Шагая по палубам «''Гекатона''», Жестокие Родичи разделились на три части. Демон нашёл оболочки для двух других личностей. Первым сосудом стал человек, носивший шёлковые одежды и маску из чёрного железа. Вторым был зверорожденный — огромное сгорбленное существо с бугрящимися мышцами и вывернутыми назад ногами. В каждую из оболочек демон поместил личинки своих «я». Те выросли, расползаясь до тех пор, пока не заполонили собою нервные окончания и мускулы. Они открыли глаза, переглянулись, согласились и пришли в движение. Вокруг себя они ощущали вплетённую в корабль защитную паутину. Их окружали могучие обереги и неприметные капканы. Они смогут избегать ловушек, пока не доберутся до цели, но после этого о тонкости придётся забыть. Их конфронтация могла иметь только один исход. Их разорвут на части и сошлют обратно в пучины варпа, где они постепенно восстановятся. Мысль эта их совершенно не трогала. Они не чувствовали ничего, кроме голода и потребности выполнить задачу, ради которой их сковали. Одна смерть. Единственная душа, украденная у жизни и отправленная назад во тьму, которой принадлежала… В похищенных личинах они шли по кораблю, поднимаясь вверх, быстрые, как безжалостная мысль, безмолвные и алчущие.
+Что-то потревожило обереги.+
+Знаешь, что я больше всего ценю в докладах?+ рявкнул Ктесий Ликомеду. +Отсутствие подробностей. Крайне помогает сделать быстрые и неверные выводы.+
Он почти достиг убежища. Боль в висках нарастала. Всё, что случилось за последнюю пару часов, его тревожило. Но волноваться смысла не было. Вместо этого он действовал. Если его что-то донимало, он решал проблему. Вот только сейчас Ктесий не мог точно указать на источник своего беспокойства. Может, это были слова Маекты о растущем среди Изгоев культе? Или то, что по пути он встретил символ огненного круга с девятью глазами ещё дважды? Или то, что Гелио спросил, где Ариман? Сам Ариман? Или то, что всё казалось каким-то неправильным? Искривленным. Как сломанная и неправильно сросшаяся кость.
+Это была слабая эфирная рябь,+ уточнил Ликомед. +Дрожь.+
+Я как раз проверял сопряжение оберегов,+ пояснил аколит. +Иначе я бы ничего не заметил.+
Ктесий остановился. Четыре технокультиста, шедших ему навстречу, кинули на него взгляды. Боль в висках стала невыносимой.
+Кто-то из смертных псайкеров, сующих мысли куда не следует? Демонический паразит, пробирающийся в корпус?+
+Нет.+ Ответ Ликомеда обрамило нетерпение. +Это что-то другое, что-то, намеренно обходящее защиту.+
+Тут, на корабле?+ спросил призыватель. Болезненный гул сменился острым льдом.
+Да.+
+Давай в убежище,+ послал Ктесий, срываясь на бег.
Жестокие Родичи проскальзывали через пробелы в восприятии тех, мимо кого шли. Они сворачивали за угол, когда процессии судовых техников в клобуках оборачивались на рык надзирателя. Они обходили чародеев Тысячи Сынов в миг, когда легионеры на что-то отвлекались. Они находили незапертые двери и обычно многолюдные переходы в момент, когда те были совершенно пустые. Их почти никто не замечал — а те, кто всё же замечал, не видели причины поднимать тревогу. Идя по кораблю, они практически не беспокоили варп. Обереги, системы предупреждения и бдящие разумы никак на них не реагировали — они напоминали тихую ноту в какофонии магии и завихрений эмпирейной энергии. Такой была их тайная сила и причина, по которой эту задачу послали выполнять именно их. Они не нарушали, не сокрушали и не подавляли защиту тех, кого уничтожали — демоны пользовались дырами, стыками, ошибками, моментами невнимательности и оплошности. Будто бечёвка, уносимая штормовым порывом. Будто бросок тонкого кинжала.
Хлоп.
В глазах Аримана отблёскивал огонь. Он смотрел на одну из чаш с горящим маслом, выстроенных у стены убежища. Он стоял с протянутой рукой, почти касаясь открытыми пальцами языков пламени. Чародей убрал руку. Плоть осталась неотмеченной. Мгновение Азек изучал её взглядом.
Что он делал?
Он оглядел себя. Он был в доспехе, с посохом в руке — собранный для войны.
Зачем?
Хлоп.
Ариман смотрел на пальцы, затем встряхнулся. Нужно выйти из убежища, но… он… не мог…
Хлоп.
Он общался с Ктесием. Да, теперь он вспомнил. Ему следовало повидаться с Гелио Исидором. Нужно сделать это сейчас. Он…
Огонь. Столб огня на горизонте. Водоворот мёртвых голосов и жара.
— Нет, — ахнул Азек. — Не может быть…
Хлоп.
Он должен попасть к Гелио Исидору. Что-то вот-вот должно случиться, и ему нужно это остановить. Он не мог вспомнить почему, однако импульс уже толкал его к двери из убежища. Все прочие мысли и вопросы исчезли.
Гелио… Он должен попасть к Гелио немедленно.
— Сосуд, — рявкнул Ктесий, указав в другой конец комнаты. Ликомед повернул голову в указанном направлении. — Живо!
Демонолог потел под доспехом. У него пощипывали пальцы. Перед ним на алтаре из облупленного обсидиана стоял широкий серебряный кубок. Из тонких, с волосок, линий, что вились вдоль обода чаши, сочилась густая как патока кровь. Границу зрения затягивал серый туман. Свисавшие с потолка хрустальные шары издавали тихий звон. Они пылали, блеклое свечение разливалось от одной сферы к другой. Вода, текущая вокруг помоста, на котором стоял Ктесий, булькала. Из-за растущего эфирного давления в воздухе клубился густой пар. От формул, воспоминания о которых призыватель распутывал в своём уме, у него гудел череп. Обычно ему требовалось девять часов, чтобы подготовиться для ритуала вроде этого. Спешка в демонологии редко приводила к чему-то хорошему, однако сейчас у него не было как выбора, так и времени. На борту «''Гекатона''» находилось нечто достаточно сильное, чтобы проскользнуть мимо оберегов. Им требовалось выяснить, что именно. И выяснить незамедлительно.
Ликомед взял каменный сосуд. Ктесий кивнул, и ученик перевернул его в кубок. Из него хлынула чёрная жидкость, с шипением выплеснувшись в серебро. Ктесий ощутил привкус пепла с изморозью. Почувствовал, как с языка срывается первое слово. Стены и пол содрогнулись от высвобожденной мощи.
Помещение создавалось специально для призыва и сковывания демонов. Алтарь из обсидиана стоял в центре медного помоста, окружённого каналами с водой. Стены и потолок покрывали свинец и медь. Стороны света отмечали подвешенные серебряные картуши. Ктесий намеренно укрепил его так, чтобы оно смогло выдержать титаническое давление эфирных сил. Оставалось надеяться, что этого хватит. Он заглянул в кубок на алтаре. Жидкость застыла. Ликомед подступил ближе, чтобы посмотреть самому.
— Не двигайся, — прошипел Ктесий, и его слова заклубились белым паром в резко похолодевшем воздухе. Его храм и убежище были двумя из немногих мест на корабле, где они не общались с помощью мыслей. В комнатах этих имелись вещи, которых полёт ума и использование силы могли потревожить, могли разбудить, могли заставить чувствовать голод.
Рябь на поверхности жидкости улеглась, и она стала зеркалом. На ней заблестел мягкий свет факелов, горевших в стенах храма. Ктесий присмотрелся. Там, где следовало находиться его отражению, не было ничего — полное отсутствие, уходившее всё глубже и глубже вниз, подобно дыре, пробитой в самые недра подземного мира. Он сформировал в голове вопрос, дал ему обрести форму. Он выдохнул, и позволил ему утечь из разума вместе с покинувшим лёгкие воздухом. Дыхание коснулось жидкого зеркала. Ничего… А затем проблеск, точки смутного золотого света в глубинах, за которыми неспешно расходилась рябь и тянулся фосфоресцирующий след. Ктесий уставился на огоньки, не смея моргнуть. Рядом он ощутил треск нетерпения Ликомеда, с трудом сдерживавшего жажду знаний и амбициозные мечты. Золотые огни нырнули назад, став медно-красными.
— Контролируй свои порывы и сосредоточься, — прошипел Ктесий. Он ощутил в аколите мимолётную вспышку гнева и гордыни, а затем его разум стал таким же неподвижным, как поверхность зеркала.
— Дашь ты мне то, что знать я желаю, — нараспев произнёс Ктесий. Каждое его слово дрожью отдавалось в зеркальной глади. Огоньки снова начали подниматься со дна чаши, разрастаясь, ветвясь фрактальными спиралями. Комната наполнилась отголосками шёпотов. На границе слышимости заплясали смешки. Ликомед огляделся, но Ктесий не сводил глаз с кубка, пока огонёк не затёк ему в череп.
А затем закручивающийся свет стал его миром. Комната исчезла. Он почувствовал, как руки затягивают его в водоворот стрекочущих голосов. Каждая мысль и ощущение в голове разделялись и складывались снова. Разум разматывался в бесконечность, грозящую поглотить его без остатка. Он сосредоточился на искомом знании. Руки потянули сильнее, и теперь он ощутил кривые когти, смех, что был щебетом и карканьем воронья. В этот миг другой человек мог лишиться какой-то частицы себя: воспоминания, правды, маленькой лжи, дававшей ему уют. Варп всегда стремился отнять больше, чем давал, но Ктесий уже потерял достаточно, так что вырывать у него когтям оказалось особо нечего. Его душа и ум стали перекрученной шелухой, истёртой до блестящей гладкости жизнью, проведённой среди чар. Вороньи голоса разгневанно вскричали. Когти впились глубже.
Затем они истаяли, и он снова оказался в храме, глядя в кубок с чёрной жидкостью. Демонолог охнул, моргая. Оставленное зеркалом знание медленно оседало в сознании.
— Жестокие Родичи… — выдавил он. Сердца колотились так, словно он только что побывал в бою. С губ сочилась кровь, скапывая в чёрную жидкость чаши. Мышцы внутри доспеха сводило спазмами. Он почувствовал, как сжались пальцы, хватаясь за пустоту. Ликомед переступил с ноги на ногу, однако остался стоять на месте. — Жестокие Родичи, — повторил Ктесий. — Кто-то послал Трёх Усекновителей Королей. Они здесь.
Он выпрямился, и, дрожа внутри доспехов, направился к двери.
— За кем они пришли? — спросил послушник.
— А ты как думаешь?
Хлоп.
Ариман закрыл за собой дверь в убежище. Бормотание замков стало единственным звуком, нарушившим тишину. Азек замер. Что-то не так. Он что-то делал, но между тем моментом и этим, уже тут, зиял провал. Пропущенный стежок во времени или памяти. Почему он вышел из убежища?
Он огляделся. От двери тянулся длинный переход. Пол и стены покрывал белый мрамор. К изогнутому арочному своду возносились колонны. На цепях висели масляные лампы, пламя в которых горело розовым, синим и оранжевым пламенем. Свет был слабым и мягким, скапливавшиеся вдали омуты теней — глубокими. Ариман почувствовал, как в разуме волной поднимаются мысли. Его чувства выскользнули наружу. Он остановился.
+Ариман.+ Мысленный голос Ктесия наполнил его голову. Он почувствовал в слове предупреждение.
+Брат,+ совершенно спокойно ответил Азек. Он так и не сдвинулся с места.
+Наши обереги и защиту преодолели нерождённые. Они на корабле. Это Жестокие Родичи. Они пришли за тобой.+
+Я знаю,+ послал Ариман. +Один из них у меня за спиной.+
Ктесий с Ликомедом бежали по «''Гекатону''». Смертная прислуга и члены экипажа спешили убраться у них с пути. Защищённые оберегами двери распахивались настежь от катящегося перед Ктесием вала энергии. По пути им встречались ниши с рубрикантами, и Ликомед, выкрикивая имена воинов-призраков, резко приводил их в движение, заставляя выйти наружу, и, сотрясая поступью палубу, пуститься за ними следом.
Они достигли парной лестницы, спиралью закручивавшейся к верхним ярусам корабля. Демонолог поднял глаза. До убежища Аримана было ещё далеко. Слишком далеко, чтобы дряхлый старик вроде него добежал туда за оставшееся время. Ктесий призвал волю. Он был сковывателем демонов, но этим его способности вовсе не ограничивались. Он оторвался от земли. Вокруг него развернулись телекинетические крылья. Его разум сплёлся с мыслями Ликомеда. Ктесий подхватил рубрикантов, и все вместе они поплыли по лестнице вверх. Позади них в воздухе вскружились огненные перья.
+Их будет трое,+ на лету послал он Ариману.
Удар сердца стих в груди. Ариман чувствовал, как течения эфира обходят фигуру на краю зрения. Она не двигалась, тенью вырисовываясь у него за спиной.
«''Их будет трое…''» Эхо слов Ктесия наполнило его разум.
Всё вокруг Аримана словно замедлилось. Узоры воли и силы, раскручиваясь, обрели чёткость. Перед мысленным взором от настоящего момента вытянулось будущее. Глубоко в подкорке Азек услышал глухой крик птиц, вопящих, хохочущих, смеющихся.
«''Их будет трое…''»
Он ощутил, как начинается следующий удар сердца.
Тень позади него шагнула ближе.
От Аримана полыхнул синий с белым свет, когда он крутанулся на месте. Фигура за спиной оказалась не тенью. Она носила оболочку человека — простого солдата одной из банд трэллов. На мгновение он различил внутри человека демона — чёрную паучью сеть, сотканную над пустотой. Затем первый Жестокий Родич скинул с себя личину. Кожа распустилась влажными тесьмами. Ариман метнул в него копьё воли. С руки сорвался луч сапфирового света. Демон взорвался, обретая существование. Его форма уподобилась паутине серой плоти и серебряных зубов.
Для смертного битва походила бы на смазанное пятно света и тени. Для Аримана же она стала не одним боем, но двумя — конфликтом, расколовшимся на два плана бытия. В эфире первый Жестокий Родич предстал перед Ариманом отсутствием, расплывающимся подобно чернильной кляксе по белой бумаге. Демон устремился к нему, и Азек вонзился в него разумом. Жестокий Родич отпрянул.
«''Их будет трое…''»
А затем рядом оказался второй, прямо позади него, возникнув из того места, куда он даже не смотрел. Незаметный, до чего незаметный. Демон также сбросил с себя кожу. Он поплыл вперёд, опутав Аримана щупальцами и нитями тягучей серой субстанции. Печати на его броне изжарили плоть в дым, но тот обновлялся с той же скоростью, что и сгорал. В керамит впилась зубы и кислота. Перед глазами загорелись красным руны повреждения. Ариман почувствовал, как демон вытягивает его разум, засасывая, иссушая.
Первый Жестокий Родич потёк к нему. Он знал, что второй собрат находился сзади Аримана, и сделал всё необходимое, дабы отвлечь его внимание. Теперь он снова перешёл в атаку. Так они работали: один ослаблял, второй — убивал.
«''Вот только их будет трое…''»
Он преобразил мысли в концепцию стужи. В воздухе заискрилась изморозь. Осколки эфирного льда разодрали двух Жестоких Родичей в клочья. Палубный настил забрызгало сгустками серого вещества.
И тогда за ним пришёл третий Жестокий Родич. Демон этот неизменно появлялся последним, и происходил он от пули, настигавшей солдата, когда тот думал, что добрался до укрытия, от ножа, всаженного генералу в живот рукой верного телохранителя, от лодки, которая должна была доставить наследников монарха в безопасность, но в итоге пропадала без следа. Он выскользнул из-за границы сознания Аримана. Кожа спала с него горящими клочьями. Руками демону служили копья из кости. Он вонзил их Азеку в живот. Броня треснула. В черепе взорвалась чернота. Он перестал что-либо видеть и чувствовать. Он падал. Ариман услышал смех птиц над ночным морем, а затем над ним сомкнулись волны забвения.
Ктесий первым достиг перехода, ведущего в убежище Аримана. Они с Ликомедом переглянулись, и между ними вспыхнуло понимание. Пол сотрясали одновременные шаги девяти следовавших за ними рубрикантов. Ктесий ощущал эфирные волны, расходящиеся от боя впереди. На расстоянии плясали пылинки света. Среди противоестественных тонов трепетало сияние. В воздухе пахло горелыми специями и морозом. Он направил чувства наружу, ища Аримана, однако тот ему не ответил. Он почувствовал смрад влажных перьев и застойной воды. Колдовские татуировки и ожоги на его коже защипали. Ктесий собрал в голове слова сковывания, сплавляя их в цепи. По стенам поползли полосы многоцветного света. Он услышал, как взвыл хопеш Ликомеда, озарившись синим огнём.
Они обогнули изгиб коридора как раз вовремя, чтобы увидеть падение Аримана. Его опутывал демон. Плоть нерождённого была серой, влажной, и напоминала паутину. Тело его представляло собой ком грязных перьев и усыпанных присосками щупалец. Был он там один или трое, Ктесий сказать не мог.
Ариман открыл глаза. Он стоял на руинах крепости, ярусами вывороченных блоков уходящей вниз к далёкому железному морю, что разбивалось об развалины самых нижних стен. По камням на вершине ветвились трещины. Небо отливало тусклой свинцовой серостью. Азек почувствовал, как позади него с дрожью возник кто-то ещё. Он обернулся. На башне вместе с ним находился демон. Тут, внутри его разума, он выглядел как высокая фигура в чёрном, с руфом из вороньих перьев вокруг шеи, которая разделялись на три, каждая — увенчанная отличной от прочих птичьей головой.
— Вы — Жестокие Родичи, — произнёс Ариман.
— '' '''Это мы и есть''' '', — ответили три головы одновременно.
— Вы убиваете меня, — сказал Азек.
Демон повернул к нему голову — эта принадлежала освежёванному стервятнику.
— '' '''В самом деле?''' '' — На него уставилась вторая голова — красноглазой вороны. — '' '''Это мы должны сделать?''' '' — Повернулась третья, и Ариман увидел крючковатый клюв и гребень из перьев всех оттенков синего, оранжевого и зелёного цветов. — '' '''Ради этого ли мы здесь?''' ''
Где-то далеко Ариман ощутил эхо боли. В физическом мире острое лезвие пронзило жизненно-важные органы. Из вскрытых вен текла кровь. Несмотря на своё могущество, он оставался смертным, так что убить его всё равно можно было, разрезав плоть и остановив сердца. Но… но почему он здесь, а демон вместе с ним?
— Вы в моём разуме, — сказал он Жестоким Родичам. — Это та его часть, которую я не посещал уже долгое время. Философы древности назвали бы её дворцом памяти, хотя они сочли бы такие размеры невозможными. Я хранил здесь своё прошлое, воспоминания, секреты. Тут было ядро моего рассудка. — Он повернулся и взглянул на демона. В сером небе над головой разветвилась молния. — Вы здесь не просто для того, чтобы меня убить. Вы пришли за чем-то ещё.
— '' '''Это то, что мы должны получить?''' '' — спросила воронья голова. — '' '''Секрет, спрятанный за запертой дверью?''' '' — добавила голова стервятника.
— Кто вас прислал? — задал вопрос Ариман. — Кто атакует мой разум?
Голова с крючковатым клювом хохотнула. Её язык горел яркой синевой.
— '' '''Кто может? Кто станет?''' ''
Башня под ногами Аримана содрогнулась. Он подошёл к парапету и выглянул вниз. Плескавшееся у основания крепости море отступило. Оголившееся дно устилал чёрный песок и кости. Башню тряхнуло снова. По небу поползли красные облака.
«''Их будет трое…''»
Три части в одном… Одно, что суть три… Каждая — часть из трёх, и каждая из трёх — одна.
Он отвернулся от моря и шагнул к демону.
— Это мёртвое место, больше не имеющее ценности. Отсюда вы не сможете пройти глубже, не сможете причинить вреда.
— '' '''Не сможем? Сможем? Не станем?''' '' — Демон рассмеялся, и, рассмеявшись, он взорвался горящим оперением.
Ариман развернулся и кинулся к лестнице, что вела к основанию башни. Камни у него под ногами тряслись, идя трещинами. Мчась вниз, во тьму разваливающейся башни своего разума, он услышал смех.
Ликомед запустил в демона копьё огня. Ктесий ощутил, как оно пронеслось мимо плеча. Призыватель вздрогнул. Огонь оставил перед глазами белый шрам. Луч попал в опутавшую Аримана массу серой кожи, перьев и щупалец. Перед тем как стать учеником Ктесия, Ликомед был аколитом Гауматы, а задолго до этого — адептом культа Пирридов с Просперо. Огонь был его главным оружием. Коридор залил свет пламени. Нерождённый пошёл пузырями.
Рубриканты открыли огонь. Болты вскипели синим пламенем, едва покинув стволы. Демон взвихрился, собираясь назад, его движения напоминали сменяющиеся пикт-кадры, перемежаемые сполохами пламени. Каким-то образом он оказался не там, где был раньше. Болт-снаряды взорвались на стене. Синий огонь с рёвом вгрызся в камень. Жестокие Родичи проползли под огненным лучом Ликомеда. Однако они по-прежнему не отпускали Аримана, и демонолог чувствовал, что их сила растёт.
Он переместил слова из разума на язык. Рот наполнился привкусом истлевшей кости и горячего металла. Имей он время, то создал бы заклятье освобождения, способное изгнать Жестоких Родичей с хирургической точностью. Что бы о нём ни думали другие из Тысячи Сынов, он отдавал предпочтение порядку, а не хаосу. Демонология, несмотря на внешние атрибуты и опасности, строилась на контроле, и на аккуратности. Она была ножом с узким лезвием — грозным оружием только в руках мастера.
Но иногда тебе не оставляли иного выбора, кроме как врезать ею словно молотом.
Слова освобождения слетели в его уст подобно удару колокола. Воздух содрогнулся. Эфир содрогнулся. Ктесий почувствовал, как во рту набухли и лопнули волдыри. Ликомед отшатнулся. Слова врезались в Жестоких Родичей подобно выстрелу из дробовика. Плоть треснула. Из открывшихся в сером коме дыр выплеснулся призрачный свет и серая слизь. Демон завопил. Эфир и воздух наполнились какофонией птичьих криков.
Жестокие Родичи съежились, исчахли, стали плотной плёнкой, облепившей лежащее тело Аримана. Затем они взорвались наружу, забрызгав стены, забираясь в тени, заползая на край зрения. Ктесий услышал в черепе рёв демона, внезапно обрётшего грозную силу и мощь. Казалось, он был кричащим на море человеком, который увидел, как отступают волны, и на краткий миг испытал ликование, прежде чем его накрыл девятый вал.
Демонолог пошатнулся. Обереги, выжженные и выведенные чернилами у него на коже, выгорели, когда его разум рассекли острейшие лезвия. Приколотые к доспеху пергаменты вспыхнули, когда их защитные заклятья не выдержали натиска.
От Ликомеда импульсом разошлись приказы. В тот же миг рубриканты вскинули оружие и открыли огонь. На этот раз все болт-снаряды попали в цель, и Жестокие Родичи исчезли в синем огне. Воздух наполнился грязным дымом. Демон захлестал щупальцами серой плоти, и, поймав, одного из рубрикантов, оторвал его от палубы. Доспех треснул. Призрачный свет в его глазах вспыхнул ярче. Сквозь прорехи в броне заструилась пыль. В череп Ктесия ворвался звук, напоминающий скрежет алмаза по стеклу. На дыры в доспехе рубриканта опустились присоски и крепко к ним прижались. Щупальца начали разбухать, когда демон стал вытягивать из брони прах.
Ликомед пошатнулся от симпатической боли.
+Он слишком сильный!+ послал аколит.
Ктесий видел, как Жестокие Родичи прижимают Аримана к себе, меж тем погружая когти глубже в грудь колдуна. Эфир вопил, его течения закручивались, стягиваясь внутрь. Столько силы, причём силы такой, которой демон вроде него обладать никак не мог.
Башня вокруг Аримана рушилась, пока он мчал по лестнице. Он чувствовал демона, быстро несущегося впереди. На ступени позади него падали каменные блоки. Спираль лестницы над ним ходила ходуном. Он почти достиг основания. В каменной стене зияли прорехи. Там, где сквозь дыры залилась вода, ступени покрывал песок и водоросли. И там ждал третий демон. Он имел вытянутые тонкие конечности, больше напоминая набросок тела, нежели целостную фигуру. Он вёл пальцами по чёрной каменной двери перед собой. Ариман прыгнул на него. В царстве разума место физических оков занимали идеи. Он преобразил форму мыслей. Посреди прыжка он превратился в стаю птиц. Его клювами стали серебряные бритвы. Он устремился к демону.
Нерождённый повернул к Ариману голову. Его руки так и остались на двери. Мимо проносились каменные блоки, разлетаясь облаками пыли. Снаружи башни раздавался рёв возвращающегося моря. Через дыры в стене ворвалась чёрная вода. Ариман был в дюймах от демона. Тот толкнул дверь. И дверь открылась.
Аримана волной накрыл шок. То, что сделал демон, было невозможно. Он попытался преобразить форму мыслей снова, но тот уже прошёл за дверь. Морской прилив поглотил Азека, закружив в водовороте. Его охватила паника, стыд и гордость. Океаны его разума состояли вовсе не из воды, их веществом были чистые эмоции. И теперь он оказался у них в плену.
Усилием воли стая тонущих птиц, что были его мыслями, собрались в единое целое. Он вынырнул на поверхность, и, закашлявшись, оттолкнулся к отрытой двери. Демон был уже на той стороне — он видел, как тот переступил порог. Но как такое могло случиться? Как демон мог открыть дверь, которую сам Ариман не помнил, как отпирал? Сквозь дыру накатила очередная волна, подхватив его и кинув к порталу. Пространство между рамами зияло чернотой. Он врезался в камень портала. Азек заскрёб руками, пытаясь ухватиться за косяк. Вода потянула его назад. Он упал у порога двери, тяжело дыша. Ему следовало успокоиться, вознестись над приливной волной подсознания.
— ''Ты закрываешь глаза…'' — раздался голос из его воспоминания. — ''Мир исчезает, и если кругом достаточно тихо, если ты достаточно неподвижен, то…''
Сверху послышался сухой смешок. Азек поднял глаза. Последний Жестокий Родич был прямо над ним. Теперь он имел девять рук, каждая из которых оканчивалась ладонью с девятью пальцами. Он держался за дверную раму, зависнув посреди клубка конечностей. Две руки сжимали нечто, чего Ариман не смог разглядеть.
— '' '''Это то, за чем я пришёл?''' '' — спросил демон. Он спустился с арки. Дверь позади него захлопнулась. Существо подалось к Ариману. Его голова напоминала рваную маску из истлевшей кожи и сгнивших зубов. — '' '''Это то, что я заберу?''' ''
— Нет, — произнёс он. Всё остановилось. Море застыло не разбившимися волнами. Падающие блоки башни зависли в воздухе. Ариман поднялся. Демон резко вскинул голову. Он огляделся, затем попятился, вдруг потеряв уверенность. Ариман повернулся к нему лицом. Он лучился мощью — мощью и самоконтролем. Полным самоконтролем.
— Ты проник в мой разум, — сказал он Жестокому Родичу. — Ты залез как вор. Ты очень хитёр и опасен. Но ты не первый, кто вторгается в мои мысли, и как я сказал кому-то другому, пришедшему сюда когда-то давно, правила здесь устанавливаю я.
Он поднял руку и ударил в саму сущность демона.
Ктесий увидел, как Ариман оторвался от пола. Его окутывал грязный свет. Жестокий Родич по-прежнему обвивался вокруг него, но теперь он обмяк, дёргаясь подобно зверю, что пытался вырвать лапу из капкана. Эфир закручивался в циклон. Перед глазами Ктесия начали пениться и лопаться пузырьки цвета. Он попытался сделать вдох, и почувствовал, как губы покрываются льдом.
Ариман поднялся выше. Он сиял. От него с воплем исходил холодный свет. Перед мысленным взором Ктесия магистр Изгоев предстал рваным чёрным силуэтом, окружённым ослепительной белизной.
В руинах башни Ариман наблюдал за тем, как демон сворачивается внутрь себя. Как ломаются и складываются конечности. Как рассыпается кожа. Но он продолжал сжимать то, что принёс с собой из-за чёрной двери.
— Отдай то, что взял, — прорычал Ариман.
— '' '''Это то, что я могу сделать?''' '' — натужно прохрипел нерождённый.
Тогда Ариман разорвал его в клочья. Во все стороны разлетелись ошмётки плоти и мотки паутины, а он продолжал кромсать до тех пор, пока не добрался до унесённого из-за двери, которой он никогда не открывал. Азек моргнул. И не увидел ничего.
Ктесий увидел, как Жестокий Родич распался на куски. Ложные мышцы и плоть стали паром и слизью. Происходящее замедлилось, свет потёк подобно сиропу. Ктесий попытался закрыть глаза, попытался не смотреть, но глаза больше ему не подчинялись. Он увидел Аримана.
Магистр Изгоев всё ещё горел холодным светом. Материя сворачивалась обратно в рану, проделанную в его теле демоном. Ошмётки Жестокого Родича рассеивались дымом. Ктесий услышал, как тот издал последний пронзительный вой. Затем его не стало.
Ариман опустился обратно на пол и стал совершенно неподвижным. Морозно-белый свет продолжал цепляться к его доспеху, затем растворился в сапфирово-синих пластинах. Пол и стены на миг засверкали инеем. Ликомед, пошатнувшись, выпрямился.
Ктесий с трудом приблизился к лежащему Ариману. Он протянул руку, чтобы снять с него шлем, и тут же резко отдёрнул. Пальцы пронзил холод, стоило ему лишь коснуться керамита.
+Он не…?+ уколол его мыслью Ликомед. +Он жив?+
Демонолог попытался сосредоточиться, но перед внутренним и внешним взором плыли смутные неоновые огни. Аримана до сих пор окружала аура, горевшая бледной синевой.
+Да, думаю, он жив.+
Он потянулся, теперь осторожнее, и опустил ладонь Ариману на лоб.
+Ариман?+ Ктесий ощутил, как его послание кануло в эфир и исчезло. Ответа не последовало. Казалось, он бросает монетки в глубокую воду и наблюдает за тем, как они уходят ко дну. Призыватель подался назад, оглядев подпалины от боя и пси-огня. +Нужно доставить его обратно в убежище,+ послал он. +Если это было частью большей атаки…+ Он не стал заканчивать предложение, отчасти потому, что не хотел, а отчасти потому, что его вытеснил другой вопрос — что им делать теперь?
Ктесий встал. Ликомед протянул волю и сплёл её с разумом повелителя. Они сосредоточились и вместе подняли Аримана на незримых руках. Когда чародей оторвался от пола, одна из латниц открылась, и из неё что-то выпало. Ктесий глянул вниз и увидел маленький шарик, не большее дюйма в диаметре, раскачивающийся туда-сюда по палубе. Он имел серую с чёрными разводами поверхность, напоминая взращённую в грязной воде жемчужину. Демнолог ощутил исходящую от неё пагубность.
+Что это?+ спросил Ликомед.
Ктесий уставился на шарик, затем очень медленно нагнулся и подобрал его.
+Это часть демона, который на него напал,+ послал он, не сводя с жемчужины глаз. Кончики пальцев под латницей защипали, стоило чародею её коснуться.
+Он пленил частицу Жестокого Родича, когда тот атаковал его?+ уточнил аколит.
+Да,+ ответил Ктесий. Он чувствовал бессильный гнев и злобу демона, колотящего по стенам темницы. Призыватель вздрогнул снова, но уже не из-за жемчужины, а того, что всё это значило. Ариман одолел и сковал одного из Жестоких Родичей прямо во время битвы. И сделал это без какой-либо подготовки. Потерял ли он сознание от приложенных усилий, или демону всё же удалось ему навредить? Каким бы ни был ответ, столь тонкое и сокрушительное умение многое говорило о могуществе магистра Изгоев. Уже не впервые Ктесий задался вопросом, в кого на самом деле теперь превратился Ариман. Оставался ли он тем же человеком, которым был всегда, или преобразился подобно рубриканту, став кричащий воронкой мощи внутри оболочки, что до сих пор мнила себя воином-мудрецом?
+Он сможет поведать нам, что случилось с Ариманом?+
+Возможно…+ произнёс Ктесий. +Но, что важнее, он сможет сказать, кто его послал.+