Изменения

|Сейчас =910

== '''9''' ==

Как будто его бегство было чем-то большим, нежели обычным самосохранением. Он как будто и сам выступал элементом планов Трискеллиана. Того опять посетила идея, что он единственный игрок в сложной партии: вот повстанцы, пробивающиеся намеченным путем и верящие, что побеждают. Вот регулярные скитарии, отводящие свою бронетехнику и отряды в силу понимания, что так лучше всего бороться с восстанием. Вот закаленные ветераны Десять-Танграма, размещенные внутри Палатиума и вокруг него: челюсти капкана. Несмотря на несвоевременное освобождение Сакири, все работало, словно часовой механизм. А кто, если не техножрец, сможет оценить хорошо сконструированный образчик машинерии?  == '''10''' ==  После жестокой стычки основная масса техножрецов отступила в направлении Палатиума, а Давиен и выжившие жертвы перегруппировались снаружи арены. Было видно, что та горит. Кто-то из Конгрегации разрушил несущие леса перегонного куба, и огромный котел, словно умирающий левиафан, завалился набок, заливая пласкритовый пол раскаленными выбросами, так что они стекали в недра темницы и поглощали тела бывших тюремщиков. Прочие совали в химический огонь стержни и брусья, разнося его как можно дальше, или же залезали в фейерверки, запасенные для дальнейших торжеств, и раскидывали взрывчатую начинку по сиденьям, а потом поджигали ее. Центральный элемент великого жреческого праздненства чистоты ныне стал домом одного лишь пламени всевозможных температур и цветов. Люди, которых Давиен видела вокруг себя, сейчас имели просто оглушенный вид. Многие – по-настоящему больные и слабые – выглядели так, словно изнеможение практически их прикончило. Но они рады этому, решила она. Рады, что пошли против угнетавшей их руки, хоть раз. А когда стихло эхо последнего салюта, в воздухе снова прозвучал гром. Он доносился со стороны железнодорожного депо. – Конгрегация грядет, – шепнула она Сакири. Та горбилась в драном плаще, который сделала из красной рясы, сорванной с одной из ее жертв. Еще одна багряная полоса наискось закрывала зияющую глазницу – тот глаз, что у нее отняли техножрецы. Она сидела на корточках на изувеченной статуе – какой-то древний техножрец, увековеченный в пласкрите, а теперь лишившийся всего выше пояса. – Много что грядет, – отозвалась Сакири, а затем наклонила голову. – Скажи им, не мне. – Им? – Твоим войскам, маленький генерал. Давиен беспомощно обвела взглядом бывшие подношения, поскольку те и впрямь смотрели на свою свою спасительницу. Она съежилась. – Я не могу. Я не такая. Я просто посланник. – В самом деле? – Я не Кларесс. Я не могу просто ''говорить''. – Я тоже, – с иронией произнесла Сакири. – Император создал меня, чтобы ''делать'', а не разговаривать. Но этим запутавшимся нужны слова, и тебе придется их отыскать. Гляди. Сакири встала, вцепившись пальцами ног в неровный обрубок изваяния, и немедленно завладела всеобщим вниманием. Некоторые даже встретили ее ликующими криками, но она развела свои три руки, призывая к тишине. – Свобода – тот дар, которым нас наделяют в миг рождения, и который еще через миг у нас отбирают Надсмотрщики, – обратилась она к ним. Ее голос был звучал надтреснуто и сорвано, в теле сражались между собой фанатизм и усталость. – Свобода – величайшее, что есть во вселенной, сделанной из цепей. – Одна рука метнулась змеей, схватила Давиен и вздернула наверх, поставив рядом с Сакири. – Она презрела пушки и цепи, чтобы добраться до нас. Она стала посланцем Божественного Императора, чтобы избавить всех нас от огня. – А затем, когда в наступившей выжидающей тишине все глаза обратились на Давиен, она шепнула: – Теперь скажи то, что могла бы сказать Кларесс. И Давиен ощутила внутри себя рывок, будто внезапно заработал некий орган, о наличии которого она никогда не знала. Она посмотрела на их лица, на свою собственную маленькую конгрегацию, и они были связаны с ней, их души говорили с ее душой. ''Моя семья'', поняла она. ''Кровь ангелов''. Ее рот открылся, и в него упали слова, которые, словно инструменты, были подготовлены для преображения этих потрепанных бедолаг в божественные орудия. – Слушайте! – произнесла она. С каждым словом ее тонкий голос обретал все новые силы. – Вы слышите наших братьев и сестер? Они уже идут, все те, кто пострадал под властью Пустых Людей! Хотите себе свободы? Вот звук вашей свободы! Какой прок от жизни, проведенной под сапогами Надсмотрщиков? Какой смысл быть всего лишь шестеренкой в их машине? Разве таковы мы? Топливо для их огня? К этому моменту от собственного огня Давиен ее голос уже разросся до трубного призыва к оружию. – Лучше окончить свою жизнь в борьбе, чем перетираться в их механизмах! – продолжила она. – Лучше умереть, ломая их двери и руша их монументы! Те, кто умрет в бою за свободу, умрут свободными! – Она стояла очень прямо, гадая, что же это за сила действует и говорит посредством нее, а слова все продолжались: – Мы сокрушим цепи, которые они на нас надели! Мы снесем стены, которые удерживают нас в тюрьме! День Единения настал! День, когда мы очистим мир от Надсмотрщиков и свергнем их! Наш священный долг перед Императором! – Ей казалось, что эти откровения ей вручают, отчеканивая каждое за секунду перед тем, как оно сорвется с ее губ. – Есть время служить молитвой и время служить трудом, но сегодня мы послужим, уничтожая машины Пустых Людей и ломая руки, что держат кнут! Лучше умереть свободным, исполняя волю Императора, чем жить рабом! Вы слышите меня? Они слышали ее. Восторженный клич прозвучал так, словно вокруг Давиен собралось втрое больше людей, чем она реально видела, и при том куда более сильных и здоровых, чем кто-либо из них. – Вооружайтесь! – велела она им. – Наши братья и сестры приближаются, чтобы выступить к Палатиуму, и им нужна наша помощь! – Вот. – Сакири бросила ближайшему свой карабин. Она всегда предпочитала пистолеты. – Берите их оружие. Берите палки и камни, если больше ничего нет. Сегодня вы воины! – Сегодня, – прокричала Давиен, – вы та песнь, на которую явится Многорукий Император, когда Он принесет Мороду свое Благословенное Единение.  Святая правда, которую она всего секунду назад даже не смогла бы облечь словами. ''Через меня говорят ангелы Императора. Я – их орудие. Их благодать заполняет меня, пока не разольется ко всем вам''. Они послушно разошлись в поисках оружия, удаляясь по улице или возвращаясь в развалины арены. Давиен обмякла и опустилась на обломок. – Вот, – прохрипела Сакири, – как это делается. И Давиен открыла было рот, чтобы сказать: да, конечно, так. Благословить Сакири тем потоком божественного вдохновения, что охватил ее ранее. Но когда аудитория рассеялась, сила оставила и ее, и она была способна лишь дрожать от оставшейся на том месте пустоты. Пустоты, в которую могли просочиться все эти горькие истины. Сакири многозначительно посмотрела на нее. – Что? Давиен просто покачала головой, но Сакири ткнула ее когтем. – ''Что''? – Техножрец, – который тебя схватил, – прошептала Давиен. – Он заставил меня отвести его к магусу. Сказал ей выходить на улицы. Это все по его плану. Она ждала удара, проклятия, того, что Сакири, ее герой, отвергнет ее. Вместо этого трехрукая убийца лишь странно усмехнулась. – Он так считает, но Император мудрее любого жреца. Императора не ''используют'', и пришло время Его праведникам явить себя. Зачем бы иначе Кларесс вообще отправила меня в Палатиум? – Но… – Давиен не осмелилась произнести этого, но Сакири добавила невысказанные слова. – Но я потерпела неудачу? Да. Подошла близко, но все же потерпела неудачу. И все же Многорукий Император дает мне второй шанс, посредством тебя. Час настал. Я слышу, как ангелы поют мне прямо с той стороны варпа. Мы должны возвысить свои голоса в молитве в разрушенных руинах Палатиума, стоя на изломанных телах Надсмотрщиков, иначе мы просто выродимся и превратимся в ничто. – Техножрец, – прошептала Давиен. – Когда он схватил меня, то говорил о… крови ксеносов. Сказал, в нас порча. Сказал, мы не благословлены, и нам уготовано лишь утолить голод чужих. Произнося такое, она чувствовала себя будто еретичка, но ухмылка Сакири стала только шире. В ее уголках мелькало какое-то божественное безумие. – Это то, что видят машинные жрецы, – шепнула женщина. – Но нам известно, что мы станем едины с ангелами, которые унесут нас с собой к звездам. А кто не захочет стать хотя бы малой частью божественного вместо того, чтобы работать и умирать для этих Пустых Людей? И Давиен кивнула, ощущая, как эти слова отзываются внутри нее, затрагивая ту часть, которая роднила ее с Сакири, и сплавляются в неоспоримую истину. А к этому времени уже вернулись жертвы с тем вооружением, какое сумели найти, и она встала прямо и воззвала к ним: – Выступаем! Свергнуть Пустых Людей! За народ Морода! За Императора! За конец времен!   К тому моменту, как Давиен увидела скитариев в железнодорожном депо, те уже вовсю отступали. Сакири тут же вдвое ускорила шаг, возвысив свой чистый голос в яростном вызове, так что она и ее оборванный отряд перехватили одно из отделений, пытавшееся выйти из боя, обрушившись на них с тылу. Сражавшихся киборгов безжалостно валили наземь и разбирали на мясо и металл. Сакири выбралась из свалки, имея на два пистолета больше, чем было при ней изначально, а многие прочие жертвы вырвали из рук врагов карабины. Они отыскали одну из Тетушек, несущую знамя, и Сакири втащила ее на дымящееся шасси поверженного катафрона, который так и остался с поднятой механической рукой, словно отводя следующий удар. Перед ними толклось куда более крупное сборище членов Конгрегации, шахтеров и рабочих с факторумов. Где же Кларесс? Магус находилась где-то в другом месте, подгоняя еще одну часть толпы. Она была здесь одна. И опять-таки, в силу молодости Давиен увильнула бы от всеобщего внимания, но затем она услышала текущую в своей крови песню, всего лишь ее эхо. Оно вызывало у нее трепет, но и страшило. «''Порча ксеносов''», – говорил Трискеллиан, и ее посетило видение, как в пустоте разворачиваются громадные крылья, ненасытные челюсти и сегментированные конечности. ''Голод'', ведь вся эта песнь была о голоде. Это было ужасно, однако это было и прекрасно. Быть частью чего-то большего, вечно двигаться дальше. И уж лучше ангелы во всем их пугающем величии, чем механизмы техножрецов. ''Если нам предстоит быть перемолотыми и поглощенными, я выбираю челюсти''. – Смерть! – закричала Давиен всем этим исхудалым и грязным лицам. – Смерть – расплата за каждую жизнь. Смерть, когда вас давят их машины! Смерть, когда их яды отравляют вас! Смерть, когда вы больше не можете работать, и они урезают вам пищу и воду во имя эффективности! Мы все умрем, друзья, так давайте же умрем в славной битве! Давайте умрем, держа их за горло! – Пусть наши смерти питают нечто большее, чем их печи! – Слова попадали в ее уста одно за другим, без предварительных раздумий, и каждое было в точности ''верным''. – Не их мерзкие машины! Не их пустую веру! Ибо если мы будем жить и умирать за Императора, то ангелы Императора навеки унесут нас с собой, и так мы не умрем ''никогда''! Они хлынули вперед, заняли три района, круша окна и устраивая поджоги, а затем скитарии снова показали свои металлические лица и заблокировали их на площади Формулатус, выставив большой отряд в красных рясах. Они успели возвести баррикады, за которыми находились стоящие и присевшие на колено солдаты, а позади них располагались четвероногие громады двух дюнных танков, покрытых вмятинами и рубцами после прокладывания дороги по узким улицам. Как только мятежники появились в поле зрения, скитарии открыли огонь, но революционный вал уже стягивался к площади несколькими маршрутами, и там имелась уйма укрытий. К тому же, у них были не просто примитивные пушки и ножи. Они подтянули тяжелое горнопроходческое оборудование и бронированные дробилки «Голиаф», лазеры и резаки, даже самодельные пусковые установки, которые метали шахтерские заряды высоко вверх, откуда те падали на плотно сгрудившихся красных. И конечно же, там были Тетушки и Дядюшки; были Бабушки и Дедушки, впервые на памяти живущих вышедшие на солнце. Быстрые, сгорбленные и смертоносные, они карабкались на стены соседних зданий, возглавляя атаку под многоруким знаменем. Двигаясь с нечеловеческой ловкостью, они перебрались через баррикады. Скитарии успели сделать всего пару поспешных залпов, прежде чем ножи и когти сошлись с их прикладами и силовыми мечами. И Сакири была посреди всего этого, молнией выплясывая в схватке и паля из пистолетов, а Давиен старалась следовать за ней по пятам, увлекаемая в гущу боя пением в своей голове. Повсюду вокруг нее Тетушки и Дядюшки врезались в металлические шеренги скитариев, раздирая красные рясы, чтобы добраться до черного масла внутри. Она увидела, как крючковатые когти рассекли сталь, как широкие челюсти схватили металлическое лицо одного из солдат и оторвали его, со всеми линзами и проводами, обнажив нижний слой, где все усовершенствования были встроены в слабую, ободранную плоть. А потом ей в плечо ударил приклад ружья, и ее вышибло из тени Сакири, опрокинув назад через обгоревшее тело Бабушки. Над ней стоял скитарий, механически наводивший свое оружие, а над его головой подавали голос огромные тяжелые орудия дюнохода. Давиен исступленно посмотрела влево-вправо в поисках помощи, но в этот миг она видела лишь трупы павших. Мертвых рабочих в окровавленных комбинезонах и драной защитной экипировке, мертвых Тетушек с треснувшими лиловатыми панцирями и разинутыми ртами. Ход сражения закручивался вихрем, металлические солдаты в красных рясах давали отпор. Она испытала страх, но затем он превратился внутри нее в пылающую белизной ярость – эмоцию, которая явилась откуда-то извне и заполнила ее до краев. Под рукой был эфес чего-то, и она подняла этот предмет – кривой нож с нанесенным изображением самого Многорукого Императора. Карабин плюнул огнем, опалившим ей плечо, но еще в момент выстрела она уже миновала ствол, вгоняя клинок в каждую часть солдата, куда могла дотянуться, и не заботясь о том, что может случиться дальше. Она ударила в сталь, потом в плоть, чувствуя, как ее руку направляет безумная сила. И более того, она ощутила всех остальных, ее сородичей, ее Конгрегацию. Она била, а они собирались, словно ее руки вновь связывали их в единую массу. Солдат отшатнулся прочь, а ее народ с обеих сторон бросился вперед, обрушившись на скитариев так, что шеренги прогнулись и сломались, а те, кто находился сзади, начали спасаться бегством. Вскоре после этого на ее глазах Дядюшка Эддарк взобрался на изрыгающий дым дюнный танк, сорвал верхний люк, вытащил наружу пилота, все еще подключенного к машине перекрученными пуповинами, а потом выдрал у него оставшиеся внутренности перед толпой. К тому времени площадь Формулатус уже принадлежала Конгрегации, а скитарии отступали в полном составе. – А теперь мы пойдем дальше, ты и я, – решила Сакири, положив гребнистую руку на плечо Давиен. – У нас есть работа. – Что за работа? – Я думала, ты хочешь спасти своего брата, – ответила та. – И еще есть вопрос с воротами в стене Палатиума, которые устоят даже перед шахтерскими лазерами, если мы не сумеем их открыть. Кроме того, мне дали цель, и эта цель все еще досадно жива. Они накрепко запечатают Палатиум, потому что этот человек трус. Я доставлю нас к Палатиуму. Ты можешь провести нас за стены. Эй, Фоморан! Ее голос пробился сквозь внезапный рев грязеходов, и адресат крика подъехал к ним. Это был худощавый лысый мужчина с пропитанной потом повязкой на закопченном лбу. Он входил в Конгрегацию, на поколение старше Давиен и на поколение моложе Сакири. Давиен знала, кто это – бригадир команды старателей, бороздивших скалистые пустоши в поисках неразведанных жил для разработки. Аталанские Шакалы, которые проводили большую часть жизни без надзора техножрецов и всегда втайне являлись героями для нее и Ньема. Теперь он подкатил на своем рычащем мотоцикле, с длинной винтовкой за плечом и полудюжиной наездников за спиной. – Я слыхал, ты умерла, – сказал он Сакири с непринужденностью давнего знакомого. – Поживешь в моей тени еще несколько дней, – парировала та. – Отвези нас в Палатиум, ее и меня. – Нам всем и тут хватит драки, – произнес Фоморан. – Такова воля Многорукого Императора, – бросила Давиен. Секунду и Сакири, и Фоморан глядели на нее, и она ожидала, что они устроят ей разнос, однако затем мужчина откинулся в седле и рявкнул приказ товарищам, которые подвели свои мотоциклы поближе, проталкивая их через толпу. – Поехали! – велел Фоморан своим последователям. – Сакири, садись за мной. Она может поехать вон с Аммарко. Давиен робко забралась позади указанного наездника, пытаясь поместиться между ним и переметными сумками, набитыми шахтерскими зарядами с перепутанными и свисавшими запалами. ''Один шальной выстрел''… Но потом Фоморан выкрикнул еще одну команду, и они сорвались с места, двигаясь по касательной к основному наступлению мятежников, петляя по улицам богатого центра Аукторита – местам, которые народ Южного Разлома никогда не должен был увидеть. Когда они проезжали мимо бронзовой статуи какого-то отставного машинного провидца, Аммарко снес ей голову своим силовым топором. Давиен испустила высокий торжествующий вопль. Она держалась руками за талию мужчины, и почувствовала, что тот смеется. По дороге они повстречали один отряд скитариев, запоздало спешивших на подкрепление к площади Формулатус. Фоморан поднялся на виадук, отделившись от своих людей, которые просто с ревом понеслись вперед. Одного из наездников убили – россыпь выстрелов из карабинов выбила его из седла, и обмякшее тело распростерлось в пыли. Остальные набросились на скитариев, прежде чем те смогли выпустить еще хоть один заряд, кромсая и молотя, расстреливая в упор из пистолетов и дробовиков. У альфы скитариев был силовой меч, на лезвии которого шипела и бурлила ненаправленная энергия, и он перерубил рукоять топора Аммарко, так что крутящееся навершие улетело в сторону. Клинок вернулся назад для нового удара. Выражение лица альфы мешала прочесть стальная прорезь шлема. А потом у кромки этой прорези появилось пробитое отверстие, и он упал. Фоморан стрелял с виадука, спокойно убивая отдельных врагов, пока те пытались отойти на новую позицию. Вскоре после этого они оказались в пределах видимости от дворца. Уцелевшие мотоциклы остановились в тени одного из административных архивов. Давиен и Сакири соскользнули с мест позади своих водителей и осмотрелись. Дальше вдоль широкого фасада здания были видны скитарии снаружи главных ворот. Не так много, и на миг Давиен подумала, что Фоморан может атаковать здесь и сейчас, полагаясь на ошеломление и ярость, которые возьмут верх над численностью. Она попятилась от мотоциклов, готовясь к тому, что их двигатели вдруг заревут. Вместо этого Фоморан произнес: – Мне нужно возвращаться в бой. – Император улыбается тебе, – сказала Сакири, положив руку ему на плечо. – Скоро все мы будем в Его объятиях, так или иначе. – Жду с нетерпением, – ответил тот. – Конец работы. Конец боли. Возвращение в руки нашего благословенного отца. Разве не так мы говорили, когда были молоды? – На миг его худое морщинистое лицо приобрело странно ранимый вид. – Сакири, это он? Это и правда обещанный день? И Давиен знала, что ответ: «''Нет''», ведь все это было устроено каким-то техножрецом-заговорщиком, и завтра все они окажутся в распоряжении Трискеллиана. Однако Сакири лишь сжала плечо мужчины и сказала: – Мы все должны верить. Давиен показалось, будто она – это два разных человека. У одного сама кровь горела от неоспоримой веры, у другого же мутился разум от тревоги, что она предала всех во имя игры техножреца. Она проследила, как мотоциклы с ревом ожили и унеслись прочь.<br />