721
правка
Изменения
Перейти к навигации
Перейти к поиску
Нет описания правки
{{В процессе
|Сейчас =1011
|Всего =36}}
{{Книга
— Тогда вопрос решён, — заключил Дума, испытывая в душе облегчение. Барахиэль пристально взглянул на него из-под капюшона, и затем, не сказав ни единого слова, покинул стратегиум. Капеллан решил дать тому поразмышлять над случившимся в одиночестве, а к Исайе привести уже тогда, когда он остынет. — Возвращайтесь к своим обязанностям, братья. Впереди нас ждут трудности, и мы больше не можем оставаться в таком расхлябанном состоянии.
==='''Глава десятая'''===
Кривя губы, Барахиэль шагал мимо пустых камер на палубе двенадцать-алеф. По стеснённому пространству гуляло эхо от стука дверей, а в ноздри била едкая вонь страха, что становилась сильнее каждый раз, когда он проходил рядом с очередным сгорбленным немым в одеяниях реклюзиама. Апотекарий не обращал внимания на их низкие поклоны и почтительные жесты, его не интересовало уважение этих смертных или поблёскивающая влага в глазах со следами высохших слёз и тлеющими там последними угольками надежды.
Его кулаки были сжаты, кровь закипала.
Дума унизил Барахиэля перед советом и добился совместного командования Четвёртой благодаря своему гнусному намеку. Апотекарий не врал, когда говорил, что не заинтересован в роли командира, однако угроза капеллана разожгла внутри Барахиэля ярость. Именно безрассудность Думы, который настаивал на штурме Поляриса, стоила жизни Тантию и привела к задержке в выполнении их миссии. Апотекарий сжимал кулак всё сильнее, отчего сервоприводы в области суставов пальцев заходились воем. Капеллан поклялся никогда не говорить о мире Ринна, и, тем не менее, уклончиво намекнул на то, что нарушит клятву, если это будет в его интересах, а теперь он смел вызвать Барахиэля лишь по собственной прихоти?
Апотекарий врезал по переборке, оставляя вмятину.
Сервы перевели на него взгляды, в их широко раскрытых глазах читались мысли, которые они не могли выразить шёпотом. Барахиэль проигнорировал смертных, высматривая в тенях Думу.
Тот оказался в нескольких в нескольких метрах от апотекария, облачённый в доспехи и вооружённый. Его отталкивающее лицо было скрыто за ухмыляющейся маской-черепом Императора, и Барахиэль был ему благодарен хотя бы за это.
— Ты вызывал меня? — напрямую спросил апотекарий, после чего тяжёлую железную дверь камеры сотряс полный муки рёв. Барахиэль взглянул на неё, ощутив укол любопытства. Из глубин подсознания начали невольно подниматься воспоминания о поражённом Жаждой головорезе. — Что тебе нужно, ''брат''?
Дума открыл дверь камеры, и апотекарий последовал за ним внутрь.
У потрясённого Барахиэля перехватило дыхание, голос налился обжигающим гневом.
— Исайя, — выдохнул апотекарий, оборачиваясь к Думе. — Он жив?
— В некотором роде, — кивнул капеллан. — Исайя мёртв для всех, кроме нас с тобой.
Барахиэль подошёл ближе, предусмотрительно оставаясь вне пределов досягаемости Исайи. Тот бился в своих оковах и выл в бессильной ярости. Апотекарий взглянул ему прямо в глаза. Он чувствовал, как в разум космодесантника впиваются когтями бесконечная скорбь и лихорадочное безумие убитого полубога, требующие впустить их.
— До меня доходили слухи, но я не решался верить им, — пятясь назад сказал Барахиэль, затаив дыхание и цепенея от ужаса. Лоб апотекария покрыла холодная испарина, ведь его ночной кошмар теперь претворился в реальность. — Этого не может быть. Не сейчас. ''Нет''. Коул… Он ведь покончил с Яростью.
— Очевидно нет, брат, — произнёс Дума.
Взгляд апотекария упал на перекованный силовой доспех Исайи с керамитом цвета воронового крыла, чьи наплечник и наколенник демонстрировали кроваво-красные кресты, а нагрудник украшали редкие кровь-камни с Баала в оправе из позолоченной стали. Живот Барахиэля сжался в тугой узел.
Он знал, какие воины использовали такое снаряжение.
Берсерки. Монстры. Воины, поглощённые генетической памятью о смерти Сангвиния и кипящей яростью, что переполняла их отца во время встречи с бывшим братом на борту ''«Мстительного духа»''. История Расчленителей изобиловала красными океанами крови, пролитой подобными чудовищами. Побледневший Барахиэль, на чьём лице ужас смешался с неверием и абсолютным, чистейшим омерзением, повернулся к Думе.
— Ты возрождаешь роту смерти? — прошептал апотекарий. — Тебя что, обуяло безумие?
На ухмыляющейся маске-черепе капеллана поблескивали рубиновые глазные линзы.
— Это часть того, чем мы являемся, наше наследие и уникальность. Не было такой войны, которую капитул бы не вёл с ротой смерти в самом своём сердце. — Тёмное искажённое благоговение в голосе Думы вызывало у Барахиэля отвращение. — Она доказывает, что мы – такие же сыны Великого Ангела, как и любой перворожденный сын Кретации, что мы достойны его священного гнева как и любой другой.
Апотекарий покачал головой. Ну не мог же Дума оказаться столь слеп.
— Таким наш капитул ''был'', и мы не должны вновь к этому стремиться, — умоляющим голосом произнёс Барахиэль.
Капеллан яростно отмахнулся от его слов. Движение Думы мало чем отличалось от движений Исайи, исступлённо бившегося в оковах, а голос капеллана наполнился гневом.
— И чего ты от меня хочешь?
— Убей его, — ответил апотекарий, душа внутри себя сожаление. — Иначе старое проклятие перекинется на всех нас.
— Как мне следовало убить тебя?
— Ты поклялся никогда не говорить о том случае, — рявкнул апотекарий. Гнев ревел в крови, что отбивала свой ритм внутри его черепа. — Меня не охватила Ярость. — Он замолчал и с резким скрежещущим звуком вытащил из ножен клинок. В голосе Барахиэля отчетливо звучала брезгливость. — Это ''чудовище'' являет собой лишь измученный отголосок нашего отца и брата. Мы должны умертвить его прежде, чем безумие охватит всех нас.
— Исайя – наш брат, а не какой-то пёс. Я не позволю ему стать жертвой такого бесчестья.
— Он несёт в себе безумие, которое погубит всю нашу линию крови.
— Он несёт в себе дух нашего владыки, силу его крови, что таится внутри каждого из нас. Сие ''безумие'' – священный дар от Сангвиния. Оно касалось жизни примарха, коснётся и наших. Так правильно. Никакая марсианская геномансия не сможет ничего изменить, да и страдаем мы от этого гораздо меньше, чем от Жажды. Возможно, тебе стоит больше думать о своих обязанностях, а не о моих.
Барахиэль удержался от гневного ответа, силой подчиняя себя внутреннюю ярость.
— Тогда зачем звать меня, если тебе не нужен совет? — спросил он, проигнорировав страстное желание сокрушить череп капеллана. — Ты ведь привёл себя не просто ради того, чтобы рассказать о тяготах нашего брата или о своих планах испоганить шанс капитула на незапятнанное наследие возрождением роты смерти.
— Исайя – наш брат, и он заслуживает лучшей участи, нежели удар топором палача. Ему следует погибнуть с честью и славой. — Дума внимательно следил за апотекарием, ухмылка его маски-черепа выглядела как насмешка над молчанием Барахиэля. — Кто мы такие, чтобы лишать его этого? Возможно, он сыграет ключевую роль в отбитии Кретации. Там, где можем дать слабину мы, рота смерти не дрогнет. Её воины не ведают сомнений. Они непреклонны и благословленны мощью и священной яростью Сангвиния. Они – молот, который сокрушит Кретацию, если та попробует отвергнуть нас.
Апотекарий усмехнулся.
— Кретация – это колыбель нашего капитула. Нам не потребуется отбивать её, и она не отвергнет нас. Мы не потерпим неудачу. А теперь говори прямо, брат. Чего ты хочешь от меня?
— Исайе потребуется уход для сохранения его силы во время путешествия к Кретации. — Уверенность в голосе Думы разжигала ярость внутри Барахиэля, поэтому он, тяжело дыша, выпускал её вместе с воздухом, сопротивляясь желанию вогнать цепной клинок в глотку капеллану. — Он должен находиться в хорошей форме и быть готовым, чтобы затем мог умереть во славе и заработать себе место рядом с Ангелом.
Барахиэль отшвырнул инфопланшет в сторону, не обратив никакого внимания ни на глухой стук, с которым тот врезался в переборку, ни на последовавший треск разбитого стекла. Его личный кабинет был забит докладами от Туриэля, Аиши, хирургических бригад и рабов-обескровливателей. Он оказался погребён под нудными бюрократическими запросами, а исследования Ярости стали своего рода надгробной плитой.
Апотекарий хмуро оглядел кучу доставленных Пашаром либрариумных свитков, когитаторных дисков, инфокристалов и планшетов с данными. Псайкер сдержал слово и предоставил Барахиэлю все записи: подробные научные труды о природе Ярости как о духовном или психологическом недуге, нейрологические отчёты и результаты вскрытий ставших её жертвой воинов из дюжины капитулов Сангвиния за период в несколько солярных месяцев и лет в сравнении с временным промежутком в целые века, а также детальное исследование специфических мутаций геносемени Расчленителей.
Осмысливая содержание последнего планшета, апотекарий откинулся на спинку кресла. То был трактат об эффективности роты смерти, который рекомендовал делать из неё регулярное подразделение под прямым командованием реклюзиама. Барахиэль едва ли мог назвать такой аргумент убедительным, да и он не особо развеивал его беспокойство по поводу реформации роты. Страх космодесантника перед её возвращением исходил лишь из того, что таким образом делался первый шаг на пути возвращения капитула во времена позора, и Расчленители продолжили бы ассоциироваться с необузданным насилием и воинами, полностью отдавшимися неистовству и безумию, а ведь он и сам чуть на отдался им на мире Ринна.
Одна лишь эта мысль наполняла его отчаянным пылом.
Барахиэль направил свои помыслы к альтернативному источнику информации, исступлённо пытаясь избежать ухмыляющейся судьбы, которая манила к себе апотекария костлявыми пальцами, и выругался, когда в голову пришла идея. Существовал лишь один, к кому он мог пойти. Тот, кто знал о Кретации больше, чем кто-либо другой на борту ''«Судьи»'' или остальных кораблей сопровождения мог бы вообще узнать. Единственный во флоте, рождённый на том мире.
Эмиссар Сета, почтенный брат Дерон.
Вознося благодарности покинувшему Зал почтенных мертвецов Хариэлю, Барахиэль отступил от саркофага. Кретацийские руны подробно описывали заработанные за века службы боевые почести: Агата, Акралем, Криптус и Баал-Примус. У апотекария ком встал в горле, ведь он понимал их значение. Дерон сражался бок о бок с Серыми Рыцарями и Кровавыми Ангелами против Архиврага, а ещё вырезал мирных жителей и Космических Волков на Гибели Чести.
— Я не могу двигаться. — Вырвался из решётки-динамика трещащий голос дредноута, чей тембр портили растущий гнев и искусственная модуляция. — Почему я не могу двигаться?
— Твой саркофаг не соединен с шасси, Дерон. — Сведя руки за спиной, апотекарий встал перед оптическим сенсором дредноута, стилизованным под шлем космодесантника. Эмиссар усмехнулся, что прозвучало как короткий всплеск статики, но ничего не сказал. Барахиэль, в свою очередь, продолжил. — Кретация ещё далеко, и у нас нет врага, что был бы достоин твоего внимания.
— Тогда зачем пробуждать меня, если нет дома, который можно поприветствовать, и крови, которую можно пролить?
— Одного из наших братьев настигло проклятье ярости примарха. Другой же пытается выбраться из забвения Жажды, но она усилилась в сотню раз. Мне нужен твой совет.
Из вокс-транслятора вновь доносится шум, хотя теперь он был грубее и напоминал переключение передач на «Лэндрейдере». Лишь спустя несколько мгновений Барахиэль понял, что так звучал смех ветерана.
— Так значит космодесантники-примарис Мясника столь же несовершенны, сколь и мы! Как же он, наверное, горд!
Глаза Барахиэля за линзами вспыхнули, и он заставил себя удержаться от колкости.
— Мне нужно знать больше о Кретации и о нашем возможном спасении, о котором говорил Амит. Дерон, до погребения ты ведь был апотекарием. Что ты об этом знаешь?
— Возвращайся в апотекарион, брат. Ответ тебе не понравится.
В сердце Барахиэля ярко вспыхнула ярость, а рука потянулась к висящим на поясе крак-гранатам. Размеренное дыхание замедлило сердцебиение, мысленный отсчёт до четырех помог сосредоточиться на текущем моменте. У него имелась цель, что было гораздо важнее кипящей внутри ярости. Апотекарий не позволит гневу управлять собой.
— Внемли же мне, древний. Нельзя давать Изъяну диктовать нашу судьбу. — Его слова сопровождались тихим рыком заключённого в клетку зверя, тоскующего по дикой природе, но агрессия не заглушила страх, вонзавший свои ледяные клыки в сердце Барахиэля и пускавший волны холода по коже. — Тысячи лет наш капитул находился между гибелью и отлучением. Ты дашь нам опозориться вновь, пока мы стараемся найти себе место пред взглядом Ангела, где обрели бы гордость и честь?
— У нас уже ''есть'' место пред взглядом Ангела! — проревел дредноут. — В нас ярость примарха горит ярче всего, и мы чтим его каждой нашей мыслью, каждым нашим вздохом!
— Ярость нужно исцелить, иначе мы рискуем не выполнить наш долг перед Империумом, когда тот нуждается в каждом верном служителе. Такое пятно навечно опозорит Ангела и его жертву, — хрипя от гнева произнёс апотекарий. Коул не смог устранить проклятие, как не смогли Дерон со своими предшественниками. Барахиэль же не потерпит неудачу, он не поддастся Изъяну. — Должен быть способ побороть её.
— Ты ведь не столь наивен, чтобы верить в это. Гнев является частью того, кем мы являемся, кем являлись наш отец и наши предки. Именно борьба с ним формировала Великого Ангела при жизни, а сопротивление ему демонстрировало силу и чистоту примарха даже в самые мрачные мгновения его бытности. Ярость – это всё, что досталось нам от нашего владыки, единственная вещь, которая сближает нас с отцом.
Барахиэль замер в нерешительности, обескураженный внезапной мягкостью в тембре дредноута. Он подумал о Кровавых Ангелах. Те получили благословение в виде реликвий Сангвиния, носимых им в прошлом, а сама культура их родного мира была неразрывно связана с историей жизни Ангела. Каждый день они чувствовали близость с примархом и близость его артефактов, а также залов и песчаных дюн, некогда познавших поступь Сангвиния. Ничего из этого у Расчленителей не было.
С Ангелом их сближала лишь память о его гневе.
— Нет, — произнёс апотекарий, дрожащим голосом озвучивая ложь. — Ангел был чист и возвышен, он был самым благородным из всех. Примарх победил Ярость внутри себя, как должны поступить и мы. Ты расскажешь мне о Кретации, Дерон, иначе я похороню тебя здесь. Ты поддашься безумию, одинокий, забытый и навечно лишённый столь желаемой почётной смерти.
Барахиэль ненавидел себя за эту угрозу, но ему нужна была правда.
Дерон засмеялся.
— Советую тебе в последний раз. Ради собственного блага и блага наших родичей, оставь тайны Кретации в покое, ибо они не несут спасения. Ярость всегда побеждает. Мы можем лишь сражаться с ней.
Апотекарий ничего не ответил, и биосигналы дредноута начали слабеть до тех пор, пока тот не погрузился в дремоту.
— Прошу, лорд! Нет! Нет! Умоляю!
Барахиэль не обращал никакого внимания жалобные вопли трэлла, так как он думал лишь о предупреждении Дерона.
''Оставь тайны Кретации в покое, ибо они не несут спасения.''
Корчась в оковах, смертный издал очередной, испуганный вой. Человек визжал от боли и рвал свои сухожилия в отчаянной попытке освободиться. Апотекарий всё это игнорировал, пока засовывал меж зубов трэлла полоску из кожи грокса. Едкая вонь машинных масел и смазки смешивалась с запахом пота, исходящим от кителя и галифе смертного, в чьих глазах плескался чистый и абсолютный ужас.
''Оставь тайны Кретации в покое, ибо они не несут спасения.''
На протяжении нескольких дней Барахиэль размышлял над словами Дерона в перерывах между массовыми обескровливаниями, хирургическими операциями и тренировками. Должно быть, это ложь или же провал памяти, ведь такие вещи нередко происходили с почтенными боевыми машинами. Он вновь вернулся мыслями к текущей задаче. Красная Жажда среди его братьев усиливалась, и её следовало утолить, ради чего со своими жизнями расстались уже десятки люди.
— Лорд, — раздался тихий и нетвёрды голос женщины. — Он готов.
Барахиэль отправил мыслеимпульс в автохирургеон и с отстранённым любопытством проследил за тем, как его игла вонзились в запястья и лодыжки трэлла. Пульс апотекарий участился, когда текущая кровь устремилась по прозрачным пластековым трубкам к коллекторному резервуару в углу помещения. От Жажды во рту собиралась слюна, а искушение скребло по стенкам горла словно наждачная бумага. Оно было практически невыносимым.
— Сколько осталось? — отвлекаясь спросил он Аишу.
Помощник стояла в дальнем углу и крепко сжимала инфопланшет, держа его у груди. Её щёки позеленели, струйки слёз бежали от опухших глаз вниз, вдоль жёстких линий лица. Она сверилась с планшетом, после чего ей пришлось перебороть несколько позывов к рвоте.
— Ещё триста пятьдесят шесть выкачиваний-мортис, — дрожащим голосом ответила Аиша.
Кивнув, апотекарий пересёк камеру, нажал открывающую руну и покинул помещение. Женщина следовала за ним подобно тени, пока тот шёл к очередной камере и очередному кричащему серву.
''Оставь тайны Кретации в покое, ибо они не несут спасения.''
Это не могло быть правдой.
Барахиэль принялся выливать содержимое пузырька с кровью в вино.
Запах витэ смешивался с восхитительным букетом напитка и наполнял ноздри апотекария. Он знал братьев, которые пили алую жидкость без ничего, наслаждаясь её опьяняющим привкусом соли и железа. Остальные же добавляли кровь в питательную кашицу или дневную порцию вина на манер Кровавых Ангелов, чем прикрывали ритуальное варварство сего процесса тонким налётом цивилизованности. Вино придавало витэ пикантность и улучшало аромат.
''Оставь тайны Кретации в покое, ибо они не несут спасения.''
Ворвавшиеся в разум слова заставили его остановиться, когда он вылил уже половину пузырька. Запах смешанного с кровью вина обострял жажду Барахиэля и разжигал дрожащий огонёк гнева, вызванного предупреждением Дерона. Продолжающиеся исследования не открыли ему ничего нового помимо древнего поверья в то, что Кретация была предполагаемым спасением капитула, и нескольких красноречивых пробелов в архивных данных, касавшихся Ярости. Апотекарий верил, что тайна скрывалась именно в отсутствующих кусках.
Он сделал глоток из бокала и тут же ощутил на себе эффект витэ.
Перед глазами начали проноситься галереи украденных воспоминаний: личные моменты служения и эгоизма, близости и одиночества, которые Барахиль никогда бы не смог пережить. Накал эмоций вызывал у апотекария отвращение, и он был рад, что более не являлся до конца человеком. Смертные являлись самовлюблёнными и тщеславными созданиями, чьи короткие жизни омрачались страхом, гнетущей тоской и болью. Расчленитель ни за что бы не стал похож на них.
Барахиэль откинулся на спинку кресла, отделяя свою личность от личности донора. По телу апотекария медленно разливалось тепло, а сердца космодесантника забились быстрее, когда он ощутил, как сила человека сливается с его собственной. Сопровождающее сей процесс электрическое покалывание порождало новые ощущения в каждой молекуле тела Расчленителя.
Апотекарий улыбнулся. На некоторое время его Жажда был утолена.
Боевой сервитор с оторванной головой рухнул на палубу искрящейся грудой.
— Следующий, — сказал Барахиэль.
Он ухмыльнулся, когда вперёд выступил очередной кибернетический гладиатор. Дикая улыбка апотекария выражала презрение. Выхлопные патрубки многотопливного реактора сервитора были отмечены сигнальными жёлто-чёрными полосами, а его быстросрабатывающие жгуты волокон и смазанные поршни прикрывались пластальными щитками. Одна рука оканчивалась шипастой булавой, вторая же – запитанным клинком.
— Программа бета-три-два. Предохранители отключены. Максимальная смертоносность, — рассёк тишину на арене бесстрастный голос.
Искусственный воин ринулся вперед без намека на какую-либо неуклюжесть, типичную для сервиторов. Он двигался плавно, чем напоминал Барахиэлю аколитов на борту Полярисов. Киборг не выказывал страха или нерешимости, а в безжизненном взгляде его красных глаз, что сулили лишь смерть, пылала агрессия.
Он повернул туловище и замахнулся булавой.
Барахиэль увернулся, качнувшись в сторону и блокируя последовавший обезглавливающий удар. Затем Расчленитель с огромной силой врезал кулаком по лицу противника, отчего треснула скуловая кость. На визор космодесантника брызнула густая кровь, а нос сервитора превратился в бесформенный ком плоти. Апотекарий принялся развивать успех выпадами в горло, грудь и руки, зубы цепного клинка либо скребли по поверхности пластали, либо вгрызались в щитки, после чего вырывались.
Киборг блокировал удары, где мог, больше полагаясь на грубую силу, чем на скорость. Из рассечённых вен и артерий били струи крови, однако повреждения никак не замедляли сервитора, ибо его биологическая система была защищена от столь лёгкой смерти благодаря аугметике и боевым наркотикам, впрыскиваемым в тело подкожной фармакопеей.
Защиту и нападение он сочетал, проявляя настоящее мастерство.
Апотекарий подныривал под обезглавливающие выпады и уходил в сторону от ударов с плеча. От близкого воздействия расщепляющих полей его кожа покрывалась волдырями. Сервитору удалось впечатать булаву в нагрудник Барахиэля, оставляя воронку на керамите и ломая рёбра космодесантника, но Расчленитель подавил боль, парировал следующие два удара и вогнал цепной меч в плечо врагу. Когда зубья перегрызли плоть и кабели, рука-булава со звоном упала на пол. Тем не менее, меч вонзился в живот Барахиэля, послав по нервам волну агонии.
Выступившая из раны кровь зашипела на клинке.
Барахиэль схватился за клинок, игнорируя напоминающий раскат грома звук, с которым треснул керамит, и шипение испаряющегося жира. Сервомышцы зарычали, вступив в борьбу с мощью сервитора, не дававшего космодесантнику вытащить меч из живота. От ярости Расчленитель оскалил зубы, а боль лишь сделала ухмылку шире. Он врезал гардой по долу вражеского клинка, из-за чего в визор апотекария вонзились керамитовые осколки, а вторым ударом обломил меч киборга посередине длины и погрузил собственный в шею противника. Одним движением Барахиэль отделил его голову от тела.
''Оставь тайны Кретации в покое, ибо они не несут спасения.''
— Следующий, — рявкнул Барахиэль, чей взор застилала по краям чёрная дымка.
