6263
правки
Изменения
Перейти к навигации
Перейти к поиску
{{В процессе
|Сейчас =18
|Всего =20
}}
Нет описания правки
{{Книга
|Обложка =AhrimanEternal.jpg
+Мы сделали шаг, братья мои,+ послал он. +Хоть нас и осталось меньше, и пускай мы заплатили страшную цену. Мы сделали шаг не просто к спасению, но к вечности.+
=== ГЛАВА XVIII ===
'''ВОЗРОЖДЁННЫЙ'''
Сильван очнулся. Ощущение приходило постепенно, чем-то напоминая всплывание из мягкого золотого сна. Его глаза оставались закрытыми, но разум поднимался к поверхности ярким пузырём забытых грёз. Однако он помнил, как в него стреляли. Когда он пробудился в последний раз, его застрелили… Впрочем, сейчас его это, похоже, не волновало…
«''Я умер'', — подумал Сильван, и почувствовал, как мысль разожгла внутри него эйфорию. — ''Император принял меня в Свои объятия… Он забрал мою отлетающую душу. Я свободен. Свободен!''»
Он открыл глаза. Их наполнил радужный свет. Сверху на него смотрело искажённое лицо. По пространству перед ним постучал палец. Сквозь Сильвана прошла дрожь.
''Стук! Стук!''
Навигатора охватила паника. Он попытался сделать вдох. Его лёгкие были полны воды. Рот усеивали клыки… Нет, не рот, а ''рты''. Он попытался развернуться, и почувствовал, как тело врезалось в стеклянную перегородку.
+Не дёргайся.+ Команда выдрала из Сильвана естественное желание освободиться. Он подчинился, сдавшись абсолютной властности мыслеголоса. Йешар догадался, что это Ликомед, ученик Ктесия.
+Пойми вот что, навигатор. Твоё физическое тело погибло, но сознание перешло и распределилось между твоими полуклонами.+
Сильвану инстинктивно захотелось ответить, спросить и возразить, но всё, что он смог, это защёлкать челюстями по стеклу.
+Круг предрёк вероятность подобного исхода, и именно поэтому разрешил произвести для тебя полуклонов,+ продолжил Ликомед, и его послание вонзилось в навигатора с холодной чёткостью скальпеля. +Всё в порядке. Как только ты приспособишься, тебе нужно будет подготовиться к управлению кораблями. Курс предоставит тебе сам Ариман.+
«''Стой! Погоди!''» — воскликнул Йешар, но если Ликомед его и услышал, то не подал виду.
+Сейчас я открою твоё сознание остальным телам полуклонов.+
«''Нет!''»
Он перестал видеть. Казалось, вид сквозь стекло отсекло взмахом клинка. Затем зрение вернулось. И не одно, но десятки, каждое — изнутри своей камеры с жидкостью. Во всех баках навигационных башен кораблей Изгоев одновременно открылось и попыталось взвыть множество ртов.
Гиксосские корабли собрались над скорлупой своего мира. К тому времени, как последний из них поднялся в пустоту, шар, что служил им усыпальницей и тюрьмой, превратился немногим больше чем в сухую шелуху. Его поверхность пересекали разломы, открыв полости под земной твердью. Тяжёлое ядро в центре планеты, давно мёртвое и старое, оголилось вакууму, подобно безмолвному сердцу в грудине освежёванного мученика. От хранилищ, в чьих пещерах и туннелях содержались Гиксосы, не осталось ровным счётом ничего. Каноптековые механизмы династии расщепили и преобразовали все пригодные вещества в корпусы звездолётов. Каждый из кораблей, покинувший пределы мира, походил на загнутый клинок из масляной черноты и золота. Самые мелкие из них построились идеально ровными рядами. Подле них крупные корабли-гробницы заняли точно выверенные позиции вокруг величайшего из своего числа. То был изгиб тьмы, в самом широком месте достигавший тридцати километров, плоская часть лезвия держала на себе гряды пирамид, что тянулись до единой вершины, чья макушка лучилась холодным синим светом.
Тучи сконструированных пауков и скарабеев, деловито сновавших по кораблям, начали вливаться в остовы. Пространство вокруг них исказилось и засверкало, когда они начали сворачивать и переплетать физическую реальность. Полог звёзд затрещал и замерцал, а затем суда пришли в движение, заскользив подобно серпам сквозь чёрный бархат.
Ариман наблюдал за тем, как корабли гиксосской династии покидают орбиту брошенного мира. Чёрная вода, наполнявшая большую чашу в центре мостика «Гекатона», зарябила, пытаясь удержать образ космолётов, когда реальность вокруг них рассыпалась. Ариман разорвал контакт, и зеркальная гладь прояснилась. На миг сознание Азека застыло в полнейшей неподвижности. Часть его мыслей соединилась с разумами братьев, командовавшими остальными кораблями флота. Другая половина связалась с множественным навигатором, Сильваном. Вокруг него и звездолётов разбивались волны Великого Океана, стремясь сорвать корабли с якорей. Флот занял позицию неподалёку от системы, где находился мир-гробница Гиксосов. Варп-двигатели судов и умы его братьев уже долгие часы боролись с захлестывавшим их эфиром. Но вот ксеносы отправились в путь, и теперь они смогут выбраться на свободу и последовать за ними.
Ариман сместил фокус внутреннего ока, и в зеркальной воде сформировался образ. Во тьме замерцали призрачные узоры. То были старые руны, выкраденные из почти мёртвых языков и религиозных верований. Всего пару нацарапанных отметок, немного воли и физической связи, и они проведут его сквозь мрак за Сетехом и Гиксосами. Он не знал, кто такой Сетех, но в нижнем мире пришёл к осознанию, что единственным способом заполучить секреты времени той династии было позволить самому фаэрону провести их к ним. Он пометил гробницы, усеяв их стены значками, что оставят за собой след в варпе. Метки были крошечными, бессмысленными для любого, кто посмотрит на них обычными глазами, однако в имматериуме, увиденные тем, кто их начертал, они будут сиять подобно фосфоресцирующим водорослям, взбалтываемым океаническим кораблём в ночи.
Теперь, глядя на золотые нити в тёмной воде, Ариман позволил себе улыбнуться внутри шлема.
+За ними,+ повелел он, и корабли Изгоев погрузились в течения Великого Океана.
Сетех стоял в центре двора Гиксосов. В физическом плане он был абсолютно неподвижен. Криптеки, владыки и вассалы величаво застыли под возвышением фаэрона. Позади них, стены зала для аудиенций возносились к потолку, на котором взвихрялись и растягивались звёзды. За теми стенами и великой пирамидой над ними могильный корабль и остальные суда династического флота продвигалась сквозь космос, волоча с собой парадокс. Свет следом за ними мерцал, закручивался и складывался. В слое реальности, что находился сразу за физическим измерением, двор походил на размытое пятно. По мере полёта могильная армада собирала факты. Корабли отбирали из пустоты каждый наблюдаемый феномен: позиции планет и звёзд, обрывки электромагнитных сигналов, вспышки излучения от давно отгремевших войн. Каноптеки нижних иерархий просеивали их, компилировали общий смысл, после чего перекатывали тем, кто стоял выше их. Собранная информация поднималась выше и выше, пока не достигала придворной знати. Там на выкристаллизованные данные смотрели криптеки, и в свете сражений, что ещё не успели померкнуть в пустоте, раскрывали прошлое Галактики. Время от времени один из них приближался к Сетеху, падал перед ним ниц и представлял факт. Фаэрон принимал каждый дар, поглощал его, и добавлял к карте, что висела в центре двора.
Для плотского ока карта выглядела как шар синего света. Но изображала она вовсе не космос, а прохождение времени. В её сердце горели глифы, означавшие звёзды, планеты и пространственные явления. Сетеху, впрочем, карта показывала гораздо больше. Смерти и рождения светил мерцали подобно призракам. Поблёскивали неуловимо крошечные детали. Друг на друга громоздились разные версии прошлого и будущего.
Она была далеко не полной. Династии, что предали Сетеха, забрали себе его великий труд, Ключ к Бесконечности. Они не уничтожили его, для этого им не хватило ни храбрости, ни знаний. Нет, они спрятали его, заперли подальше от чужих глаз и рук. Тем не менее, найдутся знаки, которые подскажут, где тот находится. Даже спустя столько времени он отыщет к нему путь. Он уже исключил множество вероятностей. Чтобы отбросить остальные ему придётся предпринять конкретные шаги. Впрочем, это не станет проблемой. Династии, что предали его, по-прежнему спали. Безмолвный Царь ушёл, поэтому кто или что сможет дать ему отпор? И всё же…
В реальном плане двора он повернул голову и обратил взор на одного из владык, который поклонился и шагнул ближе. Его звали Кхеб`иззар, и в своей жизни и посмертии тот носил боевое имя «Коса». Сетех отметил, что его подчинённый двигался с едва заметными рывками. Вероятно, цикл пробуждения и перехода из ублиета посеял ошибку в физическом состоянии Кхеб`иззара. Любопытно, но это могло подождать.
— Мой фаэрон — всё подчиняется вашей воле —
— Биологическое существо по имени Ариман —
— Оно известно, наш фаэрон —
— Нашей волей оно должно умереть — оно и те, кто за ним следуют — Найди их — Устрани их — Я дарую честь их истребления тебе —
Кхеб`иззар склонился ещё ниже.
— От вашей воли до писания вечности — Подчинение —
Ктесий не стал оглядываться на вошедшего Аримана, продолжая смотреть на… предметы перед собой.
— Твой план сработал, — произнёс он, намеренно говоря вслух.
— Ты хотел сказать, моя импровизация? — отозвался Ариман.
Демонолог фыркнул.
— Любая импровизация требует подготовки. Разве не этому ты нас учил?
— Учил, — согласился Ариман.
Оба погрузились в молчание. Ктесий по-прежнему не озирался на Азека и не нарушал воцарившуюся тишину. Его мысли всё ещё ныли от ментальных ссадин. Он обнаружил, что временами теряется в том, что мог бы счёсть эмоциями, вот только это было совершенно невозможно. Мысли казались свинцовыми, наполненными пустотами в той же мере, что и осмысленным содержимым.
— Ты хорошо восстановился после яда альдари, — наконец произнёс Ариман. — Я рад. Думаю, подобное мало кому бы удалось.
— Яд альдари… Да. Полагаю, мне следует быть благодарным, — заметил Ктесий. — Выживание — явление среди нас нечастое.
Он кивнул на две другие фигуры, стоявшие в центре комнаты.
Игнис оставался совершенно неподвижным. Его терминаторская броня изменилась. Стыки запечатались, по оранжевой краске, подобно слою металлического коралла, расползлись языки эмалированного синего пламени. Жертвенник возвышался рядом с ним, медленно водя орудийной установкой туда-сюда, как будто в любую секунду ожидая столкновения с угрозой.
— Мы вернём его, — сказал Ариман.
— Да? — Ктесий пожал плечами. — И какие успехи у нас были до сих пор? Птоллен, Игнис… и остальные. Мы убегаем от одного рока, и тот меняет форму — сначала Изменение Плоти, затем, когда мы сбежали в Око, мутации, а теперь Рубрика… наше спасение приходит к нам по одному за раз.
— Ты сомневаешься в нашей цели?
— Сомневаюсь? — Ктесий безрадостно хохотнул. — Я никогда в неё не верил, Ариман. Просто я предпочитаю бороться с судьбой, чем сдаться… тому, что ждёт такую душу, как моя.
Ариман кивнул. На комнату снова опустилась тишина.
— Пришедший за тобой ассасин альдари…
— Солитёр, — оборвал его демонолог. — Вот кто это был, одна из их пустых душ.
— Именно так. Он определял, известно ли тебе нечто, за что тебя нужно убить. Альдари по-своему трактуют отростки вероятностей и судьбы. Они увидели нечто, что могло изменить будущее.
— И вот мы подошли к настоящей причине разговора. — Ктесий холодно улыбнулся и повернулся к Азеку. На него, не моргая, смотрели ярко-синие, искренние глаза. — Я понятия не имею, что, по мнению альдари, мне может быть известно.
— Я знаю, — ответил Ариман. Он развернулся и направился назад к двери. — Выясни.
Гаумата открыл глаза, почувствовав, как его брат вошёл в храм. Святилище располагалось в сердце «Пиромонарха», в самых недрах его палуб. Из всех мест на борту корабля оно было ближайшим к тому, что Гаумата называл домом. Прочие могли располагать убежища на вершинах башен или под светом звёзд, он же обустроил свою обитель в точке пересечения плазменных и тепловых каналов звездолёта. Из отверстий во ртах бронзовых существ рвалось и пульсировало синее пламя. Сквозь трещины в базальтовом полу просачивался раскалённый жар. В мерцающем воздухе плясали призрачные образы. Гаумата занимал своё место в центре храма, паря на диске из надрезанного серебра. Только здесь он мог свести свои мысли в идеальный, горящий фокус.
+Приветствую, брат,+ произнёс он, пока Гильгамос шёл к нему от дверей святилища. Тот не ответил. В ауре второго чародея корчился индиговый цвет дискомфорта из-за скребущегося об его естество варпового огня. Он всегда был водной душой, так повелось ещё с тех пор, как он с Гауматой были детьми. Он всегда предпочитал взирать в пучины морей, всегда пытался прочесть то, что таилось в глубинах, пока Гаумата обращал лицо и глаза к солнцу. В легионе нечасто встречались родные братья, и ещё реже близнецы, и уж совсем редко — с настолько отличающимися способностями. Впрочем, их связывали узы, подобных которым не имел никто. Они были одним целым: луной и солнцем, водой и огнём, действием и раздумьем. И сейчас Гаумата нуждался во мнении своего брата.
Гильгамос остановился в девяти шагах от Гауматы. Усилием воли он поднял кусок нагревшегося от жара пола, на котором стоял, и, воспарив вверх, поравнялся с близнецом.
+В чём дело?+ послал Гильгамос.
Гаумата качнул головой, затем взмахнул рукой. В воздухе образовались горящие знаки. На колоннах и полу храма зажглись символы. В варпе их окружила энергетическая сетка, отделив и оградив от всяких разумов, что могли бы за ними следить.
Второй чернокнижник вскинул бровь.
+Этот корабль покрыт целыми слоями оберегов. Враг, даже самый могущественный, никогда не проникнет настолько глубоко. Как не сумеет и ни один нерождённый. Единственные, кто могут наблюдать за ними здесь, это наши братья…+
Гаумата подлетел ближе к близнецу.
+То, что я хочу сказать, предназначено только для тебя.+
Гильгамос, не моргая, воззрился на брата затуманенными глазами.
+Что случилось?+ спросил он.
Гаумата замолчал. «''Я умер''», — подумал он. И тогда снова увидел ту сцену. Одинокий арлекин, пролетающий над ним. Огонь Пиродомона, сбивающий ему фокус. Рука танцора, размытым пятном проходящая сквозь его шлем и вырывающая из головы кусок мозга. Всё. На этом ощущения обрывались. Крик его души, начинающей бесконечное падение в течения эфира. Все остальные мысли распались на части. Забвение открывало пасть, дабы пожрать…
А затем…
Огонь. Ночь захлестнуло пламя, прогнав темноту прочь. В пустоте зажглись ощущения, и мысли, и жизнь.
Он был среди огня. Охваченный невыносимой агонией. Испепеляемый на мельчайшие атомы. Повсюду вокруг него свет. Белый, красный, ревущий. И он кричал, не издавая ни звука. Тогда он увидел фигуру, очерчённый пламенем силуэт. Тень, движущуюся внутри инферно, выходящую из огненной бури. Она потянулась к нему. Он почувствовал, как его схватила рука. Прикосновение принесло с собой лёд.
Пока нет. Слова наполнили его, отражаясь эхом подобно мягкому схождению лавины. Затем рука выдернула его сквозь покров огня, вверх через зарево света и в мир, где он лежал на палубе «Гекатона» в окружении подпалин, напоминавших тень ангельских крыльев. Живой. Задыхающийся. Целый и невредимый.
+Я кое-что получил,+ послал своему брату Гаумата.
+И что же?+
«''Пиродомон'', — подумал он. — ''Огонь, который мы считали своим роком, в действительности наше спасение. Я был мёртв. Я шагнул за порог смерти, когда за нами пришёл Пиродомон, однако он не уничтожил, а спас меня, брат''». Будущее, настоящее, истина: всё это оказалось вовсе не таким, как он считал. Огонь избрал его, вернул назад, и для этого должна была быть причина. Должна была. Вот что он осознал, и сейчас ему требовался брат, чтобы помочь разобраться.
Какое-то время он не сводил с Гильгамоса взгляда, а затем поведал о том, что дал ему огонь.
+Откровение,+ послал Гаумата.
+Расскажи мне,+ ответил Гильгамос.
В храме царила тишина, когда Ариман переступил через порог. Кто-то оставил чашу с горящим маслом на полу перед одной из статуй, и её пламя служило единственным источником света. Шагая к нему, он распустил в варпе вокруг себя узоры силы, и их переплетения затвердели в сетку, которая не позволит постороннему разуму или глазу увидеть его. Азек сожалел о том, что делал, сожалел больше, чем кто-либо мог себе представить, однако сожаление не означало, что он остановится. Он не мог остановиться. Ради блага своих братьев, ради блага легиона и тех, кого он подвёл, он не остановится.
Колдун приблизился к чаше с пламенем, замер, заглянул внутрь. По зеркальной поверхности плясали пылающие языки. Он посмотрел на своё лицо, неизменённое и не меняющееся, обрамлённое огнём.
— Что ты видишь? — раздался голос из тьмы возле статуи.
— Я вижу вселенную, растягивающуюся до метафорического предела.
Из теней выступила Мэхэкта и посмотрела в чашу с огнём сама.
— Ах… да, — промолвила она, и на её губах заиграл неуловимый отголосок улыбки. — Твоё отражение, объятое огнём, но не горящее. Ищущий искупления и спасения, терзаемый муками.
Ариман посмотрел на парию. Её броню до сих пор покрывала пыль с могильного мира, за спиной висело оружие. Торговец истинами продолжала всматриваться в пламя.
— Мне нужно от тебя ещё кое-что, — сказал он.
— Говори.
— Гелио Исидор должен быть защищён.
— И ты думаешь, что я смогу обеспечить это лучше, чем ты или один из твоих чрезвычайно могущественных братьев-колдунов?
— Ты не одна из нас, и поэтому я хочу, чтобы присматривала за ним ты.
Мэхэкта медленно кивнула.
— Ты страшишься не тех, кто вне числа Изгоев, а своих же.
— Произошли необъяснимые вещи — то, что случилось с Ктесием, изменения в чёткой хронологии событий. А прямо сейчас Гаумата разговаривает со своим близнецом под покровом секретности.
— Ты подозреваешь измену?
— Я подозреваю, что до своего исцеления легион будет вести себя, как всегда.
— Подозрительно, двулично и коварно?
Ариман встретился взглядом с Мэхэктой, его лицо оставалось непроницаемым, разум — спокойным. Он ощущал внутри себя холод — холод, проникавший в само нутро. Так было всегда, с тех самых пор, как Император послал Своих Волков сжечь Просперо. Казалось, Тысяча Сынов уже никогда не смогут вновь стать одним целым, но будут продолжать дробиться на всё меньшие круги обманщиков и раскольников и обращаться друг против друга. Это нельзя было даже назвать предательством в его истинном понимании, не в большей степени, чем создание самим Ариманом Рубрики было предательством Магнуса. Они искренне верили в то, что имеют высшую цель. Даже те, кто ненавидел его за содеянное, были по-своему правы, так же как те, что решили пойти по иному пути, поскольку решили, что они видят общую картину чётче его, или же сочли себя сильнее. Однако ни один из их не видел происходящего настолько ясно, как он, и никогда не увидит. Никто не нёс на своих плечах такой же груз прошлого, как он. Никому по-настоящему не хватит воли заплатить за то, чтобы пустить прошлое по нужному руслу. Он был один.
Он встряхнулся, понимая, что Мэхэкта, на лице которой читалась едва уловимая симпатия, по-прежнему не сводила с него пронзительного взгляда.
— Это вторая задача, которую я хочу тебе поручить.
— Да?
— Следи за всем, что происходит внутри Круга.
— Так, как это может лишь посторонний, который торгует истинами и неуязвим для колдовства?
— Именно так.
— Тебе следует волноваться не только насчёт Тысячи Сынов в твоих рядах. Пиродомон влияет на весь твой генетический род, верно? Даже на тех, кто остался с Магнусом Красным, или поступил на службу к другим?
— Да, — кивнул тот.
— Они станут винить тебя. Некоторые могут решить, что ты и есть причина. Они пошлют против тебя силы.
— Это возможно. С ними разберутся.
— Вот так всё просто, — с намёком на смешок произнесла неприкасаемая.
Пауза после её слов наполнилась молчанием.
— Благодарю тебя за службу, — наконец сказал чародей. — Ты будешь вознаграждена.
Он отвернулся и сделал шаг, отступая от огня.
— Я прошу от тебя лишь одного, лорд Ариман, — отозвалась Мэхэкта. Азек обернулся и снова посмотрел на женщину. Свет от огня попал на лицо парии, явив на свет двух драконов, обвивавших пробитый череп. Её глаза были полны отчаяния, и чтобы увидеть его, Ариману даже не пришлось обращаться за помощью к своим мыслям.
— Когда всё закончится, ты получишь то, о чём мы условились. Твой орден будет восстановлен. Кураторы и все ваши секреты уцелеют. Я это устрою.
— Тогда я выполню, что ты просишь, — сказала она и склонила голову. — Но, чтобы помочь мне, скажи, ''кому'' из Круга ты доверяешь?
— Никому, — ответил Ариман, отворачиваясь.
— Гелио… — произнёс Ариман. Ответа не последовало. — Гелио Исидор.
Бывший рубрикант поднял глаза и медленно моргнул.
— Кто ты?
— Я — Ариман, — начал он. — Я…
Но взгляд Гелио уже упал. Веки затрепетали. Голова дёрнулась.
Ариман почувствовал, как на языке формируются слова. Что-то случилось. Гелио деградировал даже ещё сильнее, чем прежде. Могло ли это быть как-то связано с проявлением Пиродомона? Наверняка. Рубрика тянулась сквозь время и кровь Тысячи Сынов, забирая тех, кто избежал её пламени. Исидор был единственным, кто спасся из огня, но мог ли Пиродомон отнять толику того, что уцелело, обратно? Сколько ещё пройдёт времени, прежде чем Гелио перестанет узнавать даже собственное имя, прежде чем станет эхом, заключённым в оболочку плоти?
Время. Ему требовалось время, а оно-то как раз было на исходе.
— Гелио Исидор, — повторил он снова, а затем ещё раз.
Глаза открылись и уставились на него.
— Кто ты?
— Я — Азек Ариман.
Гелио покачал головой.
— Я твой брат, — сказал Ариман.
— Мой брат?
— У тебя много братьев. Я — лишь один из них.
— Сколько?
Ариман вздохнул.
— Теперь уже меньше, чем раньше.
— Меньше?
Колдун кивнул.
— Меньше с каждым оборотом звёзд.
— Почему?
— Война. Предательство. Жестокость судьбы. Они охотятся на нас, брат. Охотятся на нас в темпоральном континууме, и я пока не могу избавить нас от них, а песок времени утекает так быстро…
— Я не понимаю.
— Хоть за это я рад.
— Как его звали? — спросил Гелио, когда Азек отступил к двери в комнату. Он остановился и оглянулся через плечо на единственного человека, которого сумел спасти. — Последнего из твоих… из наших потерянных братьев, как его звали?
Тогда он вспомнил комплект доспехов, неподвижно стоявший в камере сорока палубами ниже, с закрытыми стыками, тёмными глазами, и возвышавшегося рядом с ним Жертвенника. Ни один приказ не мог заставить автоматона сдвинуться с места. А внутри той скорлупы брони — лишь тихий рёв песка и пыли, что сыпались подобно крупицам в песочных часах, отмеряя оставшиеся секунды жизни.
— Игнис, — сказал Ариман и покачал головой, утомлённый до глубины души. — Его звали Игнис.
Гелио Исидор посмотрел на него, и чародей едва не решил, что тот собирается сказать нечто ещё, однако затем бывший рубрикант покачал головой.
— Я не помню, чтобы он бывал здесь. Мне жаль.
— Ты помнишь хоть что-то?
Гелио моргнул
— Я не знаю, — признался он. — Я… пытаюсь.
Ариман кивнул, затем улыбнулся.
— Хорошо, — ответил он.
== ЭПИЛОГ ==
'''ИНТЕРЛЮДИЯ В СУМЕРКАХ'''
Главные актёры «Падающей луны» собрались в развалинах амфитеатра под блекнущим светом звезды-уголька. Руины были брошены, а после забыты во время Великого Плача, когда в варпе родилась Жаждущая Тень их расы. Они служили укрытием, где распутные представители их вида скрывали худшие свои прегрешения, чашей секретов и криков, стиснутой в руках паутины. Их творцы исчезли, так и не вернувшись. Шпили и бульвары ссохлись и рассыпались, так что теперь полы устилали лишь густые ковры пыли, а к лжесолнцу наверху тянулись покосившиеся башни. Осколок звезды, что горел в верхней точке небосвода, отбрасывал на развалины красный свет и укрывал их тенями цвета ржави. Актёры тщательно избрали место и время своего прибытия. Интерлюдия всегда происходила без зрителей, однако она всё равно служила важной вехой повествуемой истории, а потому требовала подходящих декораций не в меньшей степени, чем для выходов на подмостки и покидании оных.
Ийшак, Мастер над Актёрами, появился первым. Красное с золотым Шутки Убийцы сменились чёрным, синим и серым Говорящего от Пространств, и в его поступи сквозила жуткая терпеливость, когда он присел на макушке статуи с трёмя лицами.
Ирлла, теневидец, Глас Многих Окончаний, пришёл следующим, и начал неспешно выхаживать по круглому полу амфитеатора.
За ним из тьмы последовали актёры хора, пригибаясь среди руин, их маски обрели монотонные личины ожидания.
Драйллита, Госпожа Мимов, вошла последней и заняла своё место, её тело и маска застыли в неподвижности, способной посостязаться с окружающими актёров развалинами.
— Невольные актёры выбрали, а посему путь цикла сворачивает, — произнёс Ирлла.
— Что следует за всем, что случилось? — спросил Ийшак.
— Скорбь и путешествие, — ответил теневидец.
~А в конце путешествия?~ поинтересовалась Драйллита.
— Надежда. Измена. Страдание, — сказал Ирлла.
Голова Ийшака упала на грудь. На маске проступили красные и серебряные капли; её рот изогнулся в гримасе страдания. Лица хористов зеркально повторили движение следом. На щеках их личин заблестели слёзы, скапывая крупицами меркнущего голосвета. Никто из них не знал, что произойдёт дальше, или чего потребует цикл, прежде чем завершиться. Таков был путь наивысших мифических сказаний. Сцены и актеры росли и менялись вместе с самим представлением. Только теневидец видел всю сюжетную линию и знал, где она закрывается. Каждый актёр в их труппе занимал своё место, и, поднимаясь на подмостки, играл положенную роль, но истина их раскрывалась только в танце. Их солитёр пал, его душа отправилась к Той-что-жаждет. Он явился и сыграл свою последнюю роль. Узрел ли это теневидец? Должен ли был настать этот момент, дабы цикл сэдат завершился?
— Одинокий актёр должен танцевать дальше, — молвил Ирлла, словно отвечая на незаданный вопрос. — Его мантия и маска должны быть взяты.
Ийшак поднялся.
— Ещё одна душа, что отправится в пасть Той-что-жаждет… — сказал он и двинулся вглубь руин и далей, постепенно стихая и исчезая из виду. — Ещё одна, что спляшет меж зубов Тёмного Принца…
Актеры хора последовали за ним, их движения стали размытыми, силуэты — рассеивающимися в серости и меди сумерек.
— Как тому и полагается, — отозвался Ирлла, и, обернувшись, двинулся следом за остальными.
Драйллита дождалась, пока не исчезнут последние участники маскарада.
Маска солитёра лежала на полу амфитеатра так, словно всегда была здесь, ожидая. Из руин поднимался туман и клубился сквозь глазные прорези личины. Драйллита посмотрела на неё. Завивающиеся рога вырастали изо лба над ликом совершенства и жестокости. Она захотела отвернуться от неё, но не смогла. Госпожа Мимов услышала холодное нашёптывание на границе мыслей, подобное безжалостной улыбке, превращённой в звук.
Она сняла собственную маску. В тишине сумерек никто не увидел лица, что скрывались под ней. Драйллита откинула её прочь. Она почувствовала, как все слои ролей, что она сыграла, и что могла бы собрать, слетели вместе с личиной. Теперь они принадлежали не ей. Впервые с тех пор, как она стала Дитём Смеющегося бога, Драйллита была сама собой. Не ролью, и не носителем улыбки. Просто душой. Всего лишь выбором, который следовало сделать: сыграть последнюю роль ценой своей души, или покинуть сцену, чтобы больше никогда не вернуться.
Драйллита потянулась к маске солитёра. Она ощутила, как в её душе выжидающе разверзлась алчущая, ухмыляющаяся пасть. На миг её пальцы застыли, а затем подобрали рогатую маску. Она идеально легла на лицо. Шипение голода внутри неё переросло в злорадствующий визг.
Она поднялась на ноги, и, окружённая безмолвием одиночества, пустилась в танец.
