Хелбрехт: Рыцарь Трона / Helbrecht: Knight of the Throne (роман)

Перевод коллектива "Дети 41-го тысячелетия" Этот перевод был выполнен коллективом переводчиков "Дети 41-го тысячелетия". Их группа ВК находится здесь.

WARPFROG Гильдия Переводчиков Warhammer Хелбрехт: Рыцарь Трона / Helbrecht: Knight of the Throne (роман)
Автор	Марк Коллинз / Marc Collins
Переводчик	Сол
Редактор	Str0chan, SadLittleBat, Татьяна Суслова, Нафисет Тхаркахова, Larda Cheshko, Григорий Аквинский
Издательство	Black Library
Год издания	2022
Подписаться на обновления	Telegram-канал
Обсудить	Telegram-чат
Скачать	EPUB, FB2, MOBI
Поддержать проект

Гарету, Марку-Энтони, Крису, Дэниелу, Джеймсу и Шону. Мои друзья и братья, герои и еретики, все они — чемпионы.

ПРОЛОГ: НЕДОВОЛЬСТВО ПОЛУБОГА

Ранее

В самом сердце святости преклонил колено одинокий рыцарь.

Громадный корабль, на борту которого он находился, считался памятником давно минувшей эпохи, который на­делили правом странствовать меж звёзд в ту пору чудес, когда человечество ещё не утратило своих изначальных амбиций. Такие исполинские боевые машины назывались «Глорианами». Если другие космолёты, помогавшие лю­дям покорить Галактику, походили на кратко горящие све­чи, то эти напоминали яростные пожары. Могучие сверх всякой меры, до скончания времён они не перестанут по­лыхать, сражаться и погибать.

До нынешних дней их сохранилось немного, бесценных и редких, как реликвии.

И ни один из оставшихся не мог оспорить безраздель­ное господство «Вечного крестоносца» над пустотой.

Верховный маршал Хелбрехт молился, склонив голову. Он размышлял о священном месте, где пребывал, и раз­думывал о повреждениях своего доспеха. Чёрную броню покрывали следы десятков сражений, столь безжалост­ных и всепоглощающих, что целой бригаде оружейников пришлось бы трудиться неделями, чтобы полностью вос­становить её функциональность. Он не мог уделить это­му столько времени. От Хелбрехта разило кровью, дымом, священными маслами и машинной вонью, въевшейся из- за постоянного движения в силовых латах. На лице, пере­пачканном сажей, выделялся крест, нарисованный пеплом на лбу, чуть выше бронзового венца. Сейчас воин ощущал тяжесть доспеха: пучки мышечных волокон напрягались от едва уловимого возбуждения, сжимаясь в такт чрезмер­но глубокому дыханию.

И всё же здесь, в недрах великого боевого корабля, Хелбрехт не чувствовал себя замаранным. Напротив, он ощущал, что достоин присутствовать здесь. Что заслужил это право огнём и кровью.

Руки верховного маршала непроизвольно сжались, и Хелбрехт впечатал в безупречный мраморный пол ко­стяшки пальцев, прикрытые керамитом. Вокруг, повествуя о долгих годах нескончаемой войны, колыхались тысячи знамён орденских кампаний — наследие Вечного кресто­вого похода, начатого Дорном.

— Вот за что я сражаюсь, — прошептал он, и в этих сте­нах слова прозвучали как молитва. — Во имя твоё. Во имя моих предшественников, в свете Бога-Императора.

Воин поднял голову и взглянул на стоящий перед ним постамент. Поперёк камня лежал меч.

Клинок был овеян славой. Его, как и корабль, на кото­ром хранилась реликвия, создали в давно ушедшую эпоху. И теперь, когда священное оружие восстало из пламени стыда и горя, его вновь несли в бой с прежним чувством долга и верой. Меч героев. Меч Сигизмунда. Меч верхов­ных маршалов. Хотя Хелбрехт уже очень долго владел этим почитаемым клинком, он почти не мог смотреть на оружие без слёз. Он видел могучий меч — слишком длинный и тя­жёлый для смертного. Пожалуй, клинок оказался бы не­посильным бременем для многих братств Астартес, стран­ствующих меж звёзд.

Его оружие. Его ноша.

В мече воплотились многие аспекты командования ор­деном. Тот, кто обладает им, — первый среди равных. Ма­гистр Вечного крестового похода.

Вставая, Хелбрехт сомкнул пальцы на рукояти меча и снял его с подставки. Клинок замерцал, отражая свет окружавших его стазисных полей, и на нём заиграло пре­ломлённое сияние, идущее от других постаментов с ре­ликвиями. Лезвие сохраняло прежнюю остроту и ухожен­ность, пусть даже облик верховного маршала оставлял же­лать лучшего. Ранее Хелбрехт с почтением и надлежащим благоговением очистил и смазал оружие маслом.

— С верой и преданностью я ношу меч Сигизмунда — орудие прошлого и ключ к будущему. Я храню наследие ордена и направляю его развитие. Я делаю это во имя Твоё, о Император, возлюбленный всеми, дабы узрел Ты деяния мои и судил их благой мерой своей! И в судный день, ког­да смерть заберёт моё тело, я предстану перед Тобой, дабы взвесил Ты ценность души моей. Дабы встал я по правую руку от Трона Твоего, вечно служа Тебе и сражаясь за Тебя.

Хелбрехт вновь склонил голову. Он продолжал шеве­лить губами, шепча молитву. При всей неприглядности его облика воин ещё никогда не испытывал такого бла­женства и полноты веры.

Позади него раздался сигнал. Он прозвучал единож­ды, разнёсшись по пустому пространству храма. Хелбрехт не уделил ему внимания. Верховный маршал по-прежне­му читал молитву, не сводя глаз с меча.

Сигнал раздался снова. Затем ещё, ещё и ещё раз. Он ста­новился настойчивее. Наконец Хелбрехт поднялся на ноги и вздохнул.

Ранее верховный маршал велел покинуть храм даже братству капелланов. Воин хотел почтить реликвию в оди­ночестве, дабы только Бог-Император взирал на него и су­дил его.

— Войди, — разрешил Хелбрехт и обернулся к колос­сальным дверям святилища.

Створки тут же открылись, впуская слабые багряные отблески свечей и тусклое сияние люменов. Центул, слу­га ордена, низко поклонился.

— Мой господин, — тихо проговорил служитель дрожа­щим голосом, — он здесь. Примарх прибыл.

Хелбрехт надолго задержал взгляд на Центуле, после чего вложил сакральное оружие в ножны, поклонился реликвии в последний раз и отправился навстречу свое­му уделу.

Примарха он принял в Галерии Астра — личных поко­ях, всё ещё носивших следы войны. Хелбрехт отослал всех сервиторов-оруженосцев, слуг и неофитов, желавших по­заботиться о нём и заняться его бронёй. Верховный мар­шал хотел встретиться с примархом как командир, только что вернувшийся с фронта. Усилием воли он подавил тре­пет и перевёл дух. Настал важнейший момент. Он в равной мере жаждал и боялся этого события — шанса лицезреть живую частицу чудесного прошлого, вновь шагающую сре­ди звёзд. Узреть сына самого Бога-Императора, который снова ступал по Галактике, неся гнев и пламя, как распа­лённая ярость небес!

«Ныне примарх возвратился к нам по воле Его. Когда разламывается Галактика и зло рыщет повсюду, возродить­ся должна и слава Великого крестового похода. Если бы вместо него вернулся наш генетический прародитель… Представьте, Рогал Дорн снова у кормила Галактики!»

Но возвратился другой. Не великий Преторианец, воз­двигший куртины Терры в минувшие века. Пришёл Гилли­ман. Государственный муж. Мстящий Сын. Тот, кого мно­гие титуловали регентом Империума и считали воплоще­нием воли Императора.

Хелбрехту стало любопытно, каково это — смотреть на примарха. Похож ли он на свои изваяния? Удастся ли уловить семейное сходство между Гиллиманом и изобра­жениями генного отца самого маршала? Что такое при­марх — существо из плоти или какое-то неземное творе­ние? В отличие от кузенов, Хелбрехт не бывал на Макрагге и не совершал паломничества к усыпальнице Тринадца­того. По праву носителя геносемени Имперских Кулаков он преклонил колено перед дланью Дорна — костями, хранящимися на «Фаланге». Тогда воин почувствовал единение с чем-то святым, надмирным. С чем-то боже­ственным.

Двери с шипением раздвинулись, и Хелбрехт осмелил­ся посмотреть, чтобы узнать ответ.

Оказалось, что созерцать примарха поистине чудесно. Маршал обнаружил, что Гиллиман — не сверхъестествен­ное создание из огня и света, но также и не полностью ма­териальное существо. Он представлялся бурей цветов, хо­лодного синего и золотого, принявшей человеческое обли­чье. Его вид почти терзал взор, не только из-за великолепия доспехов, но и из-за признаков того, с каким мастерством сотворена его плоть, ведь Гиллимана вылепили руки са­мого Императора. Примарх сражался и проливал кровь вместе с Повелителем Человечества, отстаивал Его исти­ны, насаждал Его законы и строил нынешний Империум, пусть даже тот изменился после долгих периодов тьмы. Он был частичкой души всего рода людского, вырезан­ной и представленной Императором в качестве образца.

Хелбрехт поднял взгляд на примарха и, увидев перед собой лицо с суровыми патрицианскими чертами, тут же встал навытяжку, точно инициат на поле брани, бьющий­ся ревностнее под взором маршала.

Гиллиман заговорил. Издаваемый им рокот отличался от голоса Храмовника так же, как речь любого космоде­сантника — от слов смертного человека.

— Ты — тот, кого именуют Хелбрехтом? Верховный мар­шал Чёрных Храмовников?

— Я удостоен этой чести, — подтвердил воин, опустив­шись на одно колено.

— Я присутствовал при основании вашего братства, — сказал Гиллиман. — Когда Дорн наконец сдался и позво­лил расколоть свой легион.

На губах примарха промелькнула улыбка, и он зашагал вперёд. Казалось, в этом обширном зале он чувствует себя как дома даже больше, чем Хелбрехт, хотя чертог предна­значался для Дорна, а впоследствии постепенно обустраивался для его наследников.

— Твой предшественник, Сигизмунд… Боюсь, если бы обстоятельства сложились иначе, он бы не прекратил борь­бу против уложений Кодекса.

— Вы оказываете мне честь, повелитель. То, что вы вер­нулись к нам ныне, свершилось как по воле Бога-Импе­ратора.

Хелбрехт поднял взгляд достаточно быстро, чтобы за­метить, как полубог на мгновение чуть скривился от не­приязни.

До него доходили слухи, что Мстящий Сын не одобряет религиозное почитание Императора и Его примархов. Воз­можно, это некая проверка. Знак того, как работают неведо­мые механизмы, определяющие судьбу Галактики. Верно, что большинство братств Адептус Астартес сторонились имперского кредо, но ведь примарх жил в эпоху величия Владыки Людей и созерцал Его неизбывное погребение!

— Встань, — приказал Гиллиман, чтобы развеять ми­молётную неловкость. — Довольно того, что меня привет­ствуют на коленях бюрократы и чиновники. Это не годит­ся для воина.

Хелбрехт поднялся.

— Прошу простить мой внешний вид. Дни, минувшие после появления Разлома, обошлись с нами неласково. Мы сражались и проливали кровь в боях как с зеленоко­жими, так и с мирами, недостойными Его света. Планеты восставали, и за грехи их очищали огнём. Теперь мы сно­ва на верном пути. Флоты крестовых походов объединя­ются, и потом начнётся охота на Армагеддонского Зверя. Мы не отступимся, пока смерть наконец не заберёт его!

— Армагеддонский Зверь… — Гиллиман чуть наклонил голову, обдумывая услышанное. У такого существа даже столь мелкие жесты полнились важностью и смыслом. — Ты намерен преследовать эту цель?

— Моё решение твёрдо, — ответил Хелбрехт. — Чу­жак пролил слишком много крови. Наступили ночи огня и убийств, вокруг царит безумие, но мне известен мой долг. Начатые крестовые походы… Братья бились и поги­бали на этих фронтах. Пепельные пустоши, Пустота, Хель­срич… Зверь должен ответить. Мне бы хотелось, чтобы отрубленную голову орка насадили на пику в назидание всем — пусть знают, какая судьба ждёт тех, кто бросил вы­зов Трону. Никаких уступок — суд и казнь. Враги челове­чества не заслуживают ничего иного!

— Не сомневаюсь, что ты способен осуществить желае­мое, но призываю тебя к осмотрительности. Я изучил так­тические особенности каждой зоны боевых действий в каждом сегментуме — всех фронтов, известных нам до появ­ления Разлома. Зверь не одинок, Терре угрожает целый пантеон ужасов. Каждый из них раздирает тело Галакти­ки, выплёскивая кровь Империума в пустоту. Я пришёл просить тебя о помощи.

Хелбрехт молчал. В словах примарха он чувствовал вы­зов, но не хотел отвечать на него.

— Так просите, — наконец произнёс магистр. — Проси­те, и по воле Императора я рассмотрю вашу просьбу как верховный маршал.

— Ты упомянул ваши битвы — крестовые походы в Хель­срич, Пустоту, Пепельные пустоши. Стремясь исцелить Империум моего отца, я изучил историю многих орденов и многих войн. Я бы поручил тебе новое задание — слу­жение вместо отмщения. Аурилла, Офелия-Семь, Дахсус, Ортег-Три — наряду с десятками других храмовых миров они находятся в пределах досягаемости собираемых то­бою сил. Ударь молотом по тем, кто угрожает морально­му духу Империума!

«О, Император, как же ты испытываешь меня. Предла­гаешь мне лёгкий путь, искушаешь речами, что звучат по­добно гласу самой праведности».

— Вы говорите мудро, однако появление Разлома даст Зверю возможность скрыться. Прямо сейчас он бежит от нашего воздаяния, чтобы забиться в какую-нибудь под­ходящую щель. Во тьме он наберётся сил, после чего орды зеленокожих хлынут снова. И ещё раз. И ещё. Довольно! Мы взяли след Зверя и будем биться, пока не сотрём его с лица Галактики.

— Ты предпочтёшь месть долгу?

Хелбрехт стукнул бионическим кулаком по столу. Ни­кто, даже примарх, не смеет безнаказанно ставить под со­мнение его честь.

— Для меня важно и то и другое. Мои воины прибыва­ют. Их достаточно для выполнения нашей задачи, но для того, чтобы помочь каждому миру, взывающему об избав­лении, потребуется гораздо больше. Защитники таких пла­нет укроются собственной эгидой веры. Сёстры Битвы, полки Милитарума, другие ордены, которые находятся ближе… Цель мне указал Император — разве я, как слуга Его, не должен исполнить волю Его?

Хелбрехт заметил, что по лицу поражённого примарха прошла рябь разочарования.

— Многие служители Экклезиархии настаивают, что я — истинное орудие Его воли. Если не в смысле моей предполагаемой божественности, то уж точно в качестве регента Империума.

— Однако мы не мирские проповедники имперского кредо, чтобы благоговеть перед знамениями и чудесами. Мы — Храмовники, владыка Гиллиман. В чёрных доспе­хах мы стоим против тьмы, неся праведный огонь гнева Его. Мы низвергаем ложных идолов, ломаем хребты непо­корным цивилизациям и выжигаем ксеносов из плоти Га­лактики, подвластной Императору. В том наш долг. Наша честь. Наши жизни.

— Не ожидал услышать от тебя такое. — Примарх пока­чал головой. Как необычно замечать подобный жест, на­блюдать за ним: будто гора тряхнула вершиной. — Я вижу в тебе немало образов Великого крестового похода, но из­менившихся до неузнаваемости. Убеждения Храмовни­ков противоречат всему, что ставилось целью в ту эпоху. Мы трудились ради просвещения, а не суеверий. Мы были светом, который вывел человечество из тьмы Старой Ночи. — Гиллиман вздохнул. — Боюсь, вы — те самые цепи, что сковывали людей во мраке.

Хелбрехт расправил плечи:

— Немногие в Империуме сражаются так же долго и рья­но, как наше священное братство! Мы следуем примеру Сигизмунда, бившегося у стен Дворца. Он стал образцом для нашего рода. Мы не делаем ни шагу назад. Мы не сда­ёмся. С верой и яростью мы ведём бой по всей Галактике. Лишь Его слово остановит наш гнев.

— Да, маршал, многое в тебе напоминает мне о первом капитане Сигизмунде, каким я его знал.

— Это похвала для меня, повелитель.

— Я имел в виду иное, — холодно ответил Гиллиман. — Для тебя он — легенда, возможно даже идол. Я же знал его как обычного человека. Порывистого и несовершен­ного, как все люди.

Храмовник стиснул челюсти, но промолчал.

— Отличный солдат, выдающийся командир. Но, несмо­тря на всё это, порой он руководствовался собственной во­лей и желаниями. И тогда он мог заблуждаться.

— И вы думаете, что я так же заблуждаюсь сейчас.

— Да, — прямо сказал Гиллиман. — Я привёл тебе под­крепления. Силы и средства, необходимые, чтобы Храмов­ники справились с трудностями, вставшими перед нами. Сейчас я больше, чем когда-либо, нуждаюсь в дальновид­ных и проницательных людях. Империуму не хватает тех, кто умеет быстро реагировать, но также воспринимать бо­лее масштабную картину угроз. Тех, кто способен взгля­нуть на Галактику и трезво оценить, что нужно сделать.

— Я занимаюсь этим каждый божий день, лорд-регент, — с немалой гордостью ответил Хелбрехт. — Моему приказу повинуются целые воинства. Среди всех братств Адептус Астартес нет более многочисленного и преданного делу. Утверждают, будто вы привели с собой не меньше бойцов, чем в легионах старины, но чего они стоят по сравнению с присягнувшими рыцарями Храмовниками? Когда под­крепления, о которых вы говорите, будут приняты в ка­питул, рекрутов сначала обучат, как подобает воителям Вечного крестового похода. Им надлежит пылать Его све­том и развеивать им тьму — неважно, там, где предлагаете вы, или там, где кроется Зверь, ждущий имперской кары.

— Да тебя невозможно убедить! — прогремел Гиллиман.

Нелегко вынести недовольство полубога. Хелбрехт чув­ствовал его пристальный взгляд кожей, словно шаровую молнию. Воин погрузился в это неприятное ощущение и укрепил себя осознанием того, что подвергается суду высшей силы.

— Так и есть.

Примарх ничего не ответил. Пройдя мимо Хелбрехта, он встал перед резным стеклом обзорного купола. Гиллиман обратил взор на истерзанную пустоту, на корабли, что кру­жили в своих построениях, непрерывно перемещаясь у точ­ки встречи. Они словно бы толкались в борьбе за главен­ство — за то, чтобы расположиться ближе всего к сюзерену. Лорд-командующий обернулся и посмотрел на Хелбрехта печальными, слишком человеческими глазами.

— Тебе известна история этого меча, верховный маршал?

— Безуслов… — начал было Хелбрехт, но примарх, не до­слушав, продолжил:

— Его выковали из осколков клинка моего брата. Ког­да Дорн обнаружил изувеченное тело нашего отца и уви­дел, что сотворил с Ним Хорус, он впал в отчаяние. Он по­стиг, каково это — подвести того, кто наделил тебя самим твоим существованием. Он всецело осознал, как высо­ки ставки и чего стоит провал. — Гиллиман покачал голо­вой. — Победа таила в себе поражение. Мой брат, Рогал Дорн, человек из камня, сломал свой меч о колено. Рогал почувствовал, что недостоин владеть клинком, понимая, что так и не сумел воздеть его в защиту нашего отца, ког­да настал решающий миг.

Хелбрехт сглотнул.

— Всё это мне известно, повелитель. Как священное пи­сание. Я могу изложить его по памяти.

— Однако же ты не видел этого лично, верховный мар­шал. Ты не смотрел на брата, сломленного потерей и би­чующего себя из-за отчаяния. И тебе не пришлось наблю­дать, как сын тщетно пытался подбодрить отца. Именно ваш основатель, первый капитан Сигизмунд, собрал оскол­ки и позволил выковать клинок, коим владеешь ты. Подоб­но алхимикам Старой Терры, он обратил скорбь в золотой обет, потому что долг более весо́м, чем утиль вроде лич­ной славы или желаний. — В голосе полубога слышалась дрожь, его пронизывали чувства смертных, пусть и уси­ленные — возвышенные до воистину постчеловеческого

уровня. — Запомни это, верховный маршал. Не забывай, чего можно достичь, поставив долг выше мелочных по­рывов самолюбия, уязвлённого постоянными неудачами.

Примарх посмотрел на Хелбрехта, кивнул и затем, про­шагав мимо магистра, вышел из храма.

Тянулись минуты, воин хранил молчание. Потом он вы­тащил меч из ножен и вновь опустился на колени, упирая остриё в каменный пол. Пока его губы непрерывно шеве­лились в молитве, пальцы крепче сжали рукоять.

— Повелитель? — позвал нерешительный голос.

Рядом стоял Центул, глядя на Хелбрехта широко рас­крытыми глазами. Тот неохотно встал и двинулся вперёд. В какой-то момент серв едва не попятился: его господин преисполнился гнева, словно раненый шторм.

— Собери маршалов, — прорычал Хелбрехт. — Я постав­лю задачи для крестовых походов.

Центул заколебался:

— Сбор окончен, повелитель?

— Окончен, — подтвердил воин. — Империум взывает о помощи, и мы ответим.

Не оглядываясь, Хелбрехт широкими шагами покинул зал, всё ещё сжимая клинок.

— Недопустимо, чтобы мы нарушили наш долг.

ГЛАВА ПЕРВАЯ: ПЛАМЯ ПРЕОБРАЖЕНИЯ

Настоящее время

Хотя флоты сосредотачивались по его приказу уже сот­ню раз, он впервые взглянул на общий сбор по-новому. С того дня, как он стоял перед Гиллиманом, многое изме­нилось. Получив внушение от примарха, он вёл и выигры­вал войны. Отбрасывал целые легионы проклятых. Кре­стовые походы в храмовые миры завершились, и теперь в будущее влекла лишь его неопределённость.

Стоя на одной из многочисленных посадочных палуб «Вечного крестоносца», верховный маршал Хелбрехт на­блюдал за стягивающимися туда воинами. Закованные в чёрные доспехи, преисполненные усердия, они источали уверенность в своей цели, и каждое их движение указыва­ло на решимость и ратное мастерство. Благовония тума­нили воздух. Рыцари собирались в группы и готовились, принося клятвы Богу-Императору и подтверждая привер­женность Его нерушимой воле.

При виде бойцов Хелбрехта переполняла гордость. Он считал почётным то, что принадлежит к их числу. Скользя взглядом по рядам, верховный маршал подмечал не меньше различий, чем сходств. Перворождённые и при­марисы — не разделённые биологическими различиями, но объединённые любовью к Императору и ненавистью к Его врагам.

Хелбрехт понимал и тех и других. Он воевал и получал всё более высокие звания как астартес старого образца, а затем отважился преодолеть Рубикон Примарис, чтобы переродиться. Воин не искал вознесения. Его не побуж­дали ни ложное чувство безгрешности, ни жуткие смер­тельные раны. Он выбрал свою судьбу, принял её как волю Императора — и теперь возвысился. Травмы по-прежне­му беспокоили, тело всё ещё приспосабливалось, однако он чувствовал, как в руках и ногах расцветает новая сила. Его преобразили. Перековали огнём и верой.

Он надеялся, что в кромешной тьме между жизнью и смертью с ним заговорит Император — но ни снов, ни ви­дений, ни откровений не пришло. Лишь удушливая чер­нота, жгучая, с привкусом хвори и приправленная болью. Страдание покинуло его, но та пустота осталась. Она пре­следовала Хелбрехта по пятам, такая же тлетворная, как сомнение.

Воин запомнил многое из тех операций, очень похожих на обряд, как и из растянутой процедуры в целом. «Веч­ный крестоносец» изменил маршрут и сделал остановку, чтобы господина Храмовников переделали в бесстрастном материальном мире, а не посреди адских миазмов варпа. Корабль дрейфовал на окраинах системы, пока Хелбрехт готовился к переходу Рубикона. На случай, если произой­дёт худшее, он предоставил отчёт о своих деяниях в архи­вы ордена, чтобы его опыт и начинания не погибли вме­сте с ним, а затем лёг под нож.

В тусклом свете главной звезды Хелбрехт закрыл глаза и приготовился к первому касанию лезвия. Вполне умест­но, что рыцарь Трона, подобный ему, переродился в лучах самого Сола.

Он прошёл через тьму и свет и стал сильнее. Возро­дился, как, несомненно, возрождалась и мощь Империу­ма. Бушевали сражения Индомитуса, но Хелбрехт не ви­дел в этом ничего нового.

«Что такое ещё один крестовый поход для тех, кто ве­дёт их бесконечно? Вопрос лишь в масштабе. Если уж на то пошло, теперь Империум шагает с нами в ногу. Ве­ликий крестовый поход только возобновился для тех, для кого он никогда не заканчивался».

А теперь Чёрные Храмовники объединились на сбор­ном пункте в Варджеке, расположенном на пути в Окта­риус. Они намеревались вести войну и исполнять данные ими клятвы.

— Какое бремя — быть вернейшими сынами благодуш­ной империи, — пробормотал маршал, — где даже ангелы сбились с пути.

Он покачал головой, глядя вниз с приподнятой плат­формы.

— Нужно им напомнить, за что мы сражаемся и почему нам дозволено существовать.

— По крайней мере, повелитель, теперь мы уверены, что после трансформации ты не настолько изменился, чтобы сойти за оптимиста.

Хелбрехт обернулся на голос, и губы магистра растя­нулись в улыбке.

Приветственно склонив голову, Нивело подошёл к вер­ховному маршалу и встал рядом. На бритом черепе старо­го воина, ветерана бесчисленных кампаний, перекрещива­лись старые шрамы, а жёсткая борода на щеках и подбо­родке приобрела железный оттенок седины. Они вместе поднимались по служебной лестнице, но Нивело нашёл себя в Братии Меча. Ныне он напрямую защищал Хелбрех­та и даже помогал ему советом.

Настолько же по́лно верховный маршал доверял лишь немногим. Возможно, теперь, когда напряжение между ними схлынуло, — Мереку Гримальду. Пожалуй, ещё не­скольким сервам и исповедникам, которым он благоволил.

Наконец Хелбрехт ответил:

— Кое-что высечено Императором в камне, брат, и ско­рее настанет конец времён, чем оно изменится.

— Хотелось бы надеяться. Впрочем, скажи мне искрен­не, каково это?

— Апотекарии заверяют, что я почти исцелился. Мне нужно препоручать себя их вниманию ещё лишь пару но­чей, после чего я полностью восстановлюсь. А в остальном…

Хелбрехт умолк и вновь посмотрел вниз, на ряды ры­царей ордена. Космодесантники-примарис, более высокие в своих доспехах типа X, сразу выделялись в толпе. Теперь маршал лучше разбирался в том, что ускользало от него, когда эти воины только прибыли в капитул: и в различиях между новичками и перворождёнными, и в том, что объ­единяло их.

— Сталь в теле моём и душе упрочнилась. Я чувствую себя… завершённым. Не то чтобы я устранил некий изъ­ян или стал таким, каким меня замыслили. Больше по­хоже, что мне вручили ценный дар. Я тот же человек, что и до Рубикона. Во мне горит тот же огонь веры, что про­нёс меня через крестовые походы в храмовые миры. Толь­ко более жаркий.

— Ты говоришь так, — осторожно начал Нивело, — слов­но они действительно нас превосходят. А ведь многие опа­саются замены. Того, что нас сметёт волна плоти, сотворён­ной Механикус. Мы ведь при тебе принимали в наши ряды первых новобранцев с кораблей-хранилищ Гиллимана. Какими они были наивными… Будто реликты, выпавшие из потока времени, они цеплялись за старые истины и ма­шинное обучение. В них не пылала вера. — Он постучал кулаком по нагруднику. — Им недоставало души.

— Мы вложили в них и то и другое, — произнёс Хелбрехт.

Верховный маршал умолк: на посадочную палубу влете­ли штурмовые корабли. Они сели неровной линией вдоль стыковочных платформ. Собравшихся бойцов толкали волны перегретого воздуха, но ни один не пошевелился и не нарушил строй. Как хладнокровные часовые, они не­движно стояли в тени «Громовых ястребов» и «Власте­линов». Оружие у пояса сверкало и потрескивало, будто стремясь обрушить гнев на врагов человечества.

Космодесантники-примарис прошли крещение в пламе­ни войны — верховный маршал позаботился об этом. И он не сомневался, что впереди их ждёт гораздо больше битв.

— Мы вложили в них истовость и веру, — продолжил Хелбрехт. — Избавили от домыслов и преобразили в по­слушников у алтаря. Как подобает всем нам, они учились на примерах, получая знания на самом острие клинка. У них в ушах беспрестанно звучат наставления капел­ланов. Теперь они проповедуют нашими словами и под­крепляют их своим рвением. Вот она, наша сила. Если ты взял чистых разумом и сделал их новообращёнными, ты добился триумфа.

Словно в подтверждение слов верховного маршала, вда­ли на обширной посадочной палубе воины вели учебные схватки. Одни из них, облачённые в силовую броню, сра­жались затупленными клинками, тогда как другие, оде­тые только в обтягивающие комбинезоны для тренировок, бились врукопашную. Лязг стали о керамит и ритмичные удары плоти о плоть навевали воспоминания. Будоражи­ли. Космодесантники ходили взад и вперёд, будто гончие; от балок громадного зала, подобного собору, эхом отдава­лись глухие стоны, боевые кличи, подбадривающие крики и насмешки. Чёрные Храмовники готовились в смешан­ных группах из перворождённых и примарисов. У сопер­ников с обеих сторон был разный уровень опыта и физи­ческой крепости, так что принадлежность астартес к тому или иному поколению вовсе не гарантировала победы.

Зрелище радовало глаз.

Воины постепенно сплавлялись воедино, становясь братьями. Направлять и взращивать их вменялось в обя­занности капелланам и всем, кто достиг высокого положе­ния в рамках священных уложений ордена. Каждый мар­шал оберегал душу своего крестового похода, в точности как Хелбрехт устерегал все их начинания.

— Я тоже могу сказать кое-что в их пользу, — кивнул Нивело, облокотившись на поручень так, что предплечья свесились вниз. Металл громко заскрипел под весом кос­модесантника. — В крестовых походах на храмовые пла­неты мы понесли потери, и в рядах ордена возникли бре­ши, которые неплохо бы заполнить. Я так понимаю, это одна из причин всеобщего сбора?

— Отчасти, — проговорил Хелбрехт.

Услышав неопределённый ответ, Нивело сдвинул бро­ви. Он уставился на повелителя, будто требуя пояснений. Наконец верховный маршал вздохнул:

— Мы вновь собираемся для погони за Зверем. Я ждал подходящего момента с тех самых пор, как откликнул­ся на призыв господина примарха и встал на защиту хра­мовых миров. Сколько слуг Империума ещё дышат бла­годаря нашим стараниям? Сколько братьев пало, оборо­няя их? А сколько ныне стоят на страже священных мест? Численность капитула возросла, и наши крестовые похо­ды молят сообщить им о новых задачах. Теперь мы возь­мём за наше служение оплату кровью — кровью Газгкул­ла Маг Урук Траки.

— Его кровь давно обещана нам, — согласился Нивело, пожалуй, чересчур охотно. — Сердца всех боевых брать­ев, даже тех, кто не бился на Армагеддоне, опаляет жаж­да мести за оскорбления, нанесённые нам тогда. Призвав Зверя к ответу, мы поступим по справедливости!

— Ходят слухи, что кузены из Багровых Кулаков отпра­вились в новый Крестовый поход Мщения, дабы сжигать зеленокожих среди звёзд, ты представляешь? — Хелбрехт окинул воинов взором. Каждый из них, от последнего неофита до величайшего маршала, будет сражаться и уми­рать по его слову. — Орки испокон веков упорно враждуют с людьми. В легендах рассказывается о том, как Импера­тор и Его сыновья разгромили ксеносов на древнем Улла­норе. О том, как пришёл Великий Зверь, но потомки Дор­на вновь отбросили чужаков. Орки — наши самые давние и злостные недруги. Люди воюют с ними с тех самых пор, как мы впервые отправились к звёздам. Альдари твердят, что до возвышения Империума нашей Галактикой владе­ли они, но это ложь. Обман, которым они тешатся в искус­ственных мирах. Галактика всегда принадлежала оркам.

— С нетерпением жду, когда ты поделишься с нами пла­ном похода, брат, — с искренней радостью произнёс Ни­вело. — Несомненно, ты обратишь наши корабли в копья и станешь метать их в пустоту, пока они не вонзятся в плоть.

— Разве я когда-либо сражался иначе?

— Никогда, брат. Ты бился так, когда сменил Даидина, а затем, возвысившись, и Кордела. Упрямая душа из огня и камня… Нет клинка более праведного, чем твой.

Усмехнувшись, Хелбрехт потянулся бионической ки­стью к рукояти меча.

— Воистину, нет клинка более праведного… И всё же та­кой почёт не вечен. Я храню наследие меча и милостью его веду армии на войну, но однажды он обретёт другого вла­дельца, как перешёл ко мне после гибели Кордела от рук Архиврага. И когда настанет тот час, я буду готов. Наша кровь сильна, так же могуча, как урок, преподанный Си­гизмундом, и в генетической линии Дорна появится но­вый герой, достойный этой роли.

— Молюсь, чтобы такой день никогда не наступил, друг мой.

— Все люди смертны, Нивело, — возразил Хелбрехт. — Важны лишь деяния, которые оправдывают их жизнь. Те, что совершены с верой и правдой в свете Его.

— Хвала Тому, кто прокладывает нам путь.

— Хвала Ему, — эхом отозвался Хелбрехт. Его доспех издал негромкий звон, и магистр ордена вздохнул. — Вы­нужден отлучиться — ещё один осмотр в период выздо­ровления. — Он качнул головой в сторону посадочных площадок, где садились всё новые десантные корабли, а из их отсеков выгружались целые толпы астартес. Мо­литвы зазвучали громче и более пылко, из-за чего херуви­мы умчались в облака благовонного дыма под потолком ангара. — Проследи за сбором, при любой заминке немед­ленно призови меня.

— Повинуюсь, верховный маршал. — Нивело низко по­клонился, осознав, что время дружеской беседы подошло к концу. — Я буду хранить их жизни так же надёжно, как и твою.

— Без сомнения, — сказал Хелбрехт. — Душа одного че­ловека так же ценна, как и всех вместе.

ГЛАВА ВТОРАЯ: О ЗОЛОТЕ И ЖЕЛЕЗЕ

Мир охватил огонь.

Он горел вдоль всей линии горизонта, а языки пламени поднимались к самому небосводу. Всё полыхало, как хво­рост, подожжённый в столкновении противоборствующих сил беспредельной мощи.

Хелбрехт знал вкус битвы и видел, как гибнут миры. Но тут всё происходило иначе: здесь вершилось побоище, пронизанное силой грёз и тяжестью человеческой истории.

Обжигающие ветра обдавали его губительным жаром. Подняв руки, он осознал, что по-прежнему держит меч. Огромный клинок служил якорем, сверкающим, как серебро, на фоне золотистого пламени, и Хелбрехт воздел его напе­рекор судьбе. Храмовнику казалось, что он в силах прору­бить путь к освобождению ото сна: пустить кровь лож­ному бытию и заставить себя вернуться в истинную явь.

— Вперёд! На них! Во славу Императора! В отмщение за Терру! Вперёд! — раздался чей-то голос, перекрывший шум беспрерывно кипящей битвы.

Подобный грому, он звучал поистине великолепно, ведь создатель его владельца мастерски владел генным ремеслом и обладал божественным талантом. Теперь же тот, кто издал призыв, волной пронёсся мимо Хелбрехта, двигаясь со стихийным могуществом расплавленной породы из жерла вулкана. Он не напоминал ни расколотый, залитый кровью камень разрушенных цитаделей и домов, ни золото, кото­рое слезами сочилось из глаз статуй, лежащих разбитыми вдребезги в сточных канавах. Он походил на оживший по­ток магмы и мчался с такой силой и целеустремлённостью, которые почти бесследно исчезли из нынешнего безотрад­ного века, куда воина привело бы пробуждение.

«Рогал Дорн».

Голова у Хелбрехта пошла кругом при виде образа, впе­чатления или символа, который сражался, будто человек. Дорн словно состоял из ослепительных потоков золота; за ним всегда струился свет, нёсся ли он вперёд, перепрыги­вая через упавшие колонны, или отбивал пылающие облом­ки, что градом падали с небес. Опустив взгляд, Хелбрехт с большим запозданием понял, что тоже облачён в золото. Он обратился в воина другой эпохи, когда полубоги схва­тились между собой, и Галактика вспыхнула, охваченная битвами восстания.

Однако война шла не на Священной Терре. Хелбрехт по­грузился не в благодатную непокорность Осады, и Дорн предстал не Преторианцем, но гневом Императора. Пла­нета сотрясалась под громовой поступью примарха. Она горела. Пылала. Сама реальность отдёргивалась от низвер­гнутой ярости, которая раскалилась добела в такой мере, что обжигала уже не жаром, а холодом.

Хелбрехт выкрикнул слова клятвы — из его глотки вы­рвался и его голос, и чей-то ещё.

Ад услышал его и ответил.

По золотому полотну неба пронеслись чёрные звёзды, которые рухнули и взорвались в рядах воинов. Инферналь­ные снаряды, посланные издалека пастями, несомненно, де­монических орудий. Повсюду витал нечистый смрад вар­па, исторгнутый преисподней. Боевые братья в ужасе от­шатнулись от мест попаданий; свет, оживлявший их, погас, и они опали пепельным покровом.

Хелбрехт пробивался через строй. Он не обращал вни­мания на грязь и пепел, что размазывались по нему, марая чистоту брони. Хотя воин не носил сакральный чёрный доспех, он хранил преданность генетическому отцу. Мар­шал находил в этом утешение, пока преодолевал тяжесть непривычной модели брони и проталкивался вперёд, что­бы встать подле образа прародителя.

Даже во сне их объединяла мощь старинной крови, со­творённой генным наследием, более древним, чем целые ци­вилизации, и притягиваемой, как гравитацией, силой поч­ти божественных душ. Захваченный чудесным мгновением, Хелбрехт ясно представил, какой неземной восторг навер­няка испытали преемники XIII легиона при известии, что их примарх снова ходит среди людей.

«Познаем ли мы подобную радость? Молюсь, чтобы так и сталось, что в действительности Дорн живёт и вечно сражается на службе Трону, как должны мы все».

Мысль унесло внезапное наступление врага. Неприятели двигались так, как бывает лишь во сне, — словно прерыви­стое мерцание гаснущих голограмм или повреждённые пик­ты, то обретающие чёткость, то теряющие её. Чёрные на фоне золота, искажённые почти до неузнаваемости. Од­нако когда противник подобрался ближе, Хелбрехт различил детали доспехов. Грубые углы Железной метки, едва улови­мая ненавистная расцветка из косых полос, знака опасно­сти, и изодранный в клочья пергамент нарушенных клятв.

Извечный супостат. Самый давний недруг.

Как бы Хелбрехт ни подогревал ненависть к оркам, в глу­бине души воин знал, что исконная угроза человечеству — Архивраг. Он всю свою жизнь старался одолеть изначаль­ного противника. Человек способен повергнуть тысячу поганых ксеновыводков, но при этом не справиться с един­ственным демоном, рождённым людской душой. И среди всех последователей Губительных сил никто не вызывал у на­следников Дорна большего отвращения, чем тёмное отра­жение их самих — сыновья Пертурабо с погибшей Олимпии.

— Железные Воины, — прорычал он сквозь стиснутые зубы.

Образ предателей являл собой неоднородное смешение черт, известных Хелбрехту, с тем, что показывало ему видение. Отступники выглядели как абстракции, создан­ные из дыма и пепла, движимые чёрной кровью, густой, как смола. Линзы шлемов источали неяркий свет, а их тела окружал ложный текучий металл, постоянно принимав­ший новые формы и очертания.

На мгновение во вражеской орде возникли лица всех пре­дателей, что противостояли Империуму на протяжении его долгой истории. Они подняли знамёна, символы борьбы с праведными. На их тёмных доспехах засверкали извивающиеся богохульные знаки. Еретики переместились вперёд внезапно, как бывает только во сне, и над равнинами про­неслись боевые кличи.

Клинок Хелбрехта взметнулся вверх и рассёк надвое гримасничающий железный череп. Изменника отшвыр­нуло в руины. Чудище рычало и плевалось, даже умирая, со шлемом и головой, разрубленными клинком, пока не лоп­нуло, рассыпавшись дождём вонючего трупного пепла. Во­круг разразилась буря болтерного огня: снаряды взрывались то небольшими вспышками золотистого света, то выбро­сами маслянисто-чёрного пламени.

Фантомные братья падали наземь, их искры гасли посре­ди разгоревшейся битвы. Другие повергали напавших на них железных монстров, и тела-тени распадались в очищаю­щем свете. Клинки разрезали чёрную массу подобно сол­нечным лучам, рассеивая древнюю порчу и обращая врагов в прах, уносимый ветром. При каждом выпаде и парирова­нии тепловые потоки в воздухе меняли направление, любой выстрел из оружия усиливал жар, и эти рукотворные те­чения влекли Хелбрехта вперёд столь же уверенно, как лю­бые перемены в картине боя.

Власть логики сна. Необоримое могущество грёзы.

Хелбрехт осознал, что ему явилось видение. Дар с небес от Императора, который ниспосылает откровения с гор­них высей Золотого Трона, дабы направлять верующих. Ден­но и нощно капелланы просеивали подсознание всего ордена, выискивая указания и знамения, которые дали бы понять, что один из братьев избран Его чемпионом.

Такое ли благословение получил он?

Маршал расправился ещё с одним кошмарным мороком — сначала отрубил ему руку, потом рассёк напополам в обла­сти таза, а после вонзил остриё в нагрудник. Меч приколол монстра к каменным плитам под ним.

— Изничтожьте их! — взревел Дорн, и его голос, полный ярости и боли, подавил все прочие звуки и изгнал грохот битвы. — Не дайте восстановиться вновь! Не оставьте здесь камня на камне!

Хелбрехт замер. Он встал как вкопанный, и другие воины, духи забытого века, призраки Очищения, пронеслись мимо. Он узнал эти слова. Храмовник вспомнил и понял, сколь они весомы и какая цель стоит за ними. Теперь он знал, где находится.

Небо потемнело от внезапно налетевшей бури. Что-то понеслось к земле сквозь ревущие облака, и вытесненный с небес воздух устремился вниз. Дорна, подобного сжатой сверхновой звезде из света и энергии, обвили громадные от­ростки чёрного огня и дыма. Протянув руку к примарху, Хелбрехт непокорно взревел и отбросил поверженного вра­га. Он ринулся в бой, расталкивая союзников и расправля­ясь с каждым предателем, что дерзал приблизиться к нему.

Тёмная тварь корчилась и билась в судорогах. По всей длине её тела щёлкали челюсти, схожие с пастями глубо­ководных хищников: разделяясь, они скребли зубами и гло­дали пластины брони. В схватке с теневым зверем образ Дорна, казалось, воссиял ещё ярче и горячее. Мир сотрясал­ся, будто чувствуя его боль. Тектонические сдвиги, словно предсмертные спазмы, всколыхнули видение. Земля содрог­нулась, и разверзлись ложные небеса.

Хелбрехт смотрел, как невозможные челюсти разрыва­ют доспех отца. Под натиском твари от дивного создания откололся огромный фрагмент блистающего света. Широ­ко взмахнув золотым кулаком, примарх отбросил чудище назад. Потом ещё раз. Ещё и ещё. Каждый удар звучал по­добно раскату грома, воздушной детонации снаряда. Здесь, во сне из памяти времён, разыгрывался изначальный бой. Человек против зверя. Герой против чудовища. Праведник против нечестивца. Дорн воплощал в себе дух всех людей, когда-либо поднимавших копьё против змия, и свирепая гордость, разожжённая таким зрелищем в груди Храмов­ника, не угасла даже после того, как примарх с боем дви­нулся дальше.

Хелбрехт остался там, в прахе и грязи. Воин глядел на сколотый обломок доспеха — тот по-прежнему горел аурамитовым светом и золотым пламенем, которые ожив­ляли его. Готовый. Ждущий.

Кто-то врезался в Хелбрехта с глухим стуком, словно не заметив его. Рыцарь мгновенно развернулся, подняв меч в защитной стойке. Клинок зашипел, искря силовым полем, которое столкнулось с себе подобным. Глаза Храмовника расширились под шлемом. Он не понял, что за воин перед ним, однако узнал оружие противника. Этот меч, как и его клинок, когда-то повиновался иному хозяину. Им тоже вла­дел первый капитан Имперских Кулаков и первый в исто­рии верховный маршал Чёрных Храмовников.

Ещё один клинок Сигизмунда.

Чёрный меч потрескивал силовым полем, отражая закат и пожар умирающей планеты. Оружие казалось Хелбрех­ту более реальным, осязаемым и вещественным, чем что-либо ещё вокруг них.

Близость двух клинков к доспехам наконец довела виде­ние до высшей точки. Из земли огромными спиралями вы­рвался свет, неудержимым потоком сметая мир, а вместе с ним и обоих воителей.

Золотое сияние погасло, и воцарилась тьма.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ: НА КРЫЛЬЯХ ОТКРОВЕНИЯ

Верховный маршал резко поднялся на операционном столе в апотекарионе, однако воины-лекари в белых до­спехах надавили на него латными перчатками, вынуждая снова откинуться на спину. Машины, до того издававшие монотонное гудение, внезапно разразились буйством тре­вожных сигналов и трелей. Сердца Хелбрехта бешено ко­лотились в груди, и он чувствовал жгучее давление там, где теперь располагалось Велизариево Горнило.

Всё тело напряглось, готовое к несостоявшемуся бою, подгоняемое ветрами ненастоящей битвы. Хелбрехт шум­но вздохнул, и бионическая рука вцепилась в стол с такой силой, что на нём появилась вмятина. Металл надрывно скрипел, пока воин наконец не упал навзничь.

Наконец-то Он заговорил!

— Тише, брат, — прошептал голос из теней у стен пала­ты. Хелбрехт лежал в направленном свете люмен-опоры, словно насекомое, приколотое булавкой. Утопая в полу­бреду, до сих пор маршал почти не осознавал, что в поме­щении есть кто-то ещё. Он задышал чаще.

— Я был… — выдохнул Хелбрехт.

Он рывком слез со стола и выпрямился. Его облачение состояло из рубахи соискателя — её надевал каждый, кто отдавался на милость апотекариона.

Говоривший между тем выступил из темноты и оказал­ся космодесантником в полном боевом доспехе. Броня вы­глядела чернее чёрного. Лицо его скрывала серебряная ма­ска-череп. Когда-то её носил Мордред, но теперь в мыс­лях Хелбрехта она соотносилась лишь с тем воином, что сейчас выступал в ней на богоугодные битвы. С его дру­гом, советником, а ныне и реклюзиархом Вечного кресто­вого похода.

— Гримальд, — сказал Хелбрехт.

— Верно, брат, — просто ответил духовник. Он положил руку на плечо маршала, мягко побуждая того сесть. Даже апотекарии отступили на шаг, непривычные к тому, что один из достойнейших членов ордена посещает их владе­ния. — Успокойся.

— Всегда нелёгкая задача для нашего рода, — отозвал­ся Хелбрехт.

Реклюзиарх усмехнулся, что прозвучало как приглу­шённый щелчок из-под бесстрастной маски.

— Я... — Маршал заколебался. — Я… воевал. Мне сни­лись давно завершённые битвы, и Император… Он гово­рил со мной, гласом грома и буйства сражения. Он нако­нец указал, где должно свершиться моё покаяние.

— В этом ты не одинок, — нараспев произнёс Гримальд.

Хелбрехт вопросительно наклонил голову.

— Пройдёмся, — пригласил реклюзиарх.

Они вместе шли по палубам «Вечного крестоносца» — по истории ордена в камне и стали, — минуя собиравшихся слуг и сервиторов, ждущих команды. Там, где проходили воины, в рециркулированном воздухе колыхались потре­воженные знамёна и клятвенные пергаменты. В отличие от других корабельных помещений, отведённых для раз­думий, здесь не висел пряный аромат благовоний, а пото­му ощущались приятная свежесть и прохлада.

— Итак, ты ступал в священном прошлом? — переспро­сил Гримальд.

— Так же уверенно, как сейчас стою рядом с тобой, брат, — ответил Хелбрехт. Полный благоговения, маршал говорил негромко и поспешно. Само его тело старалось свыкнуться с надмирным видением, которое управляло им ранее. — Некий мир сгорал во гневе старого легиона. И… — На мгновение Хелбрехт умолк. — Я видел его. Дорна.

Оказалось, что опасался он напрасно. Гримальд понял его. Духовник кивнул, сдерживая религиозный восторг, а шлем-череп остался таким же бесстрастным, как и в ту пору, когда пост реклюзиарха занимал Мордред.

— Каким он был, брат? — спросил Гримальд. — Каково это — взирать на нашего примарха в бою?

— Он подобен лавине движений, — выдохнул Хелбрехт. — Будто природную стихию обрушили на Галакти­ку, слишком маленькую для такой мощи.

Гримальд качнул головой:

— От примарха нам и не стоит ждать меньшего. Он — неизбывный камень. Упорный и непреклонный. Моно­литная сила.

Они зашагали дальше по извилистым коридорам корабля. Такие громадные звездолёты, как «Вечный крестоно­сец», представляли собой целый мир, и далеко не все его секции встречались на схемах. Хелбрехт находил некое умиротворение в прогулках вслепую по громадному соо­ружению, в том, чтобы отдаться на волю Императора и по­зволить Ему указывать путь.

— Но даже в объятиях сна и под присмотром Его я ощу­щал пропасть между собой и священным прошлым. — Хелбрехт помолчал, сомневаясь, верно́ ли его признание. — Это чувство не покидает меня с тех пор, как Гиллиман ве­лел мне вспомнить о долге.

— Ты считаешь себя недостойным Его благодати? — Гри­мальд говорил без осуждения, чуть склонив маску смерти и пристально глядя на Хелбрехта.

— Я полагаю, что должен искупить вину. Меня избра­ли. Я познал цену поражений и последствия нарушенных клятв. Вот что Он хочет мне сообщить. Вот почему Он по­казал мне мир, обращённый в пепел. В чём бы ни заклю­чалось искупление, я совершу его один.

Благодаря мудрости Гримальда они перешли от бес­цельных рассуждений и блужданий к более решительно­му курсу.

— В этом ты не одинок, — повторил капеллан. Хелбрехт нахмурился, но реклюзиарх продолжил: — Я говорю не в пе­реносном смысле. Ты ступал в свете Императора, упивал­ся благодатными видениями и вернулся к нам. Ты пони­маешь, что́ означало бы такое событие накануне похода в обычных обстоятельствах.

— Что Император избрал меня своим чемпионом, — от­ветил Хелбрехт, качая головой. — Однако подобное невоз­можно. Верховному маршалу не пристало носить Чёрный меч, ведь он уже владеет клинком Сигизмунда. Достой­ных возвышают, это правда, но из толп обычных воинов.

— И всё же избран ты.

Хелбрехт уставился на Гримальда, говорившего с торже­ственной уверенностью. Тот повернул череполикий шлем и в ответ посмотрел на магистра ордена.

— Тебя посетило видение, так, но ты лишь разделил его. Гнев и пламя, несомые им, во всей полноте пришли к другому.

— Ты уверен?

— Капелланство уже позаботилось о нём, — сказал Гри­мальд. — Он прошёл испытания и был помазан. Итак, при­зван новый чемпион Императора. Здесь и сейчас. В самом лоне ордена, когда верховный маршал собирает братство на войну. Славное знамение перед грядущими битвами!

— Хм, звучит не очень убедительно, — возразил Хелбрехт. — Я ведь не видел ни благословенного будуще­го, ни божественного пути, указанного Императором, ни даже того, на что должен пасть Его гнев. Только то, о чём я поведал тебе. Священное прошлое и завершённые войны, описания которых уже в архивах. Услышав слова примарха, я осознал, какую битву мы проживаем вновь. Понял, где нахожусь.

— «Не дайте восстановиться вновь! Не оставьте здесь камня на камне!» — Гримальд кивнул. — Третий псалом Возмездия из «Летописей Очищения». Сказание о мире, обречённом существовать как памятник слабостям его жи­телей. Они отвернулись от света Императора и приняли сторону вероломного врага. Они встали бок о бок с Же­лезными Воинами, отринув сынов Дорна. За эти грехи еретиков повергли, а их потомков заставили нести на себе позор предков. Их лица навеки покрыты пеплом родной планеты, покаянного мира.

— Хеваран.

Во времена Очищения, когда Галактика пылала воздаянием Императора, а предателей изгнали с Терры, между силами Рогала Дорна и войсками, хранящими верность его брату-изменнику Пертурабо, произошло много сраже­ний. Хотя наибольшую известность среди них получила битва ради смирения в Железной Клетке, по дороге, не­отвратимо ведущей через Империум к Себастусу IV, быв­шего Владыку Железа толкали и другие противоборства.

Одно из них состоялось на Хеваране. Мир находился в плотном скоплении систем, познавших разгоревшийся гнев Дорна. Имперские Кулаки во главе со своим примар­хом и Сигизмундом буквально прорубили туда путь среди звёзд. Мало какие планеты познали возмездие и страдание в той же мере, как те, на которые обрушились бойцы Ро­гала. С небес на них изливалось пламя, корабли крушили твердыни предателей, а воины VII легиона сминали языч­ников, словно десница Бога-Императора.

Когда Хеваран сгорел, примарх потребовал, чтобы его не отстраивали вновь. Так возник руинный мир, что обрёл сакральность через погубившую его катастрофу. Немногие выжившие поклялись трудиться на разорённых полях, по­святив свои жизни покаянному иконоборчеству, а по ме­стам ушедших эпох начали странствовать паломники. Все последующие поколения и на самой планете, и за её пре­делами воспринимали её как символ расплаты, которая ожидает слабых в вере.

— Хеваран, брат, — с чем-то похожим на удовлетворе­ние подтвердил Гримальд. — Среди всех миров, горящих на небосводе, наш взгляд ныне прикован к этому холод­ному тлеющему угольку. Его слишком долго игнорирова­ли, не удостаивали присутствием кого-то из сынов Дорна.

— И не без причины! — зарычал Хелбрехт. — Орден на пороге нового крестового похода. Мы готовы обру­шить гнев Императора на тех, кто этого заслуживает. Од­нако же меня всякий раз лишают такой возможности. Желает ли Император, чтобы мы отомстили за нанесён­ные нам оскорбления? Cо временем наши раны только загноятся, тогда как наши враги творят всё бо́льшие бого­хульства! Я призван в Хеваран не ради славы, а в наказа­ние за проигранные крестовые походы и покинутые миры.

— Когда ты предстал перед Мстящим Сыном, у тебя возник соблазн поставить гнев выше долга.

Гримальд умолк. Они завернули за очередной угол и на­правились в сердце корабля. Запечатанные двери вокруг них вели в кельи для медитации и размышлений о вели­ких замыслах Императора. Каждую створку покрывали резные тексты: древние клятвы верности и отрывки из ре­лигиозных текстов. При виде благочестивых провозгла­шений Хелбрехт тут же почувствовал себя нагим, уязви­мым, лишённым достоинства, в точности как после уко­ра реклюзиарха.

— Но на самом деле тут нет ничего постыдного, — про­должил Гримальд, — ведь ты избрал праведный путь. Звёз­ды манили тебя священной войной ещё до того, как их по­глотила погибель.

Появление Разлома стало для Хелбрехта ударом, как телесным, так и духовным. После катаклизма он ярился, наблюдая аномалию сквозь бронестекло Галерии Астра, пока изваяния славных героев искажались в жутком све­чении. Верховный маршал проклял те богохульные силы, что поспособствовали такому вторжению в материальный мир. Ещё до встречи с примархом он дал обет превыше всех клятв Сигизмунда и заветов ордена, что отомстит за пору­ганные владения человечества. Что будет сражаться, пока не истребит последнего врага расы людей. Что, опираясь на силу оружия и твёрдость веры, станет вести войну, пока Империум вновь не обретёт цельность.

— Тогда я знал, в чём состоит мой долг, как понимаю и сейчас. Я служу Империуму и воле Императора. И ви­дение даёт мне возможность подтвердить это. — Хелбрехт вздохнул. — А тот новый чемпион, кто он?

— Ты его знаешь, — отозвался Гримальд. — Из всех воинов Императора к Его свету призван именно он. Теперь, когда нам это известно, неудивительно, что видение кос­нулось и тебя. Вы связаны по велению Его.

— Кто? — настойчиво повторил Хелбрехт.

Они остановились, и Гримальд снял с магнитного заце­па на броне связку ключей, после чего вставил один из них в замок двери перед Храмовниками. Створку покрывала инкрустация — выполненный золотом текст, мраморная отделка. Драгоценная клетка для избранного воина.

— Больхейм, — наконец произнёс реклюзиарх. — Брат-апотекарий Больхейм.

— Когда руки целителя обращаются исключительно к военному делу, возникает некая божественная гармо­ния. — Одобрительно кивнув, Хелбрехт тут же нахмурил брови. — Однако же Больхейм… Он ведь…

— Именно, — перебил Гримальд. — Больхейм — апоте­карий, сопровождавший тебя при переходе через Рубикон Примарис. Он трудился как никто другой, когда ты стра­дал и истекал кровью. Он стабилизировал твоё состояние. Останавливал кровотечения. Проводил микрохирургиче­ские операции, без которых импланты не прижились бы. Пути Императора неисповедимы — Он сам выбирает со­суд, который наполнит благословением. Мы поклоняемся Ему как вестнику войны и Отцу Кузницы, как воплощению света, что направляет корабли и говорит через астропатов. Но также Он — несравненный гений, создавший астартес и их примархов с помощью подвластных Ему древних зна­ний. Те, кто опекал тебя, убеждены, что через Больхейма действовала воля Императора, благодаря чему ты выжил. И больше того, расцвёл!

— Страж плоти, а теперь и самой души ордена. Хвала Императору, ибо мудрость Его безраздельна. Идём, посмотрим на нового чемпиона. Мне нужно взглянуть на него и завершить освящение нашей задачи.

Помещение, в которое они вошли, отличалось аскетиз­мом: никакой пышной мебели, разве что стены высечены из мрамора с изящными прожилками. Пол также ничем не покрыли. К белому камню припадал воин, облачён­ный, как и Хелбрехт, в рясу соискателя. Храмовник при­жимал лицо к полу, открывая взору лишь тёмную щетину на голове и широкую мускулистую спину. Он хранил мол­чание, никак не реагируя на присутствие двух команди­ров, лишь размеренно втягивал и выпускал воздух. Мед­ленно. Плавно. Вдох, выдох… Рыцарь старался найти успо­коение в медитации.

— Брат-апотекарий Больхейм! — нараспев позвал Гри­мальд.

Воин встал, повернулся и коротко поклонился сначала реклюзиарху, а затем верховному маршалу.

— Мои повелители… — начал он, но Хелбрехт прервал его взмахом бионической руки.

— Нет, — сказал маршал. — Мы тебе не повелители, а братья. Теперь мы на равных. Император избрал тебя, как когда-то и я по Его воле принял мантию верховного маршала. Отныне ты рыцарь Внутреннего круга и один из вождей нашего наисвятейшего братства. В твоей душе горит свет Императора.

— Как и в вашей, верховный маршал, — торопливо от­ветил Больхейм. — Я узрел вас на расколотых пустошах, моего брата среди огня и смерти. Вы сражались в тени примарха. Я видел, как часть доспеха отсекли от его тела и бросили ржаветь в пыли. Затем я услышал громовой возглас: «Вновь собери вместе то, что разбили. Принеси из руин славу и озари светом тёмные места». Мне стало ясно, что это завет свыше, божественный наказ от само­го Императора.

Тело апотекария трепетало. Космический десантник ещё не до конца оправился после того, как осознал, что благословлён Троном, и обрёл новую убеждённость в вере. Если мантия верховного маршала давила, как груз ответ­ственности и тяжкое бремя, то титул чемпиона в сравне­нии с ней казался золотым плащом, придающим сил тому, кого облекали им.

Хелбрехт уже видел такое в случае с Баярдом. Благо­словение Императора усиливало воина в каждом аспекте, точно так же как возвышение из смертных в ряды астар­тес, но оказывало пьянящее воздействие даже на самых закалённых ветеранов.

— Тогда ты уже знаешь, куда нам следует отправиться и что надлежит сделать? — спросил Хелбрехт.

— Хеваран, — проговорил Больхейм.

Маршал широко раскрыл глаза от удивления.

— Таково наше заключение, — вмешался Гримальд. Он подался вперёд, пристально изучая чемпиона. — Одна­ко то, что капелланы установили благодаря своим знани­ям и чтению писания, ты чувствуешь сердцем. Или не так?

— Всё… — Больхейм сглотнул и встретился взглядом с реклюзиархом. — Всё так. Этот мир ведом мне так же на­дёжно, как то, что задумал для меня Император.

Апотекарий повернулся к Хелбрехту:

— Я буду направлять вас, как прежде. Я наблюдал, как операции преображали ваше тело, и сделаю это снова. Вы изменились, как изменилась Галактика, однако ещё не все события произошли. Нужно действовать быстро. Учитывая, что стоит на карте, небрежность в поступках недопустима. Мы идём рука об руку с судьбой, верхов­ный маршал.

Хелбрехт рассмеялся.

— Гримальд, ты погляди, сколь он высокомерен! Толь­ко что сотворён, ещё сияет от касания Императора, а уже норовит рассуждать со мной о судьбе! Ты ещё слишком мало времени провёл в этой роли, Больхейм. В тебе есть пылкость, признаю́, но, несмотря на обретённое положе­ние, ты позволяешь себе лишнее.

— Я вовсе не хотел, верховный маршал! Простите! Воля Императора… это тяжкое бремя.

— Его дерзость вызвана эйфорией, — заявил Гримальд. — Те, кем овладел дух Императора, пылают ярче прочих. В по­добные моменты мир для них весьма умаляется. И всё же названный им маршрут — подтверждение свыше.

— Какова же наша цель? — уточнил Хелбрехт. У него за­чесалась культя, бионическая кисть сжалась в кулак. Воз­дух в помещении стал тяжёлым, липким. Он чувствовал, как в маленькой комнате накапливается статический за­ряд. То, что рядом стоял Гримальд в силовом доспехе, толь­ко ухудшало положение. — Что мы должны возвратить?

— Осколок доспеха, разумеется, — ответил Больхейм. Он стоял на коленях перед Хелбрехтом, не обращая вни­мания на то, что верховный маршал жестом повелел ему подняться. — Галактика истерзана. Сколько систем поте­ряны за границей Нигилуса? Сколько крестовых похо­дов? — Он не заметил, как Хелбрехт стиснул челюсти. — В такие времена необходимы символы надежды и релик­вии, дающие связь с прошлым. Мы должны отыскать Его дар. Вот в чём наша задача.

— Что же нам, отбросить все начинания, чтобы найти фрагмент брони примарха?

— Весь флот не понадобится, — вмешался Гримальд. — Хватит оперативного соединения. Устроим священный поиск. Задействуем лишь тех, кто достаточно благочестив для такого дела. Один корабль доставит всех вас в систему Хеваран, где вы и займётесь розысками. Выйдет изящное предприятие, основанное не на силе, но на вере.

Хелбрехт молча переводил взгляд с реклюзиарха на чем­пиона Императора и обратно, будто позабыв, кто они та­кие. Его мир, казалось, изменился вновь.

— Мне нужно всё обдумать. Я должен обрести Его ука­зания наяву, как удостоился оных во сне.

— Воля твоя, брат, — поклонившись, произнёс Гри­мальд. — Да наделит Он тебя желанной ясностью.

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ: РЕЗВОСТЬ СВЯТЫХ

Среди всех помещений в личных покоях безмятежнее всего Хелюрехт ощущал себя в Стратегиуме Оккультис. Там, под гололитической картой Галактики, маршал на­слаждался осознанием того, что крестовые походы Чёр­ных Храмовников движутся лишь по его воле.

Большой гологенератор потрескивал и трясся. Изобра­жение разделённой Галактики дрожало от статических по­мех обратной связи, пока наконец не обрело чёткость.

Великий Разлом. Цикатрикс Маледиктум. Настоящая рана на теле владений Императора, рубежная черта меж­ду Санктусом и Нигилусом. Поговаривали, что он непре­одолим, если не считать труднодоступных точек входа.

— Из всех выпадов Тёмных богов против нас этот — са­мый ненавистный. На твоих глазах обращается в пепел труд десяти тысяч лет. Всё, что Он построил… Мы вы­нуждены скорбеть по Кадии и по тысяче других миров, даже более того. Любые плоды Великого крестового по­хода разорваны на куски руками погибели. И я прокли­наю их, о мой Император. Проклинаю их всеми фибрами моего существа, каждой гранью своей души!

Хелбрехт сплюнул, не беспокоясь, что так он марает пол своего обиталища или историю, хранящуюся здесь. Ког­да-то покои принадлежали Сигизмунду. Сколькими кам­паниями он руководил из этого наблюдательного пункта, стоя на страже Империума у самых его истоков? Навер­няка и сам Дорн пользовался стратегиумом.

Хелбрехт вспомнил, с какими чувствами лицезрел по­лубога в бою. Видение не потускнело в памяти, ибо запе­чатлелось на самой его душе. Маршал понимал лихора­дочную пылкость Больхейма. Они вместе узрели те об­разы, и несомая ими энергия впиталась в их суть. Однако Хелбрехт по своему положению привык, что его окружа­ет вышняя благодать, и всякий раз, когда брал в руки свя­щенный меч, ощущал, как сущность его призвания прожи­гает тело, будто молния. Больхейм прежде не сталкивал­ся с чем-то подобным, и потому огонь откровения выжжет разум воина дотла, если тот позволит.

— Впрочем, Гримальд такого не допустит, — проговорил маршал в пустоту. — Направит его, как направлял меня. Как до него помогал советами Мордред. Душа ордена вы­живет и будет преуспевать.

Хелбрехту не хватало уверенности, даруемой мечом. Ка­залось, он уже слишком давно не умащал себя избавитель­ной яростью битвы. При взгляде над остриём клинка все проблемы выглядели решаемыми. Маршал словно бы мог отсечь лишнее от самой реальности, придать ей очертания, отвечающие его замыслу, с такой же лёгкостью, как рубил врагов. Когда-то Храмовник дрался против бесформенных ужасов варпа и с обычным боевым клинком. Разил им ксе­носов без счёта. А в первом же крестовом походе в долж­ности верховного маршала Хелбрехт взялся за невыпол­нимую задачу — и загнал кифорских извергов в их логова.

Затем он отправился на Армагеддон и нашёл врага, до­стойного его гнева. Газгкулл заслужил ненависть Хелбрех­та даже в большей степени, чем Имотех Повелитель Бурь.

«И всё же не Зверь расколол Галактику надвое, и не он разрушал храмы, жаждая сломить дух человечества. Врагам людей нет числа, и надежда висит на тончайшем волоске».

— Вот что я должен защищать, — прошептал Хелбрехт. — Душу и тело человечества.

Взгляд скользнул по истерзанной Галактике на го­лолите. Кресты, отмечавшие активные кампании орде­на, притягивали к себе взор, чернея на фоне сияющего Империума-Санктус, но за Разломом они блёкли в неопределённости Нигилуса, становясь нечёткими метка­ми предполагаемых позиций. Всего лишь отголоски фло­тов, изолированных от капитула, потерявших связь или застигнутых буйством Разлома.

Эдиохский. Геликосский. Какие тяжкие походы ещё идут на севере? А сколь многие сгинули? Чёрные Храмовники, как наиболее многочисленный из орденов Адептус Астар­тес, несли и самые большие потери. И бремя каждой смер­ти, каждой неудачи, каждого гибнущего крестового похо­да лежало на одном Хелбрехте.

«Я ощущаю тяжесть покаяния? Все эти смерти — то, за что мне велено искупить вину? Но я продавал их жиз­ни не задёшево и не глупо».

— Я не уклонялся от ответственности и никогда не ста­ну, — проворчал маршал и взмахом руки отключил голо­лит. Отвернувшись от угасающего света, он погрузился в объятия темноты.

Маршал позволил слугам облачить его в доспех, после чего отпустил их. В полумраке даже бронзовые пластины утратили блеск, и броня казалась такой же чёрной, как у рядового брата. Покинув стратегиум, Хелбрехт напра­вился в святилище, волоча за собой саван из теней и пра­ха неудавшихся начинаний.

Он полагал, что башня в верхней точке «Вечного кре­стоносца» пустует, но, поднявшись туда, увидел перед со­бой знакомого воина.

— Гримальд, — вздохнул Хелбрехт.

— Брат. — Реклюзиарх кивнул ему. — В нашем чемпионе ярко пылает огонь юности. В нём поселились рвение избранного и блистательный ум, резвый, как у святых. Он скор на суждения и на гнев.

— Да, я видел. Пусть следит за собой: зачастую такое поведение быстро сводит в могилу. Я бы не хотел, чтобы он упокоился лишь из-за неумения совладать со страстя­ми, высвобожденными видением. Я узрел то же, что и он, однако не потерял здравомыслия.

— А теперь уже ты чрезмерно спешишь, осуждая его. Император не избирает слабых и непригодных. Через него говорит та же воля, что возвела тебя в чин верховно­го маршала. Конечно, он молод, и его способности пока что не успевают за его устремлениями, но Больхейм нау­чится, как учимся все мы — на острие клинка и через по­стижение веры.

— А сбор…

— Сбор идёт своим чередом, брат. Император испыты­вает нас на каждом шагу, и это всего лишь ещё одна про­верка. Он посылает праведникам трудности, и наше дело — преодолевать их. Армагеддон стал испытанием для всех нас, как и преследование извергов. Нас проверяют, когда мы теряем кого-то и должны кого-то заменить. Мордред, Кордел, Даидин… В нас воплощены все наши предшествен­ники. Да, мы — их наследники и преемники, но также не­сём дальше свет, принятый у них. Наши титулы и деяния проживут ещё очень долго после того, как нас похоронят в Сепулькруме Ультима.

— А затем появится другой чемпион, — проговорил Хелбрехт. — Новый верховный маршал, следующий ре­клюзиарх. И так будет до скончания века. Мы всего лишь имена и тени на свету, что испускает Вечный крестовый поход. Священное владычество человечества над звёздами зависит лишь от одного существа. Одного человека. Все мы, кроме Него, — расходный материал. Когда-нибудь за­менят и нас.

— Ты не страшишься, что тебя забудут или заменят, — произнёс Гримальд, и Хелбрехт понял, что он прав. — В тебе есть гордость, но не тщеславие. Ты желаешь толь­ко исполнить свой долг.

— Это всё, чего я когда-либо хотел. И я уже принял ре­шение.

— Слушаю.

— Мы с Больхеймом отправимся во тьму одни. Прой­дём по той планете, как покаянные паломники. Я не по­зволю ослабить крестовый поход просто ради того, что­бы меня сопроводили к месту моего наказания, как не до­пущу и того, чтобы мы направили ресурсы на исцеление моего самолюбия, перебросив их с настоящих фронтов.

— Очень немногих рука судьбы выделяет так, как тебя, — прошептал Гримальд. — Ты призван в священный мир. К осколку доспеха самого владыки Дорна. К почёту, ожи­дающему, когда на него заявят права. Здесь нечто большее, чем наказание. Это искание, Хелбрехт. Сакральная и важ­ная задача, которую ты должен выполнить, имея за спиной небольшую когорту связанных клятвой братьев.

— А ты бы разве благословил подобное предприятие? — Хелбрехт покачал головой, проходя мимо Гримальда. Он налил в кубок воды, отпил и задумчиво покрутил со­суд в руке. — Ты предпочёл бы, чтобы я отвлёк наших братьев от войны, от их долга, дабы они пеклись о моём покаянии? Нет. Я против.

Реклюзиарх окинул своего сюзерена взглядом, но его бесстрастный серебряный шлем-череп почти не покач­нулся.

— Искание не настолько личное дело, как ты считаешь, брат, — сказал капеллан. Комната неожиданно показалась Хелбрехту очень маленькой, несмотря на размеры поко­ев. — Я всегда стремился лишь давать тебе ясные и чест­ные советы. Сбор в самом разгаре, и ты должен не только созвать силы ордена, но и позаботиться о его душе. Време­ни хватит… Да будет так. Отправляйся в свете Его, и судим будешь по тому, какую славу прошлого возвратишь нам. Один корабль. Только ты и чемпион, раз уж настаиваешь. Демонстрация веры и преданности Его воле. «И пускай числом их немного, но праведные странствуют не одни».

— «Размышления» Сигизмунда, вторая книга, пятый стих. Гримальд, я знаю писание.

— Я и не сомневаюсь, брат. Но теперь… Теперь ты дол­жен доказать, что сможешь жить по нему. — Помолчав, ду­ховник продолжил: — Ты изменился, брат. Плоть обрела новую силу, а дух — решимость.

— И всё-таки я остался тем же человеком.

— Возможно, перекованный клинок состоит из той же стали, но его лезвие острее. Режет вернее. Ты справился с испытанием, полным крови и боли. Настал час проявить себя, снова выступить вперёд в роли вождя людей и по­борника веры.

Верховный маршал и реклюзиарх прошли в оружейные отсеки, где собралось столь много их соратников.

Перед рядами воинов стояли знаменосцы, с воинствен­ной гордостью высоко держащие штандарты. Каждый из стягов напоминал об одном из крестовых походов, на­чатых во имя Императора, о ненавистном враге, обращён­ном в пепел истории, и о непоколебимой верности ордена перед лицом немыслимых трудностей. Ткань, армирован­ная железной сеткой, расшитая драгоценными металлами и обильно выкрашенная в сочные цвета, колыхалась под могучим машинным дыханием гигантского корабля. Бой­цы величаво выставляли напоказ геральдические символы и метки своих достижений, дабы братья узнали их по свер­шениям и подвигам. Вскоре знамёна повесят в храме Дор­на рядом с другими достойными воплощениями ратных успехов. Орден снова прижмёт штандарты к груди, дабы разделить их со всеми, кто принадлежит к самым благо­словенным из потомков Рогала.

При виде командиров зазвучали восторженные крики. Опускаясь на колени, воины возвышали голоса. Взойдя на подготовленный помост, Хелбрехт осмотрел сверкаю­щие ряды своих рыцарей. Броня, уже умащённая маслом при подготовке к грядущим битвам, мерцала, как глянце­вая пустота.

Такая армия способна повергать системы, громить миры и крушить цивилизации. Глядя на воинов, Хелбрехт ощу­щал отцовскую гордость. Переработанный воздух дрожал от гимнов, распеваемых подневольным хором сервиторов, в нём бурлили ароматные облака из автокурильниц и клу­бы благовонного дыма над горящими жаровнями. Громад­ные железные брусья зала звенели от религиозных песно­пений и поблёскивали, отражая неблизкие огни. Херувимы, угнездившись среди стропил, наблюдали за происходящим, склонив головы, будто любопытные враны. С их скрючен­ных ножек, а также из-под коротеньких крыльев с анти­грав-генераторами свисали пергаментные ленты.

Все неотрывно смотрели на Хелбрехта.

Обнажив меч, верховный маршал выставил его пе­ред собой так, чтобы на клинке заиграли отсветы пламе­ни и лучи люменов. Размышляя над словами Гримальда, воин подумал о том, насколько же они с оружием похо­жи. Оба выкованы из отдельных элементов, переделаны в нечто большее, отягощены бременем истории и насле­дия. Преображены стыдом.

— Братья! — воззвал он.

Обводя взглядом толпу, Хелбрехт заметил в рядах бой­цов Нивело. Брат Меча поклонился, и верховный маршал продолжил:

— Внемлите! Ныне мы стоим на пороге нового начина­ния! Галактика пылает, и всё же мы устранили мириады угроз по всему Империуму. Храмовые миры по-прежнему несут Его свет, ибо мы бились, обороняя их. Братья отда­ли жизни, дабы тирания Хаоса не нашла отклика в серд­цах людей.

Начало речи встретили радостными возгласами. Вои­ны забарабанили по нагрудникам кулаками, затем клин­ками и иным оружием. Маршал поднял руку, призывая к тишине.

— Я стою перед вами как верховный маршал, сиречь орудие воли Его. Однако священный долг я выполняю не в одиночку. — Хелбрехт размашистым жестом указал на Гримальда. — Реклюзиарх и другие члены братства ка­пелланов изучили знамения и предвестия. Из ваших ря­дов они избрали воина, нового чемпиона Императора. Брат Больхейм, некогда апотекарий, возвысился как наследник великого достояния ордена. Он истинный преемник Си­гизмунда, владелец Чёрного меча, и вместе с ним мы про­рвёмся через тьму, дабы покарать нечистых и порченых!

Вновь загремели песнопения и славословия. Хелбрехт омывался ими, ревностное обожание Храмовников нака­тывало на него приливом шума и ярости. Верховный мар­шал, не оборачиваясь, поманил рукой, и на помост поднял­ся Больхейм. Торжественно поклонившись, он опустился на одно колено. Воин раскраснелся под взорами товари­щей, его лицо блестело от пота в свете ангарных люменов. Он поднял голову и обратился к толпе:

— Братья, верховный маршал говорит мудро и с благо­словения Императора. Мы готовы нести волю Повелите­ля Человечества к звёздам в славном крестовом походе. Но теперь нам дано новое знамение. Я удостоился виде­ния, ниспосланного самим Троном! Нас ждёт реликвия на­шего благого примарха, и я отправлюсь с верховным мар­шалом, дабы вернуть её в орден.

Зачарованные откровением, воины притихли. Хелбрехт также хранил молчание. Он крепче сжал рукоять меча, ко­торый теперь касался остриём металлического помоста. Чёрные Храмовники ждали. Слуги шествовали меж их рядами, опустив глаза: сервы не решались смотреть на со­бранную здесь славу и мощь капитула, пока прикрепля­ли печати чистоты к доспехам или смазывали броню свя­щенными маслами.

— Хвала Ему! — воскликнул кто-то из толпы, и его тут же поддержали все прочие.

Хелбрехт оглядел собравшихся и вновь ощутил укол гордости. Каждый из них — истинный сын Дорна. Если в Имперских Кулаках воплотилась приверженность их генетического отца к безупречной обороне, то в Чёрных Храмовниках жила его ярость. В самих своих душах они несли ту же управляемую свирепость, которая во времена Очищения изранила Галактику. Миры, подобные Хевара­ну, служили примером их владычества.

«Где ступают ангелы во гневе, там смертные трепещут».

— Без пощады! Без сожалений! Без страха!

Все присутствующие в отсеке повторяли мантру орде­на. Братство вело войны так, что не ведало этих недостат­ков. Они не могли проявиться у трансчеловеческих вои­нов Хелбрехта: Чёрные Храмовники очистились от подоб­ных слабостей за долгие тысячелетия жестоких кампаний. В нескончаемом крестовом походе они ковали стойких бой­цов из мальчишек с любых планет, оказавшихся на пути праведных наступлений. Так набирали всех до последнего братьев капитула, ибо тот не припадал ни к одному миру как к родному. Из числа достойных Храмовники брали то, что причиталось Императору, — десятину плоти и духа, не­обходимую для подпитки их богоугодного предприятия.

— Займитесь же делом своим, — нараспев произнёс Хелбрехт. — Крестовому походу требуетесь все вы. Когда мы вернёмся, благословлённые самой историей реликвии, то все вместе снова поведём войну среди звёзд!

Обернувшись к Гримальду и Больхейму, верховный мар­шал воззрился на реклюзиарха в его невозмутимой тём­ной мощи и на новоизбранного чемпиона в его белом обла­чении. Контрасты ордена. Не противоположности, но две стороны одной медали — верности Трону.

— Всё готово? — уточнил Хелбрехт.

— Сначала нужно кое-что совершить, верховный мар­шал, — торжественно произнёс Гримальд. — Нашего чем­пиона следует снабдить оружием и бронёй для грядуще­го испытания.

ГЛАВА ПЯТАЯ: ГОРСТКА БЛАГОСЛОВЕННЫХ

Втроём они проходили под рядами железных арок, укра­шенных различными резными сценами из жизни Дорна и Сигизмунда.

Великое укрепление Дворца.

Осада.

Сигизмунд, Страж-пред-Стенами.

Преломление меча Дорна.

Железная Клетка.

Бдение у Адских врат.

Всякий раз, минуя огромные своды, Хелбрехт размыш­лял о долгом пути, который привёл его к нынешнему мо­менту. Верховные маршалы один за другим отдавали жиз­ни и умирали ради мечты, что воплощалась в Империуме. Дорн и Сигизмунд, в свою очередь, тоже готовы были по­жертвовать всем. Хелбрехт потерял счёт тому, сколько раз он опускался на колени пред могилой основателя капи­тула, моля указать ему путь. Подтвердить, что он служит тому же замыслу. Что достоин доверия, которое осталь­ные оказывали ему.

Эта вера порождала веру в других. Его решения меняли жизни людей. Гримальда возвысила его рука, и действия каждого крестового похода, ещё сражавшегося в Галакти­ке, определялись его выбором.

Служение — высочайшая честь для любого из Храмов­ников, а потому сама по себе награда. Но когда они вошли в часовню, Хелбрехт вновь узрел один из величайших да­ров, которые орден мог вручить боевому брату.

Технодесантники в багряном облачении уже подготови­ли доспех, подогнав его по размеру апотекария. Сгрудив­шись вокруг брони, они смазывали пластины и шептали двоичные псалмы почтения машинному духу. Благогове­ние, с которым воины заботились о сакральной реликвии, зиждилось на их обучении в культе Марса, где они полу­чили знания о путях Императора-Омниссии.

Доспехи Веры выглядели поистине прекрасно. Их изго­товили и обработали лучшие мастера-оружейники. Каждую пластину поддерживали в безупречном виде, на чёрной поверхности не встречалось ни единого шрама или метки. Шлем украшал лавровый венок — символ благосклонно­сти Императора со времён зарождения Империума. Бро­ню создавали и переделывали снова и снова, по необходи­мости и после трагедий. Пластины всегда получались пре­восходными, их творцы не давали поводов для критики. При виде брони у Хелбрехта перехватило дыхание — ещё до того, как он перевёл взор на сам Чёрный меч.

При всём совершенстве доспеха клинок каким-то обра­зом превосходил его в жизненной энергии, сильнее впечат­лял своей древней мощью. Он почти ничем не отличался от оружия Хелбрехта, хотя Меч верховных маршалов, бу­дучи более длинным, не давал такой же свободы манёвра в бою. Чёрный металл, не прикрытый ножнами, как будто поглощал свет и неодолимо притягивал взгляд к выграви­рованным на нём словам.

Imperator Rex.

В иную эпоху вознесение чемпиона сопровождалось бы помпезными церемониями, однако присутствие Хелбрех­та в видении внесло путаницу в протокол. Гримальд поза­ботился о том, чтобы обряд провели более скромно. Вели­кие дела часто приходится совершать под покровом тени.

— Хвала тебе, Больхейм, удостоенный благосклонно­сти Императора, тот, кто станет поборником Его в буду­щих кампаниях. Ты стоишь в присутствии доспехов Веры и Чёрного меча Сигизмунда. О твоём вознесении свиде­тельствую лично я, верховный маршал Хелбрехт, а также реклюзиарх Гримальд.

Хелбрехт обнажил меч и возложил клинок на плечо Больхейма. Чемпион встретил его взгляд ясными, широко раскрытыми глазами. Воин дышал ровно, его грудь взды­малась и опадала под одеяниями.

— Принимаешь ли ты благословение Императора и до­верие ордена? Будешь ли служить Трону во славе и нести свет всевышней истины?

— Буду, — твёрдо ответил Больхейм. Не выказывая стра­ха, он подался ближе к рукояти, ощущая, как плоскость клинка прижимается к коже. Если бы он дерзнул опозо­рить священный титул чемпиона Императора, мельчайшее движение лезвия пустило бы ему кровь. Впрочем, такого случиться не могло. Никто не дерзал отказаться. Никог­да. — Я принимаю Его дивный замысел, что привёл меня к этому моменту. Как и всякому Чёрному Храмовнику, мне должно служить до самой смерти.

— Тогда мы принимаем тебя как Его чемпиона, — объ­явил Хелбрехт и убрал клинок.

Отвернувшись, Больхейм направился в центр зала — туда, где шло освящение брони. За технодесантниками и доспехами Веры возвышалась огромная золотая ста­туя Императора, облачённого в латы, подобающие воину, но с распростёртыми руками и без оружия. В приветливом образе сквозила благосклонность, но основанная на бди­тельности и гневливости.

Когда чемпион Императора подступил к броне, от стен круглого зала отделилась стайка сервов ордена. Появив­шись из-за колонн и занавесей, они прошли сквозь клу­бящийся дым, после чего начали торжественно снимать части доспеха и закреплять их на теле воина. Пластины с приглушёнными щелчками подключались к разъёмам чёрного панциря. Больхейм не дёргался и не кривился из- за вторжения в его плоть. Он лишь совершал требуемые движения, пока слуги не закончили сборку. Потом воин опустился на колени под лязг керамита и мягкое урчание включённой брони. Слуги подняли увесистый шлем и на­дели ему на голову. Наконец зашипели герметичные со­единения, в глазных линзах зажёгся свет. Чемпион сжал и разжал кулаки в латных перчатках. Из вокс-решётки до­нёсся изменённый смиренный вздох.

— Слава Императору, что вооружает и снаряжает меня для войны вечной.

— Слава Ему, — эхом отозвался Гримальд и снова по­вернулся лицом к Хелбрехту: — Теперь вы двое связаны. Корабль ждёт.

Они вошли в один из вспомогательных ангаров, задей­ствованных на гигантском флагмане. Тот уступал основ­ным стыковочным отсекам в размере, но выглядел так же впечатляюще. Ритуальное сочеталось здесь с функцио­нальным, как и по всему кораблю. Верхние уровни, каза­лось, покрылись коркой из знамён и готических украше­ний, скопившихся за прошлые века. Черепа особо отличив­шихся слуг и портовых техников смотрели вниз пустыми глазницами, а изо ртов, лишённых нижней челюсти, сви­сали ленты с печатями чистоты. Святые мертвецы наблю­дали за ангаром, давая безмолвные благословения всем, кто уплывал из него в пустоту.

Под их доброжелательными взорами ждал отбытия штурмовой транспортник типа «Властелин». Его отклю­чённые пушки источали немую угрозу, тогда как турбины медленно вращались, отбрасывая тонкую голубую пеле­ну света на безбрежную тьму. В отличие от палуб общего сбора, переполненных воинами из многих крестовых по­ходов, эта почти пустовала.

Хелбрехт вновь перевёл взгляд на Гримальда:

— Если мы паломники, какой же корабль ты выбрал для нашего странствия к Хеварану?

— Вас ждёт «Вера несокрушимая». Фрегат типа «Нова» с неплохой скоростью и боевой мощью. Как быстрое ко­пьё, он донесёт вас до реликвии и обратно. Тогда, с благо­словения самого Дорна, мы отправимся в крестовый поход среди звёзд. Мы соберём так много сил, сколько возмож­но, принесём гибель Зверю и даже оттесним сам Разлом!

— Такова воля Императора, хвала Ему, а значит, в том наша цель. — Хелбрехт ударил бионическим кулаком по на­груднику. Гримальд склонил голову.

— Ступайте. Благослови вас Бог-Император, и да вос­сияет Его свет даже во мраке пустоты, дабы обрели вы то, что ищете, и отыскали путь домой.

Хелбрехт отступил в сторону, чтобы Больхейм пого­ворил с реклюзиархом наедине. Чемпион с Гримальдом беседовали долго и выглядели лукаво, как заговорщики, ибо обсуждали метафизические вопросы. Несомненно, ре­клюзиарху следовало изложить некие духовные заповеди и поделиться соображениями о том, что Больхейм должен защищать верховного маршала каждой клеточкой своего тела, до последней капли крови, пока смерть не заберёт его.

Наконец чемпион завершил богоугодное общение и по­дошёл к Хелбрехту. Теперь на лице Больхейма читалась сосредоточенность. Он осмотрел транспортник.

— Я впервые полечу на «Властелине», — признался воин. — Полагаю, он ничем не отличается от «Громового ястреба». Только, пожалуй, немного побольше?

Хелбрехт рассмеялся:

— Да, вроде того.

Они вместе обошли исполинскую боевую машину. «Вла­стелин» действительно превосходил «Громового ястреба» величиной, обладал более тяжёлым вооружением и надёж­ной бронёй. Огромные счетверённые двигатели взвыли и завибрировали, отчего массивный самолёт содрогнул­ся, как живой.

— Его создали в свете Императора-Омниссии и по пред­писанию возрождённого примарха. Помимо того, «Власте­лин» неимоверно смертоносен. Он надёжно понесёт нас.

— У него есть имя? — уточнил Больхейм. Он провёл латной перчаткой по чёрной броне корабля. — Машинные духи зачастую получается ублажить тем, что ты знаешь и почитаешь название судна, в коем они обитают.

Чемпион улыбнулся. Он, как ему и подобало, был суе­верной душой. Больхейм изучал катехизис, что со временем

переросло в понимание тонкостей вероучения и уважение к ним. Он всё ещё приспосабливался к новым обстоятель­ствам, постоянно ища способы добиться какого-либо пре­имущества через поклонение высшим силам.

Хелбрехт уже собирался подойти к «Властелину» и уз­нать, какие слова приварены к его корпусу или выграви­рованы позолоченными готическими символами на метал­лической обшивке, но позади вдруг раздался вокс-хрип Гримальда. В голосе реклюзиарха звучали нотки неизбеж­ности, как на панихиде.

— «Пламень Терры», — произнёс Гримальд. — Его име­нуют «Пламенем Терры».

ГЛАВА ШЕСТАЯ: «ВЕРА НЕСОКРУШИМАЯ»

Фрегаты типа «Нова» достойно осуществляли сопрово­ждение, однако в битвах оставляли желать лучшего. Осо­бенно чётко разница в силах ощущалась из-за близости звездолёта к неимоверно величественному «Вечному кре­стоносцу». Гигантский линкор затмевал собой «Веру не­сокрушимую», подобную его жалкой тени, и превосходил её во всём, обрекая на боязливое раболепие. Она казалась паразитом вроде рыбы-прилипалы рядом с океанским ис­полином, благодаря которому кормилась.

Хелбрехт в сопровождении Больхейма стоял на мости­ке и с каменным лицом взирал на командира корабля. Тот уже бубнил заранее подготовленную полётную деклара­цию, но только сейчас прямо заявил:

— С помощью Трона и при благоприятных течениях варп-переход займёт месяц.

Капитан «Веры несокрушимой» Саул Игаз явно про­исходил из пустотников и выделялся худобой, однако так кипел энергией, что, казалось, рисковал переломить­ся пополам из-за своей старательности. Цвет его волос представлял собой нечто среднее между светло-рыжева­тым и ярко-серебристым, а один глаз заменяла постоянно жужжащая аугметика, которая гудела в такт машинному сердцу корабля и пощёлкиванию когитаторов. Он носил рясу, но из-под неё выглядывал накрахмаленный серый воротничок офицера ВКФ, наводя на мысль, что Саул на­кинул облачение впопыхах, узнав, что на борт его звездо­лёта взойдёт сам Хелбрехт.

— Надеюсь, сроки вас удовлетворяют, мой господин? Мы делаем всё возможное для наискорейшего прибытия к цели…

— Для нашего предприятия хватит провизии и иных припасов? — уточнил Хелбрехт.

Игаз напрягся, но сохранил самообладание. Он окинул взглядом невысокое круглое помещение, служащее ко­мандным мостиком «Веры». Оно выглядело глубоким из- за тёмных ячеек, отведённых под выполнение специаль­ных функций. Капитан фрегата, верховный маршал и его спутник неровным полумесяцем стояли вокруг трона.

— Припасы мы приняли с «Крестоносца» и взяли под охрану, господин. В том числе личные арсеналы ваших воинов. — Выдавив улыбку, Саул развернулся на пятках к щебечущему когитатору.

— Моих воинов? — удивился Хелбрехт. — Нас всего двое, чемпион и я сам.

— Простите, господин, — склонив голову, оправдывал­ся Игаз. — Реклюзиарх прислал почётную гвардию. В по­мощь вашему делу. Назвал их Хранителями Души.

Если командир фрегата и заметил, как напряглись угол­ки рта магистра ордена, то не подал виду. Выходит, Гри­мальд не подчинился решению верховного маршала и рас­судил, что тому нужны сопровождающие, которые станут везде таскаться за ним. В груди Хелбрехта полыхнул гнев, но Храмовник не дал ему разгореться.

— Для меня большая честь находиться рядом со все­ми вами и участвовать в сём священном искании, — про­должал Саул, ни о чём не подозревая. — Как того требует Бог-Император, мы справимся с заданием. — Игаз погля­дел на трон, который он намеренно не занимал. — Если по­велителю угодно, я передам командование кораблём вам.

«Ага, вот оно. Хотя многие люди видят меня весьма по-разному, в первую очередь я считаюсь флотоводцем. Ка­питаном непревзойдённого мастерства. Героем пустотной войны за Армагеддон. Как будто у меня нет других черт, или же это всё, на что я способен».

— Хвалю вас за предусмотрительность, капитан, но я бы предпочёл, чтобы вы не отказывались от командования. Это ваш корабль, а мы на нём всего лишь гости. Я не впра­ве отнимать у вас то, что вручил Император.

На лице капитана отразилось мимолётное удивление, сменившееся благодушием и кроткой симпатией. Саул ожидал, что у него заберут руководство звездолётом, и по­тому слова Хелбрехта показались ему необъяснимо добро­желательными, особенно с учётом растущего раздражения верховного маршала.

— Во время путешествия мне нужно выполнять иные обязанности. Заниматься делами плоти и духа, уникаль­ными для Адептус Астартес. Вы ведь капитан одного из на­ших кораблей, так что всё понимаете.

— Именно так, верховный маршал, — подтвердил Саул. — Мы приготовили покои для вас и ваших воинов. Если по­требуется что-то ещё, пожалуйста, обращайтесь без стес­нения. Мы в вашем распоряжении.

— Благодарю вас, капитан, — одобрительно кивнув, ска­зал Хелбрехт. — Извещайте меня о любых событиях. А пока что мы погрузимся в общение с Императором.

— Да хранит Он вас, верховный маршал.

— И вас, капитан, — ответил Хелбрехт. — А теперь… про­водите меня к тем воинам.

Вдоль правого борта тянулась вереница келий и ору­жейных отсеков, хорошо оборудованных и почти греховно просторных по меркам рядовых боевых братьев. Их засе­лили бы в любом случае и ценили бы за спартанскую об­становку с голыми стенами — не из тусклого корабельно­го железа, а из серого камня. Почти как в склепе.

Космодесантники собрались снаружи покоев. Они стояли навытяжку, касаясь спинами холодного камня. Сре­ди них оказался Нивело, и, несмотря на обстоятельства, Хелбрехт улыбнулся при виде старого друга. Они пожа­ли запястья, и седой Брат Меча склонил голову перед вер­ховным маршалом.

— Реклюзиарх счёл, что тебе понадобится подспорье, — бросил он со смешком. — Понятия не имею, с чего он взял, будто я смогу чем-то помочь.

Хелбрехт печально покачал головой и повернулся к остальным. Всех космодесантников он знал, что говори­ло о здравомыслии Гримальда, пусть и не о его способно­сти выполнять приказы. Каждый из астартес поднимался всё выше в иерархии ордена. Любого ждали великие свер­шения. Паломничество станет для них отличным горни­лом, отточит их души и подготовит к предстоящим бит­вам, причём неважно, офицеры они или рядовые бойцы.

«Трон прокляни тебя, Мерек, — подумал Хелбрехт. — Я не желал этого, но сделанного не воротишь».

Брат Рамберт носил доспех глубокого чёрного цвета, как полагалось капеллану, только модели для астартес-прима­рис. Пустые глазницы череполикого шлема, скромной ко­пии маски Гримальда, взирали на маршала с тем же бес­страстием. Хелбрехт оценил воина в считаные мгновения. Слегка неуверенная поза, а крозиус вертит в руке так, буд­то ему не терпится пустить оружие в ход. Когда господин подошёл к нему, капеллан склонил голову.

— Верховный маршал, — выдохнул Рамберт, — для меня большая честь послужить этому начинанию в качестве представителя капелланства и доверенного лица реклю­зиарха. Я не подведу вас.

«Он так многое желает доказать, — подумал Хелбрехт. — Так сомневается в своём праве находиться здесь. И всё же его испытывали, как любого другого, и продвигали по служ­бе волею капелланов. Сколь же странно, когда ты одарён подобными силой и доверием, но обременён огромной не­уверенностью. Хорошо, что его избрали. Удастся понаблю­дать за его методами ведения войны и исповедания веры».

— Я не беспокоюсь насчёт твоих способностей, Рам­берт. Гримальд всегда разбирался в людях, а значит, ты отлично подходишь для заботы о делах духовных, наря­ду с чемпионом.

Рамберт отсалютовал, прижав свободную руку к нагруд­нику, и снова склонил голову. Хелбрехт двинулся дальше.

— Брат Теодвин. — Маршал кивнул следующему воину.

Тот носил белый доспех апотекария, в какой прежде облачался и Больхейм. Теодвин источал уверенность це­лителя. Он держался особняком, проверяя и перепрове­ряя нартециум и медицинские принадлежности. Со щелч­ком сложив редуктор, апотекарий повернулся к Хелбрех­ту. Шлем лекаря висел, примагниченный к бедру, так что собравшиеся видели его резкие черты лица и суровые се­рые глаза.

— Верховный маршал, — произнёс Теодвин.

Говоря, он подался вперёд и внимательно осмотрел Хелбрехта. Даже в момент торжественной присяги он не­прерывно работал, изучая и оценивая здоровье господи­на. Маршал чувствовал почти плебейскую очарованность, исходившую от молодого Храмовника. Одно дело — изу­чать примарисов в апотекарионе и разбираться в принци­пах перехода через Рубикон, но совершенно другое — на­блюдать за воздействием процедуры на такого августей­шего воина, как Хелбрехт.

«Я не тот, что раньше. Все, кто смотрят на меня, понима­ют это. Видят изменения, которым подверглось тело, и заж­жённую в нём новую силу. Каждый реагирует по-своему. Упоение. Страх. Я стал символом во множестве аспектов, гораздо большем, чем когда-либо. Теперь я не просто вождь людей, но и образец того, чего можно достичь. Я прошёл через огонь преображения и выжил по воле Его. Такое су­ждение нелегко забыть».

Хелбрехт склонил голову в знак признательности:

— Я так понимаю, реклюзиарх избрал тебя заботиться о здравии моего тела. Так же, как он, очевидно, назначил других следить за состоянием моего духа.

— Полагаю, что так, повелитель, — ответил Теодвин. Всё по делу. Прагматичный. Он понравился верховному мар­шалу, ведь Храмовники высоко ставили полную самоот­дачу. — Об условиях задания мне сообщили немногое, но, исходя из них, припасов у меня достаточно. Хотя мы рас­считываем на покорность и сотрудничество хеваранцев, разумно, что мы подготовились к любым неожиданностям.

— Отлично, — Хелбрехт одобрительно кивнул. — Ибо воин, готовый ко всем исходам, преодолеет любые пре­пятствия.

Он зашагал дальше и обратился к последнему члену от­ряда. Боевой брат опустился на колени, как только вошли маршал и Больхейм, и до сих пор не поднялся. В руках он стискивал древко личного штандарта Хелбрехта, и возде­тое багряно-чёрное знамя трепетало. На нём, выше име­ни магистра ордена, стилизованно изображался он сам. Хелбрехт сжимал меч и выставлял вперёд зажжённый фо­нарь — символы гнева Императора и Его света.

Бледный юноша не решался поднять взгляд на верхов­ного маршала. Хелбрехт сухо усмехнулся:

— Встань, мальчик, ибо реклюзиарх счёл тебя достой­ным. Мне не будет от тебя толку, если ты не можешь даже взглянуть на меня.

— Простите, повелитель, — извинился неофит и, под­нявшись, наконец встретил взгляд Хелбрехта. — Это не­описуемая честь, я даже не уверен, что сумею оценить её в полной мере. То, что я избран из стольких братьев, при­чём каждый из них достойнее меня… Я не подведу вас, господин. Я буду сражаться и служить, как того требует ор­ден. Я познаю науку клинка и прославлю наследие Рога­ла Дорна!

— Ну, он хотя бы пылок, — фыркнул Нивело. — Послу­жит нам на совесть.

— Действительно, — согласился Хелбрехт, но, в отли­чие от Нивело, без мягкой насмешки. Маршал взял юного бойца за плечо бионической рукой. — Тебя избрали пото­му, что орден положился на тебя. Доверил тебе стать моим знаменосцем и занять место присягнувшего неофита в от­делении Хелбрехта. Назови своё имя, и с этого момента мы станем братьями. Равными в Вечном крестовом похо­де, не разделёнными чином, не размётанными завистью.

— Андроник, повелитель.

— Тогда добро пожаловать, брат Андроник. В дороге тебе хватит времени, чтобы поучиться у товарищей.

Пребывая в одиночестве в своей келье, Хелбрехт обна­ружил, что помещения скверно проводят тепло, поэтому в них царит гнетущий холод. Это знамение Рамберт пре­вознёс как знак того, что Император не потерпит никакой расслабленности своих слуг.

— Когда ты мёрзнешь, согревайся верой, — заявил тог­да капеллан.

Трудности всегда подвигали к ещё более великим свер­шениям и праведным речам. Там, где многие братства астартес или отдельные секты имперского кредо безропот­но тонули в своих пагубных мыслях или упивались стра­данием, Чёрных Храмовников лишения только подстёги­вали. Побуждали усерднее сражаться и соответствовать требованиям, заданным для них Императором.

Раздумывая над этим, Хелбрехт приложил руку к глад­кой холодной стене. Из всех орденов Космодесанта лишь Чёрные Храмовники по-настоящему приняли Имперский культ как непреложную истину, каковой он и являлся. Слишком многие увиливали и прикрывались оговорками. Например, что Император — человек, пусть величайший из людей, но всё же просто человек. Что Он отрицал соб­ственную божественность. Что братья Адептус Астартес должны придерживаться более ясных моральных норм, чем толпы невежественных паломников.

Хелбрехт считал иначе.

Десять тысяч лет они поддерживали пламя веры. Оно не ослабло ни после того, как предатели вернулись из Ока, ни в ту пору, когда впервые пришёл Великий Зверь. Оно пережило бессчётное множество наветов и гражданских междоусобиц: эпоху Отступничества, Междуцарствие Нова-Терры, войну Ложного Примарха.

Империум уцелел, как и вера Чёрных Храмовников. Их испытали огнём и признали достойными.

Хелбрехт отвернулся от стены, вышел в коридор с ме­таллическим настилом и зашагал к часовне.

Открыв дверь, он увидел там Больхейма, который сто­ял перед изваянием Императора-Звездоплавателя, окру­жённого инструментами для прокладки курса в космосе и варпе. В поднятых руках статуя держала амулет с тремя глазами, аллегорию Домов навигаторов, и пустотный сек­стант — символ умений смертных капитанов. Прекрасную часовню вырубили во всё том же сером камне, а её алтарь отделали драгоценными металлами. Золото и платина слабо мерцали в сиянии электросвечей, чьи лучики так­же играли на блестящих пластинах священного доспеха.

— Я бы предпочёл нечто более воинственное по духу, — заговорил Больхейм, — но для наших нужд сгодится. К тому же капитан очень щедр на поддержку. — Движе­нием головы он указал за спину маршалу. — Возле артил­лерийских палуб правого борта есть тренировочный зал. Нам бы не помешало воспользоваться им.

— Достойное предложение, — согласился Хелбрехт. — Тебе нужно время, чтобы овладеть новыми дарами. Ты уви­дишь, что под эгидой чемпионства твоё ратное мастерство лишь растёт. Ведь Его благосклонность усиливает, дово­дит до идеала. Ты успел поразмыслить над своими виде­ниями? Над тем, которое мы разделили?

— Я… — Больхейм осёкся. — Верховный маршал, ког­да я медитирую, то словно бы возвращаюсь туда. Горю Его гневом, дабы повергнуть тиранию железа и владыче­ство ложных идолов. Мне открылось то, чего я никогда бы не узнал, будучи апотекарием.

— Что же?

— Хеваран служил Архиврагу оплотом. Мир сдался Гу­бительным силам, когда бушевала Великая Ересь. Его жи­тели предпочли Тёмное согласие праведному сопротивле­нию и какое-то время процветали при поддержке измен­ников. Однако во время Великого Очищения хеваранцы поплатились за всё. Рогал Дорн объявил, что все до по­следнего бастионы предателей будут снесены и разрушены до основания. Хеваран уже стал ключевой базой, с могу­чими стенами и надменным гарнизоном. Пылая гордыней, они торчали в плоти Империума, как заноза, и бросали вы­зов верным сынам, словно предлагая выдернуть её.

— Многое из этого подтверждается исследованиями ка­пелланов и моими воспоминаниями. Дорн, в ярости и ве­ликолепии своём, вырвал их из самих звёзд.

— Да. Вы видели то же, что и я. Война за Хеваран была всепоглощающей и непрерывной. Легион провёл там одну из крупнейших своих битв. Карал врага огнём и гневом, нёс выверенное и упорядоченное разрушение, пока на по­верхности не осталось ни единого здания.

— И Дорн в своей бесконечной мудрости объявил, что за прегрешения Хеваран никогда не отстроят вновь. Пла­нета станет свидетельством преступлений её жителей, коим суждено будет копаться в пыли собственной изме­ны, пока они не заслужат искупление. Насколько я пони­маю, она превратилась в значимый этап на дорогах палом­ников. Руинный мир, разорённый, а потому сакральный и незыблемый. Знак вероломства предателей и милосер­дия нашего владыки Дорна.

— И там упокоился священный осколок его брони. Все эти тысячелетия реликвия лежала там, никем не найден­ная и не потревоженная.

— А ныне явленная тебе по благоволению Императора.

Хелбрехт пристально оглядел чемпиона. Больхейм сто­ял совершенно неподвижно, напрягаясь в ожидании боя, который предвидел только он сам, преображённый дла­нью Бога-Императора в орудие Его воли. В точности как Сигизмунд в ту самую эпоху, которую Хелбрехт и Боль­хейм пережили в видениях. Но если чемпиона вещий сон наэлектризовывал, пылая в его мозгу и нервах, то верхов­ного маршала он накрывал, будто саван.

Он чувствовал руку Императора в каждом своём движе­нии, причём отчетливее, чем когда-либо прежде. На пути от неофита до инициата, от Брата Меча до командира по­хода, а затем и до верховного маршала. Длань провидения вылепила его. Направила к Рубикону.

Хелбрехт сжал кулаки и выдохнул:

— Когда мы прибудем, ты укажешь, где покоится ре­ликвия?

— Укажу. Избранный видит не только глазами, ведь плоть всего лишь сосуд для Императора. Он помещает знаки на небосводе, дабы привести нас к нужному месту. Я видел порхающие по тому миру золотые узоры. Вы за­метили их, когда горел Хеваран? Тот золотой свет?

— Я видел, — кивнул Хелбрехт.

Когда он смотрел, как пылает планета, то сначала решил, что наблюдает всего лишь пожары её разрушения. Однако Дорн и его воины пылали золотым сиянием — праведным пламенем в кольце чёрного железа и ненависти.

— Тогда вы знаете, что Его руководство никогда не све­дёт нас с пути. Ступив на землю Хеварана, я тотчас же пой­му, куда велит идти судьба. И в крестовый поход мы вер­нёмся героями.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ: ИСПЫТАНИЯ ВЕРЫ

В гнетущих условиях варп-перехода, когда у воинов не имелось уставных обязанностей, Хелбрехт решил про­верить их пыл.

Для потомков Дорна в ритуальных схватках выража­лась сакральная кровная связь, будь то торжественный Пир Клинков или обычный поединок чести. Как утвержда­лось, Сигизмунд мастерски бился на дуэлях и стал одним из самых именитых бойцов старых легионов. Стремление выйти на битву с соперником и почтить брата поединком отпечаталось в генах Чёрных Храмовников.

Нивело, порывистый и отважный, бросил вызов пер­вым, чуть ли не из спортивного интереса и всего через две недели с начала перехода. Все удивились, когда ему отве­тил сдержанный и немногословный Теодвин. Оба разде­лись до пояса и выбрали затупленные учебные клинки — короткие мечи, чем-то напоминающие гладии Ультраде­сантников, но вполне подходящие для дуэли.

О равенстве сил речи не шло. Старший из воинов, Ни­вело, обладал явным преимуществом и почти лениво гонял Теодвина туда-сюда по неогороженному прямоугольнику тренировочного зала, словно пёс, терзающий кусок мяса. Наконец, вдоволь повеселившись, ветеран свалил апоте­кария парой быстрых тычков клинком, наградив его си­няками на спине и рёбрах. Пару секунд Теодвин свирепо смотрел на победителя, но затем ветеран протянул ему руку и помог подняться.

— Неплохо, парень, — подбодрил его Нивело. — Для ле­каря ты дерёшься вполне сносно.

Андроник являл собой полную противоположность апо­текария. Спустя неделю после первой дуэли его благого­вейный трепет уступил пылкости, и неофит избрал Рам­берта в качестве объекта ратных притязаний. Как с улыб­кой осознал Хелбрехт, у Андроника не имелось особых альтернатив. Также он мог бросить вызов либо самому маршалу, либо Больхейму, а они оба на несколько поряд­ков превосходили молодого воина в боевых умениях. Од­нако в Рамберте неофит нашёл соперника, точно так же пылающего рвением юности. Капеллан отказался снимать как шлем — он делал это лишь в присутствии Хелбрехта и Больхейма, — так и броню, поэтому братья сразились в полных доспехах.

Как и ожидалось, бой вышел более энергичным и рав­ным, чем предыдущая схватка. Оба дрались изо всех сил, почти по-звериному. Клинки сталкивались и лязгали о до­спехи. Наконец поединок завершился тем, что Рамберт приставил учебный клинок к горлу противника, прижав его к одной из колонн. Тот поднял руку, объявляя о сдаче, после чего капеллан отступил и кивнул.

Так или иначе, неофит заслужил уважение по крайней мере одного воина.

Пожалуй, в том, что следующий бой состоялся между Хелбрехтом и Больхеймом, не было ничего удивительно­го — он казался предопределённым. Избранников Импе­ратора подталкивала возникшая между ними неодолимая связь. Обошлось без формальных вызовов: оба молча при­няли дуэль как нечто неизбежное.

Как и Нивело с Теодвином, они разделись по пояс и взя­ли затупленное учебное оружие. Многие участники риту­альных дуэлей предпочитали более короткое снаряжение, однако верховный маршал и чемпион Императора выбра­ли длинные клинки. Взвесив оружие в руке, Хелбрехт по­нял, что тому не хватает надёжной тяжести Меча верхов­ных маршалов, но для боя клинок годился. Затем магистр ордена посмотрел, как Больхейм занимается тем же, ме­няя хват с одноручного на двуручный. Чемпион шевелил губами, молясь, однако Хелбрехт не смог определить, про­сит он о победе или просто об указании свыше.

За пределами зала и корабля царил Хаос. Варп кипел и бесновался, напирая на крохотный непрочный пузырёк реальности, пенясь и сливаясь в бесконечный простор не-цветов и несбыточных оттенков. Эти потёки, словно нефтяные пятна на поверхности воды, готовились заго­реться или уже пылали неестественным пламенем. Корабль, словно клинок, рассекал океаны вожделения, раскалы­вал ледники недоверия и подозрений. Он походил на маяк и бастион непокорности всему бесплотному, однако же и сам серьёзно рисковал уступить натиску волн.

Хелбрехт позавидовал уверенности корабля. Тот знал, что он такое, снова и снова достойно показывал себя в по­добных проверках. Храмовник не помнил, когда его само­го в последний раз испытывали по-настоящему. Над Арма­геддоном? Или же когда Повелитель Бурь отсёк ему руку?

Возможно, пока что последней из тяжелейших прове­рок для него стал переход Рубикона.

Он крепче сжал рукоять меча и плавно двинулся впе­рёд, занося клинок для размашистого выпада, который оцарапал бы грудь Больхейма. Чемпион уже сорвался с места и непринуждённо отступил в сторону, отвечая на открывающий гамбит Хелбрехта. Оба перемещались с лёгкостью и изяществом опытных фехтовальщиков, которым чужды как грубые рубящие удары мясника, так и методичные, вызубренные приёмы солдата. Они были воинами, закалёнными Вечным крестовым похо­дом, Бог-Император побуждал их становиться образцом для соратников. Оба противника доводили себя до пре­дела возможного, и улучшенные организмы примарисов стонали от напряжения.

Больхейм провёл выпад понизу, и Хелбрехту пришлось провернуть клинок, чтобы парировать. Хотя мечи состо­яли из более лёгкого металла, столкнулись они с такой силой, что удар отдался в костях. Маршал стиснул зубы и рванулся вперёд, одновременно подняв оружие, а затем развернулся для следующей атаки. Плоскость клинка опустилась на обнажённое плечо чемпиона, и по залу раз­неслись отзвуки шлепка. Больхейм что-то проворчал, по­сле чего повернулся и сам бросился вперёд. Перехватив меч обеими руками, он занёс оружие над головой и резко опустил. Хелбрехт изогнулся всем телом, так что сопер­ник пронёсся мимо него. От нагрузки оба дышали так, что вздымалась грудь. Кожа бойцов блестела от пота.

Почти в один миг они устремились друг на друга.

Клинки с лязгом столкнулись и сцепились. Астартес боролись, стараясь разорвать захват и сохранить преиму­щество. Хелбрехт был старше и сильнее, однако Больхейм сиял внутренней энергией, подобной звёздному свету, пой­манному и приумноженному ловушкой из зеркал. Он пы­лал столь же неоспоримо, как любой воин из видения.

Однако Храмовники не спали. Они бились, почти как в настоящем сражении.

Мечи расцепились, и Хелбрехт тотчас же двинулся впе­рёд, стремясь перехватить инициативу. Клинки вновь за­лязгали друг о друга. Маршал теснил противника, обру­шивая на него град ударов, но затем молодой воин дал ему отпор, атакуя столь же мощно, а потом и ещё силь­нее. Соперники перемещались по залу, не останавлива­ясь ни на миг. При всём диком напряжении в поединке таилась некая красота: оба Храмовника всем своим суще­ством отвечали на зовущий их трубный глас боя, не ведая ни сомнений, ни страха.

Прочие воины их отряда умолкли. Они не подбадрива­ли товарищей, а наблюдали за поединком с затаённым бла­гоговением, словно перед ними разворачивался священ­ный и крайне важный обряд. Астартес из менее достойных орденов вопили бы, сыпали насмешками или заключали бестактные пари. Здесь не происходило ничего подобно­го. Братья стояли и смотрели с тем же сумрачным восхи­щением, что и во время молитв или храмовых служб. За­чарованные, они взирали на то, как Императора почита­ют в поединке.

Мечи сталкивались снова и снова, высекая искры. В какой-то момент Хелбрехт получил перевес и заставил чемпиона отступить, но Больхейм перехватил инициати­ву и осыпал его неистовыми ударами. Один из выпадов пришёлся поперёк груди, и клинок скользнул по ключице верховного маршала. Тот досадливо рыкнул, ощутив боль.

— Вы… — прошипел Больхейм сквозь стиснутые зубы. — Вы не устаёте. Столь же несокрушимы, как на операцион­ном столе. Так упорны, что вас не ранить, и столь благо­словенны, что не можете умереть.

Чемпион попробовал выйти из зоны досягаемости по­велителя, но тот успел полоснуть его по щеке. По лицу Больхейма, и без того красному от напряжения, потекла струйка крови, и он бросился на Хелбрехта.

Тот отступил с пути разъярившегося воина и хлопнул его учебным стальным мечом по позвоночнику. От удара Больхейм изогнулся, споткнулся, а затем лихорадочно по­пробовал крутнуться на месте и атаковать. Клинок пронёс­ся в считаных сантиметрах от глаз Хелбрехта, после чего чемпион отвёл оружие. Усталые соперники насторожен­но, но с уважением посмотрели друг на друга.

— Ну что, ничья? — крикнул Нивело из-за пределов арены, и в голосе его послышался смех. — Похоже, на не­которые вопросы не ответить даже нам. Кто бы победил в настоящем бою?

— Такие споры нельзя решать проверкой, — отчеканил Хелбрехт. — Мы братья. Он чемпион Императора и несёт в себе Его милость, а я верховный маршал Чёрных Хра­мовников. Каждый из нас по-своему служит Ему, и тём­ным станет тот день, когда мы столкнёмся. — Он покачал головой, недовольный выходкой Нивело, и снова повер­нулся к Больхейму. Тот улыбался, хотя его грудь натужно вздымалась, и от него исходил резкий запах крови и пота. — Ты хорошо держался, чемпион. Не посрамил орден и тво­их предшественников.

— И всё же я не смог вас превзойти, — признался Боль­хейм. Улыбка чемпиона казалась вымученной, фальши­вой. — Несомненно, это не сулит ничего хорошего тому, с чем мы столкнёмся.

Хелбрехт положил руку ему на плечо.

— Конечно, не смог, — произнёс магистр ордена. — Луч­ший клинок разит лишь там, где должен. Это суждение ры­царь выносит в душе.

Он оглянулся на внимательных зрителей, ждущих, ка­кой урок преподаст им Хелбрехт. Некоторые из них, моло­дые и неуверенные в себе, жаждали определённости. Это относилось к Андронику, Рамберту, да и самому Больхей­му. Нивело и Теодвин наблюдали за происходящим с бле­ском прошлого опыта в глазах: они понимали, что всегда есть нечто новое, чему следует поучиться и что нужно до­бавить в свой арсенал.

— Все вы достойны участвовать в этом искании. Мы свя­заны клятвой при исполнении сего долга. Мы вернёмся как герои и поборники, благословлённые в свете Императора и Дорна. Мы передадим реликвию в Храм с уверенностью, что послужили Владыке нашему всем сердцем и душой.

— Хвала Ему, — хором откликнулись братья.

Хелбрехт уже собирался продолжить, но наступившую на мгновение тишину прорезал вой сирен. Лёгкая дрожь корабельной палубы у них под ногами сменила ритм — из- за сигналов тревоги настил заколотился, словно сердце. Потом дребезжащие трели затихли, и вместо них зазву­чал механический голос из вокс-усилителей:

— Приготовиться к переходу из имматериума в реальное пространство. Слава священной Машине. Хвала навигато­ру, указующему дорогу. Свет Астрономикана пылает ярко.

— Прибыли, — объявил Хелбрехт и кивнул соратникам. — Идите. Вооружайтесь и облачайтесь в броню. Когда мы сту­пим на Хеваран, то будем представлять не только наш ор­ден, но и всю родословную Дорна.

Воины поклонились и вышли из тренировочного зала.

Хелбрехт стоял в центре арены, чувствуя, как ноют мыш­цы после напряжённого учебного поединка... Повернувшись к двери, он увидел, что Рамберт ещё не ушёл. Капеллан вы­сился безмолвной тенью, скрестив руки на груди. Он при­стально смотрел на Хелбрехта из-под череполикого шлема, не выдающего никаких чувств. Несмотря на относительную неопытность, Рамберт, кажется, вполне подходил на роль доверенного лица Гримальда.

— Вы уверены, верховный маршал?

— Уверен ли я? — переспросил Хелбрехт.

Капеллан, носивший полный доспех, превосходил его в росте, однако всё равно ощущалось, что верховный мар­шал главенствует здесь. Он двинулся к Рамберту, и тот от­ступил так, что шаркнул силовыми латами по белой стене.

— Что бы ни произошло, мы следуем видению от самого Императора. Ты же изучал таинства ордена, разве нет? Тебе известны литании. Ты не вправе сомневаться!

— Я не сомневаюсь, повелитель.

Хелбрехту почудилось, будто капеллан, возмущённый упрёком, выпятил нагрудник.

— Я просто спрашиваю, уверены ли вы в выбранной ли­нии поведения теперь, когда мы на месте? Я поддержу вас при любом исходе, но мой долг — задавать вам вопросы, на которые другие не осмелятся.

— Всё станет ясно на поверхности Хеварана. Чемпион укажет путь, и мы отыщем осколок доспехов. В том нет со­мнений, и хула здесь бессильна, ибо такова воля Императо­ра. Исполняя поручения Его, мы действуем на благо чело­вечества. Чёрные Храмовники — защитники людей и гнев­ный меч, что даёт отпор тьме.

Рамберт склонил голову. Из-за того что он держался вплотную к стене, жест получился каким-то несуразным, словно кивнул декоративный доспех или сгорбленная гар­гулья на карнизе собора.

— Вы говорите мудро, верховный маршал. Простите меня. Перед отбытием реклюзиарх поручил мне присматривать за вами, заботиться о вашей душе в сём искании. Телом вы здоровы, но я обязан уделять внимание вашему духу. Яр­чайшее пламя горит недолго, и мне не хотелось бы, чтобы накал перерождения подорвал ваши силы.

«Но ведь я никогда не чувствовал себя более сильным и праведным в деяниях. Никогда не возносился столь вы­соко. Я понимаю суть преобразующей силы, дарованной чемпиону. Он пылает благодатным светом, но не сгорает, как и воины в моём видении. Такое пламя невозможно за­тушить».

Выбросив эти мысли из головы, Хелбрехт протолкнул­ся мимо Рамберта.

— Займись собственной душой, капеллан, и убедись в её чистоте. Узри, сколь уверенно ступаю я.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ: РУИННЫЙ МИР

«Вера несокрушимая» вырвалась в реальность, волоча за собой горящие отростки, изрыгнутые варпом. Ползу­чие последыши имматериума тянулись за оболочкой поля Геллера и испарялись, оборачиваясь лицами, растянутыми в тоскливом крике. Показалось, что члены экипажа все как один устало поникли, облегчённо выдохнув. Но от злока­чественной вялости они вскоре перешли к упорядоченно­му выполнению своих обязанностей. Они дважды прове­рили корабельные системы, верифицировали когитаторы, опросили хранилища данных сервиторов. Каждую деталь фрегата подвергли глубочайшему анализу, дабы убедить­ся в том, что всё в порядке и готово к работе.

Хелбрехт, облачённый в полный доспех, чёрный с золо­том и бронзой, прошагал к центру мостика, точно ожившая статуя воителя. Бионическая длань покоилась на рукояти меча, убранного в ножны на бедре, а за спиной Храмовни­ка висела болт-винтовка с надствольной мелтой. Ветерки, нежданно налетавшие в переработанном воздухе, колыха­ли его багряный плащ.

— Докладывайте, — буркнул Хелбрехт.

Все люди, работавшие на своих постах на мостике, об­ратили на него взгляды. Командир звездолёта неловко встал, поморщился и сообщил:

— Мы только что вышли из варпа в системе Хеваран, верховный маршал.

— Подтверждение есть?

— Так прозрел навигатор, мой господин. — Капитан по­вернулся и указал на основные обзорные иллюминаторы, чьи ставни как раз задвигались. — Взгляните сами.

Они находились на дальних окраинах системы Хева­ран, холодном и безжизненном кладбище иссохших ко­рабельных остовов и медленно дрейфующих астероидов. Время и пагубное воздействие пустоты постепенно стёрли со звездолётов опознавательные знаки — удары микроме­теоритов и постепенно нараставший лёд соскоблили их до­чиста. Мёртвые корабли, несомненно, принадлежали Им­периуму, хотя относились к таким древним типам и мо­делям, что сгинуть могли не позже, чем тысячи лет назад. Так как в системе отсутствовали крупные внешние пла­неты, это наследие стародавней битвы скопилось вблизи точки Мандевиля, образовав зловещую баррикаду, кото­рую «Вера» уже начала огибать.

— А вот и он, — произнёс корабельный капитан Игаз, показывая рукой.

Хеваран, всё ещё очень далёкий, выглядел как корявая серая глыба. Над его просторами плыли редкие облака, создающие скромный покров чистоты, но даже он не мог сокрыть шрамы, до сих пор терзающие планету.

— Никаких сигналов, помимо локализованных вокс-ка­налов, никакой крупной инфраструктуры или значи­тельных источников энергии. — Игаз постучал пальцем по губе. — Если бы мне велели оценить ситуацию со сторо­ны, я бы счёл, что там произошёл полный развал общества.

— Организованный развал, — поправил Хелбрехт с ка­тегоричностью смертного приговора. Игаз вопросительно посмотрел на воина, и тот продолжил: — Хеваран — руин­ный мир. Упадок для него и наказание, и дар: планета ста­ла пеплом, из которого взрастут иные. Адской дырой, что внушает смирение прочим.

— Значит, это устроили намеренно? — уточнил Игаз. Подавшись ближе к иллюминаторам, он уставился на мир широко раскрытыми глазами. Он видел Хеваран во всей полноте, но ему не удавалось по-настоящему разобрать­ся в сути планеты, в тех аспектах, что имели значение. — Мир оставили гнить в качестве подношения?

— Предупреждения, — отрезал Хелбрехт. — Узрев их вероломство и слабость, Рогал Дорн постановил, что им навеки запрещено улучшать своё положение. Они долж­ны лишь страдать и пресмыкаться. Мир, ставший их моги­лой, послужит им домом. Там не будет ни траурных залов, ни великих творений. Одни лишь руины прошлого. Его жи­телям повелели питаться либо тем, что удастся отыскать, либо тем, что им подадут, а также пропускать на бескрай­ние поля сражений паломников, что прибывают поглазеть на их планету, будто аристократы в зверинце. — Хелбрехт позволил себе редкую улыбку. — И всё это, узаконенное властью примарха, продлится до скончания времён.

Игаз склонил голову.

— Мне совершенно неуместно подвергать сомнению волю примарха, — сказал капитан и вернулся к созерцанию мира. — Мы выйдем на орбиту в течение двух дней. Желаете, чтобы я попытался связаться с местными жителями?

— Только когда займём орбиту, — ответил Хелбрехт. — Пусть у них будет как можно меньше времени на раздумья. Расторопность — вот наше мощнейшее оружие. Мы выса­димся, отыщем реликвию и отбудем прежде, чем они пой­мут наши намерения. Чем позже они опомнятся, тем боль­ше у нас шансов на успех.

— Но… — Судорожно сглотнув, Игаз продолжил: — Вы ведь верховный маршал Чёрных Храмовников, мой господин. Несомненно, вы вправе просто потребовать от них то, что вам нужно?

— Безусловно, и, возможно, со временем я так и поступлю. Но мне хочется взглянуть на них безо всяких уло­вок. Услышать от хеваранцев правду — правду о них са­мих и об их мире. Вероятно, они не знают меня, но сыно­вья Дорна им ведомы. Мне нужно посмотреть им в глаза, дать им увидеть преемственность в моей крови. Лишь тогда я сочту, что можно продолжать… Повелеваю, что­бы корабль снарядили для отлёта сразу же после нашего возвращения. Отправьте на сбор ордена уведомление о том, что мы прибыли, и мою похвалу за их приготовления.

— Есть, повелитель. Я попрошу начальника вокса под­готовить стандартные депеши или же вы пожелаете соста­вить более личные послания?

— Не сейчас. Если мы найдём искомое, я сам извещу об успехе, но пока что достаточно обычного оповещения о том, что мы на месте.

— Как пожелаете, — произнёс капитан, кланяясь. — Мы продвигаемся во внутреннюю систему, повелитель. Я свяжусь с вами в случае каких-либо происшествий. — Он немного помолчал и задумчиво почесал подбородок. — Оставшееся до выхода на орбиту время вы потратите на подготовку к операции, я правильно понимаю?

— Верно. Прежде чем ступить в мир с такой священной историей, необходимо вознести некоторые молитвы. Вер­нейшим сыновьям надлежит почтить родичей по крови Дорна, и да исполнится вновь его предвечная воля.

На покрытое шрамами лицо Хелбрехта упал свет из от­крытых иллюминаторов, и оно показалось наброском древ­ней расколотой поверхности Хеварана. В тот миг воин выглядел невероятно постаревшим, но притом перепол­ненным энергией. Он напомнил Игазу скульптуры, ста­равшиеся передать воинскую выправку живых астартес. Иногда верховный маршал стоял так неподвижно, что вы­глядел как настоящая статуя — предмет роскоши в готиче­ском стиле, приличествующий какой-нибудь часовне или мостику более претенциозного корабля.

Хелбрехт отвернулся от иллюминаторов и зашагал к вы­ходу из командного центра, охваченного негромкой суе­той. Глядя вслед воину, Игаз покачал головой.

— Да пребудет с вами Трон, верховный маршал, — на­конец произнёс он.

До того как «Вера» приблизилась к планете, братья про­водили дни в почти непрерывных молитвах и подготовке.

Хелбрехт не расставался с оружием и не снимал бро­ню. Неважно, преклонял он колени перед алтарём часов­ни и Императором-Звездоплавателем или в одиночестве упражнялся с мечом в тренировочном зале, Храмовник всегда выглядел как воплощение праведной битвы.

Снова и снова включённый клинок рассекал воздух, пока Хелбрехт менял стойки. Каждое движение получа­лось плавным, безупречным, убийственным. В кульмина­ционные моменты он наносил удары по гладким камен­ным колоннам, и в результате его занятий у каждой стены зала возникли грубые лестницы из выбоин. Выполненные им разрезы находились примерно на высоте среднего че­ловеческого роста, и каждая метка соответствовала смер­тельному выпаду, идеально продуманному способу отнять людскую жизнь.

Хелбрехт взирал на них с удовлетворением.

«Приближается момент истины, — думал он, — и я, как всегда, стремлюсь исполнить Его волю. Я служил. Испы­тывал себя. Проходил через пламя. Ждёт ли меня здесь награда, Господи?»

Рыцарь упражнялся всё истовее. Развернувшись, он на­чал методично продвигаться по залу, вздымая и опуская клинок. Крутился, пригибался, делал размашистые и пря­мые выпады. Наконец Храмовник почувствовал удар меча о камень. Толчок дрожью прокатился по руке. Хелбрехт воспринял его, хотя латы поглотили большую часть ки­нетической энергии. Фантомное ощущение скользнуло по пучкам псевдомышц под бронёй и рассеялось. Протяж­но выдохнув, воин отвёл оружие.

«Не давай отдыха моему клинку, ибо я жажду приме­нять его во имя Твоё. Все дела мои — во славу Империума. Моя жизнь и долг суть служение. Битвы и победы — под­ношение, что возлагаю я на алтарь Твой. Я искуплю мои неудачи и избавлюсь от недостатков, замеченных Мстя­щим Сыном. Я обновлю себя и верну святость предназна­чению моему».

Пребывание наедине со своими мыслями приносило Хелбрехту как покой, так и муки.

Он напрягся, опустил оружие и повернулся к двери зала. Там ожидал Нивело, наблюдавший за ним. Брат Меча так­же носил полный доспех, в ножнах на бедре висел клинок, а в правой руке ветеран удерживал массивный штормовой щит. К левой части его пояса крепились болт-пистолет и мелта-бомба. Нивело подготовился к предстоящим со­бытиям так же, как и Хелбрехт.

— Если продолжишь в том же духе, мы лишимся тре­нировочного зала, — укорил его ветеран, кивнув на колон­ны. — Он просто на головы нам рухнет. Капитан корабля, несомненно, крайне расстроится.

— Шутки в сторону, Нивело, — сурово произнёс Хелбрехт. — У меня уже не хватает на них терпения.

— Как пожелаешь, верховный маршал, — ветеран по­жал плечами.

В доспехах жест получился настолько подчёркнутым, что выглядел почти комичным. Казалось, присягнувшие братья Чёрных Храмовников просто не способны на подоб­ные телодвижения. Появление Нивело разозлило Хелбрех­та, вывело из задумчивости, и верховный маршал не соби­рался терпеть его дольше необходимого.

— Остальные готовы?

— Больхейм готовился столь же долго, как и ты, если не дольше. С Рамбертом примерно так же. Теодвин поза­ботился о припасах и бегло осмотрел нас всех. Этот парень о тебе переживает. Мне думается, реклюзиарх твёрдо ре­шил защитить твой дух и тело в нашем искании, а потому прислал капеллана, чтобы проследить за душой, и апоте­кария на тот случай, если проявятся побочные действия Перехода.

— Но вот он я, — произнёс Хелбрехт, широко раскинув руки. — Стою, крепкий и бодрый, в здравом уме и теле, твёрдый духом и душой. Если у кого-то есть опасения, пусть выскажется открыто. Император благоволит пря­модушному, а не трусу, скрывающему свои мысли.

— Отличные слова, — закивал Нивело. — Вот бы толь­ко все их услышали.

— Хватит! — прорычал Хелбрехт. — Ты мой брат, мы служили вместе много лет и сражались во множестве кам­паний, но даже моё терпение не безгранично!

— Прости, брат, — сказал ветеран. — Путь вышел дол­гим, и мне не терпится увидеть его цель. Мне не нравит­ся бесцельно сидеть в четырёх стенах. Если уж я попал в пустоту, то должен находиться или на корабле, летящем на войну, или на посадочном судне, или в десантной капсу­ле. Бездействие ужасно раздражает.

— Я понимаю твои терзания, Нивело, — проговорил Хелбрехт и наконец вложил меч в ножны. Стоило ему убрать священный клинок, как свет в отсеке изменился, будто само пространство стало более мирским. — Чем рань­ше выполним долг, тем скорее вернёмся к истинному кре­стовому походу. Галактика не станет ждать, пока мы отсут­ствуем, и не прекратит вращаться. На нашу долю всегда хватит войн и противников, которых нужно сразить… — Магистр ордена помолчал. — Если мы этого достойны.

Нивело ответил не сразу:

— Ты слишком скор на сомнения, брат. Реклюзиарх ве­рит в тебя, как и все, кого избрали встать рядом с тобой.

— Мне следовало отправиться одному, в лохмотьях кающегося грешника и с хлыстом в руке. Отправьте меня на равнины разрухи, дабы я стирал в порошок идолов, как поступает любой сын этого мира. Мне надлежит омыться моими страданиями и позором.

— Хотя Сигизмунд был и чемпионом, и верховным мар­шалом, он никогда не отдалялся от других. Могуществом его наделяла поддержка братьев. Отчего же ты должен по­ступать иначе? — Фыркнув, Нивело обнажил клинок и для пробы рассёк воздух широкими рубящими движениями. — Мы даём тебе силу так же надёжно, как ты — нам.

Хелбрехт кивнул.

— Если уж мне выпал такой удел, то я благодарен, что встречу мою судьбу вместе с воинами вроде тебя. — Он хлопнул Нивело по плечу, а затем направился к две­ри. — Пойдём, брат. Руинный мир ждёт.

«Пламень Терры» прорвался через слой блёклых об­лаков-струпьев в неприглядной атмосфере и устремил­ся вниз, к обширному северному континенту, огибая без­жизненные равнины на месте давно высохших океанов. Вокруг запылённых кратеров расстилались скопления того, что осталось от зданий. Рухнувшие исковерканные остовы служили напоминанием о неудержимой бойне, разыгравшейся здесь. В иллюминаторы виднелись испо­линские горные хребты. От крепостей и бункеров, ког­да-то находившихся там, остались только развалины, ко­торые местные называли Рудиментом.

Мёртвый мир Хеваран лишь притворялся живым. Его существование зиждилось на упрямстве, непокорности и преданности древнему обету, а не на каких-то внутрен­них силах. Планета, ковыляя и пошатываясь, выбиралась из эпохи легенд в настоящее, где становилась всё менее полезной.

Повсюду, куда ни глянь, лежала серая пыль и осколки камня. Весь мир превратился в выгоревший погребальный костёр, лишился растительности и явных признаков жиз­ни. За каменную кладку упорно цеплялся лишайник, ловя­щий лучи тусклого солнца. На свету покрытые им участ­ки выглядели как изящно окрашенные бугры и завихре­ния, подобные цветущим водорослям на поверхности моря.

Воины заметили следы цивилизации, лишь когда «Вла­стелин» заложил вираж и приблизился к импровизирован­ной посадочной площадке у поселения Дар Веры. На ска­лах копошились фигуры в серых балахонах и полевой фор­ме, цветом настолько схожие с горной породой, что почти сливались с ней при наблюдении с воздуха. При всех при­тязаниях колоссальных городов в других мирах, именно Хеваран по-настоящему напоминал улей насекомых. Рабо­чие сновали, будто муравьи, выстраиваясь в длинные це­почки, занятые каким-то делом. Когда десантный корабль промчался на малой высоте, некоторые из них оторва­лись от своих трудов и, прикрывая глаза, стали смотреть, как «Пламень Терры» готовится к приземлению.

Следуя лаконичным указаниям по вокс-связи, сопро­вождавшимся щелчками в канале, пилот направил маши­ну к посадочной платформе, обозначенной как «Приём­ная-пять». Площадка оказалась удивительно просторной, больше подходящей для набитых паломниками грузовых модулей или старых транспортников Милитарума, чем для сверкающего металлом штурмовика Космодесанта. В прошлые века поле расчистили от мусора и выложили мелкомолотым щебнем и просоленной землёй. Двигатели с протяжным воем дохнули жаром и сбросили обороты. По­том откинулись задние рампы, по которым наконец спу­стились воины-пассажиры.

Первыми вышли Нивело с Андроником. Брат Меча гор­деливо шагал, выпрямив спину, и неофит, идущий рядом, следовал его примеру. Когда Андроник отошёл в сторону, личный штандарт Хелбрехта захлопал на слабом ветру с гор. Нивело между тем двинулся в противоположном на­правлении. За ними появились Теодвин и Рамберт, стес­нённо ступающие в ногу. Внизу они также разделились.

Последними высадились Хелбрехт и Больхейм. Пле­чом к плечу верховный маршал и чемпион казались непо­бедимыми и великолепными, словно ожившие агитацион­ные барельефы. Оба воина шли в молчании, в первый раз оглядывая приветственный комитет.

Шестерых космодесантников встречала дюжина сол­дат в серых шинелях штормового оттенка. Бойцы стояли навытяжку, прижимая к груди лазружья.

«Нет, не штормового оттенка, — подумал Хелбрехт, при­смотревшись. — Каменного, пыльного».

Как один, солдаты плавным движением опустились на колени, уперев приклады в гладкий скалобетон поса­дочной площадки. Из-за их спин донёсся звук, который Хелбрехт распознал не сразу. Лишь через пару секунд он понял, что это аплодисменты.

Старик в простой серо-синей рясе чиновника неуклюже прошёл через строй коленопреклонённых солдат. Он хло­пал в ладоши, придерживая локтем трость. При виде ше­стерых астартес на его лице с тонкими, почти птичьими чертами возникла улыбка, в равной мере благоговейная и ошеломлённая.

Перед высадкой все, кроме Хелбрехта, надели шлемы. Верховный маршал в нём не нуждался, ведь ему нечего было скрывать. Он желал показать Хеварану, как выгля­дит избавление мира. Открыть лицо потомков Дорна, ко­торые отдали столь многое, чтобы сохранить эту планету для человечества. Он хотел, чтобы хеваранцы видели, кого должны благодарить.

— Добро пожаловать, сыны Дорна, — начал старик. — Снова приветствуем вас на Хеваране, руинном мире. — Он поклонился в пояс. — Я главный секретарь Август Клат. Имею честь занимать высшую официальную должность на этой планете. Делами пилигримов также напрямую ве­даю я. — Клат покачал головой и рассмеялся. — Не будет преувеличением сказать, что мы удивились, получив из­вестие о вашем прибытии, ведь в нынешние дурные вре­мена к нам перестали прибывать даже паломники…

Старик, казалось, ещё заметнее утонул в просторном синевато-сером балахоне. Он старательно удерживался от того, чтобы поднять глаза.

— Всё из-за Разлома, — почти прошептал Август. По­том секретарь просветлел и заставил себя улыбнуться. — Однако удостоиться визита Адептус Астартес — редкий дар в наше непростое время. Особенно если это генные по­томки самого Рогала Дорна! Впрочем, мало у кого, кроме вас, возникли бы причины посетить нас — неважно, в ка­честве кающихся грешников или паломников. Осмелюсь предположить, что вами, воинами прославленного ордена Чёрных Храмовников, движут иные мотивы.

— Я Хелбрехт, верховный маршал Чёрных Храмовни­ков, — магистр капитула произнёс эти слова с простой, пря­мой властностью. Вложенной в них мощи хватило, чтобы солдаты качнулись назад, будто само его присутствие тес­нило их. — Благодарю за приём и одобряю, что вы подоб­ным образом почитаете слуг Императора. — Он кивнул по­чётному караулу, а затем жестом указал на собственную свиту. — Со мной прибыли чемпион Императора Боль­хейм, Нивело из Братии Меча, капеллан Рамберт, апоте­карий Теодвин и неофит Андроник. Мы пришли со свя­щенной миссией, следуя надмирному видению от самого Бога-Императора.

Ненадолго воцарилось безмолвие, пока секретарь пере­варивал услышанное. Хелбрехт слышал биение его серд­ца так же отчётливо, как доносящийся издалека непрерыв­ный стук молотов в руках иконоборцев. Местные жители тяжко трудились, избавляясь от прошлого. Маршал чув­ствовал ослабевший смрад фицелина и прометия, больше похожий на эхо воспоминаний. Планету по-прежнему окутывал саван былого, в точности как самого Хелбрехта не покидало видение.

Каким бы невероятным это ни казалось, холодный блед­ный мир до сих пор тлел от последствий прошлых войн. Сквозь удушливую вонь горящего мусора, запах гото­вящегося мяса и кипящей похлёбки пробивался резкий привкус крови. Над планетой витал трупный смрад дав­него смертоубийства — такая же неотъемлемая часть её сути, как сила тяжести. Глядя на мужчин и женщин, ко­торые жили и умирали здесь, Хелбрехт ощущал, как да­вит на них родной мир.

Их изнуряла собственная история и грехи давно сги­нувших предков.

— В таком случае мы рады вам ещё больше, верховный маршал Хелбрехт, — произнёс чиновник Клат.

В его голосе проявилась твёрдость. Почтительность, вызванная благоговением пред лицом не просто космо­десантника, но воина высочайшего звания и положения. Каждый мускул напрягся в теле старика, когда он всё же поднял взгляд на исполинских астартес.

Хелбрехту стало интересно, очевидны ли для этих смерт­ных различия между членами его отряда. Он уже давно привык к расхождениям, независимо от того, пытался ли сгладить их или преодолевал лично. В глазах обычных лю­дей Храмовники наверняка не отличались между собой ни­чем, кроме роста, телосложения и модели доспехов. Они не ведали, сколь глубока внутренняя разнородность. Про­стым смертным достаточно сознавать, что астартес — ред­кий подвид людей, преобразованных генной инженерией и хирургией, всецело изменённых дополнительными орга­нами. Идея того, что возможны существа совершенно ино­го порядка, оставалась немыслимой для всех, кроме самых образованных адептов Империума.

— Потребуется ли вам что-либо? — спросил Клат. — Наши ресурсы… в общем, скудны.

Секретарь покачал головой и жалобно прикусил губу. Хелбрехт ощутил, как внутри накапливается отвращение. Одно дело — слабость, типичная для смертных, но такое манерничанье почти оскорбляло его. Маршал положил руку на затыльник меча, борясь со своей несдержанностью.

— Нам понадобится лишь проводник, как только мы определимся с маршрутом, — ответил Хелбрехт.

Он повернулся и кивнул Больхейму. Чемпион казался рассеянным: он оглядывался по сторонам, пытаясь соотне­сти пылающий мир из своих видений с тлеющими углями в настоящем. Маршал наклонился к Больхейму, не сводя с него глаз. Показалось, что его пристальный взгляд заста­вил избранника Императора прийти в себя, и тот обратил на командира линзы шлема. Хелбрехт заговорил снова:

— Что ты видишь, брат?

— Сей мир поёт, — выдохнул Больхейм. — Его, слов­но воздух, пронизывает сияние минувших эпох… — Воин встряхнулся. — Когда Император одаряет меня, я вижу свет. Капелланы рассказывают, что в сиянии том чемпионы познают волю Императора и низвергают Его гнев на тех, кто наиболее порочен. Всю планету опаляет па­мять о содеянном здесь. Правосудие, свершённое столь давно, по-прежнему тут. Я вижу свет, когда закрываю глаза, но он не желает воссоединяться. Мне нужно вре­мя. Я должен ступить на поля, что явились нам в виде­нии. Я обязан познать этот мир.

Слова лились торопливо, шипящим потоком, и чуди­лось, что на самом деле говорит не Больхейм. Как будто он лишь служит устами чему-то более великому.

«Император молвит — мы внимаем. Большего нам не дано. Нам положено не задавать вопросов, а просто по­виноваться. Сражаться за Него. Вот наша суть».

Хелбрехт кивнул и снова повернулся к секретарю. Тот выглядел бесстрастным, и казалось, что негромкая беседа между астартес его не обеспокоила. Он смотрел на Хелбрехта всё с тем же ошеломлённым выражением лица, не решаясь заговорить.

— Нам понадобится проводник, — повторил магистр ордена.

— Разумеется, мой господин. Нам в удовольствие послу­жить вам. Когда найдём кого-нибудь подходящего, я сра­зу же пришлю его. Мы проведём вас по старейшим из путей паломников, на которых иные уже обретали просветление. Остаюсь вашим вечно преданным слугой.

Старик поклонился и заковылял прочь. Солдаты по­чётного караула не двигались с места, наблюдая и ожидая чего-то. Наконец они опустили оружие.

Главный секретарь Август Клат изо всех сил спешил прочь от места приземления в лабиринт городских ла­чуг, палаток и груд щебня, что разделяли их. Они, конеч­но, не служили стенами, ведь это нарушило бы сакраль­ное соглашение. Вовсе нет, мусор сваливали здесь, чтобы разобраться с ним когда-нибудь в ближайшем будущем.

Весь Хеваран держался на полумерах и лазейках в пра­вилах. Дух местного закона вещал гораздо громче, чем буква.

Старик попытался унять дрожь в ногах, в руках, в гла­зах, но потерпел сокрушительное поражение. Некоторые рабочие останавливались и пялились на чиновника: его торопливая походка не побуждала их потерять интерес, а привлекала внимание.

«Отчего же они так потрясли меня, эти полубоги из-за грани небес? Каратели наших предков…»

— Гневная десница Господня, — пробормотал он себе под нос и сплюнул в пыль. — Пришли напомнить о на­ших грехах!

Он завернул за угол, миновал завешенный вход в хибар­ку-столовую. Из-под грубого пластекового брезента вы­сыпала стайка детей, которые болтали и смеялись, забав­ляясь с игрушечными орудиями труда. Вслед за ними вы­скочила худосочная матрона и виновато кивнула старику. Он благосклонно улыбнулся и двинулся дальше, мимо жи­лых палаток и траншей под отхожие места, вниз по истёр­тым каменным ступеням в углубление в земле. Здесь всё пропахло лишайником. Он прилипал к камню влажными мясистыми листьями, и казалось, что оживает сама поро­да. Когда-то давно, ещё мальчишкой, Клат видел, как ли­шайник поглотил половину разрушенной статуи. Отрост­ки проталкивались через разбитую лицевую пластину, де­лая неизвестного воина ещё менее узнаваемым.

В детстве Август часто задумывался о том, чьё это изваяние. Он, конечно, знал, что такие размышления — ересь. Клата учили, что те, кто воздвиг памятники и сооружения прошлого, предали Трон. Оказались чудовищами. Демо­нами. Их нужно не помнить, а просто искоренять.

Тогда он без лишних вопросов поднял кувалду и разнёс лицо под ползучими ростками на плесневелые обломки.

Отгоняя вонь гниющей каменной кладки, Август от­крыл люк. Внутри дышалось приятнее: воздух прогоняли через сбоящие фильтры и очистители, удалявшие большую часть песка и грязи. Он сделал глубокий вдох. То, что он остался одним из немногих представителей власти в ру­инном мире, имело свои преимущества. Истинной роско­ши тут не сохранилось, однако Клат получил доступ прак­тически ко всем древним сооружениям. На любой другой планете эти туннели, да и его спартанские покои, едва ли подошли бы даже слуге низкого происхождения.

«Я правлю миром, но у меня ничего нет. По какому же замыслу так сложилось?»

Секретарь помрачнел. Воины с небес не имели понятия, что такое нужда или нищета. Они просто оружие, и поч­ти ничего более. При всём их благочестии и оснащении, астартес служили всего лишь инструментом. Отправля­лись туда, куда им велят, гонялись за видениями и знаме­ниями, называя это божественной волей.

— Безумие, — буркнул он. — Полнейшее безумие.

Остановившись перед дверью в свои покои, Август от­крыл её. Он жил в маленькой комнате, такой же тесной и непритязательной, как наземные жилые палатки. Поч­ти всё помещение занимали кровать, стол с резной доской для игры в регицид…

И сгорбленное создание за ней, которое обдумывало следующий ход.

Огромное тело соперника щёлкало и жужжало при каждом движении. Пальцы латной перчатки сомкнулись во­круг одной фигурки, подняли её и передвинули по доске. Затем игрок заколебался, поставил её обратно и замогиль­но вздохнул:

— Не ожидал, что ты вернёшься так быстро, главный се­кретарь. Я всё ещё обдумываю мой ход. Любая игра пред­полагает великое множество вариантов… Надеюсь, ты уже уяснил это.

— Безусловно, — согласился Клат и тоже устало вздох­нул. Он сел напротив громадной тени. — У людей нет опре­делённой судьбы. Она подобна не тени на стене, но спек­тру возможностей, свету, пропущенному через призму.

— В точку, Август, — усмехнулся сидящий и расхохо­тался.

Смех, звучащий как скрежет, совершенно не соответ­ствовал гигантскому телу в броне. Вымученный, искус­ственный, пустой… Возможно, на каком-нибудь предыду­щем этапе своей жизни секретарь придал бы этому большее значение и обеспокоился насчёт того, с каким же суще­ством он разговаривает. В старину всегда предостерега­ли насчёт сделок с демонами и договоров с чудовищами. Раньше Август думал, что это просто байки с пустошей.

И посмотрите, к чему он пришёл.

— Возникли некоторые осложнения, — неожиданно сказал Август.

— Сыны Дорна, — ровным голосом произнёс собесед­ник. — Я осведомлён. Они не так хитроумны, как им ду­мается. Это касается и тебя, мой друг. Теперь ты можешь скрыть от меня лишь немногое.

Металлические пальцы снова выбрали фигурку. Взве­сив её в ладони, игрок завершил ход.

— Чего же вы от меня хотите? — спросил Август.

— Главный секретарь, это ведь очевидно! — ответил си­девший напротив воин. Он встал из-за стола, потягива­ясь. Древние вычурные латы заурчали, и свет единствен­ного в комнате люмена отразился от их резко очерченных граней. — Я хочу, чтобы ты отвёл их туда, куда им нужно.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ: РАВНИНЫ ОТЧАЯНИЯ

— Главный секретарь Клат передал, что вы ищете про­водника, — криво усмехнувшись, произнёс мужчина.

С тех пор как Август ушёл, прихрамывая, минул целый час. Космодесантники, не двигаясь с места, стояли в неров­ном оцеплении вокруг «Властелина», оглядывая изуродо­ванные пейзажи. Бригады рабочих торопливо подходили к платформе, готовясь приступить к расчистке террито­рии или дроблению камня, но замирали, приблизившись к воинам. Люди ожидали, что прибыл корабль с группой паломников или судно снабжения, хотя и то и другое те­перь случалось редко, а вместо этого сталкивались с ожив­шими сакральными образами из легенд.

Чёрные Храмовники не обращали внимания на при­стальные взоры, пока через шеренгу солдат не протиснул­ся какой-то неопрятный человек. Ни разу не оглянувшись, он картинно поклонился Хелбрехту.

— Вам нужен проводник? — повторил он, наклоняя го­лову то в одну, то в другую сторону, будто разговаривал с ребёнком.

Мужчина носил прочную кожаную одежду того же туск­ло-серого цвета, что и на солдатах и чиновнике, — стан­дартного для планеты оттенка расколотой каменной клад­ки. При себе он имел охотничий лазкарабин. Румяная кожа смертного казалась дублёной, а тёмные волосы он стриг очень коротко.

«Практичный» — вот какое слово пришло на ум Хелбрех­ту при виде проводника.

— Зерик, господин, — бодро произнёс он. — К вашим услугам.

Похлопав по лазкарабину, висевшему на плече, муж­чина добавил:

— Вам повезло, сударь. Здесь никто не знает развали­ны лучше меня.

— Ты охотник? — поинтересовался Хелбрехт.

— Да, сударь, дело почётное. — Зерик снова кивнул. — Защищаю рабочие бригады, отгоняю рад-волков. — Он под­нял глаза на магистра ордена и сухо рассмеялся. — В этих краях вечно какие-то опасности. Иногда на детей напа­дают, когда они собирают шрапнель. За такое надо в лоб стрелять, тут и говорить не о чем.

— Понятно, — произнёс Хелбрехт тоном, ясно дающим понять, что подобные неурядицы не заслуживают его вни­мания. — Проведёшь нас к старым полям сражений?

— Ага, если вам туда нужно.

— Да.

— Значит, туда я вас и отведу, — произнёс Зерик с улыб­кой. — Мало кто забирается в такие дали, тем более в ны­нешние циклы и в это время года. — Он прищёлкнул язы­ком и забарабанил пальцами по прикладу лазкарабина. Старая привычка, от которой охотник так и не избавил­ся. — На тех дорогах холодно, и куча народу болтает, что во внешних развалинах водятся привидения.

— Привидения? — уточнил Хелбрехт. Он чувствовал энергию этого места, но в ней ощущалась божественная убедительность, а не связь со злыми духами.

— Верно, господин, — кивнул Зерик. — Будто бы при­зраки прошлого бродят по полям битв, снова и снова по­вторяя сражения, в которых погибли. Если пройдёшь сре­ди духов, то разделишь их судьбу. Помрёшь насильствен­ной смертью.

— И ты в это веришь?

— Неважно, во что я верю, сударь, я ведь просто охотник. Обычный проводник. Но вот что вам скажу… — Он снова похлопал по лазкарабину. — Я пока ещё не встретил там ничего такого, с чем бы не справился мой дружок.

Весомо кивнув, Хелбрехт заговорил ровным и взвешен­ным тоном:

— Наша миссия священна. Нам нужно исполнить долг. Ты не должен ставить его под сомнение. Не должен вме­шиваться. Как только мы найдём то, что ищем, ты отпра­вишься назад без нас. Это ясно?

— Совершенно, сударь, — энергично ответил Зерик. — В своё время я уже заключал похожие деловые соглаше­ния. Они всегда приносили навар…

— Тут не будет никакого навара, — отрезал Хелбрехт. В голосе верховного маршала появились жёсткие нотки: низкое угрожающее потрескивание, как при включении оружия с энергополем. Взгляд Зерика скользнул с лица магистра ордена на меч в набедренных ножнах, а затем вдоль шеренги воинов в силовых доспехах. — Есть толь­ко священный долг перед Богом-Императором, и он сам по себе награда.

— Конечно, как скажете. Простите, что намекнул на иное. — Зерик сверкнул ухмылкой. — Наши жизни — в слу­жении Ему, господа мои. Истинному Владыке человече­ства. В конце концов, этим мы тут и занимаемся. Каждое поколение, одно за другим, заглаживает грехи прошлого. А если мы не можем покончить с прошлым, тогда у нас нет права на будущее…

— Достаточно, — перебил Хелбрехт.

Он двинулся с места, и Зерик тут же отступил, как будто только сейчас осознал неимоверную смертонос­ность верховного маршала и его свиты. Больхейм пошёл за Хелбрехтом, и при каждом их шаге Зерик отходил всё дальше. Остальные бойцы последовали за товарищами.

— Выведи нас на простор, — велел магистр ордена. — Покажи, что стало с этим миром.

Они отправились на запад от палаточного поселения, на равнины Отчаяния.

На планете лежал тяжкий полог разорения. Неприят­но пахло солью, и вонь усиливалась по мере того, как от­ряд продвигался вглубь растрескавшихся омертвелых пустошей. Сначала влага постепенно ушла из почвы, по­том даже воздух стал сухим, прокалённым. Зерик порой останавливался и отхлёбывал из фляжки, которую носил в кармане серого плаща. Один раз охотник спросил, не хо­тят ли космодесантники воды, но те отказались, и больше он не предлагал.

Группа повсюду натыкалась на развалины давно сокру­шённых укреплений. Навесная стена одного из сооруже­ний просела, обрушилась и медленно рассыпа́лась на ча­сти под воздействием нагрузки и тысячелетий эрозии. Разорванные и обгоревшие остовы танков и бронемашин торчали из дюн там, где тектонические сдвиги или обди­рающие ветра выволокли их на свободу. Металл кальци­нировался — оброс органическим мраморно-белым слоем отложений соли, из-за которых выглядел как глубоководный коралл на суше.

Вдруг Хелбрехт остановился. Наклонившись, воин под­нял с земли шлем и подставил его тусклым лучам, падаю­щим на пустыню. Массивная надбровная дуга и лицевая решётка указывали на доспех древней модели, и всё же отвратительно знакомый по видению. Если бы он закрыл глаза, то смог бы представить моральные качества бывше­го обладателя лат.

«За бронёй типа „Железный“ всегда скрывались тираны. Её носили те, кто предпочитал грубое запугивание и бес­плодное владычество».

Разжав пальцы, Хелбрехт выронил шлем обратно в со­лёную пыль равнин и побрёл дальше, сознавая, что шага­ет по праху и костям давно искоренённого неприятеля.

— Что-нибудь видишь? — крикнул он, обернувшись к чемпиону. Больхейм пинком отбросил шлем с дороги и поднял голову.

— Пока ничего, брат, — ответил чемпион, и даже вокс-усилитель не скрыл от Хелбрехта раздражение в его голо­се. — Знамения неопределённые, но я уверен, что мы в нуж­ном месте. Мы шагаем по полям битв, которые открылись нам обоим. Идём среди останков врага там, куда местные не добрались даже за тысячелетия трудов.

— Даже размолов в порошок каждый камень, что лежит в округе, они не затронут оболочку своего мира и не очи­стят его от грехов.

— Невыполнимые задачи порождают соответствующий образ мыслей, — вставил Рамберт, поравнявшись с осталь­ными. Его слова шипели из динамика череполикого шле­ма. — Они посвятили всё своё существование единствен­ной цели, которую определили клятвы, принесённые де­сять тысяч лет назад пред лицом полубогов. Интересно, сколько раз проверяли их исполнение раньше? Мы не пер­вые из рода Дорна, кто прибыл на Хеваран, и, несомнен­но, не последние…

— И всё же мы пришли сейчас, — сказал Хелбрехт, — когда Галактика в огне, а люди этого мира окутаны не­вежеством и стыдом. Они не выполняют своих обязан­ностей перед Империумом. Мир томится под покровом пыли и пепла, так и не собрав ни одного полка, который бился бы среди звёзд или срывал замыслы деспотов. Хе­варанцы чахнут в цепях своей истории, сражаясь во всё той же войне, вместо того чтобы обратить взор к небесам и помочь в кампаниях, заботящих нас ныне.

— Такова воля Дорна, — предостерёг маршала Рам­берт. — Они томятся на планете, ибо их место здесь. При­марх гневался, да, но был справедлив. Хеваранцы послу­жили примером для бесчисленного множества людей. Па­ломники странствуют по этим пескам и размышляют лишь о принесённой жертве. Их вера — вода на нории и помощь бесплодной земле.

Хелбрехт покосился на проводника. Зерик то ли не пой­мал на себе его пристальный взгляд, то ли притворился, что ничего не заметил.

— Иногда, — размеренно произнёс верховный маршал, — почва бывает особенно каменистой.

Покачав головой, он обратился к смертному напрямую:

— Куда ты нас ведёшь?

— Есть одно местечко, — вполголоса произнёс Зерик, — где казнят людей из поселений. Там, в дальних пустошах. Зовётся Голгофа. — Проводник снова замолчал, будто раз­мышляя о значимости того места. — Неподалёку там ве­лись работы, и, возможно, какие-то интересные находки могли выйти на свет. Вы ведь что-то такое ищете? В былые времена в тех краях столкнулись Железо и Камень.

— И Камень восторжествовал над Железом, низвергнув ложных идолов, — подытожил Хелбрехт. — Это ведь ваш катехизис и символ веры, разве нет? Рогал Дорн принёс Хеварану искупление через жертвенность. По его воле ваш народ посвятил себя покаянному труду, дабы вы служили хранителями истории и примером для других.

«Эта планета — их горнило. Точно такое же, как войны прошлого для самого́ их мира, а для меня — Армагеддон».

Нежданная мысль поразила Хелбрехта; она въедалась в разум, как беспощадная пыль пустыни.

«Битвы, которые закаляли меня раньше, не имели осо­бого значения. Даже крестовый поход против извергов оказался лишь фарсом, генеральной репетицией перед тем, как Император преподнёс нам истинную проверку.

Если мы — клинок, то Армагеддон — точильный ка­мень».

Зерик посмотрел на верховного маршала и кивнул.

— Именно так, сударь, — осторожно проговорил он.

В смертном чувствовалось скрытое напряжение, кото­рое только росло, пока группа пересекала моря песка, пыли и раздробленной каменной кладки. Чем дальше они уда­лялись от того, что здесь считалось цивилизацией, тем бо­лее растерянным выглядел Зерик, а его равнодушие каза­лось всё менее искренним. Даже самые уверенные в себе люди нервничали в присутствии постчеловеческих воинов, а среди благородных братств астартес Чёрные Храмовни­ки представляли собой одно из наиболее устрашающих.

«Нам чужда настороженность, кою мы вселяем в сердца других, — рассуждал Хелбрехт. — В Империуме ещё мно­го миров, включая Священную Терру, где присутствие на­ших бойцов внушает страх вместо веры. Там в нас видят проклятие, а не благословение».

Возможно, и Хеваран входит в их число. Руинный мир окутала пелена, порождённая древними преступлениями и ещё более старинной враждой. Архивраг сжал планету в когтях, и на её душе остались отметины. Впрочем, так же поступили и праведники.

«Стоило ли оно того? Раны, нанесённые нами во имя справедливости и мести… действительно ли они реши­ли проблемы планеты? Чем они помогли Империуму? Да, десять тысяч лет паломничеств и благочестия пошли нам на пользу. И всё же я поневоле размышляю о том, что утрачено здесь».

Он вновь подумал о Гиллимане, который призывал воз­держаться от показных проявлений веры. Их встреча от­бросила длинную тень, повлияв на каждое последующее деяние верховного маршала. По настоянию Гиллимана он бился за храмовые миры, затем перешёл Рубикон Прима­рис, чтобы стать хозяином собственной судьбы, и пригото­вился возобновить погоню за Зверем, желая доказать пра­ведность своего дела. Но действительно ли он хотел пре­следовать орка? Достоин ли он вести такую охоту?

Интересно, спрашивал себя Хелбрехт, что подумал бы генный прародитель Ультрадесанта, увидев, как он ро­ется в пыли прошлых войн, — ищет реликвии, пытается на ощупь отыскать уверенность, будто слепец. Как подоб­ное существо оценит его действия при следующей их встре­че? Возможно, примарх сочтёт его глупцом, но Хелбрехт ждал этого дня без боязни, как не пугала его и необходи­мость однажды отчитаться о своих деяниях перед самим Императором.

«Жаль, что не Он призвал к ответу этот мир. Если бы Император и после Ереси ходил по Галактике, если бы стоял рядом с Дорном, когда бушевали битвы Очищения и предателей вынуждали отступать, какой удел Он из­брал бы для хеваранцев?»

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ: В ТЕНИ ЧЕРЕПА

Голгофа оправдывала своё древнее название.

Спустившись в неровную лощину, вырубленную в вы­ветренной скале и выложенную мраморным крошевом, воины отделения обнаружили, что за ними наблюдают пустые глазницы ободранных черепов, вмурованных в ка­мень и скальные щели. Долина служила не для проведения ритуалов или почитания умерших: останки валялись, как бездумно выброшенный мусор. Над каждой парой глаз­ниц имелась надпись — подобающее предостережение, вырезанное во лбу:

«Предатель. Еретик. Злоумышленник».

По мере того как отряд двигался дальше, эти дивные определения менялись, становясь более растяжимыми. Когда здесь в основном избавились от уголовников, ре­цидивистов и язычников, понятие «преступник» заметно расширилось. Кого-то, похоже, казнили за безделье. Дру­гих — за недостаточно крепкую веру или пропуск молитв. Хелбрехт знал, что такие проступки заслуживают наказа­ния, но понимал и опасность такого подхода.

Стремление карать и обвинять обращало миры в скле­пы. Подобно кровавым жертвоприношениям древности, даже мстительность однажды иссякает, и у людей не оста­ётся ничего, кроме неуверенности и взаимных обвинений.

— Они сами роют себе могилы, — пробормотал Зерик. Хелбрехт посмотрел на смертного, и тот, неспешно отведя взгляд от безыскусно погребённых подношений, наконец обернулся к верховному маршалу. — Когда они последний раз берут в руки инструмент, то выкапывают место, куда положат их череп. Мне это всегда казалось разумным. За­ключительный акт служения Ему перед тем, как опустится топор. Они предали завет, который связывает все души. — Смертный покачал головой и отвернулся от мрачного мо­нумента. — Предательство всегда ранит.

— И такие раны заживают медленно, — провозгласил Рамберт, стоявший за проводником.

Зерик возглавил группу, и они вошли в узкое устье до­лины черепов, где ширины тропинки едва хватало, чтобы астартес двигались колонной по одному.

Пока они шли цепочкой, стены ущелья раздвинулись, и при первой возможности воины рассыпались веером, поддерживая оперативную дисциплину. Руки астартес ещё не касались оружия, но боевой настрой читался ясно, как всегда.

В центре долины что-то сидело. Вернее, стояло на коле­нях, наполовину занесённое песком, летящим из бескрай­ней пустыни, и раздробленными обломками руин. Оно ка­залось заброшенным, забытым. Таилось в тени отвесных склонов, притягивало взгляды опозоренных мертвецов. Оно привлекало их взоры так же, как впитывало темноту, отчего казалось чёрным как смоль — замаранным отраже­нием доспехов Хелбрехта и его братьев.

Ведь оно само было бронёй.

Её очертания становились всё более отчётливыми, пока отделение продвигалось к ней. Истукан, но не в латах, а со­бранный из них. Очевидно, части доспеха по отдельности извлекли из руин и грубо сколотили вместе так, что полу­чилось нечто вроде чучела для отпугивания птиц в агро­мире. Комплект разбитой почерневшей брони чем-то на­поминал оборванца, а знаки различия стали неузнаваемы­ми за эпохи распада, но по меркам столь позорного места фигуру явно воздвигли с некоторым почтением.

Хелбрехт обнажил клинок. Сакральная сталь меча блес­нула на солнце, и свет от потрескивающих разрядов вон­зился в тени, разгоняя тьму чистым сиянием. Храмовник вытянул оружие так, что его остриё почти коснулось идола.

Когда синее свечение озарило конструкцию, воины уви­дели потёртое железо и остатки косых чёрно-жёлтых полос. Оказалось, что доспех выкрашен не в почитаемый жёлтый цвет Имперских Кулаков, как броня, которую Хелбрехт носил в видении, но в колер врага. Архиврага. Древней­шего неприятеля.

— Что за кощунство? — прорычал Хелбрехт.

Астартес рассредоточились вокруг железного истукана, держа оружие наготове. Свет от крозиуса Рамберта влил­ся в сияние клинка его повелителя. Больхейм в мгновение ока встал подле магистра и приставил Чёрный меч к гор­лу неживого идола. За глазными линзами чемпиона горел огонь, распалившийся почти до безумия из-за осквернения святого места. Нивело встал справа от Хелбрехта и под­нял щит, оберегая повелителя. Теодвин и Андроник, вски­нув болтеры, встали по краям строя.

Зерик хранил молчание. Он смотрел на статую, но не с от- вращением или ненавистью, а с бесстрастным и усталым одобрением. По выражению его лица Хелбрехт с пол­ной уверенностью понял, что проводник здесь не впер­вые. Охотник уже видел тотем и знал, что тот попадётся им по дороге.

Развернувшись, верховный маршал приставил клинок к горлу Зерика, но смертный не дрогнул. Он медленно поднял глаза, из которых улетучилось напускное друже­любие. В них осталась только пустая и горькая ненависть, которую человеку следовало бы испытывать к мерзости, открывшейся им.

— Почему? — просто спросил Хелбрехт.

Зерик долго взирал на магистра ордена, а затем плюнул в него. Хелбрехт отключил питание меча, развернул кли­нок и плашмя ударил им проводника по голове. Охотник рухнул на землю. В следующий раз он сплюнул уже кро­вью, так что к тускло-серому и охряному цветам песка до­бавился яркий багрянец.

— Почему? — не отступал Хелбрехт. — Зачем вы отвер­нулись от Его света и стали почитать… это? Зачем пресмы­каться перед ложными богами и идолами? Почему?

— Из железа… — прошептал Зерик. У него дрожали ноги, но он заставил себя выпрямиться и уставился на верхов­ного маршала. То ли ему придала смелости уверенность в том, что гибель неминуема, то ли он просто выказывал решимость истинно верующего. — Из железа рождается сила, из силы рож…

Хелбрехт опустил клинок. Тот не пронзил Зерика, а вон­зился в пыльную землю рядом с ним. Воспользовавшись инерцией удара, маршал подался вперёд, схватил проводника за горло и дёрнул вверх, а потом в сторону, так что охотник беспомощно повис перед нечестивым тотемом, ко­торому поклонялся. Космодесантник выпрямил руку, вы­давливая из смертного жизнь. Вокруг поножей Хелбрех­та взметнулась блёклая пыль. Зерик с округлившими­ся от страха глазами царапал крест Храмовника на груди воина и дрыгал ногами, отчаянно пытаясь найти опору.

Еретик по-прежнему шевелил губами, стараясь закон­чить литанию. Фразы застревали у него в горле, и всё же он пытался вытолкнуть их в мир, наложить их на кресто­носцев, будто клеймо или проклятие.

Слова ещё вылетали у него изо рта, эхом разносясь по долине. И их подхватывали другие голоса, принесённые ветром, возносящие хвалу железу. Отвернувшись от ничто­жества в его хватке, Хелбрехт увидел вновь прибывших. Они надвигались решительно, в чётком строю, но вме­сте с тем выглядели взбудораженными и взвинченными.

Солдаты, поднявшиеся на гребень холма, были облаче­ны не в пепельно-серую форму, как ополченцы в поселе­нии, а в одежду железного оттенка, что напоминал о ста­родавней ереси. Каски отступников с гравировкой в виде черепа, нанесённого резкими линиями, походили на шле­мы типа III, в изобилии усыпавшие дюны.

«Они не носят богоугодные черепа и тем навлекают на себя позор».

— Из силы рождается воля.

Мантра летела со всех краёв ущелья плавно, как опуска­ющийся саван, но в ней ощущалась железная целеустрем­лённость. Под стук оружия о камень солдаты заняли пози­ции. Уже взвыли лазружья, а расчёты из двух бойцов ещё напрягали силы, устанавливая более тяжёлое вооруже­ние. Брошенные гранаты со стуком покатились по скло­нам из камня и костей.

— Из воли рождается вера.

Вокруг космодесантников расцвели взрывы, взметнув­шие облака пыли и измельчённых костей. Зубы и оскол­ки черепов разлетелись во внезапном порыве опаляюще­го ветра. Хелбрехт и его братья стояли совершенно непод­вижно, хотя вокруг них свирепствовала буря. Всё тонуло в огне разрушения. Истукан развалился — под градом вы­стрелов и внезапной волной жара древняя броня наконец уступила натиску войны. А солдаты всё скандировали, по-прежнему бросали вызов:

— Из веры рождается честь.

Хелбрехт чуть не рассмеялся. Услышав, что Зерик ста­рается прохрипеть ту же фразу, он повернулся к охотни­ку. Тот висел над клубами пыли и пламени, продолжая бо­роться. Дым обвивал его, однако ноское одеяние из дублё­ной кожи пока что не загоралось.

— Из чести рождается железо, и да будет так...

Рыкнув, Хелбрехт отпустил шею Зерика и тут же снова вцепился в него, словно поправив хват на рукояти клинка. Когда латная перчатка сомкнулась во второй раз, под ней уже оказался череп. Послушав приглушённую литанию, воин оборвал её навсегда. Он сжимал руку, пока не раз­дался хруст кости, сокрушённой керамитовыми пальцами. Хлынул поток жидкости, затем наступила тишина, и Хра­мовник уронил тело на землю.

Он снова взялся за меч.

Хелбрехт бросился вперёд, скачками взбираясь по раз­делённому на ярусы склону долины. Под его поступью тре­щали черепа. Маршал почти взлетел на верхний уровень и с глухим стуком приземлился на самодельное укрепле­ние из расколотого камня и песка.

Клинок описал дугу и разрубил двух солдат в поясе. Ещё живые враги вопили, пока их верхние половины ва­лились наземь, извергая фонтаны крови. Храмовник раз­вернулся, рассёк другого бойца от макушки до паха и пе­решагнул через дёргающийся труп. Провернув огромный меч в руках, воин опустил его и пробил каску солдата, бро­сившегося бежать. Раздался приятный слуху Хелбрехта сдвоенный хруст: клинок пронзил броню и кость, углубляясь в тело врага. Затем Храмовник с отвратительным чавкающим звуком вытащил оружие и огляделся в поис­ках следующей жертвы.

— И это всё, на что вы способны? — взревел он. — Я Хелбрехт! Верховный маршал Чёрных Храмовников! Я выстроил бастион из корабельной стали и огня над Ар­магеддоном! Я давал отпор князьям демонов и тем, кто испивает кровь и души! Я несу свет Императора, волю Его и гнев! Я — воплощение ярости Его и Его суда! И вы ещё смеете идти против меня?

Вокруг него уже начали рваться болты: братья Храмов­ники поражали свои цели. Когда солдаты культа повора­чивались к Хелбрехту, вскинув оружие, одним из них от­стреливали ноги, а другим — руки на спусковых крючках. Расчёт из двух бойцов навёл на магистра ордена лазпуш­ку, лихорадочно пытаясь привести её в действие. Не успе­ло орудие загудеть, набирая заряд, как его перерубил край металлического щита, потрескивающего разрядами. Сверкнул актиничный импульс высвобожденной энергии, де­тали орудия взлетели в воздух, а люди, повалившись нав­зничь, перепачкали серую форму и бронежилеты в ползу­чей пыли. Хелбрехт увидел, как Нивело взмахнул щитом в другую сторону, и силовое поле раздробило ближнему солдату переднюю часть каски вместе с лицом. Тот рухнул; мантра застряла у него в расколотых зубах. Крутнувшись на месте, ветеран вонзил меч в просвет между нагрудни­ком и шлемом другого отступника. Удар разорвал ерети­ка почти надвое, но это нисколько не смутило воина. За­тем Нивело подошёл к верховному маршалу.

— Угроза несерьёзная, — задумчиво произнёс Брат Меча. — Если еретики надеялись разделаться с нами, то они будут сильно разочарованы.

— Ещё ничего не кончено, — прорычал Хелбрехт. — Даже безумцы наверняка поняли бы, что шансы у них скверные. За нами придут орды. Надо связаться с «Верой несокру­шимой» и «Пламенем Терры». Всё будет решать мобиль­ность. Мы не можем биться против целого мира пешими и без поддержки.

— Вокс не действует, — сообщил Нивело. К тому вре­мени остальные братья присоединились к ним на гребне. Оружие Храмовников потрескивало от разрядов, болтеры ещё дымились. Их окружали кровь и следы резни — куски тел и трупы, привалившиеся к запачканной кладке. Пре­датели лежали сокрушёнными и выпотрошенными, в точ­ности как объект их поклонения. — Не знаю, что устроили эти мерзавцы, но они полностью лишили нас связи с орби­той и транспортником. Даст Трон, уже вскоре кто-нибудь заметит, что мы молчим, и пришлёт помощь. Если «Вера несокрушимая» выручит нас, мы сможем обрушить на вра­га всю ярость ордена.

— Мы не вправе просто сидеть сложа руки, — процедил Хелбрехт. Он взмахнул клинком, указывая вниз, в лощи­ну с черепами. — Там восседал идол ереси и тирании лож­ных богов. Его воздвигли в мире, который находится под нашей защитой и вроде как освящён именем Императора. А они смеют — смеют! — покушаться на мою жизнь? Что­бы такой сброд сразил меня?

Он запрокинул голову и горько рассмеялся.

Остальные молчали, не мешая ему выплёскивать эмо­ции.

— Как дети! Воображают, что повергнут великанов из пращи! Я вырву еретиков из их нор и трущоб. Насажу голову этого секретаря на пику. А когда мы вернёмся на ор­биту, я искореню все до единого следы их существования. Мы вобьём предателей в ту самую пыль, что породила их!

— Мой повелитель… — Нивело осёкся, покачал голо­вой и начал заново: — Брат, время для мести ещё настанет. Сейчас важно укрепиться на позициях и разработать план отхода.

Хелбрехт долго смотрел на товарища, после чего отклю­чил силовое поле меча. Справившись со вспышкой гнева, он хотел что-то сказать, но тут издалека донёсся рокот, по­добный нежданному раскату грома перед летней грозой, и все воины обратили взгляды к небу.

Высоко над ними что-то погибло в огне.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ: КОСТЯНЫЕ САДЫ

Они пробирались через пустыню, но не потому, что стра­шились врага. Братья желали улучшить своё положение.

Против них ополчилась вся планета. Хотя мир обладал лишь разрозненными и слабыми войсками, их всех, несо­мненно, бросят против малочисленного отделения. Даже величайшего хищника могут повергнуть враги, собрав­шиеся в достаточном количестве, и воины Адептус Астар­тес не исключение из правила. Космодесантники могучи, но жизнь их отнюдь не бесконечна.

Во вселенной преходящих ужасов лишь Бог-Импера­тор поистине бессмертен.

Никто из братьев не смотрел вверх. Хотя та катастро­фа в небесах произошла ошеломительно быстро, все они где-то в глубине души понимали, что «Вера несокруши­мая» погибла, а вместе с ней сгинула и всякая надежда на то, чтобы выбраться с этой планеты или покинуть си­стему. Вышину расчерчивали следы обломков — ложные кометы, подобные дурным знамениям, падающим свети­лам из порченых эпох. Они воплощали собой проклятие для тех, кто ещё служил Императору, но Хелбрехт не со­мневался, что толпы еретиков уже сейчас празднуют свою мнимую победу.

Они выходят из палаточных городков и развалин, выпол­зают под звёзды. Хелбрехт отлично разбирался и в сектах другого рода: и в аколитах генокрадских культов, заражён­ных спорами тиранидов, чьё бытие сводилось к приближе­нию дня жертвенного поглощения, и в сотне других ни­гилистических проявлений ненавистных идеологий. Они упивались разрушениями и унижением Империума, как будто тысячи их грязных пальцев могли повалить здание, простоявшее сто веков. Архиеретики и владыки чужаков пробовали добиться этого, но терпели неудачу.

Так будет и дальше. Стиснув в кулаке рукоять меча, мар­шал двинулся вперёд через намёты пыли и пепла. Камни и обломки какого-то разрушенного строения крошились под ногами неутомимо шагающих астартес. Воины шли молча; слышались только завывание ветра и шуршание крупного песка, проносящегося по доспехам. Если дать ему время, он начисто обдерёт знаки различия и геральди­ческие символы. Превратит бойцов в такие же синевато-серые реликвии, которые культисты выставляют напоказ или сбрасывают в мусорные ямы.

— Рудимент, — произнёс Больхейм.

Отделение остановилось, и все взгляды обратились на чемпиона. Он не промолвил ни слова после нападения на Голгофе, а во время перехода задерживался лишь ради молитвы или просьбы к Императору о наставлении. Ранее Больхейм призвал братьев отправиться на север, туда, где скальное основание изувеченного мира вздыбилось, поро­див горы, такие же серые и безжизненные, как разбитая каменная кладка вокруг воинов.

— Рудимент, — шёпотом повторил чемпион. — Иско­мое нами место именуется на картах Рудиментом. Нему­дрёный край, раскинувшийся вокруг великих горных кре­постей древности. Их разметали за непокорность, но если хоть где-то здесь остались средства для отправки сообще­ний за пределы планеты, то расположены они там.

— «Веры несокрушимой» больше нет, — напомнил Те­одвин. — Её отняли у нас, уничтожив то ли каким-то ко­варным приёмом с поверхности, то ли атакой в пустоте. На что надеяться, если у нас нет орбитальной поддержки?

— Если здесь содержат астропатический хор, то в ка­ком-нибудь надёжном месте. Вроде Рудимента, — допустил Нивело. — Он изолирован от горестей мира и от яда, что растекается по нему. Есть шанс, что некоторые органы им­перской власти выжили и ещё не зачахли.

— Свет Императора ярче всего в Рудименте, — добавил Больхейм. Руки чемпиона обрели новую силу, а плавность движений говорила о могуществе, которое действовало че­рез него. Шагнув вперёд, он указал направление Чёрным мечом, символом своего положения. — Туда.

Со своей позиции Храмовники видели невысокие горы, во всём уступающие далёкой и древней Гималазии. Их окру­жали приземистые, похожие на опухоли нагромождения обвалившихся зубчатых стен и разбитых куртин. Там ле­жала в развалинах какая-то старинная цитадель. Теперь воины понимали, какие знамёна украшали эти укрепления перед тем, как их сокрушили. На них висели стяги Желез­ного Владыки и ублюдочных отпрысков Олимпии. Только мощь, гениальность и, безусловно, праведный гнев Рогала Дорна сумели повалить здешние бастионы.

Примарх повергнул их в прах всеми орудиями, какие смог собрать. В ту пору его вели горе осиротевшего сына и решимость оскорблённого брата.

Дорн тогда поразил бы и сами звёзды, будь это в его си­лах. Он низринул бы небеса, если бы знал, что обломки их свода раздавят его бывших родичей. Кровь и пламя Очи­щения, даже ненавистная сеча в Железной Клетке, помога­ли духовному искуплению. Имперские Кулаки высвобождали накопившуюся злобу, и она больше не отравляла их.

Наименее доброжелательные из братских орденов мог­ли бы заявить, что желчь фанатизма не ушла, а сгустилась в Чёрных Храмовниках. Однако же их возглавлял сам Си­гизмунд. Первый капитан. Первый, кто одновременно но­сил титулы чемпиона Императора и верховного маршала. Он был их владыкой и светом, с ним во главе они отправ­лялись мстить за любое оскорбление — карать все циви­лизации нечестивцев и выскочек-ксеносов.

Обеспечивать власть человечества над Галактикой.

— Если чемпион зрит путь, начертанный для нас про­видением, мы последуем за ним, — заявил Хелбрехт. — Мы попали в ловушку врага, и освободят нас из неё только преданность вере и воле Бога-Императора. «Живи ты хоть в клетке со зверьми, не убойся их, ибо опояшу Я тебя огнём, и не сомкнут они своих челюстей».

— Из «Начальных размышлений о заточении и наказа­нии», — заметил Рамберт и кивнул. — Реклюзиарх одобрил бы такой подход.

— Гримальд — духовное сердце нашего ордена, но я — его анимус во плоти, — сказал Хелбрехт. — Я познал его душу. Меня наделили честью нести этот клинок и бремя командования. Это не делает меня более верным сыном ордена и не возвышает в глазах Императора. Просто тако­вы факты. Я занимаю пост. Я служу. И я неизбежно паду, но не здесь и не сейчас.

Тогда воины один за другим опустились на колени в прах недостойного мира, подняв клубы пылинок, кото­рые затанцевали на холодном ветру с гор.

Первым так поступил Больхейм. Чемпион преклонил колени и воткнул клинок в землю. Нивело, последовав его примеру, положил меч и щит, пусть совсем ненадолго. Сле­ва от него Рамберт принял молитвенную позу, переплетя пальцы на рукояти крозиуса. Хелбрехт не слышал слов ка­пеллана, но знал, что тот обращается к Господу и с его уст непрерывно слетают фразы из кратких проповедей. Те­одвин и Андроник коснулись земли почти одновременно. Они выглядели как полные противоположности: один — в белом облачении целителя-апотекария, другой — в чёр­ном снаряжении неофита. Впрочем, даже табард Андрони­ка уже начал покрываться въедливой хеваранской пылью.

— Мы пересечём сие море бед и отыщем дорогу в ор­ден, — продолжил Хелбрехт. — Мы вновь ступим на палу­бы «Вечного крестоносца», пропоём святые гимны и вы­ступим отвоёвывать Галактики. — От пыли у него запер­шило в горле, он прервался и сплюнул. — Мы затравим самого́ Зверя, протянем руку, стиснем Разлом, придушим и закроем его. Я переступил порог смерти и преобразился. Я возродился в Его свете, и, Трон мне свидетель, я не укло­нюсь ни от одной битвы.

Поднявшись, он бросил взгляд на северные горы.

— Идём дальше.

За пределами Голгофы, преодолевая равнины из об­ломков и праха, братья проходили мимо творений врага. Прежде они не обратили бы на это внимания, но за время долгого и утомительного марша Храмовники стали осо­бенно бдительными.

Кто-то выкопал в желтоватой почве ямы и вытащил кости из пыльных могил. Останки небрежно разбросали по равнинам, однако в некоторых местах их собрали и сло­жили в нечто упорядоченное. Неизвестно, чем это объяс­нялось в первую очередь — праздностью работников или лукавым умыслом врага. Из заострённых костей получи­лись примитивные надгробные пирамидки и низкие сте­ны, которые тянулись вдаль, образуя умопомрачительный узор, неразличимый с уровня земли.

Хелбрехт знал, что такие символы предназначались для глаз нечестивых богов. Могильные подношения, ниспровер­жение старейшего кредо на этой планете… Хеваранцы боль­ше не строили из камня, поэтому материалом для них ста­ли кости, подобные колючему тёрну. Они трудились тайно, поколение за поколением, пока яд предательства не погло­тил весь мир.

«Есть ли ещё на Хеваране верные души? — задумался Хелбрехт. — Или же только иные образчики заблудших и проклятых? Вот они, преподнесённые мне испытания. Преграды, которые способен преодолеть только я. Каме­нистая дорога, ведущая к спасению. К Нему».

Его мыслям отвечали только вой ветра и отдалённый визг сирен.

Прошагав вперёд, Хелбрехт поднял меч, включил поле вокруг клинка, а затем под треск разрядов опустил его и пронзил омерзительную костяную конструкцию. За спи­ной у него зазвучали щелчки активации силового оружия: братья последовали его примеру. Давая выход своей нена­висти и горечи, они обрушились на скопления уложенных слоями костей. Воины раскалывали грудные клетки, выби­вали мослы. Удар за ударом они стирали богохульные укра­шения в порошок, вминали в землю, давили сабатонами.

Храмовники наслаждались возможностью ответить не­приятелю, снова побороться с цепями судьбы в отсутствие врагов из плоти и крови. Разрушать творения врагов так же радостно, как убивать их самих — подобному кредо всег­да следовали Имперские Кулаки, и частички его сохрани­лись как черта Чёрных Храмовников.

В эпоху, когда сама Галактика раскололась, как недоста­точно крепкий бастион, мало разбираться в осадном деле. Им надлежит более праведно воплощать свои верования.

— Иконоборцы! — прорычал Хелбрехт. — Мы всегда слу­жили орудием низвержения идолов. Здесь всё то же самое!

На этом поле расправы не встречались черепа. Маршал заметил их отсутствие, лишь когда уже покрылся костной пылью. Черепа унесли, собрав так же тщательно, как мёрт­вые головы преступников, размещённые на Голгофе. Тут лежали тысячи, нет, миллионы скелетов прошлого. Остан­ки тех, кто погиб на войнах из видений Хелбрехта. Даже после смерти им нашли иное применение: они стали кир­пичами и цементом в руках еретиков.

— Больхейм, — позвал Хелбрехт и обернулся к чем­пиону.

— Мой господин, — откликнулся Больхейм.

В его голосе всё ещё слышался затаённый трепет. Без­жалостная пыль пока не тронула доспехи Веры, их блеск не потускнел. Столь священное создание не запятнать.

— К Рудименту нас ведёт свет Императора, — просто сказал Хелбрехт. — Но что мы там отыщем? Что Он явил тебе?

— Император говорит со мной в грохоте воздуха и со­дроганиях земли, — взволнованно произнёс чемпион. — Вы были там и видели всё так же верно, как и я.

— Я помню. Там царили огонь и смятение.

— Но с нами был и он. Сам Дорн. Планета сгорела не только из-за собственного вероломства, но и потому, что он почтил её своим присутствием. Он уподобился рас­палённому золотому гневу Императора.

— Я почувствовал, как благодать его сошла на меня и ми­новала. Ощущать её — это…

Хелбрехт тряхнул головой, и движение отозвалось во всём его теле, облачённом в броню.

Они зашагали дальше, опередив братьев. Те всё ещё гро­мили жуткие структуры, воздвигнутые местными. Оттуда, где шли Больхейм и Хелбрехт, виднелись огромные раз­битые плиты уничтоженных мегашоссе. По здешним ули­цам и проездам, извилистым путям подвоза и магистра­лям они ходили в своих грёзах.

— Но теперь она исчезла. Её нет здесь. Интересно, сту­пает ли он ныне с Императором? У нас столько историй… А та реликвия на «Фаланге», его кисть, — она отрублена или это всё, что уцелело тогда? У других братств есть свои мифы и легенды, или, хуже того, они точно знают, что́ с их отцами. Мы же уверены только в одном: примарх отсут­ствует. Его нет.

Наклонившись, Больхейм зачерпнул пригоршню пыли и внимательно рассмотрел её, растирая между пальцами.

— Без сомнений… — начал он и выпрямился. — Без со­мнений невозможна вера. Мы — истинные слуги Его, ибо сражаемся, даже если в чём-то не уверены. Без страха, по­щады и сожалений. Сейчас мы лишь на одном поле боя од­ной войны. В скромной сцене для гобелена Вечного кресто­вого похода. Хотя мы сами по себе и лишены поддержки, мы исполняем наш долг. Даже если погибнем, не получив помощи, наше дело забудется, а орден лишь вернёт наши кости — даже тогда мы послужим Его воле. Ибо лишь смерть освобождает нас от долга.

— Твоё положение наделило тебя мудростью, Боль­хейм, — сухо усмехнулся Хелбрехт. — Ты оберегаешь мой дух, как когда-то нёс бдение над телом.

— Мою суть определяет Император, вот и всё. — Чем­пион склонил голову. — Почти странно вспоминать о моём пребывании в апотекарионе: будучи штопальщиком пло­ти, я не мог и мечтать о том, чтобы встать подле самых благочестивых членов ордена. Впрочем, мне неуместно колебаться. — Больхейм помолчал и рассмеялся. — Пути Императора нашего неисповедимы, и пускает Он стрелы свои в странствие, дабы бросали они вызов судьбе, сража­ясь против ложных богов ради всего человечества.

Тишину внезапно нарушил какой-то гул. Все начали озираться и наконец подняли глаза к небесам, где огнен­ная полоса пересекла горизонт и ринулась дальше в вы­шине. «Пламень Терры» пронёсся над Храмовниками, на­правляясь на северо-запад. Его двигатели ревели с нездо­ровым хриплым присвистом — раненая, но живая машина ещё не покорилась врагу. Рассекая небо, массивная грома­да «Властелина» удалилась. Если пилоты увидели или за­секли воинов, то ничем этого не показали.

— Поистине, Его стрелы, — выдохнул Хелбрехт. — Те­перь нам есть куда идти. Соединимся с нашими братья­ми и при помощи «Пламеня» заберём из Рудимента то, за чем пришли. Потом будем держаться до прихода по­мощи. И когда она прибудет, какая же справедливая кара постигнет врага!

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ: НА ПЛАМЕННЫХ КРЫЛЬЯХ

Посадка выдалась не из мягких.

Своим отчаянным полётом «Властелин» добавил но­вый шрам к гобелену скорби, вышитому на коже Хевара­на. Он пропахал в истерзанной земле и расколотом камне огромную борозду, вдоль которой тянулся огонь. При па­дении «Пламень Терры» разбил наполовину откопанную арку, символы на которой давно уже сгладило время.

Теодвин ринулся вперёд, чтобы первым добраться до ра­неного судна. Действуя руками в латных перчатках, он от­крыл люк и вытащил пилотов наружу. Их красная броня — цвет тех, кто присягнул Императору-Омниссии на Мар­се, — стала ещё краснее от крови. Хелбрехт смотрел, как апотекарий проверяет их жизненные показатели. Нарте­циум щёлкал и жужжал, отзываясь его движениям.

— Будут жить, — заключил Теодвин, однако маршал уловил нотки сомнения в его голосе.

Повозившись с уплотнителями, он стянул с первого пилота шлем под шипение выходящего воздуха. Лицо ле­жащего без сознания воина оказалось бледным и покры­тым рубцами от ожогов, типичным для тех, кто посвящал жизнь кузне.

— Брат Вольфгер, — узнал Теодвин, оглядев Храмовни­ка на потемневшем песке. — Отличный пилот. Даст Трон, он ещё поднимет нас в небо.

— Если корабль настолько же живучий, — хмуро про­бурчал Хелбрехт.

«Пламень» приземлился кое-как и с большим трудом. На его внешнем корпусе ещё дымились воронки от попа­даний вражеских снарядов, подобные следам когтей. Те участки, которыми транспортник скрёб по каменистой поч­ве, испещряли царапины и вмятины. Прочные «Властели­ны» отлично выдерживали обстрел, однако такие повреж­дения могли погубить даже столь выносливую машину.

Обдумывая возможные действия, верховный маршал крепко сжал рукоять меча.

— Враг не станет бездействовать. Чем дольше мы мед­лим, тем скорее нас найдут. Нам нужно тактическое пре­имущество, которое даёт корабль. Без него мы лишены и мобильности, и защиты. Лёгкая добыча для культистов и их хозяев.

— Подождём, пока братья очнутся. — Рамберт уже по­дошёл к штурмовику и положил ладонь на чёрный металл корпуса. — Сердце у машины сильное, но её духи в смяте­нии. Потребуется какое-то время…

«Которого у нас нет».

Хелбрехт напряжённо размышлял, просчитывая вари­анты развития событий с учётом местности и расположе­ния группы. Выводы получались безрадостными. Конечно, они могли держать оборону, но здесь не имелось ни подхо­дящих для этого позиций, ни каких-либо стен или укреплений. Только земля планеты, которая пыталась восстать из-под пяты времени ради нового мятежа.

— Кто бы ни вышел против нас, мы выстоим, — сказал Хелбрехт. — Как можно быстрее приведи их в сознание. Нам нужна мобильность. Недопустимо, чтобы нас при­жали здесь эти…

Он замолчал.

До них внезапно донёсся свирепый рокот двигателей. Пройдя вдоль ямы на месте падения, Хелбрехт окинул взглядом равнины. На востоке вздымались столбы пыли, с немалым рвением преодолевающие руинный ландшафт. Сквозь завесу из песка и мусора он заметил три броневика типа «Таврокс» с уже заряженными автопушками.

Верховный маршал воткнул меч в камень и снял с пле­ча комбимелту. Мастерски сработанное оружие выгляде­ло как истинный шедевр ремесла. Чёрную болт-винтовку украшала инкрустация из золота и серебра, а помещён­ный сбоку крест Храмовника говорил о почтении к ор­дену. С лёгкостью вскинув оружие, магистр капитула на­вёл его, не нуждаясь в прицеле. Хелбрехт никогда не уде­лял особого внимания снайперскому искусству, полагаясь на своё владение клинком. Но на войне требовалось цепляться за любые преимущества.

Помедлив, Храмовник машинально затаил дыхание. Он наблюдал. Ждал. Машины натужно подползали бли­же — даже их шасси из четырёх гусениц едва справлялось с пересечённой местностью Хеварана. Хелбрехт сомневал­ся, что нашлось бы много других сухопутных транспорт­ных средств, способных преодолеть разнообразные пре­пятствия, исторгнутые руинным миром, — отсюда и та­кое количество пеших маршрутов паломничества. Так или иначе, если ничего не предпринять, вскоре броневики до­берутся до них.

Он выстрелил.

Луч мелты ринулся вперёд с термоядерным рёвом, словно выдох звезды. Жаркий, как из топки, поток сле­пящего жгучего света попал в ведущий «Таврокс» между передними гусеницами, когда тот начинал разворот. Пу­чок энергии пронзил корпус, двинулся дальше, и там, где он проходил, металл или испарялся мгновенно, или пла­вился и растекался, раскаляясь докрасна, а затем и добе­ла. Машина просела, её занесло. Хелбрехт услышал скре­жет стали по камню и предсмертные вопли настигнутых выстрелом людей внутри.

Первого из погибших наверняка разрезало, как масло нагретым ножом. Те, кто сидели вокруг, почти моменталь­но сгорели, когда температура воздуха поднялась от тер­моядерного луча. Иметь оружие, способное нести подоб­ное разрушение, — один из даров Императора своим из­бранным бойцам.

«Это будут мои лучшие воины, и мне посвятят они свою жизнь». Цитата всплыла в голове, пока он прицеливался снова. «Словно глине, придам я им форму, и в горниле во­йны обожгу их. Железную волю и мышцы из стали дарую им». Хелбрехт выстрелил, ощущая, что его разум излучает решимость подобно тому, как комбимелта испускает жар. Его охватило неудержимое желание сражаться. Оно шло изнутри — нечто коренное и действенное, чего он никог­да прежде не чувствовал по-настоящему… Пока не пере­сёк Рубикон.

— «В великие доспехи облачу их и самым мощным ору­жием наделю».

Хелбрехт произнёс это вслух. Пучок энергии пронзил двигатель подбитого «Таврокса», и машина взорвалась. Обломки заскользили по песку, будто камни, брошенные по спокойной воде. Взметнулся огонь, и другие броневи­ки из колонны чуть ли не встали на дыбы, точно испуган­ные животные.

Еретики нарушили строй. Они сворачивали под разны­ми углами, петляли по всё более опасным участкам щебня и разбитой автотрассы. Продвигаясь вперёд беспорядоч­ными виражами, они поднимали ещё больше пыли. Нахмурившись, Хелбрехт отступил по линии аварийной по­садки «Властелина».

— Приготовиться, — скомандовал он.

Каждый воин уже держал оружие в руках. Они подго­товили болтеры и пистолеты к стрельбе, а силовые клин­ки и булава искрили яркими разрядами энергии. В тот миг, при виде воинов в чёрном на фоне блёклой земли, оборо­няющих своих братьев, Хелбрехт понял, что никогда не ис­пытает большей гордости.

«Я веду людей за собой. Вот задача, возложенная на меня Императором».

Астартес ждали, когда налетит буря. «Тавроксы» под­тянулись друг к другу вдоль края гребня, их автопушки поворачивались, захватывая цели. Загремев, открылись люки, и до Храмовников донёсся грохот металла о металл. Из машин высадились десять солдат, которые рассыпались веером и выстроились в линию на гребне. На особое поло­жение культистов указывали доспехи, позаимствованные у Отпрысков Темпестус и покрытые выгравированными символами. Каждый из них увешался отлитыми из железа костями, что беспрестанно лязгали при каждом движении, точно клинки по точильным камням. В их манере ходьбы сквозило что-то омерзительное, неестественное. Ощуще­ние становилось ещё более отвратным из-за металличе­ских лицевых пластин в виде черепа, грубо прикреплён­ных поверх масок.

Они подняли пробивные лазружья, но Хелбрехт и его соратники не дрогнули.

— Сдавайтесь! — раздался усиленный воксом грубый голос. — Сдавайтесь, и мы проследим, чтобы вы умерли не бессмысленно!

— Нет, — ответил Хелбрехт, держащийся впереди братьев.

Культисты в шеренге почти разом отступили на шаг. Их группа явно рисковала утратить боевой дух. Перед ними высилось ожившее прошлое — воины из того же рода, который продуманно и скрупулёзно уничтожил их мир. Одной мысли о том, что вернулась пусть даже гор­стка из них, хватило, чтобы хеваранцы почти поддались страху и вскипели самой отчаянной ненавистью. Хелбрехт видел, что внутри солдат идёт борьба, мешающая им на­чать бой с врагом вовне. Они, как обычно бывало со мно­гими видами глупцов, повели себя по-детски, решив поиграть в революцию.

За их спинами раздался звук вроде скрежета камней, ко­торый перешёл в отрывистый хохот. Затем заскрипел ме­талл, и крайний справа «Таврокс» покачнулся, когда вну­три него сдвинулось что-то массивное. Загромыхала тяжё­лая поступь, и культисты отпрянули в сторону ещё до того, как на тусклый свет солнца вышло огромное создание.

Оно превосходило в росте всех смертных и, возможно, даже каждого из бойцов Хелбрехта, кроме самого верхов­ного маршала. Несмотря на облик существа и его манеру держаться, магистр ордена не мог заставить себя думать об этом отродье как о воине, о ком-то равном себе. Нет, это поганая тварь. Чудовище в облике человека. Раб варпа.

Он походил на идола Голгофы, но, что омерзительно, хо­дячего и живого во всех отношениях. Монстра окутывала тьма, будто само его присутствие отравляло воздух. На пле­че железно-серой брони выделялись косые чёрно-жёлтые полосы. Шлем его крепился к бедру, и Храмовники ви­дели плоское лицо с топорными чертами, скривившееся в ухмылке.

Годы Долгой войны обошлись с предателем неласково. Его бледную безволосую голову покрывали шрамы, по­добные почётным клеймам, и плохо зашитые раны, выгля­девшие так, словно они никогда не заживут. Когда тварь раскрыла рот, чтобы заговорить, Хелбрехт разглядел, что вместо зубов у неё острые шипы. Бесконечные мучитель­ные войны на истощение вытянули и вытравили из су­щества всё благородство, и в нём накопилось столько же усталости от мира, опустошённости и безнадёжности, как и в окопах, где оно привыкло обитать.

— Хорошо, что вы пришли, мы ведь уже заждались, — забулькал еретик. — Кровь взывает к крови, подобное — к подобному. Так заведено издавна. Мой господин обра­дуется, узнав, что к его двору прибыли сыны Дорна! Пу­скай и полукровки из второго поколения, а не легионеры древности… — Фыркнув, он потянул из-за спины силовой топор с длинной рукоятью. — На кого же из вас падёт весь почёт встречи со мной?

— Я Хелбрехт, — ответил тот, — верховный маршал Чёр­ных Храмовников и наследник дела Сигизмунда. Я не бо­юсь ни тебя, предатель, ни деяний твоих. Не устрашает меня и тень твоего хозяина. Если он и впрямь так могуч, пусть выйдет против меня, и тогда проверим, насколько он удал! Уверен, его железо непрочно, как и его честь.

Железный Воин захлебнулся в приступе смеха, пере­шедшего в чахоточный кашель. Сплюнув в пыль комок зловонной слюны, он по-бычьи шагнул вперёд. Культи­сты шарахнулись от него, как испуганный скот.

— Какой помпезный титул для вожака горстки слом­ленных человечков... — Еретик повертел в ладонях руко­ять топора. — В те дни, когда мы ещё следовали за Импе­ратором, легионеры Четвёртого могли удержать целый мир, будучи в том же числе, что вы сейчас… А вот захватить планету не так легко! — Он снова рассмеялся. — Но когда Имперских Кулаков призвали на Терру добавить позо­лоты стенам ложного Императора… Что ж, они отправи­лись чуть ли не в полном составе. Бывают же такие слаба­ки, которым требуются почти все их силы, чтобы играть роль помпезных сторожей для трусливой твари, которая уже изготовила себе десять тысяч охранников.

— «Пусть же из уст их льются ложь и поношения, ибо истинную суть души их должен видеть всякий зрячий». — Хелбрехт направил меч на мерзкое отродье. Ему бросился в глаза контраст между блистающей сталью священного клинка и потёртым, запущенным облачением Железного Воина. — Прежде чем покончить с тобой, я желаю узнать твоё имя.

— Смелый… как и все из вашего убогого выводка. — Ере­тик хохотнул. — Перед тобой Ликас из Четвёртого, тот, кто ступал по Терре ещё до того, как зачали твоих предков. Тот, кто поклялся верой и правдой служить великому и славно­му Торвену Вакре — кузнецу войны и владыке Хеварана.

Хелбрехт снова шагнул вперёд. Его клинок, направлен­ный в горло Ликаса, ни на волосок не отклонился от цели. Храмовник уже представил смертельный удар — то, как голова отделится от плеч и из шеи хлынет поток зловон­ной крови, будто нечистоты из сточной трубы. Так и про­изойдёт, ведь он — присягнувший Трону рыцарь и воин са­мого Императора. Он не ведал страха даже перед лицом древнего чудища.

— У Хеварана есть лишь один владыка.

Существо, называвшее себя Ликасом, расхохоталось. Оно почти насмешливо склонило голову набок и, как яще­рица, высунуло язык в пыльный воздух, словно пробуя на вкус надвигающуюся бурю. Раздался свист — не ветра, но принесённый им. Через долю секунды Хелбрехт рас­познал этот звук.

«Артобстрел!»

— Тогда посмотрим, защитит ли Он тебя, — прорычал Ликас. Железный Воин уже пришёл в движение, а его сол­даты успели открыть стрельбу, когда мир вокруг утонул в искореняющем огне.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ: ЧЕРЕЗ ВЕРУ И ПЛАМЯ

На поле боя воцарились хаос и смятение: ревел огонь, порывами налетала удушливая пыльная буря. Первые сна­ряды разорвались почти точно вдоль борозды, проделан­ной «Пламенем Терры», так что на корабль и его защитни­ков опустилась плотная завеса из пепла и теней. Хелбрехт, держа клинок наготове, смахнул с брони пыль и гарь.

Враг двинулся на них сквозь мутную пелену.

Отделение, не нуждаясь в приказах господина, заняло круговую оборону. Силуэты астартес проступали в дыму, будто ожившие статуи, присыпанные погребальной пудрой. Чёрные доспехи стали серыми, потом белыми — про­сто фантомами посреди буйства.

Солдаты-культисты шли в наступление, и общую толчею прореза́ли лучи багрового света. Звяканье их побрякушек в виде костей причудливо отдавалось в истерзанном возду­хе. Болты трещали и рявкали, детонируя в дыму, и смрад от их дейтериевых сердечников и ракетного топлива при­мешивался к изобилию разнородных дурных запахов.

Рамберт выкрикивал псалмы в лицо рукотворной буре. В свете разрядов «адовых» ружей маска-череп тускло мерцала красным, отображая гнев капеллана и его нена­висть к поразительно заносчивым еретикам. Нивело сра­жался подле верховного маршала, постоянно добавляя уверенности своим твёрдым пониманием цели. Молодые космодесантники, Теодвин и Андроник, наступали и без передышки обстреливали врага, прерываясь лишь на пе­резарядку.

— Бойкие для смертных! — процедил Нивело. Он уже отбросил привычную бесшабашность, с головой уйдя в сра­жение. Лазерные разряды ударились в щит, побудив ве­терана выругаться. Он повысил голос, перекрывая шум битвы. — По сравнению с нами они ничто! Мы выстоим! За верховного маршала!

— За верховного маршала! Во имя Императора! — вскричал Больхейм, устремляясь вперёд, будто вопло­щение стихии.

Своим рывком чемпион прорезал во мраке полосу чи­стоты, озарённую едва уловимым светом. Чёрный меч, прикованный к запястью, потрескивал и как будто рвал­ся на свободу. Он метался из стороны в сторону, отбрасы­вая гранаты и поглощая силовым полем энергию взры­вов. Хелбрехт догадался, что воин ищет добычу покруп­нее. Долг чемпиона состоял в том, чтобы противостоять опаснейшим врагам, путь к которым ему указывала лу­чезарная воля Императора, пронизывающая Вселенную.

«Ты предвидел это? Вот что толкнуло нас к Рудимен­ту? Не надежда на отправку отчаянного послания, не грё­за о реликвии… Нас просто привели на битву?»

Возможно. Но если таково Господне повеление, Хелбрехт повинуется ему. Он бросится хоть в преисподнюю Разло­ма, если это послужит замыслу Бога-Императора. Сейчас, впрочем, он участвовал в совершенно земной схватке, древ­нейшем испытании оружия и воли. Правда против лжи. Святость против нечестивости. Вера против ереси.

Его враги — предатели. Одни изменили совсем недав­но, как эти культисты, другие нарушили клятву ещё десять тысяч лет назад, когда бестии вроде Ликаса лишь на сло­вах поддерживали Великий крестовый поход Императора. Их испытывали, и они не справились. Сердца Хелбрехта говорили ему, что он никогда не падёт вот так. Да, прежде Храмовник сомневался, и его вера подвергалась проверкам, но в итоге он только становился сильнее. Перерождался, и не единожды. Чтобы перековать себя, ему не требовался биохимический апофеоз, дарованный Рубиконом.

Хелбрехт стиснул зубы.

— За мной, братья! — воззвал он. — Пусть восстаёт пре­датель для боя с нами, не выжить ему во свете Императо­ра! Это Его мир! Мы — Его воины! Сражайтесь! Превоз­могайте!

Темнота и смог казались неестественными: их подпи­тывало присутствие еретика-астартес. При любом взмахе на доспехе Храмовника оседал пепел. Каждое движение от­нимало больше сил, как будто он пробирался сквозь смо­лу или бомбардировка изменила гравитацию на планете. Какая-то мимолётная дезориентация, слабость, которую магистр ордена не имел права себе позволить.

А затем она исчезла. Условия не изменились, однако Хелбрехту пришлось преодолеть её.

Ведь из дыма вырвался Ликас, в мгновение ока оказал­ся рядом с ним и взревел. Еретик свирепо ударил топором сверху вниз, но Храмовник ловко отступил за пределы его досягаемости. Пока они сходились в ближнем бою, вокруг мелькали автопушечные снаряды. Хелбрехт провёл выпад, и Меч верховных маршалов рассёк воздух, подобный све­точу во мраке. Устремляясь к цели, клинок озарил изуро­дованное лицо Ликаса, чьи искажённые черты в непороч­ном блеске оружия показались ещё более неправильны­ми. В них сохранились лишь слабые намёки на прежнюю суть воина, на то, что он воплощал собой.

— Я ожидал большего, — пробормотал Ликас. — Тоже мне, один из владык людей… Без чужого реликвийного клинка да новенького доспеха ты никто!

Он взмахнул топором, метя в голову Хелбрехта, но тот отбил выпад лезвием клинка. Оттолкнув еретика, Храмов­ник перехватил инициативу.

— Я Его меч, Его рыцарь! — зарычал верховный маршал.

Вокруг них снова падали артиллерийские снаряды. Зем­ля сотрясалась, воздух пылал, всё сущее подчинялось рит­му боя. Боковым зрением Хелбрехт заметил, как к нему отчаянно пробиваются Больхейм и Нивело. Приблизить­ся им мешали огонь и смятение. В воздухе сверкали лучи и вспышки разрывов. Крак-гранаты и мелта-бомбы дето­нировали рядом с воинами, испуская ещё больше жара и света.

Доспех то и дело лизали языки пламени. Движения брони, сотрясаемой взрывами, становились дёргаными. Под беспрерывным натиском ударных волн и градом об­ломков Храмовник чувствовал себя так, будто чья-то ги­гантская рука стискивала его и старалась прижать к зем­ле. Железный Воин не испытывал подобных затруднений. Казалось, он просто стряхивает с себя неподъёмный груз войны, словно капли раздражающего ливня.

— Ты жалок, — злорадно произнёс Ликас. Он пускал слюни, кривя губы в издевательской ухмылке.

Их клинки встретились снова, выбив снопы искр и раз­ряды энергии. Когда противники разошлись, Хелбрехт взмахнул кулаком в латной перчатке и попал Железно­му Воину в висок так, что раздался хруст. Попятившись, еретик зарычал, плюясь кислотой, оправился от потрясе­ния и атаковал Хелбрехта слева. Тот вскинул меч, но то­пор всё равно врезался ему в бок. Храмовник подавил бо­лезненный стон. Под доспехом потекла кровь, которую он ощущал как тепло, дающее уверенность. Сыны Дорна всегда учили, что боль — вино, коим причащаются герои.

«Истина кроется в агонии. Прогресс — в страдании. Спа­сение же заключено в битве».

Железный Воин неумолимо осыпа́л верховного маршала ударами, которые Храмовник или отклонял клинком, или просто выдерживал, полагаясь лишь на свою стойкость. Получив ещё один порез, теперь на плече, Хелбрехт завор­чал, отступил назад и тут же ринулся на Ликаса. Он вон­зил клинок в туловище твари, пробив керамит и плоть так, что хлынул поток вонючей чёрной крови.

Бросив на противника злобный взгляд, Ликас запро­кинул голову и ударил верховного маршала лбом в лице­вую пластину.

Храмовник повалился наземь, выронив меч, и тот про­катился по камням. Еретик ехидно посмотрел на врага сверху вниз, не скрывая торжества.

— Падают даже самые могучие, — забулькал Ликас. Из уголков его рта сочились мокрота и кровь. — Вот так ты и умрёшь. Забытый и неоплаканный. Лишь на палом­нической тропе прибавится костей.

— Я… — невнятно пробормотал Хелбрехт. — Я не по­гибну здесь.

Жар от кровотечения незаметно обернулся жжением, что струилось по жилам в такт биению сердец. Воин чув­ствовал, как оно расползается по телу. Этот топор… На нём то ли проклятие варпа, то ли яд. Так или иначе, Храмов­ник ощущал внутри себя порчу. На лбу выступил пот. Вер­ховный маршал попытался заговорить, но слова застряли в горле. Слюна вспенилась и загустела, но не из-за того, что едкие ветра нагнали в лёгкие песок и дым. Хелбрехт словно бы тонул в грязных водах кипящего моря, даже не стараясь выплыть.

По лицу предателя, похожему на изодранную кожаную маску, расползлась триумфальная ухмылка. Он снова за­нёс топор.

Но тут в Ликаса врезалось чёрное пятно, за которым тя­нулся инверсионный след из пылающих частиц, подхва­ченных при отчаянном рывке через буйство разрывов. Из­рыгая боевые кличи, Нивело щитом отвёл топор в сторону и принялся всаживать меч в бронированную тушу врага. Железный Воин, лишённый победы, отступал, рыча и плю­ясь от досады. Хелбрехт приподнялся на локтях, пытаясь снова встать на ноги, но силы покидали его.

Нивело сражался как берсерк. Каждый его выпад зве­нел яростью и окрашивался неистовством, даже когда щит брата прогибался и терял куски, отрубленные непрерыв­ными ударами топора. Даже металл, укреплённый энер­гетическим полем, не выдержал града непрерывных атак и развалился. Тогда Храмовник швырнул остатки щита в лицо врагу, осыпав Ликаса дождём из обломков рёбер жёсткости и зазубренных кромок.

Брат Меча мельком оглянулся, всего лишь раз.

— Верховный маршал, — проговорил ветеран сиплым от напряжения голосом. — Прости.

Топор настиг Нивело снова. Сначала попал в бок, затем прочертил неровную борозду на груди, прорубив доспех и расколов крест Храмовников. Воин обмяк. Выронив меч, он опёрся другой рукой об истерзанную, горящую землю, широко расставив пальцы. Ветеран попробовал припод­няться, как перед тем старался и Хелбрехт, однако полу­чил новый удар, уложивший его обратно в пыль.

Голова в шлеме откатилась от тела. Кровь героя-муче­ника окрасила песок.

Воздух задрожал от воя, перерастающего в рёв. Хелбрехт повернулся, насколько хватило сил, и увидел, как «Вла­стелин» поднимается из выкопанной им самим могилы. Орудийные установки корабля развернулись и дали залп, пока неприятельские машины переводили на него огонь автопушек. Первый «Таврокс» погиб во вспышке пламе­ни, и малочисленная шеренга его защитников рухнула на­земь. Второй броневик попытался отъехать, но и его разнёс на куски шквал тяжёлых болт-снарядов. В дыму мелька­ли вспышки ответных выстрелов, однако их встречал по­трескивающий барьер пустотных щитов.

Хелбрехт видел, как Ликас отступает через кругово­рот битвы, проклиная небеса и рубя воздух. В каждом его движении сквозила ярость — бешенство убийцы, у кото­рого отняли добычу. Храмовник знал, что с этим воином ему суждено встретиться вновь. Собрав угасающие силы, он поклялся принести смерть еретику.

Сквозь безумную какофонию схватки верховный мар­шал услышал голоса. Чьи-то руки подняли Хелбрехта и по­несли к ожидающему кораблю. Он понял, что его поддер­живает Больхейм, шепчущий молитвы со словами уте­шения и раскаяния. Магистр ордена заметил, что к нему спешит Теодвин, и узрел, как Рамберт поднимает Меч вер­ховных маршалов. Андроник, державший клинок Нивело, застыл в благоговейном созерцании.

А потом мрак сомкнулся над ним, и больше верховный маршал Хелбрехт ничего не видел.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ: СУД ПРОШЛОГО

Он всегда считал, что загробный мир полон золота и бла­годати, но посмертие оказалось таким же изнурённым се­рым царством разбитых мечтаний, как нынешний Хева­ран. Это кладбище идей и идеалов простиралось во всех на­правлениях до бесконечности. На краю восприятия плясали тени — отголоски прошлого, обрётшие форму. Одни, похо­жие на скелеты, порой вспыхивали тусклым зелёным пла­менем, в то время как другие обладали рогами и метками ещё более безотрадной тьмы.

Он вспомнил все неиссякаемые множества врагов, с кои­ми сражался. Рука вновь заныла от фантомной боли, и по­казалось, что теперь его мучает сам киберпротез. Одна­ко сердца подсказывали, что по-настоящему ранен его дух, что дело в победе, отнятой у него Имотехом Повелителем Бурь. Он вспомнил, как потерял кисть, и то, как осознал истинную суть произошедшего.

Его перековали по образу и подобию Дорна.

«Все сыновья в чём-то подражают своим отцам, — по­думал он, — но не все подражатели созданы равными».

— Так вот чего ты боишься?

Хелбрехт поднял голову. Он увидел фигуру, которая, хоть и сотканная из теней, как и остальные призраки, стояла перед ним. Достаточно близко, чтобы разглядеть подроб­ности и точно определить её суть. Доспехи чернейшего цвета, изобилие боевых наград и печатей чистоты… Такой образ не спутать ни с каким другим. Увидев посеребрённую посмертную маску, закрывавшую лицо, Хелбрехт на мгно­вение решил, что это Гримальд, каким-то образом лишён­ный жизни и перенесённый сюда, в измерение усопших. Од­нако голос принадлежал не ему.

— Мордред?

Реальность содрогнулась от одних только звуков имени. В пейзаж тут же вкрался приглушённый цвет. Равнины обросли языками огня и крови, которые мгновенно засты­ли, дотянувшись до неба. Вокруг проявился шум боя, необу­зданное смешение детонаций болт-снарядов с лязгом мечей.

— Для меня было честью сражаться и погибнуть в слу­жении воле Его. Величайшее дело нашего рода — бороться с Архиврагом. Так, как бились Дорн и Сигизмунд. Мы с то­бой не подражаем нашим предкам. Мы продолжаем их дело.

Хелбрехт опустил голову и только теперь заметил, что на нём белые одежды соискателя, не запятнанные гарью войны или кровью из ран. Без оружия и доспеха он почув­ствовал себя обнажённым.

— Ты — верховный маршал, — продолжил Мордред, и Хелбрехт сжал кулаки. — Ты сам повторял эти слова раз за разом. Бросал орден в пламя войны, чтобы доказать их правдивость. Ты взялся за невыполнимое дело, кампа­нию против извергов, а затем отправился на Армагеддон. Что это, если не верность долгу?

— Нам положено сражаться и погибать, как отдал жизнь ты. И в свой черёд уступать место другим.

— Значит, меня сменил Гримальд. — Череполикий шлем одобрительно кивнул. — Душа ордена по-прежнему пребы­вает в самых надёжных руках.

Где-то в призрачном фрактальном не-пространстве сна раздались одобрительные крики. Кладбищенский ветер на­полнился благовониями, и Хелбрехт разобрал едва слыш­ные переливы церковного пения. Ангельский хор… Весьма уместно.

— Он… настоящий герой. Заслужил почёт первыми же деяниями в новом сане. Да, орден в надёжных руках. Вне со­мнений, он изберёт мне достойного преемника.

Мордред угрюмо, отрывисто усмехнулся:

— Ты и впрямь думаешь, что погибнешь здесь?

— Если я ещё не умер, то да.

— Верь, верховный маршал. Не только в Него, но и в себя.

Отступив назад, Мордред тотчас же скрылся в тенях. Они поглотили воина целиком — в их сумрачных объятиях утонули даже самые чёрные уголки доспеха.

Он шагал по постоянно меняющемуся полю битвы. Прой­дя под столбами из глянцевито-чёрного металла, что сме­щались в темноте, Хелбрехт вышел на просторные земли резни, где в вышине вопил и бурлил имматериум. Он на рав­ных бился с чужеродными тиранами. С одним лишь бое­вым клинком противостоял князьям варпа. Освободил Це­фиан IV. Снова и снова он подтверждал, что заслуживает лавры командира, удостаиваясь одобрительных суждений вышестоящих.

— И мы не ошибались, — произнёс Даидин. Маршал ор­дена смотрел на него с той же простой отеческой заботой, что и при жизни. Его полный боевой доспех выглядел так же, как и во времена Цефианского крестового похода. — Ты подходил на должность как никто другой.

— Один из самых молодых Храмовников, ставших Бра­том Меча… — вставил другой голос.

Из тумана выступил верховный маршал Кордел. Он пред­стал без всяких изъянов. Безукоризненный. К счастью, на теле отсутствовали раны от топора, погубившие его. Доспехи мерцали на тёмном свету, сверкая позолотой и зна­ками отличия.

Два воина обошли кругом Хелбрехта, придирчиво осма­тривая его.

— Затем маршалом, а после и верховным маршалом. Ты служил и продолжишь службу.

— Я вслепую забрёл в логово врага. Из-за меня погибли братья.

Хелбрехт упал на колени, в пыль и пепел своего сна. Ему ничего не грезилось, когда он переходил Рубикон. Импера­тор избавил его от своего вмешательства. Раньше Хра­мовник спрашивал себя почему. То, что происходило сейчас, больше напоминало то разделённое видение о стародавней измене Хеварана.

— Верховные маршалы не безупречны. Честно сказать, даже не образцы во всём. И величайшие из нас рискуют потерпеть неудачу: не всем суждена последняя битва, столь же полная славы и непокорности, как у Сигизмун­да. — Кордел покачал головой. Его шлем не выражал ника­ких чувств, тогда как голос выдавал гордость маршала. — Ты прошёл через смерть и преобразился ради Империума. Ты узрел, как один из полубогов снова странствует меж звёзд. О таких чудесах мы могли лишь мечтать!

Даидин взял Хелбрехта за руку и помог подняться на ноги. При этом движении магистр ордена поморщил­ся и, посмотрев вниз, увидел, что теперь белые одежды запятнаны кровью.

— Сон… — горько рассмеялся Хелбрехт. — Грёзы и меч­ты не могут длиться вечно.

— Но должны, — одновременно произнесли Даидин и Кор­дел. — Помни, сила Империума — в преданности его наро­да и силе веры людской.

Свет, и прежде неопределённый, стал меняться ещё бо­лее беспорядочно, пока не преобразился в золотистое сия­ние, похожее на восход солнца. Оно хлынуло потоком, раз­веивая призраки братьев и врагов. Напоследок Хелбрехт увидел, как два героя опускаются на колени, словно в мо­литве, и лучезарная волна поглощает всё вокруг.

Золотой свет обжигал, омывая тело. Нервные окончания дёргались от обилия ощущений. Его заново крестили в огне.

Битва вокруг него застыла, словно картина, но посвяща­лась она не какому-то абстрактному сражению или преж­ним триумфам. Хелбрехт мгновенно понял, куда попал, ведь он только что покинул это место — поле суматошной схватки, где его повергли в пыль. Он видел длинные склоны ударной воронки, усеянные трупами еретиков, и отпеча­ток на том месте, где лежало его израненное тело.

— Нелегко смотреть на собственную могилу, но такая судьба не хуже любой другой, — с безрадостным смешком в голосе проговорил Нивело.

Ветеран предстал целым и невредимым, таким же силь­ным и неунывающим, как предыдущие призраки. Создан­ный из теней и чёрного пламени, Нивело чётко выделялся на золотом фоне. Однако же тем острее болела эта рана, самая свежая из всех.

— Брат, — произнёс Хелбрехт. — Прости меня.

— Я просил тебя о том же, но лишь потому, что не хо­тел умереть с грехом на душе, не выполнив свой долг. По­добной неудачи я боялся сильнее всего на свете.

— Мы ничего не боимся, — строго отчеканил Хелбрехт. Он зашагал вперёд так, будто одно его присутствие могло рассеять наваждения врага, изменить ненавистное прошлое и вернуть брата к жизни. Схватив Нивело за предплечья, он встряхнул ветерана. — Мы недосягаемы для страха!

— Мы повелеваем страхом, но не избавились от него. Не­удача — худший враг для любого из сыновей Дорна. Не спра­виться с задачей — это…

Отвернувшись, Нивело оглядел замершее поле битвы. Его руки, больше не держащие меч и щит, сжимались в ку­лаки и разжимались вновь. Воин выглядел меланхоличным, лишённым цели.

«Но, с другой стороны, — подумал Хелбрехт, — таков удел призраков. Скорбеть и преследовать других. Насме­хаться».

— Не спеши оказаться рядом с Ним, верховный мар­шал, — взмолился Нивело. — Ты пережил больше многих. Га­лактике нужны такие бойцы. Для меня было честью сто­ять рядом с тобой и в твоей тени, наблюдая, как ты воз­вышаешься в ордене.

— Это ты оказывал мне честь, — ответил Хелбрехт. — Всегда служил мне мечом и щитом. Мы ещё встретимся, брат. Когда Галактика будет усмирена, когда сразят Зве­ря и когда придёт назначенный мне час, мы предстанем пе­ред Ним, дабы вечно сражаться в Его войнах.

Павший воин встал на колени в пыли посреди своей же пролитой крови и больше не поднимал взгляд. Показалось, что из-за его движения мир содрогнулся вновь. С новой си­лой завыл ветер, несущий грохот орудий. Хелбрехт заметил,

что за золото сна цепляется тьма. Когда всё начало меркнуть, Нивело заговорил в последний раз:

— Опусти глаза в пыль, брат. Хеваранцы строили, а зна­чит, углублялись в прошлое. Тебя направят козни, хитро­сти и ловушки врага. Обрати клинки предателей против них самих, даже в самой могучей из их крепостей.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ: ОТ КРАЯ СМЕРТИ

Первый вдох получился судорожным. Хелбрехт будто всосал глоток воздуха. Он подскочил. Сердца бешено коло­тились, жилы горели, но не из-за яда предателя. В них пы­лала новая, бьющая через край жизненная сила. Воин по­думал, что дрожит, но затем понял, что трясётся всё вокруг.

Они находились в пути. На корабле. «Пламень Терры» не угас. Теодвин коснулся шеи Хелбрехта инъектором, и он почувствовал возле уха укол, сопровождаемый щелч­ком и шипением.

— Трон, — выдохнул магистр ордена.

— Воистину, Император присматривает за вами, — про­шептал Теодвин.

Отвернувшись, апотекарий посмотрел мимо лежащего Хелбрехта на Больхейма и кивнул ему.

Чемпион стоял на коленях, упирая Чёрный меч остриём в настил. Перед ним, рядом с Хелбрехтом, покоился Меч верховных маршалов. Пальцы магистра ордена потяну­лись к рукояти, едва он заметил клинок. Он уже ощущал, как черпает силу в самой близости к оружию. Прикосно­вение к древнему металлу того самого меча, которым ког­да-то владел Сигизмунд, напитало его руку новой мощью. Хелбрехт сразу почувствовал себя лучше, а страдание и за­мешательство исчезли.

— Доложите обстановку. — Морщась, магистр ордена поднялся на ноги. Он снова взял меч. Неуверенность ухо­дила вместе с болью, уступая место приливу праведного негодования. — Положение дел?

— В настоящее время мы движемся под прикрытием экваториального шторма, верховный маршал, — раздал­ся в воксе голос Вольфгера. — Он должен спрятать нас от орбитальных сил противника и обеспечить прикрытие для перегруппировки и возвращения в бой.

— Благодарю, брат Вольфгер. Есть ли известия с ор­биты? Сообщения от крестовых походов или выживших с «Веры несокрушимой»?

— Ничего, господин, — бесстрастно ответил Вольфгер. — Помимо нескольких изолированных молитвенных каналов, сейчас транслируется только одна вокс-передача, вот эта.

Для настройки сигнала потребовалось несколько се­кунд. Зазвучало обращение, поставленное на повтор. Его зачитывали спокойным, размеренным тоном. Тембр стал раздражать Хелбрехта ещё до того, как тот вник в суть речи. Голос насквозь пропитывало напускное благород­ство. Сладкие обещания разливались по воксу, словно яд. Если позволить таким доводам разлететься, целые миры утонут в крамоле и крови.

Верховный маршал слушал, закрыв глаза и стиснув ку­лаки.

— Возрадуйтесь, ибо вас наконец освободили из застен­ков вины и стыда. Вас придавили десятью тысячами лет истории — так, что вы не могли ни стоять, ни строить, ни дышать. Вы изнывали в пыли, тогда как паломники раз­гуливали по вашему миру, будто он существует для их удо­вольствия. Хватит! Эпоха камня закончилась, и наступил железный век. Возрадуйтесь, ибо я Торвен Вакра, кузнец войны Четвёртого легиона! Я вознесу вас из пепла! Я дам вам искупление пред ликом истины! Этот мир обретёт свободу, и вы с вашими молотами и кирками отправитесь к звёздам для истинно праведного иконоборчества, где вам не придётся стирать в порошок никакие сооружения, кро­ме памятников Лжеимператору. Поклянитесь в верности мне, и вы покончите со своим прошлым и сбросите оковы.

— Вероломная ложь! — гаркнул Хелбрехт. Он расхажи­вал по отсеку, как зверь в клетке. Ярость захлёстывала его, наполняя энергией. — Я выжгу с этой планеты всех пре­дателей и раздавлю каждого их пособника!

— И всё же… — Больхейм поднял голову. — Император счёл нужным привести нас сюда в переломный момент. Когда враг осмелился показать лицо своё солнцу, призва­ли нас. Не целое войско, но тех, кто владеет священными клинками. — Чемпион взял Чёрный меч и поднял его па­раллельно клинку Хелбрехта. — Я вынес тебя из той бит­вы, как Дорн вынес Императора из логова Архиеретика. Ради этого меня и направили сюда. Не добыть частицу брони, но послужить тебе щитом.

«Помни, что сила Империума в преданности его наро­да и силе веры людской».

— Те, другие передачи… — осторожно произнёс Хелбрехт. — Молитвенные каналы. Удастся определить, где источник?

«Пламень Терры» на малой высоте пронёсся над дюн­ными морями Хараса, где под дрейфующими песками покоились руины прошлого. Из-под поверхности торча­ли шишковатые верхушки башен, похожие на корявые мёртвые пальцы, тянущиеся к небесам в попытке проко­пать себе путь из заслуженной могилы. На равнинах виднелись участки кладки, но камни нигде не помещали один на другой, ограничиваясь единственным слоем. Материа­лом стали выкопанные обломки зданий. Среди них встре­чались как плоские, так и крупные, угловатые. Кое-где эти фрагменты соединялись в широкие дуги посреди бескрай­ней пустыни. Сверху, при наблюдении с борта «Власте­лина», узор проявился отчётливо: распростёртые крылья имперской аквилы. Целые ряды таких символов тянулись по равнинам, вдавленные в бесплодную почву.

Над ними трудились целые поколения. Всё началось с одного образца, по примеру которого сложили десятки, а потом и сотни других. Согласно будоражащей молве с па­ломнических троп Хеварана, пройти Орлиными путями Хараса считалось поистине богоугодным делом.

Пески под «Пламенем Терры» кишели паломниками в се­рых одеждах: они или лежали перед камнями в молитве, или совершали длинные переходы между скоплениями кладки. Опалённые солнцем лица обращались к небу, где с рёвом проносился «Властелин». Некоторые падали на ко­лени в истовом умилении, посчитав себя благословенны­ми вдвойне даже по меркам безбрежных толп пилигримов.

Плазменная струя коснулась песка, и жаркий поцелуй перегретого воздуха превратил его в стекло. За время сни­жения и посадки вокруг собралась небольшая толпа зри­телей. Паломники прижимались лицами к земле, словно серые призраки рядом с твёрдым, вещественным корпу­сом чёрной машины.

Задние пандусы с шипением откинулись, и воины из от­деления Хелбрехта выступили наружу. Верховный мар­шал держал голову высоко, а спину — ровно. Он не соби­рался запятнать себя проявлением боли или слабости пе­ред смертными.

— Хвала Ему, — выдохнул один из пилигримов, пожи­лой, с морщинистым лицом и густой сединой в волосах и бороде.

Стоя на коленях, он поднял взгляд на исполинских воинов. Десятилетиями он ходил по паломническим тропам Империума, но ещё ни разу не удостоился устрашающей чести лицезреть Адептус Астартес. Однако теперь пятеро из них стояли прямо перед ним, облачённые в черноту на­столько глубокую, что ночь и пустота показались бы свет­лыми рядом с ней, вооружённые клинками и благодатным крозиусом капеллана. Чудеса, сотворённые из ужаса и гне­ва, как и полагается ангелам.

— Поведай, — прорычал Хелбрехт. Он шагнул вперёд, и старик, попятившись, чуть не споткнулся о каменный узор за спиной. — Кто ты и кому предан?

— Господин, я… — старик осёкся, изо всех сил стараясь взять себя в руки. Потом, отыскав глубинные залежи вну­тренней решимости, он заставил себя поднять глаза на по­лубога. — Ларен. Мастер путей Ларен. Я веду эту паству верных Императору по избранному ими пути — пути, по которому я сам странствовал два десятка лет, а до это­го ещё тридцать по другим тропам Империума…

— Значит, все эти души верны и послушны Его воле?

С той секунды, как Хелбрехт спустился из громадно­го отсека «Властелина», он не выпускал рукоять клин­ка. Маршал излучал жажду насилия, которая передава­лась другим через воздух, словно зараза. Все вокруг него застыли в напряжённом ожидании удара, которого так и не последовало.

— Господин, тут нет никого, кто отвернулся бы от Его света, — негромко сказал Ларен. — Если это не так, то мне незачем жить. Вонзите клинок мне в сердце, ведь я заслу­живаю смерти, если позволил богохульству расцвести под моим присмотром.

— И всё же, — проворчал Хелбрехт, — этот мир болен. Насквозь пронизан порчей. Совращён Архиврагом.

После его заявления паства удивлённо и потрясённо за­бормотала. Один паломник осенил себя знамением акви­лы, ещё кто-то заплакал.

— Тише, Павра, — снисходительно прошептал Ларен. — Сейчас не время лить слёзы. — Он поднял глаза и встре­тился взглядом с Хелбрехтом. — Ибо настало время борь­бы. Священной войны.

Несмотря на раны и потерю товарища, верховный мар­шал позволил себе улыбнуться. Ему нравился этот ста­рик. В нем ещё жили непреложные истины Империума и вера, питаемая яростью. Таково топливо Вечного кре­стового похода.

— Из уст праведных льётся истина, — нараспев произ­нёс Хелбрехт. — Сколько душ ты ведёшь по пескам?

— Не могу точно сказать, повелитель. — Ларен поче­сал подбородок. — Человек двести, пожалуй. По равни­нам странствует ещё много караванов, но большинством из них я не руковожу, даже не имею связи…

— Этого хватит, — сказал верховный маршал.

Пройдя мимо мастера путей, склонившегося в покло­не, Хелбрехт оглядел толпу паломников. Люди погляды­вали на его огромное тело в броне и тут же отводили глаза. Храмовник знал, что вызывает у них благоговение и страх, ибо так случалось по всему Империуму.

В том заключалось бремя Адептус Астартес. Они, об­разцовые воины человеческого государства, навсегда отде­лились от его народа. Превратились в войско, внушающее религиозный трепет, способное переламывать ход целых войн одним фактом своего появления. Их задача — резать скальпелем, а не бить молотом.

— Я хочу, чтобы ты собрал самых способных. Всех, кто сможет работать киркой и молотом во имя Императора.

— Будет исполнено, господин, — с готовностью отозвал­ся Ларен дрожащим от волнения голосом. Он неуверенно поднялся на ноги, покрытый въевшейся пылью руин Хе­варана. На мгновение Хелбрехт увидел перед собой одно­го из фантомов, населявших его видения. — Чего требует от нас Император?

— Того же, чего и от меня, мастер путей Ларен, — отве­тил Хелбрехт. — Войны.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ: ВОЙНА ПРИЗРАКОВ

Об их прибытии возвестили рёв двигателей и огонь с чёрных крыльев.

Культисты, теснящиеся в кое-как отрытых бункерах, траншеях и окопах, уставились в небо. Над их голова­ми с оглушительным грохотом проносился боевой корабль Чёрных Храмовников, болты прошивали землю, а но­совая мелта-пушка проплавляла в почве новые стеклян­ные борозды. Самые храбрые из еретиков палили в небо, но не навредили «Властелину», и тот удалился обратно, под прикрытие шторма. Яростный ошеломительный на­лёт послужил отвлекающим манёвром: предатели не об­наружили, что к ним приближается тихая смерть.

Каждый раз, когда культисты замечали врага, их захлё­стывали одни и те же чувства. Даже в масках и шлемах, под балахонами и бронёй, стойкие почитатели железа не мог­ли побороть глубинный страх, сочившийся из их пор. Они меняли стойки, начинали дёргаться. У них не получалось ничего, кроме как вопить или визжать, вслепую стреляя по силуэтам в буре.

А те напоминали восставших мертвецов. Мстительных призраков, извлечённых из какого-то первобытного ада. Даже пыль, которая окутывала их так же, как дым и пе­пел, почти не скрывала насыщенную черноту их доспехов. Астартес двигались быстрее, чем казалось возможным. В движении их озаряли вспышки молний и оружейных залпов, ни один их которых, похоже, не достигал цели. И это раздувало пламя страха в душах культистов, и без того подобных сухому хворосту. Они сознавали, что на них обрушились гнев и погибель, ниспосланные самим Им­ператором, что ложные благодетели обманули их, увели с пути истинного.

Месть пришла с огнём и мечом, с болт-снарядом и нена­вистью. Каждым взмахом клинка Хелбрехт нёс очищение, изгонял сомнения таинством пролития крови и рассече­ния плоти. Чёрные Храмовники проносились через ряды еретиков, будто коса, срезающая колосья, почти не уделяя внимания сражённым врагам, и ошмётки человеческих тел липли к их доспехам.

Да и какое дело воинам вроде них до чего-то подобного? Их противники утратили всякое право называться людь­ми. Они низвели себя до преграды, которую дóлжно пре­одолеть, ещё одного укрепления из кожи и костей, постав­ленного между Хелбрехтом и его добычей.

Вслед за космодесантниками пришли мужчины и жен­щины — бывшие пилигримы.

Горнило битвы изменило их души. Из простых последо­вателей религии они превратились в бойцов на фронтах ре­шающей войны человечества. Перенесённые прежде тяго­ты сделали их поджарыми, почти угловатыми созданиями, а полы своих ряс они подрезали, чтобы не мешались в без­жалостных схватках. Ведомые новой целью, люди держа­ли кирки, топоры и подобранные лазружья. На лбу у каж­дого из них Хелбрехт собственноручно начертил пеплом крест. Символ его ордена.

Так из паломников они стали крестоносцами.

Ларен поднял молот — грозный двуглавый разруши­тель идолов, — будто подражая боевой стойке Рамберта. Он выглядел как ребёнок, берущий пример с родителей, и Хелбрехт чуть не рассмеялся, осознав, сколь велика раз­ница между ними. Рамберт, принадлежащий к новому по­колению, капелланам-примарис, лишь недавно начал ис­полнять свои обязанности. Воин был моложе энергично­го, но потрёпанного годами мастера путей, и всё же тот смотрел на духовника с неимоверным почтением. Рам­берт же почти не думал о нём, разве что как о орудии для борьбы с врагом.

Такую картину противоположностей Хелбрехт неод­нократно наблюдал по всему Империуму Человечества. Неуверенность стандартных людей сталкивалась с реши­мостью астартес, подобной скале. Так волны вечно нака­тывают на берег, на протяжении тысячелетий подтачи­вая камень. Галактика не раз изменялась, однако это вза­имодействие оставалось прежним. Смертные проявляли непреклонность в своих ожиданиях от Адептус Астартес: тем полагалось демонстрировать безупречный пример. Для многих людей они воплощали собой что-то особое. Положение, к которому нужно стремиться. Ангелов, за­служивающих поклонения.

И сейчас эти самые люди пробирались через кровавую бойню, снимая с тел убитых всё, что могло пригодиться. Крестоносцы забирали оружие и боеприпасы, оттаскивали трупы в сторону и поджигали. Хелбрехт смотрел, как они горят. Плоть тлела и распадалась, доспехи плавились, ко­сти трещали, а дым поднимался высоко, и трупный смрад разносился по равнинам. В том, что еретиков искореня­ли вот так, наконец смывая нанесённое ими оскорбле­ние, ощущалась праведность. Предатели не заслуживают меньшего. На измену нужно отвечать только кровопро­литием и огнём.

Храмовник отвернулся от погребальных костров, и от­светы пламени блеснули на бронзово-чёрном доспехе. Подняв меч, он осмотрел клинок. На оружии не оказалось ни следа износа, ни единого дефекта или изъяна. Релик­вия всегда поражала и смиряла его своим совершенством. Оружие Сигизмунда, что содержало в себе осколки меча самого Дорна! Как они придавали силу клинку, так и он подпитывал ярость Хелбрехта.

Перед ним стояли на коленях в пыли три воина. Воз­главлял их Рамберт, который держал перед собой крози­ус, всё ещё дымящийся от сожжённой крови. Оружие и до­спехи Больхейма выглядели безупречно чистыми, незапят­нанными. Ларен пылал так же жарко, как и погребальные костры, — в нём извивалась жгучая свирепость, запертая в клетке тела. Старик изменился за время, прошедшее с тех пор, как Хелбрехт обнаружил его среди неровных раски­нутых крыльев каменных орлов. Нерешительный и скром­ный пастырь преобразился в вихрь ревностного негодо­вания. Когда он узнал, что не усмотрел разрастания ере­си, на тлеющие угли его души словно плеснули прометий.

Посмотрев на него, Хелбрехт позволил себе едва замет­ный проблеск удовольствия.

«Вот какими должны стать все люди. В раздираемой войной Галактике нам нужно укрепиться в вере и раз­дуть её пламя. Только тогда мы повергнем ложных богов, и власть истинного Повелителя Человечества воцарится безраздельно».

— Праведники мои, — негромко произнёс Хелбрехт. — Каждый из вас воплощает что-то от воли Императора. Его гнев. — Он кивнул Больхейму. — Его мудрость. — Он ука­зал на Рамберта, после чего капеллан выпрямился, вооду­шевлённый похвалой. — И Его смирение.

Морщинистое лицо Ларена расплылось в улыбке, и он снова опустил глаза. По его щекам покатились слёзы, смы­вая слои грязи, пепла и крови, приставшие к обветренной коже старика.

— Наш поход выдался весьма нелёгким и не обошёл­ся без жертв, — прямо сказал Хелбрехт. Остальные трое кивнули. — Мы ступали по этому миру не как завоевате­ли или короли, а как преследуемые и проклятые. На каждом шагу по поверхности Хеварана враг стремился повер­гнуть нас. — Он воткнул меч в землю и обошёл своих во­инов, такой же неутомимый и энергичный, как атаки их неприятелей. — И всё же мы выстояли. Ваши руки обагре­ны предательской кровью! Проходя по миру, мы очищали его, смывая грехи их смертями.

— Хвала Господу! — тихо проговорили все в безупреч­ном единении.

— Но просто уничтожать врагов человечества недоста­точно. Следует разрушить их творения и логова. Вновь обратить в прах все до единой твердыни. Разрушая сте­ны предателей, мы напоминаем им снова и снова, что они потерпели неудачу. Десять тысяч лет назад они пытались сломить душу рода людского, и им это не удалось, хотя и принесённые нами жертвы оказались непредставимыми.

Пока он говорил, налетел ветер: «Пламень Терры» вер­нулся и приземлился рядом с ними. Сопла машины пылали столь же ярко, сколь решимость крестоносцев. Брат Вольф­гер, выйдя из «Властелина», оглядел тлеющие трупы. Кив­нув Хелбрехту, технодесантник повернулся к штурмовику, чтобы заняться ритуалами обслуживания. Верховный мар­шал не возражал. Вольфгер, как и все помазанные знания­ми Марса, воздавал Ему хвалу иными способами.

— Император… — начал Хелбрехт, снова взявшись за меч. В пыли победы уже собрались другие бойцы. Андроник, бывший неофит, набрался опыта и теперь шёл твёрдо, дер­жа клинок Нивело с решимостью настоящего воина. Те­одвина окружала небольшая группа крестоносцев, ходя­чих раненых, которые явно отдали немало сил в битве. Уме­ния апотекария поддерживали их в строю, что позволяло смертным продолжать служение. — Император носит не­мало обличий. Он предстаёт перед нами в самых разных формах и берёт на себя много ролей. Воин и вождь. Цели­тель и учёный. Созидатель и разрушитель.

Крестоносцы подходили всё ближе, и их собиралось всё больше. Сначала десять, потом двадцать. Пятьдесят. Сот­ня. Они заставили себя уйти из песков, отбросили то по­клонение, схожее с попрошайничеством и вознёй в пыли, коим столь долго занимались в руинном мире. Преобра­зившись, они обрели могущество.

— Враг, истинный враг, ждёт за стенами. Он считает себя великим строителем, вершителем человеческих жиз­ней и уделов. Но Император потребовал, чтобы этот мир обратили в ничто, и таким он обязан оставаться. Хеваран может искупить вину только руками праведников. Плане­та не должна возвыситься на службе у тиранов!

— Лишь милость Императора в силах спасти подобное место, — объявил Ларен, кивая в знак согласия. Он поднял­ся с колен, чтобы окинуть взором могучую фигуру Хелбрех­та. Верховный маршал весь в боевых шрамах выглядел из­мотанным, но не сломленным. Повреждения его доспеха залатали, однако ремонт не скрыл их. В каждой щели бро­ни скопился песок. Кожа магистра загрубела, однако его целеустремлённость не вызывала сомнений. Ларен, каза­лось, черпал в этом силу. — Мы несём Его гнев.

— Да, мы несём Его гнев, — подтвердил Хелбрехт. — От самой далёкой пустыни до высочайшей горы. Мы — Его ярость, обретшая форму.

Маршал отвернулся от света погребальных костров, воз­ле которых усиливалось зловоние горелой плоти, и подо­шёл к Больхейму. Поднявшись, чемпион посмотрел в лицо своему сеньору.

— Мы руководим воинством призраков, — с одобрени­ем сказал Больхейм. — Поднятых из пепла, из ниоткуда, подобно тому как Объединение Терры началось с горстки людей. Царство, сотворённое одним лишь намерени­ем, мечта о господстве человечества… Я видел эти грёзы снова и снова. Они разворачивались перед моим мыслен­ным взором.

— Образы, что влекут нас только вперёд. Всех вместе, как оно и задумывалось. — Хелбрехт сделал довольно дол­гую паузу. — Рудимент — вот где мы ударим по их основ­ным силам.

Больхейм кивнул. Шлем чемпиона не выражал никаких чувств, но, когда воин взял Хелбрехта за плечи и загово­рил, его голос подрагивал от восторженного предвкушения.

— Пока мы бьёмся рядом с этими благородными душа­ми, туман рассеивается. Свет возвращается, всё ярче оза­ряя нам путь.

— Моменты для откровения выбирает Император, — произнёс Рамберт.

Если он всё ещё сомневался в своих способностях, то от­бросил неуверенность ради того, чтобы праведно карать Хеваран. Когда Рамберт говорил, паства из крестоносцев внимала. Когда духовник направлял их в бой, они высту­пали без колебаний и страха. Хелбрехт наблюдал, как быв­шие паломники нападали на вражеские колонны, будто стая волков. После них оставались лишь трупы.

— Что по вокс-трансляциям? — спросил магистр орде­на, заранее зная ответ.

— Передачи лишь участились, — ответил Андроник. — Вакра сплачивает защитников. Хотя его личная охрана, похоже, не столь многочисленна.

Неофит посмотрел на свой клинок, словно обдумывая, скольких настоящих врагов ему удастся сразить этим ору­жием.

— Они вечно прячутся за спинами трэллов и рабов. Сво­их пособников, — злобно проговорил Хелбрехт. — Мы пой­дём маршем на их оплот, даже если нас будет в сто раз мень­ше. Нам надлежит отомстить за пренебрежение к нашей вере и покарать недостойных! Такова Его воля. Если флот прибудет, то возмездие свершится в полной мере, но даже если мы и умрём, то лишь так, как указано Им, — с молит­вой на устах и оружием в руках!

Он снова подумал о призраках, Даидине и Корделе. Великие вожди и чемпионы. Помазанники Императора, возглавлявшие Его крестовые походы. Их наследие жило в Хелбрехте. Будучи командирами и наставниками, пред­шественники повлияли на его личность, сформировали её так, чтобы он следовал их примеру. Точно так же, как сам магистр ордена вёл бойцов в пустоте над Армагеддо­ном, на защиту храмовых миров и даже здесь, на этой за­бытой планете.

— Мы изгоним их, — поклялся Хелбрехт. — Чего бы это ни стоило.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ: ЖЕЛЕЗНЫЕ ВРАТА

Август Клат никогда раньше не бывал внутри транс­портного средства. Даже обычные пылециклы и дюно­ходы всегда казались ему нечестивыми и противоесте­ственными. Если чиновник хотел куда-то попасть, то шёл пешком, а если идти было слишком далеко… Что ж, тог­да оно того не стоило. Главный секретарь всегда полагал­ся на орды младших писцов и посыльных, которых осво­бождал от безыскусного иконоборчества, чтобы они вы­полняли его прихоти. Однако сейчас он ехал — по чужому приказу и в непонятной технике, которой не доверял, — в самое сердце опасности.

— Ну ты и дурак, — пробормотал он себе под нос. — Проклятый дурак. Слишком охотно якшался с демонами…

Если попутчики и услышали, то не подали виду. «Тав­рокс» наехал на очередной неровный блок разрушенной кладки и резко дёрнулся. Клат удержался от вскрика, усты­дившись самой мысли о том, чтобы утратить человеческое достоинство перед этими… людьми.

Культисты в пассажирском отсеке сохраняли спокой­ствие. Когда машина снова тронулась с места, железные кости залязгали по их броне, бряцая при малейшем дви­жении. Клат с трудом сглотнул, стараясь не смотреть на передние части черепов, припаянные поверх шлемов. Их дополнительно прибили гвоздями, чтобы крепче дер­жались. Вокруг этих шипов густо запеклась чёрная кровь.

«Так вот какова цена свободы? Плачу ли я её всё так же охотно?»

Когда заступники впервые прибыли на планету, Клат счёл их прибытие благословением — поводом отвлечься от изнурительно скучной службы. Его манил новый образ мира, созданного из железа, который развивается столь же неуклонно, как растут их каменные сооружения. Развали­ны наподобие Рудимента снова потянулись ввысь, медлен­но возвращаясь к жизни.

«Но любые благословения увиты терниями, и всякая чаша отравлена», — мрачно подумал он.

Перемены, которые охватили разрушенные и опусто­шённые области планеты, постепенно затронули и самих хеваранцев. Самые запальчивые из них вызвались добро­вольцами в силы обороны, и отряды скромных храните­лей паломнических путей, быстро увеличившись в числен­ности, переродились в регулярную армию. Тогда характер бойцов и самого их призвания начал меняться. Они стали носить иссушенные кости, извлечённые из самых глубо­ких ям и облитые расплавленным железом, а также уве­чить себя.

Иногда Август ловил себя на мысли, что уже не узна­ёт собственный мир и его людей. Это пугало бы Клата, если бы не Торвен Вакра, постоянно находившийся рядом с ним. Длинная тень воина, пусть плотная и чёрная, обла­дала особенным теплом.

И теперь Августа снова втянули на орбиту тёмной звезды.

«Таврокс» с грохотом остановился, опустились панду­сы, и главный секретарь выбрался наружу. Корпус машины давно отчистили от имперских обозначений, а заделанные боевые повреждения указывали, что её добыли в каких-то иных войнах. Очень многое из того, что Железные Воины снова ввели на Хеваране, происходило из других мест, из- за чего планета становилась ещё более иной.

Клат прошёл через обширный открытый двор централь­ного донжона Рудимента, лавируя между нескончаемыми потоками рабочих бригад и солдат, которые устанавливали гигантские опорные балки из железа. Полураздетые добро­вольцы размещали каменные блоки, вытесанные в окрест­ных горах, и кожа смертных блестела от пота на палящем солнце. Но свет, несущий как удобство, так и страдание, недолго будет баловать их. При каждом взгляде на гори­зонт чиновник видел истинное положение дел.

Надвигалась буря.

Склон горы уже покрывали резьбой. Так же, как и на зем­ле, бесчисленные рабочие и трэллы сновали вверх и вниз по лесам, пуская в ход долота. Когда-то они разбивали идо­лов, а теперь создавали на тех же местах гигантские изобра­жения спасителей Хеварана. С вышины же сурово взира­ла половина шлема, воплощения древнего и неодолимого владычества, а бригады добровольцев прилагали все уси­лия, чтобы добиться совершенства ради хозяев.

Саму крепость вырубили в выветрившемся камне. Вход в твердыню обрамляли статуи, а её верхние ярусы прони­зывали толщу горы, будто гниль. На пике могущества ци­тадель довлела над миром, но стала лишь отголоском себя прежней. Не более чем шёпотом. Вакра рассказывал Кла­ту о прежнем величии крепости так, будто сам жил в ней. Может, и правда жил. В рассказах Торвена звучало такое незыблемое обожание, что он наверняка сыграл какую-то роль и в её постройке.

«Её называли Цитаделью Воздыханий, потому что ка­нонада её орудий напоминала шелест, — говорил Вакра. — Её украшали пышные сады, какие росли во многих местах этого прекрасного мира. О, такое надо видеть…»

Это вовсе не походило на полные огня и безумия фра­зы из священного писания, где правление Железа клейми­ли как господство марионеток в руках демонов. Описания звучали… прекрасно. Мир без нужды, без лишений, без по­стоянных укусов пыльных бурь и надсадной боли от вы­полнения возложенного на тебя долга. Столько лет Авгу­ста раздражали цепи, надетые на него Империумом! Даже его пост казался насмешкой: будучи самым высокопостав­ленным чиновником на планете, Клат, по сути, служил писцом. Он, как счетовод с пышным названием должно­сти, отмечал, сколько паломников прибыло полюбоваться на руины его родины. Эти пилигримы думали, что благо­словлены, если идут по стопам гневных полубогов, хотя те отшвырнули бы их в сторону, почти не удостоив внимания.

И вот теперь те самые полубоги вернулись…

Страх и гнев плясали в душе Августа, и он вполне по­нимал, кто ведёт в танце. Кружась в его душе, они взды­мали приливы адреналина и приступы озноба, внезапно вгоняли Клата в ярость или погружали в глубокое, всепо­глощающее отчаяние. Главный секретарь спрашивал себя: будь он более воинственным человеком, смог бы нанести метки на кожу и облачиться в железо и кости? И Августу не нравилось, куда заводили его подобные мысли.

Чиновник поднялся по винтовым лестницам, извивающимся внутри цитадели, в недавно раскопанную камеру. До недавнего времени люди жили только в центральном шпиле, где размещался малочисленный персонал, обслу­живающий жалкий астропатический хор планеты. Те­перь же всё вокруг кишело экскаваторами, строителями и солдатами.

Выйдя в просторное открытое помещение, Клат оки­нул взглядом бескрайние и безжизненные просторы сво­его мира. Буря и мрак на горизонте, будто нарисованные углём, вытягивали чёрные щупальца, грозя поглотить всё, что жаждали построить хеваранцы. В заряженных грозо­вых тучах сверкнула молния. Отыскивая металлические столбы и штыри среди руин, она вонзилась в землю, пре­вращая песок в стекло.

Зал, куда вошёл секретарь, задумывали так, чтобы от­туда открывался вид на все земли, которыми руководили из крепости. Его создали для правителей. Клат помедлил в дверном проёме — тот предназначался для существ, на­делённых гораздо более громадными размерами, чем его узкое тело, — а затем шагнул вперёд.

На фоне грозового фронта вырисовывалась более глу­бокая тень. Броня существа, хоть и серая по сравнению с чёрной бурей, как будто поглощала свет. Почти граци­озным жестом великан протянул руку, забранную в желе­зо, и сомкнул её на двуручном боевом молоте. Пока гигант поднимал и переворачивал оружие, в его латной перчатке урчала и пощёлкивала гидравлика.

Торвен Вакра не отличался мягкостью черт. Каждый эле­мент его внешности выглядел грубо вырубленным и по­битым войной, но в манере поведения безошибочно уга­дывалось благородство. Над чудовищно огромным горже­том выступала бледная кожа, кое-где иссечённая шрамами. Светло-серые глаза сверкали на широком суровом лице. Бритую голову испещряли интерфейсные узлы, от кото­рых в пазы доспеха уходили кабели.

Вакру сотворили вести войну, вырезать цивилизации и разрушать миры, причём с той же лёгкостью, с какой в прошлом сокрушили Хеваран. И всё-таки Железный Воин утверждал, что пришёл как освободитель и спа­ситель. Монстры же в чёрных доспехах — те, что сошли на Хеваран с огнём и яростью, те, на чьих лицах читался маниакальный фанатизм, — и есть истинные враги… На­стоящие чудовища.

— Главный секретарь, — рассеянно пробормотал Торвен. — Чуть не забыл, что посылал за вами. Всё идёт как положено, вы не считаете?

С громыханием он сдвинулся с места. Шагая вдоль стен зала, Вакра сухо усмехнулся, снова и снова проворачивая молот в руке. Вакра пылал энергией, ощущая неотврати­мость битвы, — пожалуй, лучше всего думать о его поведе­нии именно так. Каждого воина его породы создали с этой единственной целью.

Подобные ему создания, то есть монстры в керамите, укротили саму Галактику. И всё же Клат не мог сойти с ор­биты Торвена. Вакра притягивал его, словно остаточную звёздную пыль… Хотя это подразумевало грандиозность масштабов, что явно не относилось к Августу.

Клат понимал, что рядом с существом вроде Торвена он во многих отношениях просто домашний питомец.

— Мой господин… — проскулил чиновник, испытывая отвращение к собственному раболепию.

— Ну же, разве мы не дошли до того, чтобы считать друг друга товарищами? — спросил Вакра, но совершенно не­искренне. Торвен застыл между победой и крушением надежд, что целиком занимало его внимание. Терпение воина и желание притворяться истощались с каждой се­кундой. — Важно, чтобы в данный момент мы все держа­лись вместе. Это станет чётким знаком нашего сотрудни­чества в непрерывном стремлении вперёд.

— Да, конечно. — Клат сжал кулаки и снова сглотнул.

По дороге главному секретарю попал в глаза крупный песок, и он смаргивал слёзы. У него болела голова. Август никогда ещё не бывал на такой высоте, и выяснилось, что ему тут не нравится. Он ощущал какое-то круговое дав­ление на череп и тяжесть в груди, из-за чего не мог нор­мально дышать.

Клат попытался поднять глаза на Вакру, чтобы почерп­нуть силу в само́м воинственном облике космодесантника. В полном боевом облачении, одарённый полубожествен­ной мощью, Торвен казался неутомимым, будто даже раз­валины изувеченного мира не могли смирить его дух.

«Хеваран разорён, втоптан в грязь, однако такие вои­ны держатся и возвышаются. Они крепче камня. Вот оно, величие железа».

— Вы как будто не вполне уверены, — пророкотал Вакра. Он резко привёл молот в вертикальное положение, накло­нился вперёд, чтобы осмотреть его боёк, и улыбнулся. Его пальцы скользнули по руне возжигания, и ударный налич­ник окутался прерывистыми молниями. — Вы их боитесь? Этих фанатиков, самозваных отпрысков Дорна? Тех, кто желал бы вновь надеть на вас кандалы и ярмо стыда? Раз­ве вам не хватило моих поучений, чтобы узреть их ложь?

— Вы одарили нас многим и заслужили нашу вечную благодарность. — Клат отвёл глаза от сгустка мощи, укры­того тенями. — Но да, я их боюсь. — Он закрыл глаза и ис­пустил долгий судорожный вздох. — Ведь они… они — пла­мя, которое сожгло здесь всё дотла.

— А я — твёрдая рука, что защитит вас от пламени. — Вакра отключил силовое поле и выпрямился. Его силуэт снова возник на фоне надвигающейся бури. Торвен вздох­нул, и всё его тело, закованное в броню, шевельнулось от столь незначительного движения. Август осознал, что каждая его частичка усовершенствована. — Придёт время, и жители сего мира понесут очищающий огонь вовне. Гря­дёт война, что поглотит целый сегментум! Всё подготов­лено и рассчитано. Планы составлены величайшими твор­цами войн, когда-либо ступавшими по Галактике. — Пре­рвавшись, он рассмеялся, тихо и безрадостно. — Мир, где я родился, давно ушёл в историю. Его сгубила собствен­ная слабость. Но тот, который стал для нас домом… Ни­чего подобного вы не видели. Как прекрасно стоять в за­лах его крепостей и замышлять грядущие разрушения… За пределами этого жалкого неба лежит Галактика, жду­щая, когда её приведут к повиновению. Когда свершится месть за раны, нанесённые десять тысяч лет назад.

— Такие вещи выше моего понимания, — потрясённо вы­говорил Клат. — Я не воин. Мне навечно отведена роль слу­жителя. Чиновника. Я слишком долго занимался тем, что считал шаги паломников и удивлялся их занятиям, суще­ствуя лишь в тени их жизней. У меня не получится удер­жать стену или взять траншею. Не годен я для таких дел.

— Значит, ты будешь шагать в тени героев, Одарённых Железом, отмеченных знаком черепа. Возможно, ты соста­вишь хронику их шествия, как летописцы древности, а?

— Повелитель? — Август растерялся.

— А, ещё одно утраченное вами понятие. Как же низ­ко вы пали… но не бойся. Мы обязательно поднимем вас.

Буря добралась до крепости, и в зал ринулся ветер. В воздухе закружился песок, принесённый из пустыни внезапным порывом. В наэлектризованном помещении стало душно. Молния вновь ударила в стены Цитадели. Мир взревел, закричал и затаил дыхание.

И в этот миг тишины Клат услышал.

За яростью ветра и неистовством грозы скрывалось низкое ворчание, перерастающее в рёв. Августу он пока­зался таким же искусственным и противоестественным, как шум двигателей «Таврокса». Но если броневик роб­ко скулил, то здесь раздавался гортанный рык. Вой бури усилился снова, перевиваясь с новым звуком и вплетая свой измученный голос в общую какофонию. Ободрённая успешным вторжением, взбудораженная прерывистыми раскатами грома, стихия достигла крещендо.

Молния вновь расколола небо, и тогда он увидел, уз­рел чёрное пятно на фоне тёмных грозовых туч, озарённое лишь огненной яростью небес. Пока силуэт нёсся в выши­не, пламя и гром пели ему осанну.

— Ах, — выдохнул Вакра и воздел руки к приближаю­щемуся штурмовику. — Наконец-то.

Они пели в пути на битву, возвысив голоса, когда «Вла­стелин» снова погрузился в штормовые вихри. Хелбрехт руководил хоралом, усиливая его мощью своих лёгких. Не­истовый ветер и кислотный дождь не причиняли «Пламе­ню Терры» вреда, молнии не могли сбросить его на землю. Уже окутанное энергией оружие горело в отсеке так же жарко, как сами воины. Два сакральных клинка пылали огнём укрощённого пожара, унаследованный меч Андро­ника сверкал в стремлении отомстить, а крозиус Рамбер­та сиял светом, подобным звёздному огню, — словно маяк среди приглушённых теней внутри корабля.

— О Император, сохрани нас от погибели и верни нас ко благодати. Защити огнём своим и препояшь гневом, ибо должно нам обрушить возмездие на недостойных и душой нечистых, — возглавил моление Рамберт, пока «Власте­лин» сотрясался в яростной буре.

Даже без богоугодного рефрена Хелбрехт знал исти­ну: Император летел вместе с ними. Он предстал грозой, укрывшей их братство, и молниями, что плясали в её жи­лах. На доспехе магистра ордена блеснуло сияние клинков, и крест Храмовников на груди будто вспыхнул и занял­ся тем же священным пламенем. Он пылал, как когда-то горели родной мир-склеп кифорских извергов, обращён­ный в погребальный костёр, и сернистые угли Армагед­дона. Он полыхал и выбрасывал искры, будто подбитый корабль в пустоте, и источал холодный величественный свет, как жаровни в Храме Дорна.

— Я огонь Его и Его гнев, — нараспев произнёс Хелбрехт.

«Властелин», накренившись, затрясся, и его орудия на­конец заговорили. Лучи лазерных пушек и снаряды тя­жёлых болтеров впились во внешние стены неприятель­ского оплота. Каменную кладку размалывало в мелкое

крошево. Тела солдат разлетались облачками багрового тумана, и кровь еретиков пятнала скалы.

Штурмовик выстрелил вновь, теперь из носовой мел­ты. Она испустила копьё из света и жара, пробившее во­рота, за которыми прятался враг. Металл, раскалившись докрасна, раскололся, начал оседать, и вниз заструились потоки расплавленного железа. Попадая под неиссякаемый жгучий дождь, солдаты-еретики вопили и загора­лись. Их балахоны пылали, броню проплавляло насквозь. Даже облитые железом кости дробились под стремитель­ным натиском жара.

С пустошей за стенами взметнулись радостные возгла­сы. Пилигримы в серых одеждах, присыпанных прахом, внезапно поднялись из укрытий и волной двинулись впе­рёд. Треск лазерных выстрелов эхом разнёсся по пескам. Несколько предателей свалились со стен, неожиданно угодив под перекрёстный огонь.

В ответ полетели очереди твердотельных снарядов. Устремляясь с куртин, они взрывались среди руин и пыли. Некоторые из защитников крепости направили оружие в небо, стремясь сбить боевой корабль. «Пламень Терры», заложив вираж, накрыл их залпами, от которых стены со­тряслись вновь.

Там, где вражеские выстрелы попадали в цель, над «Властелином» с треском проявлялась эгида сработав­ших защитных заслонов. Он промчался сквозь шквал огня, оставляя за собой шлейф золотистого света, и резко сбро­сил высоту. Потом двигатели выпустили потоки плазмы, и корабль, прекратив снижение, завис у края стены.

Грохоча, опустился пандус, с такой силой, что треснул скалобетон. Отделение, ринувшись по нему, покинуло корабль и бросилось в бой.

Хелбрехт с воздетым клинком бежал во главе братьев. Ещё только ступая на стену, верховный маршал уже раз­ворачивался и взмахивал священным мечом. Неудержимо хлынул алый поток, и покатилась первая голова.

— Без пощады! Без сожалений! Без страха!

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ: ГНЕВ АНГЕЛОВ

Они рассредоточились по стене, ведомые единой волей.

«Пламень Терры» поднял рампу и с рёвом взмыл обрат­но к истерзанному бурей небосводу, чтобы вновь разжечь свою личную войну. Небеса наконец разверзлись и без раз­бору обрушили на крестоносцев и еретиков шипящий кис­лотный дождь. Капли жалили кожу смертных, а поле боя обволакивала приторная едкая вонь. Жизнетворная вла­га полумёртвого мира оказалась тепловатой. Она медлен­но истощалась, с каждым циклом всё хуже утоляя жажду Хеварана. В этом отражалось всё скверное, что произошло с планетой, которой позволили превратиться в гнойник.

Хелбрехт ненавидел такое положение дел, как и сла­бость людей, уже дважды приведшую этот мир к погибе­ли. Он презирал малодушное сопротивление солдат-рабов, побуждаемых к борьбе лишь нарушенными клятвами и страхом за свои никчёмные жизни. В бою они выкри­кивали еретическую литанию, будто та могла защитить их от праведного суда.

Битва превратилась в сплошное размытое пятно. Он раз­рубил очередного Одарённого Железом солдата ударом сверху, и кровь зашипела в силовом поле, высыхая и об­ращаясь в порошок. Магистр ордена ринулся дальше че­рез бойню, набиравшую темп. Ударив наотмашь вопящего культиста с занесённой мелта-бомбой, Хелбрехт сбросил его со стены и через несколько секунд, когда тот долетел до земли, услышал тошнотворный хруст костей, а ещё мгновение спустя — шум детонации. Пули и лазерные разряды с треском бились в броню Храмовника, но латы, такие же нерушимые, как древние стены Императорско­го дворца, выдерживали любые атаки.

Хелбрехт являл собой живой бастион, волю Императо­ра, которую облекли плотью и отправили в космос, что­бы сражаться и умереть за мечту человечества о господ­стве над ним.

Ничто другое не имело значения. Ни сны о Звере, ни ка­кие-либо помыслы об охоте на него. Покаяние истлело в очищающем пламени. Давний позор и старые пораже­ния истекли кровью и сгорели в огне битвы, как это быва­ло всегда. Находясь в самом пекле и рёве сражения, воин очищался по-настоящему. Всякий раз он заново прини­мал крещение и преображался в той же мере, как при пе­реходе Рубикона.

Враги бросались на него только для того, чтобы уми­рать, умирать и снова умирать. Хелбрехт сбрасывал ере­тиков со стен, валил их на землю и топтал ногами, пока они тщетно пытались помешать его наступлению. Рам­берт шёл у его плеча, непрерывно распаляя дух господина:

— Бейте их! Во славу Его на Терре! Сотрите неверных с лица мироздания! Император с вами! Он в каждом деянии вашем!

Слова капеллана усиливал вокс, так что плотная тол­па паломников отзывалась на них радостными возгласа­ми и вторила им. Пилигримы ворвались внутрь через вра­та и ринулись в бой на земле у стен, под космодесантни­ками, подражая боевой удали астартес. Молотки и кирки поднимались и опускались, оружие трещало и выбрасы­вало энергию. Если кто-то погибал, на его место в строю мгновенно вставал другой. Люди дрались и стреляли, уби­вали и умирали.

Сомкнув кулак на горле очередного дёргающегося куль­тиста, Хелбрехт помедлил и опустил взгляд на строй па­ломников в серых перепачканных лохмотьях. Они не носи­ли керамит астартес или сталь Астра Милитарум, однако каждый сражался с рвением и страстью. Они обучались, следуя за Чёрными Храмовниками, и заслужили знак кре­стоносца. Теперь все паломники, старые и молодые, муж­чины и женщины, носили этот знак, намалёванный пеплом на лбу, вырезанный на одежде или приколотый к телу. Они показывали свою преданность, пока видимая метка не по­теряла смысл, ибо паломники сами стали символом.

«Сила Империума — в его народе. В пастве, что посвя­щает себя религии. Воинство, опоясанное истинной верой, не встретит равных себе. Человек перевернёт и Галактику, если сердце его чисто и посвящено Богу».

Новая группа врагов живым приливом промчалась впе­рёд и накатила на Хелбрехта. Железо загремело о кера­мит. Отступники цеплялись за священные доспехи, вис­ли на руках воина, старались придавить его волной тел. Ножи царапали по латам и застревали в просветах, пыта­ясь вгрызться в плоть. Пока культисты молотили по до­спехам, Храмовник отпустил их соратника, которого удер­живал за шею, и тот упал со стены.

Хелбрехт шевельнулся. Самого незначительного дви­жения хватило, чтобы наиболее слабые из еретиков по­катились по земле. Он поднял меч, и обжигающий жар клинка оплавил железную броню и опалил тела ближай­ших к нему культистов, вынудив их отпрянуть. Выбро­сив вперёд кулак, Храмовник ощутил сопротивление. Его рука встретила плоть и разорвала её, наткнулась на ко­сти и сломала их. Рядом хрустнул череп — Рамберт про­ломил кому-то голову крозиусом. Снова взмахнув була­вой, капеллан ударил с такой силой, что истекающий кро­вью труп упал на колени и сломал их, усмирённый после смерти. По лицу Хелбрехта расползалась свирепая ухмыл­ка. Он буйствовал в бою. Доспех стал мокрым от дождя, и кровь стекала с него повсюду, где не впиталась в табард. В руке магистра ордена шипел клинок. На нём испарялись капли непрерывного ливня и пролитой крови врагов, а по­тому воина радовал этот звук.

Верховный маршал Хелбрехт запрокинул голову и рас­хохотался в лицо смерти и самым бешеным потугам не­приятеля. Он обернулся и посмотрел назад вдоль стены, на устланный трупами путь, который он проложил среди врагов. Братья его сражались в болоте из крови и внутрен­ностей, такие же могучие и преисполненные ненависти.

Атаку возглавлял Больхейм. Он рубил и рассекал куль­тистов с такой лёгкостью, будто меч проходил через пу­стое место. Андроник ступал рядом, непрерывно орудуя клинком: он отводил выпады менее умелых солдат, после чего избавлялся от них резкими и простыми взмахами. Молодой космодесантник обращался с оружием Ниве­ло так, будто дух погибшего ветерана направлял его руку. Андроник уже не напоминал неофита — теперь он бился как настоящий брат-инициат капитула. Если оба выживут, то Хелбрехт лично пронаблюдает за обрядом его повыше­ния. Теодвин держался в арьергарде, укладывая из болт-пи­столета любого, кто дерзал приблизиться. Культисты, по­павшие под обстрел апотекария, разлетались алыми кло­чьями по внутреннему двору.

Хелбрехт спрыгнул со стены. Приземлившись на одно­го из отступников, он сломал врагу хребет, и тело почти развалилось на две половины. Храмовник мгновенно при­нялся работать мечом. Он выбросил руку вперёд так, что­бы клинок служил её продолжением, и пронзил другого еретика. Стряхнув труп с острия, магистр ордена двинул­ся дальше через внутренний двор.

Враг стрелял вслепую. Вокруг разрывались снаряды и сверкали вспышки световой энергии. Откуда-то начала бить ещё одна лазпушечная установка, но её луч прошёл далеко от цели — расчёт то ли оказался неумелым, то ли па­никовал. Где-то загорелся и взорвался склад боеприпасов, к небу потянулись огненные пальцы. Хелбрехт на мгно­вение застыл, окружённый ореолом неистового пламени.

«Кто я для них? — задумался Храмовник. — Чудови­ще из огня и крови? Или ангел мщения, низринувший Его гнев?»

Всё тонуло в свете и ярости. Грудь Хелбрехта вздыма­лась от напряжения, но он не чувствовал боли. Какие бы раны ни терзали тело, ничто не замедляло его. Прошагав вперёд из круговерти пепельных ветров, он вонзил кли­нок в скалобетонное покрытие.

— Больше у вас никого нет? — взревел маршал. — Ма­рионетки и полукровки! Дети, играющие в войну! Неуже­ли это все, кого вы собрали?

Сняв с плеча комбимелту, он выпустил болт-снаряды и поразил расчёт той лазпушки. Солдатам пробило грудь, стены за ними обагрили брызги. Хелбрехт выстрелил сно­ва, и на этот раз поле боя прочертила линия адского света из мелты, который быстро покончил с полудюжиной куль­тистов. Они один за другим распались во взрывах перегре­той материи, их испепелённые тела обратились в ничто.

Верховный маршал ринулся дальше. Остальные дви­нулись за ним, хотя их спуск со стены оказался не таким простым. За астартес шло воинство смертных паломников. Ларен прихрамывал, опираясь на рукоять боевого моло­та. Старик тяжело дышал, отдав битве немало сил, одна­ко не проявлял никаких признаков слабости. Многие по­лучили ранения. Их одежду и тела испещряли лазерные ожоги, порезы от осколков и пулевые отверстия. Неприятель пустил пилигримам кровь, но не сломил.

Хелбрехт осмотрел своих воинов и подопечных. Он ука­зал на склон горы, покрытый резьбой, — каменную кожу, испещрённую язвами от обработки.

— Узрите логово врага, — выдохнул он. — Слишком дол­го вы бесцельно бродили по этому миру. Теперь же я веду вас к вратам, что укрывают пагубу!

Некоторые крестоносцы упали на колени прямо в пыль и кровь. Хелбрехт повернулся к ним, словно оскорблён­ный проявлением благочестия.

— Не пресмыкайтесь! — рявкнул верховный маршал. Его кровь кипела. Каждая частичка тела Храмовника го­рела желанием продолжить бой, выследить Вакру в глуби­нах его владений и вытащить на свет. Хелбрехт бы живьём освежевал эту тварь, зовущую себя кузнецом войны. Вы­ставил бы его на всеобщее обозрение как урок для всего их рода паразитов и полчищ их безмозглых последовате­лей. — Вы повергаете в прах ложных идолов и их порче­ные крепости. Ныне я одарю вас свежей пищей для ваших молотов и поручу величайшую задачу из всех. Служите

так, как служим мы. Бейтесь, как бьёмся мы. Продолжай­те дело Дорна!

Он снова взмахнул клинком, всё таким же совершен­ным и незапятнанным. На священном металле потрески­вали и танцевали разряды, подобные отражениям мол­ний в вышине.

— Развалите их!

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ: СВЯТАЯ КЕЛЬЯ

Хелбрехт распахнул двери. Эти створки втрое выше его роста создали в эпоху чудес и ужасов, давно ставших ле­гендами. История донжона Рудимента уходила корнями во времена Великого крестового похода и последовавших за ним войн Ереси. Хелбрехт шагнул в твердыню Желез­ных Воинов — полную противоположность всему, за что выступали Дорн и Император.

Лишь очень немногие сооружения помимо этого уце­лели при зачистке Хеварана. В ту пору центральная цита­дель выдержала орбитальную бомбардировку, защищён­ная с обеих сторон горами. Время превратило её в оплот с половинным гарнизоном, ядро власти Трона на планете. Отсюда немногочисленные бюрократы могли связывать­ся с Империумом, забросившим их мир.

Несомненно, этот зал когда-то служил командным цен­тром обороны, однако сейчас в нём не было ни людей, ни оборудования. На постаментах больше не размещались ни оружейные стойки, ни когитаторные узлы для оператив­ного управления твердыней. Всё покрывал толстый слой пыли — то ли она накопилась за долгие века, пока зал про­стаивал впустую, то ли её натаскали отступники, сновав­шие здесь по своим делам. В налёте былых эпох протоп­тали дорожки, которые тянулись в неприметные извили­стые боковые проходы.

Если цитадель когда-то и соответствовала имперским стандартам, то те времена давно прошли. Железные Вои­ны оставили на твердыне свой след и исказили самую суть её души, ведомые то ли безумием, то ли гордыней.

— Вот и причина, — тихо сказал себе Хелбрехт, — по ко­торой в подобные места не пускали ни паломников, ни кающихся грешников. Тут всегда таилась слишком серьёзная угроза.

«Неужели гниение началось отсюда? Проросло из тьмы, чтобы осквернять их умы? Или им хватило пришествия ложных избавителей, спустившихся с небес? Что, если на­дежды на спасение их душ вовсе не существовало?»

Хелбрехт оглянулся на крестоносцев, также вошедших в центральный зал. Его братья выстроились в шеренгу по­зади господина и преклонили колени, словно в молитве. Пилигримы вокруг них уже пускали в дело свои инстру­менты. Они выдалбливали из стен любые участки, где гро­зили проступить очертания древних фресок или символов. Хелбрехт отвёл от них взгляд и воззрился на единствен­ный предмет, находившийся в помещении.

В задней части зала, окружённый винтовыми лестни­цами, чьи верхние части терялись в тенях, виднелся трон. Простая вещь, подходящая по размеру для воина Адептус Астартес. Его изготовили из чёрного железа — такого насы­щенного и глубокого оттенка, что престол впитывал свет.

Сработали его явно не на Хеваране. Всё, что делали в столь нищем и мёртвом мире, несло на себе его черты. Магистр ордена сомневался, что трон вообще полностью создали в материальном измерении. Он служил не только символом владычества, но и нечестивым алтарём. Тот, кто восседал на нём, кто правил с него, воздавал почести оби­тателям потустороннего царства — ложным богам и коро­лям-демонам, этим непознаваемым сущностям.

Хелбрехт поднял меч верховных маршалов, провернул в руках и выдохнул. Клинок опустился, сверкая. Ударив­шись о трон, он встретил сопротивление: богоданная сталь столкнулась с нечестивым железом. И тогда в зале нача­лась буря, подобная той, что бушевала снаружи. Внезап­но поднялся ветер, он ревел и завывал, а воздух, ставший плотным и наэлектризованным, пронизывали чёрные мол­нии. Верховный маршал рубанул снова, и его захлестнуло волной энергии, но он лишь стиснул зубы.

Каждый его удар нёс очищение, ибо нет служения бо­лее верного, чем искоренение зла. Вновь повернув клинок, Хелбрехт вонзил его остриём вперёд в спинку престола так, что приколол трон к полу и разломил напополам. К небу взвился столб чёрного света, а весь донжон затрясся, буд­то в приступе эпилепсии.

— Вот что ждёт каждого, кто восстанет против света Его и помыслит предать Его!

Взоры смертных и астартес обратились на Хелбрехта. Почудилось, будто с плеч всех, кто находился в зале, сва­лился огромный груз. Словно бы исчез некий испытую­щий взгляд, кошмарный и нечистый, который шёл из тём­ной и лишённой света бездны, подобной гравитационно­му колодцу схлопнувшейся звезды. Ощущение того, что здесь присутствует нечто космических масштабов, рассеялось после разрушения трона-алтаря.

— Хвала Ему, — выдохнул Рамберт. Он поднялся с ко­лен и ударил кулаком по нагруднику. — Узрите же кли­нок Императора.

Теодвин и Андроник начали вставать, готовые отозвать­ся речам капеллана.

— Впечатляет. Меньшего от верховного маршала из рода самого Дорна я и не ждал.

Голос, донёсшийся из скрытых вокс-динамиков, заглу­шил благодарения духовника. Смертные отшатнулись, но Хелбрехт твёрдо стоял на ногах. Сабатоном он растёр остатки трона в тлеющий порошок и повернулся к брать­ям. Чёрные Храмовники не вставали с колен. Больхейм даже прижимался лбом к полу: погружённый в молитву и раздумья, он внимал воле Императора.

— Вакра, — прорычал Хелбрехт.

— Полагаю, моё гостеприимство ничем не хуже вашего? Увидев, в каком состоянии Седьмой оставил Хеваран, я ре­шил, что неплохо бы навести тут порядок.

— Ты возвёл мерзость под взором Его, и, даст Трон, мы её сокрушим. Я бы погубил весь этот мир, чтобы помешать твоим ничтожным целям, но мне гораздо более по душе покончить с тобой лично.

— Мы что же, сыновья Льва и Волка, чтобы улаживать разногласия в поединках чести? — Вакра расхохотался, и его смех, полный язвительности, разнёсся по огромно­му залу. — Наша вражда изначально более чиста. Пока те двое просто играли в конфликт, наши генные предки готовились к схватке насмерть. Вы, щенки с разбавлен­ной кровью, представить не можете, каково это — вое­вать на земле Терры, достигнув вершины осадного искус­ства… Вы посвятили себя непрерывному крестовому похо­ду, перескакивая с одной войны на другую в вечных поисках цели. Интересно, отыщете ли вы её? Утолил ли этот мир твою жажду?

— Я жажду лишь исполнять Его волю и служить, как обязан служить рыцарь. Жизнь есть долг. Долг есть сила. А сила прогонит даже самую непроглядную тьму.

— Если ты правда в это веришь, то мне тебя жаль, — ус­мехнулся Вакра. — Грядёт война. Империум уже разлом­лен, а мы раздробим его. Тысяча ударов молотом, десять тысяч вклинений в оборону. Бессчётные кампании, нескон­чаемые битвы — вот какое славное будущее ждёт вас. Же­лезному Владыке нет нужды ступать по Галактике в огне, когда он может обратить её в развалины по миру за раз.

— И мы повсюду будем выходить против него. Мы не бо­имся его. Мы не боимся вас. Все демоны падут перед пра­ведниками, и за предательство им отплатят огнём и кровью.

— Так вот зачем ты пришёл в этот мир, верховный мар­шал? Хочешь выйти против меня? Чтобы моя судьба по­служила другим уроком?

Хелбрехт оглядел собравшихся людей. Ларен встре­тил его пристальный взор с неподдельным страхом. Мо­лот у него в руках задрожал, ноги подкосились, и старик рухнул на пол. Если прежде над залом витали психиче­ские миазмы, то теперь смертных стегал кнут обычного жалкого страха.

— Все тираны падут, — резко произнёс Хелбрехт. — И ты в том числе. Всё ваше наследие — череда пораже­ний. Вы проиграли на Терре. Потерпели неудачу и здесь.

— А на Себастусе? — Торвен Вакра вновь рассмеялся. — О, там мы по-настоящему ранили Седьмой… До Себасту­са вы гордились тем, какие вы упорные и несломленные, что никому не покоряетесь. Ну а после… вы стали никем. Превратились в ещё одну свору шавок, которых Мстящий Сын переделал по своему усмотрению. А ныне он снова хо­дит среди людей, и мне интересно, возлюбили ли вы плеть так же сильно, как ваш примарх? Или тот первый капи­тан, чемпион Императора в старину.

Пока издёвки Вакры эхом разносились по залу, Боль­хейм вскинул голову. Он неуверенно поднялся и напра­вился к Хелбрехту. Тот видел, что доспехи Веры покры­ты бороздами и вмятинами, но воин по-прежнему держит Чёрный меч, тоже горящий свирепым пылом. Подойдя к верховному маршалу, чемпион кивнул: пока он не воз­ражал против того, чтобы слушать еретика.

Однако голос Вакры умолк.

— Они дразнят нас ложью о прошлом, думая, что смо­гут разбередить старые раны, — заговорил Больхейм. В его тоне ощущалось что-то медитативное, философское. С каждым мгновением казалось, что от личности апоте­кария остаётся всё меньше, что она растворяется в мудро­сти ушедших веков. Потом он произнёс со значительно­стью, подобающей истинному чемпиону: — Вакра знает, что ему не сломить вас в открытом бою.

— И поэтому он решил вывести меня из себя насмеш­ками и колкостями? Я ожидал большего от того, кто но­сит столь высокое звание, хотя бы и в Четвёртом легионе.

— Такие люди — пустышки. Ими движет лишь злоба, накопленная в прошлом. Они сочли возможным предать своё предназначение, предать Его, и для таких созданий нет спасения. В конце Он не проявит милосердия. — Боль­хейм опустил взгляд. — И конец уже близок.

— Тебя одарили видением, — проговорил Хелбрехт. — И в откровении ты узрел истину.

— Меня направили сюда, чтобы я позаботился о вашей душе и избавил её от епитимьи, которую вы сами возложи­ли на себя. Вы пожертвовали большим, чем другие, не ща­дили себя, разделили со мной первое видение и узрели пылающий Хеваран. И ныне вам известно, почему так про­изошло. Мы ступаем в тени той великой войны, которая и сама — лишь отголосок крупнейшего из противоборств и древней вражды.

— А теперь мы пойдём на врага. Стащим еретиков с ба­шен и бросим на скалы!

— Нет.

— Нет? — Хелбрехт рассмеялся. — Ты отказываешь мне по воле Императора?

— Нечистые миазмы рассеялись, и мой разум, равно как и зрение, вновь открыты для путеводного света Императо­ра. — Больхейм торжественно опустил голову в шлеме. — Мы пришли сюда не просто так. Своею дланью Он ука­зал нам на цель искания. Несмотря на всё, что произошло здесь, эта истина остаётся неизменной.

— Реликвия, — вспомнил Хелбрехт. Он чуть не расхо­хотался при этой мысли. — Часть доспеха не где-нибудь, а именно здесь?

— Враг ненасытен. Перестраивая, устремляясь ввысь, они должны копать и вглубь. Где бы ни таился осколок, о нём узнали и мы, и они. Сейчас, в этот миг, нам предста­вилась возможность сберечь пречистую реликвию. Вер­нуть ордену то, чем ему положено владеть. Мы не имеем права колебаться, стоя в свете брони. Это доспех самого Преторианца, того, кто сохранял стены Терры нерушимы­ми дольше, чем кто-либо смел надеяться. Он — наш ген­ный отец, и мы будем держаться с ним и в честь него, пока враг обрушивается на нас.

— «Сын Дорна обратит любое место в крепость, — про­цитировал Хелбрехт. — Ибо сам он — камень».

— Такова мудрость Дорна, и она живёт во всех его вер­ных сыновьях, независимо от того, обороняют они стены или разрушают их. В нас горит его гневливость, горячая и неотступная. Мы не останавливаемся. Не ждём. Мы сра­жаемся! И мы бились во всех уголках Галактики в таком числе, о каком другие и мечтать не могли, пока не пришли серые легионы Неисчислимых Сынов. Для нас Великий крестовый поход никогда по-настоящему не заканчивался.

— И прекратится он лишь после того, как в последнем мире нашей Галактики установят порядок и аквила вос­парит над смиренным Империумом. — Хелбрехт крут­нул мечом, подавляя волнение. — Мы — последние сыны ушедшей эпохи. Очень немногие среди наших братств ещё хранят Его свет. Мы же несём его в самые тёмные места. — Он немного помолчал. — Даже сейчас. Даже здесь.

Верховный маршал оглядел зал, изучая тёмный ка­мень — не местную горную породу, а более прочный ма­териал, доставленный из-за пределов планеты. Это поме­щение, сколько бы хитрости и коварства в него ни впле­ли, создали не бесцельно. Требовалось немало сил, чтобы построить его, а затем обслуживать, когда цитадель ещё не обратили в руины. Потом командный пункт медлен­но восстановили. Переделали для новой эры боевых дей­ствий и жестокого владычества.

Донжон не распоряжался никакими ресурсами. Дальше цитадель существовала бы исключительно назло: её воз­вели, чтобы она досаждала Империуму, засев в его коже, как паразит на шкуре грокса.

«Как долго может продержаться то, что питается одной лишь мелочной злобой?»

Хелбрехт чуть не рассмеялся над иронией судьбы. Да, это место уничтожат сыны Дорна, но самые тяжёлые раны ему нанесут руки смертных. Прямо сейчас верные пили­гримы молотками и кирками разрушали планы стовеко­вой давности, бредовые помыслы тиранов и глупцов. Вера, необузданная человеческая вера положит конец зловред­ным мечтам.

Он сжал рукоять меча и снова повернулся к Больхей­му. Их клинки оказались так близко, что почти соприка­сались, искря силовыми полями. Один из них выковали для мести, другой — освятили позором.

«Как для нас», — подумал верховный маршал.

Если Больхейм вознёсся, возвысился как воин, то Хелбрехта не отпускали призраки прошлого и терзали старые сомнения. Не бывшему апотекарию выпало стоять перед примархом и оправдывать свои действия. Не чемпион

возглавлял атаки на предателей, штурмовавших святей­шие места Империума.

Разве Больхейм сражался в крови и пепле крестовых походов в храмовые миры? Разве он теснил орды иссечён­ных шрамами культистов с заточенными зубами и клинка­ми в засохшей крови? Хелбрехт же боролся там с вопло­щениями изуверств, которых выплетали чарами прямо из воздуха. Этих демонов призывали лишь для того, что­бы осквернять богоугодные земли. Тогда лица изваяний искажались в крике, и они плакали кровью.

Там не встречалось такого холодного, взвешенного про­тиводействия, с каким воины столкнулись здесь. На Хе­варане железо как будто проросло через камень.

«Этот враг терпелив. В ответ мы должны бить так же».

Хелбрехт закрыл глаза.

— Я сделаю всё, чего потребует Император, если так су­мею воздать за оскорбления, нанесённые здесь.

— Когда мы выбрали сию дорогу, вы желали совершить одиночное паломничество. Без спутников пройти по этому миру и отыскать реликвию. — Больхейм улыбнулся, но хо­лодно. — Возможно, ваша молитва не останется без ответа.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ: КАК ВВЕРХУ, ТАК И ВНИЗУ

По лестнице разносился грохот шагов. Керамитовые са­батоны стучали по камню или же лязгали по чёрному ли­стовому железу там, где рухнувшие секции ступеней заме­нили грубо склёпанными помостами. Здесь и там на стенах попадались следы боя: в стародавние времена тут дето­нировали болтерные снаряды и расплёскивалась плазма.

Цитадель тщательно выпотрошили. Её не просто выжгли изнутри и бросили на съедение падальщикам. Её за­чищали, и древние битвы здесь свелись к толчее рукопаш­ных схваток в узких коридорах.

Больхейм продвигался вперёд и вёл отделение так, буд­то готовился к этому с рождения. В бытность апотекарием он не справился бы с командованием, однако сейчас бремя руководства легло на его плечи, и все ожидали от него ука­заний. В руках воина сверкал Чёрный меч, прорезая тьму Цитадели Воздыханий полосой огня. Над строем братьев нависала пелена гнетущей тени, непроницаемой даже для усиленных авточувств его шлема.

Чемпион обернулся и оглядел тех, кто следовал за ним. В каждом движении Андроника горело пламя юности. Больхейм считал, что молодой астартес искусен и ловок, но склонен к излишнему удальству, хотя и скрывает его за поведением настоящего воина. Избранник Императо­ра вспомнил собственное бурное прошлое: до того, как он возвысился и стал чемпионом, даже раньше, чем его при­няли в апотекарион, он сражался с тем же неиссякаемым пылом.

Рамберт же на протяжении всего перехода хранил мол­чание. Пока духовник следовал за чемпионом, воинствен­ное красноречие словно бы покинуло его. Больхейм не со­мневался, что мыслями Рамберт пребывает с верховным маршалом и его личной миссией. Если волнение Андро­ника происходило от нетерпения, то капеллана трясло от стремления побыстрее покончить с делом. Если бы не прямой приказ, духовник бы без промедления развер­нулся и ринулся на помощь Хелбрехту. Вот тогда с его уст слетала бы молитва, а сердца пели от радости битвы.

Среди всех братьев Теодвин выглядел наиболее погру­жённым в себя. Апотекарий излучал спокойствие и со­средоточенность. Он проверил снаряжение, позаботился об оружии и двинулся дальше. Для целителя молитва за­ключалась в действиях, пусть даже жёстко определённых и сдержанных.

Они продвигались вверх без единой остановки. На верх­них уровнях Рудимента располагалось астропатическое гнездо, откуда за пределы мира отправляли послания, несомые шёпотом спящих разумов. Их шансы связаться с флотом определялись только тем, сумеют ли они взять телепатов под контроль, — точно так же, как победа в войне зависела лишь от верховного маршала.

— Стойте, — вдруг произнёс Больхейм.

Он поднял руку, и маленькая группа остановилась. Воз­дух внезапно показался холодным и неподвижным, слов­но пространство заполнила вода с большой глубины. Воинов поглотила морозная тишина, явно неестественная: она возникла слишком быстро и охватила всё.

— Неприятель заклинает варп, — прорычал Рамберт. Из темноты выступили контуры череполикого шлема с пы­лающими глазными линзами. — Они собираются призвать своих адских хозяев и обрушить на нас пламя вечных мук.

— Пусть попробуют, — рассмеялся Андроник. — Мы опоясаны верой, и в наших рядах шагает чемпион Императора. Про́клятые разобьются о нашу благую защиту, и мы сбро­сим их с вышины.

— Уверенность, если не умерить её мудростью, перерастёт в самонадеянность, — вставил Теодвин. Апотекарий уже вытащил болт-пистолет. — Будьте готовы. Не стоит недоо­ценивать врага, ведь предатели не сражаются честно. Ког­да они нанесут удар, его направят вероломство и безумие.

Голоса астартес разносились в тёмном пространстве, куда вышло отделение. Лестница закончилась, перейдя в длинную галерею. Вдоль стен тянулись ниши, разме­щённые почти как постаменты в центральном зале внизу. Дальше вырисовывалась огромная дверь, на пластинах ко­торой сверкала серебряная отделка в виде стилизованных созвездий. Узоры служили защитными знаками и связу­ющими оберегами.

Возможно, аномалию вызывало всего лишь то, что странность астропатического хора, запертая внутри за­печатанной камеры, просачивалась наружу.

Крестоносцы двинулись дальше. Больхейм по-прежне­му возглавлял строй, держа клинок наготове.

Первые выстрелы прогремели из самых дальних алько­вов прежде, чем он успел предупредить об атаке.

Как вверху, так и внизу…

Под крепостью царила кромешная тьма, словно в пре­исподней. Она сгустилась настолько, что, казалось, обре­ла физическую форму. Вокруг Хелбрехта обвивались щу­пальца мрака, более тёмные, чем его доспех, чёрные, как пустота. Магистр ордена не боялся теней. Страх не имел над ним власти и уже не мог причинить вреда, ведь Хра­мовник нёс в себе свет Императора. Душа Хелбрехта сияла во мраке, а клинок горел и того ярче: вспыхнув, Меч верховных маршалов разогнал тьму, озарив глубины чи­стейшим сиянием.

Блестящий чёрный камень внутренней крепости уже сменился потёртой серой породой — скальным основани­ем самого́ опустошённого мира. По сравнению с разрушен­ной наземной частью цитадели подземные комнаты и залы построили не так давно. Проходы, прорытые в грунте без упорядоченной планировки, петляли и переплетались под горой. Некоторые туннели вели во временные общие спаль­ни и складские помещения, где лежали сваленные в кучу припасы: оружие и прочее снаряжение, скудные продук­ты питания. Хелбрехт сердито сдвинул брови. В том, что в мёртвую цитадель возвращалось подобие жизни, скво­зила бытовая ересь, такая же оскорбительная, как и любое иное поругание, свершившееся на Хеваране.

Нет большего поношения, чем ослушаться воли Дор­на и Императора.

На такой глубине звуки битвы стихли до глухого ро­кота. Взрывы сотрясали землю и отдавались эхом, слов­но сердцебиение. Шагая по туннелям, Хелбрехт ненадол­го обрёл подобие покоя.

Он подчинил себя воле Императора. Судьба направ­ляла его шаги точно так же, как направляла клинок. Ему вспомнился Стратегиум Оккультис на борту «Вечного кре­стоносца», откуда он наблюдал за крестовыми походами ордена по всей Галактике.

«Меня побуждает воля Его, а по моей воле движутся флоты и армии. Что бы ни случилось в Галактике, эта ис­тина остаётся непреложной».

Он пробирался по извилистому лабиринту ходов, оты­скивая путь по самым свежим выбоинам от кирок на грубо обтёсанных стенах. Пока воин продвигался вперёд, голый камень уступил место правильно обработанному фунда­менту. Теперь вокруг него вздымались арки в грубоватом, основательном имперском стиле. После примитивных тун­нелей, вырытых культистами, возвращение в более при­вычную обстановку ободрило Храмовника.

Туннели вывели его к широкому запечатанному входу. Дверь изготовили не из камня или железа — она сияла зо­лотом. Хелбрехт надавил ладонью на створку, но та не по­далась. В ней не ощущалось слабых мест. На поверхности врат виднелись пятна гари: кто-то пытался разрезать свя­щенный материал, но так и не сумел повредить его.

— Аурамит, — выдохнул Храмовник. Всё помещение представляло собой огромный реликварий, драгоценный сверх всякой меры.

Похоже, дверь откликнулась на его приближение. Спра­ва от Хелбрехта открылся небольшой люк, выдвинув по­лую конструкцию вроде наручей. Верховный маршал чуть наклонился и вложил руку в ожидающее устройство. Во­круг конечности обвились усики механодендритов, кото­рые скользили по броне, будто живые. Хелбрехту на миг почудилось, что его конечность окутывает какое-то глубо­ководное создание со щупальцами, жаждущее крови. Ма­шины вгрызлись в доспех, прокладывая себе путь сквозь щели в керамитовой пластине. Храмовник вздрогнул.

Усики-трубки наконец добрались до плоти и испили крови.

<Генетическая линия определена>, негромко прогово­рил откуда-то механический голос. Хелбрехт выдохнул, преисполненный затаённого удовлетворения: долг нако­нец-то исполнен. <Седьмой легион Астартес. Происхож­дение — Рогал Дорн>.

Магнитные засовы разомкнулись с глухим стуком, скользнув обратно в боковые части ещё сокрытого поме­щения. Дверь начала открываться, наружу хлынул свет. Хелбрехт почувствовал, как сияние омыло его очищаю­щей волной, такой же яркой и успокаивающей, как далё­кие лучи самого Сола.

Он смежил веки, погрузившись в золотое сияние.

Когда Хелбрехт вновь открыл глаза, он узрел…

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ: ПОДЗЕМНОЕ ХРАНИЛИЩЕ

Стены покрывали позолота и гравюры со сценами, ко­торые, казалось, сошли со страниц священного писания.

Хелбрехт понятия не имел, что за сюжеты вырезаны на благородном металле, но картины буквально сияли усердием и мастерством ремесленника даже в почти непро­глядной тьме под ногами врага. По узкому коридору, где едва хватило места ему одному, Храмовник вышел в про­сторную галерею с колоннами. Изящные, но в то же вре­мя крепкие, они не казались напряжёнными, обременён­ными весом целого мира. Могучие столбы окружал оре­ол безмятежной силы.

Верховный маршал узнал воинов на колоннах. Трепетно запечатлённые в золоте, они бесстрастно смотрели сверху вниз с высоты, взирая на Хелбрехта с безразличием идо­лов. Изобразили их, впрочем, безошибочно узнаваемыми. Резчик, чья умелая рука воспроизвела доспехи, передал каждую деталь так, будто бойцов заживо погребли в жёл­том металле — поймали в ловушку, как насекомых в янта­ре, — однако среди них не встречались правители, спящие в ожидании часа крайней нужды. Эти герои уже отыграли свою роль в истории и навеки ушли в легенды.

С одной из колонн его изучал Сигизмунд, первый ка­питан Имперских Кулаков и первый из верховных мар­шалов Чёрных Храмовников. Меч он удерживал остриём вниз перед своим телом, закованным в броню. Исполне­ние в золоте не умалило ни жизненной силы, ни ревност­ной ярости древнего воина. Он сердито глядел вниз, ос­вещённый мерцающим сиянием — свет здесь давали туск­ло горящие люмены.

У Хелбрехта вырвался прерывистый вздох благогове­ния. Какие бы обстоятельства ни привели его к этому мгно­вению, Храмовник не мог не наслаждаться увиденным. Он прошёл мимо золотых колонн, всех семи пар, и оста­новился перед центральным постаментом в задней части зала, очень похожим на пьедесталы для священных пред­метов в Храме Дорна. Он также состоял из золота, хотя и мерцал бледно-голубым светом стазисного поля, гене­рируемого им же.

Внутри, застывшая в потоке света, хранилась та самая реликвия. Осколок доспеха.

Он казался прекраснее, чем когда-либо выглядел в ви­дении. Там золотой свет исчез, как только сакральный фрагмент отсекли от тела Дорна, но на деле обломок ни­чуть не утратил блеска. Судя по очертаниям, когда-то он составлял часть наплечника. Его потёртую поверхность пересекали следы порезов и даже, судя по всему, укусов.

— Хвала Ему, — прошептал Хелбрехт.

Тишина стала почти монастырской, почтительной. Она будто отделяла от материального мира войн, смятения и тревог. Реликварий построили тайно, чтобы почтить пав­ших VII легиона, пока тот приводил планеты к Согласию и выжигал предателей, изгоняя их прочь с глаз Империума.

«Чьи благочестивые руки создали это место? Кто на­полнил его любовью и поклонением?»

Вскоре момент совершенного покоя миновал. Хелбрехт почувствовал, что мир содрогается: его затрясло даже на такой глубине, в защищённом реликварии, где нахо­дился воин. Органы чувств распознали удары, отдавшиеся в кости планеты. Стазис-поле, похоже, на какой-то миг замерцало в жуткий унисон с люменами, но сохранило стабильность.

«Обстрел», — догадался он.

Враг накрывал огнём собственную цитадель, то ли в от­чаянии, то ли из самонадеянности. Возможно, предатели сочли, что их трудами здесь можно пожертвовать, если есть шанс истребить Хелбрехта и его крестоносцев. Или же владыки из IV легиона верили, что пламенная буря бом­бардировки их не затронет.

Он сразу подумал о братьях. Несомненно, им хватит сил выдержать натиск огня и смерти. Все они — воины, и во главе их стоит чемпион. Безусловно, они сражались и продолжают бороться до сих пор, иначе зачем бы враг обрушил град разрушения на дело своих рук?

Однако причины не имели значения. Всё сводилось к тому, что братья снова в осаде.

Повернувшись, Хелбрехт посмотрел вдоль центрально­го прохода сокрытого помещения. Он взирал на комнату словно бы впервые, свежим взглядом. Из-за того что Хра­мовник стоял так близко к реликвии, его разум пылал — вера искрила в нём, будто молния, заключённая в клетку. Небывалые ощущения пропитывали само его существо. Каждая частичка воина, каждая грань тела, что перешла Рубикон и преобразилась, сияла. Он выставил меч перед собой, повторяя позу святого Сигизмунда на барельефе. Свободной рукой магистр ордена коснулся гранат, висев­ших у бедра на поясе.

Хелбрехт понял, что должен сделать.

Главный враг так и не показал себя по-настоящему. Зато культисты выскакивали из потаённых ниш и проёмов для вылазок, испещрявших коридор, будто торопились уме­реть на клинках Храмовников. Больхейм истреблял их, пока убийства не стали исключительно рефлекторными. Чёрный меч пребывал в непрерывном движении. Другие воины действовали так же, напоминая островок непокор­ности среди хаоса и резни.

Клинки разбивались о его богоугодный нагрудник. Руки цеплялись за керамит. Кулаки молотили по доспе­хам, даже когда нападавшие уже умирали от ран. Культи­сты страшились Чёрных Храмовников меньше, чем гнева своих хозяев. В воздухе смердело кровью, опорожнёнными кишками, страхом и немощью. Откуда-то тянуло гнилью, пеплом и могильной землёй. Тесные помещения будто пе­ренесли на скотобойню, и жизни тут отнимали в таких же масштабах. Больхейм разрубал противников на части, вы­пуская кровь и требуху. Перевернув оружие, он дробил черепа затыльником.

Храмовники медленно, но верно продвигались к поме­щениям хора. Всех покрывали струйки запёкшейся крови, а на сабатонах она скапливалась лужицами. Воины топ­тали мертвецов и теснили живых. Даже стреляя в упор, культисты мало чем могли навредить астартес. Командир культистов, чьё лицо скрывала удлинённая серебряная ма­ска в виде черепа, бессильно палил из лазружья в сторо­ну несущегося к нему Больхейма. Схватив оружие, чемпи­он дёрнул ствол вверх, и разряд ушёл в потолок, никому не причинив вреда. Еретик отбивался, вызывающе крича в лица Чёрным Храмовникам. Больхейм вновь развернул меч и вонзил чёрную сталь в живот врага. Меж стиснуты­ми зубами серебряного черепа засочилась кровь.

— Из… железа… — невнятно забормотал умирающий.

Зарычав, чемпион повёл клинок вверх и вытащил че­рез голову, разрубив металлический оскал посередине. Рассечённый шлем и раздробленный череп повалились на пол, а Больхейм двинулся дальше. Отделение слиш­ком близко подошло к цели, чтобы останавливаться ради боя. Значение сейчас имела только неизбежность их по­беды. Они завладеют хором, и флот прибудет. Другой ис­ход невозможен, Император этого не допустит.

— Я не допущу, — негромко прохрипел Больхейм.

Дверь с шипением открылась. Сочившееся изнутри зло­воние вырвалось наружу и усилилось. Внутри помещения царила темнота, если не считать слабого свечения, которое испускали тлеющие рунические узоры на стенах. Надпись вилась по холодным железным листам, освещая скрючен­ные под ними фигуры.

Взглянув на псиоников, Больхейм скривил губы в отвращении. Астропатов возвышали над человеческим стадом путём отбора и связывания душ — божественного обряда, далёкого от всего земного, — но, судя по всему, эти особи опустились в бездну растления. Их худощавые тела вытя­нулись и распухли. Каждого из них привязали к кушеткам кожаными ремнями за лодыжки, запястья и шею.

Ещё одна лента стягивалась на пустых глазницах, впи­ваясь в плоть. Путы так натирали кожу, что местами вокруг них засыхала кровь. Дыхание вырывалось из псайкеров болезненным хрипом, который перевоплощался в звеня­щий смех. Их эфемерные грёзы витали в воздухе и сверка­ли, как раскалённые. Змеи из света сплетались над ними, танцевали и распадались на облака радужных насекомых или сверкающим дождём падали на пол.

Шагнув в самую гущу образов, Больхейм ещё раз про­крутил меч в руках. Чемпион поднял оружие, держа его за рукоять ниже плоскости клинка, блистающей силовым полем. Яркое сияние в форме священного креста его брат­ства пролилось на недостойных светом Императора.

«Что же предстало пред их колдовским взором? — Он позволил себе увлечься этой мыслью, пока стоял, воздев клинок. — Великан в чёрных доспехах, испускаю­щий золотые лучи? Свет Императора? Видят ли они, что я горю огнём веры?»

Вялость и безразличие астропатов исчезли в мгнове­ние ока. Все неожиданно вытянулись в струнку, плотно прижавшись спинами к холодному металлу ложементов. Смертные заныли и запричитали, нюхая воздух, словно испуганные звери.

— Я несу Его свет. Узрите! — Он вонзил остриё меча в мраморный пол камеры, расколов камень. — Смотрите на меня! Если ваши жалкие умы ещё способны вынести груз хотя бы одной истины, то вот она! Слуги Императо­ра вернулись в ваш мир. Спойте об этом, пока я не поло­жил конец вашему жалкому существованию!

Хныканье переросло в крик, от которого содрогнулась комната. Символы, выгравированные на камне, возгоре­лись ярче прежнего, и почудилось, что вокруг, будто на не­босводе, застыли пленённые звёзды.

+Хеваран! Хеваран! ХЕВАРАН!+

Вой их разума обрушился на воинов подобно ура­гану. Ужас псиоников бушевал в зале раскатами грома и порывами штормового ветра. Мысли астропатов, ли­шившись всякого смысла и связи, свелись к единствен­ному слову, к единственному месту.

Больхейм отступил назад, борясь с налетевшей вол­ной силы. Молния заплясала в воздухе внезапной вспыш­кой колдовского огня, цепляясь за доспех. Разряд въедал­ся в латы, как кислота, воздействуя на керамит с настой­чивостью ржавчины. В чемпиона метали понятия и идеи, напитанные ядом, — уже не ленивые фантазии укрощён­ных умов, а пронизанное ненавистью отчаяние проклятых.

Как будто эти существа могли убежать от судьбы, крат­ко выказав непослушание! Больхейм ненавидел их. Ког­да-то они хранили верность Империуму так же, как все хеваранцы, истреблённые чемпионом по пути, но, в отли­чие от них, присягнули Императору. Телепатов связыва­ли с Ним более крепкие узы, нежели простая клятва. Не­зависимо от того, совратил их кто-то или они сами вы­брали путь проклятия, астропаты нарушили священный обет души.

Оглядев комнату, Больхейм заметил могильные тоте­мы тех, кто предпочёл смерть жизни во грехе. Их черепа прибили гвоздями к стенам и к колыбелям, их кости хру­стели под ногами, а внезапные порывы губительных ве­тров трепали высохшие полотнища кожи. Предатели под­ходили к осквернениям скрупулёзно. Наслаждались ими.

За такую измену не будет пощады.

Больхейм поднял меч и обрушил его на первого астро­пата. На отступнике сверкала корона из золотых элект­родов, внедрённых в лысую голову, будто царственный венец. Еретик раздвинул губы, обнажив стёртые шпень­ки зубов, а безглазые впадины шевельнулись под повяз­кой, словно в предвкушении. Он выдохнул, и воздух вы­шел со свистом, как из прокола.

+Наконец-то… Отмучился.+

«Отмучился».

«Отмучился!»

«Отмучился!» Слово обрело форму, и зал заколебался между спокойствием и бурей.

Кто-то из Храмовников выстрелил, и снаряд разнёс ещё один череп. Загадочные механизмы в стенах наконец-то разлетелись на части, и с потолка хлынул огненный дождь. Бурлящие умы мутантов перемешивали пепел, создавая безумные узоры из угасающих мыслей. Андроник, рванув­шись вперёд, пустил в ход свой клинок.

Со смертью астропатов их безумный низменный лепет обращался в последний истовый вопль, в крик из-за пре­делов жизни. В нечто большее, чем звук. В вой нематери­альной ярости и потери, который стремительно проносил­ся сначала по донжону, затем по всей крепости, а оттуда наружу, в ожидающую пустоту. Всё лучилось прерыви­стым блеском: жуткая энергия, заземляясь через камни, уносилась прочь.

Больхейм отшатнулся, зажмурившись от блеска адско­го пламени. Болевые импульсы мчались по нервам. Всё го­рело. Воин чувствовал, как заклинивает броня. Он борол­ся с доспехом. Молитвы замерли у него на губах. Чемпион изо всех сил пытался восстановить контроль.

— Хватит, — прошипел он. — Ради Императора, пускай этого хватит!

Едва он закончил фразу, как по цитадели ударили пер­вые артиллерийские снаряды. До Храмовников донёсся скрежет осыпающихся наружных стен. Резные фигуры на них распадались грудами щебня. Самоубийственный вражеский обстрел повторился, потом ещё раз, и зал неожиданно пришёл в движение.

Затем всё сгинуло в безумном порыве огня и буйстве гравитации.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ: ЖЕЛЕЗО И КАМЕНЬ

Туннели застонали от отголосков бесчинства.

Сверху доносились только вопли и предсмертные кри­ки. Хелбрехт понятия не имел, страдают ли его пилигри­мы, ставшие крестоносцами, или культисты врага. Он знал только, что сражение возобновилось с новой силой. Вой артиллерии проникал повсюду, и мир содрогался под зал­пами.

«И вот, объятые тщеславием и яростью, обратили они своё оружие против себя и ранили себя до самой сути».

Так происходило всегда. Враги человечества — чужерод­ные и безумные создания, чьи планы и орудия неизменно оборачивались против них самих. И сейчас, и десять тыся­челетий назад путь предательства неизбежно вёл к провалу.

Хелбрехт в одиночку противостоял подобному злу. А сейчас, стоя на краю золотого света, что лился из хра­нилища более благочестивой эпохи, он взирал на творе­ния помешанных: разросшиеся туннели, импровизиро­ванные склады, казармы… Неужели отступники думали, что сумеют овладеть миром с помощью такой чепухи?

— Они не люди, — прошептал Хелбрехт, стоя в темно­те. — Они не могут ни строить, ни управлять. Еретики лишь развращают и портят, и не будет тому конца, кро­ме как в крови…

— И вот в это ты веришь? — прогрохотал голос из тени.

Храмовник словно ощетинился, осознав, что кто-то вне­запно приблизился к нему. В словах говорившего он рас­слышал насмешку. Меч Хелбрехта находился рядом с ним, вонзённый в холодный камень. Комбимелту воин держал наперевес, как будто всего лишь ожидал нынешнего мо­мента. Провидение не разочаровало его.

Незваный гость выступил из тьмы под миром и распра­вил громадные плечи. Он выглядел почти как отражение Хелбрехта, только искажённое, словно в кривом зеркале. В броне древней модели «Катафрактарий» его плечи, и без того мощные, казались ещё более широкими. Он не скры­вал под шлемом бледное жестокое лицо. На его чертах за­стыло насмешливое выражение, будто свойственное ему с рождения.

— Торвен Вакра, — наконец произнёс Хелбрехт.

Это не мог быть никто иной. За еретиком следовали его приспешники. Храмовник заметил Ликаса, подобного хищной тени, чьи доспехи, как и плоть, всё ещё покрывали ожоги. Шрамы предателя-астартес казались ещё отврати­тельнее, ведь теперь их искривляла гримаса лютого гнева. Рубцовая ткань наползла на старые швы так, что возник омерзительный контраст, — воспалённые красные участ­ки на фоне гнилостной бледности. В прошлый раз Ликас сражался как дикий зверь, однако в присутствии хозяина обернулся приручённой гончей. Их сопровождали ещё два гиганта в простом железном облачении IV легиона. Мол­чаливые и бесстрастные, они ждали приказов кузнеца войны. У обоих из шлемов буйно завивались рога, как у бара­нов, и кость в них срасталась с железом.

— Верховный маршал Хелбрехт, — склонив голову, поприветствовал Вакра. — Должен поблагодарить тебя за присутствие. Не так часто столь недавнее начинание благословляется августейшей особой вроде тебя. — Ере­тик сухо усмехнулся, и его необъятное тело содрогнулось от такого малого толчка. — Не каждый день получается освятить фундамент мечты кровью героя.

— Не будет у тебя такой возможности, — прорычал Хелбрехт. — Со мной Император!

— Это ты так заявляешь, — сказал Торвен. — Где же Он?

Железный Воин обвёл вокруг себя рукой.

— Был ли Он здесь, когда горел Хеваран? Он ли разру­шил башни планеты? Сломил её народ? А я был тут. Я ви­дел, как мир тонул в огне и мелочной мести, но твоего Им­ператора не заметил — лишь его Преторианца. Мы построили эту планету с нуля! — внезапно гаркнул Вакра. Молот в руке отступника затрещал, а лицо превратилось в маску ненависти. — А твои ублюдочные родичи обратили её в пе­пел за считаные дни.

— Таково наказание за предательство.

— Таков результат вашего безрассудства. Дорн уто­пил бы Галактику в крови, если бы знал, что таким обра­зом смоет хотя бы толику вины, которую чувствовал тог­да. Он потерпел неудачу на Терре. Он не оправдал надежд, не справился с поставленной перед ним великой задачей. А затем, когда Гиллиман по своей прихоти решил изме­нить Империум, Дорн не сумел сохранить хладнокровие, и миры начали страдать один за другим. — Вакра мрачно усмехнулся. — «Очищение» — так они называли эти по­пытки оттереть свои руки от крови.

— Довольно, — отрезал Хелбрехт. — Хватит пустосло­вия и ереси.

— Ты будешь читать мне нравоучения о ереси? — Вакра злобно, отрывисто засмеялся. Братья Торвена вторили ему. — Ты вцепился в бога, который чурается тебя. Он ка­рал легионы, поступавшие так, как Храмовники. Посмо­три на себя: ты утопаешь в золоте. Думаешь, Он, погребён­ный в золоте, гордится вами, когда смотрит, как вы пор­хаете по космосу, точно праведные однодневки? Ему нет дела до вашего поклонения. Он этого недостоин!

— Довольно, — повторил Храмовник.

Он отвлекал Железных Воинов уже достаточно долго. Крак-граната, закреплённая в стене туннеля, наконец де­тонировала, извергнув осколки и куски камня. Когда от­ступники повернулись, реагируя на взрыв, Хелбрехт уже стрелял. Поток энергии из мелты прорезал тесное про­странство туннелей так, будто над головами еретиков про­шло лезвие косы. Повалились крупные обломки, которые затмили скудный свет и раздавили двоих легионеров. Ког­да крепость рухнула на них всей своей массой, броня трес­нула под такой тяжестью.

Вакра, рыча, проталкивался через завал, а Ликас хищ­ной тенью следовал за ним.

Отложив комбимелту, Хелбрехт снова взялся за кли­нок. Меч верховных маршалов, вспыхнув со щелчком ста­тических разрядов, наполнил подземелья жаром и светом. Молниеносно выбросив оружие вперёд, Храмовник уда­рил Ликаса плоскостью клинка, окутанной силовым по­лем, и тот отлетел к стене. С тошнотворным треском его голова ударилась о камень. Железный Воин развернул­ся, сплёвывая кровь, зашипел, словно разъярённая змея, и наугад взмахнул топором по дуге, но Хелбрехт успел шагнуть вбок.

Священный клинок сверкнул снова, прочертив крова­вую дорожку на израненных щеках Ликаса. Выругавшись, он попятился назад, на изуродованном лице лопнули швы, и по нему потекла прогорклая кровь, смешанная с ошмёт­ками кожи. Порез разорвал уголок рта, превратив речь от­ступника в невнятный рёв, полный ярости и ненависти.

Железный Воин бросился вперёд, забывшись в гневе. Перехватив латной перчаткой рукоять топора, Хелбрехт ударил лбом в лицо Ликаса. Тот вскрикнул и неловко от­ступил. Его лицо заливала кровь, хлеставшая из сломан­ного носа и изуродованного рта.

Топор вновь метнулся к Храмовнику и на этот раз по­пал в цель. Хелбрехт охнул, получив рубящий удар в пле­чо. Под доспехом заструилась кровь, и Храмовник почув­ствовал жалящий укол яда с клинка. Однако теперь его ор­ганизм, уже привычный к вражеской отраве, дал ей отпор.

— У тебя нет власти надо мной! Ты ничтожество! — про­рычал Хелбрехт и, отступив назад, вонзил меч в нагруд­ник Ликаса.

Он ощутил, как по клинку несётся смерть, как лопает­ся сердце чудовища. Храмовник впечатал кулак в разби­тое лицо Ликаса и сбил того с ног.

В раненое плечо Хелбрехта врезался молот, опустив­шийся по головокружительной дуге. Верховный маршал пошатнулся, его наплечник треснул, благой символ капи­тула на нём деформировался. Эта рана воспринималась чуть ли не тяжелее, чем сам удар. Cплюнув кровь, Чёрный Храмовник поднял клинок и едва успел отразить следую­щий выпад Железного Воина.

Вакра снова бросился вперёд и атаковал, не жалея сил. Боковые выпады крошили стены в порошок. Предатель размахивал молотом, словно один из паломников-иконо­борцев в пустошах. Намереваясь раздробить Хелбрехта, как статую, он нападал без оглядки. Туннели сотрясались, в каждом нанесённом ударе отдавались ярость артобстре­ла и вековая вражда. Торвен наконец давал выход давно лелеемой ненависти.

Вакра до сих пор вёл битву, завершившуюся десять ты­сяч лет назад. Он сражался в Осаде Терры и при разруше­нии Хеварана. Он дрался, ведомый злобой, что текла в его жилах со времён Железной Клетки.

Хелбрехт не покорялся ему. Меч сталкивался с моло­том. Камень бился с железом, не уступая, даже когда его теснили сквозь тьму обратно к свету, в камеру-реликва­рий. Взявшись за рукоять молота обеими руками, Торвен ударил бойком в нагрудник Хелбрехта. Тот почувствовал, как под бронёй что-то сломалось — треснула толща рёбер­ной пластины. Хелбрехт стиснул зубы, преодолевая боль, попятился назад и пригнулся, уворачиваясь от следующе­го широкого взмаха. Молот вдребезги разнёс воинствен­ное лицо Сигизмунда.

— И перед этим ты пресмыкаешься? — Вакра снова рас­смеялся. — Перед ложными идолами и истуканами? С то­бой надо покончить из милосердия.

Теперь они стояли на участке перед постаментом и его священной ношей. Хелбрехт ощущал волны холодной энергии святыни спиной, как плеск далёкого моря. Хотя Храмовник обессилел от потери крови, рядом с релик­вией он чувствовал, как тело вновь наполняется пылом.

«Дорн бы не дрогнул в такой момент. Сигизмунд бы не сдался. Они превозмогали, сражались в любых усло­виях. Посреди безумия Осады они справлялись с любы­ми испытаниями. Враг сжимал кольцо, возводил свои фортификации и стремился низвергнуть их всех. Они не отступили от своего долга и не отвернулись от Него».

Хелбрехт почти инстинктивно вскинул меч и отразил новый сокрушительный удар. Потом он шагнул вперёд. Ход поединка изменился. Теперь верховный маршал пы­лал праведной яростью, черпаемой из предыдущих поко­лений рода Дорна. Его ответные выпады горели ненави­стью Мордреда, мощью Кордела и рвением Даидина. Они бились вместе с ним, как и все воины Вечного крестового похода, связанные общим делом и вручившие свои души Ему. Хелбрехт сражался за каждое из разрозненных братств Космодесанта. Он сражался во исполнение долга. Он сра­жался за Императора, как и подобает рыцарю.

Громоздкий терминаторский доспех сковывал движе­ния кузнеца войны. Хелбрехт обходил его с боков, огибая колонны, рубил и рассекал броню огромным двуручным мечом. Молот задевал его по касательной или, проносясь мимо, разрушал столбы и врезался в пол. При таких вы­падах врага Храмовник полагался на выносливость и ско­рость.

Он пригнулся, и боёк, пролетев над головой, разбил ещё одну колонну. Реликварий задрожал. Хелбрехт сно­ва вскинул меч, тот снова зазвенел, встретившись с моло­том, и борющиеся между собой энергетические поля ещё раз выбросили пучки искр.

«Держаться… даже перед лицом погибели».

Верховный маршал не позволил оружию рассоединить­ся. Напротив, он ещё крепче прижал клинок к молоту, за­цепив его под боевой частью. Хелбрехт потянул меч к себе. Шум противостоящих полей нарастал, но Храмовник знал, что выдержит эту бурю. Он выстоит. Клинок не подведёт.

Его пламя не потускнело за десять тысяч лет непрерыв­ных войн и тягот.

Поле молота сверкало и полыхало, но меч горел ещё жарче, и наконец, судя по звукам, генератор молота вы­шел из строя.

Хелбрехт отступил назад и ударил мечом по отключив­шемуся оружию. Молот взорвался в руках хозяина, оскол­ки впились Железному Воину в лицо, и Вакра попятился,

ревя и вслепую размахивая руками. Его кулак пролетел мимо головы Хелбрехта. Тот обогнул врага и зашёл ему за спину.

Священный клинок пронзил холодное железо «Ка­тафрактария». Сервоприводы, застучав, остановились, и пучки псевдомышц сжимались напрасно. Пригнувшись, Хелбрехт подсёк противнику ноги. Железный Воин заша­тался и захрипел, вынужденно приседая. Доспех заклини­ло. Бледная плоть еретика окрасилась в цвет бессильной ярости, пока он бился внутри брони.

— Торвен Вакра, кузнец войны Четвёртого легиона, — прошипел Хелбрехт. — Я казню тебя во имя Бога-Импера­тора Человечества, которого ты предал и отринул. Да сго­рит твоя душа в пламени вечных мук.

— Ты, — выдохнул Вакра, — раб. Марионетка. Из же­леза рождается...

Взревев от ненависти, Храмовник взмахнул клинком. Он уловил небольшое сопротивление, когда лезвие косну­лось позвоночника, а затем голова Вакры скатилась с плеч.

Хеваран содрогнулся. Потолок заколыхался, начиная рушиться. До Хелбрехта доносились грохот орудий и над­садный рёв умирающего мира, но он не убегал. Он не бо­ролся, подчиняясь воле и суждению Императора.

— Хвала Ему, — неспешно произнёс верховный маршал, опускаясь на колени.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ: НАСЛЕДНИКИ

Горло Хелбрехта забило могильной грязью, но он упор­но копал, пробиваясь из-под земли наверх, к свету. Паль­цы ныли. Броня трещала, едва выдерживая смертоносное давление мира, который старался убить её хозяина.

— Вот он! — раздался голос сверху.

Храмовник поднял голову и заморгал, впервые за дол­гое время увидев свет. От могучей цитадели мало что оста­лось. После продолжительной бомбардировки гора, на ко­торой стоял донжон, обратилась в груду камней. Еретики очень старались избавиться от Храмовников — твердыни ведь всегда можно отстроить заново.

На Хелбрехта сверху вниз глядел Больхейм. Шлем чемпиона не выражал чувств, но верховный маршал ощу­щал облегчение собрата. Доспехи избранника Императо­ра за время осады покрылись царапинами и вмятинами.

При поддержке остальных космодесантников он помог Хелбрехту выбраться из глубокой ямы лестничного про­лёта. Железо и камень отчасти провалились под землю, а отчасти блокировали проход, поэтому воинам пришлось копать изо всех сил. Андроника покрывали кровь и пот, а на лице его застыло опустошённое выражение, словно он никак не мог поверить, что пережил это испытание.

Рамберт, бесстрастный в своём шлеме-черепе, стоял, как копия Мордреда и Гримальда. Его доспехи так обсыпало раскрошенной горной породой и каменной кладкой, что они выглядели призрачными, как будто на самом деле ка­пеллан не пережил неприятельский обстрел.

Теодвин бросился к верховному маршалу, проверил его жизненные показатели и немедленно взялся за обработ­ку ран.

— Потом, торопиться нам некуда. — Магистр ордена отодвинул апотекария плечом и поднял руку. — Узрите.

Братья из отделения Хелбрехта с благоговением посмо­трели на то, что он показывал им, и все как один опусти­лись на колени.

В руках верховного маршала сверкал осколок доспеха Рогала Дорна.

— Напоследок нужно сделать ещё кое-что, — добавил Хелбрехт.

Он не знал, сколько времени уже идёт. Только то, что останавливаться нельзя. Ранее он издалека наблюдал, как огонь пожирает цитадель, как гора раскачивается и зава­ливается, будто пьяная. Когда штурмовой корабль Чёр­ных Храмовников пронёсся над равнинами и уничтожил огромные осадные орудия Железных Воинов, он съёжил­ся и бросился на землю, чувствуя на себе взор машины.

Август Клат страшился правосудия.

Прежде он надеялся, что поборники Железа защитят его от неотступного прошлого, но ошибался. Они броси­ли против крестоносцев целые батальоны, но те выстояли. Благословенные люди, закованные в броню веры, они об­ладали уверенностью, которой так недоставало Клату. Ему не хватило смелости взять в руки оружие или облачить­ся в железо и кости. Главный секретарь служил по-свое­му, как орудие в руках хозяев. Как их рупор, полезная ма­рионетка.

Теперь он стал беглым преступником. Еретиком. И…

Треск эхом разнёсся по пустыне. Секретарь услышал звук прежде, чем ощутил его последствия. Он упал на зем­лю ещё до того, как осознал, что уже не стоит на ногах. Из нижней части позвоночника текла кровь и располза­лась боль — туда попал болт-снаряд. Он не чувствовал ног и едва мог дышать. Клат понял, что умирает, попытался вдохнуть, но получилось лишь закашляться и сплюнуть в удушливую пыль.

Его схватили грубой латной перчаткой и перевернули. Он поднял взгляд на Храмовника и посмотрел уже зату­маненным взором. Август попробовал заговорить, но боль помешала. Он видел чёрную броню, резко очерченную в лучах солнца. Доспех напоминал статую или образ Ан­гела Смерти в стекломозаике.

Верховный маршал посмотрел на него сверху вниз, а за­тем поднял меч.

— Sic semper traitoris, — заключил Храмовник.

Август Клат не успел закрыть глаза, как правосудие на­стигло его.

— Приведите Ларена, — скомандовал Хелбрехт.

Старика провели через ряды коленопреклонённых па­ломников. Они собрались перед магистром капитула в раз­рушенном внутреннем дворе крепости, и казалось, что пе­ред ангелами в чёрных доспехах замерла серая волна. Окро­вавленный Ларен едва дышал, но он оставался в живых. Это впечатлило верховного маршала.

— Ты достойно сражался, — сказал он.

— Благодарю, мой господин. Мы просто делали так, как вы нам показали. Служили, как велено, как того тре­бует долг…

— Долг потребует от тебя гораздо большего, — произ­нёс Хелбрехт. Шагнув вперёд, он положил руку на плечо смертному. — Предатели, которые пытались захватить этот мир, убиты, а их пособников предают огню. Мы не знаем, когда крестоносный флот нас отыщет. Значит, мир нуж­но обезопасить, и я доверяю это задание тебе.

Старик вздрогнул, словно от удара.

— Мой господин! Я… я недостоин…

— Прекращай! — прорычал Хелбрехт. — Ты достоин. Ты сражался, когда другие пали во тьму. И твои обязан­ности не ограничиваются правлением. — Магистр ордена бросил взгляд на реликвию, которую уложили на полот­нище из тонкой белой ткани. — Я дарую вам разрешение отстроить Хеваран. Вы уничтожите творения врага и воз­двигнете из незапятнанного камня часовни, посвящён­ные Ему. Вам поручается воспитывать людей этого мира и наставлять их на путь воинов. Со временем вы отправи­те истинно верующих служить в Астра Милитарум, тогда ваша родина вновь обретёт свое место на небосводе. Та­ков мой завет.

— И мы последуем ему, господин.

— Тогда идите. Несите знак крестоносца в пустоши. Ис­корените тех, кто не подчиняется правосудию Императо­ра, и возвысьте готовых к служению.

Ларен заставил себя кивнуть и поспешил через ряды своих бойцов. Паломники поднялись с колен и последо­вали за командиром, как выводок за матерью. Хелбрехт не сдержал улыбки, глядя им вслед.

— Без последствий не обойдётся, — вмешался Боль­хейм. — Сей мир не поднимался из богоугодных руин по воле Дорна.

— И к чему это привело? — спросил Хелбрехт, указы­вая рукой вокруг. Обвал крепости получился катастрофи­ческим. Центральный двор почти целиком засыпало об­ломками рухнувшей горы. Половина шлемов Железных Воинов на еретических барельефах слепо смотрели в яс­ное небо и на палящее солнце, обжигаемые его гневом. Они ждали молотов верующих. — Мы приковали людей к их прошлому, и они ничему не научились, кроме новых способов поддаваться своим слабостям. Люди, подобные Ларену и его пастве, дадут этому миру ещё один шанс об­рести благодать, но его жителям нужны атрибуты веры. — Он вздохнул. — Пусть кладут камень поверх камня, если то, что они строят, достойно и посвящено Ему.

— При первой же возможности мы пошлём известие на­шим флотам и другим сынам Дорна. Не только оповестим о твоём решении, но и поведаем о найденной реликвии.

— Дессиан и остальные не станут долго спорить по по­воду Хеварана. — Хелбрехт решительно кивнул. — В этот новый век тьмы мы должны достичь небывалых высот. Полумеры недопустимы.

Пальцы Храмовника сомкнулись на рукояти Меча вер­ховных маршалов. Сейчас Хелбрехт почти не ощущал ни его тяжесть, ни бремя ответственности. Преобразив Хе­варан, он испытывал лишь гордость триумфатора.

— Мало того, что есть только война. Мы должны обе­спечить себе победу.

ЭПИЛОГ

Рыцарь стоял в самом сердце святыни и созерцал бо­жественное.

Хелбрехт надел восстановленную и обновлённую бро­ню. Мастерам потребовалась целая неделя неустанного труда, чтобы заделать пробоины и повреждения, получен­ные в испытаниях на Хеваране. Теперь чёрные латы бле­стели, обработанные маслами и притирочными порошка­ми. На груди сверкал крест Храмовников. В этот священ­ный миг воин представлял собой символ.

Он отказался от предложений отслужить молебен в оди­ночку. Во множестве явились капелланы, возвысили голо­са в восторженной молитве, и её звуки целиком заполнили величественный Храм Дорна. Перворождённые и прима­рисы хором выводили священные песнопения. Херувимы помахивали курильницами и разбрызгивали кропилами масла для помазания.

Руководил обрядом, как всегда, Гримальд. Реклюзиарх особенно ярко лучился благодатью, когда, стоя перед по­стаментом, нараспев прочёл обряды Погребения и вручил фрагмент брони Дорна попечению капитула. По сравне­нию с золотой темницей, возведённой для реликвии на Хе­варане, «Вечный крестоносец» казался более подходящим местом для упокоения осколка.

— Хвала Богу-Императору, — гремел Мерек Гримальд, и Храмовники отзывались реклюзиарху собственными мантрами. — Из пасти поражения Он вырвет победу. Из са­мой сухой пустыни по воле Его забьют чистейшие источ­ники.

Глава капелланов обернулся и посмотрел на Хелбрехта. Бесстрастные черты посмертной маски не смутили верхов­ного маршала. После его возвращения они говорили о том, как магистр ордена пребывал на краю смерти, и о душах, что явились дать ему советы. Гримальд встретил вести с тихой гордостью, что побудило Хелбрехта к смирению.

Когда празднество подошло к концу, их оставили на­едине. Хелбрехт протянул руку, чуть расставив пальцы, словно хотел потрогать только что активированное ста­зис-поле. Мерцающий голубоватый свет смешался с та­ким же сиянием других реликвий, запертых во времени.

— Десять тысячелетий истории, — произнёс Хелбрехт и вздохнул. — Сто веков борьбы. И мы встречали их все без пощады, сожалений и страха.

— Так оно и есть, — согласился Гримальд. — Тради­ция всё ещё держится. Твой подвиг столь же достоин по­чёта, как и любое деяние из нашего священного прошло­го. Ты пережил бурю ереси и предательств. Ты отомстил за себя и за оскорбление чести Дорна. С ещё одной старой обидой покончено.

Реклюзиарх умолк, будто осмысливая собственные слова.

— Старые обиды… — Хелбрехт безрадостно усмехнул­ся. — Ты беспокоишься, что я снова отправлюсь в погоню.

— А я неправ? — прямо спросил Гримальд. — Снова и снова возникает это противоречие между желанием и долгом. Ты давал клятвы нашему примарху, регенту и Императору, и из раза в раз мы возвращаемся на тот же самый путь. Ответь же: неужели жизнь в ордене ничему тебя не научила? Ты до сих пор намерен преследовать Ар­магеддонского Зверя?

— Я странствовал в пыли позора, брат, и выкарабкал­ся из тьмы и смерти. Теперь уже не один раз, а дважды. И всюду, где я видел тени, я нёс Его свет.

Хелбрехт отвернулся от реликвии и шагнул вперёд. Те­перь они с Гримальдом стояли лицом к лицу, как братья. Как равные. Верховный маршал положил руку на наплеч­ник капеллана.

— Если Император сочтёт нужным отдать Зверя мне в руки, так Он и поступит. Если захочет, чтобы я поверг Повелителя Бурь и стёр железные кости этого изверга в порошок, Он подаст знак. Я знаю лишь то, что я — Его рыцарь. Я — Его орудие. И так будет всегда, пока Вечный крестовый поход прожигает себе путь среди звёзд. Пока смерть не заберёт моё тело, я не перестану исполнять Его волю. Таково моё предназначение.

БЛАГОДАРНОСТИ

Эта книга с боем продиралась на свет с конца 2020 года и пережила по крайней мере два карантина, поэтому я хо­тел бы поблагодарить всех, кто помог мне в преодолении творческих окопов.

Спасибо Кейт и Уиллу за помощь в работе над сюжетом романа. Спасибо моей жене Анне-Софии, не устававшей меня ободрять. Марку-Энтони, в чью гавань я первым де­лом направляюсь, когда разыгрывается шторм писатель­ства. Гарету, Джеймсу, Дэниелу, Шону и Крису — за мно­гочисленные видеозвонки, которые не давали мне сойти с ума. Спасибо родным за то, что всё время поддерживали и подбадривали меня, а также гордились мной.

Ещё хотел бы отметить, что огромную роль в моём ис­следовании главного героя и ордена Чёрных Храмовни­ков сыграли работы Аарона Дембски-Боудена, Гая Хейли, Дэна Абнетта, Рэйчел Харрисон и других авторов.

ОБ АВТОРЕ

Марк Коллинз — писатель в жанре умозрительной фан­тастики. Живёт и работает в Глазго, что в Шотландии. Марк Коллинз является автором романа «Мрачная трапе­за» из цикла Warhammer Crime, а также рассказа «Замо­роженные дела», который входит в антологию «Хороших людей нет». Для серии Warhammer 40,000 Коллинз напи­сал романы «Король пустоты» (Void King) и «Хелбрехт. Рыцарь Трона». В моменты, когда Марк не мечтает о да­лёком будущем, он работает врачом-исследователем в На­циональной службе здравоохранения.