3516
правок
Изменения
Перейти к навигации
Перейти к поиску
м
Силас Сайлас Энварик, сержант 12-го полка Гелианских стрелков
<br />
Нет описания правки
{{Другой перевод|Отголоски вечности / Echoes of Eternity (роман) (перевод Alkenex)}}
{{В процессе
|Сейчас= 710
|Всего = 36
}} {{Книга
Марлус Зенир, капрал
Таник Машраджеир, капрал 91-го полка Индустанских десантников
'''Адептус Механикус'''
Аркхан ЛендЛэнд, техноархеолог
Трансакта-7Y1, скитарий макроклады Тр1.акс
У Кхарна не было ответа.
<br />
Время, время, время. Всё это занимало время, а защитники отступали к укреплениям Палатинского кольца.
Многие титаны пытались взобраться на стену. Каждый шаг слендовало следовало просчитать и оценить, пустотные щиты всех титанов были опущены, а их энергия перераспределена. Наземные части – немногие пехотные подразделения скитариев, на которые ещё можно было положиться и которые не бросались вперёд в погоне за убийствами – делали всё возможное, чтобы расчистить ровные места для огромных когтистых лап.
Во время подъёма "Хиндара" упала дважды. В первый раз она просто поскользнулась в самом начале, просчитавшись в компенсации стабилизаторов, и опрокинулась вперёд. Как бы опасно это ни было, но падение вперёд было самым безопасным; модератус Отеш с холодной ясностью манипулировала элементами управления, вбив проскальзывающую ногу под острым углом с достаточной силой, чтобы пробить осыпающуюся породу и удержать их на месте в течение драгоценных секунд, за которые она вернула "Хиндаре" устойчивость. Члены экипажа чествовали её аплодисментами и одобрительными возгласами. Даже другие титаны, находящиеся достаточно близко, чтобы видеть силуэт "Хиндары" в пыли, провоксировали признательность или, в некоторых случаях, насмешки. Прерывающаяся сеть связи позволила, хотя и с трудом, понять некоторые из них.
=='''Часть 2. Ослеплённый мир.'''==
=== Шесть. Последний человек на Терре. ===
''Амит''
От этого невозможно было оправиться. Независимо от того, кто выиграет войну, Терра будет вечно нести эту болезнь в сердце.
Амит продолжал идти. Его целью было соединиться с одним из конвоев. Некоторое время компанию ему составлял только звук его собственных шагов, но к данному моменту он уже давно устал, утомление пропитало его до костей. Когда он в последний раз спал по-настоящему? Несколько недель назад в Горгон Баре Горгоновом рубеже перед великой битвой за удержание Сатурнианской стены он урвал полчаса. Это словно было в другой жизни. Жизни, принадлежавшей кому-то другому.
Он проходил мимо тел, некоторые из них принадлежали врагам, некоторые – его братьям и кузенам или солдатам, которыми они командовали. Большинство из них поглощала земля, нити нереальной материи сплетались вокруг мертвых и сплавляли их с заражённым камнем. Другие тела медленно срастались, соединяясь клейкой грязью, превращаясь в массу некротической плоти. На пустоши рос сад, плодоносящий фруктами, которым не должно было созревать.
Амит уже слышал всё это раньше. Он поднял меч и кинжал, медленно покрутил ими, чтобы ослабить боль в запястьях, и двинулся вперёд.
=== Семь. Прокажённое чрево. ===
''Зефон''
– Они прорвали...
– Священный Марс, заткнись, – вздохнул голос. Затем он пробормотал : – Возможно, они были правы насчет повреждения мозга.
Другие голоса присоединились к ним, бормоча с похожей тревогой.
– Вы хорошо выглядите, мой друг, – мягко солгал Зефон.
– О, заткнись, – усмехнулся ЛендЛэнд. – Что касается твоего местонахождения, то ты в одном из медикэ-склепов бастиона Разави, в катакомбах под ним. Здесь тебя хранили тебя вместе с неизвестно сколькими другими мёртвыми, ранеными и застывшими в стазисе. Мне сказали, что либо ты мёртв, либо твой мозг необратимо повреждён – что одно и то же в случае с вами, транслюдьми. Отчёты были противоречивы, и я решил проверить самостоятельно. Ты должен был храниться в Бхабе. Я потратил целую вечность, чтобы найти тебя.
Зефону не понравилось слово "храниться", но сейчас было не до диспутов. Он поднял руку, пытаясь прервать Лэнда и попросить его говорить медленнее, но марсианина было не остановить. Череп продолжал передавать голос Лэнда, на полсекунды отставая от движения голограммы.
– Подземные уровни уже покинуты, а поверхностные готовятся к эвакуации. Я собрал твоих слуг вместе и отправил команду вниз, чтобы найти тебя. Я бы сказал, вопреки здравому смыслу.
Всё, что говорил ЛендЛэнд, не имело смысла. Чтобы защитники эвакуировали бастион Разави, враг должен был...
– Аркхан, – обратился он к мерцающей голограмме, – Последняя стена и вправду пала?
Зефон дышал сквозь разделенные зубы, фокусируясь заново.
– Расскажи мне всё, что произошло, – обратился он к Аркхану ЛендуЛэнду.
Голопризрак покачал головой.
Наступила пауза. На мгновение Зефон был уверен, что мелочность Лэнда возьмет верх. К счастью, он ошибся.
– Ты был ранен в Горгон БареГоргоновом рубеже. Твоя при-ан мембрана ввела тебя в стазис космодесантников, травматически среагировав на отказ органов, нарушение целостности черепа, потерю крови...
Зефона шатало, но чувствовал себя хорошо, по крайней мере относительно восстановления от ран, нанесённых… ''яркий, ослепивший его огонь, дар, обжигающий одним своим звуком, нереальный грохот падающих камней''... ран, нанесённых взрывом.
– Я помню, – сказал он. – я помню Горгон БарГоргонов рубеж.
– Ну, после этого всё пошло крайне неудачно. Они заполонили Внутренний Дворец. Почти всё пало, кроме Палатинского кольца. Бастион Кидония, Меру, Шеол... все они пали. Последнее, что мы слышали о бастионах Пифия и Авалон – то, что они почти разрушены. Бхаб и остальные всё ещё держатся, но все они осаждены ордой, их защитники окружены. Четвёртый<ref>Почему-то Лэнд называет Дорна четвёртым примархом, хотя тот седьмой. Рогал Дорн - четвёртый по счёту верный примарх (после Льва, Хана и Русса), но дальше Лэнд использует общую нумерацию, называя Сангвиния и Ангрона девятым и двенадцатым.</ref> примарх окружен в бастионе Бхаб, он в ловушке".
Зефон кивнул в знак согласия, его внимание оставалось приковано к Лэнду, пока он по очереди напрягал и расслаблял свои мышцы, как биологические, так и бионические. Он повращал плечами и вытянул руки. В зловонной тьме затрещали суставы брони и захрустели сухожилия. Эристес, его оценщик физической формы, внимательно следил за ним, высматривая болезненность, скованность и другие недостатки.
На серебристых кибернетических конечностях играл свет. Несмотря на повреждения – царапины и вмятины от камней, обрушившихся на них в Горгон БареГоргоновом рубеже, – они были сделаны очень изящно. Марсианин сам разработал их, чтобы заменить отказавшую бионику Кровавого Ангела.
В нему возвращались воспоминания – и хорошие, и плохие.
"Они прорвали основную линию. Почему вы здесь? Вы не ополченец." Когда начался обстрел, он столкнулся с гражданской. И он защитил её. Обхватил её, когда здание обрушилось на них, прикрыл её тело своим...
В Горгон Баре Горгоновом рубеже была гражданская, – пробормотал он. Артиллерия... Я пытался спасти ее.
– Действительно? – Лэнд был далеко не очарован. – Какая захватывающая история.
Он медленно вытащил свой клинок, оставив ножны прикрепленными к спине трэлла. Свободной рукой он потянулся к одному из своих пистолетов. Оружие было чистым, отремонтированным, в идеальном состоянии. Меньшего он и не ожидал.
– Всё это очень трогательно, – сказал ЛендЛэнд. – Но, пожалуйста, поторопитесь. Вы единственные живые существа там внизу, но не единственные движущиеся.
– Пусть они умрут внизу, – сказал Лэнд, и проекция его образа дрогнула, искажённая расстоянием и очередным всплеском помех. – Теперь они бесполезны. Следуйте за мной.
И вот Зефон повёл своих слуг сквозь дрожащую темноту. Эристес, не обученный владению оружием, шел с напускным спокойствием, делая вид, что не слышит разговора своего хозяина. Шенкай был поглощен своей ношей и, казалось, не интересовался речами ЛендаЛэнда. Только Шафия слушала в открытую; она неприязненно покачала головой в ответ на фразу марсианина. Очевидно, она была невысокого мнения об Архане Ланде.
– Где вы находитесь? – в какой-то момент спросил Зефон у проекции.
– Мы проигрываем войну?
Архан Ленд Лэнд рассмеялся так сильно, что его гололитическое изображение замерцало искажениями.
Сервочереп повернулся по медленной дуге, и появившийся призрак окинул его безжалостным взглядом.
– Как и мы, – сказал ЛендЛэнд. – Никто толком не знает, что произошло после падения Последней стены. Все пошло наперекосяк, Зефон. Сотни миллионов погибли. Мы все в неведении. Они бомбардировали нас с орбиты. Они сравняли плато с землей. Большая часть Внутреннего Дворца превратилась в пустыню из обломков. Связь между бастионами была ненадежной целые недели и не работает вот уже несколько дней.
Зефон продолжал двигаться. Он оглянулся на остальных. Те не отставали от него.
– Пожалуйста, помоги мне, – повторило оно.
– Не обращай внимания, – сказал ЛендЛэнд. – Игнорируй их. Они думают, что они всё ещё люди.
– Не оставляйте меня здесь, – сказала тварь. Расколотая голова продолжала открываться там, где у неё когда-то был рот, обнажая сотню ужасных зубов.
Оно – ''она'' – внезапно рассмеялась, звук был густым и влажным.
'''''– Они прорвали основную линию.'''''
– Продолжай двигаться, – огрызнулся Лэнд. – Не дай ему проникнуть в твой разум.
Эта тварь, женщина, начала течь, её тело превратилось в грязь, которая испарялась, стекая по стене.
'''''– Они прорвали основную линию''''', – сказала она сквозь шатающиеся зубы в тающем рту. – '''''Сын Сангвиния, мы видим и слышим сквозь железо и камень, пепел и пыль... Мы знаем, мы знаем, мы знаем...'''''
Зефон нажал на курок. Останки Дженны Вирнэ украсили стену шипящим узором, не имеющим ничего общего с кровью. Кровь не растворяла металл. Кровь не текла подобно смоле.
– Нам не следует медлить, хозяин, – обратилась к нему Шафия.
– Да, конечно, – сказал ЛендЛэнд. – Послушай трэллов. Продолжай двигаться.
И на этот раз Зефон так и сделал.
=== Восемь. Тысяча огоньков. ===
''Рюкат''
Человечеству всегда удавалось найти поэтический оборот речи для прогнозируемого конца света. Писатели любят говорить о всеобщем распаде, когда центр не может удержать части целого, противопоставляя подъём океанов падению империй. Философы утверждают, что конец наступит не с грохотом, а с плачем. А что насчёт смерти? Они обещают, что бояться нечего. Смерть – это просто ещё один путь.
Так всегда рассуждают мужчины и женщины, далёкие от опыта того, каким на самом деле будет конец всего сущего. Когда не можешь постичь истину, легко скатиться к сангвинической философии. Да, центр не может удержать части, но распад означает геноцид триллионов. Да, смерть – это ещё один путь, но этот путь ведёт к тому, что душа каждого мужчины, женщины и ребенка попадёт прямо в открытые рты безумных богов.
Если бы древние мудрецы увидели всё это своими глазами, возможно, их изречения были бы не столь безмятежны.
Но у монеты есть две стороны. С безмятежностью незнания соседствует призрак надежды. Люди будут сопротивляться до конца, даже вопреки свидетельствам своих глаз и выводам своего разума. Логика здесь не играет никакой роли, здесь правит балом надежда, а инстинкты выживания заложены в мозг каждого живого существа. Подобные им эмоции сжигают холодные и прямые доводы.
Так было и сейчас, в последние дни войны. Не имело значения, что война закончилась. Неважно, что Терра горела день и ночь под погребальным саваном из пыли. Защитники продолжали сражаться.
Идея линии фронта в войне за Терру была фикцией; уже сомнительная, когда в Последней стене появилась первая брешь, эта концепция стала всего лишь мифом, когда Джагатай-хан атаковал космопорт Львиных врат. Рогал Дорн наметил и спланировал во Внутреннем Дворце целую страну из запасных точек обороны, баррикад, опорных пунктов, складов оружия... и защитники заняли их, затем сражались за них, истощили их и оставили их в непрерывной цепочке. Те, что не были покинуты, были разбомблены с орбиты – стёрты неприцельными бомбардировками капитанов кораблей, не способных сдерживать себя, – или же разгромлены ордой Магистра войны. Уцелевшие бастионы были осаждены, а их защитники сражались, продавая свои жизни, чтобы задержать продвижение орды.
Это была уже не одна война. Каждое проводимое Гором вторжение превосходило слово "война", но никогда это не было так очевидно, как сейчас, когда оборона была прорвана. Сражения росли и делились на части, и бесчисленные отдельные войны бушевали по всему лицу Терры. Сплочённость уступила место изоляции, оставшиеся силы Императора были окружены в своих последних крепостях и окопах, отрезанные друг от друга.
Тысяча огоньков по всей Евразии гасли одна за другой.
Там, в бесконечном пепле, лежал воин по имени Рюкат – хотя даже этот первый факт о нём был, в некотором роде, ложью. "Рюкат" было его имперским именем, которое он носил, словно неудобный плащ, ради других. Его фенрисийские братья, поклявшиеся и связанные кровью как встарь, называли его по имени, данному по его деяниям. Они звали его Врагов Не Осталось.
Он был как охотником, так и воином, и гордился различием между этими понятиями. Для имперских писцов он был просто ещё одним космическим десантником в беспорядочном легионе Космических Волков. Их взгляды не могли проникнуть за мешанину отметок рот и отделений, непроницаемую для сторонних наблюдателей. Они не знали ни его места в отряде "Крик тоскующего дракона", ни его роли в стае под названием "Вой Родного мира".
На шее у него висел гладкий кожаный шнурок с талисманом из фенрисийского янтаря, подаренным ему целую жизнь назад его верховным вождем, Леманом из племени Руссов. Получение этого талисмана было самым гордым моментом в его жизни. Он будет носить его до самой смерти.
Рюкат стоял на укреплениях бастиона Арджуна, дворцового небошпиля, связанного километровыми арками с бастионом Меру. Когда Меру был захвачен, Арджуна уже несколько часов стоял в одиночестве, обороняемый всё уменьшающимся числом защитников. Хоть они и сражались превосходно, но они не были богами, чтобы переписать ход судьбы. Враг взобрался на стены, перебрался по мостам и обрушил стены непрерывной канонадой. Это стало концом Арджуны.
Десантно-штурмовые корабли не могли надёжно лететь в пыли. Пепел в воздухе критически истирал крылья с обеих сторон, взрывал стёкла кабин в морозе, прогрызал внутренние механизмы и заставлял "Громовые ястребы" задыхаться, глохнуть, и умирать от удушья. Реактивные двигатели штурмовиков раскалялись добела, плавя пепел в стекло, от которого лопасти турбин тупились, а двигатели глохли. Не было ни одного чистого участка воздуха, где можно было бы зависнуть и восстановиться, независимо от того, насколько корабль поднимался или опускался, и за несколько дней ни один из них не смог благополучно достичь орбиты. Пилоты не могли видеть; они летели вслепую с мёртвыми приборами через утыканный зданиями размером с горные хребты горящий город масштабом с целую страну. Они боролись с управлением машин, двигатели которых не могли дышать. Но это не остановило ни одну из сторон. Одних заставляло отчаяние, других воодушевляла надежда, и жажда крови всегда была мотивирующим фактором для многих.
Рюкат, окруженный своими мёртвыми братьями, был близок к одному из последних оставшихся на стене кораблей. Он не был дураком, и его никогда нельзя было заподозрить в оптимизме. Он знал, что погиб. В его ушах, над рёвом пламени и грохотом тысячи болтеров, сквозь скрежет вокса пробивался голос, призывавший его бежать. Но он не побежал – как уже говорилось, он не был дураком. Он предпочел бы умереть с клинком в руке, чем среди искорёженных металлических останков разбившегося челнока.
Он оплакивал убитых. Он не терял достоинства; как и во многих других традициях родного мира легиона, фенрисийская культура не видела ничего постыдного в скорби. У его ног лежали братья, рядом с которыми он сражался на протяжении двух человеческих жизней. Он любил их больше самой жизни. Конечно, он плакал. Машина не могла плакать. Трус не стал бы плакать.
Здесь был Каргир, которого звали Тринадцать Падающих Звезд, родившийся под метеоритным дождем – величайшим предзнаменованием у северных племён, а теперь павший от клинковых ранений в оба сердца. Был Ваэгр, за сходство с предками названный Эхом Трёх Героев, родившийся в бесконечную фенрисийскую зиму и убитый болтом в голову. Был Ордун, названный Родичем Ночи, рождённый для охоты во тьме и погибший в войне, которую не следовало вести. Они были последними; остальные из его стаи погибли несколько недель назад. На Терре почти не осталось Волков, а из тех немногих дышало ещё меньше.
Умоляющий голос не умолкал, пока он не разорвал свою связь с воксом. Рюкат остался на месте, пока мимо него в пыли проносились фигуры. Люди. В масках, бегущие, хромающие. Защитники, спасающиеся бегством. Почему? Куда бежать? Что особенного в том, чтобы умереть там, а не здесь?
Он присел и положил руку на разорванный нагрудник своего офицера и брата, Тринадцать Падающих Звёзд. Грязные бронированные кончики пальцев дотронулись до разбитого Империалиса его брата. Он улыбнулся сквозь горькие слезы, потому что случайный символизм момента был настолько прямым и точным, что он не мог не усмехнуться.
Затем враги, преследовавшие убегающих защитников, пришли за ним. Он поднялся, держа в руках не только свой цепной меч, но и включённый силовой клинок павшего вождя. Один меч разъяренно взревел, другой сверкнул убийственной молнией.
В сагах его родного мира – и легиона, выросшего на столь ледяной почве – у героев всегда были достойные последние слова. Они доблестно бравировали и бросали величественные последние вызовы на поединок, заставляя врагов внимать им с неохотным уважением. Но Рюкат никогда не любил саги, а эти враги – эти ревущие Пожиратели Миров и поющие Тысяча Сынов – слишком упивались молоком своих чёрных богов, чтобы уважать своих врагов. Да и сами они не заслуживали уважения.
Он встретил их лицом к лицу и сразился с ними. Эта часть, по крайней мере, совпадала с сагами Фенриса. Но не было радости в его убийствах на этом рассвете. От любого воина ожидалось, что тот будет убивать своих врагов. В эти последние мгновения для него было важно не то, кого он убивает, а то, где он находится, готовый к смерти. Он умирал вместе со своими братьями. Часть своей стаи до самого конца.
Это было правильно. Так и должно быть.
Его братья восхищались тем, что он всегда сражался до тех пор, пока не оставалось врагов. И Врагов Не Осталось, названный так за свою стойкую неутомимость, наконец, не оправдал своё имя. В этом не было ничего постыдного. Как может быть стыдно за поражение, когда не было никакой надежды на победу?
Когда настал тот самый момент, Рюкат не мог перестать ухмыляться. Он ухмылялся, стоя по щиколотку в мертвецах, когда сталь клинков его врагов встретилась внутри него. Он ухмылялся даже тогда, когда падал, и жизнь вытекала из него потоком гордой фенрисийской крови.
Воин, убивший его, один из Тысячи Сынов, взял силовой меч из его умирающих пальцев. Меньше чем через минуту этот воин был убит случайным потоком огня лазпушек, а клинок, некогда ценимый воинами Воя Родного мира, испарился, навсегда забытый.
Таковы были причуды войны.
К тому моменту, когда Рюкат, захлёбываясь кровью, усмехнулся в последний раз, челнок Имперских Кулаков, стоявший дальше на укреплении, уже взлетел. Остаться на стене означало умереть, и пилот решил рискнуть в небе. С протяжным ревом "Громовой ястреб" вдохнул пепел своим механическим чревом и оставил землю позади.
Он рванул в небо, уже на пределе сил, уже обречённый. Когда его двигатели задохнулись от плавящегося стекла, пилот спикировал, нагнетая через воздухозаборники охлаждающий воздух, надеясь отвердить расплав и очистить от осколков засорившиеся турбины. Его звали Эктар, уроженец Терры, Имперский Кулак. Никто не видел, что он сделал, но манёвр был великолепен. Солдат, находившихся на борту, бросило на внутренние стенки корпуса и на ремни своих полётных тронов, многие из них думали, что попали под зенитный огонь, не понимая, что мастерство их пилота дало им еще несколько секунд жизни.
Но в конце пикирования не было чистого воздуха. На всей Терре больше не было чистого воздуха. Кувыркающийся корабль прочистил горло только чтобы вновь наполнить его пеплом и пылью. Он вновь захлебнулся грязью через несколько секунд после того, как избавился от её.
В акте абсолютного отчаяния "Громовой ястреб" запустил свои орбитальные ускорители и на форсаже прорвался сквозь ослепляющую пыль. В течение трёх секунд он набирал высоту ценой стирающегося корпуса и умирающих двигателей, пожирая себя в полёте.
Он столкнулся с одним из вычурных переходов между бастионами Меру и Арджуна, который его пилот даже при всём желании не смог бы заметить. Большую часть левой половины корабля оторвало, обломки, вращаясь, попали в двигатели, визжавшие до тех пор, пока пыль не задушила их полностью. То, что осталось от корпуса, вылетело на ничейную землю, обломки и шрапнель разлетелись во все стороны, рассекая неплотный полк пехоты в цветах Гора, преследующий колонну отступающей Имперской Армии.
Бастион Арджуна пал менее чем через час, и ещё один огонек угас.
=== Девять. Последняя шутка. ===
''Трансакта-7Y1''
Снова вниз, сквозь пыль. Мимо остовов Имперских Рыцарей, всё ещё стоящих прямо, пока пламя пожирало их кости. Над десятками тысяч тел, устилающих землю. Вверх и вверх по боевым укреплениям бастиона Пифия, стены которого были расколоты и захвачены, а знамёна теперь развевались на ветру под цветами Гора.
За павшей Пифией, ещё дальше, ещё глубже в пыль. Здесь не было величественной архитектуры Палатинских бастионов. Здесь бои шли на заваленном обломками пустыре, который когда-то был рядом улиц вокруг Принци́па Коллегия, где послы из покоренных миров изучали устоит Империума Терры. То была академия с огромными библиотеками и архивами данных, в ней обитали шесть тысяч душ, прибывших с других миров, и две тысячи наставников, тщательно отобранных для наблюдения за их перевоспитанием. А теперь это были пустые руины.
Трансакта-7Y1 не могла моргнуть, потому что даже кратковременное закрытие глаз означало потенциальную потерю данных. Возможность этого была недопустима для её хозяев и хозяек, приспособивших её – и большинство ей подобных – для работы без век. Она смотрела на умирающий мир вокруг себя сквозь потрескавшийся пластик своего моновизора. Линза всё время щёлкала и вращалась, пытаясь сфокусироваться, пытаясь увидеть что-нибудь в ослепшем мире.
Она была марсианкой по рождению и марсианкой по воспитанию. Её колыбель грел жар благословенных кузниц, и она была подготовлена к смертельной святости оружия, которое носила. Она была скитарием.
Трансакта-7Y1 шла по мраморным руинам, выполняя последний полученный ею приказ. ''Защищать Принципа''. Слова всё ещё мелькали готическим шрифтом в глубине ее глаз. ''Защищать Принципа''. ''Защищать Принципа''.
В самом начале, месяцы назад, ещё до того, как война поглотила всё разумное, её приказы отдавались вознаграждающими адреналином голосами ее повелителей. С течением времени и с ухудшением связи приказы доходили до макроклад скитариев при помощи священных шифров, затем через стандартный бинарный кант, затем через простые оперативные коды, и – в самую последнюю очередь – посредством обычного текста.
Она не слышала священной речи своих владык три недели, пять дней, девять часов, тридцать одну минуту и девять секунд. Десять. Одиннадцать. Двенадцать.
На краю поля зрения мелькала надпись "''Защищать Принципа''", и она знала, что приказ был верным (когда он начал мигать шесть дней назад, сопровождающие его знаки верности были корректны), но она уже не знала, оставался ли приказ в силе. В конце концов, Принципа Коллегия превратилась в руины. Здесь было мало того, за что стоило сражаться, и лишь немногие из ее сородичей по кладе были еще достаточно боеспособны, чтобы защищать это место. Других приказов за это время не были получены ни Трансактой-7Y1, ни кем-либо из её братьев и сестёр, носящих священный красный цвет.
Это вызывало чувство тревоги. Ей не нравилось рассматривать возможность того, что её хозяева и хозяйки были мертвы. Лишь немногим менее неприятным было предположение, что они отдали приказ, до сих пор не исправленный и не обновлённый.
Если только, рассуждала она, её повелители не знали о таком исходе, когда отдавали приказ, обдумывая неизбежное. В таком случае, она была назначена сюда для смерти в бою, потратив валюту в виде своей жизни на то, чтобы замедлить врага. И в этом случае никаких дальнейших приказов не последовало бы.
Это был самый вероятный вариант. Он не был идеальным, не был ясным, и мысль об исполнении потенциально неверного приказа причиняла ей гораздо больше неудобств, чем мысль о смерти во исполнение правильного приказа. Но, оперевшись на похожие случаи, она рассудила, что, если бы её и её сородичей послали сюда продать свои жизни, это было бы указано в первоначальном приказе.
Неважно. Она сделала всё, что могла, и верила, что не отклонилась от своего места в плане Омниссии.
– Тэшка, – сказал Энварик слева от нее.
Трансакта-7Y1 повернулась к нему. Он умирал, и она продолжала испытывать дрожь эмоций по этому поводу. Его убивал не враг, его убивало её оружие. От близости к ее священному арсеналу его кожа почернела, и он кашлял кровью.
Он знал об этом. Она поведала ему об этом, когда они только объединились, объяснив, как могла, что святая аура её оружия была одновременно невидимой и смертельной для неподготовленных людей.
– Ты говоришь про радиацию? – спросил тогда Энварик. Трансакта-7Y1 кивнула, потому что таковым было обыденное название божественной ауры, излучаемой её оружием. Энварик взглянул на карабин с латунным корпусом и светящимися внутренностями в её руках и пожал плечами.
– Я получу болт в голову раньше, чем радиация доберётся до меня. Все равно никто из нас не выберется из Принципа живым. Как тебя зовут? Они вообще дают вам имена?
Она указала на серийный код, выгравированный на нагруднике.
Энварик скорчил гримасу, которую она не смогла расшифровать. Он сказал:
– Это не имя.
Но это было имя. Это было её имя. Она снова указала на него, на этот раз постучав по нему пальцем.
– Отлично, Трансакта-Семь-Игрек-Один. Я сержант Сайлас Энварик из Двенадцатого полка Геликанских стрелков. Похоже, мы умрём вместе.
С тех пор они пережили два дня, сражаясь в руинах Принципа. Теперь Энварик заметно ослабел.
– Тэшка, – повторил он, и это слово едва можно было понять из-за приступа кашля, настолько сильного, что ему пришлось снять маску и сплюнуть кровь на землю.
Трансакта-7Y1 не могла говорить. Она даже не могла вспомнить времена, когда была способна издавать звуки ртом. Её повелители удалили эту способность при переделке. Она могла лишь издавать импульсы кода из вокодера в горле. Сейчас это было бесполезно, потому что Энварик был неаугментированным человеком, неспособным обрабатывать марсианские кодовые вспышки, поэтому она полагалась на свою наручную инфоплиту. Она отображала серию пиктограмм, которые примерно соответствовали тому, что она пыталась передать.
Когда она впервые предупредила его о смертоносности своего оружия, она сделала это, введя несколько сигилов, изображающих её саму, винтовку, руну биологической опасности, осторожность, болезнь и пиктограмму, изображающую мёртвого человека. Но сейчас ей не нужны были эти сомнительные нюансы. На крошечном экране инфоплиты мигал всего один символ.
''[?]''
Энварику было трудно дышать. Он сидел, прислонившись спиной к низкой разрушенной стене, за которой они сидели последние пятнадцать минут. Переведя дыхание, он посмотрел через очки на инфоплиту, затем на непроницаемый визор её шлема – ближайший имеющийся у неё аналог лица.
– Есть какие-нибудь признаки остальных?
Трансакта осмотрелась поверх их баррикады, сканируя местность за низкой каменной стеной. Она прекратила бдение, неуклюже набирая код на своей инфоплите толстыми бионическими пальцами. Та пискнула единственным сигилом.
''[одиночество]''
Энварик кивнул, и Трансакта-7Y1 прочла (как ей показалось) разочарование на его лице (той части, что она могла видеть). Между ребризером, очками и пятнами грязи его лица было не так уж много.
– Ну, – сказал он, тяжело вздохнув, – Тэшка, мы с тобой прорвёмся. Всё равно остальные нас только задерживали.
Она знала, что он пытается быть смешным. Он продолжал делать это, пытался шутить. Возможно, ему даже было смешно, но Трансакта-7Y1 была совершенно неспособна на подобное. Она чувствовала слабое, но истинное чувство единства и благодарности за то, что он решил остаться. Он не принадлежал к её кладе, и она не испытывала ничего похожего на человеческие понятия об одиночестве или страхе, но его присутствие, что было любопытно, приносило комфорт. Даже если оно было временным. Даже если оно убивало его.
Энварик на мгновение прикрыл глаза, прислонившись затылком к стене. Земля сотрясалась от подземных толчков очередного катаклизма, развернувшегося неподалёку от их укрытия, но он не отреагировал. После каждого усилия ему требовалось всё больше времени на отдых.
Где-то в руинах прогремел взрыв. После раздался треск радиевого огня из засады и ответные выстрелы из болтеров. По-видимому, они были не совсем одни.
– Неплохо, неплохо, – пробурчал Энварик с явно фальшивым энтузиазмом. – Давай, пошли.
Они снова двинулись вперед, не высовываясь. Приближаясь к тому, что когда-то было внешней изогнутой стеной аудиториума, возникшей над ними в пыли, они обнаружили тела трех гелианцев. Те были совсем недавно разорваны болтами. Они прошли мимо, едва взглянув на трупы.
У разбитой арки, ведущей в аудиториум, они остановились, прижавшись спинами к стене. Изнутри доносилось завывание и скрежет силовых доспехов.
Из них только Трансакта-7Y1 могла попытаться увидеть врага. Она подняла свой радиевый карабин и медленно спустилась по ступеням, смотря сквозь пыль, ища...
Вот они. Силуэты в пепле, слишком высокие для людей и слишком неизящные, чтобы происходить с Марса. Воины крались через руины без видимого направления, как сбившиеся с тропы муравьи. Трансакта-7Y1, никогда не видевшая муравьев, отметила сходство космодесантников перед ней с рабскими единицами низкого уровня, чья связь с высшим разумом была прервана. Она вернулась в укрытие.
– Сколько их? – спросил её Энварик.
Она ввела символ и передала ему инфоплиту. На его узком экране высветился символ ''[множество]''.
Энварик с гримасой боли бросил прибор обратно. Внутри пластексового ребризера его дёсны кровоточили.
– Ты срёшь мне в уши, – сказал он.
Его причудливые аксиомы были знакомы ей, и она знала, что он говорит не о биологических выделениях. Трансакта-7Y1 издала тихую отрицательную вспышку кода. Она, как он выразился, не срала ему в уши.
– Обоссака, – выругался он. Это было новое слово, которое она не могла понять из контекста. Возможно, он говорил об инфекции мочевыводящих путей. – Когда же нам улыбнётся удача, а?
На это у нее не было ответа. Концепция удачи противоречила божественному плану Омниссии и поэтому была ложью. Она почувствовала слабое веселье от того, что её соратник верит в подобные вещи, но, в конце концов, его мозг был полностью плотским и не содержал механических аугментаций.
Трансакта-7Y1 сжала кулак – символ, о котором они договорились в начале своего совместного пути. Они оба напряглись, готовясь к движению. На их стороне был фактор неожиданности. Больше преимуществ не было, и они старались использовать всё имеющееся.
Но Энварик хотел сказать еще кое-что.
– Тэшка. Скажешь мне кое-что, пока мы не умерли?
Она повернулась к нему, глядя на его распадающееся тело через свой моновизор. Она ничего не сказала, но он привлёк её внимание. В его глазах читалось то, что она распознала как веселье. Оно и было им. Последняя шутка.
– Ты красотка под всем этим?
Ей потребовалось мгновение, чтобы обработать эту фразу. Её никогда не спрашивали о подобном.
Под броней она была облучённым пехотинцем Бога-Машины. Её кожа, тёмно-коричневая от рождения и ничем не отличающаяся от кожи Энварика, посерела от голода и солнца. Её ритуально лишили конечностей, заменив их руками и ногами недорогой кибернетической чистоты. К её чести, она достигла такого состояния изящества в своей мехаморфозе, что теперь доля святого железа в её теле превосходила остатки несовершенной плоти, полученной от рождения.
Под шлемом она была испещрена криоконтролируемыми радиационными опухолями. У неё не было ни век, ни волос, ни зубов, ни носа – а то, что не было удалено хирургическим путём, сгнило за годы священного служения.
Короче говоря, она была скитарием.
Трансакта-7Y1 ввела символ и снова бросила ему инфоплиту. Он поймал её слабеющими пальцами и прочитал символ на экране.
''[утвердительно]''
Он улыбнулся сквозь кровь.
– Да, так я и думал.
Хотя никто из них не знал этого наверняка, но они были последними из их объединённых взводов. Их атака несколько мгновений спустя, в которой они убили двух Детей Императора из засады, стала последним актом сопротивления в обороне Принципа Коллегия.
Трансакта-7Y1 упала первой, её радиевый карабин был выбит из рук, прежде чем удар силовой булавы отделил металлические ноги от тела. Они оставили её умирать в верхних рядах. Энварик продержался ещё немного, отчаянно пытаясь отомстить за Тэшку. Конечно, ему это не удалось – он был одним умирающим человеком против семи транслюдей – и, к сожалению, он был ещё жив, когда те нанизали его на древко штандарта, а затем наблюдали, как тот дёргается и задыхается в собственной крови.
К счастью для Энварика, он уже был мёртв, когда космодесантники установили древко над открытым огнём и зажарили его. Эти благородные сыновья III легиона, некогда пользовавшиеся благосклонностью Императора, позавтракали пропитанным радиацией мясом Энварика.
Так пала Принципа Коллегия. Ещё один огонёк угас.
=== Десять. Последний страж. ===
''Вулкан''
Примарх провел рукой по серебряной отделке, обводя линии. Они изображали военачальника-человека, стоящего на коленях с оружием в руках. То была сцена великого милосердия, а сам Император – запечатлённый здесь в личине техновождя, которую он носил во время Объединительных войн, – милосердно принимал капитуляцию со склонённой головой.
Вулкан дорожил этими сценами из жизни своего отца. Они показывали Императора во времена до того, как появился первый из примархов; до того, как были осуществлены самые грандиозные шаги великого плана. Времена до Имперских Истин. Времена до Империума.
– Было ли тебе одиноко, отец? Не поэтому ли ты создал нас?
Вулкан отступил от изображения. Большой проём был украшен подобными барельефами, простиравшимися от каменного пола до сводчатого потолка зала. Сейчас его называли Серебряной дверью, но раньше здесь были первоначальные Врата Вечности, памятник древним триумфам, барьер, отделявший Тронный Зал Императора от остальной части Его лаборатории-лабиринта. В открытые врата мог пройти титан, хотя они сильно уступали в размерах великим вратам на поверхности, затмившим своего подземного предшественника и укравшим его имя. Тем не менее, у этой реликвии было своё захватывающее очарование.
С момента прихода в Тронный Зал отца Вулкан много размышлял о том, сколько мастеров трудилось над этим шедевром и сколько времени заняла их работа. Как и многие другие работы Императора, она был заказана и выполнена в тайне. Требовали ли художники и инженеры платы за свой гений и пролитый пот? Конечно, находились и такие. Были ли они, по понятным причинам, меркантильными в своих низменных интересах? Да, кто-то был. Или большинству было достаточно того, что они удостоились чести внести свой вклад, трудясь с разрешения Повелителя Человечества в преддверии Его Тронного Зала?
Какой бы ни была истина, трагедия заключалась в том, что эту работу дано было увидеть лишь немногим. Новые Врата Вечности, наследник этого имени, стоявшие закрытыми далеко над этими залами, были самым укреплённым и защищённым проходом в Империуме. Забытую дверь здесь, внизу, укрывало лишь мастерство.
Неподалёку послышались шаги. Чувства Вулкана далеко превосходили чувства смертных. Даже сквозь скрежет механизмов лаборатории Императора вокруг он мог слышать скрип сухожилий другого человека, шорох одеяний, стук знакомого чёрного посоха о камень.
– Приветствую тебя, Малкадор, – сказал он, не поворачиваясь. – Время пришло?
Малкадор безмолвно кивнул.
Вулкан еще раз провел кончиками пальцев по лицу отца.
– Он выглядит здесь почти безмятежным, принимая капитуляцию этого человека. Будущее ещё не было написано. В те времена безумие, с которым мы столкнулись, невозможно было даже представить.
– Это было целую жизнь назад, – ответил Малкадор. В его голосе звучала усталость, и кое-что похуже. Он звучал разбитым. – От Сангвиния нет никаких вестей. Как и от сил Хана у Львиных Врат.
Его тон заставил Вулкана обернуться. В хищно-красных глазах сверкнул вызов.
– Мы победим, Мал. Изгони пораженчество из своего голоса.
Малкадор, регент Терры, опёрся на свой посох и, вглянув из-под капюшона, встретился глазами с примархом. В зависимости от того, в какие истории вы верили, Малкадор был древним, извечным либо бессмертным. Однако он выглядел увядающим, охваченным слабостью, с каждым часом становившейся всё сильнее.
– Да, всё может окончиться победой. – Теперь, по крайней мере, в его голосе звучала задумчивость, а не поражение. – Но кто из нас выживет, чтобы насладиться ею?
Вулкан крайне осторожно, с малейшим усилием положил рукавицу на костлявое плечо старика.
– Есть новости от Рогала?
– Бастион Бхаб держится, но Дорн ещё не может покинуть его.
Вулкан покачал головой, уловив дипломатичность в словах Малкадора. Бастион Бхаб являлся вторым сердцем осады, ядром имперской логистики и центром координации обороны. Системы бастиона были одним из немногих коммуникационных узлов, способных прорваться сквозь атмосферные искажения. Дорн и его командный состав контролировали не только боевые действия во Внутреннем Дворце, но и оставались в курсе почти бесконечных сражений, бушевавших по всей Терре. Рогал Дорн покинет Бастион Бхаб только в тот момент, когда тот падёт, и ни секундой раньше. Только не сейчас, когда десятки миллионов солдат ещё нуждаются в его командовании.
– Сможет ли он покинуть его или нет, не имеет значения', – сказал Вулкан. – Он слишком самоотвержен и слишком связан долгом, чтобы оставить свой пост. Он доверяет нам, Мал. Верит, что мы справимся без него. Мы его не подведём".
Малкадор явно чувствовал себя неуютно.
– Он также прислал весть, что мертвецы оживают.
Вулкан на мгновение застыл.
– Что он имеет в виду?
Малкадор оперся на свой посох, медленно выдыхая.
– Он говорит, что мёртвые с обеих сторон поднимаются, что они идут на Санктум.
Вулкан бросил последний взгляд на барельеф, изображающий отца, затем отвернулся и двинулся обратно в Тронный Зал.
По бокам сновали жрецы и адепты Механикус, занимаясь своей работой, трудясь над секретными машинами Императора. Тронный зал менялся день ото дня, постоянно расширяясь, ремонтируясь, лязгая металлом; одни механизмы перегорали, другие появлялись. Постоянный гул мощи Темной Эры действовал многим смертным на нервы. Для Вулкана же он был песней, мелодией не до конца освоенного искусства из легенд. Грохот перегруженных работой машин был звуком утерянной эпохи. И он тоже было чудом.
Всю стену занимал портал в Паутину. Через огромный закруглённый проём больше нельзя было увидеть ни царство чужаков, лежащее за пределами этого мира, ни состоящую из песчаника украшенную стену Тронного Зала позади него. Они попытались уничтожить портал, спалив пробудившие его механизмы и отключив источники энергии, чтобы навсегда закрыть проём, но проход остался приоткрыт. Он не закрывался до конца. Твари по ту сторону не давали ране затянуться.
Теперь Император держал его запечатанным силой воли. С толикой своих возможностей портал представлял собой огромный серый глаз, непрерывно выдыхающий белый туман в Тронный Зал.
Даже смертные и слуги, работавшие в Тронном зале, чувствовали тяжесть психического давления. Носы кровоточили. Глаза покраснели от кровавых слёз. Бионика аугментированных отказывала, их имплантированные органы и конечности сами по себе выходили из строя. Те же, кто не был аугментирован, страдали от истощения мышц и медленно развивающейся эмболии. Иногда они заговаривали на неизвестных им языках. Им снились сны о жизни, которую они никогда не вели. Их память была переписана войнами Эры Раздора... Примитивным мальчишеским существованием на берегах Сакарьи... Осязанием пшеницы на кончиках пальцев, тяжестью первого болтера в руках...
Над всем этим, подвешенный в огромной паутине кабелей и опор, возвышался Золотой Трон – ядро всей симфонии. Некоторые в зале защищались от его света при помощи тёмных очков, другие прикрывали глаза руками, когда им приходилось поворачиваться в его сторону. Многие просто старались никогда не смотреть вверх. Вулкан не видел пылающей ауры, только слабый нимб света, бьющий по глазам не сильнее пламени свечи.
Его отец сидел на Троне, глаза были закрыты, черты лица напряжены от импульсов безмолвной боли. Император вцепился в подлокотники, пальцы в перчатках сжимались в такт со вздрагиваниями. Его загоревшая до бронзы кожа побледнела, а щёки впали, словно рак пожирал Его изнутри. Слуги стояли на платформах по бокам, вытирая кровь, вытекающую из Его закрытых глаз.
"''Вулкан''".
Сначала его имя было произнесено голосом отца. Горькая ирония.
Он повернулся к порталу, вглядываясь в серый туман несбывшихся амбиций.
"'''''Вулкан'''''", – повторил голос. – "'''''Брат. Иди ко мне'''''".
Малкадор стоял рядом с Вулканом, внимательно наблюдая за выражением его лица.
– Это он?
– Это он. – Сердце Вулкана начало биться сильнее. – Давай посмотрим, что он скажет напоследок.
Вулкан закрыл глаза и погрузился в драгоценную ложь.
Во сне его брат всё ещё выглядел как его брат. Пейзаж вокруг них представлял собой вулканический кошмар – царство черного неба и кипящей земли, место под стать дракону. В психическом молчании братья сошлись, встав друг напротив друга на арене нереальности.
Каждый раз именно его брат приводил их обоих сюда. Если же это происходило не по его желанию, то, должно быть, это происходило по прихоти тех тварей, чьи когти обхватили его сердце. Вулкан больше не верил, что между этими вариантами осталась разница.
Когда он смотрел на свое отражение в пруду из вулканического стекла, то видел себя измождённым до предела, именно таким, каким себя чувствовал. Это можно было легко скрыть в Тронном зале, но не здесь. В этом месте Вулкан выглядел как дракон на грани истощения. Его чешуя больше не переливалась изумрудным блеском; вместо этого она потускнела, словно блеклый нефрит. Глаза, раньше огненно-красные, сузились и померкли от муки. Даже огонь внутри него был не больше чем тлеющими углями, слабым мерцанием тепла.
Его брат, Колдун, медленно опустился в дымке очищающего света. Этот свет согрел Дракона, разогнал его кровь и срастил внутренние раны в его теле. Свет обещал истинное исцеление, если только тот перестанет сопротивляться.
– Мне ненавистно видеть тебя таким, – сказал Колдун. В его единственном глазу светилось сострадание. – Брат, так не должно быть.
– Ты мне не брат.
Дракон зарычал, переместив своё израненное тело. Болели даже его кости. Они посылали импульсы холода сквозь мясо мышц.
– Ты всё ещё отвергаешь меня, – сказал колдун, в его словах звучало сожаление. – Разве не я привёл тебя сюда, на Ноктюрн, чтобы облегчить твой дух?
Дракону рассмеялся, хотя на вкус это была пыль, а не огонь.
– Это не Ноктюрн, – сказал он. – Звёзды висят на небе там, где им положено, но их свет неверен. В скалах протекают ровно те же химические процессы, но камень на ощупь фальшив. Это воспоминания того, кто видел Ноктюрн, но так и не постиг его. Он никогда не любил мой родной мир.
Дракон, несмотря на пульсирующие болью суставы, обнажил свои хрупкие клыки в усталой улыбке.
– Он, – добавил он, – или ''оно''.
Колдун опустился на одно колено, являя собой воплощение не способной навредить вежливости. Его голос, дрожащий от эмоций, едва ли поднимался выше шепота.
– Я – это всё еще я, брат. Я говорю правду.
Дракон вздохнул еще раз.
– Правда, если она вообще имеет значение во сне, заключается в том, что мой брат давно умер. Ты не Магнус. Ты – идея Магнуса, придуманная невозможным богом.
Смех эхом разнёсся вокруг. Смех тысячи насмешливых голосов, восхищённых шуткой, которую мог понять только один из братьев. Дракон пополз прочь от хора безумного смеха. Колдун стоял в тишине, излучая сострадание, терпение и понимание.
– Как ты можешь не слышать этот смех? – спросил Дракон. – Над тобой без конца насмехается бог, которому ты якобы не молишься.
– Здесь нет никакого смеха, – сказал Магнус Красный. – Я не слышу ничего, кроме твоей лжи, Вулкан.
Дракон слабо улыбнулся, оскалив клыки.
– Хватит. Хватит с меня тебя и сущности, что даёт тебе жизнь. Оставь меня в покое.
– Впусти меня, – возразил колдун. – Это только начало твоей боли, брат. Я предвижу в твоём будущем такие муки, что даже ты не сможешь их вынести. Но эта боль закончится с милосердием, которое я принесу. Вместо опустошения я предлагаю тебе просвещение.
Дракон не дерзнул повернуться спиной к одноглазому брату даже здесь, во сне. Ползя по камням, он медленно удалялся, но его взгляд не отрывался от Колдуна.
– Впусти меня, – повторил Магнус. – Сколько сил осталось у отца? Сколько времени ещё будет длиться Его драматичное неповиновение? Час? День? Небо над облаками из пепла кипит от явления богов. С Ханом покончено. Гиллиман всё ещё потерян в бесконечной черноте. Ангрон топит Палатинское кольцо в имперской крови, и скоро он сломит Сангвиния. Судьба поёт обо всем этом, Вулкан. Я ''обязательно'' доберусь до портала в Паутину. Я ''обязательно'' разрушу барьеры отца. В миллионе вариантов будущего я уже сделал это. Не заставляй меня сломать тебя.
Дракон зарычал.
– Я не уверен, что меня можно сломать.
– Ты всё же можешь умереть, Вулкан. Тебя можно рассоздать. Всё, у чего есть смертные истоки, может быть расплетено под звуки колыбельной забвения. Пожалуйста, не заставляй меня стать тем, кто покончит с тобой.
– Неужели твоя судьба поёт и об этом?
Магнус улыбнулся.
– Брат, мне горько говорить об этом, но да. Противостоять мне – значит подвергнуться уничтожению. Я бы хотел, чтобы это было не так. И этому не обязательно быть так.
Дракон сумел улыбнуться в ответ. Он был слишком утомлён, чтобы забавляться, но настойчивость Колдуна всё жё зажгла в глубине души нечто похожее на веселье.
– Из всех неудачников в нашей семье, – сказал Дракон сквозь стиснутые зубы, – ты ставишь себя превыше остальных, с комфортом укутавшись в свои иллюзии. По крайней мере, у других хватает мужества признать, во что они превратились. Только ты, Магнус... Только ты всё ещё – ''всё ещё'' – не можешь увидеть, кто ты есть на самом деле.
Дракон продолжал ползти, медленно отступая. Небо расколол кинжальный смех. Иллюзия перед ним распалась на части.
Магнуса больше не было. Вернее, Магнус наконец-то явил себя. Колдун больше не был братом Вулкана; теперь он стал огромным чудовищем, зверем на раздвоенных копытах и в огненной короне, монстром с крыльями, с которых сыпались перламутровые перья. Дракон пристально смотрел на эту тварь из мутаций и увечий, от неё воняло ложью, которую ей незаметно скормили.
– Вот и ты.
Дракон выдохнул эти слова, чувствуя, как внутри пробуждается огонь, пробуя на вкус дым, проходящий между его больными зубами.
– Вот и ты, брат.
– '''''Он должен умереть, Вулкан''''', – прорычало существо, бывшее Магнусом Красным. – '''''Из-за него наш вид исчезнет. Впусти меня. Позволь мне исцелить все раны, что он нанёс. Встань подле меня! Тебе не нужно умирать вместе с остальными'''''.
Дракон ничего не сказал пред лицом такого гнева. Он отполз подальше от неизбежности победы брата, от смеха бога брата и от самого сна. Ему нужно было беречь свои силы. Он не мог тратить их здесь. Его отец нуждался в нём.
Дракон открыл глаза.
В реальности не минуло ни мгновения. Малкадор стоял рядом, глядя вверх с ястребиным беспокойством, которое Вулкан слишком много видел за последнее время.
– Он явил себя, – сказал Сигиллит, его голос едва доносился сквозь нарастающий гул пробуждающихся машин Императора. – Так ведь?
– Он не собирался этого делать. Сомневаюсь, что он заметил, как сбросил маску. По правде говоря, я не уверен в том, что он вообще знает, как сейчас выглядит. Его праведность способна задушить всех нас. Он ослеплён светом собственного нимба.
Малкадор посмотрел на Золотой Трон.
– Кто-то может сказать, что в этом отношении Магнус является сыном своего отца.
Взгляд Вулкана сверкнул изнурённым весельем.
– Вы критикуете нашего Императора, о благородный регент?
– Это всего лишь наблюдение. Прозрение в восприятии других людей. – Малкадор не выказал ни веселья, ни стыда, оставаясь сверхъестественно нейтральным.
Вулкан уже отвернулся. Его взгляд неизбежно тянулся к полуживому порталу, огромной арке из терранской стали и инопланетного камня, ведущей в измерение между измерениями. Он чувствовал, как где-то в этом измерении приближается Магнус. Скоро Багровый Король постучится в дверь.
Его глаза сузились. Его костяшки пальцев сжались.
– Давай покончим с этим.
Малкадор кивнул в ответ на шёпот примарха.
– Тогда идём. Всё готово.
Долго ждать было нельзя. Малкадор внушал ему эту мысль, хотя он не нуждался в подобных напоминаниях. Вулкан никогда не видел в Малкадоре ничего более похожего на сдающие нервы, чем то, что он стремился сделать очевидное ещё более очевидным.
Людям, выстроившимся неплотными рядами позади него, тоже не нужны были напоминания, как не нужны были и предварительные воодушевляющие речи. Эти мужчины и женщины в доспехах из имперского золота были лучшими из тех, кто всё ещё мог сражаться, и у них было меньше всего ранений. Малкадор несколько дней трудился, не покладая рук, чтобы собрать их со всего осаждённого Палатинского кольца. Все они отступили, получив приказ, и смирились с тем, что их просят пожертвовать жизнью в Имперской Темнице ради безумной авантюры.
“''Такова ли твоя воля, отец?''”
Вулкан не ждал ответа, и, конечно, не получил его. Да будет так.
Он не стал оглядываться ни на Золотой Трон, ни на фалангу воинов позади него. Он смотрел вперед, держа в руках гигантский молот ''Урдракул'', и сжал суровые губы, не давая вырваться последним вопросам. Он не хотел показывать сомнений окружающим – ни адептам, которые сейчас держали оборону, ни мужчинам и женщинам, готовым умереть, чтобы дать ему этот единственный шанс.
Возможно, не имело значения, была ли на то воля Императора или нет. Это была воля Малкадора, голос которого имел немалое значение, но ещё важнее было желание Вулкана, направившее их по этому пути. Примарха XVIII легиона было трудно заставить отступиться. Дело должно быть сделано.
Он высоко воздел Урдракул. Узоры электрического света отразились от оружия, когда механизмы Тронного Зала достигли крещендо своей техномагической песни. Машины Императора выли, ревели, плевались предупреждающими сигналами. В ту же секунду, не показав несинхронности в своих действиях ни на один удар сердца, каждый кустодий и каждая сестра безмолвия за его спиной подняли оружие наизготовку.
Молот опустился.
Золотой Трон, державший дверь между измерениями запечатанным, завизжал в какофонии разрывающего железо открытия портала. Серый туман превратился в золотой свет, хлынувший в зал через громадный портал, и армия всевозможных адских ужасов с яростью ринулась в реальный мир.
Вулкан побежал к вратам Паутины.
<br />
[[Категория:Warhammer 40,000]]
[[Категория:Ересь Гора: Осада Терры / Horus Heresy: Siege of Terra]]
