Гнев Потерянных / Wrath of the Lost (роман)

Перевод в процессе: 21/36 Перевод произведения не окончен. В данный момент переведена 21 часть из 36.

WARPFROG Гильдия Переводчиков Warhammer Гнев Потерянных / Wrath of the Lost (роман)
Автор	Крис Форрестер / Chris Forrester
Переводчик	Alkenex
Издательство	Black Library
Год издания	2023
Подписаться на обновления	Telegram-канал
Обсудить	Telegram-чат
Скачать	EPUB, FB2, MOBI
Поддержать проект

Получив от Габриэля Сета приказ обеспечить безопасность Кретации, капеллан Дума и апотекарий Барахиэль берут курс на родной мир Расчленителей, но когда космодесантники вновь увидят его, найдут ли они на планете непоколебимо держащийся гарнизон или обнаружат безлюдную пустошь, очищенную от жизни их врагами? Астартес должны пройти по стопам своего легендарного основателя и узнать каково это – принять Гнев Потерянных – либо же погибнуть.

Действующие лица

Повелители Расчленителей

Габриэль Сет – магистр капитула Расчленителей, Повелитель Кретации, Страж Ярости

Апполлус – верховный капеллан Расчленителей, Владыка Потерянных, Хранитель Башни

Харахель — командир почётной гвардии, чемпион капитула

Четвёртая рота

Тантий – капитан и магистр флота

Теман – лейтенант

Ганибал – лейтенант

Дума – капеллан

Барахиэль – апотекарий

Туриэль – младший апотекарий

Пашар – библиарий

Хариэль – технодесантник

Михей – сержант отделения штурмовых заступников

Адариэль – сержант отделения штурмовых заступников

Давен – штурмовой заступник

Разиэль – сержант штурмовых заступников

Гатрикс – штурмовой заступник

Каст – штурмовой заступник

Исайя – сержант отделения штурмовых заступников

Кайр – штурмовой заступник

Тойво – сержант отделения заступников

Бурлок – сержант отделения заступников

Кастиэль – сержант отделения изничтожителей

Тумело – сержант отделения изничтожителей

Танатос – сержант отделения головорезов

Анджело – сержант отделения головорезов

Космос – головорез

Азариэль – сержант отделения искоренителей, прикомандирован из девятой роты

Кастивар – сержант отделения агрессоров, прикомандирован из девятой роты

Дерон – почтенный дредноут, эмиссар Габриэля Сета

Рота смерти

Гаэл Люциферус – воин

Гелиос Варрон – воин

Алексей Тамаэль – воин

Аврелий Тихос – воин

Реклюзиам

Камиэль – капеллан

Исрафил – юдициар

Слуги капитула

Кара Итэйн – командующая корабля «Кретацийский судья»

Аиша – помощник и ведущий хирург

Рейян Абдеми – корпех

Хакаар Вахони – надзиратель

Дети Кретации

Хаккад – кандидат

Пролог

Рейян Абдеми стоял в длинной тени дверей из тёмного железа, таившими за собой реликварию.

Их поверхность была иссечена клинописью и подробна описывала кровавую историю ангелов Кретации. Вход в это помещение обычно охраняли двое архангелов в толстослойных доспехах из священного металла – прославленных ветеранов небесных войн Бога-Императора, чьи рост и излучаемая аура чистой агрессии всегда перехватывали его дыхание и заставляли сердце биться сильнее. Он взирал на них с безмолвным трепетом, а тяжёлая броня придавала им некоторое сходство со статуями древних богов войны, которые Рейян видел в многочисленных храмах планеты.

Теперь же ветеранов не было, как и почти всего их братства.

Место архангелов занимали два совсем не похожих на них ужасных создания из тёмного металла и сереющей плоти. Бесстрастные глаза стоявших на страже кошмарных существ горели убийственным красным светом, а толстые спирали ламп, смонтированных на руках новых охранников, ярко светились голубым и вызывали резкие вспышки жгучей боли в висках. В ушах Рейяна грохотала кровь, его сердце глухо отбивало в груди стаккато. Он чувствовал, как сокращения органа отдаются даже в коленях и локтях. Нынешним защитникам реликварии, подобно ангелам, уже доводилось убивать тех, кто не выказывал должных осторожности и уважения.

Каменная панель на ближайшей колонне сместилась в сторону, явив взгляду небольшой квадрат чистого чёрного стекла наподобие того, которое оставалось после извержений огненных гор. Рейян приложил к нему правую руку, не обращая внимания на внезапный прилив тепла и тусклую зелёную нить, что обвела ладонь и пальцы. Стекло загудело и стало ещё горячее, квадрат начал жечь его огрубевшую от мозолей кожу. Сморщившись, он зашипел сквозь стиснутые зубы, но ладонь не отдёрнул. Затем, в подушечку каждого пальца впилось по игле жаждущего алой жидкости устройства, взымающего кровавую плату в качестве дани.

— Доступ разрешён, — пророкотал грубый скрипучий голос.

Каменная панель резко вернулась на место, и чудовищные полуметаллические стражи повернули свои закреплённые на шарнирах туловища, вновь обратив лица в противоположную от входа в реликварию сторону. Древние двери со скрежетом открылись, изливая наружу мягкий колеблющийся свет факелов. В расширяющемся проходе Рейян заметил мечущиеся тени человеческих размеров, а до его слуха начало доноситься отрывистое щёлканье подошв ботинок из кожи баразавра о бутовый камень, которое перемежалось хриплыми приказами надзирателей. Вытирая кровь о пепельно-чёрную спецодежду, он поднял огнеиспускатель и вошёл в реликварию, ведомый запахом горящей древесины и свежей краски.

Рейян шагал по тускло освещённому помещению, а со всех сторон его окружали сложенные из высеченных камней поверхности. Галереи с гранитными пьедесталами и утопленными в стенах альковами хранили комплекты побитых металлических доспехов, сломанное оружие и заляпанные кровью да грязью знамёна. Всё это оплетали тонкие белые нити света. Линии клинописи, чётко и аккуратно выбитые молотками и долотами сервов-камнетёсов, рассказывали о доблестных деяниях ангелов, которые пали за много сезонов до рождения Рейяна. Глухие размеренные удары инструментов вызывали жгучую боль, словно в череп вонзались ножи, но мужчина был благодарен за это, ибо боль заглушала тишину.

Рейян стал бояться тишины с тех пор, как ангелы покинули Кретацию.

Корпех шёл дальше по залу и подмечал мельчайшие детали мозаик и фресок, что изображали ангелов, сражавшихся против гибких хохочущих чудовищ и объятых тёмным пламенем теней с когтями и клыками. Эти произведения искусства обрамляли реликвии воинов, которые ходили по земле во времена Бога-Императора и чьи деяния были запечатлены на изображениях с поблекшими цветами и истёртыми линиями. Когда Рейян читал их легенды, то ощущал уколы замешательства, ибо некоторые слова использовались в уже не имеющем никакого смысла контексте, в то время как значения других он вообще не понимал. Неужели с момента прибытия ангелов язык людей настолько развился?

Он выбросил этот вопрос из головы как несущественный.

Рейян добрался до дальнего конца реликварии, где остановился перед комплектом огромных доспехов. Они напоминали ангельские, но были крупнее и производили гораздо более сильное впечатление. Сначала корпех обратил свой взгляд на тускло-зелёные неактивные линзы, после чего скользнул глазами по багрово-чёрному металлу груди и рук. В глубоких следах на поверхности брони читались отголоски титанических схваток с невообразимыми кошмарами, а в прикреплённых к кулакам пилообразных лезвиях и громоздких огнеиспускателях – наконец спущенная с цепи свирепость. Он опустил взор на легенду под доспехом, написанную изящным, не кретацийским шрифтом.

+ Они умрут, ты же знаешь.+

Сердце Рейяна сжалось. Голоса вернулись и теперь закрадывались в его мысли, как делали это после отбытия ангелов. Они никак не оставляли корпеха в покое.

+ Скоро твои горячо любимые ангелы встретят свой конец.+

— Нет, прошу… – Он безмолвно взмолился Богу-Императору, повелителю небес и звёзд, великому прародителю ангелов. — Кретация не может потерять ангелов.

Жестокий смех отдался эхом в черепе Рейяна.

+ Анафема не в силах спасти их, глупец, и они не переживут того, что сейчас на них надвигается. Пожиратель разорвёт их плоть, а сильнейших Бич Ангелов заберёт к себе в услужение. Клинком или кровавой клятвой, но он приведёт твоих ангелов к трону Кхарната.+

Рейян крепко зажмурился и сжал огнеиспускатель с такой силой, что побелели костяшки. Его терзали видения пылающих джунглей и превращённых в пыль гор, в нос бил запах тлеющего дерева, сдобренный вонью тухлого мяса от забивавших русла рек гниющих трупов, а в ушах гремели крики краснокожих чудовищ с изогнутыми клыками и рычащими пилообразными клинками, которые вырезали людей ради развлечения. И так каждый раз, когда он закрывал глаза.

Сон стал недоступным ему прибежищем.

— Ты что-то сказал, корпех? — раздался надтреснутый голос.

Рейян резко развернулся, ища говорящего. В груди колотилось сердце. Он говорил вслух? А может голоса вышли за пределы его черепа, вторгнувшись во внешний мир?

— Или ты здесь за новым уроком?

Когда Рейян увидел шагавшего к нему хромого Хакаара Вахони, сердце корпеха вновь забилось ровно. Хакаар был иссохшим человеком, которого не пожалело ни время, ни служение ангелам. Возраст наградил его тонкими костями, дряблой кожей, подобием бороды, которое клочками росло на обвисших щеках, и спиной, искривлённой настолько, что верхняя часть туловища старца походила на трость, сжимаемую им в дрожащих негибких руках. Тем не менее, глаза Хакаара светились пылким умом. В своё время, ещё до того, как немощь заставила его перейти в ряды слуг, занимавшихся техническим обслуживанием, он являлся грозным воином и верховным главой корпехов.

— Я уже давно выучил всё то, чему ты мог обучить меня, старик.

— Верь в это на свой страх и риск, малец, — усмехнулся старик. Смех у него был резкий, дребезжащий и влажный. Он похлопал Рейяна по груди, и тот почувствовал, что в руках старца ещё сохранялись артритные отголоски былой силы. — Я бы сбил с тебя спесь в бойцовых ямах даже не вспотев.

Шёпоты убили в Рейяне всякое желание смеяться.

— Как скажешь, — ответил он с натужным весельем в голосе. Старик прищурился, и корпех внутренне вздрогнул. Слова хлынули меж зубов Рейяна подобно воде, устремившейся в щели в плотине. — Я не собираюсь лишать старика фантазий.

Хакаар нахмурился, и его лицо рассекло ещё больше морщин.

От нервного напряжения у Рейяна скрутило живот, но ему удалось подавить это чувство. Среди кланов неуважение к старшим считалось страшным оскорблением, однако их отношения со стариком всегда были выше подобных традиций. Хоть теперь голоса и отступили, он до сих пор ощущал запах горелой древесины и разлагающейся плоти. Его рот наполнился желчью.

Старец фыркнул и перестал хмуриться.

— Твоё внимание привлекли вырезанные символы?

Корпех кивнул, сглатывая желчь.

— Можешь даже не пытаться прочесть, малец, — тяжело опираясь на трость сказал Хакаар. — Язык первых ангелов понимают лишь их наследники. Это традиция, которую не нарушали с тех пор, как они спасли Кретацию и сделали её своим раем.

Старик повёл Рейяна прочь от тяжёлых доспехов в сторону истрёпанного знамени из чёрной ткани высотой в добрых три роста корпеха. Засохшие следы алой жидкости и сажи на материале не помешали ему рассмотреть наполненную кровью чашу, убийцу-ангела, зубчатое лезвие пилы и светло-красную каплю ангельской крови. Хакаар указал согнутым от возраста пальцем на фреску за собой.

Рейян разинул рот, увидев грубое изображение этого же знамени в металлической руке ангела. Голубые небеса на фреске расчерчивали шлейфы оранжевого пламени, а деревья и горы являли собой лишь пятна серого и зеленого цветов разных оттенков. Второй ангел, обладавший невообразимыми размерами, носил тот же комплект тяжёлых доспехов, который всего несколько секунд назад привёл корпеха в восхищение. Гигант стоял во главе ангелов подобно вождю. По венам Рейяна заструился трепет, когда он окинул взглядом сцену их боя против зелёных чудовищ с толстыми мышцами и жёлтыми клыками, но сражались ангелы не одни, ибо рядом с ними виднелись фигурки поменьше. Люди с тёмной кожей могли быть только воинами Кретации.

— Наши предки нарисовали это в эпоху первых охот, — произнёс Хакаар. — Когда они помогали ангелам построить их дом. Говорят, небесный огонь обрушивался на кланы с небес подобно ливню целых семь дней, а дымящиеся скалы вскрывали поверхность мира. Из образовавшихся расселин выбрались подземники, чтобы пролить кровь нашего народа. Остановить их удалось лишь благодаря ангелам.

Рейян хорошо знал эту историю.

Родители корпеха, как и любая другая пара на Кретации, поучали своих детей рассказами об угрозе подземников и их тёмных родичей, Ночных Ужасов, когда отпрыски вели себя плохо или совершали позорные проступки. Народ Рейяна боялся возвращения монстров даже несмотря на то, что ангелы следили за Кретацией и защищали её людей. Кретацийцы плевались и разливали кровь, чтобы отвратить это кошмарное событие, а ещё шипели, когда чудовищ поминали всуе. Некоторые кланы даже приносили жертвоприношения на полях древних сражений. Корпех и сам дважды бывал в таких местах.

— Ты знаешь, почему ангелы ушли? — с придыханием спросил Рейян старого илота, чувствуя себя до нелепости глупо за этот вопрос, но остановиться он уже не мог. Корпех должен был узнать, из-за чего ангелы бросили Кретацию. — Почему они оставили на страже лишь пятерых?

Хакаар вновь усмехнулся.

— Ангелы не делятся таким знанием с простыми смертными, парень, — ответил он. — Не беспокойся, он уходили и раньше. За мою жизнь ангелы дважды уплывали к звёздам в полном составе, дабы послужить Богу-Императору. Мы думали, что это навсегда, однако они выдерживали Его испытания и возвращались к нам с новыми трофеями и сказаниями. Нынешний случай исключением не станет, попомни мои слова.

Рейян только сделал вдох, чтобы заговорить, как нечто тяжёлое врезалось в двери реликварии, а через узкий зазор между каменной стеной и железными порталом просочились громкие звуки заряжаемого оружия и выкриков. Сервы-ремесленники перестали заниматься реставрацией, обратив полные страха взгляды к дверям. Захромавший в их сторону Хакаар принялся гаркать на людей, дабы те вернулись к работе, однако затем металл вновь задрожал. Крепко сжимая огнеиспускатель, Реяйян начал пятиться назад.

Двери с грохотом распахнулись, и по каменному полу заскользил один из тех кошмарных полуметаллических стражей с выдернутыми из туловища ногами. Его лампа был оторвана, а из обрубка чуть ниже плеча вытекала густая чёрная жидкость. Свет в глазах создания погас, из серебряной решётки на месте рта со скрежетом вырвалось нечто вроде предсмертного хрипа. Рейян увидел, что преисполняемые ужасом ремесленники поднимают молотки и долота. Неужели стоило только ангелам исчезнуть, и подземники вернулись?

Сжимая в руках огнеиспускатель, корпех отступил ещё дальше.

В зал ворвался ангел, однако вздох облегчения застрял у Рейяна в горле, когда он увидел на доспехах свежие отметины и ещё не остывшие подпалины. Ангел не носил шлем и был без оружия, а его лицо с широко открытым ртом являло собой застывшую маску ярости, испещрённую старыми шрамами и полосами засохшей крови. Из-за жуткого ожога плоть на одной из щёк отслоилась, обнажив волокнистые сухожилия и небольшие куски почерневшей кости. Глаза ангела выглядели как два озерца жидкого чёрного безумия.

— Предатели! — проревел он, приближаясь к сервам. Несколько человек упали на колени, сложив руки или подняв их от страха и принявшись сквозь солёные слёзы заверять ангела в своей верности. Другие же, скованные ужасом или замешательством, просто застыли на месте. — Гнусные клятвопреступники! Рабы Гора! На какой палубе прячется ваш трусливый владыка? И затем началась резня.

Рейян съёжился за постаментом, на котором стояло знамя. В его ушах гремели пронзительные крики и мольбы завывающих людей, этот калейдоскоп боли и ужаса, перемежаемый сухим треском костей и влажными звуками терзаемой плоти, а глотку корпеха жгла рвота, которая выплескивалась меж стиснутых зубов и пачкала бёдра. Ревущий ангел требовал крови, он требовал, чтобы Гор вышел вперёд и ответил за действия своих сыновей. Рейян не знал никого с таким именем. Оно не было ни кретацийским, ни ангельским. Корпех оцепенел от ужаса, когда к нему пришло страшное осознание.

Ангел сошёл с ума.

Ангел сошёл с ума, и теперь Рейян умрёт.

Каждый громогласный удар сердца приближал его на шаг ближе к холодной и безмолвной неотвратимости бездны. Ему хотелось встать в полный рост, броситься в бой и умереть храбро, с честью, чтобы заработать себе место подле Бога-Императора, но мускулы корпеха отказывались подчиняться ему. Как бы Рейян не укреплял свои тело и помыслы рвением, он всё равно не мог двинуться. Корпех пробовал снова и снова, добавляя свои отчаянные крики к воплям умирающих мужчин и женщин. Бесполезно.

Он был обречён на жалкую смерть от рук ангела.

— Брат! — раздался чей-то искажённый машиной рык.

Вновь раздался глухой стук шагов по камню, который перебивал разноголосые крики умирающих людей. В этот раз некто шагал медленнее и более размеренно. Новые звуки заставили Рейяна вздрогнуть, ибо сейчас они были даже громче чем шум резни. На гортанные рыки и произносимые с пеной у рта проклятия пришёлся ответ в виде характерных для экваториальных кланов Кретации ругательств, а перебранку начали сопровождать грубое рычание клинков с зубьями и аритмичный лязг ударов. Сейчас корпех отмеривал свою жизнь интервалами сердцебиения. Поступавший в кровь Рейяна адреналиновый коктейль эйфории и ужаса молил его наблюдать за приближением смерти или избавления.

Однако, корпех отказывался, ибо страх позволял ему лишь лежать в позе эмбриона.

А потом наступила тишина.

Только спустя несколько минут Рейян набрался храбрости рискнуть и выглянуть из-за постамента. Он увидел, как второй ангел, не обращая никакого внимания на убитых илотов, выносит своего неуравновешенного брата из зала, подальше от священных реликвий. Из неровной раны первого ангела, что тянулась от затылка до живота, хлестала кровь, голова висела набок, а одна рука отсутствовала ниже локтя. Корпех не знал, был ли тот жив, или же другой ангел убил его за осквернение святого места.

Рейян выбрался из-за постамента. Воздух наполняли звуки дыхания умирающих мужчин и женщина, а также вонь крови и опорожнённых кишечников. Смрад забивал ноздри корпеха, сжимал его горло невидимыми пальцами, не давал нормально дышать. Рейян начал бурно извергать содержимое желудка, жадно хватая воздух в промежутках. Когда тошнота отпустила корпеха, он стал пробираться через кучи измельчённой плоти и влажных поблескивающих органов.

Хакаара Рейян нашёл возле дверей.

Останки старика были бледными от обескровливания, а от культей обеих ног и руки тянулись полоски разорванной соединительной ткани и вен. Жизненно важные органы вывалились из рванной дыры в животе и теперь лежали на каменном полу кучей потрохов, распространяя вокруг едкую вонь. Вокруг них образовалась лужа крови. Удары проломили череп Хакаара во многих местах, превратив его в изуродованную мешанину мозгов и фрагментов костей. Вывалившийся язык висел на нижней челюсти. Тем не менее, кровь не запачкала изображение дискообразного лезвия и алой капли, вышитое в области сердца, и труп продолжал крепко сжимать в левой руке трость.

Живот корпеха скрутило от тошноты, рвота подступила к горлу.

Схватившись за бока, он вновь опустошил желудок. Рейян привык к смерти, ибо на Кретации та была неизбежна. С каждым восходом и закатом солнца она пожинала жизни слабых. Сам корпех дрался против людей и чудовищ с тех пор, как научился держать копьё, убивал в бою, убивал за еду и в целях самообороны, из-за зависти и гнева. В его обители хранилось больше сотни языков, ибо без них призраки убитых не могли говорить. Однако, устроенная ангелом бойня затмевала всё виденное Рейяном прежде.

— Зачем ты сделал это? — простонал он, глядя на запачканные кровью его братьев и сестёр реликвии. — Чем мы тебя оскорбили?

Ответил корпеху его голос.

+ Ничем.+

— Тогда почему? — рявкнул Рейян сквозь горячие слёзы. Рука корпеха покоилась на груди Хакаара, прямо над сердцем, а язык старика возлегал на своём ложе из плоти и зубов. Рейян не заберет его, ибо он хотел говорить с пожилым слугой. — Должна же быть причина у этого… У твоей смерти… Не могло всё произойти случайно!

+ Что ты знаешь об ангелах в чёрном?+

Рейян вспомнил каждую деталь о них.

Ангелы в чёрном были легендой, которую слуги шёпотом рассказывали друг другу в холодные ночные дозоры. Бесконечная война и потеря возлюбленных братьев довели этих ангелов до безумия. Рейян уже собирался выкинуть предание из головы как мрачную выдумку, но затем перед его взглядом снова возникли глаза ангела вместе со всей той яростью и отчаянием в них.

— Они реальны, — выдохнул он.

+ Всегда были.+

— Убивший тебя ангел, — произнёс Рейян, выстраивая логические цепочки. — Это случилось из-за отсутствия его братьев? Он кричал и требовал крови как подземник, вызывал на бой некоего Гора. Что насчёт этого?

+ Дело тут не в Жертвенном Короле, парень, а в крови. Кровь для ангелов важнее всего. Она их щит и пища. В прошлом именно она привела ангелов на Кретацию, и перспектива пролить целый её океан для утоления жажды повела их обратно к звёздам. Лишь подношения напрямую не дадут им утонуть в ней, а ангелы здесь поддаются безумию.+

Реяйна вдруг озарило, словно в глаза ударил утренний свет.

Он достал свой нож – пожелтевший от времени зуб овирактора с рукоятью из намотанных человеческих волос – после чего резанул себя по ладони. Корпех начал сжимать и разжимать кулак, окропляя вытекающей из раны алой жидкостью пиловидный символ на груди Хакаара. Рейян не обращал никакого внимания на боль в руке, ибо твёрдо намеревался продолжать лить кровь на знак ангелов.

— Сыны Кретации. Ангелы Гнева.

Корпех произносил их имена нараспев и повторял слова до тех пор, пока не сорвал голос, а алые капли срывались вниз с каждым слогом. Кретацийская кровь привела ангелов сюда, и она же вернёт их обратно.

— Сыны Кретации. Ангелы Гнева. Расчленители.

Часть первая

«Сет выказывает ту же бескомпромиссную честность, которую мой брат ценил в его предшественнике. Амит часто навлекал на себя порицание, но обладал непоколебимой верностью и никогда не проявлял нерешительности в служении. Какая бы правда не обитала в сердце Сета, он её высказывает. Я знаю, что ради Императора себя не пощадит ни он, ни его капитул.»

— Робаут Гиллиман, примарх Ультрадесантников

Глава первая

Жаркий и тёмный реклюзиам «Виктуса» накрывала практически абсолютная тишина. Через высеченные гранитные блоки апсиды просачивался размеренный стук плазменных двигателей, а тлеющая древесина, что шипела и пощёлкивала в каменных чашах для огня и светильниках, наполняла воздух едким благовонием. Адамантиевые переборки были скрыты за слоем чёрного базальта, границы нефа же задавали вырубленные менгиры. В альковах этих каменных столбов хранились реликвии капитула, оберегаемые мерцающими стазис-полями. Углубление с чёрным вулканическим песком, в который были воткнуты почётные клинки из стали-серебрянки, отделяло апсиду от нефа и трансептов, чей палубный настил представлял собой зловещую мозаику из нагрудников павших капитанов.

Для Думы это была шаманская пещера, вырванная прямиком из её примитивного адского ландшафта.

Капеллан, облачённый в тёмные словно сама пустота доспехи типа X «Тактикус» с золотым и медным рельефом в виде клыкастых черепов, прошёл через углубление с песком по узкой мощённой дорожке, почтительно держа в руках реликтовый цепной меч. Чёрный корпус оружия рассекали две алые полоски и покрывали вытравленные имена погибших воинов. Сей почётный список вёлся еще с эпохи смуты во времена раннего основания Империума, а сам меч, по всеобщему мнению, забрал жизней больше, чем несколько капитулов вместе взятых. Оружие было незатейливым и чистым в своём предназначении, что Расчленители отразили в его имени, и Дума не мог не восхищаться такой жестокой прямотой.

Они называли меч Разрубателем.

Капеллан аккуратно зафиксировал меч на креплениях в его нише, после чего отстегнул от пояса розарий и вставил амулет в другое отверстие. Провернув розарий на четверть оборота, он услышал низкий гул включающегося стазис-поля. Затем взгляд Думы упал на двойной ряд мономолекулярных зубьев Разрубателя, чей разъярённый дух войны взывал к священной ярости, скованной в груди самого капеллана. Космодесантник наслаждался чувством родства с Разрубателем и испытывал непреодолимое желание вновь взять меч в руки, ибо никогда не испытывал такого же единства цели с душами оружия Коула, которое было выковано на Марсе.

Помешкав ещё мгновение, он повернул розарий, запечатывая цепной меч в стазисе и отказываясь от желания владеть им. Дело заключалось не в известных Думе великих подвигах и доблестных смертях воинов, орудовавших Разрубателем после Манакеля – восхваляемого героя IX Легиона и бывшего верховного капеллана капитула – а в том, что Апполлус поручил ему долг по защите и освящению. Думе следовало заниматься сохранением истории и священных реликвий Расчленителей. Крозиус же являлся символом его ранга. Иначе быть просто не могло. Дума отошёл от Разрубателя и окинул взглядом другие заключённые в стазисе артефакты. Он восхищался перекованными клинками и комплектами силовой брони, чьи поверхности покрывала гравировка пустынным шрифтом Баала, и чьи почётные списки были даже длиннее и славнее, нежели у Разрубателя. Хранились тут и другие реликвии, которые капеллан про себя считал омерзительными из-за их примитивизма. Слишком кретацийскими. На спиралях колючей проволоки висели вырванные у орочьих военных вождей языки, отрезанные уши альдарских ведьм, покрытые резьбой кости и порченные клинки полководцев изменнических Легионов, а также чаши из черепов демагогов и тиранов, головы которых Расчленители забирали в течение своей долгой истории. На некоторых стазисных печатях имелись генетические замки и гексаграмматические обереги, наложенные старшим библиарием для того, чтобы порча больше не смогла затронуть другие имперские души.

Слава о части реликвий ходила по всему сангвинарному братству.

Дума видел болтер «Гнев Убийцы» с различимым на раме символом «I» Святых Ордосов и расположенные рядом с ним необычные боеприпасы; кровопускающую перчатку «Зарождение скорби», лежащую на блоке из серого камня в трёх нишах от болтера и известную за свою способность спасать от гибели даже смертельно раненых воинов, пусть и страшной ценой их рассудка и духовной святости; Перчатку Железного Гнева – чёрный силовой кулак магистра капитула Корды, покоившийся на вырезанном из дерева постаменте. В шипастом керамите последнего предмета капеллан чувствовал ярость и свирепость, что помогли Корде удержать брешь во время Осады Фаэтона, когда он за один час убил князя демонов Железных Воинов и уничтожил целый коготь дредноутов.

Тем не менее, лишь один артефакт взывал к Думе так же, как Разрубатель.

Безмолвный и выключенный, он хранился на чёрном базальтовом выступе. Рядом с его рукоятью из метеоритного железа лежал пергаментный почётный свиток, который удерживали скрученным золотые ободки. Навершие реликвии имело форму скелетообразного ангела с широко расправленными крыльями, словно бы застывшего в момент полёта, а рассеивающие штифты расщепляющего поля были искусно вставлены меж рёбер и перьев из тёмного железа. Бритвенно острые крылья украшенного навершия могли как срезать мясо с кости, так и расколоть силовую броню. В том месте, где у ангела находилось сердце, виднелся полированный серебряный герб Расчленителей с редким баальским кровь-камнем в центре. Этот крозиус арканум принадлежал герою и бывшему верховному капеллану, чьё имя Дума самолично вывел чернилами на почётном свитке.

Карнарвон.

Из медных курильниц вырвались очищающие пары, принявшиеся лизать священный металл, а на выступе рядом с артефактом стояли масла и мази, с помощью которых Дума готовился повторно освятить оружие для служения капитулу. Капеллан поднял булаву, что лежала в его руке так, словно была выкована специально под космодесантника. Вес красивого навершия из многослойного адамантия и золочёной стали идеально балансировался поммелем, вырезанным в форме клыкастого скелетоподобного создания. Магистр кузницы Лиск провёл безупречную работу по восстановлению крозиус арканума и не пожертвовал ни единой каплей смертоносности оружия ради украшений. Если бы Думу выбрали на пост верховного капеллана, он бы с готовностью принял артефакт и понёс бы его в бой, а не оставил бы истлевать в безопасности, как это сделал Апполлус.

Капеллан достал из маленькой деревянной коробочки на выступе квадратный кусок ткани, погрузил уголок тряпочки в первую мазь и аккуратно нанёс её на навершие выключенной булавы. Повторно пропитывая ткань, он произнёс нараспев первую литанию повторного освящения. Это сочетание слов и натирания мазью искореняло любую скверну, которая могла остаться от крови ксеносов и порчи варпа. Ритуалы повторного освящения занимали несколько часов и включали в себя неоднократные воззвания и повторные протирания. Лишь так можно было ублажить почтенного духа войны реликвии и вернуть ей чистоту, прежде чем положить оружие в стазис в реклюзиаме флагмана.

Открылся вспомогательный входной люк.

В помещение зашли капеллан Камиэль и юдициар Исрафил, чьи чёрные доспехи частично скрывались одеяниями из мягкой кожи земельно-коричневого цвета иссушившейся плоти. К спине Исрафила был примагничен палаческий меч, а крозиус Камиэля висел у того на поясе. Оба носили шлемы с лицевой пластиной в виде черепа, но нижнюю половину шлема юдициара закрывал квадратный кусок коричневой кожи, который он носил как маску. Вошедшие преклонили колени перед воздвигнутыми в трансептах статуями Сангвиния и Императора, дабы вознести молитву и почтить как своего отца, так и своего монарха. Отдав дань уважения, они направились к алтарю.

Запищала вокс-бусина Думы.

— Передай свои обязанности по повторному освящению Камиэлю и Исрафилу. — В как обычно гневном тоне Апполлуса слышались нотки то ли отвращения, то ли разочарования. Дума не мог точно определить, чего именно. — Твоё присутствие требуется на совете в личном санктуме лорда Сета.

Капеллан сжал крозиус крепче, не желая расставаться с ним.

— Лорд Апполлус, этот долг вы доверили мне, — сказал Дума. — Я едва приступил к необходимому уходу за крозиусом Карнарвона. Прервав ритуалы освящения, я навлеку на артефакт страшное бесчестие и причиню ему обиду, несовместимую с–

— Я не просил отговорок, Дума! — рявкнул Апполлус, и на ретинальную ленту Думы вывелись строки информации. — Сет потребовал, чтобы ты был на совете в его санктуме. Это – приказ, а не просьба! Камиэль с Исрафилом освятят оружие моего предшественника и все остальные реликвии, которым необходимы ритуалы. Ты же отправишься в санктум немедленно.

Космодесантник неохотно положил крозиус на выступ.

— Да, верховный капеллан.

Затем, не произнеся больше ни единого слова, Дума покинул реклюзиам.

На верхних уровнях командного шпиля Думу поприветствовал заунывный лязг побитого металла. Капеллан вышел из подъёмника. Красное свечение аварийных люменов делало тусклее костяно-белую поверхность его шлема-черепа и серебряные узоры недавних повреждений на чёрном керамите. На всём пути к стратегиуму флагмана и личному санктуму лорда Сета висели ленточные завесы из светонепроницаемого пластека, которые колыхались от проходящих потоков тяжёлого неотфильтрованного кислорода, со свистом выпускаемого в удушающе жаркий коридор повреждёнными фильтровентиляционными агрегатами.

Дума шагал по коридору, лавируя между пластековыми завесами и группами трэлов в тяжёлых скафандрах. При его приближении сердца людей начинали биться быстрее, а их глухой стук, напоминавший удары по военным барабанам, становился громче. В непримечательных лицах с грубыми чертами и сереющей потной кожей читались изнеможение и недоедание. Стоило ему оказаться рядом, как они отводили глаза и опускали подбородки к груди, сосредотачивая своё внимание на скрежещущих металлорежущих инструментах, усыпающих палубу оранжевыми искрами, и электросварочных аппаратах, которые с ацетиленовым шипением приваривали к переборкам новые пластальные листы. Пронзительный визг от разрезания металла металлом скрёб по слуховым рецепторам шлема, а в нос била вонь опалённой пластали.

Несколько слуг лежали там же, где и упали. Они либо умерли, либо потеряли сознание от истощения и экстремально высокой температуры, но Дума просто переступил через них, словно тех и вовсе не существовало. В его действиях не было злобы, одна лишь рациональность. Трэллы жили недолго, а в их ничтожных жизнях царили страх, эгоизм и боль. Умерев на службе Императору и Сангвинию, эти трэллы заработали признание со стороны капеллана и его мимолётное внимание, чего никогда бы не удостоились те бесчисленные триллионы, ради защиты которых космодесантник и сам в конце концов погибнет.

Спустя некоторое время Дума увидел тяжёлые железные двери с выгравированным на них символом капитула, что вели в личный санктум Сета.

Двое терминаторов из почётной гвардии охраняли вход, окаймлённый строительными лесами с тянущимися по их поверхностям венами ржавчины. Керамитовые доспехи воинов были залатаны серым ремонтным цементом и скреплёнными сегментами временного армирования. Вонь старой крови до сих пор исходила от трещин в броне и множества трофеев из костей ксеносов, тускло-красного хитина и содранной кожи, которые крепились к плечам и бёдрам медными цепями. Ветеранов окружал горький и резкий запах чего-то обожжённого вперемешку с озоном, а в воздухе рядом с ними ощущалась энергия, необходимая для питания гигантских лат.

— Меня призвали на совет с лордом Сетом.

Левый терминатор наклонил шлем, и до капеллана донеслось режущее слух ворчание повреждённых сервоприводов и скрежет керамита. В руке воин держал штормболтер, переведённый в режим автоматического огня, а его цепной кулак окутывали потрескивающие расщепляющие силы. Зубья клинка были сломаны и выщерблены, серый металл покрывала потемневшая со временем кровь.

— Тебя ждали, капеллан Дума.

Двери открылись, и космодесантник вошёл внутрь.

Санктум Сета был обставлен совсем просто: оружейная стойка, небольшой верстак у стены и железное кресло под размеры воина Адептус Астартес, повёрнутое немного в сторону от верстака. Кроме того, имелся маленький стеллаж с несколькими запечатанными банками и старыми боевыми трофеями на полках. Обескровливающий – печально известный двуручный цепной клинок магистра капитула – лежал на верстаке возле цепей с зубьями и контейнером, на котором виднелась отметка техникарума. Два запечатанных люка вели в личную комнату для вооружения Сета и его омовительное помещение. Помимо всего этого, в центре покоев размещался гололитический стол для планирования.

Пятеро собравшихся вокруг него Расчленителей смотрели на Думу.

— Вижу, ты нашёл время присоединиться, — прорычал Харахель на готике с сильным акцентом. Его броня была увешана гораздо большим количеством жутких трофеев, нежели доспехи поставленных им снаружи воинов. — Разве Мясник не учил тебя, что отвечать на призывы твоего магистра капитула – это обязательно?

Дума ощетинился, задетый скорее оскорблением в свою сторону, нежели в сторону лорда Гиллимана. Он получил сообщение от Апполлуса всего полчаса назад, и сразу же покинул Чёрную Башню, направившись в командный шпиль. Его глаза рассмотрели таящегося в тени Харахеля верховного капеллана, чья поза выражала беспримесный, но сдерживаемый гнев. Злость вспыхнула внутри Думы подобно солнцу, и космодесантник усмехнулся, журя себя за то, что ожидал поддержки от старшего.

Он склонил голову в знак напускного раскаяния.

— Мясник многому меня научил, Харахель, — сказал Дума чемпиону капитула. — В частности тому, что налагаемые моим рангом обязанности многочисленны и зачастую требуют постоянного внимания. Но вот лекций касательно правил поведения и протокола я не припоминаю. А в чём дело? Хочешь, чтобы тебе их прочитали?

Смех Харахеля прозвучал как лай тяжёлого дробомёта.

Чемпион активировал цепной кулак, а улыбнувшийся Дума потянулся к крозиусу.

— Хватит! — рявкнул Габриэль Сет, впечатывая кулак в стол.

Магистр Расчленителей был огромен. Суровое лицо с квадратным подбородком, чьи естественные черты рассекали шрамы, выражало ту же сдерживаемую ярость, исходившую от верховного капеллана. Сет взглянул прямо в глаза Думы, и капеллан ощутил, что кретацийский взгляд заставляет его морщиться. Он тут же пожалел о своём непочтительном поведении. Магистр капитула источал ауру стихийной агрессии, которая порождала бегущий по спине Думы холодок. Совсем как у обычного человека.

Воистину Сет олицетворял собой титул Стража Ярости.

— У нас нет времени на пустые пререкания! — Хищное рычание подчеркнуло слова, с шипением прошедшие меж стиснутых зубов магистра. — Мы должны разобраться с этим делом, и разобраться быстро. Есть войны, требующие нашего внимания, и тиранидская кровь, которую нужно пролить.

— Мой повелитель, четвёртая рота готова выполнить ваши приказы, — произнёс Тантий, и Дюма заметил, что его голос едва заметно колеблется из-за сильного нетерпения. Поцарапанные и покрытые глубокими отметинами доспехи «Тактикус» капитана грубо повествовали о ранах, которые офицер получил в ближнем бою. — На каком поле битвы эти чудовища вновь отведают нашего гнева?

Сет набрал на клавишной панели гололита последовательность цифр.

Над столом возникла трепещущая проекция планеты – образованная колеблющимся светом сфера цвета чистых океанов, чей ландшафт скрывали густая облачность и электрические штормы. Появившиеся рядом с ней строки на высоком готике описывали небесное тело как мир смерти класса «экстремис», давали примерный список местных биологических видов, а также информировали о том, что планетой управлял капитул Адептус Астартес 082, забравший себе мир по Праву Завоевания в М31.

Чувство омерзения скрутило желудок Думы, когда капеллан узнал планету.

— Кретация? — выдохнул второй космодесантник-примарис.

От апотекария Барахиэля из четвёртой, который вместо силовой брони носил робу серого цвета, несло вонью после ежедневной тренировки. Терранец был ветераном Неодолимого крестового похода и наставником Думы. Он помогал ему на пути становления капелланом, успев не единожды спасти тому жизнь. Коротко стриженные серебряно-золотые волосы и борода обрамляли сморщинившуюся от возраста кожу цвета кедровой древесины, а сдержанную улыбку портил лишь один-единственный шрам.

— Дом, — улыбнулся Харахель.

— Для Кретации прошло уже почти двадцать лет с тех пор, как мы отправились к Баалу, — произнёс Сет. Привязанность к дому окрашивала его тон чем-то вроде беспокойства. — После поражения Левиафана мы не получали никаких астропатических вызовов, а те, что отправляли библиарии и астропаты нашего флота, остались без ответа. Это безмолвие не может больше продолжаться и не продолжится.

Дума обратил на магистра бесстрастный взор своих красных линз. Понять, что замыслил для них Сет, можно было и без семи пядей во лбу. Капеллан уже возненавидел эту идею.

— Мой повелитель, — начал Тантий, осторожно подбирая слова. — Эмпиреи сотрясают бури, подобных которым никто не видел тысячи лет. Они слепят навигаторов и разбивают астропатические крики на фрагменты так же часто, как проглатывают целые боевые флоты. Наши сообщения могли просто рассеяться в бурных потоках или попасть в хронометрические аномалии, появившиеся с возникновением Разлома.

— Капитан привёл веский довод, повелитель, — сказал Дума. Лететь к Кретации ему хотелось не больше, чем Тантию, хотя он подозревал, что капитаном двигали совсем другие мотивы. — Порождённое Великим Разломом смятение затуманило даже свет Астрономикана. Если самому Императору тяжело пробиться сквозь штормовые приливы, то как другие псайкеры, пусть и самые могучие, вообще могут надеяться успешно передать астропатический зов о помощи?

— Скорее всего, Кретация благополучно выдержала все лишения, мой повелитель, — продолжил Тантий. Дума взглянул на Барахиэля и увидел на поникшем лице апотекария печать несбывшейся надежды. Капеллан прищурился, неуверенный в том, зачем его брату хотеть на Кретацию. — Неодолимый крестовый поход обезопасил миры ядра и отбивает вторжения еретиков и ксеносов в сегментуме Пацификус. Если Кретация и воззовёт о помощи, то силы лорда-регента находятся в куда лучшем положении для защиты планеты.

— Трусы! — Встроенные в шлем-череп Апполлуса вокс-передатчики увеличили громкость его скрипучего голоса, а крозиус верховного капеллана с шипением окутало расщепляющее поле. — Вы смеете бесчестить символ избранных воинов Амита подобной демонстрацией слабости? Ничтожества!

Дума заскрежетал зубами, а его двойные сердца застучали по грудине словно голодные волки, доведённые до неистовства возможностью полакомиться мясом. Он едва смог сохранить самообладание и удержаться от насилия, но вот Тантию это не удалось. Капитан заревел и обнажил клинок, вдавливая кнопку активации, отчего вдоль перекованного меча протянулись сверкающие дуги смертоносной энергии.

Апполлус со смехом двинулся на Тантия.

Сет нахмурился и поднял руку. Большего Харахелю и не требовалось.

Чемпион встал между воинами, отбросив Тантия к переборке благодаря увеличенной силе терминаторского доспеха. Звук столкновения капитана-примарис с пласталью был подобен удару грома. Тантий приложил к шлему руку, стараясь прийти в равновесие. Что до объятого гневом Апполлуса, то с его губ слетало звериное рычание, а в промежуток между двумя вздохами он успел выразить своё сомнение касательно верности и родословной чемпиона.

— С этим ребячеством покончено, — рявкнул Харахель.

Тантий ощерился и опустил меч, деактивируя оружие. Апполлус же взглянул на Сета, после чего сделал то же самое с сухим смешком. Ни капитан, ни верховный капеллан не нашли в себе мужества сойтись в бою с Харахелем. Воцарившееся между тремя воинами напряжение выбрасывалось в окружающее пространство подобно хладогенту из пробитого шланга.

— «Хронометрические аномалии» исключаются, — выплюнул Сет слова капитана. — Прошли годы, а мы так и не получили ни единого сообщения с Кретации.

— Что насчёт нашей клятвы? — прорычал Тантий.

Магистр прищурился.

— Нашей клятвы?

Казалось, вопрос капитана привёл Сета в искреннее недоумение.

— Мы поклялись помочь Данте очистить Красный Шрам и не можем бросить не выигранную войну. Вы хотите, чтобы Расчленители опозорились перед Золотыми Сынами или Ангелами Обагрёнными, — Дума заметил, как Сет непроизвольно дёрнулся при упоминании замкнутого капитула Второго основания, — отправив бойцов прочь от фронта?

Магистр пристально взглянул на Тантия.

— Наши принесённые Кретации клятвы предшествуют любому моему обещанию, данному Данте. Что до Золотых Сынов и Ангелов Обагрённых, то плевать я хотел на их нелепое мнение или на то, о чём они там шепчутся, объятые чернейшей завистью. Мы – вторые сыновья Сангвиния, и наша кровь сильнее прочей благословлена светлой как солнце лаской его священного гнева. Магистр Расчленителей я, а не Данте или кто-то из самовлюблённых владык младших родичей. Твой звездолёт уже готовится, воины предупреждены о переводе на корабль. Моё решение окончательно, капитан.

Тантий кивнул, признавая поражение.

На уста Барахиэля вернулась улыбка.

— Попытка перейти из Нигилуса в Санктум едва-ли не сродни самоубийству, — сказал Дума. Действия, предпринятые Сетом за спиной капеллана, приводили его в ярость. Он скажет всё, что у него на уме, и к чёрту последствия. — Ты пожертвуешь жизнями своих воинов ради цели, основанной лишь на твоём иллюзорном оптимизме? Это безрассудно даже для тебя, Сет. Если ты собираешься отправить нас навстречу неминуемой смерти, тогда поделись с нами правдой. Зачем нужна эта глупая экспедиция к Кретации?

— Ты смеешь давать оценку моим решениям, примарис? — прорычал магистр, делая шаг вперёд. Дума же не сдвинулся с места. — Я чувствую запах материнского молока в твоём дыхании. Может, ранг и даёт тебе право сомневаться во мне и проверять, но ты не прослужил капитулу настолько долго, чтобы стать достойным судьёй моим действиям или моей душе.

Думе захотелось ударить Сета, разбить ему череп и вырвать из груди бьющиеся окровавленные сердца, а из дёсен капеллана выдвинулись клыки. Жгучая ярость осталась в крови даже после того, как космодесантник успокоил себя медленным размеренным дыханием. Не было никакого смысла опускаться до уровня Сета, поэтому Дума заговорил тихо и взвешенно, дабы слова оценивались по лежащей за ними логике, а не по его ярости.

— Кретация – родина той грязи, что пятнает честь нашего капитула в глазах Ангела и Императора. Какой смысл возвращаться в этот проклятый ад, если Данте велел собирать рекрутов и десятину с любого мира, который мы посчитаем пригодным?

Дума ожидал, что Сет придёт в ярость и начнёт изрыгать проклятия с пеной у рта словно безумец, поражённый вирусным нейровоспалением. Он представил, как магистр поднимает свой эвисцератор и разрубает его надвое или приказывает Харахелю и Апполлусу разорвать капеллана на части, ибо оба выглядели готовыми выполнить эту задачу. Напряжённые и твёрдые словно стальные канаты мышцы чемпиона давили на шейное уплотнение, а голодные зубья цепного кулака рвали воздух с сухим скрежетом. Апполлус же, судя по виду, находился на грани апоплексического удара, трясясь внутри своего доспеха. Дума мог многого ожидать от Сета, но уж точно не того, что тот в итоге сделал.

Магистр рассмеялся.

— Возможно, внутри у твоего рода тоже обитает гнев Ангела. — Веселье Сета улетучилось столь же внезапно, как и возникло. — Кретация может быть бесполезным миром, далёким от обещанного Амитом спасения, но это дом. Мой и капитула. Это горнило нашей ярости и плоти, планета, завоёванная кровью, потом и гневом первых Расчленителей. Ни у одного из предложенных нам Данте миров нет такой особенности. Если для того, чтобы обезопасить наш дом и реликвии, нужно вновь заплатить подобную цену, я с радостью сделаю это.

Слух Думы зацепился за одно-единственное слово.

— Реликвии? На Кретации есть реликвии?

Сет кивнул.

— Когда мы отправились к Баалу, нам пришлось оставить множество славных артефактов, — прорычал Апполлус. — История некоторых из них восходит ещё к основанию капитула, включая обычную броню Амита и его Багровые Латы. Времени у нас было мало, поэтому мы взяли лишь то, что могли использовать в бою. Остальное мы передали под опеку наших сервов и контингента Астартес-ветеранов.

— Багровые Латы… — Трепет уступил место ужасу, а тот сменился яростью. — О чём вы думали, когда доверяли этим немытым варварам наследие нашего капитула?

Дума подавил желание сплюнуть, настолько противной для него оказалась эта мысль.

— Летя к Баалу, мы летели навстречу смерти, — рявкнул Сет. — Ни один Расчленитель не рассчитывал пережить атаку Левиафана. Капитул едва насчитывал две сотни воинов. Лучше было оставить реликвии в наследство народу Кретации, нежели дать тиранидам поглотить их или позволить собирать пыль в хранилищах Кровавых Ангелов в качестве бессмысленного памятника и монумента наследию, которое им не принадлежало, и которое они никогда бы не смогли понять.

Дума кивнул, утихомиривая обжигающий вены гнев. Пусть идея передать священные артефакты в грязные руки бескультурных и неучтивых дикарей из племён вызывала у него отвращение, подобное решение было вполне объяснимо. В их ситуации он и сам мог бы поступить точно так же. Взглянув на Тантия и Барахиэля, капеллан утвердительно кивнул им.

— Тогда четвёртая рота в одиночку отправится к Кретации и вернёт эти реликвии, — сказал капитан, и, помедлив, добавил: — И обезопасит ваш родной мир.

Сет улыбнулся, но в его натянутой ухмылке не было ни намёка на веселье.

— А я и не говорил, что вы отправитесь в одиночку.

Глава вторая

Для экспедиции выбрали «Кретацийского судью».

Древний ударный крейсер модели, которая больше не сходила с имперских верфей, лишился смертоносного изящества и великолепия, что были даны ему при постройке, ибо целые поколения магосов и кораблестроителей высшего класса дополнили конструкцию звездолёта новыми орудийными батареями, ангарами, расширенными палубами для экипажа и усиленной бронёй. Корма «Кретацийского судьи» с её зубчатыми минаретами, величественными алькасарами и защитными стенками над четырьмя соплами двигателей, от работы которых по палубе распространялась слабая пульсирующая дрожь, напоминала своим видом настоящий город. Длина каждого сопла не уступала длине системного оборонительного фрегата.

«Кретацийский судья» был королём в изгнании, и теперь ему позволили отправиться в путешествие, дабы вернуть свои владения.

Барахиэль стоял в небольшом, примыкающем к главному апотекариону помещении, что находилось в одном из хребтовых минаретов, и в одиночестве наблюдал за висящим на орбите очищенного мира «Виктусом». Вокруг флагмана летали юркие истребители, оставляя за собой шлейфы голубого пламени, а звездолёты сопровождения кучковались прямо над ним словно детёныши грокса, ищущие защиты у матери. «Владыки» переправляли с «Виктуса» припасы и космодесантников. Барахиэль знал, что на палубах под ним тысячи слуг усиленно работают над подготовкой древних замученных плазменных печей к экспедиции к Кретации.

Сет не лгал – ударный крейсер действительно снабжался всем необходимым для полёта. Прошло едва ли два терранских дня с окончания военного совета, а большая часть припасов и снаряжения уже была доставлена на борт. Оставались считанные часы до отбытия четвёртой роты с орбиты Хартхура, и следовало дождаться лишь эмиссара Сета с «Виктуса» да последних подкреплений из состава резервных рот.

— Мой повелитель, — донёсся из-за спины слабый голос.

Апотекарий проигнорировал звук, ибо все его мысли были лишь об экспедиции, к которой готовилась четвёртая рота. Переродившиеся после Баала Расчленители собирались домой. Он собирался домой, но не к месту своего рождения – в мрачный полуразрушенный экуменополис, выросший на руинах мечты Императора – и не в криохранилища и хирургические блоки «Зар-Квезитора», где Барахиэль спал и переносил страдания большую часть бурной истории Империума. Апотекарий держал курс на мир, что считался домом капитула с ранних дней его существования. У такого путешествия был налёт чего-то мифического.

Барахиэль подумал о Терре – мире, где он родился. Об этой планете у него сохранились лишь самые слабые воспоминания: грызущее ощущение пустоты в желудке; не единожды отфильтрованный воздух терранских подульев; душераздирающие крики паломников, которых грабили и убивали в безмолвные ночные часы; последний взгляд, брошенный на Тронный мир с хребтовой наблюдательной башни линейного крейсера Военного флота после того, как крестоносная флотилия апотекария покинула орбиту Луны. Тогда это его абсолютно не впечатлило.

— Мой повелитель, — вновь раздался слабый голос.

Барахиэль повернулся и взглянул на трэлла в робе пепельного цвета, который держал инфопланшет.

Слугой оказалась девушка, совсем недавно достигшая совершеннолетия по терранскому календарю. На ткани в области сердца у неё красовалась изначальная спираль апотекариона, а кожа густого оливкового цвета ещё не посерела от многих лет воздействия ненастоящего света, что было естественной частью жизни на борту имперских военных кораблей. Кроме того, апотекарий заметил несколько видимых бионических улучшений. Её янтарные глаза смотрели на него с невозмутимым любопытством, и этот взгляд разительно отличался от взглядов большинства смертных, которые в присутствии космодесантников наполнялись подобострастным трепетом и страхом. Барахиэль вздёрнул бровь, заинтригованный явной храбростью смертной.

Апотекарий взял протянутый ему инфопланшет.

— Как тебя зовут, человек?

Она моргнула от удивления.

— Мой повелитель?

— У тебя же есть имя? Если ты служишь моим помощником, я должен его знать.

Барахиэль успел насчитать восемь ударов сердец, прежде чем девушка ответила.

— При рождении меня назвали Аиша, мой повелитель.

Апотекарий кивнул и положил инфопланшет на стол, добавив к небольшой кучке других с подробными описаниями ранений, полученных как в бою, так и на тренировках, реквизиционными постановлениями медикэ и архивными записями. Он прочтёт его позже. Смертная поклонилась и уже собралась уходить, когда Барахиэль прочистил горло, отчего девушка застыла на месте.

— Мой повелитель, мне необходимо ещё что-то сделать для вас?

— Ты ведь следила за изначальной обеспеченностью апотекариона?

— Да, мой повелитель.

— Тогда доложись об этом мне.

Барахиэль проигнорировал мятежную вспышку раздражения в глубине души. Разговоры со смертными были крайне скучными и чересчур выхолощенными из-за их страха, трепета и обыденных забот, коими полнились короткие жизни людей. Тем не менее, смотря на пример лорда Гиллимана, он многое для себя усвоил и начал разделять его веру в то, что в форме разговора доклады приобретали необходимый контекст и могли оказаться даже информативнее, чем самый детальное суммирование фактов.

Тишина растянулась на секунды.

— Не будь такой робкой, — сказал Барахиэль с нотками гнева в голосе. — У меня нет времени на помощника, который не может говорить со мной прямо, и пользы от такого тоже нет. А ещё не называй меня «повелителем». Я не правитель города и не губернатор мира. Я воин и медикэ, рождённый в выгребных ямах Терры. Твой повелитель – это Габриэль Сет. Обращайся ко мне либо по имени, либо по призванию.

Она отвела взгляд в сторону и сделала глубокий вдох.

— У других обученных специалистов-медикэ нет моих головных улучшений. Только меня назначили вашим помощником. То, о чём вы просите, есть на вашем планшете, апотекарий.

Барахиэль рассмеялся.

Эта смертная действительно была храброй.

— Я бы хотел всё услышать от тебя, помощник.

Она приняла более жёсткую позу и сцепила руки за спиной.

— Мы успешно установили новое оборудование для апотекариона, доставленное с «Виктуса». У нас полные запасы стимуляторов и снотворных средств, а также есть возможность синтезировать их. Некоторые боевые братья получили лёгкие ранения, включая двоих, кому требуется хирургическое вмешательство. Я взяла на себя смелость отправить специалистов-медикэ для оказания помощи брату Туриэлю в обоих случаях.

Её инициативность впечатляла.

— Запасы прогеноидов в безопасности? Камеры зарождения установлены правильно?

— Да, — ответила Аиша, чьи губы тронул едва заметный намёк на гордую улыбку. — Жрецы-медикэ архимагоса-доминус подтвердили, что машины зарождения функционируют и готовы к использованию. Брат Туриэль убедился в чистоте геносемени.

Апотекарий удовлетворённо кивнул. Всё это было необходимо для начала набора рекрутов на Кретации, и ответственность за данный аспект экспедиции лежала на Барахиэле. Без оборудования и запасов геносемени путешествие не имело никакого смысла.

— Что насчёт дополнительных запасов витэ?

Аиша взглянула на космодесантника, и от возникшей неуверенности её сердце забилось чаще.

— Они… отклонили ваш запрос. — Девушка сделала паузу. — Была поставлена лишь малая доля от изначального количества.

Когда Барахиэль сжал кулаки, сочленения доспеха отозвались протестующим воем.

— Они как-то объяснили это?

— Мой повелитель… — Аиша вновь замешкалась, облизывая губы. Апотекарию не требовались усиленные чувства или углублённые познания в человеческой физиологии, чтобы распознать тревогу. Он проигнорировал её почтительное обращение к нему, так как это не особо раздражало, да и девушка явно была растеряна. — Я убедительно прошу вас прочесть доклад. Он содержит файл конфиденциальных данных с шифром уровня «вермильон» и генетическим шифровальным ключом. Возможно, он имеет какое-то отношение к отказу в вашем запросе.

Барахиэль включил планшет и стал нажимать на гололитические клавиши, выводимые на ретинальный канал. Второй слой защиты требовал сканирования сетчатки и забора генетического образца, для чего апотекарию пришлось снять шлем. Его глазное яблоко исчертила паутина тонких красных линий, а конструкция из подвижных штанг и острых лезвий собрала с щеки клетки кожи вместе с кровью. Экран мигнул зелёным, после чего открылся файл. Посуровевший космодесантник наморщил лоб.

— Где капитан? Где капеллан Дума?

Неожиданно засквозивший в его голосе гнев заставил Аишу вздрогнуть, но она быстро взяла себя в руки. Встретив её взгляд, Барахиэль заметил, как за глазами девушки тускло мигают оранжевым активируемые головные улучшения. Помощник вытянулась по струнке и стала произносить слова ровным, безэмоциональным тоном. Её чувства и мысли оказались подавлены имплантированными в череп когитаторами.

— Лорды Тантий и Дума ждут прибытия эмиссара лорда Сета на главной посадочной палубе. Мне следует вызвать их сюда, пов– Барахиэль?

— Попроси их явиться на палубу одиннадцать-алеф, — сказал он и вытащил из сумки на поясе, сделанной из орочьей кожи, небольшой ключ, который формой напоминал изначальную спираль.

— А затем вычисти все следы этого приказа из своих инфокатушек, авторизация омикрон-два-девять.

— Подчиняюсь.

Её последнего слова апотекарий так и не услышал.

Он уже покинул помещение.

Палуба, куда прибыл Барахиэль, не существовала ни на одной из официальных схем.

Он вытащил ключ из тайного отверстия в контрольной панели подъёмника, примагнитил его к поясу и вставил обратно небольшую квадратную пластинку из стали, которую апотекарий вытащил из панели. Ввинченные в металл микрофиламентные эмиттеры открывали для офицеров капитула скрытые палубы на кораблях Расчленителей. Барахиэль, Тантий и Дума были единственными братьями четвёртой роты, имеющими доступ сюда, и единственными душами, способными это место покинуть. Здесь обитали и смертные, однако любое их стремление вырваться с палубы безжалостно пресекалось.

Двери закрылись, и скрежет медленно поднимающейся вверх клети растворился в пульсирующей дрожи плазменных двигателей «Судьи». Других звуков не было, за исключением возни крыс и прочих вредителей, сновавших за переборками или гнездившихся в трубах.

Барахиэль зашагал по коридору, а его бронированные сапоги загремели по палубному настилу из усиленной металлической сетки. Сквозь неё он видел ярко-красные огоньки сервиторов, которые заряжались в своих похожих на гробы углублениях в переборках. Через непрозрачные пластековые трубки они принимали внутрь отвратительную питательную пасту из собственных переработанных отходов и мясопродукты. Всё это апотекарий понял по их равномерному скрежещущему дыханию, чей ритм отражался в сердцебиении работающих на палубе слуг. Несколько человек стояли вдоль коридора, а их измученные лица придавали им сходство с какой-то жуткой почётной гвардией. Люди молчали, ведь у них не было языков.

Дума и Тантий ждали Барахиэля чуть дальше по коридору.

— И какое неотложное дело требует нашего внимания, брат?

В его голосе отчетливо читался вызов. Шлем капеллана был примагничен к поясу, поэтому апотекарий видел некогда красивое лицо. Правая половина таковой и оставалась: кожа, словно вырезанная из алебастра и обрамлённая светлыми волосами, и глаз, чей цвет будто бы менялся с настроением Думы. На левой же половине лица прекрасным мог считаться лишь глаз, ибо плоть, срезанная с щеки цепным оружием орочьего военачальника, обнажила сухожилия и кость, а безволосую кожу над виском уродовали ожоговые рубцы.

Одна половина принадлежала ангелу, вторая же походила на череп.

— Сейчас неподходящий момент для встречи, брат, — произнёс Тантий, едва уловимо журя капеллана за его пылкость. — Только что прибыл эмиссар магистра Сета, и нам еще нужно проинструктировать офицеров роты насчёт экспедиции к Кретации.

При упоминании нового родного мира Дума нахмурился.

— Прошу прощения за такую срочность, капитан, — сказал Барахиэль, жестом указывая им следовать за ним. — Брат-капеллан, смею вас заверить, что не позвал бы вас сюда, не будь дело крайне важным. Прошу, идёмте со мной, я всё объясню.

Он повёл их к одной из камер напротив жилых блоков сервов. Люк был закрыт на генетический замок, над которым располагалось отверстие в форме символа апотекариона. Барахиэль приложил руку к инфопанели, позволив иглам взять образец кровь, а устройству просканировать отпечаток ладони и сердечный ритм, после чего вставил ключ и трижды его провернул. Замок лязгнул, и люк открылся со стоном своих ржавых механизмов. Хлынувший изнутри тяжёлый запах пыли и застарелой крови сдавил апотекарию горло.

Все трое зашли в камеру.

В маленьком помещении стояли лишь простой железный стул под размеры Адептус Астартес и ряд небольших экранов в одном углу да крестообразный стол в центре с висящим над ним отполированным хирургеоном. Согнутые на манер паучьих лап манипуляторы оканчивались стерильными лезвиями, пилами по кости и модифицированными редукторами, которые были соединены погрызенными вредителями пластековыми трубами с большим сборным резервуаром, установленным в дальнем углу. Оборудование выглядело древним и устаревшим. Большую его часть Барахиэль приказал заменить в тот же день, когда прибыл на борт с «Виктуса».

— Это лишь одна камера для обескровливания. Таких ещё сотни.

— Ты констатируешь очевидное, — произнёс Дума. — Дальше мы пойдём осматривать второстепенные и третьестепенные медикэ-блоки? Прекращай этот театр и переходи к сути.

— Мой дорогой брат, суть заключается в том, что наши запасы витэ выкачали верховный сангвинарный жрец и магистр логистициама. Они сослались на «нужды текущей кампании в Гало Ангела» и предложили провести ускоренное обескровливание нашей подати плотью с Акатара вместе с кающимися трэллами, переправленными на борт два дня назад.

Дума достал боевой нож, чьё иззубренное лезвие отразило тусклый свет.

— Ещё раз, ты говоришь то, что мы и так знаем. Я не увидел никакой проблемы, когда знакомился с этим предложением. Капитан тоже. Так в чём она заключается?

Барахиэль одарил Думу мрачным взглядом и повернулся к Тантию.

— Вы показатели смертности хоть изучали?

Капитан покачал головой, а Дума усмехнулся. Звук этот походил на лай голодного шакала.

— Я не какой-то там писарь, чтобы заниматься подобными мелочами.

От такого оскорбления апотекарий тут же рассвирепел. Он был таким же воином, как и Дума, но уделял внимание и более тонким деталям, как того требовал от него ранг офицера четвёртой роты. Запевшая в крови ярость упрашивала Барахиэля вытащить цепной клинок из ножен на поясе, однако космодесантник воспротивился позыву, выдавив тонкую улыбку. Каждый его слог сочился презрением.

— Возможно, тебе бы следовало проявлять интерес к мелким деталям, брат, и тогда, возможно, ты бы не таращил глаза словно огрин каждый раз, когда мы сталкиваемся с чем-то лежащим за пределами твоих ограниченных узких представлений. Как на Ворьюне.

Дума потянулся к оружию, на что Барахиэль ответил таким же движением.

— Хватит! — прорычал Тантий, вставая между ними. — Я уже опозорился перед магистром капитула подобным поведением, и не потерплю его от вас! Если нечего сказать по существу, держите рот закрытым. Объяснись, апотекарий.

— Конечно, капитан. — Барахиэль убрал ладонь от рукояти цепного меча и активировал встроенный в наруч гололитический проектор, после чего на поверхности ближайшей переборки возникло множество графиков и схем. — С расчётной нормой потребления мы, вероятнее всего, исчерпаем всю нашу подать плотью в первые три недели, и тогда нам придётся проводить отборы среди членов экипажа, включая самых ценных представителей: медикэ-персонал, орудийные расчёты…

— Тем самым снижая нашу боевую эффективность, — медленно закончил Тантий, словно смакуя лежащую за аргументом апотекария логику. — Это будет особенно критично в том случае, если на Кретации присутствуют враги.

— Именно.

— Вздор! — фыркнул Дума. — Сервы и существуют для того, чтобы служить капитулу. Если на службе им придётся истекать кровью, так тому и быть. Прольём их кровь. В Санктусе триллионы людей, которых мы можем забрать на корабль. Хоть специалистов, хоть чернорабочих. Мы получили от Данте одобрение.

— Его власть не распространяется на Империум-Санктус, брат, — сказал Тантий. — Мы не можем быть уверены, что не столкнёмся с сопротивлением при попытке собрать подать или справимся с этим, понеся минимальные потери. Нас не так много, чтобы растрачивать жизни воинов понапрасну.

Дума хмыкнул и пренебрежительно махнул рукой.

— И что ты предлагаешь, Барахиэль?

— Уменьшим количество крови в ежедневных порциях вина или пайках боевых братьев. Я расширю рамки начального кровопускания и включу в них всех пригодных, но не самых важных членов экипажа под предлогом проверки на генетическую чистоту. Так люди смогут восполнять потерю крови между процедурами, что, в свою очередь, минимизирует количество случаев экссангвинем ад мортем до наступления восьмой-десятой недель. Пропорционально снизится и процент смертности среди ценных членов экипажа, а нашей боевой эффективности будет нанесён самый незначительный ущерб.

Тантий медленно кивнул.

— Твой план предполагает, что наши братья продолжат страдать от Жажды в той же степени, — вставил Дума. — Но это не так. Если они будут постоянно мучиться от неё, их ментальная и духовная святость окажется под большой угрозой. Нехватка крови может вылиться в ещё большее количестве смертей среди слуг, чем если бы мы следовали уже предложенному нам плану.

— Брат, не размышляй так прямолинейно и учитывай каждую вероятность. Если мы попадём в штиль при переходе или задержимся во время путешествия, могут погибнуть вообще все люди. Чтобы этого избежать, нужно грамотно распорядиться ресурсами. Много пользы принесёт Императору дрейфующий, зато полный ментально и духовно чистых воинов корабль?

— Барахиэль, — предупреждающей зарычал Тантий.

Апотекарий обратился к иному подходу.

— Прошу простить меня, братья, — вздохнул он. — Это тяжёлый удар – оказаться вдали от крестового похода лорда Данте в тот момент, когда он набирает обороты. Я разделяю ваше разочарование, как разделят и наши братья. — Он повернулся к Думе. — Не хотел оскорблять тебя, друг мой, правда. Я просто удивился твоему явному нежеланию оказаться на Кретации. Мне казалось, что из всех воинов на борту «Судьи», ты лучше прочих оценишь историческую важность и духовное значение родного мира капитула.

Дума сощурился.

— Я ценю и то, и то.

Монотонное произношение указывало на лживость его слов.

— Тогда зачем выступать против моего предложения? Это самый мудрый курс действий, ибо лишения и невзгоды лишь поддержат огонь гнева, который является величайшим оружием нашего капитула. Они позволят нам оставаться боеспособной силой и держать под рукой готовые запасы крови.

Барахиэль увидел, что Дума собирается заговорить, но Тантий опередил капеллана.

— У нас нет времени спорить и дальше. — Его тон исключал любое несогласие. — Ты – старший офицер-медикэ на борту этого крейсера, Барахиэль. Пока что я одобрю твои рекомендации, но, если наши братья будут страдать так, как предполагает Дума, мы немедленно вернёмся к изначальному плану. — Он посмотрел на обоих космодесантников. — Я ясно выразился?

— Да, капитан, — в унисон ответили апотекарий и капеллан.

— Хорошо. А теперь давайте поприветствуем эмиссара Сета и начнём наше путешествие.

Глава третья

Своим эмиссаром Сет послал дредноута.

Его почтенного пилота-перворождённого звали Дерон, чьё имя на реликтовом саркофаге украшали орнаментальные завитки, и вот уже пять дней с момента отбытия «Кретацийского судьи» он избегал компании живых братьев, предпочитая им чёрное забвение стазис-сна в Залах почтенных мертвецов. Там эмиссар дремал среди пустых железных саркофагов и корпусов боевых машин, для которых они были созданы, и Дума не мог винить его за это.

Погребение внутри саркофага дредноута являлось великой честью, но у него была своя цена. Даже самый могучий герой мог стать жертвой безумия во время проведения необходимых ритуалов, а тех, кто выживал, ждала полужизнь, высасывающая из них чувство собственного «я» и восприятие окружающего мира. В конце концов прошлое и настоящее для них сливалось, и они вновь начинали сражаться в давно отгремевших битвах. Страдания и оторванность от повседневных забот капитула отдаляли пилотов от живых воинов, не говоря уже нередких случаях, когда между пробуждениями могли сменяться целые поколения. Всё это делало дредноутов обособленным братством, ничем не отличающимся от капелланов. Последние так часто прятали свои человеческие лица за зловеще ухмыляющейся посмертной маской Императора, что было очень просто отождествлять жрецов с пилотами шагоходов.

Дума содрогнулся. Уж лучше смерть.

Он перестал размышлять об отсутствии Дерона и обратил мысли к читавшим утренние молитвы воинам четвёртой роты. Его братья, одетые лишь в чёрные балахоны, стояли на коленях на полированном гранитном полу нефа, а освещали их трепещущие огоньки светильников и источающие мягкое сияние люмены внутри менгиров, отмечавших границы приходского пространства. Расчленители построились по отделениям и званиям: старшие офицеры и специалисты образовали передний ряд, сержанты же стояли вдоль центрального прохода. Все космодесантники громко славили Императора и Сангвиния.

Песнопение воинов эхом наполняло трансепт и апсиду, а рычащие нотки их бассо профундо не пятнались мягкими голосами сервов-хористов. Мелодичный звук отражался от изогнутых стен часовни и купольного потолка. Чудесные витражи, украшавшие купол подобно драгоценным камням в короне короля, изображали Сангвиния на всех этапах жизни примарха: от баальского ребёнка-найдёныша, который впоследствии повёл свой народ против мутантов на истерзанном радиацией родном мире, до благородного воина-принца Империума, с готовностью купившего собственной жизнью победу его отцу. Чистота, лежащая в основе связи между лирикой и художественными изображениями, рассеивала царящее в душе капеллана беспокойство.

То была сила его отца в самой могущественной и беспримесной её форме.

В такие моменты он становился к примарху ближе, чем когда-либо.

Дума убрал закованную в броню руку с кафедры и поднял её, безмолвно веля паре сервов реклюзиама подойти к собравшимся космодесантникам. Один из слуг махал медной курильницей, которая испускала струйки белого дыма и благоуханный мускусный аромат масла и ладана, но этого было недостаточно, чтобы перебить сильный и резкий запах с нотками соли и железа, что исходил от крови Адептус Астартес внутри курильницы. Второй нёс бронзовый ритуальный кинжал и оставлял им тонкую красную линию на запястье каждого Расчленителя. Стекающую же кровь сервы собирали в небольшие железные чаши. Страх окутывал смертных вонью пота, добавляя кислые нотки в запах свежепролитой алой жидкости.

Капеллан скривил губы, обнажив ангельские клыки.

Собрав всю выпущенную кровь, шаркающие сервы медленно прошли от притвора до кафедры, после чего вылили алую жидкость в первый из трёх железных кубков, стоящих у основания кафедры. Божественный аромат святой эссенции Сангвиния становился всё сильнее с каждой опустошённой чашей сервов, а улучшенный слух Думы начал различать слабую дрожь в голосах поющих братьев. Он проигнорировал её, ибо у него самого рот наполнился слюной. Затем капеллан нажал на незаметную кнопку, искусно встроенную в лакированную поверхность деревянной кафедры.

Два раздутых от химикатов сервитора в свободных чёрных одеяниях выбрались из своих похожих на гробы ячеек под палубой и вошли в апсиду через служебный люк. Бормоча литании чистоты, высеченные в психически очищенных разумах, они обогнули кафедру по кругу и низко поклонились капеллану, к чему их принудили вшитые подпрограммы. Затем сервиторы подошли к железным кубкам и сняли крышки со второго и третьего. Первый же, наполненный собранной кровью, они не тронули. Исходящая от второго кубка химическая вонь приглушила жажду Думы, а содержимое третьего затопило его нейроглоттис десятками различных ароматов чего-то жженного. Когда рабы выполнили свою задачу, молитвы Расчленителей достигли своего пика.

Капеллан поднял руку, и воцарилась тишина.

— Расчленители! — проревел Дума. — Братья моей крови! Возрадуйтесь, ибо этот день знаменателен. Мы – возродившаяся рота, а нашу кровь усилили вливания из резервных формирований. Павших забрал священный огонь, их кости готовы к погребению в склепах капитула, витэ смешана с благовонием, кое мы сейчас вдыхаем ради обретения силы через воспоминания. Тем не менее, нам нельзя предаваться им долго, ибо перед ротой поставлена великая цель.

Он сделал паузу, выверяя следующие фразы с отточенной аккуратностью настоящего оратора. Его первые слова, позволившие ему завладеть вниманием братьев, заложили основу проповеди, которой Дума надеялся поднять боевой дух воинов и изгнать из их голов мысли об изгнании, что распространились по четвёртой роте словно чума. Капеллан высмотрел в переднем ряду Барахиэля, стоявшего рядом с Тантием и его лейтенантами: Ганибалом и Теманом. При виде слегка приподнятой вверх губы апотекария Дума ощутил в груди вспышку раздражения, ведь тот уже догадался, какой характер примет проповедь капеллана.

Барахиэль лично этому поспособствовал.

— И вновь мы несём свет Императора во тьму, однако теперь нас ждёт не простая экспедиция, братья мои, ибо нынешнее путешествие отмечает поворотный момент в истории нашего капитула. Каждый сын Великого Ангела, которому была дарована честь стоять здесь, в этой часовне, должен выразить глубочайшую признательность Императору и благословенному Сангвинию.

Дума окинул блуждающим взором своих боевых братьев.

Тусклое освещение не могло скрыть различные оттенки кожи, татуировки банд, следы племенного шрамирования и штрихкоды уголовников: всё это указывало на прежние суровые жизни и происхождение с дюжины разных миров. Теперь же, однако, подобные отличия не имели никакого значения, ибо все воины были вторыми сынами Ангела, объединёнными геральдикой и святой яростью их отца, что пела в крови космодесантников. Расчленители происходили со множества планет, и Думу приводили в негодование изменения и предрассудки, которые могли вновь возникнуть в рядах капитула после возвращения Кретации.

— Ещё до удара двенадцатого колокола мы ворвёмся в эмпиреи и начнём наше путешествие к Кретации, дабы вернуть дом капитула. Того желает Кровь.

— Того желает Кровь, — произнесли нараспев Расчленители.

В микровыражениях их лиц читались ярость, разочарование и досада – чувства, которые наполняли сердца самого Думы. На мгновение он задумался, обманывал ли когда-нибудь Ангел сыновей, пятнал ли себя ложью во спасение, что являлась бременем каждого лидера. Капеллан в этом сомневался. Ангел был божественным созданием, лишённым столь характерных для людей изъянов. Космодесантник подавил скрутившее его живот чувство вины за предстоящие лживые слова, ибо ему следовало выступить идеально, дабы ничем не выдать собственного отвращения к изгнанию четвёртой роты, скрытому за возвышенными идеалами.

Он не мог вдохновлять братьев, если сам при этом выглядел неубеждённым.

— Братья мои! Не держите в голове мыслей об изгнании и наказании, не позволяйте зависти и горю угнездиться в ваших сердцах. Да, мы покидаем флот наших братьев и крестовый поход лорда Данте, но нам следует радоваться этой грандиозной возможности. Четвёртая рота входит в тень легенд, ибо наш капитул не совершал подобного паломничества с тех пор, как после раскола Легиона свирепый владыка Нассир Амит покинул Баал с первыми Расчленителями.

В воздухе сгустилось напряжение. Вот тот самый момент.

— Братья мои, поразмыслите о том, сколь велика эта честь, и кто дал нам такой шанс. Магистр Сет послал не вторую роту, и не третью, и даже не ветеранов почтенной первой. Он выбрал четвёртую, ибо знает – мы не только обезопасим Кретацию, но и обуздаем её. Мир, некогда провозглашённый Амитом как наше спасение, станет им. Великий Разлом не остановит нас, а когда мы прибудем в роли спасителей или завоевателей, то спустимся на поверхность мира словно мифические ангелы и напомним народу Кретации о том, что Расчленители до сих пор верны своей родине. Того желает Кровь!

— Того желает Кровь, — ответили братья в унисон.

На часовню опустилась тишина, не затронувшая лишь далёкий грохот плазменных двигателей корабля. Дума оглядел братьев: безмолвных, стоявших на коленях, ждущих продолжения служения. Он поймал пристальный взор Тантия, чей органический глаз неярко коричневого цвета разительно контрастировал с безжизненной и невыразительной аугметикой из меди. Капитан потерял родной орган на Фракийце-Секундус, когда импульсивный сержант-ветеран Гарокс со своим отделением нарушили строй Расчленителей, чтобы убить лидера культа ксеносов, а его щёки покрывала сеть шрамов – ещё одно напоминание о Гароксе. На фоне угольно-чёрной кожи ярко выделялся тусклый блеск острых стальных штифтов, вставленных вместо природных зубов.

— Мы почтены твоими словами, капеллан, — поднимаясь сказал Тантий. Он возвышался над Думой и даже без брони почти не уступал в ширине капеллану в доспехах. Из всех присутствующих лишь капитан имел право говорить, когда к нему не обращался напрямую Дума. — Возможно, перед входом в эмпиреи ты проведешь обряд битвы, дабы наше путешествие началось по-настоящему?

— Конечно, мой капитан.

Капеллан спустился по ступеням в противоположную от паствы сторону, направляясь к сервиторам, каждый из которых держал в ржавеющих технических клешнях по большому кубку. В первом была кровь Расчленителей, разбавленная большим количеством мощных антикоагулянтов и распространяющая насыщенный аромат вперемешку с омерзительной химической вонью. Второй же полнился более густой и тёмной, едва-ли не желатиновой смесью. Дума распознал едва уловимый запах листвы, земли, плоти и животного жира, что переплетался с запахом химически загущённой крови из вен павших Расчленителей. Сервиторы хорошо выполнили свою работу, и капеллан затянул литанию чистоту, готовясь к проведению обряда. Тантий стал первым, к кому он подошёл, ибо тот являлся капитаном роты.

Дума окунул кисть в вязкую жидкость во втором кубке и принялся рисовать клинообразные руны силы, защиты и непоколебимости на щеке и горле Тантия. Жажда капеллана вспыхнула, когда он провёл пальцем по маняще пульсирующей сонной артерии капитана, что породило в его голове дразнящие мысли о горячей крови, выталкиваемой из умирающего сердца. — Пусть духи почтенных мертвецов даруют тебе мудрость, а их кровь наполнит силой твою держащую меч руку в грядущих боях. Пусть плоть мира, при завоевании которого они пали, огородит тебя от вероломства чужаков, еретиков и ренегатов.

То же самое он сделал и с выпущенной кровью, удостоверяясь в том, что жидкости из разных кубков не смешиваются ни на коже капитана, ни на руке Думы. Сервитор протянул Тантию небольшую чашу с витэ. Офицер выпил её, после чего его клыки ангела выдвинулись из дёсен, а в глубине оставшегося глаза космодесантника заплясали небольшие красные огоньки.

— Пусть кровь нашего отца защитит твою душу от слабости плоти и тьмы в крови. Пусть она дарует тебе ярость в бою, дабы ты мог повергнуть врага и принести славу капитулу. Пусть братья, в чьих венах течёт та же кровь, станут для тебя щитом, а их готовность пролить собственную кровь ради сохранности твоей жизни никогда не ослабеет.

— Всё будет так, как того желает Кровь, капеллан Дума.

— Как того желает Кровь, — ответил капеллан.

Затем Дума встал напротив Барахиэля и начертил охранительные руны на коже апотекария, бормоча те же ритуальные слова защиты. Тем не менее, мыслями он вернулся к брошенным на Кретации реликвиям. Его поразило не только наличие среди них Багровых Лат, но и то, какое беспокойство охватило Харахеля с Сетом от одного лишь упоминания доспехов. Крозиус Карнарвона теперь хранился в часовне «Судьи», и когда Дума вспомнил лишенную веселья усмешку Апполлуса при словах о том, что павшему верховному капеллану оружие теперь ни к чему, его губы тронул призрак улыбки. Именно реликвии были целью его миссии, а не Кретация.

Он подошёл к Ганибалу и вновь начал проводить ритуал.

Раздался скрежет металла об металл, когда Дума парировал резкий выпад в своё горло, после чего впечатал конец утяжелённой рукояти крозиуса в живот противника, наслаждаясь тошнотворным хрустом сломанной кости. Он продолжил натиск и ударил локтем в нос оппонента, отчего из того хлынула алая жидкость, а серию довершило попадание кулаком в солнечное сплетение. Задыхающийся и истекающий кровью второй воин зашатался, его нос и правая скула превратились в распухшее багровое месиво.

Ухмыляющийся Дума вышел из боя.

— Тебе следует научиться понимать, когда тебя побили, Исайя.

— Не в этой жизни, лорд-капеллан, — ответил сержант штурмовых заступников, глубоко и равномерно дыша. Проходящий через повреждённый носовой проход воздух вызывал болезненное жжение, а глухой скрип сломанных костей сопровождался неприятным ощущением зуда от их медленного сращивания. Оба космодесантника, чья кожа блестела от пота, были обнажены по пояс. — И уж точно не побитый вами.

Дума наклонил крозиус, готовясь защищаться.

— Какое высокомерие. Ангелы Обагрённые потеряли отличного рекрута.

Капеллан болтал не просто так. Его слова вызвали у Исайи рык, и сержант штурмовых заступников повернул свой цепной меч. Хоть зубья оружия и были недвижимы, они всё равно смогли оставить кровоточащие раны на боку Думы и рассечь обожжённую кожу вокруг глаза капеллана. Многие из ранее полученных в тренировочной схватке порезов уже зарубцевались, став частью узора из накопленных за более чем пять десятилетий боёв и крови шрамов.

— Я – Расчленитель, мой лорд, — ответил кружащий Исайя и принялся описывать клинком короткие дуги, окропляя песок кровью. В стоящих вдоль краёв небольшой арены жаровнях горели наложенные с горкой угли, а с ярусов над ареной за поединком наблюдали несколько других космодесантников. — Я был Расчленителем с тех пор, как Неодолимый Крестовый поход освободил Баал, и останусь им до последнего вздоха.

— Если наше будущее лежит на Кретации, — подумал Дума, — то далеко не факт. Что будет с взращенными на других планетах сынами Ангела вроде меня и Исайи, когда капитул вернет себе родной мир?

Исайя вытащил из ножен висящий на поясе зубчатый боевой нож.

Дума сделал то же самое и начал повторять его движения шаг в шаг. Ярость обжигала вены капеллана, адреналин вызывал радость и пощипывал каждую мышцу, а изнурение насыщало лёгкие воздухом с густым мускусным запахом, в котором чувствовались медные нотки. Двойные сердца Думы гулко бились в груди словно боевые барабаны и истощали запасы тщательно развиваемого им терпения. Ему хотелось броситься на Исайю, пренебречь стратегией в пользу грубой силы и сразиться подобно воплощению гнева Ангела. Он представил, как валит сержанта на землю, как проламывает череп противника сокрушительными ударами кулаков и лба.

Такое порывистая атака не даст капеллану одержать верх над похожим на медведя Исайей.

— Его Кровь сотворила меня. Его Кровь позволит мне выстоять, — прошипел Дума, задыхаясь от неумолимого желания отдаться насилию.

Борьба с вплетённой в его кровь непреодолимой тягой вызывала головную боль, словно череп капеллана туго сдавливали обручи. Он подчинит свою ярость и не покорится ей.

— Кровь – моя сила и мой доспех.

Подняв плечо и прикрыв им подбородок, Исайся бросился вперёд.

Дума встретил натиск противника, и под ногами бойцов захрустел горячий песок. Капеллан пригнулся, уворачиваясь от близкого обезглавливающего удара сплеча, блокировал устремившийся к его подмышке свежевальный клинок Исайи собственным ножом и впечатал крозиус в открывшиеся рёбра сержанта, ломая кость. Брызнувшая изо рта Исайи кровь запачкала покрытое шрамами лицо Думы, чья внутренняя Ярость ярко вспыхнула, насыщаясь горячей зловонной витэ. Затем, мощный удар заставил капеллана покачнуться. Шипованная гарда цепного меча оставила на щеке Думы глубокие кровавые борозды со свисающими полосками кожи.

Исайя продолжал атаковать, оттесняя капеллана чередой быстрых свирепых выпадов, а Дума парировал и контратаковал, когда появлялась возможность. Тем не менее, сержант легко отбивался, его удары сливались с блоками, а те перетекали в контрвыпады. Сквозь сжатые зубы капеллана, походившие на эмалированную решётку, вырывалось жаркое дыхание, оставшиеся волосы испещряли капельки пота. Черепообразным навершием крозиуса он блокировал стремительный выпад, который должен был рассечь его от ключицы до таза, но хитрым ударом ножа сержант срезал с предплечья Думы влажный лоскут кожи.

В глубине глаз Исайи заклубилась чернота.

Дума взревел, тяга ответить на зов крови отца жгла вены капеллана. Он представил, как сжимает в руках голову сержанта и пьёт его витэ из полированного черепа. Космодесантник врезал навершием крозиуса прямо по лбу Исайи. Затем ещё, и ещё. Четвёртый удар оставил от носа сержанта лишь окровавленные кусочки кости, от пятого тот пошатнулся, а шестой выбил цепной меч из руки. От столкновения с крозиусом нож Исайи раскололся. Сломив защиту сержанта, Дума ударил символом своего ранга по рёбрам противника, а ножом – по его глазам. Лезвие не задело органы зрения, но оставило глубокий порез на лбу Исайи, что напоминал щербатую отвесную скалу. Полилась кровь, и на красном фоне мелькнула белоснежная кость.

Сержанта это не остановило.

— Мне не нужно оружие, чтобы убить тебя! — словно зверь прорычал он.

Расчленитель с рёвом бросился на Думу, рукой отбивая мощный выпад крозиусом. Капеллан услышал, как треснуло предплечье, хотя сам Исайя не обратил на рану никакого внимания, будто та была укусом блохи. Оба космодесантника принялись молотить друг друга и ломать кости до тех пор, пока Исайя не поднырнул под крозиус и не попал ногой по колену Думы сбоку, после чего повалил его на землю. Капеллан почувствовал, как по грудной клетке расползлась паутина мелких трещин, и ощутил во рту вкус крови, смешанной с кислотой железы Бетчера. Отхаркнув её сквозь сломанные зубы, он направил свою боль в удары кулаками по рёбрам Исайи. Сержант же, чьи глаза всё сильнее застилала убийственная чернота, не переставал впечатывать в капеллана собственные кулаки подобно сваебойной машине.

— Хватит! — потребовал раздавшийся голос, который Дума не узнал. Окружающий мир он видел сквозь красный туман, а выхватываемые из него пятна чёрной брони и зелёного огня сопровождались запахом серы и гидраклориковых кислот. Сердца капеллана тяжело бились, и ему казалось, будто вместо лёгких у него влажные мешки с речным илом. — Бой окончен.

Истекающий кровью и задыхающийся Исайя начал заваливаться на бок, но двое воинов его отделения успели поймать своего сержанта. Ещё двое подняли Думу с песка, после чего соперников довели до небольшого медблока в самом тёмном углу помещения. Там их ждали сервы-медикэ и ученик Барахиэля по имени Туриэль, которые стали перевязывать раны, накладывать синтекожу на освежёванные участки конечностей и спаивать сломанные кости. Расчленители кривились и ворчали, а гнев, текущий по их венам вместе с кровью, ненадолго утих.

— Ты хорошо сражался, — сказал Исайя, вытирая попадавшую в глаза кровь, пока сервы-медикэ сшивали ему кожу лба. — И речь ты вчера произнёс хорошую.

Дума зарычал. Наркотики почти не притупляли боль.

— Не пытайся сыграть на моём самолюбии, брат.

Сержант издал влажный смешок.

— Я и не пытался. Многие мои братья остались в восторге, ты ослабил их страхи.

Исайя отпихнул собиравшегося вправить ему нос серва и сделал это сам, зыркая на слугу, что вогнал в шею космодесантника иглу. Человек вдавил шток-поршень, впрыскивая в кровеносную систему Расчленителя прозрачную жидкость. Дума чуял страх смертного в запахе пота, слышал его в грохочущем биении сердца. Страх придавал людской крови особый аромат. Несмотря на жаркий воздух и вонь спаиваемых костей и медицинских препаратов, в горле капеллана зудело от жажды.

— Я лишь выполнял свою обязанность, только и всего.

На какое-то мгновение затихли все звуки кроме лёгкого топота человеческих ног и тихих шёпотков.

— Ты ведь и сам не веришь собственным словам, верно?

Дума погрузился в молчание, слушая звон клинков снаружи.

Глава четвёртая

Барахиэль наклонился над другим раненым во время тренировки братом. Анджело, с которого аккуратно сняли броню, лежал на операционной плите и был усыплён большой дозой седативных средств.

Облачённый в хирургические одеяния апотекарий следил за жизненными показателями сержанта, выводимыми на настенные пикт-экраны. Когда они упали до опасного значения, раздался невыразительный звук тревоги, вселивший панику в смертных специалистов. Через пластековую трубку в организм Анджело поступали стимуляторы и синтетические химикаты, дополнявшие уже содержащиеся в Велизариевом Горниле. Искусство Коула помогло космодесантнику прожить достаточно долго, чтобы его успели доставить из тренировочных залов в апотекарион, и Барахиэль доверил органу дальнейшее поддержание жизни своего хозяина. Он выбрал скальпель, после чего хирургеон отделил чёрный панцирь от вздымающейся груди сержанта.

А ведь Расчленители находились в варпе всего три дня, что не могло не шокировать апотекария.

Напротив него встал Туриэль, также носивший лишь одежду хирурга. Ученик Барахиэля взял со стерильного лотка плавитель тканей и принялся восстанавливать левые икроножные мышцы Анджело. Эта часть ноги сильно пострадала: разорванное мясо почернело, связки спутались, обгоревшая кожа слезла с конечности. Внутри было полно мелкокалиберных пуль и осколков, а на операционную плиту лилась тёмная кровь. Техникарум уже получил запрос на аугметическую замену, хотя Туриэль настаивал, что сможет спасти ногу.

Барахиэль был готов дать ему попробовать хотя бы ради того, чтобы научить его слушать.

Апотекарий сделал длинный разрез от горла Анджело до паха, убирая с туловища верхний и подкожный слои и обнажая толстые канаты влажно поблескивающих усиленных мышц, что защищали сросшийся торакальный щит от горячего воздуха в помещении. Лишённая кожи грудь источала кровь, излишки которой откачивались пластековыми трубками и сливались в специальный цилиндр, где витэ очищалась перед возвращением обратно в тело. Барахиэль брызнул на мышцы аэрозольным контрсептиком, после чего принялся их рассекать. Когда он закончил, к плите подошли два медикэ-трэлла, чтобы зафиксировать ткани стерильными зажимами. Их спецодежду пятнала алая жидкость, а ритм глухо стучащих сердец выдавал беспокойство смертных.

Висящий над Анджело хирургеон подчинился мыслеимпульсу и опустил жужжащую пилу. Пронзительный скрежет разрезающего кость металла заглушил голоса тихо переговаривающихся трэллов, которые перевязывали открытые вены, занимались поверхностными ранами или извлекали осколки. За биосигналами на настенных мониторах следил трэлл-аппрента, а справа от апотекария стояла Аиша, морщившая нос от проникавшей даже сквозь хирургическую маску вони нагревшейся кости. Когда процедура закончилась, хирургеон убрал пилу и поднял часть грудины при помощи вакуумной присоски.

Увидев, во что превратились внутренности сержанта, Барахиэль выругался.

К пульсирующим трепещущим органам прилипли фрагменты костяного щита, удерживаемые на месте горячей вязкой кровью. Анджело сделал вдох, и лёгкие начали медленно заполняться витэ, которая также вытекала из небольших разрывов и рассечений в гладких мышцах желудка, кишок, бронх, а также в стенках миокарда. Горячий запах пощипывал жажду Барахиэля, что молила его попировать братом. Преомнор сержанта пробили толстые игольчатые осколки, в орган Ларрамана попала выпущенная сервитором пуля с медной оболочкой.

— Глупец, — пробормотал апотекарий, поворачиваясь к Аише. Она осторожно взглянула не него, не переставая следить за откачиваемой из органа Ларрамана кровью. — Помощник, отметьте следующее: к выполнению полного объёма своих обязанностей сержант вернётся только с моего разрешения.

— Да, апотекарий.

— Ты же не думаешь, что Анджело попытается сразу же вернуться к службе и тренировкам? — искренне удивился Туриэль. — Он получил почти что смертельные ранения.

Барахиэль усмехнулся, дивясь наивности инициата, и с подчёркнутой осторожностью вытащил пулю из органа Ларрамана, пока один из медикэ Коула выкачивал кровь из лёгких плевральной дренажной трубкой. Это было лишь одно небольшое хирургическое вмешательство в длинном перечне того, что ещё предстояло сделать апотекарию, однако улучшенный фактор коагуляции органа поможет ему при работе с другими ранениями сержанта. Когда он приложил плавитель тканей к маленькой, но очень важной мышце, Аише пришлось заняться излишками крови. В ноздри Барахиэля ударил дымный запах плавящейся плоти.

— Ты недооцениваешь упрямство сержанта, — спустя несколько минут произнёс апотекарий, убирая плавитель тканей. Трэлл-аппрента брызнул контресптиком на восстановленный орган, и над обожжённой мышцей поднялись завитки серого пара. — Ну или переоцениваешь его интеллект, — добавил он с кривой усмешкой, переводя своё внимание на преомнор. Барахиэль насчитал тринадцать тёмных металлических осколков. — Любовь нашего брата к режиму экстремис леталис сильна и хороша известна. От тренировок он откажется ненадолго.

Туриэль заворчал, а Барахиэль с трудом подавил желание поиздеваться над ним, ведь поначалу инициат поддерживал летальный режим тренировок, с которым десантников-примарис ознакомили Сет и его выжившие перворождённые.

Апотекарий не мог отрицать достоинств такого подхода, ведь это оттачивало навыки Расчленителей подобно тому, как осёлок придавал остроты превосходному клинку. Режим экстремис леталис готовил воинов лучше, чем бои с тенью, поединки чести, кровавые игры и учения с боевыми стрельбами, что практиковались другими капитулами. Тренировки Расчленителей были необходимостью, неизбежным следствием той ужасной реальности, в которой теперь оказался Империум, а для его защиты требовались превосходные клинки и грозное оружие.

Однако, Барахиэль стремился понять, почему его братья посвятили себя тренировкам с таким рвением. Ему не нравилось, что они пробуждали в их сердцах, не нравилось усиление природной агрессивности, а также желание учинять бойню и резню. Апотекарий и сам ощущал подобное в самые мрачные дни Неодолимого Крестового похода, когда его взор застилал тонкими полосами чёрный туман – тёмный собрат Жажды, возникшей внутри космодесантника после того, как он впервые пробудился, уже будучи сыном Сангвиния. Тогда это чувство обеспокоило Барахиэля так же, как сейчас беспокоил вид братьев, отбрасывающих даже видимость дисциплины в пользу свирепости. За последние семь лет он стал тратить гораздо больше времени на ранения, к которым привели неистовость и безрассудство.

— Кровь Ангела, — выругался Туриэль, бросая тщетные попытки спасти ногу.

Он взял медицинскую пилу со стерильного лотка, который держал медикэ-сервитор, и нажал на кнопку активации.

Барахиэль подавил желание закатить глаза, ибо всё его внимание было сосредоточено на извлечении первого осколка из преомнора сержанта.

— Процесс адаптации аугметики может оказаться для Анджело непростым, — сказал Туриэль. — Это удержит его подальше от тренировочных залов и наших лезвий по крайней мере на несколько дней.

— Сомневаюсь, что у сержанта хватит терпения на полноценную реабилитацию, — ответил Барахиэль смягчившимся от мрачной шутки голосом. Почти всё время Анджело проводил либо на поле боя, либо на аренах для поединков. Апотекарий вытащил толстый треугольный осколок, напомнивший ему зуб кархародон кархариас Старой Земли – морского хищника, которого космодесантник видел в иллюминированных голотекстах либрарии Коула. — И это необычно, ведь он командует отделением головорезов.

Туриэль перевёл на старшего апотекария вопросительный взгляд, в котором друг с другом боролись обида и веселье. Перед тем, как таланты космодесантника привели его в апотекарион, он служил в рядах головорезов, и продолжал бы службу там, если бы не стал апотекарием. Сержант Танатос был гораздо более хладнокровным лидером, нежели Анджело, и ценил включённого в состав отделения младшего медикэ, в то время как преемник смеялся над самой этой идеей.

— Если он будет пренебрегать выздоровлением или периодом адаптации, я уберу бионику, прижгу культю и отправлю его к Думе. Когда мы в следующий раз обрушим гнев Ангела на врага, пусть наблюдает за нами с корабля или становится членом экипажа одного из десантно-штурмовых судов. Это научит его вдумчивости, — злобно пробормотал Туриэль, пока стальное лезвие пилы со скрежетом резало конечность, а ближайший к нему трэлл вытирал глаза от попадавшей в них костной пыли и мельчайших капелек крови.

Апотекарий согласно буркнул, удаляя стальным пинцетом ещё один треугольный осколок из второго желудочка Анджело. Затем он взял плавитель тканей и принялся закрывать рану, в то время как Аиша продолжала откачивать кровь. Процесс сопровождался тоненькими струйками серого дыма и вонью зажариваемой плоти, от которой скручивало живот. Ухватившись пинцетом за четвёртый, тонкий слово игла осколок, что был длиной с запястье космодесантника, Барахиэль осторожно извлёк его, после чего увидел брызнувшую из разрыва в оолитовой почке струйку крови. Трэлл-аппрента стерла со лба апотекария пот, а двое старших медикэ-трэллов приступили к восстановлению повреждённого органа.

— Думаешь, это Кретация вдохнула свирепость в наших братьев-перворождённых? — спросил Туриэль, кладя отрезанную ногу Анджело в большой пустой лоток, после чего ковыляющий медикэ-сервитор понёс конечность на сожжение. — Я мало читал о родном мире капитула, и не особо помню собственный. — Кожа с татуировкой некромундской банды под его глазом туго натянулась. — В культуре Кретации не приветствуются полумеры и нравственные принципы. Они считаются раздражающими и отвлекающими факторами, недостатками, которые не способствуют выживанию индивида и клана. Детей этого мира учат убивать с того момента, как те встают на ноги.

Барахиэль моргнул, на мгновение сбитый с толку.

— То же самое верно и для Баала с Наракой, — сказал апотекарий, собираясь с мыслями после извлечения очередного осколка. По-видимому, только Барахиэль был заинтересован в том, чтобы попасть на родной мир капитула, и это его раздражало. Даже посланец Сета мало чем отличался в данном отношении от других братьев, а ведь он родился на Кретации. — Когда их дети хоть немного подрастают, то сразу же начинают учиться добывать пропитание и убивать, поэтому благополучие коллектива не ставится под угрозу из-за слабости или неумелости отдельного человека. Тем не менее, каждый, кто возносится в ряды Кровавых Ангелов или Ангелов Света, перестаёт быть дикарём и становится достойным Сангвиния воином.

Отвернувшись, Барахиэль вновь погрузился в хирургический процесс, перевязывая брызжущие кровью вены и удаляя осколки из повреждённых органов. Если раны были слишком серьёзными, он вырезал органы из тела, после чего заменял их кибернетическими копиями, чтобы сохранить полный набор даров Императора. Витэ брызгала на пластековые хирургические одеяния, а пот со лба ему приходилось вытирать самому, так как трэлл реагировала слишком медленно.

— На каждый капитул, что отбрасывает дикарское прошлое, — начал Туриэль, аккуратно сплавляя искусственные нервы с природными, — приходится тот, который опускается до суеверий и мистицизма. Взгляни на Пожирателей Плоти, Багряных Клинков или Мортифакторов из генетической линии Гиллимана. Они ведут себя слишком дико для космодесантников, а их некогда благородные традиции запятнались порочными идеями с родных миров.

Барахиэль жестом велел старшему медикэ взять на себя его работу.

Всё своё внимание он обратил на Туриэля, который до сих пор занимался ногой Анджело.

— В этом есть смысл, — продолжил ученик. — Сынам Кретации гораздо легче проводить через себя гнев Сангвиния, чем большинству, ведь родной мир с самого рождения учил их тому, что ярость и безжалостность являются добродетелями. Об этом же проповедал и Нассир Амит в текстах-мемориам, которые так ценит Апполлус. Теперь им следуют наши братья, считая, будто лишь так можно стать достойными называться Расчленителями и почтить свирепого владыку, что первым носил данное имя.

На протяжении нескольких долгих секунд были слышны лишь издаваемое хирургическими насадками бульканье да ритмические сигналы биокодов Анджело. Барахиэль встретился с иницатом глазами, стараясь подавить гнев, что распалял его кровь и сжимал мышцы челюсти. Ярость наполнила голос апотекария грозными нотками, но во взгляде Туриэля всё равно вспыхнула непокорность.

— Вот каким ты видишь наш капитул? — Барахиэль дал волю презрению, хотя и прекрасно понимал, что трэллы стали свидетелями перепалки своих владык. — В этом всё дело, брат? Думаешь, наши воины начали меняться под воздействием мира, на который они даже не ступали? Для многих из них Кретация – всего лишь название.

Туриэль ухмыльнулся.

— Ты понимаешь, о чём я, даже если не хочешь этого признавать.

Лишь когда инициат вернулся к процедуре соединения нервов, Барахиэль и сам перевёл своё внимание обратно на операционную плиту. Туриэль привёл веский довод, и это раздражало апотекария. Кроме того, слова ученика перекликались с тем, что сказал Дума перед отбытием корабля. Братья Барахиэля начали меняться ещё с первых дней Неодолимого Крестового похода, становясь всё более неистовыми и теряя способность трезво мыслить, а вместе с тем росла их жажда крови.

После того, как Гиллиман привёл воинов на Баал и повелел сменить кроваво-красный цвет с крылатой каплей на багрянец запёкшейся крови и лезвие пилы, эти изменения усилились десятикратно без единого признака улучшения. Барахиэль подумал о смертных на палубе одиннадцать-алеф, изнурённых и привязанных к обескровливающим устройствам словно скот. Их жизни приносились в жертву ради того, чтобы Расчленители могли контролировать ежедневно терзающую их души тьму, а также превращать её в оружие для защиты и сохранения Империума вместе с его бессчётными триллионами людей.

Апотекарий чувствовал отвращение к тому, что так было всегда.

— Кретация ответит на твои вопросы, — тихо произнёс Барахиэль, обращаясь не только к Туриэлю, но и к самому себе. Апотекарий вдруг вспомнил отрывок проповеди Думы перед входом в имматериум. Мир, некогда провозглашённый Амитом как наше спасение, станет им. В его голове вдруг забурлили мысли о возможных перспективах, и космодесантник ощутил острое желание посетить библиариум. — Она ещё может стать спасением Расчленителей.

Процесс реконструктивной хирургии занял следующие двенадцать часов.

— Что значит «не могу найти тексты»?

Сгорбленный и моршинистый серв библиариума, походивший своей суетливостью на большинство учёных, сжался от страха. Кожа его подбородка и шеи висела мешком, сам он источал сильный запах пота, а кости рук, плеч и черепа отчетливо виднелись под тонкой словно пергамент плотью. Тот, кто был знаком с признаками омоложивающих процедур, заметил бы следы их применения. Барахиэль же знал каждый.

Облачённый в полный доспех апотекарий четвёртой роты возвышался над сервом. Он пришёл с оружием: цепной меч был примагничен к бедру, а болт-пистолет «Освободитель» висел в кобуре на поясе. Кобура ему не нравилась, так как была сделана из кожи с иссечённых спин двух десятков терранских паломников, но владыка крестового похода преподнёс её Барахиэлю в качестве подарка, знака благодарности и напоминания о его бывшем, уже забытом мире рождения.

Предмет вызывал у апотекария отвращение.

— Мой повелитель. — Серв кланялся так низко, насколько позволял ревматизм позвоночника и плечевых суставов, а каждый раз, как с трудом разгибался, то непременно охал от боли. Барахиэль задумался, сколько бы тот смог нагнуться прежде, чем мышцы свело бы судорогой, и решил, что не сильно много. — Библиариум получил множество физических томов и инфоядер из хранилищ данных лорда Данте, с «Виктуса» и из источников Неодолимого Крестового похода. Мы всё ещё сортируем–

— Избавь меня от оправданий, — с досадой прервал его Барахиэль, кипя от разочарования. — Мне нет до них дела. Пять дней назад я послал сюда своего помощника, чтобы она проинформировала тебя о моём желании, пока я занимался своими обязанностями. — Он не мог заставить себя говорить об обескровливании. — Я видел голопикты из её мнемонических имплантов и заверения в том, что затребованные мной тексты будут готовы к моему приходу. Теперь же ты отрекаешься от них.

Серв заламывал руки словно вдова убитого на войне.

— Тысяча извинений, мой повелитель. — Трэлл вновь поклонился, и помимо раздражения Барахиэль ощутил укол жалости. — Слуга, который говорил с вашим помощником, был ранен в потасовке два дня назад, и его положили во вспомогательный медикэ-блок. Мне ваш запрос передали лишь вчера, поэтому я не успел ни найти нужные тексты, ни поговорить с раненым по поводу того, где он мог хранить уже приготовленные.

— Ты лжёшь мне, серв? — безэмоционально спросил апотекарий, хотя сам при этом сомневался, что человек врёт. В голосе, речи и поведении смертного не наблюдалось даже малейших отклонений, но Барахиэль должен был знать наверняка. — Я ведь могу свериться с медикэ-отчётами, чтобы проверить истинность твоих слов. Если же ты сказал мне неправду, это станет твоей последней и самой большой ошибкой.

Человек заскулил.

— Брат. — От тени книжного шкафа отделилась фигура в капюшоне. Доспех типа «Фобос» космодесантника был скрыт хамелеолином, который переливался в процессе преломления света и делал владельца незаметным. В глазах воина плясали искорки психической силы. — Зачем ты угрожаешь моим слугам без причины? Чем они тебя оскорбили?

— Библиарий. — Барахиэль слегка склонил голову в сторону Пашара, подмечая знак различия кодиция над его основным сердцем. — Рад встрече, брат. Не заметил, как ты таишься в тенях. Почему прячешься от меня?

Пашар пожал плечами.

— Не хотел, чтобы меня видели. Я ценю своё уединение и возможность оставаться в тишине, подальше от бойцовых ям и театров войны. И вновь повторюсь, чем тебя оскорбил мой слуга?

Барахиэля кольнула злость. Пашар был библиарием, что ставило его ниже апотекария в уникальной для сангвинарного братства иерархии. Тем не менее, Барахиэль раздавил ярость железным сапогом своей воли, ибо она не принесла бы ему никакой пользы.

— Лично он – ничем. — Апотекарий пожал плечами так же непринуждённо, как и Пашар. — Я запросил кое-какие тексты о ранней истории капитула и завоевании Кретации. Мне дали обещание, что их найдут, но его нарушили.

— Серв говорит правду, о чём ты и сам прекрасно знаешь. — Судя по понимающей ухмылке, библиарий всё слышал, и Барахиэль сжал кулаки от гнева. — Я лично найду необходимые тексты, а пока что предлагаю пройтись со мной, брат. Уже скоро мы выйдем из варпа и понадобимся Тантию на мостике.

Глава пятая

«Кретацийский судья» прорывался сквозь водоворот порочного света.

Его адамантиевый корпус окружал ореол вьющихся эфирных энергий, что простирались гораздо дальше, чем это было возможно в искусственных или естественных измерениях, а по полю Геллера хлестали изогнутые щупальца в попытках пробить защитный пузырь реального пространства, не дающего имматериуму попировать душами на борту. Переборки и палубы потрёпанного штормом ударного крейсера сотрясались, пока он судорожно пытался освободиться от хватки варпа, в то время как робкие стоны металла под нагрузкой рождали мысли о медленном и мучительном превращении в ничто среди молотящего имматериального безумия эмпиреев. Такая судьба настигла бы каждую живую душу, подведи их корпус.

Дума наблюдал за тем, как на мостике летали стайки киберхерувимов и сервочерепов, испытывая при этом сдавливающую боль в шее. Нанесённые Исайей раны ещё не зажили до конца, а участки тела в тех местах, где синтекожные лоскуты соединили с природной кожей, оставались светлыми и сморщенными. Из имплантированных вокс-передатчиков вырывалось мрачное пение переходного хора, и звуки эти распространялись по гнёздам экипажа словно прометий на воде. К песнопению присоединялись сервы в пепельно-серых кителях, на чью мертвенно-бледную кожу падал призрачный голубой свет от тусклых инфоэкранов. Многие не покидали свои посты на протяжении целых дней, поэтому змеящиеся трубки питали тела голодающих биожидкостями и стимуляторами, а также выводили отходы.

Плазменные двигатели понесли ударный крейсер прочь от разрыва, и хорал на высоком готике тут же стих. Корабль перестал дрожать как прежде, а последним отголоском его путешествия в эмпиреях был лишь приглушенный грохот, вызванный естественной тряской из-за движения на субсветовой скорости. Дума вслушивался в сдавленный шёпот управляющих сервов, который перемежался резким потрескиванием гаптических средств управления и стуком подошв надзирателей о палубу. Последние сновали по монастырскому пространству мостика словно ищущие укрытия вредители.

Капеллан стоял слева от командного трона, на котором восседал Тантий, и изучал неполную голокарту местной системы. От высокого сводчатого потолка с готическими балками покрытия отражались звуковые сигналы авгура – это с каждым гулким звоном на нечёткой зелёной голокарте появлялся очередной жёлтый значок. Справа от капитана стояли Пашар с Барахиэлем в полных комплектах доспехов, чьи белый и синий цвета разительно контрастировали с багровой и чёрной раскраской Тантия. Более лёгкая броня типа «Фобос» Пашара была закутана в лучепреломляющие хамелеолиновые одеяния, а на поясе библиария висели психосиловой меч с тяжёлым болт-пистолетом.

— Расстояние до точки Мандевилля? — спросил капитан.

— Восемьсот миллионов километров, лорд Тантий, — ответил ему магистр-авгуриум своим металлическим скрипучим голосом. По поверхности его аугметических глаз ползли строки с вычислениями. — При текущей степени замедления и работе двигателей на полную мощность мы пересечём систему и достигнем следующей точки Мандевилля через два терранских дня. Путь оттуда до Разлома займёт ещё два дня. Станция Полярис отметит половину пройденного пути.

Тантий кивнул.

— Мы укладываемся в график, капитан Тантий, — произнесла командующая кораблём Кара Итэйн, стоявшая на ступеньке ниже платформы.

Покрытый шрамами ветеран ВКФ, она до сих пор носила форму линейного флота Обскурус с острыми складками и мерцающими в багровом свете люменов медалями. За годы сражений в составе восстановленного флота Расчленителей Итэйн показала себя пылкой, прямолинейной и несгибаемой.

Такие качества Дума одобрял.

— Госпожа командующая кораблём, — позвал её магистр-авгуриум. Из-за воксмиттера голос мужчины звучал так, словно он издавал носовой вопль. — Ауспик засёк рядом с Полярисом активные реакторные сигнатуры, соответствующие множеству кораблей сопровождения и крейсеров. В пустоте замечены несколько остовов и многочисленные тепловые расплывания, которые указывают на применение лэнсов и плазменного вооружения.

— Имперцы? — рявкнул Тантий.

— Так точно, повелитель. Все корабли передают текущие сигнум-цепочки Империума. Согласно нашим архивным записям, они принадлежат либо к оборонительной эскадре станции, либо к местным патрулям Военного флота. Самым крупным звездолётом является крейсер типа «Луна» «Вестник доблести».

— Входящие вызовы? — спросил Дума, поворачиваясь к магистрессе вокса.

Левую руку и грудную клетку капеллана, где спаянные кости до сих пор исцелялись после схватки с Иссаей, пронзила боль. Ему пришлось сдержать рык, когда на него перевела свои глазные импланты магистресса – кибернетический конструкт с щёлкающими, похожими на кронциркули конечностями, звуковыми приёмниками и нейронными интерфейсами.

— Никаких контактов с кораблями или станцией, лорд-капеллан.

— Может, мы находимся за пределами дальности действия их сканеров, — предположил магистр-авгуриум. — Если у Поляриса или флотилий повреждены ауспик-системы либо же вокс-башни, тогда, вероятно, у них нет возможности обнаружить нас, не говоря уже о том, чтобы успешно установить связь.

— Глупец, станцию бы мы услышали в любом случае, — сказала Итэйн, после чего обернулась лицом к космодесантникам. В её глазах пылало желание. — Мои повелители, я рекомендую исходить из того, что все звездолёты и Полярис являются врагами или пиратами, и готовиться к бою.

Расчленители переглянулись.

— Вы считаете, будто эта горстка ничтожеств представляет для нас угрозу, командующая кораблём? — усмехнулся Дума, наслаждаясь разочарованием во взгляде женщины. — Мы – сыны Великого Ангела, его ярость, облечённая в плоть и кость и закованная в священный керамит. Простым бандитам мы не по зубам.

На лице Итэйн мелькнула озорная улыбка.

— Для вас, мой лорд-капеллан, они не представляют никакой угрозы. — Она сделала паузу и обвела руками огромный корпус корабля, видимый через окулус, а затем показала на свой экипаж. — Но, если вооружение станции активно, крейсер может столкнуться с реальной опасностью.

Дума зауважал её ещё сильнее. Люди, которым хватало твёрдости воли для разговора с космодесантником на равных, встречались крайне редко. Большинство смертных жеманничало перед Ангелами Смерти, ибо присутствие и сила Астартес вселяли в них страх, однако у Итэйн такой слабости не было. Женщина быстро доказала, что не уступает вторым сынам Сангвиния в решимости и бесстрашии. Она точно так же принадлежала к Расчленителям если не телом и кровью, то уж точно сердцем. Высшей похвалы попросту не существовало.

— Канонир? — обернулся Тантий к начальнику вооружения за подтверждением.

— Оценка командующей кораблём верна, сеньор. — Артиллерийский офицер практически не уступал магистрессе вокса в количестве аугментаций, а немногие оставшиеся участки его кожи были покрыты множеством шрамов и татуировками штрафника. — Продолжительный огонь орудий на орбите расколет щиты «Судьи». Если же им поможет небольшой флот, нас могут уничтожить.

— Брат Пашар. — Капитан повернулся к библиарию. — Что ты чувствуешь?

Псайкер отошёл от трона на три шага к самому краю платформы, сложил руки за спиной и закрыл глаза. Он сделал тяжёлый длинный вдох, после чего точно так же выдохнул. Дума стоял прямо за ним с крозиусом наготове, ибо долгом капеллана было убить библиария в том случае, если тот выкажет признаки порчи злыми силами или чужацким колдовством.

Доспех Пашара покрыла изморозью, а в воздухе вокруг самого псайкера образовался неестественно холодный туман. Пространство мостика, где стоял лишь негромкий шум переговоров между членами экипажа, рассёк звук трескающегося льда. Библиарий забормотал литании отвращения и защиты, из его синих глаз цвета бури, словно электрические слёзы, начали хлестать зигзагообразные молнии. Живот Думы крутило от сложных не-звуков, срывавшихся с губ Пашара, чьё перекошенное лицо выглядело жутким и звериным. Из его носа и глаз потекла кровь.

— Ксеносы, — хрипло произнёс он. — На многих кораблях, что окружают Полярис, лежит тень разума улья.

— На борту тех кораблей тираниды? — спросил Тантий полным рвения голосом.

— Их пособники, мой капитан, — ответил Пашар, неторопливо счищая изморозь с горжета и кирасы. — Крейсер несёт в себе мощных псайкеров с отпечатком разума улья. Сама же станция спрятана от моего взора, так как её гексаграммические обереги пресекают любую попытку психического прощупывания или проникновения эмпирейным способом.

Возникшая тишина продлилась несколько секунд.

— Тогда мы не можем рассчитывать на её поддержку, — сказал Тантий и глубоко вздохнул. — Неважно. Мы выбрали этот маршрут не потому, что считали его безопасным или простым. Для нас важно как можно быстрее добраться до точки назначения в обход тысяч зон боевых действий Империума-Нигилус.

— А нет другого пути? — поинтересовался Барахиэль, чьи нотки осторожности в голосе вызвали у Думы искреннее удивление. Апотекарий истовее остальных поддерживал скорейшее возвращение на Кретацию, и хоть ранее он уже возражал против выбранного маршрута, сейчас закравшееся в его слова сомнение служило подспудным напоминанием о том, какие кошмары до сих пор могли поджидать их во время пересечения Разлома. — Может, есть более надёжный, тот, что приведёт нас в истинный Империум, свободный от хищных ксеносов?

— Любой другой маршрут затянет наше путешествие на целые месяцы, — медленно произнёс Тантий, вглядываясь в пустоту. — Нельзя позволить восставшим занять прочные позиции, ибо в грядущие десятилетия Полярис может стать важной станцией швартовки и дообеспечения для торговых и военных кораблей. А ещё идеальным инструментом ксеносов для распространения их заразы в Империуме-Нигилус, а возможно даже и на территории истинного Империума. — Он указал на крутящиеся в системе остовы. — Тем звездолётам не удалось сдержать её. Теперь эта ответственность ложится на нас.

Дума кивнул, стараясь не морщиться.

— Я согласен с нашим братом, — сказал капеллан. — За последние месяцы ксеносы потерпели множество поражений, и теперь они стремятся разносить свою порчу повсюду. Я предлагаю немедленно провести абордажный штурм «Вестника доблести» и Поляриса. Мы отсечём голову культа, срубим ему конечности и лишим его желаемого, а потом отправимся дальше, оставив людям разбираться с недобитками.

Пашар, чьи черты лица были искажены от боли, покачал головой.

— Я против, — простонал библиарий голосом, в который уже возвращалась сила. — Наша миссия заключается в том, чтобы пересечь Великий Разлом и разузнать, какая судьба постигла Кретацию. Нельзя впутываться в ненужный конфликт, способный повредить или уничтожить корабль за считанные часы до попытки преодолеть Разлом. Крайне глупо идти на такой риск.

— Едва-ли его можно назвать ненужным, кодиций, — рявкнул Дума.

— Соглашусь с Пашаром, — высказался Барахиэль. — Мы не в том положении, чтобы позволить себе повреждения или задержки.

— Но и оставить за спиной потенциальную угрозу мы тоже не можем, — возразил капеллан. — Как ты и сказал, Барахиэль, рабы разума улья хотят взять орбитальную станцию под контроль, дабы иметь возможность заражать все военные корабли и звездолёты вольных торговцев, идущие этим путём. Мы – Расчленители, и нам нельзя оставлять гнездилище ксеносской мерзости целым, ибо честь обязывает нас уничтожить его.

— Мы должны сообщить лорду Данте или лорду Сету, — предложил апотекарий. — А затем пройдём через протоку.

— Сообщить лорду Сету? — спросил Тантий, чей гнев сменился шоком.

Дума рассмеялся, а Пашар отодвинулся от них, явно испытывая неудобство.

— Хочешь, чтобы они глумились над нами, брат? — спросил капеллан, переходя на племенные наречия Баала-Секундус, которые они выучили ещё будучи Неисчислимыми Сынами. В основном этим гортанным языкам его обучал именно Барахиэль. — Если да, то нам действительно следует лететь по протоке прямо в Разлом, позволив заразе врага поражать этот регион словно рак. Но ты подумай, разве сейчас нам не представилась идеальная возможность пополнить запасы витэ? Разве так мы не поспособствуем выполнению нашей миссии?

Заметив досаду апотекария, он ухмыльнулся.

— Их основной генетический код может быть человеческим, — щерясь ответил Барахиэль. — Тем не менее, в крови врага порча ксеносов, что делает её непригодной для утоления Жажды. Собираешься заполнить резервы порченой витэ только ради возможности удовлетворить своё желание повоевать, брат?

— До этого ты утомительно долго разглагольствовал о долге, апотекарий, — прорычал Дума, чувствуя, как ярость обжигает вены. — Разве наш долг не состоит в том, чтобы истреблять ксеносов везде, где они скрываются, и оберегать невинные души от их нечистых посягательств?

Барахиэль, который испепелял капеллана взглядом, ничего не сказал.

— Решение принято, братья, — произнёс Тантий, обрывая спор. Быстрыми движениями руки он настроил голокарту, и на изображении осталось лишь пустотное пространство вокруг станции Полярис. — Командующая кораблём, расставьте наши корабли сопровождения на максимальном расстоянии для обеспечения прикрытия. Вы же прорвёте линию сторожевого охранения и начнёте вести беспокоящие действия. — Итэйн свирепо оскалилась. — Пашар просканирует все звездолёты и определит, кому верны их экипажи, а потом мы атакуем Полярис и «Вестника доблести». Из этого боя Расчленители не побегут.

Дума ухмыльнулся и покинул мостик. Ему нужно было приготовиться к битве.

Не одни только Расчленители размышляли о грядущем кровопролитии.

Думал о нём и невообразимый для людей интеллект, который находился в собственной тени, отбрасываемой им в варпе, и принадлежал бережливому созданию, чей неутолимый голод сдерживали лишь расчёты дефицита и избытка. Добыча в красном стала причиной значительного дефицита. Создание отправило миллиарды орудий-зверей на ядовитые засушливые миры добычи, но та, вместе со своими пёстрыми сородичами, уничтожила всех. Если бы речь шла о человеке или любом другом низшем существе, то такие мысли можно было бы счесть признаком досады.

Однако, разум улья низшим существом не являлся.

Среди триллиона триллионов граней одного из своих субразумов он распознал пятнышки узнавания, предвещавшие появление родичей красной добычи – облачённых в багровое. Тень задёргалась, начав сеять психическую тьму ещё на дюжине миров. Разум улья считал, что облачённые в багровое несут такую же ответственность за случившееся, как и красные, ибо их звериный гнев вызвал существенную долю дефицита. Он жаждал ярости багровых, жаждал новых орудий-форм, которые могли появиться благодаря ей, но эти родичи красных стали одной из причин возникшего дефицита, и за такое оскорбление им следовало отплатить.

Разум сосредоточил ничтожную долю своего интеллекта на тех, кто узнал багровых – помеси его генокода и генокода добычи. Мерзкий, но необходимый для удовлетворения голода компромисс. Если бы разум улья испытывал эмоции, ласки их хилых умов могли бы вызвать у него чувство отвращения, настолько далеки они были от чистоты помыслов и исключительной сосредоточенности его собственного коллективного сознания. Он бы мог содрогнуться от их касания или с отвращением отпрянуть.

Ничего подобного не произошло.

Чемпионами и надеждой на отмщение разума улья стали три грани.

Первая являлась истинной частью разума улья. Пальцами с чёрными словно сама пустота когтями она игралась частицами эмпирейных сил и наблюдала за членами своей стаи, которые перемещались между рабочими станциями, наводя орудия на приближающийся багровый крейсер. Эта грань негодовала из-за их слабости и ограниченной роли в планах великих Детей Звёзд. Они были недостойны её пророческого послания.

Вторая мастерила для себя технические приспособления, а охраняли её два облачённых в плащи с капюшонами стража, что были вооружены парными клинками ядовито-зелёного цвета. Она смаковала грядущую встречу с багровой добычей, ибо видела в ней шанс обратить в свою веру воинскую породу этого самого досаждающего вида добычи. Грань оглядела посох-мегафон, и её губы растянулись в жестокой улыбке. Шанс обратить или убить, напомнила она себе.

Третья была отшельником и уставшим от преклонения революционером. Она открыла потёртый железный ящик, где хранилось её оружие – три шестизарядных пистолета с пулями из обеднённого велония – после чего взяла из стоящего дистиллятора пробу пенящейся тёмно-зеленой жидкости, чтобы нанести её на пулю. В ноздри грани ударила тошнотворная вонь сильнодействующего биотоксина, однако губы тронула жестокая улыбка. Хоть запасы бактериофага и были ограничены, одна покрытая таким веществом пуля могла убить члена воинской породы, чьих представителей этот низший ум считал гневными ангелами ложного бога.

Расставив на доске свои фигуры, разум улья принялся ждать и наблюдать.

Предшествовавший штурму день прошёл быстро.

Картолит Думы построил маршрут, по которому десять штурмовых таранов «Цест» сближались с Полярисом и «Вестником доблести». Заострённые зелёные значки были разделены на две группы с построением в форме наконечника стрелы по пять машин в каждой, а прикрывали их эскадрильи пилотируемых сервиторами истребителей, транспортники-обманки и мелта-торпеды.

Хронометр над картолитом вёл отсчёт до нуля, и всё это время тяжелобронированный нос тарана принимал на себя лазерные лучи и сплошные снаряды. Помимо сидевшего рядом с капелланом Исайи в той же секции размещались воины-ветераны из отделения штурмовых заступников последнего. Кончики их цепных мечей упирались в палубу.

— Приготовиться! — рявкнул Исайя, когда счётчик показал две минуты.

Воины его отделения подчинились и проверили своё оружие. Они недвижимо сидели прямо напротив переднего штурмового трапа в своих фиксирующих обвязках, которые защищали космодесантников от кинетических сил, что действовали на них во время напряжённого полёта по атакующей схеме. Дума перепроверил и почистил тяжёлый болт-пистолет, затем вдавил большим пальцем активационную руну на рукояти крозиуса. В кроваво-красном свете ламп, сгущавшемся на поверхности высеченного из бронзы черепа, сверкающие дуги убийственной энергии приобретали тускло-розовый цвет. Булава лежала в руке хорошо, но не так хорошо, как крозиус Карнарвона.

— Шестьдесят секунд, — раздался монотонный голос сервитора-пилота, донёсшийся из вокс-решетки меж челюстей ангела-скелета. — Основные орудийные системы ведут огонь.

Дума ощутил, как под ногами затряслась палуба – это ожила магна-мелта. Дрожь возникала с каждым выстрелом даже несмотря на то, что инерциальные компенсаторы тарана минимизировали отдачу орудия. Когда до столкновения с корпусом корабля остались считанные секунды, системы управления тарана усилили мощность магнитных замков в сабатонах космодесантника. Вспыхнули лампы тревожной сигнализации, завопили однотонные скрипящие сирены, а магна-мелта всё продолжала стрелять раз за разом. «Цест» начал прогрызаться через слои адамантина и легированной пластали словно кровавый тик, стремясь добраться до внутренностей военного звездолёта. По барабанным перепонкам капеллана ударил скрежещущий визг истязуемого металла. Грохот, которым сопровождалось проникновение тарана внутрь корабля, был столь силён, что угрожал даже улучшенной физиологии Астартес.

— Его Кровь сотворила нас, — пробормотал Дума.

Он почувствовал на своей спине взгляды братьев и их желание проливать кровь, разгоревшееся при упоминании благородного Сангвиния.

Расположенные на носу штурмовые фраг-гранатомёты начали обстреливать разрушенное и объятое огнём помещение, где, наконец, остановился «Цест». При звуке выстрелов Дума напрягся и стал смаковать мысль о грядущей битве. Капеллан затрясся от прилива жара, вызванного впрыснутыми в его вены боевыми наркотиками, а от рёва цепных мечей в ушах зашумела кровь. Космодесантник ещё сильнее сжал крозиус, и приглушённый кашляющий звук вылетающих гранат утонул в скрипе покорёженного металла.

— Его Кровь защищает нас, и его Кровь дарует нам победу.

— Пять секунд.

— Мы – гнев! Мы – ярость! — истошно завопили его братья.

— Прорыв. Прорыв. Прорыв, — всё так же монотонно произнёс сервитор-пилот.

Фиксирующие обвязки расстегнулись, после чего тяжело опустились штурмовые трапы.

Капеллан с рёвом бросился вперёд, посылая в рассеивающийся дым шквал реагирующих на массу снарядов. От попадания болтов фигуры в капюшонах взрывались словно какие-то мясные гранаты, а их порченая кровь брызгала на ржавые переборки верхней палубы по правому борту. Сабатоны Думы с хрустом давили обугленное мясо и раздробленные кости. Плеск зловонной витэ усиливал его жажду, тихо суля капеллану обновление через поглощение украденной у других жизни. Клыки стремились вырваться из дёсен, меж зубов протягивались ниточки слюны. Дымку рассекали крики боли и ненависти, издаваемые чужаками.

Тяжёлый пистолет капеллана выплёвывал болты, что освещали сырой коридор золотыми вспышками, и ещё больше снарядов проносилось рядом с наплечниками Думы, сопровождаемые рявканьем выпускающих их болтеров. Гибриды ринулись вперёд волной тел, от которых отлетали в стороны конечности и разорванные органы. Через шипящие останки пробирались их родичи-ксеносы, чья крапчатая плоть была устойчива к воздействию кислотной крови, испещрявшей переборки и палубу дымящимися воронками. Пули высекали искры из брони капеллана, микроорганизмы расплёскивались по керамиту брызгами, мимо шлема со свистом пролетали снаряды, а лазерные лучи прожигали аккуратные дырочки в частях кирасы и наплечников, отделанных медью и костью.

И затем Дума оказался среди врагов.

Капеллан попытался увернуться, когда к его груди метнулись когти чистокровного, но слишком поздно – на кирасе остались глубокие борозды. Раненую плоть пронзила боль, и из разрывов в броне потекла кровь. Вцепившись своими щёлкающими челюстями в шлем, ксенос принялся неистово молотить по нему яйцекладом, однако Дума впечатал в череп врага крозиус. Зашипели вступившие в контакт с расщепляющим полем фрагменты костей и серое вещество. Инстинкты предупредили космодесантника об опасности справа, и тот отвёл удар лапы с эбонитово-чёрными когтями, не дав им вонзиться ему в бок. Ломкие кости треснули словно сухие хворостинки, после чего он обхватил свободной рукой шею гибрида. Раздавив нападающему трахею, Дума швырнул тело противника в его родичей.

— Похоже, мы уступаем числом, — усмехнулся Исайя и дёрнул погружённый в брюхо аберранта цепной меч. Из раны вывалились чёрные потроха. Затем сержант открыл огонь из болт-пистолета, посылая болты в толпу порченых родичей убитого врага. От попаданий те исчезали в облаках из брызг крови, а на палубу влажно шлёпались органы и падали оторванные конечности. Выжившие изрыгали ругательства на ломаном готике. — Нас слишком мало, чтобы вырезать этих ксеносов и захватить мостик.

Вытащив боевой клинок, Дума вогнал его в голову сгорбленного аколита, вооружённого автопистолетом и кинжалом из чужацкой стали, после чего к капеллану бросился ещё один, с пеной у рта выкрикивающий клятвы своим мерзким владыкам. По доспеху застучали мелкокалиберные пули, а одна даже пробила гофрированное шейное сочленение. Космодесантник оторвал ему голову, и визор забрызгала кровь, чей резкий запах раззадоривал жажду Расчленителя. Гнев Ангела питал душу капеллана и окружал её раскалённым ореолом, наполнял его мышцы свежей энергией. Дума со смехом забил крозиусом ещё двоих противников, наслаждаясь сухим хрустом костей.

— Пролить больше крови, пожать больше жизней.

Упал один из воинов Исайи, сражённый группой визжащих гибридов. Они и близко не напоминали людей, а их фиолетовую плоть и тёмно-синий хитин прикрывали тяжёлые одеяния лазурного и оранжевого цветов. Космодесантник схватился за разорванное горло, меж его пальцев ключом забила кровь. Сигнум воина на ретинальной ленте Думы погас, став серым, после чего зверь с фиолетовой кожей сел на корточки над телом Расчленителя и вырвал прогеноиды из скопления грубоволокнистых соединительных тканей своими игольчатыми зубами.

Гибрид сожрал орган прямо на глазах капеллана.

— Сдохните, твари! — прорычал Исайя, обезглавливая цепным мечом разгневавшего его зверя. Затем он вырвал сердце у второго аколита и с влажным звуком раздавил его, после чего бросился к стае чирикающих ксеносских мерзостей. Сержант что-то проревел, но из-за обуявшего космодесантника чёрного гнева слов было не разобрать. — За Императора!

Дума едва поспевал за ним, раскалывая черепа стремительными ударами наотмашь и разрывая тела с каждым взмахом крозиуса. Исайя рычал словно животное, у которого отняли еду, проклинал поклоняющихся чужакам культистов, называя их предателями Императора. С зубьев цепного меча слетали частички измельчённого мяса, а свободная рука сержанта поблескивала, до локтя покрытая кровью. Капеллан сражался за спиной у Исайи, защищая того от подлых атак и не давая сомкнуться пробиваемому им коридору, однако последний, судя по всему, не замечал своего брата, слишком занятый тем, что рвал врагов на куски.

К Думе пробился заместитель Исайи – Кайр.

— Что за безумие овладело сержантом? — спросил он. Кровоточащие раны Исайи не позволяли тому оторваться от двух его братьев. Несколькими скупыми взмахами сержант разрубил аколита в капюшоне на части, после чего из его тяжёлого пистолета со вспышками вылетели реагирующие на массу болты, которые превратили чужацких тварей в багровый туман. — Эти псы задействовали своих чёртовых псайкеров?

— Н-н-н-н... н-н-н-н… нет.

Ворчание Исайи отвлекло Думу всего на одно мгновение, но его оказалось достаточно. Капеллан не успел среагировать, и чёрные как пустота когти ударили его по бедру, отчего мышцы и мясо пронзила агония, однако впрыснутые в вены наркотики смыли боль тёплыми волнами. Дума срубил голову нападавшему, а второго противника рассёк от ключицы до таза. Орда редела, от целых выводков, состоявших из аколитов и гуманоидных гибридов, осталось лишь устилающие палубу биологические останки. Пал ещё один Расчленитель, которого разорвала группа аколитов и чистокровных, и теперь заступников насчитывалось всего восемь.

— Уверен, пси-тварь до сих пор на мостике, откуда управляет заражением с помощью своих стратегов и Родственной стражи. — Дума зарычал. — Она покажется лишь когда будет уверена в победе.

— Нам не захватить мостик с восемью бойцами, — сказал Кайр, скашивая шипящего аколита очередью в упор. Второй встретил ту же смерть, когда решил прыгнуть на космодесантника. — Где Тойво и Бурлок? Разве они не должны были прорваться дальше по этому коридору?

— Тойво с Бурлоком задержали, — сверяясь с картолитом ответил Дума. Их мигающие руны были меньше и тусклее тех, что принадлежали капеллану и бойцам отделения Исайи. Дума вырвал из спины аколита хребет, вместе с которым от тела отделилась и голова. На позвоночном столбе культиста висели ошмётки плоти и порванные нервы, а на лице с явными чужацкими чертами застыл полный злобы взгляд мёртвых глаз. — При заходе на цель их штурмовой таран попал под подавляющий огонь, поэтому им пришлось пробить корпус на три палубы ниже. Они пробиваются к нам.

Дума выбрал следующую цель – чудовищного гибрида, который двигался как обезьяна и уже поднимал тремя своими костистыми руками молот с квадратной головкой. Капеллан опустошил магазин в его грудь с похожими на плиты мышцами, и из воронок в плоти хлынула тёмная кровь. От боли взор монстра застлало туманом. Третий глаз создания был молочно-белым и имел овальную форму, а располагался он в месте соединения головы и перекошенного полицефального близнеца, сросшегося с щекой. Дума знал, что магус мог наблюдать за ним через эти глаза, ибо существо наделили частичкой могучей воли архипророка культа, как и любого, кто нёс в себе его чужацкий генокод. Магус ощущал их боль и чувствовал их смерти. Гибрид замахнулся молотом, готовясь нанести мощный удар.

Дума же ухмыльнулся и ринулся вперёд.

Он уклонился от первого удара, а дрожь от столкновения оружия с палубой перешла на его керамитовые сабатоны. Капеллан резанул ножом сначала по бедру гибрида, затем по груди, отчего тот исторг гортанный рык. Из ран потекла тёмная кровь. Чёрные когти второй правой руки вонзились в наплечник, разорвав плоть под ним, и на керамит упали капельки витэ уже самого космодесантника. Дума поднырнул под летящий по широкой дуге молот, впечатывая крозиус в колено противника.

Сустав просто исчез во взрыве, во все стороны полетели кусочки мяса, фрагменты костей и алые брызги.

Рухнув на одно колено, абоминант отбросил оружие и попытался разодрать грудь и горло капеллана когтями. Дума либо избегал ударов, либо отбивал их крозиусом. С каждым потрескиванием расщепляющего поля на костях зверя оставалось всё меньше плоти. Когда он уже не мог поднимать руки, космодесантник обрушил на его череп булаву.

После того, как создание умерло, Дума сверился с картолитом.

— Пашар и Танатос впереди, нас разделяет полтора километра. — Тяжело дыша, капеллан перерезал глотку вопящему гибриду ножом. Затем в гуще толпы раздался глухой взрыв осколочной гранаты, и Расчленители прорубили себе дорогу вперёд. — Встретимся с ними на их позиции, потом пробьёмся к мостику и завершим миссию. За Ангела и Императора.

Он не слушал подтверждение от Исайи или приказы, отдаваемые по воксу другим отделениям, ибо полностью погрузился в процесс убийства врагов. Расщепляющее поле его крозиуса срывало мясо с костей и отделяло конечности от тел, а сам капеллан наслаждался горячим приливом серотонина – наградой за взмахи силовым оружием. Гибриды напирали со всех сторон, но болты превращали их в густой туман из капелек крови и мелких частиц плоти. Каждая смерть являлась предвестником того, что было уготовано магусу.

Дума искупается в его крови ещё до конца этого дня.

Глава шестая

— Добро пожаловать, облачённые в багровое дети Ложного Императора.

Барахиэль громыхал по коридорам и переходам Поляриса, а в его ушах раздавался мерзкий голос ксеноса-проповедника. До сих пор его родичи не оказывали сильного сопротивления, и сражаться приходилось лишь с рассеянными стаями неофитов-гибридов, которые носили лазружья и трофейные панцири Астра Милитарума. Останки убитых валялись в тёмных залах с негорящими электросветильниками и разбитыми люменополосами, где ими теперь станут пировать животные-вредители. Отсутствие света было связано с тем, что гены ксеносов делали культистов светочувствительными.

Но не только этим отмечалось их присутствие на станции.

Апотекарий чувствовал феромонную вонь в отвратительном запахе телесных выделений, которые разъедали поверхность переборок. Данные с ретинального канала проинформировали Барахиэля о том, что антиимперские слоганы были выведены на семнадцати разных вариантах низкого готика, диалектных подветвях и местных базилектах. В отметины банд и граффити «художники» мастерски вплели символ культа – два вирма, соединённых друг с другом в области поясницы и смотрящих в разные стороны.

При виде такой откровенной стилизации под имперскую аквилу космодесантник зарычал.

— За вашими тенями следует просвещение, что ждёт вас. — Голос таил в себе подслащённую мёдом порчу, а его доброта не воспринималась из-за змеиного шипения. Он словно заставлял прислушиваться к нему, принимать каждое слово за непреложную истину. — Оно страстно желает заключить в свои объятия вас, заблудших детей ложного бога, чтобы даровать свободу и братство. Вы одиноки, а ярость, которую вы считаете драгоценным даром, не даёт вам увидеть правду. Рабский ошейник лишает вас голоса и свободы воли.

— Замолчи, ксенос, — ощерился апотекарий, стряхивая с себя его чары.

Двадцать Расчленителей и технодесантник Хариэль следовали за ним к главному генераторуму Поляриса. На инструктаже они запомнили голосхему, и теперь полагались на память, а не на ауспик или картолит, так как помехи, визуально напоминающие наконечники стрел с рваными краями, делали встроенные системы доспехов бесполезными. Заложенный в передачи культа злокачественный код вызывал искажение сигналов. Даже вокс был ненадёжен, поэтому связь с Тантием и «Судьёй» оборвалась спустя считанные мгновения после того, как они вошли в зону генераторума. Культисты хотели отрезать их от остальных и оставить в полном одиночестве.

Барахиэль ухмыльнулся. Это будет их последней ошибкой.

Громогласная поступь Расчленителей эхом отдавалась в пустом коридоре, тяжёлое дыхание космодесантников с шумом выходило из их скошенных вокс-решёток. Нашлемные люмены освещали запечатанные люки и ограждения мостиков, а каждый воин внимательно выискивал любой признак засады. Один луч выхватил из темноты покрытый пылью золотой символ со скверными виршами, намалёванными поверх печатных букв высокого готика. Над полуоткрытым люком виднелись предупреждения о необходимости использовать защитное снаряжение, которые выглядели словно красные островки в тусклом море стали.

Мануфакторум Тертий. Перевод появился на ретинальном канале прямо под толкованием страстных призывов к оружию и антиимперских догматов культа. Апотекарий жестом приказал двум Расчленителям открыть люк. Они налегли на него, а их фибросвязки загудели от прикладываемых усилий. Сантиметр за сантиметром, дверь начала поддаваться.

— Не забывайте держать расстояние, — сказал Барахиэль. — Остерегайтесь западни.

Он повёл воинов внутрь мимо транспортных лент, машин по обработке руды и производственных установок. Свободное пространство между ними складывалось в аккуратные прямые линии. Держа оружие наготове, космодесантники рассредоточились по уровню факторума, их сабатоны с хрустом давили битое стекло и куски плотного пластека. Тусклые металлические края механизмов сдирали с доспеха апотекария чешуйки лака и обнажали тёмно-серый керамит с лёгким голубым оттенком. Вредители сновали в углах, на которые отбрасывали тени сгорбленные сервиторы факторума. На их костях висела почерневшая кожа и мышечные ткани, а заржавевшая кибернетика обросла слоями разлагающихся биологических выделений.

— Вы верите, будто являетесь ангелами, праведными явителями кары и спасителями безликих масс Империума, — напевал проповедник с неприкрытым удовольствием. — Ваш род окружает ложь, дабы вы могли и дальше считать себя хорошими. Истинные спасители ходят среди народа, учат истине каждого, кто её заслуживает. Вы же – чудовища, осквернители священного облика людей, рабы прихотей лживого бога и умирающей империи.

— Не сотрясай воздух попусту, ксенос, — произнёс сержант Адариэль, зажимая активационную дужку своего клинка. — Да, мы чудовища, но мы не промываем мозги тем, кто не желает становиться носителями паразитов и рабскими солдатами, и не молимся гнусным чужакам, не заключаем с ними договоров!

— Тогда как ты объяснишь вашу природу, Расчленитель? — Проповедник засмеялся одновременно жестоко и сладкозвучно. — Я знаю ваш род. Возрождённый Император шепотом рассказал мне о том, как из отдаваемых в качестве дани детей создают жаждущих крови дикарей. Он изведал ваши мечты, он знает про грехи, которые вы таите в тёмных уголках своих сердец.

— Мерзкий ксенос– — начал Барахиэль.

— Не бойся, те грехи не мои, чтобы я говорил о них. Это вы живёте с ними и ищете за них прощения. Однако, вам его не найти, пока вы не откроете глаза, дабы узреть святое величие истинного Владыки Человечества и сакральное просвещение, предлагаемое благословенными аватарами Возрождённого Императора.

— Я вырву твой лживый язык, тварь, — прорычал сержант Тумело, сильнее сжимая пальцами плазменный выжигатель. На один из его наручей была намотана колючая проволока с иссохшими языками, а на поясе висели щёлкающие полированные черепа. – Технодесантник, ты разве не можешь никак оборвать этот противный лепет? Он начинает утомлять.

— Химерическая природа кода нарушает священные принципы лингвы-технис. — В голосе Хариэля смешались негромкие металлические тики и шумы, которые заглушили смех ксеносского создания. — Она ограничивает работу благословенных инфоэметиков моего доспеха и делает их бесполезными. Я изолировал несколько звеньев кода, что должно помочь в создании более избирательных пургативов.

— И ничего нельзя сделать?

— В данный момент нет.

— Поганые трусы, — невнятно произнёс Тумело. Ударом ноги изничтожитель сорвал с петель пластековую дверь небольшого кабинета и вошёл внутрь. — Они порочат нашу честь и имя Императора, прячась за вокс-сигналом.

Барахиэль проследовал за Тумело. Когитатор, шкафчики и стол покрывал слой пыли, а небольшой круглый гололит показывал изображения, которые апотекарий принял за семейные пикты начальника цеха. Рядом с кружкой солоноватой воды стояла тарелка, где разлагались остатки пищи.

— Не следует принимать коварство за трусость. — Барахиэль вернулся к обследованию мануфакторума, проходя под разорванными люменаторными кабелями, что колыхались словно раскачиваемые ветром кишки. — Культ начинает действовать лишь тогда, когда это способствует достижению целей его владык. Других императивов у культистов нет. Элемент стратегии присутствует в каждом моменте подлости и в каждом проявлении храбрости. Понимать врага – мудро, а недооценивать – смертельно опасно.

— Ты цитируешь Кодекс, брат, — огрызнулся Тумело, отпихивая плечом ржавого сервитора. Тот врезался в машинный пресс, и по обширному пространству факторума разнёсся скорбный лязг. — Мы больше не Серые Щиты. Тогда нашими судьбами управлял Мясник с его политическими манипуляциями и консервативными указами. Сейчас мы Расчленители, гнев Ангела, облечённый в плоть и кровь. Всё, что не касается того, как лучше обрушить этот гнев на наших врагов, не имеет значения.

— Ага, — подал голос сержант Адариэль, чьи штурмовые заступники открывали служебный люк доступа в мануфакторум. — Их коварство немногого будет стоить, когда они найдут в себе мужество выступить против нас. Они умрут, и никто не сможет избежать священного гнева Ангела.

— Ты воспринимаешь слова Аполлуса слишком буквально, — ответил Барахиэль. Их фанатизм его беспокоил. — Нашими сердцами не может управлять один лишь гнев. Его нужно смирять мудростью, иначе мы превратимся в несдержанные пародии на самих себя, в рабов собственной ярости, как вероломные Пожиратели Миров.

— Зачем оставаться воплощениями ненависти и гнева, когда можно переродиться ангелами сострадания и света? — Разорвавший тишину голос чужацкого проповедника прозвучал как будто бы в поддержку апотекария. Сердца Барахиэля громко забились, наполненные отвращением и злостью, они были словно гончие, что учуяли запах добычи. — Познайте милосердие и любовь Возрождённого Императора, станьте чемпионами человечества, которыми вы всегда себя называли.

— А ты познаешь настоящий смысл милосердия Императора, собака, — пообещал Адариэль. — Я лично тебя с ним познакомлю, когда мой топор вырвет жизнь из твоего порченого тела, и я глубоко изопью из твоих вен. Мы – Его чемпионы, ярость Великого Ангела в чистейшей её форме.

Проповедник рассмеялся.

— Вы не победите избранников Возрождённого Императора, да и вам не следует желать этого. Возрадуйтесь пришествию детей его, ибо они продемонстрируют любовь истинного Владыки Человечества, переделав нас по его подобию. Для всех верующих наступит рассвет Дня Вознесения, когда неверующие будут оставлены на милость тёмных сил.

— Я тебе голову оторву, — выплюнул Барахиэль, в чьих венах отбивала крещендо кровь отца. Пальцы апотекария обхватили оружие с протестующим воем сочленений. — И тогда мы посмотрим, кого можно победить, и кто служит тёмным силам.

Покинув мануфакторум, Расчленители вновь зашагали по лишённым освещения коридорам со следами ржавчины и граффити. Их путь сопровождался сухим скрежетом когтей по металлу и тихим шлёпаньем босых ног. По спине апотекария разливалась тревога, он чувствовал, как чьи-то хищные глаза рассматривали его доспех в поисках слабых мест. Космодесантникам никто препятствовал, а проповедник, тем временем, выдал свой истинный замысел.

— Отбросьте верность лживому богу Терры и присягните Возрождённому Императору. Он приветствует всех, на кого падает его взгляд, и просит лишь преклонить колени, — прозвучал в ушах Барахиэля шипящий голос.

— Ты преклонишься перед моим топором, отброс! — громко закричал Хариэль, выжигая порчу священными эметиками. Их вокс очистился, хотя ауспик и картолит оставались ненадёжными. — Мы склоняемся лишь перед Великим Ангелом и Императором Человечества!

За возгласом технодесантника последовал гортанный смех.

— Наконец-то благословенная тишина. Никогда не думал, что буду рад ей, — сухо произнёс заступник Давен.

Давен пал первым.

Пуля пробила его горжет, и из раны брызнула кровь. Вторая прошла через кирасу, войдя в основное сердце. Другой воин, один из изничтожителей Тумело, испарился в яркой как солнце сфере голубовато-белого пламени, когда пуля попала в удерживающую катушку выжигателя. Тьму рассёк улюлюкающий вопль, и Барахиэль заметил ксеноса-стрелка: сгорбленное трехрукое существо в побитой железной броне, истрепанной шали и оранжевом комбинезоне рабочего машинариума. Его боевой клич стал первым камнем в стене выкрикиваемых клятв и оружейного огня, который обрушился на Расчленителей. Стреляющие культисты появились из-за контрольных панелей и баррикад из металлических листов, а в их тёмных кукольных глазах горела бездумная ненависть фанатиков.

— За Звёздных Детей! — орали они. — За Возрождённого Императора!

Апотекарий зажал спусковой крючок, и шквал реагирующих на массу снарядов разорвал на куски двух неофитов-гибридов. Пули били по его поножам и нагруднику, лазерные лучи выжигали в грязном белом керамите дырки шириной с ноготь. Барахиэль практически не обращал на них внимания, опустошая магазин в группу визжащих культистов, что носили перепачканные комбинезоны работников машинариума. Когда они лопнули словно переспевшие плоды, апотекарий пробрался мимо изничтожителей, чьи плазменные выжигатели, от вспышек которых слезились глаза, с сипением превращали гибридов в клубы облучённого пепла.

Апотекарием же двигала только одна цель: добраться до Давена.

Тот лежал с сорванным шлемом, его хриплое дыхание выходило меж облезлых губ и кровоточащих дёсен, а лицо покрылось сеткой влажных волдырей и нарывов. После того, как игла нартециума вошла в шею Давена, продвинутые когитаторы доспеха апотекария начали определять яд, который так сильно подействовал на боевого брата. Космодесантник задёргался, едва не вырвав иглу, через его сжатые зубы выплескивалась желчь. Розовые частички в пене говорили о разложении тканей органов. Волосы на голове выпадали большими клоками, кожа уже побледнела и стала отслаиваться.

Нартециум доложил о полученных результатах звуковым сигналом.

— Пуля из обеднённого велония, покрытая ядом токсикрена, — прорычал Барахиэль, считывая со встроенного в наруч экрана уникальные биологические индикаторы.

Биосигналы Давена были слабыми, сердцебиение замедлялось, а высшие неврологические функции угасали. Барахиэль выбрал из своего запаса химикатов нужный контряд, который ввёл в кровеносную систему воина.

Давен задергался ещё быстрее, собирающаяся вокруг его рта розовая пена стала брызгать на нагрудник и перчатки апотекария. Нарывы по всему лицу распухали и лопались, по щекам и подбородку тёк зеленоватый гной. Кожа космодесантника плавилась словно воск и обнажала мышцы, превратившиеся в чёрные жгуты затвердевшей материи. Жизненные сигналы Давена колебались как будто бы случайным образом. Барахиэль решил ещё раз проверить генетическую структуру яда и обнаружил, что теперь код радикально отличался от прежнего, ради нейтрализации которого вводился контряд. Оба, несомненно, относились к Левиафану, однако яд выказывал признаки эволюции, то есть набор генов у существ разума улья обновился.

Сигнум Давена начал передавать глухой ровный писк.

Апотекарий подавил разочарование и закрыл воину глаза.

— Тому, кто более не может сражаться, даруй мир. — Установленная на его ранце дрель проделала отверстие в горле павшего космодесантника. За влажными звуками, с которыми инструмент терзал плоть, последовал треск взводимого пистолета-редуктора. Когда апотекарий приставил ствол к шее Давена, на поверхности коробки благословенного оружия отразился плазменный огонь. — У того, кто уже мёртв, забери причитающееся ордену.

Он нажал на спусковой крючок, и прогеноид извлёкся с влажным хлопком, после чего раздался резкий щелчок запечатываемой криоканистры. Позволив телу соскользнуть на палубу, Барахиэль активировал поисковую руну, чтобы после завершения миссии можно было вернуть тело с доспехом и почтить их. Апотекарий вогнал свежий магазин в болт-пистолет. Зубья его цепного меча вспарывали воздух, а в венах набирал силу гневный зов крови Сангвиния. Расчленитель желал ощутить, как горячая кровь брызжет на щёку, почувствовать слабое, едва заметное сопротивление плоти и костей, разрываемых клинком. Более всего прочего ему нужно было убивать.

Апотекарий бросился навстречу вражескому огню, не обращая внимания на бессильные уколы пуль и лазерных лучей, ибо пред лицом чистой ярости Сангвиния они представляли опасности не больше, чем блошиные укусы. Авточувства его брони заполняли ретинальный канал прицельными нитями и данными бионализа для каждой цели. Выпущенные им болты разорвали неуклюжего трехрукого аберранта, а затем свою смерть нашли ещё два гибрида, чьи головы исчезли в фонтанах крови и осколков костей. Он раздавил череп гаркающей мужской особи словно яйцо, после чего расстрелял магазин в грудь другого аберранта.

Этого было недостаточно. Этого никогда не будет достаточно.

— Мы – гнев, — зарычал Барахиэль, бросая осколочную гранату за баррикады. Взрыв превратил культистов в чёрные облачка крови и кусочков мяса. Апотекарий нарушил строй, пробежав мимо братьев, и перемахнул через укрытия врага, где приземлился прямо на удиравшую мелкую тварь. — Мы – ярость!

Цепным мечом он обезглавил шипящего аколита, и почувствовал внутри нарастающее отвращение, когда услышал полные боли стоны гуманоидных сородичей убитого. Его ужасало то, что человек, пусть и находившийся под влиянием разума улья, мог поклоняться столь гнусным существам как богам или аватарам оных. Их скорбный вой лишь подпитывал злобу апотекария, и по мере того, как он разил культистов, в его глазах появлялись чёрные и красные мазки. Они не заслуживали жизни.

Второй гибрид со сгорбленной спиной и мешком на голове ударил Барахиэля шипастым хлыстом из перевитых мышц, в то время как третий заставил апотекария отступить под градом яростных ударов когтями. Расчленитель парировал и уворачивался от атак, но иногда когти всё-таки пробивали его броню, заставляя космодесантника гневно выдыхать. Брызжущая кровь оставляла на разорванном керамите алые капли. Стекающая с доспеха витэ усиливала животное чувство голода аколита, и тот начал бить ещё сильнее и быстрее. В глазах апотекария почернело ещё сильнее, когда он впечатал шлем в лукообразный череп создания. Ошеломлённый гибрид пошатнулся, а Барахиэль рассёк клинком руки и шею врага.

Внутри него пел гнев Сангвиния, и это было восхитительно.

Вооружённый хлыстом аколит бил ещё и ещё, направляя гуманоидных культистов рукой без когтей. В глазах существа нарастал страх, в его дёрганных настойчивых движениях читалось отчаяние. Барахиэль убивал любого, кто решался преградить ему путь, и смутно отдавал себе отчёт о заступниках Адариэля, которые прорубали себе дорогу вперёд. Ударом рукояти он сбил с ног аколита, после чего инстинктивно уклонился от его третьей рудиментарной руки. Та слабо поскребла по визору Расчленителя. Барахиэль сомкнул хватку на горле аколита, наслаждаясь каждым мгновением ужаса в выпученных глазах врага, а затем размозжил голову о переборку.

Апотекарий развернулся к убийце Давена.

Видимые участки его кожи были едва-ли не прозрачными, нижнюю же половину лица скрывал кусок ткани, хотя гребни на лбу и складчатый нос выдавали порченое происхождение. Шаль дымилась, комбинезон превратился в лохмотья. Убийца уклонялся от болтов и зарядов ионизированной плазмы, избегая смерти благодаря сверхъестественным инстинктам. Выпущенные из трёх шестизарядных револьверов пули раскололи глазные линзы ещё одного заступника, и в воксе послышалось предсмертное булькающее дыхание Расчленителя. Барахиэль почувствовал горькое омерзение к чужацкому стрелку и скривил губы.

— Келерморф, — ощерился он, вдавливая спусковой крючок.

Болты попали в переборку позади цели, а их осколки пробили щёки трём неофитам-гибридам. Хныкающие культисты упали на палубу и стали хвататься за лица. Барахиэль принялся с рычанием прорубать себе путь к келерморфу. Апотекарий расколол череп гибрида мощным ударом наотмашь, после чего выпотрошил визжащую женскую особь в грязной одежде. Опустив занесённую руку, он рассёк костлявого старика от головы до паха. Любой вставший у него на пути умирал. Расчленитель наслаждался тем, как в вены впрыскивались горячие боевые стимуляторы, как сухо хрустели кости и с влажными звуками разрывалась плоть, когда клинок разрубал конечности и вспарывал животы.

Сангвиний взывал к нему с каждой смертью.

Пал ещё один штурмовой заступник по имени Тилонас, которому велониевые пули пробили глазные линзы и затвор горжета. Выругавшись, Барахиэль сменил направление, ибо от возмездия его отвлёк тягостный долг. Сигнум-руна Тилонаса посерела прежде, чем апотекарий успел добраться до воина, и даже при беглом осмотре стало очевидно, что геносемя не подлежало извлечению. Вены Расчленителя обжёг гнев, чей сжимающийся обруч выдавливал из разума все рациональные мысли.

Зов Сангвиния усиливался.

Ксеносопоклонники грозили окружить его, чтобы затем разорвать на части бледными, молочно-белыми руками и обсидианово-чёрными когтями. Они были вооружены трубами, гаечными ключами, молотами и кусками металлических балок, которыми сражались на манер дубинок. Апотекарий зарычал и бросился на них, убивая по двое за каждое успешное попадание по нему. Он не обращал внимания на боль, чьи короткие огненные поцелуи практически не ощущались на фоне обжигающей нервы ярости и тонули в чёрном тумане, что стоял в глазах Барахиэля, пока тот рубил всё вокруг, обрывая жизни каждым движением клинка. К тому моменту, как Расчленитель пробился сквозь отбросов к келерморфу, он уже тяжело дышал.

Его цепной меч устремился к голове убийцы.

Существо поднырнуло под клинок, пряча в кобуру один из револьверов и доставая ядовито-зелёный нож. Оставшиеся пистолеты выплюнули пули, которые пробили доспех апотекария. Боль пронзила нервы Барахиэля, и он исторг леденящий кровь вопль. На ретинальном канале появились белые предупредительные руны, а правый глаз увидел прокручивающиеся вниз отчёты о повреждениях. Апотекарий отключил эту функцию доспеха, после чего принялся наносить удары цепным мечом и сверлом по кости, однако келерморф раз за разом уворачивался, заставляя Расчленителя разочарованно рычать. Создание двигалось гибко и подвижно, не уступая в этом своим чистокровным родичам. Таким даром разум улья наделял лишь элитных членов культа.

Келерморф издал вопль досады, когда клинок рассёк ствол револьвера прямо над барабаном. Он выбросил сломанное оружие и принялся перезаряжать свой последний вытащенный пистолет второй и третьей руками, уклоняясь от тщетных попыток Расчленителя обезглавить или выпотрошить его. Существо провернуло в руке револьвер, стараясь отвлечь Барахиэля таким вычурным способом, пока он будет доставать из кобуры другое оружие. Апотекарий рубанул клинком по его предплечью, описав чёрной кровью дугу в воздухе. Крутанувшийся келерморф закричал, проливая витэ на палубу.

Космодесантник встретился с ним взглядом и ухмыльнулся.

— Надеюсь, тебе больно, тварь.

Расчленитель продолжил натиск, благодаря которому оттеснял существо к операторской генераторума. Оно отражало удары с плеча и размашистые выпады, используя против космодесантника его вес и ярость. Ксеносский металл выбивал искры при столкновении с откованной на Марсе сталью, со свистом разлетались волокна и зубья цепного меча. Барахиэль слишком поздно отвёл направленный в его горло нож, чей кончик царапнул по керамиту. Расчленитель атаковал в ответ, целясь в сердце, но келерморф изогнулся и пробил паховое сочленение.

Барахиэль ощутил сильную боль, но без кислотного укуса биотоксинов. У апотекария не было ни времени, ни желания раздумывать над этим, так как ему пришлось парировать очередную серию свирепых ударов, когда келерморф попытался оттеснить уже самого космодесантника. Расчленитель, который отточил своё владение клинком в поединках с несколькими мастерами меча из числа рыцарей Дорна, отбивал выпады и совершал ответные. Ударом цепного меча плашмя он сломал запястье врагу, а возвратным движением едва не попал ему по шее. Молочная кислота омывала его мышцы огнём, но он продолжал размахивать оружием, каждый раз почти дотягиваясь до цели. Капли пота пестрели на бороде и вокруг затвора горжета. Келерморф был слишком быстр, нечеловеческие рефлексы делали его ровней космодесантнику.

Существовал лишь один способ победить.

Барахиэль позволил ножу пробить грудь, но в последний момент едва заметно дёрнулся в сторону, поэтому сердце оказалось не задето. Тело пронзили раскалённые иглы боли. В глазах келерморфа вспыхнула злобная радость, однако затем апотекарий схватил его за горло. Существо боролось в хватке Расчленителя, но клинок застрял в последнем. Несмотря на сгорбленное и худое тело, келерморф обладал огромной силой, хотя та ничем не помогла ему, когда Барахиэль нанёс удар с мстительной улыбкой.

Безголовое создание рухнуло на палубу, заливая её кровью из обрубка шеи.

Слегка морщась, апотекарий вытащил нож из груди и вытер визор. От гнусной вони клинка скручивало желудок. Он ввёл в рану антияды, после чего заштопал её и заделал пробоины в доспехе временным цементом для брони. Барахиэль оттолкнул труп келерморфа в сторону ногой, выводя на ретинальный канал свои биопоказатели. Те оказались в пределах нормы, и хоть радиация от пуль подвергла физиологию космодесантника испытанию, она выдержала. Взгляд апотекария метнулся к стоящему в дверях Хариэлю.

Технодесантник посмотрел сначала на келерморфа, потом на Барахиэля.

— Я перегружу реакторы, апотекарий. — Хариэль подошёл к когитаторной панели, и из скрытых в его аугметике портов выползли инфокабели, которые подключились к интерфейсу. — Вокс в полностью рабочем состоянии, нет ни единого следа чужацких помех.

— Благодарю, технодесантник.

Барахиэль оставил Хариэля выполнять его работу и направился к павшим Расчленителям, сложенным у двери. Геносемя Давена было спасено, Тилонаса – уничтожено, но апотекарию предстояло извлечь ещё три прогеноида. В ответ на эту мысль медицинская пила ожила. Тем временем Адариэль и Тумело оцепляли зону и организовывали выживших.

В ухе апотекария затрещал вокс.

— Барахиэль.

— Теман. — Апотекарий слышал в тяжёлом дыхании лейтенанта боль и ярость. — Генераторум под контролем. У нас трое раненных и пятеро убитых. Вы взяли мостик?

— Да, лорд, и нескольким братьям требуется ваша помощь.

— Что с капитаном Тантием?

Теман ответил лишь спустя восемь ударов сердец.

— Убит, брат.

Глава седьмая

«Вестник доблести» заливался тревогой.

Дума ухмыльнулся, когда очередные враги помчались на Расчленителей, которых теперь, после объединения с Пашаром, насчитывалось тридцать воинов. Сигналы тревоги привели весь крейсер в полную боевую готовность, поэтому внезапная судорожная активность охватила тысячи существ, коими двигала один единственный, вшитый в их геномы императив: защищать магуса. Капеллан прицелился из болт-пистолета, выбирая первой целью бегущего чистокровного пятнистой кожей и клинками на предплечьях.

Его голова взорвалась с влажным звуком.

Огневую мощь воинов Исайи и изничтожителей Кастиэля усилили головорезы Танатоса в ухмыляющихся масках-черепах, заляпанных брызгами артериальной крови. Плазменные заряды мгновенно испаряли гибридов, оставляя от тех лишь пепел да завитки пара, а детонирующие болты разбрасывали во все стороны потроха, которые окрашивали переборки дугообразными пятнами. Наступающим позади приходилось карабкаться по останкам товарищей. Дума вогнал в пистолет свежий магазин и переключил переводчик огня на режим стрельбы очередями. Пули бессильно стучали по его нагруднику, однако, когда Расчленитель навёл оружие на дульные вспышки, выпущенные им болты разорвали гибридов на части.

— Мы – гнев! Мы – ярость!

Исайя бросился навстречу гибридам, убивая их из пистолета. Каждый выпущенный болт сопровождался золотой вспышкой. Крича, он врезался в ряды врагов со всей своей неукротимой энергией и принялся яростно прорубать себе дорогу, погрузившись в неистовое самозабвение. Дума опустошил магазин в неуклюжего аберранта, чья голова исчезла в фонтане крови, а в подсознании капеллана заколыхалась ярость, ибо импульсивная атака Исайи разозлила его, хоть он и сам наслаждался резнёй. Расчленитель пометил руной входной люк в дальнем конца коридора и передал информацию на тактические дисплеи трёх сержантов. Судя по схеме, он вёл прямо на мостик, являясь самым прямым путём магусу культа.

— Взять тот люк под контроль. Кастиэль, поддерживающий огонь. Кайр, Танатос, со мной!

Дума ринулся на приближающихся гибридов.

Он застрелил трёх братьев выводка в потрёпанной форме Военного флота, и ещё больше врагов разлетелось на куски, когда отделения Исайи и Танатоса разрядили пистолеты в надвигающуюся орду. Пашар находился сбоку от капеллана, пронзая гибридов сверкающими дугами багровых молний. Стоило Расчленителям рассечь волну неорганизованных врагов, топча керамитовыми сабатонами передние ряды, как жажду Думы разожгла вонь кипящей крови и опалённого мяса.

Капеллан сокрушал гибридов ударами пистолетной рукоятки или же полностью уничтожая их тела крозиусом, чьё расщепляющее поле разрывало плоть и превращало кости в порошок. Скомканный треск детонирующих внутри целей болт-снарядов перемежался ударами сердец Думы. Визор Расчленителя застилала кровавая дымка, оставляющая в горле сильный солёно-железный привкус. Капеллан высвободил Жажду, и из дёсен выдвинулись клыки ангела. Космодесантник закричал, требуя крови и истекая слюной при мысли о брызжущей на лицо и язык горячей влаге. Жажду утолит даже порченый ихор гибридов.

Он будет вырывать конечности одна за одной и напиваться до тех пор, пока не останется никого.

Превратившись в вихрь артериально-красного керамита и хамелеолина, библиарий кипятил телесные жидкости тварей, омывая их багровым огнём, что жёг кожу Думы словно лава. Капеллан отбросил в сторону очередного культиста и с удовольствием вслушался в наполненные болью крики, когда Пашар сорвал своими дёргающимися пальцами мясо с костей создания, которое было больше генокрадом, нежели человеком. Дума уклонился от топорных «клюющих» ударов клешней метаморфа, напоминавших оные у ракообразного, и впечатал визор в его рычащее лицо. Череп врага раскололся с тошнотворным хрустом, после чего Расчленитель прикончил другого члена вывода выстрелами в упор.

Мимо них пронеслись головорезы, орудующие зазубренными ножами и болт-пистолетами с плавным изяществом и неумолимой свирепостью. Их короткие клинки идеально подходили для ближнего боя на столь малой дистанции, коля и рубя тела словно мачете густую растительность джунглей. Они двигались к люку за отделением Исайи, которое прокладывало кровавую тропу сквозь ряды культистов. Штурмовые заступники разрывали глотки пальцами, согнутыми на манер когтей хищников, а хитиновые экзоскелеты и порченую человеческую плоть рассекали цепными мечами. Превратив в кровавую кашу голову выжившего гибрида, Дума разорвал надвое другого ударом крозиуса в область пояса.

— Они отходят! — раздался исковерканный рык Исайи.

— Пусть! — рявкнул Дума, перерезая глотку очередному гибриду. Он осмотрел коридор и увидел панику в глазах врагов, некоторые из которых сбежали из передних рядов. — Всё равно умрут, когда мы перегрузим двигатели. Преследование лишь отвлечёт нас от задачи.

— Нельзя позволить им уйти! Эти предатели должны заплатить!

Дума отбросил в сторону ещё одного противника, борясь с закипавшей в крови яростью. Сопротивление зову резни требовало значительной силы воли. По доспеху били пули и лазерные лучи, от попадания которых кожа покрывалась волдырями, а отделка из кости и меди чернела. Гибриды рассыпались на неплотные группки, стреляя от бедра или бросая подрывные заряды. Тем временем, их родичи-ксеноморфы взбирались по стенам или прыгали в вентиляционные трубы, пока человеческие рабы жертвовали своими жизнями.

В глазах Думы чернело от Ярости и краснело от Жажды, но он не был ослеплён настолько, чтобы не заметить уловку противника. Разум улья многое узнал о Расчленителях за прошедшие после Ваала годы. Он изучал гнев космодесантников, оценивая слабости и учась как можно лучше использовать их себе во благо. Капеллан заставил себя остановиться и принялся замедлять пульс глубокими вдохами, дабы очистить тело от ярости.

— Не преследовать, — резко скомандовал он, когда Исайя и Кайр ринулись вперёд. Дума направился ко входному люку, по пути убив крозиусом голого по пояс гибрида. С остальными расправились изничтожители Кастиэля. — Они пытаются отвлечь нас от мостика и заманить в подготовленную где-то ловушку.

Кайр тоже остановился, как и остальные воины его отделения, и лишь Исайся продолжил гнаться за врагом.

— Это такая твоя привычка, позволять ксеносскому отребью диктовать тебе твои же действия? — окликнул его капеллан.

Исайя зарычал, однако начал отходить к входному люку. В живых осталось двадцать семь расчленителей, а геносемя павших теперь хранилось в криоканистрах Туриэля.

Дума показал на люк.

— Открывайте.

Двое изничтожителей взялись за люк, их сервомышцы завизжали от нагрузки. Метал в ответ застонал, и через расширяющуюся щель пролился неяркий свет.

Пройдя внутрь, Дума быстро изучил тесный лестничный проём круглой формы. Он увидел пятна ржавчины и граффити, но в остальном тут было чисто. Капеллан начал подниматься вверх по две ступеньки за шаг, снося перила, второстепенные точки доступа и вентиляционные лючки. Из решётки его стилизованного под череп визора вырывалось тяжёлое дыхание, кровь отбивала в черепе ритм двойных сердец, боль стягивала голову обручем, а в горле нарастал влажный рык.

До мостика он добрались без происшествий.

Капеллану пришлось сдерживать разочарование.

Изничтожители Кастиэля собрались у люка на дальней стороне прохода, за ними встали головорезы Танатоса и заступники Исайи. Двое Расчленителей навалились на люк, приготовившись открыть его.

— Давайте, — приказал Дума.

Изничтожители вскрыли люк.

Первым прошёл Дума, сразу же обрушив шквал болтов на чирикающее существо с гребнями на лбу и ракообразными клешнями. Один снаряд попал в ручной огнемёт, удерживаемый единственной человеческой рукой, отчего и владельца оружия, и его родичей залило жидким огнём. Вопя и дёргаясь, они бросились к Расчленителям, их плавящиеся лица искажала нечеловеческая ненависть. Загрохотали болт-пистолеты, после попадания из которых от метаморфов в гнёзда экипажа оставались лишь горящие конечности да брызги крови. Алая жидкость попадала на доспех капеллана, скапливаясь в разрывах и выбоинах и смешиваясь с его собственной витэ. Жажда требовала утолить её, на что Дума готов был пойти с радостью.

— Вырезать их всех!

Подгоняемые яростью Расчленители ринулись к наступающим фалангам врагов. Болты разрывали гибридов и братьев выводка, раскидывая во все стороны осколки костей и лоскуты мяса, а сгустки ионизированной плазмы испепеляли культистов или же выбивали фонтаны искр из перегруженных консолей при промахах. Исайя повёл воинов к тварям слева от Думы, сокращая дистанцию с магусом и его телохранителями. Цепные мечи нарезали сородичей выводка и гибридов-лидеров на окровавленные ломтики порченой плоти, в то время как магус призывал на помощь неестественные силы, дарованные ему разумом улья. То была женская особь с торчащим из воротника капюшоном, придававшим одеяниям магуса сходство с хитиновой бронёй её владык.

— Пашар! — Дума вёл за собой направо головорезов Танатоса, а изничтожители Кастиэля вели плотный огонь на подавление по центру. К ним бросились аколиты. — Убей её!

— Нет нужды говорить мне об этом, капеллан!

Думал прорычал бессловесное проклятие, забивая аколита с костяным мечом и живым хлыстом. К нему метнулись его родичи по выводку, которые махали когтями и трофейными ремонтными инструментами. Дума самозабвенно рассмеялся и отбил в сторону летящую сверху циркулярную пилу, после чего расколол голову нападавшего рукоятью пистолета. Визор забрызгало кровью. Отведя несбалансированный удар силовым молотом, он раздавил голову существа, оказавшуюся между локтем космодесантника и консолью. На Расчленителя бросились остальные родичи выводка, чьи глаза почернели от ненависти.

Когти оставили на нагруднике Думы глубокие борозды, из которых потекли ручейки крови, но затем в туловище зверя сдетонировали болты, разорвав того на куски. Танатос и Туриэль спрятали пистолеты в кобуры и порубили двоих гибридов короткими клинками. Головорезы расчленяли хныкающих тварей и обнажённых по пояс фанатиков, из их воксмиттеров вырывались ужасающие крики. Врезавшись плечом в другого гибрида, капеллан повалил его на палубу и раздавил ему череп. Дума сёк и колол, пробивая себе путь сквозь ряды врагов, убивая каждым своим движением. В томительные мгновения между убийствами он заходился криком. Ему нужно было больше смертей. Их должно быть больше.

В гуще боя раздался первобытный рёв.

Дума увидел среди Родственной стражи магуса Исайю, который выдирал полицефальную голову из тела неуклюжего аберранта. Другое создание попыталось ударить Расчленителя в голову шахтёрской киркой, но тот отбил инструмент свободной рукой, схватил зверя за бицепс и дёрнул, выдирая руку из сустава. На палубу брызнула кровь, после чего Исайя обрушил на череп врага кулак, оставляя в нём глубокую вмятину. Оставив позади труп с размозжённой головой, он двинулся к магусу.

Псайкер-пророк перенаправил часть задействованной в дуэли с Пашаром силы на Исайю, поразив того фиолетовыми копьями псионической энергии. Они с одинаковой лёгкостью прошли сквозь плоть и броню, обжигая нервы и мясо. Не обратив внимания на дымящиеся раны, Исайя продолжил громыхать в сторону магуса.

— Будь ты проклята, пешка Гора! Сгори в огне за своё вероломство!

Ужас холодком пробежал по спине Думы.

Между Исайей и магусом скакали восемь чистокровных с мокрыми от крови Астартес когтями и клинками на предплечьях. Палубу вокруг них устилали тела космодесантников, чья кровь собиралась в небольших впадинках. Капеллан подавил ярость и увидел, как Исайя бросается на тварей. Они парировали и блокировали его удары, медленно отходя назад, а Расчленитель преследовал их и уходил всё дальше от мостика и магуса.

Дума выругался, ударяя наотмашь культиста, который посмел напасть на отвлёкшегося капеллана.

— Прикончите тех дегенератов, — рявкнул он Танатосу и Туриэлю. Пока Расчленители не исполнили свой долг, Дума не мог сосредоточиться на Исайе или на том, что с ним произошло. — Кастиэль, прикрой меня! Я помогу Пашару и убью эту тварь.

Своё согласие они выразили щелчками вокса.

Дума бросился к существу, пробивая себе дорогу через оставшихся членов экипажа на мостике. Капеллан уклонялся от копий псионической энергии и сгустков сверхнагретой плазмы и прорывался через радиоактивный пепел с наэлектризованными трупами. Перемахнув через ограждение вокруг командного трона, он рванулся к магусу с занесённым крозиусом. Их разделяло всего пятьдесят метров. Его оружие, чьи расщепляющие молнии жадно щёлкали в предвкушении плоти чудовища, устремилось в голове создания.

Но оно увернулось.

Ветвящиеся пурпурные разряды пронеслись рядом со шлемом Думы и обожгли переборку за ним, после чего капеллан крутанулся, достал боевой нож и метнул его. Магус изменила траекторию клинка, воспользовавшись своими неестественными силами, и тот вонзился в одного из оставшихся телохранителей. Расчленитель вновь нанёс удар крозиусом, но создание отвело оружие космодесантника психосиловым посохом, а затем выбросила вперёд руку с ядовито-зелёным кинжалом. Чужацкий металл рассёк мягкое шейное сочленение доспеха, из пробоины засочилась кровь. Свободная рука капеллана метнулась к пронзённой болью шее.

Дума продолжал напирать, размахивая крозиусом, и когда вперёд выпрыгнул один из аколитов, Расчленитель просто отбросил его в сторону. Пашар омывал братьев выводка потоками багрового огня, из-за чего их плоть отслаивалась от костей, одновременно с этим прорубаясь сквозь ряды чистокровных. Библиарий сражал тварей резкими выпадами психосилового меча. Качнувшись вбок, капеллан избежал попадания копьём, что было соткано из фиолетового света, но даже пролетев рядом оно опалило наплечник дочерна и изжарило плоть под ним. Направляя всю свою боль в гнев, Дума исторг бессловесный вопль. Ярость грозила обернуться тьмой перед глазами.

Капеллан обрушил на врага череду сокрушительных ударов, принося точность в жертву скорости и силе. Магус отводила и парировала крозиус, но с каждым столкновением сеть тонких трещин на её посохе разрасталась. Щупальца расщепляющей энергии поджигали одеяния существа и оставляли чёрные ожоги на коже. В бесцветных глазах магуса читалась боль, хотя та и не кричала. Дума почувствовал, как разум твари прощупывает его ментальную защиту, а из его носа потекли тонкие струйки крови, когда ему пришлось перебороть желание встать на колени и подчиниться. Боль пульсировала в голове, череп словно пронзали раскалёнными иглами.

— Я – сын Ангела, чистый и непорочный. — Литания стойкости словно сама по себе слетала с губ капеллана, её знакомые слова укрепляли решимость Расчленителя. Все свои помыслы он сосредоточил на ярости Сангвиния, цепляясь за настоящее благодаря жару её священного касания. — Волю мою не сломить ни тьме внутри, врагу снаружи.

Психическое давление исчезло, сдутое ураганом вызванной капелланом ненависти. Он с удовольствием заметил в глазах магуса разочарование и ужас, слишком уж походящий на человеческий. Лицо Думы рассекла ухмылка. Пользуясь её удивлением, капеллан вырвал из тела павшего заступника боевой нож и нанёс ложный удар в горло твари. Она попыталась парировать его, и разочарование магуса превратилось в панику, когда та поняла, что задумал космодесантник.

В висок существа врезался крозиус. Кости разлетелись на кусочки, расщепляющие молнии сожгли плоть, оставив лишь пепел, а щёку залило кровью. Магус рухнула, её слабое дыхание с бульканьем выходило изо рта с раздробленной челюстью. Дума ударил во второй раз, затем в третий, вминая стонущий металл и обжигая его дочерна. Остатки головы создания растеклись по палубе студенистой массой.

Замерев на несколько секунд, капеллан выгнал ярость из своего тела тяжёлыми выдохами, оставляющими во рту медный привкус. Его побитое уставшее тело было обильно покрыто потом. Расчленители же мрачно добивали выживших экономными ударами клинков и сабатонов. Пашар встал рядом с ним над искалеченным телом магуса. Кожа запыхавшегося библиария стала втянутой и бледной, а вокруг глаз псайкера виднелись появившиеся от изнеможения чёрные круги.

— Что случилось с Исайей? — выдохнул Дума, доставая свой клинок из трупа гибрида. — Может, так подействовала сила псайкерской твари?

— Они могут воздействовать на разум, и даже на разум представителей нашего рода, если магус особенно могуч, — признал Пашар. Он толкнул труп носком сабатона. — Такие создания редки, и я не могу сказать наверняка, входило ли это в их число или же что вызвало безумие Исайи.

— Тогда найдём его и узнаем причину сами.

Кивнув, библиарий направился за Думой прочь с мостика. На крозиусе капеллана шипела кровь магуса, а сам он, тем временем, думал только исступлённых воплях Исайи.

Расчленитель подозревал, что уже и так знал ответ.

К сигнум-руне Исайи Дума и Пашар приблизились только спустя почти два часа, а новости о смерти Тантия дошли до них к концу первого часа. Оба космодесантника сохраняли безмолвие, полностью сосредоточившись на охоте. Оплакивать капитана они будут позже.

Их картолиты показывали пульсирующий значок Исайи в углу рефекторума на нижних уровнях командного шпиля. Коридоры снаружи были устланы пыльными скелетами, отсечёнными конечностями и разорванными туловищами. На обгрызенных иглоподобными зубами костях висели обрывки формы корпехов. Капеллан задумался, принадлежали ли эти останки тем, кто сохранил верность Империуму, тем, кого предали и безжалостно вырезали во тьме.

Он выбросил из головы возникший вопрос. Это было неважно.

Дума повернулся к Кайру, чьё отделение сопровождало их на охоте.

— Внутрь мы войдём одни. Обезопасьте зону и убедитесь, что никто не последует за нами. Если не выйдем, вернитесь на «Судью» и поспешите к Кретации.

Кайр сдержал полный боли вздох и силой выдавил из себя слова. Из его живота торчали костяные иглы, а сами проколы кровоточили. Две шипа пробили ему лёгкие, левая рука превратилась в месиво из искромсанной плоти и фрагментов доспеха. Туриэль настаивал, чтобы он остался на мостике, но Кайр отказался. Когда напряжённость уже угрожала перерасти в насилие, Дума позволил раненому космодесантнику пойти с ним.

— Мой лорд, он – наш сержант…

— А я – ваш капеллан, — рявкнул Дума, не давая тому закончить. Если Исайя поддался Ярости, тогда у них с Пашаром было больше всего шансов воспротивиться его зову. Тем не менее, далеко не факт, что даже у них это получилось бы, однако капеллан не желал рисковать жизнями других вместо своей. — Ты подчинишься приказу, исполняющий обязанности сержанта, или подвергнешься наказанию.

Кайр кивнул.

— Да, лорд.

Дума повернулся к Пашару.

— Я готов, хотя и не уверен, что нас там ждёт.

Капеллан ухмыльнулся.

— Уж как минимум смерть точно, брат.

Они вошли в рефекторум, переступая через сломанную мебель, лужи солоноватой воды и гниющие пищевые отходы. Исайя стоял в дальнем углу помещения прямо напротив стены и не двигался. Он что-то бормотал, держа в руке рычащий меч. Другая же его рука заканчивалась у локтя уже зарубцевавшимся обрубком. Наплечники были сорваны, а треснувшие наручи и оставшиеся от нагрудника фрагменты керамита покрывала засохшая кровь.

Дума подошёл ближе. Его крозиус с треском ожил.

— Исайя?

Расчленитель резко повернул к нему голову.

В сердцах Думы расцвела надежда. Пораженные Яростью братья редко реагировали на свои имена, так как видения смерти Ангела полностью поглощали их личность. Капеллан приблизился ещё немного, слегка опуская крозиус.

— Брат? Ты в порядке?

— Почему, Гор? — вырвалось из воксмиттера Исайи.

Расчленитель двигался словно молния, его ревущий клинок устремился к горлу капеллана. Покачнувшись, Дума парировал удар. Мышцы космодесантника заболели ещё сильнее, когда им пришлось столкнуться с подпитываемой Яростью силой Исайи. Лихорадочно размышляя, капеллан нырнул вбок, гнев внутри омрачался скорбью. Коул утверждал, что устранил изъяны в их геноме, однако один из них вновь проявился. Дума принял защитную стойку, схватив рукоять двумя руками.

Буйствующий Исайя кинулся вслед за ним.

— Ты предал нашего отца! Предал Имперуим! Почему?

Дума парировал или уклонялся от каждого удара Исайи. Тот дрался исступленно и безо всякого контроля, что выглядело как трагическое подражание воинской славе самого Сангвиния. Обуянный яростью Расчлениель ткнул капеллана обрубком словно копьём, после чего рубанул мечом, стремясь обезглавить Думу. Капеллан отвёл выпад и врезал крозиусом по левому колену Исайи. Сержант покачнулся, а из раны пошла кровь. Дума подавил уколы Красной Жажды и Ярости, что обещала заволочь тьмой его зрение. Космодесантник не мог потерять контроль, как бы Ярость не впивалась когтями в разум космодесантника, требуя впустить её. Она была куда сильнее магуса.

Шея Думы напряглась, когда он заставил Ярость притихнуть.

Капеллан отражал безумные удары сержанта, зубья цепного клинка скребли по освящённому металлу. Они грызли как нагрудник Думы, так и переборки, а Дума заглушал острую боль в нервах силой воли, блокируя меч Исайи крозиус. Даже лишённое клыков, оружие сержанта оставалось клинком, и вполне могло убить капеллана. Павший жертвой Ярости космодесантник с пеной у рта выкрикивал клятвы и вопросы, озвученные их примархом в последние часы перед смертью десять тысяч лет назад, и продолжал напирать на Думу.

Капеллан почувствовал, как его запястья начали слегка поддаваться.

— Пашар! — пыхтя крикнул Дума, используя всю свою силу для защиты от Исайи. Слегка наклонив кисти, он приготовился вывести Исайю из равновесия. — Можешь утихомирить его? — Разум сержанта окутан пламенем, Дума. Мне до него не добраться.

Капеллан выругался, смещая баланс и выводя Исайю из равновесия, после чего ударил шлемом в треснувший визор сержанта. Трещины стали ещё шире, и Дума сквозь расколотые глазные линзы чернильно-чёрный глаз. То было безумие, обретшее форму и цвет.

— Тогда оставайся в стороне, и я разберусь с ним!

Дума поднырнул под обезглавливающий удар Исайи, но следом, всего за одну секунду, на него обрушилась череда других, едва не оборвавших жизнь капеллана. Локоть врезался в челюсть Думы, раскалывая кость и выбивая зубы, которые вылетели изо рта с брызгами крови. Капеллан подвигал челюстью несколько раз, параллельно уходя в сторону от бушующего сержанта. Теперь она походила на набитый влажным илом мясистый мешок, став болезненным напоминанием о том, что Исайя был слишком силён в рукопашной драке даже до того, как Ярость благословила его тенью мощи примарха.

Капеллан стал бить по повреждённой броне туда, где виднелась плоть Исайи, ослабляя его защиту мощными и резкими ударами. Треснули кости, кожа сгорела, обнажив мышцы и сухожилия. Сержант рубил в ответ, раскалывая керамит и ломая кости под ним. Ярость Исайи росла с каждой раной и пропущенным выпадом. Грудную клетку и правую руку Думы охватывала боль, которая сопровождалась неприятным зудом медленно сращивающихся костей.

Увидев брешь в обороне сержанта, капеллан воспользовался ей.

Дума впечатал крозиус в колено Исайи, уже ослабленное прошлым ударом. Капеллану удалось размозжить мышцы и сустав, отчего сержант рухнул на одно колено со скорбным воем. Вторым ударом Дума оставил от его запястья лишь кусочки хрящей и осколки костей. Цепной меч Исайи сломался прямо над крестовиной, и капеллан успел выхватить клинок из дрожащей хватки сержанта. Тяжело дышащий Исайя рухнул на спину.

— Я умираю, — выдохнул он. — Умираю от руки своего брата…

В его череп врезалось навершие крозиуса.

Спустя мгновение тишину нарушало лишь рычание повреждённых доспехов.

— Мы должны убить Исайю, — поднимая клинок сказал Пашар. — Он – бешеное животное, пятно на чести Великого Ангела и его потомков.

Дума чуть не убил Пашара на месте.

— Ты не навредишь ни ему, ни любому другому Расчленителю. — Звериное рычание капеллана было грубым подобием настоящего языка. — Запомни хорошенько, библиарий, это проклятие всех сынов Сангвиния, и поддаться ему не есть позор. Мы заберём его в реклюзиам, и там он останется под моим надзором до тех пор, пока я не решу иначе. Я ясно выразился?

— А не лучше ли будет избавить его от страданий? Я бы скорее принял смерть, чем страдал бы в хватке безумия. Неважно, подарила бы мне её битва или Топор Палача. Ни один боевой брат не заслуживает мучительного существования в кандалах.

— Но не тебе принимать это решение. Оно остаётся за мной, и я его вынес. — Дума замолчал, давая словам повиснуть в воздухе. — Ты меня понял?

— Да, брат-капеллан.

Глава восьмая

Барахиэль прибыл на мостик спустя три часа после смерти келерморфа.

Сопровождали его пятеро заступников из отделения Адариэля, который сам их и возглавлял. Дюжий сержант был решительно настроен отправиться с апотекарием лично, не позволив никому занять это место и временно отдав под командование Тумело остальную часть своего подразделения. Такая опека со стороны Адариэля одновременно и делала Барахиэлю честь, и раздражала его.

Они вышли из подъёмника, доставившего их на самый верхний уровень шпиля управления Поляриса. От трещин в доспехах Расчленителей исходила едкая вонь порченой витэ, а сильнее всего смердела отрубленная голова, свисающая на цепи с пояса апотекария. Стоявший в носу запах вызывал у космодесантника тошноту и скручивал желудок, рот же его наполнялся слюной из-за жажды. Тем не менее, смрад не только раздражал органы обоняния, но и служил отличным средством сдерживания, не давая выжившим культистам напасть и осуществить возмездие.

Лишённая маски отсечённая голова келерморфа приносила пользу.

Апотекарий шагал меж сваленных в кучи мертвецов, подмечая различные оттенки кожи и боевое снаряжение военного образца, которое было похищено его владельцами или даровано им. Объединяло их всех лишь худощавость, ставшая результатом заражения, да унаследованные от владык-ксеносов морщинистые носы.

— Нужно проинформировать лорда Данте, — пробормотал он.

Каждый мир необходимо было обследовать, те, которые затронула порча культа, – очистить, а все производившие стыковку с Полярисом корабли – отследить и уничтожить. Посередине коридора стояли Теман с Микой. Их потрескавшаяся броня была выщерблена, а плиты багрового и пепельного цветов рассекали тонкие линии серого цемента. Улыбающийся Теман не носил шлема, поэтому апотекарий смотрел на его лицо с отметинами от племенного шрамирования и заострёнными штифтами вместо зубов, а визор Мики частично скрывал лоскут пятнистой кожи цвета скисшего молока. Вытатуированный на ней вирм, видневшийся под левой линзой, был единственным недостатком, портившим образ Расчленителя.

— Апотекарий, — произнесли они, одновременно склоняя головы.

— Отрадно видеть вас живыми, братья мои.

Теман и Барахиэль сжали запястья друг друга в воинском приветствии. Когда апотекарий повторил то же самое и с Микой, группа выдвинулась к мостику. Куч мертвецов становилось всё больше, и Барахиэль дважды останавливал Расчленителей для извлечения геносемени павших. Запечатав прогеноиды в последних криоканистрах, встроенных в редуктор, он спрятал пистолет в кобуру, и затем космодесантники прошли мимо двоих воинов Мики, которые охраняли вход на мостик. Их мечи и пистолеты были запятнаны кровью.

— Ваши силы отступили из генераторума?

— За этим следит Тумело, как и за транспортировкой наших почтенных мертвецов, — ответил Барахиль. — Их наследие я несу с собой и прослежу, чтобы по прибытию на Кретацию кости павших были погребены. Они погибли с честью и заслуживают…

Слова застряли у него в горле.

На консоли управления лежало обмякшее тело Тантия с рассечённым до кости горлом. Его разбитая кираса блестела из-за запёкшейся крови, живот был разорван, а на бёдра вывалились потроха, которые сверкали в тошнотворном свете Разлома и местных звёзд, к чьему свету добавлялись короткие вспышки «Кретацийского судьи» и эскадры сопровождения. Имперские звездолёты уничтожали присвоенные культистами корабли бортовыми залпами из макропушек с близкого расстояния и лучами лэнсов.

— Что случилось? — сдавленно прошептал Барахиэль.

Мика опустился на колено рядом с ним и вырвал из руки мёртвого гибрида в мантии жезл из ксеносского металла. Голова трупа была увенчана свернувшимся в кольцо вирмом из кованой меди, а в другой руке культист сжимал изогнутый тальвар тёмно-зелёного цвета. Бумаги с клятвами, прикреплённые к пурпурным имперским одеяниями красными восковыми печатями, пропитались венозной кровью.

— Не могу сказать наверняка, лорд, — сказал сержант.

— А ты попробуй.

— Капитан словно потерял над собой контроль, лорд. — Слова давались Мике непросто, его тяготила неуверенность. Он указал на тело, из рук которого вырвал меч, затем на его близнеца, а потом на тощее как жердь создание в красных очках-консервах и сером респираторе. Последнее держало тонкий посох с большим воксмиттером в качестве навершия. — Когда битва достигла самого разгара, капитан вместе с лейтенантом Теманом напали на проповедника и его телохранителей.

— Сначала их спасал обман, затем трусость, — произнёс Теман, слегка пихая чудовищного гибрида сабатоном. — Потом они попытались убежать, и тогда уже объятый гневом капитан завыл словно обезумевший. Он оставил меня сражаться с этим зверем, бросился вперёд один…

Ожившая пила Барахиэля заглушила слова Темана. Лезвие со скрежетом прошло сквозь жалкие остатки доспеха вокруг горла Тантия, после чего в плоть вонзился скальпель. Засунув пальцы в разрез, апотекарий вытащил прогеноиды и запечатал их в криоканистре на поясе. Когда внутри распылился контрсептик, Барахиэль поклялся, что дарует это геносемя кандидату с Кретации, который станет самым достойным носителем почтенного наследия Тантия.

— А потом?

— Ксеносы атаковали его, хотя их оружие почти ничего не могло ему сделать, — продолжил Теман. — Проповедник направил в свой посох-ретранслятор нечистый сплав звуковой и психической энергий и высвободил их. — Расчленитель прижал к своей голове ладонь. — Трон, брат, казалось, будто мои мозги вот-вот вскипят прямо в черепе. Из глаз и ушей полилась кровь. Севей погиб, хотя он был почти на таком же расстоянии от выродка, что и Тантий.

— А на капитана это не подействовало? — спросил Барахиэль тоном, в который закралось тошнотворное подозрение, омрачившее разум апотекария.

Он развернул встроенный в нартециум инфозонд, соединил его с невральными разъёмами, погружёнными в плоть Тантия, и запустил нейрологическое сканирование в надежде, что мозг капитана не окажется повреждён слишком сильно, и будут получены положительные результаты. Небольшое вращающееся колёсико сначала сменило цвет с красного на оранжевый, а потом замедлилось, меняя оттенок на зелёный.

— Он пошатнулся, — признал Теман. — Волна была направлена прямо на него, но почему-то не убила капитана на месте. Ему удалось прикончить монстра прежде, чем наконец погибнуть.

Колёсико вспыхнуло зелёным.

Барахиэль нахмурился ещё сильнее, когда пробежался взглядом по перечню геморрагических инсультов, выжженных неврологических каналов и аневризм, зафиксированных устройством. Мозг Тантия представлял из себя немногим более чем комковатую кашицу, ибо структурная целостность органа была практически полностью уничтожена ретранслятором воззваний кламавуса. Результат сканирования мало чем помог апотекарию в плане ответов, однако отсутствие любых других теорий лишь подтверждало собственные выводы Барахиэля. Звуковая атака не убила Тантия сразу, и, несмотря на её катастрофические последствия для его разума, капитан прожил достаточно долго, чтобы прикончить кламавуса.

Подобное деяние должно было быть невозможным.

— Уберите тело капитана отсюда, — поднимаясь велел Барахиэль. Тут он ответов не найдёт. — Верните его на «Судью» вместе с остальными нашими павшими.

Барахиэль наблюдал за тем, как раненый Кайр ревел и корчился, пока Туриэль боролся за его жизнь в холодном апотекарионе.

Стонущий космодесантник сквозь стиснутые зубы молил о крови. Его живот был вспорот, а левая рука – искалечена и изуродована. Взяв минутную передышку, Барахиэль решил посмотреть на работу своего инициата, которому с хирургической операцией помогали лишь медикэ-трэллы. Перед правым глазом апотекария прокручивался вниз перечень ран и необходимых процедур, и он понимал, что пройдёт много часов, прежде чем операция закончится. Ноздри щекотал запах горячей крови.

Он же дразнил и Туриэля, в чьих глазах танцевали красные огоньки.

— Апотекарий. — Донёсся голос Аиши до отвлёкшегося Барахиэля. — Ваше присутствие необходимо в палате-примус. Кое-что требует вашего внимания и одобрения.

Барахиэль кивнул и отвернулся от смотрового окна, взглянув на женщину. От изнеможения кожа вокруг её глаз потемнела, хирургические одеяния были заляпаны высохшей кровью, а в окружавшую Аишу отвратительную вонь рекаффа и палочек лхо вплетался запах пота. На одном ухе у неё висела хирургическая маска, поджатые губы скривились от чувства досады. Сердце смертной отбивало дробь словное боевые барабаны, и их притягательный ритм заглушал все остальные звуки. Выдвинувшиеся из дёсен клыки апотекария вонзились в его губу.

— Кровь.

Это слово сорвалось с его уст сдавленным стоном.

Аиша сделала шаг назад, широко раскрыв глаза от тревоги.

— Барахиэль?

Апотекарий двинулся вперёд, медленно и тяжеловесно, каждый его шаг сопровождался грубым рыком повреждённых сервоприводов. Сердцебиение женщины участилось, и она отошла на пару метров назад, дыша быстро и отрывисто, в то время как Расчленитель смотрел лишь на её горло, где маняще пульсировала сонная артерия, безмолвно сулившая космодесантнику горячую свежую кровь. Он ощущал это физически, словно нечто давило на его плоть и тянуло к себе всё ближе.

Расчленитель не пил кровь уже несколько дней, и получить витэ сейчас было пустяковым делом.

— Барахиэль!

Её голос, полный бессильной ярости и страха вперемешку с негодованием, рассёк багровую дымку, что затуманила разум апотекария. Барахиэль закряхтел, пытаясь освободиться от зова жажды, и принялся отсчитывать парные удары сдвоенных сердец. Удлиняющиеся паузы между ними подарили ему немного покоя и самоконтроля. Обретённое спокойствие Расчленитель направил в напряжённые от неосуществлённого желания мышцы, после чего взглянул на Аишу чистыми от Жажды глазами.

Сжимая в каждой руке по короткому скальпелю, женщина наблюдала за космодесантником с неприкрытым подозрением. Её инструменты были созданы под кисти и хирургические операции смертных, поэтому они бы просто клацнули об силовой доспех, никак его не повредив, но даже если бы апотекарий не носил броню, Аиша всё равно мало что смогла бы ему сделать. Барахиэль едва сдержался, чтобы не рассмеяться, и тяжело сглотнул, ибо изумление при виде столь безрассудной храбрости не заглушило жажду полностью. Прошло несколько долгих мгновений, прежде чем женщина убрала ножи и жестом показала ему вести их.

В палате-примус стоял адский шум.

Раненые космодесантники шипели и рычали, пока уставшие санитары-медикэ обрабатывали их раны. Расчленители выкашливали на палубу кислотную слюну и молили о крови, хотя та и так пятнала их щёки. Раненых смертных было вдвое больше. Всех высокопоставленных членов экипажа допустили сюда либо из-за своего ранга, либо из-за серьёзности ран. Люди стонали в состоянии фуги, вызванном химическим помутнением, или же вопили, когда по их конечностям начинали работать пилами, а в воздухе висела сильная вонь жареной плоти, наркотиков и телесных выделений, от которой Барахиэль едва не задыхался при каждом вдохе. Запах заставлял жажду отступить.

Операционные трэллы и старшие специалисты-медикэ сновали между ранеными смертными и занимались сортировкой, в то время как пациенты продолжали прибывать. Всех пострадавших поделили на три категории. В первую входили обладатели некритичных ранений, которым требовалось минимальное хирургическое вмешательство и применение медикаментов. Во вторую попали те, кому нужна была операция в течение нескольких часов или дней, чтобы предотвратить летальный исход. С большей частью справится Аиша и её хирургическая бригада, однако получившие самые тяжёлые раны отправятся прямиком на стол к апотекарию. В третьей же категории находились пациенты, чья смерть была неминуема и являлась лишь вопросом времени. Последняя категория оказалась самой многочисленной.

— Ты привела меня сюда, чтобы проследить за этим?

— Нет, Барахиэль, — ответила женщина, окидывая взглядом умирающих представителей своего вида и тех, кто за ними присматривал, после чего повела его к изолированной камере. — Хотя происходящее дарит нам возможность.

— Возможность?

— Наши запасы крови иссякают быстрее, чем ожидалось, — сказала она. Из-за лязгающих дверей, пронзительных воплей и животных рыков её слова были едва слышны. — Основная часть имевшегося у нас запаса ушла на восстановление ваших раненых братьев. Пациенты из третьей категории могли бы помочь нам с кровью, причём мы бы добыли её быстрым и самым эффективным способом.

Он прищурился.

— Ты говоришь об отбраковке?

Женщина отвела глаза и тяжело сглотнула.

— В каком-то смысле, — произнесла Аиша. В голос смертной закрались нотки недовольства, а лицо немного омрачилось. Барахиэль не мог сказать, был ли это стыд или же просто мимолётное проявление физического утомления. — Мы ничего не можем для них сделать, да и в грядущие недели они бы всё равно отдали свою кровь вашим братьям. Это их шанс послужить капитулу в последний раз.

Какое-то мгновение Барахиэль раздумывал над её словами и вспоминал логистикэ-информацию апотекариона, включающую в себя текущее состояние запасов крови. Сказать, что они были скудны – ничего не сказать. Большую часть витэ употребили раненые Расчленителе, остатков же хватит роте от силы на несколько дней. Аиша выдвинула практичное и логичное предложение, благодаря которому миссия бы продолжилась, а в случае, если бы путешествие оказалось долгим, план женщины спас бы души некоторых боевых братьев.

В этом замысле существовал лишь один изъян.

— Я не стану тратить медикаменты ради того, что и так неизбежно, — сказал апотекарий. — Нас не осчастливили обилием лекарств, и мы не можем позволить себе такие фривольности в отношении горстки палубных матросов.

— Есть много способов окончить страдания, Барахиэль. — Аиша замешкалась, явно нервничая. — И не для всех требуются химические смеси.

Ярость вонзилась в живот оскорблённого апотекария раскалённым ножом.

— Если хочешь казнить их, то найди себе клинок и сделай это лично! — гневно рявкнул он. Кто он такой, чтобы лишать умирающих их борьбы даже несмотря на отсутствие шансов выжить? Не таков был путь его капитула. — Я – Расчленитель, и хоть жестокость поёт в моей крови, это не значит, что я или мои братья станут убивать умирающих в кроватях.

Аиша склонила голову в жесте раскаяния, вызванного страхом.

— Да, Барахиэль.

— Мы не настолько отдались своему гневу. — Космодесантник навис над смертной, меж его зубов выступала слюна. Затем он выдохнул и начал говорить спокойнее. — Это ведь не всё, что ты хотела показать мне, верно?

— Такие вещи я бы не стала обсуждать при всех, апотекарий.

Нечто в её голосе подразумевало, что в данном вопросе необходимо сохранять негласность, а Барахиэль достаточно хорошо понимал поведение людей и не давил на женщину, пока та вводила код доступа. После того, как панель зажужжала, с щелчком открылся тройной запирающий механизм. Они вошли в прилегающую к камере наблюдательную палату. Это было небольшое спартанского вида помещение с двумя стульями и полупрозрачным зеркалом из панели усиленного бронестекла. За ним виднелась комната, о которой не говорили, место боли и пыток. Множество раз его использовали для того, чтобы сломить объект допроса и получить полезную информацию, необходимую для привлечения врагов Императора к ответственности.

Существование такого помещения не вызывало у него никаких положительных эмоций.

— Что это? — спросил он, отталкивая её в сторону и подходя к окну.

Вся мебель и оборудование комнаты для допросов была перевернуто или разбито, а пол усеивали трупы. По большей части то были задушенные и разорванные на части сервиторы, чьи оторванные конечности дёргались, пока кибернетика пыталась как-то оживить мёртвую плоть. Апотекарий заметил и трэллов-медикэ, кожа которых стала белой как снег. Их хирургические одеяния пятнали смерть и кровь.

Тем не менее, один обитатель комнаты всё ещё был жив.

В поле зрения Барахиэля вошёл одинокий Расчленитель в доспехе типа «Фобос». Его лицо было измазано багровой жидкостью, а на броне виднелись сколы и выбоины – следы того эпизода боя, когда плазма едва не сожгла отделение Танатоса. Однако, всё это не особо интересовало апотекария.

Он смотрел на то, что нёс головорез.

В своих объятиях тот сжимал младшего трэлла-медикэ. Челюсти Расчленителя были сомкнуты на шее смертной. Женщина, ставшая белой как мел от обескровливания, тихонько стонала, в то время как из узкой щели между её шеей и ртом космодесантника лилась кровь. Барахиэль чувствовал, как трясётся стоящая рядом с ним Аиша. От гнева ли или от страха, он решить не мог. Так или иначе, на фоне общей картины это не имело никакого значения.

— Мы не знали, куда его деть, Барахиэль, — произнесла Аиша, когда безмолвие растянулось на минуты. Слова женщины сопровождались лишь приглушенными звуками того, как Расчленитель высасывал кровь из жертвы. — Заманить его сюда стоило нам многих жизней. Мы не могли позволить ему находиться в палате.

— И правильно сделали. — Слова жгли ему горло словно кислота. — Как это произошло?

— Кровь никак его не удовлетворяла. Сколько бы мы ему не предлагали, он требовал ещё. Затем случился… инцидент с одним из санитаров, после чего мы заточили его сюда. Воцарившуюся тишину пронзил звериный рык.

Барахиэль увидел, как его брат отбросил в сторону обескровленный труп женщины, который врезался в переборку с треском костей. Он рыскал по комнате подобно дикому зверю, с каждым вдохом криками требуя крови и принюхиваясь. Головорез ударил по стенам открытой ладонью и сжатым кулаком, а затем развернулся, чтобы перевернуть лоток со стерилизованными ножами. Их слабый звон походил на дождь, обещанный громовыми раскатами ударов по стене. Апотекарий внимательно следил за буйствующим космодесантником до тех пор, пока тот не остановился, и взгляды двух Расчленителей не встретились. На сердце Барахиэля сомкнулась хватка отчаяния.

В глазах головореза мелькали кроваво-красные огоньки.

Часть вторая

«Говори о Расчленителях что хочешь, брат, ибо по твоим венам течёт свет Ангела, в то время как они несут внутри себя лишь его тьму. Их сила – не случайность, порождённая слабостью, а достоинство, возникшее благодаря борьбе с проклятьем.»

— Данте, лорд Кровавых Ангелов

Глава девятая

«Кретацийский судья» прокладывал себе путь сквозь Великий Разлом.

Штормовые волны последнего били по ударному крейсеру, а вздымающиеся вихри хлестали по полю Геллера с такой яростью, что дрожали палубы и переборки. Корабль огибал вопящие круговерти чистых эмоций и калейдоскопы кислотных цветов – явления, которые растворяли плоть и металл при малейшем контакте. В тех глубинах обитали демоны, чьё чувство голода раззадоривал аромат столь близких к ним человеческих душ. Создания бросались на пузырь реальности, отчаянно пытаясь пробиться через него и попировать настоящим лакомством, коим были ярко пылающие души вторых сыновей Сангвиния.

Опёршись на переборку, Дума подождал, когда утихнет очередная тряска, и лишь затем двинулся дальше. Его броню чинили в техникаруме, поэтому он носил монашеский стихарь и палубные ботинки. Когда космодесантник проходил мимо сервов реклюзиама, чьи головы были скрыты капюшонами, те низко кланялись либо же почтительно приветствовали его различными знаками или жестами. Они не говорили, так как обеты молчания, принесённые ими при назначении на палубу двенадцать-алеф, подкреплялись ещё и хирургическими операциями. Отсутствие у людей языков дарило капеллану приятную тишину, которой он наслаждался, ведь здесь не было ни глупых вопросов, ни жалобного хныканья.

Космодесантник добрался до камеры и, отперев её, вошёл внутрь.

Корчившийся Исайя ревел и бесновался. С него сняли повреждённую броню, которую уже нельзя было отремонтировать, только перековать. На поясе, кистях и лодыжках Расчленителя поблескивали оковы, тяжёлыми цепями соединённые с тремя пластальными столбами, что стояли на трёх главных компасных румбах. Дума же сел на стул на четвёртом румбе вне пределов досягаемости обезумевшего космодесантника. Грудь, плечи и челюсть Думы всё ещё болели из-за не до конца заживших ранений. Спаянные кости челюсти щёлкнули, и капеллан провёл языком по стальным штифтам, недавно имплантированным в дёсны.

— Твоё исцеление идёт хорошо, брат, — сказал он, изучая культю и другие, менее серьёзные раны, полученные Исайей на борту «Вестника доблести». Свисающие с потолка пластековые трубки заканчивались толстыми стерильными иглами, а сбоку стояла небольшая тележка с медикэ-принадлежностями и оборудованием для лечения поражённых Яростью воинов. Барахиэль ещё не видел Исайю в его нынешнем состоянии, и не сказать, чтобы Дума с нетерпением ждал этой встречи.

— Я надеялся,что раны тебя не одолеют.

— Вероломный пёс! — с пеной у рта выпалил Исайя, обдирая губы своими зубами ангела. Свежие разрывы источали кровь. — Как ты смеешь говорить со мной как с братом? Ты, кто на Сигнусе обратил против моих сыновей их проклятье, кто обесчестил бедного Ферруса даже после смерти, взяв его череп как… как что? Как знак памяти о резне на Исстваане? Или о тех, кого ты предал?

— Я не Гор, а ты не Сангвиний.

— Ты предал братьев и преступил клятвы.

Капеллан наклонился вперёд. Он уже далеко не первый раз сидел здесь с Исайей после того, как корабль вошёл в Разлом. Дума цеплялся за каждое слово безумца, хоть и много раз повторял себе не делать этого. Космодесантник знал, что нельзя доверять проклятому, однако не мог не слушать его. Для капеллана речи Исайи представляли собой не только ценные сведения о временах, которые для большей части Империума превратились не более чем в миф, но и последние часы жизни Ангела, озвученные его сыновьями. Они сближали Расчленителей с их отцом больше, чем любой артефакт капитула, ведь реликвии самого Великого Ангела хранились у других кузенов по родословной Кровавых Ангелов. Сангвиния Расчленители знали лишь по рассказам проклятых.

С губ Исайи сорвался влажный булькающий рык.

— Твоё самолюбие обрекло наших братьев на проклятие! То же самое произойдёт и с твоими сынами, и с Империумом, — выплюнул Исайся и вновь забился в оковах. Его мышцы натянулись, кожа заблестела от выступившего пота. От стен небольшой камеры отражался звон цепей, пока космодесантник изливал свою ярость на мёртвого вот уже как десять тысяч лет примарха. — Ты вообще думал о цене перед тем, как заключать договоры с варпом?

— Никто не заплатит никакую цену, ни наши братья, ни ты.

Дума говорил без раздумий, обращаясь больше к себе, чем к Исайе. С тех пор, как они покинули Империум-Нигилус, почти все его мысли занимали порывы библиария убить проклятого. Поначалу он боялся, что Пашар мог быть прав. Служа капелланом-инициатом в Неодолимом крестовом походе, Дума слышал лишь слухи о братьях, которые исчезали во время битвы или после, об именах, что убирались из почётных списков и боевого состава, о тайных кругах высокопоставленных членов его ордена и данной им секретной директиве. Из-за требовательных запросов крестового похода Данте и бахвальства превозносившего себя Коула у Апполлуса не было времени или очевидной нужды проинструктировать космодесантников-примарис о том, как действовать с поражёнными Яростью воинами. Несколько раз Дума приходил сюда с пистолетом «Освободитель», чтобы благословить брата Милостью Императора, но всё менялось, когда он бросал взгляд на Исайю.

Склеры глаз безумца пылали кроваво-красным цветом, ибо приступ Чёрной Ярости изгнал любой намёк на белизну. Меж зубов и ниточек кислотной слюны бывшего сержанта вырывалось дыхание вместе с рыком, а клыки выдвинулись из дёсен на полную длину. Слюна стекала по его подбородку и капала на палубу между ногами, где уже вытравила углубление с завивающимся над ним дымком. Вздутые вены давили на кожу шеи и лба, мышцы напрягались и выпучивались, когда Исайя пытался освободиться от лязгающих цепей.

Ярость проклятого изумляла Думу.

Таково было истинное наследие Ангела, оставленное примархом своим разделённым и осиротевшим сыновьям и воплощённое в Расчленителях – самом свирепом и сильнее прочих страдающем от проклятия капитуле сангвинарного братства. Они олицетворяли как борьбу с Изъяном, так и конечное его принятие.

— Ты превратил нас в чудовищ, брат. — Слепая ярость перешла в скорбь, чья глубина и искренность удивили капеллана. — В ещё более жутких чем тех, кого повёл за собой к проклятию. Я видел их страдания, Гор, чувствовал так, словно мучился сам, и это вызывало у меня слёзы. Они были нашими братьями, Гор, а ты продал их в рабство за обещание пустой короны и шанса воссесть на трон Отца. Что случилось с человеком, которого я знал?

Дума молча слушал, как Исайя озвучивает слова примарха.

— Это слишком жестокая судьба даже после всего того, что они сделали.

— Исайя, мы – Расчленители, — тихо произнёс Дума. — Воины, которые разделяют с нами гнев нашего отца, сторонятся нас как дикарей. Мы не те, к кому когда-либо была добра судьба.

— Лорд капеллан. — В ухе Думы зажужжал голос сержанта Танатоса, и он наклонил голову в противоположную от Исайи сторону. — Ваше присутствие требуется в стратегиуме. Нужно решить вопрос касательно командования ротой. Ждать больше нельзя.

Дума выдохнул сквозь сжатые зубы.

— Я прибуду.

— Благодарю вас, лорд.

Танатос закрыл канал связь.

Когда капеллан встал, разгоняя кровь по конечностям, Исайя ощерился так, словно пытался сомкнуть челюсти на горле атакующего. Из его рта полилась несвязная брань и проклятия на множестве архаичных языков. Отвернувшись от бывшего сержанта, Дума зашагал к двери камеры и обратился мыслями к острой проблеме выбора нового командира роты. И Теман, и Ганибал по праву претендовали на эту роль, однако первому не хватало опыта, а второй был безрассуден даже по меркам Расчленителей. Ни один из сержантов не мог стать капитаном вместо лейтенантов, поэтому оставался лишь один вариант.

Дума уже подошёл к двери, когда вновь услышал связную речь.

— Будь ты проклят, Гор! Если собираешься убить меня, так сделай это!

— Гора здесь нет, Исайя, и я тебя не убью. — Он открыл дверь камеры и вновь повернулся к бывшему сержанту. — Ты умрешь не в тишине и тенях, но с честью и славой.

Капеллан запечатал помещение за собой.

Дума вошёл в стратегиум, где царила напряжённая атмосфера.

Барахиэль и Пашар совещались с технодесантником Хариэлем, в то время как Ганибал и Теман спорили с девятью выжившими сержантами. Тут находился и Кайр, безмолвно стоявший у дальнего края стола стратегиума. Его кожа была мертвенно бледной, а левую руку ниже локтя заменяла железная аугметика. С новым званием он чувствовал себя не в своей тарелке и испытывал неудобство, словно ему пришлось носить плохо сидящий на нём комбинезон. Дума не сомневался, что со временем Расчленитель привыкнет.

Итэйн почтили местом в совете в знак уважения к её способностям по ведению пустотной войны. Женщина едва ли не терялась в тени поджарого Танатоса, но воинская дисциплина помогала ей скрыть тревогу, которую Дума видел в глазах командующей корабля: не совсем страх, но как минимум беспокойство, и капеллан не мог винить Итэйн за это. Большинство смертных с трудом могли сохранять самообладание при виде и звуке спорящих космодесантников, чьи голоса были подобны налитому эмоциями грому.

Дума врезал кулаком по столу стратегиума.

— От этого трёпа польза только врагу. — Низко прорычал он, в то время как эхо от удара до сих пор гуляло в углах помещения. Капеллан окинул взглядом двух лейтенантов, затем офицеров-специалистов, и, наконец, сержантов. — Каждая секунда разногласий – это секунда, потраченная впустую, секунда, в которую рабы Губительных Сил могли бы атаковать корабль.

Он опёрся на стол, и металл застонал под его весом. Молчанием Дума удерживал на себе внимание остальных, при этом аккуратно выбирая следующие слова. Стало бы глупостью предлагать себя в качестве преемника Тантия сразу, ибо для капеллана было необычно брать на себя командование ротой. Ему требовалось, чтобы сначала свою кандидатуру выдвинули другие, таким образом проявив крайнюю амбициозность и глубокое заблуждение, и лишь тогда он мог представить себя в качестве альтернативы. Мысли о грязных политических играх, мешавших Неодолимому крестовому походу в его первые годы, вызывали у Думы чувство отвращения, ведь он был воином, а не каким-то скользким типом, однако от избрания капеллана на роль командира роты зависели многие вещи, самыми важными из которых являлись создание роты смерти и возвращение хранящихся на Кретации реликвий капитула.

Остальные посчитают образование роты смерти оскорблением, а не необходимостью.

— Наш капитан мёртв, — продолжил Дума, позволяя ноткам печали вкрасться в голос. — Его тело запечатано в нашем некрополе вместе с другими почтенными мертвецами. Его будут оплакивать как героя, и он станет первым из нового поколения, кого кремируют на родном мире со всеми почестями. Тем не менее, мы должны выбрать преемника Тантия и оставить скорбь в стороне до подходящего момента.

Капеллан посмотрел на присутствующих.

— Ваши предложения.

— Нужно решить это как воины, с обнажёнными клинками и проливая кровь. — Мика, чьи наручи были обвиты человеческими волосами с подвешенными зубами ксеносов и фалангами пальцев, погладил отделанную орочьей кожей рукоять цепного топора. — Мы больше не Неисчислимые Сыны, когда наши действия были продиктованы политикой. Пусть сила определит, кто из нас подходит больше прочих.

Остальные сержанты принялись перешёптываться друг с другом, явно не демонстрируя согласия с такой идеей. Ганибал ухмылялся, Теман был неприятно удивлён, а Барахиэль, Пашар и Хариэль наблюдали за происходящим с невозмутимыми лицами. Более всего Дума нуждался в голосах этих троих.

— Ты принимаешь нас за Пожирателей Миров, брат? — спросил Теман. — Ведь именно ублюдки Ангрона выбирают себе лидеров за их силу и неистовство. Ни разу со времён Амита Расчленители не получали посты исключительно за счёт боевой выучки. Даже свирепый лорд был избран благодаря своему старшинству в Девятом легионе и важности для Великого Ангела.

Дума прекрасно понимал, что не всё из сказанного являлось правдой, однако это не имело особого значения.

— Воины и офицеры нужны нам в их лучшей форме, — добавил Барахиэль. — Мало того, что в Разломе скрываются предательские астартес, и Империум потерял бесчисленное множество кораблей в попытках его пересечь, так теперь ты собираешься уменьшить нашу численность лишь ради того, чтобы склонить чашу весов в вашу с Ганибалом сторону?

Лицо заскрежетавшего зубами Мики побагровело.

— Этот совет для боевых лидеров, апотекарий. — Ганибал свирепо ухмыльнулся, обнажая подпиленные зубы. Некогда синие чернила, коими были нанесены его татуировки каторжника, потускнели и стали зелёными. Теперь цветные изображения на коже едва угадывались среди ожогов. — Ты недостоин и не обучен, чтобы понимать тонкости командования.

— А мне думается иначе, щенок, — ответил Барахиэль. — Я пролил крови и повидал войн больше, чем любая другая душа в этом помещении. Я шагал по земле Терры во времена, когда Зверь покусился на Империум, возглавлял воинов во время обороны Дворца от прихвостней Кровавого бога и освобождения мира Ринна от Рагзора из Несущих Слово. Это меня ты называешь не обученным?

Налившись краской от гнева и стыда, Ганибал отвёл взгляд в сторону.

— То, что ты считаешь себя достойным возглавлять нас на пути к Кретации красноречиво говорит о том, насколько ты заблуждаешься, лейтенант. — В голосе апотекария слышались нотки сожаления, отчего слушать его было неприятно. — Я бы не доверил тебе вести в бой даже отделение, не говоря уже о боевой роте.

Сквозь раздавшийся смех Расчленителей пробился рык Ганибала, чьи трофеи в виде резных костей и содранной кожи ксеносов стучали о доспех. Осмелилась улыбнуться даже Итэйн. Мика попытался вмешаться, обнажив клинок, но Кастиэль прервал его прежде, чем тот успел бросить вызов.

— Как минимум в одном апотекарий прав, брат, — произнёс Кастиэль. — Нельзя выбирать претендента, беря в расчёт лишь его воинское мастерство. Кто защитит корабль, если мы будем оправляться от ран, полученных в столь безрассудном состязании? — Он указал на Итэйн своей аугметической рукой, звуча весело и насмешливо. — Корпехи капитана? В лучшем случае, они окажут лишь подобие сопротивления.

Ответом ему был презрительный смех.

— Мои корпехи станут биться до последнего вздоха, — сказала Итэйн, встречаясь взглядом с космодесантником. — Как и любой член экипажа. — Вспыхнувшая в глазах изничтожителя ярость вызвала у капеллана улыбку. — Мы поклялись служить капитулу и благословенному Императору. Пусть нас и ограничивает наша смертность, но, как и вы, мы исполняем свой долг с гордостью.

Расчленители встретили её слова возгласами изумления и поддержки.

— Да как ты смеешь говорить со старшими таким образом?

Изничтожитель зашагал в сторону Итэйн, но Дума встал рядом с женщиной и бесцеремонно преградил ему путь. Когда космодесантники встретились глазами, напоминающее череп лицо Кастиэля исказила невесёлая ухмылка. Он замешкался. Расчленитель уже наполовину вытащил свой клинок для обдирания кожи, но затем всё-таки отошёл на своё место за дальним концом столя, вернув оружие в ножны.

— Теперь и Ганибал, и Мика продемонстрировали себя недостойными претендентами, — начал Дума, игнорируя испепеляющие взгляды двух Расчленителей. — Что насчёт Темана?

— Слишком молод, — высказался Тойво, с чьим мнением согласились несколько сержантов. Среди них капеллан увидел Танатоса, Кастиэля и Азариэля из Девятой роты. Теман осел словно пробитое лёгкое, и Думе пришлось подавить тонкую улыбку. — Он перестал быть сержантом всего пять лет назад.

— И опыта командования у него на десять лет меньше, чем у меня, — прорычал Ганибал.

— А ещё резнёй он увлечён и близко не так, как ты, — выдал насмешку Барахиэль.

— Разве от Расчленителя ожидается нечто иное?

Глаза Ганибала заволокла чернота, а Дума напрягся, опуская руку на примагниченный к поясу крозиус. Он слегка сместил баланс тела и изменил положение ног, готовый отреагировать в том случае, если его подозрения вновь подтвердятся. Капеллан надеялся, что этого не произойдёт.

— Гнев следует умерять мудростью, — сказал Барахиэль. Дума услышал в голосе апотекария горечь и вспомнил Риннскую кампанию, вспомнил несчастье, вынудившее того сложить с себя командирские обязанности и избрать путь целителя. — Чудовищных потерь не избежать, если ты воюешь, идя на поводу лишь у своей импульсивности. Наш капитул был малочисленным на протяжении многих веков, а его репутацию нам только предстоит отмыть от тысячелетнего позора. Сам Сет объявил о том, что мы не вернёмся к прежнему состоянию.

Ганибал кивнул, смирившись с поражением.

— А что насчёт тебя, Барахиэль? — спросил Тойво. — Ты возьмёшь на себя командование?

Удержавшись от рыка, Дума почувствовал, как палуба уходит из-под ног, а по спине пробежал холодок, словно легендарные ледяные драконы Фенриса вонзили в его кости свои клыки. Барахиэль вне всяких сомнений воспрепятствовал бы созданию роты смерти, столь отчаянно он стремился искупить свою ошибку во время Осады Нового Ринна. Из-за чёртового пуританизма апотекария Исайю подвергнут эвтаназии, что было неподобающей смертью для воина. Дума не позволит так обесчестить своего брата.

— Я не могу взять на себя роль командира, — ответил Барахиэль. — Это возможно лишь в самых экстренных обстоятельствах.

— Отнюдь, — подал голос Пашар. — В сангвинарном братстве устоялась традиция, когда преемниками капитанов становятся апотекарий или капеллан. Они командуют до тех пор, пока нынешний магистр не назначит замену или же командира роты не изберёт совет капитанов и старших офицеров.

Сержанты закивали, а Дума ощутил, как ледяная хватка ещё крепче сжала его позвоночник.

— Позвольте мне перефразировать, — сухо произнёс апотекарий. — Командование ротой меня не интересует. Я лишь хочу увидеть Кретацию и начать наращивать там наше присутствие.

— Выбор кандидата не требует его согласия, — вставил Хариэль. — Только всеобщего одобрения.

— Ему не следует брать на себя командование в одиночку, — немного поспешно сказал капеллан. Он проигнорировал вопросительные взгляды и тихие ругательства, его глазные линзы были обращены к Барахиэлю. — Кто-то должен разделить с ним это бремя и стать запасным вариантом в случае смерти или… недееспособности.

Сжав челюсти, Барахиэль посмотрел на Думу. Взгляд первого пронизывала ярость, а на стратегиуме сомкнула свою мёртвую хватку тишина. Капеллан не отвёл глаза. Их братья ничего не знали о правде, которую апотекарий предпочёл не раскрывать. Осада Нового Ринна стала одним из самых мрачных моментов в ранний период крестового похода, ибо произошедшая тогда резня не принесла выжившим ни чести, ни славы.

— Я предлагаю, чтобы Дума разделил управление ротой вместе с Барахиэлем, — произнёс Пашар, отчего Дума подозрительно взглянул на него. Библиарий был его братом, но не другом. После возникших между ними противоречий на борту «Вестника» капеллан с удивлением воспринял поддержку со стороны псайкера. — Он способный и хладнокровный командир, а в преданности наследию Великого Ангела с ним никому не сравниться.

Хариэль и Теман кивнули. Ганибал же равнодушно пожал плечами.

— Согласен, — хором сказали сержанты.

— Тогда вопрос решён, — заключил Дума, испытывая в душе облегчение. Барахиэль пристально взглянул на него из-под капюшона, и затем, не сказав ни единого слова, покинул стратегиум. Капеллан решил дать тому поразмышлять над случившимся в одиночестве, а к Исайе привести уже тогда, когда он остынет. — Возвращайтесь к своим обязанностям, братья. Впереди нас ждут трудности, и мы больше не можем оставаться в таком расхлябанном состоянии.

Глава десятая

Кривя губы, Барахиэль шагал мимо пустых камер на палубе двенадцать-алеф. По стеснённому пространству гуляло эхо от стука дверей, а в ноздри била едкая вонь страха, что становилась сильнее каждый раз, когда он проходил рядом с очередным сгорбленным немым в одеяниях реклюзиама. Апотекарий не обращал внимания на их низкие поклоны и почтительные жесты, его не интересовало уважение этих смертных или поблёскивающая влага в глазах со следами высохших слёз и тлеющими там последними угольками надежды.

Его кулаки были сжаты, кровь закипала.

Дума унизил Барахиэля перед советом и добился совместного командования Четвёртой благодаря своему гнусному намеку. Апотекарий не врал, когда говорил, что не заинтересован в роли командира, однако угроза капеллана разожгла внутри Барахиэля ярость. Именно безрассудность Думы, который настаивал на штурме Поляриса, стоила жизни Тантию и привела к задержке в выполнении их миссии. Апотекарий сжимал кулак всё сильнее, отчего сервоприводы в области суставов пальцев заходились воем. Капеллан поклялся никогда не говорить о мире Ринна, и, тем не менее, уклончиво намекнул на то, что нарушит клятву, если это будет в его интересах, а теперь он смел вызвать Барахиэля лишь по собственной прихоти?

Апотекарий врезал по переборке, оставляя вмятину.

Сервы перевели на него взгляды, в их широко раскрытых глазах читались мысли, которые они не могли выразить шёпотом. Барахиэль проигнорировал смертных, высматривая в тенях Думу. Тот оказался в нескольких в нескольких метрах от апотекария, облачённый в доспехи и вооружённый. Его отталкивающее лицо было скрыто за ухмыляющейся маской-черепом Императора, и Барахиэль был ему благодарен хотя бы за это.

— Ты вызывал меня? — напрямую спросил апотекарий, после чего тяжёлую железную дверь камеры сотряс полный муки рёв. Барахиэль взглянул на неё, ощутив укол любопытства. Из глубин подсознания начали невольно подниматься воспоминания о поражённом Жаждой головорезе. — Что тебе нужно, брат?

Дума открыл дверь камеры, и апотекарий последовал за ним внутрь.

У потрясённого Барахиэля перехватило дыхание, голос налился обжигающим гневом.

— Исайя, — выдохнул апотекарий, оборачиваясь к Думе. — Он жив?

— В некотором роде, — кивнул капеллан. — Исайя мёртв для всех, кроме нас с тобой.

Барахиэль подошёл ближе, предусмотрительно оставаясь вне пределов досягаемости Исайи. Тот бился в своих оковах и выл в бессильной ярости. Апотекарий взглянул ему прямо в глаза. Он чувствовал, как в разум космодесантника впиваются когтями бесконечная скорбь и лихорадочное безумие убитого полубога, требующие впустить их.

— До меня доходили слухи, но я не решался верить им, — пятясь назад сказал Барахиэль, затаив дыхание и цепенея от ужаса. Лоб апотекария покрыла холодная испарина, ведь его ночной кошмар теперь претворился в реальность. — Этого не может быть. Не сейчас. Нет. Коул… Он ведь покончил с Яростью.

— Очевидно нет, брат, — произнёс Дума.

Взгляд апотекария упал на перекованный силовой доспех Исайи с керамитом цвета воронового крыла, чьи наплечник и наколенник демонстрировали кроваво-красные кресты, а нагрудник украшали редкие кровь-камни с Баала в оправе из позолоченной стали. Живот Барахиэля сжался в тугой узел.

Он знал, какие воины использовали такое снаряжение.

Берсерки. Монстры. Воины, поглощённые генетической памятью о смерти Сангвиния и кипящей яростью, что переполняла их отца во время встречи с бывшим братом на борту «Мстительного духа». История Расчленителей изобиловала красными океанами крови, пролитой подобными чудовищами. Побледневший Барахиэль, на чьём лице ужас смешался с неверием и абсолютным, чистейшим омерзением, повернулся к Думе.

— Ты возрождаешь роту смерти? — прошептал апотекарий. — Тебя что, обуяло безумие?

На ухмыляющейся маске-черепе капеллана поблескивали рубиновые глазные линзы.

— Это часть того, чем мы являемся, наше наследие и уникальность. Не было такой войны, которую капитул бы не вёл с ротой смерти в самом своём сердце. — Тёмное искажённое благоговение в голосе Думы вызывало у Барахиэля отвращение. — Она доказывает, что мы – такие же сыны Великого Ангела, как и любой перворожденный сын Кретации, что мы достойны его священного гнева как и другие.

Апотекарий покачал головой. Ну не мог же Дума оказаться столь слеп.

— Таким наш капитул был, и мы не должны вновь к этому стремиться, — умоляющим голосом произнёс Барахиэль.

Капеллан яростно отмахнулся от его слов. Движение Думы мало чем отличалось от движений Исайи, исступлённо бившегося в оковах, а голос капеллана наполнился гневом.

— И чего ты от меня хочешь?

— Убей его, — ответил апотекарий, душа внутри себя сожаление. — Иначе старое проклятие перекинется на всех нас.

— Как мне следовало убить тебя?

— Ты поклялся никогда не говорить о том случае, — рявкнул апотекарий. Гнев ревел в крови, что отбивала свой ритм внутри его черепа. — Меня не охватила Ярость. — Он замолчал и с резким скрежещущим звуком вытащил из ножен клинок. В голосе Барахиэля отчетливо звучала брезгливость. — Это чудовище являет собой лишь измученный отголосок нашего отца и брата. Мы должны умертвить его прежде, чем безумие охватит всех нас.

— Исайя – наш брат, а не какой-то пёс. Я не позволю ему стать жертвой такого бесчестья.

— Он несёт в себе безумие, которое погубит всю нашу линию крови.

— Он несёт в себе дух нашего владыки, силу его крови, что таится внутри каждого из нас. Сие безумие – священный дар от Сангвиния. Оно касалось жизни примарха, коснётся и наших. Так правильно. Никакая марсианская геномансия не сможет ничего изменить, да и страдаем мы от этого гораздо меньше, чем от Жажды. Возможно, тебе стоит больше думать о своих обязанностях, а не о моих.

Барахиэль удержался от гневного ответа, силой подчиняя себя внутреннюю ярость.

— Тогда зачем звать, если тебе не нужен совет? — спросил он, проигнорировав страстное желание сокрушить череп капеллана. — Ты ведь привёл меня сюда не просто ради того, чтобы рассказать о тяготах нашего брата или о своих планах испоганить шанс капитула на незапятнанное наследие возрождением роты смерти.

— Исайя – наш брат, и он заслуживает лучшей участи, нежели удар топором палача. Ему следует погибнуть с честью и славой. — Дума внимательно следил за апотекарием, ухмылка его маски-черепа выглядела как насмешка над молчанием Барахиэля. — Кто мы такие, чтобы лишать его этого? Возможно, он сыграет ключевую роль в отбитии Кретации. Там, где можем дать слабину мы, рота смерти не дрогнет. Её воины не ведают сомнений. Они непреклонны и благословленны мощью и священной яростью Сангвиния. Они – молот, который сокрушит Кретацию, если та попробует отвергнуть нас.

Апотекарий усмехнулся.

— Кретация – это колыбель нашего капитула. Нам не потребуется отбивать её, и она не отвергнет нас. Мы не потерпим неудачу. А теперь говори прямо, брат. Чего ты хочешь от меня?

— Исайе потребуется уход для сохранения его силы во время путешествия к Кретации. — Уверенность в голосе Думы разжигала ярость внутри Барахиэля, поэтому он, тяжело дыша, выпускал её вместе с воздухом, сопротивляясь желанию вогнать цепной клинок в глотку капеллану. — Он должен находиться в хорошей форме и быть готовым, чтобы затем мог умереть во славе и заработать себе место рядом с Ангелом.

Барахиэль отшвырнул инфопланшет в сторону, не обратив никакого внимания ни на глухой стук, с которым тот врезался в переборку, ни на последовавший треск разбитого стекла. Его личный кабинет был забит докладами от Туриэля, Аиши, хирургических бригад и рабов-обескровливателей. Он оказался погребён под нудными бюрократическими запросами, а исследования Ярости стали своего рода надгробной плитой.

Апотекарий хмуро оглядел кучу доставленных Пашаром либрариумных свитков, когитаторных дисков, инфокристалов и планшетов с данными. Псайкер сдержал слово и предоставил Барахиэлю все записи: подробные научные труды о природе Ярости как о духовном или психологическом недуге, нейрологические отчёты и результаты вскрытий ставших её жертвой воинов из дюжины капитулов Сангвиния за период в несколько солярных месяцев и лет в сравнении с временным промежутком в целые века, а также детальное исследование специфических мутаций геносемени Расчленителей.

Осмысливая содержание последнего планшета, апотекарий откинулся на спинку кресла. То был трактат об эффективности роты смерти, который рекомендовал делать из неё регулярное подразделение под прямым командованием реклюзиама. Барахиэль едва ли мог назвать такой аргумент убедительным, да и он не особо развеивал его беспокойство по поводу реформации роты. Страх космодесантника перед её возвращением исходил лишь из того, что таким образом делался первый шаг на пути возвращения капитула во времена позора, и что Расчленители продолжили бы ассоциироваться с необузданным насилием и воинами, полностью отдавшимися неистовству и безумию, а ведь он и сам чуть на отдался им на мире Ринна. Одна лишь эта мысль наполняла его отчаянным пылом.

Барахиэль направил свои помыслы к альтернативному источнику информации, исступлённо пытаясь избежать ухмыляющейся судьбы, которая манила к себе апотекария костлявыми пальцами, и выругался, когда в голову пришла идея. Существовал лишь один, к кому он мог пойти. Тот, кто знал о Кретации больше, чем кто-либо другой на борту «Судьи» или остальных кораблей сопровождения мог бы вообще узнать. Единственный во флоте, рождённый на том мире.

Эмиссар Сета, почтенный брат Дерон.

Вознося благодарности покинувшему Зал почтенных мертвецов Хариэлю, Барахиэль отступил от саркофага. Кретацийские руны подробно описывали заработанные за века службы боевые почести: Агата, Акралем, Люсид-Прайм, Криптус и Баал-Примус. У апотекария ком встал в горле, ведь он понимал их значение. Дерон сражался бок о бок с Серыми Рыцарями и Кровавыми Ангелами против Архиврага, а ещё вырезал мирных жителей и Космических Волков во время Гибели Чести.

— Я не могу двигаться. — Вырвался из решётки-динамика трещащий голос дредноута, чей тембр портили растущий гнев и искусственная модуляция. — Почему я не могу двигаться?

— Твой саркофаг не соединен с шасси, Дерон. — Сведя руки за спиной, апотекарий встал перед оптическим сенсором дредноута, стилизованным под шлем космодесантника. Эмиссар усмехнулся, что прозвучало как короткий всплеск статики, но ничего не сказал. Барахиэль, в свою очередь, продолжил. — Кретация ещё далеко, и у нас нет врага, что был бы достоин твоего внимания.

— Тогда зачем пробуждать меня, если нет дома, который можно поприветствовать, и крови, которую можно пролить?

— Одного из наших братьев настигло проклятье ярости примарха. Другой же пытается выбраться из забвения Жажды, но она усилилась в сотню раз. Мне нужен твой совет.

Из вокс-транслятора вновь донёсся шум, хотя теперь он был грубее и напоминал переключение передач на «Лэндрейдере». Лишь спустя несколько мгновений Барахиэль понял, что так звучал смех ветерана.

— Так значит космодесантники-примарис Мясника столь же несовершенны, сколь и мы! Как же он, наверное, горд!

Глаза Барахиэля за линзами вспыхнули, и он заставил себя удержаться от колкости.

— Мне нужно знать больше о Кретации и о нашем возможном спасении, о котором говорил Амит. Дерон, до погребения ты ведь был апотекарием. Что ты об этом знаешь?

— Возвращайся в апотекарион, брат. Ответ тебе не понравится.

В сердце Барахиэля ярко вспыхнула злость, а рука потянулась к висящим на поясе крак-гранатам. Размеренное дыхание замедлило сердцебиение, мысленный отсчёт до четырех помог сосредоточиться на текущем моменте. У него имелась цель, что было гораздо важнее кипящей внутри ярости. Апотекарий не позволит гневу управлять собой.

— Внемли же мне, древний. Нельзя давать Изъяну диктовать нашу судьбу. — Его слова сопровождались тихим рыком заключённого в клетку зверя, тоскующего по дикой природе, но агрессия не заглушила страх, вонзавший свои ледяные клыки в сердце Барахиэля и пускавший волны холода по коже. — Тысячи лет наш капитул находился между гибелью и отлучением. Ты дашь нам опозориться вновь, пока мы стараемся найти себе место пред взглядом Ангела, где обрели бы гордость и честь?

— У нас уже есть место пред взглядом Ангела! — проревел дредноут. — В нас ярость примарха горит ярче всего, и мы чтим его каждой нашей мыслью, каждым нашим вздохом!

— Ярость нужно исцелить, иначе мы рискуем не выполнить наш долг перед Империумом, когда тот нуждается в каждом верном служителе. Такое пятно навечно опозорит Ангела и его жертву, — хрипя от гнева произнёс апотекарий. Коул не смог устранить проклятие, как не смогли Дерон со своими предшественниками. Барахиэль же не потерпит неудачу, он не поддастся Изъяну. — Должен быть способ побороть её.

— Ты ведь не столь наивен, чтобы верить в это. Гнев является частью того, кем мы являемся, кем являлись наш отец и наши предки. Именно борьба с ним формировала Великого Ангела при жизни, а сопротивление ему демонстрировало силу и чистоту примарха даже в самые мрачные мгновения его бытности. Ярость – это всё, что досталось нам от нашего владыки, единственная вещь, которая сближает нас с отцом.

Барахиэль замер в нерешительности, обескураженный внезапной мягкостью в тембре дредноута. Он подумал о Кровавых Ангелах. Те получили благословение в виде реликвий Сангвиния, носимых им в прошлом, а сама культура их родного мира была неразрывно связана с историей жизни Ангела. Каждый день они чувствовали близость с примархом и близость его артефактов, а также залов и песчаных дюн, некогда познавших поступь Сангвиния. Ничего из этого у Расчленителей не было.

С Ангелом их сближала лишь память о его гневе.

— Нет, — произнёс апотекарий, дрожащим голосом озвучивая ложь. — Ангел был чист и возвышен, он был самым благородным из всех. Примарх победил Ярость внутри себя, как должны поступить и мы. Ты расскажешь мне о Кретации, Дерон, иначе я похороню тебя здесь. Ты поддашься безумию, одинокий, забытый и навечно лишённый столь желаемой почётной смерти. Барахиэль ненавидел себя за эту угрозу, но ему нужна была правда.

Дерон засмеялся.

— Советую тебе в последний раз. Ради собственного блага и блага наших родичей, оставь тайны Кретации в покое, ибо они не несут спасения. Ярость всегда побеждает. Мы можем лишь сражаться с ней.

Апотекарий ничего не ответил, и биосигналы дредноута начали слабеть до тех пор, пока тот не погрузился в дремоту.

— Прошу, лорд! Нет! Нет! Умоляю!

Барахиэль не обращал никакого внимания жалобные вопли трэлла, так как он думал лишь о предупреждении Дерона.

Оставь тайны Кретации в покое, ибо они не несут спасения.

Корчась в оковах, смертный издал очередной, испуганный вой. Человек визжал от боли и рвал свои сухожилия в отчаянной попытке освободиться. Апотекарий всё это игнорировал, пока засовывал меж зубов трэлла полоску из кожи грокса. Едкая вонь машинных масел и смазки смешивалась с запахом пота, исходящим от кителя и галифе смертного, в чьих глазах плескался чистый и абсолютный ужас.

Оставь тайны Кретации в покое, ибо они не несут спасения.

На протяжении нескольких дней Барахиэль размышлял над словами Дерона в перерывах между массовыми обескровливаниями, хирургическими операциями и тренировками. Должно быть, это ложь или же провал памяти, ведь такие вещи нередко происходили с почтенными боевыми машинами. Он вновь вернулся мыслями к текущей задаче. Красная Жажда среди его братьев усиливалась, и её следовало утолить, ради чего со своими жизнями расстались уже десятки людей.

— Лорд, — раздался тихий и нетвёрдый голос женщины. — Он готов.

Барахиэль отправил мыслеимпульс в автохирургеон и с отстранённым любопытством проследил за тем, как его иглы вонзились в запястья и лодыжки трэлла. Пульс апотекария участился, когда текущая кровь устремилась по прозрачным пластековым трубкам к коллекторному резервуару в углу помещения. От Жажды во рту собиралась слюна, а искушение скребло по стенкам горла словно наждачная бумага. Оно было практически невыносимым.

— Сколько осталось? — отвлекаясь спросил он Аишу.

Помощник стояла в дальнем углу и крепко сжимала инфопланшет, держа его у груди. Её щёки позеленели, струйки слёз бежали от опухших глаз вниз, вдоль жёстких линий лица. Она сверилась с планшетом, после чего ей пришлось перебороть несколько позывов к рвоте.

— Ещё триста пятьдесят шесть выкачиваний-мортис, — дрожащим голосом ответила Аиша.

Кивнув, апотекарий пересёк камеру, нажал открывающую руну и покинул помещение. Женщина следовала за ним подобно тени, пока тот шёл к очередной камере и очередному кричащему серву.

Оставь тайны Кретации в покое, ибо они не несут спасения.

Это не могло быть правдой.

Барахиэль принялся выливать содержимое пузырька с кровью в вино.

Запах витэ смешивался с восхитительным букетом напитка и наполнял ноздри апотекария. Он знал братьев, которые пили алую жидкость без ничего, наслаждаясь её опьяняющим привкусом соли и железа. Остальные же добавляли кровь в питательную кашицу или дневную порцию вина на манер Кровавых Ангелов, чем прикрывали ритуальное варварство сего процесса тонким налётом цивилизованности. Вино придавало витэ пикантность и улучшало аромат.

Оставь тайны Кретации в покое, ибо они не несут спасения.

Ворвавшиеся в разум слова заставили его остановиться, когда он вылил уже половину пузырька. Запах смешанного с кровью вина обострял жажду Барахиэля и разжигал дрожащий огонёк гнева, вызванного предупреждением Дерона. Продолжающиеся исследования не открыли ему ничего нового помимо древнего поверья в то, что Кретация была предполагаемым спасением капитула, и нескольких красноречивых пробелов в архивных данных, касавшихся Ярости. Апотекарий верил, что тайна скрывалась именно в отсутствующих кусках.

Он сделал глоток из бокала и тут же ощутил на себе эффект витэ.

Перед глазами начали проноситься галереи украденных воспоминаний: личные моменты служения и эгоизма, близости и одиночества, которые Барахиль никогда бы не смог пережить. Накал эмоций вызывал у апотекария отвращение, и он был рад, что более не являлся до конца человеком. Смертные являлись самовлюблёнными и тщеславными созданиями, чьи короткие жизни омрачались страхом, гнетущей тоской и болью. Расчленитель ни за что бы не стал похож на них.

Барахиэль откинулся на спинку кресла, отделяя свою личность от личности донора. По телу апотекария медленно разливалось тепло, а сердца космодесантника забились быстрее, когда он ощутил, как сила человека сливается с его собственной. Сопровождающее сей процесс электрическое покалывание порождало новые ощущения в каждой молекуле тела Расчленителя.

Апотекарий улыбнулся. На некоторое время его Жажда был утолена.

Боевой сервитор с оторванной головой рухнул на палубу искрящейся грудой.

— Следующий, — сказал Барахиэль.

Он ухмыльнулся, когда вперёд выступил очередной кибернетический гладиатор. Дикая улыбка апотекария выражала презрение. Выхлопные патрубки многотопливного реактора сервитора были отмечены сигнальными жёлто-чёрными полосами, а его быстросрабатывающие жгуты волокон и смазанные поршни прикрывались пластальными щитками. Одна рука оканчивалась шипастой булавой, вторая же – запитанным клинком.

— Программа бета-три-два. Предохранители отключены. Максимальная смертоносность, — рассёк тишину на арене бесстрастный голос.

Искусственный воин ринулся вперед без намека на какую-либо неуклюжесть, типичную для сервиторов. Он двигался плавно, чем напоминал Барахиэлю аколитов на борту Полярисов. Киборг не выказывал страха или нерешимости, а в безжизненном взгляде его красных глаз, что сулили лишь смерть, пылала агрессия.

Он повернул туловище и замахнулся булавой.

Барахиэль увернулся, качнувшись в сторону и блокируя последовавший обезглавливающий удар. Затем Расчленитель с огромной силой врезал кулаком по лицу противника, отчего треснула скуловая кость. На визор космодесантника брызнула густая кровь, а нос сервитора превратился в бесформенный ком плоти. Апотекарий принялся развивать успех выпадами в горло, грудь и руки, зубья цепного клинка либо скребли по поверхности пластали, либо вгрызались в щитки, после чего вырывались.

Киборг блокировал удары, где мог, больше полагаясь на грубую силу, чем на скорость. Из рассечённых вен и артерий били струи крови, однако повреждения никак не замедляли сервитора, ибо его биологическая система была защищена от столь лёгкой смерти благодаря аугметике и боевым наркотикам, впрыскиваемым в тело подкожной фармакопеей.

Защиту и нападение он сочетал, проявляя настоящее мастерство.

Апотекарий подныривал под обезглавливающие выпады и уходил в сторону от ударов с плеча. От близкого воздействия расщепляющих полей его кожа покрывалась волдырями. Сервитору удалось впечатать булаву в нагрудник Барахиэля, оставляя воронку на керамите и ломая рёбра космодесантника, но Расчленитель подавил боль, парировал следующие два удара и вогнал цепной меч в плечо врагу. Когда зубья перегрызли плоть и кабели, рука-булава со звоном упала на пол. Тем не менее, меч вонзился в живот Барахиэля, послав по нервам волну агонии.

Выступившая из раны кровь зашипела на клинке.

Барахиэль схватился за клинок, игнорируя напоминающий раскат грома звук, с которым треснул керамит, и шипение испаряющегося жира. Сервомышцы зарычали, вступив в борьбу с мощью сервитора, не дававшего космодесантнику вытащить меч из живота. От ярости Расчленитель оскалил зубы, а боль лишь сделала ухмылку шире. Он врезал гардой по долу вражеского клинка, из-за чего в визор апотекария вонзились керамитовые осколки, а вторым ударом обломил меч киборга посередине длины и погрузил собственный в шею противника. Одним движением Барахиэль отделил его голову от тела.

Оставь тайны Кретации в покое, ибо они не несут спасения.

— Следующий, — рявкнул Барахиэль, чей взор застилала по краям чёрная дымка.

Глава одиннадцатая

Дума невидящим взглядом смотрел на закрытый ставнями окулус. Голубоватый свет от работающих экранов когитаторов порождал на тёмном металле тени, что резвились в подобии собственной жуткой жизни. Они напоминали ему поклоняющихся огню жителей диких миров, что плясали вокруг костра и громко славили Императора в Его ипостаси владыки света и пламени, используя свои примитивные речевые обороты.

Капеллан подумал о племенах Кретации, о реликвиях, оставленных им на попечение, и о гнусных актах осквернения, которые невежественные дикари, вне всяких сомнений, совершали. Его череп пронзали копья чистой боли, которая сильнее всего ощущалась вокруг висков, где отдавалась резкой пульсацией. Зрение Расчленителя затуманилось, он слышал далёкий рёв орудийного огня, а в ноздри лез химический запах выстрелов. Ему хотелось убивать, ему нужно было убивать, Дума жаждал этого больше, чем воздуха и дыхания, но заключение внутри никчёмной консервной банки, именуемой кораблём и швыряемой из стороны в сторону бурлящими потоками, лишало космодесантника возможности получить желаемое.

Пелену боли рассёк скорбный звон набатного колокола.

Итэйн подошла к краю платформы, у подножия которой собирались младшие офицеры капитана. Дума попытался сосредоточить своё внимание на смертных. Он ощущал отвратительную вонь испытываемого ими страха и подмечал малейшие изменения в позах, что говорило об уровне беспокойства даже большем, чем от людей ожидалось, а ожидания были низки. Офицеры зачитывали содержимое инфопланшетов, которые сжимали в потеющих руках. От боли в голове стоял скрежет как от мельничных жерновов, из-за чего голоса смертных смазывались. Кровь пошла у него носом, и Барахиэль поймал алые капли языком. На несколько драгоценных, умиротворяющих мгновений вызванные Жаждой сухость и зуд исчезли, как и непрерывная боль.

— Принято к сведению, — сказала Итэйн, поворачиваясь к следующему трэллу-офицеру. — Рулевой?

— Мы продолжаем идти прежним курсом несмотря на сильное воздействие Разлома, — ответил рулевой, бывший молодым мужчиной с короткой остриженной бородой и светлыми волосами. Он нервно облизнул губы. — Навигатор советует повернуть назад, пока мы не затерялись в имматери…

Капеллан резко двинулся прочь от трона и за один удар сердца пересёк мостик. Рулевой не смог не заскулить, взглянув в сверкающие глазные линзы Расчленителя, чьи ноздри наполнились терпким запахом животного страха. Все мышцы в теле космодесантника дрожали от напряжения, его вены обжигал адреналин, а разум плыл по морю жестокости. Видения о крови и смерти были словно чудовищный зов сирен, которому внимал скованный в его душе зверь. Он чувствовал, что за последние дни тот вырос, каждым своим касанием наполняя Думу горячим подобно солнцу гневом убитого ангела.

Расчленителю требовалась вся сила воли, чтоб сопротивляться порыву убивать.

— Ты смеешь выказывать трусость перед избранными сынами Ангела? — Он наклонился ближе, а его голос звучал как угрожающее урчание карнодона. Треск статики из вокс-транслятора шлема делал капеллана ещё более грозным. — Смеешь сомневаться в миссии, данной нам лордом Сетом?

Серв ничего не сказал. Исходящая от рулевого вонь страха усиливалась.

— Бесполезная тварь. Ты позоришь капитул своей слабостью и трусостью.

Дума выпрямился, переключил вокс-транслятор на максимальную громкость и обвёл взглядом сервов на мостике. Прекратив работать, они начали с опаской наблюдать за ним.

— Мы не отступим! — проревел капеллан, и несколько сервов съёжились от этого внезапного резкого крика. — Расчленители не увиливают от задания просто потому, что оно сложное, не будете увиливать и вы! Великий Ангел наблюдает за всеми нами, по каждому мгновению храбрости и трусости он оценивает, достойны ли мы, и я не позволю малодушию навлечь позор на имя Сангвиния или Нассира Амита – величайшего из нас. — На мостик опустилась тишина, и Расчленитель позволил стыду наполнить разум каждого из присутствующих. — Кто-нибудь воспротивится воле капитула?

Секунды перетекали в минуты, но никто не посмел заговорить, даже Итэйн.

Безмолвие нарушилось лишь после того, как Дума покинул мостик. В главном магистральном проходе мимо капеллана прошагал сержант Тойво, готовый присмотреть за мостиком. Капеллан проигнорировал его воинское приветствие и продолжил унимать гнев равномерным выверенным дыханием, что, однако, никак не помогало избавиться от стоящего в носу запаха серы и мёртвой плоти.

Бездыханный серв валялся на тёмных каменных плитах реклюзиама со сломанной шеей и белой как мел кожей. Пурпурный синяк скрывал две точечные отметины прямо над сонной артерией человека, а само тело лежало на буром поблескивающем пятне высохшей крови, однако нигде не было ни единой капельки жидкой витэ, лишь пыль да всё ещё витающий в воздухе запах крови.

Дума переступил через смертного, не обращая внимания на сухость и непрерывный зуд в горле. Прошло пять дней с тех пор, как он в последний раз принимал кровь, поэтому Жажда грозила выйти из-под контроля. Капеллан пересёк неф и подошёл к Расчленителю в полном комплекте доспехов, который преклонял колени в тени статуи Сангвиния, что находилась в трансепте по правую сторону помещения.

Ангел, чей благородный образ был запечатлён в камне в момент гнева, взирал сверху на своих сыновей. Одна его рука покоилась на навершии рукояти Обагрённого клинка, другую же он протягивал вперёд с открытой ладонью, давая пощаду побеждённому врагу. Это изображение примарха отличалось от прочих в том плане, что оно не показывало Сангвиния во время душевных раздумий и не фокусировалось исключительно на его ангельской грации и красоте. Оно ухватило истинную суть Ангела в то мгновение, когда внутри него шла борьба между добродетельным сердцем и яростной душой, борьба, которая сформировала облик вторых сыновей примарха на следующие десять тысяч лет. Больше всего Думе нравилось именно такое представление возлюбленного отца.

Голос капеллана рассёк тишину словно цепной меч.

— Каст.

Расчленитель поднялся на ноги и повернулся к Думе.

Его нагрудник покрывали подпалины размером не больше ногтя космодесантника, а в свете ближайшего светильника поблескивали медные края пуль, застрявших в керамите. Губы и щёки Каста были запачканы кровью, из-за которой в воздухе висел сильный запах меди. Рот Думы наполнился слюной, и в груди что-то завыло, требуя утолить жажду.

Каст опустился на одной колено.

— Мой лорд капеллан.

— Ты поддался Жажде, — произнёс стоящий над воином Дума, который держал крозиус свободной хваткой в одной руке.

Ярость мучила его, наполняя разум картинами расколотого черепа Каста, а также крови и фрагментов костей, пачкавших окутанный расщепляющим полем набалдашник. Он подавил эти мысли и примагнитил оружие к бедру, так как не доверял себе.

— Да. Я признаю свою вину перед Ангелом и принимаю его приговор.

— Ты осквернил это место смертью и кровью, пролитой не во время практик капитула, направленных на духовную общность с нашими павшими, нашим отцом и Императором. Совершено тяжкое преступление.

Каст кивнул и обнажил горло, словно готовясь к удару клинка.

— Объяснись, — отмеряя вздохи сказал Дума.

Запах крови был томителен.

— Я не контролировал себя, — прошептал Каст, скривив лицо от стыда. Капеллан ничего не сказал и позволил ему подыскать нужные слова, чтобы выразить всё им испытанное. — Когда я тренировался в клетках для поединков меня охватила ярость. Я видел лишь кровь и слышал только крики.

— Ты убивал других? — спросил Дума, указывая на нагрудник.

— Не могу сказать наверняка, — ответил воин, но капеллан был уверен, что убивал. — Я помню немногое помимо льющейся в горло крови, её запаха в носу и воплей трэллов.

— Ты очистишь свою кожу, затем снимешь доспех и облачишься в одеяния кающегося, — сказал Дума, подавляя горячую пульсацию гнева Сангвиния, который застилал взор чёрными мазками. Капеллан твёрдо держал себя в руках. Великий Ангел был не только яростным, но и милосердным. — Возвращайся сюда через три часа. Я помолюсь Сангвинию, дабы он указал мне, сколь тяжёлому наказанию следует тебя подвергнуть.

Каст склонил голову и удалился, громко захлопнув за собой дверь.

Дума активировал вокс-бусину.

— Барахиэль, твой план не работает.

Капеллан внимательно осматривал крозиус Карнарвона сквозь дымку стазис-поля. После транспортировки с «Виктуса» это был далеко не первый раз, когда Дума приходил к оружию, и всегда он уходил с чувством какой-то пустой уверенности. Оружие взывало к нему, взывало к той части его души, где обитал исключительно гнев Ангела. Сей крозиус предназначался ему и никому другому.

Дума нерешительно отключил поле и вытащил оружие.

Он непринуждённо сомкнул пальцы на рукояти, ощущая исходящий от металла запах священных масел и мазей. Камиэль с Исрафилом освятили крозиус безукоризненно, хотя капеллан повторил процесс для уверенности. Символ Расчленителей в сердце стилизованного ангела мерцал серебром и корналином, а снабжённый клыками палач, формирующий главную часть оружия, как будто бы притягивал к себе свет, и при этом почти не отражал его, несмотря на свечение от трепещущего пламени в чашах для огня и шандалах.

Спустя несколько секунд Дума вернул крозиус на место и вновь активировал поле. Пусть капеллан и заботился о своей пастве со всем усердием и терпением, он пока не был достоин наследия этого оружия, ведь им владел не только Карнарвон, но и каждый верховный капеллан до него. Все они носили титул Хранителя Потерянных, а Дума его ещё не заслужил.

Дума ещё ни разу не вёл роту смерти в бой.

Вокс флота был забит криками.

Из вокс-рупоров в форме скрытых капюшонами ангелов-скелетов хлынули пронзительные, наполненные болью вопли, а заглушить это безумие никак не удавалось. Сервы оторвались от работы и перевели испуганные взгляды на Думу, которой недвижимо стоял на своей командной платформе. Из-за криков агония вонзала в его разум всё новые и новые клинки. Тяжело дыша, космодесантник крепко сжимал зубы.

— Магистресса вокса, — рявкнула Итэйн. — Вычислить и устранить сигнал.

— В процессе. — Бывшая техножрица быстро обменялась потоками трескотни на бинарном канте с котерией сервиторов-специалистов из своего крошечного королевства на мостике. — Неудачно. Повторная попытка. — Она защебетала ещё более высоким тоном, что Дума принял за разочарование. По её лицу с омертвевшими нервами этого всё равно было не определить. — Неудачно. Приоритет кодирования сигнала «алеф-один», и нужно устранять источник.

— Пробуй ещё раз, — зарычал Дума, массирую бок головы.

— Это не принесёт никакого результата, мой лорд, — прощебетала магистресса вокса без всякого намёка на страх, так как своей человечности она лишилась. — Сигнал будет передаваться до тех пор, пока мы не уничтожим поражённое судно.

Капеллан выругался. Боль скрежетала о внутренние стенки черепа из усиленной кости, а порождаемая ей ярость превосходила по силе простое неистовство берсерка. То был вой скованного в его душе зверя, который теперь докатился и до глаз: красные ретинальные щели заполонили смешавшиеся гнев и скорбь убитого полубога. Дума потёр висок кулаком, одновременно подзывая Пашара другой рукой. Библиарий напряжённо сжимал челюсти, а его кожа туго обтягивала кости.

— Брат, ты можешь установить источник этого… раздражителя?

— «Разъярённый ангел», — рявкнул Пашар, вытирая пошедшую из носа кровь. Его лицевые мышцы судорожно сокращались, глаза же распухли от боли, о которой знали лишь души псайкеров. — Поле Геллера корабля не выдержало, палубы захлестнула чистая варп-энергия, и теперь боль экипажа пропитывает волны имматериума. Это агония тысяч людей, сжатая до одного-единственного хора.

Вычурное описание библиария не впечатлило зарычавшего капеллана.

— Мой повелитель, разве мы не попытаемся помочь им? — Дума обратил взгляд своих налитых кровью глаз на говорившего мужчину, чей воротник демонстрировал символ магистра-скутума. Его голос был полон страха и отчаяния. Капеллан внимательно смотрел на смертного, испытывая то же раздражение, которое испытывал бы простой человек по отношению к мошке. — Мы бы могли расширить наше поле Геллера, чтобы они оказались в пределах пузыря, и послать команды корпехов на эвакуацию выживших.

— Слишком рискованно, — резко ответил Дума с нотками гнева. Наивность офицера его злила. — Тебе, как магистру-скутуму, этот факт уже должен был быть известен. Одно рассогласование в работе проекторов щита, одна единственная секунда слабости щитовых матриц, и нам конец. Варп засосёт корабль, а его твари вырежут всех на борту и сожрут души проклятых себе на потеху. Я не позволю человеческой сентиментальности помешать выполнению поставленной перед нами задачи.

— Но там могут быть выжившие, — слабо возразил он, потрясённый резкой прямотой Думы.

— Выживших нет, — медленно произнёс Пашар. — Возвращайся на свой пост, смертный.

— Для вас так просто обречь двадцать пять тысяч душ? — воскликнул мужчина, чей стыд прикрыла вспышка гнева, наполнившего его тонкий голос. — Мы столь мало для вас значим, что вы можете отмахнуться от наших смертей подобно тому, как сметаете пылинки с плаща? Навигаторы ведь предупреждали, нам следовало повернуть обратно еще несколько дней назад. Ответьте честно, Расчленитель, вы так отчаянно стремитесь попасть домой, и потому готовы приговорить всех нас к смерти и проклятию лишь из-за собственной упертости, которая не позволяем вам внять голосу разума?

Дума подошёл к лейтенанту, а тем временем в его крови вопил зверь, рождённый из гнева Сангвиния. Мужчина дрожал, но не сдвинулся с места даже когда капеллан остановил свою руку прямо у горла смертного. Конечности Расчленителя налились ненавистью словно жаром от печи. Дыхание космодесантника вырывалось сквозь стиснутые зубы, каждая секунда бездействия дразнила зверя внутри. Нет, капеллан не сделает из этого глупца мученика, чья смерть сплотит недовольных, да и в нынешней ситуации нельзя было растрачивать витэ впустую.

— У тебя есть приказ, человек, — прорычал Дума. — Выполняй его молча.

— Не могу, — ухмыляясь ответил щенок, хотя напускная бравада никак не помогала скрыть дрожь в голосе. — Мы уже потеряли слишком многих в этом путешествии. Друзей. Членов семьи. Они или погибли от ваших рук, или были похищены жуткими жнецами эмпиреев, а из их тел высосали всю кровь. Мы потеряны, Расчленитель, и всё из-за вашей проклятой–

С рёвом, посрамившим бы и самца карнодона, Дума оторвал человеку голову. На визор капеллана брызнула кровь, а его ртом зарычал внутренний зверь, требовавший ещё. Расчленитель пробил кулаком консоль, за которой работала женщина в одеяниях машинариума, после чего вырвал её из креплений. Мышцы космодесантника горели от стремления проливать кровь, но он пытался сохранять над собой контроль, всё чаще сжимая и разжимая кулаки. Нежелание Думы сорваться разочаровывало воюющего в венах зверя.

Что-то звякнуло: это к его шлему приставили плоское круглое дуло.

— Держи себя в руках, брат, — предупредил Пашар.

Зверь отступил и принялся кружить на границах разума словно опасающийся огня волк. К Думе вернулась осознанность, а паутина из нитей логики и узнавания затащила его обратно в окружающую действительность. Дыхание с шумом проходило меж стилизованных зубов посмертной маски.

— Держу, брат, — сказал Дума, подавляя гнев и заставляя себя звучать спокойнее. По спине Расчленителя пробежал ледяной холодок – он подошёл слишком близко к объятиям Ярости, а ведь капелланы не становились её жертвой, ибо их ментальная и духовная чистота превосходила оные у простых воинов. — Я не опозорюсь дальнейшим проявлением слабости. Клянусь кровью Сангвиния.

— Пусть так и будет, иначе я сам с тобой покончу.

Дума сидел один в своей комнате и крепко сжимал в руках шлем.

Из носа и ушей шла кровь, воздух проходил через стиснутые зубы сжатых челюстей с влажным скрежещущим рычанием. Его тело было объято болью, напряжение не отпускало мышцы, а лицо подёргивалось из-за непроизвольных сокращений и судорог. Пальцы же давили на керамит с такой силой, что материал начинал поддаваться. В горле зарождался крик, но капеллан не давал ему воли.

Он был хозяином своего гнева, а не его рабом.

— Сангвиний, огради меня от слабости моей крови, — прошептал Дума, с трудом разжимая челюсти. — Пусть твой свет защитит меня от тьмы в моей душе.

За маской в виде черепа что-то шевельнулось, некий светящийся туманный фантом с красными остроугольными глазами, в которых бушевало духовное пламя. Его мрачные смешки эхом отзывались в голове капеллана, а призыв устроить резню пронзал череп искрящимися щупальцами боли. Дума заскрежетал зубами словно жерновами, когда от растущего давления взор начали рассекать красные и чёрные полосы. Он укрепил разум и душу, отказываясь склониться перед агонией.

— Твоей Кровью я сотворен, — нараспев произнёс капеллан губами с капельками крови вокруг них. Вкус алой жидкости усиливал ярость зверя и побуждал того вопить, требуя убийств. — Твоей Кровью я был благословлён, чтобы стать Расчленителем и войти в число славнейших твоих сыновей, превратиться в воплощение твоего чистейшего гнева.

Зверь завизжал, отвечая на молитвы Думы неистовым потоком презрения. Он боролся всё сильнее, чтобы, наконец, освободиться, и обрушивался на ментальную крепость Расчленителя. С каждым ударом пламя и страшная боль охватывали разум, чью мягкую податливую плоть рассекали когти. Однако, космодесантник наоборот погрузился в эту агонию и укрепил благодаря ей собственную решимость, после чего загнал зверя обратно в его клетку.

— Кровью твоей я одержу верх над твоей же яростью.

Зверь, который носил броню с нанесёнными на неё красными крестами, рассмеялся.

Дни протекали до боли медленно, а недели пролетали за считанные секунды. Обычными методами было невозможно точно определить, сколько они уже путешествовали в варпе, поэтому время отмерялось забранными жизнями и моментами потерянного над собой контроля.

Одним из таких моментов стал четвёртый магистральный транзиторий на тринадцатой палубе, который превратился во что-то среднее между скотобойней и раем массового убийцы. Кровь заливала каждую поверхность, а мрамор палубы скрывала образовавшаяся толстая плёнка алого цвета. Всюду виднелись оторванные конечности и плотные груды раздавленной органической материи – вырванных из тел красных поблескивающих потрохов. Осмотрев сцену резни намётанным глазом, Дума так и не смог определить, какая категория подойдёт ей лучше всего. Расчленитель разрывал не носящих броню сервов, в то время как его доспех теперь переливался красным как у Ангелов Баала. Цепной меч потерял часть зубьев, а полотно и внутренние механизмы оружия забились ошмётками плоти и телесными жидкостями. Космодесантник орудовал им как дубиной, с каждым ударом раскалывая черепа и ломая рёбра. Ревущий воин требовал крови и сулил смерть. Его красные глаза были широко раскрыты, клыки выдвинулись на полную длину, от Жажды кожа приобрела насыщенный цвет артериальной витэ.

Нагрудник демонстрировал имя Расчленителя: Каст.

— Я предупреждал тебя, — сказал Дума, представляя, как давит голову апотекария, как выдирает из его тела череп со спинным хребтом. От этой картины зверь возликовал и принялся молить капеллана претворить её в реальность. — Твой глупый план провалился.

— Меня удивляет, что ты возлагаешь вину на других, а не на себя, брат, — ответил Барахиэль, который стоял рядом и смотрел на видеоэкран. — Всё было под контролем, пока мы не столкнулись с генокрадами, что, насколько я помню, предложил ты. Без этого ситуация оставалась бы стабильной.

— Мы не могли пренебречь своим долгом сражаться против врагов Императора, — рявкнул капеллан. Ему приходилось игнорировать беспрестанно кидающегося на ментальную защиту зверя, в то время как из носа у космодесантника шла кровь. — Лишь трусы и слабаки бегут от обязательств ради своего удобства. Придерживайся ты изначального плана, Тамаэль и Каст не поддались бы Жажде.

Они смотрели друг на друга на протяжении нескольких долгих минут, и единственными звуками были лишь гудение работающих доспехов, размеренный пульс двигателей и вопли помешавшегося на крови Каста. Дума чувствовал, как внутри шевелится зверь, бешено колотящийся в цепях, которыми он был прикован к душе капеллана.

— Это катастрофа, — вздохнул апотекарий, поворачиваясь обратно к экрану. — Пришлось запечатать целую секцию, чтобы сдержать боевого брата, ставшего жертвой безумия нашего проклятия. Полагаю, тебя это радует. Ещё одно доказательство того, что мы такие же сыны Сангвиния, как и братья из числа перворождённых.

— Меня это не радует, — честно сказал Дума. Не обращая внимания на то, что Барахиэль припомнил ему его же слова, она наблюдал за тем, как берсерк-астартес разрывает надвое серва. — Данный инцидент повлияет на всех наших братьев. Ещё больше воинов могут поддаться Жажде из-за нерешённой вовремя проблемы Каста. Тут мы оплошали.

— Тогда что нам делать? Послать отделение, чтобы изолировать и усмирить его?

— Нет, — произнёс капеллан. — Все мы ощущаем Жажду, и, если послать братьев туда, где всё забрызгано витэ, количество инцидентов может возрасти. Секцию необходимо оставить запечатанной, а Жажда, в конце концов, должна утихнуть. Потом сервиторы соберут кровь и очистят её для потребления.

Барахиэль кивнул, хотя его отвращение к предложенному плану было очевидно.

— А если Жажда приведёт Каста к Ярости? — спросил он голосом с нотками паники, которую Дума никогда думал от него услышать. — Что тогда? Казним его, чтобы предотвратить дальнейшее распространение недуга? Нельзя дать Ярости укорениться в наших рядах.

— Это не наш путь, — ответил Дума, обеспокоенный тревогой апотекария.

За ней скрывалось нечто личное для Барахиэля, чем тот не хотел делиться. Капеллан подумал о собственных усиливающихся проблемах с самоконтролем, о запахе серы и звуках стрельбы.

Капеллан закрыл трансляцию.

— Если он падёт, то окажется в роте смерти.

Глава двенадцатая

Пульс Барахиэля участился, а хлынувший в уши адреналиновый рёв заглушил сдавленный клокот умирающего серва, когда на щёку апотекария брызнула кровь. Витэ лилась сплошным потоком по жёлобу под корчащимся трупом, от чьих судорог алая жидкость била струями и пятнала палубу. Расчленитель с ухмылкой двинулся к следующему трэллу, уже второму из пяти подвешенных на перекладине. Его пальцы сомкнулись на рукояти зазубренного боевого клинка, в горле же стояли сухость и зуд, которые только усиливались от испытываемого космодесантником желания.

Твой глупый план провалился.

Барахиэль разорвал горло трэлла. Слова Думы эхом отдавались в черепе апотекария, из-за чего в его крови бурлил гнев, а зуд становился всё сильнее, превращаясь в обжигающий огонь. Расчленитель сопротивлялся порыву завыть от боли прямо в камере для обескровливания. В последний раз он принимал витэ несколько дней назад, но казалось, будто прошли целые столетия. В попытках успокоиться космодесантник читал про себя молитвы.

Капеллан не мог винить его за провал.

Он подошёл к третьему серву, в чьих налитых страхом глазах отражалась побагровевшая кожа и выдвинутые зубы ангела. В частой пульсации сонной артерии и феромонных изменениях в поту явственно читался ужас человека. Щёки смертного налились кровью, а отёкшая кожа с пурпурными синяками и порезами говорила о буйствующих инфекциях. Его правая рука была отпилена ниже локтя и оканчивалась мешаниной мышц и костей, на груди же виднелись свежие следы от клейма, предназначенного для предателей капитула. Огонь сломил сопротивление мужчины.

— Пощады, лорд, — заскулил серв. — Мы лишь хотели выжить!

Барахиэль рассмеялся, и от этого жестокого, напоминавшего раскаты грома смеха по спинам трёх оставшихся людей пробежала холодная дрожь. Они извивались при каждом его шаге, а в их носу стоял запах крови. Смертные ёжились от улыбки апотекария, чьи зубы напоминали ряды надгробных плит с перламутровым отливом и несколькими вытянутыми клыками, меж которых протянулись ниточки слюны. Пульс Барахиэля отдавался в его мозгу, каждый удар был звоном колокола агонии. Глубоко в крови Расчленителя зашевелилось существо, сотканное из чистого гнева и взбудораженное перспективой ощутить смерти.

— Нет пощады предателям, смертный, — с презрением ответил опьянённый апотекарий.

Он рассёк горло серва, наслаждаясь брызжущей на губы горячей кровью и слизывая её. Барахиэль смаковал каждую каплю, но боролся с желанием вонзить клыки в глотку умирающего человека. В глазах двух оставшихся плескался ужас, а исходящий от доспехов и оружия космодесантника запах витэ портила едкая вонь пота.

Барахиэль разрубил до позвоночника горло четвёртой, на чьём лице застыло глупое выражение изумления. Она билась в судорогах и инстинктивно тянулась руками к смертельной ране, но оковы пресекали любые её попытки остановить кровотечение. Жёлоб под женщиной наполнился за считанные минуты, а зуд в горле апотекария теперь был подобен раскалённой ярости новорождённого солнца.

Не обращая внимания на испуганное хныканье Аиши, которая прятала лицо за инфопланшетом, он сплюнул излишки слюны на палубу. Каждый её панический вздох сопровождался словами детских молитв, перемежаемых шипением растворяющего металла. Барахиэль подошёл к последнему серву.

Скованный цепями мужчина дёргался всем телом, пытаясь сместить положение крюка. Апотекарий же просто наблюдал за ним, изумлённый бесплодными усилиями. Он чувствовал, как его желудок сжимается в тугой узел. Каждый раз, когда космодесантник набирал в лёгкие сухой рециркулируемый воздух, жажда обострялась, и зверь в крови разочарованно выл с апоплексической яростью разгневанного ангела. В голове стояла пульсирующая боль, а концентрация исчезла в глубинах красного моря, из-за чего Расчленитель мог чувствовать лишь вкус витэ.

Ему больше не удавалось сдерживаться, ибо Жажда требовала, чтобы её утолили.

Барахиэль вонзил свои клыки в горло серва, и его рот наполнился кровью.

Воздух рассекли жужжащие зубья, мокрые от крови стражей Навис.

Апотекарий отвёл удар, который едва не вскрыл ему глотку. На лбу выступил пот, а переутомлённые мышцы омыла волна молочной кислоты и свежей неистовой энергии. Его противник завыл от досады и обрушил на Барахиэля череду стремительных ударов, которые тот едва сумел заблокировать. С каждым парированным выпадом он отступал всё дальше к люку за спиной, над чьим запирающим механизмом был начерчен символ Навис Нобилите.

— Дума! Адариэль! — рявкнул апотекарий в вокс, отражая резкий удар сплеча и проводя собственный контрвыпад, легко заблокированный Расчленителем. — Ганибал поддался Ярости. Он пытается пробраться санкторум навигатора. Мне нужно подкрепление в Башню, сейчас же!

Услышав на вокс-канале лишь шипение помех, Барахиэль выругался.

Обмениваясь ударами с поражённым Яростью космодесантником, он поднырнул под нацеленный в свою шею выпад, а затем отразил второй и третий, малейшим поворотом руки переводя защитное движение в контрвыпад. Кровь обжигала вены апотекария, двойной пульс отзывался на его коже частой барабанной дробью. Ганибал пытался пробить оборону апотекария рубящими ударами двуручным хватом, и гудящая броня рычала, когда их клинки сталкивались, высекая искры, но её заглушал рёв колотящихся сердец.

— Гор! — завопил Ганибал, чьи чёрные глаза налились кровью. — Встреться со мной лицом к лицу, изменник!

Сломанные зубья разлетались во все стороны с каждым отведённым Барахиэлем ударом. Лейтенант не останавливался ни на мгновение, а его клинок превратился в размытое пятно, оставляющее за собой след из капелек крови и частичек плоти. Из разрыва в бедре апотекария брызнули искры, и на ретинальном канале возникло множество багровых предупреждающих символов, сопровождающихся звуковыми сигналами. Нервы пронзила резкая внезапная боль, стремительно растворившаяся в тёплой дымке от впрыснутых в кровь супрессоров. Убрав колеблющиеся показатели биометрии и тактические данные, он сосредоточил внимание на клинке Ганибала.

— Ты не можешь ёжиться от страха вечно, брат, — завыл Расчленитель. — Ты встретишься со мной лицом к лицу!

Меч с визгом устремился вниз из-за правого плеча, но Барахиэль отразил удар в считанных миллиметрах от себя и бросился вперёд. Его оружие рассекло бок Ганибала, а возникшая рана засочилась кровью. Поражённый Яростью космодесантник впечатал кулак в область щеки, раскалывая керамит и вминая куски шлема в плоть апотекария. Выплюнув сломанные зубы, Барахиэль, не обращая внимания на сухое щёлканье, с которым они упали в его шейный затвор, собрал все свои силы и оттеснил брата назад.

Взревевший Ганибал набросился на апотекария, сражаясь со свирепостью, что заставила бы опешить даже Пожирателя Миров. Он рубил и колотил, а вылетавшие зубья меча бились о переборку или же вонзались в доспехи Барахиэля. После того, как их оружие сцепилось, несколько зубьев клинка Ганибала начали медленно приближаться к шлему апотекария. Кожу обоих воинов под комбинезонами покрывал отвратительный слой пота. Сервоприводы доспехов протестующе выли, зубья клинка высекали искры из визора Барахиэля, который шипел в ответ на пронзительные аварийные сигналы внутренних систем.

Тупиковую ситуацию разрешил громкий выстрел из болт-винтовки.

Ганибал пошатнулся, когда в его боку возникла воронка, а на переборку брызнул кровь. Расчленитель взвыл от боли, после чего ему в конечности вонзились крюки, которые зацепились за доспехи шипами. Навалившиеся на офицера четверо головорезов повалили его на палубу, а Барахиэль вытащил пистолет и приставил оружие к виску лейтенанта. Перестав дёргаться, тот уставился на апотекария налитыми кровью глазами, наполненными чистой яростью и ненавистью.

Гнев пульсировал в крови Барахиэля, а шёпот в голове говорил ему оборвать жизнь Ганибала.

В глазах апотекария рябило от чёрных точек, а в памяти отпечатались фрагменты палубы, выложенные человеческими черепами, и рунические отметины, что принадлежали давно вычищенной из Империума бандитской культуре. Пистолет в руке дрожал, запах серы лишь усиливал желание казнить падшего брата. Однако, заворчав, Барахиэль всё-таки опустил пистолет.

— Доставьте смертных в морг для повторной переработки, — прорычал апотекарий Анджело, когда воины из отделения сержанта натянули сковывающие Ганибала цепи. Реабилитация командира головорезов давно закончилась, поэтому теперь он лязгал о палубу своей аугметикой. — Запечатать все люки доступа от первичного до пятеричного, разместить здесь втрое больше стражей из уцелевшей когорты Навис и усилить их твоим отделением. Мы не можем позволить, чтобы навигаторам или санктуму вновь что-то угрожало.

— А что насчёт лейтенанта? — утробно рыча спросил Анджело.

— Доставьте к Думе. Если будет доставлять проблемы, казните.

Болт-пистолет Барахиэля ревел, а реагирующие на массу снаряды превращали людей в кровавую дымку.

Он сместил прицел и выстрелил очередью в то место, где стояло красное свечение от дульных вспышек. Огонь по Барахиэлю вели из-за вьющегося дыма, которым исходил уничтоженный боевой танк. Тень рухнула, а из разорванного живота хлынула кровь. Ответные залпы оставили на нагруднике свежие отметины, ретинальный канал же заполнили багровые предупредительные руны. Он сорвал с головы шлем, наслаждаясь запахом палёного мяса и горящего прометия Отбросив шлем в сторону, Барахиэль повернул клинок и ринулся вперёд убивать.

Люди перед ним дрогнули и принялись возносить своим новым богам отчаянные жалобные мольбы о спасении. Рычащий Барахиэль убивал их с жестокой экономией сил, которой уже давно отличались воины его роты. Болт-пистолет брыкался, с монотонными золотыми вспышками неся смерть, в то время как бойцы роты стреляли по предателям из собственного оружия. Люди взрывались. Легионеры шатались, получали увечья или погибали, сражённые взрывными снарядами. Десятки их мчались вперёд, эти обезумевшие мясники в доспехах цвета запёкшейся и артериальной крови, что выкрикивали клятвы Воителю и своим гнусным богам.

Он сражался, не сдерживая ярость. Его кулак превратил в месиво звероподобное лицо, увенчанное кортикальными имплантами, а цепной меч вскрыл предателю грудь и глотку. Пульс Барахиэля участился, из глотки вырывался рёв. По его наплечнику резанули цепным топором, и из разрыва хлынула смазка вперемешку с кровью. Ответным выпадом он вогнал свой клинок в визор нападавшего, имевший форму решётки в крепостных воротах. Брызнувшая кровь раздразнила жажду ещё сильнее. Затем ему пришлось отразить яростные удары двух боевых серпов. Барахиэль впечатал свой лоб в лоб Пожирателя Миров, упиваясь глухим звуком дробящихся костей и пятнающей лицо кровью. Он парировал череду мощных выпадов короткими силовыми клинками, после чего их с противником оружие сцепилось. Щупальца расщепляющих разрядов обжигали лица обоих воинов.

— Расчленитель, — прорычал Пожиратель Миров со свирепой ухмылкой. — Приятная встреча, Амит.

Барахиэль резко открыл глаза. Его лоб был мокрым от пота, а руки тряслись. Заставив себя дышать равномерно, он поднялся с койки. Содержание унаследованных воспоминаний уже начало проникать в его мысли во время бодрствования.

Ярость шла по душу каждого из них.

— Дума. — Апотекарий отмахнулся от жидких облачков дыма, плывущих со стороны ближайшей курильницы, а из-за частиц испарённой крови его жажда из простого раздражителя превратилась в изводящую потребность. Он пил витэ всего несколько часов назад, однако теперь желание не покидало его никогда. — Ты должен положить конец этой мерзкой практике. Существование роты смерти несёт угрозу рассудку наших братьев.

Дума проигнорировал его, продолжая обходить стоявший между ними реликтовый стол. С губ капеллана ритмично срывались слова из псалтыря о кончине, слова хвалы и скорби, которые предназначались Сангвинию и падшему боевому брату, привязанному к столу. Эхом отзываясь в траурной камере, они успокаивали поражённого Яростью Расчленителя, склоняли к молчанию и даровали безумному разуму небольшую толику безмятежности.

Барахиэль ждал, не говоря ни слова, в то время как на его собственный разум обрушивались мысли о Новом Ринне.

В апотекария впивались когтями пальцы, проходившие сквозь океан крови, обнажённую плоть и пластины доспехов, а крики и нечеловеческий рёв пронзали звук громогласного биения сердец. Барахиэль сглотнул, хороня чувство стыда, которое пробудили в нём воспоминания о том, как он сам стал жертвой Ярости. О той резне знал лишь Дума, и именно капеллан помог ему выбраться из пропасти безумия.

Вот почему Барахиэль порекомендовал его в ряды капелланов.

— Им следует подарить Милость Императора, а не держать в живых и подвергать мукам.

— Это не тебе решать, брат. — Дума зачерпнул горстку пепла из чаши для огня сбоку от себя и размазал его по нагруднику воина, засыпая отверстия от пуль и воронки от болт-снарядов. — Я – капеллан Четвёртой роты, хранитель душ её воинов, а рота смерти входит в сферу моих полномочий.

— Их нынешнее существование – это страдание, брат, — сказал Барахиэль, не давая прокрасться в голос ноткам сочувствия. Он подумывал вытащить пистолет и одним нажатием на спусковой крючок сделать так, чтобы лицо Расчленителя больше не дёргалось от судорог и спазмов. Апотекарию были прекрасно знакомы те видения, которые мучили его брата. — Разве положить конец их боли не есть величайший дар для них?

Гневно скривив губы, Дума обратил на Барахиэля свирепый взгляд.

— Не путай собственную слабость со слабостью наших братьев. Ты балансировал на грани Ярости, но не пал. Они же испытывают чувство единства с нашим владыкой, став проводниками чистоты и мощи его духа, и заслуживают благородной смерти, а не того, чтобы их забили как скот.

— Если ты не покончишь с Гелиосом, — достав пистолет и взведя курок произнёс апотекарий, — тогда это сделаю я.

Дума метнулся словно молния и заслонил собой Гелиоса. С треском ожил его крозиус, за чьим навершием в форме черепа тянулись дуги смертоносных разрядов. Когда энергетические щупальца жадно защёлкали в небольшом разрыве между двумя Расчленителями, Барахиэль машинально положил свободную руку на свой клинок. Дума же держал крозиус сбоку свободным хватом. За чёрным туманом, что отравлял взгляд капеллана, вспыхнули искры веселья, и все его мышцы охватило напряжение. Перспектива братоубийства оттягивала ужасную развязку. Барахиэль медленно и неохотно отвёл руку от клинка, после чего опустил пистолет.

— Ты будешь исполнять свой долг и держать их в живых. Если хоть кто-то погибнет раньше времени, ты понесёшь ответственность, — отключив крозиус прорычал Дума, после чего вернулся к Гелиосу и своей службе над проклятым воином. — Брат.

Апотекарий ничего не ответил. Перед его глазами рассекали воздух потрескивающие серебряные когти.

Барахиэль сидел в камере Люциферуса и наблюдал за бывшим заступником. Успокоительные перестали действовать, и теперь в вены Расчленителя через капельницу поступала ранее выпущенная у смертных кровь. Такая близость с одним из падших дразнила его собственное чудовище, того монстра в душе, который насылал видения о пылающих небесах и образе покрытого шрамами Амита. Более всего прочего апотекария преследовали чёрные и полные звериного голода глаза жаждущего ангела. Это была ярость рождающегося бога.

Они отражались в глазах и Люциферуса, и Исайи. Они отражались в его собственных глазах, в глазах Думы и каждого Расчленителя в тот момент, когда на передний план выходила Ярость. Воистину Амит был величайшим из них, с чьим чудовищной красоты гневом не мог сравниться никто.

По сравнению с первым Расчленителем все они являлись лишь вздорными детьми.

Люциферус забился в оковах, а его рёв приглушался кляпом, который пришлось использовать из-за того, что стекающая на грудь воина слюна с гидраклориковой кислотой оставляла на коже страшные ожоги, обнажая в некоторых местах сухожилия и кость. Полученные ранения помогла устранить пересадка кожи и стимуляторы роста.

— Мы идём опасной дорогой, брат, — прошептал апотекарий. — Твоё существование угрожает рассудку наших братьев, но Дума отказывается казнить тебя, хотя это могло бы спасти нас. Люцифер зарычал с сомкнутыми челюстями. Его жуткие глаза были абсолютно чёрными.

Барахиэль достал пистолет и дёрнул затвор.

— Я поклялся оберегать наших братьев от любого недуга. Я не позволю им пасть.

Нутро апотекария скрутил стыд от того, что здесь крылась и его личная заинтересованность, которую он никак не признавал. Барахиэль нацелил оружие на висок Люциферуса, напевая гимны, услышанные им от Думы во время службы над братом Гелиосом. Несмотря на несколько запинок, Расчленитель убедился в гипнотическом эффекте этих слов. Когда с губ апотекария сорвались последние звуки, он прижал дуло к виску Люциферуса.

Тот ответил одним лишь рыком.

Пистолет трясся в его руке, пока апотекарий крепился разумом и духом, чтобы нажать на спусковой крючок. Барахиэль взглянул на висящую над ними панель из витражного стекла, подсвеченную двумя электросветильниками. За ней виднелись заслонки, опускаемые во время путешествия по имматериальным волнам. С витража на обоих Расчленителей взирал Сангвиний, в чьём выражении лица отцовская любовь смешалась с горечью. Скрежеща зубами, Барахиэль с дрожащим на спусковом крючке пальцем пытался побороть грозившую охватить его скорбь. Собравшиеся в уголках глаз слёзы покатились вниз по щекам.

Барахиэль опустил оружие.

Он не мог этого сделать, не мог убить брата невзирая на любую личную заинтересованность или угрозу собственному рассудку. Сангвиний плюнул бы на апотекария за подобное деяние, ибо Великий Ангел любил своих сыновей больше, чем кто-либо из его братьев-примархов любил своих, и улыбался каждому вне зависимости от благосклонности или предпочтений. Барахиэль спрятал пистолет в кобуру и вновь посмотрел в глаза Ангела. Он ощутил в груди одобрение Сангвиния, почувствовал, как внутри зашевелилась тень духа примарха, который жил в каждом из его сыновей. Великий Ангел проверял апотекария, помогал ему найти своё истинное место в роте.

Барахиэль был целителем своих братьев, а не их палачём.

Апотекарий провёл пальцем по рельефным корешкам переплетённых в кожу томов. Он пропустил ботанические и антропологические трактаты, написанные во время ранних исследований Кретации, ибо это знание уже было помещено в его память и мнемонические катушки силовой брони, и ненадолго остановился на секции с книгами, имевшими отношение к Ярости. Желание продолжить изучение боролось с долгом подготовиться к высадке на Кретацию. Спустя несколько мгновений Барахиэль всё-таки выбрал себе текст.

Том с глухим стуком упал на лакированный деревянный стол, где уже лежала куча других книг и свитков. Он представлял собой справочник с обширным и исчерпывающим описанием устройства крепости-монастыря, написанный аколитами логистициама тысячи лет назад. Апотекарий зажёг свечу в правом углу стола. Этот грубый метод освещения Барахиэль предпочитал безжизненным люменополосам. Перестав вслушиваться в вездесущий гул варп-двигателей, он приступил к чтению.

Секунды перетекали в часы, а часы начинали ломиться от тяжести эонов. Несколько раз апотекарий прерывался чтобы пройтись, ознакомиться с протоколами операций и информацией касательно проклятых или же заняться своим снаряжением. Он дважды проверил внутренние механизмы цепного меча и отполировал все зубья до серебряного блеска, а ещё столько же разобрал и почистил болт-пистолет, устраняя мельчайшие отклонения механического прицела при повторной сборке. Каждый раз, закрывая баночки с мазями, Барахиэль возвращался к книге с огромным желанием как можно скорее закончить чтение. Тексты смертных были скучными и описывали лишь тривиальные и обыденные вещи.

Едва прошёл час, как ему пришлось изменить своё мнение, ведь том захватил его интерес.

Во время чтения он вёл по тексту пальцем, так как небрежно написанные слова были едва различимы.

…мой господин велел мне спуститься вместе с ним в нижние залы. Там мы записали текущее состояние склепов капитула для верховного капеллана Гарата.

Их архитектура почти не изменилась по сравнению с записями лорда Гатиса, сделанными три тысячи лет назад. Мой господин провёл нас через второстепенный курган, вход в который отмечали символы, используемые лишь вокруг Чёрной башни. Там мы обнаружили проход с закрытой железной дверью, на чьей поверхности были знаки неизвестного происхождения. Мой господин установил, что они являлись частью геральдики древних ангелов и доложил об их существовании Стражу Ярости Фьюрико.

Спустя несколько дней Фьюрико приказал спрятать записи и изолировать меня…

Продолжая читать с возобновившимся интересом, Барахиэль узнал нарисованные на последней странице символы. Под знаком верховного капеллана Кровавых Ангелов располагались знаки верховного капеллана и верховного сангвинарного жреца Расчленителей. Надежда, которая ярко расцвела в груди апотекария, воодушевила его. Присутствие верховного капеллана Кровавых Ангелов тесно связывало это помещение с Чёрной Яростью, а крестообразный символ сангвинарного жречества подразумевал, что здесь была замешана генетика.

Оставь тайны Кретации в покое. Внутри его черепа стучали слова Дерона.

Вопросы пронзали разум Барахиэля словно молнии. Не об одном ли из этих секретов предупреждал его эмиссар? Пытались ли они тайно и стыдливо излечить Ярость, определявшую облик капитула после Амита? Если же Расчленители нашли способ, запретили ли им воспользоваться Ангелы, или же они просто приблизились к разгадке перед тем, как свой запрет наложили перворождённые сыны Сангвиния?

Барахиэль доберётся до истины в криптах под крепостью-монастырём.

Кретация ещё могла стать их спасением.

Глава тринадцатая

Беззвучный крик астропата ощущался так, словно в разум Думы заливали кипящую кислоту, и капеллан знал, что каждая душа на борту «Судьи» страдает точно так же.

+Дикий мир омоется кровью павших ангелов.+

Слова псайкера являли собой перекованное в слоги чистейшее безумие, и слоги эти были прогорклыми от мук псионика. Дума поморщился и схватился рукой за шлем, когда слова пронзили его череп. Капеллан отбил в сторону удар Адариэля, а Танатос и Пашар рухнули на колени, сжимая головы руками. Влажные от витэ клинки попадали на песок тренировочной арены с глухим стуком.

Сощурив от боли глаза, Дума увидел, как библиария рвёт кровью, которая также обильна текла и из его ушей. Из очей Пашара лилось багровое пламя, пальцы оставляли на лице глубокие кровавые борозды, разрывая плоть и мышцы, что сочились витэ, а воздух потрескивал и мерцал, наполненный нестабильной психической энергией. Вдыхая пси-заряженный воздух, капеллан слушал бормотание и хрипы тренировочных сервиторов с перегруженными нейронными кортексами.

+ Бури яростно пронесутся по его поверхности, восемь взойдёт в восьмую степень, а с небес прольётся кровь. Звери утонут в своих убежищах, и сия мерзость запятнает душу мира. Дикарь познает искушение Черепастого и апостолов тёмной ярости, а в заброшенных залах будет бродить смерть, носящая чёрно-красные доспехи.+

— Брат, ты разве не можешь заглушить это? — прокряхтел Танатос, прижимая к виску кулак со сжатым боевым ножом. — Х-н-н-н-х… Я чувствую, как мои мозги закипают в черепной коробке.

— Это Первый голос хора, — с трудом поднимаясь на ноги ответил Пашар. Кожа псайкера была мертвенно-бледной, а меж его резких и коротких вдохов прорывался сухой кашель. — Она управляет их силой и объединяет с собственной. — Хлынул очередной поток крови, сопровождаемый лицевым тиком. — Я не могу заблокировать её, пока она направляет всех остальных.

Взор Думы затуманился от боли. Красные пятна перед глазами напоминали капли крови в плевральном выпоте жертвы радиационного излучения. Изрыгнув мерзкую смесь витэ и слизистой оболочки желудка, капеллан переключил вокс-бусину на открытую частоту, после чего его вновь вырвало. Он силой заставлял себя делать полные агонии вдохи между каждым рвотным позывом, подтягивая себя руками к выходу.

— Расчленители… Доберитесь до астропатической палаты… Убейте её… Сейчас же!

— Я… х-н-н-н-х… Я рядом, брат, — прорычал Барахиэль сдавленным от боли голосом, но Дума почти не слышал апотекария, так как его разум заволакивала краснота. — Я… покончу… с ней.

Вокс заполнился помехами, которые прерывались лишь рыком братьев Думы.

Голос астропата вонзался в плоть разума капеллана грубо и беспощадно.

+Место крепостей из железа, обсидиана и камня займут бастионы из кости и меди, а ярчайшие сыны познают отчаяние–+

В вокс-сети раздался треск болтера, а после него – множество криков.

— Астропат ликвидирован, — рявкнул Барахиэль. — Ничто не помешает нам вернуться в колыбель капитула и обрести спасение для нашего братства.

Дума облегченно рассмеялся. В этот момент капеллан не осознавал слова апотекария полностью, ибо все его чувства смазывались остаточной болью, и он продолжал изрыгать кровь.

Капеллан наблюдал за поединком сержантов с пульвинуса. Инцидент с астропатом случился много дней назад и уже забылся. Двое космодесантников рубились друг с другом, обнажённые клинки и кровь заставляли их сердца биться быстрее. Думу сердился из-за того, что сам не мог принять участие в состязании, ибо ему выпала сомнительная честь наградить победителя – нового чемпиона Четвёртой роты – реликтовым мечом, который лежал рядом с ним на постаменте. Звон клинков отвлёк капеллана от самокопания.

Адариэль впечатал гарду Мике в щёку, расколов тому кость, и изо рта сержанта хлынула кровь вперемешку с зубами. Взревев, Мика оттеснил противника назад свирепым шквалом режущих и колющих ударов. Вылетавшие из оружия зубья вонзались в скалобетонную стену арены, а на песок брызгала кровь из новых ран на туловище и руках Адариэля. Мика увернулся от выпада, который был нацелен ему в череп, после чего оставил на туловище Адариэля ещё более глубокий разрыв.

— Долго Адариэль не протянет, — сказал Кайр. Он стоял сбоку от Думы, облачённый в доспех с недавно нанесённой сержантской инсигнией. — Ему не хватает жёсткости Мики.

Дума рассмеялся.

— Ты так раздражён лишь потому, что Адариэль побил тебя.

— А что постыдного в том, чтобы относиться к кому-то предвзято? — ухмыльнулся Кайр.

Дума согласно кивнул. Он увидел, как ударом ноги Мика расколол Адариэлю рёбра, отчего тот рухнул на колени, однако ему удалось отразить калечащий удар, грозивший лишить его руки с оружием. От столкновения цепных зубьев на песок излился дождь искр. Повалив Мику на землю, Адариэль принялся работать кулаками, окропляя арену ещё большим количеством крови. Хоть нос Мики и превратился в луковицу с изломанных хрящём, он смог вогнать клинок в бок Адариэля одним стремительным движением. В кричалки других сержантов вклинился полный боли рёв.

— Мой лорд. — Вышедший из тёмного алькова лейтенант трижды поклонился. Поршни его грубой аугметической руки из хрома шипели и щёлкали. — Навигаторы докладывают, что мы почти пересекли Разлом, хотя контакт с «Сыном Крови» и «Копьём Баала» полностью потерян. Мы не можем сказать наверняка, выйдут ли они из варпа вместе с нами или же затерялись.

— Хорошо. — Теперь реликвии были ещё ближе. — Свободен, лейтенант.

Смертный мялся и нервно переводил взгляд из стороны в сторону.

— У тебя есть ещё новости, человек?

Лейтенант облизнул губы. Его аугметика щёлкала каждый раз, как он менял позу.

— Члены экипажа страдают, мой лорд. Тирада астропата посеяла среди людей сомнения, а условия на жилых палубах продолжают ухудшаться стремительными темпами. Нужно что-то сделать.

Дума зарычал. До него уже давно доходили слухи о культах смерти и горе-предсказателях, распространяющих на палубах сервов рецидивистский яд. Демагоги использовали безумие астропата для подталкивания людей к мятежу, поэтому капеллан приказал патрулям астартес на жилых палубах поддерживать дисциплину среди членов экипажа и напоминать им об их клятвах капитулу. Они были уже слишком близки к Кретации. Дума моргнул, осознавая, что смертный до сих пор болтает о всякой ерунде.

— …а отсеки гидропоники и водоочистные установки в жилых секторах с алефа по каппу вышли из строя, лорд-капеллан. Интендант направил лорду Хариилу прошение, но тот не занялся ремонтом и не послал ни одного трэлла или сервитора техникарума.

Дума нахмурился.

— Хариэль занимается тем, что требует его внимания. Поддержание целостности поля Геллера во время пересечения Разлома создаёт нагрузку на генератор. Его обслуживание требует большого количества времени и усилий со стороны техникарума, но Хариэль займётся ремонтными работами тогда, когда убедится, что генератор не выйдет из строя. Это всё. Свободен.

Смертный, чьи глаза наливались ненавистью, никуда не ушёл. По серой коже лейтенанта, по редким приступам дрожи, сотрясавшей его тело, и по впалостям под глазами Дума понял, что тот страдал от голода и нарушения питания, однако всё внимание Расчленителя было сосредоточенно на сонной артерии человека. Она пульсировала слабо, но маняще.

— Мой лорд, люди массово умирают от голода, в то время как других по приказу лорда Барахиэля медикэ-сервы забирают на генетические тесты, и их больше никто никогда не видит.

Свирепый апперкот и пара мощнейших прямых ударов отправили Адариэля на землю. Тот с грохотом рухнул и потерял сознание. Из своего алькова выскочили медикэ-трэллы, которые метнулись к Расчленителю, стараясь избегать Мики, ведь он смотрел на них голодным взглядом хищника.

Дума, в чьих глазах плясали красные искорки, повернулся к смертному. Когда он, крепко стиснув зубы, встал со своего трона, лейтенант поник и вскинул руки в тщетной попытке защититься. Капеллан заставил себя успокоиться, сжимая и разжимая кулаки до тех пор, пока рёв в его крови не утих.

— Убирайся немедленно! И не говори о вещах, о которых ничего не знаешь.

Мужчина бросил на космодесантника странный взгляд, наполненный эмоцией, которую Дума не мог определить. Выбросив это из головы, капеллан вновь перевёл внимание на Мику – нового чемпиона Четвёртой.

Коридор усеивали трупы и части тел.

Безжизненные глаза пялились в заляпанный кровью потолок, а потроха гирляндами висели на крепежах люменов словно жуткие полотна или же мотались в сухих как пустыня потоках воздуха из аэрационных устройств, напоминая геральдические флажки имперских рыцарей. Выжившие с безмолвным ужасом наблюдали за тем, как багровые ангелы рыскали среди изуродованных тел, клинками и болт-винтовками душа любую мысль об очередном восстании. Дума, чьи щёки покрывала корка высохшей крови, улыбнулся, гордый работой своих братьев.

Звук тяжёлого дыхания зажёг в его сердце мрачную радость. Выживший.

Капеллан нашёл изменника придавленным упавшей колонной. Рёбра человека раздробились, омерзительная посмертная маска треснула. Капеллан сорвал её с предателя, и пронзавшие его лицо крючья выдрали рваные ленты плоти. Пепельная кожа, которая плотно обтягивала скулы и глазницы, окрасилась кровью, а сквозь сломанные зубы серв выкашлял ещё больше драгоценной жидкости.

— Почему? — зарычал Дума, слегка придавливая рану в животе человека. Лай болт-винтовок и цепных мечей заглушил крики агонии. — Почему вы преступили свою клятву капитулу и Императору? — Он сильнее нажал на рану. — Отвечай, тварь!

— Мы отказались быть… скотом. — Боль наполняла каждый с трудом вылезающий из глотки предателя слог. Пальцы капеллана сжались вокруг его горла, и сухой треск рвущихся сухожилий рассёк негромкое жужжание аэрационных устройств. — Вы безжалостно убивали нас во… во вспышках гнева и оставляли умирать на заполненных чудовищами кораблях. Вы забивали нас, чтобы утолить свои девиантные аппетиты. Вы всего лишь демоны в обличье ангелов.

Дума рассмеялся.

— Так вы отвернулись от Империума лишь потому, что у вас тяжёлая служба? — Он наклонился ближе, чувствуя во рту сильный привкус крови. Отстегнув шлем, капеллан продемонстрировал свою побагровевшую кожу и выдвинувшиеся на полную длину клыки, заставив серва сникнуть. — Думаешь, ты имеешь право судить о наших душах, предатель? Ты не знаешь ничего окромя тех легенд, которые тебе рассказали твои родичи, и все они смехотворны.

— Тогда поведай мне правду, Расчленитель.

— Правда заключается в том, тварь, что мы убиваем, так как должны убивать. Мы – дети войны, крещённые в пепле победы. — Он вспомнил слова Амита, которые в этой ситуации казались уместными. — В своей плоти мы сковываем ярость отца, позволяя ей терзать наши души каждый день, пока мы дышим, и сопротивляясь желанию учинять резню. Его Жажда преследует нас круглыми сутками, и от сего бича нам не освободиться никогда. Однако, он же дарует нам силу для защиты человечества. Многие считают нас берсерками, лишёнными совести и сознательности, но мы просто решили жить с истиной, которую отрицают остальные родичи. Наш отец не был идеален, но именно борьба и гнев примарха сделали его чистым.

— Э-этим… э-э-этим оправданием в-вы прикрываетесь? — пробулькал вероломный пёс, и за страхом в его глазах капеллан увидел искорки жалости.

Дума ещё сильнее сжал пальцы. Одно резкое движение, и жизнь предателя оборвётся, а в глазах Императора его душа будет навеки проклята. Внутри Расчленителя ревел зверь, чья ярость вонзалась в разум космодесантника подобно множеству раскалённых кинжалов.

Дума едва смог устоять перед порывом убить изменника.

— В-вы… Вы верите, что ваши преступления – это проявление прагматизма? И что они по-позволяют вам служить Императору с ещё большим отличием?

— В том и заключается правда. А вот тебе другая. Сотни умирают, чтобы миллионы могли жить. Таков путь империи, и это причина, почему Он сотворил Адептус Астартес в качестве стражей человечества.

Он с хрустом свернул предателю шею.

Воцарившееся на лице изменника облегчение разозлило капеллана ещё сильнее. Жалкие заблуждения человека и присущий смертным эгоизм подвергли опасности паству Думы, их возможность обрести искупление и обезопасить реликвии. Во вселенной не хватило бы страданий, которым следовало бы подвергнуть за подобное преступление.

Когда к капеллану подошёл Туриэль, он вновь надел шлем. На доспехе молодого апотекария виднелись следы от попаданий из стрелкового оружия, а в его дыхании чувствовался сильный запах крови.

— Лорд-капеллан, нам следует немедленно избавиться от тел.

— Нет, — рявкнул Дума. Наказания заслуживали даже мёртвые. — Выкачать оставшуюся кровь и перемолоть плоть в протеиновую пасту. Всё, что нельзя использовать с пользой, закинуть в плазменные двигатели. Пусть беззаветно послужат в смерти, если уж не делали этого при жизни.

Дума стоял рядом с дёргающимся Кастом в камере на палубе двенадцать-алеф.

Щёки заступника были запачканы высохшей витэ, а его губы двигались в грубом подобии речи вперемешку с рычанием. Дыхание, проходящее меж зубов, сломанных ударами бронированного кулака, несло вонь крови и сырого мяса. От тела космодесантника разило застарелым потом и смазкой для брони, глаза Каста, скрытые веками с кровавой коркой, метались из стороны в сторону. Жестокая пародия на нормальный сон. На багрово-пепельном керамите виднелись следы боя – трещины от ударов силовым оружием и попаданий болтов.

Каст забился в конвульсиях, и сдерживающие его фиксаторы застонали от напряжения.

Капеллан плавно настроил звучание молитвы: спокойной хоровой музыки и печальной мелодии оркестровых сервиторов в сочетании с его собственным голосом в регистре бассо профундо. Пока Дума читал молитвы, его разум наполнялся воспоминаниями Сангвиния. Небеса, потемневшие от боевых кораблей предателей. Земля, дрожащая от поступи изменнических титанов. Кровь сородичей на клинке и мечта отца, навеки загубленная завистью брата.

Дума отбросил прочь сентиментальные мысли, сосредотачиваясь на настоящем. Псалтыри успокоили падшего Расчленителя, и сковывавшее его мышцы напряжение наконец начало спадать. Каст резко распахнул глаза, но взгляд его остекленел, когда космодесантник впал в вызванный психообработкой капитула транс. Капеллан принялся обходить стол, натирая конечности воина мазями. На протяжении нескольких недель он с гордостью взирал на проклятого и не видел истины, не желал рассматривать даже вероятность той гнусности, которую теперь был вынужден совершать.

Капеллан аккуратно достал из лакированной деревянной шкатулки старинный болт-пистолет, проверил патронник и вложил в него снаряд, после чего вдавил дуло в висок Каста. Ему пришлось держать голову ровно, так как Расчленитель вновь начал дёргаться. В коридоре за дверью гуляло эхо завываний – это кричала паства Думы, моля о войне, крови и смерти. Их было шестеро, что составляло лишь малую часть от нынешней численности роты. Реликтовый болт-пистолет задрожал в руках Думы, и тому пришлось собрать всю свою решимость с помощью литании мужества, одновременно снимая щёлкнувший предохранитель.

— Ты уже давно страдал в дебрях, брат, — сказал Дума. — Брошенные на путь ярости, твои тело и душа были принесены в жертву на службе Сангвинию и Императору.

Каст зарычал. Он первым слишком глубоко погрузился в пучины Ярости и стал бешеным животным, для которого значение имели лишь кровь и резня. Дума знал о подобных созданиях, а также знал о тягостных обязанностях капелланов по отношению к ним. В то время как других можно было использовать, вогнав в сердце врага словно клинки, выкованные из чистого гнева Сангвиния, Каст являл собой обузу. Опасности от него больше, чем пользы. Предоставь ему хоть малейший шанс, и он убьёт их всех. Дума не мог позволить этому произойти, пусть даже и пожертвовав искуплением для своего боевого брата. Остальным следовало дать шанс сражаться за Сангвиния и умереть с честью да славой. Капеллан нажал на спусковой крючок.

Каст резко дёрнулся и замер.

Дума встал на колени перед телом брата словно кающийся перед алтарём и позволил пистолету выпасть из руки. Его глаза блестели от слёз. Он потянулся к висящему на талии розарию и затянул адамантовую нить ещё туже. Та разрезала кожу, а на обсидиановые чётки пролилась кровь. Закрыв глаза, капеллан упёр подбородок в грудь.

— Сангвиний хранит тебя, и да простит он меня за мою неудачу.

Капеллан оставался в камере на протяжении долгих часов и молился в скорбной тишине.

Когда Дума вернулся в личные покои, сервы сняли со своего хозяина броню.

Один, в простых чёрных одеяниях, он подошел к деревянному столу в дальней части комнаты – единственному предмету мебели здесь помимо койки и стоек для вооружения. Капеллан сел за стол, открыл секретное отделение и достал оттуда свиток, после чего развернул документ. С минуту Дума изучал имена тех павших жертвой Чёрной Ярости, кто находился под его присмотром.

Исайя Ахмани – штурмовой сержант, Четвёртая рота, рождён на Терре, 654.М35.

Ганибал Адамарани – лейтенант, Четвёртая рота, рождён на Марсе, 832.М33.

Алексей Тамаэль – головорез, Четвёртая рота, рождён на Некромунде, 621.М38.

Гаэл Люциферус – штурмовой заступник, Четвёртая рота, рождён на Калте, 159.М33.

Гелиос Варрон – штурмовой заступник, Четвёртая рота, рождён в пустоте, 137.М36.

У каждого капитула Крови имелся подобный перечень – тайный почётный список, известный лишь капелланам, которые оберегали проклятых. Они вели собственные списки и добавляли имена в свитки памяти в реклюзиаме, а когда капелланы умирали, их списки сжигались.

Взяв перо, Дума окунул его кончик в стоящую сбоку чернильницу и со скрипом вывел на пергаменте ещё одно имя, после чего положил перо и посыпал лист песком, чтобы чернила высохли. Затем он прервался, шёпотом вознося молитву за обладателя этого имени.

Нерон Каст – заступник, Четвёртая рота Расчленителей, рождён на Неогеддоне, 547.М36.

Дума на мгновение замер, после чего вновь взял перо и сделал под именем подпись. Его сердце сжалось от скорби, когда он прочёл слова, и капеллан обругал себя за неудачу.

Мортуус сине Редемтио.

Вновь положив перо, Дума задумался, сколько ещё боевых братьев попадёт в этот список, пожертвовав рассудком и душами ради мира, который изгнал бы их из братства за мнимый грех не оказаться рождёнными на его поверхности. А ещё он подумал о том, скольким из них предстоит погибнуть без шанса на искупление.

Кретация не стоила даже одного.

Из обязательного цикла сна Думу вырвал пронзительный рёв сигналов тревоги, а решётки двери его камеры разрезали проходящий меж них багровый свет на равные ломтики. Сквозь шум пробились низкие дребезжащие голоса, принадлежавшие смертным. Перекатившись, капеллан вскочил с кровати, и спустя один удар сердца он уже держал в руках пистолет с боевым клинком. Дверь скрипнула, Расчленитель взвёл курок.

Внутрь ввалились сервы, носившие чёрные балахоны из мешковатой ткани. Дума опустил оружие и недовольно вздохнул. Поклонившись, смертные зашагали к рамам, на ходу доставая из своих одеяний разнообразные свёрла, молотки и прочие инструменты, что использовались для облачения космодесантника в доспехи. Мимо них прошёл самый пожилой слуга, который произносил благословения и разбрызгивал кропилом капельки священных мазей. Поклонившись, он жестом пригласил Думу занять место возле стойки для брони. Расчленитель так и поступил.

— По какой причине ты облачаешь меня в доспехи, серв? — спросил капеллан старца.

— Мы приближаемся к Кретации, мой лорд, — жестами показал тот, скрюченными пальцами сотворяя сложные символы боезнака астартес. — Командующая кораблём уверена, что мы выйдем из имматериума в течение считанных часов. Кроме того, вашего присутствие требует лорд Барахиэль.

— Что с кающимися? — Он не мог скрыть омерзение, которое испытывал, когда с его губ срывалась необходимая ложь. Капеллан унижал своих братьев, называя их таким порицающим словом. — Как они себя чувствуют?

— Они в порядке, мой лорд. Лорда Туриэля видели на палубе с новыми кающимися.

Дума нахмурился.

— Проинформируй лорда Барахиэля, что я буду с ними.

Серв кивнул, в то время как остальные продолжали заниматься доспехами.

Часть третья

«Амит взирал на галактику без Великого Ангела, на вселенную, что была лишена любви и света нашего отца, и горе сводило его с ума. В звёздах, к коим мы отправились с Терры для повторного завоевания, он видел лишь бесплодные дебри, которые следовало наполнить гневом и кровью.»

— Азкаэллон, командующий Сангвинарной гвардией

Глава четырнадцатая

Космическое пространство рябило, а звёзды растягивались словно поверхность океана перед цунами.

В систему Корифос ворвался варп, и через образовавшуюся гноеточивую рану бури из психоделических частиц вливали в материальный мир чистое безумие и радиацию, ненадолго даруя жизнь тварям, которые не могли обитать за пределами царства кошмаров. Всколыхивающиеся щупальца эфирных молний хлестали стерильную и недвижимую реальность, а окаймлявшие разрыв пульсирующие облака искривлённого света были словно инфицированные гематомы, давящие на кожу реального пространства, чья оболочка покрывалась зыбью как вода на пластековой поверхности.

Сквозь разлом в одиночку протащился «Кретацийский судья».

Корабль превратился в далёкий отголосок того сверкающего ударного крейсера, который расстался с «Виктусом» месяцами ранее. Его хребет и корма лишились целых участков спинальных минаретов и парапетов, а в боках зияли многокилометровые борозды, напоминавшие раны от когтей в теле жертвы хищника. Его подвески вооружения по правому борту были закрыты ставнями, носовой лэнс изгибался словно артритный палец, устройства отвода мощности прятались внутри корпуса. Двигатели же кашляли голубой плазмой, в то время как жидкий прометий кристаллизировался в пустоте.

Практически все, кто находился на борту побитого и серьёзно покалеченного звездолёта, тихо вздохнули с облегчением.

Они были в безопасности. Они были дома.

Устав от непрекращающейся болтовни, Барахиэль откинулся на спинку своего командного трона.

Сотни мужских, женских, а также издаваемых механическими аугментами голосов накладывались друг на друга и порождали бесконечную какофонию, что сдавливала череп апотекария. Доклады о состоянии машинариума и мощности щитов схлестывались с оценками артиллеристов и вестями о ремонтных работах, напоминая звон мечей, но без адреналинового возбуждения от убийств. Они повторялись снова и снова, передавались от трэлла к надзирателю, и от надзирателя к офицеру. Каждый являл собою звено в цепи, которая вела от палубного трэлла низшего ранга к Барахиэлю, восседающему на командном троне.

Вернее сказать, к Итэйн и Тойво – его доверенным лицам в вопросах, касавшихся пустоты.

Растирая висок рукой, апотекарий наблюдал за тем, как члены экипажа суетятся меж рядов аппаратуры и тактических постов. Боль наделяла зернистостью звуки бегущей в голове крови и речи офицеров, передававших отчёты с когитаторов Тойво и Итэйн. Щёлканье консолей и раскатистый стук сердец заглушали часть невнятного бормотания смертных. Космодесантник решил сосредоточиться на том радостном факте, который и стал причиной неутихающих разговоров.

Сейчас они находились к Кретации ближе, чем когда-либо.

Поднявшиеся заслонки окулуса явили взгляду звёздный пейзаж столь прекрасный, что казалось, будто светила только-только нанёс кистью гениальный художник. В душе Барахиэля воцарилось нечто сродни спокойствию, а его глаза искали пятнышко трепещущего красного цвета, бывшего звездой Корифон. От Кретации их всё ещё отделяли бесчисленные миллионы километров, и сама планета представляла собой мерцающую рыжеватую песчинку, однако, она странным образом притягивала душу апотекария, и крылась здесь не простая цель или жажда знаний. Трепет и чувство причастности, которого Расчленитель не ощущал со времен Баала и Терры, прогнали боль, но всё это было лишь малой частью того, что он испытывал. Барахиэль впервые по-настоящему ощутил надежду на их спасение.

— Мы так близко. В это трудно поверить, — сказал он Пашару, переводя внимание с нестройного биения сотен сердец рядом с собой на библиария. Его зубы ангела выдвинулись из дёсен, а рот наполнился слюной. — Мы столь многое отдали, чтобы добраться до Кретации. Даже я сомневался, увидим ли мы её. Воистину нас привело сюда благословение Ангела.

— Путешествие было тяжёлым даже с учётом всего того, чего мы ожидали от пересечения Разлома, — скрипучим голосом ответил псайкер, чья кожа выглядела бледной и натянутой, словно он страдал от страшного недуга. Зубы Пашара пожелтели, а доспехи как будто бы висели на его теле. — Возможно, мы ещё не преодолели всех трудностей.

— О чём ты? — прищурился Барахиэль.

Ему было не до загадок.

— Кретация – это Колыбель Гнева, — проскрежетал библиарий. — Не в её натуре радушно встречать чужаков или щадить тех, кто ходит по поверхности. Многие годы племена жили свободными. Возможно, они не ждут нас обратно, как и сам мир.

— Брат, не уподобляйся Думе, веря лишь в роковые предвестия.

Пашар усмехнулся, качая головой.

— Наш рождённый в пустоте брат всегда действует из благих побуждений, и когда совершает ошибки тоже. Именно ты привил ему такое качество, даже если и не признаёшь этого.

Апотекарий скривил губы, а его кровь начала медленно закипать от гнева. Капеллан воздержался от его приглашения на мостик, предпочтя остаться со своими реликвиями и подчинёнными. Ярости поддалось ещё трое Расчленителей, что увеличило численность роты смерти до восьми воинов. Туриэль же следил за четырьмя, кого охватила Красная Жажда. Барахиэль молился Ангелу, чтобы они не стали жертвами Ярости, ибо самолюбие Думы и так уже стоило им слишком дорого.

От злости апотекарий негромко заурчал сквозь стиснутые зубы.

— Я пытался спасти жизни экипажа, в то время как наш брат решил увлечься древней и отжившей своё традицией, которая позорила линию крови Расчленителей на протяжении целых поколений. Она лишь ускорит наше падение в ту грязную трясину, где некогда сидел капитул. Мы должны искать своё спасение на Кретации, а не принимать безумие как судьбу нашего братства.

Пашар взглянул на него, и Барахиэль увидел неуверенность в выражении лица библиария.

Несколько минут они провели в тишине, пока Барахиэль просеивал болтовню смертных и сортировал шквал обрушивающихся на него сенсорных данных по вереницам информации, которые он распутывал в уме. Он игнорировал боль, что вновь начала пульсировать в его черепе. В конце концов, апотекарий заметил отсутствие кое-чего в концерте вокс-горнов и голосов, эхом разносящихся по мостику, и это обеспокоило Расчленителя на чисто человеческом уровне. Он постарался отмахнуться от возникшего ощущения и вызвал к себе Итэйн.

— Ваши приказы, мой лорд? — слегка кланяясь спросила командующая кораблём.

У исхудалой женщины была серая грязная кожа, и свои тонкие губы она плотно сжимала от напряжения. Её глаза окаймлялись чёрными кругами, от тела исходила мерзкая вонь палочек лхо и рекаффа. Форма же, однако, выглядела девственно чистой, медали блестели под светом люменов будто недавно отполированные, а стрелки на кителе и брюках до сих пор оставались чёткими.

— Мы получали какие-либо астропатические вызовы из крепости-монастыря?

Итэйн сверилась со своим экраном, после чего исчезла в коммуникационном гнезде. Апотекарий проводил её взглядом, оценивая изменения, произошедшие с бывшей магистрессей вокса. К ней были подведены толстые пучки кабелей, а на тех небольших участках кожи, которая окружала дышащие за женщину решётки, виднелись свежие хирургические шрамы. Большая часть естественных функций организма теперь лежала на хим-шунтах и имплантированных устройствах для поглощения питательных веществ. Итэйн вернулась несколько минут спустя с мрачным выражением лица.

— Не было никаких входящих сообщений, мой лорд. — Она отправила на его экран зашифрованный пакет данных. Изучив их, Барахиэль тоже помрачнел. — Кажется, во всей системе нет ни единого живого сигнала, нет даже авгурных импульсов от маяков для телеметрии на границах.

— Ауспик ведёт пассивное сканирование?

Оскорблённая женщина застыла.

— С самого нашего прибытия, мой лорд, — невозмутимо произнесла Итэйн. — Это стандартная практика при входе в новую систему или в ту, что была долгое время отрезана.

— Благодарю вас, командующая кораблём. Держите меня в курсе любых подвижек.

— Странно, что наше прибытие не вызвало тревогу, — сказал Пашар. Библиарий откинул назад капюшон, демонстрируя покрытый рубцами бритый скальп. Его тонкие губы обрамляла угольно-чёрная борода, а вдоль челюсти тянулся шрам. — Астропатическая станция на Нирае должна была засечь нас.

Барахиэль ввёл команду на гаптическом пульте управления в подлокотнике трона.

Встроенные в палубу проекторы неуверенно ожили и выдали зернистое изображение, их негромкое урчание смешалось со стоявшим на мостике шумом. Сжатый гололитический образ семи миров системы Корифос сводился к разноцветным сферам, помимо которых взглядам наблюдателей представал внешний вид планет и макроаггломерационные списки данных из архивов «Судьи». Имперские поселения и военные объекты были точками травянисто-зеленого цвета на поверхности пяти миров.

После ввода очередной команды изображение сузилось до седьмого мира – Нираи.

Это был холодный ледяной шар с единственным намёком на поселение в виде астропатической промежуточной станции. Её недавнее возвращение в эксплуатацию стало одной из попыток Сета вернуть своим воинам технические возможности и восстановить их репутацию среди капитулов Крови. Барахиэль задумался, укомплектовали ли её персоналом полностью и снабдили ли припасами перед тем, как Расчленители отправились к Баалу.

— Брат, ты можешь обнаружить кого-нибудь из них? — спросил он. — Ну или же астропатов на других мирах? Аванпост Механикус или орбитальные оборонительные сооружения капитула? Хоть что-нибудь?

Библиарий покачал головой, и Барахиэлю пришлось сдержаться, чтобы не нахмуриться. Введя череду команд, он принялся изучать архивные данные по каждому миру, лежащему на их пути к Кретации.

Шестой мир под названием Цереус апотекарий пропустил. Планета представляла собой малозаселённый агромир с уровнем технологий примерно как на древней Терре, когда важнейшим элементом создания империи являлись деревянные корабли и судоходство, а война для наций была обычным делом. На Цереусе не располагалось ни астропатических станций, ни вокс-ретрансляторов. Что до пустотных кораблей, то об их наличии стал бы рассуждать лишь полный безумец. Рядом с записями о генетической чистоте и информацией о десятине пабулум капитула шли строчки касаемо производства агропродукции.

Барахиэль остановился на пятом мире – газовом гиганте со значком Опус Махины Адептус Механикус и крупным горно-обогатительным комбинатом на геостационарной орбите. Планета была источником редких руд и минералов, столь ценимых Механикус. Апотекарий просмотрел сведения о правах на добычу и сборе десятины рабочими из числа местных преступников в обмен на частую передачу небольшой доли материальной техники и военного снаряжения, которое не могло производиться на Кретации более скромными кузнями капитула. Спустя минуту апотекарий перешёл к следующему миру, раздражённый тем, что Механикус не выказали должного уважения при их прибытии. Обычно жрецы Марса следовали протоколу и строгим требованиям подобно тому, как цеплялись бы за спасательную капсулу в случае смертельной опасности.

Тем не менее, когда взор Барахиэля остановился на четвёртом мире, губы космодесантника растянулись в натянутой улыбке. Над строками данных рядом с планетой висел символ капитула в цветах крови и стали.

Кретация была окружена обширными минными полями и множеством орбитальных оборонительных сооружений, которыми мог бы гордиться любой сын Дорна. Главными элементами защитной системы являлись три звёздные крепости, а на орбите одинокой луны Кретации висела небольшая верфь. Бесплодную поверхность луны испещряли учебные базы и сети твердынь-бункеров, где неофитов и скаутов Десятой роты учили бою в новых, гораздо более враждебных условиях.

— Ты уверен? — спросил Барахиэль Пашара. На пояснице апотекария возникли мурашки. — А не мог варп-шторм повлиять на их способность засечь нас?

Библиарий покачал головой, и по спине Барахиэля пробежал холодок. Он повернулся к магистрессе вокса.

— Изучите имперский вокс-обмен, максимальная дальность и глубина сканирования. Немедленно!

На несколько минут воцарилась напряжённая тишина, ибо никто на мостике не смел говорить ни слова.

— Внутри системы не обнаружено никаких сообщений, лорд. Ни имперских, ни каких-либо ещё.

— Нам следует держаться дальних границ системы, — предложил библиарий, указывая на позицию в нескольких часах полёта от их текущего положения. — Мы можем разместить маяки для телеметрии, чтобы обезопасить подступы, и послать эскадрильи «Грозовых воронов» на разведку внешних миров.

Барахиэль покачал головой. Кретация не могла больше ждать.

— Это даст нам драгоценное время на починку «Судьи».

— Нет, — рявкнул апотекарий, когда опасениям не удалось перевесить его пыл. От спасения их отделяли считанные дни и одна единственная высадка на планету. Он был слишком близко, чтобы медлить из-за осторожности. Любая задержка могла привести Кретацию к той же кошмарной судьбе, которая постигла другие миры и опустошила их, тем самым лишив капитул шанса на избавление. Чем дольше они остаются на борту «Судьи» с его истощёнными ресурсами, тем более вероятно, что апотекарий или другие боевые братья падут жертвой проклятия. — Размещаем маяки и пилотируемые сервиторами зонды, но курс не меняем. Мы больше не можем позволить себе задержек.

Совет был собран за несколько часов до того, как «Кретацийский судья» достиг орбиты.

Барахиэль врезал кулаком по столу, призывая собравшихся к порядку. Держа руки на рукоятях мечей и топоров, семнадцать Расчленителей прекратили расхаживать по помещению. Воины напоминали апотекарию сидящих в клетке львов, которые отчаянно стремились на свободу, а из-за вынужденного бездействия Барахиэль и сам ощущал себя таким же львом. Они не могли высадиться без плана и согласия брата Дерона.

Через единственную бронестеклянную панель в стратегиуме Барахиэль наблюдал за тем, как Кретация поворачивалась вокруг своей оси. Её небеса напоминали палетку художника с чёрными и серыми красками, а на архипелагах и континентальных земельных массивах бушевали летние бури. Разрывы в облаках выглядели как цветные узкие полоски на чёрно-сером фоне, синие словно сапфир моря и изумрудные острова дополнительно освещались щупальцами бело-голубых молний, что рассекали небо. Красновато-оранжевые кровоподтёки вулканических извержений пульсировали в яростном подобии жизни, в то время как их лавовые побеги прокладывали себе новые пути в северных районах планеты.

Кретация была миром, который оказался зажат в тисках своих родовых мук, миром прекрасным и первобытным.

Однако, сей вид не тронул душу апотекария, ибо новости, полученные от дронов для записи изображения, наполнили его разум тяжкими думами в часы между расшифровкой данных и сбором совета.

— Братья. — На мгновение он ощутил щемящую боль, когда заслонки из тёмного железа скрыли планету от его взора. — Мы совершили то, что некоторые считали невозможным. Мы пересекли Разлом и прорвались через варп-шторм Аннигилус. Сегодня все наши жертвы оправдались. — Апотекарий на мгновение замолчал, облекая мысль в слова и подавляя грозившие вырваться из него нетерпение и страсть. — Мы добрались до Кретации.

Дума издал смешок, и его похожее на череп лицо рассекла уродливая ухмылка.

— Однако, не все новости столь же хороши. Наши попытки вызвать объекты капитула остаются без ответа, а дроны для захвата изображения показали, что очень многое изменилось спустя два десятка лет, когда Расчленители в последний раз бороздили небеса Кретации.

— Что же тебя так беспокоит, брат? — спросил Дума. — Разве ты не этого хотел? Вот мир, целый и несожжённый. Если не этого ты ожидал или надеялся обнаружить, тогда можешь вспомнить о чём я говорил, когда мы только отправлялись в путь. Что так и будет.

Несколько сержантов засмеялись, и даже Теман позволил себе тонкую улыбку.

Барахиэль раздавил нарастающее внутри него раздражение и подавил зарождающийся в горле рык. Яркие видения того, как он давит череп Думы своими руками, отдавались в разуме апотекария болезненной пульсацией. Капеллан мог не уважать Кретацию, мог не верить в их миссию по её возвращению, но выбирать не ему. Кретация была миром Расчленителей. Они вернут планету себе. Тяжело дыша, Барахиэль выпрямил согнутые для убийства пальцы и принялся работать ими с гаптической панелью управления.

Включившийся гололит отобразил систему Корифос в виде колыхающегося звёздного гобелена, после чего хитроумно спрятанные в колоннах и балках стратегиума ленточные проекторы стали расширять карту системы до тех пор, пока она не заполнила всё помещение. Пальцы Барахиэля вновь затанцевали над клавишами, накладывая на систему множество гололитических изображений: быстро сделанные пикты, данные авгурного сканирования и видеоизображения с миров на пути к Кретации. Апотекарию пришлось сдержать самодовольную улыбку, когда надменная ухмылка на лице капеллана исчезла.

Расчленители подошли ближе, начав анализировать собранную информацию и изображения.

— Астропатическая станция на Нирае уничожена, — сказал Барахиэль, указывая на рухнувшую башню, частично погребенную под снежным покровом самого удалённого мира. Покорёженные несущие балки и опорные стойки тянулись в небеса подобно скрюченным пальцам старика, а вокруг основания, словно горсти железных монет, валялись крупные куски изломанного металла. На поверхности мира не регистрировалось ни единого жизненного сигнала, хотя мысль о том, что человек мог выжить при температуре ниже нуля и высоком атмосферном давлении, сама по себе была смехотворной.

— Перегрузка генераторума, — произнёс Дума, подсвечивая несколько висящих в воздухе пиктов. — Об этом свидетельствует расположение следов взрывов. Данный объект возвели восемь тысяч лет назад, две тысячи из которых он стоял без эксплуатации. Плазменное ядро могло быть повреждено, а назначенные туда трэллы техникарума работали, ничего не зная о технологических нарушениях. Прискорбно, но ничего настораживающего.

Барахиэль настроил изображение с помощью гаптических средств управления, подсветив следующий набор пиктов, и морозная Нирая сменилась бурлящей, желтоватой цвета ушиба поверхностью газового гиганта.

— А перерабатывающий завод Механикус?

Дума молча разглядывал следы оледенелых развалин, запертых на орбите планеты в угрюмой тишине. Апотекарий просмотрел пикты, где внутренности завода вываливались во тьму в потоке обломков и затвердевшего в пустоте шлака, медленно вращаясь вокруг мира, топливные баки истекали жидким прометием, а из обрабатывающих установок вылетали редкие минералы. Тел не наблюдалось, ибо даже самых расходных членов экипажа либо разорвало на куски в предсмертных конвульсиях завода, либо же они взорвались при попадании в пустоту.

— Что с другими мирами? — поинтересовался Теман. — Аристей и Цереус?

Барахиэль сдвинул фокус гололита.

Во времена своего расцвета Аристей походил на Кретацию. Это был дикий мир, населённый чудовищами и примитивными людьми, хотя его жители выказывали генетические аномалии, из-за чего они плохо подходили для вознесения в ряды Адептус Астартес. Теперь же по главным континентам планеты распространялось пламя, а острова и архипелаги походили на серые капельки среди чёрных пятен отравленной воды, формирующих моря Аристея.

Церей постигло схожее несчастье. Мор убил её выращиваемые культуры и живой скот, и сейчас слизь вместе со скелетами завершали цикл распада. Низменности с сухой землёй полнились засушливыми участками, что тянулись по всем пиктам и характеризовались тонкими каменными линиями, которые очерчивали отдельные фермы и плантации. Леса Церея превратились в кладбища вечнозелёных растений и сосен, а самобытные посёлки и совсем маленькие города стали склепами с грудами костей на улицах.

— А Кретация? — спросил Танатос. — Что с Кретацией?

— Электромагнетизм её штормов нарушает работу наших авгуров, — ответил Барахиль, после чего подсветил три орбитальные крепости и крепость-монастырь на поверхности. На карту наложился слой, обозначавший максимальную дальность стрельбы всех орудийных батарей. Ударный крейсер же обозначался зелёной полоской, которая висела в глубокой пустоте далеко за пределами досягаемости орудий всех трёх объектов. — Мы не получали вызовов ни от крепости-монастыря, ни от звёздных крепостей. Судя по результатам сканирования, они работают на минимальной мощности. Скорее всего, энергию вырабатывают второстепенные плазменные реакторы.

— Значит, на станциях могут быть выжившие? — подал голос Кастивар. Сержант агрессоров возвышался над остальными Расчленителями, а его доспехи лязгали и гудели при каждом микродвижении. Нос и рот скрывались под изолирующим дыхательным аппаратом, на поверхности обеих перчаток «Пламенный шторм» были выгравированы списки убийств. — Возможно, они бы смогли объяснить нам, что случилось с системой после отбытия лорда Сета к Баалу и столкновения с Левиафаном.

— Может быть, — произнёс Пашар. — Хотя вряд ли мы найдём их в нормальном состоянии или вообще в здравом уме, чтобы получить адекватное объяснение. Скорее всего, это– — Скорее всего, остаточная мощность – это результат работы сервиторов, — прервал его Дума. Пашар метнул в сторону капеллана грозный взгляд, но все остальные промолчали. Барахиэль презрительно скривил губы. — Если их не отключать и обеспечить достаточным количеством питательных средств, они будут поддерживать основные функции станции до её уничтожения или же собственной деактивации.

— Воздействие Разлома? — поинтересовался Мика. Судя по всему, он был искренне обеспокоен изменениями. — Какой-то странный феномен, порождённый варп-энергией во время возникновения Цикатрикс Маледиктум?

— Нет даже самого ничтожного признака имматериального пролива, — сказал Пашар. — Он бы оказал более губительный эффект на планетарные биосферы, да и вестники Губительных Сил всегда отмечают свои акты опустошения жертвоприношениями или нечестивыми рунами. Всё это отсутствует.

Дума недоверчиво покачал головой.

— Церей – феодальный мир с плохо развитой медициной, поэтому он просто мог стать жертвой масштабной пандемии. Семьдесят пять процентов площади каждого из основных земельных массивов Аристея занимают джунгли, а огонь является большой угрозой во время засухи и сильных бурь. Может, всё дело в человеческой ошибке или вышедшем из-под контроля конфликтом между кланами. Вы ищете врагов там, где их нет, отчаянно выискивая повод остаться здесь и восстановить нашу власть над этой бесполезной каменюкой.

— Таковы приказы Сета, — холодным тоном произнёс Барахиль.

— К чёрту приказы Сета, — прорычал капеллан. — Он отправил нас сюда в изгнание! Мы не должны сидеть на никчёмной скале, навечно лишённые почёта и славы. Нам следует разорвать узы с этим проклятым миром, собрать поколение рекрутов и забрать оставшиеся реликвии. Мы бы могли отправиться к Сету и воевать с ксеносами и еретиками, заниматься тем, для чего нас создали.

— Это противоречит каждому положению в указе Сета, — рявкнул апотекарий, встревоженный тем, как много сержантов, судя по всему, были не против такой перспективы. — Он послал нас не устроить на Кретацию набег, а вновь утвердить принесённые ей клятвы. Одно собранное поколение – ничто по сравнению с постоянным источником закалённых рекрутов. Это наш мир, наша ответственность и наша привилегия владеть им. Тебе было бы разумно вспомнить, что ты не можешь диктовать политику капитула, как не могу и я. Принять такое решение способен лишь магистр капитула, а он ясно выразил свою волю нам обоим.

Дума презрительно усмехнулся, играя на чувствах других Расчленителей не меньше, чем на нервах Барахиэля. Апотекарий одарил его суровым взглядом и представил, как вырывает капеллану кишки.

— Барахиэль впустую потратит здесь наши жизни, чтобы взять на себя роль няньки для невоспитанных дикарей и превратить их выкормышей в сынов Великого Ангела. — Дума сделал паузу, позволив остальным поразмыслить над его словами, а тяга апотекария учинить насилие только возросла. — Братья, эта система стала жертвой обстоятельств, которые Сет предвидеть не мог. Обогатительного завода Механикус больше нет, как и всех материалов, необходимых для создания брони и оружия. Скорее всего, Кретацию постигло то же несчастье. Мы должны не сковывать себя узами с прошлым, а смотреть в будущее. Мы не перестанем быть Расчленителями, если примем распоряжение Данте и начнём набирать рекрутов на других мирах. Один или двое сержантов кивнули. Остальных раздирали противоречия.

— Никаких разговоров о том, чтобы бросить Кретацию, не будет! — прогрохотал Дерон, входя в стратегиум с Хариэлем и Туриэлем позади. Палуба сотрясалась от каждого шага боевой машины, а все воины в помещении уважительно замолчали. Слегка поклонился даже Дума. Барахиэль и другие Расчленители склонились ниже, когда могучий шагоход встав во главе стола для планирования. — Кретация – будущее Расчленителей, коим она являлась со времён Амита. Для большинства сей мир бесполезен, но это источник нашей силы, очиститель нашего гнева и ресурс, от которого мы не откажемся по прихоти капеллана-сопляка!

— Никто из нас не происходит родом с Кретации, мертвец, — рявкнул Дума, не отшатнувшись от пребывавшего в ярости дредноута, и обвёл собравшихся Расчленителей непокорно искрящимся крозиусом. — Это не делает нас Расчленителями меньше, чем любого сына той убогой скалы. Наш гнев не отличается от твоего. Чистая ярость Сангвиния, его боль и скорбь постоянно рвут наши души, и определяет нас именно сила обращать священный гнев примарха на верную службу, рискуя безумием, а не родные миры и суровые испытания.

Внезапно Барахиэль осознал источник неприязни Думы.

Страх. Дума боялся Кретации.

Не её опасностей или ежедневных угроз жизни, а сулимого миром будущего. Капеллан боялся исключения из братства капитула, боялся, что их перестанут принимать, что они потеряют уважение, которое зарабатывали семь долгих кровавых лет. Барахиэль понимал его. В тот или иной момент каждый из них испытывал подобные опасения, и самому апотекарию приходилось не единожды с ними бороться.

— Никто из нас не родился на Баале, — сказал Дерон, судя по всему, тоже распознав этот скрытый страх. — Тем не менее, все мы являемся сынами Сангвиния и Крови. Некоторые забывают, что наши основатели тоже родились на других мирах, освобождённых по пути к Кретации, включая священный Баал. Каждого из них Амит считал Расчленителем, как считаем и мы. Кретация сделала их сильнее. Сделает и тебя.

Дума молчал, ошеломлённый речью дредноута.

— Теперь мы должны решить, как распределить наши силы. Я бы послал отделения на абордаж всех трёх звёздных крепостей и отправил к крепости-монастырю передовой отряд.

Барахиэль кивнул, и по рядам остальных Расчленителей прошла волна согласного бормотания. Апотекарий выступил вперёд, чувствуя, как возбуждение наполняет мышцы обжигающим адреналином. Он уже представлял себя на поверхности Кретации, раскапывающего похороненные в крепости-монастыре тайны на благо своего капитула, своей линии крови и своего Императора.

— На позицию для запуска штурмовиков к звёздным крепостям «Судья» будет выходить большую часть дня, — сказал Дума, указывая на пунктирную линию – маршрут на звёздной карте. — Если отдать приоритет высадке на поверхность, избранные отделения окажутся в крепости-монастыре за несколько часов до первых запусков абордажных партий. Тогда орбитальные батареи обеспечат прикрытие «Судье» или разберутся со звездными крепостями, если те окажутся враждебными.

Барахиэль мигнул, удивленный таким резким изменением настроя у Думы.

Он окинул капеллана строгим взглядом, словно одной лишь силой воли мог определить, кроется ли тут дело в искреннем раскаянии или же это хитроумный замысел по захвату реликвий, которые и стали причиной его согласия отправиться на миссию.

— Кто возглавит атаку на поверхность? — спросил Мика.

— Я, — одновременно ответили Барахиэль и Дума.

Они оба взглянули друг на друга, и апотекарий ощутил возникшую между ними враждебность. На несколько секунд воцарилась тишина.

— Экспедицию должен возглавить я, — сказал Барахиэль, в чьей груди нарастал обжигающий гнев. Он сжимал и разжимал кулаки в попытках его утихомирить. — У меня есть опыт командования в джунглях, и готовясь к путешествию я изучал биосферу и географию Кретации. Мне знакомы и её блага, и её опасности.

— Твой инициат обладает теми же знаниями, — произнёс Дума с искорками веселья в глазах. Они поддевали Барахиэля точно так же, как самого капеллана поддевали возражения со стороны Дерона и апотекария. — Ты – хранитель нашего генетического наследия и будущего капитула. Будет верхом глупости посылать тебя в авангарде. Если ты погибнешь, наша надежда на выживание сильно померкнет.

Сержанты закивали, а сердце Барахиэля замерло.

— Я не буду сидеть в этой консервной банке вместе с кучей палубного отребья и твоей сворой проклятых, — прорычал он голосом, в который вкрадывались нотки раскалённого добела гнева. — Я отправлюсь на поверхность Кретации и узнаю, какое спасение может предложить этот мир капитулу.

Остальные Расчленители взглянули на него так, словно он вдруг сошёл с ума.

— Ты останешься здесь, апотекарий, — сказал нависнувший над Барахиэлем Дерон. — Капеллан всё говорит правильно. Ты слишком ценен, чтобы рисковать тобой в авангарде. Без тебя наша миссия обречена на провал. Ты возьмёшь на себя командование ударным крейсером на время нашей экспедиции на Кретацию.

Апотекарий обмяк. В его сердцах тлел гнев.

Глава пятнадцатая

Штурмовик «Владыка» «Второй отпрыск» дрожал во время спуска к поверхности Кретации, а пламя при входе в атмосферу начало отступать от блистера кабины. По бронестеклу стегал тропический ливень, корпус же стонал под жестокими ударами боковых ветров. Дума примагнитил сабатоны к палубе, левой рукой обхватывая опору для головы пилота. Последняя в этот момент боролась со штурвалом и красочно бранилась себе под нос. Перехватчик «Грозовой ястреб», бывший одним из четырёх истребителей, что летели вокруг «Владыки» в нестрогом построении «ромбом», опасно вильнул, и его плазменные двигатели омыли кабину «Второго отпрыска» нежно-голубым свечением. На дисплейном экране пилота вспыхнули сигналы предупреждения столкновения. Вновь выругавшись, женщина направила штурмовик резко вниз, прямо под перехватчика.

Дума сжал опору для головы ещё сильнее, когда «Грозовой ястреб» прошёл над ними, а по картолиту он увидел, что тот плавно занял позицию за «Владыкой». Шум бури прорвал пульсирующий вой двигателей перехватчика, столь же безустанный, сколь и биение сердец космодесантника, в то время как двигатели «Второго отпрыска» со скрежетом зачихали – это курс полёта повёл их сквозь шлейф кальцинированного пепла, поднимающегося от склона горы. Дума отчётливо увидел трепещущий свет над жерлом вулкана и почувствовал, как упала мощность двигателей, пока экипаж пытался прочистить турбины.

— Мы ещё даже не приземлились, а этот мир уже пытается прикончить нас, – сказал второй пилот голосом, чей тон граничил с паникой.

— Замолчи, человек, или Кретация лишится шанса самой тебя прикончить.

Пилот никак на это не отреагировал, так как всё его внимание было обращено на продувку плазменных двигателей и проводящих катушек. С третьей попытки ему удалось восстановить полную проводимость, после чего Дума увидел, как экипаж принялся лавировать меж спутанных лент дыма и пепла, а также сверкающих молниевых дуг, которые пронзали воздух рядом с кабиной подобно корпускулярным лучам некронского гаусс-оружия. Направляемые размеренными звуковыми сигналами маяка для телеметрии, установленного в крепости-монастыре, они летели над каньонами и вьющимися словно нити горными цепями, чьи вершины тянулись к небесам как эбеновые когти. По бокам от них метались тени – это были стаи четырёхкрылых рептилий, которые боролись друг с другом за укрытие от дождя, ибо тот мешал им летать из-за угрозы нежным летательным перепонкам. Сенсориум капеллана идентифицировал зверей как ранодонов.

Дума обратил свой взор на пышный древесный полог. Он тянулся далеко за горизонт, чем напоминал барханы священного Баала, а меж деревьев спокойно передвигались хищники и их добыча, защищённые от шторма. Взгляд капеллана выхватывал из листвы освещаемые молниями образы мускулистых плотоядных рептилий, размерами превосходящих титанов типа «Гончая», и членистоногих с хитиновыми пластинами толще, чем корпус «Лэндрейдера». Глядя на проскальзывающие между облаками клинки приглушённого лунного света, Дума ощутил, как внутри него впервые зашевелилось чувство уважения к местным людям, чувство, которому он не был рад.

— Это что-то с чем-то, да? — сказал Мика нетронутым воксом голосом.

Вид дикого мира очаровал присоединившегося к ним сержанта. Его штурмовые заступники ждали в левом десантном отделении, в то время как головорезы Анджело занимали правое. Через пикт-камеры в обоих отделениях Дума увидел, как бойцы занимаются своим боевым снаряжением, завершая последние акты почтения и проверки перед посадкой, и сделал мысленную заметку проверить собственное оружие. Кретация полнилась опасностями, а капеллан не был глупцом и не собирался недооценивать их хоть на секунду.

Здесь самоуверенность – это скорейший способ умереть.

— Я мало видел похожих миров, — ненавидя каждый слог признал Дума. Правда заставляла капеллана звучать слабым, подтачивала его позицию касательно того, чтобы забросить планету после сбора древних реликвий капитула. Тем не менее, он не мог заставить себя обманывать брата. — С Кретацией не сравниться даже мрачному величию Фенриса.

Мика кивнул, приведённый в абсолютный восторг чудовищной первобытной красотой.

Теперь «Владыка» летел вдоль береговой линии океана, чьи воды были чернее детских кошмаров и волновались от сильных ветров. Сенсориум Думы высветил предположения об огромных водных организмах – монструозных зверях в несколько раз крупнее эсминцев, с толстой чешуей и шипами, что длиной превосходили абордажный гарпун. Однако, прежде чем системы успели завершить сканирование, штурмовик ушёл в сторону от океана и принялся рассекать воздух над многими акрами открытых равнин и гниющих болот. Реки пузырящейся лавы прокладывали себе сквозь землю новые пути, а из озёр и небольших ручейков испивали воду пасущиеся животные. Сенсориум капеллана отображал меняющий курс полёта и расстояние до маяка.

За считанные минуты счётчик километров сменился с пятизначного числа на четырёхзначное.

Спустя ещё несколько расстояние сократилось до трёх цифр, а живот капеллана свело от волнения. Теперь, после целых месяцев ожидания, от настоящей награды Думу отделяли жалкие минуты. От перспективы вернуть реликвии капитула кровообращения Расчленителя ускорилось, и на одно единственное радостное мгновение он забыл о том, что Барахиэль с Дероном наложили запрет на его план.

— Лорд-капеллан, мы вошли в бесполётную зону крепости-монастыря, — доложил пилот. Минуты перед его следующей репликой пролетели как секунды. — Выходим на расстояние прямой видимости.

Дума ничего не ответил, ибо от благоговейного трепета у него перехватило дыхание.

Построенная на склоне горы крепость-монастырь Расчленителей была резкой тенью на фоне темноты, которая своими острыми очертаниями рассекала мягкую уступчивую ночь словно нож – податливую плоть. Фасадам её самых крупных башен придали форму облачённых в плащи с капюшонами ангелов-скелетов, что прижимали к груди клинки жнеца и топоры палача, а мелкие источники рубинового света на лезвиях оружия напоминали тянувшиеся вниз капельки крови за мгновения до падения. Изучив капли поближе, Дума правильно определил их как наблюдательные блистеры, ангары для штурмовиков и светлицы для высокопоставленных боевых братьев и почтенных имперских представителей.

Он усмехнулся, сомневаясь в частом использовании последних помещений. Расчленители не были тем капитулом, который принимал представителей других имперских организаций, почтенных ли либо каких других.

Дума осмотрел центральную цитадель, скользнул взглядом по пространству над внутренней стеной и окинул им множество макропушек, фузионных излучателей и плазменных аннигиляторов, которые наблюдали за небесами отрешённым взором своих по акульи хищных дул. Меж внутренних стен простирался комплекс бункеров, посадочных площадок, плакированных железом башен и гидропонных куполов, окружённых ветхими жилищами крепостных работников. Артиллерийские орудия в окопах и противовоздушные батареи лениво описывали стволами дуги своих секторов огня, их сложные прицельные матрицы управлялись сервиторными мозгами в люльках с суспензорной жидкостью, работа которых была синхронизирована с сетью связи командования. Но сильнее всего прочего впечатляла куртина из скалобетона и гранита.

Длина от её верхних парапетных стенок с бойницами до окружавших крепость травяных угодий составляла шестьсот метров. Дополнительно укрепляло куртину множество многоярусных огневых галерей, равелинов и тяжелобронированных казематов. Толстые железные шипы между галереями пронзали тьму словно копья греканской фаланги, а обвивающие их ползучие растения были в равной степени и естественной защитой, и попыткой джунглей прогнать отсюда капитул.

Дума предположил, что они ядовиты, и когитаторы доспеха это подтвердили.

Капеллан подавил взволнованный вздох, но мысли о том, что скоро он попадёт в крепость, заставляли его сердца биться быстрее. Дума не смог сдержать улыбку, подмечая следы обитания здесь людей в чётких линиях, по которым были срублены ползучие растения, и в мерцающих огоньках внутри багровых обсерваториумов и ангарных ниш. Расчленителя не обеспокоил ни раздавшийся сигнал тревоги, за которым последовал разворот оборонительных батарей, ни появление на дисплее пилота схожих предупреждений.

— Запросить разрешение на полёт, — приказал Дума.

— Командный узел капитула, — начала пилот, в то время как протянувшийся от её руки мехадендрит соединил женщину с консолью управления. Она слегка повернула кисти, и штурмовик накренился вправо, не переставая медленно снижаться. — Это десантно-штурмовой корабль модели «Владыка» под именем «Второй отпрыск», приданный Четвёртой роте. Запрашиваю разрешение на посадку в ангарной нише два-гамма. У нас на борту эмиссар Габриэля Сета – магистра капитула, лорда Кретации и Стража Гнева.

Скрежет раздавшихся в воксе помех напоминал приглушённый звук шлифовки наждачной бумагой.

Минуты проходили без ответа.

Пилот вновь открыла вокс.

— Повторяю, это десантно-штурмовой корабль модели «Владыка» под именем «Второй отпрыск». — Она щёлкнула переключателем на консоли, запуская авгурное сканирование. — Мы на подлёте, у нас на борту эмиссар Габриэля Сета, магистра капитула Расчленителей. Запрашиваю разрешение на посадку в ангарной нише два-гамма.

Тишина, воцарившаяся после очередного потока помех, была оглушительной.

— Может, они не узнают нас? — спросил Мика, изучая плексигласовый экран, на котором уже в четвёртый раз отображался цепной сигнум-код штурмовика. — «Владыки» начали использоваться лишь в ранний период Неодолимого Крестового похода. Возможно, они не считают его имперским.

Обдумав эту мысль, Дума покачал головой.

— Не думаю, что проблема в этом, брат. Даже если бы они не узнали во «Владыке» имперский штурмовик, то допросили бы нас, а не проигнорировали. Тут дело в чём-то другом.

— Нас сопровождают противовоздушные орудия, — доложил второй пилот и щёлкнул несколькими переключателями, активируя средства противодействия. По его щекам стекали капельки пота, пока он дрожащим голосом зачитывал результат авгурного сканирования. — Батареи ближнего и среднего радиуса действия. Плазменное, ракетное и лазерное вооружение.

— Автоматические оборонительные системы?

— Нет, — ответил пилот, ещё немного опуская штурвал, после чего их угол снижения уменьшился. — Мы почти семь минут находились в пределах их дальности стрельбы, но отслеживать они нас начали лишь после передачи нами идентификационной сигнум-цепочки.

Капеллан сжал кулаки и принялся раздражённо играть желваками.

Успокаиваясь, он вытащил из поясной сумки инфочип, затем повернулся к сидящему справа от консоли серву. Женщина с символом техникарума над сердцем была моложе остальных. Она потянулась к чипу и побледнела, когда капеллан его не отпустил. В голове Думы возник образ покрытого шрамами магистра капитула, не сулящего ничего, кроме насилия и жестокости, отчего по спине Расчленителя пробежал холодок. За это мгновение слабости ему стало стыдно точно так же, как и тогда.

— Личный код Сета. — В дыхании женщины ощущался дразнящий сладкий страх, её сердце билось чаще, а кровь бежала по венам быстрее, что заставило выдвинуться из дёсен зубы ангела Думы. — Передай его, затем сотри из всех банков данных и мем-катушек.

Она кивнула с выражением чистого ужаса на лице.

Её дрожащие пальцы затанцевали по клавиатуре, добавляя к командному шифру Сета слои изощрённой химерической криптозащиты, прежде чем закодировать его в закрытый информационный импульс. Дума не сводил с серва глаз даже несмотря на то, что с каждой секундой сигналы тревоги становились всё громче и настойчивее.

— Канал с криптографической защитой готов. Передаю командные шифры.

Едва она их отправила, как ночное небо ожило, а на корабли обрушился настоящий кошмар.

Воздух рассекли устремившиеся к «Владыке» багровые лучи, но благодаря химически улучшенной реакции смертного экипажа им удалось избежать уничтожения. Заложив вираж и трясясь от глухих разрывов снарядов, что наполняли небеса новыми облаками, штурмовик ушёл ниже секторов обстрела лазеров. Ведущий «Грозовой ястреб» получил попадание, и его фюзеляж объяло пламя, в то время как в кабине «Владыки» раздался пронзительный вой предупреждения о неуправляемом снижении. Дума не смотрел за падением истребителя, хотя спустя несколько секунд вокс-оператор доложил о столкновении с землёй.

Навстречу штурмовику потянулись бело-серые инверсионные следы.

— Ракеты! — вскрикнула пилот, резко закладывая вправо.

— Задействую средства противодействия! — рявкнул второй пилот.

Раздались щелчки вылетающих из-под фюзеляжа тепловых ловушек, а трэлл-стрелок активировал управляемые сервиторами тяжёлые болтеры, которые начали выпускать по приближающимся ракетам взрывные снаряды. Наблюдая, как те детонируют с краткими огненными вспышками, Дума ещё глубже впился пальцами в наполненную защитным гелем подушку для головы пилота. Мимо кабины пролетела очередная волна ракет, и к земле устремился ещё один «Грозовой ястреб». Вокс забился криками пилота, но Дума выключил его. Не было никакого смысла слушать этот раздражающий звук.

Теперь он и сам увидел короткую вспышку от столкновения с землёй.

— Мой лорд, нам нужная другая посадочная зона.

Капеллан кивнул, удивлённый взвешенным высказыванием пилота.

Морганием глаз он выбрал картолитовую руну, после чего начал изучать архивные карты и орбитальные изображения на предмет видимой посадочной зоны рядом с крепостью-монастырём. «Владыка» вылетел за пределы досягаемости пусковых шахт и оборонительных лазеров, а пилоты уменьшили тягу двигателей, когда штурмовик вышел на орбитальную траекторию. Спустя несколько мгновений ночные небеса вновь вернули себе приглушённый тёмно-синий окрас.

Дума нахмурился – ему не удалось найти безопасную посадочную зону возле крепости-монастыря.

Его сенсориум принял закодированный информационный импульс, и капеллан услышал грохочущий машинный голос, наполненный властностью древнего.

— Доставь нас к этим координатам, смертный. Оттуда пойдём по земле.

«Владыка» сел в указанной Дероном посадочной зоне, представлявшей собой небольшую поляну возле устья реки. Когда двигатели затихли, Дума повёл своих братьев наружу. Их цепные клинки работали, а болт-пистолеты были наведены на лесополосу. Сабатоны вязли в грязи, каждый шаг по мокрым веткам и листьям сопровождался чавканьем. Остальные космодесантники рассредоточились огибающим «Второго отпрыска» полукругом, держась на расстоянии нескольких метров друг от друга.

Сняв шлем, капеллан впервые вдохнул воздух Кретации.

Он был богат кислородом в оптимальном соотношении с углекислым газом, что почти не отличалось от состава атмосферы Терры в её доисторическую эпоху. Дума не чувствовал ни единой загрязняющей примеси, которые отравляли десятки имперских миров, хотя воздух оказался полон слабых токсинов и ядов. Барабанившие по коже Расчленителя капли дождя смывали пот, а на вкус вода была свежей и чистой.

Внимание Думы привлёк лязг расцепляющихся магнитных фиксаторов.

Застонали механические сочленения, раздался грохот тяжёлых шагов. Плазменные двигатели «Владыки» взвыли словно баньши, когда штурмовик полетел обратно на орбиту, в то время как дредноут с грохотом двинулся к реке и пустой поляне. Там он молча простоял несколько минут, пока по его шасси хлестал ливень. Остальные Расчленители ничего не говорили и не делали. Воины просто выискивали возможные угрозы, позволяя Дерону недолго поразмышлять в тишине.

Дума же не был столь почтителен.

Капеллан направился прямо к безмолвной боевой машине, одним плавным движением доставая и активируя крозиус. Его грудь жёг раскалённый гнев Сангвиния, который понукал Расчленителя обрушить булаву на лязгающее коленное сочленение дредноута, но своим бездействием он истязал эту мысль. Губы Думы растягивались в жестокой ухмылке. Часть космодесантника хотела померяться силами с дредноутом в бою, хотя Расчленитель знал, что у такого противостояния может быть лишь один исход.

— Твои безмозглые рабы открыли по нам огонь! — гневно рявкнул капеллан. Ярость скрежетала по стенкам его черепа словно жернова, суля ему удовольствие, если он просто уступит ей. — Они посмели напасть на сынов Сангвиния! Почему? Они настолько отсталые, что не узнали своих вернувшихся хозяев, или же это вы были настолько скверными владыками, и теперь вам оказывают сопротивление?

Дредноут повернулся к нему. Вода лилась с его саркофага сплошным потоком.

— Мало кто из них умеет управлять оборонительными батареями, и никто бы не смог взломать контрольную систему без кодов. Скорее всего, машинные духи оружия не распознали «Владыку» или образец голоса твоего пилота, после чего открыли огонь.

— Мы передали коды, которые Сет отправил нам через ноосферный инфомост вместе с голосовой передачей. Ты сам подтвердил их, так что либо циклы сна повредили твой рассудок, либо тебя отправили завести нас в ловушку на этой трижды проклятом мире, а?

Донёсший из вокодера дредноута громоподобный механический грохот посрамил бы даже звуки бушующей над их головами грозы. Один из головорезов Анджело повернулся, а штурмовые заступники Мики удивлённо заворчали, отчего сидевшие недалеко птицеподобные звери в панике улетели. Со стороны лесополосы доносились крики животных, повторяющееся щёлканье мандибул насекомообразных существ и рёв голодных плотоядных тварей, разносившийся меж деревьев. Пальцы Расчленителей сжались на спусковых крючках ещё сильнее.

Дума опустил пистолет, из которого целился прямо в смотровую щель дредноута.

Дерон не двигался и не видел в капеллане угрозы.

— Следи за тоном, рождённый в пустоте, — сказал он, делая громогласный шаг в сторону Думы. Тот сместил баланс тела, готовый уйти в сторону, если «Фуриозо» решит атаковать. У капеллана голова была меньше зубьев двух гигантских эвисцераторов, рассекавших воздух. — Если бы я убил тебя за твою дерзость, сомневаюсь, что магистр капитула стал бы оплакивать твою смерть.

Дума ухмыльнулся. Плевать он хотел на мнение Сета.

— Те дикари начали стрелять по нам! — повторил капеллан, тыкая крозиусом в сторону крепости-монастыря. Капли дождя испарялись при встрече с расщепляющим полем оружия. — Я узнаю, почему.

— Причина мне неведома, — холодно ответил Дерон. — Что-то на Кретации изменилось. Она ощущается иначе, хотя это неудивительно. Разлом выплеснул на галактику буйство варпа, сея на имперских мирах чернейшее безумие и гнусную ересь. Станешь ли ты винить людей за стрельбу по незнакомому кораблю в их воздушном пространстве?

— Изоляция и подозрительность не оправдание. Сотни миров в одиночку сталкивались с вещами и похуже. Они по нам не стреляли! — Дума замолчал, повторяя про себя литанию стойкости, чтобы обуздать вырывавшийся звериным рыком гнев. — Если они стали жертвой безумия, сначала мы должны установить его масштабы. Если пал весь гарнизон, нам следует изучить их слабые места и диспозицию, чтобы соответствующим образом спланировать штурм. Кретация нас не отвергнет.

Раздался очередной раскат механического грома, и дредноут сделал шаг вперёд.

— Ты считаешь, будто Кретация подобно любому другому миру, — начал Дерон. — Это твоя первая ошибка. — Надменный тон ветерана вызывал у Думы желание ударить его. — Она не похожа на остальные имперские миры. Прояви мудрость и держи этот факт в уме, прежде чем–

— Движение в лесополосе! — рявкнул Мика, активируя цепной топор.

Забыв о споре с Дероном, капеллан тут же развернулся к деревьям.

Его шлем начал переключаться между режимами отображения: ультрафиолетовый, акустический, с усиленной работой ауспика. Между деревьями мелькали тепловые силуэты – эти пятна вызывающего мигрень цвета чирикали и лаяли. Сенсориум Думы присвоил каждому зверю светящийся красный индикатор, одновременно выделив их когтистые руки и длинные гибкие хвосты с шипами. На игольчатых зубах животных блестел секретированный яд. Стая насчитывала больше тридцати особей на пике физической формы.

— Движение на левом фланге, — доложил Анджело, и капеллан увидел мчащуюся сквозь заросли вторую стаю, которая была даже многочисленнее первой. — Скопление местных созданий.

Из лесополосы вырвалась орда двуногих чудовищ с щёлкающими челюстями и переливающейся хамелеоновой чешуей, что жирно поблескивала под дождём. Мускулистые жилистые существа были на голову выше Расчленителей. Дума навёл прицел на чешуйчатый лоб создания и разнёс его голову на куски. Дульные вспышки разогнали темноту, когда залпами реагирующих на массу снарядов космодесантники начали выкашивать монстров пачками. И всё же, те продолжали бежать в сторону Расчленителей, перепрыгивая через трупы. В их глазах светились голод и звериная ярость.

— Во имя Сангвиния вы удержите позиции! — проревел Дума, застрелив ещё одного противника. — Не опозорьте Великого Ангела, даровавшего вам жизнь! Мы – гнев! Мы – смерть!

Он выпустил залп в грудь ещё более крупного существа, чью голову венчал небольшой гребень из разноцветных выступов. Болты превратили его в кровавую дымку. Сменив цель, капеллан единственным выстрелом взорвал череп следующей твари, а последовавшей очередью прикончил третью и четвёртую. Одно чудовище подобралось слишком близко и когтями оставило в керамите глубокие борозды. Ударом крозиуса Дума отделил его голову от тела.

На всякий случай он ещё и раздавил её сабатоном.

— Овиракторы, — прогрохотал дредноут, чьи автоматические системы заряжания подавали боеприпасы в установленные под саркофагом штормовые болтеры. Шквал снарядов «Кровавый осколок» оставил от двух скачущих монстров лишь лоскуты сырого окровавленного мяса, в то время как Дума отбил когти другого создания, после чего выпустил ему несколько болтов в брюхо. — Шипы на их хвостах покрыты мощными нейротоксинами.

На землю рухнул один из головорезов по имени Сендек, чьё горло рассёк как раз шипастый хвост.

— Никому не сравниться с тобой в умении выбрать подходящий момент, брат, — сухо произнёс Мика, обезглавливая зверя.

Упал заступник, его грудь и пластрон были разорваны твёрдыми как алмаз когтями.

Дума увернулся от удара хвостом, затем выстрелил в голову его обладателю. Крозиусом он убил второго зверя, одновременно разрывая очередями ещё двух. Пульс капеллана участился, когда он вошёл в ритм схватки, разя врагов крозиусом и пистолетом. Крепко сжимая рукоять булавы, Расчленитель боролся с желанием выпустить через рёв ярость Сангвиния, от которой бурлила его кровь.

— Я – гнев! — рычал Дума, на чей визор брызгала кровь овиракторов. Спустив с поводка Жажду, он расправился с двумя хищниками, пировавшими трупом Сендека. — Я – смерть!

Последней очередью капеллан свалил пытавшегося обойти Мику овирактора. Штурмовой сержант благодарно кивнул, отсекая хвост монстру, который схватился с одним из его заступников. Дума выпотрошил другого, вновь пачкая визор кровью. Взор Расчленителя заволокло красным и чёрным, и капеллан заревел, взвывая к зверю внутри себя. Мир вокруг превратился в смазанное алое пятно, а чувства Думы захлестнули запах меди и влажный треск разрываемой плоти.

Он убивал до тех пор, пока убивать стало некого.

Дума тяжело дышал, а по его лбу стекали капли пота. Капеллан позволил выключенному крозиусу с глухим стуком упасть навершием в грязь. Восприятие реального мира возвращалось к нему медленно, ибо красная дымка перед глазами упорно не желала исчезать. Землю устилали трупы, витэ вытекала из перемазанной грязью разорванной плоти. Собственная кровь Думы побуждала его убивать, но жертв вокруг не осталось. Он пробормотал молитву Сангвиния, успокаивая дыхание и замедляя пульс.

Его братья дёргались и рычали, борясь с вшитым в их кровь инстинктом убийцы. В живых осталось семнадцать. Некоторые сопротивлялись желанию броситься в джунгли в поисках новых жертв, в то время как те, кто быстрее прочих вернул себе хладнокровие, собирали боеприпасы и части доспехов для замены с мертвецов. Туриэлю выпала мрачная честь по сбору прогеноидов, и все три органа были собраны без проблем.

— Кретация не терпит слабости.

Грохочущий Дерон произносил эти слова так, словно они были чем-то самим собой разумеющимся.

— Мои братья не были слабыми, — прорычал Дума, перезаряжая болт-пистолет. Он позволил себе насладиться впрыснутой фармакопеей дозой адреналина, чтобы подстегнуть чувство гнева и приглушить скорбь. Жестами капеллан приказал Мике собрать древесину для костра. Сейчас у них не было времени для оплакивания павших. — Они погибли в бою, чествуя Амита и Великого Ангела.

— Верь в это, если тебе так удобнее.

— Ты сказал, что я не знаю Кретацию. — язвительным тоном произнёс сквозь стиснутые зубы Дума, сопротивляясь желанию ударить дредноута. — Тут ты прав. А сейчас ты поделишься каким-нибудь полезным советом или продолжишь сыпать ребяческими оскорблениями и безосновательными осуждениями?

— Здесь есть лагерь, — ответил Дерон. Судя по голосу, тот сказал это с лёгкой улыбкой, хотя капеллан не был до конца уверен. — Место великого паломничества как для племён, так и для капитула. Он в нескольких часах ходьбы на север в сторону гор, но там могут найтись зацепки касательно того, что стряслось за время нашего отсутствия, или же люди, которые нам что-нибудь расскажут.

Поразмыслив над предложением, Дума отошёл в сторону.

— Веди, брат.

Глава шестнадцатая

Барахиэль сделал глубокий вдох и открыл глаза.

С символа капитула на стене, сделанного из кровь-камня и пластали, на апотекария взирало его собственное, покрытое шрамами лицо цвета древесины кедра с остриженной бородой и серебряно-золотыми волосами, которые смягчали угловатые черты. Открытую кожу Расчленителя покусывал холод, скользящий вдоль конечностей, чтобы вонзить ледяные клыки в грудь космодесантника. Покрытые изморозью светосферы, являвшиеся единственным источником освещения в камере для медитаций, мигали в унисон со спокойным пульсом плазменных двигателей «Кретацийского судьи». Этот эффект должен был успокаивать, но у Барахиэля он вызывал лишь сильное раздражение.

Апотекарий вновь глубоко вздохнул и попробовал сосредоточиться ещё раз.

Жаркий гнев Великого Ангела отказывался спокойно пребывать в венах Расчленителя. Дума унизил Барахиэля. Опять. Капеллан лишил его авторитета, укрепив собственный, и сделал посмешищем в глазах Четвёртой, а эмиссар Сета одобрил это, заставив апотекария остаться на борту. Он был дразняще близко и одновременно невыносимо далеко от ответов, которые могли спасти его – спасти их – от Ярости. Сжав кулаки, Барахиэль заскрежетал зубами. Их глупая вера в то, что Ярость являлась частью Расчленителей, лишь ещё ближе подведёт космодесантников к проклятию. Вера нездоровая, искажённая, практически оторванная от действительности. Апотекарий её не понимал.

Его медитацию нарушило пиканье вокс-пластины на переборке.

— Лорд Барахиэль. — Затем минута тишины. — Лорд Барахиэль?

Полагая, что все его усилия сосредоточиться бесполезны, сидящий апотекарий встал на ноги и аккуратно помассировал мышцы, чтобы восстановить кровообращение. Он не двигался на протяжении нескольких часов, но не стал ни на йоту спокойнее, а также ни разу не постиг более глубокого чувства осознанности, нежели прежде. Всё это время Барахиэль ощущал лишь укусы царившего в камере для медитаций холода и термоядерный жар гнева Ангела. Вокс-пластина продолжила издавать пронзительный писк. Апотекарий бросил мимолётный взгляд на идентификационный знак, который отмечал сигнал как приоритетный и идущий с мостика.

Барахиэль нажал на кнопку рядом с защитной решёткой динамика, и тот с треском ожил.

— Сержант Тумело, — сказал апотекарий. — Надеюсь, ты прервал меня не без причины.

— Так и есть, брат. — Помимо голоса молодого сержанта Барахиэль услышал ещё и обрывки болтовни на фоне, после чего ощутил, как изменилась частота, с которой дрожала палуба. Корректировка курса, предположил он. — Тебя вызвали на палубу кающихся. — Апотекарий скорее почувствовал, нежели услышал мрачную неприязнь в голосе Тумело. — Одному из подчинённых Думы нужна твоя помощь.

Горло Барахиэля запершило от влажного рычания. Он уже и так потратил достаточно времени впустую, занимаясь этими бессмысленными упражнениям. Ему нужно было продолжать исследования.

— Его состояние требует немедленного вмешательства?

— Меня заверили, что так и есть, брат.

В глотке апотекария забулькала кислотная слюна, которая начала опалять плоть, что заставило его тяжело сглотнуть. Желудок устранил кислоту. Хоть Барахиэль и не смог убить Люциферуса, к роте смерти он испытывал всё то же чувство враждебности. Эти воины были проклятием, они пагубно влияли на возрождающуюся репутацию Расчленителей, а также представляли недопустимую угрозу их душам и рассудку. Тем не менее, сия истина не умаляла его долга перед Ангелом и страдающими братьями.

— Понятно, — ответил апотекарий с рычащими нотками в голосе. — Буду там.

Тумело оборвал связь, оставляя Барахиэля в тишине.

Когда апотекарий покинул камеру для медитаций, стоявший во рту привкус от ладана сменился солёным привкусом пота от испытывающих страх людей. Он подошёл к столу, до сих пор заваленному материалами по исследованию. Люмены над ним были заменены заряжающим насестом для сервочерепа, индикатор на котором во время зарядки периодически мигал красным. В глазницах устройства размещался узколучевой сканер, а на месте конечностей-кронциркулей виднелись дополнительные носители информации и вокс-горн. Большую часть результатов исследований Барахиэль хранил в памяти сервочерепа, и сейчас ему хотелось продолжить работу.

Путешествие на палубу двенадцать-алеф лишь отвлекало.

Сервы стояли, сбившись в небольшую кучку. Они носили багровые одеяния, а над их сердцами были видны символы Четвёртой роты и техникарума. При его приближении они начинали дергаться и дрожать, и апотекарий чувствовал бросаемые украдкой взгляды, метавшиеся между палубой и самим космодесантником. Барахиэль не обладал психическими дарами своего генетического отца, но мысли смертных ощущались как обжигающее касание клейма. Ядовито-злобные и вероломные, они читались в едва заметных движениях челюстей, в трепещущих расширяющихся зрачках и неярком блеске испарины. Люди никогда бы их не озвучили, даже во время попоек или в моменты уединения в своих жилых помещениях.

Мясник. Чудовище. Изверг. Дикарь. Головорез. Убийца.

Каждая такая мысль бередила рубцы, оставшиеся в душе Барахиэля после пересечения Разлома.

Апотекарий подошёл к центру комнаты, где стоявший на подставке доспех ждал, пока трэллы зафиксируют его вокруг тела космодесантника. Каждая деталь была свежевыкрашена, а шрамы, заработанные в бою с ксеносскими коллаборационистами и трэллами-мятежниками – удалены. На наплечниках красовались новые знаки отличия. Поклонившись с поразительной синхронностью, сервы принялись ждать приказа, сжимая в трясущих потных руках инструменты.

— Облачите меня.

Вновь поклонившись, сервы подошли к нему и начали натирать кожу Расчленителя священными маслами и порошками, нараспев произнося клятвы и коверкая звучание высокого готиками своими акцентами, принесёнными из трущоб десятков миров. Затем они надели комбинезон, осторожно пристегнув его к нейроразъёмам на теле. Если их пальцы соскальзывали или задевали кожу апотекария, тогда после каждого благословения смертные бормотали извинения и кланялись. Барахиэль же едва это замечал, ибо внимание космодесантника было приковано к сервочерепу на жерди и исследованиям.

Вскоре начался процесс облачения в доспехи, и помещение заполнилось звуками промышленных инструментов.

— Мой повелитель Барахиэль.

Когда сервы-оружейники закрепили нижний слой фибромышц и абляционный монтажный каркас из адамантия на левой голени и икре, начав проверку интерфейсных реле, вперёд выступила ещё одна фигура. Губы апотекария слегка дёрнулись из-за воздействия сильного электрического сигнала на нервы. Подойдя к Расчленителю, смертная женщина поклонилась. К груди она прижимала инфопланшет, а её заляпанная кровью белая медицинская одежда ярко выделялась на фоне красных цветов техникарума.

Аиша ещё раз отвесила поклон.

— Прощу прощения за вторжение, повелитель.

Она оскорбила его ненамеренно, но это всё равно раздражало. Негодующе выдохнув, Барахиэль освободился от чувства досады.

— Помощник, я не повелитель ни тебе, ни кому бы то ни было. Я уже устал повторять это.

— Прошу прощения, апотекарий, — раскаивающимся голосом сказала она и низко поклонилась.

Барахиэль принял извинение, снисходительно махнув рукой. Расчленитель понимал, почему Аиша вновь воспользовалась титулом. Они создавали между людьми дистанцию, своего рода изоляционный слой, разделявший представителей разных иерархических ступеней. Апотекария удивляло, что после ужасов, увиденных ею во время перехода при попытках подавить Жажду и мятеж, у женщины не появилось тех или иных форм умопомешательства.

— Зачем ты явилась ко мне, помощник? Очередные логистические отчёты?

— Отчасти, — произнесла она, выходя на свет ещё дальше.

Апотекарий практически сразу заметил тёмные круги вокруг глаз, пожелтевшие зубы и явное несоблюдение личной гигиены, а также почувствовал запах химического коктейля в её крови, который стимулировал работу разума и тела: неприятная смесь рекаффа, палочек лхо и боевых стимуляторов, что принимались солдатами Астра Милитарум и корпехами капитула. Барахиэль сжал кулаки, отчего Аиша слегка задрожала, а несколько занимавшихся доспехом сервов тяжело сглотнули.

— Возникла проблема с вашими запросами для наземной экспедиции.

Барахиэль фыркнул. Это была уже третья такая проблема.

— Объяснись.

— Из-за мятежа химцехи не функционируют, — что-то вводя в инфопланшет сказала она, после чего повернула экран к апотекарию. Тот быстро изучил отчёт о повреждениях, пока женщина продолжала. — Попытки техникарума отремонтировать их оказались бесплодны, а запасные части были использованы для устранения последствий диверсии, целью которой стали плазменные двигатели.

Барахиэль выругался, из-за чего несколько трэллов задрожали.

— Сколько можно доставить на поверхность? Приблизительная оценка.

Аиша сверилась с инфопланшетом.

— Треть, если Бог-Император улыбается нам.

— Треть? — Сервы, крепившие панцирные монтажные каркасы к бедру, вздрогнули, но старший быстро сделал им выговор. — Я уже и так запросил гораздо меньше минимума. Нам нужны эти припасы, помощник, иначе мы не проверим местное население со всей тщательностью. — Он поморщился, когда очередная судорога схватила мышцы голени. — В этом новом Империуме капитул не может себе позволить ни единого намёка на предательство или скандал. Инквизиция бдит.

Барахиэль ощутил резкий укол отвращения, когда исходящий от сервов запах страха усилился.

Аиша бесстрастно кивнула, встречаясь с ним взглядом.

— Что я должна сделать?

Секунду поразмыслив над вопросом, апотекарий улыбнулся. Он знал одно место на борту «Судьи», где припасов было вдоволь, и лично одобрил приказ ещё недели назад.

— Поручи грузовым сервиторам забрать припасы с палубы кающихся. У них полностью укомплектованный медицинский блок и несколько блоков поменьше с дополнительными припасами. Его не особо волновало, что Дума был бы против, или что капеллан зарезервировал припасы для своих проклятых по личному запросу. Генетическая чистота кретацийцев имела больший приоритет.

Аиша взглянула на Барахиэля так, словно собиралась возразить, но затем передумала.

— Как пожелаете, апотекарий. Я прикажу выделить дополнительное место для хранения и средства транспортировки.

Кивнув, Барахиэль слегка скривился, когда нейроштекеры левого сабатона вошли в разъёмы на щиколотке.

— Какие ещё вопросы требуют моего внимания?

Аиша забарабанила пальцами по планшету, после чего достала ручной гололитические проектор. Она щёлкнула кнопкой активации, и помещение осветилось зернистыми гололитическими изображениями. Это были хирургические схемы – трёхмерные снимки с наложенными точками данных, которые тщательно перечисляли повреждения и всевозможные методы их устранения в порядке ингибирующих факторов, процентов риска и различных периодов реабилитации. Одним взглядом изучив снимки с комментариями, апотекарий нахмурился.

Ещё одно отвлечение от его исследований и спасения капитула.

— Лорд Аднацио получил серьёзные повреждения нервов во время тренировки, — сказал Аиша. Короткие анимации продемонстрировали ограниченную проводимость нервных сигналов Аднацио, отчего Барахиэль нахмурился ещё сильнее. — Я уже отозвала его из боевого порядка от вашего лица, но вы нужны нам для замены повреждённых нервов. — Женщина протяжённо и неровно выдохнула. — Эта операция за пределами наших способностей.

Некоторое время Барахиэль ничего не говорил, и тишину заполняли лишь скрежет да визг инструментов.

— Ты чересчур усложняешь процедуру, — наконец произнёс он, смотря за тем, как двое сервов сначала освятили, а затем поднесли к его груди нижние бронеплиты. Полированная пласталь была влажной от священных масел, благословлённых марсианским жречеством. — Сохранять слишком много плоти непрактично, если мы говорим о возвращении ему боеспособности. Кроме того, это увеличивает риск дальнейших повреждений в ходе процедуры. Полная замена аугметикой гораздо эффективнее, и ты сможешь с ней справиться.

Он поборол желание взглянуть на сервочереп.

— Мой повелитель, — начала Аиша. Услышав титул Барахиэль зарычал, чего женщина, судя по всему, не заметила. Помощник говорила медленно, словно каждое слово требовало от неё абсолютной концентрации. — Подобная процедура может быть быстрее и проще, но не всегда эффективнее. Есть вероятность более длительного выздоровления и периода привыкания, что отсрочит его возвращение на поле боя, а значит в решающий момент рота окажется слабее. Я призываю вас пересмотреть своё решение.

Она сверилась с планшетом, цокая при этом языком, отчего Барахиэль ощутил очень сильное раздражение.

— У нас уже есть подходящая замена, а командование кораблём вы передали госпоже Итэйн. После улаживания дел на палубе кающихся у вас не будет неотложной работы, да и текущий цикл обескровливания завершён.

Барахиэль вновь подавил желание посмотреть на сервочереп.

— Я должен заняться решением различных задач, касающихся миссии. Знать о них тебе не положено.

Аиша метнула взгляд на череп, и апотекарий инстинктивно согнул пальцы.

— Сэр, я вновь прошу вас передумать. Ваш главный долг – следить за здоровьем боевых братьев, участвующих в этой экспедиции. — Она говорила почти что умоляющим тоном, и по спине Барахиэля вдруг пробежал холодок. — Не давайте лорду Думе ещё больше поводов придраться к вам.

Между ними воцарилась тишина, заполняемая скрежетом и визгом инструментов.

— Я отдал тебе распоряжение, помощник. — Угроза в голосе Барахиэля возникла так резко, словно кто-то открыл напорный клапан. От гнева кровь в венах начала медленно закипать, а когда Аиша встретилась с ним взглядом, её глаза потускнели. Сочувствие женщины вызвало у Расчленителя отвращение. — А теперь выполняй его!

Аиша поклонилась и оставила Барахиэля облачаться в доспех. Её несогласие с ним было ясно как день.

Апотекарий смотрел вслед уходящей женщине, в то время как опустившаяся тишина медленно наполнялась шумом работающих инструментов. Он попытался выбросить разговор из головы, но скрытый в словах помощника смысл притягивал к себе его помыслы, словно ребёнок, дергающий родителя за руку. Была ли она права, сомневаясь в нём? Действовал ли он в собственных интересах, а не в интересах своих братьев и своего капитула?

Барахиэль отмахнулся от этой мысли в тот же миг, как она возникла.

Конечно же он действовал в их интересах.

Апотекарий шагал по ведущему к покаянным камерам коридору, а следом летел качающийся сервочереп. Здесь не было смертных, лишь запах недавних смертей и давящие миазмы страданий, исходящие от холодных железных переборок. Он не удивился, обнаружив висящее на балках тело со стеклянным взглядом и вывернутой под неестественным углом шеей, ибо во время перехода слухи о самоубийствах среди сервов реклюзиама становились всё более распространённым явлением. Продолжительная близость к роте смерти могла сломить даже самый крепкий рассудок смертного.

Барахиэль прошёл мимо трупа, уверенный в том, что илоты Думы уберут его прежде, чем разложение станет проблемой. Войдя в камеру, он заметил следы крови и множество раскиданных по палубе частей разорванного сервитора, а его сервочереп разместился на заряжающем насесте с глухим звоном металла о кость, после чего прощебетал о готовности. Голос устройства был практически полностью заглушён низким нечеловеческим рыком, который раздался в углу. Звук напоминал рычание напуганного огнём волка.

— Дрон, — сказал апотекарий, спокойно обнажая клинок. Обитатель камеры двигался в тенях, не желая показываться на глаза, — начать воспроизведение файлы «омега два-три».

Барахиэль не обратил никакого внимания на размеренные щелчки, с которыми сервочереп прокручивал материалы виртуальной библиотеки, ибо он был полностью сосредоточен на остававшейся во тьме тени. От влажного звука ударившей в палубу струи крови в горле у него возник зуд. Барахиэль слегка изменил позу и принял защитную стойку, снимая с пояса апотекарский игольник, что выглядел абсурдно маленьким в крупных, защищённых перчатками руках. Простым движением пальцев Расчленитель смог бы раздавить его как пустую ёмкость для пайка. Из темноты донёсся медвежий рык, и тень вновь переместилась.

Подняв игольник, Барахиэль снял предохранитель и прицелился.

— У меня нет времени играть в игры, — сказал он скорее себе, чем обитателю камеры, после чего на ретинальном дисплее зажглась зелёная руна наведения на цель. — Прости меня за это оскорбление.

Апотекарий нажал на спусковой крючок, и из ствола со свистом вылетел маленький дротик, который пробил кожу с резким влажным звуком. Послышался раздражённый рык, а затем тень сделала два шага.

Отбросив игольник в сторону, Барахиэль наклонил клинок.

Тамаэль разорвал тьму громогласным рёвом и бросился вперёд.

Пластрон и наплечник Расчленителя покрывала корка крови, вытекшей из разрыва в горле, который не дошёл до яремной вены считанные миллиметры. Его лицо превратилось в кровавое месиво со множеством открытых переломов, где ярко мерцали фрагменты костей, а глаза были двумя безднами чернейшей ярости. Воин роты смерти кинулся на Барахиэля с выдвинувшимися на полную длину зубами ангела и покрасневшей от Жажды кожей. К горлу апотекария потянулись согнутые пальцы убийцы, и ему оставался лишь один удар сердца, чтобы успеть среагировать.

От первого удара он ушёл в сторону, а второй отбил плоской стороной клинка. За треском керамита Барахиэль услышал характерный сухой хруст ломающейся кости, но это никак не замедлило Тамаэля, чья рука выглядела как размытое чёрное пятно. Сместив баланс, апотекарий обратился к выученному ещё новициатом приёму – ограничиваясь скупыми движениями, он принялся описывать мечом концентрические дуги, блокируя череду быстрых словно пуля ударов, которые объятый яростью Расчленитель нацеливал в туловище и горло. Поднырнув под грубые выпады, Барахиэль впечатал навершие рукояти в нагрудник воина роты смерти.

Тамаэль покачнулся, когда его символ Империалис покрылся трещинами. Апотекарий разорвал дистанцию с другим Расчленителем, наблюдая, как тот шатается словно пьянчуга после разгульного вечера. Использованное снотворное было отложено специально для проклятых и могло за считанные минуты отправить в бессознательное состояние даже сильнейшего воина. Тамаэль сопротивлялся, черпая мощь в каждой йоте дарованной ему Ангелом ярости и неразборчиво крича. Он требовал возмездия и крови, но обращался не к Барахиэлю, а к умершему десять тысяч лет назад изменнику. В конце концов, Расчленитель рухнул на палубу с грохотом керамита, скрежещущим стоном сервоприводов брони и преисполненным боли шёпотом брата, преданного тем, кого он любил больше всех.

— Я погибаю… Погибаю от руки собственного брата.

Моргнув, он погрузился в неспокойную дрёму.

Барахиэль подождал несколько секунд и затащил проклятого на медицинский стол в углу помещения, после чего снял для ремонта нагрудник с наплечником и вытер кровь с красновато-коричневой кожи сурового патрицианского лица Тамаэля. Ему хотелось отведать его генетической святости, ощутить мощь и жизненную силу своего владыки, несущиеся по венам спящего. Запах наполнял ноздри апотекария, распалял чувства, а Жажда – эта неумолимая нужда, требовавшая удовлетворения – изводила и мучила.

Барахиэль её игнорировал. У него были другие, гораздо более важные нужды.

Апотекарий проверил пульс Тамаэля. Он присутствовал, пусть слабый и неровный. Взяв небольшой хирургический инструмент с лотка, Барахиэль наклонился поближе, чтобы изучить рану на горле. На работу с ней уйдёт несколько часов, и для остановки кровотечения ему нужно было работать быстро. Апотекарий ввёл вторую дозу снотворного через соединённую с запястьем Тамаэля капельницу. Таким образом, препарат попадал в организм непрерывным потоком. Мысли о передозировке Барахиэля не беспокоили, так как улучшенный обмен веществ проклятого очень быстро ослаблял действие снотворного. Пережав самый крупный кровоточащий сосуд, апотекарий взялся за восстановление тех, которые поменьше, в то время как в ушах у него стоял голос зачитывающего текст сервочерепа. Расчленитель поклялся себе: он узнает, что случилось с миром капитула и разузнает тайны Кретации.

Ничто не отвлечёт его от настоящей работы.

«Кретацийский судья» содрогнулся, когда раскатистый гром, порождённый его нацеливающимися на вторую звёздную крепость батареями, вызвал кораблетрясение. То было не более чем проявление дерзкой непокорности, но Барахиэль всё равно улыбнулся. Если звёздные крепости окажутся враждебны, смерть настигнет «Судью» очень быстро, ибо первый залп сокрушит щиты, а второй превратит ударный крейсер в объятый пламенем остов – идеальную добычу для сборщиков утиля Механикус и пиратов.

Палуба под ногами апотекария дрожала, колыхались свисавшие с потолка боевые флаги и победные вымпелы. Ротное знамя, изображавшее ангела в плаще с капюшоном и с длинным топором, с чьего лезвия четыре капли зелёной витэ падали в золотую чашу у ног ангела, также колыхалось и раскачивалось от сухого дыхания воздухоочистителей. Под ним стояли на коленях воины из отделений Тумело, Бурлока и Кайра, которые приносили последние клятвы верности Императору и Сангвинию перед высадкой на борт звёздных крепостей.

Две эскадрильи «Грозовых ястребов» и «Владык» покоились на пусковых люльках прямо у удерживающего атмосферу барьера, а команды сервиторов и трэллов техникарума будто бы двигались в затейливом балетном танце, готовя летательные аппараты к действиям в пустоте. Орудийные техники проверяли зарядные ячейки их лазпушек и механизмы ленточной подачи патронов для подкрыльных тяжёлых болтеров, в то время как генетически усиленные сервиторы загружали в пусковые контейнеры крак-ракеты. Пилоты проводили предполётные проверки и испытывали закрылки, поэтому плазменные двигатели то пронзительно выли словно баньши, то молчали как тени умерших, и с каждым пробным пуском в турбинах мерцала бело-голубая энергия.

Барахиэль не вслушивался в бесконечную болтовню палубных сервов, что координировали процесс заправки и зарядки оружия, а наблюдал за тем, как Теман проводил брифинг для сержантов своей абордажной команды. Рядом с ним стояли Адариэль и Кастиэль. Оба были сержантами-ветеранами, которым поручили абордаж третьей звёздной крепости совместно с Азариэлем – сержантом искоренителей из Девятой роты, прикомандированным к экспедиции на Кретацию.

Апотекарий сложил руки на груди. Его кровь кипела.

— Статус, — потребовал он. — Сначала ударная группа Пашара.

— Они обнаружили только крыс и ржавчину, — ответил Адариэль, чьё лицо дёргалось из-за острой боли в обожжённой сморщенной коже. — Нет ни следов огня из стрелкового оружия, ни повреждения систем жизнеобеспечения. Все спасательные капсулы тоже на месте.

Губы Барахиэля дрогнули, когда внутри вновь загорелся гнев от того, что его оставили на борту «Судьи».

Он не мог бесцельно сидеть на корабле. Апотекарию нужно было сделать нечто, что помогло бы ему попасть на Кретацию и заполучить давно обещанное миром спасение.

— А Дума? — прорычал Барахиэль. — Есть вести о его экспедиции?

— По нему открыли огонь, — произнёс Кастиэль с улыбкой, которая рассекала сетку пересекающихся шрамов на его бледной коже. — Им пришлось приземлиться в джунглях вдали от крепости. По указанию Дерона они двигаются в сторону объекта местного значения, чтобы получить информацию от племён.

Апотекарий сощурился.

— Враг занимает нашу крепость, а ты улыбаешься?

Посмотрев на Азариэля и Кастиэля, в их глазах он увидел то же веселье. Под взглядом Барахиэля все трое сникли, и апотекарию пришлось подавить желание убить других Расчленителей. — Они позорят дом наших предков своим присутствием, стреляют по нашим братьям, а вас это веселит?

— Мой лорд, — начал Адариэль, — мы просто предвкушаем возможность попасть в бой–

— Плевать мне на ваши причины, сержант! — проревел Барахиэль, напугав кучку сервов, которые разгружали пневмовагонетку с дополнительными боеприпасами для ударной группировки Темана.

Смертные выронили несколько канистр и принялись спешно поднимать их, истово извиняясь.

— Все мы давно жаждем битвы, шанса убить врагов Ангела и утолить Жажду, но так мы себя не позорим! — Он сделал вдох. — Были потери?

— Да, — ответил Кастиэль, передавая ему инфопланшет.

Апотекарий изучил содежимое, подмечая имена почтенных павших и зелёные руны рядом с именами, обозначавшие сбор геносемени. Трое Расчленителей и двое смертных пилотов «Грозовых ястребов». Он вернул планшет Кастиэлю, который засунул его обратно в поясную сумку. Спустя несколько секунд безразличный монотонный голос приказал всему вспомогательному персоналу покинуть полётную палубу, и те гурьбой прошли мимо космодесантников, которые следили за своими погружавшимися в штурмовики братьями. Плазменные турбины пронзительно завыли, после чего начался отсчёт.

— А мы свои позиции для запуска займём в другой день, — пробурчал Азариэль.

Им предстоял абордаж третьей и самой крупной крепости, расположенной к обители капитула ближе всего.

Кастиэль и Адариэль согласно заворчали.

— Я разделяю твоё разочарование, брат, — сказал Барахиэль, игнорируя их вопросительные взгляды. — Мне также нелегко оставаться на борту, как и тебе. Вот почему я буду участвовать в вашей миссии по абордажу. — Он упредил их возражение, подняв руку. — На станции вам может понадобиться медицинское обеспечение, а я единственный обученный апотекарий на «Судье».

— Мой лорд, — произнёс Азариэль, — скорее всего, обследование этой станции – пустая трата времени и сил. Нет смысла рисковать вами в такой заурядной миссии, особенно если проклятым может понадобиться ваш уход. Вот в боях на планете нам понадобитесь вы с вашими умениями–

Барахиэль прервал его поднятой рукой.

— Разве оставаться здесь не опаснее? — спросил он резче, чем намеревался. — Открой крепость огонь, и я тут же погибну. Шансов выжить почти не будет. Разве они не станут гораздо выше, когда я окажусь на борту звёздной крепости с верными воинами рядом?

— Нет, если нас собьют турели точечной обороны, — заметил Кастиэль.

Апотекарий повернулся к изничтожителю и одарил того испепеляющим взглядом, отчего он тут же затих.

— А что насчёт проклятых? — поинтересовался Азариэль с явной неприязнью в голосе. Барахиэль проигнорировал это, напомнив себе о собственном отвращении к роте смерти. — Их нельзя оставлять без присмотра.

— Они не дети, брат, — ответил апотекарий. — А я им не нянька.

— Неважно, — невозмутимо сказал Адариэль. — Дума приказал вам оставаться здесь.

— Я не подчиняюсь приказам Думы, сержант, — произнёс Барахиэль. — А ты заблуждаешься, считая, будто я предлагаю тебе выбор. Ты не офицер, поэтому не обладаешь властью над ротой и её ресурсами. Я присоединяюсь к вашей экспедиции, и это не обсуждается.

Они переглянулись, и апотекарий понял, что убедил их.

— Да, мой лорд, — ответили все трое одновременно.

Вознося благодарности Сангвинию, апотекарий покинул ангар. Он узнает, что случилось с Кретацией за время их отсутствия, и спасёт свой капитул.

Ярость не заберёт его, как больше никогда не заберёт ни одного Расчленителя.

Глава семнадцатая

Глаза Думы щипало от стекающих по лбу капелек пота, который также покрывал щёки и образовывал узкую полосу изморози по краю затвора горжета. Ливень стих вскоре после восхода солнца, когда в джунглевом покрове начали возникать мерцающие пятна тускло-красного цвета от звезды Корифон. Справа от Расчленителей меж деревьев гулял рык какого-то хищника, разжигая в груди капеллана гнев вперемешку с возбуждением. Он страстно желал убить ещё одного зверя и отомстить за боевых братьев, уже погибших на этом проклятом мире.

После сожжения тел Дума выгравировал имена павших на своём наруче.

Сендек. Тамас. Наматар. Оси. Силол.

Его ярость очернялась скорбью, а с уст было готово сорваться очередное ругательство.

Им вообще не следовало высаживаться на Кретацию. Он совершил ошибку, позволив вздорному заявлению дредноута привести их сюда, ошибку, которая стоила жизни боевым братьям и за которую Дума будет молить Великого Ангела о прощении до самой смерти. Надо было вернуться на «Судью» и атаковать крепость-монастырь силами всей роты. Тогда погибшие Расчленители до сих пор бы дышали, ну или, по крайней мере, пали бы в славной битве. Однако, капеллан проявил слабость, а его товарищей забрало пламя. Волосы на загривке Думы встали дыбом. Вновь выругавшись, он описал крозиус дугу вокруг себя, и объятая молниями сталь врезалась в челюсти огромного хищного растения с игловидными зубами. Рухнув на землю, оно задёргалось, изливая в грязь мощные некротоксины. Ещё несколько миллиметров, и растение прикончило бы Думу, что лишь укрепило его убеждённость и отвращение. Они должны забрать всё, что им нужно, а затем обратить этот мир в прах.

Капеллан принюхался, и имплантированный нейроглоттис начал процеживать лесной букет, разделяя его на отдельные запахи. Самый сильный исходил от пачкавшей нагрудник и наплечники желатиновой массы – запах сырой земли и мёртвой растительности. Он маскировал космодесантника в новом и враждебном мире, но пришли к этому решению Расчленители лишь после засады, в которой погибли Оси и Силол. Изучение Туриэлем тела убитого зверя выявило наличие в том крайне чувствительной обонятельной полости, свидетельствующей скорее о результате биоинженерии, нежели эволюции. По приказу апотекария космодесантники нанесли на доспех токсичную грязь, приглушавшую запах притирочного порошка и мазей. Они не могли позволить себе выделяться на поверхности столь негостеприимной и чуждой планеты.

Помимо вони от доспеха Дума чувствовал, как поглощающие влагу растения наполняют горячий сухой воздух токсинами и слабыми галлюциногенами, чей эффект нейтрализовывала улучшенная физиология. Следующим распознанным им запахом оказался феромонный след альфа-хищника, метившего расколотый ствол дерева с бритвенно-острыми листьями, а также смрад гниющей уже три дня убитой туши с нотками тех же феромонов. Он ускорил шаг, идя по слабому запаху, что практически полностью терялся в наполнявшем джунглевый воздух букете, который был порождён циклом жизни и смерти.

Озадаченно двигая глазами из стороны в сторону, капеллан поднял сжатый кулак.

— В чём дело? — спросил вставший сбоку Туриэль. Один наплечник его багровых доспехов был сильно повреждён в бою с овиракторами, а люмены пяти висевших на поясе криоканистр горели зелёным. — Ещё одна стая ‘ракторов? Спинокракс?

Для пущей уверенности Дума сделал ещё один глубокий вдох.

— Нет. Дым от горящей древесины в пятисот метрах на север. Смешанный с кровью. Старой. Гнилой.

Вокс-щелчком он вызвал к голове колонны Мику и Анджело.

Самые крупные прорехи в керамите были заделаны грязью и бело-серым герметиком для брони, в то время как на наколеннике Анджело виднелась руна-имя Оси – эту часть доспеха он взял с трупа перед сожжением на костре. Мика же слегка хромал из-за протянувшихся параллельно друг другу зарубцовывающихся ран, видимых через оставленные когтями в бедре разрывы. Когда Дума вдруг припал к земле, напрягшиеся Расчленители слегка дёрнулись.

Капеллан достал нож и принялся рисовать на земле схему.

— Расстояние и направление совпадает с координатами лагеря, которые дал наш почтенный брат, — сказал он, выводя примитивное изображение по описанию Дерона. — Мы не можем считать тех, кто там находится, союзниками, как и не можем слишком сильно рассредотачиваться в такой враждебной среде. — Дума поднял глаза и огляделся, вслушиваясь в зов-манок далёкого хищника. — Нам нужно извлечь максимальную выгоду из нашего тактического преимущества, разделив силы и расширив цепь.

Он указал на четыре точки на грубой схеме, которые при соединении линией походили на букву «U».

— Анджело, веди своё отделение влево и раздели его на две группы. Мы с Микой обойдём справа и сделаем то же самое. Ничего не предпринимать до тех пор, пока я не дам сигнал входить в лагерь.

Кивнув, они разошлись, а отделение Анджело выдвинулось на левый фланг.

Вместе с полуотделением Мики капеллан направился к границе лесополосы, в то время как когитаторы его доспеха отмечали ядовитые растения янтарными иконками. Над теми, что любили полакомиться человеческой плотью, пульсировали красные индикаторы угрозы, и Мика как раз срубил цепным топором стебель одного из таких представителей кретацийской флоры. Хищное растение рухнуло на джунглевую подстилку, с предсмертным хрипом выпустив струю ядовитых газов, от которых дыхательную систему космодесантника словно объяло пламенем. Для очистки организма от токсинов Думе понадобилось несколько минут.

Отделение рассредоточилось вдоль двадцатиметрового участка лесополосы, а Дума и Мика заняли место в центре. Капеллан присел рядом со штурмовым сержантом в высокой траве и принялся изучать лагерь, отделённый от джунглей узкой полоской пастбищной земли.

Лагерь оказался большим, но примитивным. По периметру он был окружён канавой и кольями, а вторую канаву вырыли вдоль небольшой наружной стены, сложенной с помощью камня, глины и известкового раствора. Между оградой и канавой на одинаковом расстоянии друг от друга стояли деревянные наблюдательные посты с прикреплёнными к каждому маленькими факелами. Приблизив изображение на ретинальном дисплее, Дума презрительно скривил зубы – факелы были привязаны высохшими и потемневшими со временем человеческими сухожилиями.

За стеной он насчитал больше сотни палаток различных стилей и размеров, сделанных из деревянных кольев и выделанных шкур животных. Наиболее мелкие располагались ближе к границе лагеря, и капеллан предположил, что они предназначались для прибывших последними либо же бедняков или тех, кто занимал низкое положение в обществе, в то время как в крупных палатках и шатрах ближе к центру жили лидеры племён и другие влиятельные люди. Они обступали равномерно расставленные знамёна, хотя капеллан не мог сказать наверняка, означали ли те различные кланы либо же родственные линии. В любом случае, изображения на них могли не иметь особого смысла, ибо кретацийцы не славились своим интеллектом или логикой. Тем не менее, Думе пришлось пересмотреть свои взгляды, когда он, нахмурившись, рассмотрел центральную постройку. Это была пирамида из ломанного камня, хоть и отличавшаяся от тех, которые строились для мифических фаросов некогда великой Гиптии, чтобы увековечить память об их самых выдающихся триумфах и укрепить власть правителей над населением. К вершине здешнего сооружения поднимались ступени, размером подходившие для смертных, и, кроме того, на нижних уровнях у него имелись окна и входы, коими могли воспользоваться как простые люди, так и космодесантники.

На вершине располагалась центральная ровная платформа с возведённой на ней дедикаторией. Каждый из четырёх углов пирамиды был отмечен статуями кретацийских воинов, запечатлённых в момент победы, унижения, гнева и размышлений. Точно такие же стояли и на дедикатории из мрамора и кровь-камня в центре, на чьей поверхности виднелся символ Расчленителей. Дума не видел внутри света от факелов, как и не видел дыма, поднимающегося над утренними огнями или ямами для готовки, которые должны были быть. Лагерь казался заброшенным, а в воздухе стоял сильный запах гнилой крови.

— Жизненные сигналы? — проверяя пистолет спросил Дума Мику.

— Показания ауспика неоднозначны, — прорычал сержант, стуча устройством по ближайшему дереву. Оно издало гневный писк, но более ясных результатов не выдало. — Остаточный эффект шторма создаёт помехи, а количество местной фауны и биологической материи не облегчает дело. Мы можем полагаться лишь на визуальное подтверждение.

Нахмурившись, капеллан выпрямился и подал сигнал остальным группам заходить. Отделение Мики выдвинулось вместе с ним.

Расчленители пробежали через луг и пересекли мостки над рвом, землю в котором покрывала густая слякоть – смесь сырого масла и животного жира с крайне неприятным приторным запахом. Дума вошёл в лагерь с поднятым болт-пистолетом «Освободитель», переключённым в режим автоматического огня. Его палец слегка давил на спусковой крючок, и Расчленитель был готов выстрелить в любой момент. Мика со своим отделением шли сразу за капелланом, зубья их цепных клинков рассекали воздух, а дула пистолетов смотрели по сторонам. Космодесантники шагали меж скоплений палаток. На столах лежали примитивные безделушки и пучки трав, нарезанное мясо тухло, в небольших глиняных горшочках бродили какие-то вещества.

— Лорд, — произнёс по воксу Анджело, и на картолите Дума увидел, что сержант головорезов уже находился у подножия пирамиды, — вы с братом Дероном захотите это увидеть.

Капеллан побежал трусцой к пирамиде, Мика и его полуотделение не отставало. Он нигде не видел трупов, однако всюду витал запах смерти. Дума провёл воинов мимо самых крупных палаток и шатров, подмечая возрастающее количество флагов и племенных амулетов, висевших на верёвках из сплетённых волос и высушенных жил. Капеллан крепко сжал зубы, ощутив отвращение к такой дикости и отсталости.

Землю вокруг пирамиды устилали мертвецы.

Дума переступал через изломанные и изуродованные тела мужчин и женщин, чьи одежда, клейма и татуировки сильно отличались друг от друга. Процесс разложения уже начался, поэтому кожа трупов приобрела зеленовато-жёлтый гнилостный окрас, напоминавший цвет наполовину сошедшего кровоподтёка. Их животы раздулись в омерзительной пародии на беременность из-за газов, копившихся в брюшном тракте, и личинок насекомых, которые прогрызали мясистые складки и устраивали себе там новое жилище. В гноящихся ранах извивались пожирающие жировую ткань белые червяки, а в воздухе стояло громкое жужжание от множества мух, что пировали давшей им жизнь плотью.

Дума не чувствовал жалости, лишь раздражение.

От этих жалких тварей ответа не добиться.

Подойдя к пирамиде ближе, капеллан начал обходить её, не обращая внимания на влажный хруст костей и мяса под сабатонами. На каждой внешней стороне сооружения были выгравированы пиктограммы и клинописные знаки, часть которых практически исчезла за десятилетия воздействия суровой погоды. Они изображали ангелов с крыльями из священного пламени, спускавшихся, дабы принести праведную ярость Ангела и Императора клинком и болтером. Ангелы безжалостно вырезали сворачивающихся змееподобных сслитов, рептилоподобных тареллианских наемников, облачённых в плащи с капюшонами конструктов слогтов и мускулистых, похожих на обезьян орков.

В каждой сцене ангелы одерживали победу и пили кровь мёртвых.

Вдоль каменных ступеней были проделаны небольшие каналы для витэ, резко обрывавшиеся над глубокими чашами и корытами, которые размещались на удобной для зачерпывания руками высоте. Места, откуда кровь выливалась вниз, были вырезаны в грубом подобии благородного лика Сангвиния, вот только примарх по-звериному скалился, обнажая свои выдвинутые зубы ангела. Алая жидкость капала меж зубов и сворачивалась в чашах, где со временем уже потемнела. Несмотря на гнилость, Дума ощущал её животное происхождение. От измазанных ею же рук и щёк мёртвых кретациейцев исходила та же вонь.

— Они – это мы, — подумал капеллан. От осознания его кровь похолодела и замедлила свой ход в венах. Он изучил чаши для огня вокруг пирамиды, где запах пролитой крови смешивался с запахом обожжённой земли и пепла. — Капитул придал их дикарству иную форму, чтобы они походили на нас.

— Тут нет детей, — заметил брат Гатрикс из отделения Мики, отвлекая Думу от вызывающих отвращение мыслей. Заступник перевернул труп сабатоном и осмотрел лицо мужчины. То, что от него осталось, теперь медленно пожиралось личинками и мухами, а в нескольких местах из плоти торчали кости. — Тут целые семьи – от уже готовых сгореть на костре стариков до только вышедших из юного возраста взрослых. Но ни одного ребёнка.

Дума огляделся вокруг и убедился, что заступник прав.

— А должны быть, — произнёс Дерон, с лязгом шагая к небольшой группе Расчленителей. Трое воинов Думы поклонились почтенному дредноуту, отчего внутри капеллана вспыхнуло раздражение. — Здесь находится Место Избрания капитула, где мальчики состязаются за право стать новобранцами.

Дума взглянул на Дерона.

— После ухода капитула в этом нет смысла.

— Отсутствие капитула ничего не меняет. Племена вот уже десять тысяч лет отправляются сюда в паломничество, чтобы отдать дань уважения павшим сынам Кретации и посмотреть на Избрание. Здесь Амит объявил о праве завоевания и принял в число новобранцев капитула первых кретацийцев. Это место важно для каждого ребёнка на планете.

Дума промолчал, окидывая взглядом древнюю пирамиду и изучая вырезанные в камне истории. Сооружение было чем-то большим, нежели храм, воздвигнутый в честь древних героев и дней их славы. Оно являлось памятником моменту, который навсегда изменил капитул, безмолвным напоминанием о том, что каждая одержанная с тех пор победа не обходилась без крови, отданной Кретацией и её кланами. Пирамида символизировала связь между капитулом и народом мира, связь, выкованную в крови и пламени. Гнев капеллана при виде осквернения столь важного для истории Расчленителей места испарился, когда его ухо Лимана уловило неожиданный звук – пение.

Остальные замолчали, повернув головы к дедикаторию.

Капеллан жестом отдал приказ Мике с Анджело, и их отделения рассредоточились вокруг пирамиды, взяв под контроль каждую из четырёх секций с лестницами. Затем космодесантники начали подъём к вершине, держа под прицелом открытое пространство. Пение становилось всё громче и чище, а запах трав и древесного дыма – сильнее. На входе в дедикаторий Дума почувствовал в воздухе опиоиды и галлюциногены, однако улучшенная физиология быстро очистила кровь от токсинов.

Зайдя внутрь, капеллан замер. У Расчленителя перехватило дыхание.

Центр помещения занимала статуя облачённого в древние терминаторские доспехи космодесантника-перворождённого. Каменное изваяние идеально передавало его ауру безжалостности, неистовую энергию и необузданную жестокость, а смертоносность силовых кулаков со штормовыми болтерами подчёркивали два подвешенных снизу цепных клинка. Думе не требовались уроки истории капитула, чтобы узнать воина, чей облик можно было лицезреть в каждом реликварии и архиве на борту «Виктуса».

Нассир Амит, свирепый владыка.

На постаменте для подношений у ног статуи валялась изломанная туша зверя. Он был гораздо крупнее овиракторов, а его бока были покрыты толстой переливающейся чешуёй. От загривка до хвоста тянулись три походивших на паруса заострённых выступа, челюсти же напоминали крокодильи с бритвенно-острыми зубами, что длиной не уступали предплечью космодесантника. Копья из пожелтевшей кости держали вскрытое брюхо животного открытым, вывалившиеся потроха лежали на постаменте поменьше, прямо под главным алтарём. Загустившаяся кровь виднелась в каналах у основания изваяния и в менее крупных желобах, вырезанных в стенах и ведущих к нижним уровням пирамиды.

Перед алтарём стояли на коленях двадцать кретацийских юношей с измазанными высохшей кровью щеками. Все они имели подходящий для имплантации геносемени возраст, а в их дыхании был сильный запах опиоидов и инфекций, которые циркулировали по венам детей вместе с кровью. На руках и груди каждого присутствовали татуировки с клеймами, описывавшие совершённые ими деяния, и Думе пришлось признать, что несмотря на внешние дикарские атрибуты, мальчишки являлись отличными кандидатами для имплантации. Твердые как железо мышцы змеились под кожей, загрубевшей в течение посвящённой выживанию жизни, и даже держали себя юноши как воины.

Мика рявкнул нечто вроде приветствия на кретацийском языке.

Все дети одновременно обернулись. Несколько потянулось к дубинам и копьям, остальные же застыли, словно увидев призрака. Мальчишки сгрудились вместе, не выказывая ни единого признака столь распространённого среди смертных трансчеловеческого ужаса, и даже наоборот, они выглядели возбужденными, как будто Дума со своими воинами были героями из древнейших сказаний.

Один, с угольно-чёрной кожей экваториальных кланов, а также шрамированный и покрытый клеймами, медленно приблизился к капеллану. Думе пришлось побороть неловкость и заставить себя не двигаться, когда мальчик опасливо стёр грязь с его правого наколенника, после чего у юнца перехватило дыхание – он увидел символ капитула. Ребёнок упал на колени и принялся ловить ртом воздух, вновь встретившись с Думой взглядом.

Глаза паренька были влажными от слёз радости.

Дума сидел на скалистом обнажении над твердыней кретацийского клана.

Большая часть дня у Расчленителей ушла на то, чтобы заставить детей перестать преклоняться перед ними и добыть какую-нибудь полезную информацию о том, кто устроил резню. Мальчишки мало что знали об этом, так как после убийства зверя они на протяжении целых дней не выходили из пирамиды. Дума подозревал, что выжили они благодаря местным табу и суевериям. Кем бы ни был опустошён лагерь, виновники не рискнули вызвать на себя гнев ангелов осквернением самой пирамиды. На картолите капеллана мигали зелёные значки, когда Расчленители занимали позиции вокруг «крепости» – жалкого вида сборища палаток, окружённого толстым деревянным частоколом. Его окраины патрулировались шестью парами людей с факелами и тяжёлыми костяными дубинами либо же копьями с наконечниками из обитого кремня.

— На позиции, — доложил по воксу Анджело. — Жду ваших приказов.

Некоторое время Дума боролся с удивлением от того, что Анджело не поддался своей жажде крови. Он наблюдал, как по лагерю слоняются фигуры с поднятыми пустыми раковинами и продублёнными мочевыми пузырями, вне всяких сомнений наполненными какими-нибудь гнусными одурманивающими веществами. Лёгкий ветерок нёс запах жаренного мяса и горящего дерева, а звук болтовни и смеха распалял гнев капеллана ещё сильнее. Перед его глазами возникли мазки чернее, чем сама ночь, а пальцы Расчленителя крепче сжали рукоять крозиуса, отчего сочленения протестующе завизжали. Эти глупцы осквернили священное для капитула место, и за сие оскорбление они поплатятся жизнями. Дума изучил дорогу и заговорил:

— Уничтожить стражу по периметру и оставаться на месте. Мы с Микой выдвигаемся.

Капеллан покинул свою позицию, сигнализируя отделению Мики чередой закодированных вокс-щелчков. Рядом с ним двигалась гибкая и проворная тень. Мускулистый юноша по имени Хаккад, который склонился перед капелланом в дедикатории, не отставал. Кожа мальчика была измазана грязью, которая отводила от парнишки взгляды хищников и дозорных, а конечности и туловище покрывали шрамы. В руках он держал копье с наконечником из кремня и грубый железный кинжал, выглядевший как унаследованный артефакт. В доле клинка виднелась паутина ржавчины и следы застарелой грязной крови.

Дума невольно восхитился стойкостью представителя кретацийского племени и его родичей. Они выдерживали изматывающий темп Расчленителей без всяких жалоб, хотя капеллана тревожили боготворящие взгляды, бросаемые ими в сторону космодесантников. Примитивные культуры часто поклонялись астартес как богам или воплощениям божеств, однако в глазах кретацийцев Дума видел нечто большее. В них угадывалось подобие надежды, ожидания и восхищения – эмоций, порождённых предсказанным возвращением Расчленителей, хотя капеллан и не мог сказать наверняка.

Человеческие эмоции были ему столь же чужды, как и орки.

— Стража по периметру ликвидирована, — передал Анджело полным рвения голосом. — Мы можем справиться в одиночку. Нам не нужны воины Мики для уничтожения гнезда предателей.

— Оставаться на месте, сержант, — рявкнул Дума, присоединяясь к отделению Мики у ворот. Хаккад до сих пор оставался рядом с капелланом. — Я хочу, что эти глупцы знали, кто пришёл за ними. Я хочу, чтобы они ощутили всю тяжесть гнева Ангела.

— Принято, — прорычал Анджело. — Устанавливаем пробивные заряды.

Хаккад постучал по наручу Думы и что-то произнёс на своём гортанном протоязыке.

— Он требует взять его на штурм, — сказал Мика, выстраивая своих оставшихся воинов вокруг зоны прорыва неплотным веером. У нескольких воинов шлемы были измазаны кровью, отчего Жажда капеллана ненадолго проявилась в виде зуда в горле. — Он хочет убить их лидера в поединке.

Дума зарычал, а смертный, что поразительно, едва дёрнулся.

— Скажи ему следующее. Это стало работой Расчленителей в тот момент, когда они атаковали наш монумент, — рявкнул капеллан. — Либо он сейчас же отойдёт в сторону, либо я сам его убью.

Мика перевёл слова Думы, и Хаккад поник плечами. Кивнув, мальчик из племени ушёл. Пока капеллан следил за обратным отсчётом, ожидание наполняло его мышцы горячим адреналиновым гневом. В крови шевелился зверь, чьи когти ласкали разум космодесантника острой болью. Когда счётчик дошёл до нуля, Расчленитель зарычал и активировал крозиус.

Ночной воздух рассекли разлетевшиеся от взрыва зарядов деревянные щепки.

Дума пришёл в движение ещё до того, как рассеялся дым, перепрыгивая через оставшиеся от частокола искромсанные пеньки и стреляя из болт-пистолета. Снаряды оставляли в чёрном дыму конические следы, а влажными звуками разрывов отмечались попадания в цель. На ретинальном канале Расчленителя начали со звуком вспыхивать символы убийств. Сбоку от себя он заметил приглушённо-красное дульное пламя – это отделения Мики и Анджело начали рассредотачиваться вокруг него. Противостоящие им члены племени разлетались кусками мяса и фрагментами костей. Поднялись крики тревоги, но потоки слов на неизвестном языке ни о чем не говорили Думе, а его сенсориум не мог отследить их источника.

Враг бросился вперёд с поднятыми копьями.

Капеллан отбросил одного человека в сторону, смяв тому грудную клетку крозиусом, после чего пробил кулаком череп второго. Когда врезавшаяся в нагрудник Думы костяная дубина раскололась, Расчленитель пнул её владельца ногой в туловище. Болт-пистолет лягался у него в руке от тяжёлой отдачи, посылая снаряды, которые разрывали тела в брызгах крови и кусочков костей, а когда магазин опустел, оружие послужило космодесантнику дубинкой. Крозиусом он стёр с лица земли очередного противника, затем вырвал сердце у женщины, оттолкнувшей родича для того, чтобы самой броситься на Думу. Третья перепрыгнула через трупы соплеменников и врезала костяной дубиной по шлему-черепу капеллана, отчего по поверхности глазных линз расползлась паутинка тонких трещин. Расчленитель боднул женщину головой, измельчив её череп и плечи. Брызгавшая на доспех кровь скапливалась в щелях и дразнила Жажду. Дума заревел, и зверь в крови вторил ему собственным воем, требуя освобождения. Резня продлилась всего три минуты.

Больше времени потребовалось капеллану на то, чтобы выровнять пульс и выгнать из крови Ярость.

Дума вытащил навершие-череп крозиуса из груди кретацийской женщины, спрятал пистолет в кобуру и направился в тыловую часть лагеря. Клеток здесь было гораздо больше, чем палаток, и сделаны они были из дерева и кости. Дверцы же запирались с помощью затянутых верёвок из человеческих волос. В криках толпившихся у решёток детей преклонение смешивалось с тревогой. Все они выглядели слегка недоедавшими, но внешних повреждений ни у кого не имелось. Уж точно ничего такого, что не исправило бы достаточное количество питательных веществ.

Дума жестом отдал Анджело приказ, и тот выдрал дверь первой клетки с сухим треском ломающихся костей. Ужас смотревших на капеллана детей наполнял его чем-то близким к отвращению. Они проходили мимо него по одному или попарно, и группы становились всё больше, когда дети понимали, что он не причинит им вреда. Маленькие кретацийцы лопотали на грубом наречии своего клана, указывая на Расчленителей, однако их внимание вызывало у Думы лёгкое чувство неловкости. Космодесантник не любил других детей даже когда был мальчишкой. Они всегда нервировали его.

— Тут одни девочки, — сказал Анджело, изучая группу.

Капеллан просканировал биологические маркеры каждого ребёнка, и на его ретинальном канале замигали результаты. Анджело был прав. В клетках содержались только девочки.

— Узнай, где мальчики, — приказал он Мике.

Медленно сняв шлем, Мика встал на колени, чтобы встретиться с детьми взглядом. Они следили за ним с неприкрытым подозрением, а самые старшие девочки заслоняли собой младших. Расчленитель положил шлем и клинки на землю, после чего повторил вопрос на нескольких диалектах. Сначала его акцент их озадачил, но дети очень быстро всё поняли и начали с энтузиазмом отвечать. Мика побледнел. Он повторил последнее слово из лепетания девочек и, когда те закивали, посмотрел на Дерона для подтверждения. На лице космодесантника читались непонимание и страх.

— Что они говорят? — спросил Дума.

Капеллан стремительно терял терпение.

— Что мальчиков забрали, — ответил дредноут, с грохотом преодолевая остатки частокола. Механический голос почтенного был полон ужаса. При приближении машины у нескольких детей кровь отхлынула от лица, а некоторые вскрикнули. — Их отдали в качестве рекрутов «ангелам».

Глава восемнадцатая

Гигантский «Владыка» медленно пролетел сквозь поле удержания атмосферы, втискиваясь в главный ангар, а Барахиэль через внешние пикт-камеры обозревал пещерообразное помещение, которое освещалось только подкрыльными люменами. Пространство у входа частично загромождали несколько покоившихся в пусковых люльках челноков «Арвус» и «Аквила», изъедаемые коррозией шланги высокого давления тянулись от топливных отверстий к рядам цистерн и бункеров, а пластальные корпуса покрывались ржавчиной. По краям изображения возникло яркое мерцание – это готовящийся приземлиться корабль стабилизировал своё положение выверенными толчками, выбрасывая пары ионизированной плазмы.

На ретинальном канале Барахиэля вспыхнул обратный отсчёт, и апотекарий почувствовал, как его пульс участился от гнева вперемешку с удовольствием. Он стоял во главе штурмовой колонны, а его доспехи омывались кроваво-красным свечением от люменов сверху. Возможность обследовать звёздную крепость слабо сглаживала разочарование оставленного на ударном крейсере Расчленителя. Барахиэля лишили шанса собственными руками добыть капитулу спасение, однако ему хотелось работать в этом направлении.

Как только они закончат со звёздной крепостью, ничто не помешает ему отправиться на Кретацию.

Снижая обороты двигателей, двигатель сел в ангаре-примус, а его штурмовые трапы начали опускаться ещё до того, как посадочные когти коснулись палубы. С грохотом спустившись вниз, Барахиэль прыжком преодолел последние полтора метра, и резко пискнувшие сервоприводы доспехов поглотили энергию удара. Рядом с ним спрыгнули шестеро изничтожителей Кастиэля и трое искоренителей из отделения Азариэля. Рассредоточившиеся космодесантники выстроились широким клином, держа на прицеле каждое направление, после чего к ним присоединились выбежавшие из второго десантного отделения «Владыки» штурмовые заступники Адариэля.

— Эта станция не функционировала уже лет двадцать точно, — сказал Адариэль, указывая на кучу ящиков для пайков Милитарума справа. Даты на них были выведены бело-серой краской, а сами они уже успели собрать толстый слой пыли. Вдоль одной из стен тянулись подмости и листы промышленного пластека, а рядом с пластальными сегментами, покрытыми истёртой белой краской и указателями направления, лежали обрабатывающие инструменты и трубы различной длины. — Данные авгура точны? Станция не выглядит работающей на минимальной мощности. Кажется, тут даже не было активных сервиторов.

— Хариэль лично подтвердил результаты сканирования, — ответил Барахиэль, который по картолиту шлема определил ведущий на командную палубу люк.

Морганием он кликнул по руне, и проекция картолита сместилась, показав сверху их маршрут в виде золотой линии среди переплетения тонких голубых.

По сигналу апотекария Расчленители покинули ангар. Освещая пространство нашлемными фонарями, они брали на прицел каждый люк и возможную огневую позицию. Лишь над их реакторными ранцами воздух мерцал от поднимающегося жара, а в остальном он был разреженным, холодным как в пустоте и застойным, хоть и очищенным от любого загрязнения. Во внешних слоях звёздной крепости активной оставалась лишь эта функция системы жизнеобеспечения, в то время как работа остальных критически важных систем отражалась на ретинальном канале Барахиэля либо как минимальная, либо вообще нулевая, ибо энергия направлялась в другие зоны станции. Больше подробностей могли раскрыть только когитаторы на командной палубе.

Кожа на руках апотекария стала «гусиной» из-за холода, а его брюшные мышцы были напряжены от ожидания. Разорванные кабели висели над головой словно лесные ползучие растения, лужи замёрзшего хладореагента и осколки бронестекла поблескивали как драгоценные камни, что в белых как сами звёзды лучах фонарей выглядело жутковато. В углах нескольких листов переборки виднелись красновато-жёлтые паутинки ржавчины, люки внутренних санктумов же были запечатаны или заклинены. Пятна света выхватывали из темноты фрагменты переходов, прорванные трубы и раскиданные ящики в которых представляли собой отличные места для засады.

Они продвигались всё дальше вглубь звёздной крепости, минуя учебные пункты и физкультурные залы, что примыкали к оружейным и медикэ-блокам. Запустение наложило свои лапы на всё вокруг: оборудование ржавело, припасы портились. Барахиэль бросил взгляд на третьестепенную столовую, где на тарелках лежала заплесневелая еда, а кружки были полны непригодной для питья воды, как будто членов экипажа вытащили из-за столов прямо во время трапезы. Обладавший ограниченными возможностями ауспик его доспеха размеренно пульсировал, в то время как апотекарий наблюдал за значками воинов своего отделения, разделявшихся и вновь перестраивающихся по мере проверки помещений на наличие угроз. Однако, судя по всему, здесь не было ничего, что могло бы представлять для них опасность.

Когда Расчленители добрались до конца коридора, который соединял внешний санктум с внутренним, до командной палубы им оставалось едва ли несколько сотен метров, но дорогу дальше преграждал большой шестиугольный люк, чья контрольная панель была разбита, а интерфейсный вход – смят. Вперёд выступил Адариэль и воины его отделения, возвышающиеся на остальными в своих тяжёлых доспехах типа «Гравис». Их мелта-винтовки взревели, и плотные потоки ионизированного газа превратили люк в блестящую груду радиоактивного шлама, словно вылившегося из пробитого реактора. Первыми внутрь вошли искоренители. Их оружие с визгом заряжалось для второго выстрела.

— Это трата времени, — сказал Азариэль, когда к нему присоединился Барахиэль. Коридор перед ними раздваивался: первое ответвление уходило вниз, к генераторуму, а второе, изгибаясь, вело на командную палубу. — Смертные либо мертвы, либо сбежали на поверхность в спасательных капсулах.

Апотекарий повёл воинов вверх по скрипящим под его бронированным телом ступеням. Лестница соединяла нижние уровни звёздной крепости с верхними шпилями и являлась всего лишь одной из нескольких сотен, расположенных по всей гигантской станции. Через панели из бронестекла, соединённые со стойками переборок заклёпками, на головках которых были отштампованы черепа, открывался вид на всю крепость, однако башни и приземистые цитадели-бункеры не освещались ни единым огоньком. Всюду стояла темнота.

— Нет вообще ни одного признака того, что спасательные капсулы выпускались, брат, — произнёс Кастиэль, указывая на видимые сквозь верхнюю панель ряды капсул. — И все десантно-штурмовые корабли на месте.

Азариэль пренебрежительно махнул рукой.

— Это как-то исключает смерть экипажа?

— Нет, — признал Кастиэль. — Просто делает её маловероятной, ведь не видно и костей.

Трое изничтожителей двинулись к Барахиэлю, занимая место искоренителей Азариэля, в то время как остальные трое вместе с заступниками Адариэля следовали сзади. Штурмовой сержант держался близ апотекария подобно тени, а его отделение напоминало свиту или же почётную гвардию феодального монарха, что раздражало Барахиэля сильнее, чем тот мог с готовностью признать. Такая проявление заботы было недостойно Расчленителя, хотя апотекарий прекрасно осознавал её причину. Статус единственного полностью обученного апотекария в Четвёртой роте и Империуме-Санктус делал Барахиэля бесценным в глазах боевых братьев.

— Нам нужно бросить это пустое занятие, — рявкнул Азариэль. — Тут нет выживших, и мы ничего здесь не узнаем. Мы должны быть на поверхности.

— Есть выжившие или нет, но нам следует убедиться, что на станции никто не скрывается. Враг может стать угрозой наземным силам или попытаться вновь захватить крепость, — возразил Кастиэль.

Барахиэль нахмурился.

— Твои опасения учтены, брат Азариэль, — сказал он. — Однако не следует продолжать повторять их, ибо я уже устал говорить тебе, чтобы ты замолчал. Мы будем продолжать поиск до тех пор, пока результаты меня не удовлетворят, и мы не выведаем, что случилось со станцией. В когитаторных банках на мостике могут содержаться важные данные, которые мы просто не можем позволить себе потерять. Нам необходимо узнать, какое зло обрушилось на эти миры, и уничтожить его.

Апотекарий решил не озвучивать тот факт, что им могла попасться информация касательно судьбы Кретации. Подобный вывод стал бы излишним. Они все знали об этом, даже если и не разделяли мотивы Барахиэля.

Азариэль зарычал, но ничего не сказал.

Расчленители добрались до лестничного пролёта. По мере движения расстояние до командного мостика, выводимое на ретинальном канале под значками космодесантников, стремительно уменьшалось. С преградившим им здесь путь люком они разобрались так же, как и в прошлый раз, однако затем перед глазами Барахиэля со звуковым сигналом вспыхнула руна угрозы, и системы доспеха подсветили спаренные тяжёлые болтеры, установленные недалеко от люка, а авточувства вывели в правом углу ретинального канала увеличенное изображение. Карданные подвесы и движущие механизмы установки были повреждены, боеприпасы же давно закончились. Апотекарий убрал руну и продолжил движение по коридору, подмечая на переборках разрозненные воронки от попадания болт-снарядов.

Они прошли мимо шлюзовых отсеков для ремесленников и техников, чьи внешние люки были заблокированы в открытом положении, а внутренние – запечатаны. На металлических поверхностях виднелись глубокие следы от когтей, кристаллизованная витэ красноречиво говорила о брызгах крови из артерий. На месте нескольких вырванных интерфейсных панелей торчали провода с удалённой оплёткой. Кто-то скручивал их вместе, пытаясь оживить двери, и теперь они лениво тянулись из стороны в сторону в условиях нулевой гравитации. Пульс Барахиэля слегка участился, и он ощутил сострадание к тем несчастным, кто умер, отчаянно ловя ртом заканчивающийся воздух. Стоило отделению Азариэля пробить проход на мостик, как апотекарий избавился от этого мерзкого чувства.

Традиционно для имперского проектирования, готическая архитектура и искусство вели бесконечную войну с функциональностью за доминирование в выделенном им пространстве. Мостик звёздной крепости являлся отличным примером этой борьбы, где чаша весов склонялась в сторону функциональности. Плотные ряды когитаторов занимали большую часть нижних ярусов, над которыми располагалась тянувшаяся вдоль всего помещения наблюдательная галерея. Её и потолок поддерживали простые колонны, а провода были спрятаны за обычными металлическим листами без вычурных фризов и мозаик, столь любимых Кровавыми Ангелами. Вентиляционные каналы же закрывались щелевыми решётками. Барахиэль наслаждался простотой мостика, ибо та удовлетворяла его вкусам.

— Кастиэль, отследи источник энергетических показаний. Азариэль, получи доступ к журналам когитаторов и узнай, что тут произошло. Адариэль, пусть твоё отделение держит периметр.

Отделения рассредоточились, и мостик вновь наполнился звуками непрекращающихся постукиваний.

— Мой лорд, — позвал один из изничтожителей Кастиэля, — резервная мощность была перенаправлена на подвеску вооружения тета-четыре-один. — Он изучал изображение на экране перед ним, в чьём бледно-голубом свете пепельные шлем и наплечники казались темнее. — Система жизнеобеспечения настроена на работу в окружающей эту секцию зоне. — Голос космодесантника стал выше на октаву, и в животе Барахиэля отдалось возникшее чувство тревоги. — Кроме того, остаточная мощность регистрируется в четырёх лэнс-пушках.

— Судя по их конфигурации, они направлены на поверхность, — крикнул из-за орудийного банка другой воин. Он ещё раз всё проверил и выругался. — Результаты расчёта данных для стрельбы совпадают с координатами крепости-монастыря. Орудия выйдут на максимальную дальность ведения огня через… сорок пять минут.

— Приблизительное время до открытия огня? — рявкнул Барахиэль.

От желания убивать у него щемило и давило в груди, но ещё он чувствовал, как там же разливается тепло. Апотекарий вдавил пластину активации цепного клинка, и оружие дало волю запертому в сердце Расчленителя рёву. Барахиэль уже слишком близко подобрался к спасению капитула, и не мог позволить этой угрозе помешать ему.

— Примерно час. Текущего уровня мощности для стрельбы недостаточно.

— Вызовите брата Хариэля и отправьте ему зашифрованный пакет данных, чтобы ознакомить с ситуацией.

Барахиэль вышел с мостика. В его груди бешено колотились сердца, а до ушей доносились резкие призывы братьев, однако, он их игнорировал, ибо всё внимание апотекария было сосредоточено на одной лишь угрозе.

Он в одиночку шагал по коридорам, в то время как на его ретинальном канале неторопливо шёл обратный отсчёт. Миновало уже сорок минут с того момента, как Барахиэль покинул мостик, а отделения хоть и неохотно, но выполнили его приказ оставаться на месте. Текущий маршрут показывал апотекарию собственные сцены безумия и кошмаров. Как и на подходах к мостику, здесь внешние люки были заблокированы в открытом положении, внутренние же – запечатаны. На металле виднелись следы ударов лезвиями и попаданий из стрелкового оружия. Внутри снова проснулось сострадание, но Барахиэль быстро задавил раздражающее чувство. Кретации угрожала опасность, а ведь именно крепость-монастырь хранила ключ к их спасению. Апотекарий крепче сжал рукоять цепного клинка, чьи зубья рассекали холодный пустой воздух. Пока он дышит, ничто не подвергнет риску спасение капитула.

— Мой лорд, — произнёс по воксу Кастиэль. В его голосе были слышны нотки обиды и срочности. — Менее чем через десять минут лэнсы наберут достаточную для ведения огня мощность. Вы должны поспешить, иначе наша миссия окончится провалом.

«Даже большим, чем ты можешь себе представить», — мрачно подумал Барахиэль.

— Я в курсе, сержант, — сказал он презрительным и резким как удар цепного меча тоном. Ответом ему был отрывистый вдох на том конце связи. Апотекарий ухмыльнулся. — Ты уже пытался затруднить или нарушить передачу энергии? Если не помогло, то, может, попробуешь помешать работе матрицы целенаведения?

— Мы не можем получить доступ ни к центральному мейнфрейму, ни к одной из подчинённых систем. Он ограничен протоколами уровня «вермильон». Требуется генетический образец, сканирование радужной оболочки глаза и полное совпадение отпечатка голоса. Всё это привязано к последнему командиру. Если попытаемся осуществить взлом, не имея доступа, одноразовые эметики уничтожат все данные.

Вокс-канал заполнился долгим и громким потоком ругани на терранском гортанном диалекте, на котором апотекарий говорил в детстве. Ангелу такая брань не подобала.

— Что с Хариэлем? Где он?

— Хариэль скоро прибудет с «Судьи», — ответил Кастиэль. — Я отправил Адариэля со своим отделением сопроводить его сюда, но не думаю, что он успеет деактивировать инфообереги до того, как лэнсы откроют огонь. Нашим лучшим вариантом остаётся деактивация через сам источник.

Апотекарий нахмурился и, ничего не произнеся, закрыл канал связи.

Силой открыв прямоугольный люк, он вышел на небольшой перекресток, где выведенные потускневшей белой краской отметки указывали на направление к подвескам вооружения с «тета-38» по «тета-42», а также к казармам-загонам, в которых содержались рабские члены экипажа. Казармы находились ближе всего, а двери нескольких из них были открыты. Расчленитель принялся осматривать ряды коек из тонкого листового металла, размерами подходящих для трёх-пяти смертных. В центре каждой казармы стоял длинный трапезный стол с ржавыми кружками и окровавленным тряпьём. Барахиэль двинулся дальше к подвеске «тета-41».

Когда он проходил через тету-40, тьма уступала вспышкам прерывисто работающих светосфер и люменополос. Сухой дробный стук сабатонов о металлическую палубу отражался от переборок, а с каждым шагом воздух оставлял во рту всё более горький привкус. Показания радсчётчика приближались к оранжевому уровню, щелчки же звучали всё чаще и громче. На переборках виднелись нацарапанные на множестве языков надписи, и хоть некоторые Барахиэль не узнавал, все они были оставлены одной рукой.

Призванные кретацийской кровью, ангелы принесли проклятие.

Апотекарий не остановился поразмыслить над значением слов и силой открыл люк комнаты управления артиллерийским огнём. Его тут же омыло низкое гудение запитанных машин и бессодержательная бинарная болтовня когитаторов. Сервочерепа сидели на заряжающих насестах, а автосвятители выпускали потоки сухого, не оставляющего привкуса во рту воздуха из своих кропильниц, уже давно израсходовавших весь ладан и масла. На палубе стояли приземистые цилиндрические генераторы, которые со скрипом выбрасывали мерцающий радиоактивный воздух. Беспокойная энергия подсвечивала их защитные оболочки из бронестекла красным, кабели же, соединяющие генераторы с пыльными тактическими постами, генерировали электрическое поле, вызывавшее в дёснах Барахиэля зуд. Чем дальше в помещение заходил Расчленитель, тем большие значения выдавал его радсчётчик.

Перед консолью офицера на поднятой платформе стояли два ряда тактических постов, напротив которых находилась подвеска вооружения и четыре лэнса, что своими размерами затмевали всё остальное. Силовые конденсаторы батарей были открыты, а тысячи генераторов грубо соединялись проводами с двумя лэнсами. Сотни уже закоротило, над их вентиляционными решётками до сих пор вились язычки серого пара. Остальные светились красным и выглядели такими же нестабильными, как и генераторы в комнате управления. На ретинальном дисплее Барахиэля возникали потрескивающие помехи. Согласно быстрому сканированию, уровень радиации приближался к смертельному даже для космодесантника, поэтому Барахиэль полностью запечатал доспехи. Он также заметил множество использованных антирадиационных стимм-картриджей на рабочем месте надзирателя.

— Передача энергии к лэнсам правого борта, подвеска «тета-четыре-один», — раздался чей-то бормочущий голос.

Апотекарий перевёл взгляд на кабинку офицера.

Оттуда вышел человек, сжимавший в руке стимм-инъектор. Что-то неразборчиво говоря себе под нос, он двинулся куда-то между тактическими постами. Его светло-вишневый мундир и брюки были грязными и изорванными, а на воротнике виднелось обозначение младшего артиллерийского офицера, частично скрытое под слоем глубоко въевшейся грязи. Покрытое радиационными ожогами лицо бледное и грязное, через тонкую словно пергамент кожу на челюсти, пальцах и запястьях просвечиваются кости. Глаза человека покраснели от лопнувших сосудов, губы потрескались, оставшиеся зубы гнили прямо в дёснах. В одном из углов помещения валялась куча костей, чей обгрызенный вид рассказывал апотекарию слишком знакомую ему историю.

— Смертный, — произнёс Барахиэль, подходя ближе и держа офицера на прицеле. — Остановись.

— Направляю резервную энергию к лэнс-батареям, — пробормотал человек, вводя команду в тактический пост. Судя по всему, он не слышал Расчленителя, продолжая переходить от консоли к консоли, тянуть за рычаги и нажимать на кнопки. — Перевожу мощность от системы жизнеобеспечения и второстепенных систем. Подтверждаю расчёт данных для стрельбы и время до достижения максимальной дальности ведения огня.

Апотекарий смотрел, как тот тянет за рычаг обеими руками, но он не двигался. Не двигались и девять сотен сервиторов, цепями прикованных к гигантским лэнс-батареям. Их биологические компоненты были покрыты инфицированным язвами и гноем, а у некоторых кожа покраснела или почернела. Пушки же и так опустились до своего максимального предела. Барахиэль подошёл ближе, но человек этого не заметил.

— Я определил источник, — передал он по воксу Кастиэлю, когда офицер побрёл обратно к банкам управления. — Выживший трэлл, один из артиллерийских офицеров. Он перенаправил энергию с сети портативных генераторов на второй и четвёртый лэнсы. Похоже, смертный в бреду и страдает от радиационного заражения. Думаю, он даже не знает, что я здесь.

— Лорд, — сказал Кастиэль, — лэнсы откроют огонь меньше, чем через пять минут.

— Я в курсе, сержант, — ответил апотекарий, подходя ближе к смертному, который обратил на него пустой взгляд, после чего продолжил щёлкать переключателями.

Судя по всему, в паузах между описаниями своих действий, он произносил что-то ещё. Следя за губами офицера, Барахиэль разобрал слова с третьего повторения, и кровь застыла у него в жилах. Расчленитель подошёл к человеку.

Призванные кретацийской кровью, ангелы принесли проклятие.

— Мы не можем упустить возможность узнать, что произошло у нас дома и в мирах, которые мы поклялись защищать.

Барахиэль вспомнил свои чувства в тот момент, когда он узнал про вынужденную посадку Думы, и гнев превратил его желудок в раскалённую железную печь. Необходимость выведать правду боролась с необходимостью защитить спасение капитула. Апотекарий сверился с хроном на ретинальном канале. Меньше чем через четыре минуты лэнсы получат достаточно энергии для выстрела.

Закрыв вокс-канал, Барахиэль схватил изнурённого трэлла и оторвал того от палубы. Человек принялся хватать ртом воздух, скребя по доспехам Расчленителя до тех пор, пока не разодрал кончики пальцев в кровь. Из лопнувших нарывов вытекал гной, а от превратившейся в лохмотья униформы исходила сильная вонь застарелого пота и витэ. Смертный издавал бессмысленные вопли, по покрасневшим от радиации щекам стекали солёные слёзы. Апотекарий сверился с хроном. Осталось три минуты и пятнадцать секунд.

— Слушай меня внимательно, трэлл! Я – Барахиэль, апотекарий Расчленителей. Ты навёл оружие на мою крепость-монастырь. Прекрати, наконец, это сумасшествие и объяснись, или, клянусь именем Великого Ангела, я убью тебя.

Встретившись с космодесантником взглядом, человек ухмыльнулся, и Барахиэль сжал его горло ещё сильнее. Затрещали сухожилия, кости начали со скрипом тереться друг об друга. Смертный был поражён раком, поэтому каждый раз, как меж его растрескавшихся губ с хрипом выходил полный мельчайших капелек крови воздух, в нос апотекария ударял смрад порченой витэ и разлагающихся органов, что заставляло Расчленителя усиливать хватку на шее трэлла. В глазах умирающего пылало безумие.

— Порчу Кретации нужно вычистить огнём и яростью.

— Порчу? — прорычал Барахиэль. На ретинальном канале мигал приоритетный вокс-запрос, но апотекарий не обращал на него внимания. Кастиэль мог подождать, а ответы – нет. — Что за порча? Говори яснее. Судорожно вдыхающий серв приподнял себя, и апотекарий слегка разжал пальцы.

— Голоса во тьме, они шепчут об этом. — Человек дёргался, а из-за резких движений его кожа отслаивалась от измученных мышц. — Рябь превращается в поток… и поток… топит звёзды в красном море! — Он боролся с хваткой Расчленителя словно извивающийся в объятиях родителя младенец и отчаянно пытался освободиться. — Кретация – это камень, от падения которого разойдутся первые мелкие волны.

Две минуты и девять секунд. Гудение генераторов становилось всё более натужным.

— Это не ответ! — рявкнул Барахиэль. — Говори!

— Кретация должна сгореть до того, как её багровые владыки утопят галактику в крови.

— Багровые владыки? — Апотекарий помедлил. — Ты имеешь в виду Расчленителей?

Смертный кивнул.

— Я видел их, сломленных и стоящих на коленях перед Повелителем Черепов, привязанным к своему трону словом и деянием. Я видел поданных Бога-Императора, беззащитных перед кретацийскими клинками, и океаны крови, которую пролили самые свирепые сыны Великого Ангела для удовлетворения жажды. — Он вновь попытался вырваться из крепкой хватки Барахиэля, но тщетно. — Голоса, они сказали мне, что так и будет. Этого нельзя допустить.

— Ложь! — Барахиэль сильнее сжал пальцы, и человек начал задыхаться, с трудом дыша. Кровь, вытекающая из мелких разрывов в его горле, искушала жажду апотекария. — Еретические заблуждения!

Трэлл закашлялся, и на визор Расчленителя вновь полетели мелкие брызги поражённой раком витэ.

— Что с остальными членами экипажа, смертный? Что с ними стало?

— Другие, они… Они убили друг друга! Оно завладело ими… исказило их разумы… обратило друг против друга! С ними… с ними нужно было разобраться! Так сказали голоса… С ними… с ними нужно было разобраться… разобраться окончательно…. Это нужно было сделать…

Человек замолчал, и Барахиэль сощурился.

— Что нужно было сделать?

Офицер постучал по виску грязным пальцем с длинным пожелтевшим ногтем.

— Оно завладело ими… здесь, — сказал человек. На его лице внезапно возникла ухмылка сумасшедшего. — Они сражались друг с другом… убивали… а я убивал их. Они не слышали… Они не знали… Крепость внизу… Источник… Безумие… Они хотели защитить его… Они должны были умереть, понимаете?

Барахиэль даже не осмеливался представить, какой вестник Хаоса стоял за «голосами». Желания и причины, стоящие за действиями Тёмных Сил, находились за гранью разумения умов смертных, а каждый из их бесчисленных аспектов был столь же коварным и хитрым, как и остальные. В действительности же, он знал, что сейчас это не имело никакого значения. Барахиэль подтянул серва ближе. В дыхании смертного стояла сильная вонь гнилости.

— Крепость-монастырь?

Человек бешено закивал, и на пальцы апотекария хлынула кровь.

Тридцать секунд.

— Почему её нужно сжечь? Говори сейчас же, что произошло?

— Её нужно сжечь, иначе порча багровых владык заразит весь мир.

Когда Барахиэль сомкнул хватку, раздался влажный треск ломающихся костей. Трэлл дёрнулся, и Расчленитель отбросил его в сторону как тряпичную куклу, после чего остановил передачу мощности, неуклюже нажимая на кнопки своими бронированными пальцами. Конденсаторы лэнсов и соединённые с ними генераторы начали испускать мерцающие волны энергии. Затем он стёр результаты расчёта данных для стрельбы, на что когитатор надзирателя отреагировал звуковым сигналом. Открылось окно целенаведения, и на несколько секунд апотекарий увидел крепость-монастырь – своё спасение – обрамлённую символами захвата цели и предупреждающими рунами. После того, как захват цели исчез, Барахиэль смотрел на крепость ещё несколько долгих мгновений. Расчленитель должен был быть очарован местом, которое служило капитулу домом ещё с ранних лет его существования, но думал он лишь о предостережении безумца.

Действительно ли гарнизон мог поддаться Хаосу? Восстановили ли они капитул, превратив его в силу, верную лишь Кровавому богу и зову резни?

Вопросы. Слишком много вопросов. Барахиэль включил вокс-бусину.

— Угроза устранена.

Глава девятнадцатая

Дума отмахнулся от грязных и цепких пальцев кретацийский дикарей, окидывая взглядом людей, сбившихся вместе словно овцы в загоне. В присутствии Расчленителей язык их тела выдавал занимательную смесь благоговейного трепета и осторожности, а свои руки смертные либо держали рядом с копьями и спрятанными в чехлы топорами, либо тянулись ими к космодесантникам, чтобы хоть слегка коснуться священного керамита. Старики о чём-то шептали детям и более молодым соплеменникам, и на колени они опускались с полными боли вздохами и треском старых «заклинивавших» суставов. Никто не ожидал увидеть Расчленителей вновь.

Дети, которых спасли космодесантники, бежали в объятья ждущих их родичей, в чьих глазах стояли слёзы радости. Родителей и дедушек с бабушками там было не меньше, чем братьев, сестёр и друзей, и лишь у горстки спасённых не оказалось в племени близких. Такие держались с теми, с кем они успели выковать крепкие узы, в надежде, что их тоже примут. Обратив внимание на знамёна, что хлопали на горячем сухом ветру, Дума узнал символы почти десятка кланов, принявших участие в резне снаружи пирамиды. Ему было очевидно, что из всего множества присутствующих племён лишь горстке было бы позволено отправиться в паломничество, дабы выразить почтение Амиту и понаблюдать за родственниками, состязающимися за честь стать Расчленителями.

Капеллан невозмутимо провёл своих воинов мимо множества радостных сцен. Тихое восхищение, испытываемое людьми в первые минуты встречи космодесантников с племенами, померкло и сменилось чем-то более раболепным, похожим на то, что Дума видел на десятках других миров. Смертные с узкими лицами и дорожками от слёз смотрели на доспехи глазами, в которых отчётливо угадывалось обожание. Они возносили Расчленителям молитвы или же протягивали им младенцев, чтобы сыны Ангела благословили их. Некоторые предлагали вырезанные вручную безделушки или свои жалкие сокровища – всё то, что имело смысл для простых людей, но абсолютно ничего не значило для астартес. Расчленители ни на кого не обращали внимания, раздвигая накатывающий на них вал плоти по пути к центру поселения.

Дума внимательно изучал окружение. В склонах узкого ущелья были грубо высечены жилища, к которым примыкали опасно качающиеся на усиливающемся ветру мостики из дерева и верёвок. Ходившие по ним воинские патрули следили за огнями, освещавшими множество палаток на нижнем уровне, где жили самые бедные или неугодные. Гораздо выше над поселением нависали тёмные и угрожающие джунгли. Потоки воздуха приносили с собой зовы-манки и крики, но кретацийцы не смотрели наверх, так как их взгляды были прикованы к земле или ныне шагавшим среди них ангелам. От вида настолько запуганных людей капеллан нахмурился, ибо боевой потенциал воинских каст Кретации и её охотничьих кланов стал настоящей легендой на просторах цивилизованного Империума. Тем не менее, сейчас жители мира сбивались в кучу словно устрашённые тьмой дети.

Какое жалкое зрелище.

Что же случилось с этими дикарями, которые, как я боялся, испортили бы нашу линию крови? Что могло сделать их такими слабыми? И какая угроза позволила одному клану усмирить целую дюжину? Связано ли это с гнусными чужаками, поселившимися в крепости-монастыре, или же всё просто совпало?

В самом сердце поселения собрались племенные вожди.

Все они были уже стариками, облачёнными в одежду из чешуйчатых шкур и дублёной кожи, и каждый мог похвастаться целым набором шрамов и жутких трофеев. На их мускулистых телах виднелись пигментные пятна и складки обвисшей плоти, а также племенные татуировки-благословения. Разных цветов там было столько же, сколько и оттенков кожи у вождей. Дума читал царившее между ними напряжение так же легко, как читал бы строки из ритуала капитула или книги с преданиями. Их вынужденное единство являлось тонкой фанерой, за которой скрывались целые поколения взаимного недоверия, и данную слабость следовало либо устранить, либо использовать.

Дума отложил это на потом.

Смертные смотрели на Расчленителей с неприкрытым удивлением, и многие упали на колени от благоговейного страха. Капеллан заметил среди них нескольких девочек из освобождённого лагеря, окруженных мускулистыми и покрытыми множеством шрамов стражами. Одна осмелилась улыбнуться космодесантнику, и меж губ вдруг блеснули пожелтевшие зубы, ещё не истёртые от долгого использования и не испорченные гниением.

Дума издал утробный звук, и улыбка исчезла.

— Ваши дети вернулись, они в безопасности, — сказал капеллан, а выступивший вперёд Мика начал переводить. Немало людей вздрагивало от скрежещущего машинного рыка, в который вокс-решётки превращала голоса космодесантников. — Мы – Расчленители, сыны Сангвиния и владыки Кретации. Мы вернулись в родной мир и узнаем, что случилось с ним в наше отсутствие.

Дума смотрел в лица вождей поверх пылающего огня.

За ними находились члены их племён, ёжившиеся у костров с готовящейся едой. Хрустящее шипение мяса и жира напоминало звук, с которым капли дождя били по водной поверхности. Дети висли на своих родителях, и каждый кретациец наблюдал за космодесантниками со смесью преклонения и ужаса. Смертные обменивались резкими и короткими фразами словно пулями, выпущенными из пулемёта, и, напрягая ухо Лимана, чтобы отделять слова друг от друга, капеллан смог распознать десяток разных диалектов. Кроме того, он чувствовал запахи множества специй и сырой земли, которые вонзались в его ноздри подобно острым раскалённым кинжалам.

— Им нельзя доверять, — прошипел Анджело. — Братья, это может быть ловушка.

— Думаю, они не настолько тупы, чтобы устраивать ловушку пятнадцати космодесантникам, — ответил Мика, похлопывая по цепному топору. — А если так, тогда вряд ли им доведётся увидеть восход солнца.

— Возможно, они в союзе с теми, кто стрелял по нам, — настаивал Анджело.

— Ты скулишь как капризный ребёнок, — произнёс Дума, хотя и видел смысл в суждениях брата. Они ничего не знали об этих дикарях помимо факта похищения их детей, но казалось маловероятным, что одно объединение кретацийцев стало бы атаковать так много племён без чьей-то незримой поддержки, которая, быть может, оказывалась теми, кто сейчас обитал в крепости-монастыре. — Нам не нужно доверять им, брат мой, но мы нуждаемся в ответах на вопросы.

— Это глупость, — прорычал Анджело. — Я не могу позволить–

— Замолчи, — рявкнул капеллан. Громогласный барабанный бой привёл его в состояние полной боевой готовности. От стен пещеры начали отражаться звуки ударов, и все люди вокруг костра вождей внезапно затихли. Был слышен лишь рык доспехов астартес. — Ты ничего не можешь позволять или не позволять, потому что командую я. Помни это.

В сторону Расчленителей направилась шаркающая старуха.

Ревматизм ссутулил плечи и согнул спину смертной, а возраст губительно сказался на состоянии костей и тонкой как пергамент сморщенной кожи, которая напоминала гобелен из-за нанесённых на неё загадочных переплетающихся знаков. Тем не менее, ни один из них не был похож на отметины кланов. Когда пожилая женщина бормотала молитвы на древнем кретацийском диалекте, рубцеватые губы обрамляли рот с гниющими зубами, который походил на поле боя. В слабых трясущихся руках она несла пожелтевший от времени человеческий череп со срезанной верхней частью. Помешав его содержимое грязным скрюченным пальцем, старуха передала череп первому вождю.

Рот Думы наполнялся слюной, когда вожди опускали два пальца во вскрытый череп и рисовали на щеках символы с острыми углами. Запах содержимого пробивался через окутывающий пещеру аромат специй и смрад тел. У него имелся характерный грубоватый букет со сладкими и металлическими нотками, пусть и изгаженный запахом сырой земли и затхлой вонью непогребённых костей. Вожди произносили короткие последовательности слогов, прямо как часто виденные капелланом верующие Имперские культа во время принятия своих божественных причастий, после чего возвращали череп жрице. Дума чуял в ней колдовство. Она была поганым гнусным псайкером, высоко ценимым кланами, но слишком слабым для службы капитулу.

На ретинальный дисплей капеллана выводился перевод каждой фразы, а аналитическая часть его разума обнаружила несколько сходств, говоривших о том, что корневой язык ушёл в сторону от готика многие поколения назад. Он потерял большую часть грамматической структуры последнего и тонкости различных времён, не говоря уже о культурной регрессии нынешних носителей. Доспех переводил речь на низкий готик, идеально передавая все эти особенности. Горло Думы обожгла желчь, когда он перечитал знакомые слова.

— Клятва кровью, мы говорить честность.

Перехватив руку Анджело, капеллан взглянул в его ярко-зелёные линзы оптики. Хоть Дума и разделял гнев головореза от подражания дикарями ритуалам капитула, он понимал, что это был лишь один из аспектов привитой культуры, которая связывала Расчленителей с памятью кретацийских племён. Сейчас не лучшее время выражать свой гнев, хотя оно ещё придёт, в чем капеллан не сомневался.

Борьба прекратилась лишь когда старуха предложила череп Мике и провела толстым жёлтым ногтем вдоль завитков букв, выгравированных на его левом наплечнике. Ощущая себя некомфортно от такого внимания, он отодвинулся, погружая бронированный палец в кровь, после чего нарисовал на шлеме те же руны и прошипел ту же клятву. Дума сдерживал удивление при виде того, как примитивные люди пытались побороть страх. Самые старые среди них должны были быть зелёными юнцами, когда капелланы Расчленителей в последний раз спускались к племенам в поисках рекрутов.

Большинство же, наверное, вообще никогда не видело космодесантника прежде.

Дума взял череп. Восхитительный аромат предложенной крови искушал зубы ангела выдвинуться из дёсен, мышцы Расчленителя болели, омываемые молочнокислым огнём, а в тёмных уголках разума раздавался тихий шёпот, обещавший ему обновление через поглощение чужой жизни. Его мысли окрасились красным, когда он почувствовал витэ смертных вокруг себя, и на языке вспыхнул вкус их костного мозга. Дума подавил Жажду, заперев её до того момента, когда она понадобится ему в бою, затем нанёс на свой шлем-череп те же изломанные руны. Из вокс-транслятора со скрипом донеслась клятва:

— Клянусь Кровью, я буду говорить честно.

Анджело неохотно повторил слова, и на том круг завершился.

— Мы благодарны ангелы вернуть клану дочери. — Когитаторы выводили перевод на ретинальный канал параллельно речи женщины. — Мы боялись другие кланы сделать их подношением и получить расположение ангелов. — Старуха с любовью посмотрела на сидящую рядом молодую девушку. — Это хорошо они вернулись домой. — Жрица встретилась с Думой своим подозрительно ясным взглядом. — Шаман говорит, с самого начала времени ангелы никогда не отвергают подношения и приходить к племенам только за ними. Зачем ангелы явиться сейчас?

Дума усмехнулся, изумлённый прямотой женщины. Это было освежающе.

— Капитул вернулся из великих битв в небесах, — сказал он, осторожно подбирая каждое слово. Его раздражало потворство дикарями, но ему нужно было выражаться понятным для кретацийцев языком. — Мы собрали множество трофеев с ужасных существ и заработали много славы в глазах Императора. Теперь мы хоти восстановить наши узы с Кретацией и её народом.

Переводивший Мика говорил на кретацийском языке с сильным акцентом обитателя терранского подулья, а смертные растерянно моргали, озадаченные необычным произношением. Женщина медленно кивнула, но во взгляде жрицы присутствовала всё та же подозрительность, и сородичи старухи разделяли её реакцию. Когда несколько человек начали перешёптываться друг с другом, Дума позволил их словам свободно влиться в его уши, безучастно изучая перевод. В разговорах не было ничего интересного, поэтому он сразу же выкинул их из головы.

— Железные птицы ангелов улететь из каменного храма, великий исход много лето назад, — сказал другой старец со множеством шрамов на тёмной коже и иссохшей рукой. Дума удивился, как такой вообще смог выжить, не говоря уже о том, чтобы занять высокое положение в клане. — После мы видеть мало железных птиц, мало ангелов. Мы думать они умереть в небесной войне, и здесь ангелы умирать тоже.

— Как видите, — прорычал Анджело, — мы не мертвы.

Мика усмехнулся, но перевёл всё слово в слово, а Дума ощерился.

— И ангелы в храме тоже, — произнёс старец и поморщился от омерзения, в то время как шрамы на его лице натянулись. — Они требуют подношения, мясо и кровь. Много племён их рабы, они давать им силу для подношений. Племена потерять так много детей.

Дума наклонился вперёд и зашептал:

— Наши братья до сих пор в крепости-монастыре? — Капеллан чувствовал, как ярость внутри закипает всё сильнее каждый раз, как он выдыхает сквозь стиснутые зубы. Его сощуренные глаза превратились в щелки, а вероятность обмана начала бороться внутри Расчленителя с вероятностью правды. Вопросы сталкивались друг с другом как звенящие мечи, и Думы пытался отсортировать их. В голове у него пульсировали вены. — Это правда? Знайте, что если вы лжёте, то я убью вас прежде, чем успеете моргнуть.

Мика перевёл, и вожди закивали со страхом в глазах.

Из горла капеллана вырвался влажный рык.

— Вы отведёте нас к ним?

Вожди переглянулись, и Дума увидел ответ в их испуге за считанные секунды до того, как женщина со шрамами покачала головой и одарила Расчленителя скорбной улыбкой. Она была одной из немногих, кто не выказывал страха, когда ретинальный дисплей отобразил её ответ. Казалось, будто даже когитатор доспеха выводил слово нерешительно и робко. Точно так же, как его пробулькала смертная.

— Нет.

Сдержав зародившийся в горле рёв, Дума сжал кулаки с гневным жужжанием сервоприводов и представил, как украшавшие его костяшки ухмыляющиеся черепа забрызгиваются свежей кровью. Это всё, что мог сделать капеллан, чтобы не разорвать дикарей на части.

— Почему? — прорычал он, с трудом разжимая кулаки.

— Буря света ангелов отвергать вас, — ответил старик. — Мы видеть, как видеть тех, кто отвергаться светом ангелов. Они не знать вас. Племена не знать вас. Мы не вести вас к храму ангелов.

В этот момент заговорила женщина.

— Доказать, что вы настоящие ангелы Кретации, — слегка дрожащим голосом сказала она.

Дума схватил их обоих за горло, а внезапный рык сочленений брони и сервоприводов заглушили вопли людей. Вскочившие на ноги Анджело с Микой быстро разубедили других вождей совершить какую-нибудь глупость. То же самое сделали и воины сержантов, чья колоссальная физическая мощь устрашила кретацийцев. Тишина опустилась на пещеру подобно туману, в воздухе же стояла сильная и едкая вонь страха.

— Вы смеете отвергать нас? — От гнева Дума сжал челюсти, и говорить ему приходилось сквозь стиснутые зубы. Тяжело выдыхая, он начал снимать охватившее мышцы напряжение. Ему было всё сложнее скрывать обитающую внутри Ярость – эту обжигающую крупицу чистоты Великого Ангела в его последние часы жизни. — Разве вы не видите символ на наших наплечниках?

В свете костров блеснуло пилообразное зазубренное лезвие капитула.

— Мы – полноправные владыки этого мира, — прогрохотал Дума, крепко сжимая шеи кретацийцев. У смертных тихо трещали жилы, а сами они дышали неровно и с трудом. Кто-то из дикарей выругался, после чего раздался влажный резкий звук, с которым болт разорвал плоть. — Либо вы подчинитесь, либо умрёте.

Это было невероятно, но женщина натянуто улыбнулась, обнажив чернеющие жёлтые зубы, из-за чего капеллан чуть не прикончил её.

— Одна проверка. Доказать, что вы настоящие ангелы Кретации. Сделайте это, мы принять вас, — прочитал капеллан перевод с трудом выдавленных смертной слов.

— Мы вам не подчиняемся, — рявкнул Дума. Внутри него желание наказать дикарку за столь оскорбительное требование боролось с необходимостью добраться до крепости-монастыря, где их ждали реликвии и столь желанные ответы на вопросы. Сквозь сжатые зубы Расчленителя вырвался медвежий рык. — Мы – сыны Сангвиния, его облечённая в плоть святая ярость. Ты не отвергнешь нас, человек.

— Но вы отвергаться. Пройти проверку. Доказать, что вы истинные ангелы Кретации.

— Убей её, брат-капеллан, — прорычал Анджело. В воздухе висело напряжение, и Дума чувствовал, как вены обжигает адреналиновое предвкушение битвы. — Их нужно научить послушанию.

Женщина улыбнулась ещё шире, хотя сосуды в глазах смертной полопались. Думая лишь о том, как бы раздавить ей глотку, капеллан начал сжимать пальцы под жалобный вой сервоприводов, но дикарку это никак не встревожило. Она ухмылялась, демонстрируя, что нервы у неё крепче стали.

— Ты выбирать убить нас. Но никогда не вернуться в храм.

Рыкнув, Дума отпустил женщину.

— Что нам нужно сделать? — спросил он, отрывисто вставляя слова между резкими выдохами.

От необходимости разговаривать с дикарями внутри него вспыхнула досада, а протесты своих братьев капеллан предвосхитил, взглянув на воинов сквозь убийственно-красные линзы. Если они хотели добиться успеха, выбор у них был невелик.

— На севере здесь охотится зверь. Убил много охотников. Ангелы убивать его, и племя следует.

— Теперь ты хочешь, чтобы мы играли в охоту на чудовищ? — фыркнул Анджело. — Согласно легендам, именно так поступили первые ангелы, — нахмурившись ответил Дума. Он прекрасно знал, к какому преданию отсылало требование женщины. — Багровый Владыка убил ракторикса и укрепил связь ангелов с племенами.

— Неважно, что тогда сделал Амит, — зарычал Анджело, крепко сжимавший рукоять клинка. – Мы – повелители этого мира, и наша воля – их долг. Если они добровольно не выполнят обещание, данное ими нашим предкам, мы заставим их.

— Не тебе решать, сержант, — произнёс капеллан. Его сердце и слова были полны желчи. Он жестом приказал Расчленителям встать, и те неохотно подчинились, хрипло сыпя проклятиями. — Решение принимать мне и только мне.

Ненавидя себя за своё решение, Дума повернулся к смертным.

— Где нам найти этого… «зверя»?

Взять след зверя оказалось легко даже без помощи кретацийцев.

Дума шагал сквозь тени от сгорбленных и изломанных деревьев, чьи расколотые стволы и расщеплённые сучки стали полыми внутри и почернели из-за свирепствующей болезни. На тушах гигантских созданий, оставленных зверем гнить, пировали раздувшиеся трупные мухи и паразиты, определить вид которых было уже сложнее. Сабатонами капеллан давил окостеневшие оболочки и измельчённые разорванные останки вредителей, хрустя сухой корой и расколотыми камнями. В воздухе стоял аромат пахнувшей как ржавое железо крови, смешанный с запахами токсинов и разлагающейся органики, что превратилась в вязкую кашицу под воздействием твёрдых как сталь мышц и сухожилий. Подойдя к трупу ближайшего существа, Анджело присел рядом со смертельной раной.

— Мы явно недалеко, — произнёс сержант. — Резню устроили недавно.

Капеллан кивнул, изучая тела. Следов того, что кто-то кормился ими, почти не было, а свидетельств борьбы животных и того меньше, лишь рваные разрывы в животах с плотными брюшными мышцами и глотках, через которые вывалились потроха и вытекла кровь. Дума замер, когда распознал в запахе высохшей крови под сабатонами нотку побогаче. Его братья принюхались, и он понял – те тоже это ощутили. Расчленители переглянулись. В каждом их движении отчетливо угадывалось беспокойство.

— Нужно двигаться дальше и убить зверя.

— Нам следует сжечь лес, — сказал головорез по имени Космос. — Ни одной твари не пережить воздействия магма-снарядов. С этой глупой затеей можно покончить за считанные секунды, лорд.

В трещащем воксе раздалось согласное ворчание. Хоть на первый взгляд идея и казалась здравой, использование подобных боеприпасов породило бы интенсивную радиацию, от которой геном кретацийцев мог мутировать. Одно лишь это почти заставило Думу согласиться с предложением Космоса, но, как бы капеллану не хотелось, он не мог пойти на такой поступок, ибо тот шёл вразрез с их миссией на проклятом мире.

— Устал от своей жизни, Космос? — с натянутой улыбкой спросил Дума. — Или знаменитые навыки выслеживания головорезов – не более чем сказки Экклезиархии?

— С каких пор вы принимаете указания от смертных, капеллан?

Многие боевые братья усмехнулись, в их голосах отчётливо слышалось презрение. Они, как и Космос, относились к охоте несерьезно. Да и сам Дума тоже, если говорить честно. Охота являлась унизительным и недостойным отвлечение от их настоящих целей, и, тем не менее, она была необходима, так как даровала им шанс вновь связать племена с капитулом и открывала наилучший способ попасть в крепость-монастырь.

— Я принимаю указания только от Сета и Апполлуса, брат. Они приказали мне вернуть мир капитулу, обезопасить здесь наше наследие и возобновить набор рекрутов. Если ради этого мы должны убить для племён зверя, я научусь охотиться как дикари.

— Как скажете, капеллан. Не стану мешать вам подражать свирепому владыке. Нечасто нам выпадает возможность пройти по стопам Амита.

Космодесантники вновь рассмеялись, после чего воцарилась оглушительная тишина.

Дума проигнорировал насмешку и повёл Расчленителей вперёд. Следы резни в виде засохшей крови и последствий случайных вспышек гипернасилия вели их по длинному и извилистому пути сквозь джунгли прямо к подножию одинокой горы, куда поднималась узкая тропинка, по которой с лёгкостью мог пройти лишь смертный. Чем дальше пробирался по ней капеллан, тем сильнее становился медный запах витэ. Думе приходилось прижиматься к склону горы, а в его хватке раскалённая скала трескалась и крошилась, отчего чёрные перчатки исходили дымом. Вскоре тропа закончилась обрывом с озером бурлящей лавы внизу.

Вздохнув, капеллан внимательно изучил скалу над собой.

Он поднял руки и принялся подтягивать себя вверх по склону, ведомый инстинктом и запахом крови. Глухой скрежет трущегося об камень керамита дал ему понять, что отделение Анджело тоже начало подъём. Когда кусок скалы под его ногой обвалился, Дума крепче сжал пальцы и продолжил забираться на гору. С набором высоты капеллана стал стегать обжигающий ветер, от чьего жара чёрно-костяной лак шёл пузырями. Он увернулся от обрушивающейся породы, держась одной рукой, хотя из-за торчащего силового ранца, по которому били камни, Дума рисковал сорваться. Падающий булыжник врезался в одного из головорезов, и тот рухнул вниз без единого звука.

Руна воина на ретинальном канале Думы мигнула и погасла. Изломанное тело головореза лежало на дне долины.

Капеллан нашёл опору для ног и продолжил восхождение, в то время как выжившие головорезы поднимались сразу за ним. Сквозь свист ветра он услышал карканье пернатых созданий, после чего рассмотрел вдалеке силуэты четырёхкрылых зверей, которых видел при первом спуске. Рассеянные стаи подлетели ближе, и воздух наполнили грубые визги. К зверям устремились реагирующие на массу болты, звуки разрываемой плоти смешались с грохотом тяжёлых болт-пистолетов. Тем не менее, обстрел не остановил приближение летающих тварей, так что создания спикировали к Расчленителям с поблескивающими в тусклом свете клювами и когтями.

— Взбирайтесь, капеллан, — проревел Анджело. — Отделение, закрепиться и открыть огонь.

Дума возобновил подъём, а грохот стреляющих воинов Мики дополнился резким треском тяжёлых болт-пистолетов головорезов. На кровь и доспехи капеллана брызнула кровь, чей опьяняющий запах ударил ему в ноздри. Рот космодесантника наполнился слюной. Вдруг в воксе раздался полный боли крик, и ещё одна сигнум-руна стала серой. С тяжёлым сердцем Дума увидел, что это был Анджело. Бросив взгляд вниз, капеллан заметил, как тело сержанта треплют два зверя, хотя попадания болтов разрывали их крылья.

Дума продолжил подниматься, от всей души проклиная мир капитула.

Когда капеллан добрался до вершины, звуки битвы померкли. На склоне горы он заметил небольшую пещеру, земля вокруг которой была усеяна обгрызенными костями без единого клочка мяса. Дума вошёл в пещеру, следуя за богатой ноткой, почуянной им ещё возле трупов внизу. Расчленитель целился во тьму из пистолета, а его авточувствам удавалось просканировать пространство лишь на несколько метров вперёд. Свет от потрескивающего крозиуса порождал на стенах пещеры изломанные тени, где виднелись глубокие следы когтей с торчащими осколками чёрного керамита.

До слуха Думы донеслось негромкое рычание зверя, после чего капеллан наткнулся на кормящееся создание, окружённое скелетами убитых им людей и небольших животных. Сгорбившееся существо сидело над толстым куском мяса и рвало его удлинёнными, острыми как иглы клыками. Обломки чёрного керамита цеплялись к мускулистому телу, что от жажды крови покрылось вздутыми венами и приобрело светло-вишнёвый окрас. На грязной коже виднелись бледные пересекающиеся шрамы – наследие многих лет убийств, а на плече и поясе капеллан заметил символы капитула.

Расчленитель со звериным рёвом бросился на Думу.

Капеллан подался назад, избегая удара сверху, которым можно было забивать сваи. На него явно напал Расчленитель, ибо Дума видел в выражении лица противника черты Ангела и ощущал искажённую Яростью чистоту геносемени. Плоть и треснувшие бронепластины пятнала кровь. Капеллан принялся блокировать и уворачиваться от следующих ударов, хотя один попал ему в наплечник и вывел из равновесия, после чего он взял боевой клинок обратным хватом.

Орудуя клинком и крозиусом, Дума пытался свалить зверя.

Он бил по коленям и локтям, а каждое попадание сопровождалось брызгами смазки и снопами искр из повреждённых фибромышц и сервоприводов. Расчленитель выл и ревел, его глаза были красными из-за лопнувших сосудов, от зубов же тянулись ниточки слюны, попадавшей на доспехи капеллана. Дума отводил стремительные яростные удары, способные расколоть шлем вместе с черепом. Нескольким удалось пробить его защиту, когда он сам атаковал брата, отчего керамит брони покрылся трещинами и деформировался. С каждым таким попаданием боль пела внутри капеллана новую песнь. Вывод технической информации на ретинальный канал Думы превратился в пеструю демонстрацию секций доспехов, окрашенных в оранжевый и красный.

Дума старался контролировать свою ярость, продолжая обмениваться ударами с падшим Расчленителем, а в черепе у него гремела кровь. Безумные завывания воина смешивались с рёвом скованного в душе капеллана зверя. Дума парировал направленные в горло и грудь удары, в то время как сам он мог совершать лишь быстрые контрвыпады. Пот стекал по лбу и покрывал солёную изморозь вокруг шейного затвора, сквозь сжатые зубы вырывалось дыхание с медным запахом. Перворождённым редко когда удавалось одолеть космодесантников-примарис в бою, но, если дрался раб Ярости, чаша весов склонялась в его пользу. Внезапно, непрерывно атакующий воин открылся, и Дума вонзил клинок в основное сердце Расчленителя.

Тот взревел. Прямым ударом кулака справа капеллан раздробил его скулу со звуком трущихся друг об друга костей, после чего впечатал крозиус в подбородок. Голова падшего Расчленителя дёрнулась назад с такой силой, что будь это смертный, она улетела бы на сотни метров. Достав пистолет, Дума прицелился в окровавленный лоб противника. Зарычавший воин попытался встать, и капеллан услышал глухой скрип сломанных костей. В глазах безумца он не видел ни страха, ни какого-либо намека на присутствие человеческой души. Один лишь гнев.

— Познай покой рядом с Великим Ангелом, брат.

Пистолет рявкнул, и дёргающийся воин замер.

Как он забрался так далеко от крепости-монастыря? Что заставило его уйти оттуда? Привлёк ли воина запах крови и насилия? Или же нечто другое?

Вопросы. Как и всегда, вопросы без ответов.

Вытащив нож, Дума на мгновение задумался о том, чтобы вскрыть череп легионера и попробовать его мозг. Один укус, и он получит воспоминания воина от момента пробуждения до самой смерти. Процесс вызывал беспокойство даже у знакомых с ним, но капеллан мешкал не из-за этого. Хоть так Дума смог бы тут же получить ответы, он прекрасно знал истории о тех, кто пробовал серое вещество жертв Ярости, а затем впадал в безумие.

Посмотрев на медленно остывающий труп, он убрал клинок.

Эти жуткие трапезы проводились в древнем прошлом, когда сыны Сангвиния были Несмертными, а не Ангелами IX легиона. Данные примарху клятвы запрещали подобные вещи за исключением случаев величайшей нужды. Капеллан встал и закрыл глаза брата с мягкостью, которая никак не вязалась с его обликом.

Подняв тело Расчленителя, Дума зашагал навстречу дневному свету.

Глава двадцатая

Барахиэль пересматривал испещрённую помехами вид-съемку последних мгновений звёздной крепости.

Из-за особенностей релятивистской физики момент фактической смерти станции отделяли от значения временного штампа несколько долгих минут, но эти несостыковки не имели особого значения. Крепость всё равно была мертва. Из её плазменных двигателей вырывались распускающиеся языки термоядерного пламени, а в открытых орудийных портах и на ангарных палубах виднелись мерцающие огни. Осколки разбитых вдребезги окон из бронестекла вылетели наружу и на мгновение в чистом белом свете звёзд блеснули подобно алмазам, после чего их тоже поглотило инферно. Прошли минуты. Пламя добралось до самых высоких башен, и затем станция исчезла в плазменном огненном шаре, что по яркости не уступал рождению солнца.

Барахиэль сложил плекспланшет и вернул устройство в контейнер. Его братья, занимавшие левое десантное отделение «Владыки», молчали, ибо они вместе с апотекарием смотрели на то, как сгорает звёздная крепость. Барахиэль знал, что некоторые выражали так свою скорбь и гнев от того, что им пришлось ослабить оборону своего приёмного родного мира. Он сожалел о разрушении станции, хотя и осознавал необходимость таких действий, ведь пустившая в её железных костях порча было достаточно сильной, чтобы затронуть даже самых преданных или лоботомированных членов экипажа. Апотекарий погнал эти мысли прочь из головы.

Капитул мог восстановить станцию. И он восстановит. Звёздную крепость заменят новой, такой же мощной, а Расчленители вновь станут сильными. Они оставят позади тот позор, который преследовал их в последние столетия, с сравняются в славе с Нассиром Амитом и самими Кровавыми Ангелами.

Кретация больше никогда не будет уязвимой.

Он с облегчением вернулся на борт «Кретацийского судьи» и теперь бродил по его коридорам. Слабо улыбаясь, Барахиэль дышал рециркулируемым воздухом, а сервочереп апотекария вновь подпрыгивал на плече космодесантника словно ведьминский фамилиар. Едва слышимый щебет устройства просачивался сквозь вокс-бусину, имплантировнную в левое ухо Расчленителя, и разум последнего пассивно прослушивал читаемые сухим тоном отрывки на предмет полезной информации. На поклоны сервов реклюзиама и медикэ-трэллов он не реагировал. Ни один из услышанных до этого момента отчётов ничем ему не помог, однако Барахиэль не отчаивался. Спасение ждало апотекария на поверхности мира, который вращался у него под ногами. Любое сопротивление и безумие ничего не значили, они были лишь очередными кочками на уже и так неровной дороге. Неважно, как это называть – судьбой, предназначением или безрассудством. Разница была невелика, а уж для Барахиэля и подавно.

Мир его не отвергнет.

Вновь подумав о Кретации и о том, что в грядущие часы он взойдёт на борт «Владыки», который доставит апотекария на поверхность планеты, Барахиэль улыбнулся ещё шире. Авангард устроил для остальных сил роты безопасную посадочную зону, а Дума отдал приказ высаживаться. Это знание помогало апотекарию успокоиться. Сжимаемый им бронированной руке планшет издал звуковой сигнал, который вонзился в ухо космодесантника подобно ножу и напомнил ему о не раз доходивших до него слухах о том, что он больше ученый, чем воин. Больше Ультрадесантник, нежели Расчленитель. Барахиэль выкинул эту мысль из головы до того, как успел её развить, но вечно кипевший под кожей гнев всё равно всколыхнулся. Теперь он был ближе. Тёмное наследие его отца преследовало апотекария и скрежетало зубами прямо у него за спиной, пока Расчленитель ступал дорогой спасения.

Космодесантник сверился с инфопланшетом, игнорируя гулко разносящиеся в голове завывания.

Апотекарий пропустил папку с обобщёнными отчётами о различных проверках чистоты, которые прошли боевые братья по возращению со звёздной крепости. Их проведение заняло у него три дня, и ему пришлось дотошно изучить все спиральные тяжи воинов в поисках необычных отклонений, в то время как каждый медикэ-серв безостановочно помогал Барахиэлю, чтобы ускорить получение результатов и подтвердить чистоту Расчленителей. Пока апотекарий обследовал плоть, Пашар прочесывал разумы и души на предмет любых следов бунтарских мыслей и еретических симпатий, что указали бы на наличие порчи.

Барахиэлю пришлось подавить дрожь при воспоминании о грубом вторжении библиария в его собственную душу. После такого процесса апотекарий чувствовал себя опустошённым и осквернённым, словно ему вырезали разум лезвиями скальпелей, после чего обнажили каждую возникавшую и забытую мысль. За всю свою долгую жизнь он никогда не испытывал подобной боли, даже когда ножи Коула свежевали и разрезали его, превращая ребёнка в трансчеловеческое оружие. Память об этом осталась с ним навсегда.

Апотекарий открыл второй файл.

Аиша выполнила его приказ до последней буквы, прислав несколько подробных отчётов и обновлений в реальном времени, дополненных детализированными пиктами. Скрытое в этом жесте раздражение не прошло мимо Барахиэля, как не прошёл и тот факт, что она оказалась права насчёт более долгого периода адаптации Аднацио, чего не случилось бы, согласись он с её предложением. Живот космодесантника скрутило от стыда. Ему не следовало относиться к благополучию брата так пренебрежительно, хотя именно ради благополучия всех Расчленителей он предпочёл заняться исследованиями и продолжил заниматься ротой смерти, что вызывало у него отвращение. Наличие конфликтующих приоритетов требовало от Барахиэля идти на компромиссы, даже если потом о них приходилось сожалеть.

Апотекарий отмахнулся от всех этих мыслей и сосредоточился на текущем долге.

Проклятые вопили, а боль, причиняемая им существованием и единением с Сангвинием, одновременно и сближала их друг с другом, и обособляла. Столь насыщенные муками крики леденили кровь Барахиэля и отражались от стенок коридора, перемежаясь с лязгом бьющегося об железо керамита. В воздухе же стоял запах недавней смерти, которая исходила от облачённых в балахоны самоубийц, что лежали в лужах высохших телесных выделений или висели в петлях привязанных к балкам верёвок. Апотекарий не чувствовал по отношению к ним ни благодарности, ни симпатии. Эти жалкие твари были слабы, а слабость не стоила его внимания.

Он открыл первую камеру и вошёл внутрь с мрачной целеустремлённостью. В ней находился Тамаэль, окутанный густым непроницаемым мраком, но его местоположение выдавал надрывный звон кандалов на лодыжках, поясе и запястьях. В помещении пахло неприятной смесью пота и крови, а циркуляцию воздуха обеспечивали лишь узкие вентиляционные решётки. На покорёженной ударами палубе виднелись следы кислотной слюны. Лязгали цепи, жужжали сервоприводы доспехов.

Барахиэлю было плевать, что Дума придёт в ярость.

Проклятых следовало ограничивать и держать взаперти.

— Где он? — взревел Тамаэль, бросаясь вперёд. — Гор! Выходи! Встреться со мной лицом к лицу!

Отойдя в сторону, за пределы досягаемости воина роты смерти, апотекарий невольно удивился произошедшим с Тамаэлем изменениям. В этом закованном в цепи краснокожем чудовище почти ничего не осталось от его прежнего брата. От свирепствующего гнева вены проклятого вздулись, а плоть была разорвана и разъедена кислотной слюной. Обычные люди считали Адептус Астартес мифическими ангелами, но если бы они увидели хоть одного падшего, то вероятно, стали бы называть космодесантников демонами.

— Ответь мне, предатель, — прорычал Тамаэль, — где твой повелитель?

— Не здесь, — сказал Барахиэль, сверяясь с инфопланшетом.

Биопоказатели Тамаэля выглядели настолько близкими к норме, насколько это было возможно для воина роты смерти. Недуг искажал любые нормальные признаки, по которым апотекарий мог отслеживать состояние здоровья, из-за чего результаты обследований получались крайне противоречивыми. Два дня назад сердца Тамаэля едва не разрывались, а за день до того пульс едва регистрировался. Некоторые сочли бы его беспокойство напрасным, но проклятые оставались боевыми братьями апотекария, и долг последнего заключался в том, чтобы заботиться о них. Долг, который окончится только с гибелью самого Барахиэля в бою.

Расчленитель покинул камеру.

Следующим он проверил Ганибала, подмечая едва ощутимый запах серы в затхлом корабельном воздухе. Бывший лейтенант являлся полной противоположностью Тамаэля, так как он избил сам себя до почти полной потери сознания. Его нос и скулы превратились в почерневшие луковицы с сильно повреждёнными хрящами.

Вопли проклятых омывали Барахиэля, и звуки эти ничем не походили на те, которые должно издавать человеческое горло. Воздух на ударном крейсера полнился гулом работающих плазменных двигателей, вызывающим зуд в дёснах. Чем ближе апотекарий подходил к камере Люциферуса, тем сильнее становился запах серы. С тошнотворным ужасом он увидел стену из плоти, рассечённую ухмыляющимися пастями, что демонстрировали почерневшие от гнили зубы.

— Тойво, — передал Барахиэль по воксу, скребя своими золотыми пальцами вязкую поверхность. От касания плоть задрожала, а когда апотекарий отпрянул, зашипела кислотная слизь. К руке Расчленителя потянулся шершавый от нарывов язык, но космодесантник срубил его клинком под корень. — Порча пустила корни, двенадцать-алеф.

Ответ сержанта растворился в волне помех.

— Сержант, — сказал Барахиэль. — Повтори! Сержант!

Апотекарий услышал лишь ещё больше помех и обрывки невозможно далёких голосов.

Барахиэль зашагал вперёд, намереваясь поговорить с Тойво, когда вернётся на мостик. Его сабатоны лязгали о палубу, а сам он с ужасом наблюдал, как пласталь уступает место сомкнутым черепам, что принадлежали как людям, так и ксеносам. На их лбах были выжжены гнусные руны богов, причём выжжены тем же самым адским светом, который апотекарий видел в глазах Ка’Бандхи, Мадаила и его собственного брата в моменты предвидения. Хоры демонических голосов тараторили и смеялись, обещая жуткую смерть каждому, кого он любил. Сердце Барахиэля ухнуло вниз, кровь похолодела от страха. Апотекарий уже испытывал подобное прежде, во время Осады Нового Ринна.

— Нет, — промямлил Расчленитель и откинул голову назад, отчаянно вопя. В его воксе затрещали проклятья на древнебаальском и грубом хтонийском. — Не сейчас.

Он оглянулся по сторонам. Реальность вокруг него с шипением менялась, обращаясь узкими сходными трапами и далёкими залами, где воины в красных доспехах и броне цвета морской волны жестоко убивали друг друга болтерами и клинками, выказывая праведную ярость братьев, оказавшихся по разные стороны баррикад. Разум апотекария бунтовал и угрожал погрузиться в водоворот жгучей боли, которая бы стёрла идентичность космодесантника. Слова с трудом пробивались сквозь разбухший в горле узел гнева, образуя мантру, что удерживала Барахиэля в здравом уме и позволяла ему сосредоточиться.

— Я. Не. Сангвиний.

Сначала иллюзия задрожала, но потом усилилась, и теперь он видел лишь Аллею Славы и Скорби, где на оплавившемся от огня сусальном золоте больше нельзя было прочесть имён. Легионеры в чёрных терминаторских доспехах или в броне плохо сочетающихся зелёного и багрового цветов испускали последнее вздох, а их кровь пачкала золотые перчатки Барахиэля. В его ноздри бил приторный мускусный запах серы и испорченного мяса от порочного благовония, выворачивающего желудок. Нанесённое поверх октета богов Око Хоруса взирало на апотекария с поверхности блестящих янтарём, агатами и рубинами дверей стратегиума, подначивая того подойти.

— Я не Сангвиний, — раз за разом шептал он. — Я не Сангвиний.

В вокс-бусине затрещал знакомый голос, такой тихий и далёкий . — Тойво? — В груди апотекария расцвела надежда. — Тойво!

— Лорд Барахиэль. — Сержант звучал озабоченно, но для Барахиэля его голос был подобен копью, преподнесённому самим Великим Ангелом, дабы оттащить апотекария от пропасти Чёрной Ярости. — Прекратите ваше буйство, вы убиваете экипаж!

Реальность вернулась обратно с ясностью, от которой по спине Барахиэля пробежал холодок.

У его ног лежал смертный, чей труп выглядел как анатомическая схема с открытыми взгляду органами и венами. Из разорванного горла выходило хриплое дыхание, но отсутствие языка лишило смертного возможности сказать предсмертные слова. Жизнь тонкой красной струйкой вытекала из двух точечных проколов в яремной вене, а запах витэ уносил прочь гнусную порчу. Краем уха он слышал обрывки шёпотов, в ноздри же била мускусная вонь человеческого страха. Барахиэль чувствовал на себе взгляды палубных трэллов, представлял ужас людей и нездоровое очарование безумием, которое охватило их повелителя.

— Тойво. — Апотекарий с трудом произнёс имя сержанта покрытыми кровью губами. Он стыдился не только того, что поддался Ярости, но и испытанного им порочного наслаждения. Барахиэль хотел убивать, хотел высвободить гнев и утолить Жажду. В глазах вновь всё замерцало, и тогда паника, или то близкое к ней чувство, которое мог ощущать космодесантник, опустилась на него подобно савану.

— Нельзя больше ждать. Мы должны немедленно высадиться на Кретацию.

Во время спуска с «Судьи» Барахиэль восхищался видами Кретации. Сквозь густые джунгли прокладывали себе дорогу многокилометровой ширины притоки блестящих голубых океанов и озёр столь невозможно огромных, что на других мирах они могли бы считаться морями, а реки лавы превращали флору и фауну в пепел, закладывая фундамент новой жизни в оставляемой после себя смерти. Высокие горные гряды пронзали небеса вершинами из эбонитового камня, которые сверкали в тусклом свете, в долинах же росло множество деревьев и покоились скелеты исполинских чудовищ, обитавших в самой дикой глуши тёмных джунглей планеты.

Стаи четырёхкрылых ранодонов кружили вокруг пиков, разрывая друг друга в битвах за господство и право на спаривание, а самцы хватали птицеподобных зверей поменьше, чтобы сделать из них подношение самкам. Облепив «Владык» и корабли сопровождения, ранодоны принялись оставлять когтями и клювами толстые следы на керамитовой поверхности верхней и боковых частей корпуса. Пара соревнующихся друг с другом самцов разорвала надвое «Грозового ястреба», и машина рухнула вниз, после чего подкрыльные тяжёлые болтеры разорвали на куски нескольких тварей за их дерзость. Потребовалось ещё несколько убийств, чтобы ранодоны отступили.

Спустя несколько минут «Владыки» коснулись земли на месте сбора племён. Первым высадился апотекарий, за ним последовало отделение Адариэля и медикэ-трэллы Аиши. Рядом с последними двигалось два десятка генетически усиленных сервиторов, тащивших медикэ-оборудование Барахиэля. Трэллы носили громоздкие респираторы, которые при очищении воздуха выдавали череду резких щелчков и напоминавших скрипучий шёпот звуков, что были даже громче равномерного постукивания кибернетики сервиторов. Кретацийский воздух не убивал сразу, и человеческая жизнь смогла приспособиться к нему, однако он оставался достаточно токсичным, чтобы вызвать серьёзные проблемы с дыханием у тех, кто не родился на суровой поверхности мира.

— Поставить здесь, — велел Барахиэль, указывая в сторону переносимого бункера, спущенного на планету четырьмя другими «Владыками». Земля содрогнулась от удара, и ближайших членов кретацийских племён заляпало грязью. Самых любопытных воины отделений Кастиэля и Тумело бесцеремонно отодвинули в сторону. — Убедитесь, что генераторум работает, и начинайте проверки генетической чистоты.

— Сию секунду, мой повелитель, — сказала Аиша, и Барахиэль уловил в её голосе напряжённые нотки.

Отпустив помощника, он зашагал дальше.

Апотекарий подошёл к местному населению с изничтожителями Кастиэля по бокам. Некоторые люди наблюдали за их приближением с идиотскими выражениями ужаса и трепета на покрытых шрамами, но при этом детских лицах. Другие же, те, что по храбрее и с гибкими мускулистыми телами воинов и охотников, держали ладони на ручках топоров и рукоятках мечей. Столь нетактичный жест заставил Барахиэля усмехнуться. Смертные мало чем могли навредить ему или его воинам, однако мирная сторона души космодесантника, погребённая под годами ярости и дисциплины, ощутила раздражение от такого холодного приветствия. Они были Расчленителями, Ангелами Гнева и Сынами Кретации, однако у самой Кретации их возвращение не вызывало особой радости.

Здравый рассудок шептал ему, что это было вполне ожидаемо, в то время как другая часть разума тихо вещала о несправедливости и сулила возмездие. Его сердца забились быстрее, и теперь в груди стоял не рык псового, а рёв карнодона, руки же крепко сжали рукоять цепного клинка. Зрение Барахиэля затуманилось красным и окрасилось чёрным по краям. Эти предатели умрут вопя.

Затем он услышал барабанный бой, который асинхронно вторил его собственному сердцебиению.

Красная дымка рассеялась быстро, но вот тьма задержалась ещё ненадолго. Апотекарий заметил мужчин и женщин, бьющих по барабанам из шкур зверей выточенными бедренными костями, а их ритм напоминал тот, с которым человеческое сердце сокращалось бы после долгого периода интенсивных физических нагрузок. Ноздри наполняли идущие от кострищ запахи горящей древесины и жарящегося мяса, что предвещали скромное празднество. Одновременно звучали щелчки ударяющихся кубков из обожжённой глины, одобрительные восклицания и приносимые клятвы. Нейроглоттис Барахиэля разбил испиваемый людьми грубый опьяняющий напиток на составные части: умеренно токсичные ягоды, смешанные с родниковой водой, несколькими животными ядами и жидкими выделениями местных растений.

— Что они празднуют? — спросил Кастиэль с неприкрытым отвращением.

— Не знаю, — ответил апотекарий, наблюдая за схваткой двух кретацийцев против существа с переливающейся чешуёй и высоким красным гребешком, чей снабжённый множеством шипов хвост блестел от яда.

Гнев понуждал Барахиэля присоединиться к бою, но Расчленитель противился, дразня внутреннего зверя своим бездействием.

Первое убийство совершило создание, пронзив шипом грудь одного из бойцов – мужчины едва двадцати терранских лет от роду. Задёргавшись, тут рухнул на землю с сомкнутыми от оцепенения челюстями. Из его рта шла розовая пена. Животное бросилось вперёд и принялось срывать мясо с костей поверженного в урагане когтей и зубов, когда сверкающий в глазах существа неутолимый голод перевесил благоразумие и инстинкты. Холодные мурашки страха медленно поползли по спине Барахиэля словно ледник.

То же самое он видел в глазах воинов роты смерти.

И в своих собственных.

Зверь отошёл от трупа со свисающими с его зубов лоскутами плоти. Второй боец – гибкая и мускулистая темнокожая женщина – поднырнул под описавший широкую дугу хвост и вонзил копьё в глотку создания. На кретацийку пролилась кровь, и все участники пира зашлись одобрительными возгласами. Издав победный крик, она вырезала язык существа ножом из заточенной кости. На её поясе уже висела целая дюжина, свежих и окровавленных. Часть принадлежала животным. Остальные были человеческими.

— Нам не следует задерживаться, — произнёс Кастиэль. — Мы должны найти капеллана и двигаться дальше.

Барахиэль развернулся, окидывая взглядом ещё больше сцен схваток между людьми и зверьми. Чуть поодаль от пирующей толпы он заметил Дерона, чья силовая установка изрыгала чёрный дым. Свет костров освещал его переднюю наклонную броню и множество боевых почестей, украшавших саркофаг лепниной и вытравленных кислотой на усиленных керамитовых пластинах. Апотекарий начал проталкиваться через кретацийцев, а изничтожители следовали прямо за ним. В свечении плазменных катушек мелькавший в глазах людей страх становился только отчетливее, однако, несмотря на этот момент слабости, Расчленитель видел в них великую гордость и силу. Они были превосходными стойкими рекрутами, и хоть внешне кретацийцы выглядели дикарями, их внутренняя дисциплина позволяла им контролировать Ярость и обрушивать её на врагов капитула и Великого Ангела. Смотря на собравшихся воинов и охотников, Барахиэль чувствовал глубокое удовлетворение. Воистину Ангел улыбнулся своим сыновьям в тот день, когда Амит обнаружил этот мир.

— Приветствую, древний.

Он старался выглядеть беспристрастным.

— Апотекарий, — прогрохотал Дерон и повернулся к Барахиэлю с лязгом рычащего шасси. Его голос разогнал осмелившихся встать рядом с эмиссаром кретацийцев. Эвисцераторы же лениво рассекали воздух. — Приятно увидеть тебя живым после твоей несанкционированной операции.

Барахиэль усмехнулся.

— Мне не требовалось разрешение. Ты запретил мне спускаться на Кретацию до того, как её разведали, и не говорил, что под запрет подпадают звёздные крепости.

— Действительно.

В голосе дредноута апотекарий уловил нотки удивления.

— Что они празднуют?

Барахиэль окинул рукой толпу людей.

Дерон издал странный звук, напоминающий звук проворачивающихся шестерёнок, и апотекарий не мог сказать наверняка, был ли это смех или рык.

— Смерть вернула им жизнь и честь.

Загадочные слова заставили Барахиэля прищуриться.

— А Дума?

— Капеллан ждёт в центре вместе со старцами.

Повернувшись, апотекарий увидел Думу в огне.

Он стоял в кругу племенных старцев, которые неистово размахивали факелами рядом с потрескавшейся бронёй капеллана. Большая часть повреждений была поверхностной, однако на свету угадывался характерный блеск смазки. Дума не носил шлем, а на его лице застыло выражение подчёркнутой безучастности. Тем не менее, Барахиэль знал капеллана гораздо лучше многих. Кто-то другой мог не обратить внимание на сжатые губы или мелкие морщинки вокруг глаз, но апотекарий читал в них неудовольствие так же легко, как читал бы слова со страницы.

За Думой он рассмотрел семеро выживших из экспедиции на поверхность Кретации и испытал облегчение, заметив среди них Туриэля, чью щёку уродовал свежий шрам, тянувшийся от глазницы до нижней челюсти. Как и в случае с капелланом, доспехи воинов были повреждены в боях с представителями кретацийской фауны. Рваные разрывы покрывала корка высохшей крови, значит удары зверей добрались до плоти, а следовательно, не обошлось без литании повреждённых сервоприводов и порванных фибромышц. Ремонт и повторное освящение займут Хариэля на многие дни.

К стоявшим на коленях Расчленителям подошла хромая старуха. Сильный ветер трепал висевшие у неё на шее талисманы из кости и потемневшие от времени шкуры, которые, казалось, не давали развалиться слабому хрупкому телу. Ей помогали две женщины помоложе, и Барахиэль увидел выведенные на их коже узоры, что походили на узоры старухи. С символами кланов они не имели ничего общего. Апотекарий узнал эту касту, ибо много читал про её положение в структуре общества Кретации. Её представители формировали обособленный клан слабых псайкеров, не участвующих в войнах и распрях, однако они обладали властью развенчивать даже самых могучих вождей одним-единственным словом.

Древняя женщина погрузила руки в разделанные черепа, которые держали её ученицы, и намочила пальцы каким-то языческим веществом. Затем она обошла Расчленителей, скрюченными пальцами выводя на доспехах кретацийские руны с помощью костяной муки, вязких паст и пузырящейся жидкости. Вонь стояла невероятная, и Барахиэль сморщил нос от отвращения. Смешивающиеся запахи напоминали ему о зловонной порче на борту «Мстительного духа», а воспоминания о ней были такими живыми, словно он чуял её в момент смерти отца. Смрад ферментированной мочи и сырого прометия перемежался запахом гниющих листьев и обращённых в пепел трав. Апотекарий чувствовал кровь и желчь кретацийских чудовищ, жидкие выделения растений, сернистые соединения и мышьяк. Всё это накатывало на него волной вони как из выгребных ям улья.

Морщинки вокруг глаз говорили Барахиэлю о неприязни Думы к происходящему. Подёргивание губ могло быть рыком.

Апотекарий нахмурился ещё сильнее.

— Зачем ему шаман?

Лязганье плеч дредноута он принял за их пожимание.

— Ему? Незачем. На присутствии шаманов настояли племена, и ради союза он согласился на это.

— Согласился на что? Для чего ритуал?

— Для принятия.

— Через смерть ты доказал, что достоин, могучий ангел, — прокаркала старуха, оставляя на лбу капеллана кровавый отпечаток. Затем она вновь погрузила руку в кровь и оставила такой же над левым глазом. — С их кровью тебя принимает Кретация и её племена. — Оставив третий отпечаток на правом глазу Думы, пожилая женщина провела костяным ножом по ладони и предложила капеллану толику своей крови из вен. Расчленитель принял витэ, а в его глазах апотекарий увидел явный проблеск Жажды. — Поднимись же теперь как родич племён и новый сын Кретации. Встань, лорд Дума. Встань, Расчленитель, и будь одним из нас.

Барахиэль презрительно скривил губы. Его сердца налились внезапно возникшей яростью.