Мортис / Mortis (роман)

WARPFROG Гильдия Переводчиков Warhammer Мортис / Mortis (роман)
Автор	Джон Френч / John French
Переводчик	Хелбрехт, Ulf Voss
Издательство	Black Library
Серия книг	Ересь Гора: Осада Терры / Horus Heresy: Siege of Terra
Предыдущая книга	Под знаком Сатурна / Saturnine (роман)
Следующая книга	Боевой Ястреб / Warhawk (роман)
Год издания	2021
Подписаться на обновления	Telegram-канал
Обсудить	Telegram-чат
Скачать	EPUB, FB2, MOBI
Поддержать проект

Посвящается Карлу Тутту, Эду Брауну и Аарону Дембски-Боудену

Действующие лица

Император – Повелитель Человечества, Последний и Первый Владыка Империума

Гор – магистр войны, примарх XVI легиона, Возвеличенный Сосуд Хаоса

Примархи

Пертурабо – Повелитель Железа, примарх IV легиона

Джагатай Хан – Боевой Ястреб, примарх V легиона

Рогал Дорн – Лорд Солар, Преторианец Терры, примарх VII легиона

Сангвиний – Великий Ангел, примарх IX легиона

I легион, Тёмные Ангелы

Корсвейн – сенешаль

Адофель – космический командующий, магистр капитула

Вассаго – библиарий

Траган – капитан девятого ордена

IV легион, Железные Воины

Кидомор Форрикс – Разрушитель, первый капитан, триарх

V легион, Белые Шрамы

Шибан-хан – Тахсир

VII легион, Имперские Кулаки

Архам – магистр хускарлов

IX легион, Кровавые Ангелы

Баэрон – линейный адъютант южного Мармакса, 78-й опорный пункт

Оцеано – командующий Курдским бастионом, дредноут

XVI легион, Сыны Гора

Аргонис – Немеченый, советник магистра войны

Легио Игнатум, Огненные Осы

Кидон – принцепс-максимус “Империос Прима”, принципал первой манипулы

Баззаний – принцепс-сеньорис “Магнификум Инцендиус”, принципал второй манипулы

Клементия – принцепс-сеньорис “Экземплис”, принципал четвёртой манипулы

Тетракаурон – принцепс-сеньорис “Регинэ Фурорем”, принципал шестой манипулы

Дивисия – модератус "Регинэ Фурорем”

Карто – модератус “Регинэ Фурорем”

Ксета-Бета-1 – технопровидица “Регинэ Фурорем”

Артуса – принцепс “Гелиос”, принципал седьмой манипулы

Сентарио – стратегический связной легио

Легио Ордо Синистер

Аурум – первый префект палаты Ориенталис

Кадамия – префект “Ориенталис-Эхион”

Легио Солария Имперские Охотники

Эша Ани Могана Ви – великий магистр, Великая Мать Имперских Охотниц, принцепс “Люксор Инвиктория”

Абхани Люс Могана – принцепс “Бестия Эст”

Дом Виронии

Карадок – отпрыск, пилот рыцаря-церастуса типа “Бичеватель” “Мелия”

Акастия – крепостной, пилот рыцаря-оруженосца “Элат”

Доллоран – крепостной, пилот рыцаря-оруженосца “Киллар”

Плутон – крепостной, пилот рыцаря-оруженосца “Тавмант”

Адептус Механикус

Веторель – посол, представитель генерал-фабрикатора

Кассым-Алеф-1 – магос эмиссар при Рогале Дорне

Геронтий-Чи-Лямбда – магос-эмиссар при легио Игнатум

Нерождённые

Вассукелла – Хор отверженных, Песнь бесконечного восторга, демонический князь Гибельного шторма

Имперская Армия

Ниора Су-Кассен – Солнечный командный штаб, бывший адмирал флотов Юпитера

Насаба – генерал, Инфералтийские гусары, командующий бастиона Осколок

Сулкова – генерал-майор, командная группа бастиона Осколок

Куррал – элитный полковник, командная группа бастиона Осколок

Коул – младший лейтенант, пятый Массианский

Кацухиро – рядовой

Стина – рядовой

Имперские персонажи

Малкадор Сигиллит – регент Империума

Хеллик Мауэр – боэтарх командного подразделения префекта

Альборн – конрой-капитан, Палатинская горта, командное подразделение префекта

Сольша – лейтенант ополчения командного подразделения префекта

Кирилл Зиндерманн – историк, глава ордена Испрашивающих

Андромеда-17 – воплощённый потомок Селенара

Эуфратия Киилер – святая, бывший летописец

Васкаль – надзиратель, Чернокаменная

Рабы Тьмы

Угент Сай – садовод

Прочие

Актейя

Базилио Фо – заключённый Чернокаменной

Джон Грамматик – логокин

Олл Перссон

Лидва – легионер

Догент Кранк – (61-й Нуминский, бывший)

Бейл Рейн – (61-й Нуминский, бывший)

Графт – рабочий-сервитор

Гебет Зибес

Кэтт

Уснуть... и видеть сны? Вот и ответ.

Какие сны в том смертном сне приснятся,

Когда покров земного чувства снят?

Вот в чем разгадка. Вот что удлиняет

Несчастьям нашим жизнь на столько лет.

(приписывается драматургу Шекспиру) около М2

ПЕРВАЯ ЧАСТЬ

БОДРСТВОВАНИЕ

ВАРП

∞

От земли до небес воздух мерцает от жары. Солнца здесь нет, но свет ослепляет. Небо представляет собой купол сверкающей белизны, наброшенный над сухой землёй. Почва потрескалась, запылилась и покрылась коркой соли. Мир кажется плоской, бесконечной равниной, уходящей к затерянному горизонту. Неподвижный воздух пульсирует, отвечая молоту отсутствующего солнца. Это не настоящее место, ибо ничто во Внешнем царстве не является настоящим, но это место жажды и жары всегда было и всегда будет.

В центре пустыни стоит дерево. Это кедр, лишившийся иголок, поражённый молнией и почерневший. Издали его можно принять за чёрную трещину, которая протянулась по небу и напоминает перевёрнутую чёрную молнию. В этом месте только под деревом есть тени. Они тонкие и почти невидимые в пыли. Струйка воды просачивается из-под земли у корня дерева и исчезает, едва показавшись. Прислонившись спиной к стволу сидит мужчина. У него тонкие руки и ноги, тёмная кожа туго натянута на костях и потрескалась вокруг высохших губ. Синее облачение, свободно обвившееся вокруг Него, истёрлось и выгорело на солнце. Он неподвижен, как и сгоревшее дерево за Его спиной; Его глаза закрыты.

Медленно, как будто сделать быстрее стоило бы слишком больших усилий, глаза мужчины приоткрывают щель на пылающую землю. Его левая рука движется к углублению, которое Он выцарапал в земле у корней дерева. Там собралось немного воды, Он зачерпывает её ладонью и подносит ко рту. Густая и мутная, её едва ли хватит на один глоток.

Дуновение воздуха шевелит ткань, покрывающую его голову. Он поднимает глаза, опуская руку с водой, которая уже сыплется с Его пальцев, словно пыль.

В воздухе образуется вихревая колонна, она скользит по земле и поднимает сухую почву. Вокруг неё расплывается свет, мерцая, вызывая далёкие миражи, которые могут быть марширующей на горизонте армией, или разрушенным городом, или одинокой фигурой, шагающей по опустевшей земле.

Мужчина под деревом ждёт и смотрит.

Пылевой дьявол кружится в танце всё ближе. Поднимается ветер. Засохшие ветви дерева шумят. В центре столба пыли появляется фигура: широкое и гордое лицо; серебряные чешуйчатые доспехи поверх белых одежд; меч в ножнах на поясе. Лоб новоприбывшего венчает золотая корона, горящая, словно пламя, отражённым солнечным светом. Ветер стихает. Пыль оседает. Воин в серебристо-белом смотрит на человека под деревом.

– Отец, – произносит Гор.

Мужчина под деревом не обращает на него внимания.

– Здесь нет убежища, отец, тебе некуда бежать. – Гор приседает, балансируя на носках, так что его голова оказывается на одном уровне с человеком, сидящим в тени дерева. Где-то вне поля зрения в мерцающем воздухе каркает ворона. Змея шипит и гремит, звук такой, будто песок продувает сухие кости. Гор наклоняется и поднимает горсть земли. Он смотрит вдаль, его глаза сверкают зеркалами, отражающими палящую жару. На мгновение его пальцы кажутся когтями, длинными и блестящими, а почва под ними – усыпанной звёздами ночью. Земля крошится между его пальцами. – Это была твоя тайная страна, отец. Варп, царство, в котором ты отказал нам. Здесь источник всей твоей силы, все пути к твоему позолоченному честолюбию. Без этого места ты – ничто, просто человек, который украл то, что не принадлежало ему, а потом спрятал от других. Нищий вор с украденными монетами.

В глазах Гора появилась жалость.

– Посмотри сейчас на себя – увядаешь в царстве жажды. – Гор встал. – Ты должен был знать, что это неизбежно. Ты должен был знать, что твои поступки не останутся без последствий. Ты говорил, что это место, со всей его мощью и возможностями, опасно – что никто не должен прикасаться к нему, что никто не должен знать его истинных тайн. Магнус был близок к тому, чтобы понять, что ты лжёшь, и ты послал за ним волков. Лоргар, бедный вечно ищущий причину Лоргар, увидел тень твоего честолюбия и подумал, что это символ бога. Сожжённые города и позор стали его наградой. А я, отец, не слишком ли много знаю я? Сколько раз после того, как мы нашли друг друга, я почти понимал, кто ты – лжец и вор, облачённый в обрывки ложной славы? Так вот почему меня изгнали от тебя? Ты боялся этого момента, отец? Если ты это сделал, ты должен был знать, что это неизбежно – что твой обманутый сын придёт за тем, что положено ему по праву рождения.

Поднялся ветер, закружив в воздухе соль и пыль. Силуэты формируются в мерцающем мареве, одновременно близком и далёком. Высокие фигуры, фигуры из мифов и старых легенд: циклоп, сгорбленный жнец, освежёванный ангел, змей Адонис.

– Ты сотворил нас с помощью огня, который забрал из царства, которое объявил для нас запретным. Как ты мог подумать, что мы никогда не поймём, никогда не зададимся вопросами, никогда не вернёмся домой, туда, где родились?

Взгляд Гора скользнул по четырём извивающимся в миражах фигурам.

– Теперь они здесь, – сказал Гор. – Твои сыновья, мои братья, вернулись домой. Я их король, а не ты, отец, и это королевство принадлежит мне. Сила, в которой ты отказал нам, принадлежит мне. Всё это. У тебя больше ничего нет. Ночь и день, сны и явь – всё подвластно моей воле.

Мужчина под деревом выдыхает, вытягивает левую руку и проводит пальцем по сухой земле. Земля дрожит. Пыль взмывает в воздух и повисает завесой над землёй, прежде чем обрушиться вниз. Лишённое листьев дерево растёт, вытягивается, его мёртвые ветви устремляются к теням широким кругом. Гор не вздрагивает, но в жарком мареве невидимые существа шипят голосами змей, собак и умирающих птиц.

Рука мужчины останавливается. Линия в пыли шириной всего в палец, но также она – каньон, стена, горный хребет. Он убирает руку и смотрит вверх. Его губы и кожа потрескались, но голос сильный, когда Он говорит:

– Нет.

Гор делает шаг вперёд, но земля под его ногами крошится и трескается, стекая в открывающуюся внизу бездну. На мгновение человек под деревом кажется не человеком, а тенью в огненном аду. Он смотрит на Гора, и Гор встречает взгляд Императора. Яркость неба меняется на угольную черноту, тени деревьев становятся пламенем.

Глаза Гора – две звезды в глазницах.

– Ты умрёшь, отец. Посмотри на себя, посмотри, как ты уменьшаешься, слабеешь, цепляешься за тень на бесплодной земле. – Он замолкает, качает головой, как будто жалея. – Ты становишься только слабее. Ты исчезнешь. Твоя душа иссохнет от жажды, и ты умрёшь медленной смертью, от которой слишком долго пытался убежать. – Затем Гор поворачивается спиной к дереву и мужчине и уходит, говоря, но не оглядываясь через плечо: – Я дарую тебе милосердие до того, как всё закончится, отец. Я должен тебе это, но больше ничего.

Под деревом мужчина снова тянется за водой, которая уже высыхает и превращается в пыль, когда он подносит её ко рту.

ОДИН

Последний свет

Вник

Перенапряжение

Императорский дворец, Терра

Когда двадцать седьмого квинтуса взошло солнце, последние его лучи пробились сквозь дым и химический туман, чтобы коснуться самых высоких башен западного края Последней стены, в тени которой вспыхивал свет спорадических выстрелов.

Мелькали снаряды и энергетические разряды, пробивая окутанную пустотными щитами стену и взрываясь на эфирном защитном куполе над Внутренним дворцом. По всей шестисоткилометровой дуге от Западной полусферы до Индомитора измученные солдаты моргали от золотого света, глядя из орудийных амбразур и со стрелковых ступеней. Большинство из них так давно не видели чистого солнечного света, что тот казался им сном. Некоторые улыбнулись. Некоторые заплакали. Для многих угасающий свет казался обещанием. Для некоторых это было похоже на прощание. И пока солнце опускалось всё ниже по небосклону, некоторые из наблюдавших за ним миллионов людей шептали молитвы человеку, который отрицал, что Он бог.

Свет нового дня скользил по чаше Внутреннего дворца и прилегающим районам. В прошлые эпохи каждая часть была бы достаточно большой, чтобы стать величайшим городом на Терре; теперь они были просто сегментами последнего круга неповиновения магистру войны. В анклавах Виридарийского дворянства свет касался только самых высоких башен, и немногие узрели этот яркий момент; укрывшиеся там миллионы избегали высоких мест. Большинство бежали в более глубокие части своих владений. Некоторые использовали каждую монету и услугу, которую могли получить, чтобы оказаться как можно ближе к сердцу Внутреннего дворца. Немногие – старые, дерзкие или заблуждавшиеся – ходили по закрытым ставнями залам и делали вид, что не видят трещин, что росли на их окрашенных стенах, когда падали снаряды.

Свет поймал дождь внутри щита. Маслянистые радуги прочертили верхушки башен. Рядом с горгульями и гротескными орнаментами за камень цеплялись уродливые артиллерийские батареи. Если пустотные щиты не выдержат, их огонь окажет непродолжительное сопротивление следующей стадии катастрофы.

На вершине внутреннего района на мгновение замерцали позолоченные пирамиды и статуи. Под ними, глубоко под слоями камня и скальных пород, с закрытыми глазами неподвижно сидел Император, заключённый на золотом троне и сдерживавший постоянно сжимавшееся кольцо кошмаров.

Южнее свет окутал каменный кулак бастиона Бхаб, и на несколько секунд стекавшая по его стенам дождевая вода замерцала серебром. За этими стенами безостановочно вращались механизмы командования. Полки штабистов дни и ночи проводили на постах, время сна и бодрствования разбилось на отрезки, постоянный цикл света пикт-экранов и грёз о широком синем небе и прохладной воде. В самом сердце бастиона в стратегиуме Великое Сияние стоял Рогал Дорн. Холодный свет голографических проекций высвечивал следы недавнего сражения на его доспехах. Он излучал ауру командования, невидимую и подчинявшую его воле. Он наблюдал, как наблюдал уже нескольких часов после возвращения с Сатурнианской стены. Затем, едва заметно кивнув, он повернулся и направился к дверям зала и лестнице, которая должна была привести его к парапету бастиона и короткому виду восходящего солнца.

Минуя районы к Индомиторской, Меркурианской, Сатурнианской и Европейской стенам свет собирал тени на прорезавших здания зигзагообразных магистралях. Рядом со стенами засыпали целые дороги и уличные системы, их заблокировали разрушенными зданиями и запечатали реками залитого феррокрита. По краям жилых кварталов располагались орудийные гнёзда и огневые точки. Если – когда – стены пробьют, предатели войдут в смертельный лабиринт, который заставит их истекать кровью за каждый шаг. В стрелковых ячейках солдаты подняли головы от автоматических пушек и ракетных установок и увидели далёкий призрачный блеск высоко наверху.

На восточной дуге оборонительных сооружений разрывы снарядов поднимали в воздух столбы пыли, словно пытаясь затмить солнечный лик. Это был Внешний, некогда служивший воротами во Внутренний дворец. Сотни километров площадей, проспектов и зданий из мрамора, стекла и полированного металла, теперь превратились в изжёванную чашу развалин, линии обороны проложили и вырезали в самих костях Дворца. Здесь находились Мармакс, Горгонов рубеж и Колоссы, сотни километров фронта, отмеченные воронками от взрывов, обломками и трупами, как линия прилива на море резни. Отсюда солнце поднимется над пустошью, которая когда-то была Внешним дворцом. Остатки ночи скапливались в руинах зданий и бежали по улицам, которые хранили только тишину.

Над опустошением вздымались остатки рухнувших стен, похожие на сломанные пальцы мёртвых рук, а позади них в небо вонзался космический порт Вечная стена. С его подветренной стороны на парапете Рассветной стены трудились бригады рабов, перетаскивая оружие и боеприпасы с позиций, с которых они стреляли по порту. Оружие требовалось в других местах. Большинство рабов раньше были солдатами, защищавшими эти самые стены. Теперь их жизнь измерялась работой, которую они могли сделать до того, как истечёт их срок. Большинство из них не подняли головы, когда солнце залило мир новым светом. Они знали, что нет смысла смотреть, нет смысла надеяться, или забыться в мечтах, или искать спасения в молитвах ложным богам. Освобождение было только в коротком сне и в надежде, что они не проснутся на следующий день.

Южный Мармакс, Внешний барбакан

От передовой почти ничего не осталось. Поднимавшиеся уровни траншей, стен, рвов и брешей превратились в перемолотый лабиринт воронок, оползней и обвалившихся блокпостов. Даже дождь перестал здесь идти. Многослойные пустотные щиты, породившие ложные штормы, заполнившие кратеры и шрамы, исчезли. Остались только сухие облака, которые тянулись по разбитому небу. Жара вытягивала влагу из земли, покрывала её трещинами и оставляла от луж дождевой воды чёрную слизь.

На всём пути от пересечения Горгона до остатков комплекса зональных блоков на севере было то же самое. Насколько хватало взгляда. А видеть можно было далеко. С парапета 78-го опорного пункта открывался вид на всю дорогу, туда, где чёрно-оранжевые облака цеплялись за тень восточного контура Внешней стены. Долгий путь, и повсюду на месте некогда стоявшего здесь города – одно опустошение. Сломанные зубы огромных зданий вздымались в воздух. Кучи мусора загромождали дороги. Осевшие строения образовывали линии холмов. Вспышки света пронзали рассветный мрак: молнии, взрывы, выстрелы. Над ним, высоко в отдалении, грязно-оранжевое зарево освещало неровный горизонт.

Кацухиро остановился, чтобы посмотреть, как распространяется свет.

– Двигайся!

Толчок в спину.

Он опустил голову и продолжил подниматься по ступенькам. Позади него сержант – Кацухиро не помнил его имя – подталкивал остальных вперёд. Их было двадцать. Откуда они взялись, Кацухиро понятия не имел. У большинства был обессиленный вид и мёртвые глаза людей, которые находились на передовой с самого начала. Их снаряжение представляло собой мешанину цветов, униформ в самом разном состоянии. Пятна отмечали каждый дюйм, и с тех пор, как они прибыли на Мармакс, все они начали покрываться слоем серой пыли, похожей на шершавую вторую кожу. Позади него один из них сплюнул на внутреннюю сторону стены.

– Не делай этого, – сказал он, полуобернувшись.

– Грубо для тебя, вник? – раздался визгливый ответ. Стина, конечно, кто же ещё, её язвительный протяжный голос легко перекрыл звук топающих ног. – А что, черт возьми, ещё мы должны делать, глотать эту проклятую пыль?

– Плюнь, и тебе захочется пить, – ответил Кацухиро, – а с тех пор, как мы пришли на передовую, нам не дали ни капли воды. У тебя нет лишней слюны.

– Ну, именно об этом я и говорила – сама воспитанность и образованность. Что, чёрт возьми, сделало тебя таким всезнающим и мудрым, вник?

Вник – сокращение от "призывник", обращение к любому, кого замели, следуя протоколам массового призыва, обращение к тому, кто не был настоящим солдатом. Это началось некоторое время назад, когда запустили процесс перепрофилирования населения, ещё до того, как враг действительно пришёл на Терру.

Это был способ для настоящих солдат, добровольцев, членов какого-нибудь полка или формирования, созданного до приказа о призыве, показать, что они находятся на другом уровне, чем миллионы мужчин и женщин, которых вырвали из их прежней жизни, чтобы они стали солдатами. Реальность войны убила это различие. Старые и новые солдаты гибли и умирали сотнями тысяч на каждом фронте битвы. Стина, однако, цеплялась за этот термин и использовала его попеременно, как оскорбление и обвинение. Кацухиро было всё равно. Люди держались за всё, что могли. Это стало ещё одним последствием битвы – течение жизни свелось до нескольких основных пунктов: дышать, стрелять и, конечно, ещё к одному, тому, что действительно имело значение.

Кацухиро продолжал подниматься по ступенькам. Время от времени он бросал взгляд за парапет. Ярусы стен спускались к траншеям на уровне земли на расстоянии километра. Всё несло следы повреждений: изжёванный камнебетон, расколотые и продырявленные бронеплиты, разрушенные блокпосты. Кое-где исчезли целые секции, стены и контрфорсы превратились в кратеры. В некоторых местах повреждения устранили, заполнив жидким цементом и быстро сваренной паутиной балок. Они выглядели как струпья на плохо заживающих ранах. Не было времени, чтобы сделать лучше.

Артиллерия наносила удары в нерегулярном, но последовательном ритме вдоль всей передовой, даже когда не было прямого штурма – дальнобойные ракеты выпускали с расстояния в сотни километров. Неуправляемые орбитальные боеприпасы падали без звука или предупреждения. Облака кассетных боеприпасов, разбросанные с высотных бомбардировщиков. Конечно на пустоши были и снайперы, они наблюдали, как солдаты приходят и уходят, а затем проявляли себя мощным энергетическим разрядом или гиперкинетическим снарядом, убивая работавшего над устранением повреждений сапёра.

Истребительные подразделения, некоторые из которых достигали численности бригады, также со спорадической свирепостью наносили удары по передовой. Проскользнуть под покровом ночи, прорваться, убить и расставить ловушки, прежде чем отступить. Было совсем плохо, когда в дело вступали Легионес Астартес. Скорее всего позапрошлой ночью на передовую чуть ниже Кордской башни пришёлся удар именно врага в задрапированных в содранную кожу полуночно-синих доспехах. Они прошли весь путь до третьей линии, прежде чем отступили. То, что они оставили после себя, нельзя было назвать обычными потерями; большинство из несчастных были ещё живы, когда этот участок отбили.

Террористические нападения, как и обстрелы с отдалённых батарей, имели определённую цель. Иногда между ударами проходили часы, и неожиданно мир превращался в гром и огонь, а затем снова наступала тишина. Они казались случайным, но это было не так. Это был очень точный нерегулярный ритм, который приводил вас к мысли, что вы можете расслабиться, а затем подавлял эту передышку. Гений, жестокий гений, дар Повелителя Железа и его командующих зоны. И это работало. Как крупномасштабные атаки сломали фронт и отбросили защитников к Последней стене и Внешним линиям, так и аритмичное насилие прогрызало оборону и дух тех, кто стоял на них.

Кацухиро добрался до верхней ступеньки. Вдоль парапета стены тянулся длинный проход, шириной в восемь шагов, открытый с внутренней стороны и обрамлённый зубцами высотой в восемь футов. Через амбразуры можно было ясно видеть следующую стену внизу, а затем дальше, где стены встречались с землёй и уступали место траншеям и рвам.

На парапете их ждал ангел. Пыль покрывала его, как и всё на передовой. Серый керамит местами просвечивал сквозь красный лак брони. Доспехи выглядели помятыми и изношенными, но одного его вида оказалось достаточно, чтобы заставить Кацухиро и остальных бойцов взвода остановиться. Даже после всего, что он видел – особенно после всего, что он видел – присутствие космического десантника казалось подобным удару молота по вашему сознанию, который нельзя было игнорировать. Всё больше и больше Легионес Астартес рассредотачивали среди защищавших Дворец смертных. Кацухиро не знал точно ради чего именно: поднятия боевого духа или повышения дисциплины.

Ангел повернулся к ним. Чёрная полоса протянулась по лицевой панели его шлема между светящимися зелёными глазами. Он передал инфопланшет одному из двух офицеров в видавшей лучшие дни униформе. Прижатое к бедру ангела оружие было величиной с туловище Кацухиро.

– Я – Баэрон, – произнёс ангел, и каким-то образом в его голосе прозвучали нотки музыки даже сквозь рычание решётки динамика. – Девятый легион, линейный адъютант этой секции. Вы назначены под моё командование. – Сияющий взгляд Баэрона скользнул по ним, быстрый, но цепкий, оценивающий. Кацухиро почувствовал себя пригвождённым к месту, когда светящиеся глаза посмотрели на него. – Включитесь в линейные подразделения этой секции. Капитан Улков и лейтенант Сабина командуют подразделением под моим началом. Найдите свои огневые позиции. Проверьте оружие. Будьте готовы. – Баэрон ещё раз оглядел их, затем отвернулся и двинулся по дорожке, теперь его взгляд был устремлён на мир за укреплениями.

– Хорошо, вы слышали адъютанта, – крикнула один из офицеров, приземистая женщина с лицом, наполовину закрытым серыми бинтами. – Переназначение, найдите пару с кем-то, кто пробыл в секции больше ночи. Выполнять!

Кацухиро моргнул, только сейчас оглянувшись и увидев других человеческих солдат. Это были мужчины и женщины из, по крайней мере, полудюжины подразделений – некоторые с символами нескольких частей – со смешанным снаряжением и расцветкой. Это стало новой нормальностью. Фронты, такие как Мармакс, Горгонов рубеж, Артиала и Каназавский изгиб пожирали солдат, поглощая старые дивизии и порядок. То, что осталось, тех, которые по-прежнему стояли, собирали вместе и бросали в следующую зону перекрёстного огня. За последние недели Кацухиро трижды перемещали в районы боевых действий Внешнего. За это время фронт тоже изменился, крепости были разрушены, старые жёсткие линии стёрты и нарисованы новые. Он задавался вопросом, было ли что-то или кто-то, кто действительно знал, где находится каждый солдат, какой танк был оставлен при отступлении, а на каком из них ехало другое подразделение, перемещаясь из одной зоны в другую.

В каждом из мест, где он побывал, существовала своя логика и причина того, как обращались с новыми войсками на передовой. На Дакийской заставе вновь прибывших разделили по корпусам, согнали вместе, а затем разбили на части криками и жестами майора в потрёпанной зелёной форме Альбийского пятого стрелкового. На северном Мармаксе, второй передовой секции, их встретили двадцать писцов, они шли среди толп передислоцированных солдат, прикалывая розовые целлюлозные бумажки с номерами к униформе пласталевыми скобками. Здесь, ну, никто его ни о чём не спрашивал и ничего не говорил, просто приказали ему и группе других из грузоперевозчиков подняться на линии. За те полчаса, что потребовались, чтобы добраться до парапета, он получил сержанта, имени которого не знал, и новое подразделение. Некоторых из них, таких как Стина, он знал по путешествию с северного Мармакса. Большинство же нет. Это тоже стало новой нормой: быть безымянным, быть чужим с тем, с кем ты стоял рядом, стать приращением численности подразделения, телом на передовой, числом на изодранном розовом пергаменте.

Хотя кто-то знал. Кто-то знал всех и каждого из мужчин и женщин на передовой и знал, что они делают. Он знал, и Он наблюдал за ними, и где мог, Он защищал их. Эта истина была единственным, что имело значение; все остальное было просто беспорядком хаоса.

– Император знает, – сказал себе Кацухиро в грохочущей, тесной темноте грузоперевозчика, который переместил его по линии. – Император защищает.

Похоже, он сказал это громче, чем хотел, потому что кто-то повторил его слова.

– Он защищает...

А потом ещё несколько, прежде чем фраза угасла.

Он повторил это снова, теперь, в лучах рассвета на южном Мармаксе, и знал, что это правда.

Он двинулся к парапету, проверяя лазган. На выщербленный феррокритовый зубец опирался солдат. Он выглядел молодым, но под слоем грязи – это было трудно определить. Кацухиро открыл рот, собираясь поприветствовать его. Солдат вскинул голову, переводя взгляд с горизонта на небо.

– Ты слышишь? – спросил он.

Стратегиум Великое Сияние, бастион Бхаб, Санктум Империалис Палатин

– Начинается полномасштабный штурм, милорд, прямо через южный Мармакс от линий Флавианского вспомогательного рубежа до Горгонова перекрёстка, – произнесла Икаро.

– Сила? – спросил Архам, оторвав взгляд от свечения основной тактической трансляции.

– Главные силы, – ответила Икаро.

– Титаны?

– Не обнаружены, – сказал Ворст из-за пульта рядом с Икаро. – Рыцари, бронетехника и подразделения полной воздушной поддержки. Признаки подразделений легиона тоже. Разведданные поступают с корабля, который по-прежнему находится в воздухе, наземная видимость ограничена.

– Расстояние до передовой? – спросил Архам.

– Данные неточные, возможно три километра, – ответила Икаро.

– Как, во имя света Сол, они подобрались так близко? – рявкнул Ворст.

– Предупредите линейных командующих на южном Мармаксе, – ровным голосом сказал Архам. – Если мы только сейчас увидели это, они, возможно, ещё не видят.

Архам, второй с этим именем, магистр хускарлов Имперских Кулаков и действующий старший вахтенный офицер в величайшей битве, которую когда-либо видело человечество, позволил себе на мгновение обрести покой в медленном вздохе. Это было всё, что он мог себе позволить. Человеческие командиры, такие как Икаро и Ворст, скоро должны будут смениться. Истощение уже снижало их эффективность.

На тактических экранах замигали индикаторы вокс-связи. Гул и рычание голосов в стратегиуме усилились. Голографические дисплеи, подвешенные в центре полусферического зала, снова включились, чтобы показать линии Мармакса. Неопределённые янтарные руны и данные заполнили нарисованные в холодном синем свете карты. Прямо на глазах Архама половина тактических данных исчезла и перестроилась. Связь с линиями фронта становилась ненадёжной. В сигнальную систему просачивался скрап-код. В войсках смертных нарушалась дисциплина связи. За стеной они сводились к глазам тех, кто находился на передовой, и системам, встроенным в сами оборонительные сооружения. На таком фронте, как Мармакс, который недели войны сокрушили, но не сломили, эти глаза и системы довольно часто ошибались. С каждой сменой, когда Архам стоял на командном помосте стратегиума, их способность видеть войну, которую они вели, уменьшалась, ясность исчезала, словно они смотрели на мир затуманенным взором. Сатурнианский прорыв состоялся вчера, как и Колоссы и Горгонов рубеж и Мармакс. Они выстояли. Бой обошёлся дорогой ценой. Там, где всё могло обернуться неудачей, защитники и оборона оказались равными своим врагам.

Эта победа была вчера. Реальность продолжающейся войны была тем, с чем Дворец проснулся.

– Линейные командующие Мармакса подтвердили получение предупреждения, – произнесла Икаро.

Двери в зал открылись. Вошёл Рогал Дорн. На его броне всё ещё оставались пятна и следы битвы, на лице застыло жёсткое выражение, которое всё глубже врезалось в его плоть за последние месяцы. Согласно его постоянному приказу, ни один из сотен офицеров в стратегиуме не остановил работу, чтобы отдать ему честь. Его присутствия было достаточно, чтобы приглушить шум. Двое хускарлов последовали за Преторианцем, а с ним и тощая, как ива, фигура Армины Фел, старшего астропата примарха. Рогал Дорн встретился взглядом с Архамом и кивнул, жест был таким же ясным и прямым, как громко выкрикнутая команда. Архам склонил голову в кратком согласии.

– Командование над театром военных действий передано вам, – сказал Архам Икаро. – Сообщите мне о любом изменении. – Преторианец направился к одной из дополнительно защищённых комнат.

“Что за новая напасть?” – задумался Архам, когда последовал за ним.

Южный Мармакс, Внешний барбакан

– Ты слышишь? – спросил солдат рядом со стеной. Кацухиро слышал. Высокая и далёкая нота, похожая на крик умирающей птицы. По всей передовой лица поворачивались к затянутому облаками горизонту. Внизу, на нижних линиях, он мог видеть движущиеся красные фигуры, огромные, их броня была покрыта пылью, движения были экономными и плавными. Воины легиона, сыновья Сангвиния, как и Баэрон. Они двигались к парапетам, подняв оружие.

– Приготовиться! Приготовиться! – раздавались крики по всей передовой. Тела спешили и шаркали к огневым точкам. Руки хватали оружие, сжимали, нащупывали, держали.

– Какого чёрта происходит? – спросила Стина. Она была рядом с ним, смотрела вверх и оглядывалась.

– Приготовиться!

Высокая нота росла, разделялась, становилась более чем одной нотой, меняя направление.

– Приближается атака!

Батарея орудий ПВО на одной из верхних линий открыла огонь, снаряды летели высоко и далеко по целям вне поля зрения. Кацухиро увидел, как Стина вздрогнула. Высокая нота по-прежнему различалась среди грохота орудий, теперь она била, раскалывалась, нарастали нити звука. Это был… это был голос? Голос пел?

– Роза и дождь, и лепесток на ветке, – пропела его сестра. – О, где моё сердце найдёт настоящий дом?

Он смеётся.

Она улыбается, ноты следующей строки песни затихают.

– Это должна быть грустная песня, глупый, – говорит она, хихикая и улыбаясь ему. Ей десять лет. Она такая настоящая. Она поднимает один из выцветших кубиков, которые он разбросал по полу вокруг них, стараясь создать как можно больше беспорядка.

– Ещё раз! – кричит он.

– Ещё раз, – говорит она. – В самом деле?

– Ещё раз!

– Хорошо, – говорит она, – но только один раз. – Он смеётся. Она улыбается. – Роза и дождь, и лепесток на ветке…

Колонна света прорезала воздух над ним. Кацухиро пригнулся, глаза наполнились блеском. Он ударился головой о чей-то ствол позади себя. Лязгнули зубы. Во рту появилась кровь. В ушах звенело. Крики и грохот выстрелов, и снова крики, приказывающие прекратить огонь. Высокий звук по-прежнему был там, всё ещё слышимый, скользивший под рёвом. Острый. Дрожащий. Ноющий на окровавленных зубах.

Он хотел остаться сидеть, вернуться к тому моменту, который обещали воспоминания о песне. Он понял, что закрыл глаза.

– Встать! – прогремел вдоль стены голос. – Встать! Оружие к бою! Встать!

Он заставил себя подняться. Открыл глаза.

Небо над головой горело. Энергетические лучи и снаряды, ракеты взлетали в небеса в рваной плёнке пламени. Другие солдаты на парапете толпились с оружием в руках, некоторые смотрели в небо, другие вниз, на пустошь за внешней линией окопов.

Баэрон пробирался по проходу, поднимая солдат на ноги, его голос вырывался из решётки динамика шлема:

– Встать! Оружие к бою!

На линии теперь было больше человеческих войск, покрытых серой пылью, высыпавших из тех мест, которые они использовали в качестве укрытия.

Орбитальный удар пришёлся на край внешних оборонительных сооружений в пяти километрах отсюда. Колонна света пронзила облака, пятьдесят метров в ширину, неоново-белая, кричащая. Камнебетон и сталь растворились в газе и пепле. Прогремел гром. Кацухиро уже снова пригнулся, наполовину ослеплённый и плача. Затем взрывы обрушивались снова и снова, барабанный бой гневных богов, сокрушающих разрушенный мир смертных. Поток зенитного огня заикнулся.

– Воздушное прикрытие! – закричал кто-то. – Нам нужно воздушное прикрытие!

– Встать! Приготовиться к бою!

– Где враг? – Стина была рядом с ним и кричала. – Нет никакого врага. Почему мы...

– Там, – сказал Кацухиро, его взгляд неожиданно стал спокойным.

Что-то в его тоне, по-видимому, привлекло внимание Стины, даже не смотря на шум. Она посмотрела в том же направлении, что и он, и закачала головой, как будто собиралась сказать, что ничего не видит.

Потом она всё-таки увидела и замерла.

Золото.

Золото сверкало в тусклом свете нового дня. Вдалеке виднелись золотые искорки, ярко выделявшиеся на фоне неба.

Кацухиро наблюдал. Звук исчез из его ушей. Он по-прежнему оставался там, но теперь это была просто вибрация, пробирающаяся от его кожи до костей. Это было приятно. Как наполовину проснуться в тепле, когда сладость сна всё ещё окутывает тебя…

Золото. Золото. Сотни золотых искорок, танцующих на фоне серого неба, кружась и порхая между взрывами и линиями трассирующего огня. Он знал, что это самолёты… Часть его знала, что это самолёты, сотни самолётов, фюзеляжи позолочены и отполированы до блеска, как лица солнца. Самолёты с неистово расцвеченными крыльями. Военные самолёты. Десантно-штурмовые корабли. Ударные истребители. Он знал, что это значит, но...

Зенитный огонь хлынул в небо...

Золотые птицы падают...

Сломанные крылья...

Чёрные нити дыма...

Безмятежность, крошечные кусочки идеального времени. Разноцветный взрыв, когда самолёт врезался в землю в двух километрах от самой дальней линии: сначала жёлтый, чистый свет, затем оранжевый, переходящий в чёрный, облако собирало цвета вместе и поднималось, словно бутон горящего цветка. Он мог бы смотреть на это вечно, просто видя это, среди пульсирующего звука сердца мира, бьющегося в последний раз.

– Смотреть вечно... – произнёс голос, который, как он понял, принадлежал ему самому. Почему он не мог думать? Что происходит? Он чувствовал… Он чувствовал, что хочет остановиться. Просто остановиться, смотреть и слушать песню, которая доносилась издалека.

– За Императора! За наши клятвы! – проревел на парапете Баэрон.

Кацухиро моргнул, тяжело дыша, пытаясь увидеть, пытаясь сосредоточиться.

Вокруг него бились звуки: выстрелы, крики, его собственное дыхание, всё это. Половина солдат стояла, уставившись вдаль, широко раскрыв глаза и разинув рты.

– Защити меня, – сказал он себе, а затем громче, рыча: – Пожалуйста защити меня, как я защищаю Тебя.

Он выпрямился, сжимая оружие и смотря вперёд.

Стаи золотистых самолётов спускались всё ниже и ниже, скользя над землёй. Визг их двигателей поднял пыль в воздух. Быстро приближаются. Зенитные снаряды и ракеты прочертили небо, пока они пытались отслеживать цели до минимального угла наклона. Огонь вырвал одного из них с неба в километре к северу. Ещё одного на юге. Золотые корабли были почти у земли, петляя из стороны в сторону. Огонь ударил уже из линий. Визг реактивных двигателей стал менее резким, сливался, как кричащий голос. Как смех.

– Что это такое?! – прокричала ему в ухо Стина. – Что происходит?

Самолёты были уже почти над ними. Огонь со стен превратился в рваный поток. Лазерные лучи разрезали крылья. Ударили ракеты.

Красный... За некоторыми самолётами развернулись огромные красные знамёна. На какое-то невероятное мгновение Кацухиро показалось, что они истекают кровью. Потом он понял, что это пыль, красная пыль. Оранжевые и голубые струи вылетали из остальных самолётов, рассыпаясь позади них, словно яркий волочащийся по земле плащ. Они были почти у внешних линий, направляясь к земляным укреплениям. Они взмыли вверх, кружась и извиваясь, завывая двигателями. Когда они поднялись, огонь последовал за ними с парапетов и ярусов передовой. Самолёты почти вертикально набирали высоту, удаляясь. Стрельба преследовала их какое-то время, прежде чем смолкнуть.

Сверху начала опускаться пелена синей, оранжевой и красной пыли.

– Противогазы! – закричал офицер.

Кацухиро уже натягивал свой, когда призывы повторились. Внезапно всё стихло, только слышались звуки людей, которые пытались натянуть дыхательные маски и капюшоны. Его дыхание было громким, когда он втягивал воздух через фильтр. Визор был помят и поцарапан. Он огляделся. Баэрон стоял статуей красного цвета, его голова в шлеме была наклонена, как будто он прислушивался. Кацухиро понял, что пронзительный вой тоже прекратился. Цветной смог опускался всё ниже, неторопливый, яркий и красочный. Это напомнило ему меловую пыль на доске в схоле. Он вспотел в капюшоне и маске. Он чувствовал, как под тканью униформы нарастает жар. Перчатки отяжелели на пальцах. Цветное облако было теперь всего в нескольких метрах над ними.

– Полная готовность к угрозе, – приказал Баэрон. – Никакой незащищённой кожи. Оружие наготове.

Солдаты вдоль линии ощупывали перчатки и застёжки униформы.

Рядом с ним Стина натянула капюшон, задыхаясь и кашляя:

– Не могу дышать!

– Рядовой, надень противогаз!

Пыль была чуть выше высоты головы. Кацухиро почувствовал вкус сахара и горящего пластека.

Вдоль линии солдат окутывала цветная пыль. Некоторые замерли. Рядовой, который не прикрыл руки перчатками, повернулся и выстрелил, посылая лазерные разряды в тех, кто стоял рядом с ним, пока снаряд не разнёс ему затылок. Вспыхнули взрывы. Смог стал радужным калейдоскопом света и цвета.

– Враг перед нижними линиями, – произнёс Баэрон. – Тридцать градусов угол вниз, постоянный огонь.

Кацухиро положил оружие на парапет под углом вниз, прицелился вдоль ствола и замер.

Пыль затуманила обзор, но он мог видеть внешнюю траншею. Поток фигур прорывался через линии окопов, существа с бледной плотью и длинными руками и ногами, с иглами и бритвенными улыбками. Звери, люди или машины – все различия теперь стёрлись. Над ними развевались аляповатые шёлковые знамёна. Боевые машины двигались на их флангах. Их не должно было там быть. Они не должны были так быстро добраться до передовой. Как будто они выпрыгнули из смога прямо на них. Огонь жевал прилив. Плоть превратилась в красную слизь. Металл деформировался. Но штурмовая волна не замедлялась. Она ускорялась. Кацухиро видел, как существо, которое, похоже, когда-то было небольшой боевой машиной, рыцарем, врезалось в возвышение над внешней траншеей и высоко подпрыгнуло. Его бронированный корпус был цвета слоновой кости. Солдаты в земляном укреплении под ними подняли оружие, чтобы открыть огонь. Рыцарь приземлился среди них, вытянув хромированные когти и вращавшиеся клинки, и внезапно траншея наполнилась кровавым месивом, и поток атакующих хлынул через неё и вверх на другую сторону. Белый рыцарь выгнул спину, поршневые ноги подталкивали его вверх, словно прихорашивающуюся птицу. Его броня раскололась. Внутри что-то розовое, мягкое, красное и скользкое задрожало и издало булькающий крик. Кацухиро мог это слышать. Каким-то образом с расстояния в километр он мог слышать его, как если бы он был рядом.

Ракета ударила в стену в пятидесяти метрах под ним и разнесла десятиметровую секцию. Тела взлетели в воздух. Обломки и дым рассеялись. Кусок камня ударил Кацухиро по шлему. Его голова откинулась назад. Боль взорвалась в шее, и вместе с ней мир снова стал реальным.

Он начал стрелять. Целясь вниз, нажимая на спусковой крючок, добавляя свои выстрелы к рваным залпам, обрушивавшимся с уровней стен и парапетов. Он был одним из немногих. Большинство солдат-людей стояли, одетые в ядовитые цвета, и смотрели, как тупой скот. Некоторые лежали, как будто земля была постелью. Только Кровавые Ангелы на нижней линии согласованно ответили, стреляя и двигаясь с совершенным единством, пыль слетала с их красных доспехов. Они не делали паузы. Огонь вырвался из ангелов. Ракеты и болты превратили куски врага в лужи мяса. Разряды лазерных пушек кучно ударили по военным машинам, прорывавшимся сквозь поток плоти, и оставили от них горящие обломки.

Кацухиро почувствовал, как что-то потянуло его за руку. Он огляделся, наполовину готовый развернуть оружие, чтобы выстрелить. Стина стояла на коленях рядом с ним, её незащищённое лицо было покрыто разноцветной пылью. Она дрожала, глаза широко раскрыты, губы растянуты от зубов. Она выглядела так, словно смеялась. Кровавые розовые слёзы прокладывали дорожки в пыли на её щеках.

– Вставай! – крикнул Кацухиро, слова потерялись в его противогазе и какофонии.

Её губы шевелились.

Он попытался стряхнуть её. На парапете стояли другие солдаты, некоторые по-прежнему стреляли. Некоторые были ошеломлены. Один из них бил их по голове, как будто пытался что-то выбить. На кулаке и черепе была кровь. Кацухиро моргнул. Его мысли снова замедлились. Он посмотрел на свою руку. Где его оружие? Где его перчатка? Оранжевая пыль покрывала его руку. Стина смеялась и плакала.

Что-то врезалось в другую сторону парапета. На какую-то нелепую секунду ему показалось, что это капля дождя. Он наклонился к амбразуре, его мысли были вялыми, как после пробуждения.

Кассетная бомба, вонзившаяся в наружный парапет, взорвалась. Осколки камня отскочили от его шлема. Ударная волна пронзила его насквозь. Лопнули барабанные перепонки. Его швырнуло на спину, когда реактивная струя вскипела в облаках цветной пыли. Десантно-штурмовые корабли пикировали вниз, их пушки стреляли, летели ракеты и реактивные снаряды. Гигантские фигуры в силовых доспехах стояли по краям открытых люков. Их броню покрывали несовпадающие цвета и узоры: золото в тигровую полоску, кислотно-зелёная и фиолетовая чешуя, перья огненно-оранжевых волос. Трубы и трубки украшали их, обвиваясь вокруг раздутых орудий из хрома и чёрного графита. Жирная дымка жара висела вокруг них, как будто воздух запекался, когда касался их. Когда-то они были космическими десантниками; теперь они выглядели как лихорадочный сон. Кацухиро почувствовал, как рвота хлынула у него изо рта, прежде чем он смог что-то сделать. Он поднял руки и сорвал с головы маску и капюшон. Он вдохнул. Пыль хлынула ему в рот.

Мир резко сфокусировался.

Идеально сфокусировался.

Его нервы горели.

Каждая клеточка его тела кричала от боли.

Привкус крови и жжёного сахара на языке заполнил разум. Он чувствовал запах дыма от выстрелов и выхлопа десантно-штурмового корабля, когда тот развернулся почти над их головами.

Один из гигантов спрыгнул на парапет в тридцати метрах от Кацухиро. Камень треснул там, где он приземлился. Несколько солдат, стоявших рядом с ним, побежали. Другие повернулись к нему с покорным замешательством. Он направил дуло своего оружия вдоль стены. Кацухиро мог видеть его изнутри, мог видеть, что внутри хромированной морды находилось настоящее дуло и крошечные, идеальные белые зубы.

Оружие выстрелило. Стина дёрнула его вниз. Солдаты, которые стояли рядом с ним, повисли в воздухе, кожа, кости и внутренние органы дрожали в красном тумане, волнообразные узоры формировались в крови. Гигант двинулся вперёд, неоновые цвета его доспехов текли, как масло по воде. Звук его оружия был за пределами слышимости, в мозг вливалась мигреневая боль. Кацухиро не мог думать.

Баэрон спустился по проходу позади них, камнебетон раскалывался под его шагами. Болты разорвались на разноцветном воине. Радужные куски брони разлетелись от ударов. Он повернулся, разворачивая своё оружие. Визг серебряной пушки усилился, когда воин направил её на Кровавого Ангела. Кусок стены рассыпался в пыль. Снаряды взрывались в воздухе, врезаясь в стену звуковой энергии. Кровавый Ангел не замедлил шага. Он ускорился, выхватил нож и прыгнул. Край кричащего конуса зацепил ногу Баэрона в воздухе. Красная броня смялась и разорвалась от колена до ступни. Баэрон приземлился и оступился. Хромированная пушка повернулась к упавшему космическому десантнику. Баэрон полоснул клинком по кабелям, соединявшим вражеского воина с его оружием. Из разорванных трубок брызнула кровь. Визг оружия превратился в бульканье боли. Баэрон наносил удары снова и снова, снизу, направляя короткий клинок вверх и в живот воина. Враг шатался, проливая кровь и осколки керамита, но он не был мёртв. Жемчужно-серебряный кулак ударил в лицевую пластину Баэрона, раз, второй, третий, прогибая керамит, разбивая глазные линзы. Ангел продолжал колоть, тесня вражеского воина назад. Они врезались в парапет. Камнебетон разлетелся вдребезги. Часть стены с амбразурами не выдержала, и вражеский воин упал с края, полетев к шипам и колючей проволоке у подножия укреплений. Баэрон выпрямился на сломанном краю парапета. На его доспехах была кровь, более тёмная, чем запылённый лак, она сворачивалась, пока бежала сквозь пыль.

– Встать! Встать! – проревел Баэрон.

Новые фигуры спрыгивали с десантно-штурмовых кораблей вдоль всей передовой. Визжащее оружие стреляло. Броня превращалась в осколки. Плоть превращалась в желе. В воздухе образовывались волны, накрадываясь друг на друга. Кацухиро не мог пошевелиться. Всё стало цветом, и звуком, и дрожью, и вкусом сахара, и горьких лимонов, и рвоты. Он не мог...

Он защищает.

Воспоминание о золотом свете. Жар вливается в него и бежит по спине.

Он – наш щит, Он – наш свет. Он – наша истина...

И он кричал, кричал, когда окружавший его калейдоскопический мир стал реальным, стал грубым.

Он мог двигаться. Он стоял. Каким-то образом он встал и шагнул к амбразуре, поднимая упавшее оружие.

– Он защищает, Он защищает, Он защищает... – он тяжело дышал, руки перезаряжали, кровь текла из ушей. Он посмотрел вдоль ствола ружья и понял, что плачет, сосредоточившись на чём-то, что дрожало, раскачивалось и вырезало нижние укрепления. Послышался рёв новых приближавшихся десантно-штурмовых кораблей.

Он умрёт здесь. Момент приближался, обещание, наконец, будет выполнено. Он умрёт, и никто не вспомнит о нем, но он умрёт сражаясь, а не дрожа от страха. – Он защищает, – произнёс он и нажал на спусковой крючок. Выстрел попал в тварь в прицеле. Брызнули кровь и обожжённый жир. Существо покачнулось и заскользило, сдуваясь и дёргаясь. Он осмотрелся в поисках следующей цели и замер.

Что-то происходило. Вдоль всей стены и передовых линий, которые он мог видеть, враг отступал, тела с клинками и боевые машины сливались в многоцветную завесу. Смешались десантно-штурмовые корабли, зависнув, пока гигантские воины выпрыгивали из люков, сжимая хромированные пушки с расширявшимися стволами. Корабль взорвался в небе. Залповый огонь, сначала рассеянный, а затем усиливающийся, пронзал туман, чтобы вырвать куски из исчезавшего штурма. Кацухиро стрелял вместе с остальными, перезаряжал, стрелял и стрелял. А затем, так же внезапно, как и появился, враг исчез.

Тишина. Звенящая тишина вокруг. Низкий треск лазерных выстрелов заглушал пульсацию звона в ушах. Он глазел по сторонам. Потом почувствовал, как что-то дёрнуло его за руку. Стина подползла к стене рядом с ним. Её глаза налились кровью на покрытом пылью лице.

– Воды... – прохрипела она. Он дрожащими руками доставал флягу из сумки, когда на него упала тень. Он поднял голову.

Баэрон снял шлем. Лицо под ним было окровавлено, мясо и кости правой щеки раздроблены и разорваны, левый глаз закрыт свернувшейся массой. Кровавый Ангел смотрел за парапет.

– Что... – спросил Кацухиро, и звук собственного голоса удивил его. – Они... они ушли... Что случилось.

Баэрон никак не показал, что услышал его. Затем он посмотрел на Кацухиро. Его открытый глаз был ярко-зелёным. Он долго смотрел на него, а затем снова перевёл взгляд за парапет.

– Я не знаю, – ответил он.

ДВА

Конец неопределенности

Окровавленная явь

Накал

Стратегиум Великое Сияние, Бастион Бхаб, Санктум Империалис Палатин

Три фигуры посмотрели на вошедшего в оперативный зал Рогала Дорна. Малкадор опирался на посох, капюшон отбрасывал тень на резкие черты его лица. В глазах отражалось бледное свечение Терры, излучаемое медленно вращающимся голосветом в центре помещения. Он взглянул на Дорна, которого сопровождал Архам. Рядом с регентом стояла высокая женщина в красной мантии и сгорбленная фигура в белой одежде и головой из голого металла и заменяющими глаза кристаллическими линзами. Оба кивнули в знак приветствия. Архам знал обоих: посол Веторель новосозданного Адептус Механикус и магос-эмиссар Кассым-Алеф-1. Хотя из них двоих более человечной казалась Веторель, но это была только видимость. Она умела адаптироваться, была деликатной, когда необходимо, и беспощадно прямолинейной, когда необходимость в деликатности отсутствовала. Она нравилась Архаму. Магос-эмиссар был из другого теста. Сосредоточенный только на том ограниченном мире, который существовал в определениях его веры, он плохо подходил для нынешних времен и представления культа Механикус на военном совете. И даже еще меньше подходил для реализации следующих стадий взаимодействия защитников. Архам не сомневался, что именно по этой причине пришла Веторель, так как следующая стадия войны потребует даже большего вовлечения слуг машины, чем до этого момента.

– Соедините нас, – приказал Дорн, когда за ним и Архамом закрылась дверь.

За системой управления комплекса механизмов, из которого подобно чашечкам хромированных цветов поднимались вокс-трубки, работал единственный офицер тактического командования.

– Соединение установлено, – доложил он. В воздухе зашипел звук далеких взрывов и наслаивающийся треск стрельбы.

– Мои братья, – обратился Дорн, – лорд кустодий.

– Мы слышим тебя, Рогал, – раздался голос Сангвиния, искаженный, но такой же отчетливый, как звон колокола.

– Лорд Преторианец, – произнес голос Константина Вальдора.

– Говори, – сказал Джагатай-хан.

– Мы выстояли, мы держимся, – заявил Дорн, – но с захватом обоих портов враг введет в бой резервы. Осада сменится всеобщим штурмом.

– Расчеты неблагоприятны, – вмешался Кассым-Алеф-1. Шестеренки в черепе магоса-эмиссара прокрутились, остановились и начали заново. Его голос трещал помехами, по какой-то причине напомнив Архаму человека, жующего губы. Взгляд Рогала Дорна впился в эмиссара, но Кассым-Алеф-1 не подал виду, что обратил на это внимание и продолжил говорить. – Материально-технические ресурсы на оставшейся у нас территории сокращаются с темпом, превышающим таковой у противника. По всем прогнозам наша боевая эффективность соотносится с самыми благоприятными оценками вражеских сил. При низкой степени вероятности это соотношение сохранится не дольше периода в семьдесят шесть дней. Прогнозы с большей степенью достоверности дают существенно более низкие величины. – Магос, наконец, замолчал, и, казалось, восстановил связь с текущей реальностью. Он поднял взгляд, глаза вращались, фокусируясь. Коротко щелкнули черепные шестеренки. – Расчеты неблагоприятны.

– Я осведомлен о ситуации, магос, – сказал Рогал Дорн. – Подытожив сказанное вами, маловероятно, что наша оборона продержится дольше нескольких недель.

– Этому выводу не хватает деталей, но он верен.

– Лорд Преторианец, – обратилась Веторель четким и твердым голосом. Как и ее лицо, он воспринимался, как идеально человеческий. – Хотя я прошу вас отнестись снисходительно к способу выражения эмиссара Кассыма-Алефа-1, сказанное представляет итоговую оценку Адептус Механикус. От имени генерала-фабрикатора я должна спросить: что вы собираетесь делать?

– Что я собираюсь делать?

Архам увидел вспышку в глазах своего повелителя, которую не смог понять. Он достаточно много времени провел подле примарха, чтобы знать: огонь эмоций иногда пробивается сквозь холодную броню самообладания. Но сейчас хускарл не мог сказать, что его разожгло: раздражение, веселье или восхищение?

– Есть и другие факторы, – вмешался Малкадор. – Варп… меняется, синхронизируется.

– Как делал это раньше, – раздался голос Хана, – в начале осады.

– Нет, – возразил Сигиллит. – Это нечто более цельное. Шире. Глубже. Силы в Великом Океане наращиваются. Его влияние проникает в реальность. Вероятность, эмоция, последствие, все это начинает склоняться к нежеланному для нас результату. Боюсь, реальность начинает служить врагу.

– Каким образом? – спросил голос Константина Вальдора.

– Неблагоприятные ветра, – сказал Хан. – Мы сражаемся не просто с врагом, но со стихиями и собственной природой. Имматериум воздействует на каждую мысль, им затронуто каждое решение и инстинкт. В наших желаниях и снах пляшут демоны. Вот, что это значит.

– Моральный дух падает, – сказал Сангвиний. – Тьма просачивается в мысли оставшихся людей.

– Мы все еще сильны, – заявил Дорн голосом, зазвеневшим, словно удар молота по стали. – Духом и телом. – Он перевел взгляд на Веторель. – А также сильны железом. Не так ли, посол?

Веторель просто качнула головой.

– Есть сложности, – сказала она. – Помимо Легио Грифоникус и Игнатум, титаны, выступающие на нашей стороне – осколки разбитых легионов. То же верно в отношении рыцарей и присягнувших когорт, которые сопровождают их. Они не сплочены, и внутри Механикус есть разногласия и разобщенность.

– Вы решили эту проблему ранее, посол, – напомнил Дорн.

– Тот раскол основывался на данных, вызванных нерешенным уравнением наследования. Этот – нет. Одни хотят отступить с оборонительных позиций. Кто-то желает использовать все силы, которыми мы сейчас располагаем, для контрудара. Прочие застыли между расчетами нерешенного решения. Это нарушение целостности. – Она взглянула на Кассыма-Алефа-1. – Это эмоции. Это страх.

– Слабость плоти… – заметил Архам.

– Демоны пляшут в наших снах, – раздался тихий голос Сангвиния.

– Эта проблема будет решена, – заверила Веторель. – Но вы должны знать, что мы на грани критического пересечения верности, воли и сомнений.

– Кризис, – подытожил Малкадор.

– Да, – подтвердила Веторель.

– Тогда разрешите его, – отрезал Дорн. – Любыми способами. Мы вступаем в последнюю фазу этой войны. Мы выстоим. Это единственная цель. Какую бы стену они не атаковали, мы выстоим. Какой бы вызов нам не бросили, мы справимся с ним. Нам придется использовать каждую частицу силы и воли, что у нас осталась. Этого будет достаточно. Я уверен в этом, так как удача благоволит не только врагу. – Дорн обвел взглядом присутствующих. – Они идут. – Слова Рогала Дорна повисли в тишине. – Гиллиман, Лев, Тринадцатый и Первый на подходе.

Архам почувствовал, как слова текут по его телу. Убежденность, исходящая от смотревшего на них Дорна была твердой и подлинной, как сошествие на твердую землю после вечности, проведенной в штормовом море.

Малкадор внимательно посмотрел на Дорна.

– Это всегда было планируемой основой вашей стратегии, но сейчас в ваших словах нечто большее, чем просто надежда.

– Да, – согласился Дорн, но больше ничего не добавил. – В грядущие дни от нас многое потребуется, больше, чем мы уже дали. Мы должны удержать оставшиеся позиции. Наши стены должны держаться. Врага нужно остановить. Но если мы выстоим, придет победа. – В комнате стояла тишина, потрескивал помехами вокс. – Мы выстоим, и враг проиграет.

В черепе магоса-эмиссара провернулись шестеренки.

– Многое остается неопределенным, – сказал он.

Рогал Дорн долго смотрел на магоса, а затем улыбнулся.

– Значит, мы сделаем то, что положит конец всей неопределенности – мы победим.

Район Тулкан, Санктум Империалис Палатин

В душном воздухе спальни прожужжала муха. Раздутое насекомое, чье тело было размером с почерневший ноготь, по спирали устремилось к потолку. Оно нашло одну из капель на лепных цветках, которые все еще были влажными, и начало есть. Тело мухи весило, как яйцо. Как только она покончит с этой последней трапезой, начнет откладывать яйца. Тысячи ее родичей уже это сделали, а для взращивания их потомства имелось время, пища и плодородная почва.

Наконец, насытившись, муха отцепилась и устремилась вниз. Она наполовину летела, наполовину падала. Насекомое приземлилось спящему мужчине на щеку. Его лицо дернулось, но веки остались закрытыми. Муха пробежалась по коже, хлопая крыльями. Лицо мужчины снова дернулось. Он был полугол, закутан в грязные простыни, которые свисали с шезлонга на пол. И сжимал оружие даже во сне. По комнате были разбросаны ножи, но у него под рукой находилось огнестрельное оружие. Под веками двигались глазные яблоки, туда-сюда, туда-сюда. Кожу вокруг глазниц покрывали морщины. Он не проснулся.

Муха снова взлетела. Человек не представлял для нее интереса. Он был жив, а значит, не даст пищи для ее потомства, как только оно вылупится. Муха низко прожужжала над промокшим красным ковром, огибая позолоченные ножки кресел и разбросанные бокалы. В обычной ситуации остатки напитков в них вызвали бы у нее восторг, но в таком богатом краю она пролетела мимо. Главная груда еды находилась в углу возле двери. Там она отложит свои яйца.

Дверь тихо застучала в раме. Спящий в шезлонге мужчина вздрогнул. Его пальцы потянулись к рукояти оружия. Глаза под веками зашевелились.

Туда-сюда-туда…

Дверь снова застучала, полированное дерево и медные петли согнулись в каменной раме.

Туда-сюда-туда-сюда…

Дверь выбило. В воздухе разлетелись щепки темного дерева. Ворвались с поднятым оружием фигуры в красных бронекостюмах. Мужчина резко открыл глаза и вскочил с шезлонга. Простыни упали. На нем были только бархатные узкие штаны, на худом теле отсутствовали шрамы. Оружие в его руке было дуэльным, древним и дорогим, и редко использовалось. В пяти гнездах барабана находились разрывные патроны. Каждый был произведением смертоносного искусства и стоил больше, чем годовое жалованье среднего слуги. Оружие взревело. Первая ворвавшаяся фигура получила выстрел прямо в грудь. Раскололись кости и брызнула кровь, когда взрывной генератор в пуле разорвал тело и отшвырнул его обратно на дверную раму.

Следующий ворвавшийся солдат уже стрелял.

Выстрел разорвал обшивку шезлонга в том месте, где только что был мужчина. Но он уже переместился. Нейрообвязка, оплаченная родителями на совершеннолетие, позволила ему увернуться. Дуэльный револьвер снова выстрелил. Пуля попала в портрет на стене. Взрыв вспышкой синей энергии спрессовал холст, штукатурку и камень в пыль. Солдат с дробовиком нырнул за каменную раму двери, но проснувшийся мужчина продолжил двигаться, прицеливался, твердо держал оружие и нажимал спусковой крючок.

Женщина в черной форме кувырнулась через дверной проем, перекатилась, вскочила и дважды выстрелила. Выстрелы попали полуголому мужчине в бедро и живот, и отбросили его назад. Он отлетел на шезлонг и перевернулся через него.

В дверь ворвались новые фигуры с серебристыми визорами и в красных бронекостюмах, водя по сторонам широкими стволами дробовиков.

Женщина в черном поднялась, наведя пистолет на шезлонг, за который упала цель. Над высоким воротом пальто виднелось темное лицо. По бритой голове раскинулась паутина дешевых, давно не работающих электротатуировок с серебристыми тенями львов и орлов. Омолаживающие процедуры и тяжелые тренировки сохранили фигуру подтянутой, но узкая коса, свисающая с основания черепа, побелела от возраста. Компактная дыхательная маска сжимала ноздри и закрывала рот. Ее звали Хеллик Мауэр, и когда-то она была солдатом. Теперь, она не имела уверенности в том, кем была.

Остальное отделение уже было у дверей, ведущих внутрь дома. С мертвым солдатом из штурмовой группы разберутся позже, после того, как позицию зачистят.

Выстрелы из дробовика выбили замки и петли. Секундой позже раздался грохот фотонных гранат. Мауэр даже не моргнула от звука, направляясь вперед.

– Он все еще жив, – сообщил алый воин с другой стороны шезлонга.

Полуобнаженный мужчина лежал в растущей луже крови. Выстрелы из ручницы разорвали его пополам. Первый добравшийся до него солдат выбил оружие из руки. На губах пенилась кровь, стекая по подбородку и щекам.

Мауэр взглянула на него.

– Фаддей Рихол-Сен, – произнесла она. Мужчина на полу издал булькающий звук, глаза сильно расширились. Голова дернулась, словно он попытался кивнуть, а изо рта и ноздрей снова пошла кровавая пена. Мауэр сняла дыхательную маску. Сделала медленный вдох, и ее накрыла волна зловония. Ей приходилось бывать на полях сражений после резни, и она слишком хорошо знала запах смерти, и все же ей все равно понадобилось усилие воли, чтобы не показать на лице рвотный позыв.

Комната была главной приемной резиденции. Застреленный ею мужчина являлся первым наследником, как дома, так и фамильной власти, которую тот представлял. Старой власти, старого богатства, уходящих корнями во времена, предшествующие созданию Империума. Достаточно власти, чтобы гарантировать сохранение им этой резиденции в пределах Внутреннего Дворца, достаточно богатства, чтобы украсить ее произведениями искусства и пышным убранством, на которые можно было купить приграничный город на далеких мирах. Под потолком висели позолоченные скульптуры херувимов и сказочных зверей. Кремово-белые шторы обрамляли портреты и картины, написанные яркими маслами: красные небеса, зеленые поля, синие воды. Острова обитых кресел и диванов стояли на толстом ковре цвета снега. Из парящих сфер-светильников бил мягкий свет. Окна отсутствовали, их заменяли пейзажи древних пасторалей, написанных масляными красками. Когда-то здесь могли сидеть и размышлять о мире снаружи, как просто идее. Даже, когда силы Гора заполонили небеса, здесь мог оставаться островок покоя, даже если этот покой был ложью. Когда-то, но больше нет.

Стены забрызгала кровь, застывая каплями на лицах позолоченных херувимов. Переплетением конечностей лежали тела, одни сваленные в кучу у стены, другие там, где скончались. У большинства были резаные раны. Ковер впитал кровь и телесные жидкости. Груды трупов и мокрый пол кишели умирающими насекомыми и их яйцами, создавая впечатление, будто тела дергаются и шевелятся. На полу лежали хрустальные бокалы. Остатки вина были того же цвета, что и свернувшаяся кровь.

Мауэр позволила тошноте стихнуть. Она сделал шаг к раненому ею мужчине. Ее обувь хлюпала по ковру. Пройдет немного времени и нить жизни Фаддея Рихола-Сена истончится до последнего истертого волокна. Но времени для последнего вдоха и ответа на вопрос достаточно.

– Зачем ты это сделал? – тихо спросила она.

Он дернулся. Выросший на губах красный пузырь лопнул.

– Явь – это отчаяние… – прошипел он. – Теперь они будут вечно видеть сны.

Мауэр медленно кивнула и выпрямилась. Навела оружие и выстрелила. Стоявший рядом солдат в алой броне взглянул на мертвеца.

– Больше ни о чем не хотели его спросить?

– Нет, – ответила она и повернулась к двери. Снова опоздали. У нее было чувство, что эта ситуация будет повторяться. В глубине дома раздались выстрелы дробовиков – штурмовая команда зачистила остальные комнаты на этом уровне. Будет так же, как и везде. – Заберите наших погибших, и как закончите зачистку, впускайте команды огнеметчиков, – приказала она, выходя из комнаты.

– Улики не собирать? – спросил солдат в алом. Его звали Сольша, и раньше он был арбитром, теперь он стал чем-то вроде ее заместителя. Она знала, что он не хотел этого назначения, и оно ему не нравилось.

– Улики чего? – спросила она, повернувшись к Сольше. – Он такой же, как и прочие – не смог справиться с реальностью, в которой оказался.

Сольша посмотрел на разбросанные по полу трупы. Их отражения текли по серебру его маски. – Это… – Не то, о чем стоит думать, – закончила Мауэр. – Приберитесь здесь. Четыре часа на отдых, а затем возвращайтесь на базу.

Она не стала ждать ответа и вышла из комнаты. Четыре часа. Нужно будет написать отчет, каким бы формальным и бессмысленным он ни был. Казалось, что даже возможная гибель Империума не покончит с необходимостью в бумажной работе. Хотя, возможно, пришло время доложить лично. Да, вероятно так и надо – кто-то должен знать, что ситуация ухудшается. Она была уверена, что им, скорее всего, не о чем беспокоиться, но она когда-то сделал карьеру на неприятных, но необходимых делах. Она может доложить позже. Сначала ей нужно посвятить немного времени себе. Может быть, часок, всего час подальше от людей. Она, в самом деле, хотела побыть на воздухе, даже если он вонял статикой пустотного щита. Воздух, и возможно, выпивка. Всего один бокал. Но не сон. Она не хотела спать.

Пещера 361, уровень семь подземного убежища, Санктум Империалис Палатин

Они называли его накалом. По традиции в Коллегии Титаника и марсианском жречестве мысленный интерфейс между титаном и экипажем назывался манифольдом, но для Легио Игнатум он был чем-то большим. Соединенный прямой нейронной связью, он не был пространством ни человеческих чувств, ни наведения на цель и ни системных данных. Он был союзом двух, миром, созданным соединением, слиянием человека и машины. Данные становились чувствами, чувства становились данными. Воля принцепсов, усиленная их модератусами, становилась действиями боевой машины, которая могла уничтожить армии и сравнять с землей города. Это был механизм, фундаментальная биомеханическая подсистема. Однако это была одна часть правды, которую можно было понять без погружения в эту реальность. Для командиров титанов Легио Игнатум манифольд не был механизмом или обменом командами. Это был огонь. Божественный огонь. Мир, созданный молнией между человеком и божественной машиной, жизнь, прожитая во вспышке молнии.

Воплощенный.

Пылающий.

Накал…

Мир был красным. На периферии чувств Тетракаурона кружились призраки зеленых тактических данных. От него исходили сферы света, мигая оранжевым, желтым и белым.

< Машина! > Внутри него взревел крик, и он почувствовал справа угрозу-присутствие. Он повернул голову. Поршни выдвинулись, сенсоры дотянулись до мерцающих образов клубов дыма и корпусов мануфакторума. Из-за леса дымовых труб появилась бегущая вражеская машина. Земля затряслась. Тетракаурон вспыхнул яростью. Красные прицельные мандалы побелели. В синапсах взревели данные. На кулаках вражеской машины зажужжали цепные зубцы размером с мечи. Враг был быстрым, таким быстрым. Под его поступью взорвались топливопроводы. Железобетонные дорожные плиты разлетелись осколками.

< Огонь! >

< Заряжание основного вооружения… >

< Попадания по пустотной оболочке… >

Мантия из щитов затрепетала от огненных пузырей. От низких зданий слева исходил блеск огня.

Вражеская машина приближалась, ускоряясь. Ее поступь была раскатом грома.

А он шагал ей навстречу, один шаг за другим, вперед к убийству.

< Огонь! >

< Рано. Рано! >

< Основное вооружение заряжено. >

Его конечности пылали. Сердце стало солнцем.

< Зарядить вспомогательное! >

< Производительность реактора девяносто три процента и растет. Достигнут красный уровень допустимого предела. >

< Заряжание вспомогательного вооружения. >

< Производительность реактора на допустимом пределе. >

< Цели захвачены. >

< Огонь! Огонь! Огонь! >

И инстинкт излить ярость, не уступавший его воле, рвется вперед.

Вражеская машина была здесь, в шаге от него. Черное и красное железо. Кулаки – молнии, лицо – маска цвета слоновой кости. Она сделала последний шаг, кулак поднялся с гулом вытянувшихся поршней. Прицельные сетки в глазах Тетракаурона цвета раскаленного кованого железа.

< Огонь! >

< Да. >

Белый свет. Ослепляющий. Сжигающий сетчатку. Пустотные щиты рушатся, как листы стекла. Броня превращается в пар. Лицо цвета слоновой кости обугливается в пекло…

< Машина уничтожена. >

< Запущен протокол выхода из погружения. >

Блеск потускнел.

< Нет! > Выстрелила мысль, когда зрение рассыпалось… на фрагменты серого пепла на ветру.

< Принцепс Тетракаурон, приготовьтесь к разрыву соединения. >

Нет…

Но ни слово, ни его воля не смогли удержать растворившийся мир. Цвета, жар и ярость поблекли до серости.

Он открыл глаза.

Зрение наполнил другой мир: металл, тусклый камень и сочащийся с инфоэкрана свет. Он видел. На затянувшуюся секунду его не отпускали ощущения накала. На серый мир наложился прицельный захват и отраженные сигналы ревущего ответа реактора. На этот миг он находился в двух мирах, чувство ограниченного тела тянулось к чему-то огромному и великолепному. В глазах все еще кружились образы боевых данных. Задержанное дыхание в груди напоминало рев звездного пламени. Искра его воли – руины городов… И все-таки он находился здесь, снова в паутине из жил и плоти, вытянутый обратно в свинцовое ощущение мышц и конечностей на троне.

Вторым чувством вернулся запах. Воздух вонял человеческим потом, несомненно, его собственным, разбавленным пряным запахом электростатики. Он находился в молитвенной палате, сидел на железном троне. От которого к стоявшим вдоль стены машинам вились кабели. Ядро группы адептов его семьи заполняло ряды пультов управления, в их глазах отражался свет экранов. Всего лишь сорок пять из тех, кто нужен для реального управления титаном в бою.

– Разъединение завершено, – голос технопровидца Ксета-Бета-1 звучал гармонией машинных нот. – Подтвердите сенсорную регармонизацию.

Он моргнул, все еще приспосабливаясь к ощущению сердцебиения в груди и дыхания сквозь зубы.

– Подтвердите сенсорную регармонизацию, – повторила технопровидец.

– Подтверждено, – сказал он.

– Передайте дополнительное аудио подтверждение, принцепс.

Тетракаурон заскрипел зубами и заставил язык двигаться. Он сглотнул, но горький привкус не прошел.

– Идет во всей красе, – сказал он, пережевывая слова, будто кусочки хряща.

– Пожалуйста, полностью и четко, принцепс.

– Она идет во всей красе подобно ночи, – сказал он, выговаривая старую знакомую фразу подтверждения. – Я полностью развоплощен, Ксета, призрак пламени мной не манипулирует. – Он посмотрел на свою руку, лежащую на подлокотнике трона, и отбросил ощущение, что она не его. Пальцы сжались. Он поднялся и сделал шаг.

Шаг… поршни вытянулись. Земля задрожала. Гиромеханизмы закружились, когда вес божественной машины двинулся по земле.

Его нога в ботинке зазвенела о решетку.

– Ваши первые смертные шаги сегодня немного тяжеловаты. – Ксета-Бета-1 выскользнула перед ним, при движении дюжина медных ног звенели о палубный настил. Над плечами изогнулись сочлененные хромированные руки, держа перед ней четыре инфопланшета. Он стучала по ним размытым пятном пальцев. Они все еще были из плоти. Тетракаурон однажды спросил у нее, почему она не сменила их, а она ответила, что это трагедия, но аугметика несравнима с ловкостью и обратной связью костей, нервов и связок. Конечно, ее нынешние кисти не были родными, те она потеряла из-за выброса плазмы на Сахбе-21. Трансплантаты она получила от марсианского мастера, и их соединили руками, которые были механическими от кистей и выше. Для технопровидца, которой доверяли защиту духа и систем титана, она была эксцентричной, а ее речь приправлена точной поэзией органического языка. Нрав, несмотря на строгость, питал слабость к полетам случайных размышлений. Многие марсианские жрецы, которые следовали бескомпромиссной вере, сочли бы ее балансирующей на грани ереси. А еще она отлично подходила Легио, словно тот был ее племенем и любовью всей жизни.

– Бог-машина все еще отражается в вашей крови? – спросила она, оторвав взгляд от инфопланшетов. Квадроокулярные линзы глаз зажужжали, перефокусируясь.

Он поморщился, когда по телу прошла волна призрачного ощущения от выстрела орудия. И кивнул.

– Мы должны руководствоваться, – сказал он, – шестеренкой и нашим кодексом для приближающегося боя.

Ксета не ответила. Она уже направлялась к другим колыбелям, в которых находились Дивисия и Карто. Двое модератусов обладали привилегией выхода из чувственного погружения сразу после него. Его возвращение первым должно было служить знаком его звания, но Тетракаурон считал, что более длительное соединение было бы более подходящим признанием статуса. Тем не менее, традиции не менялись, менее всего в Легио Игнатум, самом старом и самом заслуженном из первой триады легионов титанов, ступавших по поверхности Марса.

Он поскреб интерфейсный разъем в затылке. Тот все так же чесался при разъединении. Его ремонтировали и совершенствовали тридцать пять раз, но зуд не проходил. При последнем ремонте Ксета вслух поинтересовалась: может ли быть дело в принцепсе, а не подключенном к нему священном оборудовании? Тетракаурон не ответил. Она почти наверняка была права. Обычно так и было. Он поморщился, когда из-за отраженного сигнала реакторных данных в глазах на секунду побелело.

Зал, в котором он пробудился, находился в одной из глубоких пещер под Императорским дворцом, освященных и переданных Колллегии Титаника, их экипажам, вспомогательным группам и богам-машинам. На данный момент он был, по существу, домом.

Он услышал в помещении произнесенные на распев команды Ксеты и стук инфокабелей и поршней отсоединения ограждений вокруг тронов двух модератусов. Они неуверенно поднялись со своих мест. Дивисия была высокой и упитанной, пряди ее волос – цвета электрик и кислотно-зеленого. Щеки покрывали красные геометрические фигуры. Когда он сделала шаг и поморщилась, блеснули хромированные зубы. Карто словно был создан для идеального контраста. Низкий и тонкий, словно лоза, кожа лица натянута на тонкие кости, по бритому черепу струились ярким пламенем красные, золотые и черные электротатуировки. Когда он поднялся, лицо осталось бесстрастным, хотя внутри мужчина рычал от неприятного ощущения.

– Вы оба выглядите ужасно, – сказал им Тетракаурон.

– Почтенный принцепс-сеньорис… – начала Дивисия и ее стошнило. Рвота забрызгала металлическую палубу. Тетракаурон и бровью не повел. Дивисия после развоплощения страдала сильнее большинства, всегда так было. Ее связь с накалом была тесной. Вскоре она станет принцепсом машины. Это было правильно; она заслужила это и доказала себя достойной этой чести. Он будет скучать по ней. В мире, где они оба были одним целым с «Регинэ Фурорем» она была частью Тетракаурона, их воля и инстинкты сплетались в источнике духа бога-машины. С ее уходом он лишится части себя. Дивисию снова вырвало, она глубоко вдохнула и выдавила из себя то, что собиралась сказать. – Почтенный принцепс-сеньорис и сам выглядит не менее ужасно.

– Соглашусь, – сухо заметил Карто. Второй модератус стоял прямо, но раскачивался, пытаясь восстановить равновесие.

– Вы оба ошибаетесь, – сказал Тетракаурон и улыбнулся. – Я выгляжу намного, намного хуже, чем ужасно. – Ксета издала звук мягко прокручивающихся шестеренок, что, вероятно, было заменой смеха. Дивисия выпрямилась и изогнула бровь. Цвет радужных оболочек сменился на огненно-оранжевый.

– Это максимум, на который вы способны? – спросила она.

– Хочешь сказать, что ты могла с легкостью справиться лучше, модератус? – ответил он.

Она наклонила голову в бок, словно размышляя.

– Определенно, да, – заявила она.

Он улыбнулся – движение на миг отстало от его ощущений - и открыл рот для ответа.

По залу разнесся поток машинного кода.

Тетракаурон, Дивисия и Карто с идеальной синхронностью повернулись. От открытой ирисовой заслонки дверей в дальнем конце зала к ним направлялась фигура. Красная мантия волочилась под и за ней. К ней цеплялась маслянистая дымка активированного антигравитационного устройства. Капюшон с черно-белой шахматной каймой покрывал половину массы из кабелей и зеленых линз, которые находились приблизительно там, где предполагалась голова у обычного человека. В зале активировались оружейные сервиторы. Прицельные лучи потянулись к движущейся фигуре. Ряды адептов семьи повернулись, машинные пальцы замерли над клавиатурами, на экранах мигали инфомаркеры.

Из-под мантии приближающейся фигуры поднялась медная конечность. Коротко сверкнул свет, и сервиторы замерли, орудия отключились.

– Что ж, это не сулит ничего хорошего, – пробормотала Дивисия.

Парящая фигура остановилась в шести шагах от них. Тетракаурон зубами чувствовал пульсацию ее гравитационного поля. Массивная голова повернулась, и в воздухе раздался очередной поток машинного кода. Ксета ответила, код технопровидца был мелодией в сравнении с рыком незнакомца. Тот снова обратил глазные линзы на принцепса. Тетракаурон отметил, что их было двадцать четыре, самые маленькие не больше ногтя, самые большие – шире кулака. Это был член жречества, и явно высокого ранга. Еще одна очередь кода. Тетракаурон наклонил голову и поднял брови. Зазвенели прикрепленные к челюсти серебряные кольца.

– Эмиссар должен передать свое послание аналоговым способом, – раздался рядом голос Ксеты.

Еще одна очередь.

– Да, вторичные средства коммуникации отсутствуют, – сообщила Ксета.

– Это храм машины, – заявил жрец. – Необходимость марать его органикой оскорбительна.

– Оскорбительна для кого? – спросила Дивисия.

– Для машин этого места, для духов, которые движутся в священных интерфейсах, для богов-машин, что спят в хранилищах под нами.

Карто сделал два шага к жрецу, прежде чем рука Тетракаурона схватила его и оттолкнула назад. Модератус поднял руку, повернул голову, и принцепс ощутил эхо движения в своих нервах, поршни напряглись, чтобы поднять силовой коготь, газ хлынул в пневмосистемы, готовые выбросить его вперед. Удар максимальной силы. Убийство машины. Броня и плазма исчезают, и боевые горны провозглашают праведную победу…

Тетракаурон посмотрел Карто в глаза. Модератус отступил.

– Кто вы? – спросил Тетракаурон, повернувшись к жрецу.

– Я – уполномоченный Геронтий-Чи-Лямбда, эмиссар генерала-фабрикатора.

Тетракаурон кивнул.

– Скажите, – осторожно обратился он, – ваша роль в качестве эмиссара включает доступ к данным на наш Легио?

– Да.

– И не может быть, чтобы высокий функционер священной шестеренки не просмотрел эти данные перед тем, как войти в святилище нашего Легио. – Он повернул голову, впившись взглядом в Геронтия-Чи-Лямбду. – Не может быть, чтобы от внимания такого функционера ускользнул тот факт, что Легио, в который он пришел, один из старейших. – Он шагнул к техножрецу. – Что Легио был домом инкарнаций разрушения Омниссии с самого рождения истины нашей веры… – Еще один шаг. Огонь охватывает его ядро. – Что он сжег больше врагов, чем кто-либо еще. Что он ступает по воле одного лишь Бога Машины… – Шаг, шаг, все внимание вперед. Глаза цели жужжат. – Что те, кто сопровождает его, живут только ради этой цели. – Цель на расстоянии одного метра. – Что связь между нами и нашими машинами – единственное, что нас связывает с Омниссией. – Цель не отступает. Достигнута оптимальная дистанция для использования оружия ближнего действия. – Что мы не пятнаем нашу связь с богом аугметикой, ноосферой или кодом… – Его лицо на расстоянии ширины ладони от посланника. Оружие заряжено. Цели определены. – Что мы говорим не его голосом, но своим собственным, и что осквернение этой традиции – не оскорбление. Это вызов. – Оружие стреляет по команде.

Геронтий-Чи-Лямбда отодвинулся назад. Тетракаурон улыбнулся и ощутил в крови эхо плазмы, поступающей в зарядные катушки.

– Но ни один эмиссар генерала-фабрикатора не будет настолько глуп, – сказал он. – Так что, я должен предположить, что вы не провели полный анализ данных перед приходом сюда.

Геронтий-Чи-Лямбда сместился с места, над которым парил. Тетракаурон заставил себя расслабиться, взглянув на Дивисию и Карто. Оба смотрели на посланника с фокусировкой орудийного ствола. Они почувствовали изменение в агрессивной позе принцепса и повторили его, мышцы лиц, челюстей, плеч и конечностей медленно расслабились, словно последовательно выпущенные раздвижные опоры и поршни. Он позволил жару гнева остыть, пока тот не стал всего лишь тлеющим угольком в его нутре.

Он знал Геронтия-Чи-Лямбду или скорее ему подобных. Не марсианин, но один из тех, кто родился и обучался на одном из миров-кузниц или в машинных владениях, отвоеванных Великим крестовым походом. Непримиримые в своей интерпретации истины Омниссии, не имеющие глубоких традиций и жаждущие подчинить своей воле вселенную. Для таких людей чистота важнее истины, а в предательстве Кельбор-Хала и половины Механикума они увидели одновременно подтверждение и возможность для навязывания своей точки зрения. В генерале-фабрикаторе Кейне они нашли союзника и вершили его волю с прямолинейной беспощадностью, подпитывая жестокие расчеты его разума. Тетракаурон не мог принять их сторону и такое отношение, определенно, было взаимным.

Легио Игнатум был древним, одним из Триады Феррум Моргулус – первых легионов титанов, которые отправились в бой в самые ранние эпохи. Духи их богов-машин жили в механизмах, созданных утерянными кузнями и огнями. Эти пресвятые воплощения ярости Омниссии на войне следовало почитать. Тем не менее, Легио не кланялся и не расшаркивался, и не выглядел, как жрецы этой новорожденной эпохи. Они жили ради пламени битвы и исполнения предназначения машин, которые охраняли. Принцепсы и модератусы не аугментировали себя больше необходимого для связи с подопечными. Они не спали, как смертные, но грезили в своих нейронных колыбелях, соединяя разумы с отголоском дремлющих богов-машин. Они жили огнем и яростью войны и железа. Это была священная связь, фундаментальная и всепоглощающая, молниевый разряд между железом и плотью, в котором Бог Машина говорил в сверкающей реальности. Это пламя поглотило многих, но таковым было их предназначение: сдерживать пекло и становиться им, и жить в сердце и грезах их бога, пока они горели.

– Зачем вы пришли? – наконец, спросил Тетракаурон.

– Вас призвали, – ответил посланник. – Вас и весь ваш Легио. Вы будете сопровождать принцепса-максимуса Кидона, и все, кто следуют вашим приказам, будут сопровождать его вместе с вами.

– Мой командир – принцепс-максимус Кидон, а он не отдавал мне такого приказа.

Геронтий-Чи-Лямбда издал жужжание, развернулся и поплыл к дверям.

– Он отдаст вам такой приказ. Это достоверно. Через три часа, пять минут, шесть секунд. Принцепс, вы выполните этот приказ.

Тетракаурон смотрел, как техножрец выходит через двери и почувствовал, как нахмурился.

– Что это значит? – спросил низким голосом Карто.

– Не уверен, – ответил Тетракаурон. – Но у меня чувство, что это, скорее всего, наименее любимая мной особенность наших высоких и почетных связей с вечным и благословенным марсианским жречеством.

– Что за особенность? – спросила Дивисия.

– Политика, – ответил Тетракаурон.

ТРИ

Неотмеченное-неизвестное

Боэтарх

Изгой

Неотмеченное-неизвестное

Он не падал. Ему нужно было это помнить. Не падал. Не скользил вниз по склону тьмы. Не катился. Не кричал. Ему нужно было помнить, что здесь нельзя упасть.

– Олл…

Падение.

Звёзды.

Чернота.

Холод.

Горение.

Но он падал. Падал до самого низа. Вниз, в подземный мир. Туда, где спали кракены и были мертвецы. Они все были там: красные раны на белых лицах, кровь на руках, развевавшиеся в воде волосы. Все они. Неужели прошло слишком много времени? Неужели они забыли о нём? Узнают ли они его, все мертвецы прожитой в вечности жизни?

Он подумал о Медее, прекрасной, опороченной Медее с колдовским светом в глазах… всё это было так давно.

Он подумал о каменных и глинобитных стенах, что поднимались из пыли, и лоскутной зелени полей. Дом. Дом для мальчика, который бегал по оросительным канавам с криками матери за спиной и смехом на губах. Дом целую вечность назад.

Он подумал о друге и герое, которого тащили по грязи за колесницей, пока он не превратился в окровавленную тряпку. Когда это было? Когда...

– Олл.

Он подумал об Орфее, бедном Орфее, который вышел из темноты и старался не оглядываться. Не оглядывайся назад. Не оглядывайся на то, что ушло. Не оглядывайся на то, что потеряешь. Не оглядывайся… Он не падал.

– Олл!

Он перестал падать.

Его глаза были открыты. Вокруг него стоял шум, похожий на звон бьющегося стекла и рвущегося шёлка.

– Олл, ты должен встать, – сказала Кэтт твёрдым голосом, глядя в пол. Олл моргнул. Он почти поднял голову, но остановился.

– Как долго? – спросил он.

– Пару секунд, – ответила Кэтт.

– Становится хуже, – сказал Рейн.

Олл начал подниматься. Он чувствовал себя замёрзшим, липким, как будто что-то выпило глоток из его вен и не вернуло его.

– Рядовой Перссон, – сказал Графт, и Олл почувствовал, как металлические конечности сервитора поддерживают его. – Я держу вас, рядовой Перссон.

Он снова моргнул. В глазах защипало. Ему всё время хотелось поднять голову.

– Кто считает? – спросил он, и услышал твёрдость в своём голосе.

– Три... – раздался голос Кранка, сначала сильный, а затем затихающий. – Три минуты, две... э...

– Ну же! – рявкнул он. – Счёт, сейчас же!

Кранк выругался.

– Три минуты двенадцать секунд, – ответила Кэтт. Кэтт, конечно, Кэтт. Иногда Олл задумывался, добрались бы они так далеко без неё. Она была не просто сообразительной и психически одарённой, она обладала острым умом.

Их было пятеро, пять человек, взятых из битвы на Калте, который теперь во всех смыслах был далеко. Ни один из них не остался прежним. По крайней мере, никто из них, кроме Олла. Среди них был Графт, бывший погрузочный сервитор Милитарум, в основном такой же, что и раньше, его механизмы и плоть работали без изменений, но его спину отягощало снаряжение, взятое из эпизода человеческого времени. Гебет Зибес, фермер, подёнщик, который задыхался и дрожал от увиденного, хотя уже не так часто. По-прежнему напуганный, но спокойный, закалённый, как кусок дерева, который держат в огне, пока тот не загорится. Бейл Рейн, солдат на войне, которой никогда не было, мальчик, ставший мужчиной, пока шёл по проходам между мирами. Догент Кранк, солдат, который начал этот путь постаревшим душой и стал только старше. Потом была Кэтт: простая, тихая, очень тихая Кэтт – с такими тусклыми глазами и такая молчаливая в тот день, когда они покинули Калт. Теперь уже что-то другое. Все они – проблема Олла. Все они – люди, которые поддерживали его жизнь всё время, с тех пор как он прорезал щель в воздухе на Калте и начал это последнее путешествие. Все они не те люди, какими должны были быть.

– Что-то приближается! – предупредил Зибес. Он сидел на корточках, подняв лазган, не глядя в прицел. Слёзы текли по его щекам под краем очков.

Олл потянулся за компасом и обнаружил, что тот уже у него в руке. Игла превратилась в размытое пятно. Нечитаемое.

– Три минуты тридцать одна! – шипел Рейн.

– Нож! Где нож?

– Оно почти здесь! – крикнул Зибес.

И вы могли почувствовать это сейчас, поднятую волну его приближения, как дыхание из открытой дверцы печи.

– Рядовой Перссон...

– Три минуты тридцать девять!

Где нож?

– Рядовой Перссон, вам нужна помощь?

– Нам нужно уходить!

Нож… проклятый нож уже был у него в руке. Он его не увидел. Не почувствовал. Как будто секунду назад его там не было. Или его действительно не было.

– Три минуты сорок одна секунда!

Он посмотрел на компас. Игла резко остановилась. Он поднял нож.

Олл посмотрел вверх. В такой момент, чтобы сделать это, он должен смотреть вверх.

Вверх. Всегда вверх. Свет. Форма. Измерение. Цвет. Звук. Всё это растянулось вверх до исчезающей точки, когда Олл поднял взгляд. Он был размазан, растянут, нить материи, мысли и ощущения протянулись между небытиём и вечностью. И боль тоже. Боль как факт, который просто продолжался и продолжался, как зацикленный стоп-кадр. Вот что получается, когда так тонко режешь на краю времени и пространства; приходится идти по её изношенному краю. Зона раскола – вот как стала называть её Кэтт, и это было почти правильно, полагал Олл. Они оказались на краю того места, откуда ушли и где им нужно было быть. В этом месте существовало несколько правил, которым они научились за боги знают, как долго времени они пробыли в расколе. Не смотри вверх, не пропусти счёт, когда компас должен указывать верно. Не думай о падении. Не падай. Сделай разрез.

Сделай разрез.

Он поднял нож. Острие было чёрным осколком на периферии зрения.

Сделай разрез, Олл.

Пора.

– Оно здесь! – крикнул Рейн.

И Олл услышал звук, похожий на треск хрящей, похожий на сухую кожу, натянутую на кости. Он почувствовал дыхание на затылке, тёплое и зловонное. Оно было позади него. Оно всегда было у него за спиной. За ними охотилось множество тварей, но эта была близко, и, как бы они ни старались, она продолжала их находить. Всегда вне поля зрения. Всегда сразу за ними. Они поняли, что оно появилось шесть разрезов назад, но у Олла возникло чувство, что оно всегда было рядом с ними, терпеливое, а не быстрое, каждый раз ближе, как будто двигалось в мгновение ока.

– Оно... – голос Кранка повысился, стал прерывистым и пронзительным, жёсткий слой всего, что делало его солдатом-ветераном, треснул. – Оно... оно коснулось... меня. – Олл тоже это почувствовал. Пальцы у основания шеи, слабые и лёгкие, прикосновение кого-то в последние мгновения жизни, пытавшегося найти утешение. Ему хотелось кричать. Ему хотелось обернуться.

Он разрезал.

Натянутая кожа зоны раскола разошлась. Пространство открылось, когда нож в руке Олла скользнул вниз.

– Туда, – позвал он. – Быстрее.

Остальные пробежали мимо него, а затем он тоже прошёл через порез, и ощущение пальцев на спине и дыхания на шее исчезло.

Падение...

Теперь ему просто нужно было вспомнить о том, чтобы не падать.

Стратегиум Великое Сияние, бастион Бхаб, Санктум Империалис Палатин

Пока Мауэр ждала, она наблюдала и слушала. Звук в стратегиуме Великое Сияние казался грохотом прилива: отрывистые приказы, стук когитаторов, гул приглушенных голосов, пойманных в вокс-системах, и писк тревожных зуммеров. Мрак наполнял запах человеческого пота и перегоревших проводов. Бледное свечение гололитических и выводящих экранов освещало лица людей, сидевших за информационными и сигнальными постами. Центральное пространство заполняла проекция Императорского дворца. Красный и янтарный мерцали на ней от Внешнего барбакана и вокруг Вечной стены, ограждавшей внутренние районы Дворца. Каждая искра представляла собой идущий сейчас бой. В некоторых местах – Мармакс, Горгонов рубеж, Святая стена – осколки света рождались, росли и ширились прямо на глазах у Мауэр. Это могло показаться красивым, если бы не стоявшая за этим реальность. Враг по-прежнему атаковал, несмотря на то, что ему не удалось прорваться в Сатурнианском. Магнификан простирался на восток, огромное, тёмное пространство, лишённое света сражений, покинутое и завоёванное царство. Два месяца. Всего два месяца и несколько дней отделяли это запустение от города, которым оно некогда было. Независимо от побед, ход битвы не изменился – было куплено время, не более того.

– Боэтарх. – Мауэр повернулась и подняла взгляд при звуке голоса Архама.

Магистр хускарлов не выглядел уставшим; космические десантники не уставали, но она заметила, что утомление играло с ними другую игру. В его взгляде появился стеклянный блеск, и напряжённость вокруг глаз и челюсти, как будто он сосредоточился на моменте только за счёт волевого усилия.

– Магистр хускарлов, – ответила она.

– Следуйте за мной, – произнёс он, кивнул в сторону боковой комнаты и направился туда, не оглядываясь. Мауэр мгновение смотрела ему вслед, а затем подчинилась. Она провела много времени, фактически целую жизнь, рядом с войной и наблюдала за тем, как война влияет на людей. Она знала их и то, как они меняются, столкнувшись с ужасом, когда их доводят до предела. Космические десантники не были людьми, но несмотря на всё, что было сделано для их создания, осталось наследие. Они могли быть сверхлюдьми, но этот статус начинался с человека и не оставлял его полностью позади. Если бы Архам был человеком, она бы сказала, что он действовал на грани стресса, усталости и контроля – функционировал, справлялся, но части самого его существа сжимались, когда на него давил вес самой большой и сложной зоны боевых действий в истории. Она задумалась, что это бремя делало с Преторианцем. Она знала, что оно делало с людьми командного эшелона: ничего хорошего и много плохого.

Дверь в боковую комнату закрылась за ней. На экране охранного ауспика, установленного на каменном столе в центре комнаты, мигнул зелёный огонёк. Стульев не было, и освещение оставалось холодным и тусклым.

– Становится всё хуже, – сказала она, не дожидаясь приглашения. – Три происшествия за последние четыре дня. Пятьдесят погибших на складе боеприпасов – старший префект просто отключил подачу воздуха. Когда мы нашли его, он отрезал себе веки. Целое общежитие перевалочного пункта материальных средств загорелось после того, как его подожгла погрузочная команда. Половина района получила смертельные дозы успокоительных наркотиков от врача-примуса, который добрался до водопровода. Сегодня утром старший командующий зоны был найден в собственном особняке с остальными членами своей большой семьи, разрезанными и сложенными, как брёвна.

– Я вас услышал. Эта информация могла быть предоставлена по обычным процедурам вашей службы, боэтарх. В следующий раз используйте их.

Архам начал отворачиваться, направляясь к двери. Мауэр почувствовала, как у неё сжались челюсти.

– Моей службы? – Мауэр услышала себя со стороны. Её голос был холоден. Архам обернулся. На его лбу всё глубже проступала хмурая морщина, на губах зарождались слова. Она заговорила раньше, чем он успел ответить. – Эта служба едва существует, и её вообще не было шестьдесят дней назад, и если вы можете сказать мне, что это за звание такое "боэтарх", уважаемый магистр хускарлов, вы окажете мне услугу.

– Вы существуете для того, чтобы не допустить, чтобы влияние войны вредило моральному духу среди командного эшелона и в тех областях, которые влияют и отвечают за его функционирование.

– И как мне это сделать, магистр Архам? – Он снова нахмурился. Она выгнула бровь. – Я вношу свой вклад в расстрелы, если вы об этом подумали, но правда состоит в том, что ни вы, ни Преторианец не знаете, что происходит в головах людей в этих стенах. Вы схватили меня и всех, до кого смогли дотянуться, присвоили нам новое звание, наделили полномочиями и послали решать проблему, которую не можете объяснить и не знаете точно, как решить.

На его щеке дёрнулся мускул. Она не была уверена, было ли это признаком гнева или, что невозможно, веселья.

– Вы закончили? – спросил он.

– Даже не начинала.

Настала его очередь выгнуть бровь. Она выдохнула и расстегнула воротник шинели. На ней была полная положенная по званию официальная униформа: чёрный плащ с меховой подкладкой, серебряная эмблема нового командного подразделения префекта, застёгнутая между красными эмалированными пуговицами, идущими двумя линиями спереди. Пистолет лежал в лакированной кожаной кобуре на поясе, тяжёлой и неудобной по сравнению с обычным набедренным ремнём. Она даже начистила его, пока потёртый металл не заблестел. Пальцы чесались от малиновых перчаток. Часть её задавалась вопросом, кто нашёл время подумать о том, как должна выглядеть недавно созданная ветвь имперской власти. По крайней мере, обошлись без фуражки.

Архам ждал, молчаливый и неподвижный, с непроницаемым выражением лица. Она продолжала упорствовать:

– Я сейчас здесь, потому что становится всё хуже. Не просто чаще. Хуже, понимаете? Моральное состояние, преступления и зверства подобны волнам – они накатывают, приливы и отливы в людях, но у них всегда есть закономерность, причина и следствие. Толпа охвачена страхом, полк ослаблен трудностями, а затем отравлен мятежом. Командир, который сломался, потому что потерял всех близких и получил приказ вернуться на передовую. Причина и следствие. Вы можете отследить их. Если есть закономерность, значит, есть и причина. Но у того, что происходит нет ни закономерности, ни рациональной причины.

– Мы ведём войну за существование человечества в том виде, в каком мы его знаем, – сказал Архам. – Миллионы погибают каждую минуту. Разве этого самого по себе недостаточно?

– Нет, – возразила Мауэр. – Это не то, что происходит сейчас. Если бы это было так, нам, возможно, было бы лучше. – Архам выдержал её взгляд. – Человек, которого я казнила сегодня утром, был потомственным офицером Валхарской бронетанковой, его семья служила ещё на заре Объединения, даже раньше. Особняк был подарком за службу его предков Императору. Три недели назад он возглавил колонну, вернувшуюся из захваченного космического порта Львиные врата. Донесения с поля боя показывают, что его машина следовала последней – он был частью арьергарда, который сражался, прикрывая колонну до тех пор, пока они не достигли наших позиций. Три дня в танке с рвущимися вокруг снарядами. Ни передышки, ни сна. Воздушные удары. Люди сгорали заживо в подожжённых машинах. Он удержал всё это вместе, вероятно, спас восемьдесят военнослужащих и пару десятков танков. Если бы кто-то по-прежнему замечал такие вещи, его бы наградили и сделали бы из него пример для подражания. Этого было достаточно, чтобы заработать ему отпуск, двадцать четыре часа в тылу. Он родился во Дворце, поэтому отправился домой. Затем он накачал наркотиками свою семью и убил их всех.

– Психическая травма, яркий пример её воздействия на разум.

Мауэр покачала головой:

– Это не так.

– Откуда вы можете знать?

– Опыт, магистр хускарлов, – ответила она и услышала усталость в собственных словах. – То, что я видела. То, что я делала. – Она потёрла глаз, моргнула. Скоро ей понадобится доза стимулятора, чтобы не заснуть. – Этот человек, тот мертвец, которого застрелили сегодня утром, сказал, что сделал это, потому что проснулся от отчаяния. Он хотел, чтобы те, кого он убил, спали вечно. – Она некоторое время молчала. – Я уже слышала это раньше.

– Где?

– От каждого, кого удавалось взять живым.

– Этого нет ни в одном из ваших отчётов.

– Именно поэтому я и пришла. – Выражение лица Архама по-прежнему оставалось непроницаемым. Однако она знала, что за этими глазами двигался интеллект – такой интеллект, который мог удерживать, анализировать и понимать весь боевой план военной зоны без напряжения. Не то, чтобы он не понимал, но она не могла сказать, какой эффект произвели её слова за этим немигающим взглядом. – Как я уже сказала, становится всё хуже.

– И вы думаете, что это... – Он остановился, закрыл рот, потом продолжил: – Как вы думаете, что это?

– Я не знаю.

Архам медленно кивнул.

– Спасибо, Боэтарх Мауэр. Возвращайтесь к своим обязанностям. – Он подошёл к двери, открыл её и шагнул назад в главный зал стратегиума.

– И в чём состоят мои обязанности?

Он замолчал, на секунду оглянулся на неё, его взгляд был жёстким:

– Защищать нас, – ответил он и вышел, не сказав больше ни слова.

Мауэр моргала секунду, а затем пожала плечами.

– По крайней мере, это не заняло много времени, – сказала она себе.

Магнификан

Ветер пробудил Шибан-хана от сна о смерти. Он открыл глаза. Голубое небо. Полоса голубого неба в грязных облаках, что неслись по крыше мира. Он моргнул. Ветер обдувал лицо песком. Тишина. Только шум ветра. Приближалась боль. Он чувствовал это, шторм прямо за горизонтом.

– Кто ты? – раздался откуда-то сверху голос. Он попытался пошевелиться, но то, что сдерживало боль, также удерживало его на земле. Над ним промелькнула тень, быстрее, чем он успел моргнуть. Он снова попытался подняться. Неудачно. Он замер. Голубое небо исчезло. Теперь небо представляло собой море облаков цвета желчи и гноя, жёлтых и тошнотворно зелёных. Снова подул ветер, и он услышал, как неподалёку пошевелились камни.

– Кто ты? – спросил он, не успев подумать. По крайней мере, он мог говорить, даже если и не мог двигаться. Шторм боли приближался. Огонь вспыхнул на нервных окончаниях. Он вспомнил взрыв, а затем падение, вниз и вниз, всё ниже и ниже, подброшенный ветром, истекающий кровью. Вечная стена. Он был в космическом порту Вечная стена. Он упал с края небес… Вниз, в страну мёртвых.

– Нет, – сказал другой голос вне поля зрения. – Не мёртв. Ещё нет.

Он знал голос. Он просто не мог вспомнить...

– Тебе придётся встать, – сказал другой голос.

Мертвы, все мертвы, все те, кто стоял у Вечной стены. Брошенные в голодные пасти битвы; потраченные, как монета тирана; павшие, забытые и унесённые ветром.

– Это будет трудно, – заметил второй голос.

Его пронзила дуга боли. Какие повреждения может вынести физиология сверхчеловека? Он уже целовал смерть и знал её вкус. Она снова пришла, ухмыляясь, дыша ему в рот, когда буря боли пронзила его. Небо над ним исчезло.

Белизна. Чистая, белая боль, простиравшаяся куда не кинь взгляд. Пустой мир без края, мир, где можно скакать вечно, где ничто и никогда не закончится.

Он вздохнул, чувствуя, как поток воздуха проникает в лёгкие, заставляя плато боли принять форму. Раздробленные кости. Прекрасная аугметика выдернута из плоти. Порванные кабели. Смятые интерфейсы нейронных машин. Кровь. Масло. Боль снова дугой пронзила его тело, словно молния над горными вершинами.

– В каком-то смысле обнадёживает, – сказал один из голосов. – В тебе ещё осталось достаточно, чтобы чувствовать так много боли.

Шибан усмехнулся. Звук получился влажным и взорвался новой болью в шее и груди.

– Я знаю, кто ты, – произнёс он.

– Да? – сказал один голос.

– Да? – повторил другой.

– Ты был там, когда меня переделали, – ответил Шибан. – Тогда ты тоже говорил со мной. Ты мёртв, Торгун. Ты – призрак разума, мастер Есугэй.

– Как скажешь, – произнёс голос Есугэя.

– Тебе придётся встать, брат, – сказал Торгун.

Шибан сначала пошевелил пальцами. Он обнаружил, что ничего не чувствует в правой руке. От этой попытки его чуть не свело судорогой. Мало-помалу он нашёл то, что осталось от его тела. Больше, чем он ожидал, но какая-то часть его не могла не задаться вопросом, не было ли это шуткой судьбы –однажды он уже чуть не умер, дважды был переделан и теперь снова сломан, но не настолько, чтобы умереть. У него осталось достаточно сил, чтобы вынести боль жизни.

Однако сам факт того, что жив был чудом. Он упал с такой высоты, что смерть должна была быть неизбежной. Как бы то ни было, повреждения оказались значительными и затронули каждую частичку его тела, но оставили в живых. Он был уверен, что во многом это произошло благодаря работе техножрецов во второй его переделке. Тонкая и изящная аугметика, которую Механикум вживили в его плоть и кости, была не какой-то обычной и грубой заменой; это были усовершенствования. Кибернетические вливания скрепили раздробленные кости, керамитовые и адамантовые пластины покрыли череп и суставы, биопластеки и нейронные трансплантаты пронизывали тело. Всё это было интегрировано со специально изготовленной броней, так что плоть, аугметика и боевые доспехи легко работали вместе. В его случает различия между телом и машиной исчезли. Ему сказали, что его не просто отремонтировали, но что со временем он превзойдёт даже ту скорость и ловкость, которыми обладал раньше. Этому обещанию теперь не суждено было сбыться, но благодаря мастерству техножрецов он пережил невозможное.

Правда о его положении всплывала с каждым изучающим движением. Повреждения оказались тонкими и коварными. Ничего не оторвано, ничего не разорвано. Самым очевидным признаком боли был порез, протянувшийся по правой руке от локтя до запястья. Засорённое масло и свернувшаяся кровь запекли трещину в броне. Пальцы двигались, но без ощущения. Остальные раны пронизывали каждую часть его тела – раздавленные мышцы, тысячи трещин, проходивших через кости, керамит и металл. Как будто его раздробили молотами, но каким-то образом не повредили кожу.

Боль ослепила его дважды, пока он заставлял себя подняться. Кислота и медь жгли ему рот. Оказавшись в вертикальном положении, он резко наклонился вправо, сгорбившись, как старик под тяжестью ноши. Раскаты боли прокатились по нему и не собирались останавливаться. Над ним плыл купол отравленных облаков. Ветер поднял волну пыли, которая скрежетала о его доспехи.

Он выдохнул и огляделся. По-видимому, он упал на широкий нанос пепла и пыли. На гребне ближайшей дюны возвышались металлические остовы здания. Две оборванные птицы сидели на торчавшем из земли металлическом шесте. Они смотрели на него чёрными жемчужными глазами. Терранцы называли их воронами-грифами, но они не были ни воронами, ни грифами, а чем-то, что было выведено временем, загрязнением окружающей среды и пищей из мусорных куч. Грязные чёрные перья покрывали их тела и крылья, а радужное оперение – шеи и головы. Клювы у них были чёрные, острые и гладкие. Они были искателями падали и наблюдателями за мертвецами. За последние месяцы их убийственные стаи распространились по земле так же густо, как облака дыма. Для них эта последняя война человечества стала настоящим пиром. Шибан рассмеялся.

– Значит, меня разбудили ваши тени, – произнёс он. – На ваш вкус, я достаточно близок к смерти?

Птицы не ответили, но зашевелились, потрёпанные чёрные перья взъерошились. Он увидел, что ещё дальше, на мешанине балок, выступавших из пыли, собралась стая.

– Вы двое самые храбрые, да? – сказал он паре, но слова превратились в мучительную рвоту, которая послала вспышку боли по всему телу. На секунду мир превратился в белый лист. Он не упал. Когда он открыл глаза, вороны-грифы никуда не делись. Он сглотнул. В горле и во рту пересохло. Плохой знак. Он сделал шаг, почувствовал, как боль пронзила его насквозь, и зарычал. Этот звук заставил некоторых птиц подняться из путаницы балок. Он поднял голову и проследил за ними взглядом.

Пустошь из пыли и щебня тянулась до горизонта, где разбитые здания цеплялись за охряные облака. Он медленно повернул голову, отмечая почти незаметное изменение света за облаками, чувствуя ветер и читая узоры всего, что он мог видеть. Он был в Магнификане, где-то в зонах к западу от космического порта Вечная стена – в сотнях километров к западу, в месте, чьи черты были размыты приливом войны, затопившим миллионы квадратных километров Великого дворца, приливом, который теперь пошёл дальше. Поля сражений, которые за месяцы и недели боёв опустошили всё вокруг.

Шибан выдохнул. Ему предстоял долгий путь. Он позволил себе секунду не двигаться, а затем посмотрел на оставшуюся пару воронов-грифов, сидевших на ближайшем шесте.

– Мне придётся позаимствовать ваш трон, – сказал он. – За это я прошу вашего снисхождения. – Птицы не двигались, пока он не протянул руку, чтобы схватить шест. Они зашипели и стали медленно подниматься в небо по спирали. Шибан сжал шест и дёрнул. Тот освободился от того, что удерживало его под пылью. Он повертел его, проверяя вес. Пласталь, пустая в середине, помятая и ржавая, возможно, подставка для вывески или опора уличного фонаря.

– В эпоху перемен всё обретает новую цель, – раздался за спиной голос Есугэя.

Шибан крутанул шест, затем стиснул зубы от поднявшейся внутри волны тошноты и боли. Он крепче сжал шест и посмотрел на точку на горизонте, где, по его мнению, должен был находиться Внутренний дворец. На мгновение на горизонте запульсировал оранжево-белый свет. Над головой кружили вороны-грифы.

– Ни шагу назад, – сказал он и отправился в путь.

Покои командного подразделения префекта, Санктум Империалис Палатин

Синее мерцание поступавших данных мелькало и распространялось по помещению. На полу стопками лежали листы бумаги и инфопланшеты. Переплетённые папки отчётов образовывали шаткие бумажные башни. Луковичные экраны шипели от статики и вспышек пикт-изображений. Единственный функционирующий светящийся шар отбрасывал тусклый жёлтый свет на клёпанный железный стол. Патроны ручной пушки усеивали поверхность, сверкая медью. Здесь пахло статикой и пространствами, где люди слишком долго дышали без вентиляции. В неподвижном воздухе висело тяжёлое марево. Дверь в боковой кабинет, где Мауэр отдыхала – спала, когда больше не могла не спать – была приоткрыта.

Эти комнаты и башня, в которой они располагались, представляли собой неиспользуемое архивное пространство, размером с одно из зданий нового Администратума, построенное, но так и не заполненное. Командное подразделение префекта сделало башню своим домом за последний месяц, с суетливой тщательностью вливая людей, оборудование и остатки жизни. На вершине башни, под посадочными площадками расположили тюремные уровни. Кабели для передачи данных змеились по лестничным клеткам. Гнёзда для киберптиц усеивали внешние стены. Вещи накапливались, потому что не было времени, чтобы положить их куда-нибудь в другое место. В командном подразделении префекта было не слишком много людей, но всё равно в башне стало тесно. Как самый старший действующий офицер группы, Мауэр сама выбирала комнаты. Она выбрала ту, в которой было окно.

Она огляделась, не видя беспорядка. Молот усталости тяжело обрушился на неё. Она была молода телом благодаря должности и службе, которые принесли омолаживающее лечение, но всегда думала, что возраст живёт не только в крови и сухожилиях. Генная очистка, укрепление костей и восстановление органов означали, что вы могли проскальзывать через двери и стрелять из пистолетов, как будто вам было тридцать, но в остальное время вы несли все прожитые семьдесят пять. У неё не было ни минуты отдыха со времени последней исполнительной операции – разбор действий штурмовой группы, полный письменный отчёт, переодевание в соответствии с её званием, затем путешествие в Великое Сияние и обратно, всё время думая.

– Надо было сказать нет молодости, – пробормотала она. – Будь я старухой, у меня был бы веский предлог держаться в стороне.

– Сомневаюсь, – раздался голос из бокового кабинета. Мауэр выхватила пистолет и нырнула в сторону, прежде чем слова полностью дошли до неё.

“Женщина, – подумала она. – Судя по голосу молодая. Уверенная в себе”.

Она подошла к двери. Другой человек на её месте, человек, соблюдающий благоразумие или протоколы военного времени, либо разрядил бы половину пистолетной обоймы сквозь дверь, либо вышел бы из покоев, закрыл их и вызвал охрану. Мауэр же ударила ногой в дверь и вошла, держа пистолет наготове.

В углу комнаты на койке сидела девушка в сером. Хромированная грива волос свисала с её головы. Кожа была бледной. Глаза, которые оторвали взгляд от разложенных перед ней инфопланшетов, были тёмными.

– Если хотите лёгкой жизни, – сказала девушка, – лучше стреляйте.

Мауэр опустила пистолет. Она знала девушку.

– Архам послал вас, – сказала она.

– Архам, Малкадор, провидение, судьба – выбирайте, – ответила девушка и снова посмотрела на данные, которые прокручивались зелёным цветом на одном из инфопланшетов. Мауэр убрала пистолет в кобуру и вернулась в главное помещение. Она подошла к столу и поискала коробочку стимуляторов. Она нашла их под стопкой донесений младших осведомителей. Таблетки были оранжевыми и белыми, для старшего офицерского состава, помогавшими в длительных циклах патрулирования.

Она проглотила две.

– Вы были дисциплинарным офицером, – раздался голос девушки.

– Вы правы, – ответила Мауэр, не потрудившись повысить голос, но девушка, казалось, без проблем слышала из соседней комнаты.

– Не слишком ли все это недисциплинированно для такой, как вы? Я ожидала увидеть стандарт Муниторума. Простыни, выглаженные до совершенства. Сапоги с зеркальным блеском. Всё уложено и в порядке.

– Думаете, это и есть дисциплина?

– Так думает армия.

Мауэр ущипнула себя за шею и поморщилась. Потребуется некоторое время, чтобы доза подействовала. Она подошла к окну. Это было арочное решётчатое стекло, которое тянулось от пола до изогнутого потолка. Стекло покрылось пылью. За ним к тёмному небу поднимались башни и купола Внутреннего дворца. Снова наступила ночь. Молнии потрескивали в облаках, образовавшихся на внутренней поверхности пустотных щитов. Огни усеивали горизонт – свет зданий, которые теснились на сотни километров между этим местом и стеной.

– Вы знаете, кто я, не так ли? – спросила девушка. Она вышла из смежной комнаты почти бесшумно.

Мауэр пожала плечами, но не повернулась.

– Моя работа – знать, кто вы, Андромеда-17. Я знаю, что вы одна из Селенара, возможно, единственная на Терре. Я знаю, что к вам прислушивается регент. Что вы выполняли работу как для регента, так и для Преторианца.

– Вы гордитесь этим, не так ли? – спросила девушка. – Что знаете, я имею в виду, что компетентны.

Мауэр рассмеялась.

– Да, – сказала она. – Горжусь.

Воцарилось молчание. Вдалеке сверкнула молния.

– Вы также не собираетесь спрашивать меня, почему я здесь, – сказала Андромеда-17 через некоторое время. – Не так ли?

Девушка смотрела на Мауэр немигающим взглядом.

– Мы дойдём до этого в конце концов, не так ли? – сказала Мауэр. – Вряд ли вы уйдёте, не разобравшись с тем, что привело вас сюда.

– Верно замечено.

Ещё одна пауза. Мауэр почувствовала, как стимуляторы начинают проникать в пространство за её глазами. Она ощутила на зубах привкус соли и металла. Мир стал немного резче.

– Архам послал вас, – повторила она.

– “Послал” – слишком сильное слово. Магистр хускарлов говорил со мной, да. Он обеспокоен тем, что вы сообщили.

– Он не казался таким, когда я с ним разговаривала.

Теперь пришла очередь Андромеды рассмеяться.

– Не в их характере показывать, о чём они думают. Большинство Астартес действуют по узким линиям мышления и поведения, и Седьмой легион больше всего. Он услышал, что вы сказали, и не знал, как это решить, поэтому пришёл ко мне.

– Прямо к вам? – спросила Мауэр. – Не Сигиллиту или Преторианцу?

– Они всё равно сказали бы прийти ко мне. Я – текучий фактор. Это моя природа и избранная функция – течь вне линий. Я предоставляю взгляд со стороны. Ваша проблема – это моя проблема.

– Гордитесь этим, – сказала Мауэр, и посмотрела на Андромеду. – Не так ли?

Андромеда слегка пожала плечами и улыбнулась:

– Мы должны быть чем-то довольны, не так ли?

Мауэр повернулась, прислонилась спиной к окну с видом на панораму Дворца и скрестила руки на груди. Андромеда сидела на железном столе, поджав под себя ноги. Её хромированные волосы казались золотыми в тусклом свете светящегося шара. Девушка не вспотела, несмотря на жару.

– Похоже вы ознакомились с моим письменным отчётом, – заметила Мауэр.

– И всеми вашими полевыми отчётами, и всеми собранными вами необработанными данными и донесениями разведки – сверху донизу, плоть и кости.

– И?

– И я согласна. Есть резкий рост определённого рода отчаяния и идей…

– Идей разрезать людей на куски или разорвать их на части, чтобы спасти от пробуждения, или отправить их спать, чтобы они могли наслаждаться сновидениями.

Андромеда кивнула:

– Более или менее. Насилие – это следствие идей, но идея – это её сердцевина, отвратительная часть, пагубная часть.

– Причина и следствие, – сказала Мауэр.

– Если можно так выразиться, – ответила Андромеда.

– Вопрос в том, почему.

– Да ладно, боэтарх, – фыркнула Андромеда. – Я прочитала и проанализировала все данные о вашей личности и интеллекте. Вы знаете ответ, даже если та часть вас, которая по-прежнему является солдатом и хранителем правил, не хочет его произносить – варп, ответ – варп. Море душ, необъятный имматериум, из которого наши умы черпают невыразимое и приходят все отрицаемые ужасы. Вы не должны знать об этом много, но, как вы сказали, вы гордитесь тем, что знаете, и очень компетентны, поэтому вы так или иначе узнаёте то, что вам нужно.

Выражение лица Мауэр не изменилось. До сих пор каждое слово, сказанное девушкой, было столь же точным, сколь и снисходительным.

– Инфекция, – сказала Мауэр, – выпущенная врагом и распространяющаяся по нематериальному царству, заражая людей и ввергая их в пучину насилия.

– Я так не думаю, – сказала Андромеда, наклонив голову и прикусив губу. – Варп не совсем такой. Он не просто другое место, похожее на это. Псайкеры говорят, что он как вода в океане. У него есть течения, отливы и приливы – он пластичен, восприимчив и имеет причины. Все его ужасы паразитируют на сознании. Когда любой человек думает о чём-то или чувствует эмоцию – имматериум реагирует. Одна испуганная душа – это рябь на поверхности. Она поднимается и снова погружается в ничто. Множество охваченных ужасом душ создают рябь, которая становится сильнее. Они встречаются, складываются вместе, и становятся волной ужаса. Она встречается с другой волной и растёт, увлекая за собой течения. Вскоре она станет достаточно большой и сильной, чтобы не рассеиваться, и не имеет значения, какие другие волны она встретит, они просто будут поглощены.

– Эта... волна в варпе, – сказала Мауэр, выгнув бровь. – Она и есть идея, да? Она обрушивается на людей во Дворце, доводя их до безумия?

– Не безумия, – резко возразила Андромеда. – Нет ничего безумного в отчаянии или желании сбежать. Не в обычных обстоятельствах и, тем более, не сейчас. В том-то и дело, что волна не просто обрушивается на нас. Мы делаем её сильнее. Это не просто подхватывание людей, это поиск тех, кто питает её наиболее сильно. Благородный солдат, ставший убийцей, в которого вы сегодня утром всадили пулю, сколько раз он плакал во сне, заставлял себя сесть в танк и изображал храброе лицо для своих солдат? – Андромеда-17 замолчала, взяла со стола коробочку стимуляторов и повертела её в руках. – Сколько таблеток вы принимаете, чтобы не спать? – Она подняла голову, вопросительно изогнув бровь.

Мауэр спокойно встретила её взгляд.

– Недостаточно, – ответила она.

– В том-то и дело, – сказала Андромеда, опуская коробочку. – Это не просто делают с нами – мы сами являемся частью этого, кормим его так же, как оно кормит нас. Оно ускоряется, вращается противоборствующими силами – бегством и отчаянием, мощными силами.

Мауэр на мгновение замолчала, затем встряхнулась и выпрямилась.

– Ясно. – Она отошла от окна к двери. Она поднимется на стартовые площадки. Там, наверху, пахло прометием, но было прохладнее, чем здесь.

– Есть ли способ остановить это? – спросила Мауэр. – Противостоять этому?

– Нам нужно найти его.

– Нам?

– Взгляд со стороны, боэтарх Мауэр. Разные точки зрения на проблемы, за пределами линий. Вы думали, что это что-то, чем занимается какая-то другая высшая сила? Потому что, если это так, моя гордая старая госпожа войны, правда состоит в том, что эти высшие силы заняты. Сейчас идёт война. Что вы сказали Архаму: “В чём состоят мои обязанности?” Ну, вот и они. Вы многое знаете. Вы пугающе компетентны, и вы хотите действительно решить проблему, а не просто стрелять в неё.

Мауэр поняла, что улыбается:

– Мною полностью играют, не так ли? Вы ведь специалист по поведению, верно? Сколько подготовки потребовалось, чтобы составить карту моих мотиваций и сочинить ту маленькую мелодию, которую вы только что сыграли для меня?

Андромеда-17 пожала плечами:

– Честно говоря, я в основном импровизировала – я нахожу, что это более эффективно.

– Эта часть идёт так, как вы задумали, не так ли?

– В значительной степени.

– Включая ту часть, где я понимаю, что вы пытаетесь манипулировать мною, да?

Андромеда кивнула.

– Во что меня вербуют?

– В справедливое и необходимое дело.

Мауэр рассмеялась:

– Так всё всегда и начинается.

Архам, магистр хускарлов

ЧЕТЫРЕ

Легио

Опустошить небеса

Слепая зона

Зал сбора, уровень семь подземного убежища, Санктум Империалис Палатин

Чашу зала сбора наполнил звук. Тетракаурон остановился у входа, глядя на каменные ярусы, поднимающиеся от центра помещения. Командиры Легио, более четырех сотен мужчин и женщин, стояли разрозненными группами, их лица и волосы выделялись пятнами ярких красок на фоне графитово-черной униформы. Гребни неоново-зеленого цвета, хромированная кожа, геометрические фигуры и схемы в цветах драгоценных камней и химических отходов. Волосы самого Тетракаурона были пострижены ярким гребнем красных и черных полос. Со лба до шеи свисала лента цвета индиго. Линию челюсти украшали серебряные кольца. Каждое было шестеренкой с гравировкой даты, отмечающей убийство машины. Радужные оболочки глаз были цвета желтого топаза, окрашенные собственноручно введенным осветляющим токсином. Все это кричащее великолепие на их лицах было другой отличительной чертой Легио, отражением души войны, с которой они боролись, отголоском духов их машин, носимым на теле.

Тетракаурон вошел в зал в сопровождении Дивисии и Карто. Принцепсы и модератусы их манипулы склонили головы в знак приветствия. Другие уважительно кивнули. Некоторые выкрикнули приветствия, на которые он ответил, направляясь к скоплению на нижнем ярусе.

При его приближении от ближайшей группы отделилась коренастая фигура. Тетракаурон улыбнулся.

– Почтенная принцепс Артуса, – обратился он.

– Выглядишь ужасно, – ответила Артуса. Принцепс-сеньорис седьмой манипулы щеголяла движущимися электротатуировками красных шестеренок, которые вращались и переплетались на ее коже.

– Люди постоянно об этом говорят, – ответил Тетракаурон и пожал ей предплечье. – Но я думаю, что вы все просто завидуете.

Артуса пожала плечами, словно говоря «считай, как хочешь», и кивнула Дивисии и Карто.

– Принцепс, – ответили они и коротко кивнули.

– Есть идеи, для чего нас собрали? – спросил Тетракаурон.

Она метнула в него взгляд, в котором он прочитал «ты прекрасно знаешь».

– Жречество… – осторожно произнесла она.

– А… – Он посмотрел на нее и поднял бровь. – Так это политика. Знаешь, я когда-то думал, что подобная война отметет все это, по крайней мере, на время.

– Ты никогда не был таким наивным, – фыркнула она. – Война – это власть. Чем больше и катастрофичнее она, тем больше власти задействовано, а политика – всего лишь ожесточенное соперничество за власть. Вероятность уничтожения не останавливает войну – фактически, она только делает ее хуже.

– Ты всегда была настолько склонна к философии?

– Да, – ответила она.

Тетракаурон в ответ рассмеялся.

– Жречество в панике, – сказала она, понизив голос, – и за последние несколько дней ситуация ухудшилась, и не только на нижних уровнях. Чем выше поднимаешься, тем хуже становится. Машина, благословенная превыше всего, – это логика, но думаю… думаю, они боятся.

– Чего? – спросил он. – Поражения?

– Утраты всего.

Он снова взглянул на нее. Теперь она не улыбалась.

– Откуда ты об этом знаешь?

– Оттуда, почтенный принцепс, что я использую свое время, когда не воплощена, для подключения к внешним данным. Мне нравится знать, на что похоже изнутри поле битвы перед тем, как отправиться на другое. Тем не менее, я могу сказать тебе одно: принцепс-максимус не доволен, совершенно не доволен. Как и Баззаний с Клементией. Жречество чего-то хочет, а мы не хотим этого давать. Шестеренки вращаются, и когда остановится колесо, кто знает …

– Что ты там говорила о политике и власти…? – спросил он. – Продолжай в том же духе и станешь следующим принцепсом-максимусом.

Она поморщилась, и красные электротатуировки шестеренок на щеках закружились в противоположную сторону.

– Не тупи, Тетра. Я знаю, для тебя это не просто, но ты постарайся. – Артуса усмехнулась. – Кстати о повышении, – сказала она, указав на Дивисию, – когда она пойдет своим путем? Я бы сказала, давно пора. Без обид, Карто.

Старший модератус склонил голову, с бесстрастным лицом.

– Без проблем, принцепс. Я признателен за доверенную мне функцию в великом вращении.

Тетракаурон посмотрел на Дивисию, которая старалась не выглядеть слишком довольной.

– Когда сойдутся шестеренки, – ответил принцепс, – не раньше.

Дивисия переступила с ноги на ногу под взглядом двух старших принцепсов.

– Осмелюсь спросить, есть больше данных о причине нашего вызова?

– Политика, – одновременно ответили Артуса и Тетракаурон.

В зале раздался звон колокола, один раз, затем второй, и, наконец, третий.

Двойные двери открылись. В проем проник белый туман. В колокол снова ударили. Каждый из сотен собравшихся в зале принцепсов и модератусов выпрямился. Из темноты снаружи промаршировали две шеренги гоплитов-секуторов в серебряной броне и с длинными щитами с желтыми и черными зигзагами Игнатума, на наконечниках копий развевались красные вымпелы. Над ними летели хромированные сервоустройства, проецируя голосветовые образы зазубренных геометрических схем огненно-оранжевого и ярко-синего цветов. За ними шли мужчина и женщина в черной униформе, без головных уборов, с суровыми лицами под гребнями и локонами волос. Это были принцепсы манипулы манипул, представленные на Терре – Баззаний и Клементия. Командиры двух машин типа «Император» и члены внутреннего совета принцепса-максимуса Кидона. За ними следовали их модератусы, с такими же мрачными лицами. Последовала пауза, момент, наполненный ударом другого колокола, а затем вошел Кидон. Десять столетий во главе старейшего Легио и в соединении с богом-машиной могли довести многих принцепсов до амниотического резервуара или экзоскелета. Не Кидона. Он шел сам. Лицо было худым, темная морщинистая кожа плотно облегала узкий череп. Гребень его волос был серебристым с черными жемчужинами на прядях. На щеках горело золотое пламя искусных электротатуировок. Левый ослепший глаз был молочно-белым, зрачок правого – расколотой звездой в центре янтарной радужной оболочки. Рот – тонкая черта над сжатой челюстью. Принцепс-максимус выглядел старым, жестким и яростным.

Все в зале склонили головы, когда процессия развернулась в круг, заполнивший самый нижний ярус. Кидон занял место последним, справа от него встал Баззаний, слева – Клементия. Наступил момент тишины. Тетракаурон чувствовал напряжение в воздухе, натянутое и жалящее, словно растущий заряд в орудийном конденсаторе. Кидон пошевелился, и Тетракаурон понял, что принцепс-максимус почувствовал то же самое и подумал о том же самом. Старик повернулся и посмотрел на мужчин и женщин своего Легио, заполнивших верхние ярусы. Он кивнул.

– Спокойно, мои воины, – обратился Кидон. – Старайтесь держать себя в руках. Оставьте раздражение мне.

По залу прокатился тихий смех, словно низкий рокот грома.

Колокол под потолком снова ударил.

Вошел Геронтий-Чи-Лямбда. Он пришел не один. По бокам и сзади следовали три тяжелых боевых сервитора, орудия были опущены, красная броня сверкала священной шестнадцатеричной кодировкой, выгравированной тонким золотом. С ними вошли два жреца более низкого звания, каждый нес вокс-передатчик на длинном шесте. Последним следовал, издавая лязг и шипение, боевой автоматон в панцире серо-черного цвета графита. Процессия остановилась в центре зала. Автоматон и сервиторы замерли на месте с идеально синхронизированным лязгом. Из вокс-передатчиков в руках жрецов загудел бинарный код.

Никто из принцепсов и модератусов не пошевелился. Кидон не казался впечатленным.

Геронтий-Чи-Лямбда повернул массивную голову вверх, взглянув на фигуры на ярусах, а затем на Кидона.

– Омниссия знает все… – прогудел из передатчиков его голос.

– Так как знание – божественно, – закончил ровным голосом Кидон.

– Вас созвали внять воле машины, – продолжил Геронтий-Чи-Лямбда.

– Мы слушаем, – ответил Кидон.

– Вам передан код и приказ…

– Нет. – Слово Кидона рассекло усиленный голос эмиссара. Тетракаурон почувствовал его. Подобно льду. Подобно массе нейтронной звезды. На затылке поднялись волосы. Он ощутил ярость принцепса-максимуса, холодное пламя в только что сделанном вдохе. Он почувствовал это, и знал, что по всему залу четыреста пятьдесят девять его товарищей почувствовали то же самое. Они называли это интерфейсной синхронизацией. Вероятно, это происходило и в других легионах, но в Легио Игнатум более всего. Все из-за накала. Экипажи Легио не спали и не отдыхали, как другие, но видели сны в соединении с боевыми архивами своих машин. Их сны были общими отголосками прошлых побед и утрат. Внутри соединения они проживали битвы, которые провели мертвые и живые. Это приближало их к подлинному воплощению со своими машинами, к единству, которого некоторые экипажи титанов страшились, но которое по убеждению Игнатума было священным пламенем истины. По этому соединению текли, словно кровь, образы мыслей и инстинкты, отпечатываясь в каждом из них. Иногда общие раздражители безотчетно проявляли эти образы в экипажах титанов, и на миг они воспринимали мир одинаковым способом. Синхронизированным, настроенным, как сотни часов, установленные на звон в одно и то же время.

Глаза Геронтия-Чи-Лямбды зажужжали, рефокусируясь на Кидоне.

– Как эмиссара и голос воли Механикус, вы услышите меня и…

– Нет, – снова произнес Кидон. Затем наклонил голову вперед. – Хотите, чтобы я снова это сказал?

Геронтий-Чи-Лямбда не ответил, но щелчки фокусирующихся колец замедлились.

– Вы внемлите словам эмиссара, что стоит перед вами, по воле стражей Омниссии.

– Лучше, – сказал Кидон. – Но ответ все равно будет тем же. Который я уже дважды озвучил вам. – Он покачал головой, словно разочаровавшись. – Вам следовало прислать Веторель, но сомневаюсь, что она бы пришла. Она не глупа.

Техножрец повернул голову, глядя на ряды принцепсов и модератусов.

– По воле защитников самой священной истины шестеренки и кода вы должны приготовить свои священные машины. Приготовить к выступлению.

Снова тишина.

– Это прошение генерала-фабрикатора, Преторианца Дорна, Совета Терры? – голос Кидона постепенно повышался в тональности, источая пламя.

– Это воля машины.

Тетракаурон сказал бы, что этот разговор уже произошел, и теперь повторялся в большем масштабе.

– Воля машины… – медленно произнес Кидон, тщательно контролируя себя. – Вы заявляете, что говорите от имени Омниссии?

– Знание необходимо сохранить, – сказал Геронтий-Чи-Лямбда. – Святость должна выжить. Вы должны подчиниться этому долгу. Вы должны выступить. – Магос перевел взгляд от Кидона, линзы сканировали ярусы с экипажами титанов. – Машины под вашим командованием должны пробудиться, должны выступить. Вы прислушаетесь к этому долгу. Это воля…

– Куда мы выступим? – спросил Тетракаурон. Геронтий-Чи-Лямбда посмотрел на него. Тетракаурон посмотрел на Кидона. Принцепс-максимус мягко кивнул в знак позволения. – Нам следует выступить на войну за стены? Таково наше желание, так зачем вы требуете? Но вы говорите не о выступлении на войну, которая ведется здесь, не так ли, магос? – Глаза всего Легио впились в техножреца. – Вы здесь не по приказу генерала-фабрикатора. Вы здесь, чтобы принудить нас к уходу. Вы пытаетесь заручиться поддержкой для Механикус, покидающих эту битву, и способ, который, по вашему представлению, сделает это возможным – сила титанов.

– Что остается необходимо сохранить, – заявил Геронтий-Чи-Лямбда. – Это долг. Это истина.

– А что на счет долга иерархии? Что на счет веления клятв, верности, чести?

– Все расчеты должны свестись к тому, чтобы шестеренка продолжала вращаться. Вы должны выступить. Вы должны помочь нам спасти то, что у нас есть, пока есть возможность.

– Битва продолжается, она не проиграна. – Теперь заговорила Артуса, ее голос рявкнул из круга Тетракаурона. – За последние дни провалились три крупных штурма Дворца или вы удаляете эти данные из расчетов?

Линзы магоса щелкнули и сфокусировались на Кидоне, Баззании и Клементии. Принцепс-максимус и двое командиров манипулы манипул бесстрастно смотрели в ответ. Тетракаурон задумался, не потребовал ли магос этот сбор ради надежды на раскол Легио, апеллируя к его линейным командирам. Если и так, то это был глупый ход, и он говорил о неосведомленности, избытке высокомерия и страхе. Тем не менее, магос не уступал. Какая бы отчаянная линия логики не привела его к этой точке, Геронтий-Чи-Лямбда продолжал давить, как механизм, который скорее сломает себя, чем отступит.

– Порт Вечная стена пал, – сказал магос. – Расчеты данных об эскалации конфликта очевидны. Вчерашние победы только отсрочат поражение. Соотношение сил изменилось в пользу врага, объем использования важнейших материально-технических ресурсов изменился в его сторону. Вероятность краха увеличивается, а с ней уменьшается вероятность сохранения нашей священной истины. Последствия диктуют простой набор требований. Бегство и выживание.

– Теория, гипотеза, – сказал стоявший рядом с Кидоном Баззаний. – Но самое важное – не воля Омниссии или Его генерала-фабрикатора. Вы пришли сюда продать свои страхи, словно они свершившийся факт, а ваши желания – приказы. Они ни то, ни другое. Вы хотите, чтобы мы присоединились к фракции и продавили план, который уже отвергли остальные. Мы этого не сделаем.

– Вы предадите священные таинства и машины в нашем распоряжении разложению, энтропии.

– Мы остаемся верными своему предназначению, – сказал Кидон, впервые возвысив голос, который прокатился по залу. – Мы не псы на побегушках. Мы – первые из Триады. Мы – те, кто идет в пламя, кто несет пламя. Мы не ломаемся. Мы не бежим. Мы противостоим тому, что осмелится пойти против нас. – А затем Кидон улыбнулся. Широко, невесело. – И, самое важное, магос, мы побеждаем.

Геронтий-Чи-Лямбда минуту молчал, а затем повернулся вполоборота, голова слегка вращалась из стороны в сторону. Это был самый человеческий жест, который Тетракаурон видел от магоса, и когда он заговорил, ответ пришел от него одного – тихий уставший голос.

– Вы не сможете победить, – сказал он.

– Вы говорите о мятеже, – отрезал Баззаний. – Вы приносите слабость в час, когда необходима сила. Это вы будете осуждены.

– Этот факт и вероятность не важны. Итог моего жизненного уравнения не важен. Я хочу, чтобы данные были не таковыми, какие они есть, но прежде всего я – слуга истины машины: грядет уничтожение.

– Вы ошибаетесь, – сказал Кидон.

– Разве? – спросил магос и повернулся, направившись к двери. Техножрецы, сервиторы и автоматы зашагали следом. Он остановился у двери и обернулся. – Наступает стадия, когда решение уравнения заключается не в том, как победить, а как выжить. – Затем он повернулся и вышел из зала. Командиры Легио смотрели ему в след.

– Не думал, что вращению шестеренки может служить подобный глупец, – сказал Тетракаурон Артусе, когда необходимость в церемониях отпала. Она нахмурилась, шестеренки ее электротатуировок перестали вращаться.

– Надеюсь на это, – сказала она и посмотрела на дверь, через которую вышел техножрец. – Надеюсь.

Северный оборонительный обвод, зона Меркурианской стены, нижний горизонтальный пояс.

По равнине перед тремя застывшими рыцарями катился рассветный туман. Каждый из них принадлежал меньшей породе – втрое выше человека, тело из гладкой брони балансировало на изогнутых назад поршневых ногах. Пластины покрыты выцветшим кремовым и изумрудным лаком. С оружейных рук свисают красно-серебристые знамена, тяжелые и влажные от рассветной росы. Два скакуна вооружены тупоносыми термальными копьями и цепными мечами. Капли конденсированной влаги свисают с неподвижных цепных зубьев и бегут из вентиляционных отверстий орудий. Автопушки третьего нацелены в небо, напоминая пики, с которыми шли на войну рыцари другой эпохи. По длинным стволам завиваются спиралью кремовый и алый цвета – яркие и чистые.

В тишине кабины Акастия наблюдала за тем, как туман отступает от озаряемого мира. Сенсоры «Элата» могли окрасить местность данными, термальными, электростатическими, тактическими или скорректированными движением абстракциями, но она решила смотреть на нее собственными глазами. Отсюда она видела вершины гор на севере, белые кончики зубов впились в небеса. Под ними землю все еще окутывала серая мгла, скрывая ее покрытую шрамами кожу. Это была выровненная местность.

Воля Преторианца сравняла города и районы, которые находились здесь. Армии рабочих и машин обрушили здания, башни и дома в землю и пыль. Жилые кварталы, лачуги, мануфактории, базилики, зарождающиеся ульи – все исчезло, разрушенное и измельченное в плато, которое протянулось от подножья далекой горы до окружавших Внутренний дворец стен. Местность превратили в обстреливаемую зону, которая простиралась от стены на сто двадцать километров. Акастия и ее соратники по знамени стояли в месте, которое канониры на стенах называли линией горизонта – точке, где прицельная линия с самых высоких участков стены сходилась с изгибом земли. Отсюда, оглянувшись в сторону Дворца, она могла увидеть только зубцы на вершине Меркурианской стены. Эту картину венчали грозовые тучи, клубившиеся там, где пустотные щиты соприкасались с атмосферой. В облаках мигали вспышки молний. Между тремя рыцарями и стеной лежал огневой рубеж Меркурианской-Ликующей: сто сорок километров холмистой местности, усеянной изменившимися руслами рек, горами мусора и расщелинами. Армии рабочих сравняли поселения за стеной, но то, что осталось, стало заветом простому факту – ничто нельзя сделать совершенно плоским, ни в таком масштабе, ни за то время и ни теми инструментами, которыми воспользовались. Здесь находились скопления машин размером с небольшие города, массивные фундаменты ульев, которые не поддавались усилиям разрушить их. Волю Преторианца исполнили, но достигнутым результатом стала пустошь под прицелом орудий стены. Это было поле битвы площадью в тысячи квадратных километров, ожидающее битву.

Для Акастии оно было по-своему красивым. Отсюда в этот момент оно виделось медленно движущейся безмятежностью, покоем и свободой, отрицающими общую ситуацию.

Далекая вспышка молнии…

Белая пелена тумана плавится…

Тонкая молния касается облаков…

– Нам нужно идти, – прозвучал в ухе Акастии голос Доллорана.

– Скоро, – ответила она. Она не хотела уходить. Еще нет. Она знала, что Доллорану не терпится начать, она чувствовала его нетерпение по симпатической связи между машинами. Он хотел идти, хотел шагать, и того же хотел его скакун. «Киллар» относился к типу «Боевая глефа», являясь прямым родичем «Элата», рожденным в той же кузне, близнецом, разделившим железо их создания. Оба были машинами огня и ярости, нетерпеливыми и быстрыми. Акастия ощущала инстинкт собственного скакуна, рычащего по нейронным связям ее шлема. Но в отвержении призыва было свое удовольствие, ощущение силы скакуна, сдерживаемой ее волей. В ее нервах звучала песня, а в сердце – растущий ритм. Скоро это пройдет, заглушится в движении поршней. Еще несколько сот метров и они окажутся за прицельной линией орудий стены, в слепой зоне, охотясь на врага. Они будут свободны, а инстинкты «Элата» будут править в той же степени, что и ее собственные. В землях за пределами видимости со стены, они станут глазами и когтями защитников. И там, на некоторое время, она может представить, что свободна.

– Все системы и сенсоры откалиброваны, – сообщил Доллоран, – необходимости ждать больше нет.

– Скоро, – повторила она. Она почувствовала гул открывшегося отдельного вокс-соединения.

– Думаю, ты достаточно себя побаловала, Акастия. – Голос Плутона был ровным, терпение в голосе старика было таким же очевидным, как и нотка ворчания.

– За стенами, в безмятежной тишине есть красота, кто растратит такой дар впустую.

– Верно и хорошо сказано, – ответил Плутон, – но у нас есть долг и он не станет ждать ради красоты и поэзии.

На миг ей захотелось огрызнуться, но она подавила инстинкт, сдержав раздражение той же волей, которой удерживала на месте «Элата».

– Ну ладно, – сказал она, разрывая связь и выпуская немного напряжения в рвении «Элата». Его поршни пришли в движение. Металлическая лапа заскребла по земле. Оружейные руки согнулись. Она почувствовала в висках отголосок радостного рыка. Она невольно оскалилась. Рядом встрепенулись два других рыцаря-оруженосца.

– Вперед, – приказала она, и три рыцаря направились в земли за горизонтом.

Императорский дворец

Они опустошили небеса. На рассвете двадцать седьмого квинтуса солнечный свет пробежался по изгибу мира и коснулся хребтов кораблей, спускавшихся через верхнюю атмосферу Терры. Грузовые баржи и боевые корабли стыковались на верхних шпилях космопортов Львиные врата и Вечная стена. Стыковочные фалы фиксировались. Противовзрывные двери в недрах кораблей с шипением открывались. Мимо проносились другие корабли, чтобы пристыковаться на нижних уровнях портовых шпилей. Десантно-штурмовые корабли и макролифтеры садились на посадочных площадках. Груз начали выпускать на конвейеры. Сразу после выгрузки корабли покидали доки, а их место занимали другие, сгрудившиеся на нижней орбите и выше в космосе, двигаясь к портам подобно зубцам вращающихся шестеренок.

В портах адепты Нового Механикума и рабочие команды IV Легиона непрерывно работали с транспортирующими механизмами. В мирные времена огромные космопорты Терры ежечасно перемещали миллиарды тонн грузов и миллионы людей с орбиты на поверхность и обратно. Теперь их использовали для одной цели: перебросить всех до последнего людей и материально-технические запасы с флота магистра войны на поверхность планеты. Кольцо из кораблей и десантных судов вращалось неустанно, каждый согласно графику и схеме с точностью до минуты. Рулевые и буксиры Железных Воинов направляли корабли этих сил, которые серьезно не дотягивали до требований и точности Повелителя Железа.

Каждый раз, как корабль стыковался или покидал док, орбитальные шпили содрогались от грома. Ржавые и спекшиеся частицы отрывались от секций башни размером с горы. Компенсаторы вибрации пели, не позволяя металлическим горам развалиться от противоборствующих сил. На стыковочных ветках и посадочных площадках стоял лязг перемещающихся машин. Команды сервиторов и понукаемых кнутами рабов тянули контейнеры со снарядами, цилиндры плазмы, ящики с патронами. Танки катились прямиком из недр кораблей к макроподъемникам. Боевые машины шагали, скользили и волочились в транзитные отсеки, откуда спускались на нижние уровни. Полки солдат, стада существ, порожденных в тенях варпа, и волны заблудших и проклятых стекались к поверхности Терры. Снова и снова, подобно воде, хлещущей из открытого шлюза, подобно крови из стучащего сердца.

Форрикс, первый капитан и кузнец войны Железных Воинов наблюдал за развернувшейся операцией с башни логистикаторов космопорта Львиные врата. Здесь верховные кланы транспортной и торговой фракций устроили себе штаб-квартиры и наблюдали, как голод Терры увеличивает их богатства. Больше их здесь не было: они сбежали во Внутренний дворец или их вырезали. Немногие присягнули истинному делу и теперь помогали превратить место своей алчности в канал для армий, которые переделают Империум. С вершины башни двухсотметровой ширины, закрытой кристаллическим куполом, открывался вид на изгиб земли. Форрикс мог увидеть мерцающие вспышки битвы во Внешнем дворце в километрах внизу, полускрытые облачным слоем. Вверху свет звезд скрылся за синим сводом дня. В помещении под ним множество когитаторов издавали пульсирующий гул, от которого у него ныли зубы. Весь персонал в этом зале постепенно утратил возможность покинуть свои посты, когда техновирус, выпущенный Вольком в машины порта распространился и размножился. С каждой командой и вводом данных эти люди становились машинами, с которыми работали. Не похоже, чтобы это снизило эффективность и точность, скорее наоборот, увеличило. Теперь не было звуковых сообщений, только поток сигналов и команд через человеческие формы, которые медленно сливались с данными разрушения. Через этот зал направлялась, обобщалась и растекалась далее вся совокупность фазы развертывания.

Они подготовились к этому с момента взятия Львиных врат, но реальность происходящего по-прежнему воспламеняла искру благоговения в разуме Форрикса. Миллиарды знаков данных, расчет времени, оценка и координация, и все это взаимодействует и корректируется так, чтобы поток с небес на землю никогда не останавливался. Глядя вверх, он видел, как эти операции меняют мир. У него на глазах десятикилометровый боевой барк отстыковался от шпилевого дока и развернулся, двигатели вспыхнули, поднимая его в небо. За ним бронированный макротранспорт в цветах Легио Фуреанс уже занимал его место – струи пламени ударили из регуляторов высоты пятидесятиметровой ширины, когда он пришвартовался к стыковочным веткам.

Это походило на тиканье часов, подумал кузнец войны, каждая минута – это боевое подразделение, усиливающее давление штурма на поверхность, каждая секунда – уменьшение оставшейся жизни Империума.

Они столько сил держали в тылу. Даже со всеми этими миллионами, выпущенными в боевую сферу, даже с основными силами шести Легионов Космодесанта, развернутыми и действующими, даже с армиями, достаточными для завоевания звездных империй, они все еще не использовали всю свою мощь. Все дело, как и было всегда, в численности. Форрикс проверил и отдал вторичные приказы для перемещения в эту фазу битвы.

Сатурнианский гамбит провалился, но это не имело значения. Дорн спас себя от быстрого финала, но исход по-прежнему был неминуем. Внешний дворец пал, в руинах площадью тысячи километров больше не шли бои. Теперь у них были оба космопорта Дворца и внешние порты, как Дамокл на севере. Они давили на стены Внутреннего дворца. На двух участках находились в шаге от прорыва фронта. Теперь они просто устроят штурм всего обвода Последней стены, на все тысяча триста километров. В течение считанных дней все до единого подразделения армий магистра войны окажутся на поверхности Тронного мира. Общее давление. Сокрушающая сила со всех сторон, пока обвод не расколется. У защитников не хватит людей, патронов или воли, чтобы помешать этому. Это была война, как прогрессия растущих уравнений, победа, как холодная неотвратимость.

Тихий звон отвлек Форрикса от размышлений. Он взглянул на устройство связи, прикрепленное к кисти, и прочитал руны на экране. Нахмурился, ввел код, и проекция из горжета доспеха заполнила зрение. Он моргнул при виде короткой спирали данных, затем отключил ее. Оскалился. Затем сделал выдох и повернулся к центру зала.

Пертурабо, Повелитель Железа и магистр осады Гора, сидел в расположенной в центре помещения инфоколыбели. Вокруг него на рельсах и шарнирных конечностях двигались экраны и голопроекторы. Кабели прямого интерфейса, подключенные к доспеху, вились между оружейными подвесками и поверх толстых пластин брони. Двигались только глаза примарха, перескакивая с экрана на экран, которые проплывали через поле его зрения. Он поглощал необработанные данные боевой сферы: от уровня боеприпасов на передовых базах Внешнего до данных об убийствах от титанов Легио Вульпа, причем все – от микро до макроуровней. Форрикс никогда не видел своего примарха настолько погруженным в ход битвы. Повелитель Железа слился с уничтожением, которое создавал, его сущность сфокусировалась на одной точке, как прицел орудия или лезвие ножа. В этом также присутствовал такт, почти органический ритм с движениями колыбели и шумом машин. Как дыхание. Как пульс. Форрикс ощущал его каждый раз, как подходил к примарху.

– Повелитель, – обратился он, остановившись рядом с инфоколыбелью. Мимо прожужжал на рельсах экран, информация на нем текла стремительным потоком боевых данных. Пертурабо не ответил. Форрикс выждал двадцать секунд и снова заговорил. – Повелитель.

Движение экранов и проекций замедлилось. Глаза Пертурабо продолжали следить за появлением и движением информации.

– В чем дело? – спросил Повелитель Железа.

– Прибыл советник магистра войны, – доложил Форрикс. – Его корабль приземлился три минуты назад. Он будет здесь через две минуты.

Пертурабо молчал. Форрикс ждал. Хотя концентрация и осознание боевой сферы Повелителя Железа были почти абсолютными, но и также направленными. Один очень специфический подкласс данных был изъят. Все связанное с самим магистром войны поступало по другим каналам, устно, через посыльных. Форрикс не удивлялся, он знал причину. Победа в этой битве требовала концентрации. Такую концентрацию существо подобное Гору могло разрушить в мгновение ока. Эта война велась от имени магистра войны, но не с ним.

– Данных о причине визита нет, – добавил Форрикс после долгой паузы. Отсутствие данных не мешало догадке – потери у Сатурнианской стены: Морниваль, лучшие из сынов Гора, попавшиеся в ловушку и вырезанные в провалившемся гамбите.

Глаза Пертурабо не отрывались от движущихся боевых данных.

– Впусти его, – приказал он.

Форрикс поклонился и отошел.

Впусти его… словно был другой выбор. Аргонис мог быть разным, и мало что в нем нравилось Форриксу, но он был советником магистра войны, и когда он приходил в качестве посланника, это было проявлением воли и власти Гора. Нельзя становиться на пути воли магистра войны. Это было не мудро. Форрикс знал об этом. Он надеялся, что его примарх тоже по-прежнему знал это.

Двери в зал открылись, и вошел Аргонис в плаще и шлеме. За ним следовало отделение Сынов Гора в шлемах с красными гребнями. В затухающем свете, проникающем сквозь купол, их броня была черного цвета, как море на закате.

– Он в колыбели? – обратился Аргонис к Форриксу, проходя мимо и едва удостоив взглядом первого капитана. Рука Форрикса преградила путь Аргонису. С лязгом поднялось оружие легионеров Сынов Гора. От края зала шагнули автоматы Железного Круга. Аргонис посмотрел на прижатую к его груди бронированную перчатку Форрикса.

«Не мудро, – сказал голос в голове Форрикса, – очень не мудро». Он сам удивился своему поступку, но не пошевелился. «Возможно, в моей крови все еще есть немного старого железа», – подумал он и почти улыбнулся.

Аргонис снял шлем и посмотрел прямо на Форрикса. Советник выглядел уставшим, как человек, чья жизнь с каждым днем утрачивала смысл. В его глазах было что-то еще, чего Форрикс никогда не ожидал увидеть. Сожаление.

– Дай мне пройти, первый капитан, – сказал Аргонис низким голосом.

– По какому вопросу? – спросил Форрикс.

– Дай мне с ним поговорить, Форрикс, – повторил Аргонис.

– Нет, если не скажешь, что происходит.

Аргонис надолго замолчал.

– Ничего из того, чему можно помешать, – ответил он, наконец.

– Зачем ты пришел? – прорычал голос Повелителя Железа. Пертурабо поднялся из инфоколыбели, кабели интерфейса со щелчком отсоединились, когда он выпрямился. На руках и плечах зарядились оружейные подвески, словно псы, стряхнувшие дрему.

– Я здесь от имени магистра войны, которого все любят и которому все покорны, – сказал Аргонис. – Он требует вашего присутствия.

– Где? – спросил Пертурабо.

– На флагмане. На «Духе мщения».

Северный оборонительный обвод, слепая зона Меркурианской стены

Акастия и ее товарищи-рыцари прошли аванпосты в полдень. Здесь, в слепой зоне, северный оборонительный обвод был воспоминанием, оставшимся за пределами видимости. В этом районе прошли сражения, взрывы снарядов и прочих боеприпасов с обеих сторон оставили свои следы в этом разрушенном месте из голой земли и обломков. Тут и там перемешанными грудами лежали металлические останки мертвых скитариев, плоть свисала с их аугметики влажными, полусгнившими кусками.

Бои вдоль северного обвода шли в первые недели осады. Их вели силы Темного Механикума со стороны предателей, и дома рыцарей с бронетанковыми и механизированными частями со стороны защитников. Изменники окружили укрепления и продвинулись в тень Меркурианской стены и Индомитора, но орудия и масштаб укреплений остановили их. Северный обвод стал ареной маневренной войны между подразделениями силой взвода и роты в простреливаемой настенными орудиями зоне поражения и слепом районе за линией горизонта. Предатели пытались создать плацдармы: передовые операционные базы, артиллерийские зоны, наблюдательные посты. Добившись успеха, они расширялись, окапывались и сосредотачивали больше запасов, машин и солдат. Они пытались продвинуться достаточно далеко, чтобы задействовать против стены артиллерию средней дальности. Благодаря этому они смогли бы провести прямой штурм, и оказать определенное давление для прорыва Гелиосских врат. На данный момент они не преуспели в создании постоянной передовой базы в пределах видимости стены. По мнению Акастии им просто не доставало численности. Была причина, по которой восток оставался зоной яростных сражений: порты позволили бы изменникам быстрее доставлять силы с орбиты, а укрепления во Внешнем перед Львиными вратами были мощными, но не шли ни в какое сравнении с масштабом и стойкостью Меркурианской, Индомитора или Ликующей. Зачем бросать силы против самых сильных укреплений, когда можно перемолоть слабый участок, а затем прорваться через Львиные врата? Нет, смысл боев на Северном обводе заключался в желании сторон не дать противнику передышку или шанс на переброску сил на другие участки. Небольшая, необходимая, недостойная битва ради победы в другом месте.

«Это было почти идеальное отражение моего рождения и жизни», – размышляла Акастия.

– Тебе не суждено подняться высоко, – эти слова она слышала от матери с тех пор, как помнила себя. Незаконнорожденная, связанная кровью служить и подчиняться, но всегда находясь на обочине, немного выше сервов и присягнувших дому, но только немного. С разрешением управлять скакуном, но только одним из малых, без шансов на «Странника», без шансов на длинноногого церастуса или могучего «Кастеляна». Война, слава и красота всегда на виду, но вне досягаемости и без ее участия.

– Идентифицируйтесь. – По вокс-сети раздался тяжелый и монотонный голос. Они находились на линии аванпостов. Из пустоши вырос блокпост в форме барабана, он походил на гигантскую гильзу, упавшую в битве между богами. Четыре этажа залитого камнебетона, укрепленного металлической обшивкой, орудийные амбразуры закрыты. Акастия услышала звон сигнала и захвата цели при их приближении. Цепь подобных блокпостов тянулась по слепой для настенных орудий зоне. Некоторые были потеряны, но большинство уцелели. От каждого расходились туннели для обеспечения боеприпасами и продовольствием, и для сообщения со следующим в сети. Как и у тройки рыцарей Акастии их главной задачей являлось информирование командования стены о перемещении противника. И кроме того пресечение попыток вражеских сил проникнуть на плато перед стеной. Орудия и укрепления поста не продержатся долго против серьезной атаки, но расправятся с Акастией и ее тройкой за считанные минуты, окажись они врагами.

– Приветствую от имени дома и всадников Виронии, – ответила Акастия. Системы «Элата» замурлыкали, передавая идентификационные энграммы. Трое рыцарей замедлили шаг. Акастия почувствовала, будто ей в череп вонзились иглы, когда сенсоры орудий окрасили ее скакуна. Одно неверное движение на спусковом крючке или сбой прицельного протокола, и ее изрешетят болтерные снаряды.

Приборы в кабине засвистели, и ощущение иголок пропало.

– Проходите, – раздался голос по воксу. – Доброй охоты, Виронии.

– Принято, – ответила она, затем включила вокс с остальными машинами копья. – Вперед. Я хочу пройти сотню километров вглубь зоны, прежде чем мы повернем. Плутон, наведи ауспик на левый фланг, максимальная дальность. Доллоран, то же на правый. Я возьму фронтальный сектор. – Она ударила по педали движения до их ответа. Шаг «Элата» увеличился. Плазма потекла по трубопроводам. Рядом в том же темпе шагали «Киллар» и «Тавмант», разойдясь широко в обе стороны. Впереди раскинулась земля, груды обломков, выраставших в искусственные горы. Вокруг возвышались скалы, оставшиеся от неидеально срытых гор. По земле стелился туман. За рыцарями волочился ветер, растягивая знамена на орудиях.

– Тихо, – сказал Плутон по мере роста отсчета дистанции. – На ауспике ничего. Даже остаточных сигналов от выстрелов нет.

– Разочаровывает, – призналась Акастия.

– И явно тревожит, – добавил Плутон, и она почти расслышала, как он хмурится. – Должно быть что-то, хотя бы на низком уровне.

– Он прав, – согласился Доллоран. – Этот сектор кишит частями ложного Механикума. Почему ничего нет?

– Потому что они знают о нашей вылазке, – резко ответила она. – Какая еще причина нужна псу, чтобы сбежать в свою нору?

– Плохой признак, – заметил Плутон.

– Так что, нам вернуться? – поинтересовалась она.

– Нам нужно быть начеку.

– Достойное напоминание себе проснуться, Плутон.

Вокс замолчал.

Пустая земля миновала. Ауспик звенел тихо и мягко, зондируя за пределами видимости и не находя ничего. Акастия почувствовала, как рассеивается раздражение под ритм тряски шагающего «Элата». Она знала, что Плутон прав. Это пустая тишина не вызывала чувство покоя. Скорее ощущение, будто море отхлынуло от берега, и они идут по обнаженному морскому дну, перед тем, как волны вернутся. Тем не менее, она не повернет. Вернуться означало отказаться от свободы, которая ей нужна. И она хотела убивать. Она заставит Карадока отметить шкуру «Элата» почетным знаком. Мысль о лице господина, со стиснутыми зубами и холодным взглядом наносящем знак, и понимание, что это означает равенство с ним на поле боя… это станет наградой, достаточно приятной, чтобы шагать по этой ненадежной земле целыми днями.

– Вперед, – приказала она, и три рыцаря направились дальше.

Императорский дворец

Армии магистра войны маршировали по руинам Дворца. Они выступили из огромных космопортов Львиные врата и Вечная стена, а также из Дамокла и посадочных полей на южных равнинах. Перед ними двигались армии рабочих. В Магнификане Внешнего дворца отсутствовали подходящие им дороги, поэтому они построили их сами. Батальоны рабов и демонтажных машин перемалывали, взрывали и сносили развалины районов размером с города. В их работе не было никакой утонченности. Войскам на земле и тем, кто ожидал на орбите, необходимо как можно быстрее добраться до стен Внутреннего дворца. Скорость и их численность были доминирующим фактором. Океану уничтожения нужно добраться до стен Внутреннего дворца.

На тысячах километрах Внешнего дворца начертили линии, которые стали огромными шоссе шириной в сотни метров, ведущими от космопортов на запад. Строения взорвали. Камни и железо раскололи на куски и измельчили. Руки тысяч рабов просеяли землю на наличие невзорвавшихся боеприпасов, после чего за ними последовали боевые машины и военные транспорты. В некоторых случаях наступающие войска догнали рабов и перемололи покров из паникующих душ в разбитый камень и пыль. Перед этой волной ауксилия снабжения спешно возводила лагеря топлива и припасов, огромные хранилища ящиков, генераторов, топлива и цистерн с водой. Большую часть взяли из самого Дворца, захватили у защитников ударными группами IV и XVI Легионов. Теперь запасы, которые поддерживали бы защитников, будут питать их машины. Планирование подобных потребностей, даже после падения Внешнего дворца, требовало особенно жестокой формы прагматизма. Таковой была истина железа, текущего в жилах Пертурабо и его сыновей. В то время как другие сделали выбор в пользу ярости и гнева, они придерживались чистоты уничтожения: продуманного, вечного, безжалостного.

Здесь – на дорогах, проложенных через Внешний дворец, находились значительные силы Железных Воинов. Надзиратели наблюдали за огромными колоннами танков, боевых машин и солдат. Когда происходили задержки или конфликты, они справлялись с ними стрельбой и резней. Трупы тех, кто мешал продвижению, вешали на столбах вдоль дорог. Вокруг них кружили мухи. Кровь создавала скользкие, липкие узоры в пыли. Некоторые из проходивших мимо кричали из страха или жалости при виде этих картин. Реки железа и плоти текли вперед. Дороги, по которым они двигались, проложили за считанные часы до начала движения. Эти реки днем и ночью неумолимо катились к Внутреннему дворцу.

В космопорты начали прибывать многочисленные подразделения боевых машин. Оставшиеся титаны из полудюжины легионов, рыцари с геральдикой великих домов, сотни танковых дивизий. С ними пришли существа, порожденные союзом Гора с силами варпа. Звери размером со здания, волокущие холодные железные цепи, твари, что были машинами, но теперь бежали, ревели и клокотали. Над ними парили звенья самолетов, атмосферные машины, которые превратили шпили космопортов в свои насесты. Они кружили над колоннами, словно летучие мыши.

На самых восточных укреплениях и стенах Внутреннего дворца защитники почувствовали волну наступления, как колебание воздуха. На полуразрушенном парапете укреплений Колоссов Джагатай-хан ощутил вибрацию и всмотрелся в сумрак восточного горизонта. За спиной стояли его воины и грозовые пророки. Их белая броня порозовела от крови. На некоторых была их собственная. В глазах смотрящего вдаль Хана читалась усталость, и только насмешка обреченного сдобрила улыбку, которая появилась на его лице.

– Буря, сотрясающая землю, – сухо сказал он. – Похоже, это дурное предзнаменование даже я могу прочесть.

– Нам выступить ей навстречу, мой Хан? – спросил Наранбаатар. – Перехватить черную молнию, прежде чем она ударит в землю.

– А что если мы падем во время атаки?

– Тогда мы умрем и отправимся за горизонт, мой Хан.

Джагатай-хан не ответил, продолжая, не мигая, смотреть вдаль.

Южнее Сангвиний почувствовал эхо молчания брата, словно дуновение ветра в лихорадочном жаре своих мыслей. Когда он ощутил дрожь земли, в его голове закружилось пламя и гибель. Накануне он нашел надежду во тьме, но сейчас… что? Не тьму, но нечто иное: вопрос? Вопрос, который он еще не слышал, ожидающий в пекле, которым было будущее, вопрос, ответом на который были только кровь и убийство.

В десантно-штурмовом корабле, летящем на восток между защитным щитом и вершинами зданий, Рогал Дорн увидел волну в виде растущего потока донесений от передовых частей на восточных стенах. Во тьме и одиночестве примарх молчал. Он думал о словах, сказанных братьям и командирам: что им только нужно держаться, что помощь идет. Он знал, что эти слова верные. Он надеялся, что верил в них.

ПЯТЬ

Из тьмы приходят ангелы

Лабиринт

Светоносцы

Сошествие Гнева, низкая орбита Сатурна

Зверь в его сне умирает. На снегу кровь, розовая слякоть, внутренности дымятся в холодном воздухе. Мальчик дрожит, подходя ближе, пистолет поднят, ствол неподвижен, белое дыхание вырывается между зубами. Зверь пытается пошевелиться, когда видит его, пытается дотянуться до него когтями. Его движения хлюпают в растаявшем от крови снегу. Мальчик видит, как чёрные глаза существа смотрят на него, пока он подходит, чтобы встать над ним. В этих чёрных глубинах есть разум: разум и узнавание. Мальчик опускает пистолет. Зверь тяжело дышит. Розовая жидкость пузырится между его зубами. Мальчик вытаскивает из ножен меч. Его длина не уступает росту мальчика, клинок, который он даже не должен суметь поднять, не говоря уже о том, чтобы управлять и владеть. Он убирает пистолет в кобуру, поднимает лезвие. Тёмные деревья дрожат вокруг него. Ветер приподнимает край его капюшона. Глаза зверя расширяются, когда он смотрит на него. Мальчик поднимает меч высоко над головой.

– Прости меня, – говорит он. Зверь рычит. Мальчик наносит удар.

Корсвейн проснулся в темноте своей кельи. Белое и красное во сне превратилось в чёрное. На мгновение он замер. Жёсткость старых, плохо заживавших ран вцепилась в его мускулы.

– Ваша светлость, – произнёс голос по устройству вокс-связи, прикреплённому к его черепу рядом с ухом.

– Да, – ответил он, встав в темноте и направляясь к двери кельи. Замки с лязгом открылись при его приближении. Свечи осветили помещение за ней. Облачённые в чёрное сервы и сервиторы уже снимали части боевых доспехов и оружия со стеллажей. В воздухе пахло оружейным маслом и топлёным жиром.

– Пора, – раздался голос по вокс-связи.

– Понял, шкипер, – ответил он.

Он остановился в центре кельи, раскинув руки. Сервы окружили его. Его мускулы покрывали слои брони. Первые пластины плотно защёлкнулись над соединительными портами. В углу комнаты техножрец бормотал код, оживляя броню по частям. Пока этот ритуал не был завершён, мёртвый груз слоёв керамита висел на нем, как непрощённые грехи.

Было странно спать, видя место крупнейшей битвы в истории человечества. Но он спал. Это было в равной степени требование необходимости и благоразумия. Он не спал, пока они мчались сквозь варп. Каждую вахту, которую он простоял на мостике, его разум разрывался между бодрствованием и полукоматозным состоянием, которое являлось даром его генетического создания. Вокруг него скрипел “Сошествие гнева”, прорезая эфирные течения, и зверь крался на краю его отвергнутых снов. В тишине этих часов он слышал голоса своих страхов в полудрёме:

– Слишком поздно, слишком поздно... – произнёс призрачный голос Алайоша.

– Империум уже мёртв, – прохрипел Конрад Кёрз. – Император – труп на троне.

– Я доверяю тебе, – сказал Лев Эль’Джонсон. – Не подведи меня.

И снова, и снова, медленно кружа, пока военные корабли Тёмных Ангелов шли по морю Душ к мерцавшему свету Терры.

И вот они здесь, и они здесь одни, и поэтому у страха появился новый шёпот: где Лев? Где легион? Они должны были уже быть здесь. Бури утихли, и примарх услышал бы зов Терры так же, как и Корсвейн – не так ли? Если только он не услышал. Если только легиона больше нет. Если только те воины, которых Корсвейн привёл в Солнечную систему, не были последними из его братства...

Десять тысяч человек и две дюжины военных кораблей – ядро группы Корсвейна, обновлённое подкреплением с Калибана, которое ждало его в Зарамунде. Великое воинство… Ничто. Против сил, которые кишели на Терре и кружили в Солнечном космосе, ничто. Он видел это на лице адмирала Су-Кассен, когда её корабли нашли их.

– Вы привели так мало и слишком поздно...

Если в её голосе и прозвучала нотка разочарования, Корсвейн знал, что это эхо его собственного чувства. Он был уверен, что Лев и остальная часть легиона уже будут на Терре. Они должны были быть здесь. Именно этого и ждала Су-Кассен; именно этого и ждал её флот, чтобы встретить подкрепление, присоединиться к ним и проложить путь сквозь врага к Терре. Они ждали месяцами, сохраняя свои силы, нанося удары только там, где это было необходимо, собирая разведданные и планируя на тот момент, когда прибудет подкрепление. Они думали, что флот Корсвейна – это флот вестников, идущий впереди основных сил.

Уцелевшие в Солнечной войне держались в тени колец Сатурна, укрывшись в радиационном и магнитном полях планеты. Это была армада, сотни боевых кораблей, собранных вместе из тех, что противостояли нападению на Солнечную систему: корабли V, VII и IX легионов, флот Юпитера, флотилии Сатурна, а вместе с ними военные корабли, которые затмевали все остальные: “Монарх огня”, “Красная слеза” и “Фаланга”. Огромные и безмолвные легенды войны спали во тьме, активные системы отключили до бесшумного хода. Они попросили Корсвейна присоединиться к ним, стать частью армады, ожидавшей, когда прибудут силы Джонсона, Жиллимана и Русса, чтобы защитить ворота в Солнечную систему. Он думал об этом, пока вечная ночь плескалась о корпуса его кораблей. Затем навигаторы перестали видеть свет Астрономикона. Никто не знал, почему или какое бедствие произошло на Тронном мире, погасив маяк, но все знали, что это означало: исчезли шансы появление из ночи других кораблей, чтобы освободить Терру. Однако произошедшее кое-что прояснило в голове Корсвейна.

Двери в оружейную комнату открылись. Поток воздуха пошевелил свечи. Вошли трое воинов в чёрных доспехах. Все, кроме последнего, были без шлемов. Первым шёл Траган, капитан девятого ордена, его силовой кулак и левый наплечник были белыми, как кость, новые доспехи по-прежнему блестели свежим лаком; затем Адофель, магистр капитула, облачённый в расшитый серебром плащ космического командующего, его лицо напоминало лезвие топора из рубцовой ткани; последним появился Вассаго, единственный библиарий, в шлеме, психические кабели и системы покрывали его бронированную голову. На поясе у него висели серебряные ключи, а за спиной покоилась булава. Он один склонил голову, когда вошёл. Корсвейн ответил тем же жестом. Вассаго и калибанское подкрепление, которое они встретили у Зарамунда, продолжало приспосабливаться к своим местам в новом изменчивом командовании. Все они являлись хорошими воинами, но происходящее сейчас сильно отличалось от Калибана и десятилетий, когда у них почти не было забот, кроме набора новых рекрутов для легиона.

– Десантно-штурмовой корабль подготовлен, – сказал Адофель. – Вы уверены, что не хотите взять больше воинов?

– Больше? – переспросил Корсвейн. У него заискрились спинномозговые разъёмы, когда соединились с силовым ранцем.

– Да, – сказал космический командующий. – Вы доверяете им?

– Если они пожелают моей смерти, они могут открыть огонь по моему десантно-штурмовому кораблю до того, как мы доберёмся до “Фаланги”.

– Есть другие варианты, которые они могут попробовать.

Корсвейн внимательно посмотрел на Адофеля, затем кивнул и на секунду закрыл глаза. Сон по-прежнему не покидал его взор.

– Вот почему ты с Вассаго идёте со мной, – сказал он, – чтобы убедиться, что вместо меня не вернётся колдовское существо с моим лицом. Хотя сомневаюсь, что кому-то оно нужно – настолько уродливым его сделала эта война.

Никто из них не улыбнулся. Они все видели слишком много того, на что способен враг, чтобы посмеяться над этой шуткой.

Последние пластины закрепились на месте. Магнитные поля щёлкнули. Энергия с шипением прошла по волоконным пучкам и нейронным связям. Тяжесть доспехов исчезла. Корсвейн протянул руку за мечом, когда серв застегнул белую шкуру на его плечах:

– Пусть корабли будут готовы прервать безмолвный бег и сражаться, если мы не вернёмся в течение положенного времени.

– Думаете, они согласятся помочь? – спросил Адофель.

Корсвейн не ответил, просто вышел из кельи, убирая меч в ножны.

Путешествие с “Сошествия гнева” к “Фаланге” происходило на десантно-штурмовом корабле. Эскадрильи Первого легиона сопровождали их по флангам, пока весь строй не был окружён кораблями в жёлтых и чёрных цветах Имперских Кулаков, и затем одинокая “Грозовая птица” с Корсвейном и его почётной гвардией скользнула в пусковой отсек “Фаланги”. Полная рота воинов VII легиона встретила их с оружием наготове, когда они высадились. Это нельзя было назвать тёплым приёмом. Они были осторожны и подозрительны.

Корсвейн заметил следы боевых повреждений, когда вышел из корабля.

Халбракт, Су-Кассен и Белый Шрам, которого Корсвейн не знал, ждали его, окружённые парой дредноутов. Воин в жёлтых цветах Имперских Кулаков, с посохом и шлемом с пси-капюшоном, отражение Вассаго, наблюдал из-за спин группы. Первый легион не был одинок в нарушении Никейского эдикта, отметил он. Библиарий Имперских Кулаков наклонился к Халбракту и Су-Кассен, когда свита Корсвейна приблизилась.

– Вы привели с собой псайкера, – сказал Халбракт. Корсвейн посмотрел на командующего Имперских Кулаков. Он знал его, один из лучших людей Рогала Дорна, каменный человек, непреклонный, как скала. Но это была их первая встреча. Терминаторские доспехи защищали его тело, жёлтые с багровыми полосами на наплечниках. Хотя доспехи были чистыми, на броне виднелись неотремонтированные боевые отметины, словно шрамы, которые носили в качестве медалей.

Корсвейн снял шлем и встретился с холодными синими глазами Халбракта своим изумрудным взглядом. Он повернул голову, чтобы посмотреть на Вассаго, затем снова на стоявшего рядом с Халбрактом библиария Имперских Кулаков.

– Мы научились быть осторожными, – сказал Корсвейн. – В эти времена трудно с первого взгляда отличить друга от врага.

Выражение лица Халбракта не изменилось.

– Ваш брат не будет использовать свои способности, – сказал Халбракт. – Если он это сделает, мы узнаем, и с вами будут обращаться как с врагом.

Корсвейн выдержал взгляд Имперского Кулака целую секунду, а затем повернулся и кивнул Вассаго.

– Это улажено, – сказал Корсвейн, оглядываясь на Халбракта и адмирала. – Я вижу, что вы также научились осторожности.

Халбракт не ответил.

Су-Кассен вышла вперёд. Она родилась в космосе, поэтому была худощавой и с тонкими костями, глаза были тёмными. На униформе мерцали звёздные символы и орбитальные кольца командования Солнечного флота. Как и о Халбракте, Корсвейн слышал о ней: старый воин, рождённый и созданный в другое время.

– Добро пожаловать, лорд-сенешаль, – сказала она. Она не склонила головы. Она была смертной, но здесь, на этом корабле и в своём флоте, она была полной госпожой. По её слову говорило оружие, созданное для уничтожения империй. Если вес такой силы и был бременем, то ничего из этого не отразилось в её взгляде.

– Вы рассмотрели мою просьбу объединить ваши силы с нашим флотом? – спросила она.

– Рассмотрел, – ответил он.

– Но вы не согласны, – заявила она.

– Нет, – сказал он. – Я пришёл попросить вашей помощи.

Неотмеченное-неизвестное

Олл проснулся с камнем под лицом. Холодный камень, сглаженный шагами. Он приподнялся, сжав нож и компас.

Ничего. В его руках не было ничего, кроме холодного, пустого воздуха. Он огляделся по сторонам.

Каменные стены, отделанные и тесно подогнанные, образовывали коридор, достаточно широкий, чтобы он мог раскинуть руки. Он посмотрел в обе стороны. Тьма впереди и тьма позади. Рядом с тем местом, где он только что лежал на полу стояла масляная лампа. Он узнал её стиль, бронзовую отделку и узор на ручке. Это было из королевства, которое давным-давно превратилось в руины. Он снова посмотрел на стены и пол. Они были знакомыми, как лицо старого друга или старого врага.

У него возникло чувство, которое ему не понравилось; чувство, что он знал, где он и когда. Должно быть, их вышвырнуло из зоны раскола после того, как они сделали последний разрез. Они упали обратно в клубок истинного времени. Похоже это так... Но почему? За последние семь лет он много раз перемещался между временами и местами, возвращаясь на старый мир, на Терру, чтобы сделать то, что он даже не был уверен, что хочет сделать. В самом начале он шёл по пути, проложенному для него Джоном Грамматиком, когда псайкер подталкивал его с места на место по извилистой, скрытой дороге. Он уже давно не получал прямых известий от Джона. Он старался не думать об этом больше, чем нужно. Глядя в темноту за светом лампы, он начинал жалеть, что не слышит Джона. Он начинал жалеть, что не знает больше о том, что их ждёт, если они сделают следующий разрез.

Разрез...

Его руки инстинктивно сжались. Он оглянулся.

Нож исчез.

Остальные тоже исчезли.

– Кэтт? – позван он. – Рейн?

Из темноты не пришло никакого ответа, даже эха его собственного голоса.

Он открыл рот, чтобы позвать снова, и замер.

Шаги… звук почти неслышных шагов по камню, где-то в отдалении позади него.

Шарканье-стук... Шарканье-стук... Ритмично и медленно.

Он обернулся.

Снова тишина.

Он осторожно наклонился и поднял лампу, гадая, кто зажёг её и почему она осталась рядом с ним, когда он проснулся. Кому она принадлежала? Кто положил её сюда?

– Скоро придётся сделать выбор, – произнёс голос за его спиной.

Он развернулся, сжав кулак для удара. У подножия стены сидел мужчина. На его тунике, под лежавшими на животе руками была кровь, красная, просачивавшаяся сквозь пальцы. Мужчина посмотрел на Олла и улыбнулся. Зубы у него были розовые:

– Я должен был послушать тебя. Надо было поднять белые паруса.

Олл почувствовал холод. Он знал лицо. Это было лицо, которое улыбалось радостью прыгавших быков, которое без колебаний спустилось в Миноский лабиринт, лицо человека, которому Олл сказал поднять белые паруса, но тот не послушался.

Олл знал, где он.

– Ты всегда хорошо умел выбирать, старый друг, – сказал Тесей, – но то, что впереди, будет самым худшим из всех, на этот раз нет ясного пути, нет нити назад.

Олл поднёс лампу поближе. Свет показал больше крови, намного больше, гораздо больше, чем человек может прожить без неё.

– О каком выборе ты говоришь? – спросил Олл. – Откуда ты знаешь?

Из темноты донёсся рёв, эхом отразившийся от камня. Он звучал так, как будто кто-то испытывал боль, как будто кто-то был голоден.

– Оно сказало мне, – ответил умирающий Тесей, он посмотрел в темноту, когда звук затих. – После того, как оно... после того, как оно сделало это, оно рассказало мне всё, что знает. Оно сказало мне, что ты придёшь. Оно сказало мне, куда ты идёшь. Оно сказал мне, что ждёт тебя здесь, и что ты не можешь выбраться – даже если ты думаешь, что свободен, это не так. Это место – не просто тайна в камне, старый друг… Должен был догадаться… Как могла каменная головоломка удержать сына-бастарда бога? Я должен был догадаться. Я должен был послушать тебя. Дедал хорошо выполнил свою работу. – Спина Тесея выгнулась. Его глаза и рот сжались от боли.

– Ты вышел, – сказал Олл. – Это не то, что случилось. Ты убил зверя. Ты вышел.

– Нет, – возразил он с кровавой усмешкой. – Я по-прежнему здесь, и всегда буду. Сделал... – У него перехватило дыхание, и теперь кровь ярко блестела на его губах, розовая пена стекала по подбородку. – Сделал неправильный выбор. Ни нити, ни пути назад. Глупец… Ты был прав тогда, но теперь ты снова здесь, как и было предсказано. – Веки начали подрагивать. Его голова упала на грудь.

– Как я снова оказался здесь? – неожиданно настойчиво спросил Олл, положив руку на плечо Тесея. – Это ты, Джон? Это ты пытаешься мне что-то сказать? Как мне выбраться отсюда? Что мне делать дальше?

Глаза Тесея на секунду приоткрылись, но зрачки были маленькими, расфокусированными.

– Кто… кто такой Джон? – спросил он. Его глаза закрылись. Олл замер, потом убрал руку; она была мокрой и красной.

Он покачал головой. Где-то вдалеке послышались шаги, они становились всё ближе.

Шарканье-стук... шарканье-стук, шарканье-стук… Быстрее, набирая скорость, как будто спеша.

Он повернулся на звук.

Что-то появилось из темноты позади него.

Дуновение воздуха коснулось его щеки. Пламя лампы дрогнуло и погасло.

Чернота.

– Две минуты одна секунда!

Голоса были над ним, вокруг него, громкие, настойчивые, испуганные: Кэтт, Рейн, Зибес.

– Олл? Олл? Ты слышишь меня? – Кэтт, определённо Кэтт.

– Скоро оно будет здесь. Нас поймают!

– Олл? Его глаза открыты.

– Что с ним?

– Я не знаю. – Снова Кэтт.

– Похоже, он в шоке. – Кранк. Да, это был Кранк

Олл увидел свет, размазанный свет. Тошнота подступила ко рту.

– Две минуты сорок одна секунда! – Рейн.

Олл попытался двигаться, но он онемел, потерял чувствительность, замёрз.

– Нож... – Он выдавил из себя это слово и снова попытался подняться. Он чувствовал нож в руке, такой же определённый и верный, совсем не как в... в лабиринте. Эта мысль застряла, как узел в испорченной верёвке.

– Три минуты! – Зибес, громко теперь от страха.

Олл опять попытался пошевелиться и почувствовал, как его руки и ноги болтаются, как отрезанные куски шнура.

– Он не может этого сделать! – Снова Рейн, почти неприкрытая паника. – Нам конец! Нам…

– Я могу, – произнёс голос Кэтт, низкий и близкий, спокойный, контролируемый. Олл почувствовал, как нож вырывается из его пальцев, и крепче сжал руку. Мир вращался. Он падал. – Отпусти. Я держу его. Просто отпусти, хорошо, Олл.

Нож, нож, который он принёс с собой с Калта, который прорезал им путь в безопасность и теперь сюда. Нож, который, как он чувствовал, был не просто ножом. Их единственный выход, их единственный путь вперёд, их единственный способ остаться в живых.

– Ты всегда хорошо умел выбирать, – произнёс голос Тесея в тихом коридоре памяти. Олл вспомнил, как Ариадна улыбалась Тесею и сплетала между пальцами паутину из нитей.

Олл расслабил пальцы. Нож выскользнул.

– Что ты делаешь? – Рейн, вне себя от ужаса. – Кэтт, что ты делаешь? Ты не знаешь… Ты не можешь...

– Помолчи, – сказала Кэтт ясным голосом. Олл открыл глаза. Он увидел стоявшую над ним Кэтт. В руке она держала компас, чёрный каменный нож был поднят, она стояла совершенно неподвижно. Умная Кэтт, она смотрела, слушала, училась, росла в течение семи лет.

– Три минуты тридцать секунд! – закричал Зибес.

Металлические руки подняли Олла. В нос ударил запах машинного масла и пота.

– Я держу вас, рядовой Перссон, – прогудел Графт.

Олл почувствовал холодный порыв ветра за спиной, услышал скелетную песню предсмертного хрипа. Кэтт вздрогнула. Нож задрожал. В воздухе повисла знойная дымка, тень на периферии зрения, прямо за Кэтт, прямо за Графтом, позади них всех, стоявших вместе с ними.

– Три минуты сорок одна секунда!

Нож в руке Кэтт скользнул вниз.

“Фаланга”, низкая орбита Сатурна

Су-Кассен и Халбракт долго молчали, когда Корсвейн закончил говорить.

Битва и огонь отмечали зал для аудиенций, в который они привели его. Двери выгнулись от жара. По каменному полу протянулись борозды. Следы ожогов ползли по каждой поверхности, словно пойманные в ловушку тени. И ещё был запах, резкий и горький, как дым костра и меди.

Он видел, что Вассаго наблюдает за ним. И Халбракт тоже. Они вчетвером стояли в гулкой тишине.

– Вы надеетесь погибнуть в бою? – спросила наконец адмирал. Он заметил, что её взгляд был уверенным и проницательным – взгляд хищника-ястреба.

– Надежда остаётся прежней, не так ли? Помощь придёт от Ультрадесанта, моего сеньора и братьев по легиону. Без маяка Астрономикона, который вёл бы их, они никогда не придут. – Он на секунду закрыл глаза. Вздрогнул, когда змея старой боли поднялась в восстановленном позвоночнике.

– Мы пришли сюда с определённой целью, – продолжил Корсвейн, открыв глаза. – Мы отправимся на Терру, и если маяк погас, мы снова зажжём его.

Адмирал и Имперский Кулак смотрели на него. Он встретился по очереди с каждым из них взглядом, не моргнув:

– У тебя свои приказы и свой долг, и я достаточно хорошо знаю сыновей лорда Дорна, чтобы понимать, что они никогда не нарушат подобной клятвы, а такие поиски – это дело воинов, а не орудий космических кораблей. Я надеялся оказаться здесь рядом со Львом, но я не стану ждать его в темноте, потому что без света, что будет вести его, он никогда не придёт. Тёмные Ангелы… так нас называют, но мы будем светоносцами. Маяк будет снова зажжён.

– Или вы погибнете, пытаясь... – заметила Су-Кассен.

– Нас десять тысяч рыцарей Льва, мы сделаем это.

Он увидел, как уголки губ Су-Кассен дрогнули в улыбке.

– Что-то мне подсказывает, что все возражения и разговоры о безнадёжных шансах на выживание даже не заставят вас моргнуть, – сказала она и улыбнулась ещё шире. – И, честно говоря, я была бы разочарована, если бы они это сделали.

Корсвейн склонил голову.

– Вы не пройдёте незамеченным, – сказал Халбракт. Корсвейн встретился взглядом с Имперским Кулаком. Он понимал, что имел в виду другой воин. Он слушал в течение часа, пока адмирал Су-Кассен кратко излагала боевую обстановку в Солнечной системе. Каждая часть тьмы несла в себе частичку порчи предателей. Эскадры истребительных кораблей и грабителей охотились в пустоте. Твари из варпа кишели в заливах реальности, притянутые грубым колдовством, которое привело большую часть флота магистра войны во внутреннюю систему. Флот предателей не стал останавливаться ради завоевания каждой планеты или куска камня, но ни что из них не осталось без внимания и не могло предложить безопасную гавань.

Последовавшие за Гором и служившие только самим себе убийцы и корсары продолжали вести свои собственные битвы злобы и жестокости на орбитах Сатурна, Меркурия, Нептуна и Венеры. Марс принадлежал Тёмным Механикум Кельбор-Хала. Железные Воины укрепили орбиты Плутона и Урана и оставили гарнизоны и боевые группы, которые могли сдержать любую силу, попытавшуюся проникнуть в систему через любые из двух её главных варп-врат. Рядом с Террой вакуум кишел тысячами кораблей предателей, многие из которых были величайшими и самыми ужасными в своём роде: “Терминус Эст”, “Крестоносец” и “Дух мщения”, пропитанные кровью императоры космической резни. Ещё ближе, в высоких и низких орбитальных сферах, плотность военных кораблей была достаточной, чтобы их двигатели затеняли огни небес, если смотреть с поверхности.

– Что ещё нам остаётся, если мы оставим наши мечи в ножнах, а дела несделанными из-за отсутствия надежды?

Халбракт медленно кивнул.

– Если бы у нас было больше времени, – сказал Имперский Кулак. – Думаю, мне бы хотелось узнать вас получше.

– Есть способ сделать это, – сказала Су-Кассен и посмотрела на Халбракта. – С правильным оружием никакая стена или ворота не смогут преградить нам путь, разве это не та истина, которой придерживается ваш легион?

Неподвижное лицо Халбракта сморщилось, когда он нахмурился. Затем он покачал головой:

– Нет, его нельзя так использовать. Это…

– Это оружие без цели, – перебила она его. – Мне поручено удерживать мощь нашего флота в неприкосновенности до тех пор, пока его не призовут или не придут союзники. – Она кивнула на Корсвейна. – Они пришли.

– Флот должен оставаться целым и готовым.

– Один корабль, – сказала Су-Кассен. – Один корабль для дела. Доставить Ангелов Калибана на почву Терры, к маяку Терры.

Халбракт снова покачал головой, но скорее в раздумье, чем в знак несогласия:

– Они вам не подчиняются. Они могут не согласиться.

– Они согласятся, – сказала она.

Корсвейн наблюдал и ждал.

– Почему вы так уверены? – спросил Халбракт.

– Это им понравится.

– Думаете, вы знаете, что у них на уме?

Су-Кассен слегка кивнула:

– Достаточно, чтобы знать, что они согласятся.

Она обратилась к Корсвейну:

– У нас есть способ помочь вам добраться до Тронного мира.

Он склонил голову в краткой благодарности, затем задал вопрос, который держал за зубами:

– Спасибо, но о каком корабле вы говорите?

Су-Кассен улыбнулась, и её тёмные глаза, казалось, засветились.

– Корабле, который когда-то нёс свет Империума, – ответила она.

ШЕСТЬ

Итог

Когда она звалась Землей

Обнаружение

«Дух мщения», орбита Терры

Это больше не был корабль. Когда-то он считался одним из самых могучих и величественных детищ войны и железа, освещающих пустоту огнем. Форрикс знал его в те старые времена, видел его в бою, украшенным вражескими попаданиями и источающим собственную ярость. Первый капитан видел, как он сжигает дотла флоты чужаков, и, поднимая голову на полях триумфа, видел его висящим в небе подобно знамени. Теперь корабль превратился в тень того прошлого, очертания, созданные утраченным светом. Из теней коридоров, по которым они шли, наблюдали существа. Высеченные на стенах орлы рыдали серебряными слезами. Символы былых побед завесили черными знаменами из кожи и тонкого, как дым, шелка. Форриксу показалось, что он услышал голоса прошлого, говорящие на грани слышимости. «Дух мщения»… Будь у Форрикса чувство юмора, он мог бы расслышать смех в этом имени.

Пертурабо шел в сопровождении квартета автоматов Железного Круга, а перед ними маршировали Форрикс и трое терминаторов Первой гранд-роты. Аргонис шел рядом с Форриксом, держа шлем под одной рукой, а церемониальный жезл в другой. Темные глаза Пертурабо неподвижно смотрели перед собой, но одна из оружейных установок со стуком перезарядилась, среагировав на следовавшие за ними тени. Аргонис тоже молчал с каменным лицом. Советник магистра войны был таким с момента, как они взлетели из порта Львиные врата. Его молчание действовало на Форрикса сильнее шепотов и теней, обитающих на корабле. Аргонис был хтонийцем до мозга костей, но в этой натуре присутствовало самодовольство убийцы, кровожадная насмешка окружающему миру. Сейчас к этой самоуверенности добавилось еще кое-что. Будь Аргонис смертным, Форрикс мог счесть это страхом. Или сожалением.

Дверь в тронный зал появилась перед ними так внезапно, что Форрикс от удивления остановился. У него были отчетливые воспоминания о корабле, он проходил здесь раньше, но не узнавал коридоры, ведущие к командному залу. «Тронному залу», напомнил он себе: не место командования или приветствия, но место власти. Когда он посмотрел на двери, в голове возник болезненный гул. Раньше они были из пластали со слоями красного железа и адамантия. Теперь выглядели, как обсидиановые, под гладко отполированной поверхностью двигались, словно дым, отражения.

Форрикс вдруг увидел фигуры в черной терминаторской броне, стоявшие с обеих сторон дверей. Как он их не заметил? Железный Круг развернулся, заряжая оружие и поднимая щиты. Пертурабо дернул головой, и автоматы застыли. Трое терминаторов Форрикса перестроились в треугольник, выставив оружие.

– Вольно, – приказал Пертурабо. – Мы в доме моего брата. Какое зло может нам здесь грозить? – Его взгляд переместился к Аргонису. Советник не ответил, но шагнул вперед и поднял жезл. Двери открылись. Изнутри зашипел белый холодный воздух, похожий на дыхание зимы.

Аргонис повернулся.

– Входите, – сказал он. Пертурабо секунду не шевелился, его глаза превратились в черные жемчужины. Затем он шагнул вперед, пластины доспеха отразили свет, словно лезвия ножей. Железный Круг и терминаторы остались на месте. Форрикс последовал за примархом.

На миг он оказался в полной и абсолютной темноте. У Форрикса возникло ощущение, что он шагнул с края скалы. Затем его нога коснулась палубы. В лицо первого капитана хлынул свет, такой яркий, что в глазах на секунду побелело для компенсации. Солнечный свет бил из круглого иллюминатора в дальней стене. Золотистые лучи отражались от золотых колонн и отполированного до зеркального блеска пола. Здесь не обитали тени. Просто не могли. Только свет, чистый, сверкающий, слепящий.

Перед иллюминатором сидел Гор. Его доспех был черным, но тоже сияющим, как будто магистр войны был призмой, которая улавливала свет, а затем отражала его, словно сам Гор был источником всего освещения. Его трон обрамлял ореол из кристаллов и золота. Под клинками левой руки лежал отполированный череп Ферруса Мануса. Лицо магистра войны было открытым, безмятежным, доброжелательным.

– Мой брат, – обратился Гор, поднявшись навстречу подошедшему Пертурабо. Форрикс держался в шаге позади своего повелителя. Аргонис прошел вперед и встал рядом с троном. Советник казался неуместным рядом с ослепляющим присутствием магистра войны человечества.

Пертурабо коротко кивнул.

– Мой магистр войны, – ответил он.

Гор сошел по ступеням тронного помоста. Форриксу показалось, что он заметил краем глаза, как в блеске что-то сместилось, подобно пятну маслянистого дыма над пылающим горизонтом, подобно миражу.

– Ты сделал это, – сказал Гор, остановившись перед Пертурабо и положив руку на плечо Повелителя Железа. – Все, что лежит за пределами последней стены нашего отца – наше. Наши войска сотрясают землю. Все, что остается Рогалу – осыпающееся кольцо неудач. Вот он итог. Как я просил и только ты мог сделать.

Форрикс почувствовал, как подскочило сердце, как прошла усталость, которую он даже не осознавал. Он ощутил восторг, удовлетворение, словно все, что произошло ранее, было сном, а все, что произойдет – обещанием блаженства.

Пертурабо долго смотрел на брата. Глаза, казалось, не отражали золотой свет зала.

– Дело не завершено, – сказал он. – Но будет. Стены падут. Когда это случится, а гордыня нашего брата будет лежать в руинах его творения… Тогда мы назовем это итогом.

Улыбка Гора расширилась. Он не убрал руку с плеча Пертурабо. От магистра войны исходили тепло, понимание и полный самоконтроль.

– Как всегда, с твоим мастерством сравнится только твое усердие. – Гор позволил руке опуститься и повернулся вполоборота. Он пошевелил пальцами, и возникли светящиеся экраны. В воздухе повисли карты, на которых с идеальной точностью и разноцветными ореолами демонстрировались значки боевого состава подразделений и тактические данные. По изображениям ползли подробности, крошечные движения, которые повторяли массовые перемещения на поверхности планеты. Картина казалась нереальной, словно это не данные или проекции. А образ, на который смотрело огромное всевидящее око.

– Космопорты – мои, как ты и обещал, – сказал Гор. – Мои силы движутся в полном составе по поверхности Земли.

– Почти все твои силы. Остаются только последние подразделения Легионов и Легио титанов. Как только они вступят в бой, тогда начнется последняя фаза.

Гор провел когтями левой руки сквозь образы Дворца. Форриксу показалось, что он увидел вспышки взрывов там, где кончики лезвия коснулись изображения. Магистр войны не смотрел на Пертурабо.

– Последние из моих сынов и машины Мортис… – Его голос был тихим, небрежным, как мурлыканье хищника.

– Третий покидает зону боевых действий… – сообщил Пертурабо. – Его силы необходимо заменить.

– Силы… – произнес Гор, слово повисло в воздухе. Его когти были нацелены на образы боевой сферы. На острых лезвиях мерцали отметки угроз и показания боеспособности подразделений. – Когда я отправлю в бой всех своих сынов, ты их растратишь так же, как и у Сатурнианской.

Тон его голоса по-прежнему излучал спокойствие и тепло, но Форрикс почувствовал, как по спине пополз холодок. Вот и причина, по которой магистр войны вызвал Повелителя Железа: три роты XVI Легиона и Морниваль погибли в разломах и пещерах под Сатурнианской стеной, военная хитрость, которая по замыслу должна была принести быструю победу, обратилась кровавым поражением и резней. Дорн раскусил замысел и ждал их. Из ударной группы выжил только Абаддон, остальных погребли заживо или вырезали. Это была горькая утрата, ставшая хуже из-за того, что элита Сынов Гора действовала без прямого разрешения магистра войны. План утаили от него, скрыли, не сообщив о нем. Если бы он сработал, победа гарантировала бы прощение. Теперь Пертурабо столкнулся с последствиями.

– Потери – это фактор в любой победе, – заявил Пертурабо холодным голосом. Его черные глаза не мигали.

– Пытаешься наставлять меня, брат? – Гор позволил когтям опуститься из проекции. Он улыбнулся Пертурабо. – Это не важно – операция стоила риска и потерь. Будь иначе, я бы не позволил ее проведение. – Форрикс почувствовал, что удивленно моргает, а затем ползущий вниз по спине холод усилился. Магистр войны продолжал улыбаться. – Ты и в самом деле думал, что я не знаю? Мне все открыто. Я – просвещение. – Он подошел к Пертурабо. Воздух вдруг стал тяжелым, наэлектризованным и вязким. Форрикс почувствовал давление в черепе. А во рту привкус сахара, крови и пепла. На периферии зрения что-то двигалось, что-то в золотом свете – что-то сразу за ним, за пределами видимости. На лице Пертурабо выступили черные вены, набухая одновременно с натянувшимися как канаты мышцами. Форрикс увидел, как раскаляется броня примарха. Затем, на миг, магистр войны показался не человеком, но тенью в сердце этого ада…

Затем он снова стал собой, сияющим и улыбающимся. Он похлопал Пертурабо по плечу. Давление исчезло. Свет вернулся.

– Мой добрый брат, – сказал Гор. – Железо внутри, железо снаружи, железо навечно. Ты выполнил все, что обещал. О чем еще я мог попросить тебя?

– Дело будет сделано. Это будет подлинный итог. Тогда я назову его выполненным.

– Ты назовешь его выполненным? – спросил Гор, и в его голосе появилась мягкая нотка веселья, как далекий раскат грома. – А что на счет твоего магистра войны – что на счет выполнения его приказов?

– Я даю тебе то, что ты хочешь.

– Действительно?

– Это единственный способ.

– Медленное перемалывание уравнений. Стены, разрушаемые щелчками коэффициентов в когитаторах. Единственный способ? Там, где нет способа, я создам его. – Гор медленно повернулся. Поднял руку. Экраны растворились. Все, за исключением одного. Он увеличился, пока участок Внутреннего дворца и его стены не заполнили пространство между примархами. Гор направил серебряный коготь в сферу света. Его острие выделило секцию стены в красном свете. – Здесь, – сказал он.

Пертурабо молчал, лицо застыло, пока он смотрел туда, где находилось лезвие. На миг Форриксу показалось, что глаза и разум обманывают его. Меркурианская стена, двести километров почти нетронутых укреплений. Почти тысяча двести метров высоты от бруствера до основания. Многоярусная горная гряда из камнебетона, металла и отесанного камня. Два бастиона, каждый из которых был сам по себе крепостью, наблюдающие за зоной поражения, которая протянулась на сто двадцать километров от стены до горизонта. Вместе с Ликующей, которая лежала на восток от нее, она была одним из важных участков Последней стены, опоясывающей Внутренний дворец.

– Штурм на этом участке провалится, – заявил Пертурабо.

– Он будет проведен, – сказал Гор, не отрывая глаз от изображения. – Ты окружишь стены, брат, так же как моя мощь окружит нашего отца. От восхода до заката не будет передышки. А Мортис выступит всем составом. Они откроют нам дорогу внутрь.

Легио Мортис, Мертвые Головы, самый многочисленный из Легио титанов, первый присягнувший Гору и новой эре – легион, чье имя было обещанием тем, кто выйдет против них на поле боя. До этого момента они не ступали на землю Терры, но спали в кораблях-гробницах во мраке пустоты над планетой. Спали и ждали.

– Они не доберутся до стены, – сказал Пертурабо. – Прогнозы несомненны. Ждать, пока общий штурм сделает свое дело и каждая стена падет.

Когтистый палец Гора опустился, разрезав изображение, прежде чем оно исчезло. Он отвернулся от Пертурабо и Форрикса, направившись к трону.

– Если Мортис выступит против Меркурианской сейчас, они потерпят неудачу, – заявил Пертурабо, и Форрикс почувствовал в его голосе гнев и волю.

– Они доберутся до стены, и та падет, – сказал Гор. Он повернулся и сел, и когда посмотрел на них, Форрикс отвел взгляд.

– Как это возможно?

– Потому что такова моя воля, – сказал Гор.

Звездное копье, космопорт Львиные врата

Корабли-ковчеги Легио Мортис прибыли к шпилю космопорта Львиные врата. Другие суда, которые выгружали грузы в доки, отошли на верхние орбиты, подобно придворным, уступающим дорогу главному палачу. Корабли-ковчеги медленно приблизились, сохраняя идеальный строй. Каждый из них был до абсурдного огромен. По мере спуска через верхние слои атмосферы на черных бортах образовывалась изморозь. На стыковочных платформах ждали слуги Нового Механикума. Одни рыдали испорченным бинарным кодом. Другие наблюдали за спуском ковчегов в полной тишине верующих, узревших, как воплощается молитва. Всех сервиторов и сервов проанализировали и вычистили, так чтобы оставшиеся были достойны смотреть на самые священные из ходячих богов-машин.

Спустился первый из ковчегов. Его громада поглотила звездный свод и сияние солнца над облаками. Вдоль многокилометрового корпуса включились маневровые двигатели. Разряженный воздух вскипел. На стыковочных платформах машинных аколитов и сервов подняло в воздух. Прошли минуты, пока ковчег преодолел последнюю сотню метров. На вершине шпиля выдвинулись швартовочные мостики. Стыковочные платформы выпустили стометровые пальцы. Доковые буксиры, едва превосходящие размерами блоки маневровых двигателей ковчега, начали толкать корабль на место. Первые швартовы коснулись и схватили корпус, и начали подтягивать его. Корабль задрожал. Двигатели засияли ярче. На платформах закружились торнадо. Буксиры толкнули сильнее, когда мостики дотянулись и схватили корпус корабля. Метр за метром он подтягивался к вершине шпиля. Стыковочные конечности примагнитились к грузовым дверям, как рыба-прилипала к морскому левиафану. Ожидающие жрецы смотрели на люк стометровой высоты в корпусе. Его усеяли вмятины от ударов микромусора, и от него по серебряным направляющим бежал сгущающийся воздух, барабаня по жрецам, подобно фальшивому дождю. Вибрация маневровых двигателей, удерживающих корабль в воздухе, теперь вызывала дрожь вершины башни. Когда пристыкуются больше этих огромных кораблей, компенсирующим машинам строения придется потрудиться, чтобы не позволить шпилю развалиться от сотрясения.

Замки расцепились с лязгающим эхом. Затем двери начали медленно и со скрежетом открываться. Темнота, испещренная красным светом. Воздух внутри, встретившись с атмосферой шпиля, превратился в туман. Некоторые из машинных жрецов упали на колени. Другие дрожали. Третьи, не отрываясь, смотрели в темноту. Из решеток динамиков стрекотали молитвы на бинарном и скрап-коде. Группа сервиторов с паучьими ногами скончалась в брызгах искр после перегрузки их машинных компонентов. По информационным соединениям прошелся пульсирующий гул безмолвного кода: числа проваливались в ямы безрезультатных вычислений, волновые сигналы обрывались, время убывало со звуком осыпавшегося песка.

Внутри отсека зашевелились очертания. Раздался лязг железа. Стук поршней, передвигающих вперед тысячи тонн металла. Мучительный гул скованной энергии. Тень огромной фигуры. Гул чисел теперь оглушал, просачиваясь из данных в мысль, царапая, словно мухи по ржавому олову. Тень заполнила дверной проем.

Жрецы не могли думать, проводить расчеты, двигаться. Все, что существовало в их разумах – это обещание идеального истребления. Зеро. Тепловая смерть. Абсолютная энтропия. Хаос данных. Ноль.

Через дверь прошла машина. И тогда даже самые непокорные жрецы поклонились, опустившись к звенящей палубе перед первым титаном Легио Мортис, ступившим на свет.

Старая Терра – Неизвестное

Первыми после падения пришли голоса. На секунду Олл засомневался, что они исходили из настоящего или другого времени. Падение сквозь разрез было неприятным, все время вниз. Оно продолжалось, а затем остановилось. Потом появились голоса.

– Мы на месте? – спросил Рейн. – То есть… это ведь какое-то место, правда? Это…

– Не знаю, – ответила Кэтт.

– Что ты сделала, девочка? – разозлился Зибес. Голос был жестким, с нотками страха.

– Я сделала разрез, – ответила она.

– Откуда ты знала как? – Зибес был напуган. Олл слышал это: по-настоящему напуган и зол. Понадобилось какое-то время, чтобы это вышло из массивного рабочего. Зибес закалился за прошедшие годы, научился выживать или, по крайней мере, мог продолжать путь. Он сделал это, обратив свой страх в гнев, а вместе с ним он позволил пустить корни в своем сердце семени жестокости.

«Моя ошибка», – подумал Олл. Еще одна к списку грехов, очередная плата за это путешествие с ними.

– Откуда ты знала, как сделать разрез? – прорычал Зибес. Раздался лязг поднятого оружия.

– Спокойно, Геб, – обратился Кранк к Зибесу, – спокойно, все хорошо.

– Нет! – зарычал Зибес. – Откуда она знала, как сделать разрез? Олл сказал, что обычный человек такого не знает. Так откуда она узнала? Что-то забралось в ее голову.

– Послушай, Геб, просто…

– Куда ты привела нас? – обратился Зибес к Кэтт. – И почему?

Куда… Они не вели отсчет, догадался Олл. И к тому же почувствовал какой-то запах. Что-то такое знакомее, но он никак не мог вспомнить что именно.

– Опусти оружие, Геб, – сказал Кранк. Теперь твердым голосом, в нем заговорил старый солдат. – Мы разберемся с этим, но у нас все окей.

– Что ты собираешься сделать, убить меня? Говорю тебе, здесь что-то не так, и с ней тоже. Что-то добралось до нее, в пространстве раскола – что-то могло прицепиться, снова завести нас в тупик. Мы знаем: она…

– Ведьма, – закончила Кэтт. Наступила тишина. Это слово не так часто употребляли во времени, из которого они пришли. Но они усвоили его, как и прочие пустяки и уроки их путешествия. Но они никогда не употребляли это слово в отношении Кэтт. Псайкер, вот кем она была. Насколько сильной Олл не знал. Тем не менее, ее силы росли.

Олл почувствовал, что его веки шевелятся, а затем вернулось ощущение тела. Что-то было не так, но не с Кэтт. А с ним. Его не просто было напугать, но очнувшись в темноте лишь с голосами, он, в самом деле, испугался, по большей части из-за того, что не знал почему.

– Это не ее вина, – сказал он. Открыв глаза, он увидел небо. Закат подкрасил лиловым цветом края синей полосы. Он выпрямился. Несколько секунд не чувствовал рук и ног, а затем ощущения вернулись. Они находились в длинной пещере, которую по виду вырубили и расширили в широкий туннель. Каменные стены и пол были гладкими, словно под воздействием течения реки. Стены сужались в узкое отверстие высоко над головой. Все это ощущалось исключительно знакомым, но не совсем узнаваемым.

Остальные смотрели на него. Зибес все еще держал оружие поднятым, но его рот был открыт. Руки Кранка были подняты в успокаивающем жесте. Рейн стоял в пяти шагах от них. Графт расположился рядом с Кэтт. Она встретила взгляд Олла и кивнула.

– Это не ее вина, – повторил Олл. Он оглядел их всех. – Нам всем стоит благодарить судьбу и Кэтт за внимательность.

Он протянул к ней руку. Она вернула нож и компас. Он заметил, что стрелка позади кристалла не вращается.

– Тогда где мы? – спросил Зибес.

– Не уверен, – ответил Олл, повернувшись к Зибесу, словно обсуждая, где скреплять известковым раствором столб изгороди. Поденщик по-прежнему не опускал ствол оружия и по-прежнему выглядел испуганным. Олл видел этот взгляд раньше. Некоторые путешествия ломали людей до того, как они возвращались к родным берегам. Слишком много времени за линией горизонта, слишком много времени среди штормов и размышлений о том, куда направляешься. Он просто надеялся, что приведет их куда-то до того, как это станет проблемой. Зибес встретился с ним взглядом, кивнул и опустил оружие.

– Спасибо, Геб, – сказал Олл ровным, почти небрежным тоном. – Я знаю, ты всегда прикроешь нас.

Зибес снова кивнул.

– Ты… – начал он, – ты в порядке, Олл?

– Да, – сказал Олл, – в полном. Не стоило смотреть на неправильное время. Моя ошибка. Старею, понимаешь.

Это вызвало у всех нервный смех. Зибес моргнул, потом кивнул.

– Окей, – сказал он.

– Спасибо, – повторил Олл, и подобрал с земли свое оружие и ранец. Остальные разошлись и спустились, чтобы осмотреть туннель по обеим сторонам, и отверстие вверху. Оружие наготове, пальцы на спусковых крючках – привычка, которая сохраняла им жизнь.

Олл проверил оружие и огляделся. Туннель с одной стороны поднимался, исчезая в сумраке. С противоположной стороны он поворачивал. Ветер в туннеле принес с собой запах холодных скал и нотку соли. Олл моргнул и почти улыбнулся. Он знал, где оказался.

– Похоже на старый водосток, – сказал Кранк.

– Так и было, – ответил Олл. – Его сделали для переброски воды целой реки. На это ушло время правления двух императоров.

– Двух императоров? – переспросил Рейн.

– Давным-давно, – пояснил Олл. – Тогда термин император значил меньше. Вода текла прямо здесь. Если бы мы стояли здесь, когда я видел водосток в последний раз, нас бы унесло.

– И где же мы? – спросил Кранк.

– Терра, – ответила Кэтт. Олл повернулся к ней, как и остальные. Все, кроме Зибеса, который продолжал смотреть вглубь туннеля. – Я имею в виду, Терра из прошлого, – продолжила она, глядя на Олла. – Когда она называлась Землей.

– Да, все верно, – сказал Олл. – Около тридцати тысяч лет в прошлое от того момента, как мы покинули Калт, плюс-минус.

– Тридцать тысяч… – повторил Кранк. – Так мы сбились с курса. Мы должны были оказаться в более близкое время, а теперь…

– Нет, – сказал Олл. – Я не уверен, почему мы именно здесь, но если компас не обманывает… – Он взглянул на Кэтт, которая кивнула. – Тогда что-то привело нас к этому повороту.

На секунду он подумал о Тесее, смотрящем на него в темноте Лабиринта с окровавленными губами.

– Может это очередное место из твоего прошлого, как и остальные, через которые мы прошли? – спросил Рейн.

Олл пожал плечами.

– В других местах на Старой Земле, через которые мы прошли, я был именно в то время, когда там жил, но здесь я никогда не был в это время. Вот почему я не узнал его – никогда не видел его отсюда, никогда не видел без воды.

– Тогда почему здесь? – спросил Кранк.

– Оно близко, – сказала Кэтт. Олл нахмурился. Ветер снова подул по туннелю. Кусок неба над ними темнел.

– Близко к чему? – спросил Рейн.

– К тому, где заканчиваются пути, – сказала Кэтт. – Другое время, то же место.

Она посмотрел на Олла для подтверждения.

– Нет… – сказал он, повернувшись и оглядываясь, затем зашагал по склону туннеля вниз. – Нет, это не может быть правильно.

Олл услышал, как они пошли за ним, когда повернул за поворот и увидел, что туннель выходит на открытое пространство. Он остановился у выхода. От него шел спуск, высохшее русло потока оставило бледный шрам в земле. Вдалеке на длинном пляже разбивались волны. Ветер усилился. Олл почувствовал запах соленых брызг, запах старого моря чудовищ и островов, аромат моря, которое в прошлых эпохах он пересекал множество раз во всех направлениях. Он моргнул, глядя на него, вспомнив историю насмешливого ублюдка с Итаки – сбившегося с курса, когда конец путешествия уже был виден.

– Что не так, Олл? – спросила подошедшая Кэтт.

– Ты права, – сказал Олл. – Если мы здесь, то, видимо, потому что мы близко, если не во времени, тогда к месту. Но тогда мы не должны быть здесь, последний разрез должен привести к месту встречи… Если мы разрежем здесь, а следующий разрез – последний, тогда окажемся далеко от нужного места. Вот как работают эти устройства – они отвечают на наши желания. А мы не хотели оказаться здесь. Так что либо мы совершили ошибку, либо…

Олл вынул компас, открыл крышку, поднял к слабому свету. Серебряная стрелка за стеклянным кругом вращалась размытым пятном.

Порывы ветра вдруг стали холодить ему спину.

– Что это было? – спросила Кэтт.

Эхо стука и волочения ноги по камню.

Шарканье-стук… шарканье-стук…

– Счет… – наполовину застонал, наполовину зарычал Зибес. – Мы сбились со счета! Мы уже должны были уйти. Оно добралось до нас!

Рейн тяжело дышал, тараща глаза. Темнота сгущалась. Звук моря отдалялся.

– Оно приближается, – задыхался Рейн. – Оно здесь.

Так и было. Существо, которое следовало за ними. Вдруг оказалось здесь, всего в шаге позади.

Олл почувствовал его затылком: горячую волну давления, лихорадочное покалывание кожи. Он повернулся и посмотрел в темноту туннеля.

Шаги ускорялись, приближаясь по туннелю, из которого они вышли.

Шарканье-стук, шарканье-стук, шарканье-стук…

Он посмотрел на компас. Стрелка дергалась между двумя направлениями.

– Олл… – застонал Рейн. – Олл, я чувствую его… Оно позади меня. Прямо за спиной.

Стрелка дергалась между севером и востоком.

Шарканье-стук, шарканье-стук, шарканье-стук…

Звуки ускоряющихся шагов почти добрались до него.

Шарканье-стук, шарканье-стук, шарканье-стук…

– Олл! – закричала Кэтт. – В туннеле что-то есть!

Он поднял голову. Туннель был перед ним, широкая и темная пасть. Шаги раздавались почти рядом с ними. Он почувствовал спиной теплый порыв влажного дыхания. За ним.

Шарканье-стук, шарканье-стук.

Звук шагов раздавался перед ним. Перед. Тень, перед ним, кто-то приближается к зоне видимости.

– Оно добралось до нас! – крикнул Кранк.

Прикосновение к спине. Медленный охотник теперь рядом с ним. Тупик. Здесь и сейчас.

Фигура спотыкается прямо на входе в туннель, падает.

Олл шагнул вперед.

Лицо поднялось, окровавленное и задыхающееся, беззвучно кричащее.

+ Олл! + закричал в голове голос Джона Грамматика. + Олл, где ты? +

Затем лицо исчезло. Прямо перед Оллом темнеют кровавые отпечатки рук. Он посмотрел на компас. Стрелка замерла в направлении, где он увидел лицо Джона. Указывая прямо на вход в туннель. Позади он почувствовал мертвые пальцы на своей спине и звук мертвого дыхания, хрипящего позади улыбки. Нож по-прежнему в его руке.

– За мной!

Он разрезал.

Северный оборонительный обвод, слепая зона Меркурианской стены

– Контакт на семьдесят градусов к северу, – доложил Доллоран. Он замедлил шаг «Киллара». Акастия и Плутон скорректировали свой темп. Сенсорное око «Элата» развернулось вслед за взглядом Акастии. На краю экрана ауспика зашипел ответный сигнал.

– Металл и тепловое излучение, – сказала она. – Может быть одиночка или манипула.

– Или мертвая машина с утечкой из плазменного устройства.

Акастия на секунду задержала взгляд на экране, моргнула. До этого момента много часов было тихо.

– Посмотрим, – сказал она, и ударила ногой по двигательной шпоре. «Элат» вильнул на новую линию, шаг удлинился. – Ястреб и стрелок, – приказала она, но двое других уже догадались о построении и занимали позиции – «Киллар» в темпе «Элата» двинулся по широкой дуге, «Тавмант» держался на более низкой скорости позади, орудия опущены, сканеры и прицельные системы работали на максимальной дальности. Пилоты не включали термальные пушки и ионные щиты. Если это всего лишь танк или второсортный автоматон, даже если он увидел их, то не сможет распознать до того, как они окажутся на дистанции огня.

– Устойчивые сенсорные показания, – сообщил Доллоран. – Цель – стационарная. Статус угрозы – янтарный.

Движение отдавалось по всему «Элату». Акастия почувствовала это и усмехнулась. Свобода. Вот что это такое, палец на гашетке орудия перед выстрелом.

– Цель движется! – выкрикнул Доллоран.

– Не остов, – ответила Акастия. Сенсорный сигнал двигался. Энергетические показания стремительно росли. Красные, множащиеся.

– Всплеск энергии! Честь предков, это действующий пустотный щит.

– Он увидел нас, – сказала Акастия. – Поднять ионные щиты. Зарядить орудия.

«Элат» задрожал, когда вспыхнул щитовой покров, зарядился верхний тяжелый стаббер, а в пику хлынула энергия. А затем неожиданно появилось оно – на левом фланге, сближаясь собственным ходом. Яйцевидный бронированный корпус на тяжелом гусеничном шасси. В его центре сияли красные сенсорные линзы. Вокруг машины мерцал свет, перекатываясь в маслянистые радуги. Это был враг. Он смердел враждебностью. Зазвенели показатели дистанции и захвата цели. Оружейные руны засияли зеленым.

– Атакую! – выкрикнула Акастия и пришпорила скакуна. Тело существа поднялось и развернулось. – Смотри на меня… – пробормотала она. Оружейные гондолы развернулись на металлических щупальцах. – Вот так. – Она открыла огонь из тяжелого стаббера. Снаряды устремились к машине. Хлестнули лучи, но Акастия уже прыгала в сторону, продолжая держать врага в прицеле. Снаряды впились в щит машины. Воздух вокруг нее расколола черная молния. Лучи врага ударили в землю, где только что находился «Элат». Пыль и гравий выгорели до стеклообразного состояния. Ауспик вскипел помехами. Обзорные экраны почернели. Боль впилась в голову, когда по нейронным соединениям шлема пронеслась обратная связь. На секунду Акастия почувствовала, как балансировка «Элата» нарушилась, стрельба из стаббера прерывалась.

– Дерьмо! Дерьмо! – Машина ускорялась, ее щитовая оболочка искажала воздух вокруг нее. – Это машинное отродье.

– Приближается, – доложил по воксу Доллоран. – Направляется к тебе.

Она снова выругалась, не побеспокоившись отключить вокс, и пришпорила скакуна до максимальной скорости. Верхняя часть корпуса «Элата» повернулась, ноги превратились в размытое пятно, одно металлическое копыто едва касалось земли. К ним устремился следующий луч. Ее ионный щит поднялся как раз вовремя, чтобы принять удар. Вспыхнул белый свет. Акастия внутри кабины прикусила губу, когда в голове завизжала обратная связь.

Машинное отродье. Силика анима. Еретическая конструкция. Машина горя. Вот чем была эта добыча. Некогда негласные грезы, созданные техножрецами-раскольниками Марса, а теперь размноженные и отправленные в бой из лагерей Темного Механикума, окольцевавших Дворец. Управляемые запрещенным искусственным разумом и вооруженные оружием, которое объединяло материальное с нематериальным и попирало реальность, которая терпело ее. Они были среди худших видов оружия, задействованного врагом. Их формы были разнообразными и постоянно меняющимися, но всегда смертоносными. Одинокий рыцарь-оруженосец был им не ровня. Даже Акастия признала бы, что ей не следовало атаковать такую машину в одиночку. Но она была не одна.

«Киллар» стремительно приблизился, двигаясь боком по спрессованному щебню. На пустотном щите отродья вспыхнули попадания стаббера. Противник наполовину развернулся, оружейные гондолы поднялись, словно змеи. Доллоран не стал ждать, пока враг откроет огонь, он был достаточно близко к нему. Тепловая пика «Киллара» завизжала. Воздух прочертила полоса синего жара. Щит вражеской машины вспыхнул. Затрещала черная молния. Находящаяся в трехстах метрах Акастия почувствовала в голове чей-то вопль.

– Щит отключился, – закричал Доллоран.

Прицельная руна перед глазами Акастии стала зеленой. Она нажала спусковой крючок. Вражеская машина поднялась, ее форма мерцала и расплывалась, как пятно краски под дождем. Тепловая пика «Элата» метнула луч, пронзивший воздух там, где должен был находиться металл.

– Дерьмо! – выругалась Акастия. Прицельный экран превратился в туман из красных осколков.

– Где отродье? – раздался голос Доллорана. – Где оно, проклятье?

Акастия собралась ответить. Массивная машина появилась из пиксельного тумана, приближаясь, ускоряясь, ее оружейные гондолы светились. Акастия активировала ионный щит «Элата». Враг открыл огонь. Вокруг рыцаря полыхнул свет. Ионный щит с оглушительным грохотом отключился. Кабину залил красный свет. Акастия ощутила вкус крови. Ее скакун сбился с шага, раскачивался. Экраны заполнили помехи. Звучали сигналы тревоги. Акастия почувствовала, как качается голова, словно от удара. Красный свет, помехи и рев приближающейся смерти. Вот и все. Конец. Она поняла, что не жалеет.

Слух наполнил звук выстрела орудия.

Тяжелые попадания неподалеку, один за другим, звуки наслаиваются друг на друга. «Элат» восстановил равновесие, и Акастия отправила его по кругу, все еще живая, в ушах и голове по-прежнему звенело. Отродье тряслось, бронеплиты деформировались от попаданий.

– Убей его, – раздался по воксу голос Плутона. Приближался «Тавмант», руки-орудия всаживали снаряды во вражескую машину. Она все еще двигалась, жидкость вытекала из дыр, в оружии росла энергия. Акастия бросила «Элата» вперед. Цепной клинок на левой руке раскрутился до размытого пятна за миг до того, как она погрузила его в центр вражеской машины. Акастию затрясло в ее кресле вместе со скакуном. Зубья вгрызлись во врага. Машина дернулась, когда Акастия вдавила вращающиеся зубья в ее сердцевину.

– Отходи! – закричал Доллоран. Акастия вырвала клинок из верхушки отродья и отпрыгнула назад. Ни на секунду раньше. Плазменное ядро машины раскололось. Вырвалось раскаленное пламя. Металл превратился в жидкость, в газ, в пепел.

Акастия тяжело дышала, сердце колотилось.

– Моя победа, – выдохнула она сквозь сжатые зубы.

– Твоя, – раздался холодный голос Плутона. – И она едва не стоила жизни тебе и «Элату». – «Тавмант» направился вперед, продолжая целиться в обломки машины. – Тебе стоило дождаться нас, заманив его на наши орудия.

– Придержи язык, – прорычала она, и почувствовала, как «Элат» в ответ активировал цепной клинок.

– Говорю, как есть.

– Почему он был один? – вмешался голос Доллорана. «Киллар» уже двигался, направляясь на север по дуге, голова и орудие сканировали местность. Видимость стремительно уменьшалась, по земле густым покрывалом растекалась тень.

– Что? – В голове Акастии все еще стоял туман от нейроотдачи. На миг, на прекрасный миг, она подумала, что все прекратится.

– Такие машины не ходят поодиночке, слишком слабые для этого. Слишком легкая добыча для ведения одиночной охоты.

Акастия дернулась, вдруг почувствовав озноб. Она развернула «Элата», его сенсоры работали на максимальной дальности, пока она осматривала темнеющую местность. То же делал Плутон, выдвинув «Тавманта» на одну линию с родичем по копью.

– Я ничего не вижу, – сказал Плутон.

Акастия почти повторила его слова, когда увидела их – красные и яркие точки на экране ауспика.

– Враг, – сообщила она. – Тысяча сто метров, угол шестьдесят градусов и сужается.

– Я поймал его, – ответил Доллоран. – Считываю активированное оружие, металлический корпус, теплоотдачу. Он большой. Бронированная единица?

– Мы уничтожим его, – заявила Акастия и направила «Элата» вперед.

– Стойте, – отозвался Плутон.

– Это приказ, – прорычала Акастия. – Мы убьем врага.

– Посмотри, – сказал Плутон сдержанным голосом. – Посмотри своими глазами, как ты делаешь на рассвете.

Что-то в голосе старика удержало ее от ответа. Она моргнула, остановила «Элата» и переключила экраны на неотфильтрованный внешний обзор.

На темнеющей местности было тихо, перемолотые обломки зданий расходились низкими холмами к точке исчезновения. Ничего. Совсем ничего. Только последний покидающий мир свет, придающий воздуху фиолетово-черный тон. Затем она увидела. Свет. Желтый, сжатый до булавочного острия вдалеке. Затем еще один, появившийся с мерцанием. Затем россыпь огней вдоль границы лилово-черного неба, поднимающихся, словно искры от горящего леса. Ауспик начал звенеть. На экранах сенсоров посыпал снег из красных рун.

Это была не колонна. Это была волна, растекающаяся по земле, с востока на запад. Бронетанковые части, грузовые машины, шагоходы-автоматы, титаны, воздушное прикрытие облаком светляков, все двигалось вне пределов видимости со стен Дворца. Не останавливаясь. Вибрация теперь сотрясала землю и каркас кабины Акастии. Он сглотнула пересохшим ртом.

Расстояние от стены до врага: 150 километров, приблизительно.

ВТОРАЯ ЧАСТЬ

ЗОНА ПОРАЖЕНИЯ

ВАРП

∞

Ночь опускается на пустыню, но она не приносит утешения мужчине под деревом. Ослепительно яркие белые небеса над Ним постепенно становятся цвета индиго, затем тёмно-синими, а затем чёрными. Появляются мерцающие в темноте звёзды. Они не реальны, как нереальны пыль и запах далёких пожаров. Они исходят от Него. Звёзды, запахи, образы – даже концепция ночи как метафора, чтобы предать форму этой короткой передышке в битве, в которой Он сражается, – все они от Него, потому что это оболочка, которую Его разум создал для того, что Он выдерживает. Здесь, в царстве за пределами видимости, нет ничего, что не было бы принесено теми, кто приходит сюда. Когда-то, давным-давно, но также всего мгновение назад и мгновение впереди, это царство было пустотой, даже не имея таких понятий, как измерение или продолжительность, чтобы его можно было назвать пустым. Давно... Давным-давно… Теперь это место заполнено мусором путешественников: шелухой великих амбиций и мечтаний, тенями зверств и тайнами бесчисленных мёртвых и ещё не родившихся. Это и ложь, и самая правдивая вещь, которая когда-либо была.

Мужчина под деревом наблюдает за крошечными отверстиями в покрове ночи в течение века, который короче удара сердца. Все они там, собравшиеся в забытые большинством узоры: Персей, Афродита, Урса… Воспоминания, все они, такие же, как сухость, жара и жажда.… Воспоминание… Он опускает взгляд.

Рядом стоит фигура, едва различимая в свете звёзд. Человек одет в рваную белую мантию с дырами и торчавшими нитями. В руке у него палка. Ничего такого грандиозного, что можно было бы назвать посохом, просто ветка из колючего кустарника, лишённая шипов и коры, гладкая от множества прикосновений и твёрдая от времени и солнца. У него молодое лицо, но спокойные глаза.

– Мир и приветствие, – говорит молодой человек. Мужчина под деревом медленно поднимает руку в знак благодарности и открывает потрескавшиеся губы, но не отвечает или не может ответить.

– Могу я подойти? – спрашивает юноша. – У меня есть вода.

Человек под деревом кивает. Затем откидывает голову назад так, чтобы она упиралась в ствол дерева. Юноша подходит ближе. Над ними шевелятся голые ветви дерева. Ветер, который движет ими, пахнет только сухостью и жаждой.

– Вот, – произносит молодой человек, опускаясь на колени и протягивая открытый мех с водой. Мужчина под деревом поднимает руку, чтобы взять его, пытается схватить мех за горло. Тот соскальзывает, и юноша ловит его. Из носика падают капельки воды. На мгновение они замирают на земле, маленькие хрустальные купола отражают звёздный свет. Затем они просачиваются в пыль.

Молодой человек снова подносит бурдюк с водой, но на этот раз ко рту мужчины. Сначала течёт струйка, потом ещё немного. Мужчина под деревом пьёт и пьёт, сначала медленно, а затем настойчиво, журча и булькая водой. Юноша убирает мех, когда на дне остаётся только чтобы заполнить рот. Человек под деревом смотрит на него, и Его глаза – тёмные дыры, и нет ничего доброго в пальцах, которые сжимают руку юношу.

– Я должен оставить что-то, – говорит Малкадор, снова закупоривая мех и вешая его на плечо. – На обратную дорогу.

Мужчина под деревом, который здесь далёк от Императора и слишком близок к богу, кивает, затем медленно разжимает пальцы.

– Благодарю, – говорит Он, но Его голос звучит тонко и сухо, словно звук пыли, шуршащей по полузасыпанным камням.

Малкадор кивает в ответ.

– Как... – спрашивает мужчина. – Как долго?

– Недолго, – отвечает Малкадор, потом качает головой. – Ещё немного. – Мужчина кивает. Малкадор наблюдает за Ним. В этом месте его собственные эмоции становятся дуновением ветра и тенями, скользящими по его лицу. – Я не знаю, смогу ли вернуться снова. Колесо вращается. Всё разваливается на части. Плоть, воля и дух – всё. Он и те, кто с ним, сильнее, чем я осмеливался думать.

Мужчина снова кладёт голову на голое дерево; Его глаза закрыты.

– Ещё немного... – говорит он.

– Вы что-то видите? – спрашивает Малкадор. – Я смотрел, но карты и знаки не показывают ничего, кроме крика ворон.

Мужчина качает головой.

– Вы ничего не видите?

– Я вижу…

– В раскладе появилась одна лишняя карта, – сказал Малкадор. – Только в последнем гадании. Странник, он смотрит в сторону, его аспект повёрнут к башне Молний.

– Я вижу…

– В его руке было что-то, что он держал так близко, что я не смог рассмотреть.

Голова мужчины поднимается, и глаза открываются. В Его глазницах пылает огонь.

– Ты должен идти, – произносит Император.

Малкадор смотрит вверх.

В темноте появились глаза, круглые и серебряные, как могильные монеты. Бесшумно перемещались тени сгорбленных спин, шкур и широких смеющихся челюстей. Они не моргали, а просто двигались. Они молчали. Выжидали. Когда солнце взойдёт в небесах, которые не являются настоящими небесами, они станут миражами, столбами теней и ложных обещаний в слепящей жаре. Пока они не двигаются и не прыгают, а только наблюдают. У них есть время. Здесь, в пустыне, которая является миром для человека под мёртвым деревом, у них есть всё время мироздания.

Малкадор медленно выпрямляется. Он смотрит на мехи с водой, а затем выливает из них последний глоток воды. Они исчезают, когда он опускает их, и мысль о их форме падает, как пыль. Он сжимает свою палку, не сводя глаз с круга ожидающих фигур.

– Спасибо, – говорит мужчина под деревом.

Малкадор кивает.

– Я вернусь и принесу ещё, – произносит он.

– Нет, – отвечает мужчина под деревом. – Больше нет. Сюда больше не будет пути.

– Как вы это выдерживаете?

Человек под деревом не отвечает. Затем Он закрывает глаза.

– Ты должен спешить, – говорит Он. – Иди. Сейчас.

А затем, в одно мгновение, раздаётся рёв и появляется свет. Не удар молота от жары в небесах. Свет падающей молнии. Свет солнечного луча на гребне волны. Он вспыхивает, и наблюдающие тени убегают, мяукая и рыча.

Малкадор уже бежит, босые ноги стучат по иссохшей земле, бежит и бежит вдаль, туда, откуда пришёл, и путём, которым он больше не сможет идти.

Свет, исходящий от человека под деревом, мигает и угасает.

Мужчина снова один.

Он закрывает глаза.

Ночная прохлада уходит. Небо снова бьёт молотом белого жара. Вдалеке с ветром и пылью доносятся крики ворон и шакалов. Мёртвое дерево шевелится, ветки дребезжат при движении. Под его скудной тенью человек сидит, ждёт и терпит.

СЕМЬ

Сила уничтожения

Семья

Солария

Зона поражения Меркурианской стены

Перед ними поднялась стена. Грозовые тучи венчали её самый высокий парапет. Утёсы из камнебетона, вырубленные от неба до земли, были такими огромными и отвесными, что казалось, будто глаз сжимает их, чтобы соответствовать ощущению масштаба смертных. Стволы макропушек казались тонкими, как волос, шипами. Стоэтажные башни уменьшились до размеров свечей на подсвечниках. Шириной в полкилометра в самом узком месте. Достигая высоты в тринадцать сотен метров от того места, где она поднималась над землёй. На самом деле это была не стена. Это было слишком слабое слово для подобного творения. Её родственниками были не каменные кольца, возведённые грозными королями древности; её родственниками были горы, которые она вытеснила.

Бастион Осколок выступал из неё, словно оставленное в щите врага лезвие топора. Протянувшись от основания Меркурианской до самого верхнего парапета, он был сердцевиной горы. Военные каменщики Рогала Дорна очистили скалу вокруг него, вырезали сердцевину и подвели стену туда, где он тянулся вверх. Когда редкий солнечный свет падал на его край, он сиял, как кусок только что отколотого кремня.

Акастия почувствовала, что дрожит в кабине “Элата”. Она управляла уже три дня без сна. Последние сто километров превратились в петляющий забег, стена всё время оставалась вдали, обещание вражеского авангарда всё время преследовало по пятам.

– Свяжитесь снова, – велела она.

– Помехи вокса сохраняются, – ответил голос Плутона. – Нет смысла…

– Просто сделайте это! – Она отключила его и включила свою собственную систему дальней связи.

– Давай… давай… – бормотала она. “Элат” двигался широкими шагами по разбитой земле, и стена вырастала перед ней. Статические помехи ворвались в уши, перекатываясь, словно приливная волна.

Они миновали передовой бункер и обнаружили, что он горит. Истребительные автоматоны скрывались в его дыму. Их конечности и поршни были покрыты сажей. Они быстро уничтожали машины, не замедляясь, гордость за действие не нарушала мыслей, которые заполняли голову, поднимаясь во тьме моргавших глаз.

Машины… движущийся горный хребет машин… земля дрожит... Что-то жужжит у неё в ушах… сердце бьётся. Помехи. Пульс вокса, настроенного на мёртвую частоту…

Подразделения вестников врага уже находились в зоне поражения, двигаясь к линии горизонта. Командование стены будет знать, что что-то произошло, но не больше; они не будут знать, что именно грядёт. Вокс и даже секретные кабельные линии связи с аванпостами выходили из строя с момента падения космического порта Львиные врата. Вот почему они послали подразделения, подобные её, в слепую зону.

– Ответьте... – пробормотала она, снова включив дальний вокс. – Ответьте!

Чёткость сигнала ухудшалась в течение нескольких месяцев. Повреждения ключевых систем, потеря персонала, нехватка времени на ремонт. Но здесь, в зоне поражения, Акастия часто чувствовала, что это похоже на опустившуюся пелену, заглушавшую, разъедавшую, разбивавшую защитников на мелкие кусочки не силой, а мягким шипением статики. Теперь же это было похоже не просто на туман, а на чьё-то присутствие, как будто облако изоляции и помех преследовало их.

Из динамиков шлема вырвался треск и визг. Она выругалась, в ушах зазвенело.

– Ничего, – произнёс Доллоран.

– Расстояние до стены десять целых и две десятых километра, – сказал Плутон.

– Позади нас что-то есть, – сказал Доллоран.

– Я ничего не вижу, – ответил Плутон. – Ничего на ауспике. Ничего визуально.

– Я... – внутренняя связь рыцаря на секунду прервалась. – Я чувствую это. Разве вы не чувствуете?

– Тихо, – огрызнулась Акастия. – Продолжайте идти.

Она знала, что имел в виду Доллоран – спину покалывало от пота. Она хотела оглянуться. Она моргнула...

Огромные движущиеся фигуры… дрожь… гул помех и скрежет металла… как поступь бога… как пульс… как умирающий голос, отсчитывавший последние секунды…

Прозвучал сигнал тревоги. Акастия быстро посмотрела на датчики плазмы. “Элат” двигался на пределе мощности и попал в красную зону предупреждения о истощении топлива.

– Давай, – сказала она “Элату”. – Давай... не подведи нас сейчас. Сделай этот последний рывок для меня.

Теперь она могла видеть внешние укрепления, складчатую землю под стеной, где траншеи и лабиринты ловушек и мин опутывали землю в тени стены.

Наполовину потеряв надежду, она снова включила дальний вокс.

– Командование Меркурианской, говорит копьё Гиметт Виронии, ответьте.

Гул и крик статики.

– Копьё Гиметт Виронии, говорит командование Меркурианской.

На секунду она замолчала, звук шагов “Элата” казался далёким. “Что будет дальше? – задумалась она. – Что произойдёт после того, как я заговорю?”

– Разведка из слепой зоны – полный приоритет – обнаружены штурмовые силы, они приближаются к Меркурианской. Повторяю, штурмовые силы приближаются к секции Меркурианской стены. Приблизительное расстояние до стены: сто пятьдесят километров.

На мгновение наступила тишина, прерываемая жужжанием помех вокса.

– Принято и понято, копьё Гиметт Виронии, – произнёс голос по воксу. – Подтвердите оценку силы.

Акастия ответила не сразу, пытаясь найти слово, которое охватило бы то, что они увидели, приблизившись к краю мира.

– Уничтожение, – сказала она наконец, – сила уничтожения.

Стратегиум Великое Сияние, бастион Бхаб, Санктум Империалис Палатин

– Это всё, что вы можете сказать, крепостной? – Голос генерала Насабы протрещал над гололитической проекцией пилота рыцаря. Женщина кивнула. Даже по искажённой передаче Архам видел, что крепостной дома Виронии могла в любой момент потерять сознание. Этого следовало ожидать. Дальнее задание и возвращение, а затем четыре часа интенсивного допроса сделают и не такое – они и сообщение, которое она принесла, и то, что она видела.

– Это всё, – ответила пилот рыцаря. – Клянусь честью Виронии.

Голографическое изображение замерло.

– У нас есть какие-то дополнительные подтверждения? – спросил Кассым-Алеф-1. Магос-эмиссар подёргивался, пока говорил. Открытые шестерёнки, торчавшие из его черепа, заикались при повороте.

“Страх, – подумал Архам, – страх”.

– В этой зоне нет активного воздушного прикрытия, – произнёс голос магистра стены Эфрида.

– Наши разведывательные подразделения не смогли проникнуть глубоко во вражеский тыл, – раздался голос Хана, и вой вокса попытался перекрыть силу его голоса. – Впрочем, я верю этой всаднице дома Виронии. Она говорит правду – вы все это слышите.

– Другие пилоты в её подразделении предоставили такой же отчёт, – добавила Насаба.

На секунду волна жужжащих статических помех заполнила оперативный зал, когда пересекающиеся вокс-каналы столкнулись. Архам почувствовал в воздухе запах горящего пластека. Они едва смогли установить контакт с Ханом, связь с лордом Сангвинием во Внешнем полностью оборвалась. Скрипучие голоса Эфрида, Насабы, Ралдорона и полевого генерала Ветрива с Адамантовой стены образовали щёлкающий хор помех. В помещении физически присутствовали только Рогал Дорн, Архам, Малкадор и два представителя Механикус.

– Показания наземных датчиков вибрации на северных стенах согласуются с массированным соединением бронетехники, пехоты и божественных машин, которые движутся к участкам Меркурианской-Ликующей, – сказала посол Веторель, бросив взгляд на коллегу-техножреца.

– Существует несколько вариантов интерпретации данных, – заметил Кассым-Алеф-1.

– Это правда, – сказал Дорн. Архам посмотрел на своего лорда. Преторианец перевёл взгляд на Кассыма-Алефа-1. Это было похоже на досылание патрона в ствол пистолета.

– Странное решение, – сказал голос Ветрива. – Идти против нас там, где мы сильнее всего.

– Неужели? – спросил голос Хана. – Пробив Меркурианскую, они поразят нас в самое сердце. Как и в случае с атакой на Сатурнианскую, так и на Меркурианской. То, что они не могли сделать хитростью, они делают грубой силой.

– Какие силы они могут ввести в бой, чтобы пробить стену? – спросил Архам.

– Мортис, – ответила Веторель. – Легио Мортис. – Кассым-Алеф-1 снова вздрогнул. – Головы Смерти отсутствовали в боевой сфере, но мы знаем, что они пришли. Полный легион титанов и всё, что с ним может быть.

– Именно так, – сказал Дорн.

Гул и треск разбавили момент тишины.

– Мы не можем перебросить силы с остальных стен и линий, – сказал Ралдорон. – Ожесточённость атак нарастает. Если мы это сделаем, то они прорвут брешь в другом месте.

– Этот момент должен был наступить, – произнёс Дорн. – У нас есть силы встретить его. Мортис подходит к нашим стенам. Они должны быть отброшены. Сила против силы.

Дорн посмотрел на Веторель. Кассым-Алеф-1 удивлённо повернул голову, чтобы посмотреть на свою спутницу-жрицу. Веторель не сводила взгляда с Рогала Дорна.

Веторель нажала кнопку на проекционном столе.

Новый конус света сменил изображение крепостной Виронии. В холодном свете кипели пиксели снега. В потоке появилось лицо, мерцавшее, даже когда оно сформировалось.

Шестерёнки Кассыма-Алефа-1 загудели, и его глаза зажужжали, когда сфокусировались.

– Приветствую вас, – произнёс принцепс-максимус Кидон. – Легио Игнатум, по приказу генерал-фабрикатора и воле Преторианца Терры, готов выступить.

Магистраль-29, Внутренняя зона поражения Аркон, Санктум Империалис Палатин

Титаны Игнатум шагали по пустым улицам Дворца. Они шли друг за другом, петляя по магистральным дорогам, которые вели от подземных ангаров к северным стенам. Свыше пятидесяти машин в четырёхкилометровой колонне от великого “Владыки войны” во главе до отягощённых ракетами “Разбойников” в хвосте змеи. Каждые несколько километров ведущий титан трубил в боевой горн, и сигнал перекатывался по колонне от машины к машине. Дождевая вода лилась с их спин. Здания, мимо которых они проходили, дрожали и тряслись в такт их поступи. Люди, сгрудившиеся в домах и убежищах, слышали и чувствовали, как проходят боги-машины. Некоторые задавались вопросом, не является ли это свидетельством конца; но больше всё же подходили к окнам и высоким местам, чтобы попытаться мельком увидеть машины. Солдаты, стоявшие рядом с маршрутом, смотрели вверх, разинув рты, когда красные, жёлтые и чёрные фигуры шли дальше.

Внутренние зоны поражения простирались на сорок километров от стен. Там больше никто не жил, и пустые оболочки зданий сплавили с щебнем и камнебетонной смесью, создав блоки шириной в десятки километров. Строители крепостей перекрыли дороги и улицы, проложив извилистые маршруты, по которым предстояло пройти всему, что шло к стенам или выходило из них. Огневые точки прикрывали каждый поворот. Большинство из них, скорее всего, управлялись автономно – солдаты отошли к стенам, пока не появилась брешь. Начинённые взрывчаткой дома были готовы взорваться и преградить путь нападавшим. Цистерны с летучими химическими отходами стояли рядами, готовые к тому, чтобы их зажгли и вылили на улицы. Слои мин усеивали стены заброшенных зданий. Если... когда стены падут, враг будет умирать здесь за каждый свой шаг. До тех пор они ждали, стволы орудий и пустые глазницы зданий наблюдали, как авангард легио Игнатум направляется к Меркурианской стене.

После того, как они пройдут, за ними последуют колонны громоздких транспортов. Корпуса из красной стали, испещрённые чёрными и жёлтыми эмблемами и несущие знаки легио Игнатум, они будут проезжать часами. Внутри находилось оборудование и экипажи, которые поддерживали поход легио: вокс-сенсория-храмы; склады с боеприпасами размером с небольшие жилые кварталы; кузнечные горны; стеллажи с броневыми пластинами, каждая толщиной в метр; купели с плазменными зарядами. Солдаты-скитарии шли вместе с ними, их красные мундиры стали скользкими от дождя, красный свет горел из прорезей для глаз в хромированных визорах. От них поднимался жар, превращая капли дождя в клубы пара. Когда они доберутся до места назначения, эти подразделения развернутся в пещерах и ангарах у основания стены и будут готовы приветствовать полную силу легио Игнатум, который выступит на день позже них. Триста человек обслуживающего персонала на каждый титан, от низшего сервитора до высшего магистра движущей силы или связующего эфирного сигнала. Они все шли и шли к Меркурианской стене, а над ними разносились раскаты искусственного грома, и земля сотрясалась от железной поступи.

Анклав дома Виронии, бастион Осколок, Меркурианская стена

Карадок нашёл Акастию в комнате для омовений. Это было небольшое прямоугольное помещение из камнебетона, в зловонном воздухе стоял запах пота, кожи и полированного металла. На стенах висели выцветшие знамёна дома. Серая переработанная вода текла из кранов в металлические чаши и желоба. За то время, что они здесь находились, ржавчина начала расползаться по арматуре, а плесень стала собираться затвердевшими тенями по краям стен и плитки. Было жарко, летняя жара оказалась сильнее, чем могла выдержать слабая система циркуляции воздуха. Доллоран плескал воду на волосы и пытался пригладить их над блестящей кожей лица. Изменивший его огонь оставил ему боль, которую он скрывал, и слой шрамов на лице, плечах и руках. Пот и вода собрались у него на носу, когда он на секунду закрыл глаза. Он выглядел таким же измученным, как и Акастия. Здесь, отделённую от машинно-нервной связи шлема Механикум и рыцаря, огонь покинул её, оставив серое оцепенение.

– Пытался уснуть, – сказал Доллоран.

Она посмотрела на него. Он открыл глаза. Красные вены пронизывали белки.

– Похоже, я дошёл до предела... – Он улыбнулся, и шрамы на его лице разгладились. – А потом всё просто навалилось, понимаешь?

Она подумала о сне; её положение означало, что она могла отдыхать по мере необходимости. Но те немногие сны, которые она видела, когда закрывала глаза в последние несколько дней, были неприятными: густыми, как затвердевавший янтарь, с запертыми внутри крапинками вещей, которые она хотела забыть.

– Лучше бодрствовать, – ответила она. – Ещё лучше идти в бой на рыцаре.

– Именно так, – согласился он. – За дом, за честь.

– За дом? – спросила она, глядя в тазик с водой и помешивая её пальцами. – Почему не просто потому, что мы так решили?

Она почувствовала, как он нахмурился.

– Я не это хотел сказать, Акастия, – произнёс он.

– Нет, – сказала она и не смогла сдержать насмешки в голосе. – Ты никогда не станешь и не будешь, быть верным псом у очага – вот всё, что тебе нужно, не так ли? – Она не смотрела на него, а смотрела в пузырящуюся воду в тазике, но почти могла видеть, как он слегка покачал головой.

Она как раз поднесла к лицу ладонь с тёплой водой, когда металлическая дверь широко распахнулась. Она начала поворачиваться, но он уже пересёк забрызганный водой пол и оказался за её спиной. Она повернулась так, чтобы смотреть ему прямо в глаза.

Карадок, отпрыск дома Виронии, Изумрудное Копьё, шестой от трона, встретил её взгляд. Его лицо дёрнулось, губы скривились над жемчужно-эмалированными зубами. Пот стекал с собранных в хвост на затылке тёмных волос и сбегал по лицу. Его щеки раскраснелись, а в дыхании чувствовался привкус приправленного специями алкоголя. Она обратила внимание на то, что он был в полных доспехах, облачённый в кольчугу, варёную кожу и бело-зелёные клетчатые пластины. Капли пота собрались на кончиках его усов. Она могла сказать, что он был очень, очень зол. Её брат всегда плохо контролировал свою желчь.

– Милорд, – сказала она и склонила голову. – Чем я могу служить?

Карадок крепко сжал зубы. Его глаза были твёрдыми точками ночи.

– На колени, – сказал он, прошипев сквозь зубы.

Акастия медленно опустилась на одно колено, понимая, что Доллоран уже преклонил колени. Вода по-прежнему плескалась в тазик на подставке позади неё.

– Чем ты можешь служить? – сказал он, слова были тихими, но поднимались в тоне, как камень, собиравший горную лавину. – Чем ты можешь служить? Ты служишь исходя из долга, из смирения, придерживаясь места, в котором родилась.

– Если я чем-то оскорбила вас, сэр, это не было моим намерением, – ответила она.

– Намерением? – зарычал он, его лицо покраснело над воротником доспехов. – Кому какое дело, до твоих намерений? Ты выходишь на рыцаре за эти стены ради нас, ради Виронии!

Она знала, почему он разозлился, поняла, как только он распахнул дверь, и подозревала, что нечто подобное произойдёт, как только она доложит о том, что они видели в слепой зоне, не ему, как своему сеньору, а офицерам командного штаба в бастионе Осколок, а вскоре после этого генералу Насабе и магистру стены Эфриду. Для них это был простой вопрос стратегической разведки. Для Карадока доставить такую информацию верховным командующим было честью, которую он должен был разделить. Награда и позолота такого контакта были отняты у него. Весь остальной мир мог катиться в бездну, но для её сводного брата и достопочтенного лорда мир по-прежнему сводился к рамкам гордости и жестокости, которые назывались рыцарством. Это не был момент отчаяния или простой военной целесообразности; это был шанс блеснуть. В одном отношении он тоже был прав – она украла у него этот момент и знала, что делает это.

– Мне жаль, лорд, – нейтрально сказала она, – но я не понимаю.

Он отступил, глядя на неё, улыбка на его губах превратилась в уродливую рану на лице.

– Не понимаешь, Акастия? – Он наклонился и начал стягивать перчатку с руки. Это была тяжёлая, задубевшая кожа, обшитая кольчугой и металлическими пластинами. Ладонь под ней была влажной от пота. – Кровь, которая связывает нас, – это привилегия. Хоть ты и незаконнорождённая. Она связывает нас. Она подчиняет тебя моей воле, и хотя ты не понимаешь этого, она связывает мне руки. – Теперь он был совсем близко, перчатка зажата между розовыми пальцами, лёгкая и мягкая, как если бы это был спящий голубь. – Ты защищена от так многого... – Его голос был тихим, почти шёпотом. – И эта защита существует благодаря чести, которую ты презираешь.

Он повернулся к Доллорану, глядя на приклонившего колени мужчину.

– Этот не похож на тебя. Низкого происхождения, в его жилах нет и следа неуместного благородства. Просто желание служить своему лорду. Он знает своё место. Знает, что он наш. Знает, что он чтит и повинуется нам в каждом своём поступке. – Карадок положил пустую перчатку на плечо Доллорана. – Ты ведь знаешь это, не так ли, серв?

– Знаю, милорд, – ответил Доллоран.

Карадок посмотрел на Акастию.

– Видишь? – сказал он. – Верный, послушный... как гончая. – Он посмотрел на Доллорана. – Подними голову.

Акастия стала качать головой. Доллоран сглотнул и подчинился.

– Нет… – начала Акастия.

Карадок был быстр, мускулы вздымались под бронёй и кольчугой. У Доллорана не было возможности уклониться. Перчатка хлестнула его по лицу. Кровь и зубы брызнули на пол. Он покачнулся набок. Карадок ударил ещё раз, когда голова Доллорана снова поднялась.

– Видишь? – прорычал он, нанося удар. Раздался влажный шлепок смятой плоти и треснувшей кости. – Ты защищена! – Ещё один удар. Кровь забрызгала плитки. Вода, до краёв наполнявшая тазик на подставке, перелилась через край. – Ты неблагодарная... – Тихий хруст. – ...шавка!

Карадок выпрямился, тяжело дыша. Доллоран лежал неподвижно. Вода лилась по полу, разбавляя кровь серо-розовой пеной.

Акастия почувствовала, что дёрнулась вперёд, но остановилась.

– Ты служишь нашему дому. Всегда, во всём и навсегда.

Лёжа на полу, Доллоран издал стон, от которого в растущей луже образовались пузыри. Карадок повернулся, перешагнул через него и вышел за дверь. Акастия бросилась вперёд, подтягивая Доллорана, на руках у неё была тёплая от крови вода.

– Доллоран? Доллоран!

Звук, который мог быть словом или хрипом, сорвался с его красных губ.

Что-то шевельнулось за всё ещё открытой дверью. Акастия посмотрела в ту сторону. Плутон стоял сразу за порогом. Он встретился с ней взглядом. Его старое лицо превратилось в маску. Его взгляд стал жёстким. Их глаза задержались на долгую секунду, а затем он повернулся и последовал за Карадоком.

Авангардный стратегиум легио Игнатум, бастион Осколок, Меркурианская стена

Связной легио Сентарио шагнула во вспомогательное командное пространство. Охранявшие двери Инфералтийские гусары вытянулись по стойке “смирно”. Глаза целеуказателя блеснули. Сентарио продолжила двигаться вперёд. Кружившие вокруг неё сервоустройства с жужжанием исчезли во мраке пещеры. За ней следовала целая армия: технопровидцы, адепты калькулус-тактика, сервиторы, связные ауспиков и скитарии маршировали, рассредоточиваясь веером, неся и катя парившее оборудование. Крики и всплески бинарного кода наполнили тишину эхом.

Сентарио целеустремлённо направилась к группе фигур, ожидавших напротив главных дверей. Её аугметические глаза отметили, зарегистрировали и идентифицировали их всех в мгновение ока: стенной лейтенант Ангиол из VII легиона; полковник Вастри из Инфералтийских гусар, командный состав бастиона; магос Интанил-7-Дельта-Чи-Гиммель и магос Фер-Ультио-4, отвечавшие за артиллерию и движение священных сигналов на стенах соответственно. За ними полукольцо офицеров и адептов.

Она кивнула им, подойдя ближе.

– Связной Сентарио, – произнёс Ангиол. – Добро пожаловать в бастион Осколок.

– Приветствую, – ответила Сентарио, не сбавляя шага. Сигналы мелькали по ноосферной связи, размытые коды и благословенные шифровальные пакеты. Встречались и пятна искажения. Поцарапанные клубки кодовых помех, просачивались из внешних оболочек передачи данных бастиона. Она мысленно переключилась на прямую передачу и послала сигнал подразделениям легио, вливавшимся вслед за ней. < Высокая степень нарушения точности местной связи. Команда: разместите наши подразделения очистки ноосферы и связи. Установите полные протоколы противодействия, прежде чем мы соединим духи наших систем с внешними каналами передачи данных. >

Когда она открыла рот, чтобы заговорить, то почувствовала, как откликнулась подтверждением командная связь.

– Я выражаю почтение и уважение от имени принцепса-максимуса Кидона и легио Игнатум. Это вся координирующая группа? – спросила она, продолжая двигаться вперёд, осматривая пространство, отмечая поставленные на камнебетонный пол блоки оборудования, рассчитывая эффективность движения. Время уменьшалось в водопаде минут и секунд на периферии её сознания. Развёртывание стратегиума легио не было лёгкой задачей. Сотни сотрудников и систем должны были быть размещены, зафиксированы, протестированы и подключены к сети, и это был только первый из пяти, которые будут развёрнуты в Меркурианской стене, прежде чем выступит весь легио.

– Это так, – ответил Ангиол, и Сентарио отметила, что космический десантник, казалось, улыбался.

– Вот краткое изложение текущей тактической ситуации и готовности по всей секции стены и зоне поражения, – произнёс Вастри, протягивая свиток перевязанного лентой пергамента.

Сентарио взяла его и протянула двум своим сервоустройствам. Парившие машины схватили свиток и развернули его манипуляторными когтями. Сканирующие лучи скользнули по листам. Информация начала распространяться по ноосфере.

– В зоне поражения есть разведывательные силы, – заметила она.

– Подразделения легио Солария, – сказал Вастри, – и группы копий из домов Виронии, Конор и Кадм, а также танковые роты из Вордатских бронетанковых бригад, подкреплённые элементами Седьмого легиона.

– Редкая сеть, – заметила Сентарио. Позади неё в двери вкатывались плитоподобные контейнеры. Каждый был сигнальным и информационным модулем, который требовалось подключить и активировать.

– Вполне достаточная, чтобы поймать атаку такого размера, – сказал Ангиол. – Перед нами основные штурмовые силы.

– Будем надеяться, – сказала она.

– Стратегическая интеграция готова, – произнёс Интанил-7-Дельта-Чи-Гиммель. – Какова ваша оценка готовности?

– Первые машины уже здесь и готовы, – ответила Сентарио. – По последним оценкам, противнику осталось пройти до стены сто пятьдесят километров. Авангард должен появиться через пять часов. Этот анклав будет развёрнут и приступит к работе в течение двухсот семидесяти четырёх минут. Мы будем готовы.

Анклав Адептус Механикус, Санктум Империалис Палатин

Абхани Люс Могана подняла голову от того места, где сидела на корточках рядом с головой своего “Пса войны”. В кузнечном зале раздался какой-то новый звук. Здесь всегда было шумно: звон цепей, пульсация и гудение зарядных катушек и свист пара, но все эти звуки имели ритм. Это было послойное сердцебиение машины. Этот же шум был другим. Он звучал несинхронно с ритмом кузнечного зала.

Она посмотрела туда, где две её сестры-модератусы сидели на корточках по другую сторону информационной панели.

Абхани кивнула:

– Пойдём посмотрим...

Пещера-кузница являлась частью анклава Адептус Механикус. Расположенный под Внутренним дворцом, не так глубоко, как великие подземелья, но всё равно город под большим городом. Здесь находилось изгнанное сердце истинных слуг Омниссии: все секреты и устройства, спасённые с потерянного Марса и великих миров-кузниц, все изгнанники и обрывки силы и знаний, хранившиеся под землёй, как сокровища мифического червя, кружившего, вечного... до тех пор, пока защита не рухнет. Пока всё не будет потеряно.

Абхани вышла из тени “Бестии Эст”. Титан не участвовал в боевых действиях с тех пор, как совершил набег за стену Западной полусферы на скопившиеся там силы Ложных Механикум. Это было пять недель назад, ограниченное действие, санкционированное жречеством и Коллегией Титаника. Только один легио, великий Грифоникус, был всегда и полностью занят. Его машины рассредоточили по фронтам сражений, подобно гвоздям, пытавшимся удержать на месте потрёпанную карту Дворца. Она слышала, что Игнатум, старый и почти полного состава, сдерживали. Решительный резерв сил, ожидавший своего часа.

Остальные титаны представляли собой зверинец из множества легио, большинство из которых пережили Бойню Титанов на Бета-Гармоне. Некоторые потеряли так много, что их легион жил только в одной машине. Другие, такие как собственный легио Солария Абхани, стали осколком своей былой силы. Потрёпанные, сломанные, превратившиеся в реликвии славы. Она подумала, что именно поэтому им разрешали воевать так редко: страх потерять ещё больше после того, как уже было потеряно так много.

Она дошла до конца коридора. По центральной артерии текла толпа. Она увидела священников в облачениях десятков конфессий, электрожрецов, магистров-кодировщиков, технопровидцев-майорис. Их окружал какофонический гул машинного кода и голосов, становясь всё громче и беспокойнее. Во главе волны шла стройная фигура посла Веторель, и группа жрецов и гвардейцев-скитариев в позолоченных доспехах. Абхани видела, что толпа тянется вслед за Веторель, зовёт её, пытается догнать, но их оттесняют охранники.

– Что происходит? – спросил один из модератусов Абхани у неё за спиной. – Посол принесла сообщение от генерала-фабрикатора?

– Не знаю, – ответила Абхани. – Мы должны следовать за ней.

Она вышла в коридор и присоединилась к потоку экипажей титанов, появлявшихся из боковых проходов и ниш, где отдыхали боги-машины. Через несколько шагов у Абхани возникло ощущение, что она знает, куда они направляются. Им не пришлось далеко идти, чтобы это чувство подтвердилось. Веторель остановилась перед высокой нишей. Внутри в лесах стоял “Владыка войны”, его голова была отделена и висела на паутине кабелей и цепей. Красный цвет покрывал металлический череп, а зелёный – металлическую кожу. Он назывался “Луксор Инвиктория” и был главным титаном легио Солария.

– Проснулась ли Великая Мать? – спросила Веторель.

Идеальные ноосферные системы связи посылали её голос в вокс-решётки на стенах и потолке пещеры. Голос посла разносился эхом, хотя её тон был ровным. Гул машин и плотских голосов стих.

– Проснулась, – последовал ответ. Он прогремел из головы “Луксор Инвиктории”, голос бога войны, подражавший человеческому. Голос Великой Матери, великого магистра остатков легио Солария. Голос её матери.

– Великая Мать, – произнесла Веторель, и её тон стал более лёгким, мягким, даже доверительным, хотя по-прежнему достаточно громким, чтобы разнести слова по пещерам. – Я пришла просить вашей помощи.

– Когда представитель генерал-фабрикатора обращался за помощью? Машины поворачиваются по слову Загрея Кейна, а значит, и по вашему слову тоже. Вы приказываете. – Последовала пауза и треск из динамиков бога-машины, заставившие Абхани вспомнить сухой смешок матери. – Однако я ценю этот жест. О чём вы просите?

– Враг высвободил последние силы. Мортис выступил, Великая Мать, здесь, на Терре.

Теперь наступила настоящая тишина. Ошеломлённая тишина расчётов прервалась, и уравнения приостановились. На секунду Абхани показалось, что она услышала, как остановились вращавшиеся механизмы пещеры. Легио Мортис, первый из предателей, обратившихся против Омниссии, самый большой из легио, родившийся на самом Марсе в эпоху, когда истина Машины возвысилась, чтобы создать Жречество. Древний. Могучий. Безжалостный. Она видела их работу на Бета-Гармоне. Многие из выживших титанов и экипажей в пещерах были обязаны почти уничтожением своих легио именно Головам Смерти.

– Все? – спросила Великая Мать в хрипе электростатики и вращении шестерёнок.

– Да.

– Вы уверены?

– Прогнозы, основанные на данных и вероятности, помещают их в этот порог.

– Они выступили целиком?

– Это вероятно.

– Так вы пришли попросить нас выступить против них?

Веторель низко кивнула, что было почти поклоном.

– Игнатум выступил, – сказала она. Стук шестерёнок и жужжание кода из вокс-решёток. – Весь, целиком. Они идут навстречу врагу за стеной и остановят его.

Ещё один трескучий смешок:

– Если Огненные Осы не поменяли свои полосы, то остановить не будет их целью – они будут стремиться полностью уничтожить врага.

– Возможно и так, – сказала Веторель. – Но они не могут действовать в одиночку. Даже при всей их мощи враг обладает большей численностью, и атаки на остальную часть Дворца только усиливаются.

После этих слов Веторель повернулась, глядя на окружившую её толпу жрецов и экипажей титанов. Абхани теперь увидела это, игру, тактику в действии. Веторель стала охотником, стремившимся загнать добычу. Это было не просто обращение к Великой Матери Соларии; это была мольба ко всем тем, кто её слушал. Абхани знала, что раны Раскола, основание Механикус и потери на Бета-Гармоне слились воедино, как трещины, протянувшиеся через стальную балку. Осада сделала эти трещины только шире.

– Вы просите нас выступить навстречу уничтожению? – раздался голос из толпы, неаугментированный, но громкий. Толпа расступилась, когда вперёд вышел человек в пурпурно-зелёной униформе легио Амарант, Ночных Пауков. – Машины нашего легио лежат и ржавеют на полях Бета-Гармона с тех пор, как мы в последний раз откликнулись на такой призыв.

Абхани услышала одобрительный шёпот в толпе.

– Мы двенадцать раз выходили за стены с тех пор, как началась эта битва. Ещё трёх машин нет... Пусть Игнатум выступает, но Амарант не будет. Не сейчас. Не на верную гибель.

“Вот оно, – подумала Абхани, – без прикрас. Мы ранены и напуганы, и это сделало мастеров оружия богов трусами”.

Теперь превратился в нарастающий прилив. Другие в толпе заговорили, некоторые на бинарном коде, некоторые криками стыда и бесчестья. Но за разговорами шёл поток, согласное ворчание с принцепсом Амаранта. Он посмотрел на Веторель и покачал головой.

– Сколько ещё? – спросил он. – Сколько ещё, если мы потеряли почти всё?

– Тогда мы отдадим всё. – Голос Эши Ани Могана Ви прокатился по толпе. Собравшиеся жрецы и экипажи титанов перевели взгляды на голову и корпус “Луксор Инвиктории”. – Больше этого ничего нет. – Пауза и шум шестерёнок в тишине. – Солария выступит. Даже в ночь. Мы выступим.

Затем последовали кивки, несколько возгласов согласия.

Принцепс легио Амарант покачал головой и ушёл. Другие последовали за ним, когда он покинул толпу. Абхани заметила, что мало кто остался, кроме её сестёр из Соларии. Трио экипажей легио Дефенсор, одинокий экипаж единственной машины легио Атар, достигшей Терры. Веторель посмотрела на них.

– Благодарю, – сказала она, – и благодарю от имени генерал-фабрикатора и Преторианца.

– Посол, – раздался голос Великой Матери, теперь доносившийся из маленькой решётки динамика и звучавший почти так, как будто был произнесён ртом. – Я хотела бы поговорить с вами.

Веторель поклонилась в знак благодарности оставшейся толпе и приблизилась к тени “Луксор Инвиктории”.

– И с тобой тоже, дочь моя, – сказала Великая Мать. Абхани взглянула на сестёр по легиону и последовала за послом. Голова “Луксор Инвиктории” опустилась на цепях, когда они приблизились, пока подбородок не оказался на уровне их голов.

– Абхани Люс Могана, – произнёс голос её матери. – Ты первой отправишься на охоту. Я просмотрела данные, предоставленные штабом Преторианца. Им понадобятся охотники, чтобы найти врага до того, как главные силы вступят в бой. У Игнатум есть сила, но твоя манипула может быть первой на поле. Это твоя честь и моя воля.

Абхани моргнула, а затем склонила голову.

– Вы знали, – сказала она. – Великая Мать, вы знали, что придёт посол. Вы знали, что произойдёт и что скажете.

– Только глупец идёт на поле битвы, не зная местности, а посол не глупа, – ответила мать. – Вы снова играете в опасную игру, Веторель, – добавила она. – Как всегда.

– Здесь нет никакой игры, – тихо сказала Веторель, и Абхани показалось, что она почувствовала оттенок чего-то очень человеческого и очень усталого в её словах. – Я надеялась, что вы согласитесь. Я надеялась, что вы согласитесь выступить.

– К чему мы пришли, когда голос лидера разбитой армии значит больше, чем просьбы генерала-фабрикатора?

– К краю, Великая Мать, – ответила Веторель. – Это значит, что мы пришли к краю.

Расстояние от стены до врага: 140 километров, приблизительно.

ВОСЕМЬ

На берегу утраченного моря

Прошлое пришло сюда умереть

Вера

Исский берег, Восточно-финикийские пустоши

Моря не было. Воду давно иссушили и выпарили до насыщенных солью луж на дне долин, которые когда-то были лишенными света глубинами. Тем не менее, береговая линия все еще существовала, но теперь это был склон холма, спускающийся в мерцающую даль.

Олл потер глаза. Они слезились. Небо было белым с синеватым оттенком, солнечный свет – тусклым из-за грязного воздуха. Жара ударила по открытой коже лица и рук, когда он поднял ладонь, чтобы заслонить глаза.

– Где мы? – спросил Рейн.

Олл облизал губы и понял, что они сухие. По нему скользнул порыв ветра. Он был горячим, дыханием горна, из-за которого кожа еще больше вспотела. Вдали он увидел, как спекшаяся земля переходит в холмы и пылевые впадины, после чего исчезает за маревом. Пустая. Осушенная. Он посмотрел на компас, но стрелка всего лишь медленно встала на место, как и маятник. Тем не менее, для ответа на вопрос Рейна они ему были не нужны.

– Где…

– Там же, где были раньше, – ответил Олл. Он опустил руку и присел. Белый песок в его ладони был сухим. Он лизнул его и почувствовал вкус соли. Подумал о волнах, разбивающихся о берег и запахе моря – эпохи назад, минуты назад, один разрез ножом назад. – Это то самое место или настолько близкое, что нет разницы.

– Туннель, море… – сказал Рейн.

– Исчезли, – ответил Олл. – Море ушло, а туннель разрушили или засыпали. – Он встал, вытер пыль с рук и повернулся к своей команде.

Своей команде… Слово пришло на ум неосознанно. Из-за того, где он находился – на краю моря, которое так долго было домом в первую эпоху его жизни? А может в некотором роде из-за того, кем они всегда были для него, и он только сейчас осознал эту истину? У них не было корабля, но настолько ли они отличались от тех, кто поплыл на «Арго» или рассекал волны под черными парусами корабля Тесея? Возможно, именно поэтому он привел их с собой сюда – не просто, чтобы сохранить им жизнь, но потому что так всегда проходили великие путешествия прошлого.

Они не очень подходили для этого: смешенная группа бродяг из военных и гражданских. Зибес оглядывался, оружие готово к стрельбе – палец рядом со спусковой скобой. Он прищурился, всматриваясь вдаль. Голову обмотал выцветшим синим платком. Кранк пил воду из фляги. Олл заметил, что его руки немного дрожали. Он сильно потел. Рейн стоял рядом с Кранком, машинально проверяя карманы сумки. Графт не шевелился, машинные детали застыли, плечи опущены. Кожа покраснела под лучами солнца. Кэтт хмурилась под шляпой с широкими полями, которую вытащила из ранца. Ее глаза смотрели вдаль.

– Это то место? – спросил Зибес. – Нам нужно было сюда?

Олл не ответил. Он вспомнил лицо Джона, смотрящего на него из темноты туннеля, кровь на его щеках, рот широко открыт, словно он пытался кричать.

– Нам нужно было сюда… – сказал он, наполовину себе. По правде говоря, он находился далеко от места, где считал, должен быть. До того места было пару тысяч километров через пустошь, которая когда-то была морем. Они должны были встретиться там, он, Джон и… и Она.

– Значит это Терра? – спросил Рейн.

– Она самая, – ответил Олл, взяв себя в руки и вытерев выступивший на лбу пот. – Это Исский берег, а море, которое видели в другое время – покрывало всю землю за ним. Которая теперь уходит на сотни лиг, лишь пыль и заносы, и руины древних городов.

– Но время то правильное? – спросил Кранк, закупоривая флягу. – Мы в… нем?

– Думаю, что да, – ответил Олл. Он указал на небо чуть выше горизонта. Блеск ослеплял, а марево было густым, но в небесах были тени. Большие зазубренные тени, похожие на выщербленные лезвия топоров из мифов. – Видите их?

– Корабли, – сказал Кранк. – Пустотные корабли на низкой орбите.

Олл опустил руку и кивнул.

– Большие корабли… – прошептал Рейн.

– Которые не должны быть и вполовину такими, – сказал Олл. – Им придется достать каждый буксир, способный вывести их на такую орбиту. Я бы так и сделал. Они заполонят все небо до самых звезд над центром событий, и будут метать в него молнии.

– И мы направляемся туда? – спросил Рейн. – Где это происходит?

Олл выдохнул.

– Я собираюсь, но не сразу.

– Твой друг, – сказал Зибес. – Который Джон, это же он направил нас сюда? Там в туннеле это был колдовской образ или что-то вроде этого, и он привел нас сюда? Ведь его здесь нет. Очень похоже на то, что мы снова заблудились.

Нить… разматывай ее за собой или заблудишься…

Олл собрался ответить, но его опередила Кэтт.

– Туда, – сказала она, указав на восток. Все посмотрели на нее. – Там что-то… – Она замолчала, вздрогнула и наклонила голову, словно пытаясь что-то стряхнуть. – Я что-то слышу, и оно доносится оттуда.

Олл долго смотрел на нее. Она даже не спросила, слышат ли остальные. Она знала, что только ей это под силу. Колдовство. Псайкерство.

– Что именно ты слышишь? – спросил Олл.

Она покачала головой.

– Не уверена. Оно тянет нас к себе. Словно голос, который тянет нить.

Олл удивился словам Кэтт, а затем направлению, которое она указала.

– Куда ведет этот путь? – спросил Зибес Олла.

Олл по-прежнему смотрел на восток. Дымка в той стороне была плотнее, а вершина крутого берега ограничивала видимость.

– Там должна быть макроагломерация, – сказал он. – Улей Хатай-Антакья. Если он все еще существует.

– Есть шанс, что твой друг Джон может быть там? – снова спросил Зибес, не унимаясь, почти разозленный, испуганный и готовый идти, лишь бы убраться отсюда. «Вот еще одно следствие подобного путешествия», – подумал Олл. Люди так привыкают двигаться ради выживания, что ни за что не хотят останавливаться. Олл когда-то был таким. Глубоко внутри он все еще такой, как ему казалось.

– Может быть, – осторожно сказал Олл. Это было возможно, но часть него не могла не думать об окровавленном видении Джона Грамматика, вопящим в темноте. Другая часть думала о том, что им следует повернуть и найти путь через пересохшее море к месту, куда они должны направиться.

– Окей, – сказал Зибес и оглянулся на остальных, после чего начал подниматься по склону к гребню хребта. – Окей, тогда идем.

Рейн и Кранк не пошевелились. Кэтт встретилась взглядом с Оллом. Он нахмурился, потом пожал плечами и кивнул.

– Окей, – сказал он и направился следом за Зибесом. За ним пошли остальные.

Площадь летописцев (бывшая), Санктум Империалис Палатин

Машина остановилась в двадцати метрах от здания. Дождь стекал с сине-зеленой медной крыши и пузырился там, где водосточные трубы исчезали под плитами площади. Мауэр подождала минуту, не выключая двигатель машины и сохраняя верхнее орудие с автонаведением в боевой готовности. Движения не было, за исключением дождевых капель, пляшущих в широких лужах серой воды.

– Легкая паранойя? – спросила Андромеда с пассажирского сиденья.

Мауэр не ответила, просто наблюдала за площадью и фасадом здания, затем бросила взгляд на экран ауспика на панели управления.

– Движения нет, – сказала она.

– Кто еще, по-вашему, придет сюда?

– Мы только что вступили в тайный сговор, – сказала Мауэр. – С этой точки зрения каждый человек представляет опасность.

– Вы много знаете о Lectitio Divinitatus? – спросила Андромеда, когда они ехали по территории Дворца. Большинство систем общественного транспорта не работали, так что они воспользовались машиной префекта. Через щели в бронестекле они видели блестящие от дождя улицы, усеянные танковыми ловушками, а на стенах здания – орудийные точки.

– Культ божественности Императора, – уточнила Мауэр. – Я знаю о нем.

– Уверена, вы читали их тексты, – сказала Андромеда.

Мауэр кивнула, выжидая. Она не знала, куда они ехали. Это была одна из растущего числа причин, из-за которой она почти жалела о принятии предложения Андромеды. Почти.

– Значит, не обратились? – Мауэр почувствовала, как застыло лицо. Андромеда улыбнулась. – Мне безразлично, но с учетом вашей натуры это маловероятно. И вдобавок число убитых вами. Все же, я подумала, что стоит проверить.

– Они могут стать угрозой, – осторожно заметила Мауэр.

– О, да, могут, – согласилась Андромеда. – В самом деле, но прямо сейчас они также могут быть полезны.

– Каким образом?

Андромеда широко усмехнулась, но Мауэр почувствовала холод в выражении ее лица.

– Тем образом, который не имеет смысла.

Мауэр еще немного понаблюдала за дождем. Эта часть Санктума была пустынной, беженцев разместили в других районах. Этот находился слишком близко к сердцу Империума, чтобы впустить большие массы людей – абсолютный риск с точки зрения безопасности. Район разделили на зоны и увеличили для размещения различных невоенных органов Великого крестового похода – от консерватории до Оффицио Универсало. Их здания по-прежнему находились здесь, но единственными людьми на улицах были патрули солдат. Здание, на которое смотрела Мауэр, называлось Симпозиумом. Из этого символического места летописцы отправились в путь, чтобы обессмертить Великий крестовый поход. Площадь тоже назвали в их честь. Мауэр задумалась над тем, видел ли хоть кто-то из них этот так называемый дом.

Снаружи и на экране по-прежнему не было никакого движения. Она включила вокс-систему машины.

– Прорицатель-ноль-шесть, это Полдень-ноль-один, пароль – один-альфа-семь-два.

Треск и затем четкий голос с акцентом городов средиземноморского бассейна.

– Говорит Прорицатель-ноль-шесть, отзыв – шесть-семь-девять-один.

Мауэр кивнула.

– Цель все еще на месте?

– Да, на месте.

– Хорошо. Мы идем к вам, отбой.

Она отключила вокс, открыла дверь и вышла в дождь. Андромеда последовала за ней, ругаясь и надевая пластековый плащ поверх серой одежды. Мауэр направилась через площадь к торцевой двери Симпозиума. Пистолет был наготове, но она держала его в расслабленной опущенной руке. Дверь открылась, когда они были в пяти шагах от нее. Мауэр увидела очень знакомое лицо.

– Проходите, – сказала она Андромеде, остановившись и еще раз осмотрев улицу прежде, чем войти внутрь. Вестибюль пах влажным камнем и заброшенностью.

– Слежки за вами не было, – сказал Альборн, запирая замки. – Снаружи никого, по крайней мере, если есть, то они лучше меня.

– Тогда шансы невелики, – ответила Мауэр, стряхивая воду с плаща. – Не открывайте дверь, пока мы не закончим.

Альборн кивнул. Он был еще одним новичком – а были ли другие – в командном отделении префекта. Сообразительный, эффективный: Мауэр высоко ценила и доверяла ему, как и магистр хускарлов Архам.

– Где он? – спросила она.

– Этажом выше, третья дверь от лестничной площадки.

– Сколько ваших людей на этом этаже? – спросила она.

– Двое моих лучших, их совсем не видно. Еще двое на следующем этаже и двое на крыше.

– Без сучка и задоринки, да, конрой-капитан?

– Именно так, боэтарх, – ответил он.

Мауэр направилась вперед по коридору.

– Он знает, что-то происходит, – сказал ей вслед Альборн. – Не могу сказать, откуда и почему, но не удивляйтесь, если он не удивится. – Альборн замолчал и чуть качнул головой. – Он умен и сообразителен. Не похож на большинство, но… он по-своему опасен.

– Надеюсь на это, – сказала Мауэр и продолжила путь.

Они поднялись по лестнице, нашли нужную дверь и открыли ее. Должно быть, находившаяся за ней комната была библиотекой, но на высоких полках и в шкафах со стеклянными дверцами было почти пусто. Несколько томов стояли на краю ящиков, некоторые лежали, несколько открытыми, на страницах были пятна плесени. Рядом с широким столом из полированного дерева стоял мужчина. Он был стар, а в морщинах на лице и глубине глаз отражалась жизнь, которая видела, как вселенная перевернулась вверх тормашками. Он держал пару книг, одна была открытая, а во вторую он вставил палец. На столе рядом с ним лежал видавший виды инфопланшет.

– Вы – Кирилл Зиндерманн, так называемый главный испрашиватель и бывший итератор-прайм.

– Да, – подтвердил он. – А кто вы?

– Я – боэтарх Мауэр из командного подразделения префекта, а это Андромеда-17 из…

– неопределенной ветви власти.

– Понятно, – сказал Зиндерманн, положив книги на стол. Он выглядел совершенно неудивленным и совершенно невстревоженным. – Пожалуйста, присаживайтесь. Давайте поговорим.

Космопорт Львиные врата

Эмиссар Гора прибыл к Повелителю Железа в его темную башню. Форрикс встретил Аргониса, когда тот вышел из макроподъемника. Он, как и в прошлый раз, направился прямиком к дверям командного зала. Аргонис прибыл один, держа жезл должности в одной руке, а шлем – в другой. Форрикс не стал останавливать его, но пошел вместе с ним.

– У меня приказ для твоего примарха, – пояснил Аргонис, не сбиваясь с шага.

– От магистра войны, – уточнил Форрикс.

Аргонис не ответил, но Форриксу показалось, что он заметил что-то в лице легионера, тень эмоции, которой там было не место. Форрикс узнал ее. Он видел ее раньше на «Духе мщения», когда они находились в присутствии Гора. На бесстрастном лице эмиссара читалась печаль.

Они остановились перед инфоколыбелью. Автоматы Железного Круга сомкнули ряды при их приближении, но не попытались остановить воинов.

– Лорд Пертурабо, я доставил приказ от магистра войны человечества.

Пертурабо не ответил и не пошевелился. Инфоколыбель гудела и кружилась вокруг примарха. На экранах мигали потоки кода, машины жужжали. Но глаза Повелителя Железа не двигались. За последние двенадцать часов он едва пошевелился. Последние три часа Пертурабо перестал вызывать новые проанализированные данные и потоки докладов, он просто позволил данным поступать в любом формате. Последние четыре часа он перестал отдавать новые приказы. Последние тридцать минут Форрикс даже не был уверен, что его повелитель вообще изучает данные. Но он по-прежнему не вставал из инфоколыбели. Как будто в Пертурабо просочилась неотвратимость, страшная пассивность из-за того, что он видел. Это ужасало.

Аргонис сделал вдох перед тем, как снова обратиться.

– Массовые ошибки в потоке стратегических данных, – сказал Пертурабо. – Так много ошибок и точек искажения, что я едва вижу войну. – Он оглянулся на Аргониса. Его глаза были черными зеркалами. – Я слепну.

– Лорд, – обратился Аргонис. – Магистр войны приказывает вам…

– Это не важно, – перебил Пертурабо. Повелитель Железа поднялся из колыбели. Кабели лопнули. Искры зашипели по всему доспеху. Экраны мигнули и наполнились помехами. – Я знаю, с каким посланием ты пришел, эмиссар. Перед тем, как мое зрение затуманилось, я увидел. В перемещениях войск. В потоке сенсорных данных. Слишком большие изменения, чтобы не сделать вывод. – Пертурабо не сводил взгляда с Аргониса. Доспех примарха урчал. – Но ты говори, советник. Закончим с этим.

– Вам приказано покинуть командный пост. Вы рассредоточите воинов своего Легиона по штурмовым частям. А сами примите командование на участке Священной стены.

Форрикс почувствовал, как в легких застыл воздух.

– Войска близки к завершению развертывания, – вмешался первый капитан. – Без стратегического руководства, как мы будем направлять…

– Я не буду, – ответил Повелитель Железа. Форрикс просто смотрел на примарха. Пертурабо повернулся и взглянул на терминалы и заросли кабелей, заполнявших помещение. Они уже были влажными и блестели, как мышцы. – Сюда направляется Мортарион со своей Гвардией Смерти, – сказал Пертурабо. – Не так ли, эмиссар?

Аргонис кивнул.

– Такова воля магистра войны.

– Нас сменяют? – Форрикс услышал, как недоверие раскалывает твердый контроль над голосом. – Мы на пороге победы, и вы убираете ее творцов. Кто будет руководить битвой?

– Руководить… – Казалось, слово разнеслось эхом, хотя Пертурабо не повышал голоса. – Больше нечем руководить. Это больше не война. Это буря. И ты ведь видишь это, эмиссар, советник магистра войны, который когда-то был моим братом? Ты видишь. Я был слеп, но теперь вижу так же, как и ты. Война Легионов мертва. Причина, по которой мы взялись за оружие – мертва. С этого момента то, что происходит нельзя назвать победой.

– Что вы говорите, повелитель? – обратился Форрикс, от слов примарха его разум и голос перестали действовать синхронно. Настолько невозможным было то, что сейчас озвучил примарх.

Пертурабо подошел к одному из окон зала и нажал кнопку. Противовзрывные ставни со скрежетом и скрипом поднялись. Землю внизу скрывали туман и облака. Вдали из слоев испарений поднимались вершины башен. Оранжевое зарево уходящего дня накрывало и то, и другое. Вдалеке вспыхивали взрывы, достаточно мощные, чтобы осветить сумерки. У Форрикса возникло чувство, что он должен уйти, что этот момент его не касается и свидетелей быть не должно. Он не пошевелился.

– Так долго находиться здесь, – сказал тихим голосом Пертурабо. – Жизнь, много жизней большинства смертных. – Он поднял руку, сервомеханизмы завыли, экзокрепления и пластины доспеха сместились. Он раскрыл ладонь, облаченные в металл пальцы мягко потянулись к далеким башням незавоеванного Дворца. – Я никогда не хотел выполнять те задачи, которые ты ставил передо мной, отец. Все, что ты всегда ценил – это разрушение. Все, что ты всегда превозносил – слабость и гордыню. Все, чего я хотел – у меня забрали. – Взгляд примарха стал отрешенным, словно он сосредоточился на чем-то за пределами видимости – в бесконечной дали. – Он такой же, как и ты, отец. Гор, твой блестящий сын. Вы оба внушали нам желание служить вам, а потом вы заставили нас убить свои мечты собственными руками.

Пертурабо еще какое-то время смотрел, а затем его кулак сжался, и он отвернулся от зрелища за окном.

– Знай, советник, – сказал Пертурабо. – Мне жаль тебя. Ты видишь и понимаешь, и боишься за свой Легион, и гадаешь, что значат теперь данные тобой клятвы. Но у тебя нет силы и власти сделать то единственное, что осталось. – Аргонис вроде бы собрался ответить, но Повелитель Железа повернулся к Форриксу. – Отправь сигнал всем нашим силам – полное отступление. Приведи наш флот к докам и начинай посадку. Мы направимся к границам системы и совершим варп-прыжок. Приказ безотлагательный.

Форрикс не двигался. Услышанные им слова звенели, как пули о железо.

– Повелитель…

– Все кончено, – сказал Пертурабо. – Гор отдал эту битву колдунам и зверям. Война Легионов завершена. Мортарион придет сюда и займет это место. То, во что он превратился и есть теперь война. Он придет по воле Гора, чтобы стать представителем того, что произойдет.

– Но он не отдавал приказ о нашем отходе.

– Я отдал, – прорычал Пертурабо. – Такова моя воля. Здесь нет победы, просто существа и паразиты, ослабляющие умирающего зверя. Все кончено. Война Легионов мертва. Шанс потерян. Причина исчезла… – Пертурабо замолчал, а затем покачал головой. – Мы не станем проливать кровь за это. Мы не разобьем круг нашего железа ради этого.

Тогда Форрикс кивнул.

– Как пожелаете, милорд. – Он начал поворачиваться, а потом остановился.

– Вся кровь вашего Легиона, все пролитое красное железо, стоило оно того, чтобы дойти до этого момента и остановиться? – спросил Аргонис.

Пертурабо долго молчал. Поршни и оружие щелкали. Снаряды сновали между орудиями и магазинами.

– Оно стоило того, чтобы узнать истину – этой вселенной безразлично. Мы можем пролить всю свою кровь, и ей не будет до этого дела. Залить кровью моих воинов землю, и все, что вырастет – это жажда большего.

Он направился к дверям.

– Если вы уйдете, – обратился Аргонис, – если вы отвергнете волю Гора, тогда ваши корабли сожгут среди звезд.

– Этого не случится, – ответил Пертурабо. – Как и того, что ты не обнажишь свое оружие и не застрелишь меня, хотя и должен. Гор обменял твою силу на сомнения и ложные обещания. Но наша сила все еще принадлежит нам, а наше железо по-прежнему надежно.

– Вы станете изгоями, – заявил Аргонис. – Он будет охотиться на вас. Как только магистр войны захватит трон, он начнет охоту на вас.

Пертурабо остановился.

На миг Форрикс подумал, что увидел, как в тени его повелителя что-то сдвинулось, как будто ее отбрасывал не бледный свет голоэкранов, но свет огней, падающий сквозь нагроможденные клинки и болтеры разбитых врагов. На задворках своего разума он услышал тихий смех патронов, гремящих в ящиках, и шипение наточенных клинков. Эхо гордости угасло в его мыслях.

Мы – прокляты, – услышал он свои мысли. – Прокляты вне зависимости от сделанного здесь выбора и того, насколько далеко мы убежим от этой глупости. Прокляты во вселенной, в которой есть только ложные боги и нет никакого спасения.

– Да будет так, – сказал Повелитель Железа.

Пертурабо отвернулся и вышел из зала. Подле него шагал Железный Круг. Форрикс направился следом, и в своих сердцах он услышал барабанную дробь железа.

Магнификан

Ночь расползлась по земле, и Шибан продолжил путь. В воздухе стояла жара, уменьшаясь, но не отступая полностью по мере того как освещение становилось пурпурным, грязно-красным, черным. Звезд не было, а огни кораблей на орбите не пробивались сквозь облака. Вспышки далеких взрывов исчезли с горизонта, словно следуя за закатом солнца. Мир стал черным. Глаза Шибана позволяли ему видеть в беззвездную ночь, словно днем, но здесь он был лишен этого удовольствия. Он не видел земли под ногами. Вскоре единственным проводником стал посох, его стук рассказывал ему о смещающихся камнях и наполненных водой воронках. Темнота не была в полной мере естественной, он был уверен в этом. Шибан не был грозовым пророком, но знал: то, что жило между Небесами и Землей не следовало направлениям мысли, которую люди хотели назвать истиной. Он шел не просто ночью, вызванной вращением планеты. Темнота была живой. Дышала пульсацией всех вдохов, сделанных за последнее время на этой земле. В темноте вибрировали звуки. Уханье. Стоны, напоминающие зов о помощи. Но эта земля была лишена жизни, за исключением его.

В первый раз услышав стон, он пошел на него и оказался в дорожном туннеле, где в лужах масла и топлива безмолвно лежали останки макрогрузовиков. Был также и свет. Небольшое теплое свечение на уровне головы, напоминающее отблеск небольшого костра или люмен-пакета. Он пошел на звук слез и свет, пока не увидел, что плакало. Нечто с телом из дряблой гниющей кожи висело на потолке туннеля, скрытое во мраке. Только редкое зрение Шибана позволило ему увидеть, без него это был всего лишь выступ в тенях. Вместо рта изгибались мясистые трубки, насвистывая звуки страха и мольбы. К существу был подвешен фонарь на веревке из мягкого белого сухожилия. Землю под ним устлали кости. Полосы плоти, в которых Шибан распознал кисть, стопу и череп без макушки. Существо пошевелилось, когда он приблизился, но не сдвинулось с места. Стоны стали тише: заблудившееся в темноте дитя, бредущий к надежде старик.

Шибан повернулся и вышел, остановившись только чтобы высечь металлическим шестом искру из камня. Вход в туннель охватило пламя от пролитого топлива и масла. Существо на потолке завопило, умирая, оно визжало сотней украденных голосов. Шибан вернулся в ночь и шел, пока пожар не превратился в точку, затем в пылинку, и, наконец, исчез. Он снова услышал крики, несколько раз, в каждом случае с другого направления. Существа сделали эту новую Землю своим домом, и он задумался, будут ли ночи будущего такими же: слепыми и наполненными криками голодных тварей.

– Еще ничего не кончено, пока ты так не скажешь, – обратился к нему Есугэй из-за плеча. – Пока есть воля сопротивляться, скакать, значит, все еще есть путь.

– Путь к победе? – спросил он, услышав безжизненное эхо своего голоса в темноте.

– Я этого не говорил. Путь продолжать.

– Это утешение?

– Это истина.

– Что ты думаешь, Торгун? К какому концу ведет нас каждый шаг?

Если у призрака Торгуна и был ответ, он сохранил его в секрете.

Вечные врата… К нему во тьме снова и снова приходили воспоминания и лица. Дорн знал… Он знал и предопределил судьбу Врат уничтожением. Теперь они мчались по это земле, земле отчаяния, где принесение в жертву собственной силы и крови было не просто ценой оплачиваемой, но предлагаемой. Тысячи убиты клинками врагов, но по воле их командующего – такой была война, он знал это; он желал, чтобы война, в которой они сражались, не была такой. Сколько еще нужно дать? Что останется от их душ, даже если они победят?

Вдали от земли к небесам устремился столб молнии. Он поднимался от линии земли, формируя себя по мере набора высоты: призрачный свет, желтый и желчно-зеленый, красный, цвета высыхающей крови. Он растекался по нижней поверхности облаков, из-за чего они выглядели, как угли, сияющие под покровом пепла. В ядре столба находилась форма, скрытая меняющимся свечением. Шибан моргнул, не отрывая глаз, его разум секунду пытался изо всех сил понять, на что смотрел. Затем он понял. Это был космопорт Львиные Врата, окутанный и освещенный кольцами света, которые текли вверх по его стенам. Его башня создавала черную пустоту внутри разрядов, отсутствие более темное, чем изгнанная ночь. Шибан не осознавал, что находился так близко к нему. Или, возможно, не близко фактически, а только по ощущениям. Близкий. Неотвратимый. Как угроза.

Пока он смотрел, облака колыхнулись и растеклись, отброшенные, словно морская пена перед левиафаном. Он увидел звезды, а между ними и собой очертания огромных кораблей, движущиеся через пограничную атмосферу. Их маневровые двигатели и гравитационное искажение мерцали, как вода. Позади кораблей засветился оставленный ими шпиль космопорта, а затем он снова поблек до холодной черноты. Расстояния растягивались и сжимались при подъеме кораблей, и на миг Шибану показалось, что он стоит прямо под ними, уставившись на изъеденное железо корпусов. «Железная кровь» и ее собратья прибыли, чтобы забрать своего повелителя обратно в бездну. Они поднялись, а потом расстояния снова стали верными, и корабли превратились во всего лишь точки света, угасающие по мере того, как смыкался слой облаков. Молния вокруг космопорта Львиные Врата погасла. Вернулась ночь. Шибана снова окутала тишина.

– Где я? – спросил он.

– В другом мире, – ответил Торгун.

– Все еще на Терре?

– Земля изменилась, – произнес голос Есугэя. – Место то же самое, но это не та земля, по которой ты ходил раньше. Опора наклонилась. Прошлое пришло сюда умереть, и это всего лишь одна смерть среди многих.

– Смерть чего? – спросил он.

– Смерть войн, в которых мы сражались и лжи, которую рассказывали себе, пока сражались в них.

Шибан не ответил голосам. Стоя неподвижно в тишине ночи, он слушал, ожидая новых слов.

Они не пришли, но ему показалось, что он услышал зов стервятников, кружащихся в темноте высоко в небе.

Он сделал следующий шаг и продолжил путь. Выбора у него не было. День или ночь, темнота или свет, он продолжит путь.

Площадь летописцев (бывшая), Санктум Империалис Палатин

– Я слышала, что вы потеряли веру, – сказала Андромеда, сев на стол и скрестив ноги под собой. Зиндерманн молча вытянул кресло и опустился в него.

– Вы слышите очень странные вещи, – осторожно сказал он.

– Часто, – призналась Андромеда. – Но это правда? Вы были итератором Имперской Истины, светским человеком до мозга костей. Затем стали новообращенным Lectitio Divinitatus, учеником так называемой святой, фанатиком нового дела. Вы заявляли, что видели доказательства божественности Императора. Но для человека, твердо верующего в бога, вы провели много времени, глядя на капли, которые могли убить вас.

Зиндерманн посмотрел на Андромеду долгим внимательным взглядом.

– Вы ведь и в самом деле многое слышите?

Андромеда пожала плечами.

– Вы отказались от своей веры, – сказала Мауэр, – в обмен на свободу для себя и создание группы хроникеров истории.

– Испрашивателей, – сказал Зиндерманн. – Они зовутся испрашивателями.

– Странное имя для гражданских с перьями и пиктерами, – заметила Мауэр.

– Испрашивание о настоящем до того, как оно станет историей, или вы считаете, что испрашивание происходит только в камерах? – Он замолчал, глядя между Мауэр и Андромедой. – Или за столами?

– Ваша вера… – мягко продолжила Андромеда. – Вы очень аккуратно не упомянули свою веру.

– Я не отказывался от своей веры. Я пообещал держать ее при себе. Не проповедовать. Не распространять слово божье. Я тоже держу свое слово.

– Но вы по-прежнему верите в божественность Императора? – спросила Мауэр.

– Верю? Нет, я не верю в это, боэтарх, я знаю. Вы не можете верить в факт. Он просто существует.

– Вы говорите так, словно возмущаетесь этим, – заметила Мауэр.

– Я могу с тем же успехом возмущаться дождем… – Он покачал головой. – Вопросы… Все сводится к вопросам. Старым вопросам, таким же старым, как мысль и идея о богах.

– Если Император – бог, как Он может допускать происходящие страдания и бедствия? – спросила Андромеда.

Зиндерманн кивнул, не отрывая глаз от книг, которые положил на стол. Его взгляд стал отрешенным.

– И Он – действительно бог. Я видел истину. Философы другой эпохи использовали бы тот же вопрос, чтобы дискредитировать концепцию высшей силы – есть страдания и тьма, а значит, боги должны быть ложными. Но боги – реальны, и да, есть страдания, выходит, они должны быть, потому что боги позволили… Я не утратил свою веру. Я обнаружил, что верю в Бога-Императора, который меньше бог, чем я хотел, но единственный настоящий. – Он замолчал, глядя в бесконечность, которую видел перед собой. Мауэр не нарушала тишины. Зиндерманн моргнул и посмотрел на них. – Вы, в самом деле, пришли спросить об этом?

Мауэр покачала головой.

– Мы пришли попросить вас помочь.

– Каким образом? Как вы сказали, я командую всего лишь людьми с перьями и пиктерами. Пропагандист с утраченной истиной и неполноценной верой. Мы с вами занимаемся совершенно разными делами.

– Теми же самыми, – возразила Мауэр. – Мы занимаемся теми же самими делами. Сохранение человечества перед лицом истребления и выживание Императора.

– Все ваши испрашиватели, – сказала Андромеда, – что они делают, как не пытаются спасти настоящее ради будущего?

Зиндерманн на минуту замолчал, а затем медленно покачал головой.

– Думаю, вы, возможно, переоценили как мои, так и свои силы.

– Нет, – возразила Андромеда, – я так не думаю. Вы исследуете историю и события, так скажите мне – сколько раз поворотные точки событий выпадали на долю всего лишь нескольких людей с проницательностью и волей действовать?

– Не так часто, как многим хотелось бы думать.

– Но иногда, – сказала Андромеда. – Иногда история балансирует именно на такой узкой грани. Вы знаете это – вы верите в это.

Зиндерманн ответил не сразу.

– Как, по-вашему, я могу помочь? – спросил он, наконец.

– Очень скоро все рухнет, – пояснила Андромеда. – Наша оборона, наша воля к борьбе, наша сила к сопротивлению – все это рухнет, и рухнет изнутри без необходимости врагу занести меч или пустить пулю.

Мауэр вынула из кармана плаща инфопланшет и толкнула по столу к Зиндерманну. Он взял его и начал листать, глаза мигали и фокусировались.

– Понимаю, – сказал он. – Понимаю.

– Да, думаю, понимаете, – сказала Мауэр.

– Скажите мне, – обратился старик, взгляд снова стал задумчивым, но при этом сфокусированным, словно перед его глазами факты и идеи собирались в структуру, – как это распространяется и проявляется?

– Сны, – ответила Мауэр. – Сны и отчаяние, которое приходит с пробуждением.

Она закрыла глаза и на миг зажала переносицу, затем убрала руку от лица. Она почувствовала, как мысли дернулись в сторону цилиндра со стимуляторами в кармане плаща.

– Отчаяние, гнев, полная утрата баланса восприятия. Убежденность, что где-то есть лучший мир, во снах, рай, до которого можно каким-то образом добраться.

– Насилие? – спросил Зиндерманн.

– Да, – ответила Мауэр. – Становится схемой, но общепринятой. Как медленная тайная истерия.

– Случаи становятся все более острыми и частыми? – спросил он.

Мауэр кивнула.

– И я бы сказал, что это не подстрекательство к мятежу или нашептывания пропагандистов. Это было моей профессией. Нет… даже без деталей, просто глядя на ваши лица, я знаю, что попал в точку. Эти зверства, эта поднимающаяся волна – они как чудеса, но нет, как тени чудес. Почти невыразимые, но не тихие. Что-то извне, что-то из области новой истины, в которой мы оказались, ложных и жестоких богов, демонов и святых. – Он какой-то момент смотрел на свои руки, лежавшие на коленях. Мауэр подумала, что узнала взгляд, промелькнувший на его лице. То же выражение она видела на лицах солдат, которые шли на войну ради идеалов, но затем смирились с истиной. – Но вы это уже знали, – сказал он, подняв глаза на Мауэр.

– Это варп, – сказала Андромеда. – Место, где правят вера и идеи. Поэтому мы пришли. Мы не ищем ответы. Мы ищем решение.

Зиндерманн прикусил губу, затем кивнул.

– Думаю, я догадываюсь, какое решение занимает ваши умы. Вы думаете… вы думаете, что хотите распространить веру в божественность Императора и это, подобно белым клеткам крови, изгонит грезы, отчаяние и нашептывания демонов.

– И? – спросила Мауэр.

Он засмеялся, звук получился сухим и невеселым.

– Знаете, всего шесть месяцев назад я бы не просто согласился, но возликовал, но ситуация изменилась, правда, боэтарх?

– Это можно сделать? – спросила Андромеда.

– Может быть, – ответил Зиндерманн. – Но это будет опасно, даже с той властью, в которую вы облачите эту задачу. Это запретная тема, а Преторианец не тот, кто уступает или прощает.

– Принято к сведению, – сказала Андромеда. – Вы сделаете это?

Зиндерманн покачал головой.

– Не могу, – ответил он.

– Не можете? – резко спросила Андромеда. – Вы были итератором-прайм. Половина идей Великого крестового похода пропагандировались при помощи разработанных вами методов, и вашими учениками.

– Это была наша самая большая ошибка, – признался Зиндерманн. – Думать, что можно распространять идеи, как семена, заменив ими человеческую потребность верить в нечто больше, чем рациональное, нечто необъяснимое. – Он вздохнул. – Именно поэтому я не могу сделать то, о чем вы просите. Это не мыслительная загадка, Андромеда-17 из Селенара – это не биообуславливающий фактор, который можно опровергнуть.

Андромеда обменялась взглядами с Мауэр.

– Вы считаете, что это не сработает?

– Я считаю, что может сработать. Я считаю, что вы не осознаете полностью, о чем просите или с чем играете. Я считаю, что это может быть худшая и лучшая надежда, которую я услышал от кого-либо за долгое время.

– Но вы не поможете? – спросила Андромеда.

– Я этого не говорил, – прорычал он, – и не провоцируйте меня! Вы очень умны и очень искусны, но я видел, видел своими глазами истину веры и божественности, и в ней столько же ужаса, сколько утешения. Выживание человечества – эту фразу вы использовали. Кто может отступить от такого, когда имеются средства для попытки предотвратить гибель?

– Но вы отказываетесь распространять веру, в которой мы нуждаемся, – сказала Мауэр.

– Нет, это было простая констатация факта. Речь сейчас не об идеях или речах. Речь о вере. О чудесах. Старого итератора, который видел лик божественности, не достаточно. Одних слов недостаточно. Нужно начать с чего-то более возвышенного, затронутого потусторонними силами.

– И вы можете помочь нам получить это? – спросила Андромеда.

Зиндерманн посмотрел на них обеих с усталой улыбкой.

– Конечно, могу, – сказал он, а затем перевел взгляд от Андромеды на Мауэр. Он кивнул на геноведьму. – Поэтому она пришла сюда. Не ради меня, а ради той, к кому я могу отвести. Она думает о средствах достижения цели, и как только она видит цель, все и вся становится средством. На вашем месте я бы не стал ей слишком доверять, боэтарх… – Он замолчал и грустно улыбнулся. – Фактически, не верить никому – может быть самым мудрым принципом.

Затем он повернулся, надел плащ, взял потрепанный инфопланшет и направился к двери.

ДЕВЯТЬ

Охота

Готовы выступить

Зажгите огонь

Передовая пещера 78, Меркурианская стена

– Подключи подачу боеприпасов!

Акастия услышала крик Карадока даже среди звуков болтовёртов и грохота погрузочных подъёмников.

– Быстрее, подключи немедленно!

Она направлялась к своему рыцарю, натягивая перчатки. За ней следовал младший слуга дома, его руки были заняты трубками и кабелями, которые тянулись от её костюма и шлема. Доллоран и Плутон шли прямо за ней. Лицо Доллорана представляло собой мешанину тёмных синяков и рассечённой кожи, запечатанной хирургическими скобками. Он избегал встречаться с ней взглядом, когда она оглядывалась по сторонам.

Она обогнула контейнер со снарядами к вулканической пушке, дребезжавшими, когда они загружались в магазин.

И затем она увидела их. В лужах света стояли три бога-машины в светло-зелёных цветах и с багровыми собачьими головами. Стаи сервиторов и техножрецов двигались вокруг них. На мгновение она чуть не остановилась. Не то чтобы она никогда раньше не видела таких, как они; она видела. На пяти полях сражений она шла в бой рядом с машинами из трёх разных легионов титанов. Её благоговейный трепет перед ними никогда не ослабевал, и теперь, глядя на них не из кабины рыцаря, она чувствовала себя так, словно приблизилась к чему-то действительно опасному. Насилие исходило от титанов, как дым от тлеющих углей.

Рядом с ними “Церастус” Карадока с тонкими ногами и три “Оруженосца” их копья казались совсем маленькими, как будто они были несовершенными, неполными тенями истинного величия.

Карадок повернулся с того места, где стоял рядом с подъёмником, который должен был поднять его в кабину и посадить на трон рыцаря. Он назывался “Мелия”. Его форма была выполнена в стиле “Кастигатора” модели “Церастус”: длинноногий, оружейные руки заканчивались силовым клинком и вращавшимися стволами мегаболтера.

– Приготовьтесь занять кабины, – произнёс он, забирая шлем у стоявшего рядом слуги. – Охотники приближаются.

– Они здесь, мой сеньор, – сказал Плутон. Все обернулись. Девять женщин шли по центру пещеры. У той, что шагала впереди, было худое лицо и жёсткий взгляд. Акастия заметила в её движениях плавность и точность. Сосредоточенность. Контроль хищника. За ними следовали сопровождающие в цветах легио Солария.

Карадок двинулся навстречу, зажав шлем под мышкой, черты его лица изменились в нечто приветливое и безмятежное. Она могла сказать, что он готовился поклониться на треть воину более высокой чести.

– Благородный принцепс... – начал он, когда экипажи Соларии приблизились.

– Я – Абхани Люс Могана, – резко перебила его ведущий принцепс. – Вы – Виронии, которые идут с нами?

– Я – Карадок, шестой в очереди…

– Я знаю, кто ты, – сказала Абхани, продолжая идти к титанам. – Мы выступаем через четырнадцать минут. Отсчёт начат. Будьте готовы.

– Да... – сказал Карадок, и на секунду маска приветливой безмятежности соскользнула, и более уродливая правда промелькнула на его лице.

– Все решения на поле боя следуют моему слову, если я погибну, слову моих сестёр, – продолжила Абхани Люс Могана, не замедляя шага и не глядя на Карадока.

– Как пожелаете, – сказал он.

Принцепс не ответила. Карадок повернулся и щёлкнул пальцами. Акастия начала подниматься по поручням в кабину “Элата”. Она не оглянулась на Карадока. Она знала, что его ярость никуда не делась, ожидая цели, на которую можно выплеснуться. Она уже могла представить, как острый приступ его гнева пронзает контроль трэлла, которым он владел над ней и двумя остальными.

Она опустилась на трон внутри кабины. Слуги начали пристёгивать её. Системы управления переключились с янтарного цвета на зелёный. Она услышала, как отсоединились топливные кабели. Её руки и взгляд скользили по элементам управления "Элата”, пока она брала бразды правления его пробуждавшимся духом. Слуга поднял руку, чтобы показать, что можно закрыть кабину. Акастия подняла взгляд от систем управления и увидела, как титаны Соларии начали вставать. Пары поднимались, когда запустили проверку охлаждения. Поршни удлинялись. Плечи с оружием развернулись, и каждая машина задрожала. Они повернулись. Акастия почувствовала, как задрожали зубы. Она поколебалась, а затем надела шлем. Люк кабины над ней опустился. Нервные связи между шлемом и черепом болезненно вспыхнули. Приборы замерцали красным, янтарным и зелёным. Она нажала на кнопки. “Элат” пробудился, его голова повернулась, рука с пушкой дёрнулась. Он хотел помчаться вперёд, и ей пришлось прикусить язык, когда нервная привязь Карадока удержала их на месте.

Двери в конце пещеры поднялись в потолок. Ионный туман струился от рыцарей и титанов, пока заряжались генераторы щитов. “Кастигатор” Карадока согнул оружейные руки и вхолостую проверил орудия. Акастия чувствовала гнев Карадока из-за необходимости следовать воле другого, не важно был это принцепс титана или нет.

Двери пещеры полностью открылись. Акастия могла видеть пандус, поднимавшийся к следующей двери, которая уже была в движении. Ей показалось, что далеко-далеко она видит кусочек дневного света у самой дальней двери. К тому времени, когда они окажутся там, она будет открыта для внешнего мира, и как только они пройдут через неё, закроется без промедления.

Три “Пса войны” Соларии подошли к двери, остановились и пригнулись, поршни сжались, как мышцы хищника перед прыжком.

– Мои сёстры, – раздался голос принцепса Абхани Люс Моганы. – Рыцари Виронии, пришёл час, пришло то, чего мы так долго ждали – охота.

“Псы войны” рванулись вперёд и побежали к растущей полосе дневного света. Секунду спустя Акастия почувствовала, как нервная привязь отпустила её, и она тоже побежала в земли снаружи.

Командный бункер, бастион Осколок, Меркурианская стена

– Откройте. – Генерал Насаба отвернулась от круга штабных офицеров и кивнула в сторону прикрытой бронёй смотровой амбразуры. – Давай посмотрим на вид, который нам предстоит испортить.

Штабисты негромко рассмеялись. Насаба заставила себя улыбнуться.

– Противовзрывные ставни открываются, – произнёс младший офицер. Адамантивые пластины начали опускаться в нижнюю часть амбразуры высотой в фут, которая протянулась по передней стене командного бункера. Насаба наблюдала, как обнажённые звенья цепи проходят сквозь медленно вращавшиеся зубья шестерёнок. Свет проникал через щель расширявшейся полосой. Он не был чистым – больше ничего не было чистым – а грязным, заплывшим мраком сумерек. Насаба шагнула вперёд, протянув руку за магнокулярами. Двое её старших офицеров вышли вперёд вместе с ней. Куррал, вытаскивавший очки в медной оправе из сумки, висевшей на лакированном кожаном поясе, опоясывающем его тонкую, как ива, фигуру, и Сулкова, которая просто закрыла правый глаз и позволила аугметике в левой глазнице сделать свою работу.

Насаба поднесла магнокуляры к лицу и прижала резиновые уплотнители к глазам. Вид изменился, когда устройство попыталось выполнить автоматическую корректировку.

– Вы могли бы подумать, что несколько лет на войне научили меня, как пользоваться этими штуками, – сказала она. Ещё один приглушённый смешок. Им нравилось, когда она преуменьшала, кем она была и как складывались дела. Это было не так уж много, но прямо сейчас Насаба воспользуется каждым мимолётным подъёмом боевого духа, который она сможет вызвать. Половина войны была там, за обрывом стены, а остальное происходило в головах людей на стене. В данный момент она не была уверена, что дела идут хорошо, как снаружи, так и в головах.

Она щёлкнула циферблатом увеличения и усиления резкости, и изображение расплылось, подстраиваясь к расстоянию.

Командный бункер располагался на вершине бастиона Осколок, чуть ниже главных лазерных и плазменных батарей, почти в тысяче метров над основанием стены. Отсюда открывался прекрасный вид. Даже невооружённым взглядом в редкие ясные дни можно было разглядеть максимальную линию прямой наводки, которая проходила по дуге горизонта на расстоянии более ста двадцати километров. Вершины гор, которые окружали Дворец и его искусственное плато, иногда появлялись из облаков и смога, чтобы покуситься на небо.

Изображение в магнокулярах на секунду поплыло, а затем стабилизировалось. Видимость была плохой. Туман от разрядов пустотных щитов над Внутренним дворцом опустился и смешался с туманом, который поднимался с обожжённой земли, пока день остывал. Данные о расстоянии и дальнобойности прокручивались на периферии её зрения, когда она нашла и сосредоточилась на металлических шипах могилы Каралии, что возвышались над складками земли в семидесяти километрах отсюда. Нажатие кнопки управления пометило фокусную точку, и новый набор относительных расстояний начал разворачиваться, когда она двинулась по земле к тёмно поблёскивавшей воде озера Фосс. Вода отошла от берега, потому что за последние недели жара усилилась. По краям были заметны корочки зелёно-розовых солей.

– Какое последнее местоположение охотников? – спросила она.

– Отслеживаю водоотводные реки у первого карста, – ответила Сулкова. – Они идут в хорошем темпе.

– Прямые трансляции?

– Данные и визуальные, – ответил Куррал, – но они обрывочные.

– Разве они не все сейчас такие? – сказала Насаба.

Легио Солария выставил в поле трёх “Псов войны”. С ними отправилось копьё рыцарей Виронии, включавшее тех, кто вёл наблюдение в слепой зоне. В зоне поражения было ещё девять групп охотников, все они искали передний край вражеского наступления. Но всё, что знала Насаба, говорило о том, что если эта штурмовая группа приближается, то она спустится по южному берегу озера Фосс к руинам могилы Каралии. Продвигайтесь вперёд, создайте плацдарм, укрепитесь, по возможности разверните пустотные щиты и разместите узел рассеивания, рассредоточьтесь, чтобы прикрыть фланги, а затем вклинитесь вперёд. Именно так поступила бы она. Это было предсказуемо, но иногда предсказуемое потому и было предсказуемым, потому что являлось лучшим вариантом.

План реагирования магистра стены Эфрида был столь же прямым: найти врага, выдвинуть основные силы для боя и остановить наступление в точке, которая позволяла настенным орудиям выполнить свою работу. Это была стратегия Солнечной войны и осады на сегодняшний день: держаться и наказывать. Враги смогут сократить расстояние до стены, но это будет стоить им времени и войск. Если они преодолеют сто двадцать километров зоны поражения, у них не хватит сил сделать больше, чем кричать в ярости на стену. За месяцы, которые потребуются на её преодоление, шанс на победу будет упущен. Таков был план. Насаба знала, что он сработает – при всей своей простоте это было творение Рогала Дорна. Именно так всё и будет.

Генерал Насаба почувствовала, как заскрипела её полусиловая броня, когда она переступила с ноги на ногу. Скоро начнётся настоящая буря дерьма. Она ощущала это. Даже без стратегических данных и отчётов, которые предоставлял ей допуск как командующего бастиона Осколок, она просто знала это.

– Генерал, – раздался за её спиной голос младшего офицера. – Сообщение из передовых казематов – прибыли авангардные подразделения легио Игнатум.

– Ответьте, что я скоро присоединюсь к ним, – сказала она, опустив магнокуляры и передав их адъютанту.

– Они здесь уже некоторое время, генерал, – заметил младший офицер. – Наверное, отказала цепь связи с нижней стеной.

Насаба нахмурилась; надёжность и дисциплина связи в течение последней недели становились всё хуже и хуже.

– Выясните, что не так со связью, и замкните контур. Сулкова, принимайте командование зоной. Я хочу знать, как только охотники вступят в контакт с врагом.

Сулкова резко отдала честь.

– Мой генерал, – сказала она.

– Постарайтесь не создать проблем.

Ещё один смешок в тревожном воздухе бункера.

– Огненные Осы... – сказал Куррал. – Вам нужны дополнительные солдаты для почётной гвардии? Я слышал, что Коллегия Титаника любит такие зрелища. Особенно если их заставили ждать.

Насаба улыбнулась и направилась к двери, даже когда почувствовала, как свинец остыл и затвердел в её животе.

– Я уверена, что они справятся с любым разочарованием, – сказала она и услышала смешок в своих собственных словах.

Совсем плохо дело... произнёс голос в её голове. Будем надеяться, что мы сможем улыбнуться, когда всё закончится.

Передовой каземат 14, бастион Осколок, Меркурианская стена

Тетракаурон чувствовал, как в висках нарастает боль, когда шёл по центру подземелья. Он несколько раз моргнул, сделал глоток воды, которая на вкус явно напоминала мочу, и попытался сосредоточиться на том, что происходило вокруг него. Двенадцать часов без связи, и он был совершенно уверен, что ещё один день, и он не сможет пошевелиться из-за нараставшей мигрени. Дивисия и Карто шагали за ним, каждый справляясь с разъединением по-своему: Карто молчал, Дивисия бормотала себе под нос творчески составленную литанию ругательств. Остальные экипажи авангардных титанов прибудут со своими машинами через несколько часов. Они прибудут уже подключёнными и воплощёнными. Время бежало быстро, и остальная часть его команды должна была выйти отсюда прямо в Меркурианскую-Ликующую зону поражения. Тетракаурон очень хотел бы быть с ними, но этот долг вытеснил его покой. Он сделал ещё один глоток воды со вкусом мочи и огляделся.

– Разве эта работа не поднимает ваше настроение? – спросила Ксета-Бета-1, опускаясь рядом с ним.

– Конечно, – ответил он, – и ожидание поднимает мой живот на такую же высоту.

– Вам нужна доза подавляющих средств, чтобы успокоить симптомы отключения?

– Примерно так же, как мне нужен удар по гениталиям.

– Теперь вы излишне нечестивы.

Он не ответил.

Каземат было одним из нескольких, размещённых под бастионом Осколок. Достаточно широкий, чтобы вместить несколько жилых кварталов, он соединялся с обеими сторонами Меркурианской стены туннельными дорогами такой ширины и высоты, чтобы титаны смогли пройти друг за другом. Двери из камнебетонных плит закрывали выходы в основании стены, и несколько противовзрывных перегородок могли перекрыть туннели за считанные секунды. В крайнем случае взрывчатка может обрушить их и затопить огнём. Отсюда огромные силы могут выдвинуться и развернуться в зонах поражения.

Передовые когорты касты поддержки легиона и тактильные когорты прибыли с ними в краткую прохладу предыдущей ночи. Они заполнили каземат. В центре уже возвышались оружейные и ремонтные колыбели для сорока титанов. Искры летели от сварочных дуг в переплетениях балок. Грузовые лифты поднимали на платформы ящики с боеприпасами размером с танк. Бинарный код кричал в воздухе в такт скрежету болтовёртов и лязгу металла. Повсюду пахло ацетиленом, озоном и маслом – священным и ароматным. В каждом из других казематов велись такие же приготовления. Добрые тридцать тысяч техножрецов, адептов и сервиторов хлынули сюда в течение нескольких часов после того, как великий магистр отдал приказ. Ещё два часа, и прибудет авангардная боевая группа Тетракаурона, а через час они выступят за стену. Остальная часть легио будет ждать в этих подземельях.

– Как скоро мы подключимся к потоку данных стратегиума? – спросил он, взглянув на Ксету-Бета-1.

Как технопровидица командного титана боевой группы, она заняла доминирующее положение среди жрецов, которые обслуживали легио. Она, казалось, справлялась с ростом ответственности со смесью раздражения и ликования.

– Прогнозируется через сто две минуты, – ответила она. – Когитаторные фильтры по-прежнему размещаются и устанавливаются, и в системах связи бастиона наблюдается высокая степень недомогания и порчи. Также добавлены фрагменты командных систем Виронии и Соларии для учёта и интеграции.

– Вы справитесь, – сказал он.

– Конечно, но это не очень приятная или безупречная интеграция между нашими машинами и их.

– Будем надеяться, что с человеческим фактором всё пройдёт проще, – пробормотала Дивисия.

– Кстати говоря, командное подразделение приближается слева, сорок градусов, – сказал Карто.

Тетракаурон остановился и, обернувшись, увидел женщину в красно-белых панцирных доспехах, шагавшую по полу каземата. Её сопровождали четверо солдат в таких же блестящих доспехах. Все они были вооружены плазменными фузеями и энергетическими волкитными пушками. Сервокрепления простирались над их плечами и руками, облегчая вес оружия. Головы и лица закрывали шлемы из матово-чёрного керамита. Вертикальные полосы датчиков спускались по передней части лицевых панелей. На женщине не было шлема, но на её выбритом затылке блестели интерфейсные разъёмы. Она двигалась плавно, как убийца машин, и смотрела, словно через прицел. Даже без командного инструктажа, который он переварил, он бы с первого взгляда узнал, кто она такая – генерал Насаба из Инфералтийских гусар, командующая бастиона Осколок.

Позади него Карто и Дивисия выпрямились, когда генерал остановилась в трёх шагах от них. Она ждала, не сводя светло-зелёных глаз с Тетракаурона.

– Генерал Насаба, – произнёс он, и склонил голову, насколько это позволяли гордость и протокол. – Это честь для меня.

– Не сомневаюсь, принцепс, – сказала она. – Как ваши дела, принцепс?

“Даже не намёка на почтение или неуверенность, – подумал он. – Она мне нравится”.

– Сейчас у меня всё сильнее болит голова, во рту привкус… ну, давайте не будем конкретизировать, и я жду более подробных деталей о том, что мы, возможно, собираемся убить, но я справляюсь достаточно хорошо, генерал.

Насаба улыбнулась и зашагала мимо них, глядя на порталы и подъёмники.

Тетракаурон поймал насмешливый взгляд Карто и пошёл рядом с генералом.

– Вы будете готовы выступить? – спросила она.

– Мы всегда готовы.

– Хорошо, – сказала она и продолжила идти.

Зона поражения Меркурианской стены

Рыцари и титаны ступали по земле, зелень титанов Соларии казалась пятнистым эхом изумруда рыцарей Виронии. Они бежали двумя группами: три “Пса войны” позади в разомкнутом треугольнике, длинноногий рыцарь “Церастус” и три “Оруженосца” растянулись по дуге впереди. Они двигались быстро, энергия текла к двигателям и ауспикам.

Туман поднимался от земли по мере того, как усиливалась дневная жара. Лишайники, грибы и сорняки распространились по плато из земли и щебня, когда зимний холод сменился весной, а затем летом. Древние семена и споры, извлечённые из почвы во время создания зоны поражения, расцвели в тепле и воде. Тёмно-зелёные и фиолетовые листья плавали в сточных прудах. Серые шары размером с человеческую голову вздувались на гребнях осколков камнебетона, облака пыли поднимались в воздух горячим ветром. Кое-где росли толстыми коврами переплетения ярко-зелёных листьев и лиловых цветов с тяжёлыми бутонами, их лепестки были открыты дневному свету, который пробивался сквозь слой облаков и дыма. На стене говорили, что, когда ветер менял направление, он иногда приносил с пустоши аромат цветов, густой и насыщенный, приторный, похожий на призыв к удушливому сну.

Акастия наблюдала, как на экранах в кабине “Элата” проносится земля. Не было никаких признаков чего-либо враждебного, ни машин, ни людей. Было тихо, земля тёплого мерцания, тумана и цветных пятен растительности на сером покрывале щебня.

– Дайте мне статус угрозы и наблюдения, – прозвучало требование Карадока по воксу. Он ослабил привязь нейронного контроля, но снова натягивал её всякий раз, когда говорил с ними.

– Ничего на визуальных системах или датчиках, мой сеньор, – ответил Доллоран.

– Ничего, лорд, – сказал Плутон.

– Точно так же, – сказала Акастия. Она почувствовала всплеск гнева по связи шлема. Она знала почему. Гордость и вероятность того, что её слова привели его сюда в ложном поиске, который принесёт скорее позор, чем славу.

– Всем подразделениям, – раздался в воксе голос принцепса Соларии. – Следуйте на юго-запад по переданному пеленгу. Держите строй и будьте наготове. Мы обойдём Колыбель и спустимся к северному берегу озера Фосс.

– Есть ли обновлённые разведданные, достопочтенный принцепс? – ровным тоном спросил Карадок.

– Нет, – ответила принцепс Соларии, – но на их месте я бы повела удар наконечником копья именно из этого места. Судя по топографии, озеро и каналы дают им доступ в самый центр зоны поражения, и там мёртвая земля вне поля зрения всех, кроме верхних настенных орудий.

– Принцепс, – сказала Акастия. Она почувствовала холодную волну по нейронной связи с Карадоком. – Рекомендую взять курс на юго-юго-запад, чтобы выйти на южный берег озера. Если они используют его в качестве оси продвижения, они будут стремиться к мёртвой земле и лабиринту обломков на могиле Каралии.

Последовала пауза, нарушаемая только её дыханием.

– Понятно и подтверждено, – произнёс голос принцепса Соларии. – Благодарю за совет, крепостной. Все подразделения следуют на юго-юго-запад. Крепостной, установи и зафиксируй наш курс.

– Как прикажете, – сказала Акастия, вводя данные о направлении и путевых точках в широкую передачу. Гнев Карадока превратился в растущую головную боль в затылке.

Солнце начало садиться над безмолвной землёй зоны поражения. Они по-прежнему ничего не видели, даже признаков недавнего врага, прошедшего этим путём. Акастию это всё больше нервировало. Это было так, как если бы присутствие врага было поглощено, скрыто из виду. Озеро Фосс казалось отражением неба над головой. Она смотрела на него, пока они шли. Жар затуманил его поверхность. Насекомые парили над ним, кружась в жужжащем бормотании. Акастия задумалась, затем перевела взгляд головы “Элата” на воду и увеличила изображение до максимума. По воде шла рябь. По ту сторону тихого озера крошечная дрожь пробегала по береговой линии. Её взгляд вернулся к висевшей над водой влажной дымке. Ветра не было.

– Всем подразделениям, – сказала она на общей вокс-частоте. – Вражеские машины близко, повторяю, вражеские машины близко.

Вокс плюнул и щёлкнул помехами.

– Что ты делаешь? – рявкнул Карадок по личной вокс-частоте. – Ни визуально, ни на датчиках ничего нет.

– Посмотрите на воду, – ответила Акастия, но на общей частоте.

– Ты…

– Посмотрите на воду, – повторила она.

– Вибрационные узоры, – раздался голос одного из титанов Соларии.

– Датчики ничего не показывают, достопочтенный принцепс, – сказал Карадок.

– Я вижу это, – огрызнулся голос Соларии. – Всем подразделениям, медленно и в ногу, полная боевая готовность. Враг в непосредственной близости.

Вокс снова щёлкнул. В кабине “Элата” зазвучал сигнал тревоги. Ауспик вспыхнул красными рунами угрозы, которые закружились и взорвались облаками красных помех. Искры заплясали по экрану, когда тот превратился в размытое зелёное пятно. Она почувствовала запах горящего пластека и горячего металла. Она выругалась и притормозила поступь рыцаря, поворачивая его голову и глаза-линзы вокруг.

И они показались.

Фигуры на береговой линии. Огромные фигуры, ноги, скрытые в тумане. Мерцавшие, словно они выходили из жаркой дымки. Серая тень в угасающем свете. Оборванная толпа, появившаяся в поле зрения. Идущая им навстречу.

Она развернула рыцаря и начала ускорять шаг, когда по воксу раздались обрывки приказов.

Акастия обнаружила, что пот струится по коже внутри брони, когда она ввела оттиск данных в журнал обнаружения и отправила сообщение. Вдалеке системы и глаза услышат и обработают огромную угрозу, сведённую к нескольким строчкам холодного факта:

Враг замечен на южном краю озера Фосс.

Меркурианская-Ликующая зона поражения.

Координаты два-три-один на четыре-пять-два.

Бастион Осколок, Меркурианская стена

Передовые ворота для вылазок под бастионом Осколок открылись на рассвете. Жара уже вытягивала пары из земли и накрывала всё серой пеленой. Дождь стекал по трём уровням Меркурианской стены. В пелене облаков над пустотными щитами сверкнула молния. Солнечный свет был рассеянным гнойно-жёлтым сиянием, поднимавшимся из-за тонкой завесы пара. “Регинэ фурорем” первым шагнул в свет. Жёлтые и чёрные полосы окантовывали его левые плечевые пластины, тёмно-синие украшали его правую и наклонную пластину, на которой были нанесены символы его ковки и знаки отличия. Красные пластины покрывали руки и ноги. Вымпелы свисали с оружия, развеваясь в сыром, горячем воздухе. За красным кристаллом смотровой щели Тетракаурон видел мир за стеной глазами своей машины.

Датчики местности окрашивали землю в оранжевый цвет. Позади них пустотные генераторы и орудия стены гудели со звуком, похожим на отдалённые пчелиные ульи. Он помедлил, чувствуя, как внутри разгорается огонь, когда он и титан остановились.

< Проверка оружия, > отправил он.

< Приведение орудий корпуса к порогу стрельбы, > ответила Дивисия, и одновременно он почувствовал покалывание нарастающей мощности лазерных бластеров.

< Оружие активно, > отправил Тетракаурон.

< Приведение вулканической пушки к порогу стрельбы >, сказал Карто.

< Оружие активно. >

В руке возникло ощущение словно горячий уголь обжигает кожу...

< Активация поля силового кулака >, сказал Карто.

Молния пронзила левую руку Тетракаурона, вонзившись в основание его мозга. Он ахнул, его рука согнулась, тактильные сенсоры повторили движение, раскрыв толстые, плитоподобные пальцы “Регинэ фурорем”.

Тетракаурон почувствовал, как огонь и молния прокатились по его плоти: боль, красота и истинная жизнь.

– Командование авангарда, говорит командование бастиона Осколок, – произнёс искажённый человеческий голос за его спиной. – Вы остановились. Что-то не так?

– Всё в порядке, – ответил Тетракаурон, слыша, как машина эхом передаёт его волю по воксу.

– Мы выступили, – сказал он, и последнее слово прогремело из боевых горнов “Регинэ фурорем” раскатистым рёвом. Позади него другие титаны в передовом туннеле подхватили вызов. Звук эхом разнёсся по земле. Боевые кличи пятидесяти боевых титанов сотрясли бастион Осколок и основание стены.

На вершине бастиона генерал Насаба ощутила их зов как дрожь под ногами, когда поднесла полевой бинокль к глазам, чтобы посмотреть на землю снаружи.

В изолированном хранилище главного стратегиума Игнатума Сентарио услышала его эхо в виде каскада бинарного языка в ноосфере. Она отправила ответ, и в течение наносекунды он был подхвачен всеми адептами, жрецами и фактотумами: ответный призыв простым и древним кодом, из времён до того, как марсианские жрецы проповедовали его истину; древний и главный императив, сказанный в начале всего, что было священным, молитва, произнесённая кузнецами железа над их кузницами, дыхание кода в повороте первых колёс, команда, ставшая искрой для топлива и огня.

< Зажгите огонь, > сказали они.

В кабине “Регинэ фурорем” Тетракаурон услышал и улыбнулся.

< Выступаем, > повелел он, и вместе со своей машиной вышел из двери в дневной свет.

Расстояние от стены до врага: 130 километров, приблизительно.

ДЕСЯТЬ

Пилигримы

Крики

Конклав

Чернокаменная, Санктум Империалис Палатин

– Это полномочия Преторианца, – сказала Андромеда, постучав по кафедре рядом с журналом записей. Надзиратель за столом не пошевелился и не ответил. – А значит, вы впустите нас.

По-прежнему никакого движения. Мауэр обвела взглядом комнату. Она была небольшой, одна дверь вела внутрь, одна – наружу. Внешняя была из закаленного адамантия метровой толщины с засовами, которым понадобилось одиннадцать секунд, чтобы открыться и впустить их. Внутренняя была достаточно широка и высока, чтобы через нее могли одновременно пройти двое, не задев стен. Дверь была черной с отражающей поверхностью. Мауэр не увидела следов замка или замочной скважины. Самое худшее в ней было то, что именно она отражала. Каждую часть комнаты: стены, внешнюю дверь, все идеально. Помимо этого, других отражений не было: ни Мауэр, смотрящей на себя, ни Андромеды, закатывающей глаза, ни Зиндерманна, постукивающего старыми пальцами по футляру инфопланшета. Они решили воспользоваться полномочиями, которые уже получил Зиндерманн для входа в Чернокаменную. Это привлекало меньше внимания и не так легко обнаруживалось. Теперь все они были членами ордена испрашивателей. Мауэр сняла эмблему и знаки отличия и прикрепила к плащу хрупкую пергаментную ленту со штампом и приказом, в котором говорилось, что она уполномочена задавать и записывать вопросы.

– Я помню вас, – сказал надзиратель. На нем была униформа и снаряжение Солнечной ауксилии, и он ходил на костылях, указывающих на боевое ранение. «А еще он выглядел раздражительным», – подумала Мауэр.

– А я вас, надзиратель Васкаль, – сказал Зиндерманн. – Я так понимаю, все в порядке, и мы можем войти?

– Не так как в прошлый раз, – заметил Васкаль, обведя взглядом Мауэр и Андромеду. – У вас новые друзья. Выглядят чуть серьезнее.

– Обстоятельства меняются, – ответил Зиндерманн.

– Что случилось с тем, что приходил в прошлый раз? – спросил Васкаль. – Парень? Как его звали? Карри? Тари?

– Гари Гарр, – поправил Зиндерманн. – Его звали Гари Гарр.

– В этот раз не захотел прийти?

– Он отправился в Вечную стену, – тихо сказал Зиндерманн.

Васкаль надолго замолчал, затем облизал губы и посмотрел на охранную печать.

– Все в порядке. Можете идти, – сказал он. – Как войдете, вам понадобится сопровождение. Я проведу вас. Вы должны следовать моим указаниям.

– Нам не нужно сопровождение, – вставила Андромеда. – В нашем приказе указано, что испрашивателям не нужна охрана.

– Вы будете следовать моим указаниям, – повторил надзиратель Андромеде, потом взглянул на Зиндерманна. – Как вы сказали, обстоятельства меняются.

Андромеда собралась возразить. Затем пожала плечами.

– Ладно, – сказала она.

Надзиратель не пошевелился, но продолжил пристально смотреть на них.

– Мы будем следовать вашим указаниям, – заверила Мауэр.

– Хорошо, – сказал Васкаль. – Так как это ради вашего добра, как и любого другого.

– Почему это? – спросил Зиндерманн.

– Проблемы, – ответил Васкаль и отошел назад. Перед ними раскололась зеркально гладкая дверь. Тончайшие трещины стали треугольниками, которые сложились внутрь, пока от двери ничего не осталось. Мауэр ожидала, что надзиратель потребует оружие, висящее на ее бедре, но он ничего не сказал.

– Вас не беспокоит, что кто-то пронесет сюда оружие? – спросила Андромеда.

– Нет, – ответил Васкаль, последовав за ними в проем, но больше ничего не добавил.

Дверь закрылась, снова развернувшись, как только они прошли в коридор за ней.

Воздух был холодным и сухим, словно влажность и жара, окутывавшие остальную часть Дворца, были из другого мира. Освещение в коридоре было бело-синим и ярким. Стены не отражали свет. Они были из того же зеркального черного вещества, что и дверь. Шаги выбивали из металлического пола звуки напоминающие колокольные.

Мауэр слышала о Чернокаменной. Боэтарх понимала, что этой информацией она не должна была владеть. До войны ее предназначение было связано с функциями, о которых она бы с радостью предпочла не знать. После прибытия Гора на Терру крепость стала выполнять более простую функцию – тюрьмы для тех, кто слишком опасен для освобождения, но которых Империум, по своим соображениям, не хотел убивать. Мауэр не понимала этого милосердия в такие времена. Если кто-то был угрозой, то у него заканчивались причины жить, если они вообще существовали. Она была далека от убеждения, что они найдут решения для интересующих их проблем в таком месте.

– Вы пришли увидеться с той же персоной, что и в прошлый раз? – спросил Васкаль.

– Да, – ответил Зиндерманн.

– Только с ней?

Зиндерманн кивнул.

– Она большую часть времени проводит вне своей камеры, придется ее отыскать, – сказал Васкаль, остановившись у встроенного в стену коридора пульта и вводя команды. – Разговаривает с другими заключенными. Какой смысл теперь в этом?

Никто не ответил. Надзиратель нахмурился, глядя на экран пульта.

– Снова он… – пробормотал он и покачал головой. – Следуйте за мной, – сказал он и направился дальше по коридору.

Мауэр взглянула на Андромеду, но геноведьма уже шла вслед за хромающим человеком, ее босые ноги неслышно ступали по голому металлу.

Надзиратель провел их по коридорам и гулким помещениям. Они прошли мимо запертых камер и открытых шахт, которые уходили вверх и вниз в темноту. Согласно просмотренным Мауэр данным в Чернокаменной содержалось много людей, но они не увидели ни одного. Их сопровождала только тишина.

– Как здесь весело, – заметила Андромеда через некоторое время.

– Лучше так. Вам не захочется оказаться здесь ночью, – ответил Васкаль.

– А что происходит ночью? – спросил Зиндерманн.

– Камни поют о снах, – сказал Васкаль, но и только.

Мауэр заметила, как Андромеда рассеянно проводит рукой по стене.

– Почти напоминает дом. – Мауэр метнула в нее взгляд, Андромеда заметила и в ответ только поморщилась. – Наши храмы немного похожи на это, все гладкое, темные камни и наслоения символизма. Мы предпочитаем изгибы всем этим прямым линиям, но я если прищурюсь и проигнорирую детали, то могу мысленно вернуться туда.

– Скучаете по нему? – спросила Мауэр.

– Нет, – ответила Андромеда. – Два века назад пришел Империум и убил культ Селенар. Мы заключили сделку, чтобы прожить еще немного, и продали нашу священную истину для массового производства чудовищ для Императора. За это мы вместо быстрой смерти получили медленную. Едва ли оставался кто-то из нас, когда я заключила другую сделку и пришла на помощь Империуму. Теперь… возможно, я последняя из своего вида... – Голос Андромеды умолк. Она, вдруг, показалась не молодой, но очень, очень старой. – Нет, я не скучаю по нему. Я скорблю.

Она снова поморщилась. Мауэр задумалась над ответом, когда надзиратель остановился рядом с дверью в стене.

– А, – сказала Андромеда, ее голос снова стал живым и светлым. – Должно быть это здесь.

Надзиратель вставил ключ в дверной замок, затем остановился.

– Тот, с кем она говорит здесь… – начал он, затем снова прикусил губу. – Я не знаю, зачем она говорит с ним так часто. Ко всем остальным она никогда не возвращается, но этот… она и кустодий. Они продолжают возвращаться к нему.

– Чья это камера? – спросила Мауэр.

– Это ведь не важно? – сказал Васкаль, встряхнув головой, словно пытаясь выбросить неприятную мысль, и открыл замок. – В конце концов, вы ведь пришли не к нему?

Дверь камеры открылась.

Зиндерманн с любопытством посмотрел на Васкаля и вошел, за ним Мауэр и Андромеда.

На полу сидела, скрестив ноги, женщина в тюремной робе. Ее грязные светлые волосы были не расчесаны, а проницательные глаза впились в вошедших. Напротив нее на койке сидел маленький старик, с прямой спиной и черными бусинками глаз на широком лице. Он улыбнулся гостям.

– А, – сказал Базилио Фо. – Это ваши друзья, мадмуазель Киилер? Интересно, о чем они хотят поговорить?

Восточно-финикийские пустоши

Улей все еще был здесь. Он вырос перед Оллом и его командой, когда они пересекли белую землю, сверкающую вдали. Пыль под ногами было мелкой. Время перемололо в нее раковины утраченного моря и стекло мертвых цивилизаций, а ветра Терры разнесли ее по холмам и долинам, разглаживая их. Пыль ослепляла. Отраженный солнечный свет прыгал в воздухе мерцающими призраками. Оллу пришлось обмотать голову шарфом и уменьшить видимость до щели, чтобы не ослепнуть при пересечении этой земли. Они шли большую часть дня, а солнце не потускнело. Фактически, оно словно вообще не двигалось, как будто его диск прилип к небосводу. Это была всего лишь одна неправильная деталь среди массы подобных нестыковок, которые Олл отметил за время их трудного пути. Улей на горизонте стал очередной.

Он видел улей Хатай-Антакья раньше, не так давно, когда решил вернуться в старые места в начале войны, ставшей Великим крестовым походом. Тогда улей называли новым Вавилоном хранители музеев и теоретики, которые понятия не имели, каким был первый Вавилон или откуда они знали это название. Олл, который видел первый, второй и много прочих версий Вавилона, Рима и Занаду, воздвигнутые во имя и по подобию бесчисленное число раз, считал, что эта идея подходила только отчасти. Древний Вавилон и его сады были чудом его времени, еще более удивительным из-за того, что в те времена на постройку дворца или города уходили поколения людских жизней и кровь миллионов. Цена по-прежнему была той же, и время тоже, но результат перешел на новый уровень. Хатай-Антакья была гидропонным ульем. На опустошенной Терре он производил зерновые, фрукты, выращиваемые растения, утраченные для остального мира. Огромные гидрологические системы прокачивали миллиарды литров через трубы, водоемы, резервуары и акведуки, которые образовывали большую часть структуры улья. Внешние поверхности усеивали кристаллические купола и экологические пузыри. Надземные каналы тянулись арками между субшпилями и отрогами. На верхних поверхностях мастерство агродомов демонстрировалось ярусными садами и искусственными озерами, собранными в огромных медных чашах.

Правители зеленой жемчужины улья плавали в глубоководных бассейнах километровой ширины среди листьев и цветков водной флоры. На нижних уровнях огромные петли туннелей были наполнены ярким светом, с растениями, движущимися между районами с управляемым давлением и температурой по мере прохождения циклов прорастания, роста, цветения, плодоношения и разложения. В глубинах огромные ямы поглощали каждую частицу твердых отходов и компостировали их в пещерах размером с городские районы. Тепло от разложения поднималось по трубам для согревания роста новых урожаев.

Это было замечательным доказательством, что стимул, который побудил людей вырубить водные каналы и создать зеленые насаждения мог выстоять даже в заброшенных землях. Вавилон, Эдем, Авалон… как и все остальные и все же нет, надежда и спесь, засеянные и проросшие. Олл смотрел на Хатай-Антакью и гадал, сколько она протянет, и закончит ли она так же, как и остальные.

Глядя на тень улья на горизонте, он не был уверен, что хочет знать ответ. Иногда она поднималась, как и следовало – низкая зазубренная гора, но иногда, когда Олл смотрел, появлялось что-то еще, тени куполов и башен, которые не стояли там долгое время, места, которые Олл знал и видел, как они сгорали, падали или тонули.

– Что это? – Вопрос задал Рейн. Парень шел первым, прямо перед Зибесом. – Там у подножья склона – видите?

Олл посмотрел в указанном юношей направлении. Там была линия, темная на фоне белой земли, как широкая лента тени. Олл прищурился. Линия двигалась, как вода в русле реки.

– Это люди, – сказал Зибес.

Он был прав – когда Олл сконцентрировался, то увидел, что это длинная разрозненная шеренга людей, их одежда и тени выделялись серым цветом на фоне дневного освещения.

– Похоже, они идут в том же направлении, что и мы, – сказал Кранк. – К улью.

– Беженцы, – заключил Рейн.

– Может быть… – сказал Олл. На задворках разума ряд деталей выстраивались в конструкцию, которая не была ни ясной, ни желанной. – За исключением того, что мы не видели поблизости никаких следов битвы.

– Корабли, – сказал Рейн, дернув головой в направлении, где они видели тени боевых кораблей в далеком небе.

– Но не здесь, – возразил Олл. – Ни дыма на горизонте, ни самолетов в небе… Тихо.

Тихо, вот в чем дело. Вот что росло в его мыслях, словно зуд. Было тихо. Ни криков, даже звук ветра едва слышен.

– Вот почему мы здесь, – сказал Кранк. – Когда война приходит, те, кто могут сбежать, делают это и находят самое тихое и безопасное место, какое только могут.

– Ближайший крупный населенный пункт в более чем двухстах лигах отсюда, – сказал Олл, засунув руку под шарф, чтобы вытереть пот, собравшийся на лбу. Ему это не нравилось; более того ему не нравилось ощущение, что есть что-то, чего он не видел, совсем рядом и оно приближалось. – Если здесь нет боев, тогда эти люди должны были пройти долгий путь сюда.

– Люди пройдут долгий путь ради того, чтобы сбежать от войны, – сказал Рейн, затем отвернулся. Олл знал, что Рейн думает о Калте, о Нив – жене, которая все еще ждала его в доке города, который больше не существовал.

– Верно, – сказал Олл. – Верно.

– Олл… – Это была Кэтт. – Олл, посмотри туда.

Он повернулся и посмотрел, прищурившись, когда в глаза ударил блеск солнца. Ничего не было, только сплошная белизна пустоши. Кэтт подняла руку и указала, словно почувствовав его недоумение. Он посмотрел вслед ее пальцу и увидел то же, что и она.

Внимательная, умная, смотрящая дальше, когда все остальные смотрят вперед. Такой была Кэтт.

Вдали была тень. Небольшая и размазанная маревом, просто грязно-серое пятно среди белого. Возможно, это дерево без листьев или скальный выступ… Но также могла быть и идущая фигура или бегущая. Следующая за ними.

Шарканье-стук… Шарканье-стук…

Холод в темноте Лабиринта.

– Как долго оно там? – спросил он.

– Не знаю, – ответила Кэтт. – Я слежу за ним минуту. Не похоже, чтобы оно приблизилось, но я уверена, что оно стало ближе.

– Неизвестное, ждущее впереди и следующее позади… – сказал он едва слышно.

Он думал. С этого момента им всем следовало принять решения, определяющие путь: ему, Джону и Ей.

Он все еще думал, когда лязг механизма привлек его внимание. Графт, старый сервитор Муниторума, который был с ним до Калта и следовал с ними после него, покатился на гусеницах к далекой колонне людей.

– Куда он едет? – спросил Рейн.

– Наконец спалил последний предохранитель, – сказал Зибес, фыркнув.

– Графт, – позвал Олл и пошел за сервитором, который катился вниз по склону. – Подожди. Куда ты собрался?

– Туда, рядовой Перссон, – ответил Графт тем же модулированным гулом, как и всегда. – Это и есть путь.

Олл почувствовал холодный толчок в животе.

– Путь? Путь куда?

Сервитор ускорился, и Оллу пришлось перейти на бег, чтобы не отстать. Другие побежали следом, устремившись за ним вниз по склону. Впереди колонна людей, шедшая к основанию склона, повернула к ним. Он услышал крики, оклики и вопли. В некоторых слышалась тревога, в других – возбуждение, радость. Теперь он видел в серой толпе цвета, яркие лоскуты, цветные пятна.

Графт по-прежнему опережал его, модули сервитора лязгали, когда он приблизился к основанию склона. Из ротовой решетки раздавался гул.

Олл споткнулся. В глазах поплыло. Улей вдали вдруг стал намного крупнее, ближе, сверкая и сияя под солнцем. Почему он решил, что тот далеко? Улей был прямо здесь, всего в нескольких минутах ходьбы, буквально в шаге от них…

За спиной он услышал, как кто-то крикнул. Кэтт? Зибес?

– Нет, – раздался голос в его голове. – Не поворачивай здесь…

Джон?

– Это сон, но он может быть реальным…

Ты! Ты, старый друг, но это не тогда.

+ Олл! Помоги нам! Олл! +

А затем голова взорвалась от боли и он упал…

Но не ударился о землю. Подхвачен в воздухе или между падением и ударом о землю. Склон и залитое солнцем небо закружились в белизну и охру.

«Как песок, – подумал Олл, – как песок, развороченный буруном на ярком берегу».

+ Олл… +

Джон? Он сформулировал мысль в ответ, пытаясь прояснить ее.

+ Я не смогу делать это долго, Олл. Это… это место + голос Джона раздался сверху и вокруг него, исчезая из видимости.

Джон, где ты?

+ Я пытался добраться до тебя, но ошибся, перескочил, оказался, где мы спрогнозировали твое появление, но тебя там не было. Я… мы подумали, что тебя могли забрать в рай, так что отправились искать, нас поймали. Сейчас + Голос Джона Грамматика запнулся, словно отблеск в окружающем мире.

+ Да, верно. + Голос Джона вдруг стал сжатым, деловым, контролируемым, как будто тон и слова вырезали из другого времени и места и вклеили сюда. +Э то будет трудно сделать, но не невозможно – дестабилизация всегда труднее, чем простой переполох, но, не сомневайся, это можно сделать. +

Джон?

Еще один отблеск, и теперь появились цветные облака, шипящие в черной пустоте, подобно запущенным фейерверкам.

+ Ты не слышал эту песню? + Голос Джона теперь был смеющимся слиянием звуков, вперемешку с выпивкой и озорством. + Что ж, думаю, я могу спеть ее, если ты не пристрелишь меня за непристойность… +

Что-то схватило Олла и перевернуло. Он почувствовал, как его что-то окутывает, зубастые присоски прокусывают одежду, шипы на его коже. Эхо боли, которая не принадлежала ему.

Джон, ты слышишь меня? Мы…

+ Добрая жена Европа… +

Джон, отпусти меня! Мы идем за тобой, но тебе нужно отпустить меня.

Боль прекратилась. Искрящее пламя мира отключилось. Олл почувствовал, будто плывет, его перевернуло и развернуло приливной волной.

+ Скорее… + сказал далекий голос Джона Грамматика. + Они знают, что ты здесь. +

Олл смотрел на небо. Он не открыл глаза, они уже были открыты. Он сидел на земле у подножья склона, по которому сбежал. Остальные были рядом, Зибес и Кранк с поднятым оружием. Графт дергался на месте, из голосовой решетки доносилось тихое бормотание. Кэтт осторожно приближалась, пистолет не видно за ее телом.

Река людей, которую он увидели, продолжала двигаться. Теперь он отчетливо видел их: мужчин и женщин, одни старые, другие в расцвете сил. Одежда выцвела под солнцем, а пыль покрыла ее белой пудрой. На их шеях, словно гирлянды, висели нанизанные на провода осколки гипса и разноцветного стекла. У некоторых через кожу выступали кости, из-за голодания плоть усохла на их телах. Другие были жирными и обливались потом. Все смотрели по направлению своего движения, в сторону далекой тени улья. Одни усмехались, другие пускали слюни, кожа на их лицах обвисла. Некоторые безумно смеялись и бормотали непонятные слова, а затем замолкали. Большинство из них не обратили внимания на Олла и его товарищей, но просто плелись вперед. Он заметил кровь на земле, красную кашицу и розовый песок под покрытыми пылью ногами.

– Вы слышите? – Олл оглянулся. Из толпы вышли две фигуры и остановились в трех шагах от него. Олл обратил внимание, что они очень спокойные. Один человек был пухлым и высоким, закутанным в рваную разноцветную ткань, которая раздувалась и колыхалась на ветру. Олл не видел его лица. Другой была очень высокая и худая женщина. На ней висел лоскутный плащ из бархатных и шелковых лохмотьев. Верхнюю часть лица скрывала потрепанная красная вуаль. Он заметил, что ее кожа потрескалась из-за жары и покрылась пылью белее пустынного песка. Нижнюю губу и подбородок пронизывали зазубренные крючки, с которых свисали на кольцах пластикового шнура кости пальцев. Они дребезжали, когда она говорила.

– Слышите, да? – спросила она высоким и мелодичным голосом.

– Назад! – рявкнул Зибес, нацелив оружие на парочку. Позади и рядом с ним Рейн с Кранком тоже подняли оружие. Кэтт медленно обходила, готовая действовать и не сводя с них глаз. Закутанная в ткань фигура повернула выступ, который, видимо, был ее головой. Поток людей за ними тек дальше, не видя или не обращая внимания.

– Пилигримы, – обратилась женщина, подняв руки. Олл заметил, что на них были шрамы, кусочки символов, вырезанные стеклом. – Что вы ищете?

Олл встал, полностью выпрямился, отряхнул руки.

«Мы подумали, что тебя могли забрать в рай», – сказал Джон.

– Да, – сказал Олл и шагнул к женщине с вуалью. – Мы ищем рай. Вы покажете нам путь?

Чернокаменная, Санктум Империалис Палатин

Наступил момент тишины, и маленький человек на койке улыбнулся им. Затем Андромеда, зарычав, прыгнула вперед, потянувшись за оружием Мауэр. Зиндерманн удивленно повернулся. Киилер открыла рот, собираясь что-то сказать.

– Убейте его! – закричала Андромеда.

Мауэр оказалась быстрее. Она ударила открытой ладонью Андромеду в живот под ребра. Геноведьма отлетела назад, врезалась в стену и сползла. Пистолет Мауэр был в ее руке, она выхватила его в тот момент, когда ударила Андромеду. Держа оружие наготове, она пробежалась глазами по уставившимся на нее лицам. Мауэр взглянула на задыхавшуюся Андромеду, которая пыталась и не могла встать.

– Не делай так больше, – спокойно сказала Мауэр. – Никогда.

Маленький человек на койке продолжал улыбаться.

– Он… – прошипела Андромеда, стараясь сделать вдох. – Он должен умереть.

– Немного перебор, учитывая, что нас даже не представили должным образом, – сказал человек. – Вы ведь из Селенара? Надо же, а я думал, что весь ваш вид вымер.

– Молчать, – сказала Мауэр. Человек поднял руку, словно извиняясь. – Никому не двигаться. Никаких движений друг к другу. Понятно.

Все кивнули. Зиндерманн смотрел на человека на койке, лицо было непроницаемым.

– Кто это? – тихо спросил он.

– Его зовут Базилио Фо, – ответила Эуфратия Киилер.

Рот Зиндерманна немного открылся, а затем закрылся.

– Вы знает, кто он такой? – спросила Мауэр.

Фо наклонил голову. Мауэр была уверена, что этот человек даже не моргнул.

– Он – чудовище, – ответила Андромеда, все еще с трудом дыша.

– От тебе подобных это можно счесть за комплимент, – сказал Фо.

– Я сказала молчать, – рявкнула Мауэр. Она посмотрела на Зиндерманна.

– Он был преступником, сбежавшим во времена Объединительной войны.

– О, перестаньте, – воскликнул Фо. – Я был больше, чем просто преступником. Вы ведь Зиндерманн? Итератор? Мы никогда не встречались, но я восхищался вашей работой издалека – культурная деформация, реализованная с такой точностью… мое почтение.

Мауэр направила на него пистолет. Фо снова поднял руки, будто извиняясь.

– Отчеты о зачистке его анклавов во время Объединения… скажем так, использованные фразы говорят сами за себя – оболочки из плоти, биопеределка, геновирусная пытка, существа, которые хотели кричать, но не могли. Все противники Императора умерли – кардинал Танг, Нартан Дюма, Багровые Ходоки, но не он. Он каким-то образом сбежал. За ним охотились большую часть крестового похода согласно широчайшим полномочиям и безотлагательности – полное и абсолютное уничтожение его работ и тех, кто контактировал с ним. Полное и обоснованное подтверждение уничтожения или пленения. – Зиндерманн оглянулся на Фо. – Он – последний из Владык Древней Ночи.

Мауэр посмотрела на Андромеду.

– Если ты не хочешь, чтобы я снова отправила тебя на пол, тебе придется объяснить, что сейчас произошло.

Андромеда пристально смотрела яркими глазами на Фо, но ответа не дала.

– Будет любезнее, если вы позволите мне объяснить, – сказал Фо. – У нее есть причины для того, что она сделала. – Фо посмотрел на Мауэр. Его лицо было безмятежно, а бровь поднята. Он выглядел не опаснее дуновения воздуха. – Мне объяснить причину?

Мауэр задумалась, затем кивнула. Фо кивком поблагодарил.

– У нас есть общее прошлое, у меня и генокультов Селенара. Старая история. – Он посмотрел на Андромеду и кивнул. – Я помню твоего клона-родича, когда счет твоих реинкарнаций ограничивался первыми из однозначных чисел. В те времена в их работе было много неудач. Они носились с этой идеей нахождения духовной истины при помощи итераций генетической инкарнации. Восхитительная идея, жаль только это уже другая история. Тем не менее, они нашли красоту, тайны, сокрытые в клетках. Небольшие, чудесные. Вы назвали меня владыкой, но в отличие от вашего Императора у меня есть скромность – я знаю, когда кто-то превосходит мои достижения. Селенар так хорошо поработали… но мне пришлось принять меры, чтобы добиться от них того, чего я хотел, и эти меры были суровыми.

– Ты – вор и осквернитель, – прорычала Андромеда.

Губы Фо дернулись.

– Уверен, это не свойственно ей, – сказал он. – Не судите ее слишком строго – ненависть закодирована в ней. Она в действительности никогда не видела меня прежде, но матриархи поместили меня в свой задний мозг в качестве угрозы эволюции. Особый феромон узнавания, связанный с первичными уровнями инстинкта убийства ради защиты – все вшито в нее от кожи до костей. Ей стоит больших усилий воли сдерживать свое желание добраться до меня. Вы все еще зовете меня генодемоном?

– Звучит, как отличная причина убить вас прямо сейчас, – ответила Мауэр и подняла пистолет.

– Нет, – выкрикнула Киилер, вскочив и подняв руку. – Стойте.

Мауэр не выстрелила. Но и не опустила оружие.

– Вы – Киилер, – заявила Мауэр.

Киилер кивнула.

– Мы пришли за вами, – сказала Мауэр. – И он не участник разговора. – Мауэр бросила взгляд направо.

– Вы не можете его убить, – сказала Киилер, и в спокойствии ее голоса было что-то… что-то не давшее Мауэр нажать на спусковой крючок.

Фо усмехался ей по ту сторону ствола.

– Понимаете, я полезен, – сказал он. – Может быть, я могу помочь и вам тоже. Ведь вы здесь по этой причине? Ради помощи?

– Нет, – отрезала Андромеда.

Зиндерманн осторожно перевел взгляд с Киилер на Фо.

– Какую помощь может оказать такое чудовище нашему делу, Эуфратия? – спросил он.

– Не вашему делу, Кирилл Зиндерманн, – раздался голос со стороны двери.

Мауэр стремительно развернулась, услышав, как закрывается дверь с лязгом металла и жужжанием шестеренок. Это была ловушка. Она понятия не имела почему, но она зашла прямиком в западню, зажмурив глаза. Она увидела нечто похожее на мерцание марева, золотой отблеск, а затем пистолет вылетел из ее руки прежде, чем палец на спусковом крючке сжал нечто большее, чем лишь воздух.

Рядом с дверью стоял золотой гигант, стягивая маскировочный плащ.

– Всем успокоиться, – сказал кустодий. – Это важный момент, и к нему лучше подойти деликатно.

Со своей койки Базилио Фо засмеялся сухим смехом.

Магнификан

Ночь четырежды прошла по небу, прежде чем Шибан остановился. Над ним изгибалась разрушенная арка. Небо было темным, окрашенное по краям красным, оранжевым и желтым цветами, которые просачивались в черный, иногда мерцая, затухая или разрастаясь. Он не видел звезд с того момента, как облако дыма поглотило голубое небо, которое приветствовало его, когда он очнулся. Ни солнца, ни звезд. Серо-охряный покров тянулся по земле, которую он прошел днем, а с угасанием света, она становилась темнотой и призраками далекой войны. Но жара оставалась. Удар повредил системы контроля температуры доспеха, так что тело постоянно потело. Днем это напоминало кулак, сжимавший его. Ночью казалось, что темнота сама по себе черное покрывало, обвивавшееся вокруг него все сильнее и сильнее. Скоро ему понадобится вода. Даже у такого как он есть пределы. Урок, который ему преподавался снова и снова. Тело было искалечено до самого основания, его толкала вперед воля. Но он не видел воды, даже грязного стока или жидкости в разбитой трубе. Земля была сухой и удушающей. Земля для смерти.

– Вперед, – прорычал он себе, но понимая, что с губ сорвалось только сухое шипение. Он сделал шаг, воткнул в землю самодельный посох, и сделал следующий. Сломанная арка стала тенью позади него, а затем исчезла из видимости. Из мрака появилась следующая группа руин. Он держался тех укрытий, что были, прячась в складках местности. Следы врага не попадались, за исключением далекого сияния огней, но это не значило, что их здесь не было. Он понимал, где находился. Каждый шаг и свет в небе наполняли его чувством, которое поддерживало его и направляло к всегда далекому обещанию стен Внутреннего дворца. Их все еще удерживали его братья? Держится ли Дворец? «Он будет держаться», – прошипел он себе и почувствовал разряд боли, когда шаг зажег пламя в ногах. «Ни шагу назад. Он будет держаться».

– Не все сохраняется. – Раздался голос Есугэя за пределами видимости. Шибан не стал поворачиваться. Голоса молчали последние два дня и две ночи.

– То, что важно сохраняется, – прорычал он в ответ. Еще один шаг… Еще один шаг вперед. Он чувствовал, как края сломанной кости трутся друг о друга, когда его нога касалась земли.

– А что важно?

– Я был настолько плохим учеником, что тебе приходится указывать на мои ошибки даже после смерти?

Тихий смех коснулся кожи с горячим ночным ветром.

– Что важно?

Перед ним растянулись равнины. Рассвет – линия огня под синим изгибом, где звезды сияли прощальным блеском. Ветер усилился, когда он улыбнулся и открыл рот для крика, принуждая себя идти вперед.

– Ничто из того, что можно удержать только ветром, – ответил Шибан призраку во тьме.

– Именно так, – сказал голос Есугэя.

Шибан перенес вес, чтобы сделать следующий шаг…

Он застыл, тело и разум вдруг пришли в боевую готовность.

Крик… Он услышал крик. Близко, но тихий, словно приглушенный. Высокий и резкий. Маленькие легкие.

Он подождал, принуждая ревевшую внутри боль к молчанию.

Ничего. Только биение собственных сердец и щелчки-урчание доспеха.

Он пошевелился, мышцы и кости снова завопили, когда он приготовился сделать следующий шаг.

Затем крик повторился. Слабее, неподалеку, где-то среди ждущих впереди руин. Он снял шлем. В лицо повеяло воздухом, горячим и приторным. Он прислушался. Доспех усиливал слух, но он получил столько же повреждений, сколько тело, а может и больше. Кроме того, появилось доверие, которое исходило только от использования подлинных чувств. Он подавил боль, пока она не стала ощущаться, как чье-то чужое бремя, которое он несет только временно, выровнял дыхание и пульс, пока внутри него не наступила тишина.

Теплый воздух стал шепотом. Где-то далеко велась стрельба, глухой рокот доносился одинаково по земле и воздуху.

Гул силового кабеля, вибрирующего на ветру.

Дребезг стеклянной пыли, перемещающейся по листу разбитого железа.

Он принял это, позволил всем звукам проникнуть в сознание.

Это был ключ к столь многому, как видеть, как слышать, как сражаться, как жить – принять небеса и землю и позволить им рассказать о том, что истинно.

К нему пришло биение сердец, небольшие барабанные перекаты крови, рядом с костьми и мышцами, одно громче и сильнее, другое – слабое. Взрослый человек и младенец, затаились здесь, один пытается успокоить другого, не издавая шума. Он слышал их дыхание, воздух, скользящий между губами и сквозь зубы.

Он долго слушал. Ему предстоял долгий путь, и конец был далеко не определенный. Он был ранен и стал вдвое слабее, а та сила, что у него осталась, понадобится для предстоящего пути. Он должен идти, пройти мимо словно ветер.

Глаза уловили свет вдали, мерцание в покрове ночи к востоку. Откуда он пришел. От Вечной стены. Он подумал о последних часах той обороны, кровавой, отчаянной, непреклонной. О криках по воксу и пожарах. Тщетной. Оставленной без помощи по высшим приоритетам, по воле Рогала Дорна. Их бросили умирать, не поставив в известность, что они мученики на обочине дороги победы.

Начало крика, теперь кажущегося громким в его разуме, и отчаянный шепот другого человека, пытающегося утешить и успокоить.

– Если хотите, чтобы я обошел стороной, – пробормотал он призракам Торгуна и Есугэя, – тогда вам стоит заговорить сейчас же.

Ему ответил только ветер.

Он кивнул и пошел дальше, на этот раз быстро, словно его решение притупило пылавшую в нем боль. Доспех рычал и шипел. Еще один крик, громкий, спокойный, и человек, поднимающийся, бегущий, ноги пробираются по обломкам камней, тяжелое дыхание, учащенный пульс.

Шибан добрался до груды разрушенной кладки и балок, вскочил на нее прыжком. Боль ослепила его. Он приземлился, оттолкнулся и, покачиваясь, побежал мимо мертвых глаз разбитых окон. Давя стекло и куски камней. Он увидел убегающую фигуру, ботинки скользили по расколотым плиткам, хлопала тяжелая шинель. Шибан устремился вперед.

– Стой, – позвал он. Это был не крик, но он врезался в бегущую фигуру, словно брошенный кинжал. Она споткнулась, начала падать, руки прижаты к телу. Резкий крик.

Рука Шибана сомкнулась на плече человека, удержав его от падения. Боль внутри него стала солнцем. Он преодолел десять шагов в один миг. Почувствовал вкус меди на зубах и языке. Фигура корчилась, задыхалась. Шибан потянул ее назад и развернул. Широко раскрытые, обезумевшие глаза на исхудалом лице. Спутанные волосы. Клочковатая борода. Шибан почувствовал запах пота, пыли, пепла и страха. Он окинул взглядом военную шинель, порванные эполеты, униформа Пятого Массианского пехотного, грубая повязка на ране в боку. И сжатый в руках сверток, ерзающее личико, рот, открывающийся для нового крика. Человек увидел движение глаз Шибана к ребенку и отпрянул, рука потянулась к пистолету в кобуре. Шибан впился взглядом в глаза человека и поднял палец. Мужчина остановился, застыв на месте, словно животное, пойманное лучом света.

– Даже не пробуй, – предупредил Шибан. – Это никому из нас не принесет пользы, а звук лазерного выстрела может привлечь врагов.

Мужчина медленно кивнул. Шибан понял, что человек едва видит в полутьме. Он приблизился. Далекое оранжевое свечение осветило разряд молнии на доспехе, белый цвет все еще сохранился на вмятинах.

– Меня зовут Шибан, из Пятого Легионес Астартес.

– Ко… – запнулся мужчина. – Коул, младший лейтенант, Пятый Массианский.

Шибан кивнул. Ему больше ничего не нужно знать об этом человеке. Не сейчас.

– А это? – спросил Шибан, посмотрев на младенца на руках Коула. Тот затих, но смотрел широко раскрытыми глазами на Шибана в темноте. Его личико сморщилось, когда малыш встретился взглядом с легионером.

– Я… я нашел его в руинах два дня назад. Он плакал. Один… Я не знаю, кто… Он был… Я забрал его с собой. Я пытался…

Голос мужчины запнулся.

Шибан задержал на секунду взгляд на младенце, а затем оглянулся на путь, которым пришел. На сделанные им шаги. В сторону космопорта Вечная стена. На краю зрения появилось улыбающееся лицо Есугэя, и воспоминание исчезло.

– У тебя есть еда? – спросил он, не оглядываясь. Мужчина не ответил. Шибан слышал, как растерянность выбивает новую татуировку в пульсе человека. – Для тебя и ребенка, у тебя есть еда и чистая вода?

Он посмотрел на Коула. Мужчина кивнул.

– Немного. Я растворил в воде пищевые кубики для него. Ему не понравилось, но он поел немного.

Шибан кивнул и повернулся в направлении Внутреннего дворца, направлении пути вперед.

– Хорошо, – сказал Шибан. – Это будет долгий путь.

– Долгий путь? Что вы…

– Ты идешь со мной, лейтенант Коул. Похоже, ветер не хочет, чтобы я шел один или с меньшим бременем, чем он может дать мне.

– Я… – Коул снова начал заикаться, зубы застучали. Младенец зевнул и закрыл глаза. Коул кивнул. – С вами. Спасибо, лорд.

– Не лорд, – ответил Шибан. – Не здесь. Не сейчас. И не надо благодарностей.

Он сделал шаг. В теле вспыхнула мука. Он перенес вес на металлический посох и сделал второй шаг.

– Лорд… Шибан, куда мы идем? – спросил следовавший за ним Коул.

– По единственному оставшемуся пути.

– Какому?

– Вперед, – сказал Шибан.

Чернокаменная, Санктум Империалис Палатин

Мауэр смотрела на кустодия. В камере никто не двигался. Затем кустодий прислонил копье к стене и снял шлем. Лицо под ним оказалось широким, кожа – очень темной. Мауэр осознала, что глаза у него зеленые – яркая зелень лесных листьев в солнечном свете. Он прикрепил шлем к поясу и снова взял копье. Мауэр отметила, что каждое движение было точным и плавным, нечеловечески идеальным в пространстве и балансе, до самых пальцев, обхвативших рукоять копья.

– Я завершил последний цикл заметок, – сказал Фо и протянул инфопланшет. – Или лучше не говорить об этом в этой компании?

Кустодий не проявил ни единого признака эмоций, но сделал шаг вперед. Для такого огромного существа было просто невероятно двигаться с такой идеальной грацией.

Андромеда поднялась. Она прищурилась, впившись взглядом в кустодия, словно увидев его в первый раз.

– Как вас зовут? – спросила она.

– Его зовут Амон Тавромахиан, – ответил Зиндерманн.

Амон закрыл инфопланшет и прикрепил его к поясу. Он снова натянул перчатку на руку. Мауэр подумала, что если не считать его первых слов, остальных людей здесь словно не было. С ними решат вопрос после главного дела.

– Сколько еще? – спросил Амон.

Фо пожал плечами.

– Немало – это не просто накидать пару слов, как я говорил вам раньше. И вообще, так как я обоснованно уверен, что вы убьете меня сразу после завершения работы, то вы не можете винить меня за неторопливость. К тому же я наслаждаюсь беседами с Эуфратией, которые вы любезно позволили в качестве условия за мою помощь. Мне недоставало компании.

Он оглядел всех присутствующих.

– Чем вы ему помогаете? – спросила Андромеда, и Мауэр могла сказать, что геноведьме стоило немалых усилий говорить ровным голосом.

– О, оружием для завершения войны, – ответил Фо. – А ты здесь для чего, мое дитя луны и звезд?

Андромеда медленно покачала головой.

– Вас не должно быть здесь, – сказал Амон, оглядев их.

– Разве? – огрызнулась Андромеда и вынула диск голопроекции. Появился конус холодного голубого света. Внутри медленно вращались знак «I» Имперского регента и увенчанный череп Преторианца. – Вы знаете наши полномочия.

– Да, – ответил Амон, – а вы – мои, Андромеда-17.

Они долго и пристально смотрели друг на друга.

– Мы пришли поговорить с Эуфратией Киилер, – сказала Мауэр. – Только с ней.

– Вам нужно будет рассказать все Амону, – тихо сказал Зиндерманн. – Другого пути нет. Он здесь. Он знает, что мы здесь, и в зависимости от того, к чему мы придем, нам понадобится его помощь.

Андромеда открыла рот, но Зиндерманн покачал головой.

– Вы знаете, что я прав. – Зиндерманн посмотрел на Амона. – Кроме того, я думаю, что он может оказаться более открытым для возможных вариантов, чем мы могли бы допустить.

– Что под светом солнца заставляет вас так думать? – спросила Андромеда.

– То, что мы живы, – сказал Зиндерманн.

Тогда Амон повернулся и посмотрел на всех них. Мауэр подумала, что его взгляд был нейтральным, но, несомненно, угрожающим, как у высшего хищника из кошачьих.

– То, что вы собирались сказать Эуфратии Киилер, скажете в моем присутствии, – заявил кустодий.

– А если это вам не понравится, вы нас убьете? – спросила Андромеда.

– Возможно, – ответил он спокойным голосом. – Но если не расскажете, то, несомненно, сделаю это.

– Звучит как итог отсутствия выбора, – сказала Андромеда и прикусила губу. – Отлично.

Она посмотрела на Мауэр и Зиндерманна.

– Да?

Мауэр резко кивнула и направилась к двери.

– У вас есть доступ к другому месту, где мы можем поговорить? – спросила она.

Другие уже двигались, Киилер повернулась, собираясь что-то сказать Зиндерманну. Андромеда встряхнула себя и сделала шаг.

– Нет надобности уходить из-за меня, – раздался голос Фо. – Напротив, оставайтесь. Я предпочитаю искусство заговорам, но это интереснее того, с чем я имел дело долгое время. У нас здесь собрался настоящий конклав и будет жаль, если вы его распустите. – Амон и остальные не остановились и даже не оглянулись на маленького человека. – Это не просьба.

Сталь в голосе Фо заставила Мауэр вскинуть оружие. Они все повернулись и посмотрели на него. Выражение лица не изменилось, но в глазах была холодная глубина – приглашение в немигающую бездну поверх улыбки.

– Вы хотите, чтобы я завершил работу, Амон Тавромахиан, и это новое условие моего сотрудничества. Я остаюсь, и вы тоже.

Амон сделал шаг к Фо. Движение было чистой, плавной угрозой, но маленький человек не пошевелился, и не дрогнул.

– Убейте меня, – сказал Фо, больше не улыбаясь. – Убейте и никогда не получите свое оружие. Не дадите мне то, что я сейчас хочу и вы никогда не получите оружие. Завершение войны, кустодий, на пороге гибели, чтобы спасти Императора от Его чудовищного отродья. Никакого Гора. Никаких примархов. Никаких Астартес. Все исчезнут. Проблема будет решена. Так близко. Все, что вам нужно сделать – это позволить делам идти своим чередом. – Его губы дернулись. – Как сказала геноведьма – итог отсутствия выбора.

Амон секунду не двигался. Затем очень медленно отступил на шаг, повернулся и дал знак Зиндерманну, Андромеде и Мауэр.

– Говори, – сказал он.

Мауэр кивнула.

Киилер посмотрела на Зиндерманна, повернувшись спиной к Фо.

– Кирилл, – обратилась она. – Что ты делаешь?

– То, что правильно.

– Это не просто, – ответила она.

– Я стараюсь изо всех сил.

Она улыбнулась и положила руку ему на плечо. Мауэр увидела сочувствие и печаль на ее лице.

– Хорошо, – сказала она. – Но мне ведь не понравится то, что ты скажешь?

– Не знаю, – ответил он. – Ты однажды сказала, что твоя истина может стать единственным средством для победы в этой войне… и приближается время, когда нечего будет выигрывать.

Киилер долго смотрела на него. Мауэр поняла, что задержала дыхание.

– Продолжай, – сказала Эуфратия. – Расскажи мне.

Так он и поступил.

Мауэр слушала, как Зиндерманн расписал все, пункт за пунктом, факт за фактом. Она словно наблюдала, как мастер-часовщик заново собирает часовой механизм. Она знала факты, знала план, но когда Зиндерманн закончил, у нее было такое ощущение, будто эту идею вложили в нее – просто и правдиво. Не удивительно, что он был человеком, превращавшим победу в подлинное согласие.

После того как он закончил, наступила тишина.

– Это будет ложью, – сказала через минуту Киилер. – Я откажусь от права говорить правду о божественности Императора ради свободы, и это отречение будет ложью.

– Необходимой ложью, – поправил Зиндерманн. – Ложью на службе большей правде.

Киллер едва заметно покачала головой.

– И как только я окажусь на свободе, что тогда? Беглянка в осажденной крепости.

– Тогда ты сделаешь то, что можешь только ты, – сказал Зиндерманн. – Покажешь, что истина реальна.

– Почва готова, – присоединилась Мауэр. – Как бы моя служба не пыталась контролировать это, слухи о чудесах и надежда на защиту Императора ширятся. Единственное, что распространяется быстрее – это отчаяние и жажда бегства. Те, кто отчаялся, хотят надежды, хотят во что-то верить. Для этого многого не надо, но это должно быть…

– Чем, боэтарх? Чем должно быть это немногое?

– Реальностью, – ответила Мауэр.

Киилер выдержала ее взгляд.

– Вы ведь не верите?

– Я верю, что есть силы, чьи действия я не могу предотвратить вопросами и оружием.

– Если это важно, – вмешался Фо, и все повернулись к нему. – Думаю, это может сработать. Я не эксперт в эфирных резонансах, хотя разница между ними и внешней гранью биоалхимии тоньше, чем вы можете представить, но эта теория подобна применению вирусной манипуляции для уничтожения других форм болезни, или использованию паразитов для стимуляции сопротивляемости организма к другим патогенам. Учитывая ситуацию, мадмуазель Киилер, я бы сделал то, что они предлагают. – Он пожал плечами. – Хотя это означает, что мне будет недоставать наших бесед.

Они все выглядели так, будто их только что ударили.

– Я – художник и прагматик. Мне тоже нравится жить во вселенной, которая не порабощена воле сверхпространственных мыслепаразитов, которые хотят использовать бытие в качестве площадки для игр. Я – не идеалист, никогда им не был. Это всегда было проблемой с вашим Императором. Он не признавал ничего кроме идеала – единственный путь, Его путь. И то же касается остальных из вас, кто следует этим путем – вы все думаете, что если кто-то не согласен с вами, то они будут счастливы увидеть все в огне, лишь бы горел Империум и его возлюбленный Император. Что ж, я бы предпочел, чтобы Он стал ложным богом, чем все стали рабами настоящих богов. – Он снова пожал плечами. – Вы ж понимаете, исключительно из прагматической точки зрения.

– Вы… – начала Андромеда, но Киилер заговорила отстраненным голосом.

– Я не могу, – сказала она. Мауэр посмотрела на нее и увидела, что взгляд женщины – отрешенный, а лицо – серьезное. В её глазах были тени, как и на лице.

– Вы должны, – сказал Амон. Мауэр резко подняла голову. Кустодий стоял совершенно неподвижно и смотрел на Киилер. – Вы должны сделать то, что они предлагают.

– Вы бы это позволили? – спросила Мауэр.

– Я бы ничего не позволял. Я только служу предназначению, которое создало меня.

– Но вы станете соучастником… – начала Киилер.

– Я не буду никаким соучастником, – перебил Амон. – Я уйду. Вы поговорите. Госпожа Киилер примет решение. Она не выйдет отсюда пока не даст клятву не проповедовать веру, которой придерживается. Если она это сделает, я не встану у нее на пути.

Он повернулся и направился к двери. Никто не шевелился и не говорил. Дверь открылась под хор поворачивающихся шестеренок и засовов. Он сделал шаг наружу, затем повернулся и посмотрел на всех. Взгляд зеленых глаз перемещался между Зиндерманном, Андромедой и Мауэр.

– Я был бы осторожен, – сказал он. – Если госпожа Киилер выйдет за эти стены, она станет целью. Враг почувствует изменение, они ощутят намерение в ее словах и поступках, они попытаются остановить ее. Кроме того среди нас есть те, кто не будет стоять в стороне, позволяя вам нарушать указы Имперской Истины. На вас будут охотиться, и я не смогу вмешаться.

– Но вы вмешиваетесь сейчас, – сказала Киилер.

– Кое-кто говорит, что бездействие – это не действие. Я не сделал ничего, кроме как высказал свое мнение и напомнил, что вы не можете выйти без клятвы не распространять свою веру среди других. – Мауэр показалось, что она увидела, как на лице Амона возникает и гаснет улыбка. – Кроме того, Андромеда-17 скажет вам, что кустодии не могут действовать, исходя из своих чувств, но только на службе своему предназначению.

– И в чем же оно заключается? – спросила Мауэр.

– Защита Императора, – сказал Амон, – от любой угрозы и любыми средствами.

Он отвернулся и вышел, оставив их смотреть ему в след и слушать, как закрываются замки.

Зиндерманн нарушил тишину, повернувшись к Киилер.

– Мне жаль, мой друг, но чувствую время быстро уходит. Ты сделаешь это? Дашь клятву и выйдешь отсюда?

Киилер долго молчала, а затем подняла глаза, впившись взглядом в потолок, или, возможно, во что-то за ним. Ее рот двигался, произнося безмолвные слова. Затем ее голова опустилась, и она встряхнула себя. Снова подняла взгляд. В ее глазах была печаль. На секунду у Мауэр возникло ощущение, что она падала, а с ней ушли голоса всех, кого оставила позади и никогда не оглядывалась – ее отец, умиравший в одиночестве сорок лет назад; друзья, которые никогда не вернулись; мужчина, который был храбрецом перед тем, как стать убийцей, смотревший на нее, когда она целилась в него.

– Да, – ответила Киилер. – Я дам клятву. Я солгу. Быть по сему.

Допрос Базилио Фо в Чернокаменной

ОДИННАДЦАТЬ

Мы – несущие огонь

Тени в пламени

Кричат нашими голосами

Берег озера Фосс, Меркурианская-Ликующая зона поражения

Озеро Фосс семь месяцев назад представляло собой лужу в складке местности. Ещё пять лет назад его не существовало. За три года до этого строящаяся Каралия поднялась в воздух на три километра от того места, где сейчас находилось озеро. Рогал Дорн приказал очистить землю за Последней стеной, и армии рабочих вместе с земляными машинами Механикум исполнили его волю. Каралию разобрали, её металл пошёл в боевые кузницы на броню для укреплений, её ткань превратилась в пыль и гравий. От улья Каралия осталась лишь груда металла и сломанного оборудования.

Пришли дожди Терры. Каналы зазмеились по голой почве, оставляя след и создавая новую топографию. Небольшие складки и невысокие холмы выработанной породы превратились в водосборы для воды. Складки в пыли и мусоре превратились в каналы, стали ручьями и изменчивыми реками, наполненными грязной водой и растаявшим зимним снегом. Впадина, которой предстояло стать озером Фосс, начала наполняться. Макроэкстрактор оставил разрез в земле, возможно, первый из многих. Может быть, о нём просто забыли или машины получили новое задание, так и не успев приступить к работе. Позже вода там собралась, и выяснилось, что она не может просочиться в почву Терры. Под поверхностью лежал слой спрессованного и расплавленного металла, кости какого-то города, поднятые и превращённые в шлак во время войны, которую больше не помнили. Вода не могла уходить вниз, поэтому она растекалась по поверхности. До того, как корабли магистра войны затмили небеса, оно уже достигало в длину восьми километров в самом широком месте. Водные каналы прокрадывались через пустыню, чтобы найти и напитать его. Вода была прозрачной, никакая жизнь не могла затуманить её глубины вытекшими из земли химическими веществами. Пилоты пролетевшего над озером патрульного корабля сообщили, что они могли видеть до самой глубокой точки под его поверхностью, и что очертания заброшенных экскаваторов проступали под водой, обрастая яркими цветами разноцветной ржавчины.

Магистры артиллерии выбирали ориентиры, когда расставляли орудия и составляли планы огня настенных орудий. Некоторым дали имена, не задумываясь и не рассуждая, кроме необходимости навести порядок на недавно выровненной земле за Дворцом. Растущее озеро получило название “Фосс” по причинам, которые никогда не рассматривались и не запоминались. Оно делило землю с кодами артиллерии и названиями, предоставленными с такой же небрежностью: могила Каралии, Дренаж 45-56, Ночная вода и так далее.

Когда пришёл магистр войны и над Дворцом зажглись гигантские пустотные щиты, озеро Фосс глубоко напилось и выросло. Взаимодействие защитных слоёв породило штормы внутри и над щитами. Потоки дождя лились на край стены, где встречались щит и воздух. Осадки из Внутреннего дворца стекали с его зданий и улиц. Они хлынули по трубам и канализационным сетям; некоторые очистили, чтобы утолить жажду тех, кто находился внутри, но большинство вылилось на землю за стеной. Новые реки прорезали путь через плато. Некоторые нашли уже проложенные дождями каналы и превратили их из нерегулярных потоков в пойму широких рек. Образовались и набухли новые озёра. Озеро Фосс росло и ширилось день ото дня, пока не превратилось в длинный клинок ровной воды, двадцать пять километров в ширину и шестьдесят в длину, прорезавший Меркурианскую-Ликующую зону поражения в слепое пространство за ней.

Силы вторжения использовали его в качестве оси продвижения с тех пор, как первые войска высадились на Терру. Неровности местности вокруг и вдоль береговой линии создавали мёртвую зону, где даже боевые машины оставались вне поля зрения настенных орудий на расстоянии более ста километров. На его окраинах и раньше происходили сражения, трупы и обломки тех столкновений лежали в грязи или на склонах щебня. То, что враг будет использовать его сейчас в качестве места разреза для нового наступления, было предсказуемо, но они никогда раньше не наступали в таком количестве или с такой мощью.

Тетракаурон хотел сам увидеть поле битвы, своими собственными глазами, и поэтому его сознание парило между машиной и телом. Небо за глазами-иллюминаторами “Регинэ фурорем” темнело, проступая сквозь слой облаков и дыма. Они только что миновали невысокий холм из серого камня, пятьдесят машин выстроились в шахматном порядке, красный, синий, жёлтый и чёрный стали ярким криком неповиновения на фоне тускневшего света. Впереди по склону сбегали ручейки щебня. Своими человеческими ушами он слышал грохот металла и шипение поршней, песню грома, звучавшую через машины. За ними следовали когорты секутариев, погрузившиеся на транспорты, чтобы не отставать. Пять тысяч клятвенных солдат и с ними сорок рыцарей-квесторов из трэлловых домов Игнатума. Это не были присягнувшие пилоты со своими рыцарями – боевые машины полностью принадлежали легио, их цвета были красными с вкраплениями жёлтого и чёрного, чтобы отметить их как меньшие копии более великих машин, с которыми они сражались бок о бок. В бою эти рыцари и секутарии защищали фланги и тыл богов-машин, и противостояли пехоте и бронетехнике. Хотя оружие смертных для титана было булавочным уколом, при массированном применении тысяча уколов могла заставить истечь кровью ходячего бога силы.

< Приближаемся к врагу. > Пришло сообщение от Дивисии. Она отвечала за связь с ауспиком и сигнальными системами. < Охотничья группа держит их в поле зрения. Тридцать километров. По прогнозам, место проведения боя находится прямо на южном берегу озера. >

< Пошли сигнал охотничьей группе, чтобы они следили за ними, пока мы не вступим в бой, > отправил он.

< Я слышал, что принцепс Соларии, командующая ими, – убийца, > заметил Карто. < Не уверен, что она захочет держаться в стороне, пока мы будем делать работу. Они захотят попробовать кровь на вкус. >

< Это наш момент огня, > послала Дивисия. < Нам доверили нести факел битвы. >

< У них есть на это причина, Дивисия, > спокойно отправил Тетракаурон. < Они – тень после пламени Бета-Гармона. Месть имеет большее значение, когда это всё, что у тебя осталось. Пошли им сигнал, что они могут вступить в бой, как только мы сделаем первый выстрел. >

< Да, мой принцепс. >

< Враг, похоже, наступает без поддержки наземных подразделений, > отправил Карто. < Только множество машин. >

Тетракаурон закрыл глаза в сгущавшихся сумерках и позволил разуму снова погрузиться в яркий накал. Мир сжался в вихре ярких данных и дыхании реакторного тепла. Он шёл. Его поступь несла его вперёд. Тяжесть оружия, тепло на руках. Присутствие сородичей – россыпь огоньков. Враг по-прежнему находился вне прямой видимости, скрытый складками обманчиво плоской земли, и жаркая дымка продолжала окутывать темнеющий горизонт. Но они были там, он это чувствовал. Старый враг. Мортис, легион отбракованных, жнецов и подсчитывавших мёртвых. Было время, когда они являлись союзниками в составе Триады Феррум Моргулус. Они защищали самую раннюю истину о Боге Машине на Марсе и стояли первыми из легионов титанов, прародителями в традициях и славе перед всеми теми, кто последует за ними. Теперь они шли на войну друг против друга, и Тетракаурон не мог не чувствовать, что это был неизбежный момент, который долго откладывался. Вот они, родственники по кузницам, железо и сталь каждого вылиты из одних и тех же тиглей, идут на войну, похоже, в последний раз.

< Они сгорят... > отправила Дивисия мягко, как бы обращаясь к его мыслям. < Все они. >

Реактор в его груди зарычал.

< Услышьте меня, > повелел он и почувствовал, как духи титанов ответили. < Все машины, оружие и щиты в полной готовности. Мы – несущие огонь... > Мгновение, затянувшаяся пауза ощущений, когда он почувствовал, как ярость реактора затаила дыхание.

< Слияние данных ауспика и целенаведения, > повелел Карто.

< Они идут широко и глубоко, > пришёл мысленный импульс Дивисии. < Все вращающиеся шестерёнки Марса, как их много! >

< Сохранять скорость, > отправил Тетракаурон. < Они будут оттеснены озером на юг, если только не захотят перейти вброд, и Дивисия... постарайся держаться уважительно. >

< Да, мой принцепс. >

< Не для меня, но машина слушает твою душу, помни – лучше не злить её, прежде чем у нас появится цель. Как только мы прицелимся в них, можешь клясться всем чем захочешь. >

< Да, мой принцепс. >

< Хорошо. Настенные орудия наведены на них? >

< Сорок процентов верхних орудий держат их на прицеле, > ответил Карто, < ожидают вашей команды. >

< Всего сорок процентов? >

< Для прямого обстрела в этом районе мало линий прицеливания. >

< Сорок вполне достаточно. Будем надеяться, что они так же точны, как говорит генерал Насаба. В остальном нам придётся полагаться только на самих себя. Всем машинам, энергию и боеприпасы в оружие. Огонь – это истина. >

< Принцепс, гончие из легио Солария и копьё рыцарей приближаются и запрашивают данные и сигнальную сетку. Кодовые идентификаторы подтверждены. >

< Предоставить и соединить, > повелел он. Его зрение вспыхнуло зелёными узорами, когда канал передачи данных с духами-машинами другого легиона залил накал. < Солария, говорит принцепс-сеньорис Тетракаурон. Я – действующий полевой командующий, перенастройте под нас ваши ауспики и журналы визуальных данных, а также откорректируйте боевые протоколы. Мы стремимся сжечь их всех, но если вы здесь ради крови и огня, то не отставайте и приготовьте оружие. >

< Для нас это честь и удовольствие, Игнатум, > раздался голос Абхани Люс Моганы. Тетракаурон почувствовал агрессивное рычание в связи с Соларией. Он ощутил, как его плоть улыбнулась. Она ему понравилась.

< Солария, вы ближе всех к врагу, > отправил он. < Вы можете указывать цели и корректировать огонь настенных орудий. Направьте наш гнев точно. >

< Подтверждаю, > ответила Абхани, и связь исчезла из поля зрения и чувств Тетракаурона.

< Все машины Игнатум, синхронизируйте циклы стрельбы. > Он видел, как враг приближается, тени и красные пятна в вихре огненно-оранжевых данных. Связи с экипажем и машинами его манипулы и демилегио были настолько близки, что казались его собственными мыслями.

< Активируются компенсаторы задержки сигнала и очистка данных. > Карто.

< Шаг на скорости шестьдесят четыре и ускоряется. > Дивисия.

< Цель зафиксирована. > Карто.

< Огонь, > прошептал он душе богов, с которыми шёл.

Игнатум повиновался. Ракеты, плазменные разряды, лучи жара и света, и импульсы экзотической энергии пронеслись сквозь мрак.

Объединённый огонь поразил наступавших титанов Мортис эшелонированной атакой, которая прошла сквозь их ряды. Ракеты взлетели, пронеслись высоко и упали в катящейся волне взрывов. Завизжали сферы взрывов. Огонь окутал разрушавшиеся пустотные щиты, которые горели сверкавшими плащами и отключались. Одновременно обрушился шквал снарядов. Боеприпасы выплёвывались из вращавшихся стволов и изливались из мегаболтеров. Пустотные щиты на ведущих титанах разлетелись в клочья. Излучатели щитов на “Разбойнике” запнулись и дали осечку, попытавшись снова включиться, а затем детонировали с воющим взрывом. Машина позади него вошла в волну огня, её орудия стреляли, когда деформировалась передняя броня. Энергетическое оружие разрядилось идеально рассчитанным мгновением позже. Потоки плазмы и копья лазеров достигли кипящего фронта пламени и вонзились в незащищённый металл. Первым настоящим убитым титаном стал “Владыка войны”, поражённый из вулканической пушки и турболазерными лучами близнецов-“Разбойников” – “Факелоносца” и “Фульгурита”. Их выстрелы попали в самый центр и вонзились в реактор во вспышке испарявшегося металла, а затем оборвались. На секунду “Владыка войны” покачнулся, его нога продолжала подниматься, чтобы сделать следующий шаг. Затем его спина раскололась изнутри. Плазма вырвалась наружу, но не в виде сферы, а в виде облака, которое взвилось в сумеречное небо, кружась в маслянистом свете. Машина упала, дёргаясь и царапая ил на берегу озера. Ещё две погибли, разорванные на части, с вырезанными сердцевинами, головами и конечностями, оторванными или превращёнными в газ. Гиганты спотыкались, теряли равновесие и падали в облаках грязного пара.

Огненная волна прокатилась по наступавшему врагу. Из глаз “Регинэ фурорем” открывался вид на землю, пылавшую, вздымавшуюся, ревевшую под окутанным туманом закатом.

< Мой принцепс, у меня вокс-запрос бастиона Осколок на открытие огня. Они зафиксировали цели и готовы начинать по вашей команде. >

Он почувствовал, как в оружие вливаются новые волны энергии, тепло и плазма вдыхаются в резервуары.

< Бастион Осколок, максимальная дальность, массированный удар по площади, > отправил он. < Охотники Соларии будут корректировать огонь. >

В глубине души он чувствовал, как пламя бьётся о железные стены. Накал вернул его внимание к пылающему сердцу. Он задержался на секунду, чтобы отдать команду орудиям Меркурианской стены.

< Начинайте, > отправил он, и позволил рёву огня внутри и снаружи поглотить себя.

Спускавшийся к берегу озера склон исчез во вспышке. “Элат” шёл на полном ходу, когда ударили первые дальнобойные выстрелы Меркурианской стены. Прицел был точным, и снаряд попал в кабину оставшегося без щита “Разбойника”, который неуклюже приближался к краю огненной волны легио Игнатум. Снаряд разорвался, разбросав в воздухе зелёную вспышку и испустив сигнальный импульс.

“Элат” был достаточно близко, чтобы увидеть, как поражённая машина вздрогнула, как будто её ужалили.

– Осколок, выстрел точный, – крикнула Акастия по вокс-частоте корректировки огня. – Повторяю, выстрел точный. Огневое поражение.

– Говорит Осколок, подтверждено и поня…

Акастия не слышала, что было дальше. Давление сжало её череп. Боль пронзила её насквозь. “Элат” покачнулся на ходу. Позади и по обе стороны от него споткнулись “Тавмант” и “Киллар”.

– Призыв охоты мой! – прорычал по воксу голос Карадока, когда его воля и гнев хлестнули Акастию через шлем Механикум. Она чувствовала его ярость и злобу, когда он дёргал её за нервы и мысли, как за поводок. – Ты не должна бесчестить меня!

– Я... – попыталась ответить она. Вражеские титаны были так близко, что она впервые смогла ясно разглядеть их тела в свете взрывов.

Покрытые оспинами лаковые отложения, отслаивавшиеся от проржавевшего металла…

Пепел, сыпавшийся из суставов…

И….

И было что-то неправильное в том, что она видела, что-то, что пыталось оформиться в мысль, когда её голову затопила ярость сводного брата.

– Пожалуйста, – сказала она. – Пожалуйста, мой сеньор, что-то неправильно...

– Ты будешь повиноваться! Ты покажешь мне честь!

“Элат” по-прежнему бежал вперёд. Титаны появлялись в поле зрения, силуэты в огне и лазерных лучах впереди и вокруг них. И во вспышке взрыва она увидела “Разбойника”, в которого попал дальнобойный выстрел, отчётливо рассмотрела, как пламя разлилось по его телу. Дыры в броневых пластинах, местами залатанные, в других местах открытые. Оборванные кабели, свисавшие из рваных ран. Бледный свет внутри мерцал, словно горевшая внутри разрушенного и давно покинутого замка свеча.

Ей хотелось закричать, предупредить, но боль от команды Карадока поглотила всё.

Затем раздался первый выстрел массированного заградительного огня с Меркурианской стены. Это был плазменный разряд, выпущенный из бомбарды на дальнем парапете. Он поразил задние пластины ближайшего титана и превратил их в шлак. Светившийся шар энергии сплющился, проплавился сквозь метры брони, питаясь тем, что горело, и погружаясь в спину машины, как раскалённый уголь в лёд. Титан, пошатываясь, продолжил движение, поводя плечами и вращая головой. Струйки расплавленного металла стекали по его спине. Ударили новые выстрелы, снаряды и разряды энергии, которые покрыли землю и зажгли ночь.

Акастия почувствовала, как хватка Карадока ослабла, и резко отвела “Элата” в сторону, когда снаряд врезался в землю в пятидесяти шагах впереди и взметнул в воздух фонтан обломков и огня. Её ионный щит запел от ударов осколков. Её голова превратилась в расколотое солнце боли. Цвета радуги закружились перед глазами. Земля дрожала. Огонь скрывал всё впереди до самой воды. Вражеские машины казались тенями в огненном аду. Титаны Игнатума по-прежнему двигались по дуге вдоль берега озера, их огонь разрывал тени, ритм орудий синхронизировался.

У Акастии перехватило дыхание. Она увидела, как тот “Разбойник”, в которого попали из плазменной бомбарды, спотыкаясь, выбрался из огненного ада. Он наклонился, рана на его спине превратилась в светившийся кратер. Языки пламени прилипли к силовому кулаку и руке с пушкой. Он попытался выпрямиться, отталкиваясь ногами. Его голова поднялась, и на мгновение он посмотрел прямо на Акастию. Потом он упал, лишившись равновесия со скрежетом металла. Он накренился, пропахав головой берег. Фонтаном взметнулась грязь. Горячий металл превратил воду в пар. Акастии показалось, что она почувствовала, как его падение сотрясло всего рыцаря.

Мерцавшая волна взрывов заполнила поле зрения Тетракаурона. Ореолы цели сформировались и зафиксировались, когда датчики “Регинэ фурорем” обнаружили среди взрывов следы вражеских машин. В раскалённом свете пламя казалось рвано-чёрным. Земля серой. Его сородичи по легиону выглядели силуэтами из горящего золота, шагавшими вперёд в шахматном порядке. Рыцари и скитарии текли вокруг них, двигаясь синхронно с каждым шагом. В пламени перемещались тени, пытаясь идти против потока огня. Их были десятки. Лес ходячего металла и железа. Они падали, сгорая, рассечённые и разорванные, руки, ноги и корпуса плавились. С тех пор как началась битва, прошло несколько минут, и количество убитых машин росло.

Захват цели.

Символы оружия стали зелёными. Он почувствовал, как огонь вырвался из машины за долю секунды до того, как увидел сам выстрел. Размытое мерцание за спиной. Наносекундой позже последовал залп его манипулы, каждый стрелял, когда реакторы других отдыхали, поэтому поток разрушения никогда не прекращался. Прекрасно. Представленные как единое целое, поражавшие металл как единое целое, “Регинэ фурорем” и его сородичи шагали в огневом мешке, минуя мёртвых, и пламя отражалось от их пустотных щитов. Армия богов-машин шириной шестьсот метров, изгибаясь, теснила врага к берегу озера.

Захват цели.

Выстрел.

Захват цели.

Выстрел.

Попадание в металл.

Немногочисленные пустотные щиты на враге зашипели и отключились. Как будто они уже были повреждены или не работали.

< Всем подразделениям, > отправил он, < подтвердите наличие любых щитов на машинах противника. >

< Отрицательно, > пришёл первый ответ, затем остальные, поток данных хором зазвучал в его голове.

< Отрицательно. >

< Отрицательно. >

< Отрицательно. >

< Отрицательно. >

< Отрицательно. >

< Отрицательно. >

< Отрицательно. >

< Отрицательно. >

< Отрицательно. >

Три убийства, четыре, пять, десять, потери противника растут, а ответный огонь – лишь россыпь беспорядочных выстрелов.

< Это неправильно, > выдохнула Дивисия по связи. < Нас должны обстреливать. Наносимый нами урон зашкаливает. Словно их щиты не функционируют или уже повреждены. >

< Центральное командование не регистрирует никаких боёв с этими подразделениями, > ответил Карто.

Разум Тетракаурона лихорадочно работал, в мыслях прокручивались воспоминания о сражениях, тактические сценарии и схемы, за доли секунды ища модель, соответствующую тому, что он видел.

< Всем подразделениям, > отправил он, < немедленно остановиться! >

Мёртвый титан лежал перед Акастией, позади него пылал воздух, обстрел со стен продолжал обрушиваться на его сородичей.

Мгновение Акастия смотрела на него. Поступь “Элата” замедлилась. Упавший титан заполнил весь её мир, его тень освещалась тлеющим пламенем, над ним клубилась пелена пара. Она наполовину осознавала, что на периферии её зрения прокручиваются тактические данные. Игнатум добавил свой огонь к залпам настенных орудий, их машины развернулись по дуге, чтобы перекрыть путь любому врагу, который вырвется из-под обстрела.

– Акастия. – Это был Доллоран, он приближался, сдерживая рыцаря, чтобы не обогнать её.

Там… там было… Машина посмотрела на неё, прежде чем упала.

– Акастия, что случилось? Ты ранена?

Титан смотрел на неё… Голова поникла, как у собаки со сломанной спиной. Акастия присмотрелась снова и увидела…

– Акастия! – Теперь “Киллар” поравнялся с ней, достаточно близко, чтобы их оружие почти соприкасалось. Она по-прежнему шла вперёд, к поверженному титану.

Огонь бежал с его плеч. И…

Один из “Псов войны” Соларии прошёл мимо, его шаг был быстрым, из-под ног разлетались брызги грязи. Его оружие и голова не смотрели на мёртвого титана, лежавшего на берегу озера…

Голова поникла. Треснувший кристалл глазных отверстий вспыхнул изнутри, но не от огня.

В её сознании всё казалось медленным, песком, рассеянным порывом ветра.

– Все... – она начала говорить, её рука нащупала переключатель общей вокс-частоты. Она почувствовала, как “Элат” замедлил шаг. Мёртвый титан был прямо перед ней. Он смотрел на неё, когда падал...

Голова опускается, огонь внутри металлического черепа. Холодный, бледный огонь...

– Все убитые машины по-прежнему враждебны, повторяю, убитые машины по-прежнему активны.

– Акастия... – начал Доллоран, но она не услышала ни того, что он собирался сказать, ни других голосов, доносившихся из её вокса.

Мёртвый “Разбойник” поднялся. Пламя впиталось в почерневшую броню. Раздробленные суставы лопались при движении. Из него посыпались грязь и чёрная вода. Голова поднялась последней. Бледный свет заполнил пространство внутри глазных отверстий.

– Двигайся! – крикнул Доллоран, его голос пронзил вокс, когда “Киллар” повернул. Акастия уже пришпорила “Элата”, отбрасывая “Оруженосца” в сторону, когда тень титана выросла на фоне огненной пелены за его спиной. Стволы орудий вращались. – У…

Восставший титан выстрелил.

< Цель активна! > Сообщение Дивисии эхом отозвалось в Тетракауроне из накала. < Прямо у нас под носом! >

И это было так. “Владыка войны” с почерневшим от сажи телом. Тёмная жидкость стекала на землю. На его конечностях образовался иней. Прямо рядом с ними. Достаточно близко, чтобы идти было некуда.

< Щиты… > Но он не закончил отправку. Снаряды ударили в щиты “Регинэ фурорем”. Взрывы затмили сознание Тетракаурона. Щиты взорвались в барабанной дроби детонаций. Обратная связь хлестнула сквозь накал. Тетракаурон почувствовал, как сжал челюсти от разделённой боли. Он падал, падал с троса, который связывал его с машиной. Он выдохнул. С губ брызнула кровь. Глаза видели размытые образы из головы его титана. Огонь и молнии сверкали перед ними. Красные огоньки, визжавшие на поверхностях машин. Впереди проступила тень, очертания титана, которого они убили, шагавшего вперёд, ржавчина осыпалась с его пальцев, когда он поднял кулак. Он мог это слышать. Каким-то образом он мог слышать, как оно говорит с ним, его голос был похож на скрежет сломанных шестерёнок.

Накал вернул его обратно. Сила дрожала в нём. Холодный огонь затопил его изнутри. Вражеский титан – фигура в ночи, заключённая в квадратные скобки зелёными целеуказателями. Оружие заряжено. Цель определена.

< Удар. > Команда вылетела из головы. Он почувствовал, как она передалась Дивисии, ощутил, как она стала её волей и эхом его приказа в то время, когда плоть не позволила бы даже вздохнуть.

Силовой кулак “Регинэ фурорем” поднялся, молния дугой пробежала по раскрытым пальцам. Он встретил атаку вражеского титана.

Белый свет хлынул во все стороны в точке столкновения.

Тетракаурон почувствовал, как сила сотрясает его машину. Его воля сомкнула пальцы титана. Они впились в ржавый металл. Силовые поля разрывали шестерни и шарниры.

< Вырвать, > крикнула Дивисия, её команда оружейной системе выплеснулась в накал. Реактор выплеснул энергию. Тетракаурон ощутил, как огонь струится по его руке. Диаграммы оружейных данных завращались, когда заработали поршневые тараны. Кулак “Регинэ фурорем” дёрнулся назад. Кулак вражеского титана оторвался. Сфера энергии сформировалась, лопнула вокруг разорванного сустава и разлетелась. Плечевые пластины и корпус колыхнулись, как ткань, когда по ним прокатилась ударная волна. Враг пошатнулся, из его раны хлынули плазма и эктоплазма. Его крик боли был клинком помех и искажённого кода, вонзившегося в нервы. “Регинэ фурорем” отшвырнул чужую руку в сторону. Тетракаурон чувствовал, как его дух пылает яростью. Он действовал почти без команд, эхо прошлых сражений двигало им, вытекая из расплавленного сердца. Вражеский титан попытался навести орудие.

< Оружие заряжено. Цель зафиксирована. > Промелькнула оружейная команда Дивисии.

Он почувствовал, как поднимается железный кулак Бога Машины, которому он служил. Вражеский титан был перед ним, пытаясь выпрямиться, мир за ним был изорван огнём.

< Щиты! > отправил Тетракаурон. < Щиты немедленно! >

И он ощутил, как оболочка пустотной энергии начала формироваться вокруг него, слой за слоем, каждое мгновение, каждое – медленная рябь времени.

< Удар! >

“Регинэ фурорем” ударил открытым кулаком в шею вражеского титана, вверх, в соединение между головой и туловищем, вверх, в переплетение кабелей и силовой проводки. Он сжал руку со вспышкой молнии и дёрнул назад. Голова вражеского титана и половина верхней части туловища оторвались. Вспыхнул огонь желчного цвета. Кровь хлынула в рану, пузырясь изнутри. Его ноги задрожали, наполовину вырвавшись от грязи, словно эхо воли внутри по-прежнему вело его. “Регинэ фурорем” не стал дожидаться, пока враг падёт. Он ударил в рану от своей первой атаки, продолжая сжимать голову врага. Вражеский титан взорвался неровным пламенем. Неисправные плазменные трубопроводы разорвались. Энергия, продолжавшаяся накапливаться в остановившемся сердце его давно умершего реактора, вырвалась наружу. Вихрь осколков и плазмы разбил едва успевшие сформироваться пустотные щиты “Регинэ фурорем”. Тетракаурон почувствовал, как разрушаются слои защиты, но это ощущение прошло, когда его титан и команда взревели от гнева и победы.

Тетракаурон вырвал разум из спирали горения и направил его по сенсорам и ноосферным связям к своим силам. Все машины вели бой, большинство находились в очень тесном контакте с мёртвыми титанами, которые поднялись с земли. Подходили новые, рваное стадо машин приближалось, оружие пыхтело шипящими снарядами и пузырями плазмы. Ноосферная связь с другими машинами была забита ошибками и призрачными изображениями. Вспышки огня, звуки тревоги и титаны, падавшие под не принадлежавшим Терре небом, промелькнули перед его взором.

< Попадание, верхний сектор брони, > отправила Дивисия.

< Ксета? >

< Реакторы неустойчивы. Скрап-код в периферийных системах. Враждебные и повреждённые воплощения данных в нескольких диапазонах связи. >

< Выключи их! >

< Я выполняю эту задачу, принцепс, но они не используют шифры вражеского кода. Они передают панихиду. Дисгармонично. Широкий спектр. Максимальный охват. Благословенные подсистемы наших машин впустили их раньше, чем мы смогли их отключить. >

< Как? >

< Они не имеют отношения к кодовому языку вражеского легио. Они наши. Они кричат нашими голосами. >

Расстояние от стены до врага: 113 километров.

ДВЕНАДЦАТЬ

Рай

Сыны Калибана

Угент Сай

Восточно-финикийские пустоши

– Что мы делаем? – Кранк задавал один и тот же вопрос весь последний час. Олл каждый раз давал лучший из возможных ответов, но не был уверен, что он подходил.

– Мы пытаемся найти Джона, – снова сказал Олл. – Без него я не знаю, куда нам идти дальше. К тому же он в беде.

– Серьезной? – спросил Рейн.

Олл кивнул. Он все так же не отрывал глаз от своих ног или спин людей перед собой. Чем ближе они подходили к улью, тем сложнее становилось не смотреть на него. Каждый раз, как он позволял мыслям отвлечься от того узкого направления, на котором сосредоточился, оказывалось, что он смотрит на улей. Этот спиралевидный комплекс из узких башен и мостов был ярче, чем должен быть. Солнечный свет рассыпался на радуги и солнечные узоры, отражаясь от полированного металла и кристаллических куполов.

Остальная толпа не пыталась отвести взгляд. Все они таращились вперед. Некоторые из них плакали. У некоторых слезы были розовыми от крови. От толпы пахло потом, жженым сахаром и мясом. Некоторые люди безостановочно говорили, словно шли в каком-то другом месте, нежели раскаленные пустоши. Раздавались взрывы хохота, иногда песни, иногда вопли. Были те, кто падали: мужчина, споткнувшийся и поскользнувшийся, его лодыжку сломали те, кто шел следом, он вопил от боли, что никогда не доберется до рая, рыдая и волоча себя по земле. Другой, видимо, умер несколько дней назад, его одежда зацепилась за одежду других, и они тащили его, не замечая этого.

Когда-то они, видимо, были беженцами, но теперь толпа превратилась в нечто иное. «Пилигримов, – подумал Олл, – пилигримов, которые думали, что идут в рай и возможно были правы».

Серьезная проблема… Олл был уверен, что они уже увязли в ней, и дальше будет только хуже. Это должно было случиться, спуск в Аид, в Лабиринт со зверем… От него не уклониться, и путь только один: вперед, в Лабиринт, с надеждой, что выйдешь с другой стороны.

Было тяжело продолжать идти, тяжело заставлять идти других, еще сложнее не позволять им повернуться ради попытки помочь, или закричать или выстрелить в поток людей. Хуже всего было с Рейном и, возможно, Графтом. Рейн старался не смотреть на улей. Олл услышал, как он один раз пробормотал имя Нив, которое не произносил годы. С Графтом тоже что-то случилось. Сервитор-погрузчик начал дергаться, внезапно разворачиваться, словно по команде. Кроме того, к ним прицепилась женщина в вуали и с костями, свисающими изо рта, и крупным товарищем. Держась близко, время от времени бросая на них взгляд. Толпа сторонилась этой пары, словно инстинктивно. Это было полезно и тревожно.

– Это колдовской путь, – сказала Кэтт Оллу шепотом. – Ты ведь знаешь это? Я о том… я чувствую это. Слышу, и это… это как песня, Олл, как до того, как мы покинули Калт, как сирены.

– Да, – сказал он. – Именно так и есть.

– Когда мы окажемся внутри, – спросила Кэтт, – как нам найти твоего друга? Полагаю, он в этом месте?

– Джон позвал нас, – пояснил Олл. – Он должен будет оставить знак или послание.

– Ты уверен?

– Нет, – ответил он и посмотрел на Кэтт. Смысла ей врать не было – он был уверен, что она бы поняла.

– Окей, – сказала она в ответ.

– Смотрите… – Женщина в вуали была прямо перед ними, повернувшись к ним и указывая вверх, когда они обогнули выступ из сухой земли и камней.

Олл посмотрел прежде, чем остановил себя. Там был улей, он поднимался из пыли, сверкал, слепил, колыхался в мареве, словно газовое пламя. Олл почувствовал, как ощущения покидают кожу, как дыхание с шипением уходит из легких…

Все будет окей.

Им не нужно… Ему не нужно идти дальше. Это то самое место, где ему нужно быть. Единственное место, где ему необходимо остаться навсегда.

– Именно то, чего ты хотел, – сказал рядом голос, низкий, резонирующий, голос старого друга. – Ты всегда хотел только остановиться, позволить миру существовать, и надеяться, что он позволит некоторое время существовать тебе.

– Море… – он почувствовал, что заикается. – Корабль и открытые моря.

– Все эти странствия и приключения пришли позже, – сказал голос, – как только ты понял, что мир не даст тебе покоя. Но и тогда ты в действительности постоянно пытался вернуться домой. А теперь… теперь ты дома и можешь отдохнуть, Олланий.

Что-то ударило в спину. Он пошатнулся, а голос исчез, а с ним и вид улья.

Мимо бежали люди. Длинная вереница толпы, с которой они шли, бросилась в безумный бег, увидев над собой улей. Люди бежали, карабкались и продирались друг через друга. Он услышал выстрелы, крики. Олл попытался пошевелиться, его снова ударили. Голова ныла от боли, глаза слезились. Уши наполнил высокий звон, как при ударе ногтем по стеклу.

Его подхватила и подняла сильная рука. Он поднял голову, ожидая увидеть Графта или Зибеса.

Рядом с ним стояла высокая фигура, закутанная в цветную ткань, скала, которую обтекала волна из людей. Подле находилась женщина с закрытым лицом. Она смотрела не на улей, а на Олла.

– Давайте, – сказала она, – еще немного, странник, но вы должны идти. Порог – не то место, где стоит останавливаться.

Он уставился на нее, в глазах плыло, ее разноцветная фигура мерцала. Река людей стремительно текла, но они были островком посреди нее.

– Вы? – обратился он, во рту и горле пересохло. – Кто вы?

Она улыбнулась, под челюстью тихо задребезжали кости на нитях.

– Я – пилигрим, – сказала она

– Олл! – крик Кэтт заставил резко повернуть голову. Она направлялась к нему из толпы. Рядом с ней были Зибес и Графт. Следом шли Кранк и Рейн. Они все опустили глаза, не глядя на улей. Из глаз Кэтт текли кровавые слезы, щеки были красными. Она была бледной. Дрожала. Другие тоже. Он увидел, что они перешли на бег. – Уходи! Беги!

Воздух наполнил оглушительный вопль, пульсирующий и растущий, перекрывая выкрики и улюлюканье бегущей толпы. Олл скорее почувствовал шум, чем услышал, как он вибрирует от костей до кожи.

– Ох… – он почувствовал, что задыхается, ощутил вкус рвоты. Краем глаза заметил фигуру. Крупную, больше, чем он мог проигнорировать, стоящую на скале из песчаника, в доспехе, сияющем цветами и отражениями: кислотно-зеленым, багровым, огненно-оранжевым и сине-зеленым, хромом и бронзой. У нее были конечности и форма… боже, да она была реальной, более реальной, чем что-либо, вопль, облеченный в форму. Фигура смотрела на бегущую толпу людей, ревя приветствие, радость или угрозу. Толпа бежала, одни к фигуре, другие – прочь от нее или распластались на земле. Пролилась кровь. Она бежала из ушей, глаз и ртов, а раны были нанесены пальцами. Женщину в вуали и ее гигантского спутника нигде не было видно, они исчезли, как дым перед бурей.

Олла схватила рука.

– Олл, остановись! – донесся далекий крик Кэтт. – Не туда, прочь от него!

Он посмотрел вниз, его ноги двигались, ведя его вперед – к фигуре. В зрении Олла запечатлелось выжженное неоновое изображение воина в броне.

О, боже, он шел к нему… Продолжал идти.

Он рывком развернулся, закрыв глаза, воздействуя на мышцы силой воли – и побежал. В воздухе над ним разнесся ревущий вопль. По крайней мере, некоторые были рядом с ним. Он бежал к улью и все, что слышал – это вопль, а все, что ощущал на вкус – рвоту и сахар.

Он сделал следующий шаг и нога коснулась…

Полированного камня. Он остановился, замер, моргая, дыша, краснота во рту уходила. Толпы не было. Пыли тоже. Он стоял на дороге из зеленого камня, по которой тянулись белые, отполированные до блеска полосы. Она извивалась вдаль и вверх, притягивая взгляд. Улей находился там, продолжая сиять на солнце, но теперь в нем было тепло, совершенство в арках его акведуков и скоплениях куполов. От земли в небо закручивались на сотни метров лестницы, чтобы соединиться с изящными мостами. На балюстрадах раскачивались листья растений. С многоуровневых балконов свешивались бутоны насыщенных пыльцой и запахом цветов. Листья деревьев дрожали в порывах теплого ветра, дувшего из-за спины Олла. Стаи птиц или, возможно, бабочек и мотыльков с разноцветными крыльями летали и садились на пятна цветов. Серая и желтая пыльца уносилась в воздух, кружа и вращаясь в потоках.

Он сделал вдох. Воздух был сладким, с нотками запаха соли и цветущего лимона и нагретой солнцем земли.

Больше никого не было видно. Ни толпы, ни мерзости в доспехе. Тишина, нарушаемая далеким всплеском воды и смехом птичьих крыльев в воздухе.

Он понял, что держит ружье, палец рядом со спусковым крючком, предохранитель снят. Он подумал поставить оружие на предохранитель и повесить на плечо. Здесь в нем нет нужды. Здесь ни в чем нет нужды…

Он продолжал сжимать ружье. Его охватывало знакомое старое чувство, как голос, который он очень давно не слышал, произносящий полузабытое имя.

– Олл? – Он повернулся. Рядом с Графтом стояла Кэтт. В ее руках был пистолет. Нацеленный. Ствол не дрожал. За мушкой он видел ее глаза.

– Это я, Кэтт, – сказал он очень осторожно. – Мне что-то говорит, что тебе для уверенности нужно больше, чем это, но все окей.

Она опустила оружие после последнего слова. Окей – слово не из этого времени, слово, имевшее много значений для команды, которая путешествовала с ним последние годы.

– Ты ушел, – сказала она. – Прошли часы, но… не для тебя, правда?

– Правда, – сказал он, снова оглядываясь. – Другие тоже ушли?

Она кивнула.

– Были, а потом исчезли. – Олл посмотрел на Графта. Сервитор не двигался, голова поникла между поршневыми плечами. Олл протянул руку к старой полумашине. Та подняла голову. Посмотрела на него. Из голосовой решетки по шее текла пленка жидкости.

– Рядовой… – прогудел сервитор. – Рядовой Перссон.

– Я искала их, – сказала Кэтт, – но не хотела уходить далеко или звать. Здесь что-то есть, Олл.

Олл посмотрел на Графта и опустил руку. И вот он здесь, как и раньше, как всегда происходило, когда пытаешься куда-то добраться, а боги этого не желают. И люди сбиваются с пути.

– Надо найти их, – сказал он, наполовину себе, затем покачал головой. Бесполезно… Если он прав на счет того, куда попал Джон, где они оказались, тогда их не найти.

– Думаю, я смогу найти их, – сказала Кэтт. Он резко взглянул на нее. Он в ответ кивнула и подняла маятник и компас. Осколок черного кристалла на конце маятника раскачивался. Он увидел, что у нее в руках еще и его карта. Должно быть, она взяла их, когда он снова упал, на случай, если бы он не вернулся. Смышленая Кэтт… – Я чувствую их, как будто они там, очень далеко, но в то же время в моей голове, как голос, или ясное воспоминание…

– Как нить, – подсказал Олл.

Она кивнула.

– И это. – Она подняла кулон, компас и карту. – Это дает путь куда-то или к кому-то.

Олл улыбнулся. Он задумался: этому ее научили все те места, где они побывали, все те падения сквозь время и заглядывание в воронку вселенной? Ужас выгорел, стал волей смотреть на вещи, которые сломали бы других, и по-прежнему позволял ей действовать. Ее псайкерский дар, что ж… у него по-прежнему не было понимания, какую форму тот принимал, вот только прямо сейчас он был очень рад, что они взяли с собой из руин Калта почти бессознательную девушку.

– Не совсем потерялась, ведь так? – сказал он. – Даже здесь.

Она тоже улыбнулась.

– Я понятия не имею, где это мы. Я думала, мы каким-то образом вернулись в пространство разлома, но это не так. Ощущения другие, хуже. Как…

– Как будто тебя пытаются задушить мягкостью, – закончил Олл. – Да, боюсь, я привел нас в плохое место. На самом деле, очень плохое место.

– И что это такое?

Он посмотрел на листья, цветы и падающую воду, и затуманивающую свет пыльцу, и подумал обо всех именах и путях, которые сменила эта идея, губительная, искушающая, истина о которой только просачивается в места, где истории устарели.

– Рай, – ответил он.

Магнификан

– Мы должны остановиться, по крайней мере, на некоторое время.

Шибан оглянулся на Коула. Мужчина потел, немного покачиваясь. Младенец на его руках спал, маленькая ручка виднелась над складкой джутовой ткани, ставшей перевязью. Она пахла испражнениями. Как и мужчина. По оценке Шибана это было хорошо. Испражнения означали, что пищеварительная система и почки функционируют и не отвергают нестандартную пищу, которой кормили ребенка.

– Там, – сказал Шибан, указав пальцем на дугу балок и изъеденного металла, выступающую из слоя пепла. – Это даст укрытие, и там есть трубы, идущие под поверхностью.

– Вода? – предположил Коул.

– Увидим.

Он направился вперед, пробежав глазами по тому небольшому участку земли, который видел. Их окутал плотный влажный туман, превратив дневной свет в дымку, а объекты вдали стали призраками, которые исчезали и никогда не возвращались. От тумана они задыхались, словно шли по дну океана. Вкус, запах, вибрация и звук заменили зрение, как основные чувства. Иногда раздавалась стрельба или прокатывался далекий рокот губящего цивилизации оружия. Уже дважды Шибан слышал поблизости чье-то движение, в пределах двадцати шагов, существа двигались с осторожностью и неторопливостью охотников. Он застывал и давал знак замереть Коулу. В такие моменты младенец всегда молчал, словно понимал, что тишина – это выживание. Оба раза звуки в тумане через некоторое время удалялись, и они продолжали путь. Коул начал говорить, в основном задавая вопросы. Шибану хотелось сказать мужчине соблюдать тишину, но это было бесполезно – слова были связью этого человека с миром, который он понимал.

– Поэзия начинается с разговора, – говорил Есугэй. – А разговор – это тень внутреннего духа.

Поэтому он позволил человеку говорить и продолжил путь. Более всего его терпение испытывали вопросы.

– Вы видели Преторианца? – спросил Коул.

– Да, – ответил Шибан, продолжая идти.

– Вы были рядом с ним?

– Несколько раз.

– Он говорил с вами?

– Да.

– Правда?

– Да. Я разговаривал с лордом Дорном, с Сангвинием, с моим Ханом, с лордом Гиллиманом и… – Он почти назвал имена Магнуса Красного, Фулгрима и Гора Луперкаля.

– Да? И… кем?

– Другими, – сказал Шибан.

– А…

Они прошли следующие несколько шагов в тишине. Шибан не мог не думать о Есугэе, довольно улыбающемся.

– Думаю, я предпочел бы стервятников… – пробормотал он. Боль уменьшилась до постоянной ноющей ломоты в каждой части тела.

– Простите? – спросил Коул.

– Стервятники, спутники странника. На Чогорисе мы говорим, что когда чей-либо дух одинок, его всегда сопровождают спутники. Иногда всадник оказывается разделенным с собратьями или решает ехать в одиночку, за горизонт. Не важно, почему или как далеко он зашел, спутники присоединятся к нему, путешествуют с ним, пока он либо не найдет путь обратно, либо не ускачет за равнину мира. Они говорят мудрые правдивые слова и помогают страннику оставаться верным себе. – Шибан взглянул на Коула. – Они обычно выглядят, как птицы.

Коул нахмурился.

– Хотите сказать, что я… что мы, как птицы-падальщики, которые следуют за потерявшимися людьми, которые умирают?

Шибан поднял брови, от движения лицевых мышц в череп впились раскаленные иглы.

– Я хочу сказать, что ты слишком много говоришь.

По-прежнему хмурый Коул открыл рот. Шибан ждал очередного вопроса, но мужчина поднял голову, настороженно глядя вверх и в сторону.

– Ветер меняет направление, – сказал он.

Тогда и Шибан почувствовал это. Дуновенье холодного воздуха коснулось кожи лица. Как он это пропустил, а человек заметил?

Он остановился, повернувшись в направлении, куда смотрел Коул. В этот момент ветер усилился. Шинель Коула развевалась и хлопала. Пыль с шелестом заскользила по земле. Шибан вздрогнул, по телу прокатилась тревога вместо облегчения, которое должен был принести прохладный ветер. Он уловил дуновение воздуха, почувствовал в нем сырой застой, запах запертой могилы.

Туман закружился, сжимаясь, отступая, как вдыхаемый дым. Появилось далекое небо, затуманенное, солнечный свет испачкан цветом старой ветоши. И его пронзала башня, уходя все выше и выше неровным, словно лезвие зазубренного ножа, силуэтом. Шибан почувствовал, что не может оторвать от нее взгляда. На миг она, казалось, утратила размеры и детали, из-за чего приобрела облик черной раны в небе. Свет избегал ее, и он знал, что ветер, разорвавший туман, дул от башни. Космопорт Львиные врата – вот, что он видел, но на задворках разума все, о чем он мог думать – о звуке крыльев умирающих птиц, и внутри себя, помимо боли от ран, он ощутил, как возникает и ползет вверх по спине медленными пальцами лед. Ветер дул, шепча, дыша, смеясь…

– Нет… – застонал Коул. – Пожалуйста, нет…

Шибан оглянулся. Мужчина припал к земле, свернувшись калачиком вокруг свертка с младенцем и качаясь. Шибан подошел к нему и положил руку на плечо.

Коул посмотрел на него. По его лицу катились слезы, падая на сверток с ребенком. Который… спал, глаза закрыты, грудь двигается в медленном ритме первых снов человека.

– Коул, – обратился Шибан. – Ты чего плачешь? Ребенок жив.

– Однажды он умрет, – тихо ответил Коул. – Однажды я подведу его. Однажды он останется один, крича о помощи.

– Это не точно.

– Но так и есть. Оглянись, космодесантник, – сказал Коул, и тут из дрожащего лейтенанта хлынул поток слов. – Все заканчивается в слезах и страданиях. Все. Я просто… я просто хотел помочь ему. Я просто хотел помочь… я просто хотел, чтобы что-то было настоящим, невредимым и жило. Всего одно… только одно. Почему это не может быть настоящим? Почему вселенной правит жестокость? Все пропало. Все… я вижу их… Это не должно было случиться. Ничто из этого не должно было случиться. Но это не прекратиться, разве не видишь? Это будет продолжаться вечно, пока ничего не останется. Ничего.

Шибан убрал руку с плеча мужчины. Он чувствовал за спиной тень Львиных врат, дуновение влажного воздуха шевелило волосы. Он слышал, как далекая башня зовет его в то же отчаяние, в которое впал Коул – как голос, тянущийся к ним по земле.

– Возможно, – сказал он.

И тогда Коул посмотрел на него, в его глазах светилась горечь.

– Возможно? Это все, что вы можете сказать?

– Надежда – это не данность. Она – свет вдали. Скачи к ней, и тогда можешь добраться до нее. Ты можешь умереть в седле до того, как увидишь ее, но остановись, и она всегда будет далекой.

Коул засмеялся, визгливо из-за горечи.

– Это лучшее чогорийское утешение?

– Это истина, – сказал Шибан и встал, – и это все, что у нас есть.

Коул посмотрел на спящего младенца. Лицо ребенка дрогнуло, но глаза остались закрытыми.

Он покачал головой. Шибан наблюдал за ним. Ветер стихал, туман затягивал просвет, в котором показал им космопорт Львиные врата. Наконец, Коул покачал головой и взглянул на Шибана.

– Еще один шаг, – сказал он.

Шибан кивнул и протянул руку. Коул принял ее и встал.

– Уже не далеко, – сказал Шибан, – но боюсь с этого момента легче не будет.

Коул покачал головой, он уже шел.

– Вам, в самом деле, нужно поработать над своей мотивацией.

Шибан собрался ответить, когда оглянулся в направлении уже скрытого космопорта. Он остановился. Туман сгущался, но на миг ему показалось, будто он что-то увидел. Тень в размытом свете и дымке, раздутая, шипастая, стоящая на груде камней. Она не двигалась. И смотрела на него издалека.

«Сошествие гнева», внутрисистемный залив

Корсвейн открыл глаза. Умирающий зверь все еще был здесь, истекая кровь, глядя на него из пограничной области оставшегося в памяти сна. Из иллюминатора на сенешаля смотрела жемчужина Терры. На мостике «Сошествия гнева» было тихо, команды на постах общались шепотом и щелчками клавишей и пультов управления. Вассаго и Адофель стояли дальше от иллюминатора, обмениваясь скупыми словами, которые Корсвейн не пытался уловить.

– Мы приближаемся к точке начала, – сообщил Адофель. Корсвейн кивнул, но не ответил. Его взгляд переместился к громаде корабля, висевшего в пустоте над ними. Свет далекого солнца бежал по золотым бортам и цеплялся за кратеры, усеявшие его поверхность. На таком близком расстоянии возникало ощущение, что он смотрит на поверхность золотой луны. Корпус и борта заострялись в копьеподобный наконечник. Группы двигателей сияли холодным синим светом, направляя его вперед и вниз к далекому свету Терры. Корабль уступал в размерах «Фаланге», был равен по общей массе и габаритам великанам типа «Глориана», которые вели флоты, как предателей, так и лоялистов. Он значительно превосходил боевую баржу Темных Ангелов и три гранд-крейсера, идущих в его тени. Но главным в нем были не размеры. Он нес присутствие, которое Корсвейн в своем воображении мог почувствовать через расстояние, разделявшее корабли. В эпохи, когда он отправлялся на войну, его орудия обслуживали устройства и полумашины, созданные не на Марсе, но в Крепости Единства на Терре. Внутри его корпуса размещались дворцы, а оружием были чудеса, взятые и созданные из мертвой славы прошлого. Он назывался «Император Сомниум», Мечтой Императора, золотой и яркой. Он был одним из трех кораблей, которые несли Императора к звездам в Великом крестовом походе. Сейчас он направлялся домой в последний раз.

– Мы готовы? – спросил Корсвейн, по-прежнему не поворачиваясь.

– Да, лорд, – ответил Вассаго.

Корсвейн только кивнул. Десять тысяч его братьев набились в четыре боевых корабля Легиона, которые двигались в тени «Император Сомниум». Боеприпасы и экипаж сняли, а десантно-штурмовые корабли, лендеры и штурмовые суда загрузили в каждый ангар и пусковой отсек. Некоторые носили цвета Кровавых Ангелов, Имперских Кулаков и Белых Шрамов. Их передали кузены его Легиона для цели Корсвейна. В пусковых трубах ждали десантные капсулы. Штурмовые капсулы типа «Харибда» и «Клешня ужаса» цеплялись к нижним и верхним частям кораблей, заполненные воинами.

– Цель… – прошептал самому себе Корсвейн. Цель или тщеславная глупость, рыцарь, скачущий на копья врагов, с криком на губах и поднятым мечом, и его смерть и смерть скачущих с ним несомненна.

– Милорд? – обратился Вассаго.

– Я знаю, ты не согласен с тем, что мы делаем, брат.

– Лорд?

– На совете ты молчал, библиарий, и это молчание говорит за тебя.

– Роль моего круга заключается не в руководстве, лорд, а в помощи тем, кто руководит.

– Тогда помоги мне сейчас, поделись своим сомнением.

Пауза, переступание с ноги на ногу.

Корсвейн знал, что библиарий смотрит на Адофеля.

– Адофель слышал и видел достаточно, чтобы знать – разница в точке зрения не означает разногласие или раскол, – сказал Корсвейн, продолжая смотреть на Терру. – Говори.

– Как пожелаете, – осторожно сказал Вассаго. – Лорд, исход битвы решен. Силы магистра войны многочисленнее. Они победят. Спасение не идет. Мы – все, что есть. На Терре нас ждет смерть.

– Лучше позволить этому закончится? – спросил Корсвейн.

– Лучше сохранить то, что можем, – сказал Вассаго. – Эта война не закончится. Звезды будут гореть и дальше. У нас есть определенные силы, возможно, с нашими союзниками больше. Сил достаточно, чтобы защитить то, что у нас есть, чтобы начать заново.

– Без Империума, без Императора.

– С тем, что останется.

Корсвейн стиснул зубы.

– Твои слова могут быть признанием в предательстве.

– Вы попросили меня высказаться, – сказал Вассаго. – Иначе бы я не стал этого делать.

– А если я не пойду этим путем? – спросил Корсвейн. – Ты и дальше будешь молчать?

– Я встану подле вас, сир.

Корсвейн кивнул, а затем взглянул на Адофеля.

– Отдай приказ, – сказал он.

Магистр флота кивнул и вышел. Десять секунд спустя Корсвейн почувствовал, что вибрация палубы изменилась, усилилась с увеличением мощности реакторов и двигателей. Звезды начали проноситься мимо все быстрее и быстрее. Огромная золотая туша «Император Сомниум» держала темп. На его борту едва ли были живые люди, только сервиторы, необходимые для реакторов и некоторых орудий, и трое кустодиев, находившихся на мостике.

– Отправляйся в пусковой отсек, – приказал Корсвейн Вассаго и отвернулся от иллюминатора. Надел шлем. Мир превратился в красное свечение маркеров угроз. Моргнув, он увидел, как кровь зверя стекает в снег, а его глаза закрылись. В иллюминаторе за их спинами с каждой секундой становилась все больше и ярче Терра, окруженная ореолом жемчужин кораблей и огней войны.

Корабли летели вперед, пройдут часы, прежде чем флоты вокруг Терры увидят их. Тогда наступит время грома и огня. До того момента они будут трястись от рыка двигателей и продолжать путь.

Внизу, на почти безмолвных палубах «Сошествия гнева» Вассаго остановился на пороге своей оружейной комнаты. На границе его сознания двигались нити мыслей, спирали холодных намерений, окутанные тенями обмана. Его ждали трое. Он знал всех по одному только ощущению их разумов. Ему не было нужды смотреть на черную броню и сияние линз шлемов под капюшонами. Воздух Калибана шевельнулся в его чувствах, когда он коснулся их разумов.

– Вас не должно быть здесь, – сказал он вслух, не поворачиваясь, когда подошел к оружейным стойкам. – Не о чем говорить.

– Ты должен убить его сейчас, – сказал один.

– Сделаю, и нас перебьют, – ответил Вассаго, – а те, кого мы не убьем, поймут наши намерения и цель Ордена Калибана.

– Этот штурм закончится нашими смертями ради тщеславия и павших идеалов.

Вассаго взял плазменный пистолет, вставил цилиндр с плазменным зарядом в ячейку и перевел в боевое положение. Зарядные катушки засветились, и оружие издало пронзительный вой.

– Мы здесь ради спасения Ордена, уничтожения угрозы будущему Калибана и склонения тех наших братьев, кто видит истину, к нашему делу.

– Корсвейн…

– Благородный рыцарь, – сказал Вассаго, – и для него есть надежда. Если начнем действовать сейчас, потеряем шанс добиться всего, ради чего прибыли. В том, что произойдет, есть возможность, большая возможность направить путь Ордена. Все, что нам нужно сделать – быть готовыми взять то, что судьба и удача бросят на нашем пути.

– Так мы отправляемся в битву, в которой возможно умрем до того, как поднимем клинки?

– Корсвейн – великий лорд, а его план столь же блестящий, сколь опасный. Он может сработать.

– Ты восхищаешься им…

– А ты нет? Он – несравненный воин, преданный, безжалостный и искусный. И к тому же благородный. Что из этого не вызывает восхищения у сына Калибана? – Ответа не последовало. Вассаго вложил пистолет в кобуру и покачал головой. – Приготовьтесь в битве. Время еще не пришло, – сказал он.

Когда он мгновение спустя повернулся, то оказался один в полутьме.

Улей Хатай-Антакья, Восточно-финикийские пустоши

Олл и Кэтт первым нашли Кранка. Старый солдат лежал на каменной дороге на краю садового купола. Что бы ни случилось с ульем, этот маленький уголок остался нетронутым. Деревья раскинули зеленый полог под куполом из меди и кристалла. Вода по-прежнему текла в оросительных каналах, которые вились между корнями и открытыми участками земли. Было тепло и пахло землей и зеленой листвой. Кранк лежал лицом вниз, положив руку на оружие, как будто он спал.

Они остановились, когда только увидели его, присели и стали ждать. Глядя на деревья и край купола. Они поднялись к куполу по одной из спиральных дорожек, которая привела их от точки, где они вошли. За это время они не увидели ни единого человека, как и признаков насилия. Все это действовало на нервы и Кэтт, и Оллу.

– То существо? На входе в это место, – спросила Кэтт полушепотом. – Это был Астартес…

Это был первый раз, когда они вспомнили про гиганта, который обратил колонну беженцев в паническое бегство.

– Выглядел, как он, – ответил Олл и тут же в голове возник его образ. Даже воспоминания было достаточно, чтобы в глазах закружились точки света. – Или словно когда-то был им.

– Но это означает, что война здесь, – сказала Кэтт, – но тогда должны быть ее признаки.

– Может быть, это и есть признак, – ответил Олл. – Тишина.

Он выждал еще один удар сердца, затем встал и подошел к Кранку.

Ни криков. Ни выстрелов. Ни обжигающей боли и быстрого падения на землю.

Он протянул руку к старому солдату, проверил глаза, потом пальцы, чтобы под ним не оказалось гранаты. И продолжал следить за деревьями.

Взлетела птица с лилово-оранжевым оперением. Олл дернулся, расслабился. На Кранке не было крови, а когда он перевернул его, обнаружил, что с губ исходит тихое дыхание. Глаза были закрыты.

– Почему он упал? – спросила подошедшая Кэтт.

– Истощение.

Глаза и ружье Олла взлетели вверх. Рядом с ближайшим деревом присел мужчина в рваных лохмотьях. Он примирительно поднял руку, а затем поспешил к Оллу. Он едва взглянул на него, прежде чем посмотреть на Кранка.

Кэтт отпрянула и вскинула пистолет, но мужчина и на нее едва посмотрел. У него через плечо была перекинута рваная сумка. Он выглядел изнуренным, с растрепанной бородой, а на лице и руках была грязь. Кожа под глазами висела мешками от усталости. Тем не менее, лицо было добрым, а взгляды, которые он бросал на деревья, были отголосками собственной тревоги Олла.

– Вашему другу нужна вода, – сказал мужчина в лохмотьях. Он провел пальцами по лицу Кранка. – Он старше, чем выглядит. – Он нахмурился, встал и взял старого солдата под руки. – Помогите поднять его.

Олл секунду не двигался.

– Кто вы?

– Что это за идиотский вопрос? – взорвался мужчина. – Я… был медиком, ничего хорошего это мне не дало, и я прошу вас поднять вашего друга и отнести его под дерево, где я смогу выяснить, можно ли облегчить его текущее состояние.

Мужчина задержал взгляд на Олле, который помедлил секунду, а затем подошел. Графт собрался помочь, но Олл поднял руку.

– Как… как пожелаете, рядовой Перссон, – прогудел Графт и замер.

Олл закинул на плечо ружье, наклонился и поднял Кранка за ноги. Они перенесли его под дерево и прислонили к стволу. Мужчина ничего не сказал, но его пальцы начали плясать над Кранком. Он давил на кожу, открывал ему рот и прикладывал ухо к телу. Олл наблюдал. В свое время он видел за работой множество медиков и докторов и мог сказать, знал ли человек свое дело. Кэтт все так же держалась позади, глядя на маятник, который вращался над картой. Время от времени она вздрагивала, закрывая глаза, морщась. Олл заметил в уголке ее левого глаза каплю крови.

– Она тоже не в лучшем состоянии, – сказал мужчина, подняв взгляд, а затем снова посмотрев на Кранка. – Я бы начал с нехватки воды и еды и отсутствия сна, но что-то говорит мне, что есть много других причин. – Мужчина вынул жестяную флягу, открутил крышку и налил в нее воды. Она была прозрачной и чистой. – Психическое и физическое утомление, шок и куча других слов, которые просто означают, что вы преодолели то, что никому не пожелаешь. – Он остановился, опустив флягу. – А может даже больше, я бы сказал. – Он аккуратно приоткрыл рот Кранка и вылил воду на его губы, и немного в рот.

– Все в порядке, рядовой Перссон? – прогудел Графт, неожиданно подняв голову и развернувшись. – Какой была ваша команда, рядовой Перссон?

– Никакой, – ответил Олл. – Благодарю, Графт.

Он секунду смотрел на сервитора, нахмурившись. Тот становился все более непредсказуемым. Олл задумался: что сотворило их путешествие с остатками человеческого разума Графта?

– Перссон, – произнес человек. – Значит, так вас зовут, и рядовой – выходит, вы солдат.

Олл пожал плечами.

– Был, – ответил он.

– В этом мире многие люди были солдатами, – сказал мужчина. – Большинство из них мертвы. Думаю, вы из другого типа.

– Другого типа? – переспросил Олл.

– Достаточно умных, чтобы сбежать.

Наступил момент тишины.

– Как вас зовут? – спросил Олл.

Пришел черед незнакомца пожимать плечами. Он приложил ладонь к груди Кранка, раскинув расслабленные пальцы, глаза наполовину закрыты, словно он прислушивался.

– Угент.

– Откуда вы пришли? – спросил Олл.

– Пришел? Я ниоткуда не приходил. Я отсюда, здесь родился. – Мужчина на секунду оторвал взгляд от Кранка, на его губах играла легкая улыбка. – Вы на самом деле думали, что я из тех, кто пришел сюда? Большинство из них сошли с ума. Последние крохи отчаянной надежды в слабеющих телах, вот что они такое. Все, что они знали – обратилось в прах, все, что они, по их мнению, ценили – пропало. Это дело рук войны, но вы ведь знаете об этом? Насколько я могу сказать.

Олл кивнул.

– Давно они приходят?

Мужчина метнул на Олла проницательный взгляд. Он влил еще немного воды в Кранка.

– Вы о том, сколько прошло времени после того, как это место изменилось? – Мужчина поморщился. – Я не знаю. Иногда, кажется, много времени, иногда – всего несколько недель. Но как только это произошло, люди начали приходить, и просто не останавливаются. Все одинаковые – сломленные, отчаявшиеся, надеющиеся, что их грезы о рае – реальны… Тогда они находят истину. – Он вздохнул, сморщил губы и посмотрел на Кранка. – Ему нужна еда, – сказал он, оглядываясь.

– Сюда пришел враг, – сказала Кэтт, прервав свои занятия с маятником и картой.

– Враг? – спросил Угент, по-прежнему оглядываясь. – Знаете, я даже не уверен, что это значит. Наверняка, идет война, где-то, сжигая и разрушая все, к чему прикасается. Иногда можно увидеть огни, если подняться выше.

– Астартес, Угент, – сказала Кэтт. – Мы видели одного, когда добрались сюда.

Угент на секунду замер, вздрогнул, затем кивнул.

– Вы видели одного? – спросил он, снова вздрогнув. – Да, они здесь.

– Здесь нет следов сражения, – сказала Кэтт.

Угент посмотрел на нее. Он хмурился.

– Никто не счел этот улей достойным защиты, – сказал он. – Как, по-вашему, сколько сражений он перенес.

– Тем не менее, есть беженцы, – сказал Олл.

– Они следуют за зовом, – сказал Угент. – Вы услышите его, даже просто во сне, но он сильнее для тех, кто потерял более всего – тех, чей мир стал серым отчаянием. Они слышат его и не хотят ничего иного, как оказаться здесь. Они следуют за грезами и приходят сюда.

– Что происходит с ними? – спросила Кэтт.

– А как вы думаете? – ответил он.

– Как вам удалось выжить? – спросил Олл.

Назвавшийся Угентом мужчина повернулся, сделал шаг к одному из деревьев, отягощенному плодами, и потянулся за одним из них.

– Выжить? – сказал Угент. – Я просто помогал всем людям, насколько мог, рядовой Перссон. – Плод оказался в его пальцах. На миг Оллу показалось, что он что-то услышал, высокий и резкий звук сразу за гранью слышимости. Он посмотрел на Кранка, все еще лежащего под деревом. Глаза солдата были открыты. Они уставились на Олла, наполненные ужасом, безмолвно кричащие. Лицо было обмякшим, рот все еще открыт после последнего глотка воды. – И чем больше я помогал, – сказал Угент Сай, поворачиваясь с фруктом в руке, – тем больше я был жив.

Угент Сай улыбнулся и поднял плод к губам. Откусил его.

И лес деревьев завопил.

Олл отпрянул, глаза закрылись, руки прижались к ушам, как только яркая боль вспыхнула в черепе. Он почувствовал, как изо рта хлынула желчь и рвота. Он задыхался, судорожно глотал воздух.

– Все окей, – сказал Угент Сай, голос перекрыл вопль. Олл заставил себя встать, поднял ружье, приклад к плечу, палец на спусковом крючке. Сай неспешно шел обратно к Кранку. На его губах и подбородке была красная жидкость. В руке надкусанный плод. Из золотистой мякоти сочился сок, сердцевина была красной, влажной и подергивалась. Зубы улыбающегося Угента Сая розовые, глаза – яркие. Мерцающие на свету лохмотья падали между листьев. Он казался ярким, источником света, сдвигавшим тени вокруг себя, пока шел вперед.

Олл выстрелил. Это действие вбили в него множество жизней в роли солдата. За это время оружие многократно менялось, от веревки и пращи к пороху, плазме и лазерному разряду, но действие оставалось тем же самым: прицел, угол к цели, рассчитанный за один удар сердца, щелчок воли, которая направляет метательную руку или выпускает веревку или нажимает на спусковой крючок. Он не был ни бесподобным снайпером, ни метким стрелком, как Локсли, или одаренным, как бедный глупец Парис или молниеносным, как Док, но на такой дистанции и с отчетливой целью Олл не промахнулся.

Лазерный разряд прожег воздух за Саем и врезался в ствол дерева. Брызнула кора, изнутри хлынула кровь и кости. Вопль деревьев усилился.

Олл снова выстрелил, двигаясь вперед, выровняв ружье, без колебаний переключившись на автоматический режим и выпуская очередь выстрелов в Угента Сая. Когда разряды проходили сквозь деревья и листья, в воздухе разлеталась кровь и плоть. Кровь хлестала из ветвей. Ни один выстрел не попал в цель. Сай продолжал идти, приближаясь к Кранку, неся плод с сердцевиной из плоти к губам мужчины. Прицел ружья сошелся на безмятежном лице Сая. Точно. Смертельный выстрел. Неотвратимый… За исключением того, что Олл был уверен, что промахнется.

– Это не реально! – закричала Кэтт. – Олл, это не реально!

Но Олл уже хватал нож на поясе. Осколок черного камня, который прорезал им путь с Калта, вышел из ножен. Свет рассыпался, коснувшись лезвия. Цвет, расстояние и пространство раскрылись, как лоскут кожи при разрезе. И они увидели, что их окружало.

Кэтт ошибалась, отметил тонкий голос на задворках его разума, когда в глаза хлынула истина. Это было реально. Очень реально. Слишком реально, чтобы вынести такое.

Деревья никуда не делись, как и свет, падающий между листьями, тень самых высоких шпилей улья снаружи кристаллического купола. Но это не был сад изобилия. Земля превратилась в черную мульчу, липкую и влажную, смешанную с обрывками кожи, ногтями, клубками волос. Корни каждого дерева были конечностями переплетенных тел, стволы – натянутой и закрученной плотью, каждый сучок – ртом или глазом. Руки и ноги вытянулись и расширились в ветви, пальцы рук и ног – в отростки. Раны раскрылись, как лепестки цветов. Листья не были листьями, но свидетельствами жизней, по-прежнему сжатыми в кулаках и свисающими с кончиков пальцев, которые в надежде принесли их сюда: обрывки пиктов, кольца и драгоценности, клочья одежды, хронометр, лента, перо, кусочки пергамента, которые должны значить все в сожженном мире. Свисающие с ветвей плоды были каплями мягкого жира и кожи, переносимыми пульсирующими стеблями. Дальше Олл увидел тела, плотно уложенные в почву, их кости и плоть уже прорастали вверх. И он видел, что их глаза открыты. Они были живы.

– Я хочу помочь, – сказал Сай, и тогда Олл увидел его. Он был высоким, гораздо выше, чем казался, конечности длинные, голова без волос, юная, а одежды были не лохмотьями, но серебристо-белыми, как мерцание солнечного света на поверхности моря. – Я хочу помочь тебе, Олланий, тебе и всем, о ком ты заботишься. – Он поднимался рядом с Кранком, направляясь вперед, медленно, неумолимо. – Ты устал, так устал…

Олл моргнул, поднял оружие одной рукой, ремень натянулся, и выстрелил. Лазерные разряды попали в цель. От Сая разлетелась белая ткань, кровь и плоть, распыляясь в воздухе, пылая. Он продолжал идти. Кровь текла по конечностям и телу, как сок из надкусанного плода. Деревья вопили. Воздух был насыщен пыльцой и вонью сырого мяса.

– Так устал, – продолжал говорить Сай, – все, что ты хочешь – отдохнуть, и ты заслужил это. Иди к нам. Сбрось свое бремя. Все закончено, Олланий, и Катерина, вам больше ничего не надо делать.

Олл снова выстрелил. Разряд попал Саю в лицо и прошел сквозь череп. Он продолжал идти к ним.

– Это сад изобилия, – сказал Сай, его голос теперь раздавался из ртов на деревьях. – Здесь больше нет голода, нет страха, просто покой. Все пришедшие сюда искали мира, надеясь на него, и теперь они получили его и он будет с ними вечно… – Олл отступал, а Сай надвигался на него, останки челюсти и языка все еще двигались в разорванной голове. – Они нашли то, чего желали более всего, и ты найдешь.

Олл снова выстрелил. Он не смотрел на Кэтт и Графта. Он надеялся, что они сделали то, что сделал бы он.

Оставшееся тело Сая почти находилось на расстоянии касания, протягивая кровоточащий плод Оллу, словно дар.

Олл позволил себе бросить взгляд в сторону, где Кэтт и Графт поднимали с земли Кранка.

Он посмотрел на красно-белое тело Сая. У Олла в руке был нож, и он поднял его одним разрезом. Раздался крик, высокая, прерывистая нота, как от разбитого стекла. Сай упал на спину, грудь разошлась, наружу вырывался черный дым, органы превращались в золу внутри покрова из кожи.

Олл повернулся, выискивая Кэтт и Графта, и обнаружил, что они уже рядом с ним.

– Туда! – крикнула Кэтт, указывая направление, и они побежали по дороге, которая больше не была из гладкого камня, но каналом, наполненным темной, вонючей жидкостью. Вокруг них рассыпался образ купола, подобно разорванному полотну. Деревья из плоти и костей падали, почва кипела. Насекомые и птицы падали на них, поднимая брызги грязи, засорившей оросительные каналы. Перед ними были открытые ирисовые створки дверей. По ним уже ползли ржавчина и коррозия.

– Они знают вас, Олланий, – произнес угасающий голос среди падающих ветвей. – Они знают, чего вы хотите. Они хотят дать это вам. И они будут ждать вас…

ТРИНАДЦАТЬ

Мертвецы Бета-Гармона

Объединение

Головы Смерти

Берег озера Фосс, Меркурианская-Ликующая зона поражения

Огонь поглотил “Киллар”. Ионный щит “Оруженосца” частично остановил первый разорвавшийся снаряд. Этого было достаточно, чтобы Доллоран увидел, как его охватило пламя. Достаточно, чтобы он увидел, как вращавшиеся осколки вспыхивают, врезаясь в разрушавшийся щит. Достаточно, чтобы часть его мозга и души сочла увиденное прекрасным. Затем эта доля секунды прошла, и “Киллар” исчез.

Благодаря машинному соединению Акастия почувствовала, как он умер. Она закричала от боли.

Затем взрыв поразил её.

Ударная волна подхватила “Элата” и швырнула на берег озера. Голова Акастии ударилась о спинку трона. Мир непрерывно вращался. Ноги рыцаря взметнулись в воздух за несколько секунд до того, как он погрузился в воду в фонтане белых брызг. Перегрузка пронзила её до самых костей. Экраны затуманились. “Элат” оказался наполовину погружённым в чёрную воду. Однако она могла видеть титана, могла слышать его нетвёрдую поступь среди грохота волн, разбивавшихся о её рыцаря. Ноги “Элата” брыкались и молотили по воде. Титан был почти над ней, он шагал по мелководью, пока его пушка выплёвывала снаряды вдаль, а из ран текла грязная слизь и кабельная жидкость. Ледяная вода билась о прикрывавшую голени броню. В ушах Акастии звенели помехи и крики. Испорченные символы спиралью проносились по экранам ауспика. Предупреждавший сигнал “Элата” звучал смешанным воплем паники. Она чувствовала, как страх переполняет её, перетекая по связи шлема к бьющемуся рыцарю, пока мёртвый титан приближался. Он был пустым, грубым, повреждённым до полной потери управляемости. Он посмотрел на неё.

– Плутон! – закричала она. – Плутон, говнюк, где ты?

Она не чувствовала и присутствия Карадока. Сейчас ощущение его воли, проникавшей в голову, не означало бы страдание.

“Разбойник” был почти рядом с ней. Вода вперемешку со льдом пенилась вокруг его ног. В помехах вокса послышался звук, ритмичный гул цифр, похожий на хрип наполовину наполненных жидкостью лёгких. Также хрипела её мать на койке, на которой ей позволили умереть. Её последние мгновения измерялись секундами, отмеченными учащённым дыханием и сжатием слабых пальцев вокруг маленькой ручки Акастии. Она должна выбраться, она должна выбраться. Акастия почувствовала, как стукнула кулаком по люку кабины, почувствовала, как ломаются кости в руке. Мёртвый титан остановился и наклонил голову на сломанной шее. Свет в его глазах заиграл на экране целей.

Снаряды попали ему в голову и впились в потрескавшуюся кожу. Он резко выпрямился, заскрежетав суставами, и поднял руку с пушкой, пока поток взрывов обрушивался на его голову и плечи. “Пёс войны” в пятнисто-зелёных цветах легио Солария вышел из стены дыма и пламени, его орудия поливали огнём пошатнувшегося “Разбойника”.

– Не дайте ему уйти! – закричала Абхани Люс Могана. Мегаболтер “Вулкан” “Бестии Эст” выпустил очередь. Латунные гильзы посыпались на прибрежную грязь. Из вращавшихся стволов вырвалось дульное пламя в двадцать метров длиной. Вражеский “Разбойник” поворачивался. Его собственная пушка поднималась, даже когда снаряды вгрызались в тело машины.

– Приготовиться к ответному огню! – крикнула модератус. Абхани оскалила зубы. Через связь она почувствовала, как зарычал реактор её титана.

– Потанцуй для меня, – прошептала она.

“Разбойник” выстрелил, но “Бестия Эст” уже бежала боком, продолжая вести огонь и ускоряясь, пока взрывы танцевали за ней. “Разбойник” продолжал вести огонь вслед за “Псом войны”, ствол его пушки дёргался, словно наполовину сломанная рука. “Бестия Эст” бежала прямо перед дугой взрывов. Абхани чувствовала присутствие своей манипулы на периферии поля зрения и ощущала, что они близко, почти там, где должны были быть.

– Посмотри на меня! – прорычала Абхани; её глаза стали глазами её машины, устремлёнными на врага, окрашенными данными о цели. – Посмотри на меня, ты, ублюдочное железное дитя.

– Оружие на грани перегрева! – предупредила оружейный модератус.

Зелёные сигналы недвусмысленно вспыхивали на периферии сознания.

– Не важно, – ответила Абхани. – Пора, мои сёстры. Сделайте его!

Лучи света ударили в “Разбойника” сзади и сбоку, вонзившись в его шкуру. Два “Пса войны” Соларии кружили, петляя и стреляя набегу. Из резко повернувшегося “Разбойника” хлынули призрачный свет и чёрная жидкость. Огонь турболазеров вгрызался в него. Пластины брони расплавились в шлак за считанные секунды. Он не упал.

С трона Абхани Люс Могана наблюдала, как сверкавшие чёрные облака клубились из ран, сворачиваясь и растекаясь в воздухе. Ей потребовалась секунда, чтобы понять, что это не дым, а насекомые, чёрные тела, блестевшие в отблесках пламени, они поглощали лазерные разряды и превращались в пепел.

Шаги “Пса войны” Соларии встряхнули Акастию. Калейдоскоп цветов заполнил зрение. Восприятие стало размытым, мягким и острым одновременно. На лице и во рту была кровь. Она чувствовала, что рыцарь слабо пытается ответить её полубессознательному разуму. Ещё один толчок, и мир резко оборвался. Она ахнула. Волны накатывали на неё. Ауспик включился. Руки и ноги двигались по системам управления. Боль пронзила тело. Заскрежетали сломанные кости. Желчь заполнила рот.

– Вставай, вставай, вставай! Ну же!

“Элат” на мгновение заёрзал, а затем замер. Он взбрыкнул ногами, а затем крепко зафиксировался. Руки-оружие напряглись.

– Вот так, мой прекрасный зверь! – прорычала Акастия, и “Оруженосец” начал подниматься.

– Свалите его, – крикнула Абхани.

Более широкая ноосфера была заполнена вспышками символов угрозы и разрядов оружия. Неровный свет битвы освещал берег озера и равнину за ним на протяжении пяти километров. Машины горели, стреляли, шагали, падали. Всё это казалось далёким, звуком ветра или дождя. Значение имела только добыча перед ней.

Трое охотников кружили вокруг “Разбойника”. Они ни на секунду не прекращали огонь. Это была одна из моделей охоты легио Солария. Обычно в исполнении четырёх “Псов войны”, она называлась убийством в круге. Один из титанов отвлекал на себя врага, в то время как другие располагались на вершинах компаса вокруг него. Затем они стреляли и синхронно двигались по спирали, поэтому цель, которая поворачивалась к одному из мучителей, оставляла себя открытой для других. Всё это время каждый из них перенаправлял мощность реактора и боеприпасы между орудиями, чтобы, пока одно стреляло, другое перезаряжалось, охлаждалось или накапливало энергию. При правильном исполнении эта модель охоты могла повергнуть самые большие боевые машины. С тремя “Псами войны” она оставалась смертельно опасной. Но эта жертва отказывалась умирать.

Абхани зарычала, когда выстрелили турболазеры “Бестии Эст”. Разряды поразили врага, когда тот поворачивался, и вонзились в повреждённый обломок левой оружейной руки. На мгновение титаны оказались связаны светившейся верёвкой света. Остатки левой руки превратились в шлак. Поток плазмы из “Пса войны” “Артемизия” прожёг облако металлических насекомых и ударил в правое бедро вражеского титана. Абхани увидела, что индикатор реактора “Артемизии” вспыхнул красным.

– Вентиляция реактора, оружие отключено, – раздался голос “Артемизии”. Она направила половину мощности реактора в один плазменный разряд. “Разбойник” пошатнулся и накренился. Затем, каким-то невероятным образом, он восстановил равновесие, его металл струился, словно плоть. У Абхани было мгновение, чтобы заметить, как в его тени поднимается “Оруженосец”, которого она считала уничтоженным.

Акастия смотрела на “Разбойника”. С такого расстояния она видела следы незаживавших боевых ран на броневых пластинах и свисавшие с груди оборванные кабели. Тепловое копьё “Элата” поднялось. Голова “Разбойника” была деформирована и покрыта шрамами от огня; призрачный свет в кабине причинял глазам Акастии боль. Она по-прежнему чувствовала во рту привкус крови. Она усмехнулась.

– Гори, – сказала она.

“Элат” выстрелил. Раскалённый бело-синий луч вырвался из руки рыцаря, вонзился под подбородок “Разбойника” и проплавил затылок и верхнюю часть туловища. Плечи и грудь “Разбойника” смялись. Внутри прогремели взрывы. На секунду показалось, что он застыл. Затем он разогнулся, выпрямляясь, направляя луч копья “Элата” себе в грудь. Ржавая броня разошлась. Засорившееся масло хлынуло наружу, сгорая на лету. Он изогнулся, потянулся вверх, крича в тишине.

Луч теплового копья отключился.

– Назад! Назад! Назад! – закричала Акастия, разворачивая “Элата”. Грязь забила суставы. “Разбойник” замер. Его пронзённый торс освещался изнутри пожарами. Он опустил голову, почти медленно. Призрачный свет сменился тусклым отблеском. На секунду Акастии показалось, что она слышит голос, но не по воксу, а в ушах. Одинокий, умоляющий голос. Красные и синие языки пламени вырвались из спины “Разбойника”. Пластины брони взлетели вверх, вращаясь. Секунду спустя ещё несколько взрывов прогремели внутри и разорвали голову и плечи. Накатывавшаяся взрывная волна достигла отступавшего “Элата”. Акастия почувствовала, как её захлестнули триумф и облегчение.

Затем она ощутила, как закачалась земля. Раз, другой, сквозь рыцаря и кости.

– Вражеский титан! – крикнула Абхани. Разряды поразили пустотные щиты “Бестии Эст” и они лопнули, как пузырьки пены на воде.

Со стороны пылавшего горизонта шагал высокий титан, почти чёрного цвета от пламени и окутанный кольцами несвета. Его голова превратилась в окружённый оборванными кабелями раздробленный череп. Он ревел в воздухе, воксе и ноосфере, и его голосу вторил вопль отказывавших механизмов и перегрузки. От его присутствия пиксели на экранах и датчиках беспорядочно вращались. Она слышала жужжание насекомых и трение кабелей. Чувствовала запах горящего масла.

Лучи прерывистого лазерного огня протянулись из его плеч и взорвались на щитах “Псов войны” её сестёр. Они уже двигались, рассредоточиваясь, когда враг сделал новый шаг и сотряс землю.

Абхани посмотрела на него.

Её затопил холод.

Даже разбитые и обожжённые, остатки геральдики по-прежнему цеплялись за его плечи, и очертания всё ещё проступали из-под разрушенной кожи. Она узнала его. На секунду ей показалось, что она плывёт… Затем опалённый “Владыка войны” снова взревел и выстрелил.

Командный бункер, бастион Осколок, Меркурианская стена

В командном бункере на вершине бастиона Осколок Насаба поморщилась и опустила полевой бинокль. Компенсаторы вспышки были отключены, чтобы не мешать ночному видению. Она только что наблюдала, как титан Игнатума взорвался от полной детонации реактора. Неоновый свет затопил зрение. Она видела две вражеские машины, которые совершили убийство, два рваных очертания в огне со сломанными конечностями, но по-прежнему двигавшиеся и тянувшие сопротивлявшегося титана вниз. Во рту появился привкус, горький и металлический, как испорченное молоко и кровь.

– Итоги немедленно, – приказала она.

– Боестолкновение вдоль южного берега озера Фосс усиливается, – ответил офицер, склонившийся над рядами отсвечивавших зелёным экранов. – Задействована полная боевая группа. Вражеские машины наступают. Уничтоженные вражеские подразделения восстали среди формирований Игнатума. Расстояние до стены – сто семь километров.

– Что со связью связь с анклавами командования и управления Игнатум?

– Ошибки и периодические сбои во внутренних системах связи, генерал.

– Тогда пошлите подразделение и приведите одного из них сюда, немедленно.

Она снова повернулась к смотровой амбразуре и подняла бинокль. Как только она это сделала, вдалеке поднялось что-то большое. Бело-голубой огонь взметнулся в ночное небо, осветив снизу облака. Пот стекал по её коже под воротником, и это было только отчасти из-за жары.

– Наводчики и дальнобойные подразделения верхних артиллерийских батарей сообщают, что не могут различать цели для эффективного огня, – сказала Сулкова.

– Расход боеприпасов?

– Мы израсходовали много снарядов, но плазменные реакторы на стене и зарядные катушки функционируют. Производительность на уровне семидесяти трёх процентов эффективности.

– Эффективность ниже, раз мы не можем выбрать цели для стрельбы.

– Генерал, – раздался голос, – сообщение из Курдского бастиона.

– Соедините, – ответила она, не отрывая взгляда от увеличенного изображения битвы. Она почти ничего не могла разобрать. Руны идентификации врагов и друзей вращались неопределённым янтарным цветом.

– Генерал, – прорычал голос из вокс-динамиков. Он был низким, усиленным машинной модуляцией и разрубленным помехами. Это был Оцеано, назначенный командующим Курдского бастиона, расположенного в шестидесяти километрах к югу, второго из укреплений и командных пунктов Меркурианской стены. Он был Астартес, точнее был раньше, сыном примарха Сангвиния, павшим в бою и вернувшимся служить в оболочке дредноута.

– Командующий, – ответила она.

Из динамиков донёсся шквал помех.

– Генералллллллл... – Голос Оцеано растянулся до шипения.

– Убрать их! – приказала Насаба.

– Генерал, – снова раздался голос Оцеано. – Мы получаем сообщения от передовых подразделений в слепой зоне. Массированное формирование приближается вдоль хребта Средняя высота и движется на север в направлении текущей зоны боевых действий.

– Какое положение и сила?

– Множество машин, полное наземное сопровождение, контингенты легиона – это полномасштабное наступление легио титанов. Близкое визуальное подтверждение. Это легио Мортис.

За смотровой амбразурой вспыхнуло ещё одно яркое солнце, пульсировавшая рябь взрывов.

– Тогда с кем мы сейчас сражаемся?

Берег озера Фосс, Меркурианская-Ликующая зона поражения

Абхани Люс Могана внимательно смотрела на шагавшую ей навстречу смерть.

“Карнифектор Ноктис” был гордым титаном. Прекрасное творение железа и битвы, “Владыка войны” прошёл по полям сражений всей галактики, когда Великий крестовый поход сделал звезды новым Империумом. Он умер на Бета-Гармоне, пал на разрушенных равнинах, и его священное железо было оставлено в могиле, когда легио Солария бежал от Бойни Титанов. Его оплакали. Его и всех потерянных братьев, сестёр и кузенов. Масляные слёзы технопровидцев упали в тигли с расплавленным серебром. Песня электрожрецов прокрутила панихиды в конденсаторах и цепях. Он исчез, священный фрагмент Бога Машины, оставленный на поле боя.

Благородный охотник Соларии, боевая машина дюжины сестёр и дочерей Соларии, родственник “Бестии Эст”… Мёртвый. Ушедший. Память, которую следует чтить.

Теперь он шёл к Абхане Люс Могане.

Его железная кожа свисала с костей. Ржавчина покрывала броню. Смертельные раны от проигранных сражений пробили тело. Артиллерийский огонь впитывался в него, пока он шагал, ведомый вселившейся в его мёртвую оболочку тварью. Взгляд разбитой головы стал светом горящих нефтяных скважин. Она почувствовала, как голос проник в её череп, пройдя по дуге между двумя титанами. Вопль, громкий крик ярости, боли и вызова, когда души и дух исчезли в забвении. Это был голос того момента, когда “Карнифектор Ноктис” умер в первый раз, голоса его систем и женщин, которые вели его на войну, крик, круживший, когда они упали во тьму. Абхани почувствовала, как огонь мёртвого титана проникает в неё, почувствовала его обещание, поняла его смысл: “Когда-то я был таким, как ты. Ты станешь такой, как я”.

Абхани сделала единственное, что ей оставалось. Она выстрелила. Легио Солария были Охотниками Императора, быстрыми, хитрыми и смертоносными. Они ослабляли врагов, обманывали их, а затем использовали мощь оружия своих машин, чтобы нанести смертельный удар. “Удар, которому невозможно противостоять, нужно нанести только один раз”, – говорила её бабушка и великий магистр-основатель легио. Бежать было некуда. Никаких хитрых манёвров и увёрток. По лицу потекли слёзы, когда “Бестия Эст” изо всех сил зарычала на “Владыку войны” на последнем дюйме своего жизненного пути. В этот момент Абхани увидела жестокую шутку круга жизни.

Поток лазерных разрядов и мегаболтерных снарядов поразил “Карнифектор Ноктис” в голову. У него не было щита. Металл разорвался и потёк. Трещины от смертельных ран широко разошлись; пепел, угли и кровь хлынули на землю. Он извивался, дёргаясь, как человек, попавший под поток воды. Его орудие выстрелило. В окружавшей их битве вспыхнули взрывы.

Луч света, меньший и более узкий, но яркий, как звезда, врезался в его правую ногу. Он попятился и пошатнулся. Абхани увидела на ауспике очертания одного из рыцарей Виронии, мерцавшего вокруг ног “Карнифектор Ноктис” и разрезавшего его тело лучом белого света. Мёртвый “Владыка войны” задрожал, едва не упав. Из него лился расплавленный металл, но то, что в него вселили из варпа, вытащив из могилы, не сдавалось. Рука с пушкой прочертила широкую дугу. Взрывы подняли в воздух фонтаны озёрной грязи и чёрной воды. Он по-прежнему двигался вперёд, волоча поскальзывавшиеся ноги, хотя его туловище превратилось в шлак. “Бестия Эст” продолжала стрелять, отступая. Мегаболтер вышел из строя, стволы пожелтели от жара, автопогрузчики заклинило.

Абхани выругалась.

– Конденсаторы на четыре процента! – крикнула модератус.

– Мощность реактора на критическом уровне.

– Не упустите его! – крикнула Абхани.

“Карнифектор Ноктис” поднял обломки правой ноги, чтобы сделать шаг. Ступня опустилась. Полурасплавленные поршни лопнули. Опорные конструкции не выдержали, и неожиданно мёртвый “Владыка войны” превратился в лавину треснувшего металла и пламени.

– Назад! – проревела Абхани по воксу. “Бестия Эст” затанцевала, пятясь. Краем глаза Абхани увидела, как рыцарь Виронии уходит, когда громада “Владыки войны” рухнула в грязь и воду. Поднялся пар, за которым последовала волна свернувшегося красного пламени, когда то, что приводило в движение оболочку титана, с визгом унеслось в небеса.

“Бестия Эст” остановилась, её оружейные руки на секунду обмякли. От вишнёво-красных стволов мегаболтера исходил жар. Голова опустилась. В кабине Абхани Люс Могана закрыла глаза. Она чувствовала, как её ярость кипит в манифольде и отражается машиной, пока истощённый реактор восстанавливает мощность. Она открыла глаза. “Бестия Эст” выпрямилась.

– Заставь нас двигаться, – произнесла она. – Поднять щиты, энергию на пушки и поиск целей.

Она поняла, что небо стало ярким от огня. По всему берегу озера полыхали взрывы. Пульсировавший свет выбелил клубы белого дыма. Сама вода загорелась, когда масло пролилось на её поверхность и воспламенилось. Наблюдая за происходящим, она увидела титана, “Ночного призрака”, как ей показалось, который шагал сквозь плазменный огонь, металл его спины, рук и ног уносился в огненный ад.

– Найдите остальных, – приказала она. – Верните нас в строй и дайте нам что-нибудь, что можно убить.

На краю сенсориума она увидела одинокого “Оруженосца”, который описал круг, замыкая широкий строй с “Бестией Эст” и её сёстрами, когда они возвращались в зону действия сенсоров. Она включила внешнюю связь.

– Рыцарь Виронии, – произнесла она и остановилась. Формальность того, что она собиралась сказать, исчезла с языка.

– Спасибо, – просто сказала она.

– Это честь для меня, – раздался ответ.

< Объединить щиты! Все манипулы, объединить щиты! > Тетракаурон прокричал команду через ноосферу и вокс. “Регинэ Фурорем” отступил назад; “Игнис Веспула” и “Солнечная ярость” шагнули в освободившееся справа и слева пространство.

Взрывная волна ударила в “Регинэ Фурорем” с левой стороны. Тетракаурон даже не знал об источнике. Взрыв прогремел, в мгновение ока распространившись по изгибу щитов, прежде чем с грохотом исчезнуть.

< Расчёты завершены, > раздался голос Ксеты-Бета-1. < Синхронизация достигнута и подготовлена. >

< Начинайте >, повелел он.

< Как пожелаете, > ответила Ксета-Бета-1. < Соберите нас. Сделайте нас едиными. >

Объединение пустотных щитов нескольких титанов было сложной задачей. Достаточно одной ошибки, и результатом в лучшем случае станет выход из строя защитной оболочки, а в худшем – что-то более катастрофическое и впечатляющее. Душа и дух каждой машины должны функционировать в одном и том же ритме, где вибрация проектора щита и выходная мощность согласованы. Титаны легиона использовали священные кодовые песнопения, передаваемые от машины к машине, шаблоны и решения сверхсложных уравнений успокаивали и стимулировали систему каждой из них, пока они не сливались в единую мелодию ввода-вывода. Чтобы сделать это в условиях боя, требовались выдержка и точность, превышавшие возможности большинства экипажей титанов. Чтобы объединить поля между титанами в нескольких манипулах, окружённых взрывами и враждебными машинами, требовалось ещё больше: способность прикоснуться к божественной истине всех машин. Требовалось чудо.

Среди огня замерцали щиты трёх титанов, дождь холодного серебра исчезал в сиянии пылавшего мира. Молния пробежала в воздухе, когда пустотные оболочки встретились, столкнулись, сжались и слились воедино.

Духи других машин перетекали по переплетённому мосту данных. Тетракаурон чувствовал тяжесть присутствия двух “Разбойников” и зов их экипажей. Размытые призрачные образы замелькали перед его глазами. Рёв трёх реакторов, замкнутых на одно и то же сердцебиение, стал ритмом ударов по наковальне в его груди.

< Шаг, > отправил он, и три титана как один шагнули вперёд.

К ним, покачиваясь, приближалась высокая и искривлённая фигура, её пушка изрыгала потрескивавшие шары плазмы. Сферы света врезались в воздух перед “Регинэ Фурорем” и его сородичами. Первый слой пустотных щитов рухнул, но общие генераторы уже восстанавливали их прямо, когда те отключались. По каналам передачи данных с остальными манипулами он чувствовал, что другие титаны следуют его примеру: объединяют щиты, сопоставляют огонь оружия и мощность реактора.

Идут вперёд. В огонь. Убивают.

< Всё оружие на цели, > отправил он, < переключение между реакторами и боеприпасами. Постоянный огонь... Вызвать резерв секутариев, немедленно. Полномасштабный бой. >

Враги вырисовывались зелёным цветом. Машины появлялись в поле зрения. Стволы орудий поворачивались. Земля дрожала. Сила бога повсюду вокруг него. Железо и свет и момент единства. Он не был Тетракауроном. Он не был “Регинэ Фурорем”. Он был волей огня, яростью и светом. Паривший… Становившийся… Горевший.

< Подтверждение, > раздался хор богов-машин, и сгущавшаяся ночь разлетелась в яркие клочья.

Секутариев разорвало на куски. Обугленная плоть и изувеченные доспехи взметнулись в воздух, словно подхваченный порывом ветра пепел. Тетракаурон видел, как это произошло глазами машины. Поток лазерного огня пронзил их насквозь, пробивая слои брони и вулканизированную резину. Из дымовой завесы появились фигуры, маленькие и быстрые, похожие на гигантских насекомых, отлитых из скользкого от масла металла. Каждая из них была в три раза выше смертного, если бы они выпрямились, но они бежали сгорбившись, орудийные установки отбрасывали свет на их спины. В глазах “Регинэ Фурорем” они казались разливавшимся роем.

< Охотничьи автоматы, левый фланг, > отправил он.

< Выполняю, > пришёл ответ “Солнечной ярости”. Послание другого принцепса было резкой вспышкой света. Мгновением позже титан развернулся, стволы его оружейной руки завращались. Из них вырвались дульные вспышки. Снаряды разорвались среди роя автоматов. Металл разлетелся на осколки. Земля вздыбилась от попаданий. “Солнечная ярость” поворачивал вращавшиеся стволы, пережёвывая рвавшихся вперёд врагов. Тетракаурон мог сказать, что автоматами управлял безумный протокол, что-то всепоглощающее и разрушающее из запрещённого набора кодовых данных. Раньше запрещённого, до того, как война сделала всё, что было немыслимым, реальным.

Пушки “Солнечной ярости” выпустили последнюю огненную очередь, а затем ещё секунду вращались.

< Боеприпасы закончились, > послал “Солнечная ярость”.

Секутарии перестраивались, щиты сомкнулись в шеренги, в трёхстах метрах от “Регинэ Фурорем” и его сородичей. Тела лежали перед линией щитов, прилив из разорванного серебра и красного месива.

Они продвигались вдоль берега озера, остальная боевая группа вместе с ними. Противник вводил с юга лёгкие, быстрые наземные подразделения. Ноосфера гудела от скрап-кода и разрывов связи. Сплочённость стала вопросом зрения и инстинкта в такой же степени, как и связи. Однако это был путь Игнатума: на войне как один, с единой волей и стремлением. Быстрые наземные подразделения могли означать только одно – приближалась ещё одна крупная сила. Они уже столкнулись с противником, превышавшим их численностью, и теперь враг вывел на поле боя ещё большие силы. Их тактика была проста: удерживать Игнатум на месте, пока сокращаются боеприпасы и мощь, загнать на ограниченное пространство, а затем ударить в этом месте другой силой. Победа. Победа, которая не могла осуществиться без больших потерь, чем мог себе позволить враг. Количества врагов, с которыми Тетракаурон вступил в бой на берегу озера, было недостаточно, чтобы сдержать его боевую группу. Если бы это были просто титаны. Но они не были ими. Они были чем-то другим – верными мертвецами сотен сражений, оживлёнными нечестивыми духами и посланными против живых. Это было оскорбление, мерзость, и это сработало. Они по-прежнему оставались на месте, через несколько часов после начала боя, зажатые между водой и огнём.

Две манипулы боевой группы вошли в озеро вброд, взбивая поднявшуюся до пояса воду. Если им удалось атаковать под углом с севера, они смогли бы окружить и сжечь врага. В любом случае озеро оказалось глубже, чем сообщали скудные данные разведки, и обрывалось в подземную пропасть. Машины не смогли переправиться, и поэтому пришлось пробираться по воде параллельно берегу, чтобы атаковать вражеский фланг. Туман клубился над подёрнутым рябью озером, жар разряжавшегося оружия превратил воду в пар. Боеприпасы взрывались под водой. Вздымались фонтаны гейзеров. Волны давления прокатывались по поверхности озера, врезаясь в голени красно-жёлтых гигантов.

Огонь и дым скрывали берег. Настенные орудия прекратили стрельбу, не в состоянии выбрать чёткие цели или связаться с боевой группой, чтобы отметить зоны обстрела. Дальняя связь отказала под шквалом помех и искажений данных, которые усиливались по мере того, как разгоралась битва. Даже внутри титанов коммуникации стали спорадическими. Призраки и крики проносились по ноосфере. Теперь боевые действия превратились в кровавую, ожесточённую свалку, но у неё мог быть только один исход. Восставшие титаны врага падали, металл корпусов расплавлялся в шлак и разрывался на атомы и пыль, нечестивые духи внутри с воем отправлялись в жертвенное пламя.

< Ауспик-контакт, несколько машин и наземных подразделений на сто тридцать пять градусов южнее, > отправила Дивисия. < Оценка: восемь тысяч метров и приближаются. >

< Интенсивный обстрел… > начал Карто.

Белизна взрыва заслонила землю. В накале раздался вой. Полоса света превратилась во вздымавшийся кулак пламени и плазмы, ударивший в небо на расстоянии километра. Тетракаурон почувствовал, как “Регинэ Фурорем” затрясся от сочувственной ярости. Вспышка шока и гнева, переданная железом и электрическим током. Он знал, что это было – полное разрушение реактора, пара титанов Игнатума погибли в одно яркое мгновение. Секунду спустя до них докатилась взрывная волна. Вспыхнули пустотные щиты. Накал завращался кристаллизующимися данными.

< Это были “Вулканис фурио” и “Пылающий шакал”, > выдохнул Карто, его голос дрогнул от изумления.

< Источник смертельного выстрела, > рявкнул он.

< Дальнобойные, множественные источники, > ответила Дивисия. < Скоординированный лазерный и ракетный залп. Мы в радиусе их действия. >

< Тогда и они в нашем, > прорычал Тетракаурон. < Скоординируйтесь и стреляйте, когда будете готовы. >

Огненное дыхание сорвалось с его губ, обжигая язык.

“Регинэ Фурорем”, “Солнечная ярость” и “Игнис Веспула” наступали. Позади них четыре оставшихся манипулы перестраивались, чтобы последовать за ними. Битва с восставшими титанами по-прежнему бушевала на берегу и поверхности озера.

Накал заслонил почти всё. Голоса членов экипажа слились с голосом машины. Он почувствовал, как целевые руны сомкнулись, холодный лёд потянулся в пламя. Оружие повернулось. Его сородичи двигались вместе с ним, два гиганта, казавшиеся небольшими только на фоне “Владыки войны”. Они могли вести бой вулканическими пушками, плазменными деструкторами и турболазерами. Стеллажи ракет и реактивных снарядов давно опустели, боекомплект пушек заканчивался. Они могли стрелять только по тому, что могли видеть, но они видели. На расстоянии восемь тысяч метров появились первые настоящие машины легио Мортис.

Это были не те повреждённые, восставшие из мёртвых мерзости, которые первыми вступили в бой. Раскрашенные в красное и чёрное, с золотой каймой, они шли вперёд. Неторопливо. На подвешенных под бледными головами тросах гремели черепа. Свисали порванные знамёна и цепи. Едва Тетракаурон заметил их, он почувствовал, как пронёсся гул скрап-кода. В тени авангарда Мортиса двигались пехота и боевые машины, сверкавший ковёр красного глянца и ржавого хрома. Впереди бежали “Псы войны”. Рядом с ними наступали рыцари в цветах старой кости и железа. За ними шли “Разбойники”. В ярком свете их орудия и глаза казались тёмными пятнами. Примечания на испорченном коде исходили от целевых рун, когда они фиксировались на далёких титанах.

Часть его, та часть, которая являлась человеческим разумом и человеческой волей, отметила, что машины двигались с четвертью скорости, более лёгкие бежали и шли линиями, в шахматном порядке, поэтому они могли вести огонь на глубину до семи рядов. Это было построение уничтожения, план, по которому Мортис шёл на войну против врагов, которым собирались не просто нанести поражение, а полностью истребить. Словно почувствовав взгляд Тетракаурона, ведущие титаны Мортиса протрубили в боевые горны. Звук гремел и завывал над затянутой дымом землёй.

< Огонь, > отправил Тетракаурон.

Лучи лазеров заметались между богами-машинами. Синий, белый и красный охватили восемь километров воздуха. Какофония битвы взлетела до небес. Лучи Игнатума пробили щиты “Пса войны”. Он шагнул в сторону, когда его пустотные оболочки лопнули в полосах света, раздавив несколько танков с паучьими лапами. Взрывы расцветали на его пути. Тетракаурон ощутил холод прицельного захвата и ответный рёв изнутри. Линия ярко-голубой энергии разрезала мир. Выстрел из вулканической пушки поразил “Пса войны”, когда тот наполовину развернулся на ходу. Луч прожёг руку с пушкой насквозь. Снаряды в контейнере и каморе превратились в пар и свет за мгновение до того, как луч прошёл сквозь броню и попал в отсек внутри.

“Пёс войны” не был благословлён большой мощью и изменениями своих сородичей. Отец косы удостоил его только вкуса своего дыхания. Достаточно, чтобы сплавить воедино сервиторов и технопровидца со структурой и заполнить внутренние пространства застывшей кровью и желеобразной костью, которая булькала в воксе. Они умерли в мгновение ока, когда вулканический луч пронзил реактор и разнёс его на куски плазмой из собственного поддавшегося порче сердца.

< Титан убит. > Тетракаурон не был уверен, кому принадлежал голос и был ли он его собственным. Это не имело значения. Он шёл по берегу, оставив озеро позади, его братья и сёстры шагали рядом, а враги появлялись издалека, и их становилось всё больше и больше. Он почувствовал присутствие “Солнечной ярости”, услышал его голос, говоривший с ним, когда они шли в ногу, и набрал воздуха, чтобы снова выстрелить.

< Мы... > – начал голос.

В воздухе появилась рябь, трещина пронеслась в ночи, раздался крик, похожий на царапанье острия кинжала по стеклу.

Голова “Солнечной ярости” взорвалась. Нога “Разбойника” какое-то мгновение продолжала двигаться. Затем он упал, рухнул, его пустотные щиты отключились. Синхронизированная оболочка щитов лопнула. Тетракаурон ощутил щелчок обратной связи, как всплеск белой боли внутри черепа. “Солнечная ярость” врезался в землю. Огонь прокатился по его туловищу.

< Что… > начала Дивисия.

< Варп-ракеты, > проревел Карто, когда новый вопль прорвался сквозь звук и код.

Варп-ракеты… Древние, драгоценные, отвратительные в предназначении и использовании. Выпущенные титаном ракеты прорывались сквозь ткань пространства и проходили через царство за его пределами, прежде чем снова материализоваться и взорваться. Поскольку они обходили естественные законы, ни щиты, ни броня не могли защитить от них. Они были похожи на тонкий кинжал, которые убийцы вонзали под доспехи и кольчуги королей в прошлые эпохи.

Яркий взрыв окутал спину “Игнис Веспулы”, оторвал дорсальные ракетные стойки и сорвал половину брони. “Разбойник” проревел поток повреждений и кодовой брани. Лучи плазмы протянулись издалека и взорвались на его разрушавшихся щитах. “Регинэ Фурорем” и Тетракаурон взревели как один, шагнули вперёд и встали на линии огня.

Острая боль, когда пустотные щиты лопаются.

< Захват цели. >

< Огонь. >

Свет, изливавшийся вдаль, крик реактора и оружия, смертельный зов для мёртвых, лежавших рядом с ним, и его раненых сородичей.

< Щиты цели уничтожены. >

< Титан поражён. >

< Титан поражён. >

Вопли, когда дьявольское оружие ударило по машинам боевой группы, взорвалось, искалечило, перекрученный металл падает рваными клочьями… Горит… Мир горит…

Расчёты закрутились в его голове из холодного познания Ксеты и умов Дивисии и Карто: растущая численность противника, состояние оружия и реакторов, потерянные и повреждённые машины, холодные соотношения причин и следствий на войне. Они умрут здесь. Рациональная свёртка чисел говорила об этом. Он подумал об эмиссаре Геронтии-Чи-Лямбде и словах техножреца:

– Я хочу, чтобы данные были не таковыми, какие они есть, но прежде всего я – слуга истины машины: грядёт уничтожение.

– Нет, – произнёс голос, который, он знал, принадлежал ему. – Есть только один путь, и это путь вперёд. У нас достаточно сил. Мы – победа!

“Регинэ Фурорем” подчинился его воле. Вражеские выстрелы светились вдали.

< Всем подразделениям, собраться и поддерживать огонь, мы – победа! >

Весь мир горел, расчёты на успех исчезали в пламени связи с машиной и невероятно ярким настоящим. Тени врага множились на горизонте, и он шёл к ним, сокращая расстояние и стреляя, и титаны его сородичей стреляли, земля вздымалась от взрывов, а воздух пылал. Огонь врага усиливался, прочерчивая полосы над землёй. Числа, соотношения и шансы превратились в чёрные пылинки на краю пламени перед глазами. В накале звучал хор голосов. Шёл ли он на войну или грезил о войне?

< Захват цели… >

< Выстрел... >

< Захват цели... >

< Щиты сбиты... >

< Цикл перезарядки...>

< Мощность реактора растёт... >

< Попадание в корпус... >

< Повреждение... >

< Выстрел...>

Он истекал кровью, расплавленная кровь стекала с его плеча… Покров щитов превратился в мерцавшие лохмотья. Так много… их так много. Он моргнул и понял, что смотрит собственными глазами, как за иллюминаторами отражается битва. В кабине пахло палёной проводкой. Его левая рука стала мокрой, сочувствовавшие раны пульсировали кровью, стекавшей по груди с плеча. Он ничего не чувствовал; он парил, разум и мысли унеслись куда-то, осознавая удары по металлической коже и титанов под его командованием, наступавших в накатывавшую волну огня. Он не чувствовал страха или разобщённости, потому что был связан: он стал единым со сражавшейся машиной. Это был всего лишь миг, последний подарок от “Регинэ Фурорем”, которому и он отдал свой дух.

Впереди вспыхнули взрывы. Катясь по первой линии наступавших врагов, подбрасывая танки и автоматы в воздух, поглощая очертания Мортиса. Затем полетели ракеты, лучи и импульсы плазмы, потоки снарядов падали разбросанными недоброй рукой смертоносными семенами.

Тетракаурон снова погрузился в яркость накала.

Свежие крупицы данных закружились перед его взором. Удары по наступавшему врагу прокатились по земле лавиной кипевшего огня и света. С расстояния более ста километров позади них настенные орудия вели огонь, накрывая зону поражения, разрезая её поперёк ударом шириной более ста километров.

За спиной Тетракаурон услышал резкий голос, сформировавшийся по вокс-связи.

< Игнатум. > Даже сквозь бурю помех Тетракаурон ощутил вес слова и то, что в нём содержалось: концентрацию, необузданную волю к победе, века знаний и машину, из которой оно прозвучало.

< Мы с вами, мои родичи, > произнёс принцепс-максимус Кидон. Со стороны Меркурианской стены первый из титанов главных сил Игнатума вошёл в боевую сферу. Более сотни машин, двигавшиеся вместе с ними клятвенные рыцари и когорты сухопутных войск, и в центре два титана, превосходившие всех остальных. Возвышавшиеся, увешанные оружием, равнявшим с землёй города, их спины сгорбились под укреплениями, которые они несли с громоподобной поступью. У них были имена, древние имена, которые произносились со страхом и благоговением на полях победы и опустошения.

“Империос Прима”, “Разжигатель войны”, и вместе с ним “Магнификум Инцендиус”, “Император”, оба из имперских титанов, величайшие из воплощений величия гнева Бога Машины, вели остальной Игнатум на войну. Тетракаурон ощутил, как разгорается пламя “Регинэ Фурорем”. Мир стал звуком, громом и светом пламени.

Командный бункер, бастион Осколок, Меркурианская стена

– Тактические показания неполные, – сказал Куррал Насабе. – Но это наступающие макромашины, и они идут прямо на боевую группу Игнатума.

– Предупреди их, – ответила она.

– Не получится, генерал, вокс-связь не может быть установлена.

– Они вообще знают, что приближается? – спросила Сулкова.

– Они по-прежнему сражаются, идёт настоящий полномасштабный бой, судя по визуальным данным они ведут огонь из всего, что у них есть, – сказал Куррал. – И ещё, похоже, они наступают.

– Это Игнатум, – тихо сказала Сулкова. – Они всегда наступают.

– Генерал! – раздался от двери голос. Она обернулась и увидела фигуру в форме Кордозийского Аркебузира. По лицу струился пот, глаза были широко раскрыты. – Посыльный из главного стратегиума Игнатум.

– Посыльный? Внутренние вокс-частоты и каналы передачи данных показаны как функционирующие.

– Все системы связи ниже семисотметровой отметки высоты отключены... – Он сделал ещё один вдох. – Одни... помехи... и... – Он замолчал, его широко раскрытые глаза обвели пространство бункера. Насаба задумалась, как долго мальчик бежал. Он выглядел измученным, и, что ещё хуже, он скоро должен был развернуться и снова бежать. Это был не просто усталый взгляд; это был взгляд человека, который уже достиг конца, но каким-то образом продолжал двигаться. – Вы... вы слышите это? – спросил он тихим, озадаченным голосом, быстро моргая.

– Передай сообщение, – велела Насаба. Полоса света прорвалась сквозь смотровую щель, ослепляя даже на таком расстоянии, сворачиваясь в ложный красный закат.

– Оно где-то там... – пробормотал посыльный. Его взгляд был прикован к смотровой амбразуре. – Оно прямо там…

– Рядовой! – рявкнула Сулкова, и взгляд мальчика переместился к ней, заморгав быстрее. Насаба заметила, что его дыхание участилось.

– У меня есть это... – Он протянул завёрнутый в пластек свёрток пергамента. Сулкова взяла его, щёлкнула пломбами, глаза скользнули по обёртке с кодом, пальцы проверили символы подлинности на печати.

– Проверено и первая подлинность, – сказала она. – Игнатум выступил.

– Сколько их?

– Массовое развёртывание, двадцать манипул полным маршем.

– К тому времени всё закончится. Наведите все орудия на всех уровнях – нанесите удар по площади по всей линии и в глубину.

– Генерал, резонансные вибрации разнесут стену на куски, – заметил Куррал. – Мы должны следовать правилам.

– Если мы проиграем сейчас, враги окажутся на нулевом расстоянии до рассвета, и проклятые пушки будут бесполезны.

– Генерал, вокс-связь с магистром Эфридом и Бхабом прервана. Скрап-код неистовствует в...

– Соедините меня с командующим Оцеано.

– Генерал…

– Командующий, я приказываю моей секции настенных орудий открыть полный огонь, все уровни, удар по площади. Выделите зону непосредственных боевых действий, остальное вдолбите в землю.

– Такой огонь нельзя вести долго, Насаба.

– Я знаю.

– Я согласен. Наша секция стены откроет огонь… – Вокс отключился, затем взвизгнул и продолжил вопить.

В этот момент посыльный двинулся с места. Молодой кордозиец, должно быть, пробежал километр вверх и карабкался по шахтам доступа, которые пронизывали Меркурианскую стену. Это было немалое расстояние, требовавшее значительных усилий даже для здорового человека в расцвете сил. Для того, кто, скорее всего, спал только урывками и в тисках беспокойных снов, это было усилие, которое выжигало изнутри. Но каким-то образом у мальчика осталось достаточно сил, чтобы побежать вперёд. Его глаза были широко раскрыты, зубы оскалены. На мгновение Насабе показалось, что она сейчас умрёт, что все её годы войны закончатся здесь нападением юноши с дикими глазами, который выглядел так, словно едва мог стоять. Её пальцы сжались на рукояти пистолета прежде, чем солдаты в дверях начали двигаться, но посыльный уже был перед ней... а затем пробежал мимо неё. Он прыгнул, нырнув в смотровую амбразуру.

Она была узкой.

Слишком узкой для человеческого черепа.

Слишком узкой для тела.

Раздался хруст, вздох, влажное извивание и хруст. Всхлип.

Насаба бросилась к ноге рядового. Ещё один всхлип, когда её пальцы коснулись ботинка и начали сжиматься. Ещё один хруст. И он исчез. А потом по краям смотровой амбразуры появилось просто мокрое желтовато-красное пятно, и по воксу донёсся вой помех, шум, который в тот момент показался Насабе голосом, последним словом, произнесённым, когда говоривший начал бесконечное падение.

– Рай, – послышалось ей.

Секунду спустя кто-то выдернул кабели из вокс-динамика, и на мгновение всё замерло; а затем стена и мир задрожали, когда орудия открыли огонь.

Расстояние от стены до врага: 106 километров.

ЧЕТЫРНАДЦАТЬ

Стигийский ангел

Падение

Дыхание

Южный Мармакс

На проволоке висел мертвец, который никак не желал успокаиваться. Кацухиро слышал из руин блиндажа, как изгибается проволока, а по грязи скребут ноги. Он попытался не слушать, наклонил голову и начал произносить про себя слова. Личные слова, простая череда просьб и напоминаний, сшитые из мыслей, которые давали ему утешение.

Защити меня, как я служу Тебе…

Он пробился сквозь туман истощенного разума, увидел свет в воспоминании, исходящий от женщины по имени Киилер. Увидел, на миг, как день становится светлым…

Защити тех, кого я не могу…

На позиции тряслась колючая проволока, щелкая в неподвижном воздухе. Он попытался вернуть мысли к свету, к словам.

Пожалуйста, дай мне силы…

– Когда это прекратится? – раздался резкий голос Стины. Кацухиро открыл глаза. Слова и золотое воспоминание поблекли до серо-охряной темноты настоящего. Снова был рассвет, хотя разница между днем и ночью стерлась, так что теперь это мало значило. В блиндаже сидели еще трое. Стина и двое других, кого Кацухиро не узнал. Он, возможно, видел их раньше, но не был уверен и не хотел знать.

Южный Мармакс изменился после его прибытия сюда. Теперь от него мало что осталось. Нижние стены были разрушены и сохранились только отдельными участками. Ремонтных бригад для восстановления уже не хватало, как и не хватало самой стены для восстановления. Позиции представляли архипелаг разрушенных стен и разбитых бункеров. На месте орудийных башен лежали груды камней. Кацухиро не знал, где находились изначальные позиции. Их отвели, а затем направили занять оставшиеся руины. Системы минирования разбросали по новой ничейной земле мины и катушки колючей проволоки. Враг тоже изменился. Цвета и безумие атаки его первого утра исчезли. Когда трещины слабости расширялись, он в некотором смысле даже желал, чтобы они вернулись. По какой-то причине ужас был решением. Кацухиро знал, что не один так думает.

Снаружи бункера раздался очередной булькающий крик. Проволока звенела и лязгала.

– Заткнись! – закричала Стина. Ее трясло. Она много раз пыталась заснуть, но для отдыха не хватало тишины, а когда сон приходил, пробуждение оказывалось почему-то хуже изнеможения. Последние четыре дня Стина рыдала во сне. – Заткнись! Заткнись! – Теперь она, в самом деле, кричала, колотя руками по полу. Пошла кровь. Двое других солдат смотрели на нее. Один из них придвинул палец к спусковому крючку ружья.

– Я разберусь с этим, – сказал Кацухиро и поднялся. Он положил руку на плечо Стины. – Я разберусь с этим, все хорошо. – Он посмотрел на других солдат, поймал взгляд их покрасневших глаз и кивнул, надеясь, что жест выглядит увереннее, чем ощущался. Они не ответили, но он заметил, что они убрали пальцы от спусковых крючков.

Он повернулся и направился к главной амбразуре. Из неровной дыры в восточном фасе блиндажа открывался вид на пустошь. Амбразура находилась рядом с брешью. Он подошел к амбразуре, поднял ружье и поставил его на металлическую кромку. Было тихо, но безопаснее стрелять из амбразуры, чем через брешь. Неизвестно, когда неудача или наблюдающий враг решит разорвать тебя на куски. Он видел, как такое происходило. Несколько раз.

Приклад ружья уперся в плечо. Он сделал вдох, попытался увидеть золотой свет. Небольшой проблеск вдали, в самый раз. Он наклонился к прицелу и посмотрел. Клубы желтых испарений стелились и закручивались в белое и серое. Земля уходила в дымчатую даль. Воронки и рыхлые нагроможденные кучи трупов и частей трупов образовали вершины и провалы, как застывшие волны моря. Он попытался не смотреть слишком далеко. Никогда не знаешь, что увидишь там, в полувидимой полосе, где сливались небо и земля.

Мертвец был всего в пятидесяти шагах. Взрыв оторвал ему правую руку и вырвал левую часть тела. Шея была сломана. Кусочки черепа раскрылись, обнажив мягкую плоть внутри. Его видимо убил взрыв минометной мины, выпущенной с равной степенью вероятности со своих либо вражеских позиций. Он умер дальше от места взрыва, а затем полз, пока не застрял в проволоке. Он почти добрался до позиций. С тех пор, как трупы начали подниматься и идти, Кацухиро никак не мог выбросить из головы мысль, что их вернули к жизни не голод или гнев, и не боевые инстинкты. Это было нечто проще, незначительнее, первый и последний инстинкт каждого живого существа – стремление добраться домой.

Он посмотрел на мертвеца через прицел. Колючая проволока закрутилась вокруг шеи и рук. С каждым движением трупа колючки впивались глубже. В глазницах шевелились личинки. Кацухиро видел, как мертвец открыл рот, словно пытаясь заговорить. Он выстрелил. Лазерный разряд попал в череп и разорвал его на куски. Кацухиро всадил еще один в верхнюю часть туловища. Затем подождал, наблюдая, как от трупа поднимается пар. Мертвец затих.

– Покойся с миром, – прошептал Кацухиро. – Да дарует Он тебе покой.

– Напрасная трата боеприпасов, – сказал один из солдат. Кацухиро не ответил. Солдат был прав. Зарядные батареи, патроны, гранаты, мины, еда, вода… все сокращалось. Последний подвоз был… он не помнил точно, как давно. Каждый брал, что мог у погибших, но даже в этом случае, количество оставшихся выстрелов сокращалось. Но он скорее потратил бы впустую выстрел, чем позволил Стине и дальше слушать звуки мертвеца на проволоке. Он вернулся и присел рядом с ней. Она откинула голову назад, закрыв глаза, шлем лежал на камнебетоне. Он толкнул ее локтем. Она поморщилась.

– Еще раз так сделаешь, вник, и я…

– не заснешь, – сказал он, глядя на нее. – Не здесь. Помнишь? Передовая позиция, правильно? Должна держать глаза открытыми.

Она закрыла рот, покачала головой, но больше не стала прислонять ее к стене. Кацухиро вернулся к наблюдению за пустошью через дыру в стене бункера. Краем глаза. Так было безопаснее; никогда не смотри прямо туда, откуда пришли беды. Этот урок стал правилом за последнее… неважно сколько времени. Не смотри прямо, не смотри на существ, которых видишь, не прямо.

По бреши прошла тень, и он вскинул ружье, приготовившись стрелять. Это был Баэрон, закрывший на секунду поле зрения, когда повернул голову и посмотрел внутрь блиндажа. Кровавый Ангел был развалиной в полуразбитом доспехе. Левый наплечник отсутствовал, от него остались магнитные пластины и свисающие соединители. Правое предплечье лишилось керамита до самой плоти. Каждую пластину брони покрывали вмятины. Красный лак теперь сохранился только в углублениях и на небольших участках. По левой части шлема протянулась темная и рваная трещина, почти до самой линзы, напоминая знак молнии. Воин гудел и лязгал, когда отвернулся и направился дальше.

Кацухиро прошептал благодарность за то, что такой воин все еще стоит, все еще держится. Но их численность, как и всего прочего, сокращалась.

– Встать! Оружие наизготовку! – прогремел голос Баэрона. Кацухиро вскочил раньше, чем его разум действительно услышал слова. Стина не шевелилась, пока Кацухиро не поднял ее. Двое остальных тоже двигались медленно, как люди, идущие по пояс в грязи. Кацухиро поднял ружье и замер у амбразуры. – Встать!

Шла новая волна. Он чувствовал и ощущал ее, натянув маску противогаза. Тот был почти бесполезен, угольный фильтр засорился, маска изношена, а из краев окуляров сочилась ржавчина, ухудшая видимость. Противогаз не спасет от чумного ветра или газовой атаки. Толку от него фактически не было, но он давал маленький проблеск надежды на спасение. Небольшую надежду. Но иногда у них была только она. Он не отрывал глаз от Баэрона. Кровавый Ангел стоял в пяти шагах перед линией разрушенных укреплений, впившись взглядом в невидимый горизонт, держа в расслабленных руках болтер. Дальше по позиции стоял едва видимый еще один ангел в разбитой красной броне. Кацухиро видел тени солдат, выдвигающихся к огневым точкам позади останков брустверов и в траншеях. Звука не было. Никто не говорил. Каждый просто пытался рассмотреть то, что приближалось. Смотреть и не смотреть.

– Двести метров, с фронта, – крикнул зычным голосом Баэрон.

Держаться. Просто держаться. Стрелять и не отступать. Не позволить им приблизиться. Не позволить добраться до нас… Пожалуйста не позволь им добраться до нас.

Он увидел их. Краем глаза увидел. Они шли безмолвно, ни криков, ни воплей, лица скрыты прогнившими тряпками, в голых руках оружие, которое могло быть рабочими инструментами. Медленно движутся вперед, первые просто разомкнутой линией, а затем большая масса. Позади более крупные фигуры. Кацухиро почувствовал, как дернулись глаза, пытаясь рассмотреть их.

Огромные фигуры бредут через туман, они раскачиваются и дрожат, кожа слишком туго натянута поверх мешков с жидкостью, натянута до разрыва.

Кацухиро опустил глаза, тяжело дыша, во рту появился вкус потрохов и кислоты. Глаза слезились. Увиденные мельком раскачивающиеся образы размазали по сетчатке желтые и красные полосы.

– Защити меня, как я служу Тебе… – прошептал он. Одного из солдат стошнило, на камнебетон летят брызги зеленой желчи и крови.

– Огонь! – закричал Баэрон. Его болтер взревел. Часть приближающейся волны исчезла в потоке разрывных снарядов. Тела взорвались. Костяная шрапнель рвала фигуры с другой стороны. Конечности отрывались, ноги подкашивались. Кацухиро навел ружье и начал стрелять. Он не прицеливался, да в этом и не было необходимости – просто наводишь, крепко сжимаешь и нажимаешь спусковой крючок. Остальные солдаты тоже стреляли, беспорядочный шквал лазерных разрядов и пуль хлещет по уменьшающемуся пространству между ними и врагами, врезаясь в них, разрывая, сжигая. Где-то за блиндажом заработали минометы. В воздухе со свистом проносились мины, взрываясь далеко за первыми рядами противника и разнося тучи осколков и разорванной плоти. За ними открыли огонь тяжелые орудия. Звук напоминал собирающийся раскат грома. Кацухиро почувствовал, что ружье разрядилось, вырвал зарядную батарею, вставил новую, бросив пустую на землю. Никто не берег боеприпасы, в этом не было смысла – стреляй здесь и сейчас, и не будет другой битвы, чтобы сделать все сэкономленные выстрелы. Баэрон направился вперед, шагая навстречу приближающемуся противнику, стреляя и стреляя, непоколебимый, подобно королю, идущему к бегущей волне. Остальные ангелы последовали его примеру. Не отступая, но наступая, несколько красных фигур, идущих навстречу орде, стреляя и стреляя.

Трон и истина, то еще было зрелище… Не назад, но вперед, в разбитых доспехах, но непреклонные.

– Защити меня, как я служу Тебе…

Кацухиро услышал их возгласы, тон голосов поднялся до громкой заупокойной мессы, заглушившей звуки стрельбы. Это была своего рода песня, одновременно прекрасная и ужасающая, как зов великого зверя и голоса старых, старых душ, взывающих ко всем тем, кого они потеряли. Ангелы начали петь в последние дни, когда начались мощные атаки. Он спросил в прошлую ночь у Баэрона, что это за песня. Ангел долго смотрел на него, окуляры треснувшего шлема светились изумрудом в ночи.

– Это Похоронная песнь Ваала, – сказал он, наконец. – Песня покидающих этот мир.

– Вы поете о своих смертях, потому что знаете, что мы умрем здесь?

– Умирать – это наше предназначение.

Кто-то среди наступающих врагов открыл ответный огонь. Желто-оранжевая энергия взорвалась на земле рядом с Баэроном. Камни выгорели в шлак. Пыль с шипением превратились в дым. Орда начала выплевывать твердотелые снаряды, сначала немного, затем больше. Воздух гудел. По стене под амбразурой зазвенели удары. Разлетались куски камнебетона. Левый окуляр противогаза Кацухиро треснул. Он отпрянул.

– Дерьмо! – выкрикнула Стина. Осколок попал ей в левую кисть, когда она наводила ружье, прошел сквозь кожу перчаток и вонзился в руку. Он увидел хлещущую кровь. Белую кость. – Дерьмо!

– Продолжай стрелять! – крикнул он ей. – Продолжай стрелять!

Один из солдат, стрелявший через брешь, отшатнулся, из дыры в горле хлынула кровь. Он упал, булькая, дергая ногами. Кровавый поток иссяк.

Кацухиро продолжал стрелять. Он увидел, как от вражеской массы поднимается дым, извивается и поднимается, все больше и больше тумана. Фигуры падали. Вой и стук минометов напоминал барабанную дробь. Смутные формы, ковыляющие позади орды, приближались. Трон и истина, они все ближе! Он хотел посмотреть, так сильно хотел увидеть, что приближалось. Он почувствовал запах скисшего молока и соли, вкус кислоты и меди. Туман двигался, сжимался, на краю зрения сокращалась дистанция. Дым со стороны врага все поднимался и поднимался. Вот только это был не дым. Это был рой насекомых. Черные тела размером с пулю жужжали и кружили на серых крыльях. Он услышал их, когда они поднялись и развернулись в воздухе. Он услышал, как сбивается его собственное дыхание. Волна почти добралась до Баэрона. Кровавый Ангел стрелял прямо перед собой, буравя тела врагов. Они продолжали приближаться, ряды падали, встречая град огня с позиций. Они продолжали идти, формируя вал перемолотой плоти, по которому живые ползли навстречу смерти. Кувыркались конечности и куски плоти. Черные тела поднялись от красной полосы в воздух, разбрызгивая кровь. Воздух смердел железом и разорванными органами. Они добрались до их позиции, заполнив внешний ров потрохами и искромсанным мясом.

Баэрон перезарядился, вставив магазин в болтер, двигаясь вперед, бросаясь в волну, прореживая ее болтами, пока она изгибалась и захлестывала его. Его броня снова стала красной, красной и блестящей.

Кацухиро осознал, что смотрит, не отрывая глаз. Палец давил на спусковой крючок, но ружье не стреляло. Он потянулся за зарядной батареей.

– Что происходит? – Стина задыхалась. Она застыла, руки едва держали ружье.

– Продолжай стрелять! – крикнул он. Рука не смогла найти зарядную батарею там, где она должна быть. Он посмотрел вниз, пытаясь отыскать батарею в сумке с боеприпасами.

– Нет… – Он услышал громкий и визгливый стон другого солдата в бункере.

Его рука нащупала зарядную батарею, последнюю.

– Нет…

Кацухиро резко вставил батарею в приемник магазина. Один из солдат в бункере упал на колени. Стина задыхалась, словно получив удар под дых. Кацухиро поднял взгляд. Глаза полностью раскрыты, он посмотрел через амбразуру на пустошь.

Тела кувыркались, кровь и разорванная кожа падали, словно морская пена с гребня волны. Фигуры вдали, так близко… Жужжание насекомых настолько громкое, что заглушает грохот ружей. Черные мухи напоминают полированные драгоценности. Кровавая дымка в воздухе. Небо вспыхивает, пульсируя грязно-желтым светом. Посреди этого Баэрон, красный, такой красный, но теперь он не идет вперед. Сражается, чтобы не отступить.

И над всем этим, на периферии зрения появляется фигура, она растет в размерах, поглощая свет, как дыра, проделанная в его зрении. Фигура с капюшоном, за спиной раскрыты крылья, затмевая вспышку света, тень косы в руках. Он вспомнил обрывки мертвых мифов и легенд, которые сохранились даже в эту эпоху, которая должна была стать яркой истиной без суеверий и страхов древнего человечества. Он вспомнил об ангелах, не благородных, не рожденных из света, но тех, что проносились как тени.

В своем разуме он услышал голоса всех тех, чью смерть он видел, всех людей, которых он любил и хотел, чтобы они не умирали. Они взывали к нему из памяти, бормоча последние слова наполненными жидкостью легкими, произнося слова, не понимая, что это их последние прощания. Звуки слились, пульсируя в его теле, словно вибрация большого колокола. Не сказанная фраза, но смысл, который Кацухиро ощутил до самой глубины души.

Ты станешь таким, как мы…

Он почувствовал, как хрипит дыхание сквозь сжатые зубы. В глазах посерело, зрение затуманилось. Волна фигур продолжала течь вперед, но врезающийся в нее огонь слабел. Мир перед ним замедлялся, растягивался, двигаясь с мучительной медлительностью времени перед чем-то пугающим, которое становится тем, от чего не скрыться. Рядом с ним осела на пол Стина. Другой солдат в блиндаже бросил ружье и побежал. Кацухиро почувствовал, что хочет того же, бежать и бежать, пока происходящее не станет нереальным, не станет сном, от которого он может проснуться…

Просто сложи оружие, – сказал сладкий голос на задворках разума. Он был тихим, мягким, голос покоя сна и доброты сновидений, свежей воды, солнечного света и смеха. Просто сложи оружие и иди в рай. Все, что нужно сделать – остановиться и закрыть глаза, и мир живых уйдет. Ему больше не нужно будет жить в нем. Он мог уйти в сон и оставить мир его кошмару.

– Нет! – прошептал он, тяжело дыша. – Нет! Он защищает меня, как я служу Ему. Он защищает меня, как я служу Ему! – Он кричал, подняв ружье и стреляя, когда тень ангела отчаяния прошла по свету и люди побежали прочь от приближающейся волны.

Магнификан

– В мире, где я родился, ты не получишь имя, пока не проскачешь в одиночку три дня и три ночи, и не вернешься.

Шибан почувствовал, что Коул смотрит на него.

– Не думаю, что это подходит этому миру, – сказал Коул и кивнул на младенца. В голосе лейтенанта слышалась усталость. Шибан пытался поддерживать беседу с ним. Разговор разгонял кровь, заставлял ноги двигаться и отвлекал разум от излишних размышлений. Там, откуда они пришли, что-то было. Шибан знал это. Они продолжали идти ночью и провели полдня в руинах башни. Ее стены были мраморными, а пол выложен стеклянной плиткой – и то, и другое теперь было разбито. Украшенные драгоценностями алые фрагменты, потускневшие под слоем пепла и пыли.

Здесь также была пригодная для питья вода, оставшаяся в герметизированном резервуаре, который, видимо, питал цветы, чьи стебли теперь свисали, подобно обгоревшим волосам, со стен башни. Но еды не было. Шибан подавил ноющее чувство голода в желудке.

Он мог продержаться недели без еды, но увечья и необходимость идти сжигали его резервы, словно печь. Он подумывал о поедании разных мертвых тел и залежей гниющих биоотходов, которые попадались им. Но решил этого не делать. Он заметил, что даже трупы недавно умерших собирали пленки радужной слизи. В глазницах черепа мертвого солдата он увидел скопления ярких грибков. Запах разложения также отличался – сладкий и тошнотворный, напоминая цветы или жженый сахар.

Коул худел и слабел. Но ребенок держался. Каким-то чудом.

– У него должно быть имя, – сказал Коул.

Шибан не ответил. Его чувства были направлены вперед. Они приближались к Внешнему дворцу, и рокот стрельбы становился громче с каждым шагом и часом. Это ободряло – если там были звуки битвы, это означало, что не все потеряно.

– Вы так не думаете? – спросил Коул в ответ на молчание Шибана.

– Я думаю, его имя имеет меньшее значение, чем тот факт, что он жив.

– Куда вы идете, Шибан? – Вопрос человека остановил его и заставил повернуться. Коул стоял, немного наклонив голову и глядя на Шибана бесконечно усталыми глазами.

– Мы идем туда, где безопасно.

Коул нахмурился, улыбнулся, покачнулся.

– Я не это имел в виду. Куда вы идете?

Шибан задумался. Готовый ответ замер на губах, а затем растаял. «Сражаться до последнего вздоха» были первыми словами, пришедшими на ум. Но он больше так не считал. Ни шагу назад… он не сделает ни шагу назад, ни в прошлое, ни к тому воину, что упал с неба и выжил.

– Я иду домой, – сказал он, наконец. – Я возвращаюсь в дом, который принял и создал меня. Я иду домой умереть со своими братьями.

– Умереть?

Шибан встряхнул себя, и позволил боли от движения смыть эти мысли из головы.

– Мы все умираем, – сказал он и сделал шаг.

Коул секунду стоял на месте, а затем Шибан услышал хныканье младенца, Коул прошептал «тише!» и пошел за космодесантником.

Местность, по которой они шли, начала снижаться. Они оказались в низменности из булыжников и пыли. Многочисленные попадания снарядов образовали впадину среди зданий, которые когда-то здесь стояли, превратив их в разрушенные груды камнебетона, пластали и камня. На дне собралась вода ярко-зеленым водоемом. На поверхности плавали яркие скопления грибов. Воздух пах выпущенными внутренностями. Шибан обошел водоем по краю. Он устал. Он не думал, что может выпасть возможность, но она была. Ему нужно сделать следующий шаг, нужно продолжить путь.

Что-то подуло в затылок.

Он остановился.

Коул снова заговорил об имени младенца, болтая под аккомпанемент тяжелого дыхания.

– Если мы доберемся до наших позиций, ему понадобится имя, – сказал Коул. – Бумажная работа бесконечна.

– Коул, – позвал Шибан. Ощущение росло, ледяное дыхание позади него, он обернулся, но ничего не увидел.

– Им придется записать имя в какой-то бланк или реестр. – Коул всматривался в туман над краем кратера, раскачиваясь, моргая, словно пытаясь сфокусироваться.

– Коул, замолчи и пригнись.

– Что?

Холодный порыв воздуха. На зеленом зеркале водоема формировались и бежали пузырьки.

– Пригнись! – взревел Шибан, схватив Коула и прижав его к земле.

В воздухе завизжал звук, похожий на царапанье ножом стекла.

Из тумана над кратером одним прыжком выскочила фигура. В глазах Шибана возник образ из кожи, ребер и клыков в широкой пасти.

Шибан резко развернулся. Существо пронеслось над ним, приземлилось и повернулось.

Его тело было длинным и тощим, как у голодавшего высшего хищника. Шибан увидел сквозь разрывы кожи серую, омертвевшую плоть и кости. Землю взбивали шесть ног. Седьмая висела на боку, бесполезная и вялая. Голову покрывала спутанная шерсть. С левой стороны морды, которая разошлась ухмылкой раздробленных зубов и кровоточащей плоти, располагались три молочно-белых глаза. Шею окольцовывал воротник из ржавой бронзы. Тварь издала скрипучий вой из забитого опухолью горла. Шибан покрутил металлический шест обеими руками. Зверь прыгнул. Шибан отступил на шаг и ударил. Металлический шест попал сбоку в голову. Она деформировалась, мягкая кость смялась, разлетелись выбитые зубы и кровавая каша. Зверь достал Шибана, когти заскребли по груди. Белый Шрам разжал одну руку и ударил в шею твари. Его плоть завопила. Задние когти зверя царапали нагрудник. Пасть широко раскрылась. Шибан сомкнул руку вокруг горла твари и почувствовал, как сломались позвонки. Голова существа лопнула. Нижняя часть челюсти щелкала на нитях мышц. Ноги все еще высекали искры из керамита. Мир Шибана стал болью. От края до края. Молния пригвоздили его к земле. Он отшвырнул тварь и крутанул шест, когда она снова прыгнула. Разорванные мышцы плеч завопили от напряжения. Шест ударил зверя в прыжке. Тот упал на землю, попытался подняться на сломанных ногах. Шибан наступил на него. Тело взорвалось.

Крик заставил его обернуться. Коул отползал от края водоема, сжимая младенца и пытаясь вытащить пистолет.

Водоем пенился. В воздухе возникали черные трещины.

Из жидкости поднимались фигуры. С поникших голов свисали мокрые волосы. Конечности на истощенных телах распухли от воды. Из лопающихся пузырей вылетали мухи. По телу Шибана растекался лихорадочный жар. Он направился вперед, подняв шест правой рукой. Первая фигура, пошатываясь, выбралась из водоема. Шибан метнул шест. Тот вонзился в дергающуюся фигуру, словно дротик, отбросив назад и пригвоздив к земле. Существо задергалось. Плоть отслаивалась от пальцев, когда оно потянуло себя вверх по шесту. Шибан атаковал, выдернув шест. Тело отлетело. Он крутанул шест широкой дугой. Тот врезался в следующий труп, выбравшийся из водоема, и раскроил его надвое. Удар со свистом пришелся на первое тело, которое упало сверху. Оно разлетелось ошметками плоти и кусками костей.

Шибан услышал свое настоящее дыхание, вырывающееся сквозь зубы, услышал гром агонии внутри, и где-то на задворках памяти или грез голос Джубал-хана, Владыки Летней Молнии, который учил его ураганной технике гуань-дао.

«Смейся, когда разишь их. По крайней мере, улыбайся. Когда ты так сражаешься, велика вероятность, что ты в меньшинстве. Судьба подбирает нам такие моменты для смерти. Лучше считать их заслуженными».

Он встретил следующую фигуру тычком шеста в грудь и пробил кости и плоть, затем провернул, вонзив шест с нанизанным телом в еще двоих. Они развалились на части. А он был за ними – направляясь к берегу, размахивая, круша. Он сомкнул оскаленные зубы, борясь с ревом боли, пытавшейся вырваться из него.

«Не смеюсь, Джубал, – подумал он. – Еще не смеюсь».

Мимо пролетел лазерный разряд. Он резко повернул голову. Коул выставил перед собой пистолет. Его трясло, глаза широко раскрыты.

– Двигайся! – рявкнул Шибан, поворачиваясь к водоему, когда фигура схватила его за руку. Повалил пар от прожженного кислотой белого лака. Он врезал головой в останки черепа. Пальцы разжались, и он ударом ноги отбросил тварь обратно в жидкость, а сам последовал за Коулом. Мужчина был почти на краю кратера. Он увидел, как в тумане двигаются тени, прыгают вперед. Раздался булькающий рык. Из водоема продолжали выбираться фигуры. Он поднялся на вершину кратера.

Он сбился с шага.

– Ни шагу назад! – взревел он.

На языке снова ощущался привкус меди, а на краю зрения плясала полоса из неоновых звезд. Он почувствовал, что остановился, покачнулся, удержал себя. Металлический шест вонзился в землю.

– Ни шагу назад… – прошипел он себе.

– Вы в порядке? – спросил Коул резким от страха голосом.

Шибан кивнул, но не ответил. Он моргнул. Туман размыл зрение. Земля двигалась. Он сдвинул руку на шесте для равновесия и уставился на красный отпечаток руки на металле. Кровь сочилась из треснувших сочленений перчатки. Пот на голове был холодным.

– Шибан?

Боли не было. Она ушла. Это ужасало. Осталось просто оцепенение, расходящееся от сердца.

– Шибан!

Бегущие фигуры приближались…

Звук твердотелых боеприпасов в воздухе…

Шипение-щелчок… Шипение-щелчок…

– Выпадаешь из седла до того, как достиг горизонта, – сказал голос Есугэя, более отчетливый, чем звук стрельбы и криков, а в ушах ревет кровь.

– Ни… – попытался он сказать. – Ни шагу…

Мир переворачивался. Небо катилось вниз, заполняя зрение.

Желтое и серое.

– Шибан!

– … назад.

А потом все стало серым, и он не мог сказать, продолжалось ли падение.

Терранская орбита

Орбиты Терры наводнили тысячи кораблей. Десантные и грузовые суда отбыли, их трюмы опустели, работа была сделана. Оставались только боевые корабли. Но их по-прежнему было достаточно, чтобы облачить сферу Терры в железо. Они группировались стаями от верхней до нижней орбиты или разомкнутыми скоплениями по Легиону или верности. Над самим Дворцом расположился, подобно кинжалу, «Дух мщения». Под ним и вокруг корабли Сынов Гора и наиболее достойные суда Нового Механикума Кельбор-Хала. Корабли других Легионов держались близко к самым могучим сородичам, как стаи гордо разукрашенных рыб над рифом. Тысячи прочих находились в космосе вокруг и под Луной: менее привилегированные корабли или те, кто наблюдал за пространством на случай появления диверсионных сил. После окружения магистром войны Тронного мира последних было немного, но дозорные корабли наблюдали и ждали тех, кто мог попытаться открыть второй фронт в пустоте.

Почти никто из сторожевых кораблей не обнаружил «Император Сомниум», пока он не оказался в пределах радиуса действия их сенсоров и орудий. Он был огромен, золотой дворец, выпущенный к звездам. Творение подобного размера не должно было проникнуть так далеко в сферы Терры незамеченным. Но оно смогло. Корабль родился над этим миром. Последняя руда континентов и металл завоеванных городов сформировали его кости и соткали его кожу. Технологии внутри корпуса, которые больше нигде не существовали, скрыли его подход, рассеивая сигналы по его массе и двигателям в фоновое излучение космоса. Но сейчас ему не скрыться. Сейчас ему надо стать собой.

Корабль уже ускорился до предела мощности двигателей, не замедляясь и не меняя курс. Если бы флагман Императора появился две ночи назад, возможно, он бы погиб раньше. Тогда он бы встретился с большим порядком и большей силой во флотах магистра войны, но «Железная кровь» ушла с орбитального дока космопорта Львиные врата и покинула орбиты Терры с почти всеми кораблями IV Легиона. Некоторые из воинства предателей попытались помешать им после вызовов, оставшихся без ответа, но Пертурабо пригрозил битвой, и когда стало ясно, что они покидают боевую сферу, было слишком поздно помешать или наказать их. С их уходом в контроле пустоты появились разрывы. Не достаточные, чтобы даже такой корабль, как «Император Сомниум» мог надеяться на иное, кроме как уничтожение, но достаточные, чтобы он проник далеко на своем пути к Терре.

Боевые группы бросились ему навстречу, но половина все еще пыталась преследовать и вывести из строя корабли Железных Воинов. Некоторые бросили преследование и вернулись, другие продолжали гнаться за IV Легионом. На дозорных судах вспыхнула паника. Экраны ауспиков засияли показаниями. Расчеты угрозы множились в разумах кораблей Механикума. Орудия начали стрелять. В ночь скользнули торпеды. На пустотных щитах «Императора Сомниум» расцвели огненные вспышки. Он держался курса, свет попаданий сиял на золотом корпусе.

Корабли магистра войны узнали его. Между командующими офицерами и командами мостиков метались шокированные запросы о безотлагательном подтверждении. Корабль Императора… Этого не могло быть… Это не могло означать, что Император бежит… Что это значило?

Через три минуты после появления «Император Сомниум» сообщение достигло магистра войны. Его глаза не оторвались от вида поверхности Терры в окружности иллюминатора. После долгой паузы он заговорил.

– Это ничего не значит. Мой отец не сбежит. Он остается. Он все еще держится. – Гор замолчал, моргнул, и в этот миг под облачным покровом над Дворцом прошла череда взрывов. – Уничтожьте корабль, – приказал он и больше ничего не добавил.

Дальнобойная стрельба превратилась в бурлящий ураган разрывов. Пустотные щиты «Император Сомниум» начали сбоить под массой огня. На почти безмолвных двигательных палубах начали скрипеть генераторы щитов. Механизмы, которые знали прикосновение Самого Повелителя Человечества начали протестовать, начали отказывать.

Корсвейн наблюдал за ураганом огня на дисплее шлема. «Сошествие гнева» и другие корабли Темных Ангелов держались в кильватерном следе «Император Сомниум». Масса огромного корабля и щиты скрывали их присутствие и защищали их корпуса.

– Корсвейн из Первого Легиона. – Внутри шлема Корсвейна раздался голос кустодия. Сенешаль узнал интонации одного из стражей Императора, который встречался с ним и Су-Кассен. Он назвался Ихохетом, хотя ни разу не снял шлем, чтобы показать лицо.

– Слушаю, – ответил Корсвейн.

– Щиты «Император Сомниум» откажут, но он продержится достаточно долго. Вы готовы?

– Мы готовы, – подтвердил Корсвейн. – А ты и твоя команда готовы к десантированию в нужный момент?

– Мои товарищи-кустодии покинут корабль. Я останусь. – Категоричность в его словах напомнила Корсвейну лезвие клинка.

– Да пребудет с тобой честь, Ихохет, – сказал Корсвейн. Кустодий не ответил, и вокс-связь оборвалась.

Корсвейн секунду не шевелился. В его глазах вспыхивали отблески взрывов и огня. Из воспоминания последнего сна на него смотрел зверь, его предсмертная кровь на снегу. У сенешаля, заключенного в магнитную упряжь внутри подвешенной к пусковой платформе «Грозовой птицы», спуск к Терре не вызывал никаких ощущений.

Пока он смотрел, прерывистая линия взрывов разрезала носовые щиты «Император Сомниум». Они мигнули, лопнули, изорванные слои замерцали, пытаясь восстановиться. Поток плазмы вырвался из бреши и оставил след на киле. Позолоченные перья в сотню метров длиной расплавились до жидкого состояния и рассеялись во тьме, словно пылающие слезы падающего орла.

Корабли предателей теперь двигались согласованно. Эскадры линкоров собирались в группы, маневрируя так, чтобы их орудия могли ввести непрерывный огонь во время преследования горящего и снижающегося орла «Император Сомниум». Паники и замешательства больше не было. Воля успокоила их, и они двигались, как стая псов, готовая прикончить добычу, выстраиваясь для ведения оптимальной стрельбы, уверенные в том, что делали. Они заметили, что золотой корабль не отвечает, и даже если это была уловка, они знали, что у них достаточно зубов и численности для победы. Не имело значения, чему послужит смерть этого символа. Это было так же несущественно, как и неминуем его конец.

Корсвейн, моргнув, активировал командный вокс.

– Всем подразделениям, – приказал он, – приготовиться.

Боевая группа, преградившая путь «Император Сомниум», начала стрелять. Сорок торпед покинули трубы. Батареи полудюжины крейсеров открыли огонь. Клювовидный нос корабля начал деформироваться. За ним кружились капли раскаленного металла размером с танк. Снаряды пробивали его стабилизаторы. Горящий газ проносился мимо. А он продолжал движение, все быстрее и быстрее, двигательные факелы пылали все ярче. Внутри корабля автоматы присматривали за системами согласно своим задачам, пока корпус раз за разом сотрясали попадания. «Император Сомниум» находился внутри внешнего края орбитального колодца и не был мертв.

Теперь и убийцы двигались быстро, расслабленность и уверенность исчезли. Они мчались, держа ныряющий корабль в прицеле орудий. Пришли в движение более крупные корабли этого роя над Террой. Навстречу устремилась четверка тяжелых крейсеров Пожирателей Миров, нос к носу. Тогда «Император Сомниум» выстрелил. У него не было человеческого экипажа и персонала для обмена огнем, но имелись когти и зубы, когти, которые сносили звездные королевства и зубы, которые уничтожали империи. Из группы стволов, размещавшихся вдоль киля, вылетели снаряды «Нова». Каждый был размером с боевой титан, заряжен термоядерными реакторами замедленного действия, ускорителями волкитной бури и радиационно-ядерными боеголовками. Разогнанные магнитными катушками до границы световой скорости, каждый снаряд был убийцей эскадры. Линейный корабль мог оснащаться только одним подобным орудием и стрелять из него с тягучей нерегулярностью. «Император Сомниум» выпустил десять снарядов за один удар человеческого сердца.

Крейсера Пожирателей Миров исчезли. Стаи фрегатов превратились в огонь, в пыль. Могучая баржа Детей Императора «Серпентис» вспыхнула, а затем взорвалась. Транспорты, все еще поднимающиеся с Терры, стали вспышками в растущем урагане.

«Император Сомниум» выпустил торпеды. Расчетов для наведения орудий не было, но торпеды могли сами найти цели. Дюжины боеголовок рассекли тьму, устремившись на запах реакторов и двигателей. Некоторые были так близко, что у кораблей не осталось времени для уклонения. Новые взрывы осветили тьму. Из корпусов вырвались огненные пузыри.

Отдача от выстрелов орудий «Нова» сбила скорость «Император Сомниум», но двигатели толкали его вперед, увлекая вниз и вниз сквозь орбитальные сферы.

Корсвейн в десантно-штурмовом корабле почувствовал вибрацию от первого взрыва, когда Терра заполнила его зрение.

– Момент настал, – раздался голос Ихохета по воксу.

– Ты оказываешь нам честь, кустодий, – сказал Корсвейн и переключился на командный канал. – Всем подразделениям, по моей команде: запуск.

«Сошествие гнева» запустил двигатели и вырвался из гравитационной тени «Император Сомниум». Пустотные щиты окутали его корпус. За ним последовали его братья, расходясь от огромного корабля. Они не тратили время на ведение огня, но устремились вниз, реакторы направляли всю энергию в двигатели. Ослепленные многочисленными взрывами корабли предателей сначала их не заметили. Одни замешкались, приняв их за обломки умирающего гиганта. Затем они поняли.

«Сошествие гнева» уже находился на границе планетарной орбиты. До него добрался огонь. Пустотные щиты замерцали. За ними изливался газ и пламя. Для их отказа не понадобится много времени, а затем лучи лэнсов и снаряды пробьют их и сожгут десантные капсулы, прикрепленные к корпусу. Немного времени, но у них его достаточно.

Корсвейн смотрел, как уменьшается на границе зрения расстояние до высоты десантирования. Статус пустотных щитов сиял янтарным светом в углу глаза. Еще чуть-чуть.

«Император Сомниум» горел, волоча за собой пламя и свет. Внизу, на поверхности Терры, далеко от окутавших Императорский дворец бурь, огни рассекли подбрюшье неба.

Шквал макроснарядов накрыл «Сошествие гнева». Он содрогнулся. Плиты корпуса вспучились. В пустоту вырвался газ. Корсвейн в своем десантном корабле почувствовал удары за миг до того, как они вспыхнули на дисплее шлема.

– Пуск, – сказал он невозмутимым голосом.

Удерживающая десантный корабль платформа устремилась вперед. Двигатели включились, и корабль вылетел в вакуум. За ним следующий и следующий. Десантные капсулы выстреливались из пусковых труб. Штурмовые корабли отцеплялись от корпуса и запускали двигатели. Они рассредоточились и падали, устремляясь к верхней атмосфере Терры. Вылетели перехватчики и помчались за падающими кораблями. За ними разворачивался «Сошествие гнева» с последней командой, отправленной его двигателям. Он получал все больше попаданий. Над ним его товарищи тоже разворачивались, от их бортов и днищ рассыпались десантные корабли. В корпуса врезались снаряды. Лэнсы разрезали батареи безмолвных орудий. На борту больше не было экипажа, только сервиторы и низшие сервы, следовавшие последним протоколам и приказам.

Корсвейна накрыла гравитация. Десантно-штурмовой корабль трясло. Огонь тянулся в разряженном воздухе за крыльями пикирующего корабля.

«Император Сомниум» теперь стал пятном огня, несшимся за кораблями Темных Ангелов. Вражеские корабли кружили вокруг них, безостановочно стреляя. Корсвейн видел на дисплее шлема, как падающие корабли Императора и его Легиона начали переворачиваться от пробивавших их корпуса снарядов. Рой десантных кораблей и капсул находился внутри внешней атмосферы, несясь вниз, перед тем, как горящий орел встретит корабли, которые доставили их сюда в первый и последний раз. Внутри тишины своей души, там, где зверь умирал и жил в его снах, Корсвейн почувствовал печаль, похожую на дрожь ветра в лесу. Такова плата. Он вспомнил слова Вассаго и задумался, что останется после этой войны, и кто останется, чтобы это увидеть.

«Император Сомниум», колесница Повелителя Человечества, несшая просвещение галактике, врезалась в перевернувшийся «Сошествие гнева». На миг время остановилось.

Белый свет заполнил вселенную. Полный и абсолютный, небеса очистились от темноты и звезд. Затем белизна стала золотым пламенем, стала багрянцем испаряющегося металла. Завизжала ударная волна, поглощая покинутые корабли Темных Ангелов, которые доставили штурмовые силы Корсвейна. Она накрыла корабль предателей, который сблизился, что задействовать орудия ближнего действия. Врезалась в крупные боевые суда, которые пытались обойти ее. То были почтенные короли войны, которые вели Великий крестовый поход, а затем войну против Императора, пережив бесчисленные битвы без шрамов и следов. Куски полурасплавленного корпуса пробили носовую броню «Завоевателя» и разожгли пожары на его палубах. На корпусе «Терминус Эст» выгорела слизь и ржавчина, а твари, обитающие в его костях, завизжали от прикосновения огня. В тронном зале «Духа мщения» взрыв отразился в глубинах ока Гора.

Несколько штурмовых кораблей Темных Ангелов, не оторвавшиеся достаточно далеко, накрыла огненная волна. Корсвейн увидел, как они погасли на тактическом дисплее.

– Посадочные зоны Астрономикона зафиксированы, – произнес голос Трагана, трещащий вокс-искажением.

Десантный корабль трясло. Красный жар поглотил черноту его корпуса. Рядом растянулся рой из более пятисот кораблей, падающий сквозь пылающие небеса к земле внизу.

Южный Мармакс

– Он защищает меня, как я служу Ему! – Кацухиро услышал, как выкрикивает слова. Горло саднило. Противогаз и шлем исчезли. Лицо покрылось засохшей кровью. В ушах стояло жужжание насекомых. Он повернулся и выстрелил в фигуры, взбирающиеся по склону из трупов. Стина остановилась и покачнулась. – Повтори! – крикнул он.

Она непонимающе посмотрел на него. Ее противогаз тоже исчез. Кожу по краям губ покрыли фурункулы. В воздухе что-то было, что-то едкое, из-за чего Кацухиро захотелось выкашлять легкие. – Повторяй за мной!

– Он… – сумела она произнести.

Из тумана появилось смертоносное существо. Оно было быстрым, прыгая по камням на длинных руках, волоча за собой кольца кишок. Он увидел челюсти, протянувшиеся по передней части головы между гнойно-желтыми глазами. Кацухиро открыл огонь. Один из разрядов попал существу в бок и развернул его. Оно зашипело. Из него толчками полилась жидкость. Существо дернулось, а затем поднялось. Он снова выстрелил. Разряды прожгли череп и разнесли куски горящей плоти по воздуху.

Ружье замолчало. Он потянулся за следующей зарядной батарей, нашел последнюю на дне ранца. Она была липкой от крови мертвого солдата, у которого он ее забрал. Кацухиро вставил батарею, продолжая целиться в мертвую тварь на земле.

Он понятия не имел, где они находились, только то, что близко к стенам. Над ними поднимались камнебетонные арки и пальцы усиленных балок. Они отошли назад. Желтый мрак неба вспыхнул внезапным ярким светом. Он поднял глаза и уставился на то, как мигает, вспыхивает и тускнеет яркий свет. На секунду, всего на секунду наступило подобие тишины. Он услышал звон в ушах и почувствовал пульс в голове. Мир сжался до маленьких чисел и маленького пространства.

– Он защищает, – сказал Кацухиро себе.

Из мрака выбежала фигура. Кацухиро поднял ружье. Фигура упала. Ее окутало черное облако. Кацухиро на секунду увидел, как на человеке кишат насекомые, пролезая между складками одежды, набиваясь в открытый рот, вгрызаясь в глаза. Кацухиро почувствовал, как молитва замирает на губах. Еще одна фигура вышла из темноты, еще и еще. Вокруг них кружили насекомые. Их преследовала стрельба. Люди падали. Никто не стрелял в ответ. Тогда показалась волна, катящаяся вперед, человеческие фигуры и намного большие существа. Воздух мерцал из-за жары. Тела падали в грязь и превращались в слизь. Личинки извивались, лопались и поднимались на крыльях. Кацухиро почувствовал, как полупустой желудок пытается вырвать. Он застыл, а волна приближалась, катясь по той сотне шагов, которые он только что преодолел, пожирая толпу солдат, которые бежали перед ней. Ангелов не было. Как и бастионов, на которых он мог держать оборону. Было только это, поток людей, бегущий перед смертью.

Рядом с ним открыли стрельбу по участку волны.

– Он защищает, – крикнула Стина, стреляя с застывшим лицом. Край волны был в пятидесяти шагах. Тридцать. В плечо врезалась муха. Еще одна в голову. Он чувствовал только запах и вкус скисшего молока, пепла и сырого мяса. Небо продолжала вспыхивать, красная молния плясала на нем, словно вены в покрасневшем глазу.

И в этой вспышке темнота и туман развеялись. Он увидел. Он увидел складки камней, которые были позициями, стенами и редутами Южного Мармакса. Их захлестнуло море тел.

Кацухиро поднял ружье.

– Назад, – крикнул он. – Нам нужно отступить.

И затем он побежал. По щекам катились едкие слезы, в горле застревали молитвы и надежды.

Улей Хатай-Антакья, Восточно-финикийские пустоши

В туннелях, по которым они поднимались, шел дождь. Графт по-прежнему нес Кранка. Старый солдат начал снова использовать свои конечности, но они все еще дергались, руки безвольно висели, ноги напоминали веревки. Кранк ни слова не сказал о том, как попал в садовый купол или что произошло, а Олл не спрашивал. Пустого взгляда в глазах Кранка было достаточно.

Они вошли в один из трубопроводов, который перемещал шлам и серую воду по уровням размножения растений улья. Сейчас трубопровод был пуст. По центру тек поток черно-коричневой воды. Из заклепочных швов падали капли. Пахло полусгнившими растениями и сыростью, но присутствовал также запах цветов, насыщенный и необычный. По внутренним стенкам трубы ползли ярко-зеленые стебли. По покрытому влагой металлу раскинулись большие яркие листья. На стеблях и листьях имелись шипы, светлые и крючковатые, как рыбьи зубы. С лоз густыми гроздьями свисали белые и синие цветы в форме колокольчиков. Оллу показалось, что они съеживаются, когда их касаются лучи фонарей.

– Как они растут? – Олл повернулся на звук голоса Кранка. Старый солдат пристально смотрел на раскинувшиеся цветы, яркие в свете фонаря на плече Графта. – Здесь нет света, как они вырастают такими зелеными и яркими?

Идущая впереди Кэтт остановилась. В ее руке раскачивался маятник, словно «волшебная лоза», она вела их, реагируя на его рывки и колебания. Олл не знал, что его можно использовать таким образом.

– Проблемы? – спросил он.

Кэтт нахмурилась и направила фонарь вверх по скату трубы. Цветы и листья отпрянули от света. Под ногами пенилась коричневая вода.

– Думаю, мы рядом с чем-то. Маятник отвечает, но я не уверена на что.

– Рейн? Зибес?

Она покачала головой.

– Нет, может быть, но есть что-то еще … кто-то еще. Такое ощущение, что кто-то ищет нас. Это сбивает с толку.

Шарканье-стук… шарканье-стук… следуют за ним по коридорам Лабиринта…

Олл закашлял, покачнулся. Встряхнул головой, чтобы в ней прояснилось. Впереди ждет слишком многое, чтобы оглядываться назад.

Не оглядывайся… не оглядывайся на подземный мир…

– Окей, пошли, – сказал он, и продолжил с трудом подниматься по трубе. Всплески проточной воды почти смыли ощущение, будто он слышал шаги позади них.

Им не пришлось долго идти. Трубопровод закручивался вверх, как штопор, и вывел к просторному помещению. Из решеток в потолке падали столбы света. Зеленые лозы стелились из туннеля в помещение. Лучи фонарей показали огромное переплетение листвы и цветов в темноте. Пол был мягким и влажным, и хлюпал под ногами. Олл остановился, когда луч его фонаря устремился вдаль.

– Видите это? – спросил он.

– Что? – поинтересовался Кранк из-за спины.

– Цветы, – ответил Олл, направив луч на волну цветов. – Их лепестки, они открываются и закрываются. – Пока он говорил, стебли дрогнули и выпустили пыльцу в воздух. Олл закашлял и натянул ткань платка на рот и нос. Было адски жарко. Олл почувствовал, что задыхается, как будто он хотел лечь и…

Он взял себя в руки.

– Кэтт, – позвал он через плечо. Во рту стоял привкус сахарного запаха цветов. – Кэтт, Зибес здесь?

– Олл… – Это была Кэтт, она покачивалась, маятник в руке вращался на месте. – Олл, здесь шум… Почему так шумно? – Она говорила невнятно, глаза, моргая, закрывались, голова клонилась к груди.

Он подхватил ее, когда она начала опускаться на пол.

– Кэтт? – позвал. – Кэтт!

Но она не ответила.

– Олл, – раздался резкий настойчивый голос Кранка. – Олл, здесь! Здесь! – Кранк старался выбраться из хватки Графта, размахивая фонарем над грудами переплетенных лоз. Олл пошел в направлении луча. Цветы сжались от яркого света. – Здесь!

Олл посмотрел и увидел.

Осторожно, очень осторожно он шел вперед, отталкивая стебли и листья стволом ружья. Цветы сворачивались в пурпурно-белые шипы. Тогда он увидел, среди плотного переплетения лоз и шипов.

Он направил луч ниже. Там была человеческая фигура, так плотно связанная шипастыми стеблями, что напомнила ему одну из летних скульптур, сплетенных из зеленой пшеницы. Он долго держал луч на ней. Там была рука. Рука, выступающая из плотной зеленой массы.

Он вдруг увидел пространство вокруг и позади себя, темные и шипастые стебли наполняли трубы, по которым они поднялись, и помещение вокруг них. В свете он увидел, как изгибаются стянутые растениями фигуры, крошечный повторяющийся ритм, как медленный пульс, как дыхание спящего.

– Кэт… – начал Олл.

Участок узловатых шипов распутался, шипы отступили от плоти с всасывающим вздохом. На Олла смотрело лицо Джона Грамматика. Кровь лилась из проколов на коже. Его глаза были открыты.

– Олл! – выдохнул Джон. – Олл, убирайся. Беги…

Олл услышал вздохи и крики за спиной и начал поворачиваться. Цветы на стеблях раскрылись. В воздух выбросило пыльцу. Он почувствовал запах жженного сахара, прокисшего молока, цитруса и экскрементов. Его ноги опутали, охватили стебли и листья, которые начали сжиматься. Шипы впились в плоть. Он услышал сконфуженный машинный гул Графта, звук паники в том, что не должно быть способно на панику. Цветы и стебли плотно обвились. В него проникал яд, растекаясь в теле теплой, вызывающей оцепенение волной. Он просто хотел остановиться, поспать, лечь и отдохнуть… Вокруг него по стеблям прошла дрожащая волна. Цветы открылись и выбросили пыльцу в воздух. Все было затуманено, и удалялось…

«Слишком медленно», – подумал он, когда мягкость и темнота поднялись, чтобы схватить Олла.

Снова падение, – сказал голос в голове, когда мысли побежали вскачь. – Постоянное падение…

Тяжелораненный Шибан сопровождает выживших

ПЯТНАДЦАТЬ

К обещанию лучшего мира

Печать Синистер

Огненный ад

Императорский дворец

Это началось у западных стен, на участке между Восточной полусферой и Наружным бастионом. Он представляла собой изгиб из залитого камнебетона и необработанных металлических плит, уложенных поверх естественного гранитного кулака, который выступал из плато, словно зуб. Ему присвоили название орудийный кластер 251, но солдаты называли его “Пенёк”. Верхние ярусы занимали тяжёлые орудия. Там были магнитные мортиры, цикло-требюшеты и пушки, проглатывавшие снаряды, предназначенные для военных кораблей. Любое из этих орудий могло уничтожить целый полк, могло уничтожить титан. До тех пор, пока для них не нашли новую цель, ни одно из них не стреляло со времён последних битв Объединения. Они были старыми, постепенно ржавели и разрушались, пока их не вытащили со складов и отведённых для трофеев подземных хранилищ и не поставили на стену. Техножрецы нового Адептус Механикус Загрея Кейна заново освятили их функции и пробудили духов. Чтобы напитать их с Кладбищ Клинков на далёком севере привезли изготовленные до Объединения боеприпасы. К тому времени как на западной стене сгущалась ночь, каждое орудие вело огонь уже в течение пяти часов. Свет фонтаном изливался из стволов батарей. За стеной вспыхивали взрывы. Ползущие и скользящие машины катились вперёд метр за метром, рыча под куполами энергии, которые извергали молнии, получая попадания. Стоял непрерывный шум: раскатистый и нерегулярный барабанный бой, дрожавший в воздухе и пронизывавший до костей.

На самом нижнем из оружейных ярусов Юлий Камрей на секунду закрыл глаза и покачнулся. Из его ушей текла кровь. Он служил на стене с самого начала осады. Сначала он думал, что ему повезло, место находилось далеко от нижних линий, располагалось высоко и было окутано слоями пустотных щитов, которые находились внутри щита эгиды – самое безопасное место, что только можно найти на войне. Затем появился враг, и орудия начали стрелять. Сначала их грохот заставил его заплакать от потрясения и силы. Потом он просто оглох. Это не имело значения; он был офицером-корректировщиком, и слух не требовался чтобы смотреть на схему падения снарядов. Из его ушей непрерывно текла кровь. Глухота не помогала. Звук выстрелов вгрызался в плоть и кости. Каждый залп пронзал его насквозь. В то время, сокращавшееся время, когда он покидал стену и спал, он просыпался снова и снова, потому что измученные мышцы и кости горели от боли. Год назад он был молод, но теперь он ковылял и хромал, дрожал и трясся под дуновением пушек. Ему казалось, что они разрывают его на части, что орудия были чудовищами из историй Долгой Ночи, а он был их добычей, с которой играли, перед тем как сожрать.

Темнота позади век Юлия становилась красной, когда вспышки пушек просвечивали сквозь кожу. Вены проступили линиями алых молний.

Вспышка…

Скоро ему придется открыть глаза.

Вспышка…

Он открывал глаза, смотрел на вспышки огня и корректировал дальность, а затем возвращался, засыпал и плакал…

Вспышка…

Закончится ли это когда-нибудь? Можно ли это назвать жизнью? Неужели не осталось ничего, кроме вечной войны и медленного разрушения мира?

Ещё одна вспышка, словно в ответ на его мысли. Но... но свет теперь был не красным, а жёлтым и ярким, словно сиянием солнца. Он не исчез. Свет становился всё ярче и ярче, пока ему не захотелось отвернуться. Он не мог отвести взгляд. Не мог моргнуть. Не мог кричать, когда тот горел…

Затем, так же быстро, как орудийная вспышка, он смог увидеть. Не землю за стеной или всплеск плазмы и взрывчатки, а что-то другое, что-то настолько ясное, что мгновение он не мог в это поверить.

Широкая платформа из серого камня простиралась под его ногами к голубому небу. В его голубых глубинах висели три серповидные луны. Отяжелевшие от цветочных бутонов и увитые виноградными лозами деревья раскачивались под платформой. Он чувствовал запах пыльцы и аромат. Должно быть, стоял сезон цветения. Скоро цветы превратятся в плоды. Насекомые деловито сновали среди ветвей, двигаясь с ловкой целеустремлённостью, порхая между лепестками. Иралкеаос… это был Иралкеаос и платформа фруктового сада. Дом, настоящий дом. Да... Должно быть, он крепко спал и провалился в кошмар, который длился до самого рассвета.

Да… кошмар. Кошмар…

Но это было в прошлом, и он был дома. Ему двадцать лет, и сон, в котором он попал в ловушку войны в далёком мире, был ничем... ничем… причуда, вызванная обильной едой и прошлогодним нектарным вином. Да… вот в чём дело. Он посмотрел на землю за краем платформы, на море колышущихся зелёных листьев и апельсиновых цветов. Немного помедлив, он начал спускаться к деревьям, подошёл к краю платформы, спрыгнул и стал гулять среди них. Ещё есть время для долгой прогулки, прежде чем солнце достигнет пика; потом он пойдёт назад, и его будет ждать еда, и, возможно, сёстры и отец вернутся из… где бы они ни были.

– Юлий... – раздался у него за спиной голос. Он не стал оглядываться. В этом не было необходимости. Голос принадлежал его невесте, и она стояла там, живая и здоровая. Гниль лёгких забрала её во сне, и поход в армию нового Империума в попытке сбежать от её образа со сморщившейся на костях серой кожей… просто кошмар. Она была там, позади него.

Он почувствовал, как её рука скользнула в его ладонь. На мгновение он заколебался, но потом вспомнил, что, конечно, это было правильно, что её пальцы всегда напоминали наощупь изгибавшийся хитин. Всё было так, как и должно быть. Это было всё, чего он хотел. Здесь и сейчас.

– Пойдём, мой милый, – произнёс её голос. Он был мягким и мурлыкавшим. Идеальным. – Пойдём, давай прогуляемся среди деревьев, ты и я.

Он кивнул, улыбнулся, но по-прежнему не поворачивался, чтобы посмотреть на неё. Часть его, очень далёкая часть, знала, что он не должен смотреть, что что-то сломается, если он это сделает.

– Сколько мы можем гулять? – спросил он.

– Вечно, мой милый, – ответил её голос. – Пойдём, покажи мне дорогу.

Он кивнул и зашагал прочь. Ветер разносил в воздухе аромат деревьев, и солнце ярко светило ему в лицо.

Юлий Камрей шагнул с края орудийной платформы. Он падал и не открывал глаз. Через секунду после его последнего шага с платформы в десяти метрах от него спрыгнул ещё один человек. Затем ещё и ещё, с многоярусных платформ и со стен. Некоторые шли, некоторые бежали, некоторые прыгали с райским светом в глазах. Другие пытались остановить их, удержать. Офицеры и товарищи кричали, бросались к ним и пытались оттащить назад. У них не получилось. Тела падали с западных стен, словно сметённые со стола кукурузные зёрна. Они кувыркались, ударялись, разрывались на части.

Огонь орудий начал стихать. Боеприпасы перестали поступать со складов. Приказы и требовавшие подтверждения команды прервались. В соединении плазменного реле под орудийным кластером старший префект настроила топливопроводы на перегрузку. Остальные операторы были уже мертвы. Она плакала и улыбалась, нажимая последнюю клавишу. Огонь гейзером поднялся по тепловым шахтам и взметнулся в темнеющее небо. За мгновение до того, как префект превратилась в пар, она увидела свет далёкого места и поняла, что теперь ей никогда не придется жить вне объятий этого сна.

Высоко над щитами Дворца огни мёртвого “Император Сомниум” превратились из ослепительно ярких в чёрные. Звёзды стали размытыми охристыми и расколотыми красными. Коснувшийся Терры солнечный свет превратился в тень. Багровые полярные сияния протянулись в небесах, поглощая свет солнца, словно это была космическая лампа, сиявшая теперь сквозь залитое кровью стекло.

По стенам, подобно разнесённому ветру запаху распространился исход. Он коснулся тех, кто находился внутри стены и снаружи. Подобно воде, текущей в расколотую скалу, зов райской сирены нашёл каждую трещину и щель. Он нашёл тех, кто откликнулся на его мелодию. Теперь его звук и зов превратились в какофонию. Люди просыпались с песней в глазах, и их руки уже были красными.

Те, кто не поддался его власти, почувствовали его. В своих покоях, один в редкий момент между приходом и уходом войны, Малкадор ощутил, как у него опустились плечи, и внутренняя усталость заставила закрыть глаза и подумать о времени, когда будущее было живым.

В глубине убежищ люди кричали во сне.

Некоторые просыпались и плакали, когда золотое обещание, которое они не могли вспомнить, исчезало за пределами досягаемости.

Командир танка зажёг последнюю лхо-папиросу и позволил падавшему пеплу воспламенить прометий.

Глядя на разбросанные и лежавшие на столе документы, Кирилл Зиндерманн обнаружил, что смотрит на название небольшого тома в тканевом переплёте, который, похоже, стоял на одной из немногих полок Симпозиума. Игнаций Каркази, гласила надпись на корешке: Мечты об империи. Он почувствовал, что думает о старых временах, временах, которые казались проще, временах, которые теперь казались драгоценными и хрупкими. Он понял, что плачет и не может остановиться.

В Санктусе и Европе некоторые мужчины и женщины, которые держались месяцами, просто легли, пока над ними вспыхивали щиты, кричали их товарищи и вражеский огонь освещал небо.

В пещерах Адептус Механикус Геронтий-Чи-Лямбда запер дверь в аугменториум. Данные причинно-следственных прогнозов, которые он запустил, висели в инфобуфере, сияя, как самая ясная и священная истина, какую он когда-либо видел. Неизбежность. Определённость без права на ошибку. Он медленно лёг в колыбель первичного процесса. Он пропел мантру, и пилы начали вращаться, оживая. Вспыхнули лазерные резаки. Он начал отключать своё познание по частям, но часть его по-прежнему работала и бодрствовала, когда машины разбирали его металл и плоть.

И на стокилометровой Меркурианской стене сотни людей просто пошли к горизонту. Это были солдаты, техноадепты и обслуживающий персонал, офицеры и слуги, ветераны и вники. Они шли и не видели пламени ада и горевших богов-машин. Они видели и слышали только обещание сбежать от отчаяния. Обещание, до которого им просто нужно дойти. Они продолжали видеть его, когда падали и молчали до самого конца.

Стратегиум Великое Сияние, бастион Бхаб, Санктум Империалис Палатин

Дверь в зал закрылась. Затворы и замки встали на место со скрежетом идеально смазанных шестерёнок и урчанием генераторов поля. Рогал Дорн мгновение не двигался, только смотрел на дверь. Тени на его лице стали глубже. Он моргнул, но не пошевелился. В этот момент, почти в одиночестве, он был статуей, застывшей между позами.

– Ты встревожен, – произнёс голос из установленного на столе в центре зала вокс-передатчика. Даже сквозь скрежет и треск помех голос звучал мелодично.

– Обстоятельства не допускают другого ответа, – сказал Дорн.

– И всё же ты видишь победу, – сказал Сангвиний. – Ты знаешь, что мы одержим верх.

– Победа – это не судьба. Это акт воли.

– Возможно, брат мой. Но, возможно, это и то и другое.

– И то и другое? – выдохнул Дорн и обернулся. Он отодвинул от стола один из каменных стульев и сел. Металл и керамит его доспехов звякнули о мрамор и гранит. Он провёл рукой по подбородку, а затем положил его на костяшки кулака. Его взгляд остановился на вкраплениях хрусталя и минералов в полированном камне столешницы. Он ничего не сказал. Вокс шипел и трещал.

– Мне скоро нужно идти, брат, – сказал Сангвиний. – Они послали орду против сбитой платформы “Аргус” на внешних укреплениях Европы.

– Прилив наступает со всех сторон, – заметил Дорн.

– Как всегда было и всегда будет, – ответил Сангвиний. – Ты – стена, о которую он разбивается, брат.

– Я равен ему?

– Вопрос, который ты никогда раньше не задавал, и не тот вопрос, который хочешь задать сейчас.

– Кто-то хочет встретиться с Преторианцем, лорд Архам.

Архам оторвал взгляд от данных, что прокручивались на планшете в руке. В двух шагах от него стоял навытяжку старший помощник командующего. Калит, так звали этого человека. Новое, свежее лицо, заменившее Хейли. Мужчина выглядел смущённым.

– Преторианец в настоящее время недоступен. Если это особенно важно, он может встретиться со мной.

Он снова посмотрел на поступавшие данные. Половина сообщений о стратегическом статусе со стен были серыми – потерянная или неполная информация. Это было всё равно что постепенно слепнуть.

Его мысли вернулись к Преторианцу, которого он оставил в зале для совещаний. Остальные члены военного совета ушли уже час назад. Большинство присутствовали как призраки искажённого голографического света или как голоса, которые потрескивали из-за ненадёжной вокс-связи. Архам остался с Преторианцем, но связь с лордом Сангвинием прервалась. Только она была почти без помех. Они обсудили детали ситуации, а затем, по едва заметному сигналу, Архам оставил своего повелителя одного поговорить с братом. Тени собрались на лице Дорна, когда он сел за стол и закрылись двери. Архам жалел, что оглянулся и увидел их.

– Лорд... – начал помощник, его голос затих. Архам услышал, как мужчина сглотнул.

– Да?

– Я… Я не думаю, что эта личность будет… Я полагаю, он должен встретиться с Преторианцем.

Архам поднял голову и выключил поступавшие данные. Теперь он видел влагу на коже мужчины, дрожь в его теле. Он был в ужасе. Нет... это был не просто ужас. Это была реакция смертного бежать. Старое первобытное стремление убежать от темноты и взгляда хищника. Он хотел убежать, но не от Архама.

– Кто он? – спросил Архам.

Мужчина не ответил, просто отступил и поднял руку, указав на стоявшую в дальнем конце прихожей фигуру.

Архам присмотрелся. Он увидел…

Он увидел человека в чёрном.

Тёмные глаза смотрели на него из паутины татуировок, покрывавших шею, щёки и голову. Угольно-чёрные кентавры, звери и звёзды вставали на дыбы, рычали и вращались. Мужчина держал руки за спиной. На серо-чёрной униформе не было никаких символов, кроме заколок в виде головы льва на высоком воротнике. Архам почувствовал, как его охватывает инстинктивное желание отвернуться. Голова начала поворачиваться, глаза заморгали. Он задержал взгляд на незнакомце, который едва заметно кивнул.

Помощник переступил с ноги на ногу.

– Лорд, я не знал, что...

– Вы можете идти, старший Калит, – сказал Архам, по-прежнему не сводя глаз с незнакомца.

– Да… Я... Благодарю вас. – Помощник поспешил прочь. Архам по-прежнему не двигался.

– Я вас не знаю, – наконец сказал он.

– Я – Аурум, первый префект Четвёртого дома.

– Преторианец занят.

– Он примет меня, – сказал Аурум. – Он должен.

Архам всё равно не двигался.

– Почему вы здесь? Титаны ордо Синистер не подчиняются командам Преторианца.

– Именно поэтому, – ответил Аурум и поднял руку. Конус золотого света появился из кольца на его пальце. Внутри света символы льва и орла кружили друг вокруг друга, один ревел, другой визжал, взлетая. Это был редко используемый символ, но Архам знал его и знал, что он означает. И означал он только одно.

Конус света исчез.

– Я встречусь с ним, – сказал Аурум.

Архам медленно кивнул и повернулся к двери зала.

Рогал Дорн долго молчал в тишине. Возможно, за его глазами прокручивались реальные и мнимые битвы. Возможно, на мгновение он почувствовал, как волна вечности обрушивается на крепость, которую он построил.

– Почему наш отец не разговаривает со мной? – наконец спросил он.

– Мы ведём эту битву, а Он ведёт ещё более великую битву, – ответил Сангвиний. Звук отдалённого взрыва прокатился сквозь треск вокса подобно грому. – Ты же знаешь это. Ты же знаешь, Рогал, что Он доверяет тебе больше всех из нас.

– Тьма у стен, и на горизонте нет никаких признаков помощи, ни слова от Льва и Робаута. И всё же наш отец молчит.

– Силы отчаяния давят в эфирном царстве, брат мой. Ты знаешь это, ты слышал Малкадора. Океан течёт и прорывается над нами и сквозь нас. Теперь мы – камни, которые разбивают волну или разрушаются ею. Мы являемся частью этого. Это мы. Верь в себя, брат. Так же, как и в нашего отца. Он знает тебя и знает, с чем мы столкнулись, и поставил тебя на стены, чтобы встретиться с этим лицом к лицу. Разве это не говорит само за себя?

Дорн помолчал, а затем посмотрел туда, где в полутьме потрескивал вокс.

– Я не могу это увидеть. Я не могу почувствовать сущность этого. И если эти проблемы исходят из варпа, то они сами по себе являются атакой, атакой, которую я чувствую, но не вижу режущего лезвия меча. Это битва, о которой я не знаю, если...

– Скажи это, – произнёс Сангвиний. – Правда – оружие и щит.

– Это битва, в которой я буду сражаться до конца. Я не знаю, смогу ли я выиграть её. – Черты его лица казались высеченными из мрамора. – Все жертвы, которые были принесены, каждый поступок, совершенный во имя выживания, и теперь падает молния. Что останется после такой войны? Что может остаться?

Новое потрескивание в воксе, и звук проходящего воздуха, который говорил, что Сангвиний поднимается, щелчок выстрела в битве, в которой он сражался, когда разговаривал с братом.

– Что может сказать наш отец, что это изменит? – спросил Сангвиний, и Дорн поднял голову, услышав изменившуюся интонацию в голосе брата. – Есть жертвы, которые ещё только предстоит принести. Конец близок, брат. Этому, как и всему остальному, придёт конец, и даже не смотря на потери многое выстоит.

– Я верю в это, – сказал Дорн. – Из Его уст это стало бы уверенностью. Вот что я боюсь, возможно, проиграл в этой битве, брат – уверенность.

Вокс снова затрещал, как будто Сангвиний собирался с ответом.

Замки на ведущей во внешний зал двери открылись. Прозвучали предупреждения о принудительной разблокировке.

Металлические пластины втянулись в каменную раму. Дорн посмотрел на вошедшего Архама. Преторианец сидел за столом совета, сцепив руки под подбородком. Глубокие тени собрались в чертах его лица. Вокс-рожок на столе затрещал и издал помехи.

– Что случилось, брат? – спросил голос Сангвиния.

Под пристальным взглядом Дорна Архаму не понадобился вопрос, чтобы заговорить.

– Милорд, прибыл префект ордо Синистер. У него символ воли Императора.

На секунду Архаму показалось, что он увидел вспышку в темноте глаз своего повелителя.

– Пусть войдёт, – сказал Рогал Дорн.

Префект Аурум не стал отдавать честь или кланяться. Быть смертным и стоять в присутствии примарха было опытом, который мог сокрушить или возвысить. В любом случае, это никогда не было опытом, который проходил без последствий. Даже тем, кто служил рядом с Рогалом Дорном и его братьями, пришлось приспособиться, чтобы научиться позволять воле подавлять реакцию, которую их тела и умы испытывали к таким существам. Аурума это не касалось. Он стоял неподвижно, с бесстрастным лицом. Архам слышал его сердцебиение – оно не участилось ни на удар.

Он был изгоем, ультрапустым. Как и все офицеры ордо Синистер, последнего из Когтей Императора. Мысль соскальзывала с них. Глаза и разум отворачивались, не желая смотреть на что-то, что выглядело и двигалось как человек, но не являлось им. Они были ничем, дырами в реальности, которые имели форму живых существ.

Рогал Дорн посмотрел Ауруму в глаза.

– Мой отец, – сказал он. – Он послал вас.

Аурум кивнул.

– Он говорил с вами? – Веки моргнули над бледными глазами Аурума.

– Мне приказано, – ответил он и поднял левую руку. На ладони лежала круглая печать из камня, чёрного, как обсидиан, но более тёмного, его глубины казались абсолютной бездной под гладкой поверхностью. Сначала Архам ничего не мог разглядеть. Затем он увидел линии и изгибы львиной головы, развевавшуюся гриву и оскаленные клыки.

– Я отдаю её вам, лорд Преторианец, – произнёс Аурум.

Рогал Дорн посмотрел на печать.

– Почему? – спросил Дорн.

– Потому что Он повелел и приказал.

– Сейчас?

– Сейчас, – кивнул Аурум и положил печать на стол.

– Задействованы мощные резервы, враг раскалывается и отступает от стен, мои братья приближаются, баланс остаётся за нами. – Рука Дорна потянулась через каменный стол, а затем остановилась. Он смотрел на печать так, словно пытался заглянуть сквозь неё, как сквозь затемнённое окно, в место за стенами своего мира. – И всё же Он посылает вас сюда сейчас.

Он посмотрел на Аурума. Глаза префекта встретились с глазами Преторианца. Изображения зверей и воинов на его лице менялись, словно двигавшиеся по ночному небу созвездия.

– Час настал. Так написано.

Рука Дорна слегка отдёрнулась, отстранившись от печати и того, что она означала.

– Что это значит? – спросил Архам.

Дорн молчал, затем посмотрел на магистра хускарлов. Лицо оставалось спокойным, контроль по-прежнему сохранялся, но теперь в глубине глаз что-то появилась – трещина, а за ней не огонь гнева или ярости, а пустота, чернота вакуума, в которую можно упасть и никогда не достичь дна.

– Это значит, что дела обстоят не так, как я их себе представлял. Это значит, что мой отец говорил. Это значит, что катастрофа ближе, чем я надеялся. Больше нет такого оружия, которое нельзя и не следует использовать, и нет надежды на то, что победа будет что-то значить. – Рогал Дорн взглянул на вокс-передатчик, как будто его брат был там, сидел напротив за столом. – У меня есть ответ.

– Брат…

– Это единственный способ выжить. Последняя жертва. В конце концов, разве не для этого нас создали?

Дорн протянул руку, его пальцы разжались, чтобы взять печать. Архам почувствовал, как в нём пробудилось инстинктивное желание сбросить печать со стола. Он ощущал его за гранью мыслей. После этого ничто не будет прежним. Печать и то, что она означала, были ответом на вопрос, который Архам не слышал произнесённым.

– Лорд…

– Так и должно быть, Архам, – сказал Дорн. – Так повелел мой отец, и поэтому я должен сделать то, что должно быть сделано.

Его рука сомкнулась на печати и подняла её.

– Печать ордо Синистер ваша, и мы тоже ваши, – сказал Аурум и опустился на колени. – Титаны нашего ордо выступают по вашей воле.

Рогал Дорн посмотрел на Архама.

– Передай сообщение Загрею Кейну и командующим стен. Распечатать запасы оружия. Все. – Он оглянулся на преклонившего колени префекта ордо Синистер.

– Встаньте, – сказал он, – и, моей волей, выступайте.

Могила Каралии, Меркурианская-Ликующая зона поражения

Луч ударил с небес и прорвался сквозь переплетение балок. Ржавый металл взорвался раскалённым газом и расплавленными брызгами. Он поразил нестабильные щиты “Пса войны”, пробил и сорвал их. Машина задрожала. Повреждённые суставы закричали. В полукилометре макроснаряд поразил склон холма и взорвался. Огненный шар поднялся в небо, расширяясь и набухая.

< Обнаружены титаны! > пришло сообщение Дивисии. < Двадцать градусов по правому флангу. Множественные ответные сигналы. Множество активного оружия. Приближаются! >

< Снижение подачи энергии на оружие, > отправил Карто. < Если мы продолжим, нам не хватит мощности, чтобы двигаться. >

< Четвертая манипула, ответьте, > спросил Тетракаурон по широкой связи. В ответ проревели помехи и повеяло разложением. Накал пылал оранжевым и стал почти жёлто-белым. Загудели статусные схемы. Данные о целях и дальности завращались геометрическими узорами. И огонь там был чёрным. Гигантские всполохи угольно-чёрного цвета, их сердца казались чернее ночи там, где жар был наибольшим. Очертания остальных подразделений выглядели статуями оранжевого и красного цвета, окружёнными ореолами командных данных. Интерфейсные помехи прокатились по накалу, закипая спиралями наполовину сформированных цифр. Тетракаурон почувствовал на языке привкус кода, пепла и желчи. Они кипели по всему миру, протекали и дышали сквозь машины Игнатума. “Регинэ фурорем” чувствовал это. “Владыка войны” вздрогнул и шагнул назад. Разбивавшиеся звёзды кода вспыхнули перед глазами Тетракаурона. Он услышал, как у него перехватило дыхание.

Они находились в лабиринте могилы Каралии, в переплетении балок и полуразрушенных металлических фундаментов, которые служили корнями зарождавшегося улья Каралия. Выравнивание Дорна не смогло удалить макроструктуры, вокруг которых начала расти остальная часть будущего города, поэтому они были оставлены, скрученные и искорёженные, в складке земли зоны уничтожения. Это было плохое место для любого сражения – окружённое возвышенностью, мёртвая точка для стрелявших прямой наводкой орудий Меркурианской стены. Это было место для смерти.

Фронт битвы протянулся от берега озера Фосс. На поле боя были сотни вражеских титанов.

Сотни.

Легио Игнатум вышел им навстречу, а затем растянулся от первой точки боя в пятидесятикилометровую линию. Битва не прекращалась ни на секунду: реакторы работали на грани перегрузки, машины сменяли и прикрывали друг друга, пока втягивали свежий огонь в своё сердце. Обстрел со стен удерживал равновесие. Они шли вперёд, всей мощью погружаясь в наступавшего противника. Затем стрельба настенных орудий ослабла, и небо стало ярким от огня и вспышек детонации: орбитальный взрыв, массовая гибель нескольких кораблей. Обломки падали, прочерчивая небо. Контрнаступление прекратилось, переросло в побоище, растянувшееся на десятки километров, машины Игнатума и Мортис рассекали воздух линиями огня. Они не могли связаться со стеной, а когда пытались, единственным ответом становилось бульканье помех, похожее на последний вздох.

Боевой группе Тетракаурона, первой из легио вошедшей в огненный ад, было приказано вернуться к стене. Сорок титанов из пятидесяти пяти, вышедших за стену. У всех были шрамы, многие получили повреждения; ни у кого не осталось кинетических боеприпасов. Поэтому они возвращались к Меркурианской, чтобы заправиться, перевооружиться, а затем снова вступить в бой.

Они находились в десяти километрах от основной линии боя, когда начался орбитальный обстрел. Лучи энергии потянулись сквозь облака. Снаряды падали, зарывались и взметали землю и огонь в воздух. Подземные ударные волны открыли трещины под ногами титанов. В полную силу их пустотные щиты могли выдержать орбитальную бомбардировку. С объединёнными щитами и синхронизированной работой оружия и реакторов, они смогут справиться и выиграть сражение с машинами в масштабе боевой группы. Двигавшиеся на текущей скорости и преследуемые выстрелами, они не были готовы.

Их поймали в идеальном месте, чтобы умереть. Прижатые огнём. В клетке.

Ещё один луч упал на пустую землю и превратил её в светившуюся лужицу стекла.

< Возвращавшийся к линии фронта титан потерян, > отправила Дивисия. < Ответных сигналов нет. Куда, во имя истины машины, они подевались? >

< Всем подразделениям, максимальная готовность. >

< Обнаружен титан! > крикнула Дивисия. < Восемьдесят пять градусов по правому флангу! >

Тетракаурон мог почувствовать её вопрос – как он оказался на их фланге?

Другие манипулы и машины боевой группы тоже увидели это – предупреждающие и прицельные сигналы зашипели в накале. Тетракаурон обратил взгляд “Регинэ фурорем” в сторону новой угрозы. Тень в красно-оранжевом мире, изображение, набросанное карандашом на багровом фоне.

< Я не могу прицелиться в это. > Карто.

< Откуда он здесь? Как он прошёл через линии легио? > Дивисия.

< Сосредоточиться, > велел он и почувствовал, как его спокойствие отразилось в связи.

Прицел Тетракаурона мигнул, и вражеская машина теперь была близко, намного ближе, как будто обрезали часть ленты времени и пространства. Дивисия была права; титан не должен был находиться здесь. Основное сражение легио велось в добрых трёх километрах впереди, освещая подбрюшья облаков вспышками выстрелов.

< Оружие заряжено. >

Жар пробежал по спине. Правый кулак пылал. Он чувствовал вкус молнии.

< Мощность перезарядки щита падает. >

Нарисованные в цветах погребального костра колоссы превращались вместе с ним, его родичами, его братьями и сёстрами, в огонь и железо.

< Всем подразделениям, поворот и энергию на оружие. >

Скрап-код размывал накал, кипя, словно унесённый ветром пепел. Тень приближалась, оставаясь неподвижной, вырезанная в истине дыра, на которую не следовало смотреть. Голоса экипажей титанов расплывались и сливались, когда энергия наполняла боевые машины, а их дух пылал.

< Оружие готово к стрельбе, сбой огня по площади. >

< Что это такое? >

< Оружие не наводится на цель. >

< Переключиться на визуальное прицеливание. >

Теперь он мог слышать и чувствовать ритм, пульс в гудении и царапанье шторма скрап-кода.

< Я... > Прерывистый и искажённый голос принадлежал Клементии и доносился с расстояния в полкилометра. < Сколько целей вы видите? >

Изображение в накале текло, слои данных пропадали и исчезали, расстояние и масштаб постоянно менялись. Одно пятно тьмы, с ногами, руками и сгорбленной спиной… два, затем три, затем снова одно.

< Всем подразделениям... >

Ещё мгновение – и оно было здесь. Ближе, чем должно было. Гораздо ближе, чем должно было. Взревел боевой горн, раскатистый и отдающийся эхом, затем ещё и ещё. Вражеская машина стояла на холме над сломанными балками могилы Каралии, выше, чем боевые и разведывательные титаны, которые смотрели на неё снизу-вверх. Её кожа почернела и покрылась слоем сажи. Из покрытой иссохшей плотью спины торчали костяные наросты. Облака белых насекомых вылетали из отверстий в туловище. Раньше это был титан “Император”, величайший в своём роде, убийца городов, истребитель армий. Теперь он стал чем-то другим. Чем-то большим и чем-то падшим. Отчаяние и могильных голод наполнили сердца тех, кто смотрел на него. Сама материя распадалась при его приближении. Позади и вместе с ним шагали семь машин, некогда бывшие боевыми титанами и теперь ставшими сосудами для сил, которые шептали и скрежетали в варпе. Каждый был искорёженным металлическим ужасом. С потрескавшегося металла капала жидкость. На ржавых пластинах брони вздулись волдыри, в которых корчились твари с глазами и дряблыми, наполовину сформированными руками. Один тащил на цепи голову мёртвого титана, оставляя борозду в земле. Другой, казалось, прихрамывал, его некогда металлическая голова превратилась в нагромождение сухой кости. Из него вырывалась цифровая литания, слышимая сквозь шум, как будто её шептали в ухо. Пыль земли горела, когда они шли позади своего нечестивого короля.

В накале Тетракаурон увидел “Императора” и понял, что это такое и как это зовут.

“Диес ире”, судный день, жнец, восседавший на железном троне.

Мортис прорвали главную линию фронта. Чтобы понять это ему не нужно было связываться с Кидоном или остальной частью легио. Их не остановили. Они приближались.

На мгновение накал замер. Тетракаурон почувствовал, как кожа покрылась потом. Он услышал гул разорванных каналов связи и ощутил кислотный ожог ужаса, старую реакцию человеческой плоти на встречу со смертью. Но он не был человеком. Он был связующим звеном между миром страха и плоти и богом металла и ярости.

< Всем подразделениям, > повелел он, < огонь. >

Расстояние от стены до врага: 91 километр.

ТРЕТЬЯ ЧАСТЬ

ЛИБО Я НАЙДУ ПУТЬ, ЛИБО ПРОЛОЖУ ЕГО

ВАРП

∞

В пустыне полдень. Здесь всегда полдень. Время замерло в этой точке, как мысль о том, что жара невыносимо палит, а свет не оставляет места теням. Глаза человека под деревом превратились в щёлочки. Над Ним трещат сухие ветви. На самом деле Он не выглядит здесь так. Это просто отражение Его состояния в тот момент: боль и страдание и безжалостный молот огромных сил, что обрушивается на Него. Его кожа напоминает натянутый на череп тонкий пергамент. Лоб и щёки потрескались. Засохшие волдыри прилипли к Его губам. Он долго не двигался. Дольше, чем целая жизнь. Черпак на земле, где вода поднималась от корней дерева, сухой. Теперь это царство жажды. Здесь больше нет воды, только Его воля противодействует идее этой пустыни, не подпускает её к Нему и единственному дереву, дающему хоть какую-то тень.

В воздухе раздаётся треск колец на хвосте первой змеи. Глаза мужчины открываются чуть шире. На потрескавшейся земле сидит змея. Её голова поднята, чёрные глаза не мигают. Когда человек смотрит на неё, высовывается язык, чтобы попробовать воздух на вкус. Её чешуя голубая, цвета океана под солнцем. Она взмахивает хвостом, и снова раздаётся сухой треск. Мужчина встречается с ней взглядом. Позади змеи поднимается голова другой. Чешуя у этой зелёная, как летние леса, и свет рисует отблеск меди на костяном гребне. Она шипит. Клыки внутри розовой пасти чёрные, игольчатые осколки ночи. Ещё одно шипение, и человеку приходится открыть глаза и повернуться, чтобы увидеть третий и четвёртый силуэты, скользящие по земле за его спиной. Он знает, что ещё две лежат неподвижно, вне поля зрения, свернувшись в пыли, как обещание, которое на самом деле является угрозой.

– Уже скоро, – говорит Гор. Он там, сидит на земле прямо за паутиной тени дерева. Он облачён в чёрные одежды с золотыми нитями по краям. На голове у него обруч. Возможно, украшение бронзовое, но в полуденном свете его острия похожи на пламя. Красный глаз с узким зрачком выглядывает из-под оправы на лбу. Гор грустно улыбается.

– Уже скоро, – повторяет он, зачерпывая пригоршню пыли и позволяя ей упасть с пальцев. Змеи сворачиваются рядом с ним, скользят вокруг него. Он протягивает руку и проводит пальцем по голове одной из них. На мгновение палец становится не человеческим, а когтем, длинным и острым. Змея извивается от прикосновения и шипит.

– Зачем ты это сделал? – спрашивает Гор. – Почему ты солгал? Почему ты попытался встать на пути неизбежного? Силы этого царства нельзя игнорировать или остановить, но ими можно овладеть. Их восхождение неизбежно, но также неизбежно и наше господство над ними. Они служат, если достаточно воли сковать их. У тебя нет недостатка в воле, отец, так почему же ты не сделал их своими рабами? Есть ли в тебе слабость, которая удерживала тебя от того, чтобы сделать то, что сделал я? Ты боялся этого? Боялся ли Повелитель Человечества стать Повелителем Всего?

Мужчина под деревом открывает рот. Кожа трескается на Его губах.

– Вы солгали ему, – произносит Он, и в его голосе нет ни хрипоты, ни намёка на усталость, что отмечает Его лицо. Его глаза устремлены на змей, и те встают на дыбы при его словах, раскрыв рты, показывая клыки, их глаза – чёрные жемчужины в ярком свете. – Когда он увидит, что вы с ним сделали, от него ничего не останется для вас. Ничего. Вы создаёте только пустые вещи. Вы создаёте опустошённые надежды и пустынное будущее.

– Надежда... – говорит Гор. Он катает остатки пыли между пальцами. – Для тебя нет надежды, отец, и никогда не было. Это было неизбежно. Я был неизбежен.

Гор улыбается и кивает. Он стряхивает остатки пыли.

Человек под деревом кашляет, звук похож на хрип в пересохшем горле.

– Он погубит вас, – говорит мужчина змеям. – Я создал его. Я знаю его, его сильные и слабые стороны. Для вас он всего лишь раб, но он по-прежнему мой сын.

Лицо Гора застывает, и внезапно на земле появляются тени, когда он поднимается на ноги. Небо синеет над ним. Змеи бросаются к человеку под деревом.

– Ты – ложь! – Голос Гора – сухой раскат грома, и он шагает вперёд, разбивая землю своей поступью. Ураганный ветер проносится мимо. Идея формы Гора – это размытое пятно с пыльными краями. Его глаза – горящие угли.

Человек под деревом встаёт. Позади Него дерево вспыхивает пламенем. Дым поднимается в небо. Ветви чернеют в огне. Мужчина возвышается перед пламенем, резкая тень в их свете. Огненный дождь льётся с горящих ветвей. Змеи отшатываются, опалённые и шипящие, чёрные глаза выжжены до слепой белизны.

Гор останавливается, но не отступает.

– Ты – ничто! – Угольки падают у него изо рта.

– Это должно закончиться, – говорит Император голосом огня. – Как заканчивается всё.

Затем в первый раз Его взгляд, в котором есть только ночь, опускается, чтобы посмотреть на Гора:

– И я жду тебя.

ШЕСТНАДЦАТЬ

Башня

Полая гора

Удар молнии

До начала летоисчисления – улей Хатай-Антакья,

Восточно-финикийские пустоши

– Мы готовы, повелитель. – Мужчина вспотел, капли стекали из-под его красной кожаной шапки по лбу и собирались в бороде.

Олл – если не считать того, что он не был Оллом, и ещё долго не примет это имя – посмотрел на офицера, а затем вниз по склону, туда, где на пыльной равнине стояли машины. Их двадцать, канаты натянуты, брусья напряжены, расчёты ждут у груды притащенных с речного берега валунов. Здесь не росли подходившие для изготовления каркасов деревья, поэтому они сплавили их по рекам из северных лесов. Только четверть стволов оказалась достаточно прочной, чтобы их можно было использовать. Остальные пошли на заслоны для штурмовых отрядов, которые должны были наступать позади этой импровизированной стены. Если он обернётся, то увидит ближайший лагерь этих войск, море окружённых частоколом палаток, дым от кухонных костров поднимается вверх, расчерчивая синие небеса. Тысячи воинов, и вовсе не крестьян, снятых со своей земли, – настоящих воинов, вымуштрованных, обученных и преданных великому делу. Знамёна висели в неподвижной жаре над лагерями, изображения зверей и огня и напоминания о завоёванной земле, откуда пришли эти легионы. Воинство, чтобы переделать мир.

Олл оглянулся на офицера, который по-прежнему стоял склонив голову.

– Начинайте, – сказал он.

Офицер выпрямился, поднёс кулак к груди и отдал приказ. Герольды подняли флаги. Позади них заревели боевые рога и трубы. Воздух задрожал в ушах Олла. У подножия склона с глухим стуком высвободился рычаг первой машины. Валун описал дугу, вылетев из пращи. Олл наблюдал, как тот непрерывно кувыркается, спускаясь к внешним укреплениям. Он поднял голову, чтобы посмотреть на башню за стеной. Она обвиняющим перстом вонзалась в небеса. Ярусы из камня и кирпича цвета выжженного солнцем русла реки. Его взгляд остановился на арках, окнах и деревянных строительных лесах, короной окружавших самую высокую точку.

Выпущенный валун врезался в первый парапет. Камень, дерево и глинобитные кирпичи взлетели в воздух. Даже сквозь жаркий туман он мог видеть людей, бежавших по верхушкам стен. Он представил кровь, изуродованные тела, крики и вопли.

– Небольшой перелёт, – раздался голос прямо у него за спиной. Отвечая, он не обернулся, хотя и не слышал, как его друг присоединился к нему на склоне.

– Они пристреливаются, – сказал Олл.

Следующая машина выстрелила, когда он закончил говорить, затем следующая и следующая.

Тук-тук-тук. Камни, взлетавшие в небо, падавшие точки.

Олл наблюдал, как первый камень врезался в стену.

– Мы должны отправить нового посланника, – сказал он.

– Мы прошли тот момент, когда это имело бы значение, – ответил мужчина.

Олл нахмурился:

– Действительно прошли?

– Это должно произойти.

Олл промолчал.

– Ты не согласен? – спросил мужчина.

– Я здесь, не так ли? – ответил Олл. Он наблюдал, как расчёт толкает рычаг первой машины. Вспотевшая пара тащила валун туда, где праща опускалась на землю.

– Ей нельзя позволить стоять, – сказал его друг. – Иначе слова и силы, которыми она обладает, распространятся отсюда по всему миру.

Олл снова промолчал.

Над вершиной башни собирались облака, белые изменялись в чёрно-серые. В толще здания сверкнула молния. Расчёты машин вздрогнули, когда по плато прокатился гром. Начал падать град. Герольды и офицеры кричали, рога звучали по лагерям легиона. Люди побежали за оружием. Падавший лёд зазвенел по броне. Половина неба стала чёрной, кипевшей, сверкавшей. Вихри ветра кружились над землёй, поднимая в воздух лёд и пыль. Осадные машины начали раскачиваться.

– Видишь ли, мой друг, – произнёс голос у него за спиной, перекрывая рёв бури. – С этим нужно покончить.

Олл обернулся. Его друг стоял среди бежавших солдат и града. На его голове мерцал обруч из серебряных листьев. Его глаза были тёмными, спокойными, в их глубине отражалась вспышка бури. Он выглядел огорчённым, и Олл подумал, что принёс плохие новости человеку, который не заслуживал такой жестокости.

Олл открыл рот, чтобы произнести имя своего друга.

И мир остановился.

Град повис в воздухе. Вспышка молнии озарила замёрзшую гладь. Бежавшие войска и вращавшиеся столбы воздуха замерли неподвижно.

– Значит, вот как всё было? – спросил Джон Грамматик. – Это произошло, когда вы двое были молоды.

– Мы никогда не были молоды, – сказал Олл.

Олл повернулся и посмотрели на бурю над башней, застывший вихрь белого и угольно-серого цвета.

– Я сплю, – сказал он. – Верно?

– Мы оба спим, – ответил Джон и улыбнулся, но Олл заметил усталость в его глазах. Джон был одет в выцветший пустынный плащ поверх защитного облачения. Потёртости и пятна покрывали кожу и резину костюма. Олл видел края керамических бронепластин, торчавшие сквозь микроразрывы.

– Кажется очень реальным для сна, – заметил Олл.

Джон пожал плечами:

– Это не обычный сон.

Олл продолжал смотреть.

Джон покачал головой и махнул рукой:

– Прекрати. Это действительно я, хорошо? Тебе нужны доказательства? Тогда нам придется стать немного старомодными, мой друг, но куда без этого. Спроси меня о чём-нибудь, что знаю только я.

Олл продолжал смотреть на него.

– Чего ты хочешь? – спросил Джон. – Когда мы впервые встретились? Цвет дыма над Сеннчаром? Или всё то, о чём мы никогда не говорили после того, как я пытался убить тебя на Оос-Луа? Никто больше не спасся, так что шансы на то, что кто-то сможет тебя одурачить – минимальны. – Джон развёл руками и пожал плечами так, как делал это веками. – У меня больше ничего нет, старина, кроме историй. Ни талисмана, ни знака. Извини.

– Окей, – сказал Олл после долгой паузы.

– Что тебя убедило?

– Только ты мог так много говорить, отвечая на незаданный тебе вопрос, – сказал Олл. Он нахмурился, наклонился и поднял пригоршню почвы, которая вот-вот должна была превратиться в грязь, когда пошёл дождь. Он провёл по ней пальцами. Песок казался таким же реальным, как холодный камень Лабиринта. Он позволил ей упасть. Она выпала из ладони на расстоянии пяди пальца и замерла.

– Колдовство, верно? – спросил Олл.

Джон кивнул.

– Тайны и бесконечные сны. Вот во что мы влипли. Где-то там ты и я, и тот, кого ты привёл с собой, лежим, опутанные шипами, грезя о наших самых потаённых тайнах.

Джон посмотрел на недостроенную башню и на игравшие над ней молнии.

– Я был в далёком прошлом, Олл, видел все кусочки прошлого, которые изо всех сил старался забыть – Нурт, всё это дерьмо с Кабалом, и раньше… Это место затягивает тебя во тьму, а затем бросает в тебя всё то, что ты пытаешься спрятать.

– Тогда это ловушка, – сказал Олл. – Это место, твоё послание.

Джон рассмеялся.

– Конечно, ловушка, но не только для нас, Олл. Мы просто попали в неё. Это ловушка для человечества. Все те люди, которых ты видел идущими сюда, они решили прийти и хотели этого настолько, что оставили всё, чтобы последовать зову сна. Это как твои сирены, Олл, услышавшие не могут не встать и не последовать на зов.

– Я видел, – сказал Олл. – Улей питается ими.

Джон прикусил губу и кивнул.

– Всё, чего ты когда-либо хотел, но боялся, весь ужас, всё, что видел во сне вернулось к тебе, бесконечное и манящее. Я думаю, что дети Фулгрима посеяли семена, поместив их в кровь и варп-осадки того, что происходит в Гималазии. – Джон замолчал и поёжился. – Это сад земных наслаждений Фулгрима, его видение будущего. У них есть для этого название...

– Рай, – произнёс Олл.

Джон кивнул.

– Мне жаль, Олл, – сказал он. – Я пришёл в улей Хатай, потому что предсказания говорили, что именно сюда ты придёшь. – Он горько усмехнулся. – И ты пришёл, просто позже меня.

– Я пришёл сюда из-за тебя, – сказал Олл. – Я слышал тебя.

Джон снова рассмеялся.

– Замкнутая петля – ты пришёл сюда, потому что последовал за мной сюда. Я пришёл сюда, потому что знаки говорили, что ты придёшь именно сюда.

Олл на некоторое время замолчал, глядя на сияние неподвижного солнца и застывшую вспышку молнии.

– Мы сбились с курса, – сказал Олл. Он нахмурился и посмотрел на Джона. – Ты сказал, что прочитал знаки, и они сказали, что я приду сюда. Так что, если ты решил, что я промахнулся, ты должен был добраться до первоначального места встречи. Ты должен был увидеть Её...

Джон кивнул.

– Ты видел Её?

– Да. Она была не рада меня видеть, но да – я видел Эрду.

Олл посмотрел вниз по склону на бежавших солдат в кольчугах и чешуйчатых юбках. Дикие глаза устремлены на заполненное молниями небо, рты открыты в крике.

– Я скучаю по Ней. – Услышал он свой голос. Это было не то, что он имел в виду, но сейчас он не был уверен, что хотел сказать. Он нахмурился, покачал головой. – Она не пойдёт с нами, да?

Джон пожал плечами и улыбнулся полугримасой.

– Она послала помощь, воина, и Она наставила меня на путь истинный – без Неё я не смог бы это сделать. Ты знаешь Её лучше меня, Олл, но что-то подсказывает мне, что Она с нами настолько, насколько позволяет ей история.

– Она по-прежнему злится, – сказал Олл.

– Да, я так думаю. Злится на Него, на то, что Он сделал – злится, что Она помогла Ему сделать двадцать вещей, из-за которых всё покатилось к чёрту. И больше всего злится, что если Он потерпит неудачу, тогда на этом всё.

Олл покачал головой, не отрывая взгляда от башни.

– Нет, – сказал он. – Она злится не поэтому. – Он знал, не поворачиваясь, что Джон нахмурился. – Она по-прежнему злится из-за того же, что и я.

Джон подошёл и встал рядом. Олл почувствовал ветер на лице. Над ним разворачивалась буря. Замёрзшие дуги молний мигнули. Капля дождя упала на щёку. – Она злится из-за того, что здесь произошло.

– И что это было, Олл?

Олл покачал головой в ответ. Его доспехи исчезли. Усталость, которую он носил с тех пор, как они сделали последний разрез к Земле, повисла на нём. Руки и ноги были немного тяжелее, немного старше – намного старше – чем были тогда, до падения башни. Дождь барабанил по ткани. У него возникло чувство, что если бы он обернулся, то увидел бы себя в доспехах, стоявшего рядом с человеком, которого называл другом.

– Я понимаю, Олл, – сказал Джон. – У тебя есть история, и даже больше, чем у многих. Даже если ты не хочешь мне об этом рассказывать. – Теперь пошёл ливень; люди снова бежали. Гром сотрясал воздух. – В любом случае, я не думаю, что у тебя есть выбор. – Дождь струился по лицу Джона, и его плащ насквозь промок. – Вот что такое эти сны, Олл. Они не просто ловушка – они забирают наши тайны, хотим мы это или нет. Вот чем питаются шипы. Это то, что они пьют. Все тайны, которые мы храним.

Олл вздрогнул. Над ними из облаков начала падать молния, словно пронзавшее воздух копьё, быстрее, чем мгновение, но медленнее, чем падавшее перо.

– Какую тайну ты хотел бы спрятать от меня, Олл? – спросил Джон, и в его голосе была печаль. Потому что именно к ней мы и направляемся.

Полая гора

Они называли её Полой горой. До того, как воля Императора переделала Терру, она носила другие названия, теперь утраченные. Туннели и пещеры пронизывали её сердце ещё до того, как человечество открыло кремень. Её вершина захватывала облака и вызывала штормы во времена, когда моря покрывали землю, за завоевание которой люди истекали кровью и умирали в последующие эпохи. Гора всегда была неспокойным местом. Призраки мёртвых пели в ледяных ветрах, которые кружили на её склонах. Шаманы, первыми вошедшие в её пещеры, видели сны и умирали, и жили, и видели сны, и умирали снова и снова за одну ночь. Стены и пол пещер пронизывали нити кристаллов. Иногда их нити казались чёрными. Иногда они светились фиолетовым или горели огненно-оранжевым цветом.

Цивилизации и расы возвышались, падали и снова возвышались, а гора сохранялась, собирая шёпот, легенды и имена: Демонический Зубец, Пожиратель Душ, Врата Неба и Земли. Рисунки появлялись во внешних пещерах, и кости собирались в темноте. Раз в эпоху мистик спускался с вершины с огнём в глазах. За ними следовали дикие войны и разоблачения. Всё это время гора спала и говорила только шёпотом.

Затем пришёл Император и разбил её сердце. Буровые машины превратили пещеры в туннели и дошли до пустот, которых никогда не касался свет. Планировка некоторых из этих проходов соответствовала нуждам строительства, открывая гору для последовавших за ними экскаваторов и трудовых армий. У других не было очевидной цели: шахты, уходившие вниз или вверх в толщу горы, объёмы пространства, вырытые с точным геометрическим расчётом, а затем запечатанные так, чтобы они висели в скале, каверны тьмы в холодном камне.

Рабочие исчезали, большинство ночью, другие сворачивали не туда, в хорошо освещённый туннель, и их больше никогда не видели. Как только туннели и пещеры были закончены, мастера эфирного резонанса собрали оборудование, которое заставило кристаллы в стенах петь. Первые псайкеры прибыли немного позже. Их была тысяча, достаточно, чтобы разжечь пламя. Они горели в последней песне своих душ, и Полая гора вторила их песне. В пустоте между звёздами и за пределами мысли во тьме зажёгся свет…

Первая десантная капсула достигла вершины горы. Снег и лёд превратились в пар. Штурмовые пандусы с лязгом опустились. Появились воины в чёрных доспехах. Ударила ещё одна капсула, затем ещё и ещё. Столбы белого пара взметнулись в разреженный воздух. Росчерки огня пересекали синий купол неба над головой. Стремительно падавшие десантно-штурмовые корабли и десантные капсулы тянули за собой красные и оранжевые следы. Перехватчики преследовали их по спирали. Фюзеляжи разлетались на куски. Тени военных кораблей заслоняли солнце, словно зазубренные грозовые облака.

Десантно-штурмовой корабль Корсвейна скользил над самой землёй. Штурмовые пандусы были открыты. В салоне мигали сигналы тревоги и предупредительные огни. Масло и пламя лились из крыла корабля. Новый залп пушечного огня рассёк воздух прямо под ними. Хромированный перехватчик пронёсся выше под вой двигателей.

– Подведи нас как можно ближе, – крикнул он в вокс. Магнитные ремни отключились, и он шагнул к штурмовому трапу. Мимо промелькнула стена льда и чёрного камня. Мощный лазерный разряд ворвался в открытый люк и пронзил трёх Тёмных Ангелов, когда они высвобождались из ремней безопасности. Корабль скользил по небу. В открытый люк Корсвейн видел непрерывно вращавшийся мир.

– Высадка по сигналу, – раздался голос пилота по воксу, ровный и спокойный. Десантно-штурмовой корабль развернулся, завалившись на горевшее крыло. Ботинки Корсвейна примагнитились к палубе. Броня рычала, борясь с гравитацией и перегрузкой. Он смотрел прямо вниз через открытый люк. Склон горы скрылся из виду. Прямо у него на глазах мимо пролетел самолёт, врезался в серую скалу и превратился в огненный шар. Индикатор готовности к высадке в шлеме переключился на янтарный цвет. Корсвейн напрягся. Корабль резко выровнялся, а затем поднялся. Под ним промелькнул край обрыва. В нижней части фюзеляжа щёлкнули шипы датчиков. Руна в шлеме Корсвейна мигнула зелёным. Он шагнул вниз.

Гора устремилась навстречу. Он приземлился в складку местности. Камень и лёд взорвались. Он выпрямился с мечом в руке. Очередь тяжёлых снарядов поразила воина, приземлившегося рядом с ним, но Корсвейн уже бежал вверх по замёрзшему склону. Он видел над собой встроенную в скалу огневую точку. Стволы автоматических пушек выступали из полусферы пластали. Он прыгнул. Стволы пушки опустились. Лазерные дальномеры коснулись его брони. Он схватился за край камнебетона под орудийным станком и ударил мечом. Обёрнутая молнией сталь пронзила пушку, когда та выстрелила. Корсвейн воспользовался инерцией атаки и подтянулся. Мёртвые стволы раскачивались из стороны в сторону, как голова слепого. Он опустил меч. Острие прошло сквозь крепящее устройство пушки во взрыве металлических осколков. Он потянул оружие в сторону и услышал шипящий гул сервитора, подключённого к управлению оружием. Затем клинок перерезал подачу боеприпасов. Взрыв сорвал пушку с крепления и отправил кувыркаться вниз по склону. Над ним всё выше и выше поднималась куполообразная вершина горы.

Корсвейн посмотрел вниз на снежный склон и осыпи под ним. Там были воины в чёрном, они карабкались вверх и стреляли. Им навстречу с горных вершин летели лазерные разряды и снаряды автопушек. Десантные капсулы и штурмовые корабли усеивали ледяную корку. Некоторые горели. Воздух заполнил дым. Враг полностью контролировал как гору, так и её оборону. Если штурмовая группа задержится снаружи, они будут уничтожены.

Какая-то фигура заслонила свет. Корсвейн резко посмотрел вверх. На крыше огневой точки стоял воин в бронзовых отполированных доспехах с покрытыми каплями драгоценными камнями на цепях. Пучок зелёных волос возвышался над шлемом с десятками круглых решёток динамиков. Глаз не было. Оружие в руках извивалось хромированными трубками. Корсвейн услышал звук, похожий на рой насекомых и крики умиравших ворон. Он прыгнул вверх. Оружие в руках предателя заговорило. Звуковая волна ударила в камнебетон рядом с Корсвейном и разнесла поверхность в пыль. Он приземлился, но предатель в бронзе был быстр и оказался вне досягаемости клинка, когда меч Корсвейна рассёк воздух. Предатель рассмеялся, и от этого звука хрусталик глазных линз Корсвейна разлетелся вдребезги. Он пошатнулся. Предатель снова прицелился. Корсвейн поднял меч.

Предатель рывком взмыл в воздух. Он завис на секунду, приколотый к небу. Затем его броневые пластины прогнулись. Шлем смялся. Кровь и мясная мякоть хлынули из трещин. Корсвейн почувствовал запах штормового заряда и дыма. Воин в бронзе издал последний вопль, а затем его фигура исчезла в кровавом шаре из осколков брони. Брызнула кровь, превратив лёд и снег в розовую кашицу. Корсвейн оглянулся и увидел стоявшего на каменном возвышении рядом с огневой точкой Вассаго. Витки призрачного света текли обратно в его броню.

Корсвейн кивнул в знак благодарности, но начавший подниматься библиарий двигался неуклюже.

– Это место... – произнёс он. – В нём что-то есть. Что-то, что мешает моим способностям.

Ещё больше Тёмных Ангелов двигалось мимо них вверх по горному склону. Большая часть сил сейчас находилась на земле или им уже вообще было не суждено приземлиться. Они карабкались и прыгали, двигаясь всё выше и выше, по неровным поверхностям, пробивая отверстия во льду, пальцы ног нащупывали опору на тонких, как лезвие, выступах.

– Сопротивление меньше, чем ожидалось, – заметил Вассаго, снова взбираясь по льду и осыпи.

– Я не стал бы считать это утешением, – сказал Корсвейн.

Полосы энергии пронеслись в воздухе, когда орудийные точки открыли огонь по взбиравшимся по склонам Тёмным Ангелам. Над головой пронзительно пронёсся самолёт. В поле зрения Корсвейна замигали скопления синих символов подразделений. Он подтянулся над выступом скалы и посмотрел вверх.

В склоне горы под выступом прямо над ним находилась дверь, закрытая и неподатливая. Она представляла собой круглую металлическую заглушку, встроенную в камень горы: двадцать метров в ширину, клёпанная, покрытая инеем и с изъеденной ветром поверхностью. Не было никаких признаков замка или люка. Предполагалось, что таких разбросанных по склонам гор дверных печатей семь, но с какой целью – этого Корсвейн не мог ни понять, ни догадаться. Совершенно недоступные ни для чего, кроме воздушной высадки, которую только что как раз и совершили Тёмные Ангелы. Но независимо от их предназначения, они предоставляли путь внутрь. Он выбрал пять и послал к каждой из них по группе размером с орден. Это была самая высокая дверь, расположенная ближе всего к основным сооружениям внутри горы, ближе всего к небесам.

Огонь из орудийных башен вокруг него ослабел.

– Пробейте её, – произнёс он, когда воины присоединились к нему.

Дверь взорвалась через несколько секунд. Светившийся жидкий металл брызнул в темноту внутри. Первые Тёмные Ангелы прошли через брешь ещё до того, как металл остыл от белого до жёлтого. Корсвейн шагал среди них с обнажённым и активированным мечом.

Их встретили тишина и темнота. Ни выстрелов, ни криков, ни орудий на подготовленных позициях. Он замедлил атаку. Янтарные руны угрозы и прицеливания промелькнули перед глазами, ища и ничего не находя. От двери, которую они взломали, под углом спускался круглый туннель. Стены были гладкими, почти зеркальными. Сияние пролома и свет меча Корсвейна мерцали в разбитых отражениях. Слабый поток воздуха коснулся края его мантии, и он услышал вдали тихий стон.

– Лорд? – Это был Траган, его голос по воксу прозвучал так ясно и громко, что Корсвейн чуть не вздрогнул. Его брат был в двух километрах отсюда, но говорил так, словно находился совсем рядом с Корсвейном. – Четвёртый и третий проникли в нижнюю гору. Все вокс-сигналы проходят без сбоев. Сопротивление встречено, но меньше, чем ожидалось.

Корсвейн промолчал. Поток воздуха снова потянул за край его мантии.

– Эта шахта должна вести прямо в главный хоровой зал, – сказал Вассаго. Нити зелёно-голубого света описали дугу над навершием его булавы. Он вздрогнул, броня усилила движение. – Там есть... голос. Что бы ни затмило свет маяка, они знают, что мы здесь. Они… оно ждёт.

Корсвейн посмотрел в шахту. Угол был таков, что нельзя было идти; это станет падением и полётом вниз в темноту без возможности остановиться или замедлиться.

– В текущих обстоятельствах, брат Вассаго, – произнёс он, – не думаю, что у нас есть выбор. Всем подразделениям спускаться, – сказал он и прыгнул в шахту.

До начала летоисчисления – улей Хатай-Антакья,

Восточно-финикийские пустоши

Солдаты, которые добрались до зала в сердце башни, умерли, не успев переступить порог. Броня разорвалась. Тела взлетели и закружились в воздухе, а затем по очереди были разорваны на части. Пластины доспехов врезались в плоть и раздробили кости. Ноги погрузились в ставший жидким мрамор.

Куски разбитой брони превратились в пятна ослепительного света. Время замерло. Плоть расползалась красными лентами, органы и мышцы отслаивались и превращались в ничто. Воздух был красным и кричащим.

В центре зала за дверью неподвижно стояли двадцать фигур, сцепив руки, открыв рты, их губы и языки обугливались, когда они говорили, по щекам струилась кровь. Обсидиан у них под ногами покрывал иней. Копья пламени ползли по серебряным столбам позади каждого из них. Слова покрывали каждый дюйм пола, стен и сводчатого потолка. Над залом и за его пределами башня поднималась к небу, дотягиваясь до небес. Круг двадцати говорил и пел, но они не использовали человеческий язык. Не-слова и ноль-звуки вырывались покидали их горла, вырывая куски из криков и воплей солдат, пытавшихся пробиться в зал.

+ Хватит. + Слово каким-то образом донеслось сквозь изливавшийся из двадцати лепет не-слов.

В дверях стояла фигура. Кровь заливала доспехи и лицо. Корона сияла, как круг пламени. Круг из двадцати задрожал. Человек в короне поморщился, а затем вошёл в зал. Воздух вокруг него сгустился. Он двинулся дальше, с усилием шагая по каменному полу. Вопль не-звука поднялся за пределы слышимости. Мужчина в короне с напряжённым лицом заставил себя двигаться вперёд. Огонь окружил его ореолом. Металл его доспехов раскалился от жара. Тени и радужный свет вспыхнули и закружились по залу. Иней на стенах стал гуще. Порывы ветра из ниоткуда взметнули пыль и снег.

Человек в короне устремился вперёд. Он горел, плоть на его лице обугливалась. Но всё же он продвигался вперёд. Свет вырвался из него, мигнул до черноты, а затем снова стал ослепительно белым. По каменному полу протянулись трещины. Иней вспыхнул и испарился. Волна давления ударила в ближайшие фигуры круга и подбросила их в воздух. И теперь мужчина в короне шёл вперёд, не одним шагом, а широкими прыжками, обнажая меч, пламя собиралось на острие, когда клинок поднимался. Позади него в дверной проем входили солдаты. И круг говоривших и певцов извивался, паникуя, вырывавшиеся из их горла завывания стали простыми звуками человеческой ярости и страха.

Неподвижность.

Полная неподвижность. Застывшие лица. Тлеющие угли и пепел, повисшие в воздухе.

Джон Грамматик вышел на середину живой картины. Олл стоял на том же месте, где он был, когда воплощал мечту в реальность, в двух шагах позади человека в короне и с пылавшим мечом. Олл переступил с ноги на ногу и услышал, как рыбья чешуя его жемчужно-белых доспехов зазвенела от движения. Он смотрел, как Джон кружит вокруг мужчины в короне.

– Ты и большой Он, – сказал Джон. – Он тогда называл Себя Императором? – Олл покачал головой.

– Корона уже была, – заметил Джон, кивая на изображение человека.

– Служение высшему идеалу требует, чтобы те, кто способен действовать, жертвовали собой ради авторитета, – сказал Олл.

– Это Его слова, верно? Вот что Он сказал о том, почему взял власть. У Него уже тогда были такие амбиции. Был ли тогда кто-нибудь, кто мог бы выступить против Него?

Олл пожал плечами:

– Было несколько, но Он был первым.

– Ты имеешь в виду первым псайкером.

– Первым ведьмаком, первым волшебником, колдуном, шаманом, друидом… первым. Были и другие, которые отличались, но никто не был похож на Него. Не в самом начале.

– Что изменилось?

– Он. Он был... слабее, чем сейчас, намного слабее, но всегда сильнее, чем любой другой. Люди меняются, люди остаются прежними. Он всегда был целеустремлённым. Всегда.

– Но другим?

– У Него были… ограничения. Или, может быть, я просто хотел, чтобы они у него были.

– Я знал, что вы двое знаете друг друга, но я вижу здесь не просто знакомство двух попутчиков, Олл. Ты сражался вместе с Ним, за Него, верно?

Олл не кивнул, не покачал головой.

– Я всегда был солдатом, Джон.

– Так это ты разрушил башню?

Олл кивнул, попытавшись на мгновение закрыть глаза, но ничего не произошло. Его глаза просто оставались открытыми.

– Да, – сказал Олл. – Мы разрушили её.

– Слишком опасна, чтобы стоять, верно? Место колдунов, верно?

Олл посмотрел вниз. По покрытому выгравированными символами полу дрейфовал застывший пепел.

– Люди башни думали о себе как о ком-то особенном. Они были своего рода учёными, мыслителями, дураками... – Он понял, что на его губах заиграла невесёлая усмешка, и покачал головой. – Я полагаю, они думали, что смогут объединить человечество, возвысить его, сделать чем-то… выше... – Он чувствовал, что Джон смотрит на него, но не оглядывался. Его глаза нашли застывшее лицо человека в кругу фигур в центре зала. С приоткрытых губ мужчины свисала наполовину сформировавшаяся капля крови. – Они построили башню, и она поднималась всё выше и выше, и оттуда их слово распространилось по всем землям. Культуры, люди, язык, искусство – они изменили всё это.

– Значит, Он решил остановить их, а ты решил Ему помочь? Должен сказать, я по-прежнему удивлён, Олл. Я знал, что у вас двоих есть история, но никогда не думал, что вы пили воду идеалов или что-то в этом роде.

– У людей башни было что-то очень опасное, Джон, что-то, чего не должно быть ни у кого. Тогда не было вселенной, которая могла бы уравновесить это. И этого нельзя было допустить. Нет, если ты один из немногих людей, способных это увидеть.

Олл покачал головой. Ему очень хотелось, чтобы его здесь не было.

– Что случилось с нежеланием быть вовлечённым?

– Оно пришло позже. После этого… из-за этого.

Джон Грамматик нахмурился.

– Что у них было, Олл? Псайкерские штучки, конечно, ведьмовские и варповские штучки, но это ещё не всё, не так ли?

Джон мгновение смотрел на потрескавшийся пол, затем отпрянул, дрожа. Олл наблюдал и ждал.

– Это... – ахнул Джон. – Вся эта гравировка… это энунция. Это грёбанная энунция.

– Тогда она так не называлась, – сказал Олл. – На самом деле у вещей не было тех названий, которые они получили позже. Енохианский, Глоссолалия, Энунция, Вавилонский… В некотором смысле это и было проблемой – имена, концепции, сила, просвещение – всё началось здесь. В результате последствий. Как и всё остальное.

– Изначальный язык творения... – выдохнул Джон. Теперь он вообще не смотрел на Олла, не слушал по-настоящему, его взгляд скользил по фигурам и залу, как будто он видел их впервые. – Первая система символов, охватывающая разрыв между реальностью и бесконечностью, и они просто вырезали её на стенах, как детские граффити на доме.

– Почти полный словарь, – сказал Олл.

Джон присвистнул.

– Я видел несколько символов раньше, но никогда не хотел понять их – разновидность знания, которое не должно быть известно, верно? Приходилось соблюдать осторожность, когда я сталкивался с ним раньше, на случай, если оно вдруг начнёт кричать у меня в голове. – Он слабо усмехнулся. – Один из немногих недостатков психической способности понимать любой язык и общение. Однако сейчас я ничего не получаю. Должно быть, потому, что это скорее сон, чем реальность – просто то, как ты это запомнил, впечатление, а не реальные события.

Олл не ответил, а наклонился туда, где на полу лежала хрустальная чаша. Она разлетелась вдребезги, разбившись о плиты. Осколки повисли в воздухе над местом удара. Он увидел изображение человека с бычьей головой, откинувшегося назад, когда другой человек перерезал ему горло ножом.

– Как им удалось собрать так много этого? – спросил Джон, наклоняясь, чтобы посмотреть на колонны, а затем на фигуры в мантиях. – Энунция в наши дни – разрушенный язык, но я полагал, что и тогда она была довольно редкой.

Олл пожал плечами:

– Я не уверен, но у них она была в порядке, и они ей пользовались.

– Чтобы сделать что?

– То же, что и у все, у кого есть власть, – менять порядок вещей. Они хотели возвысить человечество, или, по крайней мере, так они говорили. Идеи, искусство, знания, власть – всё это. Распространяйте её, направляйте её, овладевайте ей, и это сделает человечество чем-то ярким и сияющим. Они хотели раскрыть потенциал.

– Звучит опасно, – заметил Джон.

– Так и было.

– Звучит не в миллионе миль от того, что пытался сделать наш большой человек в короне.

– Да, – сказал Олл. – И нет. Они не сосредоточили всю свою власть и идеалы в одной фигуре. Идея состояла в том, что со временем знания и понимание будут распространяться, что мы все будем просвещены.

– Прекрасный идеал. Я предполагаю, что реальность была менее прекрасной.

– Города превратились в пепел и соль. Хищнические идеи. Слова, которые, как только их услышишь, поселятся в мозгу и убьют тебя, если ты начнёшь думать о неправильных вещах.

– Но всё это на службе высшему идеалу, – сказал Джон.

– Как всегда.

– Судя по всему, это не принесло им особой пользы. – Джон кивнул на круг фигур в мантиях.

– Некоторые из их учеников выжили, – сказал Олл, – но не многие.

– Правда? Я ожидал, что Он был более тщателен.

– Они упорствовали и существуют до сих пор, семена и идеи, разбросанные с этой башни и в этот момент. Идеи общего происхождения и источника.

Джон окинул Олла тяжёлым взглядом.

– Общее происхождение и источник? – осторожно переспросил Джон. – Как в словах с одним корнем, как в вещах, которые связаны друг с другом? Как среди родственников и родственных языков?

Олл кивнул.

– Всё с чего-то начинается.

Воздух замерцал, пылинки пепла сдвинулись, и картина внезапно пришла в движение, расплываясь с разворачивавшимися секундами.

Языки пламени вырывались из губ фигур в мантиях, когда они потеряли контроль над не-словами в своих устах. Их тела превратились в пепел. Человек в короне вышел вперёд, по-прежнему пылая, его глаза были тёмными дырами. Его кожа покрылась волдырями, но на лице не отразилось ни малейшего выражения боли. Пепел закружился в воздухе.

– Всё кончено, – услышал Олл свой собственный голос, его губы шевелились в эхе сказанных давным-давно слов. – Делай всё, что тебе нужно, чтобы стереть эту дрянь в пыль, и покончим с этим.

Мужчина в короне повернулся и посмотрел на Олла, который смотрел в ответ точно так же, как и много веков назад. Он чувствовал броню на руках и ногах, такую же тяжёлую, как и тогда. Он чувствовал пот и кровь на лице. Пепел и искры взметнулись в воздух. Пламя вздымалось за дверями, когда башня горела.

– Ещё нет, – ответил человек, и направился к одной из двадцати резных колонн, протягивая почерневшие и покрытые волдырями пальцы.

– Что ты делаешь? – спросил Олл, и слова сорвались с его губ точно так же, как тогда, когда зал и башня были не просто сном.

– Будущее... – сказал мужчина в короне. – Когда мы нашли друг друга, именно об этом мы и говорили. – “Проживи дольше, чем одна человеческая жизнь, и сможешь увидеть закономерности того, что должно произойти”. Это твои слова. Ты был прав, но в то же время и нет. Ты не можешь видеть будущее, мой друг. Но я… Я его вижу. Я могу видеть тень будущего.

Олл почувствовал, что внимательно смотрит на этого человека, своего друга. В своём сознании он почувствовал, как воспоминание об отрицании и неверии проходит сквозь него.

– Мы пришли к соглашению.

– Мы пришли к соглашению отложить наш спор. Я по-прежнему прав, друг мой. Будущее человечества нельзя оставлять на волю случая. Ты можешь не соглашаться, но твоё отрицание не отменяет правды.

– Это место должно превратиться в пыль, а вместе с ним и его тайны.

– Есть вещи, которые невозможно представить, – сказал мужчина. Теперь в его глазах светился огонь. – Сегодняшние колдуны, боги и ужасы – ничто. Прилив поднимется, а вместе с ним и силы, которые разрушат всё. Мир человечества мал, но однажды это изменится, и мы не сможем свергнуть одну единственную башню и спасти человечество. Нам нужно будет уметь делать больше.

– Возможно, может быть… Ты не можешь быть уверен, ты знаешь, что не можешь быть уверен. Как насчёт причинно-следственной связи? Вмешаться, и что произойдёт? Может быть, мы создадим то, что ты видишь в будущем, пытаясь остановить его.

– Это не должно произойти. Я этого не допущу.

– Мы не боги! – Олл услышал свой крик. – Мы не можем перевернуть мир с ног на голову или нести его на своих спинах. Попробуем, и сделаем только хуже. Как насчёт того, чтобы оставить всё идти своим чередом? Как насчёт того, чтобы позволить людям выбирать?

– Позволим им выбирать, и они убьют будущее.

– Это не нам решать.

– Разве? – спросил человек в короне, оглядываясь по сторонам. Огонь исчез из Его глаз.

Олл почувствовал, что движется рядом с колоннами. Его взгляд скользнул по символам. Он вздрогнул, но выпрямился.

– А это? Какое отношение это имеет к управлению будущим?

– Инструменты, – сказал мужчина. – Оружие, знания. Мы не можем отказаться ни от чего из этого. Ты прав – мы не можем видеть ясного пути к спасению, но мы сможем это сделать. Это шаг вперёд. Будут другие шаги и другие пути, и мы будем идти по ним по очереди, как и должны. Однако это первый реальный шаг. Пойдём, друг мой. Мы ведём войну, конца которой больше никто не увидит. Мы не можем отказаться ни от того оружия, которое у нас есть, ни от того, которое предоставляет нам провидение.

– Стекло, чтобы видеть дальше, слово, чтобы открывать сердца, меч, чтобы убивать нерождённых богов...

Человек в короне кивнул и указал на покрытые символами колонны и стены.

– Прими это знание, и судьба изменится. Оставь его, и всё развалится. Это простой выбор.

– Не бывает простого выбора, – сказал Олл.

– Но он есть, – сказал мужчина. – Просто последствия сложные.

Сон снова замер.

– Звёзды мои, Олл, – присвистнул Джон. – Вы двое и в самом деле поссорились, не так ли? Я имею в виду, я всегда думал… Полагаю, я думал, что вы были немного более отдалены, немного менее близки, и что это было больше похоже на то, что вы просто решили разойтись, чем бы вы там не занимались, но...

– Тайны и вещи, которые мы предпочли бы забыть, – тихо сказал Олл. Он задавался вопросом, как далеко зайдёт сон. Он думал, что знает: весь путь вниз, в Лабиринт… – Ты сам сказал, что показывают эти сны, так что получай.

– Адские зубы, ну и ну, – сказал Джон, качая головой и подходя к человеку в короне и пристально глядя на Него. Олл наблюдал, как Джон поднял руку, как будто собирался дотронуться до лица мужчины. – Вы двое действительно взялись за это, большие дела, большие идеи. Ты также был прав, не так ли, Олл? Я имею в виду, что, хотя Он и является пьесой, которую мы играем в этом цирке, Он – проблема, не сейчас, а тогда. Он пытался контролировать всё это и вызвал то, чего боялся больше всего. Вот она, Его главная проблема прямо здесь, в самом начале – смотреть на горизонт, но не видеть пропасти у Своих ног.

– Возможно, – сказал Олл.

– Возможно? Он был неправ – ты знал это тогда, и ты сказал это, и пришло время и доказало, что ты был прав.

– Я не стал бы называть это “прав”.

– Почему? Потому что ты ушёл? Потому что всё не сводится к одной стороне и другой. Олл, когда ты перестанешь сдерживаться и просто определишься? Целиком и полностью.

Олл бросил на Джона тяжёлый взгляд:

– Я здесь, не так ли?

Джон поднял руки, успокаивая.

– Целиком и полностью, в этом-то и проблема, Джон, – сказал Олл, и в его голосе послышался гнев. – Та же проблема, что и у тебя, и у твоего проклятого Кабала, и у Него, и у всех остальных. Вы все хотите, чтобы люди были целиком и полностью. Никто не думает, что у него нет права выбирать ответ. Что ответа может и не быть! – Он понял, что двинулся к Джону. Что у него в руке нож, пальцы сжаты вокруг рукояти. Он расслабился, отступил.

– Извини, – сказал он.

– Всё в порядке, – ответил Джон, а затем снова посмотрел на застывшее изображение человека в короне. – Но ведь на самом деле всё началось именно так, не так ли? Он, Его план, то, что Он будет делать дальше – всё это здесь. Воюет со всеми, кто не с Ним, кто не переступит черту, как эти бедные ублюдки. – Джон кивнул на разрушавшиеся очертания горевших фигур в мантиях. – Однако ты, должно быть, видел это и раньше, Олл. Так что я по-прежнему не понимаю, как Он заставил тебя участвовать в Его войне?

Олл покачал головой:

– Я в этом не уверен.

Джон нахмурился:

– В чём?

– В том, чья это была война.

– Мы находимся в твоей памяти, и отсюда это кажется довольно ясным.

И теперь она приближалась, накатывая из темноты, словно голоса мёртвых, зовущие из подземного мира…

– Я просто хочу обычной жизни...

Лето на лугу в земле, утонувшей во времени.

– Мой дорогой друг, у тебя будет их столько, сколько ты захочешь...

Ветер, брызги и нос корабля, рассекающий волны…

– Не оглядывайся...

Внизу, в темноте, с тенями за спиной…

– Дай нам зиму, и у тебя будет лето...

Бедная Персефона смотрела на него с печалью, слёзы собирались жемчужинами в её глазах…

– Тебе нужно будет взять нить...

Внизу, в Лабиринте, затерянный в темноте…

– Ты всегда хорошо умел выбирать, Олл...

Старая рука переворачивает карту, на которой молния падает, чтобы разрушить башню…

Всё должно было повториться снова, как он и помнил.

– Ты прожил долго, Джон, но недостаточно долго, – сказал Олл. – Через некоторое время ты забываешь, а потом забываешь то, что забыл. Ты помнишь некоторые события, и они кажутся ясными, но потом ты задаёшься вопросом, помнишь ли ты то, что произошло, или историю, которую рассказал себе.

– Но Он, этот человек прямо там, кто бы он ни был тогда и Император сейчас – Он нашёл тебя, держал при Себе некоторое время, потом ты ушёл, и Он продолжил делать то, что сделал. Вот что случилось. Вот почему у вас двоих есть история... – Джон остановился, и Олл почти услышал, как кусочки головоломки встали на свои места. Олл посмотрел на Джона и устало вздохнул.

– Я всегда был солдатом, Джон. Помнишь. Всегда солдат, никогда не лидер… Но тогда... Тогда я был кем-то другим, и у меня было другое имя.

Джон смотрел на него. Олл увидел осознание в его глазах.

– Ты… Эта война, всё это… воины, которые разрушили это место… Они не были Его...

– Нашими, – сказал Олл. – Они были нашими. Он был королём, а я был...

– О… Дерьмо.

Олл кивнул:

– Магистр войны – вот как меня называли.

Джон Грамматик уставился на него. Олл грустно улыбнулся.

– Истории, воспоминания… Проживи достаточно долго, Джон, и ты увидишь, как прошлое предстаёт перед тобой в другом обличье.

Джон открыл рот, чтобы ответить. Затем он остановился и покачнулся. Замершие тени и пламя сдвинулись. Застывшие на мгновение угольки поплыли в воздухе. Олл увидел, как взгляд Джона скользнул по словам, покрывавшим камни, затем он согнулся пополам, корчась в конвульсиях, как будто его рвало, но изо рта исходили только сухие стоны.

Олл не пошевелился. Он боялся, что до этого дойдёт. Во всём этом было ощущение чего-то знакомого и неизбежного.

– Я слышу её, – выдохнул Джон Грамматик. – Энунция… О, звёзды-и-время… Я слышу энунцию в своей голове!

Олл кивнул и повернулся, чтобы посмотреть на человека в короне, человека, который был королём, а теперь стал Императором. Что-то открывалось внутри него. Что-то, что он давно похоронил, запер в старом камне и возвёл поверх другие воспоминания и другие поступки.

– Это же сон... – выдохнул Джон. – Я не должен её слышать.

– Ты логокинетик, Джон, – мягко сказал Олл. – Ты можешь понимать и истолковывать любой язык, на котором думает или говорит кто-то рядом с тобой.

– Но здесь никто не грезит на энунции, никто по-настоящему. Это всего лишь сон.

– Я здесь, Джон. Здесь, во сне, и в прошлом, и я собираюсь сделать выбор. Ты слышишь воспоминание моих мыслей. Ты понимаешь, что должно произойти.

– Олл… Олл, что ты сделал? – Теперь Джона трясло, тело расплывалось, как смазанный меловой рисунок. – Олл!

– Ты хороший человек, Джон. Лучше, чем ты думаешь. Лучше, чем я.

И сон снова начал двигаться. Жар пламени окатил его. Пепел и зола густо висели в воздухе.

Олл почувствовал, как его взгляд переместился на человека в короне, человека, который был его другом и который доверял ему.

– Мне очень жаль, – сказал Олл человеку в короне. – Я сделал неправильный выбор.

Нож был в его руке, как и тогда. Он почувствовал, что делает шаг вперёд. Почувствовал, как слова, которые он читал с пола и колонн, складываются у него во рту. Увидел, как мужчина в короне повернулся.

Олл вонзил нож вперёд и вверх: вверх, под чешую доспехов человека в короне, вверх, в плоть под ними, вверх, в сердце, которое билось внутри. Чёрные глаза мужчины в короне были широко открыты и уставились в глаза Олла.

Олл заговорил.

‘–’

Высоко над пылавшей башней, протянувшейся от земли до небес, ударила молния.

Полая гора

Стены шахты расплывались перед глазами. Дорожки искр поднимались из тех мест, где бронированные пальцы и ботинки впивались в камень. Эхо наполнило уши Корсвейна, когда сотни воинов скользили вниз вслед за ним. Всё ниже и ниже, устремляясь в темноту.

Удары сердца отсекали секунды.

Крики их спуска отскакивали от стен, отражались, обволакивали его. Вспышка искр отразилась от круга стен, золотые полосы потемнели, и дыра, в которую они летели, была похожа на зрачок в глазу зверя. Откуда-то из затылка до него донёсся запах снега и крови, и зверь поднял голову, когда он ударил мечом.

Чёрный круг под Корсвейном исчез. Темнота превратилась в выход. Цвет и свет ударили в глаза, и он нёсся почти отвесно вниз, не в силах замедлиться, не в силах остановиться. Он ударился о край туннеля, а потом уже не скользил, а падал.

Свет вспыхнул перед глазами. Резкий звук пронзил кости и уши.

Экран шлема был перегружен. Кровеносные сосуды в глазах лопнули. Желчь и кислота заполнили рот. Он начал слепнуть. Цвета и неровные узоры закружились по сетчатке. Крики вибрировали в нём, гремя сквозь броню и скелет. Он чувствовал, как трещат сухожилия и кости. Он не мог думать, не мог чувствовать, мог только ощущать и слушать. В потоке звуков слышались голоса, бормотавшие, звавшие друг друга, взывавшие к нему, певшие, напевавшие и плакавшие на десятках языков.

Он во что-то врезался. Броня наплечника треснула. Он закружился в воздухе. Новый один удар, и на этот раз боль пробилась сквозь бурю ощущений. Он покатился, кувыркаясь, и остановился, нервная система и мысли были на пределе.

В мысленном взоре он посмотрел вверх. Зверь возвышался над ним, меч направлен острием вниз. Зверь зарычал.

Он задохнулся. Приподнялся, схватил шлем и сорвал его. Мир поплыл перед глазами. Он пошатнулся, когда расстояние растянулось, а затем резко оборвалось. Он почувствовал опускавшийся удар, когда тот по дуге устремился к его голове. Он отшатнулся в сторону. Оружие ударилось о землю в взрыве света и молнии. Корсвейн выпрямился. Меч был в его руке, он сжимал его даже тогда, когда падал. Вражеский воин представлял собой гору хромированного металла. Аметисты заменяли глазницы. Когда-то он был воином легиона, это читалось по линиям терминаторской брони, по-прежнему видимой под наростами полированного металла и драгоценных камней. Длинная шея выпирала из кольца горжета, раздуваясь, когда он поднимал булаву с серебряным навершием. Даже сквозь окружавший шум Корсвейн услышал, как предатель сделал вдох, собираясь закричать. Хрящ щёлкнул у него во рту. Кожные мешочки вздулись. Корсвейн направил клинок вперёд. Силовое поле было неактивно, но заострённая сталь пробила горло и вошла в мясо шеи. Враг затрясся, дёргаясь, когда повис на мече, булькая со стоном сдававшихся лёгких и воздушных мешочков. Затем воин, существо, оправилось, продолжая поднимать булаву. Кровь хлынула с меча Корсвейна. Он активировал силовое поле клинка. Вырвалась молния. Плоть и кровь превратились в дым. Корсвейн потянул меч назад и превратил движение в разрез, который отсёк сжимавшие булаву руки у запястья. Воин и оружие упали. Полилась кровь и жёлтая жидкость. Корсвейн отступил и огляделся.

Глубокий хоровой зал Полой горы мерцал вокруг него. Он представлял собой сферу, вырезанную в сердце горы, диаметром триста сорок три метра. Вдоль внутренней поверхности располагались хоровые ярусы. Оттуда псайкеры пели песню своих душ и сливали эту песню в единое пламя маяка. Круглые платформы свисали с потолка на столбах, каждая из них крепилась к верхней, как листья перевёрнутого растения. Диск каждой платформы был едва заметно выпуклым или вогнутым. Зрение Корсвейна заволокла пелена жара, пока он попытался вглядеться в открывшийся вид. Падение из шахты сбросило его на одну из круглых платформ. Должно быть, он ударился о её край наверху и завалился набок. Аметист, змеевик и мутный кварц пронизывали камень платформ. Золотые искорки поблёскивали на свету. И какой там был свет… Цвета и узоры мелькали в воздухе, скользя вместе, сливаясь и распадаясь на части. Звук прогремел и пронёсся по залу.

Тёмные Ангелы падали из открытых шахт, ударялись о платформы, поднимались, формировали подразделения, двигались и стреляли. У некоторых при падении срабатывали прыжковые ранцы. Конусы пламени подхватывали их и поднимали на ярусы внутренних стен. Он видел, как три отряда разрушителей устремились вниз, лавируя между вспышками взрывов, стреляя из пистолетов и бросая гранаты из разгрузок. По платформам рассредоточились враги, воины, гиганты в броне всевозможных раскрасок. Цвета смешивались и расплывались. Свет отражался от полированных пластин и разбивался на ослепительные миражи. Они тоже были быстры, Астартес быстры, но благородство их рода исчезло. Остались только дисгармония и непристойность.

Наблюдая за происходящим, он почувствовал, как что-то сдвинулось на краю его чувств. Над ним и вокруг него реальность треснула. Мягкая, мясистая плоть просачивалась наружу, сворачиваясь в мышцы, жир и кожу. Рога сформировались и затвердели. Он ощутил крики в затылке. Земля под ним переместилась. Он отпрыгнул назад, когда коготь пробил пол там, где он стоял. Фигуры вытаскивали себя через раны в реальности, гибкие мышцы и хитин формировались прямо на глазах. Чёрные жемчужные глаза посмотрели на него в ответ. Открылись улыбки со стеклянными иглами. Он почувствовал, как напряглась кожа. Фигуры прыгнули. Он отступил назад, поднял меч, и…

...упал вверх.

Существа бросились за ним. Камень платформы поднялся в воздух, превращаясь в спираль из острых кристаллов. Фигуры взбежали по ступенькам вслед за ним, смеясь, кружась, улыбаясь тому, как они попирали законы реальности.

Он ударился о платформу наверху, развернулся и поднялся. Зал, что был внизу, нависал над ним. Первое существо прыгнуло с кристаллической лестницы прямо на него. Корсвейн взмахнул мечом. Когти существа вытянулись, когда оно потянулось к нему. Клинок рассёк руку и вошёл в туловище. Оно разлетелось на куски, чёрный ихор кристаллизовался во вспышке силового поля. Другое прошло сквозь останки первого, затем ещё и ещё, и он рассекал и рассекал, мир теперь определялся досягаемостью его клинка. Когти прокусили броню. Потекла кровь. Он чувствовал, как разливается тепло, замедляя его, притягивая вниз, обещая бесконечный покой. Он отступил, и пол сложился, как бумага, изгибаясь, когда он двигался по нему, скручиваясь и открываясь в разные формы каждый раз, когда не был в поле зрения. Ощущения переполняли его с каждым мгновением: иглы в коже; вкус пепла и сахара; запах лесов, цветов и разложения; яркие вспышки в глазах; смех и голоса, громче раскатов грома; шёпот, что пронзал разум. Теперь он не видел остальную битву – она стала нечёткой за пределами досягаемости его чувств. Время скрипело и тянулось. Помнил ли он размытые контратаки и парирования, или он жил ими? Где его братья? Как давно он здесь? Он стал единственной, уменьшавшейся точкой. Он даже не был реальным, просто сон о рыцаре в сознании мальчика, который умер от когтей зверя, давным-давно и далеко… Где был снег на земле и шум ветра в деревьях.

Луч холодного синего света ударил в фигуру перед ним. Её вещество превратилось в пепел. Свет перескочил на следующую фигуру и на следующую. Радужная плоть обратилась в пыль. Улыбки со стеклянными клинками исчезли. Вассаго шагал к Корсвейну, с его поднятой руки сорвалась цепь молний. С ним шли воины в чёрных капюшонах, мантиях и с клетчатыми наплечниками: мечи обнажены, болтеры стреляют. Они поднимались по винтовой лестнице, выросшей из ничего. Вассаго сжимал цепь молнии до тех пор, пока последнее существо не превратилось в пепел. Он прыгнул и приземлился рядом с Корсвейном.

– Благодарю, – сказал Корсвейн.

– Это место, – произнёс Вассаго. – Оно... – Библиарий пошатнулся и чуть не упал. – Оно кричит, зовёт. Разве ты не слышишь этого?

– Что? – сказал он.

– Он спросил, слышишь ли ты мою песню, – произнёс голос, доносившийся со всех сторон.

А затем, как будто для того, чтобы она стала реальностью, нужно было произнести эти слова, Корсвейн услышал какофонию. Расстояния расширялись и сокращались в такт ритму. Цвета вспыхнули и разлетелись на осколки.

Затем мир стал совершенно ясным, словно начисто протёрли окно. Размытое дымкой пятно и буйство неистовых красок исчезли. Всё было тихо. Всё двигалось медленно. Вкус оружейного дыма и молнии во рту был чистым и идеально сбалансированным. Он поднял голову и впервые с тех пор, как упал в хоровой зал, увидел всё ясно и чётко.

Псайкеры большого хора заполняли ряды на стенах зала. Все. Пригвождённые к месту, камень и металл их кресел проросли сквозь и поверх их тел, руки, ноги и кожа растянулись так, что единственными различимыми чертами остались только рты. Взгляд Корсвейна нашёл лицо псайкера на одном уровне с ним. Вихрь света окружал голову мужчины. Тонкие хромированные щупальца извивались по туловищу, пронизывая ребра. Пасть с металлическими клыками висела на шее, как ошейник. Он смотрел прямо на Корсвейна. Рот псайкера беззвучно двигался, губы трепетали. На верхних и нижних ярусах сотни ртов подхватили бормотание, пока оно не превратилось в шипящие слова.

– Разве ты не слышишь мою песню, Корсвейн, сын Льва? – спросил Хор. Он обращался только к нему, хотя часть его знала, что он будет шептать всем его братьям, произнося их имена, как родитель ребёнку. – Слушай и обрети покой.

Улей Хатай-Антакья, Восточно-финикийские пустоши

Башня в воспоминаниях Олла взорвалась. Он почувствовал вкус молнии: соль и металл на языке. Снова и снова: молния бьёт вниз, каменные глыбы и глинобитный кирпич разлетаются во все стороны, дерево и штукатурка превращаются в пепел и золу. Тьма и ночь… и мысль о двух фигурах, падавших под дождём, выживших, жертвах, Императоре и магистре войны… вечно падающие, с тех пор и по сей день, навсегда.

– Вставай! Двигайся! Давай, старый ублюдок! – Голос. Голос, который был не во сне или в его сознании, а реальным и близким. Он услышал шипение, свист и мягкий глухой удар. За веками полыхал огонь. Боль пронзила всё тело, впиваясь, кусая, пережёвывая. Он ахнул. Попытался пошевелиться. Путы крутились вокруг него. Он почувствовал шипы в плоти. Что-то схватило его, потянуло за собой. Шипы кусали. Он ощутил запах дыма и пламени. Шипы удержали его на мгновение, а затем отпустили. Он едва не упал. Глаза затуманились, когда открылись.

– Давай, Олл! Давай! – Зибес был там, стоял рядом и тянул за руку. В зале пылал огонь, жёлтый и маслянистый. Пучки шипов горели, извиваясь, превращаясь в пепел. Сок шипел, становясь дымом. Зибес просунул руку под локоть Олла, в другой руке он держал лазган. Пластиковые канистры с прометием висели сбоку на ремне, хлюпая, когда он поворачивался, чтобы выстрелить. Лазерные разряды прожигали заросли шипов.

Кэтт была там, красная с головы до ног. Её покрывали проколы от шипов, сочившаяся кровь. Она выплеснула прометий по дуге вокруг себя, подняла пистолет и выстрелила. Топливо воспламенилось. Пламя выдохнуло. Они стояли в выжженном круге посреди зала. Шипы поползли назад, словно прилив, собиравшийся с силами, чтобы снова обрушиться на береговую линию.

Олл заставил руки и ноги пошевелиться, обнаружил, что оружие по-прежнему висит на ремне на плече, схватил канистру с плеча Зибеса и выплеснул топливо по широкой дуге. Он выстрелил, когда жидкость ещё не коснулась земли.

– Как вы нас нашли? – окликнул он Зибеса.

– Она позвала меня, – ответил Зибес, вытаскивая нож с широким лезвием и рубя горевшую стену шипов. Кэтт была рядом с ним.

– Слева, – крикнула она, указывая, когда зажгла новую порцию топлива. Зибес врубился в шипы слева от себя. Под срезанными виноградными лозами блеснула механическая рука. – Её мысленный голос нашёл, протянулся и направил меня.

– Я думал, ты пошёл своим путём, – сказал Олл. Он был рядом с Зибесом, срывая оторванные лианы с Графта. Сервитор булькал, гусеницы вращались, но не цеплялись, конечности машины дёргались.

– Я пошёл, – сказал Зибес. – Но что ещё у меня есть, кроме тебя, кроме всех нас?

Олл на мгновение остановился и посмотрел на Зибеса, пока подёнщик заворчал и поставил Гранта на гусеницы.

– Спасибо, – сказал Олл.

Зибес посмотрел на него и кивнул.

– Рядовой Перссон... – Голос Графта неразборчиво гудел. – Я… Я не знал, где нахожусь, рядовой Перссон. – Его руки подёргивались, голова моталась из стороны в сторону. – Я не… Я не знаю...

– Вон там! – крикнула Кэтт. – В двух метрах.

Зибес уже рубил, стреляя в переплетение лоз и лиан, отрывая их от силуэта Кранка. Старый солдат не пошевелился, когда шипы освободились.

– Графт, – сказал Олл.

– Я... – прогудел сервитор. – Я… Я видел… а...

– Графт, ему нужна помощь.

Графт на секунду покачнулся, затем двинулся вперёд и поднял потерявшего сознание Кранка.

– Пора идти! – крикнул Зибес.

– Ещё нет! – ответил Олл.

– Ты шутишь!

– Джон, – сказал Олл и огляделся, чтобы посмотреть на Кэтт. – Джон Грамматик, он здесь. Он позвал, крича: – Джон! Джон!

Где-то в глубине чувств он услышал ответ.

– Там, – крикнул он, указывая на переплетение шипов. Из виноградных лоз торчали пальцы. Зибес уже был там, рассекал и рубил. Олл был рядом с ним, нанося удары и выдёргивая лианы. Джон ахнул, когда появилось его лицо. Зибес схватил его за подбородок и за руку.

– Стреляй, – крикнул Зибес. Олл выстрелил в шипы вокруг Джона. Они загорелись, сворачиваясь. Зибес потянул. Лозы натянулись. Олл снова выстрелил, и Зибес выдернул Джона на свободу. Олл выстрелил ещё раз, пока Зибес попытался успокоить Джона. Псайкер покачнулся, дрожа, истекая кровью из колотых ран. Он выглядел худым, истощённым, кожа на лице обвисла, напоминая поверхность сдувшегося воздушного шара. Он согнулся пополам, и его вырвало.

– Дерьмо... – выдохнул он. – Реальность отвратительная на вкус.

– Ты сказал, что с тобой кто-то был, – произнёс Олл, хватая Джона за руку и поднимая его. Движение было грубым. Он чувствовал гнев. Сон затронул то в его очень старой душе, что он не хотел пробуждать, то, что он надеялся никогда больше не увидеть. Часть его винила в этом Джона Грамматика; остальная часть винила себя. – Кто пришёл с тобой? Где они?

– Я тоже рад видеть тебя во плоти, Олл. – Джон закашлял, отплёвываясь, дрожащей рукой вытирая рвоту с подбородка.

– Там, – сказала Кэтт, уже рубя и стреляя в шипы.

Джон внезапно вздрогнул, не сводя взгляда с Кэтт. Олл прочитал натренированное напряжение и расслабление мышц, готовность хищника. Голова Кэтт резко повернулась. Её глаза встретились с глазами Джона. Олл почувствовал толчок в мышцах, подобный разряду электрического тока.

– Где ты её нашёл? – спросил Джон неожиданно тихим и сдержанным голосом.

– По пути, – ответил Олл.

– Она...

– Она спасла нас всех.

– Топливо на исходе! – крикнул Зибес. – Кто бы здесь ни оставался, тебе лучше поскорее вытащить их отсюда.

Джон секунду поколебался, а затем кивнул.

– Там! – Он подошёл к Кэтт, которая рубила лозы. Олл встал рядом с ними, вдавливая приклад в колючие узлы. По полу растекался молочно-белый яд. Что-то серело среди переплетённых растений. Твёрдые, гладкие края, потрескавшиеся и изъеденные, силуэт появлялся по мере того, как отрывали лианы, вырывая из тех мест, где они погрузили клыки в мягкую резину между пластинами. Олл почти остановился, когда понял, что это было.

Броня.

Тускло-серая, бесцветная, просто царапины от времени.

Голова в шлеме, с клювом, как разбитое воспоминание о вороне.

Огромный.

Гигант.

Космический десантник.

Олл отступил, когда серый воин вырвался на свободу и встал. Его голова повернулась к нему, взгляд был похож на нацеленный ствол оружия.

Зибес вскрикнул. Олл видел, что он собирался выстрелить. Олл поднял руку, чтобы остановить то, что стало бы последним поступком этого человека, если он не замрёт на месте.

– Ты Олланий Благочестивый, – сказал космический десантник.

– Она послала тебя с Джоном? – спросил он.

– Она послала меня к тебе, – ответило существо. – Меня зовут Лидва.

Похожий на скрежет гвоздей по ржавому металлу звук расколол воздух. Олл резко обернулся. Стена шипов катилась на них, изгибаясь вокруг пламени, которое по-прежнему пожирало её, сокращаясь, как мышечные волокна, шипы цеплялись за пол и накатывали на них волной.

Лидва пошевелился.

Олл видел его движения как размытое пятно.

Раздался звук, похожий на лязг стали и раскат грома. Яркие фосфоресцирующие взрывы расцвели среди шипов. У Лидва в руках было оружие. Оно было длинноствольным, ребристым и обвитым трубками и проводами, блестевшими от работы технологии, которую Олл не видел со времён давно прошедших войн. Огонь вырвался из дула, заикаясь, когда космический десантник нажал на спусковой крючок. Ослепительный белый свет вспыхнул от попаданий снарядов. Лидва выпустил всю обойму и перезарядил её за то время, которое потребовалось Оллу, чтобы вздохнуть. Оружие снова выдохнуло.

– Мы должны уходить, – сказал Джон. – Спускаемся на нижние уровни и выбираемся так быстро, как только можем.

– Нет, – сказал Олл.

– Олл, – начал Джон. – Что...

– Рейн по-прежнему где-то в улье. Мы идём к нему.

– Олл, хватит! Он всего лишь один человек. Здесь на карту поставлено нечто большее.

Олл проверил обойму. Ещё зелёная. Он посмотрел на Зибеса, Графта и лежавшего без сознания Кранка. – Мы идём дальше вместе, все мы. Никого не оставляем.

В Лабиринте на задворках памяти он увидел, как Тесей закрыл глаза, и услышал крик Ариадны, покинутой на берегу, исчезавшем за кормой корабля с чёрными парусами.

– Ты всегда хорошо умел выбирать, Олл...

– Окей? – сказал он и огляделся. Зибес кивнул. Ему показалось, что Кэтт улыбнулась.

– Меня послали помочь найти тебя, – сказал Лидва. – Я нашёл. Лучше мне держать тебя в поле зрения, чтобы не пришлось снова искать.

– Я следую... – пробормотал Графт. – Я следую за вами, рядовой Перссон.

Он коротко кивнул в знак благодарности, не зная, что сказать и можно ли вообще что-то сказать.

– Кэтт, ты можешь найти его?

– Вверху, – сказала она. – Это всё, что я могу чувствовать. Мы должны подняться выше.

Джон Грамматик фыркнул.

– Ты сейчас пошутила, да?

Олл пожал плечами и начал двигаться к отверстию шахты. Он подумал о башне, всё то время назад, о ноже у себя за поясом сейчас и о молнии, падающей с неба. Небольшой выбор. Большой выбор. Через некоторое время они стали одним и тем же.

Через мгновение Джон Грамматик последовал за ним.

Полая гора

Корсвейн смотрел на демона. Как он не увидел его раньше, было непостижимо. Там, в центре зала, в пустоте между всеми платформами и аппаратами, горело солнце. Оно было золотым, испещрённым лучами, его свет был расцветом нового дня на мягко накатывавших волнах. Он посмотрел на него и почувствовал, как тяжесть мыслей отступила. Бремя воли и командования, неминуемой смерти и безнадёжной борьбы исчезло. Он никогда не осознавал, что несёт так много, что несёт на своих плечах тяжесть существования. Теперь она исчезла. Он был свободен. Он стал хозяином своей вселенной. Теперь будет существовать только то, чего он желал и хотел.

– Ты заслуживаешь большего, – сказал Хор. – Ты заслуживаешь всего.

Солнечный шар разделился на три, а затем на шесть, каждый из них представлял собой желток света, вращавшийся вокруг сородича. Затем шары вытянулись, приняли форму конечностей, рук и черт лица. Шесть фигур стояли кольцом в воздухе, вращаясь друг вокруг друга. Каждая была совершенным воплощением человечества; рты открывались и закрывались над светившейся кожей, за спинами разворачивались крылья света. Корсвейну казалось, что он смотрит на шесть изображений, но также и на одно – фигуру с переплетением конечностей и крыльев, наложенных друг на друга.

– Я – голос внутри тебя, – сказало золотое изображение, и голоса псайкеров в совершенной гармонии повторили его слова. Оно приближалось, хотя Корсвейн не видел, как оно двигалось, кружилось, руки, пальцы и крылья двигались в такт гудению эха. Всё, чего он хотел, это погрузиться в бесконечный сон. Прямо за мерцанием закрывавшихся век его ждали сны. – Я – обещание сна и Песня Бесконечного Восторга. Я – Хор Отверженных. Я ждал тебя, мой прекрасный сын. Я так рад, что ты пришёл. Пробуждения больше не будет. Больше никаких раздоров. Больше никаких зверей в лесах твоей памяти. Только покой.

– Ты – порождение варпа, – сказал он. Слова не потребовали никакого усилия, и рты Хора улыбались, как зачарованные.

– Я – князь истин, столь великих, что глупцы называют их ложью. Это моё гнездо, моё место на бренной Земле, пока она засеяна. Отсюда я зову, и сны живых звенят в моей песне. Меня позвали сюда Дети, сделали это место моим храмом, моим маяком, откуда я могу светить в ночь потерянных душ. Так много людей сейчас следуют зову… не присоединишься ли ты к нам, мой прекрасный сын? Ты будешь слушать? Ты услышишь? Ты последуешь за мной?

Он не слышал и не думал об этих словах, но чувствовал их. Они проскользнули в его разум: слова – иглы, обещания – крючки. Там были тепло и покой, и он знал, что всё, что ему нужно сделать, это поверить словам и позволить своей жизни стать сном…

Сном…

Сном…

Сном...

Зверь лежал мёртвым на снегу, наконец-то обретя покой, не обнажив клыков, когда Корсвейн встал перед ним, не глядя на него, пока истекал кровью, и он поднял меч, чтобы даровать ему милосердие. Он мог отложить меч в сторону. Он мог оставить прошлое и зверя, которого носил в своем сознании и на плечах. Рыцарь мечей больше не… воин, который сражался только за то, во что верил, который не видел теней, которому не нужно было жить и удивляться, почему зверь не отпускал его.

Он оглянулся через плечо, когда добрался до линии деревьев. Зверь лежал там, где упал. Его кровь окрасила снег. Только это был не зверь и никогда им не был. На его месте лежал мужчина, волосы слиплись от запёкшейся крови, туловище и шея разорваны выстрелом из пистолета и лезвием клинка, глаза закрыты. Его брат. Его настоящий брат, вышедший из леса с запахом убийства в дыхании. Убитый на снегу и оставленный позади, зверь, убитый рыцарем. Он почувствовал, как голова опустилась. Всё, что ему нужно сделать, это продолжать идти, и этого больше не будет. Продолжать двигаться к свету, следуя за песней…

Он поднял голову и повернулся к деревьям и яркому свету, который теперь пробивался сквозь них. Он остановился, оглянулся. Зверь стоял на лапах, глядя на него, кровь и внутренности стекали на снег. Он оскалил зубы, и Корсвейн повернулся назад, подняв меч.

Хоровой зал вернулся.

Шестикратный демон солнечного света был прямо перед ним, тянулся к нему. Его братья по легиону стояли неподвижно, как вкопанные. Существа с бритвенными когтями и глянцево-чёрными шарами вместо глаз склонились над ними, кончики когтей подняты, игольчатые улыбки широко раскрыты. Воины в искорёженных доспехах стояли чуть поодаль, низко опустили трубное оружие и наблюдали. Хор псайкеров дрожал. Бледные сгустки огня пронзали воздух. Чувствовался аромат цветов и запах испорченного мяса. Демонические руки отпрянули за мгновение до того, как он вскочил на ноги. Головы ползавших по платформе существ дёрнулись вверх. Предатели начали поднимать оружие.

Корсвейн атаковал и нанёс рубящий удар быстрее, чем они успели отреагировать. Меч поразил первое из шести тел демона Хора и рассёк два ближайших к нему. Время остановилось. Оставшиеся фигуры истекали кровью, из них изливалась тьма, когда яркость превратилась в тень. Корсвейн вскинул меч для нового удара и одновременно в другом конце зала Ангелы Первого легиона вскочили на ноги с рёвом выстрелов.

Звук исчез. Тишина поглотила хоровой зал, когда закричал последний шестикратный демон. Корсвейн взмахнул мечом. Платформа светилась от взрывов болтерных снарядов. Всё казалось замедленным, время растягивалось, позволяя видеть каждую деталь происходящего во всём её великолепии. Тела из переливавшейся плоти беззвучно разорвались. Кровь, яркая, как драгоценный камень, хлынула медленно падавшими дугами. Осколки летели сквозь дым, мерцая и отражая вспышки взрывов. Тёмные Ангелы спускались и пересекали платформы, чёрные доспехи блестели, как нефть в свете костра. Он видел, как материализуются и испаряются существа с наполовину хитиновой кожей. Воины в разноцветных доспехах появились из боковых туннелей. Взрывные волны их орудий создавали в воздухе серебристую дрожь. Корсвейн наблюдал, как один из братьев был поражён и развалился на части, кровь, броня и раздавленные органы образовали в воздухе концентрические кольца.

Он почувствовал желание остановиться, посмотреть, понаблюдать и наполнить глаза калейдоскопом и цветом брызг крови и огненных взрывов.

Он снова перевёл взгляд на распадавшиеся формы шестикратного демона. Теперь они были тенями, пятнами теплового тумана. Похожие на лезвия угольки закружились в воздухе. Одно ударило Корсвейна в плечо и пробило керамит. Он взмахнул мечом, и лезвие рассекло то немногое, что осталось от демона. Вырвалась неоново-белая взрывная волна, пройдя сквозь массу и материю. Корсвейн почувствовал, как она нахлынула на него и сквозь него, тишина, наполненная образами: идеальный розовый силуэт радиационного взрыва над городом; капля крови, свисавшая с полированной стальной улыбки; пряный аромат плоти, превращавшейся в сахар в жаре пламени. Потом это прошло. Меньшие демоны превратились в серебристый туман, когда волна ударила в них. Воины в неоново-ярких доспехах пошатнулись, дрожа. Болты вонзались в них, разрывая пластины брони с раскатистым барабанным боем взрывов. Волна психической энергии ударила по псайкерам в хоровых рядах. Черепа смялись. Зубы повылетали изо ртов. Рёбра взорвались. Всё в тишине, как изображение, спроецированное с пикт-трансляции без звука. Кровь окрасила воздух влажными красными брызгами. Волна отскочила. Останки псайкеров вспыхнули розово-красным льдом. Волна подняла осколки костей и части брони, когда покатилась обратно к центру зала. Тёмные Ангелы падали, когда обломки прорезали сочленения и врезались в керамит. В центре зала Корсвейн увидел, как волна накатывает на то место, где он стоял, и понял, что ему не избежать её. За медленную секунду до того, как она врезалась в него, он поднял меч, старый салют долгу и жизни, отданной, чтобы увидеть, что дело сделано.

Волна потянулась к нему, сверкая бритвенно-острыми осколками и ведьмовским льдом. Он не стал закрывать глаза.

Сфера голубого огня окружила его. Волна осколков ударила в пламя. Звук с рёвом вернулся к жизни с раскатом грома. Свет заслонил зрение. Корсвейн почувствовал, как зрачки сузились до булавочных головок.

Звуки выстрелов и крики обрушились на него. Чья-то рука схватила его за плечо; он обернулся и увидел Вассаго, окружённого синим огнём, с булавой в руке.

– Похоже, я должен ещё раз поблагодарить тебя, – сказал Корсвейн.

– В чём ещё смысл братства? – ответил Вассаго.

СЕМНАДЦАТЬ

Вортекс

Наши чудовища

Инвигилата

Бассейн Колыбели, Меркурианская-Ликующая зона поражения

< Огонь! >

Белый жар пронзил теневой титан. Из него посыпались искры. Тетракаурон почувствовал, как кожа покрылась волдырями.

< Реактор на пороге перегрузки! >

Он чувствовал это. Его сердце учащённо билось, пот струился по коже. Он тяжело дышал в приступе симпатической лихорадки. Его мысли и эмоции кружились и расплывались.

< Огонь! > снова повелел он. Вулканическая пушка “Регинэ фурорем” высверлила линию белого жара в тень вражеской машины.

< Мимо! >

Он почувствовал вспышку разочарования Дивисии, почувствовал, как уравновешивающее присутствие Карто переключило поток реактора на двигательные двигатели. Он терял равновесие воплощения. Истощение. За пределами усталости и воли титана и легио развернуться и пойти в огонь, в орудия врага. Он по-прежнему мог чувствовать присутствие пламени в боевых машинах и манипулах своей боевой группы, все они обессилили, все работали на пределе нагрузки реактора, боеприпасы закончились, повреждённые, потрёпанные, наполненные яростью. Он тоже это чувствовал. Враг прорвал их оборону, так что теперь им предстояло вести другую войну.

Водные каналы оплетали бассейн, который они пересекли от могилы Каралии. “Диес ире” и его свита находились на расстоянии шести километров, неторопливо наступали и стреляли по мере приближения. Рыцари, танки и напоминавшие насекомых боевые машины роились у их ног.

< Тетракаурон. > Сигнальный голос ворвался в его чувства. Помехи пронизывали связь, шипя повреждёнными данными и системными ошибками, но голос принцепса Максимуса Кидона был подобен глотку чистого воздуха в сердце умирающей кузницы. < Мы готовы. Очистите зону. >

Пауза, самое короткое прерывание потока данных между ним и принцепсом-максимусом. Он подумал о старике, восседавшем на троне в черепе “Империос Примы”. Состарившийся на войне, закалённый временем. Тетракаурон хотел возразить против того, что должно было быть сделано, но знал, что это будет напрасно и, что ещё хуже, что это будет неправильно. Противник прорвал линию. Они приближались к зоне поражения. Огонь настенных орудий стал беспорядочным. По всему стокилометровому фронту вражеские машины и силы продвигались вперёд. Прорыв невозможно было заделать титанами, стоявшими только для того, чтобы умереть. Для этого требовалось ввести в бой другую силу.

< Да, мой принцепс, > ответил Тетракаурон и мысленно переключился на передачу по всей боевой группе. < Всем машинам перейти в координаты лямбда-один-два – гимель-тридцать-четыре-пять, максимальная скорость. Подтвердить и выполнять. >

< У меня есть частичная интеграция целевых данных из девятой и десятой манипул. >

< Дивисия, подтвердите и интегрируйте наши прицельные системы. >

< Да, мой принцепс. > Наступила пауза, дрожь в накале, холодный и пустой узел осознания. Он чувствовал край мыслей своей молодой модератуса, как тень своих собственных. Что они зашли так далеко, одно немыслимое действие накладывалось на другое.

< Время до открытия огня двадцать одна секунда, > отправил Карто.

< “Гелиос” и “Дитя горна” не вышли из зоны огня. >

Затем он увидел двух титанов. “Гелиос” Артусы шагал рядом с “Разбойником”, его левая нога была вывернута, пластины брони искорёжены повреждениями. Артуса прикрывала его щитами своего титана и отстреливалась от наступавших машин Мортиса, пересекавших водный канал. Пока он наблюдал, вулканическая пушка “Гелиоса” выстрелила. Выброс превратил поверхность реки в пар, когда пронёсся над ней. Свет поразил вражеский титан. Брызги сияния дугой взметнулись в воздух. Если попадание и сделала что-то, чтобы замедлить его продвижение, Тетракаурон не видел никаких признаков этого.

< Время до открытия огня тринадцать секунд. >

Тетракаурон бросил свой голос в накал.

< Артуса, двигайся. Ради поворота шестерёнки двигайтесь быстрее! >

На периферии сознания он чувствовал присутствие “Империос Примы” и его манипулы. “Разжигатель войны” и его свита из четырёх “Владык войны” замерли, их оружейные системы синхронизировались. Их угроза и ярость стали растущей синей болью в затылке Тетракаурона.

< Вперёд, > повелел он. < Подойдите к ним и объедините щиты. >

Он почувствовал, как выругалась Дивисия, когда “Регинэ фурорем” зашагал вниз по склону к двум титанам.

< Что вы делаете? > пришло сообщение Артусы.

< Что могу, > ответил он.

< Огонь открыт. >

< Слияние немедленно! > Он почувствовал, как пустотные щиты синкопировались, а затем скользнули в щиты “Гелиоса” и вокруг раненого “Разбойника”.

Первая ракета упала. Выпущенная с расстояния тридцати километров, она врезалась в землю перед титаном Мортиса и взорвалась в русле реки. Пламя и пар взметнулись вверх. Затем приземлилась ещё одна, и ещё, боеголовки трёх “Владык войны” заполнили мир огнём.

У Тетракаурона была доля секунды, чтобы увидеть, как “Диес ире” и его свита исчезли за стеной взрывов, прежде чем взорвались вторичные боеприпасы. Объединённые пустотные щиты “Гелиоса” и “Регинэ фурорем” разорвались в барабанной дроби разрушавшейся энергии.

< Двигайся! >

“Регинэ фурорем" зашагал вверх по склону, защита стены, пыль и пламя кипели вокруг него. Два других титана поднимались с ним. В километре по направлению к стене остатки его боевых сил отступали в шахматном порядке, наполовину оглядываясь на остальных, шагающих к стене. В южном направлении он мог видеть мерцание трёх манипул и полдюжины рыцарских копий, выдвигавшихся, чтобы заполнить линию фронта, пока они отступали. На западе величественно возвышался “Империос Прима”, его желание убивать сложилось в жгучее пламя. Тетракаурон почувствовал обжигающий поток от реактора к двигателям, жгучий голод оружия, ярость “Регинэ фурорем”, что они не поворачивались лицом к огню и врагу в нём.

< Запуск волны Терминус через десять секунд. > Эмоции Дивисии были скрыты под поверхностью. Они находились в четырнадцати шагах от вершины склона и края зоны обстрела.

Позади них из стены огня и дыма вырвалась обгоревшая фигура. Существо варпа переделало свою оболочку, превратив глазные порты в многогранные волдыри. Бледная жидкость стекала со свисавшего под челюстью хоботка. Оружие правой руки свернулось спиралью призрачного света. Со ствола посыпалась ржавчина. Цвет исчез из воздуха, когда он вдохнул в него огонь.

Четыре шага до края зоны обстрела.

Холодное желание “Империос Прима” превратились в синюю сверхновую звезду.

Титан Мортиса выстрелил. Луч пронзительного света ударил в “Разбойника”, хромавшего рядом с “Гелиосом” и “Регинэ фурорем”. Он сделал ещё один шаг. Луч света полз по нему. Ещё один шаг. С него посыпалась ржавчина, а затем куски брони, которые превращались в пыль. Спина сгибалась, осанка ломалась под собственным весом, когда суставы и поршни ржавели в мгновение ока. Тетракаурон почувствовал, как его разум застыл. Предсмертный крик “Разбойника” пронёсся над ним, шипящий, отчаянный вопль оплывающей силы и крошащегося металла. Его туловище раскололось. На секунду была видна его активная зона реактора, огонь внутри сжимался и угасал быстрее, чем разрушавшаяся защитная оболочка. Он упал, ломая кости и дух. Титан Мортиса сделал ещё один шаг. За ним маячили тени его сородичей.

< Терминус запущен, > отправила Дивисия.

В тридцати километрах ближе к стене, “Империос Прима” и его манипула открыли огонь.

Цель первой манипулы, главной манипулы манипул, состояла не в том, чтобы войти в самое сердце огненного ада – эта цель отводилась второй и пятой манипулам. “Империос Прима” был “Разжигателем войны”, титаном типа “Император”, вооружённым оружием, способным покончить с цивилизациями: ракетами “Смертельный удар”, пушками “Возмездие”, многочисленными управляемыми и неуправляемыми ракетными кластерами. Четыре “Владыки войны” шли рядом с ним, у каждого был кулак, одновременно символ и инструмент защиты первого титана легио. На спинах и в других руках у них было оружие, похожее на арсенал “Империос Прима”: пусковые установки “Апокалипсис” и сейсмические пушки. Армии превращались в пепел, когда они говорили. Однако в эту битву они принесли с собой нечто большее, чем огонь.

Для рождённых на Марсе легионов титанов вортексные ракеты были одновременно священными и нечестивыми – чудом техники и утраченными тайнами древней техноарканы, горьким клинком, который будучи обнажённым на войне, приносил только горе и потери. Во время старых войн использование такого оружия было признаком необратимого намерения – признаком того, что конфликт прошёл ту точку, когда его можно было излечить дипломатией или даже миром, который последовал за победой. Применение такого оружия означало намерение не разрушить, а уничтожить, и ожидать того же для себя, если оно потерпит неудачу. В легио Игнатум их называли Горьким Даром. Только другие легионы Триады Феррум Моргулус имели их в своих арсеналах, и даже они использовали их экономно.

Семь вихревых ракет были выпущены “Империос Прима” и его манипулой одним синхронным залпом. Ракеты летели свободно, ускоряясь за пределами звука, сопровождаемые громом.

В накале Тетракаурон почувствовал эхо данных запуска, как холодная дрожь пробежала по его коже. Титан Мортиса перед ними выгнулся дугой, существо, почувствовавшее полет стрелы.

Первая ракета ударила и взорвалась в сорока метрах позади машины Мортис. У неё не было точной цели. Даже с данными о прицеливании Тетракаурона, дух ракет был запущен наполовину вслепую. Это не имело значения. Механизм в боеголовке проделал дыру в листе реальности.

Тьма за пределами тьмы.

Бытие кричало.

Материя исчезла в растущей сфере нереальности. Свет свернулся в неоновые пятна, исчезая в вихре.

Тетракаурону накал показал вихрь как белое пространство ошибочных данных.

Титан Мортиса закрутился, когда вихрь захватил его. Существо варпа внутри него взревело, когда его сущность вырвали из одержимой им металлической оболочки. Эфемерные формы крыльев насекомых, щупалец и бесконечных глаз возникли и исчезли в темноте. Машина закрутилась, когда физические законы пришли в дикое противоречие. Броня и механизмы сжимались, сжижались и скручиваются между состояниями. Пластины туловища разорвались. Голубовато-горячая плазма взорвалась, а затем остановилась, удерживаемая в парадоксе, и начала рассыпаться на блестящие осколки, похожие на листья солнечного огня, подхваченные торнадо. Затем он исчез, а вихрь вырос и закружился в воздухе. Чёрная молния прочертила дугу поперёк него. Следующие три вортексные ракеты ударили дальше в зону огня. Затем следующая и следующая, каждая разрывала бытие на части со звуком, который Тетракаурон ощущал внутри металлической плоти своего титана. Команды не выполнялись, накал дрожал.

< Идти! > повелел он, и сила его разума вырвала огонь из заикающегося сердца. “Регинэ фурорем” сделал шаг, потом ещё один, а потом уже шагал от бассейна. Он видел стену, видел, как манипулы маневрируют, чтобы встретить то, что шло из накатывавшейся бури нарушенного существования. Огни других сражений сверкали в поле зрения и осознания, разрушение померкло перед лицом вортексной бомбардировки.

Вихри двигались по бассейну. Два столкнулись, слились, раздулись и поднялись в воздух, как чёрная насмешка над солнцем. Огонь и пыль первого обстрела устремились в него, закрутив горящую пелену, прежде чем исчезнуть в его сердце. Фигуры рыцарей, танков, боевых машин с паучьими конечностями влетали в раны. Тетракаурон увидел, как силуэт “Владыки войны” поднялся и рухнул в пустоту, его форма распалась, когда он на мгновение завис на краю разрушения. Он не мог отвести взгляд. Он чувствовал на себе взоры экипажа и дух своего титана, которого тянуло посмотреть на это злодеяние, совершенное в войне, которая определялась жестокостью.

< Сосредоточиться и идти. >

Он сделал ещё один шаг, усилием воли повернув титан и сосредоточив внимание Дивисии и Карто.

Затем он увидел, как тень появилась в поле зрения между вихрями. “Диес ире” тащил за собой обломки и дым, продолжая наступать.

Он проревел скрап-код. Тетракаурон почувствовал, как это ударило по его сенсорам и вкатилось в мысли, булькая, словно смех. Вихри двигались вокруг него, приближаясь, но не затягивая в свои объятия. Он протрубил в боевые горны. Звук скользнул в варп и загремел за пределами звука. В накале принцепсы и экипажи титанов Игнатума на протяжении двухсот километров зоны поражения слышали его. На земле принцепс и командиры танков почувствовали, как он загудел в их вокс-передатчиках. В варпе демоны отчаяния и потери услышали и последовали его зову.

Вихри замерцали, края неровно вздымались, когда поток материи в варп прекратился, и варп задышал сквозь бреши в реальности. Аморфные формы заскользили, превращаясь в ложную субстанцию – существа, которые тащились по земле на сломанных конечностях толщиной с боевые пушки; рои тучных насекомых, круживших на асимметричных крыльях; личинки, скользившие и сочившиеся в воздухе, словно в воде; неуклюжие фигуры, извивающиеся щупальцами. Вихри уменьшились, когда существа вышли из варпа в реальность. Четверо выживших из свиты “Диес ире” теперь шли рядом с ним. Под ними и вокруг них корчились воздух и земля. Боеприпасы уже взрывались среди них, превращая куски ложной плоти в слизь. “Диес ире” издал ещё один оглушительный крик и сделал ещё один шаг в сторону Дворца.

Бастион Осколок, Меркурианская стена

Генерал Насаба и сопровождавшая её командная группа вышли на смотровую площадку и остановились, чтобы посмотреть вверх. Над ними мерцал неровный край пустотного щита. Вдоль него дугой пронеслась молния, и на дальнем конце дождь лил как из ведра. Порыв ветра пронёсся мимо её лица, тёплый даже здесь, насыщенный запахом энергетического разряда. На смотровой площадке была кровь, танцующая в разбавленных лужах под падающим дождём. Солдаты рассредоточились. Техножрецы направились к узлам вокса и передачи данных, которые поднимались с платформы, как голые железные деревья. На платформе лежали тела, разбросанные и скомканные, в разной форме, с расслабленными руками и ногами, устремлёнными в небо пустыми глазами. Рядовой в кроваво-зелёной и синей униформе поднялся с того места, где он склонился над раздавленным трупом, и бросился на Насабу. Не сбавляя шага, она прицелилась и выстрелила из серпенты. Солдат превратился в пепел.

– Время? – спросила она.

– Три минуты двадцать одна секунда, – ответила Сулкова.

– Обезопасьте платформу для посадки.

– У нас есть связь с Индомитором, – произнёс вокс-офицер из-за пилона антенны. – Прерывистая.

– Лучше, чем ничего, – сказала Насаба. – Начните строить картину секции, часть за частью, подразделение за подразделением. Если понадобится, используйте чернила и пергамент.

– Наши подразделения контролируют верхнюю часть стены с юга до сорок пятой секции и с севера до Индомитора, – сказал Куррал. Он хромал, тяжело опираясь на связиста. Кровь сочилась сквозь повязки на его правой ноге. Он выглядел очень бледным.

Слева и справа от платформы возвышались камнебетонные купола двух турболазерных огневых позиций, стволы орудий были направлены на землю за стеной, но молчали. За ними, по верхнему краю стены, зубцами вздымались другие огневые позиции: макроплазменное и лазерное оружие дюжины различных конфигураций и назначений. С верхних ярусов и края бастиона и стены они могли провести линии огня до горизонта на расстоянии ста двадцати километров. Они также могли стрелять, не сотрясая стену. Тяжёлые кинетические орудия располагались ниже по стене, они были снабжены амортизаторами и стреляли по точным схемам, чтобы не создавать смертоносных резонансных волн. Оружие на верхней части стены не имело отдачи и поэтому могло стрелять до тех пор, пока энергия и плазма поступали из реакторов бастиона.

Однако в тот момент ни мощность, ни вибрация от массовой бомбардировки не являлись проблемой. Проблема заключалась в том, что расчёты орудий не фунционировали, а прямая командная цепочка была нарушена. Пушки Меркурианской стены замолчали, когда их обслуга разбежалась. Несколько, расчёты которых состоял почти исключительно из сервиторов и техножрецов, продолжали стрелять. Солдаты покинули свои посты. Некоторые просто сидели за огневыми ступенями, в коридорах или оружейных камерах и плакали. Насаба потратила несколько часов, собирая почти стабильные силы в бастионе и отправляя их вдоль стены, чтобы взять под контроль оружие и системы управления. Некоторые пешком, некоторые в машинах вдоль стен. Взять под контроль… Ей казалось, что она вторгается в свою собственную зону командования. И именно это она и делала. Некоторые из тех, кто стоял у стены, не впали в панику – некоторые начали пытаться убить всё, что приближалось к ним. За последние несколько часов они потеряли несколько командных офицеров, пока усвоили этот урок.

– Как долго будут функционировать верхние батареи?

– Я... Сорок минут для орудий бастиона, остальные...

– Куррал... – сказала она, подходя ближе.

– Я в порядке, генерал… Я дам лучший ответ про настенные орудия.

Она кивнула и выпрямилась.

– Время? – снова спросила она.

– Одна минута двадцать секунд, – ответила Сулкова.

– У нас есть вокс-связь или визуальная?

– Никак нет.

– Состояние готовности? – спросила она.

– Точность командования оценивается в сорок пять процентов.

Командование… Насаба и раньше видела, как разваливается командование, видела, как зоны боевых действий распадаются на анархию. Но она никогда не видела, чтобы это происходило так быстро и так обстоятельно, как на Меркурианской. Сбой связи, самоубийства, дезертирство, безумие. Командование просто не являлось тем словом, которым можно было бы описать ситуацию. Она не могла дотянуться до половины подразделений на стене, а те, до которых могла, были в состоянии, далёком от эффективного. Насилие и беспорядок распространялись по стене. Сохранились анклавы порядка, но центральное руководство и контроль были в лучшем случае частичными, и в это время в зоне поражения самая крупная битва, которую когда-либо видела Насаба, освещала землю огнём и окутывала дымом. Она вступила в контакт с принцепсом Максимусом Кидоном один раз с тех пор, как легио Игнатум выступил в полном составе. Вокс-связь длилась несколько секунд, а затем оборвалась, но этого оказалось достаточно, чтобы подтвердить то, что она видела со стены: плохо. Действительно, очень плохо. Легио сражался не прикрытый полным огнём орудий стены. Хуже того, отсутствие местного ближнего орбитального огня позволило вражеским кораблям подойти на достаточное расстояние, чтобы начать тактическую наземную бомбардировку. Насаба видела столбы энергии, падавшие с неба всего в восьмидесяти километрах от стены.

Восемьдесят километров… Враг продвигался по всей ширине зоны поражения и прорвался сквозь Игнатум по линии, которая прорезала озеро Фосс через могилу Каралии и впадала в лабиринт сточных рек, называемый Колыбелью. Пробились прямо сквозь две полные боевые группы. Как, во имя света Просвещения, они это сделали Насаба не знала, но Мортис сделал это. Не требовались данные о самом бое, чтобы знать это – достаточно было посмотреть на накатывавшийся котёл огня, разливавшийся по стене, как живая буря.

Что-то тёмное мелькнуло вдалеке на краю огненной бури. Насаба почувствовала, как вздрогнула, ощутила металлический привкус на зубах. Затем ещё и ещё, чёрные взрывы среди огня.

– Слёзы солнца... – выдохнула Сулкова, выпрямляясь и подходя, чтобы встать рядом с Насабой. – Это вортексные взрывы. Враг...

– Это наши. Игнатум бросают всё, что у них есть.

Насаба моргнула и отвернулась. Детонации размером с булавочные острия парили перед её глазами чёрными вихрями.

– Приближаются, – раздался сигнал за мгновение перед тем, как по верхней части стены прокатился звуковой удар. Три десантно-штурмовых корабля “Грозовая птица” в жёлтом золоте Имперских Кулаков пролетели над стеной, достаточно низко, чтобы Насаба почувствовала, как волна давления пытается сбить её с ног. Ударные истребители “Молниевый ворон” в чёрном и золотом цветах развернулись в воздухе над ними, прижимаясь к краю интерфейса пустотного щита. Корабли резко накренились, штурмовые трапы уже открылись. Головной резко завис и опустился на платформу. Тормозные двигатели разгоняли лужи окровавленной дождевой воды. Двое собратьев последовали за ним вниз. Воины в янтарно-жёлтых доспехах выпрыгнули из открытых люков, не дожидаясь, пока они опустятся, и рассредоточились по вершине бастиона. Рогал Дорн не стал ждать, пока трап коснётся камнебетона, а шагнул из его открытой пасти и встал, когда корабль снова взлетел. Рёв двигателей наполнил уши опустившейся на колени Насабы, когда Преторианец шагнул к ней.

Она знала его настолько хорошо, насколько мог знать человек – сорок лет кампаний и завоеваний могли подтвердить это – и твёрдость в его глазах, когда он приблизился, послала волну холода через неё.

– Встаньте, – сказал он, когда был в трёх шагах. Она встала.

– Милорд, – произнесла она.

– Прошу прощения, Лорд-Преторианец, – сказала Сулкова. Насаба посмотрела на своего адъютанта. – Генерал, у нас вокс-сообщение о том, что титаны перемещаются в передовые залы у основания стены, используя критические отмены команд.

– Какой легио? – спросила Насаба.

– Неизвестно, но вокс и каналы передачи данных работают исправно. Они сообщают… Говорят, что титаны кричат в мыслях людей.

Насаба оглянулась на Преторианца.

– Что вы привели с собой, милорд?

– Всё оружие, что у меня есть, – ответил Рогал Дорн.

Передовая пещера 78, Меркурианская стена

– Принцепс... – начал один из техножрецов, когда Абхани Люс Могана выбралась из люка в машинное отделение “Бестии Эст”. Стена горячего воздуха встретила её запахом масла, металла и горелого пластека. Пещера наполнилась движением. Техножрецы перекликались на бинарном коде. Сервиторы доставляли плазменные заряды и тележки с боеприпасами. Искры сыпались от сварочных аппаратов и термических резаков, пока техноадепты ухаживали за рыцарями и титанами. Они едва прибыли, и первая из внешних дверей по-прежнему закрывалась, но активность уже была бешеной. Охотники должны были вернуться в зону поражения, и быстро. Абхани видела зарево огненных бурь, когда Игнатум вступил в бой по всему фронту. Они сражались, шестерёнка истины, они сражались, но враг наступал, приближаясь к стене, безжалостный, казалось, становясь сильнее по мере того, как они погибали. Ей и её сёстрам нужно снова отправиться на охоту; каждый титан и машина должны быть задействованы.

– Показания ауспика не фиксируются, и вокс-связь не подключается, –рявкнула она техножрецу, прежде чем тот успел продолжить. – Устраните ошибку.

– Ошибки сигнала и сканирования присутствуют во всех машинах и системах, принцепс, – ответил жрец модулированным воем. Абхани уже спускалась с помоста экипажа, наблюдая за активностью вокруг других титанов Соларии и рыцарей Виронии. – Порча данных и болезнь духов...

– Просто сделайте так, чтобы мы могли видеть, во что стрелять, – сказала она, не глядя на жреца. В пещере было что-то не так, неистовая, рваная грань присутствия машин. Пока она смотрела, тяжёлый сервитор, тащивший стопку поршневых колец, пересёк путь погрузчика с макроболтерными снарядами и врезался в него. Ящики и детали машин рассыпались по полу пещеры. Поднялись крики. Она моргнула, чувствуя, как наваливается усталость. Она обернулась на звук более громкого крика и грохота выстрела из крупнокалиберного пистолета.

Мужчина в ливрее отпрыска дома Виронии стоял над останками служебного сервитора с пистолетом в руке. Сервитор пытался подняться; в его медных руках был шлем отпрыска. Кровь и масло брызгали из его тела и механизмов. Мужчина полуобернулся, и она узнала Карадока. Позади него пилоты двух “Оруженосцев” Виронии выбирались из кабин. Она направилась к ним. Карадок плюнул в полумёртвого сервитора и выстрелил снова. Пуля снесла тому верхнюю часть черепа. Карадок поднял свой шлем, убрал пистолет в кобуру и на полпути повернулся к пилотам “Оруженосцев”, когда удар ноги Абхани врезался ему в бок. Его костюм был тяжёлым, многослойным с баллистической прокладкой и кольчугой, но она вонзила бронированную голень в его торс, сложила его пополам и заставила пошатнуться. Он быстро пришёл в себя, лицо красное, кулак поднят.

Абхани не пошевелилась.

– Сделай это, и я прикажу пристрелить тебя на месте. Затем я прикажу завернуть твой труп в знамя твоего рыцаря и отослать обратно в твой дом в знак бесчестия. – Его лицо покраснело, он оскалился. – Давай, – сказала она ему с улыбкой охотника. Он тяжело дышал, глаза сверкали от ярости.

– Достопочтенный принцепс, – произнёс он, подавляя дрожь гнева в голосе. – Вы не…

– В бою вам не удалось сохранить сплочённость. Ты идёшь с нами, чтобы помочь нашей охоте, но где ты был, когда добыча восстала? Я бы подумала, что некомпетентность уберегла тебя от опасности, но я не думаю, что ты не обучен воевать. Я думаю, что ты трус. – Карадок закрыл рот. Его глаза были сверкающими жемчужинами чистой ненависти. Абхани сдержала улыбку. – Ещё раз не справишься, и я пристрелю тебя.

– Вы не сделаете...

– Ты понятия не имеешь о том, что я сделала или сделаю. – Абхани посмотрела на Акастию, которая стояла сзади, наблюдая. Был ли это проблеск удовлетворения в глазах пилота “Оруженосца”? – Акастия, ты оказала своему дому великую честь и сослужила моему легиону великую службу. Солярия чтит и благодарит тебя.

Теперь лицо Карадока побледнело вокруг рта. Он выглядел так, словно вот-вот взорвётся.

– Приготовьте свои машины, – холодно сказала она. – Мы снова идём в бой.

Карадок выглядел так, словно собирался что-то сказать, но потом остановился. Его взгляд был прикован к чему-то позади Абхани, к чему-то у внутренних дверей пещеры. Он моргнул, вздрогнул, и внезапно ярость исчезла с его лица. Его губы задрожали. Он быстро заморгал.

Абхани обернулась.

Её кожа внезапно стала липкой.

Дверь в дальнем конце передового зала открывалась. Появились фигуры в чёрном. Глянцево-чёрные визоры скрывали их лица. Каждый из них был одет в графитово-чёрный и тёмно-зелёный цвета без малейших следов звания или подразделения. Длинные посохи в их руках постукивали по земле, отмечая каждый шаг. Техножрецы и персонал легио отступали от них по мере их продвижения, а за ними двери открывались всё шире и шире.

– Что? – спросила Акастия, её голос понизился до шёпота. Карадок уже отступал, кожа серая, глаза широко раскрыты, он дрожал.

И тут Абхани увидела это. В пещеру вошёл “Владыка войны”. Тусклый чёрно-серый цвет, окаймлённый потёртой бронзой. Его лицо ничего не выражало. Возвышавшийся. Шагавший. Крошечные червячки света дрожали от него, когда он двигался. Иней покрыл стены и пол. Желчь подступила к горлу. Она почувствовала, что ей хочется закричать, но сдержалась, стиснув зубы. Она пыталась не сводить с него вгляда, но перед глазами всё расплывалось, как будто разум отказывался осмыслить то, что увидел. Она хотела убежать, сесть на трон “Бестии эст”, активировать оружие и излить огонь в это существо, которое выглядело как титан, но не могло им быть. Не было. Это была тварь в оболочке чего-то великого, благородного и святого. Мерзость. Это было единственное слово, которое хоть как-то подходило к увиденному. Некоторые в пещере кричали, подавшись назад.

Она слышала шёпот о титанах Синистер. Слухи и истории проходили через легио Солария. Они рассказывали о титанах-ведьмаках, о машинах, за которые цеплялись кошмары, которые являлись сплавом сил эмпиреев и величайшего оружия Бога-Машины. Немногие верили, что они были правдой, но Абхани однажды стала свидетелем, как одна из её сестёр спросила старейшего из технопровидцев легио, существует ли такая вещь, как “пси-титаны”. Технопровидец замер, а затем только покачал головой.

– О таких вещах не говорят, – был его единственный ответ. За прошедшие десятилетия Абхани забыла этот случай, но теперь, когда она посмотрела на машину над собой, она вспомнила и поняла.

– Кровь предков... – прошептала Акастия, и эти слова заставили Абхани повернуть голову.

За первым последовал другой титан, “Разбойник”, а за ним ещё один “Владыка войны”, а за ним ещё один. Теперь земля дрожала. Толстый слой колдовского льда покрыл стены. Дыхание падало, как иней. Запах озона наполнил нос Абхани. Она чувствовала, как дрожат её пальцы.

Первая дверь во внешнюю стену была уже открыта, и четверо титанов направились к ней, увлекая за собой тишину. Фигуры с чёрными визорами шли у их ног, словно сдерживая любого, кто мог попытаться пересечь путь титанов. Никто не попытался.

Когда последний титан прошёл, и наружная дверь закрылась, наступила тишина. Абхани покачала головой и повернулась к своим экипажам.

– Что это было? – услышала она вопрос всадника “Оруженосца”.

– Это... – начала она, а затем сглотнула пересохшим горлом. – Наши чудовища. Это наши чудовища, выступившие на войну.

Анклав Адептус Механикус, Санктум Империалис Палатин

Веторель вошла в залы титанов. Она не эмоциональным человеком. Несмотря на внешность, рассчитанную на то, чтобы свести к минимуму неудобство для тех, кто не являлся жрецом, разум внутри её идеального черепа был воплощением выверенной логики и процесса. Её решения следовали священным законам шестнадцати методов и путей дедукции, умозаключений и полноты. Всё остальное попадало в зоны неосязаемости и потенциальной ошибки, загрязнявшей проявление знаний. Но в глубине души она оставалась человеком, и в этот момент она не видела слабости в том, чтобы позволить ярости внутри себя выплеснуться наружу.

– Вы должны прислушаться к моим словам, – произнесла она, и ноосферные принудители разнесли её голос по всем вокс-частотам, решёткам динамиков и громкоговорителям машинных пещер. Ноосферные заклинания изливались из окружавших её жрецов. Их было восемь, каждый зубец в шестерёнке, которая вращалась вокруг генерала-фабрикатора Загрея Кейна. Исходившие от них строки кода были одними из величайших спасённых с Марса тайн – императивы духа-машины, принуждавшие инфоджины и командные молитвы. Они распространялись по уступавшим им информационным каналам, частично пробуждая системы и волнуя духи спящих машин. У них не было силы подчинить себе всё, но они несли в себе то, что эхом отзывалось в такт словам Веторель: власть и гнев.

Она прошла вдоль центральной апсиды. Головы и группы датчиков поднялись, чтобы проследить за источником голоса, когда тот разнёсся и отозвался эхом громче, чем звук машин и вращавшихся шестерёнок. Она остановилась перед “Люксор Инвикторией” и восемь магосов ударили посохами и секирами по полу. “Владыка войны” отдыхал в своей нише. Технопровидцы легио Солария стояли на мостках вокруг него, готовые помазать машину Великой Матери для выступления. В других хранилищах зашевелились машины отказавшихся идти на войну легионов, когда их подсистемы услышали механический голос Веторель. Их жрецы зашептали код, пытаясь успокоить пробуждавшихся духов титанов.

Веторель обернулась на триста шестьдесят градусов. Собиралась толпа. Глаза внимательно смотрели на её голографические проекции.

– Вы ждали, – сказала она. – Вы наблюдали. Вы отказались выполнять функцию, заложенную в ваш проект. – Гнев в её голосе прокатился по воздуху, стряхнув пыль с каменных арок. – Вы решили, что вы выше призыва к войне, что вы знаете больше генерал-фабрикатора, Преторианца и Самого Омниссии. Вы думаете, что, оставаясь в стороне от самопожертвования, вы послужите высшей цели. И всё же ваш идеал – всего лишь порча гордыни и неудавшаяся прогрессия страха.

Она замолчала, и воцарилась тишина.

– Машины погибали во время войны, во время Бойни Титанов, и поэтому вы боитесь потерять то, что осталось. Вы боитесь, что вы последние, и что если вы будете сражаться, то легионов больше не будет. Вы глупцы! – Последние слова прозвучали как гром. Спирали кода хлынули в ноосферу, каждая из них представляла собой удар молота формул и аксиоматической власти. – Вот... – продолжила Веторель и подняла руку, словно что-то подбросила в воздух. Вихрь зелёного, синего и красного голографического света закружился над ней. Пиксели засверкали в конусе света. Пещеру заполнили звуки взрывов, лопнувших пустотных щитов и разрывавшегося металла. Вихрь помех превратился в изображение “Владыки войны”. Он горел. У него отсутствовала половина головы, и густая жидкость вытекала из разбитого черепа и ран. Волдыри ржавчины покрывали кожу. На корпусе виднелась старая сквозная рана, ясно свидетельствовавшая о том, что титан должен быть мёртв. Это был металлолом, но на пластинах брони по-прежнему можно было разглядеть геральдику, которую он носил при жизни. Изображение замерцало и слилось с изображением другого титана, “Разбойника”, его позвоночник был наполовину сломан, поэтому он кренился при ходьбе. Его корпус блестел в тех местах, где насекомые роились в заполнившей его раны мягкой плоти. Проекция держалась достаточно долго, чтобы можно было разглядеть обрывки волочившегося знамени, затем появилось новое изображение.

Наступила тишина. Катушки данных наматывали потоки монозадачного кода, шестерёнка вращалась до конца импульса. Глаза смотрели и видели.

– Вот она, – произнесла Веторель, и теперь в её голосе не было гнева, только слишком человеческая усталость. – Война, в которой вы отказываетесь участвовать. Мёртвые, ваши мёртвые, наши мёртвые, осквернённые варпом и посланные против нас. – Она откинула голову назад, чтобы посмотреть на каскад изображений. Он передавался в реальном времени каждому оставшемуся легио в пещерах, проштампованный и зашифрованный для подлинности. – Солария, Амарант, Атар, Дефенсор, Грифоникус, погибших в этой войне отправили обратно к нам.

Она опустила голову.

– И всё же среди вас лишь немногие выступили. Даже видя всё это, вы ничего не делаете.

Рычание было тихим, передаваемым по линиям связи и ноосферной трансляции. Сначала один голос, потом другой, а затем вся пещера взревела от безмолвной машинной ярости.

– Ярость – не ответ. – Эша Ани Могана Ви, Великая Мать Имперских Охотников, заговорила голосом своего титана, когда “Люксор Инвиктория” шагнула вперёд. Из ниш по обе стороны от неё последние несколько машин легио Солария последовали за своей королевой. – На этот позор может быть только один ответ – огонь и смерть. Я выступлю, и мои сёстры выступят, и я буду сражаться вместе с любым, кто пожелает охотится вместе со мной.

Мгновение тишины, а затем гул голосов и машин; звук нарастал и нарастал.

– Нет, – сказала Веторель. Это слово прозвучало как выстрел над воющей толпой. Голова “Люксор Инвиктории” повернулась к ней. Не было времени для согласования и координации действий с Эшей Ани Моганой. Она была здесь сама по себе. Никаких тщательно продуманных и подготовленных политических ходов, только её голос и тот факт, что сказанное было правдой. Она почувствовала, как глазные порты “Люксор Инвиктории” смотрят на неё. Это было всё равно, что находиться в фокусе линзы звезды. Давление данных в черепе нарастало, когда духи аугметики отшатнулись от взгляда бога-машины. Она твёрдо встретила обращённый на неё взор. – Это время прошло. Сброд лишённых лидера машин, выступивших ради чести и мести. Это закончится поражением, и вы все падёте, чтобы присоединиться к мёртвым, за которых хотите отомстить.

Охлаждающая жидкость закапала из одного из плазменных деструкторов титана Соларии, когда энергия поступила в запальные катушки. Жизнь висела на волоске.

“Люксор Инвиктория” не двигалась.

– Мёртвые будут отомщены, – сказала Веторель. – Но это битва легионов, а не отдельных машин. Выступите как сброд, и только растратите впустую духи ваших машин из-за гордыни. Вы должны выступить в единстве, с командованием и желанием быть не многими, а одним целым.

Снова наступила тишина, но теперь она была другой – вопрос, равновесие.

– Нас много, – произнёс аугментированный и ноосферный голос принцепса Амаранта. – Мы не легио.

– Но вы есть, и если вы выступите отсюда, вы им будете. Стражи последней твердыни и истины Омниссии, мстители за мёртвых.

– Адептус Титаникус желают этого, так и будет. Я несу власть и печать, чтобы выковать здесь и сейчас легио из осколков разбитых легионов, чтобы они могли выступить не только отомстить, но и победить.

< Это опасная уловка, даже для вас, эмиссар, > пришло послание Эши Ани Моганы, зашифрованное и переданное только Веторель. < Эти принцепсы и машины не откажутся легко от своей чести и традиций. >

< Они откажутся, если вы это сделаете, > сказала Веторель. < Они откажутся, если вы поведёте их, Великая Мать. >

< Я не могу. >

– Только вы и можете, – ответила Веторель и отвернулась от “Люксор Инвиктории”, чтобы посмотреть на многочисленные лица, как реальные, так и инфопризраки.

– Такова воля машины, – сказала она. – Кто исполнит эту волю?

Последовала пауза, а затем “Люксор Инвиктория” сделала ещё один шаг, нависнув прямо над Веторель и её кругом магосов.

– “Люксор Инвиктория” исполнит, – произнесла Эша Ани Могана голосом бога-машины.

Затем другие машины её сестринства шагнули вперёд. Затем машины Амаранта, которые были готовы выступить, а затем принцепсы Атара и Дефенсора, рассеянные немногие из разбитых легионов, и ноосфера зазвенела согласием и боевыми кличами, написанными на коде войны и железа.

Веторель ещё раз огляделась. Её человеческая часть, которая пришла сюда в гневе и страшилась происходящего, чувствовала то, что она испытывала только в присутствии высших и самых смиренных тайн шестерёнки и ремесла.

Она склонила голову. Затем она протянула руку и взяла ритуальный посох у одного из пришедших с ней магосов. Электрические цепи в её руках вспыхнули и соединились с его духом. Из него разматывались шифры власти. Волна инструкций и команд сформировалась в инфосфере, ожидая, готовая развернуться через машину и историю. Она опустила кончик посоха на пол и произнесла команду:

– В этом месте и в это время, властью Омниссии и волей Его генерал-фабрикатора я освящаю легио Инвигилата и призываю все его машины выступить на войну.

Меркурианская-Ликующая зона поражения

Орудия Меркурианской стены снова начали стрелять. Половина из стоявших на верхнем парапете, обратила взоры к небесам. Копья света пробивались сквозь слой облаков и дыма, жаля военные корабли, маневрировавшие на близкой орбите. Некоторые попали в цель и сорвали щиты с тяжёлых бомбардировочных барков. Часть кораблей отошла, другие изменили положение. Никто не отступил. Уничтожение “Император Сомниум” отвлекло их от главной цели, но магистр войны приказал им выполнить свою задачу, и они не могли ослушаться или потерпеть неудачу. Непрерывный поток плазмы врезался в корпус “Рождённого в муках”, когда оболочка пустотного щита открылась за секунду перед выстрелом его орудия. Плазма прошла сквозь пластины брони и воспламенила вереницу макроснарядов, ожидавших, когда их вставят в казённики пушек. Огонь пронёсся по корпусу волнистой линией взрывов. Корабль повернулся, двигатели заглохли, когда сила взрыва сбросила его с орбиты. Он стал падать, его полукилометровый остов тянул за собой огонь. Другие корабли начали стрелять. Снаряды и лучи лансов гнали “Рождённого в муках” вниз в небо над Дворцом. Они нанесли удар, когда огонь орудий Меркурианской стены достиг зоны поражения.

Недалеко от развалин Нерека на юге зоны бронетанковая рота исчезла, когда сейсмические снаряды зарылись в землю, а затем взорвались. Почва и камни фонтаном взлетели в воздух, под танками открылась воронка и их утащило вниз каскадом обломков. На средней высоте над заполненной водой пустотой Серебряного пруда с неба струилась плазма, прокатываясь по наступавшим когортам скитариев, сплавляя землю, броню и плоть в стекло. На изрытом кратерами пространстве между могилой Каралии и озером Фосс подразделения танков Имперской Армии и рыцарей дома Тиранус были окружены автоматами, прижаты огнём, а затем уничтожены орбитальными залпами с корабля Тёмных Механикум “Омикрон-Алеф”, упавшими с неба, подобно изумрудным кольцам молнии. Пыль и радиация – вот всё, что осталось после девяти минут и девяти секунд точно рассчитанного огня.

В передовых залах Меркурианской стены вернувшиеся из зоны поражения части поглощали боеприпасы и топливо. Экипажи танков сидели на камнебетонном полу и смотрели вдаль, пока искры сварочных горелок наполняли воздух. Рыцари и военные машины сбрасывали повреждённую броню. Кровь и сажа стекали с корпусов. Порядка было мало; команды с бастиона и региональных узлов управления поступали редко, и они были пронизаны помехами сигналов и информации. Однако последний чёткий приказ давал чёткую цель – удерживать врага в зоне поражения. Этого было достаточно, чтобы сохранить импульс войны.

Подключённый к основным данным и вокс-каналам, коммандер Оцеано плыл в загрязнённом потоке битвы. Прошло четыре десятилетия с тех пор, как радиационный удар на Кизаре лишил его способности сражаться без машины, которая теперь окутала его амниотической жидкостью и металлом. Он был слеп без корпуса дредноута, полагаясь на его системы для жизни и зрения. Связанный с неверными тактическими данными и коммуникациями Меркурианской стены, он впервые почувствовал, как слепота приближается к нему. Он отвечал за Курдский бастион и половину стены, эту обязанность возложил на него Сангвиний по воле Преторианца. Честь и бремя, и теперь казалось, что она превратилось в песок в его руках. Мятеж, отказ техники, смерть и кое-что похуже. Как будто что-то проникло сквозь камни стены, сквозь плоть тех, кто стоял на ней, и разорвало их изнутри. Единственной надеждой оставались его братья, несколько сотен, которых он рассредоточил по укреплениям для усиления дисциплины и поднятия боевого духа. Теперь эти Кровавые Ангелы были точками света в темноте, надёжными и верными, непоколебимыми. Приказы исходили от них к смертным подразделениям; постепенно его команды передавались устно от одного человека другому. Насаба снова открыла огонь из орудий бастиона Осколок и северных секций, теперь Оцеано добавил к нему свой.

Из Курдского свет опустошения начал изливаться на окутанную огнём и дымом землю. Оцеано наблюдал за этим по забитой помехами трансляции с настенных датчиков и в глубине своей старой воинской души удивлялся силе, которой они по-прежнему обладали, и надеялся, что её окажется достаточно.

Расстояние от стены до врага: 57 километров.

ВОСЕМНАДЦАТЬ

Обретённый рай

Путь молнии

Ни шагу назад

Магнификан

Глаза Шибана открылись. Наверху было заполненное грозовыми тучами небо. Молния пронеслась по их подбрюшью, пока они мчались перед его глазами, то белые, то огненно-красные. Облака исчезли. Звёзды вращались размытыми дугами. Не звёзды Терры. Звёзды Чогории, проводники по Пути небес. Земля уходила из-под ног, дул пронизывающий ветер. Он чувствовал коня под собой, стук копыт о траву.

– Вот я скачу с тобой, брат мой, – сказал голос Торгуна. Теперь Шибан видел его краем глаза, прямо за левым плечом. Торгун сидел высоко и с прямой спиной, закутанный в мех родной северной земли. Он улыбнулся Шибану.

– Я тоже, брат мой, – сказал Есугэй, и он тоже был там, ехал за другим плечом, чёрные волосы рассыпались сзади.

– Мы здесь, чтобы отнести тебя к горизонту. – Джубал-хан, улыбаясь, скакал впереди и справа от него.

– Ты далеко добрался, – произнёс голос, более глубокий, чем остальные, и с другой стороны появилось бородатое лицо Камба-Диаса, сильное, похожее на камень. – Осталось пройти совсем немного.

Всадники повернули лица к точке, где даль встречалась с небом. Звёзды и солнце, день и ночь кружились в вышине. Лошади ускорили шаг. Он чувствовал запах пыли, поднятой копытами, их пота, поток холодного воздуха, который дул им навстречу, когда они скакали.

– Что меня ждёт? – услышал он свой голос. – В конце пути, что меня ждёт, братья?

– Покой, – сказал Есугэй.

– Мир, – сказал Джубал.

– Вечность, – сказал Камба-Диас.

– И это всё? – спросил Шибан. – А что насчёт битвы? Что с миром, который я оставляю позади?

– Забота тех, кто по-прежнему скачет верхом и ходит по земле, – сказал Торгун.

– Не твоя, – сказал Джубал.

– Не наша, – сказал Есугэй.

– Отсюда это уже произошло. Битва окончена. Всё закончилось, – сказал Торгун.

– И чем она закончилась? – спросил Шибан.

Тишина от них всех. Только ветер.

Он подумал о Коуле, обычном человеке, пытавшемся вернуться в более безопасное место, чем пустошь, в которой он оказался. Он подумал о ребёнке, слишком юном, чтобы знать, что он родился в апокалипсис. Он подумал обо всех тех, кто погиб в Вечной стене, и обо всех тех, кто по-прежнему жив и стоит на пути пришедших за ними сил уничтожения.

– Смотри, – сказал Торгун, вскидывая голову. – Они пришли, чтобы привести тебя домой.

Над ними кружили птицы. Стервятники, ястребы и орлы, ловившие крыльями ветер и тепловые потоки плато. Солнце, взошедшее всего несколько мгновений назад, скрылось за изгибом мира впереди. Грохот лошадиных копыт стал рёвом и биением крови в венах.

Он знал, что где-то очень близко и слишком далеко, чтобы дотянуться, он падает на землю, и что человек Коул карабкается, пытаясь добраться до него, и пули пролетают над головой, и твари из гниющей плоти приближаются. Он знал, что где-то, за другим горизонтом, его братья по легиону по-прежнему живут и ждут, и что там было больше боли и полного скорби смеха.

– Нет, – сказал он. – Я не закончил. Это не закончится здесь.

– Для тебя это закончилось, – сказал Есугэй. – Твоя роль сыграна. Ты идёшь вперёд, как и все мы должны идти.

– Ни шагу назад, – сказал Торгун.

Ни шагу назад... только вперёд… вперёд, сквозь боль, сквозь тьму и опустошение.

Ни шагу назад…

Камба-Диас с щитом и мечом стоит на мосту против воющего прилива.

Ни шагу назад.

Торгун, разорванный на части, падающий, сын Терры и Белый Шрам до конца.

Ни шагу назад!

Мерцание ночи, ослепительный свет и красный цвет.

Шибан схватил поводья и развернул коня. Небо позади превратилось в разорванную ночь.

– Ни шагу назад... – раздался голос Торгуна у него за спиной.

– Ни шагу назад, – повторил Шибан и пришпорил коня. Позади он услышал отрывистый смех Джубала, а затем Есугэя, его голос растворился в ветре и криках птиц в небесах.

– Скачи хорошо, брат. Скачи за всех нас.

Улей Хатай-Антакья, Восточно-финикийские пустоши

– Она не сказала мне, – произнёс Джон после нескольких часов подъёма по улью. – Эрда, я имею в виду. Она не рассказала мне о тебе и о Нём. Ни слова… Намёки на то, что вы все были ближе, чем я думал, но ни одной поднятой брови по поводу того… что случилось. – Олл не ответил. – Думаю, не было никаких реальных причин говорить мне, что ты пытался убить Его, кроме той, что это довольно важно для всех причин почему мы здесь.

– Я никогда не лгал, Джон, – тихо сказал Олл.

– А я никогда и не думал спрашивать, так что, полагаю, это делает меня в десять раз глупее и наполовину менее гениальным, чем я считал. Снова вовлекать тебя в это – адская блевотина, но думаю, что ты, возможно, был прав, просто держась подальше.

– Сожалеешь? – спросил Олл.

– Слишком поздно для сожалений, не так ли? Если только я не захочу попытаться бросить тебя, или убить, или передать другой стороне, то, похоже, единственный путь – вперёд… каким бы отвратительным путём это ни было.

Джон потёр глаза и моргнул.

– Голова болит? – спросил Олл. Джон кивнул.

– Словно пневматический молот.

– Никогда раньше не прикасался к энунции, – сказал он.

Джон покачал головой.

– Я чувствую её, – сказал он, – как будто здесь что-то живое. – Он постучал себя по голове.

Олл снова погрузился в молчание. Они продолжали подниматься, карабкались вверх по заполненным растительностью трубопроводам и переходам улья. Стебли растений были толстыми и изгибались, когда их касались. Когда им приходилось пробиваться сквозь заросли, вытекавший из срезанных стеблей сок был похож на густое тёмное вино.

– Знаете, что это за место? – спросил Зибес, когда они прошли через зал, где сок стекал с разрезанных виноградных лоз в большие стеклянные бутылки. Жидкость образовывала крупные студенистые капли, спускаясь по стеклу. В воздухе стоял густой запах растворителя, специй и сахара. Жидкость в бутылках рябила, когда они проходили мимо, накатывая на хрусталь, как будто пыталась дотянуться до них. – Это ферма.

Олл не ответил. Он думал о том же самом после Угента Сая и садов.

– Песня о рае объединяет людей, а затем это место даёт им бесконечный сон, о котором они грезят, – сказал Джон. – И Дети Императора, в свою очередь, берут то, что хотят.

– Фрукты из сада, – пробормотал Зибес. – Вино из виноградной лозы.

Они нашли доказательство своих страхов в зале, который представлял собой пузырь из цветного стекла снаружи улья. Воин в фиолетовых и кислотно-зелёных доспехах восседал на троне из человеческих позвонков. Его чудовищное оружие лежало в руках дрожавших и истощённых рабов с зашитыми глазами, ртами и ушами. Космический десантник, а это был именно космический десантник, не пошевелился, когда они вошли. Они медленно приближались, Зибес и Лидва двинулись проверить выходы, в то время как Олл смотрел на существо на костяном троне. Стеклянные трубки вились из сферических сосудов в разъёмы на его шлеме. Жидкость из сока пузырилась и пенилась в трубках. Воздух с шипением вырывался из мясистых клапанов в груди космического десантника, булькая и урча.

– Он купается во снах и тайнах, – сказал Джон, не оглядываясь. – Жидкость насыщена ими, психоактивна. Рафинирована из отчаяния и посвящения. Собрана и очищена, как мёд. – Он вздрогнул. – Я это чувствую. Твой человек Зибес прав, вот что такое этот райский сад – ферма для снов.

Олл продолжал целиться в восседавшего на троне воина.

– Мы должны соблюдать осторожность, – сказал Лидва. – Дети Императора знают, что мы здесь. Причиним слишком много вреда, и они найдут нас раньше, чем мы найдём человека, которого вы потеряли.

Олл обдумал слова Лидва.

– Мы оставим это, – наконец сказал он. – Идём. – Остальные неохотно подчинились, оглядываясь на костяное кресло и фигуру на нём. Маятник в руках Кэтт продолжал двигаться, направляя их, когда они поднимались.

Олл старался не смотреть на то, мимо чего они проходили, пока путешествовали через улей сновидений: картины пасторального блаженства, которые тянулись через залы, тихие и пульсировавшие; огромные шахты оборудования, которое непрерывно вращалось, разрушая материю и смешивая её с почвой; ямы, где руки, ноги и клочья ткани проступали в тёмной жирной почве. Повсюду росли растения, они цвели, прижимались и тянулись к хрустальным куполам, словно пытались задушить солнечный свет, не позволяя ему проникнуть внутрь. Было тихо, как в пчелином улье, тихий пульс, нарушаемый стонами, которые доносились издалека, а затем затихали, оставаясь лишь дымкой в сознании. Они больше не встречали Детей Императора, хотя их символы отмечали землю, и иногда они находили человеческое тело, настолько полностью разрушенное, что это мог сделать только Астартес.

– Обретённый рай, – сказал Джон без тени юмора, когда они продвигались дальше.

Олл не ответил.

Магнификан

Белая точка на чёрном.

Боль.

Нет, отголосок боли, обещание того, что должно произойти. Шибан знал это.

Точка превратилась в чёрную линию. Он слышал дыхание, биение сердец.

Линия становилась всё толще, всё ближе.

Пузыри крови и вдохи воздуха вокруг.

Вперёд, только вперёд, навстречу боли, навстречу обещанию белого горизонта.

Жужжащие звуки. Крики. Гром.

Белизна прямо перед ним. Он почувствовал привкус кислоты и железа.

Белый. Ослепительный. От края до края. Боль, словно удар молнии.

Он схватил ртом воздух.

Он приподнялся.

Боль была в нём, в каждом дюйме его тела, внутри и снаружи. Коул полулежал на земле, одной рукой держа младенца, а другой стреляя из пистолета.

– Шибан! – кричал он. – Шибан!

Вокруг зажужжал воздух, и Коул повалился назад. Кровь ярко брызнула на плечо его униформы, когда он упал, изогнувшись, чтобы защитить младенца.

На краю кратера виднелись фигуры, люди в грязной униформе и газовых капюшонах, выплёвывавшие бронебойные пули из ржавого оружия. Ещё были мёртвые существа, поднимавшиеся из пруда на дне кратера. Раздутые тела, тянувшиеся вверх по береговой линии. Сверкавшие облака насекомых летали и кружили в воздухе. Рвотный, кислый запах опорожненного кишечника пронизывал каждый вдох. Шибан нашёл пальцами металлический шест. Шатавшееся, утонувшее существо было почти возле них. Он вскочил на ноги, сжал шест двумя руками и поднял его, чтобы нанести удар, поразивший существо в центр тела. Это был не чистый удар, не эффективный, не рассчитанный и не взвешенный для оптимального эффекта. Им не было написано ни одной поэмы о войне. Но его было достаточно.

Тварь развалилась на куски. Мягкие кости и раздутая плоть были раздавлены и разорваны на части. Шибан услышал, как рёв сорвался с его губ. Он бросился вперёд, быстро, боль почти ослепляла. Он проткнул шестом ещё один утонувший труп и развернулся. Пронзённое существо корчилось, когда Шибан метнул его в двух других, которые только что выбрались на берег. Они разлетелись в стороны, Шибан выдернул оружие и повернулся. Пули отрикошетили от левого плеча. Вспышка молнии пронзила плоть и нервы. Коул лежал на земле, пытаясь встать, с его пальцев текла кровь. Шибан одним прыжком добрался до него и поднял. Крупнокалиберные пули ударили в то место, где они стояли. Шибан вскинул голову; он увидел стрелка в десяти шагах выше по склону, увидел, как палец человека начал нажимать на спусковой крючок для новой очереди. Он бросил металлический шест одной рукой, словно копьё. Он рванул вверх по склону, как раз, когда тот высвободился из его пальцев. Шест попал мужчине в левый глаз. Пробил окуляр газового капюшона и вошёл в череп, мужчина начал падать. Шибан был рядом с ним ещё до того, как труп коснулся земли. Шест высвободился из черепа и поразил следующую фигуру, перелезавшую через край кратера.

Он слышал громовой рёв боли внутри. Гроза бушевала в черепе, но он двигался, двигался вперёд, только вперёд, убивая без остановки, плавно, как разряд молнии у земли. Один удар и другой, попадания встряхивали его до самых костей. Одна фигура, потом другая и ещё одна, все падают. Кровь и мозговое вещество. Пули зазвенели, когда поразили его, и он развернулся, заслоняя Коула и младенца. Мухи налетали на него, словно пятна чёрного дождя, забивая сочленения доспехов и смазывая зрение, но он не замедлялся, а только шёл вперёд. У него была секунда, чтобы увидеть поток фигур, нахлынувший с окутанной туманом дали. Он не остановился. Остановиться означало закончить, вернуться к скачке по плато с невыполненным долгом. Вперёд, только вперёд, убивая и убивая, мучительная боль и вкус крови – свидетельство того, что он по-прежнему в мире живых.

Он крутанул шест, и от удара на землю упал человек с мясистым мешком костей вместо головы. Он повернулся к следующей цели... и обнаружил, что её нет.

Тишина, внезапная тишина, нарушаемая только завитками тумана в слабом дуновении воздуха. Вихрь насекомых исчез. Мёртвые неподвижно лежали на земле. Кровь и кишечная жидкость медленно стекали по обломкам.

Он сделал ещё один шаг, не желая терять инерцию, которая не давала боли захлестнуть его.

В охристой дымке шевельнулась тень, расплывчатое пятно, плохо видимое во мраке.

Шибан повернулся к ней, тяжело дыша.

Коул застонал и, пошатываясь, прижался к нему. Половина туловища мужчины почернела от крови.

Шибан почувствовал, как внутри нарастает боль, почувствовал, как нарастает онемение. Он шагнул в сторону тени и позволил агонии вспыхнуть вновь. Рычание сорвалось с его губ.

– Что... – начал Коул.

Горчичный туман рассеялся, и воин бросился на них. Это была огромная гора трясущегося жира и гниющих пластин брони. Выпуклости из мягкой материи, проржавевшие трубки и кольчуги скрывали очертания Астартес, на котором они выросли. Густые, как слизь, выдохи вырывались из вентиляционных отверстий на спине. Цепи гремели по доспехам, когда он бежал. За ним волочились трупы собак, людей и других существ, которых уже нельзя было узнать. У него был огромный биллхук с изрытым, покрытым запёкшейся кровью и ржавчиной лезвием, и он взмахнул им, атакуя. Шибан встретил удар, отклонил и контратаковал один раз высоко, один раз низко. Куски плоти лопались от каждого удара. Гниющий воин заворчал. Шибан повернулся и воткнул остриё шеста в стык между шлемом и телом. Удар вошёл глубоко. Хлынула чёрная жидкость. Огромный воин на мгновение вздрогнул. Затем он вытянул руку, схватил шест и вытащил его. Комки жира вытекали из раны пузырившимся пятном крови. Он постоял секунду, глядя на Шибана щелью треснувшего стекла. Затем взмахнул биллхуком. Он не был медленным, понял Шибан в тот момент, совсем не был. Удар пропел резкую песню, когда обрушился по дуге на голову Шибана.

Улей Хатай-Антакья, Восточно-финикийские пустоши

Маятник перестал вращаться в куполе высоко на внешней стороне улья.

Кэтт взглянула на Олла.

– Рейн здесь, – сказала она, – где-то здесь.

Олл кивнул и посмотрел на то место, куда она их привела.

Это был садовый купол, один из тех, которые высокородные улья использовали, чтобы продемонстрировать свою власть и создать оазис в мире с пересохшими морями и загрязнённым войной, отходами и временем. Вода водопадом лилась из свисавшей с вершины купола большой медной сферы в стометровую чашу с отверстием шириной шесть метров в центре. Скрытые струйные системы кружили воду в медленном вихре, прежде чем она стекала через центральное отверстие в озеро, которое занимало нижнюю половину пузыря из хрусталя и пластали. Купальщики плыли по вращавшимся водам, борясь с течением и смеясь, пока их не подхватило последнее вращение и не затягивало вниз, чтобы они упали, крича от изумления и волнения, в озеро внизу. Оттуда через шлюзы можно было открыть каналы, которые выходили и спускались по стенам улья, по дуге минуя другие купола, подвесные бассейны и озёра.

Растения, заполнившие купол, являли собой образцы редких видов из прошлого Терры, размноженных и сохранённых на протяжении сотен лет предками гидрокланов Хатай-Антакьи. Высокие деревья с серебристой корой раскачивались на искусственных ветрах очищенного воздуха. Цветы вырастали из луговой земли и посылали пыльцу и семена в воздух. Птицы и насекомые жужжали и порхали между гнёздами и бутонами. В полумраке, балансировавшем между ночью и рассветом, можно было стоять на одном из низких травянистых берегов, вдыхать запах росы, сока и земли и представлять, что можно почувствовать запах растений, тянувшихся к солнечному свету нового дня.

Так было раньше.

Дети Фулгрима переделали сад. Вода в бассейне по-прежнему кружилась, но теперь в нём росли растения – растения с огромными цветами с толстыми лепестками и красными корнями, которые свисали в потоках, словно система кровеносных сосудов без тела. Деревья засохли до голых ветвей или росли и росли, прижимаясь к хрустальному потолку купола. Листья приобрели цвет меди и перламутра. Рептилии клевали стволы металлическими клювами; тёмно-красный сок сочился из ран и стекал по стволам в серебряные вёдра и клубки глотавших стеклянных трубок. Время от времени деревья вздрагивали, хотя не было ни малейшего ветерка, который шевелил бы их ветви. Тени и солнечный свет покрывали землю пятнами, в большинстве мест настолько глубокими, что казалось, что вы можете видеть только поверхность ненастоящих лесов. Пыльца густыми облаками плыла под куполом – лиловая, жёлтая и пепельно-серая. Фонтаны располагались на открытых пространствах между деревьями, густые струи пурпурной жидкости вырывались изо ртов фигур из камня и слоновой кости, которые кружились вокруг рогов изобилия колючих фруктов. Другие скульптуры выглядывали из подлеска, их каменные мускулы застыли в песне, танце или крике.

Олл моргнул от открывшегося вида. Рядом с ним неподвижно стоял Лидва, голова воина поворачивалась, пока он осматривал купол. Джон стоял на небольшом расстоянии с другой стороны. У него был лазган Кранка, и он снял оружие с предохранителя.

– Что-нибудь? – спросил его Олл. Джон покачал головой, не глядя на него.

– Всё это место – ложь, – ответил он. – Здесь может быть сам Гор, и я не смогу сказать тебе это.

– Это место ужасной угрозы, – сказал Лидва.

– Верно, – согласился Джон, затем мотнул головой в сторону стоявшей чуть поодаль Кэтт. – Что ты видишь, Кэтт?

Некоторое время она не отвечала. Маятник вращался на нити, почти вырываясь из её пальцев. В её ноздрях появились капельки крови.

Она покачала головой.

– Рейн здесь, – ответила она. – Где-то рядом. Это всё, что я могу сказать.

– Это ловушка, верно? – спросил Джон. Кэтт пожала плечами.

– Почти наверняка.

– Отлично, – вздохнул Джон. – Так что же нам делать, начать шарить в кустах?

– Нет, – сказал Олл, оглядываясь на остальных. – Пойдут ты, Кэтт и я, остальные ждут.

– На случай, если нам снова понадобится помощь? – спросил Джон.

– Учитывая, как всё складывается, это кажется разумным, – ответил Олл.

– Верно подмечено, – согласился Джон. – Хорошо, идём. Я первый, так что, если моя голова взорвётся или что-то разорвёт меня пополам, вы будете знать, что там что-то есть.

Джон скользнул вперёд сквозь край листвы. Олл наблюдал за ним секунду, напоминая себе, что Джон Грамматик был, помимо всего прочего, одним из лучших оперативников скрытой войны, которых он когда-либо видел. Это не было чем-то показным, но каким-то образом благодаря тому, как он двигался, он становился частью окружения. Кэтт последовала за ним, не так плавно, но тихо, с пистолетом в одной руке и маятником в другой. Олл посмотрел на Зибеса и Графта, склонившегося над Кранком. Затем он посмотрел на Лидва.

– Береги их, – сказал он, – и вытащи их, если что-то пойдёт не так.

Литу слегка кивнул.

– Как пожелаете.

Олл повернулся и последовал за Кэтт и Джоном. Вскоре остальные скрылись из виду, и остался только звук капавшего сока и шелест листьев, когда деревья дрожали. Олл оглянулся через двадцать шагов и не увидел никого. В следующий раз, когда он остановился, он не мог точно сказать, сколько шагов сделал. Свет под деревьями был золотистыми пятнами, тени – тёмно-бордовыми. Под ногами мягко хлопала мульча. Сок и розовая жидкость пенились вокруг подошв ботинок. Он ощутил, как веки отяжелели, затем снова широко открыл их. Впереди сквозь мрак двигалась Кэтт, а где-то за ней виднелась тень Джона. Олл огляделся. Ему показалось, что он чувствует, как за ним наблюдают чьи-то глаза, смотревшие сквозь листву на периферии зрения. Он подумал о тиграх в давно выжженных джунглях. Он подумал о лодке, которая шла вверх по широкой тихой реке к месту, куда он не хотел идти. Он подумал о сиренах, лестригонах и пожирателях лотоса. Он знал это место. Он уже бывал здесь. Не совсем тоже самое, но он знал его форму и вкус. Он подумал обо всех героях, дураках и друзьях, которых он видел идущими в пасть чудовищ. И вот он здесь – старый выбор и старые ошибки повторяются снова и снова.

+ Олл. + Это был Джон, говоривший тихим телепатическим шёпотом. Олл опустился на колено, поднял оружие и настороженно огляделся. + Думаю, что мы нашли твою заблудшую овцу. + Пауза. + Тебе лучше подойти и посмотреть. +

Олл увидел Рейна, как только добрался до Джона и Кэтт. Они укрылись на опушке рощицы рядом с ярко-зелёной лужайкой. Статуи усеивали пространство, и между ними вилась мраморная дорожка. Статуи выглядели как человеческие фигуры в классическом героическом стиле. Только если присмотреться немного дольше, можно было увидеть внесённые скульпторами различия. Олл старался не присматриваться. Фонтанные струи поднимались и опускались розовыми дугами, брызгая в широкие чаши. Рейн был там, по-прежнему в ботинках и снаряжении, ружьё пропало, но пистолет висел в кобуре на поясе. Его руки свободно свисали вдоль тела, и он смотрел на группу белых мраморных статуй, танцевавших на широком постаменте.

Олл некоторое время сидел неподвижно, позволяя чувствам и мыслям успокоиться. Ничто неожиданное не шевельнулось и не издало ни звука. Однако в воздухе чувствовалось напряжение и явная угроза.

– Ага, – тихо сказал стоявший рядом Джон. – Всё неправильно, и этот старый набор солдатских инстинктов просто кричит о том, чтобы убраться к чёрту и посмотреть, нет ли возможности вызвать огневой удар. – Он вздохнул. – Без этой возможности, я думаю, ты собираешься выйти к парнишке.

Олл посмотрел на Джона, а затем на Кэтт.

– Прикройте меня, – сказал он и выскользнул из укрытия.

Он шёл пригибаясь, пока не оказался на расстоянии пяти шагов от Рейна, затем шагнул под прикрытие постамента статуи. На таком близком расстоянии мрамор казался почти жидким под поверхностью, наполненным фосфоресцирующими существами с бледными щупальцами, жалами и клешнями. Он подождал, но единственное движение исходило от дрожавших деревьев.

– Рейн, – позвал он, повышая голос, но сохраняя его ровным. Мальчик не обернулся. Олл поймал себя на мысли – нет, не мальчик. Рейн не был мальчиком, даже когда был новобранцем-солдатом на Калте. Он просто был молод, полон не очень большой жизни и большой наивности. Но Олл не мог видеть в нём никого, кроме ребёнка, оказавшегося не в том месте и не в то время. Рейн изменился за прошедшие после Калта годы, они все изменились – кроме, может быть, самого Олла, – но Рейн всегда был дальше всех, всегда был ближе всего к парнишке, который просто хотел найти молодую жену, с которой у него не было возможности попрощаться. Часть Рейна по-прежнему думала, что она где-то там, что каким-то образом найдётся способ вернуться к тому, что он потерял.

– Бейл Рейн, – повторил Олл, немного громче и с долей солдатской властности в голосе.

– Я сделал это, Олл, – сказал Рейн, но не обернулся. – Никогда не думал, что я это сделаю, но я сделал.

– Рейн, – осторожно произнёс Олл. В голосе мальчика было что-то такое, от чего волосы встали дыбом. – Рейн, посмотри на меня, пожалуйста.

Олл выпрямился и шагнул в сторону Рейна. Ему показалось, что он краем глаза заметил какое-то движение, и он бросил туда взгляд, прежде чем успел остановить себя. Прямо рядом с ним стояла статуя мужчины, поднявшего руки вверх, поддерживая широкую чашу. Лицо мужчины кричало, изображение мучительной боли, запечатлённое в мраморе. На мгновение Оллу показалось, что он видел, как шевельнулся рот.

– Спасибо, Олл, – сказал Рейн. – Ты привёл меня сюда. Я никогда не сделал бы этого, если бы не ты. Спасибо.

Теперь он мог видеть половину лица парня. По щекам Рейна текли слёзы, они текли из его глаз, которые смотрели на статую. Олл не стал следить за взглядом мальчика.

– Кто бы мог подумать, что мы оба окажемся здесь? Я упал, заснул, проснулся и услышал её, Олл. Я услышал, как она звала меня, совсем как тогда, на Калте. Она ждала меня всё это время.

– Тебе нужно пойти со мной, Бейл, – мягко сказал Олл. – Нам нужно идти.

Он протянул руку и коснулся предплечья Рейна. Мальчик атаковал его, не оглядываясь. Удар был быстрым и сильным, и Олл едва успел отпрянуть, чтобы избежать кулака в грудь. Рука Рейна схватила его за плечо и притянула назад.

– Вы двое никогда не встречались, – сказал Рейн, его голос по-прежнему был полон радости, как будто только что произошедшее не имело значения. Он продолжал смотрел вверх. – Я забыл об этом. Нив, любовь моя, Олл не имел в виду ничего такого. Я так часто говорил о тебе, что просто забыл, что он не знает тебя, любовь моя. Это моя вина. Позвольте мне вас представить, да?

Олл приготовился и поднял оружие, когда Рейн, не отводя взгляда, отступил в сторону от статуи перед собой.

– Олл, это моя дорогая жена.

Олл посмотрел вверх.

Магнификан

Шибан дёрнулся в сторону, но недостаточно быстро. Биллхук попал ему в левое плечо между кольцом воротника и наплечником. Остриё нашло стык в броне и пробило её насквозь. Шибан почувствовал, как левая рука онемела. Он попытался высвободить крюк, но раздувшийся воин надавил на биллхук. Лезвие вонзилось в пластину и кость, и Шибан пошатнулся, пытаясь сохранить равновесие. Враг был силён, чудовищно силён. Новый водопад крови и слизи хлынул из дыры в его горле. Смех, снисходительный смешок, издаваемый забитыми жидкостью лёгкими. Шибан попытался поднять шест правой рукой. Воин дёрнул за биллхук, и Шибан рванулся вперёд, прежде чем удар начал разворачиваться. Он упал на одно колено. Онемение распространялось, ощущение утопления и боль, которые означали, что он всё ещё двигался. Воин перехватил древко биллхука, ещё сильнее прижимая Шибана к земле. Шест выпал из пальцев и покатился по пыли. Шибан поднял правую руку, схватил древко биллхука и толкнул вверх, пытаясь вытащить шип из своей плоти. Враг наклонил голову, а затем повернул оружие. Шибан почувствовал, как шип впился глубже.

Лазерный разряд попал воину в середину шлема. Прогнивший керамит взорвался. Визор разлетелся вдребезги. Позади он услышал стон Коула. Голова воина поднялась, чтобы посмотреть на новое отвлечение. Шибан увидел глазницу за взорванным визором. Кусочек кристалла размером с палец вонзился в плоть прямо под затуманенным жёлтым глазным яблоком. Новый лазерный разряд, на этот раз широкий, затем ещё один, который прожёг борозду в обнажённом слое жира. Воин переместился. Давление биллхука немного ослабло. Шибан навалился вперёд со всей силой мускулов и доспехов. Крюк рассёк плоть и вышел через заднюю часть брони. Он поднялся на ноги. Раздувшийся воин отпрянул, быстро, но недостаточно быстро. Шибан опустил правую руку на древко биллхука чуть ниже клинка. Древко сломалось. Он перехватил клинок, крутанул его в руке, воткнул в отверстие, которое проделал в шее чудовища, и распилил размягчённую кость и полусгнившую плоть, дальше в череп и мозг, в корону шлема.

Хлынула жидкость, чёрная, багровая и жёлтая. Воин задрожал, хрипя. Секунду он стоял, гора уже мёртвой плоти, отказывавшаяся падать. Шибан отступил. Его собственная кровь стекала по доспехам. Затем воин рухнул, оседая, плоть и доспехи складывались со скрежещущим хлюпаньем. Он упал на землю и остался лежать, дымя и шипя. Шибан выронил клинок биллхука. Белые звезды вспыхнули перед глазами. Он чувствовал, что качается. Кровь по-прежнему текла из раны в плече. Он посмотрел на левую руку, повелев, чтобы ладонь сложилась в кулак. Пальцы дёрнулись, хотя он ничего не почувствовал.

Тихий вскрик заставил его повернуть голову. Коул лежал на спине с пистолетом в одной руке и крепко прижимая к себе младенца другой. Шибан наклонился к человеку. Кровь из раны на плече Коула продолжала медленно течь. Младенец плакал, его крошечные сжатые кулачки хватали воздух. Глаза Коула были полузакрыты, веки опущены. Шибан слышал прерывистое дыхание в груди мужчины. Он видел много моментов угасания жизни; это было частью ремесла, которым являлось его существование, побочным продуктом смертоносности. Он потянулся вниз, к ране. Его пальцы в перчатках сомкнулись. Коул ахнул, и его глаза распахнулись.

Шибан посмотрел на него сверху вниз. Должно быть, в его внешности осталось мало того, что могло бы внушить утешение: испачканный кровью и грязью, он давно стал монстром войны, а теперь превратился в обломки доспехов и крови. Но дыхание Коли замерло, когда он поднял взгляд. На его лице начала появляться улыбка.

– Ты... – начал он. – Ты по-прежнему здесь.

Шибан кивнул.

– Ребёнок... – сказал Коул. – Возьми ребёнка.

Кровь перестала течь из раны, но он мог сказать, что жизнь покидала этого человека – слишком много её уже вытекло на землю.

– Нет, – сказал Шибан и увидел, как в глазах человека на секунду появилась тень. Затем он выпрямился, подняв Коула и младенца.

Шибан на мгновение закрыл глаза. Ветер не доносил до него голосов, говоривших с ним, крики птиц не вели его домой. Он открыл глаза. Перед ним лежала пустошь, а где-то вдалеке ждали линии фронта и Дворец. Он не был уверен, как далеко сейчас. Его чувство места и расстояния осталось позади. Однако он знал, какой путь ведёт вперёд.

– Ни шагу назад.

ДЕВЯТНАДЦАТЬ

Выжженный горизонт

“Ориенталис-Эхион”

Теперь ты Солария

Меркурианская-Ликующая зона поражения

Огонь выжег рассветный свет с горизонта. Взрывы пульсировали в стене дыма, которая тянулась от земли до пелены потрёпанных облаков. Свет мерцал и тлел. Воздух дрожал. Горячие ветры свивали дым, пламя и обломки в огненные вихри, которые кружили во мраке, завывая, поедая лежавших на земле мёртвых, разбрасывая пепел и хлопья обожжённых костей.

Линия фронта представляла собой полумесяц, проведённый с севера, где стена Дворца изгибалась на запад у бастиона Индомитор, на юг, где она отклонялась от орудий Ликующей стены. Центр кривой прижимался к Меркурианской стене, продвигаясь от слепой зоны на сто двадцать километров и протягиваясь через сточные реки к бастиону Осколок. Машины Мортис наступали по всей дуге фронта. Сотни самых сильных титанов сосредоточились на манипулах в центральной зоне боя. На флангах концентрация машин была ниже, но здесь кишели отвратительные механизмы Нового Механикум, тела из мерцавшего хрома или угольно-чёрные, изрыгали загрязнённую варпом плазму, которая визжала, сжигая воздух. Это не был штурм, это был штормовой прилив океана.

Против него защитники стены направили всю силу, которую они накопили за месяцы осады. Их цель была проста: не подпускать вражеских титанов к стенам. В тени Ликующей стены пять полков тяжёлой бронетехники катились по волнистому плато. “Грозовые молоты”, “Палачи” и штурмовые транспорты превратили и без того разбитую землю в пыль, когда выдвинулись навстречу наступавшему врагу. Они развернулись, перестраиваясь в линии и ромбы, словно кавалерия в былые времена, растянувшись на пять километров. В своих башнях они видели гигантские фигуры, появлявшиеся как тени из облаков.

Первой открыла огонь рота “Теневых мечей” Антонин. Их вулканические пушки были убийцами титанов. Линии белого жара в мгновение ока протянулись по воздуху и ударили в пустотную оболочку “Разбойника” “Серп души”. Слои щита взорвались в сияющем ореоле. Внутри “Теневых мечей” командиры уже кричали открыть огонь из вспомогательного оружия, пока конденсаторы накапливали заряд для следующего выстрела. Очереди снарядов и разрядов из меньшего оружия уже полыхали по обе стороны от роты. Последний щит титана исчез в рассеянной волне взрывов. “Теневые мечи” Антонин почти остановились, когда их орудия забрали энергию от двигателей. “Серп души” повернул к ним голову. Металл его черепа покрывала белая эмаль, глаза светились малиновым. Он приветствовал их выстрелом в тот момент, когда первый вулканический луч поразил его. Луч прорезал бедренную пластину “Серпа души” в брызгах расплавленного металла. Два горячих копья ударили в “Теневой меч” и вонзились в его сердцевину. Плазменные катушки детонировали и превратили огонь во взрывную волну, которая кипящим ценами прокатилась по корпусам танков остальной роты. Сферы солнечного огня разрывали линию атаковавшей бронетехники. “Серп души” взревел и зашагал дальше, хромая, истекая жидкостями, но снова стреляя, пока всё больше титанов его легио показывалось в поле зрения, и машины устремлялись им навстречу.

На севере двадцать рыцарей бродячего дома Канис мчались по плато. С ними шли три “Владыки войны” легио Грифоникус. Остальные их машины сражались далеко на юге, где силы предателей хлынули в ослабленные зоны Сатурнианской и Европы. Эти трое получили повреждения несколько недель назад и вернулись по призыву магистра стены Эфрида. Они несли сейсмические пушки и бурильные ракеты. Они встретились с северным краем сил Мортис в ста километрах от стены. Шесть “Псов войны”, их корпуса были разъедены и покрытыми язвами, с чёрно-красно-золотых пластин брони сползала ржавчина. С ними пришли скоростные танки и спидеры, перевозившие рабские войска Механикум. Три машины Грифоникуса остановились, знамёна закачались, стабилизирующие поршни выпустили газ. “Псы войны” бросились к ним, рыча скрап-код. “Владыки войны” открыли огонь. Ракеты вылетели и по дуге вонзились в землю, прежде чем взорваться. Земля разорвалась на части. Открылись трещины. Почва и пыль катились, как океанские волны во время шторма. Нога “Пса войны” провалилась и исчезла в расщелине. Пустотный щит лопнул, когда он подбородком врезался в землю. Подземная взрывная волна поразила копьё рыцарей дома Герметика и разорвала их на части. Его товарищи по стае танцевали на вздымавшейся земле. Реактор поражённого “Пса войны” не выдержал, когда он исчез в пасти земли. В воздух поднялся пузырь света и горящей почвы, пока машины Гора и Императора рвали друг друга.

По всей Меркурианской-Ликующей зоне поражения картина повторялась, увеличивалась и множилась на протяжении сотен километров. В центре зоны поражения легио Мортис лоб в лоб столкнулся с силами Игнатума. На переднем плане наступления Мортиса шагали титаны, которые были открыты демонам варпа – боги-машины, отданные в качестве жертвоприношения силам, которые позволяли знаниям, жизни и совершенству выходить за старые ограничения изобретения и шестерёнки. Сама реальность кипела вокруг них. Броня рвалась, как кожа, и переплеталась, как плоть. Кровь и гной плакали в воздухе при их приближении. Статические помехи заполнили системы наведения, которые пытались навестись на демонических титанов. С ними шли оставшиеся титаны-трупы, шатаясь, и снова и снова выкрикивая свои предсмертные призывы. Истинные демоны выскользнули из промежутков между светом и тенью – пустые твари из мёртвой плоти и гремящих костей, мешки с гноем и гнилым жиром, бродившие по земле. Титанов Игнатума ослабляли, обволакивали струями кислоты, металл размягчался и провисал, когда они сражались. Рои порождённых варпом личинок извивались из земли и дыма, лопаясь и разворачиваясь в существ с крыльями, которые раздувались на лету. Потоки пламени прорезали их, превращая в пепел.

В центре зоны поражения наступление Мортиса приближалось к стене. Линия фронта прогнулась на сорок километров. Вынужденные отступить, машины Игнатума объединили манипулы и самый большой из своих титанов, чтобы встретить и замедлить волну. Манипула Манипул, три машины типа “Император” и приданные им силы, образовали точки опоры, вокруг которых действовали боевые группы. Если смотреть изнутри накала принцепса Максимуса Кидона, машины его легио двигались по разворачивавшимся дугам и геометрическим фигурам, каждая из которых уравновешивалась другой, не изолированная, все части целого. В этом было величие Игнатума: даже когда титаны и принцепсы двигались по собственной воле или ярости, они следовали воле целого, огню души легио. Не через контроль, не через простые приказы, а потому, что они были отголосками единого великого духа – огненных сердец сотен машин, которые шли и сжигали врагов, не забывали и не прощали.

Они держались. На юге возвышавшийся “Магнификум Инцендиус” продвигался вперёд, всё более втягиваясь в бой. Его плазменный аннигилятор взвыл, зарядившись. Молнии играли на зарядных катушках шириной с боевые танки. Плазменный снаряд упал с неба и ударил в защитную оболочку, сдув восемь слоёв энергии. Бело-голубой огонь каскадом обрушился на землю, когда титан зашагал дальше. Секутарии в синем, красном и хромовом цветах высыпали из бастионов в его ногах, спрыгивая с штурмовых пандусов в тот момент, когда нога машины касалась земли. Десять “Псов войны” его охраны бежали словно герольды, выпуская очереди снарядов из “Вулканов” и потоки жидкого пламени. Крепость на его плечах обрушивала разрывные снаряды и лучи лазерной энергии в меньшие машины и войска, которые следовали за титанами Мортис. Затем заговорили его огромные орудия. Стволы пушки раскрутились. Из дула вылетели снаряды размером с танк. Огонь окружал его и лился из него, пока он шёл, исчезая в водовороте, раздувая пламя.

На севере “Император” “Экземплис” двигался с максимальной скоростью. Земля тряслась и дрожала от его поступи. С ним шли пять манипул, разложенных в боевом построении в форме цветка. Они врезались в силы предателей, наступавшие к бастиону Индомитор. Это были скоростные машины и штурмовые силы: длинноногие рыцари и проворные автоматы-убийцы, выведенные Новым Механикум на Марсе. Они сгорели. Титаны Игнатум выпустили плазменные боеприпасы глубоко позади вражеского наступления, прорезав стену огня по следующим вражеским силам, а затем в упор расстреляли отрезанные машины.

Высоко в черепе “Империос Прима” принцепс-максимус Кидон видел зону поражения в свете накала. Его титан, чудесная связь с Богом Машиной, тлел от ярости и ликования. Его дух был древним и необъятным. Другие подобные ему сокрушали разумы тех, кто ими управлял, но его титан был “Разжигателем войны” типа титанов “Император”, и его целью было разрушать города и наблюдать, как гибнут цивилизации. Потоки его духа были подобны приливам магмы под старым вулканом, медленными и безжалостными. В конце концов все преклонились перед его мощью, все враги, все, кто противостоял ему. Старый враг, Головы Смерти, не пройдут дальше.

Мир превратился в огонь. Он падал с орбиты и со стен и сжигал воздух, пока боги-машины обрушивали гнев друг на друга. Воздух наполнился дымом и облаками взрывов, он дрожал, когда по нему проносились ударные волны. В дальнем сердце Внутреннего дворца, в сотнях километров под землёй, узники Чернокаменной чувствовали рёв сражений, как дрожь, зависшую на грани слышимости. Буря пламени и разрывавшая реальность не исчезали, а росли, поднимаясь и кружа, вздымавшийся занавес протянулся через зону поражения, пылавшая пародия на стену, что стояла на его пути.

В сознании Кидона он держал это как образ, окрашенный в багровый цвет и ночь. Это закончится в тот момент, когда душа его легио будет обнажена; столкнувшись с невозможным, где нет пути к победе, они добудут её.

Бастион Осколок, Меркурианская стена

– Частота огня батарей падает, – произнёс Рогал Дорн. Насаба подняла голову. Отсюда, с верхней платформы бастиона Осколок, можно было смотреть во все стороны и вдоль стены и видеть огонь выстрелов турболазеров и плазменных бомбард. Даже на большом расстоянии можно было различить вспышки из-за завесы дождя и дыма. Вспышки и гром, снова и снова, как звук мира, раскалывавшегося под ударами ложных богов.

Они снова заставили настенные орудия стрелять – сорок пять процентов активности при семидесяти пяти процентах эффективности. Нехорошо. Совсем далеко от хорошего, но лучше, чем раньше. На Меркурианской в некоторой степени восстановили управляемость. Присутствие Преторианца и четырёхсот Имперских Кулаков, которых он распределил вдоль стены, помогли. У них была связь с пещерами легиона титанов и передовыми казематами, прерывистая, но функциональная. Повсюду и внутри стены были мертвецы и скопления дикого насилия. Однако они держались. Именно это и делало присутствие и командование примарха.

Насаба наблюдала и слушала в течение двадцати двух секунд, прежде чем уловила сбой в ритме выстрелов, похожий на заикание в пульсе бьющегося сердца.

– Это волна, – произнёс воин в жёлтых цветах Имперских Кулаков, но с синими наплечниками и похожим на котёл капюшоном, обрамлявшим шлем. Он был представлен ей как старший библиарий Массак. Насабе было достаточно лет, чтобы повоевать за Империум и знать, что такое библиарий – псайкер легионов, обладатель эфирной энергии как орудия войны.

– Что? – спросила она, посмотрев прямо на него. Он вернул ей взгляд. От его шлема с капюшоном в воздух взлетали искры.

– Варп, генерал, – ответил Массак. – Приливы и отливы имматериума. Вот почему оружие сбоит. Расчёты колеблются. Оборудование ломается. Прилив Великого океана находит трещины в нашей воле и силе.

Насаба нахмурилась, оглянулась вдоль стены на вспышку орудий – сорок пять процентов активных... достаточно, чтобы не подпустить армию к стене, но они столкнулись не просто с армией.

Бело-голубая вспышка плазмы вырвалась из одной из ближайших батарей. Она моргнула, яркий свет прилип к сетчатке.

– Мы должны быть готовы выключить батареи, – произнёс Дорн.

Он посмотрел на неё, зрачки его глаз казались прицелившимися стволами.

– Милорд? – переспросила она.

– Плазменные резервуары и генераторы – необходимо отправить группы, чтобы обезопасить их и выключить.

Куррал резко поднял голову. Присутствия примарха часто было достаточно, чтобы заставить смертных молчать, прежде чем они могли даже подумать о том, чтобы заговорить, но Насаба не увидела никаких признаков страха у своего заместителя.

– Лорд Дорн, верхние орудия – наше основное действующее оружие, если мы отключим поступление плазмы...

– Тогда они не смогут быть использованы против нас, – сказал Дорн. Его голос был ровным, но каким-то образом словам удалось отчётливо прозвучать на платформе сквозь грохот выстрелов. – Подумайте об этом – как враг намерен пробить брешь? – Дорн оглядел их с непроницаемым, но спокойным лицом. От него исходил контроль. – Стена находится в пределах досягаемости самых крупных орудий, установленных на их машинах, и они вряд ли могут промахнуться. Но они не стреляли прямо в стену. Почему?

– Потому что у них ничего не получится, – сказал Куррал, и Насаба увидела, как понимание проступает на лице офицера.

Дорн кивнул:

– Сотни метров камнебетона, пластали и брони. Они могли сконцентрировать огонь и взорвать пустотные щиты на небольшом участке, а затем… как далеко они могут зайти, пытаясь создать брешь?

– Некоторые повреждения, – ответил Куррал. – Возможно проникновение через четыре слоя, глубина триста метров, но угрозы целостности стены нет.

– И пока они применяют эту огневую мощь к стене, их машины напрасно жертвуют собой и доминированием в боевой сфере, – сказала Насаба.

– Если только они не смогут добраться до стены в мёртвой зоне под нашими орудиями, – сказал Дорн. – Если им ничто не угрожает, то они смогут пробить себе путь через основание стены. Недостаточно для полной эскалады, недостаточно даже для того, чтобы быть названным угрозой, но если эта брешь будет достаточно глубокой, чтобы повредить магистральный плазменный трубопровод или генератор, тогда...

– Они обрушают стену, – категорично сказала Насаба.

На мгновение наступила тишина, несмотря на канонаду орудий.

– Обеспечьте безопасность генераторов, – сказал Дорн. – Приготовьтесь отключить их по вашей команде.

– Но орудия не подпускают их к стенам, милорд, – сказал Куррал.

– Они не единственные, – сказал Дорн и повернулся, чтобы посмотреть в убитую огнём ночь.

Бассейн Колыбели, Меркурианская-Ликующая зона поражения

< Полный ход, > повелел Тетракаурон, и почувствовал, как “Регинэ фурорем” шагнул вперёд через мгновение после того, как мысль начала передаваться. Земля перед ним блестела кожей из блестящих металлических оболочек и толп мягкой гниющей плоти. Прицельные узоры развернулись. К ним приближались чёрные силуэты. Оружейный огонь прочертил оранжевый свет мира. Слева от него машина Артусы присутствовала в виде колонны пламени. Их манипулы объединились и вошли в зону поражения во главе наконечника стрелы боевых титанов. “Псы войны” бежали на флангах. Они заправились и перевооружились, но в ореолах данных большинства вращались повреждения. Не было времени ни на что, кроме беглого ремонта. Они были легио, выступившим с остававшейся на коже кровью последнего боя. Они вернулись после нескольких часов, проведённых в стене, с новым оружием – вортексными и варп-ракетами и радиационными импеллерами – оружием, взятым из глубоких складов легио в никогда не видимом Тетракауроном количестве.

На них накатилась волна наземных войск. На них обрушились выстрелы. Пустотные щиты зазвенели от поглощённого огня. “Регинэ фурорем” и его сородичи бросились в прилив, топча и давя войска, опрокидывая технику. Они продвигались в центр наступления Мортис, в то время как манипулы двух “Императоров” удерживали дальние фланги на расстоянии двадцати километров с каждой стороны. За их спинами Кидон и манипула Артусы заняли позиции, их огонь по дуге устремился вверх, чтобы нанести глубокий удар по вражескому наступлению.

< Стрельба из оружия точечной защиты. > Дивисия, её сосредоточенность и усталость слились воедино.

Тетракаурон почувствовал пощипывание на плечах от выстрелов лазерной пушки и болтерных очередей. Шагатель с паучьими лапами устремился к “Регинэ фурорем”. Пушка на его спине запульсировала красными символами угрозы.

Тетракаурон послал волну воли и злобы в накал, и титан наступил на машину. Огонь поднимался, вливаясь в него, стирая нараставшие в плоти боль и усталость. Теперь он был центром внимания и гнева своего бога.

< Реактор на оптимальном уровне. >

< Обнаружены вражеские титаны. >

< Оружие заряжено. >

< Захват цели. >

< Огонь .>

Свет проникает сквозь расстояние, сжигая воздух на километры, а рядом с ним Артуса и остальные титаны стреляют в едином общем ритме.

< Титан поражён. >

Он чувствовал тяжесть вортексных ракет на спине, чёрный голод в сердце духа каждой боеголовки.

< Вот и они, > сказала Дивизия, и мгновение спустя он тоже увидел их. Две приближавшиеся размытые и неровные фигуры, статичные целевые узоры накладывались на них. Они были из свиты “Диес ире”, уже не воплощения божественного, а сосуды для богохульства. Падший “Император” исчез из боевой сферы, растаяв из бытия, пока Игнатум наказывал его меньших вассалов. Но те двое, что оставались в поле зрения Тетракаурона, по-прежнему были грозными.

Титаны Игнатума начали стрелять в эту пару. Разряды проносились над ними, исчезая в облаках насекомых и вихрях грязного жёлтого света.

< Приблизиться и вступить в бой, > приказал он по ноосферной связи и увидел, как пары “Псов войны” бросились вперёд, болтеры “Вулкан” выпустили снаряды в демонические машины. Они приблизятся на расстояние выстрела в упор, в то время как остальная боевая группа будет обстреливать цели. Затем “Псы войны” прикончат врагов из мелта-пушек и мощными плазменными разрядами. Меньший огонь потянулся к “Псам войны”, но две демонические машины не отвечали.

< Что-то не так. > Карто, его послание было резким. Тетракаурон откликнулся на сообщение модератуса. Показания “Псов войны” шипели, данные ухудшались.

< Мощность реактора быстро падает! > пришло сообщение от первого принцепса “Пса войны”, а затем остальные повторили его, и “Псы войны” замедлились, спотыкаясь, как люди, почувствовавшие, как замирает биение их сердца.

Демонические титаны продолжали спокойно идти, обдуваемые пыльными ветрами. Тетракаурону на секунду показалось, что он услышал низкий, хриплый смешок в шуме помех.

Огни “Пса войны” погасли перед глазами Тетракаурона. Прицельные руны зашипели, пытаясь зафиксироваться.

< Сзади приближается одинокий титан! > Карто, срочно. Тетракаурон перевёл взгляд. Секунду он ничего не видел. Затем сформировался одинокий титан, слившийся из частичных возвратов сигнала и пробелов в показаниях ауспика, словно тень, отбрасываемая кем-то, кого он не мог разглядеть. Одинокий “Владыка войны” входил в боевую сферу, единственная синяя руна отмечала его верность Императору. Тетракаурон почувствовал, как у него пересохло во рту, и мир накала, казалось, померк.

– Принцепс-сеньорис, – раздался в воксе ясный и холодный голос. – Говорит префект Кадамия, титан “Ориенталис-Эхион”. Я вхожу в вашу непосредственную зону боевых действий. Приготовьтесь запустить один вортексный заряд по переданным координатам, а затем открыть вспомогательный огонь.

Изображение титана моргнуло в базовых потоках визуальных данных: чёрное, переходящее в тёмно-зелёное с бронзово-золотыми краями, без символа или геральдики. Тетракаурон достаточно прослужил в старейшем из легио, чтобы слышать шёпот о потерянных титанах, отданных Терре, о машинах, которые выступали с пустыми духами. Некоторые полагали, что эти истории просто старые страхи плоти, просочившиеся в рациональность данных, но Тетракаурон никогда не отвергал возможность того, что за шёпотом скрывается тень правды. Теперь он видел, что был неправ; правда была за пределами страха перед историями.

– Говорит принцепс-сеньорис Тетракаурон, легио Игнатум, я командую боевой сферой. Вы изложите свои тактические намерения и будете исполнять мои приказы.

– Отрицательно, – последовал ответ. – Мой приказ лишает вас полномочий, а ваше подчинение является обязательным. Вашим первым действием станет запуск вортексной боеголовки по переданным целевым координатам. – Голос был холодным и серым в вихре накала. Из передачи вырвался поток данных и командного кода. Власть не подлежала сомнению.

< Эти координаты не соответствуют вражеским титанам, > пришло сообщение Дивисии. < Мы будем стрелять в никуда. >

– Принцепс-сеньорис, выполнение необходимо, – сказал Кадамия.

Тетракаурон на мгновение удержал в уме противоречие мыслей и эмоций, почувствовал дыхание огня своей машины и пульс собственной крови.

< Сделайте это, > повелел он.

Титан отозвался. Топливо хлынуло в систему зажигания ракеты. Облако растеклось по его плечам, когда вортексная боеголовка была заряжена.

“Ориенталис-Эхион” прошёл мимо них к демоническим машинам. Воздух вокруг него задрожал.

< Ракета заряжена, > отправил Карто.

< Запуск. >

Вортексная ракета попала в цель. Между машинами Мортис и пси-титаном открылась чёрная, зияющая дыра. Брешь широко зияла, дыра от пули, пробитая в реальности. Энергия варпа и разрушавшаяся материя кружились по её краям, вспыхивая всеми цветами спектра, балансируя на грани забвения. Тетракаурон видел это глазами титана, накал превратил небытие в круг ослепительно белого цвета. На зубах выступила кровь. “Регинэ фурорем” повернул голову, бог-машина пытался отвести сенсорный взгляд от попрания законов реальности. Воздух вокруг раны запульсировал. Пара машин Мортис задрожала. По ноосфере и воксу пронёсся скрап-код, смех умирающих звёзд и радиационной смерти. Они устремились к новому врагу, обходя вихрь, оружие замерло перед выстрелом. “Ориенталис-Эхион” продолжал двигаться, шагая прямо вперёд. Снаряды с грохотом отскакивали от его щитов, когда демонические титаны стреляли в него. Щиты пси-титана вспыхнули и лопнули, пока он шагал сквозь огонь. Лучи бледного света пробились сквозь завесу взрывов. Броня испарилась. Металл рассыпался от порезов. Пси-титан продолжал идти, его оружие молчало, кожа кровоточила. Вихрь завращался в его сторону. Он должен был погибнуть ещё до того, как прольёт кровь.

< Синхронизируйте и зафиксируйте огонь на этих машинах, > проревел Тетракаурон по каналу связи со своей манипулой. < Немедленно. >

Он почувствовал, как “Регинэ фурорем” уже поворачивается, нацеливаясь на сужавшийся круг огненных символов в поле зрения. Корпус “Ориенталис-Эхиона” светился ранами, оставляя за собой след горящего масла и искр, вихрь находился прямо перед ним.

– Принцепс-сеньорис Тетракаурон, – раздался холодный голос Кадамии по воксу. – Сохраняйте прежнюю целевую задачу.

– Вы будете...

– Мы будем такими, какими нам предопределено быть, – сказал Кадамия, и связь оборвалась. В боевой сфере пси-титан достиг порога вихря.

< Вечно вращавшаяся шестерёнка истины... > Изумление Карто прокатилось по накалу. < Он входит в это. >

“Ориенталис-Эхион” шагнул в чёрную бездну вихря.

Рваные края дыры на мгновение вспыхнули. Призрачная молния прочертила в воздухе дугу. Реальность взвыла. А затем вихрь втёк в пси-титана, вращаясь, полудемонические энергии царапали воздух. А потом всё исчезло. “Ориенталис-Эхион” сделал ещё один шаг. Его израненная кожа светилась. Сверхъестественная сила вливалась в бреши и повреждения. Броневые пластины снова замерцали. Тетракаурон услышал пронзительный крик, растущий в его мыслях, пока он наблюдал, как пси-титан переделывает реальность. Он замерцал, время и пространство мигнули, и теперь он был ближе к двум демоническим титанам – намного ближе, и они поворачивались, гудели в боевые горны, существа, заключённые в их оболочках, почувствовали анафему врага, с которым столкнулись.

< Огонь по ним, сейчас! > повелел Тетракаурон, и его манипула ответила. Лучи плазмы и лазеров омыли машины Мортис. Призрачные щиты свернулись. Огонь превратился в чёрную слизь. Пустотные щиты разлетелись вдребезги.

Оружие в левой руке “Ориенталис-Эхиона” выстрелило. От белого к чёрному, прямо и точно, как линия бритвы, проведённая сквозь свет и звук. Выстрел коснулся первой машины Мортис и развоплотил её. Она сделала шаг, вещество её оболочки превратилось в серый пепел. Демон в сердцевине вспыхнул, превращая свет в тени когтей, крыльев насекомых, рогатых голов и вытянутых пальцев. Луч нереальности вонзился в него, разрывая на куски, выпивая его ложную субстанцию с голодным воем. Второй демонический титан забулькал помехами. Мухи отпрянули от него, когда пушки на его спине и в кулаках выстрелили. Свет взорвался по всему “Ориенталис-Эхиону”. Его щиты по-прежнему заряжались, но выстрелы разорвались в полуметре от кожи пси-титана. Он медленно и неторопливо повернулся лицом ко второй машине Мортис. Его пушка втягивала свет от взрывов. Голова демонического титана раскололась вдоль трещины. Железные зубы широко раскрылись во влажной пасти. “Ориенталис-Эхион” снова выстрелил. Луч поразил демонического титана в левое плечо. Мгновение вещество его брони выдерживало, а затем оно начало растворяться в пыли и дыму. Демоническая машина накренилась влево, попыталась сделать шаг, с бульканьем упала, и её субстанция распалась, а “Ориенталис-Эхион” шёл к ней, пронзая лучом тьмы, даже когда сущность внутри пыталась удержаться, пыталась бороться. Внезапно там, где упал демонический титан открылась чёрная звезда.

“Ориенталис-Эхион” зашагал дальше, воздух вокруг него завывал призрачным светом.

< Что... > Донёсся сквозь накал вопрос Дивисии. < Что сейчас произошло? >

Тетракаурон посмотрел туда, где в одиночестве шёл пси-титан.

< Когти Императора расчистили путь. Вперёд! > ответил Тетракаурон. Боевые горны “Регинэ фурорем” зазвучали, когда он шагал, стреляя на ходу, выжившие сородичи следовали за ним по пятам.

Остаточные дюны, Меркурианская-Ликующая зона поражения

“Элат” на полном ходу обогнул гребень дюны и выстрелил. Тепловое копье поразило первую цель, превратило её в шлак и врезалось во вторую, что следовала за ней. Машины в маслянисто-чёрном и железном стекали по противоположному склону. Стаббер “Элата” развернулся и послал очередь в группу сервиторов-убийц, заходившую с правого фланга. Акастия тяжело дышала в кабине “Оруженосца”. Цель и тактические данные на экранах расплывались.

Вражеские наземные подразделения наступали приливом, пересекая северную зону поражения, где остатки разрушенных жилых кварталов образовали дюны из металлической пыли и порошкообразного камнебетона, унесённые и превращённые в неподвижное море ветрами, которые кружились и отражались от стены Дворца. Земля была сухой, обожжённой жарой и нетронутой бурями, которые лили воду с края навеса дворцового щита. Охотники Соларии и Виронии вошли в это пыльное море и бросились прямо на врага.

Акастия придержала поступь “Элата” и развернулась. Враги уже заполняли брешь, которую она пробила в их рядах. Янтарные руны вращались на оружейной консоли. Стаббер остался почти без патронов. Разряды лазерного огня и радиационные снаряды обрушились на “Элата”, и она повернула ионный щит рыцаря. Тот ярко вспыхнул. Враг скоро будет повсюду вокруг неё, но ей нужно было всего несколько секунд.

– Вперёд... – прошептала она сама себе.

Группа киборгов с конечностями-косами бросилась к ней. Над их спинами возвышались оружейные капсулы.

“Тавмант” перевалил через гребень дюны слева от неё. Он выстрелил. Крупнокалиберные пули пробили киборгов. Они подались назад, металл и полусгнившая плоть взорвались кровью и искрами. “Оруженосец” Плутона прыгнул вниз по склону дюны, приземлился и зафиксировал ноги. Отдача потрясла лёгкого рыцаря, когда он развернулся, оружие выпустило поток пуль. Волна врагов повернулась, чтобы встретить новую угрозу лицом к лицу.

– Боеприпасы заканчиваются... – раздался голос Плутона в ухе Акастии, когда она толкнула “Элата” вперёд и включила цепной кулак. Нечто, похожее на отлитого из чёрного железа на скорпиона прыгнуло на неё. Она встретила его зубьями клинка и разорвала на кусочки. Что-то в его нечестивом сердце взорвалось вспышкой зелёной молнии. “Элат” отпрянул назад.

Нейронная привязь к Карадоку горела в черепе Акастии. Она почувствовала, как её руки притормаживают “Элата”, когда рыцарь Карадока появился в поле зрения. “Мелия” бежала на полной скорости, поршни голени двигали её вперёд как в тумане. Акастия ощутила, как ярость сводного брата переросла в ликование, когда болт-пушка его рыцаря выстрелила. Из вращавшихся стволов вырвался язык дульного пламени. Вражеские машины исчезли в пылающем полумесяце попаданий и взрывов. “Мелия” не прекратила атаку, вспахивая, топча, сокрушая, размахивая клинком по жатвенной дуге. Акастия чувствовала, как ярость и радость убийства текут по нейронной привязи от Карадока. Она вывела “Элата” на левый фланг “Мелии”. Плутон двигался медленнее, поступь “Тавманта” была неуклюжей и дёрганной.

Карадок наступал, притягивая к себе всё больше и больше вражеских машин. Вражеский рыцарь появился на горизонте – сначала один, затем второй, а затем ещё трое, их грязные корпуса были цвета высохшей кости. Знамёна из кожи свисали с оружейных рук. Отлитые из тёмного железа руны паутиной покрывали то, что осталось от геральдики.

– Мой сеньор, – сказала Акастия по воксу. Она смотрела на размытое изображение ауспика. – Нам нужно повернуть. Соларии нужно, чтобы мы оттянули врага на юг.

Карадок ответил хлёстким ударом нейронной команды. Она и “Элат” двинулись вперёд, навстречу натиску врага, навстречу вражеским рыцарям, навстречу славе, которую, по мнению Карадока, вселенная задолжала ему и никогда не давала.

– Мой сеньор, – с трудом повторила она. – Пожалуйста, нам нужно отступить.

Но было уже слишком поздно.

План был простым, логика охотника, применяемая на войне: сильно ударить по врагу и привлечь более крупную добычу, а затем отступить, чтобы настоящие убийцы сделали свою работу. Как только Карадок и рыцари Виронии вступили в бой, у них было несколько мгновений, чтобы начать отход, потому что первый из титанов Соларии бросится в середину врагов, словно копье, вонзённое в бок атакующего зверя. Таков был план и воля принцепса Абхани Люс Моганы. Он требовал мужества, отваги и риска, но ещё больше он требовал контроля.

“Пёс войны” Соларии бегом взобрался на дюну слева и прыгнул. Акастия почувствовала, как у неё перехватило дыхание от благоговения при виде этого зрелища. Ничто такого размера не должно двигаться с такой дикой грацией. Поршни сжались. Прозвучал зов боевых горнов.

Вражеские рыцари повернулись. Карадок, находившийся на полпути к ним, запнулся. Акастия почувствовала, что привязь на разуме и конечностях ослабела, и повела “Элата” в сторону.

“Пёс войны” Соларии видел их – видел их, даже когда прыгал с гребня дюны; видел их и знал, что они не на месте и прямо на траектории его прыжка. Он изогнулся, пытаясь развернуться. Рыцарь Карадока застыл. Акастия вложила в “Элата" максимальную мощность. “Оруженосец” ударил ногой “Мелию” с расстояния в полшага. Удар отбросил более крупного рыцаря назад и в сторону. Сила молота хлестнула по “Элату. Акастия почувствовала, как голова и зрение наполнились вращавшимся светом.

“Пёс войны” приземлился. Его повёрнутая левая нога опустилась под углом. Весь вес бога-машины пришёлся на поршневые соединения. Металл заскрежетал. Пустотные щиты заикнулись. Газ и жидкость вырвались из разбитых баллонов. Он боролся, пытаясь восстановить равновесие. Раздавленные им автоматы взорвались. Волна врагов обрушилась на него, движимая импульсом и самоубийственными протоколами убийства. Титан выстрелил, мегаболтеры прочертили вокруг него дикую дугу. Вражеские рыцари двинулись вперёд. Снаряды и лучи энергии взорвались на спине “Пса войны”, когда он попытался встать.

Акастия стряхнула с себя боль и ослепительный свет. Она навела прицел “Элата” на одного из вражеских рыцарей и активировала тепловое копьё. Луч яркого жара взорвался на активном ионном щите. Вражеский рыцарь переключил внимание, прицелившись в “Элата”.

В этот момент появился второй титан Соларии. Он пришёл из-за спины Акастии. Это была “Бестия эст”. От её шагов по склонам дюн посыпалась пыль. Снаряды “Вулкана” и ослепительный свет хлестнули по вражеским рыцарям. Один упал со взорванным ионным щитом и пробитым торсом. Остальные открыли ответный огонь, но “Бестия эст” уже сменила направление со скоростью порыва ветра.

Затем атаковал третий “Пёс войны” Соларии. Как и “Бестия эст” он двигался на полной скорости, стреляя, разрезая врагов, когда они попадали в его смертельную дугу. “Бестия эст” изменила направление, продолжая стрелять, разворачиваясь вокруг врага. Ещё один вражеский рыцарь разлетелся на куски, другой упал.

Акастия снова кружила, стреляя из стаббера и теплового копья, все мысли о экономии боеприпасов исчезли. Земля дрожала, рот наполнился привкусом железа.

Если посмотреть сверху, битва показалась бы спиралью: Карадок, “Оруженосцы” и “Пёс войны” Соларии в центре, окружённые толпой вражеских машин и пехоты; “Бестия эст” и её сестра “Пёс войны” снаружи, поворачивая по широким дугам, пока они пасли и убивали добычу. Всё закончилось меньше чем за две минуты.

Акастия наблюдала, как “Бестия эст” замедлила шаг и в последний раз выстрелила в пару продолжавших двигаться автоматов. Затем “Бестия эст” повернула оружие и посмотрела туда, где “Мелия” и рыцари Виронии расхаживали среди бойни. Последние вспышки восстанавливающегося пустотного щита осветили хищную морду титана. Сотрясающей землю поступью он направился к рыцарю Карадока.

Карадок, должно быть, передал Абхани что-то по личному вокс-каналу, но ответ принцепса прорычал по воксу всего подразделения:

– Я застрелю тебя и буду жить с любым протестом, который Виронии пожелают выразить за то, что послали дурака и труса на войну.

Ответа не последовало, но Акастия чувствовала гнев и стыд Карадока через нейронную привязь, мигреневое свечение перед глазами. Мгновение затянулось.

Орудия “Бестии эст" опустились, “Пёс войны” развернулся и побежал вприпрыжку через дюны.

– Нам нужно двигаться, пока вражеское наступление не прижало нас, – прорычала Абхани. – Следуйте за мной.

Акастия почувствовала, как в Карадоке закипает гнев, а затем и ярость, когда он пришпорил рыцаря вслед за “Псами войны”.

Линия Ахила, Меркурианская-Ликующая зона поражения

В центре Меркурианской стены открылись передовые двери. Расположенные на расстоянии десяти километров друг от друга, они уже открывались, чтобы пропустить титанов Игнатума, и теперь открылись снова, чтобы позволить выступить новорождённому легиону. Они шли в сформированных в силу необходимости манипулах. Там, где это было возможно, Коллегия объединяла машины и экипажи общего наследия, но в большинстве формаций, к которым они теперь принадлежали, руководствовались грубым прагматизмом. “Псы войны”, которые когда-то были из Гвардии Новой Звезды, шагали впереди “Разбойника”, ранее связанного с легио Амарант, и “Владыки войны”, некогда из Соларии. Все они по-прежнему носили цвета легионов, к которым когда-то принадлежали; не было времени даровать им цвета новорождённого легио Инвигилата, но на всех был его знак, либо нарисованный на геральдическом щите, либо просто выгравированный на бронированной коже: метавший молнии красный глаз в серебряном ореоле. Гневный, немигающий, святой в глазах машины и её бога.

Они шли и когда свет битвы коснулся сенсоров, их горны взревели. Статические помехи и скрап-код захлестнули системы, жужжа на расстоянии, словно облако насекомых. В амниотическом резервуаре Эша Ани Могана слышала, как её принцепсы вызывают и отвечают вокс- и информационными командами, выстраиваясь вдоль линии стены. Переговоры были искажёнными, велись на базовом имперском боевом жаргоне, а не на диалекте и кодовых шифрах дюжины отдельных легионов, из которых они происходили. Перед ними лежала линия Ахила – кордон блокгаузов, протянувшийся на пятнадцать километров от подножия стены. За этим местом зона поражения горела и вспыхивала светом битвы. Эша Ани Могана отметила обновление тактических инфоканалов, отображавшее известную картину боевой сферы в реальном времени в духе “Люксор Инвиктории”. Связи с принцепсом Максимусом Кидоном были активными, но нечёткими – ничто в боевой сфере не могло не быть затронуто энтропийными сбоями. Здесь всё умирало, либо быстро, либо в медленные секунды падавшего песка и разлагавшегося металла. Ничто не могло остаться здесь целым. Она была уверена в этом.

Вдалеке она увидела скопление коммуникационных маркеров, мерцавших глубоко в боевых порядках. Они быстро двигались, следуя по пути охотника. На секунду она заколебалась. У неё не было ни времени, ни возможности связаться с дочерью после провозглашения Веторель и странного рождения легио Инвигилата. В её сознании запищали командные запросы. Она хранила молчание, а затем включила дальнюю вокс-связь. Вокруг неё “Люксор Инвиктория” зашагал к линии фронта. Связь зашипела.

– Достопочтенный великий магистр. – Отозвался эхом голос Абхани, меняясь от далёкого к близкому. Эша Ани долго не отвечала. Она внезапно почувствовала тишину в амниотическом резервуаре, нарушаемую только толчками её машины, двигавшейся вперёд.

– Привет, дочка, – наконец сказала она.

Остаточные дюны, Меркурианская-Ликующая зона поражения

Абхани услышала машинное подобие голоса матери и моргнула. Она сглотнула пересохшим горлом. В этих словах было что-то такое, что пробивалось сквозь холодные модуляции искусственной речи матери. За иллюминаторами “Бестии эст” земля проходила шаг за шагом.

– Какова ваша воля? – наконец сказала она.

– Только поговорить с тобой, – пришёл ответ.

– Легион выступил?

– Я выступила, – последовал ответ, и звук оборвался. Затем мать рассказала ей. Всего несколько слов, никаких уточнений, просто прямая передача информации, которая погрузилась в неё холодно, словно безмолвная сталь. Она почувствовала, как откликнулась “Бестия эст”. Данные очистились, стали отдалёнными. Огонь реактора превратился в ледяной холод. Она подумала о сёстрах и их машинах, погибших на Бета Гармоне. Она подумала о титанах и экипажах, по-прежнему там, среди звёзд, возможно, всё ещё живых, возможно, всё ещё охотящихся. Она подумала о машинах, которые теперь выступили с матерью, машинах, которые выступили под новым именем, больше не Имперские Охотники. Вся честь, наследие и потери бабушки, доставшиеся от Имперских Охотников через завоевания и гражданскую войну. Она подумала о матери, и ей показалось, что она услышала сбой в машинном голосе, когда та снова заговорила.

– Теперь ты – Солария, Абхани Люс, – сказала мать. – Ты – это все мы.

– Легион превыше всего, – ответила она и почувствовала, как эти слова, произносимые так часто, но никогда по-настоящему не понятые, следуют за ней.

– Удачной охоты, дочка, – сказала мать. Помехи заполнили связь, шумя в тишине. Затем связь оборвалась, и “Бестия эст” побежала в котёл войны, в то время как перед стеной “Люксор Инвиктория” двинулась вперёд со своими новыми сородичами к машинам Голов Смерти, падавшей молнии и обрывкам реальности.

– Принцепс. – Голос модератуса нарушил воцарившуюся тишину. Она моргнула, мысли вернулись издалека в настоящее. – Я получаю множественные сигналы впереди, максимальная дальность.

Абхани почувствовала, как дрогнул голос модератуса, и ощутила, как пустотные щиты “Бестии эст” искрятся и перезапускаются, ощетинившись, как у гончей. Она посмотрела вперёд, но там были только клубы дыма и вспышки взрывов. Ауспик выдал ответный сигнал, высота тона возросла. Туман на секунду расступился, и там, вдалеке, она увидела то, что шло навстречу защитникам.

Меркурианская-Ликующая зона поражения

Первыми шли мертвецы, сотни титанов, извлечённые из могил машин по всей галактике. За ними шли великие манипулы Мортис, а с ними и боги-машины, которые теперь стали оболочками для демонов отчаяния, распада и смерти. Сотни машин в цветах Голов Смерти, давили на легио Игнатум, а другие силы подбирались к стенам. Зона поражения стала котлом огня, в котором пузырилось пламя колдовства и свет варпа. Но враг не достиг стен, и последние шаги под прицелом настенных орудий были остановлены красными, жёлтыми и чёрными титанами Огненных Ос, мерзкими машинами ордо Синистер и разноцветным легио Инвигилата. Достаточно, чтобы продержаться. Достаточно, чтобы убить жнецов Мортис, даже если цена будет абсолютной.

Но сила Голов Смерти и воля Гора подготовили их к этому последнему акту неповиновения. За основной волной наступления шли машины, созданные только для одной цели – сокрушать других титанов и уничтожать крепости. Только “Императоры” были больше по размерам и разрушительной силе, но эти машины имели особое назначение и инструменты для его выполнения. Генераторы пустотных щитов протянулись вдоль их спин в таком количестве, что этого было достаточно для защиты военного корабля. Питаемые цепочками реакторов, которые работали в постоянном цикле и восстанавливали целостность щита, не забирая энергию у оружия. И какое у них было оружие. Ярусы батарей и кластеры истреблявшей титанов артиллерии, орудий, которые могли сметать целые армии. Они не выступили в битву в Великом крестовом походе, Механикум придержали секреты их создания и мощь, возможно, из-за страха, возможно, как угрозу, ревнивое накопительство, терпимое Империумом. Названия их типов и моделей произносились только на машинном коде, изуродованном шифре, в котором содержалось ядро их цели и божественности. Теперь, когда они выступили на войну, они несли имя на языках тех, кто не был благословлён знанием машины. Их назвали титанами “Магистр войны”, в честь того, кто создал эту новую эру.

Они шли вместе, единой группой, каждая машина находилась не более чем в сотне метров от другой, реакторы светились синхронно, пустотные щиты слились в единый саван, искрившийся от ударов осколков. Тройки рыцарей и стаи “Псов войны” кружили вокруг них, как мелкие рыбёшки вокруг косяка чудовищ. Они шли неторопливо, их поступь была медленным отсчётом неизбежности.

Расстояние от стены до врага: 24 километра.

ДВАДЦАТЬ

Клятва

Всё, что мы надеялись никогда не потерять

Благочестивый к другому вероучению

Чернокаменная, Санктум Империалис Палатин

– Готовы? – спросила Мауэр, когда вошла в камеру. Киилер бросила взгляд на Зиндерманна.

Они посмотрели друг другу в глаза, а затем Киилер кивнула.

– Мы выйдем отсюда втроём, – сказала Мауэр. – Как только выберемся из крепости, мы пересядем в автомобильный конвой. Он доставит нас к контрольно-пропускному пункту на перекрёстке зоны Ганимеда.

– Вы полагаете, что именно там всё произойдёт? – спросил Зиндерманн.

Мауэр покачала головой:

– Если они захотят её остановить, они ударят по нам там. Если это случится, вы знаете про непредвиденные обстоятельства – вы исчезнете в тот момент, когда всё начнётся. Мы можем выйти за пределы контрольно-пропускного пункта всей группой, но переменные растут и не в лучшую сторону – слишком много углов, слишком много людей. – Мауэр вздохнула и посмотрела на них обоих: Зиндерманна, его старое открытое лицо, проницательные глаза; Киилер, изучавшую листы пергамента в руках Зиндерманна. – В случае непредвиденных обстоятельств вы выходите из машины и двигаетесь к третьему зданию слева. Там есть дверь, которая обычно закрыта. Постучите четыре раза, и она откроется. Альборн будет там. Дальше делайте в точности то, что он говорит и когда он это говорит.

– С конрой-капитаном Альборном можно по-другому? – легкомысленно сказал Зиндерманн, но выражение его лица было серьёзным. – Похоже, у вас есть основания полагать, что покушение вероятно.

Мауэр пожала плечами.

– Если силы внутри или вне имперской иерархии собираются предпринять попытку убить или захватить мамзель Киилер, то место и время, близкие к её освобождению, выглядят вполне вероятными для этого.

– Меньше пространства для поиска и “бутылочных горлышек”, через которые придётся проходить – я ценю вашу тщательность, боэтарх, но детали первых брифингов довольно свежи. Я предполагаю, что никто из нас не будет знать, куда конрой-капитан Альборн поведёт нас?

– С этого момента информация должна быть сегментирована, – сказала Мауэр.

Мауэр заметила, что старик перекатывает автоперо между пальцами правой руки. Она провела с Зиндерманном достаточно времени, чтобы знать, что он не склонен к немотивированному волнению.

– Нервничаете? – спросила она. Он взглянул на неё, и слабый призрак улыбки промелькнул в морщинах его лица.

– Конечно, – сказал он. – Ставки довольно высоки, вам не кажется?

Она почувствовала, как дрогнули губы.

– Справедливое замечание, – ответила она и посмотрела на Киилер. Женщина оглянулась на Мауэр, лицо её было спокойным, взгляд уверенным. Мауэр чуть не вздрогнула. Это было всё равно что заглянуть в самое сердце циклона, тихого и спокойного, но окружённого бурей. На секунду она задумалась, что же они приводят в движение.

– Всё будет так, как должно быть, боэтарх, – сказала Киилер; затем она посмотрела на Зиндерманна и протянула руку. – Ручку, Кирилл. Пришло время мне сказать свою ложь.

Зиндерманн поднял автоперо и пачку пергаментов, с каждого листа свисала тяжёлая восковая печать ордена Испрашивающих.

Перо царапнуло в тишине.

– Готово, – сказала Киилер. – Дело сделано.

Зиндерманн выглядел так, словно собирался что-то сказать, а затем закрыл рот и склонил голову. Киилер протянула руку и коснулась лица старика. Он посмотрел на неё. Мауэр увидела, как грустная улыбка промелькнула на лице Киилер.

Затем она встала и повернулась к Мауэр. – Идём.

Улей Хатай-Антакья, Восточно-финикийские пустоши

Мраморное лицо улыбнулось Оллу игольчатыми зубами. Глаза-сферы встретились с его взглядом. Он больше ничего не видел, но у него возник образ когтистых пальцев, изгибов и чешуи.

– Я ждала, Олланий.

Он услышал голос, и это был тот же самый голос, который он слышал над волнами Эгейского моря и который увлекал экипажи кораблей в полуночную тьму под волнами. Он знал, что никогда больше не захочет никуда идти, никогда не захочет уйти и что это ему и ненужно. Он превратится в камень, как и все остальные, и будет жить в совершенстве. Разве это не всё, чего он всегда хотел – не играть никакой роли, просто стоять, принадлежать и быть?

Статуи кружились и завывали, из теней под деревьями выходили фигуры, буйство красок на доспехах заставляло их струиться и мерцать. Космические десантники, выкрашенные в оранжевый и лиловый, малиновый и лаймовый, медный и изумрудный цвета. Сморщенные, покрытые янтарём головы качались на серебряных цепях. Выпуклое оружие засвистело, когда они прицелились. В воздухе пахло фекалиями и розами.

Ловушка, конечно это была ловушка – он знал это; но он задумался, как давно они шагнули в неё. Там, в туннеле, когда они прибыли, и он услышал призыв Джона о помощи? Раньше? На Калте, когда Рейн потерял жену и впервые услышал песню сирен? И вот теперь они здесь, глубоко в Лабиринте со зверем и без нити, по которой можно вернуться. Время было не таким, как думали люди, Олл знал это лучше многих. Ложные боги варпа видели его истинным. То, что было и что будет, вечно присутствовало для них. Не было никакого парадокса в том, что они много лет назад поставили Рейна на его пути, чтобы теперь он стал приманкой.

Статуя над Оллом – которая не являлась женой Рейна и никогда ею не была – склонилась к нему, светившиеся мраморные конечности разведены в стороны, на лице широкая улыбка.

Вспышка лазерного огня попала ей в верхнюю часть черепа и снесла макушку. Она выгнулась назад. Каменные осколки и чёрно-багровый ихор пронеслись в воздухе. Рейн завизжал. Олл вздрогнул. Новая вспышка лазерного огня, но на этот раз статуя уклонилась.

– Нив! – воскликнул Рейн. Он развернулся с пистолетом в руке и прицелился в вышедших из-за деревьев Джона и Кейт. Олл встал и врезался в мальчика. Пистолет Рейна выстрелил. Лазерный луч попал в статую мужчины, несущего чашу с красной жидкостью. Кончик подбородка статуи оторвался в брызгах крови, и каменный мужчина закричал. Олл скорее почувствовал, чем услышал это. Они с Рейном боролись на земле. Пистолет по-прежнему был у мальчика. Ружьё Олла запуталось в ремне, когда он попытался обхватить мальчика руками и ногами, пытаясь удержать и прижать.

Истекающая кровью статуя мужчины с чашей снова закричала, извиваясь, ноги оторвались от постамента в брызгах крови и костей. Руки в плечах отломились от чаши. Полилась красная жидкость.

От статуй донеслась какофония криков. Олл почувствовал, как что-то лопнуло у него в носу. Он ощущал запах меди и привкус железа. Джон и Кейт пошатнулись, словно пьяные, опустив оружие. Ещё больше статуй сорвались с постаментов. Некоторые оставляли части конечностей и окровавленные куски плоти внутри разбитых каменных оболочек.

– Нив! – кричал Рейн. – Он убил Нив!

Но Джон не убил то, что Рейн считал своей потерянной любовью. Не убил даже наполовину. Оно появилось в поле зрения. Оно по-прежнему было в крови, но теперь сбросило кожу из ложного камня. Переливавшиеся волосы рассыпались вокруг головы, как будто плавали в воде. Оно было выше, намного выше, его конечности превратились в изогнутые когти, над изгибавшимися мышцами поблёскивала жемчужно-белая чешуя. Оно смеялось, но звук, исходивший из его рта, был цветным и имел форму, огромный поток вибрировавшего красного и неоново-зелёного резонанса. Оно двигалось быстро, но почему-то одновременно медленно, увеличиваясь по мере движения, удлиняясь, тени вращавшихся рук формировали новые руки, голова удлинялась, превращаясь в морду, складки кожи разворачивались в разливы шёлка. Олл посмотрел на него и почувствовал, как его пронзила вспышка чистого ужаса. Он хотел бежать или ждать, но также хотел, чтобы оно дотянулось до него. Он хотел, чтобы оно говорило с ним и только с ним. Он хотел воткнуть нож себе в ухо, чтобы больше не слышать и думать, чтобы ему не пришлось находиться во вселенной, где существовала подобная тварь. Оно было обещанием всего, что было потеряно и не могло быть возвращено, и оно улыбнулось ему и протянуло руку с когтями из чёрного стекла.

Олланий, сказало оно. Олланий… Благочестивый Олланий, недолгий магистр войны, первый из тех, кто не умер. Олланий, ты дома… Не нужно бежать. Не нужно плыть дальше…

Копьё лазерного огня устремилось в демона и превратилось в насекомых с горящими крыльями, прежде чем смогло коснуться его кожи. Кэтт стреляла в него, Джон пытался оттащить её назад. Существо даже не взглянуло на них, но задрожало и в воздухе прокатилась ударная волна. Кэтт и Джон отлетели назад, словно подхваченные штормом листья.

Изображение демона ослепляло, когда он потянулся к Оллу.

‘–’

Кровь брызнула с губ Джона, когда он произнёс не-слово. Оно украло из воздуха цвет и звук. Сиявший демон пошатнулся и упал, на мгновение превратившись во что-то серое, истощённое и уродливое.

– Нет... – Олл пытался что-то сказать, переворачиваясь, с кровоточащими ушами. – Нет, Джон! Не надо!

Слова превратились в шипение, когда слетели с его губ. Он видел Джона Грамматика на коленях, кровь текла по его лицу. На щеках открылись раны. Вены под кожей стали чёрными, выпуклыми. Кровь и сломанные зубы посыпались у него изо рта. Кэтт согнулась, зажав уши руками, её неудержимо рвало. Не-слово, которое произнёс Джон, которое он выучил из воспоминаний Олла о башне, висело над его головой синестетическим ореолом зазубренного жёлтого и неоново-фиолетового цвета.

Демон снова начал вставать. С него посыпался пепел. Под его рыхлой серой кожей перекатывались мышцы. Лицо было разбито, с потрескавшимися чертами и чёрными гнилыми зубами. Он взревел, и звук завибрировал в воздухе чёрным конусом. Мраморные плиты разлетелись вдребезги. Он рванулся вперёд, из раздвоенных лап вырывалось пламя. Бейл Рейн вскочил на ноги, выкрикивая поток красной агонии. Его глаза были широко раскрыты. Слёзы текли по щекам. В ту секунду Олл задумался, увидел ли Рейн демона в истинном обличье, или ложная надежда по-прежнему цеплялась за его зрение. Коготь демона был коротким размытым пятном, заиканием во времени, настолько быстрым, что казалось, что пронеслась тень.

Рейн мгновение стоял. Затем его туловище распахнулось. Хлынула кровь. Рейн рухнул, половинки рассечённого тела упали. Олл вскрикнул, когда голова мальчика ударилась о землю, рот и глаза всё ещё были открыты.

Импульс пронзительного звука прорезал воздух и взорвался, образовав рябь синего и фиолетового цвета. Извивавшиеся статуи разлетелись на куски камня, плоти и костей. Волны ультразвукового давления сотрясли кости Олла. Раскрашенные космические десантники наступали, целясь из хромированного оружия.

Демон свернулся кольцом. Заколдованные мышцы напряглись под пронизанной венами кожей. Он ссутулился, собираясь прыгнуть вперёд. Луч алой энергии ударил его в бок. Ложная плоть превратилась в пепел. Он взревел в гневе и полной тишине. Олл наполовину встал, когда ударил второй луч. Субстанция демона втянулась обратно, когда луч пронзил его насквозь. Олл обернулся и увидел размытую фигуру в серой броне, бежавшую через сад разбитых статуй. Лидва выпустил ещё один импульс из пистолета-серпента, прижал его к бедру и вытащил из-за спины оружие с ребристым стволом. Из дула вырвался язычок пламени. Снаряды попали в демона и взорвались белыми вспышками звёзд. Джон стоял, дрожа. Демон прыгнул к Оллу, белое пламя стекало с него, словно отражавшие полуденное солнце капли дождя.

– …! – крикнул Джон Грамматик.

Фраза энунции прорвала свет. Спектры перевернулись. Кровь заблестела зелёным. Тени ярко вспыхнули. Небо над головой превратилось в чёрную пустоту.

Олл видел, как демон распался. Плоть свернулась в клубки пепла, которые упали вверх. Очертания растворились в размытом меловом пятне. Он почувствовал привкус соли и более приятный запах озона. Ему показалось, что он увидел, как рот твари открылся, собираясь закричать. Затем её просто не стало. Пылинки пепла, камня и капли крови повисли в воздухе. Олл дрожал. Пот струился по коже, кровь текла из ушей и уголков глаз. Он ощущал, что слова Джона из не-мира по-прежнему отдаются эхом за пределами слышимости, ангел, призванный и посланный, чтобы положить конец существованию, звук башни, падавшей под ударом молнии.

Раздался удар грома. Ослепительный свет, обесцветивший зрение. С рёвом вернулся звук.

И он приподнялся, рука нащупала ружьё.

“Солдата создают две вещи, – сказал он однажды Рейну много лет назад, когда мальчик последовал за ним через лабиринт времени и злоключений на Терру. – Первая, это способность сделать что-то чертовски глупое, не зная почему, а вторая, отпустить свою жизнь, прежде чем ты отпустишь оружие”.

Рейн лежал на земле. Лившаяся из него кровь начала пузыриться и гореть в насыщенном магией воздухе. Олл приподнял голову мальчика, призывая бог знает какую помощь от любого, кто мог услышать.

На него упала тень. Серая, массивная, сжимавшая оружие, которое выдыхало огонь в Детей Императора, по-прежнему выходивших из подлеска.

– Вы должны оставить его, сэр, – проревел Лидва, останавливаясь, чтобы перезарядить оружие за то время, которое потребовалось, чтобы вздохнуть. Дрожащий крик пронзил серого космического десантника. Слои керамита разлетелись в пыль. Лидва вздрогнул, затем выстрелил в ответ. Воин в серебряно-аметистовых доспехах упал, его голова превратилась в шар белого пламени. – Сейчас.

В этот момент Олл увидел Зибеса. Подёнщик серьёзно отстал от Лидва, но вёл огонь на бегу, пригибаясь среди каменных постаментов и поваленных деревьев, чтобы выпустить поток выстрелов вдаль. С ним был Графт, который с лязгом продвигался вперёд, поддерживая серолицего Кранка. Ветеран вытащил пистолет и стрелял, прикрывая Зибеса, в то время как тот побежал к Лидва и Оллу.

Зибес упал рядом с Оллом, прицелился вдаль и выстрелил.

Мгновение спустя Графт с лязгом нырнул в укрытие.

– Двигайся, Олл, – крикнул Зибес и махнул рукой в сторону центра купола и вращавшегося посередине бассейна. – Туда, это единственный путь, с которого ублюдки не идут. Бери остальных и двигайся!

Зибес, обидчивый Зибес, не такой умный и одарённый, как Кэтт, не такой ребёнок, как Рейн. Человек, который никогда не хотел быть солдатом, который никогда не записывался воевать, которого тащили Олл и остальные. Теперь кричит, теперь он здесь, как и все остальные, готовый умереть только потому, что Олл сделал плохой выбор. Как и все остальные, как и все экипажи и подразделения, частью которых он был, – все они были чертовски преданы тому, кого на самом деле не знали.

Он встал и повернулся, собираясь бежать к Джону. Псайкер лежал на земле. Его окружал широкий круг из разбитых плит. Кожа на лице покрылась волдырями и почернела. Губы почти сгорели дотла. Однако глаза были открыты. Широко распахнуты. Он ахнул и попытался пошевелиться. Его руки были вывернуты, как будто кости внутри раздробились. Кэтт пыталась поднять его. Кровь покрывала её лицо и руки. Олл схватил Джона под другую руку.

– Тебе не следовало этого делать, – прорычал Олл. – Тебе не следовало говорить на энунции.

Джон Грамматик ухмыльнулся сквозь кровавую маску.

– Возможно, ты прав, – прошипел он. – В следующий раз твоя очередь.

Коса звука пронеслась по куполу на высоте головы. Камень и дерево превратились в кашу и пыль. Олл посмотрел на Кэтт и кивнул. Они побежали, пригибаясь, Джон Грамматик висел между ними, задыхаясь от кровавой пены. За ними следовали Зибес, Графт и Кранк. Олл слышал грохот ружья Лидва.

Они дошли до конца ряда статуй. Олл видел путь сквозь искорёженные деревья, видел свет, мерцавший на воде в водовороте в центре купола. Краем глаза он уловил отблеск цвета и повернулся. Космические десантники в разноцветной броне приближались. Легионер в раздутых хромированных доспехах неуклюже остановился. Звук дрожал вокруг него, воздух вспыхивал невероятными цветами. Трубы выгибались дугой над его спиной. Рот казался туннелем в голове. Сдвоенное оружие свисало с его рук, энергетические каналы дрожали, когда вдыхали перед выстрелом.

Олл открыл рот, собираясь закричать, и начал тянуть Кэтт и Джона вниз.

Вниз и вниз... мимо реки, которая отделяет живых от мёртвых.

У меня есть для тебя монета, паромщик...

Возьмёшь ли ты её у меня?

Женщина в красных лохмотьях встала перед ними. Она была высокой, очень высокой. Красная вуаль скрывала глаза, с крючков на губах и подбородке свисали фаланги пальцев. Её губы улыбались.

Огромный силуэт заслонил её. Он двигался быстро, слишком быстро для чего-то такого размера. Вздымавшаяся ткань окружала его, словно разноцветный дым. Посеребрённые пластины брони блестели под вытянутым шлемом. Космический десантник или что-то в этом роде. Он поднял болтер. Глаза Олла встретились с чёрным кругом ствола.

– Вниз, – прорычал он за мгновение до того, как выстрелил.

Санктум Империалис Палатин

Когда Мауэр оказалась во внутреннем дворе, двигатели машин уже работали. Солдаты в красной броне и серебряных визорах командного подразделения префекта стояли возле каждого транспорта с оружием наготове и внимательно оглядывались по сторонам. В руке у Мауэр был пистолет. Вокс-бусинка в ухе щёлкнула и загудела кодовыми фразами. Зиндерманн и Киилер шли мерцавшими пятнами слева и справа от неё. Оба носили маскировочные плащи, которые разбивали их образ на вещи без чёткой глубины, размера или цвета. Они направились в левый автомобиль. Все здания были пусты, и она послала людей, которым доверяла, проверить их.

Люди, которым она доверяла…

“Не доверяй никому, возможно, это более мудрое правило...”

Её взгляд вернулся к пустым глазницам окон. Вверху на фоне неба сверкнула обшивка пустотного щита.

Она слышала биение сердца в ушах.

Автомобили выбрасывали в воздух выхлопные газы. Установленные на крышах пушки подёргивались. Шёл дождь, взрываясь серебром в собиравшейся на каменных плитах воде.

Здесь и сейчас; это было самое подходящее время. Если кто-то предал их, они ударят сейчас.

Красные солдаты двигались, пересекая площадь. Садились в транспорты. Она подошла к их автомобилю. Двери были открыты. Сольша посмотрел на неё с водительского сиденья, подняв визор. Он кивнул.

– Садитесь, – прошипела она Зиндерманну и Киилер.

Они двинулись к дверям. Капли дождя размазывались там, где попадали на маскировочные плащи.

Эскорт увеличил обороты двигателей машин.

Она повернулась, чтобы посмотреть на здания. Призраки заплясали по спине.

Новая вспышка в небе над головой.

Она плюхнулась на сиденье рядом с Сольшей. Дверь с лязгом закрылась.

– Поехали, – сказала она. Двигатель чихнул, а затем рванул вперёд. Ускорение вдавило Мауэр в кресло. Машина перед ними уже выехала со двора. Эскорт размыто пронёсся мимо. Они выехали на улицу, и автомобиль набрал скорость. Мимо мелькали фасады зданий. Больше на улице никого не было.

– Доклад, – сказала она.

– На ауспике чисто, – ответил Сольша, его голос был железно спокоен. На приборной панели автомобиля замигали огоньки. – Время до перекрёстка, четыре минуты.

Мауэр прикрепила пистолет к приборной панели и вытащила лазерный карабин из-под сидения. Дождь взрывался и скатывался по бронированному стеклу.

– Контакты, – зажужжала вокс-бусинка. – Приближаются с запада. Я насчитал троих.

– Визуальное подтверждение? – переспросила Мауэр.

– Никак нет, – сказал Сольша, – но они считываются как военные.

– Здесь всё военное, – пробормотала Мауэр. Она выглянула в узкую щель в двери. Высоко вверху сверкнула молния.

Мауэр кивнула, не сводя глаз с промокшего мрака за окнами.

– Они пересекутся с нами сразу после того, как мы достигнем контрольно-пропускного пункта.

– Проблемы? – спросил Зиндерманн из заднего отсека.

– Просто будьте готовы двигаться, когда мы доберёмся до контрольно-пропускного пункта, – ответила она.

Улица сужалась. Эскорт придвинулся ближе. Вода дугами поднималась из-под задних колёс. Впереди утёсом возвышались здания. Дорога поворачивала влево, огибая сорокаметровую статую одного из погибших генералов Императора.

На приборной панели замигала лампочка.

– Там кто-то есть, – сказал Сольша ровным голосом. Он переключился на вокс. – Мы подъезжаем к контрольно-пропускному пункту. Сейчас впереди нас одна машина. Всем подразделениям приготовиться.

– Готовы? – сказала она размытым фигурам Зиндерманна и Киилер. – В любом случае вы следуете плану, верно?

– Поняли и готовы, – сказал Зиндерманн.

Они свернули за угол, вода брызгала вверх, двигатели рычали. Мауэр увидела в пятистах метрах впереди контрольно-пропускной пункт – орудийные башни и солдат в промокших от дождя шинелях. Улица была достаточно широкой, чтобы могли проехать две машины. Освещённое молниями небо было узкой щелью наверху. Прямо перед ними ехал грузовик, ехал быстро, но тормозил. Трафареты ополчения покрывали его борта.

– Контакты сзади, – раздался голос по воксу. Три машины свернули на улицу позади них. Прямоугольные силуэты в серых и зелёных тонах. – Быстро приближаются.

– Приготовьтесь, – сказала Мауэр.

Грузовик впереди занесло, когда он затормозил. Одна из задних дверей хлопнула. Грузовые сегменты на прицепе сдвинулись. Он снова затормозил.

– Дерьмо! – воскликнул Сольша.

Грузовик развернулся поперёк дороги. Там были фигуры, бежавшие рядом с орудийными башнями контрольно-пропускного пункта. Колёса и гусеницы грузовика заблокировались, а затем с визгом раскрутились на полную мощность. Он врезался в орудийную башню и ворота. Камнебетон взорвался.

Крики, бегущие ноги, направленные орудийные стволы.

Машина сопровождения позади них дала задний ход. Эскорт широко рассредоточился.

Охранники на контрольно-пропускном пункте кричали. Дождь был завесой из серебряных осколков.

Мауэр прижала приклад карабина к плечу.

– Выходим, – сказала она, открывая дверь и распахивая её. – Пора.

– Три контакта сзади по-прежнему быстро приближаются, – сказал Сольша.

– Началось, – сказала она. – Всем подразделениям атаковать контакт.

Мауэр шагнула на улицу. Киилер и Зиндерманн следовали за ней попятам. Рёв двигателей перекрывал шум дождя. Фигуры выходили из кабины грузовика. Охранник возле разрушенных ворот кричал, наполовину подняв оружие. Мауэр увидела автоган в руках одного из водителей грузовика. Охранник этого не видел и продолжал кричать, когда очередь поразила его в лицо и грудь.

Мауэр выстрелила. Пуля попала водителю грузовика в плечо, когда он поворачивался, и отшвырнула назад.

Пушки на замыкавшем конвой автомобиле открыли огонь. Затем раздался грохот металла о металл, когда что-то врезалось в хвостовую машину.

Бегущие ноги, крики. Сквозь дождь донеслись выстрелы.

– Идём! – крикнула она.

Три фигуры вышли из дождя с поднятым оружием. Она увидела тёмные шлемы, дыхательные маски, инфракрасные очки. Она выстрелила. Попала в ведущую фигуру. Пушка автомобиля взревела. Фигуры разбежались.

Сольша резко дал задний ход. Машина взбрыкнула и развернулась. Дальше по дороге заговорила пушка. Тяжёлые снаряды врезались в раму автомобиля. Затем головная машина взлетела в воздух с глухим раскатистым грохотом. Взрывная волна подняла Мауэр и швырнула на землю. В ушах звенело. Во рту появилась кровь. Цвета кружились перед глазами.

Всё катилось к чёрту, всё катилось к чёрту так быстро, как она и боялась. Она не знала, где Киилер и Зиндерманн, но она предвидела, что это может произойти, планировала это. Всё, что нужно было сделать Киилер и Зиндерманну, – это следовать плану.

Что-то просвистело в воздухе над головой. Мауэр заставила себя подняться. Горящий прометий растекался по танцующим лужам. Угловатый штурмовой корабль летел низко, его двигатели превращали капли дождя в туман. Завращались многоствольные пушки. Снаряды вонзились в автомобиль позади неё. Она пригнулась за мгновение до того, как взорвались топливо и боеприпасы. Штурмовик скользнул вбок, открывая огонь поперёк дороги. В него полетели лазерные разряды и снаряды.

– Нас окружили со всех сторон! – крикнул Сольша из автомобиля, затем отстегнул ремни безопасности и выпрыгнул в открытую дверь. Штурмовой корабль приближался, взгляд его пушки был направлен на них. Огонь вёлся с орудийных башен на воротах контрольно-пропускного пункта, с разбитого грузовика, со стороны солдат Мауэр, когда они стреляли в ответ.

– Откуда взялся штурмовик? – крикнул Сольша рядом с ней.

Жужжащий рёв его пушки замер, как у огнедышащего зверя, переводившего дыхание.

– Двигайся, – крикнула Мауэр и побежала. Со штурмовика протянулся язык огня. Снаряды попали в автомобиль. Бронестекло и металл деформировались. Мауэр мчалась к разбитому грузовику и воротам контрольно-пропускного пункта.

На секунду, в мгновение между пушечным огнём, она задалась вопросом, как всё могло пойти настолько плохо.

– Всем подразделениям, прорывайтесь и выходите из боя, – крикнула она в вокс.

Их автомобиль исказился, смявшись, как бумага в сжатом кулаке.

Из дождя рядом с грузовиком появился силуэт. Мауэр показалось, что она увидела серый рабочий комбинезон в жёлтую и чёрную полоску, и ствол автогана. Она выстрелила. Две очереди попали в живот и грудь. Он отшатнулся, споткнулся, перекатился, затем попытался подняться. Она увидела бронежилет под разорванным комбинезоном за секунду до того, как очередь лазерного огня поразила мужчину в голову. Верхняя часть черепа разлетелась на куски.

– Спасибо, – сказала она Сольше, когда они нырнули за переднее колесо грузовика.

Она посмотрела вверх, внезапно осознав, что дышит сквозь зубы. Штурмовой корабль. Тот, кто выступил против них, мобилизовал штурмовой корабль внутри Санктум Империалис. Это говорило о силе и безрассудстве, превосходивших то, что она ожидала. Это должно было стать проблемой. Впрочем, Киилер, скорее всего, сбежала и на свободе, и только это имело значение. Теперь всё, что ей нужно делать – это попытаться жить настоящим.

– ...Боэтарх... – Голос зашипел из вокс-бусинки в ухе. Вверху приближался штурмовик. Мауэр вдруг стало холодно. Это был голос Альборна.

– Альборн, – ответила она, перекрикивая шум. – Что случилось? Где Киилер?

– Она... – Его голос прервался.

Затем она увидела Зиндерманна, пошатавшегося под дождём, маскировочный плащ был наполовину сорван, кровь покрывала видимую часть его лица. Мауэр побежала. Она добралась до старика за секунду до того, как поток лазерного огня пронёсся по улице. Они упали на землю. Сольша выпустил очередь в темноту. Мауэр подняла Зиндерманна и потащила его, переходя на неровный бег.

– Где она? – крикнула она. – Что произошло?

– Кто-то... – выдохнул Зиндерманн; по его лицу потекла свежая кровь. – Кто-то ждал… Ждал нас. Почти добрался до нас… Эуфратия... она… она сбежала.

– Куда?

– Я не… Я не видел, в какую сторону она побежала.

– Кто ждал вас?

– О, дерьмо! – воскликнул Сольша. Мауэр резко вскинула голову, когда над крышами зданий появился новый корабль. У неё была секунда, чтобы разглядеть очертания “Штормового орла”, прежде чем с его фюзеляжа сорвались ракеты. У штурмовика было достаточно времени, чтобы дёрнуться в воздухе, прежде чем он превратился в огненный шар. Штурмовая рампа “Штормового орла” была открыта. Мауэр увидела гиганта в доспехах, стоявшего на её краю. Корабль накренился, а затем затормозил под визг двигателей. Фигура спрыгнула. Инстинкты Мауэр кричали ей бежать, убраться как можно дальше. Даже если бы она послушала, на это не было времени.

Бронированный гигант врезался в остатки автомобиля и раздавил его крышу. Глаза светились красным на безликом шлеме. Мауэр на мгновение встретилась с ним взглядом. Шум дождя и выстрелы, казалось, стихли. Всё было заключено в этом красном взгляде – целая жизнь войны и обещание единственного дара, который мог дать его вид. Вспышка лазерного огня ударила в плечо космического десантника. Он не дрогнул, а выпрямился и начал убивать.

Южный Мармакс

Кацухиро смотрел, как умирает ангел. Баэрон пытался встать. Остатки его доспехов были испачканы кровью, более яркой, чем грязь и потемневший от сажи керамит. Рваная дыра пробила левую сторону его груди и броню, плоть, кости. Рана… Это была не рана. Подобное повреждение не подходило под это слово. Подходило до последней волны. Сейчас… сейчас стало ещё хуже. Кацухиро наблюдал, как ангел пытается пошевелиться. Он не знал, что делать. Баэрон наполовину провалился сквозь остатки стрелковой стены, сжимая нож в оставшейся руке. Он продолжал пытаться подняться. Части его брони продолжали подёргиваться, как будто пытались усилить неуверенное движение. Атака прекратилась, стрельба стихла, оставив тишину для булькавшего дыхания ангела.

Кацухиро не знал, что делать. Вид этого, вид Баэрона, красного теперь только от собственной крови, парализовал его.

– Лорд, – произнёс он.

– Тише, – прошипела Стина рядом с ним. Она обхватила голову руками. Остальные… он не знал, кем или откуда были другие солдаты за стрелковой стеной, живые тела, покрытые грязью, кровью и пылью. Их униформа и знаки отличия исчезли: офицер, высокородный, вник или ветеран-профессионал, всё это исчезло. Был только тот факт, что они находились здесь, в этом маленьком кусочке мира, окружённые серым дымом и жёлтым туманом, наблюдая, как один из воинов-полубогов Императора испускает последний вздох. “Просто дай ему умереть”, – сказала Стина, и Кацухиро не был уверен, была ли это мольба к нему или ко вселенной.

Баэрон снова вздрогнул. Свежее красное засочилось из трещин. Кацухиро не видел его после последней атаки, после того, как они отступили и нашли по-прежнему функционировавший кусок стены, за которым можно было укрыться. С тех пор они отступали ещё дважды. Один раз по приказу офицера, который вскоре исчез, и один раз потому, что враг просто продолжал наступать. Он понятия не имел, какая сейчас субординация, но другие собрались вокруг него и Стины, скорее всего, потому, что они не бежали, а это означало, что люди решили, что у них есть власть или план. Он предполагал, что у него был план, который был очень прост: держаться до тех пор, пока он больше не сможет. Это было всё, что нужно было сделать. Вселенная, даже этот кошмар в кошмаре, стала для него очень простой – доверься Императору и держись, или беги и почувствуй, как рвётся последнее, что оставалось в душе. В любом случае он погибнет, и он знал, что это будет скоро.

Мёртвые были повсюду. Некоторые падали, охваченные лихорадкой, их рты и горло были заполнены гнойниками, они издавали булькавшие предсмертные вздохи, дрожа и цепляясь за ожидавшую землю. Других находили пули, или туманы, которые плыли по земле, а затем откатывались назад, словно призрачное море. Однако не все погибли. Люди выходили из бункеров, которые погребли десятки их сослуживцев. Болезни выкашивали группы за несколько часов, но не трогали половину без всякой причины, которую Кацухиро мог понять. По крайней мере, никаких причин, которые он хотел бы принять. Появилась мысль, и она росла в нём с тех пор, как он увидел очертания чёрного ангела на фоне неба – идея о том, что кто-то должен остаться в живых, чтобы были души, которые должны страдать. Что каким-то образом страх и отчаяние значили больше, чем бойня. Это была идея, которую он пытался заглушить словами молитвы и золотой памятью святого. Иногда это помогало, но начало давать сбои, когда умиравший ангел вышел из тумана и упал к его ногам.

– Лорд Баэрон, – снова сказал он, придвигаясь ближе, чтобы оказаться на расстоянии прикосновения к Кровавому Ангелу. – Вы… вы ранены... – Он услышал, как слова сорвались с его губ. Что он пытался сделать? Что сейчас можно было сделать? Он повернул голову, чтобы посмотреть на Стину.

– Я... – Слово прорычало в воздухе. – Я не могу... – Кацухиро обернулся и посмотрел на искалеченную мешанину, которая была головой ангела. Череп, плоть и шлем стали почти неразличимы. Лопались красные пузырьки. Мягкие, как желе, комочки задрожали. – Я не... вижу.

– Лорд, я... меня зовут Катсу...

– Я знаю… Я узнал… твой… голос. Ты находишься под моим... ком...

Кацухиро услышал, как с последним словом вырвалось булькавшее дыхание. Он подумал о тех моментах, когда видел Кровавого Ангела в последние дни или недели, всегда мимолётно. Он не был уверен, что хоть раз слышал, чтобы его имя произносили в присутствии Баэрона.

– Я под вашим командованием, лорд.

Ангел сделал глубокий вдох, который потряс его тело. Красная пена стекала со шлема и из пробоин в броне. Поднялась культя. На конце были только указательный и большой пальцы. Кацухиро не знал, какая воля или сила двигали им, но остатки руки неожиданное схватили его за униформу, притягивая ближе.

– Ты... – выдохнул Баэрон. – Ты… не сбежал. – Кацухиро покачал головой, открыл рот, но ангел выдавил из себя ещё несколько слов. – Ты будешь… ты будешь держать… эту секцию.

Кацухиро моргнул и сглотнул. Он не знал, что он думал услышать из уст такого воина в его последние минуты.

Не это... пришёл ответ.

Спина Баэрона выгнулась дугой, когда он сделал ещё один вдох и повысил голос, чтобы его снова услышали, достаточно громко и сильно, чтобы поднять головы других солдат за стрелковым выступом.

– Следуйте… за ним, – сказал он. Кацухиро обнаружил, что его голова трясётся. – Я... отдаю... приказ, – по-прежнему громко произнёс Баэрон.

Кацухиро замер. Ему вдруг стало холодно, тяжесть происходившего и грядущего ждала его после того, как пройдут эти несколько мгновений жизни. Он обнаружил, что думает о том, как давно это было и как далеко он продвинулся с тех пор, как ступил на эту секцию передовой Южного Мармакса. Казалось, что эта многоуровневая стена и то время были очень далеко, но это было не так. Это было не так, потому что рядом с ним был Баэрон, и это означало, что это, скорее всего, та же самая секция, что завалы, огневые рубежи и разрушенные окопы были парапетами и бастионами, на которых он стоял в прошлом. Он перемещался очень мало. Это был мир переместился. Он посмотрел на кучку перепачканных грязью солдат рядом с ними. Он задумался, сколько из них было здесь в то утро, когда они со Стиной поднялись по ступенькам, и он выглянул наружу и остановился, глядя на свет зари вдали. Возможно, несколько. Все они выглядели одинаково и никого из них он не мог узнать. Он догадался, что это относится и к нему.

– Так точно, лорд. – Он понял, что отвечает Баэрону. – Я умру за...

Он обнаружил, что слово, которое он хотел сказать, запнулось, но что-то в останках ангела пошевелилось, и Кацухиро понял, что Баэрон качает головой.

– Мы все умрём… друг за друга... в... конце...

Затем последовала последняя, сильная дрожь, и изуродованная рука, сжимавшая Кацухиро, разжала пальцы.

Он не пошевелился. Он не мог пошевелиться. Только смотрел в тишину, которая была воплощением удивления, ужаса и силы. Он долго раздумывал, что ему делать, а затем встал, поднял ружьё и проверил, не осталось ли в подсумках боеприпасов. Он подумал о человеке с оружием, который сошёл с поезда в другой жизни. Он посмотрел на свою руку; она дрожала. Это необходимо прекратить. Он не мог дрожать, не мог сделать ничего такого, что позволило бы окружающим найти причину делать что угодно, кроме как стоять и сражаться.

Нам Он дал Своих ангелов… Вертелись слова у него в голове.

– Стина, и ты. – Он указал на солдата рядом с ней. – Как тебя зовут?

– Якоб Солекс, – Ответил солдат, крепко сжимая свой лазган. – Альбия, Первый сапёрный...

– Пройдись по передовой и проверь, нет осталось ли боеприпасов, Якоб. Ты и ты, – ещё один тычок пальцем в две другие ссутулившиеся фигуры, – бегите на юг вдоль передовой и соединитесь с любым подразделением в следующей секции. Выясните, есть ли у них командная инфраструктура. Если есть, обновите информацию об этом участке.

Они двинулись без колебаний. Вот так просто. Он почти улыбнулся. Теперь он двигался, стоял, поворачиваясь, чтобы посмотреть вдаль, откуда придёт следующая волна.

– Он защищает! – крикнул он и повернулся, чтобы посмотреть на других солдат.

– Он защищает, – ответил один, негромко, но с достаточной силой в голосе. Затем другой повторил призыв, а затем ещё один, и теперь он стал громким, голоса кричали в освобождённом страхе, ярости и вызове.

– Он защищает!

– Он защищает!

– Он защищает!

Кацухиро кивнул и посмотрел на мёртвого ангела, чьей могилой станет пустошь, на которой он пролил свою последнюю кровь.

– Как мы защищаем Его, – сказал он себе.

Улей Хатай-Антакья, Восточно-финикийские пустоши

– Так ты хочешь покинуть рай? – Олл огляделся по сторонам. Рядом с ним стояла женщина в лохмотьях и тряпках. Олл поднял оружие. Женщина покачала головой. В воздухе появился лёд, формируясь в дымке. Олл почувствовали давление внутри черепа. Женщина по-прежнему улыбалась. + Это не в твоих интересах, Олланий, + произнёс голос в его голове.

Кэтт издала звук, похожий на шипение пара. Олл ощутил, как жар вспыхнул на его коже. Тени на лице Кэтт поглотили её глаза. Её рот был открыт в рычании. Женщина в красных лохмотьях повернула голову к Кэтт. Внутри черепа Олл почувствовал, как две волны давления встретились, словно молот, ударивший по наковальне. Кровь и сажа окрасили воздух. Кэтт дрожала, оскалив зубы. Улыбка женщины под вуалью исчезла.

– Неожиданно, – сказала она. Затем она повернулась к Оллу. – Всем нам нужно уходить, и уходить немедленно. Путь возможностей узок, Олланий, ступай по нему сейчас или погибнешь.

– Нет... – выдохнул Джон Грамматик, пытаясь выпрямиться. – Нет, она... – Он вздрогнул в объятье Олла.

– Я союзник, – сказала женщина. – Я не один из рабов Детей, не марионетка Гора. Я служу истине, и в этом у нас общая цель. – В глубине сознания Олла он слышал голоса Ариадны, Медеи и Ниневы.

– Эта нить выведет тебя наружу...

– Я расскажу тебе, как пройти сквозь пламя и отправить неспящего дракона в страну грёз...

– Ты всегда хорошо умел выбирать, Олл...

– Это момент выравнивания, а не перелома, – сказала женщина. – Я здесь в качестве союзника.

– Кто ты? – спросил Олл.

Кости, свисавшие с губ женщины, звякнули. Воздух вокруг неё мерцал, словно пульсировал от жара.

– Конечно же, настоящий вопрос в том, чего я хочу? – сказала она. – И ответ на него состоит в том, что я хочу видеть человечество живым. Я хочу увидеть, как оно возвысится. Я хочу увидеть, как оно переживёт грядущее.

– Олл, она лгунья, – выдохнул стоявший рядом Джон. – Убей её сейчас же. Она во власти Изначального Уничтожителя. Она переродилась, новая из нас. Кабал пытался… Дамиан пошёл за ней, но...

Женщина подняла руки и сняла красную вуаль со своего лица. Глаза под ними были серебристо-белыми от слепоты.

+ Я прошла путём богов, Олланий, + сказала она, и её голос ясно прозвучал в голове Олла. Всё остальное было далёким, тонким отрезком времени, который даже едва ли можно было назвать прошедшим. Там также был запах, поток ароматов в его чувства – пепел и ладан, запах сожжённых цивилизаций и жертвоприношений. + Я пересекла преисподнюю и вернулась. Я видела лицо тени вселенной. Я знаю её правду и ложь. Нет ничего единого, нет ничего полностью злого или доброго, нет ничего доброго, что не было бы одновременно жестоким. Ты тоже знаешь эту истину. Ты знаешь Императора так же, как я знаю Гора. Ты знаешь, что Император могущественен, наделён проницательностью и приведёт человечество к уничтожению. Я знаю Гора и пепельную войну, которую он несёт. Я знаю, что даже в случае победы Гор приведёт нас не к триумфу и власти, а к рабству и Хаосу. Я видела это и сделала всё, что могла, чтобы этого не произошло. Есть другой путь, путь, который не лежит ни в тирании Гора, ни в заблуждении Императора. Я – твоё эхо, Олланий, хотя и придерживаюсь другой веры. Я умерла и родилась, чтобы жить снова. Ты никогда не умирал, но жил, чтобы увидеть, как всё, что ты знаешь, становится прошлым. Ты рассматриваешь силу как грех. Я вижу в ней единственный путь к спасению. +

Он почти улыбнулся. Чуть не заплакал. В глубине его сознания все поколения дочерей Гекаты кричали на него из своих покинутых мест. Обиженные, игнорируемые, опасные, великолепные.

+ Ты улыбаешься этому? +

– Нет, – ответил он и знал, что услышит только она, и что в момент остановки часов ничто не двигалось. – Ты просто напоминаешь мне кое-кого... людей, которых я когда-то знал.

+ Истина, + сказала она, + заключается в том, что царство богов не может быть уничтожено. Варп есть, был и будет вечно. Мы можем быть либо его рабами, либо его правителями. Сейчас тот момент, когда мы решаем, каким он будет. +

– И ты здесь, потому что из этого ничего не выйдет, и ты думаешь, что я могу что-то сделать, чтобы… что? Склонить чашу весов?

Она шагнула вперёд, подняв руку с тонкими пальцами, как будто хотела коснуться лица Олла, но остановилась. Олл почувствовали паучий танец ощущений на коже.

+ Я думаю, что ты являешься точкой опоры – маленькой, но от таких вещей зависит будущее равновесие. Ты хочешь сделать следующий шаг на своём пути, и я тоже этого хочу. Ты и те, кто с тобой, несёте весы судьбы. + Женщина кивнула сама себе и опустила руку. + И я зашла слишком далеко, чтобы наблюдать, как будущее рушится сейчас. +

– Мне знакомо это чувство, – заметил он.

+ Нет причин делать что-либо, кроме как объединить наши цели. +

– Всегда есть причина ничего не делать, – сказал Олл. – В большинстве случаев это тоже довольно веская причина.

+ Не сейчас, Олланий, не с тем, что поставлено на карту. И кроме того, у меня есть кое-что, что тебе нужно, точно так же, как ты – то, что нужно мне. +

– И что же это?

+ Способ добраться до Гора. +

Олл некоторое время молчал, удерживая её слепой взгляд.

– Ты так и не сказала мне, как тебя зовут.

+ Ты можешь называть меня Актейя, + сказала она.

– Это не твоё настоящее имя, – ответил он.

Её улыбка изменилась, и на секунду в ней появилось что-то почти человеческое, почти весёлое.

+ Я скажу тебе своё, если ты скажешь мне своё, Олланий. +

Время и звук с рёвом вернулись в полный поток.

Олл услышал сзади грохот выстрелов и взрывов.

Лидва стоял в десяти шагах от него, его броня была изжёвана взрывами и попаданиями. Серо-чёрная пелена теперь скрывала вид на купол. Деревья пылали, завывая, когда внутри них варился сок. Оружие в руке Лидва было твёрдо, как скала, и направлено на женщину по имени Актейя. Зибес и остальные были в нескольких шагах позади него.

– Стреляй! – прохрипел Джон Грамматик. – Стреляй в неё! Сейчас же!

– Господин Олланий? – спросил Лидва.

Олл не успел ответить.

Высокий спутник Актейи вышел из расширявшейся пелены чёрного дыма, как будто соскользнул с дуновением ветра. Шёлковое облачение порвалось и обгорело, так что стали видны доспехи под ним: серебристо-перламутровая тьма, намёк на чешую в лакированном узоре.

– Дерьмо! – крикнул Джон, вытесняя звук. – Дерьмо, нет! Нет!

– Приветствую тебя, Джон Грамматик, – произнёс воин, его голос был похож на рычание из решётки спикера шлема. – Давно не виделись.

Олл перевёл взгляд с воина на Актейю.

– Мы достигли взаимопонимания? – спросила она.

– Олл, – выдохнул Джон. – Олл, это не… они не...

Олл смотрел на Актейю.

Выбор, цены, последствия, как всегда и было…

– Окей, – наконец сказал он. – У нас есть соглашение. – Затем он посмотрел на воина, который пришёл с Актейей. – А ты? – спросил он. – Кто ты и чем занимаешься?

– Я – Альфарий, – ответил воин.

ДВАДЦАТЬ ОДИН

Меркурианская в огне

Моя честь

Титан убит

– Прямой огонь по стене! – крикнул кто-то из-за парапета. Титан выстрелил. Ракета вылетела с его плеча в полосе пламени. Затем мгновение, размытое рябью пятно, а потом внезапно ничего. У Насабы была секунда, чтобы перевести дух. Лазерная батарея взорвалась. Из-за парапета вырвался огонь. Камнебетон рассыпался в пузырях пламени и перегретого газа. Двадцатиметровый пушечный купол взлетел в воздух, кувыркаясь в гейзере обломков, из него падали тела. Он ударился о край парапета и покатился по наружной части стены, вырывая куски кладки, и врезался в орудийный ярус в трёхстах метрах внизу.

– Варп-ракета! – Ещё один крик, пытавшийся перекрыть шум.

Варп-ракеты… редчайшая из технологий. Выпущенные в реальном мире, но летевшие через варп, они обходили щиты и броню, прежде чем снова появиться и взорваться. Они были ненадёжными, склонными к осечкам, сбоям и неточностям, но Головы Смерти ждали, пока не окажутся почти в упор от целей. Насаба поняла, что они, похоже, строили планы и собирали целевые данные с тех пор, как настенные батареи открыли огонь. Когда орудия перестали стрелять, Мортис наблюдал и отмечал те позиции, которые вернулись в строй. Они рассчитали и уточнили эзотерические данные, необходимые для того, чтобы как можно точнее навести варп-ракеты. Теперь они просто выполняли то, что планировали с начала наступления.

Холодное осознание распространилось по Насабе – они сражались и боролись, чтобы как можно быстрее заставить орудия снова стрелять, и, сделав это, они точно показали, какие из них по-прежнему функционировали и куда врагу нужно было целиться на этом последнем этапе.

– Выключить оружие! – крикнула Насаба. Внизу по стене, подобно неровному солнцу, поднялась плазменная матрица.

– Пора! – Голос Эши Ани Моганы эхом разнёсся сквозь помехи, и штурмовые манипулы рванулись вперёд. Вооружённые цепными кулаками, силовыми когтями и мелта-пушками, они также несли ещё один смертоносный груз. Штурмовые группы Имперских Кулаков ехали в заострённых штурмовых капсулах подвешенных на руках титанов.

“Луксор Инвиктория” выпустила залп из всего оружия. Огонь вёлся последовательно: сначала многочисленные взрывные боеприпасы и убийцы щитов, затем грубая ярость энергетических разрядов, посланных секундой позже. Титан приготовился. Поршни разжались и напряглись, когда машина поглотила отдачу. Выпустили охлаждающую жидкость и пар. “Разбойники” в манипуле добавили огонь, и заслон титанов и рыцарей исчез из обычного поля зрения.

– Щиты цели сбиты!

– Щиты цели сбиты! – Сообщения хлынули по инфосвязи и воксу, когда машины Инвигилаты выстрелили.

– Титан поражён!

– Титан поражён!

Штурмовые манипулы прорвались сквозь стену огня, двигаясь на максимальной скорости, реакторы подавали энергию на щиты и движущие мотиваторы. Один из врагов вышел из облака обломков. Его щиты исчезли, но он тащил на цепи усеянную шипами пласталевую сферу и размахивал ею с поршневой силой. Шар для сноса зданий пробил пустотные щиты “Разбойника” Инвигилаты и врезался в правую руку. “Разбойник” пошатнулся. Титан Мортиса дёрнул шипастую сферу. Полетели куски брони. “Разбойник” попытался повернуться, но шар качнулся снова и смял его металлический череп. “Разбойник” содрогнулся и начал падать, когда титан Мортиса развернулся, затрубив в боевые горны.

Остальная штурмовая группа не остановилась и не замедлилась. Они врезались в первую из оснащённых варп-ракетами машин. Первым, кто нанёс удар, был “Разбойник”, раньше принадлежавший Бегущим в Варпе. Включив щиты на максимум, он открыл штурмовую капсулу. Бронированные двери распахнулись. Воины в жёлтых доспехах включили прыжковые ранцы и прыгнули в воздух. Ближайшей машиной Мортис был “Владыка войны”, его броню украшала гниющая бронза, из красных как раскалённые угли глаз капали стилизованные под черепа символы убийств. Имперские Кулаки приземлились на его спину. Ботинки примагнитились к броне. Он изогнулся, словно огромный зверь, почувствовавший, как насекомые садятся на его шкуру. Имперские Кулаки знали своё дело; они держались подальше от люка доступа и противопехотного оружия, установленного в корпусе титана. Снаружи риски состояли в выбросе жара и энергии от наплечных орудий, а также в самом факте, что они стояли на спине вражеского титана в разгар битвы. Космические десантники не стали медлить. Установив заряды, они активировали прыжковые ранцы. Две секунды спустя огонь пронёсся по спине машины Мортис, когда излучатели пустотного щита превратились в шлак.

– Сменить цель, немедленно, – сказала Эша Ани Могана. Оружие “Луксор Инвиктории” поразило незащищённого титана прежде, чем он успел отреагировать. Лазерный огонь пронзил его голову и грудь, и огромный кулак жара взметнулся в небо.

– Титан убит, – холодно сказала Эша Ани Могана, отслеживая Имперских Кулаков, которые приземлились на спину другой машины. Ещё больше их было в воздухе, выпрыгивая из штурмовых капсул, словно смертоносные осы. Она видела, как залп пушечного огня настиг одно отделение и сбил с воздуха трёх воинов в брызгах крови и искорёженной брони. Щиты ещё одной машины Мортис исчезли, и Эша Ани Могана уже стреляла.

– Всем машинам, максимальная скорость, сомкнутое построение, – сказала Абхани и почувствовала, что “Бестия эст” уже двигается, отвечая. – Цельтесь в заслон рыцарей и лёгких машин – давайте посмотрим, сможем ли мы пробить трещину в их щитах.

Перед ней вырос прямоугольник титанов “Магистр войны”, их тени вырисовывались в дыму. Теперь она могла видеть и тех, кто сопровождал их, стаи разведывательных титанов, рыцарей и боевых танков, двигавшихся и растянувшихся в тени огромных машин. Защищавшая их единая пустотная оболочка замерцала, целуя пропитанный дымом воздух. Она включила вокс-передачу и отправила последние данные ауспика на стену и машины, сражавшиеся в её тени. Никаких подтверждающих данных не вернулось, никакой связи, только ответный гул далёкого огня и взрывов. Главное поле битвы вспыхнуло и залилось светом.

“Сам воздух, похоже, горит”, – подумала Абхани.

Они могли бы вернуться к основным силам у стены, могли бы… Но они этого не сделали. Теперь она была Соларией… Слова матери звенели в ушах. Легион превыше всего – вот их девиз, и природа легиона заключалась не в том, чтобы гореть во славе; он должен охотиться, проливать кровь и добиваться победы, ослабляя разум, тело и волю врагов, пока их не удастся победить. Независимо от добычи или шансов на выживание – Солария будет охотиться.

– Первые цели, входим в зону досягаемости оружия, – сказала модератус. Они шли по изрезанной водой земле, “Бестия эст” взбиралась по осыпям. Рыцари Виронии шагали справа от неё, родственные “Псы войны” следовали слева.

– Удар, а затем быстро на левый фланг, – произнесла Абхани по воксу. “Бестия эст” задрожала от возраставшей скорости. За иллюминаторами она видела очертания гусеничной военной машины. Та пока не увидела её. В ухе запищал ауспик. Она почувствовала волнение, когда духи орудий “Бестии эст” навелись на цель.

– Захват цели, – сказала модератус.

– Убить, – сказала она.

Взрыв пробил боевую машину, словно сердцевину плода. Топливо и боеприпасы взорвались. Гусеницы и броневые пластины взлетели в воздух. Абхани уже чувствовала, как её тянет следующей цели, а затем рёв внутри, когда орудия говорили снова и снова.

“Магистры войны” были уже достаточно близко, чтобы Абхани разглядела эмблемы жнецов и зубчатые символы на знамёнах. Некоторые из титанов Мортис начали поворачиваться к атакующим. Она почувствовала острую боль от слабых ударов по пустотным щитам.

– Ещё немного... – выдохнула она про себя.

– Думаю, они заметили нас, – раздался сухой голос модератуса. Над ними и за ними поворачивался один из “Магистров войны”. Она увидела, как по стволам его орудий пробежали молнии.

– Поворот на левый фланг! – крикнула она по воксу. “Бестия эст” дёрнулась в сторону. Вражеский титан выстрелил. Залп прорезал группу его собственного эскорта. Броня вспыхнула, буквально испарившись, земля превратилась в стекло. Взрывная волна хлестнула по щитам “Бестии эст”. Она продолжал двигаться, когда колонна сопровождения начала стрелять в них.

– Виронии, – позвала она по воксу рыцарей. – Пора!

Ей ответил треск помех. Что-то в колонне вражеских машин выстрелило, что-то с оружием, способным убить титан. Щит “Бестии эст” исчез с раскатом грома.

– Перенаправляю энергию на щиты! – сказала модератус.

Абхани метнула взгляд к ауспику, ожидая увидеть исчезавшие символы погибших рыцарей Виронии. Но они по-прежнему были там, по-прежнему мигали зелёным, их темп замедлился.

– Виронии, что вы делаете? – крикнула Абхани по воксу.

Акастия стиснула зубы, когда нейронная обратная связь пронзила её. Она видела, как электрический разряд попал в “Пса войны” Абхани. Машина, которая выстрелила в неё, напоминала рыцарь, но такой модели она никогда не видела – шестиногая и похожая на кентавра, к вытянутой голове крепился цеп, правая конечность представляла собой копьё из светившихся дисков. Он встал на дыбы, извергая охлаждающую жидкость и молнии. У Акастии была возможность выстрелить почти без помех в бок твари, но она не могла стрелять, не могла двигаться, ничего не могла сделать, кроме как чувствовать, как “Элат” напрягается, пытаясь освободиться. Нейронная привязь с Карадоком горела. Необузданные эмоции вспыхнули в нём, превратившись в огонь, который пронзил её позвоночник. Кулаки сжались, мышцы свело судорогой.

Ужас. Тот ужас, который люди знали с тех пор, как стали людьми. Ужас души, посмотревшей в глаза смерти. Подавлявший и заглушавший все остальные мысли и инстинкты. Возможно, это было что-то из эфира, что текло вслед за машинами Мортис, выискивая трещины в душах тех, кто им противостоит. Возможно, это было обещание смерти в красных глазах богов-машин, когда они смотрели сверху на мир смертных. Возможно, дело было в том, что Карадоку никогда не хватало смелости увидеть, что он был отпрыском дома Виронии только по имени; что его жажда славы была всего лишь плащом, который он носил, чтобы скрыть страх, что он пустое место, и всё, чего он желал, – давно превратилось в пепел погребального костра.

– Карадок! – Акастия сумела выдавить слово по воксу.

Она почувствовала, как натянулась нейронная привязь, почувствовала, как её руки замедлили “Элата” и остановили. Рыцарь Карадока стоял неподвижно, голова машины подёргивалась.

– Виронии! – Голос принцепса Абхани в воксе был полон ярости.

– Карадок, ты трус! – прошипела Акастия сквозь боль, затопившую череп.

– Мой сеньор... – Затем она услышала голос Плутона. Тонкий от усилий говорить. – Наш, наш долг...

Враг заметил, что они неподвижны. Орудия повернулись в сторону рыцарей Виронии.

Акастия попыталась пошевелить рукой, сопротивляясь силе, удерживавшей её. Боль усилилась. Цвета взорвались перед глазами. Нейронный контроль стал глубже.

“Рыцари Виронии не должны так умирать”, – подумала она. Отправиться на войну за правое дело было почётно. Умереть за проигранное дело было истинной славой. Смерть была природой воина, возможно, природой всего сущего, и из неё проистекали все чудеса и благодать, как роза, прораставшая сквозь питавший её труп.

Но умереть вот так... связанной слабостью и бесчестьем. Было ли что-нибудь хуже?

Вспышка света пронзила рыцаря Карадока, задела край ионного щита и обожгла живот.

Акастия ощутила эхо потрясения Карадока, а затем его рыцарь отвернулся от врага.

Паника Карадока прорвалась через связь с Акастией – слепая, накатывавшая волнами, когда его рыцарь бежал. Её брат почти обезумел, одичав и ослепнув от страха. Акастия чувствовала это, ощущала в подступившей к горлу желчи. Рыцарь Плутона, “Тавмант”, по-прежнему не двигался, пригвождённый к месту позади хозяина, как верный пёс.

Акастия увидела, что должно было произойти за секунду до того, как это произошло: местоположение двух рыцарей, слепой страх, движущий её братом.

– Мой сеньор… – проскрипел голос Плутона, резкий от тревоги.

Рыцарь Карадока на полном ходу врезался в “Оруженосца” Плутона. Меньший рыцарь отлетел назад, ударился о землю, пиная ногами воздух. Что видел Карадок – угрозу или просто препятствие на своём пути – Акастия не знала, но она почувствовала всплеск воли и гнева.

– Нет! – закричала она.

Рыцарь Карадока выстрелил. Разрывные снаряды вгрызлись в “Тавманта”, когда “Оруженосец” замахал руками. Броневые пластины смялись и порвались. Хлынули масло и пар, а Карадок продолжал стрелять, когда из ядра рыцаря брызнуло измельчённое красное мясо. “Кастигатор” не прекращал огонь.

Акастия почувствовала, как контроль на её руках, ногах и нервах ослаб, а затем исчез. Она ахнула, голова закружилась, наполовину ослепнув. Она развернула “Элата” и встала на пути брата. Голова “Кастигатора” поднялась. Стволы его орудий по-прежнему вращались, его шаг удлинялся. Акастия навела прицел на голову брата, услышала щелчок захвата, увидела вспышку спусковой руны. Более крупный рыцарь с грохотом направился к ней. Её палец замер на спуске.

– Мой сеньор, – начала она. – Мой брат...

Рыцарь Карадока был рядом ней, его рука с клинком поднялась.

Вспышка энергии ударила в “Кастигатора”. Он пошатнулся, выгнулся, белый огонь разлился по ионному полю и обжёг туловище.

“Бестия Эст” выпустила ещё одну очередь в рыцаря Карадока.

– Сейчас, рыцарь Виронии! – раздался голос принцепса Абхани.

Акастия нажала на спуск. Копье жара вырвалось из “Элата” и вонзилось в незащищённую голову и плечи рыцаря Карадока. Луч прожёг броню, кабину и верхнюю часть спины рыцаря. Акастия секунду держала копьё, тяжело дыша, чувствуя, как эхо смерти нарастает в нейронной привязи. Затем она пронзила лучом торс и реактор “Кастигатора”. У неё было мгновение, чтобы сорвать шлем и с ним нейронную привязь, прежде чем рыцарь брата исчез в белом пламени.

Мир звенящей боли. Эхом от рождения до сейчас. Она чувствовала вкус масла и запах воспоминаний о водах мира, который её породил. Образы лиц проносились перед глазами, гордые и благородные, жестокие и сломленные.

– Двигайся! – Голос Абхани, неожиданно громкий. В кабине “Элата” светились предупредительные лампы. Предупреждения о наведённом вражеском оружии. Сигналы о повреждениях. Сбой нейронной привязи. Она развернула ионный щит “Элата” как раз вовремя, чтобы встретить очереди крупнокалиберных снарядов, и толкнула рыцаря вперёд, туда, где “Бестия Эст” и её сёстры отступали от колонны вражеских машин.

Что она наделала? Образ рыцаря брата, разваливавшегося на части, задержался перед её глазами.

“Я никогда не смогу вернуться”, – подумала она, а потом чуть не рассмеялась. Останется ли что-нибудь, к чему возвращаться?

– Спасибо, принцепс Соларии, – выдохнула она.

– Это честь для меня, – пришёл ответ, затем пауза. – Шестерёнка истины... они стреляют.

Перед глазами Акастии вспыхнул свет с экранов “Элата”. Раскат грома раздался секундой позже, сотрясая корпус рыцаря. Свет и огонь струились с плеч “Магистра войны”. Вспышки освещали нижнюю кромку облаков. По мере продвижения фаланги машин к стене загорались новые огни.

< Ближе ко мне. > Воля Кидона вспыхнула в свете накала.

< Подтверждаю. > Вспыхнул ответ Тетракаурона.

< Подтверждаю. > Ответ Артусы последовал секундой позже, сопровождаясь мерцанием света, когда её титан повернулся и выпустил прерывистый поток лазерной энергии.

Мысли Тетракаурона кружились. Круги целевых рун кипели перед его глазами. Перед ним были машины – чёрные силуэты, размытые помехами. Он едва осознавал огонь “Регинэ фурорем”. Цели, циклы мощности и попадания текли от него и через него, мысль о том, чтобы выстрелить, сливаясь с ощущением плазмы, изливавшейся из реактора, чтобы утолить голод орудия. Связь Ксета-Беты-1 с реактором титана была танцем кода, когда она направляла энергию на щиты, движение, датчики и оружие, уравновешивая голод каждого компонента. Это было безумно, почти ошеломляюще. Он почувствовал, как его власть над собственными мыслями ослабла, почувствовал пульс воли и систем, которые принадлежали и не принадлежали ему.

Он чувствовал обещание машины, истинное воплощение. Он понял, что оно отдаляется, а не приближается. Мир огня и разрушения ускользнул от него, когда он погрузился, свет войны, подобный вспышке молнии, видимой сквозь поверхность океана, когда он спустился в его сердце. Горит… всегда горит…

“Я умру?” – задумался он, эта мысль внезапно пришла ему в голову, и он не был уверен, принадлежала ли она ему, Дивисии, Карто или самому титану. Механизм, вращавшийся снова и снова в пламени огня кузни, вращавшееся колесо, которое поднимало вас высоко, прежде чем снова и снова повергать в пепел.

Он видел ряды врагов перед ними. Потрёпанные, но наступавшие медленной и безжалостной поступью. Он чувствовал, как Кидон и первая манипула приближаются сзади. Руки Игнатума втянулись, когда Мортис приблизился к стене. Перед ними, выходя за пределы линий, находились пси-титаны, в одиночку шагавшие в прилив. Блокгаузы линии Ахила, расположенные всего в двадцати километрах от стены, теперь вели огонь, поражая приближавшиеся машины огнём тяжёлых болтеров, залпами лазерных пушек и снарядами. Больше нигде не осталось тишины, кроме как здесь, под океаном огня.

< Приближается массированное формирование машин. >

Данные пропорционально распределялись через него по мере того, как сигнал достигал и распространялся по ноосфере. Он поступал от разведчиков Соларии, вторгшихся во фланг врага. Затем он увидел тень наступавших машин, тёмные призраки в снегу помех ауспика.

< Мы с вами. > Голос Кидона, рычание плавильной печи. < Синхронизировать пустотные щиты и циклы реактора. Мы – Игнатум, мы идём только вперёд. >

Заикавшееся горение десятков машин, пульсировавших в едином ритме сердца.

Вокруг и позади него титаны манипулы принцепса-максимуса Кидона заняли позиции, и он почувствовал, как вулканический жар духа “Империос Примы” омыл его душу.

< Полномасштабный бой, > повелел Кидон. < Мы отбросим их. >

Тетракаурон шагнул вперёд, его воля была уже не только его собственной, но и волей машины. Нога “Регинэ фурорем” подняв брызги опустилась в жижу сточной реки. Разряд энергии ударил в землю прямо перед ним и превратил воду и грязь в пар.

Вдалеке мелькнуло и расцвело призрачным светом то место, где стояла фигура пси-титана “Ориенталис-Эхиона”.

< Эффективность стрельбы настенного оружия падает. > Карто.

< Титаны Великой Матери вступили в бой с машинами, которые обстреливают стены. > Артуса, её голос ворвался в вокс, прерываемый огнём её титана.

< Ущерб нанесён, > раздался голос Кидона. < Враг начнёт орбитальный обстрел. Теперь мы – стена, мои родичи. >

< Сбалансируйте циклы наших щитов, > повелел Тетракаурон.

Словно в ответ, небеса озарились огнём. Лучи света ударили из облаков. Снаряды взрывались на земле и врезались в пустотные щиты. Тетракаурон почувствовал, как слои оторвались от общей энергетической оболочки. Поверхность вздыбилась. Земля взлетела в воздух. Энергия потекла к пузырям щита, и они снова зажглись. От оружия исходил жар. “Империос Прима” и остальная боевая группа выпускали ракеты и боеприпасы в растущей тени приближавшейся угрозы.

< Данные об угрозе получены от разведывательных сил Соларии. > Он почувствовал, как сообщение развернулось за мгновение до того, как распаковался пакет данных. Он смотрел на него наносекунду, которая показалась ему вечностью. < Они выпустили “Магистров войны”... > отправила Артуса, повторяя мысли всей боевой группы.

Тетракаурон посмотрел вдаль, когда прямоугольник теней в накале задрожал, обретая форму. Высокие машины наступали рядами и шеренгами, растянувшись в блоке почти на три километра в ширину и в глубину. Они начали стрелять. Тетракаурон ощутил удары. Ракета с несколькими ускорителями врезалась в щиты прямо перед ним. Они лопнули, как мыльные пузыри во время шторма. Орбитальный огонь обрушивался вниз, потоп танцевал на верхней пустотной оболочке.

Земля между ними и врагом засверкала, когда волна пехоты, машин и тварей, которые грохотали, гудели или сочились, хлынула к ним. Шум помех и сбои кода усилились в накале, перекатываясь, словно приглушённый звон колокола.

< Вперёд, переключение энергии на огонь, > пришло повеление Кидона, и боевая группа Игнатума взревела. Залпы белого света обрушились на приближавшегося врага. Они поразили оболочку пустотного щита барабанной дробью вспышек. Энергия переключалась между оружием и щитами по всей боевой группе, в идеальной синхронности переходя от одного к другому у десятков машин. Огонь прорвался сквозь поток пехоты. Рождённая варпом плоть и испорченное железо превращались в пепел. Оружие говорило без умолку, щиты защищали от обстрела спереди и сверху. Они приближались, и в своей полумашинной душе Тетракаурон почувствовал прилив необузданной радости. Это был их путь, и теперь не будет по-другому. Они не могли пробить оболочку щита вокруг наступавшего Мортис, поэтому они приближались, пока не окажутся внутри этой оболочки и где огонь кораблей предателей должен прекратиться.

< Новый легион Великой Матери приближается к нашим флангам, > отправил Кидон. < Это – горнило, мои родичи. Вот где мы живём. Вот где мы говорим. >

Впереди Тетракаурон увидел, как “Ориенталис-Эхион” начал пятиться назад. Его кожа светилась колдовской энергией. От него веяло тьмой, обрушивавшейся на пару покрытых ржавчиной машин, шагавших перед прямоугольником “Магистров войны”.

Тетракаурон почувствовал, как стихают залпы, бьющие по пустотным щитам. Огонь первого ряда “Магистров войны” сбился. Он ощутил, как голова “Регинэ фурорем” поднялась, дёрнувшись вверх, как будто что-то внутри духа титана почувствовало сдвиг. В линии наступавших машин Мортис образовалась брешь.

“Диес ире” шагнул вперёд. Его мерзкая свита пришла вместе с ним. Возвышавшийся титан протрубил в боевые горны. Существа из ложной плоти, двигавшиеся по земле и воздуху, подняли рогатые и гниющие головы.

“Ориенталис-Эхион” остановил отступление и поднял оружие.

Первый ряд “Магистров войны” открыл по нему огонь. Его щиты исчезли. Лучи энергии и поток снарядов врезались в его тело. Броня ломалась, плавилась, изменялась, когда пси-титан пытался отремонтироваться и восстановиться, даже когда в нём выжигались новые раны.

– Префект Кадамия! – позвал Тетракаурон по воксу. – Отступите и соединитесь с нашим щита...

Пси-титан взорвался. Визжащая сфера холодного света расширилась и рухнула обратно, свернувшись и превратившись в сингулярность абсолютной черноты. Тетракаурон почувствовал, как у него изо рта капает кровь.

“Диес ире” снова протрубил в боевые горны и зашагал вперёд. Волна чудовищ и машин у его ног хлынула к титанам Игнатума. Залп “Магистров войны” поразил объединённые щиты. Тетракаурон дрожал, когда слой за слоем взрывались поля. Теперь они танцевали на грани тайн реактора и потока энергии, балансируя между катастрофой и неуязвимостью. Другие легионы начали бы проигрывать, терять машины, умирать. Однако Игнатум не был другим легионом, и они пойдут вперёд.

“Псы войны” шагали впереди, и огонь омывал землю. Твари из жира и обглоданных костей корчились, превращались в пепел, но остальные продолжали приближаться.

< Эти твари будут в пределах щитов через двадцать секунд, > отправил Карто. < Двадцать шагов до рукопашного боя машин. >

С небес по-прежнему изливался потоп, срывая пустотные щиты едва ли не быстрее, чем они восстанавливались.

< Они почувствуют вкус пепла. > Воля Кидона наполнила накал.

Тетракаурон ощутил прилив растущей силы, пока команды распространялись по манипулам, почувствовал, как в руках нарастает жар, увидел, как перед глазами разворачивается огненный приказ. Артуса и все остальные переживали один и тот же момент, каждый из них инстинктивно замкнулся в узоре ярости машины. На мгновение боевой порядок затих, затем десятки реакторов одновременно выдохнули.

Главные орудия “Империос Примы” выстрелили. Секунду спустя огонь вырвался из “Регинэ фурорем”, “Гелиоса” и остальных. Залп перекатывался от одного титана к другому, вгрызаясь в “Диес ире” и машины Мортис. Тетракаурон увидел, как враг исчез во взрывах за мгновение до того, как один из демонических титанов рухнул со сорванными щитами и разорванными в скользкие клочья ихора конечностями. Его предсмертный крик залил зрение Тетракаурона помехами.

< Сейчас они сгорят! > прорычал Кидон, и сообщение превратилось в волну, пробивавшуюся сквозь накал, распространявшуюся подобно крику, который мог подняться до неба и поднять закатывавшееся солнце. Часть формирования “Магистров войны” скрылась за взрывами, но они по-прежнему приближались. Тетракаурон наполовину ослеп от помех. Ещё один импульс воли от принцепса-максимуса. < Мы покончим сними остриём клинка. >

Тетракаурон почувствовал, как сила вспыхнула в его руке, когда кулак “Регинэ фурорем” окутала молния.

“Диес ире” вышел из облака помех и огня. Над ними. Прямо перед ними. Застывая в поле зрения. Невозможный. Отвратительный.

Тетракаурон почувствовал желание закричать, но было слишком поздно. Глаза вражеского титана были дырами, поглощавшими свет, гасившими солнце, затягивавшими всё, что он видел, в бездну, где были только холод, тьма и медленный счёт распадавшихся атомов.

Он увидел, что огонь уже собрался в жерле орудия.

Его рука и кулак его машины поднялись.

Он увидел вспышку молнии на проржавевших зарядных катушках, когда оно заговорило.

Он почувствовал, как огонь коснулся его, поглотил в последний раз, в мгновение, которое растянулось на короткую вечность, а затем исчезло.

Расстояние от стены до врага: 7 километров.

ДВАДЦАТЬ ДВА

Погасший маяк

Ещё немного

Свобода

Южный Мармакс

Вперёд... вперёд... один шаг, потом другой. Вперёд, вперёд… Шибан не чувствовал земли под ногами. Мир на периферии зрения посерел. Как долго он идёт? Дни, ночи и часы – всё это уже не имело значения. Только он и путь впереди, путь по земле.

Он остановился, встряхнулся. Этот человек, Коул, молчал; он молчал уже долгое время. Ребёнок тоже.

Он подумал, не потерял ли направление. Он подумал, не подводят ли его натренированные и закалённые инстинкты. Он подумал, не умер ли он уже и не стал ли душой, затерянной в не-земле и не принадлежавшей ни земле, ни небу. Он подумал, что будет дальше. Он подумал, помнит ли кто-нибудь тех, кого он знал, с кем ходил и сражался рядом. Он подумал, куда приведёт его следующий шаг.

– Ты зашёл так далеко, – сказал Есугэй голосом, который мог быть криком ястреба на языке ветра. – Не пройдёшь ли ещё немного?

– Я думал... – сказал Шибан. – Я думал, ты меня бросил.

Земля была тихой, унылой. Серой. Бесконечной.

– Мы будем с тобой до конца, брат, – сказал Торгун на краю зрения.

– До конца... – сказал он воздуху. – Тогда всё кончено.

– Ха! – смех Есугэя был похож на отдалённый треск выстрелов. – Ещё нет, Шибан. Ещё нет!

Он поднял голову. Он крепко прижал обмякшее тело человека, оскалил зубы горизонту и сделал шаг.

– Вперёд, – прорычал он. – Вперёд! Ни шагу назад... Ни. Шагу. Назад. Ты слышишь меня, Коул! Мы на этом не закончим. Ты слышишь меня. Я – Шибан, Сын Молнии, Брат Бури – я не сделаю ни шагу назад... Ни. Шагу. Назад.

Только вперёд.

Только к горизонту.

– Цель, – крикнула Стина с другого конца линии. Кацухиро поднял голову. Солнце садилось. Где-то за туманом и облаками день клонился к последним часам вечера. Свет был резким, синим. Жара по-прежнему давила, но была скорее тёмная и мягкая, чем удушавшая. Он находился в полусонном состоянии, дрейфуя на грани между сном и явью. Он не хотел спать, теперь он никогда не хотел, но усталость тянула вниз, в липкие объятия земли, которая не сулила ни отдыха, ни покоя. Всё из-за тишины. Атаки продолжались – потоки существ, появлявшихся из тумана, шатавшихся, продвигавшихся вперёд, выкашиваемые до тех пор, пока они не усеяли землю свежим слоем пищи для мух. Но штурма не было, настоящего штурма не было. Это не напоминало передышку. Это напоминало вдох за мгновение перед тем, что ещё должно произойти.

– Ждать, – сказал Кацухиро. В тумане показалась фигура, двигавшаяся тяжёлой походкой, огромная и закованная в броню. Кто-то выстрелил, лазерный разряд скользнул по горе трупов и поднял густое облако мух, затуманившее обзор.

– Прекратить огонь! – крикнул он. Фигура была космическим десантником, но даже по размытому силуэту он мог сказать, что тот был один. Одинокий и хромавший, не шагавший, не неуклюжий и не катившийся посреди прилива. Одинокий, его походка неловкая. Он подумал о Баэроне и других Кровавых Ангелах, рассеянных по Мармаксу.

– Ждать, – повторил он, но уже тише.

– В чём дело? – спросила Стина, и он услышал в её голосе ужас. Другие смотрели на него. Они были готовы бежать или стрелять.

– Я думаю... – сказал он. – Я думаю, это один из наших.

Теперь Шибан слышал своё дыхание, тяжёлое и прерывистое, мышцы боролись, втягивая воздух в ослабевавшие лёгкие. Он чувствовал привкус металла.

Туман приближался. Земля серая.

Человеческое, такое человеческое, распутывавшееся…

Вес мужчины и ребёнка, которого продолжал сжимать окровавленный Коул. Такая тяжесть. Больше, чем бремя оружия, мечей и командования.

Ещё один шаг. Ещё один.

– Теперь ты видишь, – сказал Есугэй. – Мы созданы для того, чтобы быть больше, чем человечество, которому мы служим. Вес клинка для нас ничто. Скакать, сражаться и истекать кровью в течение нескольких дней – для нас ничто. Для нас ничто… Мы созданы высшими, и поэтому потеряли ту часть себя, которую знает ребёнок, старик и отец, когда смотрит в глаза своему ребёнку, что следующий шаг – это не данность. Что жить – значит бороться. Мы забыли об этом. Мы забыли, что жизнь – это слабость перед лицом вечности. Следующий шаг имеет значение только в том случае, если ты должен бороться за него, за последнюю частичку себя. И, приняв это, ты видишь себя, истинного и ясного – не воина, не героя, не историю славы и чудес.… Просто вспышка молнии, спуск с Небес на Землю, сделанный шаг, яркий и мимолётный, а затем исчезнувший.

– Я понимаю, – выдохнул он. – Я понимаю...

Впереди кто-то был.

Люди, оружие, неровная линия изжёванного камнебетона. Десять шагов, сто, десять тысяч... Слишком много. Ещё один.

– Кто вы? – раздался голос птиц в небе над головой.

Его ответом был ещё один шаг и ещё один, вперёд, к стенам, навстречу не отдыху, а только тому моменту, который должен наступить.

Он был на передовой. Здесь были люди, обычные люди, крики, призывы, взгляды и оружие, обращённые к нему. Он перешагнул через парапет, крепче прижав Коула и младенца. Он огляделся, почувствовав инстинктивное желание продолжать двигаться, даже когда остановился.

Кацухиро смотрел на космического десантника. Грязь и кровь покрывали доспехи воина, но они были целыми, белыми под слоем грязи – сын Хана, воин Белых Шрамов. Ещё был свёрток, наполовину перекинутый через плечо, наполовину несомый руками. Голова воина была непокрыта, кожа выцвела до серого цвета, волосы свисали спутанной массой над застывшими чертами лица. Зрачки казались булавочными уколами боли, устремлёнными вдаль. Воин тяжело дышал. На его губах были красные пятна.

– Кто вы? – спросил Кацухиро.

Воин не ответил. Кацухиро задумался, видит ли тот его вообще.

Кацухиро посмотрел на свёрток, который нёс воин. Не свёрток, а человек, завёрнутый в шинель. Ткань затвердела от засохшей крови. Он медленно протянул руку, не сводя глаз с лица воина, но гигант не сделал ни малейшего движения, чтобы остановить его. Кацухиро откинул складку шинели. Мужчина внутри висел безвольно и неподвижно. В его груди была рана, и Белый Шрам зажал её пальцами. Это, должно быть, остановило кровотечение, но крови вытекло много. Достаточно, чтобы умереть.

– Это... – произнёс воин, на мгновение покачнувшись, когда заговорил. – Это Внутренний дворец?

– Это Южный Мармакс, – ответил Кацухиро. – Последняя стена находится примерно в километре отсюда. – Он начал показывать, затем остановился. Воин смотрел вверх, качая головой, как будто слышал голос, который мог слышать только он.

– И эта... – сказал воин. – Эта линия держится?

Образ Баэрона, лежавшего в остатках доспехов, ярких от крови – красное отражение воина в белых доспехах, который вышел из пустоши.

– Она держится, – сказал Кацухиро. Воин секунду не двигался, а затем поднял голову; на мгновение закрыв глаза. В складках шинели мёртвого солдата зашевелился ребёнок, а затем, к удивлению Кацухиро, захныкал, и его плач был слышен яснее в неподвижном воздухе, чем крик или выстрел. Он уставился на него, открыв рот. – Откуда вы пришли, лорд?

– Я должен... – сказал воин, его взгляд был отстранённым. – Нужно пройти ещё несколько шагов. – Кацухиро не был уверен, к кому относятся эти слова. – Мои братья по-прежнему сражаются и ждут, когда я присоединюсь к ним.

– Вы... – начал Кацухиро, затем заколебался, когда воин посмотрел на него. Он перевёл взгляд на мёртвого солдата. – Как его звали?

– Коул, – ответил воин. – Коул, младший лейтенант, пятый Массианский.

– Вы хотите, чтобы мы забрали его?

– Нет. Он со мной, – прорычал воин, затем оглянулся на мёртвого солдата. – Я потерплю его ещё немного.

– Ребёнок? – Воин посмотрел на младенца. Его лицо было испачкано кровью мертвеца, но глаза были открыты и моргали, пытаясь сфокусироваться. Кацухиро покачал головой. – Как он выжил?

– Потому что кто-то должен выжить, – сказал воин.

Затем воин пошевелился, вдохнул и сделал шаг туда, где ждали стены Внутреннего дворца. Кацухиро обнаружил, что наблюдает за воином, затаив дыхание и не отводя взгляд.

Крик поднялся со стрелковой ступени, один, затем другой и ещё, возгласы не ликования, а неповиновения, усталости, безнадёжности, которые только что стали свидетелями невозможного – воина, идущего из земли смерти с жизнью в руках. Воин не оглядывался по сторонам, а продолжал двигаться, воля и боль безмолвно кричали при каждом его шаге.

– Кто вы? – снова спросил Кацухиро, понимая, что ему нужно знать.

– Воин остановился, наполовину повернул голову, чтобы оглянуться. Вспышка в глазах. Моргание, а затем взгляд, который встретился со взглядом Кацухиро и задержался на долгое мгновение.

– Я Шибан-хан.

Чернокаменная, Санктум Империалис Палатин

Базилио Фо поднял голову. В камере снова воцарилась тишина. Он ждал, совершенно спокойный, чувства открыты, разум пуст. Полное спокойствие было одним из высших умений, и таким, которое немногие ценили так высоко, как следовало бы. На самом деле даже тот, кто теперь называл Себя Императором. Слишком торопится, слишком сосредоточен, слишком привержен одному пути, не проявляет гибкости на то, что вселенной просто всё равно и она сожжёт воздвигнутое вами. Но только не Базилио Фо; для него спокойствие было настолько близко к священной собственности, насколько он мог представить. Оно не требовало многого, просто он должен перестать делать всё то, что людям было труднее всего перестать делать: фильтровать мир через недоделанные мечты, двигаться, нуждаться, быть чем-то ещё, кроме скопления материи, которое оказалось человеком в тот момент времени, который существовал сейчас. Выключите всё это и просто ждите, когда наступит следующая секунда. Терпение, вот чем на самом деле было спокойствие, физическим выражением терпения, и для Фо не было высшей добродетели. Терпение было единственной истинной стратегией существования, и он построил и перестроил себя вокруг неё – разум, тело и поступки. Ждать, сохранять спокойствие и наблюдать; это хорошо служило ему тысячи лет.

Песня не вернулась. Кристаллические каменные стены пели дни и ночи напролёт, но на мгновение ему показалось, что он уловил новую высоту тона, как будто новый голос вступил в припев. Фо снова посмотрел на кусок стены, над которым работал. Длинный осколок чёрного кристалла почти высвободился стены. Ещё семь лежали завёрнутые в тряпки и положенные в маленькую сумку, которую он сделал из постельного белья. Самой большой проблемой стало высвободить первый кусочек – материал отличался почти алмазной твёрдостью, и потребовалось несколько недель тщательных экспериментов, чтобы высвободить небольшой осколок. Как только он это сделал, то пришёл к выводу, что, как и ожидалось, камень можно использовать для вырезания большего количества ему подобных из стен. Если быть осторожным. Если быть терпеливым.

Проект для Амона и кустодиев оказался полезным – хороший способ получить больше времени и возможностей для упорядочивания вещей. Самое главное, что это было правдой и что они клюнули, когда он упомянул о возможном оружии, которое могло решить их нынешние проблемы. Убийца примархов и легионов, средство положить конец войне и тем, кто её развязал – слишком много для кустодиев, чтобы не схватиться за это обеими руками. Он возражал, что ему нужны ресурсы, чтобы протестировать и усовершенствовать оружие, но, конечно, ему они не требовались. Как и всё своё искусство, он мог видеть его в своём воображении так же реально, как если бы молекулы и основные вещества висели перед глазами и вращались, когда объединялись и трансформировались. Однако они этого не знали; откуда они могли знать? Они также не знали, что он мог за один день написать идеальные формулы для создания вещества. Последние слагаемые лежали на экране инфопланшета рядом с ним, пока отложенные. У него было предчувствие, что валюта этой тайны скоро обесценится, и, кроме того, его обещание уже дало ему время, и это было всё, что имело значение.

Кусочек стены высвободился. Фо некоторое время держал его в руке. На этот раз тот был тяжёлым, тяжёлым и холодным, как осколок чёрного льда. Это было одно из многих его странных свойств: иногда он был холодным или таким горячим, что его было трудно держать. Иногда он танцевал внутренним светом. Осколок в пальцах был тёмным, настолько тёмным, что казался кусочком ночи. Замечательно. Он видел много вещей в своей жизни, вещей более великих и страшных, чем мог постичь рассудок или мечты большинства людей, так много, что мало что вызывало у него ужас или восторг. Этот материал, однако… он был необыкновенным. Сверхтвёрдый, совершенно реальный, а также резонирующий в эфирной подфазе вселенной. Субстанция, поляризованная реальностью. Что могло сделать такое вещество? Эти возможности зажгли искру в глубине его разума.

Если бы они знали, разве они посадили бы его в тюрьму? Он сомневался в этом, но это стало ещё одной вещью, которую большинство людей не понимало, – силой случая.

Он услышал, как за ним захлопнулась дверь, и замер. Охранник ещё не должен был прийти, и он сомневался, что хромой дурак смог бы войти так тихо. Это сократило список людей, которые стояли за ним, до нескольких человек. Может быть, боэтарх? Амон? Скорее всего. Безликий убийца, посланный невидимой рукой? Настолько, насколько это возможно. Он осторожно положил осколок кристалла в тряпку и завернул его.

– Насколько я понимаю, где-то по пути я допустил ошибку, – сказал он. – Возможно, какой-то небольшой просчёт в моём поведении. Или это просто неизбежный конец, наступивший немного раньше?

Он выдохнул. Его разум перебирал возможные варианты. Как всегда, решающим фактором было время, ещё немного времени.

– Вы понимаете, что если я умру здесь, – осторожно сказал он, по-прежнему не оборачиваясь, – работа, которую я делал, не будет закончена. – Он показал пальцем на инфопланшет. – Она почти завершена, конец войне, новое начало, конец безумию, которое было раньше.

– Меня не интересует твой убийца чудовищ, – сказала Андромеда-17. Фо повернулся, не в силах скрыть удивление. Геноведьма Селенара стояла спиной к закрытой двери с лазерным пистолетом в руке. Он слегка улыбнулся.

– Я должен был догадаться, – сказал он, складывая тряпки поверх осколка кристалла. – Твоя генная ненависть сильна. Слишком сильна, чтобы оставить меня в живых. Я одно из немногих существ на свете, которое понимает, что у тебя очень мало выбора в том, что ты делаешь. Большинство того, что стадо разумных рас считает своей волей, заложено в них ещё до рождения. Проклятие прошлого обрушивается на живущих. Люди думают, что они контролируют себя, но это не так. За ниточки дёргают инстинкты и мотивы, порождённые существами, которые едва могут просочиться сквозь камень. – Он закончил заворачивать кристалл и осторожно положил его в маленький мешочек. – В твоём случае необходимость убить меня – это просто более осознанное выражение тех же самых вещей, которые побуждают других есть или размножаться. Оно даже чище, преднамеренное действие твоих предков, чтобы если ты когда-нибудь столкнёшься с генодемоном у тебя не было иного выбора, кроме как убить меня.

Он улыбнулся. Самый маленький осколок по-прежнему оставался у него в руке, в пальцах и ладони. Всего на два шага ближе…

Андромеда-17 наклонила голову и кивнула на мешок на кровати.

– Всё собрано? – спросила она.

Он кивнул и использовал этот жест, чтобы подойти ближе.

– Я собирался скоро уйти, – ответил он.

– Охранник. Надзиратель Васкаль, – сказала Андромеда, – ты работал над ним некоторое время, не так ли?

– Просто небольшая миметическая имплантация с помощью лингвистического и голосового тонального внушения. Ничего особенного. На это ушло некоторое время.

– Настолько неособенное, что он собирался выпустить тебя по команде.

Фо пожал плечами и подвинулся. Он был всего в одном шаге от того, чтобы нанести удар.

– По сути, да.

– Значит, все разговоры с Киилер и всякая чертовщина, которую ты скармливал кустодиям, должны были дать тебе время подчинить его?

– Более или менее.

– Не самый лучший план, – заметила Андромеда-17.

– О? – Ещё одно едва заметное смещение веса, теперь всего полшага. – Ты так не думаешь?

– Нет, не совсем. Видишь ли, надзиратель Васкаль не может находиться под твоим контролем... – Фо скользнул вперёд, напрягся, осколок в его руке был наготове, словно жало. – Потому что он находится под моим контролем.

Фо почувствовал, как импульс, который должен был вонзить осколок в шею Андромеды-17, сбился. Она отступила, направив на него пистолет:

– И этот маленький каменный шип может оставаться там, где сейчас.

Он рассмеялся.

– Как долго? Как давно этот идиот-охранник твой?

– Некоторое время.

– И полагаю, что он вовсе не такой идиот, каким кажется.

– Даже не близко.

Фо медленно выдохнул:

– Очень умно, действительно очень умно. Если бы только твои предки были такими же проницательными, они, возможно, не пострадали бы так сильно. Что, по мнению твоего культа, они персонифицировали в твоей генетической спирали?

– Хочешь угадать, так угадывай.

– Эпата, – кивнул он. – Сестра Долоса, архетип коварства. – Лёгкая улыбка появилась на его лице. – Ты знала, что я здесь, ещё до того, как пришла с боэтархом и Зиндерманном, не так ли? Не нужно отвечать. Я знаю, что прав. Ты знала, что я буду здесь. Ты знала, что Киилер будет в этой камере, когда ты придёшь. Ты изобразила инстинкт генного убийства, чтобы скрыть любые подозрения, чтобы исключить себя из внимания нашего дорогого Амона. Ты знала, что я собираюсь уйти сегодня вечером, прежде чем этот трагический фарс ложных богов достигнет завершения. – Он снова улыбнулся и увидел, как блеснули его зубы в темноте её глаз. – Интересно за чем ещё ты наблюдала и что привела в действие? Твои друзья, Мауэр и Зиндерманн, и очаровательная Киилер, они ведь не сбегут без происшествий, не так ли? По крайней мере, не так, как планировалось, может быть, некоторые из них даже расстанутся с жизнью, да? Расставь их, выведи их, а затем измени игру. У меня есть ужасное подозрение, почему ты могла пойти на это, но я думаю, что хотел бы услышать это от тебя.

– Вне обстоятельств, – сказала она. – Я существую для того, чтобы решать проблемы, большие проблемы, а все ищут простые решения неправильной проблемы. Оружие, чтобы положить конец войне. Тактика для победы. Но настоящая проблема не в этом.

– Выживание, – сказал Фо.

Она кивнула:

– Выживание в абсолютном масштабе – не победа, не сохранение вещей такими, какими они были, не находиться на правильной стороне, а просто быть тем, кто остался. Это всё, чему я служу. Ты можешь сказать, что это заложено во мне, но мне нравится думать, что это единственный выбор, который остаётся у любого, у кого больше унции разума.

– Почти альтруистично, – сказал он. – И в этом свете, что такое небольшое предательство и обман?

Она покачала головой:

– Прямолинейные планы потерпят неудачу – все планы потерпят неудачу. Единственный способ найти решение – это слепая случайность. Я ничего не останавливала. Я ввела в действие факторы, которые невозможно предсказать. Из этого могут возникнуть сила и выживание. Чем больше факторов задействовано, чем больше угроза, чем меньше чётких схем и планов, тем больше у нас шансов… Возможно, Киилер окажется святой, или мученицей, или катализатором чего-то ещё. Возможно, всё это ничего не будет значить, и ключ к выживанию находится на другом конце света, неизвестный ни мне, ни тебе, ни даже Императору. Всё это не имеет значения, всё, что имеет значение, – это изменение пути, по которому мы идём.

– Эволюция, а не замысел, – сказал Фо. – Рискованно. Но это произведение искусства. Я восхищаюсь тобой, дочь Селенара.

– Мне не нужно твоё восхищение, – сказала она.

– И в таком случае вопрос, который просто напрашивается, чтобы его задали, заключается в том, зачем ты здесь?

Андромеда невесело фыркнула.

– Чтобы освободить тебя, Базилио Фо, – сказала она и открыла дверь камеры. – Чтобы освободить тебя.

Улей Хатай-Антакья, Восточно-финикийские пустоши

Они упали в воду. В водоворот. Вращавшийся. Круживший. Затягивавший. У Олла перехватило дыхание, когда он кувыркался сквозь завихрения пены и брызг.

Вниз... вниз… всегда вниз… Пойманный Харибдой, чтобы сбежать от Сциллы.

Это был выход, бассейн с водоворотом в центре купола, когда Дети Императора пришли и обнаружили повреждения, нанесённые их раю. Растения в бассейне потянулись к Оллу, и он нырнул. Красные корни попытались обвить его руки и ноги. Когда он вынырнул на поверхность, то увидел под собой огромные лилии и цветы, которые плавали в потоке. В воде висели тела, пальцы на их руках и ногах вытянулись в узлы корней, черепа раскрылись, как семенные коробочки, из которых распустились цветы и листья. Затем течение водоворота подхватило его и закрутило вправо. Остальные нырнули вместе с ним, но он не видел их, погружаясь всё глубже и глубже.

– Бойся смерти от воды... – вспомнилось изречение старого оракула. Карта перевернулась. Он рассмеялся.

– О, ты тот, кто крутит штурвал...

– Куда мы плывём?

– За край мира...

– Продолжай идти и не оглядывайся...

Тесей, дюжина мёртвых чудовищ у его ног. Гиганты, которые просто хотели спать, просто хотели, чтобы мир устроился, просто хотели, чтобы их оставили в покое.

– У нас есть долг.

– Долг делать что? Вмешиваться?

– Быть вовлечёнными, быть теми, кто мы есть.

– Тогда я пойду и посажу урожай.

– Ты солдат, а не фермер, друг мой. Что делают солдаты, как не меняют мир кровью и ратным подвигом?

– Я не буду этого делать.

– Колесо поворачивается. В конце концов мы все возвращаемся к тому, кто мы есть, и к тому, с чего начали.

Чья-то рука схватила его и вытащила на воздух.

Он задыхался и отплёвывался. Он наглотался воды.

Что-то сильно ударило его по спине, дважды, очень точно. Дыхание остановилось, затем произошёл сильный спазм. Он снова задохнулся и почувствовал, как воздух наполнил лёгкие. Звук журчавшей воды наполнил уши. Он попытался встать.

– Успокойтесь, господин Олланий, – раздался голос Лидва. Олл перевернулся, чувствуя, как тело вздымается и возвращается цвет. Они стояли на металлическом выступе рядом с каналом с бурлившей водой. Бело-голубой свет химических фонарей отражался от поверхности воды и создавал игривые узоры, танцевавшие на потолке и стенах. Синяя ржавчина покрывала заклёпки и швы. Листья бледной растительности свисали с крыши, и шум воды вибрировал сквозь его пальцы, когда он подтянулся. Остальные были там, некоторые уже вылезли из воды: Лидва; воин, назвавший себя Альфарием; Кэтт; женщина Актейя. Графт дёргался, голова тряслась, когда его металлические конечности сжимались и разжимались. Кранк лежал на полу, выглядя ближе к смерти, чем когда-либо. Зибес был рядом с ним. Через мгновение Кранк пошевелился, задрожал и начал пытаться встать. Зибес просунул руку под его плечо и помог ему. Рейн был...

Рейна больше не было. Олл почувствовал, как мысли сбились, как будто он поставил ногу на ступеньку только для того, чтобы обнаружить, что её нет.

Лидва стоял у канала, наблюдая за пеной и брызгами. Затем, быстрее, чем моргнул глаз, его рука метнулась вперёд, и он вытащил отплёвывавшегося Джона Грамматика. Псайкер по-прежнему выглядел плохо и несколько мгновений лежал на дорожке, задыхаясь и кашляя.

– Полагаю, мы должны быть благодарны за то, что нашёлся выход, – наконец сказал он. – Но это не то, на что я соглашусь снова.

– Дальше будет только сложнее, – сказал Олл, – не забывай.

Воин по имени Альфарий замаячил рядом с ними, внезапно приблизившись так, как существо такого размера просто не могло двигаться. Он почувствовал, как что-то в затылке кричит бежать, основной инстинкт, который заставляет животных убегать от хищника.

– Я взломал люк. Оттуда проход ведёт на поверхность за пределами улья.

– Как удобно, – пробормотал Джон.

Воин повернул голову в шлеме и внимательно посмотрел на псайкера.

– Ты жив, – сказал он. – Я поразмыслил бы над этим.

Джон покачал головой и начал подтягиваться, затем остановился, его руки дрожали. Лидва поднял Джона и поставил его на ноги.

– Только не говори мне, что ты доверяешь... этому? – сказал Джон Лидва, кивнув на Альфария.

– Я не доверяю и не сомневаюсь, Джон Грамматик. Это не та роль, которую мне дано сыграть. Я следую. Я помогаю. Я защищаю.

– Утешения простой жизни.

– Окей, пора двигаться, – сказал Олл, оглядываясь по сторонам. У него сохранилось оружие. Его нужно разобрать и почистить, прежде чем оно снова выстрелит, но он поднял его и двинулся вслед за воином по имени Альфарий, оба действия были настолько чёткими, насколько он был способен показать.

Они последовали за ним. Он не оглядывался, чтобы проверить, просто знал.

Туннель был низким и вонял застоявшимся воздухом. Никто не произнёс ни слова; развернуться было негде, оставалось только пробираться вперёд в темноте. Всё дальше и дальше, пока не раздался лязг сдвинутого металла и дуновение горячего ветра. Олл нащупывал путь, пока не коснулся перекладин лестницы и не посмотрел вверх, чтобы увидеть сияние звёзд в круге наверху. Он поднялся.

Снаружи наступила ночь, но воздух оставался тёплым, жара ещё не сменилась холодом пустынной ночи. Рваные дыры в облаках пропускали свет звёзд. Глаза Олла уловили яркие огни среди знакомых созвездий – военные корабли, кружившие в тёмных небесах. Вдалеке возвышался шпиль улья Хатай-Антакья, мерцавший золотым светом, танцевавшим в глазах.

Олл отвернулся. На секунду это было похоже на башню, застывшую под ударом молнии.

– И какой же план для такого нечестивого совпадения целей? – спросил Джон Грамматик, вылезая из люка. Олл посмотрел на него, а затем на остальных.

Женщина Актейя стояла немного поодаль с воином по имени Альфарий, её голова была поднята, как будто в разговоре, хотя оба молчали. Пока Олл наблюдал, она положила руку на грудь воина и кивнула, прежде чем повернуться к Оллу и Джону.

– Послушайте, – начал Джон, – если это способ вернуть в игру мёртвую тушку Кабала, то...

– Те, кого ты называешь Кабалом, мертвы, и их план вместе с ними, – сказала Актейя.

– Что возвращает нас сюда и сейчас, и к тому, что делать дальше, – сказал Джон, поворачиваясь, чтобы посмотреть на Олла, звёздный свет и сияние далёкого улья отражались в его глазах. – Какой твой план, Олл?

– Тот же, что и раньше, доберёмся туда, где нам нужно быть, – ответил Олл. Он чувствовал, что остальные слушают. Даже Графт подошёл поближе, как будто желая услышать. – Мы пришли за тобой, потому что ты наш проводник, Джон, и это по-прежнему остаётся в силе.

– А я думал, что потому что тебе не всё равно, – сказал Джон и мотнул головой в сторону Актейи. – Последние события показывают, что я не так информирован, как думал – от проводника, карта которого устарела, мало толку. – Джон пристально посмотрел на Олла.

Олл покачал головой.

– Я не по большим планам, Джон, запомни. Не моя сильная сторона.

– А как насчёт её больших планов? – Джон ткнул пальцем в Актейю. – Она сверхновая псайкер класса А, но я тоже, и я знаю, что вы двое общались между секундами в куполе. Что она предложила, Олл?

– Союз, чтобы сделать то, что необходимо.

– Действительно, и что это за вариант того-что-необходимо?

Олл пожал плечами.

– В таких путешествиях, как это, Джон, ты не можешь знать конца. Поверь мне.

– Поверить тебе? Ты просишь меня пойти с тобой по неизвестному пути, не зная цели, с сомнительными союзниками и возможностями, и сделать всё это на доверии… Разве это не разворот на 180 градусов? – Джон прикусил губу, наполовину отвернулся и покачал головой. – Тебе не нужен проводник. Чертовски очевидно, где нам нужно быть. – Он поднял руку и указал на восток, туда, где далеко за горизонтом ждал Дворец. – Но это та ещё чёртова прогулка, а время давно перестало быть нашим другом.

– Время ещё есть, – сказала Актейя. Они повернулись и посмотрели на неё. Она избавилась от костей, которые свисали с подбородка, и когтей на пальцах. Вуаль тоже исчезла, оставив обнажёнными лицо и слепые глаза. Она подняла руку, подзывая его. Олл секунду колебался, а затем пошёл за ней по возвышенности. Остальные последовали за ним.

В неглубокой впадине между склонами осыпи и пыли стоял лихтер. Его покрывала сетка, сливая грубый силуэт с пустошью.

– Готов и ждёт. – Джон фыркнул от смеха, скривив губы в сторону Актейи. – Вы двое, похоже, были очень уверены, что мы пойдём с вами.

– Случайность – это оружие войны, Джон Грамматик, – сказал воин по имени Альфарий.

– Значит мы можем сбежать, – сказал Зибес. – Вот только кто-нибудь знает, как на нём летать?

– Я знаю, – сказал Джон. – Думаю, на кое-чего я ещё способен. – Он поплёлся к лихтеру, открыл боковой люк в кабину пилота и вскарабкался наверх. Приборные панели засветились под его пальцами. – Вы идёте? Я не хочу торчать здесь. Это будет тот ещё полет, и я не хочу, чтобы у меня случился приступ передумать до того, как мы пройдём точку невозврата.

– Я думаю, мы уже прошли её некоторое время назад, – заметила Кэтт.

Джон рассмеялся. Двигатели лихтера включились. Низкий вой нараставшей энергии наполнил воздух.

Олл поднял руку и оглядел немногих, кто остался из тех, кого он привёл с Калта. Зибес, Кэтт, Кранк и Графт смотрели на него.

– Вы знаете, что я собираюсь сказать, но я всё равно скажу – вам нужно уйти. Всем вам, может быть, стоит пойти на юг. Возможно, там бои слабее, переждите их. Я найду вас позже, когда всё закончится.

Все они смотрели на него, молчаливые, неподвижные.

– Я иду с вами, рядовой Перссон, – в конце концов сказал Графт. Остальные кивнули.

– Вы знаете, что это значит? – спросил он.

– Мы знаем, – решительно сказал Зибес.

– Всё окей, – сказала Кэтт.

Олл посмотрел на них всех, затем кивнул.

– Окей, – сказал он и повернулся к лихтеру. – Окей... – тихо повторил он про себя.

Джон закрывал люк кабины. Зибес и Кэтт снимали сетку. Актейя стояла рядом с опускавшейся задней рампой. Воин по имени Альфарий уже исчез внутри. Олл двинулся к кораблю, вскидывая оружие. Он почистит его во время полёта – старая солдатская привычка. Он похлопал по ножу в ножнах на поясе. У него по-прежнему…

Шарканье-стук…

Он обернулся на звук шагов по камню. Позади него. Всё ближе.

Шарканье-стук…

Он поднял голову, держа руку на ноже. Свет далёкого улья мерцал за гребнем впадины.

Его взгляд скользнул по теням и горизонту.

– Пора в путь, – позвал Зибес из люка лихтера.

Олл моргнул, затем кивнул, повернулся и побежал к открытому пандусу. Шум двигателя усилился, когда лихтер поднялся в воздух.

Олл не оглядывался. Секунду он был уверен, что кто-то стоит прямо за ним, дышит ему в затылок.

Полая гора

– Кто-нибудь из них достаточно вменяем, чтобы служить? – спросил Корсвейн.

Траган посмотрел на Вассаго. Библиарий-калибанец ничего не сказал. Траган оглянулся на Корсвейна:

– Возможно, некоторые, но недостаточно, и... оборудование. – Траган кивнул на хоровые ярусы, протянувшиеся внутри сферического зала. Люльки и ряды сидений свисали с витых кронштейнов. Капли кишечной жидкости и всё ещё жидкой крови медленно стекали на нижние уровни. Большинство погибших убрали. Тем, кто не был мёртв, даровали покой. Некоторые из них настолько слились со структурой зала, что единственным способом покончить с ними были огнемёт и граната. В воздухе стоял запах горелой плоти и серы. Присутствие Детей Императора и вызванных ими созданий варпа оставалось на грани всех чувств – зазубренная бритва на нервах и привкус на языке. Они очистили от них верхние уровни и большинство ключевых областей внутренней части горы. Некоторые скрылись во тьме самых глубоких пределов и исчезли, но Полая гора теперь принадлежала Первому легиону. Другое дело – снова зажечь её маяк. Гора была устройством оккультного чуда, которое не просто захватили, но и осквернили. По словам библиариев, в самой структуре горы возникли резонансы, которые сулят большие проблемы. Затем встал вопрос о самом психическом хоре. Они нашли псайкеров в глубине, набившихся в камеры – участники вспомогательных хоров и кандидаты. Многие из них мертвы, большинство едва соображали.

– Маяк должен быть снова зажжён, – сказал Корсвейн.

– Наше ремесло – война, брат, – твёрдо сказал Траган. – Не тайны Великого океана. Это повреждённое творение, и его нельзя собрать заново, как разобранный болтер.

Корсвейн посмотрел на Вассаго.

Библиарий долго молчал.

– Может быть, это возможно, – сказал он наконец. – Эта область знаний выходит за рамки моей подготовки, но есть фрагменты более древних преданий, которые могли бы помочь.

Снявший шлем Траган выгнул бровь.

– Калибан знает многое и учит большему, чем круг общей мудрости.

Корсвейн надолго задумался. Часть его хотела спросить библиария, что тот имел в виду. Другая часть его, та, что выросла в лесах Калибана, чувствовала, что он может увидеть тень ответа. Не зло, а тайны, вещи, которые были известны лишь немногим, намёки, которые жили в обрывках мифов.

– Всё, что ты можешь сделать, – сказал Корсвейн.

Вассаго кивнул. Траган пошевелился, открыв рот, чтобы заговорить.

– Брат. – Зов раздался со стороны входа на балкон. Они все обернулись. Адофель, потрёпанный и окровавленный, вышел из проёма и остановился, чтобы склонить голову в приветствии. – Мы обеспечили безопасность основных коммуникационных залов. Оборудование повреждено, но наши кузнецы верят, что его можно заставить функционировать. Возможно, нам удастся связаться с Дворцом.

Корсвейн моргнул.

– Установите связь, – сказал он и покинул балкон вместе с Траганом и Адофелем.

Позади них Вассаго долго смотрел им вслед, а затем отвернулся.

ДВАДЦАТЬ ТРИ

Испытание всего, чем мы являемся

Когда-нибудь

Расстояние до стены

Головы повернулись, когда Дорн вошёл в командный бункер бастиона Осколок. Верх стены стал слишком опасным, поэтому ядро командования переместилось внутрь бастиона. На пультах мигали красные лампочки. Искажённые данные размывались на экранах. Страх и изнеможение читались на лице каждого человека и не исчезли, когда они смотрели, как Преторианец шагает рядом с Архамом и старшим вокс-офицером. Левая рука и голова мужчины были в бинтах. В воздухе висел запах пота и статики, как будто мёртвый треск сломанного вокса распространился на другое чувство. Над установленными штабистами Дорна проекторами мигали и шипели голографические дисплеи. Артефакты порчи и волны пикселей омывали изображения. Некоторые периодически выключались или просто показывали изменявшиеся шаблоны бессмысленных данных. Стены, потолок и пол дрожали. Архаму не требовались тактические данные или вид из смотровых амбразур, чтобы знать, что за стеной бушует апокалиптическая битва – он чувствовал это.

– Сигнал? – спросил Дорн.

Архам кивнул на шипевшие экраны.

– Источник подтверждён – это крепость Астрономикона. Сигнал поступает по одной из резервных проводных линий. Он искажён, но последователен, и использует шифры легиона эпохи крестового похода. – Архам почувствовал, как перехватило дыхание в пересохшем горле; только он и офицер связи знали, что он собирался сказать. – Это Первый, Тёмные Ангелы Льва.

На мгновение воцарилась тишина, эхом разнёсшаяся по залу, словно тень от удара гонга. Затем возник быстро подавленный вздох облегчения, а после послышался шелест выдохов, поднялась рябь голов. Архам видел облегчение и радость, пробивавшиеся сквозь маски усталости. Он почувствовал, как что-то шевельнулось у него в груди, хотя и не подал виду – они ждали этого момента. Не конец, не победа, но момент, ради которого предпринимались все эти стратегии и жертвы – подкрепление пришло, силы Льва и Жиллимана приближались. Равновесие судьбы пошатнулось, и всё, что им сейчас нужно сделать – это следовать за светом в будущее.

Дорн оставался совершенно спокойным, но Архаму показалось, что он увидел вспышку в глазах своего лорда, когда тот посмотрел на офицера связи.

– Соедини нас, – сказал он.

Мужчина поклонился и повернулся, дрожа, эмоции пронзили его, словно наконец-то вырвавшаяся из шторма молния.

Из вокс-динамика послышались помехи, рычавшие в воздухе. Все в зале посмотрели вверх, некоторые встали.

– Это Рогал Дорн, – произнёс Преторианец. – С кем из Первого легиона я говорю?

– Это сенешаль Корсвейн из Первого легиона, сир.

Раздался ликующий крик, сначала один, а затем другой, исходившие изо ртов в неконтролируемой поднимавшейся волне. Архам увидел, как Дорн выдохнул.

– Мы отбили Астрономикон и удерживаем его, – сказал голос Корсвейна.

Звуки приветствий стихли, но по-прежнему слышались. Архам различил тихий плач. Это был звук облегчения, последнего облегчения, которое наконец пришло.

Красная руна вспыхнула на одной из командных панелей на периферии зрения Архама. Он повернул голову и нахмурился. Ещё больше красных рун, но никто не смотрел; все смотрели на Дорна, их чувства исполнились реальности наконец-то пришедшей надежды.

– Милорд... – начал Архам.

– Какие у тебя силы? – спросил Дорн Корсвейна, наклоняясь к вокс-консоли.

– Мы атаковали с десятью тысячами нашего ордена, – раздался хриплый голос Корсвейна. – Павших продолжают подсчитывать.

– Что насчёт остальных моих братьев и их сыновей? – спросил Дорн. – Когда развернётся остальная часть твоего легиона?

Пауза. Помехи вокса затрещали в воздухе. Эхо радостных возгласов стихло. Архам почувствовал, как в этой паузе в его груди образовалось что-то холодное.

– Сир, – произнёс голос Корсвейна. – У нас нет связи ни с нашим примархом, ни с другими силами. Мы пришли одни.

Одни.

И это слово прозвучало в тишине, подобно удару палача.

– Милорд, – повторил Архам громче, подходя к тактическому дисплею. Дорн оглянулся вокруг. – Милорд, Мортис прорвал линию обороны. Кидона больше нет.

Насаба смотрела вниз с вершины бастиона Осколок, когда её окутал свет выстрела. Визор шлема потускнел, защищая от вспышки. Звук вибрировал сквозь стену и её кости. В ушах звенело даже несмотря на шумозащитные перегородки шлема. Дыхание замерло в горле.

Свет соединял небо с землёй ослепительными колоннами. Она видела фигуры, десятки высоких фигур, которые с этой высоты казались маленькими. Огонь и свет окружали их, заливали, струились из них и сквозь них. Пока она смотрела, одна из них получила удары с трёх сторон. Сшитые линии света. Секунду ничего не происходило, когда титан сделал ещё один шаг, который никогда не закончится, затем свет.

Белый и яркий. Смерть бога в мгновение ока. Ещё одно мерцание. Ещё одно мерцание. Сама стена начала трястись.

Она повернулась и направилась назад, туда, где один из хускарлов Преторианца совещался с Сулковой. Они оглянулись на неё, отдавая честь. Пустотный щит наверху пульсировал от орбитальных ударов. Ещё одна вспышка света из-за парапета, теперь ближе. От этого звука у неё по спине побежали мурашки.

– Отправьте группы к реакторам! – крикнула она. – Фронт прорван! Слейте плазму и выключите их, немедленно!

– Каналы передачи данных командования и управления выходят из строя со скоростью девять процентов каждые пять минут, – сообщил Архам. Зазвучали сигналы тревоги, голоса повышались в едва сдерживаемой панике. – В течение часа мы перестанем что-либо видеть. Точность имеющихся полевых данных составляет сорок один процент и снижается. То, что мы получаем, говорит о том, что весь контур стены вступил в бой. Слаженность смертных подразделений разрушается во всех зонах.

Рогал Дорн долгое время не двигался; когда он это сделал, то медленно повернул голову, чтобы оглядеть зал. Несколько глаз обратились к нему, но многие головы остались склонёнными, словно посмотреть на него означало посмотреть правде в глаза. Архам увидел, как Дорн посмотрел на свою руку. Печать Синистер лежала в его пальцах, резная голова льва мерцала отражённым голографическим светом.

– Отправить сигнал Сигизмунду и нашим резервам, – произнёс он. – Они выдвигаются сюда в полном составе и максимально быстро.

– Как прикажете, лорд.

– Установить вокс-связь по всему Дворцу, все исправные частоты и каналы. Сделай это сейчас, пока она ещё есть. – Дорн поднял голову. Архам увидел, как рука его лорда крепко сжала печать, присланную Императором, его отцом. Техножрец выпрямился из-за блока оборудования, жестом подозвал вокс-офицера, который склонился над пультом управления, а затем посмотрел на Преторианца.

– Вокс-связь установлена.

Рогал Дорн кивнул в знак признательности. Архам увидел, как его лорд на секунду моргнул, а затем его взгляд стал жёстче.

– Говорит Рогал Дорн. – Голос Преторианца эхом отдавался в забитом помехами воксе, из динамиков и коммуникаторов. – Сейчас я обращаюсь ко всем вам. Мы пришли к этому, вы и я. Все мы. Всё, что было раньше, было лишь мимолётным страданием...

Акастия увидела вспышку на экранах. “Элат” замедлил шаг. Его голова поднялась, когда он остановился. Ещё одна вспышка, больше первой. Намного больше. Потом ещё одна. Белый свет, вспыхивавший прямо в небесах. На свету вырисовывались тени, гиганты, погружённые в облака и дым.

– Что это было? – выдохнула Акастия.

– Детонации реакторов машин, – сказала Абхани по воксу. – Больших, очень больших...

– Наших или их, принцепс?

Абхани не ответила; секунду спустя титаны Соларии повернули в направлении света и стены и перешил на бег. Акастия пришпорила “Элата” и последовала за ними. Вдалеке вспыхнул ещё один свет. Земля дрожала сквозь металлические кости рыцаря. Она побежала навстречу свету битвы.

– То, что нас ждёт – это испытание всего, чем мы являемся...

На развалинах Южного Мармакса, секция 52, Кацухиро закрыл глаза и сделал глубокий вдох. Артиллерийский обстрел сбросил осколки с парапета. Огонь смещался, продвигаясь за линию фронта. Он открыл глаза и выдохнул. Они слезились. Стина смотрела на него.

– Они идут, – сказала она.

– Да, – кивнул он.

Она ничего не сказала, просто стиснула челюсти и сжала ружьё.

Он сглотнул. Во рту и в горле пересохло. Земля дрожала.

– Ты знаешь... – начал он. Стина открыла глаза и посмотрела на него. – Когда-нибудь всё это закончится. Всё это будет улажено. Пройдёт время и это место восстановят. Статуи, дороги и наполненные водой фонтаны. Прямо здесь, где мы сейчас находимся. Люди будут ходить и разговаривать, и будут беспокоиться о вещах, которые, по их мнению, имеют значение. Они будут смеяться над шутками и хмуриться над тем, что посчитают оскорблениями, и когда они остановятся на этом месте, это будет потому, что они что-то уронили, или хотят отдохнуть, или поговорить ещё немного. Смотри и слушай, и ты сможешь их увидеть. Не там, – он кивнул в сторону парапета, затем постучал себя по лбу и сердцу, – а здесь, ты можешь их увидеть. Когда-нибудь они будут стоять здесь и знать о том, что произошло, только как истории, которые будут добрее, чем их жизнь.

Она покачала головой. Он слышал лязг доспехов из-за парапета. В воздухе кружились мухи размером с пулю.

– Как ты можешь быть уверен? – спросила она. – Откуда ты можешь знать?

– У меня есть вера.

Воздух задрожал.

– Спасибо, вник, – наконец сказала она и улыбнулась.

Он коротко улыбнулся в ответ, а затем встал, поднял ружьё и закричал вдоль линии:

– Встать! Оружие к бою! Встать!

– То, что будет потеряно, то, что должно быть отдано, – это цена за всё, что будет...

В Полой горе Вассаго в одиночестве шёл по коридору. Тот был круглым, и плазменные свёрла, которые его прорезали, оставили волнистую поверхность. Как будто это было что-то органическое. Как будто находишься внутри змеи. Шаги не отдавались эхом по голому камню, несмотря на тяжесть его поступи. Кристаллические вкрапления и швы в стенах поблёскивали, когда он проходил мимо, свет вспыхивал, а затем угасал. И ещё он слышал, как поют стены. Песня была приглушённой и далёкой, но никогда не исчезала, эхо, пойманное в костях самой горы. Не похоже, чтобы его ждали. В проходе стояли двое, их чёрные доспехи становились видны только тогда, когда их касалось свечение стен. Вассаго остановился.

– Мои братья, – произнёс он и мысленно потянулся вперёд, чтобы почувствовать их мысли и имена. Его разум отпрянул, соскользнув с них. В затылок вонзился шёпот, напоминавший шелест листьев и теней. Этого не могло случиться даже здесь. Если только... если только...

– Я не знал, что среди нас есть ещё кто-то из посвящённых, – сказал он. Его рука переместилась к примагниченной к спине булаве.

– Есть много вещей, которых ты не знаешь... брат... – сказал один из Тёмных Ангелов, шагнув вперёд.

– Ты использовал секреты нашего ордена, чтобы помочь вновь зажечь маяк. Как это послужит Калибану? Мы здесь не для того, чтобы помогать покинувшей нас умирающей империи, брат. Ты спас жизнь Корсвейну, когда мог позволить ему погибнуть. Это было ошибкой. Пустота, оставшаяся после его смерти, могла быть использована в наших интересах.

Вассаго осторожно отступил на полшага. В его сознании мысли скользили через двери и витки знаний, набирая силу.

– Я служу только нашему ордену, – ответил он. – Но ты видел, что здесь произошло, какие звери пришли и свили гнездо в легионе магистра войны. Это угроза для нас.

– Угроза? – Вопрос прозвучал у него за спиной, и он развернулся, одновременно вытаскивая булаву. Оружие вспыхнуло синим огнём. В туннеле стояли воины в чёрных доспехах и мантиях с капюшонами. Сияние булавы отбрасывало их тени на каменные стены. Нити кристалла превратились в оранжевые угольки в тёмном камне.

– Как это может быть чем-то другим? – возразил он, оглядываясь, когда почувствовал, как первые воины приближаются, окружая его.

– Любую силу можно заставить служить, – произнёс голос из круга воинов. – И есть вещи, которые даже ты не видишь...

– То, что произошло здесь, не случится с нами. Мы не слабы и не поддадимся этим силам, какой бы ни была выгода.

– Кто сказал, что ты уже не поддался, сын Калибана?

Холодный свет его булавы замерцал, тени на стене переместились и на мгновение они стали не людьми, а существами с перьями, когтями и тянувшимися клешнями.

Вассаго почувствовал, как холод пронзил позвоночник. Как давно его предали?

– Нет места для сомнений. Ты доказал, что даже среди посвящённых по-прежнему есть слабость.

Фигура выступила из толпы и подняла капюшон. Темнота заполнила глазницы и линии лица под ними. Это было лицо, которого не должно было быть здесь, которое осталось на Калибане.

– Ты? – потрясённо спросил Вассаго.

Лицо кивнуло, а затем отвернулось.

– Взять его, – сказало оно.

Вассаго поднял булаву. Голубое пламя и тени замерцали на стенах. Окружавшие его фигуры рванулись вперёд.

– Каким бы оно ни было...

Машины легио Мортис прошли сквозь огонь горевших и умиравших врагов. Монотонный отсчёт скрап-кода гудел между ними. Над ними возвышалась Меркурианская стена. “Диес ире” шагал во главе сородичей, притягивая свет битвы и превращая его в тень, напоминавшую изодранный плащ. Он достиг основания стены и остановился. Обломки и огонь посыпались на него дождём, взрываясь от энергий, которые кружились вокруг его тела. Он медленно откинул голову и отягощённые оружием плечи назад, так что свет пожаров наверху упал на его лицо. Его боевые горны взревели, разнося эхо по стене Дворца.

– Мы встретимся лицом к лицу с тем, что должно произойти.

Расстояние от стены до врага: 0 километров.

ВАРП

∞

Горизонт исчез. На земле, которая являлась всего лишь представлением о жаре и страданиях, небо и покрытая обожжённой пылью равнина слились воедино. Мужчина сидит под почерневшим деревом. Плоть так сильно обтягивает кости Его тела, что Он кажется трупом. Нет ни малейшего дуновения ветра, чтобы украсть у Него тепло, и сгоревшее дерево не даёт тени. Это длится долго. Это длится целую вечность.

Что-то меняется в раскалённом добела воздухе. Мужчина открывает глаза. Он знает, что увидит.

Над ним возвышается фигура в золотых доспехах и красном плаще. Лавровый венок украшает голову Гора, словно корона. Пальцы его правой руки – когти. Лицо величественное и застыло в выражении спокойной властности. Он похож на образ короля. Он похож на своего отца.

Он очень близко к человеку и сгоревшему дереву, гораздо ближе, чем когда-либо прежде. Мужчина под деревом шевелится, пытается поднять руку.

– Почти, отец, – говорит Гор и делает шаг ближе. Человек под деревом наклоняется к земле, пытается провести линию в пыли. – Нет, – произносит Гор и наклоняется так, чтобы оказаться почти в пределах досягаемости. – Не стоит зря пытаться. У тебя осталось немного сил, достаточно, чтобы конец не настал сейчас, но их не хватит навсегда.

Гор качает головой. Мужчина под деревом встречается с ним взглядом, и в нём нет никаких признаков увядания или слабости.

– Ты разрушил всё, что создал, – продолжает Гор. – Ты совершил великие дела, отец. Великие дела… но сейчас они в руинах и разваливаются по моей воле. Это трагедия, но это не моя вина. Твоя. Ты сжёг всё, к чему когда-либо прикасался, каждую идею и каждого человека, сложенных на костре твоего высокомерия и амбиций.

Над ними скрипят чёрные ветви дерева, и этот звук может быть смехом и чириканьем существ без языков, но со ртами и зубами. Если Гор и слышит их, то на его лице это никак не отражается.

– Всё произошедшее – это твоих рук дело. Всё, что я сделал и должен сделать, – это всего лишь следствие твоих поступков. Есть только одна вещь, в которой я тебя не виню... – Гор опустил когтистую руку и прочертил в пыли линию, которую не мог провести палец мужчины. – Неповиновение. Упрямый отказ склониться перед неизбежным. Мне бы хотелось ненавидеть тебя и за это, но я не могу. В конце концов, что тебе ещё остаётся? – Человек под деревом молчит. Гор качает головой. – Это приближается, отец. Конец твоим украденным годам и ложному царству. И перед ним ты ещё увидишь, как всё превратится в пепел. Но ты не будешь одинок, когда смерть заберёт тебя… Потому что я здесь, с тобой. – Гор поднимает когтистую руку и касается щеки Императора. – Я прямо здесь.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

– Истории, воспоминания… Проживи достаточно долго, Джон, и ты увидишь, как прошлое возвращается в другом обличье.

Я вернулся за добавкой.

Немного предыстории: “Солнечная война” была трудной книгой. К концу я был измотан, взволнован и испытал облегчение от того, что всё закончилось. Затем состоялась следующая встреча писателей Осады Терры, и я неожиданно обнаружил, что мне немного грустно. Видите ли, работа над этими книгами не похожа ни на какой другой писательский опыт, который у меня был. Они настолько сложны и требуют так много исследований и подготовки, прежде чем вы прикоснётесь к клавиатуре или напишете слово. У нас есть шутка среди авторов Осады Терры, что вы можете думать, что знаете, на что это будет похоже, затем вы начинаете писать и понимаете, что понятия не имели. Стало традицией, что человек, который “пишет следующую книгу”, приходит на собрания с тем, что мы привыкли называть “этим взглядом” в глазах. Это тяжёлая и сложная работа, но она невероятная и волнует, как ничто другое. Однако ты не одинок. Авторы и редакторы Осады Терры всегда готовы помочь, отвечая длинными строками электронной почты на вопросы и споры, которые длятся дни и недели. Мы – единое целое, команда – на самом деле лучшая команда, частью которой я когда-либо был. Пока вы толкаете следующий блок истории вверх по стене, вы знаете, что окружавшие вас люди делали то же самое или собираются сделать.

– Так почему же тебе немного грустно? – спросил меня Ник Кайм, и я ответил: – Потому что я больше не смогу этого делать. Теперь для меня всё закончилось.

Он улыбнулся и сказал:

– Этому не бывать.

Итак, я вернулся за добавкой.

И это было так же, как работать над “Солнечной войной”, и ровно наоборот.

Путешествия в пустоши

– Нам нужно было сюда… – сказал он, наполовину себе. По правде говоря, он находился далеко от места, где считал, должен быть. До того места было пару тысяч километров через пустошь, которая когда-то была морем.

Эта книга – история путешествий и трансформаций. Что это значит? Ну, в каком-то смысле это тема книги. Есть много людей, которые в прямом смысле пытаются куда-то попасть: от Шибана, путешествующего по руинам Великого дворца, до Олла и его группы, пытающихся найти Джона, до легио Мортис, который неумолимо движется к Меркурианской стене, и ещё несколько. Путешествия – это старая особенность историй, возможно, самая старая, и они редко касаются только тех мест, через которые проходят персонажи; они связаны с переменами – и книга и об этом тоже.

Когда я планировал её и разговаривал с другими авторами, стало ясно, что помимо деталей сюжета или персонажей, книга должна соединить раннюю часть осады с более поздней, безумной, отчаянной, дикой войной завершающих этапов. То, как ведётся война, переходит от рациональной стратегии Пертурабо, противостоящей рассчитанным жертвам Дорна, к войне иррациональной, сверхъестественной, разума и души. Оптимизм защитников начинает скатываться в отчаяние. Идеалы, за которые персонажи цеплялись в прошлом, начинают рушиться под давлением того, с чем они сталкиваются.

– Где я? – спросил он.

– В другом мире, – ответил Торгун.

– Всё ещё на Терре?

– Земля изменилась, – произнёс голос Есугэя. – Место то же самое, но это не та земля, по которой ты ходил раньше. Опора наклонилась. Прошлое пришло сюда умереть, и это всего лишь одна смерть среди многих.

– Смерть чего? – спросил он.

– Смерть войн, в которых мы сражались и лжи, которую рассказывали себе, пока сражались в них .

Как и в случае с Шибаном в этом отрывке, многие персонажи могут видеть и чувствовать изменения во вселенной, частью которой они являются. Идеалы, ложь и надежды Великого крестового похода рушились и разваливались с самого начала Ереси Гора, но это тот момент, когда столь многое наконец начинает принимать ту форму, которую будет сохранять в долгом падении во тьму следующих десяти тысяч лет.

– Во что меня вербуют?

– В справедливое и необходимое дело.

Мауэр рассмеялась:

– Так всё всегда и начинается.

[...]

Рогал Дорн посмотрел на Архама.

– Передай сообщение Загрею Кейну и командующим стен. Открыть запасы оружия. Все. – Он оглянулся на преклонившего колени префекта ордо Синистер.

– Встаньте, – сказал он, – и, моей волей, выступайте.

[...]

– Она думает о средствах достижения цели, и как только она видит цель, все и вся становится средством. На вашем месте я бы не стал ей слишком доверять, боэтарх… – Он замолчал и грустно улыбнулся. – Фактически, не верить никому – может быть самым мудрым принципом.

[...]

Он подумал о башне, всё то время назад, о ноже у себя за поясом сейчас и о молнии, падающей с неба. Небольшой выбор. Большой выбор. Через некоторое время они стали одним и тем же.

И в частности, это тот момент, когда нечеловеческие силы в игре достигают пика своей мощи.

Сны и отчаяние

– Зачем ты это сделал? – тихо спросила она.

Он дёрнулся. Выросший на губах красный пузырь лопнул.

– Явь – это отчаяние… – прошипел он. – Теперь они будут вечно видеть сны.

Под поверхностью событий в книге находятся два полюса, которые разрывают швы реальности. С одной стороны, есть отчаяние. Отчаяние людей, которые сражались и сражались, а их оттесняли дюйм за дюймом; они смотрели, как умирают люди, истощённые и видевшие в надежде только ложь. Они одерживали победы, они держались, но положение дел не становилось лучше. Победа у Сатурнианской стены была вчера, и всё, что она принесла, – ещё один день сокрушительных усилий и потерь. Кроме того, в этот момент Осады вся мощь варпа сосредоточена на Терре и Дворце. Отчаяние всех тех, у кого не хватает чего-то, за что можно зацепиться, находит ответ в психическом царстве, что, в свою очередь, подпитывает отчаяние, и эффект только усиливается.

На другом полюсе находится отчаянное желание сбежать от страданий. Эта потребность также находит отражение в варпе и порождает невозможные сны о побеге и рае. “Мортис” намеренно заполнен снами, и люди падают, ходят и говорят о снах. Такие сны почти всегда плохие – вы не хотите видеть сны, потому что, хотя сон и сны могут предложить освобождение и спасение, они хищны. Усни и твоя душа будет разорвана на части, и поэтому проснувшись, ты сделаешь всё, чтобы вернуться в свои сны. Итак, защитников Дворца сокрушают, а затем разрывают на части, пока две силы в зеркале варпа питаются их надеждой и страданиями. У этих двух сил, конечно, есть имена: Нургл и Слаанеш, боги Хаоса распада, отчаяния и чумы, а также удовольствия и излишеств.

Что приводит нас в рай.

Рай

– Песня о рае объединяет людей, а затем это место даёт им бесконечный сон, о котором они грезят, – сказал Джон. – И Дети Императора, в свою очередь, берут то, что хотят.

– Фрукты из сада, – пробормотал Зибес. – Вино из виноградной лозы.

Один из старейших фрагментов истории Осады Терры рассказывает о том, как Фулгрим и Дети Императора перестали интересоваться самой осадой и обратились против населения Терры. Один из вопросов, о котором много говорили авторы Осады, заключался в том, как это сочеталось со всем остальным, что происходило. Станет ли это интересным дополнительным примечанием об окончательном и полном падении III легиона, или в нём расскажут что-то большее о более широком контексте того, что происходит на данном этапе битвы? Мы выбрали второй вариант.

К этому моменту Дети Императора, Гвардия Смерти и другие присягнувшие богам легионы перестали действовать в соответствии со своими идеалами и волей. Они стали трэллами растущей силы богов Хаоса, их действия согласуются со стремлениями этих божеств, словно попавшие в шторм флюгеры. Так что Дети Императора не просто заскучали и отправились творить ужасные вещи; они переделывают Терру согласно видению своего бога. Они создают земной рай, просто рай, который является не сном, а кошмаром. Ужас всего этого заключается в том, что люди, оказавшиеся в раю, отправились туда добровольно, увлечённые снами и пытаясь спастись от отчаяния.

– Всё окей, – сказал Угент Сай, голос перекрыл вопль. Олл заставил себя встать, поднял ружье, приклад к плечу, палец на спусковом крючке. Сай неспешно шёл обратно к Кранку. На его губах и подбородке была красная жидкость. В руке надкусанный плод. Из золотистой мякоти сочился сок, сердцевина была красной, влажной и подёргивалась. Зубы улыбающегося Угента Сая розовые, глаза – яркие. Мерцающие на свету лохмотья падали между листьев. Он казался ярким, источником света, сдвигавшим тени вокруг себя, пока шёл вперёд.

В историях и символике рай часто ассоциируется с садами – идеей растений и фруктов, цветов и роста. Поэтому казалось интересным увидеть рай, созданный последователями Фулгрима, как сады, но с чем-то гнилым и ужасным под круглой, спелой поверхностью; что-то извивавшееся и кровавое.

Огонь неповиновения

Для командиров титанов легио Игнатум манифольд не был механизмом или обменом командами. Это был огонь. Божественный огонь. Мир, созданный молнией между человеком и божественной машиной, жизнь, прожитая во вспышке молнии.

Воплощённый.

Пылающий.

Накал...

Дела для защитников Дворца складываются довольно мрачно, но прямо противоположны у титанов и экипажей легио Игнатум, Огненных Ос. Каждый легион титанов уникален, со своим характером, традициями и отношением к машинам, которые они ведут на войну. Изучив легио Игнатум и поговорив с писателями и дизайнерами Forge World, мы решили сделать так, чтобы характер Огненных Ос повторял их внешний вид. Они – заносчивые боевые фанфароны, полные огня и оптимизма. Их стремление победить и справиться со всем, что выставлено против них, является тотальным. У них огромная вера в себя, не высокомерие, а глубокая уверенность в том, что они могут противостоять чему угодно и победить.

– Я хочу, чтобы данные были не таковыми, какие они есть, но прежде всего я – слуга истины машины: грядёт уничтожение.

[...]

– Нет, – произнёс голос, который, он знал, принадлежал ему. – Есть только один путь, и это путь вперёд. У нас достаточно сил. Мы – победа!

“Регинэ Фурорем” подчинился его воле. Вражеские выстрелы светились вдали.

< Всем подразделениям, собраться и поддерживать огонь, мы – победа! >

Их экипажи несколько непочтительны, как друг с другом, так и с теми, кто не входит в легио, но они абсолютно едины, их инстинкты настолько отпечатаны между экипажем и машинами, что они действуют с невероятной координацией. Наличие таких персонажей важно для того, чтобы противостоять ходу книги – перед лицом уничтожения есть люди, которые не раздавлены, а готовы встать и идти вперёд, когда все и вся идут назад.

Высоко в черепе “Империос Прима” принцепс-максимус Кидон видел зону поражения в свете накала. Его титан, чудесная связь с Богом Машиной, тлел от ярости и ликования. Его дух был древним и необъятным. Другие подобные ему сокрушали разумы тех, кто ими управлял, но его титан был “Разжигателем войны” типа титанов “Император”, и его целью было разрушать города и наблюдать, как гибнут цивилизации. Потоки его духа были подобны приливам магмы под старым вулканом, медленными и безжалостными. В конце концов все преклонились перед его мощью, все враги, все, кто противостоял ему. Старый враг, Головы Смерти, не пройдут дальше.

[...]

В сознании Кидона он держал это как образ, окрашенный в багровый цвет и ночь. Это закончится в тот момент, когда душа его легко будет обнажена; столкнувшись с невозможным, где нет пути к победе, они добудут её.

Это, конечно, также помогает подчеркнуть тот факт, что события достигли того момента, когда даже этих неукротимых мужчин, женщин и машин недостаточно, чтобы помешать легио Мортис достигнуть стен.

Семена будущего

– Мы не боги! – Олл услышал свой крик. – Мы не можем перевернуть мир с ног на голову или нести его на своих спинах. Попробуем, и сделаем только хуже. Как насчёт того, чтобы оставить всё идти своим чередом? Как насчёт того, чтобы позволить людям выбирать?

– Позволим им выбирать, и они убьют будущее.

– Это не нам решать.

– Разве?

Серия Осада Терры – это нечто большее, чем просто огромные и зрелищные сражения; она также о нескольких и часто забытых людях, чьи действия имеют большее значение, чем можно предположить по их количеству. Это люди, которые начинают истории, которые станут мифами о Warhammer 40.000, они совершают забытые поступки и незаметно меняют ход событий, оставаясь в тени великих моментов. В “Мортис” их несколько: Олл и его группа возвращаются на сцену и присоединяются к Джону Грамматику и Лидва; Андромеда-17 и Хеллик Мауэр присоединяются к Зиндерманну и Киилер и сталкиваются с Амоном и Базилио Фо; затем, конечно, у вас есть некая слепая леди псайкер по имени Актейя и её... спутник. Куда они направляются? Что они делают и почему?

Что ж, причина на самом деле довольно проста: все они пытаются спасти будущее.

Нет, они и в самом деле пытаются. Просто у всех у них очень, очень разные представления о том, как это сделать и каким должно быть это будущее.

Позвольте мне кое-что прояснить прямо сейчас – я не собираюсь рассказывать, что произошло в этой истории. Он или она действительно X или Y? Неужели это и в самом деле произошло? Этот человек собирается делать U, V или W? Извините, но вам придется подождать и посмотреть. Хотя не стесняйтесь гадать – в конце концов, в этом половина удовольствия.

Но вы можете увидеть некоторые идеи, которые имеют последствия в течение следующих десяти тысяч лет, в том, что думают и делают эти персонажи.

– Мы занимаемся теми же самими делами. Сохранение человечества перед лицом истребления и выживание Императора.

[...]

+ Истина, + сказала она, + заключается в том, что царство богов не может быть уничтожено. Варп есть, был и будет вечно. Мы можем быть либо его рабами, либо его правителями. Сейчас тот момент, когда мы решаем, каким он будет. +

[...]

– Это будет ложью, – сказала через минуту Киилер. – Я откажусь от права говорить правду о божественности Императора ради свободы, и это отречение будет ложью.

– Необходимой ложью, – поправил Зиндерманн. – Ложью на службе большей правде.

[...]

– Прямолинейные планы потерпят неудачу – все планы потерпят неудачу. Единственный способ найти решение – это слепая случайность. [...] Из этого могут возникнуть сила и выживание. Чем больше факторов задействовано, чем больше угроза, чем меньше чётких схем и планов, тем больше у нас шансов...

[...]

– Но всё это на службе высшему идеалу, – сказал Джон.

– Как всегда.

Это ещё один шаг, когда авторы Осады очень сознательно посеяли множество семян, из которых вырастет будущая история Warhammer 40,000. Почему? Потому что так интереснее и удивительнее, и потому что более правдоподобно, что истории о будущем не будут соответствовать реальности. Между событиями этих книг и Тёмным тысячелетием проходит десять тысяч лет. Люди того времени, если они и знают что-нибудь о Ереси Гора, то не знают фактов. Они знают, что истории выросли, исказились и слились из множества людей и событий. Как сформировалась Инквизиция? Кто такая Мориана? Кем был Олланий Благочестивый? Кто кого спас и как? Как вера в Бога-Императора утвердилась в разрушенном, формально светском обществе? Реальность не чиста, как и истории. Итак, как эти несколько одиноких душ изменят будущее? Ну, об этом ещё предстоит рассказать…

Немного позже

...Потому что есть ещё немного, о чём нужно рассказать – не в этой книге, а в последующих. Я позволил себе написать несколько строк в послесловии к “Солнечной войне”, чтобы поведать о том, что значила для меня Ересь Гора и каково это – быть в начале конца такого путешествия. И вот мы снова здесь, и поэтому я должен ещё раз попросить вас позволить мне ещё немного личных впечатлений.

У нас с Дэном Абнеттом было много разговоров, когда я начинал эту книгу, а он заканчивал “Под знаком Сатурна” – мы говорили о синхронности в творчестве и о том, как часто сами собой возникают в этом процессе совпадения, темы и закономерности. Это то, что мы оба заметили. Более чем несколько раз в этой серии вещи просто щёлкали и соединялись. Были моменты, когда авторы буквально кричали от удивления, когда старые и новые идеи просто переплетались, как будто были созданы друг для друга. Осада Терры тоже усеяна ими.

Это странная вещь, хотя, я думаю, не неожиданная.

Когда я приблизился к концу книги, мир в течение нескольких недель начал закрываться из-за пандемии; в него вкрались страх, неуверенность и перемены. Здесь, в реальном мире, в котором мы все живём. Происходили трагедии как маленькие, так и большие, и, в конце концов, есть ли на самом деле разница между ними для тех, кто страдает? А затем я обнаружил, что перечитываю последние страницы, отредактированные только на прошлой неделе, и задаюсь вопросом, не говорит ли – точно так же, как с Мерсади в “Солнечной войне”, что я буду скучать по этой серии – Кацухиро, персонаж, которого мы никогда не знали, и не ведали, что он переживёт первое появление, о природе того, как создаются история и рассказы, и что значит жить, когда они рождаются:

– Ты знаешь... – начал он. Стина открыла глаза и посмотрела на него. – Когда-нибудь всё это закончится. Всё это будет улажено. Пройдёт время и это место восстановят. Статуи, дороги и наполненные водой фонтаны. Прямо здесь, где мы сейчас находимся. Люди будут ходить и разговаривать, и будут беспокоиться о вещах, которые, по их мнению, имеют значение. Они будут смеяться над шутками и хмуриться над тем, что посчитают оскорблениями, и когда они остановятся на этом месте, это будет потому, что они что-то уронили, или хотят отдохнуть, или поговорить ещё немного. Смотри и слушай, и ты сможешь их увидеть. Не там, – он кивнул в сторону парапета, затем постучал себя по лбу и сердцу, – а здесь, ты можешь их увидеть. Когда-нибудь они будут стоять здесь и знать о том, что произошло, только как истории, которые будут добрее, чем их жизнь.

Мы почти достигли того момента, когда сможем оглянуться на эти времена и эту невероятно обширную историю и по-настоящему увидеть, каким необыкновенным было это путешествие. А пока, однако, пройдите с нами немного дальше. Ни шагу назад.

Джон Френч

Ноттингем

Июль 2020 года

ОБ АВТОРЕ

Джон Френч является автором нескольких историй о Ереси Гора, включая романы “Солнечная война”, “Преторианец Дорна”, “Талларн” и “Рабы тьмы”, повести “Багровый Кулак” и радиопостановок “Тёмное согласие”, “Храмовник” и “Магистр войны”. В Warhammer 40,000 он написал “Воскрешение”, “Воплощение” и “Прорицание” для Хорусианских войн и три сопутствующие радиопостановки – удостоенный премии Scribe “Агент Трона: Кровь и ложь”, а также “Агент Трона: Правда и мечты” и “Агент Трона: Пепел и клятвы”. Джон также написал серию Ариман и множество рассказов.

Аннотация

Победы в Сатурнианском и жертвы космического порта Вечная стена превратились во вчерашнюю надежду. Остановленные, но не побеждённые, Предатели усиливают штурм Императорского дворца. Теперь, когда основные космические порты находятся в руках Гора, магистр войны спускает с небес резервы.

По мере того как давление штурма возрастает, растёт и сила Хаоса. Бодрствующая жизнь защитников наполнена отчаянием, в то время как сны тянут их на поиски ложного рая. Когда ткань обороны рушится, и воля защитников даёт трещины, Гор приказывает титанам легио Мортис пробить стены. Им противостоит мощь Меркурианской стены и сила легио Игнатум. Древние соперники, боги-машины обоих легионов встречаются в битве, в то время как внутри стен несколько отчаявшихся людей ищут способ обратить вспять пагубное влияние варпа. По всей Терре потерянные воины и путешественники пробираются через пустоши и сады ужаса к дому и неизвестному будущему.