Ариман: Неумирающий / Ahriman: Undying (роман)

Перевод в процессе: 4/28 Перевод произведения не окончен. В данный момент переведены 4 части из 28.

WARPFROG Гильдия Переводчиков Warhammer Ариман: Неумирающий / Ahriman: Undying (роман)
Автор	Джон Френч / John French
Переводчик	Летающий Свин
Издательство	Black Library
Серия книг	Ариман / Ahriman (цикл)
Предыдущая книга	Демонология: Вопрос, заданный тьме / Daemonologie: A Question Asked of Darkness
Следующая книга	Актёры судьбы / The Players of Fate
Год издания	2023
Подписаться на обновления	Telegram-канал
Обсудить	Telegram-чат
Скачать	EPUB, FB2, MOBI
Поддержать проект

Величайший чернокнижник Тысячи Сынов в конечном счёте нашёл искомую реликвию — Ключ к Бесконечности. Но не слишком ли поздно ему им воспользоваться?

Ариман обретается на пороге пространства и времени, скитаясь в подцарстве непостижимых измерений и свойств. Наконец-то он разыскал его: древнее устройство, известное среди некронов как Ключ к Бесконечности. Это должно было стать моментом его триумфа, однако он более не тот Ариман, что прежде. Преданный, заблудившийся, оставшийся без союзников, ныне он — одинокий колдун, что стоит на руинах воздушных замков своих грандиозных замыслов. Теперь, когда его чаяния обратились прахом, а легион поглотили огни Пиродомона, Ариман должен найти свой путь через порванное в лоскуты прошлое, дабы обрести надежду на спасение будущего.

Памелле Френч — спасибо за истории, мама.

Каждая история — это прелюдия. Каждое будущее — постскриптум.

Древняя терранская поговорка, происхождение неизвестно

ПРОЛОГ

COMMEDIA IMPOVVISO

Относительная хронометрическая позиция: ∞

Здесь нет времени. Нет времени в понимании прямой линии из прошлого в настоящее. Впрочем, тут есть порядок, расположение, расстановка. Проходы, полки, тома, страницы, слова, знаки чернилами: таково устроение мироздания. Это место, где вечность оседает пылью на обложках закрывшихся жизней и ещё не прочитанных историй. Это не-место. Место, коему не следует быть. Те, кто не обладают фантазией, могут назвать его городом. Более осведомлённые скажут, что это мир, помещённый в карман огромных подреальностных туннелей паутины. Оба описания верны, но, как и всякая правда, они не сообщат вам ничего стоящего.

То же верно и в отношении творцов сего места. Вот вам несколько вариантов на выбор:

Его создателями были…

… боги мёртвых народов.

… древние альдари из времён до Грехопадения.

… Старейшие, что жили до них, а ныне сгинули.

Или нет.

Здесь, в этом месте, буквальная правда не имеет значения. А вот что имеет, так это истории.

Как называется это место?

Должно ли всё иметь название?

Да. Должно. Имена — это власть. И вот почему это место историй и потерянных истин отвергает любое имя.

Когда о нём говорят альдари, они пользуются описанием — облекая в слова его форму и назначение. Описание, однако, неспособно передать истину места в той же мере, как книга не может вместить истину жизни.

Когда это название, что названием не является, слышат люди, они переводят его в силу своего разумения. Они обрезают его альдарские корни, чтобы вымолвить на своём примитивном языке. Затупляют его, дабы оно могло устроиться рядом с прочими словами, лишённое нюансов и поэтичности, но между тем ставшее ближе к истине, чем любое другое имя.

Чёрная Библиотека — так его зовут.

Вот где происходит этот момент. Вот она, сцена, ждущая актёров.

Ирлла, Глас Многих Окончаний, теневидец «Падающий луны», заходит в Библиотеку первым.

Лишь Дети Цегораха, Смеющегося бога, могут появляться здесь, когда им заблагорассудится. Это редко доставляет им радость. Мало кто входит в Чёрную Библиотеку с лёгким сердцем. Тут есть всё, что известно и может узнаться, всё, что было найдено и утрачено. Книги, свитки, оттиски, таблички, меметиграммы, записи, катушки — сваленные в кучи, разделённые, закрытые, запертые и сокрытые во тьме. Где-то тут есть «Плач Иши» — двадцать тысяч и ещё один лист хрусталя, протравленный слезами Иши, где повествуется, почему всё то, что случилось, должно было произойти. Рядом с ним хранятся слова, написанные руками людей и давно вымерших видов. Истины, слишком жуткие для осознания, спят на сувоях пергамента. Это место ужаса, место, которое не должно хотеться посещать.

Теневидец поворачивает голову. На его маске отражается лабиринт переходов, дорожек, мостиков и балконов из живой кости. Есть тут и свет, красно-оранжевое свечение, напоминающее свечное, вот только здесь нет ни пламени, ни свечей. Ирлла замирает. С его последнего посещения место стало другим. Форма Чёрной Библиотеки не постоянна, и потому Глас Многих Окончаний должен осматривать её заново.

Те немногие из их рода, что пытаются описать Библиотеку другим расам, называют её тёмным искусственным миром. Как и любая попытка изложить высшие мистерии низшим созданиям, такое объяснение неверно. Библиотека существует внутри лабиринтного измерения паутины. Она является искусственным миром в том смысле, что её создали — рукотворный мир в настоящем понимании слова. Но она может считаться кораблём или потерянным городом не более чем дыра в сердце — самим сердцем. Точно как паутина — это лабиринт психоактивных туннелей, которые перемещаются, меняются и сбивают с толку, то же верно в отношении Библиотеки. Это лабиринт внутри лабиринта. Узел в клубке пряжи.

Но также это нечто совершенно другое. И всё же…

Теперь это — сцена.

Дверь, через которую вошёл теневидец, представляет собой овал зеркального света, который ничего не освещает. Она стоит посреди открытого пространства, вокруг которого скручивается вся секция Библиотека. Ирлла ждёт у двери: Судьбе полагается прибывать первой, но дальше в одиночестве она идти не может.

Ийшак, Мастер среди актёров, что играет роль Говорящего от Пространств, выступает из двери и присоединяется к теневидцу. По телу Ийшака разливаются тускло чёрные, синие и серые цвета. В начале нового акта мало места для веселья. Деяния в нём будут страшными, шутки — мрачными, улыбки — кровавыми, и посему Говорящий от Пространств появляется в наряде страдания.

— И вновь пришёл я в клеть утраченных снов, — произносит Ийшак. — Но зачем я был призван, и для чего вновь хожу по сим чертогам?

Теневидец указывает на запретные книги, взирающие со своих мест.

— Луна по-прежнему падает. Глупцы и мечтатели нисходят в подмирье времени. Призраков истребления надеются они вернуть обратно к жизни.

— Всё на подмостках шло так, как требует цикл, — резко отвечает Ийшак. — Несведущие актёры делают нужные шаги и играют отведённые роли.

— Опускается занавес, — возражает теневидец, — и шаги танца теряются в ночи.

Говорящий от Пространств пожимает плечами и разворачивается. В его движении сквозит меланхолия. С пол плаща слетает спектральный пепел. Он складывает руки и опускает голову. Он уже знает, что скажет теневидец дальше. Строчки написаны, и всё актёры знают свои роли. Ийшак — мастер труппы арлекинов. Он станцевал много сэдат — великих мистических циклов альдари, — и знает акты и сцены трагедии и резни так же хорошо, как любой другой представитель его рода. Ему ведомо, что цикл, который они исполняют, должен теперь кануть во тьму и смятение. Того требует представление. Ийшак понимает, что, играя Говорящего от Пространств, он должен упрямиться. Знает, что цикл «Падающей луны» требует от них перейти к следующему акту в неведении. Ему нет нужды задавать вопросы, но он всё равно читает свой текст. Он актёр, его жизнь — представление, а что такое представление, как не произнесённый текст, состроенные выражения и станцованные шаги?

— Как мы можем последовать, если не ведаем, куда идём? — вопрошает он.

— Вот почему мы ступаем по сим чертогам, — отвечает ему Ирлла. — Дабы узреть и познать то, что познать нельзя, и тем понять ритм и форму несделанных шагов. Гляди…

Теневидец поднимает руку, и с его пальцев срывается золотой свет. Он падает на книгу. Та находится на колонне из кости: не психоактивной кости, из которой альдари творят предметы, но кости, что росла в тёплой плоти. Лопатки, бедренные кости, сращённые в один столп. Кости движутся, щёлкая и скрежеща друг о друга. Впрочем, форма колонны остаётся неизменной. Закрытый фолиант лежит на вершине неподвижно, почивая в колыбели из фаланг пальцев. Автор книги — не альдари. В её форме угадывается человеческая природа: страницы прячутся под закрытой обложкой. Она примитивная, написанная на грубом языке, однако от неё исходит ужас и мощь.

Ийшак отшатывается. Его маска становится оскалом ужаса. С глаз сыплются красные рубины.

— Мы не можем этого сделать, — говорит он. — Этого нельзя делать.

— Но это нужно сделать, — отвечает Ирлла, и Глас Многих Окончаний льнёт ближе к Говорящему от Пространств, а его движения становятся мягкими, успокаивающими. — Пока не причинён больший вред, мы должны прочесть грядущее, и выбрать окончание, что принесёт нашему роду меньше скорби.

— Но от скорби никуда не деться?

Теневидец склоняет голову, медленно и мрачно.

— Нет сладкого окончания у танца этого, нет золотого смеха средь поля звёзд.

— Тогда чего ради мы играем эти кровавые сцены? — спрашивает Ийшак, не сводя взора с книги.

Ирлла встаёт рядом с ним, воздевает руку, дабы коснуться и утешить.

— Ради танцев, что будут после, — ответствует теневидец.

Ийшак оборачивается, собираясь ответить строчкой, которую никогда не скажет. Ирлла вскидывает руку, веля молчать, и поворачивает голову, словно заслышав поступь.

— Кто-то идёт! — говорит теневидец, и оба оборачиваются к горящей двери, из которой кувырком влетает фигура.

Момент точен, очередность соблюдена идеально. Фигура поднимается. На ней рогатая маска. Рот скривлён в издёвке и печали. Неспешно она выпрямляется. От неё паром исходит лиловый и аметистовый свет. Это — солитёр. Раньше её звали Драйллита, но маска, которую она носит, поглотила то имя. Она — актёр «Падающей луны», но стоит порознь Ирллы и Ийшака. Оба они могут исполнять разные роли и носить любые маски, ибо даже Судьба многолика. Солитёр же имеет лишь одну роль. Роль, которую будет играть до самой гибели. Она стоит им души, и обрекает на вечность мучений после смерти. На них возложен танец Великого Врага, Богини-что-не-спит, Тёмного Князя, Той-что-жаждет, Слаанеш — кровавого отпрыска глупых альдари. Здесь, на этих подмостках, она воплощает ужасную необходимость и страшную угрозу.

— Тебя не звали, — восклицает Ийшак. — Ступай прочь!

Солитёр поднимает голову.

— Это не твой танец, дитя, — изрекает она. — А мой. Я поведу, ты — последуешь.

Однако Говорящий от Пространств отвечает лишь смехом. Солитёр идёт к нему. Ийшак подскакивает в воздух. Плащ и наряд взвиваются бурей льда и снега. Танец его теперь символизирует стылую ночь среди звёзд и смерти, по которой должен прошествовать Тёмный Князь, прежде чем украсть у них будущее.

Напротив солитёра Ирлла тянется к книге на колонне из кости. Солитёр склоняет голову. В этот миг она — неподвижность и злопыхательство. Она глядит на каскад звёздного света и льда Ийшака и слышит смех на ветру. Солитёр делает один медленный шаг, а затем срывается на бег.

Она не быстрая. «Быстрая» — слово слишком лёгкое для описания того, как она движется, слово для птицы, лихорадочно бьющей крыльями. Она не скора, ибо скорыми были герои прошлого, а они сгинули, убегая от своего рока. Она…

… пересекла пространство, отделявшее её от книги и костяной колонны. Она касается книги прежде, чем Ийшак успевает её поймать.

Теневидец отшатывается, закладывая пируэт, и Судьба отвращает свой лик.

Солитёр открывает книгу.

Двое других актёров замирают. Мираж из снега и звёздного света исчезает.

Страницы книги раскрываются. Каждая — лист из кожи. Им следовало заплесневеть и сгнить давным-давно, но Библиотека не даёт своим узникам спастись через тлен. Слова на них писаны не альдари и не людьми, хотя солитёр способна прочесть их без труда. Она так и делает.

— И пришёл Ариман к Колодцу Ночи и Ключу к Бесконечности… — зачитывает она вслух. Голос её ровный и лишён драматичного надрыва.

Двое других арлекинов наблюдают и ждут. Солитёр переворачивает страницу… и страница разделяется по краю. Один лист велени становится многими. Солитёр замирает, затем пролистывает остальные. Каждый лист, падая, делится и делится снова, множась и множась. Книга не становится толще, хотя страниц в ней теперь гораздо больше. Солитёр кивает и мановением руки взмётывает листы в воздух. Перед её глазами проносится бесконечность слов. Она читает. За это время проходят целые жизни. Она читает историю, которую уже прожила, и многие из тех, что не произошли: тропы, проложенные сквозь трагедии подобно слезам на щеке окровавленного лица, персонажи, коих никогда не было, не сделанные выборы. Перед ней возникают новые варианты будущего, разветвляясь по страницам, отчего линия повествования сплетается. Она минует настоящее и углубляется в будущее. Она живёт там, на чужой земле в другую эру. Затем переворачивается последняя страница. Солитёр захлопывает книгу. Поворачивается к Ирлле и Ийшаку.

— Что…? — с положенным трепетом начинает Говорящий от Пространств. — Что в ней говорится?

Она рассказывает им часть прочитанного. Рассказывает, каким должен быть следующий акт. Не рассказывает им конец.

— Война должна запятнать звёзды, — изрекает она. — Огонь должен встретить пробуждённую династию Гиксосов. Азуриане, друкари, и даже сородичи-исшедшие должны подняться на войну. В это время мы должны создать отголосок войны древности.

Говорящий от Пространств склоняет голову. Из глаз его маски проливаются слёзы звёздного света, и он отворачивается.

Следующим к солитёру приближается теневидец.

— Я вижу лишь косу и Кроваворукого бога, бросающих души на ветер, — произносит он. В покачивании его головы сквозит мольба и отрицание. — Жизни, отнятые у тех, что уже вымирают. Этого не может случиться. Должен быть другой путь…

— Его нет, — отрезает солитёр. Она ступает вперёд, и как будто начинает расти, обрамлённая нимбом пурпурно-чёрного пламени. Рогатая маска хмурится от голода и ярости. Теневидец сжимается, но солитёр подходит вплотную, нависая над другим арлекином. — Кровь должна течь. Шторм должен взъяриться и кануть в безмолвие. Так написано.

Ответ теневидца доносится тихим шёпотом.

— И цена костью и утратой должна быть уплачена, дабы тяжкое представление окончилось.

Солитёр пожимает плечами и отворачивается. Движение неприличное, плавная дрожь жестокости и безразличия. Двое других арлекинов отшатываются. Всё так, как должно быть, ибо солитёр — актер Великого Врага, и недруг этот суть вся боль альдари, передразненная и превращённая в кощунство.

— Цена должна быть уплачена, — повторяет солитёр. — Война должна отгреметь. Души должны выпасть подобно монетам из руки умирающего принца… Но… — И она поворачивается, покачиваясь вместе со словами, так, словно они — тёплые течения, и она плывёт в их объятиях. — Но это ничего не решит, ничего не закончит, ничего не спасет.

Ийшак и Ирлла устремляются к ней, размываясь нечёткими пятнами. Солитёр отскакивает прочь, выражением и жестами выставляя их глупцами. Они кричат ей вслед. Их слова переплетаются друг с другом, и закручиваются в ломаную песнь. Они полностью сливаются с ролями, которых от них требует текущий момент.

— Так зачем всё это нужно? — взывает Говорящий от Пространств.

— Так что приведёт повесть к концу? — требует теневидец.

Солитёр прыгает обратно, и теперь её лицо в дюймах от них. Её голос — шипение.

— Тот, кто начал повесть, её и закончит — избранник Ложной Судьбы, Изгой, Колдун Заблуждения… — Она разворачивается и кланяется безмолвствующим книгам, её зрителям. — Ариман, — произносит она.

— Горький конец ждёт наш род, если он одержит верх, — говорит теневидец.

— Ещё горше, если нет, — отрезает солитёр.

Молчание, скорбная неподвижность. Три актёра отворачиваются друг от друга, так что все смотрят в разные стороны.

— Другого пути нет… — произносит Говорящий от Пространств.

— Ко всем концам идём мы со слезами на глазах… — добавляет теневидец.

— Шагая к падению луны, — заканчивает солитёр.

Долгий момент полной тишины, затем трое актёров выходят. Первым — Говорящий от Пространств, понурив плечи от горечи ждущей впереди войны. Теперь его роль лишь в том, дабы раскрасить сцену и фон кровью. Ийшак понимает, что этот акт может стать для него последним, хотя он не уверен. Впереди его ждёт импровизация, которую он может не пережить. Он достигает пылающей двери в паутину. Её зеркальная поверхность горит.

— Вся жизнь — лишь песня, — со смехом говорит он. — Вся скорбь — это шутка, а судьба — просто танец. — Он подскакивает, раскручивается, затем ныряет внутрь.

Глас Многих Окончаний следует за ним, его зеркальная маска опущена. На пороге портала Ирлла оглядывается. Лик теневидца ничего не отражает, лишь черноту и звёзды. Затем он исчезает.

Солитёр ждёт шесть ударов сердца. Она покидает подмостки последней — или так считает. Она знает, что должна сделать. Этот танец не похож на другие, что она узрела. Он тянется сквозь пространство и время, и преодолевает парадокс. Если она преуспеет, истории больше не будет. Если её постигнет неудача, если она оступится, тогда…

Солитёр смиренно кивает, и, сделав простой шаг, скрывается за пылающей дверью.

В Библиотеке воцаряется тишина.

Книги и страницы мерно дышат секретами и тьмой.

Ирлла выходит из мрака. Неясно, откуда теневидец вышел обратно. С его ухода в этом месте прошло всего мгновение, но он уже изменился. Его наряд лишился сине-серых тонов. Остался только чёрный — чёрный в сотне незаметных вариаций, что струятся по его телу. Маска теневидца — зерцало сумрака, пустое пространство под капюшоном. Он не издаёт ни звука, и не идёт, но скользит, подобно привидению, подобно дыханию ночи. В этот момент у него только одна роль. Он — Плач по Судьбе, безмолвный и бесцветный, явившийся увидеть, что может случиться.

Он возвращается к книге. Солитёр закрыла её обложку пару мгновений назад. Цикл истории на страницах не успел бы разыграться, но и у Ирллы не было времени на то, чтобы уйти, переодеться и вернуться. Но вот он здесь.

Ирлла касается фолианта и колеблется.

Момент всё ещё наполнен неопределённостью. Как только он откроет книгу, останется только уверенность.

Может ли актёр судьбы колебаться в такой миг? Это соответствует значимости роли теневидца, крошечный шажок, без которого его танец будет несовершенным. Да и разве представление — это не всё? Пусть сейчас Ирллу не видит ни одна живая душа, его аудитория — вся Вселенная.

Он открывает книгу. Листва истории падает на последнюю страницу.

Ирлла, теневидец, Плач по Судьбе, склоняет голову. Зеркало его маски отражает слова и символы, которые могут поведать будущее или стать очередным иносказанием.

Он опускает взор и читает конец.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ЧЁРНЫЙ ГОРИЗОНТ

I

ПОЖИРАТЕЛЬ ПАМЯТИ

Боевая баржа «Гекатон», варп

Относительная хронометрическая позиция: 21

Ктесий ощущал, как по ту сторону двери сгорают демоны. Перед его внутренним взором вскипал огонь. Он пошатнулся. Пальцы размазали по железу портала кровь. Дверь содрогнулась от психического удара. Обереги расплавились, и по металлу потекло жидкое серебро. Ктесий ничего не видел. Его разум пылал, чувства орали, связанные симпатическими узами с демонами, что обращались в пепел и кубарём вылетали в варп. Они были высшими сущностями своего рода. В своё время эти нерождённые сокрушали целые королевства и армии. Они были одними из самых смертоносных порождений своей породы, с которыми ему, призывателю демонов, доводилось иметь дело.

А теперь они погибали.

Стирались.

Удалялись из реальности, так, словно их никогда не было.

— Нет… — ахнул он. — Нет!

У него звенело в ушах. По подбородку текла кровь. Он чувствовал в дыхании медь и железо. Конечности и торс раз за разом пронзали шипы боли. Перед глазами плыли и растекались образы. Стены горели. Он чувствовал, как в варпе за границами его убежища растёт давление. За этими стенами боевая баржа «Гекатон» шла сквозь имматериум. Он моргнул и внутренним оком увидел столб огня. Он становился ближе, ревя, засасывая в себя энергию.

Пиродомон. Воплощение Рубрики Аримана. Конец и спасение для Тысячи Сынов.

Ктесий рассмеялся, а затем закашлялся кровавой пеной.

Вот какой его ждал конец. Не смерть от лап порабощённых демонов, не гибель под огнём обманутых воинов Императора, не уничтожение из-за допущенной в ритуале призыва ошибки, а обращение в ничто Рубрикой, которую он же и помог создать.

— Маловато времени, — пробормотал он, начав собираться с остатками сил.

Он выбрал себе убежище на борту «Гекатона» и превратил его в могучую крепость. Помещение представляло собой череду комнат близ сердца корабля. Ктесий укрепил его против вторжений демонов и псайкеров. Работа была проделана на славу. Среди Тысячи Сынов были… когда-то были те, кто понимал теорию клятвенных отречений и оберегов куда лучше, нежели Ктесий. Впрочем, из них практическим знанием и опытом не мог похвастаться никто. Своим искусством он сковывал великих князей варпа, а также возвёл защиту от чар соперников и мстительных демонов. Убежище было настолько безопасным, насколько он мог его сделать, но сейчас до его прорыва оставались считаные мгновения. Это казалось неизбежным. Ему оставалось сделать лишь одно, прежде чем это случится.

— Давай же, — прорычал он себе.

Он попытался встать. Конечности ему не подчинились. По телу уже разливалось онемение. Душа горела изнутри. Всё замедлялось, и, смазываясь в пятно неподвижности, отлетало в горнило изничтожения. Последние мгновения… Последние удары его сердец.

Кости, свисавшие с потолка, стучали друг о друга от растущего психического давления. Каменные статуи в альковах плакали гноем и кровью. В склянках и фиалах вскипала жидкость. Из сваленных в углы свитков шёл дым. Он слышал, как скованные в предметах демоны вопят, требуя их освободить. Фрагменты истинных дьявольских имён у него в голове бились о стены клеток-мыслей. Все они чувствовали приближающееся пекло. Обереги в стенах и дверях убежища ломались одно за другим. Они не продержатся дольше нескольких секунд. Эмпирейная энергия захлестнёт помещение и всё, что в нём находилось. А затем внутрь ворвётся огонь Изменения. Демоны, томившиеся в темницах из камня, металла и кости, будут разорваны в клочья и рассеяны на ветрах пожарища. Работа всей его жизни обратится в прах…

Мысль вызвала у демонолога очередной приступ кровавого кашля и смеха. «Столько жизней, потраченных на торговлю душой ради знаний и власти, и что в итоге?» — подумал он.

По залу прокатился треск рвущегося металла. В двери образовалась трещина. Сквозь пролом ударил оранжевый доменный свет. Демоны в голове у Ктесия разом заорали. Центр пола покрылся изморозью. Спиралями вскружились хлопья льда. Стеклянный цилиндр, в котором находилась когтистая лапа, лопнул. Из него выплеснулась жидкость, тут же обратившаяся в пар. Рука заскребла по палубе.

Ктесий чувствовал разгорающийся в теле и мыслях огонь. Треснувшая дверь прогнулась. На пол закапал расплавленный металл.

— Шевелись, старый болван! — прорычал он, и заставил себя подняться. Тело взорвалось болью, на секунду нарушившей ход мыслей. Ктесий пошатнулся. На дверь обрушился ещё один телекинетический удар. Он начал чувствовать в дыхании пепел. Ктесий побрёл по комнате. Призыватель успел ухватиться за каменную полку, прежде чем рухнуть на землю. Перед глазами расцвели белые пятна. Он поднял голову и схватил со стеллажа каменный сосуд.

— Ал`кул`наратрос… — заговорил Ктесий, вытягивая имя из подземелий разума. Сосуд у него в руке затрясся. Он имел форму скрученной змеи, а крышка представляла собой клыкастую пасть. При словах демонолога восковая печать на горловине расплавилась. — Ну`ша`крел… Я призываю тебя из заключения.

Из сосуда заструился чёрный дым, вскипая в воздухе одновременно с появлением демона. В облаке засияли аметистовые оранжевые глаза. Со щелчком сжались теневые когти, стряхивая с кончиков изморозь. Демон посмотрел на Ктесия. От него клубами исходило отвращение. Существо родилось из стремления забыть: желания солдат сбросить бремя того, что они видели и делали; молитвы души у исхода дней, надеющейся умереть с чистой совестью; радости оттого, чтобы помнить только хорошее, и игнорировать плохое. Все эти моменты создали и придали демону форму. Это был пожиратель памяти. Ктесий сковал его давным-давно, но раньше никогда не прибегал к его силе. Он полагал, что воспользуется им в качестве оружия против врага или соперника. И никогда не думал, что выпустит его против собственного рассудка.

— Оковами, что тебя удерживают, я отдаю тебе приказ, — промолвил Ктесий. Нерождённый закорчился.

Ещё один удар по двери, и теперь трещина стала широким разломом в железе. Ктесий ощутил желание демона сбежать. Существо попятилось. Ктесий хлестнул его волей. Нерождённый вернулся на место. В дыму его тела образовались ледяные зубы. Тварь разгневано зашипела.

— Возьми то, что я прикажу, и унеси в забвение, — сказал Ктесий. Он закрыл глаза и внутренне настроился. Команда была безмолвной, но демон всё равно услышал.

Дверь поддалась. Внутрь полетели комья расплавленного металла. В помещение ворвался шквальный ветер. Последние обереги рухнули.

— Сейчас, — произнёс Ктесий, широко открывая глаза и рот.

Демон кинулся на него. Чёрный дым потёк сквозь зубы и в бездну разума Ктесия. Он ощутил, как пасть твари сомкнулась на воспоминании, которое он велел забрать. Боль. Боль, которую невозможно испытать в реальном измерении. Он кричал, вдруг понял Ктесий, кричал одновременно ртом и мозгом. Затем почувствовал, как демон вырвал мысли, и ошмётки поглощённых воспоминаний рассеялись клочьями бессмысленных слов и образов…

Чёрное и красное… Вороний клюв… Падение…

Невидимая стена силы подбросила его в воздух. Призыватель почувствовал, как от удара сминается доспех. Он врезался в стену, и, раскинув конечности, завис на месте.

Из расплавленных обломков двери выступили три фигуры. Вокруг их лат свивалось жёлто-синее пламя. Глазницы шлемов напоминали дыры. В пустоте за ними ревел огонь. Он узнал их, или, вернее, кем они были: Игнис, Гильгамош, Ликомед… Его братья из высшего круга Аримановых Изгоев, и его ученик. Но все они сгинули. Теперь шагавшие к нему существа имели лишь одно имя на всех.

Три фигуры остановились перед Ктесием. Посмотрели на него. Он почувствовал исходящий от них жар, ощутил запах собственной плоти, обугливающейся внутри брони.

+Где он, Ктесий?+ раздался у него в мыслях голос. +Где Ариман?+

— Скажу откровенно… — произнёс он, и выдавил улыбку. — Я не знаю.

Тогда Ктесий ощутил, как в разум погрузился огненный шип. Телепатические лезвие вонзились ему в память и принялись выдирать оттуда секреты. Боль оказалась не такой сильной, как он думал. Он закашлялся снова, и почувствовал, как на подбородок выплеснулась кровь.

— Как бы это удивительно не звучало, но я говорю правду. Вам не отнять то, чего у меня нет.

Три фигуры уставились на него. Застыв, словно статуи.

+Мы найдём его. Пусть демон и вырвал воспоминание о том, что он сделал, лишь бы скрыться, мы всё равно отыщем его,+ промолвили они. +Это вопрос времени, а время несущественно. Мы — Тысяча Сынов, и мы вечны.+

— Несущественно? — Ктесий улыбнулся шире. — Раз Ариман несущественен, почему вы ищете его?

+Он — один из нас.+ Фигура, что была Ликомедом, шагнула ближе. В этот момент Ктесий ощутил, как внутри него поднимается огонь, ярким заревом поглощая последние плотские чувства, затмевая рассудок раскалено-белым сиянием. +Как и ты… Ктесий.+

А затем всё утонуло в огне и звуке его имени, последовавшем за ним в падение, шипя подобно рассеивающемуся по ветру пеплу. Подобно праху.

Останки Ктесия оставались припечатанными к стене, когда их поглотил пожар. Плоть внутри лат испарилась в первую же секунду. Пламя выплеснулось из горжета и сочленений суставов. Языки фуксинового, цианового и оранжевого цветов растеклись по пластинам керамита. Очертания и форма брони изменились. Из воздуха образовалась материя: серебряная, сапфировая, золотая. Три фигуры стояли неподвижно, пока огонь достигал точки белого накала. Затем пламя потускнело, затекая обратно в латы. Эфирная сила, прижимавшая их к стене, исчезла. Доспех упал…и приземлился на колено. Затем поднялся. Броня больше не принадлежала Ктесию. Вившиеся по пластинам печати и слова исчезли. На сапфировой поверхности теперь плясали огненные узоры. На наплечниках золотые змеи пожирали свои хвосты. Горжет брони закрывал шлем, а из дыр на месте глаз рвался огонь. Фигура, некогда бывшая Ктесием, присоединилась к остальным, после чего они, как один, обернулись и покинули комнату. Демоны, оставшиеся в узилищах из кости, стекла и камня, завизжали, когда комнату захлестнуло адское пламя.

Ключ к Бесконечности, пограничная область

Относительная хронометрическая позиция: 22

Хоркос открыл глаза.

Чернота.

Звук дыхания внутри шлема.

Хоркос повернул голову. Сервоприводы в горжете доспеха зажужжали. Энергия… комплект брони по-прежнему сохранял энергию, иначе сервоприводы не работали бы. Он моргнул, чтобы включить дисплей на линзах.

Ничего.

Хоркос сделал новый вдох. Воздух пах металлом и потом. Он сразу понял, что означал привкус: что он уже им дышал. Доспехи вычищали и перерабатывали его раз за разом. Если цикл оборвётся, то же ждёт и Хоркоса.

Хоркос… Имя снова и снова раздавалось в голове, словно крик, постепенно переходящий в слабеющее эхо. Хоркос позволил ему раздаться вновь.

«Держись за имя, — прозвучала мысль. — Имя означает безопасность».

Хоркос снова моргнул. Дисплей не запустился. Должно быть, доспех перешёл в аварийный режим низкого энергопотребления. Он пошевелил пальцами. Сервоприводы латницы среагировали с секундной задержкой. Хоркос замер. Если энергия доспеха была на критическом уровне, то любое движение сократит его жизнь.

Вдох.

— Включить дисплей шлема, — произнёс Хоркос.

Пауза, продлившаяся дольше вдоха.

В левой линзе возникла зелёная точка света, на расстоянии ширины пальца от глазницы Хоркоса. Позолотевшее пятнышко замерцало, а затем взорвалось потоком зелёного кода. Мерцающие символы заструились сквозь тьму. Хоркос перестал дышать. Доспех силился выполнить его команду. Код исчез. Появились значки. Загорелась информация, тут же, однако, замигавшая красным.

Целостность доспеха: неизвестно…

Запас энергии: неизвестно…

Внешняя среда: неизвестно…

Внешние угрозы: неизвестно…

Хоркос прочёл предупреждения. Он не помнил событий, приведших его к этому моменту. Он знал лишь факты, но не причины. Он — Хоркос. Хоркос — это воин, Легионес Астартес, член одного из легионов Космодесанта, созданных Императором. Хоркос сражался против Императора и Империума. Хоркос — псайкер, его разум способен взаимодействовать с другим измерением, известным как варп, и использовать его силу для сокрушения законов реальности. Доспех Хоркоса потрёпан. Керамитовые пластины покрывали следы от старых взрывов и ударов клинков. Шлем с клювом весь в чёрных подпалинах. Вороний шлем… Хоркос отступник, скитающийся воин, который служил военачальникам Ока Ужаса, региона, где варп смешивается с реальным измерением, создавая адское пространство и пристанище для ренегатов и предателей всех мастей. Пристанище для созданий вроде Хоркоса. Эти и многие другие схожие факты он помнил, но не более.

Нет… нет… это неправильно. Было что-то ещё, образ на задворках памяти, образ каменной двери. Дверь начала как будто расти, заставив мысли Хоркоса отшатнуться.

«Нет! Нет… пока нет», — раздалось у него в голове. Сначала требовалось понять окружающий мир, а затем уже внутреннюю истину.

— Показать внешний мир, — сказал Хоркос. На чёрном фоне зашипела зелёная статика помех, прежде чем растечься к краям. Хлынул свет. На мгновение он прикрыл глаза от сияния. Когда открыл их снова, те уже приспособились, и он начал видеть. Свет исходил от звёзд. Его окружала космическая сфера. Ближайшие звёзды резко блестели, напоминая яркие точки, а за ними зернистым пятном пылала Галактика. Их свет лился на него со всех сторон.

Он находился в космосе. Но как? В него могли попасть, выведя из строя броню: неприцельный импульс, либо ударная волна от обрушения пустотного щита. Это объяснило бы, почему доспех перешёл в режим спячки. Если он был на внешних палубах звездолёта, когда тот разлетелся на части, взрывная волна могла выбросить его наружу — бессознательного, кружащегося во тьме, защищённого от смерти лишь инертной скорлупой доспеха. Весьма правдоподобно… Вот только броня не была повреждена. У неё просто отключились основные системы. И он не кружился. Он был неподвижен, как будто лежал на твёрдой поверхности. Теперь, сосредоточившись на этом факте, он ощутил на себе силу притяжения. Он находился на космическом теле? Или даже части корабля? Он оборвал цепочку догадок. Был простой способ узнать правду.

Хоркос поднялся. Доспех секунду сопротивлялся, как будто не успел пробудиться и не хотел выходить из сна окончательно. С треском сервоприводов он выпрямился.

Хоркос узрел, где находился. На мгновение разум восстал против увиденного.

Он стоял на слое чёрного песка, толщиной в одну песчинку. Над ним простирался купол космоса. Сверху палило солнце, большое и слепящее, выглядя таким близким, что Хоркос чувствовал, будто может к нему притронуться. Были там и другие планеты: огромные газовые гиганты, затянутые охряными бурями, шары изрытой кратерами скалы, сопровождаемые серыми лунами. Все они парили до невозможности близко, так, словно не подчинялись законам физики.

На секунду уши Хоркоса наполнились двойным биением сердец, а затем он усилием воли заставил их замедлиться. Он сделал вдох и услышал в шлеме отголосок дыхания. Пока в лёгкие затекал воздух, Хоркос задался вопросом, находится ли он во сне или же в самом варпе, паря в царстве эмоций и мысли. Едва его посетила эта мысль, Хоркос понял, что это не грёза и не видение имматериума. Он знал разницу, точно так же, как иной человек мог по глотку определить, солёная вода или свежая. То, что он перед собой видел, было реальным.

— Что же это за реальность? — спросил вслух Хоркос, оглядываясь по сторонам. Ответа не последовало. Он опустил глаза. Звёздный свет пробивался сквозь песок под ногами, мерцая среди чёрных крупиц. Внезапно у него закружилась голова. Он взял себя в руки, и ощущение прошло. Он наклонился, отдавая себе отчёт, что здесь не должно быть гравитации, которая бы позволяла ему двигаться или указывала направление вниз. Он зачерпнул пригоршню песка. На мгновение сквозь образованную дыру пробился звёздный свет. Затем песок сомкнулся обратно. Хоркос взглянул на песчинки у себя на ладони. Каждая представляла собой ровный двенадцатиугольник из тёмно-серого вещества. У него на глазах они заскользили по ладони, как будто подхваченные ветром, и, слетев с пальцев, упали обратно на равнину.

В шлеме вдруг заревел сигнал тревоги. Он вздрогнул. На дисплее замигало красное предупреждение.

Критический уровень кислорода… Отключение подачи неизбежно.

Но как? Ещё пару секунд назад система переработки воздуха работала нормально.

Инстинкт и внушение взяли верх. Он втянул воздух, наполнив все три лёгких. Пальцы защипало, когда тело начало сгонять кровь к жизненно-важным органам. Предупреждение об уровне кислорода замигало ярче. Он только что вдохнул последний воздух, который мог выдать доспех. Теперь он задыхался. Разум Хоркоса захлестнуло спокойствие. Паника была одним из человеческих пороков, от которых космодесантники избавлялись при вознесении. Его мысли стали холодными, рациональными, ограниченными фактами и непосредственными решениями. У него имелись способы выжить даже без кислорода. Тело начинало отсекать второстепенные процессы, впадая в сберегающую кому, которая сохранит ему жизнь даже в вакууме. Но что дальше? Кто его здесь найдёт? И что случится с его неподвижным телом? Оно останется лежать здесь до тех пор, пока будет существовать невозможное плато? Переживёт его распад, только чтобы умереть спустя столетия?

Он подумал о слетающем с ладони песке… Здесь не могло быть ветра. Он находился в пустоте. Это была не планета и не корабль с пузырём атмосферы. Это… Что это за место? Он посмотрел на висевшие над горизонтом солнце и планеты. До чего близко, до невозможности близко. Он был не в обычной реальности, но на самом её берегу, где-то, где один набор правил встречался с другим.

Сигнал уровня воздуха пронзительно запищал. Он посмотрел на датчик внешней среды. В ответ ему мигнул маркер «Неизвестно». Хоркос принял решение.

Уплотнители горжета с хрустом разъединились. Он взялся за шлем и снял его с головы. Кожи коснулся свет. Он сделал вдох…

Легкие наполнил воздух. Он не имел ни запаха, ни вкуса. Пресный, безликий — воздух, которым никто никогда не дышал. Хоркос магнитно закрепил шлем на поясе. На краткий миг раздался стук керамита по керамиту, а затем вокруг него снова сомкнулось безмолвие. Хоркос замер. Теперь, когда он стоял и дышал, он ощутил инстинктивную потребность двигаться. Ему нужно попасть… куда-то. Он сделал шаг, затем остановился. Куда идти? Ему требовалось направление, а в этом месте, показалось Хоркосу, он мог шагать по песку до бесконечности и никуда не попасть. Хоркос, сам не зная откуда, вдруг понял, что пришёл сюда намерено. Теперь же ему требовалось узнать свою цель.

Он закрыл глаза. Перед мысленным взором поднялась каменная дверь.

— Я — Хоркос, — произнёс он вслух. — Откройся.

Дверь отворилась, и его разум прошёл через неё.

Ариман открыл глаза на плато из пыли. Его разум наполнился прошлым. Всем и сразу. Каждый шаг, который он сделал на пути к этой точке и месту, всплыл у него в памяти. Не было никакого перехода от Хоркоса назад к себе самому. Каменная дверь в разуме Аримана стояла по-прежнему открытой. Личина Хоркоса застыла на той стороне, видимая его внутренним взором, призрачная оболочка естества.

Плато из серой пыли, звёзды, солнце и планеты заполнили собой его земной взор. Он дал разуму и телу успокоится, пока его мысли вновь связывались с окружающей действительностью. Всё прошло быстрее, чем он успел моргнуть, и между тем миновала целая жизнь. Именно так ему показалось.

Для менее одарённого разума, сделанное им только что не поддалось бы никакому осмыслению. Концептуально, по крайней мере, всё казалось довольно простым. Для существа вроде Аримана физический мир и разум являлись одинаково реальными, но если физический план имел законы и ограничения, то ум — нет. Воля, воображение и интеллект были единственными препонами, которые мог поставить себе рассудок. Разум Аримана представлял собой царство бесконечных вероятностей. Обычный мозг имел участки, о наличии коих он даже не подозревал, запертые вместилища воспоминаний, моря эмоций, что скрывали затонувшие города устремлений и боли. Ариман давным-давно изучил глубины своего рассудка и преобразил его пейзаж. Он сотворил дворцы для хранения воспоминаний и исходил пустыни подсознания. Он знал себя и свой мозг до последней крупицы мысли. Или, по крайней мере, так он считал. Его разум был миром, по которому он мог передвигаться, как ему заблагорассудится.

Раньше его ментальный пейзаж воплощался в форме дворца, но то сооружение пало; теперь его развалины высились на вдающемся в серое море мысе, а утащенные камни ушли на строительство храмов и замков в других районах мыслей. Ныне целые города вырастали из гор и вздымались в небо, пролёты воображаемых мостов и лестниц невероятным образом возносились вверх, под самые облака. Дороги тянулись через равнины деревьев, что клонились под тяжестью ливней, а после ныряли в погребённые лабиринты, где не было света, а единственным звуком служило капанье со сталактитов просачивающейся с поверхности воды. Его образы состояли из кусочков реальных мест. Лестница в шпиле могла быть родом из Имперского Дворца во времена Великого крестового похода, но теперь её ступени закручивались внутри башни, которую Ариман помнил из сожжённого Просперо. Запах пепла, плывущего на ветру, что задувал в окно, мог быть частью воспоминания о воздухе на Дамертане, но ещё в нём ощущался намёк на грозовой дождь с Терры. И так далее, и так далее, земля разрасталась и менялась по мере расширения разума Аримана.

Каждая часть его мысленного царства имела свой смысл. В каменных библиотеках хранились имена и жизни всех, чью смерть ему довелось увидеть. Полузасыпанная пылью глушь полнилась базальтовыми плитами с вырубленными на них убеждениями, коих он придерживался в бытность новобранцем в легион. Здесь Ариман мог отыскать давно похороненные воспоминания, обрести прозрение из прошлого, а ещё он приходил сюда, чтобы заняться великими трудами в самом безопасном и приватном месте из всех возможных. Это было его мысленное королевство, его убежище, его цитадель, и его склад мыслей.

Чёрная дверь в голове Хоркоса представляла собой портал обратно в память Аримана. Естество Хоркоса являлось единственной закрытой комнатой в его голове. Пока дверь оставалась запертой, Хоркос жил, а Ариман был лишь воспоминанием, скрытым с глаз долой. Теперь Хоркос вернулся на своё место, став очередной идеей в плену разума чародея. Это был способ спрятаться, исчезнуть из реального плана.

Ариман вздрогнул. Он выжил. Он дошёл. Его взгляд и разум заскользили по равнине пыли, выискивая любой признак того, что он здесь не один. Ничего не шевелилось и не привлекало к себе его чувств. Похоже, он успел первым. Но, с другой стороны, даже если нет, показало бы ему это место следы чужого присутствия? Скорее всего, нет, и неважно, сколько из них достигнет этого побережья времени и реальности, каждый всегда будет тут в одиночестве. Столько пройти, чтобы оказаться здесь… Зайти так далеко, и ценой таких потерь. Игнис, Астрей, Ктесий, Санахт, Амон… остальные. Так много. Так далеко. Осталось лишь ещё немного.

«Но что, если ты проиграешь сейчас, Ариман? — раздался голос у него в мыслях, который мог принадлежать ему, или кому угодно из потерянных братьев. — Что тогда?»

— Пора идти, — сказал он себе.

Он отвернулся от солнца. Посмотрел прямо перед собой. Ничего не двигалось. Он сделал шаг. Ничего не изменилось. Расположение каждой звезды осталось тем же, что и до того, как он ступил вперёд, но каким-то образом он вновь оказался перед солнцем. Он знал, что если сделает хоть тысячу шагов и будет каждый раз поворачиваться, звёзды и планеты останутся на тех же местах, а солнце будет прямо впереди. Ариман сделал вдох и позволил глазам увидеть по-настоящему.

Солнце стало чёрным. Внезапно и полностью. Не осталось ни звёзд, ни планет, лишь бескрайная гулкая пустота, от края и до края. Плато пыли запылало, низ каждой песчинки озарился зелёным светом. Глубоко в черепе Ариман ощутил нарастающий крик, вопль живого существа, внезапно осознавшего, что всё, что оно знало, и о чем заботилось, ровным счётом ничего не значило и значить не будет. Старые человеческие инстинкты заорали Ариману отвернуться и не смотреть. Он удержал разум в неподвижности, а глаза — открытыми и не моргающими.

Он начал идти. Равнина серого песка прогнулась под его поступью, формируя коническое углубление. Склоны становились круче и круче. Низ впадины взорвался тьмой. Теперь Ариман наполовину бежал, и наполовину летел в разверзающуюся впереди и под ним чёрную бездну. Песок струился мимо него, утекая в зёв колодца. Крик в черепе перерос в предупреждающий вопль. Затем он уже не бежал, а падал, и падал, не видя дна.

II

ПОСОЛЬСТВО

Неверонский залив

Относительная хронометрическая позиция: 23

Корабль эмиссара выскользнул из варпа в реальное пространство. Вслед за ним зажёгся синий свет, рассеявшийся затем во тьме. Рана от перехода затянулась. Демон, что управлял космолётом, пожрал заброшенные ему в пасть души, когда тот оказался в настоящем измерении. Мгновение он оставался неподвижным, уподобившись мерцающему кинжалу на фоне ткани космоса.

Корабль назывался «Весы истины». Он прибыл с Планеты Чернокнижников по воле Магнуса Красного, примарха Тысячи Сынов. По меркам братьев он считался молодым. Многие боевые звездолёты, что служили Тысяче Сынов с Сорциариуса, были старыми, древними посудинами, которые сражались в Великом крестовом походе и войне против Императора. Колдуны под началом Алого Короля не были изгоями, которым приходилось довольствоваться развалинами или забирать корабли у других. Они были Тысячью Сынов во всей их славе и великолепии. Их грёзы стали явью, и сокровища из минувших дней легиона перешли в их распоряжение. У них имелись грандкрейсеры, чьи корпуса сверкали золотом, что скручивалось и текло подобно буревым ветрам; эсминцы, рождённые под лучами самого Сола; боевые баржи, которые помогали покорять для людей Галактику. «Весы истины» были не такой реликвией, а дитём Ока. Машинные секты сформировали его кости из руды, добытой на лунах и планетах, что купались в свете варпа. Системы судна были не сконструированы, но выращены, кабели с проводами разошлись по его скелету ещё в момент образования. Сущности варпа сплавились с металлом его корпуса и шептали в пламени двигателей. Он был скорее порождением эмпиреев, нежели пустоты, наполовину живой, злобный и голодный. Но ещё и быстрый. Он мог проскользнуть сквозь просветы в бурях, что обрамляли Око Ужаса, а затем погрузиться в варп без страха пасть жертвой другого алчущего демона. И по воле своего повелителя, а также приказу Магнуса Красного именно это он только что и сделал.

Полог цианового света затрепетал над остовом «Весов истины», пока он выискивал в пустоте угрозы. Никто не рассчитывал их здесь встретить, поэтому засада казалась маловероятной. Но маловероятное иногда всё же случалось. Он вёл себя осторожно, а такое качество как осторожность его повелитель ценил особо. Его звали Хакатай. Он был легионером Тысячи Сынов, а также учеником Магнуса Красного. Предпочитавший сначала думать, а затем действовать, он не полагался на допущения. Предсказания, что привели его в это место, отличались точностью и детальностью, но с его стороны было бы глупо недооценивать способности или намерения Аримана.

+Покажи мне их,+ повелел он.

«Весы истины» услышали и подчинились. Стены командной башни замерцали и стали прозрачными. В чёрной пустоте заблестели звёзды. Они находились в заливе между солнцами, наполненном лишь фоновым гулом космического излучения. Найти что-либо в бесконечности бездны для большинства было бы задачей невозможной, но то, что другие считали невозможным, Тысяча Сынов проделывала ежедневно.

Вид перед Хакатаем задрожал, а затем изменился. Скопление огней стало ближе. Но то были вовсе не звёзды. Каждый огонёк представлял собой корабль — потрёпанный, пострадавший от бурь и посечённый шрамами войны.

«Что же стало с вами в изгнании, братья мои», — подумал Хакатай, наблюдая за огнями кораблей. Флот Изгоев впечатлял как минимум своей численностью, а размеры и репутация его капитальных кораблей были огромны… Но в каждом корпусе зияли раны. Некоторые суда служили Тысяче Сынов ещё в бытность легионом; другие представляли собой безродные шхуны, восстановленные из обломков или отнятые у врагов, на которых до сих пор виднелись эмблемы прежних хозяев. Крестоносное воинство бродяг и нищих: вот кем на самом деле были Изгои, а всё потому, что они отвергли прозорливость Магнуса и отказались принимать изменчивый путь судьбы. Хакатай не питал к ним ненависти за то, что они сделали, а скорее жалел за то, в кого те превратились.

В зеркале у командного алтаря возник тонкий как паутинка образ безглазой фигуры.

— Они узрели нас , — промолвила она голосом, донёсшимся из серебряных рожков в оправе зеркала. — Они разворачиваются навстречу.

— Их орудия заряжены, лорд, — произнёс из другого конца зала трэлл в серебряной маске.

+Держать щиты,+ послал Хакатай. +Орудия не запускать.+

— Ваша воля исполнится, — ответили рабы. «Весы истины» содрогнулись от неодобрения духов пушек. Хакатай прислушался к тому, как орудия заставили умолкнуть. Он прибыл сюда не для того, чтобы развязывать очередную войну колдунов. Пока — нет.

— Нас взяли в захват ауспики наведения , — продолжило зеркало.

Хакатай ощутил, как защипало внутренний взор, когда Изгои обратили внимание на «Весы». Он удержал разум в неподвижности, мысли — в ясности. Из кораблей Изгоев в варп огнём выплеснулись мыслеформы и начали кружить вокруг них. Они походили на сгустки пламени, скопления синих глаз в окружении горящих перьев. От них исходила мощь. Эти проявления мысли и псионической силы, в отличие от корабельных орудий, представляли настоящую угрозу. Впрочем, он заметил нечто ещё: все они выглядели одинаково. Хакатай встрепенулся. У него не было времени размышлять, в чём причина.

Прождав удар сердца, он послал им мысленное сообщение.

+ Я — Хакатай, ваш бывший брат, повелитель Пятнадцатой Спирали, посланник Магнуса, нашего отца и короля.+

Мыслеформы порхнули ближе к командной башне «Весов истины».

+Мы тебя знаем.+

Слова раздались в мозгу Хакатая громовым раскатом. Мысль произнёс не один голос, но множество, подобно заговорившему одновременно хору. Он ощутил их мощь. Такую мощь… Мало что могло обескуражить его. Он узнал слишком много и сделал ещё больше, чтобы в этой вселенной его ещё могло что-нибудь напугать. Но нечто в тех трёх словах — Мы тебя знаем — пробрало чародея до самого нутра. О каком могуществе и мастерстве это свидетельствовало? Что сотворил Ариман?

Хакатай вернул разум обратно в равновесие. Как-никак, поэтому он здесь: из-за того, что наделал Ариман.

+Я прибыл в качестве эмиссара от двора Алого Короля, и прошу вас принять и выслушать меня.+

Мыслеформы продолжали кружить вокруг «Весов истины» ещё удар сердца. Затем отлетели прочь.

+Приходи, и будешь принят, Хакатай…+

— Корабли Изгоев отключают орудия, лорд, — отозвался трэлл в серебряной маске.

— Да… — сказал он вслух. Слова, что могли последовать дальше, стихли на устах. Его внутренний взор оставался прикованным к тому месту, где находились мыслеформы. Хакатай был адептом многих искусств. Он мог читать течения судьбы и последствий, извлекать мысли из разумов смертных, и преобразовывать материю силой воли. Он привык взирать на вселенную с высоты знаний и власти. Но сейчас, впервые за долгое время, Хакатай ощущал, словно находился не на пике бытия, но едва цепляется за край бездны. И, что хуже, он не понимал почему.

— Лорд? — спросил один из старших трэллов. — Какие будут приказы?

Он прогнал неприятное чувство прочь. У него была обязанность перед повелителем и королём, и он её выполнит.

— Приближаемся со всей осторожностью. Приготовьте челнок для перелёта на флот Изгоев.

— Будет исполнено, — отозвались рабы, и, залязгав серебряными кольчугами, поклонились.

Штурмовая аппарель опускалась на палубу ангарного отсека «Гекатона», впуская в десантный корабль свет. Хакатай увидел, как в шлеме вскружились золотые руны, пока доспех анализировал воздух и эфир. Пригодная для дыхания атмосфера, загрязнение незначительное, хотя присутствуют следы дыма и пепла. Уровень тепла в пределах нормы для смертных. С эфиром же всё обстояло иначе. Установленные в броню сенсоры варпа силились дать чёткие данные. Одну секунду они показывали мощное эфирное давление, а в следующий миг стали говорить, что эмпиреи спокойные и гладкие как штилевое море. Хакатай мог бы потянуться собственными чувствами, чтобы узнать правду, но удержал их за стенками черепа. Отправлять разум для изучения имматериума могли бы расценить как проявление враждебности. Изгои наблюдали за ним. Их внимание ощущалось горящим покалыванием под кожей.

Трап коснулся палубы. Хакатай замер, затем выступил на свет. Четыре рубриканта, которых он взял с собой в качестве охраны, двинулись за ним. Все они носили серебряные и сапфировые облачения симпозиума Хакатая. Он мог бы взять в состав посольства куда больше бойцов. Он был владыкой колдунов, занимавшим высокое положение при дворе Алого Короля. Ему подчинялись когорты тзаангоров и мутантов. Ему служили низшие чернокнижники. На его зов откликались машины войны и легионы демонов. Но сейчас он прилетел на челноке без сопровождения и с почётным караулом из четырёх воинов. Естественно, это было посланием, точно так же, как и прибытие всего с одним кораблём.

«Мы вас не боимся, — гласило оно. — Мы хотим поговорить и только». Хакатай знал, что другие последователи Магнуса не согласились с таким решением. Некоторые хотели обрушить на головы Изгоев возмездие. После атаки Аримана варп вокруг Планеты Чернокнижников до сих пор покрывали шрамы. Он попытался призвать вторую Рубрику на том же месте, где и первую. Вернувшись из ссылки, в которую его отправил Магнус, Ариман сжёг Просперо во второй раз, чтобы привести флот и войско в сердце владений примарха. Большая часть Изгоев спаслась после устроенного побоища, что для многих стало непростительным. Магнус, однако, положил конец всем призывам начать открытую войну и запретил другие, не столь явные атаки.

+Мы должны узнать, что ведомо моим изгнанным сынам, прежде чем поднимать клинки,+ постановил Алый Король. Поэтому Хакатай пришёл к Изгоям один.

Те его ждали. Сотни воинов, выстроившихся рядами, что тянулись по палубе пересекающимися спиралями. Других десантных кораблей в ангаре не обнаружилось, как и оборудования, и сервиторов. Только абсолютно неподвижные бронированные фигуры. Все были в шлемах. Их глаза горели оранжевым светом. Хакатай замер внизу аппарели и осмотрелся. Никого из них он не узнавал. Неужели это всё рубриканты? Он не мог сказать наверняка, не оглядев и не вкусив имматериум разумом.

— Братья, — сказал он вслух.

+Мы тебя знаем…+ раздался в ответ голос, напоминавший шипение сыплющейся пыли.

— Я здесь в качестве эмиссара от нашего отца, Магнуса Красного. Где Ариман?

+Ариман… Ариман… Ариман.+

Призрачные голоса наполнили мысли Хакатая. Фигуры вокруг него не шевелились. Все глядели на него. У него защипало кожу. Он чувствовал исходящий от фигур жар. Их латы покрывали узоры из скручивающегося спиралями пламени и клубков горящих змей. На груди одного из воинов, стоявшего ближе прочих, он заметил чёрного скарабея с красными глазами. Жука опутывали и душили серебряные гадюки, а сам он был покрыт трещинами, но Хакатай всё равно узнал символ.

— Киу? — спросил колдун. — Брат? — Фигура с разбитым скарабеем на груди не шелохнулась и не ответила. Хакатай окинул взглядом остальной его доспех. Киу такой не носил. Внезапно он понял, что приходить сюда одному было ошибкой. Его сознание поднялся по уровням самоконтроля. В памяти всплыли чары и заговоры. Из разума выскользнула команда рубрикантам — приготовиться к бою. Четыре... Совершенно недостаточно. Если ему удастся добраться до челнока, он смог бы пробить двери ангара. Выбравшись наружу, он открыл бы портал обратно на «Весы истины». Корабль сумел бы обогнать любое судно Изгоев как в варпе, так и за его пределами. Шансы на выживание, однако, выглядели призрачными, а его смерть казалась почти неизбежной.

— Что ты хотел нам сообщить, Хакатай? — раздался голос.

Колдун обернулся туда, откуда прозвучал вопрос. Ряды бронированных фигур расступились, явив одинокого воина. Он был без шлема. С открытого спокойного лица на него смотрели глаза с янтарными радужками. Хакатай моргнул. Он знал это лицо, но имя воина отчего-то вспомнить не мог.

— Прошу, — произнёс воин, — говори.

— Мои слова предназначены для Аримана, — отозвался Хакатай.

Воин слабо улыбнулся.

— Твои слова предназначены для всех нас, разве нет? Для всех Тысячи Сынов. — Он кивнул. — Так что прошу, позволь нам их услышать.

Хакатай кинул взгляд по сторонам, затем обратно на воина без шлема. Почему он не помнил имени легионера? У него не получалось сосредоточиться на вопросе. Он моргнул.

— Тебя прислал Ариман? — спросил он.

— Я здесь ради тебя, брат, а ты преодолел долгий путь, чтобы поговорить с нами. Поэтому говори, и будешь услышан.

Хакатай помолчал, затем кивнул. Да, он будет говорить…

— И Изгоев, и сыновей Магнуса настиг новый рок, — начал он. — Вы знаете это так же хорошо, как и мы. Проклятье, что преследует нас в варпе. Его огонь обращает рубрикантов в ничто. А живых, в свою очередь, делает рубрикантами. — Он повысил голос, отчего тот зазвенел в тишине ангара. — У него есть имя, шепотом разносящееся по варпу. Пиродомон. Он — дело рук Аримана, созданный в результате его нападения на вотчину Магнуса и попытки призвать Рубрику во второй раз.

Хакатай снова умолк, ожидая ответа на свои слова, какой-нибудь звук от фигур, рябь в варпе. Ничего.

— Алый Король прислал меня не для того, чтобы угрожать возмездием, но чтобы предложить альянс против угрозы, — продолжил он и оглянулся. — Колдуны Сорциариуса не могут одолеть её в одиночку, и если мы не найдём решения, нас не останется вовсе.

Его слова стихли, сменившись гулкой тишиной. Он приготовил разум к бою, напряг мышцы. Рубриканты придут в движение по первой же команде. Но… Он снова моргнул.

— Удивительно, — произнёс воин с открытым спокойным лицом. Лицом, которое Хакатай знал, вот только не мог… вспомнить… — Удивительно, как быстро страх способен стирать разногласия. Магнус прогнал стольких сыновей за то, что те ослушались его, но стоило ему столкнуться с проблемой, которую он не в силах решить сам, и горькое прошлое отошло на второй план.

— Алый Король хочет, чтобы его сыновья выжили.

— Алый Король — раб власти, и хочет, чтобы мы все сидели у него на привязи.

— Если Пиродомон не остановить, мы все умрём, — сказал Хакатай. Он услышал в своём голосе нотки гнева. Странно… Он ведь сбалансировал душевный настрой и эмоции, но теперь в его словах сквозила злость. — Это создали Ариман и вы, Изгои. Вы и он обрекли нас. Мы должны были сжечь вас за содеянное, а вместо этого предлагаем перемирие, чтобы мы все смогли выжить. Вам следует…

— Грядущее не остановить, — отозвался воин. Янтарные глаза неотрывно смотрели на него.

Туман, размывавший мысли Хакатая, рассеялся. Он вспомнил лицо, одно лицо среди десятков тысяч других легионеров Тысячи Сынов. Гелио Исидор… Но Гелио Исидор пал жертвой Рубрики, стал одним из оживлённых комплектов лат, содержавших призрачные отголоски тех, кто их когда-то носил. Но вот он тут, смотрит на него настоящими глазами.

Хакатай мог бы что-то сказать, мог бы задать один из вопросов, громко звучавших у него в голове. Впрочем, никакого смысла не было. По взгляду Гелио Исидора он понял, что, невзирая на любые доводы и причины, исход будет только один — насилие.

Он погрузил разум в варп. Мысленные команды устремились к рубрикантам. Узоры мыслей потянулись к энергии эфира… и наткнулись на стену огня. Его разум отшатнулся, уйдя в оборону. Руки уже выхватывали с пояса ножи. Каждое лезвие представляло собой острый как бритва кусок кристалла. В кинжалы потекла его воля, и их кромки вспыхнули синим пламенем. Глаза бронированных фигур вокруг него воспылали инфернальным сиянием. Своим внутренним взором он не видел ничего, кроме пламени — исполинскую воронку пламени, что затмевала собой всё остальное. Хакатай пошатнулся. Его тело, разум и душу объял жар. Жар и боль. Он уловил запах дыма и почуял пепел.

Гелио шагнул вперёд, поднимая руку. Внутреннее и психическое зрение Хакатая слились воедино, и всё перед ним превратилось в смазанное пятно. Он видел Гелио, видел тянущиеся к нему пальцы, но ещё видел зарево, расходящееся от него по варпу.

Чародей отсёк боль от тела и прыгнул. Он всегда отличался стремительностью, и даже без оккультных способностей оставался смертоносным. Первый удар ножом отрубит Гелио кисть. Второй войдёт подмышку на стыке брони. Затем третий пронзит воину горло, между тем как четвёртый станет уколом под нагрудник, который разорвёт ему сердца. Броня не спасёт его от такой атаки: ножи Хакатая дрожали от струящейся по ним мощи. Они были не просто материальным оружием, но самим разумом колдуна, преобразованным в кромку и остриё. То, что ему придётся убивать, всегда оставалось одной из вероятностей, точно так же, как и смерть. Отбывая на задание, он знал, что шансы убить и умереть были равны. Способа уцелеть Хакатай больше не видел, но перед концом он всё же отнимет жизнь. Вот почему Магнус отправил его одного — Алый Король знал, что Хакатай мог стать одновременно посланником и убийцей.

Первый удар понёсся к Гелио и остановился. Запястье Хакатая поймала рука. Он повернулся и встретился глазами с одним из своих охранников-рубрикантов. Кулак воина крепче стиснул его кисть. Пальцы рубриканта покраснели от жара, глаза — горели огнём.

+Отпусти меня!+ мысленно закричал колдун. Хватка стала только сильней. Хакатай ощутил, как под бронёй варится его предплечье. +Отпусти…+ повелел он снова. Затем рубрикант ударил его. Керамит треснул. Хакатай ощутил, как в груди раздробились кости, ощутил, как пушечным ядром отлетел на колени. Остальные три рубриканта взяли его в кольцо. Он услышал рёв пламени, и шипение пылевой бури. Мир почернел, и он больше не видел вокруг ничего, кроме огненных глаз, а в их центре — пылающую, лучащуюся фигуру.

— Ты хочешь, чтобы тебя отпустили, — промолвила горящая фигура голосом Гелио, — но единственное освобождение для любого из нас — это принять пламя и стать тем, кем мы должны быть. — Огненная фигура протянула руку. Тело Хакатая перестало его слушаться. Пальцы коснулись лица чародея и приподняли его за подбородок. — Мы будем свободными… — сказал Исидор, и его голос стал звуком жара, раскалывающего камень, и огня, пожирающего леса. — Свободными от Магнуса, свободными от прихотей лжебогов, свободными от безжалостного времени. Мы будем единым легионом, вечным и неумирающим, огнём без начала и без конца.

Хакатай затрясся. Боль из груди растекалась в конечности. Теперь он видел только огонь. Он открыл рот, и, чувствуя, как с губ срывается пепел, с трудом заговорил.

— Ты… Ты и есть Пиродомон.

Гелио убрал руку с подбородка Хакатая. Мир исчез в рёве и белизне.

+Мы все — Пиродомон,+ сказал голос у него в черепе, и голос тот был не одиноким, но хором из многих тысяч. +И ты тоже.+ Затем рука опустилась ему на макушку. Это стало последним, что ощутил Хакатай, прежде чем его тело и разум обратились в прах.

«Весы истины» попыталась убежать. Заточённые в его системы духи и ведьмы были связаны с разумом и душой Хакатая. Они ощутили момент, когда их повелитель прекратил своё существование. Как он и проинструктировал их, они направили энергию на двигатели и нырнули в Море Душ. Хакатай распорядился, что если он не вернётся, кораблю следовало вернуться на Планету Чернокнижников. Алого Короля требовалось предупредить.

Флот Изгоев устремился в погоню, но одинокий корабль уже вышел из зоны досягаемости их орудий. Он скользнул в варп, словно змея в воду. Магические формулы и демоны в его обшивке начали сворачивать течения потустороннего измерения. Бури и водовороты хищных эмоций расходились с его пути. Шквалы душ задували ему вслед, придавая скорости. Пусть Изгои и могли выследить «Весы истины» в Великом Океане, но вот поймать — никогда. Его им не достать…

Позади корабля вскипел огненный шторм. Помогавшие ему бури и течения исчезли. Члены экипажа, что умели прозревать варп, увидели и ощутили тянущийся к ним огонь, между тем как сами они стали замедляться. Демоны в костях корабля взвыли. Затем огонь захлестнул «Весы». Связанные с системами трэллы завизжали, сварившись заживо. Внешняя обшивка обуглилась дочерна. С подбрюшья и кормы оторвались струпья расплавленного металла. Корабль завертелся волчком, скручиваясь подобно брошенному в домну пергаменту. А затем «Весы истины» исчезли. Пламенный шторм отступил, оставив куски искорёженной материи, которые затем рассеялись на волнах грёз.

Из слабеющей бури огня вышел флот Изгоев. Языки псионической энергии хлынули обратно в их остовы. Порождения варпа, что явились за распадающимися останками «Весов истины», кинулись перед ними наутёк.

С высочайшей башни «Гекатона» Гелио Исидор взирал на Море Душ. Вокруг него, выстроившись кругами, стояли идеально неподвижные бронированные фигуры. Доспех, что был Хакатаем, ждал в шаге от Гелио, его пластины теперь тоже увивали горящие змеи. Исидор слышал имя Хакатая среди прочих, ещё одна крупица праха среди множества. Остальные вскоре к ним присоединятся — каждый из Тысячи Сынов вольётся в их ряды. Они станут теми, кем должны были стать: многими, но притом одним, и силой их будет пламя, которое поглотит всё, что окажется у него на пути.

Гелио мысленно коснулся разума перепуганного навигатора, сущности, откликавшейся на имя Сильван. Он ощутил одолевавший его душу ужас.

+Мы отправляемся в Око Ужаса,+ повелел Пиродомон. +Проложи нам курс.+

III

ИНТЕРФЕЙС УПРАВЛЕНИЯ

Ключ к Бесконечности, пограничная область

Относительная хронометрическая позиция: 24

Сетех, Носитель Чёрного Диска, фаэрон гиксосской династии некронов, поднялся с плато. Сыплющиеся частички угольно-серой пыли начали выстраивать его тело. Сначала грубое очертание головы, торса и рук, затем кольца щупалец, что свисали ниже пояса вместо ног. Под саваном падающей пыли формы затвердели: острые грани, повторявшие и передразнивавшие кости людских скелетов; клинок, чья кромка дробила звёздный свет; нимб совершенной тьмы, обрамлённый золотом и размещённый за черепом.

Последние крупицы упали на плато. Сетех окинул дугу угольно-серой пыли взором. Если смотреть на плато с любой иной точки, кроме поверхности, оно представлялось кругом. Планеты и луны, что висели в небе до невозможного близко друг к другу, были, конечно, иллюзией восприятия. Всё место являло собой карманный парадокс, размещённый между примитивной реальностью и устройством, именуемым Ключом к Бесконечности. Буфер, прокладка между Ключом и остальной вселенной, словно жидкость в суставе из кости, позволявшая ему свободно сгибаться и вращаться. Снаружи оно было совершенно неразличимым. Его не существовало. Изнутри ты мог выглянуть на другую сторону, но линзы карманного измерения искажали увиденное, придавая ему совершенно иную форму. Чтобы попасть в это место, требовалось знать не только то, где оно находится, но и как в нём существовать. Тебе нужно было преодолеть кромку чаши и скатиться по краю реальности внутрь.

Сетех знал всё это и много больше. Он был фаэроном династии некронов. Он переступил порог смертности и вошёл в вечность нетленного металла. Его воле корились легионы. Его мыслям были открыты секреты материи и времени. Он был всё равно что бог для скотных существ из плоти, что копошились среди звёзд. Но… Тут он стоял один, царь без двора, лорд без сподвижников.

Синий свет в его глазницах на миг зашипел. Он убрал из мыслей сторонние эмоции. Он достиг порога, и это главное. Теперь следовало просто сделать следующий шаг. Свет в глазах потускнел, и Сетех склонил голову. В позвоночном столбе активировалась транспространственная цепь. Пылевое плато под ним инвертировалось, а затем стало цилиндром, потом сферой, далее — гипертором. Он полетел сквозь дыру в формах, углах и….

Ключ к Бесконечности, внутренняя зона

… Сетех поднял голову. Он обвёл взглядом стены, которыми сменилось плато и свет замерших звёзд. Ключ к Бесконечности… Его Ключ. Его прелесть. Его сокровище. Оно вновь принадлежало ему. Он победил. Простое умозаключение. Он добрался до Ключа к Бесконечности. Другие династии отняли у него величайшее творение. Они вынесли ему приговор и пленили династию за то, что убоялись дарованной ему Ключом власти. Теперь он вернул себе прежнюю силу, и ему более никто не противостоял. Враги среди некронов спали. Альдари ещё оставались, но были слабы и вымирали. Галактика, ныне кишевшая порождениями низших рас, была уязвимой. Он победил. Такой вывод являлся результатом непосредственного вычисления, с такой небольшой погрешностью, что фактически он мог считаться истиной. Теперь его никто не остановит. Благодаря Ключу к Бесконечности он добьётся тотального доминирования. Теперь в его власти находилось само бытие.

Фаэрон поднял руку и прижал её к стене. Вещество под его пальцами не поддалось. Он проник в главный узел Ключа. Поверхности вокруг него формировали идеальный цилиндр. Его внутреннюю сторону усеивали проёмы. За стенами таились отрицательные пространства и конструкции экзотической материи. Он повернул голову, осматривая каждый угол и обвод конструкции. Сетех знал это место вплоть до атома. Работа над ним велась очень долго, и в конечном счёте закончилась в спешке. Однако она закончилась, и оно стало чудом, непохожим ни на что другое. Устройство, которое позволяло своему пользователю переплетать и переставлять местами события так, как заблагорассудится… Воистину, ключ к бесконечности. Время — вот непобедимое оружие. Что с ним могло сравниться? Уж точно не злоба лжебогов, и не сила смертных.

В его сознании загудело ощущение. Оно не несло в себе никакой информационной составляющей. Имей разум Сетеха зримую проекцию, чувство бы приняло вид всплеска статики. Это было… торжество.

Сознание резко вернулось в фокус, настроилось. Ощущение… Оно было не к месту. Его разум обратился вовнутрь, выискивая источник. Ни следа. Ощущение пропало. Осталось только меркнущее чувство узнавания. Чего-то утраченного, полузабытого. Спонтанный эмоциональный отклик, вот что это… Но у него не случалось спонтанных эмоциональных откликов. Он посмотрел на руку, которой коснулся стены. Почему он это сделал? Какой бессмысленный жест. Хуже того, он сделал это, сам того не осознавая. Всё действие было спонтанным, подсознательным. Иррациональным.

Инстинкт отдёрнуть руку тряхнул металлические пальцы на камне. Сетех вернул над собой контроль и дал гудению порыва сойти на нет. Затем, очень медленно и осторожно, он опустил руку. Фаэрон один за другим сжал пальцы. Застыл в неподвижности.

Он, конечно, не был полностью лишён эмоций. Тело и системы, которыми управлял его разум, воспроизводили полный набор чувств. Без чувств не было стимула; мышление, рассудок, всё, что не относилось к подсознательным, неуправляемым процессам, попросту прекращало существовать. Некроны проводили эксперименты с избавлением от эмоций представителей своего вида, а равно других, биологических рас. Результаты: эмоции были неотъемлемой составляющей подлинного интеллекта. Каноптековые конструкции, которые обслуживали владения некронов, не обладали эмоциями, но также не имели и свободной воли. Чувства им заменяли правила. Подобные конструкции были способны на сложные мыслительные процессы, и низшие расы могли бы даже назвать их разумными, но они не могли принимать настоящих решений вне рамок установленных параметров. Они не могли мечтать, планировать или создавать существ крупнее себя. Некроны это понимали. Вот почему высочайшие представители династий сохранили эмоции как часть самосознания, когда оставили плоть позади. Чувства не означали иррациональность. Эмоции были составляющими компонентами механизма разума, но только компонентами, и не более того — подчинённые, а не повелители. Каждая эмоция, которую испытывал некрон вроде Сетеха, была открыта для изучения, препарирования и неприятия. Эмоция же без зерна рациональности была ничем иным как безумием.

Сетех не шевелился. Его разум наблюдал за самим собой, выжидая, случится ли ещё один схожий инцидент. Ничего не происходило. Он ослабил бдительность. Для тревоги нет поводов. Его разум по-прежнему здоров и работает идеально. Что же касается торжества, у него имелась пара теорий.

Из возможных причин самой вероятной казалась избыточная производительность. Ключ к Бесконечности оставался непроницаемым для его восприятия высшего порядка. Он намеренно сделал его таким. Механизмам устройства требовалось быть ограждёнными от наблюдения извне, иначе они попросту бы не работали. Теперь, когда Сетех оказался внутри, он лишился доступа к необъятным массивам данных. Его мир стал ограниченным пятью базовыми чувствами, которые он делил с плотскими сущностями. Следовательно, в его мозгу высвободились колоссальные мощности. Не имея, чем себя занять, разум стал воссоздавать разные эмоции и ощущения. То, что он ощутил, было не более чем статикой, что выбрасывал неиспользуемый рассудок.

Также существовала вероятность, что спонтанный всплеск эмоций был вызван самим Ключом к Бесконечности. Устройство прежде никогда не запускалось. Никто не изучал, как оно взаимодействует с оператором, и даже Сетех не знал в точности, как работают его процессы. Неопределённость была важным элементом функционирования Ключа. Вполне возможно, произвольные реакции разума представляли собой побочный эффект.

Ментальные шумы в отрезанном от информации мозгу, либо следствие запуска Ключа. Ничего, что он не смог бы исправить или взять под контроль.

Никакое не проклятье безумия.

На миг он вспомнил Кхеб`иццара, вспомнил, как владыка истребления, сотрясаясь всем телом, расцарапывал себе лицо и громко лепетал прошитым статикой голосом.

— Я ничего не вижу… — стонал Кхеб`иццар. — Я видел слишком много… Прошу, дайте мне увидеть…

Сетех прогнал из головы и образ, и мысль.

Он победил. Вот всё, что имело значение. Теперь ему следовало воплотить победу в реальность.

Он переместился в центр устройства. Стены загудели. В дверных порталах и отверстиях затеплился свет.

Устройство оставалось активным с момента завершения. Его не могло отключить ничто. И ничто не могло уничтожить. Вот почему другие династии похоронили его в застывшем времени и мёртвом пространстве. И там оно дожидалось прихода своего повелителя, который приведёт его механизмы в действие. Что теперь и случилось. Всё, что требовалось от Сетеха, это войти в один из проёмов, и устройство сделает остальное. Время начнётся снова с момента, который выберет он сам. Его прошлое произойдёт опять. Он изменит то, что случилось, прожив всё заново, и новое прошлое заменит собой то, что было.

Конечно, имелись ограничения. Нельзя было переписать чужое прошлое. Он сможет двигаться лишь по колее собственной временной линии. Вот почему устройство было инертным к стороннему наблюдению и мыслям. Устройство управлялось мыслью и волей того, кто в него вошёл. Именно так Сетех и задумывал его работу.

Фаэрон посмотрел на ближайшую пылающую дверь. Он знал, откуда начнёт. Он двинулся к входу. По стенам прокатилась дрожь. Его чувства откликнулись зудом. Что-то не так. Происходило что-то не…

Он увидел отражение в стене из гладкого камня, отражение чего-то у себя за спиной. Фигура, лежащая на полу.

… возможное.

Сетех обернулся.

Ариман увидел. Ощущение напоминало не пробуждение или даже открытие глаз, а скорее то, словно его вытащили из разъёма, а затем включили обратно. Он стоял на изогнутой поверхности из твёрдого чёрно-зелёного вещества. Оно было гладким. Он зашагал, и по глади заскользили отражения. Ещё тут был свет, тусклое зелёное свечение, что просачивалось в воздух из невидимого источника. Поверхность, на которой он стоял, походила на внутреннюю стенку цилиндра. Он бы назвал её туннелем, но Ариман не был уверен, стоит ли на полу или стене. Также здесь находились двери, или нечто их напоминавшее, расходившиеся во тьму везде, куда бы он ни кинул взгляд. Он направился к одному из проёмов.

На краю зрения возник призрак. Ариман крутанулся. Призрак содрогнулся и замерцал, маяча, размываясь, возникая и исчезая подобно изображению на зажёванной пикт-ленте. Под торсом из скульптурных ребер скручивались механические щупальца. По металлической черноте тела тянулись золотые печати. Голову ореолом обрамлял чёрный диск. В глазницах блестели две точки синевы. Сетех…

Ариман извлёк меч и рубанул по некрону, что ринулся на него с собственным клинком наголо. Два оружия встретились… и прошли друг сквозь друга. Колдун отскочил назад как раз вовремя, чтобы увидеть, как образ Сетеха исчез из поля зрения.

Тишина. Затем низкий гул и вибрация в стенах. Ариман замер в неподвижности, держа меч наготове.

Сетех наблюдал за пространством, где исчез образ Аримана. Его чувства выискивали следовое излучение, смещённые перемещением атомы, остаточную энергию. Ничего. Казалось, никакой фигуры здесь не было вовсе. Но она была, и ею был Ариман. Разум фаэрона уже анализировал все равновесные вероятности того, как тут мог оказаться чародей. Он прервал эту цепочку размышлений. Они не имели значения. Главное — это то, что Ариман находился внутри Ключа к Бесконечности.

И это было проблемой. Ключом должно управлять одно существо. Спеша закончить его строительство, Сетех не успел добавить некоторые защитные механизмы и процессы. Он не знал, что произойдёт, если внутри устройства одновременно будет пребывать много существ. Он не разработал мер на случай возникновения такой ситуации. Возможно, Ключ выйдет из строя, но пока что этого не случилось. Не имея особых указаний насчёт того, как поступить, если доступ к механизму управления одновременно получат два создания, устройство будет придерживаться базовых принципов. Оно не могло допустить, чтобы им управляло два оператора, поэтому Ключ разделил их. Ариман находился рядом с ним, но в другой фазе, так что они занимали одно и то же пространство, лишь в разный момент времени. Механизм пытался ввести и поддерживать это разделение. Вот почему Сетех и Ариман увидели друг друга. Наверное, дрожь вызвало вхождение Аримана в Ключ. Теперь оба они стояли на пороге неописуемого могущества. Хотя вероятность того, что Ариман не знал, как им управлять, всё же оставалась, Сетех наблюдал за колдуном достаточно долго, чтобы понимать, сколь она мизерна. И теперь они вступили в противоборство, главным призом которого станет контроль над Ключом.

Всё это Сетех осознал за одну тончайшую долю секунды.

Да. Всё было понятно, как понятно и то, каким образом решить проблему. Пройти через дверь в прошлое и уничтожить Аримана, чтобы не дать ему попасть в этот момент.

Сетех бросился к двери, к которой и направлялся. В тот же миг он увидел, как мигнувший образ Аримана устремился в зёв того же проёма. Чародей встретился с фаэроном взглядом, а затем нырнул внутрь портала. Сетех ощутил нечто сродни страху. Затем он влетел за дверь и оказался в кромешной черноте.

Ариман оглянулся. Дверь, через которую он только что прошёл, исчезла, и пространство, откуда он вышел, сменилось гладким камнем. Уходящий вперёд короткий коридор размывался в ничто. Не в тьму. Не в тень. В ничто. Он попытался направить глаза и чувства вперёд, и…

Упал в бесконечность.

Он тряхнул головой, сделал вдох и заставил разум перейти в высшие сферы спокойствия и сосредоточенности. Он потянулся за варпом и обнаружил, что тот присутствовал. Странно… Во многих других созданных некронами местах имматериум был погашен или заглушён. Здесь же было не так, по крайней мере, не совсем так. Потоки энергии по-прежнему двигались и текли вместе с его волей и мыслями, однако Море Душ казалось гладким и спокойным. Обычно оно гудело от мыслей и чувств. Даже в местах, остававшихся мёртвыми многие тысячи лет, по эфиру всё равно шла рябь. Он стоял на планетах, не знавших жизни с самого рождения, а варп там до сих пор содрогался от эха идей астрономов, которые смотрели ни них через бездну космоса. В остовах разрушенных городов опустошение полнилось песнью духов прошлого. Но не здесь. Тут, казалось, никогда не существовало ни живых, ни мыслящих созданий. Конструкция была психически инертной. Варп внутри и снаружи неё напоминал безжизненное море.

Ариман сформировал мысль о яркости, а затем воплотил её в жизнь. Над пальцами заполыхал свет. Создавая освещение, он внимательно следил за варпом. Тот двигался в такт с его волей. Затем он отпустил мысль. Свет исчез. Эфир снова стал идеально гладким, так, словно света и мысли никогда не было. Он ощутил, как под кожей начинается дрожь, и подавил её. Инстинктивная, иррациональная частица его нашла такую неподвижность тревожной, точно так же, как рождённый в городе человек мог найти умиротворённость лесной глуши нервирующей.

«Наверное, таким когда-то был весь имматериум, — подумал он. — До того, как жизнь и мысль его изменила. Мирный и мёртвый».

— Конечно, так и есть, — сказал он себе, и понял, что произнёс это вслух лишь чтобы нарушить тишину. — Это место — устройство, которое взаимодействует со временем, основываясь на воле существа, что им управляет. Варп резонирует от мысли, но здесь важна мысль только одного существа — существа, что им управляет. Некроны сделали устройство инертным для мыслей других, чтобы не позволять им вмешиваться в его работу. — Его отражение заскользило по гладкому камню стен, когда он повернулся на месте.

«Но сейчас здесь два разума», — раздался голос у него в голове. Сетех тоже вошёл в Ключ к Бесконечности. Они находились в смежных точках времени и пространства, разделённые одной долей секунды.

Но как устройство станет реагировать не на одно, а два управляющим им существа? Выйдет ли оно из строя? Будет ли функционировать только для кого-то одного?

Он вспомнил Ктесия, ещё до того, как всё развалилось.

— Тебе следует это делать? — спросил Ктесий.

Ариман подумал не отвечать, или солгать, но затем с его уст слетела правда.

— Другого пути я не вижу.

— Я не спрашивал, есть ли другой путь, — сказал Ктесий, не отводя от Аримана глаз. — Я спросил, следует ли тебе это делать? — Лицо сковывателя демонов лучилось строгостью. — Послушай меня — способность что-то сделать ещё не означает, что это разумно.

— Я отдал большую часть жизни спасению легиона, — ответил Ариман. — Я не откажусь от своей цели сейчас.

— Даже если это может принести новые беды и больше вреда тем, кого ты хочешь спасти?

— Не может.

— В самом деле? Пиродомон объединит и защитит Тысячу Сынов, всех до единого. Больше никто и ничто не сможет нам угрожать или бросить вызов. Такой была цель Рубрики, пусть даже Пиродомон — не то, к чему ты стремился. — Ктесий начал качать головой ещё до того, как закончил говорить. Он хохотнул. — Знаю-знаю. Это мнение я и высказываю-то с трудом, не говоря уже о том, чтобы за него выступать.

— Нельзя идти на компромисс с разрушением, — произнёс Ариман. — Вот с чем мы столкнулись, Ктесий, и с чем имели дело всё это время, от проклятья Изменения Плоти до уничтожения Просперо, и до провалившегося восстания Гора. Разрушение шло за нами с самых первых шагов. Иногда оно пыталось обратить нас в пепел, иногда действовало коварно — сделка, плата за которую была той же гибелью. Мы преклонили колени у ног Магнуса в Оке и приняли судьбу, и это привело нас к безумию, обратило в существ хуже зверей. Здесь то же самое. Ставки те же, и ответ наш должен оставаться тем же. Мы — Тысяча Сынов, и если вселенная отвергает нас, то мы подчиним её своей воле.

— Вселенная менее уступчива, чем мы надеялись… — произнёс Ктесий.

— С правильным рычагом можно сдвинуть саму небесную сферу.

— Теория учёного Архменуса ограничивалась земным миром, — фыркнул Ктесий, — и здесь его избитая мудрость может быть неприменимой.

— Легион вернёт себе прежний облик. Наши братья возвратятся, и весь урон прошлого исчезнет. Мы не можем идти на компромисс. — Ариман посмотрел на чёрный шлем с вороньим клювом у себя в руке. — Я не пойду на компромисс.

— Ключ к Бесконечности, если ты до него доберёшься, может переписать нашу историю. Но тот ли это рычаг, который действительно сможет изменить судьбу для всех нас? Потому что тяжесть нависшего над нами рока… значительна.

— Всё сработает, — ответил Ариман.

Ктесий кивнул — не соглашаясь с ним, но от усталости.

— Нам нечасто выпадала возможность свернуть в сторону, Ариман. Я думаю, что это одна из них. — Тогда он тихонько хохотнул и ещё раз покачал головой. — Последний шанс для нас обоих сделать другой выбор.

— Я сделал свой выбор давным-давно, брат. — Азек встретился с уставшим взглядом Ктесия. — Как, думаю, и ты.

Уголки губ Ктесия растянулись в безрадостной усмешке.

— Вот что я ненавижу в тебе сильнее прочего — то, что ты прав.

Стоя посреди безмолвия Ключа к Бесконечности, Ариман закрыл глаза и ощутил, как с ним из тьмы заговорило другое воспоминание…

— Что ты делаешь? — спросил Ормузд. В лицо Ариману дул тёплый ветер, давя ему на закрытые веки. — Тебе не следует слишком долго практиковать внутренний взор, помнишь? — Когда Ариман не пошевелился, брат пихнул его в плечо. — Да ладно, Ахаз, не будь нудным как… как… — Ормузд не нашёлся со словом. Азек почти видел, как тот хмурится.

— Пробуешь подобрать достаточно глупое сравнение? — спросил Ариман. В ответ Ормузд толкнул его снова. Ариман пошатнулся, но продолжал упрямо держать глаза закрытыми, не изменив позы: с прямой спиной, скрещёнными ногами, опустив ладони на колени.

Они находились на крыше семейного поместья. Небо было ясным с самого рассвета, и солнце нагревало камни здания. Если бы Ариман открыл глаза, то увидел бы, как на горизонте дрожит знойное марево. На плато плясали бы пылевые дьяволы. Ветер раздувал навес над головами, и его полотнище хлопало по деревянной раме. Приближалась буря. Пока что в небе не было её следов, однако она уже чувствовалась в воздухе.

— И я не практикуюсь, — произнёс Ариман, прежде чем брат успел ткнуть его снова.

— Врун! — отрезал Ормузд. — Ты просто не можешь вынести, что я был лучше на прошлой неделе, и теперь работаешь вдвое упорней, чтобы обойти меня.

— Не тешься я вторыми местами, быть твоим братом стало бы сущей пыткой.

Удар сердца Ормузд молчал.

— Какой ты сноб, — заявил он наконец. — И перестань болтать как мудрец, иначе клянусь, я тебя стукну.

— Стукай, — ответил Ариман. Ещё одна пауза. Новый порыв ветра. В воздухе запахло статическим зарядом, предвещающим скорые молнии.

Они начали учиться внутреннему взору три недели назад. Уроки и освоение техник оказались сложными. В этом, конечно, и был весь смысл, на что указал им новый учитель, Мелиус.

— Перед растущей мощью нужно ставить всё большие задачи, — сказал наставник и одарил их неприятной ухмылкой. — И просто чтобы показать вам, мелким высокородным засранцам, что кое-что вы не освоите ещё очень долгое время, мы начнём изучать Внутренний Взор Второй Ординаты.

Мелиус был таким же твёрдым, как его слово. Каждый урок расцвечивали разные оттенки неудач, и к концу каждого дня оба брата были вымотаны до предела. После трёх недель Мелиус освободил их от уроков на день. — Отдыхайте, чтобы приготовиться к новым разочарованиям, — осклабился наставник, сообщая им новости.

Говоря начистоту, Ариман не думал, что он так уж далёк от освоения внутреннего взора, и предполагал, что Ормузд был даже ещё ближе. Но лучше, чтобы наставники не догадывались, насколько быстро они учатся. Ведь если бы они знали правду, то вряд ли дали бы им день отгула.

— Ахаз… — снова начал Ормузд.

— Я не практикуюсь, — медленно сказал Ариман.

— А чем ты тогда занят?

— Запоминанием.

— Да ладно! Нам одиннадцать лет, что тут запоминать? Учитывая, что первые четыре мы с тобой грызли мебель и смеялись друг другу в лицо.

— Я до сих пор так делаю. В смысле, смеюсь тебе в лицо. — Он помолчал. — Я не пытаюсь что-то запомнить. Просто изучаю, на что похоже запоминание.

— На что похоже? Ты отслеживаешь субъективные признаки хода запоминания. А это очень напоминает применение Первого Принципа Врат Истины. Ты практикуешься. Ты практикуешься… — Ормузд принялся тыкать Аримана в плечо одновременно со словами… — В. Наш. Выходной. День.

— Ладно, да, так и есть, но ты сам разве не пробовал? В смысле, изучать, на что похоже запоминание?

— Нет. Уж точно не в то время, когда мне позволили заниматься, чем хочется.

— Ты закрываешь глаза. Мир исчезает, и если кругом достаточно тихо, если ты достаточно неподвижен, то кажется, что дистанция времени рушится, и воспоминание больше не внутри головы, но прямо здесь, ждёт тебя сразу за закрытыми веками.

Навес хлопнул по деревянной раме. Запах близящейся бури становился острее. Ариман задался вопросом, увидит ли на горизонте пятно туч, когда откроет глаза.

— Да, — отозвался Ормузд, и его голос стал искренним и ровным. — Я знаю, о чём ты. — Затем он опустили руку на плечо Аримана. — Но давай практиковаться завтра, ладно? А теперь пошли, я уже придумал пакость, но в одиночку мне не справиться.

Ариман улыбнулся. И открыл глаза.

Чёрный диск портала ждал прямо перед ним. За ним лежало прошлое, дожидаясь, чтобы открыть себя. Дожидаясь, чтобы он переписал его. Зайти так далеко, и преодолеть столько всего, чтобы, стоя на пороге, заколебаться. Он закрыл глаза и шагнул вперёд. Его окутала тьма. Всё исчезло, и он мгновенно понял, что что-то пошло ужасно не так.