Убийца родичей / Kinslayer (роман)

Убийца родичей / Kinslayer (роман)
Автор	Дэвид Гаймер / David Guymer
Переводчик	Serpen
Издательство	Black Library
Серия книг	Готрек и Феликс_(цикл) Погибель Готрека Гурниссона
Следующая книга	Истребитель / Slayer (роман)
Год издания	2014
Подписаться на обновления	Telegram-канал
Обсудить	Telegram-чат
Экспортировать	EPUB, FB2, MOBI
Поддержать проект

'''Мир умирает, но так было со времён пришествия богов Хаоса.

Долгие, не поддающиеся исчислению годы Разрушительные Силы жаждали мир смертных. Они предпринимали множество попыток захватить его. Их помазанные чемпионы приводили огромные полчища в земли людей, эльфов и гномов. И каждый раз терпели поражение.

До этого времени.

На леденящем севере, Архаон, бывший храмовник Зигмара, был коронован Всеизбранным Хаоса. Он замер, готовый идти на юг, чтобы принести разрушение в земли, за которые когда-то сражался, защищая. За его спиной собираются силы богов, как смертные, так и демонические. Когда они выступят, то принесут с собой бурю, подобной которой ещё не видывал мир. Уже сейчас земли людей обращаются в руины. Авангард Архаона буйствует на землях Кислева, некогда гордая Бретонния погрузилась в анархию, а южные земли поглотила волна отвратительных крысолюдей.

Люди Империи, эльфы Ультуана и гномы Краесветных гор укрепляют стены своих городов и готовятся к неизбежному нападению. Но в глубине своих сердец они знают - все их усилия тщетны. Победа Хаоса неизбежна.

Это Конец Времён.'''

''«Зная столько о том, к чему стремился Истребитель, сколько было ведомо мне, я никогда не тешил себя иллюзией, что наша дружба - если это можно было так назвать - будет длиться вечно. В действительности мы уже оба имели причины оплакивать злую судьбу, благодаря которой наш союз продержался так долго, к тому моменту, когда наши с Готреком пути, наконец, разошлись.''

Многими холодными ночами я лежал без сна, грезя о том дне, когда стану свободен от своей клятвы, и, оглядываясь назад, я не могу винить себя за то, что использовал шанс на мирную жизнь для себя и Кэт, когда тот появился. И всё же, как это свойственно человеку, я терзаюсь сомнениями, что, возможно, обид можно было избежать, если бы мы все покинули Карак Кадрин в тот день. Истина же в том, что я продолжаю цепляться за то, что наши пути всегда, казалось, направлялись невидимыми, но могучими силами, с некой великой целью. Ибо иначе, как можно было объяснить то, что гном, так решительно искавший смерти, смог пережить столь многое?

Означает ли это, что я могу простить его за то, что мы делали в Кислеве?

Хотя я пытаюсь, но не могу. Возможно, я пишу это слишком рано, когда события ещё слишком свежи, но Конец Времён грядёт, и я боюсь, что горе не сможет исчезнуть за то короткое время, что у нас осталось …»

- из «Мои странствия с Готреком» (неопубликованное), герр Феликс Ягер.

Пролог

''Осень 2524''

- Это невозможно, - категорически произнёс Готрек, подняв свою пивную кружку и откидываясь на спинку кресла, подначивая длиннобородого убедить его в том, что он был неправ.

Борек Вилобородый взял небольшую паузу, чтобы обдумать свой ответ. Длиннобородым вообще не свойственна поспешность, особенно в таком важном деле, как это. Старый гном молча сидел, думая, полируя линзы очков половиной своей раздвоенной бороды, в то время как трактирная суета обтекала его вокруг. Трактир был грубым и грязным, и его завсегдатаи были не намного чище. Здешние гномы были пастухами, фермерами и шахтёрами, которые добывали то немногое количество свинца и олова, что можно было найти в этой части Краесветных гор. Самые мрачные лица были у партии старателей, которые пытались найти утешение в последней выпивке, прежде чем ненадолго вернуться в Карак Кадрин. Через открытые окна можно было увидеть травянистые предгорья, купавшиеся в солнечном свете. Река Череп представляла собой маленькую искрящуюся полоску между двумя холмами на западном горизонте. Готрек потягивал «Багманское» - Борек не был беден, и не стеснялся своего богатства - удовлетворённо ожидая, пока длиннобородый не выскажет, что у него на уме. Снорри Носокус, однако, никогда не был столь терпелив.

- Снорри не понимает, что тут думать.

- Снорри и не думает, - ответил Готрек.

- Снорри думает, Готрек и Снорри станут оба знаменитыми и богатыми.

- Знаменитыми возможно, - сказал Готрек. - Знаменитые дурни, которые решили, что могут отправиться в Пустоши Хаоса, найти твердыню гномов, потерянную более двух столетий назад и вернуться с её сокровищами. Айе, мы будем известны, без сомнения, - он сделал ещё один глоток «Багманского», после чего фыркнул и повернулся к Бореку. - И возможный позор падёт на тебя, Вилобородый, за то, что ты заронил в голову этому недотёпе такие идеи. Он шахтёр, а не воин, и его мать не отпустила его даже на рудный рынок Вечного пика.

Борек моргнул в ответ на упрёк, после чего откашлялся и нацепил пенсне на нос.

- Эта экспедиция не без опасности, вы правы, но она может быть осуществлена. Предприняты все меры предосторожности.

- Эти твои вагоны, - сказал Готрек, произнеся это без особого впечатления. - Айе, ты говорил.

- Защищённые сталью и рунами и управляемые только силой пара, - длиннобородый кивнул Снорри. - У нас есть много сильных рук и крепких сердец, но мне нужны хорошие инженеры в каждом вагоне, чтобы конвой смог пройти целым через безумие Пустошей, - он снова снял очки и впился взглядом в Готрека, словно бросая ему вызов. - Снорри сказал мне, что вы один из лучших.

- Снорри сказал вам… - пробормотал Готрек.

- Соглашайся, - призвал Снорри. - Это будет как твои приключения с Намниром. Только со Снорри.

- Сейчас всё изменилось, и ты это знаешь, - сказал Готрек, хотя тоска в его голосе и говорила о том, что он не так уверен в своей позиции, как ему бы хотелось. - У меня есть семья, которую надо содержать.

- Не могли бы вы хотя бы пообещать, что подумаете над моим предложением? - спросил Борек.

Снорри с надеждой усмехнулся.

Готрек сердито посмотрел на своё пиво и выпил. - Хорошо, я подумаю об этом.

Снорри уставился в свою пустую кружку и позволил серьёзному разговору в Каза Дренги, Чертоге Истребителей в Карак Кадрине, разбиться о могучую твердыню его плеч. Он помассировал пальцами свой висок и постучал по стойке, привлекая внимание официанта. Его память вернётся.

Просто нужно ещё пиво.

Часть первая. СТАРЫЕ ДРУЗЬЯ

Осень - середина зимы 2524

Первая глава. ПОТЕРЯННЫЕ

Снег падал на область, белые хлопья размером с палец, белоопушённые разорители с замороженного севера. Где именно они разбойничали, маршалек Стефан Тачак сказать не мог: это было время распутицы, бездорожья, время, когда холмы, реки и целые станицы тонули под белым покровом безликой белизны. Остатки роты Дусхыки осадили коней по обе стороны от него, превращённые метелью в не более чем смутно различимые тени.

Девять человек.

Это было всё, что осталось от кавалерийского полка, который он привёл на битву у Тобольских бродов. Девять человек. Измученных человек. Они ехали, съёжившись в сёдлах, закутанные по самые глаза в окровавленные плащи и захваченные у курган меха, которые покрывались белой крапинкой, словно пеной истощения, но сердца и тела людей онемели, и они даже не вздрагивали. Это был тот же фатализм, который даровал удовлетворение (как кумыс, ещё тёплый от конского соска) от смерти, которой зима скоро поделится с северянами. Распутица вернёт пастуха и охотника его тирсе, купца его городу, а воина - его очагу, но для армии на марше это была смерть.

Как бы сильно не желал Стефан увидеть конца года в таких условиях, он не мог. Не было победителя, когда Повелитель Мороз вступал в войну.

- Тридцать курган, маршалек. Все мертвы.

Есаул Стефана, ворчливый и костистый человек по имени Коля, осадил своего коня рядом с ним. Кобыла, Каштанка, оцепенело остановилась, и Коля энергично хлопнул её по шее, стряхивая снег с гривы. Он посмотрел на Стефана. Крапинки крови пятнали голубые глаза. Коля кивнул на место бойни, которая вынудила Стефана сделать привал. С подветренной стороны грубой подковы нанесённого снега тела и части тел были разбросаны вокруг затушенного кострища. Лёд слабо мерцал на мертвецах в тех местах, где тепло их тел растопило снег. Теперь они были холодны. Метель медленно заносила их, покрывая следы резни так же, как дороги и тропы, и отвратительные черепа-дольмены курган. Это случилось недавно.

Они нагоняли.

- То же, что и раньше, - пробормотал Стефан. Не битва, а бойня, - это не было войной, как он понимал её. - Кто сделал это?

Коля безразлично пожал плечами, словно говоря: «не важно».

- Как говорила одна мудрая женщина, маршалек: когда приходит жестокая зима, волк пожирает волка.

На закрытом платком лице Стефана появилась улыбка, Это было легко - забыть егеря, который хлыстом рисовал на камнях метки, чтобы отпугнуть одного из духов области, которые пугали бедную, пугливую Каштанку. Они были сродными братьями, родственные связи столь же частые, как и овдовевшие матери, и это было хорошо, потому что позволяло помнить, что область не всегда была такой, как сейчас. Северяне приходили уже множество раз и всегда уходили ни с чем.

Кислев - это земля, а земля - это Кислев.

Стефан глянул вверх и, прищурившись, посмотрел на зубы-сосульки метели. Заснеженная равнина тянулась до самого виднокрая, такая же, какая была всю его жизнь, и даже до его рождения. Он перенёс тяжёлую рану, возможно и не одну, но он по-прежнему выглядел как его Кислев.

Коля щёлкнул языком и, развернув Каштанку, переехал правее. Она застенчиво заржала, прыгая в высоком снегу, прежде чем перейти на ровный шаг, когда Коля направил её по краю лагеря курган. Там было ещё больше разбросанных тел, и на север вела небольшая тропинка. Некоторые из северян пытались сбежать от того, что преследовало их. Это не принесло им ничего хорошего. Они были расчленены, обезглавлены и разорваны на куски монстром, который настолько превосходил возможности целого отряда мародёров, что не оставил за собой никаких следов. Стефан зафиксировал взгляд на половине оторванной руки, которая уже была наполовину занесенной снегом. Посиневшие пальцы по-прежнему сжимали рукоять топора. Он почувствовал своего рода благодарность за это. Многие северные племена разделяли норское убеждение, что дух воина вечно бродит неупокоенным, если умер, не сжимая в руках оружие.

Северный ветер сменил своё направление, обойдя северную часть подковы и бросив всю мощь метели им в лица. Это принесло и медный, отвратительно-сладкий запах недавней смерти. Лошади беспокойно фыркнули. Каштанка топнула копытом и ржала, пока Бигач, конь Стефана, товарищ с самого рождения, толкнул её мордой и успокаивающе фыркнул в ухо. Мужчины южных городов любили насмехаться над связью жителей области и их лошадей, но немногие мужчины любили своих лошадей так, как Коля любил Каштанку. Это она, а не его кровный брат, заставляла жить храбрейшего человека из всех, кого знал Стефан.

- Маршалек!

Крик прорезал метель, ненамного опередив всадника, который проскакал сквозь нее, прежде чем остановиться в снежном шквале. Борис Макоский был моложе, чем Стефан, до вторжения он занимался охотой, зарабатывая на достойную жизнь продажей мяса и мехов торговцам Праага, но поражение состарило его. В его чёлке появилась седина, и что-то дикое было слышно в его голосе, никогда не отступая далеко. Даже когда он ничего не делал, это было там, в его глазах. Если человек был достаточно храбр, чтобы заглянуть.

- Есть следы, которые ведут на север. Следы слишком крупные, чтобы принадлежать человеку, Впрочем, что бы это ни было, это зверь на двух ногах.

- Неужели ты не можешь сказать, чьи именно эти следы?

- Огр-наёмник, который сбежал после падения Волксграда, может быть? Один из троллей, которые, по словам курган, ныне занимают Прааг? Мы видели худшее, мигрирующее на юг.

- Но эти следы на север, - сказал Стефан. - Они преследуют ту же банду, что и мы.

- Что я мог сказать, - сердито пожал плечами Макоский, - я сказал. Если ты хочешь узнать больше, то поговори с Бохенеком.

Это жалило. Разведчик роты ныне кормил лисиц в последней станице, которую они прошли: плата за слишком позднее обнаружение курганской засады. Стефан ничего не сказал. В области мужчина знал, что следует сохранять тепло, и одним из правил было молчать, когда слова были излишни. Вместо этого он вновь перевёл взгляд на разорванные тела, беспокоясь о том, что такой монстр мог сделать с пленниками, которых вели с собой преследуемые ими курганцы. Пленение мудрой женщины, Марзены - чья удача явно закончилась в Широком Лесу, когда её крики услышали Коля и Бохенек и спасли Марзену из лап стада зверолюдов, вторгшихся в её дом - принесло боль им всем, но Коле больше всех. Его брат всегда был первым, кто искал предзнаменования в форме облаков, взывал к духам, прежде чем испить из родника, и прислушивался к мудрости унгольских ведьм.

Стефан мрачно покачал головой, стряхнув снег с капюшона. Что это за зверь, устроивший такую резню и даже не покопавшийся в телах умерщвленных им? Стефан не хотел думать о единственном варианте, который оставался.

Демон.

Он вздрогнул и потянулся к сабле, вложенной в ножны у его левого стремени.

- Человек может показаться смелым, когда борется с овцами, - проговорил Коля, цитируя одну из поговорок Марзены, - но быть овцой, когда столкнётся с храбрыми людьми.

Стефан выпрямился в седле, чтобы внимательно посмотреть на своего брата.

- Я говорю о чудовище, а не о тебе, - сказал Коля, тень улыбки появилась на его тонких губах. - Эти люди были обмороженные и полуголодные. Их командир оставил их, в то время как остальная часть его орды проследовала дальше на север, - он указал направление кивком головы. - Мы едем?

- Ради всех наших погибших братьев, - ответил Стефан, разворачивая коня на север. - Я бы не оставил в руках курганцев ни одного человека, и я, естественно, не оставлю и старуху.

Коля кивнул, но угрюмый взгляд Макоского стал ещё темнее. Казалось, он жил только в пылу охоты. Область была огромна, слишком небольшое количество зверолюдов, бродящих по степи, заблудившихся и голодных, можно было найти. Обычно их с наслаждением затаптывали конями.

В другие же времена оставляли, чтобы они заплатили за все страдания, которые принесли Кислеву.

Стефан не мог придумать ничего, кроме подобных побед, пусть и мелких, или маловероятной возможности воссоединения с санями Снежной Королевы, что могло бы дать надежду, сплотить его людей.

- Мы воспользуемся этим, - сказал Коля и указал рукой на мертвецов. В его манере сквозила мрачная, бесплодная надежда и радость от этого. - Эти люди не станут скучать о своих мехах. Когда лошади отдохнут, мы принесём месть Дусхыки курганцам, равно как и их предводителю.

- Расскажи мне о своих приключениях в Прааге, - сказал облачённый в чёрные одежды жрец Гримнира, ходивший босиком через копоть и пар литейной Гримнира, в глубоких залах Карак Кадрина Воздух был густ и чёрен. Он щекотал горло честным привкусом угля и смягчал звон молотков по наковальням и шипение пара в кузнечных мехах. Подобные самому Гримниру в его легендарной кузне, окутанные мраком - лишь сверкают голые руки, два десятка гномов работали на своих наковальнях с целеустремлённостью, которая граничила с жестокостью. По их напряжённым телам вились татуировки и стекал пот. Никто не произносил ни слова. Только они, железо и святость кузни.

Снорри Носокус ничего не сказал, потому что это был старый вопрос, и просто смотрел, как жрец ходит по кругу, скрываясь за его спиной. Снорри извернулся в кресле, чтобы максимально долгое время не выпускать его из виду. Путы из прочной кожи обхватили его и втянули обратно в кресло.

Ах, да. Снорри постоянно забывал об этом.

Он был привязан к высокой спинке деревянного кресла и, хотя потребовалось немало кожаных ремней, чтобы стянуть такую могучую грудь, как у Снорри, этот жрец не оставил ему никаких шансов. Деревянная культя его правой ноги лежала на наковальне перед ним. Он вспомнил, что его старый друг Готрек Гурниссон отрезал её для него. Он улыбнулся, радуясь тому, что вспомнил об этом, но почти сразу же нахмурился.

Был ли он рад этому? Очевидно, он всё ещё что-то упускал.

- Снорри, - подтолкнул его жрец, снова появившись перед лицом Снорри, завершив очередной круг. У него были длинные чёрные волосы и раздвоенная борода, и он закладывал руки за спину, когда говорил. Жрец обладал мощным голосом, который был так же далёк от изысканности, как и молот Снорри. Босая нога ударила в тёплый пол. - Я задал тебе вопрос.

Снорри продолжал хмуриться. Он был здесь, чтобы вспомнить - это-то он помнил. Глубокая мысль сморщила его лицо. Это было уникальное выражение, особенно для такого лица. Его так часто били, что костные наросты пересекали всю его поверхность от лба до подбородка, а нос между щёк был практически раздавлен. Одно ухо напоминало цветную капусту, а второе было начисто отрублено, оставив лишь крошечное отверстие на боковой части головы. Иногда, когда становилось слишком скучно, Снорри слушал, как воздух свистит сквозь него.

- Что это вообще за имя такое Скальф Грохочущая Поступь? - спросил Снорри.

- Я был следопытом, и не очень хорошим. Я не стал скрываться от своего стыда, как некоторые могли бы, - он покосился в сторону Снорри. - Прааг.

- Снорри не помнит.

- Я думаю, что это не так.

Снорри смотрел, как жрец пошёл на очередной круг. Это вызывало у него головокружение. Он закрыл глаза, чтобы подумать. Прааг. Он ездил туда с Готреком и молодым Феликсом на дирижабле «Дух Грунгни», чтобы побиться с Хаосом. С боями было всё в порядке, но он не испытывал большого удовольствия от путешествия. Там было слишком много времени, когда было нечего делать, кроме как думать.

Снорри не нравилось думать. Это было не для него. Это заставляло его вспоминать.

Как только эта мысль мелькнула, отбросив его назад от этой точки, его разум вздрогнул, словно собака при виде старого жестокого хозяина. Старая рана, что всё ещё не зажила, несмотря на годы, которые он прожил, стараясь забыть. А теперь он должен был вспомнить. Зачем?

Потому что он обещал, именно поэтому.

Он видел гномиху и её ребёнка. Он не помнил, был ли это его ребёнок, но сожаление, тоска, что узлом сжала его грудь при воспоминании, сказало ему, что он любил этих двоих, словно они были его. Узел затянулся. Его сердце свинцовым грузом давило на его лёгкие. Он убил их обоих. Или не он? Но их смерть была его виной. Да, это было правильно. Он не мог вспомнить.

- Интересно, - проговорил Скальф, останавливаясь. Снорри открыл глаза, моргая, словно его голову только что окунули в бочку. Губы жреца скривились в веселье. - Ты говоришь, когда думаешь, Снорри Носокус. Я могу только предположить, что это из-за толстого черепа, который видел столь много великих битв нашей эпохи. - Снорри просиял. - Я хочу, чтобы ты рассказал мне о том времени, когда ты во второй раз прибыл в тот город, уже без Готрека и человека. Это было примерно в то время, когда твоя память начала тебя подводить.

Жрец фыркнул, словно от какой-то шутки, и Снорри ощетинился. Этот жалкобородый жрец насмехался над ним. По какому, Гримнир его побери, праву? Однако что-то, о чём был задан вопрос, снова заставило его вернуть свой разум туда. Его череп болел. Три ярко раскрашенных гвоздя, вбитые в череп вместо традиционного гребня истребителя, пульсировали. Боль угрожала затопить его разум и скрыть его жестокие воспоминания, но он хмыкнул и заставил себя пройти мимо неё. Он дал обещание. Он был обязан Готреку столь многим.

- Готрек и юный Феликс скрылись за волшебной дверью. Когда Макс не смог найти их, то он вернулся в Прааг вместе со Снорри, чтобы продолжить борьбу с хаоситскими отродьями.

- Это Максимилиан Шрайбер? Ваш друг-волшебник?

- Макс умнейший человек из всех, кого Снорри знает. Однажды Снорри заснул в ведре с водкой, а когда Снорри проснулся, то Макс сделал так, чтобы у Снорри перестала болеть голова.

- Тогда, возможно, он не так уж и мудр, - отрезал Скальф. - Похмелье - это путь Гримнира, заставляющего дураков расплачиваться за вчерашнее, - жрец глубоко вздохнул и продолжил. - Что ты и Макс делали в Прааге?

Снорри смутно помнил следующее лето, как череду разочаровывающих стычек со зверолюдьми и мародёрами и всего одну почти примечательную битву против отряда одного из чемпионов, где-то вверх по реке. Но он не мог вспомнить что-то ещё. Потом был этот инцидент с одержимой демоном скрипкой, который, даже после того, как он протрезвел, Снорри считал, что звучал достаточно маловероятно. Правда, Макс был не из тех, кто мог провернуть такую штуку. В отличие от того молодого шельмеца, Феликса. Он вспомнил что-то печальное, что пропустил. Затем он вспомнил что-то новое, что до сих пор не приходило в его воспоминания.

- Ульрика тоже была там, думает Снорри.

- Зангузаз?

- О, она не была вампиром, тогда, - сказал Снорри, затем замолчал, задумавшись. - По крайней мере…э…

- Сомнение, - сказал Скальф с мрачной полуулыбкой. Он вытащил руки из-за спины, а затем положил их плашмя на наковальню рядом с культёй-протезом Снорри. Он наклонился вперёд. Его глаза загорелись воинственным жёлтым янтарём. - Сомнение - есть прогресс, а прогресс - это хорошо. Я думаю, что ты всегда хотел забыть.

- Снорри думает, что жрец глупее Снорри.

- Готрек и его летописец были уникальны, - надавил Скальф. - Они были одержимы судьбой, которую я даже не буду делать вид, что понимаю. Их путешествия захватили и тебя, Снорри, и позволили тебе забыть свою боль. Но однажды они пропали, и ты остался один. - Снорри попытался вырваться. Кожаные ремни застонали, и пряжка впилась в могучее предплечье Снорри. «Ну, конечно, - несчастно подумал Снорри, - Снорри забыл». - Боль, как золото. Однако, как бы глубоко ты не похоронил его, всегда найдётся кто-то, кто откопает его вновь.

- Снорри думает…думает, что он, Снорри, хотел бы пива сейчас. А лучше десять.

- Конечно, ты хочешь, - сказал Скальф. Он махнул рукой кому-то, кого Снорри не мог видеть. Снорри причмокнул губами. Они, вероятно, принесут ему пива.

Другой истребитель шагнул сквозь дым. Он носил волосы в два гребня, которые двумя острыми красными рогами торчали надо лбом, но остальная голова, от макушки до шеи, была чисто выбрита. Его мускулистый торс покрывала паутина из красных и чёрных татуировок. Словно обнажённые мышцы на теле с содранной кожей. Но не гнома, всё-таки, понял Снорри, когда лицо истребителя вынырнуло из дыма, лицо, на котором был нарисован рычащий лик демона. Снорри инстинктивно потянулся к оружию, в результате чего его стул затрещал.

Не замечая ни Снорри, ни Скальфа, Демоноубийца бросил на наковальню большой кожаный мешок. Тот, лязгнув, упал. Мешок раскрылся, и Снорри заглянул внутрь. Среди простых молотков и клещей, инструментов кузнеца, там была шипастая булава со странными пропорциями. На её оголовье не было шипов, как не было и ручки. Конец рукоятки, на котором она и должна бы была находиться, был плоским и гладким, и окаймлённая треугольными железными щитками, в каждом из которых было пробито ушко. Однако своего пива Снорри среди этого добра не видел.

- Снорри хочет знать, что вы двое затеяли.

Демоноубийца опустил ладонь на плечо Снорри. Горящие кровоточащие вены и сухожилия змеились на мускулистой руке, но прикосновение не было недобрым.

- Я в долгу у тебя, Снорри Носокус.

- Снорри поверит тебе на слово.

- И ты прав, ибо моё слово - железо, - сказал Демоноубийца, убирая руку, чтобы вытащить из мешка булаву и благоговейно положить её на наковальню. Молоток и гвозди были следующими, а затем Демоноубийца расположил гладкую поверхность рукояти булавы прямо напротив пенька ноги Снорри. Она была удивительно тёплой и неожиданно хорошо подходящей.

У Снорри появилось очень плохое предчувствие насчёт всего этого. Он надеялся, что он получит своё пиво скорее раньше, чем позже.

- Этот червивый колышек, который тебе дали люди взамен твоей ноги, едва ли подходит для сына Грунгни, - сказал Скальф, но Снорри почувствовал, что ему достаточно трудно сосредоточиться на нём. Его взгляд был направлен туда, где Демоноубийца делал кольцо из маленьких направляющих вокруг его ноги, вбивая железные гвозди прямо в мясо. - Конечно, тебе должно быть обидно из-за той причины, по которой ты не последовал за своим старым товарищем, Макайссоном, и остался здесь, в то время как он присоединился к королю Железному Кулаку в его походе в Сильванию. Или может, есть другие причины?

- Снорри…не помнит.

Скальф зарычал, ответ был неправильный.

- Фон Карштайн воскреснет, Снорри. В каждом из этих кровососов. Король примкнул к эльфам, эльфам, которые борются с ним, - он посмотрел в потолок и в смятении поднял вверх свои раскрытые ладони. - Многие истребители нашли свой рок в том великом поражении. Даже Макайссон не вернулся.

Скальф кивнул Демоноубийце, который взял шуруп и ввернул его через одну из проушин на стыке ноги и булавы. Это врезалось в бедро Снорри. Демоноубийца приготовил свой молот.

- Меня зовут Дурин Драккварр, - пробормотал он. - Я обязан тебе моей жизнью, и моей смертью. В потерянных залах дома я вижу, что ты найдёшь свою.

- Это будет больно, - сказал Скальф.

- Может тогда Снорри сперва получит своё пиво?

Скальф сунул в рот Снорри свёрнутый кожаный ремешок.

- В тебе и так его уже слишком много. В этом и проблема.

Краем глаза Снорри увидел, как Дурин взмахнул молотом. Он закрыл глаза и сжал зубы на ремешке, когда Демоноубийца резкими ударами забивал гвозди через проушины, прикрепляя булаву-ногу к бедру Снорри. Удары близстоящего истребителя продолжались, не ослабевая ни на йоту. Как будто они не слышали.

Когда это закончилось, то Демоноубийца кратко пожал дрожащее плечо Снорри, после чего тщательно вытер несколько капель крови и убрал инструменты.

- Расскажи мне о своей «Паучьей Госпоже», - сказал Скальф спокойным голосом, вытащив ремень изо рта Снорри, словно ничего не было.

- Снорри собирается убить вас, когда выберется из этого кресла.

- Нет никого хуже убийцы родичей, - спокойно сказал Скальф. - Даже угрозы достаточно, чтобы сделать кровную запись в Книге Обид клана, - жрец пожал плечами. - К счастью для тебя, у меня нет семьи. Теперь ответь на мой вопрос.

Снорри пытался думать о чём-то ещё, но его ум отказывался уходить с направления, заданного ему этим вопросом.

Деревья. Пауки на деревьях. Кричащая старушка.

- Снорри…спас старушку в лесу. Большие пауки…атаковали её…Снорри…убил их всех.

- Медленнее, - сказал Скальф. - Вдохни.

Снорри сделал, как ему велели, и обнаружил, что это помогло.

- Они много раз ужалили Снорри, и когда он проснулся, то старушка сказала, что Снорри пока не умрёт. Она сказала, что Снорри предстоит великая гибель. Как Готреку.

- И эту гибель, её можно найти здесь, под сводами храма Гримнира?

- Может быть, - ответил Снорри. Кожа на его изуродованном лбу сморщилась от напряжения.

Старушка говорила ещё что-то, что-то более конкретное, чем он помнил, но это ускользало сейчас от него. Старушка, стоящая над ним. Она грустна. Тебе предстоит великая смерть. Даже несмотря на то, что это вызывало боль в голове, он пытался вспомнить. Он дал обещание. Однако чем сильнее он пытался вспомнить, тем сложнее ему было. Это было то же самое, что пытаться прихлопнуть муху молотом. Думы о его предполагаемой судьбе всегда соседствовали с воспоминаниями о его стыде, как будто они были как-то связаны. Он подумал, что бы сделал Готрек. Они были друзьями ещё до того, как оба принесли клятву Истребителя. Возможно, он и Готрек вместе найдут свой конец. Это было бы чудесно. Это было бы для…для… Он вздрогнул, пульсация штырей-гребня отдалась в мозгу.

- Снорри не помнит.

Жрец задумчиво погладил бороду, после чего вздохнул и кивнул Дурину Драккварру. Снорри наблюдал, как Драконоубийца вытащил массивные клещи. Дурин изучающее посмотрел на ремни, удерживающие Снорри.

- Это не сможет его удержать.

Кивнув, жрец повернулся и свистнул в дым. Два ближайших истребителя оторвались от своих наковален и, оставив инструменты, направились к ним. Каждый взял одну руку Снорри, а один из них, по сигналу Скальфа, положил руку на лоб Снорри, чтобы зафиксировать его голову. Железные щипцы Дурина щёлкнули где-то за спиной Снорри, затем зияющее безмолвие, а затем его череп сжало, когда щипцы сомкнулись на первом из гвоздей Снорри.

- Не их, - простонал Снорри. Он напрягся в руках могучих гномов, но они удержали его. Единственное, что могло двигаться - это его глаза. Они вращались, пока не зафиксировались на Драконоубийце с умоляющим взглядом. - Пожалуйста.

- Прости меня, - прошептал Дурин. - Но мой долг тебе слишком велик.

- Гримнир принимает жертву в крови его истребителей, - прошептал Скальф. - Малакай пропал. Готрек пропал. Прошло уже больше года, Снорри, но ты по-прежнему не можешь или не хочешь вспоминать.

Жрец кивнул другим истребителям, давая знак начинать.

- А теперь Гримнир заберёт то, что принадлежит ему.

- Это было для твоего же блага, - рык Дурина возвысился над тихим бормотанием мрачных бесед, что пронизывали заполнивший Каза Дренги дым от трубок. Он посмотрел вниз, на металлический кувшин эля, который крутил в руках. Красные чернила оттеняли сухожилия, а чёрные подчёркивали тени. Это выглядело, словно демон из крови и кости стремился раздавить кружку голыми руками.

Демоноубийца не пил, и Снорри одинаково хмуро смотрел на гнома и его эль. Неуверенно, он провёл рукой по голове. Его пальцы коснулись свиной серой щетины, и он вздрогнул, когда они прошли по костяным наростам в том месте, откуда из его черепушки были вырваны металлические штыри, заменявшие ему гребень истребителя. Было больно, как будто он преждевременно выпрыгнул из гирокоптера, и лопасти машины прошлись по его скальпу. Он посмотрел на Дурина, макнув мизинец в кружку с водой, стоявшей перед ним, и вытащив его обратно для пробы. На его лице появилось кислое выражение.

Сейчас Снорри не чувствовал себя особо готовым прощать.

За низко посаженными столами по всему залу, сгорбившись, сидели истребители, сосредоточенные на разговорах о великих битвах, что велись по всему Старому Свету, и пили с решимостью тех, кто не беспокоится о завтрашнем дне. Столы были переполнены и ещё с полдюжины гномов стояли с пивом, опираясь на барную стойку, весь день похваляясь перед гномом-барменом, старым истребителем по имени Дрогун, с лицом, будто вываренная кожа, и в плохо подогнанном белом фартуке. На другом конце бара, угрюмый, почти квадратный гном по имени по имени Брок Бальдурсон накладывал мясной паштет и картошку из парящего горшка. Зал был оживлён, как Снорри ещё ни разу не видел с начала года, и полон незнакомых лиц.

Это было знамением времени, что Каза Дренги был последним залом в Карак Кадрине, в котором ныне поселилось больше гномов, чем когда-либо предполагалось.

Через два стола пара гномов, приняв позу, напоминающую зубец, боролись на руках. Снорри узнал одного из них. Кракки Железный Хомут весело ревел, держа в одной руке кусок пирога, а второй невозмутимо дюйм за дюймом прижимая к столу кулак своего противника. В обхвате истребитель был гигантом даже для гнома, а его волосы естественного огненно-красного цвета, представляли собой сальный, неокрашенный гребень. В день, когда гном прибыл из Карак Хирна, на своём пути на север, Снорри разбил свои костяшки пальцев о тот же «везучий» стол. Они вроде сейчас лучше, но Кракки, похоже ни на шаг не приблизился к Кислеву.

Снорри повернулся к Дурину. Гном всё ещё держал своё пиво. Простая мысль о таком расточительстве делала Снорри злым.

- Если ты решишь возненавидеть меня, Снорри, - я пойму. Но я пытаюсь помочь тебе.

Снорри, нахмурившись, посмотрел на кружку. - Объясни-ка ещё разок, почему Снорри не может тоже пить своё пиво.

- Потому что Скальф не развязал тебя, пока ты не поклялся отказаться от этого, помнишь?

Каждое слово, звучавшее из уст Демоноубийцы, звучало бессмысленно, пустота, окрашенная лишь в тусклый серый цвет сожаления. Было невозможно ненавидеть гнома, который звучал так. Это было бы то же самое, что пытаться ненавидеть темноту. Снорри уныло потёр голову, затем горло. Он не мог вспомнить, когда в последний раз был абсолютно трезв, но на то всегда была причина. Некоторые гномы приходили в философствующее настроение, когда напивались, некоторые - в воинственное, но не Снорри. Это делало его бесчувственным, и это ему нравилось. Снорри покачал головой, снова почесал серую кабанью щетину на макушке, как будто мог выкинуть мысли из своего разума. Затем, в ту вынужденную пустоту, проскользнула несвязная мысль. Он сразу же оживился.

- Снорри вспомнил человеческую таверну под названием «Грифон Императора». Человеческое пиво ведь не считается?

- Это всё равно пиво.

- Это они так говорят, - проворчал Снорри.

Идея о том, что он никогда не сможет пить никакого пива, вызвала жажду в его горле, как в Арабийской пустыне, но навсегда было для него слишком объёмным понятием, чтобы разбираться с ним здесь и сейчас. Сейчас он хотел выпить. Он угрюмо посмотрел на крепко пьющих истребителей. Если он не может напиться, то всегда можно подраться. Мир был уродливой и несправедливой госпожой и всегда становился лучше после того как Снорри пару раз получал по голове. Обрадованный перспективой, он оценивающе оглядел Каза Дренги свежим взглядом. Брок Бальдурссон выглядел как крепкий старый боец, а однажды Снорри видел, как Кракки вырубил жреца Гримнира со свежеободранными костяшками пальцев, но остальные были разочаровывающей кучкой костлявых короткобородых, на которых Снорри бы не стал ставить даже в драке с гоблином. Снорри вздохнул.

- Снорри надеется, что Снорри найдёт свою погибель в самое ближайшее время.

Дурин склонился за столом, пока не оказался на уровне глаз Снорри.

- Я надеюсь на это для нас обоих. Я поклялся перед храмом Гримнира, что ты найдёшь достойный конец.

Снорри с кислой миной посмотрел на другого истребителя. Он не отделается так легко, особенно не после того, как украл ногу Снорри и не позволил ему выпить хотя бы одно пиво после этого.

- Значит ли это, что ты решил стать летописцем Снорри? Потому что Снорри не нужен летописец.

Демоноубийца сел и взял кружку, словно обдумывая его слова с вниманием ювелира, получившего редкий камень. Он сделал глоток, сделал его так, словно тот мог стать последним. Снорри смотрел за каждым движением его кадыка, когда эль опускался по горлу другого истребителя.

- Я не твой летописец, Снорри, хотя тебе он явно нужен больше чем многим иным. Я просто гном, у которого есть долг.

Заинтригованный, Снорри полез в мутное рагу своей памяти, несмотря на упорное нежелание прошлого всплыть в настоящем. Он сталкивался в своё время со многими другими истребителями, хотя большинство из них уже нашли свой конец. Роди Балькинссон, хотя детали его смерти были туманны, нашёл гибель в поединке с Креллом в замке Рейкгвардии, в то время как другой его недавний спутник, Агрин Подделавший Корону, пал в бою с целым стадом зверолюдов. Груди Полурукий забрал с собой орка, который лишил его достойного конца на дне бочонка с элем. Чем дальше, тем воспоминания становились острее и мелькали быстрее. Бьорни Бьорниссон, эгоистичный ублюдок, был зарублен военачальником Хаоса во время осады Праага, обманув с могучей смертью и Готрека и Снорри, которые тоже были там. Улли Уллисон пал в тот же день. Он вспоминал дальше. Гримме, вряд ли он знал более уродливого истребителя, чем этот, но красные татуировки и аура ужаса, что присовокупились к этому воспоминанию, были совершенно иными. В любом случае, Снорри отчётливо помнил, что Гримме сжёг дракон, всего в нескольких шагах от другого истребителя, Стега, которого тварь расплющила. Снорри усмехнулся. Тогда он тоже смеялся.

Это была хорошая смерть. Они все были хорошими. Он вздохнул.

Но не для Снорри.

- Я не удивлён, что ты не помнишь меня, - сказал Дурин. - И не только из-за твоей проблемы, - на мгновение взгляд гнома затуманился, словно уйдя куда-то далеко. Его глаза, казалось, расширились, погрузившись в чёрные, обгорелые ямы глазниц. Он покрутил свой эль. - Я один из многих, кого ты и твои товарищи спасли в Караг Думе в тот день.

Дурин поднял взгляд и обнаружил, что Снорри пристально глядит на его лицо. Демонический лик изогнулся в улыбке, первой, которую видел на нём Снорри. Это не было тем, решил он, что ему хотелось бы увидеть ещё раз, особенно трезвым.

- Лицо Разрушителя, - сказал Дурин. - Как и тебе, мне трудно вспоминать об этом. Как и тебе, мне должно познать себя, если я хочу следовать своему истинному пути. Как скоро, судьба, выпавшая на долю Карак Дума, станет судьбой всех? Пустоши Хаоса расширяются. Демоны уже свободно расхаживают по Стране Троллей, - слова Дурина стали громче, а лицо разгорелось, когда он продолжил. Позади послышался треск костей о дуб и громовой хохот. Дурин проигнорировал его. - Я отправлюсь в Кислев с тобой или без тебя. Меня не будет здесь, когда Карак Кадрин захватят Пустоши. А будь уверен - это случится. Я уже пережил это однажды, но я не позволю демонам охотиться на меня в моих же собственных залах во второй раз!

Дурин вскочил на ноги и тяжело дышал от волнения. Снорри не знал, что сказать. Ему вероятно надо было ударить Демоноубийцу за предположение, что Карак Кадрин может пасть, но даже Снорри знал, что величайшие твердыни падали ранее, и падут вновь. Дурин Драккварр пришёл из одной из таких. Он покачал головой. Как бы заманчиво это ни звучало, но сначала он должен вспомнить свой позор. Он обещал.

Только он желал не этого. Он хотел…

Он опустил голову.

Сладкое дыхание Валайи, как же он хотел пива.

- Снорри! - крик от стола боровшихся гномов вырвал Снорри из раздумий. Кракки Железный Хомут направлялся к ним, стуча стволообразными ногами. - Штаны Гримнира! - рассмеялся он. - Неужели ты проиграл пари или ты просто прошёл под Магнитной Руной Малакая? Ха! Ты выглядишь старцем без своего гребня. Я едва узнал тебя, - жирный гном шлёпнул могучей рукой по спине Снорри. Нос Снорри сморщился. Даже в лучшие времена от Кракки пахло потной свиньёй, которая неделю вылёживалась в эле. Нынешние времена лучшими определённо не были. - Но нога мне нравится.

Нога-булава Снорри глухо стукнула по полу, когда он вспомнил о ней.

- Снорри всё ещё привыкает к ней.

Улыбка Кракки медленно сползла с его лица, когда он увидел, что в кружке Снорри.

- Будь проклят Газул, что это?

Снорри жалко поник за столом. Кто бы не сказал, что с друзьями и беда не беда, он определённо не был истребителем.

- Снорри дал клятву.

- Тогда, возможно, я смогу помочиться в эту кружку для тебя, Носокус, - Кракки засмеялся, его огромный живот, покрытый татуировками, пошёл рябью. - И будет повкуснее, чем всё, что можно добыть из скважин Карак Кадрина.

- Клятва есть клятва, - сказал Дурин, мягко, но смертельно серьёзно, словно говоря во сне. - Это не повод для насмешек.

Кракки ткнул пальцем себе за спину в направлении Демоноубийцы.

- Твой друг?

- Снорри бы так не сказал, - поморщился Снорри.

Пожав плечами, демонстрируя, что ему, в общем-то, это не важно, Кракки подтащил к себе стул и усадил большую часть своего седалища на него. После этого он наклонился, словно бы хотел поделиться тайной, предназначенной только для Снорри и Дурина.

- Вы говорили о Кислеве, - прогремел Кракки, и Снорри вздрогнул, интересно, неужели гном думал, что он плохо слышит, если у него всего лишь одно ухо. С ужасом Снорри спросил себя, как бы звучал Кракки, если бы у Снорри было два. - И вы не одиноки, но сначала вам следует беспокоиться о том, что здесь. Подземный Путь к северу отсюда наводнён ордами зверолюдов. Они даже выперли оттуда гоблинов, благослови их злые зелёные сердца.

- Мы очистим их, - промолвил Дурин.

- Рад за тебя, - сказал Кракки, покрутив пальцем у виска, показав, кем он считает Дурина, и вернулся к Снорри. - Люди любезно предоставили возможность ордам Хаоса пройти по ним, и теперь не осталось никакого другого выхода, кроме как разбить все врата Подземных Путей, которые им попадутся. Кователь рун повёл отряд из бронеломов и истребителей под фортом людей к Гибельному шпилю, чтобы запечатать Подземные Пути, но попал в плен к зверолюдам и был утащен в Прааг. Ну, или так говорят выжившие из его отряда, - он покосился на Дрогуна, яростно полировавшего кружки за барной стойкой.

- Обожди, - сказал Снорри. Что-то в сказанном Кракки напомнило ему о том, что ранее пытался рассказать Дурин, что же это было? Он почесал дырку, оставшуюся от его уха, и постепенно пришёл к такой идиотской мысли, которая могла появиться только в его Носокусовой башке. - Кислев не может пасть, - медленно проговорил он. - Кислевские мужи дерутся почти также хорошо, как пьют. Снорри они нравятся.

Кракки врезал по столу и рассмеялся.

- Ты слишком долго был похоронен в Каза Дренга! Так, дай-ка мне это корыто с водой, которой тебя потчуют, - истребитель сперва схватил кружку Снорри, а затем Дурина, разведя их друг от друга. Нахмурившись, он заорал в бар. - Дрогун! Принеси-ка мне эту старую глиняную кружку, уродливого упыря, - Кракки ждал, барабаня похожими на сосиски пальцами по столу, пока старый жёсткий истребитель, ворча, не притащил к нему запрошенную фигурную кружку и поставил её на стол. Он была действительно уродлива. Горгульи смотрели с каждой её стороны, а ручки были сделаны так, чтобы напоминать кости. Зачем кому-то понадобилось делать подобную вещь, Снорри понять не мог.

- Это Прааг, - сказал Кракки, ставя перед собой горгулью кружку. - По-видимому, он был разграблен месяцы назад военачальником по имени Аэкольд Хельбрасс, который позже, как говорят, был вытеснен из Праага другим, который возглавляет орды троллей, и продолжил свой путь на юг, - при этих словах он положил свою огромную ладонь на кружку Снорри. - Вот это, будучи слабенькой мочой, пусть град Кислев. Их королева попыталась поймать орду в ловушку на переправе через Нижний Тобол, - он угрюмо покачал головой и убрал руку. - Хельбрасс раздавил их. Их город пал немногим позже.

- Звучит не очень, - сказал Снорри. Он любил Кислев. У него случилось там несколько славных боёв, и он любил водку. Он не хотел думать, что всё это было разрушено без него, даже несмотря на то, что Снорри осознавал, что война уже началась. И, кроме того, он был почти уверен, что город Кислев был именно тем местом, куда направлялся Готрек. - Кто-нибудь ещё сражается?

Кракки откинулся, его огромные глаза завращались в орбитах, намекая угрюмому гному-половому, стоявшему за стойкой бара. Гном заметил это, но невозмутимо продолжил перемешивать мясную похлёбку.

- Брок Бальдурссон был на Тобольских бродах вместе с толпой кислевских кланов. То было нечто, заставившее гнома покинуть свой дом, и Брок не шибко то и много рассказал, (Не так-то просто вынудить гнома покинуть свой дом, даи Брок не шибко то и много рассказал)но это звучало так, будто Хельбрасс высвободил особую разновидность ада в тот день, - глаза Кракки опустились, голос снизился до глухого рокота. - Конечно, тогда он ещё не был истребителем.

- А Хельбрасс? - пробормотал Дурин. - Что стало с ним?

- Он вряд ли мог отправиться куда-нибудь, кроме как на юг, но там не осталось никого, кто мог бы рассказать об этом, - Кракки указал на кружку Дурина. - Эренгард. Он стоит до сих пор, но по существу в данный момент присоединён к Империи. И он на другой стороне Золотого бастиона.

- Чего? - переспросил Снорри.

- Это требует небольшого объяснения, - рассмеялся Кракки. - Важно то, что он сдерживает врага хорошо и ударно. Им теперь некуда идти, так что эта толпа будет поджидать нас, как только мы очистим Подземные пути.

- Что…здесь, - спросил Снорри, тыча пальцем в сучок на столе, примерно посередине между «Кислевом» и «Праагом» и голова Снорри начинала ужасно болеть просто от одного его вида.

- Там ничего нет, - мягко ответил Кракки. - Это просто стол. Попробуй сосредоточиться, Снорри.

Снорри кое-как оторвался от стола и поднял на него взгляд.

Тебе предстоит великая гибель. Длинные и тонкие ноги, отщепившиеся от дуба с тёмной сердцевиной. Пауки на деревьях.

- Но что с Хельбрассом? - упрямо настаивал Дурин.

- Куда интереснее другой вопрос, - ответил Кракки, откинувшись на спинку своего стула и широко ухмыльнувшись, - кто выкинул покорителя Кислева из Праага.

«Прааг, - подумал Снорри, позволяя разговору истребителей затухнуть до свиста в дырке его оторванного уха. - Мне всегда представлялось возвращение в Прааг». Это был город, полный воспоминаний, и, несмотря на уверенность в битве и смерти, Снорри обнаружил, что вовсе не стремился возвращаться.

- Снорри, - голос Кракки вытянул его из воспоминаний через похожее на капустный лист целое ухо. - Если бы я не знал тебя лучше, то подумал бы, что ты выглядишь испуганным.

С печальной усмешкой Снорри вернулся к созерцанию сучка на поверхности стола. Старушка стоит над ним. Ей грустно. Она…сердита. Снорри покачал головой. Испуганным? Он действительно был напуган, и тот факт, что не понимал, почему, совершенно не помогал. Образ той гномихи и ребёнка вновь появились в его мыслях. Чувствовал запах гари, кровь на своих руках. Он зажмурился и попытался думать о чём-то другом. Воспоминаний было слишком много, и жрец был прав: Снорри не хотел вспоминать ни одно из них.

Мысль о призраках, преследующих его с Каза Дренги, догоняющих его одного в пустошах Кислева, заставляла Снорри замирать от страха сильнее, чем мысль о постыдной смерти.

Медленно Снорри расцепил пальцы вокруг своей кружки и потащил их к краю стола. Там его пальцы с треском упёрлись в древнее дерево, и он поднялся со стула, пока не оказался лицом к лицу с Кракки Железным Хомутом. Его новая нога-булава глухо стукнула по каменному полу. Кракки вопросительно поднял рыжие брови, поймав взгляд Снорри. Снорри хотел выпить. Его раскалывавшаяся голова нуждалась в этом. Не отводя взгляда, Снорри потянулся за кружкой, поднёс её к губам и резким движением опрокинул. Ошеломляющая горная вода ударила ему в горло. Глаза Снорри распахнулись. Его горло сжалось в знак протеста, но было уже слишком поздно. Снорри издал булькающий звук, когда в желудок утекли последние остатки влаги.

И тогда Кракки начал смеяться.

Вот оно, подумал Снорри. Со Снорри хватит.

Мышцы шеи и плеч напряглись, а затем рванули его вперёд, посылая лоб Снорри прямо в нос Кракки. Кровь брызнула с лица толстого истребителя, и он отступил назад, загребая воздух онемевшими пальцами, пока с сокрушительной силой не обрушился на край другого стола, за которым пировали истребители. Другой конец стола подскочил, выкрав чаши прямо из под носа гномов и расплескав соус и пиво по всему залу. Оставив вопящих гномов и словно срубленное топором тело Кракки их собственным помыслам, Снорри тяжело рухнул обратно на стул и вытер кусок говяжьего хряща со своей головы.

Это и наполовину не оказалось так приятно, как он ожидал.

Казалось, ему больше ничего не оставалось, кроме как отправиться в Прааг и найти там славную гибель, так быстро и доблестно, как только возможно. Это было то, что обещала старушка, то, чего, казалось, хотели все. Все, кроме Снорри, конечно, но когда его желания что-нибудь значили? Он всегда следовал за другими, начиная с того первого путешествия в Пустоши Хаоса. Это было прежде, чем он и Готрек стали истребителями, прежде чем он…

Его челюсти сжались.

Нет, он не станет вспоминать.

Подходящая драка, вот, что ему было нужно. Жрец был прав, даже слишком. И, по крайней мере, Кислев был местом, где Готрек и Феликс должны были быть. Они обладали чудесным умением находиться там, где борьба была самая ожесточённая. Они были просто счастливчиками в этом роде. Он посмотрел на обломки стола и его сердце замерло при виде Дурина, который пробирался через них, неся ему ещё одну кружку воды. Он испустил долгий, обречённый вздох.

Скорей бы Конец Времён...

Вторая глава. «ЯГЕР и СЫНОВЬЯ»

Курганский мародёр, спотыкаясь, пробирался сквозь сугробы из снега и грязи, которые намело по берегам частично замёрзшей реки. Белый скелет из заиндевевшего инея заполнял промежутки между пластинами его кожаной брони, которую, в свою очередь, прикрывали насквозь промокшие от снега меха. Его глаза были налиты кровью. Его смазанное жиром лицо несло на себе шрамы мучительного путешествия по Замёрзшему морю и горам Края Мира - всё ради единственного шанса на мягкие земли его, Феликса, родной страны. Человек упал на колени. Его голос поднялся до горького вопля, когда Феликс упёрся ботинком в грудь северянина и вырвал блестящее лезвие своего рунического меча из живота мародёра.

Феликс отступил, подняв меч в защите, пока северянин катился вниз к реке. Звук ледяной воды, разбивавшейся о камень, ворвался в вой ветра. У самого берега реки, из снега торчали обгоревшие срубы деревенских домов. Снег падал крупный и тяжёлый, и Феликс, прищурившись, огляделся в замешательстве. Он никак не мог вспомнить, как сюда попал. Впрочем, с вторжением битвы его замешательство исчезло. Она окружала его со всех сторон. Феликс двумя руками крепко сжал рукоять Карагула в виде головы дракона. Клинок храмовников ещё никогда так хорошо не ложился в руку.

В этом и заключался смысл настоящего, даже если он не выходил за пределы досягаемости его клинка или следующей секунды его жизни.

Его глаза запульсировали, с такой силой он вглядывался в метель, но Феликс не смел моргнуть. Кто знает, сколько ещё мародёров скрывалось за снежной пеленой? Феликс смотрел, как падают крупные снежинки. Он больше не мог держать тренированные глаза открытыми. Он моргнул.

- Человечий отпрыск! Слева.

Феликс дёрнулся, стрельнув взглядом влево, и крутанул меч вокруг, чтобы парировать лезвие тяжёлого бердыша, которое, разрубив снег, опустилось на него. Два оружия столкнулись друг с другом, но Феликс принял на себя основную силу удара, и его сжатым в кулак пальцам досталось сильнее. Он развернулся в сторону, когда владелец бердыша появился в шторме из белого меха и вони тюленьего жира. Феликс парировал, и, танцуя, отступил, крепко встав на ноги и наклонив клинок в безупречной защитной позиции небенхут, приготовившись поймать размашистый удар, о котором ему кричала поза курганца.

Но степной варвар никогда не учился фехтованию, да и собственное тело Феликса уже не было столь быстрым, как он его помнил. Северянин издал вой берсерка и, вместо того чтобы рубануть его топором, использовал свою огромную силу, чтобы вернуть контроль над оружием, а затем качнул его вверх и нанёс колющий удар копьевидным концом клинка, целясь прямо в грудь Феликсу. Вскрикнув от удивления, Феликс бросил свой меч навстречу. Его удар пришёлся плашмя по рукоятке бердыша, отбив топорище вверх, в сторону своего лица. Он вильнул и бросился в сторону, глядя, как языческое оружие пронеслось в дюйме от его глаз и пронзило хлопнувший шерстяной зюденландский плащ Феликса.

Феликс врезал пяткой по ноге огромного варвара, и, как только тот согнулся пополам - по горлу. Курганец отшатнулся, но удержал топор в руках, потянув за собой плащ и Феликса вместе с ним. С гортанным проклятием воин дёрнул за рукоять, бросая Феликса в сторону, прежде чем ударить его плоским лезвием. Инстинкт таверного забияки согнул Феликса в три погибели, и лезвие просвистело у него над головой. Он приглушённо вскрикнул, когда в результате движения собственный плащ накрыл его с головой, и мир стал красным.

На мгновение, всё, что мог чувствовать Феликс - паника. Его бросило в жар, его мышцы размякли, словно специально для того, чтобы топору курганца было легче разрубить тело Феликса, но это продолжалось лишь какую-то секунду. Он почувствовал, что северянин тоже запутался в плаще, так и не выпустив из рук свой бердыш, который по-прежнему был в «ловушке» плаща Феликса. Бок варвара прижался к груди Феликса. Того не надо было просить дважды.

Он врезал коленом в район почек северянина. Приглушённое ворчание, раздавшееся в ответ, было слаще, чем звон струны арфы. Хватка на бердыше ослабла, и этого Феликсу оказалось достаточно, чтобы поднять свой меч и вонзить его через натянувшуюся красную шерсть прямо в грудь мародёра. Раздался слабый вскрик, и давление исчезло.

Феликс перебросил плащ обратно за плечи. Ветер поприветствовал его возвращение взрывным ударом ледяной свежести в лицо, когда Феликс пинком ноги отбросил бердыш прочь и уколом в горло заставил умолкнуть булькавшего варвара.

Очевидно, курганец никогда не работал вышибалой в захудалых тавернах Нульна.

Дюжина одетых в меха мародёров пробиралась через сожжённые срубы деревни на берегу. Феликс мог слышать ещё большее количество варваров, сражающихся где-то вне поля его зрения, но он постарался не слишком беспокоиться о них. Скорее всего, он не доживёт до встречи с ними. К удивлению Феликса, эта мысль привела его в странно приподнятое настроение, как будто не было ничего прекраснее, чем умереть на этой безымянной заснеженной поляне.

Грубый вой заставил его оторвать взгляд от разрушенной деревни. Там в снегу, кровавый вихрь из посеребренного звёздного металла и перевитых чернилами мышц, врубился в два десятка северян. Готрек Гурниссон бился в окружении тел и человеческих останков. Несмотря на то, что выше клетчатых рваных штанов тело гнома покрывали лишь синяя вязь татуировок да пирсинг, он, казалось, не замечал холода. С рёвом, напоминающим грохот камнепада, он взмахнул топором, который человеку было бы трудно даже просто поднять, и отсёк северянину ногу в колене. Мародёр, встретившись с костедробительным ударом кулака Готрека, стал мертвецом со сломанной шеей, даже ещё до того, как его тело коснулось земли. Готрек заревел на всё новых и новых прибывающих врагов. Во главе их шёл воин в кольчужном хауберке, плаще из медвежьей шкуры и рогатом шлеме. Голые руки северянина отягощали трофейные кольца. Он в ожидании крутанул свои парные топоры, гортанно вопя какой-то нечленораздельный бред о своих подвигах и богах. Одно лезвие оставило багровый след в разрезанном им воздухе.

Чемпион.

Феликс сотни раз видел, как Готрек разбирался с подобной заносчивостью, но, когда два воина сцепились, стало ясно, что гному придётся нелегко. Готрек выглядел так, словно сражался без передыху в течение нескольких дней. Где-то по дороге он потерял повязку, закрывавшую потерянный глаз, и теперь из пустой глазницы капала кровь. Порезы и ушибы раскрасили кожу, словно борясь с татуировками за то, кто из них сможет закрыть большую часть тела истребителя. Пара стрел торчала из груди. Древки были толстые, с пёстрым оперением в курганском стиле, и были выпущены из мощных, загнутых назад, композитных луков северян. Если бы Феликс получил в грудь такую стрелу, то был бы мёртв, прежде чем осознал бы, что в него попали, но плиты груди Готрека были жёсткими, словно железо, и, несомненно, защищали гнома лучше, чем Феликса его кольчуга. Но всё-таки они замедляли его.

Обойдя оборону истребителя, лезвие топора чемпиона скользнуло по груди нома, добавив очередной шрам к бесчисленному количеству уже имеющихся, и грудь Готрека обагрила свежая кровь. Истребитель взвыл и бурей ударов отбросил чемпиона прочь. Его топор из звёздного металла погрузился глубоко в живот варвара. Оказавшийся не столь благословлённым Богами Хаоса воин выплюнул кровь, затопившую его последний вздох, когда Готрек сбросил его со своего топора в тех, кто вопил позади.

Вскрикнув, Феликс срезал последнего курганца между собой и Готреком, а затем, оттолкнувшись от трупа, прыгнул и, развернувшись в прыжке, врезался в спину гнома, приняв на себя удар топора северянина, предназначавшийся незащищённым плечам Истребителя. Он почувствовал странный трепет, словно во время первой схватки на мечах, и нашёл его до боли знакомым, но не совсем таким, каким помнил. Он отбил ещё один удар, чувствуя, как плечи Готрека трутся о его, когда гном продолжил делать то, что никто не делал лучше. Феликс нырнул, отбивая в сторону скользящий удар сабли. Северяне один за другим бежали от реки, привлечённые в битву звоном стали и рёвом истребителя.

Кислев, понял Феликс с внезапной ясностью, подобной ледяной чистоте кислевской стали, а река - Линск. Он достаточно часто видел её из Гаргульих ворот Праага, и не мог сосчитать, сколько раз его сны возвращались в это место с тех пор. Как будто его подсознание не верило, что он пережил ту битву, словно он жил в долг. Феликс засмеялся.

Он не знал, почему именно, но вся эта ситуация казалась нереальной. Если он был в Кислеве, тогда должен находиться за Золотым бастионом, магическим барьером, возведённым, чтобы сдержать орды Хаоса.

И в ловушке в Кислеве вместе с теми же самыми ордами!

Неудивительно, что Готрек выглядел так ужасно. Истребитель смотрел на Феликса, хохоча, когда отбивал удары и наносил сам, словно окончательно обезумев. Да уж, кто бы говорил. Его веселье сменилось меланхолией, когда он рубанул по шкуре покрывавшей северянина, а затем, сменив хватку, нанёс обратный удар, проведя широкую полосу артериальной крови на горле варвара. «Ну что ж, - подумал Феликс, сплюнув кровь курганца со своих губ, - стоит смеяться, пока ещё можешь».

- Я не могу поверить, но я на самом деле скучал по этому безумию.

- Меньше…болтовни, - прохрипел Готрек, парируя удар ножа, а затем вбив обух топора в живот его владельца. Человек согнулся пополам, и его голова рассталась с телом мгновение спустя. - Не пади из-за нехватки дыхания и скуки по… - рука-топор, украшенная злобными глифами, лязгнула, отскочив от его лезвия. Готрек врезал локтем в лицо курганца, врезав по колену другому, и выпотрошив третьего, - …по моей судьбе.

- Не пропустил бы ни за что нам свете, - ответил Феликс. И, Зигмар, он действительно имел это в виду.

- Миру конец, человечий отпрыск. Или ты ещё не заметил?

Феликс сменил позицию, парируя мечом выпад, а затем нанеся обратный удар, который сделал мародёра на одну руку беднее. В следующий раз, когда кто-то предложит ему провести зимнюю кампанию на севере Кислева, он точно будет знать, что следует ответить. Если, конечно, он будет, этот следующий раз. Он оглянулся на гул из глубины метели. Гул копыт.

- Господариньи!

Одинокий всадник, запеленатый в шкуры и пеньку, появился из метели, коленями направляя лохматую унгольскую лошадку, пока сам отклонился назад, натягивая лук. Цветные кисточки вздрогнули на концах лука, когда всадник спустил тетиву. Оперённая стрела молнией пролетела сквозь падающий снег и вонзилась в Y-образную смотровую щель рогатого барбюта, свирепо лязгнув, когда металлический наконечник, пронзив череп, воткнулся в заднюю стенку боевого шлема варвара. Мародёр дёрнулся назад, как будто его тело пыталось понять, куда бежать, прежде чем его грудь расчертила новая стрела с мчавшегося пони. Второй кислевитский конный лучник, погоняя коня, пронёсся через наметённый по конский хвост сугроб, крича «Йи-ха!» во всю силу лёгких и натягивая тетиву своего лука.

Стрела пронеслась над плечом Готрека и вонзилась в сердце атаковавшего его северянина. Готрек негодующе взревел и обезглавил уже мёртвое тело. Ещё одна кентавроподобная тень появилась в ложной тишине метели и ворвалась в ряды обескураженных северян. То, что казалось неизбежной резнёй, превратилось в разгром. Курганцы побежали, и кислевиты, заулюлюкав, пришпорили коней и бросились в погоню.

Готрек проворчал что-то неразборчивое и опустился на одно колено. Затем опёрся на рукоятку топора и вздёрнул себя обратно. Феликс не стал предлагать помощь. Он вряд ли смог бы удержать вес истребителя, даже если представить, что его помощь была бы встречена с благодарностью. Истребитель встретился с ним взглядом и мрачно кивнул, наконец опуская свой топор.

- Айе, человечий отпрыск. На мгновенье я подумал, что пришло моё время.

Феликс ухмыльнулся. Он сомневался, что много людей сможет понять, почему гном может быть менее чем в восторге от того, что выжил в таком бою, но Феликс и Готрек разделили многое из того, что другим могло показаться необычным. Их отношения были настолько близки к понятию дружба, как только это было возможно для представителей столь разных рас, как люди и гномы. И, как ни странно, он ощутил, что разделяет разочарование своего компаньона.

- Завтра будет больше, чем вчера.

Мрачность во взгляде Готрека ушла, и он провёл большим пальцем по лезвию топора, пока на коже не выступила капелька крови. То была одна из немногих частей тела истребителя, что ещё не истекала кровью.

- Это конец мира, в конце концов.

- Вот это дух, - сказал Феликс.

Человек и гном развернулись к Линску, когда грохот копыт и звяканье сбруи завершили преследование и двинулись в их сторону. Даже по звуку Феликс мог сказать, что это было нечто большее, чем конь суровых степных всадников. Руны на лезвии топора Готрека освещали снег недобрым красным цветом, пока он наблюдал за белоснежным рейкландским боевым конём, который рысью влетел в поле их зрения. Он нёс благородство своей породы с силой и уверенностью императора. Он заслужил сатиновую попону, упряжь из чистого серебра и рыцаря в сияющих полных доспехах, но почему-то воин предпочёл простое кожаное седло и соответствующую сбрую. И женщина, которая осадила его и повернулась к ним, по-своему, была столь же поразительна, как мог быть любой рыцарь Рейксгвардии.

Она была почти такой же высокой, как и Феликс, и, хотя и без шлема, но облачена в сверкающий хауберк, набранный из пластин белой стали. На ногах были высокие, по колено, кожаные сапоги для верховой езды. Несмотря на холод, она не носила ни шапку, ни перчатки и её кожу пронизывали голубые вены. Феликс поднял глаза, уже зная, кого он увидит.

Это был сон.

Осознание было столь же внезапным, как и очевидным. И болезненным, как удар по рёбрам.

Конечно, это был сон.

Женщина посмотрела вниз, гордо выпятив подбородок. Её короткие волосы были светлые, словно пепел, и соперничали с зимой её родины. Она не постарела ни на день. Истребитель предостерегающе поднял свой топор.

- Что она здесь делает?

У Феликса не было ответа. Если предположить, что увиденное было сном, то это было явно его рук дело. К сожалению, одно дело признать такие мечтания, и другое - действовать на основе этого знания или найти в этом смысл. Он потерял так много хороших друзей за годы путешествий с Готреком, но ни одна из тех потерь не причиняла ему до сих пор такой боли, как она.

Женщина обнажила острые, нечеловеческие зубы. Её улыбка была холоднее, чем область, и более дикая, чем любой курганец. Сон или не сон, но Феликс был уверен, что она, как никто другой, всё ещё понимает, какую причиняет ему боль.

Окружающее начало расплываться. Хмурый взгляд Готрека исчез во тьме. Конные лучники и непрекращающаяся битва стали чем-то далёким и тусклым, и даже холод словно бы притупился, прежде чем прикоснуться к его коже. Он пытался вцепиться в него, удержаться за холод, но всё было напрасно: словно в его душе появились трещины, как в древней нехекхарской урне, и её содержимое вытекало наружу прежде, чем могло быть восполнено.

«Нет, - подумал он, почувствовав, как выныривает из воспоминания о сне. - Там нет ничего для меня».

- Ульрика!

- Всё в порядке, Феликс, - улыбнулась вампирша. - Я буду ждать тебя.

Слабый свет осеннего солнца, просочившись через приоткрытые оконные ставни, косо падал на стол и лежащее на нём лицо Феликса, наполовину похороненное в пергаментных листах. Ранние мелодии из разговоров и звона копыт проезжающих мимо дома лошадей, вторглись с улицы в дом вслед за солнцем. Кабинет в альтдорфском доме его семьи был обращён стеной на восток - тем лучше для Феликса, чтобы его страдания возобновились как можно раньше - и ненавистные маленькие осколки света выстрелили сквозь неравномерные окна прямо в его глаза. Феликс со стоном спрятал лицо под мышкой, нарушив свою аккуратную регистрационную систему, и простыни из пергаментов соскользнули на пол. Глаза своевременно закрылись, когда взгляд скользнул ещё дальше по столу. Пахло желчным железом чернил, дубильными веществами с кожаных переплётов и уже подвыветрившимся, но всё ещё довольно заметным, сладким запахом недавно пролитого яблочного шнапса.

Он мечтал о мире на другом краю света, который оставался по-прежнему таким ярким, что он мог чувствовать снег на лице и вес Карагула в руках. Грохот в черепе заставил Феликса скривиться в гримасе. Голова, естественно, болела, как будто Феликс провёл ночь за росписью области Кислева красным. Это, заключил он (хотя, пожалуй, с опозданием на несколько часов), именно то, что происходит с мужчинами его возраста, которые упиваются до потери памяти за своим рабочим столом.

Неохотно, он убрал руку с лица. Недобрый солнечный свет сверкнул на ободке из гномьего золота на безымянном пальце. Он уставился на него, словно заворожённый. На внешней стороне бежала угловатая гномья надпись. Большим пальцем он поворачивал кольцо, наблюдая, как солнце высвечивает одну руну за другой. Он никогда не спрашивал Готрека, что это значит.

Это моя жизнь, подумал Феликс.

Он задумался, остался ли ещё шнапс в бутылке.

- Феликс? - голос был похмельем, последовавшим за невоздержанностью его мечтаний. Это был женский голос, но ничуть не напоминавший Ульрику. Акцент был как у крестьянки из Драквальда, а не боярской дочери, и он не был столь же сильным и уверенным, как тот. - Я знаю, что ты проснулся, Феликс. Я видела, как твои глаза открылись.

Кэт.

Феликс проворчал что-то, что видимо должно было быть понято, и, отлепившись от стола, откинулся на спинку стула. Внезапный прилив крови к правой стороне лица, заставил его вздрогнуть.

Кэт стояла у дверей кабинета. Некогда она была молода, да и по-прежнему была, на самом то деле младше Феликса на двадцать лет, но их битва с Генрихом Кеммлером состарила её. Кожа натянулась, волосы стали хрупкие, как солома. Коричневый в её глазах, казалось, тонул в белом. Бретоннская шёлковая сорочка была соответствующе шикарной, когда в неё облачалась жена брата, Аннабелла, на Кэт же она выглядела, словно халат. Это Феликс смог оправиться от магии повелителя личей, но не она, загадка, которая ставила в тупик лучших врачей Альтдорфа. Даже Макс Шрайбер был в замешательстве. Она прикусила губу, как будто хотела что-то сказать, но не стала смотреть в его глаза. Вместо этого её взгляд опустился на беспорядочное нагромождение рукописей, книг, одежды и старых тарелок. Аннабелла называла кабинет его «скитом отшельника».

- Что-то случилось? - спросил Феликс, когда она так и не проявила желания двигаться или говорить. Раздражение взяло верх. Она пробудила его от такого приятного сна, чтобы просто молча стоять и осуждать?

- Ты никогда не говорил об Ульрике, - сказала Кэт, и, как только он услышал это имя на её губах, он застонал под нос и взглянул на неё, спрятав лицо под скрещенными руками. Должно быть, он пробормотал во сне её имя.

- Просто сон, - пробормотал Феликс себе в ладонь.

- И часто ли ты грезишь о ней?

Феликс отлепил пальцы от лица, ощутив, как щетина кольнула ладони. Зигмар, когда же он брился в последний раз?

Прошли годы с того времени, когда он последний раз видел Ульрику, и их отношения, даже когда он ещё мог назвать её человеком, закончились на не очень хорошей ноте. Он глубоко вздохнул, как будто всё ещё мог почувствовать запах пота и лошади, исходившие от неё в его сне. Его сердце забилось. Но всё, что ему осталось - это сон.

- Я не рассказывал тебе, потому что она…умерла. Я не смог её спасти, и мне не хотелось бы вспоминать об этом. Я не могу помочь своим грёзам.

Кэт медленно кивнула, глядя так, словно ей хотелось продолжить давление, прежде чем обняла себя руками, и как будто почерпнула в этом силу. Периодически он использовал этот аргумент, или подобный ему. Феликс в своей жизни испытал так много, в то время как её сразило в самом расцвете. Иногда Феликс забывал, что ей это должно быть даже больнее, чем ему. Чувствуя вину, он отвернулся к столу, делая вид, словно в жизни не было ничего важнее, чем свернуть эти листы пергамента и сложить их в аккуратные кучки.

За его спиной послышался шелест шёлка, когда Кэт отошла от двери. Под ногами захрустел пергамент. Пустая бутылка упала и покатилась по ковру. Феликс вздрогнул, закаляя себя для лекции.

- Нам не хватало тебя за ужином, - сказала Кэт.

- Я был занят, - не оглядываясь, ответил Феликс, махнув рукой на громоздящуюся кипу бумаг. Как бы ни был он поражён, глядя на себя нынешнего двадцать лет назад, имперская пропаганда не могла писать сама себя. Но от прикосновения руки к плечу, он смягчился. Феликс накрыл её ладонь своею, а затем повернул к себе, чтобы поцеловать её пальцы. Запястья Кэт были настолько тонкие, что он мог видеть, как плоть утопала между лучевой и локтевой костями. Он провёл слишком много времени, беседуя с анатомами и врачами Кэт.

- Тебя снова не было в постели, - Кэт наклонилась вперёд, провела пальцем по его грязной одежде и понюхала его длинные светлые волосы. Её нос сморщился. В последнее время Кэт казалась особенно чувствительной к неприятным запахам. - По крайней мере, хотя бы переоденься в чистую одежду. От тебя воняет, как от сточной трубы.

Сделав глубокий вдох, зная, что были вещи, которые Кэт ненавидела даже больше, чем его пьянство, Феликс кивнул в сторону карты, которая была приколота к оштукатуренной стене напротив стола. Для непосвящённых это выглядело как клубок из синих линий и странных символов. Для более эрудированных, однако, было очевидно, что в этих каракулях существует некий порядок, порядок, который напоминал схему главных улиц Альтдорфа. Здесь был проспект Карла Франца, и улица Ганса Йозефа, и, если смотреть через линзу, то пустота в схеме примерно на её трети могла быть только местом слияния Рейка и Талабека, разделяющего острова Альтдорфа на равные части.

Это была самая полная карта канализационной системы конкретного города из всех существовавших в Империи, а возможно и в мире, за исключением, пожалуй, гномьих твердынь. Феликс сам поручил себе её составление и некоторые из частей были нанесены им лично. На самом деле больше, чем он говорил, но Кэт не нужно было это знать…

- Я надеюсь, в этот раз ты нашёл что-нибудь?

Феликс вздохнул и откинулся в кресле. Он вытащил лист пергамента - испещрённого худшим образчиком популистской желчи, который он когда-либо видел - из стола, скомкал и лениво бросил под карту.

- Ничего, кроме крыс. Дератизаторы, нанятые Отто, либо слепы, либо все до последнего скавены покинули Альтдорф.

- Или их там никогда и не было.

- Не начинай хотя бы ты, - прорычал Феликс. - Достаточно скверно, что Отто по-прежнему цепляется за эту фантазию. Даже после того, что они сделали с отцом.

- Я не говорю, что они не существуют, - огрызнулась Кэт. - Я просто говорю, что за все годы выслеживания зверолюдов, я ещё никогда не видела ни одного из этих крысолюдей.

- И много ли их было, этих лет? - уколол Феликс.

- Возможно, - не обратив внимания на издевку, продолжила Кэт, желчь в голосе Феликса, казалось, наоборот, только придала ей сил, - город, который вы обнаружили под Нульном, был создан специально для определённой цели. Может быть, после того как ты с Готреком победил их, они отступили от Империи, или…

- Кэт! - сказал Феликс, вскинув руку, чтобы предотвратить ещё большее. Кэт ошеломлённо посмотрела на него, и Феликс понял, что кричал. - Я поклялся наказать паразитов, убивших моего отца. Это единственное, что я до сих пор, что я… - Феликс резко оборвал себя и вполне осмысленно замолчал на этом месте. Кэт просто смотрела на него, желая, чтобы он наконец сказал то, что, как знали они оба, было у него на уме. Его разочарование не было её виной. Она была больна. Это было чувство вины, которое отравляло его. Он чувствовал себя, словно убийца, который обманом поместил в предназначенную ему петлю другого, воспользовавшись маленькими юридическими формальностями. После того, как Снорри оказался в безопасности Карак Кадрина, Готрек подтвердил своё собственное обещание и освободил Феликса от клятвы. Феликс имел полное право на это решение, но никто не заставлял его отправиться вместе с Кэт на иждивенчество к брату и оставить своего товарища в одиночестве искать его рок.

Это было проблемой Феликса, а не Кэт. В конце концов, он клялся и ей тоже. Вместо слов он взял пачку пергаментных листов и громко их перемешал. - Извини Кэт, но у меня также есть и реальная работа, которую я должен делать. Мне бы не хотелось, чтобы Отто вновь вышвырнул меня.

- Хорошо, - ответила Кэт. - Но Отто и Аннабелла спрашивали о тебе, и я сказала, что ты присоединишься к нам на ужин. Так что, тебе бы лучше привести себя в порядок.

- Да, да, - пробормотал Феликс.

- Хорошо, - вздохнула Кэт, поворачиваясь, чтобы уйти, как в это мгновение в кабинет ворвался Отто, брат Феликса.

- Феликс, я…- мясистый нос Отто дёрнулся, и он отпрянул, как будто его лично оскорбил запах. - Ты и вправду живёшь здесь, не так ли? Я думал, что Аннабелла просто преувеличивала для эффекта. - Он вздохнул, успокаивая свои дрожащие щёки, раскрасневшиеся от непривычной физической нагрузки, пока хромал вверх два лестничных пролёта из своего рабочего кабинета в обиталище Феликса. Несмотря на ранний час, Отто был полностью одет в платье из бархата и парчи, раздувавшееся колоколом, и сверкающий атласный пояс. В одной пухлой руке Отто держал трость с золочёным набалдашником, а другой вцепился в покрытый каплями дождя лист пергамента. Вежливо, он поклонился Кэт, воспользовавшись возможностью заглянуть в вырез небрежно накинутой сорочки молодой женщины. Не в первый уже раз Феликс задумался, только лишь братская любовь заставила Отто забыть их прошлые разногласия и предоставить им кров, когда они прибыли на порог его дома год назад. Отто тяжело сглотнул и вернулся к Феликсу. - Почему ты до сих пор не одет?

- Потому что во вчерашней одежде я пишу так, как ни в одной другой.

- Вчерашней? - хмыкнул Отто, как будто это были слишком смелое заявление.

- Ты что-то хотел?

Отто сунул одно из писем, которое он держал, в руки Феликсу. Феликс принял его и внимательно осмотрел почерк. Он также хорошо скрыл своё удивление, листая письмо и обнаружив сломанную Отто печать. - Ты открыл его.

- Ты знаешь, как много эта война приносит мне корреспонденции, Феликс? - отмахнулся Отто. - Конечно, я открыл его. Я даже не читал, кому оно адресовано. Но это не важно. Оно прошло путь от деревни Альдерфен.

- Это должно произвести на меня впечатление?

- Пощади меня, Феликс, я думал ты был путешественником. Альдерфен находится в северной части Остермарка, всего в нескольких днях пути от офисов компании в Баденхофе.

- Ахх, понятно, - сказал Феликс, вновь обращая всё своё внимание на письмо и прищурив глаза начиная читать написанное, в то время как Кэт утешительным жестом обняла локоть Отто и прижала его к себе. - Это от Макса, - улыбнулся Феликс, временно забыв о них обоих. Он и волшебник были соперниками в любви, союзниками и, прежде чем чародей отправился в Сильванию на войну с фон Карштайном, а затем вновь на север, им почти удалось стать друзьями. Воспоминания, как оказалось, были такой же хорошей основой для этого, как и всё остальное. Он проверил дату на письме. Нахгехайм: почти четыре месяца назад. Феликс надеялся, что с тех пор ситуация улучшилась.

Макс и другие магистры его колледжа были призваны на помощь Верховному Патриарху для поддержания Золотого бастиона. Это был неприступный барьер, величайшее чудо Гельта, которое навсегда покончит с угрозой Хаоса землям Империи. Или же так Феликс написал бы в новостях для обывателей, будучи рейхсмаршалом. Но Феликс был достаточно мудр, чтобы признать - это было слишком хорошо, чтобы быть правдой.

Глаза Феликса скользили по письму Макса, основанному на принципах Чамоники, лей-линиях и эфирном гармонизме. Этого оказалось достаточно, чтобы Феликс ощутил желание окунуть лицо в чашу с водой. Кровь Зигмара, это было так, словно человек находился прямо здесь, в комнате.

«…никому и никогда не удавалось держать Хаос в загоне, Феликс. Я не верю, что хоть кто-нибудь, когда-либо даже задумывался о подобном, и не зря. Я и мои коллеги будем держаться на плаву так долго, как только это возможно. Я не знаю, есть ли безопасность на юге (слухи добрались даже до этих мест), но на твоём месте, я бы постарался найти наиболее безопасное место, и отправиться туда вместе с Кэт. И, ради вас обоих, я надеюсь, что вы ещё не забыли, как управляться с оружием…»

Феликс посмотрел на застеклённые двери шкафа напротив двери, в котором хранился Карагул, и сложил письмо. - Ему уже с месяц, - сказал Феликс. - Оно было послано даже раньше, чем Густав покинул Альтдорф.

- Я знаю, знаю, - ответил Отто. - Я умею читать, но это доказывает, что письма всё же могут пройти.

Кэт потрепала его по руке. - С вашим сыном всё будет в порядке.

- Конечно, будет, - сухо пробормотал Отто, избегая смотреть им в глаза. - Он здоров и в безопасности в Баденхофе, и присматривает своим верным глазом за ворами, которые зовутся агентами по продаже. Это просто… - он замолчал, а потом просто махнул рукой на письмо Феликсу. - Я сделал больше, чем просто открыл его.

Феликс медленно кивнул. Это звучало плохо.

Попроси меня. Слова, непрошенные, вонзились в голову Феликса со свирепостью меча, пронзающего кольчугу. Попроси меня. Пойти на север и найти своего племянника.

- Во всяком случае, - продолжил Отто, после того, как пару раз вздохнул, успокаиваясь, - переоденься. Нам пора.

- Пора?

- Рейксмаршал сегодня утром собирается выступить на Вильгельмплаце. Каждый уличный мальчишка знает, что тому, кто принесёт весть о его выступлении, может перепасть несколько пфеннингов. Курт Хельборг не может выйти за ворота замка, чтобы я тут же не узнал об этом. - Отто выхватил письмо из рук Феликса и махнул им в воздухе. - Я собираюсь показать это ему и потребовать, чтобы он рассказал всё, что знает о Кислевской границе.

Феликс вздохнул. Имея Маннфреда фон Карштайна и его выводок, которые, судя по разговорам, избежали Сильванской ловушки. Хаос, марширующий на Империю, и слухи о раздорах не только во всех человеческих государствах, но и в самом центре земель Империи, Феликс подозревал, что у рейксмаршала было достаточно забот, чтобы ещё задумываться о пропавшем сыне какого-то купца. Всё же, он встал. Семья, когда дошло до дела, была всем, что у него оставалось. - Сомневаюсь, что он окажется в силах многое нам рассказать.

Отто усмехнулся, снова став самим собой.

- «Ягер и сыновья» являются основным поставщиком древесины и зерна для передовой. Если мы прекратим поставки сегодня, то завтра весь Остермарк останется голодным. Возможно, мне стоит напомнить рейксмаршалу, что и он тоже, когда я встречусь с ним в следующий раз.

- Я должен встать за твоей спиной и выглядеть угрожающе? - спросил Феликс.

- Ничего настолько ужасного, Феликс. Ты же ведь работаешь на рейксмаршала, или нет?

- Не совсем, - протянул Феликс, вспоминая о пергаментах, разбросанных по всему полу. - Не больше, чем каждый меч, писец и боевой маг в Империи. Я никогда даже не встречался с ним лично, - он пожал плечами. - Учитывая мою беспутную молодость, мне кажется - это и к лучшему.

- Просто переоденься, - бросил Отто, уже уводя Кэт под руку, - и помойся, если ты не против. От тебя воняет, как из канализации.

Холод на внутреннем дворе покусывал. Небо было цвета мокрого шифера, и ветер сдувал с крыш и деревьев в саду пожелтевшие листья. Молодая девушка с мальчишескими светлыми волосами вздрагивала в шерстяном рабочем халате, когда сгребала их из-под ног слуг, которые суетились вокруг лучшей кареты Отто. Там были в основном женщины, молодые и нервозно выглядевшие, управляемые немногочисленными седыми работниками Отто. Как и многие молодые люди Альтдорфа, основная часть слуг семьи Отто уже ушла на войну.

Железные зубья грабель скрежетали по каменным плитам двора.

Не очень хороший день, чтобы оказаться за границей, подумал Феликс, и тут же кисло улыбнулся, уловив иронию. Всего несколькими минутами ранее он жаждал очутиться в дебрях Кислева. Совсем не то же самое, что Эсталия в это время года. Интересно, что держит Отто, подумал Феликс, топнув ногами по камням и покрепче завернувшись в свой плащ. Он был глубокого синего цвета, и, хотя и превосходного качества, но на его вкус - слишком тяжёлый: словно ходить с ребёнком на спине, который безостановочно дёргает за ворот рубашки. Однако он не мог отрицать, что в нём было тепло, и благодаря норковой подкладке Феликс чувствовал себя, как в объятиях подушки.

Не имея больше никакого занятия, пока конюхи буйволовой кожей протирали напоследок латунные детали отделки кареты и меняли лошади торбу на уздечку и недоуздок, Феликс наблюдал за девушкой, глядя, как она самозабвенно метёт листья. Он попытался вызвать в воображении лицо отрока, который занимался этим до неё: чёрные волосы вместо светлых, алебарда вместо граблей, богатый кремовый цвет Рейкланда вместо серой домотканой материи. Его разум взбунтовался. Это был психический эквивалент наложения посмертной маски на лицо бедной девушки. Сколько мальчишек, похожих на неё, записались и пошли служить на север из-за него? И ради чего? Война и чума, ходячие мертвецы, слухи о человеке, утверждавшем, что он Вестник Зигмара? Если Отто услышал хотя бы половину слухов, которые слышал Феликс, то он бы куда сильнее беспокоился за молодого Густава, чем сейчас, пусть и старался не показывать этого.

- Нет, нет, нет, этого недостаточно. Я сказал двадцать бочек. Двенадцать не окупят даже поездку до Хергига, - Отто, хромая, вышел из дома в сопровождении старшего слуги, Фрица, и стайки одетых в дорогую мишуру молодых мужчин, которые, казалось, соперничали за право прыгнуть на тень Отто. - Передайте Мюллеру: я надеюсь, что остальная партия будет здесь завтра утром, - он, не глядя, подписал протянутый ему документ. - Хорошо. Смотри, чтобы граф получил полтонны зерна сверху.

- Благотворительность, Отто? - спросил Феликс.

- Бизнес, - ответил Отто, прогоняя помощников усталым взмахом. За последние двенадцать месяцев Отто посетил каждый город к северу от Талабека, и, даже в те часы, когда он был дома, вокруг постоянно суетились агенты, клиенты, поставщики и посредники. Забудь великие судьбы, мистические экстракты из артефактов силы и изменения, порождаемые Хаосом - Феликсу стало абсолютно ясно, почему изгой без гроша в кармане остался крепким, а купец разжирел, поседел и обрюзг. - Деньги можно заработать и на войне, но реальная прибыль - в восстановлении после неё. Очень важно, чтобы «Ягер и сыновья» оказались в лучшем положении, дабы извлечь выгоду из нашего патриотизма, когда война будет выиграна.

- Ты и правда так думаешь?

- Отец построил свой бизнес в Остермарке из пепла прошлого вторжения Хаоса, Феликс. Каждые несколько лет, похоже, они приходят, и каждый раз отбрасываются восвояси. Этот раз ничем не отличается от других.

Феликс не был уверен, что всё настолько просто, но благоразумно решил держать рот на замке. Никто не любил пророков конца света, и он должен это знать: он ведь сам спорил с ними бесчисленное количество раз. Всё, что знал Феликс, что на этот раз он чувствовал себя по-другому. Возможно, правда, что он уже достиг подходящего возраста, чтобы подобно многим старикам, сидеть в трактире и, баюкая свою кружку с элем, жаловаться, что зимы стали холоднее.

Приняв молчание Феликса за согласие и - признавая, что он знал толк в таких вещах - доверяя ему, Отто усмехнулся. Его зубы были черны от слишком большого количества люстрианского сахара в его вине. Держа в одной руке трость, он щёлкнул пальцами второй, чтобы слуга передал ему большой свиток пергамента. С обратной стороной, покрытой пылью от штукатурки, и пятнами на углах, создавалось ощущение, будто он был отодран от стены.

- Я хотел показать тебе это, прежде чем мы уедем. Посмотри, - с помощью Фрица он развернул пергамент.

Сердце Феликса сжалось. Это был плакат, наподобие тех, что обычно можно увидеть прибитыми к деревенским щитам для сообщений или на стенах перекрёстков. Так как лишь немногие люди Империи умели читать, упор был сделан на огромную иллюстрацию: блестящая фаланга алебардщиков, марширующих к огромной стене, вырастающей в отдалении. Изображение стены было, пожалуй, самым впечатляющим. Она была нарисована так, что напоминала горы с ореолом силы вокруг её вершин. Возможно, то была просто художественная задумка, но из своих разговоров с Максом Феликс понимал, что в этом изображении правды намного больше, чем вымысла. Изображение было окружено мелким шрифтом, а внизу крупный заголовок: «Победа на Севере».

«Немного преждевременно», - подумал Феликс, но Отто стукнул пальцем по нижней из двух подписей внизу плаката, той, которая шла сразу за подписью рейксмаршала Курта Хельборга. Феликс вздохнул. Когда Отто опубликовал первый из дневников Феликса без его ведома, последним местом, на котором бы он ожидал увидеть эти проклятые вещи, были плакаты рейксмаршала Курта Хельборга. По-видимому, имя «Спасителя Нульна» несло дополнительную романтику для пфеннигового чтива малограмотных крестьян.

Это сказал Феликс Ягер.

- Я послал слуг, чтобы сорвать один, - продолжил Отто, словно бы не замечая потемневшего лица Феликса. - Не очень по-граждански, конечно, но я сомневаюсь, что город заметит пропажу одного из них.

- Я бы сказал, что нет, - с кислой миной ответил Феликс. - Иногда я думаю, что они используют их в качестве подпорки для стен в случае осады.

- Не будь столь циничным, Феликс. Воодушевление юношей Рейкланда на битву - важная работа, и она имеет куда большую ценность для «Ягера и сыновей», чем те ничтожные суммы, которые они нам за это платят, - он снова постучал пальцем по подписи Феликса. - Это имя Ягер висит на каждом уличном углу и каждой казарменной стене в Империи. Это то, что оплачивает твоё проживание в моём доме, Феликс, и поддерживает пожертвования Катерины в приют Шаллии.

Притворяясь, что у него занемели пальцы, Феликс посучил ногами и повернулся спиной. Закрыв глаза, он пробормотал проклятия богине мира и милосердия. Ему не нужен был дополнительный аргумент, показывающий, как дорого Кэт обходится его брату, и он, конечно, не был готов выслушивать восторги от того, как много молодых мужчин и юношей пошли на войну, ослеплённые его именем.

Тяжёлая поступь ног, обутых в поношенные кожаные сапоги, заставила его поднять голову. Двое крупных мужчин вышли из помещений для слуг, и пошли через двор к карете, проходя под нависающими ветвями клёнов и клубками плюща. Оба были одеты в длинные чёрные плащи и перчатки, на поясе были пристёгнуты дубинки. Первый был на голову выше даже Феликса и обладал шеей, напоминавшей пушечное ядро. Второй постарше, лысый и в шрамах. Его мускулистые плечи и грудь уравновешивались брюхом, что было видно по натянутому джентльменскому поясу. Феликс вполне мог узнать профессиональные мышцы, стоило ему лишь увидеть их. Это были опасные времена для поездок купцов, даже в пределах Рейкланда, ещё относительно нетронутого войной. По какой причине, совсем ещё недавно, неистовые флагелланты сожгли в Нульне офис «Ягера и сыновей» вместе с личным домом Отто? Феликс вздохнул.

Шредер, старший кучер, направил своего спутника к карете, пока сам напялил на голову высокую чёрную шляпу. Мужчина прикоснулся к полям шляпы и открыл дверцу кареты. Феликс никоим образом не был успокоен этим проявлением вежливости. Эти шляпа и пальто в каком-то роде пугали больше, нежели тролль.

- Можем отправляться, когда прикажете, сэр.

Глава третья. ВСТРЕЧА НА ВИЛЬГЕЛЬМПЛАЦ

Пар от дыхания Феликса и Отто заполнял внутреннее пространство кареты, пока та грохотала по Бефельсхаберскому проспекту. Сдерживая дрожь, Феликс краем плаща стёр капли конденсата с окошка экипажа.

Туман стелился по земле, и в эти ранние часы на улице было безлюдно, за исключением нищих и беженцев с юга, обездоленных, замёрзших и не знающих, куда податься. Прижавшись лицом к холодному стеклу, Феликс увидел, как из тумана вынырнул чёрный экипаж и проследовал по их пути, прежде чем вновь скрыться в белесой дымке. Он перевёл взгляд на яркие ряды окрашенных и оплетённых плющом стен магазинов и городских домов, тянувшиеся по обе стороны. За ними лежал парк Карла Франца, и стоявшие близко к зданиям деревья склонились над черепицей крыш. Осень уже отлакировала их листья ослепительным медно-красным. Каждый листок блестел в свете низкого солнца, словно ритуальный кинжал, когда порывы ветра, снова и снова заставляли их кромсать воздух. Их шелест, напоминавший шелест культистских роб, заглушал страшные знамения расплодившихся в немереном количестве мрачных предсказателей и плач иностранных бродяг, которые, словно плесень, цеплялись за мостовые. Отчаяние наполняло воздух, и неважно было ли это отчаяние урождённого альтдорфца или одного из наплыва спасавшихся от войны людей Тилеи, Эсталии или Бретоннии, вкус его был одинаков.

И без того люди уже говорили о Конце Времён.

Это будет трудная зима. Прирождённый цинизм Феликса напомнил ему, что эти же самые слова каждый год произносили священники Ульрика, и Таала, Мананна и других богов, надеясь выманить ещё немного пфеннингов из верующих за уменьшение её хватки и тёплую весну. На этот раз, впрочем, Феликс верил им. Крысоловы были по щиколотку в паразитах, гуси задолго до привычных дней снялись с Рейка, устремившись к своим южным гнездовьям. Да и холода пришли необычно рано. Знаки были ясны, но только самые закоренелые скряги жаловались на это. Феликс обладал личным опытом, насколько кислевская зима может стать мощным союзником, хотя, если честно, сомневался, что это сможет дать что-то большее, чем краткую передышку.

Если слухам можно было верить, то и Прааг, и даже сама столица, город Кислев, пали, и теперь северянам были нужны все возможные убежища, чтобы сохранить силы до весны. Даже сам Асавар Кул, в величайшем за два века нашествии, не смог пробить стены Кислев-града. То, что он пал ныне, даже с учётом того, что город оказался вынужден биться без участия людей Империи, было тревожным знаком. Вдвойне тревожно было от того, что при этом не было ни одного свидетельства личного присутствия на поле боя Архаона, адского наследника Асавара Кула. Воспоминания о многочисленных неудачных попытках противостояния так называемому Всеизбранному Хаоса за годы, прожитые в качестве спутника Готрека, вызвали у Феликса неожиданную улыбку. Затем он вздохнул, покачал головой и вновь уставился в окно. Грохотавший по мостовой экипаж неожиданно качнулся, и Феликс ударился лицом о стекло. Идиот.

На самом деле не было в тех днях ничего такого, о чём бы можно было вспомнить с сожалением.

Вообще ничего.

- Пфеннинг за твои мысли, - сказал Отто. Его тяжёлые щёки раскраснелись от холода, и он часто постукивал ногами в доски пола и потирал руки, мёрзшие, не смотря на перчатки.

Оба качнулись направо, когда карета свернула налево.

- Непривычно щедро для тебя, - сухо ответил Феликс.

Тихий шёпот деревьев постепенно сменился глухим рёвом с Вильгельмплац. Звук был, как от стад зверолюдов под стенами Праага, и казался странно созвучным его воспоминаниям. Феликс смотрел, как от его дыхания окно снова запотело. Затем его глаза сузились. Он схватил подол плаща и протёр стекло, после чего внимательно вгляделся в мелькающие за ним картины.

Чёрный экипаж по-прежнему сопровождал их, держась в дюжине корпусов позади. Две лошади, снежно-белые и мохнатые, рысью неслись сквозь скрывавший их косматые копыта туман. Пара вымпелов, изображавших белого медведя на заснеженном поле развевались позади. Мотив был до зуда знакомым, но Феликс никак не мог припомнить откуда. Он положил руки на колени, но не было там обнадёживавшей тяжести Карагула.

Благородные торговцы, как он узнал, не носили мечи.

Он собрался было рассказать Отто о чёрном экипаже, но его брат сидел, откинувшись в кожаном кресле и закрыв глаза. Феликс не мог сказать, спал ли он: его губы шевелились, но он вполне мог и во сне проговаривать своё выступление перед рейксмаршалом.

Феликс вновь посмотрел в окно. Но экипаж исчез.

Вильгельмплац сотрясал рёв сотен крестьян, заполнивших пространство между воротами дворца и окружающими площадь доходными домами. Женщины в шерстяных платьях и зимних платках выкрикивали проклятья. Старики поднимали на плечи осиротевших внуков, чтобы они могли разделить злобу, направленную на мутантов, проходящих перед ними. На возвышавшейся над площадью деревянной платформе, окружённой двойным кольцом алебардщиков, группа мутантов обступила одинокого рыцаря Рейксгвардии. Его полный серебристо-белый доспех холодно мерцал. Алая гербовая накидка, покрывавшая плечи, колыхалась в такт шагам рыцаря: неудержимый грифон дома Вильгельма, раздирающий воздух когтями, вышитыми золотой нитью. Человек был в открытом бацинете, у него было загорелое лицо, аккуратная чёрная бородка и широкая улыбка. Рёв толпы вырос до лихорадочного жара, когда рыцарь изящным пируэтом ушёл от лап мутанта, взмахнул мечом в бравурном росчерке, и с криком обрушился на второго.

- Не совсем фон Диль, да? - прокричал Феликс, намекая на великого драматурга, когда кольцо алебардщиков разомкнулось, пропуская на сцену ещё троих «мутантов», набитые ватой конечности их раздутых костюмов болтались в такт шагам. Раздался свист, когда один из них заставил рыцаря уклониться, а затем рёв, когда «мутант» подошёл, улыбаясь, поприветствовать толпу и взмахнул, словно плохой актёр, своим тупым мечом. Издевательский смех поприветствовал «мутанта», когда тот наступил на несоразмерные конечности своего костюма и рухнул на сцену. Рыцарь поставил одну ногу на тело и поднял сжатый кулак в триумфе. В ответ на реплику площадь вздрогнула от хохота и насмешливых криков, высокие каменные стены дворца обеспечили оглушительную акустическую отдачу.

Все глаза смотрели на живописное действо, разыгрывавшееся на сцене, но Феликс чувствовал, что за ним следят, и это заставляло его нервничать. Лучники в красных и голубых цветах Альтдорфа следили за происходящим с широких дворцовых стен, а мечники в шлемах с плюмажами и стёганых хауберках патрулировали периметр колыхавшейся площади. Подходы блокировались отрядами алебардщиков, чьё оружие ослепительно сверкало, пока солдаты обыскивали кареты и телеги и регулировали пешеходные потоки. Выбравшаяся из таверны «Белая Леди», что выходила прямо на площадь из Пуховой аллеи, группа пьяных подростков осыпала оскорблениями пикет алебардщиков. Солдаты проигнорировали их, но Феликс заметил в близлежащих окнах стрелков, движущихся к своей цели, и не сомневался, что дома этих мальчишек после митинга посетят несколько королевских егерей в штатском, с мобилизационными документами, предварительно ловко подписанными самим рейксмаршалом.

- Ты понимаешь, что технически я до сих пор разыскиваемый преступник? - заметил Феликс, глядя с опаской на отряд мечников.

- Это уже никого не волнует, Феликс, - ответил Отто, крича прямо в ухо брата.

Феликс натянуто улыбнулся. Он действительно частенько задавал себе вопрос, имели ли его нынешние работодатели хоть малейшее понятие о том, что он обжуливал имперское правосудие последние два десятка лет, после своего участия в «бунте оконного налога». Возможно, нет. Большинство офицеров из присутствующих сегодня на Вильгельплац, включая и рыцаря на сцене, выглядели так, словно ещё даже не родились, когда он бил окна и вообще навлекал на себя всевозможные неприятности. «Простые времена», - подумал он, внезапно почувствовав себя действительно старым. Была причина, по которой больше никто не помнил о «бунте оконного налога».

Как и сам Феликс, это было больше не важно.

- Сейчас сосредоточься, Феликс, - голос Отто был тонкой струйкой в океаническом рёве толпы. Шредер и его более крупный напарник встали по обе стороны от Отто, и крестьяне благоразумно расступились, давая место, - Я собираюсь перехватить рейксмаршала, прежде чем он выйдет на сцену. Ты останешься здесь и будешь внимательно наблюдать.

- За чем? - спросил Феликс, но Отто и его люди уже были далеко. Феликс мог поклясться, что покалывание на затылке от изучающего взгляда стало ещё сильнее, после того как они ушли.

Бурное веселье заполнило площадь, и Феликс вместе со всеми перевёл внимание на происходящее на сцене. Рыцарь поставил подножку одному из «мутантов» и столкнул его с другим, в результате чего оба свалились со сцены и теперь барахтались друг на друге на земле. Только окружающее кольцо алебардщиков смогло отпихнуть толпу назад. Люди били себя в грудь и выкрикивали лозунги в лица солдат. С болезненным чувством, Феликс узнал те, которые писал сам. Своего рода коллективное безумие овладело ими. Конечно, даже самый тупой виллан понимал, что это были всего лишь актёры, облачённые в костюмы мутантов.

Феликс оглядел толпу. Что-то во всём этом заставило его покрыться мурашками, напомнив о летах, проведённых в лесозаготовительных лагерях семьи в Драквальде. Он использовал полученные навыки наблюдения за лесом, когда внимательно оглядел толпу ещё раз. Теперь, глядя на этих людей, Феликс был совершенно убеждён, что здесь что-то притаилось.

У въезда в сад Кайзера, чуть левее дороги, избранной им с Отто, пикет алебардщиков обходил чёрный экипаж. На Феликса дохнуло холодком. Нет, не просто чёрный экипаж. Тот самый чёрный экипаж, который он видел ранее. Белые медведи вымпела развевались в бушующем шторме криков, как брам-стеньга во время бури. Чувствуя, как нервный зуд ползёт вверх по его груди, Феликс смотрел, как экипаж втягивается в огороженную область. Там были припаркованы десятки других карет важных персон, которые решили посетить альтдорфских солдат, и переминались хмуро глядящие тяжеловесы в разнообразных цветов геральдических сюрко. Лошади уткнулись друг в друга носами и ржанием выражали своё отношение к царящей вокруг сутолоке. Феликс признал геральдику Нульна, Штирланда и Остермарка - в основном благодаря времени проведённому внутри и вокруг гауптвахт и тюрем этих территорий за прошедшие годы - однако большинство были ему незнакомы.

Кучер спрыгнул с козлов, чтобы открыть дверь кареты, но Феликс не смог разглядеть появившегося из-за мельтешения вымпелов и алебард. Он выругался, а затем вздрогнул, вновь почувствовав вернувшееся ощущение, и скрестил руки на груди под плащом.

Звериный крик из-за спины заставил его вздрогнуть.

Феликс обернулся, дрожа от беспокойства, и увидел банду молодых бездельников, что уже карабкались на карету Отто. Они встряхнули её и завопили, подобно стае арабийских обезьян. Один из них уже пританцовывал с бутылкой в руке, вытащенной из кареты. Все они носили красные и синие ленточки новобранцев на руке и, что, несомненно, радовало свободных духом трактирщиков благодарного города, были громогласно пьяны. Хотя Феликс и не чувствовал особого почтения к собственности Отто, но пьянчуги явно пугали лошадей. Дальняя из пары мотала гривой борясь против пристяжной в тщётной попытке вывернуться из оглоблей кареты. Ближняя же лошадь просто стояла, нервно подрагивая и смотря широко раскрытыми глазами, словно учуяла волка. По привычке Феликс перекинул плащ через левое плечо, чтобы освободить руку с мечом. Даже спустя столько времени, отсутствие Карагула всё ещё ощущалось как нечто неправильное. Он печально покачал головой. У него не было ничего, напоминающего меч, чтобы охладить возбуждённые алкоголем умы, но Феликс и сомневался, что ситуация того требует. Он двинулся вперёд.

По крайней мере, собирался.

Толпа взревела, но Феликс не обратил на это внимания, неожиданно обнаружив, что его ноги были прикованы к земле, словно кто-то приклеил их к булыжнику. Феликс задохнулся, когда попытался ещё раз, и ему вновь не удалось сдвинуться с места. Схватив ногу обеими руками за колено, Феликс попытался оторвать её от земли, но она не двинулась с места. Он вспотел, несмотря на холод, однако испытывал абсурдную благодарность хотя бы за то, что руки его всё ещё действовали. Феликс чувствовал их, когда они коснулись его бедра. Его ноги были в порядке.

Они просто не могли двигаться.

Пронзительный смех заставил его поднять голову. Один из молодых людей запутался в собственных ногах и сверзился с крыши кареты к огромному веселью своих товарищей. Феликс стиснул зубы и попытался протолкнуть себя сквозь нечто, что мешало ему. Он не удивился, когда у него вновь ничего не получилось. Массируя мышцы бедра на одной стороне, он подавил растущую панику. Это не может быть из-за банды пьянчуг. Что, во имя Зигмара, происходит!

- Забудь про карету, Ягер, - пришёл гортанный, но умышленно аккуратный голос из толпы позади него, из того места, куда был направлен испуг лошадей. - Всё, чего ты сможешь добиться - лишь кровотечения из носа. И может быть, привлечёшь солдат. Ты же не хочешь привлечь солдат, йиха?

Неосознанно, взгляд Феликса нашёл группу мечников, которые заставили его нервничать за несколько минут до этого.

- Неужели?

- Нет, - сказал невидимый человек. - Я бы не стал проделывать весь этот путь, чтобы навредить, имперец.

По какой-то непостижимой причине Феликс рассмеялся. Почему он решил, что в это так уж трудно поверить? Собравшись с силами, чтобы повернуться, он обнаружил, что это удалось ему без особого труда. Он едва успел подумать об этом, как ноги уже развернули его, поставив лицом к лицу с коротышкой в яркоокрашенных флисовых бриджах и пальто и пеньковом плаще. Его глаза были сужены, кожа - твёрдая, словно ореховая скорлупа, и слегка желтоватая, но какие-либо другие явные приметы отсутствовали. Его кривые ноги говорили о том, что он был более привычен к верховой езде, чем к ходьбе на своих двоих. Теперь Феликс узнал нечёткий акцент, так же ясно, как кислевские висячие усы на лице человека и норковую шапку на голове. Он был одним из кочевников-унголов, которые живут на севере области и Стране Троллей.

Жили.

Феликс попытался поднять руку в приветствии и обнаружил, что не может этого сделать. Он поморщился.

- Я вас знаю?

- Вы Ягер, йиха? Вы - как говорят у вас в Империи - друг моего друга.

Так себе друг, отчаянно подумал Феликс, пытаясь пошевелить рукой, ногой или хоть чем-нибудь, но, похоже, всё, что он мог контролировать - это глаза и рот. Только знание, что он находится в полной власти этого человека, сохранило тон Феликса спокойным, когда он задал вопрос.

- И кто же это?

- Моя госпожа, припоминаешь? - унгол улыбнулся, его белые зубы резко контрастировали с коричневым цветом его кожи. Что-то произойдёт. Феликс ощутил тьму, когда та пронеслась через подсознательную тревогу толпы. Позади в ужасе заржала лошадь. Это животное оказалось мудрее, чем дураки вокруг, чего-то ещё ждавшие. Чувство узнавания передалось Феликсу через энергию, сковывающую его тело, как у собаки с добычей, почувствовавшей приближение своего хозяина. Что было ещё хуже, так это то, что Феликс тоже узнал её. Он прекратил борьбу, поддавшись этому зуду, что вкрался в его нутро, и теперь спрятался, словно паук, внутри его разума.

Это не может быть она…

Унгол отступил в сторону и пустился на одно колено.

- Позвольте представить вам мою госпожу: боярыня Магдова Страгов.

Толпа, казалось, исчезла, ярко-одетый унгол растворился в ней, и Феликс снова грезил. По крайней мере, это было наилучшее объяснение для происходящего, что у него было.

Она выглядела так же, как и воспоминаниях Феликса: куртка-безрукавка на белую атласную рубашку, кожаные бриджи, перетянутые в талии шипованным ремнём, длинные ноги, заключённые в опушенные мехом, доходящие до колена сапоги. Длинная кавалерийская сабля покоилась в кожаных ножнах на бедре. Единственным несоответствием были чёрная вдовья вуаль и длинные кожаные перчатки, которые закрывали её кожу от солнца. Но, несмотря на разделявшие их покровы, Феликс смог разглядеть бледную кожу, высокие скулы и такие широкие, миндалевидные глаза.

- Ты не собираешься воскликнуть, «это ты», Феликс? - сказала Ульрика, развеяв наваждение. - Это было бы не очень красиво, - она скользнула ближе, а затем откинула длинные локоны волос с его лица обратной стороной ладони, словно затем, чтобы получше рассмотреть. Кожу Феликса закололо от её прикосновения. С опозданием, в голову пришла мысль, что ему бы следовало что-то сказать ей, например: чтобы она прекратила, но затем пальцы ухватили что-то в его волосах. Он почувствовал щипок, а затем она резко дёрнула на себя.

- Ой!

Ульрика продемонстрировала выщипанную бледную прядь между большим и указательным пальцем. Её глаза сверкали весельем.

- Седые волосы, Феликс?

- Оставь себе - у меня есть ещё, - он потёр больное место на голове, только теперь понимая, что, наконец, был свободен. Он протянул руку и в качестве эксперимента согнул пальцы. Последний раз он видел Ульрику в Нульне более двух лет назад, ещё до того как их с Кэт пути пересеклись.

Если бы у неё были такие силы тогда, то она бы удержала его у себя.

- Я прошу прощения за этот небольшой трюк, - сказала она, уперев руки в бока и горделиво приподняв челюсть. Против воли, это заставило Феликса улыбнуться. Он видел это выражение слишком часто, когда они сражались (а Зигмар ведает - они сражались) с Ульрикой, задействуя каждый сантиметр тела избалованной боярской дочери, которая не могла даже помыслить, что была не права. - Но ты был один и собирался сразиться с шестерыми, раза в два тебя младше.

- В два раза младше нас, - поправил Феликс. - И я всё ещё мог бы справиться с ними, большое тебе спасибо.

- Не сомневаюсь.

Феликс смотрел на неё мгновение, пытаясь понять, не дразнила ли она его, и испытывая сильное искушение напомнить Ульрике, кто из них двоих чаще оказывался на полу, когда они боролись один на один. Он посмотрел на свою руку и пошевелил пальцами ещё раз. Конечно, это было тогда. Феликс покачал головой и вздохнул.

- Я рад видеть тебя, Ульрика. Действительно рад. Но ты могла бы просто навестить меня в моём доме, как всякий цивилизованный человек.

- Я хотела поговорить с тобой наедине, - ответила Ульрика, кивнув на окружающую их горлопанящую толпу и пьянчуг, что по-прежнему насмехались с крыши кареты Отто над стоявшими внизу. - Я подумала, что публичное место подойдёт лучше всего, и… - её хрипловатый голос сменил тембр на слегка гнусавый, - … каждый уличный мальчишка знает, что тому, кто принесёт весть о выступлении Хельборга, может перепасть несколько пфеннингов.

Феликс усмехнулся удивительно похожей пародии на своего брата. Но тут же его обдало странным холодом. Ульрика никогда не встречалась с Отто… по крайней мере, он ничего об этом не знал.

С улыбкой Ульрика положила медную монету в плащ Феликса, в месте, где тот был в складках под воротником, и положила руку ему на грудь. Его сердце взбрыкнуло.

- Я хочу, чтобы ты перестал смотреть на меня так, как будто увидел вампиршу прямо посередине Вильгельмплац, - она отодвинулась и, склонив голову сначала с правой его щеки, а потом - левой, оставила воздушные поцелуи в бретоннской манере. - Люди видят солдатскую вдовушку и её любовника, и я знаю, что это стоит того, чтобы соблюсти приличия.

Феликс сглотнул, когда воздушная вуаль коснулась его небритого подбородка. Он едва осмеливался дышать, чтобы не чувствовать её запаха. Оглянувшись, пока она говорила, он увидел стену тел - словно они оказались в оке бури. Никто не обращал на них ни малейшего внимания, как мог судить Феликс, но он не обладал чувствами вампиров. Или их паранойей.

В то время, как он смотрел в сторону, Ульрика прошла остаток пути, прижавшись к нему и обняв его за шею. Пульс Феликса участился, но к своему стыду он не сделал ничего, чтобы помешать ей. Это было так давно. Она была холодней, чем в его воспоминаниях, сильней и пугающе тиха там, где должно было биться сердце, и всё же её тело было по-прежнему таким, каким он его помнил, каждый изгиб, каждая частичка.

- Брак сделал тебя ханжой, Феликс, - Ульрика взяла его руку в тиски, которые были - во всех смыслах - неодолимы, и положила себе на бедро. Феликс нервно улыбнулся, извиняясь, хотя и не понимал, за что. Руки задрожали. Желание? Вина? Он старался не смотреть на обручальное кольцо, которое тёрлось о бедро Ульрики. Он отвернулся, второй рукой обнял Ульрику за плечо и сказал себе, что это была всего лишь игра.

- Ну вот, - шепнула Ульрика. - Это оказалось не так уж и плохо, правда?

- Чего ты хочешь? - ответил Феликс, по-прежнему держа глаза закрытыми, стараясь не думать о губах, отделённых от его лишь тонким покровом вуали. Он попытался думать о клыках, что скрывались за этими губами, но это не помогло. - Пожалуйста, скажи мне, что твоё появление в период величайшего со времён Магнуса нашествия Хаоса - всего лишь совпадение.

- Скорее крупнейшим со времён Снорри Белобородого, - сказала Ульрика, сжимая его руку так сильно, словно старалась подчеркнуть смертельную важность своих слов. - На севере оно уже сейчас гораздо хуже, чем ты даже можешь вообразить.

Феликс кивнул, гладя её скрытую под вуалью голову, даже не осознавая этого.

- Я слышал, что стало с Кислевом. Мне очень жаль. Как и с Сильванией, всё произошло так быстро…

Ульрика отмахнулась от его банальностей, покачав головой.

- Это не важно, как сказал бы мой отец, если бы был жив, - она слегка оттолкнула его, несильно, но достаточно, чтобы Феликс открыл глаза и посмотрел на неё. - Я пришла из-за Макса.

- Макса?

- Да, - Ульрика опустила голову. - Золотой Бастион около Альдерфена по-прежнему ослаблен, и, несмотря на все усилия Макса и его собратьев - находится под постоянными атаками. Мне потребовалось две недели, чтобы добраться сюда, Феликс. То есть столько времени прошло с того момента, как пал Макс.

Феликс почувствовал пустоту в груди. Макс не может быть мёртв. Были некоторые люди в этом мире, которых Феликс, не осознавая этого, считал неуязвимыми. Первый был Готрек, а второй - Макс. Мысль о том, что он умер в каком-то мрачном углу Остермарка, в то время как сам Феликс напивался до беспамятства и мечтал оказаться там же, лишь ещё сильнее воткнула нож ему в сердце.

- Он пал да, став жертвой конного рейда, вместе с другими жрецами и волшебниками, которых смогли захватить мародёры, прежде чем их выдавили обратно в Кислев, но он не умер. Не спрашивай меня, откуда я это знаю, но я убеждена, что по какой-то причине его захватили живьём. Даже для меня трудно получать вести с севера из-за Золотого Бастиона, но в Прааге обосновался новый военачальник, и он месяцами разыскивал кислевских магов. Он называет себя Королём Троллей. Именно там, по моему мнению, и держат Макса и его товарищей, и я хочу, чтобы ты помог мне освободить его.

Феликсу пришлось крепко стиснуть зубы, чтобы не ответить «да» сразу же. Она предлагала ему всё, о чём он тосковал, всё, чего он лишился, после того как их пути с Готреком разошлись. Его, всегда готовый подсобить внутренний циник ехидно заметил, что Ульрика несомненно знала об этом. Он не удивился, если бы узнал, что она читала каждый скомпилированный военный отчёт, который он писал для глашатаев, и знала по имени каждого дератизатора, с которыми он вспоминал дни своей былой славы, а также могла отыскать таверны, в которых он разрушал свой мозг дешёвой водкой после. Макс и Готрек были героями. Феликс же был просто поэт-неудачник с волшебным мечом. Он уже не был тем человеком, который спустил свою жизнь из-за пьяной клятвы Истребителю Троллей, и провёл последующие десятилетия, заигрывая с ужасами, о существовании которых большинство людей предпочли бы сделать вид, что не знают. Теперь у него были обязанности, и боли в некоторых местах, о которых уже он хотел бы притвориться, что они не существуют. Отто не примет его снова, если он сбежит сейчас, и Кэт…

Золотистый отблеск от кольца, надетого на его правый палец, поразил Феликса, подобно ушату ледяной воды.

- Я не могу пойти с тобой.

- Макс рисковал жизнью, чтобы спасти меня от чумы, ты помнишь? А после этого, промчался через половину Старого Света, чтобы вытащить меня из рук Адольфа Кригера.

- Как и я, - ответил Феликс, защищаясь.

- Как и ты, - повторила Ульрика. - Ты дорожишь жизнью Макса гораздо меньше, чем моей?

Слова ужалили так, как и предполагалось. Феликс почувствовал мерцающий уголёк обиды среди смятения чувств. Если бы выбор был исключительно его, то он бы оставил Альтдорф и отправился вместе с Максом с самого начала. Если бы он поступил так, то вероятнее всего, лежал сейчас мёртвым на каком-нибудь поле в Остермарке. Почему-то эта мысль не вызвала у него ни капли беспокойства. В глубине души Феликс знал, что он никогда не был создан для какого-либо иного конца.

- Если бы вы с ним поменялись местами, то я ответил бы ему то же самое.

- Это из-за твоей работы? - её лицо было маской, но в голосе сквозила усмешка. - Ты знаешь, как жалко твои оды зелёным полям Рейкланда и доброте Карла Франца смотрятся в Хергиге или Бехафене? Знаешь ли ты, сколько им нужно было вытерпеть, чтобы поддержать воюющую армию, знаешь ли - какие сделки им пришлось заключить? Даже у меня сейчас есть звание полевого генерала в армии Остермарка. Ты думаешь, их заботит, кто я, больше, чем то, что я могу принести на поле боя? Думаешь, они вообще хотят это знать?

Когда Феликс промолчал, она продолжила.

- В таком случае это из-за твоей охоты на крыс, убивших твоего отца?

Рука Феликса стиснула её плечо. Образ отца, замученного и убитого в собственной постели, промелькнул в его голове. Часть его обрадовалась, когда флагелланты сожгли этот дом.

- Ты ничего не найдёшь. Скавены отказались от своих северных владений ради какой-то затеи на юге. Я не знаю, какой и где, так что не спрашивай, - в её насмешливом голосе появились нежные нотки. - Ты был рождён для более великих дел, чем прятаться около канализации и пытаться скрыть вонь от собственной жены. Помоги мне. Помоги Максу.

- Я уже ответил тебе, что не могу. И не из-за этого.

- Ах да, прекрасная Катерина Ягер. Ты оживляешь клише, беря в жёны девочку, достаточно молодую, чтобы быть твоей дочерью.

- Достаточно молодую, чтобы быть нашей дочерью, - рефлекторно огрызнулся Феликс, и сразу же поморщился, когда эти слова были произнесены.

Ульрика смущённо отвернулась, но Феликс заметил, что она улыбается.

- Мир не работает так, как рассказывалось в тех историях Детлефа Зирка, которые ты имел обыкновение читать мне. Девица не выздоровеет просто потому, что нашла своего принца, - она покачала головой и медленно высвободилась из объятий Феликса. - Ты не найдёшь в Альтдорфе врача, обладающего достаточными познаниями в запрещённой науке, чтобы преодолеть последствия некромантии Кеммлера, но я…

Феликс замер, его грудь сжалась и застыла. Она может вылечить Кэт! Или она просто предлагает ему то, что он хочет услышать?

- Ты мне что-то обещаешь?

- Найди меня сегодня вечером в «Чёрной Розе» на проспекте Леопольда, - ответила Ульрика, дав сигнал своему спутнику, что готова отправиться. Феликс моргнул, словно обманутый каким-то хитрым трюком, когда унгол и его яркое флисовое пальто появились в поле зрения. - Это должно сделать сегодня. Я уйду к рассвету. Я уже в двух неделях позади похитителей Макса, а путь обратно в Баденхоф долог.

Феликс посмотрел на землю и улыбнулся. В других обстоятельствах он мог бы даже рассмеяться. Ульрика подумала обо всём, что могло заинтересовать его, сложила в коробку и завязала красивым маленьким бантиком. Феликс вздохнул. Хорошо, он взглянет.

- Баденхоф?

Унгол вытащил из своего пальто запечатанное письмо, на мгновение продемонстрировав печать «Ягер и сыновья», а затем убрал обратно в карман.

- Похоже, у твоего племянника, Густава, возникли проблемы с местным лордом, и он просит совета в их разрешении у своего дяди-плута. Присоединись ко мне сегодня, и я гарантирую, что это письмо доберётся до Отто. И записку, что ты немедленно отправился к нему на помощь. Ни он, ни Катерина ничего не заподозрят.

- Я…Я всё ещё не знаю. Я должен быть уверен, что за Кэт продолжат присматривать.

Ульрика закрыла глаза и замерла. Возможно, это был вздох, но лёгкие Ульрики не нуждались в воздухе вот уже лет двадцать с лишним.

- А если бы она вновь смогла стать сильной, тогда она смогла бы позаботиться о себе?

- Что ты предлагаешь?

Ульрика с улыбкой развернулась, собираясь уходить.

- Макс спас жизнь и ей, Феликс. Я полагаю, что она захочет сказать своё собственное слово при принятии этого решения.

Ульрика зашагала сквозь толпу. Тела расходились перед ней, словно травы под ночным ветром.

Ещё совсем недавно она могла бы двигаться среди стада как один из них, но теперь её прохождение отмечали мурашки и дрожь, знаки молота сотворялись у груди, чтобы предотвратить от сглаза. Хаос прибывал, Шайиш, Ветер Смерти, был в постоянном движении, и собственные силы Ульрики возрастали с каждым днём. Даже простые горожане вокруг неё могли ощущать присутствие иного в их сердцах. Ещё совсем недавно растущая пропасть между ней и остатками её человечности смутила бы Ульрику. Теперь же её собственные чувства могли проколоть сердце каждого из этих людей. Она видела, как тепло покинуло их вены, заставив посинеть пальцы, и, хотя они лишь смутно ощущали её присутствие среди них, Ульрика могла чувствовать запах страха в дыхании людей.

Дамир, унгольский воин, служивший ей в обмен на базовое удовольствие сейчас и неясную перспективу на то, чтобы разделить с ней бессмертие в будущем, ждал у экипажа. Медведь, герб её смертной семьи, развевался над каждым углом. Раб распахнул дверь.

- К «Чёрной Розе», моя госпожа?

- Нет, - ответила Ульрика, подавая руку Дамиру, чтобы он мог помочь своей госпоже забраться в экипаж. Он закрыл за ней дверь, а затем забрался на козлы.

Ульрика закрыла чёрными занавесками грубую сцену снаружи, после чего отцепила вдовью вуаль и улыбнулась улыбкой милой пастушки.

Человек не мог знать, что действительно было в его сердце, пока она не вскроет его и не покажет ему. Она наклонилась, чтобы постучать в небольшое окошко, отделяющее её от кучера.

- Мне кажется, что пришло время, наконец, познакомиться с этой Кэт.

Глава четвёртая. ПРЕДЛОЖЕНИЕ

Действительно ли Ульрика могла помочь Кэт? Было ли возможно то, что она предлагала? Мысль смутила его, может быть даже больше, чем столь ярко выраженная доброта должна бы, и не только потому, что появление Ульрики в жизни Феликса могло привести к возникновению множества неудобных вопросов. Феликс был не настолько эгоистичен. Он знал, что в мире были индивидуумы, которые обладали силами, чтобы повернуть вспять то, что сделал Кеммлер. Возможно, Ульрика теперь одна из них. Её представление на Вильгельмплац, безусловно, было впечатляющим, и, возможно, являлось некоей демонстрацией. Он бы всё отдал, чтобы вновь увидеть Кэт такой, как раньше, но немногие стали бы использовать нужные для этого силы без соответствующей платы. В его разуме появились картины тайных шабашей, ритуалов, проводимых в самую темень Гехаймниснахта, договоры с демонами, и мерзкая магия крови. Без сомнений, исключительно только подобные разнообразные и страшные возможности заставили его забыть о карете Отто, на которую предъявляли права пьянчуги, и, расталкивая вопящую толпу, отправиться к пикету стражников у восточного входа в аллею Чёрного Замка.

Солдаты, впрочем, были слишком заняты сдерживанием толпы желающих увидеть их регента, рейксмаршалла, чтобы обратить внимание на единственную попытку уйти. Феликс поспешил к ним и затесался в шумные толпы вокруг сада Кайзера. Увидев перед собой марширующие ноги и двигающиеся повозки, Феликс протолкался через давящихся мальчишек и бродяг и выбрался в аллею Хуберта на противоположной стороне Кайзерова сада, в спешке выбив чашу для милостыни из рук нищего.

Высокие здания старой части города редко позволяли солнцу погостить на этих улицах. Мрачные тени и застарелая вонь мочи встречали забрёдшего сюда путника. Семьи ютились среди мусора, из которого выглядывали крысиные глазки. Мужчины, женщины и дети смотрели на него мёртвыми глазами, которые не видели ничего, кроме кошмаров, бормоча на языках Тилеи, Эсталии и Арабии. Феликс мало что понимал, а даже то, что смог разобрать, пытался игнорировать.

- Крысы, синьор. Крысы…

Феликс протиснулся мимо тилейца и его детей и неожиданно выпал на свет Зигмарплац. Красные листья шелестели на идеально квадратных плитах, подобно глашатаям войны. Площадь перед тяжёлым мраморным фасадом храма была забита верующими, пришедшими на полуденную молитву. Отряд алебардщиков в дублетах с прорезями и выцветших красно-синих ливреях грели руки над огнём жаровни, разожжённой на ступенях храма, и наблюдали за верующими и отчаявшимися. Феликс ускорил шаг, пока их молитвы не стихли за спиной, и выбрался на Бефельсхаберский проспект.

Величественные сооружения из вытесанного гномами камня вздымались над бедными зданиями старого города, накапливая высоту подобно спекулянту. Каждая резиденция пыталась превзойти другую в красоте своих украшений, качестве оконных рам или количестве дымоходов. Как дома купцов, так и жилища банкиров, ювелиров и торговцев заморской экзотикой. В единственном полном вздохе, сделанном Феликсом, были горечь арабийского кофе, тошнотворный аромат сахара из Нового Света и специй из Инда - смесь запахов для богачей на фоне безвыходной вони обездоленных. Феликса затошнило.

Он сорвался на бег. Его сердце колотилось, его зрение сузилось. Но это было не из-за напряжения, так как, несмотря на возраст и все усилия Отто, Феликс по-прежнему оставался крепким мужчиной. Только необходимость вновь увидеть Кэт, очистить кожу от воспоминаний об Ульрике в руках, было тем, что толкнуло его через богатых дворян и их слуг. Феликс ускорился. Он не ощущал себя достаточно быстрым. Так было всегда, независимо от того, как быстро он бежал. Он оказался слишком медленным, чтобы спасти своего отца.

Он оказался слишком медленным, чтобы спасти Ульрику.

С этой мыслью, прожигавшей дыру в его голове, Феликс врезался в тяжёлую железную решётку, установленную в кирпичной стене, окружавшей владения Отто, и затряс железные прутья. Она была заперта. В отчаянии он бил в ворота и кричал имя каждого слуги, которого смог вспомнить. Конечно, большинство этих имён уже были в рейксмаршальских военных списках, как предназначенные для отправки на север, но Феликс всё равно выкрикивал их. Безрезультатно. Он с воплями тряс решётку, пока пожелтевшие листья, насаженные на венчающие ворота шипы, не попадали на землю, но ни единого отклика не было из дома. Он мог видеть усыпанное бронзовыми листьями клёнов старое здание на той стороне каретного двора. Справа были оранжерея, конюшня и увитая плющом лакейская. Везде было пусто. Будь проклята эта война! Феликс ухватил прутья ворот обеими руками, словно мог разорвать, и встряхнул.

- Кто-нибудь, откройте эти ворота!

Он любил Кэт.

Воспоминание схватило его медвежьей хваткой и выдавило воздух из лёгких. Они всегда планировали покинуть Альтдорф, как только Кэт стало бы лучше, чтобы охотиться на зверолюдов, которых она поклялась искоренить, и жить от деревни до деревни. В те ночи, когда Феликс добирался до дома и даже был настолько трезв, чтобы найти их кровать, они по-прежнему говорили о жизни, которая могла бы быть. Как будто это всё ещё могло случиться. Феликс сморгнул готовую появиться слезу. Ему не нужна Ульрика, чтобы понимать, что Кэт уже не будет лучше. Феликс задумался, наберётся ли он когда-либо смелости, чтобы поговорить об этом с женщиной, которую он любил, а не с бутылкой в ближайшем кабаке.

Любил ли он её так сильно, как некогда Ульрику? Или Кирстен, если на то пошло? Он не знал. Болезнь и обстоятельства затянули мутью чувства, что некогда были так ясны. Тем не менее, Зигмар ему свидетель, он любил её.

Феликс отступил от ворот и посмотрел на шипы, венчавшие их. Он понимал, что привлекает внимание проходивших мимо дворян, но его это не заботило. По крайней мере, пока никто из них не посчитал его настолько занятным, чтобы вызвать патруль. Он сделал три шага назад, а затем рванулся на ворота, всадив сапог в извив узорной чугунной решётки, и, помогая руками и ногами, вскарабкался вверх, как раз достаточно, чтобы зацепиться за верх ворот. Заточенное железо вонзилось ему в пальцы, и он крякнул от боли, когда хлынула кровь. Позади на улице закричали люди, указывая на него пальцами, но никто не зашёл так далеко, чтобы попытаться его остановить, пока Феликс забрасывал ногу и перетягивал себя на другую сторону.

Да и зачем им это делать? Это ведь не их дом.

Он приземлился во дворе. Его плотный синий плащ чуть было не задушил Феликса, когда зацепился чрезмерно вышитой кромкой за торчавшие поверх ворот шипы и затянулся вокруг шеи, подобно петле. Бранясь и задыхаясь, он сорвал застёжку и позволил плащу упасть на ворота позади него, подобно некоему богатому шерстяному экрану, скрывающему происходящее от нескромных глаз, когда он понёсся мимо высаженных в линию деревьев к дому.

Дверь была не заперта, и он ворвался внутрь, бросившись по ступенькам, ведущим на первый этаж. На балясинах были вырезаны глубокие инталии в Тилейском стиле. Стены - отделаны панелями из плотного дуба. Феликс метнулся вверх по лестнице, устилавшие мрамор ковры заглушали его шаги, и он почти столкнулся с Фрицем, дворецким Отто, который вышел из одного из боковых коридоров, неся в одной руке сложенное бельё, а серебряный графин красного вина - в другой. Феликс ухватился за поручень, чтобы не столкнуться с ним, пока Фриц поворачивался к нему боком, укрывая графин, и оба вздохнули с облегчением, после того, как ливрея дворецкого промелькнула мимо.

- Кэт, - потребовал Феликс. - Где она?

- Её здесь нет, - ответил Фриц, выпрямляясь, чтобы ответить тоном раздражённого достоинства.

- Дьявол тебя побери, Фриц, - перейдя на крик и схватив дворецкого за шиворот, вопросил Феликс, - где она?

- Фраухен Аннабелла ежедневно с начала войны посещает посольство Бретоннии, чтобы узнать о своей семье, - ответил он и, после того как Феликс сжал хватку, поспешно продолжил. - Фраухен Катерина отправилась с ней, чтобы посетить храм Шаллии, находящийся неподалёку.

Феликс отпустил его. Каждый день? Как он мог не знать об этом? Хотя, главный вопрос был: знала ли Ульрика? С проклятием, он бросился мимо всё ещё пытавшегося отдышаться дворецкого и понёсся по лестнице на второй этаж. Мог ли он даже сомневаться в этом?

Влетев на второй этаж, он развернулся, обеими руками уцепившись за перила, и резко бросил приказ Фрицу.

- Принеси мне новый плащ и мою кольчугу. Немедленно.

- Но, герр Феликс…

Феликс не стал останавливаться, чтобы послушать, что скажет дворецкий, ему было наплевать. Ключ от кабинета был в кармане жакета, но Феликс был слишком разгорячён, чтобы возиться с карманами, поэтому он просто выбил дверь ногой и бросился внутрь. Его проход сопровождали разлетающиеся по комнате наполовину написанные речи, но Феликс проигнорировал их, шагая через беспорядок к застеклённому шкафу у дальней стены.

Карагул сверкал в лучах полуденного солнца, светившего в окно. Запечатанный от пыли, которая висела в комнате, он казался безмятежным, упокоившимся царём, но Феликсу не нужно было проверять его кромку, чтобы знать, что зачарованный клинок по-прежнему столь же острый, как и в тот день, когда он нашёл его в тролльем кладе под потерянной гномьей твердыней Карак Восемь Пиков. Он глубоко вдохнул и открыл стеклянную дверь, а затем, протянув руку, снял меч с серебряных крючков, на которых тот висел. Бессознательно, он улыбнулся. Его рука затрепетала. Ощущение от прикосновения к эфесу с головой дракона было таким же родным, как собственное имя.

Образ Кэт ворвался в его мысли, и момент прошёл.

Он затянул портупею на животе и вложил меч в ножны. Он лишь надеялся, что у него не будет повода воспользоваться им.

Не против Ульрики.

Тёплые цвета, отбрасываемые на большой зал храма Шаллии его цветными витражами, не могли отвлечь от холода. Зябкий ветерок сквозил сквозь приоткрытые двери, но на циновках, разбросанных по всему широкому пространству, лежали люди, сбросившие одеяла, обливавшиеся потом и бредившие о магах, монстрах и бродячих мертвецах. Судя по их одежде и характерному акценту, это были альтдорфцы, вернувшиеся с севера. Они смотрели уставшим, сломленным взглядом остекленевших глаз. Воздух, которым они дышали, был затхлым с примесью гниения. Жрицы в грязных белых одеяниях сновали между ними со швабрами и муслином и чашами тёплого овощного бульона. Куски засохшей рвоты покрывали коркой стыки плит.

Расположившись на скамейке в узком конце зала, Кэт сидела в пахнувшем камфорой тепле от свечей и пастельном отблеске витражей и наблюдала за работавшими сёстрами. Их призвание было опасным и во многом неблагодарным, но Кэт завидовала им. Ей не хватало подобной цели.

Неловко она подтянула колени вверх на скамью и съёжилась в уголке между спинкой и подлокотником. Её веки ощущали тепло и тяжесть, напоминающие обожжённый мёд. Даже краткая поездка от дома оказалось слишком тяжёлой. Аннабелла могла быть утомительной компанией, хотя Кэт предполагала, что если бы она была на её месте и её родина оказалась разорена войной, а семья пропала без вести, то тоже бы беспокоилась. С болью в душе её мысли обратились к Феликсу. Она забрала себе его боль, пусть она наполнит её.

Семья, которая была у неё сейчас, была дана ей Феликсом.

Всё чаще и чаще, с тех пор как повелитель личей… коснулся её, она обнаруживала, что её мысли сосредоточены на нём, или, конкретнее, на той ночи во Фленсбурге, когда она была ещё девочкой. Это было всем, о чём она мечтала. Она всегда узнавала этот сон, когда он приходил. Там был лес, по которому она могла ходить во тьме, блики огня, крики. Но каждый раз всё было иначе, но также страшно, как и в тот день, когда она впервые увидела это ещё ребёнком, словно судьба показывала ей бесчисленные способы, в которых слабость или бездействие могли привести к смерти человека, которого она любила. Она была той, что убила воина Хаоса, Жюстин. В ту ночь она спасла Феликса и Готрека. Но что, если этого не было? Открыв глаза, она поднесла к лицу левую руку, чтобы удостовериться, что тяжёлое золотое кольцо, надетое на палец, всё ещё было на месте. Толстая угловатая полоса по-прежнему опоясывала верхний сустав большого пальца. Её пальцы были слишком тонкие: напоминание о том, что она не так сильна, даже если и вправду была той девочкой из Фленсбурга.

Сумела бы она сейчас спасти Феликса?

Она знала, что нет, но это не означало, что она не будет бороться за него. Она была его женой - и она была бойцом. Сегодня она сможет оттянуть тетиву на двенадцать дюймов. Завтра - на двенадцать и одну восьмую. Это не будет иметь значения для зверей Драквальда, бегущих за своими стадными камнями, это даже не сможет отвлечь Феликса от его схем и его стаканов, но это было доказательством того, что она становилась сильнее с каждым днём. Пусть этого и не видел никто, кроме неё.

Время тянулось, пока она ждала своей очереди быть принятой сёстрами Шаллии, и её желудок стал ворчать. Жрицы были заняты, но, осознала Кэт, она была не против. Всё равно это было лучше, чем весь день провести взаперти, а иногда и женщине необходима заботливая сестра. В любом случае, это была её вина, что она недостаточно плотно позавтракала, но это было слишком легко, особенно когда она принимала пищу вдвоём с Аннабеллой, и этот утренник угрожал серьёзным переворотом в её желудке при малейшем запахе пшеничного хлеба или ливерной колбасы. Он тут же сжался, словно бы предупреждая.

Это было нормально, заверили её сёстры, и скоро пройдёт.

Ветер, дующий сквозь открытую дверь, пробирал до костей, и она поглубже вжалась в угол деревянной скамьи. Было слишком холодно для осени. На самом деле она не ощущала подобного с той самой нахгексенской ночи в замке Страж Рейка, когда некромантия Генриха Кеммлера высосала тепло из её жил. Кэт передёрнуло от воспоминаний.

- Вам, кажется, нехорошо, сестра?

Неожиданно раздавшийся за спиной голос заставил её вздрогнуть. Голос был женский, но глубокий, словно снег в середине зимы, и с наслаивающимся акцентом, который говорил о землях далеко за пределами тех, в которых успела побывать Кэт.

Устало, голова казалась очень тяжёлой для её высохшей шеи, Кэт обернулась и посмотрела назад, через спинки скамеек, окружавших освещённый свечами алтарь, в сторону входа. Женщина, которая заговорила с ней, сидела на скамье позади неё и, наклонившись вперёд и скрестив руки, опиралась на спинку лавки, расположенной впереди. Даже несмотря на то, что она сидела согнувшись, было видно, что женщина высокая и стройная, такая, какой Кэт никогда не была. Её гибкое тело была облачено в искусные одежды из прочной кожи, чьё качество Кэт по достоинству оценила. Чёрная вдовья вуаль скрывала лицо. Мимолётный взгляд показал бы вдову в трауре, но Кэт никогда не доверяла первому впечатлению. Было в женщине нечто, говорившее о том, что горе, которое она демонстрировала, было столь же чуждо для неё, как и любовь. Простой взгляд на неё вызывал озноб.

И Кэт узнала чувство смерти, когда оно сидело в восьми шагах позади неё.

- Найти больную женщину в доме Шаллии - это не такое уж большое достижение, - ответила Кэт. Не только Феликс находил утешение в сарказме.

Женщина улыбнулась, как будто прочитав её мысли, её собственные было невозможно разобрать из-за чёрной вуали, закрывающей глаза. Она, казалось, мгновение раздумывала над её словами, прежде чем заговорить вновь, наклонившись вперёд над скрещенными руками.

- Что бы вы сделали, если бы вам показали путь, который бы сделал вас вновь сильной? Вы и Феликс смогли бы путешествовать вновь, как вам и было предназначено. Вы снова сможете стать ужасом зверей, которых так презираете. Даже ещё большим, чем когда-либо прежде.

Рука Кэт, уцепившаяся в спинку скамьи, напряглась. Другая, непроизвольно потянулась к животу и закрыла его будто щитом.

- Вы знаете меня?

С деревянным скрипом, разнёсшимся по всему залу, женщина отодвинула скамью и выпрямилась во весь рост. Она была даже выше, чем предполагала Кэт: почти такая же высокая, как Феликс. Почти наверняка из благородных. Никто иной не мог так себя подать. Женщина перешагнула через упавшую скамью и направилась к ней. Прошествовала, так было бы точнее. Её шаги были мягкими и тихими, как у охотника. Меч покачивался на бедре. Его вид заставил Кэт сжать пальцы на её воображаемом тисовом луке.

Женщина держалась сразу же за сине-зелёной волной, отбрасываемой огромным витражом. Почти как если бы свет, его святость, или оба вместе отвергали её. Кэт переместилась дальше по скамье, ещё глубже в свет.

- Я тоже когда-то боялась, также как и вы сейчас, Катерина, - когда женщина произнесла её имя, Кэт ощутила себя рыбёшкой, пойманной на острогу рыбака. Незнакомка рыскала по краю света. Кэт пыталась разглядеть её черты, но бирюзовые искорки в глазах мешали ей нормально рассмотреть незнакомку. - Даже после того, как мне дали этот подарок, я пыталась отвергнуть его, - со смехом, столь же глухим, как звон полночных колоколов, женщина вышла на свет, окрасивший кожу её амазонки в зелёный и жуткий мёртво-коричневый, когда она опустилась на колени и обхватила рукой подбородок Кэт с мягким скрипом кожи. Она откинула одну белую прядь, закрывавшую левый глаз Кэт. - Теперь я понимаю, что не имеет значения, откуда пришла эта сила, или кто её дал. Теперь она моя, а он ушёл. И я теперь сильнее, чем он когда-либо был.

- Что ты хочешь сделать?

Женщина, казалось, чуть не мурлыкала, когда её огромные голубые глаза заполнили весь мир Кэт. Её рот открылся, явив миру длинные белые клыки исчадия зла.

- Доброе дело для одного старого друга.

Феликс ворвался в главный зал храма Шалии шатающейся походкой колченогого моряка, пробежав чуть ли не половину Альтдорфа, чтобы добраться досюда из дома Отто. Он охватил взглядом голые каменные стены, колонны, цветные витражи и вонь болезни за один секундный вздох, прежде чем схватил молодую, облачённую в белые одежды жрицу.

- Кэт Ягер. Где она?

Женщина показала рукой через ряд арок, туда, где перед большим витражом с изображением голубей, парящих в ясном голубом небе, были полукругом установлены скамьи и нечто похожее на освещённый свечами алтарь. Он увидел две фигуры: одна сидела, в то время как другая опустилась перед ней на колено, и его сердце пошатнулось. Сидящая фигура явно принадлежала Кэт, но вот другая…

«Зигмар, - взмолился он, - не дай мне опоздать».

- Пожалуйста, не могла бы я забрать ваш ме…

Феликс рванул мимо жрицы, обходя кругом, а в одном случае, перепрыгнув, тела спящих мужчин, которые были разбросаны по всему залу, подобно осенним листьям, пока не врезался, полностью истощённый, в спинку дальней из скамей. Скамья издала неблагозвучное рычание, проскрежетав по каменным плитам, когда он сдвинул её с места, но Кэт не обратила на это ни малейшего внимания. Её глаза остекленели, будто она была под воздействием наркотика. Ульрика, однако, подняла взгляд и приветливо улыбнулась. Она стояла на одном колене, словно бы собиралась преподнести дар. Её тело переливалось в цветах, отбрасываемых ей на спину витражами храма Шаллии.

- Старый наряд идёт тебе. Ты снова похож на самого себя.

Феликс развёл руками в знаке капитуляции. Его дешёвый и заношенный до дыр плащ из красной зюденландской шерсти - единственное, что Фриц сумел найти за такой короткий срок - упал на пол.

- Просто позволь Кэт уйти. Отпусти ее, и я с радостью пойду с тобой.

- Она не заложник, идиот, - сердито фыркнула Ульрика. - Я просто пытаюсь помочь тебе.

Медленно, Феликс обошёл скамьи, отделявшие его от них. Ульрика следила за ним глазами, словно хищник, охраняющий свою добычу от мелкого оборванного падальщика. Феликс подавил желание обнажить меч. Ульрика одна, и последнее, что ему было нужно - это противостояние с вампиром в доме Кровоточащего Сердца. Он вспомнил, как она полностью овладела им на Вильгельмплац и заставил свои ладони расслабленно опуститься вдоль бёдер. Если Ульрика решит что-то сделать с Кэт, то Феликс понимал, что мало чем сможет помешать.

Кроме того, стоило попытаться обратиться к её лучшей части, ведь, несмотря на то, кем она стала, она всё ещё была Ульрикой.

- Она не поблагодарит тебя за это, и я тоже. Ты была изменена против своей воли. Разве ты не помнишь, каково это?

Губы Ульрики приоткрылись в хмурой гримасе.

- Я не раз пыталась убить себя. Знаешь ли ты об этом? Но знаешь, с каким трудом я всё-таки попробовала, хотя всё, что надо было сделать - это выйти на свет? - её хмурые глаза сузились в усмешке, когда она повернулась к Кэт. - Моя госпожа пыталась сказать мне, что я адаптируюсь, и - угадай, что? - она была права. С твоей Кэт будет то же самое.

- Нет!

Феликс обогнул ряд скамеек, рванувшись вперёд, но затем остановился как вкопанный, будто остановленный физически. Как будто ещё один шаг в этот бассейн голубого света заставит женщину, которую он до сих пор знал, как Ульрику, уйти, а на её место придёт монстр, который сделает то, что она предлагала.

- Пожалуйста, Ульрика. Я знаю, ты пытаешься быть доброй, но не делай этого. Не пытайся помочь ей таким способом.

- Уль…рика?

Сонно, Кэт пришла в себя, слоги, выливающиеся из её рта, напоминали речь пьяного. Её глаза обратились от Ульрики к Феликсу и обратно. Она моргнула, в замешательстве.

- Но она ведь мертва?

Ульрика рассмеялась, как будто они были три старых друга, встретившихся на празднике.

- Мой дорогой Феликс! Ты солгал своей жене обо мне.

Феликс застонал и посмотрел в лики голубей, изображённые на витраже. То немногое, что он рассказал Кэт об Ульрике, строго говоря, было не совсем ложью, но сейчас он чувствовал себя так, будто у него в руках был топор предательства. Кэт устремила свой расплывающийся взгляд на Ульрику. Ей не нужно было ничего говорить. Ульрика была дочерью боярина Пограничья, это виднелось в каждой чёрточке её горделивого лица, в то время как Кэт оставалась крестьянкой, которая даже не знала своего отца. Лицо Кэт было в шрамах, хотя всё ещё красивое, но олово по сравнению с платиной холодной, бездушной красоты кислевской дворянки. Белая кожа Ульрики светилась с безупречностью бессмертия, непотускневшее воспоминание о прошлом, навеки запечатлённое возвышением.

Это было просто несравнимо.

- Ты хочешь сказать, что я до сих пор иногда думаю о тебе? - прошипел Феликс. - Хорошо, я признаюсь. Думаешь, я скучаю по беспутной жизни вместе с Готреком? - он покачал головой и рассмеялся. - Я скучаю о многих вещах, но ты думаешь, что я смог бы вечно выживать рядом с Готреком? Посмотри на меня. - Феликс развёл руки и повернулся, демонстрируя свои шрамы, и поношенную одежду, и серые пряди, затесавшиеся в длинных светлых волосах.

Он вздохнул, неожиданно почувствовав себя древним старцем. Ульрика, несмотря на свои годы, будет вечно молодой. Кэт, хоть и выглядела старше своих лет, тоже была ещё очень молода. Один лишь Феликс, как ему казалось, выглядел и чувствовал себя действительно таким старым, каким был. Он опустился на колени и взял руку Кэт. Она была худой и пергаментно-сухой, как у мумии.

- Ульрика пришла просить меня о помощи. Макс в беде.

Пощёчина застала его врасплох.

Левая ладонь Кэт нанесла ему жгучий удар в челюсть. Она была хрупкой, словно старуха, но это было неожиданно, и это было больно. Это и кольцо гномьего золота в двадцать четыре карата, которое отпечаталось в его щеке.

- Макс? А что будет со мной? - Феликс схватился за челюсть. Гномье золото на пальце Кэт ревниво блестело. - Ты не хотел разрывать свою клятву Готреку ради меня, а теперь ты хочешь разорвать нашу ради… - её голос сорвался, и она посмотрела на Ульрику. - Ради такой, как она?

- Постарайся понять, - сказал Феликс. Его щека горела, его сердце едва не останавливалось, и он неожиданно понял, что доказывает сторону Ульрики. Почему он это делает? Не это было причиной, по которой он рвался сюда так, что лёгкие рвались из груди. - Он спасал мою жизнь больше раз, чем я могу вспомнить. Он спас Ульрику. Он спас тебя.

- Это низко, Феликс.

- Ты не думаешь, что поступаешь слегка эгоистично? - спросила Ульрика. - Разве ты бы не хотела пойти, если бы могла?

- Он мой муж, - отрезала Кэт. - Я буду эгоистичной, если захочу.

- Я говорил ей, что не хочу идти, - поспешил сказать Феликс, за мгновение до того, как Кэт попыталась бы замахнуться и на Ульрику, и боясь, как вампирша среагирует на это. - Из-за тебя.

Кэт мрачно рассмеялась.

- Поэтому ты отправил свою мёртвую любовницу, чтобы она добавила меня в твой вампирский гарем?

- Что? - воскликнул Феликс, чувствуя растущий внутри гнев. Это никоим образом не относилось к Кэт, и здесь вообще не было никакой конкуренции между ней и Ульрикой. Никто не просил его выбирать между ними.

- Мы женаты, Феликс. Эти обеты для тебя хоть что-нибудь значат?

- Женаты? - теперь пришла очередь Феликса рассмеяться, двенадцать месяцев нерастраченной энергии и разочарования всколыхнули его грудь. Он вспомнил тот день. Феликс был довольно известен в гномьих кругах, человек, которому дался в руки Молот Судьбы, и это, а также новизна события - человеческая пара венчается в храме Гримнира - собрали большую толпу. Было морозно. Он вспомнил, что всю сложную церемонию дрожал от холода, так как Снорри сказал, что его плащ слишком поношен для такого события. Он вспомнил запах фимиама, грубый шёпот гномов, пытающихся быть вежественными. Затем Готрек подвёл к нему Кэт. Их кольца были его прощальным подарком. Он посмотрел на золотую полоску на своём собственном пальце. Приземистая гномья руна подмигнула ему в падающем свете. - Нас поженил в Карак Кадрине жрец культа Истребителей. Как кто-то из нас мог думать, что всё закончится хорошо?

Кэт посмотрела на него, дрожа от слабости и гнева.

- Ты хочешь сказать, что жалеешь?

«Я не знаю», - подумал Феликс.

- Я не это имел в виду.

- Ха! Тогда уходи, если это лучшее, что ты можешь сделать.

- Кэт…

- Не спорь, просто уходи. Мы все знаем, что это то, чего ты хочешь, - она посмотрела на Ульрику. В её глазах был страх, но не за себя. - Только обещай, что не будешь ей доверять. Она не та, кого ты помнишь.

- Я знаю, кто она…- начал Феликс, но Кэт оборвала его, нетерпеливо покачав головой.

- Просто пообещай мне. Пообещай мне, что когда вы найдёте Макса, то оба вернётесь домой, - к удивлению Феликса на глазах Кэт появились слёзы. Она взяла руку Феликса и поднесла её к своему животу. Феликс ничего не понимал. - Вернись ради нас, Феликс.

И вдруг всё стало ясно: потеря аппетита, раздражительная чувствительность к запаху, исходящему от его немытого тела. Его челюсть отвисла. Его сердце забилось за троих. Она говорила то, что он думал, она говорила? Она была…? Могла ли она вообще быть?

- Как? Когда мы в последний раз…? - Феликс поймал себя на середине нелепой пантомимы, затем высвободил свою руку, чтобы закрыть ей лицо. Там было слишком много ночей - дней, если на то пошло - когда его память отказывала где-то между третьей пинтой и долгой дорогой до дома. Кэт грустно улыбнулась, и сердце Феликса едва не разорвалось.

Вокруг него словно разверзлась бездна.

Он не мог быть отцом. Своего отца он ненавидел. А произведя на свет Густава, Отто оказался таким же, как старик. Какую надежду на что-то иное мог питать такой безответственный скиталец, как Феликс?

Перспектива поучаствовать в войне никогда не звучала так привлекательно, как в это мгновение.

Ульрика кивнула, улыбаясь, когда Феликс проглотил бабочек, что болтались в его горле, и взял Кэт за руку. Его пальцы дрожали.

- Я вернусь. Обещаю.

Ночь уже наступала на пятки дню, когда чёрный экипаж, грохоча, отъехал от баржи и погрузился в военизированную суету Паломничьей гавани. Грузчики и подёнщики ходили по пояс в водах Рейка. Когда тяжеловооружённые всадники пролаяли приказы от банка, мужчины вытащили свои товары на берег и погрузили в ожидающие фургоны. Аркебузиры в длинных чёрных туниках и перевязях, блестевших от медных патронов, стояли с зачехлённым оружием на длинной палубе недавно прибывшей из Нульна баржи. Она глубоко сидела в воде, по её палубе ползали грузчики, разгружавшие мешки с дымным порохом, в то время как на берегу готовились лебёдки, чтобы выгружать из трюма судна пару пушек типа «Адское Пламя». Ещё больше кораблей толклись на реке, стремясь зайти в порт до наступления сумерек. Их фонари отбрасывали на воду отсветы. На каждом причале различные товары - шерсть Солланда, мычащий скот и зерно из Аверланда, древесина из лесов Штира, и вооружение из великих литейных Рейкланда - выливались из реки и отправлялись в сторону Паломничьих ворот, а затем дальше, в жадный водоворот войны.

Феликс был сыном купца и коренным альтдорфцем, поэтому не был чужым на торговых причалах и в рыночных городах. Торговля была в его крови, хотел он этого или нет. И всё же даже он был поражён огромной индустрии, что двигалась в военном бизнесе. Он чувствовал себя так, словно половина всех промышленных мощностей Империи проходила через этот порт, как если бы организованность, прилагаемые усилия и ошеломляющее количество людей и техники, которые отправлялись на север, сами по себе могли держать орды Хаоса в страхе.

Если бы только это могло быть настолько просто.

Из-за затемнённого стекла экипажа Ульрики Феликс наблюдал за солдатами, патрулирующими берег. Они были видимой силой. Мечники в ватных штанах и стальных нагрудниках перемещались среди грузчиков, открывая контейнеры, останавливая ломовых извозчиков и проверяя их фургоны и телеги. В конце концов, шла война, так что рейксмаршал был прав, опасаясь противника. Экипаж замедлился, а затем и вовсе остановился, заняв своё место в очереди телег и экипажей, которых задерживали на пропускном пункте, прежде чем разрешить покинуть гавань. Феликс прижался лицом к окну и оглядел очередь.

Двери были открыты, купцы и возчики спорили со скучающими алебардщиками, пока их сержанты сверяли свои списки с пропускными документами, а затем перепроверяли, сравнивая с содержимым телег. Было очевидно, что они получили приказ быть тщательными. Никто не двигался, пока офицеры не были удовлетворены. Феликс испытал нехорошее предчувствие. Он, в конце концов, был одним из сотрудников кабинета рейксмаршала, и вряд ли мог сделать что-то ещё более предательское, чем дезертировать на север вместе с вампиром.

О чём он думал? Большинство здравомыслящих людей пытались покинуть Остермарк. Что стало для него ещё большей неожиданностью, он обнаружил, что его ладони вспотели. Что явилось потрясающим подтверждением того, что его жизнь стала, как прежде, до того как они с Кэт поженились. Он посмотрел мимо Ульрики в окно на её стороне, на румяную полосу западного горизонта.

Сколько прошло, два часа?

- Расслабься, - сказала Ульрика. - Я даже здесь могу услышать, как бьётся твоё сердце.

С наступлением сумерек она сняла свою вдовью вуаль, и её лицо, казалось, светилось своим собственным перламутровым блеском, как земное видение самой Маннслиб. От уголка левого глаза к виску шёл тонкий шрам, но, несмотря на это, сходство с женщиной, которую он любил, было болезненным.

- Если меня не вытащат из этой кареты и не закуют в кандалы в ближайшие десять минут - это, безусловно, сделает меня спокойным.

- Ты всегда был таким беспокойным, - снисходительно похлопала его по колену Ульрика.

- Мы живём в беспокойные времена.

- Заканчивай. Это отвлекает, - с улыбкой, которая заставила сердце Феликса учащённо забиться, она расшнуровала верх своей куртки. - Я возьму солдат на себя.

Фривольно упёршись на колени Феликса, она дёрнула за ручку и распахнула дверь кареты. Офицер ростом шесть футов в голубой и красной ливрее, броне и увенчанном перьями шлеме-саладе придержал дверь открытой до тех пор, пока вид дворянки вываливающейся из своего экипажа, не привлёк повышенное внимание со стороны пары взимавших пошлину алебардщиков. Феликс слишком поздно понял, что не был скроен для подобных вещей. Безобидная проблема, куда положить руки, вдруг стала неимоверно важной. Даже лёгкое прикосновение к груди Ульрики в простом механическом грехе дыхания ощущалось, как неподобающий уровень контакта.

- Добрый вечер, - сказала Ульрика с таким густым кислевским акцентом, который Феликс никогда прежде от неё не слышал. - Чем мы можем помочь храбрым мужчинам Империи в этот день?

- Пропуска, моя госпожа, - просто ответил офицер, к вечной благодарности Феликса.

- О, конечно, - произнесла Ульрика, её улыбка задержалась на мужчине, как будто она любовалась собственным отражением в начищенном до блеска металле его брони. Был ли он единственным, кто заметил его полное отсутствие? Ульрика наклонилась ещё немного, повернулась к передней части экипажа и щёлкнула пальцами. - Дамир, документы.

Смуглый унгол перегнулся с козел и подал свиток пергамента с глупой усмешкой деревенщины. Офицер развернул его, и глаза мужчины расширились, пока он читал.

- Это печать рейксмаршала. Мои извинения…- он перечитал иностранное имя на документе, - …мои извинения, генерал Страгов. Вам следовало сразу сказать мне.

- Это неважно, - ответила Ульрика, небрежно махнув рукой.

Человек отдал честь.

- Честь и слава вам на севере, генерал. И вам, герр Ягер. Пожалуйста, позвольте моим людям проводить вас до ворот Пилигримов. Я не могу позволить, чтобы генерал коменданта Роха был задержан в мою смену.

Офицер и его люди приступили к расчистке пути, и Ульрика закрыла дверь. Она выглядела самодовольно. Только после того, как солдаты уже добрых десять секунд занимались своим делом, Феликс позволил себе открыть рот.

- У тебя есть документы?

- Ты думал, я их всех соблазню? - в притворном ужасе вопросила Ульрика. - Я выгляжу так, словно у меня есть энергия для подобного?

- Я просто удивлён, вот и всё. Эти вещи нелегко подделать. Поверь мне, Отто узнавал. И откуда этот офицер узнал моё имя?

- Потому что, - терпеливо растолковала Ульрика, - это настоящие законные распоряжения Курта Хельборга об отправке героя Праага - это ты, Феликс, если вдруг запамятовал - с командой коменданта Роха. Они оба согласились, что твоя поездка по фронту стала бы полезной для поднятия боевого духа, - она саркастически усмехнулась. - Посыльные уже отправились вперёд для проведения мероприятий по подготовке и согласованию дат твоих выступлений в Хохланде и Остермарке.

Феликс в отвращении покачал головой.

- Всё это, на Вильгельмплац и с Кэт, а я на самом деле не имел вообще никакого выбора.

- Мне хотелось, чтобы ты сам захотел пойти со мной.

- Почему?

Ульрика не ответила.

- Комендант Рох же существует?

- Конечно, - пробормотала Ульрика, чьи мысли всё ещё витали в другом месте. - Он командует всем восточным флангом Золотого бастиона. От его крепости, Барочный шпиль, даже можно заглянуть за ту сторону, и в Кислев, - она на мгновение остановилась, беря себя в руки и внимательно обдумав свои следующие слова, прежде чем они покинули её уста. - Этот наш поиск делается с его ведома и благословения. Он является одним из тех, кого я называю сейчас господином.

- Я думал, у тебя была госпожа.

- Эта война, в которой мои ламийские сёстры неоднократно зарекомендовали себя, как непригодные. Архаона невозможно сбить с пути с помощью задравшейся юбки или манящей улыбки. Он не тот, кто будет претендовать на то, чтобы зваться господином в ближайшие сотни лет. Это экзистенциально. Рох знает, как лучше всего использовать свои таланты. В нём есть господарская кровь.

- Высокая похвала.

- Высочайшая.

Феликс не смог придумать ничего, что можно было бы добавить к уже произнесённому, и поэтому погрузился в задумчивое молчание, глядя в окно за тем, как экипажи тех, кому меньше повезло с господами, ускользали во тьму. Несмотря на близость Ульрики его мысли постоянно возвращались к Кэт. Так или иначе, даже учитывая, что реально у него не было выбора, он не мог оправдать своё решение. Феликс никак не мог решить, поступала ли так Ульрика из доброты или скорее просто наслаждалась, завязывая в узел его чувства. Но всё это на самом деле быль лишь способом отвлечься от того, о чём он действительно не хотел думать.

Кэт была беременна!

Перспектива отцовства не делала его более уверенным в себе, чем это было в храме Шаллии, но часть его - та малая, безнадёжно романтическая часть, которая когда-то сочиняла стихи для Ульрики - была в восторге при мысли о том, что при возвращении домой его встретит Кэт, несущая его сына или дочь. Его.

- Она обманывает тебя, ты знаешь.

Феликс не стал отвечать, не пожелал.

- Я слышу биение нерождённого сердца и могу чувствовать напряжение в голосе лжеца.

- Прекрати, - сказал Феликс, хотя и без особой силы. Его сердце и так вынесло за сегодня слишком много. - Зачем бы она стала лгать?

- Чтобы заставить тебя изменить своё решение и остаться? Чтобы заставить тебя пойти на риск неудачи лишь бы вернуться домой? Для вас обоих было бы легче, если бы ты только позволил мне обратить её.

Феликс покачал головой и вновь отвернулся к окну.

- Почему я? Для такого рода вещей требуется Готрек, а не его прихвостень.

- Ты должен быть готов к тому, что Готрек мёртв. Он уже был в Кислеве, когда возвели Золотой бастион, - Ульрика повернулась на сидении, а затем взяла руку Феликса в свою и посмотрела в его глаза. Сочувствие в них было соблазнительно настоящим. - Он был в столице, когда та пала под ударом военачальника Хаоса, Аэкольда Хельбрасса. Я сомневаюсь, что даже он смог бы пережить то, что последовало за той битвой.

Феликс вздохнул.

- И именно в это место ты хочешь, чтобы мы отправились.

Глава пятая. ВЕЛИЧАЙШАЯ ПОГИБЕЛЬ

- Неужели мы всё ещё не в Пустошах Хаоса? - спросил Снорри, уныло глядя в иллюминатор, пока паровые вагоны с лязгом и фырканьем пробирались по обширной безликой глади северной области Кислева.

Готрек оглянулся и тихо выругался. Его лицо, борода и руки были черны от угля, который он сгребал лопатой, он был чёрен весь, за исключением глаз, которые отражали свет топки. Готрек задвинул железную крышку, после чего поставил свою лопату полотном вниз и скрестил руки на её рукоятке.

- Если ты спросишь меня об этом ещё хоть раз, прежде чем мы доберёмся до усадьбы Ивана Петровича, то, клянусь, в следующий раз, когда я возьмусь за лопату, я опущу её между твоих ушей.

- Снорри слышал, его жена красавица.

- Чтоб тебя, Снорри. Хватит слушать, что эти ваттоки говорят о человеческих женщинах.

Со вздохом, Снорри вновь отвернулся к иллюминатору. Небо было слишком огромным, словно гигантская голубая линза над головами. И земля была слишком плоской. Глядя на неё изо дня в день, с утра до вечера, каждый день, Снорри думал о руднике, который был выработан, а затем выровнен, чтобы запутать любых следующих старателей. Вид не менялся, но так как он не менялся и в предыдущие дни, то вероятно он и вовсе не изменится.

Он надеялся, что у Ивана Петровича было пиво.

- Снорри ненавидит Кислев…

- Воздух холодает, - пробормотал Дурин Драккварр. Демоноубийца стоял на развилке туннелей, устремив взгляд вдаль, водя татуированными когтями пальцев по низу влажной, неровной стены. Мерцающий фонарь, который держал Кракки Железный Хомут, был единственным источником света. От его огня блестел влажный потолок, и плясали на стенах тени десятка истребителей, жреца культа Гримнира и начинающего кователя рун. Воздух пах сыростью. Зачернённый татуировкой нос Дурина принюхался к запаху, исходящему от грубого камня стены. - Я чую запах порчи на этих камнях.

- Молодец, - проворчал Кракки, из-за сломанного носа его голос был глухим и безжизненным. Толстяк держался в тылу отряда, охраняя пиво от скавенов, гоблинов и тех волшебных существ, которым до сих пор удавалось спереть свою долю, несмотря на его бдительность.

- Это Кислев, - вздохнул Снорри, думая о пиве, и устало протёр глаза. Свет фонаря жалил их. Он избегал сна - и снов - в течение всех пяти дней, что длилось их путешествие по подземным путям из Карак Кадрина. Но любой гном, даже столь ушибленный, как Снорри, всегда знал, где он находится.

И Снорри уже проходил этим путём раньше.

- Молодец, Снорри, - сказал Скальф Грохочущая Поступь, с улыбкой равно гордой и прощупывающей, как фомка. Жрец выпрямился в западном ответвлении туннеля, где что-то разглядывал на полу. Босые ноги до половины ступней были погружены в лужу, которая шла рябью при каждом движении. - Они уже начали называть его Северный Остермарк, но да, - это Кислев, - он пошевелил пальцами в луже и посмотрел на влажный потолок. - Мы идём под Верхним Талабеком.

- Что ты там делал? - спросил Снорри.

- Выслеживал зверолюдей, - Скальф указал на пучки шерсти, плавающие в луже, и царапины на потолке, которые могли оставить рога. - Они уже были здесь, но в небольшом количестве. Так что мы идём дальше на север, и запечатываем путь только тогда, когда пройти дальше будет уже невозможно.

Истребители кивнули и развернулись, приготовившись идти дальше. Старый трактирщик, Дрогун, чьё жёсткое мускулистое тело было затянуто в кожу, словно прилип к кователю рун, подобно ржавчине на металлических конструкциях людей. Кракки - чей рот не закрывался ни на секунду - рассказал, как последняя экспедиция провалилась, когда Дрогун отправился искать свою гибель, а не защищать своего подопечного. Нового кователя рун звали Горлин и он, по мнению Снорри, был слишком молод, едва ли больше полутора столетий, чтобы быть полноценным кузнецом рун. Его борода была ржаво-коричневая и доставала всего лишь до пояса. Броня - смесь из металлических пластин и кожаных соединений. Его опоясывала перевязь с пистолетами, а в руках он нёс молотоглавый посох, на котором была выгравирована руна, напоминающая молнию. Через противоположное плечо был перекинут ремень водонепроницаемого кожаного рюкзака.

Кователь рун опасливо смотрел на фонарь в руках Кракки, держа свой рюкзак подальше от пламени, и от истребителя. Кракки поддразнил его, подпрыгнув и сделав вид, что сейчас ударит его фонарём, потом рассмеялся и закинул перевязь с четырьмя бочонками «Экрундского Коричневого» на плечи.

Снорри задумался, сколько он уже не пил.

Его виски пульсировали. И его кожа высохла, он был уверен в этом. Одно пиво, конечно, вряд ли повредит. Одно пиво, это было меньше, чем ему требовалось, но достаточно, чтобы нарушить клятву, данную Скальфу. Просто одно пиво, и он смог бы уснуть.

Чтобы отвлечься от сухости во рту и ломоты в висках, он решил проверить свой собственный рюкзак. Кожа была поношенной, а на её поверхности вышита руна. Это было название города, но какого он не мог сказать. Его мать не отпустила его даже на рудный рынок Вечного пика… Он покачал головой, прежде чем память успела вернуть ему огонь и крики. Он не думал, что это место всё ещё существовало.

- Кучка истребителей несёт подарки на память, - сказал Дурин, появляясь, словно тень, рядом с ним. - Я не припоминаю, чтобы он был у тебя в Карак Думе.

Снорри медленно покачал головой: - Скальф сказал Снорри, что это было с ним, когда он пришёл давать свою клятву. Но Снорри не помнит.

- Что находится внутри?

Пожав плечами, Снорри расстегнул рюкзак и открыл его. Это вызвало у него дрожь надежды, что может быть теперь здесь по волшебству может появиться пиво, и он ещё раз дважды тщательно проверил. Большую часть занимала старая одежда. Она была выпачкана кровью и всё ещё воняла дымом.

- Что это? - пробормотал Дурин, потянувшись и вытащив ожерелье. Он пропустил толстую золотую цепочку сквозь пальцы, осмотрев руны, выгравированные на внешней стороне каждого звена. - Это инженерный код. Странно, похоже на женскую цепочку.

- Что там сказано? - спросил Снорри.

- Я был кузнецом, а не инженером, - Дурин бросил ожерелье обратно в сумку, словно никогда им и не интересовался. - И даже если бы я мог прочитать его, то был бы связан узами клятвы моей гильдии.

- Снорри думает, что его летописец мог бы поделиться некоторыми маленькими секретами.

Демоноубийца поднял лицо к потолку, и на мгновение показалось, что он может испытывать эмоции.

- В последний раз, Снорри…

- Идём, истребители, - объявил Скальф, тихо подойдя к Снорри и Дурину. Он поклонился Демоноубийце, но при этом его глаза не отпускали Снорри. - Впереди нас ждёт битва. Завтра? Возможно. Днём позже? Наверняка, - его глаза прощупывали Снорри, как будто подозревая воду в своём пиве. - Ты вспомнил больше о своей обещанной гибели?

Деревья. Иглы в спине, пока он лежал плашмя, не в силах пошевелиться.

Снорри с хрустом закрыл глаза.

Гигантские пауки повсюду, мёртвые. Старушка стоит над ним. «Ты должен был умереть сегодня, Снорри, но я не позволю.

Тебя ждёт более великая погибель».

Он вздрогнул и открыл глаза льющемуся свету, под пристальным взглядом Скальфа, и пустым - Дурина. Почему, чем больше он вспоминал про это пророчество, тем больше оно напоминало проклятие?

- Снорри не помнит.

Почти час Стефан Тачак и рота Дусхыки шли по следам монстра к северу. Макоский был твёрдо уверен, что существо такого размера и в столь глубоком снегу не могло опережать их более чем на полчаса, но это было уже не важно.

Теперь, безусловно, они нашли это.

Небольшая тирса пастухов лежала в снегу, подобно затаившемуся охотнику. Тёмные деревянные стены двух десятков небольших домиков были окружены валом из снега, покатые крыши также скрывались под белым покрывалом, за исключением тех немногих случаев, когда из-под сверкающего, обледенелого наста торчали пеньки труб. Посёлок был слишком мал для наличия стены, но были следы ото рва: более рыхлый снег вокруг тирсы и частокол деревянных кольев и висящие шкуры, видимые на внутренней стороне снежного вала.

Но на этого скрытого охотника наткнулся другой. Масса из меха и запорошившего воздух снега, боевые кличи, урчащие через метель - атакующие силы курган напоминали гигантского медведя, слишком рано вырванного из зимней спячки и пришедшего из-за этого в ярость. Метель мешала точно подсчитать количество, но Стефан оценил их примерно в три сотни, может четыре, и почти вполовину этого количества лошадей.

Пешие бойцы наступали на ров с юга, охватывая тирсу широким полумесяцем, тянувшимся с запада на восток. Они должны будут найти место для прорыва кавалерии. Стефан увидел всадников курган, ожидающих вместе с горсткой резервов под заметёнными снегом знамёнами. Стефан смахнул снег с лица и вернул своё внимание тирсе. Первый отряд курган застрял в канаве, завязнув в глубоком снегу. Из-за частокола летели стрелы, безмолвные чёрные точки, на таком расстоянии напоминавшие летящих дроздов.

- Зубы медведя, - выдохнул Коля, на этот раз увидев степь так, как видел её Стефан. - Ты был прав. Кто-то всё ещё жив.

Он был прав!

Месть - это хорошо, это был квас в животе человека, согревающий его зимней ночью, но даже самые буйные коссары не в состоянии выпить столь много. Надежда была лучше. Не в силах сдержать ликующий крик, Стефан отдал приказ облачиться к бою.

Рота сделала это быстро, не сходя с седла, так как в области нельзя было укрыться от взглядов. Если вы могли видеть - то вы видели. За несколько минут одетый в меха сброд, выглядевший не лучше, чем шайка мародеров, за которыми они гнались, вновь стал ротой, сверкающей гордостью Дусхыки.

Сталь тускло сверкнула в снегу, как запотевшее зеркало, богато украшенная трёхчетвертная броня, красовавшаяся янтарём и гагатом. Пелерины, вырезанные из шкур диких зверей были прицеплены к воротнику каждого воина и перекинуты через левую руку. Коля лично свалил большинство из этих зверей, и Каштанка по праву горделиво глядела из-под шкуры химеры. Как и все традиции области, эта была рождена из прагматизма, чтобы лошади, приученные к запаху хищника, не паниковали перед лицом гоблинских волчьих всадников. Великолепные «крылья» всадников трепетали на ветру: изогнутые деревянные стойки, прикреплённые к кирасам и оперённые перьями орла, сокола, страуса, павлина и лебедя. Каждый человек уникален. Каждая жизнь - драгоценна.

Через имеющее форму сердца смотровое отверстие между щекой и наносником его высокого, опушенного мехом шлема, Стефан наблюдал за тем, как Коля повязал цветные ленточки к поводьям Каштанки. Они должны были отогнать духов, что могли испугать её в бою. Они все были своего цвета и предназначались для собственного злого духа.

Рота ещё строилась, когда гортанный рёв прогремел через метель. Каштанка дёрнулась от него, нарушив упорядоченный строй, цветные ленточки затрепыхались на её уздечке, пока Коля шептал успокаивающие слова ей на ухо. Вызов гремел долго, минуты, снежинка за снежинкой, слишком долго для лёгких любого человека.

Он шёл не от воинов, а от лагеря за их спиной.

- Демон добрался до курганского сердца, - заметил Макоский.

Стефан бросил тоскливый взгляд в сторону частокола обороняющейся тирсы, а затем развернулся, и Бигач перешёл прямо в галоп, а за ним, не задавая вопросов, рванулась рота. В словах не было необходимости. Каждый мог слышать то, что слышал, и видеть то, что видел. Помочь тирсе было за пределами возможности девяти мужчин, но были и другие. Стефан был уверен в этом, как никогда ранее.

Они всё ещё могли спасти мудрую женщину, Марзену, и традиции Кислева, что она несла, вместе с нею.

Если рота Дусхыки сумеет опередить демона.

Рёв осады стал глухим и далёким, снег падал вокруг так плотно, что казалось будто уланы пробивали его своими телами. Снег и лошади - последние две вещи в области, которые оставались столь же постоянными и верными, как и всегда. Так силён был снегопад, столь ошеломляющ в своей густоте, что Стефан не смог обнаружить несущихся в противоположную сторону курганских всадников, пока практически не наткнулся на них.

А из-за месяцев холода и голода, Стефан стал реагировать куда медленнее.

Налётчик так резко натянул поводья, что его чёрный мускулистый зверь встал на дыбы, размахивая передними копытами, пока северянин орал приказы другим мародёрам, что в свободном построении выныривали из метели за его спиной. Человек и зверь, они были больше чем их противники кислевиты. Коней покрывали тяжёлые попоны из сырых шкур, которые хлопали их по бокам. Сами мужчины носили густые меха поверх пластин кожаной брони, что до сих пор щетинилась волосками, и кожаных шлемов, украшенных рогами оленей и иных тварей.

Стефан надеялся, что защита Господина Мороза даст им некоторый элемент неожиданности, но северяне ехали готовыми к бою, либо спасаясь от демона в своих рядах, либо же собираясь вернуть своих воинов, чтобы сразиться с ним. По крику вождя они подняли свои дротики и копья и оттянули назад тетивы мощных луков.

- Господариньи! - взревел Стефан.

В то же мгновение, грабители Пустошей спустили тетивы.

И естественно, когда две атакующие силы всадников стремительно мчались друг на друга, стрелы пронзили стальные пластины и черпаки, словно колья замороженную землю. Мужчины закричали, одна лишь мышечная память позволяла им оставаться в седле. Копьё ударило лошадь в грудь. Животное вскрикнуло, завертелось и упало, придавив своим телом всадника. Стефан закричал в бурю стрел. Резкая боль вспыхнула в левом плече. В пылу атаки это было терпимо, и Стефан перенаправил боль в правление Бигачем, когда тот протаранил бок коня курганского вождя, пока тот пытался повернуться. Курганская лошадь была больше и сильнее, но сегодня сила была с Кислевом.

Вождь мародёров заорал проклятия, в тщетной попытке попытавшись ухватиться за упряжь Бигача, эти вопли превратились в крики боли, когда его собственная упавшая лошадь, подмяла вождя под себя и сломала ему ногу. Усилия северянина стали судорожными, когда животное, в панике пытаясь вновь подняться на ноги, прошлось копытами по ногам и животу курганца и превратило вождя в месиво из кишок и крови, которая сочилась из-под пластин доспеха, орошая снег.

Ещё шестеро курган пали, когда клин кислевитов пронёсся сквозь их рыхлый строй. Стефан услышал шелест и инстинктивно вздрогнул, когда на него полетела петля аркана. Верёвочная петля попала в крылья и отскочила, а затем заскользила по снегу вослед уходящему всаднику.

Стефан повернулся в седле, чтобы убедиться, что северяне не собирались предпринять новую атаку, но вдруг вздрогнул от мучительной боли. Это было его плечо.

Пластина гардбрэйса была пробита и окровавлена. Из плеча торчали омытое кровью древко и оперение курганской стрелы. Стефан дотронулся до него рукой и вздрогнул от резкой боли, вызванной прикосновением. Он почти лишился сознания, но вцепился в боль, чтобы удержать руку, в которой она была. Через несколько секунд агония прошла достаточно, чтобы с ней стало возможным справиться.

Коля мрачно смотрел на него. Это было плохо, и они оба это знали. Стрела вошла прямо в кость. Даже с отдыхом, хорошим уходом и благословением Саляка, было маловероятно, что он сможет когда-нибудь вновь пользоваться этой рукой.

Стефан застонал, но не от боли. Он застонал от осознания того, что его бой закончен. Он покрепче сжал руку на своей сабле. Что ж, всё могло быть и хуже: это могла быть правая рука.

- Ты не можешь идти дальше, - сказал Коля. - Я оставлю с тобой одного человека и поведу остальных.

Бренчание стали о сталь доносилось сквозь пелену метели, обещая битву в следующем мире. Плечо Стефана холодело, сосульки боли проникали в мышцы его руки и обратно. Маршалек Стефан Тачак сражался в своём последнем бою, но он ещё не был мёртв. Возврат Марзены, её мудрости и знания, станет его последней большой победой для Кислева.

Кряхтя от боли, Стефан коленями развернул Бигача. Он перевёл взгляд с Коли на Макоского и ещё двоих всадников, что оставались в седле.

Пять человек. Всё, что осталось от двух тысяч, которыми он командовал у Тобольских бродов. Этого оказалось недостаточно тогда, и было недостаточно сейчас.

- Я отправлюсь вперёд и, найдя, где содержат Марзену, попытаюсь отвлечь их, как смогу, чтобы вы смогли избежать врага и спасти мудрую женщину.

- При всём уважении, брат, - сказал Коля с натянутой улыбкой, - это ужасный план.

- Я ранен, - ответил Стефан, поворачиваясь, чтобы показать им стрелу, торчащую из плеча. - И меня уже не спасти.

- Нас всех уже не спасти. Мы все уже мертвы и оплаканы с того момента, как покинули Дусхыку. Вперёд отправлюсь я. Если ты хочешь отвлечь курган на время, достаточное для того, чтобы спасти Марзену, то это должен сделать я.

Мгновение Стефан собирался спорить. Он был маршалек, и предположительно решение должен был принимать он, но Коля был прав. Стефан откинулся в седле.

- Ну что ж, хорошо. Если ты сможешь отвлечь демона от Марзены, то попробуй, но, во имя Урсуна, даже не пытайся схватиться с ним. Оставь его курганцам, как знак моего благословения.

- Я пойду с тобой, - неожиданно произнёс Макоский.

- План требует только одного, - ответил Стефан.

С дикой усмешкой всадник взмахнул окровавленным наджаком и поставил свою лошадь рядом с Каштанкой.

- Как и сказал тебе твой есаул - это ужасный план.

В Дусхыке, когда утренняя роса становилась утренним инеем, животные станицы, которые были слишком старыми, слишком молодыми или слишком слабыми, чтобы выдержать зиму, забивались во время однодневного ритуала кваса, кровопролития и веселья. Эти звуки слышал теперь Коля в криках, доносящихся сквозь падающий снег. Не битва, но бойня, отбраковка тех, кто слишком стар, слишком молод или слишком слаб. Запах, однако, превосходил всё, что он испытывал ранее.

Даже воины Хаоса, казалось, обгадились, когда смерть пришла за ними.

Лошади аккуратно переставляли копыта между ошмётками тел курганских воинов, усеивавших землю. Глаза лошадей были широко раскрыты, уши напряжены, каждый крик или ржание заставляли их застывать, пока всадники не ободряли их. Выпавшее из рук оружие, трофейные кольца и узловатые верёвки внутренностей валялись всюду, куда ни падал взгляд. Кровь окрасила снег, как будто какой-то гигантский медведь прокусил саму землю. Коля чувствовал больше жалости к коням северян, убитым вместе с людьми, чем к их хозяевам. Именно люди обрушили на Кислев весь этот ужас. Он мрачно ухмыльнулся.

Трофеи - победителю.

С каждым шагом, приближавшим Колю и Макоского к лагерю, курганских тел становилось всё больше, и лежали они всё теснее. Свирепость их умерщвления также казалось увеличивалась. Эти выкормыши севера узрели всю жестокость смерти, прежде чем она нашла их, и не все из них были мертвы. Коля видел, по крайней мере, двоих, которые загребали руками свои внутренности и причитали, словно новорождённые. Макоский плюнул в лицо умирающему северянину. Коля вздрогнул и ухватился за гриву Каштанки.

Хаос пришёл в область. Не его армии, они приходили и уходили, а сам Хаос. Суть его. Время перемен. Коля чувствовал его в своих кишках, и где-то в этом звенящем кровопролитии смеялся Кровавый Бог.

- Не надо, Борис, - пробормотал Коля.

Сквозь метель он едва мог разглядеть битву впереди. Серые силуэты, конные и пешие, кружились в снегу. Лошади ржали. Неразборчивые крики, едва ли исходившие из уст обычной живой твари, рождались, захлёбывались в крови, а затем погребались под приглушёнными тенями звуками столкновения стали и дерева.

Успокаивание нервов Каштанки не оставляло Коле времени на то, чтобы позаботиться о собственных. Он смирился с этой участью, поскольку до Тобольских бродов Кислев был землёй, а теперь земля была избита. Его семья в Дусхыке оплакала его, когда он отправился вместе с ротой, но он никогда не думал, что будет оплакивать и, вероятно, переживёт их всех.

Но теперь, в этот самый момент, он обнаружил, что этот безголовый цыплёнок ещё не был готов остановить свой бег.

Он не стал молиться. Когда дурак молился Урсуну, это было то же самое, что кусать собственную руку. Вместо этого он наполнил лёгкие воздухом и выкрикнул боевой клич Дусхыки. Стефан поймёт, что это означает.

- Дже добре, - сказал Макоский с дикой ухмылкой.

Это означало: «до свидания». Или, как вариант, «умри хорошо».

Коля предполагал, что это было не важно.

Оба заметили гребень оранжевых волос, мелькнувший в серой пелене ближнего боя, хотя они выкинули это из головы, когда пришпорили коней и бросились в атаку.

- Вытащи его. Сделай это быстро.

Стефан Тачак сжал луку седла, квас ещё горел во рту, когда его товарищ ухватился за оперённое древко стрелы, засевшей в кости маршалека. Стефан напрягся от боли, но не вскрикнул. Это произошло ранее, когда двое его людей сняли с него паулдрон, бувигер и наручи и взрезали ножами кожаный подкольчужник и меха, чтобы открыть рану холоду. Хуже всего было ожидание. Стрела проткнула его гардбрейс, но наконечник не вошёл достаточно глубоко, чтобы пробить кость и лишь самый кончик вышел с той стороны.

Возможности удалить пластину не было. Так что стрелу можно было выдернуть только так, как она вошла.

Улан расшатал древко, ослабляя его в кости. Грудь Стефана тяжело вздымалась, и он отстранился, но второй человек, сидевший на коне рядом с ним, крепко обхватил его за талию. Деревянная чаша появилась у его губ, и квас потёк по подбородку. Плечо ощущало себя так, словно его отрывали от шеи. Он вскрикнул сквозь зубы.

- Быстрее, чтоб вас!

С всплеском крови и режущей болью, стрела вышла из раны. Стефан упал на шею Бигача, и его передёрнуло. Снова деревянная чаша появилась у его губ, но на этот раз он нашёл в себе силы, чтобы вернуть её назад. Предстоял бой, а он уже выпил больше, чем входило в его долю.

Дрожащими пальцами он ухватился за ремешки, крепившие его гардбрейс, и позволил ему упасть на снег. Теперь, когда боль ушла, он ощущал себя пустым, словно это был сон или он только что проснулся. С шипением, маршалек поднял левую руку таким образом, чтобы она могла лечь на луку седла. Улан с окровавленными пальцами, невысокий человек со шкурой снежного леопарда, перекинутой через плечо, взял было Бигача за уздечку, но Стефан упредил его, а затем выпрямился в седле и, вытянув саблю, показал улану, чтобы тот управлялся со своим собственным конём.

- Я - маршалек Кислева. Никто, кроме моего коня, не будет вести меня.

Между тем второй, более старший улан, в покрытом замысловатой филигранью, но уж очень помятом трёхчетвертном доспехе спрыгнул с седла и начал собирать разбросанные куски брони Стефана. Зрелище этого - гордости, богатства и красоты Дусхыки, что просто валялись на земле - завязало узлом желудок и заставило вновь запульсировать болью плечо. Однако он ничего не сказал, лишь прокряхтел в знак признательности, когда воин прикрепил доспехи к седельной суме Бигача. До тех пор, пока его рота с отвагой носила сей доспех - Кислев жил.

- Вы слышали, маршалек?

Пронзительный крик прорезал метель и заглушил крики дальнего боя. Крик химеры. Стефан одними губами прочитал молитву за своего брата. И за Кислев.

Коля и Макоский врезались в ненавистных курган. Ряды северян были разрозненны и два улана проскочили их насквозь, мужчины падали под копытами, словно матрёшки. Крылья выли, пока люди умирали. Коля во всю силу лёгких прокричал боевой клич и набросился на мародёров со своим палашом. Огромный клинок был предназначен, чтобы колоть, а не резать. У него не было режущей кромки, и без силы атаки, он был всего лишь шестифутовой стальной дубинкой.

Северянин в плаще из медвежьей шкуры, вооруженный цепом, пошатнулся на расстоянии удара, кровь лилась по его лицу после удара наджака Макоского. Коля вбил лезвие своего палаша в череп человека, а затем отбил удар теслом, метивший ему в пах. Он пнул в челюсть человека, вцепившегося в стремя Каштанки, и криком заставил её сделать шаг в сторону, подмяв мародёра под копыта и стоптав тех, кто был рядом. Он завяз, но Макоский, исключительно благодаря силе воли и свирепости, продрался вперёд на длину корпуса лошади.

- Назад, - закричал Коля. Их броня была слишком легка, чтобы они могли выжить в ближнем бою, а их оружие не было предназначено для подобной изматывающей схватки. Он отклонился в седле и натянул поводья. Каштанка испуганно заржала, цветные ленточки свисали с уздечки, словно у лошади, ведомой на рынок, когда попыталась развернуться в царящей давке. - Выберемся и ударим снова.

Но Макоский не слушал. Его наджак залил кровью лицо ещё одного врага, и кислевит окунулся в ближний бой. Его лошадь смогла сделать ещё один шаг.

- Кровь за Кислев возвращается тебе, демон!

Давка перед бывшим охотником слегка поредела. Северяне сражались с отчаянной решимостью, словно крысы, бегущие из горящей тирсы, но Макоский пришпорил коня и прорвался сквозь них. И тогда Коля увидел это: убийцу, что прошёл распутицу на своём собственном пути, и глядевшего так, словно не намеревался останавливаться прямо сейчас. Его взгляд был таким же каменным, как и глаза варваров, столь привыкшим убивать и причинять боль, что он не чувствовал ни трупов, скопившихся у ног, ни клинков вонзавшихся в тело, минуя его огромный топор. Светящиеся кроваво-красным светом руны на лезвии только лишь придавали оружию ещё более адский вид. Боец врезал плашмя лезвием этого топора по ногам варвара, оказавшегося рядом с ним. Обе коленки человека превратились в раздробленное крошево, и из распахнутого рта вырвался скулёж, когда огромный, словно пушечное ядро, кулак врезал ему в пах, а затем ещё раз и отбросил северянина прочь. Жёсткое лицо перечёркивали шрамы и татуировки. Один глаз закрывала повязка. Оранжевый гребень волос был продран в нескольких местах, а голый торс покрывали старые и новые раны.

Это был гном!

Ум Коли закружился, топор гнома двигался так быстро, словно бросал вызов возможности находиться в одно и то же время в разных местах. Коля мог бы подумать, что такой эффект создавали пылающие руны, но он пожинал смерть. Северянин в расписанных синей краской кожаных доспехах поднял парные клинки в оборонительной позиции, когда на него обрушилась аура гнома со сталью. Человек распался на части, словно туша под тесаком мясника. Единственный глаз гнома был словно камень, вырезанный из ярости. Он больше не отличал друга от врага.

- Борис! Стой!

Слишком поздно.

Гном поднырнул под размашистый удар наджака Макоского и его атакующей лошадью и, с такой небрежностью, что, казалось, он пробивался через что-то разреженней воздуха, в то время как остальные через нечто очень вязкое, отвёл топор назад и разорвал всю правую сторону тела Бориса между бедром и рёбрами. Макоский рухнул, словно срубленное дерево.

- Господар, - взревел Коля, стуча по нагруднику, чтобы привлечь внимание гнома, когда тот пошёл на него.

Было всё ещё слишком тесно, чтобы Каштанка могла развернуться. В панике, он заставил её шагнуть дальше в сторону. Топор гнома прорезался сквозь мародёров-копьеносцев, а затем обошёл их падающие тела, чтобы ударить Колю. Каштанка взвилась на дыбы, напуганная реками крови, льющейся вокруг, и топор гнома прорезал путовый сустав лошади Коли, вместо того, чтобы разрезать его колено. Закричав, она отпрыгнула назад на трёх ногах, молотя окровавленной культёй, пока не потеряла равновесие и не упала на снег мордой вперёд.

Держась на ней до самого конца, пока он не мог уже свободно прыгнуть, Коля рухнул вместе с Каштанкой. Его набедренник согнулся, но не сломался. Его «крылья» хрустнули и сложились вдвое, когда его шлем ударился задней частью об упавшее тесло кургана. Он не чувствовал ничего, но его сердце плакало от обиды, когда он вытаскивал ноги из-под бьющейся лошади. Она взбрыкнула ещё раз, а затем она, кого он так любил, ещё с тех времён, когда была жеребёнком, она, кто столь часто была смелой в окружении злых духов, покинула этот мир.

Плача слезами ярости Коля подхватил тесло, на которое упал спиной. Это было незнакомое оружие: длинный деревянный черенок с изогнутым лезвием в верхней части. Это могло быть судьбой, и он бы возблагодарил Урсуна за это. Ненависть наполняла его, ненависть сделала его настолько горячим, что его череп гудел от неё. Всё, что хранило его от разрушения и проклятия, всё это исчезло. Его жгучие глаза нашли гнома.

Пусть всякий дух, от которого когда-либо страдала Каштанка, знает.

Он прольёт кровь за это.

- Что это?

Стефан в недоумении оглядел лагерь курган. Вокруг кострища и тел горстки охранников, достаточной, по мнению северян, чтобы его защитить в непроходимой и уже завоёванной степи, было полукольцо фургонов. В пятерых из них были открыты задние секции, образуя некое подобие вольеров, ограниченных длинными копьями, воткнутыми в доски наконечниками вниз. Меха были накинуты на внешние стенки, чтобы защитить кучера и пассажиров от наихудшего ветра и снега. Это само по себе было причиной для удивления. Хаоситы даже к своим собственным раненым не будут относиться с подобной заботой. Но именно то, что тащили эти захватчики, и заставило Стефана застыть с разинутым ртом.

Мальчик в рваном облачении культа Дажа лежал, видимо спал, в углу одного фургона, рядом с облачённой в капюшон и трепещущей фигурой, вроде бы пещерного гоблина-шамана. Краснобрюхий огр в одиночестве сидел в своей телеге, наполненной изглоданными костями, которые некогда возможно были пятью или шестью людьми. Также там были ещё один гоблин, шаман-ревун зверолюдов, мутант-колдун, люди колледжа с юга в зловонных одеждах и с неряшливыми бородами. Стефан пробормотал проклятие Урсуну. Мудрая женщина из Широкого леса была лишь одной из многих. Этот отряд нахватал колдунов и учёных со всего Кислева, не остановившись даже перед тем, чтобы обокрасть своих собратьев, и тащил их на север.

Зачем? Что ожидало их там?

- Царь Праага, маршалек.

Горбатая старуха с волосами белыми, словно лёд, которые были заколоты серебряной брошью в виде паука, сидела у прутьев клетки, которую она делила с гоблинским шаманом и посвящённым Дажу. Клетка провоняла испражнениями, но грязь, казалось, не трогала её. Её многослойная юбка была из чёрного шёлка. Кривой позвоночник придавал ей вид охотящегося насекомого, а глаза, сверкающие, почти фасеточные, глядящие с затянутого паутиной морщин лица лишь усиливали это впечатление. То, как эти глаза пронзали его, было напоминанием о том, почему даже унголы избегали и почитали своих мудрых женщин в равной степени. В них была сила видеть скверну во всех её скрытых формах. Стоит ли удивляться тому, что Коля и Макоский так старались убраться с глаз долой.

- Марзена, - пробормотал Стефан, старательно избегая ведьминых глаз. Он испытывал зудящее ощущение, что приговор его душе уже был вынесен. - Прости меня мудрая женщина, что я не могу оказать тебе большего уважения. Я боюсь, что если слезу с коня, то больше уже не смогу на него забраться.

Мудрая женщина хихикнула: - Я что, похожа на твою царицу, Стефан Тачак? Слабость твоего тела - это всё, что тебе удалось придумать? Неужели прошло так много времени, что вы забыли слова, услышанные от вашей мудрой женщины?

- Нет, - ответил Стефан, быстро давая знак двум оставшимся уланам, чтобы они отыскали способ вытащить старую ведьму. В стене копий не было ничего, что напоминало бы ворота. Гоблин переместился на другую сторону, когда один из них взял упавший боевой топор и проверил его край. - Прости меня снова, мудрая женщина, но у Праага нет царя.

- Ты мог бы одновременно и владеть клинком и управлять лошадью. Это Время Перемен. Отрицание этого позволит ли тебе вновь поднять руку?

Стефан покачал головой.

- Тогда поторапливайтесь и освободите меня. Вы не то, что показали мне духи.

- Мы гнались за вами от самого Увецина.

Марзена загадочно улыбнулась щербатым ртом: - Думаешь, ты единственный?

Коля протолкался через толпу северян, просто ещё один вопящий воин в сутолоке боя, и взмахнул украденным теслом над головой гнома. Гном раздавил голень лесоруба с одного удара, отвёл копьё всадника и встретил тесло Коли на полпути к своей голове. При столкновении с руническим лезвием гномьего топора, его оружие просто развалилось. Куски железа отлетели от ставшей бесполезной деревянной ручки, и прежде чем Коля успел отбросить его и отпрыгнуть назад, его погнутый наголенник заклинило. Курганский берсерк спас ему жизнь, набросившись на гнома с копьём. Его жизнь закончилась с разрывом мяса и содроганием костей. Коля нырнул за воина и наклонился, чтобы поднять секиру северянина со сломанной голенью, пока гном выдёргивал топор из желудка своего противника и отпинывал в сторону его труп.

Коля ухватил варвара и поставил его между собой и гномом. Человек практически упал на рунический топор, и Коля махнул в висок гнома, пока тот выдёргивал топор из тела человека. Гном был быстр, слишком быстр для кого-то, столь крупного. Он отклонил назад свою толстую, словно ствол дерева, шею, и топор Коли лишь сбрил пятна крови с его бороды, слегка скользнул по виску и, вместо того, чтобы раскроить ему череп, всего лишь срезал повязку с глазницы гнома. Лента чёрной кожи шлёпнулась на землю, чтобы мгновением спустя быть втоптанной в грязь курганским воином, которого затем немилосердно выпотрошили.

Гном хлопнул рукой по зияющей глазнице и взревел, как бык.

Коля мрачно хмыкнул, с гудением раскручивая свой топор. Он предпочитал топор не больше, чем тесло, но за свою жизнь ему приходилось защищаться против худшего и с меньшим.

- Я сражался с твоими родичами на равнинах Жарр, гном. Я не боюсь тебя.

Мышцы гнома перетекли подобно пластам расплавленной породы, и он атаковал.

Рунический топор врезался в клинок Коли с силой валуна из катапульты, и отбросил его в воздух с громоподобным металлическим лязгом. Он пошатнулся, в ушах и пальцах стоял звон, кое-как собравшись с силами, чтобы увернуться от следующего удара, который бы раскроил его локоть, окажись он чуточку медленнее. Коля поднырнул и нанёс низкий удар, пытаясь подсечь гнома, Гном подпрыгнул над лезвием, а затем наступил ногой на ручку и нанёс Коле настолько мощный удар в челюсть, что кислевит почувствовал, как сломалась половина зубов на той стороне. Секунду он ощущал себя так, будто его шея собиралась оторваться от плеч, а потом его тело ввинтилось в воздух, и он врезался в группу курганских воинов.

Это для северян оказалось уже слишком. Они только что увидели, как один гном раскидал их отряд и роту кислевских улан одновременно, и они не хотели повторения той же судьбы. Один за другим они сломались и пустились наутёк.

Коля снял шлем и выплюнул зубы, ища глазами какое-нибудь оружие посреди крови и внутренностей. Около вонючих останков курганского коня он нашёл лук, а, перекатившись через лошадиный труп, чтобы поставить его между собой и гномом, колчан. Оперение покрывали комки крови, но от них не требовалось лететь далеко.

Отступая, он наложил стрелу и натянул тетиву. Это был композитный лук конного лучника, изогнутый назад, составленный из клёна, кости и сухожилий, предназначенный для придания максимальной мощности выстрелу с седла лошади. Выстрел был, конечно, не столь мощен, как из нормального лука или арбалета, но достаточен, чтобы проткнуть гнома с десяти шагов.

Гном вскочил на бок лошади, и Коля отпустил тетиву.

Стрела ударила гнома в грудь, с силой достаточной, чтобы его развернуло, но никакого другого видимого ущерба не оказала. Чертыхаясь, Коля вытащил новую стрелу, наложил на тетиву и выстрелил. И вновь стрела ударила в железные мышцы груди гнома. Тот лишь ухмыльнулся синими от кровоподтёков губами и спрыгнул с лошади.

Зарычав, не видя спешащих к нему на полном скаку облачённых в меха мужчин, ослеплённый своей яростью, Коля наложил третью стрелу. Её он направил прямо между глаз гнома. Он натягивал лук, пока его концы не застонали, а пальцы Коли не задрожали от напряжения.

Сожри это, ты проклятый урод.

- Коля, остановись!

Звук его имени, произнесённый резким, каркающим женским голосом заставил его вздрогнуть. Пальцы на тетиве дрогнули. Он не отпускал её, но при этом и не ослаблял. Гном искоса глядел на него, тоже не двигаясь, как будто его удерживала стрела Коли. Вместо этого он провёл большим пальцем по лезвию топора, разрезав кожу до крови. Коля встретил взгляд гнома, огонь на скале. Мышцы руки горели от кислоты. Пальцы онемели. Он сделает это. Он сделает это сейчас.

- Делай, как тебе сказали, дитя, - снова выплюнула ведьма.

- Пожалуйста, брат, - голос Стефана, - Это Марзена. Делай, как она говорит. Разве ты не видишь, что это гном?

- Это не гном, - проворчал Коля. - Это чудовище из замороженных глубин Пустошей.

Единственный глаз гнома зловеще сверкал. Кровь сочилась из зияющей глазницы другого. И вдруг, Коля почувствовал, что больше не может сдерживаться. С безумным криком, он опустил руку и выстрелил в землю. Гном хмыкнул.

Фыркая от отвращения, Бигач пробирался через снег и трупы. Стефан шёл сбоку от него, ведя коня за поводья. Позади него в женском седле ехала Марзена, в гнезде чёрных юбок и паутине волос. Коля опустошил остаток колчана и выкинул лук. Он никогда не мог ослушаться мудрую женщину, ещё с той поры, когда был ребёнком. Гном переместился таким образом, чтобы его топор мог охватить всех троих в равной степени и зарычал, словно зверь.

Стефан осторожно посмотрел на топор. Так осторожно, как только мог. В последние несколько недель он забрал больше жизней, чем Колин брат забрал за годы противостояния оркам и кьязакам.

- Я Стефан Тачак, - сказал он. - Маршалек Кислева.

Гном поморщился, словно попробовал что-то кислое. Его топор нерешительно качнулся между двумя мужчинами. Он скрежетал зубами, пока не вздулась голубая вена у виска. Коля подумал, когда в последний раз гном открывал рот, чтобы произнести что-нибудь, кроме боевого клича или торжествующего вопля над трупами убитых.

- Я был там, в тот день, когда сгорел Ледяной дворец, - наконец произнёс гном на чеканном Рейкшпиле. - Так что бреши дальше. Кислева больше нет.

- Как тебя зовут, друг?

- Моё имя не имеет смысла для вас, людишки, - вновь с усилием выдавил гном. - Если вы кислевиты - ступайте своей дорогой. Если же нет…- он ухмыльнулся ртом полным жёлтых изломанных зубов, и тот намёк на боль, что был в его голосе, пропал. Гном многозначительно поднял свой топор, - …то мой топор всё ещё жаждет.

- Ты потерялся, Истребитель, - сказала Марзена. Она успокоила Стефана, положив руку ему на плечо. От её слов по позвоночнику побежала дрожь, словно от пророчества, словно от паука, пробежавшего по шее. Гном сердито зыркнул, но ничего не сказал. - Так же, как и Кислев. Твоя история столь же стара, как сам Старый Свет. С его концом наступит твой собственный, или, возможно - повернётся вспять? Пророчества всегда коварны. Мир взывает к герою, к Магнусу своей эпохи. И всё же, ты здесь. Конечно, ты потерялся.

Гном хмыкнул, пожав плечами.

- Ты разбиваешь мне сердце.

К ужасу и удивлению Коли карга улыбнулась, словно её это забавляло.

- У тебя есть судьба, Истребитель, судьба, известная даже духам моей земли. Именно они привели тебя ко мне. Они говорят мне одним голосом, и одну лишь гибель пророчат они.

В единственном глазу гнома сверкнуло любопытство. Коля почувствовал, как его кишки скрутило узлом, словно они стояли на краю некой пропасти, ожидая малейшего дуновения, слабенького толчка, который толкнёт их всех в бездну.

- Если ты не собираешься идти на юг, то иди на север, - используя здоровое плечо Стефана в качестве опоры, Марзена указала рукой за него, на север и запад. - Царь Праага собирает армию, подобной которой никогда не видывали, орду, что способна разогреть кровь любого истребителя троллей. И я вижу смерть там. Одну для тебя, и одну для твоего компаньона.

Хмурый взгляд гнома завязался крепким узлом.

- У меня нет компаньона.

- Возможно, в том смысле, как его видишь ты, - пробормотала Марзена, но гном не слушал. Он закинул свой топор на плечо и повернулся на север.

- Лады, и что такое этот Царь Праага?

- Любимчик Тёмных Богов. Он называет себя Король Троллей, но более я не вижу: он ревниво оберегает свои дары, и возмущённые духи присматривают за ним. Так что мне известно лишь то, что знали эти мёртвые люди, - она пренебрежительно махнула рукой в сторону убитых курганцев. - Он стремится собрать волшебников каждой расы и вида и обменять их на зиму в своей столице. Вот почему его отряды прочёсывают область, в то время как их сородичи осаждают Золотой Бастион.

- Зачем ему нужны волшебники? - спросил Готрек. Марзена пожала плечами, показывая, что сие ей не известно.

- Мудрая женщина, - встрял Стефан, пока гном задумчиво смотрел на каргу. - Этот гном-чемпион послан самим Тором. С его помощью мы легко сможем сохранить эту тирсу до весны, - он повернулся к Коле, выразительно вытянув здоровую руку. - Скажи ей, брат.

Сжав губы, Коля нагнулся, чтобы подобрать свой украденный у северян лук. Его руки оставили на нём кровавые отпечатки. Это была кровь Каштанки. Уже холодная.

- С Кислевом покончено. Всё, что остаётся решить, кто из нас умрёт последним.

- Коля…

- Мёртв. Оплакан родными, что тоже умерли, - его взгляд зафиксировался на гноме. Гном уставился в ответ. - По крайней мере, если этот путь позволит мне увидеть, как этот гном умрёт, то я проследую по нему.

По какой-то причине гном казался довольным.

- Тогда это улажено, - проговорила Марзена, остановив протест Стефана, прежде чем он смог его выразить. Её глаза блестели, словно пауки во льду. - Дже добре, Готрек сын Гурни.

Ты обретёшь величайшую гибель.

Часть вторая. ВОЙНА НА СЕВЕРЕ

Середина зимы 2524 - Конец зимы 2525

Глава шестая. ДА БУДЕТ ЖИЗНЬ

Три недели удлиняющихся ночей и ухудшающейся погоды увидели Феликс, Ульрика и Дамир, и вот, наконец, они прибыли в Бехафен.

Столица Остермарка представляла собой удручающую картину: меццо-тинто из серых каменных стен и неба цвета проса. Дым валил из труб в чахоточных припадках, крыши покрывала белая пудра, сыпавшаяся из серых облаков, тянувшихся к северу над Золотым Бастионом и обещавших судьбу Кислева. Из-за снежной пелены возвышавшийся за Верхним Талабеком могучий барьер представлял собой всего лишь светящийся призрак. Но и этого хватило, чтобы у Феликса перехватило дыхание. Даже издалека можно было почувствовать его силу.

Трижды их задерживали на день, устраивая остановки, во время которых Феликса знакомили с чередой графов и капитанов - каждый из которых был раза в два его моложе и, так же как и Феликс, смущён целью его визита - а затем утаскивали рассказывать о его собственном военном опыте по всем городским казармам и трактирам.

Сперва он говорил неуверенно: мрачные взгляды мужчин, что мёртвым сном спали на постое, пока их не разбудили для его выступления, делали язык Феликса тяжёлым, будто свинец. Он - писатель, а не оратор, и было до боли очевидно, что если они и видели его книги, то использовали их для растопки. Однако после нескольких неуклюжих анекдотов о жизни в Прааге, он постепенно приноровился к своей роли, и действительно стал наслаждаться возможностью рассказать истории о своих рисковых днях в залах, полных незнакомцев, которые никогда их не слышали и чья жизнь была более близка к его, чем жизнь любого человека, которого он мог повстречать в кругу знакомых Отто в Альтдорфе. Тут возбуждающий рассказ о схватках против мутантов и демонов в Мордхейме, всегда имевший успех в Остермарке; там похабные подробности времён его гастролей по борделям Арабии, во время охоты на так называемого «Скрывающегося Ужаса», и наконец настал вечер, когда охрипший Феликс испытал тёплое чувство от того, что, пусть и непреднамеренно, но в конце концов всё ж таки принёс хоть какую-то пользу этим людям. В Остермарке было множество жестоких, истощённых и невыспавшихся лиц, лиц меченных битвой и оспой. Они заслужили ту мимолётную улыбку, что им могли подарить истории Феликса.

Не успел Феликс пододвинуть себе табурет в месте его последнего выступления, в таверне под названием «Голова борова», и кликнуть девушку, чтобы та плеснула ему эля, дабы промочить пересохшее горло, как тут же явилась Ульрика, и они отправились дальше, проскочив городские ворота лишь за несколько минут до их закрытия.

Три недели от Альтдорфа до Бехафена.

С такой известностью и картой Империи, можно было бы поспорить, что последние несколько десятков миль вверх по течению Верхнего Талабека, до границы между Империей и Кислевом, займут лишь несколько дней, но прибытие в Остермарк ознаменовалось затяжкой пути, а отнюдь не наоборот.

Дороги на севере пострадали от войны не меньше, чем люди, и были бледными родственниками тех трактов, богатых и крепких, что вели путников через поля Аверланда и Рейкланда. Колючки цеплялись за шасси, словно бы умоляя забрать их с собой. Колеи, оставленные в разбитой дороге, были скованы зимними морозами, так что каждый поворот колеса становился актом отваги, сотрясавшим ось. Не раз и не два они обнаруживали, что дорога заблокирована упавшим деревом. Это не было какой-то неожиданностью для Грифонского леса в это время года, но обнаруженные возле одного из таких мест обломки повозки свидетельствовали об устроенной в этом месте засаде. Тел не было, но отпечатки копыт позволяли сделать предположение о зверолюдах. Феликс осторожно посматривал на деревья, понимая, что стадо зверолюдов, которое он и Кэт уничтожили в Бесплодных холмах, было всего лишь одним мёртвым листком в лесу, но никто не нападал. Ничего даже не шевелилось.

Феликс задумался, насколько это было связано с Ульрикой. Не имело значения, кто были твои боги: зрелище того, как женщина голыми руками убирает с дороги сваленный дуб, заставило бы дважды подумать любого, сидящего в засаде. Как армии простых смертных могли перемещаться в этих местах - оставалось загадкой.

Прошла ещё неделя путешествия вдоль Верхнего Талабека, к его истокам в Краесветных горах, где знаменитые горячие ванны Баденхофа некогда услаждали дворян и королевских особ.

Достаточно, чтобы кислевская зима поприветствовала Феликса с прибытием на север.

Феликс постучал кольцом о рукоять меча и выглянул в окно, глядя, как чёрный экипаж громыхает вниз по разбитой главной улице Баденхофа в сторону Бреденского моста и надвигающегося с восточного горизонта скалистого когтя, который и был замком Барочный шпиль. Феликс не был убит горем, когда Ульрика предложила пойти к коменданту Роху и доложиться о прибытии без него. Целый месяц наедине с ней в карете. Это вызывало у него замешательство и смущение. Не то, чтобы это было неприятно, безусловно, но несколько запутывало, как будто он не мог вспомнить, кем или чем была прежде Ульрика, до того, как вновь вернулась в его жизнь. Да и не очень-то хотел.

Впрочем, ему всё равно было любопытно. Что за человек - существо - был этот Рох? И зачем человеку, командующему стомильной линией фронта, объединяющей силы, по крайней мере, трёх провинций, помогать кому-то, подобному Ульрике, в её заботе о судьбе какого-то похищенного волшебника? Он горько усмехнулся. Это были мысли выше положения конченого бывшего авантюриста и неудавшегося поэта. Конкретно в тот момент, он был просто благодарен за несколько часов мира в собственной голове. Холод - дар божий. Мокрый снег, бушевавший в городе, пока он шёл по главной улице с запада на восток, помог потушить горячие угли возбуждения, которые близость Ульрики распалила в его душе. Он тоскливо вздрогнул и поплотнее закутался в плащ.

В остатке он был счастлив, что хлюпающий в грязи Баденхоф оставался в неведении его прибытии.

Старые камни зажиточного города расположились в месте слияния двух рек, грунтовую и провинциально выглядевшую торговую площадь с двух сторон сжимали водные потоки в месте, где дерзкие воды Бредена вспенивались у изгиба Верхнего Талабека. Мост из местного серого камня был перекинут через обе реки. Сама площадь была похоронена под снегом и ледяной коркой, которую пересекали следы имперских солдат и вынужденных покинуть свои дома коссаров, которые оказались достаточно выносливы, чтобы выдержать холод. Свет, который проходил через бледные, словно могильная пыль, небеса, дополнялся светом, просачивавшимся из-под закрытых ставень гостиниц и допоздна работающих магазинов. С каменными и фахверковыми фасадами они закрывали две других стороны квадрата, словно бы пытаясь вытолкнуть его в реку. Посечённая непогодой и временем каменная громада знаменитой купальни Баденхофа грустно притулилась между, пробуждая воспоминания, что было жестоко по отношению к её бывшей славе.

Съёжившись от мокрого снега под выступающим вторым этажом бани, группка жалких на вид мужчин в золоте и багрянце Остермарка разделяли жалкое тепло трубопровода. Они выглядели, как свита какого-то лорда или кого-то вроде, оставленных охранять пару чудовищных боевых коней, привязанных у входа неподалёку. Лошади пофыркивали от сырости и изредка взмахивали хвостами, стряхивая мокрый снег. Подавив дрожь, причину которой он не мог объяснить, Феликс отвернулся от бани и обратил свой взгляд на ряд высоких зданий, что возвышались напротив спокойных вод Верхнего Талабека. После нескольких минут блуждания взглядом по окнам со знаками чёрной чумы или старых магических оберегов из веточек боярышника и чеснока, он наконец нашёл, что искал.

Мокрая вывеска, скрипевшая над воротами, объявляла здание владениями «Ягеров из Альтдорфа». Феликс улыбнулся. Провинциальные ветви «Ягера и сыновей» частенько торговали под этим именем: намёк на трон Императора помогал ведению бизнеса в таких увядающих, лежащих на отшибе болотах, как Баденхоф. Отметин чёрного креста не было. Он с облегчением вздохнул. Это было хоть что-то.

Откинув чёлку с глаз, Феликс перекинул плащ, освобождая руку с мечом, и ногой толкнул небольшую деревянную калитку. Она со скрипом открылась, и он пошёл к входной двери. Она была обшита досками, как и окна. Феликс запрокинул голову и, прищурившись, уставился в мокрую снежную пелену. На верхнем этаже то же самое. Проведя рукой по доскам, которые были приколочены к дверной раме, он приложил ухо к двери и прислушался.

Ничего, кроме белого шума Баденхофа.

Он подумал было стукнуть, но тут же упрекнул себя в идиотизме. Дверь была заколочена. Никто не смог бы открыть её, да и было ли кому?

- Густав?

Тишина. Здание было мертво.

Если бы только Ульрика могла рассказать ему более подробно о проблемах, которые навлёк на себя его племянник. Прошло уже почти два месяца, с тех пор как Ульрика увезла письмо Густава в Альтдорф, и кто знает, что могло произойти между «тогда» и «сейчас». Возможно, на мгновение подумал Феликс, что Густав и вовсе мог отказаться от этого офиса и перебраться в более безопасный и полезный для здоровья филиал компании в Остервальде или Бехафене, но отбросил эту мысль прочь. Феликс знал, со всей определённостью, что его племянник так бы не поступил. Густав унаследовал упрямство бабушки, которая была уверена в том, что всё право на стороне благородных, и поэтому, не особо отличаясь в этом от своего старого дурня-дядюшки, племянник будет биться головой во все препятствия, что ему подкинет этот город, пока те не сведут его в могилу.

Отступив, чтобы более внимательно оглядеть здание, он заметил боковые ворота, которые вели за здание на сторону, обращённую к реке. Он попытался их открыть, но они тоже были заперты. Он посмотрел на верх ворот и вздохнул. Да сколько можно?

Он был слишком стар, чтобы карабкаться через заборы.

.- Вы когда-нибудь задумывались, что они делают там? - произнёс генерал Матиас Вильгельм фон Карлсдорф, изучая затянутое туманом кольцо фигур среди стоячих камней на холме. Мокрый снег запорашивал картинку, когда он смотрел на камни через линзы своей подзорной трубы. Мужчина, достаточно старый, чтобы быть его дедом, стоял под дождём и снегом, его богатая одежда, украшенная золотом и жемчугом уже намокла. Он сфокусировал монокуляр на их лицах. Непогода прижимала их бороды к груди. Их рты открывались, явно говоря о том, что люди что-то скандировали, но светская магия его монокуляра воспроизвела лишь молчание. Даже не слыша слов, он почувствовал, как острые колючки закололи в его ушах.

Опустив монокуляр, он повернулся к стоящему рядом с ним человеку, давая себе время, достаточное, чтобы занимавшийся политикой шурин курфюрста Остермарка и дальний родственник дома Вильгельма мог вспомнить имя этого парня

- Ну, вот ты, артиллерийский сержант?

Укрытый под слегка колеблющимся холщовым навесом артиллерист опёрся о дуло мортиры и пожал плечами. Орудие было чудовищного тридцатидюймового калибра, что стало возможным благодаря новым литьевым технологиям, разработанным в инженерной школе. Её лафет был грязен из-за медленного погружения в размокшую вершину холма. Ствол блестел от влаги. Чёрное перо в шляпе мужчины и золотая отделка в комбинезоне говорили о том, что сержант был одним из сотни постоянно прикомандированных к полкам Нульна. На его побитом оспой и шрамами лице было беззаботное выражение: он был ветераном, получившим свою добрую порцию страданий, выпадавших на долю человека, и не разделял энтузиазма генерала.

- Зигмар, они могут продолжать, - просто констатировал он, голос огрубел от постоянного вдыхания пороха и обычную моральную вялость, характерную для низкорождённого.

Фон Карлсдорф решил не отвечать. Молчание, подумал он, больше соответствовало его положению.

Матиас Вильгельм был воинственным человеком, с мясистым лицом и врождённым изгибом в бёдрах, который придавал ему сутулость и болезненную неловкость в седле. Бордовая шинель, окантованная золотом, свисала с плеч, мокрая меховая полковничья шапка - натянута на уши. На бедре висела портупея с пистолетами, а за спиной на кожаном ремне хохландская длинная винтовка с ложем из орехового дерева. Это было всё, что нужно современному джентльмену, чтобы вести войну.

На расстоянии.

Открытая степь нового Северного Остермарка представляла собой лоскутное одеяло из дамб, стен сухой кладки, а также шатров и полковых знамён гражданского ополчения, все у подножия массивных и всецело искусственных земляных работ, которые были истинным чудом эпохи. Все вместе они могли похвастаться огневой мощью, достаточной чтобы свалить атакующего дракона. Вместе с мортирами здесь на холме, аркебузиры, арбалетчики и лучники, расположившиеся лагерем под стенами и усадьбами, и почти четыре тысячи пехотинцев пикетировали степь, что пережила набеги зверолюдов и чуму. Фон Карлсдорф сомневался, что даже сам Архаон Всеизбранный сможет прорваться целым в Империю мимо него.

И если Золотой Бастион обрушится в любом месте между Барочным шпилем и Бехафеном, генерал фон Карлсдорф был хорошо подготовлен, дабы встретить первую атаку хаоситских орд.

Стоячие камни.

Местные жители называли их Тши Сёстры или Три Сестры, источенные погодой три блока песчаника на вершине действительно смутно напоминали что-то женственное. Незначительный каменный «круг» на взгляд любого эрудированного наблюдателя, но последний отголосок Кислева для всех, постепенно уменьшавшихся в числе полуварваров, чьи женщины не слишком отличались от мужчин. Ну, теперь Кислев был мёртв.

Да здравствует Северный Остермарк.

Холм, на котором фон Карлсдорф расположил самые ценные свои части и выстроил свой командный пункт из десятка или около того других генералов, что подчинялись коменданту Роху, не имел какого-то иного местного имени, будучи немногим больше, чем отрогом Трёх Сестёр выросшим в типично пораженческом пожатии плечами. Среди его имперских оккупантов он был известен, как Вильгельмсхюгель, или холм Вильгельма. Генерал фон Карлсдорф воспринимал это как свидетельство популярности своего командования. Он повернулся к Трём Сёстрам, протирая линзы своей смотровой трубы, и вгляделся вновь.

- Мне кажется, или их меньше, чем обычно?

- Конклав с комендантом Рохом, - ответил артиллерийский сержант.

- Архиерофант Золленбюр ушёл, - пробормотал про себя фон Карлсдорф, проведя трубой вдоль всей линии холма и насчитав, по меньшей мере, десяток магистров, которые отсутствовали. - Могут ли они продолжить в таком малом количестве?

Сержант не знал, так что даже не попытался ответить. Он всосал воздух сквозь зубы и продолжил смотреть на снег.

- Генерал!

Фон Карлсдорф повернулся, моложавый мужчина в ярком бардовом дорожном плаще вёл свою лошадь через естественную скалистую баррикаду и осыпи, которые делали Вильгельмсхюгель столь сложным для разведки злоумышленников. Задыхаясь после подъёма, он передал поводья помощнику, прежде чем войти под тонкий холст убежища, и стряхнул мокрый снег и воду со своего дублета.

- Послание из Баденхофа, генерал.

- Нашёл ли Рох место, откуда приходят эти зверолюды? Только вчера я потерял всю прислугу для залпового орудия в Куржычко.

Воспоминание заставило генерала нахмуриться. Кислевитская деревня была опорным пунктом в центре боевого порядка имперцев. Она являлась центральным звеном обороны между Золотым Бастионом и Тремя Сёстрами. Укрепления выросли вокруг каменной ступки, бывшей центром усадьбы старого атамана. Здание переделали в самый северный храм Зигмара в Империи и редут, ощетинившийся жерлами мелкокалиберных полупушек. В его обширных погребах теперь хранили порох и зерно. Некоторые из наиболее возбуждённых флагеллантов, что расположились в Куржычко, утверждали, что подвалы были связаны с Подземными путями гномов, но после двенадцати месяцев безделья этот вход так и не был обнаружен, так что фон Карлсдорф подвёл черту под толками, объявив их обычными домыслами. Поэтому как группе зверолюдов удалось незамеченными для дозорных проникнуть в защищённую усадьбу, прикончить там пятерых человек и скрыться, оставалось загадкой.

- Не могу знать, генерал. Я должен доложить, что генерал Страгов вернулась из Альтдорфа.

- Что-нибудь ещё? Она привела с собой подкрепление или сроки, когда мы их можем ожидать? Меня не волнует граница с Бретоннией или Сильвания, если на то пошло. Летняя чума забрала почти четверть моих людей.

Кивком головы он указал на массу пехоты, располагавшейся под стенами Золотого Бастиона, за пределом диапазона всех орудий, кроме расположившейся на земляном укреплении большой пушки. Костры мигали в просветах падающего снега, в противном же случае они были неподвижны, как свежевскопанная земля. Это были люди Роха - пёстрая смесь из солдат Остермарка, Остланда и южной области, и на сегодняшний день - наибольший воинский контингент на поле. Хотя и не превосходил артиллерийские подразделения фон Карлсдорфа. - Однажды я надеюсь услышать секрет Роха.

- Простите меня, генерал, но нет. Она прибыла с Феликсом Ягером, которого нам велено ожидать.

- Один мужчина? Я потерял тысячу без соприкосновения с противником, а Хельборг посылает мне одного человека?

- Какого-то героя, по-видимому. Убил гиганта в Нульне, или что-то вроде, всё очень вдохновляюще. Он написал об этом книгу.

- Отлично. Именно то, что нужно, - пробормотал фон Карлсдорф, убрав трубу и, когда гонец отошёл на расстояние, откуда не мог его услышать, добавил более грубый комментарий. - Проклятый писака.

На заднем дворе «Ягеров из Альтдорфа» было темно. Здание было достаточно большим, чтобы перекрывать слабый свет немногочисленных фонарей на площади, а несколько домов на противоположном берегу Верхнего Талабека выглядели давно покинутыми. Воздух отдавал сыростью и затхлостью, и единственными звуками был шум быстро текущей реки, в белой пене и замораживающих брызгах бьющейся в сваи пристани. Пустые речные суда покачивались на кровати из кипящих пузырьков и натягивали свои швартовы.

На берегу пристани ветер хлопал незакреплённым краем холста, открывая взгляду сваленные друг на друга мешки с зерном. Горький душок, исходивший от промоченного непогодой товара, ясно говорил, что он был испорчен. В стороне от воды были наброшены ящики, что выглядело почти как баррикада между рекой и задней частью дома. На стороне двора, что была ближе к воротам, находилась конюшня, оккупированная десятком слегка отощавших лошадей.

Кто-то ещё здесь жил.

Морды с любопытством выглянули из стойл и фыркнули, от чего в воздухе появились облачка пара, когда Феликс проходил мимо конюшни. Недолго думая, он поймал одну из дружелюбных морд и потрепал конягу под подбородком. Та ткнулась носом в ладонь в поисках пищи и, не найдя, с недовольным фырканьем оттолкнула её.

Это должно быть была та часть дома, куда приходили и уходили купцы, где Густав должен был принимать и хранить грузы, приходящие из Альтдорфа и других мест, прежде чем отправить их дальше. Он снова повернулся к конюшне.

Лошадей могли использовать для перевозки товаров или отправки сообщений, или, возможно, даже для наёмников на службе компании. Феликс толком не знал в чём различие. Однако было кое-что, в чём он становился всё более и более уверен.

Густав где-то здесь.

Именно в этот миг он увидел свет: крошечный проблеск, просачивающийся из щелей в задней двери. Как раз той, на которую он смотрел. Деревянный молоток прибит к дверному косяку, а веточка боярышника обёрнута вокруг ручки. Феликс нахмурился. Это казалось не очень похожим на его племянника-модерниста Густава. И эта дверь не была заколочена.

Он постучал, в результате чего его окатило дождевой водой скопившейся на дверном козырьке. Он покрепче завернулся в плащ, ссутулив плечи и вздрогнув от холода. Он ждал, считая удары сердца, пока отголоски стука не исчезли где-то внутри дома. Ответа не было.

- Я знаю, что ты там, Густав, - пробормотал Феликс себе под нос.

Постоянный шум текущей воды начинал действовать на нервы. Инстинкт старого искателя приключений. Любой желающий мог бы подкрасться сзади, и он ни за что бы не услышал этого из-за реки. Он тревожно оглянулся через плечо. Мокрый снег барабанил по брезентовому холсту, край трепало ветром. Он заставил себя глубоко вздохнуть. Он добьётся лишь того, что будет дёргаться из-за теней.

Вновь повернувшись к двери, он кое-что увидел. Лучик света, просачивающийся сквозь дверь, неожиданно дрогнул, всего один раз, словно кто-то прошёл между его источником и дверью. Затаив дыхание, Феликс вытащил на дюйм меч из ножен и отступил на шаг. Пар от дыхания оседал на его бороде, пока Феликс внимательно наблюдал, не произойдёт ли чего. Постепенно, он начал думать, а не померещилось ли ему, трюк, который сыграло с ним движение его собственной головы: случайная прядь, мелькнувшая перед глазами, или он просто моргнул.

Затем это случилось вновь, а после раздался железный стон открывающейся защёлки, и дверь медленно приоткрылась, когда ветер слегка подтолкнул её. Свет полился наружу вместе с глотком тёплого, потного воздуха. Феликс хмыкнул, когда свет ударил его тёмные глаза, глядя сквозь прищуренные веки, как полуоткрытая дверь качается вперёд-назад.

- Густав? - сказал он, тихо вынимая Карагул из ножен, когда, лезвие вперёд, он плечом открыл дверь и проскользнул внутрь.

Доски скрипели под ногами. Пахло жильём, дыханием, потом и солониной. Тепло огня вызвало дрожь. Глаза по-прежнему привыкали к свету, но у него было развитое чувство пространства: у оштукатуренных стен было сложено ещё больше товаров, а справа от него - несколько кресел, окружавших низкий столик. Доски вновь застонали.

Феликс замер. Он не двигался. Звук пришёл слева, откуда-то от двери.

Инстинкт швырнул его обратно к дверной раме, как только размытая золотистая дуга понеслась к его груди. Его меч поднялся навстречу, с лязгом перехватив это и переведя его в дверной косяк. Культурный голос глухо выругался, и Феликс выскользнул из-под двери и переместился в комнату, пытаясь поставить источник света позади себя. Он вновь поднял свой меч для защиты. Его глаза пульсировали, но он заставил их оставаться открытыми, напавшего на него окружил болезненный, раскалённый докрасна ореол, когда он вытащил клинок из косяка и вновь пошёл на Феликса.

Феликс извернулся и парировал. Он не мог видеть, но это мог сделать одной рукой даже во сне. Защитный приём «хенгеторт» поймал клинок противника, как человек ловит брошенное яйцо, а затем лёгкое смещение баланса и толчок бросают мечника вперёд, на встречу с неблагородным ударом локтем.

Мужчина - а судя по силе и тембру его голоса, это был мужчина - вскрикнул, когда локоть Феликса с треском встретился с его скулой, а затем с остервенением бросился в атаку, обрушив ураган тычков, косых и рубящих ударов, которые заставили Феликса отступить назад. Глаза Феликса оправились достаточно, чтобы разглядеть высокого, белокурого мужчину в светлой кольчуге и синем плаще. Ему, может быть, и не хватало умения Феликса, но он с лихвой компенсировал это превосходством в силе и скорости. Вдобавок к этому, его клинок был значительно легче, чем Карагул, и мужчина делал резкие выпады, пытаясь пробиться через защиту Феликса, так что тому приходилось использовать все свои умения, чтобы не отставать.

Феликс отступал, слишком занятый, чтобы обращать внимание на стол за спиной, пока тот не оказался на уровне его икр. А затем, парируя косой удар в живот, он сделал ещё один шаг назад и, споткнувшись, упал на стол.

Под его телом хрустнули рюмки и осколки разлетелись по комнате, и Феликс резко поднял меч, чтобы перехватить удар. Он застонал, когда его соперник использовал своё преимущество в силе, надавив на сомкнувшиеся клинки. Карагул опускался дюйм за дюймом, пока не коснулся горла Феликса.

Он всегда думал, что его конец будет более…значительным.

С рычанием, он двинул ногой, почувствовав удовлетворение, когда попал в пах своему противнику, после чего скатился со стола, как только давление на меч слегка ослабло. Он ударился о половицы с хрустом разбитого стекла, осколки, блестевшие от остатков алкоголя, словно репей прицепились к его одежде, когда Феликс крутанулся по полу, по-прежнему крепко держась за меч, и вскочил на другой стороне уже в оборонительной позиции.

Его противник, однако, не поднялся. Молодой человек лежал и стонал, упав рядом с одним из кресел и опустив голову на подушку сиденья, рапира была воткнута в пол на расстоянии нескольких футов.

Сходство с неким бездельником, когда тому было двадцать или около того лет, было поразительным: длинные светлые волосы, острые голубые глаза и тяжёлая челюсть. Всё, чего не хватало - это шрамы. Феликс опустил меч.

- Кровь Зигмара, Густав!

- Феликс? - спросил племянник, одной рукой держась за пах, а другой - потирая ушибленную челюсть. - Я ожидал…другого. Что ты здесь делаешь?

- Ты позвал меня, болван, - ответил Феликс, убирая меч и пытаясь не кричать.

- Несколько месяцев назад. Я уже думал, ты не приедешь, - с жалобным стоном Густав оторвал себя от пола и вскарабкался в кресло. Вздрогнув, он потрогал свою рассечённую щёку.

- Не будь таким ребёнком, - ответил Феликс, плюхаясь в кресло рядом. - Женщины любят шрамы.

- Правда?

- Разве это был не Гёрдерлин, кто дал классике первого несовершенного героя?

- Я не знаю, - ответил Густав ехидно, но пальцы с новым уважением погладили царапину, которую оставил ему Феликс. - Я никогда не читал подобного патриотического мусора.

Покачав головой от отчаяния - и, хоть он и пытался скрыть это, от усталости - Феликс огляделся. Помещение выглядело как переезжающий склад и пропахло элем, словно притон. Ящики были сложены в высокие ряды и лепились к стенам. Несколько средних столов, сваленное в беспорядке оружие и ещё больше стаканов. Некоторые ящики были распахнуты, открывая упаковочную солому и зеленоватые бутылочные бока. Камин тупо светил в спинку ближайшего кресла, а основное освещение давал фонарь, висевший над каминной полкой. Два окна заколочены. У двери на крючках висели плащи и оружие примерно на одиннадцать-двенадцать человек. На соседней стене, приколотый четырьмя ножами висел плакат, о котором Феликс уже начал подумывать, что он будет преследовать его на всём пути до Кислева.

«Победа на Севере»

Кто-то нацарапал что-то остроумное насчёт мужественности Феликса над изображением Золотого Бастиона, и часть текста обуглилась вокруг отверстия подозрительно похожего на пулевое.

- Это служащие, не я, - сказал Густав. - Некоторые из них удивительно образованны для остермаркцев.

- Им не нравится?

Густав пожал плечами, и раздражение на его лице стало более сильным.

- Я полагаю, что некоторых людей просто раздражают герои, водружённые на бумагу.

Феликс поднял бровь, а затем покачал головой. Иногда ему казалось, что Густаву особо и не было ничего нужно от своего дяди. Причина должна была быть действительно серьёзной, чтобы он попросил Феликса о помощи.

- Просто расскажи мне, что происходит. Я мог бы убить тебя.

- Или я тебя, - ответил Густав. - Я занимаюсь с тех пор, как отец послал меня на север. Это ещё не всё, что я могу сделать.

- Всё возможно, я полагаю, - ответил Феликс, делая паузу и приглашая Густава ответить.

Его племянник, как и ожидалось, продолжил.

- Рох хочет меня убить, - просто сказал он, взглянув на открытую дверь, прежде чем осторожно подняться и пойти закрыть её. Он последний раз выглянул наружу, после чего защёлкнул защёлку и проковылял к креслу. - Я заметил некоторые вещи, которые отсутствовали, когда я прибыл. Весь Восточный фронт снабжается через этот офис, но почти ничего из того, что мы отгружали, не шло туда, куда должно было идти. У меня нашлась одна из наших собственных телег, которую мы отправили с товаром и обнаружили, что всё просто скапливается в недрах замка Барочный шпиль, - Густав махнул рукой в сторону ящиков, загромождавших северную стену. - Там сорок тысяч человек по всей реке, дядя. Или, по крайней мере, так должно было быть. Но что они едят? Как обогреваются?

Феликс скептически осмотрел своего племянника. Ему казалось, что он должен быть польщён, найдя плод своей собственной невежественной агитации в следующем поколении Ягеров.

- Другие поставщики, может быть?

Густав издевательски рассмеялся, смех, до которого он вроде бы ещё не должен был дорасти. - «Ягер и сыновья» владеют этой частью Империи. Дед добился этого после последней войны.

- Запасы? Добыча от врага? Или может быть комендант Рох просто любит контролировать распределение припасов?

- Нет, нет и нет, - прорычал Густав. - За мной следят, Феликс. И я не могу покинуть этот дом, чтобы за мной не увязался «хвост».

- Поэтому ты остаёшься в доме?

Густав указал на вооружение около двери.

- После первых посещений головорезов Роха и особенно после того, как они пообещали повесить меня на стене бани вместе со зверолюдами, я решил нанять наёмников. Они наверху.

Феликс посмотрел на потолок: - Они не особенно спешили к тебе на помощь.

Как бы его ни задело это замечание, Густав проигнорировал его.

- Отец требовал от меня готовности продемонстрировать наш патриотизм. Я думал, что, создав свою собственную вольную роту, смогу убить двух зайцев одним выстрелом, - несколько несвоевременно машинально добавил он. - Я был уверен, что мне не нужно будет на самом деле вести боевые действия. Ты не видел Золотой Бастион. Поверь мне. Ничто не сможет пройти через него.

- Забудь Золотой Бастион, - отрезал Феликс. - Я не могу поверить, что это был Рох. Что именно случилось, ты сбежал из его собственной армии? Ульрика высоко отзывается о нём.

- Ты знаешь генерала Страгов? - спросил Густав, потом улыбнулся, как помешанный от любви пастушок. Выражение его лица вывело Феликса из себя сильнее, чем должно было бы.

- Старый друг.

- С ней всё в порядке, даже более чем, я полагаю, - Густав издал непристойный смешок. - Больше, чем я мог ожидать от женщины из кислевских конелюбов.

- Она, по крайней мере, на двадцать лет старше тебя, - резко заметил Феликс.

- Она для тебя особого рода «друг»? Как-то слишком богемно для тебя.

Феликс ответил своему племяннику испепеляющим взглядом, но вдруг почувствовал, как его обручальное кольцо словно бы сжалось на пальце.

«Она лгала тебе, ты знал».

- Она пришла за помощью, вот и всё, - ответил Феликс, отбрасывая воспоминания в сторону. - Один из наших друзей был взят в плен, когда силы Хаоса прорвались около Альдерфена.

- Ещё один друг? - саркастически хмыкнул Густав. - Сколько их у тебя?

Феликс глубоко вдохнул.

- Что ты можешь рассказать мне об Альдерфене?

- Не так уж и много, так как очень немногие из тех, кто отправился вниз по реке, чтобы противостоять врагу, вернулись, чтобы поведать о нём. Хотя я скажу тебе одно. Я надеюсь, что твой друг любит снег, потому что он не вернётся, - он засмеялся как смертник, который только что увидел другого человека на своём пути к виселице. - Ты не сможешь так просто перебраться через Золотой Бастион. Нет простой опускной решётки, которую любезный волшебник может поднять перед тобой, если ты попросишь. Он настолько высок, что его не могут пересечь даже крылатые монстры врага, - он суеверно сделал знак молота у груди, а затем постучал по столу. - Хвала Зигмару.

- Может быть, нам стоит пойти и посмотреть на него.

- Полегче, мой героический дядя. Я только что поел.

Оттолкнувшись от подлокотников кресла, Феликс выпрямился и почувствовал, как заныли его мышцы. Они уже отвыкли от нагрузки. Возможно, ему стоит поблагодарить Густава за разминку. Улыбаясь при мысли, что разговор предстоит отложить, он прошёл к одному из разбитых ящиков и вытащил пару бутылок.

Стекло было зелёного цвета морских водорослей и на нём не было никаких отметок, но запах, который до сих пор цеплялся за его плащ после падения в застолье на столе, говорил Феликсу о том, что это был какой-то местный сорт грушевого шнапса. Держа две бутылки под мышкой, он открыл дверь. Феликс сомневался, что коменданту Роху будет не хватать их, а он хотел надлежащим образом насладиться напитком, как в свою последнюю ночь в Альтдорфе. Он вздохнул.

Возможно, это было сходство с тем молодым человеком, каким помнил себя Феликс. Или это была мысль о Кэт, о её лжи, что у них будет ребёнок, который будет по образу и подобию его. Неважно, что было тому причиной, но он всё же удержал дверь открытой и обернулся к Густаву.

- Ты идёшь?

Чёрный экипаж Ульрики катился по вьющейся вверх дороге, как по ране в теле Краесветных гор. Обитые железом колёса пробивали колеи в коричневой слякоти и посылали целые осыпи из мелких камней на полог елей, что цеплялись за предгорья далеко внизу. Ульрика слушала эхо их падения и успокаивающие лошадей слова, которые словно мантру повторял Дамир. Небо было достаточно серым, чтобы она могла путешествовать с отдёрнутыми занавесями и не испытывать при этом дискомфорт. Она чувствовала солнце, скрывавшееся за облаками так же, как можно было почувствовать костёр с завязанными глазами.

Но это стоило того, чтобы потерпеть, ибо открывающиеся виды были великолепны.

Грандиозная мощь Остермарка лежала перед ней, цветной поток из багрянца и золота. Она могла видеть каждый шов каждого эполета или кокарды каждого из десятка тысяч, собравшихся здесь, но славный цвет всего этого был тем, что она могла вытащить из памяти, а не из тех тусклых оттенков, которые воспринимали её нечеловеческие глаза. Армия расположилась грубым военным лагерем вокруг ряда земляных укреплений и уже существовавших стен сухой каменной кладки, которые перекрещивали степи южных областей Кислева. Там были сотни полков. Цвета десятков генералов развевались над снегом и грязью. Как и любой честный кислевит, она использовала это для шуток над мужественностью Империи Зигмара, но если бы кто-нибудь сказал ей тогда, что бедные провинции Императора могли выставить такую силу, она бы рассмеялась в два раза сильнее.

В самом центре оборонительных позиций был холм, увенчанный древним на вид хенджем, который её народ называл Три Сестры. Стоячие камни, покрытые чёрной сажей от мортир, вкопанных в окрестных холмах. Поглощение старого новым. Волшебники в одеждах Золотого и Светлого Колледжей магии занимали дополнительные позиции в хендже, круг людей в кольце камней, затуманенных ладаном и силами эфира. Вокруг них воины-священники и их помощники пели в унисон с магами.

Как и её создатель, Адольф Кригер, Ульрика владела лишь простейшими азами колдовства. Её новый господин, однако, призвал к развитию этих талантов, и глазами своего эфирного зрения она увидела магию, что изливалась из хенджа, подобно воде из колодца. Силы Света вытаскивали её из земли. Алхимия Золота преобразовывала её, объединившись с заклинаниями духовенства, они создавали нечто святое, а затем посылали получившийся продукт на север.

К Золотому Бастиону.

Больше скалы, поднятые из самой земли, чем стена, он был непреодолим. Даже сами магические ветра были заблокированы им. Земля перед Бастионом была голой, покрытой снегом и усеянной знамёнами Остермарка, что вяло висели на древках в отсутствии северного ветра. Его нельзя было разрушить, через него нельзя было перелететь, и такова была его мощь, что потребовалось бы заклинание воистину апокалиптической силы, чтобы сделать в его поверхности хоть малейшую трещину. Он излучал очень реальный, инстинктивно чувствуемый род святости, и, несмотря на чары, что окутывали её экипаж, Ульрика чувствовала себя так, словно находилась в присутствии самого Гхал Мараза. Со времён поражения Нагаша в противостоянии с Зигмаром, и проклятия, которое Великий Некромант наложил на вампиров, отказавшихся присоединиться к нему, воздействие сил Молотодержца на Восставших было весьма и весьма ощутимым. Силы, исходящие от этого барьера, блокировали даже попытки гадания её господина.

И всё же Ульрика знала, что Макс жив.

Они были связаны с тех пор, как он вылечил её смертное тело от чумы в Нульне, так что она могла теперь проследить его путь до Праага. Часть его оставалась с ней до сих пор. Это чувство пережило смерть, оставшись с ней даже когда её восприятие цветов, её внутренние органы, и все остальные чувства засохли. Возможно, это природа магии Света, которая, в конечном итоге, являлась анафемой темноте.

Она думала, что любила его.

Для её господина благополучие волшебника, возможно, могло быть всего лишь мимолётным интересом, но для Ульрики Макс был так же важен, как и остальные их цели. Не меньше, чем спасти мир. Или, по крайней мере, сберечь его.

Восходящая тропа повернулась в сторону Краесветных гор, украв у Ульрики виды и бросив её обратно на сиденье, когда восхождение стало круче.

Впереди вырос Барочный шпиль. Это был чёрный коготь из вулканических пород, который выступал из гор, словно рудиментарная лапа. Его шипованные зубцы торчали из самих скал. Из вытесанных в камне казематов торчали рыла пушек, наклоненные на тропу, и алые штандарты развевались на его башенках, но не было ни одного охранника, которого могла бы почувствовать Ульрика. По крайней мере, ни одного с бьющимся сердцем.

Тропа уткнулась в суровую, гранитную сторожку. Ворота открыты и решётка поднята, но здание было далеко не приветливым. Железные шипы на основании опускной решётки напоминали клыки вампира. Лошади, ответив на понукания Дамира, вкатили экипаж в холодную глотку сторожевой башни. Ульрика почувствовала нервно трепещущих ночных бабочек. В ответ на это единственное проявление силы пришло острое осознание своего места в иерархии подобных сил.

И Ульрика была младенцем в сравнении с тем, кто нынче называл себя комендантом Рохом.

- Моя судьба близка, - прошептал Дурин Драккварр, с закрытыми глазами, словно бы в молитве. На его лице, поверх татуировок, появился второй слой из грязи, налипшей в пострадавших от жестокого обращения Подземных путях. Он провёл пальцами по лицу, чтобы вновь прочистить мышцеподобные линии своих демонических татуировок. - Пред ликом Разрушителя, в грядущем Конце Времён, даруй сим гномам быструю и кровавую гибель.

- Эй, там впереди. Не так быстро, - проворчал Кракки из тыла колонны. Свет его факела углубил тени на лице Дурина, заставляя Демоноубийцу выглядеть как гном, похороненный в другом гноме. Кракки откашлялся, неожиданно занервничав. - Ты заставляешь некоторых из нас выглядеть в дурном свете.

Дурин с пустыми глазами рассмеялся в ответ. Он согнул пальцы и уставился на свои руки, будто впервые их увидел.

- Разве вы не чувствуете? Конец близок.

- Зверолюды, - сказал Скальф с коротким кивком, а затем указал вперёд. - Впереди.

- Снорри думает, мы все должны перестать говорить об этом, - отрезал Снорри, пытаясь забыть о бочонках пива притороченных к спине Кракки.

- Неважно, внимателен ли ты или беспечен, говоришь или молчишь, Снорри - это Конец Времён, - сказал Скальф. - Погибель найдёт всех нас, но мы и стремимся к ней.

- Айе, - пробормотал Кракки, без особой уверенности в голосе, после чего сделал глубокий вдох и обратился к Дурину. - Так давай, пыхти за своей.

Выхватив топор, Дурин холодно улыбнулся, а затем развернулся и, не сказав ни слова, сгинул во тьме.

- Не люблю его, - сказал Кракки, скорчив гримасу.

- Ты говоришь о летописце Снорри, - сказал Снорри.

- Я тоже никому не нравлюсь, - сказал Скальф. - А они, в своей мудрости, не нравятся мне. Вы - истребители, и всё, что имеет для вас значение - ваши клятвы Гримниру, мне и Горлину. - Он кивнул на молодого кователя рун, когда тот прошёл мимо них, обременённый своим тяжёлым мешком и помогая себе посохом. Худощавый старый истребитель Дрогун и группка короткобородых прилипли к нему, как ржавчина. Огромный Брок Бальдурссон прошёл мимо с хмурым выражением на лице, словно высеченным в камне, топор покоился на плече, а глаза - устремлены вперёд, как будто он намеревался игнорировать мокрые стены, являвшиеся символом падения гномов в их бывших владениях. - Охраняйте кователя рун ценой своей жизни, а остальное приложится, если как следует покопаться в грязи.

Кракки шумно вздохнул и нажал на шипованный кулак. Кольчужная сетка накрыла его от предплечья до бицепса. После он исполнил нечто похожее на джигу, пока кольчуга не разгладилась и не стала лежать более удобно, после чего шевельнул плечами в своей пивной упряжке. Снорри причмокнул губами. Ему пришлось заставить себя сглотнуть и выработать слюну в глотке, прежде чем смог заговорить.

- Это выглядит тяжёлым.

Печальная улыбка раздвинула бороду Кракки.

- Я должен был быть уверен, что ты не станешь ошиваться вокруг, пытаясь подобраться к задней стенке моей компании.

- Немножечко. Снорри нужен всего один глоток, он обещает.

Кракки вздохнул, плечи резко опустились под его ношей.

- Я думаю, что Скальф был жесток с тем приказом, Снорри, который я выполняю, но клятва - есть клятва, - гном выглядел огорчённым, несмотря на ухмылку, и Снорри неожиданно почувствовал, что больше не может не пить.

Он причинил друзьям достаточно огорчений. Он помнил, что много.

- Я предлагаю тебе помочь Дурину а не мне, - сказал Кракки, проходя мимо. - Он, похоже, вознамерился добыть быструю гибель для вас обоих.

Чёрный экипаж прогрохотал по длинному серому туннелю предвратной башни и выехал на двор замка. Впереди, в окружении бездонной пропасти лежала сама главная башня Барочного шпиля. Она была построена на высокой, напоминающей зуб скале, и достаточно возвышалась над своими укреплениями, чтобы с вершины открывался вид на сам Золотой Бастион и сердцеземье её дома. В ясный день её хозяин мог увидеть весь путь до самого Кислева. Ульрика заглянула внутрь себя, ожидая какого-нибудь отклика на мысли о доме, но не было ничего, только смутная пустота, которую она чувствовала, что должна была заполнить.

Экипаж прогрохотал по неровной брусчатке в сторону перекинутого над пропастью подвесного моста, ведущего в башню.

Ульрика почувствовала, как гранитная чистота сложенных стен окружает её. Они были массивные, конструкция практически равнялась гномьей по прочности, и тянулись от скалы к скале, образуя неровный ромб вокруг центральной башни.

Флаги ярких цветов Остермарка вперемежку с флагами, несущими геральдику, которую люди этой провинции должны были бы изучить достаточно хорошо, чтобы узнать, шелестели под ледяным дождём со снегом. Мотив был необычным и пугающим: рычащий, нечеловеческий череп, с крыльями как у летучей мыши, на кроваво-красном поле. Под знамёнами, находящиеся в тени фигуры сутулились за парапетом. Ульрика разглядела алебарды и арбалеты, но ни дуновения движения, не мерцания тепла. Они были мясом, облачённым в ливреи Остермарка.

Кроме Дамира и его лошадей не билось ни одно сердце.

Преобладающее чувство пустоты лишь подчёркивало ощущение, которое она могла описать только как всеведение, когда оно сомкнулось вокруг экипажа, и Ульрика почувствовала, как зашевелились волосы.

«Добро пожаловать домой, Ульрика».

Учтивый голос говорил с ней прямо в мыслях, словами, мчавшимися по кровеносным сосудам её мозга. Он был правильным до самой последней точки, и лишь только собрат, только дитя степи, знающий, где искать, мог распознать едва различимые древние корни акцента. Непринуждённая демонстрация силы была поразительна. Ульрика в последний раз вкусила кровь своего хозяина ещё перед поездкой в Альтдорф, и она оставалась сильной.

Воспоминание вызвало боль во рту. Это было чувство, которое ощущал Дамир, когда она проводила слишком много времени без его крови. Монстр в ней обнажил клыки и объявил о том, что голоден. Это было то, что чувствовал Кригер, когда оказался в ловушке Праага в прошлую атаку Хаоса.

«Вестник жизни идёт к Золотому Бастиону, пока мы говорим. Всё готово для него. Для нас».

Ульрика выглянула из окна своего экипажа, изучая дальнюю вершину Барочного шпиля. Единственная вещь, которую до сих пор не мог понять Феликс, что чтобы пройти в Кислев - Золотой Бастион должен был опуститься. Она подсчитала бесчисленные тысячи живых остермаркцев, что встанут на пути надвигающихся из степи полчищ.

И вновь ничего не почувствовала.

Кислев был жив, и стал он землёй исключительной красоты. Ушли поля пшеницы и ячменя, ушло их скучное однообразие цвета и формы. Ушли и люди, что растили их, домашняя живность, которая кормила людей, и хищники, которые питались домашней живностью.

На их место пришла жизнь.

Миля за милей бесконечно разнообразные зверолюды, мародёры и воины Хаоса шумели под падающим снегом. Доспехи любого типа. Плоть каждого оттенка. Рога. Копыта. Щупальца. Когти. Всё, что можно было себе представить, сколь бы невозможным это не казалось, всё было здесь и готово к бою. Рёв из множества разнообразнейших глоток сотрясал воздух в чахоточной, громоподобной изливаемой хвалебной песне их чемпионам и их богам. Но звук одного имени возвышался над всеми остальными. Имя победителя Кислева.

- Хельбрасс!

Где ступала обнажённая плоть его ноги цвета опала, там таял снег и распускались цветы. Сам воздух потрескивал вокруг него с сиянием подменной энергии. Она шипела и выстреливала, спонтанно порождая радужных стрекоз, что напевали перед ним, подобно проповедникам нового порядка. Его латы встретили изменяющий цвета Золотой Бастион с переливающейся радугой возможностей. Сквозь глазные прорези шлема он изучал искусственную неправильность здания. Это был барьер, а жизнь не выносила барьеров. Жизнь бы начала копать, если бы ей требовался проход, жизнь научилась бы летать, если бы решила перелететь. И как бы далеки не были её прутья, Аэкольд Хельбрасс никогда не стал бы жить в клетке.

Он вырвался из клетки Короля Троллей. Он вырвется и из этой.

Вид легионов, копошащихся у основания Бастиона, напоминал муравьёв за работой. Мутировавшие гиганты, терзавшие его вырванными деревьями; колдуны, вымаливавшие помощь адских сил; гарпии, недовольно взвизгивавшие под облаками, хаос по отдельности, но вместе - единство движения. Стакатто вереницы шокирующих криков пронеслось над степью, когда одержимые демонами орудия гномов Хаоса извергли свою ярость на стену Бастиона. В лесу к западу зверолюди сражались за право первыми ворваться в древний гномий туннель, который им удалось обнаружить. Кто знает, может быть, эти туннели даже куда-нибудь бы их и привели? Аэкольд Хельбрасс не всеведущ. Там не было цели, стоившей затрачиваемых усилий.

Одна из его легиона колдунов остановила чтение заклинаний, когда подошёл Аэкольд. Под длинным, декоративным шёлковым халатом колдунья была облачена в латы цвета роз, с отлитыми в золоте украшениями, каждое из которых представляло собой андрогинные фигуры, что, казалось, корчились в разнузданной похоти. Её окружал почётный караул мясистых розовых троллей, облачённых в стилизованную Хаосом броню и с устойчивым выражением экзистенциального удивления на мордах.

Цвета брони Хельбрасса размылись в красный, когда он сжал кулаки. Он ненавидел троллей со всей страстью своего порченого сердца.

- Хельбрасс, - простонала колдунья, как будто сам звук её голоса вызывал у неё наслаждение. - Я утверждаю эту часть стены своей собственностью. Когда она падёт, то должна быть названа именем Порфирии Сластолюбицы, воспеваемой как завоевательница Дворца Плоти, пережившая Испытание Двенадцати Удовольствий, осквернитель цветка Кислева, - протянув руку, она приложила её к отвесной каменной поверхности Золотого Бастиона и улыбнулась улыбкой, что могла совратить и мертвеца.

- Я признаю свою ошибку, - поклонился Хельбрасс. - Она ваша.

Порфирия засмеялась, потом вдруг закричала, судороги волной охватили её тело. Животворная мощь изменений хлестала через неё. Её бёдра вздулись и вдавили её ноги в землю. Наросты вспучились на её совершенной плоти, и как только та затвердела, то раскололись и родили новую жизнь в виде бутонов и цветов. Её рот открылся для крика, но вместо человеческого голоса появился зелёный побег, что, как будто некие иные силы кроме солнечного цвета давали ему жизнь, впился в Золотой Бастион с могучим каменным треском. Порфирия Сластолюбица издала заключительный стон, когда последние остатки брони были отброшены прочь, и ещё больше ищущих побегов пробилось из её плоти.

Жизнь вступила в свои права. Самый жалкий грибок может пробить дыру в прочнейшей стене. Для пищи, для укрытия, а часто просто из-за могущественного стремления к распространению.

Это было лучше - расцвести цветком Хаоса - нежели маяться в клетках Праага. Он не мог победить Короля Троллей, но он сбежал от него, он разбил Ледяную Королеву, снёс её Рунические камни и подарил бодрящую новую форму каждому магу, что так жаждал его бывший повелитель.

Сластолюбица дёрнулась в родовых конвульсиях, а затем породила извивающуюся гифу, которая впилась в стену. Скала застонала, а затем Золотой Бастион начал разрушаться.

Хельбрасс выхватил оружие, двуручный меч по имени Клинок Ветра. Трещина пошла вверх и также поднялся его смех.

- Да будет жизнь.

Глава седьмая. БИТВА ЗА ТШИ СЁСТРЫ

- Помоги нам Молотодержец, - выдохнул Густав Ягер, когда его жилистая кобыла, разбрызгивая чёрную грязь дороги, остановилась к северу от Талабекского моста.

Все знали, что Зигмар вернётся к решающей битве. «Сейчас», похоже, как раз пришло время умолять его о помощи, и, судя по происходящему, просьба Феликса не была несколько чрезмерной.

По ту сторону низких, покрытых наростами зубчатых стен холмов северного участка фронта Империи, мужчины поднимались у своих палаток и, опустив оружие, в неверии смотрели вверх. Золотой Бастион был горой. Весь год он непоколебимо охранял границу. И теперь он разрушался.

Скрип диких корней и треск раскалываемого камня разнеслись над равниной. Звук был громче, чем гром: как будто землю вывернули наизнанку, а затем разорвали в клочья. Хватка гигантских лоз раздирала поверхность камня. Шипы впивались в стену, подобно клыкам дракона, когда лоза Хаоса ветвилась ввысь, выбрасывая вощёными листьями размером с парус галеона выломанные обломки за линию опешивших имперских войск.

Взревели горны, когда, подобно метеорам, камни обрушились на передовые позиции. Людей давило, фургоны разбивало в щепы, участки стены, столь же древней, как граница Империи, обращались в пыль под тоннами обрушившихся обломков. Крики боли и растерянности разнеслись над полем, а затем пришли гарпии.

Словно рой пчёл, вырвавшийся из самых глубин преисподней, они пронеслись сквозь разрушенный Золотой Бастион, хихикая и резвясь между пульсирующими лозами, а затем устремились в сторону артиллерийских батарей, расположившихся на окрестных холмах. Одновременно женственные и чудовищные они обрушивались на мужчин, выгнанных из укрытий камнепадом, и взмывали обратно в небеса вместе со своими вопящими жертвами. Раздался треск ружей - бесполезный жест неповиновения в сравнении с визгом гарпий и непрекращающимся, сотрясающим кишки треском раскалывающегося камня Золотого Бастиона, однако стены мушкетного огня оказалось достаточно, чтобы отогнать урылатых тварей от орудий. Визжа в пороховом грохоте, рой раскололся на десятки отдельных стай, которые обрушились на имперские позиции. Мужчины с криками падали на землю, уворачиваясь от цепких когтей, те же, кто оказался не столь ловок, были схвачены, подняты в небеса, а затем сброшены на землю с огромной высоты. Мушкеты затрещали, послав рябь огней на всю глубину имперских линий.

А потом, вслед за гарпиями, пришли и все остальные.

Феликс видел и пережил слишком много, чтобы в полной мере разделить ужас своего племянника, но даже он осенил себя знаком молота и, шевеля губами, вознёс молитву к Морру, чтобы тот приветил его душу в садах мёртвых. На его глазах, гигант, настолько мускулистый и покрытый таким количеством масла или жира, что Феликс не мог себе и представить подобного, словно живой таран, пинком пробил себе путь через задушенные лозой обломки Золотого Бастиона. Всадники в толстых мехах, размахивая дротиками над головами и лая, подобно диким собакам, рванули вперёд, старясь опередить устремившегося вперёд великана, и всё пришпоривали и пришпоривали своих скакунов, пока у тех на мордах не появилась пена. Прекрасные демоницы с клешнями вместо рук вприпрыжку спешили за ними на двуногих конях. Странные твари, напоминающие скатов, поднялись над головами наступающих орд, шелестя крыльями на невидимых магических волнах, по которым они плыли.

Как человек, пришедший в себя и обнаруживший, что реальность бесконечно хуже его кошмаров, взревела первая пушка, а затем ещё одна, удары артиллерии сопровождались торжествующими криками, а потом зазвенели алебарды, копья, взвились сотни знамён и раздались кличи сорока тысяч солдат Остермарка. Сердце Феликса наполнилось гордостью, когда он увидел, как люди его родины с таким упорством и отвагой встречают ад Конца Времён. Он хотел бы, чтобы Готрек был здесь и увидел людскую храбрость.

Истребителю это бы понравилось.

- Густав, возвращайся в Баденхоф, быстро.

- О, тут я не буду перечить тебе, пожалуй, - повернулся Густав. Он вытащил один из пистолетов и с тревогой следил за парящими в небесах гарпиями. - Но что ты собираешься делать?

Феликс криво ухмыльнулся и вытащил Карагул. Зигмар знает почему, но он прекрасно себя чувствовал. Даже узел, стянувший его кишки, был таким знакомым, словно старая пара обуви или стихотворение, которое он написал в детстве, а потом забыл. Бретонния сожжена, Кислев тоже, Конец Времён настал и, чёрт с ним, пусть он был гордецом, но он участвовал в каждом мало-мальски значимом конфликте за последние два десятка лет, и не собирался сидеть сиднем в такие времена. - То, за чем я пришёл.

- Ты бы слышал, как смешно ты говоришь. Вот что происходит, когда увлекаешься чтением фон Диля.

Могучий клин из пехоты Хаоса и монстров появился из руин Золотого Бастиона и бросился в атаку вслед за гигантом в сторону явно обречённой деревни между ними и основной имперской позицией. Ульрика называла её Куржычко.

Судя по профилю боевой линии и контурам различных огневых позиций и земляных укреплений, было ясно, что это было чем-то - если так конечно можно было назвать происходящее - вроде идеального сценария. Имперские командиры ожидали, и оказались правы, что первой целью прорвавшихся хаоситских орд станет круг стоячих камней, в котором расположились волшебники, поддерживающие Золотой Бастион. Враг прошёл сквозь испепеляющий анфиладный огонь из ружей и арбалетов, покупая каждую пядь земли сотнями жизней. Мортирные ядра свистели над головой и взрывались в рядах атакующих фонтанами грязи, крови и ошмётков тел. На глазах Феликса пушки «Адский шторм», расположенные в бастионе сухой каменной кладки на холме, сбоку от наступавших, обрушили ураган пепла и грома из всех девяти стволов. Но, несмотря на взрывы и крики, становилось ясно.

Этого было не достаточно.

На секунду Феликс хотел отослать Густава с сообщением для Кэт. Ничего особенного, просто, что он любил её и перед самым концом думал о ней. По какой-то причине он не стал этого делать, вместо этого он пришпорил одолженную ему Густавом лошадь и рванул к Куржычко.

Потому что он всё ещё не был уверен в том, что это было действительно так.

Наводчик Хайсс из артиллеристов Нульна отодвинул соломенный тур от амбразуры бастиона и прокричал угол и дальность, показывая знаками «вверх» и «вниз» и на пальцах числа. От хаоситской орды исходил такой гам, что казалось, будто бастион наполнен воплями. В сравнении с этим, звонкий выстрел «Адского шторма», вместе с которым располагалась их собственная большая пушка, был таким родным, словно песни на Зигмарстаг.

Через узкие бойницы оба расчёта отслеживали чудовищного розовошкурого великана, шагавшего к Куржичко. Когда его огромная лысая голова практически сравнялась с каменным бастионом на вершине холма, на монстра обрушился ружейный залп пикета, выстроившегося линией под холмом.

- Дальность: девяносто футов. Скорость ветра: восемнадцать узлов. Два градуса вниз, - его никто не мог слышать, но привычка - вторая натура, так что Хайсс всё равно прокричал указания, а затем опустил кулак и метнулся к плоской стене бастиона.

- Огонь!

Ульрика, сидя на спине скачущего белого коня, увидела, как потрясающий взрыв оторвал голову великана. Кровь хлынула из ошмётков плоти, что мгновение назад были шеей, и монстр рухнул на землю, раздавив десятки и вызвав такую ударную волну при соприкосновении с поверхностью, что больше сотни врагов отбросило прочь.

- Господариньи!

Унгольские воины, воодушевлённые зрелищем падения монстра, забыли на время, что ещё большие ужасы ждали их впереди: наложить ещё одну стрелу, выпить ещё один глоток горилки - всё остальное сегодня было не важно. Дамир кричал вместе с ними, привстав в стременах и отпустив поводья, словно цирковой артист, он махал руками, поощряя их кричать ещё громче.

И сто конных лучников из северных степей Кислева - всё, что она и её господин смогли вытащить, прежде чем колдовство подняло Золотой Бастион - издали единый могучий адский вопль.

Ульрике хотелось бы испытать при этом куда более сильные чувства.

Унголы были прирождёнными воинами, и их командир в подобном бою должен был испытывать особое волнение. Всё было так, как она жаждала: сражение с врагом, прекрасная лошадь под ней, и земля Кислева под копытами. Она была одной из Восставших, возрождённой для войны. Она чувствовала течение ветров магии, могла отследить демонов по кислому привкусу, и могла предсказать угасшую удачу по биению мужских сердец.

В своей жемчужно-белой полупластинчатой броне она чувствовала себя непобедимой. Броня была тяжелее, чем мог бы нести смертный рыцарь, и всё же функциональна, и специально усилена вокруг сердца и горла, уязвимых мест с точки зрения создавшего её вампирского воина. Она бы спала в ней, если б могла. Старая кожа, в которой она путешествовала в Альтдорф, была только ради Феликса, а теперь, когда впереди предстояла битва, он куда-то подевался.

Неужели она недостаточно часто объясняла, что ей нужно от него?

Её могучий белый боевой конь прогромыхал сквозь мокрый снег, капли осели на лице Ульрики, когда вампирша водила носом из стороны в сторону в поисках аромата Феликса. Она знала его и внутри и снаружи. Она только что провела с ним наедине в карете четыре недели. Всё, что было нужно - это след, и она могла учуять его через горы и океаны.

Там!

Ульрика с проклятием натянула поводья, разворачивая заржавшего жеребца в сторону Куржычко.

- Феликс, ты идиот! Ты нарочно это делаешь?

«Где ты ходишь, Ульрика? - раздался голос в её голове. - Мои силы ждут вас на востоке. Всё, что я потеряю здесь сегодня, будет бесполезно, если вы не сможете отправиться в Прааг».

Ульрика зарычала, но у неё не было столько сил, чтобы запретить господину появляться в её голове. - Я не собираюсь возвращаться без Феликса. Вы знаете это.

Вой хаоситской орды и рёв имперских пушек заполнили воздух. Ульрика почувствовала покалывание на коже от их совместного рёва, как воспоминание о холоде или тепле, когда стоишь слишком близко к огню. Врагов было так много, что они выглядели скорее как металлический поток, выливающийся из пробитой плотины, чем сборище отдельных людей и зверей. Они были приливной волной. Их можно было только ослабить, не воззвать к рассудку и, конечно, не остановить. Они были силой природы, которой она и её господин позволили вырваться на свободу.

Пока она смотрела, потрёпанные полки Роха развернулись для противостояния. Нет, не лицом к лицу. Их ряды строились на флангах Куржычко, как будто канал для легионов Хаоса, направляя вражеские толпы прямо на деревеньку и удерживая подальше от остальных частей поля. Таких, как на востоке.

«Ты не сможешь одолеть то, что грядёт»

- Дамир, - позвала она. Её раб опустился в седло и осадил коня рядом с ней. На его высушенном каштановом лице сиял широкий оскал. Ульрика указала на дальний восток линии фронта, где приблизительно двухтысячный батальон тяжёлой пехоты и отряд улан пережидали схватку с нечеловеческой отрешённостью. Багровые флаги коменданта Роха развевались на ветру. - Продолжайте, как и планировалось. Я скоро присоединюсь к вам.

- Не проси меня оставить тебя, - ответил Дамир. Несмотря на его грубое лицо и впечатляющие одеяния степного воина, он выглядел словно побитый щенок.

Ульрика вспомнила, почему она всегда сопротивлялась заведению рабов. Обнажив клыки, она вытащила слегка изогнутый меч из ножен, притороченных к своему седлу.

- Не заставляй меня, приказывать тебе дважды.

Неистовство Конца Времён нахлынуло на стены Куржычко. Её бойницы полыхнули оружейным огнём. Обученный аркебузир мог сделать два выстрела в минуту, три - если был особенно умелым. И двести солдат в толстых багровых хауберках, разрезанных рукавах и увешанных забитыми боеприпасами патронташами, были лучшими из оставшихся в Остермарке. Железные шарики пробивали кости, сталь и латы Хаоса, и кирпичик за окровавленным кирпичиком образовали стену из трупов высотой в пять футов. Берсеркеры курган перелезали через неё. Мутировавшие огры пробивали её насквозь, прежде чем тоже были пронзены выстрелами. Мортиры разрывали на части целые секции.

Была ли тому виной досада от того, что из-за Золотого Бастиона они столь долго пробыли в бездействии, или какое-то безумие, пришедшее с поклонением Хаосу, но ничто не могло устрашить их.

Все огневые точки на окружающих холмах и подготовленных редутах расцвели огненными цветками.

- Перезаряжай! - взревел Гуннер Хайсс, перекрикивая звон в ушах орудийной прислуги, и крутанул рукой над головой. - Поворачивай! Быстро! Шевелитесь!

Большую пушку оттащили по направляющим назад, пока удерживавшие лафет цепи не натянулись. Один из бомбардиров схватил банник, чтобы прочистить дуло орудия, в то время как другой извлекал порох. Банник вытащили, порох засыпали внутрь каморы и вставили пыж, а затем третий человек закатил пушечное ядро. Оно с глухим стуком ударилось о пыж, а затем четвёртый, и последний, член команды туго забил его в жерло. Затем все четверо упёрлись плечами в колёса лафета и вкатили орудие обратно на боевую позицию. Хайсс убрал тур от амбразуры, и закричал, когда поток пламени, вырвавшийся из щели, спалил дотла верхнюю часть его тела. Гарпии завопили в небесах, когда дракон Хаоса, Калибросс, врезался в пригорок, крича, словно придавленный ребёнок, а затем сокрушил бастион одним взмахом своих чудовищных когтей. Мужчины и орудия разлетелись по всему холму. Взмахнув крыльями, перед тем как оторваться от земли, он на прощание выплюнул струю нечистого красного пламени над перепуганными аркебузирами на холме. Броня расплавилась и загорелась плоть, пороховницы воспламенились, как и кости, треснувшие от жара.

Прааг был слишком мал, а Король Троллей - слишком терпелив, собирая свою чудовищную орду. Калибросс жаждал завоеваний, и Хельбрасс дал ему их.

Шипящее кудахтанье вырвалось из длинной глотки дракона, когда он поднял свою тушу в воздух и полетел в сторону Куржычко.

Краэль из Голубых Волков бежал впереди своего отряда. Мокрый снег бился в его обнажённую грудь. Стрелы и пули, дождём льющиеся с флангов и фронта, несли смерть, как далёкие длани богов. Зар Голубых Волков швырнул себя прямо в шторм и бросился на оборванный отряд смердящих, окровавленных алебардщиков, подобно волку, в которого Изменитель превратил его

Они не среагировали, или среагировали слишком медленно, их алебарды ещё поворачивались в его сторону рывками, словно сломанные заводные игрушки, когда топоры Круэля занялись кровавой работой: взрезая яремные вены, вспарывая животы и отрезая конечности. Крови было мало. Даже их кишки вываливались медленно. Они воняли опорожненными кишечниками и гнилью. Воин, чью руку с оружием он только что отделил от тела, спотыкаясь, повернулся кругом, а затем бросился вперёд в попытке вырвать кусок из его шеи.

Ходячие мертвецы. Южане воистину в отчаянии.

Словно лезвия ножниц он свёл лезвия своих топоров и обезглавил мёртвую тварь.

- Хельбраааасссс! - взвыл он, молясь на Луну Хаоса, когда быстрейшие в его отряде догнали своего зара и врезались в алебардщиков.

- АРХАОН! - пришёл возвратный клич. - ТЧАР!

Ни один человек не может противостоять натиску Голубых Волков, но мёртвые сражались, даже когда их разрывали на куски, сражались с сердцами, насаженными на окровавленные клинки. Натиск замедлялся, увязая в рагу из внутренностей и холодных тел. Липкие, гниющие солдаты давили на него со всех сторон.

С рыком животной ярости Круэль пробивался вперёд: Волк Тчара прорвёт себе путь в холодной крови мертвецов! Тяжёлый клинок поднялся над его головой. Он увернулся и снёс с плеч голову мертвеца. Позабывшие забраться в свои могилы упокойники не страшны для одного из отмеченных бессмертными богами. Он набросился на следующего ожившего мертвеца, раскалывая его череп и расплёскивая по снегу его холодные мозги. Он торжествующе взвыл и его отряд взвыл вместе с ним.

Равнины к востоку от деревни южан были открыты. Только горстка зомби и одна женщина всё ещё стояли у него на пути. Стройная, как и все южанки, и бледная, как вырванная из земли зимним штормом кость. Она была облачена в платье такое белое, что казалось практически прозрачным, оно словно бы исчезало в земле у её ног.

Краэль оскалился и бросился верёд.

Женщина улыбнулась и развела руки, словно бы приветствуя его. Как только она это сделала, то на дюйм оторвалась от земли, подол её платья опустился ниже ступней. Волосы взметнулись вокруг головы, словно лунный ореол, кожа, казалось, завяла и отступила перед жестокой маской, которая очернила её словно ведьмино проклятье.

В глазницах вспыхнули синие алмазы, когда, по-прежнему улыбаясь, банши глубоко вздохнула.

Крик банши заставил поседеть волосы и вызвал дрожь в сердцах людей даже на Вильгельмсхюгеле, который находился достаточно далеко от него.

- Кровь Зигмара, - выдохнул генерал фон Карлсдорф, когда злобный импульс пронёсся сотрясающим молотом сквозь фланги атакующих хаоситов.

После секундного колебания, гордость превозмогла страх, и он поднёс к глазам подзорную трубу. Размытое пятно превратилось в бледную фигуру, неземную, как звёзды, в окружении высохших и безжизненных трупов. Только благодаря мехам и варварским трофейным кольцам он смог опознать в них курган. Он в ужасе смотрел, как некоторые начали дёргаться, атрофировавшие мышцы боролись, чтобы поднять оружие мертвецов и вновь воскреснуть. Дрожащими пальцами он опустил трубу.

На долю Остермарка выпало множество ужасов, но он даже представить не мог, что живые и мёртвые будут сражаться плечом к плечу по эту сторону от границы Сильвании.

«Союзы, которые мы должны заключить», - подумал он, задумавшись, и уже не в первый раз, кому продал Рох свою душу. Засунув руку во внутренний карман бардовой шинели, он вытащил серебряную модную фляжку, наполненную ликёром, который местные жители называли «горилка». Он взболтнул содержимое без малейшего желания открыть фляжку.

Словно сквозь пелену, грохот мортир его практически оглушил, фон Карлсдорф осознал, что огонь прекратился. Артиллерийский сержант, ответственный за это, обернулся к нему с дымчатыми, налитыми кровью глазами.

- По кому мы должны стрелять, генерал?

Фон Карлсдорф уставился на рейкландца так, словно на его месте стоял деревенский дурачок.

- Они в цветах Империи, не так ли? Тогда стреляй по проклятым северянам.

Феликс закричал, когда вой банши пронзил его разум и выдрал годы из его тела. Он почувствовал, как углубились морщины на лице, и новые выгравировались на теле. Его волосы поседели, мир начал становиться серым, пока он с хрустом не закрыл глаза, чтобы не видеть исход всего этого. Руки, зажимавшие уши, задрожали, когда усохли мышцы и распухли суставы. Лошадь под ним вздрогнула, и он почувствовал коленями её рёбра.

Это было… Это было то же самое, что почувствовала Кэт при прикосновении повелителя личей.

Феликс, чувствуя себя так, словно сотня лет его жизни унеслась прочь, вцепился в луку седла пальцами, которые уже напоминали пальцы скелета, и выдавил из себя дребезжащий вдох, когда крик растворился в блаженном рёве битвы. Постепенно его хватка окрепла, а лошадь восстановила свой шаг, хотя ни один из них и не чувствовал себя тем же, кем был прежде, и Феликс боялся, что последствия окажутся необратимыми и проявят себя в дальнейшем. Если бы в его слабом желудке оказалось хоть что-нибудь, то Феликс был уверен, что оно бы уже покинуло его.

Банши - неупокоенная тень злой ведьмы.

Что присоединилось к владыкам Остермарка в их борьбе с Хаосом? И, в любом случае, так ли уж это отличалось от его путешествия вместе с Ульрикой? Глядя на то, как шаркающие отряды алебардщиков - а теперь и северян - врезались в линию хаоситских войск, Феликс взмолился, чтобы они все смогли прожить достаточно долго, чтобы пожалеть о выборе союзников. По крайней мере, теперь было понятно, почему Роху были не нужны товары Густава.

Он улыбнулся. Одним беспокойством меньше.

С воплем над его головой пронеслась гарпия. Феликс прижался к шее коня, когда тот сорвался в галоп, и вслепую махнул мечом у себя за спиной, чтобы отогнать преследовавшую тварь. Шелестнула кожа, пахнуло могилой и гнилой плотью, и когти стегнули по спине его кольчуги. Он вскрикнул и нанёс гарпии, которая в это время свирепо раздирала его плащ, ответный удар, промахнувшись всего лишь на ярд, когда крылатый зверь вильнул в сторону и, поймав восходящий поток, умчался прочь.

Феликс ругнулся, когда гарпия сложила крылья и спикировала обратно. Интересно, как кто-нибудь мог одновременно сражаться и управлять конём. Гарпия налетела, вытянув когти, как раз когда конь перепрыгнул через каменную стену, при этом лицо Феликса ударилось о конскую шею, а гарпия врезалась ему в спину. Существо пронзительно вскрикнуло от неожиданности и попыталось уйти в сторону, но Феликс тоже среагировал инстинктивно, полоснув кончиком Карагула по перепончатой внутренней поверхности крыла, и отправив причитающее существо по дуге на землю. Остальные гарпии, похоже, были вполне довольны в небе над Куржычко, и Феликс позволил себе облегчённо вздохнуть.

В них летели пули и стрелы, но твари были слишком ловкими, паря вокруг богато украшенного луковицеобразного купола усадьбы атамана и надоедая солдатам, которые пытались вести огонь по пехоте Хаоса. Бойцы с копьями бегали по улицам, сопровождая мечущихся всадников, окутанных дымом от пистолетных выстрелов. Феликс попытался придумать, чем он мог бы помочь, но без особого успеха. Он был всего лишь один человек перед лицом сотен тысяч.

Лошадь неслась галопом, и, несмотря на его твёрдое убеждение, что всем им придёт конец, он почувствовал тепло от прикосновения к голове дракона на эфесе меча, оно прошло по его руке, а затем наполнило и тело. Оно было слишком горячим, чтобы быть приятным, но не обжигало, больше напоминая горячую припарку для восстановления уставших мышц. Новые силы и непривычное мужество нахлынули на него. Он всё ещё был обречён, но его, похоже, это уже не так сильно и беспокоило. Карагул стал таким горячим, что обжигал руку, но вместо того, чтобы отдёрнуть пальцы, Феликс лишь ещё крепче обхватил рукоять.

Мокрый снег больше не падал на голову, и Феликс увидел, как его накрыла чёрная тень. Он задохнулся, когда над головой пролетел дракон Хаоса, сочась кровью из ран на покрытом красной чешуёй могучем теле. Капли запятнали кольчугу Феликса, а нисходящий поток воздуха растрепал волосы. Тень дракона легла на него: шея, крылья, тело и, наконец, вместе с вернувшимся мокрым снегом, мускулистый кнут хвоста чудовища. Ужас исказил лица защитников, когда они увидели кошмар, падающий сверху. Но Феликс не разделил их страх. Всё, что он почувствовал, - желание, которое сделало мелким его прежнее удовлетворение от того, что он снова взял меч, - раздражение, что дракон полетел к деревне, а не к нему.

Рациональная часть его знала, что это было глупо - испытывать раздражение, будучи окружённым бесчисленными силами Хаоса, но это чувство шло не от него, а от меча. Клинок храмовников предназначался для вполне определённой жизни, как всё больше и больше убеждался Феликс за то время, что он был у него. Меч был выкован, чтобы стать бичом драконов. Тогда ещё Феликс не знал об этом, но прямо здесь и сейчас, с полуразумной волей Карагула, наполняющего его своими силами, это не казалось важным.

Подлетев к деревне, дракон спикировал вниз и его хвост оторвал кусок от зубчатой стены атамановой усадьбы вместе с парой пронзительно вскрикнувших перед смертью арбалетчиков. Пламя лизнуло его клыки, а затем из пасти вырвалась струя огня, которая опалила улицы Куржычко и обратила в пепел два десятка копейщиков и отряд пистольеров. Оставшиеся в живых, крича, бросились в переулки или упали в грязь, пытаясь сбить огонь с одежды, пока вокруг них полыхали дерево и солома. Дракон ударил крыльями и перелетел на другую сторону усадьбы. Разрозненный залп выстрелов раздался ему вослед, но дракон был столь огромен, что для него это было не страшнее булавочных уколов. Потребовалось бы попадание из большой пушки, чтобы заставить его хотя бы моргнуть.

Запах тлеющей древесины заполнил нос Феликса, когда дракон лениво развернулся над куполом усадьбы и выпустил ещё одну струю отливающего кровью огня на улицы внизу. Феликс взмахнул над головой мечом и выкрикнул оскорбление. Лезвие, казалось, засветилось, словно позолоченное, пока приближающийся дракон заполнял собою видение Феликса. Он почувствовал растущее волнение, но у него ещё осталась капля здравого смысла, чтобы спешиться и отпустить коня.

Он был всего лишь один человек, но дракон Хаоса, похоже, считал его чем-то большим. Наверное, это из-за меча, подумал Феликс. С хрустом разрушившейся кладки дракон приземлился на крыше одного из укреплённых зданий на краю деревни. Он захлопал крыльями, чтобы удержаться, сила его взмахов вцепилась в плащ Феликса и чуть не сбила его с ног. Откуда-то он нашёл в себе силы, чтобы выпрямиться перед тварью, выставить светящийся меч в чём-то, что казалось бессмысленной защитой, и продолжить кричать вызовы и угрозы, которые заставили бы его обделаться от ужаса, если бы он мог думать ясно. Змеиная шея твари поднялась высоко над её бьющими крыльями. Феликс мог видеть синий отблеск в глазах злобной ящерицы и чувствовать привкус серы от её дыхания. Жидкий огонь капал с челюсти зверя.

- Чего ты ждёшь? - выкрикнул Феликс. - Я убивал уродов и побольше.

Шея дракона изогнулась, и из глотки вырвался поток хриплого лая. Феликс был почти уверен, что тварь насмехается над ним. Он сжал меч, жаждая, чтобы дракон наконец пришёл, но неожиданно голова создания повернулась назад, к деревне, словно бы в испуге. Феликс тоже бросил взгляд в том направлении, как раз вовремя, чтобы увидеть, как толстые дубовые двери усадьбы разлетелись в щепки, словно под ударом тарана, и изнутри вырвался чудовищно бронированный минотавр.

Горстка изломанных тел имперских мечников вылетела во двор перед ним. Тварь опустила голову и заревела, скребя дорогу своими раздвоенными копытами и вбив в землю боёк чудовищного молота. Толпа зверолюдов выплеснулась на улицу вслед за ним. Их шерсть была покрыта толстым слоем грязи, словно они только что вылезли из подземелья. Огни пожаров отразились в их унылых коровьих глазах, пока они впитывали в себя кровь и крики внешнего мира. Откуда, проклятье, они появились? Феликс посмотрел на сжимаемые ими топоры и зверско выглядевшие клинки, а затем они ринулись в дым, наполнявший улицы Куржычко.

Многие побежали к Феликсу.

Отлично, подумал он, поворачиваясь к ним и выставив Карагул для отражения атаки. Вполглаза он следил за драконом, который наблюдал со своего насеста и как будто забавлялся.

Просто идеально.

- Ну, кто первым на Снорри? - проревел Снорри Носокус, выискивая взглядом бронированную махину, что возвышалась над рогатыми головами стада зверолюдов, которые хлынули в туннели за несколько секунд до этого, наполнив его рёвом и вонью навоза.

- Проклятье, Снорри. Просто удерживай врата, ты меня понял?

Дуги извилистых молний окутали посох кователя рун и разорвали бараноголового гора на шкворчащие куски, что расписали потолок и вызвали у Снорри голод. Горлин нацелил свой трещащий посох на стоявший внизу туннеля каменный дольмен с выбитыми на нём рунами, кои окружали то, что некогда было запечатанным руническим входом в сеть переходов, ведущих к старой сторожевой башне или шахте. Снорри усмехнулся.

- Вот, где он прошёл.

- Держи линию, Снорри.

Кракки врезал своим с шипами размером с фут кастетом в горло зверолюда, затем поднял существо у своих ног, подкинул к потолку и швырнул, как своего рода силки, под копыта его собратьев. Его живот покрывала запёкшаяся кровь, и он обливался потом под факелом, который держал в одной руке.

Дым в конце долины.

Снорри отогнал нежеланное воспоминание, отрезал пол морды зверолюду топором, а затем врезал ему в грудь молотом. Быкоголовая тварь упала с жалобным хныканьем, и Снорри с радостью пинал его в голову своей булавой-ногой, пока тот не приклеился к полу вязкой пастой, которая некогда была его шеей.

Мёртвые гномы, пронзённые стрелами, плыли по реке лицами вниз.

Свет факела мелькал в туннеле, словно бы наугад освещая зверолюдов и истребителей.

Искривлённые Хаосом твари заполнили туннель, рога и стадные тотемы скоблили по потолку, твари толклись в проходе по шестеро в ряд. Брок Бальдурссон взревел имена павших кислевитских кланов, когда скрылся под массой копий. Везунчик. Дрогун и Дурин повели вперёд гномов более сдержанных, но не менее решительных, прикрывая кователя рун и оттесняя зверолюдов на стену жаждущих смерти истребителей. Горлин выкрикнул команду, которая заставила вспыхнуть заключённую в одной из многих покрывавших его посох рун магию, и послать сеть из сжигающих молний в тесные скопища зверолюдов.

Сладкий запах жареного мяса наполнил воздух. Он побеспокоил эль в его пустом желудке, и его вырвало на окровавленные плиты.

Снорри сморгнул прочь отпечатавшиеся послеобразы скелетов, искажённых в странном танце-агонии, поднырнул под замах зверолюда, собиравшегося вбить его в землю, и вогнал торцы рукоятей обоих его оружий в глаза твари. Кракки выпотрошил другого, которого, спустя мгновение, Снорри добил ударом по горлу. Жирный истребитель обругал эгоизм Снорри всеми ругательствами, которые были ему известны, а затем добавил ещё чуть-чуть, но Снорри уже двигался дальше. Вонь озона и палёной шерсти окутывала их всех. Его булава-нога воткнулась в зверолюда, раза в два его больше. Его молот раздробил коленную чашечку другого. Топор Снорри разрезал рукоять алебарды, которая стремилась добраться до его черепа, а затем он прикончил тварь, врезав головой в её собачью морду.

- Тот первый был мой, - с негодованием взревел Кракки, но Снорри больше не слушал.

Он хотел смеяться, но не мог. Это больше не было весело. Он ударил по своему голому черепу и взвыл в козлиную харю зверолюда, который махал молотом перед его лицом. Прежде, чем он успел ударить, арбалетный болт просвистел над ухом Снорри и вонзился зверолюду прямо в сердце. Тот крякнул от удивления, затем выронил молот, а после рухнул и сам.

Скальф Громовая Поступь спокойно вытащил новую арбалетную стрелу и вручную оттянул назад тугую тетиву, когда Снорри посмотрел на него. Кулаки гнома сжались на рукоятях его оружия, пока дерево не затрещало. Если бы он мог сделать это.

Больше никаких воспоминаний.

- Пока ещё не время для твоей погибели, Снорри, - сказал облачённый в чёрные одеяния жрец. - Есть другие клятвы, которые должно выполнить сегодня.

- Где летописец Снорри? - прорычал Снорри.

- Я не твой проклятый летописец, - сердито огрызнулся Дурин. Снорри неожиданно понял, что никогда раньше не видел Демоноубийцу сердитым или хоть каким-либо, кроме как опустошённым, казалось, что он жил лишь тогда, когда сражался. Клок меха застрял во всаде его топора и его адские татуировки блестели от крови. Он указал на дольмен. - Просто возьми ворота, и мы все сможем умереть в мире.

Кракки громко фыркнул и устало передвинул свою огромную тушу ещё на шаг в том направлении.

Умри в мире.

Это звучало хорошо.

С громким боевым кличем Снорри ринулся за другим истребителем.

Первый из зверолюдов, выскочивший из деревни с пеной у рта и пылающей шкурой, оказался лёгкой добычей для неистово светящегося рунического меча Феликса. Тварь, нёсшаяся вперёд, опустив голову, практически сама насадила себя на клинок. Феликс вытащил лезвие, обходя упавший безжизненный труп зверолюда, чтобы вскрыть грудную клетку следующей твари, у которой была лошадиная голова. Зверолюд споткнулся, схватившись за рассечённые рёбра, но неповоротливый бестигор за ним, врезался в зверя своими бараньими рогами и швырнул его тело через защиту Феликса.

Он вскрикнул, отводя меч в сторону, когда говяжеподобный бок зверолюда врезался в него, и у Феликса выбило воздух из лёгких дважды: первый раз, когда он ударился спиной о мёртвую землю, а второй - когда на него сверху упала туша зверолюда. Задыхаясь, он ухватил горсть мерзкой шерсти, пытаясь спихнуть его с себя, пока второй рукой удерживал Карагул. От длинного меча было немного пользы, когда ваш лошадиноголовый враг хрипел своё порченое дыхание вам в лицо, но Феликс по-прежнему мог ощутить силу, которую клинок вливал в него. Правда, он ещё достаточно соображал, чтобы понимать, что, сколь бы ни был могуч меч, он не будет сражаться со зверолюдами без человека, держащего его в руке. Феликс почти улыбнулся.

Дракон Хаоса по-прежнему наслаждался зрелищем.

Хвала Зигмару за эту небольшую милость.

Зверолюд, что оседлал его, хлестал кровью из разрубленной груди, и вскоре Феликс почувствовал, как его хватка ослабла. С отчаянным усилием Феликс врезал ему в голову плоской стороной меча. Меч отколол осколок от извилистых рогов и зверолюд отшатнулся достаточно, чтобы Феликс нашёл возможность со всей силы врезать ему в пах коленом. Тварь заревела от внезапной боли и Феликс смог освободить ногу и отпихнуть зверолюда.

Массивный бестигор навис над ним. Зверь замахнулся моргенштерном и, хотя это казалось невозможным для его искривленной козлиной морды, казалось, ухмыльнулся. Феликс встал на одно колено и выставил меч, чтобы парировать рухнувший вниз шипастый шар на цепи. Одна дикая мысль всё же успела промелькнуть в его голове, прежде чем его мозги должны были разбрызгаться по округе.

Он действительно хотел, чтобы Готрек был здесь в этот момент.

Он выставил свой меч, закрыл глаза и почувствовал кровь на лице и руках. Это была его собственная кровь, это должна быть его собственная кровь. Но не было никакой боли, за исключением боли в спине от удара о землю, и его хватка на Карагуле не утратила своей сверхъестественной силы, чего можно было бы ожидать, если бы его предплечье превратилось в кровавое месиво после удара моргенштерна. Он открыл глаза и посмотрел через свою застывшую защиту, увидев бестигора, задыхающегося от кавалерийской сабли в горле, которая так сильно была воткнута в пасть, что её эфес расколол зубы твари.

В отупении, его первой мыслью было, что явился Готрек и спас его в очередной раз. Это было инстинктивным ответом на неожиданное спасение и ошеломляющую силу, которая понадобилась, чтобы проткнуть двухфутовым лезвием шею зверолюда.

Но, конечно, это был не Истребитель.

Ульрика вытащила свой меч, разрезав и большую часть морды зверолюда, с силой размахнулась, и могучим ударом развалила тварь от плеча до груди. Кровь брызнула на её жемчужно-белую броню. Она была ангелом степи, воплощением уничтожения с холодной рукой.

На неё ринулся другой, выставив рога. Ульрика изящно обошла его, словно зверь был отягощён цепями, и аккуратно разрезала его позвоночник своими собственными когтями. Как только тот рухнул, она вытащила меч из практически разрубленного напополам бестигора с треском, напоминающим звук мясницкого ножа, расщепляющего рёбрышки.

В своеобразном ужасе, Феликс наблюдал, как вампирша, превратившись в размытый силуэт, переходит от цели к цели. Он никогда не видел, как она двигалась. Это напоминало застывшую картинку, которая проецировалась на одном месте, а затем перемещалась, когда зверолюд падал выпотрошенной тушей. В одно мгновение он был уверен, что она раздвоилась. Феликс попытался убедить себя, что это было глупо - быть настолько шокированным. Это всё ещё была Ульрика, но затем рациональная грань стала настолько тонкой, даже для него, что он решил зайти с другой стороны.

Готрек в такие времена был не менее страшен. Так ли уж сильно это отличалось?

Один из зверолюдов опустил тесак в место, где стояла Ульрика, но то была всего лишь иллюзия, вызванная скоростью её перемещения. Его тесак разрезал воздух и снег, а мгновение спустя Ульрика накинулась на него со спины и, подняв над землёй, вонзила клыки в шею. Его паникующее сердце выстрелило кровавой струёй, которая брызнула на щёку Ульрики и багровыми каплями раскрасила её нечеловеческую красоту. Она сделала ещё один глоток, после чего вырвала глотку зверолюда с такой силой, что его тело развернулось трижды, прежде чем с грохотом костей рухнуть на землю. Новый зверочеловек бросился на неё, размахивая перед собой топором, словно пьяница, пытающийся ударить осу. Ульрика свернулась, словно змея, и нанесла ломающий рёбра удар, который отшвырнул хныкающее существо через раскалённую стену сухой кладки ближайшего здания. В разломе вспыхнуло пламя, и тварь закричала, когда её охватил огонь.

Выжившие зверолюды заблеяли в неуверенности.

И что-то ещё взревело, словно разочарованный вулкан.

Феликс повернулся, когда дракон Хаоса раскрыл свою пасть. Огонь достаточно горячий, чтобы спалить проклятые души, вырвался из его глотки. Некая непреодолимая сила кинула Феликса вперёд, чтобы закрыть Ульрику, когда дракон выдохнул своё огненное дыхание. Феликс проглотил желание закричать, когда огненный шар низринулся на него, и поднял Карагул, словно парируя удар.

Руны на оружии засверкали ещё ярче, чем сам клинок, и драконье пламя ударило в энергетический щит. Бушевавший за невидимым барьером огонь давил с такой силой, что Феликс был вынужден опуститься на одно колено, чувствуя, как давящая вниз сила увеличилась. Он практически мог увидеть, как дракон вычёрпывает весь воздух, до последнего вздоха, из своих чудовищных лёгких. С надсадным рёвом, он отодвинул пламя. Он не должен был даже устоять на ногах, не то что сделать хотя бы шаг, но ему как-то удалось сделать не только это, но даже большее. Он чувствовал, что побеждает. Карагул запульсировал в ожидании крови. Он ударил, проколов свою защитную сферу и вонзив клинок в плоть передней лапы дракона.

Дракон взревел от внезапной боли, дым сгустками вырвался из его глотки, когда зверь отступил от жалкого человечка, что каким-то образом смог ранить его. С ликующим смехом, который всецело исходил от Карагула, Феликс побежал за ним, и только бьющие крылья дракона заставили его попятиться. Кожа на лице натянулась под потоком воздуха, когда дракон из всех своих чудовищных сил попытался взлететь. Зверь поднялся, и Феликс приготовился к очередному нападению. Голубые глаза монстра сверкали безумием и ненавистью за пределами человеческого понимания. Порченый дым, выходящий из его пасти, вновь превратился в пламя. Феликс встретил его взгляд. Ну же, давай, взмолился он.

Затем шипящий дракон обрушил вниз ещё один взрыв пахнущего порченой медью воздуха, поднялся ещё выше и устремился в сторону стоячих камней, которые Ульрика называла Тжи Сёстры. Феликс осыпал его бранью, но что он мог сделать, чтобы спустить его на землю? Словно в насмешку, дракон выплюнул струю жгучего огня в стрелковую линию. Сухая каменная стена, за которой они укрывались, взорвалась, словно под ней была заложена мина, и оставила после себя почерневший кратер, усыпанный мёртвыми телами.

Феликс пошатнулся, когда дарованные ему силы рассеивались, пока расстояние между Карагулом и драконом увеличивались, и упал на одно колено.

Сильные руки поставили его обратно на ноги. Холодные руки. Феликс вздрогнул. Гладкое лицо Ульрики было покрыто кровью - кошмар, наложенный на что-то столь ужасно близкое. Он никак не мог изгнать из памяти момент, когда она разорвала горло зверолюда. Она даже не дышала. Но, естественно, они и не должна: ей это не требовалось.

- Что случилось? - спросила она, слегка отходя, не сомневаясь в причине его шока. Доброжелательная улыбка сделала её лишь ещё более жуткой. - Ты и раньше сражался с драконом.

Задыхаясь, Феликс кивнул в сторону мёртвых зверолюдов: - Слишком много для одного дня.

Ульрика потёрла подбородок, будто бы только сейчас понимая, что там могло быть что-то, что было тому причиной, затем тряхнула головой, словно отбрасывая ненужные мысли. Она указала на восток.

Крыша двухэтажного здания рухнула в снопе искр. Феликс удивился, почему никто не пытался бороться с пожаром, на затем понял, что у них, должно быть, хватало работы на стенах. Логичным следствием размышлений стал вопрос, почему никто не убегает. Звук гимна вознёсся над пламенем, сплетаясь с адской мелодией ружейного огня и криков. Дым начал резать глаза, и Феликс посмотрел, куда указывала Ульрика. Полки нежити, сражавшиеся на открытой степи, постепенно размалывались волнами атакующих берсеркеров.

- Мой господин ждёт нас по ту сторону линии, за позициями остермаркцев, - она кивнула на зомби, после чего вытерла лезвие и вложила саблю в ножны. - Его солдаты могут купить нам время, но ничего более. Когда они все падут - равнина будет захвачена. Мой господин подготовился к этому, но мы должны воспользоваться единственным шансом перебраться через Золотой Бастион в Кислев.

Феликс яростно покачал головой и отодвинулся от неё. Жар за спиной стал ещё горячее. Оставшимся защитникам Куржычко, должно быть, было ещё хуже. Но они шли умирать за Империю.

- Эти люди умрут, - проговорил Феликс. - Мы должны сделать хоть что-то, чтобы помочь им.

- Ничего нельзя сделать, - заявила Ульрика. Так холодно. - Даже Готрек бы увидел это и отправился в место, где его гибель действительно могла принести пользу, - она ухватила его за плечо, предотвратив все мысли о побеге. Феликс понял, что она может просто схватить его и перенести в любое место, куда захочет, или поразить его, как тогда, в Альтдорфе, и всё же она решила попробовать воззвать к его разуму. Феликс не был уверен, успокоило это его, или нет. - Ты только что спас мне жизнь, Феликс. Теперь позволь мне спасти твою. Ради Макса, если не себя самого. Мы возьмём мою лошадь.

Сунув два пальца в рот, она оглушительно свистнула, заставив Феликса вздрогнуть.

Дурное предчувствие заставило Феликса обернуться обратно к деревне. Что бы это ни было, но оно завязало узлом его кишки. Земля, казалось, задрожала, но не в страхе, а скорее в ожидании, как будто была одержима каким-то чудодейственным потенциалом.

Его взгляд зафиксировался на северной стене Куржычко - хорошо продуманной конструкции из известняковых блоков, усиленных железными прутьями и толстыми дубовыми балками. Крупицы пороха, побежали вниз по парапету. Флаги вздрогнули в странном танце, когда их опоры тряхануло снизу, но у остермаркцев, которые заметили неустойчивость стены, было слишком мало драгоценного времени между перезарядкой и стрельбой, чтобы обратить на это внимание. Ни один из них не заметил голодную белую плесень, что расползлась по каменной кладке под их ногами, крепёжный раствор разрушался в фекальный прах в местах её прикосновения.

Феликс в ужасе смотрел за распространением ужасной чумы.

Кровь зверолюдов шипела в венах Ульрики, словно какой-то эйфорический яд. Деревня Куржычко стала мешаниной из тел и звуков, но она не могла отделить их друг от друга. Это было нечто, неотличимое от чувства опьянения. Было ощущение тошноты где-то в глубине груди, но одновременно с этим было и чувство освобождения, позволявшее ей делать то, что она делала, и так, как жаждало её тело. И зверь, который обитал во всех Восставших, облизнул клыки, проверяя прутья своей клетки. Кровь во рту начала сворачиваться. Она начинала томиться жаждой. Она почувствовала голод.

Её рука сжала плечо Феликса с такой силой, что он застонал. Она нуждалась в нём сейчас. Он был напоминанием о том, как она чувствовала себя раньше, воспоминанием о том, как это было - жить без зверя внутри. С рычанием она попыталась убрать клыки, но ей это не удалось.

Как она оказалась настолько глупа, чтобы вкусить кровь твари Хаоса? В тот миг это казалось так хорошо, так естественно. Ещё хуже, чем то, что она сделала, был тот факт, что ей удалось насытиться им. В начале своей ночи не-жизни она пыталась кормиться потерянным северянином, но порча в его крови почти тут же заставила её выплюнуть обратно его кровь. Что-то изменилось: либо сам мир, когда настал Конец Времён, либо же изменилась она сама.

И Ульрика не знала, что было хуже.

Кровь ревела в её голове, словно Горомадный водопад после весеннего половодья. Кто-то говорил с ней. Был ли это Феликс? Рёв стада и завывание зверя в клетке заглушали всё. Она на ощупь нашла руку Феликса и попыталась сосредоточиться на его словах. Они были так далеки, словно крик друга, потерянного в шторме.

«Уходи оттуда Ульрика. Убирайся, немедленно».

Аэкольд Хельбрасс шагал сквозь ряды сражающейся армии Хаоса. Он был один в огромном стаде, но там, где он проходил, люди и звери исцелялись, а воскресшие мертвецы превращались в задушенные лозами пирамиды черепов, удобряющие землю. Могучая фаланга зомби и их бессмертных марионеточных владык, высоких воинов в архаичного вида доспехах и с хладными клинками в руках, встала у него на пути. Берсеркеры-курганцы врезались в гниющую плоть. Воины Хаоса, потрескивающие от накопившегося в них благословения их богов, сражались с королями, умершими задолго до времён, когда Зигмар создавал свою Империю.

Хельбрасс взмахнул Клинком Ветра, и палаш стал жнецом жизни. Скелеты разваливались, всего лишь оказавшись рядом с его лезвием. Зомби растворялись в славные дары для личинок и мух от одного беглого взгляда.

Владыка нежити, провозгласивший себя Аэтэлтаном из Тевтогенов, выпотрошил воина Хаоса, оказавшегося у него на пути, и, голосом, напоминающим порыв воздуха из вскрытой гробницы, вызвал Хельбрасса на поединок. Дух был стар и гневен, и обладал достаточно сильной волей, чтобы поднять свой меч, прежде чем распад и возрождение сделали его тело бесполезным, его броню - изъеденной коррозией, а его меч - кровоточащим железной пылью. Хельбрасс наступил на погребальный саван древнего и зашагал дальше, пока из останков нежити вырывались белые цветы, чтобы завершить жизненный цикл.

В смерти не было ничего особенного. Самая простейшая изначальная слизь, что влачит жизнь на дне океана, может умереть. Камень или порыв ветра может отнять жизнь. И именно переход от неживой материи к жизни было самым красивым для Изменяющего.

Хельбрасс уже мог представить себе гнев Короля Троллей, и его смех ударил скелетов и зомби, обратив их в прах и расчистив дорогу.

Он посмотрел на магов, стоявших на Трёх Сёстрах. Только лишь кислевитская деревня стояла у него на пути, но ей не удастся задержать его надолго.

Он принесёт жизнь в мёртвую землю.

Не было ничего, что могло бы остановить его.

Облака над Вильгельмхюгелем почернели, когда ползучая могильная гниль с севера распространилась по небесам. Внизу, на потемневшей земле, десятки курьеров носились от флага к флагу с новостями, слухами и приказами от десятка генералов. Если послушать, то всё выглядело довольно неплохо, но затем, охватив взглядом всю широкую равнину от Барочного шпиля на западе, до Куржычко на юге, генерал фон Карлсдорф увидел, что происходило на самом деле.

Полки Роха были перемолоты. Монстры противника добрались до большинства артиллерийских батарей. Воины Хаоса на стенах Куржычко. Зверолюды резали людей в их траншеях. Везде, куда смотрел генерал, он видел бегущих.

Даже в то время, пока генерал слушал неразборчивый доклад измазанного в грязи всадника, дракон Хаоса, почти в одиночку уничтоживший плоды трудов целого года, наклонив шею, внимательно наблюдал за чем-то за стеной сухой кладки. Фон Карлсдорф отвернулся, когда дракон, поднявшись в небо и развернувшись, до срока вверг аркебузиров гарнизона в пламя преисподней.

Будь он проклят! Он хотел сорвать свою шляпу и разорвать её зубами. Как, во имя Зигмара, как человек мог бороться с чем-то подобным? Он рыкнул, прервав поток бессмыслицы курьера.

- Отправляйтесь к генералу Сцарденингсу и попросите…нет, прикажите ему, чтобы он отправил рыцарей на демигрифах против этой твари. А всем остальным, - он повысил голос, чтобы перекричать грохот непрекращающейся бомбардировки, - Продолжайте стрелять. Одно попадание - уже было бы хоть что-то.

Гонец поклонился, а затем бросился выполнять приказ.

Один среди хаоса, генерал фон Карлсдорф застегнул плащ до последней кнопки и вздрогнул. Он бросил взгляд в сторону магов на Трёх Сёстрах. Несмотря на опустошение, творившееся вокруг, не было ни единого изменения в их ритуале, которое он мог бы заметить. Была ли эта странная темнота плодом их усилий, некий магический способ привести в замешательство врага? Кто мог знать. Было так темно, словно наступила ночь, и от этой тьмы тянуло холодом, как от хорошего костра могло бы веять теплом. Словно желая получше оглядеть поле боя, он протопал к низкой стене на краю холма и увидел, что своеобразный внутренний инстинкт, который он всегда отвергал, показал ему источник его беспокойства.

Отряд рыцарей в доспехах столь же чёрных, как дым, скакали по степи, несясь в атаку вслед за тёмными облаками, что лениво катились в сторону Куржычко. Багровые вымпелы личных цветов коменданта Роха трепетали на штандарте знаменосца. Фон Карлсдорф гордился тем, что считал себя разумным человеком, но что-то в том, что он видел, заставило отвести взгляд. Это, несомненно, была всего лишь игра зрения, вызванная плохой видимостью и пороховым дымом, которая показала ему, будто отряд только что пронёсся сквозь оборонительную стену.

Он подозвал одного из своих помощников.

- Соберите всё, что осталось от нашей кавалерии, и помогите Роху.

- Остались только вольные роты. Некоторые из них уже неоднократно пытались сбежать.

- Отдайте приказ, - рявкнул фон Карлсдорф, поднимая подзорную трубу, чтобы оглядеть объятые пламенем стены Куржычко. - Пока не поздно.

С оглушительным грохотом копыт, костей и клинков клин чёрных Храмовников во главе с самим комендантом Рохом разбил рыхлые толпы Хаоса, словно удар молота орех. Люди и их союзники-звери пали под копытами одновременно бесплотными и твёрдыми, словно сталь. Многие были всего лишь ранены, но Рох изгнал их из своих мыслей. Он не собирался рисковать своей не-жизнью ради нескольких сотен варваров из авангарда противника. Обнажив клыки, он смотрел на затмевающий поток Изменения между ним и Куржычко.

Вот, почему мы сражаемся, подумал он. Как будто в напоминании была необходимость.

Рох осушил десяток сильных мужчин во время подготовки к этой встрече. Наиболее учёные из его некромантов защитили его броню магией связывания и не-жизни. Здесь не было ничего, что могло бы помочь Аэкольду Хельбрассу сжечь Бехафен на костре чумы.

Ульрика закрыла уши от внезапного буйства криков, когда зубчатая стена Куржычко перестала быть стеной, став вместо этого беспорядочным нагромождением каменных блоков и щупальцеобразным клубком грибковых наростов. Это было бесполезное усилие для того, кто мог услышать биение сердца гарпий, скользящих высоко в небесах. Мицетические усики набросились на каменную кладку, отбрасывая в сторону людей в голодных конвульсиях, прежде чем втянуться обратно, а после, в грубо ускоренной кульминации собственного жизненного цикла, взрывались в грибном облаке из одутловатых белых спор. Солдаты закричали, цепляясь за внезапно развёрзшуюся пустоту, когда стена развалилась прямо под ними и бросила их в объятия удушающего облака.

Феликс закрыл рот и нос полой своего плаща, споры раздражали горло даже с другой стороны деревни. Ульрика же была рада, что ей более не требовалось дышать. Это было так странно и слегка абсурдно, что когда-то она была так привязана к этому. Кожу защипало, на руках появились когти, когда она увидела, как из облака вышел один единственный закованный в броню человек.

Она бы узнала его, даже если бы ей воткнули в сердце осиновый кол и оставили ожидать восхода с завязанными серебряной повязкой глазами. Аэкольд Хельбрасс, завоеватель Кислева и Праага. За исключением рук и ног, которые были столь же зелены, как и новые побеги, он был облачён в броню, цвета которой постоянно менялись и переливались, как капля масла на воде. Ничего в его телосложении не кричало: «чемпион!». Он не был ни особенно высок, ни особенно мускулист, но взгляд на него был сродни долгому взгляду на солнце. Почувствовав влагу на щеках, Ульрика моргнула, отвела взгляд и вытерла красные слёзы с глаз.

Хельбрасс был жизнью: жестокой, взрывной, неумеренной жизнью, и простой взгляд на него выдавил слёзы из её глаз.

Слепая к бушующим вокруг пожарам, она двинулась к нему. Она хотела разодрать его на части за всё, что он сделал с её родиной, и ей хотелось узнать, как далеко готов был зайти Феликс, чтобы защитить её, но на самом деле её нужда превосходила и выходила за рамки всех логических соображений.

Она была как мотылёк, летящий на пламя.

Она отстранилась от Феликса и потянулась за своей саблей, когда услышала грохот копыт, и бронированный рыцарь на призрачно-белом скакуне прорвался через облако. На нём был тяжёлый чёрный доспех, литые пластины которого были украшены рубинами и резными бронзовыми рельефными оттисками, изображавшими рычащих летучих мышей. В его унизанной кольцами руке лежал инкрустированный драгоценными камнями палаш, который явно вкусил крови, пока его носитель мчался сюда. Его кожа была неземной бледности, и белый поток волос летел за ним вслед. Кровь воззвала к крови.

Это был её господин!

Аэкольд Хельбрасс развернулся и поднял свой клинок, но не сделал ни единой попытки уйти с пути всадника. Было нечто насмешливое в сменяющихся узорах на лицевой пластине его шлема. Рох крикнул Ульрике бежать.

А затем он столкнулся с живительной аурой Хельбрасса, силы древней линии крови встретили энергичное, беззаботное буйство Изменителя. Чары на броне коменданта вспыхнули чёрным эфирным дымом, повалившим из сочленений, когда его кожа зашипела. Ответив восстанавливающей силой своей крови, он взвыл, когда только что горевшая в агонии плоть исцелилась, а затем загорелась вновь. Одной лишь силой воли он поднял меч и пришпорил своего скакуна, но магия, что связывала немёртвого зверя, не имела такой же силы, как древнее проклятие, что даровало не-жизнь всаднику. Словно пар из ведра, в которое кузнец опустил свежевыкованный клинок, лошадь улетучилась, и закованный в латы Рох упал на землю.

- Ты решил бросить вызов мне?

Это был первый раз, когда Ульрика слышала, как Хельбрасс говорит, и его голос был как свет, что пронзил хмурое небо. Она отшатнулась от него, но Рох, более старший, более сильный, встал и обрушил свой меч на Хельбрасса. Поборник Тёмных Богов парировал и в свою очередь перешёл в атаку. Рох принял и возвратил. Чемпион был быстр, но вампирский лорд был быстрее, развязав такую бурю ударов, что даже Ульрика не верила, что могла бы сравниться в скорости или раздирающей сталь силе. Хельбрасс защищался почти с такой же скоростью и мастерством, но Рох не оставлял ему ни малейшей возможности на контратаку.

Пока не начал замедляться.

Эффект на первых парах был настолько незаметным, что Ульрика сперва даже не обратила на него внимания, но потом Рох кашлянул, забрызгав кровью лицевой щиток шлема Хельбрасса и упал на колени с рукой на сердце. Ульрика смотрела с разгорающейся яростью, как выгнулись нагрудные пластины брони её господина, поддаваясь опухоли, разраставшейся в его груди. Восставший скрестил руки на груди и проревел вызов. Отвратительная рябь прошла по его челу, когда Хельбрасс положил руку ему на голову. Пламя вспыхнуло на его дёснах, грудь продолжала расширяться, и в тот момент, когда он уже выглядел так, словно его тело более не могло растянуться ещё сильнее, издал крик и взорвался облаком визжащих летучих мышей.

Усмехнувшись, чемпион Хаоса прошёл сквозь их бьющие крылья и поднял меч.

Ульрика бессознательно отступила назад, но тут же придя в себя, вытащила свой собственный клинок, приготовившись к противостоянию. Она чувствовала рёв зверя, что поднимался в её клетке, чьи прутья стали чрезвычайно хрупки. Она не могла никуда сбежать, даже если бы и хотела.

А она не хотела.

Это было тем, с чем ей и Феликсу придётся схватиться вместе.

Глава восьмая. НЕСУЩИЙ ЖИЗНЬ

- Ульрика, что ты делаешь? Уходи!

Даже не задумываясь, движимый одними инстинктами, Феликс встал между Ульрикой и чемпионом Хаоса. Он своими глазами видел, что этот воин сделал с вампиром-рыцарем и, несмотря на силу Ульрики, Феликс понимал, что это не тот враг, с которым она может сразиться и выжить. Он печально покачал головой и поднял свой меч.

А он думал, что мог?

- Я - Жизнь, - сказал чемпион, продолжая наступать, его голос был рёвом пожара, что сжигает лес, чтобы могла расцвести новая жизнь. - Она - смерть. Это - та сторона, которую ты выбираешь?

Вспышка серебряно-голубого цвета была всем, что смог заметить Феликс, когда клинок чемпиона устремился на него. В эту краткую секунду Феликс успел подумать, что он был, вероятно, всё равно, что мёртв, но всё же инстинктивно поднял свой меч навстречу. Со звоном стали клинки столкнулись и отскочили. Феликс вздрогнул от боли в пальцах. С драконом он чувствовал себя непобедимым, сейчас же ощущал себя столь же окостеневшим, как дерево, под корой которого скрывалось слишком много колец. Мышечная память развернула его, выведя из-под контратаки чемпиона, а затем сформировала было ответный косой удар по шее хаосита, когда свистящий чёрный образ ворвался в его периферийное зрение.

Он повернулся, чтобы парировать, но крылатая ярость в образе летучей мыши влетела ему в лицо и бешено забила крыльями. Это была одна из тех, что родились из смерти того вампира. Феликс попытался отвернуть лицо и отбросить прочь назойливое существо, но оно словно приклеилось к нему. Безумный смех зазвучал поверх треска кожистых крыльев и рёва горящей соломы, и Феликс парировал удар в пах, который он всё же заметил, но поздновато. Он ругнулся, когда клинок порезал бедро, и отшатнулся.

Жар от горящих зданий становился всё сильнее. Пламя показывало странные живописные сцены, в которых рогатые силуэты зверолюдей боролись в смертельной игре с зомби и другими, незнакомыми, созданиями безумного, хоть и весьма функционального облика. Демоны с голубыми плавниками визжали над головой, перекрикивая приглушённый гром выстрелов расположенной где-то вдалеке пушки. Феликс ощущал себя так, словно живьём проглотил какого-то адского демона и сейчас слушал, как сердце твари стучит где-то у него внутри. Даже вонь горелого мяса казалась отличным дополнением к происходящему.

Сквозь мельтешащие перед глазами крылья беснующейся летучей мыши Феликс увидел Ульрику. Её глаза были красные, как и у того разорванного мертвеца, багровые слёзы текли по её щекам. Держа одну руку перед лицом, как будто даже взгляд на чемпиона причинял ей боль, она и её сабля присоединились к поединку. Ульрика казалась почти животным, когда с дикой силой отбила прочь меч чемпиона и нанесла удар между шлемом и горжетом хаосита.

Чемпион парировал, и Ульрика атаковала вновь, с рычанием обрушив на врага град ударов, но каждый следующий был медленнее и слабее предыдущего. Тошнотворный запах горящего жира пошёл от её брони.

Ульрика сумела сделать ещё один выпад, прежде чем даже она больше не могла выносить такую боль и с криком и дымящимися руками упала на колени.

- Будь ты проклят, Хельбрасс!

Изменяющиеся узоры на броне говорили о развлечении чемпиона, если не сказать, издёвке. - Это даровать не в твоей власти, застывшая.

Пользуясь случаем, Феликс отбросил в сторону проклятую летучую мышь и попытался поднять Ульрику на ноги.

Она отшатнулась от прикосновения, как будто его смертного тепла было достаточно, чтобы сжечь её. Запаха, исходящего от вампирши, уже хватало, чтобы вызвать у него тошноту, но выглядела она ещё хуже. Её плоть плавилась, текла, охлаждалась и застывала, принимая уродливые формы, которые не всегда плотно облегали потрескавшиеся и почерневшие кости. Белые плиты её брони были обуглены по краям. Она не убирала рук от лица.

- Беги. Ты не можешь бороться с этим.

- А ты можешь? - прорычала Ульрика сквозь пока ещё не дымящиеся пальцы.

Подняв меч в оборонительную позицию, Феликс бросил взгляд на Хельбрасса, а затем медленно отступил. Смутная идея падающих назад стен оборонительных укреплений атамановой усадьбы бродила где-то там, в его мыслях. Он криво ухмыльнулся, слегка удивившись, что на самом деле даже немного наслаждался. Изменение было переоценено.

- Я сказал, что мог бы сражаться. Я не говорил, что мог бы победить.

- Я буду наслаждаться этим, - заговорил Хельбрасс. - Это всегда ценный подарок - встретиться лицом к лицу с человеком с судьбой. - Чемпион выбросил руку в резком обезглавливающем ударе. Феликс смотрел, как приближался край его клинка.

Хороша судьба.

Сражаясь за свою жизнь, Феликс отступал, держа Ульрику за спиной. Атаки следовали одна за одной, и меч Феликса танцевал без сознательного управления разума, на одних инстинктах, но он мог только желать, чтобы пропасть между ним и его противником заключалась лишь в мастерстве владения клинком. Лозы вырывались из земли, и защитная стойка превращалась в спотыкающееся отступление. Истоптанная поверхность порождала извивающихся насекомых, которые копошились под ногами Феликса и пытались забраться под доспехи. Очень мокрый снег, падающий с неба, превратился в гудящих, жалящих тварей, гудящий рой из жирных, жёлтоспинных мух, что, несмотря на все усилия, облепили голову Феликса, заставив его выглядеть так, словно на него опрокинули горшок с мёдом. И через всё это шла изменяющаяся броня Аэкольда Хельбрасса.

С абсолютной ясностью он понял, что Аэкольд Хельбрасс не был противником, с которым мог бороться обычный человек. Он разбил Ледяную Королеву на её собственной земле, разграбил город, что никогда ранее не был завоёван, город, где, как говорили, был и Готрек Гурниссон, перед тем как встретить свою окончательную судьбу.

Полная уверенность, что у него изначально не было ни малейшего шанса, как ни странно, даже слегка раскрепощала.

Он рискнул бросить косой взгляд назад. Ульрика почернела и сгорбилась, но меч по-прежнему был в её руке. Пар шёл от неё в тех местах, куда падал снег.

- Почему ты всё ещё здесь? Уходи. Я задержу его.

Ульрика убрала руку от лица. Оно было сожжено практически до неузнаваемости. Даже глаза пронизывал багрянец, временно выдавив иное кровавое проклятье в некую бездонную пропасть. Два ряда зубов, в том числе и безошибочно узнаваемые пара вампирских клыков, блестели на лице, более не скрываемые спалёнными дотла губами.

- Ты бы сделал это на моём месте?

Феликс парировал заставивший онеметь руки удар и выплюнул осу. Где-то на краю зрения скелетный воин проскакал сквозь огонь. Он почти забыл о по-прежнему бушующей на равнине битве.

- Естественно, я сделал бы это! Иди!

Кожа Ульрики порвалась, когда она улыбнулась. Это было ужасно, но она, казалось, становилась немного прямее, её глаза были чуть менее дикими, как если бы вампирша пыталась изобразить удивление от - откровенно шокирующего - откровения, что ему было не всё равно.

- Я не уйду. Это Кислев, как бы ни пытались называть его люди Империи. И это моё.

В иных обстоятельствах, Феликс мог бы рассмеяться. Он узнал эту жажду. Готрек жаждал смерти больше, чем чего-либо ещё, а Ульрика, в некотором смысле, не могла умереть, по крайней мере, окончательно. Несмотря на все различия, они оба были в этом столь похожи.

- Хватит спорить, - выплюнул он, уши начинали неметь от оглушительного звона стали. Он уже несколько минут не чувствовал пальцев. - Ты даже стоять рядом с ним не можешь.

- Мне и не нужно.

Ульрика развела когти и начала кромсать ими воздух в некой последовательности ритуальных жестов, пока ручеёк кровавых слогов вытекал из её уст. Тёмный ветер, словно из врат самих садов Морра, развевал её волосы. Феликс вздрогнул, когда он коснулся его. Одно дело - знать, что она могла пользоваться этими силами, совсем другое же - видеть, как она их применяет на деле. Рой насекомых сморщился и замертво упал на землю.

Хельбрасс развернулся и опустил меч. Ощущение некоего отвращения отпечаталось на его броне.

- А, колдунья? Поблагодарите свои звёзды, что я здесь, чтобы спасти тебя от самой себя.

Хельбрасс сжал кулаки и зарычал, когда его тело вспыхнуло в огне раскалённого добела пламени. Вой заполнил уши Феликса, но этот вой исходил из бури, а не из огня. Он потянул его за плащ. Феликс поднял руку, чтобы защитить глаза. Он мог видеть вещи, мерцающие вещи, в пространстве между языками разноцветного пламени. Он знал, словно неким внутренним пониманием силы Князя Лжи, - эти места были реальными.

Когти Ульрики продолжали резать воздух в потрёпанных и кровавых символах, но Феликс больше не мог слышать слова, которые она кричала.

- Ты ещё поблагодаришь меня, - закричал Хельбрасс, - за то, что я не дам Королю Троллей заполучить тебя.

Кователь рун Горлин сбросил свой ранец на пол под древней каменной аркой ворот, выводящих на поверхность и, упав на колени, начал лихорадочно дёргать за ремешки. Он вздрогнул, когда молот Снорри прибил зверолюда к одной из боковых приземистых стоек, удар был так силён, что тварь застряла в треснувшем камне и всё ещё дёргалась, когда Снорри вернулся к оставшейся толпе врагов.

Кователь рун одним губами пробормотал слова благодарности и вернулся к работе.

- Снорри не понимает, почему бы нам просто не перебить всех зверолюдов. Тогда мы могли бы запереть ворота.

- На время, - прохрипел Кракки, его татуированный живот блестел в свете огня.

- Гробказ, - ругнулся кователь, проводя руками над рунами дольмена. - Ворота нельзя починить. Их уже невозможно закрыть.

- Значит ли это, что теперь мы можем попробовать выполнить план Снорри? - спросил Снорри, ломая копьё зверолюда о его голову, а затем ломая зверю голень ударом своей ноги-булавы.

- Это значит, что Хаос обладает кратчайшим путём в Империю людского рода, - огрызнулся Горлин.

- И это…- лицо Снорри скривилось от раздумий. - Плохо?

- Я пришёл подготовленным, - сказал Горлин, почти с гордостью протягивая руки к сумке и вытаскивая ряд трубчатых контейнеров с длинными конусами на одном конце. Они пахли селитрой.

- Снорри не против сделать взрыв, - непринуждённо сказал Снорри, прижав свой ранец к боку и подныривая под летящим топором.

- Не будь ваттоком, Снорри, - встрял Кракки. - Ты просто подожжёшь неправильный конец.

- Сам такой, - вернул Снорри, и Кракки насадил атакующего зверолюда на свой шипованный кастет с самой широкой улыбкой, которую он ещё мог выдавить из себя.

- Смог бы ты пронести факел весь путь от Карак Кадрина?

- Хватит, вы оба, - Скальф Громовая Поступь обхватил ложе своего арбалета похожими на когти пальцами и внимательно оглядел истребителей. - Это Конец Времён и нет никакой причины препираться из-за каждой возможной гибели, - он хмыкнул, словно докопавшись до решения и найдя его хуже, чем надеялся. - Кракки зажжёт запалы. Остальные… - он ухмыльнулся, поднял свой арбалет и рванул к стене зверолюдей, которые блокировали туннель, ведущий в Кислев. - Бегите так быстро, как только можете.

Аэкольд Хельбрасс выпустил из руки зелёный побег, сапфировое пламя закрутилось спиралью вниз по поднятой руке, как будто разгораясь вдоль тропы духов, а затем выплеснулось из его раскрытой ладони. Прекратив своё заклинание, Ульрика выкрикнула слово силы и вскинула барьер из застывших в ужасе лиц погибших в битве. Они закричали в один голос, когда синий огонь Хельбрасса растёкся по глянцевой прозрачной оболочке. Ослепительные частички изменения расходились каскадом от воздействия, подобно ветвям распускающейся ивы. Души, потрясённые неожиданной свободой, скуля, отправились обратно в забвение поля битвы. Звук был такой, словно взвыли самые мрачные из уличных пророков Конца Времён.

Старые боги отвратили лик даже от мёртвых.

Огонь обвил броню Хельбрасса подобно живому существу. Его поза была простой, абсолютно уверенной и при этом расслабленной. Это напомнило Феликсу заклинателей змей, которых они с Готреком повстречали во время странствий по Инду. Они отдали свои тела существам, которые могли, и, возможно, должны были уничтожить их, но, объединившись, стали сильнее. Это была не шибко обнадёживающая картина.

Спрыгнув на снег, две энергетические змеи Хельбрасса метнулись вперёд. На сей раз две из них, синяя и золотая, одновременно ударили в барьер Ульрики в сумбуре искр и изгнали духов. Ульрика вздрогнула и отшатнулась. Пасти из разноцветных огней скользили и растекались по её щиту, подобно морским драконам за бортом корабля.

Феликс не обманывал себя, понимая, что знает о магии не больше, чем любой человек не из магических колледжей, но он узнал бойца в оборонительной позиции, стоило ему лишь увидеть это.

- Сражайся, - закричал он, перекрикивая вопли мертвецов, сгораемых на огнях Изменителя. - Дай ему что-нибудь, что бы его побеспокоило.

Ульрика застонала, руки поднялись с таким усилием, будто вся небесная твердь была на них в сей миг. Огненные картины растёкшиеся по колдовскому щиту омывали обгоревшую плоть. - Я знаю, как с этим бороться, Феликс. Я могу побить его. Мне просто нужно…

- Что?

Быстро, как нож, воткнутый в спину, Ульрика схватила Феликса за шиворот и обнажила клыки.

- Крови.

Феликс вскрикнул, когда вампирша потащила его к себе, а затем случилось несколько событий одновременно.

Барьер издал заключительный предсмертный крик, и Феликс с Ульрикой мгновенно оказались заключены в оболочку из сине-золотого пламени. Перенеся весь свой вес под Феликса, она с голодным рыком отшвырнула его в сторону, используя толчок, чтобы отклониться назад, когда раздвоенный язык пламени лизнул пространство между ними.

Феликс крутанулся, а затем врезался в глинобитную стену на другой стороне улицы. Из него вышибло дух, и он упал на землю под шелест отваливающихся штукатурки и краски.

Со стоном он приподнялся, наблюдая, как Ульрика уносится прочь. Она двигалась так быстро, что её уход не только развеял дым, но и потащил его за ней в виде некоего шлейфа. Поток голубого огня выстрелил ей вслед, но она как-то умудрилась обогнать его, и струя замерцала и вновь втянулась в пальцы Хельбрасса.

Чемпион шагом последовал за ней, терпеливый, как дуб. Сине-жёлтый огонь потрескивал над плечами Хельбрасса, смешиваясь над его шлемом в совершенном ореоле адской, живительной зелени. Почти скучающе он повернул голову, проходя мимо Феликса, и выставил открытую ладонь.

Феликс бросился на землю, когда из ладони выметнулся столп синего огня, пролетел над местом, где он только что стоял и врезался в здание за его спиной. Удар пробил стену и оторвал ставни. Феликс закрыл руками голову, когда сверху на него посыпались обломки плетня и ошмётки соломы. Он старался не смотреть на них. Каждый был сожжен, но в то же время неуловимо изменён, каждый - осколок зеркала прошлого триумфа или будущей трагедии. Кашляя, он выбрался из-под мусора и встал на ноги. После чего нашёл Карагул, вытер глаза, снова закашлялся и огляделся в поисках Хельбрасса.

Чемпион шагал за Ульрикой. Там, где вампирша рассекала дым, словно рыба воду, вокруг Хельбрасса он мерцал и опускался на землю, как свежий весенний дождь, что питал новые всходы у его ног.

Феликс бросил быстрый взгляд в другую сторону. Сквозь дым и огонь он смог заметить несколько северян сражающихся в проломленной стене, но казалось, что армия Роха и гарнизон Куржычко всё ещё удерживают позиции.

Обвязав тряпку вокруг рта, Феликс, сгорбившись, побежал сквозь плотный дым за чемпионом. Пока он сражается один против двоих, у них всё ещё был шанс.

Воистину, ему следовало бы подумать получше.

Дым достаточно рассеялся вокруг неподдающейся огню усадьбы атамана, чтобы Феликс смог увидеть больше, чем несколько футов вокруг без жжения в глазах. Высокие стены усадьбы были укреплены сосновым частоколом, красные каменные балконы - перегорожены стенами из остермаркской липы, в которой время от времени вспыхивали фитили и вылетали пули, устремляясь в ближний бой, гремевший у расколотых ворот.

Стадо из примерно двадцати зверолюдов заполнило пространство двора, ревя звериные боевые кличи и лязгая оружием. Плиты двора давно уже были сняты и отправлены на строительство куртин стены и укрепление остальных участков, усиление которых посчитали необходимым, и теперь он превратился в грязное болото под копытами тварей. На его глазах Ульрика отмахивалась одной рукой одновременно от пятерых, в то время как другой держа шестого, восторженно мычавшего в её объятиях, прижатым к стене. Кровь лилась по её подбородку и заливала броню. Чёрная плоть становилась мягче и приобретала молочный оттенок прямо на глазах. Только лишь над левым глазом всё ещё оставался шрам.

Феликс сглотнул желчь и ему даже пришлось прикрыть рот, опасаясь как бы его не стошнило. С каждым ударом сердец порченых тварей, что выкачивали кровь на её губы, глаза Ульрики делались острее. Хватка крепче. Даже сквозь вопли зверолюдей Феликсу показалось, будто он слышал, как трещат рёбра. Он покачал головой и проглотил отвращение. У них обоих были сейчас куда более важные проблемы, чем ущемлённые нежные чувства Феликса.

Грязь превратилась в дёрн, и на нём выросли цветы, когда Хельбрасс вошёл во двор. Синий и жёлтый огонь приобрёл индиговый цвет и прыгал вокруг его пальцев.

Феликс открыл рот, чтобы выкрикнуть предупреждение, одновременно с тем, как зверолюд вслепую выбрался из одного из горящих домов и бросился к нему. Феликс выругался и поднял меч, чтобы отвести в сторону топор твари. Он отступил и встал в оборонительную стойку. Либо его руки онемели от ударов Хельбрасса сильнее, чем он думал, либо удар зверолюда был необычно слабым.

Мускулистый, козлоголовый гор топнул копытом и проревел вызов. Он был где-то на фут выше Феликса и раза в полтора шире в груди. Феликс мог услышать его скребущее дыхание. Он глубоко вдохнул густой дым, нанёс удар, который врезался в землю недалеко от ноги Феликса, а затем рухнул на колени, забрызгав слюной свою козлиную бороду. Феликс даже не стал утруждаться, чтобы добить его. Его собственные лёгкие тоже горели, хотя у него хватило мозгов, чтобы закрыть тряпьём рот и делать менее глубокие вдохи. Он отшатнулся от беззвучно раскрывающего пасть, будто рыба, вытащенная на берег, задыхающегося зверолюда и беспомощно смотрел, как индиговое пламя сорвалось с пальцев Хельбрасса и понеслось сквозь стадо в сторону Ульрики.

Было ли это осмысленным движением или простым инстинктом выживания, но Ульрика оторвалась от зверолюда, которым насыщалась, и швырнула его навстречу индиговому огню.

Пламя расцвело вокруг зверолюда и он заревел от боли, задёргавшись, как если бы изменяющее воздействие захватило и подожгло каждый нерв в его теле. Плоть под мехом пошла волной. Его пасть раскрылась, но прежде чем из глотки объятого ужасом гора вырвался агонизирующий вопль, оттуда появился слизистый хоботок. Гор задёргался в захвате луча, задыхаясь, когда червеобразное существо заполняло его пасть, распухая, пока не растянуло его щёки и не вывернуло челюсти зверолюда с отвратительным щелчком. Феликс в ужасе смотрел, как новорожденная тварь зашипела на него, а затем развернулась и погрузила свои клыки в глаза зверолюда. Кровь и прозрачные жидкости хлынули на морду несчастной зверюги. Зверолюд задёргался в конвульсиях, но Феликс не был уверен, что гор всё ещё что-то чувствовал. Ещё больше подобных первому щупальцеобразных ужасов вырвалось из его морды, и подмышек, и когтей и скользнули по породившему их гору, чтобы присоединиться к пиршеству. То, что осталось от зверолюда, просто распалось. Окрашенные тряпки, в которые он был одет, разорвали окровавленные черви, вылезшие из его плоти и визжавшие друг на друга, когда поглощали последние кусочки мяса с костей неудачливого зверочеловека.

Феликс смотрел за этим с широко раскрытыми глазами и распахнутым ртом, как будто хотел запечатлеть сей опыт от начала и до конца. Смерть было одно, но это? По какой-то себялюбивой причине желание, чтобы они с Кэт нашли-таки время сделать собственное дитя, заняло все его мысли. Даже Готрек понимал силу бессмертия.

Но это было не оно. Это не было бессмертием. Это было - продолжение.

Ульрика рыкнула, после чего выпотрошила загипнотизированного её взглядом зверолюда и выставила его как щит между собой и Хельбрассом.

- Ты знаешь, что бывает с такими, как мы, в Прааге? - спросил Хельбрасс. - Разве не лучше умереть, чем всю жизнь провести в клетке? - смеясь, он ткнул изумрудным когтем. - Или я ищу понимания у проклятой?

- Ты был в плену? - переспросил Феликс, не в силах поверить услышанному. Какой монстр мог держать в плену это?

- Я и другие. Больше, чем я мог бы убить, прежде чем сбежал.

- Ты знаешь Макса? - неожиданно выплюнула вопрос Ульрика. Её слова были неразборчивы, как будто она была пьяна, а клыки так сильно распухли от крови, что не помещались во рту. - Имперский светлый волшебник по имени Макс Шрайбер. Его захватили после битвы при Альдерфене.

Хельбрасс развёл руки в жесте, который возможно был чем-то вроде пожатия плеч.

- Все жизни связаны. Все жизни едины. Даже Король Троллей понимает это в глубине своего сердца.

- Понимает, что? - спросил Феликс.

- Смерть или жизнь, - проревел Хельбрасс, разжигая эти мерцающие угольки в пекло раскалённого безумия. Феликс закрыл глаза. Оставшиеся зверолюды опустили оружие и заблеяли в замешательстве. Остермаркцы прекратили стрельбу. Все остановились, чтобы посмотреть на пылающего чемпиона Хаоса. А его взгляд был целиком и полностью сосредоточен на Ульрике. - Застой или изменение. Стагнация или развитие. Начиная с эпохи Древних, это - единственный выбор, который имеет значение.

Разноцветное пламя посерело, рёвущий огонь поднимался выше и выше, пока всё тело чемпиона не оказалось охвачено пламенем. И тогда мерцающий ад отступил. Феликс вытаращил глаза. Хельбрасс исчез.

- Ульрика…

Прежде, чем он успел закончить, Хельбрасс появился в проёме ворот в громе и призрачно-сером пламени, послав трещины вверх по каменному косяку ворот, и бросил обломки прямо на Ульрику и её заложника-зверолюда. Феликс сорвался на бег в надежде защитить её. Несмотря на всё, чему он стал свидетелем, она по-прежнему была той самой Ульрикой, которую он некогда знал. Он поднял свой меч, как будто тот мог хоть как-нибудь помочь ему, когда исказился сам воздух под аркой, всколыхнувшись в точках воспламенения энергии перемен.

- Застой или изменение? - крикнул Хельбрасс. - Таков выбор.

- Человек не меняется, - ответил Феликс.

Хельбрасс пронзительно расхохотался. - Позволь показать тебе, как ты не прав.

Чемпион воткнул свой меч в землю, а потом сжал рукоять, как будто собирался выдернуть обратно. Пламя отлетало от его брони, словно напрягающиеся мышцы, изменяя свой цвет от серого до оранжевого. Глядеть на него, было всё равно что смотреться в призму, но вместо цветов там была реальность, которую они разделили, разбитая на отдельные возможности.

- Узри свою судьбу! Узри разнообразные варианты уничтожения, прежде чем утверждать это.

Феликс не успел закрыть глаза достаточно быстро, чтобы избежать того, что показывали ему.

Он увидел Кислев.

Крик отчаяния разошёлся над городом, пока армия захватчиков вливалась в деформированные и всё ещё живые ворота. Он пронёсся по Горомадному проспекту. Если бы была последняя оборона, если бы оставался ещё хоть кто-то, то он был в Ледяном дворце. Он обернулся через плечо, услыхав крики курган, заполонивших улицы, и увидел колесницу, несущуюся вверх по проспекту. Её окрашенный в синий цвет корпус был обёрнут цепями, её влекли три чёрных лошади, пара мародёров стояли в ней. Один указал на него копьём. С проклятием Феликс прижался к стене и поднял меч. Это всё равно было безнадёжно. Теперь, когда Готрек пал…

Альдерфен.

Закрыв рот и нос, едва сдерживая тошноту, Феликс полоснул клинком по чумному порождению Нургла. Гнойные слюни текли с раззявленной челюсти, его циклопов глаз глядел безучастно, словно в лихорадке, но, несмотря на то, что существо выглядело, словно распухший от голода труп, оно было чрезвычайно сильно. Со вспышкой очищающего света, Макс Шрайбер сократил их количество, отправив отвратительно воняющих созданий обратно в эфир. Недостаточно. Битва уже была проиграна. Осталось время только для сожаления - ни один человек не мог пережить то, что шло позади…

Альтдорф.

Слишком слабый, он не мог даже поднять голову. Кэт подсунула руку ему под затылок и зачерпнула небольшую порцию, вкуса которой он бы всё равно не смог ощутить. Это было бессмысленно. Кэт должна была сбежать из Альтдорфа, как и все остальные, а теперь она умирала вместе со своим ребёнком, а теперь они умрут оба, как Отто и Аннабелла. Из-за него. Сквозь окно он мог видеть то, что некогда было парком Карла Франца, и гниющего князя демонов, который сделал его своим домом…

Вечный пик.

Последняя и самая большая армия гномов, облачённых в громрил и золото, стояла напротив скавенской орды. Они были обречены и единственное, ради чего сражались, чтобы не видеть Караз-а-Карак, сгорающий в огне. В рядах легионов истребителей они стояли плечом к плечу с Готреком. Гном указал на фигуру, стоявшую в толпе врагов, но это было излишне. Феликс уже давным-давно заметил его. Танкуоль. Со своего трона на вершине огромного рогатого колокола серый провидец скомандовал наступление своим приспешникам и чирикающим миллионным толпам, которые им подчинялись…

Куржычко.

Он увидел…

- Кровь Зигмара!

Он увидел достаточно. Не дожидаясь конца, он схватил Ульрику за руку и потащил прочь от атамановой усадьбы.

Снорри не думал, что когда-нибудь до этого видел столько забитых зверолюдов в одном месте. Туннель провонял кровью, кишками и паникой - и сернистой вонью горящего фитиля ракеты.

Топором, молотом и ногой-булавой Снорри пробил себе путь сквозь зверолюдов. Дурин Драккварр следовал за ним с холодной свирепостью, глаза словно бы застыли на демонической маске. Дрогун, Скальф и остальные выжившие истребители шли следом. Снорри оскалился, когда отметил, что он прикончил больше.

Это был он. Конец. Он почти мог почувствовать его вкус.

Сегодня Снорри Носокус будет пить эль в Чертогах Предков!

- Ты ничего не забыл?

Голос Дурина был как всегда холоден. В перерыве между избиением зверолюдов он подхватил сумку Снорри и бросил гному. Снорри выпустил молоток и поймал её. Ремешок был разрезан. Жаль, подумал Снорри, лезвие должно быть на волосок разминулось с ним.

- Ты пронёс её до этого момента. Было бы нехорошо, если бы ты обрёл свою гибель без неё.

Снорри попытался перекинуть разрезанную лямку через плечо. Она развалилась надвое, после чего он посмотрел на Дурина.

- Ты должен связать её. Снорри… Снорри не очень хорошо вяжет узлы.

Дурин без излишней суеты сделал, о чём его просили.

- Ну что, устроим гонку до Праага, Снорри. И кто первым доберётся до Чертогов Предков приготовит пиво другому.

Усмехнувшись, Снорри подобрал молот и бросился обратно в битву. Он чувствовал себя хорошо, лучше, чем в предыдущие дни. Это конечно было из-за могучей погибели, которую ему обещали.

Ты обретёшь могучую погибель.

Быть разорванным на куски и погребённым под ордой зверолюдов, казалась достаточно могучей для Снорри, а такие как Дурин, и Кракки и Дрогун были достаточно добрыми гномами, чтобы её можно было разделить с ними. Он даже не слишком протестовал, когда Дурин занялся зверолюдом, который приготовился погрузить свой топор в его череп, а затем закричал что-то на ухо Снорри, когда подтолкнул его вперёд, в самую гущу зверей.

Всё замерло на мгновение, как будто звёзды Снорри затаили дыхание.

А затем бомба взорвалась.

Взрыв пронёсся через укреплённые стены усадьбы, подобно волне. Феликс накрыл собой Ульрику, когда Хельбрасс мельком увидел своё будущее и заорал. Ударная волна пошла куда-то глубоко внутрь его побитых доспехов и искромсала осколками его обнажённые конечности. Руки чемпиона поднялись в новом заклинании, призывая назад свой серый огонь, но было уже поздно. Всегда было слишком поздно.

Притолока над ним пошла трещинами, и, наконец, развалилась, и чемпион смотрел, глядя на единственную из многочисленных возможностей, которые могли осуществиться, как несущая конструкция развалилась и три этажа кладки обрушились на его плечи.

Затем раздался могучий взрыв, когда рванул один из многочисленных складов боеприпасов в погребах. Стены качнулись, но он не был даже близко столь же сильным, как предыдущий. Смешанные крики торжества и тревоги раздались от оглушённых на валах людей.

Ошеломлённый и слегка оглохший, Феликс приподнялся над Ульрикой, которую закрывал своим телом. Песок посыпался с его волос. Он скривился, когда его многочисленные раны и растяжения дали о себе знать. Воздух был раскалён, и Феликс ощутил резь в горле, как будто каждый вдох ему грубо забивали в глотку. Небо урчало орудийным рёвом.

Собственный огонь Хельбрасса поджёг один из пороховых складов. Это было единственное объяснение.

Ульрика застонала под ним и зашевелилась. Феликс почувствовал острую боль от несвоевременно возникшего желания при виде неё, взъерошенной, выдохшейся, слегка нетвёрдо стоявшей на ногах, словно после чрезмерных возлияний. Он оттолкнул эту мысль. Позже будет достаточно времени, чтобы подумать об этом, если они всё-таки выберутся отсюда живыми.

- Что случилось? - пробормотала Ульрика. - Ты прикончил его?

- В некотором смысле, я думаю.

- Как? Он сокрушил Кислев, а ты…

- Постаревший бывший приспешник гнома?

- Что-то вроде этого, - улыбнулась Ульрика и протянула руку, чтобы Феликс помог ей встать. Он протянул в ответ, и она упала в его объятия, когда ноги подвели её. Тело вампирши было странно тёплым после выпитой крови. Её белые волосы были покрыты комками крови и пахли дымом. Она посмотрела на камни, похоронившие останки Хельбрасса, а затем на Феликса. Её губы раздвинулись в некоем благоговении, словно он только что совершил нечто невообразимое.

- Всё не совсем так, как ты думаешь.

Низкое рычание прорезало дождь из каменной пыли. Ульрика посмотрела вверх, и Феликс, обернувшись, увидел огромного быка-минотавра, который первым вырвался из дверей усадьбы, и теперь вернулся, чтобы найти свой отряд. Его голова была на уровне карниза домов, стоявших за его спиной, даже несмотря на то, что зверь горбился под весом брони и массивного молота в руках. Он осмотрел руины и фыркнул, выпустив из ноздрей двойную струю горячего дыхания. Феликс устало поднял меч.

Какого бога я обидел сегодня, устало подумал он.

- Старовье!

Феликс слышал это слово раньше, в том контексте он предположил, что оно означало «выпьем», но, развернувшись, увидел Дамира и его упрямого маленького унгольского пони. Кислевит молнией прорвался сквозь пролом в северной стене деревни с наложенной на тетиву стрелой и четырьмя десятками ярко-одетых всадников за спиной. Четыре десятка изогнутых луков распрямились, и плоть минотавра испещрили стрелы.

Взревев от ярости, минотавр крутанул своим огромным молотом по широкой дуге. Дамир прижался к шее своего пони, когда молот просвистел над его головой, а затем плавно выпустил ещё одну стрелу, вонзившуюся в шею монстра, и пришпорил свою лошадку. Унгол подскакал к Ульрике и протянул руку. Ульрика ухватилась за неё, упёрлась ногой в бок пони и одним прыжком вскочила в седло позади Дамира.

Минотавр взревел, проткнув другого пони рогами и швырнув его и всадника себе за спину. Ульрика взмахнула своей саблей.

- Давайте прикончим это и свалим отсюда.

- Ньех, - ответил унгол, всосав воздух сквозь зубы и указав себе за спину, туда, откуда он только что прибыл.

Ещё больше всадников проскочили через пролом, двигаясь тяжело, как если бы их преследовали не только все силы ада, но сама преисподняя. Феликс заметил форму имперских цветов на бойцах, двигавшихся за унгольскими конными лучниками. Несколько пулевых ран испещрили шкуру минотавра, прежде чем выстрел с близкого расстояния пробил его кострюлеподобный шлем. Зверь упал вперед, и всадники заулюлюкали или просто продолжали скакать мимо.

Феликс увидел кашляющего пистольера, махнувшего рукой после пистолетного выстрела. Он был слишком высок, чтобы ему было удобно ехать на своей жилистой кобыле. Длинные светлые волосы опускались на забрызганную кровью кольчугу. Синий плащ висел на плече. Дрожащими пальцами он неумело насыпал порох на полку своего пистолета из рога, висевшего на боку. В результате его усилий казалось, куда больше пороха просыпалось мимо, чем в его оружие. Он заметил Феликса и криво усмехнулся.

- Если я когда-нибудь увижу Детлефа Зирка или фон Диля или любого из этих поэтов «праведной войны», клянусь, я убью их.

- Густав? - в недоумении спросил Феликс. - Что ты здесь делаешь?

Юноша нахмурился, закрывая пороховую камеру своего пистолета и стряхивая с него на землю просыпавшийся мимо порох. Затем он сунул его в кобуру.

- Мои люди перепились и вместе с гвардией фон Карлсдорфа перекрыли дорогу в Бехафен, решив, что набитые карманы - это отличное проявление патриотизма.

Ещё всадники проскочили сквозь пролом, стреляя себе за спину.

- Вы успеете поговорить позже, - встряла Ульрика. - Мы должны ехать на восток. Солдаты моего господина ждут нас там, чтобы проводить на ту сторону Золотого Бастиона.

Феликс показал на людей, которые по-прежнему стояли на зубчатой стене усадьбы.

- Эти люди…

- Будут служить Роху и Императору спустя некоторое время, я тебя уверяю.

- По крайней мере, дай мне сопроводить Густава в Баденхоф. Я должен своему брату хотя бы это.

- Нет времени! - прорычала Ульрика, разгневанная словами Феликса. Треск пистолетных выстрелов стал громче и чаще. - Он может рискнуть, пробираясь обратно в Империю, или отправиться с нами.

Феликс повернулся к племяннику. Нервное, испуганное, слегка экзальтированное лицо которого было забрызгано кровью монстра, коего немногие видели, и он всё ещё до конца не осознал, что именно только что прикончил. Он был его семьёй. И Ульрика, по существу, просила выбрать место и время его смерти.

Жизнь или смерть? Здесь, в Куржычко, или позже, где-нибудь в Кислеве.

Он стиснул зубы и сдался. Здесь не было особенного выбора, по крайней мере, такого, чтобы Феликс мог бы присматривать за ним.

- Держись рядом со мной, Густав. Я ещё увижу тебя, прошедшим через это.

Феликс вспомнил о другом обещании, которое он дал в храме Шаллии в Альдорфе, другом обещании, которое он знал, что не сможет выполнить.

- Ты шутишь. Я не собираюсь идти с вами в Кислев.

Феликс отмахнулся от его протестов. Мнение его племянника было сейчас в любом случае не важно. Он осмотрелся вокруг в поисках своей собственной лошади, когда клин тяжело бронированных рыцарей, облачённых в литые чёрные плиты доспехов и верхом на мускулистых, покрытых попоной боевых конях тяжёлым галопом проскакал через северные руины. Арьергард из пистольеров вступил в перестрелку, выпустив ливень пуль в наседавших на пятки северян.

Рыцари осадили коней перед Феликсом и Ульрикой, в то время как объединённые отряды пистольеров и унголов пытались держать северян на расстоянии. Знаменосец нёс красный штандарт в форме ласточкиного хвоста, который свободно развевался в тёплом воздухе горящей деревни. Чёрные плиты их брони несли на себе выгравированное изображение рычащих ликов, украшенные необычными вариантами написания святых икон и клочками пергамента с текстом святого писания. Броня была грязна и помята, но твёрдые, словно мрамор мужи были чистыми образцами красоты и силы.

По мнению Феликса, они с равным успехом могли написать «вампир» на их знамени или доспехах.

Он почти успел представить себе соответствующий плакат: фаланга зомби, марширующая на фоне Золотого Бастиона под геральдической летучей мышью графов-вампиров Сильвании. Как бы то ни было, он не мог представить, чтобы рейксмаршалл утвердил что-нибудь подобное. Он устало вздохнул. В конце концов, почему бы и мёртвым не внести свою лепту?

- Я полагаю, один из ваших лордов припас лошадь и для меня?

- Вы можете ехать со мной, господин Ягер.

Командир рыцарей натянул поводья своего холодного, призрачно-белого коня. Его глаза были практически без зрачков, столь же ясные и неотразимые, как жемчуг, и просто стоять под их взглядом, не сгибая колени, было равнозначно акту измены естественному миропорядку. Его высокие скулы слегка напоминали Ульрику, говоря о возможно общем господарском наследии. Он носил такой же полный доспех, как и его подчинённые, только гораздо более вычурный, а исходящую от него лёгкую магическую ауру мог почувствовать даже Феликс.

Это не мог быть никто иной, как сам комендант Рох.

- Я видел, как ты умер, - пробормотал Феликс.

- Жизнь и смерть редко бывают столь просты, - вампирский лорд улыбнулся более хищно, чем мог бы ужасный волк или аллигатор южных земель, и протянул руку. Феликс заметил кольцо, блестевшее на его полупрозрачном пальце. Он вспомнил о своём собственном. - Если бы вы знали меня лучше, то знали бы, что я возвращался и после худшего.

- Огонь! Огонь! Огонь! - кричал генерал фон Карлсдорф, разбрызгивая слюну.

Орды Хаоса выливались из «бутылочного горлышка» Куржычко. Везде, куда ни падал его взгляд, флаги провинций падали под железной пятой наступающих легионов, когда люди погибали или обращались в бегство. Топот столь многих ног казался достаточно громким, чтобы заглушать вой и грохот стреляющих мортир Вильгельмсхюгеля.

Рох покинул их. Всё было кончено.

Матиас Вильгельм отбросил подзорную трубу и уставился на наступающие волны.

- Огонь, - прошептал он. - Кто-нибудь?

Слова иссякли, когда краем глаза он уловил красную вспышку и, обернувшись, увидел сгорающих в драконьем огне волшебников на Трёх Сёстрах. Гарпии и демоны проскочили сквозь пламя, а за ними величественно вылетел дракон Хаоса.

Все люди вокруг него в ужасе побросали свои орудия, но Матиас Вильгельм остался на месте, словно замороженный. Он всхлипнул, когда облако из гарпий обрушилось вниз с небес, растопырив убийственные когти.

Ульрика, бесчувственная к крикам, развернула своего белого жеребца и ринулась прочь. Это оказалось на удивление легко. Люди умирали, но это происходило не так, как в любом другом месте. Её господину по-прежнему будет нужна армия, чтобы вернуть Тши Сёстры и выдавить хаоситскую орду обратно за Золотой Бастион.

Она закрыла глаза и позволила коню перейти в галоп, чувствуя, как крепкие мышцы животного перекатываются под кожей. Лошадь нашла своего владельца после битвы у Куржычко, и ей было приятно, в некотором роде, воссоединиться с ней на заключительном этапе своего путешествия. Печально известный холодный ветер области всколыхнул её волосы, но, впрочем, она не чувствовала его морозных порывов. Она не знала, что должна была почувствовать, вернувшись домой.

Но точно не совсем ничего.

В Прааге, возможно, всё было бы иначе. Да, настоящая унгольская степь. Там был её дом, не эта холмистая южная страна, что ничем, кроме языка и названий деревень, не отличается от лежащей через реку Империи. Точки сгоревших усадеб испещряли заснеженные просторы. Снег покрывал Широкий лес, чьи ели щетинились на холмах слева от неё, а справа исчезали за облаками вершины гор. Это не был дом.

Почувствовав приближение знакомо бьющихся сердец, она развернулась навстречу Феликсу, Густаву и Дамиру, возглавлявшим значительные силы из вольных отрядов пистольеров, конных лучников и улан Золотого Бастиона.

Дамир естественно мог ехать в седле весь день, и даже спать в нём ночью. Он делал это раньше и, вне всякого сомнения, сможет сделать это и теперь. Он был верен до самой смерти и был свирепым воином. Она не сомневалась в нём и в людях, которых он привёл с собой.

Феликс, при всех своих жалобах на нытьё в мышцах и старые раны, выгодно отличался от своего младшего родича. Его седеющие волосы и старые шрамы словно бы источали ауру опыта, за которой готовы были следовать даже мужчины, которые видели его первый раз в жизни. Ульрика подозревала, что в голове Феликса существует некий блок, который не позволяет ему видеть - и он бы, несомненно, возмутился, если бы узнал об этом - что он был ветераном с двадцатилетним стажем и выглядел соответствующе. Мужи Кислева уважают таких, особенно в области, где мужчина, который в двадцать лет ещё не имел детей, рисковал как своей жизнью, так и будущим своего рода.

Переведя взгляд на Густава, она вздохнула. Юноша был словно зеркальным отражением молодого Феликса, так что это почти вызывало боль. Почти.

Она уже давно забыла чувство согревающего кожу солнечного тепла после купания в ледяной воде. А если бы она еще, наконец, разучилась чувствовать?

- Ты обеспокоена, Ульрика.

- Ничем таким, что было бы важно, - ответила она, поворачиваясь к гордому повелителю нежити, который ехал рядом. Несмотря на вычурное вооружение её господина и тяжелые конские чёрные доспехи, его призрачный боевой конь держался рядом без малейшего намёка на дыхание.

- Нас связывает кровь, так что я всегда знаю, когда ты мне лжёшь. Волшебник, Шрайбер, столь же важен для меня, как и для тебя. Бальтазар Гельт говорил о нём, как об одном из самых сведущих в Хаосе и здравомыслящем человеке. Мне нужны такие союзники.

- Да, господин.

- Но не забывай свою истинную цель. Даже мы не можем вести эту войну в одиночку. Служи мне, как когда-то Адольф Кригер служил моему собственному своенравному отпрыску, и ты будешь возвышена в нашем роду. При дворе Нагаша есть девять мест, Ульрика, и судьба Валаха Харкона при Альдерфене оставляет, по крайней мере, одно из них открытым для тебя, - он оскалился, когда маски были сброшены. Вампирский лорд смотрел прямо перед собой, как будто тоже тосковал по области, которая могла вызвать у него какие-то чувства. - Многие падут, прежде чем эта война подойдёт к концу. И когда победа будет за нами, ты сможешь править Кислевом вечность.

Ульрика стиснула зубы и ничего не ответила. Разговоры об отравленной чаше. Это было легко говорить: меньшее из двух зол. Слишком легко. Особенно, когда зла в игре было столь много.

Застой или Хаос?

Она была кислевиткой. Она жаждала взбунтоваться, а не склонить колено перед очередным господином, особенно одним из многотысячелетних мертвецов далёкого пустынного царства, которое было так далеко от скованных морозом просторов области, что множество людей, даже в торговых кварталах Эренгарда и Волксграда даже не слыхали о нём. Но выбор исчез, рассыпался в прах, когда Архаон воздел на своё чело корону Всеизбранного, и Нагаш восстал против него. Теперь пришло время сделать выбор, принять чью-либо сторону и признать, что мир не был подвластен её собственному упрямству. Она хотела бы иметь возможность объяснить это Феликсу, но когда и он и Катерина отказались от её дара, Ульрика поняла, что смертные ещё не готовы к подобному выбору.

- Великий Некромант или Великие Силы?

- Мы станем хорошими пастырями, Ульрика. Это - единственный путь.

- Да, мой господин, - прошептала Ульрика. - Я сделаю это.

- Нет необходимости для недомолвок, Ульрика. Ты дома. Ты можешь называть меня по имени.

Ульрика обратилась к нему, соответственно его положению. Он вновь оглянулся, длинные белые волосы развевались ветром, белозубая волчья улыбка блестела. Притяжение его взгляда было сильным, даже для другого Восставшего. Как бы изменилась история, если бы вампирские войны закончились тем, что императорская корона была бы возложена на голову этого бессмертного монарха. Было бы всё столь плохо, как ныне, если бы Влад фон Карштайн восседал на престоле самой могущественной из стран смертных?

- Да, господин фон Карштайн.

Влад кивнул. Его лицо было спокойно, как поверхность луны, но в глубине молочно-белых глаз блестела боль.

- Я бы и сам был не прочь совершить этот вояж. Возлюбленная Изабелла однажды провела целый сезон в Прааге и, ты не поверишь, но я так и не увидел оперный театр, Великое Гулянье, площадь Поцелуев, все эти достопримечательности, которыми она так восхищалась при жизни, - он снова покачал головой. - Впрочем, для меня уже слишком поздно. Мои связи с человеческим были разорваны уже давно. - Он моргнул, странно механический жест, который не имел ничего общего с увлажнением глаз, более твёрдых, чем большинство человеческих клинков. Он обернулся, бросив взгляд на Феликса и остальных смертным. - Почти столь же долго, как и моя не-жизнь, Прааг был запятнанным городом. Теперь он окончательно в руках Хаоса. Вспомни, как его воздействие почти лишило разума Кригера и подумай, какое воздействие он может оказать сейчас на тебя.

- Я сделаю это, господин. Я понимаю всё это слишком хорошо.

С гримасой, в которой, возможно, проглянуло немного нежности, Влад развернул коня и подозвал Храмовников Дракенхофа, чтобы те проводили его к Арочному Шпилю. Он кивнул в сторону Феликса.

- Тогда хорошенько заботься о нём, Ульрика, потому что он будет нужен тебе до самого конца.

Коля наклонился, чтобы вытащить стрелу из спины зверолюда. Древко освободилось, разорвав мышцы и брызнув кровью на шкуру. У него не было с собой запасных частей, чтобы легко разбрасываться тем, что было, и, как говорила мудрая женщина: то, что упало с коня в области, столь же хорошо, как и то, чего нет. Он начисто вытер древко тыльной стороной рукавицы и сунул стрелу в висевший на поясе колчан, который он сделал из питьевого рога вождя горов.

Закинув лук за спину, он оглядел заваленное искорёженными, покрытыми шерстью трупами зверолюдей поле, по которому удалялся прочь гном. Колдовской свет повреждённых северных небес освещал фиолетовым и зелёным их цель.

Прааг.

Коля посмотрел на кристально-прекрасного тролля, чей расчленённый труп лежал там, где оставил его гном. Это был ледяной тролль из Горомадны, и раньше Коля думал, что такие твари существовали лишь в древних гномьих легендах и хвастливых байках горных следопытов. Красный отблеск чужеродного разума светился в его глазах, прежде чем он умер. Это было тем, что Коля никогда ранее не замечал в глазах троллей.

Вздрогнув, Коля пинком перевернул отрубленную голову тролля мордой в снег. Ещё до битвы на Тобольских бродах среди курган ходили слухи: разговоры о том, что тролли вели войну, подобно людям, создав армию из зверей, которая сделала своим оплотом Прааг. Казармы городских коссаров теперь заселили зверолюды. Тролли и великаны защищали его могучие стены. Гидры и горгоны охраняли ворота. Легионы крылатых гарпий облепили его башни, и тёмные искажающие бури бушевали в небесах над городом.

Или так утверждали слухи.

Бросив последний взгляд на медленно восстанавливающегося тролля, Коля последовал за своим угрюмым спутником, снег скрипел под ногами. Как ни пытался он думать о других вещах, о том, как станет свидетелем гибели гнома и сможет последовать в загробный мир вслед за Каштанкой, но мысли постоянно возвращались к одной из многочисленных поговорок Марзены.

«Человеку, который боится пауков, следует держаться подальше от леса».

И Коля был удивлён, когда, несмотря на то, что, по сути, поставил крест на своей судьбе, мысли об ожидающих впереди легионах Короля Троллей вызвали у него настоящий страх.

Хрустящие и почерневшие тела, разбросанные взрывом старой гномьей шахты, устилали лесную подстилку. Они висели на ветвях деревьев, в изломанные спины воткнулись обнажившиеся корни, пушистые тела исходили паром под тонким слоем снега. Лиса пробиралась через жареное мясо, словно не веря собственному носу. С хлопаньем крыльев и дождём из снега ещё одна угольно-чёрная ворона попыталась примоститься на и так уже переполненных ветвях Резкий клёкот разносился над разбитыми рунными вратами.

Затем одно из тел закашлялось.

На мгновение лес замолчал, затем громко захлопали крылья, раздалось протестующее карканье, и на голову Снорри Носокуса и лесную подстилку обрушился целый водопад из снега с потревоженных вороньём ветвей. Выкашливая обгорелый мех и пороховой дым, Снорри выбрался из снежного сугроба и судорожно вздохнул. Снег обжигал почерневшую плоть, подобно уксусу. Его борода была спалена до корней, наполнив расплющенный нос вонью жжёного волоса.

Каждая частичка его тела горела огнём, за исключением небольшого пятна между плеч. Его грудь заскрипела и затрещала, когда он потянулся, чтобы попытаться пощупать это место. Он вздрогнул, но не смог прикоснуться и пальцем. Это был именно тот досаждающий ему участок тела, до которого он никак не мог дотянуться руками.

По форме метка напоминала отпечаток руки.

Последнее, что он помнил: Дурин отталкивает его от взрыва и пихает в толпу зверолюдей. Зачем Демоноубийца сделал это? Это могло бы стать славной смертью. В любом случае, достаточно славной для Снорри.

Снорри встряхнул головой, чтобы заставить замолчать бьющие внутри органные орудия. Когда это не удалось, он бил по здоровому уху, пока грохот не прекратился, после чего зачерпнул горсть снега и засунул в рот.

-Хххнннггг!

«Клянусь Гримниром, Снорри хочет пива!»

Зачерпнув чистого снега, Снорри вытер сажу с глаз. Судя по всему, обгорела только спина. Лицо и грудь были просто покрыты пеплом и тем, что осталось от сгоревших зверолюдов. Чёрная вода расплылась на лице, подобно смазанному гриму клоуна, Снорри оглядел лес, в котором очнулся.

Он выглядел странно знакомым.

Деревья. Гигантские пауки на деревьях.

Снорри отбросил прочь накатывающиеся воспоминания и обернулся, чтобы посмотреть на рунные врата, угловатый дольмен из известняковых блоков с вырезанными на его поверхности рунами. Они стояли под углом к земле. Снорри не был знатоком, но врата в Подземные пути, как правило, были куда лучше скрыты. Ворота ещё стояли, но сам туннель обрушился на протяжении более чем нескольких футов, похоронив Дурина Драккварра, Кракки Железного Хомута и несколько сотен счастливчиков-зверолюдов. Дым лениво просачивался сквозь щели в завале, как дым от трубки через усмешку длиннобородого. Снорри вздохнул.

Они обрели славную гибель. Но Снорри был проклят предназначением ещё более могучей.

Он осмотрел тела зверолюдей и опустил молот и топор.

Тела пауков валялись среди деревьев, перевёрнутые вверх брюхом. Снорри качнулся и ухмыльнулся. Он чувствовал себя более пьяным, чем после двух вёдер водки. Деревья танцевали джигу перед глазами. Снорри бросил молот в одно, но каким-то образом он полетел в другую сторону. Молот сгинул где-то за его спиной. Он посмотрел на руку, бросившую молот, и хихикнул. Её покрывали крупные красные следы укусов. Странно. Он ничего не чувствовал.

Сквозь головокружение, он почувствовал приближение старой человеческой дамы. Её всклокоченные белые волосы напоминали спутанную паутину. Она была одета в длинные, слоистые юбки чёрного шёлка, украшенные цветными осколками хитина и шлифованными бисеринками, которые напоминали глаза гигантских пауков.

- Вы можете отблагодарить Снорри пивом, - попытался проговорить Снорри, губы, причмокнув, открылись и закрылись, струйка слюны потекла по подбородку.

Шелестнув юбками, старушка присела рядом и положила руку на горло Снорри. Снорри протестующе всхрапнул. И это человеческая благодарность! Снорри яростно хмыкнул, пока старушка проверяла его пульс. Она смотрела на Снорри со странной напряжённостью, пока считала себе под нос. Выражение её лица, слишком разгневанное для того, чью жизнь Снорри только что спас от всех этих пауков, что заразили её дом, переросло в насмешку. Она отпустила его шею и взяла за руку. Снорри попытался отползти подальше, но идея напилась и отрубилась где-то на пути.

Леди повернула его крупную мозолистую руку ладонью вверх и провела своим когтеподобным ногтем по линиям на ней.

Снорри тупо хихикнул. Щёкотно.

- Снорри Носокус, - пробормотала она певучим голосом, словно бы в трансе, и Снорри оцепенел. - Ты должен был умереть сегодня, Снорри, но я не позволю. Ты убил мою стражу, ты нарушил моё уединение. Ты поставил под угрозу саму мою душу, когда мой господин обнаружит, что ты сделал, - она зашипела и какая-то странная улыбка появилась на её устах, когда ноготь впился в разветвлённую линию на его ладони, и на коже выступила капелька крови. Дуга какой-то магии протянулась от его крови и затрещала на костяшках её пальцев. - Гибель, к которой ты стремишься, будет ускользать от тебя до тех пор, пока я не решу иначе. Она не настигнет тебя достаточно долго, чтобы ты страдал. И когда ты вновь станешь цельным, когда те, кого ты любишь сильнее всего, вновь окружат тебя, ты обретёшь смерть, которая не принесёт тебе ничего, кроме боли. Это твоё проклятие, - несмешливо произнесла она. - Дар, достойный истребителя.

Старуха хрипло засмеялась, когда аура странной энергии обожгла руку Снорри и изменила линии на его окровавленной ладони.

- Ты обретёшь величайшую гибель.

Снорри загрёб горсть снега и приложил ко лбу, тихо застонав от внезапного, замечательного холодного укола. Всё ещё испытывая головокружение, он ухватился за кожаную сумку, которая лежала на снегу руной вверх. Затем он, покачиваясь, встал на ноги и сделал первый нетвёрдый шаг в Широком лесу.

Он не был уверен, что правильно помнил название места, но постепенно к нему начала возвращаться память. Снорри давно подозревал, что старушка из леса прокляла его, и теперь знал, почему.

Старуха прокляла его!

Она сделала больше, чем просто напророчила ему великую судьбу - она изменила её собственными руками. Снорри чувствовал себя отравленным. Это было хуже, чем обманом выманенная у него Скальфом клятва трезвости или вырванные Дурином из его головы гвозди.

Можно ли было злее подшутить над истребителем?

Нога-булава Снорри с хрустом опустилась в снег, когда он яростно похромал к деревьям. Старушка сделала так, что он не умрёт, пока не совпадут время и место, установленные ею.

Он должен был найти это место, затем дождаться того времени, и, наконец, обрести свою гибель.

Когда ты вновь станешь целым, когда те, кого ты любишь больше всего, вновь окружат тебя.

Снорри пожал плечами, даже не задумываясь о том, куда плёлся. Какая разница, впрочем? У него была судьба.

Снорри Носокусу предстояло обрести величайшую погибель.

Глава девятая. ПЕРЕКРЁСТОК МИРА

Химера кружила над наполненной призраками цитаделью Праага.

Её львиный мех извивался, словно кающиеся души, в боковом ветре, что прорывался сквозь горные перевалы на севере и востоке. Зверь пролетел над самой площадью Героев, вспугнув облако гарпий, что глодали свежие кости, вывешенные на статуе царя Алексия в центре площади. Герой Великой Войны и современник Магнуса Благочестивого был перекручен прикосновением Хаоса. Каждый день рог, что торчал изо лба статуи, становился длиннее, и всякий раз, когда небеса темнели и воздух потрескивал от усиливающегося эфирного шторма, изваяние плакало кровавыми слезами. Плакало оно и сейчас.

Со звучным взмахом крыльев, химера вновь поднялась в небеса, рассеяв визжащих гарпий, когда проплывала над стеной старого города.

Макс Шрайбер прижался лицом к зарешеченному окну своей камеры.

Волна воздуха, вызванная пролётом зверя, взъерошила спутанную бороду, и он застонал от краткого блаженства, ощутив на лице прикосновение свежего ветра. Раскатистый львиный рёв разнёсся над скрытыми под толстым слоем снега крышами Старограда. Химера легла на правое крыло, развернувшись и пролетев над Горными воротами и осаждающими ордами, что замерзали в области, за стенами города. Макс изогнулся, чтобы посмотреть, что будет дальше. Раздались тонкие крики, поток огня, а затем ещё один презрительный взмах крыльями, когда тёплый воздух от собственного огненного дыхания вновь поднял химеру в парящее скольжение под облака.

Макс смотрел из своей высокой башни, как звери и северяне носились в огне, словно муравьи у разворошённого муравейника. Барабаны неистово забили. Воззвали тысячи рогов. Воины с лестницами возникли из дыма и пара и с грохотом понеслись к стенам. На валах тролли в щепки разбивали осадные лестницы, скидывали атакующих или пожирали их. То была резня, не имеющая себе равных, и этот бой бушевал уже несколько дней. Вокруг одного из таких, выглядевшего сердитым чудовища горел слабый красный нимб силы. Макс узнал ритуальную магию, с помощью которой шаманы-ревуны его похитителя диктовали волю Короля его приспешникам. Впрочем, как бы силён он ни был, но Король Троллей был один. Окружая троллей, тощие полузвери, унгоры-надсмотрщики, кололи зверюг копьями, возвращая их к жизни, когда могучие твари терялись или были на грани впадения в ступор.

Ещё больше зверолюдов бегали по улицам, превращенным в руины проходившими монстрами. Рядом со златоглавым куполом храма Дажа рыжебородый великан сорвал горгулий с крыши и швырнул их за стену в наступающие войска. Макс увидел, как статуи покатились сквозь толпившихся воинов Хаоса, несущих таран. Гарпии гоготали над головой, хватая куски.

Макс знал, что одни и те же сцены каждый день и каждую ночь разыгрываются у Восточных и Гаргульих ворот. Он слышал это, даже когда пытался заснуть.

Прааг был перекрёстком мира.

На севере - перевал Чёрной Крови и легионы Архаона.

На востоке - Высокий перевал: кургане и гномы Хаоса.

К югу - Золотой бастион, и каждый воин, что в расстройстве возвращался оттуда, находил город, хранимый от них одним из своих.

Макс увидел, как магические всплески беспорядочно вспыхивают на стенах. Такие извержения, как отметил Макс, всегда были направлены наружу. Минуло немало времени с той поры, когда волшебник осмеливался открыто стоять перед стенами Праага.

Наконец, металлические прутья стали слишком холодными, и Макс отодвинулся от окна. Достаточно далеко, чтобы они не касались его лица, но при этом он всё ещё мог почувствовать холод и снег, что изредка заносило в камеру ветром. Холод заставлял его забыть о синяках и даже притуплял боль от тонкой как волос трещины в челюсти. Его кости ныли. Он почувствовал, как от голода закружилась голова. Недостаток сна сделал его взгляд мутным. Это было просто чудо стойкости, что он всё ещё мог стоять.

- У тебя есть силы, чтобы излечить себя, - раздалось рычание за его спиной, больше выталкивание слов, чем голос, словно газ из расщелины, - почему ты не делаешь этого?

Макс закрыл глаза, выработанный условный рефлекс на неминуемое ожидание боли, и прижал лоб к прутьям. Холод обжигал. Но его это больше не волновало.

- Вы только сломаете их снова.

Это вызвало смех, напоминающий глухой стон земли перед землетрясением.

- В человеческом теле, Макс, двести шесть костей. Как ты думаешь, сколько я уже сломал?

- Я не знаю, - прошептал Макс.

- Скажи, прошу тебя, сколько, и, возможно, я не буду ломать новые сегодня.

- Я не могу вспомнить.

- Скажи мне.

- Я… Я… - пальцы Макса напряглись на холодном камне щели окна. Тупая боль пульсировала в его руке. Его локоть, беспощадно перемолотый. И его бёдра. - Девять. Вы сломали девять.

Смешок, выхлоп давления перед извержением, вулканическое обещание.

- У меня есть одна загадка для тебя, Макс, - что-то тяжёлое переместилось позади. Брусья его клетки застонали и погнулись под тяжестью ходившего. Когда Макс не ответил, голос продолжил. - Я твой лучший друг и твой злейший враг, я посвящён в твои тёмные секреты и они всё ещё удивляют меня, я знаю каждого человека, которого знаешь ты, но ни один из них не знает меня, - пауза, усилившая вопрос. - Кто я?

- Вы - это я, - тихо и не задумываясь, ответил Макс.

Мгновение стояла тишина, нарушаемая лишь далёким стенанием сталкивающихся армий, а затем смех вернулся, неблагозвучный и нарочитый.

- Ты - бриллиант в моём курятнике, Макс. Я буду сожалеть, когда придётся выкинуть твои кости гарпиям.

Это было там - угроза. Его внутренности свело. Даже после всего, что он выстрадал, всего, что видел из своего гнезда, конец не был тем, чего Макс ожидал с нетерпением. А он был близок, очень близок.

- Я пытаюсь, - ответил Макс, пар дыхания вылетел через открытые прутья. - То, чего вы хотите, потребует некоторого времени. Придётся применить метод проб и ошибок. Некоторые из ваших последователей умрут.

- Посмотри наружу, - произнёс голос. - Узри невежественные легионы Четырёх. Посмотри, как они выползают с севера, словно черви в дождь. Ты знаешь, как я захватил Аэкольда Хельбрасса, не так ли?

- Нет, я был… - Макс колебался. Он хотел сказать, что был не здесь, но не мог. Забыть свою старую жизнь было легче, чем надежду.

- Я сокрушил его, потому что он был глуп. У него не было ни воли, ни ума, чтобы изменить свои звёзды. Теперь взгляни ещё раз. - Макс повиновался, глядя из окна, как грифон опустился вниз на площадь Героев и разодрал когтями одну из раненных гарпий. Он был огромен, с грязными задними конечностями снежного кота и жёстким клювом и пёстрым оперением лысого орла. Заклекотав на разлетевшихся гарпий, он вонзил клюв в распростёршееся под ним существо. Макс отвернулся. Они были существами Хаоса, но, так же как и остальные, чувствовали боль. - Мне всё равно, потеряю я одного или сотню. Мне не нужна армия. У меня и так самая могучая из всех, когда-либо собранных. Мне нужен генерал. Мне нужен равный.

- То, что произошло с вами - было работой богов, - сказал Макс. - Это…увлекательная проблема, но я не Теклис или Нагаш.

- Это - век чудес, Макс, и ты самый могущественный маг из всех захваченных мной, силы которого не были дарованы ему. Если Нагаш может вырвать ветер Шайиш из эфира и столкнуться с богиней-прародительницей гномов и победить, то ты сможешь сделать это для меня. А если нет…

Голос остановился, этого времени Максу хватило, чтобы окинуть взглядом другие башни цитадели, другие окна. Сколько волшебников Король Троллей уже привёз сюда? Сотни. Каждый из них был укорачивающимся в огне фитилём, что обещал смерть всем остальным. Если бы Макс отказался сотрудничать, то, он знал, что всегда найдётся шаман гоблинов или некромант, который станет. Его хозяин явно не был другом Архаону, так почему же Макс должен был умирать?

И, кроме того, он не мог отрицать, что был заинтригован задачей, которую перед ним поставили.

Макс полуобернулся от окна и посмотрел на огромного, скалоподобного тролля, который был привинчен к стене. Вдвое выше Макса, но что поражало по-настоящему, - это его масса, как будто его размеры были таковы, что поглощали всё вещество вокруг него, делая его самого всё больше, а всё остальное, наоборот, уменьшая. На интеллектуальном уровне Макс понимал, что скалистое лицо было адаптацией к конкретному месту обитания троллей, но горная громада, нависающая над ним, по-прежнему заставляла ощущать хрупкость тела и ноющих костей. Грудь зверя поднималась и опускалась с неторопливой регулярностью. Взгляд существа был совершенно отсутствующим. Это было больше смутное осознание растением восходящего солнца, чем взгляд хищника в ожидании следующей охоты.

И загадкой было: как даровать разум троллю?

Несмотря ни на что, Макс был захвачен этой идеей. Может ли такое вообще быть сделано? Он знал, что может. Мог ли он сделать это? Он знал, что мог! Часть его, та часть, что до сих пор помнила Феликса, и Ульрику, и Клаудиу, и жизнь без решёток, задавалась вопросом, было ли это тем же самым высокомерием, что привело к падению таких людей, как Хелснихт и ван Хорстманн. Жажда власти может скрываться за жаждой знаний, да, это так. Но кто мог с уверенностью сказать, что умный тролль - это изначально зло? Были ли они злыми по своей изначальной природе, или же из-за того, что не понимали? Ни один серьёзный учёный не согласится с утверждением, что огры - злы, и, возможно, тролль с разумом мог бы доказать, что врождённое зло было характерно лишь для созданий Тёмных Богов. Это будет доказательством того, что мир не обречён, что он стоил того, чтобы попытаться спасти его. Это бы стало хорошим итогом его работы.

Да, он мог это сделать.

Макс оторвал взгляд от образца и сквозь решётку оглядел ряды из десятков других камер, расположенных на этом уровне башни. Она называлась Ледяной башней, покойный герцог Энрик организовал здесь работу ледяных ведьм, и между клетками были разбросаны магическое оборудование и фолианты. Внутри каждой находился связанный тролль, тусклые жёлтые глаза смотрели безучастно, несмотря на любые, сколь бы ни было жестокие пытки. В ближайшей клетке волшебник крысолюдов сгорбился над своим «образцом» с вскрытой черепной коробкой. Пока Макс наблюдал, колдун взял изъятую при жизни тролля и уже постепенно регенерирующую ткань и методично привил её обратно на мозг создания. Ещё дальше, маги всех рас, названия которых знал Макс, бормотали и ревели, работая над троллями без рук, без глаз или с карциноидной второй головой, троллями, заклеймёнными тайными символами, что исходили паром на холодном воздухе. А позади них, позади леса из прутьев, тел и тумана дыхания и боли, была дверь.

Дверь.

Макс вздрогнул. Он никогда не видел её открытой, она просто была там, закрытая, красные лакированные деревянные створки с латунными полосами вверху и внизу. Загадочная. То, что началось как праздное любопытство, постепенно росло и усиливалось, пока не превратилось в навязчивую мучительную необходимость узнать, что находится за ней. Зачем, в конце концов, была нужна дверь, если не для отделения одного набора вещей, от другого набора вещей? Макс смотрел, как люди медленно сводят себя с ума, просто смотря на неё, пытаясь понять её значение, бессвязно причитая и крича и вдавливая истощённые лица в прутья решётки, словно приблизившись на один лишний дюйм, они смогут занять такое положение, которое поможет им заглянуть в искривлённый разум бога.

- Посмотри на меня, - раздался голос, и Макс посмотрел.

Страстный, завидно разумного облика тролль искоса смотрел сквозь прутья клетки Макса. Кристаллические осколки искривляющего камня вырастали из его лба, растекались по его плечам и шее, словно грива волос, и, следуя изгибам руки, заканчивались на запястьях, образуя пару жутко светящихся клубнеподобных наростов. И на этой шишковатой, инкрустированной минералами голове, над глазами, светившимися данным богами разумом, сидел венец с выгравированной восьмиконечной звездой Хаоса. Серебряный обруч герцога Энрика обхватывал одно из запястий, подобно трофейному кольцу кургана, и запечатывался в месте, где сталкивался со столь живым минералом. Это не было лицо, которому когда-либо предназначалось говорить.

Его звали Трогг, любимец Хаоса, Король Троллей Праага.

- Что боги даровали мне, может быть даровано и другому. Я не буду единственным в расе тупых, безмозглых животных, - Трогг сомкнул жёсткие серые кулаки вокруг железных прутьев решётки, пока те не застонали. При всех его интеллекте и силе, Король Троллей страдал от одиночества.

- Я верю в тебя, Макс. И я надеюсь, ты не подведёшь меня.

Глава десятая. ОДИН

Кислев был плоским и он был открытым. Ветер, вырывавшийся из-за могучего горного хребта на севере, становился сильнее, и кровь застывала, когда он, ничем не сдерживаемый, обрушивался на равнины и побитое лицо Снорри Носокуса. Снорри закрыл глаза и продолжил проталкиваться через доходившие до пояса сугробы. Веки покалывало, как будто от сотен крошечных ударов. Борода молотила по груди. Силы, что давила на широкие плечи, было достаточно, чтобы выкорчевать дерево. Но Снорри не был деревом. Сколь бы твёрдыми не выглядели деревья, внутри они оставались мягкими, но Снорри не был мягок нигде, за исключением, возможно, головы, однако если бы он мог выбрать, какую часть своего тела сделать мягкой, то, наверное, сделал бы именно такой выбор. С непреклонным рыком Снорри выкопал себе ещё один шаг и опустил на освободившееся пространство ногу-булаву. Снорри сплюнул снег, набившийся в рот, но на бороду налипло столько, что это было бесполезно. Холодный и постоянно влажный груз на подбородке, словно он только что вынырнул из реки. Снорри ненавидел воду. У неё был ужасный вкус.

И Снорри ненавидел деревья. Они были там, где человеческим старухам было нечего делать, кроме как окружать себя гигантскими пауками и проклинать жизнью безвинных истребителей.

Снорри снова погрузил могучие руки в снег и отгрёб его в стороны. Шаг за шагом, таков был путь гномов. Его бестолковая судьба может находиться за милю или за тысячу миль, за горами или за следующим холмом, но шаг за шагом рано или поздно приведёт его к ней. Оставалось лишь надеяться, что это будет скорее раньше, чем позже. Забравшись в выкопанное им отверстие, он развернулся, прикрыл глаза рукой и посмотрел назад на проложенную им траншею.

Снег мягко ударялся в его затёкшие пальцы, и Снорри смотрел, как он за какую-то минуту заполнил пробитый им путь, а затем разгладил поверхность, словно заканчивая закапывать могилу. Единственным доказательством, что Снорри проделал этот путь, было то, что он был здесь. Так легко было сдаться, сесть и позволить снегу занести и его тоже. Он чувствовал искушение. Вечность в виде обесчещенного призрака, не допущенного в Залы Гримнира, казалась не такой уж и страшной, по сравнению с Кислевом. Это стоило хотя бы ради того, чтобы увидеть выражение лица пророчицы - возьми свою погибель и подавись ею! - но Снорри знал, что не может этого сделать.

Снорри стряхнул снег с головы и потёр глаза. Он дал обещание Готреку. Воспоминания о старом друге ослабляли больше, чем простой снег, но он старался не думать об этом. Хотя это было нелегко, особенно в этом месте. Степь была как голова Снорри, большой и пустой, и только ждала момента, чтобы заполниться. У степи были снег и ветер. У Снорри - мысли.

Будет ли Готрек причастен к его гибели?

Имел ли он какое-то отношение к позору Снорри?

Не в силах удержаться от раздумий, он попытался думать о чём-либо другом. Может, о том, сколько дней он шёл? Снорри устало усмехнулся. Это было слишком просто. Он не имел ни малейшего понятия.

О чём ещё можно думать?

Усердное размышление над этим занимало его голову достаточно долго, чтобы он смог, наконец, снова вернуться к снежной поверхности. Снорри ненавидел снег. Он пришёл к этому пониманию в последние несколько дней, но держался за него с горячностью даже превосходящей страстную ненависть, которую ранее оставлял только гоблинам и эльфам.

Он пнул ненавистную вещь ногой-булавой, а затем ещё раз, представив, что это были гоблины. Он увидел их уродливые, острые лица в свалявшихся сугробах, их мерцающие глаза - в падающих снежных хлопьях. Какое отношение гоблины могут иметь ко всему этому? Разъярившись ещё больше, сам не зная почему, он ударил вновь, сильнее. Булава с хрустом вошла в снежные лица и застряла. Снорри яростно потянул её обратно, так увлёкшись желанием высвободиться, что не заметил, как опорная нога поехала под ним, пока не почувствовал, что падает. С разочарованным вскриком он взмахнул руками и упал в снег.

- Вставай, Снорри. Вставай.

Борек Вилобородый подсунул руки подмышки Снорри и вытащил его из-под обломков парового вагона. Дым клубился из иллюминаторов его приземистого, бронированного корпуса и вытекал, подобно охлаждающейся магме, из открытого заднего люка. Двое мёртвых гномов лежали на бесплодной, маслянистой скале неподалёку. Помимо пепельного покрова на них не было иных очевидных причин смерти. Дым убил их.

Снорри закашлялся.

- Это не очередная авария. Снорри думает, что им просто не повезло.

Борек в ответ решительно покачал головой.

Длиннобородый был весь в саже, с одной стороны его лица текла кровь, а линза пенсне треснула. Он заряжал большой, с широким раструбом мушкетон. Снорри подумал о собственном топоре и нашёл его валяющемся на земле, куда он выбросил его из пошатнувшегося парового вагона. Он поднял топор. В дыму слышались мелодичные крики, поверх рёва огня и дыма, и Снорри, оглядевшись, увидел обезьяноподобных, не совсем материальных существ, пробирающихся на четвереньках по перекрученной поверхности Пустошей Хаоса.

Это было нападение. И они были окружены.

Окутанный паром из разбитого вагона, Готрек отбивался от своры гогочущих, с мягкими конечностями ужасов, ухватившись двумя руками за лопату для угля. Инженер дико махнул своим оружием, почти случайно попав в голову демона и расколов тому череп. Демон начал что-то невнятно бормотать и закружился, рана на его виске стала расширяться, как будто что-то разрывало её изнутри. Он продолжал гоготать, даже когда его плоть сползала с него, превращаясь в упругое розоватое вещество. Два злобных, искривлённых демона стряхнули остатки своего родителя с голубых шкур, обнажили клыки и ринулись в атаку.

- Милостивая Валайя, - пробормотал Борек, прицеливая свой мушкетон, чтобы охватить схватку вокруг Готрека и, прежде даже чем Снорри успел задуматься о том, что должно сейчас произойти, спустил курок.

Раздался взрыв, словно в ухе Снорри взорвался горнорудный заряд взрывчатки, а затем разрывающая буря из гвоздей и обрезков металла пронеслась сквозь свору ужасов. Некоторых отбросило силой удара. Другие задёргались на месте, как будто эти острые металлические обрезки их щекотали. Как бы то ни было, но Готрек, закрытый демонами, как щитом, остался невредимым. Он врезал лопатой одному из немногих ужасов, чей облик оставался неизменным.

- Убивайте синих, - выкрикнул Борек, перезаряжая свой мушкетон. - Они не возвращаются.

С благодарным рычанием Готрек воткнул лезвие своей угольной лопаты в горло синего ужаса, а затем, развернувшись, выпустил странные, полуживые кишки другому. Вертлявый демон прыгнул на спину инженеру, но не добрался до цели, встретившись позвоночником с лезвием топора. Снорри вырвал оружие и использовал тушу твари, чтобы прикрыть спину Готрека, когда Борек предупреждающе вскрикнул и послал новый испепеляющий шторм шрапнели в ослабленных демонов.

Когда звон в ушах прошёл, Готрек опустил плечи и положил руку на плечо Снорри. После чего одобрительно похлопал молодого гнома.

- Я у тебя в долгу Снорри. Никогда не позволяй мне забыть об этом.

Снорри просиял. Его заботили не столько борьба с демонами или вновь потерянный Карак Дум, сколько уважение его друга, о чём он всегда мечтал.

- Назад в последний вагон, - сказал Борек, закидывая мушкетон на плечо и подталкивая обоих гномов. - Он конечно уже переполнен, но мы ещё можем сделать это.

- Если это шутка, то я слышал и получше, - сказал Готрек. - Я говорил тебе, что Пустоши непроходимы. Разверните эту штуку назад, пока у неё ещё есть колёса.

- Никогда, - вскричал Борек. - Мы так близки. Подумайте о славе. Подумайте о золоте.

Прислушиваясь одним ухом к окружающему грохоту, Снорри поднял топор и указал на странную, гибкую и тонкую демоническую тварь, что проплыла сквозь дым, вытекающий из выпотрошенного вагона, и направилась в сторону Борека. Тело нечисти скручивалось в скрежещущие лики и длинные плавающие конечности, что мерцали пламенем на месте кистей. Снорри почувствовал его жар, почувствовал где-то глубоко внутри своей души.

- Снорри думает…

А затем все ощутили дуновение магической энергии, пламя стремительно промчалось по рукам демона, пока всё его тело не превратилось в инферно, а потом две струи раскалённого огня выстрелили в последний вагон. Пламя врезалось в угол его лобовой брони, вдавив нос вагона в землю, прежде чем пробило насквозь и ударило двигатель. Долю секунды он стонал, словно гном с несварением, а затем многощупальцевое извержение разноцветного огня разорвало его на части. Крыша взлетела высоко в воздух, в то время как обломки древесины и броневые плиты разлетелись по округе.

- Нет, - взревел Борек, его бесповоротно уничтоженные мечты адски отражались в треснувшей линзе его пенсне. Он рванулся было к вагону, словно мог его спасти, но Готрек схватил его и держал, пока серия вторичных взрывов уничтожала оставшееся.

- Мы закончили, - проворчал Готрек. Он изменился, даже Снорри мог видеть это.

Пустоши изменили его. Они изменили их всех.

Снорри поднял топор навстречу огневикам и ужасам, что шли в их направлении, чтобы порезвиться. Наступив на молот, валявшийся в обломках вагона, он поднял и его, и взревел в невнятно тараторящую толпу.

- Оставьте Снорри в покое!

Он схватился за голову, как будто пальцы могли влезть в шрамы, оставшиеся от его старого гребня из гвоздей, и выкопать эти воспоминания из его разума. Первая экспедиция Борека в Пустоши была обречена с самого начала, их преследовали аварии и катастрофы задолго до этого завершающего удара. И это Снорри уговорил Готрека отправиться в поход. Это была ошибка Снорри. Всё это. Было и больше. Там было…

Вонзив искусанные ногти глубоко в кожу черепа, он застонал и вдавил лицо в стенку снежного желоба и, упёршись лбом, подтолкнул себя вверх. Снег, словно бы приветствуя, закружил вокруг его внезапно появившейся головы. Снорри предплечьем стёр сопли и подавил рыдание. А затем он пнул снежную поверхность и вновь пошёл вперёд. У него была гибель, судьба, место, где он должен быть. У него не было времени на воспоминания. Но он был в долгу перед Готреком.

Готрек.

Снорри глубоко вбил кулак в снег и взвыл в искривляющий шторм.

Чёрные тучи перекатились по небу, что за мгновение до этого было пронизано паутиной из цветов, атака демонической кавалерии, копья фиолетовых молний в небесах исступленно змеились вверх и вниз и во всех направлениях. Гром урчал не переставая. Камень выскочил из-под сапога Снорри. Его борода трепетала, колышась в такт с небесной атакой.

- Готрек! - закричал он, но ветер задушил его крик и бросил его обратно в глотку. Если ветер был крепкой рукой Пустошей, тогда его когтями был искривляющий камень. Воздух сверкал от него и Снорри мог почувствовать его порчу, царапающую горло при каждом вдохе. Прищурившись, он посмотрел назад, на путь, который они прошли, навстречу ветру, секущему искажённый пейзаж из скрученных каменистых силуэтов и вращающегося горизонта. Готрек пропал.

- Готрек!

Снорри повернулся, чтобы вернуться за ним, но верёвка, обвязанная вокруг его талии, верёвка, на другом конце которой был Борек, удержала его на месте. Толстый узел вдавился в живот. Это была идея старого грамотея: связаться вместе во время перехода через Пустоши. Его рука сомкнулась на ней, чувствуя один там, где должно быть два.

- О нет.

- Где он? - спросил Борек, сжимая свою верёвку, как будто недееспособность Снорри могла расплести её даже на расстоянии. - Как, во имя Грунгни, ты умудрился потерять его в первую очередь?

- Это не вина Снорри. Он говорил, что он ничего не смыслит в узлах.

- Ты идиот, Снорри!

- Это не вина Снорри, - снова сказал Снорри, крича, как будто если ему удастся перекричать гром, это сделает его слова более истинными. - Готрек проверял его. Он сказал, что Снорри сделал их хорошо.

- Ну, они не были хороши, не так ли? - сплюнул Борек.

Снорри никогда не видел длиннобородого настолько разъярённым, даже после того, как демоны уничтожили вагоны. Беспомощность и вина вновь нахлынули на него, и он отвернулся, чтобы ещё раз крикнуть в шторм.

- Готрек!

Его друг не мог сгинуть. Он был непобедим.

- Когда мы вернёмся в Карак Кадрин, - твёрдо сказал Борек, словно ни на мгновение не сомневаясь в том, что это им удастся, - я ожидаю услышать клятву, которую вы пожелаете принести.

Снорри опустил голову. Глупый Снорри. Весь крепёж Готрека, как на земле, так и под землёй, был крепким, как железные заклёпки. Кто не смог связать узел? Затем он кивнул. Не то, чтобы он был хорош для чего-нибудь ещё. Возможно, полупристойная смерть истребителя, была тем, для чего он всегда был предназначен.

- После, - с грустью произнёс Снорри. - После того, как Снорри расскажет семье Готрека, что он сделал.

Нога-булава Снорри волочилась по снегу вслед за ним. Он даже не потрудился вновь атаковать снежный покров, просто наклонил голову и воткнул лицо в наметённый сугроб. Его глаза были расписаны замороженными слезами. Его внутренности похолодели. Он до сих пор понятия не имел, сколько уже шёл. Но он вспомнил. Это был его позор! Это была вина Снорри, что Готрек заблудился в Пустошах. Качая головой, он поплёлся дальше. Он ожидал чего-то большего, тяжкий груз, скатившийся с его плеч, или чего-то подобного. Вместо этого он чувствовал себя хуже, чем когда-либо до этого, словно кто-то отмутузил его. Было только одно объяснение.

Это не было его позором.

И это было бы ужасно, но там было что-то большее. В конце концов, Готрек выжил. Снорри не знал об этом, когда давал клятву, но не это было тем, что заставило бы его так глубоко похоронить воспоминания. Что-то случилось позже, что-то, связанное с той гномихой и ребёнком.

- Хватит! - закричал Снорри снегу и ветру.

Воспоминания плескались вокруг, словно вытекая через отверстия в черепе. Зачерпнув горсть снега, он приложил его к голове, словно защитный колпак, и заревел от горя. Это был жрец, Скальф, его вина. Он забрал его гвозди, забрал его пиво, спас ему жизнь, когда Снорри мог умереть и обмануть проклятье старухи.

Размахивая кулаками, как будто все, кто когда-либо делал ему зло, были прямо здесь, в снегу, он снова потерял равновесие и поскользнулся, на этот раз ударившись подбородком о глыбу слежавшегося снега. Застонав, он приподнялся. Падающий на макушку снег слегка охладил его перегревшиеся мысли, и он расслабился. Нахмурившись, он плотно скрестил руки на своей массивной груди и уставился назад, на путь, по которому он шёл. В прошлое.

Это было несправедливо. Снорри не хотел вспоминать.

Всё, чего хотел Снорри, было…

- Пива.

- Ты слышал его, Крадди, - сказал склонившийся к нему следопыт, открыв налитые кровью глаза Снорри большим и указательным пальцами. Он был седым, хриплым бородачом, посеревшим за век солнечного света и горных ветров. Второй гном, кажется и бывший Крадди, выглянул из-за его плеча. Он был моложе, одет в водонепроницаемый плащ, разукрашенный чем-то, напоминающим племенные глифы зеленокожих, а в зубах держал костяную гроби-свистульку. - Капни этому гному пива, он на ногах не стоит от усталости.

- Снорри хотел бы пива, - сказал Снорри, исходя слюной. - Он не пил его с самых Пустошей.

- Похоже, бредит, - сказал Крадди. - Как ты думаешь, кто такой этот Снорри?

- Снорри жаждет, - ответил Снорри.

- Встретился с гоблинами, наверное, как и все остальные, - ответил старый гном. - Кончай болтать и дай ему глоток. Мы не можем прохлаждаться здесь весь день.

- Как скажешь, Фулгрифф.

Горлышко кожаного бурдюка с элем прикоснулось к губам Снорри, и его подслащённая мёдом амброзия вымыла изо рта и глотки Снорри боль его путешествия. Множество легенд рассказывали об укрепляющей силе гномьего пива: о пьяном вдрызг кланнере, что отбивался от армии гоблинов с копьём в брюхе и кружкой пива в руках, об озлобленном старом седобородом, который умер, не доходя пары ярдов до цели своего паломничества, пивоварни Багмана, чтобы тут же воскреснуть ради одной последней пинты благодаря простому дуновению всем известного хмеля Йозефа Багмана. Это было гораздо худшей варки, паёк следопытов, но Снорри ощутил его как что-то, что могла бы использовать сама Богиня-прародительница, чтобы промыть раны и успокоить разбитые сердца. Снорри почувствовал успокаивающий гул, надежду на онемение и будущее без боли. Впервые после потери Готрека, Снорри подумал, что может вновь встретиться с миром лицом к лицу. Сухие, словно пергамент, веки заморгали, открываясь, и он приподнял голову, попытавшись сделать более обильным льющийся поток. К его вящему сожалению, Крадди выбрал именно этот момент, чтобы убрать бурдюк от его губ.

- Мы пытаемся опередить отряд гоблинов, - сказал Фулгрифф. Он присел на корточки рядом со Снорри. Его плащ пах воском и оставался жестким, несмотря на ветерок. Разлепив наконец глаза, Снорри смог более внимательно разглядеть его и его следопытов. Вместе с Фулгриффом их было шестеро, все облачены в толстые водонепроницаемые плащи, исписанные орочьими метками, и кожаные шапки, в изобилии покрытые каменной пылью, птичьим помётом и клочками мха. - Это они напали на тебя? - надавил Фулгрифф. - Как далеко это произошло?

- Нет, - ответил Снорри. Он покачал головой. Борек остался позади, на пути в Карак Кадрин, он же отправился выполнить своё обещание Готреку, но он не знал дороги. Несчастно, он посмотрел на руны, вышитые на его рюкзаке. - Где мы?

Думая, что Снорри отвечал на его вопрос, Фулгрифф быстро ответил: - Неделя пути до Караз-а-Карака, если не останавливаться, - затем следопыт отодвинулся и указал в сторону лежащего внизу впечатляющего ущелья, окружённого неприветливо, но вместе с тем величественно выглядевшими пиками. Снорри лежал в тени, отбрасываемой горами на южную оконечность долины, в которую стекала узенькая ленточка воды, бежавшая по окутанному тьмой дну ущелья. - Река Череп. Мы преследуем их от самого Скверноземелья, предупреждая каждый сторожевой пост и городок о надвигающейся опасности. Эти пыхтящие гроби уже разграбили две шахты на Карак Кхатул. - другие следопыты проворчали проклятия, но Фулгрифф просто пожал плечами. - Повезло. Они увлеклись, и это дало нам время, чтобы опередить их.

Снорри не слушал старого гнома. Его дом находился в такой же живописной долине, как и эта, на границах Скверноземелья, на полпути между Карак-а-Караком и Барак-Варром. Он слабо улыбнулся. В конце концов, он нашёл его. Снорри Носокус хоть что-то сделал правильно.

- Ты меня слушаешь?

- Что? - спросил Снорри. Там было что-то о гоблинах, о предупреждении городов. Его взгляд скользнул обратно на короткобородого, Крадди, и он облизнул губы. Говорили ли они что-нибудь о пиве?

- Похоже, его сильно ударили по голове, - заметил Крадди. - Я голосую за то, чтобы оставить его. До Скверноземелья всего лишь полдня пути и кто знает, насколько мы опередили тот отряд. Мы можем забрать его на обратном пути.

- Может ли Снорри выпить ещё пива?

- Нет, - хором ответили Фулгрифф и Крадди.

Довольный взгляд Снорри застыл. Почему они не давали ему пива? Что Снорри им сделал? Он попытался выхватить бурдюк из рук Крадди, но гном был молод и обучен быть ловким и увернулся. Это всего лишь подбросило дровишек в топку неудовольствия Снорри. Полу бегом, полу падая, Снорри пошёл на короткобородого и, споткнувшись и упав, всё же поймал молодого гнома за лодыжку и свалил следопыта с ног. Крадди ударился спиной о голый камень, и из гроби-свистка, что он до сих пор держал во рту, вырвался невольный свист.

Следопыты замерли, когда над долиной разнёсся слегка топорный гоблинский боевой клич. Этого времени хватило Снорри, чтобы сдёрнуть с Крадди бурдюк и одним махом опрокинуть в себя его содержимое. Он выдохнул от удовольствия, а затем Крадди пнул его в челюсть и он выронил опустевший бурдюк.

- Что этот верит творит? - раздалось откуда-то сзади, а затем. - Это из-за пива. Хватай его!

Плоское лезвие топора ударило его по макушке, и Снорри упал на четвереньки, зрение временно помутилось. Пинок в лицо отрезвил его, и он обеими руками ухватил ногу Крадди, руками, которые Пустоши сделали сильнее, и вывернул её из колена.

Крадди взвыл и ухватился за больное место, и тотчас ещё один удар обрушился на затылок Снорри. Удар заставил Снорри согнуться, словно он собирался выпростать содержимое желудка. Следопыты окружили его. Двое стояли по бокам, повернув топоры лезвиями вниз, словно собираясь обработать его рукоятками топоров, как дубинками, словно кабацкого выпивоху. Снорри быстро переместился, даже сам удивившись собственной прыти. Гном слева осел с болезненным криком, получив удар в пах, в то время как тот, что был справа, получил по коленям плечом Снорри, ударившим с силой катящегося валуна. Они согнулись, и одно хрустнуло, как будто сломавшись. Снорри выпрямился, слегка пошатываясь, как раз вовремя, чтобы его зубы поприветствовали удар в лицо.

Снорри отшатнулся, выплюнув выбитый зуб и случайно попав в глаз нападавшего, а затем ухватил его за горло, когда тот ударил снова. Мышцы Снорри напряглись, и глаза гнома выпучились, подобно пузырям, поднявшимся со дна потока. Он всегда был большим. Он работал в шахте с той поры, когда у него пробилась первая щетина. Чтобы таскать шахтную вагонетку, мозг не нужен - как его мать сказала сомневающемуся шахтному мастеру - но испытания ещё больше закалили его. Он сражался с демонами и выжил в Пустошах, и когда он напряг хватку и поднял руки, ноги следопыта легко оторвались от земли. С пьяным рёвом, Снорри швырнул своего противника в его спутника и оба гнома покатились под гору.

Оставался Фулгрифф.

Следопыт-ветеран отбросил полузаряженный арбалет и вытащил два топора. Это явно не было простой показухой. Снорри подумал, что это было не очень-то честно. Он отвёл от него взгляд и наклонился, чтобы вытащить ещё один бурдюк с элем, Гном, весь покрытый синяками, храбро уцепился слабыми пальцами в пальцы Снорри, прежде чем Снорри вырубил его ударом между глаз, а затем откупорил мех. Он счастливо усмехнулся, когда до него донёсся лёгкий запах эля, и в этот миг уловил отблеск стали, метнувшейся к его голове. Он отодвинулся, но слишком медленно, и остался без уха, взревев от боли, когда топор Фулгриффа отсёк его. Кровь брызнула из обрубка. Как ни странно, Снорри всё ещё мог слышать ритмичный хлопок под черепом, но всё остальное стало смутным, словно его голову завернули в вату.

До нижней рубахи промокнув от собственной крови, Снорри поднырнул под топорами следопыта и ударил его в горло. Длиннобородый поперхнулся, но оказался сделан из более крепкого материала, чем его отряд. Он попытался нанести ответный удар вторым топором, но Снорри обхватил его, прижав руки с топорами к бокам, и оторвал от земли. Затем Снорри врезал лбом в переносицу длиннобородого и гном обмяк в его руках.

Снорри отпустил тело, а затем и сам опустился рядом с ним. Переломанные гномы стонали и скулили вокруг, и он глотнул эля из их меха. Рассеянно ухватившись за отрубленное ухо, Снорри вновь вызвал кровотечение. Он поднял глаза, пристальный взгляд порхал от хребта до хребта и ниже, осматривая суровый рельеф долины Черепа.

Он мог поклясться, что слышал гоблинский клич, что эхом пронёсся между пиками.

Он несколько раз хлопнул ладонью по пеньку, оставшемуся от уха, а потом пожал плечами. Он глотнул ещё пива и улыбнулся в великодушной сосредоточенности.

А теперь, что там пытался сказать следопыт о гоблинах и городах?

Снорри обхватил себя руками и задрожал, но не мог избавиться от уверенности, что совершил что-то ужасное. Но что?

Чуть пошатываясь, он поднялся на ноги и повернулся лицом к снегу, а затем в ужасе закричал, когда увидел… Когда увидел вдалеке две фигуры. Метель сделала их бесформенными, бесполыми, всего лишь расплывшимися в снегу тенями. Их темнота заставила его думать о сгоревших домах и обугленных телах, и он прикрыл рот рукой, чтобы заглушить стон.

Гномиха и её ребенок, наконец, нашли его!

Он вгляделся в падающий снег, его память, казалось, добавила деталей к расплывчатым силуэтам. Ребёнок крепко держал мать за руку. У неё были яркие, сильные глаза, брови сердито хмурились, что, в сочетании с так поразившей Снорри глубокой серьёзностью, обрушилось на Снорри неожиданным узнаванием. У матери, с другой стороны, были длинные серебристо-светлые волосы, заплетённые в косы над широкими плечами. Её пышное тело было облачено в прагматичную одежду из козьей кожи, украшенной золотом, в том числе - у Снорри перехватило дыхание - в том числе цепочкой, которую Снорри носил в своей торбе.

Снорри моргнул, и снег вновь превратил фигуры в расплывчатые силуэты, которыми они и были. Вспомнив, что сказала ему старуха, он решительно рыкнул и, прихрамывая, отправился вслед за ними.

Только тогда, когда он вновь станет целым, он найдёт свою погибель.

Он уже столько вспомнил, столько вытерпел.

Что было худшим из того, что он сделал?

Феликс сидел спиной к теплу костра и глядел в сгущающийся сумрак, что наслаивался на область углубляющимися мазками синего, фиолетового, а затем чёрного. Смотреть на падающий снег было странно успокаивающим и завораживающим, почти так же, как глядеть на облака и угадывать фигуры в их очертаниях. Завихрение снега могло быть городом, троллем на ледяном троне, лицом любимой. Он вздохнул. Кислев был холоден, его люди - суровы, их культура порой казалась не менее странной, чем культура гномов, но невозможно было смотреть на его просторы и не ощутить вспышку воспоминаний. На этих землях он влюбился, сражался, по крайней мере дважды чуть не погиб, терял друзей, а потом ещё раз потерял любовь. Любовь и потери, великие события, которые очаровывали поэтов со времён Зигмара, и всё это Феликс увидел и испытал здесь.

А теперь Кислев мёртв.

Ветер застонал, порождая трепет демонов, закручивая небольшие снежные вихри из воспоминаний Феликса и образуя из них нечто куда более тёмное. Твари с рогами, щупальцами и кровоточащей кожей. В этом-то и была проблема. Человек мог увидеть всё, что мог вообразить, а Феликс видел слишком много, чтобы представлять себе счастливый конец. Пустоши расширялись на юг. В старых трактатах говорилось, что такое случалось и раньше, что каждый раз, когда поднимались Тёмные Силы, Пустоши расширялись немного дальше, и, отступая, чуть меньше выпускали из своей хватки. Боги приграничья ещё не поглотили Кислев, но ждать осталось недолго. Как старый солдат, что мог предсказать приход зимы по ломоте в суставах, так и Феликс чувствовал это, не в костях, но в душе. Тьма повисла над степью, тьма, которая не имела ничего общего с наступлением ночи.

Около одного из соседних костров, под дешёвым навесом, украшенным гербом какого-то неизвестного порубежного князька, Густав и его вольный отряд играли в ту же чёрную игру. Однако к своей они добавили пиво, так что их действо было куда громче. Все знали, что они ехали на бой с так называемым Королём Троллей - монстром, что был в стороне от чемпионов Хаоса и в одиночку бросал им вызов в самом сердце их земель.

Феликс покачал головой, услышав крик из палатки. Возможно, он старел, но если человек собирался обнажить свою душу, то должен был делать это в одиночестве.

- Ты сражался в Прааге раньше, иха?

Дамир сел рядом, и тоже спиной к огню. Тени ослабели и перекатились за его починенный пеньковый плащ, подобно прибывающему и убывающему Хаосу. Кочевник-унгол предложил ликёр, пахнуло ски[гомосек]ом, и Феликс отмахнулся.

- Горилка хороша для души, - Дамир слегка ударил себя в грудь, а затем махнул рукой, словно разбрасывая семена. - Сделано из того же зерна, что и корм для лошадей. Только лучше, - он ухмыльнулся и протянул флягу вновь. - Ну, как?

Вздохнув, Феликс сдался и просто из вежливости сделал небольшой глоток, а затем мгновенно выкашлял его обратно.

Усмехнувшись, Дамир похлопал его по спине. - Иха.

Феликс с удивлением обнаружил, что улыбается в ответ. - Да, я участвовал в последней битве за Прааг. Я был там, когда умер Арек Коготь Демона.

- Досконале, имперец!

Он выглядел довольным, так что Феликс предположил, что это было что-то хорошее. Кислевский был одним из самых сложных человеческих языков, с которыми сталкивался Феликс, с этими нелепыми и - на взгляд Феликса - произвольными словообразованиями. И тот факт, что Ульрика и её отец прекрасно говорили на рейкшпиле, так же был отличным стимулом, чтобы не изучать язык восточного соседа. - Где сражался ты?

Дамир усмехнулся.

- Я тогда ещё не родился, Феликс Ягер. Но отец и дед? Они отправились в Царицынский полк вместе с боярином Страгов.

- Ты заставляешь чувствовать меня старым.

Подняв горилку, Дамир отсалютовал. - За старение.

- За старение, - согласился Феликс и присоединился к унголу в распитии обжигающего духа Страны Троллей. На этот раз он удержал горилку внутри, и улыбка на лице Дамира стала ещё шире. - Твой отец служил у Ивана Петровича, - Феликс ощутил, как покалывание в горле спустилось к груди. - Так вот, почему ты отправился с Ульрикой, даже несмотря… - он замолчал, потом пожал плечами и вновь уставился в снегопад.

Он сам видел, как жители Сильвании остались послушными своим хозяевам в смерти, как и в жизни. Почтение было вскормлено в жителях Империи с молоком матери, и они не собирались бунтовать лишь из-за того, их законный господин перестал дышать. Это можно было бы назвать своего рода верностью, по мысли Феликса, но от известных своим свободолюбивым духом кислевитов он ожидал чего-то большего.

- Ни, - ответил Дамир, словно не собираясь его разочаровывать. - На юге может так и есть, но не в степи. В области верность нужно заслужить. Никому не кланяться, кроме матери, как поплоду.

- И Ульрика заслужила?

Дамир неопределённо пожал плечами, затем усмехнулся и с хитрецой ткнул Феликса под рёбра. - Но она не самая плохая часть корма для лошадей, иха?

Грубость унгола кольнула Феликса, но тем не менее он выдавил из себя виноватую ухмылку и влил в себя новую порцию горилки.

С этим не поспоришь.

- Почему у меня горят уши?

Снег скрипел под кожаными, до колен, сапогами, когда Ульрика появилась из-за другого костра и направилась к ним. Со своими остриженными, пепельно-светлыми волосами и девственно белыми плитами брони, опускавшимися до середины бёдер, она была похожа на воинственную степную богиню. Сердце Феликса, казалось, забилось чуть быстрее. Дамир же смотрел на неё так, словно она была из золота.

- Подготовь лошадей, Дамир, - сказала Ульрика. - Мы отправимся, как только полностью стемнеет, - унгол кивнул и ушёл, и лишь тогда, когда он уже был далеко, около лошадей, она скрестила руки на груди и улыбнулась. - Честно говоря, Феликс, мужчины не меняются. В некотором смысле, это обнадёживает. Гляньте, вы в часе от битвы всей вашей жизни, и что я слышу, вы говорите о женщинах.

- Я просто размышлял.

- Просто? - Ульрика постучала по чешуйчатой пластине, что опоясывала её сердце. Она была толще, чем любая другая часть её брони, если не считать бувигер, который защищал горло, и тяжелее, чем мог бы нести в битву любой смертный рыцарь. Очевидно, создатель доспеха отлично знал уязвимые места своего заказчика. - Ты забываешь, что я могу услышать.

Она присела рядом, но смотрела в другую сторону, в огонь, как будто их встреча здесь была в некотором роде незаконной. Он ощутил неловкость от её близости.

- Не стоит смотреть в огонь, - пробормотал Феликс.

- Мне кажется, я знаю, - ответила Ульрика. Отблеск огня заставлял искриться её глаза.

- Это может испортить ночное зрение, - упорно продолжил Феликс.

- У вампиров нет ночного зрения, Феликс. Мои глаза работают не так, как ты думаешь. Я не вижу цвета как таковые. Для меня всегда ночь, - её улыбка, когда она нашла его взгляд, была немного грустной. - Для меня это просто зрение.

Феликс кивнул, словно очарованный мелкими деталями вампирского бытия. Снег взвихрился, образуя новые сладострастные формы.

- О чём ты думаешь?

- Хмм.

- Это унгольская традиция - делиться секретами перед битвой, чтобы они не умерли вместе с вами.

Феликс нахмурил брови и посмотрел в снежную пелену. Это звучало достаточно мрачно, чтобы быть правдой. Ему хотелось сказать, что он не думал о Короле Троллей Праага и тысячах картин - ни одна из которых не была хорошей - которые ассоциировались с этим именем. Он пытался. Размышлять о грядущей битве было лучше, чем пытаться распутать эмоциональный клубок его чувств к Кэт и Ульрике. Он продолжил смотреть в снегопад, не глядя на Ульрику.

Возможно, это было именно то место. Воспоминания о прошедших временах разворошили его сердце.

- Там, в Куржычко, - сказал он, поворачиваясь к Ульрике. На ней не было ни следа от чудовищных ожогов от огня Хельбрасса. Шрам у левого глаза остался, но, несомненно, она питалась, и питалась хорошо. Мысль вызвала у него отторжение. И лёгкую ревность. - Когда тебе понадобилась кровь, почему ты пила из зверолюдов? Я был ближе. Почему не я?

Ульрика немного сдвинулась, и их ноги соприкоснулись. Огонь разделил её лицо на тёмную и светлую половины. - Ты хочешь, чтобы я сделала это?

- Я спросил не это.

Ульрика медленно повернулась и погладила пальцами его щёку. Несмотря на окружавший его холод, он вздрогнул.

- Я могла бы испить из тебя, и это стало бы наслаждением, которое ты никогда ранее не испытывал, но ты больше не был бы собой, - она кивнула в сторону Дамира, готовившего свою лошадь, и своих людей. - Я могла бы приказать тебе сделать всё, что угодно, но у меня и так достаточно рабов. Я хочу, чтобы ты сам захотел быть рядом со мной.

- Ты уже говорила это раньше, - то, как она говорила о людях, словно они были меньше, чем слуги, животные, беспокоило его, но, казалось, подчиняясь своей собственной воле, его рука поймала пальцы Ульрики и крепко их сжала. - Почему?

- Хаос наступает, и, к добру или к худу, я - существо, рождённое из Хаоса. Однако, с тобой… - она придвинулась ещё ближе, пока их тела не соприкоснулись. Она повернула кисть, так что её пальцы переплелись с его. Её голос стал хриплым - Однако, когда я с тобой, я вспоминаю, что значит чувствовать.

- Я…

Что бы он ни собирался сказать, сгорело в пламенном огне, когда Ульрика наклонилась и поцеловала его.

Потрясение пульсом прошло через его губы, затем вниз по шее и, наконец, всё его тело затрясло. Её губы были холодными, тело - несравнимо сильным, но в остальном это была всё та же Ульрика, что и двадцать лет назад. Словно проверяя, он провёл рукой по её шее, её уху, её волосам. Та же. Он вдохнул знакомый запах конского волоса, горящих дров и водки, которые он, альтдорфец в чужой стране, нашёл настолько непреодолимыми и экзотичными. Покалывание превратилось в жар, огонь желания, что спалил дотла последние остававшиеся частички вины, и он растворился в нём.

Чересчур поспешно она оттолкнула его. От возбуждения, из-под её губ показались клыки. Он мог видеть кровь, пульсирующую в них. Глаза Ульрики были широко распахнуты и пылали огнём, обещая многое. Всё, что ему было нужно сделать, - добровольно отдать себя, улыбка Феликса дрогнула, сердце сражалось с головой, и когда он открыл рот, то понятия не имел, что хочет сказать. Хотя, нет, это было не совсем так.

Он знал, что хотел сказать.

Его улыбка нерешительно замерла на мгновение, достаточно долгое, чтобы набраться уверенности, и тут приземистая, буйволоподбная фигура, появившись словно из ниоткуда, вынырнула из снежной пелены и вошла в круг света от костра за спиной Ульрики. Феликс моргнул.

Прошло ещё несколько мгновений, прежде чем он сообразил, что именно видит. Отчасти потому, что пришелец настолько сильно изменился за прошедший год, но большей частью из-за того, что встретить его здесь было просто абсолютно, астрономически невозможно. Ульрика развернулась, и у неё вырвался короткий, задыхающийся вздох изумления.

Коренастый и слегка обожжённый гном, прохромал на металлической ноге и не слишком то нежно ткнул Ульрику в плечо. Она с угрюмым видом выдержала это приветствие, и гном повернулся к Феликсу.

- Она всё ещё вампир? Снорри похоже слегка запутался.

Феликс не знал, рассмеяться, улыбнуться или просто закричать. Его губы всё ещё горели от поцелуя Ульрики. В груди было чувство вины, но и странным образом облегчение, как будто бы Снорри оттащил его от края пропасти. Его язык, казалось, завязался узлом от различных вариантов, приходящих на ум, когда он поднялся на ноги и сбил снег со штанов.

Кровь Зигмара, это был Снорри Носокус!

Истребитель выглядел старше без своих гвоздей-гребня. Волосы, прораставшие на голове, были седыми и тонкими. Феликс провёл рукой по своим и печально улыбнулся. Снорри не был в этом одинок.

- Дамир, - закричал он. - Неси обратно эту горилку. Она нам сейчас пригодится.

Снорри поморщился, как будто Феликс наступил на больную мозоль, но это выражение почти мгновенно исчезло за глуповатой усмешкой, появившейся на лице гнома.

- Спасибо, юный Феликс. Снорри думает, что теперь он может выпить.

Часть третья. КЛЯТВЫ

Поздняя зима 2525

Глава одиннадцатая. ГДЕ ОБИТАЮТ ЗВЕРИ

- Сколько он выпил? - прошептал Густав на ухо Феликсу.

Двое мужчин сидели в седлах бок о бок, наблюдая как прекрасный, пусть и слегка неухоженный, мерин из запасов остермаркцев ошалело пропахивал колею в снегу со Снорри Носокусом, повисшем одной рукой на уздечке. В другой гном сжимал глиняную кружку, держа её над головой. Нога-булава истребителя угрожающе качнулась, и ещё больше горилки пролилось из кружки и потекло по его руке. Наёмник из вольной роты, который по глупости решил помочь гному взобраться в седло, валялся в сугробе неподалёку, пытаясь остановить кровь из разбитого носа. Его товарищи же, тем временем, довольствовались тем, что поправляли подпругу своих коней и смеялись над этим необычным проявлением гномьего искусства верховой езды.

- Не так уж и много, - ответил Феликс. В Снорри было полных две кружки. Этого бы хватило, чтобы свалить с ног Феликса, но это был не Феликс, это был Снорри Носокус, гном, который скорее перепьёт лошадь, чем оседлает её. Впрочем, глядя на то, как Снорри забросил руку на шею лошади и крепко вцепился в её гриву, было трудно поверить, что это тот же самый гном.

- Может, подашь ему руку?

Густав приподнял бровь. - Мне нравится моя рука, дядя. Она одна из моих самых любимых, - он махнул рукой в сторону сражающегося с лошадью истребителя. - К тому же, он же один из твоих идиотских друзей.

Бубня под нос проклятия, Феликс поравнялся со Снорри, остановив его лошадь. Затем он взял поводья лошади Снорри и связал со своими.

- Снорри сейчас справится с этим, - сказал Снорри, неуклюже взбираясь на спину коняги. Гнедой в ответ заржал. Его передние ноги изогнулись, словно собираясь сломаться, однако конь всего лишь пытался приспособиться к потрясающему весу гнома. Снорри гордо ухмыльнулся. - Итак, как Снорри управлять этим?

- И некоторые люди ещё задаются вопросом, как гномы умудрились потерять свою империю, - усмехнулся под нос Густав. Прищёлкнув языком, бывший купец развернул коня и отправился к своим людям.

Цирк закончился, укрытия были разобраны, постели и посуда убраны в перемётные сумы, и факелы зажгли от костров, прежде чем засыпать те снегом. Привыкшие к путешествиям налегке и быстрым скачкам, всадники Дамира уже собрались и были готовы к продолжению пути. Их растущее нетерпение выражалось в посвистывании и «полезных» советах о том, как человек должен вставлять в стремя ногу и как это всё могло бы быть сделано быстрее, если бы просто оставить на лошадей. Хоть Феликс был не единственным, кто мог разобрать «свинью» на кислевитском, но, к счастью для всех, Густав был достаточным авторитетом для своих людей, чтобы сдержать их, иначе неприкрытые издевательские замечания степняков могли бы завести слишком далеко.

Несмотря ни на что, Феликс был впечатлён, хотя и задавался вопросом, чуть более немилосердным, сколько из этого было произнесено ради того, чтобы покрасоваться перед Ульрикой.

Вампирша подъехала к своим людям, успокаивая их. Те знали, что она стоит двадцати воинов, и даже остермаркцы быстро были вынуждены признать, что её присутствие увеличивало их шансы на возвращение домой. Феликс не мог не задаться вопросом, что Зигмар или Магнус, или их земные наследники в Альтдорфе ответили бы на столь прагматичный подход. На глазах у Феликса Ульрика поравняла своего коня с конём Густава. Парочка торопливо о чём-то пошепталась с присоединившимся к ним Дамиром.

- Они выглядят довольно близкими, - сказал Снорри, также имея в виду Густава.

- Не просто выглядят, - ответил Феликс со вздохом, что отразился в костях.

- О, - ответствовал Снорри, а затем ещё глотнул горилки и усмехнулся. - Снорри видит. Феликс ревнует?

- Что? Кого?

Снорри указал на Ульрику.

Мгновение, Феликс просто смотрел на неё, снова наслаждаясь воспоминанием о её губах на его. Затем он нахмурился и отмёл эту мысль прочь, сунув окольцованный палец под нос Снорри.

- Я женатый человек, - сказал он сердито, хотя и не был уверен, на кого именно был направлен его гнев. - На Кэт, припоминаешь?

Двусмысленно ткнув локтем в бок Феликса, Снорри ухмыльнулся.

- Снорри припоминает.

Пытаясь сменить тему, Феликс повернул своего коня, чтобы не смотреть на Ульрику и сопровождавших её двоих мужчин. Он посмотрел на Снорри. Гном выглядел весьма приободрившимся (после влитого-то в себя пойла), но в его глазах всё ещё была видна печаль. И Феликс не мог припомнить, чтобы видел ранее что-то подобное в глазах Снорри. Гном беспокойно вертелся в седле, на левом плече висела сумка со связанной узлом лямкой и вышитой необычной руной. Его молот и топор были заткнуты за пояс штанов.

- Ты помнишь остальное, Снорри?

- Что остальное?

Феликс похолодел. Неужели Снорри каким-то образом сбежал из Карак Кадрина, так и не вспомнив свой позор? Но затем лицо Снорри расплылось в улыбке старого задиры.

- Снорри пошутил, - старый гном усмехнулся и сделал ещё глоток. Затем он огляделся, после чего уставился на Феликса. Его улыбка дрогнула. - Почему никто не смеётся, кроме Снорри?

Феликс покачал головой и попытался спрятать усмешку.

- Я рад видеть тебя снова. Как в старые добрые времена.

Пожав плечами, Снорри запрокинул свою кружку. Ничего не вылилось. Снорри хмуро уставился на неё. - Снорри говорил, что он хотел ведро.

- Это, вероятно, последняя кружка во всём Кислеве, - с грустью заметил Феликс.

Снорри сунул большой палец в кружку, чтобы выбрать со дна осадок, после чего дочиста его облизал.

Прежде чем Феликс успел сказать ещё хоть что-то, навязчивый вой унгольского рога заставил его обернуться. Он увидел, как Густав и Дамир пришпорили коней, чтобы присоединиться к своим отрядам. Ульрика надменно осмотрела их всех со спины своего могучего белоснежного боевого коня. Постепенно, смешанный отряд построился и замолчал.

- Сегодня вечером мы подойдём к Праагу. Для некоторых из вас, - она кивнула унголам, - это был дом. Теперь - нет. Возможно, вы почувствуете пустоту, увидев его, так же, как и я, - она слегка стукнула по нагрудной пластине, прикрывавшей сердце. - Армия, размер которой вы даже не можете себе представить, лежит между нами и городом, - Ульрика пренебрежительно покачала головой. - Не беспокойтесь о них. Они замёрзшие и голодные. Они не знают, что мы идём, а если бы и знали, то всё равно ничего бы не сделали, чтобы остановить нас.

- Прааг - твердыня Короля Троллей. С более хитрым и могучим врагом вы ещё не сталкивались, а в его армии есть чудовища, которых демоны видят в своих кошмарах, - она замолчала, снег бесшумно падал вокруг. Ульрика внимательно наблюдала за реакцией мужчин, оценивая их.

Дамир был непроницаем. Густав выглядел обеспокоенным, но и странно нетерпеливым, как будто хотел что-то сказать. Снорри громко рыгнул, заработав свирепый взгляд вампирши, прежде чем Ульрика продолжила. Феликс не знал, что Ульрика могла иметь против Снорри, но после его возвращения она была холодней, чем когда-либо.

- Но у вас есть я, и я проведу вас. Я - генерал Ульрика Магдова Страгов. Я несу в себе и даю вам лучшее, что есть в Стране Троллей и древней Ламии. Мы атакуем в самый разгар ночи, когда мои силы достигнут пика, - шевельнув бёдрами, от коего движения к горлу Феликса подкатил комок, она повернула коня на север. - Вы не понимаете, зачем мы здесь, но знайте, что если мы преуспеем, то вместе с нами домой возвратится надежда на спасение мира.

Феликс задавался вопросом, что она имела в виду, говоря это. Наёмники выкрикнули приглушённое приветствие и залязгали оружием. Унголы же в свою очередь просто кивнули, похлопали друг друга по плечам в знак прощания и развернули коней.

- Снорри чувствует, что он что-то пропустил, - сказал Снорри, сценическим шёпотом на ухо Феликсу. - Что за Король Троллей?

Феликс, впрочем, наблюдал за отправлением Ульрики. Потом посмотрел на Густава, который делал то же самое. Он узнал ту же тоску в глазах своего молодого «я» и ощутил укол желания вернуть свою прежнюю жизнь.

«Неужели, - подумал Феликс, пытаясь взять себя в руки. - Ты и вправду хочешь вернуть это. Сейчас?»

- Нам было бы лучше, если бы я возглавил наёмников, - заметил Феликс.

- Снорри было бы лучше пересесть на лошадь покрупнее, - ответил Снорри, с надеждой поглядывая на кобылу Феликса.

- Я серьёзно. Я уже командовал людьми раньше. Рота больших мечей, это не какая-то шайка пьянчуг, бывших наёмников и дезертиров.

- Снорри не думает, что это так уж верно.

- Снорри был там, - ответил Феликс более резко, чем намеревался.

Снорри пожал плечами, и от внезапного смещения тяжести его мерина качнуло в сторону в знак протеста. - Снорри по-прежнему не считает, что это звучит так уж хорошо.

- Ты уверен, что память вернулась к тебе?

Снорри пренебрежительно фыркнул в ответ. - Теперь ты - жрец Гримнира?

Феликс пожал плечами, а затем покачал головой.

Удовлетворённый, Снорри попытался пришпорить свою лошадь и направить её вперёд. - Снорри думает - нет.

Ульрика ехала во главе колонны конников - и одного конного гнома, напомнила она себе, скрипнув зубами - неумолимо продвигаясь на север. Снег падал столь густо, что даже она, со своим зрением, не видела дальше пары шагов от головы лошади, но у неё были и другие органы чувств, которые более чем компенсировали данное неудобство. Она сказала Феликсу, что была порождением Хаоса, однако это было не так. Её силы были привязаны к самому её существованию, и она могла чувствовать великий полярный вихрь как животное, как зверь, что был заперт внутри каждого Восставшего и который постоянно пытался вырваться из своей клетки. Она больше не могла винить его за гнев, обрушенный на зверолюдей, что она осушила в Куржычко, потому что ей пришлось выпить достаточно много живительной влаги из людей Густава, чтобы очиститься от заразы в зверолюдской крови. Сконцентрировав волю, она сковала монстра.

Он зарычал и отступил.

Пока что.

Он становился сильнее вместе с ней, и будет проверять её всё более и более жестоко, чем ближе они подберутся к Праагу.

Будь проклят этот идиот гном. Она была так близко!

Феликс был прав, удивившись тому стечению обстоятельств - которое, иначе как невозможным сложно было назвать - что позволило гному набрести на них во время распутицы, и она задавалась вопросом, какие именно силы должна «благодарить» за это. Что дальше? Малакай Макайссон на новеньком дирижабле, несущий на их головы Готрека, Катерину и всех остальных, кто когда-либо встречался на пути Феликса? Она насмешливо фыркнула, однако на секунду всё ж-таки подняла глаза к небу, словно опасаясь, что каким-то неизвестным колдовством могла материализовать свои мысли.

Снежинки упали на глаза, и она была вынуждена стряхнуть их, ибо в её теле более не было тепла, которое могло бы растопить их.

Она не думала, что могла выдержать встречу со всеми бывшими возлюбленными, коих за прошедшие годы накопил Феликс. И вряд ли хоть кто-нибудь из них мог быть столь же пресным, как Катерина.

- Генерал Страгов, могу ли я немного проехаться рядом с вами?

Ульрика подняла голову, раздражённая от того, что оказалась настолько погружённой в раздумья, что её смогли застать врасплох, когда Густав Ягер прогалопировал к ней и, поравнявшись, умерил шаг своей лошади с её. Он надел унгольские меха поверх роскошного синего плаща и кожаного костюма для верховой езды, и держал в одной руке фонарь. Стекло закоптилось и было влажным от тающего на его поверхности снега. Сам Густав ехал в облаке пара от дыхания его самого и его лошади.

- Вы в области, Густав. Здесь человек едет там, где заслужил.

Молодой Ягер натянуто улыбнулся, пытаясь понять, было ли это «да» или «нет», но когда она не предложила ему забрать свою лошадь и себя самого вместе с ней и отъехать куда подальше, на его лице появилось облегчение. Она могла читать мысли племянника Феликса так же хорошо, как огонь похоти, что горел в его крови всякий раз, когда он смотрел на неё, возможно, представляя себя неким романтическим степным владыкой, навроде разбойничьих баронов «Северного Остермарка», столь быстро воткнувших флагштоки своих знамён в могилу Кислева. Щёки его раскраснелись от прилившей крови. Рука, державшая фонарь, дрожала от наполнявшей её энергии возбуждения.

- Да, генерал, - пробормотал он. - Разведчики Дамира говорят, что по этому пути перед нами прошёл ещё кто-то. Двое мужчин, пешие, один из них тяжёлый, словно… - он сглотнул и вгляделся в пургу. - Возможно, кто-то вроде воина Хаоса.

- Это неудивительно, - ответила Ульрика. - Даже зверолюды боятся кислевской зимы. Прааг мог бы стать укрытием, если бы Король Троллей соизволил поделиться им.

Густав кивнул, а затем метнул взгляд в сторону и потянулся рукой к пистолету, когда сквозь снежную пелену прорезался долгий вопль, напоминающий вой волка. Молодой человек вздрогнул. Ульрика наблюдала за ним, восхищённая изменением кровотока, который заставил расшириться его глаза и покраснеть щёки.

Искривляющий шторм из Пустошей приближался. Ульрика могла чувствовать его в боли своего голода.

Густав немного расслабился, теперь его дрожь была вызвана более холодом, нежели страхом. Ульрика застенчиво улыбнулась. Ему было столько же, сколько и Феликсу, когда они впервые встретились, и сходство было просто невероятным. Как и его дядя, он был умён, красив и частенько невольно снисходителен. Ему не хватало определённой «огранки», однако, и казалось для возмещения, это компенсировалось известной долей высокомерия.

- Если есть что-то ещё, что бы ты хотел сказать, то скажи это сейчас. Что-то ещё, кроме того, что кислевиты знают с младенчества.

Густав нервно кашлянул, пытаясь выглядеть бесстрашно. Среди таких же, как и он, среди живых, это, возможно, и удалось бы, но скрыть от Восставших нервно трепещущее сердце было невозможно.

- Вы говорили, что Прааг окружает армия, перед которой орды Хельбрасса покажутся жалкой горсткой. Что его защищают всевозможные звери Хаоса. Как мы сможем выполнить то, что должны?

- Ты поможешь мне, - улыбнулась Ульрика.

Густав покраснел до самой шеи.

- Вольные отряды имеют не самую героическую репутацию, генерал, но мы не подведём вас, о чём бы вы не попросили.

Как будто бы это было неожиданно для неё, Ульрика посмотрела назад, вдоль линии лошадей, туда, где разнообразно вооружённая вольница в своих латаных шинелях, плохо подогнанных железных кирасах и на преступно неухоженных лошадях плелась позади.

То, что она впитала от них, было больше, чем исцеление, даже больше, чем сила, чтобы пробить дыру в эфире и провести армию сквозь стены Праага.

Густав повернулся, следя за её взглядом, и открыл следы частично зажившего укуса на шее. Память о биении его крови у неё во рту возбудили вампиршу, ткнув острым стрекалом сквозь прутья решётки, что удерживали зверя. Но она вновь заставила его угомониться. Но каждый раз, когда он толкался, прутья выгибались чуть больше, и становилось всё сложнее подчинять его себе, вернуть в клетку. Густав не был краеугольным камнем её человечности, которая была нужна ей, если она хотела выиграть эту битву, однако он не был и бесполезен.

Если она правильно помнила, немного ревности никогда не вредило чувствам Феликса.

Выискивая взглядом старшего Ягера среди рвани в задней части колонны, она вновь услышала протяжное завывание волка. Оно было похоже, но всё-таки чуть другое, и шло уже с другой стороны от колонны. Нахмурившись, она внимательно всмотрелась в степь, умытую снегом и чёрную пустоту ночной области. Ей показалось, что она увидела движение и попыталась сосредоточиться на нём, но даже с её сверхчеловеческими чувствами один из всадников Дамира был первым, кто увидел летящий силуэт и вскрикнул.

- Засада!

Феликс услышал крик в тот же момент, когда из снега вылетела стрела, проткнула лицо разведчика от щеки до щеки и сбросила его с коня. Нога унгола зацепилась за стремя, и воин ударился головой о землю с отвратительным хрустом кости, когда его низкорослая лошадка встала на дыбы, а степь взорвалась криками и лаем. Огромные охотничьи псы выскочили из темноты, свет факелов отражался от их глаз и клыков, а за ними из тьмы вынырнули всадники в белых мехах, столь нематериальных в снежной пелене, что даже когда они подняли луки и выставили копья, то казались оседлавшими коней мертвецами.

Стрелы поразили всадников, выбивая их из сёдел, и лошадей, особенно остермаркских, что заржали в панике. Феликс ощутил, как рядом с ухом просвистела стрела и ударила человека позади, пронзив кожаный хауберк под воротником и заставив вскрикнувшего бойца выпустить пистолет, который тот пытался взвести. Вторая стрела просвистела рядом с другой щекой и пролетела над головой Снорри.

Снорри взревел, раскручивая над головой оружие, словно лошадь можно было заставить двигаться по тому же принципу, что и гирокоптер, пусть и пугливый. Правда, бедный мерин просто кружил в замешательстве, заставив Снорри взреветь ещё громче, когда его развернуло спиной к битве.

Кругом, мужчины сражались с мушкетами и кричали. Больше всего на свете ему хотелось сказать людям вокруг, что делать, но, хотя ему и приходилось принимать командование в самых крайних случаях, командиром он себя не считал, и, ко всему прочему, он не знал, что надо было делать в первую очередь при кавалерийской атаке.

Что было лучше: построиться в линию или остаться в свободном строю? Как им следовало обороняться: держать позиции или маневрировать? И что было лучшим для отдельного отряда лёгкой кавалерии, чтобы сбалансировать свои преимущества и преодолеть сильные стороны другого отряда?

Проклиная своё плохое знание начал тактики, Феликс выхватил меч и, пытаясь остаться достаточно спокойным, чтобы не забыть правильное применение поводьев и стремян, развернул свою лошадь мордой к атакующим.

- Стойте и стреляйте! - закричал Феликс.

Любая команда - это лучше, чем её отсутствие, и, казалось, ближайшие к нему люди слегка поумерили свою панику, когда слова слетели с его уст. Запалы были подожжены, и пистолеты, с насыпанным на полки порохом и нацеленные на врага, затрещали по всей длине арьергарда колонны. С жалобным взвизгом гончие начали умирать. Железный шарик ударил мародёра в грудь и вырвался из его спины, с треском расколов лопатку.

При свете дульных вспышек, что распространялись по колонне, как пламя по фитилю, Феликс смог, наконец, разглядеть атакующих. Они оказались уже слишком близко, оружие пистольеров было слишком сложным, так что они не успевали перезарядить его и вновь пустить в ход. Конные лучники Дамира ещё успели, правда, сделать по паре выстрелов в атакующих, но этого было слишком мало, да и поздновато.

Фелик увидел, как истощённый звероволк получил стрелу в бедро, но продолжил атаку. Вдоль его спины и хвоста торчали шипы, столь же острые и металлические, как наконечник эльфийского копья. Гончая Хаоса петляла сквозь снег, ниточки слюны тянулись между её клыками и шипами ошейника, словно паутина.

Зверь направлялся прямо к Ульрике.

Феликс выкрикнул предупреждение. Ещё одна стрела воткнулась в бок гончей, но та, похоже, уже ничего не чувствовала, когда присела на задних лапах, а затем с оглушительным рыком выбросила себя вперёд. Ульрика обнажила клыки, увидев зверя за секунду до того, как атака твари выбила вампиршу из седла.

Ульрика с глухим стуком ударилась о землю, укрытую толстым слоем снега, а через какой-то миг на ней оказалась и мутировавшая зверюга, царапая нагрудник и пытаясь вонзить клыки через прикрывавший горло стальной хауберк. Ульрика с рыком отшатнулась, её лицо было залито слюной твари, и одной рукой ухватила зверя под лапу, а другую стальным захватом сомкнула на горле.

По очень многим причинам засада выбрала не ту цель.

Унголы и имперцы, что ещё пару мгновений до этого выглядели растерянными, вдруг закричали в гневе. Пистолеты были выброшены прочь, сменившись на мечи и топоры, когда захлёстываемые бешенством бойцы бросились на защиту своего генерала. Лошади рванули вместе с ними, сталкиваясь боками, спутывая стремена и поводья, мёртвой хваткой сцепляясь с вражескими конями, пока их всадники яростно обрушивали друг на друга клинки. Кургане превосходили людей Ульрики размерами и вооружением, но теперь, в тесноте ближнего боя, они оказались заложниками своего преимущества, и, казалось, растерялись от той ярости, с которой на них набросились.

Тем временем, боровшейся в снегу Ульрике, наконец, удалось постепенно отодвинуть челюсть гончей от своего горла, пока зубы твари не начали бессильно клацать в нескольких дюймах от лица вампирши. Затем, с видимыми признаками доставляемого ей этим удовольствия, она начала сжимать рукой глотку хаоситского отродья. Гончая заскулила и заскребла лапами по нагруднику. Её глаза стали кроваво-красными, задние ноги подогнулись, а хвост с растущими из него клинками безвольно опустился на землю. Освободившись от веса твари, Ульрика встала на ноги, а затем резко сжала хватку, пока гончая не издала последний визг и не обмякла с резким звуком сломанной шеи.

Клич Снорри оторвал Феликса от наблюдения за демонстрацией силы Ульрики. Гном к этому времени смог-таки развернуть коня в правильном направлении, и гнедой мерин неуверенным галопом врезался в орущий клубок из курган и гончих. Снорри же в это время, с молотом в одной руке, и топором - в другой, раздавал безумные удары налево и направо. Удары, что проходили в ярде от других всадников.

Гномам просто не хватало роста для конной схватки. Феликс подумал было, что даже Снорри мог бы догадаться спешиться, но это явно было слишком смелое предположение. Мог ли Снорри выпить слишком много? Возможно ли было это для гнома, который некогда опорожнил ведро с «Горомадной» двойной перегонки, водкой Ивана Петровича, а затем ещё и перепил всех бойцов его дома вместе с их жёнами?

Феликс выругался, когда Снорри попытался ударить хаоситскую псину ногой-булавой и, потеряв равновесие, чуть было не сверзился с лошади, чему помешало лишь то, что в последний момент он мёртвой хваткой вцепился в холку своего несчастного коняги.

Чудо было, что им хотя бы удалось просто усадить истребителя в седло.

Феликс перевёл взгляд от Снорри к Ульрике. К этому времени вампирша уже вновь была в седле. Ореол энергии слился в латную рукавицу из теней, которую она резким движением отправила в сторону атакующего всадника. Копьё тёмной магии ударило человека в грудь. Ульрика зашипела, превращая эту тёмную пику в клинок, а затем махнула рукой, кося окруживших её северян.

Бок о бок с нею бились Густав и Дамир и отряд яростно выглядевших конников, сомкнувших ряды. Какая-то часть Феликса тоже хотела быть там. Необходимость защитить её пришла откуда-то из самых глубин его существа, и потребовалось напрячь все силы, чтобы преодолеть это желание и вернуться к Снорри. Истребитель исчезал в ночи, сопровождаемый яростной гномьей бранью и стальным звоном периодически сталкивающихся молота и топора.

У Ульрики была любая защита, которая могла ей понадобиться, а из того, что он видел, его помощь не требовалась.

- Проклятье на головы всех истребителей, - с чувством ругнулся Феликс, после чего пришпорил коня и устремился за Снорри.

Курганский воин с чёрной, покрытой толстым слоем снега бородой, облачённый в шкуру снежного льва, усеянную печатями Тёмных Богов, замахнулся на Ульрику огромным топором. Биение его сердца отдавалось в её голове. Его дыхание отдавало кислятиной от горилки и вызванного голодухой несварения. Она могла слышать, как связки трутся о кости, кости о сухожилия. Он был животным, грязным деградировавшим животным, что поганило её родину своими богами и своей вонью.

Топор мелькнул, опускаясь.

Человек не боялся смерти. Ульрика зарычала. Этому пора было положить конец.

Резкая, как внезапный холод, её рука поднялась и перехватила лезвие топора. Северянин взревел и отшатнулся. Даже в лучшие времена его силы были не чета силам Ульрики. Теперь же, истощённый и обмороженный, единственное, что он мог сделать - это бессильно проклясть своих тёмных господ. Хватка Ульрики усилилась, сверкающие дуги из атрофирующей магии окутали топор, заставляя лезвие покраснеть от ржавчины, а деревянное топорище - сгнить в труху.

Неожиданно потерявший опору северянин покачнулся в седле, но Ульрика успела ухватить его за ворот плаща, прежде чем воин свалился на землю.

Его пульс ускорился под её хваткой. Лошади и люди бились вокруг, но всё, что теперь для неё существовало, всё, что она слышала - биение человеческого сердца. Она последний раз питалась всего несколько часов назад, но теперь, словно только укушенного новичка, её ломило от жажды. Это Прааг, поняла она. Это - Хаос. Но её это не волновало.

- Дурак, - прошепелявила она, язык набух от жажды. С рычанием, она поддалась алчущему зверю внутри и вытащила мародёра из седла, поставив его на колени, словно жертву на алтарь. - Ты даже не понял, с кем столкнулся?

Его сердце судорожно забилось. Ульрика засмеялась. Это был страх.

Курганец вскрикнул и бесполезно ударил по её нагруднику. Ульрика безразлично держала его внизу. Тёмный ореол силы замерцал вокруг латной перчатки, когда вампирша подняла кулак, а затем обрушила на грудь человека. Рёбра с хрустом разломились. Человек дёрнулся, сплюнув кровь. И тогда Ульрика вырвала его сердце. Широко раскрыв рот, она подняла ещё бьющийся орган над головой и напилась его жизнью. Кровь окропила её щёки и потекла в глотку.

Зверь ухватил когтями прутья своей клетки и напрягся.

Усилием воли возобладав над инстинктом, она сморгнула кровь с глаз и посмотрела вверх. Этого не должно было произойти. Не так быстро.

Именно поэтому она и взяла Феликса.

Пистолетный выстрел вырвал её из раздумий, и она голодным взором уставилась на смешавшихся в ближнем бою конных курган и их псов. Она жаждала выпить кровь каждого из них. С беспомощным ужасом от захлёстывающего безумия, Ульрика поняла, что Феликс покинул её.

Нить, удерживавшая её человечность, порвалась.

И она обнажила клыки и повернулась к курганам.

Они познают, что значить бросить вызов одному из Восставших.

Снегопад стал более густым, когда Феликс пришпорил лошадь, срываясь в галоп. Ещё никогда в своей жизни он не ехал столь быстро. Стремительный грохот копыт, казалось, подстраивался под биение его сердца. Отдача от твёрдой, обледеневшей земли звенела в его костях и заставляла греметь кольчугу. Даже полет не был столь же страшен. То было нечто особенное - наблюдать, как земля мелькает под копытами коня, видеть размывшиеся ноги животного, что вносило значительный вклад в его опасения.

- Снорри! - выкрикнул он, но стоило ему открыть рот, как его тут же забило снегом.

Хлопья колючего мороза запорашивали глаза быстрее, чем он успевал их смаргивать. Феликс не осмеливался убрать с поводьев хотя бы одну руку, чтобы стряхнуть их.

Оборванно выглядевшие северяне на истощённых лошадях мелькнули в темноте. Рассеянный лунный свет отражался от кольчуг. Тусклый отблеск серебряного кольца. Там были тысячи, понимал он. Феликс мог слышать лай их собак, но куда более сильным признаком их присутствия было ощущение в его желудке. Как будто одно их присутствие было узлом, стягивающим воздух вокруг него.

Дополнительно намотав на руку отвердевшие от мороза поводья, Феликс смахнул рукой снежные хлопья с глаз и попытался понять, где же всё-таки находится. Впереди послышалось биение ледяной воды о скалы, проникнув сквозь замораживающий вой ветра, стоявший в ушах.

Линск.

Мысленно он сориентировался. Если предположить, что Прааг был уже поблизости, то Горгульи ворота должны находиться где-то на северо-востоке. Это было, конечно, полезно знать, но он вроде как собирался помочь Снорри.

Предупреждающий окрик на суровом варварском языке заставил Феликса бросить взгляд назад. Пеший курганец появился из темноты. Кожаный плащ развевался за спиной воина, а когда он распрямился, кожаный доспех так растянулся, что из сочленений посыпался иней. Его глаза были налиты кровью. Засаленное лицо - измождено от недоедания и растрескавшееся от мороза.

Феликс ещё раз попытался определить, куда делся Снорри, а затем с проклятьем капитулировал перед снегом и тьмой. Резко натянув поводья и выпрыгнув из седла, он поднял Карагул в защитной позиции, в тот же миг, когда северянин рванул к нему через снег с резким криком.

Феликс мог только ездить на лошади, день же, когда он сможет на ней сражаться, станет днём, когда курфюрсты объявят его Императором.

Чувство дежавю посетило его, пока северянин продирался через сугробы высотой с голень из снега и грязи на берегу частично скованного льдом Линска.

Снег, река, курганец - это было словно повторением его сна.

Он видел это. И он уже точно знал, что должно было случиться.

Он ждал, сменив позу таким образом, чтобы подготовиться к тому, что, знал Феликс, собирался сделать враг. А затем, уклонившись от выпада варвара, Карагул скользнул между шнуровки из жил, скрепляющих заднюю и переднюю пластины кожаного доспеха северянина, как будто всегда там был. Кровь брызнула на снег и руку Феликса.

Скривившись, когда перенёс вес, он ударил человека под колено, заставив варвара упасть на землю и позволив Феликсу, уперев ботинок в плечо поверженного врага, вытащить сверкающий рунический клинок из тела. Не совсем так, как он помнил, но всё-таки достаточно похоже, чтобы быть большим, нежели случайным совпадением.

Феликс вспомнил, как он всё время отвергал размышления Макса, что его и Готрека ведёт какая-то неизвестная сила, превосходящая их самих. Возможно, волшебник в какой-то мере всё же был прав.

Северянин скатился к реке и группке разбитых срубов на её берегу, и Феликс с опаской попятился, подняв меч в защитное положение. Снег кружился вокруг, словно орудие Великих Сил, что захотели ослепить и сделать тщетными все попытки сопротивления.

- Снорри! Где ты, ты меня слышишь?

Феликс сжал обе руки на драконоглавой рукояти Карагула. Его глаза запульсировали болью, с таким напряжением он всматривался в метель, но он не осмеливался моргнуть. Звуки битвы раздавались со всех сторон, и кто знает, сколько курган уже вскочили на ноги, разбуженные криками убитого Феликсом северянина. Феликс смотрел за падающими толстыми хлопьями. Он больше не мог держать свои, хоть и натренированные, глаза открытыми. Он моргнул.

- Человечий отпрыск! Слева!

При звуке этого знакомого, гортанного крика Феликс почти не среагировал так, как, он знал, должен был. Его сердце взлетело, словно птица, вырвавшаяся на свободу из клетки. Он хотел повернуться направо, чтобы убедиться в этом собственными глазами, но в последний момент всё-таки дёрнулся влево и крутанул Карагулом через плечо, чтобы парировать здоровенный бердыш, что падал на него, разрезая снег.

Так, как он помнил.

Оружие столкнулось, а затем, вдохновлённый предвидением, в схватку вступил рефлекс старого бойца. Он отклонился назад, уворачиваясь от размашистого удара, который он увидел в глазах курганца, ещё до того, как это решение оформилось у того в голове. А затем Феликс обратил своё вращающееся уклонение в косой удар по подколенным сухожилиям хаосита, после чего пинком опрокинул вопящего человека лицом в снег.

Феликс встряхнул слегка закружившейся головой. Полезно, как оказалось, было знать нечто тревожное до начала сего события.

С нервным смешком Феликс поинтересовался сам у себя, если в продолжение следующих пяти минут он найдёт себя страдающими от похмелья за собственным столом, испытает ли он облегчение или разочарование? Боковым зрением он увидел более дюжины облачённых в меха мародёров, наступающих через остатки деревни у реки. Ещё большее количество сражались вне видимости, железо щебетало, словно пение зимних птиц. Он вновь поднял свой меч в испытанной и верной защитной позиции, и золотой отблеск кольца на пальце ударил его по глазам.

«Что, интересно, поделывает сейчас Кэт?»

Мысль была внезапной и нежеланной, придя в самый разгар битвы и всего лишь через несколько часов после того, как его губы касались губ другой женщины. Мысленное обличение вызвало боль, как, впрочем, наверно и должно было. Он тряхнул головой, стряхивая снег. Почему романтики всегда заканчивают свои произведения сразу после того, как герой спасает свою девицу, а трудности лишь начинаются? В его мыслях появилась картинка, показанная ему Аэкольдом Хельбрассом в пророческом огне: Кэт в свои последние мгновения. Вполне реальная вероятность того, что её, на самом деле, не будет с ним в самом конце, причинило ему большую муку, чем он мог бы подумать.

Потом он вспомнил кое-что, о чём не подумал тогда.

У Кэт был ребёнок в том видении.

Он улыбнулся, как ни странно это было в его ситуации. Ульрика вероятно ошиблась.

В конце концов, жизнь продолжалась.

У него будет ребёнок.

Грубый вой вернул его к реальности. Там, в снегу, кровавое пятно из серебристого звёздного металла и исписанных татуировками мышц, прорезало себе путь сквозь отряд варваров-северян. Сердце Феликса забилось с суеверным страхом. Знание, кого он собирался найти здесь, на безымянном снежном поле, всё же не смогло подготовить Феликс к той тяжести в груди, когда он всё же увидел его. Он хотел пробить воздух.

Это был Готрек.

Готрек Гурниссон нашёл свой собственный путь к Праагу!

Истребитель сражался в кольце тел и человеческих останков. Несмотря на то, что выше клетчатых рваных штанов тело гнома покрывали лишь синяя вязь татуировок да пирсинг, он, казалось, не замечал холода. С грохотом, словно разрушилась скала, он взмахнул топором и обрубил ногу северянина чуть ниже колена. Мародёр, встретившись с костедробительным ударом кулака Готрека, стал мертвецом со сломанной шеей, ещё прежде чем его тело коснулось земли.

Даже видя это второй раз, даже ощутив кладбищенскую вонь, которая придала происходящему ещё большую реальность, Феликс всё ещё боялся, что вот-вот его разбудят и всё это будет отнято у него. Он едва не рассмеялся, внезапно вспомнив, как мысль о бессмысленной схватке на краю известного мира едва не выбила почву у него из-под ног.

А потом рассмеялся. Он должен был.

Готрек ревел всё громче, и всё больше шло на его зов. Во главе шёл чемпион в кольчужном хауберке, плаще из белой медвежьей шкуры и оленьими рогами на шлеме, голые руки северянина отягощали трофейные кольца. Он крутанул свои двойные топоры в предвкушении, выкрикнув какую-то тарабарщину о своих достижениях и своих богах. Одно из лезвий оставило в кромсаемом им воздухе багровый след силы.

Первым порывом Феликса было броситься на помощь истребителю, но он уже видел, чем закончится этот бой, и не хотел сделать ничего, что могло бы помешать и непреднамеренно причинить Готреку боль или вовсе принести ему гибель. Гном уже выглядел как некто, находящийся одной ногой в могиле. Он потерял свою глазную повязку, и из зияющей глазницы сочилась кровь. Порезы и синяки украсили его татуированное тело. Кое-где свисали полоски кожи, обнажая мышцы. Пара стрел торчала из его груди.

Пройдя сквозь защиту истребителя, чемпион чиркнул лезвием по груди Готрека, добавив глубокий шрам к уже имеющимся, брызнула кровь. Истребитель взвыл, отбросил курганского чемпиона прочь и вернул ему обратно бурю ударов. Лезвие его топора вонзилось глубоко в кишки северянина. Оказавшийся не столь благословлённым богами воин сплюнул кровь, задушившую его последний вздох, когда Готрек сбросил его со своего топора и швырнул навстречу атакующим соплеменникам поверженного хаосопоклонника.

Сейчас!

Громко крикнув, Феликс сразил последнего северянина между ним и Готреком и, перепрыгнув через труп и развернувшись в полёте, врезался в спину гнома, отбив топор хаосита, опускавшийся на незащищённые плечи Истребителя.

Сей ударный контакт заставил Феликса ощутить волнительную дрожь. В этот миг всё его тело, казалось, зашипело, словно огонь нагрел его кровь и наполнил мускулы новыми силами. Это не так сильно отличалось от того чувства, которое он испытал, когда поцеловал Ульрику, но было раз в десять сильнее. Он чувствовал себя значимым. Он чувствовал себя целым. Он рассмеялся бы вновь, но был не уверен, что сможет, однако, парируя очередной удар, чувствуя крепкие, словно земля, плечи Готрека, он ощущал себя практически родившимся заново. Феликс поднырнул под плотницкий топор, затем парировал саблю.

Северяне, один за другим, неслись от реки, стягиваясь к стальному кольцу и громко вопящему истребителю. Феликс рассёк рукоятку топора курганца, а затем, сменив хватку, нанёс обратный удар, проведя красную косую черту артериальной крови на вскрытом горле северянина.

- Не могу поверить, я на самом деле скучал по этому безумию.

- Чего ты…хочешь? - прохрипел Готрек, парируя укол мечом, а затем вбивая обух топора в живот владельца сего клинка. Человек согнулся, и мгновение спустя тело и голова пошли разными путями. - Ещё одно…золотое кольцо? - Боевой топор, украшенный злобными глифами, со звоном отскочил, ударившись плашмя о лезвие топора Готрека. Гном врезал одному курганцу локтем в лицо, другому по колену, и выпотрошил третьего. - Альтдорф не был достаточно захватывающим, человечий отпрыск?

Феликс в замешательстве моргнул, ощутив, как энергия, что за мгновение до этого переполняла его тело, замерла в мышцах, и почти пропустил меч, жаждавший выпустить ему кишки. В последний момент извернувшись, он парировал, а затем рассёк дерзнувшую подняться на него руку встречным ударом.

Это было не совсем то, что он ожидал услышать.

- Это всё, что ты хочешь сказать мне, год спустя?

- Год? - хмыкнул Готрек. - Всего лишь?

- Проклятье, Готрек!

Истребитель разрубил северянина напополам, разрисовав его задыхающийся рот потоком артериальной крови.

- Ты пошёл своим собственным путём, человечий отпрыск. И я пошёл…своим.

- Это было твоё собственное обещание, - Феликс отбил шквал ударов и отступил, прижавшись к широким плечам гнома. - Я помогаю Снорри добраться живым до Карак Кадрина - ты освобождаешь меня от моей клятвы.

- Неужели? - прорычал Готрек. Его лик словно бы потемнел ещё сильнее. Он выдернул топор из плеча северянина и ударом плоской стороной сломал человеку локоть. Потом он хмыкнул, как будто слова были крепче, чем кости. - Айе. И я его сдержал.

Феликс остолбенел и онемел, пришибленный, словно камнем, ответом Готрека. Неужели Готрек возмущён тем, что он не выбрал остаться с ним, когда, наконец, получил возможность выбирать? Неужели он столько времени мог таить на него обиду?

Глупый вопрос.

- Кэт в безопасности в Альтдорфе, - крикнул он через плечо. Он не был уверен, зачем это сказал, быть может, чтобы вызвать у Истребителя хоть какие-то иные эмоции, помимо этой скрытой, непонятной злобы. Готрек всегда любил Кэт, которую, вплоть до их свадьбы, упорно называл «малышкой». - Возможно, она ждёт ребёнка.

- Тогда, ты дурак. Есть только одно место, где ты должен сейчас находиться.

Стряхнув снежинки со лба, Феликс вложил весь свой кипящий гнев в ответный удар, выбивший топор из руки северянина и сломавший курганцу пальцы. Соблазн развернуться и позволить истребителю самому защищать свой упрямый зад был столь соблазнительно велик, что он почти позволил нанести удар самоубийце-курганцу, пусть после этого он и сам протянул бы недолго, однако вместо этого, он зарычал и отразил жалящий обезглавливающий удар.

- Некогда, у меня была дочь, - задыхаясь, произнёс Готрек, хотя из-за учащённого дыхания было сложно разобрать слова. - Я знал, что не должен был оставлять её, но меня… уговорил друг, - последовало молчание, нарушенное хрустом курганского переломившегося позвоночника. - Молись, чтобы тебе не пришлось пожалеть об этом так же, как пришлось мне.

- Я…

Грохот копыт донёсся сквозь пургу. Дамир и его всадники.

Нет!

Феликс ничего не знал о позоре Готрека, и очень мало о его жизни, до того, как тот стал истребителем. Это было важно, он знал. Столь много было того, что он хотел узнать, столь многое, что он хотел спросить, прежде чем эта возможность будет у них отнята.

- Господариньи!

Запеленатый в овчину и пеньку, Дамир вырвался из пурги, встав в стременах, когда оттянул тетиву своего композитного лука. Затем отпустил, и вздрогнули цветные кисточки на его концах. Оперённая стрела молнией пронеслась сквозь метель и вонзилась прямо в Y-образное отверстие бычьерогого шлема мародёра, металлический наконечник громко лязгнул, когда стрела пронзила голову насквозь и врезалась в заднюю стенку. Мародёр откинулся назад, прежде чем свалиться под копыта скачущему пони.

Второй конный лучник, подгоняя свою лошадь, прорвался сквозь сугроб, доходящий до хвоста лошади и, во всю силу лёгких выкрикнув «Ихха!», спустил тетиву лука. Стрела пролетела над плечом Готрека и поразила атакующего его хаосопоклонника прямо в сердце. Готрек разочарованно взвыл и обезглавил умирающего северянина. Другая кентавро-подобная тень, промчавшись в обманчивом молчании сквозь пургу, врезалась в обескураженных северян.

Кургане сломались, и Дамир и его люди засвистели и пришпорили коней, отправляясь в погоню за трусами.

Готрек зарычал и опустился на одно колено. Затем тяжело опёрся на рукоять топора и вздёрнул себя на ноги. Феликс не стал предлагать помощи. Он бы не выдержал вес истребителя, даже если предположить, что его предложение о помощи будет принято. Истребитель встретил его взгляд и набычился.

- Зуд в ногах, да?

- Прости?

- Брак и дети, что-то делают с людьми, как я погляжу. Просто клятвы и очага вам недостаточно.

- Ради всего святого, Готрек…

Прежде чем он успел сказать что-то ещё, Феликс увидел, как топор Готрека окутало свечение. Руны раскалились докрасна и шипели под падающим снегом. Хаос. С блеском в единственном глазу, Готрек вновь поднял топор, после чего нехотя посмотрел на Феликса.

- Если моя судьба настигнет меня, пока ты здесь…

Феликс вздохнул. Что ж, если это был самый тёплый приём, на который он мог рассчитывать, то он примет его.

- Это конец мира, - пожал плечами Феликс.

Искоса поглядывая, Готрек провёл подушечкой большого пальца по лезвию топора, пока на коже не выступила капелька крови. То была одна из немногих частей тела истребителя, ещё не истекавшая кровью.

- Хорошо, не так ли?

Оба бойца приготовили своё оружие. Рунический топор Готрека, вращаясь в снежных хлопьях, превратился в рубиновую каплю, когда белоснежный боевой конь Ульрики пронёс её сквозь эту багровую дымку.

Она выглядела чудовищно, и это вряд ли можно было объяснить лишь багровым свечением готрекова топора. Она не могла быть более окровавленной, даже если бы забралась внутрь курганца и, выпотрошив его, выбралась наружу. Она надменно выпятила подбородок, когда увидела Истребителя, обнажив острые клыки и кровь, что толстым слоем покрывала их. Клубок стонущих духов извивался над изящными контурами её брони. Они оттеняли её глаза и рот полутенями тьмы, подчёркивая резкие черты её бессмертного лица. И, в отличие от Готрека и Феликса, её не окутывала туманная завеса из кристаллизованного дыхания.

Дышащий, словно меха, Истребитель обратил на Феликса мрачный взгляд.

Феликс вздрогнул от его силы, вновь почувствовав вину от поцелуя Ульрики. Он попытался сделать вид, что ему всё равно, но, казалось, его щёки лишь ещё сильнее раскраснелись, словно исписанные гномьими рунами. Готрек сжал топор и кивнул, словно палач.

- Теперь вижу.

Не обращая внимания на гнома, Ульрика закрыла глаза и отвернулась, словно заключая какую-то сделку, ценой напряжения внутренней силы воли, с некой частью своей личности, дабы скрыть клыки и убрать когти. Она покачала головой, а затем указала на несколько домиков и тёмные, обледеневшие тела, валявшиеся в грязи перед ними. Прибрежная застава выглядела как несколько бугорков, торчащих из земли. Стоило Феликсу сконцентрироваться на этом, и он смог услышать грохот копыт, дикие вопли унголов, редкий треск выстрела аркебузы или пистоля, и что-то, что могло быть пьяным боевым кличем гнома.

- Пойдём, Феликс. Мы можем подобрать Снорри и продержаться там время, достаточное для того, чтобы я пробила нам путь в город.

Готрек изогнул покрытую кровью бровь при имени своего старого друга, но был слишком упрям, чтобы задать вопрос. «Что ж, - Феликс подумал, - если гном решил и дальше идти по этому пути, то я тоже могу быть достаточно упрямым, чтобы не делать первым встречный шаг». Истребитель хмыкнул и скрестил руки на груди.

- Мы здесь, чтобы спасти Макса, - пробормотал Феликс, чувствуя, что это была наиболее уместная - и наиболее невинная - причина. Он неопределённо махнул на север. - Он там.

Ответом ему опять было ворчание.

Перед тем, как чувствовавший, как в нём разгорается гнев, Феликс успел вставить хоть слово и подлить ещё огня в разгорающуюся ссору, раздался хруст снега и из метели к ним вышел сухощавый человек.

Лучник с наложенной стрелой и натянутой тетивой внимательно оглядел наваленные Готреком тела. Он был твёрдым и сухощавым, словно кусок вяленого мяса, и облачён в пёструю смесь из обветренных мехов и пластин доспехов. Изогнутый лук был из тёмного дерева и напоминал курганские, а стрелы с чёрным оперением - родных сестёр, торчавших из груди Готрека.

- Ты собираешься сражаться с ними, забойка? - спросил лучник, его кислевитский акцент был слегка приглушен воротником, закрывавшим рот. - Или хочешь прожить ещё один день?

Медленно Феликс разжал хватку на мече и вопросительно посмотрел на Готрека.

- Можешь валить, человече, - немногословно ответил Готрек.

- Что это значит, забойка?

- Это не очень ласково, - холодно улыбнулась Ульрика.

Лучник опустил лук и отрывисто кивнул, приветствуя включившуюся в разговор боярыню.

- Коля, моя госпожа. Из того, что некогда было Дусхыкой.

- Не спеши так говорить, - проговорила Ульрика. - Мы ещё не побеждены.

Коля пожал плечами, словно это его не заботило, да и, возможно, никогда по-настоящему не волновало.

- Это не важно.

Это лаконичное выражение философии Кислева вызвало редкую улыбку на губах Ульрики. Она протянула руку к северу, как будто командуя частью шторма и открывая полярные врата.

- Пойдём, - снова сказала Ульрика, и на этот раз в её голосе было слышно эхо, как будто вместе с нею говорили сотни других.

Феликс услышал плач, нечёткий, словно он только что вошёл в замок, в дальнем крыле которого, кто-то плакал. Духи, что парили над ней, стали ускоряться и размываться. Лики скрежетали зубами и смешивались с другими, проклинавшими или бредившими, вызывая ветер, который стонал и пах тьмой заброшенного склепа. Глаза Ульрики запульсировали красным в светло-коричневых бассейнах глазниц.

Феликс попятился.

- Здесь слишком много северян, - проговорила Ульрика, её голос был гулким, словно она обращалась к нему из ущелья. Феликс не помнил, чтобы она когда-нибудь выглядела столь красивой. Или дикой. Это была Ульрика-вампир без маски. Она была тщеславным орлом в полёте, львицей, ликующей от силы своего укуса. - Воины Хаоса и монстры из-за гор. Слишком много, чтобы сражаться. Я могу запутать их достаточно долго для передышки.

Она развела руками - паук, ткущий свою паутину из эфирного шёлка - нити мучений и боли разматывались из её пальцев. Где летели вызванные ею духи, там северяне вскричали в ужасе и в смятении кинулись прочь. На глазах у Феликса, чью грудь сжало словно тисками, лабиринт духов расширился вокруг них, видимый на фоне ночи, как неземная сеть, полуощутимая, когда опускалась на плечи: шепчущие ужасы и детские кошмары.

- Кровосос теперь ещё и волшебник? - заметил Готрек, подняв топор так резко, что порезал щёку. Кровь потекла в бороду. Глаз и пустая глазница уставились на корчащуюся в муках некромантии вампиршу.

- Мы должны были прикончить её ещё в Дракенхофе.

Глава двенадцатая. ЖЕСТОКИЕ СЮРПРИЗЫ

Ничто не скрывало трупы так, как снег.

Страшный северный ветер работал, словно лопатой, с чёрствостью серийного убийцы укрывая северян, остановленных атакой кислевитов, под пологими снежными насыпями. Остатки заставы на берегу, которую хаоситы тщились защитить, торчали из-под снега подобно пальцам мертвеца. Духи шептали во тьме. Хладный запах бренности цеплялся к каждому расколотому камню.

Самое большое сооружение было сожжено, пузырящийся льдом фундамент на одной стороне опускался в ледяные воды Линска. Стены укрепления были из красного кирпича, окна напоминали бойницы. По краям крыши торчали зубцы, а над самой крышей из черепицы из матового свинца - торчала многоуровневая маковка. Таможня, предположил Феликс, вероятно, так же используемая как почтовая станция, где могли сменить лошадей гонцы, отправлявшиеся на юг, и крепость - для защиты от браконьеров и контрабандистов.

Через реку была перекинута железная цепь, которая звенела и гремела, когда с ней сталкивался плывущий по реке лёд. Неподалёку на берегу лежал перевёрнутый каркас разобранной барки-ледокола. Древесина была вся отодрана на топливо и ремонт зданий, так что от корабля осталась лишь металлическая обшивка. На ней висел курганский воин, пришпиленный парой стрел, торчащих из груди.

Самой высокой точкой укрепления являлась круглая сторожевая башенка, чьё основание было утоплено в реке. Круг был известным символом кислевитской философии, как и их архитектуры. Это - кривая мира, бескрайность неба области. Это - смерть и возрождение. Оборванный флаг трепыхался над сторожевой башенкой: воспалённый глаз, который, казалось, гнил, даже пока Феликс смотрел на него. Грохот взрыва эхом отразился от внешней стены, когда трое людей Густава, нагруженные горилкой и сухим трутом, попытались проникнуть внутрь запертой башни, чтобы сжечь мерзкий флаг.

Король Троллей мог не пустить курганцев и их союзников в Прааг, но это место кому-то всё же удалось сделать своим домом.

Окружающие здания являли собой помесь из полуразрушенных структур. Они были кое-как отремонтированы и укреплены разнообразными обломками, внутри валялись меха и снаряжение, забытые, когда унголы пронеслись через лагерь.

Невозможно было и шагу шагнуть, чтобы не наткнуться на какой-нибудь мусор или обломки. Из-за этого снежный покров был холмистым. Тут и там сквозь эти снежные холмы проступал красный, отмечая могилу курганца. Неровная поверхность между зданиями была заполнена загородками и частоколами, в которых содержался лохматый крупный скот. Это не были коровы, по крайней мере, на взгляд аверландских фермеров. Они напоминали северную породу, которую изредка покупал его брат у землевладельцев Нордланда и Срединных гор. Привыкшие к холоду, лишениям и необычным особенностям испорченного Хаосом севера, они были грубы, худы и периодически направляли острые, словно копья, рога на с опаской проходивших мимо солдат.

Готрек с угрюмым видом смотрел на палец, который он порезал о лезвие своего топора. Неизвестная отрава, наполнявшая воздух, не давала ране закрыться, и кровотечение никак не останавливалось. Даже Истребитель не был невосприимчив к скверне. Он покосился, а затем плюнул, когда из-под снежного покрова раздался сбивающий с толку шёпот одного из духов, выпущенных Ульрикой. Феликс вряд ли мог узнать попал ли он, и было ли во что попадать.

- Твоя подружка всё ещё не угомонилась, - Готрек злобно поднёс палец к губам и досуха отсосал выступившую кровь. - Тогда я ухожу.

- Ульрика просила тебя подождать, - сказал Феликс.

- Я здесь ради Короля Троллей и погибели, что мне предначертана, - ответил Готрек. - Я здесь не ради волшебника, и, так же верно, как предательство эльфов, я здесь не ради неё, - он ткнул большим пальцем, на котором уже снова выступила кровь, в сторону укрепления.

Ульрика стояла там, около разбитых ворот, окутанная плащом из эфирной тени и окружённая ореолом плачущих душ. Даже простой взгляд на неё вызывал ощущение ужаса, сродни тому, которое ощущает жертва хищника, увидевшая своего убийцу. Кровь людей окрашивала её доспехи. Куски сырого мяса торчали из спутанных волос. Её белое лицо было большей частью багровым.

Люди вокруг неё разбирали участок огороженного частоколом загона для скота, чтобы освободить место для лагеря. Слева раздавались шлепки парящего навоза. Унгольские пони и остермаркские лошади вместе дрожали под шерстяными попонами и, всхрапывая, наполняли воздух паром дыхания. Другие люди под руководством Дамира вытаскивали колья из ограды и строили вокруг сторожки у ворот нечто, что выглядело как пентаграмма. Вождь унголов со впалыми щеками и упёртыми в бока руками стоял по правую руку от Ульрики и выкрикивал приказы. Густав, с блаженной улыбкой на лице, стоял чуть слева и позади Ульрики, засунув большие пальцы за пояс. Иногда он отрывал взгляд от работы и, когда кто-то из оберегающего Ульрику сонма духов издавал стон, беззвучно шептал молитву.

Напряжение было словно натянутая гаррота.

Феликс чувствовал это в шевелившихся на затылке волосах. Он скрестил руки и прислонился к высокой ограде, отделявшей его и стадо крупного рогатого скота примерно в тридцать голов от реки, и нервно постучал кольцом о столб. С искажением настолько незаметным, что Феликс сперва даже не обратил на это внимание, вода толкала лёд вверх по течению. Он задался вопросом, как это вообще было возможно. Мог ли Линск как-то засасывать воду из залива Альтвассер и нести её вверх к Горомадным горам? Он снова вздрогнул.

Вроде такая простая вещь, и всё же столь неправильная.

Рядом с ним, сидя в снегу, словно только что упавшая с неба гора, Готрек молча наблюдал, как кровь из порезанного большого пальца ползёт по освещаемому рунами лезвию его топора.

- У Кэт всё хорошо, - запинаясь, проговорил Феликс. Он разработал губы. Во рту ощущалась какая-то непонятная сухость. Он ждал, но гном ничего не сказал. - Она становится всё сильнее.

- Хорошо.

- Это всё, что ты можешь сказать? Неужели ты ничего не хочешь спросить?

Единственный глаз гнома был столь же пуст, как и глазница рядом с ним, и устремлён на большой палец.

- Мы провели вместе двадцать лет, Готрек. Ты что, всё уже забыл?

Готрек бросил угрожающий косой взгляд, оскорблённый за свою долгую гномью память.

Феликс опустил голову, когда из-за этого взгляда его самого тряхануло от сожаления. Он всегда чувствовал вину за то, что решил покинуть Истребителя и отправиться вместе с Кэт в Империю. Тогда это казалось правильным, чёрт, да вряд ли бы нашёлся человек, который бы иначе поступил на его месте. Даже сейчас он не был уверен в том, что был так уж и неправ. Если бы он предпочёл дружбу семье, то Кэт, несомненно, последовала бы за ним. И сколько, в её-то состоянии, она продержалась бы в Кислеве?

Предположение заставило его вздрогнуть. Он вновь дал клятву вернуться к ней в целости и сохранности, и Готрек с его топором лишь увеличивал шансы.

Феликс оглянулся через плечо и увидел, как Ульрика, взяв с собой Густава, Дамира и несколько солдат из наёмников его племянника скрылась в укреплении. Он нахмурился. По какой-то причине, Ульрика не казалась уже столь манящей, как за несколько часов до этого. Это было нечто большее, чем кровь, покрывавшая её с ног до головы. Он запутался в своих чувствах к ней. Она была, бесспорно, красива, особенно с учётом того, что он постарел, а она нет, но то была своего рода неприкосновенная красота. Она была словно ритуальный клинок, которым можно восхищаться, но и при взгляде на который ты одновременно испытываешь дрожь от скрытых внутри сил. Неожиданно его мысли обратились к усталому старому наёмнику, который напивался от ностальгии в своём кабинете в Альтдорфе.

Он задавался вопросом, кто изменился меньше - он или Ульрика?

- Всадники!

Крик пришёл от караульных на северо-востоке. Дёрнувшись от неожиданности, Феликс судорожно ухватился за Караагул.

Израненный гнедой мерин хрустел по рыхлому снежному покрову на берегу реки, ведомый одним из красочно разодетых разведчиков Дамира. Бедное животное почти дошло до укрепления, но затем тихо заржало в муке и сбросило своего наездника в воду. Снорри Носокус пьяно взмахнул руками, а затем проломил лёд на пенящейся реке и пошёл под воду, словно наковальня, правда, пустив целую тучу пузырьков.

Феликс ругнулся, убирая меч обратно в ножны и ныряя под забор. Он побежал по треснувшим плитам пристани к нечестиво шепчущей реке, и, полупрыгая, полупоскальзываясь, упал и опустил руки в воду. Холод врезался в него с такой силой, что он чуть не потерял сознание. Феликс стиснул зубы, чтобы не заорать, но, едва ли не через мгновение, боль сменило покалывание онемения. Это не очень-то утешало. Он пошарил рукой под водой, погрузив её так глубоко, как только осмелился. Умел ли Снорри плавать? Казалось сомнительным, с этой-то железной ногой и тем количеством водки, которое гном в себя влил. Неожиданно Феликс почувствовал, как сомкнулась кисть на запястье, скорее ощущение, чем осознанная хватка, и попытался ухватиться покрепче. И вдруг, выругавшись про себя, Феликс ощутил, как начал соскальзывать в воду.

- Дай мне его руку, человечий отпрыск.

Присев рядом с ним на корточки, Готрек опустил руку под воду.

- На счёт тр… - начал Феликс, когда Готрек рывком поднялся, одной рукой вытаскивая Снорри Носокуса из воды и укладывая его на ложе из чёрного льда.

- Снорри ненавидит воду, - удалось произнести Снорри между хриплыми вздохами и судорожными рывками горла и груди. После чего выхаркнул целую пинту воды со льдом на свою короткую рыжую бороду. - Это на вкус, как… - его глаза распахнулись, и он провел бицепсом по губам. - Ну, это на вкус, как вода.

Готрек с кислой гримасой скрестил на груди руки.

- Снорри, ты - величайший ватток из всех, кого я когда-либо знал.

Снорри выдал улыбку, которая становилась всё более кислой, пока его взгляд фокусировался на гноме, что стоял перед ним. Готрек, наконец, расцепил скрещенные на груди руки, а затем протянул одну Снорри - достаточно низко, чтобы это выглядело, как предложение, но и достаточно высоко, чтобы при этом не делать большую эльфийскую суету. Снорри колебался достаточное время, чтобы выкашлять из себя ещё воды, прежде чем ухватиться за неё и позволить Готреку поднять себя на ноги.

Феликс не знал, какое безумие могло произойти, что давние приятели после нежданной встречи не заключили друг друга в медвежьи объятия, или хотя бы крепким словцом выразили взаимное уважение и радость. Всё, что выдавил из себя Снорри, - это какое-то неразборчивое ворчание, пока стекал в собственные сапоги. Снорри даже не зашёл так далеко, чтобы встретить взгляд Готрека, использовав все свои - по общему признанию - ограниченные способности, чтобы убрать с глаз подальше потрёпанную старую кожаную сумку, которую сжимал подмышкой, и стряхнул остатки воды со своей булавы-ноги.

Феликс размял пальцы и вернул жизнь в почти вывихнутое плечо. Как будто Снорри не был достаточно тяжёлым.

- Мне нравится твоя нога, - проворчал Готрек после молчания, которое люди посчитали бы неловким. - Хорошая металлообработка.

- Она очень популярна у всех, - сказал Снорри, старательно избегая взгляда Готрека. - Кроме лошади. Хотя Снорри и использовал её по назначению.

- А чего ты ожидал? - вопросил Готрек, безмолвно кивнул и проводил взглядом унгола, который повёл уставшее животное к загону. - Есть только одна вещь, которую я презираю больше, чем лошадей.

- Эльфы? - слабо улыбнувшись, спросил Снорри. - Снорри ставит всю водку Кислева, что это эльфы.

Сердитый взгляд Готрека слегка смягчился.

- У тебя разве есть хоть немного?

Снорри понуро опустил голову.

- Типично.

Снорри небрежно поскрёб одну из покрывшихся коркой дыр от гвоздей на голове. Если бы Феликс не знал гномов столь хорошо, то мог бы подумать, что Снорри хотел бы поговорить о чём-то очень личном. Но он знал гномов так, как ни один другой человек. Они могли сутками напролёт говорить о золоте, клановой чести и старых обидах, но дела сердечные отправились бы с ними, так и невысказанные, туда, куда гномы уходят после смерти. Снорри встал на цыпочки, чтобы заглянуть за плечо Феликсу и убедиться, что унгол ушёл. После чего неуверенно посмотрел на Феликса, перебирая пальцами на узле, связывающем лямки его сумки. Готрек кивнул на сумку Снорри, переброшенную через плечо, демонстрируя чрезвычайный интерес гномов к старым вещам, который даже превосходил оный к старым друзьям.

- Это имя я не видел уже довольно давно.

Снорри кивнул. Старый истребитель выглядел при этом довольно-таки смущённым. Он медленно облизнул губы, словно воображая отличный эль.

- Снорри вспомнил много вещей, но есть кое-что, что он хочет… Что ему нужно… - Снорри постукивал по камням причала ногой-булавой и бормотал себе под нос. Потом провёл рукой по избитому лицу и начал сначала. - Речь идёт о позоре Снорри.

- Остановись! - Готрек резко поднял руку, чтобы предотвратить дальнейший рассказ Снорри. Он отошёл. - Это то, о чём истребитель никогда не должен говорить.

Он посмотрел на Феликса, а потом растопырил пальцы на поднятой руке и жёстко усмехнулся. А затем показал своему бывшему летописцу большой палец. Он больше не кровоточил.

- Время вышло, человечий отпрыск. Уходи, оставайся, мне всё равно. Я ухожу.

Плечи Снорри поникли, когда Готрек шагнул в стадо здоровенного скота и скрылся с глаз, и лишь заснеженный оранжевый гребень яростно колыхался, когда истребитель шёл по направлению к противоположному концу загона. Феликс никогда не видел его таким расстроенным. Он бы и хотел что-то сделать, но было очевидно, что, даже несмотря на то, что он имел кое-какой статус в гномьем обществе, некоторые вопросы бородачей ему и надеяться не стоило когда-нибудь понять. Он даже не мог предложить Снорри выпить.

Сквозь облако пара, которое поднялось от замычавшего скота, взгляд Феликса пересёкся с Колиным. Кислевит оседлал забор, соединявший их загон с другим. В закутанных и облачённых в рукавицы руках он выцарапывал ножом на плоской плите что-то, что напоминало схематическое изображение лошади. Он встретил взгляд Феликса без особой реакции, и даже не поднял взгляда, когда подошёл Готрек. Феликс вздохнул.

Он чувствовал себя так, словно этот более молодой и неразговорчивый человек сделал его рогоносцем.

- Я не думал, что всё будет именно так, - проговорил Феликс, больше для себя, чем для кого-то ещё. Прошёл год, и они, похоже, действительно стали чужими.

Но ему снилось это. Он верил, что они соединились здесь для какой-то определённой цели.

Он смотрел, как Готрек и Коля идут к северному выходу из укрепления, размышляя про себя, должен ли был он последовать за ними или дожидаться Ульрику. Остермаркцы между тем были заняты тем, что разбирали грубую импровизированную стену изо льда, мусора и камней. За ними призрачные фигуры искажали ночной снегопад в жуткие формы. Один вид этого вызывал у Феликса мурашки по всему телу.

- Ты веришь в судьбу, Снорри?

- Судьба верит в Снорри, - ответил Снорри с необычной мрачностью.

- Это не то же самое?

Снорри некоторое время шевелил челюстью, словно нащупывая языком гнилой зуб, после чего пожал плечами. Бездумно он отпнул замёрзшую коровью лепёшку в воды реки. Она расколола плывущий на поверхности кусок льда, а затем скользнула в глубины, последний раз глотнув ночного воздуха.

- Ты всегда был умным, юный Феликс.

Феликс проследил за взглядом Снорри и вгляделся в дальний берег реки. Вихрившийся снег стал готическим фасадом Хергигбанка на улице Отто. Рябь на воде, в местах, где падали хлопья снега, неизбежно напомнила ему о Кэт. Порыв ветра превратил силуэты в бегущего ребёнка.

- Ты знал, что у Готрека был ребёнок? - спросил он тихо.

- Миленькая девочка, - ответил Снорри, не поднимая глаз, голос доносился словно откуда-то издалека. - Она хотела стать инженером. - Снорри покачал головой, посмеиваясь, хотя Феликс был уверен, что на самом деле гному хотелось плакать. - Снорри сказал ей, что она была глупой. Снорри стал бы инженером прежде, чем гильдия раскрыла свои секреты перед женщиной.

- Ты так давно знал Готрека?

Снорри кивнул.

- И что с ней случилось?

- Гоблины случились, юный Феликс. Это было сделано тогда, когда Готрек возвращался домой, поэтому он обратил свою злость на тана, который должен был защитить их.

Феликс оглянулся через плечо, словно ожидая увидеть сердито глядящего на них Готрека. Гном с Колей тащились к возвышавшейся, забрызганной грязью северной стене укрепления. Феликс отлично понимал, чем должна была закончиться эта история.

- Должен ли ты говорить мне об этом? Если бы Готрек хотел, чтобы я знал…

- Готрек является убийцей родичей, - сказал Снорри так легко, словно о том, что у Готрека раньше были каштановые волосы. - Тан и его род умерли в тот же день. Секреты, подобные этим, труднее похоронить чем… чем… - лицо Снорри скривила гримаса, как будто он пытался вспомнить что-то, что слышал очень давно. - Чем золото.

Голос Снорри упал до глухого шёпота. Его пальцы вцепились в кожаную сумку на плече.

- Если бы кто-то был послан, чтобы предупредить наш дом. Если бы там был хоть кто-то, чтобы дать отпор гоблинам, - разжав кулаки, Снорри разгладил кожаную поверхность торбы, пока вышитая на нём руна не блеснула в ложном жутком свечении душ, что струились под небесами. - Снорри думает… Снорри не было…

Феликс ждал, пока Снорри напряг все силы, чтобы вспомнить. Нельзя сказать, что он был удивлён поступку Готрека. Феликс имел мало уважения к знати собственного рода и если бы недостатки одного из них привели к смерти Кэт и его ребёнка, то он был уверен, что поступил бы также. Он печально улыбнулся. Попытался бы.

Снорри, казалось, боролся сам с собой в каком-то мысленном тупике. Терпеливо, Феликс ткнул в сумку.

- Что в сумке, Снорри?

С опустевшим взглядом Снорри передал её Феликсу. Влажная кожа на ощупь была шершавой. Прошитая золотом руна сверкала на одной стороне. Она была тяжелее, чем казалась, и когда он на пробу встряхнул её, изнутри раздалось металлическое позвякивание. Его пальцы зависли над застёжкой.

- Можно?

Снорри кратко кивнул. Феликс улыбнулся в ответ и открыл суму. Он не знал почему, но отчего-то испытывал волнение при мысли о том, что увидит внутри. Руна явно значила что-то для Готрека, так что, рассуждал он, это, безусловно, должно было быть чем-то очень важным. Он закашлялся, когда вдохнул застарелый гномий пот, который вырвался изнутри торбы. Она была полна старой одежды. Феликс попытался скрыть разочарование. Доверьте Снорри Носокусу тащить мешок, наполненный грязными, покрытыми сажей тряпками через пол Старого Света. Он собирался вернуть сумку, когда окровавленная рубаха сдвинулась, и его взору предстала тяжёлая золотая цепь. Феликс вытащил её, чтобы рассмотреть поближе и передал сумку обратно Снорри.

- Красивая. Гномья работа? - Снорри пожал плечами, так что Феликс вернулся к изучению находки.

По всей поверхности толстых звеньев искусной рукой были выгравированы гномьи руны. Феликс провёл по одному из звеньев. Он не был ювелиром, но мог признать высокое качество, когда видел. На самом деле, единственный раз, когда он видел золото столь хорошо и качественно обработанное, был в Карак Кадрине, когда Готрек подарил кольца ему и Кэт. Постепенно его изучающий палец остановился. Руны выглядели знакомыми. Он затаил дыхание. Его сердце, казалось, потяжелело, когда он растопырил пальцы. Его обручальное кольцо сверкнуло на свету.

Руны были одинаковыми. Эта цепь принадлежала Готреку.

Нет.

Это был подарок от Готрека.

Холод растёкся по его груди, и Феликс покрепче сжал цепь.

- Кому это принадлежало, Снорри?

- Снорри… не помнит.

- Это была жена Готрека? Да? Как к тебе попала эта цепь? Ты говорил, что никого не было там, когда напали гоблины.

Старый истребитель троллей посмотрел на него чуть не плача. Холод колол его расплющенный нос.

- Снорри… не может…

Онемевшими руками, и холод был тому не основной причиной, Феликс вернул цепь обратно на хранение Снорри. Ему показалось, что он понял. Неудивительно, что Снорри так сильно все эти годы старался забыть свой позор. Снорри был там, в тот день.

- Ох, Снорри, - выдохнул он. - Что же ты сделал.

Толстый красный камень приглушал крики мёртвых области. Воздух в разрушенном форте почтовой станции был промозглым, затхлым и несвежим, и холодным тоже, хотя отделённый от ветра за стеной, он ощущался как студёный озноб, наподобие рукопожатия гуля. Бойницы и прорехи в потолке давали достаточно света, чтобы можно было увидеть железные кронштейны, вделанные в стены. В лучшие времена в них, должно быть, горели факелы. Однако сейчас единственным освещением был свет, исходящий от самой Ульрики.

В своих обгоревших, глянцево-белых доспехах она стояла в центре помещения, расставив ноги и сжав кулаки. Аметистового цвета трассеры энергии дугами вырывались из её рук, пробегали по наручам и животу. Иногда дуги пересекались, производя трескучий взрыв ночных теней, и в помещении распространялся сильный запах озона. Она повернулась к двери. Её глаза сверкали, словно алмазы, а зубы были стиснуты. Концентрация светилась от клыков и когтей. Была запечатлена в каждом сверхъестественном сухожилии.

- Могу ли я ещё что-нибудь для вас сделать?

Густав Ягер откинулся на спину в одном из уголков для лучников, раскидав снег, который был занесён через бойницы и так и не был убран. Прерывисто дыша, он начал нашаривать завязки своего плаща, скрывавшего два свежих прокола на шее, из которых всё ещё текла кровь.

Ульрика позволила себе довольную улыбку. Такой красивый. Ещё больше мужчин валялись на полу с выражением блаженства на бледных лицах и кровью, окрашивающей искромсанные плечи их дублетов. Они не были кислевитами. Их кровь принадлежала ей, и она собиралась её расходовать по своему усмотрению. Она задумалась, всегда ли рассуждала в таких терминах, но потом решила, что так, наверно, и было. Это всего лишь было прагматично, и, как единственный ребёнок боярина Пограничья, Ульрика никогда не знала ничего иного.

- Спасибо, Густав. Этого пока достаточно. Если мне понадобится больше энергии, то я призову больше твоих людей.

С лёгким выражением разочарования Густав погрузился в полудрёму. Ульрика следила за его трепещущими веками и шевелящимися губами так, как некогда следила за охотничьими псами своего отца, когда те спали - она задавалась вопросом, о чём такое простое животное может мечтать.

- А я, боярыня?

Говоря на родном кислеварине, Дамир стоял среди распростёршихся тел южан, словно это был естественный порядок вещей. Его руки были упёрты в бока, близко к топорам, которые он мог выхватить в мгновение ока. Истинный сын Страны Троллей, до мозга костей. Его глаза вспыхнули в аметистовом разряде.

- Я буду ослаблена, когда начну выполнять ритуал. Я полагаюсь на твою защиту от того, что может явиться.

Дамир кивнул и повернулся к двери. Он знает, что должен будет сделать. Этот человек служил ей с самого начала войны. Она была тогда в Стране Троллей, по ламийским делам, и испытывала восторг от возможности расправить когти. Она видела больше сражений, чем за все предыдущие годы своей новой жизни, но заклятых врагов было слишком много и они были слишком сильны. Даже тогда она испытывала отвращение перед отступлением, а Дамир и его народ горько протестовали против оставления родных земель. К счастью, её поцелуй открыл разуму дорогу в его голову, и показал ему путь к новому, полному возможностей миру. К рабству. Может быть, в один прекрасный день, к бессмертию.

Она никак не могла понять, почему смертные всегда были настолько упёртыми. Могли ли они не видеть, что она хотела сделать лишь то, что было лучше для них самих? Да, она понимала, что не должна их винить. Они не могли воспринимать мир столь же остро, как она. Их разум не мог понять его с той же ясностью и скоростью, как разум одного из Восставших.

Феликс, например, однозначно был бы против того, как она использовала его племянника. Это было больше, чем просто ревность. Он искренне считал, что это неправильно. Она жалела его, как жалела бедняжку Катерину, попавшую в ловушку своей хрупкой и больной оболочки из-за слабого воображения своего возлюбленного. Попытавшись увидеть вещи ограниченными глазами своих компаньонок, она пришла к выводу, что они вряд ли оценят то, чего она хотела сейчас добиться.

Она собиралась открыть дверь.

Вторжение за вторжением пропитали сами основы Праага материей Хаоса. Средство ритуального выкачивания его было похоже на волшебство, заложенное в основу возведения Золотого бастиона. В глубокой концентрации Ульрика обнажила клыки. Тот самый ритуал, что одна из её вида передала в руки Бальтазара Гельта. Не то, чтобы хоть один из оставшихся в живых людей Империи собирался бы поблагодарить Восставших за эти жертвы, которые позволили их Верховному Патриарху спасти их жизни. Они не будут оплакивать уничтожение нации, которую он не счёл нужным спасти.

Заёмная кровь кипела в её жилах. А Габриэлла ещё задавалась вопросом, почему она предпочла перейти от неё к Владу фон Карштайну.

Позволив Кислеву пасть, Империя превратила в марионетку боярина Сиргея Таннарова из Эренгарда и утвердила украденные земли «Северного Остермарка» как свою собственность. Даже в Конце Времён люди по-прежнему оставались людьми.

Они нуждались в присмотре Восставших.

И с этой стороны она собирается вонзить кол в сердце Хаоса и посмотреть, как весь мир утонет в его крови.

Разум Макса Шрайбера внимательно вглядывался в порченый эфир Праага. Это была паутина жизни и смерти, которая оплетала каждое существо, что ныне спорило за право владения градом. В абстрактном смысле каждый, кто изучал природу, знал о взаимосвязи жизни. Каждое существо имело своё собственное место в этой сети, окружённое и соединённое с теми, кого убивало оно, и теми, кто убивал его. Однако было и другое, что знали лишь немногие учёные: то, что было верно для жизни, было верно и для Хаоса, только в ещё большей степени.

Часть разума Макса теперь стояла вместе со зверолюдьми на валах города. Он чувствовал их почти человеческую похлёбку чувств из ненависти и страхов, когда одержимые демонами боеприпасы поджигали небо и заставляли дрожать стены. Они проблеяли свои боевые кличи, когда тысячи воинов Хаоса ринулись на штурм. Макс двинулся дальше.

Виверна с двумя головами и ядовитыми шипами уселась, словно на насесте, на провисшей крыше старой башни волшебника. Как это случилось? Память поднялась из другого времени и места. Там это было. Огненный Шпиль. Сила Хаоса перекрутила башню во время последней Великой Войны, преобразовав в то, как она выглядела ныне. В настоящее время её история не имела никакого значения. Он узрел это в плоском монохромном видении через глаза виверны, почувствовал скрытую магию под своими когтями, когда вглядывался сквозь вьюгу в добычу на улицах внизу. Разум Макса сместился вновь.

Шайка троллей, не обращая внимания на дующие им в морду ветер и снег, громыхала вниз по Великой Площади к Горгульим воротам. Макс разделил ледяную тишину их разумов. Они имели место назначения. Ворота. У них была цель. Смутный отпечаток беловолосой колдуньи. Не было ничего, что Макс мог бы прочитать как связную мысль, но была некая соблазнительность в простоте. Это напомнило ему выученные наизусть упражнения, которые служили ему в бытность аколитом Светлого ордена. Усилием воли он выкинул эти воспоминания из головы.

Деформированная молния ударила с истерзанных небес, взорвавшись на самой высокой точке города - на северной стороне сторожевой башни, расположенной на вершине холма цитадели. Шквал дикой магии заструился из её вершины, уничтожая падающий снег и очерчивая тёмное присутствие внутри. На мгновение Макс почувствовал его ощупывающий разум. То был слуга Короля Троллей, бессмертный монстр настолько древний и ужасный, что Макс не знал даже, как подступиться к пониманию мыслей этого существа. Его давно сгинувшая раса топтала землю вместе с Древними ещё до прихода Богов Хаоса. Они уже давно забыли своё собственное имя для своего рода. Ныне люди дали другое прозвание для тех, кто остался. Раздалось низкое рычание, которое прошло как через физическую, так и эфирную реальность, и дух Макса умчался прочь.

Он заставил себя сосредоточиться.

Не требовалось чего-то сверх-нереального, в магическом смысле, чтобы воспринимать веерообразный массив, собранный чернокнижником в камере напротив, или раскрытый в трансе разум гоблина-шамана в следующей за ней. Секреты было трудно удержать взаперти, и догадка одного легко могла стать толчком для другого на финише сей смертельной гонки. И не было сомнений в том, что это входило в намерения Трогга. Ничто так не стимулирует, как конкуренция с ненавистным соперником и очень чувствительные последствия неудачи.

Король Троллей был жесток, да, но и умён. Макс чувствовал, что его выживание продолжает в значительной степени зависеть от его готовности признать этот факт. И это же, однако, могло стать для его похитителя медвежьей услугой. Это не было ни высокомерием, ни порчей Хаоса - признание того, что он был более искусный волшебник и лучший исследователь, чем любой гоблин, скавен, лич или ледяная ведьма, которых мог притащить Трогг. Это был просто факт.

И исследование, которое он проводил для Короля Троллей, привело его к неопровержимому выводу - что-то случилось с миром.

Разумы людей были неспособны контролировать больше одного из восьми ветров магии. Уроки, данные Теклисом первым магистрам, были достаточно однозначны в этом вопросе. Для того, чтобы хотя бы попытаться обойти этот нерушимый закон природы, маг должен был открыть свой разум Хаосу. И всё-таки, в своих экспериментах по приданию разумности троллю в своей камере, он случайно коснулся Азира, или Небесной, магии из абстрактного мышления и повествовательного порядка среди кажущегося Хаоса.

Это и послужило поводом для заклинания само-расщепления, которое он сейчас выполнял. Это было доказательством его подозрений: эфирная основа Макса могла видеть в цветах, в которых не должна была бы. Он мог создавать связки, которых не мог ранее. С миром и в самом деле происходило что-то не то. Ветра магии более не текли, так как должны. Последствия возвышения Нагаша.

И, однако, несмотря на всё это, на всё то, что он видел и от чего страдал, он по-прежнему оставался магистром Света. Он не мог отринуть возможность того, что эти новые возможности могли быть просто симптомом его погружения в порчу Хаоса, а не каким-то глобальным сдвигом в ветрах магии. Даже он сам мог видеть что-то неладное в этой гонке, в которой принимал ныне участие. Научное любопытство легко могло стать навязчивой идеей, жажда самосохранения легко могла мутировать в добровольное решение. Не каждый день перед ним ставилась задача по созданию новой расы разумных существ. Он посмотрел вглубь себя, но так и не смог найти никакой явной ошибки. Он обладал давними ментальными охранными запорами, которые, по видимому, всё ещё были целы в достаточной степени, чтобы предупредить и противостоять любому вторжению Хаоса, но, конечно же, скверна, достаточно глубокая, чтобы смирить его личность, смогла бы избежать или разъесть любые запоры даже без его ведома.

Человек мог слишком поздно обнаружить самообман, делая первые шаги по этой дороге. Что он мог сказать наверняка, так то, что в том, что он искал, не было изначального зла.

Это означало, что были все шансы сделать что-то хорошее.

Помогая Троггу выстоять, он помогает Империи. Да, это было очевидно. Его родине нужна такая сила на севере.

И теперь, открыв свой разум для неразделённой силы эфира, он видел, как это будет сделано. В камере, его тело расхохоталось. Это было так красиво, так соблазнительно в своей простоте. В том, что Макс сказал Троггу, не было лжи. Он не был ни Теклисом, ни Нагашем, однако он не думал, что с его стороны было слишком смело считать себя одним из тех, кто стоит всего лишь на ступеньку ниже их. Если то, что требовал Трогг, можно было сделать - Макс Шрайбер мог сделать это.

Концептуализировав вульгарный ритуал, чтобы ввернуться к своей побитой плоти и поломанным костям, Макс почувствовал дрожь в паутине Хаоса. Сосредоточив своё видение, он проследовал к источнику возмущения, за смертельными охранными заклинаниями стен Праага, на самую периферию своего восприятия. Это был ещё один волшебник. Снаружи! Это было так неожиданно, что он почти поверил в то, что в этом были виноваты его собственные чувства, а вместе с этим и всё остальное, что он был готов принять. Он с полным основанием считал, что даже самый наглый князь демонов не осмелился бы колдовать рядом с воротами Трогга.

На мгновение, его дух задержался на внешних границах стен Праага, паря над Горгульими воротами, когда те раскрылись, выпуская шайку троллей на атакующие орды. Макс отвернулся. Он уже давно перестал удивляться звуку, который издавал воин, сминаемый вместе со своей хаоситской бронёй. Вместо этого он выглянул наружу.

Что-то в магической сигнатуре нового волшебника было знакомым и вместе с тем, нет - почти как старый послушник, который дорос до магистра, или друг, что с тех пор погрузился в Хаос. Успокоительно человеческое чувство жалости к бедной душе было омрачено лишь мрачным любопытством.

Кто бы это ни был, его ждал жестокий сюрприз.

Глава тринадцатая. КОРОЛЬ ТРОЛЛЕЙ

Феликс знал о троллях больше, чем большинство людей.

Одно из ранних приключений свело его лицом к лицу с этим зверем в недрах Карака Восьми Вершин. Собственною рукою изо всех сил пытаться проткнуть сталью твёрдую, будто камень, плоть, лишь затем, чтобы мгновение спустя увидеть, как лучшее из всего, что ему удалось сделать, идёт прахом, когда троллья плоть регенерирует. Он видел людей, растворённых в печально известных своей мощью желудочных соках, и видел других, раздавленных в кровавую лепёшку огромной массой и силой тролля. Позже, он нашёл и изучил «Anatomicum Bestiarum», который, несмотря на наличие цветных иллюстраций непропорциональных голов и препарированного кишечного такта, был одним из трактатов, что прошли мимо Феликса во время учёбы в университете Альтдорфа.

Однако был один, упущенный из виду факт, который Феликс очень надеялся увидеть в следующем томе «Моих путешествий с Готреком» (если, конечно, сумеет прожить достаточно долго для этого), или, по крайней мере, в качестве дополнения к следующему изданию «Anatomicum».

Тролли не боялись привидений.

Замешательство и страх требовали сложного разума, коим тролли не могли похвастаться. Духи, скованные в лабиринте Ульрики, окутали неповоротливые туши, сгустившиеся из снега и тьмы. Они цепляли, кололи, шептали в уши, похожие на раны от пуль, но тупые звери продолжали идти, оставляя кричащую орду северян позади, словно погребённую под лавиной идущего камня.

С холодным, всепоглощающим ужасом, чья изощрённость не предоставляла ему ни грамма утешения, Феликс вытащил меч. Бывший владелец Карагула встретил свою гибель именно во чреве одного из троллей, в Караке Восьми Вершин. Феликс всё ещё раздумывал, что будет наилучшим решением - бежать или сражаться, когда мужчины, работавшие на северной баррикаде, закричали и, похватав оружие, сделали то, что было наиболее естественно.

Открыли огонь.

Пистолеты хлопнули, выпустив ленты черного дыма и обрушив на ведущего зверя крепкие стальные дробины. Было слишком темно, да и Феликс находился далековато от места событий, чтобы увидеть, сколько ушло в молоко, а сколько - срикошетило от серой шкуры каменного исполина. Одно мгновение было всем, что нужно каменному троллю, чтобы обрушиться на баррикаду.

Непрочная стена просто развалилась, снесённая атакующим троллем. Всё больше и больше неповоротливых зверюг прорывались внутрь в буре каменных осколков и искалеченных тел тех, кто оказался слишком неповоротлив и не успел убраться с их пути.

Огромный каменный тролль, застыл в замешательстве, обнаружив себя на пустом пространстве, которое его мозг всё ещё считал стеной. Это был гранитный колосс пятнадцати футов ростом, из его плоти торчали лезвия топоров и стрелы, а шкуру усеивали неровные шрамы, ещё не успевшие регенерировать. Тупые подслеповатые глаза медленно моргали, уставившись на людей, что спасались от него в разрушенном форпосте. Его пасть приоткрылась, а пробегавший мимо человек, держа пистолет в одной руке, спустил курок, и выстрел вырвал кусок плоти из челюсти зверя. Лениво брызнула кровь - одна капля, две - прежде чем плоть начала срастаться. Язык вывалился из восстанавливающейся пасти тролля, когда он уставился на исходящего паром воина с красным гребнем на голове, который, подняв топор и выкрикивая гномий боевой клич, нёсся на него со всех ног.

И всё-таки, Феликс колебался. Его пальцы нерешительно обхватили рукоять меча. Его ноги, казалось, ещё глубже погрузились в снег. Должен ли он помочь Готреку, или же предупредить Ульрику? Прежде чем он успел прийти к решению, Снорри Носокус издал яростный вопль радости, взмахнул топором и молотом, и атаковал. Феликс цветасто, как и подобает много попутешествовавшему наёмнику, выругался, когда Снорри ворвался в стадо скота, которое стояло в загородке, отделяющей гнома от троллей.

Истребитель троллей выглядел нелепо.

Закинув то, что оставили гарпии от его плаща, за левое плечо, чтобы освободить руку с оружием, Феликс рванул за ним. Ульрика могла позаботиться о себе. Но только чудо поможет Снорри, если Готрек узнает о цепочке его жены, без готового объяснения, как она оказалась у Снорри. Он мог быть невиновен (и, наверняка, так оно и было), но Готрек едва ли был известен за своё понимание. Феликс был твёрдо убеждён, что Снорри абсолютно точно нельзя было оставлять с Готреком до той поры, пока Прааг не останется далеко позади.

Снорри с Феликсом на хвосте пробирался сквозь стадо. Тот держал свой меч вертикально, а руки плотно прижатыми к груди, помня о вспыльчивой агрессивности, что давила на него со всех сторон. Всё, что требовалось, это один неверный шаг, один взмах рогом, чтобы почесать несуществующий зуд, и Феликсу более не придётся беспокоиться о троллях. Они выбрались на другую сторону, и в лицо им тут же ударил жестокий снежный шквал., Снорри пролез под забором, в то время как Феликс перемахнул через.

Опять заборы, уныло подумал Феликс. Странно, впрочем, он и близко не чувствовал себя сейчас столь же скованным.

Пока Снорри выбирался из снега, Феликс быстро осмотрелся вокруг.

Линск был слева. Заливные луга южного Праага и призрачный лабиринт Ульрики - впереди и справа, соответственно. Тролли проломились через баррикады и теперь разламывали на куски частоколы северян. Скот уже бесцельно бродил среди руин и загораживал путь солдатам, которые судорожно пытались найти иной путь. С криками отчаяния, некоторые из воинов укрылись в близлежащих зданиях и открыли огонь. Безжалостно преследовавшие их тролли прошли сквозь безрезультатно свистевшие вокруг ружейные и пистолетные выстрелы так же беспечно, как и через здания: их мозги просто не могли достаточно быстро осознать присутствие опасности и избежать её. Как люди могли бороться с армией, подобной этой? Что могло остановить армаду Короля Троллей от завоевания мира? Феликс с открытым ртом уставился на то, как целое здание обрушилось, подняв облако красной пыли. Грохот падающих камней не мог заглушить крики заживо погребённых.

Человек выбрался из-под снега и побежал в сторону ярко горящих фонарей, подвешенных на копьях над воротами почтовой станции. Там, насколько мог видеть Феликс, собирались унгольские защитники Ульрики. Их яркие шерстяные пальто радостно развевались над скрытыми до сих пор доспехами. На концах пик развевались на ветру кисточки. Шапки головных уборов, покрытые инеем, блестели в свете фонарей.

Почему они просто стояли там?

Первоначальное раздражение Феликса исчезло, когда он увидел, что им было незачем куда-то идти. Тролли шли прямо на них. Губы Феликса вздрогнули от неожиданного понимания. Аэкольд Хельбрасс утверждал, что Король Троллей собирал колдунов. Он пришёл за Ульрикой! Феликс резко остановился и оглянулся. Тролли были замедлены стрельбой и глубоким снегом, отвлечены скотом и заборами северян, но ни один отряд не пытался воспользоваться моментом, чтобы их остановить.

Кровь Феликса сковало льдом. Густав был с ней.

- Снорри, подожди. Мы должны верну…

Не успел он закончить фразу, как Снорри проревел что-то нечленораздельное и рванул в сторону речного тролля, который, отвлёкшись на окружавшую его крупную рогатую скотину северян, отбился от основного тролльего отряда и оказался в пределах досягаемости истребителя. Тролль горбился, согнувшись чуть ли не вдвое, словно придавленный тяжестью своих могучих плеч. Его голова была приплюснута и с неё свисали длинные хвосты красных водорослей. Троллей становились похожи на место их обитания, как знал Феликс, и данный представитель напоминал изрезанный белый утёс Нордланда. В одной руке он тащил дохлого воина Хаоса, словно дубинку. От кислой вони тролльего дыхания волосы на лице Феликса свернулись. Взревев, тварь отпихнула с дороги лохматого быка северян и, с грохотом, от которого тряхнуло внутренности Феликса, затопала на размахивающего оружием Снорри.

Молот старого истребителя отколол осколок от коленки монстра, в то время как топор обрушился на живот и сделал в нём выбоину, нарушившую безупречный вид тролльего брюха. Избежав взмаха «дубинки», гном развернулся и, обрушив молот на повреждённую коленную чашечку, заставил зверя опуститься на одно колено. Тролль беззвучно хлопнул губами, когда Снорри поднырнул под его лапу и обрушил ещё один сокрушительный удар в бочину безмозглого воина троллиного Короля. Снорри рассмеялся, когда вприпрыжку скакал на единственной татуированной ноге вокруг стоявшего на коленях тролля, подныривая под цепкими когтистыми лапами зверюги, а затем ухватился за полу-минеральный красный колтун, росший на подбородке тролля. Монстр взревел, когда Снорри усилил хватку и использовал отросток, чтобы оторваться от земли и обрушить сокрушительный удар головой между глаз зверюги. Странная охряная жидкость брызнула из глаз, а нос тролля рассекла трещина.

Снорри отпрянул, пошатываясь и ухмыляясь, словно идиот, с меловым отпечатком во всё лицо. Феликс поморщился. Даже тролль, казалось, почувствовал временную слабину гнома.

Взревев, тролль махнул воином Хаоса над ошеломлённым истребителем и головой Феликса, словно «утренней звездой». Феликс пригнулся, затем перекатился под многообещающим ударом и оказался прямо напротив паха зверя. Хоть он и не обладал борцовскими мускулами Снорри и его грубой силой, но волшебный клинок Феликса раскроил бедро тролля, словно жареное мясо. Его удар остановило лишь сотрясшее руку столкновение с костью. Тролль в замешательстве вновь махнул своим оружием, пока Феликс кружил позади, используя точно рассчитанную силу, угол и кромсающую работу, чтобы добраться до бедренной артерии тролля и залить всю правую сторону зверя кровью.

Это воистину весьма примечательно, теперь, оглядываясь назад, какие уроки можно было извлечь из цветных иллюстраций.

Теряя кровь быстрее, чем даже впечатляющий троллий метаболизм мог её восстановить, зверь рухнул мордой в снег. Снорри доделал шумную и грязную работу, сняв голову с плеч твари.

Феликс было присел, но тут же вскочил, чтобы убраться с дороги быка, которого любопытство выгнало из одного из разбитых загонов. Он горячо фыркнул и ткнул тролля рогами. Он не был мёртв. Тролль мог восстановить даже оторванную голову. Требовался огонь, чтобы окончательно прикончить его, но у Феликса не было ничего подходящего.

- По…шли, - прохрипел Феликс, поворачиваясь к Снорри. - Мы всё ещё можем вернуться в форт, чтобы… Снорри?

Вытерев с лица снег и троллью кровь, Феликс увидел, как Снорри, ликующе завывая, несётся сквозь снег к разрушенной северной баррикаде. Ибо там, по колено в щебне и удерживаемый на расстоянии выглядевшим пугающе маленьким гномом, возвышался самый огромный тролль из всех, когда-либо виденных Феликсом. Именно он первым прорвался сквозь баррикаду, но если остальные звери сшиблись с вольными наёмниками Густава, то этому не повезло столкнуться с Готреком Гурниссоном.

- Снорри! Вернись!

Зная, что то была напрасная трата дыхания даже прежде, чем открыл рот, Феликс вздохнул и, взвалив меч на плечо, бросился вслед за Снорри.

Коля пригнулся в окопе, который выкопал в снегу, и, увидев спускающегося каменного тролля, наложил стрелу и слегка оттянул тетиву. Зверь был выше человека на коне и выглядел как нечто, вышедшее из скал Урзебии, где Урсун возил клыки в мир. Подумав об укусе, кислевит втёр в дёсны горсть снега. Его рот всё ещё саднило в том месте, где Гурниссон выбил ему зубы. Просто удивительно, как ещё челюсть не сломал. Он выцелил гнома.

Гурниссон был где-то раза в четыре легче тролля. Он тяжело дышал, а его незаживающие раны вновь открылись от усилий. Впрочем, несмотря ни на что, гном нашёл в себе силы, чтобы размахивать топором и выманивать чудище на себя. Он был безумен, он был в бешенстве, и, как подозревал Коля, был особо благословлён богами своего народа.

Тролль выпрямился во весь рост и обрушил вниз чудовищной силы удар. Вместо того, чтобы увернуться, как сделал бы на его месте любой нормальный человек, гном взревел и, подняв топор, вонзил его в костяшки пальцев тролля. Руническое оружие раскроило лапу монстра вплоть до запястья и, что было ещё более удивительно, отвело удар над головой. Тролль взревел, когда его кулак врезался в снег. Коля в изумлении покачал головой. Гном поражал. Проскользнув под защитой зверя, Готрек обрушил на него жестокий шквал. Лезвие его топора из звёздного металла раскроило брюхо тролля на ленты, высвободив груду склизких, исходящих паром внутренностей, которые упали к ногам выглядевшего весьма удовлетворённым гнома. Забрызганный желудочным соком, капли которого шипели, падая на снег, и вдыхая кислоту, разъедающую его сапоги, даже гном скривился в гримасе. Он засунул ноги в сугроб, пока сапоги окончательно не разъелись, а брюхо тролля к тому времени уже практически затянулось.

- Ты собираешься помогать? - крикнул он через плечо.

- Нет.

Гном мгновение думал о чём-то, а после весело расхохотался.

- Ты мне нравишься, человечий отпрыск.

- Тор, помоги мне, - пробормотал Коля под нос. Он почти полюбил убивающего самого себя истребителя.

Гогоча, Готрек взмахнул топором, и его окружила размытая стальная восьмёрка, прочерченная светящимися рунами. Судя по его лицу, Коля подумал, что слух у гнома мог быть получше, чем у людей.

- Отойди тогда и забери слово о сей славной гибели в свой отвратительный загробный мир конелюбов.

Коля опустил лук. Если он собирался лишь смотреть, то здесь более не было битвы, в которой можно было бы поучаствовать. Не то, чтобы он не жалел тех мужей области, запертых в форте, но они уже были мертвы, как и их боярыня, а оплакивать покойника не имело никакого смысла. Их крики были сейчас металлические, заглушаемые рёвом троллей и грохотом рушащихся зданий. Порох потрескивал где-то вдалеке, словно умирающий огонь. На фоне этих раздумий, звук ещё одного атакующего бойца на самом деле застал его врасплох.

Старый гном с металлической ногой перевалился через груду щебня и снега, размахивая топором и молотом над своей лысой головой. Кожаная сумка ударяла его по спине, словно хлыст.

- Снорри вернулся! - выкрикнул гном, всей массой своего тела врезаясь в Готрека за мгновение до того, как тролль махнул своей огромной лапищей и снёс бы голову истребителя, если бы тот всё ещё был на том месте. Гурниссон чертыхнулся, когда от столкновения с телом старого Снорри отлетел в сторону и рухнул в груду из щебня и снега. Вновь прибывший двигался словно пьяный, но всё же каким-то образом сумел отвести молотом лапу тролля. Столкновение развернуло его, но он удержался на ногах и, с головокружительной скоростью крутанувшись обратно, поднял оружие.

- Лошадь лягала Снорри сильнее, чем это.

Всё, что мог сделать Коля, это стоять, разинув рот. Маразм был общей чертой гномов или на их разум как-то подействовал Конец Времён?

Готрек выбрался из сугроба и стряхнул снег с гребня. Всё его тело, казалось, напряглось и распухло от гнева. Он шагнул к Снорри, стиснув топор в могучем кулаке.

- Из всех смертей во всём мире, Снорри Носокус, ты пришёл и испортил именно мою. В который раз.

- Эта - Снорри, - проворчал Снорри, отпихивая Готрека одной рукой, одновременно ударив молотом в пах троллю.

- Да неужто?

Отпихивая друг друга одной рукой, Готрек и Снорри другой отражали троллиные поползновения. Молот Снорри врезался в бедро. Топор Готрека - разорвал лапу в локте. Готрек триумфально вскрикнул, с треском пихнув локоть Снорри. Гномы выкрикивали оскорбления и, кружась, пытались оттолкнуть один другого из-под падающего кулака тролля.

- Проклятье, Снорри!

Снорри выплюнул снег изо рта и вскарабкался на спину Готрека, зажав коленями брыкающегося Истребителя. - Если бы летописец Снорри не вырвал гребень Снорри, это бы достало меня.

- Я вытащу ещё больше, если ты вновь встанешь на моём пути.

- Эта не твоя, - терпеливо сказал Снорри, словно бы объезжая лошадь. - Паучья госпожа сказала Снорри, что он обретёт свою погибель, когда все его друзья снова будут вместе.

С грохотом двигающихся скал тролль прогромыхал вперёд, рассеянно врезав коленом в лоб Снорри и отшвырнув истребителя прочь. Тролль рухнул следом, всего в паре дюймов от спины Готрека. Дрожа от ярости, гном выпрямился. Его единственный глаз блестел ненавистью. Он двумя руками сжал топорище так сильно, что лопнула корка на ранах.

- Я бы не дал и бешеную крысу на то, что, по твоим словам, сказала тебе твоя человеческая ведьма. Я был здесь с самого начала. Я был на Тобольских бродах. Я был в Кислевграде, - Истребитель настолько разгорячился, что, казалось, мог бы расплавить Замёрзшее море. Его слова ничего не значили для Снорри, но Колю они ударили, словно атака крылатых улан. Его и гнома разделяло поле боя! Тобольские броды были разгромом, в котором ему повезло выжить, а, хотя рота Дусхыки к тому времени уже была рассеяна, разграбление Кислевграда, судя по всем искажённым слухам, - было ничем иным как резнёй.

То, что гном выжил, было ещё одним доказательством его доблести.

- Я искал со времени падения. Мне не нужна ничья помощь, чтобы не найти её вновь сегодня.

- Зато Снорри провёл это время не так весело, - запротестовал Снорри, проковыляв к упавшему троллю, а затем опустив молот на колено зверюги. Он поднял голову, когда сзади к нему подошёл Гурниссон. - Но ты не желаешь слышать об этом.

Гурниссон двигался так быстро, что его локоть слился с кулаком, когда он косым ударом врезал в челюсть Снорри. Более крупный гном рухнул на землю, как кусок мяса. Ухватив его за руку, Готрек швырнул его по льду в недалёкий сугроб, а затем повернулся к троллю. - Потому что меня это не волнует.

Рунический топор Готрека опустился сверху на брюхо тролля. Монстр взревел, ёрзая по земле, когда гном вытащил топор в фонтане из едкой желчи. Его приятель уже был забыт. Коля покачал головой. Гном действительно был эгоистичный забойка. С криком, в котором одновременно были горечь и радость, Гурниссон сменил хватку и обрушил топор на противоположное бедро тролля, почти соединив новую рану с предыдущей и почти разрубая тварюгу надвое. Как бы то ни было, тролль рухнул на спину, ленты регенирующих тканей, словно языки пламени, метнулись от краёв рваных ран.

- Есть кое-что, что Снорри должен рассказать, - хрипло крикнул Снорри, поднявшись на четвереньки. Его металлическая нога торчала в сторону, словно у писающей собаки, но его череп, такое чувство, тоже был покрыт железом. - Речь идёт о его позоре.

- Расскажи это своему жрецу.

- Он взорвался.

Гурниссон фыркнул. - Счастливец.

Снорри приподнялся. Его покрытые крест-накрест шрамами щёки раскраснелись, будто от стыда.

- Снорри был там.

Коля успел увидеть, как губы гнома складываются в вопрос «где?», прежде чем Готрек стиснул зубы, покачал головой и пробормотал: - Мне всё ещё неинтересно.

Разгневавшись, Снорри засунул оружие за ремень и потянулся к сумке, висевшей на плече. - Если ты не будешь слушать и не дашь Снорри его погибель, то Снорри покажет тебе, - он дёрнул ремень, в спешке забыв его расстегнуть, но прежде чем он успел это заметить, от реки раздался сильный голос.

- Стой, Снорри!

Это был имперец, Ягер. Он поднял открытую ладонь, красный плащ свисал с неё, подобно ожившему скелету из красных лент. Недалеко от него норсканские быки агрессивно фыркали на развевающиеся ошмётки. Его кольчуга была поцарапана и кое-где лишилась колец. Он был старше, чем отец Коли, когда его сразила стрела гоблина-разбойника, но в нём была сталь, которую седина в волосах и бороде, да морщины на лбу, словно бы подчёркивали. Странным образом он напомнил Коле Гурниссона.

Снорри безучастно посмотрел на человека. Его рука прижалась к застёжке, словно бы забыв, что собиралась сделать.

- Это не то время, - крикнул Ягер, задыхаясь от бега. Воткнув меч в снег, он тяжело опёрся на него. Потом демонстративно посмотрел на тролля. Его глаза расширились. - Ох, кровь Зигмара.

Желтоватый дымок поднимался от редких зубов тролля. Его кишка пошла рябью и начала раздуваться, горло опухло. С отточенным рефлексом охотника-одиночки, Коля направил стрелу прямо в раскрывающуюся пасть монстра и спустил тетиву.

Стрела проткнула мягкую плоть и воткнулась в каменистую поверхность задней части горла. Тролль захлопнул пасть и махнул лапой в сторону Коли, хоть их и разделяла добрая сотня шагов, а затем изрыгнул фонтан дымящейся жёлтой рвоты, которая прошла над двумя гномами на высоте гребня Готрека. Гурниссон сморщился от вони палёных волос, когда в тролльей желчи подгорела верхушка его гребня, в то время как позади него жёлтый пар зашипел в воздухе, растворяя снег и камень.

Изрыгнув свой желчный поток, тролль пополз к Коле, рухнув прямо в вырытую курганцами траншею, которую Коля забросал более тёмным снегом и выбрал в качестве лисьей ямы. Тролли были мощны и выносливы, но без разума человека оставались всего лишь очередным животным, на которого можно охотиться. Он наложил ещё одну стрелу на тетиву.

- Зачем ты сделал это? - сердито проревел Гурниссон, жёлтый пар, поднимавшийся от его гребня, создавал впечатление, будто голова Готрека была в огне.

Коля пожал плечами, держа на прицеле свою цель, пока та изо всех сил пыталась выбраться из заснеженной канавы. - Ты можешь помереть, забойка, и это будет хорошо. Но я не давал никаких обещаний этим двоим.

Гурниссон с негодованием посмотрел на другого гнома. Коля понятия не имел, что было в прошлом между этими двумя, но что бы то ни было, оно явно не собиралось закончиться хорошо.

- Ты снова обманул меня, Снорри Носокус.

Не менее злой, Снорри Носокус взмахнул оружием. Разведя руки в стороны, он встал в позу, которая словно бы подчёркивала большие размеры старого истребителя.

- В прошлом, убившему тролля ставили пиво.

Ульрика вычистила буйство выстрелов и криков из своего разума. Было такое чувство, словно она восходила по растущим волнам магии крови. Это было невероятное вне-телесное ощущение, и она могла лишь пожелать, чтобы у неё было хоть немного побольше времени, дабы исследовать его. Грохот, напоминающий разрушение скалы, побудил её открыть один глаз и потратить часть своего внимания на происходящее в реальном мире. Подобное разделение мыслей и действий было ещё одним даром Восставших.

Жестоко неравный ближний бой кипел в дверях. Её верная стража из унгольских воинов, с криками пыталась сохранить строй и удержать копьями сверкающего ледяного тролля на расстоянии. На глазах Ульрики копьё сломалось, и свирепый кочевник, что орудовал им, был раздавлен ударом кристаллического кулака. По слову Ульрики человек, скрипнув сломанными костями, поднялся на ноги и продолжил колоть тролля тупым концом сломанного копья. За ними, аркебузиры в разномастных цветах вольницы Густава опустились на колени, вставили зажжённые фитили, и линия бойцов с грохотом полыхнула огнём. Отрывистый лай аркебуз в замкнутом помещении был оглушительным и всё вокруг затянул пороховой дым. Первый ряд опустился на колени и начал перезарядку, а второй - прицелился и открыл огонь. Кусочки полетели из каменно-подобной плоти троллей, когда пули попали в цель, но звери не остановили атаку, сокрушая унголов быстрее, чем Ульрика успевала их поднимать.

Солдаты в доспехах из разномастных кусков брони сформировали строй, ощетинившийся копьями и мечами. Их лица были пусты, глаза остекленели. Они как будто окаменели, но они бы умерли за свою бессмертную возлюбленную. Возглавлявший их Густав вяло управлялся со своими пистолетами.

- Слушай меня, - пробормотала Ульрика. - Мне по-прежнему нужны верные люди на той стороне. - Она бы предпочла сохранить своих унголов, но вольная рота Густава была слишком слаба, чтобы сражаться в данный момент, да и, в любом случае, это не имело значения.

Тела Дамира и его людей будут по-прежнему здесь, когда она вернётся с Максом и даром своему господину.

Дистанцировавшись от непосредственной опасности, она открыла свои расширенные чувства к чёрным глубинам магии области. Многочисленные вторжения Хаоса сделали это место проклятым. Проклятым, но мощным. Когда она привлекла эту магию, обратив её в нечто вроде контура мерцающего портала, то неожиданно осознала, что никак не могла ощутить зверя, с которым столь долго боролась.

После секундной паники она нашла его. Он был спокоен, как будто его собственные сила и ярость были умиротворены, когда её, наоборот, выросли. На самом деле, она уже не была полностью уверена, где кончалась она, Ульрика, и начинался монстр. Это было именно в этом месте. Не в первый раз ей захотелось узнать, что стало с Восставшими из Праага.

- Дамир, - позвала она. Вождь унголов мгновенно вышел из боя. Он всё ещё был жив, хотя и сильно изранен. Его лоскутное пальто было изорвано и окровавлено, и он смотрел на неё, поддерживая сломанную руку. Однако, несмотря на раны, на его лице не было ничего, кроме не рассуждающей любви и желания служить. Ульрика уже не могла вспомнить время, когда находила это неприятным. - Приведи ко мне Феликса.

Дамир кивнул, и, спустя мгновение раздумий, она добавила: - Только Феликса.

Импульс промелькнул в эфире, укол воли, возникший в тёмной цитадели Праага.

Дрожа в своей высокой башне, заканчивавший последние приготовления к своему величайшему ритуалу Макс Шрайбер воспринял это, как тремолу во всесоединяющей паутине Хаоса, что лежала над городом. Утопая в заимствованной силе и питаясь ею, Ульрика почувствовала это, как пульсацию в своём разуме. Рубя пытавшуюся схватить его лапу каменного тролля, барахтающегося в заваленной снегом траншее, Феликс увидел это более непосредственно, как красное свечение, сгущающееся из воздуха.

Из них всех, только Макс признал того, кто стоял за этим. Впрочем, он не стал тратить на это своё внимание. Он и не ожидал меньшего.

Трогг, Король Троллей, вступил в схватку.

Тролль начал светиться, красный свет заполыхал из его глаз и, словно кровь, потёк из трещин в скалистой плоти. Уже на замахе после того, как врубился в локоть монстра, Феликс отшатнулся от взрывной силы взгляда тролля. Он прищурился, ослеплённый. Глаза тролля, казалось, следили за ним, изучали, пара обжигающих рубинов омыла его красным светом в наступающей темноте. Затаив дыхание, он бессознательно склонил меч, занимая более надёжную защитную позицию в снегу. Тролль наблюдал за ним с чувством, которое Феликс мог назвать лишь любопытством, а затем края красных губ изогнулись вверх. Была ли это улыбка? Краем глаза он увидел, как Коля натянул тетиву, но удержал руку. На другой стороне рва даже оба истребителя казались слегка опешившими от изменений.

Губы тролля с хрустом раскрылись сильнее, разминаясь, словно губы оратора, готовящегося к выступлению. Если прежде тролль был отвлечён столь большим количеством нападавших на него с разных сторон врагов, теперь могучие лапы создания вырыли опоры на краях траншеи и начали вытаскивать его из ямы. Его глаза были устремлены на Феликса. Из его кишок вырвался порыв мерзкого духа, когда случайная совокупность движений губ и языка воспроизвели нечто, что звучало почти как слово.

- Хайгер?

- Это, что… сказало моё имя? - совсем чуть-чуть крепче стиснув рукоять Карагула, спросил Феликс.

- Тролли не говорят, - ответил Готрек.

- Не знаю, - заметил Коля. - Этот кажется смышлёней, чем обычный тролль.

Готрек насмешливо фыркнул.

- Снорри смышлёней, чем обычный тролль.

- И Снорри умеет говорить, - гордо заявил Снорри, подходя к траншее и обрушивая молот на заднюю часть черепа тролля.

Ещё более интенсивный красный свет забил из трещин, образовавшихся в точке удара, но тролль не дрогнул. Это было не просто из-за того, что монстр даже не почувствовал удара. Феликс мог увидеть мысль за действием. Тролль знал, что Снорри не может нанести ему серьёзный урон своим оружием. Трещины в черепе уже начали зарастать, и вместо ненужной траты сил на месть, тварь оценила угрозу, как несущественную, и продолжила вытаскивать себя из канавы, не отводя взгляда от Феликса.

Феликс посмотрел на Карагул. Волшебное лезвие тускло светило в падающем вокруг снеге. Он подумал, что, вероятно, должен счесть себя польщённым тем, что тролль был столь высокого о нём мнения.

Оставив свою позицию, Феликс поспешно отступил. Он пытался сказать себе, что это не было чем то таким, с чем он не сталкивался ранее, но выходило не очень. До этого момента, то был всего лишь очередной тролль, теперь же - нечто гораздо, гораздо хуже. Это взгляд. Было что-то прямо-таки ужасающе-разумное во взгляде, с которым чудовище смотрело на него. Оно знало, кто он, и что может сделать, и с нетерпением ждало жалкого испытания, которое бы положило ему конец.

Показалось брюхо, затем - колени. Краем глаза Феликс увидел, как справа кислевит выругался и спустил тетиву композитного лука. Стрела Коли щёлкнула о неровное плечо твари. С проклятием Коля выбрался из своей траншеи и начал обходить монстра, уже наложив на тетиву новую стрелу и прицелившись. Словно бы осознав угрозу, тролль отвернул лицо и мягкие части тела от разочарованного лучника. Снорри ковылял вокруг дальней части траншеи, в спешке разбрасывая снег и обломки по сторонам, и орал на Феликса, чтобы тот оставил тролля, в то время как Готрек рычал на противоположной стороне.

Феликс сглотнул и поднял меч, когда тролль распрямился и поднялся во весь свой впечатляющий рост. Иней, посыпался из расщелин между мышцами, которые никогда ранее не распрямлялись полностью. Тролль напряг их все сейчас - грудь, руки, бёдра - и сжал жестокие когтистые ладони в кулаки. Его распрямившаяся туша и мощь временно заслонили Феликса от снега и ветра.

«Меня дразнит тролль», - подумал Феликс. Может, это было из-за тепла, которое пришло после того, как тролль заслонил ветер, но эта идея заставила Феликса почувствовать странный жар. Он не ради этого отринул всю свою новую жизнь в Альтдорфе и отправился в путь. Он оставил Кэт и обрёк Густава практически на верную смерть не ради этого.

- Ну, давай, - выкрикнул Феликс, опуская меч из защитной стойки в краткий момент отваги. - Ты не самая большая тварь, которую я убивал.

С рычанием, которое как будто исходило от двух тварей одновременно, тролль ткнул в плечо рабочей руки Феликса. Феликс втянул руку и, крутанувшись, убрал плечо с пути. Этого было бы достаточно, но атака была всего лишь финтом, призванным запутать Феликса. Настоящей же атакой был хлёсткий взмах кулака, летевший в слепой зоне и нацеливавшийся на открывшуюся спину Феликса.

Лишь заработанный тяжким трудом инстинкт бульварного забияки да крик Коли спасли его, и он сумел отвести плечом удар достаточно массивного, шишковатого кулака, позволив ему просвистеть над головой. Феликс даже не пытался остаться на ногах. Совершенно потерявший равновесие, он упал на землю и откатился, вновь вскочив на ноги лишь в полудюжине шагов. Затем стряхнул снег с волос и снова поднял меч. Ещё одна стрела ударилась об ухо тролля.

Феликс ругнулся про себя, что не узнал финт. Он все-таки не был каким-то неопытным университетским дуэлянтом: он скрещивал клинки с лучшими. Справедливости ради, однако, стоило признать, что ещё ни разу ему не приходилось фехтовать с троллем. Он понятия не имел, как можно прочитать их ближайшие действия по языку их тела, и сомневался, что среди живых был хоть один человек, который мог бы этим похвастаться.

- Держись, человечий отпрыск!

Гортанный воющий рёв раздался по ту сторону траншеи, когда Готрек с разбега рванул через неё. Исходящий паром гребень гнома колыхался на ветру. Стрелы, что всё ещё торчали из его груди, затрепетали, словно возбудившись от полёта. Сила Готрека продолжала удивлять. Даже Феликс, со своими длинными ногами, дважды бы подумал, прежде чем сделать этот шаг. Топор Истребителя уже превратился в размытое пятно, когда он рухнул в глубокий след тролля на ближней стороне траншеи и, со звуком лопнувшего троса подрезал подколенные сухожилия зверюги.

Тролль издал болезненный вскрик и повернулся к Готреку, подловив его скользящим ударом в висок, который, тем не менее, заставил гнома полететь кубарем и упасть в снег, подняв снежное облако. Феликс использовал шанс, купленный ему его бывшим товарищем и словно обезумевший врубился в бок и брюхо тролля. Во все стороны полетели каменистые осколки и вязкая кашица серой крови, и тролль отступил, превратив в пыль обломок стены, на который походя наступил. После чего направился к реке. Ещё одна стрела отрикошетила от груди тролля.

Окружённый смазанным пятном из с безумной скоростью размахиваемого оружия, Снорри возник рядом с Феликсом, который даже несколько опешил от ярости старого гнома. Конечно, он тоже был истребителем, но никогда ранее Феликс не видел, чтобы Снорри столь жаждал умереть.

Впрочем, не обращая на них внимания, тролль продолжал отступать, его раны затягивались на глазах. Феликс последовал за ним, никогда, впрочем, не подходя на расстояние удара к бешено размахивающему оружием Снорри, упорно преследовавшему тролля.

Феликс почувствовал, как что-то коснулось его щеки, и мгновенно поднял меч в защитную позицию, прежде чем глянуть, что это было. Впрочем, он ничего не увидел, кроме исчезающего остаточного силуэта в падающем снегу, которое немного напоминало лицо. Шёпот в ухе резко развернул его в противоположную сторону. Холодная рука завязала его кишки. Этот голос, он узнал его. Но он давным-давно пал здесь, в Прааге.

- Улли? - прошептал Феликс.

Он поднял глаза, заметив злобные силуэты, что прочертили снег у него над головой. Время от времени, один из них, пролетая мимо, дёргал Феликса за плащ или шептал нечто таким страшным манером, что Феликс даже слов не мог разобрать. Позади Коля опустил лук, поцеловал свой резной камень и прошептал молитву. Снорри же, похоже, не замечал ничего вокруг.

Ловушка! Раны были вообще не при чём: тролль просто заманил их подальше от боевых действий у почтовой станции и вошёл в лабиринт призраков Ульрики. Осознание пришло слишком поздно: когда мгновение спустя Феликс бросил взгляд на север, то увидел тёмную массу, что рванулась им навстречу.

Это был человек. Зверочеловек, если быть точным.

Если ещё точнее, то много, очень много зверолюдей.

Рассеянные курганцы, что расположились на берегу, были стоптаны огромным стадом. Феликс не мог сосчитать их в темноте, но рёв, который он слышал, говорил ему яснее ясного: тварей было слишком много. Земля дрожала под их копытами. Трубящий рёв и могучие тела крупных зверей ломились сквозь стадо, ничтоже сумняшеся стаптывая медленных и мелких сородичей. Впрочем, иначе было бы слишком скучно. Там были ещё тролли, по крайней мере один ужасающе мутировавший четырёхрукий минотавр с костяными мечами в каждой лапе, святящиеся татуировки ползали по его голой плоти, а также нечто монструозное, напоминающее раздутую жабу, что Феликс даже не собирался пытаться описать и надеялся, что ему не придётся рассмотреть сие вблизи.

Как будто все звери Хаоса сплотились в ответ на призыв Короля Троллей.

С болезненным чувством понимания, Феликс подумал, что так оно, вероятнее всего, и было.

- Снорри! - выкрикнул он, размахивая мечом, чтобы привлечь внимание старого истребителя. - Мы должны вернуться к остальным. Должны предупредить Ульрику.

Но Снорри даже бровью не повёл. Гном продолжал обрушивать удар за ударом на светящегося каменного тролля, который, ревя в ответ на каждый удар, пытался отмахиваться, неуклонно продолжая отступать к реке. Оглянувшись в поисках помощи, Феликс увидел Готрека, выбравшегося из снега. Истребитель окинул взглядом наступающих зверолюдов, смахнул кровь со своего единственного здорового глаза, затем врезал по голове, чтобы избавиться от звона в ушах, и снова посмотрел. Он ухмыльнулся.

- Не сейчас, Готрек. Мы должны вернуться.

Прежде чем Истребитель успел ответить, Коля поднял лук и указал в сторону укрепления. Феликс повернулся в ту сторону и вгляделся во тьму. Сквозь снегопад донесся грохот, словно эхо от далёкого грома. Сердце Феликса опустилось.

Могло ли быть хуже?

Он поднял меч, а затем ликующе вскрикнул, когда в поле зрения возник Дамир, во весь опор скачущий на своей крепкой унгольской лошадке. Толстокожий командир унголов управлял конём одними лишь коленями да стременами. Было видно, что его рука сломана, но во взгляде узких жёлтых глаз горела решимость. Меховая шапка была подвязана под подбородком, чтобы ветер не сорвал её с головы. Кольца, брелоки, пряжки и ленты гневно всколыхнулись, когда он в приветствии поднял топор. Или это было предупреждение?

Грохот приблизился, став оглушающим, он был слишком громким, чтобы быть вызванным единственным всадником, а снег за спиной Дамира заменялся колышущей тьмою, словно прятал лавину или приливную волну. Феликс попятился, сердце в груди бешено забилось, словно предупреждая об опасности, когда стена несущихся в панике фыркающих быков вырвалась из снега на хвосте унгола.

Атака тролля, должно быть, напугала их, и теперь они неслись на Феликса и других - зажатых между рекой и стадом зверолюдов.

Он едва не выкинул меч, едва не отказался от борьбы. Что он сделал, чтобы заслужить это? Мгновение он отрешённо смотрел, смирившись с неотвратимым концом. Но потом он вспомнил о Максе, который висел в оковах в сыром подземелье всего в какой-нибудь миле отсюда. Он подумал о своём племяннике и Ульрике, осаждаемых троллями за его спиной.

Он подумал о Кэт и ребёнке, которого она могла не выносить.

Стиснув зубы, он в ярости покачал головой. Нет. Умереть сейчас было бы легче всего, но это было неправильно. Он не мог позвать Готрека и Снорри, но он собирался стать одним из тех героев, кому было суждено вернуться в Альтдорф, увидев, как мир выберется из этой передряги, как это уже не раз случалось ранее.

Быстро оглядевшись, он оценил ситуацию. Зверолюды приближались с севера, а паникующее стадо - с юга. Только сейчас он смог разглядеть силуэты пары троллей, которые преследовали быков. Шум оглушал, сливаясь воедино, как если бы два грозовых фронта неслись навстречу друг другу. Выхода не было. Пытаясь держать в поле зрения обе угрозы, Феликс попятился к реке.

Подождите-ка…

Было ли это возможностью сбежать или он просто выбрал иной способ найти смерть?

- В реку, - крикнул Феликс, убрав Карагул в ножны и рванувшись к реке.

- Ты спятил, - выпалил Коля. - Даже если ты не утонешь, то замёрзнешь насмерть.

- Альтернативы мне нравятся меньше, - не останавливаясь, бросил в ответ Феликс. Кислевиту оказалось нечего ответить, так что он молча присоединился к Феликсу.

Вдвоём они промчались мимо каменного тролля. Снорри мельком бросил на них озадаченный взгляд, пока Готрек не подошёл к нему сзади и не пихнул в спину, призывая последовать за ними.

- Троллий король мой, Снорри Номокус, но считай что мы в расчёте за эту потерянную погибель.

Зрение Феликса сузилось до узкой полоски заснеженной гальки между ним и Линском. Он чувствовал запах льда, мог видеть завитки, которые создавал снегопад в тошнотворно тяжёлом потоке воды, уже чувствовал, как его кожа напряглась в ожидании предстоящего потрясения. Он услышал, как позади Дамир осадил своего конька и что-то выкрикнул, впрочем, он не смог разобрать что из-за грохота крови в ушах. А затем раздался новый и незнакомый ему звук, который отрезал всё остальное.

Это был звук, который издавал человек, будучи сбитым с коня качающимся валуном.

Феликс прыгнул. В ту долю секунды, он ощутил печаль. Дамир был хорошим человеком. Он не заслужил того, что Ульрика сделала с ним.

Столкновение, погружение во тьму.

А после он уже не чувствовал ничего, кроме холода.

Застава рушилась вокруг Ульрики. Куски кирпичной кладки размером с кулак и обломки декоративных горгулий разбились о затылок и зубцы на левом наплечнике. Усилия по поддержанию столь многих заклинаний одновременно вызывали ощущение, будто стая волков отчаянно пыталась разорвать её разум между ними. Призрак-лабиринт, портал, реанимация, пляска смерти, которая удерживала её сражающиеся куклы на их струнах. Ни один смертный разум, отвлекавшийся на независящие от него вещи, вроде дыхания или дрожи, не смог бы работать столь эффективно или столь же быстро, но даже для неё это оказалось слишком. Кое от чего пришлось отказаться.

Она развеяла призрак-лабиринт. От него не было особого толку, теперь, когда враги были у самых ворот. Затем она сняла некромантскую энергию со своих зомби-рабов, движения унголов стали вялыми, пока они не стали атаковать медленнее, чем даже тролли, которые, спустя несколько мгновений превратили зомби в желе. Ульрика не стала даже пытаться восстанавливать получившееся месиво. Потрясающий удар потряс всю заставу, от башни до фундамента, и передняя стена обвалилась вокруг туши проломившего её ледяного тролля. Перекрытия застонали, когда рухнуло ещё больше стен. Кладка разбилась о прочную, словно алмаз, шкуру тролля.

Её воины упали, словно куклы. Она услышала, как Густав выкрикнул приказ. Самоуверенный юнец слишком поздно обнаружил в себе способность к командованию.

Ульрика сосредоточилась на портале.

Она не могла больше ждать. Дамир подвёл её и Феликс покинул. Если бы у неё было время или энергия на слова, она бы прокляла его именем Нагаша, и Нефераты, и каждого повелителя и повелительницы нежити, которых бы смогла вспомнить. Ей следовало сделать из Феликса раба, как она поступила с его племянником, и пропихнуть свой дар через нежелающие того губы Катерины. Родство и любовь между ними заставили бы смертного поступать так, как надо. Это был совет Влада вон Карштайна, который она проигнорировала.

Проклятье на них на всех!

Тролль приблизился, заполнив собой всё пространство. Для её просвещённого восприятия он наступал медленно, словно ледник, но с той же страшной аурой неизбежности

Время пришло

- Воины, ко мне! - закричала она, убирая саблю и заходя в портал.

Пришло время Королю Троллей узнать, с кем он связался.

Глава четырнадцатая. ГОРОД ПОТЕРЯННЫХ ДУШ

Пустой мост был назван так с типичной для Кислева иронией. В не столь далёкие времена, это был путь, по которому молодые бедняки из Праага покидали белые стены и покрытые красной черепицей усадьбы Старого города, чтобы стать солдатами. И мост никогда не был пуст. Слишком много ужасов для этого видел город, и лишь очень глупый или смелый человек рисковал пересекать его в ночное время из-за страха перед мёртвыми воинами, озлобленными на тех, кто не участвовал в их войнах.

Конец Времён изменил многое. Это - нет.

С блеющим криком, что отразился между обледеневшими опорами серого подбрюшья моста, зверолюд перелетел через перила. Мех на его груди слипся от крови, как будто ему только что врезали булавой. Махая руками и ногами, он молил своих богов внезапно превратить их в крылья, пока не пробил лёд, подняв столб чёрной воды.

Непрекращающиеся звуки битвы разносились вниз по реке - или вверх, что не менее вероятно - когда Феликс вцепился онемевшими пальцами в гальку, что усыпала берег, и, превозмогая боль, вытащил себя на берег. Среди врачей Альтдорфа ходила модная теория, что мужские кости с возрастом становились более пористыми, объясняя таким образом хрупкость и чувствительность к холодному воздуху у стариков. Феликс хотел бы увидеть, как кто-нибудь окунётся в зимний Линск, перевалив или приблизившись к сороковнику. Дыхание во рту ощущалось как драконье пламя. Тело - как мумифицированное в бинтах, что сначала были окунуты в воду со льдом и заморожены. Руками, которые он не мог должным образом ни почувствовать, ни выпрямить, Феликсу удалось перевернуть себя на бок и свернуться калачиком.

Мягкие хлопья снега щекотали его бородатое лицо.

«Какой славный способ умереть», - жалко подумал Феликс. После того, что он пережил, чтобы добраться до Праага, это было бы просто очень типично - закончить таким позорным способом. Не понимая, почему его это вообще волнует, он моргнул в падающий снег.

Молния прорезала чёрное небо. Вспышки фиолетового и зелёного подсветили силуэт Старого города: ломаную линию из разрушенных минаретов и луковичных куполов, слегка занесённых снегом. Собственное учащённое дыхание Феликса замедлилось, позволив услышать словно насмехающийся над ним Линск, с шуршанием несущий свои воды вверх по течению. Улюлюкающие, лающие и воющие вопли отражались от окружающих зданий.

Феликс вздрогнул и нащупал свой меч, с помощью одной дрожащей руки заставив пальцы другой обхватить его драконоглавую рукоять. Он чувствовал себя ужасно, словно оттаявший кусок мяса, брошенный в Имперском зверинце во время кормёжки. Когда он с трудом поднялся на ноги, уродство из меха и перьев с задом горного льва завизжало у него над головой, размахивая орлиными крыльями. Феликс поднял голову и проследил взглядом за монстром: грифон поднялся на поднимающиеся скалистые шпили чудовищной цитадели Праага и там затерялся среди облака тёмных пятнышек, которые порхали вокруг грозно выглядевших башен. «Гарпии, или что похуже», - подумал Феликс, даже не попытавшись приукрасить то, что видел.

Цитадель Праага и создавалась, чтобы иметь мрачный вид. Верх её башен усеивали драконьи головы и рога демонов. Гротески в броне подпирали её стены. Покорение Хаосом и оккупация легионами Трогга мало что сделали, чтобы изменить её скорбный и запущенный облик.

Окрик с вершины моста заставил его вернуть внимание тем вещам, которые этого заслуживали.

- Идите к Снорри, вы - тощие попрошайки. У него только две руки!

Если бы Феликс мог чувствовать свои ноги, то он бы пнул себя. В своей эгоистичной жалости, он совершенно забыл о Снорри и остальных. Подняв руку, чтобы заслониться от падающего снега, он побрёл на звук сталкивающейся стали и звериного рёва к схватке на ближней стороне моста. Там было возведено грубое укрытие из железа и дерева. На крыше сторожки намело высокий сугроб. Странный флаг с изображением восьмиконечной звезды Хаоса Неделимого, прорезанной чем-то типа звериных когтей, хлопал на хлипком древке. Костёр освещал зверолюдов, борющихся в тени и вне её.

Скорее перспектива согреться у огня, чем желание помочь истребителю, вдохнула в мышцы Феликса достаточно жизни, чтобы он начал двигаться.

К тому времени, как обледенелые конечности Феликса дотащили его до моста, крики на всей преграде уже затихли.

- Это была гибель Снорри, - сказал Снорри, собственнически стоя над телом жилистого зверолюда с короткими рожками и лицом, которое было бы весьма похоже на человеческое, если бы не слишком широкий рот, полный коровьих зубов. Столь близкое сходство свело кишки Феликса сильнее, чем когда-либо смог бы любой быкоголовый ужас. Это выглядело так, словно тёмные силы показывали, как сильно их порча может исказить то, что Феликс считал за человечность. Для полноты картины он был одет в лоскутную праагскую овчину, перчатки и шляпу-чапку. В руке существо сжимало молот. Феликс хотел бы иметь уверенность сказать, что это был обычный зверолюд, укравший эту одежду во время грабежа мёртвого города, а не человеком - некогда жителем Праага.

Рана от топора, разделившая грудь надвое, не делала его более симпатичным.

- Ты ошибаешься, - проворчал Готрек.

- Снорри так не думает. Это его голова была на конце этого молота.

- Это была моя гибель, - упорствовал Готрек. Свет от огня придал ещё больше выразительности угрожающему рычанию. - Это лишь моё невезение, что ты поставил свой толстый череп на его пути.

Истребитель стряхнул кровь с глубокой раны на ладони, а затем ничтоже сумняшеся прижёг её в пламени зверолюдского костра. Огонь полыхал в половине жестяной ванны, которая некогда принадлежала кому-то из состоятельных господ Праага. Внутри среди потрескивающих деревянных обломков Феликс увидел обугленные, свернувшиеся книжные переплёты и навоз. Слабый огонь был защищён от более сильного снегопада деревянным поддоном, завёрнутым в тент витрины магазина, чья ткань провисала между планками поддона под весом скопившегося снега.

Снорри почесал голову, а затем ещё крепче обхватил свои молот и топор. Жилы набухли на его лысом черепе и мускулистых плечах.

- Вы оба последуете за ним, - сказал Феликс, слишком резко и громко, чтобы это выглядело естественным, и он пнул себя за такую «великую хитрость», но ни Снорри ни Готрек, казалось, не заметили спешку в его голосе. Снорри прикусил губу, но промолчал. Значит, он ещё не сказал Готреку то, что сказал Феликсу. Хорошо.

- Вопреки здравому смыслу, - сказал Готрек.

Снорри просто мазнул по Феликсу неопределённым взглядом, потом покачал головой и отвернулся. Гном вышел из укрытия в пургу, и на мгновение Феликсу показалось, что он собирается сразу же идти на другую сторону моста. Однако Снорри остановился, повернулся лицом к ветру и просто смотрел в него. Его глаза покраснели. Феликс облегчённо выдохнул.

- Что это значит? - спросил Готрек.

Сердце Феликса подпрыгнуло. - Ты о чем?

Готрек пожал плечами, как будто его это не волновало, хотя, судя по его вопросу, это было не так. Феликс бочком проскользнул к огню костра, ощущая озноб от наполнявшего его мышцы тепла.

- Над Караз-а-Караком зимы и то были холоднее, - проворчал Готрек, хрустнув пальцами над огнём. Феликс не мог не отметить, что даже на них были свежезарубцованные раны. - Они бы заморозили дыхание в лёгких человека.

- Ты видел какой-нибудь признак Густава или Ульрики? Хоть что-нибудь?

Коротко кивнув головой, Готрек указал себе за спину. На трёхногом стуле сидел промокший насквозь и безостановочно трясущийся Коля. Кто-то (хотя Феликс не мог представить себе ни Готрека ни Снорри делающих это) завернул его в толстую, окровавленную овчину.

- Это Снорри сделал, - заметил Готрек, словно бы обсуждая психическое здоровье пожилого родственника. - Он размяк. И не только в голове.

- Только вы трое?

- С тобой - четверо, - неприятно усмехнулся Готрек.

Феликс почувствовал, как его глаза защипало. Значит, вот так. Ульрика пропала, мертва или захвачена в плен. Густав пропал. Их миссия всё равно что провалена: он успел завалить всё, что только мог. Потерять всех, кто имел хоть какое-то значение. Даже если он выживет, как он может вернуться домой и, глядя в глаза Отто и Аннабель, рассказать им, что случилось с Густавом?

Когда он снова открыл глаза, Готрек всё ещё смотрел на него с какой-то странной животной отчуждённостью. Истребитель стал мрачнее за прошедший год. Он не был похож на Ульрику, скорее на её отражение в зеркале, в котором обе стороны были в темноте. Он вздохнул и почесал спутавшуюся бороду. Возможно, там был ещё один человек, перед которым он мог бы искупить свою вину, если бы его старый товарищ позволил бы ему.

- Я не собираюсь извиняться за своё решение отправиться с Кэт в Альтдорф.

- Думаешь, я стал бы уважать тебя, если бы ты попробовал?

- Вероятно, нет, - Феликс определённо не был хорош в извинениях. Если бы не это, то, возможно, он и Ульрика не отдалились бы так сильно. Было так просто оглянуться назад на себя молодого и задним числом осудить свои действия и пожалеть о них. - Мы оба знаем, что это был мой выбор, и он был лучшим для Кэт.

- Айе, может быть.

- И я бы остался с ней, - поспешил добавить Феликс. - Зигмар знает, что я думал об этом, прежде чем вновь впутываться во всё это и пытался отыскать тебя. Не поверишь, но мне не хватало этого, - Феликс вздохнул. - Я бы остался. Лишь из-за Макса я не сделал этого.

- Брехня, - ответил Готрек, столь же резкий и беспощадный со словами, как и с топором. - Ты сделал это, поведясь на медовые слова исчадия, выглядящего как женщина, которую ты когда-то любил.

- Ульрика имеет столько же причин вернуть Макса, как и все мы.

- Ты называешь её этим именем, но это - не Ульрика. Если она хочет вернуть волшебника, то лишь по собственным причинами и, держу пари, её причины не совпадают с твоими, - хмыкнул Готрек. Его глаза злобно сверкнули. - Она пьёт людскую кровь и поднимает мёртвых из могил на твоих глазах. Что ещё тебе нужно, чтобы раскрыть их и увидеть?

Феликс сделал глубокий вдох, но что он мог возразить? Ульрика играла на его чувствах к ней, словно на струнах лютни. Где-то в глубине души, где ещё оставалось логическое мышление, он понимал это с самого начала, но сказанное прямо и недвусмысленно другим, заставило его поверить в это так, как он не мог заставить сделать этого ранее. Что всё, во что он хотел верить, что Ульрика всё ещё была где-то внутри.

Одной рукой он помассировал ноющее от боли сердце. На самом деле ему не хватало вот этого, не приключения, конечно, не опасности, а таких вот моментов товарищества у костра, даже в сдержанной, частенько грубой манере, в которой понимал это Готрек. Именно в этот миг часть его захотела спросить Готрека о жене, дочери и его позоре, но он знал, что никогда не осмелится. Готрек по-прежнему был гномом и вряд ли сможет легко отнестись к тому, что уже сказал Феликсу Снорри.

- Хотя, в одном Ульрика была права.

- В чём же?

Феликс пожал плечами.

- Лучше быть здесь, чем не быть. Какой смысл сидеть дома, охотиться на крыс и участвовать в небольших сражениях, когда все те, что имеют значения, ведутся здесь?

- Хватит кормить меня фигнёй, человечий отпрыск.

- Что?

- Да, - ответил Готрек, набрав воздуха в свою стволоподобную грудь. - Там, в двух шагах, великая гибель, огромное чудовище на холме. Что ж, я поднимусь на холм, и я прикончу монстра. Конец Времён наступил, и каждый хочет, чтобы я был своего рода героем, - гном нахмурился и стукнул в грудь, пронзённую стрелами. - Всё, чего хочу я - найти свой рок и обрести покой.

- Мне жаль, - ответил Феликс, и он действительно так думал. Готрек стоил тысячи человек. Да даже больше.

- Разве это так много, - кисло продолжил Готрек, а затем махнул рукой в сторону Снорри. Тот не двигался и снег уже начал скапливаться вокруг лодыжек старого гнома. - Пусть он играет в героя. В конце концов, это то, чего идиот всегда и хотел. Я бы даже сказал, что он именно тот герой, которого и заслуживает этот жалкий мир.

- Это слишком мрачно. Даже для тебя.

- Такие времена.

Подавленный, а также замёрзший до мозга костей, он отвернулся от Готрека и его почти-воспоминаний и посмотрел на руины Старого города Праага. Это город постоянно преследовал его, по крайней мере, эта его часть, но ныне она тоже была завоёвана, и чем-то, что не имело ни малейшего намерения оставить его как место, в котором могли бы снова обитать люди. Извилистый путь от моста вёл мимо давно разграбленных магазинов и по засыпанной булыжниками дороге в гарнизонный район восточного квартала Старого города. Тусклый свет северного солнца освещал характерные кислевитские здания, скрывшиеся под снежным покровом по колено и выше, испещрённым следами от копыт и лап всякого рода зверья. Там некогда была таверна, здесь - кабаре, игорные дома, столовые, в которых обслуживался постоянный тысячный гарнизон. Феликсу не нужен был ведьмовской свет или свет Гехаймниснахта, Ночи таинств, чтобы увидеть здесь призраков.

Дорога вилась вверх на холм, столь сильно выделявшийся здесь, посреди бескрайней степи, на котором взгромоздилась увешанная горгульями цитадель Праага. Именно там был Король Троллей. Там был Макс. Именно туда хотела вести их Ульрика. Отблески огня, горевшего в окнах, бросали длинные причудливые тени от кружащихся гарпий на улицы внизу.

- Как думаешь, Ульрика ещё жива?

- Нет.

Феликс закрыл глаза и глубоко вздохнул. После чего перефразировал вопрос.

- Как ты думаешь, Король Троллей организовал нападение на заставу, чтобы захватить Ульрику? В конце концов, он собирает колдунов, а мы все могли увидеть, на что способна Ульрика.

- Если это так, то она среди своих в этом гнезде Хаоса.

- Ты забываешь Макса.

- Гномы ничего не забывают. Это просто не имеет значения, - гном наклонился ближе, пока его усы не оказались в опасной близости от огня. - Кислев пал. Империя будет следующей, а затем, один за другим, придёт время остальных людей и эльфов. Гномьи твердыни падут последними, - на его лице появилась мрачная улыбка, словно это мрачное предсказание могло потрафить его болезненной гордости. - Но и они падут, и никто, ни ты, ни я, ни кто-либо иной ничего не сможет с этим поделать.

Феликс покачал головой, опешив. Он никогда бы не поверил, что Готрек Гурниссон может просто сдаться, если так можно было назвать нигилистический поход в твердыню врага.

- Снорри будет сражаться с Королём Троллей вместе с тобой, юный Феликс.

Готрек и Феликс обернулись, когда Снорри протопал внутрь, его нога-булава громко стучала каждый раз, когда он ступал по камням пола. Никаких шансов на скрытное проникновение, конечно, не будет, если Снорри отправится с ними, впрочем, Феликс сомневался, что старый истребитель в любом случае согласился бы с подобной стратагемой. Готрек нахмурился и посмотрел на Феликса, словно бы подозревая, что тот специально пытался его перехитрить, после чего потянулся и поднял свой топор. По-прежнему удерживая взгляд на Феликсе, он прикрепил цепь, свисавшую с его оружия, к наручам.

- Снорри обойдётся, - сказал Готрек.

Снорри собрался было начать спор, но Феликс утихомирил его быстрым взглядом.

- Там хватит троллей на вас обоих.

- Снорри считает, что Король Троллей считается, как минимум, за двоих.

- Ты не умеешь считать, Снорри, - резко ответил Готрек, принюхиваясь к крови, покрывающей лезвие его топора. Он снова выглядел живым, подвижным, и Феликс почувствовал, как его кожу начало покалывать в ответ на это. Это было как будто между ними существовала связь, которую ни один из них не мог ни увидеть, ни ощутить, но иногда можно было практически потрогать. - Эта гибель и есть та, что была обещана мне.

Снорри вопросительно посмотрел на Феликса, который в ответ лишь пожал плечами.

Готрек ступил на дорогу к цитадели.

- Ну что ж, давайте прикончим чудовище.

Ульрика очнулась во тьме и боли. Тьма проблемой не являлась - не один благословлённый вечно ходил ночью. Для неё тьма была множеством оттенков серого. Сквозь прутья своей клетки она увидела, что находилась в большом подвале. Стены были из неотделанного камня и изгибались наверх, образуя арочный потолок. Это был один из винных погребов герцога Энрика. Конечно, сама Ульрика никогда здесь не была, она ведь дочь боярина, но дизайн был похож на тот, который использовал при постройке форта Страгов её дед. Она принюхалась и почувствовала кислый запашок испортившегося вина, а несколько стеклянных осколков подтвердили её догадку о первоначальном использовании этого места. Ещё больше десятка клеток, таких же, как и её, висели, прикреплённые болтами к стенам, где некогда стояли винные стеллажи. В отличие от её, все остальные были пусты.

Прикованный к обращённым к стене прутьям клетки, напротив неё висел огромный грязно-коричневый тролль.

Рефлексивно дёрнувшись, Ульрика заставила загреметь кандалы на своих собственных запястьях. Её скованные руки были продеты сквозь железный брусок, казалось, согнутый в восьмёрку специально для неё. То, что выглядело как якорная цепь, проходило через него и исчезало где-то в вышине. Она подняла голову. Цепь была толще чем её рука, но каким-то хитрым образом скручена в узел вокруг одного из прутьев её решётки. Ульрика напрягла всю свою чудовищную силу, но ни цепь, ни узел даже не шелохнулись. Она зашипела во тьме. Направление рёбер на крыше клетки говорило, что она могла двигаться вперёд-назад, если ей по каким бы то ни было причинам захотелось подойти к троллю, но не давало сделать даже пары шагов в сторону, без того, чтобы цепь не дёрнула её обратно.

Это не была ни самая утончённая темница из тех, в которых ей приходилось бывать, ни умышленно мучительная - данная награда, несомненно, принадлежала охотникам на ведьм Альтдорфа - но она определённо была крепкой.

Она поджала ноги так, что её полный вес повис на цепи, и потянула вниз, пока боль в запястьях чуть не погрузила её в черноту. В раздражении и злости она громыхнула цепями и выругалась по кислевитски. Её родной язык был просто создан для подобных словечек. С постепенно охватывающим её страхом, Ульрика посмотрела на брус над её запястьями. Несмотря на всю её силу - он даже не скрипнул.

Какой монстр мог согнуть что-то подобное, да ещё и с достаточным умением, чтобы не раздавить руки при этом? Какая-то машина, сказала она себе с уверенностью. Во времена приключений, пережитых ею вместе с Феликсом и его дружками-гномами, она навидалась достаточно чудес, чтобы знать - невозможное возможно.

Эти мысли были помехой, пусть, она знала, и краткой. Пленница представила уникальные ужасы для оставленного один на один с вечностью для размышлений и острый разум, что мог сделать это. Дар Восставших иногда может показаться истинным проклятием. С горечью она попыталась вспомнить, как здесь оказалась. Последнее, что она помнила - ледяной тролль, надвигавшийся на неё, а затем…

Ничего.

Она сжала голову. Ульрика чувствовала, что память словно бы выбили из неё, но это было невозможно. По опыту она знала, что требовалось причинить просто невероятные страдания, чтобы нанести подобный вред одному из её рода. Она покачала головой. Не имело значения, как она оказалась здесь. Всё, что было действительно важно - выбраться из клетки и выполнить задание своего господина. Ульрика зарычала.

Ей нужна кровь. Она почти исчерпала себя, пытаясь обработать так много магии во время атаки троллей, а то немногое, что осталось, ушло на заживление ран, о получении которых она не помнила. Её рёбра и позвоночник ныли, словно недавно были сломаны, и ещё ужасно болела нога, хотя Ульрика думала, что это всего лишь ушиб. Однако хуже всего был левый глаз, который, казалось, растоптали и теперь он срастался с такой мучительной медлительностью, что если бы руки Ульрики не были скованы, то она наверно сама вырвала его из глазниц, чтобы вырастить новый, когда как следует насытится.

Существовало лишь несколько смертных с силой, или садизмом, которые понимали, что были степени боли, которые позволяли ощутить бессмертие на вкус.

С большим голодом, чем ей бы хотелось, Ульрика посмотрела на прикованного тролля. Покрытый мхом, среди которого ползали черви, монстр безучастно смотрел на неё. Его пульс был настолько медленным, что этот звук почти завораживал. Покачиваясь в такт, она облизала губы. Клыки кольнули язык. Было ли то, о чём она думает, вообще возможно? Та её часть, что всё ещё соображала достаточно, чтобы понимать, что она ослабла, искренне надеялась, что нет.

- Так быстро.

Голос прогрохотал из темноты позади неё. Он был грубым и нечеловеческим и столь же глубоким, как могила. Ульрика не думала, что когда-нибудь прежде слышала эти два слова, произнесённые с таким презрением и гадливостью. Ульрика перекрутилась через свои оковы так, чтобы повернуться к передней части клетки. С другой стороны неровного пространства был ещё один ряд пустых клеток. В полумраке между ними светилась пара тусклых янтарных глаз. Волна сернистого дыхания вылетела из покрытого коркой рта с зазубренными бивнями, когда он раскололся в, что было совершенно нереально, улыбке.

- Другие из твоей расы сопротивлялись дольше. Ты слаба, вампир.

Ульрика попыталась отключиться от мучающего её голода и сосредоточиться. Сердце говорившего было холодным и тихим, достаточно чтобы Ульрика испытала затруднение при попытке услышать его биение через гороподобную стену его груди. Глядя на него, было трудно игнорировать монстра перед глазами и видеть, кем он был - троллем, говорящим троллем. Он смотрел на неё, ожидая реакции. Его глаза были бездонными омутами, наполненными жестокой хитростью.

- Трогг, - сказала Ульрика. - Король Троллей.

- Фон Карштайн послал тебя в мой город, - сказал Король Троллей, наклоняясь, пока его бивни не впились в прутья. Ульрика отшатнулась поглубже и обнажила клыки. - Зачем?

Ульрика с ненавистью посмотрела на Короля Троллей. Она поняла, что ставки в этой игре были выше, чем она рассказала Феликсу, или даже бедняге Дамиру. В конце концов, она была кислевиткой, последние месяцы ехавшей через покрытые пеплом просторы её страны, но каждой частичкой своего неестественного существа она желала, чтобы граф фон Карштайн мог найти союзника на севере более постоянного, чем Трогг.

- А ты как думаешь? Золотой бастион мешает ему поговорить с тобой с помощью магии.

- Люди слабы, - ответил Трогг, с насмешкой глядя на её зеркальную броню. Ульрика вернула контроль. Она до сих пор не могла вспомнить, как очутилась здесь, но вид усеянных минералами булавоподобных кулаков её похитителя зародил в ней серьёзное подозрение. - Фон Карштайн послал тебя сюда, чтобы ты говорила за него? Тогда говори, хорошенькая тварь. Впечатли меня своими умными словами.

Король Троллей отступил от решётки, предоставляя слово Ульрике. Он завернулся в потрёпанный красный плащ, скрыв многочисленные рты, что бесшумно открывались и закрывались на его мутировавшем торсе. Его голова втянулась в кристаллическую гриву из искривляющего камня, что выпирала на его плечах. Ульрика слизнула капельку крови, выступившую на пересохших губах.

- Война идёт плохо для Империи.

- Само собой, - отрубил Трогг, его глубокий голос подавил её. - Вы просите мягкую плоть выстоять перед волной Хаоса.

Ульрика прикусила язык, пытаясь игнорировать ёрничающего Трогга и сконцентрироваться на сообщении, ради которого Влад рисковал собственной не-жизнью. Становилось всё труднее думать, всё труднее говорить без рычания. Зверь был близок. Он отогрелся под светом луны Хаоса, и он оголодал.

- Мой господин умоляет вас двинуться против орд Архаона, прежде чем станет слишком поздно. У вас достаточно сил.

- Сила? - прорычал Трогг и, подняв руки, посмотрел на них сверху вниз. Он сжал их в кулаки. - Да, у меня есть сила. Это всё, что ты видишь здесь, вампир? Силу? Неужели я всего лишь тупой молоток, ждущий направляющую руку Сильвании?

Разве она была столь небрежна? Она пыталась думать, но её талантом были мечи, а не слова.

- Это высокомерие людей, повсюду видящих свою судьбу. Фон Карштайн. Всеизбранный. Мёртвый человек. Вознёсшийся человек. Под своей шкурой - они по-прежнему люди. Эта…- глаза Трогга засветились, когда он протянул руку и обхватил прутья клетки Ульрики. Решётка застонала под его хваткой, - …эпоха станет Эпохой Зверя.

- Ты спятил, если думаешь, что сможешь выстоять против Архаона в одиночку.

- Возможно, - ответил Трогг, а потом постучал по короне над его бровями ногтем, напоминающим осколок кристалла. - А возможно, я знаю больше, чем ты, - он хихикнул - предвосхищающий лавину каскад из камней, летящих вниз со скалы. - Но в один прекрасный день я отблагодарю фон Карштайна за отправку ко мне столь посредственного воина.

- Я скорее отправлюсь на прогулку под солнцем, чем буду служить такому, как ты.

- Все звери Хаоса служат мне. Кто ты, вампир, если не одна из них? Как ты думаешь, что стало с другими вампирами Праага?

Ульрика изо всех сил старалась держаться прямо, смотреть надменно, несмотря на цепи, драпирующие её плечи, и клыки, что словно кислотой жгли дёсны. Она достаточно хорошо помнила небольшое, бесполезное ламианское сестринство Праага, и попадание под иго этого чудовища было всем, чего заслуживали их близорукие распри. Ульрика была лучше, чем они. Она была воином, кислевиткой, боярыней Страны Троллей. Хаос был источником её силы, но она была его хозяйкой, а не марионеткой.

- У меня есть друзья, которые придут за мной. Друзья, ради того, чтобы не пересечься с которыми, ты бы сделал всё возможное.

- Поэт и… - Трогг схватил клетку одной рукой и наклонился поближе. Его голос стал тише, а глаза - настороженнее. Ульрика уловила странный запах в дыхании Короля Троллей. Она слишком мало знала его расу, чтобы быть уверенной, но инстинктивное понимание, некая универсальная особенность, сказали ей - это страх, - …гном с топором. Да, я знаю их. Существует ли монстр в Прааге, который, сколь бы он ни был одарён, не ощутил страх при имени «Гурниссон».

- Тогда выпусти меня, - сказала Ульрика, запах слабости притягивал её. Значит, Готрек и Феликс пережили нападение. Она не могла себе представить, как им это удалось, но вряд ли это должно вызывать у неё удивление. Её цепи загремели, когда она выпрямилась и посмотрела прямо на возвышающуюся ужасную громаду Короля Троллей. - Отпусти меня. И подумай о просьбе моего господина.

- Ты переоцениваешь свои силы. Я заметил приход твоих друзей и их уже ждёт мой самый могучий монстр. Это бессмертный из предыдущих времён, пережиток битвы за Урзебию и Года-который-никто-не-забывает, - Король Троллей отстранился и накинул на плечи помятый старый плащ. Он ударил кулаком о прутья противоположной клетки, и в ответ открылась дверь в дальнем конце подвала и вошла банда зверолюдей с бешено бьющимися сердцами. - Здесь есть чудовища, Ульрика, с которыми даже Гурниссон ещё не сталкивался.

- Откуда…

- Откуда я узнал твоё имя? Даже для человека ты весьма переоцениваешь свои возможности.

Король Троллей подождал, пока зверолюды подходили к нему. Они были тощие, из слегка более разумной породы, называвшей себя унгорами, и являлись свитой зверолюда, выглядевшего как шаман. Его глаза были плоскими ониксовыми дисками на седой, покрытой татуировками морде. На размашистых оленьих рогах были нанесены жуткие руны, сделанные синей краской, разбросанные среди символов, которые выглядели как нечто большее, чем пещерное искусство. Шаман и Король Троллей шёпотом посовещались. Ульрика подумала, что это было логично - Королю Троллей были нужны помощники. Что было так же невозможно, как тролль, следующий инструкциям.

Трогг повернулся к Ульрике и проблеск веселья мелькнул в его тусклых глазах.

- У меня есть загадка для тебя, Ульрика: король без королевства, генерал без армии, влюблённый без возлюбленной, воин без души, - его лицо застыло: камень, которым он и был. - Разве ты не хочешь спросить о тех, кого ты привела вместе с собой в мой город?

Ульрика дёрнула свои цепи, не добившись ничего кроме лязга и ухмылки на морде Короля Троллей.

- Прошло так много времени с тех пор, как моя армия вкушала незапятнанное мясо. Теперь ты со мной, Ульрика, и скоро ты и я, покорим весь мир, который наши будущие рабы будут называть Страна Троллей.

- Отпусти меня, - прошипела Ульрика, чувствуя, как её тёмная душа плавает без руля и ветрил на поднимающихся волнах моря Хаоса. Она обвила цепи вокруг запястий и уставилась на Трогга. - И отпусти Макса со мной.

- Он до сих пор говорит о тебе. Должно быть, он сильно любил тебя.

- Приведи его ко мне, - потребовала Ульрика, вызвав грохочущий смех.

- Он мой, Ульрика, как и ты, - ответил Трогг, поворачиваясь, чтобы, наконец, уйти. - А теперь ощути истинное одиночество чудовища.

Гарпии, которые стекались на площадь Героев, были возбуждены. Сотни забрались на зубчатые стены цитадели, борясь за насесты с хозяевами, горгульями. Экскременты запятнали готическую каменную кладку. Скрежет когтистых лап и вопли их прото-человеческих голосов эхом разносились надо всей, уставленной по краям статуями, площадью. Глядя из окна в задней части своей клетки, Макс Шрайбер каждые несколько секунд отмечал искажённый лик, либо кожистое крыло. Это выглядело так, словно все до последнего звери Праага явились сюда.

- Человечишка! - раздалось шипение из клетки напротив. Макс попытался проигнорировать его. - Человечишка!

- Я не разговариваю с такими чудовищами, как вы.

Пространство между ними прорезал нервный смешок.

- И это говоришь ты. Ты худший из всех нас.

Морщась от ушибов, что расцветили его спину и плечи, Макс оторвал взгляд от окна. Скавенский колдун стоял, прижавшись к прутьям своей клетки, обломки различных механических аппаратов, копившихся в дальнем углу, покрывали весь пол его узилища. Безголовое тело его «образца» безвольно повисло в своих цепях. Голова лежала на медной пластине с парой стержней, соединяющих его череп с гудящим заводным механизмом, из которого исходили нерегулярные электрические импульсы. Зрелище чавкающей пасти и лба, мерцающего с каждым импульсом, впрочем, были далеки от самой тревожащей вещи, которую Макс увидел за время их соседства.

- Что ты имеешь в виду?

Колдун хлопнул лапами в пародии на человеческий восторг, но решил проигнорировать этот вопрос или, возможно, оставить его для использования в дальнейшем на своих собственных извращённых условиях. Он указал в сторону окна.

- Что происходит там, человечишка?

- Ничего, что тебя бы касалось, я уверен.

- Вопросы. Вопросы, - прочирикал куда-то вбок крысочеловек, оглянулся через оба плеча, а затем уцепился за прутья своей клетки дрожащими лапами.- Я чую больше человечишек. Да-да. Человечишек, которыми кормят птицезверей.

Макс закрыл глаза. Сколько людей погибли, когда пал Прааг, или Кислевград? Как можно ожидать, что Макс будет горевать ещё из-за горстки?

Согрев тёплым дыханием свои потрескавшиеся и опухшие пальцы, Макс вернулся к своему объекту. Неуклюжий каменный тролль, пришпиленный болтами к стене его камеры, вернул ему взгляд пустых глаз и глубокий шепчущий вздох. Тролли, возможно, были туповаты, но это не означало, что они не были способны к обучению, и этот давно уже понял, что движение было невозможным. С замечательной приспособляемостью его расы, конечности тролля уже начали атрофироваться. Его дыхание было медленным и ритмичным. Он ни малейшего понятия не имел о том, что с ним должно было произойти.

- Человечишка! - прошипел колдун. - Король не поблагодарит тебя за это.

- Отвали, - огрызнулся Макс. - Ты всего лишь надеешься отвлечь меня, потому что знаешь, что завтра тебя вздёрнут как пищу для гарпий.

Крысолюд замолчал, но несмотря на холод, слабый человеческий нос учуял запах страха, исходящий от колдуна. Он говорил полуправду и вздор. Впрочем, как и всегда, - это был путь его рода. Они оба знали, что именно Макс Шрайбер будет тем, кто даст Королю Троллей его генерала.

Это Макс будет тем, кто вернётся домой.

- Я уже говорил, что уже слишком стар для этого? - пробормотал Феликс, выглядывая из-за мраморной статуи безымянного коссара на внешнем кольце площади Героев.

Не было ни клочка снежного неба, на котором бы не виднелось визжащей гарпии. Сотни тварей собирались над бойницами и чудовищно изрезанными минаретами цитадели, по крайней мере, вдвое больше, чем в небе, хлопали, орали и пикировали друг на друга, скидывая с насеста своих родичей и отправляя их, испуганных и кричащих, обратно в небеса в хлопьях раскидываемого снега. Несмотря на комковатые полосы коричневого и белого помёта, что обрушивался на их гигантские тела, тролли, сидевшие на корточках в кольце статуй наиболее прославленных героев, не могли бы выглядеть более безразличными к столпотворению над их головами. Феликс насчитал десять тяжёлых, бездумно сидевших существ. Пятнадцать. Двадцать.

Он перестал считать. Наступал момент, когда дополнительная информация становилась явно бесполезна, и он наступил несколько сотен гарпий назад.

В пределах внутреннего кольца торчала виселица, сделанная из статуи настолько безобразно мутировавшего воина, что Феликс был вынужден напомнить себе, что некогда это был памятник легендарному военачальнику, тцарю Алексию. В яме перед ним полыхал огромный костёр. Цепь зверолюдов передавала то, что выглядело как книги, картины и деревянная мебель из такого далёка, как Ниппон и Арабия, и бросали в огонь. Свет и тепло вызвали довольный гул троллей. Время от времени, один из них перемещался через снег, чтобы оказаться поближе к огню. Ещё больше зверолюдов суетились вокруг монолитных чудовищ, охватывая петлями многочисленные руки тцара Алексия, когда ещё больше их родичей вынырнули из снега и окружили внутреннее кольцо статуй, ведя процессию из раздетых и связанных пленников людей. Люди были избиты и покорны. Их голая плоть настолько посинела, что они уже не дрожали. Когда они приблизились к костру, группа зверолюдей с барабанами из человеческой кожи и костяными рогами попытались отбить ритм, который бы мог быть услышан за визжащими гарпиями, и потерпели неудачу.

- Сколько тебе лет, юный Феликс? - спросил Снорри. Хлопья снега падали на голову старого истребителя, прореживая тонкие белые волосы. Он с решительной улыбкой стоял спиной к статуе коссара.

- Достаточно стар, по-моему, чтобы ты, наконец, прекратил называть меня юный Феликс.

- Не позволяй бороде заморочить тебе голову, - проговорил Готрек, глядя на площадь из-за своего собственного укрытия, вполне сознательно выбрав статую, которая отделяла бы его от Феликса и Снорри. - Тебе не больше пятидесяти.

- И я не ожидаю, что смогу прожить больше, - ответил Феликс, мысленно помолившись Зигиару, чтобы это оказалось не так, после чего выглянул из-за камня бросить ещё один взгляд на площадь.

Пленных провели на другую сторону костра, так что Феликс больше не мог их ясно разглядеть. Он, прищурившись, уставился сквозь огонь, наблюдая, как зверолюды захлестнули петлями лодыжки и запястья людей и вздёрнули их в воздух, где они заизвивались, словно червяки на руках тцаря Алексия. Копья зверолюдов отогнали постоянно кружившие над площадью своры гарпий. Судя по разбросанным по всей площади костям, Феликс не думал, что защита зверолюдов будет сколько-нибудь долгой.

Феликс мог видеть ещё больше подлетавших гарпий, что пробивались сквозь снег, влекомые возбуждающим предвкушением безумного объедения. Феликс проклял своё невезение. Похоже, что слабая надежда на то, что им удастся проникнуть в цитадель целыми, были только что сведены почти до нуля.

- Горомадный Холм просто ломится от этих тварей, - сказал Коля, стоя по левую руку от Готрека, положение, которое Феликс всё ещё считал своим. Если исключить редкую непроизвольную дрожь, он выглядел практически оправившимся от своего купания в Линске. - Они - падальщики и никогда не становятся более осторожными, чем в моменты, когда есть еда и те, кто её может украсть. Я думаю, что кто-то поставил ловушку для нас.

- Да неужели, - проворчал Готрек под нос.

- Кто ещё знает, что мы идём? - спросил Феликс.

Коля пожал плечами, жест, который с каждым новым разом вызывал у Феликса всё более сильное желание врезать кислевиту, а затем указал на внешний квадрат статуй. Дорога была погружена в тени от полыхавших костров, и полностью обходила внутреннюю часть площади.

- Я сомневаюсь, что мы сможем сделать это, - кислевит бросил взгляд на Снорри, который наблюдал за гарпиями, мельтешащими над головой, и вслух вёл неточный подсчёт, бездумно не обращая внимания на всё остальное. - Но Господин Мороз на нашей стороне. Если мы будем осторожны и терпеливы, то сможем незаметно проскользнуть вокруг.

Феликс упорно вгляделся в пургу, всматриваясь в точку на пределе видимости, туда, где статуи становились бесплотными, и их уже было невозможно отличить от любого чудовища, что могло подстерегать своих жертв, скрывшись в тенях. Страх вспенился в его желудке. Он поцеловал твёрдый выступ на пальце своей руки в перчатке, там, где он носил своё золотое кольцо - странный предбоевой жест, в котором он прежде не чувствовал надобности - а затем сцепил пальцы на драконоглавой рукояти Карагула. Раскалённый жар обжёг руку и отбросил страх в сторону. Не вполне осознавая, что делает, он изучал тени далёких статуй в поисках монстра, о котором он даже не мог сказать - был ли он вовсе. Сердце сильно забилось от предвкушения, наполняя вены теплом и силой. Ясно, что Карагул знал что-то, чего не знал он. Не в первый уже раз он задался вопросом, а стоили достоинства старого меча храмовника проблем, им порождаемых.

- Отлично, - произнёс Феликс с большим рвением в голосе, чем ему могло бы понравиться, после чего оглянулся на Готрека для окончательного согласия, и получил кивок от бывшего товарища. - Тогда идём в обход.

Пригнувшись и положив руки на спину статуи, Феликс осторожно высунулся и попытался проследить за кипевшей массой гарпий, что наблюдали за округой. Он начал думать, что получит больше удачи, если просто пойдёт за ней, и собрался уже было довериться своей звезде, когда от собравшихся зверолюдов пришло потрясающее мычание. Феликс отшатнулся в укрытие, как только зловещий крик разнёсся между статуями и низко нависшими снежными облаками, а усевшиеся на насест гарпии шумно захлопали крыльями и обратились в бегство.

Внезапно воздух заполнили крики и хлопанье крыльев, и Феликс увидел, как зверолюд вздёрнул последнего пленника. Человек был подвешен за лодыжки, так что длинные светлые волосы волочились по снегу под ним. Его кожа была настолько белой, что лишь кровоподтёки и переплетающаяся сетка синих вен не давали ему слиться с водоворотом падающего снега. Его подвешенное тело повернулось, открыв лицо. Прямая челюсть человека была сломана, лицо опухло, а голубые глаза утопали в чёрных ямах синяков, но это по-прежнему было то самое лицо, которое Феликс всегда надеялся увидеть, когда смотрелся в зеркало.

Это был Густав Ягер.

Феликс вцепился в статую перед ним, подавшись вперёд, осознав, как надолго он отвлёкся, лишь когда раздавшийся непосредственно над головой крик заставил его отвести взгляд. Он поднял лицо, подставив его снегопаду, и обнаружил ужасно искажённые, женские черты слюнявой гарпии, глядящей вниз. На одних инстинктах, он дёрнул меч вверх, но тварь с хлопаньем крыльев отскочила на плечи статуи, где принялась прыгать и вопить, словно предупреждающий звонок с крыльями. Феликс громко выругался и его желудок свело от накатывающегося на него шелеста сотен мясистых крыльев.

- Весьма неосторожно, юный Феликс, - радостно сказал Снорри.

Глава пятнадцатая. ПЛОЩАДЬ ГЕРОЕВ

Феликс бросился плашмя на землю и закатился под статую коссара. Гарпия рухнула с небес и, опустившись там, где он только что стоял, царапнула когтями булыжник. Развернувшись, она завопила на него, отвратительные черты перекрутила зверская маска негодования, однако оставила попытки добраться до него, и, стремительно метнувшись вверх, присоединилась к всё увеличивающейся стае, что, казалось, заполонила небеса над Феликсом. Плечо Феликса ударилось о пятку статуи, и он сгорбился под защитой её ног. Пытаясь изловчиться и вытащить меч в сём полусогнутом положении, он огляделся.

Готрек и Снорри ни шагу не сделали со своих позиций. Молотящие чёрные фигуры скрыли их занавесом из когтей и крыльев, но, несмотря на подавляющее преимущество гарпий в численности, истребители несли погибель всему, что оказывалось достаточно близко, чтобы достал топор… или молот. Готрек уничтожал столь многих и делал сие столь быстро, что лезвие топора превратилось в размытое пятно, практически невидимое за реками проливаемой крови и горами рассечённых тел. Снорри бился, как безумный, размахивая топором и молотом, измельчая в кашу нападающих тварей, и даже изредка делая взмах ногой-булавой, скорее из чистого энтузиазма, чем на самом деле надеясь попасть в летающих монстров. Феликс не видел Колю, но, пока он искал его глазами, вылетевшая из-за одной из близстоящих статуй стрела нашла гарпию, которая уже вознамерилась было атаковать спину Снорри. Некоторые из летающих созданий, учуяв двух людей, прячущихся среди статуй, отделились от атакующей гномов стаи и ринулись на поиски, рассчитывая найти лёгкую добычу в лице Феликса и Коли.

Использовав эту недолгую передышку, Феликс обдумал свои варианты. Что было лучше: оставаться там, где он был - ноги статуи защищали бока, и не давали тварям атаковать сверху, или сразиться с гарпиями на открытом месте, где он, по крайней мере, имел бы шанс более-менее эффективно использовать меч? К сожалению, чрезвычайная скорость нападавших сделала выбор за него: чёрная толпа тварей окутала статую коссара, прежде чем Феликс успел даже подумать о перемещении.

Феликс не смог услышать даже свой собственный крик, прежде чем всё, что он мог слышать и видеть, превратилось в водоворот зубов и когтей, и хлопот яростно бьющих крыльев, затопивших его жалкое укрытие вонью грязных звериных тел. Феликс прикрыл лицо рукой. Когти, словно ножи для рыбы, скрежетнули по его кольчуге. Броня защитила от худшего, но их было достаточно много, чтобы некоторым, по чистой случайности, всё же удалось достать до открытой кожи или прорвать ослабленные звенья кольчуги. Феликс судорожно махнул за спину мечом, когда его рвануло назад - какой-то взбешённой твари удалось вцепиться в жалкие остатки его красного плаща - но у Феликса, находившегося в столь неудобном положении, не оказалось ни силы, ни скорости, чтобы хоть как-то навредить нападавшим. Он выругался. Статую сотрясала непрекращающаяся буря от машущих крыльев. Гарпии едва ли не сражались друг с другом, чтобы сбросить её прочь.

Заметив, что со стороны статуи, противоположной той, с которой он под неё вкатился, было меньше крылатых созданий, Феликс, пятясь задом, переместился туда. Действуя Карагулом как пикой, он воткнул меч между рёбер одной гарпии и, вытащив клинок, сумел пронзить ещё одну кудахтающую стражницу небес Праага, бросив в перекошенную харю мерзкой твари свой собственный боевой клич. Морщась от ушибов, что вызвали в его голове слишком уж живую картину порезанных артерий и оторванных конечностей, которой не дала стать явью его потрёпанная броня, Феликс вернулся под статую и поднял меч в защитную позицию. Имея момент, чтобы отдышаться, он был слишком умудрён боями, чтобы не использовать его. Пнув назад, он ощутил, как его каблук ударился в мрамор. Что ж, по крайней мере, его спина будет прикрыта и у него будет возможность ответить кое-чем гарпиям.

Он слышал, как они визжат с той стороны статуи, с опозданием поняв, что он смылся, и, царапая друг друга, пытались перебраться на другую сторону коссара. Сквозь снежную пелену Феликс увидел, как собираются отряды зверолюдов. У них были копья и алебарды, их «музыканты» долбили в барабаны, пока дети Хаоса сбивались в нечто, напоминающее строй армий, с которыми они сталкивались на своём пути. Другие бегали вокруг, видимо пытаясь заставить действовать сонных троллей. Один из монстров взрыкнул, откусил наконечник копья, которым зверолюди тыкали его, и начал неспешно распрямляться. Коренастый зверолюд с роскошным убором из оленеподобных рогов и в рыжеватом халате, чьи полы волочились по земле, направлял их от подножия статуи царю Алексию. Он опёрся на чёрный деревянный посох (связанные люди, и Густав в их числе, висели вокруг) и неистово махнул в сторону Феликса.

Порыв обжигающего морозного ветра, созданный яростными взмахами крыльев, вновь вернул всё внимание Феликса к острию его меча. Гарпии перебрались через и вокруг статуи за его спиной, и он снова вступил в схватку за собственную жизнь.

- Готрек, - прокричал он, каким-то чудом умудрившись найти дыхание, пока его меч кромсал и рубил быстрее, чем он успевал подумать. Гарпии были повсюду, и вряд ли он мог даже надеяться, что его защита позволит ему бесконечно отражать их яростный натиск. - Видишь зверолюда, Готрек?

- Айе, я вижу его, - раздался голос гнома откуда-то из-за атакующих орд. - Они могут подождать своей очереди. Эта хаоситская нечисть не сможет утолить жажду моего топора.

- У них Густав и остальные.

Окружённый бурей паникующих существ, из-за кольца статуй вышел Готрек. Его спина выглядела так, словно об неё точил когти медведь, а на голове, вдоль линии гребня, виднелись раны от когтистой лапы. Одна из стрел в груди была вырвана, оставив сочащуюся кровью ямку. Судя по тому, как топор Готрека расчленил атаковавших Феликса созданий, рана не очень-то и уменьшила силу Истребителя.

- Что ж, в таком случае, я сделаю сие для малышки, - сказал Готрек. - Она всегда ненавидела зверолюдов.

- Для Кэт, - согласился Феликс, чувствуя, как кольцо впилось в палец, когда он покрепче обхватил рукоять Карагула.

Готрек, блестя единственным глазом, прошёл сквозь разлетающихся гарпий. Неплотный строй зверолюдов перед ними издал громкий крик и выставил перед собой копья.

- Прямо по центру. Я возьму тролля. Убей столько, сколько сможешь.

- Похоже, ты не долго думал над этим планом.

С мрачной гримасой Готрек взмахнул топором.

- Именно он довел меня так далеко.

Феликс пристроился рядом с ним, когда Готрек перешёл на бег. В качестве своей цели он выбрал долговязого козлобородого зверолюда, находившегося практически в середине неплотного строя, и занёс свой клинок. Готрек врезался в строй детей Хаоса, словно катящийся валун, руки, головы и тела в разбитых доспехах разлетались от него во все стороны. Следуя в кильватере такой разрушительной силы, Феликс вряд ли мог сбиться с дороги. Его меч раскроил грудь долговязого зверолюда. Феликс ощутил, как клинок разрубил мышцы, из раны хлынули кровь и внутренности, а мгновение спустя уже забыл об этом, окунувшись в безумие битвы.

Лезвия и древки оружия хлестали со всех сторон, и Феликс парировал удары, как безумный. Он чувствовал, как кровь засыхает на его бороде, как пот заливает лицо, несмотря на дикий холод кислевитской зимы. Каждая мозоль на его ладони, казалось, закольцовывалась с остальными, когда его меч встречал очередной удар, и если бы не перчатки, хоть и насквозь промокшие от пота, Феликс был уверен, что уже давно бы лишился своего меча.

Продолжая сохранять свою защитную стойку правильной, а глаза - открытыми, Феликс пытался удерживать в поле зрения статую царя Алексия и Густава, подвешенного на ней. Иначе было бы слишком просто потеряться в ближнем бою и забыть о собственной цели. Он увидел, как Готрек, верный гномьему слову, проделал брешь в центре зверолюдских рядов, чтобы наброситься на тролля. Феликс удивлённо покачал головой. Он думал, что Ульрика была равна Готреку по силам, но почему-то убийство Истребителем десятков врагов выглядело намного более лёгким. Кто бы ни вставал на его пути - умирал, пока, повинуясь блеющему приказу шамана под статуей, зверолюди не отступили от гнома и оставили его троллю. В стороне Феликс заметил бившегося в самой гуще схватки Снорри Носокуса. Где Готрек выглядел, как целеустремлённая и безжалостно-эффективная машина смерти, Снорри махал оружием, как небрежный художник кистью. Ликующий гном врезался в уже колеблющихся зверолюдей со всем сокрушительным рвением, что впустую тратилось на быстроногих и ловких гарпий.

Феликс поймал клинком опускавшуюся алебарду, а затем, используя собственную инерцию, пропустил её себе за спину и врезал коленом в живот зверолюду. Тот с хрипом выпустил воздух, и Феликс проскользнул мимо. Вокруг было слишком тесно, чтобы отвлечься на добивание врага. Новый зверь уже обрушился на него, не успел Феликс сделать и шага, однако он чувствовал сомнение, поселившееся в сердце врага. Он видел в глазах зверолюда, что тот не ожидал подобного, когда бок о бок со своими братьями выстроился против человека и пары гномов. Людской полк, надлежащим образом мотивированный и обученный, возможно и мог бы выстоять даже перед лицом уничтожения, творимого Готреком, но зверолюды никогда не были солдатами. Они были лесными налётчиками и ночными кошмарами, приспособленцами и падальщиками, следовавшими по пятам курганских армий. Они были немногим лучше, чем волки, так что, когда Снорри обрушил свой молот и расколол череп шамана зверолюдов, они сломались и, стуча копытами по каменным плитам, словно испуганное стадо, бросились сквозь пелену метели обратно к безопасности цитадели Праага.

Феликс подавил неверящую улыбку. Несмотря на собственные слова - он был всё ещё жив. Большинство троллей по-прежнему безучастно сидели у костров, где он впервые заметил их, гарпии были трусливыми стервятниками, а зверолюды оказались слабовольным сбродом, сломавшимся при первом же признаке серьёзного боя. Король Троллей построил своё королевство на песке. Впервые с тех пор, как он прыгнул в Линск, Феликс начал верить, что они могут-таки превозмочь. В тот краткий миг, пока он пытался отдышаться и утирал холодный пот со лба, Готрек обезглавил единственного двигавшегося тролля и пнул отрезанную голову в огонь. Она выбросила светящийся фонтан искр, а затем выскочила с другой стороны костра, оставляя в снегу обугленный след. Мгновенно охлаждаемый череп затрещал, пока его заметала кислевитская пурга.

Снорри тем временем, яростно хромая, преследовал бегущих зверолюдов, выкрикивая оскорбления и размахивая над головой оружием, пока не стало очевидно, что трусливые твари не собираются возвращаться.

- Они вернутся, как только к ним присоединятся их приятели, - тяжело процедил сквозь зубы Готрек, усевшись на безголовые плечи обезглавленного тролля.

- Отлично, - ответил Снорри. - Большинство из них даже не добрались до драки со Снорри, и Снорри не думает, что это справедливо.

Готрек всего лишь крякнул, когда, с невероятным проявлением чистой силы, выполнил работу отряда гномов с шахтным пони и валками, взвалив на спину троллью тушу. Он секунду постоял, набухшие мышцы подрагивали, а затем швырнул тело в костёр. Тот вспыхнул с ещё большей силой, чем когда в него попала голова, и выбросил столб густого чёрного дыма, завоняло палёным мясом.

Бросив быстрый взгляд вокруг в безнадёжной попытке уследить за гарпиями, что выныривали из и скрывались внутри снежной пелены, Феликс обогнул костёр и поспешил к подножию статуи царя Алексия, где по-прежнему висели люди отряда Густава. Простой взгляд на их посиневшие от холода и покрытые гусиной кожей обнажённые тела, заметаемые снегом, заставил самого Феликса покрыться мурашками. Эхо визгливого вопля гарпии, что наблюдала откуда-то из-за кольца статуй, стало суровым напоминанием о судьбе, что предназначалась для пленников. Его затошнило при одной мысли об этом, и он изо всех сил постарался выкинуть эти видения из головы. Ненависть Феликса к Королю Троллей и зверям, что служили ему, росла с каждым криком, хрустом и слезой, которые не могли погасить более счастливые мысли. Истошный визг раздался с другой стороны. Это было лишь вопросом времени, когда голод и короткая память восторжествуют над их страхом перед топором Готрека.

Сколь бы ни была велика передышка, которую они заработали, она всё равно была недостаточна.

Он кратчайшим путём поспешил к Густаву. Его племянник висел вниз головой на руке из живого мрамора, которая даже во время боя, казалось, сжималась в кулак вокруг верёвки, обвязывающей лодыжки Густава. Краем глаза Феликс увидел голод на лице великого царя, голод, который был достаточно реалистичным, чтобы у Феликса свело кишки. Он попытался выкинуть это из головы и обхватил руками обнажённую грудь Густава.

Дьявол, его племянник был холоден, словно ледышка! Встав поустойчивее, он попытался приподнять Густава, чтобы ослабить петлю на его ногах. Юноша застонал, когда Феликс крепко обхватил его за рёбра, которые были, скажем мягко, весьма повреждены. Верёвка елозила туда-сюда на лодыжках Густава. Феликс ощутил, как его бёдра запылали огнём. Алексий, казалось, облизнулся.

- Готрек, помоги мне.

Истребитель подтопал поближе.

- Я приподниму его, - сказал Феликс, - а ты перережь верёвку.

Феликс ещё сильнее обхватил племянника, когда топор Готрека мелькнул рядом с лицом и на него обрушился ничем более не поддерживаемый вес Густава. Прошло несколько секунд включивших в себя объятия Феликса и тепло костра, прежде чем Густав согрелся достаточно, чтобы хотя бы начать дрожать, и когда это случилось, то было столь же жестоким и внезапным, как приступ. Феликс крепко держал его, опасаясь, что если он разожмёт объятия, то его племянник себе что-нибудь порвёт.

Готрек бросил одежду и - Истребитель подумал и об этом - алебарду дохлого зверолюда, прежде чем приняться за освобождение оставшихся людей Густава. Феликс запоздало поблагодарил его и попытался как можно быстрее одеть Густава. Уход за Кэт в худшие дни её болезни, дал ему достаточный опыт в одевании другого человека, но удерживание его дрожащего племянника от падения во время сего действа, отнюдь не делало эту работу лёгкой. Спустя время, которое показалось Феликсу бесконечным и сопровождалось двукратно усилившимся плачущим воем гарпий, ему удалось таки натянуть унгольскую куртку из цветисто раскрашенной шерсти на руки Густава.

И именно в тот миг он заметил следы укуса на шее своего племянника. Две отметки, выглядевшие как воспалённые едва зажившие ранки, с которых не так давно сдирали корочку свернувшейся крови.

Феликс думал, что это Линск заморозил его. Однако нынешнее чувство обратило его кровь в ледяную воду и заставило задрожать волосы на затылке.

Что же натворила Ульрика?

Он обманывал сам себя, подумал Феликс. Он отлично знал, кем была Ульрика, и что она должна была делать, чтобы поддерживать свою не-жизнь, но видеть эти следы на коже Густава, это было совершенно иное. Его родич. Его кровь! Вне всякого сомнения Ульрика бы стала утверждать, что он стал добровольным сосудом для благородного дела и Феликс, конечно, довольно часто фантазировал о подобной капитуляции в последнее время, чтобы принять эту точку зрения, но как любой мужчина или женщина в здравом уме мог пойти на это добровольно и испытывать при этом удовольствие? Ульрика сама сказала ему, что те, кто испил крови вампира, были немногим лучше рабов. После битвы при Куржычко и их разговора в области, ему казалось, что она станет кормиться только из врагов. Он был глуп и слеп.

Готрек был прав. Ульрика - чудовище.

Но сейчас было не время для «я же говорил».

- Давай, Густав. Очнись же.

Зубы его племянника мгновенно выстучали торопливую дробь, когда, оттолкнувшись от груди Феликса, он сумел выпрямиться и удержаться в этом положении. Он был чудовищно бледным, больше напоминая труп, чем живого человека, потирая ушибленные рёбра, он стоял, сгорбившись и опираясь на новообретённую алебарду зверолюда. Даже длинные светлые волосы, ниспадавшие на плечи, выглядели уставшими.

Обернувшись, чтобы проверить как дела у Снорри и Готрека, Феликс обнаружил, что к этому времени гномы освободили уже всех людей Густава. Состояние некоторых из них было даже хуже, чем у их капитана, но некоторые, кто оказался покрепче, уже обследовали площадь, покрытую зверолюдскими трупами, вместе с гномами собирая оружие и снаряжение и - не мог не заметить Феликс - некоторые ценности для себя и своих товарищей. Мужчины сгрудились в кучу, столько же для тепла, сколько для защиты, но даже это не помешало гарпии выставить когти и нырнуть вниз в центр отряда, прямо на глазах Феликса, и худшее предотвратило лишь в последнюю секунду поднятое копьё. Один человек потерял развязавшуюся чапку-шляпу, а не голову, а гарпия протестующе вскрикнула и, совершив разворот, начала выискивать возможность для новой атаки.

Постепенно в небесах скапливалось всё больше тварей. С каждым кругом они опускались всё ниже. Люди вольной роты Густава были, по сути, ходячими мертвецами, и звери чуяли это.

- Держитесь рядом. Поднимите копья.

- Вот идёт настоящая тварь! - взревел Готрек.

Выйдя из пурги, что бушевала между рядами статуй, появились, словно демоны из портала, зверолюды - зловещие чёрные фигуры с закручивающимися рогами и шипастыми щитами. Они крепко вцепились в свои копья и фыркали, распаляя ярость своим числом и замком за своими спинами. Раскатистый грохот их раздвоенных копыт, стучавших по замёрзшим плитам площади Героев, напоминал панихиду. С проклятием Феликс приготовился к встрече. Сломленная армия зверолюдов обычно была не в состоянии сплотиться столь быстро, поэтому он надеялся, что времени у них будет немного побольше.

- Снорри считает, что мы должны встретиться с ними на полпути, - заявил Снорри.

- Я думаю, что наша позиция хороша и здесь, - ответил Феликс и ощутил чрезвычайное преувеличение в своих словах, преувеличение, которое было слишком даже для человека привыкшего писать патриотические воззвания для рейксмаршалла.

- Я согласен с человечьим отпрыском, - ответил Готрек. Феликс даже слегка опустил дрожащий меч и повернулся к своему бывшему соратнику. Похоже, неминуемая смерть воистину повлияла и на его слух. Готрек пожал плечами и ткнул пальцем за спину. - Зачем двигаться, когда сюда прётся ещё больше?

Прежде чем он успел остановить себя, Феликс посмотрел в ту сторону - и словно резко открывшаяся дверь ударила его под дых.

Тяжело выдыхая морозный воздух, в который словно бы вморозилась вонь палёной тролльей плоти, гигантский тролль, покрытый густым коричневым мехом, издал дрожащий вздох и открыл глаза, напоминающие два агата. Феликс попятился - рефлекторный инстинкт - когда тролль распрямил свои обезьяноподобные руки, а затем, со звуком, напоминающим лязг одновременно давших осечку нескольких пушек, обрушил костяшки кулаков на брусчатку, на которой сидел до этого. Затем, с пугающе-несоответствующей для кого-то столь массивного и всего лишь несколько минут назад абсолютно неподвижного скоростью, тролль выпрямился. Феликс вскричал и махнул мечом, и в ответ ему раздался слабый клич бойцов вольной роты Густава, которые тоже увидели в свете костра, как неподвижные доселе фигуры на площади начинают распрямляться.

Все усилия, которыми он так гордился, привели к единственному достижению - они оказались окружены!

Почувствовав, как кто-то потянул его за плащ, Феликс обернулся. Густав отпустил изодранную шерсть и вновь вцепился обеими руками в алебарду зверолюда, которую уже почитал своей. Он дрожал под своими цветистыми тряпками и стучал зубами.

- Генерал Страгов с вами? Мы… потеряли её.

- Не волнуйся об Ульрике, - твёрдо ответил Феликс, разворачивая меч, чтобы защитить и себя и Густава от наступающих зверолюдов, пока спор о троллях между Снорри и Готреком становился всё более сварливым. - Её дела лучше, чем у нас.

Живот Ульрики свело от голода, согнув её вдвое, пока цепи, которыми запястья приковывались к потолку, не вытянулись на всю длину. Повернув голову к толстому звену якорной цепи, что лежал у неё на плече, он сомкнула на нём зубы и пососала. Её клыки бесполезно скользнули по поверхности, но горький привкус железа и ощущение кормления смогли ненадолго обмануть её нутро. Мучения уменьшились достаточно, чтобы она смогла ощутить, что делает, и отшатнуться, выплёвывая ржавчину и с металлическим лязгом бросаясь на прутья своей темницы.

Означало ли это, что она ослабла? Она отказалась доставить удовольствие Троггу.

Смутно, она могла почувствовать насилие, что творилось снаружи. Камень и страх не могли скрыть от неё ужас многих бьющихся сердец. На самом деле голод лишь сделал её чувства ещё более острыми, охотничьи инстинкты - ещё более обострёнными, а и без того ужасающее вампирское желание - ещё более нестерпимым. Это Феликс, она была уверена в этом. Он пытался спасти её раньше и, хоть и должен был понимать, что это гиблое дело, пытался до сих пор. Он хотел попробовать ещё раз. Феликс всегда был безнадёжным романтиком.

Ульрика задумалась, может, это было и лучше, дождаться, когда он спасёт её - он ведь всё ещё мог - но с рычанием отмела эти мысли, с рычанием, потрясшим всю клетку своей яростью. Она - не какая-то бретоннка, ждущая своего странствующего рыцаря. Она была королевой-воительницей неумирающей области, и не собиралась зависеть от чужой милости - ни Трогга, ни Готрека или Феликса.

Её кишки снова свело, и она обратила свой взгляд на тролля, прикованного к противоположной стороне клетки. Её глаза засветились во тьме. Она шагнула вперёд, тени от цепей окутали её, словно вороны провидца Морра. Его усыпляющее сердцебиение, казалось, завораживало её. Её взгляд упёрся в его шею, и она облизнула клыки, ставшие настолько чувствительными, что это причиняло боль.

Она была голодна.

- Густав, в сторону!

Феликс врезался в своего племянника, отпихивая его с пути копья зверолюда, и ударом плашмя отбил в сторону древко оружия врага. Затем пригнулся, уходя от удара ищущего ножа, и врезал в голень его обладателю, а мгновение спустя уже снова выпрямился рядом с племянником, как раз вовремя, чтобы блокировать удар, направленный в незащищённую спину Густава. Сила удара звоном отдалась в руках Феликса. Его плечи ныли, словно он только что выбрался из гномьей шахты, в которой весь день вырубал породу. Лёгкие горели. Неужели он провёл последние двадцать лет, занимаясь всем этим? С усталым ворчанием он небрежным взмахом меча отбил в сторону клинок зверолюда и пронзил его обладателя.

Зверолюды наводнили площадь, заполнив её хриплыми блеющими криками, топотом копыт по брусчатке и вонью, единственным аналогом которой, из всего, что пришло в голову Феликса, был запах мокрой лошади. Вольную роту Густава уже превзошли числом, по крайней мере, пять к одному, и ещё больше зверолюдов выбегали из-за статуй, что стояли на пути к замку.

Мужчины были ослабшими и медленными, как и сам Густав, и большинство пытались защитить свои жизни, используя оружие, опыта владения которым у них не было или практически не было. Только дисциплина не дала им сгинуть в первые же секунды атаки, плотно сомкнутые ряды служили им доспехами и щитами. Им, вероятно, хотелось в этот миг, чтобы время, потраченное на подготовку в Баденхофе, хотя бы приближалось ко времени, потраченному на уничтожение вина Густава, однако ни одна вольная рота во всём мире, естественно не могла ожидать, что в итоге может оказаться в положении, подобном этому. Стрелы пронеслись через водоворот схватки, снимая зверолюдов и гарпий с такой скоростью, какую Феликс даже не мог ожидать от одного единственного лучника. В суматохе Феликс совершенно забыл о Коле. Очевидно, что кислевит по-прежнему укрывался где-то среди внешнего кольца статуй. Тем не менее, люди падали, словно зимние чешуйки ледяного тролля, а гарпии, от которых бойцы Густава, имея перед лицом атакующих зверолюдей, практически не могли защититься, выбирали жертв по собственному желанию.

Феликс отразил ещё один удар, предназначенный либо ему, либо Густаву, он уже перестал пытаться различать их, а затем нырнул, когда с небес, в нескольких футах от него, сложив крылья и выпустив когти, словно пуля, нацеленная ему в голову, упала гарпия. Тварь пронеслась над головой, острый коготь на кончике крыла прошёл на расстоянии волоска от Густава и вырвал из рядов одного из его наёмников. Растерзанный труп упал на противоположной стороне строя вольной роты спустя несколько секунд. Облизнув кровь с вытянутой, усеянной клыками морды, гарпия развернулась в небесах и вновь спикировала на людей.

Отчаявшись, Феликс оглянулся вокруг, ища хоть какой-нибудь признак Готрека или Снорри в хаосе схватки. Если у кого-нибудь из них и был шанс, пусть даже и ничтожный, выбраться отсюда, то он, вне всякого сомнения, был связан с двумя истребителями троллей. Он не мог видеть гномов за окружавшими его разъярёнными искажёнными тварями, но зато мог слышать. Звук шёл откуда-то справа, с того места, где Феликс видел их последний раз, когда они атаковали огромного, покрытого шерстью тролля. Оттуда доносился непрерывный перекрывающий всё крик зверолюдов, сопровождаемый басовитым ворчанием тролля, чья лохматая голова и торчавшие из неё рога виднелась над лесом копий, которыми ощетинились окружавшие его зверо-воины. Он заставлял трястись землю и кишки Феликса вместе с нею.

- Подходи к моему топору!

- К Снорри. Иди к Снорри!

Феликс увидел вспышку звёздного металла и услышал чавкающий звук, когда топор погрузился в плоть, а затем зверолюд был подброшен в воздух силой восходящего удара, но прежде чем он смог высмотреть способ добраться до владельца топора, ему вновь пришлось сражаться за собственную жизнь. Густав закричал и обрушил алебарду на кожаный наплечник зверолюда с шеей борца. Вот только силы Густава оказалось недостаточно: лезвие воткнулось в кожаный доспех и застряло в нём. Кабаноголовый зверолюд фыркнул, обрушив на лицо Густава горячий, словно дыхание дракона, выдох прогорклого пара, когда, шевельнув плечом, вытащил алебарду из своего плеча и в свою очередь занёс тяжеленный фальшион, чтобы прикончить племянника Феликса.

С булькающим воплем, Феликс врезался в плечо зверолюда, проскользнув под его опускающимся орудием. Создание было достаточно тяжёлым, чтобы удержаться на ногах, но недостаточно быстрым, чтобы вовремя отреагировать, когда Карагул вошёл между рёбер и пронзил сердце. Густав тяжело повис на своей алебарде.

- Ты героический… идиот.

Феликс устало ухмыльнулся. Вот, что случалось, если молодые люди не читали классиков. Ленивый язык. Конец Времён сам по себе.

Он вытащил свой клинок из груди зверолюда, движение вышло неловким из-за угла, под которым меч вошёл в тело, а также из-за того, что большой гор придавил лезвие своей тушей. Поэтому Феликс был застигнут врасплох и оказался совершено беззащитным, когда за его спиной, словно мушкетный выстрел, раздался визг.

Феликс мгновенно развернулся, но этого хватило лишь для того, чтобы оказаться вполоборота, когда чёрная шипящая фигура, разрывающая воздух когтями и клыками, врезалась в него и подбросила в воздух. Дыхание Феликса вышибло из груди, и он почувствовал между рёбер расползающийся кровоподтёк. Когти, предназначенные для разделки костей и вскрытия подбрюшья драконов, продрали его кольчугу, вызвав дождь из металлических колец, пролившийся на брусчатку площади. Броня Феликса держалась так же неплохо, как и он сам, но они оба повидали многое на своём веку и, несмотря на все полученные повреждения, какие-то части кольчуги пережили годы лучше, чем другие. Некоторые звенья выдержали, в то время как другие, что окружали их, смялись, перекорёжились и впились в бока Феликса дюжиной различных источников боли. Феликс вскрикнул, когда гарпия попыталась оторваться от него, и неожиданно обнаружила, что её когти зацепились за пару деформированных звеньев чуть выше бедра Феликса. Существо взвизгнуло и с ещё большей силой забило крыльями. Её дыхание врезалось в Феликса вонью гнилого мяса. Телесный смрад окутывал его с каждым судорожным взмахом крыльев, и уже пару мгновений спустя его едва не вывернуло наизнанку, заставив забыться на секунду, которой, однако, оказалось достаточно, чтобы пропустить момент, когда его ноги оторвались от земли.

И оставили его желудок позади.

Он развернулся к гарпии, замахиваясь мечом, но существо уцепилось за него как раз под левой рукой, и как бы хорошо он не выбрал для этого время, ничего больше, чем рубец на крыле твари, сделать не смог. Он отбивался коленями и локтями, пока тварь рывками поднималась всё выше и в свою очередь била его. Яростная буря тычков, пинков и уколов обрушилась на него, пока Феликс поднимался над головами троллей. Меч Феликса чиркнул рядом с головой одного из могучих существ, оказавшихся поблизости, и отсёк тому ухо, заставив отвлечься на время достаточное, чтобы Снорри Носокус вбил его обратно в огонь.

Тепло, поднявшееся к крыльям гарпии, словно при извержении вулкана, заставило голосящее существо взмыть выше. Феликс вскрикнул, когда она сменила курс и повернула, казалось, потеряв над собой контроль, к внутреннему кольцу статуй.

Они могли нестись к замку, но Феликс уже был настолько дезориентирован, что не мог сказать, вверх или вниз, вправо или влево. Он видел, как Густав размахивает своей алебардой, пока стрелы сбивают на землю зверолюдов, заполонивших всё вокруг, Ярко-рыжий гребень Готрека и пылающий рунами топор вертелись перед его глазами, становясь всё бледнее, всё более нереальными, словно скрываясь под толщей льда замерзающего озера, снег сметал всё это в сторону. Разочарованные проклятья Снорри утонули в пурге. Всё, что он мог слышать прямо сейчас - свист ветра и вызывающий оцепенение звон, который тот оставлял в его ушах. Замок мелькнул перед глазами.

Феликс подумал, что его сейчас вывернет.

Маленькие светлые точки прокрутились перед его взором, когда его развернуло, словно звёзды начали водить хоровод в ночном небе. Необычно спокойный голос в его голове сказал, что это были окна наиболее высоких башен замка, и на некоторых из наиболее близких, он даже смог разобрать закрывающую их решётку и прижавшиеся к ней лица. Он попытался было разглядеть, не было ли среди них Макса, но из-за скорости, с которой его вертело, это было то же самое, что пытаться вычленить единственное изображение из запущенного кинеографа.

Прижимающая сила ветра заставила гарпию забить крыльями. Даже Феликс ощутил его мощь в своём желудке, чувство давления опускающегося сверху. Гарпия издала причитающий вопль, и Феликс поднял голову.

Чудовище с телом гигантского льва и крыльями, как у дракона, стрелой неслось сквозь снег. У него было три головы. Горделивая гривастая львиная и баранья с длинной бородой были высушены снегом и обветрены ветром. Третья, рептилья, голова замораживающе смотрела вниз, не обращая внимания на Феликса и гарпию, целиком и полностью сосредоточившись на том, что было под нею, когда стремительно пронеслась мимо. Химера выровнялась прямо на самом краю зрения Феликса, а затем вспахала огнём плиты внизу.

Это было то, что он видел. Он ощутил, как жар поднялся над головами друзей и противников.

- Густав! - закричал Феликс, когда второй порыв раскалённого воздуха, поднявшегося снизу, ударил его по щекам.

Грифон, которого он видел от реки, пронёсся над головой, словно бы с ленцой размахивая широкими оперёнными крыльями. Феликс не мог поверить своим глазам. Чтобы привести под свою стопу зверей со столь независимым нравом, требовалась воистину железная воля. Со смертью Короля Троллей, его армии, несомненно, рассеются. Было ли это безусловно хорошим деянием, а не просто вызвало бы поток химер и грифонов, что отправились бы на юг, дабы напасть на земли Империи, было не тем вопросом, на который Феликс даже собирался пытаться отвечать, пока, вращаясь, нёсся к гранитной стене.

С панической тирадой из взмахов крыльев и пронзительных воплей, гарпия брыкнула лапами, пытаясь стряхнуть Феликса прочь. Сильная, когда били её крылья, и отлично подходящая для трусливых способов убийства, она не привыкла тащить вес взрослого человека столь долгое время, не роняя его при этом, так что они быстро теряли высоту. Ветер свистел им навстречу, пока они неслись к земле. Рваный плащ накрыл его с головой. Так что он даже не мог видеть землю за окутавшим всё вокруг снегом. Быстро, пока вокруг него всё кружилось, он пытался решить - приколотая к его боку гарпия увеличивала или уменьшала его шансы в данный момент.

Со смиренным рычанием он отказался от попыток ударить существо мечом, и вместо этого направил все свои усилия, чтобы отцепить когти зверюги от звеньев своей кольчуги. Когти существа, в противоположность чернильного цвета плоти, были белыми, цвета слоновьей кости, но разъеденными и покрытыми коркой экскрементов. Феликс просунул пальцы между когтями гарпии и дёрнул. Она вскрикнула и ещё сильнее начала биться над ним, не в силах понять, что в данный момент они хотели одного и того же. Вязкая мерзость засочилась из-под складок плоти под его суставами. Один коготь освободился, оторвав искореженное кольчужное звено. Феликс победно вскрикнул, когда за первым последовали и остальные. Потом - мгновение радостной невесомости, когда крылья гарпии наполнились воздухом, и она рванула вверх с прощальным воплем.

Феликс едва не рассмеялся. Затем желудок подскочил к его горлу, и он понёсся вниз.

Он по-прежнему не мог видеть землю, но вскоре понял, что этим обязан больше густому снегопаду, чем высоте, когда врезался в каменную плиту спустя лишь мгновение после того, как открыл рот, чтобы набрать воздуха для крика. Последовал треск кольчуги, всеохватывающий удар боли, словно его только что ударили кулаком размером и массой с его тело, а затем он почувствовал, как камень под ним уходит прочь, и полетел дальше.

Образ открытых ворот пронёсся перед его глазами, пока он по дуге падал вниз. Это позволило ему сделать вывод, что он приземлился на верхнюю часть ступеньки процессии, что вела от площади Героев до замка. Двери были из тёмного обработанного дуба, с вырезанными на поверхности сердитыми ликами, и перекрещенные толстыми стальными полосами. Створки были распахнуты настежь, и в проёме стояло нечто рептилоидное и чудовищное, вооружённое топором.

Это видение промелькнуло перед глазами Феликса, словно мимолётное видение, а следующим, что он почувствовал, стала нижняя ступенька, врезавшаяся в его плечо. Следующая ударила его по хлопающей кольчуге бедра. Он катился, все мысли о том, что происходило за пределами его собственной шкуры, свелось к болезненной последовательности ударов. Голова кружилась. Его кольчуга тряслась, словно мешок с рисом. Пытаясь остановиться, он чуть не сломал локоть об одну из статуй, что проносились с обеих сторон. Укрыв голову руками и подобрав колени, он отдался на волю судьбы, просто надеясь, что доберётся до конца лестницы одним куском.

Когда последняя ступенька ударила напоследок по плечам Феликса, перед тем как выбросить его обратно на площадь Героев, он мгновение лежал, распростёршись, и у него вырвался стон. Его мысли медленно возвращались к физическому расположению его мозга. Это было не очень приятное воссоединение.

Зигмар, как же больно! Казалось, даже глаза разламывало от муки, когда он приподнялся на локтях. Снег скатывался с впечатляющего фасада цитадели Праага. С близкого расстояния он был однозначно ужасающ. Гаргульи и изображённые в готическом стиле демоны косились на него вниз из бойниц. Башни росли в небеса и скрывались с глаз. Далёкие окна подмигивали за снежной пеленой, словно маяки в тумане.

Стряхнув снег с лица, Феликс с замиранием сердца внимательно вгляделся в наиболее близкую и сокрушительно знакомую особенность цитадели. Статуи стояли на страже между ступеней по обе стороны пути, статуи, изображавшие имперских солдат. Доппельзольднер строго смотрел на стоявшего напротив спешившегося пистольера. Алебардщики в форме с дутыми рукавами и в устаревшем военном облачении замерли в обороне в потрескавшейся и выветренной кольчуге. Все они были укрыты плотным снежным покровом. Это были освободители Праага, воины Магнуса Благочестивого, поставленные здесь, как экстраординальная дань от неистово горделивых мужей Кислева. Неуклюже Феликс поднял свой меч с земли и встал. Мысль о восхождении по лестнице, с которой он только что столь грубым образом спустился, вызвала спазм боли в суставах и облегающих их мышцах. Если он выжил, чтобы увидеть это, то он должен стать жёстким, как доска утром.

Он оглянулся. Действительно ли он мог оставить Густава и остальных сражаться в одиночку? Кто бы присмотрел за Снорри? Стоили ли Макс и Ульрика жизни их всех? Феликс стиснул рукоять Карагула. И, если уж он собрался, хоть сейчас, быть честным с самим собой, что заставляло его думать, что он в силах в одиночку справиться с оставшимися стражниками Короля Троллей?

Застыв в нерешительности, Феликс уже собрался было вернуться в бой, когда ощутил, как плиты задрожали под его ногами, словно в страхе от приближения чего-то ужасного. Не желая, но и не в силах остановиться, Феликс развернулся к лестнице и посмотрел вверх.

Спускавшийся по ступенькам монстр был эпического размера, однако его силуэт всё же был нечётким, окутанный бьющимися молниями, полускрытый в тени чёрных штормовых облаков. У него было четыре ноги, нижняя часть тела покрыта драконьими чешуйками, а туловище и голова сродни человеческим, только с пропорциями, как у древнего бога войны. Его грудь была изрезана написанными на мёртвом языке татуировками и пронзена железными кольцами и шипами, которые были толще Карагула. Грива чёрных волос опускалась ниже талии, доходя до чудовищных передних лап, толстых и обвитых молниями, мерцавшими вокруг его головы и плеч. Огромные клыки торчали из плинтоподобной челюсти. Воздух потрескивал и парил вокруг приближающегося существа, звериная мощь его нижней части с каждым шагом заставляла подрагивать его верхнюю, человекоподобную часть. Обеими руками он поднял топор, по сравнению с которым готреков выглядел, как колун полуросликов.

Феликс понял, что он уже близко. Даже Король Троллей не мог повелевать двумя чемпионами, подобными этому!

Он отступил к площади Героев, но, к своему удивлению, страха не было. Это был монстр, которого у реки почувствовал Карагул, и он мог ощутить смутное шевеление внутренней силы в клинке храмовника в ответ на его присутствие, силы, которая залечивала его раны и наполняла сердце силой. Он был создан, чтобы бороться с драконами, но за столетия войны ему ещё никогда не приходилось испытывать свои чары в бою с одной из древних легенд - драконоогром доисторического мира. Он был взволнован, и через него это волнение передалось и Феликсу.

Это, впрочем, пугало его ещё сильнее.

- Вы проделали столь долгий путь и испытали так много страданий, чтобы встретить смерть в моём замке, Феликс Ягер.

Голос исходил не от драконоогра - монстр испускал лишь звонкий гул - но с вершины лестницы. С таким же усилием, с каким он заставлял себя смотреть на древнего, Феликс заставил себя поднять глаза. Там, в короне, возвышающийся даже над артиллеристом, выполненным куда больше, чем в натуральную величину, на верхней ступеньке, в оборванном красном плаще, что трепыхался и колыхался за его спиной, стоял Король Троллей.

- Ты знаешь меня? - спросил Феликс, прежде чем понял глупость своего вопроса - у него были Ульрика и Макс, причём последний уже почти год.

Словно прочитав мысли Феликса, Король Троллей не ответил.

- Я Трогг, Король Троллей, и я надеялся посмотреть, как Истребитель Троллей умрёт у моих ног. Впрочем, его подручный тоже будет неплохо. Для начала.

Уже довольно долго, Макс Шрайбер смотрел в окно. Было ли лицо, которое мелькнуло мимо его окна, именно того, о ком он думал? Невозможно. Даже если Феликс смог миновать Золотой бастион, его шансы пройти столь далеко были ничтожно малы. Трогг достаточно тщательно разобрал сны Макса о спасении, чтобы понимать это.

Завершив таким образом размышления, Макс проигнорировал фантасмагорию и вернулся к своей задаче.

Потом он развёл свои больные и распухшие пальцы и начал.

Глава шестнадцатая. ЧЕМПИОН КОРОЛЯ ТРОЛЛЕЙ

Отверстия в голове Снорри Носокуса закололи. Он тряхнул головой, чтобы очистить её, его молот, меж тем, столкнулся с плитоподобной ступнёй тролля, затем гном упал на своё жёсткое металлическое колено, уворачиваясь от валуноподобного кулака, прогудевшего над его головой, и воткнул топор в бедро другого тролля. Каменные чешуйки отлетели прочь, когда Снорри с радостным воплем высвободил лезвие топора, одновременно отшатываясь назад и избегая неуклюжего удара первого тролля, который вместо истребителя врезал по повреждённой ноге своего сородича и свалил того на землю.

Снорри пошатнулся, его голова закружилась, когда он вскочил на ноги, и ударил тыльной стороной ладони по лбу. Покалывание не ушло. Это было столь же ужасно, как воспоминания.

Всё вокруг пылало. Люди кричали. Дым обжигал глаза и сушил рот. Сладкий запах хорошо прожаренного мяса заполнил воздух. Смрад всколыхнул эль, болтающийся в его пустом животе, и он расплескал его по окровавленным плитам. Он упал на колени, с хрустом раздавив обугленную грудную клетку гоблина налётчика, которая была скрыта под слоем пепла. Снорри пригнул голову, уворачиваясь от летящего топора. Топора зверолюда, напомнил он себе. Не гоблинов. Его собственный топор выпотрошил зверочеловека, и Снорри выпрямился.

Сцена вокруг напоминала рассказы о Походе Гримнира, обречённом поиске Первого Истребителя, ушедшего, чтобы сразиться с богами и их демоническими легионами. Дым поднялся с земли, обволакивая падающий снег, смешиваясь с ним в удушливую серую пелену, что заглушала звук и убивала ощущение холода. Трёхголовый летающий монстр выдолбил огненную траншею, которая лишь на несколько дюймов разминулась со Снорри и от которой площадь до сих пор пылала жаром. Рваные клочки тьмы стелились вокруг большого костра зверолюдов, в то время как кусочки горящего тролля светились, подобно головням. Мычание зверолюдей и вопли гарпий странным эхом доносились со всех сторон. Чудовищные тени, словно бы дразня, маячили в тенях.

Выкашливая липкий от прожаренной крови воздух, Снорри отшатнулся от неподвижного тролля, стукнув над головой оружием столько же для того, чтобы прекратить непрекращающийся зуд в черепе, сколько для того, чтобы привлечь внимание зверюги. Тролль хрюкнул, сбитый с толку, и стукнул костяшками пальцев по своей голове, словно имитируя жест Снорри, и медленно опустился на корточки.

- Встань и прикончи Снорри! - челюсть тролля отвисла, и Снорри заметил, что из его носа течёт кровь: липкая коричневая паста стекала на оттопыренную верхнюю губу. Он застонал. Его глаза завращались в глазницах. Снорри опустил оружие. - Готрек. Тролль Снорри ведёт себя потешно.

Утроенный визг раздался из-за смога и Снорри прищурился, чтобы разглядеть Готрека среди обломков, по крайней мере, одной большой статуи в окружении ещё нескольких поменьше. Его старый друг был подпален, спереди и сзади исполосован красными косыми чертами и частично скрыт горячей дымкой. Сгусток пламени извергся откуда-то выше головы Готрека и разнёс на куски ещё одну статую. Гном, краснолицый и яростный, медленно пробиваясь сквозь обжигающий лёгкие раскалённый воздух, поднял свой топор, прежде чем удар когтистой лапы трёхглавого чудовища отшвырнул его прочь. Готрек пролетел сквозь статую кислевитского конного лучника, превратив её в груду щебня

Снорри, наверное, не должен чувствовать ревность. Если его старый друг встретит свою долгожданную гибель, это бы избавило их всех от множества неприятностей, но он не мог не думать о собственной обещанной судьбе. «И когда ты вновь станешь целым, когда тебя будут окружать те, кого ты любишь больше всех, тогда ты обретёшь гибель, которая не принесёт тебе ничего, кроме боли». Каким-то образом, но он понимал, что это означало - Готрек не умрёт здесь.

Он должен был присутствовать при смерти Снорри.

Тролль издал заикающийся вдох, его голова дёрнулась назад, и Снорри внезапно ощутил шокирующую связь, когда ему показалось, что он увидел себя через крутящиеся глаза монстра. Снорри поднял свой молот, получив образ старого и усталого гнома без волос и на одной ноге, зеркально повторившего то же действие, а затем попытался сморгнуть его и опустил молот. Его передёрнуло.

Это было странно.

Это напомнило Снорри о его путешествии со старым Бореком через Пустоши Хаоса, когда небо было густым от магии. Это ощущалось так же.

Покалывание в голове становилось всё интенсивнее, превращаясь в гудение, от которого череп словно раскалывало. Где-то в пурге вскрикнула гарпия, когда под углом спикировала к дальней статуе, где сражались люди, этот вопль, вошедший в единственное ухо Снорри, показался ему издевательским смехом старой грубой ведьмы. Энергично тряхнув головой, Снорри рванул свой молот, намереваясь вколотить его в выступ подбородка тролля. Шум стал свистом, словно чайник кипел в булавочном отверстии его отсутствующего уха. Снорри поморщился. А затем его барабанные перепонки лопнули.

Последовала острая боль, словно его пронзили насквозь от уха до уха, и ручеёк крови потёк по корявому изгибу его челюсти. Тролль подхватился в тот же миг, каждая мышца в его чудовищном теле напряглась, а затем внезапно опал и обмяк, свет в его глазах потух. На мгновение он замер в вертикальном положении, кровь стекала из ныне безжизненных глазных яблок, прежде чем медленно повалился назад, рухнув на тушу тролля, что несколько секундами ранее самолично сбил с ног. Тот тоже был мёртв, хотя рана на его бедре продолжала восстанавливаться. Кровь вытекла из его носа и глаз, и толстые сгустки заполнили его уши.

Повсюду, куда бы он ни смотрел, тролли падали, как мясо, срезанное с крюков мясника. Снорри воткнул палец в ухо-цветную капусту и выковырял оттуда сгусток крови. Он приподнял бровь и посмотрел вверх, на небеса, что взорвались чёрными крыльями перепуганных гарпий.

Очень странно.

Меч Феликса выглядел подобно молнии в его руке. Лезвие ярко светилось сине-белым, вспышки электричества с треском выстреливали из кончика клинка, разрывая воздух и обжигая его горелым, горьким вкусом. Хотя эти яростные вибрации и сотрясали руку Феликса от плеча до запястья, он всё же поднял меч в защитную позицию и заглянул в бурю искрящегося белого света и оглушительного грохота.

Вырисовываясь на фоне своей собственной ауры, стоял драконоогр. Чёрные, искрящиеся молниями облака выступали из его мускулистого торса, словно пот у нормального человека. Воздух вокруг него дрожал от непрекращающегося грома, что гремел и нарастал как в адском хоре. Вспышка молнии хлестнула сквозь бурю и заземлилась на его мече, и Феликс отшатнулся, словно от реального удара. Руны, выгравированные на лезвии, сияли так ярко, что он мог видеть их, даже закрыв глаза. Он застонал, когда резкое напряжение вернуло старую боль уставшим мышцам, тем не менее, продолжая крепко стискивать рукоять Карагула, как будто это была единственная опора в разгар шторма. Он ощутил, как пальцы закололо, когда меч начал наполнять его силами, чтобы он смог соответствовать силе монстра и бороться с ним, но даже его мощные чары были подавлены потоком сырой, первобытной ярости. И пока всё больше защитных энергий меча обращалось на выживание Феликса, первый звоночек истинного ужаса от того, с чем он и в самом деле готовился сойтись в поединке, начал просачиваться сквозь трещины.

Перед ним было чудовище, что видело первые дни мира и пережило рассвет Хаоса, или же так думали некоторые учёные. Он же был Феликсом Ягером: поэт, пропагандист и бывший друг истребителя троллей. С чего он взял, что мог превзойти монстра, подобного этому?

По-прежнему ошеломлённый, Феликс вновь поднял свой меч.

Жестокий смех, который причинял боль одним своим звучанием, заглушил грохот грома и треск молний. Феликс попытался отыскать Короля Троллей, но потерялся в оглушающем шуме.

- Чего ты надеешься достичь, Феликс? Ты - не герой. Ты - тень героя.

Проломив свой собственный грозовой фронт, драконоогр взмахнул своим огромным топором, держа его обеими руками, а затем опустил вниз, образовав дугу удара, который бы располовинил наковальню, если б достиг цели. Взревев, как загнанный в угол медведь, Феликс поднял Карагул навстречу, как будто бы хоть один человек мог надеяться в Конце Времён парировать такой удар.

Столкновение стали и вулканического стекла сотрясло Феликса и породило дуги молний, запылавшие у него над головой. Ударная волна разошлась под ногами Феликса, бросая пыль в воздух, прежде чем была сожжена молниевым ореолом драконоогра секунды спустя. Воздух сгорел, и Феликс чувствовал себя так, словно его лёгкие наполнились расплавленной медью. Однако каким-то чудом Карагул продолжал сохранять Феликсу жизнь. Имея слишком мало времени, чтобы удивляться, Феликс ощутил, как могучая сила опускает его на колени. С каждой унцией своих сил и тех, что мог ему даровать Карагул, он надавил навстречу, оттесняя, но его правая, державшая меч, рука дрогнула: она ощущалась как чрезмерно большая и болела, как будто он несколько суток работал ей без передышки. Топор заземлился в землю под ним, заставляя его клинок опускаться всё ниже и ниже, пока его жар и статический блеск не вынудил бороду и брови Феликса встопорщиться и затрещать от накопленного электричества.

- Когда Шага первый раз пришёл ко мне, он только что проиграл войну. Знаешь ли ты, сколько боли причинил ему твой род?

Феликс застонал, драконоогр усилил давление, пользуясь своим преимуществом, пока Ягер практически не распростёрся на разбитой земле. В отчаянии, он огляделся в поисках чего-нибудь, что можно было бы использовать, какого-нибудь инструмента, какого-нибудь трюка, но вокруг не было ничего, даже булыжника, что не было бы уничтожено. Он лежал в пыли, вполне подходящей для могилы. Даже снег испарялся в сетке молний, прежде чем успевал коснуться открытого лица Феликса. Шум заполнил его уши, вероятно следствие грома, сотрясавшего его каждую минуту с головы до ног. Он решил, что если попытка ублажить Короля Тролля сможет купить ему хотя бы несколько секунд, за которые он, возможно, сумел бы придумать что-нибудь, ему стоило попробовать это сделать.

- Ты помог ему выздороветь?

- Я не мог этого сделать. Ваш вид не может ничем навредить такому, как он.

Отлично, подумал Феликс, стиснув зубы и напрягая все силы, чтобы удержать драконоогра, в то время как, казалось никак не связанный с бушующей вокруг бурей, звон в ушах вырос до пронзительного воя. Это было давление, что, казалось, проталкивалось наружу из вашей головы, как после ужасного похмелья, хотя у Феликса бывало и похуже, но самым шокирующим был эффект, который он оказал на Короля Троллей.

Монстр издал долгий рёв, полный муки.

Феликс почувствовал, как нечеловеческая сила, что давила на его руку с мечом слегка ослабла, когда драконоогр отвернулся в волнении за своего господина, и Феликсу пришлось собрать остатки сил, чтобы с облегчением не опуститься на землю на превратившихся в желе ногах. Причиняющим боль с каждым вздохом воздухом стало легче дышать, когда драконоогр отодвинулся, чёрные тучи рассеялись ветром и сняли покров с фигуры Короля Троллей. Тролль согнулся пополам, ухватившись за статую алебардщика, что стояла на первой ступени храма, как будто это якорь, лицо раскрошилось под его когтями.

- Что происходит? - проворчал Король Троллей, голосом настолько высокопарным, что нутро Феликса встряхнуло от его хрупкого здравомыслия и ярости, а затем бросил взгляд вверх, к далёким прорезям света, чьё мерцание было видно сквозь снег над зубчатыми стенами цитадели. - Макс.

- Макс Шрайбер? - спросил Феликс, натужно поднимаясь на ноги. Драконоогр бросил на него яростный взгляд, но ничего не предпринимал, оглянувшись на своего господина. - Ты разумное существо. Может, поторгуемся за него?

Король Троллей вытер струйку крови, тёкшую из носа, и посмотрел на него, словно пытаясь извлечь из предложения смысл, которого в нём не было.

Где-то выше снежной пелены громко хлопали крыльями гарпии, разлетаясь по своим гнёздам, по всем признакам - явно в слепой панике. Метель оглашали крики зверолюдей и раскаты призрачного грома. Феликс напрягся, услышав сзади топот бегущих ног, но не обернулся. Это было то, за чем он пришёл сюда. И к тому же, в отличие от бедных глупцов и лжецов, которые хвастались об этих вещах, пьянствуя в тавернах, Феликсу было не очень важно встретить смерть лицом к лицу, когда та придёт за ним. Впрочем, несмотря на боль в мышцах, он чуть подпрыгнул, когда грубая лапища легла на его руку.

- Я надеюсь, ты не пытался оставить это для себя, - проворчал Готрек.

- Очень эгоистично, - поддакнул Снорри и кивнул, причём он был столь взволнован, что едва не упал, сделав это.

Оба гнома выглядели так, словно пробирались сюда по дороге, вымощенной горячими углями. У Снорри из обоих ушей шла кровь, и он шатался, как будто получил слишком много ударов по голове. Засохшая кровь хрустнула, когда он пошевелился, словно крепления пластин брони. Готрек же, однако, был не только покрыт слоем крови, но, казалось, дополнительно облачён в несколько подобных покровов: она покрывала его кожу, пропитывала штаны, забилась в отвороты сапог, окрашивала корни гребня. Влажные сгустки покрывали лезвие топора, несколько золотистых волосков, прилипших к ним, смотрелись как мухи, застывшие в янтаре. Свет рун тускло проглядывал из-под крови. Но гном не замечал ничего. Его взгляд был сосредоточен на драконоогре.

- Мой.

- Нет, если я доберусь до него первым, - выпалил Феликс, прежде чем успел прикусить язык. Про себя он проклял Карагул и его целеустремлённое воздействие. Меч был простым куском металла: он не имел ни малейшего понятия, когда его превосходили силами.

- Значит ли это, что вы оставляете Снорри Короля Троллей? - добродушно сказал Снорри. - Потому что Снорри не возражает.

- Глупые животные и безмозглые дураки, - проревел Король Троллей, сжимая голову одной рукой. - Сам Хаос поддерживает мои стены и вскоре весь мир пойдёт по пути, показанному Кислевым.

Монстр уставился над головой Феликса с грозным выражением, а затем сделал шаг в сторону цитадели. Феликс отвёл свой взгляд от тлеющего древнего и понял почему: группа измученных, но вооружённых людей приближались вслед за гномами. Среди них был Коля и - сердце Феликса радостно трепыхнулось - Густав.

- Шага, - произнёс Король Троллей, указывая исполненным муки взмахом светящейся тусклым люминесцентным светом руки на Феликса и остальных, тем временем продолжая пятиться. - Я должен увидеть, что произошло. Убей их всех.

- Оставь это мне, человечий отпрыск, - сказал Готрек, взмахивая окровавленным топором, когда драконоогр с грохотом грома расправил мышцы и рванул в атаку.

Желая сделать всё, что он только мог, Феликс встал по левую руку от истребителя и немного позади, чтобы прикрыть слепую зону Готрека, и поднял меч. Готрек лишь хмыкнул и ничего не сказал. Если бы Феликс не знал его лучше, то мог бы принять скользнувшую по лицу гнома усмешку за почти довольную. Феликс даже не мог сказать, что было большей причиной этого поступка - воздействие Карагула или собственное чувство долга перед несчастным гномом. Впрочем, ни та, ни другая причины не особенно обнадёживали, так что он не шибко сетовал на слишком короткое мгновение, чтобы подумать об этом, прежде чем кипящие грозовые тучи хлестнули каменные плиты перед ним, и драконоогр обрушил свой огромный топор.

В последнюю секунду Готрек и Феликс переглянулись.

Готрек оскалился и перекатился вправо, в то время как Феликс, только чуть медленнее, упал на плечо и покатился налево. С удивительным сочетанием силы и контроля, драконоогр остановил падающий топор, чудовищные мышцы на руках шевельнулись, когда он превратил его в маятниковый рубящий удар по Готреку, и одновременно Феликс был вынужден парировать шальную молнию, сбившую его с ног.

Истребитель махнул своим топором, чтобы парировать удар, в то время как на него нахлынули тяжёлые чёрные облака, исходившие из туловища монстра. Готрек при ударе зарычал от боли, отступил чуть назад и перебросил топор в левую руку, а затем согнул правую, натягивая цепь, крепившую топор к наручу.

От одежды, в местах, где на неё падал снег, пошёл пар, когда Феликс заставил себя подняться на ноги. Его конечности дрожали как камертон. Статические разряды трещали на концах его шерстяного плаща. Его шерстяное бельё добавило болезненных ударов в самых необычных местах, когда он велел ногам нести себя вперёд.

- Дядя!

Феликс резко обернулся на голос Густава. Его племянник и последняя горстка солдат из его вольной роты были измучены пургой и битвой и стали чем-то меньшим, чем люди, от ужаса. Пара трясущихся копий указывала назад на катящийся по площади Героев снежный вихрь и хриплый гул, что бушевал внутри, но большинство просто в страхе уставились на неистовствующего древнего.

- Отойдите, - приказал им Феликс, и тем, у кого до сих пор сохранилось хоть немного рассудка, чтобы понять человеческую речь, не требовалось повторять дважды. Феликс сосредоточился на Густаве, который выглядел так, словно готов был физически разорваться из-за желания прийти ему на помощь. - Ты тоже, Густав. Это не для вас.

Тем не менее, Феликс всё же сделал глоток холодного воздуха со вкусом жжёного камня и заключённой в разрушительном шторме умбры, что теперь окутала заднюю часть драконоогра. Его уши заложило, когда он ринулся сквозь электрическую корону монстра, покалывание на коже перешло в яркий, мучительный свет, который заставил заполыхать всю испещрённую рунами поверхность Карагула, когда он отвёл его назад, а затем воткнул глубоко в бедро существа.

Драконоогр взревел от неожиданной боли, когда громрилоподобная чешуя, древняя как мир, разошлась перед губительными чарами и бритвенно-острым лезвием Карагула. Грохот впечатавшейся в землю раненной ноги драконоогра ошеломил Феликса, и он едва-едва успел увернуться от толстого хвоста чудовища, прежде чем тот попытался ударить его снова, чтобы после со всей мощью навалиться на Истребителя.

Феликс увидел, как его бывший товарищ сошёлся топор к топору прямо под бивнями монстра. Они превратились в размытое пятно из обсидиана и звёздного металла, грозных татуировок и брутального пирсинга, рассеянные в дымке из статической пытки. По быстрой оценке Феликса, Истребитель делал куда больше, чем просто сдерживал зверя, но его плоть буквально сжигалась с костей с каждым ударом молний. Ошеломлённый, Готрек отшатнулся от одной из наиболее ослепляющих вспышек, качая головой, но затем, зарычав, вновь поднял топор.

То, что он до сих пор был жив, само по себе было чудом, достойным Зигмара.

Низко пригнувшись, Феликс полоснул Карагулом по коленным сухожилиям драконоогра, вызвав очередной рёв зверя и взмах хвоста, а затем перекатился между ног чудовища и резанул клинком по жёсткому зелёному брюху твари. Монстр вздрогнул и отшатнулся, даря Готреку секунду, чтобы перевести дух, когда Феликс встал рядом с ним. Однако вместо этого истребитель решил потратить его на пренебрежительное ворчание.

- Ты мог бы просто уйти.

Феликс обнаружил, что ухмыляется, словно лунатик, но передышка оказалась мимолётной, как Феликс и предполагал. Драконоогр загромыхал вперёд, топор поднялся среди сплетающихся молний, а затем обрушился вниз на топор Готрека. Мышцы зазмеились на спине истребителя, когда он встретил удар твари и - невероятно! - выдержал его. Топоры замерли в равновесии, колеблясь вверх-вниз в пределах дюйма, когда оба бойца напрягали все силы. Молнии мелькали на границе этой схватки, но вместо того, чтобы ударить истребителя, сходились на громоотвод в середине.

Проклиная сквозь зубы меч храмовников, Феликс напрягся от болезненных толчков, сотрясших лезвие Карагула. Защитные чары меча поглотили большую часть энергии от ударов, но в данный момент Феликс не был особенно благодарен им за это, ибо это те же самые чары, что первыми притягивали на себя силы драконоогра. С каждым ударом лезвие разгоралось всё ярче. Теперь он уже не мог отпустить меч, даже если бы хотел. По его телу пробежало электричество и вырвалось изо рта драконоглавой рукояти.

Даже если бы он мог бросить меч и убежать, то, он знал, что не стал бы этого делать. Это был единственный шанс Готрека убить зверя.

Молнии мигали в его зияющей глазнице, пока Готрек осторожно убрал одну рук с рукояти топора, закряхтев, когда полная сила драконоогра обрушилась на оставшуюся подрагивающую руку. Бицепсы Готрека напряглись и вены набухли на них, но медленно и неотвратимо оба топора опускались к земле.

- Что ты делаешь? - заикаясь, удалось выдавить Феликсу, когда истребитель использовал свободную руку, чтобы обернуть цепь, крепившую древко топора к наручу, вокруг запястья драконоогра.

Обнажив зубы в мелькнувшей в отсветах молний ухмылке, Готрек туго натянул цепь, пока из-под её стальных звеньев, в местах, где они впились в плоть монстра, не закапала кровь. Из глотки драконоогра прогрохотал гром, но неожиданная боль отвлекала, и кроме того, стянувшаяся вокруг его запястья цепь мешала ему управляться с топором. Готрек отодвинулся.

Феликс, однако, больше уже не мог сдерживаться. Его меч светился столь ярко, что корона света полностью поглотила Феликса. Он едва мог видеть, не слышал ничего, кроме треска молний и иногда резкого взрыва разряда, дуга которого вырывалась из кончика меча и, врезаясь в статую или плиты площади, разносила их на куски в неистовой буре энергии. В который уже раз Феликс проклял чёртов меч. С драконом бороться было легче, чем это.

- Готрек! - закричал он, зная что гномьи уши были лучше, чем у людей, и молясь, чтобы его приятель смог услышать его слова, когда их не слышал даже сам Феликс. - Отпусти его. Сейчас!

Взрыв, Феликс ударил Карагулом, словно нанося смертельный удар. Молнии сверкнули вокруг меча с апокалипсическим треском божественного грома и поток энергии взрыва, вырвавшийся из кончика меча, ударил драконоогра в грудь. Готрек таки услышал Феликса, и в последнюю секунду отпустил цепь, и теперь наблюдал, как парализующие припадки перегрузили нервную систему драконоогра. С учётом историй, которые читал Феликс о драконоограх, пирующих на штормах искривляющего камня и купающихся в молниевых морях на вершинах гор, он не ожидал, что удар станет смертельным, но в данный момент это было всё, что необходимо истребителю.

Готрек шагнул в сторону зверя и погрузил лезвие своего топора глубоко в брюхо монстра, примерно в том месте, где тело дракона переходило в человеческую часть. Кровь и кишки хлынули из раны, когда Готрек вытащил топор и ударил снова. Потребовалось ещё несколько ударов, чтобы чудовище упало, и пару секунд сверху, чтобы последние дуги электрических разрядов пробежали по его безвольной туше.

Феликс упал на одно колено, опираясь на драконоглавую рукоять Карагула, словно молящийся рыцарь. Он ощущал себя так, словно его тело разорвали на куски, и теперь части себя, которым он не знал названия, свободно болтались. Но почему-то он всё ещё был здесь. Возможно, в конце концов, это была удача. Подумав, он решил, что этот обычай ему стоило постараться сохранить.

Послышался скрип снега и шорох камней под боязливыми шагами - подошли Густав и его люди. Коля стоял позади, пеленавшие его покрытые толстым слоем снега меха и капюшон мешали его глазам увидеть наихудшее. Ослабив тетиву на луке, он оглянулся назад, на буран, бушующий за спиной. Это уже не было просто создаваемыми снегом образами, но, животными воплями и звоном, которые, казалось, окружили их со всех сторон.

Феликс мог только догадываться, что происходит там, но, исходя из того, что ему уже пришлось увидеть в этом путешествии - это явно не было чем-то приятным.

- Пойдём внутрь, что ли? - сказал Коля, сопроводив слова небрежным кивком в сторону цитадели, словно труп чудовищного древнего не лежал поперёк нижней ступеньки. - Мы все можем умереть в тепле.

Отличное замечание, именно то, в чём нуждался отряд, подумал Феликс, покосившись на Готрека, ещё одного оптимиста.

- Ты мог бы и помочь, - сказал Феликс.

Кислевит ответил одним из его вызывающих ярость пожатием плечами.

- Он истребитель, имперец. Человек может привести лошадь к воде…

Феликс скривившись отмахнулся от банальности и встал. Его кости скрипели. Он чувствовал, словно куда больше чем несколько мышц не справлялись с их весом.

- Вот почему ты дрянной летописец, - проворчал Готрек. - Ты никогда не понимал суть.

Феликс ощутил, как что-то вырвали из его сердца. Он посмотрел на Истребителя в поисках любого признака, что тот шутит, но, конечно же, Готрек этого не делал. Момент товарищества, которое он думал, что чувствовал, когда они боролись плечо к плечу, в этот момент был совершенно неощутим.

- Отлично. Надо было дать тебе умереть, не так ли? Это не должно было быть так сложно.

- Я поверю в это, когда увижу.

Чувствуя холод и внутри и снаружи, Феликс обернулся к людям, чтобы произнести, по крайней мере, несколько ободряющих слов, когда заметил что-то весьма неладное. Он оглядел лица вокруг. Одного не доставало.

- Где Снорри?

Входной чертог мрачной цитадели Праага был огромным круглым пространством, сложенным из каменных блоков. Толстые колонны шли вдоль череды галерей, поднимаясь до куполообразного потолка с расписными панелями, на которых изображались несущиеся лошади в битве на ледяном поле. Это было единственным светлым пятном в пустыне из камня, которую представляла собой остальная часть помещения. Галереи выглядели так, словно должны были быть увешаны гобеленами. Закреплённые через определённые интервалы крючки и брусья, на которых возможно должны были быть подвешены портреты, оружие, шкуры и головы животных. Ниши, в которых некогда должно быть стояли доспехи, однако теперь они были пусты. Всё выглядело так, словно цитадель умышленно лишили всего, что могло бы считаться красивым или ценным

Снорри Носокусу, впрочем, так нравилось даже больше. Это напоминало ему о доме. Его немелодичный свист отразился от высокого потолка.

Примерно из центра коридора поднималась широкая лестница, которая в свою очередь разделялась на две примерно посередине между этажами, эти вели по спирали на верхние этажи и смыкались вновь где-то высоко над головой Снорри. Снорри выбрал левую лестницу на второй этаж. Это был коридор, длиннее чем в зале внизу, вдоль него располагались гладкие деревянные двери, через равные промежутки перемежавшиеся альковами со скамьями.

Другая сторона коридора выводила в прихожую через ряд искусно вырезанных арок в виде борющихся гаргулий. Благодаря симметрии архитектуры, на другой стороне лестницы Снорри увидел отряд куда-то спешащих бронированных зверолюдов, прежде чем те вновь скрылись из виду. Они полностью проигнорировали Снорри, и Снорри не мог сообразить, как добраться до них, не спустившись обратно в зал и не поднявшись по другой лестнице, так что выкинул их из головы. Эхо громкого топота тяжёлых копыт зверолюдов и лязга их брони ещё долго гуляло по залам, даже после того, как они утопали прочь, и Снорри пошёл по коридору вглубь цитадели.

Снорри знал, что он был не очень умён - об этом ему напоминали уж слишком часто - но он был хорош в преследовании. Даже он не мог пропустить кратеров в каменном полу, где недавно прошло нечто очень большое и сердитое, и изредка всё ещё всё ещё осыпающиеся песком и камнями следы от ударов, словно истекающие кровью раны в стенах. Он шёл по следам, пока не добрался до двери, что была сорвана с петель, разломана на две части и отшвырнута прочь по коридору.

За ней находилась спиральная лестница, ведущая вверх. Вдалеке мерцал свет, словно кошачьи глаза, и Снорри решительно усмехнулся. Теперь пришла его очередь быть героем. Лица Дурина Драккварра и Скальфа Громовой Поступи промелькнули в голове. В предполагаемую гибель Снорри многими было вложено много веры и принесено много жертв, и если его рок был здесь, то Снорри встретит его.

Паучья Госпожа обещала ему погибель.

И она будет величайшей.

Глава семнадцатая. ИСТИННАЯ СУЩНОСТЬ

Перед отвесной гранитной поверхностью Горных врат, выходящих на Горомадную дорогу и белое море заснеженных палаток, тридцать тысяч северян весело заулюлюкали, когда неподвижная линия троллей, стоявших на укреплениях, дёрнулась и упала. Когда же голодные, разъярённые и замёрзшие варвары все до последнего человека рванули вперёд как одно целое, вопль превратился в рёв берсерков. Воины Хаоса, уже взобравшиеся по осадным лестницам, оказались лицом к лицу уже всего лишь со зверолюдьми, и давно назревавшая резня развернулась во всей своей смертельной необузданности.

В пяти милях от восточных ворот и смертельных полей, заваленных телами курган, долган и иных мародёрских племён, Кхоррег Работник Ада с улыбкой наблюдал, как один за другим чёрные, словно уголь, тролли свалились с выщербленных артиллерией стен в воды Линска. Под плач тающего в пылающих трещинах в его плоти снега демонический кузнец велел воинству Жарр-Наггрунда идти в атаку. Дави-жарр были терпеливой и упрямой расой, но всё же Король Троллей слишком долго сопротивлялся всем их попыткам. Кузнец произнёс слово, и небо завыло, разодранное стремительным потоком ракет и снарядов. А затем стены Праага сотрясла проникающая до самого фундамента дрожь - вперёд отряд за отрядом двинулась безжалостная тяжёлая пехота.

К югу Гаргульи врата ещё не успели закрыться после вылазки Короля Троллей, и сражение между зверолюдьми и курганами бушевало на всех нескольких милях открытой равнины, расстилавшейся перед воротами. Несколько массивных каменных троллей, что, расположившись в шахматном порядке в проёме ворот, удерживали тыл зверолюдских стад, разом застыли и прекратили сражаться. Некоторое время они ещё стояли, поддерживаемые собственной массой, и закрывали проход, пока курганская конница и колесницы не свалили их на землю и воющие мародёры не ворвались на Великое Гулянье.

По всему Праагу тролли замертво падали на месте, и впавшие в панику зверолюды опрометью бросились к внутренним укреплениям города.

Из ниоткуда возникли пожары в густо застроенном сердце Новограда и из пепла начал формироваться огромный, огненнокрылый дракон, когда кабал колдунов Хаоса, наконец, осмелился раскрыть свои силы. Пара великанов с гигантскими каменными молотками, крича имя Трогга, прошли через развалины, чтобы сразиться с вызываемым существом. На широком пролёте могучего моста Карла дикая гидра с чешуёй столь же серой, как утренний дождь со снегом, послала потоки пламени через снег, сжигая всех, кто осмелился на попытку пересечь его. Огромный, закованный в броню зверолюд проревел приказ в её огненной тени, сплачивая свои силы и отправляя их на подготовленные здесь же укрепления, пока залп конных лучников курган не сбросил зверя вниз, и мост не постигла судьба ворот.

Огонь и кровопролитие захлестнули стены Старого города, сходясь на цитадели ненавистного Короля Тролля, словно поднимающийся поток Хаоса.

Натянув сухие вены в темноте покинутого погреба, зверь, что когда-то был Ульрикой, ощутил, что тонет. Густая, мерзкая на вкус кровь текла по её венам, как нефть по воде, перемешиваясь, сливаясь, но никогда полностью не смешиваясь с её собственной. Она могла чувствовать борьбу между её собственной кровью и кровью тролля. Ощущала себя больной. Через него и странную магическую связь, которой существо было, казалось, соединено со всеми из его рода в городе, она ощущала каждую смерть, как судорогу в своём сознании. И она застонала, когда некая сила попыталась вырвать её дух из её хладной плоти, так же, как из ныне мёртвого тролля в её объятиях.

Однако Ульрика всё ещё сохранила достаточно разума, чтобы дать бой этой силе, и всё же было что-то в самой зовущей природе этого зова, что обратилось непосредственно к ней, к Ульрике. Был какой-то знакомый вкус, запах, который нёсся лишь ветрами эфира и тем самым не мог быть остановлен камнем и разбавлен расстоянием. Он вызывал в памяти воспоминание о мудром мужчине, красивом мужчине, мужчине, которого она когда-то любила и чья доброта ещё жила где-то внутри того чудовища, которым она стала.

С голодным удушьем оторвавшись от шеи тролля, несмотря на кровь размазанную по её лицу и груди, зверь задрожал. Хаос поднимался на волне Конца Времён. Зов пропал втуне.

Ульрики здесь более не было.

Низкое рычание зародилось в брюхе Ледяной башни, поднимаясь вверх по её глотке с такой содрогающейся яростью, что задрожали даже клетки, подвешенные под самой крышей. Их пленники, уже в состоянии близком к панике после внезапной смерти всех троллей до последнего, обнаружили в себе второе дыхание и взвыли, словно умирающие волки, и даже унгор-фонарщик с зачаточными рогами, чьей единственной задачей было поддерживать огонь факелов, освещающих работу колдунов, и тот задрожал, когда задребезжали настенные кронштейны.

Он добрался до пола внизу - рёв чистого неверящего негодования, от которого задрожали половицы, а затем раздался треск разлетевшейся в щепки двери, что встала на пути чего-то, что не знало, каково это - быть остановленным. Грохот торопливых шагов приближался, пока, со зловещим рёвом и визгом железных светильников, последняя дверь между этим гневом и его наиболее ценным заключённым влетела внутрь и врезалась в клетку напротив. Её обитатель, ночной гоблин с острым зелёным подбородком, выступающим из-под капюшона плаща, визгливо возопил о своей невиновности и вызвал оглушительный согласный гвалт у своих сокамерников по всему этажу.

Ощущая головокружение от усилий вновь собрать свою волю лишь в одном земном хозяине, Макс напрягал все силы, пытаясь осознать происходящее.

- Я говорил тебе, человечишка, - прошипел скавен-чернокнижник, уставившись на него через два ряда прутьев напротив. Тролль, прикованный к стенке клетки скавена, превратился в вялый, бездумно регенерирующий кусок мяса. Отрезанная голова, подключённая к заводной ударной машине колдуна, была столь же безжизненной, за исключением небольшого индуцируемого подёргивания, когда ток стимулировал непосредственно головной мозг. Бросив взгляд через плечо, крысолюд мгновенно сгорбился и отступил к дальней стене своей клетки. - Я говорил, да-да, что Король Троллей не будет удовлетворён.

Макс почувствовал, как задрожал пол под ним, и посмотрел мимо старавшегося стать незаметным крысолюда, когда неповоротливая фигура Трогга прошагала мимо остальных прямо к клетке волшебника. Король Троллей ощетинился от ярости, кристаллическая грива из искривляющего камня, что опускалась на его плечи и спину, пульсировала, как гневные сердца. Макс никогда не видел его таким, открыто демонстрирующим свою дикую природу, освобождённым ото всех благочестивых даров, что ограничивали его.

И это зрелище ужасало.

Со звериным рыком Трогг потянулся к клетке Макса, а затем одним рывком вырвал дверь и отшвырнул к противоположной стене. После чего Король Троллей обхватил руками в минеральных шипах прутья клетки по обе стороны от освободившегося дверного проёма, расширяя их достаточно, чтобы пролезть внутрь.

- Что ты сделал, Макс? - спросил он, просунув голову сквозь проём, пока стальные прутья решётки визжали в его руках, словно свиньи. - Скольких из моего народа ты убил?

- Ты говорил, что тебя не заботит один или сотня, - ответил Макс, гудя от достигнутого успеха и всё ещё наполнявшей его магии. Почему Король Троллей сердится? Мог ли он сам не видеть, что Макс совершил для него?

- Ты глупец. Ты слабоумный, человек, дурак с искалеченным разумом. Вне этих стен есть армия. Десять армий. Это - мои стены, - Трогг сжал прутья в своих руках, пока один из них не согнулся, взвизгнув, а затем выдрал его. Он бил выдранным прутом по остальным рёбрам клетки и ревел. - Мои!

- Но я сделал это, - заговорил Макс, отчаянно пытаясь заставить своего похитителя, своего покровителя, увидеть. - Каждое существо в пределах расы равно отвечает прикосновению Гирана, Нефритового Ветра. Это был просто вопрос сбора достаточного количества данной жизненной силы, используя Золото, чтобы катализировать изменения с искрой Небесной. Это было… элегантно.

- Элегантно? - безумно-разумные глаза Трогга перешли от Макса к его подопытному, прикованному к стене темницы волшебника. Новорожденный разум поднял глаза на мир вокруг, каменистые серые глаза с зарождающимися непониманием и удивлением. Землистая слюна текла из его раскрытого рта. Дыхание было вялым и неравномерным. Атрофировавшиеся конечности бессильно дёргались в ответ на каждый крик или мелькнувший свет. Король Троллей зарычал. - Он сломан, Макс. Как и его отец.

- Он единственный разум из многих. Он - это простота, опровержение неизбежности Хаоса, - Макс дёрнулся в сторону Трогга, умоляюще сложив руки и повысив голос, когда страсть внутри него взяла верх над здравым смыслом. - Он - ваше дитя. Я просто доставил его в мир. Вглядитесь в него поглубже, за то, что вы видите.

Король Троллей нахмурил минеральные брови, нерешительно склонив золотую корону, размышляя - всегда, постоянно размышляя. Его взгляд задержался на новорождённом, тоскующий, и вместе с тем, столкнувшись, наконец, с равным себе, чего, как ему казалось, он и жаждал, завидующий его уникальности. - Всё, что я вижу - это конечное состояние человека, глазеющего и беспомощного, пока приближается его смерть.

- Нет! Он просто ещё не знает, как контролировать свои мысли. Ваш вид может адаптироваться. Он адаптируется.

- Нет, Макс. Ты был прав, раньше. Ты не Теклис или Нагаш, и из-за твоих жалких потуг я потерял свой город, - с опасным рычанием он подозвал к себе унгора-фонарщика.

- Притащи ко мне вампира и распространи слово, что мы скоро отправимся на юг. Скажи ей, что я пересмотрел свой взгляд на союз с Империей.

- Я помню это место, - сказал Феликс, когда отряд набился в прихожую цитадели. Голос заглушался высоким куполообразным потолком, словно они только что вошли в склеп. - Здесь герцог Эрик принял Ульрику, Макса, Ивана Петровича и меня на победном пиру, - он указал на пустой пьедестал в алькове на другой стороне пустынного зала. - Там были доспехи. Крылатый улан из легиона Магнуса, если память меня не подводит. Он был достаточно большим, чтобы я и Ульрика могли улизнуть во время некоторых из особенно длинных речей и…

- Пожалуйста, дядя, избавь нас от грязных подробностей.

Густав обхватил алебарду, словно собирался задушить её, и старательно изображал интерес, глядя на пустые крючки, прикреплённые к голым каменным стенам. Ульрика слишком сильно иссушила его, чтобы он покраснел, но Густав был не настолько искусным притворщиком, чтобы скрыть даже мельчайшие нюансы от столь искушённого в жизни человека, как Феликс.

Был страх за неё, возможно. Ревность, почти наверняка.

- Теперь здесь пируют не люди, так или иначе, - встрял Готрек, слова были в равной мере как попыткой ещё больше сгустить краски, так и напомнить им, где они находились. Глухой шум деятельности покатился по камням замка и, хотя холод весьма эффективно заложил нос Феликса, пот зверолюдов пронёсся через помещение. Истребитель растоптал торжественность в воздухе, шумно сбив снег с сапог.

Взгляд Феликса пошёл вверх, мимо разделяющих этажи галерей и декоративных панелей, на которых были выгравированы чудовища, такие, как тролли и виверны, стаптываемые кислевитскими уланами, к расписным потолкам высоко вверху.

- Это последний рейд унголов, - сказал Коля. - Когда господары сокрушили их и, взяв Прааг, объединили Кислев, - он благоговейно вздохнул. - Никогда не думал, что смогу увидеть это.

- Ты не был здесь раньше?

- Ты пировал с кругом герцога. Я бы не узнал его, даже увидев, - его взгляд задержался на фреске, и Феликс увидел не немногословного и слегка раздражающего северянина, а человека, который между битвами рисовал лошадей на камнях, который потерял всё это, но, однако, обрёл причину, по которой всё ещё жил. - Но я всегда думал… в один прекрасный день.

Пройдя ещё дальше внутрь зала, можно было с уверенностью сказать, что герцогский дворец в первую очередь был крепостью. Галереи обеспечивали равно защиту и отличные углы для размещённых там арбалетчиков, а лестница, хоть и была достаточно широкой для отряда из десяти бойцов, - открыта для стрел лучников, ведущих огонь с флангов, высота же ступеней была необычайно крутой, что предоставляло преимущество защитникам, которые занимали оборону выше по лестнице. Окон вообще не было. Феликс вновь посмотрел на потолок, задумавшись, сколько же ещё замка было за пределами этого купола. Где он находился по отношению к бойницам? Где были башни с зарешеченными окнами и светом внутри.

- Я думаю, Макс находится где-то там, - сказал он, в то время как Готрек блуждал по коридору впереди и внимательно смотрел вокруг своим единственным глазом.

- Не забудь про Ульрику, - заметил Густав. Его люди ответили согласным ропотом. - Мы дали клятву служить ей, и мы не уйдём без неё.

Это не всё, что вы дали, подумал Феликс, но вслух ничего не сказал. Он не знал, заметил ли Готрек следы на шеях мужчин, или что бы он сделал, если бы заметил. Возможно, ничего. Эти люди были невинными жертвами, в конце концов, но он никогда не брал на себя смелость предполагать, что гномы - и Готрек в частности - воспринимали невиновность в тех же рамках, что и люди.

- Мы должны идти по этому пути, - отрезал Готрек, кивнув в сторону левого изгиба лестницы и коридора, к которому та вела.

- Почему?

- Видишь эти следы: пол мокрый, где снег был принесён снаружи? - Феликс и остальные посмотрели на указанную Готреком лестницу. Там действительно было несколько углублений в камне. Феликс не заметил их, а даже если бы и увидел, то принял за пористые дефекты в породе или просто следы времени: этому замку было несколько сотен лет и он уже дважды захватывался Хаосом. Или три, если считать отъём города Королём Троллей у Аэкольда Хельбрасса. - Это от ноги Снорри, если судить по форме.

- Когда это всё закончится, ты должен отправиться со мной на охоту, забойка, - сказал Коля.

- Он не мог уйти далеко с такой ногой, - проговорил Феликс, шагнув к лестнице и собираясь найти старого истребителя прежде, чем это сделает Готрек. - Мы можем догнать его, прежде чем он совершит какую-нибудь глупость.

Хмыканье Готрека сказало всё, что гном никогда бы не стал говорить вслух.

Снорри ускорился, перейдя на бег и ведя рукой вдоль внешней стены лестничной клетки, в спешке врезаясь булавой-ногой в край каждой ступеньки. Он проскочил через расколотый дверной проём и ворвался в круглую камеру, наполненную железными клетками и воем. Он моргнул, приноравливаясь к яркому свету, исходящему от жаровен, расположенных по всему помещению через равные промежутки, и, нетвёрдыми шагами пройдя сквозь вопли и цепкие руки, вышел из двери и ступил на лестницу, ведущую наверх.

Через каждые несколько поворотов ему открывалась выбитая дверь и одна и та же картина за ней. Единственное отличие заключалось в том, что клетки становились немного больше, вероятно, чтобы соответствовать всё более и более впечатляющему набору созданий, коих Снорри легкомысленно называл просто «твари». Кроме того, внутри всех клеток находились выглядевшие более откормленными и менее избитыми заключённые. Гоблины, зверолюды и орки сменились людьми и скавенами, и даже одним эльфом. Король Троллей был весьма дотошным. На одном из этажей Снорри заметил седобородого гнома в мантии кователя рун, но он не успел остановиться, когда на него практически свалился тощий зверолюд, что, грохоча копытами, выскочил из противоположной двери, и Снорри, совершенно забыв о сородиче, попытался ударить зверочеловека, пока тот не проскользнул мимо и не умчался по лестнице прочь.

Даже после промаха Снорри не сильно замедлился. Безостановочное петляние по спиральной лестнице вызывало у него головокружение, угрожая выбить беспорядочное нагромождение свободно хранящихся воспоминаний, но Король Троллей был уже так близко, что он почти мог почувствовать запах своей судьбы.

Врождённое гномье чувство направления подсказывало ему, что следующий уровень будет вторым с конца. Воздух пах, как в магазине алхимика, куда его отправил Бьорни Бьорниссон после тяжёлой ночи в «Красной розе». Какофония воплей вернула его в настоящее, и, подняв глаза, он увидел прямоугольник яркого света на фоне тёмного камня. Снорри радостно завопил и ступил на ярко освещённую сцену разрушения.

Снорри быстро, как только мог, оценил обстановку. Расположение клеток было похоже на встречавшееся ранее, но при этом большие и меньшие чередовались. Ещё одна дверь, по-видимому, последняя, была прямо перед ним за парой захламлённых клеток. Она была цела, но приоткрыта, и Снорри мог видеть несколько шагов за ней. Разбитая дверь, которая закрывала вход, через который он только что прошёл, валялась на полу в паре футов впереди, где ударилась о ближайшую клетку. Снорри мог видеть места, где медные светильники были грубо сорваны попавшим в них железом. Внутри клетки закутанный в балахон с капюшоном гоблин обхватил длинными пальцами душителя прутья своей темницы и смотрел на какую-то суматоху, которую Снорри пока не мог разглядеть. В задней части башни открывался вид на площадь Героев.

- Снорри ищет Короля Троллей, - громко сказал Снорри. - Он - его судьба, - ночной гоблин повернулся и возбуждённо посмотрел на него. - Снорри, то есть. Король Троллей может обрести свою собственную судьбу.

На глазах у Снорри клетку сотрясла дрожь, и гоблин отодвинулся, как будто шокированный, а затем вновь повернулся туда, куда только что долго и упорно вглядывался, и заверещал. Низкое рычание прогрохотало через камеру и что-то отделилось от дальней стены за блокирующими обзор клетками - по крайней мере, Снорри думал, что это была стена - и, развернувшись, вышел на свет напротив двери.

Крысолюд в жестяной шляпе заскулил, когда Король Троллей положил руку на верхний угол его восьмифутовой клетки. Корона чудовища ярко светилась, отражая свет окружавших его жаровен. Каменистое тело блестело под слоем изморози. Множество крошечных ртов над животом Короля Троллей неразборчиво тараторили, пока он не заглушил их, запахнувшись рваным красным плащом. Снорри азартно обхватил топор и вытащил молот.

Могучая погибель. Когда все, кого он любил больше всего, вновь будут рядом.

- Дурак, - проворчал Король Троллей, указывая могучим когтем на дверь позади Снорри. - Мне плевать, как сильно ты желаешь сдохнуть. Используй этот единственный шанс уйти. У меня больше не осталось терпения для дураков.

Снорри насупился. Иногда он не понимал, когда его оскорбляли, неважно до или после события, но это - он понял. К счастью, Снорри не имел привычки слушать троллей, даже если б они могли говорить, и вместо этого шагнул под руки Короля Троллей, пока тот ещё что-то вещал, и ударом молота выбил зубы у дюжины пастей на брюхе твари. Снорри ухмыльнулся, услышав разъярённый вопль Короля Троллей, и занёс руку для нового удара. И кто теперь был глуп?

Кулак Короля Троллей ударил, словно пушечное ядро.

- Мы вернёмся в Карак Кадрин, - твёрдо сказал Борек. - Я ожидаю услышать клятву, которую ты захочешь принести.

- После, - печально сказал Снорри, - после того, как Снорри расскажет семье Готрека, что сделал Снорри.

Снорри отлетел, размахивая руками и ногами, пока мгновение спустя не врезался в клетку позади. Прутья согнулись вокруг него, как будто из пола поднялась когтистая рука и схватила его. Снорри глотал воздух широко раскрытым ртом, задыхаясь от боли. Согнувшийся металл поймал в капкан его конечности. Раздался крик, не его крик, и Снорри повернул голову и увидел измождённого человека в потёртых чёрных одеждах, который протягивал сложенные руки и что-то без умолку причитал, одновременно пятясь вглубь своей темницы.

- Мой разум - подарок богов, ты - слабоумный, жрущий дерьмо придурок. Он не будет сломан такими, как ты.

Король Троллей снова занёс кулак, и на этот раз Снорри своевременно это увидел. Он представлял собой булаву из перекрывающихся кристаллических слоев, и был практически таким же большим, как и сам Снорри. Он упёрся своей ногой-булавой, но не смог освободить её вовремя, а затем отвернул лицо, когда кулак опустился.

Снорри отпустил тело, а затем и сам опустился рядом с ним. Переломанные гномы стонали и скулили вокруг, и он глотнул эля из своего освобождённого меха. А теперь, что там пытался сказать следопыт о гоблинах и городах?

Острые сверкающие обломки со звоном упали с плеч Снорри, когда он, покачиваясь, встал. На секунду из-за своих беспорядочных воспоминаний он слегка растерялся, не понимая, где находится, но затем вихрь перед его глазами слился воедино. Всё выглядело так, словно его пробили через прутья прямо в клетку бледного человека. Теперь тот лежал без сознания посреди груды стекла и металлического мусора между Снорри и изуродованной стенкой узилища. С другой стороны на него посмотрел Король Троллей.

- Почему ты улыбаешься?

- Снорри улыбается?

С яростным рёвом Король Троллей ещё расширил брешь в клетке и втиснул внутрь крепкое плечо.

- Ты приводишь в ярость, гном. Ты оскорбление для каждого зверя, что смотрит в глупости на звёзды и даже не хочет понять.

Сморгнув прочь остатки изумления, Снорри отпнул прочь лист рифлёного железа и бросился вперёд, высоко подняв молот и топор. Король Троллей остановил молот Снорри кристаллическим скалистым веществом, что покрывало его запястье. Таким же образом взрослый мог бы парировать удар ребёнка. Тяжело дыша, Снорри поднырнул под обратный удар и врезал ногой-булавой под голень Короля Троллей выбив из конечности чудовища град тёмно-зелёных черепков, а затем вонзил топор в поясницу зверюги - где он и застрял с разочаровывающее глухим стуком. С грохочущим смехом Король Троллей опустил локоть на лысину Снорри.

Дым висел над западными холмами и Снорри чуть не задохнулся от волнения, когда пьяно нашарил свой молот, и последние мили до дома проделал бегом. Городок был сожжён. Гномы плавали лицами вверх в реке Череп, утыканные гоблинскими стрелами. Их зарезанная домашняя скотина лежала на склонах полыхавших холмов.

Кто? Как?

Снорри отшатнулся назад, лишившись своего топора, металлическая нога неловко ступала по ковру из обломков. Он поднял голову, чтобы увидеть колено размером с усеянный шипами щит чёрного орка, что неслось к его лицу. «Ах, да, - подумал Снорри с усмешкой, что отдалась болью в шее, - Снорри совсем забыл».

Гномы плавали лицами вверх в реке Череп, утыканные гоблинскими стрелами. Их зарезанная домашняя скотина лежала на склонах полыхавших холмов.

- Твой череп стал толстым от слишком большого количества полученных побоев, - пришёл глубокий напоминающий скрежет гравия голос, который вышиб Снорри из его воспоминаний. Он всё ещё был здесь, с разочарованием пришёл он к выводу, так что вероятно он выбыл из игры не более чем на пару секунд. Король Троллей стоял в нескольких шагах от него, сгорбившись, словно обезьяна, под крышей клетки, раскинув руки так, что они проходили через левую и правую стенки. - Возможно, именно поэтому твой мозг настолько медленный.

- Нет. Снорри всегда был таким.

- Тогда ты очень глуп для гнома.

- Ты очень умный для тролля. Это делает Снорри умнее или глупее? Он запутался.

- Ты…

Независимо от того, что хотел сказать Король Троллей, это исчезло в вулканической бездне гнева, когда, с грохотом, который заставил задрожать каменную кладку и расколоться стеклянную посуду, он опустил одно плечо, не отпуская при этом прутьев. Противостоя силе Короля Троллей, вся стенка клетки вогнулась вовнутрь и оторвалась от болтов, которые соединяли её с полом и перекрытиями потолка. Неподдерживаемая крыша накренилась вниз, опустившись на голову тролля, но он скинул её прочь небрежным движением плеч и рванул противоположную стену, вырвав и её из креплений, после чего взял обе стенки в руки, как импровизированное оружие. Снорри взвесил свой молот.

Паучья госпожа была права. Это будет могу…

Два квадрата железа одновременно врезались в Снорри, словно кимвалы.

Сладкий запах хорошо прожаренного мяса наполнил воздух. Он побеспокоил эль, болтающийся в пустом желудке, и его вырвало на окровавленные плиты.

Несколько секунд он шатался, прежде чем стеноподобная рука сгребла его и, не останавливаясь, вбила Снорри в каменную стену в задней части клетки.

Сотрясаясь от рвоты, он упал на колени, раздавив грудную клетку гоблинского налётчика, скрытую под слоем пепла. Высокий пронзительный боевой клич заставил его сердце замереть, и он повернулся к одному из горевших зданий.

Его оттащило назад, куски кладки, словно водопад, стучали по его плечам. Выкрикнув клятву Гримниру, он лягнулся, отколов кусок от подбородка Короля Троллей, и взревел, когда вновь был впечатан в стену.

Ужасно обожжённый боец выскочил из дома и бросился на Снорри. Это был дом Готрека, неожиданно понял Снорри, ярость прокисшего эля всё ещё бушевала в его животе, когда он поднялся и ударом молота отбросил гоблина со своего пути. Гоблин упал на лицо и замер.

Снорри не чувствовал рук. В глазах потемнело, и ему казалось, что это какого-то другого гнома выдернули из стены во всё сильнее сжимавшемся захвате Короля Троллей. Это было похоже на смерть. Снорри был рад. Были времена, когда он думал, что это уже никогда не случится, и всё оказалось не так страшно, как ему говорила Паучья госпожа. Он увидел старую каргу за плечом Короля Троллей. Она улыбается, довольная. Правда, всё было хорошо, за исключением того, что это была не она вовсе, а Ульрика. Только это вообще не имело смысла. Ульрика никогда не будет просто стоять и смотреть, даже если Снорри и попросит её, и он никогда не мог представить её настолько оголодавшей, чтобы она просто стояла и смотрела, как кто-то умирает. Затем это ударило его прямо в сердце.

Это была, конечно, гномиха из его снов!

Король Троллей раздражённо взревел, когда обнаружил, что Снорри ещё жив, и Снорри ощутил, как его снова понесло вперёд.

Он был большой для гоблина и с косами, как у гнома. Гнев Снорри остыл.

Что?

Снорри перевернул тело. Это была гномиха с золотой цепью.

Нет!

Старуха обещала, что смерть не принесёт ему ничего кроме боли, и вот оно. Новая разновидность решимости хлынула в него - первый раз за сотни лет он ощутил могучую решимость выжить. Он должен был признаться. Он должен был загладить свою вину. Готрек должен был узнать, кто ответственен за его позор!

Каждой костью, зубом или ногтем, что ещё остались у него, Снорри боролся с Королём Троллей, но удары не останавливались, и его сопротивление слабело.

Последний удар он даже не почувствовал.

А потом Снорри Носокус закрыл глаза.

- Нет! - повис в пространстве крик Феликса, только что вырвавшийся из его груди.

Он проскочил под дверным косяком и ввалился в ярко освещённую камеру с клетками, и пошатнулся, словно получил ножом под рёбра. Он задохнулся. Онемев, он смотрел на ужасающее зрелище, как Король Троллей вытащил свой кулак из каменной стены и позволил Снорри безжизненно упасть на пол из проёма, в который он был вбит троллем. Он упал, и отвалившиеся от разрушенной стены куски кладки покрыли его, словно земля могилу.

Только не Снорри, взмолился Феликс, как будто боги хоть когда-нибудь внимали подобного рода молитвам таких, как он. Старый истребитель был весёлым и добрым, невинным, словно дитя.

Почему именно Снорри должен был погибнуть?

Сдвинувшиеся горы щебня и заскрипевшие прутья возвестили о движении Короля Троллей, и Феликс сжал рукоять меча с ненавистью настолько внезапной и всепоглощающей, что она вытеснила все остальные чувства. Он словно сквозь какую-то пелену воспринимал гам, что исходил от остальных существ в клетках. Осколки стекла захрустели под ногами Феликса, когда он шагнул к возвышающейся фигуре. Карагул полыхнул в его глазах вместе с ненавистным светом окружающих факелов, ослепляя его до последней секунды, когда из-за спины Короля Тролля выскользнула фигура и преградила ему путь, положив холодную твёрдую руку на плечо Феликса.

Она была зажата в потрёпанной жемчужно-белой броне, как мятый шар окровавленной бумаги. Её пепельно-светлые волосы были выдраны, словно по её голове провели дюймовыми когтями, такими, как на пальцах Ульрики, с которых капала кровь. Её глаза были практически одни огромные чёрные зрачки, смотревшие словно из какой-то тёмной бездны. Голода в этих тёмных глазах оказалось достаточно, чтобы Феликс забыл о своём горе, но даже тогда потребовалось некоторое время, чтобы признать Ульрику за этим подрагивающим рычащим обликом.

- Что он сделал с тобой?

Ульрика лишь шипела и пускала слюни.

Позади неё Трогг отвернулся от стены и распрямился во весь рост, насколько это позволял потолок камеры. Рваный красный плащ упал с его плеч, открыв грудь, испещрённую зажившими рубцами, арбалетными болтами, напоминающими опухоли наростами искривляющего камня и ртами, что разевались, словно от постоянного недоедания или нехватки воздуха. При виде знакомого топора, воткнутого в поясницу тролля, Феликс сдавленно вскрикнул от потери и неосознанно сделал шаг назад.

Король Троллей поднял взгляд на Феликса, когда шум запыхавшихся людей, наконец, обогнул угол лестницы, и Густав, Коля и остальные вступили на хрустящий ковёр из битого стекла, изо всех сил стараясь оградить глаза от резкого ослепляющего света. Нагоняя людей с грозной выносливостью, позади следовал Готрек - лишь из-за короткого шага, а отнюдь не из-за ран. Его топор горел красным, словно только вытащенный из горна, яркий даже на фоне ослепляющего света камеры. Ульрика скользнула назад, когда свет рун коснулся её кожи.

Готрек с одного взгляда осознал, что здесь произошло.

- Добрая смерть. Он её заслужил.

Феликс ощутил позыв ответить какой-то резкостью. Легко быть великодушным теперь, но где было сострадание Готрека, когда Снорри был жив и страдал? Впрочем, любой секрет, который Снорри хотел рассказать своему другу о своём позоре, ушёл в загробный мир вместе со старым истребителем.

Опасливо наблюдая за топором Готрека, Король Троллей скользнул назад, железные прутья и алхимический аппарат прогнулись под его ногами, когда он двинулся по направлению к другой открытой двери на противоположной стороне камеры. Феликс шагнул было за ним, но крепкая, словно мрамор, хватка Ульрики на плече, заставила застыть его как вкопанного с резким вздохом, и опустить меч, когда, слегка усилив хватку, она передавила кровь, текущую к его руке.

- Это те друзья, которые отказывали тебе в этом, Ульрика, - проговорил Трогг, продолжая отступать к открытой двери. Вампирша обнажила клыки и огрызнулась при звуке своего имени, но некая команда в голосе Короля Троллей обращалась прямо к зверю, который теперь властвовал над нею. - Есть кое-что, что я не могу оставить. Убедись в том, что ни один из них не пройдёт и вся их кровь твоя.

Эти слова вызвали бездумный оскал на лице Ульрики, и Феликс застонал, когда хватка на плече усилилась. Разве она больше не может осознавать свою собственную силу?

- Это не ты, Ульрика, я знаю. Помоги нам остановить его. Вернись в Империю вместе с нами.

Ульрика встретилась с ним взглядом, но если она и поняла хоть слово из того, что он сказал, то не подала виду. Её клыки блестели от кровавой слюны. Она смотрела на вену на его виске, губы подёргивались, когда через её тело прошла голодная дрожь, и у Феликса перехватило дыхание, когда она дошла до руки, сжимавшей его плечо. Только с помощью свободной руки Феликсу удалось приподнять кончик меча.

- Я говорил тебе, человечий отпрыск, - сказал Готрек, шагнув вперёд с поднятым топором. - Разве я не говорил?

- Ступай за троллем! - выкрикнул Феликс. - Ульрика моя, слышишь?

Никогда, за всё время, что он провёл вместе с Готреком, Феликс не осмеливался сказать Истребителю что-то подобное, но, не произнеся ни слова, чтобы выразить своё понимание, Готрек опустил топор и пробежал мимо. Ульрика зашипела и подняла голову, глядя за уходящим гномом, раздираемая между возможностью немедленно утолить голод и приказом господина, который уже казался туманным воспоминанием. Это было той самой возможностью, на которую надеялся Феликс.

С криком, в котором он дал волю всему своему горю и боли, Феликс с разворота ударил мечом. Он знал, что у него было мало шансов причинить хоть мало-мальски значительные повреждения кому-либо столь же мощному, как Ульрика (особенно чуть не лёжа на спине у ног вампирши), но он всё равно сделал попытку. Драконья пасть-гарда затейливо украшенной рукояти Карагула с хрустом врезалась в её ухо и основание лопатки, оставив небольшой порез на коже головы и заставив вампиршу поражённо взлаять. С серией мучительных пульсаций, Феликс ощутил, как кровь снова вернулась в руку, когда хватка Ульрики ослабла, а затем инстинкт взял своё.

Резко распрямившись, он со всего маху врезался в грудь Ульрики. Она, возможно, и обладала силой двадцати человек, вдобавок к силам, которые он даже не мог понять, но в каком-то смысле она всё ещё была тонкой, словно рапира, женщиной, гораздо легче, чем он. Феликс с Ульрикой полетели на пол. Ульрика отреагировала, словно кошка, перевернувшись на четвереньки и врезав когтистой рукой в каменный пол в том месте, куда упал Феликс, однако он успел откатиться. Она было развернулась, чтобы погнаться за Готреком, но Феликс вновь заставил обратить всё её внимание на себя, нанеся колющий удар в щель в задней пластине брони, где продольный изгиб открыл просвет между спинной пластиной и наплечником. В последний миг увидев его движение, вампирша с пугающей скоростью увернулась, тем же, неуловимым для взгляда, движением поднимая свою саблю и парируя удар Феликса с такой силой, что его всё ещё болевшее плечо вновь тряхануло от мучительной боли.

Губы подёргивались, переходя между чем-то почти животным, к чему-то почти человеческому. Ульрика улыбнулась кому-то за спиной Феликса.

- Мои возлюбленные. Посмотрите, этот человек угрожает мне. Защитите меня.

Сердце Феликса опустилось, когда он почувствовал, как позади него сомкнулись люди Густава.

«Нет Ульрика, пожалуйста, нет».

- Опусти меч, дядя.

Феликс переместился, чтобы попытаться прикрыть бок клеткой слева от него, но то, чего людям Густава не хватало в воинских науках, вполне компенсировалось инстинктами трактирных забияк. Это включало в себя и умение загнать в угол человека, будучи впятером против одного в узком месте. Феликс, однако, по-прежнему не отрывал взгляда от Ульрики - или от того, чем она позволила себе стать.

- Ты не в себе, Густав. Если для этого есть хоть какая-то причина, то я хотел бы услышать её.

- О, эта причина есть. Ты завидуешь.

Феликс покачал головой, глядя вперёд.

- Не лги мне! Я читал эту жалкую пфеннинговую поделку, которую ты считаешь своей биографией. Я знаю, что ты и генерал Страгов в прошлом были вместе. У тебя был шанс - и ты упустил его. Ты мне отвратителен, ты адюльтерный хлыщ.

Может быть, это стало последней каплей, которая заставила его ответить, но Феликс развернулся и нанёс племяннику такой удар в челюсть, что голова Густава мотнулась назад, а он сам вырубился, даже прежде, чем Феликс осознал, что сделал. Младший Ягер плюхнулся на руки своих людей, стоявших у него за спиной.

- Одна маленькая оплошность, будь ты проклят.

- Досконале, - одобрительно прогудел Коля. Кислевит, о котором похоже все забыли, наблюдал за происходящим, стоя в проёме дверей. Он опустил руку к сапогу и вытащил длинный охотничий нож. - Неплохой удар. Для имперца.

Ульрика зарычала и бросилась на Феликса лишь секунду спустя после того, как её рабы накинулись на Колю. На этот раз Феликс был готов и пусть он не мог сравниться с ней в скорости, но опыт позволил предугадать её движение, и его меч встретил Ульрику на пути. Сокрушительное столкновение отбросило клинок Феликса на его же собственную кольчугу, и он отшатнулся, врезавшись в спину седого солдата, который как раз собирался ткнуть Колю копьём. Удар пролетел мимо. Кислевит парировал другой удар ножом, а затем, врезав локтем между глаз, отправил нападавшего в беспамятство. Солдат врезался спиной в прутья ближайшей клетки, вызвав новый шум и вопли от всё ещё сидевших в своих темницах заключённых. Сверху раздался грохот, и с потолка посыпалась пыль, но у Феликса не было времени, чтобы поднять голову и поинтересоваться происходящим. Он отпихнул копейщика и вновь повернулся к Ульрике.

Почему она всё ещё здесь? Густав дал ей достаточно времени, чтобы убежать.

Вампирша подёргивалась, пульсация отмечала её яремную вену, как будто какая-то пагубная порча боролась с её собственной вампирской кровью за господство.

- Я мечтала о тебе, после того, как Кригер переделал меня. Так много дней. Я мечтала об охоте на тебя, о том, как ловлю тебя, вырываю твоё кровоточащее сердце и пирую, пока не утону.

Чувствуя, как отвращение подползает к его горлу, Феликс наклонил меч, приготовившись нанести косой удар и рассечь грудь Ульрики, но прежде чем он успел взмахнуть клинком, Ульрика вытянула длинный коготь и произнесла нечто, что звучало, как колыбельная, и тут же силы начали покидать конечности Феликса. От неожиданного паралича Феликс задохнулся и рефлекторно попытался поднять меч обратно в защитную позицию. Но руки его упорно оставались в том же положении, в каком и были, не онемели, не отмерли - просто застыли.

Шум от окружающих клеток достиг своего апогея, и Ульрика улыбнулась, как будто не было ничего более приятного, наблюдая за потасовкой за спиной Феликса. Она протянула руку, погладив тыльной стороной ладони щёку Феликса, а затем запустила когти в его бороду.

- Я солгала тебе, Феликс. Ты оставил Катерину с ребёнком, чтобы быть со мной.

Феликс отдёрнул голову, но это было единственное, что он мог противопоставить Ульрике, пока она контролировала его руки и ноги.

- Я подозревал, - ответил Феликс. - Хельбрасс показал мне видение ребёнка и… - он замолчал, мысленно возвращаясь к событию, о последствиях которого он ни разу не задумывался с того времени. - Ты знала, с первого мгновения. Я думал, что ты, наверное, ошиблась, но ты знала, и всё равно собиралась сделать из Кэт вампира, - рассвирепев, он попытался наброситься на неё, но безрезультатно. - Ты бы убила моего ребёнка!

У Ульрики вырвался шипящий смех, когда она наблюдала за его тщетной борьбой и его горем, а затем вампирша медленно повела свою когтистую лапу вниз к его горлу. Волосы по всему телу Феликса закололо, и он ощутил давление на уши. Мощный магический заряд собирался где-то поблизости и, судя по звериному блеску, что полностью заполнил глаза Ульрики, Феликс сомневался, что это было делом её рук. Скосив взгляд налево, он увидел скавена, который зашипел на него с безграничной злобой, глядя сквозь прутья своей клетки.

Феликс застонал. Они были окружены колдунами, чей похититель только что сбежал. Неудивительно, что он чувствовал себя отправляющимся прямо в челюсти капкана.

- Отпусти его, Ульрика.

Голос раздался со стороны дверного проема, за которым недавно скрылись Готрек и Король Троллей. Факелы в железных подставках по обе стороны от него горели с жутким отсутствием света, и клетки и пространство вокруг них погрузились в темноту, в которой Феликс мог разглядеть лишь очертания человеческой фигуры. Голос был знаком, но пронизан глубокой болью, который Феликс никогда бы не забыл, если бы слышал ранее. Это был голос человека, который видел, как должен умереть мир.

При звуке этого голоса Ульрика съёжилась, как будто от открытого огня и отвернулась от Феликса, чтобы посмотреть на говорившего.

- Макс. Это ради тебя.

- Я не просил.

Прищурившись в полумрак, Феликс, наконец, смог разглядеть его. Плен изменил его. Он был тощ, сгорблен и немыт, видимо, по-прежнему облачённый в те же одеяния цвета слоновой кости и золота, которые были на нём, когда его захватили в плен полгода назад в Альдерфене. Однако перемены, которые последовали за этим, изменили куда больше, чем внешний облик. Белки его глаз полностью выцвели, а кожа стала мучнисто-серой. Казалось, каждый проблеск света был вытравлен из его тела. Впрочем, не узнать его было всё равно невозможно.

Это был Макс.

Ульрика отбросила Феликса, словно пытаясь пересилить саму себя, и повернулась к Максу.

- Помоги мне, Макс. Помоги мне. Я не хотела этого. Я думала, что окажусь достаточно сильной. Я думала, что Феликс… - дрожь охватила её заключённое в броню тело. Её голова дёрнулась, словно она пыталась вытряхнуть из неё что-то чужеродное, и она сжала когтистые руки в кулаки. - Я делала то, что должно было быть сделано. Я просто… так… голодна.

- Я вижу это, - ответил Макс. - И я могу помочь тебе.

Волшебник протянул руку и, повинуясь какому-то чёткому волевому приказу, тень, охватившая эту часть его тела, начала вытеснять иссушающий яркий свет. Ульрика шарахнулась от него, сцепив когти перед лицом, как щит, и, прошипев о предательстве на свистящем языке, выплюнула встречное заклинание.

Феликс ощутил, как его собственные открытые раны вздрогнули от прикосновения магии Тьмы, а затем охнул, когда из них была вытянута кровь и притянута к её волосам, словно незабудка нищего возлюбленного. Он ощутил, как силы вновь вернулись к нему, когда она отвлеклась от него, и Феликс ещё крепче стиснул рукоять Карагула.

Его сердце защемило - так она была прекрасна. И она, конечно, была права - он всегда будет любить её.

Он замахнулся и ударил в то место, где плечевые пластины прилегали неплотно друг к другу, обезглавив Ульрику одним чистым ударом.

Внезапно из его горла вырвались рыдания, и он был вынужден на мгновение прикрыть лицо рукой и сделать несколько успокаивающих вдохов, прежде чем осмелиться взглянуть на её тело. Оно было удивительно бескровным и шокирующе земным. Там не было облака пыли или внезапного резкого гниения, но, впрочем, Ульрика была достаточно молода. Были всё ещё живущие смертные люди, что прожили даже дольше.

- Старовье, - сказал Коля, мягко похлопывая его по спине. - В Дусхыке мёртвые вещи отправляются в землю, и мы не ждём, что они восстанут.

Феликс зажмурил глаза и прикусил язык. Здесь было слишком много смертей.

- Тебе не стоило делать этого, - тихо сказал Макс. - Со своими силами она была ребёнком. Она бы не смогла навредить мне.

- Ты не должен был сделать это в одиночку, - ответил Феликс, чувствуя, как слёзы защипали его глаза, и утерев нос плащом. - Я думаю, что ты любил её сильнее, чем я когда-либо мог. И ты всегда был больше достоин её.

- Может быть, некогда это и было правдой. Сейчас же? - волшебник посмотрел на свои окутанные тенью руки. - Восхождение Нагаша коснулось всех, кто был тесно связан с эфиром. Возможно, именно поэтому Ульрика пала столь быстро.

- Нет, она всегда была такой. Всегда была слишком влюблена в силу, - он вздохнул, успокаиваясь, и повернулся к Максу, протянув руку и поздоровавшись с волшебником. Он ожидал, что она окажется холодной, но, за исключением излишней худобы, рука была куда более обычной, нежели выглядела. - Достаточно ли хорошо ты себя чувствуешь, чтобы идти с нами?

Макс улыбнулся.

- Достаточно ли, чтобы остаться? Просто дайте мне несколько минут. В любом случае понадобится достаточно много времени, чтобы вылечить этих людей, да и что-то хорошее, сделанное с помощью моей магии сможет взбодрить и меня самого, - он вгляделся сквозь прутья ближайшей клетки, мимо шипящего крысолюда, куда-то за её пределы. - Странно, как нахождение по эту сторону прутьев меняет твой взгляд на вещи, - он вздохнул. - В то время это казалось таким хорошим, но я боюсь, что это стало ужасающей ошибкой, которую я должен исправить.

Феликс кивнул и повернулся к Коле. Стройный кислевит тем временем вновь засунул нож за голенище.

- Что ты делаешь?

- Я поклялся, что увижу смерть забойки, - ответил Коля, пошлёпав по клинку. - Поэтому это мне не понадобится.

Глава восемнадцатая. ЧЕСТНОСТЬ СМЕРТИ

Снег залетал внутрь через высокие окна. Он крутился и резал и морозил глаза, если слишком долго смотреть во вспенивающуюся белизну. Всюду, где находился объект достаточно крупный, чтобы остановить его движение, снег скапливался в сугробы, наполовину погребённые сокровища сверкали на поверхности, словно кристаллы в белоснежном камне.

Вершина Ледяной башни была настоящей сокровищницей, правда собранной весьма неразборчивой сорокой. Редкие книги в филигранных кожаных переплётах лежали в штабелях или в снежных сугробах рядом с драгоценным оружием, артефакты из Скифского серебра или Ропсменнского янтаря и предметы научного и магического характера, столь таинственной ценности, что лишь горстка из оставшихся людей в мире могли бы признать их драгоценными. У одной из стен, установленный на груде из щитов, сундуков и иных артефактов, возвышался герцогский трон Праага. Вырубленный из цельного куска редкого Широкого дуба и украшенный горным хрусталём, он, как и подобало трону проклятого города, был мрачным и внушительным творением. Сила или ловкость, необходимые, чтобы передвинуть сей престол, изумляли. Несметные богатства, сокровища науки и произведения культуры были разбросаны, подобно семенам под снегом. К одному из поручней трона был прислонён портрет черноволосой красавицы с глазами и скулами, характерными для сильванской аристократии до прихода графов-вампиров и в платье той эпохи. Он выглядел, как написанный рукой великого портретиста Кантора, одного из известнейших людей, что вышел из этого города, который некогда столь же славился своей культурой, как своими стенами и коссарами. Он стоил целое состояние.

А потом Готрек наступил на него.

Задник треснул под кованым сапогом гнома, разрывая холст, в то время как рама, сама по себе являвшаяся произведением искусства, щёлкнула, словно веточка, когда Истребитель скинул картину с лодыжки и пригнулся. Массивный каменный молот тролля разбил герцогский трон на разлетающиеся щепки. Готрек закрыл лицо рукой и попытался укрыться под гобеленом, на котором был изображён господар, но слишком медленно, чтобы избежать тонких острых деревянных обломков, которые воткнулись в его руку и плечи, подобно маленьким деревянным кинжалам. Трогг вскричал от ужаса при виде уничтоженной им неповторимой красоты, доведя себя до ещё большей ярости, когда его молот обрушился на гобелен, через считанные секунды после того, как Готрек восстановился и рубанул топором по голени чудовища.

Феликс удивился противоречивости монстра, который мог собирать и хранить подобные вещи, и это навеяло ему воспоминания о прочитанном некогда - это могла быть пьеса Таррадаша - великом произведении искусства, которое можно было охарактеризовать как «окно одиночества».

Затем ему показалось, что он понял.

Трогг поднял окровавленную ногу, рана уже сомкнула свои края, и впечатал в пол, где находился Готрек. Снег поднялся к потолку, добавившись в водоворот. Монеты и драгоценные камни рассыпались, подобно фишкам в детской игре. Феликс подумал было вмешаться, но это был настолько же личный бой Готрека, как и его схватка с Ульрикой. Это был Король Троллей против Истребителя Троллей, но даже больше, чем это, схватка была местью за павших родичей, и летописцу в ней не было места.

Готрек стоял по колено в снегу, его грудь поднималась и опускалась, подобно кузнечным мехам. Отсвет рун его топора падал на снег и окрашивал пар его дыхания, окутывая Истребителя красной аурой, углубляя мрак пустой глазницы гнома, пока та не стала напоминать кровавое озеро, и отбрасывая короткие, напоминающие шрамы тени от пронзивших его голую грудь стрел. Его гребень был опалён огнём и кислотой, но каким-то непонятным образом он по-прежнему стоял, как и сам Истребитель.

Король Троллей ринулся в атаку, размахивая огромной кувалдой, держа её почти у самого оголовья и орудуя каменным молотом, почти как продолжением кулаков. Готрек ответил Королю Троллей ударом на удар, оружие столкнулось, бойцы боролись друг с другом, сжав челюсти и оскалив зубы. За исключением скрежещущего дыхания да ворчания, когда его топору удавалось отколоть пару чешуек от шкуры Трогга, Готрек бился в яростном молчании. После ещё одного жёсткого обмена ударами, который вынудил Готрека бешено уворачиваться и парировать, Король Троллей издал вопль безграничного отчаяния и выпустил молот на всю длину. Поймав его за основание рукоятки, он крутанул его над головой, а затем опустил и хлестнул вокруг, выполнив нечто вроде восьмёрки и пропахав через антикварные шкафы и выступающие колонны, наполнив комнату опускающимся туманом из обломков.

Феликс выругался.

Без клетей и шкафов комната оказалась на удивление велика, но недостаточно велика именно в этот момент, чтобы он мог чувствовать себя спокойно. Он бросился к стене и прижался к ней всем телом, когда оголовье молота с мощным гудением пронеслось у него над головой. Вытесненный воздух ударил в лицо. Рёв Короля Троллей заполнил комнату. Краем глаза Феликс увидел, как Коля наткнулся на комод, а затем свернулся за ним калачиком. Миг спустя молот Трогга прошёл через его укрытие и разнёс комод в щепки. Лишь мгновенье было у Феликса, чтобы подумать о его судьбе, пока боёк молота крутился вокруг комнаты в разрушительной дуге, прежде чем с мощным гудением вернуться обратно, летя на уровне пола.

В последнюю секунду Феликс успел вскарабкаться на обитый золотом сундук, перевёл слегка дух, а затем вскрикнул, когда его опора была выбита из-под ног и разлетелась на куски.

Импульс молота отбросил его недалеко и Феликс сумел приземлиться на ноги в снежный нанос у одного из разбитых окон. Земля под ним закачалась, и он подумал, что, наверное, приземлился на скрытый под снегом щит или глубокий поднос. Сердце Феликса подпрыгнуло в груди, когда он полетел в сторону зияющего окна. Крутясь, он пытался найти, за что ухватиться, но вокруг не оставалось ничего, что бы не было к настоящему моменту превращено в дрова, и на секунду, которая бесчеловечно растянулась, он ощутил, что единственным, что не давало ему вывалиться наружу, был ветер, бьющий в спину. Его пальцы царапнули по снегу и воздуху, пока перевязанная тряпьём рука не схватила его и не оттащила от края.

Коля вздрогнул и пригнул Феликса пониже, когда у них над головой прогудел молот тролля. Феликс благодарно кивнул и подтянулся к стене рядом с окном, вытянув руки на всю длину, словно пытаясь убедить себя, что она никуда не денется. Не в силах удержаться, он посмотрел вниз, и его желудок подпрыгнул.

Это был бы долгий путь до площади Героев.

Из-за снега не было видно города и его окрестностей, хотя высота здания и вполне позволяла. Феликс замечал лишь проблески света в снежной пелене. Изредка яркие вспышки мелькали в пурге, прежде чем вновь скрыться в небытие. Это могли быть пожары, охватывающие город, или некоего рода артиллерийский обстрел со стороны осаждающих, или, возможно, даже магическая атака. Нельзя было сказать наверняка. Ветер, трепавший его волосы, приносил слабые и далёкие крики, словно гул моря в ракушке.

- Я не припомню, чтобы у тролля было это оружие, - сказал Коля.

Оторвав взгляд от вида за окном, Феликс покрепче ухватился за свой меч. Казалось вполне вероятным, что Король Троллей мог хранить это оружие здесь, как раз для подобного случая, планируя побег, день для которого вполне мог настать. Феликс обнаружил, что оглядывает разрушенную камеру, задумавшись, что за сокровище было столь ценным для Короля Троллей, что он не мог без него покинуть Прааг. Мысль опечалила его. Здесь был Кислев, и он смотрел на его разрушение.

- Да будь оно всё проклято! - воскликнул Феликс пытаясь убрать волосы, бьющие его по лицу, и поднимая меч. - Я проделал весь этот путь не для того, чтобы просто стоять и смотреть в самом конце.

- Подожди, - выкрикнул в ответ Коля. - Дай забойке шанс.

- Исполняй свою клятву, как хочешь. Я же исполню по-своему.

Хриплый рёв привлёк их внимание, заставив отвлечься как раз вовремя, чтобы увидеть, как топор Готрека рассекает воткнутое в Трогга оружие Снорри и глубоко врезается в живот тролля. Густая кровь брызнула на гребень Готрека, а ярость и разочарование в рёве Короля Троллей сменились болью. Махнув молотом перед собой, Трогг отшатнулся. Рана почти мгновенно начала зарастать, но удары топора Готрека опередили даже метаболизм Короля Троллей, нанося свежие раны быстрее, чем залечивались старые. Истребитель кусок за куском разделывал тролля.

- Я могу сделать тебя богатейшим из гномов, истребитель, - проревел Трогг, отчаянно парируя новый удар и теряя при этом кусок бойка своего молота, отсечённый лезвием из звёздного металла. Ему ответил топор Готрека - обойдя молот Короля Троллей, он раскромсал пасти в боку чудовища и отрезал кусок его рваного красного плаща. Трогг прижал лапищу к кровоточащему бедру и взвыл так громко, что снег, крутящийся вокруг него, на мгновение застыл в неподвижности. - Здесь есть богатства, которые ты даже не можешь себе вообразить. Копия Книги Обид Карак Унгола, которую, возможно, принесли в Прааг её жители после падения оплота. Сейчас она здесь. Есть и другое. Всё это теперь твоё.

Горек стиснул зубы и удвоил усилия, обрушив на Короля Троллей бурю ударов и заставив его отступать. Он толкает его к окну, понял Феликс, ускользая с их пути и отодвигаясь по стенке подальше, держа меч в защитной позиции.

Трогг уловил колыхание его яркого плаща и повернулся к нему лицом. Его огромное тело ярко выделялось на фоне отверстия, благодаря рябящему белому холсту из снега.

- Союз между принадлежащей мне Страной Троллей и Сильванией, подумай об этом Феликс. Макс оказался достаточно умён, чтобы понять, что я могу спасти вашу Империю.

Феликс покачал головой. Он не считал себя особенно мудрым, но достаточно хорошо понимал аргументы Короля Троллей. Может быть, союзы с такими приемлемыми чудовищами, каким был Трогг, и правда, оставались единственным способом спасти Империю от надвигающегося разрушения. Ульрика, безусловно, так и считала, но она была обманута лёгкой силой, и всем, что видел Феликс, пытаясь смотреть на мир её глазами, были тела тех, кого он любил.

Снорри.

Ульрика.

Даже бедный Дамир заслуживал лучшей участи.

Холодная ярость закипела в груди. Да как этот зверь даже осмелился смотреть ему в глаза и просить о милосердии? Он глубоко вздохнул и встретился взглядом с Королём Троллей.

Феликс опустил кончик меча в землю и не ответил Королю Троллей ни слова.

- Я окружён глупцами, - прорычал Король Троллей, махнув молотом и заставив Колю и Феликса искать укрытия. Готрек же просто стоял со снисходительной ухмылкой на безжалостном лице. Трогг занёс молот над головой, внимательно следя за Истребителем, и взревел, пытаясь собраться с мыслями. - Здесь нет никого, чья раса заслуживала бы жизнь больше, чем моя.

Готрек небрежно отступил в сторону, когда Трогг, вытянув руку на всю длину, нанёс удар, вбив молот через снег в каменные плиты пола с такой силой, что Феликс даже отшатнулся к стене, опасаясь, что тот сейчас провалится. Готрек топнул ногой по молоту, словно чтобы придавить его, а затем полностью встал на него и занёс топор над головой.

- Мой отец сражался с кровососами при Хел Фенн. Я бы скорее провёл остаток жизни роя могилы для гномов, чем одолжил бы им свой топор или тебя.

Вспышка злобной хитрости промелькнула в глазах Трогга, и секунду спустя Феликс понял, что тролль собирался сделать. Если Истребитель не сдвинется, когда Трогг вытащит молот, тогда ему удастся перекинуть Готрека через плечо и вышвырнуть в окно.

- Вы все глупцы! - взревел Король Троллей, заглушая предупредительный крик Феликса. Мышцы под шкурой Короля Троллей напряглись, и он рванул молот.

Готрек качнулся, удерживая равновесие, когда его оторвало от земли, пошире расставив ноги на всей ширине каменного оголовья, а затем опустил свой топор на деревянную рукоять молота. Истребитель проехал на осёдланном им каменном блоке ещё несколько футов, прежде чем тот исчерпал свой импульс и упал на землю. Король Троллей неожиданно обнаружил, что тянет воздух. Его руки вылетели за голову, и гигантский зверь споткнулся. Нога ступила в пустоту, и Феликс увидел понимание в горестно-разумных глазах тролля, когда далёкая земля повлекла его к себе.

Вскрикнув, Король Троллей полетел вниз.

Феликс пытался отследить его падение, но метель поглотила его целиком, и вскоре её вой заглушил даже крики павшего властелина Праага. Словно Король Троллей упал в бездонную пропасть. Качая головой, Феликс отошёл от края окна и мгновенно ощутил всю копившуюся усталость последних дней.

Они сделали это. Может быть, вскоре они все умрут, но они сделали это. Не в первый уже раз он задумался о причине, по которой так называемая судьба привела его в столь мрачное место и время.

- Тролль думал, что он умнее всех, - сказал Готрек, глядя вниз, прежде чем плюнуть вослед Троггу, добавив ещё одно сердитое оскорбление к его ранам, а затем ткнул большим пальцем в грудь, рядом с всё ещё торчащей стрелой. - Ну а этот гном был инженером.

- Ты уверен, что он мёртв? - спросил Коля. - Это долгое падение, но он тролль.

С ворчанием Готрек ступил на край и повернулся к нему спиной, уперев топор в плечо.

- Я не собираюсь проделать тот же путь, чтобы проверить это, - Истребитель спустился и хмуро покачал головой. - Старуха обещала мне гибель.

- И одному из твоих спутников, - добавил Коля, красноречиво кивнув в сторону Феликса.

Феликс безучастно смотрел на них обоих. Это было достаточно неожиданной новостью для него. Никто, похоже, не собирался ничего объяснять, но он обнаружил, что никак не может выкинуть образ обезглавленного тела в кроваво-белых доспехах.

Ульрика.

- Она также пообещала одну для Снорри.

Снорри Носокус стоял в дверном проёме в верхней части лестницы и Феликс заколебался, не уверенный в том, что это был Снорри, ибо он выглядел столь же бодрым, как и в день вылета из Карак Кадрина на север. Раны, полученные в пути к цитадели, закрылись. Даже ужасные воспалённые рубцы на черепе, которые остались после удаления его гвоздей-гребня, стали всего лишь мелкими зарубцевавшимися шрамами. Если бы не кровь, которую никто не успел счистить с его могучего тела, и прорехи на штанах, Феликс мог подумать, что смотрит на призрака.

Феликс бы пнул сам себя, если бы даже смеяться не было так тяжело.

Снорри вовсе не умер!

Макс Шрайбер, вошедший вслед за старым гномом, выглядел усталым и истощённым, но его целительные силы, которые он направил на Снорри и остальных, казалось, оказали то самое очищающее воздействие, о котором говорил волшебник, и стали доказательством правоты его методики. Та жуткая тень по-прежнему льнула к нему, но он казался больше самим собой, даже найдя силы, чтобы выразить сожаление по поводу загубленных сокровищ вокруг. Смотря беспокойно и испуганно, словно только что очнулись от тревожного сна, Густав и его люди заполнили лестничный пролёт за широкими плечами старого истребителя.

Они все могли бы быть обычными портретами людей, заслонённых спиной Снорри, судя по вниманию, которое обратил на них Готрек. Даже Макс, со всей необычностью его внешнего облика, удостоился от Истребителя Троллей лишь поднятой брови.

- Снорри должен поговорить с тобой, - сказал Снорри, не отводя взгляда от Готрека. Феликс никогда не видел простодушного гнома столь сосредоточенным, столь напряжённым.

- Если речь идёт о твоём позоре, то я по-прежнему не хочу об этом слышать, - ответил Готрек.

Феликс покачал головой. Для расы, печально известной своей устойчивостью к изменяющимся обстоятельствам, Готрек походя принял нежданное воскрешение своего друга.

- Снорри, - сказал Феликс своим самым примирительным тоном, скользнув между старым истребителем и Готреком, - возможно, это не самое лучшее вре…

- Нет! - взревел Снорри, шагнув вперёд и гневно ткнув пальцем мимо Феликса в Готрека. - Нет, ты выслушаешь Снорри. Сейчас!

Феликс поднял руки, призывая к спокойствию, но с таким же успехом он мог быть невидимкой. Готрек выпятил подбородок и расправил плечи.

- Я слушаю.

Это, казалось, застало Снорри врасплох, и его верхняя губа задрожала. Феликс заметил, что он нёс в руке что-то золотое.

«Зигмар, нет», взмолился Феликс. Он уже один раз потерял Снорри.

Снорри оттолкнул Феликса в сторону, словно тот был ребёнком, и бросил цепь в Готрека, который, не глядя, выхватил её из воздуха. Его единственный глаз на мгновение задержался на Снорри, прежде чем опуститься на свою открытую ладонь. У него перехватило дыхание и на мгновение Феликсу показалось, что оба гнома сейчас расплачутся, но затем лик Готрека потемнел, словно солнце только что умерло.

- Паучья госпожа сказала Снорри, что когда его друзья вновь соберутся вместе, Снорри обретёт погибель. И она не принесёт ему ничего, кроме боли.

Готрек протянул висящую цепь.

- Ты расскажешь мне, где ты достал эту вещь и, Снорри Носокус, молись, чтобы это была хорошая сказка.

Глаза Снорри покраснели, когда он покачал головой, но, хотя голос его и дрожал, слова были ясны, словно прочитаны наизусть.

- Снорри был там в тот день. Он вернулся домой после того, как Снорри и старый Борек потеряли тебя в Пустошах. Это только его, и более никого другого, вина, что никто не предупредил их о гоблинах. Это его вина… - его голос задрожал сильнее и, казалось, Снорри вот-вот сорвётся, но старый истребитель преодолел мгновение слабости и продолжил, - что ты убил того тана и вынужден был стать истребителем троллей. Это всё вина Снорри!

Ни одна мышца не шевельнулась на лице Готрека, но его глаза заблестели.

- Я уверен, что это не так, - встрял Феликс. Напряжение повисло в комнате, словно стих ветер, а температура снега упала намного ниже точки, в которой замерзал человеческий мозг. Густав смотрел то на одного, то на другого гнома так, словно они оба были безумными, и Феликс не мог винить его. Макс же выглядел как некто, настолько утомлённый от выпавших на его долю ужасов, что было бы неразумно пытаться заставить его осознать ещё больше.

Коля, однако, имел испуганный вид человека, на глазах которого разворачивается пророчество.

Инстинкт заставил Феликса покрепче обхватить рукоять меча и лишь напряжением воли он сумел вновь ослабить хватку. Что именно он планировал делать? Будет ли он бороться со Снорри? Или, если уж на то пошло, с Готреком?

- Это не твоя вина, что ты не смог спасти семью Готрека, - уже более твёрдо сказал Феликс. Сколь бы упрямыми не были оба гнома, он не позволит этой глупости завершиться насилием, если он имел влияние хоть на кого-либо из них.

- Хельга была ещё жива, - сказал Снорри.

Раздался слабый дребезжащий звук, в котором Феликс узнал звон цепи, приковывавшей топор Готрека. Гном так сильно сжал оружие, что она задрожала.

- А малышка? - одна из частичек сердца Феликса треснула чуть сильнее. Малышка. Так Готрек называл Кэт. Слёзы Шаллии, Готрек называл так свою дочь. - Что с Гурна, Снорри?

Снорри покачал головой. Его глаза были мокрые, щёки раскраснелись, и Снорри выглядел так, что если он сейчас раскроет рот, то это будет равносильно прорыву плотины.

- Скажи мне, что случилось с моей женой, ты каменноголовый заки.

Слёзы, непроизвольно потекли из глаз Снорри, образуя две полоски на грязном лице, когда он протянул молот.

- Это не было… - он замолчал, а затем поправил сам себя. - Это была ошибка Снорри. Она была обожжена. Всё было в дыму. Снорри подумал, что это был тролль. Но это была ошибка Снорри.

Феликс ощутил, как в его груди прозвонил погребальный колокол, когда Снорри произнёс свои следующие слова.

- Это вина Снорри, что ты сейчас истребитель. Снорри убил Хельгу.

Всеми мышцами зараз, лицо Готрека сложилось в такую гримасу ярости, что Феликс обнаружил, что непроизвольно отступил, чтобы случайно не сделаться его мишенью. Готрек посмотрел на молот, который Снорри держал перед ним.

- На твоём месте я бы забрал это обратно.

Кивнув в знак того, что он знает, что должно было последовать за этим, Снорри сделал, как ему было сказано, встав наизготовку. Готрек оскалился и занёс рунический топор.

- Это был несчастный случай, - закричал Феликс во всю силу своих лёгких. - Скажи ему, что это был несчастный случай, Снорри. И, Готрек, я не думаю, что у тебя есть лучший друг в этом мире.

- Я убивал и лучших друзей, чем Снорри Носокус, - отрезал Готрек.

Феликс тоскливо смотрел, как два друга кружат вокруг друг друга.

Больше не осталось слов, которые можно было сказать.

Готрек сделал обманное движение влево, а затем нанёс короткий рубящий удар в плечо Снорри. Полуослепший от слёз, Снорри поздно заметил это, однако парировал удар с мрачным лязгом и нанёс ответный в челюсть Готрека. Готрек отступил на шаг, чтобы не упасть, а затем врезал топорищем, и подмышкой Снорри что-то треснуло. Старый истребитель принял это с едва слышным ворчанием, отмахиваясь молотом и булавой, и заставляя Готрека парировать с холодным закипающим гневом.

- Остановите это, - прохрипел Феликс, понимая, что это больше не просто Снорри со слезами на глазах.

Два гнома бились в ярящемся снегу в горьком молчании, практически не сходя с места, на котором начали поединок. Их усилия прерывались лишь скрипом мышц и костей, да всхлипываниями Снорри. Казалось даже, что Снорри имел преимущество за счёт своей массы и целительного искусства Макса, но топор Готрека значительно уравнивал шансы. Феликс сильно тряхнул головой. Он не мог поверить, что даже подумал об этом, но при этом не посмел вмешаться. Дрожа от рыданий, Снорри врезал молотом в висок Готрека, лишь затем, чтобы увидеть, как его удар парируется, а затем пнул своего старого друга ногой-булавой, которую Готрек ловко отбил в сторону ударом колена. Протез Снорри отлетел прочь и скользнул по скрытой в снегу груде золотых монет. Он раскинул руки, пытаясь удержать равновесие, и предоставил Готреку столь явную возможность для смертельного удара, которую тот, наверное, когда-либо вообще видел, но Истребитель, казалось, даже не заметил этого. Взамен он толкнул Снорри обратно на ноги тычком топорища.

Готрек сдерживался, понял Феликс. Коля и другие, возможно, даже не заметили бы этого, но Феликс знал его слишком долго. Если бы это было иначе, у Снорри Носокуса не было бы ни единого шанса.

- Сражайся со Снорри как должно, - проворчал Снорри. - Пусть Снорри умрёт, как истребитель. Пусть он отправится в Залы Предков. Пусть он хоть что-то сделает правильно.

Феликс смотрел за ним, закрыв рот рукой. Должно быть, он ослышался. Конечно, даже Снорри не мог думать об этом, как о каком-то добром деле.

Плотно зажмурив единственный глаз, Готрек сдавленно взревел и нанёс низкий удар. Снорри парировал, но Готрек ударил вновь. Снорри опять парировал, но больше у него не было ни единого шанса, чтобы противостоять топору Готрека, и когда тот обрушился на него снова, Снорри присел под градом ударов. Снорри сопротивлялся яростно, слёзы текли из его глаз и останавливались разбитым носом. Готрек оттеснил его, всё ещё не открывая глаза. Оба хотели бы погибнуть, но ни один не хотел убивать, но они по-прежнему оставались истребителями.

До самого конца.

Звёздно-металлическое лезвие разрезало металлическую ногу Снорри чуть ниже того места, где она крепилась к его бедру. Снорри покачнулся, идиотская улыбка появилась на его залитом слезами страдальческом лице, когда Готрек мгновение спустя врезал плашмя ему по зубам и сбил с ног. Старый гном поднял голову, повернувшись лицом к Готреку, полные слёз глаза встретились с единственным глазом Истребителя и увидели покой.

«Нет, - подумал Феликс. - Нет, нет, нет…»

Он отвёл взгляд.

Последовал влажный треск. Затем глухой удар.

Феликс прижал руки к глазам и заплакал. Слёзы сочились сквозь пальцы, но он увидел кровь, что просачивалась через снег вокруг его ног.

Последовало мгновение тишины, а затем сбоку раздался голос.

- Мы закончили здесь, человечий отпрыск. Я не должен был позволять ему говорить со мной об этом путешествии в Карак Дум. Я знал, что пожалею об этом.

Убрав руку от лица и попутно вытерев слёзы о бороду, Феликс поднял голову. Единственный глаз Истребителя был мёртв, его лицо - погребальная маска того, кого Феликс более не узнавал. Его голос, однако, был твёрдый, словно руны, и смертельно ясный.

И не терпящий возражений.

- И я даю клятву, что ты вернёшься к малышке, которой ты принадлежишь.

ЭПИЛОГ

Ранняя весна 2525

Тализния сгорела. Крепкие землянки тирсы светились переливающейся бронзой, задыхаясь в дыму, пока пламя становилось всё слабее. Это были последние недели зимы: снег, заваливший Восточную Область, потяжелел, медленно превращаясь в лёд, и дровянки тирсы были исчерпаны. Столы и стулья были изведены на растопку или на древки стрел. Даже драгоценные запасы сухой травы и кормов для животных были израсходованы недели назад, в то время как навоз, который, как правило, сохранялся даже в самую суровую зиму, как запас топлива, на случай если распутица затянется дольше, чем будут израсходованы дрова из запасов тирсы, пошёл на упрочнение частокола. Кваса также не осталось ни капли. Короче говоря, в Тализнии оставалось мало ценного для огня, но кургане всё равно были полны решимости разжечь кострище. Мудрая женщина не знала почему, но дым валил вверх, уносясь в бескрайние просторы небес Ледевремии. Он был виден за сотни миль: трофейный шест высотой в две мили, возведённый в крови и пепле разрушенной Тализнии. Возможно, это и было причиной, но она подозревала, что слишком лестно оценивала их умственные способности. Сидя на коне в полумиле от разрушенного южного частокола, она наблюдала, как северяне устраивают гонки вокруг захваченной тирсы, потрясая отрубленными головами её людей и вопя во все лёгкие. Во временном лагере колышущихся кожаных палаток, прямо за дугой частокола, огромные бородатые мужчины с богато украшенным оружием и в серебряных кольцах сражались за скудную добычу из покорённой Тализнии, которая ещё не была съедена или сожжена. Всё было именно так, как она и предвидела. Мудрая женщина показывала эти и подобные им события столь многим. Это было её даром - вбрасывать сны о предзнаменованиях в эфир, чтобы они могли найти приют в подсознании того, кто был особенно восприимчив к её пророчествам. Через сны она предсказала падение Короля Троллей, крах Золотого бастиона, разграбление Барочного шпиля, Баденхофа и Бехафена и десятков других городов и крепостей, которые она знала лишь по охваченному огнём образу, увиденному во снах. Иногда она хотела бы знать, что почувствует, увидев сны о себе самой. - Ты поделишься своими снами со всеми, Морзанна, или какое имя ты теперь носишь, видениями, которые могут создать империю - или разрушить. Мудрая женщина поджала губы, изучая чёрные завихрения в поднимающемся дыму. Чтобы не пропустить мгновение, когда они сложатся в широкие чёрные крылья, корону. - Может быть, - ответила она, хотя вокруг и не было никого, кроме неё, лошади и режущего ветра области. - Никто из тех, кого я предупреждала, не смог обмануть свою судьбу. - Неужели я слышу сожаление? - Это не первый раз, когда я смотрю на пепелище своего дома, - воющий вопль раздался в лагере курган и она увидела как зар и его избранные чемпионы торжественно выходят из-за полуповаленного частокола, облачённые в сверкающие доспехи Стефана Тачака и роты Дусхыки. - Это были храбрые люди. Я отдала тебе душу, но у меня всё ещё есть сердце. - Твоя боль утешает меня в моём забвении, дочь моя. Я испробую ещё больше в ближайшие дни. Морзанна неохотно обнажила острые зубы в улыбке. Она знала. Она видела это. Иначе, зачем бы ей ещё быть здесь? - Убийца демонов и его спутник попытаются остановить тебя. Ветер донёс до неё холодный смех. - Они попытаются, но они обречены на провал. - Сколько раз я слышала, как другие говорили те же слова. - На этот раз всё иначе. Мир изменился. Ты предвидела их смерть, и через тебя я тоже возжаждал сего. Морзанна вздрогнула, когда воздух вокруг неё похолодел. Тьма кровоточила в прозрачном голубом небе и дым, поднимающийся от Тализнии, превратился в нечто, напоминающее рогатую чёрную голову, которая посмотрела на неё - маленькую в её зле, ничтожную с её силами, но и мимолётную в её бессмертии. Она послушно кивнула и повернула лошадь. До Империи лежал долгий путь.

- Да, Тёмный господин.