Долгая и голодная дорога / The Long and Hungry Road (рассказ)
 | |
| Автор | Эдриан Чайковский / Adrian Tchaikovsky |
| Переводчик | Brenner |
| Издательство | Black Library |
| Год издания | 2023 |
| Подписаться на обновления | Telegram-канал |
| Обсудить | Telegram-чат |
| Экспортировать | EPUB, FB2, MOBI |
| Поддержать проект
| |
Есть запах, больше ничего.
Или не запах, только не в убийственной пустоте космоса. А люди, этот бесстрашный вид, ступали на планеты с лавой, льдом и ядом, однако космос – король среди смертоносных зон. Антитеза жизни. Если только его не превзойдут раздирающие ужасы варпа.
Запах внутри разума, но только то, что воспринимает этот запах, не обладает разумом в человеческом понимании. Скорее можно сказать, что у него есть рецепторы. Как насекомые расправляют ветвящиеся антенны, чтобы уловить феромоны партнеров, как уши собаки поворачиваются на голос хозяина, так и эти не имеющие названия органы регистрируют стимул и выпускают каскад биохимических инструкций в огромное тело целого. «Здесь, – сообщает этот сигнал. – Здесь есть питание. Здесь – семя всех грядущих поколений».
Оно путешествует вместе с сородичами, неплотной коалицией, которая существует не в виде отдельных особей, но и не стаей. Сознание, где нет никакого «я». Одновременно колоссальные и миниатюрные. Заслоняющие небо объекты крупнее самых больших боевых кораблей. И в то же время крошечные, ведь космос тянется в вечность, и даже величайшие из живых существ несравнимы с этим бесконечным холстом.
Капризы варпа не для них. Вместо этого в сердце флота хрупкий, словно яичная скорлупа, корабль простирает свои тонкие ости и ощущает тяжелую руку гравитации. Звезда, миры, возможность наличия жизни. Пищи. Словно паук в паутине, раскинутой на всю вселенную, он чувствует перспективность этого места, потенциал для тех созданий, что возопят, когда флот покроет их небо. От преклонения или от страха. Инстинктивная реакция флота на эту слабую дрожь – потянуться вперед и тащить, продвигаясь последовательно, как человек по канату. То слабое чувствительное существо увлекает всю группу ненасытных кораблей через межзвездную бездну на скоростях, недоступных людскому пониманию, скользя вниз по склону гравитации, пока они без предупреждения не вырвутся в звездную систему.
Когда они прибывают, пробуждаются другие части флота. Влияние звезды на масштабы притяжения, ее теплота, жужжание разума и мыслей, похожее на помехи в воксе, где можно расслышать едва уловимые слова. Все эти вещи запускают в кораблях-ульях тысячу разных жизненных процессов. Текут соки, бурлят биохимические реакции, наливаются органы.
Перед ними кружится в пустоте источник того не-запаха, который зафиксировали и анализируют распускающиеся системы сенсорных органов. Усики, вайи и биологические линзы, раскрывающиеся и собирающиеся скоплениями и гнездами на рубцеватых панцирях. Питание, сообщают эти чувства. А ведь столь часто это не так. Мертвые скалы и разрушенные миры, где источник сигнала уже стерт бесчисленными столкновениями и распрями, унаследованными вселенной. И они не могут познать разочарования, однако каждое безрезультатное странствие пожирает их внутренние ресурсы. Они голодны. Впрочем, они всегда голодны. Такова их суть.
И вот, после ложных тревог, неудач и скудных трапез, которых едва хватает, чтобы восполнить силы, здесь то, чего они жаждали. Еще один каменный шар в пустоте, но покрытый пышным слоем биологического материала. Словно поля, ждущие косы фермера. Моря кишат водной жизнью, обширные леса с тысячей взаимосвязанных экосистем, города, полные тел, суеты и разума. Разума, что взывает к ним: «Сюда, идите сюда, ибо мы плод – созревший в пищу!»
Флот-улей движется к этому сигналу, к скоплению сенсорных перегрузок, которое представляет собой живой мир в пустыне вакуума. Ощущает легкое отклонение, тягу мелководья гравитационного колодца планеты, и та запускает вереницу нервных узлов, заставляющих его изменить подход к стабильной орбите. Затем черед элементов кокона, которые координируются, даже не вполне осознавая существование друг друга, затерявшись в тумане неопределенности между «я» и «мы».
Пиршество, после столь долгого и длинного пути. Надежда на будущее. На то, что они смогут продолжить свое бесконечное паломничество.
Для Империума этот мир зовется Чертес, и там обитает двенадцать миллиардов подданных Императора.
Бартилам узнает первым. Раньше, чем сигнальные батареи Имперского Флота взрываются визгом, даже раньше хора раннего оповещения в святилище Адептус Механикус на спутнике. Он просыпается с внезапным и окончательным знанием – день настал.
В забитых многоквартирниках улья, где живет его народ, он подает зов на молитву. Вокс-будки общественного информирования разносят резкий, чуждый язык – тот, что заползал в его разум, пока он рос; тот, что отмечал его как одного из избранных. Всю свою жизнь он верил, что эта обязанность выпадет его преемнику или кому-то из более поздних потомков, но это он благословлен. Он – тот магус, чей голос возвестит конец света и вознесение.
Пока Бартилам испытывает нежданно окрепшее чувство предназначения, по всему Чертесу расходится волна избирательной паники. Лицензированные псайкеры на службе Империума вдруг пробуждаются с ощущением, будто они оглохли и ослепли, полностью отсеченные от одного из чувств. В подвалах, квартирах и лечебницах начинают кричать те, чьи дары варпа еще не были обнаружены. В камерах замирают те, кто дожидался, когда Черные корабли унесут их прочь. На психическую деятельность планеты опускается давящая пелена, которая душит силы каждого псайкера – от самого мелкого из тех, кто сбежал в банду, до астропатов крейсеров на орбите. Никто и никогда не услышит предсмертных судорог мира.
Во всех зараженных районах города начинают шевелиться люди Бартилама. Они так долго скрывались, собирали силы, проникали в органы власти города, этого гигантского сложного существа, и за его пределы, в глобальную имперскую администрацию. Некоторые были фанатиками, другие – революционерами; многие просто в нерешительности, напуганы. А почему нет? Во вселенной хватает поводов для страха. И пускай Империум поучает о Хаосе и ксеносах, но это далекие кошмары. Пушки местных силовиков, пустой желудок из-за нехватки еды, жестокость вышестоящих. Эти страхи, с которыми встречаешься каждый день, врезаются глубже, чем сотня наставительных проповедей Министорума. Что нужно, чтобы сплотиться против этих ежедневных страхов? Только надежда на вознесение. И сегодня весь народ Бартилама внезапно оживляется, словно в их телах играет какой-то наркотик. То, что вчера было немыслимо, сегодня неизбежно. Они берут тщательно накопленное огнестрельное оружие и взрывчатку и выступают, дабы сразить своих угнетателей. Смерть ограниченным! Смерть тем, кто держит избранных в оковах! А Бартилам молится, преклонив колени, сомкнув свои руки-лапы. Молится и посредством психических струн коллективного разума заверяет приближающееся полчище, что его люди подготовят этот мир.
На борту «Мстящего клинка Императора», имперского крейсера на орбите Чертеса, верещат сирены – на флот-улей срабатывают все сенсоры дальнего космоса. Капитана Джоала, который провел в цикле отдыха всего два часа, резко пробуждает комбинированная инъекция стимуляторов, поданных старинным механизмом внутри кушетки. Какое-то мгновение он слеп, механические глаза скрежещут, пощелкивают и ничего не показывают. Сердце колотится, отчасти от биологического шока, отчасти от химической перегрузки. Со стен раздаются голоса, двенадцать разных подчиненных борются за его внимание.
– Лейтенант Ставен, доклад, – выбирает он одного из них, офицера вокс-связи.
Спустя несколько секунд его глаза наконец-то включаются, и он понимает всю серьезность происходящего. Его к этому готовили. Они проводили учения, пошагово отрабатывая то, как будут оборонять Чертес от нападения врагов. Однако не от этого. Никто никогда не думал, что все кончится вот так.
Один опасный миг что-то внутри него балансирует на грани краха. Он мог бы приказать «Клинку» уйти в варп. Мог бы сбежать и отдать остальным кораблям на орбите команду спасаться. Бросить Чертес и все миллиарды верных подданных Императора на нем. Его запытают на трибунале, но кто-то из экипажа сумеет выжить. «Клинок» будет сохранен для дальнейшей службы. Возможно, это было бы здравым решением, но Джоал его не принимает. Вместо этого он командует полную боевую готовность, задает курс, приказывает заряжать большие лазерные батареи и выводить весь флот навстречу надвигающемуся кошмару. Велит воксу переговорить со связным скитариев, поскольку луна с убежищем Механикус станет первой точкой контакта. Передает известия коллегам из Астра Милитарум на земле.
Несомненно, Император поблагодарил бы его за доблестную службу, однако, несмотря на иконы на стене и слова личного исповедника, Императора здесь нет, и Джоал ощущает себя ужасающе одиноким.
Адептус Механикус обосновались на луне Чертеса, так как находиться под ногами у миллиардов обычных людей было утомительно. Так как ситуация, когда менее просвещенные слуги Императора постоянно заглядывают поверх кибернетических плеч, являлась неэффективным использованием ресурсов. Так как иногда в результате обрядов восстановления технологий что-нибудь взрывалось, и пребывание на голой луне означало меньший сопутствующий урон.
Впрочем, сейчас это местоположение оказывается неоптимальным.
Монашествующие приверженцы Механикус не тратят времени на штудирование своих записей в поисках всей известной информации по этой угрозе. Не то, чтобы их холодным металлическим сердцам были особо ведомы эмоции, но те данные, которые они загружают в инфохранилище текущего доступа, нерадостны. Из всех опасностей, с какими когда-либо сталкивался Империум, эта однозначно самая нечеловеческая. Даже Губительным силам много дела до людей, пусть даже чтобы извращать, обманывать и мучить.
Техножрец Эшбленд вытягивает из-под языка штекер и подключает его к старинным батареям инфопроцессоров. Через несколько мгновений он уже знает все, что можно знать об угрозе, но при этом мало чем повышает свою осведомленность. Подчиненные пытаются заинтересовать его действиями Флота, тем, какие из их кораблей пригодны к бою, что за известия поступили с планеты внизу. Он с точностью до седьмого знака после запятой просчитывает, что все это не будет иметь значения.
В личном графике у него крайне насыщенный день с ритуальными и ремонтными служениями. Подробности о них продолжают поступать без спроса – мелкие напоминания и сигналы от систем альманаха сообщают, что пора навестить древнюю машину или повернуть одно конкретное колесо, без чего, несомненно, произойдут ужасные вещи. Однако ужасные вещи уже происходят.
Перед ним появляется альфа скитариев, Конн-4, демонстрируя лицо, представляющее собой просто скопление линз и шлангов под капюшоном, и тело из механических компонентов, внутри которого прячется какой-то небольшой придаток плоти.
<И какова твоя, гм, оценка тактической обстановки?> – спрашивает Эшбленд. Святилище вокруг него содрогается и гудит, включаются системы, бездействовавшие сотню лет. Вспомогательные энергоблоки, тяжелые батареи радиевых пушек. Пусть здесь и монашеское убежище, но это не значит, что у них недостаточно вооружения.
<Шансы на выживание – ноль>, – подтверждает Конн-4, ничем не показывая, что думает о ситуации. – <Совпадение орбиты означает, что мы – первая линия обороны планеты. Мы нанесем столько урона, сколько сможем. Конец отчета.>
На задворках усовершенствованного разума Эшбленда шумит сотня невыполненных задач: молитвы, которые нужно вознести; маршруты, которыми нужно пройти; рычаги, верньеры и шкалы, которые так навеки и останутся без ухода. Целый цикл традиций и служений вот-вот будет полностью уничтожен. Магосу хочется скорбеть, но эту его часть давным-давно удалили.
На Чертесе призывают всех резервистов. Местные контингенты, занимавшиеся на службе поддержкой Арбитес, когда банды матерели; лощеные почетные караулы парадов и личные сопровождения, сельские патрули – собирают всех. В каждом крупном гарнизоне планеты наплыв сбитых с толку, осоловелых солдат, которые идут примкнуть к регулярным войскам. Мужчины и женщины без половины формы, некоторые без лазружья, за частью следуют семьи. Большинство еще думает, будто это просто учения. До тех пор, пока не добираются и не видят, что вызваны все.
А некоторые гарнизоны в этот момент пропадают. Некоторые роты не отвечают, хотя продолжают собираться. Отключаются целые элементы планетарной обороны: пять, десять, пятнадцать процентов от общего количества. Подразделения Гвардии, в генетическом коде которых вьется кровь иного вида. Они слушают другой голос – тот, что доходит до них не через уши, а через разум. Они опускаются на колени перед алтарями, где образ Императора благословляет их многочисленными руками. Их время пришло, и они рвут связи с прежними товарищами и готовятся к великому мигу, распевая хвалу приближающемуся флоту ангелов-освободителей.
Песнь, запах, психическая волна единения. Никакими человеческими словами не описать, каково быть кораблем-ульем тиранидов, когда культ на планете внизу ощущает их присутствие и удваивает свои молитвы. Экстатические, ликующие гимны вознесения возносятся от сотни разных ячеек людей-гибридов, полностью отдающих себя наступлению конца. Для любого из них это вершина бытия, та точка во времени, которую они заслужили каждым днем своей жизни, каждым днем жизни своих предков, вплоть до того единичного лазутчика чужих, что прокрался на Чертес неведомо когда.
Корабли-ульи улавливают их пылкое преклонение и мольбы. Всего лишь еще один сигнал – стимул, который запускает новую череду реакций внутри колоссальных тел. Новые биологические каскады, как слюноотделение рядом с пищей. По тысяче отсеков в каждом из кораблей наливается жидкостью, превращается из ссохшихся узлов в рабочие родильные камеры. Во флоте нет ничего, что могло бы понять уровень сопротивления, которое могут создать его фанатики-культисты, но понимание и не требуется. Сигнал о верности провоцирует переток ресурсов на порождение и пробуждение новых монстров: от гигантских тираннофексов до выводков гладких, рептилиеподобных термагантов, которые вынашиваются сотнями, уложенные мозаикой, словно семечки фрукта.
На корпусе корабля раскрываются полости, и оттуда выпирают ребристые капсулы, представляющие собой одноразовые транспорты для высадки из космоса. Каждая из них – живое существо с единственным предназначением, неспособное мыслить, но идеально выверенное для выполнения задачи.
Их достают выстрелы лунных батарей, лучи энергии начеркивают священные писания черным пеплом на панцирях кораблей. В качестве слепого отклика стартуют первые капсулы, опознающие врага по тому, откуда исходили заряды. Или же наводящиеся на любое место концентрации электромагнитного и психического резонанса.
Прочие части флота тяжеловесно, по-китовьи разворачиваются в безвоздушном море пустоты. Торчащие выступы разбухают от шипастых боеприпасов, отвердевших коконов с кислотой, живых ракет, которые сами набиты голодными особями. На подходе ответный удар Флота, что запускает во флоте-улье новые цепочки автономных реакций. Происходит первый обмен дальними выстрелами.
Короткое, одностороннее сражение за небо над Чертесом начинается.
На луне батареи Механикус успевают сделать четыре точных выстрела, до предела истощая зарядные ячейки размером с дом, прежде чем до них доходит атака. Спутник содрогается от ударов капсул, которые раскалываются и выпускают наружу чудовищ. Кошмарных тварей с крючьями и когтями, клювами и пастями. Волна мерзости, будто все биолаборатории Империума изрыгнули худшие из грез своих техножрецов. Вот только это не безумное сумасбродство Хаоса, свободного от нужд в физической живучести. Даже когда монстры прорезают себе дорогу через стены, двери и железо скитариев, жрецы Механикус анализируют каждую новую форму. В свои последние мгновения они могли бы написать трактат о том, как органика посредством всего лишь грубой потребности и инстинкта способна эволюционировать и становиться вровень с лучшими механическими деталями. Как на каждый силовой кулак и лазружье находится чудовищный аналог: секущий коготь, разбрызгиватель яда. Тысяча бездумных орудий, повторяющих и превосходящих все сложные мечты человечества.
Альфа-cкитарий Конн-4 во главе своих бойцов отбивает последнее вторжение, сражаясь в тени монстра, чей взорвавшийся труп наполовину перекрыл дыру, которую он проделал в переборке. Недолгое время они держатся, ощетинившись в пролом карабинами. В аугментированных сознаниях щелкают последовательности молитв и стратагем сдерживания орды. Потом оказывается взломан соседний гермоотсек, а затем и следующий за ним. В святилище четверорукие юркие твари, в которых слишком много от людей. Они заходят во фланг отряду Конна-4. Когти, кислота и челюсти, а еще полное безразличие к смерти. «Почти достойно восхищения», – последняя цепочка данных в голове Конна-4, прежде чем ее отрывают.
Техножрец Эшбленд отступает во внутреннее святилище, где вдоль стен стоят медленно скрежещущие молитвенные колеса, которые возносят надлежаще отрегулированные благодарения Омниссии. Он соединяется с коллегами, а тем временем их восприятие большого храма гаснет зал за залом.
<Сегодня мы хорошо поработали>, – говорит другая жрица. Ее лицо не выражает никаких эмоций, в основном потому, что она удалила его много лет назад, чтобы освободить место под что-то более полезное.
<Я объявляю анналы нашей миссии здесь завершенными>, – соглашается Эшбленд. – <Все за?>
Прочие один за другим сигнализируют о своем согласии. При каждом подтверждении в его сознании вспыхивает лампочка.
<В плане нет иных дел>, – провозглашает он. – <Мы закончили.>
Когда дверь прогибается внутрь под гнетом ненасытной плоти, магос отключает внутреннее питание. Остальные поступают так же, свет гаснет. Он не знает, осталось ли в нем достаточно биологического, чтобы кричать, но никто из них не доставит захватчикам такого удовольствия.
– Лунное святилище пало, – докладывает лейтенант Ставен на борту «Мстящего клинка Императора». – Все вокс-сигналы исчезли.
На мостике капитан Джоал принимает рапорт. Механический абак на его дисплее крутится и дребезжит, ведя учет сообщений о повреждениях. Первые штурмовые капсулы врага уже ударили в корпус «Клинка», однако бойцы Флота выжгли мерзость на своем корабле. Половина орудийных батарей продолжает молотить, заполняя пустоту космоса горячим градом снарядов и лазеров. Многочисленные рты врага плюются в ответ. Шквал шипов в сотню ярдов, которые взрываются ядовитыми лозами, когда пробивают корпус. Биоемкости с кислотой, проедающей дыры в его корабле. Коконы, полные чудовищ.
– «Блистательная плеть» докладывает… – Голос Ставена в ухе запинается, замолкает, а затем раздается снова. – Ее больше нет, сэр. «Плеть» просто… Они ее вскрыли, сэр. Ее больше нет.
Голос подчиненного дрожит, в его интонации истерические нотки.
– Спокойно, – говорит ему Джоал. Он себя спокойно не чувствует. На космическом левиафане, с которым он перестреливается, уже сотня неровных дыр, однако изнутри бьют клееобразные секреции, запечатывая каждую из них. У него был астропат, пытавшийся докричаться в заглушенный варп о помощи, но десять минут назад она упала замертво, побежденная какой-то колоссальной волной психического зла.
– На подлете новые абордажные капсулы, – кричит кто-то. Половина дисплея Джоала застыла: повреждений слишком много, чтобы понять, какие части его корабля еще работают. Он отдает приказы, все тоньше растягивая свой экипаж, и жалеет, что не поступил по-умному, просто сбежав.
Батареи «Клинка» снова бьют по кораблю-улью, сдирая толстые плиты его панциря, поджигая гнездовья, хранилища энергии, нервные узлы. Тот ощущает уколы их боли и перенаправляет как данные для прицеливания, при ответном ударе задумываясь не больше, чем стрекала медузы, вонзающиеся в плоть.
Несмотря на сражение на луне, несмотря на безупречное сопротивление Имперского Флота, флот-улей даже не замедлился.
Любой человек способен поймать мяч, не умея объяснить математику траектории и скорости движения. С такой же бездумностью флот-улей выходит на идеальную орбиту над Чертесом. Пока вспомогательные узлы его составного организма очищают луну от ресурсов, основная часть флота готовит столовые приборы для главного блюда.
Пластины брони каждого из кораблей-ульев расходятся вдоль подбрюшья. Там бугрится множество пузырей, несущих в своем чреве потенциал. Они разбухают, натягиваются, рвутся с мимолетно расцветающей болью, завершив свое единственное предназначение, свой личный миг славы. Каждый превращается из утробы в реакционную камеру, чтобы запустить семя к миру внизу. Началось настоящее вторжение.
Капитан Уолш пытается как-то разобраться в воксе. Его подразделение, первоклассную пехоту Шестого Чертесского, отправили сюда, чтобы удерживать эту линию холмов, вот только удерживать ее не от кого. Предполагалось, что вражеские силы высаживались здесь на ровной местности, удобным образом готовясь выйти под огонь его артиллерии, однако не было замечено ни единого монстра.
Позади него капеллан Кирн делает глоток из определенно неуставной фляжки.
– Ложная тревога, вам не кажется?
За спиной Уолша несколько сотен солдат, которые начинают беспокоиться. Комиссары ходят вдоль строя, избивая всякого, кто начинает не к месту строить догадки. Ожидание никогда не идет на пользу боевому духу.
– Что ж, это и впрямь было бы благословение Императора, – произносит Уолш. Он сдвигает шлем назад, чтобы почесать линию роста волос. Его скальп залит потом, потому что шлемы нового образца душные. И прошло уже несколько часов с тех пор, как они забрались сюда вроде бы впустую.
А потом кто-то проталкивается через шеренги, уклоняясь от цепких пальцев комиссара. Вверх по склону мчится маленький человечек, у которого красное лицо, а форма забрызгана чем-то зеленоватым.
– Доклад для капитана! – раздается пронзительный голос. – Срочно! Отвяжись!
Комиссар уже схватил человечка за ворот.
Ратлинг, один из разведчиков, которых отправил Уолш. Капитан рявкает, чтобы его отпустили.
– Императора ради, скажи мне что-нибудь, – приказывает он. – Сержант Барроуз, верно? Где лейтенант Крэй? Где остальные ваши?
На самом деле он не знает каждого из Шестого, однако имеет такую репутацию и изо всех сил старается ей соответствовать.
Барроуз салютует. Его слегка потряхивает.
– Я один, сэр. Один. Остальные… Сэр, Пятого больше нет.
Пятый удерживал позицию на левом фланге от Уолша.
– Нет?..
– Никого нет, сэр, – выпаливает Барроуз. – Эти твари просто упали на них, с неба. Раскололись, а потом повсюду оказались чудовища. Будто помесь ящериц с лошадьми, но с пушками. Большие козлы вроде артиллерии с ногами, сэр.
Уолш – не невежда. Он знает, на что это похоже. Ему доводилось слышать всевозможные истории, и ни в одной из них не было счастливого конца. Однако он сохраняет спокойствие, готовясь отбарабанить поток приказов своим подчиненным, чтобы те развернули артиллерию туда, где раньше находился Пятый.
Но Барроуз еще не закончил.
– Сэр, половина Пятого просто… напала на остальных. Мы это видели. Предатели, сэр. Захватили вокс, взорвали командирскую палатку. Ровно когда приближались монстры.
Уолш отдает распоряжения. Те небольшие, разумные, тактические распоряжения, что в его силах, чтобы перестроить многосоставной организм Шестого вокруг него для встречи с этой новой угрозой. Высшие центры его мозга прокручивают новости, глобальный стратегический эффект от того, что только что произошло.
Он уже провел половину приготовлений к тому, чтобы выдвинуться и уничтожить этих предателей вместе с их союзниками, пока гниль не успела распространиться, когда в небе наверху что-то появляется. Глаза капитана обрабатывают ребристый стержень, который приближается со скоростью метеорита. А потом он превращается в воздушный змей: на нем рывком раскрываются перепончатые паруса, создающие аэродинамические тормоза, так что над головами он проходит практически тихо. Артиллерия даже стреляет по нему наобум, хотя и не может с достаточной быстротой развернуть орудия.
Капитан, ощущает, как земля едва заметно сотрясается при его падении, словно сама планета дрожит.
– Это между нами и гарнизоном, – ровным голосом говорит капеллан Кирн и снова отхлебывает из своей фляжки.
Через несколько секунд пикеты сообщают об активности со стороны бывшего Пятого. В поле зрения появился авангард врагов, и часть из них до сих пор носит армейские цвета.
Из часовни в самой густонаселенной части нижнего города магус Бартилам руководит своей паствой на молитве. Неземное пение флота-улья заполняет его разум и разумы их всех, воспламеняя кровь, наделяя целью, говоря им: «Да, все это время вы были правы». Для них это единение с божественным, глас истинного Императора выделяет каждому признание и благословение. Биохимический прилив праведности и уверенности, столь мощный, что они рвутся наружу из всех фабрик и трущоб. Неофиты, которые все еще могут ходить среди обычных горожан; их предки, в ком человеческое смешано с кошмарным; уже их предки, в ком уже мало что есть от людей. Им уже намечены цели. Они взрывают правительственные здания, аэропорты и узлы связи. Распространяют панику и ужас, так что люди ломятся туда-сюда, забивая дороги и мешая любой скоординированной реакции. Толпой нападают на Арбитес на улицах.
За пределами городов подразделения братьев по выводку, внедренные в армию, отзываются своему наследию, отбрасывая прежнее товарищество. В конце света есть лишь одна настоящая верность. Они отнимают орудия войны у глупцов, следующих за ложным Императором, и радостно обращают пушки против тех, с кем раньше шагали бок о бок. Когда сверху спускаются монстры, захватчики распознают в перебежчиках своих. Окружающий их психический запах сообщает: «Друг», и жуткие твари со звезд встают в один строй с почти человеческими союзниками.
«Пока что друг», во всяком случае.
Магус Бартилам ликует. Губернаторский дворец в огне. Города падают, сперва в сумятицу, затем перед воинствами звездорожденных. От льющихся сообщений в его глазах стоят слезы. «Дожил-таки и узрел столь великие дни!»
– Я все еще вижу жуков на земле между нами и тем местом, – отмечает капитан Уолш.
– Да, сэр. – Барроуз приложил к глазам магнокуляры, огромные в его маленьких руках. Он осматривает самодельные укрепления около вокс-вышки. – Мы думаем, собирают биомассу. Но это все. Основные силы чудовищ движутся к нашим укреплениям в Зелангере. Мы у них в тылу. Если займем ту вокс-вышку, сможем известить всех, что мы еще здесь.
– Так что за клоуны на баррикадах? – интересуется Уолш.
– Еретики, – произносит позади капеллан Кирн. – Те, кто выпал из-под света благоволящего взора Императора. Культисты, поклоняющиеся ложному идолу.
– Не пойму, как кому-то может хватить безумия поклоняться тому, что идет на нас сегодня, – бормочет Барроуз.
– Для тех, кто отвернулся от Императора, нет предела мерзости, – напоминает капеллан. – Даже среди тех, кого Он облек своим божественным доверием. Если не ошибаюсь, там на холме эмблема Четвертой роты. Мы снова против наших.
Капитан берет магнокуляры Барроуза и щурится в них. Кромка его искусственного глаза болезненно щелкает по линзам. Действительно, многое снаряжение там похоже на образцы Милитарума, и до сих пор видны кое-какие значки отделений и рот, которые не подверглись обезображиванию. За солдатами находится совсем отребье, всевозможные бездельники и бродяги со сборной солянкой пушек и импровизированного вооружения. Фактически, это внедорожные мотоциклы и квадроциклы, а еще землеройные машины, целиком покрытые наклепанными бронеплитами.
– Много, – говорит капеллан. – Лживые сердцем не могут сравниться с теми, кто сражается в свете Императора, не так ли?
Уолш делает глубокий вдох.
– Что бы я хотел видеть сейчас в этом свете, Кирн, так это немного бронетехники, иначе придется долго тащиться вверх по тому склону навстречу их огню. Особенно если нас всю дорогу будут донимать те когтистые сукины дети. Огнеметы прикрывают постольку-поскольку.
Еще произнося все это, капитан чувствует, как дрожит земля. Он мгновенно оборачивается, выкрикивая требования, чтобы часовые доложили, а бойцы занимали оборонительные построения. Однако на загроможденной местности позади них со скрежетом появляется не монстр с шипами и щупальцами, а полдюжины средних танков «Рогал Дорн» в яркой раскраске Боевого Девятого. При любых других обстоятельствах Уолш скорее отгрыз бы себе руку, чем подал ее этим ублюдкам-пижонам, но сейчас…
Люк передового танка откидывается, и из него по плечи вылезает офицер.
– Берегись там внизу, пехота! – орет он. – Где мы, черт возьми? У вас есть вокс-связь?
Капитан оглядывается на вышку, оборонительная позиция которой вдруг кажется очень шаткой.
– Еще нет, – отзывается он. – Но возможно, вы могли бы кое-чем помочь с этим делом.
Они наскоком атакуют вышку: техника захватывает, пехота удерживает. Культисты и перебежчики из Четвертой заполняют выстрелами разделяющее их пространство, и один из «Дорнов» сворачивает вбок, его гусеницы лопнули под обстрелом лазпушек. Люк распахивается, солдаты пытаются эвакуироваться, но повсюду скачущие чудовища, такие же быстрые, как и ходили слухи. Шесть панцирных конечностей и когти, подходящие для вспарывания брони. Уолш отправляет на их подавление одно отделение за другим, уповая на то, что массированный огонь лазружей проредит врагов. Потом его мортиры дают вражеской артиллерии понять, что сегодня день не задался, а авангард застревает впереди. Пятнадцать минут кровавой схватки туда-сюда, пока динамики, прибитые к вокс-вышке, воют какую-то еретическую доктрину, проповедуя пришествие ангельского воинства и предсказывая конец света.
Флот-улей висит в пустоте космоса наверху, словно гигантские бесплотные когти.
В боку одного из кораблей-ульев вспыхивает незначительная искорка боли, а затем пропадает. Корвет Имперского Флота, который больше ничем не мог помочь, протаранил бронированный борт монстра. Корабль-улей ощущает мимолетный дискомфорт, и его внутренние трудовые ресурсы мобилизуются, подправляя щербатую и покрытую воронками шкуру, усиливая и укрепляя ее против попаданий и огня. Снаружи, в ледяном ничто, «Мстящий клинок Императора» дает бортовой залп, который разлетается и отскакивает от пластин, каждая из которых размером с имперского рыцаря. В ответ тысяча отверстий раскрывается и заполняет пространство между звездолетами множеством губительных органических частиц. Острые осколки, выплевываемые со скоростями, которые годятся, чтобы пробить боевой корабль. Живые ракеты-личинки, бездумно вгрызающиеся и зарывающиеся во все, с чем соприкасаются. Туча чирикающих, цепких солдат, которые будут сражаться со всем во вселенной, что не относится к «Мы». И большинство из них теряется в прожорливой пустоте, но по крейсеру корпуса проходится достаточное количество, чтобы у экипажа вдруг сменились приоритеты.
Психическое поле флота водит своими отростками по планете внизу, непрерывно обмениваясь стимулами и откликами. Мир – просто еда, если флот сумеет вскрыть его панцирь. Там, где вторжению дают отпор, флот реагирует, перемещая свои ищущие конечности, которые состоят из тысяч его детей: от мельчайших блох-генокрадов до монстров крупнее самых больших боевых машин Империума. Бесчисленные разные формы, но все они – корабль, а все корабли – флот, единый и одинаковый. Некоторые фрагменты этого воинства работают как ретрансляторы, управляя низшими сородичами и руководя ордой не менее искусно, чем люди-тактики. Стратегическое мышление – всего лишь один из потенциальных атрибутов специализированных мобильных органов, тех потомков, которых флот плодит в бессчетных обличьях. Лидерство – функциональная черта, как крылья для полета или когти для раздирания. Когда на планете лед и снег, флот приспосабливает своих отпрысков к холоду. Когда планета демонстрирует решительное сопротивление, он порождает генералов для координации штурмов. Эти думающие орудия будут разрушены и реабсорбированы так же легко, как и самый мелкий из простых солдат.
Молитвы тех, кто безрассудно мнит себя культистами, дергают за струны ментальной сети разума улья. Флот чувствует, как его падальщиков отстреливают, давят гусеницами танков при контратаке защитников. Он совершенно не понимает, что такое «Рогал Дорн», «культист» или «Империум». Он ощущает лишь крошечную искорку чего-то вроде боли – не сильнее, чем если бы капитана Уолша ужалила муха. И как Уолш бы без раздумий прихлопнул насекомое, так же реагирует и флот. Дрожь потребности: защитить себя, обезопасить жатву. Что-то лопается внутри, и из бесконечных рядов родильных камер валит новая армия, внезапно поголовно осознавшая, ради чего живет. Пусковая шахта проталкивается между сегментами шкуры и выбрасывает ее в сторону планеты.
«Клинок» перехватывает их, цепляя ребристую капсулу на спуске, так что та входит в атмосферу под неправильным углом и сгорает при падении, в результате чего гибнут сотни отпрысков. Однако это была одна из трех, и вторая уже в пути, а третья… Корабль-улей охватывает новый импульс. Ощущение, что он должен защитить свои порождения, одновременно являющиеся им самим и биомассой, которую нельзя растрачивать. Третья капсула вылетает уже к крейсеру.
Где-то в другом месте взята огромная имперская крепость, и флот-улей чувствует положительное подкрепление, когда ее содержимое собирают и разлагают. Голод бурлит, и скоро флот будет кормиться.
Капитан Уолш сидит на одном из танков Девятого, руководя отступлением. На фоне слышен мокрый кашель солдат, у кого маски респираторов не работают, как положено. Остатки Шестого и Девятого отходят к Эдреполю, местной столице. Они движутся по местности, превратившейся в кошмар. Рисовые поля по обе стороны от дороги заполнены мицелием, на них бугрятся плодовые тела, которые раздуваются и лопаются, выпуская в атмосферу облака спор. Они до того плохо пропускают воздух, что день стал сумерками. Вокруг, насколько видит глаз, мир размягчается по краям. Брошенные дома покрываются пушистой чужеродной плесенью. Над горизонтами пустых городов, которые они уже прошли, вырываются ветвящиеся и ребристые выросты. Людям кажется, что это новая фаза вторжения. Они не понимают, что перед ними не что иное, как переваривание: ферменты пожирающего мир флота начинают разлагать все, что они когда-либо знали.
Все в противогазах. Голоса приглушены, зрение смазано. Необходимо постоянно счищать споры, иначе они осядут и начнут расти. Вдохнувшие их солдаты заболевают, и Уолш бросил уже многих. Боевой дух упал, так что комиссары бродят вдоль колонн, чтобы никто не останавливался.
За воксом сейчас Барроуз. Постоянный офицер связи Уолша снимал маску, чтобы говорить, а потом умер, когда легкие превратились в слизь внутри тела. Ратлинг пытался понять, где наиболее сильное сопротивление, поскольку Уолшу сейчас в первую очередь нужно какое-то место для перегруппировки.
Судя по лицу Барроуза, перемазанному под маской, новости плохие.
– Кивестии нет, сэр.
– Чего в Кивестии? – требовательно спрашивает Уолш.
– Просто… Кивестии. Всей. Сопротивления вообще не осталось.
– Барроуз, Кивестия – это весь другой континент. Нельзя просто проиграть… проиграть… – Уолш не спал уже полтора дня, и большую часть этого времени провел в бою. Он осознает, что уже полностью перестал понимать, где на войне возможное и невозможное.
– Эдреполь еще держится, – добавляет Барроуз, будто один город по эту сторону моря компенсирует то, что все остальное на другом краю пало перед врагом. – Там окапываются части Второго и Десятого.
– Скажи им, что мы в пути. – Уолш мрачно озирается. Повсюду вокруг мир, его мир, тот, где он родился, вырос и планировал выйти на пенсию, становится чужой планетой. Воздух, вода, земля преобразились, все знакомое заросло или растеклось. Если он перестанет двигаться и сражаться, то просто сядет и сдастся. – Кирн.
Привалившийся к турели капеллан рывком просыпается.
– Капитан?
– Поговори с людьми. Проповедь на марше. Что-нибудь про неукротимость человеческого духа, про любовь Императора даже к самым малым из Его слуг.
– Да, конечно.
Однако Кирн так и сидит на месте. Он достал свою книгу, но его руки трясутся, и он не в состоянии переворачивать страницы.
Магус Бартилам провел воинство своих последователей уже через три города. Частицы в атмосфере не мешают дышать ему или его людям. Наоборот, придают сил. Органические выросты, которые пробиваются из каждой поверхности, похожи на флаги или знамена. Его народ поет песни о черве и восхваляет величие Многорукого Императора. Дети едут верхом на панцирях тяжело шагающих монстров и украшают их тряпицами или примитивными рисунками. Сейчас они наступают на столицу Эдреполь, один из последних оплотов старой власти.
Впереди откатываются потрепанные ошметки защитников планеты, прячущиеся в укрытие, которое уже пожирает само себя и расцветает чужеродной порослью. Они стреляют и бегут, а Бартилам может лишь посочувствовать их невежеству.
Наверху он чувствует присутствие флота. Ни один жрец Министорума никогда не испытывал подобного слияния с Императором. Связь, разум к разуму, теснее любви, самозабвеннее экстаза. Ради такого религиозного восторга фанатики Империума бичуют собственную плоть, ради этого приверженцы Губительных сил уродуют себя или исходят пеной в исступлении, и никому из них никогда не познать идеального единства и блаженства, как у Бартилама с его сподвижниками. Подобный миг может увенчать лишь настоящее вознесение. Стать одним целым с громадными живыми машинами, получить награду за поколения секретности и гонимой веры. Наверняка ведь это и будет следующим этапом, когда они восторжествуют над остатками прежнего мира?
«Мстящий клинок Императора» гибнет. Джоал почти один на мостике, а связь с экипажем прерывается. Его люди разобщены по мелким группам, отбиваясь от существ, которые распространяются по коридорам корабля, словно инфекция. Разрушена сама структура корабля, на половине корпуса разрезы и дыры, другие части разъедены кислотными выделениями до состояния кружева. Капитан отдает приказ таранить ближайший корабль-улей, но то ли его слова не слышат, то ли звездолет больше не способен поворачивать.
Что-то врезается в запертые двери мостика, прогибая их вовнутрь. С той стороны слышно шипение и чириканье. Второй удар пробивает насквозь. Острие когтя цвета слоновой кости просовывается в отверстие и начинает сдвигать металл толщиной в несколько дюймов вбок.
Джоал достает пистолет, поднимает свой силовой меч. От тех частей команды, у кого еще есть связь с ним по воксу, доносятся вопли ужаса и треск выстрелов.
Тварь, которая врывается через двери – вихрь когтей-кос и шипастых щупалец. Капитан едва успевает закричать.
Корабль-улей позволяет притяжению планеты под ним втянуть его на низкую орбиту. В разреженных верхних слоях атмосферы он расправляет гигантские крылья. Ряды ртов, раскрывающихся под ними, непрерывным потоком испускают капсулы, которые дождем падают на мир внизу. От тех массивов суши, что уже были зачищены от сопротивления и предварительно подготовлены спорами, исходит аппетитный, манящий аромат, и в ответ на него корабль посылает вниз своих жнецов и сборщиков. Целый новый бестиарий монстров, не участвующих в бою, которые занимаются накоплением биологических богатств планеты и их переработкой в эффективнее перевариваемую форму. И хотя где-то в мире еще бушует сражение, оно уже практически несущественно. Зудящее место, которое можно довольно рассеянно почесать, пока начинается это – важнейшее кормление.
В то время, как Уолш отступает за укрепления Эдреполя, как армия культа Бартилама надвигается на те же самые укрепления, как «Клинок» тихо и безжизненно плывет в пустоте космоса, Чертесу уже пришел конец.
Город Эдреполь – последний оплот людей на планете, который обороняют части полудюжины различных подразделений Милитарума, а также все, у кого есть смелость и оружие. Пока чудовищная орда снаружи захлестывает огневые позиции и проламывает стены, на тесно забитых улицах разыгрываются тысячи мелких историй. Надзиратели Арбитес отпирают тюремные камеры, чтобы заключенные хотя бы смогли умереть свободными. Уличные банды поднимают скоротечные бунты с ножами и пистолетами, когда монстры пожирают все их мелкие территории и зоны влияния. Викарий Министорума выходит против бронированного колосса и показывает священное писание Императора, пытаясь отогнать тварь огнем своей веры. Секта безумных последователей Владыки Перемен пробуждается и обнаруживает, что их мир опустошен не тем апокалипсисом.
В последнем бункере Уолш, Барроуз и Кирн пожимают друг другу руки. Капеллан передает по кругу остатки из своей фляжки. Они слышат, как в соседней комнате баррикады не выдерживают, и чудовище рвется вперед, чтобы крушить всё и вся. Кривые когти в ближнем бою, долго это не займет.
Барроуз залезает на гору брошенных упаковок – форма, которую никогда не отчистят, пайки, которые никогда не съедят. Во всяком случае, их первоначальные владельцы. Он смотрит в прицел лазружья, кажущегося громадным в его маленьких руках.
– По крайней мере, мы… – начинает Уолш, а затем монстры уже лезут внутрь. Барроуз делает один, два, три выстрела, пробивая в панцире переднего создания обгорелые дыры. Оно утыкается рылом в пластбетонный пол, локти болтаются, но руки все еще как влитые держат пушку. У самого Уолша болтер, привилегия по званию, и он разряжает магазин в стаю. Не с криком, не с именем Императора на губах – просто стреляет, потому что армия дала ему эти боеприпасы и не сказать, чтобы он берег их для чего-то иного.
Кирн, капеллан, заручился помощью огнемета. Он с ревом кидается вперед и обдает трех следующих тварей завесой яркого пламени. Уолш видит, как они обугливаются дочерна, как липкие жидкости шипят и трещат на внезапной жаре. Две падают, но третья слепо ломится сквозь огонь и вцепляется в Кирна, разрывая его броню на куски. Уолш вытаскивает свой цепной меч и запускает мотор, всаживая оружие в ребристый бок существа. Он практически разрезает его надвое, но для Кирна уже поздно. Капитан оборачивается. Бронированное создание разводит четыре руки с косами, чтобы разодрать его на части. Ему не успеть вернуть меч назад.
С этим справляется Барроуз, еще три плотно уложенных заряда всверливаются в длинный изгиб на голове твари. Позади нее монстр поменьше поднимает длинноствольное оружие, которое живет своей жизнью и соединено с рукой существа жгутами внутренностей. Ответный выстрел – град дротиков, который разбрызгивает Барроуза по дальней стене. Уолш мрачно рубит, рассекая пушку, от чего с изувеченного приклада капает ихор. Но там все больше и больше, а повсюду вокруг его люди сражаются и падают.
В бункер прорывается новый монстр: высокий, тонкий, руки кончаются клинками, а на морде щупальца и жвалы. Капитан замахивается, но тот невероятно быстр и отскакивает в сторону от удара с такой скоростью, что за ним не поспеть. Уолш неуклюже разворачивается, слыша в ушах собственное громкое дыхание, и тут что-то бьет его в бок. Он едва чувствует это, но только через миг оказывается на полу, уставившись туда, где раньше были его нога и бедро. Над ним склоняется высокое чудовище. Глаза чужого, в которых нет ни жестокости, ни милосердия, разглядывают его. Он пытается напоследок судорожно ткнуть цепным мечом, зубья оружия отскакивают от брони. А затем косы обрушиваются на него, и командование Уолша заканчивается.
На улицах наверху магус Бартилам ставит на руинах штандарт с червем-пожирателем и поднимает лицо к небу.
– Мы готовы! – кричит он тусклым теням, которые движутся туда-сюда над ним. – Возвысьте нас, ибо мы веруем в вас.
Флоту-улью нет дела до веры. У его армии отсутствует понятие награды за преданную службу. В этот момент какой-то аспект психической связи между поклонником и богом позволяет Бартиламу понять самое важное. То, что он – мясо. Что все его последователи, его дело и всё, во что он верил и ради чего жил – просто утешительная ложь, которую он выдумал для себя в оправдание ужасных директив, руководивших его действиями. Он был не более чем органом флота-улья, инструментом для задачи, и теперь эта задача выполнена.
Существо, похожее на бронированного червя с изогнутыми когтями, вырывается из земли перед Бартиламом и пронзает его. Приподнимает бьющегося и кричащего магуса. Как и его последователи, он может оказать еще одну услугу. Все должно быть разделано, увлажнено и размягчено, измельчено и превращено в пюре. Флот снижается, выпячивая тысячи голодных ртов. Лояльность и сопротивление, преданность культу или вера в Империум человечества, отвага, трусость, надежды и грезы – в виде биомассы всё имеет один и тот же вкус.
Двенадцать миллиардов людей, бесчисленное количество прочих жизней. Трагедия. Мир потерян – не только для Империума, а для всех. Никакая ударная группировка не отобьет Чертес и не вернет его в паству Императора. Никакая карательная армия не явится совершить возмездие, ведь что там есть, кроме голой скалы на том месте, где некогда в космосе вращалась живая планета? Не сохранилось ни единой йоты органики. Каждая капля крови, каждая спора и бактерия пошли на корм флоту.
И там, в холодном вакууме, не осталось глаз, которые бы засвидетельствовали чудо.
Сколько бесплодных миров, сколько ложных запахов, сколько путешествий проходит впустую, пока эти голодные странники тащатся от звезды к звезде? Как бы они возликовали, умей они ликовать, если бы наконец-то нашли нечто, окупившее бы их вечные поиски. Для Империума Людей Чертес – тяжкая утрата. Для флота-улья это недолгий рай. Банкет. Расцвет удовольствия, пока голод не успел начать снова глодать их. В эти мгновения изобилия вынашиваются и рождаются новые ульи. Корабли расходятся по швам и делятся. Новое поколение появляется на свет, дабы продолжить их долгий и голодный путь. Ведь все живые существа стремятся выжить и произвести больше себе подобных.
Чертес и его миллиарды пресеченных будущих уже забыты. Память о былых победах не несет эволюционной пользы. Специализированные части флота уже тянутся вперед, нащупывая паутину гравитации и мыслей, на пробу подергивая то одну, то другую струну. Потому что они пришли, победили, подкормились и размножились, но теперь все это сгинуло в небытии вчерашнего дня. И потому флот бросается в пустоту вселенной, руководствуясь лишь одним: придут новые поколения.
