827
правок
Изменения
Перейти к навигации
Перейти к поиску
Нет описания правки
{{В процессе
|Сейчас = 67
|Всего = 17
}}
– Ну что ж, ладно, – сказал себе Джон Грамматик и пошел вдоль ближайшего шукука на запад.
== ЧАСТЬ ВТОРАЯ ==
ТЕПЕРЬ Я КРЕПОСТЬ
== ОДИН ==
'''Двадцать второго квинтуса'''
'''Нестандартный ход'''
'''Солнечный мост'''
Изар Хрониат из третьего гранд-батальона Железных Воинов, лорд-капитан второй бронетанковой центурии, перешагнул через разбитый вал в уверенности, что его имя и деяния только что обрели бессмертие, и что он будет упомянут в почётных списках как первый из воинства великого Луперкаля, кто прорвался за четвертую кольцевую стену Горгонова рубежа.
Весом больше тонны в улучшенных и украшенных доспехах “Катафракт” с триумфальным и яростным рёвом на губах, он был первым легионером, который прорвал внутреннее кольцо обороны ворот. На его колоссальных плечах были установлены сервоуправляемые огнемётные системы, броню на предплечьях и голенях усеивали изгибавшиеся орлиными когтями шипы – огромные крюки, позволившие подняться на отвесный каменный утёс стены – со вскинутым для удара силовым когтем и стрелявшим болтером он стал первым среди завоевателей.
И его встретил клинок.
''Карминовый клинок'' прошёл сквозь гравированную пласталь. Сквозь керамит. Сквозь сложенные пучки проводов. Слои энергосистем разорвались и закоротились в облаках искр. Трубки хладагента лопнули. Клинок продолжил свой путь, его острие рассекло усиленный поддоспешник, сегментированную подкладку, податливую плоть, а затем твёрдую скелетную оболочку панциря, трансчеловеческие органы и спинной мозг.
Хрониат покачнулся на краю стены, дико и вслепую стреляя из болтера. Его грудная клетка, казалось, вдавилась в живот, как будто огромная защита из пластин была попавшей под лавину скалой.
Ярчайший вытащил ''Карминовый клинок.''
Хрониат упал спиной назад. Во время падения его туловище раскрылось, словно зияющие челюсти, как сувенир какого-нибудь игрушечного мастера, кабели лопнули, а следом за ними взорвались и энергетические системы. Он нёсся вниз вдоль отвесного склона, его изувеченный труп впечатывал других Железных Воинов в каменную облицовку и вырывал их огромные крючья: специалисты Тирантикосов и Стор-Безашх исчезали в дыму далеко внизу. Мгновение его бессмертия продлилось меньше секунды.
Сангвиний не стал наблюдать за продолжительным падением своей жертвы. Он повернулся навстречу следующему врагу, ''Карминовый клинок'' казался звонкой полосой серебра, мерцанием солнечного луча, после которого падали бронированные головы и отлетали руки и ноги.
Всё вокруг было шумом и движением. Размытым шумом, туманным движением. Поток крови, скрежет металла, дым в каждом шве и каждой поре. Дикая развившаяся до сверхчеловеческих пропорций война охватила Рубеж, битва древних дней, увеличенная в масштабе, возросшая в силе и развивавшаяся с нечеловеческой скоростью. Промышленная смерть, без паузы, без даже секундного затишья, без времени размышлений о славе, без места для мифа или даже самого зарождения мифа. Восьмикилометровая линия наклонной высокой стены, отвесная, как гора и покрытая ковром тел, похожим на нашествие сверкающих жуков, или на циновку из мха и вьющейся виноградной лозы, накинутой поперёк огромной перегородившей реку скалы; ряды защитников наверху, которые пытаются сдержать напор исполинского наползающего потока воинства предателей, что поднимается к ним, словно термиты, устремившиеся на вершину соперничающего муравейника.
Затянутый дымом воздух, подёрнутый чёрными пятнами, подсвеченный и сотрясаемый невозможно яркими и болезненными вспышками разрывов; подобные лучам света огненные копья детонаций, что пожирают стену и разрывают всё в пределах досягаемости гиперзвуковыми осколками; и изорванные остатки тех, кто уже был уничтожен и мгновенно погиб. Цепи пламени от огнемётов защитников. Выпущенный атакующими подразделениями огненный ад. Гобелен интерференционных узоров, сшитый трассирующими и болтерными снарядами. Вражеские войска, некоторые наступают под прикрытием щитов или укрываются за металлическими листами. Падающие тела, живые и мёртвые. Оторванные куски тел, всё ещё облачённые в доспехи. Вой сфокусированной и ускоренной плазмы. Визг цепных клинков. Жуткое локальное искажение и дым мелта-полей, ауры субатомного возмущения. Красный туман. Грязь. Осколки оуслита отлетают из-под зубьев огромных крюков, которые вгрызаются в стену в поисках опоры.
Бронированные осадные башни извергают людей на стены. Штурмовые лестницы врезаются в парапет или отбрасываются назад так и не достигнув вершины, фигуры цепляются и падают, когда они опрокидываются. Башенные орудия и настенные батареи стреляют под наименьшим возможным углом, стволы пылают от жара, снаряды застревают в распухших казённиках. Слышится рассеянный перезвон автопогрузчиков, опорожнявших бункеры с боеприпасами, ему вторят звенящие вихри дождя из гильз, которые падают металлическими сугробами и покрывают ступени парапета, словно насыпи шахтного шлака, скрывая очертания стен.
Жизни утекают. Медленное кровотечение. Массовые и внезапные потери крови. Жуткие увечья необычайного масштаба, которые удивили бы самых изобретательных анатомов. Оружие слишком горячее, чтобы держать или использовать. Клинки сломаны и ими по-прежнему сражаются, зазубренные края стали заменой утраченным тонким зубьям столь хорошо известного оружия. Крики смерти, боли, ненависти, потери, надежды, разочарования, долга. Последние вдохи и выдохи: долгие, медленные, дрожащие или короткие и сильные. Последние мгновения брызжут пузырями крови между задыхающимися губами, последние слова, которые некому шептать, последние надежды, разбитые во тьме. Шум слишком громкий, чтобы его услышать, шум, который можно только почувствовать, но в нём нет никакого смысла.
Окровавленные Кровавые Ангелы, авангард линии, их красота показана такой, какой и была всегда на самом деле: как жестокий и беспощадный ужас, их благородная легенда отброшена в сторону, чтобы они могли убивать без стыда, как их генетический отец велел им убивать. Не осталось места ложному мифу о благородных ангелах, этот облик исчез, так что они, хотя и остались внешне не изменившимися, стали истинным, древним значением ужаса. Монета перевернулась. Истина, которая была очевидна с самого начала, но теперь разоблачённая и раскрытая. Их истинное “я” – благоговение, когда благоговение является оружием само по себе.
Окровавленные Имперские Кулаки, костяк обороны, жёлтые доспехи настолько измяты и запятнаны кровью, что их можно принять за братьев Кровавых Ангелов, они не сделали ни шагу назад, ни шагу вперёд, ибо перед ними нет ничего, кроме края ада. Щиты смялись, копья сломались, от мечей остались стиснутые в кулаках имперцев зазубренные обрубки. Фафнир Ранн, его броня в крови, красные пятна на жёлтом, подобно безыскусному представлению какого-то просветителя о геральдическом звере, он неистовствует на стене из тел поверх каменной стены, его парные топоры словно поршни врезаются в лица, нагрудники и наплечники, увлекая оторванные визоры в размытых обратных движениях. Осадный щит Ранна разбили в первом же яростном штурме, и он отбросил его в сторону, отстегнув близнеца своей секиры, чтобы держать оружие в каждой руке.
Удар отвечает на удар. Молот войны, миллион отдельных ударов, они падают так быстро, что превратились в единым шум, который заставляет дрожать и сгибаться воздух. Ломаются нерушимые материалы. Останавливаются неостановимые силы. Обратная эволюция войны: клинки, когда заканчиваются боеприпасы, незаряженное оружие, когда ломаются клинки, бронированные кулаки, когда теряются обрубки клинков, голые руки, когда рвётся броня.
И из темноты поднимаются Железные Воины, серо-чёрный поток прорвавшейся в аду плотины, потоп осадных доспехов и ярости, который не остановится и не утихнет, пока стена и бастион не будут смыты и превращены в оплавленные и дымящиеся остовы скалы, и путь к Санктуму не будет открыт.
Открыть всю дорогу к Львиным вратам, подбрюшью Палатина и последней неосаждённой Вечной стене.
Это было утро двадцать второго квинтуса. За последние три часа дальние линии Рубежа пали. После целого дня обстрела дальнобойной артиллерией, в результате которого был повреждён даже центральный бастион, начался массированный штурм, и в катастрофически быстрой последовательности были потеряны внешние укрепления и первые две окружные стены, а затем и третья стена. Предательский прилив хлынул выше любого прогноза, расколов камень, затопив то, что считалось надёжным и легко удерживаемым. Имперские Кулаки погибли, сокрушённые, пока упорно удерживали свои позиции. Кровавые Ангелы погибли, сражённые, когда они перегруппировались и бросились остановить поток. Воинства Армии, невыносимо смертные, погибли между ними, раздавленные железной лавиной в лепёшку, костяную муку и кровавую жижу.
Четвёртая окружная стена должна была остановить наводнение. Четвёртая окружная стена, так невероятно быстро, стала последней линией, которую возглавил Сангвиний. “Ни шагу назад”. Это был не приказ, это был закон: Ангельская заповедь не допускала поражения.
За этим столкновением сил последовал час невыразимого ужаса. Четвёртая окружная стена, Горгонов рубеж, двадцать второго квинтуса. В других историях других войн это был бы решающий момент, легендарное столкновение. Но в этой Войне Войн это была всего лишь вылазка, незначительное упоминание, быстро забытое в списке таких же остервенений.
Здесь не было ни изящества, ни порядка, несмотря на стоическую дисциплину Имперских Кулаков, вымуштрованную решимость Железных Воинов, отточенное мастерство Кровавых Ангелов. Всё это растворилось в мгновение ока в слепом убийстве. Это стало самым напряжённым, самым сосредоточенным, самым беспорядочным сражением за всю осаду Терры, и останется им до тех пор, пока не наступит ужасная, грядущая бойня последних дней.
Фиск Гален обратил его вспять на сорок восьмой минуте штурма. С отделениями терминаторов и при поддержке шквального огня вдоль выступа бастиона со стороны подразделений Ауксилии, он атаковал Катилльонскую орудийную башню и примыкавшую к ней вершину стены и ударил в южный фланг вражеского потока с такой силой, что Железные Воины посыпались со стены, как рассыпанные бусины: как с иссечённой осколками внешней стороны, по которой они поднимались, так и с внутренней во дворы внизу, где алебардщики Армии и гоплиты-скитарии окружали и рубили всех, кто пережил падение.
Сангвиний, Владыка Ваала, чьи золотые волосы окрасились в красный цвет и промокли, увидел прорыв. Он не мог добраться до него, останавливая бешеную атаку катафрактов, но Ранн мог, и Фурио мог, и Бел Сепат из Херувимов, и те, кого он направил пронзившим бурю голосом. Потрёпанная стенная стража Ранна первой оказалась там, и они бросились в волну, словно у них не было иного желания, кроме как встретиться с Галеном лицом к лицу и пожать ему руку.
И всё висело на грани поражения и краха в течение секунд, таких же плотных и тяжёлых, как столетия. Затем Сепат и его Паладины, чьи трёхликие эмблемы были скрыты запёкшейся кровью, присоединились к отчаянной атаке Ранна и укрепили её мощью катафрактов. В тени Катилльонской орудийной башни, горящего каменного обломка, в который продолжали врезаться снаряды, Имперские Кулаки и Кровавые Ангелы взяли врага в клещи и сломали хребет штурму.
Прилив предателей обратился вспять. Так много тел, большинство из которых всё ещё были живы, водопадом лились со стены, где для них больше не было места. Они стали невольным оружием, их стремительно падавшие бронированные фигуры врезались в тех, кто поднимался позади и ниже, унося с собой, разрушая лестничные рамы и гигантские скаты, снося подъёмные леса и передвижные осадные башни инженеров кузнецов войны. Легионеры падали дождём, чёрным градом тел. Ранн, с разрубленной пополам лицевой панелью, лично взрезался в троих из них, когда те пытались сопротивляться и удержаться, и сбросил их с парапета.
Остальные сломались, их строй окончательно разрушился. Они откатились назад подобно морскому отливу, отступая, и искалеченная третья окружная стена Горгонова рубежа стала новым укреплением Железных Воинов и их приобретением в ходе штурма.
Наступила приглушённая дымом тишина, почему-то более гнетущая, чем предшествовавший ей шум. Горгонов рубеж, чьи линии обороны уменьшились до последнее окружной, был сам не похож на себя, плачущий дымом, затянутый пожарами, его стены были изуродованы безудержным натиском, башни согнуты и обглоданы, как будто вся линия бастиона исказилась в гримасе боли и смерти. Над Рубежом висела пепельная пелена длиной в восемь километров, дымовая гряда, видимая с башен Мармакса, похоронное знамя уничтожения, которое едва удалось предотвратить.
Сангвиний склонил голову. Непрошенное видение скользнуло из затихавшей бойни. Оно пришло откуда-то из другого места, от ''кого-то''. Оно коснулось грядущего скоро гнева.
– Не сейчас, – прошептал он, но его предвидение не слушалось приказов, даже от него. Оно было своенравным и тревожным и приходило, когда хотело. На мгновение его разум соединился с разумом одного из его братьев и показал ему…
Будущее. Необузданный гнев. Бойня, на фоне которой последний пережитый им час покажется пресным и скучным. Он не хотел смотреть на неё. Он не хотел видеть глазами предателя, чувствовать адские муки потерянного брата, вкушать столь опьяняющую убийственную ненависть.
Но он плакал от жалости к пришедшим убийцам и убитым и не мог отвести взгляда.
Видения преследовали его всю жизнь, спорадические и нечастые, но в последние дни они стали приходить всё чаще. Он никогда не говорил о них другим, не из стыда и не из страха подозрений, а скорее потому, что они никогда не бывали точными. Это не был талант, и он не мог использовать его, чтобы превратить в искусство. Он никогда и не пытался. Он не распространялся о нём, потому что это не было чем-то, что можно превратить в надёжный инструмент прогнозирования.
Это просто случалось с ним.
Он отошёл от разбитого края стены, слишком усталый, чтобы лететь, хотя и знал, что вид его парящего тела поднимет дрогнувший дух защитников. Слишком усталый, слишком разбитый: мимолётное видение уже исчезло, но послевкусие гнева заставляло его задрожать, воспламеняя автономные реакции, зажжённые битвой.
Он знал, что это такое. По крайней мере, он всегда верил, что знает. Они всегда говорили, что он похож на Него, больше, чем кто-либо другой. Он разделял сверхъестественные способности своего генетического отцы. Он не был ни сильным псайкером, ни волшебником, ни чернокнижником варпа, но наследственность была налицо – унаследованная черта, вроде цвета глаз или леворукости. Это был его талант или, возможно, медленное проклятие. Время от времени будущее поглядывало в его сторону, и он на мгновение встречался с ним взглядом. С самого начала осады, если быть точнее с того мрачного видения, которое он видел во время перипетий Гибельного шторма, усиливавшиеся видения Сангвиния стали очень специфическими, очень ''особенными''. Каждое видение показывало ему будущее глазами одного из его братьев.
Особенная близость, которую приносили видения, заставила его похолодеть. Он увидит что-то так, как это видит один из его братьев: предвидение, связанное с родством и с кровью.
И в Горгоновом рубеже была кровь. Слишком много крови. Она скапливалась на дорожках парапета и покрывала сломанные зубцы. Кровь генетической линии Легионес Астартес, которая прослеживала свою прямую наследственность через него и его братьев к Отцу Всего Сущего. Возможно, в этом, подумал Сангвиний, и была вся правда. Возможно, это объясняло, почему с самого начала осады его всё чаще посещали неприятные видения. Кровь его рода, пролитая в небывалых количествах, на таком маленьком пространстве одного мира, и не простого мира, а мира рождения, и пролитая в таком масштабе, что стала подношением, жертвенным возлиянием, которое воспламенило и усилило его скрытый дар. Шаманы древности проливали кровь, чтобы выманить у будущего его секреты. Они приносили в жертву подобных себе.
– Милорд?
Подошёл Бел Сепат, с Хорадалом Фурио и Эмноном Люксом.
На них тоже была кровь, покрывавшая их ангельскую броню. Деньги будущей торговли. Видения Сангвиния улетучивались, став чем-то вроде вторичных толчков после землетрясения, но эта кровь, похоже, снова пробудила их. В быстрой последовательности перед Сангвинием промелькнули вспышки видений: стихийная последняя буря, представшая перед глазами Джагатая, циклонная сила, проливавшая дождь и невообразимые молнии на землю; башня или стена рушатся вокруг Рогала и уносят его с собой; огромная карта Императорского дворца, края которой удерживают болтерные гильзы.
Это последнее, самое ясное и продолжительное, было мимолётным взглядом Пертурабо. Сангвиний ощутил неприятное покалывание оттого, что разделил это место, что он оказался в самой защищённой крепости Повелителя Железа, в уединённом бастионе разума, где никто не хочет находиться, даже, как ему показалось, сам Пертурабо.
Вполне логично, что именно это видение и задержалось. Именно кровь ветви семьи Пертурабо капала со стоявших перед ним воинов.
– Милорд? – повторил Бел Сепат.
– Укрепите Рубеж, – сказал Сангвиний. Они колебались, ожидая большего. Он заметил выражения их лиц, их вопросительную красоту. Его слова прозвучали слабо. Трудно подобрать слова, когда в глазах двоится. ''Гильзы на карте...''
Он встряхнулся и протянул руку, положив ладонь сбоку на голову Сепата.
– Ты отлично мне служил, Бел, – сказал он. – Воинский подвиг. Все сражались, как герои. И наше алое воинство, и наши братья из Седьмого.
– Что вас беспокоит, лорд? – спросил Хорадал. Сангвиний понял, что запнулся на слове “братья”.
– Страх, Хорадал, – сказал он, – страх перед тем, что прежде чем всё это закончится, слишком многие станут свидетелями нашего истинного ужаса.
Полуправда, но её оказалось достаточно. Хорадал Фурио кивнул.
''Гильзы на карте. Рука двигает одну...''
– Укрепите Рубеж, – сказал Сангвиний. – Инженеры, сапёры, магосы кузни. Четвёртая окружная – это теперь наша линия. Мы удержим то, что имеем.
– Может не хватить времени на полное закрепление, – сказал Эмхон Люкс. –Они придут снова…
– Они придут.
– Слишком быстро для…
''Гильза. Движется по карте к месту, обозначенному Горгонов рубеж. Это будущее.''
– У нас есть время до завтра, – сказал Сангвиний.
– Конечно, они будут искать…
– Они не придут снова до завтра, – сказал Сангвиний.
– Вы говорите так, как будто знаете, – заметил Сепат.
– Тогда относись к этому так, как если бы я знал, Бел, – сказал Сангвиний. – Они болезненно ранили нас, крепко поломали, но мы разрушили их динамику. Они откатились. Они ошеломлены. Они не завершили начатое. У нас есть время до завтра. По крайней мере у нас есть время укрепиться настолько, насколько мы сможем.
Все трое кивнули.
– Приступайте к работе, – сказал Сангвиний. – Передайте мои инструкции. И воздайте от меня должное Фафниру и достойному капитану Галену.
– Где вы будете? – спросил Сепат.
Сангвиний уже уходил.
Ему нужно было собраться с мыслями. Видения не просто стали приходить чаще, они были ближе. Это были уже не фрагменты из месяцев или лет, а проблески, которые наступят всего лишь через дни, часы, минуты.
Интересно, сколько пройдёт времени, прежде чем они просто станут проблесками настоящего?
Во время Гибельного шторма у Сангвиния было видение собственной смерти от рук Гора. Это было будущее, которое он собирался не допустить, но скольким другим он мог помешать сбыться? Ему требовалось чётко видеть и понимать их, чтобы предотвратить появление.
Вспышки угасали, карта и гильзы растворялись. Ощущение железной воли Пертурабо не покидало его. Какой мощью он обладал! Каким контролем! Сила воли превратилась в острый клинок, разум, возникший из тени какого-то чёрного солнца, больше не орган плоти, а холодное и нацеленное оружие.
Со своего наблюдательного пункта – невозможно было сказать, где именно, потому что видение было очень близким – но со своего наблюдательного пункта Пертурабо внимательно руководил кузнецами войны. Когда внешние укрепления и кольцевая цепь Горгонова рубежа пали, а быстрая победа уже маячила перед глазами, сердцебиение Повелителя Железа едва поднялось. Он не поддался надежде. Он сохранил холодный, логистический подход и когда Фиск Гален, и отважный Фафнир, и доблестный Бел переломили ход штурма, Пертурабо не поддался отчаянию. Сангвиний ясно почувствовал это. Пертурабо не поддался отчаянию и не вспылил от сдерживаемой ярости. Он воспринял это спокойно, сразу же приспосабливаясь, внося поправки, готовясь к контрмерам. В этом были его гениальность и великолепие: расчёт осады, упорная и безжалостная война на истощение, не допускавшая ни взлётов, ни падений, только постоянное, всё перемалывающее продвижение к цели. Сегодняшний день не стал для него безрадостным поражением. Это был всего лишь шаг, небольшая деталь более грандиозного механизма.
Поэтому Пертурабо, Повелитель Железа, так беспокоил Сангвиния, возможно, больше, чем любой другой из его предавших братьев. Его безжалостная целеустремлённость. В осаде, в этой ''осаде''... Она делала его самым опасным из всех. Сангвиний чувствовал, что он скорее встретится с Луперкалем лицом к лицу, чем с Пертурабо на расстоянии. Когда придёт время, встреча с Гором, где бы она ни произошла, станет монументальным подвигом: сразиться с некогда любимым братом, первым в величии, и помешать ему, тому, кого все они всегда считали непобедимым.
Чтобы отринуть и развернуть видение собственной гибели.
Но Пертурабо...
Видения почти исчезли, остались только отголоски вспышек. Когда он приблизился к главному бастиону, с каждым шагом удаляясь от пролитой крови, они отступили. Именно из-за Пертурабо Сангвиний был рад, что Рогал сражается вместе с ним. В таком виде войны только Рогал, дорогой Рогал, имел какие-либо шансы на равных сравниться с Повелителем Железа.
''Значит вот как всё произойдёт? Рогал играет Пертурабо в шах и мат, поэтому задача встретиться с Гором ложится на меня? Возможно, так и должно быть. Равные. Если кто-то и должен встретиться с Луперкалем с хотя бы скромной надеждой на победу, то это, скорее всего, буду я, хотя мне и показали, что я проиграю.''
Он остановился, пройдя две трети пути по мосту, который соединял четвёртую окружную непосредственно с бастионом. Он посмотрел на окутанные дымом пробитые снарядами башни наверху. Та другая вспышка, где Рогал падает вместе с башней. Как далеко это было? Насколько буквальное видение? Картина освещённого молнией Джагатая была удивительно реальной, мгновением кристальной чёткости. Но изображение Рогала, как и многие другие видения, которые он пережил в своей жизни, было более абстрактным, скорее символическим и метафорическим – как стилизованное значение карт таро. Смерть, но не буквальная смерть. Человек висевший, но не в буквальном смысле повешенный. Башня под ударом, но не настоящей молнии.
Сангвиний очень хотел получить совет. Если его видения имели хоть какую-то реальную ценность, если они были чем-то большим, чем любопытная наследственная причуда, он хотел знать. Понять. Пришло время научиться этому, пусть и с опозданием. Он хотел рассказать отцу, или если отец был занят, как это часто бывало с Ним, то по крайней мере Сигиллиту. Старик тоже был сведущ о сверхъестественных вещах, и, несомненно, обладал преимуществом семейной отстранённости. Малкадор мог бы помочь ему.
Но Сангвиний знал, что не может позволить себе роскошь покинуть линию фронта. Горгонов рубеж был его местом, и его необходимо было удержать. Так и должно быть, а завтрашний день слишком близок, и без него они не выдержат. Но если они потеряют Рогала...
Он закрыл глаза. Он глубоко вздохнул. Подёрнутый сажей ветер из каньонов окружных стен трепал кончики его перьев. Он попробовал сосредоточиться на обрывках исчезающих видений, пытаясь вернуть их обратно. То самое с Пертурабо, картой, гильзами, уходящим призраком, почти обычное воспоминание. Вернуть его. Увидеть снова. Увидеть лучше. Увидеть больше.
''Вот оно.''
''Дымящееся железо силы воли. Текстура старой бумажной карты. Вес болтерных гильз. Запах пыли и дыма''. Сангвиний ненадолго оказался в теле, которое было тяжелее и медленнее, чем его собственное, теле, слишком плотном, чтобы парить и летать, теле, таком тяжёлом, как нейтронная звезда, но хрупком по сравнению со сосредоточенной массой непоколебимого разума внутри него. Разум Пертурабо был оружием. Его разум с самого начала планировался оружием. Он быстро стал ''оружием'', вершиной уничтожения.
Прикосновение к нему заставило Сангвиния вздрогнуть. Холодный разум, абсолютный ноль отрицательной звезды. Но он заставил себя продолжать смотреть. Ему нужно было ''увидеть…''
''Гильза ставится на Горгонов рубеж, Колоссовы врата. В другие места тоже, но он не смог их разглядеть. Названия на карте было трудно разобрать. Его рука, моя рука, берётся за другую гильзу. Она кажется горячей на ощупь, как будто сразу после выстрела, но она новая. Что это за жар? Амбиция. Да, амбиция и желание. И у неё есть другой аромат, прикосновение другого. Отпечаток кого-то, кого больше нет, но он был там недавно, кто-то, кто поднял эту гильзу и передал её Повелителю Железа и, сделав это, вложил в неё ужасный смысл и значение.''
''Железные пальцы задумчиво поворачивают гильзу''. На своей стороне, в дыму, который дрейфовал через мост, пальцы Сангвиния повернулись и пошевелились, неосознанно подражая движению.
Тот след. Запах на нём. Отпечаток кого-то...
''Абаддон.''
Первый и избранный Луперкаля, лучший и ярчайший из всех первых капитанов, когда-то пример для всех легионов и образец воина. ''Он'' отдал её Пертурабо. ''Он'' вложил в неё смысл.
''Железная рука начинает двигаться, не спеша, обдумывая размещение, как мастер оценивает свой следующий ход регициде. Она опускается, чтобы поставить её на карту. Куда? Куда? Что это за ход? Куда ты её поставишь?''
Сангвиний вздрогнул. Видение снова стало мимолётным, ускользая в ничто. Он не мог удержать его. Его воля не могла сравниться ни с железным слитком воли Пертурабо, ни с капризом какого-то сверхъестественного облака знания, которое направляло видения к нему.
– Просто дай мне посмотреть, – прошептал он.
''Рука, гильза, двигаются. Опускаются''.
Ушло.
Сангвиний открыл глаза. Так близко. Он почти контролировал видение. Но теперь укрепления остались позади, и ритуальная мощь пролившейся на них крови иссякала…
Он поднял дрожащую руку и вытер засохшую кровь со своего нагрудника. Он сжимал спутанные пряди волос, пока капли не потекли по его ладони. Генная кровь. Родственная кровь. Кровь ветви Пертурабо. Если в ней была сила…
Он поднёс руку ко рту и попробовал её.
''Карта, на секунду, очень отчётливая. Рука, гильза, опускаются...''
Затем огонь. Неистовый огонь. Боль выше любого порога терпимости. Карта, гильза и давление Пертурабо исчезли в одно мгновение, их поглотила агония. И снова первое видение, то самое, что пришло непрошеным, когда закончилась дневная битва. Невероятная ярость. Другие глаза.
''Не это. Я не хочу этого видеть. Я хочу увидеть…''
С видением нельзя было спорить. Ему нельзя было приказывать. Сангвиний чувствовал кровь во рту. Он видел пламя, адское пламя, оно плюётся жиром и пожирает человеческие длинные кости, словно бревна. Жалкие трупы громоздились, как расколотые дрова. Мёртвые машины и разрушенные стены. Груды черепов, ухмылявшихся над собственной гибелью.
Он знал, что ничего из этого не окажется достаточно, и никогда не станет достаточно.
Небесный мост, как тот, на котором он стоял, но больше, массивнее и сильнее повреждённый. Постамент у ворот, его гордый каменный лев исчез, если не считать обрубков лап. Обломки. Табличка на постаменте треснула. Там было начертано, выгравировано на раскалённом камне, название этого места.
''Солнечный мост''.
Затем мучения усилились, став больше, чем можно было бы позволить любой боли, больше, чем любая оболочка, смертная или бессмертная, могла бы выдержать. Боль, которая порождает боль. Боль, которую хотелось разделить со всеми остальными.
Сангвиний знал, чьими глазами он смотрит. Это было не то видение, которое он выбрал, но оно было самым ярким, и рассеивало все остальные.
Он упал на колени посередине моста Горгонова рубежа и закричал от боли, которая была его собственной, и ярости, которая ему не принадлежала.
Ангрон. Это был Ангрон.
На юге Санктум Империалис транспорт остановился, и они вышли, накинув капюшоны, чтобы защититься от сильных осадков верхних слоёв атмосферы.
Вокруг них лежали пустые улицы, вдоль которых протянулись нетронутые войной гордые особняки и благородные павильоны, только окна были закрыты ставнями и заколочены досками. Район недавно расчистили, целые улицы с подветренной стороны массивной стены опустели.
– Где мы? – спросил Терайомас, его молодое лицо выглядело хмурым и озадаченным.
– Сатурнианский квартал, – ответил Зиндерманн.
Согласно инструкции, он связался с Бхабом, и без каких-либо объяснений ему был предоставлен транспорт. Затем последовала долгая поездка через затаившуюся цитадель, периодически замедляемая колоннами беженцев с пустыми взглядами. Потом улицы стали тихими, а затем и пустыми.
Зиндерманн поднял голову, дождь лил ему в лицо. Транспорт уже развернулся и уехал. К востоку, за высоким гребнем Последней стены, небо ярко освещалось яростным и бурлившим светом. На западе виднелась такая же мешанина огненных бликов. Западный выступ и Адамант. В течение последнего дня армия предателей начала новые атаки на эти две линии стены, первые такие попытки были предприняты с юга. Зиндерманну говорили, что атаки не прерываются ни на минуту, как и артиллерийские обстрелы с позиций баллистерий предавших Механикум и, по слухам, осадных частей Стор-Безашх Железных Воинов. Масштаб происходящего был ужасающим.
И всё же Сатурнианский оставался тихим и пустым кварталом, оказавшийся зажатым с двух сторон этими двумя массированными штурмами. Зиндерманн подумал, что его эвакуировали на случай, если Адамант падёт, хотя какой в этом смысл? Если Адамант падёт, то Последняя стена будет проломлена, и нигде в Санктум Империалис Палатин больше не будет безопасно.
Нигде на Терре.
Терайомас потянул Зиндерманна за рукав. Из глухих двойных дверей высокого особняка с острой крышей вышли двое солдат и зашагали к ним. Длинные чёрные дождевики поверх оранжево-красных парадных мундиров, отделанных золотом и белым. Офицеры Империалис Ауксилии, Палатинская горта. Один из них нёс фонарь на длинной палке.
– Зиндерманн? – спросил он.
Зиндерманн показал ему своё удостоверение и ордер.
– Кто это? – спросил офицер, посмотрев на Терайомаса.
Зиндерманн представил Терайомаса Канзе, и сказал ему показать документы.
– Мне говорили об одном, – произнёс офицер. – Только о вас.
– Мы вряд ли оставим его здесь, – сказал Зиндерманн. – Транспорт уже уехал.
– Это ещё не самое худшее из того, что может произойти, – ответил офицер. Он ненадолго замолчал. – Я свяжусь по воксу, чтобы получить подтверждение. Пока он может войти и подождать.
– А вы...? – спросил Зиндерманн.
– Конрой-капитан Альборн, – ответил мужчина с сильным акцентом. Откуда он был? Туниз? Алеппо? Палатинская горта собирала лучших отовсюду.
– Вы из горты? – спросил Зиндерманн. – Империалис Ауксилия?
Сначала, увидев красные мундиры, он так и думал, но когда люди подошли ближе, Зиндерманн заметил расхождения. Длинные чёрные шинели не были серыми пальто, выданными горте, и значок на них, серебряная палатинская аквила, был ему незнаком.
– Да, – ответил Альборн, – но по приказу Преторианца временно прикомандирован к командному подразделению префекта.
– Командному подразделению префекта?
– Это новая инициатива, – сказал Альборн.
– И чем вы занимаетесь? – спросил Зиндерманн.
– Безопасность. Секретность. Сообщаемая информация. Материалы, неподлежащие разглашению.
– Например? – осторожно спросил Зиндерманн.
– Людьми, задающими лишние вопросы, – ответил Альборн с натянутой холодной улыбкой.
Зиндерманн кивнул и сделал вежливый жест согласия.
– Следуйте за мной, – сказал Альборн.
За тяжёлыми дверями, которые спутник Альборна тщательно запер за ними, находился пустой атриум. Мрак и пыль царили над несколькими предметами мебели, сдвинутыми в сторону и прикрытыми простынями. Дорожка пролегала поперёк старых плиток дворянской резиденции и сетчато-пластековым настилом системы орошения. Картины исчезли с высоких стен, оставив неприятные тени. Зиндерманн задумался, кто здесь жил раньше.
Они долго шли по коридорам, следуя за дорожкой, и Альборн всё время молчал. Они спустились на два уровня, а затем, к удивлению Зиндерманна, прошли через дыру, которая была аккуратно прорезана в тяжёлой стене здания. Тяжёлый мелта-резак, высокоточная работа. Края оплавились. Зиндерманн почувствовал едкий запах. Это было сделано всего день или два назад.
Теперь они находились в другом здании, примыкавшем к первому. Здесь вдоль длинных галерей располагались огромные гидропонные резервуары. Приглушённые солнечные лампы заливали коридор тусклым светом. В воздухе стоял резкий запах мульчи и технической воды. Зиндерманн слышал, что целые районы и некоторые престижные здания были конфискованы и превращены в центры растениеводства в отчаянной попытке поддерживать запасы продовольствия. Он никогда их не видел. Чем это место когда-то было? Музеем? Придворной библиотекой? Какие бы экспонаты или книги здесь ни хранились, от них избавились и заменили чем-то более ценным – базовыми источниками пищи.
Вокруг больше никого не было. Альборн вёл их строго по дорожке.
– Это – высокоурожайные системы, – заметил Зиндерманн, указывая на ряды резервуаров с выращиваемыми культурами, когда проходил мимо них.
Альборн кивнул.
– Для них требуется постоянная максимизация роста, – продолжил Зиндерманн.
– Так и есть, – согласился Альборн.
– И где же фермерский персонал?
– Распущен вчера, – сказал Альборн.
– Без ухода эти посевы погибнут, – сказал Зиндерманн. Он остановился и посмотрел на резервуар с клубнями, где побеги, проросшие из подвешенных корневищ, выглядели бесцветными и бледными.
– Их перевезут, – сказал Альборн и добавил, – если успеют.
– Успеют до...? – начал Зиндерманн.
– Пожалуйста, следуйте за мной.
Наконец они добрались до большого зала, подвала или, возможно, осушённой цистерны. Там было тепло и сыро, как в пещере.
Их ждал Диамантис.
– Спутник допущен, – сказал хускарл Альборну.
Горт-капитан кивнул.
– Зачем вы вызвали нас сюда? – спросил Зиндерманн.
– Я не вызывал, – ответил Диамантис. По его лицу Зиндерманн мог сказать, что хускарл Диамантис по-прежнему считает орден дознавателей ненужной помехой.
– Я вызвал вас.
Преторианец прошёл под аркой и вошёл в зал. Зиндерманн почувствовал, как при его появлении Терайомас отшатнулся и опустился на колени. Диамантис и Палатинские горты приложили кулаки к груди. Зиндерманн задумался, какому варианту он должен последовать и не стоит ли выбрать сразу оба.
Это не было случайной встречей на террасе на крыше. Это не был Рогал Дорн в старой мантии своего отца, застигнутый врасплох. Дорн облачился в полные доспехи. Он был одет для войны. Двигаясь неторопливо, он всё равно казался невероятно могучим.
– Скажите ему встать, – обратился Дорн Зиндерманну.
Зиндерманн рывком поднял Терайомаса на ноги.
– Вы собрали свой орден, Кирилл? – спросил Дорн.
– Как вы велели, лорд, – ответил Зиндерманн. – Пока небольшой, но избранный круг готов и страстно желает работать. Они уже приступили к своим обязанностям, разосланы в разные места, чтобы видеть и записывать. Но вы привели меня сюда.
Дорн кивнул. Он посмотрел на Альборна и его спутника.
– Отдыхайте, – сказал он. – Рекаф или чай или что-то в этом роде.
Мужчины кивнули и быстро вышли.
– Я позвал вас сюда, – сказал Дорн, – по той же причине, по которой хотел восстановить ваш орден. Наблюдать. Фиксировать для потомков. Придать смысл тому, что мы делаем. Олицетворять надежду, что будет будущее.
– Я рад…
Дорн поднял руку, направив указательный палец на Зиндерманна.
– И вы здесь по особой причине, – сказал он. – Вы привели меня сюда.
– Я привёл? – удивлённо переспросил Зиндерманн.
– Невольно, – сказал Дорн. – Но я слишком долго живу в этом мире, чтобы игнорировать значение совпадений и праздной игры судьбы. Я позвал вас сюда, чтобы вы увидели, что вложили в мой разум, и засвидетельствовали последствия. Ибо это может стать нашим спасением.
– Тогда я польщён, милорд.
– Поймите, Кирилл, – сказал Дорн, – вы в опасности. Если я прав, всё это место в опасности, и я не могу гарантировать вам жизнь.
Зиндерманн пожал плечами.
– Терра осаждена, лорд, – сказал он. – Вы не можете гарантировать жизнь никому из нас.
Дорн сжал губы и затем кивнул.
– Это особенно важно, Зиндерманн – произнёс он. – Если судьба будет благоволить нам, то сюда обрушится самая большая угроза из всех. И он найдёт, к своему удивлению, что мы ждали его.
Зиндерманн проигнорировал “он”. Ему не хотелось думать о том, кто скрывается за словом “он”.
– Здесь? – спросил он. – В этом... месте? В этом подвале?
– Сатурнианском, – сказал Дорн.
Он жестом пригласил их следовать за ним, и они послушались, а за ними неотступно шагал Диамантис. За широкой кирпичной аркой зияла ещё одна, ещё большая пещера подвала. Зиндерманн и Терайомас остановились, едва не онемев от страха.
Низкий вокс-рык обрушился на них, сотрясая диафрагмы, подобно рычанию взрослого карнодона. Огромный дредноут “Броненосец” повернулся в их сторону, шипя приводными поршнями, и навёл на них оружие.
– Спокойнее, достопочтенный Боэмонд, – посоветовал Дорн.
Дредноут в цветах VII легиона отступил и снова присел, заскрежетав конечностями. Он дезактивировал оружейные системы. Его рык превратился в предупреждающее урчание.
Но не дредноут потряс их, и не странная химическая вонь, витавшая в воздухе. И не отсутствовавшая задняя стена, выдолбленная и укреплённая, открывавшая вид на подземный зал ошеломляющих размеров: зерновые погреба и цистерны трёх десятков имений соединили в одно обширное пространство и осветили портативными ламповыми установками, войска и боевые машины передвигались в лужах света.
Даже не это.
Это была фигура, стоявшая рядом с дредноутом. Облачённый в мантию с капюшоном Сигиллит опирался своим хрупким весом на посох.
– Кирилл, добро пожаловать, – сказал Малкадор.
– Великий лорд, – дрожащим голосом ответил Зиндерманн. Терайомас отвёл взгляд опустил голову. – Прояви уважение, – прошипел Зиндерманн.
– Он слишком яркий! – прошептал Терайомас. – Он слишком яркий, чтобы смотреть на него!
Зиндерманн нахмурился. Благоговейный трепет, который он испытывал к Сигиллиту, основывался на авторитете и власти, на роли Малкадора в качестве прямого инструмента воли Императора. Что же видел Терайомас?
– Идите вперёд, – сказал Малкадор, махнув им костлявой рукой. – Учитесь. И найдите способ вписать выученное в свои хроники. – Его голос напоминал шелест сухого чертополоха о бархат.
– Что я должен выучить в первую очередь, лорд? – спросил Зиндерманн.
– Что это ловушка, – ответил Малкадор. – Её придумал Рогал. Расставленная быстро, но расставленная хорошо, во всяком случае, мы на это надеемся. История занимала всю вашу жизнь, Кирилл. Здесь вы увидите, как она творится.
– Или теряется, – заметил Дорн.
– Ваша уверенность пошатнулась, Преторианец? – спросил Малкадор.
Дорн покачал головой.
– Просто проявление моего реализма. Это экстремальный гамбит. Если бы у нас было больше времени…
Сигиллит вздохнул.
– Время – это всё, что у нас есть. Быть быстрее быстрого. Удивить удивляющего. Обхитрить ловкача. Нешаблонная хитрость. Вы сами так говорили. Мы воспользуемся этим шансом или заплатим за то, что не сумели воспользоваться.
– Ловушка для чего? – тихо спросил Зиндерманн.
Преторианец посмотрел на него.
– У меня есть основания полагать, что враги и предатели нанесут удар именно здесь, – сказал он. – Возможно, в ближайшие несколько часов. Они стремятся использовать слабость, которую, по их мнению, мы не заметили. Мы собираемся упредить их попытку.
– И не только... – упрекнул Малкадор.
– И обернуть её против них, – согласился Дорн. – Упреждение обязательно, но есть б''о''льший успех. Успех, который может положить конец нашим несчастьям.
– Они ударят здесь, в Сатурнианском? – спросил Зиндерманн. Он тяжело сглотнул.
Дорн кивнул.
– Я в этом уверен, – ответил он.
– Потому что именно так поступили бы вы сами?
– Да, именно так. Единственный недостаток в идеальной защите. Я не стал бы его игнорировать. И он не станет.
– Значит… Слепая атака? – спросил Зиндерманн. – Скрытый удар?
– В голову, – ответил Дорн.
– Для этого ... для того, чтобы это сработало, вы должны послать все свои лучшие силы, – сказал Зиндерманн. – Не только элиту. Специалистов. Удар остриём копья, чтобы пробить...
– Теперь он догадался, – пробормотал Сигиллит. – Теперь он понял.
– Всемогущий Трон, – прошептал Зиндерманн. – Вы ставите ловушку, чтобы убить Луперкаля.
– У меня имеется история, – сказал солдат. – Я слышал, вы собираете истории, чтобы написать историю.
Гари Гарр посмотрел на него, прищурившись от резкого солнечного света, и кивнул.
– Мне поручили это делать, – сказал Гари. – Для документирования событий и…
Солдат покачал головой и улыбнулся.
– Меня не нужно убеждать, что ваша работа важна, – сказал он. – Истории – это всё, что у нас есть, в конце концов. Лучше, чем надгробия. Они сохраняются дольше. – Он улыбнулся широкой и яркой улыбкой. – Думаю, –продолжил он, – иначе мы получим только надгробия.
– Что за история? – спросил Гари. Он сидел на подпорной стене, откуда открывался вид на орудийный окоп в восточном конце Солнечного моста. Внизу солдаты занимались земляными работами, наполняя и передавая мешки с песком, чтобы укрепить склон вала. Он достал планшет. – Начните со своего имени.
– Меня зовут Джозеф, – сказал солдат. Он прислонил ружьё к стене и сел на солнышке рядом с Гари. – Джозеф Баако Понедельник (восемнадцатый полк, Нордафриканская армия сопротивления). Но это не обо мне, нет это история, которую я слышал вчера вечером, о могучем герое, и о благодати Императора.
Гари кивнул. Ему понравился солдат. Джозеф Понедельник держался честно и открыто, и, несмотря ни на что, обладал весёлым нравом. Но у Гари возникло чувство, что сейчас он услышит историю, которую ему уже трижды рассказывали этим утром.
– Сюда ехал конвой, – сказал Джозеф. – Подкрепление для обороны порта. Не сомневаюсь, что вроде того, с которым приехали вы.
– Не сомневаюсь, – согласился Гари.
– Это была атака, друг мой, – сказал Джозеф, выразительно размахивая руками и придав своему голосу торжественный оттенок. – Ужасная атака. Многие погибли. Враг приближался, понимаете? Но один человек, простой обычный солдат, как я, стоял на месте. Он сражался, как дьявол. И когда он больше не мог сражаться, Сам Император явился в виде крылатого ангела, и спас его. Ангел, он полетел вниз, подобно огню, и он убил их всех, убил их ''всех'', все враги погибли. Потому что солдат, понимаете, проявил веру, и сдерживал врага, а Император почувствовал жизненную силу великой веры солдата, и ниспослал ему в помощь Свою благодать.
– Этого солдата звали Пирс? – спросил Гари. Джозеф удивлённо посмотрел на него.
– Вы уже слышали? – спросил он.
– Версии... – сказал Гари.
Джозеф разочарованно пожал плечами.
– Но я хочу услышать их все, – быстро добавил Гари. – Уверен, что различные версии содержат правду об этой истории, так или...
– Видите, в этом ваша ошибка, – сказал Джозеф. – В этом суть историй. Правда во всех них. Я вырос в Эндаю, и все дети там обменивались историями, а взрослые рассказывали им истории, потому что именно так мы узнаём о мире. Если вы собираетесь стать рассказчиком, друг мой, вы должны знать. ''Всё'' в них правда.
Гари делал быстрые заметки.
– Расскажите мне об этом, – сказал он.
Джозеф нахмурился. – Не знаю, как это сказать понятнее, – начал он.
– Ну, эта история, которую вы мне только что рассказали, про конвой, я слышал разные версии...
– Вы имеете в виду разные детали, – сказал Джозеф. – Факты не имеют значения.
– ''Ну…''
Джозеф рассмеялся:
– Всё в порядке, они ''имеют'' значение. Но они как чешуйки на рыбке. Рыба не может плавать без них, но рыба – это именно то, что имеет значение. Вы говорите о своих версиях, друг мой... У героя было ружьё или меч? Он был высоким или низким?
– Или он был толстым, с густой бородой?
– Или так, как вам будет угодно, – сказал Джозеф. – Но правда, рыба…
Его грязные руки имитировали извилистое движение лосося, несущегося по течению.
…рыба. Что ж. Вот что нужно поймать на крючок. Человек, он был обычным человеком. Солдатом. Военным. Всего лишь человеком. Но то, что он делал, имело значение. Его мужество и стойкость. Он не сдавался. И Император пришёл к нему, как ангел, и спас его. Так же, как Он спасёт нас всех. Он присматривает за нами. Вот о чём эта история.
– У вас есть другие истории, сэр? – спросил Гари.
Джозеф с сомнением посмотрел на него. – Я просто обычный человек.
– Как и человек в вашей истории. Как вы сюда попали?
Джозеф Понедельник отвёл взгляд. Неожиданно он замкнулся.
– Я был на линии, – тихо сказал он. – Четырнадцатая линия на севере. Одиннадцатого квинтуса пал Львиный порт и наступили ужасные времена. Ужасный хаос. Нам пришлось бежать и драться. Я видел много плохого. В конце концов, я пришёл сюда.
– Что вы видели?
– Я не хочу говорить об этом, – сказал Джозеф. – История про конвой гораздо лучше.
– Разве это не одно и то же? – спросил Гари.
Джозеф посмотрел на него. – Как это может быть одним и тем же?
– Ну, вы сказали, что этот человек направлялся сюда, и потом случилось плохое, но Император наблюдал за ним, и Он спас его. С вами случилось то же самое.
– Император ко мне не приходил. Я не видел ангела.
– Это просто чешуйки на рыбе, – сказал Гари. – Я бы хотел услышать, что с вами случилось. То, что вы на самом деле видели…
Джозеф встал.
– Я не хочу говорить об этом, – сказал он.
– Могу я задать вам вопрос? – спросил Гари. – То, как вы говорите об Императоре. Это... звучит как божественное присутствие. Духовная сила. Вы знаете, что так думать о Нём запрещено? Сам Император не хочет, чтобы люди думали о Нём как о боге. Это понятие подавляется в соответствии…
– Бог не называет себя богом, – сказал Джозеф. – Настоящий бог скромен. В старые времена боги были хвастливыми и высокомерными. Именно поэтому они исчезли и были признаны ложными. Истинный бог – смиренный.
Он свирепо посмотрел на Гари, потом снова присел на корточки, глядя ему прямо в глаза.
– Я слышал, что есть книга, – сказал он. – Секретная книга. Текст, который объясняет божественность Императора. – Его голос опустился до шёпота. – Я слышал, что здесь есть копия этой книги. У кого-то здесь, в порту, она есть.
Гари поперхнулся и уставился в инфопланшет.
– Я бы хотел прочитать эту книгу, – сказал Джозеф. – Но мне не нужно читать её, чтобы узнать правду. Эта война, все эти сражения и убийства, не имели бы никакого смысла, если бы Император был просто человеком. Вот откуда я знаю, кто Он такой. Мы сражаемся за Него, друг мой, потому что верим, что Он спасёт нас. Мы верим в Него. Абсолютно верим. Потому что, если бы мы этого не cделали, мы просто легли бы и умерли. Вот откуда я знаю.
– Так... Он должен быть богом, потому что вы верите в Него?
– Вера – это всё, что у нас есть. Я не читал эту книгу. Я не видел ни ангелов, ни демонов, которые, как говорят, пришли. Мне это не нужно.
Кто-то крикнул. Солдаты вставали после перерыва на отдых.
– Я должен идти, – сказал Джозеф, забрасывая ружьё на ремне через плечо.
– Спасибо, – сказал Гари. – За историю. Если передумаете, я хотел бы услышать вашу историю.
Джозеф рассмеялся, но Гари заметил печаль в его голосе.
– Это действительно не самая хорошая история, – ответил он. – Но я принесу вам другие истории, если услышу их. Где вы будете?
– Я никуда не ухожу, – сказал Гари.
Никаких шансов уйти и не было. Говорили, что враг наступал к космическому порту Вечная стена с юга, через разрушенные руины, что некогда были Небесным городом, и контакт ожидается в течение ближайших часов. Ниборран, присутствующий командующий, при помощи усиленного гарнизона порта организовал общую оборону. Гари надеялся, что его предписание позволит ему встретиться на несколько минут с лордом-генералом, но увидел того лишь издали. Попытка организовать личную встречу казалась жалкой. Часы заканчивали обратный отсчёт. У Ниборрана были куда более важные дела, на которые он мог потратить своё время.
Прилегавшие к порту руины окутал золотой туман залитой солнцем пыли. Воздух стал сухим. Кто-то говорил, что запасы на исходе, особенно вода. На окраинах портовой зоны кипела бурная деятельность. Вокруг грузовых секторов на юге и юго-востоке возводились и укреплялись фортификационные сооружения. Главной защитой стал Монсальвант Гар – бастион, который выглядел неприступным. Артиллерийские позиции ждали в блеклом свете. Защитные системы порта постоянно следили за движением, звуковыми или ноосферными сигналами.
Атмосфера была такой же натянутой, как стальные тросы, что удерживали молчаливые вокс-мачты.
– Я думаю, что вы ошибаетесь, – сказал Клемент Брон. – Откровенно.
– Я не думаю, что вы пробыли здесь достаточно долго, чтобы судить об этом, – ответил Шибан-хан.
– Я здесь достаточно долго, чтобы увидеть, что у нас нет сил прикрыть каждое…
– Прекратите, – сказал Ниборран. Главный верховный посмотрел на своего заместителя и Белого Шрама. – Никаких споров, пожалуйста.
– Я не спорю, генерал, – сказал Шибан. – Штурм будет вестись с разных сторон. Нам нужно прикрыть все направления.
– Я принял к сведению ваши рекомендации, хан, – сказал Ниборран.
– Но не к действию, – сказал Шибан.
– Здесь командует милорд Ниборран, – сказал Брон. Его тон был жёстким несмотря на то, что он смотрел на бронированного гиганта. – Вы больше не командуете этой зоной, хан.
– Мне это хорошо известно, – сказал Шибан. – Я также прекрасно понимаю, что никто из нас не обладает достоверной картиной, на которой можно строить наши расчёты. Мы ничего не знаем…
– Поэтому мы делаем обоснованное предположение! – резко произнёс Брон.
– Нет, мы широко развёртываемся и сохраняем гибкость, – ответил Шибан.
– Когда я сказал прекратить это, – сказал Ниборран. – Я имел в виду именно это.
Ветер задул пыль в наблюдательный бункер высоко на южных укреплениях Монсальвант Гар. Ниборран прикрыл серебряные глаза.
– Вы знаете, что такое гражданская война? – спросил он. – Товарищи сражаются друг с другом. Я думал, что последние несколько лет научили вас этому. Клем, ступай и проследи за палубами боеприпасов. Посмотри, работают ли ещё эти чёртовы подъёмники.
– Но…
– Сейчас, пожалуйста, Клем.
Брон отдал честь и покинул бункер.
– Он хороший человек, – сказал Ниборран Шибану.
– Не сомневаюсь, генерал.
– Эта война, она пробуждает в нас не самое лучшее.
– Я знаю, что не слишком нравлюсь ему, – сказал Шибан. Он посмотрел на Ниборрана. – Мне сказали, что вы оба попали в немилость моему Кагану. Что вы, по факту, здесь из-за этого.
– Это не единственная причина, – сказал Ниборран.
– Для вас, думаю, да. Стремление к полевой службе. Для Брона не совсем так. И я знаю, что люди думают о моём легионе. Мы можем быть Астартес, но мы варвары. Белые Шрамы не пользуются таким уважением, как Имперские Кулаки или Кровавые Ангелы.
– Значит, вы ищете уважения? – спросил Ниборран.
– Нет, генерал, я ищу победу. Именно простота этого понятия заставляет людей думать о нас как о необразованных племенах.
– Вам нечего мне доказывать, хан.
– И всё же, – сказал Шибан, – я заметил беспокойство на ваших лицах, когда вы прилетели. Когда вы узнали, что я командую зоной.
– Роль, которую вы передали, не моргнув и глазом, Шибан. И сам факт того, что Камба-Диас уступил вам, хотя он и лорд-кастелян. Этого для меня достаточно. Кроме того, Диас говорил со мной о вас. Он высоко вас ценит.
– Мои рекомендации игнорируются.
– Нет, Шибан. Но полный периметр делает нас слабыми везде. Мы располагаем только девятью тысячами.
– Полный периметр защищает нас повсюду, когда мы ничего не знаем.
"''Мы знаем многое, – подумал Ниборран. – ''Я знаю многое''”. Он посмотрел на Кадвалдера, который стоял на страже у входного люка, и за всё это время не произнёс ни слова. “''Я знаю истинное бремя этого. Я знаю, что от нас ждут''”.
– Я вас ''слышал'', – сказал Ниборран. – Внутренние транспортные маршруты порта остаются открытыми. Я их не блокировал и не минировал, хотя это азы из учебника, и Брон настаивал на всём этом. Мы можем быстро перебрасывать наши части по фронту в ответ на угрозу или нападение. Мы не можем охватить всё, но мы можем быстро сосредоточиться, когда начнётся штурм. Манёвренная война. Это же путь Белых Шрамов, не так ли? Манёвренная война внутри укреплённой зоны. Я ''услышал'' вас, хан.
– Манёвренная война – лишь одна из наших особенностей, – сказал Шибан. – Это ярлык, который нам выдали. Налёт и отход. Мы – нечто большее, чем это, но нас считают только такими.
– Ради Трона, Шибан, я пытаюсь сработаться с вами.
Шибан-хан кивнул.
– Я понимаю. Приношу извинения. Это будет непростой бой, как бы мы его не вели. Я отвечаю перед вами. Знайте это. Но моя цель – это служба моему Корчину, Хану Ханов, и через него Императору. Победа – единственное, что имеет значение, и если мне придётся спорить с вами ради неё, боюсь, я буду спорить.
– Хорошо, – сказал Ниборран. Он улыбнулся. – Хорошо. Я ожидал... и желал... не меньшего.
Его улыбка исчезла.
– Что если победа невозможна, Шибан? – спросил он.
– Генерал?
– Вы, должно быть, думали об этом, – сказал Ниборран. Он взял со стола с картой кувшин и наполнил стакан. – Не каждое сражение можно выиграть. Победа – далеко не всегда возможный исход. Мы не знаем, что нас ждёт, но можно поспорить, что ничего хорошего. Нас едва ли девять тысяч, мы окружены, без поддержки, и мы не сможем убежать, если нас разобьют. Что же тогда нам делать?
– Мы погибнем, – сказал Шибан.
– Да?
– И мы сделаем так, чтобы наши смерти обошлись им как можно дороже. Мы нанесём им такой урон, что даже в случае победы они ослабеют и станут менее опасными.
– Правильный ответ, – сказал Ниборран.
– Вы считаете, что это вероятный исход?
Ниборран задумчиво потягивал воду.
– Год назад? Нет, но год назад я не думал, что мы будем сражаться и цепляться за каждый квадратный сантиметр Императорского дворца. Вы готовы, если до этого дойдёт?
– Вам не нужно спрашивать.
– Тогда мы вместе, Шибан-хан. Теперь назовите мне три вещи, которые вы сделали бы, и я не сделал. Три приоритета.
Шибан выгнул брови.
– Я… развернулся бы на широком фронте, но мы уже говорили об этом. Я немедленно отказался бы от западных подходов и от Западных грузовых площадок. Отступите и заминируйте их. Территория слишком велика, чтобы удержать, и просто перегружает нас. Если мы сейчас замкнём круг, то сконцентрируемся и лучше используем те силы, которые у нас есть. В-третьих, я…
Зазвучала сирена. Её хриплый вой поднимался из ниоткуда, пока не разнёсся эхом по всему портовому комплексу и не слился остальными сигналами тревоги.
– Нападение, – произнёс Кадвалдер. – Милорд-генерал, судя по сиренам они идут с запада. Главные ударные силы.
Люди метались, бежали, хватали оружие, натягивали бронежилеты и шлемы, которые сняли на жаре. Гари хотел, чтобы они объяснили ему, что происходит, и куда он должен идти, но он знал ответ на первый вопрос, а ответ на второй едва ли кого-то волновал.
Первые взрывы взметнули в воздух грязь на внешней линии у дальней стороны моста. Они издавали приглушённые ''характерные'' звуки, как тяжёлые мокрые простыни на ветру. Гари не видел врага, но армейские подразделения занимали блиндажи и огневые позиции вдоль плацдарма и берегов широкой глубокой пропасти, через которою пролегал мост. Противник наступал в портовую зону с запада, из квартала Дхаулагири в Магнификане.
Ещё больше снарядов обрушились на восточный берег. Со сторожевых башенок и турелей вдоль левого края порта открыли ответный огонь. К нему присоединились выстрелы стрелкового оружия из блиндажей и траншей.
Гари понимал, что ему, вероятно, следует покинуть этот район. Вернуться в Монсальвант и никуда не лезть. Секунду он смотрел на громаду портовой мегаструктуры позади себя. Затем он побежал за солдатами.
Он был здесь не просто так. А как свидетель. Сбежав куда-нибудь, он не сможет ничего засвидетельствовать.
Камба-Диас шёл вперёд. На ходу он чётко и просто отдавал команды по воксу, координируя действия ближайших подразделений. Почти тысяча человек, большинство из которых представляли собой смешанные взводы Ауксилии, получили задание защитить подход к Солнечному мосту. Казалось, что они очень медленно реагировали и на атаку, и на его приказы. Он задался вопросом, не было ли это выгорание – истощение от фортификационных работ, которыми они занимались, когда началась атака.
Потом он понял, что они вовсе не медлительные. Они просто люди. Он привык командовать отделениями транслюдей, боевыми братьями, которые реагировали в мгновение ока с ревностной целеустремлённостью. Эти солдаты, даже лучшие из них, элита Эксцертус, были храбрыми, стойкими и хорошо обученными. Но они не были космическими десантниками.
Он должен вести их за собой.
Сегодня Диас командовал западными районами порта. Ниборран, как и любой другой старший командир зоны, находился как минимум в получасе от Монсальвант Гар. Диас приказал немедленно отправить вокс-сообщения, в которых докладывал о ситуации и запрашивал поддержку. Хотя бы дополнительную бронетехнику из Западных погрузочных площадок. Он пока не имел представления о численности противника, но когда враг обладал технически неограниченной способностью получать подкрепления, расчёты всё равно становились чисто академическими.
Они сосредоточили усилия на Солнечном мосту.
Это был единственный приемлемый маршрут для сухопутных сил, наступавших с запада. Огромный теплоотводящий канал, который он пересекал, глубиной и шириной не уступал большой реке. Шибан советовал отказаться от него и разрушить мост. Он несколько раз призывал к этому в присутствии Диаса. Но Ниборран прислушался к аргументам Брона, что удержание моста обеспечивает потенциально критический артериальный путь для подкрепления и пополнения из Внешнего. Восточный конец Солнечного моста защищала окопавшаяся пехота, многочисленные артиллерийские батареи и танковое подразделение Эксцертус. Он также находился в орудийной тени внешней линии порта, западного участка заградительной стены, простиравшейся от Монсальванта. Тяжёлое настенное вооружение, являвшееся частью оборонительной системы порта, начало стрелять, посылая снаряды и энергетические разряды через водовод в Дхаулагири. Также поперёк въезда на мост сапёры Ауксилии возвели огромную баррикаду из камнебетонных блоков, колючей проволоки и противотанковых заграждений.
Диас обошёл баррикаду. Когда он достиг восточного конца моста, масштаб штурма стал очевиден. Он изучал увиденное, его визор получал данные, обрабатывал и передавал командованию в Монсальвант. Артиллерийский обстрел уже уничтожил траншеи и батареи к северу от шоссе. Мост буквально оказался под дождём снарядов. Береговые террасы были завалены трупами, раненых тащили в укрытие. От вихрей пыли и зажигательных бомб, которые враг обрушил на водовод, поднялся густой дым. Над головой орудия заградительной стены грохотали и стреляли в невидимого врага.
Раздался звон вокса.
– Милорд.
Диас повернулся. Блёмель и Тейс Рёс приближались к его позиции пешком. Он был рад их видеть, двух боевых братьев, которые присоединились к его потрёпанному отряду в Траксиской арке во время его пути в порт, и сражались вместе с ним против дикого Пожирателя Миров. Он слегка ударил осадным щитом по их щитам в кратком приветствии. У Блёмеля на щеке и переносице визора по-прежнему виднелась глубокая металлическая царапина, где по шлему приложился цепной топор Пожирателя Миров.
– Что у вас для меня? – спросил Диас.
– Отражатели, – ответил Тейс Рёс. Взвод тяжёлых Эксцертус, штурмовики Гееннской бригады в громоздкой панцирной броне следовали за ним по дороге к мосту. С Блёмелем было двадцать гоплитов Солнечной Ауксилии. Они выстроились за баррикадой, массивные и безликие в своей пустотной броне. Большие солдаты, по человеческим меркам.
– Они нам пригодятся, – сказал Диас. – Обстрел не продлится долго. Врагу не нужен повреждённый мост.
– Мы можем быстро это исправить, лорд, – сказал Блёмель.
Диас знал, что тот имел в виду. Он и сам так поступил бы.
– Постоянно действующая инструкция от командующего зоны, – ответил он. – Солнечный мост остаётся целым.
– Это на случай возможного подхода подкреплений, – сказал Тейс Рёс. – Ситуация изменилась.
– Согласен, – сказал Диас. – Но инструкции не изменились. Я связался по воксу для уточнения. Я не получил разрешения взорвать мост.
– Это нужно сделать в любом случае, – сказал Блёмель.
– Мы не на стратегическом совещании, – заметил Диас.
Блёмель коротко кивнул.
– Приготовьтесь к наземной атаке, – сказал Диас. – Мы примем на себя основную тяжесть удара, используем бронетехнику в качестве поддержки, и будем держаться до тех пор, пока не изменятся инструкции или не прибудет подкрепление.
Они снова лязгнули щитами.
– К вашей славе, – сказал он им.
– Всегда, – ответили они.
Тейс Рёс и Блёмель вернулись, чтобы проинструктировать свою тяжёлую пехоту. Танки Эксцертус начали движение по подъезду к мосту за баррикадой.
Диас обнажил длинный меч и зашагал между рядами солдат в траншеях и укреплениях южного берега. Большинство стреляли: выборочные выстрелы пехоты с лазерными ружьями, и хороший прикрывающий огонь из более тяжёлого вспомогательного вооружения. Диас прошёл между ними, делая себя видимым и давая знать о своём присутствии. Он знал, какой сплачивающий эффект может оказать вид космических десантников на испуганные армейские части, особенно недавно призванных солдат Ауксилии, которые уже несколько раз прошли сквозь пламя.
– Вы! Ваше отделение! Переместите сектор обстрела левее. Вы четверо, нам нужно быстрее пополнять запасы боеприпасов! Рассредоточьтесь, используйте ходы сообщений и вбейте в головы интендантов, как жизненно важно поддерживать поступление! Будьте тверды, ссылайтесь на меня! Скажите всем саботажникам, что я буду относиться к ним как к врагам.
Солдаты кивнули. Солдаты отдали честь. Солдаты побежали. Уже через четыре минуты после того, как Диас занял место в береговых укреплениях, он заметил заметное улучшение в полосе обороны, схемах удержания и скорострельности.
Не Легионес Астартес. Не Имперские Кулаки. Но храбрые, смертные люди, хорошо обученные, исполнительные, желавшие слушать.
И со всем не собиравшиеся уступать.
Они будут защищаться. Он будет защищаться.
Если повезёт и получится, они смогут удержать мост до появления резервной бронетехники.
От командования зоной не поступило ни одного сообщения. Диас подозревал, что вокс дальнего действия глушили или шифровали. Ниборран не был дураком. Диас безмерно восхищался им. Настоящий воин, великий военный разум. Он действовал исходя из оценки Диаса, если бы мог.
Вражеский снаряд ударил совсем близко, уничтожив одного из гордых каменных львов, охранявших концы моста. Когда дым рассеялся, на постаменте не осталось ничего, кроме обрубков лап.
На них обрушился гравий. Диас ждал, прислушиваясь к жалобным стонам раненых. Шесть секунд, десять. Двадцать.
Обстрел прекратился. Наземный штурм неминуемо приближался, и было только одно направление, откуда он мог прийти.
Он спрыгнул с укрепления на скат моста. Случайные, разрозненные вражеские выстрелы мелькали мимо него. Он крепче сжал меч, и вырезал линию в камнебетоне между львиными постаментами, в тридцати метрах от баррикады.
– Отметьте это! – обратился он к своим людям. – Досюда и не дальше! Мы остановим их здесь!
Ему ответили ликующими криками.
Диас выпрямился и оглядел пустую часть моста. Усиленная оптика визора показывала ему то, что человеческие солдаты пока не могли видеть. Следы тепла и движения в дыму.
Враг приближался.
– Какого черта ты делаешь, парень? – воскликнул Пирс.
– Я мог бы спросить то же самое у вас, – ответил Гари.
– Что?
Я сказал: “Я мог бы спросить то же самое у вас, ваши небылицы расходятся”…
– Дерьмо, парень! Опусти голову!
Гренадёр втащил его в укрытие. Они находились в траншее в пятидесяти метрах за линией баррикад у моста. Колонна танков “Карнодон” и “Медуза” с грохотом прокатилась мимо, выбрасывая выхлопные газы и двигаясь друг за другом к началу моста. Обстрел, казалось, ослаб, но лазерные разряды продолжали мелькать и трещать над головой.
– Передовая не место для тебя, – прорычал Пирс. Он заряжал гранаты в ''Старушку Бесси''. Вокруг них солдаты из девяти разных полков, все до единого грязные, готовили оружие к бою.
– А раньше это не было передовой, – сказал Гари.
– Закрой свой умный рот, – рявкнул Пирс.
– Не было. Я опрашивал людей из рабочих бригад на укреплениях, – сказал Гари. – Затем всё это началось.
– Ну вот что будет дальше, – сказал Пирс. Он зарядил последнюю гранату, и повернулся посмотреть на Гари. – Ты пойдёшь по этой траншее обратно к линии связи, а затем уберёшь свою задницу отсюда. Просто беги. Восток. К Гару. Не останавливайся. Не оглядывайся. – Он поднял правую руку, и его указательный и средний пальцы сделали быстрые движения, похожие на маленькие ножки.
– Спасибо, я в порядке, – сказал Гари. – Весь порт является целью. Я в порту, я нигде не в безопасности.
– Не заговаривая мне зубы, – сказал Пирс. – У нас есть около десяти минут, прежде чем это место превратится в полное ведро дерьма, так что делай, как я тебе говорю.
– Я слышал, что вы рассказывали истории о себе, – сказал Гари.
– Что? О, да отвали. Солдатские байки.
– Вы можете наговорить за целый полк. От кого только я уже сегодня их не слышал. Вы, мифический солдат, стоите один, но благодать Императора…
– И что здесь не так?
Гари пожал плечами.
– Я... Я имею в виду, это... Это прилизанная версия. Всё благородно и героически. Это было не очень благородно, когда мы находились там.
– Ты глупый маленький засранец, Гари, – сказал Пирс. Он выплюнул немного пыли. – Я никогда не говорил, что это я. Я никогда не говорил: “Я сделал это”. Я сказал, что это какой-то гвардеец по имени Пирс. Это называется моральное состояние, маленький засранец. Это поднимает дух. Я тебе всё это рассказывал.
– Вы рассказывали мне, что солдаты лгут.
Пирс поморщился.
– Это правда. И вот что я тебе скажу, парень, она пришла за мной, разве нет? Она пришла и спасла меня, разве нет?
– Митра?
– Да, маленькая какашка.
– Не знаю, что именно это было. Зато я знаю, что это не было чудом, – сказал Гари.
– Скажи это моей заднице. И себе. И демоны тоже были, помнишь? Ты видел их своими собственными чёртовыми глазами!
– Я не знаю, что и это было. Вражеское биологическое оружие. И уж точно не доказательство божественной деятельности.
– О, заткнись уже!
Олли Пирс мгновение кипел от гнева, потом поправил кивер и свирепо посмотрел на него.
– Оглянись. Посмотри на дерьмо вокруг себя, парень. Вот как выглядит самый край. Самая грань. Вот как это выглядит, когда ты так отчаянно цепляешься, что на твоих пальцах не остаётся кожи. Именно в такие моменты это имеет самое большое значение. Именно в такие моменты и становится видна разница между жизнью и смертью. Ты хватаешься за всё, что можешь, чтобы воспламенить свой дух. За что угодно. Правда, ложь, это не важно. Ты используешь всё, что можешь, чтобы продолжать двигаться вперёд, и делишься им с теми, кто рядом с тобой. Что бы у тебя ни было, понимаешь? Всё, что поможет тебе сделать ещё один шаг. Вот как ты живёшь. Вот как ты побеждаешь. Вот как ты выживаешь, и как твои друзья и твои товарищи выживают вместе с тобой, и поэтому вы все можете потом рассказывать славные истории и придумывать ещё больше дерьма, чтобы помочь вам пережить грядущие дерьмовые бури.
– Пирс, это довольно циничный способ…
– О, да вали ты на хрен, ты, мелкий высокомерный историк-говнюк, и забери с собой своё благочестивое мелкое мнение о том, что значит истина и история! Именно твои охренительные книги об истории и доказывают мою правоту! Сила мифов, лжи и грёбанных историй помогла нам пережить тридцать грёбанных тысяч лет дерьма, так что я рискну заявить и предположить, что это довольно эффективная чёртова формула!
– К тому же, – добавил он, прислонившись спиной к стене траншеи и понизив голос, – это ''была'' грёбанная Митра. И вот, что ещё я скажу тебе. Тот твой файл, как его там… ''Lectitio''…
– О котором вы всем рассказали.
– Точно. Потому что так и должно быть. Ты должен переходить из отделения в отделение, распространяя это грёбанное слово. Делиться им. Здесь нет ни мужчины, ни женщины, которые не были бы лучшими солдатами для того, чтобы это услышать.
Он скользнул вперёд, держа голову ниже края траншеи, когда раздался залп. Он грубо схватил Гари за плечо, развернул его и указал вдоль окопа.
– Что это, а?
Гари посмотрел. В двадцати метрах отделение Ауксилии ставило боевое знамя. Вознесение Императора в лучах солнечного света.
– Знамя, – сказал Гари.
– И смотри, парень, нужно четыре... нет, пять, смотри... человек, чтобы поставить его вертикально и так, чтобы видели все. Это пять солдат, которые могут стрелять из ружей по врагам. Но идея имеет большее значение. Она сплачивает нас. Она напоминает нам, зачем мы здесь. Это может быть что угодно. Это может быть картина гигантского кролика. Это может быть картина моей волосатой задницы. Не имеет значения. Она напоминает нам, ясно и просто, что есть смысл в том, что мы делаем, и причина продолжать это делать. Без неё мы просто кучка грёбанных идиотов, которые трясутся в полной их же дерьма канаве. Теперь подумай об этом и убери свою долбанную задницу отсюда.
Он замолчал. Вдоль траншеи кричали люди. Пирс рискнул слегка высунуться из окопа.
– О, яйца, – прошептал он.
[[Категория:Ересь Гора: Осада Терры / Horus Heresy: Siege of Terra]]
[[Категория:Ересь Гора / Horus Heresy]]
