Изменения

Перейти к навигации Перейти к поиску

Ариман: Вечный / Ahriman: Eternal (роман)

360 101 байт добавлено, 08:53, 22 апреля 2023
Нет описания правки
{{В процессе
|Сейчас =12
|Всего =20
}}
 
{{Книга
|Обложка =AhrimanEternal.jpg
«''Чудо''», — подумал он.
 
 
== ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ ==
 
'''МИР-ГРОБНИЦА'''
 
 
=== ГЛАВА XII ===
 
'''ПРАХ'''
 
 
Ариман замолчал на полуслове, не договорив предложение. Гелио Исидор продолжал выжидающе смотреть на него. Обручи клети медленно вращались. Азек покачал головой и на секунду закрыл глаза. Когда он открыл их снова, Гелио глядел на него с тем же выражением, что и прежде.
 
— Ты говорил мне что-то о себе, — произнёс бывший рубрикант. — О чём-то случившемся.
 
— Мы справились, по крайней мере, большинство из нас — больше, чем я думал, пока мы находились в паутине. Впрочем, не все. — Он моргнул и покачал головой. — Пять кораблей не вернулось.
 
— Что с ними произошло?
 
— Потеряны, уничтожены, кто знает. — Он снова моргнул. Перед его мысленным взором предстал образ мёртвых кораблей, сбившихся в кармане паутины подобно костям в пищеводе. В памяти вновь всплыло безмолвие того места. — Возможно, они нашли другой путь наружу.
 
— Как ты нашёл других?
 
— Паутина реагирует на то, чего ты хочешь, и почему. Она вернула нас к ним.
 
— А до того вы оставались в ловушке потому, что верили, будто вы в ловушке?
 
Ариман посмотрел на Гелио. Глаза его брата были тёмными, без единого намёка на обвинение или обман.
 
— Это возможно.
 
— А остальные корабли, те, на которых находились твои братья, они поверили, что заблудились, поэтому паутина сделала это реальным?
 
— Я не знаю. Это…
 
— Возможно? — закончил вместо него Гелио.
 
Ариман кивнул. Затем помолчал, с минуту пристально разглядывая брата.
 
— Ты говоришь иначе, Гелио, — наконец сказал он.
 
— Да? Я не помню, чтобы мы разговаривали прежде.
 
— Возможно, к тебе постепенно возвращается твоё «Я».
 
— Это… возможно. — Гелио улыбнулся, слегка пожав плечами. — А эти желания и убеждения, на которые откликается паутина, они ведь касались не только путешествия. Они — глубинные. Они касались их верований насчёт всего, а не просто того, что они делают.
 
Ариман кивнул.
 
— Как давно это случилось?
 
— Согласно нашей собственной оценке времени мы прошли через врата три дня назад.
 
— Три дня назад… — Гелио отвёл взгляд, нахмурившись в пустоту, а после закачал головой. — Три дня… три дня… три…
 
Ариман ждал этого момента. Мимолётный свет узнавания в глазах его брата тускнел. Через минуту они начнут тот же разговор снова. Ему пора уходить. Предстояло ещё многое подготовить.
 
Оставшиеся корабли Изгоев оказались внутри облака, выйдя из реальности паутины в пустоту холодного света и дрейфующих клубов газа на краю звёздной системы. Светило представляло собой гневную сферу огня, неспешно завершавшую последний цикл своего превращения в холодный шар нейтронов, несясь сквозь пустоту подобно надгробию над собственной могилой. Вокруг планеты вращалась лишь одна планета. Ауспик дальнего радиуса действия и прорицания определили, что она полностью безжизненна. И дело было не в том, что на ней ничего не жило прямо сейчас; судя по всему, жизни здесь не существовало ''никогда''. В этом мире и покоились остатки Гиксосов. Даже если бы это не подтвердил сам Сетех, такой выбор был вполне понятен. Десантный отряд собирался прямо сейчас. Его братья создавали ритуальные связи с когортами рубрикантов, чтобы командовать целыми их отрядами. Боевые машины пробуждались из коматозных снов. Их было меньше, намного меньше, чем ему бы хотелось. Во время перехода они понесли и другие потери, и теперь с ним оставалось всего четыре члена Круга.
 
Ктесий всё ещё не проснулся, хотя и был жив. Отрава альдари по-прежнему растекалась по его телу, пытаясь источить плоть демонолога изнутри. Клетки Ктесия боролись, но лишь с той же скоростью, с которой гибли. Сдерживающие действия, что в лучшем случае принесут со временем победу, а в худшем — отстрочат поражение. От него исходил горячечный жар. Ариман вошёл в его разум, но обнаружил, что тот неподвижен и лишён мыслей, словно закрытая крепость с запертыми внутри секретами, чей хозяин бесследно исчез. Что с ним случилось? Мог ли разум Ктесия отлететь прочь, пока тело сражалось с чужеродным ядом, пытавшимся его уничтожить? Возможно, его мысли угодили в сеть паутины и застряли в лабиринтном измерении? Пока что времени выяснять правду у него не было. И время это быстро утекало. Впрочем, несмотря на то многое, что ему ещё предстояло сделать, Ариман решил прийти сюда, и поговорить с одним человеком, который не вспомнит и не осудит его за то, что случилось.
 
«''И напомнить себе, что надежда ещё есть'', — произнёс голос на задворках мыслей. — ''Напомнить себе, что всё ещё можно изменить''».
 
— Я пытаюсь вспомнить… — сказал Гелио.
 
Ариман подождал.
 
Спустя минуту он заставил себя встать.
 
— Я должен идти, — произнёс он.
 
Гелио посмотрел на него. Затем медленно кивнул.
 
— Да, должен. Я понимаю.
 
 
Ктесий чувствовал холод. Лодка под ним качнулась, коснувшись каменных ступеней. Лицо юноши вновь скрыла тень, лившийся позади него яркий свет отражался от воды на стены и потолок пещеры.
 
— Кто ты? — спросил он. Юноша спрыгнул на ступени и крепил носовой штроп к колу. Наверху пролёта в каменной стене находился небольшой вход, закрытый деревянной дверью. — Где мы?
 
Парень замер и посмотрел на него.
 
— Ты знаешь где. Там, где ты хочешь быть. Сюда я тебя и доставил. — Мальчик достал из-под туники тяжёлый ключ на верёвке и вставил его в замочную скважину. — Идём…
 
Дверь отворилась.
 
Ктесий застыл. Ему становилось всё холоднее. Юноша склонил голову, от тёмных глаз отразился луч падающего в пещеру света.
 
Он был молод, решил Ктесий. Молод, но на самом пороге зрелости. В том возрасте, когда мир начинал меняться, его упрощённая, хорошо известная правда становилась более сложной и более жестокой. В том возрасте, когда юноша вполне мог попасть в легионы и стать чем-то и кем-то другим.
 
— Прошу, — сказал парень. — Тебе сюда.
 
Спустя мгновение, за неимением других вариантов, Ктесий последовал за ним. Он подошёл к двери, и юноша отступил в сторону. Оказавшись у порога, он заколебался вновь. Впереди, с другой стороны, виднелся пролёт аккуратно высеченных каменных ступеней. Мальчик ждал, ничего не говоря, пока Ктесий не шагнул внутрь, после чего закрыл дверь снаружи, и он услышал щелчок закрывшегося замка прежде, чем успел толкнуть створку. Она не сдвинулась, когда Ктесий подёргал ручку, не принёс результата и удар по дереву. Он отступил назад, закрыл глаза и попытался проникнуть волей в окружавший его мысленный пейзаж. Когда он открыл глаза, всё осталось прежним. Ктесий пошёл по ступеням. Вверх и вверх, один шаг за другим. Он проходил мимо окон, из которых открывались виды на небо и море, и порталов, обрамлявших звёзды и тьму. Встречались ему и двери — одни из окрашенного дерева, другие — из металла или чёрного камня. Из-за некоторых доносились звуки: голоса, крики птиц и шум накатывающего на скалы моря или, возможно, колотящих в стены кулаков.
 
Наконец он достиг двери, которая оказалась открытой. Ктесий шагнул внутрь. Белый мраморный пол переходил в балкон, вход на который обрамляла арка. От пола к сводчатому потолку тянулись тонкие колонны. В золоте и вызолоченном серебре парили солнца, луны и звёзды. Небо за балконом имело тот же оттенок синевы, что и над морем.
 
— Ты заблудился?
 
Он обернулся на голос. В комнате у каменного стола стоял человек в белой тунике с обмотанной поверх неё синей тогой. Ктесий заметил, что мужчина был бос. Аккуратная бородка окаймляла открытое, любопытное лицо. Ему, скорее всего, не было и тридцати.
 
— Кто ты…? — начал было Ктесий, а затем умолк. — Ты — Гелио Исидор. — Он позволил последнему слову повиснуть в воздухе, почти что не желая услышать ответ. Ему отчего-то не хотелось, чтобы то, что таило в себе подтверждение, то, что оно означало, оказалось вдруг правдой.
 
Мужчина нахмурился и положил на стол навощённую табличку со стилом.
 
— Так меня зовут, — отозвался он. — Я тебя знаю? Прости, но я не помню.
 
Ктесий облизал губы и понял, что у него пересохло в горле. Ему показалось, будто он балансирует на краю утёса над очень, очень глубоким провалом. Он резко подавил инстинктивное желание сбежать или потребовать ответов. Он не знал, с чем имеет дело, и пока не поймёт, любое его решение может оказаться для него фатальным.
 
— Этот… дворец, он твой? — наконец спросил Ктесий.
 
— Да, — ответил мужчина, и он улыбнулся.
 
— Ты его создал?
 
— Создал его? — Гелио обвёл комнату взглядом. Порыв ветра качнул лежавшее на столе стило. — Разве ты способен что-либо создавать? Ничего в действительности не появляется и не уничтожается. Всё — не более чем преобразование из одной формы в другую. Всё, что здесь находится, уже существовало и существует сейчас. Я просто собрал вместе то, что нашёл.
 
— Нашёл?
 
— Да. Это… — Он сдвинулся с места и опустил руку на арочный проём, что вёл на балкон. — Это было частью поместья на склоне горящего улья. Думаю, тут она выглядит получше.
 
— Но где именно ты нашёл её?
 
— Где-то вон там, — ответил он, указав за балкон. Ктесий посмотрел, и синего неба с морем там не оказалось.
 
Чернота и горящий огонь.
 
Ктесий резко закрыл глаза, но картина осталась у него в разуме, отпечатавшись подобно неоновому шраму на сетчатке после разглядывания солнца.
 
В пустоте сыпался прах, кружась без начала и конца, каждая пылинка — воспоминание, горящее воспоминание… и дворец, несмотря на все свои размеры, — лишь островок, парящий в безбрежной тьме, окружённый осколками рассыпавшегося мироздания.
 
— Это твой разум, твои воспоминания… — ахнул он, пытаясь прийти в себя после представшего зрелища. Вот что значило быть рубрикантом — стать бесконечной пропастью, куда, подобно брошенной во мрак пыли, сыпались разбитые крупицы воспоминаний и личности, и которым никогда не судилось достичь дна. Сейчас Гелио Исидор в некотором смысле ничем не отличался от того бесконечно падающего праха внутри доспеха-скорлупы. Плоть и кость сменила керамит и металл, но он по-прежнему оставался водопадом утраченных воспоминаний, удерживаемых вместе одним только именем. Вот только теперь он менялся, и от этого изменения у Ктесия кровь стыла в жилах. Он медленно поднялся. — Ты воссоздаешь себя. Вот что олицетворяет этот дворец и мысленный пейзаж — ты восстанавливаешь свою личность из всех тех крупиц воспоминаний. Мальчик в лодке — это ты перед тем, как вступил в легион. Море — то самое море, каким ты его запомнил тогда на Тизке.
 
— Я хочу вспомнить, но не знаю, натолкнусь ли на свои воспоминания или чьи-то ещё. Они могут принадлежать другим, или тебе. Находя их, я забираю себе то, что кажется мне подходящим.
 
— И, приведя меня сюда, делая это…
 
— Тебе нужна помощь. Я вспомнил тебя. Решил помочь.
 
— Ты сказал, что вспомнил, что я — тот, кто умирает.
 
— Теперь я этого не помню.
 
Ктесий замолчал. Лицо человека, что звался Гелио, было открытым, улыбающимся, спокойным.
 
— Когда ты жил, то обладал лишь крохами психического потенциала. Но это… — Он обвел рукой дворец вместе с местом, где стоял. — Такую силу я встречал лишь у очень и очень немногих.
 
— Я не понимаю, о чём ты. Всё так, как оно есть. Я понимаю то, что понимаю, и могу делать то, что могу. Иногда это меняется.
 
— Меняется? — выдохнул Ктесий, облёкши слово в холодный смешок. — И многое ли изменилось?
 
— С тех пор как ты появился здесь… — Гелио посмотрел вдаль, размышляя. — Кое-что. Я нашёл вещи. Ты не знаешь, что это такое?
 
На столе лежал шлем. Раньше его там не было. Он был почерневший и исполосованный шрамами, но помимо поверхностных повреждений на нём отсутствовали рога, украшения и искажения, столь часто встречавшиеся на оснащении легионов из Ока Ужаса. Его нос представлял собой сужающийся конус. Для искушённого взгляда убор мог бы сойти за птичий клюв с черепом.
 
В голове Ктесия заскакали мысли. Ему нужно выбраться отсюда. Ариману непременно требовалось узнать об этом. То, что означал этот мысленный дворец, то, что сделал Гелио и мог сделать ещё…
 
— Это шлем от комплекта боевой брони астартес типа шесть, — сказал Ктесий, озираясь в поисках выхода. В мысленных пейзажах всегда существовали способы выбраться, метафора спасения, встроенная в ткань окружения.
 
— В самом деле? — спросил Гелио.
 
— Иногда его ещё называют моделью «Корвус».
 
— Корвус… название одного из птичьих родов, самые известные представители которого — вороны. Данные птицы ассоциируются с пророчествами, богатством и, временами, дурными знамениями — иногда их считают посланниками богов. Они — падальщики, пожирающие мертвечину. — Исидор поднял шлем и повертел его в руках. — Ариман, вороний воин, брат воронья, почему ты не носишь эту личину, если она так тебе идёт?
 
Ктесий оглянулся при упоминании имени Аримана. Его зазнобило.
 
— Зачем ты здесь? Как тебя зовут? — Гелио оторвал взгляд от почерневшего шлема. Ктесий попятился.
 
Глаза Гелио стали золотыми провалами огня. В один миг крепость исчезла, сменившись тьмой и звёздами, вихрящимися подобно брошенной пригоршне золотой пыли, и сияющей сквозь них парой пылающих глаз.
 
А затем всё прошло, и стены вернулись обратно, а мужчина в синей тоге, что звался Гелио Исидором, хмурился в замешательстве. Ктесий не стал ждать; он побежал.
 
— Постой! — воскликнул Исидор. Ктесий вылетел на балкон и прыгнул. Он услышал, как Гелио кричит ему вслед: — Кто ты такой?
 
 
Десантные корабли пошли на снижение, взмётывая под лучами солнца пыль. Они приземлились по спирали, касаясь земли в идеально выверенное время и на равном удалении друг от друга. Ударные истребители остались удерживать позиции в небе, от выложенных из золота перьев на их крыльях отражался слепящий свет. Ещё выше, из чёрной пустоты на них злобно взирали звёзды.
 
Едва самолёты сели, тут же откинулись аппарели. Рубриканты строем выступили на свет и рассредоточились пересекающимися кругами. Вместе с ними вышли низшие колдуны Изгоев, на ходу руководя действиями братьев. Вокруг них, образовав в воздухе морозную дымку, развернулись панцири телекинетической энергии. Из подфюзеляжных люлёк опустились боевые машины, которые тут же заняли места подле воинов Рубрики.
 
Последней прибыла тройка более крупных десантных самолётов. Они приземлились в центре спирали, когда находившийся с краю корабль, подняв тучу пыли, пошёл на взлёт. Из них неуклюже прошествовали терминаторы и выстроились широким кругом. Следом за ними на свет показались иные фигуры, превосходившие размерами даже этих медлительных воинов. Заполонив собой зёвы над опущенными трапами, они сошли в клубящуюся пыль. Призрачный свет в их сенсорных прорезях мерцал и пульсировал подобно сигнальным импульсам статики. С кожи срывались искры и завитки душепламени. Плечи переходили в конечности-орудия: клубки серебряных щупалец, кулаки с пальцами-резцами, пушки с вопящими птичьими лицами, внутри которых таились жерла стволов. Возле каждого из них шёл живой чародей, силой разума подгоняя запечатанный внутри боевой машины дух. Они были «Осирионами», дважды возрождёнными. До заклятья Рубрики они были дредноутами, в коих покоились останки героев легиона, получивших в бою смертельные раны. Теперь они стали живыми клетками, удерживающими в себе духов тех, кто стоял на пороге смерти. Для их пробуждения требовалось время, а управлять ими было непросто, поэтому на войну их призывали довольно редко. Воздух вокруг них потрескивал. «Осирионы» остановились, подняв вокруг себя пыль.
 
В центре строя сел единственный десантно-штурмовой корабль. Под резкие лучи солнца выступил Ариман. Его воля и разум уже сплелись с мыслями чернокнижников, что командовали наземными отрядами. Знакомый низкий, дребезжащий звук — напоминавший шорох песка на морском дне, — коснулся его мыслей: рубриканты шептали свои имена во тьму. Он остановился, позволив шелесту окружить себя, после чего сошёл на пыль. За ним последовало пятеро: Киу с Гильгамосом, и, держась на расстоянии от других, Мэхэкта. Последними показались Игнис и Жертвенник. Ариман посмотрел на Повелителя Разрухи мысленным взором, но не увидел в его ауре ничего, кроме тщательного самоконтроля.
 
''+У меня к тебе последняя просьба,+ послал ему Ариман, когда они покинули паутину.''
 
''Он обнаружил Игниса за подготовкой своих челноков к отбытию на «Слово Гермеса». Повелитель Разрухи не ответил сразу. Ариман подождал.''
 
''+Ты хочешь, чтобы я отправился с тобой на планету ксеносов,+ наконец сказал тот.''
 
''+Да.+''
 
''+У тебя достаточно сил, чтобы опустошить континент. Моё присутствие или отсутствие не сыграет значимой роли.+ Игнис оторвался от проверки челнока и посмотрел на Аримана. +Твои силы избыточны, если мир настолько мёртв, насколько должен быть. Не вижу, как моё присутствие повлияет на наличествующие факторы.+''
 
''+Просто я верю, что ты сделаешь то, что нужно сделать,+ послал ему Ариман. +Так было всегда, брат, и некоторые вещи я могу поручить только тебе одному.+''
 
''Жертвенник заполнил последовавшее молчание чередой тихих щелчков.''
 
''+Тогда говори,+ наконец послал Игнис.''
 
''То, что поведал затем Ариман, его не потрясло. Скорее наоборот, Игнис нашёл его слова логичными, и если бы Азек не рассказал ему сам, он это спрогнозировал бы. Ответ удовлетворил Игниса, и тот согласился. Одна последняя служба для Изгоев, и он уйдёт.''
 
Ариман остановился рядом с Киу, когда их корабль оторвался от земли.
 
+Атмосфера не пригодна для дыхания,+ отметил Киу.
 
Ариман опустился на колено. Латница на его руке отсоединилась с едва различимым пощёлкиванием. Кожи коснулся холодный воздух. Он зачерпнул пригоршню песка и позволил ему утечь сквозь пальцы. Падающие крупицы, похожие на крошечные отполированные шарики, заблестели на серебристом свете, тёмные и сверкающие подобно графиту или гематиту.
 
+Я нигде не чувствую остаточных следов жизни,+ послал Киу. +Здесь никого не было тысячи и тысячи лет.+
 
+Взгляните,+ отозвался Гильгамос, и они проследили за импульсом в его послании.
 
То, что поначалу выглядело как далёкая горная гряда, сместило своё положение. Задул ветер. По его доспехам застучала пыль. Ариман ощутил медленное биение крови и дыхание внутри шлема.
 
+Что это?+ спросил Киу.
 
+Буря,+ отозвался Ариман, после чего повернулся к Мэхэкте. — Спускай ксеноса.
 
Пария кивнула и включила вокс.
 
Высоко наверху начал снижаться последний десантный корабль. Ударные истребители прикрывали его до тех пор, пока он не коснулся земли. По трапу спустился Сетех, плотно окружённый четырьмя рубрикантами. Ксенос, не останавливаясь и не озираясь по сторонам, направился прямиком к Ариману. Существо с пылающим взором склонило голову, а затем, без предисловий, указало на близящийся шторм.
 
— Вход в том направлении.
 
Ариман оглянулся.
 
+За мной,+ послал он, и отряд двинулся в крепчающий ветер.
 
 
Мир почувствовал присутствие Сетеха. Следуя за Тысячью Сынами, он засёк предупредительные микроколебания. Ощутил незаметные процессы запуска сторожевых протоколов. На планете находилась всего горстка пробуждённых каноптековых единиц его династии. Предателям пришлось оставить в рабочем состоянии несколько слоёв базисных систем, чтобы весь мир не развалился на части. Они заставили прислужников династии помогать тюремщикам. Это было ошибкой, одной из многих ошибок. Триархи предположили, что ни один из власть предержащих Гиксосов не окажется на свободе, чтобы перетянуть на свою сторону этих простых созданий. Ошибка. Теперь он был достаточно близко, чтобы общаться с ними по собственной воле.
 
'' '''Носитель Чёрного Диска, Высочайший Сетех — услышьте власть моего положения в постановлении всему сущему''' ''
 
'' '''V — Подчинение''' ''
 
'' '''IV — Подчинение''' ''
 
'' '''III — Подчинение''' ''
 
'' '''II — Подчинение''' ''
 
'' '''I — Подчинение''' ''
 
'' '''Носитель Чёрного Диска, Высочайший Сетех — Я приближаюсь со средствами для входа в наши владения — стражам нужно помешать отреагировать на наше присутствие''' ''
 
'' '''V — понимание и моление — стражи проснутся — у данных единиц нет средств этому помешать''' ''
 
'' '''Носитель Чёрного Диска, Высочайший Сетех — оттяните их пробуждение на максимально возможное время''' ''
 
'' '''V — Подчинение''' ''
 
Теперь он держал канал связи открытым. Скоро он ему понадобится. Он был близко, очень близко. Осталось ещё чуть-чуть. Позади него, рой пылевых скарабеев кружился на ветру и следовал за ним.
 
 
Пыль с шипением разбивалась о броню Аримана. Мир за линзами шлема стал сплошным серым вихрем. Силуэты шедших возле него братьев превратились в угольно-чёрные пятна; те, что находились дальше, и вовсе растворились в зернистом сумраке. Лишь горящие на дисплее руны и ментальное восприятие не давали ему забыть, что за ним идёт целая армия. Но и они постепенно начинали его подводить. Плясавшие перед глазами знаки то и дело исчезали либо распадались на пиксели и преобразовывались в фигуры, не несшие в себе никакого смысла. Нити воли, связывавшие Аримана с братьями, истончались. Великий Океан варпа иногда притекал, а иногда убывал, подобно течению, обходящему скрытый под волнами риф. Рядом с ним шагал ксенос, скованный объединённой волей Круга. Оно повернуло голову, едва Азек посмотрел на него, глаза существа походили на две размытые зелёные точки посреди мглы. Несмотря на то, что чужак не имел чувств, Азек всё равно ощутил в его взгляде издёвку.
 
+Стоп!+ Приказ поступил от Киу, резко и чётко разнёсшись по слабо пульсирующему каналу мыслесвязи, за которым тут же последовала бессловесная команда приготовиться. Воины остановились и подняли оружие, живые и безжизненные глаза уставились в бурю.
 
+Брат?+ спросил Ариман.
 
+Рядом с нами что-то есть.+
 
Ариман повернул голову и направил чувства в сторону, указанную в послании другого чародея.
 
Пыль и песок с рёвом проносились мимо его доспеха. Он не видел и чувствовал ничего, кроме стены ветра и присутствия братьев.
 
«''Мир материи, одной только материи'', — подумал он. — ''Ни следа жизни. Бесцветный варп. Мы здесь почти что слепы''».
 
Он уже собирался скомандовать идти дальше, как вдруг серое облако изменилось, истончившись и отступив подобно стянутому савану.
 
Перед ними возник огромный силуэт. Поначалу Азек принял его за обычную каменную глыбу, чёрно-серую, как та пыль, что источила его поверхность. Она тянулась вверх и вверх, словно указующий в небо перст. Затем Ариман различил в нём изгиб и очертания, созданные не ветром и геологическими процессами, но намеренно, придав камню форму скрюченного пальца трупа бога. Ветер задул снова, и из сумрака проступил ещё один валун, прямо напротив первого, а позади них ещё больше — уходящий вдаль ряд колоссальных арок без верха.
 
+Почему мы не увидели их с орбиты?+ спросил Гильгамос, и Ариман ощутил в мыслеголосе прорицателя беспокойство.
 
+Потому что их создали невидимыми для машин и разумов,+ пояснил Ариман. Никто не ответил, но он почувствовал изменение в ментальной связи, когда братья заново сбалансировали свои мысли.
 
— Мы близко, — сказал Сетех, смодулировав голос так, чтобы тот разнёсся сквозь рёв ветра и пыли.
 
+Идём,+ велел Ариман.
 
Они двинулись по дороге между столпами. Вокруг них возникали другие конструкции, сооружения, наполовину или полностью погребённые под барханами пыли: зиккураты, игольные острия обелисков, платформы с покатыми боками, размерами не уступавшие танкам. Перед глазами Аримана закружились жёлтые руны, тщетно пытаясь выявить угрозу. Впрочем, угроза существовала: она была повсюду вокруг них в белом шуме ревущего ветра.
 
— Вон там, — раздался голос Сетеха. Ариман почувствовал, как рука ксеноса пытается преодолеть давление обволакивавших энергий, и позволил ей шевельнуться. Конечность поднялась. Единственный палец указал вперёд. Из-под слоя нанесённой пыли виднелся край широкого пьедестала из чёрного камня. — Вот печать входа.
 
Ариман приказал остановиться, и армия начала строиться вокруг него узором из пересекающихся кругов. В небе и ещё выше, на орбите, десантные самолёты и ударные истребители закружились над ними бдительным вихрем. Он огляделся. Из сумрака сверкнули зернисто-зелёные глазные линзы. С минуту Азек удерживал взгляд пришельца, после чего двинулся к пьедесталу в сопровождении остального Круга и Мэхэкты. Ариман перескочил через его край и оказался на плоском верху. По тёмному камню струились тонкие ручейки пыли. Сооружение осталось гладким, несмотря на миллионы лет воздействия непогоды. Поверхность испещряли прямоугольные желоба, забитые пылью и песком. Ариман различил в их расположении какой-то знак, чья форма повторялась снова и снова всё более тонкими линиями, так что при внимательном изучении любой его части можно было определить, как выглядел весь узор целиком. Плита ощущалась в варпе непроницаемой свинцовой тенью. Ариман повернулся к Сетеху.
 
— Это не дверь, — сказал он. — А печать. Поставленная как для чужаков, так и тех, кого она стережёт внутри.
 
— Верно, — подтвердил ксенос.
 
+Если это сердце его царства, а они исчезли давным-давно,+ послал Игнис, +то кто поставил на их могилу печать?+
 
+Точно не враги, с которыми они сражались,+ отозвался Киу. +Он украшен точно так же, как остальные предметы и сооружения, что мы уже видели.+
 
+Сами ксеносы поставили эту печать на могилу сородичей,+ заявил Гильгамос. +А это значит, что не все они погибли и исчезли.+
 
Ветер подул снова. Ариман услышал, как его стенание отразилось от окружавших их мегалитов.
 
+Мы зашли слишком далеко, чтобы поворачивать назад,+ послал он.
 
Никто ему не ответил. Ариман повернулся к Сетеху.
 
— Открывай, — сказал он.
 
— Я не могу. Ты должен это сделать.
 
Ариман посмотрел на поверхность плиты под ногами. Камнеобразное вещество не было непроницаемым для эфира, однако в нём чувствовалось сопротивление, из-за которого к нему было неприятно прикасаться разумом: холодное, словно солёная вода в глубоком тёмном озере, чья гладь никогда не нарушалась зыбью, и в котором ничто не могло выжить. От этого чувства у него по коже побежали мурашки. Мгновение он не двигался, отдавая себе отчёт о сомнениях в разумах братьях, и о своих собственных вопросах, на которые у него не было ответа. Он мог остановиться, мог отступить…
 
«''Я не могу оставить будущее на волю случая или повернуть назад из-за сомнений''», — ответил ему мысленный голос.
 
Его воля хлынула наружу, подхватила мысли из разумов братьев и собрала их в построение со своими собственными. Их мысли померкли. Их воли сплелись с его, после чего он сфокусировал свой рассудок.
 
«''Свет''», — повелел он.
 
Его мысли ослепительно вспыхнули. Ариман воздел руки и посох. Остальные члены Круга подняли лица и руки к небу. Их сознания затопило потрескивающее сияние. Над чародеями начал закручиваться столб воздуха, проходя сквозь пылевое облако к холодному свету звёзд. По камню застучали крупицы песка.
 
Ариман сдвинул мысли. От каждого из членов Круга вверх сорвалась молния. Дуги встретились, сформировав сферу, что разлилась белым светом в серых клубах бури. Затем молния ударила в камень. Разряд срикошетил в воздух. Ариман ощутил, что каменная печать выдержала. Он направил на неё свою волю, заколотив по её веществу и сущности, подпитывая себя энергией братьев. Пьедестал запылал. Устилавший его вершину песок стал жидкостью, а затем газом. А молния продолжала свой натиск. Ариман чувствовал, каких усилий ему стоило поддерживать такую мощь и фокус. Нервы, плоть и инстинкты закричали ему остановиться. Он словно пытался сдвинуть с места утёс, его мышцы и тело объял огонь, чувства и разум орали, что это невозможно. Азек заставил умолкнуть и мысли, и чувство. Его воля воспарила ввысь, безмятёжная, вечная, абсолютно несгибаемая.
 
В камне образовалась щель. Разряд хлынул туда и растекся в трещины, так что по пьедесталу от места удара словно разошлись ветки ослепительно белого дерева. Камень треснул, во все стороны полетели осколки, а огромные обломки покатились вниз. Под ними открылась пропасть. Затем молния погасла. Внезапную тишину наполнил гром и рокот осыпающихся камней.
 
Ариман почувствовал, как энергия покидает его разум. Его захлестнула усталость. Он ощутил, как тело втягивает в себя воздух, а сердца отбивают бешеный ритм. Азек застыл в неподвижности, ожидая, пока чувство не пройдёт. Одна нога вдруг подкосилась, и ему пришлось крепче стиснуть посох, чтобы не упасть. Тем временем остальные его братья поднимались с земли. Ветер над ними уже гнал пыль, затягивая проделанную вихрем и молнией дыру.
 
Ариман расправил плечи. Разбитая каменная печать лежала перед ним, в её центре темнела дыра. В проём уже начинал залетать песок. Он заглянул во мрак, а затем спрыгнул внутрь.
 
Над ним сомкнулись тени, и рёв ветра стих до едва слышимого воя. Он огляделся. На него из тьмы воззрился хромированный череп.
 
 
=== ГЛАВА XIII ===
 
'''НИЖНИЙ МИР'''
 
 
Ариман замер. Позади него Киу с парой аколитов спустился по осыпи из обломков. Мэхэкта и Сетех держались на расстоянии. Игнис с Жертвенником шли следующими вместе с отрядом терминаторов. Гильгамос остался вместе с основными силами на поверхности.
 
Киу встал возле Аримана и повертел головой, разглядывая окружение. Помещение, в которое они проникли, имело шестиугольную форму. Вдоль стен тянулись ниши, в которых стояли скелетообразные металлические фигуры, их головы и руки покоились на щитах и навершиях оружия. Их густо покрывала пыль, однако взрыв в некоторых местах сорвал с них саван. Ариман сделал шаг к стальному черепу, что встретил его первым.
 
+Стражи,+ послал Киу.
 
+Или охранники,+ отозвался Азек. +Взгляни на расцветку и отметки. Не такие как у Сетеха. Его род звался Гиксосами. Эти существа похожи, но из другого ордена.+
 
+Может, это просто обозначения другой их касты.+
 
+Это возможно,+ согласился Ариман.
 
+Они не выглядят работающими.+
 
+Здесь ничему нельзя доверять,+ вставил Игнис. +Мы можем просто уничтожить их, и тем самым исключить возможность их активации.+
 
+Нет,+ послал Ариман. +Нам неизвестно, как работает здешняя латентная защита — а она тут есть.+ Чародей взглянул на пробитый купол свода. Ветер уже заносил внутрь тучи серого песка. Он чувствовал, как песнь и прикосновение эфира становятся слабее, как будто с трудом пробиваясь сквозь тусклые каменные блоки.
 
«''Мы входим в царство мёртвых'', — подумал Азек, вспомнив слова из книги давно забытого сказителя Терры. — ''И свет наших разумов меркнет''».
 
Он перевёл взор на единственный выход из помещения. Тот представлял собой чёрный проём, обрамлённый геометрическими линиями. Азек оглянулся на ксеноса, парившего в оковах телекинетической энергии.
 
+Не отходите от него,+ послал он своим братьям.
 
С этими словами колдун обернулся и направился к ждущей двери.
 
 
Они спускались всё ниже и ниже в полое сердце мира. Тишина обволакивала их, глубокая и всепоглощающая, словно излившаяся сюда из межзвёздного мрака, скапливаясь и густея до тех пор, пока не стала такой же осязаемой, как камень, по которому они ступали. Чародеи проходили через провалы настолько глубокие, что Ариман не видел их дна, и по коридорам, чьи стены терялись в высоте. Каждое сооружение и поверхность состояли из того же практически чёрного камня, высеченного, обтёсанного и сглаженного в огромные блоки и панели. Повсюду тянулись желобки, линии, соединявшие между собой круги и дуги полумесяцев. Машины им почти не встречались: лишь пара-тройка металлических гребней и пустых цилиндров, встроенных в каменные конструкции, но ничего, что напоминало бы движущиеся элементы или передатчики энергии. На самом деле здесь не было вообще ничего — ни останков ксеносуществ, ни каких-либо иных конструкций, помимо встреченных в первом помещении.
 
Чем сильнее углублялись колдуны, тем отчётливей Ариман вспоминал руины, некогда увиденные им на Ионусском плато на Терре. Тамошние туннели, испещрявшие скалу, что некогда отмечала границу морского дна, выглядели слишком огромными для людей, а внутри них не нашлось ни единой подсказки насчёт того, зачем кому-то понадобилось их прокладывать. Они также были пустыми, а единственным звуком там было стенание ветра, задувавшего сквозь открытые двери и пустые переходы.
 
Они продолжали идти. Азек чувствовал тупую тяжесть окружавшего их сооружения. Казалось, он пытался дышать в разрежённой атмосфере. Его разум по-прежнему оставался соединённым с мыслями братьев на поверхности, но связь истончалась, будто измочалённая бечёвка, разматывающаяся по мере нисхождения вглубь планеты. Энергия, содержавшаяся в посохе, пульсировала подобно нарастающему давлению, что предвещало начало мигрени.
 
Он сделал ещё шаг и остановился. Его воля кратко вспыхнула, и остальные замерли также. Воины подняли оружие. Концентрация разумов Игниса и Киу усилилась.
 
Стены исчезли. Каким-то образом они, сами того не заметив, переступили порог. Азек медленно оглянулся по сторонам. Вокруг него простиралось необъятное пространство. Пол впереди сужался в аппарель, покато уходившую вниз. Киу и пара рубрикантов встали в дверной арке. Свечение их глазных линз служило единственным источником света, хоть как-то позволяя разглядеть углы и стены возле них. Ариман перевёл взгляд обратно на безликую пустоту перед собой. Он мог бы силой разума озарить её светом, либо высвободить чувства, послав их во мрак подобно слепому пловцу, пытающемуся нащупать путь в затопленной пещере. Впрочем, это дорого ему обойдётся, а энергию следовало беречь.
 
+Свет,+ повелел он. Один из рубрикантов шагнул вперёд, напрягся, и сделал выстрел. Снаряд унёсся ввысь, где затем взорвался фосфорно-ярким солнцем. Воин пальнул ещё дважды. Три огонька, мерцая, медленно поплыли вниз.
 
Перед ними раскинулось обширное плато. Наверху должен был быть потолок, но он находился так высоко, что свет его даже не коснулся. В пещере вырастали очертания громадных камней: тетраэдры, в основании достигавшие сотен метров, и сферы, напоминавшие пойманные под землёй луны. С пола поднимались пирамиды и зиккураты со срезанными вершинами. Меж сооружений тянулись высеченные дороги. И картина тянулась дальше и дальше, до самой границы света и взора: безмолвный, мёртвый город под кожей мира наверху.
 
+Сооружения целы,+ послал Киу. +Следов боев или катастрофы нет.+ Его слова повисли в тишине канала мыслесвязи.
 
Ариман оглянулся на Сетеха.
 
— Похоже, кроме этих зданий, от твоего вида не осталось ничего. — Взгляд ксеноса казалось, здесь горел ярче, чем на поверхности.
 
— Если наши сокровища уцелели, мы найдём их в развалинах Двора Фаэрона. Там… — сказал пленник, вытянув руку и указав пальцем туда, где над плато вздымался ступенчатый зиккурат. Ариман посмотрел на него, мысленно запоминая его местоположение и ведущую к нему дорогу. Фосфорные снаряды почти достигли земли, их свет постепенно затухал и мерк. Колдун кивнул сам себе, и, спустившись по аппарели, вступил в город.
 
 
В высокой башне на борту «Гекатона» Сильвана сквозь сон пронзила вспышка боли. Он ахнул и открыл глаза. Из ран на лбу, где чужеродное устройство крепилось к черепу, текла кровь. Теперь, когда скарабея убрали, боль стала только хуже. Царапины, оставленные его лапками, не зажили, и когда он пытался поспать, боль перерастала в невыносимую бурю. А ещё холодный металлический привкус во рту. Навигатор встряхнулся и передвинулся на край кушетки. Оставшиеся потомки зашевелились в своих баках, наблюдая за ним белыми от катаракт глазами. Йешар опустил глаза и вздрогнул.
 
— Великий Император всего, прости меня и благослови своей силой, что может менять всё, грусть на радость, мучение на спокойствие.
 
Он потянулся к аквиле, висевшей у него на шее. Её там не оказалось. На него накатила волна внезапной паники, и он принялся судорожно ощупывать себя, пока не заметил талисман на полке в дальнем конце комнаты. Наверное, тот слетел с него во время одного из… инцидентов. Йешар настоял, чтобы сервы вычистили его покои от мусора, оставшегося после нападения пришельцев и тяжёлого путешествия сквозь паутину. Слуги выполнили поручение и устранили самые видимые повреждения, однако на ковре до сих пор бурели пятна запекшейся крови, и он всё ещё ждал, пока ему заменят мебель и вещи, разбитые или изрешечённые в схватке. Бритвенный диск, выпущенный пришельцем в маске, что вторгся в его обиталище, до сих пор торчал из потолка над кушеткой. Судя по всему, он отрезал пальцы серву, решившему извлечь его, и выдержал попытки выдернуть его с помощью сервокогтей. Впрочем, главный окулус-иллюминатор они починили, не в последнюю очередь потому, что без слоёв бронекристалла Сильван задохнулся бы сразу, как только открылась бы противовзрывная створка. Он тихонько прыснул, а затем задумался, с чего бы.
 
Свечи, расставленные им перед аквилой, погасли. Ему не хотелось вставать, однако он нуждался в чувстве уюта, что придавал ему знак двуглавого божества.
 
Навигатор тяжело поднялся на ноги и побрёл к полке. Он натужно дышал, чувствуя, как дыхала по обе стороны хребта втягивают в себя воздух. Глаза залил пот, и когда он вытёр его с лица, то увидел, что испарина порозовела от примешавшейся к ней крови. Мужчина выругался на все постигшие его беды и взял аквилу в руки. Ему тут же стало лучше. Золото казалось тёплым на ощупь, а сапфиры в глазницах птицы словно подмигивали ему. Сильван улыбнулся и поцеловал талисман. Он не был один, вовсе нет. Он не был несчастным, а наоборот, благословлённым. Император не сводил с него своих многочисленных очей. Ему нечего бояться, совершенно нечего. Он закрыл глаза и позволил себе окунуться в ощущение умиротворения. Его окружало злато. Всякую тьму разгонит свет. Он открыл глаза и повесил аквилу обратно на шею.
 
Сильван пошёл обратно к кушетке, как вдруг остановился. На полу, под кроватью, что-то лежало. Наверное, закатилось туда. Предмет был маленьким, бледным, гладким. Отсюда Йешар не видел, что оно такое, и его смог бы заметить лишь тот, кто стоял на том же месте, где сейчас был он. Возможно, отломавшееся украшение или кусок выбитого окна? Навигатор подступил ближе, пригнувшись, чтобы разглядеть получше, но теперь предмет оказался под таким углом, что увидеть его можно было, разве что опустившись на пол.
 
Мужчина присел, и, опершись о кушетку, принялся шарить под ней рукой. Он моргнул, ощутив ворсинки ковра. Затем чего-то коснулся. Он попытался обхватить предмет пальцами, но лишь оттолкнул его глубже. Сильван попробовал ещё раз, и пальцем нащупал нечто, напоминавшее дырку. Навигатор аккуратно поддел загадочный предмет, почувствовал, как он скользнул к нему, а затем потянул увереннее, пока не извлёк из-под кровати полностью. Он выпрямился, раскрасневшийся от усилий и крошечной победы, которой те увенчались. Сильван улыбнулся и взглянул на трофей.
 
В ответ на него уставились пустые глазницы белой маски.
 
Навигатор ахнул. Маска выпала у него из рук, и он лихорадочно пополз от неё прочь. Та лежала на полу, раскачиваясь туда-сюда. Сильван тяжело задышал, глаза расширились — не желая отводить взгляд, не зная, хватит ли ему воздуха и сил, чтобы закричать.
 
Туда-сюда…
 
Даже если он закричит, его никто не услышит.
 
Туда-сюда… вылепленный на лице рот словно шевельнул уголками губ, из радостного став грустным.
 
Ариман и остальные отправились на поверхность… Только он… остался только он.
 
Туда-сюда.
 
Не удачливый, не благословлённый, не оберегаемый, но проклятый.
 
А маска начала разгораться, сквозь белизну прорвались сполохи молний и резкое сияние звёздного света.
 
 
Воины вскинули оружие. Ариман ощутил, как разум Киу вдохнул в шедших вместе с ним рубрикантов импульсы убийства.
 
+Не стрелять,+ велел Азек.
 
Пальцы рубрикантов и терминаторов замерли на спусковых крючках. Восходящая спираль мыслей Киу застыла.
 
Они вышли на овальную площадь, врезанную меж сооружений. С арок, тянувшихся вдоль её центра подобно хребту, свисали машины. Все они имели по шесть сложенных придатков-лезвий, напоминавших лапы мёртвого паука. Каждая конечность представляла собой металлическую дугу, длиной вчетверо превышавшую рост космодесантника. Нечто, напоминавшее орудийные установки, размещалось подле брюха, в котором находилась согбенная фигура ксеносоздания, похожего на Сетеха. Машины скрывались под густым саваном металлической пыли, однако каждая их линия всё равно как будто излучала угрозу. Ариман насчитал тридцать таких устройств.
 
+Вон там ещё,+ послал Киу, переведя взгляд. В арках с висевшими под ними паукообразными машинами Азек различил ниши, внутри которых стояли скелетообразные фигуры со склоненными головами. +Такие же, как те, что в первом помещении. Та же расцветка и обозначения. И в конструкции арок есть отличия. Незначительные, но явственные. Как будто их достроили позже остального комплекса.+ Киу оглянулся на далёкий зиккурат. +Следует установить заряды, чтобы при необходимости их уничтожить.+
 
Секунду Ариман раздумывал над предложением собрата.
 
+Согласен,+ наконец ответил он. Киу с рубрикантами принялись крепить к чужеродным конструкциям плазменную взрывчатку и мелтабомбы.
 
Ариман прошёл вперёд. В черепе нарастала низкая глухая пульсация. Согласно запомненной им схеме дорог и сооружений на плато, это был проспект с обелисками, что вёл к подножью великого зиккурата. По его подсчётам, он тянулся где-то на полтора километра, однако нечто в углах здешних построек нарушало его восприятие масштабов. Расстояния, прежде казавшиеся Азеку незначительными, в действительности получались куда большими. Километр, который им оставалось преодолеть до зиккурата, на деле оказался трёмя. Вряд ли это могло быть случайностью.
 
+Здесь что-то не то с реальностью,+ послал Игнис.
 
Ариман не ответил, но шагнул на проспект. Часть его ожидала какой-то реакции, перемены в неподвижности и тишине. Ничего не произошло. Он сделал ещё шаг, посмотрел вниз и остановился.
 
Он направил в посох волю, и меж рогов на его верхушке зажёгся синий свет. Холодное сияние разогнало тьму до границ круга. Чародей медленно двинулся дальше, наблюдая за тем, как свет на посохе теснит сумрак.
 
— Мэхэкта, — произнёс он в вокс. Затем услышал, как нуль-госпожа встала позади него. Она предусмотрительно не стала подходить слишком близко, однако колдун всё равно почувствовал, как и без того едва различимая пульсация варпа ослабела ещё больше.
 
— Смотри, — сказал он. Землю у их ног покрывали вырезанные в камне фигуры и изображения. Они состояли из одинаковых кругов, линий и полумесяцев, что складывались в знаки, подобные которым Тысяча Сынов уже встречала по всему нижнему миру. Вот только здесь они представляли собой не просто глифы, а иллюстрацию. Его взгляд заскользил по каждому отдельному элементу, анализируя, ища образ и делая вывод.
 
— Пиктографическое сообщение, — указала Мэхэкта.
 
— Вроде тех, что использовали многие разумные расы для передачи своих историй, — добавил Игнис, присоединившись к ним. — Либо для восхваления богов и продвижения культуры своей цивилизации.
 
— Нет, — отозвалась неприкасаемая. Она присела и теперь водила бронированным пальцем по одному из желобов, формирующему изображение человекообразной фигуры. — Оно предназначено не для общения с сородичами. Для этого они пользовались бы собственным языком. Это послание для других, для простых умов. Для нас.
 
— Вычленить и интерпретировать целую систему символов — задача не из лёгких, — заявил Игнис.
 
Ариман едва не улыбнулся внутри шлема.
 
— Если это предназначено для прочтения и осмысления существами, которых его создатели считали ниже себя, то никакой анализ не поможет. Всё, что нам требуется, это позволить своим разумам самим узреть, о чём тут говорится. — Он сместил фокус мыслей и посмотрел на отметки на камне вновь.
 
Скопление линий стало фигурой, стало призраком смерти и забвения…
 
— Это предупреждение, — понял он. Его глаза забегали быстрее, смысл раскрывался ему с каждым новым проступающим изображением. — Что всякий, кто войдёт сюда, сгинет. Обратится в ничто. Перестанет существовать, как и всё, что ему дорого. — Он замолчал, пройдя вперёд, переступая уже прочитанные рисунки. — Здесь говорится, что некогда был царь, мечтавший о царстве большем, чем ему полагалось по рангу. Он стал одержим силами энтропии, но перестал видеть границы собственной власти, и, движимый амбициями, решил создать веретено, способное собрать все нити времени. Три великих царя, один из которых никогда не говорил, однако был мудрее всех остальных, запретили выскочке продолжать свои изыскания. Но выскочка не прислушался к голосу разума и работал до тех пор, пока его глупый замысел почти не увенчался успехом. Вынужденные действовать, три великих царя отняли у выскочки его земли, но в своём милосердии и мудрости погрузили его царство и всех тех, кто ему служил, в вечную ночь. У опустевших тронов королевства они поставили собственных стражников. Изничтожителей жизни и пожинателей живых. И стражники бдят поныне, и всякий, кто войдёт сюда, лучше пусть убьёт себя сам, чем сделает ещё хоть шаг.
 
Он перевёл взгляд на Мэхэкту.
 
— Тут есть ещё, — сказала она. Пария стояла у места, где основание одного из обелисков встречалось с полом проспекта. Одна его сторона, достигавшая сотни метров шириной, выглядела пустой, но стоило Ариману подойти ближе, он заметил вырезанные на поверхности бессчётные строчки, настолько неразличимые, что они казались отброшенной на камень тенью. Мэхэкта водила пальцем по одному из рядков, держа его в миллиметре от чужеродного материала. — Эти символы когда-то были чётче, но что-то содрало с поверхности несколько слоёв.
 
— Попытка удалить их, — догадался чародей. Теперь, разглядев смутные изображения, он принялся в уме подбирать самые вероятные лингвистические значения, чтобы раскрыть смысл текста.
 
— Думаю, что тот узор и вот этот… — Мэхэкта обвела пальцем участок на камне… — имена. Только здесь они повторяются двадцать один раз.
 
Ариман увидел, что показывала неприкасаемая, и в одном из символов узнал отметку, украшавшую корпус и предметы Сетеха.
 
— Вот это — эмблема Гиксосов, — понял он. — Это было их царство. Те, кто их уничтожил, должно быть, стёрли отсюда их название, когда размещали предупреждение. Другой узор…
 
— Это титул, — закончила вместо него Мэхэкта. Она показала ладонью на камень, и Ариман заметил под её пальцами едва угадывавшиеся надписи. У него в голове возникли неведомые звуки и вероятные значения, пока он анализировал символы, пытаясь определить корни их происхождения. — Любой перевод будет несовершенным, но ближайшим по смыслу будет Осоркон — носитель Чёрного Диска.
 
Азек услышал слово, и его разум совместил звуки с увиденными знаками. Чародей вскинул голову, подумав, что впервые за всё время с тех пор, как они вошли в подземелье Гиксосов, он различил эхо, далёкое и слабое, похожее на сиплый смешок. Сетех наблюдал за ним, раскинув конечности в сотканной колыбели энергии. Его глаза горели ровным зелёным светом.
 
— Твой род не погиб в великой войне против древнего врага, — сказал он пленнику. — Это сделали твои же сородичи.
 
— Как ты сам знаешь, Ариман из Тысячи Сынов, Повелитель Изгоев, ничто не бывает таким простым, как в том хотели бы убедить других наши враги. Правда столь же эфемерна. Нас не стало. Это — наша могила.
 
Ариман отвернулся от Сетеха и направился к ступеням, уходившим к вершине зиккурата.
 
«''Это двор покойников''», — подумал колдун, когда, наконец, шагнул в комнату на верхушке. С пола поднимались колонны. Под потолком дугой выгибались балки из чёрного камня, будто рёбра, державшие на себе грудь. В местах схождения арок располагались затуманенные кристаллы. Всё вокруг покрывали выгравированные символы, кругами и линиями спускавшиеся по стенам и расходившиеся по полу. Они напомнили Ариману кровостоки на мясницком столе. Повсюду лежала густая пыль, удушливый зернистый полог, который даже не шелохнулся под поступью чародея. Затупляющее давление у него в голове становилось сильнее. Полноводная река варпа превратилась в обмелевший ручеёк.
 
Через всё помещение тянулись два ряда шестиугольных кристаллов, а в дальнем конце находился куб из зелёно-чёрного вещества, по двенадцать метров в каждую сторону. Его поверхность, как ни странно, пыль не покрывала. Зеркально-гладкая передняя стенка куба отразила светящиеся точки глазных линз Аримана, стоило ему посмотреть на него. Он почувствовал, как Игнис замер на пороге. Сетех парил рядом с ним. Мэхэкта осталась снаружи, поскольку для предстоящего ему требовалось сохранить как можно более крепкую связь с варпом.
 
+Дверей нет,+ отметил Игнис. +Замков и защиты также.+
 
Ариман огляделся.
 
Сетех уже смотрел на него.
 
— Ты там, где хотел оказаться, Ариман, в сердце царства, существовавшего до того, как твой вид научился добывать огонь и возводить стены из грязи.
 
— А ты получил то, чего желал, Сетех из Гиксосов. Ты взираешь на творения своего вида, и прах — это всё, что осталось от твоей гордости.
 
Едва последнее слово слетело с уст Азека, частичка его воли перепорхнула в разум Игниса. Тот обернулся, его кулак объяло синее пламя за миг до того, как обрушиться на жертву. Ариман ощутил и услышал громовой раскат воли в голове брата. Взгляд Сетеха на миг вспыхнул ярче, прежде чем пальцы Игниса смяли его торс. Наполненный статикой хрип стал последним звуком, который успел издать ксенос, предсмертное дребезжание электрического смеха. Его останки захлестнул синий огонь, когда Игнис направил в них всё неистовство своей воли. Они загорелись, полыхнув белизной, после чего развалились. Ариман почувствовал, как разум Игниса, побаливающий после использования разрежённого эфира, возвращается обратно на орбиту спокойствия.
 
+Как мы найдём без него то, что ищем?+ Это был Киу, голос колдуна прозвучал будто издалека, хотя его чувства были настроены на других чародеев Тысячи Сынов, которые находились в комнате. Он видел то же, что Азек и прочие, слышал то же, что слышали они. +Это просто руины. Если тут и есть созданные ими устройства, то их не заметно.+
 
+А те останки ксеносов, найденные нами у входа и в самих пещерах?+ послал Игнис. +Их поставили здесь в качестве стражей. Неважно, настоящие они воины или могильные охранники, но они должны были что-то стеречь.+
 
+В могилах всегда есть трупы.+ В послании Киу сквозила пренебрежительность. +Если это сердце империи пришельцев, то их труды постигла та же участь, что и их владения.+
 
+Что насчёт сооружений, возведённых в этом нижнем царстве? Они не развалились. У них есть назначение. Что-то поддерживало их,+ не унимался Игнис.
 
+Тут ничего нет,+ ответил Киу.
 
+Тогда для чего оставлять охрану?+
 
+Ритуальная значимость. Оскорбление уничтоженного врага. Если пиктограммы говорят правду, то гиксосы предали свой народ. Смерть для них недостаточное наказание. Их землю следовало засыпать солью, а также поставить знаки в качестве послания другим. Как поступили с нами… Когда на Просперо пришли Волки.+
 
+История повторяется,+ послал им Азек. Он остановился, и теперь изучал вправленный в стену кристалл. Камень едва заметно вибрировал, почти на самой границе восприятия. +Время и вид не имеет значения, ибо пути наказания и предательства едины для всех, кто решился на то, чего не смеют другие.+
 
+Говоришь так, словно уважаешь их,+ отозвался Гильгамос.
 
Ариман опустил руку на кристалл, после чего перестал дышать и шевелиться, чтобы ощутить дрожь под пальцами.
 
+Я уважаю глубину их понимания. Они зашли дальше, чем мы когда-либо сумеем осознать. По крайней мере, в своей сфере знаний.+
 
+А теперь они сгинули, а вместе с ними секреты, за которые их покарали свои же.+
 
Ариман выпрямился.
 
+Они не сгинули,+ послал он. +Они здесь. Прямо здесь, у нас под ногами, а с ними и секреты времени.+
 
Колдун различил далёкий раздражённый шёпот Киу; разреженность здешнего варпа сильно давила ему на нервы.
 
+Тут нет ничего, кроме холодного камня. Я чувствую вокруг нас переходы и камеры. Все они точно такие же, как эта комната. Я не ощущаю в варпе никаких завес. Если здесь что-то есть, то что его прячет?+
 
«''Он не видит''», — догадался Ариман. Он подумал о своём ученике и друге, его разум мчался со стремительностью морского бриза, однако сейчас проницательность и интеллект Киу обратились против него самого. Тот, кто видит слишком чётко, становится глухим.
 
''Знание — это сила, но только в том случае, если тебе хватит воли не позволить ему сделать себя слабым.''
 
+Остальные ксеносы не уничтожили гиксосов. Возможно, они не смогли. Возможно, не пожелали. Возможно, хотели дать им шанс на искупление. Но они их боялись, поэтому сделали для них тюрьму.+
 
+Где?+ спросил Киу.
 
+Здесь,+ ответил Азек, воздевая руку в воздух. +Темница прямо тут, рассинхронизованная с реальностью на один срез времени.+
 
Он на секунду закрыл глаза и сместил своё восприятие.
 
+Смотрите,+ послал он и открыл глаза, так, чтобы его братья смогли увидеть то же, что он. На мгновение все они увидели два пространства. В одном центр комнаты пустовал. В другом — его занимал чёрный куб.
 
+Ты знал об этом?+ спросил Гильгамос, его мыслеголос прозвучал отдалённо, поскольку исходил с поверхности.
 
+Что это такое?+ поинтересовался Киу.
 
+Замочная скважина,+ пояснил Ариман.
 
Азек посмотрел на Игниса и кивнул, после чего направился к кубу. Свет, горевший на вершине его посоха, тускнел по мере того, как он подходил всё ближе. Внутри находилось очертание, поначалу смутное, словно тень предмета под зелёной водой. Колдун остановился на расстоянии вытянутой руки от стенки. Из кристаллических глубин проступили силуэты…
 
Ариман оглянулся.
 
«''Я у цели''», — подумал он. +Дайте мне силу, братья,+ повелел он. Его воля прошла вдоль цепи выстроившихся по подземному миру колдунов, перескакивая из разума в разум, выше и выше, до самой поверхности.
 
Там её услышал Гильгамос, уже ждавший наготове. Его разум потянулся к орбите. На кораблях вожаки зверорожденных и лидеры несметных культов вняли воле господина и швырнули свои души в подготовленную паутину заклинания. Свет их жизней хлынул в эфир и исказился, следуя по проделанному его волей пути обратно к поверхности мёртвого мира, словно невидимый разряд молнии, идущий по бечёвке запущенного в бурю воздушного змея. Он понёсся от разума к разуму, пока, наконец, не достиг Аримана.
 
Колдун ощутил, как его наполняет сила, ощутил, как штормовой прилив захлёстывает череп, ощутил, как границы вероятного исчезают за горизонтом. Его объял призрачный огонь. Разум вознёсся на самую вершину, будущее, к которому он тянулся, потянулось к нему на нити из секунд. Он поднял руку. Кончики пальцев вспыхнули. В кристалл потёк свет. Разум Аримана стал призмой, направляя поступающую энергию в единственный луч. Кристалл замерцал. Его внутренние и внешние измерения преобразовались, цвета замигали между чернотой и прозрачностью. И теперь куб был не перед Азеком, а вокруг него, и он…
 
 
Сильван попытался закрыть глаза. Не получилось. Он застыл. Там, где упала маска, начал раскручиваться круг сине-зелёного света, становясь всё шире и шире, размываясь подобно брошенной на стол монете. Позади и перед ним развернулось пространство, которое тут же стянулось так, что диск преобразился в проделанную сквозь реальность дыру, в туннель в потустороннее. На секунду всё замерло в неподвижности. Тишину не нарушал ни единый звук. А затем из проёма в фонтанах света и под аккомпанемент скорбных воплей вырвались танцоры.
 
Йешар понял, что не слышит собственного дыхания. Из зева туннеля заклубился туман, в котором заплясали смазанные цвета. Он увидел гибкую фигуру в красно-белых лохмотьях, по её лицу текли чёрные слёзы. Затем ещё одна, вращающаяся среди радуги; а потом ещё, чей плащ взвился позади неё бурей красно-золотых ромбов, едва та приземлилась на палубу. Три фигуры упали на пол, прикрывая кто глаза, кто рот, а кто уши. Они выглядели настолько потрясёнными, насколько ощущал себя сам Сильван. Он просто таращился на них широко открытыми глазами, застыв на краю комнаты, не в силах даже шелохнуться. У него не было выбора. Прямо сейчас он оказался единственным их зрителем. Сейчас последует нечто ещё, он это знал. Ему хотелось сбежать. Хотелось оказаться подальше отсюда, только чтобы не видеть, что вот-вот появится из горящего портала. Сильвану показалось, будто он разглядел в дымке тень. Он почувствовал, как затряслись его губы. Вспомнил — нет, скорее ощутил, — фрагменты страшных историй, которые так сильно пугали его в детстве: о полом псе, озаряемом лунным светом; о высоком человеке, выходящем из снега с красными руками и пустыми круглыми глазами; о тени, выплывающей из пучин под спокойной гладью моря.
 
Из портала выступил четвёртый танцор.
 
Он не бежал, хотя в каждом движении его мышц чувствовалось обещание скорости. Он кутался в чёрное, цветастые ромбы струились из каждого контура его тела; высокий, будто оживший клинок, его лицо — маска без всякого чувства или жалости; из чела под чёрным клобуком росла пара рогов. Бездонность… пустота… бритвенное сострадание. Он шагнул на корабль, а затем направился к двери, которая от его прикосновения разлетелась вдребезги. Три других танцора вскочили со своих мест. В комнате взвыли цвета и шум, а затем арлекины исчезли, устремившись за одинокой фигурой. Из туннеля начали появляться новые плясуны, скачущий каскад нечётких конечностей и скалящихся масок. Сильван крепко обнял себя, пытаясь слиться со стеной, так, чтобы остаться незамеченным.
 
Перед навигатором приземлилась фигура и склонила голову, будто любопытная собака. Его глаза походили на чёрные звёзды посреди красно с белым грусти.
 
— Прошу… — выдавил Сильван. Арлекин хохотнул, отскочил назад, вскидывая пистолет, и выстрелил в него прежде, чем он успел увидеть, как тот коснулся пола.
 
 
Реальность свернулась. Глаза Аримана, которые до этого много раз наблюдали невозможное, не могли проанализировать то, что видели перед собой.
Свет и мрак вытягивались вместе. Вещество исходило пеной. Измерения изгибались, словно свет на поверхности пузыря. Затем линия, прочерчённая сквозь всё сущее. Вне всяких цветов. Дрожь ощущения в руках. Чернота, вращение по спирали, будто кувшин, полный тьмы и звёзд, кружащийся по мере наполнения и осушения. Стремительное, раскалывающее голову, движение. Цвета, проходящие за границу колометрической шкалы.
 
Далее ничто.
 
Затем Ариман оказался на полу комнаты. Он почувствовал её руками и ногами. Припал на четвереньки. Заставил тело двигаться, заставил подняться. Пошатнулся. Великий Океан варпа сжался до далёкой точки света, как солнце превращается в яркий диск, если смотреть на него со дна глубокого колодца. Достаточно… как раз достаточно для соединения. По коже пробежали мурашки. Сияние дисплея шлема стало облаком оранжевых статических помех, потом погасло вовсе. Слепой — он ослеп или фактически стал таковым, и он был один. Ариман не мог воспользоваться разумом, чтобы ощутить или увидеть, каким путём сюда попал. Латницы отсоединились от ладоней. Воздух, коснувшийся голой кожи, оказался холодным. Очень холодным, словно он находился в состоянии неподвижности и полнейшего покоя, его молекулы вращались с минимально возможной скоростью, давно исчерпав все запасы энергии. Азек вытянул руку и принялся на ощупь искать дорогу. Он сделал первый шаг, за ним второй, усилием заставляя работать непослушные мышцы.
 
Рука коснулась твёрдой поверхности. Он провёл по ней пальцами. Стена… изрезанная бороздами, соединявшимися и расходившимися во все стороны. Никаких поврежденный. Острые, чистые края. Никакого тепла. Прикосновение принесло с собой образы, словно игла, создающая звук от прохождения по канавкам в фонографическом цилиндре. Колдун увидел огромные силуэты, тянущиеся к холодным звёздам: тёмный формированный камень, сокрытый подступающей ночью — вырастающий из грёзы нечеловеческий город. Фигуры на улицах, их движения подобны резу ножниц и щелчкам отсчитывающих время шестерней. Азек позволил образу раствориться в тени и двинулся вперёд. Звук шагов отражался эхом, цокал и исчезал вдали. Вокруг смыкались безмолвие и пустота. Он чувствовал сильнейший холод. Холод умирающих светил. Чародей собирался сделать очередной шаг, как вдруг, пошатнувшись, припал на колено. Он задрожал внутри брони. Конечности словно сковало оцепенение.
 
«''Вот что значит тонуть''», — подумал он. Или быть рыбой, вытащенной из воды на воздух, силящейся сделать хотя бы вдох и вернуться обратно в океан, что сулил жизнь. Он снова протянул руку, но на этот раз обнаружил только пустоту. Раньше справа находилась стена, но теперь её там не оказалось. Азек застыл, замедлив все второстепенные процессы, чтобы те не мешали ему думать. У него было мало времени, даже меньше, чем он поначалу думал. Он находился в складке пространства, карманном измерении или череде оных. Вот здесь, прямо рядом с ним, должен был стоять Игнис в помещении на вершине зиккурата. Этот карман был сотворён не с помощью силы варпа, он просто существовал, нарушая собой одновременно эфирную и материальную истину. Ни дна… ни света… словно образ тартараров, где, по представлению предков, томились в заключении падшие боги. Он чувствовал, как тело покидает тепло. На дисплее шлема шипела статика, иконки постепенно меркли. Азек взглянул на показания энергосистемы и понял, что доспех постепенно теряет заряд. Очень скоро боевое облачение станет мёртвым грузом, а затем — саркофагом для замёрзшей плоти внутри. Свет, ему нужен свет. Негнущимися пальцами Ариман потянулся к аварийной люминесцентной ракете на поясе. Зашипев, та полыхнула белым фосфорным огнём, однако тут же начала гаснуть, яркое сияние стало слабым, тусклым свечением, словно у свечи, пытавшейся гореть без воздуха.
 
Вон там… столпы на границе зрения, дугами уходящие ввысь, и проступившие из непроницаемой мглы пустоты за ними.
 
Ариман двинулся вперёд. Остриё посоха скрежетало по каменному полу с каждым сделанным им шагом, отмечая обратный путь… вот только куда? Свет практически иссяк, едва успев коснуться краёв предметов, напоминавших постаменты и арочные порталы без дверей. Его латы остывали, а вместе с ними и тело. Нить воли натянулась до предела, истончаясь тем сильнее, чем дальше он отходил. Он стоял на чём-то вроде широкой платформы, её поверхность казалась зеркально гладкой, но притом не дававшей отражений. Над головой простирались тени, похожие на громадные крепостные зубцы, однако чародей не смог различить стен, которые те могли бы венчать. Одна лишь непроглядная, бесконечная тьма. От неё у Аримана кружилась голова, казалось, стоит ему шагнуть в любую сторону, и он сорвётся в бездонный провал. Это была не просто пещера: он оказался в мире под миром. И тогда колдун понял, что он мог идти сколько угодно, и никогда не достичь края.
 
В шлеме пискнуло предупреждение: запас энергии упал до критически низкого уровня. Сигнал сбивчиво забулькал и стих. Ариман сфокусировал волю и сделал ещё шаг.
 
Откуда-то издалека донёсся слабый звук, похожий на скрежетание по камню чего-то острого и тяжёлого. Он замер, подождал, вглядываясь в направлении, откуда мог прийти отголосок. Нового не последовало. Ариман обернулся.
 
У его ног зияла широкая дыра, уводившая в пустоту. Раньше её там не было.
 
Он осторожно опустился на колени, все его мышцы дрожали от напряжения. Свет меркнущей ракеты сумел показать ему лишь гладкие стены шахты. Он поднял сигнальное устройство над провалом, а затем отпустил. Оно полетело вниз, тускнея на лету, прежде чем…
 
Приземлилось. Ариман уставился вниз, морганием велев дисплею увеличить шипящую ракету. Там было… нечто. Не что-то одно, но смутное очертание сразу нескольких предметов, словно валяющийся в смоле моток цепи. Предупреждение о низком заряде пискнуло снова. Он потянулся к поясу и взял с него скарабея, которым пользовался Сильван. Золотые линии на его спине блеснули в свете глазных линз. Азек перевёл взгляд обратно на меркнущий свет ракеты, после чего кинул скарабея следом. Он следил за его падением до тех пор, пока сигнальное устройство не погасло окончательно, и его вновь окутала тьма. Дисплей замерцал, затем отключился. Он не шевелился. Вдруг из провала послышался звук. Дребезжание, похожее на лязг цепи по вращающейся шестерне, усиливающееся и разрастающееся. Что-то поднималось к нему, быстро ускоряясь, металлическое скрежетание стало теперь оглушительным. А ещё появился свет, серый свет, выхватывавший лишь края окружения, пульсирующий и изгибающий контуры колонн и арок, не позволяя определить ни размеры, ни разделявшее их расстояние.
 
Он отшатнулся.
 
А затем оно оказалось прямо перед ним. Ноги-лезвия вцепились в каменный пол. Развернулись щупальца. Над Ариманом нависла тень. Фигура из тёмного металла, очертания её корпуса казались тонкими, как лезвие меча. Под его торсом болтались паучьи лапы и гибкие придатки. Двигаясь с запинками, подобно срывающимся зубцам шестерёночного колеса, оно поднялось в полный рост.
 
 
=== ГЛАВА XIV ===
 
'''ФАЭРОН'''
 
 
Фигура обратила на Аримана единственный синий глаз. Она восседала на троне, с её плеч вырастал огромный гребень. Его, как и остальное тело, покрывали символы. Некоторые отметки тускло светились. Посох у неё в руке венчала золотая корона, между зубцами которой вращалась сфера блекло-синей энергии. От создания исходил звук, напоминавший скрежетание из сбоящего вокс-рожка. Ариман покачал головой, затем заговорил.
 
— Я уже встречал твой вид прежде. Пока я буду говорить, ты сможешь воссоздать мой язык. — Синий глаз фигуры запульсировал. Ещё одно дребезжащее шипение, но на этот раз в шуме появились смутные намёки на фонические тона. — Ты уже меня понимаешь?
 
Фигура шевельнулась на троне, её движения пока ещё оставались скованными.
 
— Я… — Из взрыва статики выплыло слово. — Я… понимаю. Кто ты, явившийся в наше царство?
 
— Это карманное измерение, — произнёс Ариман, проигнорировав вопрос. — Пространство вне целостности другого места.
 
— У тебя есть разум. — Треск электростатического смешка. — Тот, кто нашёл бы нас, неизбежно должен был обладать зачатками интеллекта. Его бы хватило, чтобы понять масштаб нашего творения, но не для того, чтобы постигнуть его целиком. — Голова ксеноса покачнулась, как будто пытаясь повторить движение Аримана. Чародею он, однако, напомнил скорее змею, готовящуюся к броску. — Скотные виды, существа из слизи и грязи, созданные из несовершенных материалов, самовоспроизводящиеся… как… — Пришелец уронил голову. Свет в окуляре запульсировал и померк. — Плесень… расти… звёзды… свет…
 
Ариман почувствовал, как растёт холодное тёмные давление. Его тело остывало. Нервы и нейроны будут передавать импульсы медленнее. Ксенос продолжил, разговаривая будто сам с собой.
 
— Эпохи, целые эпохи прошли с тех пор, как бодрствовали другие, а теперь первый, кто предстал передо мной — низшее создание. С хрупкой плотью, боящееся того, что в своей природе изменить не в силах… — Пришелец посмотрел на Аримана, и его горящий синевой глаз упёрся в колдуна. — Ты пришёл за нашими секретами, думая, будто они смогут исцелить твои изъяны.
 
Азек ждал, ничего не отвечая.
 
— Я вижу это в тебе, — продолжал чужак. — Оно присутствует в микродеталях твоих слов и мыслей. Когда-то наши виды были не такими уж отличными. Мы боялись смерти. Боялись сильнее, чем ценили что-либо в живом мире. Мы решили покорить её. — Ксенос поднял длинный палец и постучал по твёрдой груди, после чего указал на пространство вокруг них. С краёв колонн полился синий свет, быстро, однако, померкший. В мимолётной вспышке Ариман различил фигуры, свернувшиеся в нишах и стоявшие на коленях на полу, так, словно они отключились в момент преклонения. — Это стало нашей победой, — произнёс ксенос. — Не жизнь, а лишь существование. Мы не понимали, что нашим врагом была не хрупкость тел. Врагом нашим был тот, кто пожинает и поглощает сущее. Истинный враг бытия.
 
— Время, — догадался Ариман.
 
— Именно так. Что такое смерть, если не следствие течения времени? Что такое хрупкость, если не неспособность вещества выдерживать касание времени? Смерть заключена не в жизни, и не в материи, но во времени.
 
— И, как и смерть, вы решили покорить её, — сказал колдун.
 
— Покорить… — повторил за ним пришелец, его сиплый голос превратился в электрожужжание, и Ариман понял, что это был смех. — Покорить, нет. Такой враг не заслуживает того, чтобы его покоряли. Его следовало заковать в цепи, унизить и укротить. — Ксенос начал удаляться, и в тени очертание существа как будто съёжилось, так что теперь его спина стала казаться согбенной, плащ с дребезжанием поволочился за ним по каменному полу. Оно повело головой, вглядываясь в бесконечность безмолвной тьмы вокруг себя. — Разве мы не хозяева бытия в своём царстве? — Ариман вспомнил старотерранские истории о королях и королевах, в одиночестве сидевших в зачарованных дворцах, вокруг которых разваливались их королевства, а единственными спутниками были отголоски воспоминаний.
 
— Но ты здесь, — сказал Ариман, — а твое царство мертво и похоронено.
 
Ксенос повернулся, и его глаз на секунду ярко вспыхнул.
 
— Мы решились на то, чего боялись другие, и за это нас наказали. Переход из плоти отнял у нас многое, но не гордость. Если наш замысел увенчался успехом, то к чему они, к чему три царя со всей их властью? — Голова ксеноса дёрнулась из стороны в сторону, как будто он находился при смерти, и его тело постепенно отказывало вместе с таящимся внутри разумом. Теперь существо не смотрело на Аримана, и, казалось, разговаривало не только с ним одним. — Гиксосы лишили бы триархов их силы, обратили бы вспять всё, что натворили остальные династии, и сделали бы наше прошлое таким, каким ему следовало быть. Никакого царства машин, спящих и надеющихся на лучшее, но доминион вне границ времени и пространства. Смерть не просто побеждённая, но изгнанная. Вселенная, в коей не было бы врагов, которых мы не смогли бы одолеть. Вечность в качестве нашей империи.
 
Ариман пошатнулся. В сознании спиралью поднимался серо-белый туман. Царивший кругом свинцовый холод просачивался внутрь тела. Нити, связывавшие колдуна с реальностью, становились тоньше, лопаясь одна за другой.
 
— Вместо этого… — начал Азек.
 
— Вместо этого наше видение было отвергнуто. Гиксосов приговорили к существованию вне реальности. Ни света, ни тепла, лишь холодный распад атомов в этой могиле внутри гробницы.
 
— Ты… — ответил Ариман, а затем вынужденно умолк. Его губы и язык цепенели, с трудом формируя слова. — Тебя они оставили бодрствовать, и в сознании, заключённого вместе со всем своим двором и слугами, но неспособного вырваться. Тебя лишили энергии, бросив медленно угасать… — Он покачал головой. — Каково это для создания вроде тебя? Для того, кому жизни прочих существ кажутся не более чем мимолётной вспышкой… Всё это несметное время ты провёл, выпивая энергию из подданных, пока в конце не остался только ты и я… тень, живущая во тьме, и ждущая… чего?
 
— Освобождения, — ответил ксенос.
 
— Я могу тебе это дать, — произнёс Ариман.
 
— Ты — ничто.
 
— Ты знаешь, что это не так. Даже в столь ограниченном режиме ты разгадал мой язык и проанализировал мою реакцию. Мне не пришлось ничего говорить, чтобы ты понял, чего я хочу, и что взамен смогу выполнить обещанное.
 
Ксенос почти по-человечески склонил голову.
 
— Ты выдающийся представитель своего вида. Редкий ум, обладающий знанием и проницательностью, выходящими за пределы того, что большинство моих сородичей сочли бы возможным для порождений болотного ила. — Чужак повёл плечами и приблизился. Он был высоким, но сильно сутулился, а его движения казались дёрганными и неловкими. Ариман отметил, что не все пальцы пришельца раскрылись, когда он протянул руку и коснулся личины его шлема. — Выдающийся, но ограниченный. Ты сумел проникнуть в мою темницу, но тебе не уйти отсюда с искомым. Тебе не уйти отсюда вообще. Твоя оболочка из плоти отказывает. Ты умираешь прямо сейчас. Ты связан с царством анафемы и думаешь, что благодаря этой связи сумеешь вырваться из узилища или сбежать, как только получишь, что тебе нужно. — Он уронил руку. — Этого не случится, и я не могу рассказать тебе или отдать сокровище, которое ты явился сюда украсть.
 
Ариман чувствовал, что его разум меркнет. Чувствовал, как его покидает ощущение конечностей, становясь смутным отголоском.
 
— Почему? — выдавил он. Колени под ним подкосились. Холодная реальность места губила его, осушала, и нити связующего света было совершенно недостаточно.
 
— Потому что великое творение династии Гиксосов не здесь, и не в моей власти отдавать его взамен на свободу, пусть даже я бы этого хотел.
 
Ариман почувствовал, как его тело начало трястись. Теперь он увидел, увидел то, чего не замечал прежде — ошибку, гигантскую ошибку, которая привела его сюда…
 
— Ты же их король, их правитель… — сказал он.
 
— Нет, — произнёс пришелец. — Нет… Я слуга, самый преданный слуга, который служил на пределе своих способностей. Когда остальные династии нашей расы обратились против нас, нам вынесли приговор. Они заперли нас здесь угасать, и нашего повелителя вместе с нами. Это должно было стать пыткой для нашего фэрона — наблюдать за тем, как он и его царство медленно чахнут, до тех пор, пока другие династии не победят в войне против Великого Врага, чтобы затем выпустить его, дабы он, сломленный и посрамлённый, предстал перед ними. Но, несмотря на всё могущество, их обманули. Один из доверенных советников и служителей нашего фаэрона принял его подобие, и тем самым позволил ему выскользнуть из темницы до того, как она закрылась. Наш король погрузился в сон, чтобы дождаться того часа, когда наши враги уйдут либо сгинут. Он знал, что настанет время, когда кто-то, жаждущий украсть наш труд, найдёт его, кто-то, кому хватит сил одолеть стражников, которых оставили здесь наши враги, чтобы не дать темнице открыться… И ты нашёл его. Я вижу на тебе его знак, вытканный на поверхностном слое молекул этой скорлупы поверх твоей плоти. Он привёл тебя сюда, и теперь вновь займёт свой трон.
 
Ариман почувствовал, как его ноги подогнулись. Взор застлал серый с чёрным туман. Перед глазами зажглись аварийные руны, давая последнее красное предостережение: сбой энергопитания, жизненные показатели на критическом уровне… Тело пыталось отключиться, старалось заключить его в сберегающие объятия сус-ан комы. Последняя нить, связывавшая его с варпом, оборвалась. Свет, лившийся из ока ксеноса, напоминал холодную синеву звёзды, сияющей в безжизненной пустоте.
 
— Кто… ты… такой? — выдавил Ариман, хотя его распадающееся сознание уже само пришло к ответу.
 
— Я — Осоркон. Я криптек и герольд фаэрона Гиксосов, что есть и будет Пожирателем Времени. Я долго прождал здесь, а со мной — все его подданные. Наш царь Сетех, Носитель Чёрного Диска, явился обратно.
 
 
Рой скарабеев отстраивал своего хозяина. Они выполняли работу совершенно бесшумно, и так, что никто даже не замечал, чем они занимаются. Фаэрон рассыпался на микрочастицы, когда Игнис врезал по нему. Удар оказался мощным, и вещество, из которого был создан Сетех, разлетелось по всему помещению, смешавшись с пылью. Впрочем, скарабеи, что следовали за ним, принялись собирать и скреплять крупицы его тела едва ли не сразу, как те коснулись пола. Сообща они сформировали серый, присыпанный пылью полог, совпадавший по цвету с каменным полом. И внутри этого слоя и воссоздавался заново Сетех. Среди пылинок пролегли информационные каналы, усложняясь по мере разрастания разума. Далее скарабеи начали воспроизводить тело.
 
Его новая форма станет не такой, как прежде. То был лишь костюм, плащ, скрывавший истинное обличье Сетеха. Восстанет снова он уже в теле фаэрона Гиксосов. Ему придётся действовать быстро.
 
Игнис по-прежнему оставался возле двери. Его доспехи покрывала световая патина из кристалликов льда. Рядом с ним стояли рабы-рубриканты. Орудие автоматона, Жертвенника, медленно двигалось из стороны в сторону, но сенсоры устройства были слишком примитивными, чтобы засечь происходящее.
 
Сетех скомандовал, и единицы роя подчинились. Его форма начала медленно собираться. Серый полог на полу затрепетал. На нём образовались концентрические круги, а затем преобразовались. Частички стали складываться воедино, срастаясь в объёмную фигуру. Которая затем поднялась с пола.
 
 
Ариману инстинктивно хотелось сделать вдох. Он с трудом пытался устоять на ногах, но чувствовал, что те его подводят. Криптек склонился над ним.
 
— Мой владыка и фаэрон пришёл сюда с тобой, — просипел Осоркон. — Но ты так и не понял, что это ты преодолел тех, кто остановил бы его. Ты пробил наружные двери, дабы он смог провернуть последний ключ и вернуть своё царство. Та мечта или надежда, что привела тебя сюда, оказалась напрасной. Ты слишком слаб, чтобы знать, что лишь обладая терпением вечности можно добиться истинной власти и победы. Мы ждали так долго… а теперь твоё короткое ожидание смерти закончилось.
 
Тьма давила на Аримана, толкая вниз и вниз. Он соскальзывал. Холодный синий свет, лившийся на него сверху, постепенно мутнел. Вниз и вниз, всё время вниз, вниз к безмолвию и тишине.
 
''Падение…''
 
''Вниз, во тьму пещеры без входа и выхода.''
 
''Тёмная дыра внутри…''
 
''Больше не убежище, но последнее место, куда мог отступить его разум.''
 
''Он услышал, как стихают мысли.''
 
''Вода скапывала со сталактитов в озерцо. Рябь и отголоски…''
 
''Последние мысли…''
 
''— Ариман. — Он услышал голос, внезапный и чёткий, эхом разнёсшийся по пещере. Он звучал знакомо, до боли знакомо, однако он не узнавал его. Азек попытался обернуться, взглянуть, но окружение стало смутным и зернистым, словно утекающий сквозь пальцы песок. Мысли стали медленными, формируясь лишь по одной за раз.''
 
''— Кто ты такой? — крикнул он в своих мыслях.''
 
''— Вопрос, на который ты знаешь ответ, но не видишь его.''
 
''— Ещё один разум… Сюда не проникла бы мысленная проекция.''
 
''— Я здесь. С тобой.''
 
''— Тогда ты — призрачное эхо моего подсознания, которое…''
 
''— Нет.''
 
''— Тогда, ты не можешь быть…''
 
''— Со временем ты узнаешь, но не раньше. Ты не узнаешь.''
 
''— Я…''
 
''— Сейчас ты должен знать только одно, Ариман.''
 
''Он почувствовал холод, и захотел что-то сказать, но не смог.''
 
''— Это не конец, — промолвил голос. — Пока нет.''
 
Нить света пробилась сквозь тьму, последняя нить, в которую сумел вцепиться его гаснущий рассудок.
 
Он открыл глаза.
 
Криптек отшатнулся. Рука Аримана взметнулась вверх, ведомая остатками воли и силы, о наличии коих у себя он и не подозревал. Его пальцы пробили окуляр и погрузились внутрь черепа. Существо попыталось отстраниться от него. Он заставил мышцы сомкнуть ладонь, пересиливая замёрзшую броню. Череп пришельца разлетелся вдребезги. Ариман почувствовал, как его сердца остановились, когда он устремил свой разум по последней нити мысли, что ещё соединяла его с реальностью.
 
+Игнис!+ закричал он.
 
Жертвенник издал настойчивый стрёкот в тот же миг, как Игнис услышал предупреждение Аримана. Его глаза резко открылись. Что-то вырастало из пола. Что-то зернистое, темневшее на фоне стен, поднималось вверх подобно взбалтываемому в воде песку. Игнис почувствовал себя так, словно падает, затем — летит, а в следующий миг — цепляется за землю, что прежде была у него под ногами, а теперь превратилась в отвесный утёс. А тьма росла, расширяясь, скользя по углам, которых не могло существовать. Она рябью покатилась вперёд. В вихрящемся сумраке затрещал размытый синий свет. В уши ему ударили резкие звуки, сливаясь в невнятную какофонию. Стремительно замигали символы и образы. Нервные окончания вспыхнули ощущениями, шквалом тактильной информации. Он не мог понять, что происходит, не мог обработать поступающие сведения, однако буря таила в себе смысл, словно голос, постепенно проступающий сквозь шум статических помех. Циклон частиц разделился, сгруппировался, сливаясь вместе в калейдоскопе материи. Всё могло продлиться секунду или целый эон, но процесс завершился так же резко, как начался.
 
Звук исчез. Водоворот зернистого вещества замедлился, исчезая по мере образования в сумраке силуэта. Перед ним возникла венценосная фигура, конечности которой размывались в свете. Ростом она превосходила Игниса вдвое. С её плеч ниспадал плащ из рваной серебряной чешуи. Там, где следовало находиться ногам, из тела существа свисала масса чёрных сегментированных колец. Свет отражался от костей её формы, так, будто не желал их касаться. Фигура походила на пустоту, видимую лишь за счёт обрамлявших её более светлых теней, на оттиск, оставленный в ткани мироздания. Сумеречное тело покрывали золотые линии и круги, подобные расплавленному огню на тле бездонной ночи. Лик создания был золотым. В глазницах горели синевой глаза. С короны вздымался гребень и венец, державший на себе чёрный, окаймлённый золотой филигранью, диск. Существо воздело скипетр. Синяя молния сорвалась в воздух, коснулась стен. Изъеденные эрозией канавки в камне вспыхнули синим светом. Стены задрожали. Чёрный куб в центре комнаты изогнулся. Из стен вытянулись разряды зелёной энергии и ударили в куб. Его плоскости преобразились, став выглядеть теперь плотными и пустыми одновременно.
 
Игнис вскинул оружие и открыл огонь. Болты попали в пространство вокруг коронованной фигуры. Взрывы расцвели в воздухе подобно горящим волдырям.
 
— Протокол убийства! — крикнул он. Пушка Жертвенника резко навелась на цель и выстрелила. Комнату прошил луч тьмы. Раздался звук, напоминавший звон бьющегося стекла. Импульс застыл на полпути, жужжа подобно пойманному насекомому. Воздух вокруг фигуры загустел и пошёл рябью. Заряд, пульсируя, силился пробиться дальше. Игнис прекратил стрелять. Его воля резко отдала команду. В дверь вошли трое терминаторов, паля на ходу, ревущие болты загорались варп-огнём. С пола поднялась дрожащая стена пыли и поглотила их всех без остатка.
 
Зелёная энергия дугами потянулась по стенам и полу. Чёрный пространственный куб мерцал, пока его стороны распадались на невозможные геометрические фигуры: он стал сферой с прямыми гранями, полиэдром всего с одной стороной, точкой, что была сферой, сферой — цилиндром, и цилиндром — плоским кругом. Игнис почувствовал, как их соотношения и парадоксы начинают подтачивать его рассудок. Разум колдуна пытался адаптироваться к факторам и величинам, коих попросту не могло существовать, а тем временем все инстинкты продолжали твердить ему одно: куб, который Ариман назвал замочной скважиной, открывался.
 
Рубриканты и терминаторы по-прежнему стреляли, придерживаясь одного ритма. Взрывы пузырились в воздухе. Луч тьмы, выпущенный Жертвенником, подходил всё ближе к венценосной фигуре. Та не шевелилась, всё её внимание и энергия были сфокусированы на открытии потайного измерения.
 
На задворках разума Игнис услышал голоса Киу и Гильгамоса.
 
+Земля движется…+
 
+Пространственные аномалии…+
 
+Энергетические проявления…+
 
А затем мир изменился. Коронованная фигура замигала. Свет в помещении погас — огонь, энергия, всё разом исчезло, так, словно их никогда и не было. Варп схлынул, подобно океану, отступающему от вырастающего с морского дна острова.
 
И вдруг свет. Синий, холодный, бритвенно-острый.
 
Стены исчезли. Они находились теперь не в комнате, а в низшей точке опоясанного ярусами провала. Пол достигал километра в диаметре. Из стен в устье бездны высоко над ними выступали острые обелиски. Свет струился по каждой грани, затекая в вырезанные символы, и поднимался вверх, всё время вверх. Сферы и октаэдры отделились от стен и полов и воспарили в воздух. Синий свет резко взвился, захлестнув ниши, в которых стояли фигуры со склоненными головами и руками, покоившимися на древках оружия. Мощь разливающегося сияния заставила Игниса зашататься. Энергия Киу, находившегося на ступенях зиккурата, пропала бесследно. Остался только он, Жертвенник, и круг рубрикантов.
 
Стоявшая перед ними венценосная фигура, казалось, стала выше. Теперь она ничем не напоминала того пришельца, которого он помогал Ариману допрашивать. Она сияла, ослепляя, но притом одновременно как будто пожирая свет. Существо воздело руку. Над его пальцами вращались серебряные с чёрным сферы. Оно посмотрело на Игниса.
 
— На колени, — промолвил фаэрон Сетех.
 
Невидимая тяжесть обрушилась на Игниса с силой лавины. Его доспех затрещал. Сервоприводы замкнулись и взорвались. Мышцы, силившиеся удержать его на ногах, лопнули. Воздух в лёгких стал свинцом. Сердца загрохотали, пытаясь прокачать кровь по венам. Он знал, что происходит, понимал, как вокруг него изменяются свойства гравитации и массы. Колдовство не могло дать подобной силы. Она была не потусторонней, а самой реальностью, превращённой в детскую игрушку. Он не мог ей сопротивляться. Варп хлынул назад. Игнис чувствовал, как имматериум с рёвом несётся к нему подобно паводковой волне после землетрясения, однако это происходило не здесь. Без него он был простым существом из плоти и крови, а этот изгнанный и вернувшийся царь был его господином.
 
Луч черноты прошил воздух и попал Сетеху точно в грудь. Жертвенник с грохотом затопал вперёд. Фаэрон содрогнулся, противостоя энергии разряда. Игнис ощутил, как всесокрушающая сила немного ослабла. В лёгкие ворвался воздух; он начал подниматься. Ярящийся поток варпа был уже здесь, и становился всё ближе.
 
Форма Сетеха дёрнулась к Жертвеннику, поднимая руку, вращавшиеся вокруг пальцев сферы превратились в мазок серебра и черноты. По сочленениям и бронепластинам автоматона расползлась ржавчина и гниль, в считанные наносекунды сделав то, на что в иных обстоятельствах ушли бы десятилетия. Жертвенник издал надломленный вопль умирающего металла.
 
— Нет! — закричал Игнис. Волна варпа накатила на его тело и разум. В мысли ворвались формулы истребления. В Сетеха полетели осколки телекинетической энергии. Рубриканты резко пришли в движение, открывая огонь. Болт-снаряды начали рваться вокруг Сетеха с барабанной дробью разверзающегося пламенного ада. Разум Игниса подхватил расцветающий варповый огонь и преобразовал его в клетку белого света. Он чувствовал, как вокруг фаэрона смещается реальность, законы физики нарушаются и воссоздаются заново быстрее, чем он успевал воспринять происходящее. Впрочем, воспринимать ему и не требовалось, а лишь предсказывать. Образы у него в разуме изменились, стоило ему проанализировать десятки вероятностей за мимолётную паузу между ударами сердец. Их противостояние походило на одну из древних терранских игр, в которой фигуры сражались на квадратах, решётках и сетках, а игроки делали ходы в соответствии с расчётами всех возможных изменений той или иной позиции. Воздух изменил плотность и температуру, когда воля Игниса и манипуляция реальностью пришельцем разрушили естественное мироустройство, превратив его в расширяющуюся сферу дробящегося света. Рубриканты дали ещё один залп.
 
По многоярусным стенам провала вниз хлестнул луч синей энергии. Игнис сместил волю, и разряд взорвался на силовом куполе. Он резко поднял глаза. По ступеням яруса неслось покрытое бронёй существо с ногами-лезвиями. Голову его венчали скопления синих огоньков, а из-под скорлупы панциря выступал ствол орудия. Вокруг него струилась настоящая река из пылающих глаз и ног. Создание выпустило ещё одну молнию, с воплём разбившуюся об энергетический щит Игниса. Он дал мысленную команду, и рубриканты мгновенно развернулись и открыли огонь. Повелитель Разрухи тут же перевёл внимание назад на Сетеха, но было слишком поздно. Окружавшая кесноса клетка варп-энергии сколлапсировала.
 
Сетех стремительно ринулся вперёд, проскакивая между мгновений подобно сбоящей пикт-картинке. В руке фаэрона оказался клинок с объятым призрачным свечением лезвием, так что казалось, будто он одновременно и есть, и его нет. Игнис вскинул кулак. Его пальцы окутали молнии. Сетех опустил меч.
 
И Игнис понял, что не сможет остановить его. Все проекции у него в голове достигли нуля.
 
Клинок врезался в стену бледного света. Раздался звук, похожий на треск разряженной обратно в небо молнии. Сетех крутанулся назад. Череп Игниса наполнился грохотом несчётных бьющих крыльев. За спиной у фаэрона стоял Ариман. Посох у него в руке походил на полосу ночи, а самого чародея окружал неровный ореол тьмы и слепящего света.
 
 
Ариман почувствовал, как начинается следующий удар его сердца. Его взор и мысли застыли, став неподвижной точкой среди бури, той границей, на которой сходилось прошлое и будущее. Он замедлил восприятие. Разум колдуна уподобился тёмному омуту, зеркалу мироздания. В его глади он увидел образ Сетеха: реальность, потрескивающая вокруг фаэрона подобно савану, холодная дуга клинка, и шипение, с которым он едва уловимо скользил по камням. Его вид напомнил Азеку старые представления и архетипы: отец времени, пожиратель сущего, смерть, ждущая в конце гаснущего боя курантов, Хронус, Мировой Змей, голодная морская тьма под лишённым звёзд и луны небом.
 
''— Их тени стали концепциями, которые наши разумы превратили в богов и грёзы,'' — сказала тогда Мэхэкта. — ''Неудивительно, почему они кажутся нам такими знакомыми. До того, как Галактика сотворила собственные кошмары, живущим внушали ужас они.''
 
Мысленным взором Ариман увидел развитие непосредственного будущего. Он выбрал, какими будут следующие мгновения.
 
И его выбор взорвался в бытиё.
 
Из ниш на верхних уровнях выступили фигуры с длинным древковым оружием. Он почувствовал, как Игнис отдал ментальную команду рубрикантам. Ярусы накрыли слаженные болтерные залпы. Металлические существа истаяли. Вниз ударил луч зелёного света, попав в одного из рубрикантов. Слои брони рассыпались пеплом. Воин пошатнулся. Из дыры у него в груди засочилось призрачное свечение, заращивая разъеденный зелёной энергией керамит. Рубрикант поднял болтер и дал ответную очередь. По рядам ксеносуществ прошла очередная дуга розово с синим пламенеющих расцветов. Однако врагов было слишком много. За краем провала Игнис различил сполохи холодного света и услышал нарастающее дребезжание всё новых и новых пробуждающихся пришельцев. К ним хлынула волна насекомообразных созданий. Фигуры с длинными клинками направились к Сетеху.
 
Ариман разделил свою волю. Каменный пол вокруг него треснул и взорвался. Крошево фонтаном брызнуло вверх. Его разум подхватил обломки и запустил в противников, и те налетели на них шквалом чёрных игл. Ксеносы пробились сквозь бурю. Разум колдуна поймал уцелевшие после попадания фрагменты и метнул их в созданий, что шли следом.
 
Сетех полетел вперёд, минуя целые срезы пространства и времени. Клинок фаэрона упал, рассекая свет на неровные спектральные цвета.
 
От Аримана к Сетеху дугой взвилась чёрная молния. Она исчезла. Сетех достиг расстояния для удара. Перед клинком резко возникла стена телекинетической энергии. Реальность вокруг Аримана и Сетеха раскололась. Пространство разбилось на блоки, которые продолжали делиться и делиться, словно на пошедшей пикселями картинке. Азек вливал вещество из варпа в реальность почти так же быстро, как технология Сетеха её расщепляла. Кубическое пламя сыпалось подобно снежинкам. Энергетические лучи обращались в дым.
 
В зеркале мысленного взора Ариман увидел узоры, рябящие внутри фрагментирующегося хаоса: фрактальные мотивы, волновые поля, отпечатки двух разумов — связанного с механической реальностью и воспаряющего на волнах грёз. И сквозь них проходили лицо и клинок Сетеха, с каждой крошащейся наносекундой становясь всё ближе.
 
Он не сумеет остановить клинок, понял колдун. Ариман крепче вцепился в посох и забросил разум в варп. Его тело рассыпалось облаком бьющих крыльев и серебряных когтей. Клинок прошёл сквозь стаю устремившегося ввысь воронья. Сетех поднял руку. Серебряно-чёрные сферы завращались, сливаясь в размытое пятно, и… время отмоталось назад.
 
Сетех полетел вперёд, минуя целые срезы пространства и времени. Клинок фаэрона упал, рассекая свет на неровные спектральные цвета. От руки Аримана к Сетеху дугой взвилась чёрная молния. Вилка энергии исчезла. Ариман ощутил, как нить воли выдернуло в другое место. Сетех достиг расстояния для удара. Он взметнул стену из воли между собой и ксеносом. Сетех поднял руку. Серебряно-чёрные сферы над кончиками его пальцев завращались, сливаясь в размытое пятно, и… время отмоталось назад.
 
Ариман крепче вцепился в посох и забросил разум в варп. Его тело рассыпалось облаком бьющих крыльев и серебряных когтей за миг до того, как клинок успел достичь его. Сетех поднял руку. Серебряно-чёрные сферы над кончиками его пальцев завращались, сливаясь в размытое пятно, и… время отмоталось назад.
 
Сетех полетел вперёд, минуя целые срезы пространства и времени. Клинок фаэрона упал, рассекая свет на неровные спектральные цвета. Он был там, с мерцанием то возникая, то покидая реальность. Точно так же, как все те прошлые разы.
 
Ариман наблюдал за тем, как те же события разворачиваются снова. Из варпа, куда он поместил половину разума, чародей увидел все до единого предыдущие столкновения. Он увидел, как с каждым разом Сетех становится всё ближе. Увидел изъян в движении ксеноса. Теперь пришло время изменить финал последовательности.
 
Сетех ударил.
 
И Ариман вонзил острый конец посоха в грудь фаэрону. Колдун на миг сфокусировался, и ксенос исчез во взрыве чёрного пламени.
 
 
=== ГЛАВА XV ===
 
'''БЕССМЕРТНЫЙ ТАНЕЦ'''
 
 
На «Гекатоне» танцоры «Падающей луны» выскользнули из портала, открытого в башне навигатора, и устремились внутрь корабля. Никто не видел их. Внимание Тысячи Сынов оставалось прикованным к планете внизу. Они ничего не чувствовали. Ничего не замечали. И, в этом отсутствии, танцоры заняли отведённые места.
 
Те, кто не входили в число альдари, но слышавшие об арлекинах, знали их по тому, как они воюют: облачённые в цвет и резню, ошеломляющие, с хищными ликами убийства и смеха. Это было так, хотя, как часто случается, такое представление было ограниченным. Их правда заключалась в том, что война была историей. А во всякой истории и произведении искусства отсутствие определяло смысл. Отсутствие звука, исходящего из глотки человеческого матроса, когда моноволоконная проволока прошила его кожу и распустилась внутри тела. Отсутствие цвета, когда голопроекторы танцоров обратили свет в тень. Пространство, оставленное разумами Тысячи Сынов, чтобы сосредоточиться на мире, вокруг коего обращались их корабли. Все они зияли пустотами, ждущими лишь мазка кистью, что наделит их цветом и формой. Затемнённые подмостки, продолжавшие тонуть во мраке после того, как поднялся занавес.
 
 
В недрах корабля Драйллита, Госпожа Мимов, а теперь Истина Сновидца, отвернула металлический кожух плазменного проводника. Пространство, где она находилась, было заполнено трубами и оборудованием. Ей пришлось пригнуться, так что её красно с белым плащ свивался вокруг неё в серых тенях, пока она подносила к проводнику Сосуд Солнечной Ярости. Драйллита скорбно склонила голову и одним прикосновением взвела устройство.
 
 
Ийшак, Мастер над Актёрами, а теперь Шутка Убийцы, достиг большого купольного перекрёстка с закрытыми переходами. Он присел у зева туннеля, прямо под тем местом, откуда начинал подниматься купол. Он был кристаллический, покрытый выгравированными символами. Арлекин чувствовал душой, какую боль источали те знаки. Маска насмешливо осклабилась. Как много знаний. Как много защиты. Как мало смысла. Его пёстрый красно-золотой наряд сливался с позолотой, покрывавшей стены и вершины колонн. Внизу он различил комплекты брони, в которых томились духи Тысячи Сынов. Их было девять, каждый расположенный у стены пересечения. В центре перекрёстка стояла одинокая живая душа. Пол состоял из отполированного до блеска обсидиана, напоминавшего чёрное стекло. Переходы, ведущие из помещения, закрывали двери. Каждая из них представляла собой толстую плиту из металла и камня. Их также покрывали знаки. Отсюда можно было попасть во все по-настоящему важные части корабля. Отсюда можно было вырвать его сердце.
 
Маска, скрывавшая лицо Ийшака, ухмыльнулась, и уголки его рта превратились в игольные острия. Шутка Убийцы воздел руки. Вслед за ними взвихрились крошечные красные крупицы, после чего померкли. Когда он опустил ладони, в них оказалась сфера, зависшая на кончике пальца. Внутри неё клубился белый свет и туман. Он вытянул руку в воздух над далёким полом под куполом.
 
 
Ирлла, теневидец, а теперь Глас Многих Окончаний, вскрыл последний замок и толчком распахнул дверь настежь. Мимо него хлынул воздух, разметав тесёмки. На теневидца воззрилась пустота. По его зеркальной маске заскользили звёзды, когда он повернул голову, чтобы окинуть взглядом боевой корабль. Сёстры и кузены теневидца сверкали подобно ярким звёздочкам на небосводе. Планета находились под носом космолёта, серая и холодная, нечёткое пятно на фоне темноты, как будто не желая подставлять свой лик падающим лучам солнца.
 
Он вслушался в безбрежность, а затем выпрыгнул в пустоту, ухватился за штырь антенны-мачты, крутанулся вокруг неё и закончил свой полёт на её верхушке. Разум Ирллы отражал текущие вокруг него энергии варпа, позволяя теневидцу оставаться незамеченным для Тысячи Сынов. Вскоре эту маску придётся сменить. В варпе уже образовывались течения и узоры силы, великие и ужасные акты чародейства, которые Ирлла не смог бы преодолеть или обратить вспять. Впрочем, это не имело значения. Природа шутки заключалась не в доминировании, а в смущении, в том, чтобы заставить могущество казаться глупым, силу — неуклюжей, величественность — гордыней.
 
Разум арлекина погрузился в поток, водоворот и волну. Мысли и сотворения Тысячи Сынов вздымались кругом подобно горящим островам посреди океана. Каково высокомерие. В проёмах и брешах между ними Ирлла распустил покровы смысла, каждый из которых дрожью отдавался внутри теневидца. Подошёл конец первого акта в цикле «Падающей луны», время, когда появились новые враги, когда фигуры прошлого умерли, и кровь с пеплом устлали землю. Но это ещё не финал. До него было пока далеко. В мифических циклах таились великие смыслы, настолько великие, что их не всегда удавалось понять даже самим альдари — зиждившиеся на премудрости и скорби уроки богов: раз начал, ты должен доиграть трагедию до конца.
 
+Харкен,+ послал Ирлла, +песнь начинается.+
 
И актёры услышали, и приготовились к последнему танцу акта.
 
 
Заряд, установленный Драйллитой на плазменном проводнике, взорвался. Если бы кто-то наблюдал и мог уследить за происходящим, то первую стадию детонации он увидел бы как вспышку белого света. Достаточно яркий, чтобы ослепить, он на секунду замерцал, пожирая сам себя, после чего уничтожил кожух проводника. Затем плазма с рёвом вырвалась наружу. Взрыв хлынул вглубь проводника. Ревущая энергия цвета индиго разошлась по палубам. Плиты перекрытий смялись. Металл превратился в шлак. И без того сильно повреждённый «Гекатон» застонал. Целые участки корабля остались без освещения и прикрывающих щитов. Ударная волна с грохотом покатилась дальше, врезалась в люки внешнего корпуса и вышибла их в брызгах расплавленной стали.
 
Ийшак выпустил сферу с пальца. Затем извлёк мечи и оттолкнулся от стены. Шар начал падать. Арлекин закувыркался за ним следом. Чародей Тысячи Сынов, стоявший в центре помещения, поднял глаза. Сфера разлетелась молниями и завихрениями тумана. Колдун вскинул руку, собирая в ладони разряд. Меч Ийшака опустился на локоть мага и отрубил конечность в сполохе электроимпульса. Кровь хлынула на палубу россыпью рубинов.
 
Колдун был быстрым. Посох устремился к Ийшаку в тот же миг, как тот коснулся земли. Арлекин оттолкнулся от пола, и, сверкнув красно-золотым плащом и нарядом, сделал сальто над посохом. Пролетая над чародеем, он ухмыльнулся ему сверху, а затем скрещёнными мечами разрезал шею. Из обрубка дугой брызнуло ещё больше крови, когда Шутка Убийцы приземлился на пол, а спустя секунду рухнуло и бронированное тело.
 
Облако света и тумана, что вырвалось из выроненной сферы, застыло. Рубриканты, дёргая головами и болтерами, повернулись к Ийшаку. Тот склонил голову, а затем прыгнул к ним. Позади него застывшая сфера молний стала туннелем в воздухе. Смех Ийшака перерос в раскатистый рокот грома, когда из зева прохода выскочили фигуры из преломлённого света.
 
 
Ирлла услышал смех Ийшака и ощутил, как от взрыва плазменного проводника застонал корабль. Покров теневидца накрыл весь космолёт. Он представлял собой иллюзию, но также издёвку. Кто и что угодно, смотревший на «Гекатон», увидел бы корабль горевшим, стрелявшим, или не увидел бы ничего вовсе. Те, кто глядели изнутри, решили бы, что по ним ведут огонь враги. Даже самые умелые колдуны Тысячи Сынов обнаружили бы, что их взор затуманен призраками и ошмётками кошмаров. Его творение было действительно масштабным, и теневидец никогда не сплёл бы его, не воспользуйся он силой самих Тысячи Сынов. Их колдовство пронизывало всё вокруг. Покров теневидца не стремился пересилить или сокрушить чары, а лишь обошёл их, закрыв слепые пятна на краю зрения, придав изорванному варпу новые формы, взвившись подобно полам яркого наряда на шквальном ветру.
 
 
На борту «Шакала душ» один из палубных послушников заглянул в кристальный шар прорицающего устройства и увидел стремительно приближающиеся корабли, уже готовившие к бою орудия. От авгурных рабов донеслись тревожные вскрики. Машины и сканеры издали предупреждающие сигналы. Что это за враги? Как они подобрались так близко? Времени искать ответы не было. «Шакал душ» открыл огонь. Макроснаряды с визгом ушли в пустоту. Некоторые взорвались в вакууме, но остальные попали в «Герметику» и сорвали ей щиты. «Герметика» дала ответный залп. Плазменные бомбарды хлестнули энергией по тому, что его экипаж счёл серебристым звездолётом пришельцев. Плазма ударила по «Гекатону». Его щиты, сильно сократившиеся после повреждения одного из главных плазменных проводников, вспыхнули, а затем схлопнулись. Борт захлестнула плазма. Башни и парапеты расплавились, и, разваливаясь, сползли в открытый космос.
 
Те из Тысячи Сынов, что оставались на орбите, перебрасывались по варпу предупреждениями и вопросами. Им отвечал бессвязный смех, а тем временем в недрах «Гекатона» актёры «Падающей Луны» продолжали свой танец.
 
 
На поверхности мёртвого мира Гильгамос ощутил, как задрожала земля. В воздух поднялась пыль, а затем из чёрного песка взметнулись треугольные сооружения. Песок вокруг кольца рубрикантов и чародеев закорчился, а затем взорвался. Из-под земли взмыли тучи насекомообразных телец, гул, издаваемый их хромированные крыльями, звучал громче ветра. Существа, в чьих брюшках теплился зелёный свет, спиралью воспарили ввысь и устремились к вырастающим обелискам. Из верхней точки каждой конструкции ударила изумрудная молния. Рои хромированных созданий, вспыхнув, обратились в пыль, но за ними следовали другие, заполняя воздух быстрее, чем исчезали предыдущие. Они приземлились на боках обелисков. Жвала и энергетические лучи вгрызлись в камень. Облако жуков обрушилось на границу телекинетического щита над Тысячью Сынами и взорвалось пламенем вперемешку с осколками металла.
 
Им следовало оставаться здесь до возвращения Аримана, любой ценой. Выдержать ещё лишь немного, также, как они делали это всегда. Вот что им требовалось сделать. Только теперь Гильгамос не знал, удастся ли им.
 
Он взирал на будущее с тех самых пор, как легион отнял у него воспоминания о человеческих годах. Он наблюдал за тем, как горизонт того будущего подступал всё ближе и ближе. Гильгамос не отвёл внутреннего взора, когда его провидческий дар сгорел в огне Пиродомона. Он видел, как настоящее и будущее становятся тёмным туннелем, по которому им предстояло пройти. Его продолжали называть прорицателем, но в действительности теперь он был всего-навсего колдуном, а также воином, не знавшим, проживет ли ещё хотя бы удар сердца.
 
Земля содрогнулась снова, закручивая песок водоворотами в сухом море. Гильгамос резко высвободил волю. Орудия «Хищников» повернулись. Пушки «Осирионов» с воем зарядились.
 
Снизу вырвалась фигура. Она походила на змею, но тело её толщиной не уступало танку. Спину существа покрывали хромированные пластины, снизу выступали тысячи ног-лезвий. В голове твари зажёгся зелёный свет, когда она поднялась высоко воздух и нависла над землей. Затем создание выгнулось и, словно кобра, бросилась на Тысячу Сынов. Рот монстра врезался в телекинетический купол, и из барьера посыпались красные и золотые искры. Его ноги заскребли по невидимой преграде. «Хищники» открыли огонь. В существо попали лазерные разряды, отсёкши ему ноги и куски панциря.
 
Гильгамос послал ещё один импульс воли, и кольца рубрикантов и терминаторов дали залп следующими. Болты и ракеты накрыли цель, и многоножка исчезла в огненном зареве. Она закорчилось, части её тела растворились в сине-розовом пламени. А затем колдун почувствовал, как в варпе что-то высвободилось, словно пробка, вынутая из ванны. Тварь исчезла. Для Тысячи Сынов она попросту перестала существовать. Купол схлопнулся, сгинув без следа. Создание сложилось обратно воедино и обрушилось вниз, рухнув телом на рубрикантов. Один из воинов задёргался под монстром, скорлупа его брони треснула, и из неё посыпалась блестящая пыль. Острые жвала опустились на жертву, а затем вздёрнули её в воздух. В пасти монстра загорелся пульсирующий зелёный свет. Рубрикант закружился над землёй, пока паутина зеленоватой энергии принялась разбирать его доспех. Остальные бойцы продолжали вести огонь. Из посохов и рук колдунов били молнии и лучи огня, однако энергия гасла, едва коснувшись существа, как будто утекая в бездну.
 
Повсюду вокруг них из земли выбирались различные конструкции, тут же начинавшие роиться у колонн и обелисков. Ревущую пыль пронзали дуги молний. Гильгамос чувствовал, как поток варпа возле него разрывается. Он словно уходил в стремнину. И дело было не только в существе-многоножке. Планета и всё, что на ней находилось, отталкивали Великий Океан, словно восстающий из морских пучин остров, его горы поднимали огромные волны, а основная масса нарушала естественные течения и создавала водовороты. Теперь колдуну приходилось прикладывать усилия, чтобы удержать нить мысли и энергии, соединявшую его с остальными братьями.
 
Многоножка встала на дыбы. На её панцире распускались взрывы. Песок позади существа пошёл рябью. На мгновение в нём образовались концентрические круги, а затем весь участок провалился вниз. Из пыльной поверхности вырвались ещё три схожих создания, и, покачиваясь, поднялись в полный рост. Затем монстры всеми своими кольцами рухнули на землю, и, стремительно засучив ногами-лезвиями, понеслись к рядам Тысячи Сынов. Гильгамос окинул своих воинов взглядом, затем потянулся к ним разумом. Его мысли коснулись «Осирионов», и он ощутил сухое эхо дважды умерших воителей, запертых в зачарованных саркофагах. Шипение их душ обдало колдуна ледяным холодом.
 
+Услышьте мою волю,+ послал он.
 
Из всех заключённых Тысячи Сыновей наиболее ярко горели души внутри остовов дредноутов, их гнев походил на пылающие угли. Рубрика отняла у них всё, кроме боли первых смертей, даровав целую вечность страдания. Теперь же приказ Гильгамоса выпустил эту боль на свободу.
 
Дредноуты ринулись вперёд. От поступи поршневых ног заходила ходуном земля. Многоножки извернулись им навстречу. Через сужающуюся полосу земли засверкали импульсы зелёной энергии и сгустки плазмы. Два луча света попали в головного дредноута. Его броня начала расслаиваться, превращаясь в порошок, но машина продолжала мчаться к ксеносам, не обращая внимания на рассыпающуюся обшивку. Она отвела кулак. Существо взвилось на дыбы, изготовившись ударить жвалами и ногами-лезвиями. Дредноут врезался в него всей своей массой. Кулак погрузился твари в самое нутро. Пальцы-резцы сомкнулись. Посеребренный металл с визгом смялся. Заключённая в саркофаге душа дважды мёртвого легионера взревела в презрении к реальности. Поршни напряглись до предела. Кулак дёрнулся обратно. Многоножка забилась в судорогах. Кулак вошёл в неё снова. Сегментированное тело обвилось вокруг дредноута, словно пытаясь задушить его. Ноги-иглы заскребли по саркофагу боевой машины. Глубоко в ядре монстра образовался шар холодной энергии. Сквозь дредноут прошёл обнуляющий разряд. Руны и варповство, что связывали душу воина с металлом, ослабели. Жажда убийства и ярость померкли. Поршни покинула сила. Всё длилось какой-то миг, но этого оказалось достаточно. Кольца чудища сжались ещё сильнее. Лапы пробили броню. Плиты и сервоприводы согнулись. Призрак воина издал одинокий крик, затерявшийся в безмолвии ломающегося тела. Пыль и свет его воспоминаний продолжали своё бесконечное падение.
 
Гильгамос ощутил отголосок тех воспоминаний: отдача болтера в руке, вспышка света от звезды главной последовательности, копьё боли и падение, что началось, но так и не завершилось. Затем чернота.
 
Многоножка выпустила жертву, стряхнула с конечностей обломки брони и повернулась к следующей цели. В существо тут же угодили два импульса багряной энергии, погрузившись глубоко в тело. По воздуху вокруг мест попаданий на краткий миг разошлись концентрические круги. Металл деформировался. Взмётывая поршневыми ногами песок, к существу подбежал второй «Осирион» и с силой вогнал в него изогнутое лезвие из сверкающего золота. Из ядра его души хлынула мощь. Кромка оружия раскалилась до белизны. Из существа фонтаном брызнула зелёная энергия. Затем дредноут рывком дёрнул клинок вниз, сквозь тело твари, и наружу. Монстр затрёпыхался и рухнул на землю.
 
Гильгамос, стоявший в центре оборонительного круга, видел, как внутри ярящегося песчаного шторма вспыхивают и медленно меркнут огни битвы. Он ощущал связь с Гауматой в небесах над планетой, но при этом не мог дотянуться до гробниц, куда отправился Ариман. Перед ним поднялось очередное хромированное чудище, по чьему телу расходились взрывы и рябь от попаданий. Внезапно взвыл ветер, и колдун мысленно заглянул в следующие несколько секунд будущего и не узрел ничего.
 
 
=== ГЛАВА XVI ===
 
'''ПИРОДОМОН'''
 
 
Ктесий открыл глаза. Он падал… Да… падал после того, как спрыгнул с балкона в мысленном дворце. Он вспомнил вопрос, который выкрикнул ему вслед Гелио Исидор.
 
''— Кто ты такой?''
 
Картинка перед ним прояснилась. Он лежал на спине. Над ним, деревянные балки поднимались к световому люку в сводчатом потолке. В луче света кружились пылинки. Он втянул прохладный сухой воздух, и ощутил в нём пергаментный запах. Значит, ему пока не удалось вырваться на свободу. Он по-прежнему находился в мысленном образе. Мысленном образе Гелио Исидора. Он не помнил, как сюда попал, переход оказался резким, будто взмах серпом. Стремительный удар, и вот он здесь… Ему не выбраться отсюда, просто спрыгнув из высокого дворца. Нужно найти другой, более надёжный способ.
 
Он вспомнил свет в глазах Гелио… огонь…
 
Кем бы ни стал Исидор, что бы с ним не сделала Вторая Рубрика, он менялся — уже изменился. Что это могло значить?
 
«''Если ты не выберешься, ответ будет уже не важен''», — подумал демонолог.
 
Ктесий рывком поднялся на ноги. Он находился в длинном и высоком помещении. Стены скрывались за стеллажами, соединявшимися между собой передвижными лестницами из кованого железа и узкими переходами. В дереве полок были вырезаны буквы и цифры — индексы для сортировки книг. Это была библиотека. Ктесий едва не рассмеялся. В своё время он повидал и содержал немало библиотек. До того, как сгорело Просперо, он был одним из Хранителей Архивов и Свитков. Его всегда забавляло то несоответствие, что человек, носивший титул библиария в легионе, в действительности не исполнял соответствующие ему обязанности. В этой библиотеке, впрочем, книги стояли не на полках, но кучами лежали на полу. Все они были раскрыты и растрёпанны, отчего напоминали груды перебитых птиц. По страницам меж рисунками и позолоченными символами струились слова.
 
Он подошел к горе книг, присел и взял один из фолиантов. Колдун принялся читать, затем остановился и нахмурился. Он не был уверен насчёт того, что ожидал найти внутри. Возможно, копии прочитанных Гелио книг: истории, трактаты по философии и военному искусству, может даже стихи. Эта книга определённо к таковым не относилась. На первый взгляд её страницы ничем не отличались от тех, что вышли из-под великих печатных станков Утеро или Туна, наборный шрифт отчётливо виднелся на толстой бумаге. Однако слова и составленные из них предложения не имели никакого смысла. Следующая фраза никак не соотносилась с предыдущей. Некоторые обрывались на середине. Другие представляли собой просто слова, заполнявшие колонки подобно мусору, затолканному в пустоты внутри стены.
 
''Топор с обухом из чёрного железа и шириной с грудь человека, режущая кромка изогнута, как улыбка черепа. Я не могу вспомнить, что значит дышать; только что такое захлёбываться в пропасти, тонуть, не касаясь дна…. Мышцы взбугрились. прижавшись к металлу. я поднимаюсь из тьмы. низко. я — силуэт, заточённый во сне падения. начинается. Где он? Его имя, как его зовут? хотел закричать, но он тонул в слепой тьме. Его имя… неровное кап, кап, кап. началось. остался на железном помосте. — Он также не слышит. Пути назад не было. Пути назад никогда не было. — … Просто отголосок, звук имени, пойманный в бутылку. Набросок во тьме. Низко. Шипение. Куда теперь? Сваленные. Надежда. Они… голоса… зовут… меня… Вот только… на самой границе слышимости был другой звук, бормотание, похожее на донесённый ветром крик.''
 
''Голоса.''
 
Слова текли дальше. Он перевернул страницу, и новые строчки наполнили следующий лист, и следующий, и те, что шли до него. Ничто не сходилось вместе и не имело чёткой последовательности, которую Ктесий смог бы различить, но… в них что-то было, текстура, некое чувство, что нарастало у него в голове по мере чтения текста. Голоса… Да. Он словно слышал голоса, говорившие все одновременно.
 
Он закрыл книгу. У неё была обложка из красной кожи, и без каких-либо отметок. Ни названия, ни автора, ни номера. Ктесий взял другой том. Он оказался таким же. Даже иллюстрации выглядели бессмысленными: фигуры без лиц, существа, исчезавшие в пятнах цвета, узоры из символов, что доходили до границы листа, как будто чтобы продолжиться на следующей странице, которой не было. Он захлопнул и её, после чего посмотрел на пустые полки и груды книг на полу. Головоломка, вот что это было, головоломка, решить которую практически не представлялось возможным.
 
— И, конечно, чтобы выбраться отсюда, надо её разгадать… — произнёс вслух Ктесий.
 
— Ты можешь разгадать её? — раздался голос у него за спиной. Услышав его, он на миг закрыл глаза. Когда он оглядывался по сторонам, то никого не увидел, но тот, естественно, был здесь. Теперь Ктесий понял, что это за библиотека, или, скорее, что она собой представляла. Демонолог обернулся.
 
— Ты — Гелио Исидор, — сказал он. Возле кучи сваленных книг стояла фигура. Она была старой, в наброшенной на согбенные плечи рваной серой мантии. Лысую макушку окружали истончившиеся седые волосы. Лицо плотно обтягивало кости, однако глаза оставались теми же, что у мальчика в лодке и мужчины во дворце.
 
— Так меня зовут, — отозвался Гелио. Он сжимал в руках кипу книг, которую слегка поправил, когда оглянулся по сторонам. — Я тебя знаю? Чувствую, что должен знать.
 
— Ты знаешь, но не помнишь, — ответил Ктесий, а затем указал на книги. — Это твоя библиотека?
 
— Моя? Не думаю, или, точнее, не знаю. Но я единственный, кто пытался собрать их вместе. Насколько я помню, до тебя сюда никто не приходил. Я был тут один. — Он покачал головой. — Больше никого… а я стар… — Гелио огляделся. — Ты сказал, что можешь разгадать её. Если это так, то ты — самый желанный гость.
 
— Я не говорил, что могу её разгадать. Я даже не уверен, в чём заключается проблема, но я здесь, чтобы помочь. — Он сказал неправду и принялся высматривать признаки того, что эта версия Исидора заметила её, однако старик просто подошёл к столу и поставил принесённые книги на вершину уже опасно раскачивающегося штабеля фолиантов.
 
— Помочь? — повторил он и обвёл рукой окружавшие их россыпи открытых книг. — Мне не нужна помощь. Мне нужна разгадка.
 
— Но в чём тут проблема? — спросил Ктесий.
 
Образ постаревшего Гелио издал безрадостный смешок, переросший в натужный кашель.
 
— Вот в чём. — Он уставился на груду книг. — Всё не на своих местах. Оно всё здесь, но не там, где следует. Иногда мне кажется, что я нашёл цельный том, а затем понимаю, что в нём недостаёт фрагментов…
 
Тогда Ктесий заметил на столе различные ножики, кисточки, баночки с клеем и прессы — рабочие инструменты переплётчика. Здесь же лежали два фолианта, их корешки и обложки были рядом с ними, переплёты срезаны, страницы — разложены и придавлены, слова — вырезаны из одних мест и вклеены в другие. Ктесий подошёл ближе и взглянул на лист, который Исидор разрезал на тонкие полоски. И увидел несколько законченных предложений.
 
''Я — Гелио Исидор. Я — брат воинов и сын Просперо. Я из генетического рода Магнуса Красного. Я входил в Круг Золотого Солнца и был инициатом в Десятую сферу мистерий, хотя огонь моего разума горел недостаточно ярко, чтобы позволить мне пройти дальше. Я сражался в войнах, создавших Империум, и исполнял волю Императора…''
 
Ктесий задумчиво кивнул и взглянул на следующую страницу. На этой оказались завершёнными всего пару строчек.
 
''Я — Гелио Исидор. Я — существо, обратившееся против своего творца…''
 
Ктесий поднял глаза, а затем обвёл взглядом книги — тысячи и тысячи книг, миллионы страниц, триллион слов…
 
— Как долго ты пытаешься восстановить библиотеку? — спросил он.
 
— Как долго? — постаревший образ Гелио, хмурясь, посмотрел на него. — Я не понимаю. Это то, что я делал, и чем буду заниматься дальше. Ничего другого нет.
 
— Слово за словом, строка за строкой, пытаясь упорядочить сотни лет жизни по рядку за раз… — Ктесий холодно хохотнул. — Думаю, такую головоломку не решить и за целую вечность.
 
Гелио насупился.
 
— Я не понимаю, о чём ты говоришь.
 
— Это… — Ктесий повернулся, указывая на книги и стены с пустующими стеллажами. — Это способ, каким твой разум пытается собрать себя обратно. Как тот дворец, сложенный из камней прошлого. Эти книги — твоя память, Гелио. Спутанная и разрозненная. Ты берёшь книгу, открываешь её и находишь обрывки воспоминаний, одни настолько крошечные, что почти неразборчивые, другие чёткие и яркие, но все они не упорядочены и лишены контекста. Она вся здесь, вся твоя жизнь здесь, но только без порядка, содержания и индекса, которые бы придали ей осмысленность. — Он выдохнул, закрыл глаза и потёр веки. — А ты пытаешься сложить её обратно изнутри, пытаешься отыскать отдельные крупицы в пустыне… И, похоже, я оказался в ловушке этой неразрешимой задачи вместе с тобой, поскольку пока ты не вспомнишь всё, то отпустить мой разум ты также не сможешь. Каким-то образом Рубрика сделала тебя могущественным, но вернула тебе разум с рассеянными воспоминаниями и без указаний, где их искать. — Ктесий уронил руку и открыл глаза. — В определённом смысле это исключительно жестокая шутка.
 
Постаревший Гелио долгое время не сводил с него глаз, по-прежнему хмурясь.
 
— Я не… — начал он, затем покачал головой. — Забавно — то, что ты говоришь, не имеет смысла.
 
— Нет, — согласился Ктесий. — Нет, не имеет, но это правда.
 
— Тогда почему… почему я до сих пор этого не понял?
 
— Потому что воспоминание об этом где-то здесь, разбитое на отдельные слова и смешанное среди всего прочего.
 
Образ Исидора встрепенулся и поковылял назад к столу с разобранными книгами.
 
— Значит, я должен искать дальше.
 
— Нет, — произнёс Ктесий. Его взгляд приковала к себе страница одной из валявшихся на полу книг. Голову колдуна только что посетила идея. — Ты никогда не доведёшь эту работу до конца, как и я. — Гелио огляделся по сторонам. Ктесий нагнулся, подобрал том и протянул его Исидору. Старик заколебался, но затем принял книгу. — Прочти.
 
— Она такая же, как другие… — Гелио моргнул, глядя на лист. — Хотя на этой странице почти весь текст разборчив.
 
— О ком он? — спросил Ктесий.
 
Гелио вновь покачал головой, снова моргнул.
 
— Я не понимаю.
 
— Проблема в том, что ответ — это ты сам, Гелио Исидор. Код, что переставляет слова и страницы в этих книгах, индекс, с помощью которого можно узнать, что и где находится, это ты. Единственным неизменным в них остается лишь то, что всё это случилось с тобой.
 
— Со мной?
 
— Ты не в состоянии понять обрывки своих воспоминаний, смотря на них со стороны — тебе следует осознать, что они принадлежат тебе. Как только ты это поймёшь, они сами придут в порядок, поскольку его дашь им ты.
 
— Как?
 
Ктесий улыбнулся.
 
— Читай слова, — сказал он.
 
— Я уже читал.
 
— Прочти вслух.
 
Постаревший Гелио моргнул, а затем, едва заметно покачав головой, заглянул в открытую книгу. Он прикусил губу, сделал вдох.
 
— Я — Гелио Исидор… — начал он. — Я помню синее. Синим было небо, исполосованное красным огнём. Я чувствовал запах дыма. На горизонте были пирамиды. Из трещин в их стенах вырывался огонь. Мёртвые скользким ковром устилали землю…
 
Он продолжал читать. На секунду Ктесий решил, что ошибся. Затем образ библиотеки на краю зрения начал меркнуть.
 
— Среди тел стоял воин…
 
Освещение менялось. Луч солнечного света, что падал сквозь люк в потолке, становился шире. Тени, задрожав, превратились в завитки дыма. Теперь они стояли не в окружении стеллажей и книг, но на растрескавшемся плитчатом полу.
 
— Оружие в моих руках дрожало с грохочущим ритмом…
 
К синему куполу сияющего неба тянулись гряды треснувшего кристалла и медных балок. На земле лежали мёртвые воины, а в воздухе была кровь и пепел. Образ Гелио перед ним преобразился, став молодым, облачённым в красное и тускло-белое.
 
— Я помню боль, — промолвил Исидор, и с этим словом они оказались на горящем Просперо.
 
 
В нижнем мире ударная волна, поднятая распадом Сетеха, накрыла Аримана. Дуги синих молний захлестали по воздуху и земле, а после втянулись в сингулярность на том месте, где прежде находился фаэрон. Звук, похожий на промотанный в обратном порядке звон бьющегося стекла, заглушил все прочие шумы. Затем сингулярность взорвалась. Мощный вал разошёлся с запинками, каждая его рябь — замерший миг. Он врезался в Азека и отбросил его в воздух, где он и завис. Вокруг него застыло созвездие из обломков. Потом мгновение прошло, и он стал падать, а волна, мерцая, покатилась по ярусам пропасти.
 
Ариман грохнулся на пол. Срезы мыслей и воспоминаний сыпались внутри него подобно листве, опадающей с вырванного шквалом дерева. Сетех кружился вперёд и назад сквозь временной поток, меч, сияние, излучаемое глазами ксеноса, разрывались на части. Колдун увидел будущее, в котором он лежал, рассечённый и истекающий кровью. Части его показалось, будто он чувствует, как с каждым ударом сердец из него толчками выплёскивается багрянец. Часть его понимала, что он цел и невредим. Но что из этого было правдой?
 
+Ариман,+ раздался голос Игниса. Бесстрастного тона послания хватило, чтобы разум Азека снова обрёл равновесие. Игнис протянул руку, и, придерживая его, помог Ариману подняться на ноги. Его тело внутри брони онемело и с трудом слушалось. Перед глазами всё плыло, но он заставил себя посмотреть вверх.
 
Ксеносы на ярусах падали. Некоторые кубарём летели на землю. Другие, пошатываясь, валились с ног. Воздух пропилила высокая нота. Парившие над ними сферы и октаэдры вспыхнули синим огнём. Земля заходила ходуном.
 
+Нужно выбираться на поверхность,+ послал Ариман.
 
+Сетех…+ начал Игнис.
 
+Он вернётся. Весь мир — это механизм его выживания.+
 
Колдуны поднялись по ярусным склонам провала. Рубриканты и Жертвенник окружали их со всех сторон, поливая огнём уцелевших пришельцев. Наконец они увидели перед собой подземный мир Гиксосов, теперь уже не покрытый пылью, но мерцающий холодным светом. Вдали двигались существа. В воздухе пульсировал электростатический вой. На противоположном краю города Ариман различил огромную дверь на поверхность, через которую они вошли сюда. Он сорвался на бег, и Игнис с рубрикантами последовали за ним.
 
+Ариман.+ Азек ощутил Киу, показавшегося из-за ряда ребристых колонн. Мэхэкта была вместе с ним, сжимая в руках зажжённый меч. Отряд рубрикантов Киу остановился, после чего обернулся и дал залп по невидимой Ариману цели. +Здесь внизу целое воинство, и оно пробуждается,+ послал чародей, уже формируя треугольник вместе с Ариманом и Игнисом. Его воины на ходу построились вокруг чернокнижников кругами.
 
Азек не ответил. Он не слышал ничего, кроме гула металла по камню. Великий Океан покидал их разумы, словно некий неведомый процесс запустился вновь, оттесняя его прочь.
 
Они приближались к двери на поверхность, несясь во весь опор по громадной дороге. Одна из пирамид раскололась вдоль центра, её блоки разошлись в стороны, открывая чёрный проём. Из дыры выбралась фигура, и, стремительно перебирая ногами-лезвиями, устремилась вперёд. За ней следом выбежали другие создания с согбенными спинами, размахивающие длинноствольным оружием, глаза их напоминали синие звёзды.
 
Разумы Аримана, Игниса и Киу среагировали как один. Воины Рубрики развернулись и открыли огонь. Киу взмахнул клинком, и наступающих существ рассекла дуга холодного огня. Игнис обернулся, Жертвенник застыл на месте рядом с ним, и оба они посмотрели на город-гробницу. В ответ на них из тьмы уставились сотни блестящих глаз. По колдуну забили лучи зелёной энергии, но взорвались на энергетическом щите, что развернулся из выставленной руки Аримана.
 
 
Ктесий моргнул, щурясь от солнечного света, запятнанного дымом горящего города. Гелио Исидор стоял в трёх шагах от него, по-прежнему глядя на книгу в своих руках. Его красные и блекло-белые одеяния шелохнулись, хотя сам воздух оставался неподвижным.
 
— Гелио? — произнёс Ктесий.
 
Гелио моргнул, а затем поднял глаза. Рука, державшая книгу, опустилась. Том упал, его страницы затрепетали, а затем он рассыпался пылью.
 
— Да, — отозвался Гелио Исидор.
 
— Это твоё воспоминание, — сказал демонолог.
 
— В самом деле?
 
— Да, — ответил тот. — Это момент, когда в Тизку пришли Волки.
 
Он знал, каким будет воспоминание, но лишь сказав эти слова, Ктесий повернулся и узрел весь его масштаб воочию.
 
Он едва не пожалел о том, что вообще посмотрел. Ничего не двигалось. Каждая частичка пепла в воздухе, каждый завиток пламени оставался недвижимым, но, если бы не неподвижность, сцена могла бы сойти за реальную — даже ''более чем'' реальную, более острую, словно кромка меча, способная рассечь кожу. Сцена не выглядела как воспоминание или сон, а скорее как настоящий, живой образ. Ктесий точно знал, где именно и в каком моменте они оказались. Они находились в одной из меньших пирамид Тизки, ближе к морю. По взгляду на солнце и тени Ктесий определил, что это, по всей видимости, часть Лазурной Коллегии, где легионеры и их последователи собирались для обсуждений природы разума и границ знаний. Макровзрыв смял стену сооружения внутрь. Куски кристалла висели в воздухе, одни — застывшие посреди полёта, другие — разлетаясь на сверкающие осколки от соприкосновения с полом. Ещё там были воины Тысячи Сынов, продвигавшиеся сквозь клубы дыма. Их доспехи были красные, окаймлённые серебром и слоновой костью, с бронзовыми и золотыми эмблемами. И там же находились Волки Фенриса. Смазанные пятна серой брони, несущиеся в дыму, меховые плащи и кромки падающих секир. Зубы и кости животных, нанизанные на верёвки у них на шеях. Некоторые шли в бой без шлемов, являя на всеобщее обозрение узелковые татуировки и хищные звериные оскалы.
 
Гелио неуютно оглядывался по сторонам.
 
— Это была битва, — сказал он.
 
— Величайшая битва для нас, — подтвердил Ктесий, — или так мы думали. То, что произошло на Терре, было хуже, но для нас, для Тысячи Сынов, ''это'' эпохальное сражение.
 
Гелио повернул голову.
 
— Я участвовал в нём?
 
— Ты был воином легиона, так что да, ты в нём участвовал.
 
— Тысяча Сынов, это ты и я, и они? — Он указал на воителей в багряно-белых цветах.
 
— Да, и ещё больше их было в других частях города. К тому времени, как битва окончилась, их осталось гораздо меньше. — Он покачал головой. — Ты можешь счесть погибших везунчиками. Чем дольше я живу, тем более склонен с этих согласиться.
 
— А они? — Гелио кивнул на воинов в сером, вырывающихся из дыма.
 
— Волки Фенриса, Псы Русса, Свора — так много имён, будто они пытаются выиграть в состязании, до которого есть дело только им самим. Они — правосудие и возмездие Императора, нашего повелителя и творца.
 
— Правосудие за что?
 
— За то, что мы колдуны, и что мы нарушили Его приказ и не отказались от использования своих сверхъестественных сил.
 
— И за это нас постигло ''такое'' наказание?
 
— Я — один из немногих, считающих, что оно не было таким уж неоправданным. Мы ''были'' и ''остаёмся'' чародеями, и мы ''действительно'' нарушили повеление Императора как по его духу, так и по факту. Боюсь, что когда ты вспомнишь всё и вернёшься в наше братство, то найдёшь его весьма далёким от того несовершенного идеала, за который мы так усердно цепляемся.
 
— Значит, кара была справедливой?
 
— Насчёт справедливости не берусь судить. Скорее, предсказуемой.
 
— Ты не похож на человека, ведомого идеалами.
 
— И это так. Я предпочитаю думать, что если уж собираешься лгать другим, то себя обманывать не стоит.
 
— Тогда чего ты хочешь? Зачем ты помогаешь мне?
 
— Потому что я хочу выбраться отсюда, а без тебя у меня это не получится, и я думаю, что это случится лишь в том случае, если я помогу тебе вспомнить. На первом месте здесь шкурный интерес.
 
Какое-то время Гелио пристально смотрел на Ктесия, а затем кивнул, но означало это согласие или же признание, он не смог понять. Он проследил взглядом за тем, как нынешний образ Исидора отвернулся от окружавшего их видения. Призыватель ощущал холод и пустоту разверзшейся под ногами пропасти, которая была готова поглотить его в тот же миг, как только он бы задумался о том, что могли означать новые способности Гелио. Пока что ему требовалось, не останавливаясь, продолжать идти по лабиринту потерянной личности Исидора. Как только он освободится, тогда… тогда он и позволит себе поразмыслить над тем, что же бывший рубрикант с раздробленным рассудком и катастрофическим могуществом мог собой знаменовать.
 
— Кто это? — Гелио указал на одну из фигур, застывших посреди разлетающихся вдребезги пирамид. Огонь запятнал её красный доспех гарью. В руке воин сжимал топор, чья кромка пылала ослепительным светом. Человека окружали осколки стекла, облетающих его стороной и тем самым формируя сферу, каждый кристалл соединялся с другими разрядами молний. У его ног лежали трупы, тело в разломанных алых доспехах Тысячи Сынов, сквозь прорехи в которых на плитчатый пол вытекал багрянец более тёмного оттенка. Чуть дальше легионер в сером только-только закончил прыжок. Красный провал разделял его грудь от горжета до паха. Заплетённые в косы седые волосы развевались у него за спиной, открывая худое, искажённое в последнем вое, лицо. Сквозь дым виднелось больше приближающихся серых воинов, их шлемы и наплечники покрывали неровные клыкастые узоры красных и чёрных цветов. Ктесий окинул взглядом картину и медленно втянул воздух, наполовину ожидая почувствовать запах крови и дыма, однако тот был чистым и стерильным.
 
— Это Игнис, — сказал он, кивнув на фигуру в окружении кристаллических осколков и молний.
 
— Игнис… — медленно повторил Гелио Исидор, после чего покачал головой. — Я не… — Он нахмурился и повернулся, взглянув на мёртвого воина у ног Игниса. — А это…
 
— Арканакт, и это, должно быть, момент, когда его настигли Волки. Ещё тогда Игнис был бойцом-одиночкой, но, думаю, они с Арканактом понимали друг друга. — Ктесий покачал головой, оглядываясь по сторонам. Картина была настолько реальной, настолько яркой, что казалась едва ли не более настоящей, чем реальность. Он мимолётно задался вопросом, что случится, если он подберёт один из болтеров и всадит снаряд в глаз Космическому Волку? Упадёт ли воин замертво в том давнём сражении, сражённый выстрелом из совершенно другого времени? Он покачал головой, дивуясь столь глупой мысли, а затем на секунду закрыл глаза. Ему нужно найти отсюда выход, найти мостик обратно в свой разум, затем разыскать Аримана. Он находился не в лабиринте и не в тюрьме. Это была шкатулка с секретом, созданная из раздробленного разума. Он попытался сбежать отсюда, но нашёл лишь ещё больше мест, в которых мог бы заблудиться. Нет… единственный способ выбраться — это решить головоломку, отыскать ответ, в котором нуждалась частица Гелио. Он открыл глаза.
 
Горящее Просперо никуда не делось. Ктесий прищурился. Ему показалось, будто сквозь дым проглядывал шпиль Окклюзиария. Доберётся ли он туда, если попробует отправиться в путь? Найдёт ли там себя таким, каким он помнил, бегущим из горящей башни тайн? Нет, вряд ли. Это был мысленный пейзаж, созданный из воспоминаний, что были реальными, что были прожиты, а воспоминания были ограниченными. Он обернулся.
 
— Ты должен быть где-то… — сказал демонолог вслух, внимательно осматривая дым и застывшие клубы пыли. — Чтобы это помнить, ты должен быть…
 
Он повернулся чуть в сторону, и тогда заметил группу воинов в тридцати метрах за Игнисом. Красная броня и слоновая кость, золотые змеиные гребни над шлемами с клиновидными носами…. Он увидел воина впереди, сжимающего в руке болтер. Ктесий подступил ближе… заглядывая в зелёные глазные линзы так, словно хотел увидеть лицо по другую сторону.
 
— А вот и ты… — выдохнул он. — Это был ты. — Ктесий обернулся. Гелио Исидор шагнул вперёд, разгоняя полами мантии висящий в воздухе пепел. Он хмурился, не сводя глаз с воина в красном доспехе. Бывший рубрикант покачал головой, но Ктесию показалось, что он сделал это больше из смятения, нежели отрицания.
 
— Почему я не могу вспомнить? — спросил он.
 
— А я думаю, что можешь, — сказал Ктесий. — Ты можешь вспомнить этот момент вплоть до последней пылинки. Также как ты ранее вспомнил море Тизки и лодку, в которой по нему плавал. Ты можешь вспомнить всё, но воспоминания подобны крупицам пыли, книгам без порядка, номера и индекса. Они все здесь. Тебе нужно просто найти между ними связь. Ты должен найти себя.
 
Гелио по-прежнему смотрел на воина в красном, что был им в тот момент времени. Медленно, колеблясь, он протянул руку, словно намереваясь коснуться личины его шлема. Затем нерешительно замер.
 
— Рубрика изменила тебя, — продолжил Ктесий. — Не знаю, как именно, но знаю, что она сделала тебя опасным. Разум без цели будет бродить по тёмным закоулкам, и в этот момент ты могущественный и потерянный. Но ты пришёл сюда, ты стал ближе к тому, чтобы обрести цель… По крайней мере, я так считаю. Тебе лишь нужно найти и сделать следующий шаг.
 
Тогда Гелио посмотрел на него, и его лицо исчертили морщины непонимания.
 
— Я боюсь. Почему мне страшно?
 
— Быть живым означает чувствовать боль, и как только ты вернёшь себе прошлое, что ж…
 
— Я не хочу боли.
 
— Нет, но я думаю, ты хочешь вновь быть живым. — Он указал на Игниса и остальных воинов Тысячи Сынов. — Думаю, ты хочешь вернуться к нам, Гелио Исидор.
 
С минуту Гелио буравил его взглядом. Не моргая. Ктесий задумался над тем, что только что сказал. Слова удивили даже его самого, но большего всего удивило его то, что он в них верил. Каким-то образом, где-то на своём пути он нашёл то, чего хотел, и поверил в нечто большее, нежели сила и желание выжить любой ценой. Ему стало любопытно, в какой именно момент это случилось.
 
Гелио Исидор моргнул, затем кивнул и поднял руку вновь.
 
— Я хочу вспомнить, — сказал он и коснулся лица своей памяти.
 
Воздух содрогнулся. Затем в ушах Ктесия взревел звук, и Волки побежали, завывая, их секиры походили на красные, опалённые огнём улыбки. Осколки кристаллов вокруг Игниса разлетелись во все стороны. И теперь Ктесий почувствовал дым, и кровь, и смрад убийства. Одна лишь прошлая личность Гелио не двигалась, но продолжала стоять на месте, сохраняя совершенную неподвижность в эпицентре разверзающегося шторма, а рука человека, которым та станет, оставалась прижатой к лицевой пластине шлема.
 
— Гелио! — закричал Ктесий. К ним нёсся Волк, оскалив белые острые клыки и воздевая топор.
 
Гелио Исидор поднял голову. Его глаза наполнились доменным светом. Его прошлая личность исчезла, как будто стёртая одним переворотом страницы.
 
Мир снова остановился. Звук стих.
 
— Я был здесь, — промолвил Исидор. Он повернул голову, окидывая сцену горящим взором. — Это случилось.
 
Ктесий не ответил.
 
Гелио обернулся и посмотрел на Игниса и остальных из Тысячи Сынов.
 
— Что случилось с ними? — спросил он.
 
— Некоторые пережили сожжение Просперо, — ответил чародей. — Те, кому это удалось, были изменены Рубрикой, точно как ты.
 
Гелио шагнул ближе к неподвижным легионерам.
 
— Почему?
 
Ктесий почувствовал, как в мыслях формируется ответ. Он собирался сказать, что они превращались в монстров, что они умирали, что это была попытка спасти их… Он остановил себя и произнёс единственную правду, которую знал.
 
— Я не знаю, почему.
 
Гелио кивнул, больше не озираясь.
 
— Так много погибших. Так мало выживших…
 
— Некоторые пережили битву и Рубрику. — Ктесий указал на фигуру в центре шквала из кристаллических осколков и молний. — Игнис до сих пор жив.
 
Гелио огляделся. Свет в его глазах разгорался всё ярче.
 
— Я этого не помню, — сказал он, и его голос стал холодным и пылающим, льдом и огнём, ослепляющим, горящим.
 
Ктесий невольно вздрогнул. Неподвижность воспоминания внезапно показалась ему угрожающей, до предела натянутой нитью.
 
— Я не помню его таким, как ты сказал. — Гелио оказался рядом с Игнисом, его глаза пылали ярче и ярче. — Я помню, что ему могло хватить силы и мощи спасти своих братьев. Я помню, что ему не хватило силы. Я помню, что, несмотря на всю его мощь, он оказался слаб. — Свет окружающего мира становился ярче, выбеливая красную броню и падающие капли крови.
 
— Он жив, — произнёс Ктесий, и ощутил в своих словах нотку лихорадочной спешки. — Он один из союзников Аримана. Он…
 
— Я помню свет, и тьму, и падение. — Рука Гелио поднималась, тянясь к образу Игниса. Свет стал ослепительным, и Гелио Исидор превратился в тень на фоне зарева, его очертания размывались в чёрные перья. — Я помню всё, что было…
 
— Нет…
 
— И всё — прах.
 
Он коснулся воспоминания об Игнисе, и ткань прошлого взорвалась огнём и жаром.
 
 
Вспышка. Глаза Игниса наполнились белым светом.
 
Тишина.
 
Лишь шорох песка, гонимого по земле крепчающим ветром.
 
Жертвенник, исторгнув из поршней газ, занял боевое положение.
 
Воздух прошил луч энергии. Зелёный. Бурлящий.
 
Всё словно отдалялось, продолжая, однако, оставаться на прежнем месте.
 
Игнис посмотрел на руку. Между пальцами разгорался огонь. Он застыл.
 
+Игнис, брат?+
 
Ещё один резкий свет. Сполох. Ослепление. Он чувствовал в своих лёгких воздух. Его сердца бились громче и громче.
 
Ни боли, ничего, только свет.
 
Свет.
 
Он был…
 
Огонь.
 
+Брат?+ Слово ворвалось в его мысли, и он падал, не двигаясь. Он поднял руку. Она пылала. Горела.
 
Вспышка.
 
''Я помню огонь…''
 
Нет. Ему нужно… Ему нужно… Ариман…
 
''Сполох.''
 
''Он был белым, абсолютно белым, цвета ядра солнца. Он грянул с чёрного неба…''
 
— Жертвенник. — Он попытался произнести имя, но когда открыл рот, то сумел издать лишь огненный рёв, словно вырвавшийся из доменной печи. — «Жертвенник!»
 
''Я упал на руки и колени. Земля подо мной — красная пыль, цвета ржавчины, цвета высохшей крови. Боль, более жгучая и резкая, чем любая рана, наполнила меня…''
 
Там были другие из Тысячи Сынов. Жертвенник поворачивался к нему, лязгая механизмами и держа оружие наготове. Игнис поднял голову, чтобы взглянуть на автоматона, но…
 
''Я не мог видеть; огонь сначала лишил меня глаз, потом языка, прежде чем я смог закричать. Внутри доспеха вздулись мышцы, давя на металл. Огонь горел во мне, покрывая волдырями мою кожу. Я чувствовал, как на моём теле открываются рты, тысячи ртов с острыми зубами, каждый бормочет мольбу остановить боль. Огонь прошёлся по моему телу, как руки сквозь жидкую глину. Я задыхался, словно утопая в песке. Ядовитое прикосновение паники сожгло мою плоть. Я не мог дышать. Я не мог двигаться.''
 
Игнис попытался остановить это, однако воспоминание с рёвом проходило сквозь него, выжигая всё на своём пути.
 
Всё горело. Свет обращал всё в серый пепел.
 
«''Игнис'', — возопили распадающиеся угольки его мозга и души. — ''Я Игнис! Это воспоминание не моё. Со мной этого не случилось. Рубрика не преобразила меня… Я выжил… Я…''»
 
Всё остановилось.
 
Словно бритвой провели по памяти, жестокой линией отделили меня от всего, что было раньше.
 
Он ничего не чувствовал.
 
Он медленно встал, поднимаясь с четверенек. Он ничего не чувствовал. Он был ничем… лишь дребезжанием воспоминания об имени внутри комплекта брони.
 
— ''Игнис''… — выдохнул голос бесконечно падающего праха, и он полетел вместе с ним.
 
 
Образ Игниса рассыпался на глазах у Ктесия и развеялся по ветру. Сцена с Просперо начала рушиться, хлопьями цвета разлетаясь от рваной дыры, где прежде стоял Игнис.
 
Гелио Исидор повернулся к Ктесию. Его одеяния хлопали на шквальных порывах, пылая подобно открытому пламени. Осколки воспоминания утекали во тьму позади него, исчезая в пустоте, которая теперь окружала их со всех сторон. Куда бы он ни посмотрел, повсюду падала и спиралью вздымалась пыль, крупинки сияли, горели. Ктесий ощутил, как они обожгли идею его кожи. Колдуна наполнил рёв, сотрясая его, толкая на колени.
 
— Я помню тебя, Ктесий, — промолвил Исидор.
 
Демонолог удержался на ногах.
 
— Это…
 
— Память, Ктесий. — Гелио протянул руку, подставив под каскад праха. — Это наши воспоминания, воспоминания всех Тысячи Сынов. Всех живых, всех мёртвых и всех, кто застрял посередине. Здесь всё. Все наши страдания, все наши смыслы, все наши знания. — Бывший рубрикант сомкнул кулак, а затем подбросил пойманный прах в воздух. Ктесий взглянул и увидел… и увидел…
 
Тизку под синим куполом, видимую из окна башни…
 
Терру, дом человечества, чье небо пересекали полосы выстрелов и вопящие следы нерождённых…
 
Двух сидящих на веранде мальчиков, наблюдающих за приближающейся бурей…
 
Одинокого Магнуса, спрятавшего лицо в ладонях…
 
Он увидел Игниса, и Амона, и Санахта, и Хайона. Все они скрывались в песчинках, что замирали у него перед глазами, а затем начинали падать.
 
— Это ты… — ахнул Ктесий. — Ты — Пиродомон. Это всё ты. Ты то, что идёт за нами. То, что ты вспоминаешь, становится явью. Вторая Рубрика…
 
— Я и есть Рубрика, Ктесий. Первая Рубрика, и вторая. Я — сила, что связывает всех братьев нашего легиона во всех временах. Рубрика соединила нас вместе, телом и духом, навечно. Рубрика — фиксированная точка в варпе. Как только она завершилась, она стала существовать всегда… — Уголок рта Гелио дёрнулся в блеклой усмешке. — Бомба, которая никогда не прекратит взрываться, её ударная волна будет расходиться и в прошлое, и в будущее.
 
— А второй ритуал… Он не спас тебя от Рубрики, да?
 
— Спас меня… Вторая Рубрика просто свела свою мощь в единую точку, в одну из душ, что падают сквозь неё даже сейчас. Я — голос и лицо Рубрики. Я — вся её мощь. Я пламя, что сжигает всё, что было. Она предназначалась для того, чтобы освободить нас от времени, от судьбы и изменения. Вот чего вы все хотели, вот что вы пытались создать. — На сей раз настоящая улыбка, безмятёжная и ужасающая. — У вас получилось. Вы создали спасение. Создали меня.
 
Гелио развёл руки. Пыль вокруг него закружилась, сливаясь в один закручивающийся циклон. Под его кожей пылал свет. Глаза стали провалами, сквозь которые наружу вырывалась ярость звёзд.
 
— Ты же говорил, что не помнишь, — крикнул Ктесий сквозь рёв ветра.
 
Гелио рассмеялся.
 
— Я и не помнил. Но теперь вспомнил. Прах соединяется, воспоминания и сознания сходятся вместе и образовывают личность, которая считает себя живой. Что такое жизнь, если не воспоминания? Я здесь, среди праха вместе с остальными, разделённый на мельчайшие частицы, библиотека из смешанных книг и слов. Мы все — лишь прах на ветру, Ктесий. Но я — центр всего, чем мы были и есть. Я — голос всех нас, прошлого, настоящего и грядущего. Я — приносящий конец.
 
— И что это за конец?
 
— Спасение. Все Тысяча Сынов станут единым целым, неизменным, вечным.
 
 
Ариман увидел, как Игнис распадается на части. Серый пепел вскружился вихрем.
 
+Брат! Игнис! Брат!+ закричал Ариман своим разумом, пытаясь пробиться к Игнису, однако горящие ветра оттолкнули его назад. Он почувствовал в том пламени мощь, дрожью расходившуюся по варпу. Она была знакомой… такой знакомой… Пыль, и огонь, и пепел… Текстура и привкус Рубрики, когда он наложил её в первый, а затем и во второй раз. Привкус спасения, потерявшего ориентиры.
 
«''Я это сделал''», — промолвила мысль у него в голове, холодная и ранящая.
 
Он больше не видел Игниса, ни глазами, ни разумом. Перед ним был только огонь. Жертвенник развернулся, чтобы дать залп по приближающимся ксеносам. Пространство вокруг автоматона наполнилось золотым и зелёным светом энергетический лучей, разбивающихся о скорлупу его щита. Вперёд устремились чёрно-золотые существа-скорпионы, импульсы из пушки Жертвенника проходили сквозь них так, словно их там не было. Киу хлестнул разумом по скоплению ксеносов, едва те на мгновение обрели плотность, однако Ариман уже не следил за ходом боя.
 
Пелена пепла вокруг Игниса истончилась, и сквозь неё показалась фигура в латах, стоявшая со склоненной головой.
 
+Игнис!+ закричал Азек. Голова доспеха поднялась. В её глазах засиял призрачный свет. Разум Аримана наполнился рёвом сыплющегося праха. Он почувствовал, как сбился с шага, почувствовал, как в черепе пусто звенят мысли. Игнис… Этого не может быть…
 
+Ариман!+ воскликнул Киу, и послание выдернуло Азека обратно в настоящее. Рубриканты перестали стрелять. Он назвал их поимённо, но те остались неподвижными. Единственным ответом на зов был рёв пламени. Он больше не слышал ничего, кроме огня и шелеста уносимого праха.
 
''Пиродомон…''
 
Пробуждённые пришельцы-мертвецы обступили их кольцом.
 
 
Ктесий посмотрел на Гелио Исидора. Пространство позади Гелио раскрылось, и он увидел… Вращающийся на месте столб огня. Ослепляющий циклон. Он ощутил, как его рассудок силится осознать увиденное: пси-сингулярность, самоподдерживающаяся точка в ткани варпа. Фрагменты минувшего и будущего, души мёртвых и жизни живых. Он смотрел на него, не в силах отвести взгляда, и ощутил, как его постепенно затягивает на орбиту вихря. В огне он увидел всех, всех и каждого своих братьев.
 
Киу, стоящий возле Аримана…
 
Ликомед, застывший посреди шага на борту «Гекатона»…
 
И остальные, понёсшиеся перед его глазами сплошным потоком имён и образов…
 
Акор`менет…
 
Амон…
 
Манутек…
 
Афаэль…
 
Гиламехт…
 
Хадет…
 
Хайон…
 
Мабий Ро…
 
Мордегай…
 
Онорис…
 
Аартрат…
 
Эзорат Кью`растис…
 
Хасопет…
 
Омархотек…
 
Дэдофет…
 
Кахотеп…
 
Незчад…
 
Санахт…
 
Игнис…
 
Менкаура…
 
Ашур-Кай…
 
Фосис Т`Кар…
 
Утиззар…
 
Толбек…
 
Халофис…
 
Хатор Маат…
 
Тысячи и тысячи душ, павших и живых, сломленных и потерянных, Тысячи Сынов из прошлого, и настоящего, и будущего.
 
Ктесий узрел их всех и узрел, что грядёт: Пиродомон, огонь, который заберёт их всех. В него ударил ветер, подтягивая ближе к горящему столпу. Он почувствовал, как начал падать в него, и понял, что через миг обратного пути больше не останется. Часть его хотела, чтобы это случилось, скользнуть за горизонт событий в водоворот пламени и боли, и разлететься на несметные воспоминания. Прах к праху, и пепел к пеплу…
 
 
Огонь. Внезапный и тотальный, заполонивший мысленный взор Аримана.
 
Рубриканты перестали двигаться. Застыли. Свет в их глазах ослеплял, но они не шевелились.
 
+Свет…+ мысли Киу трепетали. +Я… Я ничего не вижу.+
 
Сердце огненного инферно протянулось вверх и вниз, исчезая из поля зрения.
 
Пиродомон, явившийся за ними всеми.
 
«''Нет! Не сейчас'', — подумал Ариман. — ''Мне нужно больше времени… Мне нужно больше времени!''»
 
Но больше времени у него не осталось, и огонь Рубрики пришёл поглотить их без остатка.
 
 
На поверхности мёртвого мира огонь возник в сознании Гильгамоса ослепительной вспышкой, как будто перед его мысленным взором взорвалась термобомба. Мысли колдуна застыли. Все процессы жизнедеятельности остановились, пока его восприятие варпа захлёстывали белый свет и яркая боль.
 
Он услышал крик сгорающих голосов. Их боль пронзила его, острая и чистая. Гильгамос услышал в рёве слова. Имена. Имена, которые он узнал. Имена братьев, которых он не видел живыми и не слышал их голосов уже многие века.
 
Боль схлынула.
 
Белизна сменилась сполохами зелёного света.
 
Рубриканты замерли посреди шага, как и дредноуты. Истребители и боевые корабли, начавшие спускаться для эвакуации воинов, резко отвернули обратно ввёрх, и, болтаясь из стороны в сторону, полетели прочь. Тучи скарабеев и существа-многоножки ворвались в ряды Тысячи Сынов.
 
Гильгамос направил волю на энергетический барьер. Чародей ощутил, как тот смялся, даже не успев до конца сформироваться. Рои и создания хлынули вперёд.
 
 
На борту «Гекатона» мыслеформа Гауматы с рёвом неслась по коридору, оставляя в воздухе за собой след из искр. Она имела тело льва. Из спины вырастали четыре крыла оранжево-синего огня. Голова напоминала человеческую. Из челюсти выступали серебряные бивни. Глаза походили на белые звёзды. Мыслеформа спускалась всё глубже, выискивая врагов. Они пришли из ниоткуда, а теперь находились повсюду. В сознании Гауматы вспыхивали образы: водопады красных слёз, сверкающих подобно рубинам. Арлекины, танцоры-убийцы из расы альдари. Однажды он уже сражался с ними, и знал, что, невзирая на стремительность, их главным оружием было смятение. Они были слабыми и хрупкими, и без покрова лжи не стоили ничего.
 
Он ощутил, как одна их группа бежит по переходу, и, сместив мысль, заставил воздух обратиться в пламя. Всё произошло слишком быстро, чтобы те успели отскочить в стороны. Бумажная кожа и души сгорели в считанные секунды, а он уже летел дальше, попутно раздавая команды рубрикантам и братьям по всему кораблю. Они удерживали каждое пересечение и могли отреагировать на каждое движение. Позже придёт время для вопросов, почему арлекины последовали за ними аж сюда, но прямо сейчас причина их нападения не имела значения, главным было отразить его.
 
Гаумата был пылающим божеством, и в этом измерении его воля была истиной. Варп лился сквозь него сплошным потоком, тон его мыслей и настроя без труда находил свой отголосок в эфире. Эпоха огня, так это назвал Ктесий, и он был прав. Сила пламени находилась на своём пике, и в данный момент Гаумате казалось, словно весь мир стал одним колоссальным костром.
 
Вспышка черноты. Внезапная. Как будто солнце исчезло на один удар сердца.
 
Его мыслеформа испарилась.
 
Он кубарём вернулся обратно в своё тело. Огонь в разуме стал пламенным инферно, вышедшим из-под контроля, ошеломляющим, потрясающим.
 
Гаумата влетел в свою плоть и припал на колено. Он оказался у дверей, ведущих во внутренний санктум, где находились персональные владения Тысячи Сынов, а также Клети безмятёжности с их секретами. Вместе с ним в помещении находилось двадцать четыре рубриканта: пять терминаторов и два отряда по девять бойцов. Достаточно, чтобы разбить целую армию. Ни один из них не пошевелился, когда Гаумата направил им приказ.
 
Он поднялся, чувствуя, как внутри шлема у него с губ слетают брызги крови. Глаза воинов Рубрики сияли, и он услышал исходящую от них вибрацию ревущий пыли. Для разума, внутри коего бушевал огонь, та дрожь по своей силе напоминала землетрясение. У колдуна появилось чувство, что он либо разлетится на части, либо вознесётся до вершины могущества, о котором даже не подозревал.
 
А затем противовзрывную дверь вышибло внутрь. Во все стороны разлетелись шарики расплавленного металла, когда заряды, установленные арлекинами с другой стороны, один за другим детонировали и раскроили её от верха до самого низа.
 
Из разрушенного проёма выступил одинокий танцор.
 
Гаумата поднялся, чувствуя, как его разум и плоть содрогаются от неистовствующего в варпе огненного шторма.
 
С краёв тела танцора сыпались ромбы цвета и тьмы. Его лицо было угловатым, цвета слоновой кости. Мимо него проносились обломки. Шарики раскалённого добела металла пролетали в волоске от него, но ни один из них его не касался. Он шёл вперёд, неторопливо, безразлично, словно шагая по лезвию ножа сквозь хаос. Гаумата направил к нему восприятие, однако сам остался стоять на месте. В голове чернокнижника возник какой-то звук: голос, пустой и прекрасный, мелодичная погребальная песнь, которую напевала терзаемая муками душа. Он был отталкивающим, восхитительным. Колдун вознёс мысли к наивысшей точке абстракции. Там был огонь, наполнивший его душу, окутавший Гаумату точно так же, как всегда. По нитям, связывавшим его со своими последователями и рубрикантами, хлынула ярость. Пришелец занёс ногу, чтобы сделать ещё один шаг. Разум Гауматы сжался. Он почувствовал, как тот вобрал в себя воспоминания, обрывки старой боли, и стыда, и потери: он, сжимающий ладонь брата, пока забирали их отца, безжизненная рука, свисающая из-под края савана; зубы Волка, вонзающиеся ему в доспех и срывающийся с его уст крик. Всё это отправилось в огонь. Он замер, почувствовал, как пламя начинает пожирать границы мыслей, а затем исторг его из себя.
 
Одинокий танцор сорвался на бег. К нему потянулся огненный язык, но тот, петляя, преодолел его, стремительно проскальзывая в дыры пространства и доли секунд. Быстро, настолько быстро, что для глаз и рассудка Гауматы он превратился в прерывистое пятно. Его мысли пришли в движение, и пламя разделилось, взвившись в воздух. Фигура подпрыгнула, прижав руки к телу, и закрутилась спиралью. Огонь потянулся к существу, но его там уже не оказалось. Гаумата ощутил, как его накрывает волна шока. Фигура приземлилась на полу в шаге от него и взмыла обратно вверх. Гаумата вихрем развернулся. Навершие его моргенштерна отделилось от древка и устремилось к арлекину на нити эфирного пламени. Оно понеслось туда, где должна была оказаться фигура, и чародей направил в сердцевину оружия свою волю. Навершие полыхнуло, своим жаром поджигая воздух, сквозь который проходило.
 
За его глазами взорвалась боль. Огонь, ревевший в разуме колдуна, вспыхнул ещё ярче. Фокус, с помощью которого Гаумата удерживал пламя в мыслях, сбился, и теперь огонь захлестнул его самого, снося стены контроля.
 
Его рука дрогнула. Зарево, объявшее моргенштерн, угасло.
 
И в этот момент, как будто всё это время дожидаясь его, арлекин прыгнул. Навершие моргенштерна прошло под ним. Оружие опалило жаром плащ фигуры, и за ним следом посыпался пепел и голограммные звёзды. Арлекин, пролетая над Гауматой, вытянул смутно различимую руку.
 
Чародей ощутил, как с идеальной медлительностью проходит мгновение, подобно пропущенным через проектор финальным кадрам пикт-фильма. Фигура находилась прямо над ним, посмотрев на него в тот же миг, как он поднял голову. Она протянула руку, словно чтобы погладить щеку Гауматы. Ладонь коснулась его… и прошла сквозь шлем и череп. Он почувствовал её. Почувствовал, как пальцы с гудением теряют и вновь обретают плотность. Почувствовал, как они погрузились ему в мозг, где ещё только формировались мысли, и почувствовал, как призрачные пальцы сжались.
 
Никакой смерти старого врага, подумал он, никаких объятий огня и судьбы. Никакого искупления…
 
 
Солитёр приземлился. Пригоршня мяса, извлечённая из черепа колдуна, сочилась кровью. Тело позади него рухнуло на пол. Пламя в воздухе угасало. Управляемые призраками комплекты брони дёргались, их конечности клинило. Солитёр дал багровой массе вывалиться из ладони. Он двинулся дальше, к жизни, которую пришёл отнять.
 
 
— Это неправильно! — закричал Ктесий в огненную бурю. — Это не спасение. Это истребление!
 
— А что насчёт братьев, которых ты и твой кабал пожертвовали Рубрике? — воскликнул Гелио в ответ. — Все мы стали ничем, лишь болью и дрейфующими в бездне отголосками. Вот что такое истребление. Я — единственный, кто вернулся из той бездны. Я — голос и воля Рубрики и её Тысячи Сынов. Теперь настал наш черёд выбирать судьбу. — Напор ветра толкал Ктесия вниз, его мыслеформа распадалась на части, крупицы рассыпающегося разума уносило горящим потоком воздуха.
 
— А остальные сделали этот выбор вместе с тобой, — спросил Ктесий, — или ты избрал такую судьбу сам?
 
Гелио медленно, скорбно покачал головой, скрепляя свой приговор.
 
— Мне жаль, Ктесий, но я помню тебя, и я не помню, чтобы ты пережил Рубрику. Ты стал таким же, как остальные. Как Игнис, как Птоллен…
 
— Нет… — попытался сказать он, однако Гелио уже отвернулся и уходил прочь.
 
Ктесий ахнул. Вспышка света у него за глазами. Концепция его плоти обугливалась.
 
''Он разваливался, горел, разрушался… в… воспоминание…''
 
''Он — соискатель у края тайного круга, наблюдавший за жертвоприношением чему-то, что мерцает в воздухе на самой границе реальности. Брызги крови из уст умирающего человека, и голоса тех, кто окружал алтарь, становятся громче…''
 
''Он — воин в красно-белом доспехе. Перед ним лежит раскрытая книга. Страницы рассыпаются, но слова и символы ещё разборчивы. От горящего архива в воздух валит дым. Один из людей идёт к нему, бормоча о том, что тексты опасные. Правители человека недавно приняли порабощение под именем Согласия. Болтер Ктесия разносит его в кровавые клочья.''
 
''Он — колдун в башне на планете чернокнижников. Он смотрит на горизонт, наблюдая за тем, как изгибается свет девяти солнц и сверкают стаи нерождённых, выискивающих слабины в оберегах, что мерцают в воздухе подобно сетям. Ариман тоже здесь, на другом краю комнаты, ждущий ответа на своё приглашение стать частью сговора, кабала. Ктесий издаёт смешок и поворачивается, чтобы дать свой ответ…''
 
''— Все мы, в самом конце, становимся воспоминаниями, — произносит голос на задворках разума, словно повторяя ему забытый урок. — Свёртки произошедших событий, переходящих из прошлого в будущее в лохмотьях наших жизней.''
 
Он перестал различать Гелио.
 
Нет никакого прошлого, нет никакого настоящего. Не останется ничего, кроме этого. Ничего, кроме огня.
 
''— В чём смысл?'' — спросит он у Аримана. — ''Ты говоришь, что мы спасём легион, так, словно это единственно значимая причина и объяснение. Но разве это важно? Разве наше выживание важно, Ариман?''
 
Он попытался сделать вдох, но втянул в себя лишь прах и пепел. Серость и огненный свет, пепел и тьма…
 
''— Ктесий.''
 
Его имя… Это всё, чем он будет? Именем, которое даже по-настоящему не было его, отголоском, повторяющимся до тех пор, пока не превратится в ничто, и останется лишь крик падения…
 
''— Ктесий.''
 
Имя… Это его имя? Он не помнил. Там кто-то был, кто-то, зовущий его из пламени и вихря праха. Он мог… он мог различить их… Тени… нечёткие и рваные очертания. Они были повсюду вокруг него.
 
— ''Ты — Ктесий'', — произнёс голос, и теперь он понял, что тот был не один. — ''Встань, брат''. — Фигуры потянулись к нему, помогая подняться. Он стал возноситься. В его мысли потекла сила и энергия. Он почувствовал, как идея его тела крепнет. Он огляделся, щурясь в горящей пыли. Фигуры отступали назад. На мгновение ему показалось, будто он различил лица, призрачные пятна на ветру.
 
— Игнис? — крикнул он. — Птоллен?
 
— ''Брат…'' — вымолвил голос ветра. Затем тени исчезли, и Ктесий, продолжавший подниматься, обернулся и посмотрел сквозь расступающиеся облака праха.
 
Гелио застыл на полушаге, обернулся. Его веки опустились, наполовину прикрыв плескавшийся в глазах огонь.
 
— Такого ты не помнишь, да? — сказал Ктесий. Он почувствовал, как его губы тронула улыбка. Ветер превратил его голос в рёв. — Мы, Тысяча Сынов, все очень похожи. Мы верим, будто всё знаем, всё видим. Магнус думал, будто понимал всё лучше Императора. Ариман думал, что только он мог спасти легион, и отверг Магнуса. А теперь ты веришь, будто это ты, лишь ты один, наше спасение… И, как и все остальные, ты не осознаешь, что ошибаешься.
 
Ктесий поднял руки, и концепция его тела преобразилась. Из боков отрасли конечности. Из пальцев вытянулись длинные когти, с кончиков которых закапала кровь и ртуть. Со спины попарно развернулись крылья, сначала одна, затем вторая, обрамив чародея в нимб из чёрного оперения. Кожа обуглилась, разошлась, и из-под свечения углей проступил багрянец. Его лицо стало тенью, нарушаемой глазами, что были пустыми белыми дырами, и оскалом мертвеца. То была его мыслеформа, очертание давно изувеченной и проданной души. Мгновение он парил на ветру из праха, а затем устремился к Гелио.
 
Исидор поднялся ему навстречу спиралью огня и горящей пыли. Расстояние между ними растянулось в безвременье. И они схлестнулись друг с другом. Горящий ветер содрал перья из крыльев Ктесия. Во все стороны разлетелись ошмётки эфемерной кожи и капли крови. Его когти вонзились в призрачное тело Гелио. Они сцепились, их формы смазались, перья, и пыль, и когти, и горящие клыки. Ктесий понимал, что долго не продержится, только не против того инферно, что питало Гелио энергией, но ему и не требовалось. Когти его разума погрузились в ядро бывшего рубриканта, пытаясь дотянуться до средоточия его мыслей. Демонолог почувствовал, как его разум сомкнулся на пучке полузабытых моментов и изодранных остатков истины. Гелио также это ощутил, и на мгновение они оба застыли в неподвижности.
 
— Ты нуждаешься во мне, чтобы стать цельным, — крикнул Ктесий. — Без хребта моих воспоминаний ты снова станешь разумом из праха!
 
Свет Гелио затуманила грусть, и Ктесий ощутил, как на него нахлынула искренность эмоции Исидора.
 
— Это не единственная причина, почему ты здесь, — сказал Гелио. — Я пытался спасти и тебя тоже, Ктесий. Спасение для всего нашего братства, даже для тебя. Пойми, в пламени есть жизнь, брат. Понимаешь ли, я вижу то, что случилось с тобой, иначе. Ты тот, кто умирает.
 
Холод. Слова падали сквозь него подобно серебряной монете, летящей по колодцу ночи в тёмную воду.
 
— Значит, так тому и быть, — произнёс Ктесий, и вырвал свои воспоминания из сердца Гелио.
 
Море Тизки… невозможная крепость… библиотека… всё это было у него в руках. Они посмотрели друг на друга — дьявол из тьмы и золота, и шторм огня и праха, удерживающий человеческую форму. Ктесий замер на срез времени посреди грёзы. Воспоминания о том, что он видел и понял в этом путешествии во сне, находились у него в когтях, истекая тлеющими угольками.
 
— Не надо… — начал Гелио.
 
Ктесий раздавил воспоминания. Ощутил, как на свободу исторгается крик. Образ Гелио взорвался ветром праха. Золотые горящие фрагменты прошли сквозь мыслеформу Ктесия, вырвавшись из него болью, и тьмой, и криками, и мысленный пейзаж обратился в ничто…
 
Ктесий открыл глаза, и с его уст сорвался отголосок крика из сна.
 
 
=== ГЛАВА XVII ===
 
'''ПРОБУЖДЁННЫЙ'''
 
 
Красный горизонт. Золотое небо. Белые и чёрные крылья… Жёлтые языки, произносящие имена братьев… Всё это Ариман узрел своим внутренним оком.
 
А затем картины исчезли, спиралью унёсшись прочь, и он содрогнулся. Его разум ослепило послеобразами прорвавшегося в него огня…
 
— Ариман!
 
Холод. На огненный шторм обрушился ливень. Мигрень, от которой всё плыло перед глазами, прошла. Рядом с ним стояла Мэхэкта. Женщина вырисовывались посреди зарева стылым синим силуэтом. Она стреляла, держа болтер на сгибе локтя. Аура парии, почти невыносимая в иные времена, теперь походила на прохладную воду в знойной пустыне.
 
Он встал. Мэхэкта отступила назад. Его мыслей коснулась сила. Он почувствовал разумы Киу и остальных, всё ещё пытающиеся оправиться после огненного ада, что едва их не поглотил. Он собрал их в единое построение с собственным сознанием.
 
Ксеносы приближались, часть из них проходила сквозь колонны и стены, чтобы отрезать Аримана и его братьев от выхода на поверхность. Азек поймал эхо пламени и боли, остававшихся внутри черепа, и метнул наружу. Белый огонь вырвался из каждого рубриканта и колдуна, выплеснувшись через их глаза и руки. Огонь свернулся в воздухе, и, сложившись в волну, покатился вперёд. Вал врезался в пришельцев. Металлические существа продолжали наступать, пытаясь преодолеть завесу пламени, даже когда начали рассыпаться на части. Огонь прошили лучи выстрелов. Ариман дотянулся волей до разумов братьев и разбил реальность на осколки. Импульсы зелёного света замерцали, обратившись жидкостью и паром. Секунду он удерживал огонь и стену парадокса, замкнув себя и своих воинов внутри кольца. Ксеносы замерли, остановившись перед огненным сиянием, а затем двинулись назад, пока не скрылись из виду.
 
+Что они делают?+ спросил Киу.
 
Ариман собрался ответить, как вдруг земля заходила ходуном. Сооружения в пещере начали двигаться. Стены пошли трещинами. Вверх устремились пирамиды. В полу образовались каньоны, чьи недра терялись в непроницаемой тьме. Азек развернулся, когда платформа, на которой стоял отряд Тысячи Сынов, дёрнулась вниз. Дверь в стене пещеры позади них стала сужаться.
 
+Идём,+ велел Ариман, и все они бросились к закрывающемуся порталу в верхний мир.
 
 
Гильгамос почувствовал дрожь земли. Многоножки взвились на дыбы, словно их потянули за поводья. Застывшие рубриканты пошатнулись. Свет в их глазах на мгновение померк. Чародей вытолкнул разум наружу. Орудия братьев вновь перешли под его контроль, однако ксеносы уже отступали в пылевую бурю. Рои скарабеев взмыли в воздух, рассеиваясь в сумерках. Земля продолжала корчиться в судорогах. Из пыли показались фигуры, бегущие фигуры в синих, смазываемых ветром, латах.
 
+Братья?+ позвал он.
 
+Вызывай самолёты,+ донёсся мыслеголос Аримана.
 
Гильгамос принялся формировать ответ. Из земли позади Аримана вырвалось копьё тёмного камня. Оно потянулось вверх, утолщаясь, сметая вокруг себя серый песок подобно приливной волне. Открылись трещины. Горстка рубрикантов кубарём полетела в бездну. Ариман обернулся, его посох замерцал белым светом и чёрной пустотой. Воины Рубрики застыли в воздухе. Гильгамос потянулся разумом, чтобы вытащить их назад на землю. Из песка поднялся ещё один столб, затем ещё и ещё. Разломы в земле становились шире и шире, повсюду возникали новые пустоты. Тысяча Сынов сомкнули ряды, и в этот момент с небес устремились боевые самолёты и истребители. Гильгамос кинул взгляд на Аримана, когда первый летательный аппарат, спикировав, завис над землёй. Вой его двигателей растворился в скрежете камня и рёве ветра.
 
Гильгамос протолкнул разум к ожидавшему на орбите кораблю, вызывая Гаумату.
 
Ответом колдуну стала тишина, отголосками наполнившая его череп.
 
+На орбите что-то случилось. Я не чувствую Гаумату. Брат… я не могу… что-то…+
 
Послание Азека прорвалось сквозь вопрос.
 
+Мы всё решим.+
 
Гильгамос уже собирался ответить, как вдруг заметил рядом с Ариманом фигуру в запечатанной терминаторской броне. Он узнал очертания боевого доспеха, а затем различил под синей краской геометрические узоры. Спустя мгновение к нему пришло осознание, тяжёлым шаром холодного металла сформировавшись внутри черепа. Ему нравились далеко не все братья из Круга, но отчего-то он думал, что все они выживут. Неважно, что бы ни случилось, они уцелеют. Они пережили Изменение Рубрики, перенесли Рубрику и изгнание. Рок Пиродомона не должен был их коснуться. Глупое убеждение, но в тот момент Гильгамос понял, что всегда в него верил.
 
+Игнис…+ послал он.
 
+Нужно выбираться отсюда немедленно,+ повелел Ариман.
 
Гильгамос кивнул, и, чувствуя, как в разуме разверзается холодная пустота, обернулся и начал отводить свои отряды назад. К ним с рёвом опускались десантные корабли, а тем временем мир под ногами рушился и раскалывался.
 
 
Ктесий вдохнул кровь. Его глаза открылись. Вращавшиеся вокруг него обручи клетей плавились. Колдун начал подниматься на ноги, в разуме плыли чёрные пузыри и растекался неоновый свет.
 
Дверь в камеру вылетела внутрь. Крутившиеся обручи с грохотом рухнули на пол. По всему помещению взорвались засбоившие обереги. Ктесий содрогнулся, а затем застыл в полнейшей неподвижности.
 
В проём, где раньше находилась дверь, ступило существо. Он понял, что это такое. Даже несмотря на то, что у него шла кругом голова, он узнал его. Он вырвал немало истин из не желающих говорить уст, и монетами, которыми он расплачивался за накопленные знания, была правда украденных и закланных душ. Это был солитёр. ''Аребенниан'' на языке альдари. Один из скитающихся танцоров, что отдал душу Тёмному Принцу Излишеств, дабы играть его роль. Прочие носили маски смерти, однако солитёры были её истиной: смертью, и резнёй, и вечностью страданий. Он видел их в сотканных демонами образах и читал о них в текстах, для изучения коих ему пришлось усвоить язык альдари.
 
— Я не буду пытаться одолеть тебя, — сказал он на альдарском, непослушным языком с трудом выговаривая чужеродные слова. — Я знаю, что у меня не получится.
 
— Я знаю, — ответил солитёр на идеальном высоком готическом. От его слов и без того дрожащее тело Ктесия пробрал озноб.
 
Из болезненных недр разума демонолог извлёк первый слог разбитого имени.
 
Солитёр шагнул ближе, его ослепительная стремительность стала медленной поступью, стала шипением, или вздохом…. Он был прекрасным, и в такой близи вызывал ужас, подобного которому Ктесий не испытывал долгое время. На его лице, впрочем, не дрогнул ни единый мускул.
 
— Вы уже приходили за мной прежде, да? — сказал он ему. — Твой род в масках смерти. Я думал, им был нужен… кто-то другой, но нет. И они, и ты, вы явились за мной.
 
— Да, — ответил солитёр.
 
— Почему?
 
— Из-за того, что ты узнаешь.
 
Ктесий вытащил в разум следующее звено имени.
 
— Я читал, что тот, кто заговаривает с Аребеннианом, становится проклятым, — сказал он, выдавив улыбку. — А если услышишь от одного из вас ответ, то можешь забыть о всякой надежде.
 
— Ты и так уже проклят, — сказал ему солитёр, — и надежды тебе больше не украсть.
 
Он сделал ещё один неспешный шаг, и тогда Ктесий понял, что у него больше не осталось времени, что ксенос лишь позволил ему произнести свой текст в их общей сцене, и теперь, сыграв роль, он должен покинуть подмостки.
 
Из двери хлестнул луч холодной молнии. Солитёр крутанулся на месте и бросился в сторону от устремившегося за ним разряда. Внутрь с воздетой рукой ворвался Ликомед, однако существо уже превратилось в размытое пятно изломанного света. Оно было быстрым, болезненно быстрым, но мгновения, которое ему потребовалось, чтобы отпрыгнуть прочь, демонологу хватило с лихвой.
 
Ктесий ввернул в разум последний слог дьявольского имени и проговорил его вслух. С уст чародея брызнула кровь, красной полосой рассёкши реальность. Демон развернулся в воздухе подобно багрянцу и внутренностям, выпадающим из распоротого брюха. Корона рогов над усеянным иглами ртом. Переливчатая шкура, растекающаяся по твёрдым, как стальные тросы, мышцам и податливой плоти. Ошмётки кожи, свисающие с серебряных рогов подобно развевающемуся шелковому плащу, подобно исторгнутому в бытиё нимбу из кровяных брызг. Демон издал бессловесный крик радости, и агонии, и триумфа, и рванул вперёд. Солитёр подпрыгнул, слившись в нечёткий мазок. Демон разбух, его кожа со ртом растягивались шире и шире. Они схлестнулись, и на один бесконечный миг осталось лишь пятно движения и жестокости, слишком стремительных, чтобы различить что-либо, помимо шквала сыплющихся бриллиантов и звука бритвенных кромок, высекающих искры из пустоты. Затем — лишь кровь, скапывающая из сдувающегося мешка плоти, и белый свет.
 
— Быстро связывай его! — закричал Ктесию Ликомеду, и принялся повторять имя демона.
 
 
Тысяча Сынов покинули мёртвый мир и устремились к своим космолётам. Арлекины отступили так же быстро, как пришли, забрав с собой и сотканные покровы иллюзий. Разум Аримана потянулся вперёд, соединяясь с братьями и командными экипажами, его воля пролилась успокаивающим бальзамом на моря смятения. Двигатели включились, и едва последние истребители и боевые корабли вошли в ангары, флот тут же двинулся к границе системы.
 
Оставшийся позади могильный мир династии Гиксосов преображался. Из-под песка вырастали мегаструктуры. Возникали горные гряды пирамид. Разверзались чёрные провалы, каждый из которых протягивался на тысячи километров. Из дыр выскальзывали исполинские полумесяцы из чёрного металла, подобные лезвиям выкидных ножей. Вдоль их корпусов зажигались полосы синей энергии, а подле них, мерцая, серебряно-золотым туманом растекались тучи меньших конструкций.
 
 
В главном ангаре «Гекатона» Ариман, пошатываясь, ступил на палубу и сорвал с себя головной убор. В воздухе разносился рёв истребителей и боевых кораблей, садящихся среди облаков турбинного пламени. Зернистое изображение поднимающихся кораблей ксеносов, переданное ему с сенсоров, всё ещё светилось на пикт-экране внутри шлема.
 
+Перемещайте нас в варп,+ скомандовал он.
 
+Навигатора нет,+ раздался ответ одного из братьев, что остался на борту. +У нас нет подготовленного курса. Нас разорвёт…+
 
+Нам нельзя оставаться в реальном пространстве, когда ксеносы начнут выдвигаться. Скоординируйся с остальными экипажами. Перемести нас в варп, а затем останови корабли в эфирном кармане. Я обеспечу пси-якорь. Выполняй немедленно.+
 
Ариман почувствовал подтверждение брата, проблеск понимания и подчинения. Почувствовал, что ещё миг, и упадёт. Всё тело ныло от боли. Разум походил на сплошной клубок мыслей и впечатлений. Он почти сгинул в измерении-ублиете, где его тело почти что замерзло насмерть, а разум едва не задохнулся без варпа. Азек ощущал, что вокруг него, у самой границы сознания и контроля, кружит неимоверное количество информации и эмоций. Игниса больше не было, он чувствовал близящееся осознание этого факта, этой и всех других утрат, которые они понесли ради того, чтобы дойти сюда. Слишком много: слишком много боли и потерь. Слишком много, и всё же недостаточно.
 
«''Ещё немного'', — сказал он себе, используя слова в качестве опор, чтобы выкарабкаться из разверзнувшейся в разуме бездны. — ''Ещё немного, и я всё исправлю''».
 
Он ощутил, как корабль пришёл в движение. Сквозь тело прошла вибрация двигателя, а разум почувствовал скрежещущую дрожь выходящих из дрёмы варп-приводов. Ариман выпрямился, прогнав из головы лишние мысли и психические следы остаточных эмоций.
 
Ещё немного…
 
+Мы сделали шаг, братья мои,+ послал он. +Хоть нас и осталось меньше, и пускай мы заплатили страшную цену. Мы сделали шаг не просто к спасению, но к вечности.+
 
 
=== ГЛАВА XVIII ===
 
'''ВОЗРОЖДЁННЫЙ'''
 
 
Сильван очнулся. Ощущение приходило постепенно, чем-то напоминая всплывание из мягкого золотого сна. Его глаза оставались закрытыми, но разум поднимался к поверхности ярким пузырём забытых грёз. Однако он помнил, как в него стреляли. Когда он пробудился в последний раз, его застрелили… Впрочем, сейчас его это, похоже, не волновало…
 
«''Я умер'', — подумал Сильван, и почувствовал, как мысль разожгла внутри него эйфорию. — ''Император принял меня в Свои объятия… Он забрал мою отлетающую душу. Я свободен. Свободен!''»
 
Он открыл глаза. Их наполнил радужный свет. Сверху на него смотрело искажённое лицо. По пространству перед ним постучал палец. Сквозь Сильвана прошла дрожь.
 
''Стук! Стук!''
 
Навигатора охватила паника. Он попытался сделать вдох. Его лёгкие были полны воды. Рот усеивали клыки… Нет, не рот, а ''рты''. Он попытался развернуться, и почувствовал, как тело врезалось в стеклянную перегородку.
 
+Не дёргайся.+ Команда выдрала из Сильвана естественное желание освободиться. Он подчинился, сдавшись абсолютной властности мыслеголоса. Йешар догадался, что это Ликомед, ученик Ктесия.
 
+Пойми вот что, навигатор. Твоё физическое тело погибло, но сознание перешло и распределилось между твоими полуклонами.+
 
Сильвану инстинктивно захотелось ответить, спросить и возразить, но всё, что он смог, это защёлкать челюстями по стеклу.
 
+Круг предрёк вероятность подобного исхода, и именно поэтому разрешил произвести для тебя полуклонов,+ продолжил Ликомед, и его послание вонзилось в навигатора с холодной чёткостью скальпеля. +Всё в порядке. Как только ты приспособишься, тебе нужно будет подготовиться к управлению кораблями. Курс предоставит тебе сам Ариман.+
 
«''Стой! Погоди!''» — воскликнул Йешар, но если Ликомед его и услышал, то не подал виду.
 
+Сейчас я открою твоё сознание остальным телам полуклонов.+
 
«''Нет!''»
 
Он перестал видеть. Казалось, вид сквозь стекло отсекло взмахом клинка. Затем зрение вернулось. И не одно, но десятки, каждое — изнутри своей камеры с жидкостью. Во всех баках навигационных башен кораблей Изгоев одновременно открылось и попыталось взвыть множество ртов.
 
 
Гиксосские корабли собрались над скорлупой своего мира. К тому времени, как последний из них поднялся в пустоту, шар, что служил им усыпальницей и тюрьмой, превратился немногим больше чем в сухую шелуху. Его поверхность пересекали разломы, открыв полости под земной твердью. Тяжёлое ядро в центре планеты, давно мёртвое и старое, оголилось вакууму, подобно безмолвному сердцу в грудине освежёванного мученика. От хранилищ, в чьих пещерах и туннелях содержались Гиксосы, не осталось ровным счётом ничего. Каноптековые механизмы династии расщепили и преобразовали все пригодные вещества в корпусы звездолётов. Каждый из кораблей, покинувший пределы мира, походил на загнутый клинок из масляной черноты и золота. Самые мелкие из них построились идеально ровными рядами. Подле них крупные корабли-гробницы заняли точно выверенные позиции вокруг величайшего из своего числа. То был изгиб тьмы, в самом широком месте достигавший тридцати километров, плоская часть лезвия держала на себе гряды пирамид, что тянулись до единой вершины, чья макушка лучилась холодным синим светом.
 
Тучи сконструированных пауков и скарабеев, деловито сновавших по кораблям, начали вливаться в остовы. Пространство вокруг них исказилось и засверкало, когда они начали сворачивать и переплетать физическую реальность. Полог звёзд затрещал и замерцал, а затем суда пришли в движение, заскользив подобно серпам сквозь чёрный бархат.
 
 
Ариман наблюдал за тем, как корабли гиксосской династии покидают орбиту брошенного мира. Чёрная вода, наполнявшая большую чашу в центре мостика «Гекатона», зарябила, пытаясь удержать образ космолётов, когда реальность вокруг них рассыпалась. Ариман разорвал контакт, и зеркальная гладь прояснилась. На миг сознание Азека застыло в полнейшей неподвижности. Часть его мыслей соединилась с разумами братьев, командовавшими остальными кораблями флота. Другая половина связалась с множественным навигатором, Сильваном. Вокруг него и звездолётов разбивались волны Великого Океана, стремясь сорвать корабли с якорей. Флот занял позицию неподалёку от системы, где находился мир-гробница Гиксосов. Варп-двигатели судов и умы его братьев уже долгие часы боролись с захлестывавшим их эфиром. Но вот ксеносы отправились в путь, и теперь они смогут выбраться на свободу и последовать за ними.
 
Ариман сместил фокус внутреннего ока, и в зеркальной воде сформировался образ. Во тьме замерцали призрачные узоры. То были старые руны, выкраденные из почти мёртвых языков и религиозных верований. Всего пару нацарапанных отметок, немного воли и физической связи, и они проведут его сквозь мрак за Сетехом и Гиксосами. Он не знал, кто такой Сетех, но в нижнем мире пришёл к осознанию, что единственным способом заполучить секреты времени той династии было позволить самому фаэрону провести их к ним. Он пометил гробницы, усеяв их стены значками, что оставят за собой след в варпе. Метки были крошечными, бессмысленными для любого, кто посмотрит на них обычными глазами, однако в имматериуме, увиденные тем, кто их начертал, они будут сиять подобно фосфоресцирующим водорослям, взбалтываемым океаническим кораблём в ночи.
 
Теперь, глядя на золотые нити в тёмной воде, Ариман позволил себе улыбнуться внутри шлема.
 
+За ними,+ повелел он, и корабли Изгоев погрузились в течения Великого Океана.
 
 
Сетех стоял в центре двора Гиксосов. В физическом плане он был абсолютно неподвижен. Криптеки, владыки и вассалы величаво застыли под возвышением фаэрона. Позади них, стены зала для аудиенций возносились к потолку, на котором взвихрялись и растягивались звёзды. За теми стенами и великой пирамидой над ними могильный корабль и остальные суда династического флота продвигалась сквозь космос, волоча с собой парадокс. Свет следом за ними мерцал, закручивался и складывался. В слое реальности, что находился сразу за физическим измерением, двор походил на размытое пятно. По мере полёта могильная армада собирала факты. Корабли отбирали из пустоты каждый наблюдаемый феномен: позиции планет и звёзд, обрывки электромагнитных сигналов, вспышки излучения от давно отгремевших войн. Каноптеки нижних иерархий просеивали их, компилировали общий смысл, после чего перекатывали тем, кто стоял выше их. Собранная информация поднималась выше и выше, пока не достигала придворной знати. Там на выкристаллизованные данные смотрели криптеки, и в свете сражений, что ещё не успели померкнуть в пустоте, раскрывали прошлое Галактики. Время от времени один из них приближался к Сетеху, падал перед ним ниц и представлял факт. Фаэрон принимал каждый дар, поглощал его, и добавлял к карте, что висела в центре двора.
 
Для плотского ока карта выглядела как шар синего света. Но изображала она вовсе не космос, а прохождение времени. В её сердце горели глифы, означавшие звёзды, планеты и пространственные явления. Сетеху, впрочем, карта показывала гораздо больше. Смерти и рождения светил мерцали подобно призракам. Поблёскивали неуловимо крошечные детали. Друг на друга громоздились разные версии прошлого и будущего.
 
Она была далеко не полной. Династии, что предали Сетеха, забрали себе его великий труд, Ключ к Бесконечности. Они не уничтожили его, для этого им не хватило ни храбрости, ни знаний. Нет, они спрятали его, заперли подальше от чужих глаз и рук. Тем не менее, найдутся знаки, которые подскажут, где тот находится. Даже спустя столько времени он отыщет к нему путь. Он уже исключил множество вероятностей. Чтобы отбросить остальные ему придётся предпринять конкретные шаги. Впрочем, это не станет проблемой. Династии, что предали его, по-прежнему спали. Безмолвный Царь ушёл, поэтому кто или что сможет дать ему отпор? И всё же…
 
В реальном плане двора он повернул голову и обратил взор на одного из владык, который поклонился и шагнул ближе. Его звали Кхеб`иззар, и в своей жизни и посмертии тот носил боевое имя «Коса». Сетех отметил, что его подчинённый двигался с едва заметными рывками. Вероятно, цикл пробуждения и перехода из ублиета посеял ошибку в физическом состоянии Кхеб`иззара. Любопытно, но это могло подождать.
 
— Мой фаэрон — всё подчиняется вашей воле —
 
— Биологическое существо по имени Ариман —
 
— Оно известно, наш фаэрон —
 
— Нашей волей оно должно умереть — оно и те, кто за ним следуют — Найди их — Устрани их — Я дарую честь их истребления тебе —
 
Кхеб`иззар склонился ещё ниже.
 
— От вашей воли до писания вечности — Подчинение —
 
 
Ктесий не стал оглядываться на вошедшего Аримана, продолжая смотреть на… предметы перед собой.
 
— Твой план сработал, — произнёс он, намеренно говоря вслух.
 
— Ты хотел сказать, моя импровизация? — отозвался Ариман.
 
Демонолог фыркнул.
 
— Любая импровизация требует подготовки. Разве не этому ты нас учил?
 
— Учил, — согласился Ариман.
 
Оба погрузились в молчание. Ктесий по-прежнему не озирался на Азека и не нарушал воцарившуюся тишину. Его мысли всё ещё ныли от ментальных ссадин. Он обнаружил, что временами теряется в том, что мог бы счёсть эмоциями, вот только это было совершенно невозможно. Мысли казались свинцовыми, наполненными пустотами в той же мере, что и осмысленным содержимым.
 
— Ты хорошо восстановился после яда альдари, — наконец произнёс Ариман. — Я рад. Думаю, подобное мало кому бы удалось.
 
— Яд альдари… Да. Полагаю, мне следует быть благодарным, — заметил Ктесий. — Выживание — явление среди нас нечастое.
 
Он кивнул на две другие фигуры, стоявшие в центре комнаты.
 
Игнис оставался совершенно неподвижным. Его терминаторская броня изменилась. Стыки запечатались, по оранжевой краске, подобно слою металлического коралла, расползлись языки эмалированного синего пламени. Жертвенник возвышался рядом с ним, медленно водя орудийной установкой туда-сюда, как будто в любую секунду ожидая столкновения с угрозой.
 
— Мы вернём его, — сказал Ариман.
 
— Да? — Ктесий пожал плечами. — И какие успехи у нас были до сих пор? Птоллен, Игнис… и остальные. Мы убегаем от одного рока, и тот меняет форму — сначала Изменение Плоти, затем, когда мы сбежали в Око, мутации, а теперь Рубрика… наше спасение приходит к нам по одному за раз.
 
— Ты сомневаешься в нашей цели?
 
— Сомневаюсь? — Ктесий безрадостно хохотнул. — Я никогда в неё не верил, Ариман. Просто я предпочитаю бороться с судьбой, чем сдаться… тому, что ждёт такую душу, как моя.
 
Ариман кивнул. На комнату снова опустилась тишина.
 
— Пришедший за тобой ассасин альдари…
 
— Солитёр, — оборвал его демонолог. — Вот кто это был, одна из их пустых душ.
 
— Именно так. Он определял, известно ли тебе нечто, за что тебя нужно убить. Альдари по-своему трактуют отростки вероятностей и судьбы. Они увидели нечто, что могло изменить будущее.
 
— И вот мы подошли к настоящей причине разговора. — Ктесий холодно улыбнулся и повернулся к Азеку. На него, не моргая, смотрели ярко-синие, искренние глаза. — Я понятия не имею, что, по мнению альдари, мне может быть известно.
 
— Я знаю, — ответил Ариман. Он развернулся и направился назад к двери. — Выясни.
 
 
Гаумата открыл глаза, почувствовав, как его брат вошёл в храм. Святилище располагалось в сердце «Пиромонарха», в самых недрах его палуб. Из всех мест на борту корабля оно было ближайшим к тому, что Гаумата называл домом. Прочие могли располагать убежища на вершинах башен или под светом звёзд, он же обустроил свою обитель в точке пересечения плазменных и тепловых каналов звездолёта. Из отверстий во ртах бронзовых существ рвалось и пульсировало синее пламя. Сквозь трещины в базальтовом полу просачивался раскалённый жар. В мерцающем воздухе плясали призрачные образы. Гаумата занимал своё место в центре храма, паря на диске из надрезанного серебра. Только здесь он мог свести свои мысли в идеальный, горящий фокус.
 
+Приветствую, брат,+ произнёс он, пока Гильгамос шёл к нему от дверей святилища. Тот не ответил. В ауре второго чародея корчился индиговый цвет дискомфорта из-за скребущегося об его естество варпового огня. Он всегда был водной душой, так повелось ещё с тех пор, как он с Гауматой были детьми. Он всегда предпочитал взирать в пучины морей, всегда пытался прочесть то, что таилось в глубинах, пока Гаумата обращал лицо и глаза к солнцу. В легионе нечасто встречались родные братья, и ещё реже близнецы, и уж совсем редко — с настолько отличающимися способностями. Впрочем, их связывали узы, подобных которым не имел никто. Они были одним целым: луной и солнцем, водой и огнём, действием и раздумьем. И сейчас Гаумата нуждался во мнении своего брата.
 
Гильгамос остановился в девяти шагах от Гауматы. Усилием воли он поднял кусок нагревшегося от жара пола, на котором стоял, и, воспарив вверх, поравнялся с близнецом.
 
+В чём дело?+ послал Гильгамос.
 
Гаумата качнул головой, затем взмахнул рукой. В воздухе образовались горящие знаки. На колоннах и полу храма зажглись символы. В варпе их окружила энергетическая сетка, отделив и оградив от всяких разумов, что могли бы за ними следить.
 
Второй чернокнижник вскинул бровь.
 
+Этот корабль покрыт целыми слоями оберегов. Враг, даже самый могущественный, никогда не проникнет настолько глубоко. Как не сумеет и ни один нерождённый. Единственные, кто могут наблюдать за ними здесь, это наши братья…+
 
Гаумата подлетел ближе к близнецу.
 
+То, что я хочу сказать, предназначено только для тебя.+
 
Гильгамос, не моргая, воззрился на брата затуманенными глазами.
 
+Что случилось?+ спросил он.
 
Гаумата замолчал. «''Я умер''», — подумал он. И тогда снова увидел ту сцену. Одинокий арлекин, пролетающий над ним. Огонь Пиродомона, сбивающий ему фокус. Рука танцора, размытым пятном проходящая сквозь его шлем и вырывающая из головы кусок мозга. Всё. На этом ощущения обрывались. Крик его души, начинающей бесконечное падение в течения эфира. Все остальные мысли распались на части. Забвение открывало пасть, дабы пожрать…
 
А затем…
 
Огонь. Ночь захлестнуло пламя, прогнав темноту прочь. В пустоте зажглись ощущения, и мысли, и жизнь.
 
Он был среди огня. Охваченный невыносимой агонией. Испепеляемый на мельчайшие атомы. Повсюду вокруг него свет. Белый, красный, ревущий. И он кричал, не издавая ни звука. Тогда он увидел фигуру, очерчённый пламенем силуэт. Тень, движущуюся внутри инферно, выходящую из огненной бури. Она потянулась к нему. Он почувствовал, как его схватила рука. Прикосновение принесло с собой лёд.
 
Пока нет. Слова наполнили его, отражаясь эхом подобно мягкому схождению лавины. Затем рука выдернула его сквозь покров огня, вверх через зарево света и в мир, где он лежал на палубе «Гекатона» в окружении подпалин, напоминавших тень ангельских крыльев. Живой. Задыхающийся. Целый и невредимый.
 
+Я кое-что получил,+ послал своему брату Гаумата.
 
+И что же?+
 
«''Пиродомон'', — подумал он. — ''Огонь, который мы считали своим роком, в действительности наше спасение. Я был мёртв. Я шагнул за порог смерти, когда за нами пришёл Пиродомон, однако он не уничтожил, а спас меня, брат''». Будущее, настоящее, истина: всё это оказалось вовсе не таким, как он считал. Огонь избрал его, вернул назад, и для этого должна была быть причина. Должна была. Вот что он осознал, и сейчас ему требовался брат, чтобы помочь разобраться.
 
Какое-то время он не сводил с Гильгамоса взгляда, а затем поведал о том, что дал ему огонь.
 
+Откровение,+ послал Гаумата.
 
+Расскажи мне,+ ответил Гильгамос.
 
 
В храме царила тишина, когда Ариман переступил через порог. Кто-то оставил чашу с горящим маслом на полу перед одной из статуй, и её пламя служило единственным источником света. Шагая к нему, он распустил в варпе вокруг себя узоры силы, и их переплетения затвердели в сетку, которая не позволит постороннему разуму или глазу увидеть его. Азек сожалел о том, что делал, сожалел больше, чем кто-либо мог себе представить, однако сожаление не означало, что он остановится. Он не мог остановиться. Ради блага своих братьев, ради блага легиона и тех, кого он подвёл, он не остановится.
 
Колдун приблизился к чаше с пламенем, замер, заглянул внутрь. По зеркальной поверхности плясали пылающие языки. Он посмотрел на своё лицо, неизменённое и не меняющееся, обрамлённое огнём.
 
— Что ты видишь? — раздался голос из тьмы возле статуи.
 
— Я вижу вселенную, растягивающуюся до метафорического предела.
 
Из теней выступила Мэхэкта и посмотрела в чашу с огнём сама.
 
— Ах… да, — промолвила она, и на её губах заиграл неуловимый отголосок улыбки. — Твоё отражение, объятое огнём, но не горящее. Ищущий искупления и спасения, терзаемый муками.
 
Ариман посмотрел на парию. Её броню до сих пор покрывала пыль с могильного мира, за спиной висело оружие. Торговец истинами продолжала всматриваться в пламя.
 
— Мне нужно от тебя ещё кое-что, — сказал он.
 
— Говори.
 
— Гелио Исидор должен быть защищён.
 
— И ты думаешь, что я смогу обеспечить это лучше, чем ты или один из твоих чрезвычайно могущественных братьев-колдунов?
 
— Ты не одна из нас, и поэтому я хочу, чтобы присматривала за ним ты.
 
Мэхэкта медленно кивнула.
 
— Ты страшишься не тех, кто вне числа Изгоев, а своих же.
 
— Произошли необъяснимые вещи — то, что случилось с Ктесием, изменения в чёткой хронологии событий. А прямо сейчас Гаумата разговаривает со своим близнецом под покровом секретности.
 
— Ты подозреваешь измену?
 
— Я подозреваю, что до своего исцеления легион будет вести себя, как всегда.
 
— Подозрительно, двулично и коварно?
 
Ариман встретился взглядом с Мэхэктой, его лицо оставалось непроницаемым, разум — спокойным. Он ощущал внутри себя холод — холод, проникавший в само нутро. Так было всегда, с тех самых пор, как Император послал Своих Волков сжечь Просперо. Казалось, Тысяча Сынов уже никогда не смогут вновь стать одним целым, но будут продолжать дробиться на всё меньшие круги обманщиков и раскольников и обращаться друг против друга. Это нельзя было даже назвать предательством в его истинном понимании, не в большей степени, чем создание самим Ариманом Рубрики было предательством Магнуса. Они искренне верили в то, что имеют высшую цель. Даже те, кто ненавидел его за содеянное, были по-своему правы, так же как те, что решили пойти по иному пути, поскольку решили, что они видят общую картину чётче его, или же сочли себя сильнее. Однако ни один из их не видел происходящего настолько ясно, как он, и никогда не увидит. Никто не нёс на своих плечах такой же груз прошлого, как он. Никому по-настоящему не хватит воли заплатить за то, чтобы пустить прошлое по нужному руслу. Он был один.
 
Он встряхнулся, понимая, что Мэхэкта, на лице которой читалась едва уловимая симпатия, по-прежнему не сводила с него пронзительного взгляда.
 
— Это вторая задача, которую я хочу тебе поручить.
 
— Да?
 
— Следи за всем, что происходит внутри Круга.
 
— Так, как это может лишь посторонний, который торгует истинами и неуязвим для колдовства?
 
— Именно так.
 
— Тебе следует волноваться не только насчёт Тысячи Сынов в твоих рядах. Пиродомон влияет на весь твой генетический род, верно? Даже на тех, кто остался с Магнусом Красным, или поступил на службу к другим?
 
— Да, — кивнул тот.
 
— Они станут винить тебя. Некоторые могут решить, что ты и есть причина. Они пошлют против тебя силы.
 
— Это возможно. С ними разберутся.
 
— Вот так всё просто, — с намёком на смешок произнесла неприкасаемая.
 
Пауза после её слов наполнилась молчанием.
 
— Благодарю тебя за службу, — наконец сказал чародей. — Ты будешь вознаграждена.
 
Он отвернулся и сделал шаг, отступая от огня.
 
— Я прошу от тебя лишь одного, лорд Ариман, — отозвалась Мэхэкта. Азек обернулся и снова посмотрел на женщину. Свет от огня попал на лицо парии, явив на свет двух драконов, обвивавших пробитый череп. Её глаза были полны отчаяния, и чтобы увидеть его, Ариману даже не пришлось обращаться за помощью к своим мыслям.
 
— Когда всё закончится, ты получишь то, о чём мы условились. Твой орден будет восстановлен. Кураторы и все ваши секреты уцелеют. Я это устрою.
 
— Тогда я выполню, что ты просишь, — сказала она и склонила голову. — Но, чтобы помочь мне, скажи, ''кому'' из Круга ты доверяешь?
 
— Никому, — ответил Ариман, отворачиваясь.
 
 
— Гелио… — произнёс Ариман. Ответа не последовало. — Гелио Исидор.
 
Бывший рубрикант поднял глаза и медленно моргнул.
 
— Кто ты?
 
— Я — Ариман, — начал он. — Я…
 
Но взгляд Гелио уже упал. Веки затрепетали. Голова дёрнулась.
 
Ариман почувствовал, как на языке формируются слова. Что-то случилось. Гелио деградировал даже ещё сильнее, чем прежде. Могло ли это быть как-то связано с проявлением Пиродомона? Наверняка. Рубрика тянулась сквозь время и кровь Тысячи Сынов, забирая тех, кто избежал её пламени. Исидор был единственным, кто спасся из огня, но мог ли Пиродомон отнять толику того, что уцелело, обратно? Сколько ещё пройдёт времени, прежде чем Гелио перестанет узнавать даже собственное имя, прежде чем станет эхом, заключённым в оболочку плоти?
 
Время. Ему требовалось время, а оно-то как раз было на исходе.
 
— Гелио Исидор, — повторил он снова, а затем ещё раз.
 
Глаза открылись и уставились на него.
 
— Кто ты?
 
— Я — Азек Ариман.
 
Гелио покачал головой.
 
— Я твой брат, — сказал Ариман.
 
— Мой брат?
 
— У тебя много братьев. Я — лишь один из них.
 
— Сколько?
 
Ариман вздохнул.
 
— Теперь уже меньше, чем раньше.
 
— Меньше?
 
Колдун кивнул.
 
— Меньше с каждым оборотом звёзд.
 
— Почему?
 
— Война. Предательство. Жестокость судьбы. Они охотятся на нас, брат. Охотятся на нас в темпоральном континууме, и я пока не могу избавить нас от них, а песок времени утекает так быстро…
 
— Я не понимаю.
 
— Хоть за это я рад.
 
— Как его звали? — спросил Гелио, когда Азек отступил к двери в комнату. Он остановился и оглянулся через плечо на единственного человека, которого сумел спасти. — Последнего из твоих… из наших потерянных братьев, как его звали?
 
Тогда он вспомнил комплект доспехов, неподвижно стоявший в камере сорока палубами ниже, с закрытыми стыками, тёмными глазами, и возвышавшегося рядом с ним Жертвенника. Ни один приказ не мог заставить автоматона сдвинуться с места. А внутри той скорлупы брони — лишь тихий рёв песка и пыли, что сыпались подобно крупицам в песочных часах, отмеряя оставшиеся секунды жизни.
 
— Игнис, — сказал Ариман и покачал головой, утомлённый до глубины души. — Его звали Игнис.
 
Гелио Исидор посмотрел на него, и чародей едва не решил, что тот собирается сказать нечто ещё, однако затем бывший рубрикант покачал головой.
 
— Я не помню, чтобы он бывал здесь. Мне жаль.
 
— Ты помнишь хоть что-то?
 
Гелио моргнул
 
— Я не знаю, — признался он. — Я… пытаюсь.
 
Ариман кивнул, затем улыбнулся.
 
— Хорошо, — ответил он.
 
 
== ЭПИЛОГ ==
 
'''ИНТЕРЛЮДИЯ В СУМЕРКАХ'''
 
 
Главные актёры «Падающей луны» собрались в развалинах амфитеатра под блекнущим светом звезды-уголька. Руины были брошены, а после забыты во время Великого Плача, когда в варпе родилась Жаждущая Тень их расы. Они служили укрытием, где распутные представители их вида скрывали худшие свои прегрешения, чашей секретов и криков, стиснутой в руках паутины. Их творцы исчезли, так и не вернувшись. Шпили и бульвары ссохлись и рассыпались, так что теперь полы устилали лишь густые ковры пыли, а к лжесолнцу наверху тянулись покосившиеся башни. Осколок звезды, что горел в верхней точке небосвода, отбрасывал на развалины красный свет и укрывал их тенями цвета ржави. Актёры тщательно избрали место и время своего прибытия. Интерлюдия всегда происходила без зрителей, однако она всё равно служила важной вехой повествуемой истории, а потому требовала подходящих декораций не в меньшей степени, чем для выходов на подмостки и покидании оных.
 
Ийшак, Мастер над Актёрами, появился первым. Красное с золотым Шутки Убийцы сменились чёрным, синим и серым Говорящего от Пространств, и в его поступи сквозила жуткая терпеливость, когда он присел на макушке статуи с трёмя лицами.
 
Ирлла, теневидец, Глас Многих Окончаний, пришёл следующим, и начал неспешно выхаживать по круглому полу амфитеатора.
 
За ним из тьмы последовали актёры хора, пригибаясь среди руин, их маски обрели монотонные личины ожидания.
 
Драйллита, Госпожа Мимов, вошла последней и заняла своё место, её тело и маска застыли в неподвижности, способной посостязаться с окружающими актёров развалинами.
 
— Невольные актёры выбрали, а посему путь цикла сворачивает, — произнёс Ирлла.
 
— Что следует за всем, что случилось? — спросил Ийшак.
 
— Скорбь и путешествие, — ответил теневидец.
 
~А в конце путешествия?~ поинтересовалась Драйллита.
 
— Надежда. Измена. Страдание, — сказал Ирлла.
 
Голова Ийшака упала на грудь. На маске проступили красные и серебряные капли; её рот изогнулся в гримасе страдания. Лица хористов зеркально повторили движение следом. На щеках их личин заблестели слёзы, скапывая крупицами меркнущего голосвета. Никто из них не знал, что произойдёт дальше, или чего потребует цикл, прежде чем завершиться. Таков был путь наивысших мифических сказаний. Сцены и актеры росли и менялись вместе с самим представлением. Только теневидец видел всю сюжетную линию и знал, где она закрывается. Каждый актёр в их труппе занимал своё место, и, поднимаясь на подмостки, играл положенную роль, но истина их раскрывалась только в танце. Их солитёр пал, его душа отправилась к Той-что-жаждет. Он явился и сыграл свою последнюю роль. Узрел ли это теневидец? Должен ли был настать этот момент, дабы цикл сэдат завершился?
 
— Одинокий актёр должен танцевать дальше, — молвил Ирлла, словно отвечая на незаданный вопрос. — Его мантия и маска должны быть взяты.
 
Ийшак поднялся.
 
— Ещё одна душа, что отправится в пасть Той-что-жаждет… — сказал он и двинулся вглубь руин и далей, постепенно стихая и исчезая из виду. — Ещё одна, что спляшет меж зубов Тёмного Принца…
 
Актеры хора последовали за ним, их движения стали размытыми, силуэты — рассеивающимися в серости и меди сумерек.
 
— Как тому и полагается, — отозвался Ирлла, и, обернувшись, двинулся следом за остальными.
 
Драйллита дождалась, пока не исчезнут последние участники маскарада.
 
Маска солитёра лежала на полу амфитеатра так, словно всегда была здесь, ожидая. Из руин поднимался туман и клубился сквозь глазные прорези личины. Драйллита посмотрела на неё. Завивающиеся рога вырастали изо лба над ликом совершенства и жестокости. Она захотела отвернуться от неё, но не смогла. Госпожа Мимов услышала холодное нашёптывание на границе мыслей, подобное безжалостной улыбке, превращённой в звук.
 
Она сняла собственную маску. В тишине сумерек никто не увидел лица, что скрывались под ней. Драйллита откинула её прочь. Она почувствовала, как все слои ролей, что она сыграла, и что могла бы собрать, слетели вместе с личиной. Теперь они принадлежали не ей. Впервые с тех пор, как она стала Дитём Смеющегося бога, Драйллита была сама собой. Не ролью, и не носителем улыбки. Просто душой. Всего лишь выбором, который следовало сделать: сыграть последнюю роль ценой своей души, или покинуть сцену, чтобы больше никогда не вернуться.
 
Драйллита потянулась к маске солитёра. Она ощутила, как в её душе выжидающе разверзлась алчущая, ухмыляющаяся пасть. На миг её пальцы застыли, а затем подобрали рогатую маску. Она идеально легла на лицо. Шипение голода внутри неё переросло в злорадствующий визг.
 
Она поднялась на ноги, и, окружённая безмолвием одиночества, пустилась в танец.
Летающий Свин
6266

правок

Источник — https://wiki.warpfrog.wtf/index.php?title=Служебная:Сравнение_версий/22354...22680

Навигация