Бюрократы, masseditregex, Администраторы
3093
правки
Изменения
Перейти к навигации
Перейти к поиску
Нет описания правки
{{В процессе
|Сейчас =12
|Всего =14
}}
== '''Пролог''' ==
Не все обитатели подулья – уроженцы теплого сумрачного царства под Городом-Ульем. Многолюдное подулье принимает в свое лоно каждого: обездоленные, исполненные надежд и отчаявшиеся – огромные темные глубины в равной мере открыты для всех.
== '''Глава 1''' ==
– Что за дело? – спросил Эркет, грохнув своей кружкой по барной стойке, чтобы продемонстрировать нарастающее нетерпение. Сказать по секрету, Эркет скверно переваривал находившееся внутри грязное пойло – особенно в разгар Сезона Пепла – и надеялся, что немного может перелиться через края, избавив его от мучений при употреблении, или от унижений, если оставить недопитым. И оно действительно расплескалось, хотя никто бы этого не заметил среди луж дряни, которыми уже был покрыт поросший илом старый гнутый пиллерс, выступавший в качестве стойки.
Эркет повернулся и сплюнул на пол, наблюдая за покидавшей распивочную шумной толпой, в центре которой находился неизвестный. Будь проклят этот незнакомец, подумал он. Будь проклят этот чужак.
== '''Глава 2''' ==– Да, для странников в пути, – произнес незнакомец, повторив тот же старинный код, который всего несколько часов назад подтвердил его лояльность и дал доступ в это священное место. Услышав это подтверждение, прочие члены Союза захлопали и зашумели, радуясь, что в их ряды прибыл брат. Конечно, за исключением Эркета, который просто насупился в углу. Лакатос заметил его и мысленно поставил себе пометку позднее дать неблагодарному мальчишке какое-нибудь по-настоящему неприятное занятие. – Братья, – сказал он, вставая со своего места на конце длинной пласкритовой плиты, служившей столом переговоров в этой плохо освещенной, плохо вентилируемой и вызывавшей клаустрофобию комнатушке, которую Союз именовал своим домом. – Братья, представляю вам брата Юргена, – продолжил Лакатос, простерев руку в сторону человека слева от себя, уже успевшего подняться со стула. Здесь находились все члены кавдорской банды, бывшие в «Трубе на дороге». Они сидели вокруг стола, не считая Эркета и еще двоих малолеток, вынужденных прятаться в тусклых альковах помещения. Помимо этих людей присутствовало еще с полдюжины других: давние члены Союза, отошедшие от бандитской жизни по возрасту и состоянию здоровья, хотя их положение в Союзе оставалось неизменно прочным. Несмотря на все облегчение, которое Юрген, должно быть, испытывал от того, что обрел место среди друзей, он никоим образом не раскрывал свою тайну. Он не был кавдорцем – это Лакатос знал точно, поскольку долго расспрашивал незнакомца перед тем, как привести его в укрытие-святилище Союза. Нет, этого Юргена можно было назвать обращенным приверженцем дела. Больше насчет его прошлого Лакатос особо ничего не смог разобрать. Он был полон решимости со временем разузнать, что получится, но пока ему не хотелось напирать на вопрос до такой степени, которая бы оттолкнула новоприбывшего. Это может подождать, решил Лакатос. Юрген явно был крайне полезным человеком, и Лакатос хотел, не теряя времени, привести его к Союзу и найти применение его немалым талантам. – Братья, – сказал Лакатос, возвращаясь на свое место. – Представляю вам чудо, созданное Юргеном. Он бросил на длинный стол пергаменты. На сырых страницах до сих пор были видны скрытые регистры и диаграммы. Прочие члены Союза подались вперед к столу, небольшими группами собравшись вокруг бумаг и рьяно их изучая. – Продолжай, Юрген, – произнес Лакатос. – Мы все здесь единодушны. Расскажи нашим братьям то же самое, что говорил мне. Юрген склонился над столом и, широко разведя руки, начал объяснять в своей обычной невозмутимой манере: – Эти таблицы – декларации… счета. Гильдейцы пользуются ими для уверенности, что нанятые работники ничего не воруют. Можно послать караван вместе со счетом, но тот, кого отправили в сопровождение, может просто украсть какой-нибудь товар, а потом изменить счет, чтобы казалось, будто этого там и не было. – Поэтому гильдейцы дают работникам вот это, – продолжил Юрген, указывая на спрятанные регистры, обнаруженные Лакатосом на пергаменте. – Наемники думают, что это обычные пропуска, и потому по прибытии на место сдают их, никаких вопросов. Но, видите ли, покупателю на том конце известно про тайный счет. Он сверяет его со счетом в поставке, и если те не сходятся, ну… тогда он понимает, что кто-то пытается обчистить гильдейцев. Такие счета означают, что у вас не получится замести следы. – А это? – поинтересовался пожилой кавдорец Хенгар, помахав третьим пергаментом, внутри которого находилась не поддающаяся расшифровке диаграмма, совсем не похожая на только что описанные Юргеном регистры. – Что это такое? – Это для реально ценных вещей, – отозвался Юрген. – Для товаров, которые настолько дорогие, что гильдейцы посылают их в запертых ящиках. Чтобы открыть замок, нужен код, поэтому его переправляют вот в таком скрытом виде. Таким образом, даже если кто-то похитит поставку, он не сможет забраться в ящики. Я хочу сказать, эти штуки даже крак-бомбой не вскрыть. Требуется код, а они не будут знать, где его искать. На диаграмме изображен замок, а шифры указывают, в какое положение выставить циферблат, чтобы он открылся. Хенгар откинулся на стуле и кивнул, явно впечатленный. Многие из остальных кавдорцев еще продолжали разглядывать пергаменты, но было очевидно, что необычные познания гостя увлекли их всех. Юрген повернулся к Лакатосу и кивнул, показывая, что закончил. Лакатос мгновение пристально смотрел на него, а затем разразился смехом. – О, друг Юрген, это же не совсем все, верно? – спросил он. – Мне кажется, ты пропустил самую волнующую часть истории. Юрген беспокойно вздохнул. Он снова замыкался в себе. Ему не оставили иного выбора, кроме как дать пояснения насчет пергаментов, но казалось, что у него совершенно не прибавилось желания объясняться самому. – Ну же, – сказал Лакатос, – расскажи нам всем, как прибыл сюда вверить себя нашей власти. Юрген смущенно поерзал на сиденье. Он ссутулился, подался вперед и неохотно продолжил, понизив голос до уровня немногим громче шепота. – У всех есть прошлое, – произнес он. – Милостью Императора его можно оставить позади, когда… скажем так, найдется причина, и я не вижу, чем кому-то из вас поможет знание о моем прошлом, а не просто о моем положении. Справедливо? Юрген поднял глаза и обвел взглядом стол, поочередно высматривая реакцию каждого. Большинство кивнуло, прочие пожали плечами, однако никто не стал возражать на его просьбу. Пока что им было достаточно того, о чем незнакомец хотел сообщить. – Вы когда-нибудь слышали историю Альдермана Грейма? – спросил Юрген, не дожидаясь ответа. – Грейм работал с металлом и камнем, как куртизанка работает с плотью. Он был гением, он мог создать что угодно. Он создал все это место. Несколько кавдорцев, запутавшись от такой справки, оглядели комнату. – В смысле, улей. Альдерман Грейм построил Улей Примус, или, как минимум, сотня тысяч босяков построила его в точности так, как он велел. Конечно, большая часть улья была еще до Альдермана, но за свою жизнь он переделал настолько много, что теперь это его творение и ничье другое. Грейм оставил свой след. Он возвел Шпиль в его нынешнем виде – выше и изящнее, чем это было возможно, как говорили. Никто с тех пор не построил ничего более потрясающего, – заключил Юрген. По комнате разнеслось несколько вздохов неподдельного восхищения. Лакатос улыбнулся под маской, радуясь, что рассказ его нового подопечного настолько увлек остальных. – А когда тот был закончен, – продолжил Юрген, – Хельмавр (тогда это был Садака Хельмавр) признал, что это и впрямь величайшее людское творение, и ничто и никогда не превзойдет его. Или, по крайней мере, Хельмавр решил, что ничто и никогда ''не должно'' его превзойти. – И ничто ведь не превзошло, конечно? – озадаченно вмешался еще один член банды, Лирбус. – Нет, и вряд ли вообще могло, – ответил Юрген. – Разве что, разумеется, Альдерман Грейм каким-то образом превзошел бы сам себя. Допустим, Грейм задумывал выстроить нечто еще лучше, не для Хельмавра, а для собственной семьи. Допустим, дом Грейм обошел бы в роскоши дом Хельмавр. Допустим, появился бы второй шпиль, еще выше и величественнее первого. И допустим, что на его вершине восседал бы Альдерман Грейм. Последовал еще один пораженный вздох. Юрген двинулся дальше, повествуя с непринужденностью под стать тому самодовольству, которое вызывало у Лакатоса его находка: – Этого Хельмавр страшился более всего, и поэтому, когда величайший труд Альдермана Грейма был завершен, Садака заточил его внутри: в Шпиле, который тот же и построил. В самих его стенах. Не столько заточил, сколько ''похоронил''. Понимаете, Альдерман Грейм создал нечто такое, что Хельмавр не мог позволить превзойти или хотя бы повторить, и потому от Альдермана Грейма пришлось избавиться. – Так вот, с этими хитрыми схемами, – произнес Юрген, указывая на пергаменты на столе, – я достиг почти того же. Создал нечто такое, что гильдейцы хотят навсегда оставить непонятным для всех, кроме них самих, и поэтому они решили: от меня необходимо избавиться. Лакатос откинулся в кресле, сияя от гордости. Восхищение прочих членов Союза было физически ощутимо. Они уже приняли Юргена как брата, товарища по делу, и считали его человеком, который обладает знаниями или торгует подобными вещами. Возможно, считали его чрезвычайно хитрым вором, но им ни на миг не пришла в голову мысль, что он может быть создателем столь поразительных вещей, как привезенные им регистры. – Это ''ты'' сделал? – не до конца поверив, переспросил Хенгар. – Да, – сказал Юрген. – И могу сделать снова. Лакатос разразился хохотом из-под маски. Через несколько мгновений комнату заполнила буйная какофония смеха и аплодисментов. Кавдорцы колотили ладонями по столу, а те, кто мог дотянуться до регистров, хватали их и триумфально махали ими в воздухе. Все собравшиеся осознали значимость этого незнакомца – этого Юргена – и секретов, которые он с собой привез, а также вполне осознали ту власть, что сулило им его прибытие. Лакатос снова поднялся на ноги, и гул наконец-то стих. Пара глухих хлопков рук в перчатках заставила толпу умолкнуть, а Лакатос опять повернулся к Юргену. – Итак, брат Юрген, ты говоришь, что ''можешь'' вновь создать такие чудеса. А создашь ли? – спросил он. Комната замерла в томительной паузе, задыхаясь от безмолвного ожидания. Казалось, прошла вечность, и Юрген заговорил. – Да, конечно, – произнес он. – С одним условием. – Что угодно, – сказал Лакатос. Размеренная поступь Лакатоса по ржавой металлической балке создавала ужасный шум. Пестрая коллекция металлических штырей и осколков стекла, которые он имел обыкновение вколачивать в подошвы ботинок, скрежетала о поверхность при ходьбе. Лакатос считал это подобающим – хором, что возвещает о его прибытии. И действительно, из тени прямо по курсу возникли две фигуры в плащах. Обе держали в одной руке по факелу и носили похожие ниспадающие кроваво-красные одеяния. Скрытые лица прятались под высокими коническими капюшонами, визуально сильно добавлявшими людям роста и угрожающего вида. Это были дьяконы, Искупители. Один из них сжимал в свободной руке цепной меч. Оружие ожило, и его зубья с урчанием слегка дернулись, быстро превратившись в пугающее и рычащее размытое пятно – остроконечные звенья помчались по часовой стрелке вдоль рукоятки. Другой держал пистолет, очертания которого по большей части скрадывали длинные складки рукава, свисавшие с вытянутой руки. Только мерцающий синевой дежурный огонек на конце выдавал в оружии огнемет. Лакатос понимал, что хоть он и остановился на середине балки, но вполне попадает в радиус досягаемости. – Эти бурные дни неприятны, – окликнул он, попутно небрежным движением стягивая с левой кисти перчатку. Ответа не последовало. Лакатос бросил перчатку на балку. Приземлившись у его ног, массивная кожаная рукавица выбила облачко пепла и сажи. Лакатос вытянул оголенную руку ладонью вверх и выжидающе посмотрел на двоих в плащах перед собой. Ответа все так же не было. В конце концов, сперва раздалось низкое урчание, и кружащиеся зубья цепного меча остановились. Потом громко захлопали багряные одеяния, взметая еще больше мелкого пепла, покрывавшего все в это время года – дьякон справа вернул оружие на поясной подвес. Убрав цепной меч, его рука снова нырнула под нескладную рясу. Еще несколько секунд возни – и она появилась наружу, сжимая длинный почерневший железный прут с клеймом на конце, образующим очертания трехзубой короны. Дьякон протянул клеймо к другому краю балки, где его собрат обдал прут пламенем, едва заметно коснувшись спуска огнемета. Но даже так выброс рванулся к лицу Лакатоса, и тот почувствовал, как глаза болезненно пересыхают в палящем воздухе. Как раз когда он стал опасаться, что придется моргнуть, пламя погасло. Дьякон выставил руку с клеймом вперед, и Лакатос, как и полагалось, взялся за рукоятку. Перевернув прут, он ткнул им прямо в неприкрытую левую ладонь. Когда-то он мог бы дернуться, но сейчас, пока клеймо выжигало на уже опаленной плоти все тот же старый рисунок, просто повторил свои слова. – Эти бурные дни неприятны… – произнес Лакатос. Он вернул быстро остывающее клеймо одной из фигур в капюшонах и наконец-то получил ответ, которого ждал. – Да, для странников в пути, – сказал дьякон слева, одновременно с этим отступая в сторону и приглашая следовать дальше. Второй быстро согнулся в полупоклоне, подхватил с земли перчатку Лакатоса и почтительно вручил ту ему, а затем тоже отступил и позволил пройти. Лакатос уверенно зашагал вперед. Его плоть все еще была обжигающе горячей, и, натягивая перчатку, он почувствовал, как ее подкладка слегка вплавляется в кожу, однако не выказал боли. С конца балки он вышел на узкую рокритовую платформу, где стояли фигуры в рясах. Быстро миновав их, Лакатос двинулся дальше. Стены вокруг него быстро сходились, так что через полдюжины шагов стало больше похоже, будто он идет не по высокой платформе, куда добрался столь рискованным путем, а по туннелю. Еще несколько футов – и платформа разошлась вширь, а потолок над головой стремительно взмыл вверх, образуя вертикальную стену следующего, более высокого купола, куда вышел Лакатос. По ступеням в центре купола ходило где-то около дюжины человек, одетых так же, как и те, что при входе, и исполнявших разнообразные ритуалы и обязанности, которые Лакатос видел уже сто раз. Все они были мужчинами. Такие грязные существа, как женщины, не допускались в это святое место, ведь сумрачная арена являлась последним территориальным приобретением Власти Императора, культа Искупителей, руководившего всеми делами Лакатоса. Никто из них не задавал ему вопросов – все были более чем уверены, что дьяконы на входе не пропустят кого не следует – и потому Лакатос беспрепятственно поднялся по ступеням. Вершину лестницы окружало кольцо факелов, каждый из которых был приделан к вбитому в пол колу, пронзавшему груды уродливых черепов мутантов, еретиков и ненормальных. Лакатосу не доводилось бывать здесь прежде. Постоянный прозелитизм культа неизменно привлекал внимание тех немногих властей, что существовали так глубоко в подулье, и потому бедным, честным людям из Власти Императора приходилось вечно перемещаться с места на место, каждый раз создавая себе временное убежище, пока их не вынуждал мигрировать дальше пристальный интерес к их деятельности. Впрочем, нескончаемый исход никак не колебал веру членов культа. Это была всего лишь очередная тягота, которую надлежит претерпеть, дабы доказать свою верность Императору, а бесконечные преследования – очередным смертным грехом, за который неверующим предстояла кара. Куда бы культ ни направился, везде он строил это импровизированное святилище в точности одинаковым образом. Лакатос, как и многие приспешники культа по всему улью, сразу же узнавал схему, хотя в последний раз видел ее очень далеко отсюда, в совершенно другом куполе. Он пошел вдоль внешнего кольца факелов и вскоре добрался до верха купола, где к стене стащили дюжину, а то и больше отколотых плит, листов металлолома и обрушившихся секций переходов, свалив их вместе, чтобы получилась хлипкого вида лачуга. Лакатос пригнулся, входя в низкую дверь хибары. Он почувствовал, как постройка покачнулась, когда его широкие плечи коснулись двух листов пластали, выполнявших роль косяков, и протянул руку в перчатке, чтобы придержать их, пока все сооружение не обвалилось. Сделал еще два шага – не поднимая глаз, не глядя вперед – тщательно выверяя путь по череде накорябанных на полу меток, а затем упал на колени. – Встань, Лакатос. Ты здесь желанный гость. Эти слова прозвучали в ту же секунду, как колено Лакатоса ударилось о холодный каменный пол. Повелитель явно не хотел от него строгого соблюдения этикета. Это было хорошим знаком. Поднимаясь, Лакатос окинул взглядом отметины на полу: выцарапанную прямо перед ним сплошную линию и тянувшиеся с обеих ее сторон секретные символы. «Предводитель, Предводитель Кавдора», – гласили те. Дальше оставалось еще три сочетания потаенных письмен, где каждое означало то место, куда могли дойти и преклонить колени перед повелителем люди, более достойные, чем он. Магистр, полный магистр, великий магистр – уровни, до которых, как сказал себе Лакатос, он однажды обязательно возвысится. Лакатос распрямился во весь рост и, получив соизволение повелителя, миновал эти ритуальные позиции. – Великий магистр Катафенги, – произнес он. – Хвала Императору, что я продолжаю служить ему. Хвала Императору, что я продолжаю служить ''вам''. – Завершая хорошо отрепетированное приветствие, Лакатос слегка склонил голову. На троне, слегка возвышавшемся над полом, восседал старик. Лакатос одернул себя. Он всегда считал, что Катафенги стар, хотя на самом деле никак не мог узнать, старик тот, или нет. Этот вопрос сильно беспокоил Лакатоса. Насколько старым нужно быть, чтобы добиться звания великого магистра? Сам Лакатос был уже не молод, уж во всяком случае по меркам подулья, и давно думал, что должно настать его время. Возможно, прибытие Катафенги знаменовало именно это. – Ты хорошо ему служишь, – ответил Катафенги столь же формализованным отзывом. – Скажи мне, верный Лакатос, как там наше последнее приобретение? – Хорошо. Очень хорошо, – сказал Лакатос. – Падучие Пески полностью наши, великий магистр. Они платят, сколько мы требуем, и помалкивают. Это было чрезвычайно выгодное приобретение. – Славно, Лакатос, действительно славно, – произнес Катафенги. – Вот бы все наши братья были так же успешны в своих предприятиях, как ты. – Стало быть, где-то не все хорошо, великий магистр? – нерешительно спросил Лакатос. – Нет, – отозвался Катафенги. – Не все хорошо. Лакатос ответил недоуменным вздохом. – Гандомель мертв. Лакатос мгновенно ошеломленно затих. – Гандомель? – в конце концов, переспросил он. От удивления следующие слова сорвались с его губ, быстрее, чем ему хотелось бы. – Мертв? Кто? Катафенги вздохнул и слегка осел на своем троне, словно сокрушенный этим вопросом. – Враг, которого я не принимал в расчет, – ответил он, но после долгой паузы. – Человек, которого я не знаю. Человек по имени Лаго. – Почему он убил Гандомеля? – спросил Лакатос. – Что ему от нас нужно? – Вот это, – сказал Катафенги, – мне и хотелось бы знать. Гандомель всегда вел себя более чем осмотрительно. Не могу представить, чтобы он оказался так неосторожен, что привлек внимание дозора или гильдейцев. Гандомель железной рукой правил своей территорией десять лет. У него там нет естественных врагов. Могу лишь допустить, что этот Лаго то ли новый враг, то ли очень старинный. – Один из других Домов? – рискнул предположить Лакатос. – Может быть, хотя я скорее думаю, что в этом деле не замешан вообще никакой Дом. Похоже, он пришел только чтобы прикончить Гандомеля, а потом исчез без следа. Ничего не взял и не заявил притязаний на территорию. Его мотивы для убийства явно были личными, и это чрезвычайно меня тревожит. Лакатос хорошо понимал, что он имеет в виду, и почему обеспокоен. Катафенги и его культ обладали огромным влиянием. Все банды Кавдора на большом расстоянии в любом направлении служили ему, как Лакатос и Союз. В то время, как открытые последователи культа могли привлекать нежелательное внимание и вечно оказываться объектом охоты властей, агенты по всему подулью действовали от их лица в десятка поселений, не вызывая столь неприятного интереса. Подобные Союзу банды правили всей доступной им территорией, извлекая прибыль не только на поддержание собственной власти, но и для финансирования более широкомасштабной деятельности культа. Повинуясь желаниям своего повелителя, Лакатос управлял Падучими Песками – поселением, которое он и Союз за последние месяцы полностью поработили, всецело поставив робких обитателей под свое начало. Это хорошо окупалось. Гандомель также был кавдорцем, равно как и лидер соседствующей банды Аддек, и каждый из них правил другим фрагментом владений культа. Территория Аддека – большая часть Пепельного Обрыва и Осевого Шипа – граничила с Падучими Песками, а Гандомель располагался дальше. Союз и его аналоги представлял собой простые банды, ничем не отличавшиеся от других, однако поскольку буквально каждая группа кавдорцев в округе одинаково поклялась служить культу, их дела неизменно шли лучше, чем у разрозненных и неуживчивых бригад других Домов. Благодаря хорошей защите общих границ, прочие Дома были не слишком опасны для хорошо организованного Кавдора. Мало-помалу этот уголок подулья становился не чем иным, как единым царством, которым правил культ и его магистр, Катафенги. Любая угроза одной из составных частей являлась угрозой всему культу, и Лакатос вполне сознавал, что убийство Гандомеля знаменовало неприятности для них всех, и не в последнюю очередь – для его собственной территории, Падучих Песков. – Вы хотите, чтобы я разобрался с этим Лаго, повелитель? – выжидательно поинтересовался он. – Возможно, – произнес Катафенги. – Сперва я предпочел бы удостовериться в ситуации в Падучих Песках, Лакатос. Ты говоришь, дела идут хорошо, но что ты можешь мне показать? Лакатос улыбнулся под маской. Он опустил руку к поясу и вытащил тяжелый кожаный кошель. Передав тот Катафенги, он проследил, как запястье старика просело под грузом находившихся внутри пятнадцати сотен кредитов – целого состояния. Явно впечатленный Катафенги взвесил мешок в руке. – Что ж, – сказал он, – дела явно продвинулись ''очень'' хорошо. Возможно, ты понапрасну растрачиваешь себя в Падучих Песках, славный Лакатос. Лакатос тут же поднял глаза. Все эти долгие годы он больше всего хотел услышать именно это. – Повелитель, вы желаете, чтобы я послужил вам где-то в другом месте? – спросил он, проявляя рвение в уверенности: его время пришло, и он наконец-то оставит позади низкие делишки бандитской жизни, по-настоящему вступив в культ в качестве магистра-искупителя. Нога нервозно заерзала по полу, елозя туда-сюда по второй из нацарапанных линий преклонения – той линии, которой он сейчас нетерпеливо добивался. – Желал бы, – с нарочитой прохладцей сказал Катафенги, – однако не могу оставить Падучие Пески без лидера. Они слишком ценны, и я не стану делать ничего, что еще сильнее ослабит Аддека, коль скоро Гандомель и так уже мертв. – Великий магистр Катафенги, – произнес Лакатос, демонстрируя формальностью обращения, как отчаянно ему это нужно. – Я займусь одновременно обоими этим вопросами, а затем присоединюсь вам, где потребуется. – ''Обоими'' вопросами? – переспросил Катафенги. – Да, повелитель. Обоими. И не стану откладывать, – сказал Лакатос. – Я отыщу убийцу Гандомеля и тут же найду достойного преемника для Союза. Того, кто обеспечит Падучим Пескам хорошую защиту, и того, кто будет ладить с Аддеком. – Очень хорошо, – проговорил Катафенги. – Сделай это и по завершении возвращайся ко мне, ''магистр'' Лакатос. От того, как он построил фразу, Лакатос возликовал. Магистр. Магистр Искупления. Между ним и столь великолепным титулом лежало одно простое поручение. Всего одно, подумалось Лакатосу, ведь по вопросу преемника он был вполне уверен – судьба в этот же самый день дала ему идеального кандидата. Вышагивая необычайно легко, Лакатос, пригнув голову, пробивался сквозь противостоявший ему бушующий пепельный шторм и заканчивал спускаться к подземному куполу Падучих Песков. Состояние куполов наверху было немногим лучше, однако за счет высоты их хотя бы не затрагивали эти проклятые бури. Преодолев бессистемно разбросанные развалины и обнажившиеся фундаменты давно уже сгнивших стен, Лакатос приблизился к поселению, где, по крайней мере, можно было отчасти укрыться от завывающего урагана в лабиринте осыпающихся построек. Поворачивая против ветра, он наконец-то вышел к месту, которое в Падучих Песках сходило за главную улицу, и быстро направился к «Трубе на дороге». Но не добрался до нее, а остановился немного поодаль, поскольку на дороге впереди ему предстала чрезвычайно любопытная картина. Там был Союз, и собралась толпа. Лакатос заметил фигуру в центре и улыбнулся про себя. Похоже, Юрген создавал изрядный переполох.<br />
[[Категория:Warhammer 40,000]]
[[Категория:Империум]]
[[Категория:Некромунда]]
[[Категория:Перевод в процессе]]
