Морвенн Вал: Копье веры / Morvenn Vahl: Spear of Faith (роман)

Перевод в процессе: 4/40 Перевод произведения не окончен. В данный момент переведены 4 части из 40.

WARPFROG Гильдия Переводчиков Warhammer Морвенн Вал: Копье веры / Morvenn Vahl: Spear of Faith (роман)
Автор	Джуд Рид / Jude Reid
Переводчик	Летающий Свин
Издательство	Black Library
Предыдущая книга	Рескардское очищение / The Reskard Purgation
Следующая книга	Книга святых / The Book of Saints
Год издания	2024
Подписаться на обновления	Telegram-канал
Обсудить	Telegram-чат
Скачать	EPUB, FB2, MOBI
Поддержать проект

Морвенн Вал — аббатиса-санкторум и верховный лорд Терры, прирождённая воительница и преданная дочь Императора. Несмотря на то, что она простая смертная, лишённая божественных даров, и избрана не Повелителем Человечества, а Его живыми слугами, она — главная распорядительница и защитница веры.

Это история о сомнении и вере. Это история о борьбе света Бога-Императора с тьмой Повелителей Ночи. Сможет ли Морвенн Вал привести сподвижников к победе, или Офелия VII падёт перед изменниками?

Когда монстр из легенд нападает на кардинальский мир Офелия VII, Морвенн Вал идёт наперекор воле Сенаторума Империалис и отправляется оборонять планету. По прибытии она обнаруживает мир в тисках ужаса — военачальник Кол Ракул, известный как Смерть Святых, явившийся вместе с войском Повелителей Ночи и чудовищным хелдрейком, намерен расправиться с верующей паствой и утопить Офелию VII в пламени и крови.

Настал час расплаты. Сакральный мир оскверняет враг, и ради его защиты Морвенн Вал должна поднять армию живых святых, дабы у них осталась надежда на выживание, не говоря уже о победе.

Джулии и Софии, как всегда, со всей любовью.

Действующие лица

Верховные лорды Святой Терры

Робаут Гиллиман, лорд-регент Империума Человека, Мстящий Сын Бога-Императора

Траянн Валорис, капитан-генерал Адептус Кустодес

Морвенн Вал, аббатиса-санкторум Адепта Сороритас

Эос Ритира, кардинал Экклезиархии

Фадикс, Великий магистр Официо Ассасинорум

Кадак Мир, посланник Патерновы

Сёстры ордена Серебряного Покрова

Живая святая Гестия, предводительница священного паломничества святой Афенасии Мученицы

Пердита, серафимка почётной гвардии живой святой

Игнация, старшая целестинка почётной гвардии аббатисы-санкторум

Фионнула, целестинка почётной гвардии аббатисы-санкторум, стрелок из тяжёлого оружия

Ксения, целестинка почётной гвардии аббатисы-санкторум, специалист-авгурщик

Хироми, целестинка почётной гвардии аббатисы-санкторум

Зафия, целестинка почётной гвардии аббатисы-санкторум

Сёстры ордена Пресвятой Девы-Мученицы

Иллюмината, приоресса Конвента Санкторума

Суджата, палатина, участница священного паломничества Афенасии Мученицы

Алейна Амарис, Сестра Битвы, участница священного паломничества Афенасии Мученицы

Сёстры ордена Кровавой Розы

Элсвета Рейнская, канонисса прецептории Надежды святой Мины

Керем — старшая сестра, участница священного паломничества Афенасии Мученицы

Сёстры ордена Доблестного Сердца

Лукрециана, канонисса, при Конвенте Санкторуме

Руксана, воздаятельница, участница священного паломничества Афенасии Мученицы

Мараид, воздаятельница, участница священного паломничества Афенасии Мученицы

Сёстры ордена Священной Розы

Карис, палатина, при Доме капитула Святого Освободителя

Сёстры малых орденов

Вероник, старший госпитальер из ордена Неугасимой Свечи

Кармин, госпитальер из ордена Неугасимой Свечи

Феодосия, послушница-пронатус из ордена Пера

Экипаж «Люкс Доминус», боевого крейсера типа «Марс»

Абрам Харакис, лорд-капитан

Элион Винстет, пустотник

Чёрные Храмовники

Армонд Монтфорд, известный как Божий Шлем, маршал сил Чёрных Храмовников на Офелии VII

Аймар Танкрет, кастелян при маршале Монтфорде

Балиан, брат Меча кастеляна Танкрета

Теобальт, брат Меча кастеляна Танкрета

Джехан, брат Меча кастеляна Танкрета

Тибериас, технодесантник и пилот «Лакессита», ДШК «Громовой ястреб»

Сибеллиан, технодесантник и пилот «Гнева Дорна», ДШК «Громовой ястреб»

Повелители Ночи

Кол Ракул, известный как Смерть Святых

Брат Мерток, его заместитель

Брат Остров, известный как Отнимающий Черепа

Брат Дмитрев

Брат Эвгени

Жители Офелии VII

Амрек Малкский, каменщик, занятый реставрацией храма-святилища в Цэлестисе

Солана Малкская, мозаик, занятая реставрацией храма-святилища в Цэлестисе

Юлий, надзиратель пенитентиума

Тулла , надзиратель пенитентиума

Кающаяся 867

Сказ о чудовище, известном как Смерть Святых

Отрывок, найденный среди документов канониссы-прецептора Мвифании после уничтожения приории Шести Чудес

Мы — орден Серебряного Покрова.

Мы несём свет Бога-Императора в темнейшие уголки, мы — сияющее остриё копья, что разит Его врагов в сердце. Наши латы лучатся серебром, оружие наше скоро и точно.

Но чем ярче свет, тем чернее становится тень.

И у нашей тени есть имя.

Он — Кол Ракул, и он — Смерть Святых. Сей падший легионер трижды проклятых Повелителей Ночи вёл на нас охоту веками. Ненависть его написана кровью наших мертвецов, доспех его увенчан черепами наших святых. Он сжигает наши святыни, оскверняет соборы, поганит иконы, стремясь вымарать нас из истории. Его действия невозможно предсказать. Одна безжалостная атака следует за другой, пока не начинает казаться, будто пламя вот-вот охватит всю Галактику, а затем на столетия воцаряется затишье, и все верят, что его кровавое правление наконец завершено.

Верят все, кроме сестёр Серебряного Покрова.

Мы знаем правду: он всегда возвращается, и за ним идёт смерть.

Многие стремились положить конец его зверствам, и все потерпели неудачу. Даже благословенная святая Афенасия, что сражалась с ним первые годы его кровавого возвышения, не смогла его одолеть, хотя перед гибелью нанесла чудодейственный удар, оставивший ему в память тяжёлую рану, которая кровоточит по сей день.

Его невозможно победить.

Пока есть Серебряный Покров, будет и он, ибо он — наш секрет и наш позор: святая Афенасия и Смерть Святых были сестрой и братом, делившими одно лоно, двумя половинками разделённой души, одна — наполненная благим сиянием, вторая — пропитанная пороком и скверной. Он — олицетворение наших провалов, тьма, в коей обретают форму наши страхи. Он — наш грех, явившийся утащить нас в бездну проклятия.

Он — Смерть Святых.

И он здесь.

АКТ I

КНИГА МОЛИТВЫ

ГЛАВА I

Всё начинается во тьме.

Холодное прикосновение острого лезвия к скальпу. Ощущение под коленями грубых и твёрдых камней Святой Терры. Трепет крыльев у сводчатого потолка часовни. Белая как жемчуг парчовая мантия, липнущая к мокрой после священной купели коже. Пьянящий запах курений — розовое масло, сандал, мирра — и торжественный бой колокола.

Аббатиса-санкторум Морвенн Вал поднимается на ноги, и только тогда открывает глаза. С алтаря взирает Бог-Император, золотой лик Его суров, губы — крепко поджаты. В глассические окна льётся свет, окрашивая каменные колонны храма в кроваво-красные, ослепительно-белые и солнечно-золотые цвета. Раскачивающиеся кадила, висящие высоко над головой, наполняют воздух дымом, темнеющим на фоне ещё более тёмного неба.

Это — обряды веры.

Древние ритуалы надлежит провести, неважно, сколь они длительны и тягостны, ибо они священны не менее чем болтер и клинок, и всё же от неподвижности Морвенн не по себе. На поле брани она знает своё место. Там она святая воительница, несущая смерть врагам Императора, живой пеан Богу-Императору в Его грозной ипостаси. Там Его присутствие ощущается в зареве огнемёта, грохоте штурмовых пушек, криках недругов, умирающих от её руки.

Но тут, в часовне, Он безмолвен.

Вал отводит взгляд от лица статуи и сосредотачивается на предстоящем деле. Подле неё на помосте возвышается огромный золотой корпус «Очистителя Мирабилис», древний бронекостюм «Образцовый» неподвижен как изваяние. В правой руке он сжимает увесистое золотое копьё; левая заканчивается тяжёлым болтером, чей узорный золотой щит отмечен словами «Приорис» и «Санкторум» в честь бастионов-близнецов Адепта Сороритас. Он — истинно бесценная реликвия, и его мощью распоряжается она.

Рядом стоят её сёстры, с немым обожанием глядящие на лицо Бога-Императора, и их восторжённость резко контрастирует с безразличием незрячих сервиторов-хористов. Из механических глоток киборгов льются слова древней литании, а над их многоголосьем стелется хорошо знакомая сладостно-печальная мелодия. Музыка кажется нереальной в своём совершенстве, но никакие благовония в часовне не могут перебить запахи плоти сервиторов: священных мазей, машинного масла и гнили.

К ней подступают две целестинки в серебряных латах, покорно склонив облачённые в шлемы головы. Та, что выше ростом, снимает с плеч Морвенн парчовую мантию, между тем как вторая протягивает приталенный нательник, который станет заменой накидке. Она без лишних слов принимает одежду и натягивает на себя, и плотная баллистическая ткань облегает тело подобно второй коже.

Далее следует гамбезон. Стёганый корзелет сходится на её плечах, груди и поясе, и в ней начинает закипать нетерпение. По всей Галактике бушует бесконечная война, однако сегодня Морвенн облачается в доспех для сражения иного толка. Сколько раз в бытность послушницей она наблюдала за священным ритуалом экипирования, каждый раз думая, каково это, стоять в оке бури? В те дни аббатиса-санкторум Сабрина казалась ей не иначе как святой, стоящей так близко к самому Богу-Императору, насколько это юная Вал могла себе представить.

Могла ли Сабрина — и любая её предшественница, — чувствовать ту же тревогу, ту же тоску по очищающей ярости битвы, то же бремя ответственности, что висит на её шее ярмом кающейся? Сегодня она облачается в броню не для войны, но для зала совета, дабы занять место подле других верховных лордов Терры, где её оружием станут слова — обязанность, к которой у неё нет ни склонности, ни таланта.

Все сервиторы-хористы, кроме одного, умолкают, и прекрасный гимн мучеников утихает до слабых отголосков, между тем как чистый голос солиста, напротив, возносится выше. Вал закрывает глаза, позволяя музыке унести мысли и наполнить душу священной решимостью.

Бог-Император, дай мне сил встретить грядущее.

— Аве Император, — поют сёстры.

На помост выпархивает херувимчик, сжимая в пухлых ручках наруч. Старшая целестинка Игнация берёт его и торжественно защёлкивает на правом запястье Морвенн, облачёнными в перчатку пальцами ловко затягивая ремешки, между тем как Фионнула, её заместительница, занимается левой рукой. Дальше приходит черёд налокотников и оплечий, пока её руки не покрываются святой бронёй, готовые к будущим испытаниям.

— Согласна ли ты принять бремя сих священных лат? — Голос Игнации грохочет через вокс-динамики шлема, зычно разносясь по часовне.

— Во имя Бога-Императора, я согласна, — отвечает Морвенн.

— Согласна ли ты использовать сие оружие — пику Озаряющую и трижды благословлённый тяжёлый болтер «Фиделис» — с ненавистью и яростью, как завещал Бог-Император?

— Во имя Бога-Императора, я согласна.

Свечное пламя мерцает, и в неровном свете «Очиститель Мирабилис» словно наполняется святым огнём.

— Согласна ли ты вести нас на священную войну, дабы разить недруга болтером и мечом?

— Во имя Бога-Императора, я согласна. — Обритого скальпа Морвенн касается холодный ветерок, отчего по спине пробегает дрожь.

— Тогда облачайся в доспех и бери оружие, дабы нести смерть врагам веры.

Три небольшие платформы на суспензорах, чьи края покрыты выгравированными именами святых, складываются в лесенку у ног «Очистителя Мирабилис». Их моторчики взвывают, когда Морвенн делает первый шаг, но мраморная платформа держится, словно высеченная в скале. Она ступает в командную люльку, и украшенный затейливой филигранью нагрудник встаёт на место со знакомым и приятным слуху щелчком. Ручки управления прямо под ладонями, и её латницы тотчас смыкаются на них.

Остаётся только шлем.

Херувимчик взлетает, возвращаясь в гнездо среди паутины стропил под крышей. Сестра в простой чёрной рясе ордена Священной Костницы — одного из орденов-пронатус, что опекаются святейшими реликвиями Сестринства, — протягивает ей на багровой бархатной подушечке позолоченный шлем, чело которого обрамляет золотой венец, а глазные линзы темны и незрячи. Морвенн склоняет голову и готовится принять финальное бремя, но прежде чем убор успевает опуститься, двери в собор распахиваются настежь, так что от грохота дерева по камню дребезжат глассические окна, а херувимчики в бездумном замешательстве разлетаются кто куда. Морвенн напрягается, и бронекостюм реагирует на непосредственную угрозу чередой плавных движений, вскидывая тяжёлый болтер и воспламеняя пику Озаряющую.

Но на пороге не враг.

Между окованными железом створками стоит послушница ордена Пресвятой Девы-Мученицы с раскрасневшимся от бега лицом и сползшим покровом. Вал уже шагает вперёд, и огромный боевой костюм с грохотом сходит по каменным ступеням помоста к нефу.

— Аббатиса-санкторум! — Девочка падает на пол, громко стукаясь коленями о плиты.

Старшая целестинка Игнация выступает вперёд и становится подле Морвенн, резко вскидывая руку.

— Послушница, ты забываешься.

Слова обрушиваются на девочку подобно удару в лицо, отчего её щёки наливаются ещё более густым румянцем.

— Простите. — Голос послушницы дрожит. — Но новости крайне срочные. Мне велели передать сообщение лично. Немедленно.

Из клуатра снаружи эхом долетает топот сабатанов. Морвенн этот звук знаком так же хорошо, как собственное дыхание: отделение Сестёр Битвы, быстро бегущее к часовне.

— Ты прервала священную церемонию, — не унимается Игнация.

— Дай ей сказать. — Морвенн разглядывает девочку. Новоприбывшая трепещет, её белые, без кровинки, руки вцепились в подол рясы. — Продолжай, послушница. Что за безотлагательные новости?

— Офелия VII атакована.

В памяти Вал всплывают картины последнего грандиозного сражения за Офелию VII: кардинальский мир, купающийся в нечестивом свете Великого Разлома; белокаменные города, тонущие в крови паствы; бесконечный рой нерождённых, грозящий уничтожить и поработить всё и вся на своём пути. До прибытия помощи в лице Чёрных Храмовников и крестового похода Индомитус примарха Робаута Гиллимана она уже смирилась с тем, что умрёт, и теперь каждый новый день для неё бесценный дар от Бога-Императора, который надлежит использовать для служения Ему.

Получается, та битва не закончена?

— Тиран Голубого Пламени. — Морвенн выплёвывает имя Повелителя Перемен словно сгусток желчи. — Неужели чудовище вернулось?

Послушница качает головой, и на Вал накатывает облегчение. Неважно, какая беда грозит планете, говорит она себе, ничто не может быть хуже того, что мы уже пережили.

— Что тогда?

Послушница произносит два слова, и теплившийся в ней огонёк надежды гаснет, словно задутая алтарная свеча.

Ибо то, что явилось на Офелию VII, хуже того, что она могла себе представить.  

ГЛАВА II

— Благослови нас, святая сестра!

Требования паломников нескончаемы, и у сестры Алейны Амарис из ордена Пресвятой Девы-Мученицы не остаётся другого выбора, кроме как игнорировать их все. Их руки оставляют разводы на её доспехе, на оторочке рясы видны грязные отпечатки пальцев, вонь немытых тел липнет к ним, словно смрад греха. Процессия идёт по Пути Святых к собору Афенасии Мученицы уже несколько часов, но толпа верующих с каждой секундой становится лишь гуще. Люди выстраиваются на озарённых факелами мостах, с которых виден Путь, силясь прикоснуться к священному реликварию из серебра, в котором хранится череп благой святой. Они высовываются из окон, тянутся с позолоченных парапетов, теснятся на винтовых каменных лестницах.

Когда Алейна выглядывает с каменного парапета, то видит под собой бесконечные мосты, дома, башни и контрфорсы Офелии VII, поднимая же глаза, она различает среди возносящихся шпилей лишь клочки неба — тёмного, будто свинец, и тяжёлого, как само проклятье. Собор высится в сердце настоящего лабиринта зданий из камня и адамантия, занимающих всё пространство без остатка, однако единственный истинный путь к нему отмечает величественная церемониальная дорога святых.

Просьбы не прекращаются, крики смешиваются с перезвоном вездесущих колоколов Офелии VII. Некоторые люди, жмущиеся у краёв Пути Святых — местные жители, изготовители идолов и делатели пергамента, для которых короткое паломничество вносит хоть какое-то разнообразие в многолетнюю рутину, но большинство — иномиряне, обменявшие всё заработанное за жизнь на билет до Офелии в трюме пустотного корабля. Они пришли к собору в надежде на искупление, как будто его можно продать или купить, словно кусок мяса на базаре.

Алейна знает, что это не так. Искупление можно получить лишь кровью.

Она юна по меркам Сестры Битвы. В начале Тринадцатого чёрного крестового похода Алейна была ещё послушницей, которую ждали годы тренировок, но потребности безжалостной войны на истощение вынудили перевести многих молодых сестёр в ранг полноправных воительниц, не подобающий тем по возрасту. Обернись всё иначе, она могла до сих пор носить панцирь вместо отливающих чернотой силовых лат, а её волосы скрывались бы под покровом, вместо того, чтобы быть выпрямленными и выбеленными до неестественного блеска, резко контрастировавшего с тёмно-коричневой кожей.

— Мой ребёнок, сестра! Благослови моего ребёнка!

Серебряная костница, хранящая в себе мощи святой, достаточно маленькая, чтобы её мог нести один паломник, но парящая суспензорная платформа, на которую та помещена, размером не уступает «Носорогу». Помимо самой реликвии, на платформе стоят шестеро членов орденов-пронатус в рясах с глубокими капюшонами, чьи голоса сливаются в хоре, прославляющем добродетели святой. Подле неё по Пути Святых шествует миссия сестёр от каждого ордена, в полуночно-чёрных, блестяще-серебряных, кроваво-красных и девственно-белых латах. В воздухе реют мерцающие серебристые стяги, держась в выси благодаря величайшему из чудес.

Святая Гестия из Серебряного Покрова, лучащаяся светом, быстрая и блистательная, с горящими святым огнём глазами, воспаряет вместе с дюжиной своих серафимок. Она — живая святая, воплощение воли Бога-Императора, и лишь ей подобает находиться на почётном месте над Триумфом святой Афенасии. В своё время уже её мощи в серебряной раке будут показывать верующей пастве, но сегодня она — яркое, живое напоминание о могуществе и милости Бога-Императора. Один только её вид наполняет сердце Алейны надеждой, которой почти удаётся выдавить горечь утраты.

Несмотря на торжественность хода, война, что разгорелась после открытия Великого Разлома, нанесла ощутимый удар по каждому из орденов. Когда Алейна позволяет себе окинуть взглядом процессию, ей трудно не замечать отсутствие любимых лиц. Смерть на службе Императору — дар, к коему следует стремиться, но масштаб последних потерь шокирует. Говорят, на каждую сестру, пережившую вторжение на Офелию безжалостного тирана Голубого Пламени, приходится одна, отлетевшая во славе к Золотому Трону. Сложно сказать, правда это или нет, но, истинно, ныне костницы Конвента Санкторума настолько же переполнены, сколь клуатры — пустынны.

— Сестра! Молю тебя!

Алейна кидает взгляд на оборванца в первых рядах толпы, протягивающего к ней извивающегося младенца. Лицо и руки мужчины увивают характерные ожоги, по которым в нём можно узнать свечника, делающего священные свечи для озарения чертогов веры. Некоторые волдыри заросли блестящей белесой кожей, другие ещё свежие и гноятся. И он, и ребёнок чумазые, волосы младенца напоминают грязно-золотой нимб, из открытого беззубого рта доносится испуганный плач. Тощий мужчина смотрит на неё с отчаянным обожанием, которое Алейна видела уже тысячи раз. Этот фанатизм из тех, что охватывает толпу подобно лесному пожару, из тех, что начинается с молитв, а кончается болтами.

— Отойди. — Голос Алейны тихим рыком раздаётся через вокс шлема. Паломники рядом с ним отшатываются, но сам отец не останавливается, продолжая проталкиваться за процессией. Лицо младенца лиловеет, а недовольные крики перемежает тяжёлое сипение, когда на крошечных губках начинает выступать розоватая пена. Алейна не госпитальер, но даже она узнаёт симптомы грудной болезни. Значит, это причина мольбы отца, почему он пересёк многие мили истерзанной поверхности Офелии VII, лишь бы посмотреть на шествие святой. Те, у кого есть деньги, смогут увидеть великомученицу, когда её вернут в место отдохновения, — а некоторым даже позволят прикоснуться к священному черепу кончиком очищенного и миропомазанного пальца, — но несчастное семейство к их числу не относится. Этот человек изморен голодом, одет в лохмотья, а башмаки истоптаны до такой степени, что сквозь дешёвую синтекожу уже проступают большие пальцы.

— Умоляю, сестра!

Он совсем близко. Слишком близко. Стоит отчаявшемуся паломнику сделать один неверный шаг, стоит оступиться, и он встретит свой конец под сабатонами воительниц.

— Я сказала, отойди.

На этот раз сила в голосе Алейны заставляет мужчину замереть на месте. Ему на воспалённые глаза наворачиваются слёзы, оставляя на грязных щеках две чистые полоски.

— Пожалуйста. Он всё, что у меня есть.

Сестре не нужно слушать дальше, чтобы узнать конец печальной истории: семья мужчины погибла при открытии Великого Разлома или сгинула от войны, голода или последовавшего мора. У этого человека не осталось ничего. Разве будет таким уж грехом дать ему немного надежды за то, что он уже потерял?

— Благослови тебя Бог-Император. — Дева касается кончиком бронированного указательного пальца грязного лба ребёнка. Мужчина в комбинезоне сельхозрабочего завистливо ахает и складывает на груди аквилу, но отец продолжает отчаянную погоню, не обращая внимания на великий дар.

— Возьми его, сестра. — Он протягивает ребёнка, словно подношение, и Алейна, наконец, понимает, чего он хочет. — Болезнь забрала мою жену и дочерей. У нас нет ни еды, ни топлива. Я хочу, чтобы он жил.

Разве ей составит труда забрать у отца младенца и передать его конвенту? Но что потом? В Конвенте Санкторуме нет детей, и негде присматривать за ребёнком до тех пор, пока не найдётся корабль, который доставит его в схолу прогениум. Толпа уже напряжена, алчно желая услышать ответ, коего дева дать не может. Согласиться значит открыть врата для отчаяния, которое она не имеет ни права выпускать, ни возможности остановить.

Да и на самом деле всё весьма прозаично: зачем Адепта Сороритас мальчик?

— Иди к госпитальерам, — говорит Алейна, и надежда в глазах мужчины умирает. — Они утешат тебя во имя Бога-Императора.

Он кивает, но его внимание уже обращается с Алейны на процессию, несомненно, в поисках другой сестры, чтобы попросить у неё того же. Она едва ли может его винить. Если на то будет воля Императора, ребёнку повезёт, и он попадёт к госпитальерам. Без неё две несчастные жизни оборвутся под тяжёлыми сабатонами или в давке тел среди других таких же пилигримов. Может, так было бы милосердней. Даже если дитя выживет сейчас, впереди его ждёт новая зима, новая болезнь, и новый шанс умереть.

Церемониальная дорога начинает подниматься к собору, чьи башни в мерцающем свете факелов отбрасывают неровные тени. Алейна идёт в ногу с сёстрами, молча вознося благодарственную молитву Золотому Трону. Находиться в присутствии не одной святой, а целых дух — истинное чудо, но недолгая встреча с мужчиной и его кашляющим ребёнком оставила на её скрытом под кирасой сердце тяжесть. Офелия VII потеряла так много, что пройдут десятилетия, прежде чем она вернёт былую славу, и для таких свечников дорога эта будет полна тягот и лишений.

Солнце исчезает за тучей, и мерцающее сияние стягов тускнеет, становясь свинцово-серым. Из толпы доносится бормотание, в воздухе повисает напряжение, как перед бурей. Неожиданный порыв ветра поднимет пыль у неё под ногами, и ударяет с такой силой, что ближайший паломник шатается и едва не валится с ног. Свет резко усиливается, как при солнечном затмении, и на один ошеломительный миг Алейна задаётся вопросом, не чудо ли это, не благословляет ли Бог-Император их ход демонстрацией Своего могущества…

А затем раздаются крики.

Паника прошивает толпу подобно разряду молнии, и на запруженной людьми улице тут же воцаряется хаос и столпотворение.

Где реликвия?

Она рыщет взглядом по тому месту, где только что парила суспензорная платформа, но видит лишь обезумевшую толпу. На неё пялятся потрясённые глаза, за рясу и броню хватаются руки, пока она не обнаруживает, что её дёргает из стороны в сторону, словно игрушку в руках дерущихся детей. Один удар латницей положит конец их возне, но она не может поднять на них руку, запутавшись в сплетённой ею же паутине нерешительности. А в следующий миг мимо неё проносится приклад болтера, врезаясь в череп ближайшему паломнику, отчего тот падает, и его тело тут же поглощает бурная паникующая масса. Она оглядывается и видит шлем старшей сестры из Кровавой Розы, которая в ответ лишь едва заметно кивает.

— Благодарю вас… — начинает Алейна, но старшая сестра уже отвернулась, проталкиваясь сквозь толпу паломников в направлении реликвария.

— Вижу врага. — Донёсшийся из вокса голос святой Гестии спокойный и приятный, как глоток чистой воды, однако от её слов Алейну всё равно пробирает озноб.

— Что за враг? Количество? — Раздаётся в ответ аугментический хрип палатины Суджаты. В последний раз дева видела её во главе хода, когда они только начали Триумф святой, но с тех пор, как процессия тронулась в путь под звон колоколов и рёв фанфар, прошло несколько часов. Теперь ей кажется, словно это случилось в иной жизни.

Повисает долгая пауза. Затем:

— Повелители Ночи. Их не сосчитать. А с ними летающий сосуд проклятья.

— Будьте храбры, сёстры мои, — говорит Суджата. — Мы — длани Бога-Императора.

Из толпы слышится грохот болтерного огня, достаточно далеко, чтобы Алейна не увидела цель, но притом так близко, что она замечает разлетающиеся брызги крови. Над ней проносится тень Гестии, и она кидает взгляд на небо, отчаянно моля о наставлении и воодушевлении. Где враг? Что ей делать?

Но летающая фигура принадлежит не святой. Силуэт кажется неправильным, плечи слишком широкие, шлем искажён и увенчан чудовищными крыльями, а краска на доспехе поглощает свет, вместо того, чтобы его отражать.

Бог-Император, дай мне смелости.

Кожу щиплет от страха. Латницы крепче сжимают болтер, поворачивая ствол вверх. Садящееся солнце пересекает вторая тень, и третья, а тогда небо становится чёрным от тел. Над головой звучит рог, и святая Гестия с неимоверной скоростью воспаряет ввысь, её меч пылает, а серебряный доспех как будто светится изнутри.

— Шкатулка-реликварий! — раздаётся по воксу голос Суджаты. — Защитите благую мученицу!

С неба бьют разряды огня. Алейна расталкивает людей, двигаясь к ядру процессии, а воздух меж тем темнеет, наполняясь ядовитым дымом. Керамитные пластины её доспеха устойчивы ко всему, кроме самого сильного жара, однако несчастные пилигримы такой защиты не имеют, и их крики сливаются в стену звука, мешая Алейне сосредоточиться. Где реликварий, где враги? Путь Святых горит, а она ещё даже не увидела цель.

— Еретики! — Палатина Суджата ревёт, и через мгновение за её словами следует раскатистая очередь из болтера. — Смотрите в небо! Убивайте их!

Толпу прошивает ещё один поток огня, и к солнцу валит густой, как из крематория, чёрный столб дыма. Сквозь вихрь к ней мчится пылающая фигура, и она едва не стреляет, но её палец замирает на спусковом крючке, когда человек пошатывается, и валится на неё. Секунду Алейна держит за плечи одного из паломников, с чьего лица отслаивается чернеющая кожа, а волосы уже сгорели дотла, но затем слева грохочет болтер, и голова человека взрывается. Труп падает на землю и продолжает дымиться, а потёки плавящейся синтеткани прожигают крошечные канавки в обугленных ошмётках кожи.

— Сестра!

Усиленный воксом голос выдёргивает воительницу из оцепенения, и, обернувшись, Алейна упирается взглядом в глазные линзы шлема модели «Саббат» — кроваво-красного с девственно-белым визором и золотой гербовой лилией на лбу. Ей требуется мгновение, чтобы узнать виденную раньше старшую сестру — хотя случилось это «раньше» секунды, минуты или часы назад, она уже не уверена.

— Нам велено защищать реликварий. Живо!

Это не первый бой Алейны — вовсе нет — но стремительность и хаотичность атаки грозит сломить её решимость. Она возносит молитву, прося помочь ей сосредоточиться — в битве, Бог-Император, дай мне познать твёрдость твоей воли, — и торопливо кивает. Старшая сестра убила паломника из милосердия, но скорость и кровавость его смерти всё равно потрясла её до глубины души. Он не был ни еретиком, ни врагом, а лишь одним из верующих, которому не повезло оказаться среди апокалипсиса пламени и смятения.

— Да, старшая сестра.

Вторая женщина уже прокладывает путь сквозь толпу, в одной руке сжимая болт-пистолет, в другой — цепной меч. Алейна спешит за ней, пот, выступивший на лбу от удушливого жара внутри шлема, щиплет глаза и наполняет рот привкусом соли. А затем мир тонет в огненном зареве, и её подбрасывает в воздух.

На мгновение она становится невесомой, а тогда падает на землю с такой силой, что из неё вышибает дух. Воительница лежит, слепая и оглушённая, со звенящими ушами, ощущая, как по правой щеке течёт что-то липкое. Попытка сделать вдох превращается в настоящую пытку, и когда ей всё же это удаётся, она чувствует кровь.

Кто-то кричит, но вокс — или, может, её слух — слишком пострадал, чтобы она поняла, кто говорит, и о чём именно. Дева встаёт на колени, дрожащей рукой отщёлкивает зажимы шлема и снимает его. Освободившись от душащей тесноты убора, она благодарно втягивает воздух, за что получает полные лёгкие горячего дыма, от которого грудь сводит в натужном болезненном кашле. От силы взрыва в ушах у неё как будто звенят соборные колокола, перед глазами всё плывёт.

Посреди Пути Святых зияет воронка шириной в сорок футов. Парапет вдоль западной стороны разлетелся на куски, оставив осыпающийся край из разбитых камней и искорёженных металлических прутьев, постепенно срывающихся в провал. Алейна с трудом поднимается на ноги и придерживается за основание раскрошенной колонны, одновременно пытаясь восстановить равновесие и понять, что происходит. Дорога стала практически неузнаваемой, скрывшись под грудами щебня, изломанными телами и густой пеленой дыма. Она бредёт вперёд, затем замирает, когда сабатон стукается обо что-то твёрдое: серафимка с серебряном доспехе лежит лицом вниз, её правая рука обрывается у плеча, шея вывернута под несовместимым с жизнью углом.

Реликвария нигде не видно.

— Палатина! — кричит Алейна, но её голос тонет в грохоте боя. Где все командиры? Она в отчаянии озирается, пытаясь найти кого-то вышестоящего по званию — палатину, старшую сестру из Кровавой Розы, хотя бы одну из сестёр-пронатус, — любого, кто может отдать ей приказ и спасти от неопределённости. — Палатина Суджата!

Вокс продолжает молчать.

В дыму перед ней что-то движется — огромная чёрная тень с красными глазными линзами, горящими подобно жаровням. Один из Повелителей Ночи, о которых говорила святая Гестия, предатели из VIII легиона — некогда возлюбленные сыны Бога-Императора, а теперь впавшие в немилость и присягнувшие служить Архиврагу. Её живот скручивает от ненависти и страха, однако вместе со знанием приходит облегчение. Врага, имеющего имя, она может убивать, может ненавидеть, своей осязаемостью он смывает прочь смятение, грозившее захлестнуть её без остатка.

Она поднимает болтер и открывает огонь, посылая очередь снарядов в керамитный доспех, где те рвутся подобно сретенским фейерверкам. Еретик продолжает неумолимо идти на неё. Между гротескно удлинённых перстов на его левой руке трещит сине-белая молния, в правой он стискивает палаческий силовой топор, с чьего волочащегося по земле лезвия сыплются искры. Доселе она боролась с такими монстрами только в составе отряда сестёр — ни разу один на один, и ни разу, едва держась на ногах и ничего не слыша из-за звона в ушах.

Бог-Император, даруй храбрость своей верной слуге.

Еретик выходит из дыма, чудовищный в своём святотатственном величии. Ростом он в девять футов, переливающиеся полуночно-синие латы покрыты свернувшейся кровью. С шипа держателя у него на плечах на Алейну глядят гниющие лица покойников, от части которых остались одни черепа, другие — такие свежие, что могли быть отняты секунды назад. Свет отражается от металла аугментической гортани, торчащей из разорванной шеи, и дева с ужасом узнаёт в верхней голове палатину Суджату, чей правый глаз вынут из глазницы, а окровавленный рот отвис, словно в бесконечном предупреждающем крике.

Лёгкие Алейны наполняются вонью падали, густой и тошнотворной, трупные мухи гудят словно в такт с сердцебиением. Каждая частичка естества кричит ей бежать, однако мышцы не слушаются, и она не в силах отвести взгляда от единственного глаза палатины. Беги, слышит она голос мёртвой женщины. Беги, иначе разделишь мою судьбу.

Но Суджата в жизни не сказала бы таких слов. Она бы сказала Алейне бороться.

— Еретик! — палец девы сжимается на спусковом крючке болтера, накрывая сине-бронзовые латы шквалом разрывных снарядов. — Сгинь! — Воздух густеет от дыма, запах гари почти перебивает прогорклую вонь лежалого мяса, но когда он рассеивается, монстр исчезает. Он умер? Неужели очереди из трижды благословлённого болтера хватило? Ответ приходит во вспышке молнии, когда когтистая рука рассекает воздух и выбивает болтер у неё из ладоней.

— Что за глупость. — Чемпион Повелителей Ночи качает головой. — Каково высокомерие — думать, будто ты устоишь против меня. — Слова звучат тяжёлым рыком, который словно скребёт саму душу Алейны, общая вечность страданий в руках еретика.

— Кто ты такой, что я должна тебя бояться? — выплёвывает воительница.

Из-под крылатого шлема грохочет глубокий смех.

— Я — Смерть Святых.

У Алейны есть время помолиться о быстрой смерти, попросить, чтобы её душа обрела место подле Золотого Трона, прежде чем её голова присоединится к остальным на держателе для трофеев еретика, а затем чёрные тучи расходятся, и является чудо.

Подобно яркой серебряной комете святая Гестия спускается на пламенных крыльях, глаза её пылают горячей белизной, полыхающий меч устремлён в чёрное сердце еретику. Он оборачивается, и огромный кулак задевает Алейне висок. Удар скользящий — придись он в полную силу, то наверняка раздробил бы ей череп, — но его всё равно хватает, чтобы дева, крутанувшись, рухнула на землю с расцветшей за глазами болью. Сквозь дымку, серебряным покровом затуманивающую зрение, она видит, как он вскидывает молниевый коготь, чтобы парировать силовой меч святой, и от их соприкосновения воздух озаряется ослепительно-белой вспышкой. Они подобны витражам с глассического окна — демон, вздымающийся навстречу падающему ангелу, — подобны иллюстрациям из святой книги — яркая, как неземной огонь, святая, и тёмный, как сама скверна, Повелитель Ночи.

Волосы Гестии обрамляют её голову серебрящимся нимбом. Пистолет в руке святой выпускает шквал сиятельного пламени прямо еретику в лицо, однако вместо удушающего смрада горящей плоти воздух наполняется сладостью благовоний. Её лицо лучится светом, и зрелище это настолько восхитительное, что у Алейны перехватывает дух. Дева силится подняться, но ноющие мышцы подводят её, и, всё что она может — восторженно наблюдать, как святая возносит клинок и пикирует вниз, несомненно, готовясь нанести смертельный удар.

Смерть Святых такой быстрый, что Алейна не успевает уследить за ним взглядом. Одним плавным движением он раскручивает топор над головой и магнитно крепит его к задней пластине доспеха, хватает её за руку и вдавливает пальцы святой в рукоять меча.

— Труп-Император не спасёт тебя. — Смерть Святых подаётся к святой, и молниевый коготь тянется к её лицу.

— Ты не победишь! — Гестия отстраняется, двигатели крылатого прыжкового ранца протестующе ревут, но хватка Повелителя Ночи слишком крепкая. Медленно, неумолимо, он начинает тянуть воительницу к земле.

На плече Алейны смыкается рука.

— Сестра. Мы должны действовать. Сейчас.

Дева из Кровавой Розы снова рядом с ней, её доспех измазан в крови, а одежда висит обугленными лохмотьями. Она толкает перед собой тощую послушницу, прижимающую к груди серебряный реликварий. Алейна поднимается на нетвёрдых ногах, и окидывает землю взглядом в поисках болтера, но тот исчез, затерявшись среди дыма и бойни. Тогда она достаёт болт-пистолет, и, пошатываясь, целится. Две фигуры — святая и архигрешник — так близко, что она не сможет попасть в цель, не рискуя при этом задеть Гестию. Она оглядывается на старшую сестру, ожидая приказов, однако та уже идёт вперёд с цепным мечом в руке.

Но они опоздали.

С криком рвущегося металла еретик пробивает когтистой рукой нагрудник Гестии. На кончиках когтей сверкают молнии, когда те выходят у неё между лопатками, а тогда её голова откидывается назад, и из глаз и рта бьёт серебряный свет. Секунду святая висит в воздухе, словно готовясь взмыть в небо, затем её тело обмякает, и свет в глазах гаснет.

Смерть Святых вырывает молниевый коготь, и Гестия падает на колени, её голова запрокидывается, так что глаза в безмолвной мольбе смотрят в небо. Он достаёт топор, и одним плавным движением сносит ей голову с плеч.

— … ко мне!

Смутно, словно в тумане, Алейна осознает, что к ней кто-то обращается. Рука в кроваво-красной перчатке хватает её за наплечник и толкает за обвалившуюся арку, где уже прячется послушница сестёр-пронатус. Старшая сестра из Кровавой Розы поднимает визор, открывая вспотевшее оливковое лицо, на чьей левой щеке вытатуирована гербовая лилия, а правую оспинами покрывает созвездие крошечных шрамов. Сквозь дым Алейна видит, как Смерть Святых поднимает отрубленную голову Гестии за серебряные волосы и водружает в центре шеста для трофеев.

— Слушай меня, — шипит старшая сестра. — Сегодня мы уже потеряли одну святую. Мы должны сделать всё, что в наших силах, чтобы не лишиться ещё одной.