Изменения

Перейти к навигации Перейти к поиску

Под знаком Сатурна / Saturnine (роман)

110 084 байта добавлено, 21:15, 1 июля 2020
Новая страница: «{{В процессе |Сейчас = 2 |Всего = 19 }} {{Книга |Обложка =SaturnineCover.jpg |Описание обложки = |А...»
{{В процессе
|Сейчас = 2
|Всего = 19
}}
{{Книга
|Обложка =SaturnineCover.jpg
|Описание обложки =
|Автор =Дэн Абнетт / Dan Abnett
|Переводчик =Хелбрехт, Ulf Voss
|Издательство =Black Library
|Серия книг =Ересь Гора: Осада Терры / Horus Heresy: Siege of Terra
|Предыдущая книга = [[Первая_стена_/_The__First_Wall_(роман)|Первая стена / The First Wall ]]
|Следующая книга =
|Год издания =2020
}}
== Действующие лица ==

'''''Предательское воинство магистра войны Гора Луперкаля'''''

Фулгрим – Фениксиец, примарх III легиона

Пертурабо – Повелитель Железа, примарх IV легиона

Ангрон – Красный Ангел, примарх XII легиона

Мортарион – Бледный Король, примарх XIV легиона

Магнус Красный – Алый Король, примарх XV легиона


'''''IV легион, Железные Воины'''''

Изар Хрониат – лорд-капитан второй бронетанковой центурии

Ормон Гундар – кузнец войны, Стор-Безашх

Богдан Мортель – кузнец войны, Стор-Безашх


'''''XVI легион, Сыны Гора'''''

Кинор Аргонис – советник магистра войны Луперкаля


'''''Морниваль'''''

Эзекиль Абаддон – первый капитан

Гор Аксиманд – Маленький Гор, капитан, пятая рота

Тормагеддон

Фальк Кибре – Вдоводел, капитан, подразделение юстаэринских терминаторов

Лев Гошен – капитан 25-й роты

Тибальт Марр – капитан 18-й роты

Серак Лукаш – линейный капитан, пятая рота, отделение уничтожителей Гемора

Урран Гаук – линейный капитан подразделения юстаэринских терминаторов

Ксан Экоса – штурмовой капитан, отделение Хтонийских Налётчиков, 18-я рота

ДеРалл – линейный капитан, подразделение Катуланских Налётчиков


'''''XII легион, Пожиратели Миров'''''

Кхарн – капитан, восьмая штурмовая рота

Экелот – из Поглотителей

Кхадаг Иде – из VII Неистовых

Херхак – из Кэдере

Скальдер

Бри Борет – центурион

Хак Ману – центурион

Барбис Красный Мясник

Менкелен Пылающий Взор

Юрок – из Поглотителей

Уттара Кхон – из III Поглотителей

Сахвакар Сборщик

Дракаан

Ворзе

Малманов – из Кэдере

Марат Аттв

Кхат Кхадда из II Триариев

Ресулька Красные Клочья

Горет Сквернослов

Кисака Рука Войны – центурион

Махог Голод – из IV Разрушителей

Хаскор Кровавый Дым

Нартот – из II Триариев

Каракулл Белый Мясник


'''''XV легион, Тысяча Сынов'''''

Ариман – главный библиарий


'''''III легион, Дети Императора'''''

Эйдолон – лорд-чемпион

Вон Калда – советник Эйдолона

Лек Фодион – вексиллярий

Кине Милоссар

Нуно ДеДонна

Джаркон Дарол

Симмом

Зенеб Зенар

Джанвар Келл


'''''Тёмные Механикум''''

Айт-Ван-Таг – связанный единством военный представитель Эпты


'''''Защитники Терры'''''

Джагатай Хан – Боевой Ястреб Чогориса, примарх V легиона

Рогал Дорн – Преторианец Терры, примарх VII легиона

Сангвиний – Великий Ангел, примарх IX легиона

Малкадор Сигиллит – регент Империума


'''''Когти Императора'''''

Константин Вальдор – капитан-генерал легио Кустодес

Амон Тавромахиан – кустодий

Цутому – кустодий, префект-хранитель

Дженеция Кроле – страж-командующая Безмолвного Сестринства

Афона – Рапторская Гвардия, Безмолвное Сестринство


'''''Офицеры и старшие командующие военного двора'''''

Савл Ниборран – главный верховный солнечный генерал

Клемент Брон – милитант-полковник ауксилии

Сандрина Икаро – вторая госпожа Тактика Террестрия

Катарина Эльг – госпожа Тактика

Ниора Су-Кассен – Солнечный командный штаб, бывший адмирал флотов Юпитера


'''''VII легион, Имперские Кулаки'''''

Архам – магистр хускарлов

Диамантис – хускарл

Кадвалдер – хускарл

Ворст – ветеран-капитан

Камба-Диас – лорд-сенешаль Четвёртой сферы, магистр осады

Фафнир Ранн – лорд-сенешаль, капитан первой штурмовой группы

Фиск Гален – капитан 19-й тактической роты

Тархос – сержант, 19-я тактическая рота

Максим Тэйн – капитан, 22-я рота Образцовые

Сигизмунд – первый капитан, маршал Храмовников

Боэмонд – почтенный дредноут

Блёмель

Тейс Рёс

Мадий – капитан, магистр стены Оаниса

Каск – сержант, стенная стража

Леод Болдуин – прикомандированный к истребительной команде

Жерико – прикомандированный к истребительной команде

Матейн – специалист по тяжёлому оружию, прикомандированный к истребительной команде

Оронтис – специалист по тяжёлому оружию, прикомандированный к истребительной команде


'''''V легион, Белые Шрамы'''''

Шибан-хан – именуемый “Тахсир”

Наранбаатар

Херта Кал

Йетто – из Хараша

Цинь Фай – нойон-хан


'''''IV легион, Кровавые Ангелы'''''

Ралдорон – первый капитан, первый орден

Зефон – Вестник Скорби, капитан

Бел Сепат – капитан-паладин воинства Херувимов

Сател Аймери

Хорадал Фурио

Эмнон Люкс


'''''Имперская армия (Эксцертус, Ауксилия и остальные)'''''

Альдана Агата – маршал, Антиохские воины вечерни

Конас Барр – милитант-генерал, Киммерийский военный корпус

Альборн – конрой -капитан, Палатинская горта (командное подразделение префекта)

Бастиан Карло – полковник (33-й Пан-Пацифик аэромобильный)

Аль-Нид Назира – капитан, ауксилия

Мадс Тантан – капитан (16-я Арктическая горта)

Виллем Корди – (33-й Пан-Пацифик аэромобильный)

Джозеф Баако Понедельник – (18-й полк, Нордафриканская армия сопротивления)

Энни Карнет – (четвёртый Австралийский механизированный)

Сизар Филипэй – (гвардия улья Искья)

Джен Кодер – (22-й Кантиум горта)

Бейли Гроссер – (третий Гельветский)

Олли Пирс – (105-я горно-гренадёрская терция)

Паша Кавеньер – (11-й тяжёлый янычарский)

Лекс Торналь – (77-й Европа Макс)

Адель Жерико – (55-й Средне-Атлантический)

Оксана Пелл – (горта Бороград К)

Гетти Орхег (16-я Арктическая горта)

И другие


'''''Орден Зиндерманна'''''

Кирилл Зиндерманн – историк

Церис Гонн – историк

Гари Гарр – историк

Терайомас Канзе – историк

Лита Танг – историк

Динеш – историк

Мандип – историк


'''''Служащий Адептус Механикус'''''

Аркхан Лэнд – магос, техноархеолог


'''''Избранные Малкадора'''''

Гарвель Локен – Одинокий Волк

Хелиг Галлор – странствующий рыцарь

Эндрид Хаар – Рассечённая Гончая, чёрный щит

Натаниэль Гарро – странствующий рыцарь


'''''В Чернокаменной'''''

Васкаль Солар – ветеран ауксилии, надзиратель стражи

Эуфратия Киилер – бывший летописец

Эдик Аарак – заключённый

Базилио Фо – заключённый

Гейнс Барток – заключённый


'''''Другие'''''

Джон Грамматик – логокин

Эрда

Литу – её легионер

Нери – пилот, портовая гильдия


– ''Молодость Земли увяла, она исчезла, как счастливый сон. И каждый день теперь приближает нас к гибели, к пустыне''...

– терранский поэт Вьяса, около 850.Ml

– ''О, сколько сил теперь почувствовал в себе я! На войско целое пошёл бы не робея. Сражаться! Пусть опять покинет меч ножны! Мне мало карликов, боги мне нужны!''

– драматург Ростанд, около 900.М2

– ''Бессмертие для нас невозможно''.

– Гораций, поэмы, точно не известно М1

== ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ==


'''ИЗМЕРИТЬ АДА ГЛУБИНУ ЦЕПНЫМ МЕЧОМ ЛИШЬ МОЖНО'''


== Повторение ==

Кто знает, о чём Он думает, или о чём Он когда-либо думал? Он следует, признался себе Кирилл Зиндерманн, когда поднялся на последнюю ступеньку, наш возлюбленный Император, Он следует неисповедимыми путями.

– Неисповедимыми, – произнёс он вслух, выдыхая слово, словно вздох. Ответом стало холодное эхо лестничного пролёта и стук дождя. Зиндерманн невероятно устал. Он проделал долгий путь; не только тысячу ступенек башни, но и по дороге к ней, дороге, которая когда-то казалось такой многообещающей, но привела его – привела их всех – к безжалостной катастрофе.

Кирилл Зиндерманн шёл рядом с историей, в момент самого акта её творения, и был назначен наблюдать и записывать это творение. Но история, своевольная и жестокая, никогда не ведёт туда, где её ждут. Этого нельзя было предвидеть. Зиндерманну не следовало забывать самый главный из профессиональных принципов – история обретает смысл только задним числом.

Знал ли Он? Возлюбленный Император? Читал ли он историю с последней страницы и понимал ли, каким будет конец книги? И если да, мог ли Он изменить слова? Мог ли Он предупредить нас? Пытался ли Он?

Знал ли Он с самого начала, своими неисповедимыми путями, что именно к этому всё и приведёт?

Сюда?

Зиндерманн открыл дверь и распахнул её. Холодный воздух ударил ему в лицо. Сад на крыше шипел от дождя. За ним серые облака спускались с верхних бастионов Санктум Империалис, затянутых тучами призрачных гор, которые сравняли с землёй, чтобы освободить место для цитадели. Когда-то это казалось чудом, великим подвигом человека – сгладить горный хребет, чтобы сделать его краеугольным камнем города-дворца. “Невозможно представить ничего более удивительного”, – написал кто-то в то время.

Уже давно возможно. С тех пор происходили и более великие чудеса, затмившие это: война за умиротворение небес; крестовый поход во имя уничтожения звероподобных рас; освобождение потерянного человечества; объединение космоса.

Откровение немыслимого ужаса. Предательство всего, что было.

И теперь это вернулось сюда. Горы разобрали, чтобы построить дворец, и из этого дворца выросла империя. Всё это рухнет, рухнет и дворец, расколются и скалы, которые расчистили, чтобы он вечно стоял на них, а вместе с ними и мир под этой скалой.

Зиндерманн побрёл вдоль садовой дорожки. Висячий сад, который официально назывался Нисходящая терраса, некогда представлял собой настоящий рай. Сейчас же клумбы выглядели заросшими и предоставленными сами себе, неухоженные корни раскололи каменные кадки и вазоны. Системы автоматического орошения и распыления пестицидов отключили для экономии электроэнергии. Сервиторов-ботаников уже давно перепрограммировали для работы в бункерах боеприпасов. Персонал сада призвали в осадные трудовые бригады или отправили на фронт. Другие сады Дворца, а их было много, перепрофилировали для выращивания пищи, но не Нисходящий. Самый высокий и изолированный, любимый сад Императора, который располагался недалеко от вершины старой Противосолонной башни. Его просто покинули. Возможно, Он, возлюбленный Император, надеялся, что однажды его снова откроют, садовники вернутся и драгоценные растения снова зацветут.

“Если это так, – подумал Зиндерманн, то надежда все ещё существует”.

Нисходящий сад не засох. Дождь барабанил по дорожкам, клумбам и парапетам, скапливался на неровных каменных плитах и лился из пустых горшков. Сад одичал, зарос сорняками, ползучими растениями и необрезанными саженцами. Вода капала с изогнутых и бесцветных бутонов химически изменённых цветов. Подобный символизм просто потрясал.

Это был даже не дождь, не естественный дождь. Весь Внутренний дворец, Санктум Империалис, который сам по себе являлся городом больше старого Константинополя, был закрыт внутри собственного купола пустотных щитов ещё до начала Секундуса. Щиты никогда не проектировали работать так долго. Весь воздух циркулировал в замкнутом цикле, перерабатывался и вдыхался триллион раз, а построенные под куполом искусственные метеосистемы порождали пятнистые облака, кислотные дожди и карманные бури, которые бурлили и тлели под потрескивавшими полями. Этот дождь состоял из переработанного пота, телесных жидкостей, мочи и крови.

Ему говорили, что за пределами внутренних пустотных щитов всё обстояло ещё хуже: токсичные смоги и бактериальные облака, искусственные или поднимавшиеся от горящих секторов и боевых фронтов; иссушающие огненные бури; пепельные метели; эпилептические конвульсии молний после орбитальных ударов; визжащие торнадо, вызванные сотрясением от непрерывных бомбардировок. Земля дрожала. Даже здесь он чувствовал постоянную дрожь.

Так было только здесь... только в обширной Дворцовой зоне, зоне ''Imperialis Terra'', размером с континент. За её пределами раскинулся глобальный ад: систематическое опустошение родной планеты, сопутствующая катастрофа загрязнения, сейсмические толчки и радиоактивные осадки, которые порождало это монументально сфокусированное нападение. Ему говорили, что шлейф ядовитого пепла и дыма, поднимавшийся от Императорского дворца, затмил всю Европу и Паназиатские земли.

Ему говорили...

Ему не нужно было говорить. Он и сам это видел. Он видел достаточно. Он шагнул на парапет, дождь целовал его лицо, и он стоял над тысячеметровым обрывом до крыш Западных постоянных казарм.

Он видел раскинувшийся Санктум Империалис Палатин, громаду огромного города-дворца за ним, Внешний барбакан, великий дворец Магнификан, рухнувший и лежавший, словно ожидавшая смерти жертва. Он видел огромные ворота, шпили, гигантские очертания некогда величественных портов, линии стен, которые были построены так, чтобы никогда не пасть. И повсюду во всех направлениях протянулись кольца пожаров, чёрный дым от которых поднимался на сорок километров в небеса. И сквозь искажение концентрических пустотных щитов, размывавших воздух до мягкого фокуса, словно техническое масло на стекле, он видел вспышки и мерцание взрывов, пламя обширных и далёких огненных смертей, похожую на молнию длиной в несколько световых лет полосу энергетического оружия. Приглушенный гром экзистенциального коллапса грохотал вдали, замедляясь и смягчаясь пустотными щитами.

Ни следа солнца, только сумерки. Серый яд. Как поблёкшее зрение.

Это здесь. Где всё началось. Где всё закончится.

Зиндерманн смотрел вниз, в глубокую пропасть. Дождь проник ему под одежду и стекал из глаз вместо слез. Он видел, что носки его ботинок слегка выступают над каменным парапетом.

Он был летописцем, но ему нечего было больше сказать. Он был историком, но история умерла. Он обрёл веру – не просто интеллектуальную веру в наставление человечества Императором, но и нечто большее: истинную, сияющую веру, о которой он никогда и не мечтал. Он цеплялся за неё и какое-то время чувствовал себя благословенным, защищённым от набирающей силу тьмы. Он даже пытался поделиться этой верой.

Но тьма усилилась. Вой Нерождённых становился всё ближе. Его вера иссякла, не выдержала перед лицом пандемического ужаса, оказавшись такой же слабой, как и его философия и учёность. Он утратил цель. Прошлой ночью некоторые из его немногочисленных оставшихся друзей заявили, что ещё осталась какая-то история, о которой можно рассказать: будущее, которое, в свою очередь, породит новое будущее, которое захочет услышать и заслуживает услышать то, что произошло до его рождения. Стоя в Нисходящей террасе, Зиндерманн знал, что это не может быть правдой.

Другие, как юный Гари, столь прилежный и исполнительный, настаивали на том, что какая бы история не осталась, её предсмертные дни должны быть записаны.

– Смерть должна быть отмечена, – сказал он, – даже если никто не выживет, чтобы прочитать об этом.

Неправда, молодой человек. Ошибка. Да, оставалось несколько дней, недель или даже месяцев истории, но Кирилл Зиндерманн видел её с того места, где стоял. Он читал её в далёких подобным горам стенах чёрного дыма, что окружали их, в завесах неугасаемого пламени. История осталась, но это не та история, которую стоило записывать. Это была всего лишь литургия боли, мучений, увечий, жалкого разрушения. Ни один поэт никогда не описывал последние неконтролируемые судороги трупа, и все историки обладали достаточной благопристойностью, чтобы не акцентироваться на таких вещах. История, которую осталось написать, была ночным кошмаром демонов, мерзости, непристойности, и это нельзя записывать для человеческих глаз и ушей.

Даже если бы они и пытались, то не нашли бы слов. Никакие слова ни на одном человеческом языке не могли передать весь ужас этого конца.

– Я не буду говорить и записывать больше не буду, – сказал он им.

Сначала никто не ответил. Они все понимали, что он имел ввиду. Кирилл Зиндерманн не станет первой человеческой душой, которая отступит, завершит своё существование по собственной воле, чтобы не нести на плечах бремя оставшейся истории. Тысячи уже ушли, каждый выбирая свой собственный способ. Шагнуть с парапета в тысяче метров над Западными постоянными казармами...

– Не будьте трусом, – сказал наконец Церис. – Если вы не хотите рассказывать или записывать, идите в армию. Возьмите бронежилет и ружьё. Ступайте на стены, куда бы они вас не направили, и встретьте там свой конец. Не будьте мерзким трусом. Если вам не нужна ваша жизнь, пожертвуйте ей для других.

Это было обидно. Стыд довёл его до места сбора. В очереди, где воздух был наполнен рыданиями, прощаниями и запахом оружейного масла, он пришёл к выводу, что, откровенно говоря, был ужасным стрелком. Он потратит энергетические ячейки, которые другой может выстрелить во врага лучше него, использует оружие, которым другой может воспользоваться с большей эффективностью. Он будет есть пайки, которые могут наполнить другие желудки, дышать воздухом, который может наполнить другие лёгкие.

Он не был трусом. Он был истощителем ресурсов. Его сильная сторона была совсем в другом.

К тому же, думал он, я увидел уже достаточно. Я был там, в тот день... Я был там в самом начале. У искры – точки воспламенения. Прямо там. Я слишком много видел, и прожил слишком долго.

Пальцы ног свесились с парапета. Дождь хлестал по лицу, оставляя привкус хлорки и костной муки. Дыхание стало прерывистым.

Он медленно поднял и развёл трясущиеся руки, словно балансировавший на цирковом шаре акробат или готовившийся к первому полёту неоперившийся птенец.

– Я видел достаточно, – сказал Кирилл Зиндерманн дождю, воздуху и сорнякам. – Если Он знал, что история пожирает сама себя, почему Он не сказал нам? Наш возлюбленный Император. Если у Него был план, почему Он не поделился им? У Него же был план, так ведь? О чём Он думал?

– Вы ко мне обращаетесь?

Зиндерманн вздрогнул. Он чуть не соскользнул с мокрого выступа. Он наклонился, опёрся рукой о влажный камень и оглянулся.

– Кто здесь? – спросил он дрогнувшим голосом.

– Я думал, что я здесь один. Вы обращались ко мне?

Зиндерманн начал спускаться. Неожиданно падение испугало его. Он вцепился в парапет, чтобы не упасть.

Какая-то фигура раздвинула мокрые лианы и спутанные ветви и шагнула на дорожку. Ткань её мантии была украшена каплями дождя, словно драгоценными камнями.

– Зиндерманн? Какого чёрта вы тут делаете?

– М…милорд, я прихожу сюда время от времени.

Рогал Дорн, в несколько раз крупнее с Зиндерманна, взял его за руку и снял с парапета, как маленького ребёнка. Он поставил его на землю.

– Вы собирались прыгнуть? – спросил Дорн. Его голос, шёпот, напоминал рокот океана, бормотавшего во сне свои тайны.

– Н.. нет. Нет. Милорд. Я пришёл взглянуть на пейзаж. Это..., пожалуй, самая лучшая точка обзора. Так высоко... Я пришёл наблюдать и получить более широкую перспективу.

Дорн нахмурился и кивнул. Мощная фигура Преторианца была без доспехов: в жёлтой шерстяной тунике, старом, отороченном мехом одеянии его покойного отца, и сером плаще с капюшоном.

– Вы... Вы тоже поэтому здесь? – спросил Зиндерманн. Он смахнул капли дождя со лба.

– Нет.

– Прошу прощения. Я оставлю вас…

– Зиндерманн, вы собирались прыгнуть?

Зиндерманн посмотрел гиганту в глаза. Никакой лжи не было там места.

– Нет, – сказал он. – Нет, я не думаю, что смог бы, после всего.

Дорн хмыкнул.

– Бояться это нормально, – сказал он.

– А вы боитесь?

Дорн замолчал. Дождь стекал по его вискам. Похоже, он действительно обдумывал вопрос, о котором Зиндерманн пожалел сразу же, как только задал его.

– Это непозволительная для меня роскошь, – наконец ответил он.

– Вы хотите уметь бояться?

– Я не знаю. Я не… – Дорн пытался подобрать слова. – Не знаю, на что это похоже. На что это похоже?

– На что... – Зиндерманн пожал плечами. – Как вы себя чувствуете?

– Я чувствую... боль в горле? Пульсирующее воспаление моего разума. Я чувствую предел своих возможностей, и всё же я должен дать больше. И я не знаю, что из этого выйдет.

– Тогда, я думаю, если позволите мне дерзость произнести это, вы чувствуете страх.

Глаза Дорна немного расширились. Он посмотрел вдаль.

– В самом деле? Вы очень смелый человек раз сказали мне это, Зиндерманн.

– Согласен, – произнёс Зиндерманн. – Прошу прощения. Тридцать секунд назад я собирался спрыгнуть с парапета, так что сказать правду лорду-примарху выглядит не таким пугающим, как могло быть раньше... Вообще-то, это неправда. Теперь я думаю об этом. Проклятье, оскорбить вас... более тревожно, чем перспектива собственной смерти. Не могу поверить, что я это сделал.

– Не извиняйтесь, – сказал Дорн. – Страх... Так вот каков он на вкус. Так, так.

– Чего вы боитесь? – спросил Зиндерманн.

Дорн посмотрел на него и нахмурился, словно не понял.

– Чего вы боитесь? – повторил Зиндерманн. – Чего вы на самом деле боитесь?

– Слишком многого, – просто сказал Дорн. – Всего. В данный момент я просто боюсь мысли, что, в конце концов, могу познать страх. – Он замолчал, а потом словно спохватившись добавил. – Ради Трона, не говорите Робауту.

– Не скажу, милорд.

– Хорошо.

– Вы сами скажете ему.

Дорн посмотрел на Зиндерманна.

– Думаете, мне представится такая возможность? – спросил он. – Необычный оптимизм для человека, который только что собирался покончить с жизнью.

– Ещё одно доказательство, лорд, что я пришёл сюда, чтобы насладиться видом, – ответил Зиндерманн. – Неужели мой оптимизм неуместен? Ваш брат уже близко? Мы знаем?

– Мы не знаем. Я не знаю, успеет ли Жиллиман или Лев или любой другой верный бастард добраться сюда вовремя.

Они замолчали. Вокруг них моросил дождь.

– Что вы здесь делаете, лорд? – спросил Зиндерманн. – Простите, но разве вы не должны руководить обороной? На вашем посту скопились данные...

– Да, – сказал Дорн. – Семьдесят восемь часов подряд, последнее дежурство, штаб Бхаб, наблюдение за тысячью непрерывных трансляций, осуществление действий и противодействий. Я… – он откашлялся, – я обнаружил, итератор, что пока атака идёт без изменений, порой полезно отстраниться. Один час здесь, или в оазисе Квоканг, чтобы очистить мысли. Заново увидеть то, что я уже видел. Это всё здесь...

Он постучал себя по лбу.

– Данные. Эйдетическая память. Я обдумываю и анализирую их также хорошо, как и любого когитатор стратегиума. Возможно, даже лучше. Мне приходят в голову новые схемы, новые микростратегии. Я делаю шаг назад, чтобы ещё раз всё обдумать и собраться с мыслями. И по возможности я стараюсь думать, как мой противник. Как бастард Повелитель Железа, Пертурабо. Я изучаю логику его ходов. И всё же истина никогда ещё не была так далеко.

Он показал Зиндерманну подключённый к ноосфере инфопланшет, спрятанный в кармане его мантии.

– Простите, что побеспокоил вас, лорд.

– Пустяки. Перерыв или прерывание – полезный инструмент для того, чтобы взглянуть на вещи по-новому. Ясность через прерывание. Можно стать слишком зашоренным. Как в схватке на клинках. Развивается ритм, шаблонность, гипнотизм. Ты выигрываешь, нарушая шаблонность.

– Тогда рад служить, – сказал Зиндерманн. – И рад, что вы не собираетесь воспользоваться тем же способом бегства, который привёл сюда меня.

Дорн внимательно посмотрел на него.

– Я извиняюсь и за это предположение, – сказал Зиндерманн.

Дорн взглянул на парапет:

– Тысяча метров до крыши Западных казарм. Не думал, что такое возможно.

– Что возможно?

– Я об одном из своих братьев.

– Ах, – сказал Зиндерманн.

– Это было немыслимо, – тихо произнёс Дорн. – Мы думали... Мы верили, что нас нельзя убить, пока Манус не погиб. Но это уже просто история.

Они смотрели на пылающий горизонт.

– Вы отказались от истории? – спросил Дорн.

– Вы слышали эту часть? – смущённо ответил Зиндерманн.

– Что история пожирает сама себя? Да.

– Орден Летописцев давно распущен по указу Совета. Его цель перестала существовать. Формальных программ больше нет. Поздний великий проект покойного Соломона Фосса заброшен. Больше не нужно никакого просвещения и никаких итераторов для того, чтобы формулировать истину.

– Необходимо контролировать поток идей, – мягко сказал Преторианец. – Принципиально необходимо в качестве меры безопасности. Слово врага может быть ядовитым. Идея измены ядовита. Это заразно. Вы знаете, что это так.

– Полагаю, что знаю, – сказал Зиндерманн.

– Цензура мне отвратительна, – продолжил Дорн. – Она противоречит принципам общества, которое мы собирались построить. Великая Терра, я начинаю говорить так же возвышенно, как Жиллиман. Я считаю, Кирилл, я считаю… мы больше не строим его, и мы понятия не имели, как слова могут загрязнить всё, что нам дорого. Летописцы. Теисты. Идеи, к которым в лучшие времена мы могли бы, по крайней мере, отнестись с некоторой терпимостью. Я выступаю против всего, что представляет эта женщина, Киилер, но я бы отстаивал её право сказать это. В лучшие времена. Но слова и идеи стали опасными, Зиндерманн. Вы последний человек, которому я должен объяснять это.

– Я понимаю, да, – ответил Зиндерманн, пожав плечами. – И что вообще осталось сказать? Какие слова можно подобрать?

– Зиндерманн, – сказал Дорн. Он замолчал.

– Лорд?

– Найдите несколько.

– Несколько… чего?

– Несколько слов и людей, которые помогут вам их подобрать. Орден может и не существует, но я чувствую, что сейчас нам нужны летописцы. Больше, чем раньше, возможно, и неофициально, пожалуй. Я бы поддержал эту идею. Увидеть правду, сообщить о ней, записать её.

– Почему, лорд?

Дорн внимательно посмотрел на него.

– Историки трудятся над прошлым, но пишут для будущего. В этом их предназначение. Если я знаю, что историки продолжают работать, то это говорит мне, что будущее будет. Полагаю, что это укрепит мою решимость. Идея будущего, далёкого будущего, которое будет существовать и о котором хочется помнить. Это укрепит мою целеустремлённость и даст мне надежду. Если историки сдадутся, то мы признаем, что конец близко. Идите и делайте работу, которую когда-то поручил вам Император, и напомните мне, что какое-то будущее для нас всё ещё возможно.

– Сделаю, лорд, – сказал Зиндерманн. Он тяжело сглотнул и притворился, что дождь снова попал ему в глаза.

– Если мы победим здесь, – сказал Дорн, – это станет величайшим делом всей нашей жизни.

– Станет, – согласился Зиндерманн. – Да, станет. Потому что это, безусловно, величайший ад, который мы когда-либо знали. Я считаю Дворец твёрдым сердцем всего, и всё же куда бы ни пошёл, я чувствую, как он дрожит.

– Дрожит?

– До самого основания. Залы, стены... Знаете, я люблю прогуливаться. Каждый день, от рубежа к рубежу, внутри оборонительных сооружений и бастионов. Я чувствую вибрацию постоянной бомбардировки, поток сотрясающей мантию энергии, толчки землетрясений, последующие толчки. Я чувствую это повсюду.

– Мне сказали, что с тех пор, как всё это началось Дворец и земная кора под ним сдвинулись на восемь сантиметров к западу, – произнёс Дорн.

– Поразительно, – сказал Зиндерманн. – Итак. Вы видите? Дрожь повсюду. Я чувствую её здесь. У Асгардских врат восемь дней назад словно землетрясение началось во время того ионного обстрела. Створки тряслись. А вчера я прошёл по Сатурнианской стене. Даже там ощущалась дрожь под ногами, как если бы старые камни разбил паралич. Дрожь, лорд, распространялась на километры сквозь грязь из боевых зон вокруг порта.

Дорн кивнул. Затем он неподвижно застыл, его разум сосредоточился, анализируя, Зиндерманн был уверен, что за одну секунду он запоминал больше информации, чем Зиндерманн мог бы сохранить за год.

– Сатурнианская?

– Да, лорд.

Дорн повернулся:

– Я должен вернуться на свой пост. И вам следует поступить также. Спускайтесь, летописец. Делайте свою работу так, чтобы моя имела значение в будущем.

– Сделаю, лорд.

– Воспользуйтесь лестницей, пожалуйста.

Зиндерманн усмехнулся:

– Очень смешно, лорд.

– Смеяться над нашим тяжёлым положением и над собой, – сказал Рогал Дорн, – может быть, последнее, что мы можем сделать. Когда закончатся все боеприпасы, и мы истечём кровью, я посмотрю врагу в глаза и посмеюсь над его ужасным непониманием того, как всё должно быть.

– Я запишу это, лорд, – сказал Зиндерманн.

== ОДИН ==

'''После падения врат'''

'''Начало'''

'''Давший клятву'''


В катастрофе боевых действий можно обрести связь крепче стали.

Виллем Корди (33-й Пан-Пацифик аэромобильный) и Джозеф Баако Понедельник (18-й полк, Нордафриканская армия сопротивления) обнаружили это примерно за сто дней. Они встретились шестого Секундуса, в толпе вокруг транспортных кораблей Эксцертус Империалис в Львиных вратах. Все устали и растерялись, тащили вещмешки и смотрели, разинув рты, на монументальный вид Дворца, который большинство видели разве что на пиктах. Офицеры без всякого видимого эффекта кричали, пытаясь выстроить войска в линию; на палубе сбора разметили мелом специальные площадки с сокращёнными номерами подразделений; адъютанты с бумажными идентификационными метками на воротниках – кодовый маркер, серийный номер, точка рассеивания – носились вдоль шеренг, как если бы они обрабатывали груз.

– Клянусь, я никогда не видел столько людей в одном месте, – заметил Джозеф.

– И я, – ответил Виллем, потому что он стоял рядом с ним.

Всё так просто. Протянули и пожали руки. Обменялись именами. Виллем Корди (33-й Пан-Пацифик аэромобильный) и Джозеф Баако Понедельник (18-й полк, Нордафриканская армия сопротивления). Скобки были у всех. Ваше имя стало приложением, дополнительным идентификатором.

– Энни Карнет (четвертая Австралийская механизированная).

– Сизар Филипэй (гвардия улья Искья).

– Виллем Корди (тридцать третий Пан-Пацифик аэромобильный). Это – Джозеф Баако Понедельник (восемнадцатый полк, Нордафриканская армия сопротивления).

Никто не собирался это прекращать. В противном случае стало бы слишком много путаницы. Никто не был родом отсюда, никто не знал этого места, да и вообще никого, кроме остальных членов своего подразделения. Они принесли с собой в скобках после имён места своего рождения, регионы и принадлежность, словно вагоны, тянувшиеся за поездом. Как утешительные сувениры. Это вошло в их плоть и кровь. Одиннадцатого Корди понял, что прямо так и обратился к своему командиру бригады: Виллем Корди (тридцать третий Пан-Пацифик аэромобильный), сэр.

– Полковник Бастиан Карло, тридцать третий Пан-Пацифик ман... Какого хрена с тобой происходит, рядовой?

Они притащили скобки с собой на войну вместе с рюкзаками, сумками с боеприпасами и служебным оружием, словно небольшой дополнительный груз. Потом им пришлось цепляться за них, потому что как только начались боевые действия, всё быстро утратило определённость и скобки остались единственным, что у них было. Лица и руки испачкались шламом и кровью, значки подразделений – засохшей грязью. К двадцать пятому, длинные красные мундиры 77-го Европа Макс (Парадный) покрылись таким же толстым слоем грязи, как зелёные кольчужные доспехи Драконов Плоскогорья 6-18 и серебряные нагрудники Первого уланского Североамериканского. Все стали неразличимыми, живые или мёртвые.

Особенно после падения врат.

Космический порт Львиные врата был захвачен врагом одиннадцатого Квинтуса. Это было далеко от того места, где они располагались, в сотнях километров западнее. Всё находилось так далеко друг от друга, потому что сам Императорский дворец был настолько огромным. Но последствия ощущались повсюду, словно конвульсии, как если бы Дворец получил выстрел в голову.

Они к тому времени стояли на 14-й линии, в северной части Великого дворца. 14-я линия была условным обозначением, тактическое формирование из двадцати тысяч смешанных подразделений Эксцертус и ауксилии, которые удерживали позиции для защиты западных подходов к космическому порту Вечная стена. Когда Львиные врата пали, взаимодействие и сплочённость просто приказали долго жить, как на 14-й линии, так и повсюду. Последовательно вышли из строя несколько тяжёлых пустотных щитов, в результате чего воздух в окружающей зоне ощутил на себе всю мощь укусов сырой статики и избыточного давления. Охранявшая Дворец защита последовательно рассыпалась, протянувшись на восток от Львиных врат, и электромагнитное мерцание этого коллапса разрушило вокс- и ноосферную связь. Никто не знал, что делать.

Команды из Бхаба и Палатинской башни не обновлялись. Началась сумасшедшая спешка, когда все отходили назад, эвакуировались с укреплений и бросали мёртвых. Часть космического порта Львиные врата поглотили пожары, которые видели с расстояния в несколько лиг. Армии предателей на юго-востоке также перешли в наступление, воодушевлённые известием о падении порта. Они двигались вверх по Гангскому пути, преодолевая Шигадзкие земляные укрепления и бастионы Халдванийского траверза, сметая преграды в хабах Саратин и Карнали и сельскохозяйственных районах к западу от дороги Рассвета. Бежавшие подразделения 14-й линии слышали шум приближавшейся бронетехники, чьё неумолимое наступление напоминало накатывавшуюся на пляж металлическую приливную волну. Небеса затянуло низким дымом, который прорывали штурмовики, пикировавшие на расположенные в левой части порта хабитаты.

Никто не мог поверить, что врата пали. Именно туда они прибыли, почти сто дней назад, и они казались такими огромными и вечными, Джозеф Баако Понедельник (18-й полк, Нордафриканская армия сопротивления) никогда не видел такого великолепного сооружения. Вертикальный город, который парил в облаках даже в ясный день. Львиные врата. Один из главных космических портов, обслуживавших Императорский дворец.

И враг захватил его.

Это означало, что враг получил доступ к поверхности внутри Вечной стены, внутри Внешнего барбакана. Предатели получили критически важные оперативные возможности для начала высадки основных штурмовых сил с орбитального флота: тяжёлых подразделений, массовых подразделений, для усиления терранских армий, которые начали внешние атаки.

– Нет, – сказал Виллем Корди (33-й Пан-Пацифик аэромобильный) своему другу. – Не усиления. Замены. Первая дверь Дворца открылась.

Орбитальная артерия начала качать кровь. До сих пор они сталкивались с людьми и машинами. Через зияющую дыру Львиных врат теперь могли проникнуть и другие, путь для них расчистили.

Предательские Астартес. Титаны. И, возможно, что-то ещё хуже.

– Что может быть хуже? – спросил Джозеф Баако Понедельник (18-й полк, Нордафриканская армия сопротивления).



Они пытались пройти от южного грузового квадранта до Анжуйского бастиона, приближаясь к верхнему концу Гангского пути, где он пересекал Танкред и Монтаньенский мост, в надежде обойти бронетехнику предателей, которая сравнивала с землёй бастион Золотой храм. Капитан Мадс Тантан (16-я Арктическая горта) принял номинальное командование, но им не нужен был лидер. Они двигались вместе, поддерживая друг друга, или умирали.

Некоторые бежали, дисциплина развалилась. Они погибали, не пробежав и двухсот метров или попадали в вирусные облака. Другие опускали руки. Это было самое худшее из увиденного. Безымянные солдаты, чьи отличительные знаки исчезли под плёнкой жира и грязи и больше не способные произносить свои скобки, сидели в дверных проёмах, у разбитых стен, в зловонных тенях подземных ходов. Некоторые вставляли в рот пистолеты или выдёргивали чеки последних гранат. Но большинство просто сидели, сокрушённые отчаянием и бессонницей, и отказывались вставать. Их приходилось бросать. Они сидели, пока смерть не находила их, и смерть никогда не заставляла себя долго ждать.

Остальные, все ещё живые, они пытались двигаться. Вокс- и ноосферная связь по-прежнему не работали. Постоянный поток обновлённых директив и инструкций по развёртыванию остановился. Им пришлось обратиться к чрезвычайным приказам на случай непредвиденной ситуации, которые представляли собой бумажные копии и выдавались всем полевым офицерам. Они были простыми, и по-спартански краткими. Для них, подразделений 14-й линии, это был сжатый общий приказ, написанный на скрученной бумаге, словно изречение от предсказателя удачи: “В случае прорыва или поражения на 14-й, отступать в Анжу”.

Анжуйский бастион и его шестикилометровая линия казематов. Встать за ним. Это была надежда. Новая линия. Капитан Мадс Тантан (16-я Арктическая горта) вёл около семисот пехотинцев в длинной беспорядочной колонне, которая то и дело распадалась на группы. Его семьсот человек были лишь небольшой частью восьмидесяти шести тысяч военнослужащих армии лоялистов, отступавшей от линии 14, линии 15 и линии 18. Отдельные отряды постоянно натыкались друг на друга, пока пробирались через руины, отчаянно выкрикивая имена и скобки, чтобы избежать ошибочного столкновения. По крайней мере, вражеский огонь шёл только с одной стороны – сзади.

Потом он начал приходить с фланга. С севера. Всё ближе и всё мощнее, пробиваясь сквозь колоннады и опустошённые здания, кроша камнебетон, поднимая тучи пороховой пыли со склонов холмов из обломков.

И убивая людей.

Их строй, их потрёпанная колонна, начала дробиться. Одни разбежались и бросились в укрытия, другие рассеянно поворачивались и стояли на месте. Некоторые падали, словно устали стоять. Они тяжело опускались на землю, словно мешки с едой, и изгибались под неправильными углами, подогнув под себя ноги – принимая позы, которые даровала только смерть. Капитан Мадс Тантан (16-я Арктическая горта) начал кричать, перекрывая грохот оружейного огня, побуждая поспешить к Анжу, и несколько солдат подчинились.

– Он дурак, – сказал Джозеф Баако Понедельник (18-й полк, Нордафриканская армия сопротивления). – Мой друг Виллем, не ходи туда! Ты, что не видишь? Смотри!

Враг уже появился. Широкая, накатывавшаяся волна пехоты предателей хлынула через разрушенные окраины Золотого храма, проливаясь через разбитые арки, затапливая улицы и устремляясь дальше по обломкам, просачиваясь, словно вода, через каждую брешь, которую они могли найти. Они скандировали. Виллем Корди (33-й Пан-Пацифик аэромобильный) не смог разобрать, что именно. Было слишком много шума. Но это было единым целым, голоса звучали как один, звук был таким же мерзким, как и символы на знамёнах, которые качались и трепетали над их рядами.

Количество потерь возросло. Друзья падали вокруг них. Виллем Корди (33-й Пан-Пацифик аэромобильный) не смог сказать, кто именно. Рядом скорчилось тело. Это был Юрган Торофф (77-й Канцийский лёгкий) или Азман Финч (Словацкий 14-й)? Просто фигура в грязи, потерявшая отличительные признаки, больше не способная произносить свои скобки, не осталось даже лица, которое можно было бы вытереть, чтобы различить черты.

Дым был повсюду. Пыль. Испарявшаяся кровь. Грязный дождь. Скандирование. Постоянный треск и скрежет стрелявшего оружия. Шлепки и опалины попаданий по камню и обломкам. Глухой стук ударов в плоть. Всегда было ясно, когда они врезались в тело. Приглушенный удар следовал за выдохом, когда воздух выдавливало из лёгких. Он сопровождался резким запахом горелой ткани и выходящим паром, обожжённые и распылённые внутренности разрывали кожу, вырываясь наружу.
Вы быстро запоминали этот звук, если уже не знали его, потому что он повторялся дюжину раз в минуту.

Виллем Корди схватил друга за рукав, и они побежали. Другие тоже бежали. Укрытия не было. Они вскарабкались на кучу обломков, выстрелы врезались во всевозможный мусор вокруг них. Джозеф Баако Понедельник совершил ошибку, оглянувшись назад. Он увидел…

Он увидел, что капитан Тантан явно пошёл не в ту сторону и увлёк за собой двести или более людей. Толпа предателей окружила их. Он увидел…

Он увидел более высокие фигуры, которые проталкивались сквозь марширующие шеренги предателей. Звери-гиганты в чёрных доспехах. Он знал, что это Астартес. Рёв воинских горнов пронзил дым и туман. Теперь больше, больше гигантов. Он увидел…

Он увидел, что эти Астартес носили забрызганные грязью белые доспехи, напоминавшие цветом испорченные сливки. Их наплечники были чёрными. У некоторых были большие рога. У некоторых доспехи были обвязаны тканью, похожей на рубашки или фартуки. Он увидел…

Он увидел, что грязь – это запёкшаяся кровь. Он увидел, что фартуки сделаны из человеческой кожи. Астартес в чёрном замедлили продвижение. Они позволили Астартес в белом обогнать себя. Те устремились вперёд, словно псы, бросились в атаку, подобно быкам. Они больше не были людьми, или даже похожими на людей. Астартес в чёрном стояли прямо, словно дрессировщики. Астартес в белом мчались едва ли на четвереньках. Они завывали в боли берсеркеров. Они размахивали клинками и боевыми топорами, которые, как понимал Джозеф Баако Понедельник, он не сможет даже поднять. Он увидел…

Он увидел, как они добрались до отряда капитана Тантана. Он увидел, как Тантан и окружавшие его солдаты кричат и стреляют, стараясь сдержать их. И потерпели полную неудачу. Астартес в белом ворвались в толпу и прорвались сквозь неё, сбивая солдат, словно врезавшийся в стадо скота поезд. Началась резня. Бойня. Огромное облако кровавого пара поползло вверх по склону, покрывая камни, как смола. Астартес в чёрном стояли и смотрели, словно развлекались. Он увидел…

Рука сжала его предплечье.

– Идём! – Виллем закричал ему в лицо, – просто идём!

Вверх по склону, шестьдесят, семьдесят из них, карабкавшихся вверх по каменному склону, шестьдесят или семьдесят, которые не сделали ошибки, последовав за капитаном Тантаном. Вверх по склону, помогая друг другу, когда ноги скользили, вверх по склону и дальше на то, что когда-то было крышами хабитатов. Внизу царил ужас. Гремели военные горны. Скрежетали визжащие цепные клинки. Клубились облака сгущавшегося тумана.

Крыши закончились. Огромное здание обрушилось, не оставив ничего, кроме каркаса из балок и ферм, поднимавшихся из моря разбитых кирпичей. Двадцатиметровый обрыв. Они начали карабкаться по балкам, шестьдесят или семьдесят из них, по одному, шли или ползли по балкам шириной в полметра. Люди оступались и падали, или сбивались выстрелами снизу. Некоторые забирали с собой и других, отчаянно схватившись в них в попытке удержаться. Все они отбросили страх. Страх стал лишним и забытым. Как и человечность. Они оглохли от шума и отупели от постоянного шока. Они вошли в состояние дикого унижения, деградации, толпились, как обезумевшие животные с широко открытыми глазами, пытавшиеся сбежать от лесного пожара.

Виллем чуть не упал, но Джозеф схватил его и затащил на дальнюю сторону, на крышу мастерской. Они одними из первых добрались сюда. Они оглянулись на своих друзей, мужчин и женщин, цеплявшихся за узкие балки подобно муравьям. Они потянулись вперёд, схватили друг друга за руки и вытащили нескольких в безопасное место. Джен Кодер (22-я Кантиум горта), Бэйли Гроссер (Третий Гельветский), Паша Кавеньер (11-й тяжёлый янычарский)...

Взревели военные горны. Огромные горны. От их глубоких воющих звуков сжималось сердце. На расстоянии в два десятка улиц в дыму показались очертания настоящих гигантов. Титаны появлялись и исчезали между уносившимися в небеса башнями, они шагали, разрушая стены и целые здания; чёрные, золотые, медные, багровые и адские знамёна трепетали на мачтах за их спинами. Каждый напоминал ходячий город, слишком большой, чтобы его можно было постичь целиком. Огромные руки-орудия пульсировали и стреляли: вспышки выжигались на сетчатке глаза; статические удары заставляли волосы вставать дыбом; от горячих волн жара шелушилась кожа, словно от солнечных ожогов, не смотря на расстояние в два десятка улиц.

И ещё шум. Шум такой громкий, каждый выстрел такой оглушительный, что казалось одного его достаточно, чтобы убить. При каждом залпе дрожало абсолютно всё.

“Мы все сейчас умрём”, – подумал Джосеф, а потом громко рассмеялся над собственным высокомерием. Гигантские машины пришли не за ним. Они даже не знали о его существовании. Они шли на запад, параллельно с ним, шагали по развороченным улицам, чтобы найти что-то, что они могли убить или уничтожить, что стоило их титанических усилий.

Шестьдесят или семьдесят из них превратились в тридцать или сорок. Они скользили вниз по склонам щебня и разбитого стекла. Никто понятия не имел, куда они идут. Никто не знал, осталось ли вообще место, куда можно пойти. Здания вокруг были объяты пламенем или взорваны, улицы утопали в покрывалах обломков.

– Мы должны сражаться, – произнёс Джозеф.

– Что? – спросил Виллем.

– Сражаться, – повторил Джозеф. – Повернуться и сражаться.

– Мы умрём.

– Разве это уже не смерть? – спросил Джозеф. – Что ещё нам остаётся делать? Некуда идти.

Виллем Корди вытер рот и выплюнул грязь и костяную муку.

– Но какая от нас может быть польза? – спросил Бейли Гроссер. – Мы видели что…

– Мы видели, – сказал Джозеф. – Я видел.

– Мы не будем это считать, – сказал Виллем.

– Считать что? – спросила Джен Кодер. Её шлем был так сильно помят, что она не смогла его снять. Под смятым краем по её шее стекала кровь.

– Что мы сможем сделать, – ответил Виллем. – Мы умрём. Мы не узнаем. Что бы мы ни сделали, как бы мало это ни было, мы не узнаем. Это не важно.

– Да, – сказал Джозеф. Он посмотрел на их лица. – Не важно. Мы пришли сюда сражаться. Сражаться за Него, во имя Его. Сражаться за это место. Вы видели, сколько людей пришло. В космическом порту, когда мы прибыли. Так много людей. Неужели кто-то действительно думал, что он сделает что-то значительное? Лично?

Виллем кивнул:

– Коллективные усилия. В этом всё дело. Если я сломаюсь, или ты сломаешься, тогда все сломаются, один за другим. Если я буду стоять, и ты будешь стоять, мы умрём, но мы будем стоять. Мы не должны знать, что мы делаем, или насколько это мало. Вот почему мы пришли сюда. Вот то, что Ему нужно от нас.

Никто ничего не сказал. Один за другим они вставали, подбирали своё оружие, и следовали за Джоссефом и Виллемом по улице, пробираясь через завалы, возвращаясь тем же путём, которым пришли.

В густом дыму на их пути встал космический десантник. Он положил руку на иссечённый осадный щит, длинный меч покоился на огромном наплечнике. Его доспехи были покрыты царапинами и вмятинами, даже украшенный лавровый венок на нагруднике. Глаза, янтарные щёлочки, пульсировали на изуродованном лицевом щитке. Они подняли оружие.

– Куда вы идёте? – спросил он.

– Назад. Сражаться, – ответил Джозеф.

– Верно, – сказал он. –. Это то, что Ему нужно от нас.

– Вы... слышали меня?

– Конечно. Я слышу, как сердце бьётся на расстоянии в тысячу метров. Следуйте за мной.

Легионер повернулся. Его броня и осадный щит были жёлтыми.

– Я – Джозеф Баако Понедельник (восемнадцатый полк, Нордафриканская армия сопротивления), – крикнул ему вслед Джозеф.

– Мне не нужно это знать, – не оглядываясь ответил легионер. – И соблюдай хоть какую-то чёртову шумовую маскировку.

– Мне нужно, чтобы вы знали, – сказал Джозеф.

Легионер остановился и оглянулся:

– Это не важно…

– Для меня важно, – сказал Джозеф. – Это всё, что у нас есть. Я – Джозеф Баако Понедельник (восемнадцатый полк, Нордафриканская армия сопротивления).

– Я – Виллем Корди (тридцать третий Пан-Пацифик аэромобильный), – сказал Виллем.

– Адель Жерико, (пятьдесят пятый Средне-Атлантический).

– Джен Кодер (двадцать вторая Кантиум горта).

Космический десантник позволил им всем представиться. Затем он кивнул.

– Я – Камба-Диас (Имперский кулак). Следуйте за мной.



– Ждите, – сказал Архам, он увидел, что они приближаются, но не повернул голову в их сторону и лишь только поднял палец, призывая к терпению.

Ниборран, Брон и Икаро ждали. Они наблюдали, как магистр хускарлов Дорна работает на своём посту, внимательно изучая поступавшие данные. Его глаза не моргали. Они ждали. Их окружало постоянное движение и шум стратегиума Великое Сияние. Это был первый раз, когда они не разговаривали больше суток. Ожидание казалось неправильным. Главный верховный солнечный генерал Савл Ниборран, милитант-полковник ауксилии Клемент Брон, вторая госпожа Тактика Террестрия Сандрина Икаро из военных палат... Это были люди, которых нельзя было заставляли ждать, не в такое время и не при таких обстоятельствах.

Если только вы не командовали военной зоной, управляя ею из бастиона Бхаб в Санктум Империалис, и не являлись избранным доверенным лицом Лорда-Преторианца и, поэтому временно обладали высшей властью Дорна.

Архам, Имперский Кулак, магистр хускарлов, Второй с Таким Именем, закончил изучение данных и немного подался назад. Он посмотрел на них. Они были старшими дежурными офицерами сотого дня.

– Начинайте, – пригласил он.

– Где Дорн? – сразу спросил Ниборран.

Архам слегка прищурился. Стоявший за соседним постом капитан Ворст поднял голову и нахмурился. Архам заметил его взгляд и успокоил небольшим жестом. ''Оставайтесь на месте''.

Ниборран глубоко вздохнул. Он устал.

– Прошу прощения, сэр, – сказал он. – Позвольте внести поправку. Где Лорд-Преторианец?

– Занят в другом месте, – сказал Архам. – Начинайте.

Ниборран поморщился. Он быстро протёр аугметические глаза костяшками пальцев. Серебряные оправы глазниц блестели на фоне его тёмной кожи, но сами глаза казались тусклыми. Он взял свой планшет.

– Мы провели анализ…

– Чем занят? – спросил Брон.

– Что? – спросил Архам.

– Прекрати, Клем, – пробормотал Ниборран.

– Не прекращу. Чем он занят? Прямо сейчас? Больше ста дней всего этого, мы по уши в дерьме и захлёбываемся в собственной крови, и он ''занят''?

На лице Архама не дрогнул ни мускул.

– Пожалуйста, следите за своим тоном, полковник, – посоветовал он.

– К чёрту мой ублюдочный тон, лорд.

Архам выпрямился. Ворст последовал его примеру, подняв всё своё закованную в жёлтую броню мощное тело. И снова Архам коротким жестом показал ему вернуться к работе.

– Мы все очень устали, – быстро сказал Ниборран. – Очень устали. Нервы сдают и…

– Вы не выглядите уставшим, – сказал Брон Архаму. – Нисколько.

– Так уж получилось, – ответил Архам. За первые сто дней он трижды побывал на передовой. Царапины и вмятины на его жёлтой броне не отремонтировали, и каждый мог увидеть их. Но нет, он не выглядел уставшим. Он выглядел как Астартес, выглядел, как всегда. Неподвижный и крепкий как статуя. Он не выглядел уставшим, как эти три человека, с пустыми глазами, впалыми щеками и дрожащими руками.

– Я позволю вам некоторые послабления, полковник, – сказал он. – Обстоятельства…

– Обстоятельства – дерьмо, и становятся дерьмовее с каждой секундой, а Дорн отсутствует. Он должен заниматься этим. Он должен быть ублюдочным гением.

– Уже хватит, – сказал Архам.

– Отсутствие Преторианца вызывает беспокойство, – сказал Ниборран. – Брон перешёл границы дозволенного, но его мысль...

– Мы облажались, – перебил его Брон. – Его план трещит по швам. Со Львиными вратами покончено. Они уже там. Внутри Внешнего барбакана. Защитные щиты прорваны в восьми местах. Они высадили титанов, которые уже вступили в бой. Наш план горит. Всё катится в за...

– Убирайтесь.

Слово было всего лишь шёпотом, шипением, но оно прорезало воздух, словно кислота металл. Все в стратегиуме Бхаб замолчали. Никаких голосов, только щебет и бормотание когитаторов и потрескивание контрольных вокс-станций. Взгляды отведены в сторону.

Джагатай Хан поднялся на центральную платформу. Как кто-то или что-то настолько большое смогло войти в Великое Сияние, оставшись не услышанным, или бесшумно выйти из арки зала по пласталевой палубе в украшенных мехами полных доспехах...

Он возвышался над всеми ними. На щеке, бороде, горжете, левом наплечнике и нагруднике была кровь. Она спутывала стянутые в хвост волосы, покрывала пятнышками эрмийские меха и спускалась по левому бедру. Но она принадлежала не ему. Левое бедро было обожжено до голого металла выстрелом из мелты.

– Убирайтесь, – повторил он, презрительно глядя на Брона.

– Полковник Брон устал, лорд, и говорил плохо, – начал Ниборран.

– Мне плевать, – сказал Великий Хан.

– Милорд, – настаивал Ниборран. – Полковник Брон – старший и заслуженный армейский офицер, и важная часть…

– Плевать, – сказал Великий Хан.

Ниборран посмотрел на палубу. Он вздохнул.

– Его вопрос был бестактно сформулирован, – ровным голосом сказал Ниборран, – но само его замечание было верным.

Он посмотрел примарху в глаза. Он не дрогнул.

– Милорд, – добавил он.

– Вы тоже, – сказал Великий Хан. – Убирайтесь.

Брон посмотрел на Ниборрана. Ниборран покачал головой. Он бросил планшет на стол, повернулся и вышел. Брон последовал за ним.

Великий Хан даже не посмотрел им вслед.

– Какие старшие офицеры ждут следующего дежурства? – громко спросил он, ни к кому конкретно не обращаясь. – Найдите их. Разбудите их. Приведите их сюда.

Несколько адъютантов вскочили и поспешно вышли. Великий Хан повернулся к Архаму.

– Где Дорн? спросил он.

– Проводит совещание с Сигиллитом и Советом.

– Приведите его сюда, – сказал он. Он посмотрел на Икаро. – Вы. Икаро. Начинайте.

Икаро откашлялась.

– Защитные щиты прорваны в восьми секторах, – сказала она. Она провела рукой по дисплею инфопланшета, словно разбрасывала семена, и вывела данные на общий экран. Уродливые пятна расцвели на северной и центральной частях огромной карты Дворца.

– Ремонт? – спросил Великий Хан.

– В процессе. Пустотные щиты шестьдесят один и шестьдесят два находятся за пределами восстановления. Порт Львиные врата остаётся широко открытым. Грузовые модули приземляются вдоль северных верхних платформ со скоростью шестьдесят в час. В этих секторах и соседних зонах вокс-связь и ноосфера забиты помехами.

Она вывела ещё несколько пятен на голополе.

– Многоточечный ауспик подтверждает наличие титанов, они двигаются здесь, здесь и здесь. Легио Темпест. Легио Вульпа. Возможно, и легио Урса тоже. Направляются к Последней стене, Внешней стене и в Магнификан.

– У них есть один, они хотят второй, – сказал Великий Хан. Архам кивнул.

– Полагаю, что так, лорд, – сказал он.

– Армейские линии на северных подступах прорваны, – продолжила Икаро. – Главный фактор – наступление, второстепенный – армии предателей, приближающиеся с юга. У них есть поддержка Астартес.

– На земле? – спросил Великий Хан.

– На земле и много, – подтвердила она. – Пожиратели Миров, Железные Воины, Тысяча Сынов, Лунные Волки…

– Их больше так не называют, – сказал Хан.

– Прошу прощения, лорд. Но я не буду использовать его имя, – ответила она.

– Просто используйте цифры, – мягко сказал Архам.

– Да, лорд. Пятнадцатый, Семнадцатый, Четвёртый, Шестнадцатый, Третий. Возможно и другие. Давление наступления является основным фактором, но сплочённость Армии нарушена из-за потери вокса и других каналов связи. Мы не можем передать приказы туда, где они нужны больше всего.

Она посмотрела на примарха.

– Достоинства или недостатки плана обороны Преторианца являются чисто теоретическими, когда этот план не может быть реализован, – сказала она.

Великий Хан кивнул, и попытался пальцами вычесать засохшую кровь из усов.

– А демоны? – спросил он.

– Вероятно, очень много, – ответила она. Её голос слегка дрогнул. –Вероятно, самая значительная угроза для Санктум Империалис Палатин. Но они не обнаруживаются нашими системами.

– Эта оценка подтверждается, – сказал Архам.

– Мы полагаемся на визуальные отчёты, – сказала она, – которые... ненадёжные и запутанные. И зависят от вокса. Я полагаю, что мы должны верить, что воля нашего повелителя Императора остановит их.

– Эта вера никогда не являлась необоснованной, – сказал Великий Хан. Он смотрел на мерцавшую и обновлявшуюся карту. – Они приближаются к нашим дверям. Прямо к нашим дверям. Львиные врата, Последняя стена. Но они хотят ещё и это.

Он указал на символ, который изображал космопорт Вечная стена.

– Согласен, – произнёс Архам.

– Если они возьмут его, то у них окажутся оба главных космических порта в северных пределах. Удвоение пропускной способности.

– И, конечно, теперь они сосредоточатся на Санктуме? – спросила Икаро. – Дополнительная пропускная способность полезна, но Львиные врата ближе, их посадочные мощности огромны, и они уже вцепились нам в горло.

– Нет, они хотят его, – сказал Великий Хан. – Высадить как можно больше на поверхность, чтобы смять нас. Так поступил бы я.

– И я поступил бы также, – произнёс Дорн. Он стоял у подножия ступенек платформы и смотрел на них. – И я знаю, что именно так поступил бы наш брат Пертурабо. Максимизировать пропускную способность. Лишить нас орбитального доступа.

Я уверен, что именно это приказал Гор.

– Они хотят их оба, – сказал Джагатай Хан.

– Они хотят их оба. Они хотят всё, – сказал Дорн.

Великий Хан кивнул. Он посмотрел на Дорна.

– Итак, вот и ты, – сказал он.

– Вот я, – сказал Дорн. – Я был занят в другом месте. Забавная ирония... обычно это тебя ищут и не могут найти.

Джагатай Хан не смягчился. Лорд Каган явно не был успокоен лёгким благодушием.

– Что дальше, брат? – спросил Великий Хан.

– Я изучил последние переменные, – сказал Дорн, присоединившись к ним на платформе. – Каждый шаг нашего врага всё больше раскрывает его намерения. Я начинаю видеть стратегию Повелителя Железа в некоторой глубине, а это значит, что я могу предсказать, где…

– Нам не нужно предсказывать, – прямо сказал Хан.

– Это сложная и многоплановая боевая сфера, брат, – начал Дорн, и затем мысленно обругал себя. Боевые доктрины Джагатай Хана сильно отличались от его собственных, но Великий Хан был непревзойдённым, проницательным и искусным воином. Он не заслуживал снисхождения. Ему не нужно было объяснять сложности, как простым людям.

Джагатай Хан покачал головой. Он выглядел утомлённым, и это беспокоило уже само по себе. Чтобы примарх выглядел уставшим...

– Ему нужен наш отец, – тихо сказал Хан. – Ему нужен беспрепятственный доступ во Дворец. У него есть один плацдарм, ему нужен другой. Это несложно, Рогал, больше нет. Порт Вечная стена необходимо защищать и удержать. Порт Львиные врата необходимо отбить. Это оскорбление, что они претендуют сразу на оба.

– Это было неизбежно, – произнёс Дорн.

– Я не виню тебя, Рогал, – сказал Хан. Он вздохнул. – Мы должны удержать порты. Лишить их доступа. Уже высаженные ими силы можно сдержать и уничтожить.

– Джагатай, – сказал Рогал Дорн. Он откашлялся, как будто обдумывая, что сказать дальше. – Уверяю тебя, я взвесил каждый вариант. Я восхищаюсь твоей решимостью, но это не так просто, как ты…

Он резко замолчал. Джагатай Хан смотрел на него. В его взгляде была такая твёрдость, что Икаро нервно отступила.

– Я думаю, ты неправильно понял меня, Рогал, – сказал Великий Хан. – Я собираюсь отбить порт Львиные врата. Я тебя не спрашиваю. Я пришёл, чтобы сказать тебе, что я собираюсь делать.



– Почему ты стоишь на коленях? – спросила она.

Он возобновлял клятву момента в тёмной комнатке за миллион световых лет от места, где она впервые увидела, как он совершал эту церемонию. Его личная оружейная палата на “''Духе''” теперь казалась ложной памятью, чем-то таким, что он вообразил, но что никогда не было правдой. Бледно-зелёные металлические стены, запах притирочного порошка, шум с посадочной палубы снаружи. Эти образы больше не принадлежали ему. Как и клятвы момента, приколотые к стене под трафаретным орлом. Они принадлежали кому-то другому. Это были дела, которые совершил другой человек, и тот человек был мёртв.

– Чтобы проявить уважение, – ответил он.

– Перед кем ты стоишь на коленях? – всегда так настойчиво, так любопытно.

Он пожал плечами. Он положил два клинка. Меч Рубио выглядел тусклым в свете свечей. Лезвие силового меча оставалось неактивным. Это было старое оружие Ультрадесанта, гладий, форма которого была ему хорошо знакома. На рукояти ещё оставался знак Ультима.

У лежавшего рядом длинного цепного меча IV модификации была вмятина на кожухе и требовалось переустановить или заменить несколько зубьев. Рядом с рамой, поддерживавшей его броню, стоял наготове ремонтный сервитор. Бледная серость видавших лучшие дни сегментов брони в полумраке напоминала цвет старой кости, словно луна ловила только отражённый солнечный свет.

– Преклонение колен – это акт уважения или верности, – заметила она. – Или это акт почтения и набожности.

– Это не набожность, – ответил он, раздражённый её вмешательством и вопросами. – Богов нет. Мы сожгли эту ложь.

– Значит верности... Но тут не перед кем стоять на коленях, получается, что это бессмысленно.

– Император везде.

– Вот как? – она выглядела удивлённой. – Ты стоишь на коленях перед идеей Его, как перед актом веры? Так что это, верность или набожность? Вы уничтожили ложных богов только для того, чтобы создать другого?

– Он не ложный, – резко ответил он. Пол ненадолго задрожал. Пыль посыпалась с покачнувшегося потолка. Ближайшие батареи и казематы возобновили стрельбу, и их массовая отдача проходила сквозь структуру Дворца.

– Значит Он – бог? – спросила она. Она смахнула пыль, которая упала на наплечники его потрёпанной брони.

– Сейчас есть демоны, так что... – начал он.

– Значит, боги тоже должны быть?

– Я этого не говорил. Что ты хочешь, Мерсади?

– Жить. Но теперь слишком поздно для этого.

Свечи потухли.

''Какую клятву ты приносишь?'' Локен представил, как она спрашивает. Он задумался, как лучше объяснить. Клятвы момента были именно такими – конкретными, принесёнными перед битвой. Все те клятвы, которые он приносил, почти все, что он когда-либо приносил, кроме преданности Императору, давно стали ничем. Он решил принести свою собственную, грубую и простую клятву, достаточную для того, чтобы продолжать жить, несмотря ни на что.

– Я видел лозунги, намалёванные на стенах, в нижних частях Дворцового района, – сказал он пустой келье. – Немного сначала, затем больше. Я думаю, это дело рук гарнизонов Имперской армии и призывников. Мантра. Я принял её как клятву. Простая. Всеохватывающая и всего четыре слова, которые легко запомнить.

Он показал клочок пергамента пустому воздуху, призрачному воспоминанию о её присутствии.

''До последней капли крови''.
[[Категория:Ересь Гора: Осада Терры / Horus Heresy: Siege of Terra]]
[[Категория:Ересь Гора / Horus Heresy]]
[[Категория:Империум]]
[[Категория:Хаос]]
[[Категория:Космический Десант]]
[[Категория:Имперские Кулаки]]
[[Категория:Железные Воины]]
[[Категория:Warhammer 40,000]]
[[Категория:Романы]]
827

правок

Навигация