Хелбрехт: Рыцарь Трона / Helbrecht: Knight of the Throne (роман)
Перевод в процессе: 16/25 Перевод произведения не окончен. В данный момент переведены 16 частей из 25. |
Гильдия Переводчиков Warhammer Хелбрехт: Рыцарь Трона / Helbrecht: Knight of the Throne (роман) | |
---|---|
Автор | Марк Коллинз / Marc Collins |
Переводчик | Сол |
Издательство | Black Library |
Год издания | 2022 |
Подписаться на обновления | Telegram-канал |
Обсудить | Telegram-чат |
Скачать | EPUB, FB2, MOBI |
Поддержать проект
|
Содержание
- 1 Пролог: Недовольство полубога
- 2 Глава первая: Пламя преображения
- 3 Глава вторая: О золоте и железе
- 4 Глава третья: На крыльях откровения
- 5 Глава четвёртая: Стремительность святых
- 6 Глава пятая: Благословенные
- 7 Глава шестая: Несокрушимая вера
- 8 Глава седьмая: Испытания веры
- 9 Глава восьмая: Разрушенный мир
- 10 Глава девятая: Равнины отчаяния
- 11 Глава десятая: В тени черепа
- 12 Глава одиннадцатая: Костяные сады
- 13 Глава двенадцатая: На пламенных крыльях
- 14 Глава тринадцатая: Сквозь веру и пламя
- 15 Глава четырнадцатая: Суд
- 16 Глава пятнадцатая: С грани смерти
Пролог: Недовольство полубога
Рыцарь стоял, преклонив колени, в самом сердце святости.
Громадный корабль являлся сакральным — осколок ушедшей эпохи, которому дано бороздить звёздные просторы. Его строили во времена чудес, когда человечество ещё претворяло в жизнь своё первозданное честолюбие. Такие исполинские боевые машины назывались «Глорианами». Если другие корабли, покорявшие звёзды, были подобны недолговечным свечам, то эти представляли собой вечно пылающий ад. Могучие сверх всякой меры, до скончания времён они не перестанут полыхать, сражаться и умирать.
До наших дней их сохранилось немного, бесценных и чтимых в своей редкости.
И ни один из оставшихся не мог оспорить абсолютное господство «Вечного крестоносца» над пустотой.
Верховный маршал Хелбрехт склонился в молитве. Он медитировал, окружённый святостью корабля. Затем присмотрелся к повреждениям доспеха. Чёрная броня носила следы десятков сражений, настолько безжалостные и многочисленные, что целой команде оружейников пришлось бы трудиться неделями, восстанавливая его полную функциональность. Времени у него оставалось в обрез. От Хелбрехта разило кровью, дымом, священными маслами и машинной вонью из-за слишком долгого пребывания в силовой броне. На лице остались пятна сажи, а на лбу, над самым медным обручем, намалёван пепельный крест. Теперь Хелбрехт ощущал тяжесть доспеха в полной мере: пучки мышечных волокон напрягались от едва уловимого возбуждения, сжимаясь в такт отяжелевшему дыханию.
Но в сердце великого боевого корабля Хелбрехт не чувствовал себя грязным: он заслужил право присутствовать здесь. Заслужил огнём и кровью.
Руки верховного маршала непроизвольно сжались, и Хелбрехт впечатал в безупречный мраморный пол пальцы, облачённые в керамит. Вокруг, повествуя о тысячелетиях нескончаемой войны, колыхались знамёна крестовых походов — наследие Вечного крестового похода, начатого Дорном.
— Вот за что я сражаюсь, — прошептал он, и стены обратили слова в молитву. — Во имя твоё. Во имя моих предшественников, в свете Бога-Императора.
Он поднял голову и взглянул на стоящий перед ним постамент: поперёк камня лежал меч.
Клинок был овеян славой. Его, как и корабль, на котором хранилась реликвия, создали в давно ушедшую эпоху. И теперь, когда священное оружие восстало из пламени стыда и горя, его вновь несли в бой с прежним чувством долга и верой. То был меч героев. Меч Сигизмунда. Меч верховных маршалов. Даже сейчас, так долго обладая этим почитаемым клинком, Хелбрехт почти не мог смотреть на него без слёз. Иначе статься и не могло. Это было великое оружие; слишком длинное и тяжёлое для смертного, оно могло оказаться непосильным бременем и для многих братств Астартес, странствующих меж звёзд.
Это его оружие. Его ноша.
В мече воплотились многие грани командования орденом. Владеть им означало быть первым среди равных. Магистром Вечного крестового похода.
Хелбрехт позволил пальцам сомкнуться на рукояти, поднялся и снял меч с подставки. Клинок замерцал светом окружавших его стазисных полей, словно танцуя с преломлённым сиянием других постаментов. Священное лезвие сохраняло прежнюю остроту и ухоженность, — в то время как облик верховного маршала оставлял желать лучшего. Хелбрехт с благоговением очистил и смазал лезвие маслом.
— С верой и преданностью я ношу меч Сигизмунда — орудие прошлого и ключ к будущему. Я храню наследие ордена и направляю его развитие. Я делаю это во имя Твоё, о Император, возлюбленный всеми! Чтобы Ты узрел деяния мои и судил их мерой Своей. И в судный день, когда смерть заберёт моё тело, я предстану перед Тобой, дабы взвесил Ты ценность души моей. Чтобы встал я по правую руку от Трона Твоего в вечной службе Тебе и сражении.
Хелбрехт вновь склонил голову перед клинком. Губы продолжали шевелиться: он шептал молитву. Пускай и в пятнах сажи, магистр Чёрных Храмовников никогда не чувствовал себя более преисполненным веры.
За спиной послышался звон колокола. Он звякнул единожды, разнесясь по пустующему храму. Хелбрехт не обратил на него внимания. Верховный маршал продолжил молитву, не сводя глаз с меча.
Звон раздался снова. Затем ещё, ещё и ещё раз. Он становился настойчивее. Наконец, Хелбрехт поднялся на ноги. Вздохнул.
Верховный маршал не разрешил присутствовать даже братству капелланов: он хотел почтить реликвию в одиночестве, дабы остаться наедине с единственным судным взором Бога-Императора.
— Войди, — разрешил он и обернулся к колоссальным дверям святилища. Двери тут же открылись, впуская слабый малиновый отблеск свечей и тусклое сияние люменов. Центул, слуга ордена, низко поклонился.
— Мой господин, — тихо проговорил он дрожащим голосом, — он здесь. Примарх прибыл.
Хелбрехт долго смотрел на Центула не отрываясь, но затем вложил сакральное оружие в ножны, поклонился реликвии в последний раз и отправился навстречу судьбе.
Он принял примарха в Галерее Астра — личных покоях, всё ещё носивших следы войны. Хелбрехт отослал прочь сервиторов-оруженосцев, сервов и неофитов — всех, кто стремился служить ему и поухаживать за бронёй. Верховный маршал хотел встретиться с примархом как командир, только вернувшийся с войны. Усилием воли он подавил трепет и перевёл дух. Это событие войдёт в историю. Событие, которого он в равной мере жаждал и боялся, — шанс лицезреть эпохальную частичку прошлого, встретить вновь шагающего по Галактике сына Самого Бога-Императора; возможность воочию увидеть Несущего гнев и пламя, предстать перед олицетворением ярости небес!
В возвращении примарха кроется воля Его. По мере того, как разрывается Галактика и в мир просачивается больше зла, возродиться должна и слава Великого крестового похода. Если бы вернулся наш генетический прародитель... Вот бы Рогал Дорн вновь встал у руля Галактики!
Но возвратился другой. Не великий Преторианец, воздвигший стены Терры в минувшие века. Пришёл Гиллиман. Государственный муж. Мстящий сын. Тот, кого многие титуловали регентом Империума и воплощённой волей Императора.
Хелбрехту стало интересно, каково это — смотреть на примарха. Похож ли он на свои скульптурные изображения? Удастся ли уловить семейное сходство между Гиллиманом и изображениями его собственного отца? Является ли примарх существом из плоти или представляет собой нечто за пределами материального мира? В отличие от кузенов, Хелбрехт не бывал на Макрагге и не совершал паломничества к усыпальнице Тринадцатого. Он преклонял колени лишь перед костью руки Дорна на «Фаланге» — по праву носителя геносемени Имперских Кулаков; тогда он почувствовал единение с чем-то святым, трансцендентным. С чем-то божественным.
Двери с шипением открылись, и Хелбрехт поднял глаза. Он впервые увидел.
Созерцать примарха было поистине чудом. Гиллиман не был сверхъестественным созданием из огня и света, но также не являлся и полностью материальным существом. Он представлял собой бурю холодного синего и золотого цветов в человеческом образе. Глядеть на него было почти больно из-за великолепия не столько доспехов, сколько полубожественной плоти. Гиллимана вылепили руки Самого Императора. Примарх сражался и проливал кровь вместе с Повелителем Человечества, отстаивал Его истины, насаждал Его закон и формировал то, чем стал Империум в последующее тёмное время. Он был частичкой самой души рода человеческого, вырезанной и представленной Императором в качестве образца.
Хелбрехт взглянул примарху в лицо с суровыми патрицианскими чертами, и под его пристальным взглядом магистр Чёрных Храмовников встал навытяжку — уверенно, как новобранец на поле боя, побуждаемый к решительным действиям вниманием маршала.
Гиллиман заговорил; раскатистый голос его столь же отличался от голоса Хелбрехта, как голос космодесантника — от голоса смертного человека:
— Тот самый Хелбрехт? Носитель титула верховного маршала Чёрных Храмовников?
— Я удостоен этой чести, — подтвердил Хелбрехт, преклоняя колено.
— Я присутствовал в момент основания вашего братства, — начал Гиллиман. — Когда Дорн наконец сдался и позволил расколоть легион.
На губах примарха промелькнула улыбка. Гиллиман шагнул вперёд, и казалось, будто в обширном зале он чувствовал себя как дома даже больше, чем Хелбрехт, — хотя апартаменты предназначались для Дорна, а впоследствии и для его наследников.
— Твой предшественник, Сигизмунд, — боюсь, если бы обстоятельства не вмешались так, как они вмешались, он бы не прекратил борьбу против указов Кодекса.
— Вы оказываете мне честь, повелитель. Бог-Император желал вашего возвращения.
Хелбрехт поднял взгляд — достаточно быстро, чтобы заметить неприязненную морщинку, промелькнувшую на лице полубога.
До него доходили слухи, что Мстящий Сын не одобряет веру в Императора и Его примархов. Может, это проверка? Проявление работы странных механизмов, приводящих в движение Галактику? Большинство братств Адептус Астартес сторонились Имперского Кредо, это верно, но примарх жил в эпоху величия Императора и созерцал Его погребение!
— Встань, — приказал Гиллиман, чтобы развеять мимолётную неловкость. — С меня довольно бюрократов, приветствующих на коленях. Это не годится для воина.
Хелбрехт поднялся.
— Прошу простить мой внешний вид. Время, прошедшее с момента открытия Разлома, не отличалось особой удачей. Мы сражались и проливали кровь. Преследовали зеленокожих и уничтожали миры, недостойные Его света. Планеты восставали и за грехи сжигались дотла. Теперь мы снова в пути. Флоты крестовых походов объединятся и начнут охоту на Армагеддонского Зверя. Война продолжится, пока проклятый ксенос не испустит последний вздох!
— Армагеддонский Зверь... — Гиллиман чуть наклонил голову, обдумывая услышанные слова. Когда речь шла о примархе, даже такие мелкие жесты были наполнены смыслом. — Ты твёрдо намерен следовать этому курсу?
— Да, твёрдо, — признал Хелбрехт. — Ксенос пролил слишком много крови. Империум переживает кровавую ночь, вокруг царит безумие, но я хорошо знаю свой долг. Начатые крестовые походы… столько братьев погибло в войнах… Пепельные пустоши, Пустота, Хельсрич... Зверь должен ответить. Мне бы хотелось, чтобы отрубленную голову орка насадили на пику, как урок: пусть все знают, чем закончится вызов, брошенный Трону. Никакого компромисса — суд и казнь. Это единственное, чего заслуживают враги человечества!
— Не сомневаюсь, что ты способен осуществить желаемое, но призываю тебя к осмотрительности. Я изучил тактические особенности каждой зоны боевых действий в каждом сегментуме — все, что были известны до открытия Разлома. Зверь опасен, но он не одинок в пантеоне ужасов, угрожающих Терре. Враги разрывают раны нашей Галактики, выплёскивая кровь Империума в холодную пустоту. Я пришёл просить о помощи.
Хелбрехт умолк. В словах примарха он чувствовал вызов, но не хотел отвечать на него.
— Так просите, — наконец произнёс магистр. — Просите, и волей Императора я рассмотрю вашу просьбу как верховный маршал.
— Ты рассказал о выигранных битвах: Крестовые походы в Хельсрич, Пустоту, в Пепельные пустоши. Стремясь исцелить Империум моего отца, я изучил историю войн многих орденов. Я бы поручил тебе новое задание: служение вместо отмщения. Аурилла, Офелия VII, Даксус, Ортег III — наряду с десятками других храмовых миров они находятся в пределах досягаемости твоих сил. Ударь молотом по тем, кто угрожает моральному духу Империума!
О, Император, как тяжелы твои испытания. Есть ли причина, почему Ты предлагаешь мне лёгкий путь? Почему искушение это исходит от того, кто кажется голосом праведности во плоти?
— Вы говорите мудро, однако открытие Разлома даст Зверю возможность скрыться. Даже сейчас, пока мы беседуем, он бежит всё дальше, и в конце концов спрячется в каком-нибудь укромном месте. Во тьме он наберётся сил, после чего орды зеленокожих хлынут снова. А затем ещё. Ещё, ещё, и ещё много-много раз. Мы достаточно натерпелись и наконец взяли след. Орден доведёт войну до конца и сотрёт эту мерзость с лица Галактики.
— Месть для тебя важнее долга?
Хелбрехт стукнул бионическим кулаком по столу. Примарх или нет, — никто не смеет безнаказанно ставить под сомнение его честь.
— Для меня важно и то, и другое. Воины уже готовы. Их достаточно для выполнения данной задачи, но моих сил не хватит, чтобы спасти каждый взывающий о помощи мир. Защитники этих планет находятся под эгидой собственной веры. Сёстры Битвы, полки Милитарума и другие ордена, которые окажутся ближе, помогут. Император поставил передо мной эту цель — разве не должен я исполнить волю Его как верный слуга?
Хелбрехт заметил, что по лицу поражённого примарха прошла рябь разочарования.
— Многие служители Экклезиархии настаивают, что я — воплощённое орудие Его воли. И они правы. Возможно, не в вопросе моей божественности, но уж точно в признании меня регентом Империума.
— Однако мы не мирские проповедники Имперского Кредо, чтобы благоговеть перед знамениями и чудесами. Мы — Храмовники, владыка Гиллиман. В чёрных доспехах мы стоим против тьмы, неся праведный огонь гнева Его. Мы низвергаем ложных идолов, ломаем хребты непокорным цивилизациям и выжигаем ксеносов из плоти Галактики, да властвует над ней Император. Вот каков наш долг. Вот какова наша честь. И таковы же и наши жизни.
— Не ожидал услышать от тебя такое. — Примарх покачал головой. Столь необычный жест, достойный упоминания: будто гора качает вершиной. — Я вижу в тебе воплощение Великого крестового похода, но изменившегося до неузнаваемости. Ваша вера противоречит всему, за что мы сражались в той эпохе. Мы трудились ради просвещения, а не суеверий. Мы были светом, который вывел человечество из тьмы Старой Ночи. — Гиллиман вздохнул. — Как ни прискорбно это сознавать, но вы — те самые цепи, что сковали людей и завели во мрак.
Хелбрехт расправил плечи.
— Немногие в Империуме сражаются так же долго и с таким же рвением, как наше священное братство! Мы следуем примеру Сигизмунда, когда он бился у стен Дворца. Первый верховный маршал стал образцом для нашей родословной. Ни шагу назад, неутомимые и непреклонные, мы продолжаем сражаться с тех самых пор и по всей Галактике. С верой и яростью. Лишь Его слово остановит наш гнев.
— Да, многое в тебе, маршал, напоминает мне первого капитана Сигизмунда, каким я его знал.
— Вы оказываете мне большую честь, повелитель.
— Это не входило в мои намерения, — холодно ответил Гиллиман. — Для вас он — легенда, быть может, даже идол. Я же знал его как обычного человека. Импульсивного и несовершенного, как все люди.
От гнева Хелбрехт стиснул челюсти, но промолчал.
— Превосходный солдат, выдающийся командир. И при всём при том временами он руководствовался собственной волей и желаниями. И мог ошибаться в этом.
— Так, по-вашему, я ошибаюсь?
— Я в этом уверен, — бросил Гиллиман. — Я привёл подкрепление, людей и ресурсы, необходимые для роста ваших сил. Чтобы Храмовники в полной мере смогли ответить на новые вызовы. Сейчас, больше, чем когда-либо, я нуждаюсь в дальновидных и проницательных людях. Империуму не хватает тех, кто может мыслить самостоятельно и ясно оценивать масштаб угроз. Тех, кто, взглянув на Галактику, сумеет составить план ответных действий.
— Я занимаюсь этим каждый божий день, лорд-регент, — с достоинством ответил Хелбрехт. — Целые воинства подчиняются моему приказу — среди всех орденов Адептус Астартес нет более многочисленного и преданного делу. Вы утверждаете, что привели с собой столько воинов, что хватит для воссоздания древних легионов, но чего они стоят по сравнению с принесшими клятву Храмовниками? Когда подкрепления, о которых вы говорите, будут приняты в орден, новобранцы сначала пройдут обучение, чтобы стать рыцарями Вечного крестового похода. Независимо от того, внемлю ли я вашей просьбе или решу уничтожить Зверя, каждый новый космодесантник моего ордена должен гореть светом Императора и нести его в самую тьму.
— Тебя не убедить! — прогремел Гиллиман.
Нелегко было вынести недовольство полубога. Хелбрехт чувствовал пристальный взгляд, сжигающий кожу подобно шаровой молнии. Ему было не по себе, но он собрался с духом и приготовился к страшному суду.
— Так и есть.
Однако примарх ничего не ответил. Он прошел мимо Хелбрехта и остановился перед резным стеклом смотрового купола, обратив взор в даль измученной пустоты, — на строй кораблей, наполнивший космос постоянным движением. Словно соревнуясь за первенство, они стремились оказаться поближе к сюзерену. Лорд-командующий обернулся и посмотрел на Хелбрехта печальными, слишком человеческими глазами.
— Тебе известна история этого меча, верховный маршал?
— Безуслов... — начал было Хелбрехт, но примарх, не дослушав, продолжал:
— Его выковали из осколков клинка моего брата. Когда Дорн обнаружил изувеченное тело нашего отца и увидел, что сотворил с Ним Хорус, он впал в отчаяние. В тот миг он понял, что значит подвести саму причину своего создания. Он осознал, как высоки ставки и чего стоит провал. — Примарх покачал головой. — Победа таила в себе поражение. Мой брат, Рогал Дорн, человек из камня, сломал меч о колено. Осознав, что больше не поднимет меч в защиту отца — ведь он не смог этого сделать в момент величайшей нужды, — Дорн почувствовал себя недостойным владеть им.
Хелбрехт сглотнул.
— Всё это мне известно, повелитель. Как священное писание. Я сам мог бы процитировать его слово в слово.
— Не сомневаюсь, однако ты не переживал этого, верховный маршал. Ты не видел брата, сломленного потерей и терзаемого отчаянием. И тебе не довелось наблюдать, как сын тщетно пытался подбодрить отца. Именно ваш основатель, первый капитан Сигизмунд, собрал осколки и позволил выковать клинок. Подобно алхимикам Старой Терры, он обратил скорбь в золото обещания, потому что долг имеет больший вес, чем личная слава или желания. — В голосе полубога слышалась дрожь, пронизанная чувствами смертных, хотя и усиленная — возвышенная — до поистине постчеловеческого уровня. — Запомни это, верховный маршал. Взгляни на меч и задумайся, чего можно достичь, поставив долг выше мелочного самолюбия, уязвлённого постоянными неудачами.
Примарх посмотрел на Хелбрехта, кивнул, и затем, прошагав мимо магистра, вышел из храма.
Минута за минутой Хелбрехт хранил молчание. Он вытащил меч из ножен и вновь опустился на колени, прижав остриё к каменному полу. Губы снова зашевелились в молитве, а пальцы крепче сжали рукоять.
— Повелитель? — окликнул дрожащий голос.
Рядом стоял Центул, пристально уставившись во все глаза на Хелбрехта. Магистр Чёрных Храмовников неохотно встал и направился к несчастному слуге. От страха серв едва не попятился — настолько его господин преисполнился гнева, словно раненый шторм.
— Собери маршалов, — прорычал Хелбрехт. — Я поставлю новые цели для крестовых походов.
Центул заколебался.
— Сбор окончен, повелитель?
— Окончен, — подтвердил Хелбрехт. — Империум взывает о помощи, и мы ответим.
Не оглядываясь, Хелбрехт вышел из зала, всё ещё сжимая в руках клинок.
— Храмовники не останутся безучастными к долгу.
Глава первая: Пламя преображения
Флоты собирались по его приказу сотни раз, но впервые он взглянул на общий сбор по-новому. С того дня, как он стоял перед примархом, многое изменилось. После того выговора велось и выигрывалось множество войн. С тех пор, как он вспомнил о своём долге, были отброшены легионы проклятых. Крестовые походы в храмовые миры завершились, и впереди манила лишь неопределённость будущего.
Стоя на одной из многочисленных посадочных палуб «Вечного крестоносца», верховный маршал Хелбрехт наблюдал за собирающимися воинами. Закованные в чёрные доспехи, преисполненные усердия, они двигались с уверенностью в своей цели, и каждое движение выдавало решимость и боевое мастерство. Благовония туманили воздух. Рыцари тренировались, принося клятвы Богу-Императору и подтверждая приверженность Его нерушимой воле.
Принадлежать к их числу было честью; при виде них Хелбрехта переполняла гордость. Взгляд его скользнул по рядам и отметил столько же различий, сколько и сходства. Перворожденные и примарисы — космодесантники, не разделённые биологическими различиями, но связанные любовью к Императору и ненавистью к Его врагам.
Хелбрехт понимал и тех, и других. Он воевал и поднимался по служебной лестнице как астартес старого образца, а затем возродился, преодолев Рубикон Примарис. Не во имя ложного преклонения перед могуществом технологий и не из-за смертельных ран. Он не вознёсся, но выбрал свою судьбу, принял её как волю Императора — и теперь стал выше ростом. Раны по-прежнему болели, тело всё ещё продолжало приспосабливаться, однако он чувствовал, как в конечностях расцветает новая сила. Его преобразили. Перековали огнём и верой.
Он так надеялся, что в кромешной тьме между жизнью и смертью с ним заговорит Император — но ни снов, ни видений, ни откровений не пришло. Лишь знакомая чернота, жгучая и приправленная болью. Боль прошла, но осталась опустошённость. Она преследовала Хелбрехта по пятам, такая же опасная, как сомнение.
Он запомнил многие детали предритуальных операций. Трансформация заняла много времени. Ради преображения своего верховного маршала «Вечный крестоносец» сделал крюк и вышел в реальное пространство: важно было соблюсти меры предосторожности и провести операцию в материальном мире, а не в окружении мерзких миазмов варпа. Пока Хелбрехт готовился к переходу Рубикона, флот перемещался от одного края системы к другому. На случай, если произойдёт худшее, он предоставил отчёт о своих деяниях в архивы ордена, чтобы его опыт и начинания продолжили жить, и только после этого лёг под нож.
В тусклом свете местной звезды Хелбрехт закрыл глаза и приготовился к первому касанию лезвия. Завершилось же перерождение, как и пристало Рыцарю Трона, подобному ему, под звёздным светом самого Сола. Вне всяких сомнений, правильный выбор места трансформации помог магистру Чёрных Храмовников пройти сквозь тьму и свет.
Верховный маршал стал сильнее. Он возродился, как непреложно возродится и мощь Империума. Бушевал Крестовый поход Индомитус!
Но что такое ещё один крестовый поход для тех, кто с зарождения Империума ведёт Вечный? Вопрос лишь в масштабе. Во всяком случае, теперь Империум шагает с нами в ногу. Великий крестовый поход возобновился лишь для тех, кто однажды его прекратил.
Чёрные Храмовники объединились на сборном пункте в Варджеке, расположенном на пути в Октариус. Они намеревались соблюсти клятвы и закончить старую войну.
— Какое бремя — быть вернейшими сынами самонадеянной империи, — пробормотал маршал себе под нос, — где даже ангелы сбиваются с пути.
Он покачал головой, глядя вниз с приподнятой платформы.
— Нужно им напомнить, за что мы сражаемся и почему нам дозволено существовать.
— По крайней мере, повелитель, ни у кого не осталось сомнений, что после трансформации вы не настолько изменились, чтобы сойти за оптимиста.
Хелбрехт обернулся на голос, и губы магистра растянулись в улыбке.
Склонив голову в приветствии, Нивело подошёл и остановился рядом с верховным маршалом. Он был старым воином, ветераном бесчисленных кампаний; на бритом черепе Храмовника перекрещивались застарелые шрамы, а жёсткая борода на щеках и подбородке приобрела железный оттенок седины. Они вместе поднимались по служебной лестнице, но Нивело нашёл себя в Братстве Меча. Теперь же он стал для Хелбрехта источником защиты и иногда — совета.
Количество людей, которым доверял верховный маршал, было очень невелико. Возможно, теперь, когда напряжение между ними поутихло, — Мерек Гримальд. Пожалуй, ещё несколько привилегированных сервов и исповедников.
Наконец, Хелбрехт ответил:
— Некоторые истины Император высек на камне, брат, и даже конец света вряд ли изменит Его волю.
— Хотелось бы надеяться. Мне никак не даёт покоя один вопрос… признайтесь, каково это?
— Апотекарии заверяют, что в целом я здоров. Ещё несколько ночей меня ждут процедуры, после которых я окончательно восстановлюсь. А в остальном…
Хелбрехт остановился и вновь посмотрел вниз, на ряды рыцарей ордена. Космические десантники-примарис мгновенно бросались в глаза: они были выше ростом в своих доспехах типа X. Теперь он лучше разглядел и различия между новичками и Перворожденными, и то, что объединяло их.
— В теле моём и душе стало больше стали. Я чувствую себя… завершённым. Не то чтобы я исправил какой-то недостаток или обрёл совершенство, однако ощущение такое, будто мне вручили ценный дар. Я тот же человек, что и до Рубикона. Во мне горит тот же огонь веры, что нёс меня сквозь крестовые походы в храмовые миры. Хотя, возможно, после перехода он разгорелся с новой силой.
— Вы говорите так, — осторожно начал Нивело, — словно они действительно нас превосходят. А ведь многие опасаются замены. Страшатся, что нас сметёт волна выкованной Механикус плоти. Вы же присутствовали, когда мы принимали новобранцев с кораблей-хранилищ Гиллимана. Какими они были наивными… Будто реликты, выпавшие из времени, они цеплялись за старые истины и машинное обучение. В них не пылала вера. — Он постучал кулаком по нагруднику. — Им недоставало души.
— И мы их воспитали, — ответил Хелбрехт.
Верховный маршал умолк: к посадочной палубе приближались корабли, неровной линией приземляясь вдоль стыковочных платформ. Собравшихся воинов обдало перегретым воздухом, но ни один не пошевелился и не нарушил строй. Как часовые, они недвижно стояли в тени «Громовых ястребов» и «Владык». Оружие у пояса сверкало и потрескивало, будто стремясь обрушить гнев на врагов человечества.
Космодесантники-примарис прошли крещение в пламени войны — Хелбрехт позаботился о должном обучении. И у него не закрадывалось сомнений, что впереди их ждёт не меньше крови.
— Мы научили их усердию и вере, — продолжил Хелбрехт. — Избавили от сомнений и опустили на колени перед алтарём, как и должно неофитам. Как и все мы, они совершали ошибки и учились на самом острие. У них в ушах беспрестанно звучали наставления капелланов. Теперь они молятся, как мы, и подкрепляют молитву собственным рвением. В этом и заключается наша сила. В этом — наш триумф: обращать в веру чистых разумом.
Словно в подтверждение слов верховного маршала, поодаль на обширных посадочных площадках воины устроили тренировочные бои. Некоторые были облачены в силовую броню и сражались затупленными клинками, в то время как другие бились врукопашную, в простых тренировочных перчатках. Звон стали о керамит и ритмичные удары плоти о плоть навевали воспоминания. Космодесантники расхаживали, словно псы по двору; от балок большого зала, как в соборе, эхом отдавались стоны, боевые кличи, подбадривающие крики и насмешки. Чёрные Храмовники тренировались в смешанном составе: и перворожденные, и космодесантники-примарис. Соперники могли обладать разным количеством опыта и мастерством, и принадлежность астартес к какому-либо поколению вовсе не гарантировала победы.
Зрелище радовало глаз.
Мало-помалу воины становились братьями. Направлять их и взращивать братство было обязанностью капелланов и всех, кто достигал высокого положения в рамках священных заветов ордена. Каждый маршал воплощал душу своего крестового похода, а Хелбрехт являлся пастырем всех их начинаний.
— Я тоже могу сказать кое-что в их пользу, — кивнул Нивело, облокотившись на поручень так, что предплечья свесились вниз; металл застонал под весом космодесантника. — В крестовых походах на миры-святилища мы понесли потери, и в рядах ордена появились пробелы, которые неплохо бы заполнить. Я так понимаю, это одна из причин всеобщего сбора?
— Отчасти, — кратко ответил Хелбрехт.
Из-за недосказанности Нивело сдвинул брови. Он уставился на Хелбрехта, будто требуя пояснений. Наконец верховный маршал вздохнул:
— Мы собираемся в погоню за Зверем. Я ждал подходящего момента с тех самых пор, как откликнулся на призыв лорда-примарха и защитил те миры-святилища. Сколько слуг Империума дышат полной грудью благодаря нашей жертве! Сколько братьев пало! А сколько осталось на страже священных мест… Численность Чёрных Храмовников возросла, и многие крестовые походы запрашивают пополнение. Мы внемлем их просьбе, но эта услуга будет оплачена кровью. Кровью Газгкулла Маг Урук Траки.
— О, его кровь наша по праву, — согласился Нивело, даже чересчур охотно. — Сердце каждого боевого брата жаждет мести за осквернение Армагеддона. В бой рвутся даже те, кто не участвовал в той войне. Пора призвать Зверя к справедливому ответу!
— Ходят слухи, что кузены из Багровых Кулаков организовали новый Крестовый поход мести и вот-вот начнут жечь зеленокожих среди звёзд, ты представляешь? — Хелбрехт вгляделся в воинство внизу. Смиренные неофиты и величайшие маршалы — все будут сражаться и умирать по одному его слову. — Орки испокон веков враждуют с людьми. Легенды гласят, что Император и Его сыновья разгромили ксеносов на древнем Улланоре. Спустя время Великий Зверь восстал снова, но кровь Дорна отбросила ксеносов назад. Они — наш самый древний враг. Зелёная зараза угрожает человечеству с тех самых пор, как мы впервые отправились к звёздам. Альдари твердят, что до возвышения Империума нашей Галактикой владели они, но это всего лишь ложь. Ложь, которой они тешатся на искусственных мирах. Галактика всегда принадлежала оркам.
— Не могу дождаться, когда ты поделишься с нами планом похода, брат, — с неподдельной радостью выпалил Нивело. — Обратишь наши корабли в копья и станешь метать их в пустоту, пока они не настигнут врага.
— Разве когда-то я поступал иначе?
— Никогда, брат. Ты всё такой же с тех самых пор, как сменил Дайдина, а затем и Кордхела на посту верховного маршала. Упрямая душа из огня и камня… Нет клинка более праведного, чем твой.
Усмехнувшись, Хелбрехт потянулся бионической рукой к рукояти меча.
— Воистину, нет клинка более праведного… И всё же наследие Сигизмунда даровано мне не навечно. Я храню его память и его милостью веду армии на войну, но однажды меч перейдёт к другому владельцу, как перешёл ко мне после смерти Кордхела. И когда время настанет, я буду готов. Наша кровь сильна, так же сильна, как у Сигизмунда, и когда-нибудь в генетической линии Дорна появится новый герой, достойный мантии.
— Дай-то Бог-Император, чтобы этот день никогда не наступил.
— Все мы умрём, Нивело, — преспокойно ответил Хелбрехт. — Важны лишь совершённые при жизни поступки, оправдывающие наше существование и содеянные с праведностью, верой и в свете Его.
— Хвала Тому, кто прокладывает нам путь.
— Хвала Ему, — словно эхом повторил Хелбрехт. Доспех верховного маршала издал негромкий звон, и магистр вздохнул. — Вынужден отлучиться — плановое наблюдение реконвалесценции[1]. — Он кивнул назад, в сторону посадочных площадок, куда приземлялось всё больше десантных кораблей, а из их тесного нутра высыпало всё больше астартес. Молитвы приобретали пылкость, вознося херувимов в парящие облака благовоний. — Проследи за сбором, при любой заминке вызывай без промедления.
— Как скажешь, верховный маршал. — Нивело низко поклонился, с грустью осознавая, что время дружеской беседы подошло к концу. — Я буду хранить их жизни так же внимательно, как и твою.
— Без сомнения, — ответил Хелбрехт. — Душа одного человека так же ценна, как и всех остальных.
Глава вторая: О золоте и железе
Мир охватил огонь.
Он горел вдоль всей линии горизонта, а языки пламени поднимались к самому небосводу. Всё полыхало в столкновении противоборствующих сил беспредельной мощи.
Хелбрехт прекрасно знал, что такое война, и видел, как гибнут миры. Но тут всё происходило иначе: здесь случилось побоище, пронизанное силой мечтаний и тяжестью человеческой истории.
Обжигающие ветра обдавали убийственным жаром. Он поднял руки — меч остался при нём. Огромный клинок служил якорем, сверкающим, как серебро, на фоне золотого пламени, и Хелбрехт взмахнул им наперекор судьбе. Храмовнику казалось, что он в силах прорубить путь к освобождению ото сна; пустить кровь ложному измерению и проснуться в реальном мире.
— Вперёд! К ним! Во славу Императора! Отомстим за Терру! Вперёд! — раздался чей-то голос, пронзая шум кипящей битвы.
Чудесный голос благодаря генетическому мастерству и божественности Того, кто создал его владельца, звучал воистину громогласно. Тот, кто издал призыв, волной пронёсся по равнине, в стихийном могуществе сметая на своём пути абсолютно всё. Он не напоминал ни сломленный, кровоточащий камень разрушенных цитаделей и домов, ни золото, которое текло из глаз статуй, лежащих разбитыми вдребезги в сточных канавах, — скорее оживший поток магмы, и двигался с такой силой и целеустремлённостью, которые в нынешний мрачный век практически не встречались.
Рогал Дорн.
Голова у Хелбрехта пошла кругом от лицезрения образа, который сражался так, как и подобало мужчине. Дорн словно состоял из ослепительных потоков золота; каждое его движение сопровождалось струящимся светом, нёсся ли он вперёд, перепрыгивая через упавшие колонны, или уворачивался от пылающих обломков, дождём падающих с небес. Хелбрехт опустил голову и понял, что тоже облачён в золото. Он обратился в воина другой эпохи, когда Галактику охватила гражданская война, а полубоги пытались убить друг друга.
Однако битва разразилась не на Святой Терре. Его окружало не священное сопротивление Осады, а Дорн предстал не Преторианцем Терры, но гневом Императора. Планета сотрясалась под громовой поступью примарха. Она горела. Пылала. Сама реальность взбурлила от низвергнувшейся ярости, настолько раскалённой добела, что праведность возмездия сжигала мир уже не жаром — холодом.
Хелбрехт выкрикивал слова клятвы, но, помимо собственного голоса, из его глотки вырывался и чей-то ещё.
Ад услышал его и ответил.
По золотому полотну неба проносились чёрные звёзды, падали и взрывались посреди бушующей битвы. Вдалеке загрохотали пушки — несомненно, демонического происхождения или поглощённые порчей. Зловоние варпа витало повсюду. По планете сновали порождения бездны; кругом царило святотатство. Боевые братья в ужасе отшатнулись от ударов с небес; свет, оживлявший их, погас, и они опали пепельным покровом.
Хелбрехт сражался в строю, не обращая внимания на грязь и пепел, с ног до головы покрывавшие его броню. Несмотря на то, что верховный маршал был не в священном чёрном, его преданность генетическому отцу осталась той же, что и всегда. Он находил в этом утешение, помогающее преодолеть тяжесть непривычной модели доспеха, и проталкивался вперёд, чтобы встать подле образа отца.
Кровная связь объединяла их даже во сне. Она подтверждала генное наследие, более древнее, чем цивилизации, затянутые в эту войну гравитацией почти божественных душ. Захваченный моментом чуда, Хелбрехт почувствовал тот же чистый восторг, какой испытали наследники XIII легиона при известии, что их примарх снова ходит среди людей.
Познаем ли мы подобную радость? Молюсь, чтобы так и произошло. Превозмогая, в служении Трону Дорн сражается вечно, как должны и мы.
Мысль унесло внезапное наступление врага. Он двигался так, как бывает лишь во сне: словно прерывистое мерцание гаснущих голограмм; будто повреждённые пикты, мигающие то в фокусе, то вне его. Чёрные на фоне золота, искажённые почти до неузнаваемости. Однако, когда противник подобрался ближе, Хелбрехт смог различить детали доспехов: грубые углы железной метки, аварийная расцветка и изодранный в клочья пергамент нарушенных клятв.
Извечный соперник.
Несмотря на ненависть к оркам, Хелбрехт в глубине души знал, что исконная угроза человечеству — Архивраг. Он боролся со злом Хаоса всю свою жизнь. Человек способен повергнуть тысячу поганых ксеносов, но справиться с демоном, рождённым людской душой, ему может оказаться и не под силу. И из всех последователей Губительных сил не было никого более ненавистного наследникам Дорна, чем тёмное отражение их самих — сыновья Пертурабо с погибшей Олимпии.
— Железные Воины, — прорычал он сквозь стиснутые зубы.
Образ предателей являл собой химеру, в которой изначальные черты еретического легиона смешались с искажёнными видениями. Отступники надвигались абстракциями, созданными из дыма и пепла и движимыми чёрной, как смоль, кровью. Линзы шлемов источали неяркий свет, а окружавший тела фальшивый металл переливался с места на место, бесконечно принимая новые формы.
На мгновение во вражеской орде Хелбрехт узнал лица всех предателей, что противостояли Империуму на протяжении долгих лет его истории. В знак неподчинения Его священным законам поднялись омерзительные знамёна, а тёмные доспехи засверкали извивающимися богохульными символами. С внезапностью, возможной только во сне, равнина наполнилась боевыми кличами.
Клинок Хелбрехта взметнулся вверх и рассёк вращающийся железный череп, отбросив воина обратно в камни. Чудище рычало и плевалось, даже умирая; Железный Воин умолк лишь после того, как его голова взорвалась дождём вонючего трупного пепла. Вокруг разразилась буря болтерного огня, взрываясь попеременно небольшими вспышками золотистого света и языками маслянисто-чёрного пламени.
Некоторые фантомы братьев падали ниц: жесточайшая бойня гасила их золотые искры. Другие продолжали сражаться с железными монстрами, заставляя призрачные формы еретиков распадаться в очищающем свете. Лезвия проходили сквозь чёрную массу подобно солнечным лучам, рассеивая древнюю порчу и обращая её в уносимый ветром пепел. Каждый удар обжигал воздух. Пушки изрыгали потоки пламени. Искусственные ветра влекли его вперёд, словно воплощая яростное наступление легиона.
В этом царстве всем заправляла мощь сновидения, приписывая реальной истории собственную логику бытия.
Хелбрехт осознал, что это видение. Дар от Императора, Повелителя Человечества, который ниспосылает откровения с высоты Золотого трона, чтобы вести верующих. Денно и нощно капелланы просеивали подсознание всего ордена в поиске знаков, которые могли бы помочь в выявлении Чемпиона.
Выходит, благословение?
Хелбрехт расправился ещё с одним силуэтом: сначала он схватил монстра за руку, рассёк его напополам в области таза, а после вонзил остриё в нагрудник. Меч прошёл сквозь еретика, разбив находящуюся за ним каменную кладку.
— Изничтожьте их! — яростью и болью заглушая грохот битвы, взревел голос Дорна. — Не дайте восстановиться вновь! Не оставьте здесь камня на камне!
Хелбрехт онемел. Он встал как вкопанный, и другие воины, призраки забытого Очищения, пронеслись мимо. Он помнил эти слова. Он помнил и понимал стоящую за ними цель. Теперь он знал, где находится.
Небо потемнело от внезапной бури. Вытесненный с небес воздух устремился вниз. Что-то прорвалось сквозь ревущие облака. Вокруг падающей сверхновой звезды змеились завитки чёрного пламени и смрадного дыма. Ещё один примарх.
С рёвом вызова Хелбрехт оттолкнул поверженного врага. Он бросился в бой, расталкивая союзников и расправляясь с каждым предателем, что осмеливался встать на пути.
Существо билось в судорогах. По всей длине его тела щёлкали челюсти, схожие с челюстями глубоководных хищников; иногда они разделялись, чтобы достать зубами до пластин брони. В схватке с теневым зверем образ Дорна, казалось, воссиял ещё ярче. Мир содрогнулся от полной сочувствия боли. Тектонические сдвиги, словно агония, сотрясли видение и разверзли ложные небеса.
Хелбрехт видел, как омерзительные зубы разрывают доспех отца; от сияющей фигуры откололся огромный фрагмент сверкающего света. Золотой кулак отбросил чудище назад. Дорн ударил ещё раз. Затем ещё, ещё и ещё. Словно канонада, каждый удар был подобен раскату грома. Здесь, в акашической памяти снов, разыгрывался изначальный бой. Человек против зверя. Герой против чудовища. Праведник против нечестивца. Дорн воплощал в себе дух каждого человека, когда-либо поднимавшего копьё против змия, и бесконечная гордость, возгоревшаяся в груди Храмовника, воспылала сильней.
Хелбрехт же оставался внизу, в прахе и грязи, и глядел на упавший осколок доспеха. Он по-прежнему горел аурамитовым светом и золотым пламенем, из которого был создан. Совершенный. Ожидающий своего часа.
Кто-то налетел на Хелбрехта с глухим стуком, врезался так, словно и вовсе его не заметил. Рыцарь мгновенно развернулся, подняв меч в защитной стойке. Клинок зашипел, искря силовым полем — лезвие столкнулось с себе подобным. Глаза Храмовника расширились под шлемом. Воина перед собой он не узнал, однако узнал меч: этот клинок когда-то принадлежал другому человеку, — как и его собственный. Его тоже носил первый капитан Имперских Кулаков и первый верховный маршал Чёрных Храмовников.
Меч Сигизмунда!
Чёрный меч потрескивал силовым полем и отражал закат и пламя умирающего мира. Священное оружие во сне казалось Хелбрехту более реальным, чем что-либо ещё.
Близость двух лезвий к доспехам, наконец, довела видение до высшей точки. Из земли огромными спиралями вырвался свет, в неудержимом потоке сметая мир, а вместе с ним — и двух рыцарей из разных эпох.
Золотой свет погас, оставив Хелбрехта в кромешной тьме.
Глава третья: На крыльях откровения
Верховный маршал вскочил с операционного стола в апотекарионе; латные перчатки апотекариев в белых доспехах заставили его опуститься обратно. Машины, до того издававшие монотонное гудение, внезапно разразились буйством звуковых сигналов. Сердца Хелбрехта бешено колотились в груди, и он чувствовал обжигающее давление там, где теперь располагалось велизариево горнило.
Всё тело напряглось, готовое к несостоявшемуся бою. Но видение уже унесло ветром невозможной битвы. Бионическая рука крепко-накрепко вцепилась в стол с такой силой, что на нём осталась вмятина. Металл скрипел до тех пор, пока Хелбрехт наконец не упал ничком. Наконец-то Он заговорил!
— Тише, брат, — прошептал голос у стен, где стояли тени. Хелбрехт лежал в свете люмена, словно насекомое, приколотое энтомологической булавкой. Бессознательное путешествие поглотило разум Храмовника настолько, что поначалу он не распознал, что в помещении есть кто-то ещё. Дыхание участилось.
— Я был... — выдохнул Хелбрехт. Он спустился со стола и выпрямился. На нём болталась просторная рубаха просителя, — её надевал каждый, кто отдавался на милость апотекариона.
Говоривший выступил из темноты. То был космодесантник, полностью облачённый в боевой доспех. Чернее чёрного. Лицо его скрывала серебряная посмертная маска. Когда-то её носил Мордред, но теперь Хелбрехт знал, что за ней скрывается другой. Этот воин являлся ему и другом, и советником, а теперь носил титул реклюзиарха всего Вечного крестового похода.
— Гримальд, — узнал Хелбрехт.
— И правда я, — простодушно ответил реклюзиарх. Он положил руку на плечо Хелбрехта, помогая тому сесть. Даже апотекарии отступили на шаг: им непривычно было видеть одного из достойнейших членов ордена в своих владениях. — Тише, брат. Успокойся.
— Хех, нелёгкая задача для нашего братства, — Хелбрехт выдавил улыбку. Реклюзиарх рассмеялся, сопровождая смех характерным щёлканьем бесстрастной маски.
— Я... — Хелбрехт заколебался. — Я… воевал. Мне снилось, что я сражаюсь в давно законченной битве, и Император... Он говорил со мной среди грохота и суматохи бойни. В конце концов Он указал место, где должно свершиться моё покаяние.
— Думаю, в этом ты не одинок, — нараспев произнёс Гримальд. Хелбрехт склонил голову в невысказанном вопросе.
— Пройдёмся, — пригласил реклюзиарх.
Они гуляли по палубам «Вечного крестоносца», — по истории ордена в камне и стали, — встречая на пути собиравшихся слуг и ожидающих приказа сервиторов. Потревоженные проходящими космодесантниками, в рециркулированном воздухе развевались знамёна и клятвенные пергаменты. Здешний воздух был прохладен и свеж, лишённый пряного аромата благовоний, присущего большей части корабельных помещений для созерцания.
— Вот, значит, как. Ходил среди воинов священных событий прошлого? — переспросил Гримальд.
— Так же верно, как сейчас прогуливаюсь с тобой по палубам «Вечного крестоносца», брат, — негромко ответил Хелбрехт. Голос маршала был полон приглушённого благоговения: он всё пытался переосмыслить божественное видение, ожившее в пророческом сне. — Я сражался в мире, сожжённом гневом старого легиона. И... — На мгновение Хелбрехт умолк. — Я видел. Я видел Дорна.
Опасаться было нечего. Гримальд всё понимал. Он кивнул; череп шлема оставался таким же бесстрастным, как и во времена правления Мордреда, но реклюзиарх едва сдерживал восторг.
— Каким он был, брат? — спросил Гримальд. — Каков примарх в бою?
— Словно лавина движений, — выдохнул Хелбрехт. — А в битве он сражался так… будто сила природы обрушилась на Галактику, слишком маленькую для её мощи.
Гримальд качнул головой.
— Меньшего от примарха я и не ждал. Он — воплощённый камень. Стойкий и непреклонный, как монолит.
Они продолжили путешествие по извилистым коридорам древнего корабля. Суда, подобные «Вечному крестоносцу», были настолько огромны, что сами по себе являлись целым миром, где далеко не все секции наносились на карту. Хелбрехт находил некое умиротворение в прогулках вслепую по громадному сооружению: в том, чтобы подчиниться воле Императора и позволить Ему направить путь.
— Но, честно сказать, даже в объятиях сна и под взором Его я чувствовал пропасть между собой и священным прошлым. — Хелбрехт сделал паузу, словно не решаясь признаться. — Это чувство не покидает меня с тех пор, как Гиллиман велел вспомнить о долге.
— Ты считаешь себя недостойным Его благодати? — Гримальд говорил без осуждения, чуть склонив голову и пристально глядя на Хелбрехта.
— Я чувствую, что должен искупить вину. Меня избрали. Я познал цену поражений и последствия нарушенных клятв. Вот что Он хочет мне сообщить. Вот почему Он показал мне мир, обращённый в пепел. Что бы ни представляло из себя искупление, я совершу его один.
Наконец они перешли от общих рассуждений к более решительному курсу — не без помощи Гримальда.
— Однако ты не одинок, — повторил капеллан. Хелбрехт нахмурился, но реклюзиарх продолжил: — Я говорю как есть. Ты шёл в свете Императора, был благословлён видением Его и вернулся к жизни. Ты ведь и сам всё прекрасно понимаешь: святое видение накануне похода означает лишь одно.
— Император избрал меня Своим Чемпионом, — ответил Хелбрехт, покачав головой. — Однако подобное невозможно. Верховному маршалу не пристало носить Чёрный клинок, когда в его руках уже сияет Меч Сигизмунда. Он возвышает достойных, это правда, но из числа обычных воинов.
— И всё же избран ты, — нараспев произнёс Гримальд.
Хелбрехт уставился на Гримальда: тот говорил с торжественной уверенностью. Череполикий шлем обернулся и встретился с глазами магистра ордена.
— Тебя посетило видение, никто не спорит, но предназначалось оно не для тебя одного. Низринуть Его гнев и пламя суждено и другому Храмовнику.
— Ты уверен в этом?
— Капелланство уже обо всём позаботилось, — добавил Гримальд. — Он прошёл испытания и был помазан. Новый Чемпион Императора уже готов к исполнению долга. Он лишь ждёт, когда верховный маршал начнёт священную войну. Прекрасное предзнаменование для грядущих сражений!
— Хм, звучит не очень убедительно, — запротестовал Хелбрехт. — Я ведь не видел ни образа благословенного будущего, ни пути Императора, ни даже того, на что должен пасть Его гнев. Лишь священное прошлое и войны, давно законченные и преданные забвению. Как только я услышал слова примарха, то сразу понял, где нахожусь.
— «Не дайте восстановиться вновь! Не оставьте здесь камня на камне!» — Гримальд кивнул. — Третья песнь «Возмездия» из «Воспоминаний об Очищении». Сказание о мире, обречённом существовать как памятник своему краху. Предатели отвернулись от света Императора и приняли сторону вероломного врага. Они встали бок о бок с Железными Воинами, отвергнув сынов Дорна. За эти грехи еретиков повергли, а их потомки несут на себе позор своих предков. Головы отступников так и остались лежать в пепле их родного мира. Мира покаяния.
— Хеваран.
Во времена Очищения, когда Галактика пылала местью Императора, а предателей изгнали с Терры, между Рогалом Дорном и его братом-предателем Пертурабо произошло много сражений. Безусловно, самым известным среди них являлась унизительная битва Железной Клетки, однако на пути к Себастусу IV армии Железного Владыки множество раз настигала карающая длань Имперских Кулаков.
Хеваран являлся миром, где произошла одна из подобных битв, — пылинка среди систем, познавших разгоревшийся гнев Дорна. Имперские Кулаки во главе с Дорном и Сигизмундом прорубили туда путь среди звёзд. Мало какие миры познавали такие страдания, как подвергшиеся возмездию Дорна. Дождём с небес на них обрушивалась кара Империума, корабли уничтожали твердыни, а воины VII легиона, словно десница Бога-Императора, предавали язычников очищающему пламени.
Когда Хеваран сгорел, примарх потребовал, чтобы его не отстраивали вновь, чтобы планета оставалась миром-руиной, миром, ставшим священным в результате своей гибели. Те немногие, кто выжил, поклялись трудиться на разорённых полях, посвятив свои жизни покаянному иконоборчеству, — подобно тому, как паломники до последнего вздоха странствуют по дорогам ушедших эпох. Для всех поколений хеваранцев, как на поверхности планеты, так и за её пределами, родной мир стал символом расплаты, которая ожидает слабых в вере.
— Хеваран, брат. — С чем-то, похожим на удовлетворение, подтвердил Гримальд. — Слишком долго они не вспоминали о существовании сынов Дорна. Из всех миров, сияющих на небосводе, наш взгляд ныне прикован к холодному тлеющему угольку разрушенного мира.
— И на то должна быть причина! — зарычал Хелбрехт. — Орден на пороге нового крестового похода. Мы готовы обрушить гнев Императора на тех, кто этого заслуживает. И всё-таки истинное понимание от меня каждый раз ускользает. Желает ли Император, чтобы мы отомстили за нанесённое оскорбление? Наши потери со временем будут только расти, в то время как враг всё глубже погружается во всё большие богохульства! Я призван в Хеваран не ради славы, а в наказание за проигранные крестовые походы и покинутые миры.
— Когда ты предстал перед Мстящим Сыном, у тебя возникло искушение поставить гнев выше долга. — Гримальд умолк; они завернули за очередной угол и направились в сердце корабля. Запечатанные двери вокруг них вели в кельи для медитации и созерцания великих замыслов Императора. На каждой были выгравированы древние клятвы верности и отрывки из религиозных текстов. Письмена святости заставили Хелбрехта почувствовать себя нагим, уязвимым, лишённым достоинства. Впрочем, слова Гримальда повлияли на него не меньше. — И в этом нет ничего постыдного, ведь ты избрал правильный путь. Звёзды манили тебя священной войной и до, и после того, как их поглотила разруха.
В своё время открытие Разлома ударило по телу и духу Хелбрехта. Он пришёл в ярость, наблюдая сквозь бронестекло Галереи Астра, как искажаются изображения великих героев в нечестивом свете варпа. Верховный маршал проклял те богохульные силы, что допустили вторжение Хаоса в материальный мир. Ещё до встречи с примархом он принёс клятву превыше всех клятв Сигизмунда и заветов ордена, что отомстит за поруганные владения человечества; что будет сражаться до гробовой доски, пока не уничтожит последнего врага рода людского; что огнём оружия и непоколебимой веры станет вести войну до тех пор, пока Империум вновь не обретёт единство.
— И тогда, и сейчас я полностью уверен в своём долге. Все мои деяния — во имя Империума и по воле Императора. И видение — новая возможность подтвердить непоколебимость моей веры, — вздохнул Хелбрехт. — Этот новый чемпион — кто он?
— Ты его знаешь, — отозвался Гримальд. — Из всех воинов Императора к Его свету призван именно он. Зная это сейчас, неудивительно, что вас обоих посетило видение. Сам Повелитель Человечества связал вас воедино.
— Имя, — настаивал Хелбрехт.
Они остановились, и Гримальд снял с магнитного замка связку ключей. Вставил один в замок двери прямо перед ними. Надпись на её мраморе была инкрустирована золотом — драгоценная келья для избранного воина.
— Больхейм, — наконец произнёс Гримальд. — Брат-апотекарий Больхейм.
— Больхейм? Определённо, в этом есть некая божественная симметрия: руки целителя займутся смертоубийством, — одобрительно кивнул Хелбрехт и тут же нахмурил брови. — А он случайно не тот, кто…
— Он самый, — перебил Гримальд. — Больхейм — апотекарий, сопровождавший тебя во время перехода через Рубикон. Он трудился, как никто другой, и был рядом, когда ты страдал и истекал кровью. Он стабилизировал твоё состояние, останавливал кровотечения, проводил микрохирургические операции, без которых импланты бы не прижились в новом теле. Пути Императора неисповедимы — Он сам выбирает сосуд, который наполнит благословением. Мы поклоняемся Ему как вестнику войны и отцу-кузнецу; как воплощению света, что направляет корабли и говорит через астропатов. Однако, помимо всего, Его разум, создавший астартес и их примархов с помощью древних знаний, также не знает себе равных. Свидетели твоего перехода убеждены, что воля Императора, действовавшая через Больхейма, позволила тебе выжить. И не просто выжить, а расцвести!
— Страж плоти, а теперь и самой души ордена. Хвала Господу-Императору, ибо мудрость Его абсолютна и всеуместна. Пойдём, посмотрим на нового Чемпиона. Встретимся с Больхеймом и завершим посвящение в новую цель.
Помещение, в которое они вошли, отличалось особым аскетизмом: никакой богатой мебели, а стены — вырезаны из мрамора с тонкими прожилками. Пол также оставался голым. На его белом камне распростёрся воин, как и Хелбрехт, облачённый в рясу просителя. Лицо Храмовника прижалось к камню, открывая взору лишь тёмную щетину на голове и широкую мускулистую спину. Он хранил молчание, никак не реагируя на присутствие двух командиров и позволяя размеренному дыханию впускать и выпускать воздух из лёгких. Медленно. Осторожно. Рыцарь пытался сконцентрироваться в медитации.
— Брат-апотекарий Больхейм, — громогласно позвал Гримальд.
Воин встал, повернулся и коротко поклонился сначала реклюзиарху, а затем и верховному маршалу.
— Повелители, — начал он, но Хелбрехт остановил его взмахом бионической руки.
— Нет, — прервал маршал. — Не повелители, — братья. Теперь мы на равных. Император избрал тебя, точно так же, как по Его воле я принял мантию верховного маршала. Отныне ты — рыцарь внутреннего круга и один из вождей нашего священного братства. В твоей душе горит свет Императора.
— Как и в вашей, верховный маршал, — торопливо ответил Больхейм. — Я видел вас на объятых пламенем пустошах, сражающимся в тени примарха. Я видел, как его доспех содрали с тела и оставили ржаветь в пыли, и затем услышал громовой возглас: «Собери расколотое воедино, принеси из руин славу и освети ею тьму», — божественный наказ от Самого Императора.
Тело апотекария трепетало. Космодесантник ещё не до конца отошёл от осознания благословения Императором и от обновлённой убеждённости в вере. Мантия верховного маршала являлась грузом ответственности и тяжёлым бременем, а титул Чемпиона на её фоне казался золотым плащом, придающим сил владельцу.
Хелбрехт уже видел такой эффект: он помнил Баярда. Благословение Императора усиливало каждую частичку воина, на которого нисходило. Различие между обычным воином и благословлённым было таким же очевидным, как между смертным и астартес: даже закалённых ветеранов влияние Его света опьяняло.
— Так, значит, ты уже знаешь пункт назначения? — спросил Хелбрехт.
— Хеваран, — без раздумий ответил Больхейм.
Глаза Хелбрехта расширились.
— По крайней мере, таково наше заключение, — вставил Гримальд. Он чуть наклонился, проницательно глядя на новоизбранного Чемпиона. — Хотя то, что капелланы выяснили с помощью знаний и декламаций, ты, несомненно, чувствуешь сердцем. Я ведь прав?
— Ну... — Больхейм сглотнул и встретился взглядом с реклюзиархом. — Всё так. Я узнал этот мир и намерения Императора.
Апотекарий повернулся к Хелбрехту:
— Я снова встану рядом. Я наблюдал, как операции преображали ваше тело, и сделаю это снова. Вы изменились, как изменилась Галактика, однако ещё не все события произошли. Нужно действовать, и действовать быстро. То, что стоит на карте, не допустит небрежного отношения. Верховный маршал, нас ждёт судьба!
Хелбрехт рассмеялся.
— Гримальд, ты погляди, сколько высокомерия в его душе! Новоиспечённый Чемпион сияет прикосновением Императора и норовит поговорить со мной о судьбе! Ты слишком молод для этой роли, Больхейм. У тебя есть дух, отдаю тебе должное, однако, несмотря на обретённое положение, ты переходишь границы.
— Я не хотел, верховный маршал! Простите! Воля Императора… это тяжёлое бремя…
— В нём горит дерзость эйфории, — вступился за Чемпиона Гримальд. — Те, кем овладел дух Императора, пылают ярче прочих. Заметь, Больхейм высказал то же мнение, что и мы.
— И какова наша цель? — не отставал от Больхейма Хелбрехт. Культя у него зачесалась, и маршал сжал бионическую ладонь в кулак. Воздух в помещении стал тяжёлым. Он чувствовал, как в маленькой комнате нарастает вибрация электричества. Гул силового доспеха Гримальда только усиливал раздражение. — Что мы должны возвратить?
— Осколок доспеха, разумеется, — ответил Больхейм. Он опустился на колени перед Хелбрехтом, не обращая внимания на жест верховного маршала, повелевшего ему подняться. — Галактика пылает. Скольких систем лишился Император из-за Разлома? Сколько начато крестовых походов? — Он не заметил, как Хелбрехт стиснул челюсти. — Символы надежды и реликвии прошлого — вот что так необходимо в нынешнее тяжёлое время. Мы должны отыскать Его дар. Вот какова наша цель.— Больхейм ненадолго умолк. — Мы развернём крестовый поход и найдём часть доспехов примарха.
— Вовсе не обязательно отправлять весь флот, — вмешался Гримальд. — Для священного поиска хватит и небольшой группы, в которую войдут те, кто уже посвящён в детали. Корабль доставит вас в систему Хеваран, там и начнёте поиск. Возьмём своё не грубой силой, но верой.
Хелбрехт молчал. Он переводил взгляд то с реклюзиарха на Чемпиона Императора, то обратно, будто позабыв, кто перед ним стоит. Мир, казалось, изменился вновь.
— Мне нужно всё обдумать. Император дарует мне знание, как даровал во сне.
— Как пожелаешь, брат, — поклонившись, согласился Гримальд. — Пусть Он укажет мыслям путь.
Глава четвёртая: Стремительность святых
Из всех помещений санктума лишь в Стратегиуме Оккультис Хелбрехт находил успокоение. Под гололитическим светом Галактики маршал наслаждался сознанием, что по его воле движутся крестовые походы Чёрных Храмовников.
Большой гологенератор потрескивал и трясся от статической обратной связи; наконец изображение разделённой Галактики обрело достаточную чёткость.
Великий разлом. Цикатрикс Маледиктум. Настоящая рана на теле владений Императора; граница между Санктусом и Нигилусом, — как поговаривали, практически непреодолимая, за исключением отдельных точек входа.
— Из всех проклятий Тёмных Богов это — самое ненавистное. Сколь ужасно видеть, как труд десяти тысяч лет обращается в пепел. Всё, что Он построил… Мы вынуждены скорбеть по Кадии и по тысяче других миров. Плоды Великого крестового похода… руки Хаоса разорвали всё на части. Я проклинаю их, о мой Император. Я проклинаю их всеми фибрами, каждой гранью своей души!
Он сплюнул, не обращая внимания на то, что слюна запятнала пол и хранимую им историю. Когда-то тут находились покои Сигизмунда. План скольких войн он обдумал в этом чудесном месте, стоя на страже Империума у самых истоков его истории! Наверняка и сам Дорн пользовался возможностями Стратегиума Оккультис.
Он вспомнил чувство, с которым лицезрел воинствующего полубога. Видение, запечатлённое в душе, оставалось свежо в памяти. Хелбрехт понимал горячность Больхейма. Они разделили этот сон, и вся энергия его переживаний впиталась в их мысли. Хелбрехт привык к окружавшей его положение благодати. Он чувствовал, как молния его призвания разгорается внутри каждый раз, когда он берёт в руки священный меч. Больхейм не обладал таким опытом, и потому огонь откровения вполне мог выжечь его разум дотла.
— Гримальд не допустит подобного, — уверял себя Хелбрехт. — Он направит его, как направлял меня. Как в своё время Мордред обучал его самого. Душа ордена выживет и расцветёт пуще прежнего.
Хелбрехту не хватало тяжести меча в руке. Слишком много воды утекло с тех пор, как он в последний раз помазал себя очищающей яростью битвы. С клинком в руке всё становилось таким простым… Словно мечу было под силу придать реальности любую форму: священный металл делал это столь же легко, как пронзал врагов. В былое время верховный маршал повергал бесформенных ужасов варпа и ксеносов без счёта. В первом же возглавляемом им крестовом походе Хелбрехт совершил невозможное и загнал киторских дьяволов обратно в их логова.
Затем грянул Армагеддон — и появился враг, достойный его гнева. Даже более достойный, чем Повелитель Бурь Имотех. Именно Газгкулл заслужил ненависть магистра Чёрных Храмовников.
И всё же не Зверь расколол Галактику надвое, и не тот, кто, разрушая храмы, стремился сломить людской дух. Врагов человечества легион, а надежда на спасение — на волоске от падения в бездну.
— Вот что я должен защищать, — прошептал Хелбрехт. — Душу и тело человечества.
Взгляд скользнул по истерзанной Галактике на гололите. Кресты, отмечавшие активные крестовые походы, чёрными путеводными камнями сверкали в Империуме-Санктус, но за Разломом они блекли, окружённые неопределённостью Нигилуса. Там оставалось лишь эхо флотов, изолированных, потерявших связь или настигнутых разрушительными последствиями Разлома.
Эдиох. Геликос. Кто ещё продолжает поход на севере? А кто погиб? Как самый многочисленный из орденов Адептус Астартес, Чёрные Храмовники были обременены и большими потерями. А груз каждой смерти, каждой неудачи, каждого умирающего крестового похода лежал на нём одном.
Такова ли тяжесть покаяния? Должен ли я искупить вину за эти смерти? Их жизнями я распоряжался справедливо, и потому разум мой чист.
— Я не уклонялся от ответственности и не никогда не стану, — прорычал Хелбрехт и взмахом руки отключил гололит. Верховный маршал отвернулся от угасающего света и погрузился в объятия темноты.
Он позволил слугам надеть на себя доспех и отпустил их прочь. Из-за недостатка света медные пластины лишились блеска; броня казалась такой же чёрной, как у рядового боевого брата. Выходя из стратегиума, Хелбрехт саваном волочил за собой в святилище тени и пепел утраченных начинаний.
Он ожидал, что в башне на вершине «Вечного крестоносца» никого нет, но, войдя внутрь, столкнулся со знакомой фигурой.
— Гримальд, — вздохнул Хелбрехт.
— Брат, — поприветствовал кивком реклюзиарх. — В нашем чемпионе пылает огонь юности. В нём поселилось рвение избранного и ум, сияющий стремительностью святого. Больхейм стал скор на суждения и на гнев.
— Да, я видел. Пускай внимательнее следит за собой: такое поведение может довести его до могилы. Я бы не хотел, чтобы Больхейм погиб из-за неспособности совладать со страстями; видения не должны лишать воина рассудка. Я познал то же, что и он, однако не потерял здравомыслия.
— Ты слишком поспешно его осуждаешь. Император не избирает слабых и непригодных. Через него говорит та же воля, что возвела тебя в ранг верховного маршала. Конечно, он молод, и амбиции бывшего апотекария ещё превышают его возможности, но Больхейм научится, как обучились мы: на острие клинка и в объятиях веры.
— А сбор...
— Сбор в самом разгаре, брат. Император испытывает нас на каждом шагу, и это всего лишь ещё одно испытание. Он ставит перед праведниками трудные цели, и наше дело — достигать новых. Армагеддон послужил одним испытанием, война с дьяволами — другим. Мы преодолеваем трудности каждый раз, когда теряем кого-то и приходим кому-то на смену. Мордред, Кордел, Дейдин… Мы воплощаем волю наших предшественников, ибо наследуем их историю, однако, помимо того, мы несём и их свет. Именно благодаря наследованию титулы наши и деяния проживут ещё много-много лет после погребения тел.
— Всегда найдётся другой Чемпион, — ответил Хелбрехт. — Впрочем, как и новый верховный маршал или реклюзиарх. Мы — всего лишь имена в тени Вечного крестового похода. Священное владычество человечества над звёздами зависит от одного существа. Одного человека. Все мы — Его расходный материал. Когда-нибудь нас заменят другие.
— Ты не страшишься забвения или замены, — поддержал верховного маршала Гримальд. — Ты горд, Хелбрехт, но не тщеславен. Для тебя важно лишь выполнение долга.
— Это всё, чего я желаю. И я уже принял решение.
— Я весь внимание.
— Мы с Больхеймом отправимся во тьму одни. Доберёмся до Хеварана как кающиеся пилигримы. Я не допущу ослабления крестового похода ради простого сопровождения к миру, как не допущу и траты ресурсов ради личного искупления.
— Немногих рука судьбы выделяет так, как тебя, — прошептал Гримальд. — Ты призван в священный мир, чтобы отыскать осколок доспеха самого лорда Дорна. Это честь, ожидающая, когда на нее заявят права; Хеваран — нечто большее, чем простое покаяние. Это миссия, Хелбрехт. Священная и важная миссия, которую ты должен выполнить, имея за спиной братство скреплённых присягой воинов.
— Ты бы благословил подобное предприятие? — Хелбрехт покачал головой, проходя мимо Гримальда и наливая в кубок воды. Маршал отхлебнул и задумчиво покрутил сосуд в руке. — Ты хотел бы, чтобы я отвлёк братьев от войны, от их долга, чтобы они пеклись о моём покаянии? Нет. Я против.
Шлем Гримальда серебристо сверкнул, оставаясь таким же бесстрастным, как и всегда. Реклюзиарх едва заметно наклонился, разглядывая господина.
— Не рассматривай это путешествие как только твоё личное дело, брат, — отеческим тоном произнёс капеллан. Комната внезапно показалась Хелбрехту очень маленькой, несмотря на размеры покоев. — Я лишь желаю дать тебе ясный и честный совет. Сбор в самом разгаре, и ты заботишься о душе ордена, приумножая его мощь. Времени у нас хватает… Да будет так. Отправляйтесь в свете Его и судимы будете за заработанную славу. На одном-единственном корабле, вдвоём, раз ты настаиваешь. Да послужит паломничество примером веры и преданности Его воле. «И пускай их немного, но не пристало праведникам странствовать поодиночке».
— «Размышления» Сигизмунда, вторая книга, пятый куплет. Гримальд, я знаю Писание назубок.
— Я и не сомневался, брат. Но теперь — теперь ты должен доказать, что сможешь пережить паломничество. — Гримальд взял паузу, прежде чем заговорить снова. — Ты изменился, брат. Плоть обрела новую силу, а дух — решимость.
— И всё-таки я остался тем же человеком.
— Клинок можно перековать из той же стали, но резать он будет острее. Правдивее. Ты перешёл Рубикон, — кровью и болью, но перешёл. И сейчас самое время показать пламя своей веры, чтобы вновь вести людей как их вожак и поборник веры.
Верховный маршал и реклюзиарх прошли в оружейные отсеки, где собралось множество Чёрных Храмовников.
В первых рядах стояли знаменосцы, с воинственной гордостью удерживая штандарты. Каждый из стягов напоминал о крестовом походе во имя Императора, о ненавистном враге, преданном пеплу истории, и о непоколебимой верности ордена перед лицом немыслимых трудностей. Ткань, армированная железной сеткой, расшитая драгоценными металлами и яркими цветными полосами, колыхалась под могучим машинным дыханием корабля. Воины гордо несли геральдические символы, чтобы братья могли узнать друг друга по совершённым деяниям. Вскоре знамёна вернут в храм Дорна, оставив их с другими реликвиями военных побед. А пока штандарты прижимались к груди ордена, удерживаемые представителями священнейшей родословной Дорна.
При виде командиров внизу раздались радостные возгласы. Даже преклоняя колени, каждый воин старался выкрикнуть слова клятвы погромче. Хелбрехт поднялся на подготовленный помост и осмотрел сверкающие ряды своих рыцарей. В предвкушении предстоящей войны уже смазанные маслом доспехи мерцали отражением пустоты.
Вот оно — воинство, способное сокрушать системы, уничтожать миры и сжигать непокорные цивилизации. Глядя на них, Хелбрехт гордился ими, как отец гордится сыновьями. Сервиторы наполняли слух захватывающими дыхание гимнами, а переработанную атмосферу пьянил аромат ладана из автокурильниц и благовонные испарения горящих жаровен. Колонны зала звенели от религиозных песнопений, мерцая в свете костров. Херувимы, склонив головы, парили у стропил и наблюдали за происходящим, словно любопытные вороны. С шишковатых младенческих ног и под крыльями с антигравитационными генераторами свисали пергаменты.
Все взгляды были прикованы к Хелбрехту.
Верховный маршал вынул меч и выставил перед собой, чтобы отблески костра и свет люменов отражались на лезвии. Он задумался над словами Гримальда, поймав себя на мысли, насколько они с клинком похожи. Оба выкованы из отдельных элементов, перерождённые в нечто большее, отягощённое глубокой историей, священным наследием… и стыдом.
— Братья! — воззвал верховный маршал.
Хелбрехт оглядел толпу, заметив в её черноте и Нивело. Брат по Мечу кивнул в ответ, и Хелбрехт продолжил:
— Послушайте! Наше священное братство стоит на краю пропасти! Галактика пылает, и мы отразили мириады угроз по всему Империуму. Миры-святилища ещё способны нести Его свет лишь благодаря тому, что мы бились за их выживание. Братья отдали жизни, чтобы тирания Хаоса не нашла отклика в сердцах людей.
Начало речи Хелбрехта вызвало шквал одобрительных выкриков. Кулаки вместе с клинками забарабанили по керамитовым нагрудникам. Он поднял руку, чтобы зал поутих.
— Я предстал перед вами как верховный маршал, сиречь орудие воли Его. Однако в выполнении священного долга я не одинок. — Хелбрехт указал на Гримальда. — Реклюзиарх и другие члены братства капелланов прочли знамения. Из ваших рядов они избрали воина, нового Чемпиона Императора. Брат Больхейм, некогда апотекарий, отныне является наследником великой истории ордена. Он истинный потомок Сигизмунда, владелец Чёрного меча, и вместе с ним мы пройдём сквозь тьму и покараем неверных!
Зал заполнила новая волна восхвалений. Хелбрехт купался в них, его захлёстывало ревностное обожание Храмовников. Верховный маршал поманил рукой, и на помосте появился и Больхейм. Он торжественно поклонился и опустился на одно колено. Лицо бывшего апотекария залилось краской и блестело от пота в свете огней и внимания товарищей. Он поднял голову и обратился к толпе:
— Братья, верховный маршал говорит мудро и с благословения Императора. Мы готовы нести волю Повелителя Человечества к звёздам в славном крестовом походе. Нам дано новое знамение! Я получил видение с самого Трона! Чёрных Храмовников ожидает реликвия святого лорда-примарха, и я помогу верховному маршалу вернуть её в орден.
Захваченные откровением, воины притихли. Хелбрехт также хранил молчание. Его рука крепче сжала рукоять меча, опущенного остриём к металлу помоста. Чёрные Храмовники ждали. Слуги сновали меж их рядами, опустив глаза. Сервы не смели смотреть на славу и мощь ордена, они лишь прикрепляли печати чистоты к доспехам и смазывали пластины брони священными маслами.
— Хвала Господу Императору! — воскликнул кто-то из толпы, и в мгновение его поддержали остальные. Хелбрехт оглядел собравшихся и вновь почувствовал укол гордости. Все они являлись истинными сынами Дорна. Если Имперские Кулаки остались примером приверженности своего генетического отца безупречной обороне, то Чёрные Храмовники унаследовали его ярость. В самих душах они несли праведный гнев, во времена Очищения оставивший так много шрамов на теле Галактики, после чего миры, подобные Хеварану, переходили в их владение.
Где проходит разгневанный ангел, смертный трепещет.
— Без милосердия! Без сожаления! Без страха! — воинство раз за разом повторяло мантру.
Способ ведения войны Чёрных Храмовников не допускал проявления всех этих недостатков. Слабость была чужда трансчеловеческим воинам Хелбрехта — сыны Дорна очищали от них свою кровь на протяжении долгих тысячелетий жестоких войн. Вечный крестовый поход ковал стойких бойцов из мальчишек со всех миров на пути праведной войны. Ни один из боевых братьев не был привязан к родному миру. С достойных они требовали то, что причиталось Императору, — десятину плоти и духа, необходимую для подпитки их священного предприятия.
— Ведите войны, — нараспев произнес Хелбрехт. — Крестовый поход в самом разгаре, и когда орден освятит свет реликвии, мы возобновим войну среди звёзд с новой силой!
Хелбрехт обернулся к Гримальду и Больхейму, взирая на невозмутимо мрачную мощь реклюзиарха и пламя новоизбранного Чемпиона в белых одеждах. Контрасты ордена. Не противоположности, но стороны одной медали — верности Трону.
— Готовы?
— Сначала нужно кое-что закончить, верховный маршал, — торжественно произнёс Гримальд. — Чемпиона следует вооружить и облачить в подходящий для паломничества доспех.
Глава пятая: Благословенные
Ряд за рядом они проходили под корабельными арками, на каждой из которых были вырезаны сцены из жизни Дорна и Сигизмунда.
Великое укрепление дворца, Осада.
Сигизмунд, Страж-пред-Стенами. Сломанный меч Дорна.
Железная клетка.
Бдение у Адских врат.
Каждый раз, проходя под огромными сводами, Хелбрехт размышлял о долгом пути, который привёл его к нынешнему моменту. Верховные маршалы один за другим отдавали жизни и умирали за мечту о едином Империуме. Точно так же, как Дорн и Сигизмунд, они готовы были пожертвовать всем ради мечты Императора. Хелбрехт потерял счёт тому, сколько раз, моля о наставлении, он опускался на колени пред могилой Сигизмунда. Знать, что служит тому же замыслу. Что достоин тех надежд, которые возлагались на него.
Вера магистра Чёрных Храмовников приводила к вере других, а решения верховного маршала меняли целые жизни. Рукой Хелбрехта был возвышен Гримальд. Каждый крестовый поход зависел от его команды.
Служба — высшая честь и сама по себе награда, и, когда они вошли в часовню, Хелбрехт вновь узрел один из величайших даров, которым орден мог одарить боевого брата.
Облачённые в багряное технодесантники уже подготовили доспех, подогнав его по размеру апотекария. Они сгрудились поближе к броне, смазывая пластины и шепча бинарные песнопения Духу машины. Их почитание уходило корнями в марсианские культы путей Императора-Омниссии, жертва которого даровала возможность прикасаться к реликвии.
Доспех Веры поражал великолепием, выкованный и обработанный лучшими мастерами своего дела. Каждая его пластина сохранила безупречность. Чёрную поверхность не осквернял ни единый шрам. Шлем украсили лавровым венцом — символом благосклонности Императора со времён зарождения Империума. Доспех перековывали множество раз — по необходимости и из-за повреждений. И с каждой новой перековкой пластины не теряли ни толики своего великолепия, а работа ремесленников — мастерства. При взгляде на броню у Хелбрехта перехватило дыхание, но вот его взгляд встретился с лезвием Чёрного меча.
Броня являлась произведением искусства, но клинок нёс в себе больше жизненной энергии, словно был достойнее могущества истории ордена. Чёрный меч представлял собой зеркальное отражение клинка Хелбрехта, хотя Меч верховных маршалов имел более длинный клинок и не мог похвастаться такой же манёвренностью в бою. Чернота меча, казалось, впитывала свет, неодолимо привлекая внимание к словам на металле.
Император Рекс.
В другую эпоху возвышение сопровождалось бы помпезными церемониями, однако присутствие Хелбрехта в видении внесло путаницу в обыденный ход становления Чемпиона. Гримальд позаботился о более скромном проведении ритуала. Великие дела часто приходится совершать в тени.
— Хвала тебе, Больхейм, который пользуется благосклонностью Императора и станет Его защитником. Ты стоишь перед Доспехом Веры и Чёрным мечом Сигизмунда. И мы, верховный маршал Хелбрехт и реклюзиарх Гримальд, свидетельствуем о твоём вознесении.
Хелбрехт вытащил меч и возложил клинок на плечо Больхейма. Чемпион выдержал пристальный взгляд верховного маршала; глаза его оставались ясными, а дыхание бывшего апотекария, поднимая и опуская грудную клетку под одеждой, — ровным.
— Принимаешь ли ты благословение Императора и возложенные на тебя надежды ордена? Клянёшься ли служить Трону, славься Он во веки веков, и нести свет святой истины?
— Клянусь, — твёрдо ответил Больхейм. Не выказывая никакого страха, он шагнул в объятия клинка, отчётливо ощущая, как металл касается кожи. Осмелься космодесантник опозорить священный титул Чемпиона Императора, лезвие тотчас же пустило бы ему кровь. Однако это было невозможно. Подобное никогда не случится. — Я принимаю Его божественное видение, что привело меня к этому моменту. Служба моя, как и всякого Чёрного Храмовника, продолжится до самой смерти.
— Тогда мы принимаем тебя как Его Чемпиона, — объявил Хелбрехт и убрал клинок с плеча.
После этих слов Больхейм направился в центр зала — туда, где освящались доспехи. Позади технодесантников за Доспехом Веры возвышалась огромная золотая статуя Императора, облачённого в броню, как подобает воину, но с распростёртыми руками и без меча. Благожелательное присутствие, говорившее о доброте Повелителя Человечества, однако готового и низвергнуть свой гнев.
Чемпион Императора предстал перед доспехом. От краёв круглого зала, из-за колонн и занавесей и сквозь клубящийся дым отделилась стайка сервов ордена. Торжественно поднимая части доспеха, они принялись закреплять пластины на теле Чемпиона. Ритуал сопровождался приглушёнными щелчками: звуком соприкосновения пластин брони с интерфейсными портами чёрного панциря. Больхейм не повёл и бровью. Он лишь совершал требуемые движения, пока сервы продолжали обряд облачения. Бывший апотекарий опустился на колени со звоном керамита и мягким скрежетом пластин брони. Наконец слуги надели ему на голову шлем. Затворы с шипением щёлкнули, и в глазных линзах шлема зажёгся свет. Кулаки сомкнулись и разомкнулись. Из вокс-решётки послышался изменённый системами доспеха вздох:
— Слава Императору, вооружившему на вечную войну.
— Слава Ему, — эхом отозвался Гримальд и снова повернулся лицом к Хелбрехту: — Теперь вас официально двое. Корабль ждёт.
Они вошли в один из вспомогательных ангарных отсеков, обслуживавших крупное флагманское судно; отсек был меньше основных ангаров, но столь же впечатляющ: ритуальное сочеталось с функциональным, как и по всему кораблю. На верхних уровнях красовались знамёна и готические украшения прошлых веков. Черепа привилегированных слуг и портовых техников взирали вниз пустыми глазницами, а с их лишённых нижней челюсти ртов свисали печати чистоты. Святые мертвецы наблюдали за ангаром и возносили молчаливые благословения всем отбывающим.
Под их благожелательными взглядами ожидал штурмовой транспортный корабль типа «Владыка». Его пушки бездействовали в безмолвной угрозе, в то время как двигатели продолжали работать, отбрасывая тонкую голубую пелену света в кромешную тьму. В отличие от палуб общего сбора, переполненных воинами крестовых походов, эта почти пустовала.
Хелбрехт вновь бросил взгляд на Гримальда:
— Какой из кораблей доставит нас, паломников, к Хеварану?
— «Несокрушимая вера» уже ждёт посадки. Это фрегат типа «Нова», у него достаточно и скорости, и отваги. Быстрое копьё мигом долетит до священной реликвии и вернётся обратно, а после, с благословения самого Дорна, среди звёзд начнётся крестовый поход. Освящённые его доспехом, мы соберём столько сил, сколько сможем, сразим Зверя и преодолеем хоть сам Разлом!
— Такова воля Императора, хвала Ему, и такова же наша цель. — Хелбрехт ударил бионическим кулаком по нагруднику. Гримальд кивнул:
— Отправляйтесь. Благослови вас Бог-Император, да сияет Его свет во тьме пустоты. Да укажет Он путь к реликвии, а затем — обратно, домой.
Хелбрехт отступил в сторону, дав Больхейму поговорить с реклюзиархом наедине. Чемпион с Гримальдом долго беседовали — заговорщицки, будто два метафизика. Несомненно, реклюзиарх должен был напомнить ему и о некоторых духовных заповедях и опасениях, и о том, что Чемпион должен защищать верховного маршала всеми возможными способами и до последней капли крови.
Больхейм наконец отошёл от капеллана и подошёл к Хелбрехту. Теперь лицо Чемпиона сияло сосредоточенностью. Он осмотрел транспортный корабль.
— В жизни ещё не летал на «Владыке», — признался он. — Полагаю, он ничем не отличается от «Громового ястреба». Разве что, ну… немного побольше?
Хелбрехт рассмеялся:
— Да, самую малость.
Космодесантники обошли исполинский корабль. «Владыка» действительно щеголял более внушительными размерами, тяжёлым вооружением и надёжной бронёй. Огромные четырёхтактные двигатели взвыли и задрожали, отчего весь корабль затрясся, прямо как живой.
— Этот транспортник сконструирован в свете Императора-Омниссии и по предписанию возрождённого примарха. Помимо всего прочего, «Владыка» чертовски смертоносен. Корабль славно послужит священной цели.
— У него есть имя? — полюбопытствовал Больхейм. Он провел латной перчаткой по чёрной броне корабля. — Духи машин обретают больший покой, зная и почитая название судна, в котором обитают.
Чемпион улыбнулся. Он, как и всякий Чёрный Храмовник, был суеверен. Больхейм помнил катехизис, и со временем в сознании космодесантника укрепилось внимание к тонкостям вероучения. Больхейм всё ещё приспосабливался, стремясь пользоваться любыми преимуществами почитания веры.
Хелбрехт уже собирался было подойти к «Владыке» и узнать, что написано или выгравировано позолоченным готическим шрифтом на металлической обшивке, но позади вдруг раздался вокс-скрежет Гримальда. Реклюзиарх нарушил монотонный шум корабля свойственным ему замогильным голосом.
— «Пламень Терры», — произнёс Гримальд. — Его имя «Пламень Терры».
Глава шестая: Несокрушимая вера
Фрегаты типа «Нова» служили отличными кораблями сопровождения, однако не отличались военной мощью. Хрупкость «Несокрушимой веры» еще сильнее бросалась в глаза из-за близости к громаде «Вечного крестоносца». В присутствии «Глорианы» фрегат казался незначительным, подавленным габаритами древнего корабля и низведённым до боязливого раболепия. «Несокрушимая вера» существовала в тени гигантского линкора, подобная рыбе-прилипале на теле океанского левиафана.
Хелбрехт стоял на мостике и с каменным лицом взирал на капитана корабля. Тот уже бубнил заранее подготовленную полётную декларацию.
— С попущения Трона и при благоприятных приливах варп-переход займёт месяц нашего времени, — заявил он.
Капитан «Несокрушимой веры» Сол Игаз — худощавый человек, явно привычный к пустоте космоса, — излучал такую мощную энергию, что, казалось, его в конечном итоге и сломит собственная же старательность. Цвет волос у него был средним между песочно-светлым и серебристым, а один глаз заменяла постоянно жужжащая аугментика, которая гудела в такт машинному сердцу корабля и щёлканью когитаторов. Накрахмаленный серый воротничок офицера Флота выглядывал из-под мантии, наводя на мысль, что её накинули впопыхах: Солу Игазу не хотелось потерять лицо перед самим верховным маршалом Чёрных Храмовников.
— Надеюсь, сроки вас удовлетворяют, повелитель? Мы делаем всё возможное для наискорейшего прибытия к цели…
— Провизии и прочих припасов хватает? — поинтересовался Хелбрехт.
Капитан напрягся, но сохранил самообладание. Он окинул взглядом круглое помещение с довольно низкими потолками — командный мостик «Веры»; тёмные ниши, где хранились некоторые из корабельных устройств, придавали мостику глубины. Капитан корабля, верховный маршал и Чемпион полумесяцем выстроились вокруг трона.
— Припасы доставили прямиком с «Крестоносца», повелитель. Включая личное оружие ваших воинов. — Сол выдавил улыбку, спешно разворачиваясь к щебечущему когитатору.
— Мои воины? — удивился Хелбрехт. — Нас всего двое — я да Чемпион.
— Прошу прощения, господин, — склонив голову, оправдывался Игаз. — Реклюзиарх прислал почётный караул, который назвал Хранителями души в честь вашего предприятия.
Если командир судна и заметил, как напряглись уголки рта магистра ордена, то не подал виду. Гримальд не выполнил решение верховного маршала, рассудив, что тот не справится без снующих по пятам телохранителей. В сердцах Хелбрехта полыхнул едва сдерживаемый гнев.
— Для меня большая честь нести службу рядом с верховным маршалом и принимать участие в священной миссии ордена, — продолжал Сол, ничего не подозревая. — Как того требует Бог-Император, моя команда примет любые вызовы. — Игаз вновь окинул взглядом трон, который он намеренно не занимал. — Если повелителю угодно, я передам командование вам.
Ах, вот оно что. Несмотря на моё влияние на столь огромное число людей, для них я всё равно остаюсь флотоводцем, непревзойдённого мастерства капитаном и героем космической войны Армагеддона. Как будто это всё, на что я способен.
— Ваша предусмотрительность делает вам честь, капитан, но я бы хотел, чтобы фрегат оставался под вашим руководством. Это ваш корабль, а мы на нём — всего лишь гости. Я не вправе отнимать у вас дарованное Императором.
На миг, прежде чем смениться безмятежно-тёплым одобрением, на лице капитана отразилось удивление. Сол ожидал передачи командования над фрегатом, и поэтому слова Хелбрехта показались ему необъяснимо доброжелательными, особенно с учётом растущего раздражения верховного маршала.
— У меня есть и другие дела, не менее важные для паломничества. К тому же нам, астартес, надлежит проводить ритуалы плоти и духа. Вы же — командир одного из кораблей ордена Чёрных Храмовников. Надеюсь, я изъяснился понятно.
— Предельно, верховный маршал, — кивнул Сол. — Мы приготовили покои для вас и для остальных воинов. Если потребуется что-то ещё, пожалуйста, не стесняйтесь обращаться. Мы в вашем распоряжении.
— Благодарю вас, капитан, — одобрительно кивнув, ответил Хелбрехт. — Держите меня в курсе любых событий. А покамест моё братство погрузится в общение с Императором.
— Да хранит Он вас, верховный маршал.
— И вас, капитан, — ответил Хелбрехт. — А теперь проводите меня к воинам.
Вдоль правого борта тянулась вереница камер и оружейных отсеков, хорошо оборудованных и почти греховно просторных для рядовых боевых братьев. Их заселили бы в любом случае, вне зависимости от того, прислал Гримальд подкрепление или нет. Жилые камеры представляли собой простые помещения с голыми стенами, но не из тусклого корабельного железа, а из серого, почти могильного камня.
Космодесантники собрались снаружи покоев, прислонившись спинами к холодному камню. Среди них стоял и Нивело, — несмотря на обстоятельства, Хелбрехт улыбнулся при виде старого друга. Они пожали запястья, и седой Брат по Мечу склонил голову перед верховным маршалом.
— Реклюзиарх посчитал, что тебе понадобится подспорье, — бросил он со смешком. — Уж не знаю, с чего он взял, что я смогу чем-то помочь.
Хелбрехт печально покачал головой и повернулся к остальным. Всех космодесантников он знал, что свидетельствовало о здравомыслии Гримальда — но не о его способности выполнять приказы. Каждый из астартес подавал надежды и продвигался по служебной лестнице ордена. Все были способны на великие свершения. Паломничество станет прекрасным испытанием, чтобы отточить их души и подготовить к предстоящим битвам, и неважно, являлся ли воин офицером ордена или рядовым астартес.
«Трон прокляни тебя, Мерек, — подумал Хелбрехт. — Что сделано, то сделано, но я не желал твоей помощи».
На Рамберте блестел чёрный доспех капеллана типа X, как у космодесантника-примарис. Пустые глазницы череполикого шлема, такого же, как у Гримальда, взирали на него с тем же холодным спокойствием. Хелбрехт оценил воина в считанные мгновения: слегка неуверенная поза, манера вертеть в руке крозиус — будто ему не терпелось пустить его в ход. При приближении Хелбрехта капеллан склонил голову.
— Верховный маршал, — выдохнул астартес, — для меня большая честь принять участие в походе как представитель капелланства и доверенное лицо реклюзиарха. Я не подведу.
Желание что-то доказать. Такая неуверенность в своём праве здесь находиться. И всё же его испытывали и продвигали по службе, как и любого другого. Странная вещь — быть одарённым подобной силой и доверием, но в то же время обременённым таким количеством сомнений. Хорошо, что его избрали. Смогу понаблюдать за его методами ведения войны и исповедания веры.
— У меня нет ни капли сомнений в твоих способностях, Рамберт. Чутьё Гримальда никогда не подводило, а значит, ты как никто другой подходишь на роль исповедника Чемпиона.
Рамберт отдал честь, поднеся ладонь к нагруднику, и снова склонил голову. Хелбрехт двинулся дальше.
— Брат Теодвин, — поприветствовал Хелбрехт, кивнув следующему воину. На нём сиял белый доспех апотекария, точно такой же, какой когда-то носил и Больхейм. Теодвин источал ауру целительской доверительности. Он держался особняком, проверяя и перепроверяя нартециум. «Редуктор» со щелчком прикрепился к поясу, и апотекарий обратился к Хелбрехту. Шлем Теодвина покоился на магнитном замке набедренной пластины, а потому собравшиеся видели резкие черты лица и суровый взгляд серых глаз.
— Верховный маршал, — произнёс Теодвин.
Он наклонился вперёд, словно оценивая состояние Хелбрехта. Даже в этот момент торжественной присяги он продолжал работать, заботясь о здоровье господина. Хелбрехт чувствовал почти плебейскую очарованность, исходившую от молодого космодесантника. Одно дело — изучать «Примарис» и процесс перехода через Рубикон, но совершенно другое — наблюдать, как процедура влияет на такого августейшего воина, как Хелбрехт.
Я не тот, что раньше. Все это понимают. Они видят изменения, которым подверглось тело, и зажжённую в нём новую силу. Каждый реагирует по-своему. Очарование. Страх. Я стал символом, во многих отношениях больше, чем когда-либо. Теперь я не просто вождь людей, но и их идеал. Я прошёл через огонь преображения и по Его воле выжил. Не так-то просто к этому привыкнуть.
Хелбрехт склонил голову в знак согласия:
— Я так понимаю, реклюзиарх избрал тебя заботиться о здравии моего тела. Духовным благополучием, стало быть, займутся другие.
— Полагаю, что так, повелитель, — ответил Теодвин. Всё по делу. Прагматичный. Теодвин понравился верховному маршалу. Сухое следование долгу у Чёрных Храмовников ценилось во все времена. — Согласно предоставленной мне информации, на борту достаточно припасов. Хотя мы рассчитываем на сотрудничество со стороны Хеварана, группа подготовилась к любым неожиданностям.
— Отлично, — Хелбрехт одобрительно кивнул. — Ибо готовый ко всему воин преодолеет любые препятствия.
Он зашагал дальше и обратился к последнему члену отряда. Боевой брат упал на колени, как только вошли Хелбрехт и Больхейм, и до сих пор не поднялся. Руки его сомкнулись вокруг древка личного штандарта Хелбрехта; воин высоко держал знамя, развевающееся алым и чёрным. На знамени был изображён сам Хелбрехт, магистр ордена, сжимающий меч и зажжённый светильник — символы гнева Императора и Его света.
Бледный юноша не решался поднять взгляд на верховного маршала. Хелбрехт усмехнулся:
— Встань, мальчик, ибо реклюзиарх счёл тебя достойным. Вряд ли от тебя будет толк, если не сможешь даже взглянуть на своего господина.
— Простите, повелитель, — извинился неофит и встал, наконец встретившись с Хелбрехтом взглядом. — Это неописуемая честь, я даже не уверен, что смогу оценить её в полной мере. Быть избранным из стольких братьев, стольких более достойных... Я не подведу вас, господин. Я буду сражаться и служить, как того требует орден. Я пройду по острию и прославлю наследие Рогала Дорна!
— По крайней мере, в нём горит пламя, — фыркнул Нивело. — Неофит здорово нам послужит.
— Действительно, — согласился Хелбрехт, но без мягкой насмешки Нивело. Маршал положил бионическую ладонь на плечо молодого астартес. — Тебя избрали потому, что орден возложил на твою душу большие надежды. Ты мой знаменосец и должен соответствовать званию приведённого к присяге неофита. Назови своё имя, и с этого момента мы станем братьями. Равными в Вечном крестовом походе, не разделёнными рангом и без зависти в душах.
— Андроник, повелитель.
— Тогда добро пожаловать, брат Андроник. В пути у тебя будет уйма времени, чтобы чему-нибудь научиться у старших товарищей.
Оставшись в камере, Хелбрехт обнаружил, что тепло практически не доходит до камер, поэтому в них царил гнетущий холод — предзнаменование, которое Рамберт восхвалял как знак нетерпимости Императора к распущенности Своих слуг.
— Когда тело жжёт холод, его согревает пламя веры, — объяснил капеллан.
Трудности всегда служили толчком к великим свершениям и правдивым словам. Там, где многие братства Астартес и другие приверженцы Имперского Кредо угасали в собственных мыслях или предавались страданиям, Чёрных Храмовников препятствия лишь вдохновляли усерднее сражаться и довольствоваться условиями, какие дозволил Император.
Хелбрехт приложил руку к гладкой холодной стене, раздумывая над этим. Из всех орденов Космодесанта лишь Чёрные Храмовники по-настоящему приняли Имперский культ как абсолютную истину, каковой он и являлся. Слишком многие уклонялись от этого долга. Слишком многие считали, что Император оставался человеком — величайшим из людей, но всё же простым человеком. Что Он отрицал собственную божественность. Что братья Адептус Астартес должны придерживаться более практичного Кодекса, не уподобляясь невежественным паломникам.
Хелбрехт был против.
В течение десяти тысяч лет они поддерживали пламя веры. Оно не уменьшилось ни с тех пор, как предатели вернулись из Ока, ни когда появился Великий Зверь. Орден пережил бесчисленное количество войн и междоусобиц: эпоху Отступничества, Междуцарствие Нова Терры, Войну ложного примарха.
Империум выжил, как и вера Чёрных Храмовников. Её испытали огнём и признали.
Хелбрехт отвернулся от стены и вышел, пройдя по коридору к часовне. Он открыл дверь и заметил внутри Больхейма. Чемпион преклонил колени перед изображением Императора-звездоплавателя, окружённого инструментами навигации в пустоте и варпе. В поднятых руках изваяния виднелись трёхглазый талисман, символизирующий Дома Навигаторов, и секстант пустоты — символ умений смертных капитанов. Это была прекрасная часовня, высеченная из такого же серого камня, как и везде, и с алтарём, облицованным драгоценными металлами. Золото и платина слабо мерцали в свете электрических свечей, играя на священных пластинах доспеха.
— Я бы предпочел корабль повоинственнее, — сходу начал Больхейм, — но для наших нужд хватит и этого. К тому же командир очень щедр на поддержку. Рядом с артиллерийскими палубами правого борта есть тренировочный зал. Нам бы не помешало использовать его по назначению.
— Прекрасное предложение, — согласился Хелбрехт. — Тебе нужно время, чтобы овладеть новыми способностями. Под эгидой чемпионства твоё мастерство покорит новые высоты, а Его благосклонность улучшит навыки ведения боя. У тебя было время поразмыслить над видением, что нас связало?
— Я... — Больхейм умолк. — Во время медитаций мерещится, будто я снова там. Горю Его гневом и повергаю зло железа вместе с ложными идолами. Мне открылась суть вещей, недоступная раньше, когда я был апотекарием.
— Какая же?
— Хеваран являлся оплотом Архиврага и был разрушен, когда бушевала Великая Ересь. Они предпочли мрачное согласие праведному сопротивлению и какое-то время жили и даже процветали при правлении предателей. Однако во время Великого очищения хеваранцы познали цену ереси. Рогал Дорн объявил, что все до последнего оплоты предателей будут снесены и разрушены до основания. Хеваран был таким оплотом; его стены стали мощными, а гарнизон — самоуверенным. Гордыня пылала в отступниках, когда те впились в плоть Империума и бросили вызов верным сынам, словно зазывая легион освободить их от ереси.
— Исследования капелланов и мои собственные воспоминания многое из этого подтверждают. Дорн, в ярости своей и великолепии, выдолбил их из самих звёзд.
— Всё именно так и случилось. Да, вы видели то же, что и я. Война за Хеваран была всепоглощающей и непрерывной. Одно из величайших сражений легиона. Наши предки одарили врага огнём гнева Его. Шаг за шагом отец разрушал твердыни, пока в мире не осталось ни одного строения на поверхности.
— И Дорн в своей бесконечной мудрости объявил, что за прегрешения Хеваран никогда не отстроят вновь. Населению же суждено было дышать пылью измены до момента, пока они не заслужат искупление. Планета стала центром притяжения для паломников: разрушенный мир, священный и безнадёжный; свидетельство вероломства предателей и милосердия нашего лорда Дорна.
— Священный мир с бесценной реликвией, никем не потревоженной и сокрытой от чужих глаз уже десять тысячелетий.
— И по воле Императора явленной нам.
Хелбрехт признавал Чемпиона. Больхейм неподвижно стоял на месте, напряжённый в ожидании собственной войны и благословлённый рукой Бога-Императора как орудие Его воли. Таким же был когда-то и Сигизмунд — в ту самую эпоху, которую Хелбрехт и Больхейм пережили в видениях. Вещий сон будто наэлектризовывал, он горел в нервах Чемпиона, тогда как на Хелбрехте лежал подобно савану.
Он чувствовал руку Императора в каждом своём движении острее, чем когда-либо прежде. На пути от неофита до посвящённого, от брата по мечу до маршала, а затем и до верховного маршала, вплоть до пересечения Рубикона Хелбрехт ощущал Его наставление.
Он сжал кулаки и выдохнул.
— Когда мы прибудем, ты укажешь, где находится реликвия?
— Не сомневайтесь. Избранный видит не только глазами, ведь плоть — всего лишь сосуд для Его воли. Он помещает знаки на небосводе, чтобы привести нас к нужному месту. Я видел порхающие по миру золотые узоры. Вы заметили их, когда горел Хеваран? Вы видели золотой свет?
— Я видел, — кивнул Хелбрехт. Он наблюдал, как горит мир, и сначала решил, что на его поверхности бушует огонь разрушения, однако вскоре понял: Дорн и его воины пылали золотом — праведным пламенем, столкнувшимся с чёрным железом и предательской ненавистью.
— Тогда вы знаете: Его руководство никогда не введёт в заблуждение. Я ступлю на землю Хеварана и тотчас же пойму, куда велит идти судьба. И когда мы вернёмся в крестовый поход, войско встретит нас как героев.
Глава седьмая: Испытания веры
В гнетущих условиях варп-перехода заняться было особо нечем, и Хелбрехт решил испытать храбрость присланных реклюзиархом воинов.
Для представителей родословной Дорна ритуальные поединки как ничто иное выражали священную кровную связь, будь то торжественный Пир клинков или обычный поединок чести. Поговаривали, что Сигизмунда за всю его жизнь никто так и не смог победить на дуэли — он являлся одним из самых опытных бойцов в старых легионах. Стремление столкнуться лицом к лицу с соперником и почтить брата в поединке отпечаталось и в генах Чёрных Храмовников.
Нивело, порывистый и отважный, ради спортивного интереса первым бросил вызов — всего через две недели с начала перехода. Все удивились, когда ему ответил сдержанный и немногословный Теодвин. Оба сняли по пояс доспех и взяли в руки затупленные тренировочные клинки — короткие мечи, чем-то напоминающие гладии Ультрадесантников, но более подходящие для дуэли.
Скрывать разницу в силе не было смысла: старший, Нивело, полностью завладел инициативой. Он набросился на Теодвина, гоняя его туда-сюда по прямоугольнику тренировочного зала, словно пёс, терзающий кусок мяса. В конце концов, вдоволь повеселившись, ветеран свалил Теодвина несколькими ударами меча, оставив на спине проигравшего и рёбрах синяки. Какое-то время Теодвин не отрывал от Нивело свирепого взгляда, но ветеран протянул ему руку и помог подняться.
— Неплохо, парень, — подбодрил его Нивело. — Для целителя ты дерёшься вполне сносно.
Андроник являл собой полную противоположность апотекария. Спустя неделю после первой дуэли его пылкость превзошла благоговейный трепет, и неофит избрал Рамберта в качестве объекта своих притязаний. На лице Хелбрехта мелькнула улыбка: у Андроника оставался выбор — бросить вызов либо ему самому, либо Больхейму, и оба этих варианта не сулили для неофита ничего хорошего. Однако в Рамберте молодой воин нашёл не просто соперника, но и человека, в котором, как и в нём, горело пламя юности. Рамберт отказался снимать шлем, — он совершил это лишь раз, при Хелбрехте и Больхейме, — и потому воины сразились в полном боевом облачении.
Как и ожидалось, бой вышел более энергичным — и с менее прогнозируемым исходом. Оба сражались изо всех сил, почти по-звериному. Клинки сталкивались и звенели о доспехи. В конце концов схватка закончилась тем, что Рамберт приставил клинок к горлу Андроника, придавив неофита к одной из колонн. Андроник поднял руку, объявляя о сдаче, после чего Рамберт отступил и кивнул.
Как бы то ни было, неофит заслужил уважение по крайней мере одного воина.
Следующий бой непременно должен был состояться между Хелбрехтом и Больхеймом, к тому же избранников Императора сближала общая связь. Никто не бросил формальный вызов: оба принимали неизбежность дуэли как должное.
Как и в первом бою, они разделись по пояс и взяли в руки затупленное учебное оружие. Многие в ритуальных дуэлях предпочитали более короткие клинки, однако выбор верховного маршала и Чемпиона Императора пал на длинные. Хелбрехт ощутил вес металла; ему недоставало тяжести Меча верховных маршалов, но для боя клинок годился. Больхейм совершал то же самое, меняя хват с одноручного на двуручный и наоборот. Губы Чемпиона зашевелились в молитве; Хелбрехт не мог сказать наверняка, молился Больхейм о победе или просто о руководстве.
За пределами камеры, вне корабля царил хаос. За крошечным пузырьком реальности «Веры» неистовствовал варп, пенясь и скапливаясь в бесконечности не-цветов и не-оттенков, будто лужи масла на поверхности воды, готовые загореться или уже пылающие неестественным пламенем. Лезвие корабля непримиримо рассекало океаны вожделения и двигалось вперёд. «Несокрушимая вера» раскалывала ледники недоверия и лжи, словно сияющий во тьме бастион стойкости против эфемерного измерения, способного в мгновение ока поглотить самого себя.
Хелбрехт позавидовал надёжности корабля. Раз за разом имматериум проверял его закалку. Верховный маршал не помнил, когда в последний раз проходил подобное испытание. Вероятно, над Армагеддоном. Или, возможно, когда Повелитель Бурь отнял его руку. Хотя, как в конце концов рассудил Хелбрехт, на данный момент последним из испытаний стал переход Рубикона.
Он крепче сжал рукоять меча и скользнул вперёд, занося клинок для размашистого удара и намереваясь поразить Больхейма в грудь. Чемпион уже двигался, с лёгкостью отступив в сторону. Оба перемещались по арене с изяществом опытных фехтовальщиков, атакуя не грубыми рубящими ударами мясника и не вымуштрованными приёмами новобранцев. Они были воинами, закалёнными Вечным крестовым походом и побуждаемые Богом-Императором являть собой идеал для людей. Физиология примарисов ликовала от прилагаемых для победы усилий: каждый доводил себя до предела.
Больхейм совершил низкий выпад, и Хелбрехту пришлось провернуть клинок, чтобы парировать. Несмотря на менее тяжёлый металл, удар был такой силы, что заломило кости. Хелбрехт стиснул зубы и рванулся вперёд, одновременно подняв меч, а затем развернулся для следующей атаки. По залу эхом разнёсся шлепок плоской части клинка по плечу. Больхейм что-то проворчал, а затем повернулся и сам бросился вперёд. Он взялся за меч обеими руками и занёс его над головой. Хелбрехт изогнулся всем телом, сумев уклониться. Грудные клетки беспрестанно вздымались от необходимости поддерживать темп поединка. Астартес блестели от пота. Спустя мгновение они снова ринулись в бой.
Клинки столкнулись. Сцепившиеся мечи не давали космодесантникам отступить назад, и они боролись, пытаясь освободиться и сохранить преимущество. Хелбрехт был старше и сильнее, однако Больхейм излучал неуёмную энергию, будто звёздный свет, пойманный в ловушку зеркал. Его дух горел так же ярко, как и у любого воина, кому открылось видение.
Однако сейчас Больхейм не спал. Поединок был настолько реальным, что почти не отличался от настоящего сражения.
Клинки расцепились, и Хелбрехт тотчас же двинулся вперёд, стремясь перехватить инициативу. Мечи столкнулись вновь, но на этот раз ненадолго. Он отбивал удары Чемпиона, и наконец молодому воину самому пришлось отражать удары Хелбрехта; с каждым разом Больхейму приходилось прилагать всё больше сил. Соперники постоянно перемещались по залу. При всём диком напряжении в поединке таилась какая-то красота. Ни один из двух космодесантников не испытывал сомнений и даже не помышлял сдаться.
Остальные Храмовники молчали. Они не подбадривали товарищей, предпочитая наблюдать за поединком с затаённым благоговением, словно перед ними разворачивались священные события. Астартес из младших орденов орали бы, сыпали насмешками или по-простецки заключали пари. Однако здесь подобному не было места. Все наблюдали с тем же мрачным изумлением, что обычно приберегалось для молитв или храмовых служб, когда рыцари лицезрели изображения Императора.
Высекая искры, мечи сталкивались снова и снова. В какой-то миг Хелбрехт сумел удержать преимущество и оттеснил Чемпиона назад, но Больхейм перехватил инициативу и нанёс удар поперёк груди. Меч скользнул по ключице верховного маршала, вызвав у того раздосадованный рык.
— Вы... — прошипел Больхейм сквозь стиснутые зубы. — Вы не устаёте. Столь же неутомимы, как и в доспехе. Недосягаемы для ран и слишком благословенны, чтобы умереть.
Чемпион попытался увернуться от выпада Хелбрехта, но острие успело впиться в щёку. Лицо Больхейма, и без того раскрасневшееся от напряжения, окрасила кровь, и он вновь кинулся к Хелбрехту.
Верховный маршал отступил с траектории несущегося воина и ударил его тренировочной сталью по позвоночнику. От удара Больхейм изогнулся, споткнулся, а затем отчаянно развернулся для яростной атаки. Клинок пролетел всего в нескольких дюймах от глаз Хелбрехта, заставив того сделать шаг назад. Усталые соперники, всё ещё ожидая следующего удара, с уважением посмотрели друг на друга.
— Ну что, ничья? — воскликнул Нивело, и в голосе его послышался смех. — Похоже, на некоторые вопросы ответов лучше не узнавать. Интересно, кто бы победил в смертельной схватке?
— Такие пари лучше не заключать, — отчеканил Хелбрехт. — Мы братья. Он — Чемпион Императора и несёт в себе Его милость, а я — верховный маршал Чёрных Храмовников. Каждый из нас служит по-своему, и тёмным станет тот день, когда мы столкнёмся. — Он покачал головой из-за глупой шутки Нивело и снова повернулся к Больхейму. Чемпион улыбался, несмотря на то, что грудь вздымалась с особенной тяжестью, а сам он источал запах крови и пота. — Ты хорошо держался, Чемпион. Это заслуга ордена и наших предшественников.
— И всё же я не смог вас превзойти, — признался Больхейм. Улыбка Чемпиона казалась вымученной, фальшивой. — А значит, это не сулит ничего хорошего для того, с чем мы столкнёмся.
Хелбрехт положил руку на плечо Больхейма.
— Конечно, нет, — успокоил Чемпиона верховный маршал. — Острейший клинок поражает лишь там, где должен. Эта истина — основа рыцарской души.
Он оглянулся на зрителей, каждый из которых ждал от Хелбрехта урока или наставления. Некоторые были молодыми, неуверенными в себе, жаждали определённости в избранном пути: Андроник, Рамберт, да и сам Больхейм тоже. Нивело и Теодвин наблюдали за происходящим с блеском прошлого опыта в глазах — пониманием, что всегда есть что-то новое, чему следует поучиться.
— Все вы достойны священного предприятия. Мы поклялись, что сделаем всё ради выполнения долга. По возвращении мы станем героями и чемпионами, и не простыми, а благословлёнными светом Императора и Дорна. Мы передадим реликвию в Храм с уверенностью, что послужили Господу-Императору всем сердцем и душой.
— Хвала Господу-Императору, — повторили Храмовники как один.
Хелбрехт собирался было заговорить снова, но мгновенную тишину прорезал вой сирен. Астартес сотрясла лёгкая дрожь: сигналы тревоги заставили палубу биться, подобно сердцу. Металлическая трель стихла, и её сменил механический голос, усиленный воксом:
«Приготовиться к переходу в реальное пространство. Слава святой Машине. Хвала навигатору. Свет Астрономикона ярок».
— Прибыли, — объявил Хелбрехт. — Идите. Вооружайтесь. Когда мы ступим на Хеваран, то будем представлять не только наш орден, но и всю родословную Дорна.
Каждый поклонился и вышел из тренировочного зала.
Хелбрехт остался в центре арены; мышцы до сих пор горели, ещё не восстановившись после дуэли. Повернувшись к двери, он заметил Рамберта. Капеллан не собирался уходить. Он стоял безмолвной тенью, скрестив на груди руки. Шлем-череп уставился на Хелбрехта непроницаемым взглядом. Несмотря на относительную неопытность, Рамберт казался вполне подходящим, чтобы служить доверенным лицом Гримальда.
— Вы уверены, верховный маршал?
— Уверен? — не понял вопроса Хелбрехт.
Рамберт остался в полном боевом облачении и потому возвышался над Хелбрехтом, однако, несмотря на разницу в росте, верховный маршал казался внушительнее. Он двинулся к Рамберту, и капеллан отступил назад, так что пластины брони заскрежетали по белым стенам.
— Нас привело сюда видение Самого Императора. Ты знаешь литании наизусть, верно? Капелланы изучают таинства ордена и не имеют права сомневаться.
— Я и не сомневаюсь, повелитель.
Хелбрехту почудилось, будто у разозлённого упрёком капеллана раздулся нагрудник.
— Я просто спрашиваю: уверены ли вы в правильности этого курса теперь, когда мы прибыли в систему? Я останусь с вами при любых обстоятельствах, но мой долг задавать вам вопросы, на которые другие не осмелятся.
— Всё станет ясно на поверхности Хеварана. Чемпион найдёт путь, и мы отыщем осколок доспехов — вне всяких сомнений, выше всяких упрёков, ибо такова воля Императора. А когда мы исполняем Его волю, то совершаем благие для человечества поступки. Чёрные Храмовники — вернейшие защитники Его и гневный меч, что отбрасывает тьму.
Рамберт удовлетворённо склонил голову. Так близко к стене этот жест приобрёл некоторую абсурдность, делая капеллана больше похожим на декоративный доспех или сгорбленную горгулью на карнизе собора.
— Ваши слова мудры, верховный маршал. Простите меня. Перед отбытием реклюзиарх поручил мне присматривать за вами, за вашей душой. Телом вы здоровы, но дело капеллана — воинский дух. Яркое пламя горит недолго, и мне не хотелось бы наблюдать, как вас пожирает огонь собственной трансформации.
Я никогда не чувствовал себя ни более сильным, ни более правым в деяниях. Никогда не был возвышен настолько. Я понимаю преобразующую силу, что движет Чемпионом. Он горит святым светом, как горели воины в моём видении. Горит пламенем, что никогда не погаснет.
Хелбрехт отогнал от себя эти мысли и протиснулся мимо капеллана.
— Займись собственной душой, капеллан, и убедись в её чистоте. А теперь подойди поближе и взгляни на твёрдость моего шага.
Глава восьмая: Разрушенный мир
«Несокрушимая вера» вырвалась в реальность, волоча за собой горящие отростки варпа — ползучие последыши имматериума в гелеобразной оболочке. Спустя время они испарились, за мгновение до смерти обратившись в кричащие лица. Члены экипажа устало поникли, наконец-то выдохнув. Но вялость вскоре сменилась упорядоченной вереницей обязательных действий. Корабельные системы просканировали дважды. Проверили когитаторы, запросили банки данных сервиторов. Каждую деталь фрегата подвергли глубочайшему анализу, дабы убедиться в том, что «Вера» готова продолжать службу.
Хелбрехт, полностью облачённый в чёрный доспех с золотом и бронзой, прошагал к центру мостика, точно ожившая воинственная статуя. Бионическая рука покоилась на рукояти меча в ножнах на бедре, а за спиной, как обычно, висела комбимелта-винтовка. Багряный плащ развевался в потоках рециркулированного воздуха.
— Докладывайте, — проворчал Хелбрехт. Взгляды людей на мостике мигом обратились к маршалу. Капитан корабля неловко встал и сообщил:
— Мы только что совершили переход в систему Хеваран, верховный маршал.
— Подтверждение?
— Навигатор подтвердил факт прибытия, господин. — Капитан повернулся и указал на раскрывающиеся ставни вдоль основных обзорных иллюминаторов. — Взгляните сами.
Пограничные зоны системы Хеваран оставались холодными и безжизненными; это было кладбище иссохших остовов кораблей и медленно дрейфующего камня. Время и пагубное воздействие пустоты постепенно стёрли с кораблей опознавательные знаки, начисто соскоблённые ударами микрометеоритов и всепожирающим льдом. Мёртвые корабли, вне всяких сомнений, являлись имперскими; некоторые относились к таким древним классам и типам, что сгинуть в системе они могли лишь многие тысячелетия назад. Без крупных планет внешней системы эти осколки давних войн скопились вблизи точки Мандевилля, образовав зловещую баррикаду, которую «Вере» пришлось обходить.
Капитан Игаз махнул рукой:
— А вот и он.
Всё ещё далекий, Хеваран представлял из себя корявую серую глыбу. Окутывая планету, по его просторам плыл редкий облачный покров, но даже он не мог сокрыть шрамы на теле мира.
— Никаких сигналов за пределами локализованных вокс-каналов, никакой крупной инфраструктуры или заметных источников питания. — Игаз постучал пальцем по губе. — Если бы мне доверили оценку ситуации, я бы счёл, что хеваранская цивилизация переживает свой упадок.
— Организованный упадок, — поправил Хелбрехт со всей категоричностью смертного приговора. Игаз посмотрел на верховного маршала полными замешательства глазами, и магистр Чёрных Храмовников продолжал: — Хеваран — уничтоженный мир. Упадок служит ему и наказанием, и даром: планета стала пеплом, из которого восстанут праведники; засыпанной прахом ямой, чей долг внушать смирение остальным.
— Значит, это устроили намеренно? — не поверил Игаз. Он наклонился ближе к иллюминаторам, приподняв брови и пристально вглядываясь. Перед выпученными глазами капитана плыла сфера Хеварана, и все же уму Игаза оставалось непостижимым глубинное предназначение планеты. — Мир оставили гнить как подношение? В смысле, как жертву?
— Как предупреждение, — отрезал Хелбрехт. — До Рогала Дорна дошла весть об их вероломстве и слабости, и после войны примарх постановил, что хеваранцы потеряли право самостоятельно менять свою жизнь. Они должны лишь страдать и пресмыкаться. Мир, ставший могилой, послужит и домом. В нём не оставили ни траурных залов, ни произведений искусства. Одни руины. Хеваранцам надлежало питаться тем, что найдут, или подаянием. Путешественники и пилигримы частенько прибывают на планету к бескрайним полям сражений, — иногда просто поглазеть, в точности как аристократы, наблюдающие за зверьём. — Хелбрехт позволил себе редкую улыбку. — Разумеется, волею примарха и до скончания времён.
Игаз склонил голову.
— Не моё дело подвергать сомнению волю примарха, — сказал капитан и снова погрузился в созерцание мира. — Мы выйдем на орбиту в течение двух дней. Желаете, чтобы я попытался связаться с местными жителями?
— Не раньше, чем доберёмся до планеты, — ответил Хелбрехт. — Не станем давать им время на раздумья. Наличие конкретной цели — вот наше величайшее оружие. Мы высадимся, отыщем реликвию и отбудем прежде, чем они осознают наши намерения. Чем меньше информации они получат, тем больше у нас шансов на успех.
— Но... — с трудом сглотнув, Игаз продолжил: — Вы ведь верховный маршал Чёрных Храмовников, повелитель. Вне всяких сомнений, вы вправе потребовать от них всё, что пожелаете!
— Безусловно, вправе, и, возможно, так и поступлю. Однако сначала хочу взглянуть на хеваранцев, услышать от них правду. Правду о них и о мире. Вполне вероятно, что они не знают меня или Чёрных Храмовников, но сынов Дорна вспомнить должны. Я посмотрю им в глаза, дам им увидеть наследие моей крови, и лишь после мы сможем продолжить. Запускайте двигатели, как будем готовы. Сообщите экипажу, что мы прибыли, и поблагодарите за службу.
— Есть, повелитель. Я попрошу вокс-мастера подготовить стандартные объявления, если только вы не предпочтёте выступить лично?
— Не сейчас. Если найдём, что нужно, я сам сообщу об успехе, но на данный момент достаточно обычного уведомления о прибытии.
— Как пожелаете, — откланялся капитан. — Мы продвигаемся во внутреннюю систему, повелитель. Я свяжусь с вами в случае изменений. — Он немного помолчал и задумчиво почесал подбородок. — Оставшееся до выхода на орбиту время вы потратите на подготовку к операции, я правильно понимаю?
— А как же! Прежде чем ступить на мир с такой священной историей, необходимо вознести некоторые молитвы. Вернейшим сыновьям надлежит почтить деяния Дорна. Воля веков исполнится вновь.
Покрытое шрамами лицо Хелбрехта отражало свет из открытых иллюминаторов, напоминая измученную поверхность Хеварана. В тот миг верховный маршал казался невероятно постаревшим, но в то же время энергичным. Он напомнил Игазу скульптуры, изображавшие воинскую выправку астартес. Иногда верховный маршал стоял так неподвижно, что действительно казался статуей, готически экстравагантной и приличествующей часовне или мостику более внушительного судна.
Хелбрехт отвернулся от иллюминаторов и ушёл от негромкой суеты командного центра. Игаз посмотрел вслед уходящему маршалу и покачал головой.
— Да пребудет с вами Трон, верховный маршал, — произнёс он напоследок.
Они провели дни перед окончательным приближением в почти постоянной подготовке и молитвах.
Хелбрехт никогда не расставался с мечом и не снимал доспеха. Преклоняя колени перед алтарём часовни и странником-Императором или упражняясь с мечом в тренировочном зале, Хелбрехт всегда был воплощением праведной битвы.
Снова и снова клинок рассекал воздух. Снова и снова Хелбрехт менял стойки. Каждое движение выдавалось плавным, но в то же время смертоносным. Результатом его практики стали раны на гладком камне колонн, отмечая лесенку нанесённых ударов. Разрезы оставались примерно на высоте среднего человеческого роста, и каждый оказался бы смертельным для неулучшенного человека.
Хелбрехт с удовлетворением оценивал нанесённый ущерб.
Приближается момент истины, и я, как всегда, стремлюсь исполнить Его волю. Я служил. Я проходил испытания. Проходил сквозь пламя. Господи-Император, неужели меня наконец ожидает награда?
На этот раз верховный маршал приложил больше усилий. Он начал новую серию ударов, методично продвигаясь по залу. Развернулся, пригнулся, замахнулся и ударил, почувствовав соприкосновение лезвия с камнем. Сотрясение от удара прокатилось по руке. Он почувствовал его, даже несмотря на то, что пластины силовой брони поглотили большую часть кинетической энергии. Отголоски ощущений прошелестели по мышечным волокнам и вскоре исчезли. Хелбрехт испустил долгий вздох и отвёл лезвие назад.
Не давай отдыха моему клинку, ибо я горю желанием использовать его во имя Твоё. Всё, что я делаю, — во славу Империума. Моя жизнь, мой долг, всё во мне — служение Тебе. Битвы и победы — подношение, что я кладу пред алтарём Твоим. Я искуплю вину и избавлюсь от недостатков, замеченных Мстящим Сыном. Я обновлю себя и переосмыслю цель.
Наедине с мыслями Хелбрехта терзали муки.
Он напрягся, опустил клинок и зашагал к двери зала. Там, наблюдая, поджидал его Нивело. Брат по Мечу также был полностью облачён; в ножнах на бедре висел меч, а в правой руке ветеран удерживал массивный штормовой щит. На другой стороне пояса висели болт-пистолет и мелта-бомба. Нивело так же подготовился к предстоящим событиям, как и Хелбрехт.
— Если продолжишь в том же духе, мы лишимся тренировочного зала, — в шутку упрекнул Нивело, кивнув на колонны. — До добра это не доведёт. Капитан корабля будет не в восторге.
— Шутки в сторону, Нивело, — отрезал Хелбрехт. — У меня уже не хватает на них терпения.
— Как пожелаете, верховный маршал, — ветеран пожал плечами. Усиленный доспехами жест выглядел забавным. Чёрные Храмовники казались не способными на подобные телодвижения. Появление Нивело разозлило Хелбрехта, вывело его из задумчивости, и верховный маршал не стал бы терпеть его дольше необходимого
— Остальные готовы?
— Больхейм готовился так же упорно и долго, как и ты, если не дольше. Рамберт недалеко от него ушёл. Теодвин позаботился о припасах и бегло осмотрел каждого из нашего отряда. Этот парень, ну… он о тебе переживает. Мне думается, реклюзиарх вбил себе в голову, что должен во что бы то ни стало защитить твой дух и тело, и потому избрал капеллана, который проследит за душой, и апотекария, чтобы тот справился с побочными эффектами Перехода, если, конечно, они дадут о себе знать.
— И всё же я здесь, — заявил Хелбрехт, широко разведя руками. — Стою, крепкий и здоровый, в здравом уме и теле, уверенный в своей душе. Если у кого-то есть опасения, пускай подойдёт ко мне и скажет прямо. Император благоволит прямодушным людям, а не скрывающим мысли трусам.
— Отличные слова, — закивал Нивело. — Вот бы только все их услышали.
— Хватит, — прорычал Хелбрехт. — Ты мой брат, мы служили вместе много лет и сражались в бесчисленных кампаниях, но даже у моего терпения есть пределы.
— Прости, брат, — Нивело опустил голову. — Мы долго пробыли в пути, и мне не терпится увидеть его цель. Я плохо переношу подобные перелёты. Если бы мне выпало счастье выбора, то я бы сел на корабль, спешащий на войну, ну, или транспортный корабль, или капсулу. Бездействие ужасно раздражает.
— Я понимаю твою боль, Нивело, — ответил Хелбрехт и вложил меч в ножны. Свет в комнате изменился, когда священный клинок спрятался, как будто пространство без него стало более мирским. — Чем скорее выполним долг, тем скорее вернёмся к истинному крестовому походу. Галактика не станет ждать и не остановит вращение. Война бесконечна, и противникам нет числа. Стольких надлежит уничтожить… если останемся достойны.
Нивело на мгновение замолчал.
— Ты лёгок на сомнение, брат. Реклюзиарх верит в тебя, как и все избранные стоять подле.
— Мне следовало отправиться одному, в лохмотьях кающегося грешника и с хлыстом в руке. Отправиться на равнины разрухи и стереть в порошок идолов, как и любого сына этого мира. Я должен быть помазан в своих страданиях и позоре.
— Сигизмунд был и Чемпионом, и верховным маршалом, но никогда не действовал в одиночку. Его могущество заключалось в доверии братьям. Отчего же ты жаждешь иного пути? — Нивело фыркнул и вытащил клинок, на пробу рассекая воздух широкими рубящими движениями. — Мы — твоя сила, такая же неоспоримая, как ты — наша.
Хелбрехт кивнул:
— Если мне суждено встретить судьбу лицом к лицу, то я благодарен, что сделаю это бок о бок с такими воинами, как ты. — Он положил руку на плечо Нивело, а затем направился к двери. — Пойдем, брат. Разрушенный мир ждёт.
«Пламень Терры» прорвался сквозь анемичную корку хеваранской атмосферы и устремился вниз, к северному континенту, огибая безжизненные пустоши давно иссохших океанов. То, что осталось от зданий, раскинулось по периметру бесчисленных кратеров. Павшие и изломанные останки сооружений свидетельствовали о разыгравшейся здесь всепоглощающей бойне. В иллюминаторы виднелись огромные горные хребты, на которых когда-то стояли крепости и бункеры. Местные дали развалинам в горах подходящее название — Рудимент.
Хеваран лишь притворялся живым, существуя исключительно благодаря упрямству и древнему обету. Это был несуразный мир, незаметно переходящий из легенды былого в настоящее время. Планета буквально влачила своё существование сквозь века.
Насколько хватало глаз, везде лежала серая пыль и осколки камня. Весь мир превратился в погребальный костёр, лишенный растительности или явных признаков жизни. За каменную кладку упрямо цеплялся лишайник, пытаясь поймать лучики солнца и создавая узор в виде тонко окрашенных водоворотов, чем-то похожий на цветение морских водорослей.
Чёрные Храмовники заметили следы цивилизации, лишь когда «Владыка» приблизился к импровизированной посадочной площадке у поселения Дар Веры. На скалах копошились фигуры в серых балахонах и военной форме, цветом настолько схожих с местным камнем, что с воздуха их различить было почти невозможно. Несмотря на претенциозность колоссальных ульев в других мирах, Хеваран по-настоящему напоминал улей насекомых. Подобно муравьям, рабочие сновали вокруг, выстраиваясь в длинные очереди. Когда «Пламень Терры» Храмовников пронёсся ниже, некоторые, прикрывая глаза, взглянули вверх, чтобы понаблюдать за посадкой.
Короткие щелчки вокс-связи направили пилота вниз, к посадочной платформе, обозначенной как «Приёмная-пять». Площадка оказалась довольно просторной, больше подходящей для паломнических модулей или транспортных кораблей Милитарума, чем для сверкающего металлом корабля Космодесанта. В прошлые века поле расчистили от мусора и выложили мелкодисперсным щебнем и просоленным грунтом. Двигатели испустили последний жаркий вздох, заглохли, и опустилась задняя рампа, выпуская «груз» наружу.
Первыми на поверхность Хеварана ступили Нивело с Андроником. Брат по Мечу шёл горделиво, выпрямив спину, и неофит не отставал, следуя его примеру. С развевающимся на слабом сквозняке личным знаменем Хелбрехта Андроник отошёл в сторону, Нивело же двинулся в противоположном направлении. За ними более неспокойным шагом последовали Теодвин и Рамберт. Дойдя до воображаемой точки, как на параде, разделились и они.
И последними покинули корабль избранники Императора. Плечом к плечу верховный маршал и Чемпион казались непобедимыми и великолепными, словно ожившие изображения с имперских листовок. Два воина чеканили шаг, не проронив ни единого слова, и в конце концов предстали перед приветственным комитетом.
Шестерых космодесантников встретила дюжина солдат в серых шинелях штормового оттенка и лазружьями в руках. Бойцы стояли по стойке смирно.
«Нет, не штормового оттенка, — подумал Хелбрехт, разглядев их повнимательнее. — Каменного, пыльного».
Как один, солдаты плавным движением опустились на колени, уперев приклады в гладкий скалобетон посадочной площадки. Из-за их спин донесся звук, который Хелбрехт признал не сразу: маршалу потребовалось мгновение, чтобы вспомнить, как звучат аплодисменты.
Старик в простой синеватой робе чиновника тревожным шагом продвинулся сквозь строй коленопреклонённых солдат, придерживая локтем трость, чтобы похлопать в ладоши. Пред ликом астартес его тонкие, почти птичьи черты лица расплылись в улыбке, в равной степени благоговейной и ошеломлённой.
Все, кроме Хелбрехта, остались в шлемах. Верховный маршал в нём не нуждался: ему нечего было скрывать. Магистр Чёрных Храмовников намеревался показать Хеварану олицетворённое избавление. Лицо крови Дорна, отдавшей так много, чтобы вернуть этот мир в лоно Империума и сохранить. Он хотел, чтобы хеваранцы видели, кому возносить благодарность.
— Добро пожаловать, сыны Дорна, — начал старик. — Добро пожаловать вновь на Хеваран, разрушенный мир. — Он поклонился в пояс. — Я Август Клат, главный секретарь и чиновник высшего ранга на этой планете. Делами пилигримов также ведаю я. — Клат покачал головой и рассмеялся. — Не будет преувеличением сказать, что мы удивились, получив известие о вашем прибытии, ведь к нам перестали прибывать даже паломники...
Старик, казалось, ещё больше съёжился в синевато-серых просторах мантии и старательно удерживался от того, чтобы поднять глаза.
— …с тех пор, как открылся Разлом, — почти шёпотом договорил он. Затем тень словно сошла с лица, и секретарь заставил себя улыбнуться. — Однако лицезреть Адептус Астартес — бесценная честь в наше непростое время. А тем более — воинов родословной самого Рогала Дорна! У других редко появляются причины приехать сюда как кающиеся грешники или паломники. Вы ведь рыцари Чёрных Храмовников, и, осмелюсь предположить, ваши мотивы выходят за рамки перечисленного…
— Я Хелбрехт, верховный маршал Чёрных Храмовников, — магистр ордена произнёс эти слова с простой, прямой властностью. Силы его голоса оказалось достаточно, чтобы заставить поражённых солдат отшатнуться назад. — Благодарю за приём и одобряю род вашей деятельности. Вы, в свою очередь, также оказываете честь слугам Императора. — Он кивнул почётному караулу, а затем жестом указал на собственную свиту. — Со мной прибыли Чемпион Императора Больхейм, Брат по Мечу Нивело, капеллан Рамберт, апотекарий Теодвин и неофит ордена Андроник. Следуя божественному видению Самого Бога-Императора, его вернейшие сыны пришли выполнить священную миссию.
На мгновение воцарилась тишина: секретарю потребовалось время, чтобы переварить услышанное. Хелбрехт слышал биение его сердца так же отчётливо, как непрекращающийся стук иконоборчества: население Хеварана трудилось без остановки, молотами и кирками избавляясь от предательского прошлого. Маршал чувствовал запах выцветшего отголоска воспоминаний — вонь фицелина и прометия; мир всё ещё был окутан пеленой былого.
Каким бы невероятным это ни казалось, холодный бледный мир до сих пор тлел от последствий прошлых войн. Сквозь острую вонь горящего мусора, запах готовящегося мяса и кипящего бульона чувствовался привкус крови. Трупный смрад давнего смертоубийства витал над планетой, такой же неотъемлемый от её сущности, как гравитация. Хелбрехт смотрел на мужчин и женщин, которые жили здесь и умирали. Верховный маршал ощущал давление, что оказывала на смертных планета.
Хеваранцы были измучены собственной историей и грехами давно умерших предков.
— В таком случае, мы рады вам ещё больше, верховный маршал Хелбрехт, — ответил чиновник Клат. В его голосе проявилась твёрдость. Послушание, рождённое благоговением перед лицом не столько космического десантника, сколько человека такого ранга и положения. Каждый мускул напрягся в теле старика, когда он всё же решился получше разглядеть массивные фигуры астартес.
Хелбрехт задавался вопросом, очевидны ли для смертных различия между членами его отряда. Он привык разделять воинов по разным признакам, независимо от того, пытался ли он их сгладить или преодолевал лично. В глазах неулучшенных людей Храмовники наверняка не отличались между собой ничем, кроме роста или телосложения, возможно, формы доспехов. Смертные оставались в неведении относительно глубоких различий, скрывающихся за внешним обликом. Разуму простых людей хватало очевидного факта, что астартес отличались от людей, будучи преобразованными генной инженерией, хирургией и дополнительными органами. Идея о прочих различиях совершенно иного рода оставалась немыслимой для всех, кроме самых образованных из слуг Империума.
— Скажите, что вам угодно? — спросил Клат. — Наши ресурсы... ну, в общем, достаточно сказать, что они скудны.
Секретарь покачал головой и жалобно прикусил губу. Хелбрехт ощутил, как внутри вскипает отвращение. Типичная для смертных слабость — понятно, но такое жеманство оскорбляло его натуру. Маршал положил руку на эфес меча, сдержавшись.
— Нам понадобится лишь проводник, как только мы определимся с курсом, — ответил Хелбрехт. Он повернулся и кивнул Больхейму. Чемпион казался рассеянным; он оглядывался по сторонам, пытаясь примирить охваченный пламенем мир из видения с тлеющими углями, представшими перед его взором сейчас. Хелбрехт наклонился к Больхейму, не сводя с него глаз. Пристальный взгляд, казалось, заставил избранника Императора прийти в себя, и глаза за линзами шлема остановились на верховном маршале. Хелбрехт заговорил снова:
— Что-то заметил, брат?
— Хеваран поёт, — выдохнул Больхейм. — Подобно воздуху в мире, в нём живёт свет... Я вижу свет, исходящий от даров Императора. Капелланы твердят, что в свете Чемпионы познают волю Императора и низвергают Его гнев на еретиков. Вся планета горит памятью о содеянном. Давно свершённое правосудие ещё не достигло конца. Я вижу свет, когда закрываю глаза, но он отказывается сливаться воедино. Мне нужно время, пройтись по полям из видения. Я должен познать этот мир.
Слова вылетели с усиленным воксом шипением, будто на самом деле принадлежали не Больхейму, а Чемпион являлся лишь проводником чего-то более великого.
Император молвит — мы внимаем. Большего не дано. Наше дело — не задавать вопросов и повиноваться. Сражаться за Него. Вот наша суть.
Хелбрехт кивнул и снова обратился к секретарю. Тот казался бесстрастным и совершенно не обеспокоенным обсуждением между астартес. Он посмотрел на Хелбрехта с тем же ошеломлённым лицом, готовый ответить на вопросы.
— Нам понадобится проводник, — повторил Хелбрехт.
— Разумеется, повелитель. Служить вам — одно удовольствие. Я найду и отправлю нужного человека, как только смогу. Не сомневайтесь, все хеваранцы — ваши преданные слуги. Мы проведём вас по старейшему из путей паломников, на котором многие обрели просветление.
Старик поклонился и заковылял прочь. Почётный караул солдат ещё долго не покидал поста, наблюдая и ожидая дальнейших указаний, наконец опустил оружие.
Главный секретарь Август Клат поспешил прочь от места приземления в лабиринт городских строений, палаток и груд щебня, служивших линиями деления города. Не стен, поскольку стены нарушили бы священный обет, а насыпей из строительного мусора, сложенных так, чтобы можно было разобрать их в любой момент.
Хеваран был пропитан лазейками и полумерами, дух местного закона говорил гораздо громче, чем буква. Старик пытался унять дрожь в ногах, в руках, в глазах, но безуспешно. Рабочие останавливались и пялились на управляющего; больше всего внимание хеваранцев обращала на себя нервная походка их руководителя. Он выругался себе под нос.
Как они смеют меня пугать? Эти полубоги из-за неба… Каратели наших предков…
— Гневная десница Господня, — пробормотал он под нос и сплюнул в пыль. — Пришли напомнить о наших грехах.
Он завернул за угол, миновал крытый вход в закусочную. Из-под грубого пластекового брезента высыпала стайка детей; они болтали и смеялись, забавляясь с игрушечными инструментами. Вслед за ними выскочила худосочная матрона и виновато кивнула старику. Он благосклонно улыбнулся и двинулся дальше, мимо жилых палаток и отхожих мест вниз по истёртым каменным ступеням, под землю. Здесь всё пропахло лишайником. Он прилипал к камню влажными мясистыми листьями, как будто камень оживал. Когда-то давно, когда главный секретарь бегал тут ещё мальчишкой, он видел, как лишайник поглотил половину разрушенной статуи.
Щупальца пробирались сквозь разбитый камень лица, с каждым годом всё больше стирая детали.
В детстве Август часто задумывался о таких вещах. Он, конечно, знал, что это граничит с ересью. Клата учили, что те, кто воздвиг статуи и сооружения прошлого, оказались предателями Трона, чудовищами. Демонами. Самих же отступников уничтожили, а хеваранцам наказали забыть о них навсегда.
Тогда он без лишних вопросов поднял кувалду и разнёс корчащееся лицо на плесневелые обломки.
Август отряхнул с себя вонь гниющей каменной кладки и открыл люк. Внутри воздух был чище: его прогоняли через не совсем исправные фильтры и воздухоочистители, удалявшие большую часть песка и грязи. Он сделал глубокий вдох. Служба главным секретарём на разрушенном мире имела свои преимущества. Роскоши в мире не осталось, однако Клат получил доступ практически ко всем древним сооружениям. В любом другом мире эти туннели, да и его спартанские покои едва ли подошли бы даже слуге нижайшего происхождения.
Я правлю миром и ничего с этого не имею. Кого же винить, что всё так складывается?
Секретарь нахмурил брови. Воины с небес не имели понятия о нужде. Они являлись орудием — и немногим более. Несмотря на благочестие и смертоносное вооружение, астартес служили лишь инструментом. Летят туда, куда велят, и гонятся за видениями и предзнаменованиями, называя происходящее божественной волей.
— С ума сойти, — пробормотал он. — Полнейшее же сумасшествие.
Перед тем, как открыть, Август на мгновение остановился перед дверью в свои покои. Он жил в маленькой комнате, такой же тесной и причудливой, как и наземные жилые палатки. Почти всё помещение занимала кровать, а на столе ждала резная доска для игры в регицид…
Сгорбленный силуэт за столом обдумывал следующий ход.
Тело соперника издавало характерное урчание при каждом движении. Пальцы в перчатках сомкнулись вокруг одной фигурки, подняли её и передвинули по доске. Затем игрок заколебался, отодвинул её назад и замогильно вздохнул.
— Не ожидал, что ты вернёшься так быстро, главный секретарь. Я всё ещё думаю, как же лучше сходить. Любая игра предполагает великое множество вариантов. Надеюсь, ты понял меня.
— Безусловно, — согласился Август и тоже устало вздохнул. Он сел напротив надвигающейся тени. — У людей нет определённой судьбы. Она — не единственный луч, но спектр возможностей, как свет, проходящий сквозь призму.
— В точку, Август, — усмехнулся сидящий и расхохотался. То был скрежещущий звук, совершенно не вязавшийся с массивным бронированным телом. Вымученный. Искусственный. Пустой. Возможно, раньше, в какой-то момент своей жизни, Август придал бы этому большее значение и забеспокоился, с кем он разговаривает. В старину всегда предостерегали насчёт сделок с демонами и контактов с монстрами. Раньше он думал, что это просто байки, гуляющие по пустошам.
А теперь монстры пришли к нему сами.
— Возникли некоторые осложнения, — внезапно вставил Август.
— Сыны Дорна, — ровным голосом произнёс собеседник. — Я в курсе. Они не так проницательны, как воображают о себе. Впрочем, как и ты, мой друг. Вещей, что ты можешь от меня скрыть, совсем немного. — Пальцы в металле снова выбрали фигурку, взвесили её в ладони и завершили ход.
— Чего же вы от меня хотите? — спросил Август.
— Главный секретарь, это ведь очевидно! — словно ребёнку, ответил сидевший напротив воин. Он потянулся, вставая из-за стола. Причудливые барочные пластины доспеха заскрипели, и свет единственного в комнате люмена отразился от их поверхности, сверкнув хладным железом. — Я хочу, чтобы ты исполнил их просьбу.
Глава девятая: Равнины отчаяния
— Главный секретарь Клат передал, что вы ищете проводника, — криво усмехнувшись, произнёс мужчина.
С тех пор, как главный чиновник, прихрамывая, удалился, прошёл целый час. Космодесантники всё это время ждали, выстроившись вокруг «Владыки» и озирая хеваранские пейзажи. Первыми прибыли бригады рабочих. уже готовые приступить к расчистке территории или разрушению камня, и остолбенели при виде астартес: они-то надеялись обслужить паломнический корабль или судно снабжения, хотя в последнее время и то, и другое уже стало редкостью, а вместо этого столкнулись с воинами, словно сошедшими прямиком с икон.
Чёрные Храмовники не обращали внимания на пристальные взгляды, пока сквозь шеренги солдат из общей толпы не протиснулся неопрятный человек, ни разу ни на кого не оглянувшись. Он демонстративно поклонился Хелбрехту.
— Вам нужен проводник? — повторил он, кланяясь то в одну, то в другую сторону, будто разговаривая с ребёнком. Одет он был в кожаную одежду того же приглушённо-серого цвета, что и на солдатах и клерках, — цвета разрушенной каменной кладки. Хелбрехт также заметил при нём охотничий лазкарабин. Кожа у смертного на вид отличалась упругостью и румянцем, а тёмные волосы подстрижены практически под ноль. Функциональный — именно это слово первым пришло на ум Хелбрехту при виде проводника.
— Зерик, сударь, — бодро произнёс он. — К вашим услугам.
Он похлопал по охотничьему лазкарабину, висевшему на плече:
— Вам повезло, сударь. Никто из хеваранцев не знает развалины лучше меня.
— Ты охотник? — поинтересовался Хелбрехт.
— Имею честь, сударь. — Зерик снова кивнул. — Защищаю рабочие бригады, отгоняю рад-волков. — Он поднял глаза на Хелбрехта и сухо рассмеялся. — В этих краях бывают какие хочешь угрозы. Иногда отбираю шрапнель у детей. Серьёзное преступление, признаю. Можете меня казнить, если угодно.
— Понятно, — произнёс Хелбрехт тоном, ясно говорившим, что подобные дела ниже его достоинства. — Проведёшь нас к старым полям сражений?
— Конечно, если вы желаете туда попасть.
— Мы желаем.
— Значит, туда я вас и отведу, — произнёс Зерик с неизменной улыбочкой. — Мало кто забирается в такие дали, тем более в это время года. — Он прищёлкнул языком и забарабанил пальцами по прикладу винтовки. Старая привычка, от которой охотник так и не избавился. — В тех местах холодно. Поговаривают, что во внешних развалинах водятся привидения.
— Привидения? — уточнил Хелбрехт. Он чувствовал энергию этого места, но ощущал её скорее как божественную, чем как проклятие бесплотных духов.
— Такие толки ходят, сударь, — кивнул Зерик. — Будто бы призраки прошлого бродят по полям сражений, снова и снова учиняя между собой смертельные бойни. Пройдёшь среди духов — и разделишь их судьбу. В общем, помрёшь насильственной смертью.
— И ты в это веришь?
— Неважно, во что я верю, сударь, я ведь просто охотник. Проводник. Но вот что я вам скажу, — он снова похлопал по лазкарабину, — за всю жизнь я не встречал там ничего такого, с чем бы не справился мой лазерный дружок.
Хелбрехт удовлетворённо кивнул и заговорил ровным и взвешенным тоном:
— Мы отправляемся на священную миссию. Ты не должен подвергать сомнению наш долг. Не должен вмешиваться в дело. Как только мы найдём, что ищем, ты сразу же отправишься назад, без нас. Это ясно?
— Абсолютно, сударь, — энергично ответил Зерик. — В своё время у меня бывали похожие деловые договорённости. С них всегда больше прибыли.
— Никакой прибыли, — отрезал Хелбрехт. Теперь в голосе верховного маршала послышались первые признаки гнева: низкий рокот приближающегося насилия, как от приведённого в действие энергетического оружия. Взгляд Зерика скользнул с лица магистра ордена на меч в набедренных ножнах, а затем и вдоль шеренги воинов в силовых доспехах. — Мы исполняем священный долг перед Богом-Императором. Путешествие с нами — само по себе награда.
— Конечно, всё так. Простите, что намекнул на обратное. — Зерик сверкнул той же улыбкой, что и при встрече. — Наши жизни — в служении Ему, господа мои. Истинному Владыке человечества. В конце концов, этим мы тут и занимаемся. Каждое поколение хеваранцев, одно за другим, заглаживает грехи прошлого. А если мы не в состоянии покончить с прошлым, значит, не заслуживаем и будущего…
— Достаточно, — оборвал Хелбрехт. Он двинулся, и Зерик моментально отшатнулся назад, будто осознав абсолютную смертоносность верховного маршала и его свиты. Больхейм зашагал за Хелбрехтом, заставляя Зерика отступать всё дальше. Остальные члены команды выстроились рядом. — Выведи нас отсюда, — велел Хелбрехт. — Покажи, что стало с этим миром.
Они отправились на запад от палаточного поселения, на Равнины Отчаяния.
Мир тяжело переносил разруху. В воздухе висел запах соли, усиливающийся по мере продвижения вглубь безликих равнин. Влага медленно вытягивалась из почвы, даже воздух стал сухим и выжженным. Зерик время от времени останавливался глотнуть из фляжки, которую доставал из кармана серой шинели. Космодесантники отказались от воды, и после первого отказа Зерик перестал предлагать.
Группа повсюду натыкалась на развалины давно разбитых укреплений. Навесная стена одного из сооружений просела, обрушилась и медленно рассыпалась на части под воздействием давления и многотысячелетней эрозии. Разорванные и обгоревшие останки танков и прочей бронетехники торчали из дюн, вновь открытые миру сдвигами тектонических плит или пронизывающими ветрами. Металл кальцинировался и оброс мраморно-белым слоем — отложениями соли, придававшими ему сходство с глубоководным кораллом.
Внезапно Хелбрехт сделал остановку и наклонился. Он взял с земли шлем и поднял его к бледному свету пустыни. Массивная надбровная дуга и лицевая решётка свидетельствовали о древнем типе доспеха, ужасно знакомом по видению. Если бы он закрыл глаза, то смог бы представить моральные качества бывшего обладателя брони.
За железной бронёй всегда укрывались тираны. Его носили те, кто предпочитал ложное господство и запугивание слабых.
Хелбрехт разомкнул пальцы, выронив шлем обратно в солёную пыль равнин, и побрёл дальше, сознавая, что шагает по праху давно побеждённого врага.
— Что-нибудь видишь? — оборачиваясь к Чемпиону, окликнул Хелбрехт. Больхейм пнул шлем и поднял голову.
— Пока ничего, брат, — ответил Больхейм, и даже вокс-усилитель не смог скрыть от Хелбрехта раздражение Чемпиона. — Пока суть знамений мне не открылась, но, я уверен, мы в нужном месте. Сыны Дорна странствуют по полям сражений предшественников, по костям врага. Хеваранцев не смог завести сюда даже тысячелетний труд.
— Пускай хеваранцы сотрут в порошок хоть каждый камень своего мира, но никогда им не очистить его от греха.
— Невыполнимые задачи порождают соответствующий образ мыслей, — прошептал Рамберт, поравнявшись с остальными. — Они посвятили всё своё существование единственной цели, поставленной клятвами. Клятвами, данными десять тысяч лет назад перед лицом полубога. Интересно, сколько раз проверяли их исполнение раньше? Мы не первые из рода Дорна, кто прибыл на Хеваран, и, несомненно, не последние…
— И всё же мы пришли сейчас, — просто сказал Хелбрехт, — когда Галактика в огне, а люди этого мира окутаны невежеством и стыдом. Они уклоняются от возлагаемой Империумом ответственности. Мир томится под покровом пыли и пепла, так и не собрав ни одного полка на защиту человечества. Хеваранцы застыли в цепях своей истории и всё ещё воюют в старой войне, вместо того чтобы обратить взор к небесам и помочь в нынешних войнах.
— Такова воля Дорна, — напомнил верховному маршалу Рамберт. — Хеваранцы томятся на планете, ибо так им приказали. Да, примарх был разгневан, но остался справедлив. Они служили и служат примером для бесчисленного множества миров. Паломники странствуют по этим пескам и размышляют о принесённой жертве. Их вера — вода на нории[2] молитвы и помощь бесплодной земле.
Хелбрехт обернулся к проводнику. Зерик не заметил или притворился, что не замечает пристального взгляда верховного маршала.
— В некоторых местах, — размеренно начал Хелбрехт, — земля более каменистая, чем в других.
Верховный маршал покачал головой, после чего обратился к смертному напрямую:
— Куда ты нас ведёшь?
— Есть поблизости одно местечко, — вполголоса произнёс Зерик, — где казнили людей. Там, в глубоких пустошах. Зовётся Голгофа. — Проводник снова замолчал, будто размышляя о значимости указанного места. — Неподалёку там велись работы, которые, вполне возможно, могли привести к интересным находкам. Вы ведь ищете что-то из прошлого? В былые времена там столкнулись железо и камень.
— И камень восторжествовал над железом, низвергнув ложных идолов, — с суровой гордостью произнёс Хелбрехт. — Это и ваш катехизис, смысл веры, разве нет? Рогал Дорн искупил вину Хеварана его самопожертвованием, посвятил народ покаянному труду, чтобы вы, хранители наследия предков, послужили другим примером.
Хеваран — их горнило, точно такое же, каким войны прошлого были для Империума, а для меня стал Армагеддон.
Мысль поразила Хелбрехта; она прорезала душу и поселилась в разуме, как беспощадная пыль пустыни.
Битвы, которые закаляли меня раньше, оказались не столь существенны; даже крестовый поход против Дьяволов остался лишь фарсом, генеральной репетицией перед настоящим вызовом, дарованным Императором.
Армагеддон был точильным камнем, а мы — лезвием.
Зерик посмотрел на верховного маршала и кивнул.
— Истинно говорите, сударь, — осторожно согласился проводник.
В смертном чувствовалось скрытое напряжение, которое только росло во время пути по песку и разрушенной каменной кладке. Чем дальше они удалялись от пародии на цивилизацию, тем более растерянным и менее добродушным становился Зерик. Даже самые уверенные в себе люди нервничали в присутствии трансчеловеческих воинов, а среди благородных братств астартес Чёрные Храмовники являлись одними из наиболее устрашающих.
Нам чужда тревога, что мы вселяем в сердца других. В Империуме ещё много миров, даже Святая Терра, где присутствие облачённых в чёрное внушает страх вместо веры; где Чёрные Храмовники — скорее проклятие, чем благословение.
Возможно, и Хеваран входит в их число. На разрушенный мир легла пелена, порождённая древними преступлениями и ещё более древней враждой. Заклятый враг слишком долго держал планету в железных когтях и оставил отметины на её душе; но праведники делали то же самое.
Стоило ли оно того? Раны, нанесённые во имя справедливости и мести… действительно ли они пошли на пользу планете? Чем они помогли Империуму? Нет сомнений, за десять тысяч лет паломничества и праведной жизни мы совершили несметное количество благих дел. И всё же я не могу перестать думать о потерянном.
Он вновь подумал о Гиллимане и призыве примарха воздержаться от прямых проявлений веры. Тень их встречи и по сей день ложилась на каждый поступок верховного маршала. По настоянию Гиллимана он бился за храмовые миры. Хелбрехт перешёл Рубикон Примарис, чтобы взять под контроль собственную судьбу, и решил возобновить охоту на Зверя, чтобы доказать свою праведность. Но действительно ли он желал преследовать орка? Достоин ли он такого поступка?
Интересно, что подумал бы прародитель Ультрамаринов, увидев, как я роюсь в пыли прошлых войн — в поисках реликвий и новой уверенности… Как существо его уровня оценит мой труд во время следующей нашей встречи? Возможно, он сочтёт его глупостью, но я боюсь не столько критики примарха, сколько священного суда пред ликом Его.
Если бы этот мир можно было призвать к ответу… Если бы и после Ереси Император ходил по Галактике, если бы стоял рядом с Дорном во времена Очищения, какую судьбу Он избрал бы для хеваранцев?
Глава десятая: В тени черепа
Голгофа оправдывала своё древнее название.
Пилигримы спустились в необитаемую лощину, вырубленную в выветренной скале и облицованную расколотым мрамором. За паломниками наблюдали пустые глазницы иссушённых черепов, вмурованных в камень и скальные щели. Долина служила не для проведения ритуалов или почитания умерших; кости валялись, как мусор, брошенный без раздумий. Над каждой парой глазниц прямо поперёк лба отчётливо читалась вырезанная надпись.
Предатель. Еретик. Клятвопреступник.
По мере продолжения пути слова менялись, обретая более обобщённый смысл. Со времён Дорна численность злодеев и святотатцев сокращалась, и в преступники стали записывать людей, не отягощённых столь ужасными прегрешениями. Были тут и черепа тех, кого, по-видимому, казнили за безделье. Других — из-за недостаточной веры или ошибок, допущенных во время молитв. Хелбрехт прекрасно понимал, что при желании наказать можно за что угодно, но знал он и об опасности такого подхода.
Стремление карать и обвинять обращало миры в склепы. Подобно кровавым жертвоприношениям ушедших эпох, месть неизбежно избывает себя, оставляя людям лишь жёлчь взаимной ненависти.
— Они сами роют себе могилы, — пробормотал Зерик. Хелбрехт посмотрел на смертного, и тот в конце концов обернулся к верховному маршалу, неспешно отрывая взгляд от примитивных погребений. — Когда приходит время, они берут в руки инструмент и вырезают место, где останется их череп. Вот такой вот смысл: последний акт служения Ему перед тем, как опустится топор. Они предали завет, который связывает все души. — Смертный покачал головой и отвёл взгляд от мрачного монумента. — Предательство ранило во все времена.
— И ваши раны медленно заживают, — подтвердил Рамберт из-за спины проводника.
Группа во главе с Зериком продвигалась к узкому входу в Долину черепов; ширины тропинки едва хватало для того, чтобы астартес прошли по ней гуськом.
Пока они шли, дорога становилась шире, и при первой возможности паломники, поддерживая оперативную дисциплину, рассыпались веером. Руки астартес ещё не касались оружия, но боевой настрой читался ясно.
В центре долины что-то сидело. Нет, оно стояло на коленях, наполовину занесённое летящим из бескрайней пустыни песком и припорошенное обломками. Оно казалось заброшенным, забытым. Таилось в тени отвесных склонов, притягивало взгляды обесчещенных мертвецов. Оно привлекало внимание не меньше, чем поглощало тени, отчего казалось чёрным как смоль — потускневшим отражением доспехов Хелбрехта и его братьев.
В центре долины восседала броня.
Её очертания становились всё более отчётливыми. Фигура, не облачённая в доспех, но составленная из его фрагментов. Всё наводило на мысль, что части брони одна за другой извлекали из руин и грубо сколачивали воедино, как чучело. Символы на почерневшем нагруднике давно стёрло время. Распознать геральдику уже не представлялось возможным, но ясно было одно: по меркам позорного местоположения монумент воздвигли с некоторым почтением.
Хелбрехт обнажил клинок. Священная сталь меча замерцала на солнце и отбросила в тени потрескивающий свет. Он вытянул лезвие перед собой, почти касаясь остриём идола.
Синее свечение открыло глазам изношенное железо и остатки чёрно-жёлтой аварийной маркировки. Доспех нёс не почитаемый жёлтый цвет Имперских Кулаков, не золото видения, но окраску врага. Заклятого. Извечного.
— Что за святотатство? — прорычал Хелбрехт.
Астартес рассредоточились, с оружием наготове окружив истукан. Крозиус Рамберта отразился в Мече верховных маршалов собственным блеском. Больхейм в мгновение ока встал подле магистра, и, последовав примеру командира, направил Чёрный меч к горлу идола. В глазах Чемпиона горел огонь, не передаваемый линзами шлема. Осквернение святого места раздуло пламя, пылавшее в душе воина, почти до предела. Нивело поднял щит и поспешил прикрыть Хелбрехта справа. Теодвин и Андроник привели болтеры в боевую готовность и встали у самого края строя.
Зерик хранил молчание. Он смотрел на статую, но не с отвращением или ненавистью, а с сухим и усталым принятием. По выражению его лица Хелбрехт с абсолютной уверенностью понял, что проводник бывал здесь и раньше. Охотник знал о тотеме и завёл сюда сынов Дорна намеренно.
Клинок верховного маршала уже прижался к горлу Зерика, но смертный не дрогнул. Глаза проводника медленно поднялись на астартес, напускное дружелюбие из них улетучилось. Всё, что осталось в проводнике, — пустая и горькая ненависть. Ненависть, которую всем хеваранцам следовало испытывать как раз к подобным богохульным идолам.
Хелбрехт произнёс единственное слово:
— Почему?
Зерик долго не отрывал глаз от магистра ордена, а затем плюнул ему в лицо. Хелбрехт отключил питание меча, развернул клинок и плашмя ударил им проводника. Зерик рухнул на землю. В следующий раз он сплюнул уже кровью, окропив выцветший серый и охру песка ярким багрянцем.
— Почему? — не унимался Хелбрехт. — Почему вы отвернулись от Его света? Зачем? Ради… этого? Чтобы пресмыкаться перед ложными богами и идолами? Почему?
— Во имя железа... — прошептал Зерик. Он заставил себя подняться на дрожащих ногах и уставился на верховного маршала снизу вверх. Возможно, уверенность в собственной смерти придала ему смелости, или то было проявление простой решимости истинно верующего. — Из железа рождается сила, из силы рож…
Хелбрехт опустил лезвие вниз. Не сквозь Зерика, но рядом. Металл вонзился в пыльную землю, и Хелбрехт, воспользовавшись инерцией удара, рванул вперёд. Рука его сомкнулась на горле проводника. Чёрный Храмовник поднял предателя, вздёрнув его всем телом так, что тот беспомощно повис перед нечестивым тотемом, которому поклонялся. Хелбрехт протянул руку вперёд, выжимая из смертного жизнь. Вокруг поножей Храмовника взметнулась пыль. От страха Зерик вытаращил глаза; пальцы проводника вцепились в храмовничий крест на груди Хелбрехта. Он брыкал ногами, отчаянно пытаясь найти опору.
Губы еретика продолжали шевелиться в молитве. Она застревала в горле, и всё же он изо всех сил старался выплеснуть её в мир, чтобы вбить проклятие в разумы крестоносцев.
Слова ещё вылетали у него изо рта и эхом разносились по долине. Внезапно хвалу железу вознесли новые голоса. Хелбрехт отвёл взгляд от немощного тела в руке и наконец заметил. Они надвигались — решительным, вымуштрованным строем, но вместе с тем взбудораженные и взвинченные.
Солдаты поднялись на гребень холма — не в пепельно-серой форме ополчения, а в железном сером древней Ереси. На шлемах отступники высекли линии резного черепа — подобие типа III, которыми были усеяны дюны.
Они отринули черепа святости и вместо них облачились в этот позор…
— Из силы рождается воля.
Мантра доносилась со всех сторон, точно опускающийся на праведников мрачный саван. Чёрные Храмовники чувствовали стоящее за ним железное намерение. Оружие звякнуло о камень: солдаты заняли позиции. Взвыли лазружья, перекрывая даже грохот, с которым еретики размещали поудобнее более тяжёлые орудия. В воздух полетели гранаты, секунды спустя с грохотом покатившиеся по склонам из камня и костей.
— Из воли рождается вера.
Вокруг Чёрных Храмовников расцвели взрывы, взметнув облака пыли и измельчённых костей. Зубы и осколки черепов разлетелись во внезапном порыве адского ветра. Хелбрехт и его братья стояли совершенно недвижно, даже когда вокруг них разыгрывалась огненная буря. Всё пространство поглотило пламя. От внезапного жара и под градом разнокалиберных выстрелов взорвался даже идол: древняя война вновь коснулась измученного металла. Предатели продолжали петь, бросая вызов судьбе.
— Из веры рождается честь.
Хелбрехт едва удержался от хохота. Его уши уловили попытку Зерика пробулькать те же слова в поддержку товарищей. Даже в висячем положении охотник продолжал бороться. Дым липнул к несчастному маслянистыми струйками, но износостойкий костюм избежал прямого возгорания, в отличие от собственной кожи смертного.
— Из чести рождается железо, и пусть оно...
Хелбрехт взревел, отпустил шею Зерика и снова схватил его, словно поправив хват на рукояти клинка. Когда рука сомкнулась во второй раз, пальцы верховного маршала сжимали уже хрупкий череп. Он прислушался к приглушённой литании и оборвал её навсегда. Хелбрехт продолжал давить до тех пор, пока под бронированными пальцами не раздался хруст костей и склизкое хлюпанье плоти. Затем наступила тишина, и Храмовник наконец выронил тело на землю.
Он снова взялся за меч.
Хелбрехт бросился вперед, взбираясь по высоким склонам долины. Под его поступью трещали черепа. Маршал почти взлетел на верхний уровень и с глухим стуком приземлился на самодельный бастион из камней и песка.
Клинок описал дугу и разрубил пополам двух солдат, оставив вопящие от боли половинки корчиться в массе внутренних органов и песка. Хелбрехт развернулся, рассёк другого от макушки до паха и перешагнул через труп. Он провернул огромный меч и взмахнул, разрубив шлем пытающегося бежать солдата. Хелбрехт наслаждался двойным хрустом, когда меч прошёл сначала броню, а затем и кость по всей длине тела врага. Затем Храмовник с отвратительным чавкающим звуком вытащил священный клинок и огляделся в поисках следующей жертвы.
— И это всё, на что вы способны? — взревел верховный маршал. — Я Хелбрехт! Верховный маршал Чёрных Храмовников! Я держал оборону из корабельной стали и огня над Армагеддоном! Я встречался лицом к лицу с князьями демонов и испивателями крови и душ! Я несу свет Императора, волю Его и гнев! Я — воплощение ярости Его и Его суда! Как смеете вы стоять у меня на пути!
К этому времени вокруг него уже вовсю рвались болты: братья Храмовники открыли ответный огонь. Некоторые культисты, подняв оружие, не успевали выстрелить: руки разрывались в клочья, а ноги больше не удерживали тела. Двое солдат повернули дуло орудия в сторону Хелбрехта, отчаянно пытаясь привести в действие лазерную пушку. Не успела она взвыть, как потрескивающий край щита рассёк её насквозь. Составные части орудия и его разряженная энергия наполнили воздух актиническим импульсом, и люди повалились назад, испачкав серую форму и бронежилеты. Хелбрехт наблюдал, как Нивело двинул щитом, и в следующий миг силовое поле распылило переднюю часть шлема и лицо первого солдата — тот отлетел назад с застывшим в разбитых челюстях проклятьем. Затем ветеран развернулся и вонзил меч в пространство между нагрудником и шлемом другого. Удар чуть не разорвал еретика пополам, но Нивело не удостоил мертвеца вниманием и подошёл к верховному маршалу.
— Они практически не представляли для нас угрозы, — задумался седовласый Брат по Мечу. — Если еретики надеялись покончить с нами вот так… Что ж, придётся их расстроить.
— Битва ещё не окончена, — прорычал Хелбрехт. — Даже безумец не решился бы на подобное самоубийство. За нами придут орды. Срочно пошлите сообщение «Несокрушимой вере» и «Пламеню Терры». Мобильность — единственное наше спасение. Бесполезно тягаться с целым миром пешими и без огневой поддержки.
— Вокс отключен, — ответил верховному маршалу Нивело. К этому времени остальные также добрались до гребня. Оружие Храмовников потрескивало от разрядов, а болтеры ещё дымились. Астартес окружала кровь и ужасающие следы резни: растерзанные тела, внутренности и отрубленные конечности, пачкавшие серость каменной кладки. Предателей уничтожили с той же жестокостью, что и объект их поклонения. — Я не знаю, что устроили эти мерзавцы, но они лишили нас всякой связи с внешним миром и транспортным кораблём. Если на то будет воля Трона, наше молчание заметят, и прибудет помощь. А если удастся выйти на связь с «Несокрушимой верой»… Мы обрушим на Хеваран ярость ордена.
— Нет, мы не станем сидеть сложа руки, — процедил Хелбрехт. Он взмахнул клинком и указал вниз, в усеянную черепами лощину. — Там возвышался идол ереси и тирании ложных богов. Его воздвигли в мире, находящемся во владениях сынов Дорна. В мире, предположительно освящённом видением Императора, и они… они осмеливаются… угрожать моей жизни этим несчастным сбродом?
Он запрокинул голову и горько рассмеялся.
Остальные молчали, потакая мании верховного маршала.
— Как дети! Вообразили, что в силах поразить великана из пращи! Я вырву еретиков из их нор и насажу голову этого секретаря на пику. А когда «Пламень Терры» вернёт нас на орбиту, я уничтожу все следы существования хеваранцев, все, до последнего. Мы сотрём их в ту самую пыль, что породила их предательство!
— Повелитель... — заговорил Нивело, но затем покачал головой и начал сызнова. — Брат, время для мести ещё настанет. Сейчас важно укрепиться на исходных позициях и разработать план отступления.
Хелбрехт долго смотрел на товарища, в конце концов отключил силовое поле меча. Едва сдерживая раздражение, верховный маршал хотел было что-то сказать, но внезапный гром вдали, подобно разразившейся летней буре, притянул все взгляды к небу.
Далеко наверху что-то погибло в огне.
Глава одиннадцатая: Костяные сады
Они пробирались через пустыню — не в страхе перед врагом, но в поисках хотя бы какого-то преимущества в надвигающейся схватке.
Против священного братства ополчилась вся планета. Хотя в военном отношении мир оставался разрозненным и слабым, одолеть такое число космодесантников хеваранцы, несомненно, могли. Величайших из хищников повергали достаточно многочисленные враги, и воины Адептус Астартес не были исключением из правила. Космодесантники неимоверно сильны, но даже у их могущества есть предел.
Во вселенной преходящих ужасов лишь Бог-Император обладает истинным бессмертием.
Больше никто из боевых братьев не поднимал головы. Взрыв за небом произошёл столь стремительно… в глубине души все понимали, что «Несокрушимая вера» погибла, а вместе с ней — и всякая надежда на спасение с этого мира, не говоря уже о системе. Обломки усеяли небо ложными кометами — звёздными следами потерянной эпохи, проклятием для Его праведников. Хелбрехт не сомневался: орды еретиков уже празднуют ещё не наступившую победу.
Уже сейчас они выходят из палаточных городков и руин, засматриваясь на звёзды. Хелбрехт имел дело со многими культами: и с заражёнными тиранидами последователями генокрадов, всё существование которых посвящалось жертвенному поглощению, и с сотней других нигилистических проявлений человеконенавистнического мышления. Они упивались разрушением Империума, унижая собственный вид; тысячами грязных пальцев они пытались разрушить здание, простоявшее десять тысяч лет. Архиеретики и ксеносские владыки покушались на жизнь Империума бессчётное множество раз, но терпели неудачу.
Как потерпят и сейчас. Кулак Хелбрехта сжался на рукояти, и маршал с новой страстью двинулся вперёд сквозь клубы пыли и пепла. Камни и обломки разрушенных зданий крошились под безжалостными керамитовыми сабатонами. Космодесантники шли молча; слышались только завывание ветра и шуршание песка по силовым доспехам. Через какое-то время Хеваран очистит броню от краски и геральдических знаков, обратив её в те самые серые реликвии, что культисты выставляют напоказ или сбрасывают в мусорные ямы.
— Рудимент, — произнёс Больхейм.
Группа остановилась, устремив все взгляды на Чемпиона. Он не промолвил ни словечка с момента резни на Голгофе, останавливаясь лишь ради молитвы или просьбы к Императору о наставлении. По-видимому, Больхейм имел в виду отправиться на север: туда, где Хеваран ощетинился горами, такими же серыми и безжизненными, как разрушенная каменная кладка.
— Рудимент, — повторил избранник Императора. — Вот пункт нашего назначения, на картах обозначен как «Рудимент». Пространство среди великих горных крепостей древности. Если в этом предательском мире где-то и есть средства для отправки сообщений за пределы планеты, то они там.
— «Несокрушимой веры» больше нет, — напомнил Теодвин. — Уничтожили её из космоса или с поверхности, «Вера» погибла. На что ты надеешься без орбитальной поддержки?
— Даже хеваранцы не выжили бы без астропатического хора. Наверняка они содержат несчастных в укромном месте. В каком-нибудь наподобие Рудимента, — допустил Нивело. — Изолированного от проблем мира и от яда, что растекается по его венам. Есть шанс, пускай и небольшой, что некоторые органы имперского правления сохранились, не поддавшись порче.
— Свет Императора наиболее ярок в Рудименте, — добавил Больхейм. В руках чемпиона появилась новая сила, а плавность движений говорила о могуществе, которое действовало через него. Больхейм шагнул вперёд и взмахнул чёрным мечом. — Туда.
В указанном направлении стояли невысокие горы — словно слабое эхо далёкой и древней Гималайзии. Территорию усыпали приземистые нагромождения из обвалившихся зубцов и разрушенных стен, похожие на опухоли. Древняя крепость лежала в развалинах. Теперь-то было ясно, что её знамёна некогда принадлежали или посвящались Железному Владыке и выкормышам Олимпии. Только мощь, гений и необузданный праведный гнев Рогала Дорна смогли его сокрушить. Цитадель повергли в прах всеми имеющимися способами, всеми орудиями, что находились в распоряжении Седьмого. Горе осиротевшего сына и решимость оскорблённого брата поглотили примарха. Дорн тогда поразил бы и сами звёзды, будь это в его силах; поверг бы сами небеса, помоги их осколки разбить прислужников брата. Кровью и пламенем Очищения, вплоть до ненавистной Железной Клетки, Имперские Кулаки выплёскивали копившуюся злобу наружу и обретали очищение.
Братья из менее доброжелательных орденов заявляют, что жёлчь фанатизма не исчезла и после Железной Клетки, лишь сгустившись в тех космодесантниках, кто позже пополнит ряды Чёрных Храмовников. В те времена их возглавлял сам Сигизмунд. Первый капитан. Первый, кто одновременно носил титул Чемпиона Императора и верховного маршала. Сигизмунд был их владыкой и светом, с ним во главе они терзали звёзды, верша месть за каждое оскорбление Императора — карая язычников, нечестивцев и поднявших голову ксеносов.
Обеспечивая безопасность Галактики для всего рода людского.
— Если Чемпион видит предначертанный провидением путь, мы последуем за ним, — заявил Хелбрехт. — Лишь оставаясь преданными вере и воле Бога-Императора, мы найдём выход из ловушки. «Живи ты хоть в клетке со зверьми, не убойся их, ибо опояшу Я тебя огнём, и не сомкнут они своих челюстей».
— Из первой книги «Размышлений о заключении и наказании», — прокомментировал Рамберт и кивнул. — Реклюзиарх одобрил бы такой подход.
— Гримальд — духовное сердце нашего ордена, но я — его анимус, обретший форму, — добавил Хелбрехт. — Я познал его душу. Несу честь этого клинка и бремя командования. Почести не делают меня более верным сыном ордена, как не прибавляют и величия в глазах Императора. Это просто факт. Я стою, служу и неизбежно паду, но не здесь. Не сейчас.
Один за другим воины опускались на колени, поднимая клубы пыли и заставляя песчинки танцевать на холодном горном ветру.
Больхейм был первым. Чемпион преклонил колени и воткнул клинок в землю. Нивело последовал его примеру, однако лишь на пару секунд опустил щит с мечом. Рамберт стоял чуть левее, в молитвенной позе, сложив руки на рукояти крозиуса. Хелбрехт не мог расслышать слов, но предполагал, что капеллан молится, ведь его губы непрерывно двигались так же, как во время проповедей. Теодвин и Андроник пали ниц почти в один миг. Две противоположности. Один — в белом одеянии целителя-апотекария, другой — в чёрном неофита. Белый плащ Андроника уже начал покрываться въедливой хеваранской пылью.
— Мы пересечём море бед и отыщем дорогу в орден, — продолжил Хелбрехт. — Мы вновь ступим на палубу «Вечного крестоносца», споём гимн и выступим на войну, которая вернёт Галактику в руки человечества. — Он сделал паузу, почувствовав пыль в горле, и сплюнул. — Мы затравим Зверя и протянем руку, нащупав слабое место и задушив Разлом. Я прошёл через смерть и преобразился. Я возродился в Его свете, и, Трон тому свидетель, я не уклонюсь ни от одной битвы.
Верховный маршал поднялся и бросил взгляд на северные горы.
— Идём дальше.
За Голгофой, следуя через равнины из обломков и праха, они миновали горные выработки врага. Во время утомительного марша Чёрные Храмовники не ослабляли бдительности.
В желтоватой земле повсюду зияли ямы. Кто-то выкопал кости из пыльных могил. Останки были небрежно разбросаны по равнинам, только в некоторых местах кости сгребли в кучи, придавая им форму. Праздное приложение рук или вероломство врага — трудно было понять, что внесло больший вклад. Импровизированные пирамидки и низкие стены вытягивались в ошеломляющий узор, который с земли было не распознать.
Хелбрехт знал, что такие символы предназначались для глаз нечестивых богов: жертвоприношения на кладбище и ниспровержение Имперского кредо. Хеваранцы перестали класть камень на камень, и потому решили взять в руки человеческую кость. Они трудились втайне, поколение за поколением, пока яд предательства не поглотил весь мир.
«Остались ли на Хеваране верные сыны? — задумался Хелбрехт. — Или мы встретим на пути лишь предательство и злобу? Император даровал мне ещё одно испытание — препятствие, которое смогу преодолеть только я; это каменистая дорога, ведущая к спасению. К Нему».
Ответом Хелбрехту стал вой ветра и отдалённый визг сирен.
Верховный маршал шагнул вперёд, поднял меч, с треском воспламенив его лезвие, а затем опустил клинок вниз, насквозь пронзив омерзительную костяную конструкцию. Хелбрехт услышал щелчки активируемого силового оружия позади: братья последовали его примеру. Они обрушили всю свою ненависть и горечь на уложенные слоями друг на друга кости. Храмовники раскалывали грудные клетки и дробили мослы. Удар за ударом богохульные украшения были стёрты в порошок, раздроблены и раздавлены керамитом сабатонов.
Они в полной мере насладились возможностью снова побороться с цепями судьбы в отсутствие врагов из плоти и крови. Разрушать творения врага доставляло такую же радость, как и убивать их самих. Идолоборчество всегда входило в кредо Имперских Кулаков, и потому его частичка сохранилась и в ордене Чёрных Храмовников.
В эпоху, когда сама Галактика раскололась, подобно повреждённому бастиону, недостаточно знать основы осад. Храмовникам должно стать более праведным примером веры.
— Сыны Дорна — иконоборцы, — прорычал Хелбрехт. — Мы всегда служили Ему инструментом для низвержения идолов, и Хеваран познает нашу природу на собственной шкуре!
Вокруг перестали встречаться черепа. Он заметил их отсутствие, когда весь доспех уже покрылся костной пылью. Черепа изъяли, унесли. Тут лежали тысячи, нет, миллионы скелетов прошлого. Останки с войны, которую Хелбрехт видел во сне. Даже после смерти еретики продолжали служить, теперь уже — как строительный материал.
— Больхейм, — окликнул Хелбрехт, повернувшись к Чемпиону.
— Мой повелитель, — отозвался Больхейм. В его голосе всё ещё слышался затаённый трепет. Безжалостная пыль не тронула Доспехи Веры, их блеск не потускнел. Броня оставалась слишком священной, чтобы её можно было запятнать прахом разрушенного мира.
— Рудимент — то место, куда нас ведёт свет Императора, — рассудил Хелбрехт. — Но что мы там отыщем? Что Он показал?
— Император говорит со мной в грохоте воздуха и дрожи земли. Вы были там и видели всё так же верно, как и я.
— Я помню. Видение дрожало в огне и смятении.
— И сам Дорн бился с нами бок о бок. Мир сгорел не только потому, что предал Императора. Своим присутствием его зажёг Дорн. Подобно разгоревшемуся золотому гневу Императора, наш отец воспламенил видение.
— Я почувствовал, как на меня сошла благодать примарха и пронеслась мимо. Я стоял рядом... — Хелбрехт покачал головой. Его бронированная масса сдвинулась с места.
Они зашагали дальше, опередив братьев. Те всё ещё разглядывали воздвигнутые сооружения. С позиций, куда добрались избранники Императора, виднелись огромные разбитые плиты мёртвых циклопических дамб, а также улицы, магистрали и извилистые пути снабжения, по которым они ходили во сне.
— Но примарх нас покинул. Здесь его нет. Интересно, шагает ли он с Императором? Наследники Дорна знают столько историй! На «Фаланге» хранится фрагмент его руки. Отец просто лишился конечности — или это всё, что от него осталось? Некоторые братства хранят свои легенды, или, что ещё обиднее, они знают, что случилось с их отцами. Однако всё, в чём уверены мы, — это отсутствие примарха. Пустота.
Больхейм наклонился и зачерпнул пригоршню пыли, внимательно рассматривая и растирая между пальцами.
— Без сомнения... — начал он и выпрямился. — Без сомнения не может быть и веры. Мы — истинные слуги Его, ибо продолжаем сражаться, несмотря ни на что. Без страха, жалости и сожаления. Сейчас мы переживаем войну, что станет одной из сцен на гобеленах Вечного крестового похода. Нас всего шестеро, мы остались без поддержки и связи с миром, но продолжаем выполнять возложенный долг. Даже если мы сгинем, и орден вернёт наши кости, — и в этом случае мы исполним Его волю. Ибо только со смертью заканчивается долг.
— Положение одарило тебя мудростью, Больхейм, — сухо усмехнулся Хелбрехт. — Ты стережёшь мой дух, как когда-то оберегал тело.
— Я таков, каким пожелал меня видеть Император. — Больхейм склонил голову. — Странно вспоминать о моём пребывании в апотекарионе — будучи хранителем плоти, я не мог и мечтать о том, чтобы стоять подле самых благочестивых членов ордена. Не мне задавать вопросы. — Чемпион помолчал и рассмеялся. — Пути Его неисповедимы. Император пускает стрелы, бросая вызов судьбе в сражении против ложных богов и ради всего человечества.
Тишину нарушил внезапный гул. Все посмотрели вверх, на небеса: горизонт пересекла полоса пламени и пролетела у Храмовников над головами. Двигатели ревели хриплым, нездоровым воем: «Пламень Терры» пронёсся над ними и дальше, направляясь на северо-запад. Раненый, но живой, не сломленный врагом металл «Владыки» прокладывал себе путь по небу, улетая всё дальше. Если он и обнаружил хозяев, то никаких признаков этого не подал.
— Действительно, Его стрелы, — выдохнул Хелбрехт. — Теперь у нас есть пункт назначения. «Пламень» восстановит наши силы, а потом мы доберёмся до Рудимента и найдём то, за чем пришли. Мы будем держаться до тех пор, пока положение не переменится в нашу пользу, а когда это произойдёт, вынесем Хеварану приговор.
Глава двенадцатая: На пламенных крыльях
Посадка выдалась не из мягких.
Отчаянный полёт «Владыки» добавил новый шрам в гобелен скорби на лике Хеварана. Огонь тянулся вдоль огромной борозды в истерзанной земле и расколотом камне. «Пламень Терры» разбил наполовину засыпанную землёй и мусором древнюю арку вместе с украшавшими её символами.
Теодвин ринулся вперед, чтобы первым добраться до раненого судна. Он открыл люк и вытащил наружу пилотов. Их красная броня — цвет присягнувших на Марсе Императору-Омниссии — стала ещё краснее от крови. Апотекарий проверил их жизненные показатели, щёлкая и жужжа нартециумом.
— Будут жить, — заключил Теодвин, хотя Хелбрехт расслышал нотки сомнения у него в голосе. Он повозился с уплотнителями шлема первого пилота и снял, с шипением выпустив воздух. Лицо лежащего без сознания воина покрывала бледность; на нём виднелись шрамы от ожогов, полученных за долгую жизнь, посвящённую кузне.
— Брат Вольфгер, — опознал Теодвин, осматривая Храмовника на алом песке. — Прекрасный пилот. Если на то будет воля Трона, он доставит нас и обратно.
— Если корабль окажется таким же живучим, — хмуро прокомментировал Хелбрехт.
Внешний корпус корабля ещё дымился в местах, куда попали вражеские снаряды. На металле остались царапины и вмятины там, где он ударился о каменистую почву при приземлении. «Владыка» отличался особой прочностью, и уничтожить его было непросто, однако такие повреждения могли оказаться за пределами выносливости священной машины. Пальцы верховного маршала крепко сжались на рукояти меча.
— Враг не станет сидеть сложа руки. Чем дольше мы медлим, тем скорее нас найдут. Нам очень нужно тактическое преимущество, какое даст только корабль. Без него мы лишимся и мобильности, и защиты, став лёгкой добычей для культистов и их хозяев.
— Подождём, пока братья придут в сознание. — Рамберт подошёл ближе и положил ладонь на чёрный металл «Несокрушимой веры». — Сердце у неё сильное, но машинный дух в смятении. Процесс займёт какое-то время…
Которого у нас нет.
В уме Хелбрехт не переставая просчитывал варианты развития событий с учётом местности и расположения группы. Размышления приводили к безрадостным выводам. Конечно, они могли удерживать оборону на исходных позициях, но здесь не имелось ни выгодных с точки зрения обороны укрытий, ни укреплений. А Хеваран, всё это время находившийся под пятой времени, пробивал себе путь обратно к мятежу.
— Что бы нас ни настигло, без боя мы не сдадимся, — прогремел Хелбрехт. — Как можно быстрее приведи их в сознание: надо двигаться. Оставаться здесь парализованными...
Он замолчал.
Послышался рокот двигателей, яростный и внезапный. Хелбрехт прошагал вдоль кратера и окинул взглядом равнины. С востока поднимались столбы пыли, с огромной скоростью пересекавшие руины. Сквозь завесу из песка и обломков он заметил три неприятельских военных транспорта типа «Таврокс» с заряженными автопушками.
Верховный маршал воткнул меч в камень и снял комбимелту с плеча. Её сработали подлинные мастера: чёрная, инкрустированная золотом и серебром; на боку красовался храмовничий крест в знак почтения к ордену. Магистр Чёрных Храмовников с лёгкостью поднял оружие и осмотрел вдоль всей длины. Хелбрехт никогда не любил перестрелки, полагаясь на мастерское владение клинком. Но на войне следовало использовать любые преимущества.
Хелбрехт остановился. Дыхание перехватило. Он наблюдал. Ждал. Техника подъехала ближе — даже четырёхколёсные гусеницы военной техники с трудом проходили по пересечённой местности Хеварана. Хелбрехт сомневался, что большая часть других наземных транспортных средств преодолела бы препятствия, рождённые разрушенным миром, — отсюда и такое количество именно пеших маршрутов паломничества. Если ничего не предпринять, вскоре транспорты их настигнут.
Он выстрелил.
Луч мелты вырвался с плавящим рёвом, похожим на звёздный выдох. Обжигающий выдох слепящего, испепеляющего света попал в ведущий «Таврокс» между передними гусеницами, как раз когда тот приблизился к повороту. Свет пронзил машину, и расплавленный металл потёк по следу там, где не испарился мгновенно, раскалённый сначала докрасна, и затем и добела. Хелбрехт услышал скрежет металла по камню; транспорт накренился, его занесло, и послышались человеческие предсмертные вопли: выстрел достиг пассажиров.
Первого хеваранца разрезало, как раскалённым ножом. Остальные почти мгновенно сгорели в возмущённых потоках мелты. Иметь оружие, способное выпустить в мир столь губительное разрушение, — один из подарков Императора Своим избранным воинам.
Они станут лучшими моими воинами, полностью преданными мне. Цитата всплыла в голове, пока он целился. Будто из глины я слеплю их и обожгу в горниле войны. Одарю их железной волей и стальными мышцами. Хелбрехт выстрелил, ощущая, как его разум излучает решимость подобно жару, исходящему из комбимелты. Верховный маршал видел настоятельную необходимость в войне. Сама его суть взывала к ней. Эта мощь… он никогда не ощущал её раньше. Пока не пересёк Рубикон.
— «Облачу в великолепные доспехи, а в руки вложу наимощнейшее оружие».
Хелбрехт произнёс это вслух. Поток пронзил двигатель подбитого «Таврокса», и машина взорвалась. Обломки заскользили по песку, как камни по спокойной воде. Вспыхнул огонь, и другие машины из конвоя попятились назад, точно испуганные животные.
Еретики нарушили строй. Они сворачивали в разные стороны и петляли по всё более опасным участкам щебня и дороге из обломков. Беспорядочная езда поднимала клубы пыли. Хелбрехт нахмурился и сам отошёл назад по линии аварийной посадки «Владыки».
— Приготовиться, — скомандовал Хелбрехт.
Каждый воин держал оружие на изготовку. Болтеры были заряжены, а силовое оружие искрило яркими разрядами энергии. В тот миг, закованный в чёрную броню на фоне бледной земли, стоя на защите своих, Хелбрехт ощущал величайшую гордость.
Я веду людей за собой. Этот долг возложил на меня Император.
Астартес приготовились к надвигающейся бойне. «Тавроксы» подъезжали плотным строем вдоль края гребня, разворачивая для прицеливания автопушки. С грохотом открылись люки, и до Храмовников донёсся лязг металла о металл. Из транспортов вышло человек десять солдат, рассыпавшись веером и выстроившись в линию на гребне. Культисты носили доспехи с выгравированными на них символами Отпрысков Темпестус. Каждый носил в качестве украшения отлитые из железа кости, звеневшие при движении, точно лезвия по точильному камню. В их манере ходьбы проглядывалось что-то омерзительное, неестественное, казавшееся ещё более отвратным из-за металлических черепов, грубо прикреплённых поверх масок.
На Чёрных Храмовников нацелились пробивные лазружья, но Хелбрехт и его братья не дрогнули.
— Сдавайтесь! — раздался усиленный воксом голос. — Сдавайтесь, и мы придадим вашей смерти смысл!
Хелбрехт стоял впереди братьев.
— Нет, — произнёс он.
Шеренга культистов, как один, сделала шаг назад. Их боевой дух уже находился на грани. Перед главарями еретиков стеной встало эхо прошлого — воины той же крови, что с особым тщанием уничтожили их мир. Одной мысли о том, что вернётся хотя бы горстка из них, было достаточно, чтобы вселить в хеваранцев страх и отчаянную ненависть. Хелбрехт почти видел их внутреннюю борьбу; солдаты дрожали, представ перед лицом настоящей войны. Они, впрочем, как и многие дураки, повели себя по-детски, решив поиграть в революцию.
За спиной послышался звук вроде скрежета о камень. Скрежет плавно перешёл в хохочущие раскаты грома. Затем заскрипел металл: крайний «Таврокс» справа зашатался, словно внутри двигалось что-то необычайно увесистое. Загромыхала тяжёлая поступь, и культисты отпрянули в сторону: под тусклый свет хеваранского солнца вышла массивная фигура.
Пришедший возвышался над всеми смертными. Возможно, он был даже выше ростом, чем любой из отряда Хелбрехта — за исключением самого верховного маршала. Несмотря на выправку и размеры, Хелбрехт не мог заставить себя думать о мерзавце из «Таврокса» как о равном себе. К нему приближалось нечто тошнотворное. Чудовище в облике человека. Раб варпа.
Он походил на идола Голгофы, но при этом двигался, совершенно живой и отвратительный. Тьма окутывала чудовище, будто одно его присутствие отравляло воздух. Броня блестела железно-серым, а на плече красовались чёрно-жёлтые полосы. Он не носил шлема, удерживая его прижатым к бедру и являя Храмовникам плоское, звериное лицо, искажённое ухмылкой.
Годы Долгой войны оставили на предателе жестокий след. Лицо его покрывали, словно знаки отличия, шрамы и плохо залеченные раны, казавшиеся незаживающими. Кожа оставалась бледной и безволосой, и, когда еретик раскрыл рот, Хелбрехт разглядел в нём заточенные выступы, заменявшие зубы. По всей видимости, некогда благородные черты предателя обескровило мучительное истощение — до такой степени, что он превратился в существо, столь же уставшее от мира, опустошённое и лишенное надежды, как окопы, по которым оно привыкло бродить.
— Признаюсь, я уже начал волноваться, — булькнул еретик. — Рад, что вы заскочили на огонёк: кровь взывает к крови, подобное — к подобному. Так уж заведено. А как обрадуется мой господин, когда узнает, что ко двору прибыли выкормыши Дорна! Пускай вы и полукровки из второго поколения... — Он фыркнул и потянулся назад, вытаскивая из-за спины длинный силовой топор. — И кому же я оказываю честь беседовать?
— Я Хелбрехт, — бросил магистр ордена. — Верховный маршал Чёрных Храмовников и наследник мантии Сигизмунда. Я не боюсь ни тебя, предатель, ни твоих творений. Как не устрашает меня и тень твоего хозяина. Если он так и впрямь так могуч, пускай предстанет предо мной — я испытаю его удаль! Нет ничего хрупче его железа и чести.
Железный Воин захлебнулся в приступе смеха, перешедшего в чахоточный кашель. Он сплюнул в пыль комок зловонной слюны и по-бычьи шагнул вперёд. Культисты, как испуганное зверьё, шарахнулись от него.
— Какой помпезный титул для вожака отчаявшихся... — еретик повертел в ладонях рукоять топора. — В те дни, когда мы ещё следовали за Императором, Четвёртый удерживал миры, обходясь вашей численностью… И взять такой — задача не из лёгких! — Он снова рассмеялся. — А теперь пораскинь мозгами: когда Имперских Кулаков призвали на Терру добавить позолоты стенам ложного Императора… да вы и сами знаете, легион ушёл почти целиком. Ты только представь, насколько вы были слабы, что для защиты Дворца потребовались почти все силы Седьмого! Всё ради того, чтобы изображать славных преторианцев трусливой твари, у ног которой уже были десять тысяч Его собственных.
— И из уст врага польётся ложь и презрение, ибо душа его открыта всякому зрячему. — Хелбрехт направил меч на громадного монстра. Вытянутый вперёд клинок давал возможность различить сверкающую сталь священного клинка и изношенное облачение Железного Воина. — Я хочу знать, кого убиваю.
— Смелый… впрочем, как и все из помёта Седьмого. — Еретик хохотнул. — Перед тобой — Ликас из Четвёртого. Ликас, шагавший по Терре ещё до зачатия твоих предшественников и поклявшийся верой и правдой служить величию и славе Торвена Вакры — кузнеца войны и владыки Хеварана.
Хелбрехт снова шагнул вперёд, не двинув клинком — он остался в том же положении, ожидая пронзить глотку Ликаса. Он уже представил смертельный удар и поток зловонной крови, когда голова отделится от плеч, раскрыв сточную трубу шеи. Хелбрехт не сомневался в собственном превосходстве, ведь он — присягнувший Трону рыцарь и воин Самого Императора. Верховный маршал не испытывал страха даже перед лицом древнего чудища.
— У Хеварана лишь один владыка.
Существо, называвшее себя Ликасом, расхохоталось. Оно насмешливо склонило голову набок, взметнув язык в пыльный воздух, словно ящерица, почуявшая бурю. Раздался свист. Не ветра, но принесённый им. Хелбрехт понял долю секунды спустя.
Артиллерия!
— Тогда посмотрим, сумеет ли он тебя защитить, — прорычал Ликас.
Железный Воин уже пришёл в движение, а его солдаты открыли огонь.
Пространство вокруг взорвалось в очищающем пламени.
Глава тринадцатая: Сквозь веру и пламя
На поле боя царил хаос: завывали порывы удушливых пыльных бурь и ревел огонь. Снаряды рвались вдоль почти всей посадочной линии «Владыки», окружив корабль и его защитников удушающей пеленой из тени и пепла. Хелбрехт с клинком наготове смахнул пыль с доспехов.
Враг двинулся вперёд сквозь пылевую завесу.
Отряд без лишних указаний организовал круговую оборону вокруг «Пламеня Терры». Силуэты Чёрных Храмовников вырисовывались из дыма, подобно ожившим статуям, окутанным могильной пылью. Священное чёрное стало серым и белым — тенями на пустынном ландшафте.
Толпу культистов прорезали лучи багрового света. Звяканье побрякушек из костей разносилось причудливыми отголосками в истерзанном воздухе. Болты трещали в дыму, детонируя, и вонь их дейтериевого ракетного топлива мешалась с буйством перебивавшего её смрада.
Рамберт выкрикивал гимны в лицо искусственной буре. В свете зарядов «адовых ружей» маска-череп тускло мерцала красным, отражая гнев капеллана и его ненависть к заносчивым еретикам. Нивело сражался подле верховного маршала: постоянное присутствие Хелбрехта вселяло уверенность в намеченной цели. Молодые космодесантники, Теодвин и Андроник, без передышки обстреливали врага, прерываясь лишь на перезарядку во время продвижения вперёд.
— Как нагло для смертных! — процедил Нивело. Его слова почти мгновенно поглотили звуки войны. Лазерные разряды ударились в щит, заставив ветерана выругаться. Он повысил голос, перекрывая шум битвы. — По сравнению с нами они — ничто! Мы выстоим! За верховного маршала!
— За верховного маршала! Во имя Императора! — вскричал Больхейм, устремляясь вперёд, словно движимый стихийной силой природы. Рывок Чемпиона точно прорезал полосу чистоты во мраке, озарённую едва уловимым светом. Чёрный меч потрескивал, едва сдерживая прикованную к запястью ярость. Метаясь из стороны в сторону, клинок отбрасывал гранаты и заземлял взрывы силовым полем. Хелбрехт догадался, что избранник Императора ищет добычу покрупнее. По мере того, как Его воля распространялась всё дальше, долг Чемпионов заключался в сражении с величайшими врагами людей.
Ты это предвидел? Приведёт ли бой к Рудименту? Неужели мы зря хранили надежду, неужто зря лелеяли мечту о реликвии... Ты решил повести нас на обычную битву?
Возможно, так оно и было. Хелбрехт последует любой Его воле; он бросится хоть в самое сердце Разлома, если это послужит замыслу Бога-Императора. Однако сейчас верховного маршала поглотила смертельная схватка: древнейшее испытание оружия и воли, поединок правды против лжи. Святости и богохульства. Веры против ереси.
Они предали. Одни — совсем недавно, как эти культисты, другие — ещё десять тысяч лет назад, когда бестии вроде Ликаса лишь на словах поддерживали Великий крестовый поход Императора. Железных Воинов, как и их последователей, также подвергли испытанию, и Четвёртый легион его провалил. Хелбрехт знал, что никогда не предаст. Да, иногда он сомневался, и Император проверял его веру, и в итоге Хелбрехт обрёл лишь великую силу. Возрождался снова и снова. Большего от Рубикона он и не просил.
Магистр Чёрных Храмовников стиснул зубы.
— За мной, братья! — взревел Хелбрехт. — Предатели восстали, чтобы сразиться лицом к лицу с нами, но им не выжить под светом Его! Хеваран — мир Императора! А Мы — Его воины! Сражайтесь! Превозмогайте!
Темнота и смог казались неестественными: их подпитывало присутствие еретиков-астартес. С каждым взмахом на доспехе Хелбрехта оседало больше и больше пепла. Каждое движение отнимало больше сил, будто он пробирался сквозь смолу; будто бомбардировка изменила гравитацию мира. Но для магистра ордена то была лишь мимолётная дезориентация. Простой упадок сил — ниже его достоинства.
А затем всё исчезло. Бессилие прошло. Не потому, что исчезло ощущение тяжести: Хелбрехт просто осознал, что должен двигаться быстрее.
Ликас пронёсся сквозь дым. В мгновение ока оказавшись рядом, еретик взревел.
Топор пролетел по смертельной дуге, но Хелбрехт скользнул назад, оказавшись вне пределов его досягаемости. Танец смерти сопровождался огнём автопушек. Хелбрехт нанёс удар; Меч верховных маршалов рассёк воздух, подобно лучу света во мраке. Летящий клинок осветил изуродованное лицо Ликаса, искажённые черты которого под непорочным блеском меча показались ещё более неправильными. Предатель стал символом прошлого — тенью того, кем когда-то являлся, поддавшись порче.
— Я ожидал большего, — пробормотал Ликас. — «Верховный маршал Чёрных Храмовников», а на деле… Чужое оружие, новенький доспех… Без всего этого ты — ничто.
Топор почти попал в голову Хелбрехта, но столкнулся с лезвием меча. Хелбрехт отбросил еретика назад, восстановив равновесие.
— Я меч Его! Я Его рыцарь! — зарычал Хелбрехт.
Артиллерийские снаряды рвались вокруг них. Земля сотрясалась; воздух пылал. Бой обрёл собственный ритм. Боковым зрением Хелбрехт заметил, как к нему отчаянно прорубаются Больхейм и Нивело. Их разделяло расстояние, полное смятения и огня. Воздух полнился взрывами крак-гранат и мелта-бомб, испускавших всё больше тепла и света.
Доспех то и дело лизали языки пламени. Под натиском ударных волн броня задрожала; в неё безостановочно бил безжалостный град обломков, будто чья-то рука старалась прижать Хелбрехта к земле. Железный же Воин не испытывал подобных затруднений. Казалось, сокрушительный груз войны приносил ему не больше сложностей, чем раздражающий ливень.
— Какое же ты убожество, — злорадствовал Ликас. Он пускал слюни, кривя губы в издевательской ухмылке.
Их клинки вновь встретились в снопе искр и разрядившейся энергии. В какой-то момент соперники разошлись в стороны, и Хелбрехт тут же занёс руку для удара. Его бронированная перчатка стукнула в голову Железного Воина сбоку. Еретик попятился назад и зарычал. Плюясь кислотой, он очухался и кинулся на Хелбрехта слева. Меч верховных маршалов взметнулся вверх, но в тот же миг в бок Хелбрехта вонзился топор. Храмовник подавил стон боли. Полившаяся по доспеху кровь стала для Хелбрехта успокаивающим теплом. Боль всегда служила сынам Дорна вином, которым они пировали с героями.
Истина лежит в агонии. Прогресс — в страдании. Спасение же заключено в битве.
Железный Воин был неумолим. На верховного маршала сыпались удар за ударом; он то отклонял их клинком, то просто выдерживал за счёт стойкости. На плече появился ещё один порез. Хелбрехт заворчал, отступил назад и, не теряя времени, ринулся на Ликаса. Клинок пронзил туловище твари, в потоке вонючей чёрной крови пройдя и керамит, и плоть.
Ликас бросил на Хелбрехта полный ненависти взгляд, запрокинул голову и ударил ей верховного маршала по шлему.
Удар сбил Храмовника с ног. Лезвие выскользнуло из его руки и пало на камень. Ликас ехидно посмотрел на него сверху вниз, не скрывая торжества.
— Даже самые могучие смертны, — забулькал он; из уголков рта сочились мокрота и кровь. — Постарайся запомнить эти мгновения, ибо так ты умрёшь. Забытый и неоплаканный. Лишь новая горстка костей на паломнической тропе.
— Я... — невнятно пробормотал Хелбрехт. — Я не погибну здесь.
Жар от кровотечения незаметно обратился жжением, пульсирующим по венам в такт биению сердец. Он чувствовал, как боль распространяется по телу. Оружие… Будь то проклятие варпа или яд, — он чувствовал привкус смерти. На лбу выступил пот. Верховный маршал попытался заговорить, но слова застряли в горле. Слюна вспенилась и загустела, но не из-за едких порывов ветра, песка и дыма: Хелбрехт захлёбывался, он будто тонул в грязных водах кипящего моря.
Злобная ухмылка расползлась по изодранной кожаной маске лица Ликаса: он снова занёс топор.
Но вдруг в предателя врезалось чёрное пятно, оставляя за собой инверсионный след из пылающих обломков через шторм. Это Нивело с боевым кличем отбил щитом удар топора, а другой рукой без остановки рубил бронированную тушу Ликаса. Лишившись победы, Железный Воин отступил, рыча и плюясь от досады. Хелбрехт приподнялся на локтях, попытавшись снова встать на ноги, но силы покидали его.
Нивело сражался как берсерк. Каждый выпад отдавался яростью, окрашивался ею, не ослабевая, даже когда щит прогибался и, наконец, сломался, разрубленный непрекращающимися ударами топора Ликаса. Они градом сыпались на щит до тех пор, пока усиленный энергетическим полем металл не раскололся. Нивело швырнул его обломки в лицо врагу, осыпав Ликаса дождём из обломков лонжеронов и зазубренных краёв.
Глаза Нивело блеснули, но всего раз.
— Верховный маршал, — проговорил ветеран прерывающимся голосом. — Прости.
Топор настиг Нивело снова. Сначала в бок, а затем — в рваную рану на груди, где клинок предателя прорубил доспех и расколол храмовничий крест. Нивело поник. Рука, ослабев, выпустила меч, а другая распростёрлась на изломанной, горящей земле. Ветеран постарался приподняться, как до сих пор пытался и Хелбрехт, но на этот раз новый удар поверг его обратно в пыль.
Голова в шлеме откатилась от тела. Кровь героя-мученика окрасила песок.
Воздух наполнил вой, стремительно перерастающий в рёв. Хелбрехт напрягся изо всех сил и повернул голову в сторону «Владыки»: тот уже поднимался из собственной могилы. Орудийные установки корабля развернулись и открыли огонь, не обращая внимания на ответную стрельбу неприятельских автопушек. Первый «Таврокс» погиб во вспышке пламени, сбив на землю линию из своих немногочисленных защитников. Второй транспорт попытался отъехать, но и его настигла очередь из тяжёлого болтера. Какое бы еретическое пламя ни вспыхивало сквозь дым, оно было не в силах преодолеть потрескивающий барьер пустотных щитов.
Железный Воин, проклиная небеса и рубя воздух, сквозь водоворот битвы пробирался обратно. Ярость сквозила в каждом его движении — ярость несостоявшегося убийства. Хелбрехт знал, что с этим воином ему суждено встретиться вновь. Собрав угасающие силы, он поклялся в неотвратимой смерти еретика.
Поверх безумия схватки верховный маршал слышал голоса. Хелбрехта подняли чьи-то руки, унося его к ожидающему кораблю. Первым он распознал голос Больхейма. Чемпион поддерживал магистра, шепча молитвы утешения и раскаяния. Затем подбежал Теодвин — ровно в миг, когда Рамберт поднял Меч верховных маршалов. Андроник стоял с мечом Нивело в руках, застыв в благоговейном созерцании.
В конце концов мрак сомкнулся над ним, и верховный маршал Хелбрехт больше ничего не видел.
Глава четырнадцатая: Суд
Он всегда считал, что смерть приведёт душу к золоту и славе, но она привела его в обитель изношенных сердец и разбитых мечтаний, похожую на Хеваран. Кладбище помыслов и идеалов простиралось во всех направлениях. На краю восприятия плясали тени, отголоски прошлого наконец обретали форму. Некоторые походили на скелеты, время от времени вспыхивающие тусклым зелёным пламенем, в то время как другие носили рога и мечи из ещё более чёрной тьмы.
Он вспомнил всех врагов, с кем сражался. Сколько их — и не счесть. От фантомной боли вновь заныла рука, будто агония подчинила имплант своей воле. Однако в глубине души он понимал, что по-настоящему ранило его душу: победа, которую отнял Повелитель Бурь Имотех. Он вспомнил, как потерял руку, и осознал истину произошедшего, ибо его перековали по образу и подобию Дорна.
«Сыновья — отголоски своих отцов, — подумал он, — но не все отголоски созданы равными».
— Так вот чего ты боишься?
Хелбрехт поднял голову. Перед ним стояла сотканная из теней, как и остальные призраки, фигура, — достаточно близко, чтобы разглядеть подробности. Ее можно было узнать безошибочно: облачённая в самые чёрные доспехи и увешанная боевыми наградами и печатями чистоты. Этот образ нельзя было спутать ни с каким другим. Вместо лица пришедший носил посеребренную посмертную маску. На мгновение Хелбрехт решил, что его проведал Гримальд, каким-то образом лишившийся жизни и перенёсшийся сюда, в измерение усопших. Однако голос принадлежал не ему.
— Мордред?
Реальность содрогнулась от одного только звука произнесённого имени. В пейзаж тут же вкрался приглушённый цвет. Равнины обросли языками огня и крови. Они застыли, наблюдая, как две души возносятся выше, на небо. Вокруг расцвели звуки боя, бушуя взрывами болтов и лязгом мечей.
— Для меня было честью сражаться и погибнуть, исполняя волю Его. Борьба с Архиврагом — величайшее из начинаний нашей родословной. Так сражались и Дорн, и Сигизмунд. Мы с тобой — не отголоски наших предков. Мы — их наследники.
Хелбрехт опустил голову и заметил, что облачён в белые одежды просителя, не запятнанные кровью и другими следами войны. Без доспеха он почувствовал себя обнажённым.
— Ты — верховный маршал, — продолжал Мордред. Хелбрехт сжал кулаки. — Ты сам повторял эти слова снова и снова. Ты бросал орден в пламя войны, чтобы доказать их правдивость... Под твоим руководством орден совершил невозможное в кампании с Дьяволами, а затем и на Армагеддоне. Разве не так ты выполнял долг?
— Здесь ведь покоятся праведники, кто достойно сражался и погиб в битве, прямо как вы. И когда придёт время, нас сменят не менее достойные.
— Значит, моё место занял Гримальд. — Череполикий шлем одобрительно кивнул. — Душа ордена, как и всегда, пребывает в самых надёжных руках.
Где-то в призрачном фрактальном не-пространстве сна раздались радостные возгласы. Кладбищенский ветер нёс аромат ладана. До Хелбрехта доносились гимны, танцующие на грани восприятия, и ангельский хор.
— Вы правы. Гримальд — настоящий герой, удостоившийся чести с первых же деяний, совершённых в сане. Нет сомнений, что и он сам изберёт достойного преемника.
Смех Мордреда больше походил на мрачный лай:
— Ты и впрямь думаешь, что погибнешь здесь?
— Если я ещё не умер, то да.
— Имей веру, верховный маршал. Не только в Него, но и в себя.
Мордред отступил назад, тотчас же исчезнув в тени. Она поглотила бывшего магистра целиком, вобрав в свои объятия даже самые чёрные уголки доспеха.
Он шёл по постоянно меняющемуся полю боя, под движущимися лонжеронами из блестящего чёрного металла на открытую местность, где в ложных небесах, крича, бурлил имматериум. Он стоял лицом к лицу с тиранами ксеносов. Сражался с князьями варпа, не имея при себе ничего, кроме клинка. Освобождение Цефиана IV... Под взором более великих он вновь и вновь подтверждал, что достоин.
— И мы не ошиблись, передав бразды правления тебе, — произнёс Дейдин. Предыдущий маршал посмотрел на него с той же простой отеческой заботой, что и при жизни. Он был в полном боевом облачении, как и тогда, во времена Цефианского крестового похода. — Ты подходил на роль магистра, как никто другой.
— Один из самых молодых Храмовников, ставший Братом по Мечу… — вставил другой голос.
Из тумана выступил верховный маршал Кордел. Он предстал без всяких изъянов. Безукоризненный. На теле не виднелось даже ран от топора, которым его лишили жизни. Доспехи мерцали тёмным светом, сверкая позолотой и знаками отличия. Два легендарных воина обошли кругом Хелбрехта, придирчиво осматривая его.
— Затем маршалом, а после и верховным маршалом. Ты служил и продолжишь службу.
— Я вслепую забрёл в логово врага, завёл в засаду братьев. Они все погибли! — Хелбрехт упал на колени, в пыль и пепел своего сна. Ему ничего не снилось, когда он переходил Рубикон. Император избавил его от Своего вмешательства. Он задавался вопросом, почему. Пространство обрело пейзаж предательского прошлого Хеварана.
— Верховные маршалы не совершенны. И не бессмертны. Величайшие из нас умирают: не всем суждено принять участие в последней битве Сигизмунда, полной славы и непокорства. — Кордел покачал головой. Его шлем оставался бесстрастным, хотя голос выдавал гордость маршала. — Ты прошёл через смерть и преобразился ради Империума. Ты узрел вновь странствующего по звёздам полубога! О таких чудесах мы могли лишь мечтать!
Дейдин взял Хелбрехта за руку и помог подняться на ноги. Хелбрехт вздрогнул и посмотрел вниз — одежду пятнала кровь.
— Грёзы… — горько рассмеялся Хелбрехт. — Сон не может длиться вечно.
— И всё же мы здесь, — одновременно произнесли Дейдин и Кордел. — Помни, сила Империума — в преданности его народа и силе веры людской.
Туманный свет этого места становился всё более беспорядочным, пока не преобразился в золотистое сияние, похожее на восход солнца. Он хлынул внутрь и рассеял призраки братьев и врагов. Последнее, что он успел увидеть, — два героя, опускающиеся на колени, словно в молитве, и волна озарения разом поглотила пространство.
Золотой свет обжигал, омывая тело. Нервные окончания дёргались от обилия ощущений. Его заново крестили в огне войны.
Битва вокруг него застыла, словно картина. Он мгновенно понял, куда попал, ведь только что исчез из этого места, от суматохи, что повергла его в пыль. Длинные склоны, усеянные трупами еретиков, и след на месте, где лежало его израненное тело.
— Нелегко смотреть на собственную могилу, но такая судьба не хуже любой другой, — с глухим смешком в голосе проговорил Нивело. Ветеран предстал целым и невредимым, таким же сильным и жизнерадостным, как предыдущие призраки. Созданный из теней и чёрного пламени, Нивело выделялся на фоне общего золота. И эта рана, самая свежая из всех, болела всё острее.
— Брат, — обратился Хелбрехт. — Прости меня.
— Как бы я хотел, чтобы простил меня и ты. Я просил об этом, ибо не хотел умереть с грузом невыполненного долга. Этой неудачи я боялся больше всего на свете.
— Мы не боимся, — строго отчеканил Хелбрехт, шагнув вперёд, будто одно его присутствие могло рассеять призраки врага, изменить ненавистное прошлое и вернуть к жизни брата. Он схватил Нивело за предплечья и встряхнул ветерана. — Мы выше страха!
— Мы обрели контроль над страхом, но не избавились от него. Неудача — проклятие для любого из сыновей Дорна. Что может быть хуже, чем не выполнить долг... — Нивело повернулся, осматривая замершее поле битвы. Кулаки щитоносца сжимались и разжимались, свободные от привычного веса оружия. Нивело выглядел меланхоличным, лишённым цели.
Но, с другой стороны, подумал Хелбрехт, таков удел призраков. Оплакивать и преследовать других. Насмехаться.
— Не спеши оказаться рядом с Ним, верховный маршал, — взмолился Нивело. — Ты пережил больше многих. Галактике нужны такие герои. Для меня было честью стоять в твоей тени и наблюдать, как ты продвигаешься по служебной лестнице.
— Иметь такого товарища для меня было точно такой же честью, — ответил Хелбрехт. — Ты всегда служил мне мечом и щитом. Мы ещё встретимся, брат. Когда верные сыны Империума поставят Галактику на колени, расправятся со Зверем, и настанет назначенный мне час — тогда мы предстанем перед Императором, чтобы вечно сражаться в Его войнах.
Нивело стоял на коленях в пыли посреди собственной пролитой крови. Павший воин больше не поднимал глаз. Мир, казалось, снова содрогнулся. Ветер завыл с новой силой вместе с грохотом артиллерии. Хелбрехт заметил, как за золото сна уцепилась тьма. Когда всё начало меркнуть, Нивело заговорил в последний раз:
— Опусти глаза в пыль, брат. Хеваранцы строили, а значит, оставили в прошлом и свой след. Тебя направят козни, хитрости и ловушки врага. Обрати клинки предателей против них самих, даже в самой могучей из их крепостей.
Глава пятнадцатая: С грани смерти
Первый вдох выдался судорожным. Хелбрехт будто всосал глоток воздуха. Он подскочил. Сердца бешено колотились: в венах горел не яд предателя, а новая, бьющая через край жизненная сила. Он дрожал, пока не понял, что трясётся не его тело, а помещение, в котором он находится.
Они пребывали в пути. На корабле. «Пламень Терры» горел в полную силу. Теодвин коснулся шеи Хелбрехта, и он почувствовал укол инъектора, сопровождаемый шипящим щелчком.
— Трон, — выдохнул Хелбрехт.
— Воистину, Император присматривает за вами, — шепнул Теодвин. Апотекарий повернулся и посмотрел мимо распростёртого верховного маршала. Он кивнул Больхейму.
Чемпион стоял на коленях, опустив Чёрный меч остриём вниз. Меч верховных маршалов лежал рядом с владельцем. Рука Хелбрехта потянулись к рукояти, едва он заметил клинок. Он уже ощущал, как черпает силу в близости к священному металлу. Прикосновение к тому самому оружию, которым когда-то владел Сигизмунд, вложило в ладони новую мощь. Хелбрехт сразу почувствовал себя лучше, а страдание и замешательство исчезли.
— Доложите обстановку, — поморщившись, Хелбрехт поднялся на ноги. Он снова взял в руки меч. Неуверенность уходила вместе с болью, уступая место приливу праведного негодования. — Статус?
— В настоящее время мы движемся под прикрытием экваториального шторма, верховный маршал, — послышался в воксе голос Вольфхера. — Он должен скрыть нас от элементов орбитальной обороны противника и обеспечить прикрытие для перегруппировки и повторного вступления в бой.
— Благодарю, брат Вольфхер. Есть ли какие-нибудь известия с орбиты? Сообщения от крестовых походов или выживших на «Несокрушимой вере»?
— Ничего, господин, — бесстрастно ответил Вольфхер. — Помимо нескольких изолированных молитвенных каналов, в данный момент осуществляется единственная вокс-трансляция. Секунду…
Разрешение сигнала произошло с некоторой задержкой. Голос говорил не переставая, спокойным, размеренным тоном. Тембр стал раздражать Хелбрехта ещё до того, как тот вник в суть речи. Она была насквозь пропитана напускным благородством. Сладкие обещания разливались по воксу, словно яд. Подстрекая к мятежу, «неоспоримые» доводы могли утопить целые миры в крови. Стиснув кулаки, верховный маршал закрыл глаза и прислушался.
— Возрадуйтесь, ибо вы освободились из застенков вины и стыда. Десять тысяч лет истории давили на вас — давили до тех пор, пока не отняли способность держаться на ногах, дышать и строить. Вы изнываете в пыли, в то время как паломники разгуливают по вашему же миру, как будто он существует для их развлечения. Я отрицаю такой порядок! Эпоха камня закончилась, и наступил железный век. Возрадуйтесь, ибо я Торвен Вакра, кузнец войны Четвёртого легиона! Я воскрешу вас из пепла! Я дам вам искупление пред ликом истины! Этот мир обретёт свободу, и вы вознесёте молоты и кирки к звёздам для истинно праведного иконоборчества, где единственными сооружениями, которые вы сотрёте в порошок, будут памятники Ложному Императору. Поклянитесь в верности мне, и вы наконец покончите со своим прошлым и сбросите оковы ложного греха.
— Предательская ложь! — гаркнул Хелбрехт. Он расхаживал по отсеку, как загнанный зверь. Его разум захлёбывался в ярости, ею же и подпитываемый. — Сжечь всех предателей до последнего! Сокрушить всех их пособников!
— И всё же... — подал голос Больхейм. — Император счёл нужным привести сюда братство в переломный момент. Нас призвали, когда лучи Его осветили лица врагов. Действовать нужно не грубой силой, а священными клинками. — Он взял Чёрный меч и поднял его параллельно клинку Хелбрехта. — Я вынес тебя из той битвы, как Дорн вынес Императора из логова Архиеретика. За этим я здесь. Не ради священного доспеха, но чтобы служить тебе щитом.
Помни, что сила Империума в преданности его народа и силе веры людской.
— Другие передачи, — уже спокойнее произнёс Хелбрехт. — Молитвенный канал… сможешь определить источник?
«Пламень Терры» низко пронёсся над дюнными морями Хараса, где под дрейфующими песками покоились руины прошлого. Из-под поверхности торчали шишковатые верхушки башен, похожие на корявые мёртвые пальцы, тянущиеся к небесам в попытке проложить себе путь из заслуженной могилы. На равнинах виднелась каменная кладка, собранная как попало. Некоторые участки её были плоскими, другие — массивными, а третьи располагались, образуя широкие дуги. Ряд за рядом камни расставили по равнинам, впечатав в бесплодную хеваранскую почву. Сверху, когда «Владыка» пролетел прямо над кладкой, становилось всё явственнее, что она изображает: в пустошах Хеварана красовались распростёртые крылья аквилы.
Чтобы выложить камнем подобный узор, требовалась работа поколений. Видимо, когда-то первый праведник положил один камень, который со временем обрастал десятками, а потом и сотнями других. В горячечных слухах, которые передавались из уст в уста на паломнических тропах Хеварана, пройти Орлиными путями Хараса считалось делом истинной набожности.
Пески под «Пламенем Терры» кишели паломниками в серых одеждах: они преклоняли пред узором колени в молитве или совершали длинные переходы между выходами камня на поверхность. Опалённые солнцем лица смотрели в небо на ревущего «Владыку». Некоторые падали на колени в истовом умилении, посчитав себя благословенными вдвойне.
Плазма поцеловала песок, потоки перегретого воздуха превратили его в стекло. Корабль зашёл на посадку, и вокруг него собралась целая толпа. Пилигримы прижимались лицами к земле, словно серые призраки перед чернотой металлического корпуса.
Задние пандусы с шипением раскрылись, и воины из отряда Хелбрехта зашагали вперёд. Верховный маршал держал голову высоко, а спину — ровно. Он не запятнал бы себя проявлением боли или слабости перед смертными.
— Хвала Господу-Императору, — выдохнул один из пилигримов, пожилой, с морщинистым лицом и густой сединой в волосах и бороде. Стоя на коленях, он поднял взгляд на возвышающиеся фигуры. Десятилетиями он ходил по паломническим тропам Империума, но ни разу за это время не удостоился устрашающей чести лицезреть Адептус Астартес. Однако теперь пятеро из них стояли прямо перед ним, облачённые в черноту, настолько глубокую, что казалось, будто космодесантники в силах смирить саму ночь своими клинками и крозиусом. Они явились на Харас воплощённым чудом Императора, сотворённым Им из собственного ужаса и гнева, — какими и должны быть Его ангелы.
— Поведай, — прорычал Хелбрехт. Он сделал ещё один шаг вперёд, и старик попятился, чуть не споткнувшись о каменный узор за спиной. — Кто ты и чем докажешь верность Ему?
— Повелитель, я... — Старик умолк, изо всех сил стараясь взять себя в руки. Спустя пару секунд он заставил себя поднять глаза на полубога, всё ещё нащупывая внутреннюю решимость. — Ларен. Мастер путей Ларен. Я веду эту паству верных Императору по избранному ими пути — пути, по которому я сам странствовал два десятка лет, а до этого еще три по другим тропам Империума…
— Значит, все эти души горят верностью и жаждут исполнить Его волю? — С тех пор, как Хелбрехт спустился из похожего на пещеру отсека «Владыки», его рука не выпускала рукоять клинка. Он излучал потребность в насилии, заряжая воздух заразительным напряжением. Его братья также были на взводе, готовые к любому ходу событий.
— Господин, тут нет никого, кто отвернулся бы от Его света, — негромко сказал Ларен. — Если в душе вашей остаются сомнения — не щадите, вонзите клинок мне в сердце, ибо я заслуживаю смерти, если позволяю богохульству цвести под моим же присмотром.
— И всё же, — проворчал Хелбрехт, — этот мир болен. Целиком. Хеваран продался Архиврагу и насквозь пропитан порчей.
Его слова потрясли собравшуюся паству. Кто-то сотворил на груди знамение аквилы, а кое-то зарыдал.
— Тише, Павра, — снисходительно прошептал Ларен. — Сейчас не время лить слёзы. — Он поднял глаза и встретился взглядом с Хелбрехтом. — Ибо настало время войны. Священной войны.
Несмотря на раны и потерю товарища, Хелбрехт позволил себе улыбнуться. Ему нравился этот старик. В нем ещё жили непреложные истины Империума и подпитываемая яростью вера. Именно такие люди служат топливом Вечного крестового похода.
— Из уст правоверных льётся истина, — нараспев произнёс Хелбрехт. — Какое количество душ ты ведёшь по пескам?
— Не могу назвать точную цифру, повелитель. — Ларен почесал подбородок. — Человек двести. По равнинам странствуют и другие караваны, но ими я не руковожу и не знаком с ними.
— Двух сотен вполне достаточно, — ответил Хелбрехт. Он прошел мимо склонившегося в поклоне мастера путей и оглядел толпу паломников. Взгляды неулучшенных смертных скользили по его доспеху. Он знал, что вызывает у простых праведников благоговение и страх, — впрочем, точно так же, как и у большинства людей Империума.
Трепет смертных — бремя Адептус Астартес. Образцовые воины Империума, но навсегда отделённые от его народа, обращённые в святое могущество, способное своим присутствием переломить ход целых войн. Не удар молота, но разрез скальпелем.
— Я хочу, чтобы ты собрал самых способных. Всех, кто сможет работать киркой и молотом во имя Императора.
— Будет исполнено, господин, — нетерпеливо пропищал Ларен. Он неуверенно поднялся на ноги, покрытый въевшейся пылью руин Хеварана. На мгновение Хелбрехт увидел перед собой одно из привидений, преследовавших его во сне. — Чего требует от нас Император?
— Того же, что и от меня, мастер путей Ларен, — ответил Хелбрехт. — Войны.