь и его ноги повисли в воздухе.

«Надеюсь, Готрек закрыл за собой люки!»

В противном случае это будет долгий, долгий путь к ангарной палубе.

Части технического барахла покатились по наклонившейся палубе ангара, и сбились в кучи у кормовой переборки, когда сила достаточно мощная, чтобы погнуть его толстые двери усилила свою хватку на внешнем корпусе и потянула. Мужчины и женщины были вырваны из своих кошмаров лишь затем, чтобы с воплями пытаться зацепиться за палубу. Сердце Густава Ягера сочувственно сжалось, отвечая на их ужас. Он поглубже засунул пальцы в попавшееся отверстие в металлической палубе и схватил покрытую шрамами руку лысого человека в расстёгнутом зелёно-красном камзоле, что пролетал мимо. От внезапной яростной хватки на обожжённой руке в глазах у Густава померкло и он едва не потерял сознание от боли, но всё же смог отыскать в себе силы, и лишь скрипнул зубами, продолжая держать своего собрата по несчастью.

Ещё минуту назад он раскладывал постели и раздавал одеяла, что им удалось вытащить из гномьего оплота, среди солдат и семей беженцев, что расположились лагерем на ангарной палубе, и вот уже его мир, буквально, перевернулся на бок.

Двери издали звук отдираемой от стали стали. Огромный искривленный чёрный клинок разрезал дюймовой толщины перегородку, словно это был лист пергамента, и в рваный разрез хлынул обжигающе ледяной чёрный ветер.

Хохландец, которого выловил Густав, с испуганным вскриком затарабанил нечто неразборчивое и начал вырываться. Лицо Густава налилось кровью от боли. Долго держаться он не смог. Чувствуя, как его собственная хватка на гладком металле начинает поддаваться, он с отчаянным вскриком разжал руку. Солдат полетел вниз, ударился о нос гирокоптера, а затем медленно соскользнул к дверям.

И тут адский меч нанёс новый удар, разрезав борт и переборки, словно масло, проделав длинный горизонтальный разрез, через который заструился тёмный удушающий холод и первобытный страх. Металл издал протестующий скрип, когда клинок был повёрнут под углом девяносто градусов и прорезался вверх так же легко, как и поперёк. Прорезав примерно футов двенадцать, клинок остановился, повернулся с новым визгом металла и сделал ещё одну рваную рану в корпусе дирижабля, параллельно первой. Густав цеплялся за палубу, оцепенев от холода и ужаса, почти благодарный пульсирующей в руке раскалённой боли, которая говорила ему, что, несмотря на всё, что предстало его глазам, он оставался жив. Клинок меж тем опустился, соединяя разрезы и завершая прорезание идеального прямоугольника.

Густав почувствовал, как температура упала на несколько градусов. Его затылок запульсировал, словно кто–то пытался открыть его череп изнутри. Его раны зажглись огнём, словно все швы на них одновременно разошлись. Чёрная магия. Он прожил свою жизнь не испытывая потребности в её изучении, но после передряг в Кислеве она была настолько знакомой, словно повторяющийся раз за разом кошмар.

Вспышка ониксового пламени вырвала секцию из борта распотрошённого корабля.

Кусок переборки врезался в палубу, в ангар хлынуло ещё больше леденящего воздуха, и в открывшемся проёме появилось нечто, что кто–то, не умеющий оценить масштаб или напрочь лишённый страха, мог бы описать как «человекоподобное». Воздух в груди Густава обратился в лёд и на мгновение, показавшееся ему смертельным, он потерял способность дышать. В этот миг Густав понял, что всё, что ему довелось испытать в Кислеве и до него, было ничем. Он мог сражаться достаточно хорошо, чтобы пройти тот путь, а врождённое чувство собственной значимости, пришедшее с рождением, неплохо выливалось в умение руководить, и он знал, как составлять план и воплощать его в жизнь.

Но он не был своим дядей.

У него не было того, что требовалось, чтобы сразиться с великим демоном — мощью Хаоса обрётшей плоть.

Когтистые ноги врезались в палубу, словно полночный удар колокола. Тени сломались вокруг его лодыжек — невежественные дети вопили в стремлении снискать благосклонность своего повелителя. Монстр распрямился в полный рост, поднимая рогатую голову и распахивая кожистые чёрные крылья. Демон был гибок, как пантера, и, хотя его мускулатура была твёрже камня, но своей гладкостью и эфемерностью напоминала дымчатое стекло. Восьмиконечная звезда, символ Хаоса Неделимого, сияла, словно трещина в пустоте на широкой груди. Он стиснул кулаки и мускулы зазмеились по мускулам, похваляясь своей собственной чёрной кожей. Густав восторженно вскрикнул, когда взгляд полубога на мгновение скользнул по нему. Его глаза были бездонной чернотой, вечной тенью, в которую человек мог погрузиться, и падать, падать, вечно нестись вниз и так никогда и не достигнуть дна этой бездны.

Он едва ли заметил, что палуба выровнялась, и он снова лежал.

— Вали. Быстрей к дверям. Збиц!

Коля бежал против текущего в обратную сторону потока тел, лук не болтался а перевязи, а лежал в его руке, теперь, когда палуба снова выровнялась, а двигателям корабля более не приходилось бороться с мощью князя демонов. Он наложил стрелу и почти в тот же миг спустил тетиву. Древко обратилось в щепки, не дойдя шести дюймов до груди создания.

— Свинья!

Кислевит вытащил было ещё одну стрелу, но затем ругнулся и, выбросив её прочь, выхватил топор. Он подбросил его в воздух и поймал, затем выкинул лук и выхватил короткую изогнутую саблю из обитых мехом ножен. Его недавно окрашенное хной предплечье сверкнуло слегка металлическим оттенком, когда он расчертил в воздухе ослепительную сигилу разминочных ударов. Густав всегда думал о Коле скорее как о лучнике, но он слышал, как его дядя говорил о бывшем улане, как о ком–то вроде гурмана оружия.

Феликс, возможно, и сам не осознавал этого, но из его уст подобное было высокой похвалой.

Отвага угрюмого северянина оказалась заразительной и Густав смог отыскать в себе силы, чтобы встать на ноги и вытащить свою, чуть более длинную кавалеристскую саблю. Несмотря на всё, что она сделала, ему хотелось, чтобы Ульрика вновь оказалась рядом и сама держала этот клинок в своих руках.

— Есть ли в области мудрое изречение для подобного случая? — выкрикнул Густав, надеясь громкостью стереть дрожь в голосе, вызванную обликом огромного демона.

— Нет, — ответил Коля с лёгкой улыбкой. — И, клянусь собственной жизнью, не могу понять почему?

Демон игнорировал обменивающуюся шуточками пару, глядя над их головами в сторону люка, через который пытались выбраться беженцы. Он ухмыльнулся, словно акула, и расправил крылья, тени сгустились под ними, словно продолжение его собственных устрашающих мускулов, а затем начал поднимать себя в воздух. Густав выдохнул и, опустив меч, задрал голову. разворачиваясь вокруг, чтобы проследить, как тварь, словно метеор из искривляющего камня, метнулась через всю палубу и с грохотом приземлилась у люка. Сила удара расшвыряла оказавшихся поблизости мужчин и женщин и сотрясла пол и стены. Демон не обратил на них ни малейшего внимания: насекомые были слишком мелкими и безвредными, чтобы тратить на них даже ничтожнейшее усилие.

— У тебя когда–нибудь возникало чувство, что мы неважны, друг Густав?

— Всего лишь каждый день.

Сердитое красное свечение окутало дальнюю стену, резко обрисовав призрачно-серый расплывчатый контур демона.

Князь демонов холодно рассмеялся, зловещий, словно чёрный лёд на замёрзшем озере.

— Ты победил достойную пешку в лице Кхагаш-Фела, сын Гурни, но теперь ты стоишь перед королём.

Готрек неподвижно стоял в люке, ведущем из ангара, избитый и израненный, весь в синяках и порезах, и всё же подобный камню в людском потоке, текущем мимо него. Он воинственно выпятил челюсть по направлению к возвышающемуся демоническому созданию. Его топор светился болезненно ярко в его массивной руке, достаточно сильно, чтобы единственный глаз гнома превратился в узкую щель, другой же рукой он приказал уходить Коле и Густаву.

— Да, — продолжил князь демонов. — Теперь здесь нет человека, что мог бы спасти твою шкуру.

Готрек зарычал и поднял топор.

— Беги, Густав, — сказал Коля, указывая топором на пару ведущих вверх металлических лестниц.

Бегство к главному люку означало непременную встречу с князем демонов, но с ангарной палубы можно было уйти и другими путями. Густав тщательно изучил их, когда гном из экипажа, назначенный для сопровождения выживших людей, привёл их сюда. Он не собирался никуда лезть очертя голову с закрытыми глазами. Только не снова.

— А ты?

Мрачный кислевит пожал плечами и развернулся к главному люку.

— Если человек должен тебе лошадь, что ты сделаешь?

— Не знаю! — выкрикнул Густав. — Я, дьявол тебя забери, никогда не знаю, что ты хочешь сказать!

Коля развернулся вполоборота и ухмыльнулся. Сердце Густава трепыхнулось от мрачного, рвущего чувства, как если бы оно хотело остаться. Как будто предчувствовало, что это будет последний раз, когда оно бьётся в присутствии этого невыносимого человека.

— Вы с гномом стоите друг друга.

— Ужасные вещи ты говоришь, — хмыкнул Коля. — Разве я говорил тебе когда–нибудь, что ты заслужил своего дядю?

С низким рыком князь демонов выпрямился в полный рост. Он излучал нимб тени. Железные переборки заскрипели, словно незримая сила потянула их вовнутрь. Топор Готрека вспыхнул столь ярко, что даже сам Истребитель был вынужден с ворчанием отвернуться.

— Твоих врагов в Царстве Хаоса — легион, истребитель. Ты веришь, что бессмертные простят?

Князь демонов поднял свой огромный чёрный клинок, вот только он уже не был тем самым чёрным мечом. В каком–то смысле он оставался им, но в то же время стал злобного вида медным топором с зазубренным лезвием. В другой руке щёлкнул кнут, которого определённо всего мгновение назад там не было. Мышцы и плоть демона потекли, и он начал изменяться. Его лицо вытянулось в звериную морду. Огненно-красная жидкость, напоминавшая кровь, потекла с его клыков, как слюна. Тёмная кожа покраснела, мускулы утолщились, его прежде царственный облик сменился звериным видом, что обещал только одно — яростное насилие. Нога, что вышла из клубившихся у пола теней, стала копытом, обитым бронзой.

В костях Густава появилась дрожь, от которой в его мышцы, и особенно в руку, державшую меч, влилась странная амальгама сверхъестественного ужаса и желание утолить этот ужас в крови друга или врага, не важно.

— Вечность принадлежит мне, и всё же я пожру твой мозг, демоноубийца, — сказал преображённый демон. Его голос — медный боевой горн, жажда мщения и ненависть в нём были слегка приглушены ещё не выветрившимся до конца холодом предыдущей твари. — Пусть восславится Бе`лакор, даровавший мне сей акт возмездия.

Не дожидаясь объяснений, Густав развернулся и со всех ног устремился прочь, словно под ним разверзлась сама преисподняя.

Феликс просунул голову через уже открытый люк на спинной хребет. Погром в потустороннем масштабе заполнил его чувства сверху, снизу, да вообще, куда бы он не посмотрел. Демонические скаты, пробивавшие располосованные облака, издавали мерзкие вопли из своих щелевидных пастей. Солдаты в зелёно-красных цветах Хохланда стояли тут и там на дорожке, дико размахивая алебардами в попытке поразить пролетавших поблизости и секущих шипованными хвостами и острыми крыльями демонических созданий. Ветер принёс обрывки приказов офицера, затерявшегося где–то среди отряда лучников около перил. Лучники изо всех сил сражались с чудовищной силы ветром, пытаясь удержать луки, чтобы выцелить врага и выстрелить. Лужа крови распространялась от гнома-инженера, чьё тело без головы по-прежнему восседало на кресле орудийной башни.

Ощущение высоты и скорости было невероятным. Ветер был холодной твёрдой рукой, что пыталась запихнуть Феликса обратно в коридор. Однако он пересилил его, золотисто-серые волосы бешено хлестнули воздух, когда Феликс упёр клинок в дорожку и выпрямился. Ветер вцепился в его плащ с такой яростью, что едва не сдёрнул за борт. Феликс потянулся было рукой к пряжке, подчиняясь первичному инстинкту отстегнуть плащ и пусть он улетает в небытиё без него. Однако потом передумал и вместо этого один раз обернул его вокруг талии, а подол засунул за пояс клетчатых штанов. Воспоминания не заслуживали чего–то меньшего.

Этот драный клочок зюденландской шерсти согревал его ещё в самом первом его приключении, за годы до того, как он начал произносить имя Готрек Гурниссон с сожалением. Да и Зюденланда более не существовало — маленький факт, который всегда заставлял его удивляться или оплакивать свой возраст, в зависимости от настроения. Прямо сейчас скорее преобладало последнее, но всё же этот сентиментальный старый дурак ещё не был готов сложить оружие.

Низко пригнувшись, он побежал по дорожке, чтобы присоединиться к алебардщикам Хохланда, что сражались рядом с перилами.

— Хвала богам, — проорал капрал Манн. Его голос был охрипшим от крика, серые глаза наполнял ужас, который его разум не мог полностью осознать. За его спиной разрыв в реальности по-прежнему расширялся, поглотив уже всё, кроме пылающей короны неба. Феликс старательно отводил от него взгляд. И без того хватало ужасов в лице демонов, что продолжали выныривать из–за его чёрного горизонта. — Мы удерживаем их, — доложил капрал, — но внизу скопилось ещё больше, и нашим лукам до них не достать.

— Они атакуют газовый баллон и тросы, которыми он крепится, — объяснил ему Феликс.

— Что это значит?

Какое–то мгновение Феликс собирался было во всех подробностях ответить капралу на его вопрос, но в этом случае, его разум оказался быстрее языка. Какая польза от этого знания будет любому из них?

— Постарайся не думать об этом.

Пробравшись мимо алебард и пары лучников в середину формирования, Феликс ухватился за поручень и выглянул за край. Отвратительное головокружение тотчас же бросилось к нему, и он поспешил отвести взгляд от бездонного водоворота облаков и сосредоточился на газовом баллоне. С перил свисали толстые сети. Феликсу доводилось видеть, как гномы-инженеры карабкались по ним, словно горные козлы, чтобы по-быстрому залатать полученные повреждения — например, после приснопамятной схватки с драконом — и был потрясён ловкостью и чувством равновесия столь кряжистой расы. И это также напомнило ему, что тогда он был вполне себе счастлив, оставаясь здесь, с руками крепко державшимися за поручни, большое вам спасибо.

Сглотнув комок страха, он дотянулся до узла одной из грубых чёрных верёвок и подёргал его на пробу. Он оказался крепким. Как он и боялся.

— Мы должны спуститься.

Манн нервно рассмеялся. Но затем резко осёкся и посмотрел вниз. Колёсики провернулись.

— Нет…

— Нам конец, если этого не сделаем, — сказал Феликс, засунув руку до локтя под сетку и перелезая через поручень. Вся эта штуковина «порадовала» его тревожным количеством отдачи, опасно раскачиваясь в ответ как на порывы ветра, так и на его собственные движения.

Он глубоко вдохнул и, собравшись с силами и решив хотя бы внешне походить на героя, который требовался этим испуганным людям, поднял взгляд. Капрал Манн и его бойцы меж тем побросали свои алебарды и, вытащив мечи-кацбальгеры, последовали за ним через перила. Феликс почувствовал, как сеть дёрнулась под ним. Он обнаружил, что слабо улыбается, и по нервам растеклось ощущение тепла. Как если бы выглядеть бесстрашным в чужих глазах, и быть им, в конце концов, не так уж сильно и отличалось одно от другого.

Аэростат был слишком велик, чтобы они могли защитить его весь, но им, впрочем, этого и не требовалось.

Малакай объяснил, что даже потеряв половину газовых баллонов внутри сетки, дирижабль всё ещё мог бы лететь, а с дальнейшей потерей просто плавно опустился бы на землю. Конечно, если бы они не схлопнулись все сразу, событие, как неоднократно утверждал инженер-истребитель, абсолютно невозможное. Всё, что им нужно было сделать — выиграть время достаточное, чтобы Макс запечатал разлом.

И предпочтительно, прежде чем они опустятся достаточно низко, постепенно или как иначе, чтобы врезаться в Срединные горы.

Коле было четыре года, когда он впервые забрал чью–то жизнь. Ловушка, которую он стянул у отца, сломала сурку спину и разбрызгала его кровь на иней, прицепившийся к молодой траве. С тех пор ему почти удалось убедить себя, что он не знал, что охотиться на животных весной, когда матери кормили голодный молодняк в норах, было плохой приметой, но он знал. Конечно же, он знал. С тех пор, как он мог отличать хорька от ржанки, а значит, понимал и ритм смены сезонов. Отец дал ему это знание, ему и его сводному брату. Но он жаждал признания и приключений.

Он хотел знать, каково это — убить.

Кровожад Кхорна вернул ему все эти чувства, как будто он снова ежился от холода в области: возбуждение, предвкушение, сила, терпение и простое удовольствие от наблюдения за тем, как иней становится красным. Коля знал огромного демона на каком–то нутряном чувстве. Словно с того самого морозного дня, когда он впервые взял жизнь, между ними образовалась прочная связь.

Демон врезал по звериной морде, казалось, бросая вызов своей собственной багровой мускулатуре, а затем издал дикий рёв и рванул к истребителю.

То, что последовало за этим, для глаз Коли оказалось слишком быстрым. Готрек и демон схлестнулись в буре ударов, которая, в течение того краткого огненного мгновения, что она продлилась, заполнила пустой ангар звоном стали. Противники отскочили друг от друга. Готрека слегка вильнуло в сторону, кровь хлестала из свежих ран на руках и груди, а также глубокого пореза на лбу. Гном склонил голову набок, чтобы кровавая струйка текла к пустой глазнице. Коля был поражён, что Готрек всё ещё стоял после столь жестокого обмена ударами. Однако и кровожад нёс на себе метки истребителя — среднего размера вмятину на бронзовом нагруднике. Несколько порезов в его красной плоти вспыхнули адским огнём, открывая проблески чего–то чёрного и нерушимого внизу.

— Ты не тот самый демон, с которым я бился, — пробормотал Готрек. — Ты отвратно воняешь но, по крайней мере, тогда ты дал мне славный бой.

— Но это я, истребитель. Бе`лакор призвал и мы, изгнанные и забытые, прислушиваемся к призыву Тёмного Властелина. После моего уничтожения я мог быть осуждён ещё на тысячу лет, но теперь я свободен. Сила вашей Крепости Истребителя стала тем, что освободило меня. Задумайся об этом. И когда Бе`лакор заполучит её, я стану самым могущественным генералом в его армии.

— Если я услышу ещё хоть одно слово об этом месте…

— Ты не сможешь избежать своей судьбы, истребитель.

— Ага, избежать того, чтобы раз за разом слышать эти слова, — буркнул Готрек.

Между тем Коля потихоньку пробрался за спину краснокожего демона, приготовил топор и наметил себе цель: небольшую щёлку, не прикрытую бронёй, между напоминающих нетопыриные крыльев. Он ни капли не сомневался, что плоть твари окажется столь же прочной и крепкой, как и любая металлическая хаосская субстанция, которую демон носил в качестве брони, но он не мог не воспользоваться подобным шансом. Когда его вылазка будет обнаружена, то вряд ли у него появится ещё одна подобная возможность.

Он рванул вперёд, но в последнее мгновение демон ударил крыльями и прервал хитроумную задумку кислевита. Удар был столь силён, что выбил топор из его руки, а самого Колю послал в полёт через ангар. Он попытался было оттолкнуться теперь уже свободной рукой, но ответом ему стала лишь вспышка острой боли в запястье. С криком он плюхнулся на палубу. Затем перекатился на спину и кое–как сел, морщась от боли и баюкая сломанную руку на груди.

Зубы Урсуна, демон был столь же быстр, как и силён. Он явно недооценил крепость Готрека, хотя у него и было подозрение, что даже сам великий медведь лишь слегка превосходит гнома.

Готрек меж тем, воспользовавшись мимолётной рассеянностью демона, рубанул топором по икре твари. Кровожад взревел от боли. Руны на звёздном металле зашипели, словно раскалённое клеймо на плоти, вспыхнув глубоким багровым цветом и выглядя весьма удовлетворёнными, когда истребитель вырвал топор из адовой плоти и нанёс новый удар, намереваясь на сей раз разрубить хребет отпрыска Кхорна.

Однако на его пути встал топор кровожада, оружие столкнулось в раскате крови и грома.

С пламенем, вытекавшим из пореза на икре, демон развязал шквал исступлённых ударов, что могли разрушить здание, и заставили гнома пошатнуться. Кровожад беспощадно продолжал давление. Удар копытом послал волну по металлической палубе. Гневный рёв тряханул верхние рамы, пока кнут крушил всё, оказывавшееся в пределах его досягаемости. Ущерб, наносимый этими двумя орудиями был просто неописуемым, и всё же, как это ни было поразительно, Готрек оставался на ногах, раз за разом встречая топор кровожала своим и уворачиваясь от щёлкающего кнута. Кнут обвил опору одной из металлических лестниц ведущих на вторую палубу, а затем с диким яростным воплем демон рванул кнут на себя. Издав протестующий визг, лестница нехотя оторвалась от креплений и врезалась в спину Готрека.

Гном с ворчанием, в котором было столько же усталости, сколько и боли, оказался под ней, а затем неуловимым для взгляда движением рядом с ним возник кровожад. Он ухватил одной могучей рукой истребителя за хохол и оттянул его голову назад, оторвав лицо Готрека от палубы. Коля решил, что более ничто не в силах помешать демону выполнить свою угрозу — расколоть череп Готрека, как яйцо, и пожрать его мозг.

А затем по лицу демона промелькнула странная тень, и он отпустил истребителя, скрежетнув зубами, словно собака, у которой вырывают кость. Он отшатнулся, обхватив себя крыльями, и зарычал от отчаяния.

— Нет, — произнесла тварь, и на сей раз его голос был ближе к голосу Бе`лакора, князя демонов. — Ты должен погибнуть от руки кого–то столь же могучего, как я.

— Я не приму гибель, — проворчал Готрек, отпихивая тяжёлую лестницу и поднимая себя на ноги. Он поднял топор, едва не рухнув под его тяжестью, и выпятил челюсть, — пока не почувствую камни Мидденхайма под своими ногами.

Бе`лакор мрачно хихикнул. Из его сложенных крыльев вылетели полосы тьмы, окутав его тело и обратив князя демонов в нечто не больше, чем тень и лёгкий бриз. Циклопический золотой глаз запульсировал в облаке. Смех обернулся злобой и рассеялся, но раздавшийся голос шёл как будто со всех сторон.

— Это будет восхитительно.

Готрек рубанул топором через приторный блеск.

— Ты не первый, кто даёт подобные пустые обещания.

— Пустые?

Горек развернулся и, зарычав, замахнулся топором.

Из тени позади него появилась новая фигура, выше, чем Бе`лакор или кровожад, но гибкая, словно саженец ивы. Между стройными кремового цвета бёдрами свисала изящная набедренная повязка. Он намотал ослепительно разноцветные волосы на палец, с вожделением и обожанием глядя на Истребителя. Ещё в двух руках он держал длинный волнообразный клинок, что в разуме Коли вызвал образ женского языка. Четвёртая же рука заканчивалась элегантной клешнёй, которая выщёлкивала какую–то болезненную мелодию. Красота пришельца не поддавалась определению мужчины или женщины, человека или зверя. Он был всем, что Коля мог бы пожелать и о чём мог жаждать в самых тёмных фантазиях. Божественное и адское, создание нашёптывало о спелости, готовности, обещаниях, ожидавших исполнения.

— Ничто в этом мире наслаждений не пустое, мой драгоценный Истребитель. Это была не моя судьба — сразиться с тобой, когда мы, наконец, встретимся, и она по-прежнему не моя. Это удовольствие принадлежит другому, тому, кто стоит надо всеми нами.

— Шипящие выблевки отродья преисподней, — взревел Готрек, занося топор и бросившись вперёд на демонического красавца.

Демон зевнул, словно скучая, прикрыв рот ухоженными пальцами одной руки, а затем махнул другой в сторону Истребителя. Громовой удар врезался в грудь гнома, сбив его с ног и отшвырнув в последнюю, всё ещё стоявшую лестницу. Железная рама прогнулась под его весом, а затем отбросила обратно, швырнув на палубу подобно замешенному тесту на доску.

Он не проявил немедленного желания подняться.

Не обращая более внимания на создание, Коля поспешил к гному. Он присел среди металлических обломков и протянул неповреждённую руку. Готрек уставился на него, словно бы пытаясь сфокусировать взгляд прямо перед собой, но затем туман перед его глазами разошёлся, и он посмотрел на Колю.

— Это тот день, который ты ждал, летописец. Зачем ты мне помогаешь?

Коля встретил взгляд гнома. Это всё, о чём он мечтал, этот взгляд, пришедший к нему сквозь толпу курган, пока Коля одну за одной выпускал стрелы в грудь гнома, стреляя быстрее, чем мог сделать это любой человек, кроме как во сне, но ни разу не оказывался быстрым достаточно. Он увидел кровь Бориса Макоского, кровь его возлюбленной Каштанки, а в другие ночи его ждала другая резня, когда его обречённое на неудачу стремление убежать от этого взгляда приводило его к тирсе Тализния, где сгорят мудрая женщина Марзена и его сводный брат Стефан.

Забойка он назвал его, и поклялся увидеть, как он умрёт.

Он втянул измождённые щёки, почувствовав пустоту по правой стороне, там, где гном выбил ему зубы, и пожал плечами. Назовите это настроением. Человечностью, если хотите.

— Некоторые вещи важнее обещаний, сделанных на крови, важнее даже, чем лошади.

— Айе, — ответил Готрек, и его единственный глаз обернулся куда–то внутрь. — Айе, некоторые вещи, может быть.

— Какая прекрасная сентиментальность, — снова заговорил Бе`лакор. тьма упала с его предплечья, словно пола плаща, когда он поднял руку и указал когтем на гнома и человека. — Через десять тысячелетий я прикажу демоническому отродью, правящему этим миром от моего имени, прочесть их в твоей памяти.

Из копыта демона выстрелил испепеляющий болт тёмной магии и ударил Колю в грудь. Его конечности свело судорогой, когда колдовской снаряд оторвал его от пола и отшвырнул назад. От пенькового пальто пошёл дымок, запах жжёных перьев и меха. Дуги изменения окружили его. Застонав от боли, он попытался встать, но обнаружил, что может лишь бессильно дёргаться.

Готрек встал на ноги развернулся, его грудь расширило от громогласного рёва.

— Дерись со мной, балабол. Я клянусь, что у тебя не будет другого шанса покончить со мной. Ни в Казад Дренгази, ни где–нибудь ещё.

— Я видел пророчество Морзанны, Истребитель, и я знаю, что ты тоже знаешь о нём. Она даёт не сны, но через них дарует обречённые грёзы о предназначении и смерти. Это всегда был её особый дар.

Готрек опустил взгляд, его пальцы стиснули рукоятку топора.

— Ты гнался за мной весь этот путь. И для чего? Для этой игры в сражение?

— За тобой? — Бе`лакор скрестил руки на появившейся серебряной иконе Хаоса на груди и утробно расхохотался. — Что заставляет тебя думать, будто ты заботишь меня?

Князь демонов указал на переднюю переборку. Температура упала. Дыхание обратилось в туман в горле Коли. Иней побежал по металлу, пока, с протестующим стоном, тяжело закрывался ведущий в коридор люк. Коля понял, что обрубив лестницы, Бе`лакор эффективно отрезал ангарную палубу от остального дирижабля. Сам князь демонов уже начал исчезать, конечности с сиянием растворялись в эфире, но всё же не настолько, чтобы он не поднял почти, но всё же ещё не полностью бестелесную руку, сотворив диск зловещей чёрной энергии, что разрезал его раскрытую ладонь, словно паровая дисковая пила.

— Но мне не хотелось бы уходить без прощально подарка, поэтому, прошу, прими это с моими поздравлениями.

Коля с каким–то отрешённым чувством глубокой печали смотрел, как диск подплывает к нему. Он всегда верил, что переживёт безумный поиск Забойки, возможно, вернётся к тому, что осталось от Дусхыки и попробует отыскать своего брата, но он по-прежнему не мог пошевелить и пальцем. Он поморщился. Не важно. Его уши наполнил рёв, возможно издаваемый Готреком, а после он более ничего не видел и не слышал. На него накатила внезапная жара, сокрушающий холод, особый момент раскалённой добела боли, что длилась, казалось, целую вечность, прежде чем ушла.

Затем тишина.

И Колина война завершилась.

— Ну що, ты вже достав це? — проревел Малакай Макайссон. Его могучие бицепсы набухли, пока он пытался управиться с рулём. Все цвета эфира мелькали по единственной линзе его очков, теперь решительно надвинутых на лицо — слабые отражения высшей магии, что исходила от посоха Макса Шрайбера.

— Ещё чуть-чуть, — хрипло ответил волшебник.

— Тю, ты думаэш, будто летишь на моему дирижабли, а я дивлюся, що скоро мы таки побачим пушистого звирька.

Макс хмыкнул, кивнув его пониманию ситуации, и направил каждую унцию его воли к задаче закрытия разлома. Он был магистром колледжа Света, он запомнил сотни ритуалов изгнания и встречных заклинаний задолго до того, как ему позволили заглянуть на второй уровень великой — теперь потерянной — пирамиды Света. Принцип, лежавший в основе каждого из них, был таким же: своеобразный монотонный речитатив, что высвобождал и фокусировал разум на том, что нарушало естественный порядок. Демоническая одержимость, беспокойные тени, порталы в странные измерения, как естественные, так и созданные — Макс сталкивался со всеми, но сейчас всё было иначе.

Сила, вытекающая из разлома, захватывала дух. Её масштабы были выше человеческого понимания. Разрыв заполнил небеса, словно был предназначен полностью окружить воздушный корабль, а затем проглотить его в один укус. Цвета, что струились на его краях, уже были не видны. Всё, что осталось — чернота. Макс чувствовал, как злоба сочится из этого отверстия. Там что–то было, разум, который Макс мог почувствовать так же, как огонь на коже, когда горел, или воду в лёгких, когда тонул, но чьи мысли были столь невозможны, что ни один человеческий разум не мог даже помыслить осознать их. Там была сложность вселенной и её простота. Он ненавидел Макса, как представителя смертной расы, а так же как человека, и как индивидуума, которого он признавал, как Макса Шрайбера. То, что боги Хаоса оставили на некоторое время свою непрекращающуюся борьбу ради него одного, было одновременно пугающим и странно волнительным.

Макс тряхнул головой. Его мысли блуждали, разбегались, словно овцы, загоняемые волками. Из разлома вырывалось слишком много случайной магии. Было невозможно сосредоточиться, и это делало его разум лёгкой добычей. Если бы он имел помощников, которые бы помогли ему укрепить разум, то это воздействие бы не было столь пагубно, но он был единственным волшебником на борту, и несколько последовательных попыток закрыть разлом в одиночку оставляли его с взлохмаченным разумом и вкусом жжёной меди на языке.

Так что оставалась лишь грубая сила.

Неохотно, он собрал свои мысли в стенах собственной головы и сосредоточился на своей силе. Он не мог выяснить свои нынешние пределы, но они явно были больше, чем когда–либо. Открытия, которые он сделал в Прааге… тварь, которую он создал, изменили его, и он не мог сказать, что это было к лучшему. Само по себе это уже было достаточным основанием, чтобы сомневаться в том, чтобы использовать все доступные ему силы, но оно было не единственным. Конец Времён свалил множество нерушимых истин, но ещё оставались те, что держались. Были ещё тёмные твари, что скрывались за завесой эфира, и это было не самым разумным решением, объявлять им о себе столь необузданным проявлением своей мощи.

И всё же, ему некуда было деться от того факта, что он обладал нужной ему силой и именно тогда, когда она была ему необходима. Он видел сны о пророчестве и знал, что судьба Готрека и Феликса куда величественней, чем быть проглоченными разломом в Царство Хаоса.

Малакай хмыкнул, когда свет от посоха Макса стал ярче.

— Да ти виришив зробити його яскравийшим? Ну що ж, спробуй тады побачити, куда нам лететь.

Разум Макса сморщился от кислой ноты в эфире, подобно пергаменту в пламени свечи. Это был князь демонов, которого он уже чувствовал раньше, но теперь, когда он вернулся в свою естественную реальность, его присутствие было куда мощнее. От нечистого имени скручивалась сама сущность эфира. Это был тот, с чьими ужасными деяниями столь близко ознакомился Макс во время своих исследований о природе Хаоса. Деяния, приписываемые ему, были поистине легендарными, и, если честно, он считал их всего лишь легендами, героическим эпосом, рассказываемым среди чемпионов Тёмных Сил.

И всё же здесь был именно он. Первый. Тёмный Властелин Хаоса.

Бе`лакор.

Демон не возвращался в эфир. Он проходил сквозь него, охотясь за кем–то. За кем–то. За…

Макс стиснул свой посох.

— О, нет.

По Феликсу прокатилась волна тревоги. Казалось, облака разошлись, чтобы показать неясный намёк на его собственный надгробный камень. Оно пришло ниоткуда, и было не очень–то полезным чувством для кого–то, кто пытался удержаться на тросе в милях над землёй. Феликс рубанул Карагулом за спиной, развалив нырнувшего к нему ската от пасти до хвоста. Тот с воплем унёсся прочь, но из бурлящих облаков вылетало ещё больше. Косяки демонических созданий обстреливали висевших на сетке солдат. Другие прицепили свои ужасные плоские тела к баллонам, извиваясь словно пиявки, чтобы добраться до металлических креплений. Дирижабль поочередно то стонал, то грохотал.

Они с капралом Манном, с боем добывая себе каждый следующий шаг, пробрались до середины газового баллона, где наружный склон обращался в короткую вертикальную каплю, а затем снова уходил под брюхо. Трюк, и Феликс знал о нём, заключался в том, чтобы не смотреть вниз, но этот мост был обрушен и сгорел в огне некоторое время назад, и, с довольно смелым протестом против своего же собственного здравого смысла, он опустил глаза.

На краткий миг облака истончились достаточно, чтобы ему удалось разглядеть могучие металлические тросы, уходящие вниз. Они скрипели, подобно старым костям, одетым в ржавчину, и были слышны даже в вое демонов и рёве ветра. Под ними, словно обломки корабля, извлечённые со дна океана, плыла гондола «Неостановимой». Пороховой дымок уносился ветром от лестниц и иллюминаторов, откуда по вопящим демонам вёл огонь экипаж дирижабля. Их положение было, откровенно говоря, довольно удручающим. Феликс знал, что если демонам удастся отделить газовый баллон от гондолы, то без его двигателей и припасов он будет также обречён, как Малакай и остальная часть экипажа.

Однако пока он наблюдал, скаты неожиданно отступили и сменили цель, направившись в другую сторону. В его сторону.

Феликс смотрел на перерезавшую ему путь огромную чёрную массу, пока позади них не взорвалось чёрное облако и не скрыло их. Должно быть, их отвлёк другой отряд. Ну, это было лучше, чем позволить им атаковать газовый баллон, хотя их огромное количество выставляло на посмешище его отважные намерения сдержать их ещё хотя бы несколько минут.

Мысли Феликса с бешеной скоростью сменяли одна другую. Должны ли они остаться ещё на некоторое время, чтобы удерживать демонов, сколько получится, или же вернуться обратно к хребту, пока у них ещё была такая возможность? Криком подбадривая окружавших его людей, он огляделся, чтобы попробовать оценить перспективы остаться и сражаться. Вокруг висели парни Хохланда, вцепившись в сетку и отмахиваясь мечами от наседавших демонов. Первая из подступающих волн скатов прорвала облака, и Феликс принял решение.

— Вверх! Все возвращаемся к хребту!

Феликс вцепился в подрагивающую сетку и следил за бойцами, пока не убедился, что никто не решил остаться и стать героем. Бросив взгляд под ноги, он ругнулся.

Демоны даже не подумали сменить курс. Они были привлечены не силами хохландцев.

Их влекло к нему!

— Чего вы ждёте, милорд? — выкрикнул Гершель Манн, пробираясь к нему обратно вместе с парой своих бойцов и занимаясь недолгой и непритязательно работой по удержанию демонов в отдалении своим офицерским двуручником.

Феликс снова посмотрел вниз. Его сердце, казалось, замедлилось. Они были хорошими людьми и заслуживали пусть слабого, но всё же шанса выжить. В сложившихся обстоятельства «милорд» не раздражал его так, как обычно.

— Ступай, я следом.

— Люди ни за что не простили бы меня, если бы я оставил вас одного.

— Ты и не бросаешь. Я просто даю тебе фору.

Феликс махнул мечом, чтобы поразить нос первой демонической «пули», что с воплем вырвалась из облаков под его ногами. Демон увернулся от слабого удара и полоснул Феликса хвостом по спине. Кольчуга поглотила большую часть удара, но металлические кольца, продавившие нижнюю рубаху и вонзившиеся в избитое под нею до синяков тело, заставили его вскрикнуть от боли. Рефлекторно он сильнее прижался к сетке и снова отмахнулся Карагулом. Удар снова пришёлся в молоко, однако демон издал панический взвизг, который, если бы не отсутствие раны, почти убедил Феликса, что на сей раз он, похоже, оказался более точен. Крылья твари безвольно затрепетали, и демон отстал от Феликса, и вслед за ним отвернули прочь и остальные отродья.

Неожиданная отсрочка заставила Феликса рассмеяться.

— Смешны, не правда ли, Феликс Ягер, эти причуды судьбы?

Феликс задохнулся в разреженном морозном воздухе. Он поднял взгляд. Над ним, словно монолит из обсидиана посвящённый древнему богу, возвышался князь демонов. Его крылья били медленно, как будто специально приноравливаясь к биению сердца Феликса. Тёмные облака скользили по его мускулистому телу.

— Смейся, смертный, — сказал князь демонов, занося свой чудовищный меч над головой Феликса, словно палач. — Только в мире, где боги играют в игры с судьбой, а люди воют на луну Хаоса, подобно волкам, может быть предсказано, что кто–то столь слабый, может стать причиной падения, кого–то столь могучего.

Феликс поднял меч навстречу демоническому клинку, но князь демонов ударил не в него, а в сетку, за которую он держался. Канаты со щелчком разорвались один за другим, пока не осталось ни одного, что мог бы удержать то, что осталось. Сеть упала. Феликс вцепился в неё в безмолвном ужасе, когда удерживаемый ею газовый пузырь вылетел прочь, словно пуля. Что–то всё ещё держало. Свободный конец сети отлетел от корпуса, столь резко и с такой силой изменив направление, что вырвал верёвку из отчаянно цеплявшихся пальцев Феликса и швырнул его в облака.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ. Жертва

Размахивая руками и ногами, Феликс падал. Плащ вырвался из–за пояса штанов и с рёвом затрепыхался за спиной. Воздух проносился так быстро, что он даже не мог вздохнуть. Феликс приготовился умереть. Эта мысль снова и снова проносилась в его мозгу, становясь сильнее и сильнее, пока его сердце всё ускоряло и ускоряло свой бешеный стук. Было больно, как будто его тело сдавливали в кулаке, и Феликс задумался, что быстрее прикончит его — земля или собственный ужас. Он умрёт! И всё же, хоть какая–то крошечная частичка разума в его мозгу и говорила о тщетности подобных усилий, он, не переставая, махал руками, пытаясь вцепиться в облака. Это напоминало попытку схватить ветер. Его отчаянный крик потерялся в шторме ветра в ушах и хлопанье развивающегося за спиной, словно кометный хвост, плаща.

Постепенно, пока он падал всё ниже, облака начали густеть, темнеть, хотя разум Феликса был столь потрясён неминуемой смертью, что он даже не сразу осознал, что первое впечатление было не просто игрой слов.

Облака на самом деле становились толще.

Желатиновые нити теней и нечто иллюзорное, что Феликс не мог полностью ни увидеть ни потрогать, прилипали к нему на краткие мгновения, прежде чем со щелчком разорваться. Он падал в паутину из теней. И он замедлялся! Тени поднялись, обволакивая его, прилипая к его рукам и ногам, залепляя глаза и заполняя рот упорными нитями тьмы. Паника охватила его. Он начал сдирать пряди со своего тела, пусть даже это приводило к продолжению его падения — инстинктивное отвращение от прикосновения Хаоса было сильнее, чем даже чувство самосохранения.

+ Не сопротивляйся, Феликс. +

Голос исходил из самой тени, а значит раздавался словно со всех сторон, касаясь чего–то глубинного в разуме Феликса, кое не хотело ничего иного, кроме как подчиниться. Он был успокаивающим, тёмно знакомым, но что–то в нём заставляло Феликса бороться лишь отчаяннее. За свою жизнь он повидал достаточно кошмаров, чтобы знать, что была участь ужасней, чем смерть.

Рябь пронеслась сквозь облака, трепет насекомого, борющегося в паутине паучиного бога, и Феликс почувствовал, как что–то внимательно посмотрело на него и приняло это к сведению. Он ощутил паука. Всплеск силы, слегка окрашенной раздражением, оплёл его тенистыми прядями. Как прежде он старался быть нежным, так теперь он хватал его, не обращая внимания, нравится это ему или нет.

Сокрушительная сила ударила ему в грудь, но прежде чем он успел полностью осознать её, ощущение рассеялось, паутина из теней прошла сквозь его тело и вышла на другой стороне, словно он был не вполне в этом мире. Он задрожал, но не от холода, потому что, к его изумлению, холода более не было. И он больше не падал. На самом деле, если уж на то пошло, облака поднимались вверх и уносили с собой частичку его самого.

Его разум больше не был в одном месте. Его тело больше не существовало.

Сквозь призрачную серую пряжу он увидел Готрека. Рот Истребителя был открыт в безмолвном рёве, его плечо врезалось как таран, когда он обрушился на запертый люк. Он увидел Густава, опустошённого и сломленного, бежавшего по пустынным коридорам. Мерцали огни, затем потемнели, а затем изменились, превратившись в датчики и циферблаты мостика «Неостановимой». Малакай Макайссон сражался с мотающими корабль волнами, исходящими из разрыва, тени вечности и проклятья виднелись в черноте иллюминатора.

Видение вновь посерело, и Феликса утянуло прочь. Он сохранил способность мыслить, но лишился воли, завиток облаков во власти ветров. Страх и паника казались теперь чужими, как и собственное физическое тело, и, освободившись от него, он, наконец, узнал то же заклинание, которое Макс использовал, чтобы вытащить их из осаждённой колокольни в старом гномьем поселении. Макс спас его. Теперь, когда его мысли очистились, он мог ясно ощутить друга в том, что окружало его, но кроме этого так же и то, что они были не одни здесь, в тени. Облака замелькали с ужасающей скоростью, затемняя форму, что скрывалась среди них.

«Ты хотел бросить мне вызов с помощью тени, волшебник? Я — владыка теней. Я — чёрнота за пределами звёзд».

На миг Феликс ощутил, как его потянуло в двух противоположных направлениях. Это началось с покалывания в конечностях, видеть которые он по-прежнему не мог. Он снова почувствовал холод, и ветер взревел в его ушах. Затем новый толчок, волна давления, что прошла через каждую поверхность тела, когда тени были оторваны, и его, вновь связанного с плотью и болью, хлопнуло лицом прямо о покрытую инеем металлическую дорожку.

Пальцы Феликса заскребли по металлу, ощущая каждую заклёпку и шов, словно это были обледенелые скалы. Его мысли мешались, путались, метались. Кожа ощущалась так, словно принадлежала человеку раза в два меньше его. Разреженный морозный воздух сгустился в лёгких. Горло сжалось, желудок свело, и его вырвало прямо на дорожку. Задрожав, как человек, вытащенный из ледяной воды, Феликс рухнул на бок и тяжело задышал.

Гершель Манн, лёжа на боку, как и Феликс, смотрел на него широко раскрытыми глазами. Неподвижный. Мёртвый. Тень свернулась вокруг его лица, истекая из остекленевших, наполненных ужасом глаз, словно слёзы.

Феликс закричал, откатился в сторону и сел.

Повсюду лежали тела, усеивая железный хребет дирижабля, облака струились между ними. Убитые напоминали курганы, тёмные холмы, скрывавшие мёртвых людей, поднимавшиеся из тумана подобно жуткому мемориалу.

— И это смертный, коему было предназначено стать моей погибелью? — смех демона рокотал подобно грому, когда могучее создание эфира опустилось на заваленную трупами дорожку, легко приземлившись на бегущие по металлу тёмные облака. Он ухмыльнулся Феликсу. Его крылья свернулись за спиной, когда он вытащил меч и развёл руки, открывая широкую мускулистую грудь и восьмиконечную метку Хаоса, светившуюся во тьме серебряным светом, на ней. — Я не позволю. Не в моём мире.

— Этот мир не твой, — ответил Макс, устало, но твёрдо. Развевавшаяся вокруг волшебника мантия была истрёпана, словно Макс был вовлечён в схватку, которую Феликс и осознать–то был не в силах. Чародей поднял руку, чтобы вытереть струйку вытекшей из носа крови, и Феликс увидел обнажившуюся, испещрённую серыми прожилками вен руку. — Пока я живу, этому не бывать.

— Я был сильнейшим из всех Повелителей Магии ещё когда твоя цивилизация даже не родилась. Я — Бе`лакор. Что ты предо мной, колдунишка.

Макс растёр неприятно тёмную жидкость, вытекшую из носа, между большим и указательным пальцами одной руки, а второй покрепче обхватил посох. Его голову начало окутывать белое сияние.

— Орудие судьбы.

— Где я затемняю небо — судьба увядает. Я уже имел дело с Истребителем.

Феликс вспомнил, показанный ему теневой магией Макса образ Готрека, запертого в ловушке где–то на гондоле «Неостановимой», но живого. «Имел дело» возможно, но не победил.

— Полагаю, ты найдёшь во мне противника другого порядка, — невозмутимо ответил Макс. — Если ты хочешь навредить Феликсу, тогда тебе придётся пройти через меня. И я обещаю, что когда мы закончим, ты будешь погружён в такие глубины Царства Хаоса, что солнце станет старым и красным, прежде чем ты сможешь выбраться обратно в этот мир.

Уверенность волшебника заставила демона заколебаться, но это продлилось лишь мгновение, прежде чем он снова расслабился и начал смеяться, клинок из невесёлой злобы, что взболтал ветра магии. Макс наклонился вперёд, противостоя внезапному порыву ветра, балахон всколыхнулся вокруг него в вихре тёмной магии, что изливался из Бе`лакора. Его посох светился, словно штормовой фонарь. Он высоко поднял его, а затем с силой опустил на дорожку, разрядив сферу раскалённой белой силы одновременно с тем, как демон швырнул в него поток чёрного пламени.

Феликс стряхнул последние остатки дезориентации от своего спасения и поспешил укрыть голову руками.

Взрыв потряс всю надстройку газового баллона.

Феликс осмелился приоткрыть один глаз, чтобы засвидетельствовать колесо цветного огня, что вращалось вокруг волшебника и его барьера из света. Не медля ни мгновения, Макс ответил своим могучим заклинанием. Перед ним предстала белая сфера, окружённая шипящими змеями, а затем выстрелила вперёд, брызжа молниями, прежде чем Бе`лакор не расколол её на части одним словом. С жестом, будто зачёрпывал воду, князь демонов привлёк к себе материал эфира, а затем с презрительным порыкиванием поднял руку и обрушил на барьер Макса столп адского пламени.

Быстрее, чем неискушённый глаз мог заметить, Макс Шрайбер и князь демонов обменивались заклятьями всё возрастающей силы и закипающей ярости.

Волшебные снаряды шипели и выли, оставляя в воздухе светящиеся следы и взрываясь в вызывающих потрясение грохочущих взрывах. Сотворяемые в бытие твари возникали лишь затем, чтобы миг спустя быть изгнанными прочь или разорванными перекрёстным огнём. С треском сталкивались щиты из Света и Тьмы. Обратив свою волю к небесам, Бе`лакор вызвал ливень из метеоритов, каждый из которых был разнесён на куски в ста футах над дирижаблем ветвящимися молниями, вырвавшимися из пальцев Макса.

Мрачно Феликс взирал на эту грандиозную дуэль, чувствуя свою никчёмность и беспомощность, когда дирижабль резко вздрогнул.

Казалось, магическая битва выбила из–под него сам воздух. Словно отражение в искривлённом зеркале дома ужасов в повреждённом воздухе преломлялся и искажался свет и звук. Феликс слышал то, что казалось криками, с вкраплениями очередей дикого смеха, которые истекали из облаков, словно яд. Стирая с губ болезненный привкус, Феликс собрался с духом и встал. Дорожку тряхануло, и он пошире расставил ноги для равновесия. Он почувствовал сильное давление на затылок, удар мигрени, который заставил его перевести взгляд на тело Гершеля Манна.

Тени, извивающиеся вокруг трупа, заставили тело его бывшего товарища подёргиваться. И снова, пальцы поскребли по металлу дорожки под павшим капралом. Сердце Феликса забилось от мрачного предчувствия. Это было больше, чем разыгравшееся воображение. Внезапное движение на краю зрения заставило его резко развернуться.

Один из хохландцев поднялся с дорожки, словно влекомый каким–то тёмным магнитом, его искореженное тело распрямилось, поставив ноги на металл. Его рот широко раскрылся, распахнулись глаза, и он закричал тьмой, и тьма глядела из его глаз. Мужчина шагнул вперёд и издал бесконечный гулкий стон. Затем ещё один шаг, уже более уверенный, и глаз, моргнув, открылся на его щеке. Феликс в ужасе застонал. Демоны. Ему не хватало знаний, чтобы понять, что было причиной их материализации: высвобожденная столкновением двух столь могущественных волшебников магическая энергия или близость разлома. Впрочем, в нынешней ситуации вряд ли это имело значение.

Феликс отступал от одержимого человека, пока не упёрся спиной в поручень. Вытерев со лба ледяной пот, он проверил хватку на рукояти меча. Он попытался было сосредоточить взгляд на Бе`лакоре, но князь демонов стал почти прозрачным, так же как и большая часть искажающих облаков, что окружили его как отдельные, обладающие собственным сознанием сущности. Макс, впрочем, выглядел едва ли лучше. Он вцепился рукой в свой посох, словно это было глубоко пустившее корни дерево, за которое он ухватился во время урагана. Его глаза и рот были обрамлены солоноватой кровью, и с каждым ударом в барьер он склонялся всё ниже.

С хрустом ломающейся кости Гершель Манн поднялся на ноги.

Мертвец вздрогнул. Его грудь раздалась, натянув красно-зелёную ливрею, пока та не разорвалась на клочки. Кожа под ней была чёрной и твёрдой. Почерневшие руки вытягивались, издавая костяные щелки, когда новые сочленения ломали удлиняющиеся кости или старые скручивались под неправильными углами. Его лицо расплющилось, его грудь раздалась, чтобы поглотить его.

Феликс опустил меч, испытывая слишком большое отвращение, чтобы удержать защитную позицию. Это — то, что Боги Хаоса уготовили для мира? Это было судьбой Густава, Кэт и тех, кто пережил эти последние дни, если они потерпят неудачу? Протест влил новые силы в его сердце, и он вновь вскинул меч и повернулся к Максу. Он не позволит своему другу погибнуть, пока сам будет стоять без дела. Как со Снорри.

Только не снова!

Он разрубил руку Манна во втором локте и вбил драконью голову на рукояти Карагула в пасть одержимого, пробираясь ему за спину. Ему удалось пройти лишь пару шагов, прежде чем сила магии отшвырнула его прочь, его одежда задымилась. Это не было физическим барьером как таковым, но пытаться пробиться сквозь него, было всё равно, что пытаться пройти через огонь. Он вскрикнул, а затем покрепче обхватил меч, пытаясь почерпнуть в нём силу и, собрав всю силу воли, приготовился сделать новую попытку. Макс повернулся к нему лицом.

— Отправляйся в Казад Дренгази, Феликс. Исполни свою судьбу и Истребителя. Это важнее моей жизни.

— Нет. Сколько ещё должно умереть человек, прежде чем это станет важным? Сколько это — слишком много?

Свет, ярче, чем всё, что когда–либо видел или мог представить себе Феликс в мире, содержавшим подобную тьму, пробился сквозь кожу волшебника, и, в то краткое мгновение, прежде чем он был вынужден отвести взгляд, более не в силах смотреть на это, тени до последнего клочка исчезли с тела волшебника. Его глаза были синевато-голубыми, его длинные волосы и учёный лоб вычистило белизной. Он был чем–то сверхъестественным, и Феликсу до боли захотелось ещё раз увидеть человека в объятьях теней.

Это был Макс Шрайбер, каким всегда его помнил Феликс.

— Не оплошай, Феликс.

Сияющая волна покатилась от волшебника, очистив одержимых, и развернулась к Бе`лакору, сломав его защитные барьеры, прежде чем врезаться в его адскую форму. Демон взревел от боли и ярости, его чёрная субстанция начала исходить из него словно дым. Небо крутанулось в ответ и Феликсу пришлось схватиться за поручень, чтобы не вылететь за борт. Трещина заколебалась, изредка то тут, то там можно стало возможно увидеть простое серое небо.

— Ты не сможешь остановить меня, смертный, — взревел Бе`лакор. — Даже сами боги не могут остановить меня.

Князь демонов свёл вместе то, что осталось от его горящих рук, и Феликс почувствовал, как он призывает силу.

Он выкрикнул предупреждение в тот же самый миг, когда круглый люк, ведущий на хребет, откинулся, и из него показался огненно-рыжий хохол Готрека Гурниссона. Истребителю хватило одного взгляда, чтобы разобраться в ситуации и, врезав топором по дорожке, он присоединил свой голос к Феликсу.

— Мне снилось это, — слабо улыбнулся Макс, оседая около своего посоха.

Затем был хлопок, свет и звук втянулся в тёмную точку, которую охватила вспышка белого огня. Князь демонов сгорел, его сущность распалась и сгинула обратно в эфире, но прежде раздался последний громовый раскат неизбывной злобы, что смял дорожку, на которой он стоял, и послал ударную волну в сторону Макса Шрайбера.

— Нет! — одновременно выкрикнули Феликс и Готрек.

У Макса уже не осталось силы, чтобы среагировать. Волна ударила его в грудь и выбросила с газового баллона.

Феликсу пришлось вцепиться в поручни, чтобы справиться с позывом броситься вслед за другом. «Вернись», — твердил он, молясь, чтобы Макс смог услышать его мольбу и найти в себе силы. Он уставился в облака, ожидая хоть малейшего волнения, которое бы могло подсказать ему, что волшебник жив. Но там ничего не было.

Макс спас его. Ничего не оставив для себя.

Глаза Феликса пылали, но ничего не поднялось обратно. Он не мог сказать, сколько времени он провёл так, всматриваясь в проплывающие мимо облака.

«Вернись».

Сколько это — слишком много? Скольких друзей ему ещё нужно потерять, прежде чем он осознает, что стал таким же, как Готрек?

Истребитель подошёл к нему и встал рядом. Его огромный кулак проглотил поручень. Его единственный глаз нашёл Феликса. Он был твёрдым, как алмаз в камне. Его избитые, уставшие от войны черты исказились в бессловесном рыке. Феликс кивнул, сжимая поручень, пока его рука не онемела от холода, а костяшки не побелели. На этот раз он и Истребитель пришли к согласию.

Они отправятся в Казад Дренгази.

Холодное, мёртвое лицо Нергуя накрыла тень неудовольствия и его черты исказились. Соплеменники, ожидавшие поблизости, чтобы принять участие в заключительных проводах шамана, отшатнулись от неожиданного зрелища жизни, страшного ропота кожаных чешуек и тёмного шёлка. Его головной убор из перьев зашипел о предательстве. Духи, чьи чары он носил вшитыми в платье, безмолвствовали. Глубокая рана на его горле ухмыльнулась в слабом изображении невежественной жизни.

— Ты — мои глаза и руки в этом смертном мире, — прошипела тень вокруг уст шамана. — Но ты слепа, увечна, слаба. Ты могла бы предупредить меня, что волшебник обладает подобной силой. Ему почти удалось уничтожить меня.

— Я сделала всё, что могла, Тёмный Властелин, — ответила Морзанна, усилием воли заглушив даже самый жалкий, незаметный позыв ухмыльнуться. Она не могла сказать, что какая–то её часть была рада тому, что Феликс и Готрек выжили, и не только потому, что того требовала судьба.

— Не говори мне этого, Морзанна. Люди — рабы своей судьбы, боги же — куют её. Истребитель падёт, как ты и предсказала, и тогда я возьмусь за человека.

Морзанна кивнула, соглашаясь, но князь демонов заблуждался.

Даже у богов были пути, по которым они должны были пройти.

— Чего ты ждёшь? — тени, завязывавшиеся и скручивавшиеся вокруг тела шамана подобно мускулам, неожиданно развернулись наружу, словно крылья. — Ты видела путь и знаешь, что должна сейчас делать.

Морзанна кивнула, подчиняясь, и тени рассеялись, вновь превратив Нергуя в безжизненный труп.

Ропот ужаса прошёл по рядам загорелых, облачённых в кожу воинов, что заполнили горную дамбу. Они бурлили над выбитыми ракетами кратерами, плюмажи конского волоса волновались подобно пожелтевшим травам степи. Лучники в доспехах из дублёной лошадиной кожи расселись на корточках, не издавая ни звука, вдоль крутой, каменистой дороги. Даже лошади, казалось, поддались всеобщему настроению, вяло скребя копытами о камни.

Морзанна облизнула сухие губы. Все взгляды сошлись на ней.

Командование не было чем–то, к чему она привыкла, уважение — не было тем, чего она когда–либо искала или жаждала. Её должны были вести и сопровождать, и, по правде говоря, она мало заботилась о компании других. На самом деле она никогда не чувствовала себя более спокойной и умиротворенной, чем во время её самовольного отшельничества в Широком лесу вместе с её пауками, скрытой от чужих грёз, по крайней мере на какое–то время, пока дремала судьба.

Она провела когтями по твёрдому дереву свого увенчанного орлиным черепом посоха. Колокольчики тихо звякнули на ветру. Холодный ветер кусал за лицо и царапал нос и язык Она слышала, как он говорил, что племена могли перемещать армии быстрее, чем кто–либо ещё. Среди них ходила поговорка, что всевидящее око Катчара утомится и отведёт взгляд, прежде чем их кони остановят свой бег. Люди племён любили рассказывать, что они могут пересечь горы, реки и даже океаны и при этом быть готовыми сразу вступить в битву в конце пути.

Конечно, похвальба, но в ней была крупица правды.

По крайней мере, она на это надеялась. У них не было дирижабля, который бы можно было призвать, и много земли, чтобы наверстать упущенное.

— Готовьте ваших людей и зверей, — сказала она, ни к кому не обращаясь, не зная, да и не имея желания выяснять, кто из оставшихся мужчин взял на себя ответственность.

Она протянула короткий тёмный коготь в сторону заброшенной твердыни гномов. Её глаза сузились. Там была дорога, кусками то появлявшаяся, то исчезавшая из поля её зрения. Она не могла сосредоточить на ней взгляд, да это ей было и не нужно. Она знала, что дорога была.

Дорога в Казад Дренгази.

И к судьбе мира.

Двигатели на холостом ходу издавали убаюкивающее жужжание. Даже освещение на мостике было приглушено: несколько светящихся циферблатов да слабый свет солнца. Облака закрыли смотровой экран, словно траурная вуаль. Малакай вырубил всё, что можно было вырубить, чтобы сохранить энергию. Битва исчерпала большую часть топлива, а разрушение ангарной палубы — умышленно или нет, не важно — лишило их большей части того немногого, что оставалось в резерве.

Сам Макайссон стоял у руля, положив на штурвал обе руки, либо забыв, либо его просто не волновало, что двигатели были отключены, а руль застопорен. Он нацепил свои расколотые очки и смотрел в иллюминатор перед собой. Готрек развалился в крутящемся кресле, судя по внешнему виду дремля, его тело мягко покачивалось в такт движениям корабля. Густав расхаживал взад-вперёд перед смотровым экраном, тихо чертыхаясь себе под нос и почёсывая струпья на раненной руке. Иногда юноша вздрагивал, каждый раз, когда более тёмная тень пересекала облака или порыв бокового ветра заставлял корабль качнуться, а затем вновь возвращался к прежнему занятию.

Все они были во власти собственных мыслей, каждого преследовали личные демоны.

В конце концов, именно Малакай стал тем, кто прервал гнетущее молчание, врезав по рулевому колесу так, что железодерево треснуло.

— Ах, не можу поверити, що Макс мёртв. Я думав, вин–то переживёт нас всих, а це кое–что говорит о чоловике, особенно з вуст истребителя, — инженер провёл костяшками по колесу и печально крякнул. Он оглядел безлюдный мостик. Большинство выживших инженеров по-прежнему были заняты в машинном отделении или составляли отчёты о повреждениях. Или занимались покойниками. — На самом деле трохи осталось вид старой команды, не правда ли?

Феликс вздохнул и выпрямился в своём кресле. Он всё ещё не мог заставить себя говорить. Он покачал головой. Нет. Не сейчас. Он повернулся к Готреку.

Даже с закрытым единственным глазом Истребитель выглядел совершенно измученным. Хотя Феликс видел, как его компаньону доставалось и сильнее. После битвы с кровожадом в Карак Думе Готрек едва мог ходить без посторонней помощи. Но даже тогда, после победы над самой могущественной погибелью, которую он встречал за многие годы, Феликс не видел его столь подавленным. Если бы Феликс мог заставить себя быть более циничным, то мог бы свалить его подавленность на сообщение Малакая о том, что у них не хватит топлива, чтобы пересечь Срединные горы и добраться до Мидденхайма. Но это было бы несправедливо. Причина была глубже. Если бы рана была физической, то она бы выламывала кости.

К удивлению — и стыду за то, что сомневался в этом — Готрек действительно заботился о своих друзьях, этих короткоживущих людях с их странными, запутанными проблемами, которые стали настолько важными в его жизни.

Открыв эту дверь, он, наконец смог пролить свет на другой вопрос, что терзал его последнее время. Готрек был холоден с Феликсом с самого момента их воссоединения в Прааге, и Феликс частенько задавался вопросом — иногда горьким — чем он мог заслужить неприязнь гнома с таким обилием честной крови на руках. Он знал, что Истребитель был обижен на решение Феликса покинуть его и вернуться с женой в Империю, но всегда считал, что это оттого, что он невольно отверг какую–то негласную гномью традицию товарищества.

Он был прав наполовину. Теперь он это увидел.

Возможно, когда–то речь и шла о клятве, об истребителе и летописце, но это было несколько десятилетий тому назад. Сколько возможностей уйти было у него с тех пор, которыми он не воспользовался? Можно ли их сосчитать на пальцах одной руки? Где–то по пути они стали друзьями, возможно единственными друг для друга, и Готрек вполне мог ожидать, что Феликс останется, даже лишившись формальной необходимости выполнить клятву.

Но Феликс ушёл.

Он почувствовал боль.

— Ну, скажите, защо мы развертаемося и повертаемося назад в старую крепь? — наконец не выдержал Макайссон. выразительно хлопнув ладонью и рыкнув — Ха, виддам должок свиту и надеру зад демону и тому, хто накликав цю погань на мий корабль.

Феликс вспомнил мощь, которую Бе`лакор выпустил против дирижабля, выпустил против него, и мрачно покачал головой. Никогда прежде он не сомневался сильнее в способности Малакая Макайссона выполнить клятву возмездия.

— Казад Дренгази, — хмыкнул Готрек, пробормотав название словно бы во сне, впрочем, несмотря на по-прежнему закрытый глаз, он уже явно бодрствовал.

Феликс повернулся к Густаву.

Его племянник по-прежнему мерил шагами мостик, но выпрямился и засунул руки в карманы с хмурым видом, словно ощутив на себе вес внимания.

— Казад Дренгази, так Казад Дренгази. Ради Коли, если не забыли, кто это такой.

— Гном ничего не забывает, — огрызнулся Готрек.

— Иногда ему это просто кажется.

— Порой я забываю, почему сдерживаю свой топор.

— Хватит, — слабо сказал Феликс. Он чувствовал себя хрупким, словно что–то ценное внутри него пошатнулось, и, стоит произнестись ещё хоть одному резкому слову, непременно разрушится. — Хотя бы теперь.

Готрек снова расслабился в своём кресле. Лицо Густава искривилось от гнева, и он снова вернулся к расхаживанию по мостику.

— Казад Дренгази — то, что хочет демон, — произнёс Готрек, — Он сам сказал мне. Там есть сила, ну, или так говорит легенда. Если вы достаточно сильны, чтобы взять её.

— Коли вы достойны, — поправил Макайссон.

— И что ты планируешь делать с этой силой, если сможешь её заполучить? — спросил Густав, не останавливаясь ни на мгновение.

Готрек повёл туда-сюда глазами, следя за расхаживающим племянником Феликса, и обнажил жёлтые зубы.

— Мне всё равно, лишь бы она не досталась демону.

— Мы используем её, — сказал Феликс, убирая руки от лица и, в свою очередь, встретившись взглядом с каждым из своих оставшихся в живых друзей. Взгляд единственного глаза Готрека он встретил последним. — Бе`лакор сказал, что мне предначертано стать его погибелью. Это были его точные слова обо мне, прежде чем Макс… — он вздрогнул и покачал головой. — Итак, мы сделаем то, что просил сделать меня Макс. Мы побьём демона в Казад Дренгази, возьмём всё, что найдём там, и вернёмся в Мидденхайм. Если надо — пешком. И мы спасём этот чёртов мир, даже если это убьёт нас.

— Всего лишь? — хмыкнул Малакай, вызвав невольную улыбку у Густава.

— Малышка потеряна, человечий отпрыск, — сказал Готрек. Убийца открыл глаз и стиснул бедро, сломанные ногти проткнули рваные клетчатые штаны и впились в плоть. Словно чтобы отвлечься от большей боли. — Я знаю это. Я знал это с того момента, как мы услышали новости об Альтдорфе. Я просто не хотел в это верить.

— Думаю, я знал это ещё с Праага, — ответил Феликс.

Готрек хмыкнул, почесал полуосознанно нос и фыркнул.

— Что ж, тогда потом Мидденхайм. Это похоже на план.

— Ха, мени не хотелось б бути дождём на параде, но что–то я не заметил, что вы, дохляки, нашли способ видшукати мисто, яко не могли видшукати десять тысяч рокив?

Феликс лишь мгновение подумал об этом, а затем погрузился в уныние. Об этом он забыл. Макс был так уверен в том, куда они должны были отправиться, что казалось очевидным, что они туда попадут. Он жалобно улыбнулся. Дайте дракона в пещере или вампира в его замке — и они с Готреком окажутся в своей стихии. Они хорошо работали вместе, когда всё было ясно, как днём, но ни одному из них не удалось покрыть себя славой, когда доходило до пораскинуть мозгами. Он вспомнил изображение Срединных гор, которое видел на заставе в укреплении, где они встретили Макайссона: дороги, каждая из которых — стежок в огромном гобелене, вышиваемом на протяжении тысячелетий. Если уж упрямство гномов не помогло им найти твердыню Первого Истребителя, то на что он мог надеяться?

Что было у Феликса такого, чего не было у них?

Неожиданный порыв ветра, встряхнувший дирижабль, встряхнул его мысли.

Что у него было?

Он моргнул, уставившись на светящиеся циферблаты вокруг так, словно видел их в первый раз. Он поднял глаза и посмотрел на проплывающие в смотровом окне облака. Зигмар, как он мог быть настолько слеп?

— Что? — спросил Густав.

— Малакай, как высоко может подняться этот корабль?

— Пока воздух не станет настолько разреженным, що не сможет удержать його. Это не совсем то же самое, що плавати на лодке. Тут всё трохи складнише.

Феликс усмехнулся, хлопнув озадаченного инженера по плечу и едва сдерживая порыв обнять его. Древние гномы Срединных гор пытались достичь своей цели веками, но на их стороне не было гения, подобного Малакаю Макайссону.

У них не было дирижабля!

— Подними нас, — воскликнул Феликс, он был исполнен такого волнения и уверенности в собственной правоте, что едва мог контролировать свой голос. Он тяжело поднялся со стула. — Подними нас над облаками. Так высоко, как только возможно.

«Неостановимая» разорвала поверхность облаков, словно кит, поднимающийся из океанских глубин, чтобы глотнуть воздуха. Водянисто белые облака стекали с её сверкающего корпуса, её могучие хвостовые пропеллеры вспенивали тучи, пока она выбиралась в открытые небеса. Они были не синими, как привык Феликс, глядя на них с земли. Они были слабо пурпурными, вуаль, через которую он мог узреть чёрное пространство и блеск звёзд. Это было невероятно красиво.

Феликс прижался лицом к холодному стеклу круглого смотрового иллюминатора в люке шлюза. Облака тянулись во всех направлениях, изредка прерываемые горными вершинами, что вырастали на их поверхности подобно вулканическим островам. Солнце было золотой руной, сиявшей на пурпурном небе. Волшебное сияние поблескивало на горных вершинах. И одна из них сверкнула в ответ.

Феликс вздрогнул от удивления.

Это была цитадель в небесах, её монолитные ворота были вытесаны из железного дуба, и окружали её не траншея и вода, а ров, заполненный облаками. Стены бледного светящегося камня поднимались к вершине, становясь всё выше с каждым последующим кольцом, как если бы всё ещё растущая гора пробивалась через фундамент древнего укрепления. Там ослепительно-яркий солнечный свет отражался от освинцованных окон и рунических гравюр, суровый лик Гримнира воссиял на стенах зданий в оттенках золота, серебра и меди. Всё здание выглядело таким же старым, как звёзды, и всё же сохраняло некую безупречную чистоту, словно оно пустовало все эти тысячелетия, ожидая поступи смертных ног.

Казад Дренгази. Крепость Первого Истребителя. Это должна быть она.

Могли ли гномы поселиться в столь невероятном месте, задумался Феликс, или же крепость была поднята на вершину, подчиняясь зову их бога войны?

И там что–то было. Феликс не сомневался в этом. Он чувствовал, как его сила покалывает на коже. И что там пророчица сказала в его сне?

«Вы бессильны против врага, что ждёт вас в Казад Дренгази, и погибель Готрека станет концом этого мира».

Он непроизвольно вздрогнул.

«Но этого может хватить, чтобы спасти следующий».

Готрек, странно притихший, смотрел в соседний иллюминатор. Полукруг проникающего через окно света делил его лицо пополам, придавая его сломанной челюсти медный оттенок. Феликс мучительно хотел рассказать гному о своём видении, и лишь понимание, что это стало бы пустой тратой времени, удерживало его. Истребитель отправится в Казад Дренгази, и уже неважно, что ждёт его там или что Феликс мог ему рассказать.

И он не будет один.

Феликс не стал давать своему товарищу новой клятвы. Это было не нужно. Они оба знали, что он последует за Истребителем до конца.

Двигатели голодно рычали, переборки скрипели, пока Малакай Макайссон вёл их к их цели.

— Однажды ты спросил меня, почему я не сплю, человеческий отпрыск, — проговорил Готрек, кивая в сторону крепости, что проплывала под ними. — Вот почему. Когда я смыкаю глаза, то всегда грежу об этом месте. Я умираю здесь, — он отвернулся от иллюминатора. Металлическое сияние, что падало на его лицо, придавало ему резкое, тревожное сходство с обликом Гримнира, выгравированным на стенах цитадели внизу. — И это не хорошая смерть.

Часть третья. Он, кто заберёт мою жизнь

Начало лета 2527

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ. Казад Дренгази

Феликс прыжком преодолел последние пару футов между ступеньками верёвочной лестницы и гладкими белыми плитами. Ступив на камни древней крепости Первого Истребителя первое, что он сделал — драматически вздрогнул. Воздух на вершине горы был холодным и разреженным. И то и то по-отдельности могло стать причиной покалывания в кончиках пальцев и посиневших губ.

«Дыши медленно, — напомнил он себе, обхватив грудь под плащом. — Медленно и глубоко».

Готрек был уже внизу, расхаживая по широкой площади и размахивая топором, чтобы размяться. Её окружали мраморные статуи, изображавшие различные стороны Гримнира. Он был мстителем, войной, честью и бесчестьем, иногда в его руках был один топор, иногда — два. Время от времени он представал приносящим смерть своими могучими руками, с ошмётками демонической плоти на оскаленных зубах.

С одной стороны множество широких низких ступеней вели к внушительному строению, с квадратными каменными колоннами, поддерживавшими фронтон. Просто благодаря своему расположению в самой высокой и центральной точке крепости это здание, очевидно, имело какое–то серьёзное значение. Изысканный антаблемент изображал сцену битвы, по видимому, одну и ту же, что продолжалась, когда глаз следил за резьбой слева направо, пока, наконец, та снова не возвращалась к началу, обогнув здание по кругу. Бесконечную. Феликс сразу подумал, что это храм. На другой стороне ряд ступеней вёл к усиленным рунами деревянным воротам. Площадь располагалась достаточно высоко, чтобы он мог заглянуть через стену и, сквозь редкий лес башенок и башен, увидеть облачное море, что раскинулось за нею.

Поразительное чувство одиночества пронизывало это место, одиночество не старика или одинокого воина, наподобие самого Феликса, а существа, которое по своей природе не имело себе равных. Те самые камни, на которых он стоял, некогда ощущали поступь бога. Это было ошеломляющее, уничижающее чувство, которое он поколебался бы назвать приятным. Ему вспомнился день, когда он вместе с отцом и Отто вышел на улицы Альтдорфа, чтобы посмотреть на коронацию Карла Франца. Как он увидел могущественный молот Зигмара, Гхал Мараз, во время вручения его новому императору, и сейчас он испытывал те же ощущения, что и в тот миг.

Ничтожность, одновременно связанная с парадоксальным чувством всеобщей важности, и физическую причастность к чему–то древнему и великому.

С некоторым усилием он выкинул мысли о божественном из головы и поднял взгляд.

Изящная громада «Неостановимой» висела над головой, ярко выделяясь на фоне фиолетового неба. Странная комбинация солнечного и звёздного света сверкала на её орудийных башенках. Это был не первый раз, когда Феликс оказывался на подобных высотах. В Краесветных горах были вершины, которые, как сказали бы гномы, заставили бы все остальные походить просто на углубления в земле, но никогда прежде ему не приходилось видеть такого неба. Это была не просто высота.

Здесь была использована другая сила, чтобы разрезать барьеры между мирами.

Малакай Макайссон был уже на полпути к земле, спускаясь по раскачивающейся верёвочной лестнице и увешанный таким арсеналом, что, пожалуй, мог бы дважды взять пик силой, если бы это понадобилось. На одном плече, дулом вниз, на ремне свисала длинная винтовка, с практикой применения которой Феликс познакомился во время передряги в Срединных горах, где и встретился вновь с инженером-истребителем. Другим локтем Малакай прижимал к боку многоствольную ручницу с кривошипным приводом. Ранец, который, как радостно сообщил ему инженер, был наполнен бомбами, стучал по спине. Пара сильно модифицированных пистолетов висела на поясе, а в специальной петле на ремне болтался маленький топорик.

Феликс не хотел бы повстречать тварь, с которой дело дошло бы до сего топора.

Чуть поотстав, за инженером осторожно спускался Густав в полной броне, заунывно воющий ветер развевал его заплетённые в хвост волосы и накинутую на плечи волчью шкуру. За ним сошли несколько впечатляюще хорошо экипированных и напряжённо глядящих мужчин. Когда сапоги последнего бойца из отряда Густава коснулись земли, Макайссон дважды дёрнул лестницу, а затем махнул своей длинной винтовкой, указывая на нос «Неудержимой».

Дирижабль неспешно поднялся и улетел. Каменная пустота заброшенности заползла на его место.

— Сюда, человечий отпрыск.

Феликс обернулся на голос своего компаньона и вздрогнул. Его ладонь упала на рукоять Карагула, а затем один за другим последовали встревоженные крики разворачивавшихся солдат. Макайссон сдёрнул с плеча свою длинную винтовку лишь затем, чтобы сразу же опустить её дулом вниз и исторгнуть восклицание, могущее сойти за удивление.

Перед Готреком был другой гном, хотя, возможно, и самого странного облика из всех, которых доводилось видеть Феликсу. Синие, красные и фиолетовые татуировки покрывали его безволосую голову, а подбородок вместо бороды пронзал ряд металлических колец. Облачён он был в одеяние, напоминавшее тогу, но когда гном выскочил на площадь из–за статуй, эта «тога» издала металлический звон. Более внимательный взгляд показал, что одежда была сплетена не из ткани, а из множества медных колечек. Готрек осторожно поднял свой топор. Странный гном остановился и замер, вытаращив глаза, очевидно, зацепившись взглядом за оружие Истребителя. Он указал на него.

— Аз.

Феликс смущённо повернулся к Готреку, который покачал в ответ головой.

— Это не хазалид, человечий отпрыск. Или же его разновидность, с которой я не знаком.

— Я и не знал, что есть диалекты гномьего.

Готрек фыркнул, не сводя глаз с незнакомца.

— Ты никогда не бывал в Крака Драк, не так ли?

— Вин сказав топор, — произнёс, слегка запинаясь, Макайссон. — Я думаю.

— Аз! — повторил гном.

— Айе, очень умно, — проворчал Готрек, усиливая хватку и подтягивая оружие к груди, как если бы кто–то мог оказаться настолько глупым, чтобы попытаться отобрать у него топор.

— Ты можешь понять его? — пробормотал Феликс Макайссону краешком рта.

— Э, ну не так щоб точно, но якие обороты и особливости произношения наводят на некие родинныя пути.

— Я думал, что гномы изменились не так сильно, — заметил Густав.

— Они и не изменились, — хрипло ответил Готрек. — Это должно сказать тебе, как долго они были отрезаны здесь.

— Они…

Феликс поднял глаза и увидел, что ещё больше гномов-затворников появилось на виду. По крайней мере дюжина, однако не больше двух десятков. Меньше, чем статуй. Слух Готрека был острее его, и вполне очевидно, что он уже давно услышал их приближение. Он бы хотел почувствовать себя успокоенным нерешительным отношением его компаньона к тому, что его окружили в незнакомой крепости ещё более странные гномы.

В месте, которое, как он ни пытался об этом забыть, им обоим назвали, как место гибели Истребителя.

Вновь прибывшие приближались к ним с металлическим шарканьем, тихо переговариваясь, иногда указывая на Готрека или Макайссона, часто сопровождая жест каким–то аргументом, произнесённым шёпотом.

— Все — опустите оружие, — сказал Феликс, медленно убирая руку с меча и надеясь, что Густав и его люди последуют его примеру. Последнее, что им было сейчас нужно — потный палец на пистолетном курке.

Макайссон прислонил свою длинную винтовку к бедру. Он медленно повернулся, изредка останавливаясь, чтобы послушать обрывки разговоров, прежде чем двинуться дальше. Его лицо исказила гримаса сосредоточенности.

— Вони уси говорят що–то вроде «пророчество». Типа того, що ждали их предки. И Гримнир, — он напряжённо поднял голову и развернулся на полпути. — И Конце Времён, — его черты исказились ещё сильнее, когда он снова обратился в слух, но спустя пару мгновений покачал головой. — А, к бису, бильше я ничого ни можу разобрати. От якби вони перестали шептаться.

Густав ткнул Феликса в рёбра и резко кивнул в сторону храма.

Вельми одарённый природой гном спускался по ступеням. Он был могуч и широк в плечах. Бронзовая нагрудная пластина, великолепно имитирующая грудные мышцы, крепилась к кольчужной тоге. С плеч свисал фиолетовый плащ. Изящные татуировки на голове изображали эпичную схватку гнома и демона. Гном, в частности, был особенно хорошо изображён, татуировки показывали почти идентичную сцену бесконечной битвы, что они увидели на антаблементе колоннады храма, и так же вились по его телу не находя конца. В одной, напоминающей медвежью, лапище, вновь прибывший держал топор, который мог быть точной копией Готрекового. Притороченный к его спине, закрытый плащом, был таким же огромным, и, судя по торчащим из–под ткани концу рукоятки и краю лезвия, мог бы быть братом-близнецом первого. И всё же даже Феликс мог заметить, что они уступали топору Истребителя. Хоть и, вне всякого сомнения, мастерски сделанные, они, в отличие от топора Готрека, были откованы из обычного, а не звёздного металла. Руны, выгравированные на них, казались скорее символическими, больше церемониальными, нежели жестоко функциональными.

Шёпот стих, когда гном, может что–то типа аббата среди этих гномов-отшельников, добрался до последней ступеньки. Там он остановился, разведя плечи и поддерживая топор, словно тот был некого рода штандартом императора, оценивая компанию гномов и людей глазами, напоминающими два камня.

— Хзурк а гарак. Урук ак а Гримнир.

Готрек вполголоса ругнулся. Как и Феликес, он почему–то был уверен, что лидер этих гномов заговорит на наречии, которое они могли бы понять.

— Вин приветствует наследника Гримнира в його крепости, — подумав, перевёл Макайссон. — И вин хоче, щоб це було так.

Феликс оглядел Готрека и Малакая. Два истребителя обменялись взглядами, и Малакай усмехнулся.

— Ты и правда думаешь, що це вин обо мне?

Пожав плечами, с лицом, эмоциональностью напоминающим камень, Готрек шагнул к аббату. Среди гномов раздался возбуждённый шёпот одобрения, от которого у Феликса на шее зашевелились волоски. Он не мог не почувствовать, что здесь происходило нечто большее, чем могли передать несколько неверно переведённых слов на архаичном хазалиде. Не думая о том, что он делает, Феликс вытащил меч и шагнул вслед за Готреком.

— Рингул! — воскликнул аббат, вскидывая свободную руку с кулаком, размером с мостовую плиту, в останавливающем Феликса жесте. — Килза аль эльгхраза ак хукан за!

Несмотря на ярость в словах гнома, Малакай ухмыльнулся и тихо хихикнул.

— Что он сказал? — прошипел Феликс.

— Вин сказав, що эльф будет ждати здесь.

— Эльф?

Готрек прорычал, нимало не смутившись.

— Эти гномы, наверно, были здесь со времён Гримнира. Когда их предки построили эту крепость прадед Зигмара в дцатом поколении жил в пещере в каком–нибудь эльфийском княжестве.

Феликс думал, что смог приспособиться к масштабам времени, с которым они имели дело в последнее время, и всё же неустанное напоминание о том, насколько это место было древним, вызвало у него лёгкое головокружение. Эти гномы всё это время хранили это место. Они были здесь раньше Империи и, как истинные гномы, пережили её падение.

Всё, ради этого момента.

Ради Готрека.

На миг Феликс подумал, что точно грохнется в обморок. Дыши, напомнил он себе. Он желал каждым щемящим ударом сердца, чтобы здесь был Макс, чтобы волшебник мог увидеть этот момент. Макс был прав. Во имя каждого бога, что когда–либо был, он был прав.

Готрек выдал серию очевидных жестов и проворчал на своём похожем на хруст гравия родном диалекте, что «эльф» идёт туда же, куда и он. Суроволикий аббат на какой–то миг казался неподдельно ошеломлённым, но затем поклонился и отошёл в сторону. Его собратья-отшельники рванули вперёд, звеня кольчужным одеянием, чтобы сформировать процессию, мимо которой они должны были пройти к храму.

Никто не задавал вопросов, куда они направлялись.

Самое зловеще выглядевшее здание во всей крепости.

Феликс на мгновение развернулся, чтобы пожать руку племянника. Это было воинское пожатие, рука к локтю, несентиментальное, но, казалось, обоим мужчинам было нелегко его разорвать.

— Мы будем удерживать форт, пока вы не вернётесь, — сказал Густав, его легкомыслие слегка испортили небольшая надтреснутость в голосе. Он махнул рукой в облачное море. — Ну, ты понимаешь, на всякий случай.

— Мы вернёмся прежде, чем вы заметите, что мы ушли, — столь же легкомысленно вернул Феликс.

Он не знал, но был уверен, что ни один из них не поверил другому.

Внутренняя часть храма была слишком большой даже для того немаленького строения, что они видели снаружи. Сотни огромных столбов, таких же широких, как столетние дубы, рядами бежали во всех направлениях. Единственным источником света были угловатые, словно вырубленные топором руны, которые глядели с поверхностей квадратных колонн и затянутых дымкой, едва видимых стен. Попытка взглянуть на стены вызвала у Феликса ощущение, будто в глаза плеснули водой, а его разум захотели вывернуть наизнанку. Пол, казалось, слегка наклонялся вверх, пока он пытался проследить, куда он ведёт, словно в какой–то далёкой точке левая сторона частично перекрывалась с правой, потолок становился полом и наоборот, и так до бесконечности. Феликс прикрыл глаза рукой и последовал за Истребителем. Эхо шагов сопровождало их.

— Гхараз ук азаки, — тяжело сказал аббат, обводя руками окружавшую их сюрреалистическую среду и явно намекая на что–то ужасное. Феликс пожалел, что они не взяли с собой Малакая, но отшельники, казалось, и его–то пустили за порог с большой неохотой. Потребовался ещё один раунд тщательно продуманных жестов и угроз со стороны Готрека, чтобы не дать отшельникам забрать у Феликса оружие при входе.

— Жорл, — произнёс аббат, видимо довольный, и развернулся, чтобы вернуться туда, откуда они пришли.

Феликс пару мгновений смотрел за тем, как тот уходит, а после вздохнул и огляделся. Другого выхода, казалось, не было. Стало теплее, и он потянулся к застёжке плаща.

— Уверен, что не понял, что он сейчас сказал?

— Уверен, что не знаешь арабийского?

Феликс прикусил губу и оглянулся. С громким звоном двери захлопнулись. Затем последовал звук поворачивающихся замков и опускающихся запоров. Феликс ожидал, что за сим будет звук складывания тяжёлых предметов у двери и, когда его ожидания не оправдались, даже почувствовал себя чуточку разочарованным.

— Звучит зловеще.

— Ты слишком много дёргаешься, человечий отпрыск, — Истребитель пристально оглядел окружающее, словно бы желая привести его в более надёжную форму одним лишь истинно гномьим презрением. Он разомкнул губы и из–за его жёлтых, сломанных зубов вырвалось рычание. — Вылазь, что бы ты ни было. Мой топор жаждет.

Феликс инстинктивно напрягся.

Громкий выкрик Истребителя разнёсся между колонн, но вместо того, чтобы исчезнуть, он, казалось, становился лишь громче, эхо накладывалось, укреплялось, подпитывало само себя, пока не стало чем–то большим. Столбы зазвучали в басовой вибрации, как будто безграничные размеры этого храма были предназначены для того, чтобы служить глоткой какого–то титанического горного бога.

— ЗАЧЕМ ТЫ ПРИШЁЛ СЮДА, ИСТРЕБИТЕЛЬ?

Феликс прижал уши к рукам и закричал, его ноги подкосились от мощи голоса. Голос не говорил ни на одном из знакомых Феликсу языков, и всё же каждое слово как будто отпечатывалось в его мозгу.

Готрек засунул палец в ухо и чутка поковырялся там, а затем выпятил челюсть и закричал в ответ.

— Я слышал, что здесь есть что–то, что стоит того, чтобы его увидеть.

— И ТЫ МНИШЬ СЕБЯ ДОСТОЙНЫМ ПЕРВОРОЖДЁННОГО НАСЛЕДНИКА ГРИМНИРА?

— Хочешь сказать, нет?

Низкий гул сотряс помещение, колыхнув пол и заставив органы Феликса задрожать, как желе. У него появилось ужасное чувство, что это был смех.

— ТЫ ЗНАКОМ С КЛЯТВОЙ ИСТРЕБИТЕЛЯ?

— Конечно, — ответил Готрек, проведя по рыжему хохлу волос. — Это не для красоты.

— ПОВТОРИ ЕЁ МНЕ.

Готрек оскалил зубы, и мышцы его шеи набухли. Истребитель бросил косой взгляд на Феликса.

Тот нерешительно убрал ладони от ушей.

— Что случилось? Ты же знаешь её, не так ли?

— Конечно, я знаю, — огрызнулся Готрек, заставив Феликса вздрогнуть. Взгляд единственного глаза гнома скользнул по окружавшим их каменным колоннам, словно медведь в клетке, ищущий своего мучителя. Его голос стих до низкого рычания. — Но я никогда раньше не говорил её вслух.

И снова этот подземельный гул. Красно-золотистое свечение рун как будто стало чуть ярче.

— Я ТОЖЕ.

— И кто же ты такой, гора? — спросил Готрек, прищурив единственный глаз.

Смех утонул в камнях, голос снова стал напоминать гром.

— РАССКАЖИ ЕЁ МНЕ.

Готрек угрожающе зарычал, выглядя так, словно был готов наброситься на первое, что подвернулось бы ему под топор, но затем опустил руки и заорал во всю мощь лёгких.

— Я — гном! Моя честь — это моя жизнь, и без неё я — ничто. Я стану истребителем. Я буду искать искупления в глазах моих предков. Я стану смертью для моих врагов, — Готрек стиснул хватку на рукояти топора и пристально оглядел освещённый рунами храм. — Пока не столкнусь с тем, что заберёт мою жизнь и мой позор.

Феликс с увеличивающим дискомфортом слушал, что говорил Истребитель, подозревая, что стал участником чего–то очень личного, и слыша то, что ни один человек, скорее всего, никогда не слышал. И в то же время он ощутил сдвиг в потоках силы, проходящих через храм, подобно тому, как вода вытекала из какой–нибудь громадной плотины.

С какой целью, Феликсу оставалось лишь гадать.

Световые руны замерцали.

— И ты ожидаешь найти это здесь, мой сын?

Феликс развернулся в испуге. Голос на этот раз не выстреливал из каждого угла, а вместо этого выходил из горла вполне себе обычно выглядевшего гнома, который возник у них за спиной. Его одежда напоминала рабочий комбинезон, а руки были огрубевшими и покрытыми смазкой. Тёмно-коричневая борода незнакомца опускалась до пояса, а волосы были острижены в круг, словно для того, чтобы лучше подходить для шлема шахтёра. Однако цвет его глаз, форма носа, очертания челюсти всё в нём напоминало Феликсу Готрека.

— Ты его знаешь? — спросил он Истребителя.

— Гурни Гурниссон, — угрюмо ответил Готрек. — Мой отец.

— Это твой отец?

— Не будь дураком, человечий отпрыск. Естественно, это не мой кровный отец.

Словно ужаленный, Феликс захлопнул рот и отступил от двух гномов. Или гнома и… привидения? Аватара? Если честно, он понятия не имел, что сейчас стоит перед ним. И ещё меньше представлял себе, чего оно хочет.

— Но это я, Готрек, — сказал Гурни, ужасная печаль на миг промелькнула в его глазах, исказив неподвижные черты. — Отвергнутый Чертогами Предков из–за своего позора, обречённый бродить по этому миру, как призрак мести. Но ты — моя кровь, и это место станет твоей погибелью, если ты продолжишь. Прошу тебя, поверни назад, пока не поздно.

Готрек покачал головой. Его лицо было гранитной маской с застывшим на нём хмуром выражением.

— Я больше не твой сын. Я покинул свой дом, свою семью, своё имя. Только достойная гибель вернёт их мне.

— А если ты падёшь в бесчестье, как и я? Там не будет никого другого. Ты — последний из линии Гурни.

Готрек перевёл взгляд на топор, и его взгляд помрачнел. Феликс подумал, что знает, что увидел Истребитель. Снорри Носокус описал ему сцену, в которой гоблинские налётчики сгубили его дом, его жену и его дочь.

— Думаешь, я не знаю этого? — огрызнулся Готрек.

— А твой король? — спросил Гурни, делая шаг вперёд и почти крича. — Твердь твоего народа окружена со всех сторон и скоро падёт. Ты всего лишь один гном, я знаю, и может даже твой топор не сможет помочь, но ты должен быть там.

— У меня нет места, пока я не лягу в землю, — ответил Готрек. Он взглянул на Феликса и его губы скривились в кривой усмешке. — И мне надоело ходить вокруг да около.

Феликс невольно усмехнулся. Он смутно вспомнил, как сам говорил что–то подобное о Мидденхайме, прежде чем встретился с кулаком Готрека. Его мысли вернулись к Малакаю Макайссону и желанию инженера-истребителя вернуться в Караз-а-Карак, чтобы сразиться за своего верховного короля. Было ли это чем–то вроде испытания, которое должно было бросить вызов решимости Истребителя покинуть свой очаг и дом, и всё, что делало гнома гномом, чтобы служить какому–то аскетическому образцу чести? Если бы Малакай был здесь, закончилось бы испытание неудачей? Феликс понадеялся, что ему не придётся выяснять, что случится, если та сила, что хранит этот храм, не будет удовлетворена ответами Истребителя.

— Мне говорили, что смерть — это дар. Но кто его получает, и какое значение он имеет для того, кто так свободно даёт его? Насколько драгоценнее тогда жизнь?

Когда Гурни заговорил, Феликс снова почувствовал, как потоки силы были слегка отклонены, руны расплылись и затуманились, когда он огляделся вокруг, чтобы увидеть, что будет послано, чтобы испытывать их дальше. Ничего не увидев, Феликс снова посмотрел на Готрека и Гурни.

Единственное, что изменилось, это сам Гурни.

Призрак размылся в свечении рун, не исчезая, но изменяясь, вырастая. Его увядающее тело растянулось, чтобы стать более высоким, с загорелой плотью, что после сменилось высохшим мясом и пожелтевшими костями, а далее укрылось пластинами доспеха из багровой стали.

— СТАНЬ СМЕРТЬЮ СВОИМ ВРАГАМ, ГОТРЕК СЫН ГУРНИ. ЭТО ОРУЖИЕ БОГОВ, КОТОРЫМ ТЫ ВЛАДЕЕШЬ. ЭТО ОСКОРБЛЕНИЕ ЕГО ПЕРВОГО ВЛАДЕЛЬЦА, КОГДА ЖЕРТВА ИЗБЕГАЕТ ЕГО ГНЕВА.

Фантом застыл в своей новой форме, и Феликс раскрыл рот, поражённый, узнав жестокий облик.

Воин был огромен, раза в полтора выше Феликса, который всегда был одним из самых высоких людей, и столь же широк, как Трогг Король Праага. На его доспехах были выбиты извивающиеся метки резни и смерти, на цепях свисал черепа, вопившие в агонии, даже когда кровь наполняла их рты и вытекала из пустых глазниц. Она покрывала перчатки воина и все заклёпки и швы его доспехов. Мёртвый чемпион не говорил, но красный колдовской свет пульсировал из ротовой полости его рогатого шлема. Это был враг, которого Феликс помнил слишком хорошо, которого он ещё иногда видел, прежде чем проснуться на мокрых от холодного пота простынях и полной луной, сияющей на небесах.

Крелл!

Феликс вытащил меч и поднял его в защитную позицию, встав так, чтобы прикрыть бок Готрека, только затем, чтобы Готрек жестом показал, чтобы он отступил.

— Назад, человечий отпрыск. Это моё.

Раздался новый грохот горы.

— ИСТРЕБИТЕЛЬ ВСЕГДА ОДИНОК. ОН — СМЕРТЬ, И, В КОНЦЕ КОНЦОВ, ВСЕ УМИРАЮТ В ОДИНОЧЕСТВЕ.

Феликс крепче стиснул меч, но всё же, связанный дружбой и клятвой, отступил и просто смотрел. Крелл угрожающе раскрутил свой огромный топор, лезвие было чёрным, как чума и таким же смертельным. Готрек поднял своё смертоносное оружие, оба бойца закружили, изобретая финты быстрее, чем глаз мог уследить за ними, проверяя защиту друг друга ударами, от которых у Феликса дрожали руки, просто от одного взгляда ни них. Крелл был чемпионом Кхорна перед своей смертью и последующим воскрешением. Сам король-бог Зигмар когда–то бился с ним.

И он был одним из немногих, кто скрестил оружие с Готреком и ушёл.

— Готрек. Слева.

Истребитель отбросил топор лорда-нежити и обрушил на него шквал ударов, которые заставили отступить чемпиона смерти. Любой смертный противник был бы разорван подобным натиском, но Крелл был неутомим, умел и необычайно быстр для такого крупного существа, и силой не уступал Готреку. Феликс не мог увидеть ни единой слабины в защите умертвия, и не раз он едва удерживал крик, когда встречный удар выстреливал в сторону Готрека, лишь затем, чтобы гном каким–то чудом в последний момент уходил с его пути.

Феликс выдохнул, когда ощутил, что его грудь едва не разрывает от воздуха.

Простая царапина от топора Крелла могла убить, и Феликсу оставалось только предполагать, что и эта имитация была столь же смертоносна. Он своими глазами видел медленную, тяжёлую смерть, что едва не настигла Готрека после ранения этим оружием.

Истребитель утверждал, что не найдёт здесь хорошей смерти.

Это было тем, что он имел в виду? Должен ли был Крелл закончить то, что не успел в замке Страж Рейка? Феликс нахмурился, преданность Истребителю и всё, что это значило, сражалось с тем, что он считал обычной человечностью.

Он прошёл через всё это не для того, чтобы увидеть, как Готрек падает от руки призрака его прошлого.

Истребитель нанёс удар по поясу Крелла, но просто из–за того, что Феликс видел всё это от начала до конца, он мог сказать, что он был нанесён из последних сил. Умертвие уклонилось и взмахнуло в ответ топором, держа его одной рукой, впервые заставив гнома отступить на шаг. Готрек отступил, тяжело дыша, обнажённый торс Истребителя блестел от пота. Когда Крелл нанёс ответный удар, его топор замелькал с такой скоростью, что казался прозрачным щитом.

Готрек вступил в это сражение уже раненным и это начало сказываться.

Гном вложил всю свою утекающую силу в обезглавливающий удар, и с рёвом обрушил топор на Крелла. Умертвие молча опустилось на одно колено, ударив сочащимся кровью локтем в живот гнома в тот же миг, когда топор истребителя врезался в столб над головой Крелла. Топор выскользнул из рук Готрека, и истребитель отступил, прижав руку к животу и хрипя.

Крелл подступил к нему. Ухмылка была навеки зафиксирована на бесплотном черепе, но Феликс увидел торжество в сверкающих глазах немёртвого чемпиона. И даже больше, чем триумф — месть, кровь для его мерзкого бога. Если это и не было настоящим Креллом, то до ужаса хорошо на него походило. Умертвие занесло свой топор для палаческого удара, и Феликс поднял меч и приготовился к самоубийственному рывку.

— Мне не нужна твоя помощь, человечий отпрыск, — прорычал Готрек и, проскользнув сквозь защиту Крелла, врезался плечом в живот умертвия.

Шипение мёртвого воздуха выскользнуло из–за зубов чемпиона, когда низко расположенная, бульдогоподобная сила отбросила умертвие назад и вбила его в камень столба.

Камень захрустел. Трещины расползлись по светящейся скале. Крелл опустил рукоятку топора на плечо Готрека, но, хотя ему и удалось нанести кровавую рану, в ударе не было силы. Наколенник врезался в плиты мышц груди Готрека, но Истребитель лишь с рёвом повёл плечами и ударом кулака вмял нагрудную пластину доспеха в грудь умертвия. Прах окутал его. Крелл перехватил кулак Готрека, затем другой, а после нанёс истребителю удар коленом в грудь, в то же мгновение, когда гном, яростно взревев, вбил лоб в личину немёртвого чемпиона.

От удара череп Крелла врезался в столб, тонкая трещинка потянулась от затылка до левой глазницы. Готрек отшатнулся, уродливый черепообразный красный рубец от налобника шлема умертвия появился на его лбу, а затем рывком оторвал немёртвого чемпиона от столба.

Пыль накрыла обоих.

Сжав зубы, Готрек поднял огромного воина над головой, а затем перевернул черепом вниз и ударил им об пол.

Металл скрипнул, древние кости сошлись вместе и треснули. Магия, оживлявшая чемпиона, замерцала, сокрушённая, когда кулак Готрека рухнул вниз, словно бомба с дирижабля, пробив шейные позвонки Крелла и врезавшись в камень под ними.

Носком ботинка Готрек выбил топор из пальцев Крелла и пинком отшвырнул его в сторону, тот скользнул по плитам пола, звон от его падения расходился между колоннами ещё долго после того, как сам топор сгинул с глаз. Тело Крелла также исчезло вскоре после этого, растворившись во вспышках света.

— Настоящий был сильнее, — заметил Готрек, глубоко вдохнув и сплюнув на то место, где, прежде чем исчезнуть, лежало умертвие.

— ОН, ИЛИ ЖЕ ТЫ ОКРЕП? ДЛЯ ВСТРЕЧИ С ЧЕМ-ТО БОЛЬШИМ?

— Ну так дай это мне! — закричал Готрек, вырывая топор из камня колонны и сжимая его обеими руками, напрягшись, словно одна мышца, и впиваясь взглядом единственного глаза в пустоту между мерцающими светом рун столбами. — Я думал, ты хотел бросить мне вызов. Ну же, посмотри на меня, гора! Я готов!

— ТЕРПЕНИЕ, ИСТРЕБИТЕЛЬ.

У Феликса вырвался вздох, когда истребитель сгинул у него на глазах.

Он открыл было рот, чтобы закричать, но в миг между мыслью и вдохом, весь храм сгинул вслед за Готреком. Тьма окутала его, непроглядная, бесформенная, забравшая даже ощущение камня под ногами и воздуха на лице. Осознание ударило его, как холодная волна, и он закричал, или, по крайней мере, подумал, что закричал, так как он либо оглох, либо вокруг не было воздуха, чтобы он мог услышать. Он не знал, что было хуже.

Это не Истребителя куда–то забросило.

На сей раз настал его черёд.

Свет рывками вырывался из факела, вставленного в металлический кронштейн в каменной стене, и медленно рассеивал тьму. Феликс минуту тупо изучал факел, дезориентированный, его руки рассеянно щупали тело, словно бы пытаясь удостовериться в том, что они не одиноки. Его сердце трепыхалось, словно бабочка, запертая в фонаре. Пламя покачивалось в своём узилище, свет и тьма рябили от него по всей комнате. Всё выглядело реальным. Тепло и треск дерева были настоящими. Обняв руками свою ноющую, всё ещё дрожащую грудь, Феликс оглядел комнату, которую осветил для него огонь факела.

Стены были из твёрдого серого камня, изгибаясь по окружности, показывая, что он попал в какую–то укреплённую башню. В стене было прорезано узкое стрельчатое окно-бойница. Из–за двери раздался странный грохот. Цельный шлем, забрало поднято, и нагрудная пластина доспеха свисали с манекена рядом с окном. Меч в ножнах, с усыпанной полудрагоценными камнями рукояткой, висел на крючке около двери. Куча сложенной одежды — табард, клетчатые штаны, кушак для ношения под нагрудной пластиной, всё с сине-жёлтой отделкой Мидденхайма — лежала на сундуке.

Рядом с манекеном под доспехи стоял письменный стол, похожий на тот, который когда–то был у самого Феликса в доме его брата в Альтдорфа. Он был заложен листами бумаги. Феликс стянул их со стола. Они оказались достаточно реальными. Это были заказы на реквизицию, чередование дозоров, диспозиции отрядов — военная бюрократия, о которой большинстве солдат думали, лучше б её и вовсе не было, но без которой Империя, без сомнения рухнула бы через сутки.

Он положил их обратно и выглянул в окно.

Рёв десятков тысяч нелюдей ворвался в комнату, заполнив его уши. От резкого блеска новых источников света на его глазах выступили слёзы. Феликс заметил, что башня, в которой он очутился, была одной из нескольких с видом на неприступные стены могущественной цитадели на вершине горы. И это была не Казад Дренгази. На стенах стояли имперские солдаты, и земля, на которой, словно полчища саранчи, кишели враги бесчисленного разнообразия облика и размеров, несущие факелы и зажжённые стрелы, отлично просматривалась из окна башни. Между стенами и крылатыми зверями и демонами со свистом проносились стрелы и арбалетные болты, в то время как ядра мелкокалиберных пушек и снаряды тяжёлых баллист разрывали воздух с глухим грохотом и резким воем. На глазах Феликса из пастей двуглавого дракона вырвался поток пламени, вдребезги развалив одну из баллистных башен. Камни и тела в почерневших от жара доспехах полетели к подножию горы. Феликс перевёл взгляд.

Колонна мерзких военных машин петляла по дамбе, поднимаясь к городским воротам. Двигаемые их собственной силой, пылающим гневом и неутолимым голодом заточённых в них демонических созданий, неумолимо приближались стенобитные тараны и осадные баллисты, влекомые по земле слишком ненадёжной для любого нормального вьючного зверя. Кровавый пар с шипением вырвался из раззявленных пастей орудий, костяные крюки вонзались в скалу дороги, пока огромные бронзовые стволы, отклонялись, чтобы извергнуть смерть, погибель и разруху на неприступные стены.

Мидденхайм. Это был Мидденхайм.

Был ли это мир, построенный хранителем горы, или же, как Крелл, чем–то, что было до этого?

— Как Готрека собираются испытывать этим? — пробормотал Феликс про себя.

— Теперь ваш черёд, герр Ягер, — раздался голос у него за спиной.

Феликс рывком развернулся.

В задней части комнаты был небольшой столик, на котором лежала шахматная доска. На ней уже шла игра, было сделано пять или шесть ходов. Играли двое волшебников-альбиносов, один сидел, другой стоял. Аура невероятной силы мерцала вокруг них обоих. Сидящий мужчина был одет в чёрные одежды и лениво опирался на посох из чёрного дерева и серебра, раздумывая над следующим ходом. Высокий, напоминающий лису колдун, стоявший рядом с ним, был облачён в золото и держал в позолоченных когтях сверкающий рунический посох.

Феликс отступил.

Горный страж послал врагов из его собственного разума, чтобы погубить его!

Золотой Жезл указал на пустое кресло, стоявшее со стороны Феликса, но Феликс почувствовал, что одновременно колдун указывал и на мир снаружи. Словно отвечая на его зов, с лежащей внизу дороги раздался утробный гул, за которым последовали отвратительный грохот и треск раскалывающейся древесины. Ворота. Башню тряхнуло от удара, из–за чего столик с шахматами вздрогнул и последний стоявший белый замок упал с доски. Чёрный Посох потянулся через стол, чтобы переставить его, палец колдуна задержался на фигурке, словно исполняя казнь.

— Ваш ход.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ. Катерина

— Присаживайтесь, герр Ягер, — пронзительным голосом произнёс Золотой Жезл, указывая на пустой стул. — Келмайн и я вынуждены признать, что бессмысленно играть друг с другом, когда ни у одного из нас нет весомого преимущества.

— Пытаться упомнить счёт становится всё более утомительным занятием, — согласился колдун в чёрных одеждах, Келмайн.

— Где он стоял, брат?

— Боюсь, я забыл.

Золотой Жезл зловеще кивнул и обратил свой коварный взгляд к Феликсу.

— Я жажду увидеть итог этой игры. Ваш открывающийся гамбит демонстрирует острый и, если вы позволите мне заметить, чуждый условностям ум.

Феликс смущённо уставился на шахматную доску. Он отступал, медленно качая головой, пока не упёрся спиной в дверь.

— Это не реально. Я даже не знаю, как играть в эту игру.

— А что реально? — пожал плечами Келмайн.

— А сны реальны? — добавил Золотой жезл. — А что насчёт видений, пророчеств?

— Что делает их настоящими? — без паузы продолжил Келмайн, с лёгкостью поддерживая течение мыслей брата. — Это делаем мы? Как мы интерпретируем, то, что видим и действуем, исходя из этого? Мы бы поступили иначе, если бы не видели их вовсе?

— Вы хотите сказать, что это и вправду Мидденхайм? — спросил Феликс, левой рукой проводя по доскам двери, а правой ощупывая камни стены. Он стрельнул взглядом в окно — узкое отверстие в пустоте из серного дыма и криков.

Недостаточно узкое.

— Всё ж таки, он не настолько и смышлёный, не так ли, Лойгор? — несколько разочарованно заметил Келмайн.

— Его разум… раздвоен.

Феликс по-прежнему не отводил взгляда от окна. Теперь вонь пожаров наполнила его лёгкие. Он ощутил, как свело грудь. Крики были отдалённые, почти эфемерные, но от них всё равно нельзя было дистанцироваться, словно призраки в доме забытой любви.

— Кэт здесь? — резко спросил Феликс. — Она вырвалась из Альтдорфа и добралась сюда, прежде чем началась осада?

— Если это нереально, то мы всего лишь плод воспалённого воображения вашего разума и не можем ответить ничего, кроме того, что вы сами желаете услышать, — ответил Келмайн.

— А если реально, — прошипел Лойгор, обнажив ярко-жёлтые клыки, когда наклонился вперёд, опёршись на свой золотой жезл, — то с чего ты взял, что мы будем отвечать?

— Ты прикончил нашу пешку, Арека Демонического Когтя. И Скьяландира. И, — Келмайн самоуничижающе ухмыльнулся, — нас.

— Так что, как видишь, — продолжил Лойгор, клыки исчезли за улыбкой, когда он снова предложил Феликсу присесть за пустующий стул, — неважно, реально это или нет. Конечный итог всё равно одинаков.

— Но если ты сыграешь игру, может две, мы, может быть, сможем дать тебе подсказку.

— Нет, — сказал Феликс, его сердце заколотилось от собственной отчаянной логики. Если Кэт здесь — он найдёт её. Реально это или нет, но он найдёт её. И своего ребёнка…

Он задохнулся.

Он увидит своё дитя.

Келмайн издал хриплый вздох и почесал щёку, как будто деликатно информируя Феликса, что у того было что–то в глазу, и переглянулся с Лойгором.

— Я вот думаю, играет ли Архаон?

Любой из этой парочки мог сжечь его одним словом, но Феликсу уже было наплевать. Его собственная жизнь не волновала его уже преисподняя знает сколько времени, а теперь, когда его семья могла быть в пределах досягаемости, это беспокойство и вовсе покинуло его.

Он развернулся к двери, положил ладонь на ручку и толкнул.

— Мы сыграли с судьбой и были сожжены, — позвал Лойгор, его голос был неожиданно полным меланхолии, горький, опустошённый. — Редко когда бывает лишь один путь, а самый простой не всегда самый лучший. Ни одна дверь не открывается без последствий.

Но Феликс не слушал.

Он открыл дверь.

Испуганные мужчины в цветах города и провинции собирались на площади перед восточными воротами, голубое и золотое, синее и белое, реки, сливающиеся воедино у стены плотины, прежде чем пробить её и вырваться в море. Дым переливался через стены. Ударные волны взрывов прокатывались по воздуху, не слышимый звук, но волна, что заставляла трепыхаться полотна знамён и пугала лошадей. Команды артиллеристов в тесных чёрных ливреях выкрикивали какие–то непонятные технические инструкции, пока устанавливали пару орудий «Адское пламя» на анфиладные позиции по обе стороны от ворот. Сероволосые рыцари без шлемов, выстроились в линию, бастион из стали и конской плоти, что перекрыл главную дорогу на Ноймаркт, их широкие плечи были на одном уровне с водостоками заколоченных комиссионных заведений. Их мускулистые скакуны фыркали на торопящихся, волчьеликих чемпионов, которые огрызались в ответ, раздражённые запахом зажжённых фитилей, что наполнял воздух. Каждые несколько секунд раздавался новый удар в ворота. Барабаны, рожки, свистки и трубы добавили свой голос к грохоту пушек и рёву зверей. Дребезжа и гремя, потрёпанный старый паровой танк ворвался на площадь и засвистел, останавливаясь.

Феликс пробирался сквозь толчею, чувствуя себя, словно недавно получил по голове.

Он не помнил ни как пересёк порог той двери, ни как спускался по лестнице. И всё же — он здесь.

— Герр Ягер. Великий Зигмар, это ты?

Пробравшись через толпу, появился высокий рыцарь в блестящих серебристых доспехах, с украшенным пылающим сердцем табардом и вложенным в похлопывающие его по бедру ножны палашом. Феликс развернулся, чтобы поприветствовать мужчину, но прежде чем он успел открыть рот, рыцарь сгрёб его в медвежьи объятия. Раздался громкий лязг, когда доспех воина и кольчуга Феликса соприкоснулись, и Феликс отшатнулся, но был удержан крепкими руками, сцепившимися у него за спиной. Феликс вежливо кашлянул, вдыхая кислый запах смазки и пота. Мужчина отстранился, ухватив руками его за плечи, и усмехнулся.

— Альдред?

Рыцарь-храмовник отвесил короткий поклон.

Альдред Кеплер — или Разящий Клинок — был прежним владельцем меча Феликса, Карагула, однако он пал в пещере тролля в глубинах разрушенного Карака Восьми Пиков. Это не может быть реальным…. Не могло? Феликс уже ни в чём не был уверен. Храмовник выглядел, звучал и — милость Шаллии — пах как настоящий, и сердцу Феликса было достаточно этого, чтобы откликнуться на его появление, как на встречу со старым и дорогим товарищем.

Феликс обеими руками сжал руку Альдреда.

— Как я рад увидеть тебя снова.

— Ты носил с собой моё оружие, — пожал плечами Альдред. — Это была моя работа в мире. До сих пор этого было достаточно. Однако всё изменилось.

Что–то в словах храмовника показалось Феликсу неправильным, то ли из–за усталости, то ли ещё почему. Однако он попытался избавиться от этого чувства..

— Мне нужна твоя помощь, старый друг. Я ищу женщину. Катерина Ягер, моя жена, возможно, ты её видел. Она… — Феликс поднял перевёрнутую ладонь примерно на уровень груди и улыбнулся, когда её облик полностью сформировался в его мыслях. — Она примерно такого роста, с чёрными длинными волосами с небольшой серой прядью с левой стороны. Вероятно, самая прекрасная из беженцев Альтдорфа.

Выражение Альдреда посуровело и сердце Феликса замерло над пропастью.

— Из Альтдорфа же есть беженцы?

— В этом городе тысячи женщин и детей. Как ты думаешь, что произойдёт, когда то, что ломится через ворота, наконец, прорвётся?

Что–то врезалось в ворота с титаническим треском. Дерево затрещало и расщепилось, железо погнулось, створки чуть разошлись, открыв таран в форме отвратительной демонической головы. С его наглой морды стекал жидкий огонь, с шипением капая на плиты. Призывы сохранять отвагу всколыхнули воздух на предвратном дворе. Раздались приказы, щедро сдобренные именами Ульрика и Зигмара, мужчины, что разрозненно толпились перед воротами, были собраны в аккуратные ряды, словно овцы собаками, когда другой могучий удар обрушился на ворота. Запирающий брус разлетелся с громким треском, и пламя рвануло вверх по сломанным створкам.

Раздалась команда. По звучанию она напоминала что–то вроде «огонь!».

Стрелы свистнули из окон и с балконов заброшенных комиссионных заведений. Большая часть воткнулась в створки, а остальные бессильно отскочили от обитой бронзой головы демона.

Женский голос прокричал слова одобрения лучникам ополчения, занявшим позиции на крыше противоположного здания, словно некий экран для укрытой за фашинами из соломы и хвороста баллисты. Пока обслуга орудия делала последние торопливые проверки, стрелки заняли позицию, наложили стрелы и замерли в ожидании приказа. Он любезно пришёл от их женщины-командира, и ливень стрел просвистел на полсекунды раньше следующего самого быстрого отряда.

Феликс не мог отвести взгляд от женщины, что, опустившись на одно колено за недавно возведённым укреплением, потянулась за спину, чтобы достать стрелу из колчана. Стрела скользнула на тетиву, и женщина одним движением снова выпрямилась в полный рост. Она была на голову ниже любого мужчины в её отряде и стройной, как стрела. Мягкая куртка гамбезона подчёркивала грудь. Предплечья и бёдра укрывали цельные кожаные пластины. Чёрные волосы рассыпались по плечам, за исключением единственного серого локона, упавшего на глаз. Не обращая на него внимания, она нацелилась на пробитые ворота. Отблески огня мерцали, отражаясь от тяжёлого кольца гномьего золота, что было надето на большой палец её левой руки, крепко прижавшись к тетиве лука.

Кэт.

— С древнейших времён врага сдерживали, никогда на повергая окончательно, но всегда отбрасывая прочь, — голос Альдреда потяжелел, его облик изменился, напомнив Феликсу того, кого он точно должен был знать, но при этом практически не изменившись. Феликс моргнул, и когда открыл глаза, это был всё тот же Альдред, такой же, как и прежде. Храмовник вытащил меч и указал на ворота. Курганские топоры врезались в обугленные створки. Копейщики и алебардщики Мидденхайма отступили за линию стрелков. Вниз слетел ещё один поток стрел. — С неизменным мужеством и железом в сердцах мы превозмогали. Теперь волки воют у ворот твоего мира и люди, подобные тебе, должны с достоинством и отвагой встать на пути зверей и отбросить демонов прочь.

Феликс попятился, застигнутый врасплох неожиданным и нехарактерным для храмовника напором.

— Альдред?

Храмовник кивнул кому–то позади Феликса и тот, обернувшись, увидел троицу крепких истребителей троллей, что пробиралась через переполненный Ноймаркт в поисках славной битвы. Гном с парой топоров был самым уродливым гномом из всех, с кем Феликсу доводилось встречаться за последнее время. Его сплюснутый нос был украшен волосатой бородавкой, а в больших ушах позвякивали золотые серьги. Позади него, быстро семеня ногами, спешил другой, более молодой и уступающий в размерах гном в мехах, с недавно обритой головой, на которой только-только начала прорастать рыжая щетина. А третий…

Феликс почувствовал, как его нежное сердце разбилось на куски.

— Снорри думает, что Феликс мыслит верно, — счастливо сказал Снорри Носокус, глупая улыбка появилась на его дурашливом, рябом лице. — Зачем давать им всем прийти сюда, когда мы можем сразиться с ними в воротах?

— Феликс решил, что не будет сражаться с нами, — сказал Альдред. — Вместо этого он решил поискать женщину.

Уродливое лицо Бьорни Бьорниссона исказила скабрезная ухмылка, и он пару раз ткнул Улли под рёбра, издав одобрительное ворчание, молодой гном покраснел и отступил от него подальше.

— Снорри… не понимает. Ты не хочешь снова сражаться со Снорри, юный Феликс? Это будет хорошая битва. Снорри видел… это… — его лицо скривилось, пока он пытался выразить мысль. — Все… избранный у стен.

— Он не выглядел таким уж крепким, — громко заявил Улли, всё ещё красный, и видимо поражённый громкостью собственного голоса. Он укоризненно посмотрел на двух других истребителей.

В горле Феликса встал комок. Вина его бездействия во время убийства Снорри, что преследовала его несколько месяцев и невесть сколько лиг, снова накрыла его с головой и какая–то часть его стремилась встать рядом со старым истребителем. Альдред выжидающе посмотрел на него. И Феликс не забыл данного ордену храмовника обещания — с честью обладать своим мечом, сражаться со злом везде, где бы оно ни появилось.

Он повернулся, чтобы вновь бросить взгляд на крышу. Его сердце пыталось удерживать его на месте, словно якорь, но он знал, куда должен идти.

— Прости меня, Снорри, — сумел выдавить он из себя и, покинув выглядевшего потерянным истребителя и его спутников, нырнул в толпу.

Струи фонтана падали на поверхность небольшого декоративного пруда, центральной части небольших вымощенных камнем городских садов, окружённых со всех сторон высокими серыми стенами зданий старого Мидденхайма. Красные розы и душистая жимолость карабкались по каменной кладке к небу. Оно было красным, как дурная примета моряка, наполненным грохотом орудийного огня и криками перемещающихся битв. Крики были не совсем человеческими и стекали с неба подобно свежей краске со стен. Феликс посмотрел наверх. По дёргавшемуся небу медленно текли облака, и вдруг резко понеслись вскачь. Его сердце забилось, дезориентированное и испуганное.

Что с ним случилось? Где он был? И что случилось с Кэт?

Он вновь сосредоточил всё внимание не саде, оглядываясь в поисках выхода обратно на Ноймаркт и вдруг увидел на краю пруда фигуру в доспехах длиной до бедра из жемчужно-белых ламилларных пластин. Его племянник сидел к нему боком, подогнув одну ногу под себя и отвернув лицо в сторону фонтана. Он пробежал пальцами — почти когтями — по воде. Толпа подавленных, печально выглядевших детей окружила его, изломанные отражения их заплаканных лиц смотрели в небо с поверхности воды, заполняющей бассейн. И только тогда Феликс заметил, что бронированная фигура не отразилась. Его кости наполнились могильным холодом.

Нет. Это не Густав.

Женщина обернулась, словно предупреждённая о его приближении бьющимся сердцем, и улыбнулась. Её коротко подстриженные волосы были белыми, как зола, кожа бледной, как человеческая кость. К серебристому шраму на левом виске добавился ещё один, аккуратно протянувшийся через горло. Один взгляд — этого оказалось достаточно, чтобы его руки вспомнили толчок, когда его клинок встретился с её шеей. В своём разуме он услышал стук отрубленной головы, упавшей на каменный пол башни Короля Троллей.

— Ульрика, я…

Вапирша прервала его, резким жестом проведя по горлу. Феликс мгновенно ощутил себя так, словно она и впрямь схватила его за горло.

— Ты ищешь Катерину, — сказала она, читая его мысли так же ясно, как его сердце. — Какое разочарование. Как предсказуемо.

Феликс скосил взгляд на тучи, что кружили над головой, окрашенные красным и подсвеченные серебром. Он вздрогнул.

— Прошу. Восточные ворота были прорваны. Если ты знаешь, где она…

Быстро, словно переход от задутой свечи к темноте, улыбка Ульрики превратилась в звериный оскал. Она схватила одного из детей, что бродили вокруг, подняла над головой, а затем бросила отчаянно извивающуюся в её хватке и умолявшую о помощи девчушку в пруд. Феликс вскрикнул и, не думая о том, как собирался вырвать ребёнка из хватки рук Ульрики, что намного превосходили его силой, подбежал к пруду, чтобы спасти дитя. Вампирша отшвырнула его прочь с такой лёгкостью, словно он и сам был ребёнком. Феликс отлетел назад, но быстро оправился и его меч выскользнул из ножен.

— Знаешь ли ты, какие мучения ожидают души вампиров, когда они по-настоящему умирают, Феликс? — спросила Ульрика, пока девчушка отчаянно билась в её хватке, брызгая водой на жемчужно-белые доспехи вампирши. Другие дети начали плакать, но никто не попробовал убежать. Казалось, они смирились с этим, или же знали, что бегство сделает только хуже. — Я — да.

— Ульрика, остановись!

— Это испытание, вызов. Волки у ворот и они голодны, и они непременно сожрут всех нас, если мы их не остановим. Не все из них носят лики демонов, человечий отпрыск, и если ты не убьёшь их, я буду вынуждена убить тебя.

Феликс опустил меч.

— Человечий отпрыск?

С рычанием Ульрика оттолкнула уже неподвижного ребёнка на дно пруда и вскочила, раскинув всё ещё влажные от воды руки, оканчивающиеся ужасными костяными когтями. Феликс вздрогнул от её резкого движения. Вампирша ухмыльнулась, превратившись в размытое пятно слева от него, пока Феликс отступал вправо, а затем, стоило ему поднять меч в позицию en garde и попытаться отступить, появилась справа и обрушила на него град ударов, пока он не упёрся спиной в стену и красные лепестки не упали ему на плечи. Движения вампирши были головокружительными, неестественными, такими же как скручивающееся в водовороте небо или крики, что звучали со всех сторон. Она наступала на него, оскалив волчьи клыки в голодном рычании.

С проклятием сдёрнув плащ, Феликс высвободился из хватки шипов вьющихся растений и крутанулся по стене в сторону за миг до того, как кулак Ульрики пробил лозу, розы и камень стены, где была его голова. Феликс отскочил от стены и резко развернулся. Кровь стекала по его лицу от нескольких небольших порезов. Шипы розы. На руках царапин было ещё больше, и ещё достаточное количество колючек продолжали цепляться за его одежду.

Ульрика вытащила руку из стены. Её ноздри раздулись от запаха свежей крови.

— Я не помню, чтобы ты был таким щепетильным в Прааге, моя любовь. Ты уже убил меня однажды. Зачем сдерживаться теперь?

Зашипев, как кошка, она бросилась к Феликсу, вытянув когти к его лицу. Меч Феликса взмыл, подчинившись инстинктам, и врезался в когти, переведя выпад на рукав его кольчуги, но не раньше, чем чудовищная сила удара отшвырнула его назад. Металлические колечки отлетели прочь и со звоном покатились по земле, пока он, отступая, пытался парировать последовавшие удары со всем имевшимся у него мастерством. В течение нескольких секунд, пока он ещё мог поддерживать подобную интенсивность, его меч, казалось, был всюду, его руки, такое ощущение, сами, без ведома или вмешательства его разума, выставляли меч навстречу каждому движению Ульрики. Его мышцы горели. Пот смешался с кровью, что стекала по морщинам, избороздившим его лицо. Вампирша обтекла его клинок, как будто бледность её кожи передавала её природу, ртуть: одну секунду она обошла поспешно исполненный «schrankhut», а в следующую проскользнула сквозь его защиту и нанесла такой удар в солнечное сплетение, что Феликсу показалось, будто его сейчас разорвёт надвое.

Воздух со всхлипом покинул его лёгкие, когда он, отлетев назад, врезался в бортик декоративного пруда и рухнул в воду.

Его зрение помутнело, разбитое на части проблесками света и взметнувшимися пузырьками воздуха. Рёв фонтана наполнил уши. Инстинкт кричал ему вздохнуть, но он сопротивлялся, даже когда его пустые лёгкие вопили на него, сопротивлялся достаточно долго, прежде чем приказать своим рукам и ногам поднять его и выставить лицо с поверхности пруда. Он полной грудью вдохнул мощные запахи наполненного цветочным ароматом воздуха. Вода струилась по щекам и спутывала волосы. Фонтан бил в спину и практически ослепил брызгами. Он со стоном согнулся, и его руки схватились за ушибленную грудь.

Это было больно.

Это было реально!

Водяной экран раздался, чтобы пропустить Ульрику, вампирша пролетела сквозь брызги, приземлилась на него и погрузила обратно в воду. Последнее, что услышал Феликс, прежде чем его уши вновь наполнило водой, были крики детей. Ульрика продержала его под водой несколько мгновений, прежде чем выдернула на поверхность, мокрого, задыхающегося от собственных волос, забивших рот.

— Тебе хотелось бы, чтобы не ты сам убил меня, любовь моя? Ты сопротивляешься, потому что теперь знаешь, сколько это причинит тебе боли?

Феликс хотел ответить, но не мог даже вздохнуть.

— В Стране Троллей есть выражение: лучше жалеть о том, что сделал, чем о том, что не сделал. И я теперь сожалею о том, что так и не сделала с тобой, — она широко раскрыла рот и наклонилась.

Феликс раскрыл рот в безмолвном крике и забился в её хватке, но лишь погрузился глубже в воду, когда вампирша наклонилась над ним. Вода закрыла лицо Ульрики и заглушила слова, что она говорила, пока давление сжимало его грудь.

— В твоих руках лежат судьбы миров, Феликс. У тебя есть силы спасти их, но не таким образом.

Феликс пришёл в себя, жадно ловя воздух ртом, чувствуя на горле хватку рук, которых более не было. И сидел он не в пруду, а на грубых булыжниках по середине улицы, что заполненной сражающимися бойцами. Он поднял голову, размышляя, где оказался теперь, потирая всё ещё саднившее горло. Между покосившимися домами пролетали оборванные знамёна: львы, орлы и грифоны яростно демонстрировали свои цвета, изодранные, но дерзко вставшие перед лицом врага. Леса копий и алебард дрожали от бега тысяч одетых в сталь пехотинцев. Стрелы затмили небеса. Пистолеты и полевая артиллерия издавали постоянный неумолчный гул, который заставлял его чувствовать себя как будто рядом с водопадом, и средь этого гула прорывались крики людей и другие, более звериные вопли.

Вокруг места, где сидел Феликс, поскрипывали кожей наголенники и набедренники, переминавшихся в ожидании людей. Отряд арбалетчиков стоял в резерве, наблюдая за битвой, готовясь к моменту, когда их цвета появятся на знамени конного сигнальщика в цветах Карла Франца, что скакал туда-сюда позади боевой линии. Воздух был кислым от пота и пролитого пива, грязной кожи и немытых людей, истинный вкус войны, для которой горечь пролитой крови была лишь изысканной приправой.

Со стоном Феликс встал на ноги и отряхнул свою мокрую одежду. Затем он огляделся, глаза уловили странную вещь: несмотря на то, что он, очевидно, был на какой–то улице Мидденхайма, в то же время, он находился на холме, с которого открывался вид на волнующееся поле битвы, заполненное десятками тысяч людей. Масштабы происходящего просто ошеломляли и долгое время всё, что мог делать Феликс, это стоять рядом с ожидающими арбалетчиками и просто наблюдать. Не было ни единого способа, которым Мидденхайм мог бы содержать такое количество войск. Вряд ли даже «Неостановимая» Макайссона могла бы переместить на вершину Фаушлага достаточное количество припасов для их поддержки.

Феликс попытался сосредоточиться на улице под армией. Окружающее выглядело как торговый район — всё дома с декоративными окнами, офисы с нотариусами по недвижимости и комиссарами и демонстративно непоколебимыми каменными фасадами банков. Непонятным образом всё это стало растянутым и истончённым вплоть до полной размытости, обрамляя бесчисленные воинства, что стояли лицом друг к другу на противоположных сторонах улицы.

Сосредоточенные полки Империи удерживали центр линии. Десятки тысяч пехотинцев замерли в горделивом строю, ожидая, когда горн подаст сигнал и позволит им присоединиться к кровавому рукопашному бою их сородичей, что преобладал на поле битвы. Гордые цвета десяти провинций украшали сюрко и штандарты раскинувшихся на десятки лиг ряды несломленных бойцов. Могучие, закованные в латы кони рыцарей из большего количества благородных орденов, чем Феликс мог вспомнить, замерли между громоздкими квадратами имперских войск, вымпелы на их гордо поднятых копьях звонко щёлкали в порывах злого ветра. Задние ряды ощетинились артиллерией. Позиции Империи стискивали с одной стороны отряды бретоннской конницы с её замысловатыми гербами и цветасто изукрашенными конскими попонами, а с другой — укрытые пенькой кони всадников Кислева. Какое–то внутреннее чутьё подсказало Феликсу, что он стал свидетелем последнего рейда двух некогда гордых воинственных наций.

Союзники с эпохи Зигмара, отряды гномов укрепляли боевые линии Империи ружьями и громрилом. Решительные блоки тяжёлой пехоты в гладкой кольчуге и крылатых шлемах, украшенных драгоценными камнями и окованных золотом стали стеной щитов, окружившей ядро из артиллерии и стрелков. Расстояние было достаточно велико, но Феликсу показалось, что он узнал их лидера. Задрапированный в плащ из драконьей шкуры с высоким гребнем ярко-рыжих волос это не мог быть никто иной, кроме как Унгрим Железный Кулак, король-истребитель Карак Кадрина. Гномий царь руководил из центра своей щитовой стены, обращая в ничто волну за волной зверолюдоы и воинов Хаоса, охваченный странной огненной аурой.

Однако взгляд за границы гномьего расположения делал всё несколько более… странным.

Случайное видение? Пророчество?

Это было слишком странным, чтобы быть обычным сном.

Толпясь на призрачных булыжниках рядом с ними их — якобы — смертные враги являли собой грубую орду в десятки раз превосходящую числом объединённые силы Империи и гномов. Зеленокожие наполняли воздух шумом. Неуклюжие затянутые в кожу скоты долбили в барабаны из человеческой кожи. Тощие гоблины, не носившее ничего, кроме перьев и блестяшек. выдували пронзительные мелодии из костяных трубок и возглавляли своих последователей в пронзительных, буйных песнопениях. Каждую секунду с корявых гоблинских луков слетали тысячи стрел, в воздух взметались булыганы, выпущенные шаткими камнеметалками, а десятки гоблинов с шипастыми шлемами и импровизированными крыльями толпились около катапульт, ожидая своей очереди быть запущенными через поле битвы. Феликс вычленил из бурлящего сражения вожака зеленокожих: одноглазый чёрный орк, масса чёрных доспехов и мускулистой тёмно-зелёной плоти, с пеной на бивнях и выражением буйной радости в единственном глазе, бившийся в самой жестокой резне, где давили чудовищные чемпионы Хаоса. Орда вожака уже практически ушла из–под его контроля, части вырывались вперёд в поспешных атаках и снова отступали почти наугад, рваный кусочек на краю изящного кольчужного плаща, однако несмотря ни на что развевавшийся перед лицом общего врага.

Ошеломлённый столь невероятным союзом, Феликс обернулся обратно к силам Империи и устремил взор к другому их флангу, где, если это было возможно, в рядах сражающихся выстроилось нечто ещё более странное.

Блестящая стена копейных жвал эльфийских воинов, удерживала волну мародёров, управляясь своим оружием с грациозной, почти изящной безжалостностью. Их присутствие, впрочем, было не столь странно. Уже были прецеденты, когда армии эльфов и людей объединялись против сил древнего врага, однако поражало разнообразие эльфийских отрядов. Худощавые, с острыми, словно кинжалы, чертами воины в кожаных кхейтанах и пасленово-фиолетовых сюрко стояли бок о бок с блистательными копейщиками в серебряно-голубой чешуе и другими, что полностью избегали доспехов, эльфов с потемневшей от солнца кожей, носивших безрукавки цвета осенних листьев. Длинные луки и арбалеты-жнецы, говорили на одном языке смерти в едином хоре. Феликс не знал, что могло подвигнуть на воссоединение столь давно разделённую расу с такими долгими и кровавыми счётами, но пока он смотрел, над эльфийскими рядами пролетел огромный чёрный дракон, несущий на себе облачённого в железо эльфийского лорда, и тянущий за собой шлейф из тени.

Феликс прикоснулся к рукояти меча, но оружие никак не реагировало. Возможно, зверь был слишком далеко, чтобы пробудить инстинкт убийства для клинка, или, возможно, для Карагула всё окружающее было куда менее реальным, чем для него.

В этот момент он пожалел, что не может разделить его стальную двойственность.

Потому что там, в самом дальнем конце битвы, под растянутым миражом навеса винторговца, парила сущность более могущественная и устрашающая, чем всё, что могли породить кошмарные легионы Хаоса. Сквозь призрак неестественной тьмы шествовал череполикий титан, паря над землёй, что чахла под его поступью под воздействием тёмной магии, бессознательное проявление силы, слишком огромной, чтобы даже это могучее создание могло полностью контролировать её. Место, где сражалось это существо, было безжизненной пустыней, которую никто не разделял с ним, ибо даже возвышенные чемпионы, решившиеся напасть на него, падали замертво и спустя миг присоединялись к его неживым легионам. Имя, проклятие, знакомое каждому, кто хотя бы мельком изучал запретные знания, вздрогнуло в задней части разума Феликса и закричало.

Нагаш.

— Что тут происходит?

— Неизбежное, — произнёс суровый, слегка снисходительный голос из рядов рядом с ним. Вопреки логике и всему, что, как он помнил, он видел несколько мгновений назад, среди арбалетчиков стоял эльфийский маг. Этого Феликс знал лично. Он был высоким, как и все эльфы, но необычайно худым и бледным, с полупрозрачной кожей, сквозь которую едва ли не проглядывали кости Его лицо было узким и надменным, его миндалевидной формы глаза — кристально-бледными и почти жестокими. Теклис, верховный хранитель знаний Белой Башни Ултуана. Маг пожал плечами. — Уникальное. Конец всего, что было раньше.

Феликс слушал его вполуха, широко раскрытыми глазами глядя на развернувшуюся перед ним жестокую панораму уничтожения. Отряд воинов Хаоса, чьи доспехи плакали кровью, наступал позади экрана из молотящих конечностями отродий прямо в ревущие зубы имперских орудий. Эскадрон эльфийских рыцарей в доспехах с косоподобными шипами и на рептилоидных скакунах вырвался из схватки, в которой сошлись бойцы минимум семи рас, чтобы быть перехваченным и перемолотым стаей демонических гончих. Даже небо не пощадила ярость битвы. Магия потрескивала через облака, рыцари на пегасах и эльфийские орлиные воины выстреливали молнии колдовства, атакуя летунов Хаоса. Грохот был ошеломляющим, сам по себе становясь деморализующим орудием. Всюду что–то умирало громко и ужасно. Это было слишком огромно, чтобы воспринимать как единое целое.

— Что случилось с Мидденхаймом? Где Кэт?

— У вас странный выбор приоритетов, учитывая обстоятельства. Если бы вы только могли представить, что пришлось отдать мне, чем мне пришлось пожертвовать ради дела, тогда, может быть, вы смогли бы понять.

— Ты имеешь в виду, что случилось с Ултуаном?

Эльф презрительно усмехнулся.

— Вы всё ещё не понимаете.

Смиренный ропот прошёл по рядам арбалетчиков, шум подготавливающегося оружия и почти слышимый скрип зубов и обращающихся в сталь сердец. На сигнальном шесте знаменосца поднялась новая последовательность флагов: простой белый флажок с символом арбалета, затем два развевающихся треугольника под ним, синий и белый Мидденхайма.

— Приказ отдан: вперёд! — проорал сержант, после чего приложил свисток к губам и выдул сигнал к выступлению. Арбалетчики двинулись вперёд и Феликс, пойманный событиями, на которые не мог повлиять и контролировать, пошёл вместе с ними.

Он посмотрел в сторону, куда они направлялись, и в ужасе схватился за меч.

Без какого–либо формального предупреждения о возникновении столь грубой аномалии, огромный серебряный портал закрутился над центром хаоситских легионов. Искажения в эфире возникли вокруг его ореола, распространяясь, чтобы стать слезами, клешнями-прорехами в реальности, как это понял, исходя из своих скудных знаний Феликс. Через эти слёзы пронеслась тень. Наблюдать это было ещё большим кошмаром, чем всё, что он уже видел в этом сражении.

Это было то же самое, что сидеть в трюме корабля и смотреть, как солёная вода из дыры в обшивке заполняет его. Равносильно тому, чтобы стоять в очереди на виселицу. Это была та же самая тень, что преследовала его через Великий лес и Срединные горы и почти прикончила его, если бы не Макс Шрайбер. Это была смерть.

Это была неотвратимость.

— На что я смотрю?

— Время очень похоже на войну. Бесконечно долгие отрезки небытия или того, что я сам посчитал небытием, но всегда движущиеся вперёд, движущиеся сюда.

— Я не понимаю.

— Он говорит, что у тебя есть выбор, Феликс, — скрытая пророчица из его сна шла по его правую руку, пара эльфа и мутанта видимо совершенно безобидное зрелище в рядах марширующих мидденхаймских арбалетчиков, — спасти мир или нет.

— Какой же это выбор?

— Не тот, что ты думаешь, — печально ответила пророчица.

— Кто ты? — выкрикнул Феликс, пытаясь переорать грохот марширующих ног и гул стрельбы. — Хотя бы, на чьей стороне?

Теклис только рассмеялся.

— Она же здесь, рядом с тобой, не так ли?

Эльф указал полумесяцем, венчавшим его посох, на группирующиеся вражеские отряды. Феликс посмотрел в том направлении. Некоторое время он ничего не видел — вытащить какого–то конкретного врага из неисчислимой бурлящей толпы казалось невозможным, но затем его взгляд зацепился за косматого серого гиганта в побитой броне, чьи плечи вздымались над битвой. Кхагаш-Фел верхом крушил на своём пути и орков и людей, его массивный боевой конь шёл тесно, плечом к плечу с могучим скакуном другого чемпиона. Его воронёная броня была богато украшена и сверкала таинственными рунами, которые заставляли его мерцать, словно мираж. Арек Коготь Демона топором и копьём разрывал на куски всех, кто осмеливался приблизиться к нему. Феликс струхнул, увидев двоих воинов бок о бок и сражающихся в согласии, так что они казались неостановимыми.

Кроме того, они были не одиноки.

Куда ни смотрел Феликс, всюду старые враги сеяли смерть в борьбе за право уничтожить мир, который он хотел оставить своему ребёнку. Огромный красный дракон Скьяландир парил над полем битвы, словно оно полностью принадлежало ему, стремительные потоки пламени превращали в пылающие факелы орлиных и ястребиных наездников, что кружились вокруг него будто насекомые. Некромант, Генрих Кеммлер, укрывался за боевой линией, там поднимая фалангу зомби, тут разрушая костяные легионы уступающего ему в силе заклинателя. С вершины рогатого колокола, что был установлен на своего рода колеснице и втянут в битву волной скавенской элиты воинов в красной броне, отдавал грозные приказы серый провидец Танкуоль. Скавенский колдун возбуждённо взвизгивал, опьянённый немереным количеством проглоченного им порошка искривляющего камня, пока шипованные колёса его колесницы подминали орков и гоблинов, и с радостными воплями испепелял зелёными молниями с когтей тех, кто пытался спастись бегством.

Неосознанно большой палец Феликса соскользнул с рукояти Карагула на золотое кольцо, чувствуя зарубки вырезанных на нём гномьих рун, что кольцом вились на его поверхности. Было так много вещей, о которых он никогда ей не рассказывал. Он бы отдал правую руку за возможность попрощаться, с удовольствием пожертвовал бы жизнью, если бы это позволило ему ещё разок обнять её. Да, он был глупым сентиментальным стариком и, что было ещё хуже и чего он всегда боялся, романтиком. Это было ненастоящим. Кэт была ненастоящей.

Топот ног давил на Феликса, как тиканье часов, как шелест песка, как течение крови. Броня мидденхаймцев мерцала в свете портала, каждый человек был рябью в бассейне, отражающем лунный свет. Феликс подумал, какие миры и странные кошмары лежат за ним, но потом решил, что в действительности не желает знать. И он не хотел, чтобы хоть кто–то узнал.

Потому что это было реально.

— У меня есть выбор? Тогда верните меня к Готреку, чтобы я мог положить этому конец. Этого хотят все. Последнее приключение. Разве не так?

Маг и прорицательница обменялись тяжёлыми взглядами.

Он закрыл глаза и подчинил разум своей воле.

— Верните меня обратно.

Горячий ветер дул в лицо Феликса. Он открыл глаза.

Он вернулся назад на Ноймаркт, но на этот раз смотрел на него с крыши, на которой он до этого увидел Кэт. Деревянные обломки баллисты хрустели под его ногами, когда он подошёл к краю. На зубцах отпечатались потемневшие, искажённые силуэты мужчин и женщин, увековечив мгновение, когда они были сожжены заживо. Феликс почувствовал, как горлу подкатила желчь. Казалось, что в эту позицию попал огненный шар.

Он положил руки на раскалённые зубцы и высунулся.

Ворота были разбиты, камни вокруг них ещё тлели. Островки пламени усеивали предвратную площадь, как свечи в мавзолее, горящие для мертвецов, что усеивали окрестное пространство. Огонь отражался от разбитых окон, разрубленных нагрудников и расколотых шлемов, от выроненных клинков, от крошечных кусочков металла наконечников стрел, выступающих из спин мёртвых людей. Феликс почувствовал, как его глаза слабеют в пляшущем свете.

Был ли это последний тест, чтобы оценить его реакцию на то, что оставляют после себя силы Хаоса?

Феликс смахнул слёзы с глаз и шмыгнул носом.

— Прости, Кэт. Именно тебя я никогда не должен был оставлять. Я должен был умереть, защищая Альтдорф.

— И кому бы это помогло?

Пальцы Феликса почти впились в каменную кладку. Тот голос. Сердце его запело, но какая–то часть внутри по-прежнему отказывалась верить. Он не сводил глаз с костров.

— Я не вижу, что это принесло бы больше вреда. На самом деле, с этого места, я не думаю, что это изменило бы хоть что–то.

— Ты спас Макса.

— Если бы не я, он мог бы всё ещё быть жив.

— Сомневаюсь, что он видел это так же.

Феликс вздохнул и опустил голову. А затем развернулся.

Кэт стояла перед ним. Её волосы были растрёпаны, серая прядь над левым глазом выкрашена в красный. Её кожаные доспехи и мягкая подкладка обгорели, а несколько кусков и вовсе пропали. Других выживших не было.

— Ты и вправду Кэт? — спросил он, оглядывая её сверху донизу и удивляясь, почему он всегда делает подобные глупые вещи, вот как этот вопрос. — Ты не собираешься сказать, что у меня есть великое и страшное предназначение?

— У тебя есть предназначение, Феликс, — ответила Кэт и взяла его за руку, смотря ему в глаза. — И оно не предполагало меня. Но я рада, что всё–таки была включена в него, пусть и на столь короткое время.

Феликс улыбнулся сквозь слёзы и притянул её к себе, как будто биение его сердца на её груди могло сделать её настоящей. Внезапно всё то, что он хотел сказать или сделать обратилось в ничто.

Этого было достаточно. Этого мгновения.

Кэт подошла ближе, пока их бёдра не соприкоснулись, и между ними осталась лишь яростно сжатая рука. Она застенчиво улыбнулась и развернулась, открыв шерстяную перевязь, расположенную между колчаном и мягкой спиной гамбезона. С пухлого личика, увенчанного копной белокурых волос, с любопытством смотрела пара кристально-ярких голубых глаз. У Феликса не было опыта в подобных вещах, но он догадался, что ребёнку должно быть чуть меньше года. Дитя весело что–то пролепетало и улыбнулось в ответ на улыбку Феликса, когда он протянул руку, чтобы потрепать его за щёчку.

На самом деле, это больно, но Феликсу было всё равно. Его сердце расплавилось и превратилось в золото.

— Моя дочь…

— Роза Ягер, — произнесла Кэт, её голос становился всё тише, пока мир вокруг них угасал, запоздало возвращаясь во тьму, — скажи привет своему папе.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ. Первый истребитель

Очнувшись, глаза Феликса вновь встретились с пульсирующим золотисто-красным сиянием рун, а нутро сводило болью от горькой улыбки. Всё это было иллюзией, испытанием, придуманным бесчувственным хранителем рун, но в душе оно казалась реальным. В нужный момент он искал поддержки жены, и на пороге смерти она оказалась рядом.

Он видел своего ребёнка.

В ад судьбу. Он закрыл глаза, пытаясь успокоиться.

— Вставай, человечий отпрыск. Станет только хуже.

Феликс спрятал лицо в ладонях и со стоном встал, а затем провёл руками по щекам, словно те могли пасть ниц от отчаяния, не придержи он их.

Истребитель стоял, уперев топор в землю и сложив свои покрытые шрамами руки на его рукоятке. Его пальцы ритмично то сжимались, то разжимались, тик, который у кого–нибудь другого Феликс описал бы как нервный. Его единственный глаз блуждал по пятну земли под ногами, губы безмолвно шевелились, словно в глубокой, медитативной молитве.

Феликс взглянул через плечо Готрека, и его руки соскользнули с лица, больше не удерживая его отвисшую челюсть. Теперь он понял.

За Готреком появился ещё один истребитель, но настолько массивный, что Гурниссон казался в сравнении с ним тщедушным. Он был выше на голову, что лишь ещё сильнее подчёркивалось ярко-рыжим хохлом волос, и с такой устрашающей мускулатурой, что, казалось, мог сразиться с горами. Глядя на него, Феликс словно бы ощущал некое чувство, словно в тело, которое он видел, было вложено куда больше, чем было возможно, несмотря на впечатляющие размеры. На нём были высокие кожаные сапоги и килт из металлических пластинок, скреплённых бронзовыми кольцами. Помимо этого и нескольких шипов пирсинга на шее и соседнем плече, гном был обнажён. Тело массивного истребителя перекрещивали татуировки, но в отличие от замысловатых узоров, нанесённых на тело Готрека, эти были атавистическими, ветвящимися синими линиями, что образовывали бесконечную спираль вокруг его могучего тела.

Большой истребитель положил на плечо громадный рунический топор и изучал Феликса глазами глубокого, вечно гневного голубого оттенка. Феликс мог бы потерять себя в этом взгляде.

Взгляде бога.

Феликс нервно покосился на своего спутника.

— Это то…

— Да, человечий отпрыск, — грубо ответил Готрек. — На этот раз, это действительно он.

Всадники пронеслись по каменистому склону, вызвав миниатюрную лавину из щебня и льда. Так высоко в горах никогда не было толстого слоя земли, слои вечной мерзлоты скрывал лишь тонкий слой почвы. Воздух был полузамороженный и такой разреженный, что одним вдохом заполнить лёгкие было проблемой. Племена же, казалось, наслаждались этим, почти игриво выбирая льдинки из путовой шерсти своих пони, опуская кожаные «уши» своих шлемов и ухмыляясь, серо-коричневые лица сияли телесным теплом.

Отряд краснолицых, тяжело дышащих всадников резко осадил коней перед Морзанной. Их животные стойко фыркали, скребя копытами покрытую инеем землю. Морзанна стряхнула с рукавов лёд и улыбнулась, используя орлиный посох Нергуя, как дорожную трость, чтобы пройти остаток пути и присоединиться к всадникам. Кхагаш-Фел был прав, гордясь своим народом. Их бесстрашие и упорство могло сравниться лишь с их энтузиазмом. И это было заразительно.

Несмотря на судьбу, которая, как она знала, поджидала её в крепости Истребителя.

— Темуган утверждает, что видел тот корабль, когда он входил в облака, пророчица. Там, — заговоривший всадник, воин с впалыми щеками, широкой улыбкой и огненно-жёлтыми глазами, скрипнул седлом, поворачиваясь, и указал на небо. Ветер всколыхнул широкие рукава его шёлковой рубахи, использующейся как поддоспешник к безрукавке, собранной из кожаных чешуек. — Он отметил это место и не спускал с него глаз в течение шести часов.

— Вы нашли путь наверх?

— Там нечего искать, пророчица, — заявил всадник, передавая то, что, он знал, было сокрушительными вестями, и делая это без малейшего признака страха, даже не задумываясь о том, что приносящему дурные вести стоило испытывать страх.

В восточной степи у людей был свой путь.

— Оставь меня, я должна подумать об этом. И скажи Темугану, что он может оторвать взгляд.

— Ты добра и сильна, могущественная прорицательница, — прокричал всадник, уже пришпоривая своего скакуна и срываясь в галоп со своим арбаном. Мужчины спустились к орде закутанных в меха соплеменников, что заняли высокогорную долину. Несколько тёмных линий протянулись по горам к югу, остальные части огромного воинства Кхагш-Фела, что пробирались по десяткам ненадёжных дорог и козьих тропинок, которые смогли отыскать ордынские следопыты.

— Я постараюсь прибыть туда, как только смогу, — произнесла Марзенна, обращаясь к стылому воздуху.

— Ваша непреходящая способность к состраданию дарует мне неиссякаемый источник помощи, дитя моё, — ответил ей воздух — Мне так приятно испытывать ваше разбитое сердце и разрушать ваши мечты снова и снова.

— Я не мечтаю.

Эхо смеха зазвенело у неё в ушах.

— Надеюсь, вы готовы к концу?

Морзанна посмотрела на скалистый бесплотный уступ, который отметил стоический Темуган, её взор обследовал уклон, пока тот, наконец, не скрылся в облаках. Крепость была там. Она чувствовала силу, но даже с помощью того, кто помогал ей, она сомневалась, что сможет перенести кого–то кроме себя на столь большое расстояние с помощью магических средств. К тому же любая гномья крепость — а эта в особенности — обладала мощной рунической защитой, вплетённой в её конструкцию, чтобы предотвратить подобного рода налёт. Разумеется, это работало в обоих направлениях, и эта особая цитадель была построена, как для сдерживания тварей внутри, так и для защиты тех, кто оставался снаружи.

Она обнажила клыки. Эта крепость могла бы с равным успехом находиться на луне.

— Всегда есть путь. Должен быть, ибо я видела себя там, как вижу тебя. Мне нужно время, чтобы увидеть его. Но у моих умений есть пределы, Тёмный Властелин.

— У вас, возможно, но не у меня, и не в этом месте. Здесь ткань мирского пронизана божественным. Вы чувствуете это, Морзанна? Конец Времён настал и ни небо, ни земля больше не будут такими, как прежде.

В воздухе пронеслась пульсация силы — дыхание, прорвавшееся над пустотелым силуэтом полубога с крыльями летучей мыши. Тёмный Властелин открылся на кратчайший миг, прежде чем вновь исчезнуть за слоями реальности. Как и почва на высокогорье, слои реальности здесь были тонкими, достаточно изношенными, чтобы Бе`лакор почти смог воплотиться в своей истинной форме.

Истоки проклятия нематериальности Бе`лакора предшествовали письменности, по крайней мере для человеческой культуры, но она видела пиктографические плиты, погребённые в доисторических руинах под болотами Альбиона, где имелись намёки на Тёмного Властелина, и читала тексты, найденные в развалинах эльфийского города Ореагара, который якобы являлся переводом протокхемрианского устного мифа, про поборника с такими злобными амбициями, что он был лишён физической формы самими богами.

Лично Тзинч сделал это, и теперь Бе`лакор по слою за раз преодолевал это проклятие.

В большей демонстрации силы её господина она и не нуждалась, но из–за грохота скованной вечной мерзлотой скалы под ногами, показалось, что она всё–таки увидит её.

И она была не для неё. Она была для всего мира.

Скалы затряслись, сорвались первые камни, а за ними откололись огромные валуны, и покатились вниз, разлетаясь при ударе на куски, пока тряска всё усиливалась. Однако вопль из тысяч глоток заглушил даже грохот камнепада. Морзанна повернулась к орде, уныло глядя, как одна из гор, по которой всё ещё шли воины племён, содрогнулась. Миллионы тонн рухнули внутрь, словно фундамент скалы был уничтожен в одно мгновение. Люди ещё кричали, но теперь их было не слышно из–за обрушившейся горы. Другую гору раскололо по середине, оторвав плиты размером с дом. Морзанна потеряла дар речи.

К кому обращать молитвы, когда боги были среди вас?

Земля качнулась, едва не свалив Морзанну. Её спасла собственная лёгкая комплекция. Сотни же кочевников Кхагаш-Фела и их коней оказались менее удачливы: их разбросало по сторонам, когда ещё один пик на южной оконечности долины содрогнулся в инфернальных судорогах, и его вершину сорвало потоком магмы. Морзанна упала, вонзив когти в вечную мерзлоту и ощутив мучительную дрожь земли. Та взбрыкнула, подбросив Морзанну, а затем поднялась вверх, чтобы встретиться с ней. Она с размаху ударилась о скалу, всё ещё крепко вцепившись в неё когтями, а затем подняла взгляд.

Гора Казад Дренгази падала вниз на её глазах, но она не рушилась.

Вверх поднималась долина.

Она слышала о кабалах древних сланнов, что проводили подобные ритуалы при формировании земли, но не думала, что хоть кто–то из ныне живущих ещё мог осуществить нечто подобное. Сила Бе`лакора прибывала с наступлением Конца Времён, а так близко к демонам, запертым в крепости Истребителя, он был как никогда близок к божеству, коим так жаждал стать. И к которому становился всё ближе.

— Твоя единственная задача — отшельники-истребители, — сказал Бе`лакор, его голос был громче рёва поднимающегося камня. — Они могут призвать гнев Гримнира, а это та встреча, к которой я не готов.

Крики десяти тысяч глоток пронзили небеса, когда долина подняла их ввысь, и смех чёрных богов поприветствовал их души на небесах.

— Пока что.

— Гримнир, — выдохнул Феликс, глядя в сухое, безжалостное лицо гнома, что смотрел на него сверху вниз с чем–то вроде божественного безразличия и откровенной враждебности. — Но он… разве он не…?

— Вот в такие времена ты живёшь, человечий отпрыск, — тяжело ответил Гримнир, его голос был грохотом, напоминавшим громыханье боевых возов, направлявшихся во враждебные горы, восходящий ропот, взывающий к мщению.

Феликс, не в силах вымолвить ни слова, просто глупо таращился.

Он слышал рассказы о втором пришествии Зигмара со времён отъезда из Альтдорфа и, по правде говоря, особо не придавал им значения. Даже после всего, увиденного им, подобное казалось маловероятным. Если боги желали заступиться за своих верных, то к чему было ждать, чтобы всё стало настолько плохо? Но одно дело услышать историю о далёкой войне в чужой провинции от обычного выпивохи, который сам не видел ни того, ни другого, другое — самому оказаться в неоспоримой ауре божественного. Он посмотрел вверх, уверенный, что либо его тело сейчас сожмётся, либо под ним разверзнется земля.

— Ты звучишь совсем не так, как, мне казалось, должен звучать говорящий бог, — проговорил Феликс, таращась на Гримнира с глупым видом, словно горничная на проезжающих парадом рыцарей рейксгвардии в сверкающих доспехах.

— Ничто не вечно, парень. Я не всегда был таким и, возможно, не всегда буду.

С этими словами Мстительный Предок отвернулся от него и перевёл своё внимание на Готрека.

— Ты настоящий Истребитель, Готрек, и это честь для моего имени. Десять тысяч лет назад я оставил здесь могучие силы — и бремя — в ожидании моего наследника в Конце Времён. Ты зарекомендовал себя достойным взять это и имеющим силы нести его.

Готрек усмехнулся. Феликс не мог упрекнуть гнома в том, что тот испытывал удовольствие. В конце концов, не каждый день ты удостаиваешься личной похвалы своего бога.

— Гримнир… — рассеянно повторил Феликс.

Не обращая на него внимания, Предок поднял руку, похожую на сваленный дуб с вырезанной на нём мускулатурой, и указал мимо рядов колонн на дверь, через которую настоятель-истребитель изначально провёл их внутрь.

— Царство Хаоса. Это не то место, которое вы можете описать тому, кто его никогда не видел. Последние десять тысяч лет я сражался, чтобы не пустить то, что лежит за этой дверью. Но это Конец Времён и моя сила уменьшается. И ты тот, кому я могу передать эту ношу, сын Гурни.

— Разве это не выход наружу? — прошептал Феликс, наклоняясь к Готреку.

— Это путь Гримнира, человечий отпрыск, — пробормотал Готрек, слегка смутившись от того, что ему пришлось объяснять это в присутствии самого Предка. — Отсюда нет выхода.

— О, — сказал Феликс, сев и обхватив руками колени, когда его разум, наконец, обработал эту маленькую, но, в конце концов, довольно уместную часть информации. — Но… настоятель ведь вышел через неё. И они заперли её с той стороны, так?

Готрек покачал головой, отчаявшись от простодушности человечьего отпрыска.

Впрочем, как сказал бы Коля, если бы кислевит был здесь — это не важно. Там, откуда они пришли, в любом случае вряд ли оставалось так уж много важного для любого человека. Он подумал о своих жене и дочке. Он был готов положить свою жизнь, чтобы увидеть их, и не важно, из–за сострадания или жестокости, ему была дарована эта возможность. Если бы они всё ещё были живы, и если бы было хоть что–то, чем он мог пожертвовать, чтобы они пожили ещё хоть чуть-чуть, он бы, не колеблясь, отдал собственное сердце.

— Соберись, — сказал Готрек. — Мы ещё не нашли то, за чем пришли.

— Не он, — прогрохотал Гримнир, когда Феликс встал на корточки, готовясь к исполнению куда более трудной задачи — встать на ноги. — Ты зарекомендовал себя достойным, Готрек. Он — нет. Он сентиментален. Он не понимает масштабов этой войны, жертв, которые должны быть принесены.

— Он — друг гномов и летописец, — ответил Готрек. — Это всё, что тебе нужно знать.

Глаза Гримнира вспыхнули, его верхняя часть торса как будто бы стала ещё шире, когда он положил обе руки на черенок своего топора. Грохот прошёл через столбы, словно вибрации по коже барабана, свет рун замерцал. Феликс сглотнул, чувствуя себя очень, очень маленьким. Сама гора, казалось, задрожала вокруг него.

— Ты прекословишь? Мне?

Готрек взглянул на Феликса, а затем выпятил челюсть. Кровь стекала с незаживших ран, когда он расправил плечи и повернулся к своему Предку.

— В этом? Айе, я это делаю.

— Хоть раз в своей жизни, Готрек, будь разумным. Это же Гримнир, — внезапно единственной мыслью в голове Феликса осталось то, что ему сказала во сне пророчица-мутант.

«Вы бессильны против противника, что ждёт вас в Казад Дренгази, и смерть Готрека станет погибелью всего мира».

Это было то место, и что–то безумное в глубочайшем уголке разума Феликса, сказало ему, что он был лишь в нескольких минутах от того времени. Он резко выпрямился и встал рядом со своим компаньоном.

— Всё в порядке. Я подожду тебя здесь или найду другой выход, если смогу.

— Никто не называет моего летописца недостойным. Он хорош настолько, насколько хорошо говорит обо мне.

С усмешкой, которая могла бы расколоть горы, Гримнир отступил на пару шагов и поднял топор.

— Ну что ж, тогда давай. Окровавь свой топор, если сможешь.

Готрек взвесил топор в руке, напряжение пело в каждой его мышце, его единственный глаз сверкал багровым золотом рунического света. Если бы Феликс не знал его лучше, то подумал бы, что какая–то часть Истребителя даже была рада тому, как всё обернулось. Какой ещё больший вызов его доблести может быть? Какая большая погибель?

«Но этого может хватить, чтобы спасти последующий».

Это провидица сказала следующим, но что это значило?

— Прекрати это, — закричал Феликс, больше не заботясь о том, что встревает в разговор поперёк бога. — Иначе ты умрёшь здесь.

Готрек даже бровью не повёл, а Гримнир просто рассмеялся.

— Настоящий Истребитель — это больше, чем путь к его смерти или мера его позора. Он — один из аспектов меня. Его жертва является отголоском моей цели. И ты — настоящий Истребитель, Готрек сын Гурни, возможно, последний великий истребитель.

Как будто это был вызов, на который он не мог не ответить, Готрек взревел и понёсся на Предка. Слишком быстро для гнома его комплекции и силы, Гримнир отодвинулся в сторону, его топор хлестнул вниз едва ли не с небрежностью, но с силой достаточной, чтобы отбить лезвие готрекового топора в сторону, а самого Истребителя заставить пошатнуться. Готрек быстро пришёл в себя, перекинул топор из одной звеневшей руки в другую и атаковал снова.

Что именно произошло дальше, Феликс не мог сказать наверняка.

Гримнир обрушил вихрь ударов, которые Готрек, похоже, сумел парировать, ибо остался на ногах. Феликс не мог понять, как Истребитель справился с этим. Время от времени казалось, что у Предка восемь рук, и когда они занимались тем, чем Гримнир и был славен, пытаться следить за ними было всё равно, что смотреть за крыльями стрекозы в полёте. Весь бой продлился, вероятно, секунд десять, от первого до последнего удара. Феликс не был уверен. Его разум замедлился чуть не до остановки, ошеломлённый скоростью и яростью, что развернулись на его глазах.

Но то, что случилось позже, Феликс почувствовал, так, словно он всегда это знал.

Он смотрел, как пророчество разворачивается.

Мстящий Предок резанул лезвием звёздного металла по телу Готрека, а затем провёл его вверх и замер, склонив голову. Казалось, всё застыло. Сердце Феликса задрожало между ударами. Он увидел, как кровь сверкнула на лезвии поднятого топора Гримнира.

Затем с болезненным ощущением, вызванным резким ускорением, время вернулось к своему нормальному ритму.

Готрек был сбит с ног и крутанулся вполоборота. Не было сопротивления, не было попытки встать и снова сражаться. Истребитель ударился о землю, словно кусок красного мяса. Его топор упал рядом с ним с погребальным звоном. Гном лежал на боку. Кровь запятнала его татуировки и образовывала лужу под его жестоко изрезанным телом, вытекая из ужасной раны на груди. Феликс в ужасе уставился на лицо своего друга. Возможно, это из–за этого места, этого дворца мщения, возможно, из–за компании, но Феликс чувствовал, как его пульс бьётся молотом ему в затылок, и ощутил страшное желание опустошить свои лёгкие, бить в грудь и яриться от полной, абсолютной глупости вселенной.

Это было слишком.

Готрек Гурниссон был мёртв.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ. Последний бой

Дно долины вознеслось над стенами Казад Дренгази подобно гигантской волне. И солнце сверкнуло, пойманное копьями и кольчугой северян, словно гребнем пены на её вершине. Густав Ягер широко раскрытыми неверящими глазами смотрел на то, что было просто невозможно. Слева, медленно рушилась гора, уходя прямо под поверхность облачного моря. Казалось, сама земля под их ногами разламывает себя на части. Ламеллярные пластинки его доспеха тихо звякнули, когда он вцепился в зубец стены внутреннего оборонительного кольца. Гномы в кольчужных тогах разбегались по стенам, что–то тараторя на своём особом, напоминающим тарабарщину наречии, не обращая внимания на то, что за рёвом рождения новой горы и того, что казалось предсмертным хрипом старой, никто всё равно не мог их услышать.

Растущая гора поднялась выше, заслоняя солнце над привратным укреплением у входа в цитадель и накрывая тенью её нижние районы. Ещё больше истребителей-отшельников, не имея ничего, кроме своей странной одежды и оружия, разбегались в стороны от падающей тени, словно муравьи от паводковых вод, и занимали места на верхних оборонительных уровнях. Густав почувствовал, как его кости завибрировали. Он стиснул челюсть, но зубы всё равно выбивали дрожь. Поднявшаяся гора наклонилась и медленно, но неизбежно, как срубленный дуб, начала опрокидываться на предвратные укрепления.

Густав пробормотал что–то, напоминавшее молитву, прежде чем броситься на землю и сжаться за прочной мраморной амбразурой, когда фантастическая масса скалы врезалась в ворота и, раздавив их, как если бы те были из песка, полностью уничтожила кусок оборонительной стены. Он ощутил, как древняя кладка внутреннего обвода тёрлась о его щёку, когда твердыня Первого Истребителя вздрогнула от удара.

Уплотнённая скала свалилась в цитадель, расслаивая пласты и субпласты и горячее метаморфическое ядро, поскольку чистый вес и давление заставляли поверхность горы светиться красным и исходить паром. Поверхность ринулась вперёд, как рухнувшая волна, мчащаяся по пляжу, равно обращая в пыль и стены и здания.

По сравнению с этим, люди и лошади, ехавшие на ней, казались крошечными. Густав подумал, что они, наверняка, кричат, но за этим грохотом и с такого расстояния всё равно было ничего не услышать. Сотни были сброшены и раздавлены, но оставшихся было более чем достаточно, чтобы расправиться с тем небольшим количеством гномов, что защищали эту обманчиво могучую цитадель.

Скальная лава пробила следующее оборонительное кольцо, использовав остатки своего импульса, чтобы выплеснуться на широкие улицы, что лежали позади. На мгновение всё успокоилось, вселенная вдохнула, приспосабливаясь к новому порядку. Разрушенные здания осели. Ослабшие камни скатились по склону.

А затем раздался вопль, буйный и пронзительный, и через пролом в стене на второй уровень цитадели хлынула орда мародёров. Всадники рванули вперёд, перемахивая через завалы, мчась к следующим вратам и выпуская стрелы, стоило им заметить малейший намёк на гнома.

Густав поднялся за амбразурой и смотрел, как отряд гномов-отшельников, держа в каждой руке разнообразное оружие — топоры и цепи, молоты и булавы — вырвался из разрушенного здания и атаковал открытый фланг колонны мародёров. Их свирепость было невозможно описать, и Густав сжал кулак и даже слегка приободрился, когда увидел одного из гномов, вооружённого молотами, рядом с воином Хаоса в чёрных доспехах, что возглавлял колонну. Но стоило ему поверить, что отчаянная атака гномов сможет купить защитникам третьей стены немного времени, как перед мародёрами-пехотинцами выскочили конные лучники, обрушившие на атакующих гномов ливень смертельно-точных стрел.

Раздавив сопротивление, мародёры заревели и двинулись дальше.

Оглушительный «банг» у его правого уха заставил Густава отвлечься от кошмарной сцены. Он обернулся, напоминающая серп подушка дыма на мгновение окутала его, прежде чем унестись прочь. Малакай упёр свою длинную винтовку в пол около амбразуры и быстро перезарядил, выкрикнув что–то непонятное истребителю-настоятелю, который стоял перед ним, подняв к груди свои два скрещенных топора.

— Оржук аказ урук. Глимхад хугорл ал икрим, — проворчал тот.

— Это невежливо говорить на языке, который не все из присутствующих могут понять, — выкрикнул Густав. Прозвучало это немного истерично, однако разве ситуация не была вполне подходящей для этого?

Инженер поднял свою заряженную винтовку и прицелился в «Неостановимую», как будто собираясь выстрелить по своему дирижаблю, что, словно серебряное облако, парил над их головами. Свет от его красного прицельного камня скользил по носу корабля, пока не упёрся в расколотый смотровой экран мостика. Как только он сделал это, Малакай Макайссон принялся махать перед лучом рукой в последовательности резких взмахов и кратких пауз, точек и тире.

— Я спросив його, що он думает, станется, коли мы трохи повзрываем його замок, — объяснил Макайссон.

— Повзрываем?

— Трохи.

— И?

Макайссон усмехнулся, закончив сигналить и вновь взяв своё оружие двумя руками.

— Вин сказав, що не знаэ.

Истребитель был мёртв.

Эти три слова ударили по разуму Феликса, подобно резцу по надгробному камню. Истребитель был мёртв. В его голове побежал поток изображений. Лица. Места. Экзотические земли, которые они видели вдвоём; враги, против которых они сражались бок о бок; друзья, которых они обрели. И которых потеряли. Он вспомнил огромное количество выпивки, бесчисленные споры и почти бесконечные походы, часто в дождь и холод, пешком и с пустым брюхом, но отчего–то воспоминания об этих, почти забытых часах в компании Готрека почти заставили его улыбнуться, если бы не сжигающее его ощущение горя, от которого сводило мышцы.

Храмовый зал дрожал, как будто находясь под какой–то бомбардировкой, но Феликсу было всё равно.

Истребитель был мёртв.

И снова в его разум проникли слова пророчицы, как насмешка, повторяясь вновь и вновь, как он ни старался их игнорировать или силой выкинуть из своей головы. Эта попытка лишь оставила его уязвимым, когда то, что он считал давно и благополучно забытым, воспользовалось возможностью нанести удар. Пророчица-мутант была не первой, кто разглагольствовал о гибели Готрека. Это было несколько лет назад, во время их побега с чёрного ковчега тёмных эльфов, когда величайший демон Принца Боли сбежал от Готрека, напоследок оставив холодящее душу послание: «Больший, чем я, умрёт, убив тебя».

Истребитель был мёртв.

Это было то самое время, то мгновение баланса, когда всё застыло, когда чаши весов судьбы и пророчества замерли в равновесии.

Всё, о чём мог думать Феликс — какой же глупой, какой бессмысленной и пустой была эта смерть. Он задавал себе вопрос, что же теперь делать ему? Был ли он обречён в конечном итоге зачахнуть в безумии в этой прихожей? Из всех демонов, мутантов и безумных святош, что пихались локтями, чтобы огласить своё грошовое пророчество о смерти Истребителя, ни один не потратил на Феликса и лишнего слова. Только загадочное заявление пророчицы, что у него есть выбор.

Он не мог оторвать глаз от тела своего товарища. Они щипали. Как будто они были привязаны к нему — приплавлены, приварены — и он не мог их отвести.

Он знал, что должен делать.

Это единственное, что мог сделать друг и летописец для истребителя. Это был зал мести и пророчество демона было исполнено лишь наполовину.

Феликс развернулся на месте, и лишь услышав смешок Гримнира, осознал, что уже вынул меч и поднял его в защитную стойку. Это был невесёлый, насмешливый звук, какой мог бы издать труп, волочимый по гравию.

— Ты тоже будешь драться со мной, человече? И насколько лучше твоего спутника, как ты думаешь, ты выступишь?

Феликс стиснул зубы, но не опустил меч.

— Это важно? Всё равно мне больше ничего не осталось.

С рычанием Мстящий Предок рванул вперёд, высоко подняв топор. Феликс напрягся за своим клинком, но не дрогнул. Он знал, что это был жалкий, никчёмный жест, чтобы отомстить за пустую смерть. Могучий топор Гримнира разрежет его зачарованный клинок, как вафлю. Через секунду он будет мёртв, и вряд ли Густав и Малакай пробудут здесь достаточно долго, чтобы заскучать о нём или, тем более, оплакать его. И тут возникла безумная идея, что он может использовать эту секунду для атаки. В любом случае, это было так же хорошо, как просто умереть, посему, почему бы не использовать это последнее горячее биение жизни, чтобы принести этому каменному богу хотя бы одно мгновение боли, которую Феликс чувствовал в этот миг, прежде чем сам он умрёт.

Феликс поменял стойку, опустив эфес и взмахивая мечом вверх и вниз. Коля однажды описал ему, как люди охотились на дикого кабана. Зверь был спровоцирован на атаку через лес прямо на кордон поджидавших его охотников с копьями. Там не нужно было особого мастерства — лишь простое мужество, воля, чтобы встать перед мчащимся зверем, когда между вами и вашим концом был лишь единственный острый кусок металла.

Предок навис над ним, больше дикий медведь, чем кабан, мощная грудь, опоясанная крепкими мышцами и татуировками, открылась, когда он приготовился нанести разрезающий удар.

Феликс взревел и ударил мечом.

Гримнир в последний миг извернулся, остановив свою атаку и издевательски легко отбив выпад Феликса изогнутым краем своего топора. Затем к изумлению — и небольшому огорчению — Феликса, Гримнир расхохотался. Он опустил топор и упёр руки в бока, его каменно подобная грудь ходила ходуном от раскатов смеха. Феликс сердито, до рези в глазах, уставился на него, чувствуя, как жизнь постепенно возвращается в, казалось отбитые навсегда после единственного отражённого гномьим богом удара, стиснувшие рукоять мёртвой хваткой Карагула пальцы.

— Что случилось? — спросил Феликс, лёгкая хрипота придала его голосу оттенок бравады, коей он не испытывал. Он ожидал, что к этому моменту уже будет мёртв, и ужас от того, что он только что пытался сделать, только теперь начал заполнять его тело. — Боишься, что можешь испачкать свой топор?

Смех Предка перешёл в тихое хихиканье, его огромная рука оторвалась от бедра и поднялась к глазам, чтобы вытереть похожую на каплю золота слезу.

— Похоже, я и вправду слишком надолго застрял в Царстве Хаоса, ибо не ожидал найти столько отваги в ком–то из молодых рас. Скажи мне, человече, в твоём народе все такие, как ты?

— Я не думаю, что какой–то особенный.

Гримнир снова едва не рассмеялся, но сумел удержаться. Феликс сердито посмотрел на него. Истребитель был мёртв, а его убийца смеялся.

— Что бы сделал любой человек, чтобы отомстить за убийство друга? — с рычанием вернул богу Феликс.

— Твоё тело хрупкое, человече, но твоё сердце там, где оно должно быть, и я предоставлю тебе это, — огромный Предок вздохнул, огромная грудь вздымалась, когда он с лязгом опустил на пол свой огромный топор. Руны, которые украшали его поверхность, погасли, словно настроенные на приливы и отливы настроения своего хозяина. — Может быть, ты и недостоин, но не похоже, чтобы у меня были ещё десять тысячелетий, чтобы дожидаться кого–то другого. Гномы всегда были практичны и, возможно, ты достаточно достоен.

Гримнир опустился на колени в лужу крови рядом с телом Истребителя и положил руку тому на лицо. Ладонь Предка была настолько огромной, что скрыла всю голову Готрека и часть гребня. Феликс дёрнулся вперёд, предупреждающе зарычав и снова подняв меч.

— Оставь его. Разве ты уже не сделал достаточно?

Предок стрельнул в его сторону предупреждающим взглядом. В нём не было угрозы, лишь такая властность, что Феликс сам не заметил, как отступил и опустил меч. Гримнир не двигался.

— Что ты делаешь?

— Тише, человече, будь терпеливым.

Золотисто-красный свет заструился в месте прикосновения ладони Предка и щеки Истребителя, окутав сперва голову, а затем и всё тело Готрека золотистым коконом энергии. Феликс болезненно хмыкнул и поднял руку, чтобы защитить глаза, но как только он это сделал, свет начал отступать и он осторожно вернул руку на рукоять своего меча.

Гримнир поднялся, два кровавых пятна отпечатались на его коленях, и кивнул в сторону Готрека. Феликс повернулся и посмотрел.

Раздался скрежещущий вдох, который наполнил грудь Истребителя, а затем кашель, словно у человека, измученного жаждой, что дорвался до воды и пил с такой алчностью, что поперхнулся. Готрек сел прямо, хрипя и трясясь. Его собственная кровь блестела на камнях вокруг него, но раны на теле исцелились. С ещё одним резким кашлем Готрек сделал новый вдох и, наконец, протолкнул его в глотку. Он смущённо огляделся.

Феликс ахнул, приложив руку ко рту.

— Готрек, твой глаз.

Истребитель хлопнул рукой по своему единственному здоровому глазу, а затем, как слепой человек, нащупывающий путь в темноте, провёл пальцами по направлению к другому, который последние двадцать лет был пустым провалом в черепе.

До сей поры.

— Что Гри… — пробормотал было Готрек, но, взглянув на своего благодетеля, осёкся и закончил уже явно другими словами. — Что происходит?

— Встань Истребитель, — пророкотал Гримнир, протягивая руку. — В этом месте всегда есть ещё больше убийств.

Готрек сжал руку Предка и позволил себя поднять. Он сжал кулаки, рубанул наотмашь для проверки и крякнул от удовлетворения, ощутив свои исцелённые мышцы. Затем он развернулся, его «хороший» глаз закрылся, когда он уставился на Феликса, чтобы проверить остроту своего второго, восстановленного силой Гримнира.

Его и многого другого.

Истребитель был жив!

Феликс не мог говорить от переполнявших его чувств.

— Ты умелый и необыкновенно сильный, истребитель, — сказал Гримнир, одобрительно кивнув на топор Готрека, когда гном нагнулся, чтобы поднять его с пола. — Поддержка моего топора за столькие годы закалила тебя, но ты знаешь, что самые могущественные его чары по-прежнему бездействуют.

— Ты говоришь о руне Освобождения. Айе, король Тангрим из Карак Дума говорил об этом, но со смертью его кователя рун исчезло и мастерство для её пробуждения.

Гримнир улыбнулся. Феликсу отчего–то это выражение показалось крайне пугающим.

Предок протянул руку.

— Дай–ка мне его.

Готрек немного поколебался — что понятно, учитывая произошедшее — затем чертыхнулся и кинул оружие в ожидающую ладонь Гримнира.

Пальцы Предка сомкнулись вокруг рукояти, а другая ладонь накрыла боковую плоскость лезвия. Он произнёс слово, которое Феликс не успел разобрать, прошептав его метеоритной стали между его пальцами, а затем убрал руку, открыв взглядам яростно сверкающую квадратную руну в самом центре клинка, которой, Феликс мог бы поклясться в этом самим существованием Империи, раньше там не было. Он ощутил сильную пульсацию. Это было очищение, словно опуститься в горячую ванну после нескольких месяцев в грязи в дороге. Магия, присущая этому странному месту, словно бы отступила в её присутствии, колонны заколебались, но странным образом стали как будто только прочнее. Стены тоже теперь казались не такими далёкими, теперь они были примерно там, где Феликс бы ожидал их увидеть, исходя из внешнего размера храма.

— Руна Освобождения была создана, чтобы убить богов Хаоса, — сказал Гримнир, возвращая топор в хватку Готрека. — Ты найдёшь это полезным.

— Тебе стоило взять это с собой в первую очередь.

— Изначально я так и планировал. Но, хоть я и чувствовал себя сильным, я знал, что проиграю. И если бы это случилось, я должен был оставить что–то моим наследникам, кои пойдут по моим стопам. Моему воплощению в Конце Времён.

Готрек насмешливо фыркнул.

— Фыркай, сколько хочешь, но это так, — с этими словами Гримнир вручил Готреку свой топор. Он был таким же массивным и из того же неземного металла, который использовался и для создания готрекового оружия. Руны, украшавшие его поверхность, были похожими, но даже на глаз Феликса довольно сильно отличались. — Конец Времён настал и так должно быть, что оба моих орудия должны быть переданы в руки моему наследнику.

Готрек оглядел оружие и сурово покачал головой.

— Я не вор. Это топор Торгрима Злопамятного, оружие моего верховного короля.

— Это топор Моргрима, оружие моего сына, и он принадлежит мне.

— Как он сюда попал? — встрял Феликс, его голос казался ужасно лёгким и назойливым после грохочущих голосов спорящих гномов. Он прочистил горло и бессознательно сбросил октаву. — Это иллюзия вроде Мидденхайма?

— То была не иллюзия, человече, и сейчас тоже не она.

Готрек кивнул, словно бы поняв, его голос, когда он заговорил, казался столь же твёрдым и острым, как кремень.

— Значит верховный король пал. Азамар, всеруна, была сломана и королевства гномов больше нет.

— Не совсем так, как ты думаешь, но так будет. Неисчислимые полчища серого провидца Танкуоля и вожака, с которым вы не сталкивались, называемого Обезглавливатель, пока только осадили его. Однако, его гибель, — продолжил Гримнир, протягивая топор Готреку, — так же записана, как и твоя.

— Разве его нельзя спасти? — спросил Феликс, ошеломлённый.

Если уж Вечный пик мог пасть, то какая надежда выжить была у Империи?

Гримнир вопросительно посмотрел на Готрека. Если Истребитель и был обеспокоен неизбежным истреблением своего рода, то не подал вида. Он взял богоподобные топоры и взмахнул на пробу, после чего мрачно ухмыльнулся.

— Больше никаких проверок. Теперь я знаю, где моя погибель. Идём, человечий отпрыск.

Последнее уже было брошено через плечо, когда Истребитель развернулся и отправился к дверному проёму.

— И напоследок, — окликнул его Гримнир. — Эта дверь стояла запертая, запечатанная и охраняемая мной и моими отшельниками в течение десяти тысяч лет. Открытие её ослабит защиту, что окружала это место и откроет его для того, кто мог поджидать этого мгновения все эти годы. Это князь демонов, что пощадил вас на вашем корабле, и который прямо сейчас атакует Казад Дренгази.

Феликс бросил отчаянный взгляд на дверь. Знание о том, что она больше не выведёт обратно в крепость и к людям, которых он покинул там, лишь усилили его бессильные муки.

Густав.

— Разве ты не можешь остановить его? — спросил он Предка.

— Не когда путь будет сломан. Я всего лишь эхо Гримнира. По правде говоря, я жду вас в пункте назначения.

— Пусть демон приходит, — сказал Готрек.

— Бе`лакор почти такой же старый, как и я. Там куда ты направляешься, на пороге Хаоса, он сильнее всего, и тебе никогда до него не добраться.

— Пусть приходит, — повторил Феликс, объяснив, когда Готрек развернулся и удивлённо посмотрел на него. — Если он последует за нами, тогда у Густава и Малакая ещё может быть шанс.

Гримнир улыбнулся и показал на дверь.

— Сентиментальный, айе, но храбрый. Пусть это даст тебе силы там, куда вы направляетесь, человече.

Громоподобный ответ вырвался из подбрюшных батарей «Неостановимой», и в руинах нижнего города вспучились взрывы орудийного огня, разрывая равно и людей, и коней и оставшиеся здания равнодушной огневой мощью. Отряд Густава, расположившийся в рядах истребителей-отшельников рядом с амбразурами по всей длине стены, выкрикнул радостное приветствие и добавил свою ноту в симфонию смертоубийства. Краткая очередь треска и хлопков из их собственного ручного огнестрела прозвучала, как пятиорудийный салют, в то время как дирижабль развернулся влево, отклоняясь от храмового комплекса, и поплыл над нижними уровнями, поддерживая ту же скорость стрельбы, что и раньше.

Дисциплинированные мародёрские формирования распались, когда отдельные люди упали на землю. Горстка вновь появилась уже на крышах или высоких башен, пытаясь вести огонь по металлическому брюху дирижабля, но расстояние было обманчивым, и их стрелы падали вниз, не добравшись до парящего корабля.

Сверху, на мостике «Неостановимой» прозвучал паровой рог, подавая какой–то сигнал, и мгновение спустя её металлическое брюхо раскрылось. Нижняя часть гондолы, сталь которой Густав считал столь же прочно прилаженной, как и на остальной поверхности, вместо этого, оказывается, состояла из множества небольших лючков, скрывавших что–то вроде балластных отсеков. Теперь эти люки открылись, и поток тёмных цилиндрических предметов в угрожающей тишине пролился на улицы внизу.

Бомбы.

Ещё одна вещь, о которой он читал в книжке своего дяди. Ещё одна вещь, в которую он не верил. Он снова прижался к амбразуре и приготовился.

Параллельные следы из всё более жестоких взрывов проложили путь через нижние уровни цитадели, выбрасывая к небесам столбы дыма и фонтаны обломков. Густав в восторге смотрел за проявлением мощи дирижабля. Кому было нужно какое–то древнее гномье пророчество, когда они владели этим?

Здесь, здесь было спасение Империи — Малакай Макайссон и метко названная «Неостановимая»!

Уже половина нижнего уровня цитадели была в огне, пламя было болезненным и тёмным в разреженном воздухе, и всё, что ещё не было разрушено, колебалось на волоске от сего. Подбрюшные и бортовые орудия продолжали гвоздить то немногое, что продолжало стоять. Дирижабль медленно развернулся и начал заход на второй круг.

— Ни один хаосорождённый ваззок не сдюжит з моим дирижаблем.

Густав улыбнулся, но потом, сам не понимая почему, вдруг задрожал. По рядам отшельников-истребителей прошёл ропот и он понял, что не одинок. Температура, и без того близкая к точке замерзания, стала ещё чуть ниже, даже несмотря на полыхающие по всей цитадели пожары. Густав почувствовал, как воздух во рту начинает превращаться в лёд. Зарождающаяся головная боль начала стучаться в его виски.

— Тёмный маг! — закричал он.

Чёрный силуэт забился в пламени, словно какое–то гигантское морское чудовище, рвущееся из сетей. Бойцы Густава обрушили на воплощающегося зверя ливень пуль, но на нём не осталось ни единой метки. Макайссон с ворчанием поднял свою длинную винтовку. Красная точка появилась в центре проявляющейся рогатой головы. Высокомощное оружие выстрелило с оглушительным грохотом, и Густав в ожидании вцепился в стену и выглянул наружу, только чтобы увидеть, как пуля рикошетит от демонического черепа.

Он застонал.

— Бе`лакор. Я думал, Макс изгнал его.

Макайссон ругнулся и торопливо перезарядил винтовку.

— Тримайся за стеною, парень. Це просто очередной демон.

Бе`лакор вырвался из пламени, огонь облизывал его вулканическую плоть, когда демон широко раскинул крылья. Внезапный шквал возник из ниоткуда, наполнив их и выстрелив демоном в небеса. На его теле мелькнула пара следов от пуль, когда он ненадолго поравнялся с укреплёнными воротами третьей стены. Там он сложил свои крылья и нырнул вниз.

Истребитель-отшельник с окованным с двух сторон посохом швырнул себя вниз, когда демон на полной скорости врезался в стену твердыни, словно пушечное ядро. Укрепление медленно начало складываться внутрь самого себя. Гном сжимал свой посох, яростно суча ногами, пока падал, и стена рушилась вслед за ним. Эхо глубокого рёва раздалось из–под руин крепости, и на одно мгновение мир обесцветился. Волна отдачи разошлась от эпицентра настолько быстро, что всё вокруг было охвачено волной вибрирующей силы. Затем твердыня раскололась, как яйцо, пурпурный огонь вырвался из трещины и сокрушил всё, что было рядом, во взрыве тёмной магии. Отшельник был сожжён дотла, лишь на мгновение опередив укрепление, и огромный кусок стены превратился в кратер, покрытый стеклом.

Бе`лакор поднялся в его центре, крылья демона раскрылись подобно чёрному ореолу.

— Ну ладно, хай будет — большой демон.

— Сихрак. Сихрак Гриммнир ха!

Один из отшельников-истребителей о чём–то яростно спорил с настоятелем, затем к ним со всех сторон присоединились другие, подняв настоящий гвалт. Густав вопросительно посмотрел на Малакая.

— А, кажись, воны хотят собрать силы, щоб призвать мощь Гримнира, коли он откликнется.

— Почему, дьявол, он может не откликнуться?

Малакай пару мгновений прислушивался к спорящим отшельникам, наклонив голову, затем повернулся к Густаву.

— Вин каже, що судьба легла на наследника Гримнира, — он послушал ещё немного, пока настоятель продолжал отбиваться от своих сородичей. — И його летописца.

Густав выдохнул, надув щёки, и вытащил меч. Похоже, он ему всё–таки понадобится.

— История моей жизни.

Дверь в Царство Хаоса раскрылась под ботинком Готрека, расщепившись по середине подобно лучине. То, что осталось, пало под ударами топоров. Это было не обязательно, но, казалось, Истребитель просто наслаждается этим, почти детское ликование от ощущения силы в его руках светилось в глазах Готрека. Феликс смутно припоминал похожее чувство, когда в детстве первый раз взял в руки настоящий стальной клинок. Он печально улыбнулся. Смутно. Он осторожно, внимательно осматриваясь по сторонам, последовал за Истребителем, его собственный меч был готов встретить любого атакующего, что мог быть привлечён их, столь громогласным вторжением.

— Я должен привыкнуть к балансу, человечий отпрыск, — сказал Готрек, ухмыляясь, в его броде застряли щепки от дверей.

— Угу, само собой, — пробормотал Феликс.

Перед ними простирался ограниченный рядами колонн огромный зал со сводчатым потолком. Мерцающие светокамни на потолке отбрасывали дикие тени, что скрывались между величественных арок, украшенных резьбой, изображающей схватившихся демонов и истребителя. В центре каждой плиты сверкала красная руна, тысячи их создавали неприятное ощущение пола, покрытого ковром из огня. Феликс даже мог учуять запах палёного, сернистая вонь шла откуда–то из глубины храма. Он нервно посматривал на окружавшие его произведения зодчества. Зал звенел от незримых сталкивающихся топоров. Эхо воплей демонов и гномих кличей отражалось от потолка и стен. По колоннам вились лики проклятых.

Это были не Пустоши, которые они когда–то пролетали на пути в Карак Дум, или захваченные ими внутренние земли Кислева, через которые они прошли не так уж и давно.

Это была прихожая в Царство Хаоса — извращённые владения самих богов.

Именно здесь Гримнир перешёл из Старого Света в обиталище богов. Именно здесь создал он свой плацдарм, укрепил его рунами и камнем, и благодаря своей собственной битве и бдительности своих последователей превратил его в островной форт в бесконечной пустоте энтропии, неизменный все десять тысяч лет.

Это было поразительно.

Движение на краю зрения привлекло внимание Феликса к одной из дальних колонн. Одноглазое создание из гноя и вываливающихся кишок выбралось из укрытия. Ещё одно торопливо выпрыгнуло из–за следующей колонны, жирное глазное яблоко, исторгавшее из себя безумное скопление щупалец, лезвий-усиков и мясистых хлыстов, сочившееся грудами собранных человеческих глаз и глаз других смертных рас, нависло над ним. Феликс покрепче сжал меч. Голодный стон разнёсся под сводами зала. Демоны любого безумного воображения, формы и материи шаркали, прыгали, скользили, сочились и, в буквальном смысле, выползали из деревянных панелей, привлечённые запахом смертного. Готрек презрительно расправился с гниющим демоном-меченосцем, и пинком отшвырнул его растворяющиеся останки. Шелест крыльев заставил Феликса поднять глаза к потолку.

Он сглотнул.

Это были дезертиры, неожиданно понял Феликс, пережившие вечную войну. Похоже, именно персональная битва Гримнира удерживала здесь этих пехотинцев Хаоса. Эти жалкие представители были настолько ничтожными, что сбежали от топора Предка и скрылись в эту карманную сферу между своим миром и тем, который Феликс считал настоящим. Может и слабые для Гримнира, но по-прежнему демоны и в количестве вполне достаточном, чтобы заставить Феликса задуматься. По его мнению, он бы справился с одним или двумя — это если предположить, что они будут подходить к нему по одному — но здесь созданий уже было больше, чем пара-тройка особей.

Но изначальное мнение вынужденно сменилось другим — значительно больше.

— Прикрывай спину, — сказал Готрек, и, не сбившись с шага, зарубил облачённую в одеяния из перьев демонетку. Демоны вопили и орали, и Готрек ответил им своим рёвом, кромсая топорами нечистую плоть. — Держись, человечий отпрыск. Мы не будем останавливаться до самого конца.

Морзанна умирала здесь.

Она проживала этот момент каждый день своей жизни, ощущая жар огня на коже, как когда Благочестивый сжёг её дом, слышала крики, боевые кличи на языке, который она не могла распознать до этих последних нескольких дней. Она узнала рушащиеся строения вокруг неё, пока те обращались в руины под безжалостным обстрелом с небес. В своём сознании и своей душе она испытала мощь того, кого называла своим господином, смотрела глазами будущей себя, как он снёс здание ударом руки, а потом указал на последние ворота.

Сила сжалась до острой чёрной точки на кончике когтя князя демонов. Морзанна чувствовала, как злоба поднимается от земли по его мановению, кружась вокруг его формы, подобно кружеву в вихре. Пройдя сквозь нее, появился луч тьмы, окружённый пурпуром и голубым, и ударился в ворота. Закричавшие люди и гномы бросились в разные стороны за мгновение до того, как бастион взорвался гейзером из обращённого в стекло камня и искривлённого металла.

Из–за стены раздались безумные крики, и из амбразур вырвался залп, когда оставшиеся немногочисленные защитники открыли огонь, приготовившись принять последний бой во внутреннем дворе. Пули били по божественной форме Бе`лакора, рикошеты с хрустом впивались в каменные стены или сбивали с коней всадников. Кочевники проносились мимо огромного демона, выпуская тучи стрел, прежде чем ворваться в ворота.

Предвидение её собственного ухода не беспокоило её.

В некотором смысле, это даже успокаивало. Её жизнь была заимствованной жизнью, которая должна была закончиться два столетия назад, если бы не вмешательство Феликса Ягера. Судьба, по её мнению, полностью осознавала иронию момента, и, по крайней мере, в этой жизни она направляла Бе`лакора в его собственной великой работе.

Смерти этого мира от руки Всеизбранного, собственного дитя-во-тьме Бе`лакора.

И его возрождения.

Будущее — невидимое, но вполне ощутимое — лежало перед ними всеми. В чём оно заключалось, в какой форме должно было проявиться, она не знала, но оно было там, и простой факт незнания волновал Морзанну.

Призвав свою силу на кончики пальцев, она переместилась на горящую улицу — тени поспешили окутать её — и поднялась на башню, у которой воздушным ударом сорвало крышу.

Пожары вспыхивали повсюду вокруг неё, выпотрошенные здания поднимались подобно островам в закатном море. Крики клубились вокруг, поднимаясь к небесам, словно дым. В вышине раздавался неумолчный гул, и она подняла голову, посмотрев на гладкое брюхо дирижабля гномов. Орудийные стволы, закреплённые в крутящихся металлических башенках, вращались и стреляли, Краем глаза она заметила, что один из артиллеристов заметил колдунью-мутанта и развернул в её сторону своё орудие. Вздохнув, она хлопнула в ладоши, и башенка взорвалась в буре осколков, отлетев от дирижабля.

Иногда она задавалась вопросом, зачем вообще утруждает себя сражением, но пока что её время ещё не пришло. Одна минута или сто лет, какая разница? Она видела этот момент всю свою жизнь. Если она собиралась сдаться сейчас, то с таким же успехом могла всё закончить несколько десятилетий назад. Она почувствовала изменения, что произошли потом, впрочем даже без предварительного предупреждения их всё равно нельзя было пропустить.

На мгновение волшебство, что струилось из эфирных врат на полюсе, было подавлено другим источником. Он шёл из–под земли, прорываясь сквозь трещины в скале реальности, как будто мир был взломан и свет засиял из его ядра. Это были полярные врата, которые Гримнир давным-давно поклялся закрыть, и проход на его дорогу лежал здесь.

И только что он открылся.

Бе`лакор откинул голову и торжествующе взревел, а затем исчез в середине крика с громким хлопком, что всосал окружающие огни в неожиданно опустевшее пространство.

Морзанна почувствовала облегчение. Она сыграла свою роль, но будущее теперь было в руках других. Она посмотрела на внутренние стены крепости, отметив с почти материнской гордостью, что племена продолжали вливаться внутрь, несмотря на исчезновение их адского господина. Верёвочные арканы взметнулись вверх, захлёстывая каменные зубцы, воинов сдёргивало с конских спин и они врезались в стены, и, ухмыльнувшись напоследок, начинали карабкаться вверх. Горстка стрелков на стенах выпустила последние несколько торопливых выстрелов, прежде чем ринуться вниз. Насколько она могла видеть, защищать стену остались лишь один человек и один огромный, странно экипированный гном-истребитель.

Она часто слышала, что смерть похожа на сон.

Гном поднял длинное огнестрельное оружие. Вспышка красного света ударила ей в глаза, ослепив её на одну решающую секунду, прежде чем резкий взрыв помчался впереди выпущенной им пули.

Морзанна улыбнулась.

Пришло время увидеть её собственные сны.

Она всегда задавалась вопросом, каково это — спать.

— Отступаем! Все отходим к храму!

Густав махал руками, приказывая своим людям, встав на нижнюю ступеньку лестницы к входу в храм Гримнира, и крича, пока от разреженного воздуха и дыма его голос не превратился в хриплый скрежет. Дым был таким густым, что он больше не мог разглядеть «Неостановимую». Острые точки света, что прорывались сквозь тёмную завесу, с равным успехом могли быть огнями дирижабля и звёздами. Только неумолимые раскаты грома подтверждали, что корабль гномов по-прежнему висел над головой. Пока дирижабль был в воздухе и вёл огонь, у него ещё оставалась надежда, но Густав с радостью бы обменял горсть орудий воздушного судна на половину того же количества умелых людей на земле.

Всадники в железных и кожаных чешуйчатых доспехах вырвались из клубов дыма, хлопали нащёчники шлемов и кожаные юбки, подкованные копыта цокали по камням. Густав вздрогнул, когда рядом свистнула стрела. Человек в грязном бардовом и золоте, в поцарапанном нагруднике, медленно покрывавшемся ржавчиной, поймал стрелу кожаной поддевкой между доспехом и плечом и, вскрикнув, упал на землю. Другой получил стрелу в заднюю часть бедра и, опустившись на одно колено, сделал отчаянный выстрел из мушкетона, только за тем, чтобы мгновение спустя быть обезглавленным теслом другого, пронёсшегося мимо конного северянина.

Повсюду он видел, как умирают его люди, люди, которых он вёл с самого Баденхофа, люди, которых он считал чем–то большим, чем просто друзьями.

С вцепившимися в его могучий бронированный торс клочьями дыма, настоятель атаковал группку конных северян. Он прыснули в стороны и издевательски насмехались над разъярённым гномом, нашпиговывая его стрелами. Пару мгновений спустя истребитель превратился в дикобраза, бело- и чёрнооперённые стрелы торчали из каждого не защищённого доспехом участка тела. Сделав последний рывок, гном пошатнулся и упал на землю.

— Парень, лови.

Густав инстинктивно поднял руку и схватил брошенный в его сторону гномий пистолет. Судя по всему, он уже был заряжен, и Густав, не мешкая, развернулся и спустил курок, поразив огромного рыцаря Хаоса, что нёсся к последней отчаянно защищавшейся, прижавшись спинами к колоннам, группке истребителей-отшельников.

Малакай был в нескольких шагах от него и, отступая, повесив свою длинную винтовку на ремень через плечо, разбирался со всеми проблемами с помощью огромной ручной бомбарды. Со сноровкой, выдающей немалый опыт, он проигнорировал снующих мародёров и, повернув рукоятку кривошипа, правой рукой открыл камеру и загрузил в неё слева то, что напоминало пояс с патронами. Затем он начал поворачивать рукоятку и сперва медленно, но затем, пока его правая рука всё наращивала силу и скорость вращения, всё быстрее и быстрее, орудийные стволы, поворачивались, пыхтя, и принялись выплёвывать поток снарядов. Смеясь, инженер повёл стволом слева направо, и первый ряд вражеской кавалерии умер, не успев сделать и шага. С диким ржанием упали лошади. Мужчины дёргались, когда попадавшие снаряды оставляли в их телах кровавые кратеры, многие оставались в седле лишь затем, чтобы миг спустя быть раздавленными тушами их падающих коней. С каждым выстрелом из дула пушки извергалась вспышка, и отстрелянные гильзы снарядов потоком падали на ступеньки и, звеня, скатывались вниз. Единственная линза в защитных очках Макайссогна сияла, как око демона. А затем он провёл дулом орудия в обратную сторону, с ещё большим ликованием свалив второй ряд атакующих.

Густав поднял пистолет и закричал.

— У вас ещё есть патроны для этого?

— У барабане ще пять.

Густав отступил ещё на шаг и, прицелившись в обезлошаденного мародёра, метким выстрелом снёс ему половину черепа.

Пистолет с шестью выстрелами. Интересно. Жаль, Империя никогда не сможет использовать его в деле.

— Моя придумка, — крикнул Макайссон.

Густав снова прицелился и выстрелил. И ещё раз. И ещё. Пока пистолет не щёлкнул впустую затвором, после чего Густав встал наверху лестницы спиной к колонному фасаду храма. Он отбросил пистолет и обеими руками взял саблю. Оружие Малакая заклинило. Истребитель, выругавшись, встряхнул его, а затем вытащил из рюкзака бомбу и, выдернув иголку, от чего вспыхнула небольшая искра, швырнул гранату вниз по ступенькам, а сам устремился наверх, чтобы присоединиться к Густаву.

Взрыв был негромким, но жестоким, разбросав во все стороны искореженные тела. Сама лестница, правда, пострадала незначительно, и не успел ещё дым от взрыва полностью развеяться, как конники северян уже рванули вверх. Макайссон подмигнул Густаву, грубой силой расклинил пушку, от чего неиспользованные боеприпасы пролились на землю, со звоном запрыгав по камням, и зарядил новую ленту.

— Не хошь дать клятву летописца, а юный Густав?

Возможно, из–за неизбежной смерти, это предложение развеселило его. А может, бессмысленность происходящего заставила его глупо захихикать.

Он — летописец истребителя, в каком безумном мире?

— Как будет «иди в ад» на гномьем?

— Ах, паря, — с ухмылкой ответил Малакай, поднимая орудие и берясь за рукоятку своей татуированной рукой. — Мы в нём весь цей день.

Напоминающие пещеры коридоры отзывались гулким эхом на вопли демонов. Каменные стены бездонных лестничных пролётов звенели от столкновения рунических топоров и когтей, тела падали вниз, в бесконечность, или образовывали груды перед ожидающими своей очереди подраться. Стройные мраморные мосты пересекали реки бездонной тьмы, из которой извергались ужасы и кошмары, чтобы стать очередной жертвой безжалостных топоров Готрека. Феликс старался не отставать, отбиваясь от всего, что пыталось подобраться к Истребителю со спины. Его руки онемели, грудь пылала огнём, и он едва мог видеть из–за пота, заливавшего лицо. Когда же он смог улучить мгновение и вытереть глаза, всё, что предстало его глазам — поток тёмных искажённых существ, карабкающихся по стенам или выливающихся из боковых коридоров. Казалось, из каждого камня раздавались визгливые вопли.

Готрек пробил дыру в демонических рядах и врубился в тех, что ждали позади.

С топором Гримнира в каждой руке Истребитель стал неодолимой силой, воплощением кровавого мщения, как и предсказывал Предок. Феликсу приходилось напрягать все силы, чтобы не отставать. Часть его хотела напомнить Готреку, что его, в отличие от гнома, не напитали божественной силой, но с таким количеством проблем, что с воплями и рёвом надвигались на него, у Феликса не было ни желания, ни возможности, тратить силы ещё и на это.

Если он отстанет, от него вряд ли останется очень много.

В конце очередного высокого коридора показалось что–то иное — дверь — и Готрек, ничтоже сумняшеся, принялся прорезать им путь в её направлении. Створки были достаточно высокими, чтобы в них мог пройти великан и широкими, чтобы проехала шеренга рыцарей рейксгвардии. Его резная деревянная обшивка изображала битву, охватывающую океаны и народы и пустоту наверху, и была окована по краям медью. Флероны в форме побеждённых демонов, казалось, скрежетали зубами от гнева, окружённые руническими надписями, напоминающими охранные круги. Феликс оббежал Истребителя, чтобы попробовать дёрнуть за ручку. Дверь издала металлический скрежет запора, закрывавшего её с другой стороны.

Он подёргал за ручку, затем ударил её и разочарованно вскрикнул.

— Из всех бесполезных…

— Дай–ка я попробую, человечий отпрыск.

Феликс снова вынырнул перед Истребителем, подняв меч навстречу атакующим ордам, пока Готрек одновременно заступил на его место, они двигались, словно исполняя замысловатый танец, как фигурки танцоров в гномьей музыкальной шкатулке. Феликс парировал нож с ржавым краем, трёхлезвийную клешню, топор, покрытый волдырями, его меч двигался быстрее, чем он мог его контролировать. Он не отступал ни на шаг, повернувшись к Готреку спиной, пока Истребитель подошёл к двери, его топоры издавали жужжание.

Они согласно взревели, когда воздух вокруг заполнили осколки меди и деревянные щепки. Макс отдал свою жизнь за это. Ради этого умерли Снорри и Ульрика, Коля и Кэт. И всё же, несмотря на все усилия богов и полубогов, они сделали это.

Их последнее приключение.

Они собирались спасти мир.

И они сделают это вместе.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ. Погибель Готрека Гурниссона

Серебряное сияние омывало внутреннее святилище храма Гримнира призрачным мерцанием. Воздух подрагивал от текучего гула, что намекал на едва удерживаемые под контролем силы, стуча во внутреннем ухе Феликса. Взгляд вокруг вызывал дезориентацию, это было всё равно, что пытаться отыскать серебряный шиллинг на дне колодца желаний, пока рядом флейтист выдувал одну и ту же расстроенную ноту.

Помещение было таким же, как внутренний двор над ними, и с таким же круговым исполнением. Здесь не было ни силовых поддерживающих колонн, что разделяли бы зал на части, ни каких–либо иных укромных мест, в которых можно было бы укрыться от этого света. На высоком потолке перекрещивались арки из железа и камня, которые образовывали узор, напоминающий звёздное поле, и в центре каждого сверкал единственный красный рубин. На противоположной стороне расположился мезонин, поддерживаемый едино лишь гномьей изобретательностью, да двумя мраморными лестницами, что вились к нему вдоль изогнутых стен храма. Над каждой лестницей висела люстра. Каждая из них представляла собой железную решётку из геометрических фигур: квадраты, сходящиеся вместе, чтобы, в свою очередь, сформировать звёзды, которые собирались в пирамиды, которые накладывались друг на друга, чтобы, в конце концов, соединившись, образовать окончательную, кубическую форму люстры. Драгоценные светокамни, превосходящие свечи, светились с них, но окружающий свет размывал их цвета и яркость.

Феликс посмотрел на мезонин. Именно там и находился источник света и вибрирующего гула. Огромный серебряный портал размывался и искажался. Он был идентичен тому, который ему показали во время испытания Гримнира, но вместо того, чтобы свободно повиснуть в воздухе, искажения, которые он испускал, ограничивались огромными каменными дольменами, что были сконструированы для его сдерживания. Мраморные стойки были искусно вырезаны в подобия гномьих богов. Это были не Гримнир, как понял Феликс, а двое других представителей гномьего пантеона: Грунгни Кузнец и Валайя Создатель очага.

Конечно, скорее всего, сам Гримнир и создал это святилище. А Мстящий Предок не был настолько хвастлив, чтобы украсить его собственным изображением.

Серебряная поверхность была полупрозрачной, плёнка, а не барьер, и видения, что проносились за ней, были в постоянном движении. Единственной константой был Гримнир. Захваченный своей вечной битвой, предок был настоящим колоссом. Создание, которое видел Феликс за колышущимся серебряным барьером, было больше аватара, что расправился с Готреком наверху, его скорее стоило сравнивать с большими зданиями или маленькими холмами, чем со смертной плотью. Какая часть данного впечатления была вызвана собственными божественными пропорциями Гримнира, а какая — искажениями портала, Феликс бы не смог с уверенностью ответить. Однако за тот краткий миг, что он смотрел на портал, он увидел, как Предок сцепился с двуглавым демоном, чей собственный ржаво-красный мускулистый торс напоминал ожившую гору, заставил ноющего монстра опуститься на колени, а затем сломал ему позвоночник, после чего двинулся дальше. Всё это происходило в абсолютной тишине, за исключением неумолчного давящего гула.

Феликс хотел увидеть больше. В бесконечном потоке было что–то завораживающее. Однако времени на это не было, и он заставил себя отвести взгляд.

Развернувшись к проходу, он с раздражённым вздохом поднял меч, глядя на то, как из прохода выливались демонические пехотинцы. Они толпились вдоль стен, окружая их подковой из глумливых воплей и подёргивающихся когтей, но не приближаясь к центру зала, словно ночной гоблин к пятну солнечного света.

Феликс отступил назад, рискнув бросить взгляд и только тогда обнаружив, что его спутник оторвался от него. Горек был в нескольких шагах впереди, почти в центре круглого зала, между подвесными люстрами, и вглядывался в портал.

Нет, не в портал. Во что–то перед ним.

Скрытый в лучистом свете портала, на троне на возвышении из бронзовых черепов восседал Бе`лакор. В ореоле яркого света, сам Тёмный Властелин был пустотой, в которой светилась только восьмиконечная звезда, как будто свет портала вырывался лишь с одной целью — осветить этот злосчастный символ разрушения. На его рогатой голове была надета корона, а у подножия трона униженно расселись четыре огромных и равно ужасных фигуры.

Одна имела багровую плоть и звериный облик, облачена в архаичную броню, отмеченную бронзовыми рунами, и сжимала топор, который казался голодным, лёжа на согнутом колене создания. Там, где первый был грубым узлом из сочащейся кровью брони и дикости, второй был гибким и стройным, изгиб его бедра словно бы излучал тонкую многозначительность. Феликс почувствовал, как тревожная алхимическая смесь из желания и самоотвращения забулькала внутри него. Он даже не знал, что заставило его обозначить это существо, как «она», но это и не имело значения, её отвратительная, нечеловеческая красота преодолела столь прозаические ограничения похоти. Третий же отличался от предыдущих двоих так же, как те чудовища отличались друг от друга. Слишком жирный, чтобы встать на колени, он сидел на корточках, миазмы коричневатых газов поднимались от его тлетворной туши. Рваные цепи свисали с рогов, как украшения. Личинки ползали по его плоти. Бубоны набухали и лопались, порождая жужжащих мух, что роились вокруг его головы, иногда приземляясь, чтобы отложить яйца под провисшими складками омертвевшей плоти. Ошеломлённый, Феликс повернулся, чтобы рассмотреть последнее существо. Его птицеподобное тело было странно сочленено и слабо покачивалось, как будто бы стояло на плоту. Он был укутан в одеяния, что мерцали подобно оазису под солнцем Арабии. Из его капюшона выступал длинный птичий клюв. Выше, скрытые тенью капюшона, светились обещанием просветления глубокие голубые глаза. Он держал посох одной чешуйчатой рукой с четырьмя когтями. Он ослеплял и даже в свете портала сиял всеми цветами радуги и парочкой тех, о которых Феликс даже и не подозревал.

«Великие демоны», подумал Феликс, и нервная дрожь поползла по его сжимавшей клинок руке. «Четверо!» Один от каждой из четырёх Великих Сил. «Это моя судьба», напомнил себе Феликс. Он сглотнул.

Как же он ненавидел пророчества.

Бе`лакор опустил руки на свой трон из черепов и поднялся, вызвав взволнованное бормотание его адских просителей.

— Ваше величайшее желание исполнено, Готрек Гурниссон. Ваше имя будет звучать эоны, имя того, кто открыл путь к божественности для пятой Великой Силы. Вы являетесь свидетелем новой эры, когда четыре силы, неизменные со времён криков своего рождения, должны склониться и признать Властелина Тьмы одним из своего пантеона.

Бе`лакор холодно рассмеялся, отступая от престола и расправляя руки, как будто приветствуя полчища демонов, что всё ещё вливались внутрь в задней части зала.

— Я — Тёмный Властелин. Блудный сын. Пария. Всеизбранный. Только я могу объединить забытых слуг Четырёх и, наконец, положить конец вечной войне Гримнира.

Кровожад зарычал, повернув свою звериную морду в сторону Готрека и Феликса. Огонь вылетал из его пасти. Ненависть полыхала в его глазах.

Бе`лакор указал себе за спину на каменный дольмен.

— Вот то место, куда попадают падшие изгнанники, чистилище, где им остаётся лишь два пути — бесноваться от бессмыслия и голода на протяжении тысячелетий или сдаться и погибнуть от топора Гримнира. Только я могу их освободить. Только я могу привести их легионы в пепел и адский огонь вашего мира.

Изящная демонесса Слаанеша томно поднялась на ноги посмотрела на Феликса, а затем на Готрека. Понимающая полуулыбка играла её губах.

— Помнишь, Готрек Гурниссон, я предрекла, что кто–то, больший, чем я, умрёт, убив тебя? Он тебя убил. А сейчас он должен умереть. Вы открыли дверь для Тёмного Властелина, моей драгоценности, и теперь ваша смерть станет смертью самого Гримнира.

— Спускайтесь сюда, демоны, — выкрикнул Готрек, взмахнув обоими топорами. — Один за раз или все вместе, но сегодня вы больше не сможете оказаться ближе к Гримниру, чем сейчас. Не заставляйте меня подниматься по лестнице или, клянусь, вам же будет хуже.

Кровожад оскалился и начал подниматься, только затем, чтобы замереть, когда на его плечо легла ладонь Бе`лакора.

— Поводок тебе идёт, — издевательски крикнул Готрек, вызвав рык раздражения у демона Кхорна.

— Я буду пировать твоим мозгом, смертный. Даже секунду своей короткой жизни не сомневайся, что я это сделаю.

— Оставьте этих двух крыс собакам, — сказал Бе`лакор отпуская плечо кровожада и великодушно вытягивая коготь в направлении бешеной демонической орды, что в ответ тут же взвыла, взвизгнула и двинулась вперёд. Феликс покрепче сжал меч. — У вас есть и более значимые дела. Сплотите ваши легионы. Вы все знаете, что от вас требуется.

Андрогин, чумной здоровяк и мерцающий оракул склонили головы и поднялись — каждый сообразно своей комплекции — прежде чем направиться к ограничивающим портал дольменам.

Они шли за Гримниром!

— Когда я скажу, человеческий отпрыск, беги, — Готрек развернулся в вполоборота, один топор был направлен на надвигающуюся демоническую орду, а другой — на Бе`лакора и оставшегося великого демона. Бровью он указал на нишу под мезонином. Она была высотой с человека, отделена как от портала каменной кладкой, так и от демонического прилива и Готрека с его топорами.

Вероятно, это было самое безопасное место в храме, хотя, любое столь смелое утверждение было, в лучшем случае, относительным.

Выпятив челюсть, Феликс шагнул к спине своего товарища и поднял меч.

— Не в этот раз. Сегодня мы будем сражаться вместе.

— Это твои похороны, — пробурчал Готрек, а затем, с ворчливой меланхолией. — Как я понял, это не попадёт в мою посмертную поэму?

— Наверное, нет, пожалуй.

— Жаль.

Один за другим трое великих демонов прошли через серебристые воды портала, и Бе`лакор повернулся к неподвижному кровожаду. Кхорнитский демон по-прежнему смотрел на Готрека и Феликса, его крылья сгибались и разгибались, словно в мыслях твари несли его к ненавистным врагам. Царственные черты Бе`лакора скривились от нетерпения, но прежде чем он успел произнести слово наставления, кровожад испустил душераздирающий вопль, рванул к краю балюстрады, а затем расправил крылья и прыгнул.

Феликс почувствовал, как его мужество дало слабину, когда тень от крыльев демона затмила свет портала

Раздвоенные копыта твари врезались в плиты пола, и Феликс едва устоял на ногах, когда камень содрогнулся под ударом. Меж тем берсерк свернул крылья, взмахнул топорами и издал дикий вопль. Кровь и пламя слетали с кинжально острых зубов. Сверкали руны его доспехов. Огненная трещина его хлыста вырвала Феликса из накатывающего на него ужаса, прежде чем он успел погрузиться в него так глубоко, что уже не смог бы освободиться.

Как будто подчиняясь некому неслышному сигналу, демоническая свора залаяла и рванула в атаку.

Без лишних слов, Готрек взревел и развернулся к кровожаду, в то время как Феликс повернулся за его спиной и встал лицом к лицу с атаковавшей демонической ордой.

С апокалипсическим лязгом столкнулись метеоритное железо и проклятая бронза, а затем все чувства Феликса были отвлечены нахлынувшей волной струпьев, когтей, мешков под глазами и скрученных лезвий.

Он парировал первый удар — мясницкий тесак, покрытый желчными соками — и с минимальными затратами сил отвёл его в сторону. Ему не стоило растрачивать их впустую, если он хотел прожить больше нескольких секунд. Не в силах бороться с адским приливом, он отступал. На него бросился демон с коричневой кожей, тремя ассиметрично расположенными рогами и металлическим шаром на цепи. Феликс уклонился. Шипастая булава едва не опустилась на уворачивающееся тело Феликса, если бы его своевременно вскинутый кулак не врезался в мягкую челюсть адовой твари. Подбородок нечистого лопнул, и Феликс ощутил, как по его руке поползли мерзкие личинки. Он поспешно отпрыгнул в сторону. Приземистый, обезьяноподобный ужас, вооружённый лишь напоминающими кувалду кулаками пролетел мимо Феликса и рванул к Готреку. Феликс протянул ногу и сбил дерзкого. Злобное удовлетворение дало ему силы удержать позиции ещё мгновение: неглубокие, мелкие порезы в необъятной туше демонической орды.

«Игнорируете Феликса Ягера, так значит?»

Парирование, финт, контрудар: его меч танцевал, как будто притягиваемый клинками нападавших и заменявшими оружие щупальцами, клешнями и иными отростками. Его руки онемели до плеч. От каждого вздоха по глотке будто скрябали рашпилем, а грудь поднималась с таким нежеланием, словно дыхание было бременем, без которого оно с превеликим удовольствием бы и вовсе обошлось. Каждый раз в подобное мгновение ему предоставлялась возможность воткнуть Карагул в брюхо очередного монстра, но чаще всего он позволял этому мигу пройти — лучше прожить лишнее мгновение, чем рискнуть. Он знал, что нет двух одинаковых демонов, и нельзя было с уверенностью предсказать, обернутся ли выпущенные кишки вокруг его меча, или же клинок встретит на своём пути металлические пластины, от столкновения с которыми Карагул выпадет из руки Феликса со всеми вытекающими из сего последствиями.

Что–то разорвало кольчугу под левой подмышкой и кольнуло плоть. Феликс не понял, что это было. Он даже ничего не почувствовал. Если он выживет, то у него ещё будет время сполна насладиться этими ощущениями. В сложившихся обстоятельствах это вполне сошло за оптимизм. Если бы он каким–то образом нашёл в себе силы, чтобы сражаться целый день, то ему всё равно предстояло поразить ещё тысячи врагов, а за каждого демона, которого он останавливал или умерщвлял, ещё десяток проскальзывали мимо него.

Он был просто одним человеком, стоящим по пояс в воде и раскинувшим руки, пытаясь остановить прилив.

Поверхность под его ногами перешла от плоской к ярусной. Он отступил на шаг, затем на другой, и только сделав третий понял, что, несмотря на все его усилия, был оттеснён к левой лестнице. Он поискал Готрека, чью спину он вроде как защищал, и отыскал его почти там же, где оставил — в центре зала.

Истребитель был руническим призраком в вихре звёздного металла, железным ядром в центре яростного шторма из багровой плоти и беснующейся бронзы. Огненные жгуты слюны вырывались из водоворота, ошпаривая мелких демонов, что рискнули подобраться поближе. Другие затаптывались копытами кровожада или походя потрошились взмахами его топора или щелчками кнута. Его оружие билось в топоры Готрека, словно молоты о наковальню. Сталкивающаяся магия порождала алые и золотые искры, а иногда особо сильное столкновение вызывало могучую волну, что раскидывала окружавших демонов и расплющивала их тела о камни стен. Присутствие обоих топоров Гримнира и активированной Руны Освобождения делало противостояние куда более равным, чем во время их последнего столкновения в подземельях Карак Дума, но, сугубо на взгляд Феликса, первозданная свирепость и ошеломляющая ярость кровожада всё–таки давали тому небольшое преимущество.

Чудовище с плавящимся лицом и парой работающих как поршни шипованных рук появилось перед Феликсом, и ему пришлось отвести взгляд от своего компаньона и заняться своей собственной безопасностью.

Он не знал, что именно сейчас делает, но назвать это сражением, пожалуй, не осмелился бы. Он уклонялся, отступал и лишь изредка парировал. Это был танец, точнее пьяная, неловкая, измождённая пародия на оный, описанный ему в спешке и в котором он так и не успел как следует попрактиковаться перед главным выступлением своей жизни. Он отступил ещё на шаг.

Исходящий от портала вой становился всё более резким и пронзительным. Его сияние мерцало на краю зрения, и Феликс повернул к нему лицо, чтобы предотвратить усталость глаз. При этом он невольно заметил, что происходит на другой стороне.

Картинка была искажена и трудна для восприятия, показывая огромное, возможно, бесконечное поле, двигавшееся в двух измерениях за рябящим, полупрозрачным бассейном серебра. Прокатывающиеся искажения всё запутывали ещё сильнее. Там были случайные вспышки света. Волшебные атаки, понял Феликс, почти без передышки обрушиваемые на Гримнира полчищами демонов. Концентрированный взрыв покрыл поверхность портала пузырями, как если бы на него направили источник тепла. Было трудно оценить расстояние по тому, что он видел, но Феликс заметил, как три великих демона зашли за спину Гримниру и обрушили на него согласованный залп магического пламени. Предок пошатнулся. Звука не было, но Феликс заметил, как лицо Гримнира скривилось от боли.

Феликс не хотел верить, что Гримнир действительно мог оказаться в опасности, но было похоже, что Бе`лакор и вправду сумел достичь того, чем похвалялся — сплотить враждующих великих демонов и сокрушить могущественного Предка.

Чем бы обернулся для мира его успех?

Чувство безнадёги наполнило Феликса. Он был простым смертным, что он мог противопоставить тому, кто мог сокрушить бога?

Отчаянный «миттельхау» вспорол глотку чёрного ужаса, сбив его на середине прыжка и разбрызгав едкую кровь по ближайшей стене. Через тело павшего демона уже перебиралась отвратительная сороконожка и Феликс то ли с криком, то ли с рыданием, отчаянно бросился вперёд и пинком отшвырнул её к перилам лестницы. Он поднялся уже на высоту семи или восьми футов, и со своей позиции мог разглядеть кратер из тел и крови, в середине которого всё ещё сражались Готрек и кровожад.

— Гримнир, Готрек! Мы должны что–то сделать!

Истребитель оскалился, возможно показывая, что услышал отчаянный крик Феликса, но с непрекращающимся потоком могучих ударов, который на него изливал забывшийся в ярости кровожад, Истребитель вряд ли мог что–нибудь изменить.

Феликс быстро огляделся, ища хоть что–нибудь, чем мог бы помочь. Всё, что угодно, что стало бы чем–то большим чем, проклятье Зигмара, обычной затяжкой времени. Он посмотрел наверх. Над головой качалась железная люстра. Он закусил губу, проследив взглядом от люстры, до того места, где отчаянно бился Готрек. Быстро сделав расчёт, он внутренне ругнулся. Густав был прав.

Он и вправду был плачевно героическим старым олухом.

Освободив немного пространства широким взмахом меча, он присел на корточки, а затем прыгнул, потянувшись левой рукой к основанию люстры.

Он ухватился за железный прут и повис на нём, напрягшись так, что лицо стало красным, будто рак, а мышцы свело лёгкой судорогой, когда вся масса его бронированного тела обрушилась на его нерабочую руку. Мордатая демоническая тварь вцепилась в болтающуюся ногу. Феликс пнул пакость и спихнул вниз, одновременно воспользовавшись им как опорой, чтобы закинуть руку с мечом на железную решётку и забраться на люстру.

Дрожа от напряжения, Феликс выпрямился в полный рост. Он оказался в железной клетке, освещённой крошечными светящимися камнями. Она была достаточно просторной, чтобы он мог стоять внутри не пригибаясь, а пол образовывали прутья, достаточно широкие, чтобы, если особо не расслабляться, передвигаться внутри. Люстра болталась на прочной гномьей цепи. Бросив взгляд вниз, он увидел сквозь прутья решётки своих порченых преследователей повторяющих его движения, прыгающих, хватающихся и висящих мгновение перед тем, как быть сброшенными в беснующееся море следующими претендентами, что пытались использовать своих повисших на люстре сородичей, чтобы самим подобраться поближе к ускользнувшей жертве. Ещё больше поднималось вверх по лестнице, как будто Феликс и так был всего лишь случайной помехой на пути к их главной цели. Он увидел Бе`лакора, стоящего рядом со своим троном из бронзовых черепов.

Демон вытянул коготь в направлении Феликса, и на его губах появилась злобная ухмылка.

Феликс выругался и быстро нырнул вниз мимо решётки из звёзд и треугольников, ко дну клетки.

Он едва успел выскользнуть, всего лишь глотнув раскалённого воздуха, когда в клетку над его головой врезался раскалённый шар огня.

Поток горячего воздуха принёс с собой ливень из раскалённых металлических обломков, что обрушился на него, как залп арбалетных болтов. Плащ в мгновение ока превратился в лохмотья. Прямо под ним кровожал в очередной раз бросился на Готрека, его кроваво-красную шкуру пронзили раскалённые и всё ещё светящиеся железные куски клетки-канделябра. Феликс справился с нахлынувшей волной паники достаточно, чтобы обрести контроль над своими руками и ногами, вытащить меч и направить его клинок вниз.

А затем он прыгнул.

Обхватив рукоять Карагула двумя руками, Феликс вложил всю свою массу и всю инерцию падения в клинок, вонзив его в плечо гигантского демона.

Медные застёжки между спинной и нагрудной пластиной разорвались, и зачарованный меч погрузился в мясо по самую драконоглавую рукоять. Из раны выплеснулось пламя, как будто испущенное тем, чьё изображение венчало рукоять клинка, и кровожад издал сотрясший камни вопль боли. А затем содрогание спины и удар чёрных крыльев отбросили Феликса прочь.

Он пролетел по воздуху, размахивая руками и пытаясь за что–нибудь уцепиться, и со всего маху врезался в стену зала.

Кольчуга болезненно впилась в спину и плечи, затылок ударился о камень. Он прикусил язык, ощутив кровь, а затем упал на лестницу и наверняка скатился бы по ступеням, если бы не ухитрился вцепиться всё ещё размахивающими в поисках опоры руками в мраморную балюстраду.

Чувствуя головокружение, Феликс встал и неверяще похлопал себя руками. Он был весь в синяках, но живой, и, за исключением небольшого кровотечения подмышкой — относительно невредимым. Кровожад отшвырнул его к нижним ступеням правой лестницы. Демоны до сих пор избегали этой стороны, увлекаемые самим Феликсом на левую лестницу и изливаясь, подобно зерну на кровавую мельницу, в кою превратились кровожад и Готрек, схватившиеся в центре зала.

Готрек отступил от молотящего воздух, ослепшего от ярости кровожада. Истребитель вытер рукой кровь, похоже из сломанного носа, бросил на Феликса почти обвинительный взгляд, а затем с воплем берсерка бросился на демонический поток, льющийся по левой лестнице к порталу.

Заметив, что любой демонический воин, что вставал на пути Готрека, был выпотрошен, разрезан надвое или пинком сброшен с лестницы, Бе`лакор вытащил свой меч, Энергия потрескивала по всей длине чёрного клинка.

Истребителя скрывал Хаос, но Феликс был уверен, что видел ухмылку на лице Готрека.

Рука Феликса инстинктивно потянулась к поясу за его собственным мечом.

Его там не было.

Сглотнув комок в горле, он поднял взгляд.

Кровожада окутало пламя ярости. Красная звезда, облизываемая короной кровавого огня. Он стиснул кулаки, инфернальные мышцы набухли, сбросив укрывавшие руки и шею бронзовые платины, на шее набухли вены — стальные канаты, когда демон задрал голову и взревел. Это был крик, который можно было услышать с другого края бездны, и заставил бы завопить от боли даже самых тёмных её обитателей. Феликс пошатнулся. Он увидел свой меч. Тот, раскалённый добела, торчал из ключицы демона, вокруг него извергались раскалённые угольки, нечто вроде смеси демонической крови и связывающей магии.

Зигмар, и что теперь?

Руки Феликса начали в спешке ощупывать одежду в поисках хоть чего–либо, что могло сойти за оружие. В левом ботинке он отыскал небольшой ножик. Он вытащил его. Затем был ещё разряженный хохландский пистолет, для которого у него не было заряда. Он взял и его тоже, схватив за дуло и собираясь использовать ореховую рукоятку, заместо дубины. Он отступал, пока не упёрся спиной в стену, и сглотнул.

С финальным яростным рёвом кровожад потопал к нему, широкие плечи подёргивались от желания потрошить, разрывать и пускать кровь.

Феликс выругался, отвернулся от него и рванул вверх по лестнице.

За спиной раздался гневный рык демона, лестница затряслась под копытами кровожада, когда рассвирепевшая тварь устремилась в погоню. У чудовища были крылья, но оно хотело догнать его. Либо это, либо же демон просто слишком обезумел от жажды преследовать, рвать, крушить и убивать, чтобы включить разум.

— Готрек! — закричал Феликс, перепрыгивая две ступеньки за раз.

Предупреждение? Крик о помощи?

Феликс был не уверен, но в этот миг это было единственным, что он смог выдавить из себя.

Он практически швырнул себя в мезонин, запыхавшись, тяжело вдыхая воздух, ужаливший его привкусом озона. Гул портала стал сильнее, а сияние почти ослепляло, особенно когда на поверхности вспучивались яркие пузыри, порождаемые магическим ударами с той стороны. Готрек и Бе`лакор были подкрашены жёлтым и сражались на ковре из черепов, что ранее был троном Тёмного Властелина. Тёмная молния пронеслась между топорами Готрека и протянутыми когтями демонического князя, обращая в прах любого меньшего демона, что оказался поблизости. Истребитель крякнул и надавил, словно участвуя в прямом противостоянии силы. Дуги электричества потрескивали вокруг купавшейся в серебре фигуры Бе`кора. Изморозь искривляющего камня расползалась по каменным стенам и лицам статуй Предков.

Из каких–то глубин Феликс нашёл в себе силы, чтобы, пошатываясь, встать и пойти вперёд. Черепа захрустели под ногами. Времени ужасаться уже не было.

Могучие мышцы Готрека напряглись, когда он прорвался сквозь электрическое поле, окружавшее великого демона, и опустил на него топоры. Клинок Бе`лакора поднялся навстречу, от столкновения разлетелись осколки тьмы, скрыв, как в тумане, сражающихся бойцов, пролетевших сквозь них. Бе`лакор усмехнулся, растворившись во тьме в тот же миг, когда топор Готрека рассёк воздух там, где мгновение назад стоял демон. Готрек зарычал, рассекая пустоту яростными ударами, разрывая туман на части, пока тот струился к порталу и формировал фигуру Бе`лакора с вытянутой рукой и словами силы на устах. Испепеляющий залп чёрных стрел вырвался из пальцев демона и врезался в защитное поле, формируемое руной Освобождения. Оно засветилось красно-золотым, создавая вокруг Готрека щит того же цвета. Он выглядел тоньше, чем ранее наколдовал для себя Макс. Щит тревожно мерцал под градом ударов, и подобно кольчуге, отклоняющей и поглощавшей удары, но оставляющей на теле синяки, требовал от Готрека напряжения всех сил, чтобы оставаться на ногах.

Феликс не мог поверить своим глазам.

После всего, что они пережили, всех, кого потеряли, и каждого преимущества, за которое они заплатили кровью, Готрек проигрывал.

Он стиснул зубы и поднял нож. Нет, пока его летописец ещё жив.

Бе`лакор заметил его, избитого, старого, с закручивающимися от электричества посеребренными волосами и жалким оружием в руке. Князь демонов опустил меч. Его обсидианово-чёрная рука, пройдя через форму другого заклинания, прикрыла жестокий смешок.

— Феликс Ягер. Если это не моя неуда…

Улыбка внезапно сползла с его лица.

Раздался треск, когда подкованные медью копыта врезались в мрамор и проскрежетали, останавливаясь. Было ощущение жары, давления и ужасной, всесокрушающей ярости и, движением, которое казалось чрезвычайно медленным, Феликс повернул голову.

Взбешённый кровожад, ослеплённый, не видя ничего, кроме того, что лежало в пределах досягаемости его гнева, нёсся по мраморным ступеням. Рукоять Карагула вспыхнула на его плече, как наконечник копья атакующего рыцаря в лучах заходящего солнца. Он поднял свой бронзовый топор и ринулся в атаку.

Повинуясь инстинкту, Феликс бросился на землю. Демон проскочил в дюйме над ним, кожа Феликса покраснела от адской жары, источаемой тушей демонического создания. Кровожад не остановился. Он был слишком разъярён для этого.

Демон нёсся прямо на Готрека и Бё`лакора.

Князь демонов зарычал, его глаза окатили ненавистью атакующего кровожада, пока руки совершали пассы в воздухе перед ним. Воздух помрачнел и потемнел, и Бt`лакор начал растворяться в нём.

Хохол Готрека прорезал мутную взвесь. Близость портала придавала ему металлический блеск, идолы Предков были изготовлены из неровно обрезанного куска олова.

На морде Бе`лакора снова появилось весёлое выражение, пока он растворялся во тьме.

— Что там говорят в этих слезливых мелодрамах, которые так необъяснимо любит ваш спутник — сзади?

— Ты должен мне жизнь летописца, демон, а гном никогда не забывает долгов, — Истребитель поднял свой заслуженный топор, не выказывая ни малейшего беспокойства о пышущей яростью смерти, что неслась за его спиной, в обоих глазах Готрека сверкнул мстительный свет. — Око за чёртово око.

Он опустил топор, вонзив его в плоть бедра Бе`лакора. Князь демонов взвыл и в крике боли прозвучала слабая нотка паники. Богоубийственная руна Освобождения запульсировала, как кадык поглощающего пиво гнома, жадно всасывая теневую магию, которая поглощала Бе`лакора. Пока не исчезла. Готрек высвободил топор, который покрывали капли чего–то эфирного и серого.

Бе`лакор протянул руку к Кровожаду — не для того, чтобы остановить того с помощью магии, которой у него не осталось благодаря топору Готрека, а чтобы воззвать к разуму великого демона.

Но стараниями Феликса тот уже лишился последних крупиц оного.

Готрек ухмыльнулся, кивнув чему–то в портале, что мог видеть только он.

— Сзади.

Феликс приподнялся на локтях и в немом ужасе смотрел, как кровожад врезался в Готрека и, стоптав Истребителя, ринулся дальше. Лезвие его топора разрубило Тёмному Властелину руку в локте и вонзилось в бедро, медные рога пронзили грудь князя демонов и отправили их обоих — и Готрека месте с ними — сквозь портал.

— Готрек! — закричал Феликс, когда все трое исчезли внутри портала, всколыхнув его серебряную поверхность.

Меньшие демоны по всему залу и — непостижимо — всё ещё пробирающиеся внутрь через вход, издали жалостный вопль.

Феликс поднялся, сжимая ножик и пистолет, но ни одно из созданий не выказывало желания атаковать. Впрочем, неизвестно, сколько ещё это продлится. Тяжело дыша, он внимательно изучил портал. Ему хватило одного мгновенья на раздумья. Затем он поцеловал кольцо и пробормотал молитву Зигмару.

Это была просто привычка. Вряд ли бог-король мог услышать его здесь.

А затем он прыгнул в портал, отправившись вслед за своим другом.

Равнина из чёрного стекла простиралась на миллионы миль вокруг. В другой жизни Феликс был сыном торговца: он мог увидеть кривую земли в постепенно поднимающемся над горизонтом парусе торговца. Но не здесь. Здесь равнина продолжалась всюду, докуда Феликс мог дотянуться взглядом. Измученное небо раздирали вспышки молний, гром издевательски звучал над тёмной землёй, подобно смеху богов и демонов. Воздух был сухой и имел горьковатый привкус, как от посасывания монеты. Феликс сомневался, что река или озеро могли найтись где–нибудь в… он покачал головой и сдался. Какую меру расстояния он бы не смог изобрести или выдумать, она бы всё равно не была адекватной. Его длинное путешествие в итоге привело его в место, в которое даже Готрек вряд ли бы взял его.

Он был в Царстве Хаоса.

Раскалённом ядре вселенной.

Доме богов.

Он обернулся, отчасти, чтобы вернуть себе смертное ощущение масштабов — шесть с половиной футов, плюс-минус дюйм, до портала — но в куда большей степени, чтобы успокоить себя осознанием, что в любой момент может вернуться обратно. Он мог видеть сквозь портал храм, плоский и искажённый, как и это место с той стороны. Он мог видеть диких демонических тварей, что столпились у дальней стороны. Пока они выглядели вполне довольными, оставаясь там, и это прекрасно подходило Феликсу, хотя и было словно ударами молота по его заветным мыслям о возвращении обратно в его мир.

Вздохнув, он убрал волосы с лица и развернулся, хрустнув чем–то, что устилало землю. Нигде не было ни следа Бе`лакора или других великих демонов, что временно объединились с ним, чтобы расправиться с Гримниром и возглавить прорыв демонической армии из Казад Дренгази.

Если не считать багровой, отрубленной головы, из которой Готрек с усилием пытался втащить свой топор.

Глаза на морде кровожада остекленели. Красный язык вывалился из раскрытой пасти. Феликс уже как–то привык к рассеивающимся в эфире после смерти демонам, так что ему пришлось напомнить себе, что в настоящий момент он и сам, как бы, находится сейчас именно там. Это была не особо приятная мысль. Из того, что ему удалось выяснить из самодовольного монолога Бе`лакора, демон, убитый здесь, мог оставаться мёртвым долгое, очень долгое время.

Феликс нашёл это достаточно обнадёживающим. Единственное, что сделало бы его настроение ещё лучше — это туша дохлого Бе`лакора где–то неподалёку.

Прикрыв глаза рукой, чтобы защитить их от вспышек молний, он внимательно оглядел округу. Горизонт — как он, утешая себя, называл его — выглядел как дикое море. Демонические орды, объединённые Бе`лакором, не сгинули вместе с ним, но, казалось, Гримниру и Готреку объединёнными усилиями удалось их потеснить.

Возможно, впервые за десять тысяч лет.

Это и было надеждой?

Феликс поднёс кольцо к губам и помолился. Во имя каждого бога, что ещё был жив, он надеялся, что был прав.

— Добро пожаловать ко мне домой! — закричал Гримнир. его гномья кровь всё ещё была горяча от битвы, щёки раскраснелись, а глаза сверкали. Сейчас он был ближе к нормальному размеру, просто чуть более крупный, чем обычный гном, а не тот титан, которого он видел через портал. В одной могучей руке он держал топор. В этом оружии не было ничего грандиозного. Это был просто топор. Впрочем, ему и не требовалось чего–то особенного. Его присутствие само наполняло силой, и даже Феликс ощутил, как рядом с ним его спина выпрямляется, и он смотрит на мир с куда большей сталью в сердце.

— Готрек, — позвал Феликс, делая шаг в сторону своего друга и собираясь оттащить его обратно, однако не слишком при этом отдаляясь от портала, опасаясь, как бы тот каким–то неизвестным манером не исчез или как–то иначе поддался искажённым измерениям этого места. — Заберём оружие, артефакт, или что тут есть для нас, и свалим. Возможно, ещё не поздно использовать его, чтобы помочь Густаву и Малакаю.

Гримнир мягко улыбнулся и покачал головой.

— Ты всё ещё не понимаешь. Я — сила, парень. Во мне. Давным-давно я пришёл сюда, чтобы сразиться с богами и навсегда остановить угрозу Хаоса. Я потерпел неудачу, хотя и не полностью. Я всё ещё стою, — он повернулся к Готреку, пожав плечами, жест, что для фигуры менее монументальной можно было истолковать, как самоуничижительный. — Но теперь настал Конец Времён и я не могу остановить его. Пришло время вновь воссоединиться с миром, чтобы сразиться в его последней битве, как я всегда намеревался — отказаться от моего бремени в пользу моего наследника.

Феликс уставился на истребителей, смех грома гремел в его ушах.

— Вы имеете в виду — отдать Готреку часть своей силы. Вы ведь это хотите сказать?

Гримнир ткнул пальцем в толпящихся в отдалении демонов.

— Они вернутся, и здесь должен быть кто–то, кто встретит их. Ты — мой наследник Готрек, если ты примешь это. Это та судьба, что влекла тебя с тех пор, как ты укрылся в той пещере и поднял мой топор. Ты — Истребитель, следующий моему собственному примеру. Я обещаю тебе вечность битвы, и я обещаю тебе погибель, — зубы Прародителя обнажились в усмешке. — Самая могущественная погибель, что когда–либо доставалась любому истребителю. Моя погибель.

Готрек выглядел задумчивым. Он взглянул на портал, а затем выпятил челюсть и повернулся к демонам, что заполнили бескрайний горизонт. И кивнул.

Всего раз.

— Нет, — закричал Феликс, шагая вперёд, и в ад портал, даже если предположить, что они и так уже заблудились вместе с ним. — Нам нужен Готрек. Мир нуждается в нём. Я… — его голос сорвался. Он поднёс кулак ко рту, после чего ударил себя в грудь. — Он нужен мне. Он поклялся отправиться со мной в Мидденхайм. Он поклялся!

Феликс снова отступил назад. Глаза заполнились слезами, о которых он уже и забыл, что они у него были. Он вытер их и фыркнул.

— Мир умирает.

— Да, — ответил Гримнир. — Может, он умрёт, и может, я умру, пытаясь спасти его. Но есть и другие миры, парень. Миры, которые будут нуждаться в их собственных богах.

«Уход Готрека может стать гибелью этого мира, — сказала ему пророчица, — но этого может быть достаточно, чтобы спасти следующий».

Несдерживаемые слёзы текли по щекам Феликса, когда Готрек повернулся к нему, размывая зрение и рассеивая блики от бьющих молний, так что казалось, будто Истребитель окружён серебристым ореолом. Он оглядел его с головы до пят, как будто пытаясь хорошенько запомнить, как если бы время, которое он собирался провести здесь, могло бросить вызов даже легендарной памятливости гномов.

— Нет, — всхлипнул Феликс. — Нет. Он не предлагает славную загробную жизнь с девами и вином, Готрек. Нет ни одной порченой твари, что вставала у нас на пути, которой бы я пожелал подобной судьбы, — он протянул руку к Готреку, но его ноги почему–то продолжали увлекать его к порталу. — Я потерял слишком много, чтобы потерять и тебя. Это уже слишком. Вернись со мной. Я буду сражаться рядом с тобой до конца. Я…

— Феликс, — произнёс Готрек, мягко прерывая его.

Феликс молча разинул рот, ошеломлённый, когда Готрек улыбнулся ему всеми зубами, и в этой улыбке было всё, что нужно было сказать. Она была беззаботной, напоминающей ту, что когда–то принадлежала гному, что всё ещё не нёс бремя нескончаемого поиска. Свет струился от него и Феликс протёр глаза, надеясь, что этот эффект уйдёт, но, к его удивлению, свет остался. Слишком поздно Феликс узнал прикосновение серебристой поверхности портала к своей спине. Он погрузился в него и мир стал серебристым. Он сопротивлялся настойчиво утягивающему его потоку, требованию его существа, чтобы бросить на его светящегося спутника — его друга — один последний умоляющий взгляд.

Окружённый ореолом серебра, Готрек поднял топор в знак прощания.

— Запомни меня.

КОДА

Тьма, темнота глубин земли, одинокое пространство внутри стен разума Феликса. Портал исчез, погребённый под тем же обвалом, что раздавил демонов и погасил светокамни потолка под толщей обрушившихся камней. Казалось, только Феликсу удалость спастись, укрывшись под защитой арки огромных каменных дольменов Гримнира. Единственный слабый источник света исходил от рунического клинка, частично заваленного грудой мрамора. Это был Карагул. Он всё ещё был раскалён после встречи с кровожадом, и его постепенное угасание было единственным внешним подтверждением для Феликса, что время не остановилось.

Сколь минут — или часов — он смотрел, как остывает его клинок, кто знает?

Где–то внутри обвалившегося зала он слышал струйку воды. Какой бы ни была псевдоразмерность, в которую было помещено это место, теперь, после ухода Гримнира, оно стало обычной частью смертного мира. Был ещё один звук, едва заметное царапанье, как будто кто–то где–то далеко пытался прокопаться внутрь. Он прислушался. Этот звук, который он услышал, это голоса? Они звучали так, будто звали его по имени. Он покачал головой.

Нет. Теперь он был один.

Там снаружи продолжался Конец Времён, но они смогут обойтись и без него, и без Истребителя. Впрочем, это его уже не беспокоило.

С болью во всём теле, с болью внутри, он медленно наклонился и потянулся рукой к завязкам, стягивающим его кольчужную рубаху. Другую он сунул за пазуху, чтобы вытащить завёрнутый в промасленную ткань свёрток, хранившийся рядом с сердцем. Он положил его на колени и аккуратно развернул ткань, открыв свой обитый кожей дневник, писчее перо и маленькую железную чернильницу. Он пару мгновений просто смотрел на них, а затем глубоко вздохнул.

Воздух был тяжёлый, спёртый. Он прожил половину своей жизни среди гномов и провёл достаточно часов под землёй, чтобы понимать, что это значит.

У него оставалось не так много времени.

Развязав шнурок, который не давал раскрыться драгоценным страницам его дневника, Феликс раскрыл небольшую книжку. Её корешок заскрипел, засохнув после стольких лет бездействия. Затем он открыл флакон, заточил перо ногтем большого пальца и аккуратно окунул кончик в чернила. Затем, в умирающем свете своего меча, он начал писать.

Готрек Гурниссон наконец нашёл свою гибель.

И Феликс Ягер исполнит свою клятву.

«Если этот дневник будет найден, если этот день закончится победой, запомните — здесь покоится Истребитель».