Конец и Смерть, Том 3 / The End and the Death, Volume III (роман)

Перевод в процессе: 4/49 Перевод произведения не окончен. В данный момент переведены 4 части из 49.

Другой перевод У этого произведения есть (или будет) другой перевод от переводчика Harrowmaster.

Конец и Смерть, Том 3 / The End and the Death, Volume III (роман)
Автор	Дэн Абнетт / Dan Abnett
Переводчик	Shaseer
Издательство	Black Library
Серия книг	Ересь Гора: Осада Терры / Horus Heresy: Siege of Terra
Предыдущая книга	Конец и Смерть, Том 2 / The End and the Death, Volume II
Год издания	2024
Подписаться на обновления	Telegram-канал
Обсудить	Telegram-чат
Экспортировать	EPUB, FB2, MOBI
Поддержать проект

Это легендарное время.

Галактика в огне. Надежды на славное будущее, задуманное Императором для человечества, уничтожены. Его любимый сын Хорус отвернулся от света отца и принял Хаос.

Армии могучих и грозных космических десантников схлестнулись в жестокой гражданской войне. Когда-то эти непобедимые воины сражались плечом к плечу, как братья, завоёвывая Галактику и собирая разрозненное человечество под знамёна Императора. Теперь же братство раскололось.

Некоторые остались верны Владыке Людей, тогда как другие переметнулись на сторону магистра войны. Самые выдающиеся среди участников конфликта — примархи, предводители многотысячных легионов. Величественные сверхчеловеческие создания стали венцом генетических изысканий Императора, и исход усобицы между ними предсказать невозможно.

Миры пылают. Одним сокрушительным ударом на Исстване V Хорус практически уничтожил три верных легиона, начав войну, которая затянет в огонь всё человечество. Честь и благородство уступили место предательству и коварству.

В тенях крадутся убийцы. Формируются армии. Каждый должен выбрать сторону или погибнуть.

Хорус собирает армаду и готовится обрушить свой гнев на Терру. Восседая на Золотом Троне, Император ждёт возвращения непокорного сына. Но истинный враг Повелителя Человечества — Хаос, первобытная сила, жаждущая поработить и подчинить всех людей своим сиюминутным прихотям.

Крикам невинных и мольбам праведных вторит жестокий смех Тёмных богов. Проклятие и страдания уготованы каждому, если Император падёт и война будет проиграна.

Конец близок. Темнеют небеса. Прибывают великие армии. На кону стоит судьба Тронного мира и самого человечества...

Осада Терры началась.

Действующие лица

Император – Повелитель Человечества, Последний и Первый владыка Империума

Хорус Луперкаль – примарх XVI легиона, возносящийся сосуд Хаоса

Защитники Терры

---

Малкадор Сигиллит – регент Империума

Константин Вальдор – генерал-капитан Легион Кустодес

Верные примархи

Рогал Дорн – Преторианец Терры, примарх VII легиона

Вулкан – Последний Cтраж, примарх XVIII легиона

Легио Кустодес

Диоклетиан Корос – трибун

Харахель – маршал-эдил, Хранитель братства Ключа

Иос Раджа – соратник-гетайрон

Цекалт Даск – проконсул гетайронов

Узкарел Офит – проконсул гетайронов

Доло Ламора – соратник-часовой

Людовик – проконсул гиканатов

Эрастес – таранат (гетайрон)

Теламок

Мезари

Купалори – проконсул

Амон Тавромахиан – кустодий

Сёстры Безмолвия

Керия Касрин – рыцарь забвения, кадр Стальных Лис

Афона Ир – дозорная командующая Рапторской Гвардии

Сриника Ридхи — рыцарь-центура, кадр Дымчатого Леопарда

Избранники Малкадора

Халид Хассан

Заранчек Ксанф

Мориана Моухаузен

Галлент Сидози

Гарвель Локен — Одинокий Волк

Офицеры и командующие-милитант Военного Двора

Сандрин Икаро — вторая госпожа Тактика Террестия

Илья Раваллион — стратег

Иона Гастон — младший офицер

Лорды Совета Терры и лорды-принципал

Загрей Кейн — Фабрикатор в изгнании

Немо Чжи-Менг — Магистр хора Адептус Астра Телепатика

Эйрех Хальферфесс — Астротелеграфика Экзульта Высокой Башни

VII легион, Имперские Кулаки

Архам — магистр хускарлов

Фафнир Ранн — лорд-сенешаль, капитан первой штурмовой группы

Фиск Хален — капитан, 19-я тактическая рота

Вал Тархос — сержант, 19-я тактическая рота

Максимус Тейн — капитан, 22-я рота «Образцовые»

Леод Балдуин

Калодин

Лигнис

Бедвир

Деварлин

Мизос

Демени – инициат

Гил Конорт

Артолус – хускарл

Оксарос – храмовник

Антикус – храмовник

Понтис – храмовник

Миринкс – храмовник

Сигизмунд

V легион, Белые Шрамы

Соджук — хан

Намаи — магистр кешика

Хемхеда — хан

Кизо — мотоциклист

Ибелин Кумо

IX легион, Кровавые Ангелы

Ралдорон — Первый капитан, первый орден

Азкаэллон — глашатай Сангвинарной Гвардии

Тервельт Икасати— сангвинарный гвардеец

Зефон — доминион, Вестник Скорби

Нассир Амит — Расчленитель

Ламирус — сержант

Сародон Сакр

Махелдарон

Мешол

Дитал Мегиус

Зеалис Варенс

Ринас Дол

Кистос Геллон

Хотус Меффиил

Сатель Эймери

Хорадал Фурио

Эмхон Люкс

Маликс Гест

Расколотые легионы

Аток Абидеми — Драконий Меч, XVIII легион, Саламандры

Оди Сартак — капитан, VI легион, Космические Волки

Тьярас Грунли — VI легион, Космические Волки

Ри Эхимар – XVIII легион, Саламандры

Фаустал – катафракт, X легион, Железные Руки

Янъяр – VI легион, Космические Волки

I легион, Тёмные Ангелы

Корсвейн — лорд-сенешаль, Гончая Калибана

Адофель — магистр капитула

Траган — капитан девятого ордена

Ворлой

Бруктас

Харлок

Бламирес

Ваниталь

Эрлориаль

Карлой

Асрадаил

Тандерион

Карфей

Захариил

Имперская армия (Эксцертус, Ауксилия и прочие)

Алдана Агате — маршал, Антиохийские Воины Вечерни

Файкс — её адьютант

Михаил — капитан, 403-й полк Вынужденных Стратиотов

«Чок» — 403-й полк Вынужденнных Стратиотов

и прочие

Префектус

Хеллик Мауэр — боэтарх

Орден испрашивающих

Кирилл Зиндерманн

Лита Танг

Гражданский конклав

Эуфратия Киилер

Эйлд

Переванна

Верефт

Кацухиро

Воинство предателей

---

XVI легион, Сыны Гора

Эзекиль Абаддон — Первый капитан

Кинор Аргонис — советник магистра войны Луперкаля

Улнок — советник Первого капитана

Азелас Баракса — капитан второй роты

Калтос — вторая рота

Тарше Малабрё — магистр Катуланских налётчиков

Хеллас Сикар — магистр юстаэринцев

Тарас Балт — капитан третьей роты

Ворус Икари — капитан четвёртой роты

Ксофар Беруддин — капитан пятой роты

Экрон Фал — центурион юстаэринцев

Калинтус — капитан девятой роты

Зистрион — капитан тринадцатой роты

Иераддон — капитан

Ирманд — капитан

Фаэтон Зелецис — претор-капитан

Арнанод — сержант

Зето Куралис

Лаэль Густус – терминатор-юстаэринец

Беш Варья – терминатор-юстаэринец

Отур Риндол – терминатор-юстаэринец

Кетрон Баргаддон – терминатор-юстаэринец

Гир Кучер – терминатор-юстаэринец

Фермел – ведущий отделения, первая рота

XIV легион, Гвардия Смерти

Тиф — Первый капитан

Сероб Каргул — лорд-контемптор

Воркс — Повелитель Тишины

Кадекс Илкарион

Каифа Морарг

Мельфиор Крау

Скулидас Герерг

XVII легион, Несущие Слово

Эреб — тёмный апостол

XV легион, Тысяча Сынов

Азек Ариман — чернокнижник

Тёмные Механикум

Клейн Пент — пятый ученик Нуль

Айт-Один-Таг — спикер сопряжённого военного единства Эпты

Другие

---

Базилио Фо — военный преступник

Андромеда-17 — селенар

Старые спутники

Олл Перссон — Вечный

Джон Грамматик — логокинетик

Актея — пророчица

Лидва — протоастартес

i. Просто держитесь

— Повторяю, мы в девяти часах полёта. Приближаемся, разворачиваемся в широкую штурмовую формацию. Терра-контроль, приём. Вы можете ответить? Повторяю, мы в девяти часах полёта. Терра-контроль, нам срочно нужны сигналы отслеживания. Зажгите маяки. Мы перестраиваемся в широкую штурмовую формацию. Терра, держите глухую оборону. Удерживайте свои позиции. Это всё, что от вас требуется. Просто держитесь. Повторяю, мы в девяти часах полёта. Терра-контроль, подтвердите приём. Удерживайте позиции и включите световые сигналы. Терра-контроль, это Гиллиман.

Когда Робаут Гиллиман заканчивает говорить, в главном вокс-зале флагмана воцаряется тишина. Тиэль думает, что никто не решается заговорить. Или всем нечего сказать. В последние восемь дней напряжение было повсюду, так же повсюду, как дыхание воздухопромывателей или гул двигателей реального пространства, пульсирующих на палубных плитах.

Гиллиман остаётся на своем месте, наблюдая, как магистр вокса незначительно настраивает шкалы главного передатчика корабля. Удовлетворившись, магистр Силакт громко щёлкает рядом переключателей, отключающих вокс, и прекращает передачу. Он поворачивается и торжественно кланяется примарху.

— Мой повелитель, сообщение зашифровано и отправлено, — говорит он.

Гиллиман отсоединяет вокс-кабель от внешнего порта на горжете доспеха, передает его ожидающему помощнику и поднимается на ноги.

— Докладывай мне обо всём немедленно, Силакт, — говорит Гиллиман. — О малейших изменениях фонового шума. Даже если ты не думаешь, что это передача.

— Хорошо, мой повелитель.

— Повторим через пятнадцать циклов, — говорит Гиллиман. — Голосом.

— Конечно, повелитель.

Гиллиман идет к люку зала. Тиэль и охрана следуют за ним. Они идут туда же, куда и он.

— Эонид, обзор, — не оборачиваясь, говорит ему примарх. Тиэль не задаёт вопросов, не говорит, что обзор проводится каждые десять циклов, и не напоминает своему повелителю, что, если бы что-то — хоть что-то — изменилось, пока Гиллиман вёл передачу, Тиэля бы проинформировали, и он немедленно прервал её. Теперь Гиллиман был всё время полностью и непоколебимо сосредоточен. Сделать замечание — значит заслужить не гнев примарха, но холодный укоризненный взгляд, что будет преследовать тебя до конца жизни, подобно ране.

Так же дело обстояло и с передачами каждые пятнадцать циклов. Магистр вокса легко мог бы посылать заново файл с исходным сообщением Гиллимана, но примарх настаивает на том, чтобы каждый раз лично диктовать послание, словно его голос способен разнестись дальше и чётче, чем любая запись.

Тиэль не считает своего повелителя суеверным человеком. Но в нынешнем поведении Гиллимана есть какое-то навязчивое состояние, внимание к каждой детали, словно Гиллиман опасается, что малейшая оплошность может привести к несчастью.

— Ты считаешь меня слишком осторожным, Эонид? — спрашивает Гиллиман, пока они идут.

«Вы читаете мои мысли, повелитель?» — задумывается Тиэль.

— Учитывая всё, что произошло за эту войну, лорд-примарх, — отвечает Тиэль, — очевидно, нельзя быть слишком осторожным.

— Хороший ответ, — говорит Гиллиман.

Они входят на мостик. Несмотря на сотни присутствующих, на командной палубе корабля «Отвага превыше всего», флагмана Гиллимана, царят тишина и спокойствие. Эйкос Ламиад, тетрарх Ультрамара-Конора, капитан Демет Валита и командир корабля Дохел ждут на возвышении у стола стратегиума. Стол, чей огромный каркас выточен из чеканного серебра и стали, уже светится. Им не нужно было предупреждение от Тиэля. Они знали, что потребуется обзор.

Гиллиман подходит прямо к столу и смотрит на сложную голопроекцию, исходящую из его стеклянной поверхности. Охрана отступает, но Тиэль остается рядом с примархом.

— Начинайте, — говорит Гиллиман.

Тетрарх начинает свой обзор. Это скорее не речь, а декламация. Каждые десять циклов в течение последних восьми дней они проделывают этот обзор, и едва ли в нём изменилось хоть слово.

— Флот развернулся на широких штурмовых позициях в восемнадцати световых минутах от границы гелиосферной ударной волны Солнечного царства, — говорит Ламиад. Во флоте три тысячи двести кораблей...

Тиэль знает текст наизусть. Во флоте три тысячи двести крупных кораблей, большинство из которых являются по крайней мере гранд-крейсерами, при поддержке грузовозов, масс-транспортов для боевых машин, а также флотилии тендеров. В его состав входят большая часть боевого флота Макрагга, эскадра Конора, эскадра Сараманта, боевая группа «Люкс Ультрамарис», Третья авангардная флотилия Пятисот миров, Второй главный флот Окклюды, мобильная группа «Минос Крусис» и союзные корабли Расколотых легионов. Ламиад перечисляет каждый корабль по имени, и Гиллиман внимает ему. Флот вышел из варпа восемью днями ранее через точки Мандевиля за пределами планетной системы, когда стало очевидно, что Солнечное царство непроходимо. С тех пор он медленно приближался к границе царства на импеллерах реального пространства в формации полумесяца шириной шесть тысяч километров, готовый к атаке.

Они по-прежнему готовы к атаке. В тишине, облачённые в доспехи, космодесантники размещены в десантных капсулах или на борту «Грозовых птиц», стоящих на стартовых площадках во взлётных отсеках каждого корабля. На ангарных палубах пилоты ждут у подготовленных «Фурий» и перехватчиков «Ксифон», а на погрузочных платформах отдающихся эхом войсковых отсеков армии Экзертус и Ауксилии в полном снаряжении беспокойно расхаживают рядом с громадными транспортами.

Поговаривают, что это самая большая армада, собранная за весь Великий Крестовый поход. Тиэль опасается, что это не так.

Пока тетрарх говорит, Тиэль изучает гололитический дисплей. Он изменился не больше, чем речь Ламиада. В одном из углов стола светится графическое представление флота, который одни называют флотом возмездия, другие — флотом спасения. Гиллиман называет его просто «флот». Он прибыл первым. Будут и другие флоты, в настоящее время проверяющие пределы возможностей варп-двигателей, мчась отовсюду в галактике чтобы ответить на призыв Гиллимана.

Огромный флот — лишь маленький полумесяц на столе, похожий на бледную новую луну. Остальная часть широкой поверхности стола изображает Солнечное царство.

Это тёмная пустота, лишенная каких-либо деталей. Здесь нет значков, обозначающих Тронный мир, Луну, Марс или даже Сол. Несколько меток по краям отображают данные о пространственном состоянии, полученные с помощью разведывательных зондов, посланных «Утешением Иакса» — большим линкором, выполняющим роль передового пикета на одной из оконечностей полумесяца армады. Данные на этих метках уже начали деградировать, но то, что осталось, говорит лишь о невозможном. Чудовищный уровень экзотических энергий и имматериальных потоков, многие виды которых никогда ранее не регистрировались и не наблюдались. Расплетение реального пространства. Абсолютный коллапс четырёхмерной физики. Всё либо исказилось, либо трансформировалось, либо остановилось.

В Солнечном царстве больше нет причинно-следственного хода времени.

Это чернота, без деталей и форм, неидеальная сфера небытия диаметром около четырёх тысяч световых минут. Её называют «зоной отрицания». Она медленно расширяется за гелиопаузу системы Сол и начинает окутывать облако Эпика-Оорта, тревожа его ледяную пыль и ясли долгопериодических комет.

Тиэль знает, что область велика, немыслимо велика, размером с планетарную систему. Он также знает, что какой бы большой он себе её ни представлял, истинный масштаб области лежит за пределами его понимания.

Невозможно определить положение Солнца или Терры в зоне отрицания или хотя бы узнать, существуют ли они ещё. Невозможно даже рассчитать проекцию местоположения Терры на основе установленных астрономических данных. Огромная область черноты протяженностью в четыре тысячи световых минут, наблюдаемая из окружающей межзвёздной среды, состоит в основном из материи варпа, а значит, внутри может быть гораздо больше.

Флот не сможет достичь Терры без маяка или надёжного сигнала, что направит его. Конечно, они могут идти вслепую и прочёсывать черноту в надежде найти что-нибудь. Но такие усилия могут занять у них сотню тысяч лет, и, скорее всего, они сами пропадут без вести.

Отсутствие маяка или ответа на запросы — это не просто помеха навигации. Это говорит о том, что искать уже некого. Это говорит о том, что всё потеряно.

Ламиад заканчивает обзор. Командир корабля Дохель начинает отчет о состоянии флота, который Тиэль также знает слово в слово.

Гиллиман поднимает руку, прерывая Дохеля.

— Нет нужды, старый друг, — говорит он. — Мы все это знаем.

Он изучает стратегиум. Все они смотрят друг на друга. Впервые за восемь дней примарх нарушил свой скрупулезный распорядок. Неужели его терпение иссякло? Неужели отчаянная потребность прийти на помощь отцу подтачивает его здравый смысл и тактический гений?

Неужели он действительно думает о том, чтобы... всё равно двинуться внутрь?

— Я жду... — тихо начинает он, — предложений.

— Предложений, милорд? — спрашивает Ламиад.

— Предложений разумных способов сближения, Эйкос, — отвечает Гиллиман. — Я рассмотрю их все. Возможно, стоит выстроить наши корабли цепочкой в длинную колонну, в которой каждое судно связано по воксу с идущим за ним, чтобы проложить маршрут. Или послать вперёд маяки-зонды, чтобы те освещали путь и передавали дополнительные навигационные данные...

— Движение цепочкой сделает нас полностью уязвимыми для вражеских засад, милорд, — говорит Ламиад.

— Из-за имматериальных условий зонды быстро выходят из строя, милорд, — говорит Дохель, — и никаким данным нельзя доверять, как нельзя ожидать, что те будут неизменны...

— Достаточно, — говорит Тиэль. Он видит выражение лица Гиллимана. — Примарх не предлагает именно эти варианты и прекрасно понимает их непрактичность. Это всего лишь теоретические варианты, иллюстрирующие тип искомых им идей.

Дохель кивает. Капитан Валита бросает на Тиэля холодный взгляд, но ничего не говорит. Сержант Астартес может выговорить тетрарху, если служит командиром охраны повелителя Ультрамара.

— Конечно же, теоретические, — говорит Гиллиман. Он указывает жестом на зловещую пустоту на дисплее стола. — Друзья, единственный враг, которого я вижу, — это напряжение. Я бы предпочел, чтобы у нас был реальный противник.

Он делает паузу.

— Император должен жить, — добавляет он.

Тиэль задаётся вопросом, а что, если он не выживет? Что последует за этим? Крах Империума? Бесконечная война против узурпировавшего власть Магистра войны? Возвышение Ультрамара как нового Империума на галактическом востоке? Станет ли Гиллиман преемником своего отца? Конечно, другого кандидата нет...

К черту теоретические варианты. Тиэль отворачивается.

Он успевает увидеть, как госпожа сенсории поднимается со своего места двадцатью метрами ниже, на основном уровне мостика.

— Милорд... — сразу же говорит Тиэль.

Гиллиман тоже увидел её. Они спускаются на станцию сенсории, а Ламиад, Дохель и Валита следуют за ними.

— Контакт, — объявляет госпожа сенсориума. Она успокаивает голос. — Я наблюдаю контакт в шести астрономических единицах внутри границ аномалии.

— Внутри? — спрашивает Гиллиман, подходя к ней.

— Да, милорд, в зоне... нарушения пространства, — отвечает она.

— Сигнал? — спрашивает Гиллиман. Хотя он старается скрыть это, в голосе примарха звучит нотка надежды, которая кажется Тиэлю невыносимо мучительной.

— Нет, милорд. Корабль.

Госпожа сенсории щёлкает пальцами, и на станциях вокруг неё офицеры удваивают усилия, настраивая ауспик, главные авгуры и фильтрацию.

— Он нечёткий, — говорит она, изучая экран, на котором отображаются результаты. — Почти призрак. Но, похоже, это судно большого измещения. Если бы оно было меньше, то в этих миазмах оно было бы невидимо.

После нескольких дней тщательного прослушивания это первый результат, сигнал или объект любого рода, обнаруженный ими в зоне отрицания.

— Идентифицировать. — говорит Гиллиман, глядя перед собой. — Код маркера? Транспондер?

— Не регистрируются, — отвечает госпожа сенсории.

— Это большой корабль... — комментирует Ламиад.

— Вы можете повернуть изображение в профиль, увеличить его и провести сравнительный анализ силуэта? — спрашивает Дохель у госпожи сенсории.

— Уже занимаюсь, господин, — отвечает она. Пятно зелёного света на черном экране слегка подрагивает, но не становится более отчётливым. Для Тиэля это просто размытое пятно. Если бы ему не сказали, он бы принял его за смазанный отпечаток пальца на стекле. Именно поэтому он старший сержант Легионес Астартес, а госпожа сенсории — госпожа сенсории.

— Класс «Глориана», — отрывисто произносит она. — Жду подтверждения когитатора... Да, класс «Глориана».

Дохель собирается что-то сказать.

— Тип «Сцилла», — говорит госпожа сенсории. — Когитация подтвердила класс «Глориана», тип «Сцилла». Она нервно смотрит на Гиллимана.

— Имя корабля? — спрашивает он.

Госпоже сенсории каким-то образом удаётся сохранять самообладание.

Список вариантов не так уж и велик, милорд, — говорит она. — Конфигурация корпуса и носовой части не совпадает ни с одним профилем в реестре, и она значительно больше, чем у всех известных судов класса «Глориана». Он явно подвергся переработке или перестройке, а возможно, и каким-то другим изменениям...

— Имя корабля? — снова спрашивает Гиллиман.

— Я не могу сказать точно, милорд, — говорит она. — Но некоторые детали кормовой части и обшивки корпуса позволяют предположить, что это «Мстительный дух».

Наступает долгое молчание.

— Он... — Гиллиман кашляет. — Он идёт за нами?

— Контакт не движется, признаки энергии отсутствуют, — говорит госпожа сенсории. — Ни щитов, ни следа подготавливаемого или готового вооружения...

— Приготовиться к бою, — тихо говорит Гиллиман Дохелю. — Я хочу, чтобы этот корабль был мёртв.

Дохель кивает.

— Я прошу подтвердить распоряжение, милорд.

— Подтверждаю и приказываю, — отвечает Гиллиман.

Дохель поворачивается.

— Офицер записи, — кричит он. — Начало отсчёта.

— Запись боя Тринадцатого легиона, отсчёт прошедшего времени, — отвечает боевой рубрикатор. — Отсчёт начат. Отметка Солнечного царства ноль-ноль разделитель ноль-ноль разделитель ноль-ноль.

— Милорд..., — внезапно говорит госпожа сенсории. — Вторая отметка.

Гиллиман снова поворачивается к ней.

— А вот и его флот...

— Это ещё один корабль класса «Глориана», — говорит она.

— Ещё один?

— В шести световых минутах позади первого, идут не в строю.

— Это «Завоеватель»?

Она колеблется. Ей хочется послушно ответить, но она не знает, как.

— Госпожа? — говорит Гиллиман. — Вы не могли бы ответить?

— У нас есть совпадение шаблона, — говорит она тихим голосом. — Это тоже «Мстительный дух».

— Это ошибка визуализации, — немедленно говорит Дохель. — Обновить...

— Третий контакт! — объявляет офицер на станции рядом с ними.

— Четвёртый контакт!

Госпожа сенсории начинает выводить данные сенсоров на главный дисплей. К тому времени, как она добавила первые четыре отметки, зафиксировано ещё шесть, затем ещё десять. Их число продолжает расти, офицеры выкрикивают каждые несколько секунд.

Кораблей уже тридцать с лишним, и число растёт. Они разбросаны по зоне отрицания впереди. Некоторые находятся близко к её краю, всего в нескольких световых секундах, на границе гелиопаузы. Другие находятся глубже внутри зоны. Они не объединены ни в формации, ни в флотские группы, и многие из них не выровнены относительно галактической плоскости и даже не направлены в одну сторону друг относительно друга. Ни на одном из них не фиксируется энергия. Они плывут в дрейфе, разбросанные по площади в двадцать шесть квадратных световых минут, что, кстати, равно текущему охвату сенсорного конуса флагмана.

Теперь их пятьдесят. Семьдесят. Двести десять. Четыреста.

Все они класса «Глориана». Таких кораблей было построено всего двадцать.

Все они — «Мстительный дух», преумножающийся, плодящийся, медленно заполняющий зону отрицания, словно появляющиеся на небе звёзды или ветвящийся фрактальный узор.

Тысяча, три тысячи, шесть...

Все они — один корабль, один и тот же корабль, чудовищный флагман Магистра войны, и он повсюду.

ii. Железо в крови

В отличие от своего брата Рогала Дорна, Повелитель Железа никогда не осуждал тактику отступления. Отступление — не поражение и не капитуляция. Это разные вещи. Как инструмент ведения войны, отступление всегда было приемлемым для Пертурабо и полностью соответствовало его рациональности и холодной логике.

Это вопрос боевой эффективности и экономии. Повелитель Железа пожертвует миллионом жизней, если такова цена победы. Но если он посчитает, что победа невозможна, то не станет тратить на неё ни одной лишней души. В безвыходной ситуации не нужно гнаться за славой или показывать доблесть. Нужно остановиться. Прекратить усилия. Отступить. Ударить в то время и в том месте, где победа снова будет возможна. Расточительство имеет смысл лишь тогда, когда им можно чего-то достигнуть.

Пертурабо отступает с поля боя.

«Железная кровь», его гигантский флагман, ведёт флот IV легиона прочь от Терры. Корабли движутся на малом ходу за орбитой Марса, словно дрейфующие стальные цитадели. Даже если бы «Железная кровь» имела иллюминаторы, то снаружи не на что было бы смотреть. Там нет ни пустоты, ни реального пространства, ни далекого отблеска Марса, рубина на фоне мягкого чёрного бархата. Снаружи нет ничего, кроме коагулирующей среды варп-потоков, ореола, излучаемого Тронным миром. Магистр войны открыл путь имматериуму, и теперь тот медленно наполняет и поглощает всё Солнечное царство. В отличие от судов лоялистов, боевые корабли Железных Воинов не слепы и не беспомощны в этой среде. Пертурабо читает варп так же ясно, как и любые другие данные.

Через некоторое время Пертурабо прикажет флоту перестроиться и двигаться прочь от Солнечного царства на сверхсветовых скоростях, возможных в варпе. Через некоторое время.

Пертурабо не торопится. У него ещё есть время. В этом разбитом царстве время не действует.

В одиночестве он сидит в личной комнате и размышляет, освещённый голубым сиянием когитаторов в колыбелях. Даже в том количестве, в котором данные поступают на его экраны, они обнадёживают. Они никогда не лгут ему. Они не хранят верность кому-либо. Они беспристрастны. Они просто есть.

Синий мрак похож на сумерки. Он думает, чьи это сумерки? Его? Чьи-то ещё?

Хотя он может оправдать отход, вкус отступления ему не нравится. Терра должна была стать его величайшим достижением, деянием, что безоговорочно утвердило бы его превосходство. Ему хватило бы взять Дворец Терры и сокрушить его осадой. Как приятный бонус — наконец, столкнуться с Дорном и потребовать сатисфакции. Дуэли. Сражения между ними в осадной войне. Очевидно, что Пертурабо победит.

Очевидно, но не доказано.

Иногда, когда приступы горечи и ярости становятся слишком сильны, он крушит то, что под рукой. Мебель. Инфостанки. Трофеи. Его молот оставляет вмятины в переборках каюты, равно как и его кулаки. Он даже уничтожил когитатор в колыбели.

Ещё долго после того, как он вызвал немых сервиторов, чтобы те заменили устройство, он чувствует горечь.

Сатисфакция. Теперь её нет. Не на что претендовать и нечего требовать. Никакого превосходства. Никаких доказательств своего превосходства, неоспоримых и твёрдых, как железо. Он ушёл прочь от этого. Он выбрал отступление.

Он покинул поле боя в последний день.

Обида? Нет. Разочарование? Раздражение? Нет, ни то, ни другое. Тщеславие? Никогда. Злость? Немного, но не столько, чтобы объяснить ею своё решение.

Ненависть. Вот объяснение. Сжав зубы, он берет в руки боевой молот Сокрушитель наковален.

С момента посадки на корабль Повелитель Железа не позволил даже Железному Кругу войти в каюту. Боевые автоматоны ждут у люка каюты, спящие, но активные/готовые. Интересно, каково это — быть ими, чувствовать...

Но они не чувствуют, в этом всё дело. Они — инструменты, созданные для достижения цели. Они не чувствуют, не рассуждают и не думают. Они не размышляют. Они — оружие, в нужный момент действующее с наивысшей эффективностью, и безукоризненно безмолвное в остальное время. Как и данные, они не хранят верность кому-либо. Они беспристрастны. Они просто есть.

Пертурабо — тоже оружие. Совершенное. Настолько совершенное, насколько, по крайней мере, может быть совершенен смертный организм. Всегда есть место для улучшений. Он думает о себе как о совершенном оружии. Более совершенном, чем-то чистым, тем, чем является только оружие и ничто иное. Воплощением абсолютного уничтожения.

Он знает, что достичь этого возможно. Данные показали ему это как неизбежный результат. Он знает, что нужно спланировать и сделать, чтобы достичь этого.

Осталось только решить, сможет ли он вынести это, ведь за все великие свершения приходится платить.

Ненависть. Он выплескивает её на палубу, потому что рядом нет ни отца, ни брата. Летят искры. Адамантий трескается.

Тихо, с учащенным сердцебиением, он сидит, откинувшись на спинку кресла. Молот лежит на полу у его ног. Он бесстрастно наблюдает за тем, как мерцают и перетекают беспристрастные голубые данные.

Он неоднократно хотел изучить кинжалы, которыми пользовались Лоргар и его сыновья. Вероятно, теперь эта возможность упущена. Никто не знает, где Лоргар. Куда уходят отлучённые?

У Пертурабо нет времени на обряды и ритуальную белиберду Несущих Слово. Всё это совершенно не подкреплено данными. Но слышать, как они говорят об этих кинжалах... Можно не обращать внимания на витиеватость их поэзии, на бесконечные слова проклятий, но они заставляют атам звучать так чисто. Клинки определенно обладают особыми свойствами. Он видел доказательства.

Клинки столь пропитаны своим предназначением, столь сосредоточены, столь таковы, каковы есть. Это оружие, чья оружейная природа стала почти разумной. Они просто есть.

Как ему говорили, некоторые клинки настолько пропитаны сущностью убийств, для совершения которых использовались, что сами стали убийством. Они — физические объекты, выражающие концепции таким образом, что нельзя описать ни словами, ни языком, ни даже данными. Возможно, как... как сигилы, если он правильно понимает излюбленную старым регентом символогию. Сверхсжатый смысл в твёрдой форме. Они достаточно остры, чтобы резать и материю, и имматерию. Они — оружие, потому что они — оружие.

Он бы с удовольствием изучил один из кинжалов.

Или стал бы им. Ему хочется и этого тоже.

Он правильно понимает символогию старого регента. Разумеется. Он прекрасно её понимает. Он не верит в неё, потому что она, конечно, больше похожа на бессмыслицу, но понимает. Понимает настолько глубоко, что видит, какая же это глупость.

И как этот старый дурак десятилетиями управлял Империумом — для него загадка.

Ненависть — любопытная штука. Она — высшая степень пристрастия.

Пертурабо — оружие, величайшее из когда-либо рожденных. Его отец раз за разом использовал его как оружие, и это вполне устраивало Пертурабо. Но его отец и не думал выражать свою признательность. Он просто продолжал использовать его.

Меч нельзя благодарить. Конечно же, нет. Но Пертурабо, к сожалению, был ещё и сыном. Сыном с чувствительной душой. Он никогда не желал ни этой души, ни этой кровной связи, и был бы счастлив, если бы их никогда не было, но так уж сложилось.

Меч с душой научится ненавидеть своего владельца, если его лезвие никогда не затачивать или не стирать с него кровь.

Ненавидеть отца стало легко. Со временем. Со временем это стало естественно. Это стало его твёрдым самозатачивающимся лезвием. Потом пришёл брат со своей ненавистью, и всё остальное стало казаться таким простым.

Ненависть утихает. Ему требуется мгновение, чтобы вынуть головку молота из стенной плиты.

Значит, Хорус. Хорус, Хорус... С самого начала созданный для величия и славы. Приятный... Нет, даже больше. Неотразимый. Казалось, у них так много общего.

Но Хорус всегда был скорее парадным мечом, а не повседневным клинком.

Всё начиналось хорошо. Происходили события, для которых Пертурабо подходил как нельзя лучше. Были даны обещания. Было оговорено светлое будущее, конфигурация человеческого Империума, более подходящая для такого сына, как Пертурабо.

Но постепенно Хорус стал использовать его так же, как и отец. Его бросали добиваться почти невозможного и упрекали, когда почти невозможное достигалось так же медленно, как всегда и бывает с почти невозможным.

И Хорус оставил его в покое. Парадный меч так и остался в безвкусных украшенных ножнах. Как и благодарность. Благодарность тоже осталась в ножнах.

Это было плохо. Но терпимо. Затем...

Он чуть не разрушил ещё один когитатор. В последний момент он отводит удар и вместо этого обрушивает молот на своё кресло. Его крик ненависти отскакивает от железных стен камеры и, кажется, вновь втекает в лёгкие.

Он опускает Сокрушитель наковален. Спинка его кресла прогнулась, а подголовник разлетелся по всей длине комнаты.

Неважно. Он будет сидеть в неудобной позе. Он привык к этому.

Хорус. Его обещания разлетелись так же легко, как подголовник кресла или кусок стены. Его целью всегда было превосходство. Его превосходство. Будущее, в котором оно свершится, не было той конфигурацией, что Хорус показал Пертурабо дабы завлечь его. Оно было злодейством, что сожгло бы великие составляющие Империума вместе с гнилью, нуждавшейся в искоренении. Это было расточительством. А еще это была капитуляция. Капитуляция перед силами, которым не было места в делах людских.

Пертурабо не капитулирует.

Идея Хоруса о победе вовсе не была победной, вне зависимости от того, взял бы Пертурабо дворец или нет. Это была не та победа, за которую Владыка Железа мог бы заплатить. Это была бесперспективная ситуация, победа, которая, по его расчетам, была невозможна. Он изучает данные скрупулёзно, и они никогда не обманывают его. Научившись ненавидеть Хоруса так же сильно, как ненавидел своего отца, Пертурабо решил, что не потратит ни одной лишней жизни. От этого не будет никакой пользы.

Пертурабо дважды проверил расчёты и через час покинул поле боя.

Теперь пути назад нет. Никакого.

Сгорбившись, он сидит в сломанном кресле и смотрит на данные. Они беспристрастно говорят с ним. Хорус победит. Версия победы Хоруса, однако, не единственная, подтверждаемая данными. Итак, парадный меч наконец вынут из ножен. Терра в двух часах от краха. Разрушение Магистра войны торжествует.

Логика подсказывает, что Повелитель Железа может вернуться. Отступить от отступления. Даже столь поздно он может вернуться. Он может упредить последующий за этим неизбежный гнев, принеся свои извинения ещё до того, как от него их потребуют, преклонив колени у ног нового Повелителя Человечества, дав новую клятву и новое обещание. Логика подсказывает, что такой поступок, демонстрирующий искреннее уважение и смирение, может смягчить наказание за уход с поля боя. Особенно если он успеет сделать это первым, до того, как все остальные — Фулгрим, Альфарий, Кёрз и этот жалкий фанатик Лоргар — приползут, чтобы молить о пощаде и примирении в свете победы Хоруса. Будь первым, и прощение будет обеспечено. Будь третьим или четвёртым — и прощение станет крайне сомнительным.

Так говорит логика.

Хорус вот-вот восторжествует. Так говорят данные.

Пойми, в какую сторону дует ветер, и подстройся под него, пока он не сломал тебя.

Так говорит здравый смысл.

Прокляни Хоруса к чертям. Так говорит ненависть. Именно это вопит Повелитель Железа, пробивая стену, кричит, раскалывая палубу, и воет, превращая стул в обломки.

Не возвращайся. Никогда не возвращайся. Он тоже ненавидит тебя. Он не простит тебя. Он не найдет милосердия в своем сердце. Его конфигурация начинающегося сейчас будущего не допускает милосердия.

Хорус накажет тебя независимо от того, вернёшься ты или нет. Он будет охотиться за тобой и уничтожит тебя. Он убьёт тебя и всех твоих сыновей.

А если это все равно случится, зачем вообще возвращаться?

Повелитель Железа сидит на палубе, сгорбившись, и наблюдает за тем, что говорят данные в спокойных, голубых, сумеречных тонах. Они никогда не лгут ему. Он наблюдает, как данные, прокручиваясь блок за блоком, рассказывают о триумфе Магистра войны, о победе Хоруса.

Будь он проклят. Ненавидь его. Он использовал Повелителя Железа как оружие, но сделал Повелителя Железа своим врагом. Пертурабо должен подготовиться и встретить его, когда он придет. Пертурабо просто должен будет убить Хоруса, всех его сыновей, и всех до единого идиотов, что славят имя Луперкаля, потому что они слишком боятся не славить его. Всех до единого.

Это может сделать ненависть. Это может сделать Повелитель Железа.

Особенно если к тому времени он станет чем-то большим. Чем-то чистым и совершенным, потому что он абсолютен и уникален. Сверхсжатым смыслом в твёрдой форме. Тенью, отбрасываемой любым оружием. Есть способы достичь этого. Данные показали ему это как неизбежный результат. Осталось только решить, сможет ли он вынести это, ведь за все великие свершения приходится платить.

Потребуется упорство. Но у него никогда не было недостатка в упорстве.

Данные говорят, что Император должен умереть. Победа рассчитана и несомненна. Наступают сумерки.

Пертурабо не должен быть верен кому-то. Он беспристрастен. Он ненавидит одинаково.

Он наклоняется вперед, чтобы наблюдать.

iii. Отлучённый

Всё, что ему было нужно — это истина. А истиной всегда была Старая Четвёрка. Всегда.

Изгнание полезно для души. Небольшая прогулка на свежем воздухе.

Иссимэ, четырнадцать месяцев от Терры. Не слишком близко, но достаточно далеко. Воздух сладок. Цветы иссля, растущие на склонах невысоких холмов, наполняют воздух ароматом, похожим на копаловые благовония. Лоргар Аврелиан видит, как антоманты пробираются сквозь заросли, читая лепестки.

Здешняя звезда маленькая, горячая и яркая. Ветер тёплый. Небо окрашено в пурпур. Панорама, спускающаяся с невысоких холмов, белая, словно мел. На западе небо заполяет «Фиделитас Лекс», стоящий на якоре на низкой орбите.

Согласие здесь было простым. Не было сделано ни одного выстрела. Лоргар и те, кто нёс слово вместе с ним, были встречены внимательными Избранными Иссма и спокойно согласились на осмотр их ксеномантов. Чужаков прочли, и, хотя ни ксеноманты, ни Избранные не знали ни одного из слов, что произносили или несли на своих доспехах и коже Несущие Слово, между ними с лёгкостью установился мир.

Лоргар идёт по направлению к Иссл Дарнис, местному городу, белостенному, с белыми крышами, ярко освещенному солнцем. Умброманты обходят городские стены со стороны, противоположной солнцу, читая тени.

Очень тепло. Он чувствует пот на спине под робой. Есть ли способ прочитать его? Наверняка есть. Иссмцы помешаны на гаданиях. На этом основаны вся их социальная структура и культура. Возможно, подойдёт что-то связанное с уртикариомантией?

Он вытирает пот со лба и обнаруживает, что надетая вчера гирлянда из цветов иссля всё ещё у него на голове. Скреплённый узлом цветочный венок высох и начал вянуть. Он снимает его и бросает в кусты у тропинки. Сегодня будет свежий венок. Иссмцы венчают его каждое утро.

На спуске к городским воротам тропинка проходит мимо группы хижин из белой глины. По всему ландшафту разбросаны гнёзда колоколообразных строений без окон. Это уединённые помещения, которыми могут воспользоваться предсказатели любой дисциплины, если их методы требуют изоляции, будь то темнота, чтобы читать чашу с огнём, или тишина, чтобы слышать капли воды, или закрытого пространства, где можно вдыхать священный дым.

Уединение порождает истины, иногда тривиальные, иногда необъяснимые, иногда глубокие.

Лоргар интересуется этими истинами. Он восхищается стремлением иссмцов предвидеть будущее, а также разнообразием и изобретательностью придуманных для этого методов.

Он уже поделился с ними своей правдой. Он поведал им, что единственная глубокая истина — это Старая Четвёрка, а единственное будущее, к которому стоит стремиться — это безупречно продуманное царство Хаоса. Он поведал им, что многое кажется божественным и богоподобным и выдаёт себя за таковое, даже в пророчествах и предсказаниях. Но этому нельзя доверять. За этим всегда таится более глубокая истина. Есть боги лучше.

Иссмцы приняли эту идею без вопросов. Она прекрасно вписывалась в основополагающие тайны их системы верований, разрабатываемой веками через поставленные на поток предсказания и гадания.

Они позволили ему войти в свои самые почитаемые святилища и показали ему изображения выделенных ими истинных богов. Он сразу же узнал их и смог назвать всех четверых.

В то утро его начали венчать.

Эта группа из восьми хижин расположена в стороне от тропы и повёрнута к дальним холмам, к солнечным лучам в определённое время дня и к священной роще на склоне позади него. Вся местность до самого Иссл Дарниса, пусть и кажущаяся естественной и пасторальной, на самом деле является ритуальным ландшафтом, тысячелетиями создаваемым и подгоняемым для священных целей. Это земное отражение небес.

Во всяком случае, представления иссмцев о небесах.

Когда Лоргар подходит к хижинам, из одной из них выходит Кор Гурат. Он провёл три дня, погрузившись в священный дым. Его глаза налиты кровью и расфокусированы.

Он кланяется, увидев своего примарха.

— Что ты читал? — спрашивает Лоргар.

— Я читал небытие в дыму, мой господин, — отвечает он, — Оно надвигается, словно буря. Оно не чисто, мой господин.

— Не чисто? Интересные слова, Гурат.

— Я имею в виду, — говорит Кор Гурат, — что у него плохая форма. Оно не является совершенным выражением желаемого нами царства.

— Несомненно, небытие, — это первичная буря, из которой рождается совершенство, — говорит Лоргар, имеющий большой опыт в толковании.

— Думаю, так и есть. Ибо я также видел оружие очищения...

— Оружие?

— Полагаю, для очищения и омовения новорожённого царства, — говорит Кор Гурат. — Я видел биологический бич, клетка за клеткой уничтожающий всех, кто противился истине. Он пожирал плоть и, если использовать его, всю нравственность.

Лоргар заинтригован.

— Когда отдохнёшь, выбери другой метод, Гурат. Ищи больше истин об этой вещи.

Кор Гурат кивает, с готовностью, но нерешительно.

— Что ещё ты прочёл, сын мой? спрашивает Лоргар.

Я видел семь молотов, что сокрушат мир, — говорит Гурат, — и пять тронов...

— Пять? — спрашивает Лоргар.

Гурат снова кивает.

— Я не понял этой части предсказания, милорд, — признается он.

Лоргар считает, что сам он понял. Четыре — для Старой Четвёрки, а пятый — для того, кто воссядет с ними. Кто же это будет? Если только пять тронов — это не ещё одно извращение, что Хорус, одновременно слишком сильный и слишком слабый, задумал для искажения истины.

Необходимо задать ещё больше вопросов.

— Эта правда являлась и мне тоже, — говорит Аридат Аарн, привлеченный из своей хижины звуками голосов снаружи. Его руки обнажены и блестят от священного масла. Хирогномисты, читающие его ладони и пальцы, ждут в дверях хижины позади него.

— Пять тронов, один из них в крови, — говорит Аарн. Слова молодого капитана невнятны. Его угостили вяжущей корой, чтобы улучшить чтение рук. — На троне — умирающий король, пригвождённый к месту, слишком слабый, чтобы двигаться, поддерживаемый лишь силой магии.

— Не в первый раз я слышу эту истину, капитан, — говорит Лоргар. Король-калека, посаженный на трон против воли, лишённый возможности править. Из некоторых прорицаний следует, что это Гор, восторжествовавший, но уничтоженный усилиями, что потребовались для достижения триумфа. Такого короля было бы легко сместить.

— В линиях моей ладони был прочтён ангел, мёртвый, — говорит Аарн, задумчиво глядя на свою руку, как будто она ему не принадлежит. — И из-за этого вспыхнула ярость.

Лоргар улыбается. Уничтоженный ангел? Он представляет себе гнев отца после этой потери. Неудивительно, что после отцеубийства Гор окажется королём-калекой.

Какое сражение. Лоргар сожалеет, что пропустит его. Но изгнание необходимо.

— Истины, мой господин, — говорит Кор Гурат, — в последние дни они приходят всё быстрее...

— Гораздо быстрее, — соглашается Аарн. — Почти что слишком быстро...

Они оба выглядят усталыми.

— Неудивительно, ведь таковы последние дни, — говорит им Лоргар. — Варп открыт для нас. Взоры богов обращены к нам. Отдохните, вы оба. Затем возвращайтесь к прорицаниям. Пусть наши друзья направят вас.

Оба Несущих Слово кланяются ему.

Он вновь идёт к городу.

Иссимэ ему очень подходит. Лоргар родился в духовно мёртвом мире, где сухие ритуалы заменили живую веру. Маленький, простой Иссимэ — это духовно живой мир, открытый для возможностей. Здесь есть чем дышать и ради чего очистить голову.

А затем наполнить ее снова. Иссмцы с радостью приняли роль священников, охотно трудясь, чтобы всеми возможными путями снабдить уважаемых гостей божественными знаниями.

«Фиделитас Лекс» произвёл на них сильное впечатление. Они никогда не видели ничего подобного. Его появление в небе, должно быть, стало величайшим откровением ураномантии за всю историю.

Лоргар тоже произвёл на них впечатление. Они восхищены его кожей, сверкающей золотом начертанных на ней слов, и светом псайканы, что она излучает по его прихоти. Иссмцы стали его учениками, а он, в свою очередь, стал их учеником.

Когда он приближается к городским воротам, навстречу ему выходят ещё несколько сыновей. Они несут множество рукописных страниц с недавно собранными пророческими истинами. Они читают ему на ходу: истины, почерпнутые из териомантии, из умбиликомантии в маленьком городском родильном зале, из цинеромантии и турифумии у очагов. Здесь специализируются на пламени, и Лоргар внимательно слушает.

Он узнаёт результаты клеромантии, ориктомантии в местных каменоломнях, логомантии, в ходе которой иссмцы исследуют слова на доспехах гостей, и граптомантии по почерку, которым эти слова были написаны.

Так много форм и методов. Но истина лишь одна.

Старая четвёрка.

Он знал это ещё до приезда сюда. Теперь истина стала очевидна.

Лоргар был прав с самого начала. Истина и сейчас, и всегда, за богами Хаоса.

Разумеется, гадание, какими бы средствами оно ни осуществлялось, являет собой тонкое искусство. Оно требует терпения и пытливого ума. Оно требует веры в себя и в силы, о которых ты читаешь. Здесь слишком легко ухватиться за поверхностный смысл. Но слои должны отшелушиваться один за другим, пока не останется истинный ответ.

Взять, например, картомантию. Он никогда не увлекался ею. Многослойные и подвижные символы, ненужная сложность. Она слишком вычурна и расплывчата, чтобы служить точным инструментом. Император может оставить себе свое таро. Как и свою Имперскую Истину. Лоргар предпочитает точные инструменты. Например, пламя. Здесь на нём специализируются.

Лоргар совершал ошибки. Старая Четвёрка не сделала его путь к себе легче, равно как и не прояснила его взгляд на них. На этом пути он допускал ошибки в интерпретации истины.

Первой из них была вера в то, что его отец — божественный абсолют. Преследуя эту идею, он потратил впустую слишком много лет. Она принесла ему боль, привела к отвержению, и всё равно была неверной.

Он вспоминает годы, потраченные на провидцев, ведунов и прорицателей. В основном шарлатанов либо одарённых, но видящих меньше, чем он. В последнее время ему снилась Благословенная Леди, Кирена Валантион, давно умершая. Она знала столько истин. И столь многие из них были ошибочны.

Он задумывается, почему же она ему снится. Чтобы выяснить это, он должен обратиться к онейромантам.

Как только Хаос стал ядром истины Лоргара, аспектом божественного, о возможности существовании которого он даже не подозревал, Хорус превратился в механизм. Сколько же усилий приложил тогда Лоргар, он и его апостолы. Какие же надежды он возлагал.

Увы. Хотя Хорус и был связан с силами Хаоса, он оказался ещё одним тупиком. Даже лишённый светлой части Луперкаля и погружённый во тьму Магистра войны, он исказил истинное прочтение.

Таким образом, Хорус стал ещё одним слоем, что нужно содрать подобно тому, как Лоргар очищает истину от шелухи.

И конечно, именно поэтому он пришёл сюда, в низкотехнологичное захолустье в четырнадцати месяцах пути от Терры. Лоргар углядел в Хорусе трещину и попытался, пока не стало слишком поздно, заменить его в качестве возносящегося инструмента Хаоса. Эта попытка сместить Магистра войны закончилась неудачно, потому что Лоргар сделал Хоруса слишком сильным. Слишком сильным, чтобы ничего не предпринять.

Поэтому Лоргар был изгнан. Отлучён. И хотя часть его воинства сражается на Терре, чтобы по возможности попытаться извлечь выгоду из неминуемого триумфа Магистра войны, Лоргар находится здесь, в изгнании.

Тёмный апостол Лоргара не теряет надежды. Эреб, так часто наблюдавший со стороны, а теперь, после гибели Лайака, ставший номинальным командиром XVII легиона на Терре, всегда был необычайно сосредоточен и аккуратен. В посланиях, отправленных через отражения на воде (а иногда и на крови) в вотивных чашах, Эреб утверждает что Хорус ещё может преуспеть.

Преуспеть не в убийстве отца Лоргара и не в завоевании Терры. Это уже предрешено и предопределено.

Преуспеть в становлении тем, кем Лоргар хотел его видеть. Орудием Хаоса Воплощённого.

Послания не убедили Лоргара. Он по-прежнему уверен, что Хорус слишком силён, чтобы ничего не предпринимать, но слишком слаб, чтобы преуспеть. Эреб же настроен более позитивно. Он верит, что Хорус ещё может стать инструментом, нужным человечеству, и в последние часы Терры прилагает все усилия, чтобы добиться этого.

Но это долгая игра. И Лоргар, и Эреб понимают это. Главная сила Эреба — его прагматизм, столь редко сопутствующий подобным мистическим наклонностям. Если эта игра не увенчается успехом, то всегда есть следующая, или следующая за ней. Если не Хорус, то кто-нибудь другой. Если выражаться в терминах аркан смехотворного таро, то всё, что им нужно, — это Разоритель, сила фундаментальных изменений, что управляет, но не управляется.

Даже на пике войны, трудящийся с полной самоотдачей и наблюдающий за смертью Терры Эреб сообщает, что у него на примете есть другая кандидатура — на случай, если Хорус окажется непригодным. Слишком сильным, слишком слабым...

Эреб не говорит, кто же это. Примарх надеется, что речь идёт о самом Лоргаре.

Иногда Лоргар задумывается об Эребе. Еретик до кончиков пальцев, ниспровергатель ложных истин, Эреб — прекраснейший инструмент, достигший очень многого. Именно Эреб, как никто другой, помог Лоргару взглянуть за пределы Имперской Истины, до краёв которой он добрался, чтобы отделить шелуху и найти под ней истину получше. Эреб — самый разумный человек из всех, кого Лоргар когда-либо знал.

Но чтобы выполнить эту работу, Эреб наделён неистовым коварством. Между ними часто возникали ожесточённые разногласия, и ныне они объединились лишь ради высшего блага. Лоргар задается вопросом, можно ли доверять апостолу? Доверять по-настоящему. Если бы за истиной Эреба скрывалась ложь, то Лоргару бы уже сообщили. Старая Четвёрка предупредила бы его.

В последние несколько дней урожай прорицаний Иссимэ несколько уменьшился. По мере бросков костей предзнаменования астрагаломантии становились всё сомнительнее и сомнительнее. Беломантия не попадает в цель. Арифмомантия не складывается. Разумеется, Лоргар знает причину. Триумф Губительных Сил, падение Терры — подобное событие должно быть столь сильно, что даже на расстоянии четырнадцати световых месяцев его ударные волны возмутят варп. Сегодня Лоргар уже несколько раз слышал, что на трон взойдёт беспомощный, несчастный калека. Если это всё, что останется от Хоруса Луперкаля после захвата Терры, то он будет слишком слаб.

Вечно он не тот, что нужно. То слишком силён, то слишком слаб. Выбирать Хоруса было глупо.

Если эти чтения правдивы, то по крайней мере беспомощного калеку на троне будет легко сместить.

Лоргар ощущает жажду ясности. Теперь ему известна правда. Старая Четвёрка, без сомнения, построит то будущее, что Лоргар желает для человечества. Ему нужно только знать, как именно правильно воплотить это будущее в жизнь. Как там сказал Гурат? «Чисто». Да. Рождение новой эпохи будет грязным, родовые муки взбаламутят суматоху небытия. Но потом будет необходима чистка.

Ему нужно содрать все слои шелухи и узнать, как именно он должен поступить согласно желаниям Старой Четвёрки, ибо совсем скоро кровь и боль закончатся, и он вернётся из изгнания.

Когда он входит в городские ворота, к нему подходят иссмские подростки, элеоманты с колбами святого масла и фитогномисты с гирляндами цветов для чела Лоргара. Их смех приветствует его.

— Уризен! Уризен! Ангел мёртв! — возбужденно возвещают они на местном языке, быстро освоенном Лоргаром.

— Ангел? Это правда? — спрашивает Лоргар, пряча улыбку и наклоняясь, чтобы они могли увенчать его цветами.

— Пал с небес, Уризен, с порванными крыльями! Потом пришла ярость! Так было прочтено, мы видели это! Это многое значит!

— Что, например? — спрашивает Лоргар.

— Что Император умрёт! — восклицают они, смеясь. — Тот, о ком вы нам поведали, этот Повелитель Человечества, без спроса занявший трон, умрёт сегодня! Мы прочли это!

Радостный Лоргар улыбается в ответ. Он достаёт нож.

Чтобы содрать эту шелуху и узреть истину, потребуются гаруспиции.

Затем для полной уверенности он прибегнет к местной специализации, огню.

9:i. Красное и чёрное

Глаза Ангела открыты.

Они смотрят, но на что? На растраченное прошлое, на застывшее настоящее, на украденное будущее? Трудно сказать. Во взгляде нет осуждения, скорее шок, первый миг удивления.

Конечно же, в отличие от физиогномики, читающей лица живых, искусства чтения лиц мертвецов не существует. По глазам мёртвых можно узнать только то, что они пусты. Что бы ни пытались поведать эти глаза, это не более чем миф.

Глаза Ангела неподвижны и расширены. Точки петехий на конъюнктивах похожи на веснушки. В несфокусированном взгляде видна пустая незрячесть смерти. Глаза открыты не чтобы видеть, а лишь потому, что они не закрыты. Подобно рубинам-кабошонам на ресницах висят бисеринки крови, но Ангел не моргнёт, даже если они упадут на роговицу.

Если бы он мог видеть, то узрел бы лишь плёнку крови. Но он не видит ничего – ни вариаций и конфигураций, потому что их не осталось, ни даже грёз и видений, что покинули его вместе с дыханием и теплом тела.

Его грёзы, его видения, ныне бесполезные и больше не принадлежащие ему, разлетаются во все стороны. Словно шрапнель, они летят прочь, и подобно шрапнели, они остры и смертоносны. Осколки остры его болью, его надеждой, его сожалением, его гневом. И хотя он этого не хотел, вред, нанесённый ими, будет велик и долог.

Где бы они ни оказались, куда бы ни попали, они причинят вред.

Уже второй раз за этот не-час по искореженному царству Терры проходит сияющая ударная волна. Но это не потрясший мироздание астрономических масштабов выдох почти божественной силы в тот момент, когда была отвергнута мантия Тёмного Короля.

Это больше похоже на стремительную вспышку осколочной бомбы.

Немногие смогли её заметить. Осознать. Немногих она затронула. Её почувствовали нерождённые. Они морщатся, вздрагивают, иные даже гибнут, но большая часть всё равно смеется. Подобная смерть редка и сладка, и ею должно насладиться, даже если она убьёт их самих.

Но что насчёт сыновей Ангела? Взрыв задел их всех до единого.

Сердца Ралдорона останавливаются на восемь ударов. Его кровь застывает, а затем воспламеняется. Спазм пронзает его с ног до головы, словно щелчок кнута, где кнутом стал он сам. Он опадает на чёрные адамантиевые двери Большого Атриума – двери, которые за мгновение до этого пытался открыть.

Боль столь внезапна и столь абсолютна, что Ралдорон не в силах задуматься о тайне её происхождения. Он сползает по дверям, кончики пальцев оставляют царапины на чёрном металле. Икасати и Хорадал бросаются к нему. Когда они переворачивают Ралдорона, то, видя незрячие глаза и беззвучное напряжение челюстей, опасаются худшего: неведомого убийцы, незамеченного врага, яда, болезни, приступа недуга.

Затем «худшее» настигает и их. Они падают в конвульсиях, как и их Первый капитан, корчась и задыхаясь. По всему Большому Атриуму «Мстительного духа» Кровавые Ангелы из роты Анабасис, все сыновья Сангвиния, падают на выщербленный пол, сражённые общей болью словно масс-реактивным снарядом. Они корчатся и извиваются, бьются о разбитую палубу. Оружие случайно стреляет. Поражённые судорогой руки выпускают штандарты и знамёна.

Их крики наполняют, а затем раскалывают воздух.

Ралдорон не видит этого. Он видит агонию, огромным красным мешком заполняющую его зрение. Он чувствует утрату словно воздух, что не может войти в его легкие. Муки видятся разящим клинком. Горе ощущается когтями, смыкающимися и режущими его плоть.

Он видит горящий бастион. Он видит вечно горящее небо. Он видит своего лорда Сангвиния, насаженного на шип демона, приколотого лицом вверх, словно бабочка-экспонат. Он видит несметные количества алой крови, его крови и крови его владыки. Она вызывает жажду.

Он видит ярость. Ярость черна.

Тервельт Икасати видит кровь на ресницах. Если моргнуть, она не исчезает. Он лежит лицом вниз. Он смотрит, потому что не может не смотреть. Он кричит, потому что он может лишь кричать. Он видит, как его Светлый Владыка падает на колени под ударом шипастого фальшиона, как кишки взлетают в воздух. Он видит, как нечистый клинок поднимается вновь, чтобы разрубить коленопреклонное тело на части. Всё красное становится чёрным. Всё чёрное становится яростью.

Зрение Сародона Сакре взрывается. Он узрел видения своего повелителя, и те обжигают глаза. Словно осколки стекла, боль разрывает его. Он видит мрачную башню Потерянных, башню, полную рёва и воя. Он видит имя «Амарео», написанное кровью. Он видит Роту Смерти, облачённую в чёрное, с кровавым крестом на плечах. Он видит их жрецов и слышит пение их Морипатрис. Вместо лиц черепа. Они раскрывают объятия, приветствуя его.

Как и их одеяния, его ярость черна.

Хорадал Фурио видит, как переменчивые боги разрывают Сангвиния на части. Эти боги огромны, сгорблены и тучны, полускрыты бесконечной ночью, из которой были призваны. Они размером с континенты, луны, солнечные царства. Они сидят и рвут крошечную золотую фигурку на части, откручивая конечности, чтобы грызть их словно птичьи голени. Они хихикают и зубами обдирают мясо с костей. Их пиршество неизбежно. Это было предвидено и предопределено в снах и видениях. Хорадал чувствует боль своего господина в ртах богов, он чувствует кровь своего господина на их губах. Он вкушает черноту ярости.

Он становится яростью.

В Большом Атриуме его силовой кулак сжимается на горле Ралдорона.

Удушающая, кровожадная, неугасимая ярость всё разрастается. Она овладевает каждым в IX легионе. Это изъян их геносемени, наследие инсангвинации, подобная жажде всепоглощающая страсть, скрываемая ими к своему стыду. Но это больше, чем жажда, больше, чем порча модифицированных генов, больше, чем сильнейший голод гиперактивной омофагии, больше, чем наследие рождения на мутагенном, радиоактивном Ваале. Это безумие, вызванное смертью Сангвиния, эмпатическая мука, промелькнувшая перед их глазами картинами его жизни и его убийства так, что они разделили его воспоминания, его сбывшиеся и несбывшиеся мечты, его реализованные и нереализованные видения, его кошмары.

Разделили каждую вариацию его боли. Каждую конфигурацию его судьбы. Каждую крупицу его страданий.

Разделили сейчас и навсегда.

Кровавые Ангелы извергают ярость по всей истерзанной Терре. Их ярость неудержима. Они превращаются в бессмысленных тварей, лишённых разума и полностью потерявших контроль над собой. В головах внезапно вспыхивают явленные им мучительные видения, и они обрушиваются на всех вокруг.

Все Кровавые Ангелы IX легиона находятся на полях боя. Где же им ещё быть в этот судьбоносный, решающий час? Когда на них обрушивается ярость, почти каждый из Ангелов уже сражается с войском предателей. Враги становятся добычей. Навыки, приёмы, тактика и даже оружие отброшены. Изысканное боевое мастерство, которым славится Девятый, исчезает за мгновения. Бездумные и одичавшие, они уничтожают всё вокруг, руками и зубами убивая предателей, которых за мгновение до этого сдерживали мечом и щитом.

В своем безумии Кровавые Ангелы больше не способны отличить друга от врага. Льётся не только кровь предателей.

Ангелы кричат. Крик заполняет весь мир. Крики Ангелов – это то, что не должно слышать ни одному человеку.

Когда умирает его отец, Кистос Геллон находится на останках Мармакса-южного, в секции 52, опорной точке 78. Он находится там уже тридцать пять минут. Время приблизительно, и он не уверен, как туда попал.

Он слышит крик и не догадывается, что крик исходит от него.

Маликс Гест не видит десантно-штурмовой корабль «Орион». Он не замечает ни его жёсткой аварийной посадки, ни того мастерства, с которым Иос Раджа сумел посадить его на Эгейском перекрёстке. Корабль, чей корпус испещрён следами когтей, а один из двигателей вырван, оставляет на скалобетоне девяностометровый шрам. Только опыт и постчеловеческая сила Часового не позволили кораблю полностью разрушиться. Он лежит среди кучи своих обломков, накренившись на левый борт. Раджа открывает люк и вместе с легионерами Конортом и Кумо помогает вытащить из-под обломков ошеломлённого Хасана и Сестёр.

Гест не замечает ничего из этого. За секунду до столкновения его охватила ярость. Он видит дождь из крови и далёкую башню, словно манящую его из какого-то позабытого будущего. Он видит своего лорда-примарха, вколоченного в палубу сокрушающей миры булавой, её неумолимый град ударов гремит, дробит и наполняет воздух кровавыми брызгами. Он видит, как чёрная яма ярости широко разверзается, чтобы поглотить его. И больше он не видит ничего.

Он не видит, как Ибелин Кумо из Белых Шрамов, пытаясь устоять на месте, отлетает назад и падает оземь. Он не видит недоумевающего лица Кулака Преторианца, Гила Конорта, когда ему вырывают горло и отрывают голову. Он не видит, как Хасан из Избранных Сигиллита в ужасе отступает назад при виде яростного Кровавого Ангела, вырывающегося из люка корабля, с его рук стекает кровь, а изо рта льётся кровь.

Он не видит Иоса Раджу, с потрясённым выражением лица бросающегося вперёд, чтобы защитить Избранного. Он не видит копья Раджи. Маликс Гест даже не чувствует, как острие копья вонзается в него, и не понимает, что он убит.

Он даже не в состоянии осознать, что его смерть – это на самом деле облегчение.

Нассир Амит видит лишь красноту. Настоящую красноту, как будто кровь залила глаза и покрыла роговицы. Ярость мгновенна и абсолютна. Он вырывается из строя, пытающегося удержать Марникское слияние, но не бежит прочь, как за последние несколько минут сделали многие из Экзертус и Ауксилии, а, спотыкаясь, движется вперёд, вслепую, навстречу вражескому натиску. Вокруг него Имперские Кулаки и Белые Шрамы в недоумении выкрикивают его имя. Хемхеда-хан кричит Амиту, чтобы тот остановился.

Амит не обращает на это внимания. Он не кричит и не издает ни звука. Он ослеп от крови, и всё в нем, включая его «я», превратилось в крошечный почерневший слиток, уголёк чистой, плотной ярости, похожий на сжатое сердце сверхмассивного чёрного солнца.

Нет ни звука. Мир затих. В своей собственной красной тьме Амит видит, как на поверхности этого вращающегося уголька ярости мелькают образы. Он видит капли крови, прилипшие к ресницам. Он видит пустые глаза, что больше никогда не моргнут и не двинутся. Он видит кровь на смятом золотом доспехе и лицо, залитое кровью, лицо, наполовину оторванное от черепа, болтающуюся плоть. Он знает это лицо.

Он видит демонические образы, чёрных марионеток и гомункулов, лепечущих и ухмыляющихся, пока они тащат тяжёлое тело по окровавленной палубе, поднимают и приколачивают его как трофей к стене мерзостного чёрного храма. Он видит железные гвозди, вбиваемые в мясо, запястья, ладони, плечи, бёдра, горло, крылья.

Он начинает бежать, охваченный яростью, негодованием, неверием и ужасом. Теперь он кричит. Демонические существа – и те, что в его голове, и те, что движутся по Западному масс-проходу – видят его приближение. Как и он, они не верят. Как и он, они начинают кричать.

Его меч, уже испивший ихора нерождённых, жаждет так же, как и он сам. Меч вновь пьёт. Удар следует за ударом. Меч раскалывает черепа. Рассекает кости. Режет мясо. Разрезает демоническую шкуру.

Расчленяет.

К тому моменту, как Зилис Варенс потерял разум, он уже лишился руки и ослеп на один глаз. Загнанный в угол Гвардией Смерти на Виа Атмосина, он – последний оставишйся в живых из четырёх отрядов лоялистов, удерживающих эту дорогу. Кровавый кратер пробил его визор, а отрубленная рука куском мяса и голой костью торчит из разбитого доспеха. Эти раны не идут ни в какое сравнение с раной в его разуме.

Рядом с разграбленной Фратерией с неба падает Сатель Эймери. Кровь в жилах восстаёт против него, и он сам восстаёт. Враги-предатели бросаются на него, думая, что наконец-то сбили Ангела удачным выстрелом. Он слишком долго отражал их атаки, обращая врагов вспять, возвигая кучу из их тел и отбивая попытки пройти сквозь это бутылочное горлышко на поле боя. И наконец он, как кажется, пал, и враги наваливаются на него, стремясь завалить телами и изрубить на части.

Но они отшатываются, когда Ангел поднимается на ноги. Они отшатываются от ярости, что выплёскивается из него подобно обжигающему пару из жерла вулкана. Они видят на его лице нечто большее, чем мрачную решимость загнанного в угол благородного воина.

Они видят безумие, дикую вспышку нечеловеческой хищности.

Они не видят того, что видит он. И хотя им предстоит умереть, будучи разорванными в клочья и обескровленными яростью, что они не могли представить, им стоит быть благодарными лишь за то, что были избавлены от этого зрелища.

Хотус Меффиил бросает грозовой щит и погнутое копьё, которые подобрал, когда его меч раскололся. Напавшие на него Сыны Хоруса думают, что он обезумел, и что отброшенное оружие – своего рода изъявление покорности. Они правы: он покорился и обезумел. Его безумие – чёрная мозаика из тысячи возможных смертей, и покорился он отнюдь не им.

Они совершенно не готовы ни к его рукам, ни к его зубам.

Эмхон Люкс в своем безумии пытается освободиться от поддерживающего его трона. Ему кажется, что вместо опиатов системы кресла закачивают в тело яд ярости, хотя опиаты иссякли уже несколько часов назад. Эта всепоглощающая боль словно преображается и трансмутирует, превращаясь в боль другой природы, совершенно иную и каким-то образом гораздо более сильную. Ему казалось, что он смирился с агонией, с которой вынужден был жить, но он не может вынести её новую форму. Прежняя агония была красной, а эта – чёрная. Былая жажда была ужасна, но теперь она обернулась всепоглощающим голодом. Он мечется, пытаясь покинуть кресло, выдёргивает трубки и разъёмы из своей кожи. Он борется, чтобы вырваться из собственного тела, потому что теперь в этом теле столько боли, что не осталось места для него самого.

Адское пламя сжигает вены. Отчаяние клеймом жжёт мозг. Он слышит запретное девятидольное песнопение, и видит, как в такт этому Каирскому ритму обрушивается молот демона, нанося постоянные неустанные удары подобно кузнецу, работающему у наковальни. Он видит цель ударов: аурамитовую пластину, разрывающуюся плоть, белые перья, выдранные и истерзанные, кровавые клочья вырванных золотистых волос.

Ему нужно встать. Он должен сражаться, он должен остановить это зверство. Боль и ярость, чёрная словно дым и копоть, сковывают его и не дают вырваться.

Бешеный темп битвы изменился. Среди столь жестокой сечи это мог бы заметить лишь ветеран. Но Ранн замечает изменение подобно дирижёру, что способен почувствовать единственную фальшивую ноту одного музыканта в оркестре во время грандиозного финала симфонии. Ритм войны незначительно меняется.

Ранн не может понять причину. У него нет возможности задуматься над этим. Вся его сосредоточенность и выдержка требуются, чтобы удержаться на этом маленьком клочке Терры. Пролитая кровь настолько пропитала землю под ним, что та превратилась в красную трясину, зловещий багровый зыбучий песок, и если бы не куча трупов, в которую он вцепился словно выброшенный на скалистый атолл потерпевший кораблекрушение, он бы погрузился в грунт по пояс. Его парные топоры отбивают свой ритм. Он рассекает визор Пожирателя Миров и пробивает грудь терминатора-хтонийца. Хорусу не победить. Чтобы эта бесславная победа свершилась, миру придётся утонуть в крови.

Ранн отбивает силовое тесло и ломает его рукоять посередине. Он ныряет головой под крюк алебарды и вонзает топор, Охотник, в рёбра и позвоночник гавиаломордого нерождённого, а затем разворачивается лицом к Гвардейцу Смерти, от чьей алебарды уклонился. Исходящий пеной Пожиратель Миров и рогатый дьявол взбираются на холм из трупов, пытаясь напасть напасть на него сзади, но топоров у него два, а его боевое мышление ещё никогда не было столь чистым и сосредоточенным. Палач, верный своему имени, снимает голову Гвардейца Смерти, и она, крутясь, падает в струе крови. Охотник со свистом врезается в грудину рогатой твари и вскрывает ребра как раковину моллюска. Тварь заваливается назад, её широкие шипастые рога цепляются за Пожирателя Миров и увлекают того за собой в вниз, в кровавую трясину.

Парные топоры Ранна сохраняют свой ритм, но теперь они бьют не в такт с окружением. Каденция войны изменилась. Ранн думает, что это конец, что его людей осталось так мало, а сопротивление разгромлено. Он...

Что-то сбивает его с горы тел. Удар ошеломляет. Барахтаясь в жидкой грязи и пытаясь встать, он видит повергшее его крылатое чудовище. Оно присело на гребень холма из тел, который Ранн считал своим, и, раскинув крылья и сверкая глазами, ползёт к нему на четвереньках, впиваясь в погружённые в грязь доспехи и спутанные конечности.

Чудовище рычит, издаёт низкий инфразвуковой угрожающий рык. Его клыки огромны. Это клыки карнодона, способные вырвать глотку беспомощной антилопы. Антилопа – это Ранн.

Он понимает, что это самый ужасный и смертоносный монстр, с которым ему пришлось столкнуться за этот день монстров. Ранн понял это совершенно точно по двум признакам. Во-первых, желание монстра убивать очевидно.

И во-вторых, монстр – это Азкаэллон.