Источник Ночи / Nightbleed (рассказ)
Гильдия Переводчиков Warhammer Источник Ночи / Nightbleed (рассказ) | |
|---|---|
 | |
| Автор | Петер Фехервари / Peter Fehervari |
| Переводчик | Str0chan |
| Издательство | Black Library |
| Входит в сборник | Проклятые / The Accursed |
| Год издания | 2020 |
| Подписаться на обновления | Telegram-канал |
| Обсудить | Telegram-чат |
| Скачать | EPUB, FB2, MOBI |
| Поддержать проект
| |
Как игла ярка, как игла темна,
Не распустишь ли стежки света дочерна?
Не зашьёшь ли звёзды так,
Чтоб ночной сгустился мрак?
из «Песенки об Игле»
«Нет», так говорит – или пытается сказать – Серая Женщина, входя в белую палату.
«Нет».
И, как часто бывает во снах, её слова не слетают с губ, но их слышат.
«Да», – отвечает палата в мерцании сверкающего кафеля и тянет новенькую дальше.
Пока женщина шагает вперёд, длинная комната расширяется вокруг неё: стены по обеим сторонам отступают, как приливные волны, унося вдаль ряды тёмных окон и пустых коек. Из светлых плиток вылупляются их сородичи, покрывающие собой новые участки пола и потолка. Кафель размножается в строгом порядке, словно подтрунивая над смятением гостьи. Опустив глаза, она видит, что одета в опрятную белую блузу с синими полосками. Кожа головы немного стянута – значит, волосы убраны под форменную кепку с козырьком. Это облачение из прошлой жизни, что покинула её много лет назад, забрав с собой молодость и все ростки надежды, которые она когда-то лелеяла.
«Именно здесь я потеряла себя», – понимает женщина, узнав палату, несмотря на её странность. Зрелище перед гостьей – абстрактный образ известного ей места, словно бы очищенный от всего лишнего, а потом заточенный до безжалостной остроты.
Дальше по комнате одна из коек аккуратно выдвигается из пола, будто кусочек головоломки, встающий на своё место, и беспокойство спящей оборачивается страхом. В отличие от других, эта кровать занята.
«Нет! – снова возражает женщина, теперь уже взволнованно. – Прошу, не надо!»
«Да, – настаивает палата, едко дыша на неё антисептиками. – Да».
Ноги гостьи повинуются приказу и несут её вперёд, подхваченные невидимыми, неодолимыми течениями. Она осознаёт, что идёт босиком, и ступни у неё ужасно заледенели – настолько, что в обычном сне такого наверняка не бывает? По мере того, как женщина подходит к койке, холод ползёт вверх по жилам, словно яд, и тело немеет, но разум остаётся чувствительным, готовым к грядущему откровению.
В кровати спит девушка, дыхание которой – череда неровных влажных хрипов. Она лишь недавно вышла из поры детства, но у неё костлявое лицо, а на голове нет волос. Очевидно, болезнь зашла так далеко и глубоко, что уже неискоренима, однако никто не сможет в этом убедиться, ведь пациентке не суждено получить шанс на излечение.
К латунному изножью койки, на котором выдавлена готическая цифра XVI, приклеена записка со сведениями о девушке, но спящей никак не удаётся разобрать небрежный почерк. Этих слов нет в её воспоминаниях, поскольку в своё время она не удосужилась прочесть их наяву, и теперь фразы ускользают от восприятия. Впрочем, гостья всё равно помнит имя больной так же отчётливо, как своё собственное.
Розалия Темето.
Серая Женщина – не прирождённая убийца, и после того деяния её душу пересёк незаживающий рубец. Она никогда не забудет девушку, у которой отняла жизнь.
«Нет! – молит сновидица, поднимая левую руку с подкожным шприцом, который находился там с тех пор, как она вошла в палату, и готов сыграть положенную ему роль в этой трагедии. – Я не... Не стану!»
«Да, – выдыхает койка, обдавая ее волной зарождающегося тления. – Да».
Тогда гостья сдаётся и получает в награду неожиданный прилив злобного рвения. Склоняясь над пациенткой, она замечает, что сыворотка в шприце черна, но это не естественный тёмный цвет, а пятно полного отсутствия чего-либо. Потёк пустоты...
Миг спустя проявляется ещё одно отклонение от реальности. Серая Женщина не держит шприц в руке – шприц и есть её рука.
Хел вырвалась из кошмара так резко, что сотрясла хлипкий каркас кровати. Её сердце бешено колотилось, как после быстрого бега. Несмотря на холод в комнате, пот покрывал её целиком, словно вторая кожа. Дрожа, женщина уставилась в полумраке на свои пальцы, почти ожидая увидеть в них шприц. Она всё ещё чувствовала, что держит инструмент, но рука оказалась пустой.
– Сон, – пробормотала Хел, закрывая глаза. – Просто сон.
«А ещё ложь», – добавила она про себя, опасаясь произносить отрицание вслух, хотя сама не понимала, почему. Ведь сон точно солгал. Хел никогда не желала девушке смерти и уж точно не наслаждалась убийством. Почему же она так боится опровергать версию из грёз?
– Вовсе нет, – прошептала женщина.
И тоже солгала. Ей уже отнюдь не впервые снились кошмары, однако они утратили важность ещё годы назад. Чаще всего жуткие видения стекали с неё, будто грязная вода. После них оставались пятна, но не боль, как и в случае с прочей шелухой и хламом, слипающимися в то, что Хел называла своей жизнью. Но некоторые сны ощущались иначе – так же отчётливо, как и всё, что она испытывала наяву. Даже более отчётливо.
«Более реально».
Когда её в последний раз посещали настолько же яркие эмоции, как рвение, с которым она ввела яд в кошмаре? Или настолько же горькие, как стыд, объявший Хел во время вчерашнего периода сна, когда она вновь пережила отстранение от должности медике? На сей раз её судили безликие обсидиановые великаны, и вердикт их прозвучал, как проклятие – бесконечно более грозно, чем порицание, вынесенное в прошлом их коллегами из плоти и крови.
А познавала ли Хел наяву хоть что-то подобное ужасу из предыдущего кошмара, где она шагнула в лифт, но провалилась в вопящую бездну? Погружалась ли во тьму безысходного отчаяния, как в первом из мучительных сновидений? Та грёза оставалась самой неброской, но и самой тревожной из всех. В ней женщина бродила по родному городу, а его огни гасли один за другим, и свет сменялся голодными тенями.
Когда ещё она чувствовала себя настолько пугающе, откровенно живой?
– Никогда, – ответила себе Хел.
Но, может, всё это просто совпадение?
«Нет», – решила она, подумав о ВЛГ-01. Жидкость в шприце из сна выглядела такой же матово-черной, как и смолянистый образец, ждущий женщину в её лаборатории. И ещё, эти кошмары начались четыре дня назад, после того, как она...
Хел замотала головой. Сейчас не ко времени и не к месту размышлять над тем неприятным выбором. Лучше подождать с тревогами до тех пор, пока она не найдёт способ разобраться с ними. Хотя её выгнали из медике, привычная методология «наблюдение – анализ – лечение» никуда не делась. Вероятно, эта часть личности Хел потускнеет последней.
Открыв глаза, она увидела, что через щели в жалюзи струится бледный свет, создающий в комнате блеклый сумрак, который идеально подчеркивает убогую обстановку. Далеко снизу почти непрерывно доносился приглушённый шум – стук и шипение автотрамваев, что развозили рабочих по домам.
«Ещё рано», – сообразила Хел.
Ночной цикл города только начинался, и до её смены оставалось ещё несколько часов, но сон уже точно не вернулся бы к ней, и сама мысль о том, чтобы лежать здесь, в сгущающейся темноте, показалась женщине невыносимой. Кроме того, если она уйдёт сейчас, то точно не наткнётся на Лайла. Тот редко появлялся до прихода ночи, однако порой уставал так, что не шёл напиваться после работы. Последнее время Хел слишком часто его видела.
«Шевелись уже!»
Застонав, женщина сбросила измятое одеяло и кое-как уселась на кровати, после чего замерла на краю постели, дожидаясь, когда пройдёт головокружение. Хотя она уже почти четыре месяца трудилась по ночам, организм всё ещё не приспособился. Постоянный холод в жилище тоже мешал ей быстро вставать, но Лайл возражал против обогрева.
«Мы ведь живём под куполом, Хел, – однажды пояснил он в той ленивой, снисходительной манере, которую женщина когда-то путала с солидностью. – Наш город регулирует сам себя, как живое существо: свет, тепло и чистый воздух фильтруются, используются и восстанавливаются, чтобы всё плавно шло своим чередом, как замыслили наши первооснователи. Не по чину нам вмешиваться в Равновесие».
Лайл всегда выговаривал «Равновесие» словно бы с прописной буквы. Для него тут речь шла не только о механизмах и науке, но и о догматах веры. Хел подозревала, что так думают все прихожане Подсводной Общины – от армии рабочих, которые латали гигантский купол над городом, до техномагосов, что причащались к его недужному духу.
Правда, никто бы не признал, что дух нездоров – по крайней мере, открыто. Целостность купола не подлежала обсуждению. Высказать сомнения в ней значило опасно приблизиться к ереси. Так или иначе, от Равновесия зависела жизнь всех горожан.
«Как вверху, так и внизу», – обожал повторять Лайл кредо Общины. Он всегда произносил эту фразу так, будто делился некой абсолютной мудростью, вот только не истолковывал её смысл.
Хел предполагала, что Лайл сам не знает. Всего лишь мелкий служащий церковной организации, он болтал как настоящий администратор, раздуваясь от гордости и грандиозных идей. Раньше это очаровывало её...
«Я считала его мечтателем».
При этой мысли женщина фыркнула. Когда они с Лайлом впервые встретились, оба ещё не разменяли третий десяток. Хел, тогда ещё младший медике, проходила стажировку в одной из муниципальных больниц. Лайла доставили туда с расстройством стула, и она установила, что недуг вызван стрессом. Сложно вообразить менее романтическое знакомство, но, когда они оба стали шутить на эту тему, между ними проскочила искра. Потом Хел понравились его серьёзность и преданность их городу – тут она приняла раболепие за идеализм. Не прошло и года, как они поженились.
Но всё это случилось до того...
Выбросив воспоминания из головы, женщина встала и побрела в санитарную кабинку в углу. Стоял такой холод, что не хотелось принимать душ, но на коже засыхал липкий пот, напоминание о кошмаре. Его требовалось смыть.
«Если бы я могла...»
Она включила воду, но не свет, поскольку не желала разглядывать жуткий образ, смотрящий на неё из зеркала кабинки. Хотя Хел еще не исполнилось сорока, её кожа стала мертвенно-бледной, а коротко стриженые волосы припорошило сединой, как будто преждевременная старость дотянулась до неё из будущего иссохшей рукой и стиснула навсегда. Если так дальше пойдёт, она одряхлеет к пятидесяти...
Что удивительно, такая перспектива не особенно её расстроила. Главное – не видеть, какой она станет.
«Не увижу», – пообещала себе Хел, не совсем понимая, к чему такой зарок.
Из лейки брызгала чуть теплая вода с лёгким химическим душком, но женщина смаковала мытьё, оттягивая момент, когда придётся выйти обратно в холод. Да и предстоящая длинная ночь не сулила ей ничего приятного.
«Эх, хорошая будет ночь, – решил Висг. – Острая!»
Отойдя от стены переулка, он оценил своё творение. Намалёванные слова сияли в полумраке кислотно-розовым цветом. Сам Висг предпочёл бы другую краску, но в нынешние времена приходилось довольствоваться тем, что удастся раздобыть. Кроме того, резкость девиза от этого не притупилась. Он годами оттачивал шипастый шрифт своих граффити, и выполненная им фраза обладала силой. Въедливостью.
ЕТА ЛОШ
Висг прикусил губу, мучительно размышляя над тем, стоит ли добавить восклицательный знак.
«Не, перебор».
Лозунгу не нужно орать. Не в этот раз. За минувшие годы Висг неоднократно рисовал такую надпись и обычно ставил «!», но сейчас у него получилось лучше, чем когда-либо. Возможно, розовый цвет – всё же удачный вариант.
– Это ложь, – прорычал он, призывая ту могучую волну ненависти, которая когда-то вынесла его на избранный путь. Как обычно, Висг ощутил лишь ручеёк вместо вала, однако сегодня приток эмоций оказался необычно кипучим.
Он приближается к цели, и Ночь Внизу набирает силу.
«Растёт! – подумал Висг. – Ширится прямо под носом у Спящих».
Ухмыльнувшись своим мыслям, он показал заострённые зубы. Стачивая их, Висг безумно мучился, но, чтобы покрыть лицо паутиной татуировок, ему пришлось вынести намного худшие страдания. Он наколол их сам, пользуясь ворованным набором, хотя совершенно не разбирался в этом ремесле. Началось заражение, которое изуродовало кожу, и Висг пару недель провалялся с лихорадкой, однако он радовался боли, зная, что благодаря ей станет сильнее.
– Это ложь, – повторил он свою мантру, обращаясь к Спящим.
К отбросам, которые вышагивали, ковыляли или хромали по дороге жизни, не чуя её обманов. Ко всем аристократишкам и работягам, что помогали шестерёнкам крутиться, и ко всем подонкам и придуркам, что свалились в трещинки, даже не пробуя бороться, и к самым худшим из всех – пастырям и силовикам, что держали остальных в узде. Надевали на них шоры!
Некоторые из законников, пожалуй, замечают хворь своего мира – сложно не уловить это, когда бредёшь по горло в грехе и дерьме, – но у них кишка тонка, чтобы попробовать её на вкус, не говоря уже о том, чтобы нахлебаться её и сорваться с цепи, как поступил Висг.
– Всё есть ложь...
Он приставил ладонь к стене. Иногда Висг ощущал, как потоки его тайной спасительницы струятся по костям города, ненадолго вдыхая жизнь в металл, камень или стекло. Именно этот пульс изначально пробудил его самого. Тогда юному Висгу шёл четырнадцатый год, однако он ни разу не усомнился в истинности послания и всегда охотно служил тому, что раскрыло ему глаза на Ложь.
«О, как я их обслужил, – с удовольствием вспомнил он. – Как я их покрошил!»
Однажды ночью мальчик взял в кухне вилку, прокрался в комнату родителей и встал над их неподвижными телами, ожидая знака. Его мама с папой – богачи, альфа-кровные обитатели подбашен, – укрылись далеко от купола и бесконечной ночи за ним, нисколько не догадываясь, что более глубокая тьма уже обитает внутри.
Ничего страшного. Сын наглядно им всё объяснил.
– Пробудил вас! – захихикал посланник, вспоминая. – Заставил вас увидеть Ночь...
Тогда по телу мальчика пробежала некая дрожь: никогда раньше его божество не пробуждало в нём таких сокровенных ощущений. Взбудораженный, он вонзил вилку в левую глазницу отца – с такой силой, что яблоко лопнуло, но до мозга острие не дошло. Родитель даже не успел осознать, что случилось, когда Висг выколол ему и другой глаз.
От криков проснулась мать, одновременно с тем, как сын взялся за неё. Она открыла глаза точно в момент выпада, что помогло ему, но также попыталась сесть, что помешало ему: зубчики вошли слишком глубоко, и женщина погибла на месте, не получив откровения, которого удостоился её супруг. Но в итоге всё сложилось хорошо, потому что мать сама преподнесла сыну дар. Мальчик услышал своё истинное имя в её предсмертном взвизге.
Да, в животном визге. Тот звук вообще не походил на человеческий вопль. Больше напоминал о том, как орали те существа с клювами в вид-ленте, которую он когда-то смотрел. «Птицы», так их называли. Сначала вскрик матери показался ему забавным, но потом он понял, что это очередной знак, и обрёл новое имя.
Позднее, уже через много дней после того, как мальчик сбежал из подбашен и нашел убежище в трущобах, он придал своему прозванию самую беспримесную форму, отбросив дурацкие правила, которые вбил в него наставник. Вот так Кристофер Юджин Бандиц стал Висгом Што Расдерает Швет.
Конечно, в городе его знали под ещё одним, третьим именем...
Стена вздрогнула под ладонью Висга. Всего на миг – удар божественного сердца! – но он безошибочно понял, что это означает. Его спасительнице понравилось граффити.
Он радостно простонал, помня, что давно уже не получал похвал за преданность. Даже более кровавые причастия оставались без ответа, однако Висг ни разу не поставил свою веру под сомнение и не задался вопросом: «А вдруг это всё у меня в голове?». Вот и доказательство, что он снова в игре! Такое надо отметить по-особенному.
Подняв воротник кожаной полушинели, глашатай Ночи осторожно вышел из переулка. К нему примыкал проспект, вдоль которого тянулись ряды ярких фонарей. Они висели на дугообразных столбах, будто горящие жертвоприношения, призванные сдержать натиск соседних жилблоков. По тротуарам торопливо шагали невольники города, не подозревающие о своём ярме, но часы вечерней толчеи уже миновали, и толпа рассеивалась. Автотрамваи, угловатые жёлтые чудища, громыхали по путям в середине улицы. За их глазами из грязного стекла виднелся человеческий груз, однако то, куда везут обывателей, не имело значения: уже скоро все они попадут в одно и то же место.
– Всё это нереально, – буркнул Висг, позволив себе мимолётную жалость к рабам. – Ничего настоящего.
Он поднял взгляд. Высоко над ним купол, вероятно, превратился в усеянное звёздами небо – солнечные люмены потускнели до ярких точек для вечернего цикла. Висг ненавидел эту систему. Ещё одно надувательство, чтобы стадо не брыкалось!
Настоящее солнце Сарастуса уже давно состарилось, и его сияние поблекло задолго до того, как люди заселили планету. Земли между пятью великими городами погибли, воды окислились, а воздух стал горьким, но там всё было честно. Однажды Висг выбрался на внешнюю оболочку купола, чтобы попробовать мир на вкус. Паломничество вышло опасным, не в последнюю очередь потому, что такие действия строго запрещались, однако риск того стоил. Висг утвердился в вере.
– Это ложь! – рявкнул он, когда мимо проносился трамвай. Хотя никто не слышал Висга в таком шуме, ему нравилось выкрикивать свой девиз. – Всё это ложь!
Скоро настанет час, когда Ночь Внизу ответит на зов Ночи Вверху. Она вознесётся в обличье исполинской обсидиановой иглы, чтобы пронзить купол и с треском раскрыть Ложь. Знаки уже повсюду, город готов расколоться. Его просто нужно подтолкнуть.
– Потушу ваши огоньки, придурки!
Сунув руки в карманы, уличный пророк влился в толчею. Шагая, он мельком заглядывал в лицо каждому встречному, хищно выискивая источник вдохновения.
Да, ночь точно будет хорошей.
Лифт ехал весьма долго.
Кто-то разбил табло индикации, поэтому Хел ждала в полном неведении, надеясь, что кабина в пути. Хотя её жилбашню обслуживало двенадцать подъёмников, работало только семь из них. При этом квартира женщины находилась примерно посередине здания, на сто тридцать первом этаже, и по лестнице ей пришлось бы спускаться больше часа. Путешествие вверх, по сути, заняло бы целую жизнь, так как Хел наверняка скончалась бы по дороге от напряжения. Лайл заявлял, что как-то раз взобрался пешком, но случилось это в прежние годы, до того, как муж запустил себя. За последние десять лет он разжирел, а она исхудала до костей, словно одно тело высосало все соки из второго, причём обоим стало хуже от такого переливания.
«Если лифтам придёт каюк, то и нам тоже», – мрачно подумала Хел, глядя вглубь коридора справа от себя.
Она никогда не заходила туда, хотя могла бы быстрее добираться до своей квартиры таким путём, но её что-то отталкивало. Сейчас в том проходе, как обычно, не горели многие из потолочных ламп, а остальные беспорядочно моргали, превращая коридор в тропу из лоскутов света и тени. Рядом с работающими люменами порхали, будто молясь им, крылатые жуки. Смущенные мерцанием, они описывали вокруг плафонов неровные круги. Такое поклонение отдавало скорбью, как будто насекомые предполагали, что их идолы насмехаются над ними. Некоторые летуны даже сменили веру и перебрались ближе к фонарику Хел, горящему более ровно.
Как и многие горожане, она всегда брала с собой личный источник света, опасаясь нарушений энергоснабжения. Отключения происходили всё чаще, и порой целые округа на долгие часы погружались во тьму. Лайл, который отказывался носить фонарик, утверждал, что волноваться не о чем, но...
Из отверженного коридора донёсся скрежет.
Направив луч в полумрак, Хел свободной рукой вытащила из кармана шок-тычок. Хотя в компактном оружии имелся только один заряд, её заверили, что убойная сила у него солидная. Женщина приобрела устройство на задворках своего района, у какого-то торговца нелегальными стимуляторами, и на его продажу толкач разрешения тоже не имел. Мысли о том, что Лайл взбесился бы, если бы узнал об этом, радовали его супругу.
– Эй? – позвала Хел. Луч её фонарика пронизывал лишь несколько тёмных участков коридора. – Есть там кто?
В теории башню надёжно оберегали защитные ставни и ворота с кодовыми замками, однако посторонние всё равно пробирались внутрь. Когда на верхних семи ярусах, много лет назад выгоревших дотла, поселились бродяги, стражи здания не стали заходить на бесхозные этажи, а просто перекрыли там энергию и доступ к лифтам, окончательно закрепив за территорией статус запретной. Лайл называл ту зону «Клоакой» – с большой буквы, как и «Равновесие», будто подчеркивая духовную противоположность того места и своей обожаемой гармонии. Разруха на вершине символизировала всё, что он ненавидел.
– Я вооружена! – добавила Хел, недвусмысленно подняв шок-тычок.
Ответа не последовало. Видимо, шумели крысы или дикие коты, охотившиеся на них. И те, и другие становились всё наглее – и крупнее, – но обычно избегали жильцов, хотя порой уже нападали на маленьких детей. Впрочем, женщину тревожили не паразиты... Во всяком случае, не четвероногие.
Лестницы в Клоаку перекрывали уже много раз, однако барьеры долго не держались, и однажды стражи просто перестали их восстанавливать. Ходили разговоры о том, чтобы организовать гражданские патрули, но жителей башни «Барка» не объединяло ничего, кроме нищеты, поэтому обсуждения ни к чему не привели. Хотя о незаконных поселенцах сообщили властям, у местных силовиков хватало более серьёзных проблем. Вероятно, искоренить заразу удалось бы только новому пожару...
«Искоренить заразу»?
Хел нахмурилась, устыдившись, что прибегла к таким выражениям. Его выражениям. Да, незваные гости беспокоили её, но они оставались людьми, а многие из них, скорее всего, находились в худшем положении, чем она сама, лишь потому, что в какие-то моменты жизни приняли несколько неудачных решений. И это если им вообще предлагали выбор. С тех пор, как женщину выставили из городской медицинской службы, она то и дело меняла работу, нигде не задерживаясь дольше года. График её судьбы, отложенный на осях заработка и уважения, неумолимо опускался вниз. Вот почему она не бросала Лайла: в случае развода о нём позаботилась бы Община, тогда как Хел, вероятно, докатилась бы до краевых трущоб.
«А оттуда уже не выбраться», – подумала она, водя лучом по стенам, покрытым граффити и отслаивающейся краской. Фонарик освещал признания в любви и клятвы ненависти, религиозные и революционные лозунги, но, чаще всего, полнейшую чушь... или же фразы, значение которых понимали только их авторы. Многоцветные слова наползали друг на друга, сплетаясь в единое полотно. Недавние высказывания замазывали более старые, образуя слои рукописных страстей и бредней. Хел заметила и картинки, запутавшиеся в этом клубке, словно галлюцинации в силке, – по большей части непотребные, однако два изображения, явно выполненные одним человеком, поразили её.
«Вы новые», – определила женщина, убедившись, что не видела их раньше, и внимательно осмотрела оба рисунка по очереди.
Они рассекали конкурентов чёткими чёрными линиями – порой плавными, порой зазубренными, но неизменно злобными. Ближайшая роспись в форме спиральной мандалы щетинилась колючками и острыми лепестками, словно какой-то пагубный цветок. В её центре угнездился вертикальный глаз, широко раскрытый, с непокорным безумным взором. Неприятная композиция, правда, не без своеобразной красоты. Но вот другое изображение...
Изучая его, Хел поёжилась. Неужели там нарисован человек? Двуногое создание имело подходящий рост, но даже отдалённо не напоминало никого из людей. Казалось, что тело существа разорвали в клочья, а потом случайным образом связали их вместе, соединив куски натянутыми сухожилиями. Из туловища выступали длинные тонкие конечности с множеством суставов, которые порой сгибались под несовместимыми углами, пластично складываясь зигзагами. Ноги без ступней сужались в острия, тогда как руки вместо кистей расходились пучками игловидных когтей. Впрочем, хуже всего оказалась голова – если этот объект вообще заслуживал такого названия. На женщину взирала извивающаяся лента клыкастых глаз, полных порочного веселья.
Кто написал эти картины? Вообразив, что создатель подобных образов бродит по здешним коридорам, она испытала не только боязнь, но и воодушевление. Здесь скрывалась какая-то тайна, а тайнам обычно не было места в башне «Барка» и уж тем более в беспросветной жизни Хел Ярроу.
«Что ты имеешь в виду? О чём...»
Рядом с ней прозвенел сигнал. Двери лифта разошлись, выпустив настоявшийся смрад рвоты и мочи с резкими нотками какого-то наркотика. Гадостная смесь, но ей доводилось вдыхать и нечто похуже. Кроме того, иногда в кабине поджидали и более осязаемые... залежи. Как она и предполагала, свет внутри не горел, за исключением колечек тусклого сияния вокруг кнопок. С осторожностью, рождённой из опыта, Хел внимательно осмотрела пол подъёмника и лишь затем вступила на него.
Загадочным изображениям придётся подождать.
«Только не уходите!» – взмолилась она.
Весьма экстравагантная просьба, но Хел никак не могла удержаться от этой мысли.
В ту же секунду, как она потянулась к панели, скрежет раздался вновь. Теперь он звучал ближе и продолжался дольше, как будто по стене в направлении женщины вели неким острым предметом. Точнее, несколькими. Этот шум сопровождался чириканьем с какими-то стеклянными тонами, настолько тихим, что звучало оно на самом пороге восприятия. Ярроу застыла, представив, как истерзанный человек ползёт по стене, преодолевая потрескавшийся «холст» в виде колеблющихся чёрных узоров.
Скрежет прекратился у самых дверей.
«Ждёт, что́ я выберу...»
Как ни странно, Хел не ощущала страх, только дурное предчувствие разочарования. Что, если, выглянув наружу, она увидит лишь паразита на четырёх или двух ногах? Нет уж, лучше не выяснять правду. Пусть сохранится тайна.
Она нажала на кнопку «Вестибюль».
Впереди, на перекрёстке, за прохожими наблюдал мужчина в униформе. Бронепластины, дополнявшие его синий комбинезон, увеличивали и так внушительные габариты хозяина. На шлеме и нагруднике блестело крылатое солнце – герб улья Карцерий. Выражение лица, пусть даже почти полностью скрытого тонированным забралом, явно говорило о бдительности.
«Силовик», – кисло подумал Висг.
Он замедлил шаг, но не остановился, опасаясь привлечь к себе внимание. В последнее время законники стали более активно вести себя на улицах, как будто знали, что надвигается нечто крупное. Их всегда было немного – пожалуй, тысяча на весь город, – но даже один такой ублюдок мог доставить неприятности.
«Вынюхиваешь кого-то», – предположил Висг.
Раньше в Карцерии редко случались насильственные преступления, но в его предсмертные дни обстановка стала более тревожной. Хотя по трущобам всегда рыскали банды, которые зарабатывали на пороке во всех его формах или устраивали беспредел просто потому, что им чертовски этого хотелось, они не могли сравниться с апокалипсическими культами, выползшими из теней в недавние годы. Психи вроде Ризунов или Тёмных Шрамов убивали только из-за того, что им нравилось отнимать жизни, пусть у них и имелись какие-то кредо. Как полагал Висг, они уловили зов Ночи Внизу, однако, в отличие от него самого, их души не слышали по-настоящему.
К несчастью, волна насилия хлынула из нищих районов наружу, и жарче стало во всём городе. Из-за этого крестовый поход Висга усложнился.
«Да не меня ты ищешь», – рассудил он, разглядывая силовика впереди.
О, власти наверняка были в курсе его трудов, но не понимали их значимости. И ещё органы точно не знали ни прежнего имени Висга, ни нового лица – того, что он носил сейчас, – иначе уже давно избавились бы от него. Совершаемые им жертвоприношения казались силовикам мелочью на фоне бедлама, который устраивали культы, однако жалкие обыватели чуяли правду – если не головой, то кровью. Это подтверждали и выпуски новостей. Ничто не пугало толпу сильнее, чем поцелуй Игольщика!
Осознав, что улыбается, Висг в знак покаяния прикусил себе язык до крови. Положение серьёзное. Может, законники ловят и не его конкретно, но тот, что на перекрёстке, явно не собирается уходить. Вполне вероятно, что Висга остановят и обыщут, – а это добром не кончится, учитывая содержимое его карманов, – однако и поворачивать обратно тоже рискованно. Народу на улице осталось немного, поэтому силовик может заметить такой манёвр и погнаться за ним.
«Действуй уже!» – потребовал от самого себя Висг, обдумывая варианты. Оба выглядели скверно.
И тут, как часто происходило в критические моменты, спасительница подкинула ему чудо – на сей раз в виде стремительно несущейся жёлтой стены. Рядом с Висгом прокатился трамвай, удаляющийся от силовика. Транспорт ехал быстро, но не настолько, чтобы Игольщик не заметил, что к нему приближается раззявленная дверь, которую заклинило в открытом положении, как иногда случалось. Времени на размышление уже не было. Сейчас или никогда!
Висг прыгнул.
В усыпляющий перестук колёс вторгся шум глухого удара. Резко очнувшись от дрёмы, Хел осмотрела вагон и увидела примерно в десяти шагах от себя какого-то паренька, который опирался на стену напротив неисправной двери, прижимаясь ладонями к окну. Очевидно, он заскочил внутрь и потерял равновесие. Что за безрассудный, бестолковый поступок...
«Кретин», – подытожила Ярроу.
Словно почуяв презрение Хел, новый пассажир обернулся и встретился с ней взглядом. Его землистое лицо покрывало сплетение шрамов и наколок, однако глаза поражали воображение, будто два озерца чистой синевы посреди болота. Чёрные волосы юноши свисали до пояса спутанным каскадом дредов, заплетённых с осколками стекла и металла. Кожаную полушинель парня, обтрёпанную и утратившую блеск, покрывали брызги красок. Смотрелся он чуть старше восемнадцати, но наверняка обладал более зрелым духом, загрубевшим от насилия и раненой гордости.
Хел уже встречались подобные личности обоих полов, особенно с тех пор, как она стала работать по ночам. Этот юноша способен прирезать её не задумываясь.
«Он улыбается», – осознала Ярроу. На таком лице Хел ожидала увидеть высокомерную ухмылку, но его мимика выглядела как-то мягче... Лучилась благоговением. Она поспешно отвернулась.
В вагоне сидели ещё шесть пассажиров, все рабочие класса «дельта», если судить по тускло-коричневым комбинезонам – вероятно, уборщики ехали в промышленный район. Никто из них не обращал никакого внимания на хищника, запрыгнувшего к ним. Люди либо непробудно дремали, либо опасались привлечь его интерес, как уже сделала Хел. Если парень нападёт на неё, чистильщики просто будут сидеть неподвижно и ещё глубже уйдут в себя, ничего не видя и не слыша.
«Вы все уже мертвы, – подумала она, изучая их бесстрастные лица. – Просто слишком ленивы, чтобы это понять».
Потом Хел снова взглянула на безбилетника, уже насторожённо. Юноша успел сползти на пол и теперь сидел спиной к стене, задрав колени, – очевидно, кресла он презирал. Несмотря на расслабленную позу, он нервозно барабанил пальцами по коленным чашечкам, что выдавало внутреннее напряжение. Парень вроде бы следил глазами за размытыми пятнами зданий, мелькающими в дверном проёме, но Ярроу ощутила, что он сосредоточен на чём-то другом.
«На мне...»
Во второй раз за ночь Хел не испугалась возможной опасности. Напротив, она почувствовала прилив энергии. Ярроу не верила в улыбку нового пассажира, однако не сомневалась в истинности желания, скрытого под ней – жажды ударить и причинить боль. Не сомневалась, потому что отголосок того же навязчивого стремления звучал и в ней самой...
«Ну, давай, – пригласила Хел, поглаживая пальцами шок-тычок в кармане. – Попробуй».
Однако юноша не принял её безмолвный вызов. На следующих станциях вагон постепенно пустел, пока они не остались вдвоём, но даже тогда хищник не шевельнулся. Возможно, Хел неверно оценила его? Нет, она никогда ещё не была так уверена в своём чутье. Острые сны словно бы заострили и её восприятие.
Но где-то под слоем болезненно чёткой ясности понимания прежняя личность Хел забила в тревожный колокол. Всё это неправильно! В ней говорит ВЛГ-01, вносит сумятицу в мысли. Иначе и быть не может.
– Мне плевать, – прошептала Ярроу, заглушая набат. – Мне так нравится.
Трамвай в очередной раз затормозил, теперь на её остановке. Они добрались почти до конечной станции, за которой лежали краевые трущобы и сходили на нет признаки цивилизации. Самое подходящее место для другого пассажира – другого хищника.
Юноша наконец очнулся и плавно встал на ноги одновременно с Хел. Из вагона они вышли вместе, через разные проёмы двойной двери. Когда трамвай поехал дальше, она повернулась лицом к парню. На перроне больше никого не было, так что он наверняка должен напасть в ближайшие секунды. Шок-тычок словно ожил в руке женщины, такой же нетерпеливый, как и шприц, которым она убила Розалию Темето.
«Не убила, – поправила себя Хел. – Просто несчастный случай».
И вдруг она утратила уверенность в этом. Разве ей не понравилось? О, очень...
Ярроу тряхнула головой, пытаясь сосредоточиться на том, что происходило сейчас. Безбилетник, стоявший к ней боком, пристально взирал на стену впереди, словно читая какое-то невидимое послание.
– Чего тебе надо? – требовательно спросила Хел и воодушевилась тем, как решительно прозвучал её голос. – Зачем ты преследуешь меня?
Он не ответил, даже не посмотрел на неё. Насупившись, Хел шагнула к юноше, но тут же опомнилась. О чём она думает? Безумие какое-то. Её внутренний набат зазвонил вновь, громче прежнего.
«Это не настоящая я!»
Когда шаги его добычи стихли, Висг медленно выдохнул. На мгновение ему показалось, что женщина может зайти слишком далеко – может, даже напасть, пока он ещё не готов к делу. Иногда помеченные цели отбивались, хотя чаще всего просто застывали и не мешали ему. Но до неё никто не говорил с ним прямо, и это доказывало, что Игольщик выбрал верно. Конечно, внешне женщина выглядела старой и увядшей, однако внутри неё пылала искра чего-то свирепого и жестокого, жаждущего вырваться на волю.
– Я укажу тебе путь, сестра, – пообещал Висг.
Достав мешок, что висел под полушинелью, он почтительно извлёк оттуда своё истинное лицо. Назвать священный артефакт «маской» у него язык бы не повернулся. Нет, личина – это перемазанный чернилами кусок мяса, который натянут на его голову сейчас, а не образ из чёрной жести у него в руках. Парень смастерил его вскоре после того, как вступил на ночную тропу, вдохновляясь сказками, которые так пугали Кристофера в детстве... и оказались чем-то гораздо большим, чем просто сказки.
«Узрите же! Вот Игольщик идёт, свет пронзает да ночь прядёт!»
Талисман уставился на него неровными прорезями для глаз, требуя их заполнить.
«И всё исполнить!»
Висг не умел работать руками, но это не имело значения. Его жестяное творение оказалось чистым в своей уродливости и свирепым в своей откровенности. Оно представляло собой длинный металлический покров, сужающийся к зазубренному острию, и его неровные края резали плоть, о чём свидетельствовали шрамы на пальцах юноши. Поверхность артефакта покрывали ржавчина и запекшаяся кровь – символы парного проклятия, насилия и распада, с помощью которых можно вырвать откровение и швырнуть его гнить, а потом повторять сезоны разгулов и разрухи снова и снова, пока весь мир не сойдёт на нет.
«Берегись Игольщика, носителя всего тёмного и злобного!»
Закрыв глаза, Висг облачился в своё тайное лицо и закрепил его на голове кожаным ремешком. Тут же юноша вздрогнул, чувствуя, как в его раскрывшийся разум хлынули ощущения, принадлежащие кому-то иному, а мысленная речь стала настолько же чужеродной и многословной. В тот миг он, помазанный Ночью Внизу, в буквальном смысле стал тем, что носил.
«Славь Игольщика, мрачного жнеца лжи и плетельщика острых истин!»
Этот миф не уступал в древности самому улью, а корнями уходил гораздо глубже, в недра человеческой психики, подпитывая себя самой первобытной из фобий – страхом перед ночью. На планете, лишённой естественного освещения, где непроглядная тьма отстояла от тебя на толщину грёзы, этот ужас принял поистине грозную форму.
«Удирай иль прячься, плачь или дерись – всё равно конец един, ибо там, где есть один, всегда будут и другие! Ждут они внутри тебя и хотят наружу!»
Когда мальчику исполнилось девять, кто-то из слуг семьи рассказал ему историю об Игольщике – вернее, поделился ею, как жутким секретом.
Великий купол, что оборонял их от Ночи, пересккали разломы, бегущие по нему, как паутина трещинок по расколотому яйцу. Такие тонкие, что невооружённым глазом не различить, но, если ты приглядишься как следует, а потом зажмуришься, то внезапно заметишь их: они зацепятся за края истерзанного промежутка между зрением и его отсутствием. Освоишь этот приём – и сможешь увидеть ещё кое-что, вот только потом пожалеешь, ведь чёрные расселины не пусты.
О нет, они полны игл!
Не таких иголок, которые сшивают разные штуки или приносят тебе облегчение после быстрого укола боли. Нет, эти колючки созданы из беспримесной тьмы, которая ярится против света, загнавшего их в тоненькие бороздки. Но поздно ночью, когда солнечные люмены тускнеют... вот тогда узники выскальзывают на волю. Сливаясь в шипящих шипастых пресмыкающихся, они ползают по куполу, выискивая способ погасить огни навсегда.
«Игольщики...»
Кошмарным тварям Ночи не было числа, ведь все они рождались из одного и того же безукоризненного горячечного бреда. Порой возникали рои из тысяч существ вроде чёрных жуков, величиной не больше ладони. Изредка они сплетались в громадный тернистый туман, расплывающийся по всему своду, но чаще всего выбирали облик, похожий на человеческий – если только не приглядываться слишком внимательно.
Разумеется, Висг присматривался как следует, и регулярно. Однажды начав, он уже не мог прекратить. А в положенное время дети трещин встретили его взгляд и признали в нём такого же служителя Ночи Внизу.
Открыв глаза, Игольщик достал из мешка прочие элементы своего облачения – перчатки, увенчанные тонкими лезвиями разной длины. Натянув их, глашатай тьмы улыбнулся и для пробы пошевелил пальцами.
– Не распустим ли стежки? – спросил Висг у клинков, предвкушая, какой божественный ужас они вырежут из души его жертвы.
Ему не требовалось выслеживать ту женщину. С её куртки таращился логотип компании, где она работала, – карикатурная консервная банка с выпученными глазами и маниакальной ухмылкой, показывающая два больших пальца руками в белых перчатках. Та же самая абсурдная фигура, только выполненная в пластеке, возвышалась на крыше здания в паре кварталов от станции. Её огромный силуэт светился на фоне городской панорамы.
– Обманщик глупцов! – вызывающе бросил Игольщик ложному идолу и дерганым, но странно грациозным бегом пустился в погоню за добычей.
«О чём я думала?» – вновь спросила себя Хел.
За надёжными стенами стерильной лаборатории к ней отчасти вернулось самообладание. Встреча с покрытым шрамами парнем теперь казалась нереальной, словно бы произошедшей в чьёй-то ещё жизни, но Ярроу чувствовала её послевкусие – аромат неистового безрассудства, очень близкого к эйфории.
«Я хотела драться, – признала Хел. – Хотела сломать его».
Однако теперь всё это не имело значения. Гнев – просто ещё один симптом её расстройства, как и кошмары. Надо сосредоточиться на причине нездоровья. На переносчике...
Хел вновь перевела взгляд на образец в чашке Петри. Ей всё никак не удавалось отделаться от ощущения, что чёрная кашица смотрит на неё в ответ. Полный вздор, конечно же. Это ведь просто пищевая добавка, такая же, как и бессчётное множество других веществ, которые направляли в её лабораторию для тестирования и одобрения. А она всегда одобряла пробники. Директор фабрики недвусмысленно потребовал от Хел такого подхода, когда принимал её на работу.
«Количество важнее качества!»
Его компания, «Поттон-Витапакс», снабжала городских работников класса «дельта» дешевыми синт-белками, поддерживая миллионы людей чуть выше черты голодания. Жалкие человеческие массы не волновались из-за того, какая именно еда у них в тарелке, пока там лежало хоть что-то.
«Мы набиваем им животы, чтобы они не принялись лопать друг друга, – заговорщики подмигнул ей тогда новый начальник. – Или нас!»
Впрочем, Хел подозревала, что даже столь примитивная формулировка философии предприятия не вполне правдива. Ходили слухи, что базовый пищевой компонент «Поттона», носящий иносказательное название «Житие мимолётное», не вполне синтетический по своей природе. Эту серую слизь доставляли на фабрику консервов по подземным трубопроводам и переливали в обширный комплекс резервуаров, где её очищали, а также добавляли цвет и вкус, после чего упаковывали для сбыта. Хотя компания выпускала бесконечное множество продуктов, их суть оставалась неизменной. Иногда Хел спрашивала себя, что показал бы молекулярный анализ необработанной вязкой жижи, но тогда следовало бы ещё выяснить, что находится на другой стороне трубопровода, а тут возникали варианты, обдумывать которые ей совершенно не хотелось.
Отбросив непрошеные мысли, она снова опустила глаза к образцу на рабочем столе.
ВЛГ-01. Кодовое обозначение состава, вроде бы непримечательное, ещё тогда моментально пробудило в Хел любопытство. Число «01» означало, что это первая рецептура от нового поставщика, а такого на её памяти ещё не бывало. «Поттон» всегда закупал добавки у горстки одних и тех же компаний, причём порядковые номера их продуктов близились к десяти тысячам. И что означает «ВЛГ»?
Токсикологический анализ, что необычно, дал негативный результат. Ни следа канцерогенов и вообще каких-либо нежелательных примесей – а ведь Хел, чтобы не раздражать хозяев, часто ставила штамп допуска на практически ядовитых веществах. Заподозрив ошибку, она неоднократно повторяла тестирование, но всякий раз получала тот же итог: состав чист.
И всё же Хел не спешила одобрять его. К чёрту результаты, эта смолянистая слизь не вызывает у неё доверия! Ярроу испытала животное отвращение к ВЛГ-01 в тот же миг, как впервые увидела его, и это чувство только усиливалось с каждой проверкой, не доискавшейся до истины.
– Что же ты скрываешь? – пробормотала Хел.
К добру ли, к худу ли, она уже нашла часть ответа, но лишь столкнулась с новыми вопросами. Вещество обладало психотропными свойствами, которые не определялись хим-тестированием, и Ярроу раскрыла этот фрагмент тайны лишь потому, что прибегла к более прямому подходу...
Четыре ночи назад она нанесла три капли неразбавленного состава себе на язык, воспользовавшись пипеткой, а не стандартными инфузионными растворами или облатками, которые применялись крепостными испытателями «Поттона». Действия Хел грубо противоречили рабочим инструкциям, не говоря уже о здравом смысле. Мало того, она сама не могла объяснить, почему поступила так. Отчасти, конечно, из глубокой неприязни к образцу – из нежелания допустить, чтобы чёртова штуковина одолела её, – но не только. В некотором смысле, выбор перед ней вообще не стоял.
«Я должна была попробовать».
Ярроу содрогнулась, вспомнив, как её ротовую полость заполнила тухлая сладость мякоти гнилого фрукта. А под ней Хел ощутила нотки чего-то совсем иного – элемента, который не имел аналогов среди естественных вкусов, и всё же она опознала его в мгновение ока, будто похороненное воспоминание, нетерпеливо ждавшее эксгумации.
«Мы... знаем... тебя...»
Хел нахмурилась, не понимая, принадлежит нечёткая мысль ей самой, или же это отголосок чего-то внешнего, незваным гостем пробравшийся в её рассудок. Пока она напряжённо размышляла, жижа в чашке шевельнулась. Из её центра по спирали разошлась рябь, и в кашице возникли округлые концентрические поднятия, которые оставались неподвижными, пока жидкость продолжала течь. Затаив дыхание, женщина смотрела, как сгущающаяся слизь образует замысловатые геометрические узоры в форме шипов и лепестков. Получалось нечто вроде лоснящейся чёрной орхидеи.
«Или мандалы», – осознала Хел, представив себе ранее увиденное граффити. Сейчас перед ней находилось иное проявление того мистического образа: выполненное в органической жиже, оно передавало реальность так, как никогда не удалось бы плоской краске.
«Реальность?»
Зачарованная зрелищем, она склонилась над сосудом. Невозможно, чтобы жидкость в самом деле двигалась, просто что-то подвигло Ярроу воспринять эту картину. Наверняка очередная галлюцинация. Впрочем, отсюда не следует, что в происходящем нет смысла – тут есть какое-то послание. Хел в этом не сомневалась.
«Как... внутри...»
Она вновь испытала чувство отчуждённости, как будто мысль пришла от кого-то другого.
«Так и снаружи», – прошептала женщина, интуитивно закончив фразу.
Мандала неторопливо всколыхнулась в чашке и поползла вверх, расширяясь в подрагивающий терновый венец. Протягиваясь к Хел...
Её рука, реагируя по собственной воле, подхватила сосуд и поднесла его ко рту настолько быстро, что Ярроу не успела ни о чём подумать. Вкус вещества оказался точно таким же, как и в её воспоминаниях.
Дистиллированная тьма.
Фабрика «Поттон-Витапакс» представляла собой обширный комплекс угловатых строений, усеянных трубами и градирнями. Его окружало сетчатое ограждение с витками колючей проволоки наверху. Игольщик-охотник неспешно шагал вдоль забора, ища способ пробраться внутрь. Оттуда доносился запах жертвы, созревшей для откровения.
«Не желаешь ли выколоть огоньки, дабы вытекла новая ночь?»
Строчки древнего стишка вертелись в голове ловчего, пока тот рыскал у периметра. Всякий раз, когда священное умопомрачение пробуждало эту сущность, слова ждали его, дрожа от наполняющей их силы.
«Не желаешь ли отыскать Зрячих да рассечь их мелкую ложь?»
Наконец создание нашло подходящую возможность. Возле одной из секций ограды притулился сгоревший грузовик, в кузове которого стояла высокая пирамида лопнувших бочек. В каком-нибудь процветающем мегаполисе такой хлам не бросили бы гнить на улице, но промышленный район Карцерия превратился в кладбище мёртвых машин. Скоро настанет время, когда подобные остовы заполнят весь город, вольно смешиваясь с трупами своих хозяев.
«Не желаешь ли порубить уловки дневные да посеять семена распада ночные?»
Игольщик начал восхождение по кургану из ёмкостей, пробираясь мимо извергнутых ими потёков окислившейся клейкой массы. Вершина пирамиды находилась почти на одном уровне с колючей проволокой. Раскинув руки, охотник перескочил преграду, рухнул во внутренний двор и, перекатившись, замер на корточках. Гулкий удар отдался у него в костях, но значение имело лишь то, что ничего не сломалось. Потом придёт боль, но...
Рядом кто-то зарычал. В тот же миг, как Игольщик поднял взгляд, рычание резко перешло в яростный лай, и по двору к нему помчался пёс. Тело животного, раздутое от искусственно выращенных мышц и утыканное аугментическими имплантатами, напоминало таран, покрытый чёрной шерстью. Его пасть, где блестели металлические клыки, походила на капкан.
Укол страха пронзил незваного гостя, пробив пелену блаженного забытья. Внезапно он вновь стал смертным, и его объял ужас. Постанывая от дикого страха, Висг отступил спиной вперёд и тут же взвыл, ощутив, как челюсти собаки сомкнулись чуть выше его левого колена. Мотая башкой, она разорвала кожаную полу и прокусила плоть до кости. Испуг парня утонул в невыносимых муках, грозящих уволочь в забытьё и его самого. Замахав руками, он полоснул врага лезвиями на пальцах, и по шкуре протянулись алые борозды, однако зверь не обратил на это внимания.
Значит, чёртов страж-пёс! Его лоботомированный мозг настроили так, чтобы животное не чувствовало боли, а то и кайфовало с неё!
– Помоги мне! – взмолился Висг, обращаясь к Ночи Внизу. – Помоги...
Пробуя ударить собаку правой ногой, он потерял равновесие, отрывисто вскрикнул и повалился на спину. В следующий миг зверь навалился на юношу, сминая ему грудь своим весом. Из пасти пса веяло горячим дыханием, его туша смердела тухлятиной и машинным маслом. Висг продолжал резать бока стража, но не мог вонзить лезвия достаточно глубоко, чтобы нанести серьёзный урон.
Собака принялась кусать железный покров парня, брызгая на него слюной и стараясь добраться до горла. К счастью, маска доходила до грудины и служила непробиваемым щитом, но, если ремешок лопнет, юноше каюк.
«Не желаешь ли вырвать мою гребаную глотку? – лихорадочно подумал Висг. – Да, мать твою, желаешь!»
Он невольно захихикал, не устояв перед абсурдностью ситуации. Неужели он умрёт вот так, изжёванный безмозглой тварью, после того, как столь много достиг и подобрался настолько близко к концу света? Это же чёртова бессмыслица!
Но, может, в этом и есть смысл...
Висг преисполнился благостного умиротворения. Расслабляясь, он снова ушёл в недра подсознания, а другое, истерзанное «я» восстало, торопясь приступить к делу.
– Не желаешь ли?.. – мягко поинтересовался Игольщик у страж-пса. Вздохнув, он потряс руками и вывернул их в локтях – а потом ещё раз, и ещё, – чтобы направить клинки под идеально выверенным углом. – Не желаешь ли сдохнуть, ради меня?
И тогда охотник взялся за работу: начал пырять и рассекать быстрыми, но не поспешными выпадами, так, что его лезвия, мелькая с почти безупречной синхронностью, инстинктивно отыскивали линии уязвимостей в плоти цели и следовали по ним, распарывая сухожилия, артерии и проводку по нотам мясницкой симфонии, проникая всё глубже с каждым точно направленным взмахом. Когда он перерезал какое-то жизненно важное соединение, собака заскулила, её глаза помутнели, а из пасти хлынула кровь и повалил дым. Затрясшись, зверь свалился навстречу смерти.
– Да, желаешь, – промурлыкал Игольщик.
Громко хрустя суставами, он вернул рукам прежнюю форму, затем сбросил тушу с груди и неловко поднялся. С залитой кровью полушинели тут же сползли и шлепнулись наземь органы страж-пса. Невзирая на замысловатое изящество резни, работа получилась грязной, недостойной выбранного вестником поприща, однако унижение вышло бы малозначимым, если бы не травма ноги. Зверь прокусил её до кости.
Из раны обильно хлестала алая влага, суля охотнику гибель от кровопотери. Не обращая внимания на боль, Игольщик отрезал от нижнего края шинели полосу кожи и туго перевязал ляжку. Без помощи медике он, скорее всего, потеряет конечность, но сейчас это не имело важности. Нога всё ещё действовала, более или менее. Этого хватит, чтобы выполнить сегодня ночью своё обязательство.
Подняв глаза, вестник враждебно уставился на ухмыляющегося истукана, что венчал собою комплекс. Колоссальный консервный бог словно бы насмехался над Игольщиком, упиваясь тем, какой урон нанёс тому хранитель фабрики. Эти двое воплощали собой противоположные догмы в тайной войне за душу города, и всё же оба возвысились из одной изначальной хвори, пусть и разных её штаммов. Одного посеяла Жадность, другого – Страх. Как бы далеко человечество в своих странствиях ни уходило от родного истока, врождённые проклятия людей сопровождали их и отыскивали плодородную почву, чтобы отравлять её гнилью.
– Ты лжешь им, – упрекнул охотник своего соперника. – А я говорю только правду.
Отвернувшись от безвкусного идола, Игольщик захромал к ближайшему зданию. Громадные размеры комплекса не станут для него преградой, ведь ловчего и предназначенную ему жертву связывал неосязаемый, но и неразрывный шнур. Ему просто нужно следовать за нитью.
Хел казалось, что она бредит и при этом, как ни парадоксально, ясно всё осознаёт, словно её тело куда-то ушло, уступив место восприятию. Окружающий мир представлялся ей непрочным и неустойчивым – реальность как будто стала лишь одним из множества вероятных вариантов, и его существование зависело исключительно от того, насколько Ярроу убеждена в его истинности.
Она догадалась, что, проглотив дополнительную дозу наркотика, перешла под его воздействием на более высокую ступень состояния, в котором пребывала последние дни.
«Я была слепа. Теперь я вижу».
Женщина шла по лабиринту мостиков над цехом «Г», обширной территорией, занятой чанами для хранения сырья. В открытых резервуарах под ней вяло плескалось «Житие мимолётное» – лопастные мешалки взбивали массу, чтобы она не загустела. Все ёмкости занимало грубое серое месиво, ждущее обработки и превращения в отбросы, которые хозяева Хел выдавали за еду.
Из каждого чана выходили сифонные трубы, ведущие к контрольным станциям наверху. По должности Ярроу полагалось регулярно проводить санитарные проверки сырья: насколько бы жалких пищевых стандартов ни придерживалась компания, по-настоящему травить покупателей не стоило. Это снизило бы прибыль.
«Может, мы их и убиваем, но медленно», – рассудила Хел.
Днём комплекс кишел бы рабочими, поэтому «Поттон» и поставил её в ночную смену, чтобы она не высовывалась в часы изготовления продукции. Сейчас на фабрике не осталось никого, кроме неё, за исключением пары охранников. И всё же Хел не чувствовала, что находится в одиночестве – напротив, ей казалось, что она идёт в толпе, словно в цеху множество невидимых людей.
«Не людей. Уже нет».
Резко остановившись, женщина посмотрела вниз, на серые пруды в резервуарах, чтобы изучить их с пытливостью, какой она никогда не позволяла себе раньше.
Тут обитали фантомы, но не настоящие призраки. Тени, слишком размытые и истончённые, чтобы считаться приведениями. Эти души разложили на составные части вместе с телами, а потом смешали в одно потустороннее месиво.
«Их переработали, будто отходы».
Приняв истину, Хел немедленно увидела мертвецов: в серой кашице колыхались волны растянутых, слепленных лиц и загребущих рук. Духи с пустыми глазами, лишённые надежды, не имели ни самосознания, ни здравого ума – но всё равно страдали. Город утилизировал и скармливал беднякам не только плоть и кровь сограждан...
«Мы превратили их в пожирателей душ».
Женщина неожиданно поняла, что плачёт, однако не стала утирать слёзы, что капали в вихрящуюся массу внизу. Какой бы порченой ни была Хел, сырьё уже несло в себе гораздо худшую отраву. Разумеется, она не отрицала и своей вины. Неведение, особенно сознательное, не оправдывало её соглашательства.
– Я знала, – покаялась Ярроу перед мертвецами. – Знала с самого начала.
Где-то очень далеко её прежнее «я», похожее на тускнеющий мираж, возмутилось таким признанием. Всё это не по-настоящему! Иное немыслимо! Это просто очередной наркотический бред, вроде её кошмаров. Хел не в себе, и так продолжается с тех пор, как она приняла ту первую, судьбоносную дозу. Что ещё заставило бы её проглотить новую порцию чёртовой гадости?
Отрицания звучали соблазнительно, но оставались ложью, и Ярроу больше не собиралась потакать им. Наркотик даровал ей не умоисступление, но откровение. Когда ты впервые пробовал его, за тобой закрывалась дверь: состав необратимо менял твой мозг, а возможно, даже дух. Хел неистово вцепилась в это знание, испытывая разом и огорчение, и облегчение, но прежде всего любопытство.
Зачем кому-то создавать настолько... разоблачающее вещество, не говоря уже о том, чтобы распространять его среди отверженных горожан? Зачем открывать людям глаза на ужасы их существования?
Именно эти вопросы привели её сюда. Ярроу требовалось найти контейнер, из которого взяли образец. Вероятно, там отыщется намёк на личности его творцов.
– Кто вы? – прошептала она.
– Док? – позвал кто-то сзади, и Хел повернулась, нисколько не удивившись, как будто заранее знала, кто стоит у неё за спиной.
Мужчина, ближе к семидесяти, однако с хорошей выправкой и широкими плечами. Лицо под фуражкой казалось вырезанным из красного дерева, но живые глаза и кустистые седые брови добавляли ему мягкости.
– Сержант, – откликнулась Ярроу.
Она не знала имени охранника. Все обращались к нему просто «Сержант», точно так же, как её саму называли «Док». По слухам, в молодости он служил в войсках. Весомости этой версии добавляла его немногословная, властная манера поведения, однако сам по себе старик был приветлив. Иногда они с Хел вместе пили кафеин на смене, а однажды даже сыграли в карты. Оценив его с недавно обретённой ясностью восприятия, Ярроу осознала, что охранник мог бы стать её другом, если бы она ещё умела заводить таковых.
– Вы видите что-нибудь там, внизу? – спросила Хел, и Сержант окинул взглядом пол цеха. – Что-то необычное?
– Всё точно так же, как и всегда. – Он нахмурился. – Вы в порядке, Док?
– Не знаю.
Ярроу больше не желала лгать, даже во спасение.
– Сегодня вечером вы так смотрели... – начал охранник, подойдя чуть ближе.
– Как?
– Отрешённо. Ну, вроде как вдаль, сквозь всё подряд.
Женщина опустила глаза, встревоженная такой наблюдательностью.
– Может, вам заварить чего для бодрости? – ненавязчиво предложил он.
– В другой раз, сержант...
Тут ей пришла в голову идея.
– Но вы можете мне кое с чем помочь. – Хел показала охраннику свой инфопланшет: – Я ищу вот этот склад.
Из накладной следовало, что ВЛГ-01 хранился именно там, но Ярроу уже долго ходила кругами, пытаясь отыскать нужную постройку.
Прищурившись, Сержант покосился на планшет и сказал:
– Ага, знаю это место. Нынче его редко используют.
– Можете показать?
Вскинув бровь, охранник пристально посмотрел на Хел. У неё имелся доступ в складские помещения, но обычно она с такими просьбами не обращалась.
– Пожалуйста, сержант. Это важно.
Старик ещё несколько секунд выдерживал её взгляд, после чего кивнул.
– Ладно, я не возражаю. Идёмте, вон туда.
Попасть внутрь комплекса не составило труда. Первая же дверь, к которой подошёл Игольщик, оказалась незапертой и неохраняемой. Очевидно, создание преодолело основные сторожевые заслоны фабрики, но спешка уже дорого ему обошлась, поэтому незваный гость двинулся дальше с осторожностью. Впрочем, шагать быстро он всё равно бы не смог. Изодранная нога висела мёртвым грузом, и сущность волочила её за собой, ковыляя по лабиринту чанов. На каждом шагу конечность пронзала режущая боль, что грозило вывести охотника из блаженного равновесия, однако намного сильнее его беспокоила потеря крови.
Хотя примитивный жгут немного сдерживал алый поток, требовалось наложить швы, чтобы полностью остановить его. К сожалению, несмотря на своё имя, подобных навыков Игольщик не имел. Его призвание состояло в разделении, а не восстановлении.
«Это тело отказывает», – рассудил он, безо всяких эмоций смиряясь с таким заключением. Подобный исход почти ни на что не влиял. Место сущности займёт иной вестник, а то и множество других. В конце концов, им ведь несть числа.
Откуда-то сверху донёсся звук шагов по металлу. Едва охотник успел прижаться к одному из резервуаров, как на мостке над ним появились двое: мужчина в серой униформе и...
Игольщик улыбнулся, узнав свою жертву. Теперь женщина излучала энергию и живость, словно скрытый в ней потенциал расцвёл после их предыдущей встречи. Ловец понял, что о лучшей добыче для его последнего подношения не стоит и мечтать.
– Не желаешь ли кровь пролить да ночь напоить? – прошептал он.
Когда женщина прошла над охотником, связующая их нить натянулась и увлекла его за собой. Уступив натиску, Игольщик двинулся следом за парой, пересекающей средоточие мостков. Затем они спустились на его ярус, и ловец отошёл чуть назад.
– Вот этот, – произнёс охранник, берясь за ручку массивной двери. Она отворилась с недовольным скрипом, похожим на скрежет гвоздей по металлу. – Как я и говорил, нечасто его используют.
– Почему? – спросила женщина.
– Право слово, не знаю. – Старик покачал головой. – Бывают места... нехорошие просто.
Они вошли в помещение за порогом, и там зажглись люмены. Сделав десять глубоких вдохов, охотник последовал за ними. Теперь уже скоро...
Искомый объект затаился у дальней стены склада, в неосвещённом углу. Хел безошибочно определила его. Огромная тёмная бочка возвышалась над соседними ёмкостями, как цилиндрический монолит, и её мрачную тушу охватывали широкие железные обручи, прибитые крупными заклёпками.
«Прямо клетка», – подумала Ярроу, с опаской приближаясь к сосуду.
Тот оказался почти вдвое выше неё, но женщину встревожило не это, а окружающий бочку ореол древности – густая, зловещая аура давних эпох, рядом с которой всё словно бы умалялось.
– Вы вон это искали? – поинтересовался её провожатый, понизив голос так, будто боялся разбудить дремлющего великана.
– Да. А вы когда-нибудь видели нечто подобное? – спросила Хел, уже представляя, каким будет ответ.
– Нет, – прошептал старик. – Нет, никогда.
Ярроу осознала, что охранник колеблется. Его непреклонность и энергичность пропали, но вот сталь во взгляде никуда не делась. Этому человеку уже доводилось преодолевать свой страх. Почему она так и не нашла времени, чтобы узнать о его прошлом?
– Можете идти, сержант, – сказала Хел, чтобы освободить его от любых неясных обязательств перед ней, в чём бы таковые ни заключались. Старик тут совершенно ни при чём.
– Вы уверены?
На его лице отразилось нечто среднее между благодарностью и чувством вины.
– Уверена. Спасибо вам.
– Ну, я тогда за дверью постою, – хрипло проговорил охранник. – Крикните, если понадоблюсь.
Посмотрев ему вслед, женщина вновь повернулась к сосуду. От того веяло каким-то мрачным ожиданием, словно ёмкость заранее знала о приходе Ярроу. Как долго бочка простояла здесь? И кто принёс образец из неё в лабораторию? ВЛГ-01 доставили не с обычными партиями, и к тому же, хотя на бланке заказа тестирования стояла правильная печать, Хел никогда прежде не видела подписи: Ведас. Как такое...
Нет, подобные тайны незачем разгадывать. Наркотик попал к Ярроу, потому что так хотел. Хотел её. Женщина не сомневалась в этом.
– Почему? – произнесла она, подступая вплотную к сосуду. – Почему я?
Вот единственный вопрос, который по-настоящему имел значение.
– Скажи мне!
Встав рядом с ёмкостью, Хел увидела, что на обручах выгравированы какие-то руны, но не сумела разобрать их в полумраке. Она неуверенно подняла руку, тут же ощутила нежданное рвение и начала водить пальцами по знакам, стараясь определить их форму на ощупь. Ярроу сама не понимала, зачем ей это нужно. Как очень часто случалось в последнее время, её действия казались неизбежными, словно женщина попала в некое поле непреодолимого тяготения, где свобода воли утрачивала силу. Вероятно, так дела обстояли всегда, просто раньше она этого не замечала. Возможно, ей с рождения давали только иллюзию выбора.
Хел не могла решить, возмущает её такой вариант или приносит облегчение.
Где-то у неё за спиной началась непонятная возня, шум которой перемежался резкими булькающими звуками. Ярроу попыталась обернуться, но руны не позволили. Они извивались под пальцами, будто черви, вырезанные в воде, призывая Хел плыть по их течению.
Плыви по течению...
Закрыв глаза, она обошла бочку по окружности, влекомая загадкой.
Плыви по течению...
«Что ты такое?» – пробормотала женщина.
«Что такое ты, Хел Ярроу?» – интересуется головоломка в ответ.
Открыв глаза, Серая Женщина видит, что снова стоит в бесконечной палате над постелью больной девушки. Нет... не больной. Розалия Темето уже мертва, её лицо полиловело от разложения, но веки разомкнуты и поблекшие радужки смотрят прямо на Хел.
– Почему? – спрашивает труп настойчиво и глухо, как из-под воды. – Почему я?
Серая Женщина потрясённо взирает на свою жертву.
– Скажи мне!
– Несчастный случай... – сознаётся она. – Произошёл несчастный случай.
Хел страшно устала той ночью, вымоталась после трёх смен подряд. Напрасно она согласилась на такой график, уступив требованиям своей гордости. Перепутав номера на койках, XVI и XIV, она ввела антикоагулянт не тому пациенту – почти девочке, организм которой бурно отреагировал на такую халатность.
– Чудовищная ошибка...
– То есть это случилось просто так, – хрипит мёртвая девушка.
– Мне жаль.
– Мне не нужно твоё сострадание.
– Нет, – шепчет Серая Женщина. – Но...
– Придай этому значение!
– Я не понимаю.
– Поверь в это. Прими это. Выбери это.
– Выбрать что?
– Сделай меня сакральной жертвой.
– Но я... – Серая Женщина медлит, чувствуя, что стоит на последнем пороге, за которым не будет прощения, и возражает: – Я не могу изменить прошлое!
– Зато можешь выбрать своё настоящее. – Оживший труп подаётся к ней, скрипя от мышечного окоченения. – Выбирай!
– Да, – выдыхает Хел, принимая свою судьбу.
В ту же секунду её рука нащупала кран. Он выступал из восьмиугольной панели на боку бочки, почти на уровне лица Ярроу. Пластину покрывали рельефные буквы, складывающиеся в таинственную аббревиатуру и фразу, выведенную чётким готическим шрифтом:
ВЛГ
~ КАК ВНУТРИ, ТАК И СНАРУЖИ ~
Не сводя глаз со слов, Хел повернула маховичок и прильнула губами к крану.
«Как вверху, так и внизу», – сотворила она молитву, глотая тёмную амброзию.
Игольщик расправился с охранником, когда тот вышел со склада – вскрыл глотку так, чтобы он не закричал перед гибелью. И всё же, несмотря на смертельную рану, старик отбивался и пробовал схватить своего убийцу за горло, пока жизнь вытекала из него. Гримаса гнева на лице мужчины смотрелась восхитительно, – гораздо приятнее, чем оскал бездумной ярости на морде пса, – но, как и зверь во дворе, он не смог пробраться под железный покров врага.
– Так оно и течёт, – прошептал победитель, осторожно опустив тело охранника на пол, чтобы не спугнуть истинную добычу. – Пока из мира не вытекут все соки.
Слегка охая от предвкушения, Игольщик пробрался на склад. Потолочные люмены встречались редко и светили тускло, поэтому большую часть помещения окутывала тьма, однако по пути к цели охотнику мешало не это. Нет, его изводила рана на ноге – на каждом шагу мускулы сводило судорогой, и мир перед глазами создания трясся, грозя развалиться на кусочки.
– Мне несть числа, – прошипело оно, укрепив себя напоминанием о сородичах.
Женщина неподвижно стояла у огромной ёмкости, спиной к Игольщику. Когда ловец подошёл ближе, жертва повернулась и встретила его взгляд безо всякого удивления или страха. По сути, её вытянутое бледное лицо вообще ничего не выражало. Изо рта добычи сочилась тёмная жидкость, пачкающая подбородок и форменную куртку, на лацканах которой ухмылялись логотипы консервного бога, восторгающегося неумеренностью своей почитательницы.
– Не желаешь ли вознестись, дабы исполнить Падение? – спросил Игольщик, подкрадываясь к ней.
Он всегда обращался с этой фразой к своим избранникам, и, независимо от того, начинали они вопить или хныкать, угрожать, пробовать откупиться или молить о пощаде, ответ оставался неизменным.
– О да, желаешь! – подтвердил вестник, вращая когтями в секущем приветствии.
Миг спустя он заметил ещё кое-что и сбился с шага.
Глаза жертвы стали чёрными.
Тёмная Женщина с отстранённым презрением взирала на тварь перед ней. Что за бестолковое, незавершённое ничтожество, сочащееся кровью и банальностью! По самодельным когтям и маске она опознала нездешнее нечто, которое пытался воспроизвести их создатель, но его имитация безнадёжно уступала даже образу на граффити, очаровавшем её этой ночью, не говоря уже о реальной сущности.
Под слоем фальши скрывался юноша, что преследовал её ранее. Он цеплялся за свои заблуждения, как утопающий за соломинку.
– Ты – ничто, – приговорила Тёмная Женщина. Представив ремешок, на котором держалась маска, она разорвала его мановением воли. – Позволь, я сделаю из тебя что-нибудь.
Парень уставился на неё со смесью ужаса и зависти на перекошенном лице. Без ложной внешности он выглядел жалко – хилый, трусоватый отморозок, однажды вообразивший себя чем-то гораздо более важным. Разоблачение пережила только его тяга к насилию, укоренившаяся слишком глубоко.
– Ну, давай, – поддразнила Тёмная Женщина, зная, что он не устоит перед брошенным вызовом. – Убей меня, если сможешь.
Зарычав, юноша дёрнулся к ней и взмахнул наискосок обеими когтистыми руками. Его неприятельнице, наделённой обострившимся восприятием, атака показалась такой медленной, словно он преодолевал сопротивление воды, тогда как она царила в воздухе. Метнувшись под лезвия, что неторопливо опускались по дуге, Тёмная Женщина всадила тупой наконечник шок-тычка в рот парня. Оружие раскололо зубы, разорвало язык и, ударившись в заднюю стенку глотки, выпустило электрический разряд в череп. Глаза выпучились, вскипая, после чего лопнули с влажным хлопком. В обугленных провалах заплясали искры, от которых потянулся чёрный дымок. Он струился и между челюстей, что прикипели к торчащему между них устройству.
– Ты воплощал ложь, – заявила палач, выпустив оружие. Она отступила на шаг одновременно с тем, как клинки мертвеца сошлись, лязгнув друг о друга наподобие зубов. От толчка труп потерял равновесие и рухнул навзничь.
– Ради Падения! – провозгласила Тёмная Женщина, даровав смысл гибели этого глупца. Потом она встретила пустой взгляд маски, лежащей рядом с ним.
«Не желаешь ли?» – спросила личина.
Решив, что да, новая вестница Ночи подняла маску. При всей примитивности артефакта, они разделяли одну веру. Они оба приносили жертвы, чтобы поторопить грядущую тьму. И, хотя со временем Тёмная Женщина добудет гораздо лучшие подношения, чем презренная мелочь от создателя личины, сам объект обладал силой.
«Это не для меня», – взмолился чей-то жалобный голос, однако его уже предали забвению, и он больше ничего не значил. Возможно, так было всегда.
Не обращая внимания на фантом, она взглянула на заполненный жидкостью монолит. Её сильно тянуло вновь испить из источника в обряде поклонения, но Тёмная Женщина понимала, что с неё достаточно. Тем, что осталось внутри, должны полакомиться другие. Разумеется, она одобрит вещество как пищевую добавку перед тем, как навсегда покинуть убогий храм-фабрику. И уже вскоре отверженные жители Карцерия получат амброзию – слишком разбавленную, чтобы пробудить их плоть, как случилось с ней, но достаточно крепкую, чтобы открыть им глаза. Их просвещение станет одной из расплетающихся нитей в гобелене всеобщего распада этого мира.
– Спасибо, что дал мне выбор, – прошептала она монолиту.
Выйдя со склада, Тёмная Женщина задержалась у трупа охранника. Когда тела найдут, возникнут вопросы, однако любопытных быстро заставят умолкнуть, чтобы не страдала производительность. Власти никогда не услышат об этих убийствах. А в положенный срок трупы вернутся сюда уже в ином виде...
– Мне жаль, – сказала она старику, извиняясь во второй раз за ночь и в последний вообще.
Висг лежал в таком непроглядном мраке, о каком даже не мечтал, – мёртвый, но, как ни чудовищно, сознающий себя. Полностью лишённый восприятия, он всё же слишком хорошо понимал, что над ним возвышается бдительный ненасытный великан. Молясь без слов, юноша просил о снисходительности, о ещё одной возможности служить, однако, если его тёмное божество и слышало верующего, то не отзывалось.
Тёмная Женщина поднялась в свою старую квартиру по лестнице, преодолев гору ступеней так же уверенно, как её прежнее «я» пересекло бы комнату. По пути ей попадались обтрёпанные типы с уродливыми лицами, но все они отходили в сторонку, чуя, что перед ними не лёгкая добыча – а никакая иная их не интересовала.
Добравшись до своего этажа, она остановилась, чтобы внимательно изучить благословенное граффити, которое ранее направило её на путь истинный. Мандала по-прежнему смотрела со стены, подтверждая святость этого места, однако истерзанная фигура исчезла. Доставив своё послание, она передала территорию новой хранительнице.
– Нам несть числа, – констатировала Тёмная Женщина.
Потом она поднимется ещё выше, чтобы устроить себе гнездо на бесхозной вершине башни и подчинить заброшенные души, собравшиеся там. Одни станут её почитателями, прочие – жертвоприношениями, ибо они подходят и на ту, и на другую роль. Но сначала ей нужно совершить таинство, которое закрепит её преданность Ночи.
Просительница надела маску своего предшественника и зашагала по коридору, которого всегда избегала. Тени ласково дотрагивались до неё, вызывая дрожь: их мягкие, но настойчивые касания на каждом шагу побуждали её плоть и кости принимать более изящные и острые формы, что приносило наслаждение и боль в равной мере.
«Не желаешь ли...», – прошелестела маска, разделяя просветление со своей носительницей.
Тёмная Женщина шумно вздохнула – её пальцы удлинились, потом раскололись и расцвели кривыми клинками, которые словно бы зачирикали, когда она сжала кулаки. Локти, будто из симпатии к ним, внезапно раздробились, потом размножились и срослись в новом расположении, неподвластном восприятию смертных. Ещё через пару шагов колени последовали их примеру и раскинулись множеством дуг, выгнутых в разные стороны, но она удержалась на ногах, инстинктивно приспосабливаясь к перерождению.
Когда распалось туловище, Тёмная Женщина завопила устами души, а потом застонала, чувствуя, как куски занимают иные позиции и выпускают шипастые сухожилия, чтобы сплестись воедино. Впрочем, новые узлы непрерывно менялись, ибо косное постоянство претило им.
«Нам несть числа!»
У самого конца коридора маска плотно обтянула лицо, срастаясь с кожей и черепом под собой. Потрескивая, она вытянулась так, что нижний край опустился до изодранной талии, а затем по всей длине личины высыпали новорождённые глаза.
«Нам несть числа!»
Путь паломницы завершился у входа в её былое жильё. Просочившись сквозь трещинки в двери, сущность порхнула в кровать, которую прежде делила с одним из глупцов. Мужчина, и сейчас лежавший там, похрапывал, дрожа толстыми щеками в глубокой дрёме – последнем утешении в своей жизни. Даже во сне от него смердело высокомерием.
Исповедница решила, что искупление грехов для него будет долгим и вычурным. Когти создания защелкали в предвкушении, пуская слюнки-тени на ничего не подозревающего покаянника.
– Как вверху, так и внизу, – протянул Игольщик голосом, густо усеянным колючками. – Как внутри, так и снаружи.
Потом сущность принялась за работу, и Истинная Ночь стала чуточку ближе.
