Бюрократы, masseditregex, Администраторы
3095
правок
Изменения
Перейти к навигации
Перейти к поиску
Нет описания правки
{{В процессе
|Сейчас =78
|Всего =16
}}{{Книга
== '''7''' ==
Мелочь; она ничего не изменит. И все же, оглядываясь назад, внутри него остался червячок беспокойства от того, что в миг своего триумфа над ними он просто дал им желаемое, не колеблясь. Да и что, в самом деле, могла сделать эта девушка? Она была никем, слугой самого низкого уровня. Но когда он рассказывал ей то, что требовалось знать, Давиен смотрела на него не отсутствующим взглядом, уместным для чернорабочего. У него было неуютное ощущение, что в этой юной голове растет настоящий фанатизм, даже более сильный, чем у старой ведьмы.
Великодушие, ободрил он себя, и все же продолжал волноваться весь остаток дороги до Палатиума. == '''8''' == Был один момент, в самом конце беседы, когда Давиен увидела что-то в Кларесс. Глаза старухи вдруг загорелись целеустремленностью, словно высшая сила скользнула внутрь ее сморщенной кожи, чтобы поглядеть на этого высокомерного поклонника шестеренок. Она развернулась к нему, выдвинула требования, и тот согласился со слегка ошеломленным выражением лица. В сердце Давиен хлынула надежда. ''Все было спектаклем? Это'' мы ''манипулируем'' ими''?'' Но затем он ушел, и Кларесс осела, будто рухнувшее сооружение. Магус посасывала десны и смотрела в никуда, опустошенная и уставшая. – Разнесите новость, – прошептала она Тетушке и Дядюшке, стоявшим у нее за плечами. – Скажите им всем, что Император велит нам взяться за оружие. День Вознесения машинных жрецов должен стать нашим днем, будь то успех или провал. Ступайте и скажите Конгрегации, что мы восстанем против них. Это должно случиться сейчас, или же не случится никогда. Она позволила помочь ей подняться на ноги. Где-то в процессе этого ее позвоночник со щелчком встал на место, и последующие слова зазвучали пылко. – Скажите Тетушкам и Дядюшкам. Скажите Бабушкам и Дедушкам. Призовите наших старейших из их гнезд. Передайте весть во все анклавы, где есть часовня Конгрегации. Идите ко всем, кто носит нашу кровь, и ко всем, кто не носит, но услышит наше послание. Скажите обслуге кузниц и старостам факторумов, что завтра мы выступаем на Палатиум. Скажите им, что каждая смерть в зубьях машин, каждый брат, раздавленный в обвалившейся шахте, каждое дитя, больное из-за их ядов, будут отомщены завтра, или же не отомщены вовсе. Пусть они поднимутся вместе с нами, и скажите им, что они узрят чудеса! И люди устремились из комнаты выполнять ее приказы, пока все новые шли посмотреть, из-за чего крики. А Давиен стояла поодаль и чувствовала себя больной, ведь все это являлось подлогом. Наущением одного из поработителей. Они были всего лишь игрушкой техножрецов. И при этом намеревались пойти со своим скудным вооружением против механизированной мощи адептов. Улицы Аукторита будут залиты кровью ее сородичей. Когда все вестники унеслись прочь, Давиен горько покачала головой. – Я навлекла это, – выдавила она, борясь с желанием расплакаться из-за собственной слабости. – Я хотела спасти Ньема. Я прикончила нас. – Дитя… – сказала Кларесс, однако Давиен отбежала от нее, отказываясь позволить успокоить себя. – Это наш конец, – прошипела она. – Жрец использует нас, а потом уничтожит. Или заточит нас в своих колпаках и сделает своими подопытными. Все наши обычаи, наши традиции, наша ''вера''. Он вытопит их из нас. Не останется ничего, кроме его науки. – Дитя… – повторила Кларесс. – Мы должны бежать, – практически заорала ей Давиен. – Все мы, каждый в свою нору. Должны покинуть этот город. Должны разнести наши речи и нашу кровь в другие места. Здесь с нами покончено! Простите, магус, простите. – Она одновременно рыдала и была разъярена до белого каления. На себя, на Трискеллиана, на Кларесс. – Я погубила нас! Я предательница. Накажите меня, магус. Уничтожьте меня. – Ты слушала ложь врага, это верно, – мягко произнесла Кларесс. Ее рука упала на плечо Давиен: пустая оболочка, не имевшая веса. – И возможно, со временем тебя накажут, это также верно. Но пока что ты одна из нас и должна сыграть свою роль в грядущем. – Но это обман! – воскликнула Давиен. – Это какой-то план Надсмотрщика, какая-то их междоусобица. Время не пришло! – Пораженная внезапной надеждой, она поискала глазами лицо старухи. – Это оно? Все это… замысел Императора для нас? Возможно ли? – И, еще не успев услышать каких-либо пустых слов успокоения, торопливо продолжила: – Скажите мне правду, магус. Прошу, скажите. От печального спокойствия на лице Кларесс разрывалось сердце. – Я не знаю, дитя. Я хотела бы дать тебе все великие уверенности в мире. Хотела бы дать тебе те полные огня и веры слова, которые произношу в часовне: о Многоруком Императоре и Его ангелах. Но именно для этого нужна вера, Давиен. – Она обмякла, съежившись еще немного сильнее. – Отведи меня в мою комнату. Я должна отдохнуть перед завтрашним днем. – Вы не можете выйти на улицы, магус. Только не вы. – Я должна. Все мы сыграем свою роль. Мы восторжествуем вместе, или же падем. Я не хочу остаться одна, если меня лишат моей родни. Давиен повела ее вглубь подвального лабиринта. Повсюду вокруг Конгрегация исступленно готовилась. Здание истекало праведниками, спешившими разнести слова магуса по всем бедным районам города. Все дальние родственники Давиен начнут вооружаться. И другие – те, кто иной крови, но также пострадал под гнетом железного сапога техножрецов – тоже станут собираться. Все будут брошены против железных стен Пустых Людей. Доставив Кларесс обратно к койке старухи, она помогла ей улечься, слыша щелканье и хруст суставов. Магус полежала немного, глядя в низкий потолок, а затем повернула голову и посмотрела на изображение Императора на дальней стене. Оно уже осыпалось и было наполовину скрыто под грязью. Картина времен Бабушек и Дедушек, когда кровь Императора в них была сильнее, так что никто никто из Конгрегации не мог показывать своих лиц из опасения, что их суть распознают. Фигура с четырьмя руками: двумя человеческими и еще двумя с блестящими когтями, похожими на полумесяцы. Эллипсовидная голова, рассеченная огромной благожелательной улыбкой, которая полностью состояла из зубов. Глаза были прекрасными, смертоносными, нечеловеческими. Давиен часто глядела на этот образ, прочувствуя его противоречия, позволяя им обращаться к человеческому и нечеловеческому внутри нее. Это пугало ее; это вдохновляло ее. – Я слышу, как они поют мне, – донесся до нее сухой голос Кларесс. – Ангелы. Ими полнится холодная пустота. И я пою в ответ. Я говорю им: ''мы здесь. Мы веруем. Мы ждем вас''. И громадные крылья несут их через леденящие просторы, сквозь губительный лабиринт варпа. Они идут, Давиен. Они говорят мне: ''мы слышим вас. Мы идем к вам. Просто верьте, и вы станете частью нас''. Благословенное Единение, дитя. Наша судьба. – Она тихо рассмеялась и закашлялась, содрогаясь при каждом сухом спазме. – Они идут со звезд, наши предки. Первый носитель нашей крови на Мороде был ребенком ангела, и потому мы тоже дети ангелов. Но все более слабые, с каждым поколением. Мне недостает силы Тетушек, могущества Бабушек. Я слишком человек, чтобы быть по-настоящему сильной. Но я слышу их, Давиен. Они так прекрасны. Ничто в этом уродливом мире не сравнится с ними. Мне нужно увидеть их собственными глазами, пока я не стала слишком стара. И Давиен, одна из истощенных выживших в еще более юном поколении, подумала о том, насколько же жидка ее собственная кровь, как мало осталось от ангела. – Вы думаете, День Вознесения жрецов станет и нашим вознесением? Или вся наша кровь просто закончит свой путь на улицах, или в лаборатории того жреца? Взгляд желтых глаз Кларесс переместился на нее. – Вера – все, что мы имеем, когда машины этого мира приходят раздавить нас. Я слышу ангелов. Они идут к нам, но пространство огромно, а варп коварен. Единственное, что мы можем сделать – это верить, что Многорукий Император не покинет своих праведников в час нужды. Что Он подлинно божественен, а не только труп на троне, которому поклоняются машинные жрецы. Наш бог ''жив'', Давиен. Наш бог ''есть'' жизнь, жизнь во всех ее формах и обличьях. А их – пыль и древние механизмы. Мы ''должны'' взять верх, иначе мы отдадим вселенную энтропии и смерти. Лишь посредством наших истин вечная жизнь может уцелеть и распространиться по космосу. Веришь ли ты? И Давиен подумала: «''Завтра мы умрем, на улицах и на их арене. Это не настоящее восстание, которое нам обещали, а какой-то гамбит жреца''». Однако она не могла держаться за эти мысли под шелест голоса старухи. Тот проникал ей под кожу. Он обращался ко всем службам, что проводились в подземной часовне. Обращался к ее крови. В конце концов, легко верить, если ты силен. И в чем тогда ценность этого? Но они выстояли под стальным молотом техножрецов и все равно поднимутся. Пускай Трискеллиан считает, будто все идет по его плану. Конгрегация восстанет, ибо пришло их ''время''. Кто сказал, что это ''он'' использует ''их''? И хотя умом Давиен сознавала истину, внутри она все же ощущала этот огонь, выжигавший все сомнения. – Верю, магус, – пылко произнесла она. – Скажите мне, что я должна сделать. На рассвете следующего дня, пока техножрецы еще находились на ранних службах своего Дня Вознесения, улицы Южного Разлома взорвались вооруженным мятежом. Давиен видела это с крыш, перемещаясь со здания на здание по переходам, мостикам и веревкам, которые скитарии периодически срывали, однако местные всегда привязывали их вновь. Всю ночь вестники Конгрегации искрами разбегались по самым нищим районам города в поисках тех анклавов, что подхватят их огонь. Конечно же, все истинно верующие поднялись без вопросов. Прямо сейчас она могла разглядеть лишь тех из них, кто обладал наиболее неоспоримой человеческой внешностью – тех, кого выделяла только бледность кожи, пятна хитиновых чешуек и, возможно, немигающие желтые глаза. Никаких черт, необычных для ядовитой планеты вроде этой. Однако за стенами многоквартирников и внутри них зашевелятся и предыдущие поколения затронутых богами, и им будет ''невтерпеж''. Как-никак, они ждали всю свою долгую жизнь. Пока их юные отпрыски занимались делами в мире, они прятались, не имея возможности показать свои искаженные лица. Им было ведомо лишь пылающее пламя их веры, и теперь эта вера велела: «''Вставайте!''». На улицах толпились люди, обычные люди. И все же не ''обычные'', поскольку во многих из этих тел текло несколько капель божественной крови. Однако это были не сверхчеловеческие персонажи из имперских мифов. Не Адептус Астартес, которых сделали малыми богами; не техножрецы, возвышенные машинами до той степени, что позабыли, каково это – ходить по земле на двух ногах. Люди, обладавшие лишь верой, а также теми инструментами и оружием, какие сумели найти или сделать самостоятельно. И сегодня им предстояло попытаться вырвать власть над своей судьбой у тех, кто направлял и разграничивал всю их жизнь. И Давиен знала: им предстояло умереть. С тяжелым сердцем она наблюдала, как они собираются. Рабочие факторумов хлопали друг друга по плечам, над толпой разносились грубые приветствия. Были и там и знамена, и некоторые из них изображали Многорукого Императора, Осыпающего Праведных Своими Ангелами, но присутствовали и другие. Примитивные штандарты, отмечавшие этот район, или тот факторум, эту шахтерскую бригаду, был даже один от персонала трапезной для рабочих. Чувствовался дух гуляния, как будто они все же праздновали проклятый День Вознесения. А потом в поле зрения показались первые скитарии. Давиен знала, что к этому моменту ей следовало бы уже уйти, отправиться на поручение, которое ей дала Кларесс, но она не могла. Она должна была увидеть, не окончится ли вся авантюра трагическим провалом. Клин кибернетических солдат в красном облачении безупречно выстроился поперек улицы перед скапливающимся сборищем. Позади них подошла пара драгунов, высившихся над головами солдат. Наездники держали наперевес раздвоенные пики, на которых шипели искры, а расположенные за ними сервиторы, соединенные с механизмами машины, управляли дергаными движениями «Железного иноходца». Толпа затихла, видя, что все эти карабины направлены на нее, и понимая, что на подходе еще больше. Усиливая свой голос, пока голова Давиен не задребезжала, словно от грома, альфа скитариев выкрикнул: – ''По приказу генерала-фабрикатора вам требуется разойтись. Второго предупреждения не будет''. И из рядов людей вышла Кларесс, которая встала перед ними и воздела свой посох. Каким-то образом ее высокий, отчетливый голос донесся даже до Давиен. – Вера и свобода! Вера крови истинного Императора! Свобода от ярма! Скитарии открыли огонь. Когнда это произошло, Давиен вскрикнула и отпрянула от вспышки и жара, зная, что восстанию наверняка пришел конец в самом начале. Однако после выстрелов она осмелилась выглянуть и увидела, что Кларесс по какой-то причине не задело, а слева и справа от нее лежат тела – праведники, поставившие себя под удар. И даже не так уж много тел по сравнению с огромной массой людей, заполонившей улицу. Разозленных людей, переполненных обидами. Голос Кларесс прозвучал вновь, и на сей раз она подавала сигнал к наступлению. Давиен увидела, как члены Конгрегации по обе стороны от магуса сорвались на бег, мощным потоком хлынув по улицам, орудуя молотами, ломами и силовыми резаками, опустошая дробовики и автоматы в клин скитариев. Драгуны тут же пришли в движение, шагнув поверх голов своих союзников, имевших человеческие габариты, и набирая ход для контратаки с опущенными пиками. На глазах у Давиен первый нанес удар. Огромные железные ступни разметали бунтовщиков, а копье тем временем описало дугу в толпе, обугливая и сжигая. Затем его опалило раздирающим зрение лучом света. Одна из бригад рудокопов установила на крыше напротив Давиен камнерезный лазер и прочертила на корпусе драгуна линии расплавленного металла, пока не попала во что-то жизненно важное. Через миг шагающая машина ослепительно полыхнула и взорвалась, уничтожив ближайших бойцов и взимая жуткую плату осколками и изорванной плотью. Впрочем, для всех остальных, кто остался на ногах, это стало сигналом броситься вперед. Спустя несколько секунд скитарии уже сдавали позиции, стреляя и отходя назад. Или же просто падали, увлекаемые наземь толпой, которая видела в них лишь орудия угнетателей. А потом Давиен удалилась, перемещаясь с крыши на крышу и высматривая, когда же более тонкие инструменты техножрецов посчитают верхние уровни своей территорией. Довольно скоро сюда поднимутся егеря, отстреливающие толпу внизу. Убийственные ржаволовчие будут пытаться обойти Конгрегацию с флангов, чтобы повергнуть ее лидеров своими клинками и когтями. Требовалось упредить все это. У нее была работа – задание, доверенное ей лично магусом. Она тенью следовала за заводилами толпы, пока те не вырвались на простор возле площади Нилгетум, где располагалось железнодорожное депо. Пока все подходили, продолжали выгружаться новые бойцы Палатиума, которые торопливо покидали состав и занимали позицию для его защиты. А если Конгрегация хотела добраться до Палатиума, ей нужно было взять под контроль поездную магистраль и притом взять быстро, прежде чем техножрецы начнут разрушать собственную инфраструктуру, чтобы не отдать ту мятежникам. Там были не просто скитарии. Давиен увидела, как с платформ по рампам со скрежетом катятся приземистые фигуры сервиторов-катафронов: бронированные человеческие голова, торс и руки, установленные на механизированную штурмовую машину, которая также являлась нижней частью их тела. Давиен ощутила вспышку ярости на техножрецов и их вмешательство. Они брали божественную плоть, резали ее и обстругивали, сращивали со своими устройствами. Ничего нельзя было оставлять в покое. Ничто не имело никакой ценности, пока его не внедряли в их машины. А в глобальном масштабе ничьи отдельные жизни ничего не стоили, если не являлись компонентами огромной жреческой системы, охватывавшей людскую вселенную и подчинявшую их холодному металлическому замыслу все, к чему прикасалась. Катафроны представляли собой кошмар, практически неуязвимый для оружия приведенной Конгрегацией пехоты, но к этому моменту восставшим уже дали возможность подтянуть и свои большие пушки. Издавая задыхающийся рев и изрыгая дым, из боковой улочки вырвался один из крупных карьерных грузовиков, с громыханием уже набравший максимальную скорость. Это был тяжелобронированный «Голиаф», всю переднюю часть которого занимали камнедробильные лезвия, и они бы с жадностью пережевали машинное тело скитария или броню катафрона. А за ним вылетели закутанные силуэты, несущие знамя с изображением знакомой мнорукой фигуры. Тетушки и Дядюшки вышли из своих подвалов и нор, из позабытых простенков, где ждали поколениями. «Голиаф» пошел вперед, встретив ведущего катафрона в лоб и превратив его защиту в иззубренное месиво, а старшие уже прыгали вокруг или поверх него, потрясая ножами, пистолетами или просто собственными крючковатыми когтями. И это было не все. Давиен почувствовала, как у нее в голове раздался голос. Пение, столь чистое и красивое, что ей подумалось: наверняка это ангелы, они наконец-то пришли. Должно быть, это услышала вся Конгрегация, судя по тому, что они удвоили темп и радостно сошлись со скитариями и машинами. На площадь вышла огромная фигура, на голову возвышавшаяся над простыми смертными – Бабушка, одна из истинных старейшин, закутанная в вымпелы и лохмотья, которые не могли скрыть божественности ее облика. Она запела, и Конгрегация эхом отозвалась ей, возвысив голос в молитве и хвале. В одной из трех рук у нее было знамя – не из тех примитивных самоделок, за изготовлением которых толпа провела прошлую ночь, а нечто древнее, поколениями хранимое для этого дня. На нем был изображен не ожидаемый имперский лик, а эмблема с такой же головой с вытянутыми челюстями и тянущимся за ней телом с гребнистой спиной. С одной стороны скрученная змееподобная фигура оканчивалась кривым когтем, а с другой – голодной пастью, готовой пожрать техножрецов и все их труды. Скитарии перевели свое оружие на нее, поливая огнем, однако знамя так взбудоражило Конгрегацию, что они уже захлестывали шеренги, карабкаясь на катафронов и храбро принимая массированный обстрел противника. Давиен увидела, как срабатывает взрывчатка, и рудничные заряды уничтожают тела с обеих сторон. Увидела ожесточенные клубки поножовщины, штыки и молотящие приклады карабинов, не дававшие никакой пощады. Она увидела, как скитарии в тылу снова грузятся в состав, и поняла, что настал ее выход. Никто не следил, чтобы одинокая молодая женщина не слезла с крыш и не пробралась на поезд. А пробравшись, она надела свое облачение из Палатиума и показала электротатуировки, так что ее приняли за свою. К тому же они отступали в полном составе – те, кто сумел выбраться из толпы, набивались в состав и уводили его прочь, чтобы он не достался бунтовщикам. Шахтеры приведут с выработок свои поезда и восстановят разбитые скитариями рельсы. Они были в высшей степени трудолюбивы и на протяжении поколений творили и чинили по приказу Надсмотрщиков. Теперь же всей этой смекалке предстояло обратиться против руки, державшей кнут. Но к этому моменту Давиен уже уносилась в направлении центральных районов Аукторита, к арене и, кроме того, к стенам Палатиума. Насколько могла понять Давиен, сами техножрецы пока еще не воспринимали восстание всерьез. Это придавало ей надежды. У арены, где должны были начаться праздненства, собралось множество скитариев, однако они по-парадному стояли навытяжку, ожидая благословения и посвящения от своего повелителя. Похоже, прочие войска, спущенные с кораблей, были преимущественно отведены в казармы возле Палатиума, и она видела тут руку Трискеллиана. Тот все-таки режиссировал свой переворотик. Сойдя с поезда, она мельком заметила, как они выгружаются из пустотного дока, и что-то в них вызвало у нее дрожь. Они выглядели совсем иначе, чем те скитарии, к которым она привыкла. Война закалила их, стерла глянец с металлических частей. И Давиен понимала, что Трискеллиан задействует их, как только одержит какую-то победу, к которой стремится в своей маленькой военной игре. Даже в сравнении с обычными солдатиками техножрецов вернувшийся батальон выглядел безликим и недоступным. Иным. На мгновение она поймала себя на необъяснимом желании приблизиться к ним, испытать границы своей вымышленной личности и вглядеться в их линзы и прорези шлемов. Она встряхнулась. У нее была работа. Ее электротатуировок оказалось достаточно, чтобы попасть под арену. Наверху разнообразные секты и подразделения Адептус Механикус занимали свои места на многоярусных каменных сиденьях. Давиен слышала их скрежещущие гимны, с хрипом раздававшиеся из металлических глоток и динамиков. Они приводили себя в состояние хладнокровного благочестия, готовясь к развлечению. Ниже уровня арены располагались очередные стеклянные камеры, где держали всех, кого сочли неподходящими. Раненых и искалеченных, больных, рожденных несовершенными, неспособных работать. И, разумеется, тех, кто был заметно затронут прикосновением крови Многорукого Императора. Всех, кто не годился для включения в великую, бесконечную, бессмысленную работу, которой посвящали свои пустые жизни техножрецы. Выше, в центре арены, они поставят пылающие печи и огромный кипящий котел, готовясь сделать подношения своему образу бога. Давиен очень хорошо понимала теологию. Как огни плавильни очищают сырье, так и топки арены символически очистят население Морода, чтобы его можно было перековать в требующиеся адептам орудия. Однако именно тут Кларесс добилась от техножреца одной-единственной уступки. Стеклянные камеры создавались с внутренним изъяном, так что при необходимости их можно было расколоть. Раздайся из систем управления определенная частота, они бы разом взорвались, на миг превратив воздух в ад бритвенно-острыми осколками. И сейчас Давиен проползла в нижние туннели, пробираясь там, где старинные шестерни давно остановились, а поршни заржавели в полуоткрытом положении. Тесное пространство содрогалось от взрывов первых пиротехнических зарядов наверху, а она протискивала свое тощее тело через люки, навеки приоткрытые ровно на достаточную ширину. Пока клетки не оказались под ней. Многие из здешних пленников никогда бы не смогли сражаться. Однако призывная группа забрала много сотен человек со всего города, и они были отсортированы по анклавам, то есть Конгрегация по большей части оставалась вместе. Многие обладали выраженными признаками божественности и голодными взглядами следили сквозь стекло за сервиторами и младшими жрецами. У них имелось не просто несколько когтей и клыков. И там была Сакири, подготовленная к центральной роли на торжествах. Ее пристегнули к той раме под пять конечностей, прижав там, словно образец. К каждой части конструкции теперь тянулись огромные пучки кабелей, и Давиен знала, что ее поднимут наверх через люк и выставят, будто знамя. Станут пропускать через нее ток, пока она не засияет, словно солнце, и сожгут в пепел, а жрецы будут декламировать и распевать свои бездушные гимны. ''Ни за что''. Над блоками рычагов и переключателей, управлявших клетками, председательствовала четверка скучающих младших техножрецов. Они совместно играли в какую-то игру, выводя стальными пальцами математические последовательности по малопонятным Давиен правилам. Тем не менее, в пределах слышимости присутствовали скитарии, а всех ее электротатуировок и раболепного поведения не хватило бы, чтобы ей позволили подойти к пультам. Потребуется более затяжной отвлекающий маневр. На нижних уровнях она нашла один из универсальных стальных ларцов, в которых техножрецы обычно переносили важные послания. Просто металлический тубус, узорчатые рельефы снаружи стерты почти до гладкой поверхности за десятки лет использования. Тубус предназначался для свернутых свитков, но туда поместился бы и другой предмет схожей формы и размеров. Сердце уже колотилось в груди – она уже долгое время жила одной ногой в мире Палатиума, но после такого поступка наконец-то станет истинной революционеркой, совсем как Сакири. А потом, чувствуя каждую проносящуюся секунду, она вскарабкалась по мостику к жрецам и радостно предъявила им ларец. – Адепты, срочное сообщение от генерала-фабрикатора! И это заставило их ощутить собственную важность, и, сгрудившись вокруг, они открыли тубус и увидели последнее мгновение горения запала шахтерского заряда. Давиен успела броситься назад, вниз по мостику, поэтому взрыв подхватил ее и встряхнул, но не более того. Звук с грохотом загулял туда-сюда в замкнутом пространстве, и она могла лишь надеяться, что его скроют салюты наверху. Выглянув, она увидела три распростертых, опаленных тела. Всего три? Четвертого она обнаружила на полпути к рычагам. Тот оказался быстрее своих коллег, или же спрятался за ними. Он повис на мостике, держась одной кибернетической рукой, но сейчас уже выбрался и встал перед ней, слегка дымясь. Линза его искусственного глаза потрескалась. – Ты… – начал было он и, несомненно, далее позвал бы на помощь, а скитарии, вероятно, уже выдвинулись после взрыва. У нее не было времени. Времени выдумывать историю, кланяться, извиняться, ежиться и умолять. К тому же она почувствовала, что от этой вечной робости не осталось ничего. Ее выбило взрывом. Вместо этого она прыгнула на полуоглушенного техножреца и вцепилась в него ногтями, даже зубами. Всадила большие пальцы ему в горло, трепала кабели, выходившие из глазницы, пока не перегрызла их. Била его головой об искореженные перила мостика, сознавая, что на нее смотрят глаза всех пленников. Глаза Сакири. И в конце концов, он отшатнулся назад, и она кинулась на него всем весом, а потом он оказался по ту сторону сломанных перил, хватая воздух и падая клубком из охваченной паникой плоти и сломанных механизмов, пока не грохнулся между стеклянных колпаков и не затих. И Давиен ощутила один лишь восторг. Ей казалось, будто сами ангелы Императора наклонились поближе к миру, чтобы сказать ей, что она хорошо справилась. Уголки рта растягивались в безумной ухмылке. ''Счастливого Дня Вознесения'', подумала она и принялась перекидывать рычаги.<br />
[[Категория:Warhammer 40,000]]
[[Категория:Империум]]
