Под знаком Сатурна / Saturnine (роман)

Перевод в процессе: 2/17
Перевод произведения не окончен. В данный момент переведены 2 части из 17.

WARPFROG Гильдия Переводчиков Warhammer Под знаком Сатурна / Saturnine (роман)

Автор	Дэн Абнетт / Dan Abnett
Переводчик	Хелбрехт, Ulf Voss
Издательство	Black Library
Серия книг	Ересь Гора: Осада Терры / Horus Heresy: Siege of Terra
Предыдущая книга	Первая стена / The First Wall
Год издания	2020
Подписаться на обновления	Telegram-канал
Обсудить	Telegram-чат
Скачать	EPUB, FB2, MOBI
Поддержать проект

Содержание

Действующие лица

Предательское воинство магистра войны Гора Луперкаля

Фулгрим – Фениксиец, примарх III легиона

Пертурабо – Повелитель Железа, примарх IV легиона

Ангрон – Красный Ангел, примарх XII легиона

Мортарион – Бледный Король, примарх XIV легиона

Магнус Красный – Алый Король, примарх XV легиона

IV легион, Железные Воины

Изар Хрониат – лорд-капитан второй бронетанковой центурии

Ормон Гундар – кузнец войны, Стор-Безашх

Богдан Мортель – кузнец войны, Стор-Безашх

XVI легион, Сыны Гора

Кинор Аргонис – советник магистра войны Луперкаля

Морниваль

Эзекиль Абаддон – первый капитан

Гор Аксиманд – Маленький Гор, капитан, пятая рота

Тормагеддон

Фальк Кибре – Вдоводел, капитан, подразделение юстаэринских терминаторов

Лев Гошен – капитан 25-й роты

Тибальт Марр – капитан 18-й роты

Серак Лукаш – линейный капитан, пятая рота, отделение уничтожителей Гемора

Урран Гаук – линейный капитан подразделения юстаэринских терминаторов

Ксан Экоса – штурмовой капитан, отделение Хтонийских Налётчиков, 18-я рота

ДеРалл – линейный капитан, подразделение Катуланских Налётчиков

XII легион, Пожиратели Миров

Кхарн – капитан, восьмая штурмовая рота

Экелот – из Поглотителей

Кхадаг Иде – из VII Неистовых

Херхак – из Кэдере

Скальдер

Бри Борет – центурион

Хак Ману – центурион

Барбис Красный Мясник

Менкелен Пылающий Взор

Юрок – из Поглотителей

Уттара Кхон – из III Поглотителей

Сахвакар Сборщик

Дракаан

Ворзе

Малманов – из Кэдере

Марат Аттв

Кхат Кхадда из II Триариев

Ресулька Красные Клочья

Горет Сквернослов

Кисака Рука Войны – центурион

Махог Голод – из IV Разрушителей

Хаскор Кровавый Дым

Нартот – из II Триариев

Каракулл Белый Мясник

XV легион, Тысяча Сынов

Ариман – главный библиарий

III легион, Дети Императора

Эйдолон – лорд-чемпион

Вон Калда – советник Эйдолона

Лек Фодион – вексиллярий

Кине Милоссар

Нуно ДеДонна

Джаркон Дарол

Симмом

Зенеб Зенар

Джанвар Келл

Тёмные Механикум'

Айт-Ван-Таг – связанный единством военный представитель Эпты

Защитники Терры

Джагатай Хан – Боевой Ястреб Чогориса, примарх V легиона

Рогал Дорн – Преторианец Терры, примарх VII легиона

Сангвиний – Великий Ангел, примарх IX легиона

Малкадор Сигиллит – регент Империума

Когти Императора

Константин Вальдор – капитан-генерал легио Кустодес

Амон Тавромахиан – кустодий

Цутому – кустодий, префект-хранитель

Дженеция Кроле – страж-командующая Безмолвного Сестринства

Афона – Рапторская Гвардия, Безмолвное Сестринство

Офицеры и старшие командующие военного двора

Савл Ниборран – главный верховный солнечный генерал

Клемент Брон – милитант-полковник ауксилии

Сандрина Икаро – вторая госпожа Тактика Террестрия

Катарина Эльг – госпожа Тактика

Ниора Су-Кассен – Солнечный командный штаб, бывший адмирал флотов Юпитера

VII легион, Имперские Кулаки

Архам – магистр хускарлов

Диамантис – хускарл

Кадвалдер – хускарл

Ворст – ветеран-капитан

Камба-Диас – лорд-сенешаль Четвёртой сферы, магистр осады

Фафнир Ранн – лорд-сенешаль, капитан первой штурмовой группы

Фиск Гален – капитан 19-й тактической роты

Тархос – сержант, 19-я тактическая рота

Максим Тэйн – капитан, 22-я рота Образцовые

Сигизмунд – первый капитан, маршал Храмовников

Боэмонд – почтенный дредноут

Блёмель

Тейс Рёс

Мадий – капитан, магистр стены Оаниса

Каск – сержант, стенная стража

Леод Болдуин – прикомандированный к истребительной команде

Жерико – прикомандированный к истребительной команде

Матейн – специалист по тяжёлому оружию, прикомандированный к истребительной команде

Оронтис – специалист по тяжёлому оружию, прикомандированный к истребительной команде

V легион, Белые Шрамы

Шибан-хан – именуемый “Тахсир”

Наранбаатар

Херта Кал

Йетто – из Хараша

Цинь Фай – нойон-хан

IV легион, Кровавые Ангелы

Ралдорон – первый капитан, первый орден

Зефон – Вестник Скорби, капитан

Бел Сепат – капитан-паладин воинства Херувимов

Сател Аймери

Хорадал Фурио

Эмнон Люкс

Имперская армия (Эксцертус, Ауксилия и остальные)

Альдана Агата – маршал, Антиохские воины вечерни

Конас Барр – милитант-генерал, Киммерийский военный корпус

Альборн – конрой -капитан, Палатинская горта (командное подразделение префекта)

Бастиан Карло – полковник (33-й Пан-Пацифик аэромобильный)

Аль-Нид Назира – капитан, ауксилия

Мадс Тантан – капитан (16-я Арктическая горта)

Виллем Корди – (33-й Пан-Пацифик аэромобильный)

Джозеф Баако Понедельник – (18-й полк, Нордафриканская армия сопротивления)

Энни Карнет – (четвёртый Австралийский механизированный)

Сизар Филипэй – (гвардия улья Искья)

Джен Кодер – (22-й Кантиум горта)

Бейли Гроссер – (третий Гельветский)

Олли Пирс – (105-я горно-гренадёрская терция)

Паша Кавеньер – (11-й тяжёлый янычарский)

Лекс Торналь – (77-й Европа Макс)

Адель Жерико – (55-й Средне-Атлантический)

Оксана Пелл – (горта Бороград К)

Гетти Орхег (16-я Арктическая горта)

И другие

Орден Зиндерманна

Кирилл Зиндерманн – историк

Церис Гонн – историк

Гари Гарр – историк

Терайомас Канзе – историк

Лита Танг – историк

Динеш – историк

Мандип – историк

Служащий Адептус Механикус

Аркхан Лэнд – магос, техноархеолог

Избранные Малкадора

Гарвель Локен – Одинокий Волк

Хелиг Галлор – странствующий рыцарь

Эндрид Хаар – Рассечённая Гончая, чёрный щит

Натаниэль Гарро – странствующий рыцарь

В Чернокаменной

Васкаль Солар – ветеран ауксилии, надзиратель стражи

Эуфратия Киилер – бывший летописец

Эдик Аарак – заключённый

Базилио Фо – заключённый

Гейнс Барток – заключённый

Другие

Джон Грамматик – логокин

Эрда

Литу – её легионер

Нери – пилот, портовая гильдия

– Молодость Земли увяла, она исчезла, как счастливый сон. И каждый день теперь приближает нас к гибели, к пустыне...

– терранский поэт Вьяса, около 850.Ml

– О, сколько сил теперь почувствовал в себе я! На войско целое пошёл бы не робея. Сражаться! Пусть опять покинет меч ножны! Мне мало карликов, боги мне нужны!

– драматург Ростанд, около 900.М2

– Бессмертие для нас невозможно.

– Гораций, поэмы, точно не известно М1

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ИЗМЕРИТЬ АДА ГЛУБИНУ ЦЕПНЫМ МЕЧОМ ЛИШЬ МОЖНО

Повторение

Кто знает, о чём Он думает, или о чём Он когда-либо думал? Он следует, признался себе Кирилл Зиндерманн, когда поднялся на последнюю ступеньку, наш возлюбленный Император, Он следует неисповедимыми путями.

– Неисповедимыми, – произнёс он вслух, выдыхая слово, словно вздох. Ответом стало холодное эхо лестничного пролёта и стук дождя. Зиндерманн невероятно устал. Он проделал долгий путь; не только тысячу ступенек башни, но и по дороге к ней, дороге, которая когда-то казалось такой многообещающей, но привела его – привела их всех – к безжалостной катастрофе.

Кирилл Зиндерманн шёл рядом с историей, в момент самого акта её творения, и был назначен наблюдать и записывать это творение. Но история, своевольная и жестокая, никогда не ведёт туда, где её ждут. Этого нельзя было предвидеть. Зиндерманну не следовало забывать самый главный из профессиональных принципов – история обретает смысл только задним числом.

Знал ли Он? Возлюбленный Император? Читал ли он историю с последней страницы и понимал ли, каким будет конец книги? И если да, мог ли Он изменить слова? Мог ли Он предупредить нас? Пытался ли Он?

Знал ли Он с самого начала, своими неисповедимыми путями, что именно к этому всё и приведёт?

Сюда?

Зиндерманн открыл дверь и распахнул её. Холодный воздух ударил ему в лицо. Сад на крыше шипел от дождя. За ним серые облака спускались с верхних бастионов Санктум Империалис, затянутых тучами призрачных гор, которые сравняли с землёй, чтобы освободить место для цитадели. Когда-то это казалось чудом, великим подвигом человека – сгладить горный хребет, чтобы сделать его краеугольным камнем города-дворца. “Невозможно представить ничего более удивительного”, – написал кто-то в то время.

Уже давно возможно. С тех пор происходили и более великие чудеса, затмившие это: война за умиротворение небес; крестовый поход во имя уничтожения звероподобных рас; освобождение потерянного человечества; объединение космоса.

Откровение немыслимого ужаса. Предательство всего, что было.

И теперь это вернулось сюда. Горы разобрали, чтобы построить дворец, и из этого дворца выросла империя. Всё это рухнет, рухнет и дворец, расколются и скалы, которые расчистили, чтобы он вечно стоял на них, а вместе с ними и мир под этой скалой.

Зиндерманн побрёл вдоль садовой дорожки. Висячий сад, который официально назывался Нисходящая терраса, некогда представлял собой настоящий рай. Сейчас же клумбы выглядели заросшими и предоставленными сами себе, неухоженные корни раскололи каменные кадки и вазоны. Системы автоматического орошения и распыления пестицидов отключили для экономии электроэнергии. Сервиторов-ботаников уже давно перепрограммировали для работы в бункерах боеприпасов. Персонал сада призвали в осадные трудовые бригады или отправили на фронт. Другие сады Дворца, а их было много, перепрофилировали для выращивания пищи, но не Нисходящий. Самый высокий и изолированный, любимый сад Императора, который располагался недалеко от вершины старой Противосолонной башни. Его просто покинули. Возможно, Он, возлюбленный Император, надеялся, что однажды его снова откроют, садовники вернутся и драгоценные растения снова зацветут.

“Если это так, – подумал Зиндерманн, то надежда все ещё существует”.

Нисходящий сад не засох. Дождь барабанил по дорожкам, клумбам и парапетам, скапливался на неровных каменных плитах и лился из пустых горшков. Сад одичал, зарос сорняками, ползучими растениями и необрезанными саженцами. Вода капала с изогнутых и бесцветных бутонов химически изменённых цветов. Подобный символизм просто потрясал.

Это был даже не дождь, не естественный дождь. Весь Внутренний дворец, Санктум Империалис, который сам по себе являлся городом больше старого Константинополя, был закрыт внутри собственного купола пустотных щитов ещё до начала Секундуса. Щиты никогда не проектировали работать так долго. Весь воздух циркулировал в замкнутом цикле, перерабатывался и вдыхался триллион раз, а построенные под куполом искусственные метеосистемы порождали пятнистые облака, кислотные дожди и карманные бури, которые бурлили и тлели под потрескивавшими полями. Этот дождь состоял из переработанного пота, телесных жидкостей, мочи и крови.

Ему говорили, что за пределами внутренних пустотных щитов всё обстояло ещё хуже: токсичные смоги и бактериальные облака, искусственные или поднимавшиеся от горящих секторов и боевых фронтов; иссушающие огненные бури; пепельные метели; эпилептические конвульсии молний после орбитальных ударов; визжащие торнадо, вызванные сотрясением от непрерывных бомбардировок. Земля дрожала. Даже здесь он чувствовал постоянную дрожь.

Так было только здесь... только в обширной Дворцовой зоне, зоне Imperialis Terra, размером с континент. За её пределами раскинулся глобальный ад: систематическое опустошение родной планеты, сопутствующая катастрофа загрязнения, сейсмические толчки и радиоактивные осадки, которые порождало это монументально сфокусированное нападение. Ему говорили, что шлейф ядовитого пепла и дыма, поднимавшийся от Императорского дворца, затмил всю Европу и Паназиатские земли.

Ему говорили...

Ему не нужно было говорить. Он и сам это видел. Он видел достаточно. Он шагнул на парапет, дождь целовал его лицо, и он стоял над тысячеметровым обрывом до крыш Западных постоянных казарм.

Он видел раскинувшийся Санктум Империалис Палатин, громаду огромного города-дворца за ним, Внешний барбакан, великий дворец Магнификан, рухнувший и лежавший, словно ожидавшая смерти жертва. Он видел огромные ворота, шпили, гигантские очертания некогда величественных портов, линии стен, которые были построены так, чтобы никогда не пасть. И повсюду во всех направлениях протянулись кольца пожаров, чёрный дым от которых поднимался на сорок километров в небеса. И сквозь искажение концентрических пустотных щитов, размывавших воздух до мягкого фокуса, словно техническое масло на стекле, он видел вспышки и мерцание взрывов, пламя обширных и далёких огненных смертей, похожую на молнию длиной в несколько световых лет полосу энергетического оружия. Приглушенный гром экзистенциального коллапса грохотал вдали, замедляясь и смягчаясь пустотными щитами.

Ни следа солнца, только сумерки. Серый яд. Как поблёкшее зрение.

Это здесь. Где всё началось. Где всё закончится.

Зиндерманн смотрел вниз, в глубокую пропасть. Дождь проник ему под одежду и стекал из глаз вместо слез. Он видел, что носки его ботинок слегка выступают над каменным парапетом.

Он был летописцем, но ему нечего было больше сказать. Он был историком, но история умерла. Он обрёл веру – не просто интеллектуальную веру в наставление человечества Императором, но и нечто большее: истинную, сияющую веру, о которой он никогда и не мечтал. Он цеплялся за неё и какое-то время чувствовал себя благословенным, защищённым от набирающей силу тьмы. Он даже пытался поделиться этой верой.

Но тьма усилилась. Вой Нерождённых становился всё ближе. Его вера иссякла, не выдержала перед лицом пандемического ужаса, оказавшись такой же слабой, как и его философия и учёность. Он утратил цель. Прошлой ночью некоторые из его немногочисленных оставшихся друзей заявили, что ещё осталась какая-то история, о которой можно рассказать: будущее, которое, в свою очередь, породит новое будущее, которое захочет услышать и заслуживает услышать то, что произошло до его рождения. Стоя в Нисходящей террасе, Зиндерманн знал, что это не может быть правдой.

Другие, как юный Гари, столь прилежный и исполнительный, настаивали на том, что какая бы история не осталась, её предсмертные дни должны быть записаны.

– Смерть должна быть отмечена, – сказал он, – даже если никто не выживет, чтобы прочитать об этом.

Неправда, молодой человек. Ошибка. Да, оставалось несколько дней, недель или даже месяцев истории, но Кирилл Зиндерманн видел её с того места, где стоял. Он читал её в далёких подобным горам стенах чёрного дыма, что окружали их, в завесах неугасаемого пламени. История осталась, но это не та история, которую стоило записывать. Это была всего лишь литургия боли, мучений, увечий, жалкого разрушения. Ни один поэт никогда не описывал последние неконтролируемые судороги трупа, и все историки обладали достаточной благопристойностью, чтобы не акцентироваться на таких вещах. История, которую осталось написать, была ночным кошмаром демонов, мерзости, непристойности, и это нельзя записывать для человеческих глаз и ушей.

Даже если бы они и пытались, то не нашли бы слов. Никакие слова ни на одном человеческом языке не могли передать весь ужас этого конца.

– Я не буду говорить и записывать больше не буду, – сказал он им.

Сначала никто не ответил. Они все понимали, что он имел ввиду. Кирилл Зиндерманн не станет первой человеческой душой, которая отступит, завершит своё существование по собственной воле, чтобы не нести на плечах бремя оставшейся истории. Тысячи уже ушли, каждый выбирая свой собственный способ. Шагнуть с парапета в тысяче метров над Западными постоянными казармами...

– Не будьте трусом, – сказал наконец Церис. – Если вы не хотите рассказывать или записывать, идите в армию. Возьмите бронежилет и ружьё. Ступайте на стены, куда бы они вас не направили, и встретьте там свой конец. Не будьте мерзким трусом. Если вам не нужна ваша жизнь, пожертвуйте ей для других.

Это было обидно. Стыд довёл его до места сбора. В очереди, где воздух был наполнен рыданиями, прощаниями и запахом оружейного масла, он пришёл к выводу, что, откровенно говоря, был ужасным стрелком. Он потратит энергетические ячейки, которые другой может выстрелить во врага лучше него, использует оружие, которым другой может воспользоваться с большей эффективностью. Он будет есть пайки, которые могут наполнить другие желудки, дышать воздухом, который может наполнить другие лёгкие.

Он не был трусом. Он был истощителем ресурсов. Его сильная сторона была совсем в другом.

К тому же, думал он, я увидел уже достаточно. Я был там, в тот день... Я был там в самом начале. У искры – точки воспламенения. Прямо там. Я слишком много видел, и прожил слишком долго.

Пальцы ног свесились с парапета. Дождь хлестал по лицу, оставляя привкус хлорки и костной муки. Дыхание стало прерывистым.

Он медленно поднял и развёл трясущиеся руки, словно балансировавший на цирковом шаре акробат или готовившийся к первому полёту неоперившийся птенец.

– Я видел достаточно, – сказал Кирилл Зиндерманн дождю, воздуху и сорнякам. – Если Он знал, что история пожирает сама себя, почему Он не сказал нам? Наш возлюбленный Император. Если у Него был план, почему Он не поделился им? У Него же был план, так ведь? О чём Он думал?

– Вы ко мне обращаетесь?

Зиндерманн вздрогнул. Он чуть не соскользнул с мокрого выступа. Он наклонился, опёрся рукой о влажный камень и оглянулся.

– Кто здесь? – спросил он дрогнувшим голосом.

– Я думал, что я здесь один. Вы обращались ко мне?

Зиндерманн начал спускаться. Неожиданно падение испугало его. Он вцепился в парапет, чтобы не упасть.

Какая-то фигура раздвинула мокрые лианы и спутанные ветви и шагнула на дорожку. Ткань её мантии была украшена каплями дождя, словно драгоценными камнями.

– Зиндерманн? Какого чёрта вы тут делаете?

– М…милорд, я прихожу сюда время от времени.

Рогал Дорн, в несколько раз крупнее с Зиндерманна, взял его за руку и снял с парапета, как маленького ребёнка. Он поставил его на землю.

– Вы собирались прыгнуть? – спросил Дорн. Его голос, шёпот, напоминал рокот океана, бормотавшего во сне свои тайны.

– Н.. нет. Нет. Милорд. Я пришёл взглянуть на пейзаж. Это..., пожалуй, самая лучшая точка обзора. Так высоко... Я пришёл наблюдать и получить более широкую перспективу.

Дорн нахмурился и кивнул. Мощная фигура Преторианца была без доспехов: в жёлтой шерстяной тунике, старом, отороченном мехом одеянии его покойного отца, и сером плаще с капюшоном.

– Вы... Вы тоже поэтому здесь? – спросил Зиндерманн. Он смахнул капли дождя со лба.

– Нет.

– Прошу прощения. Я оставлю вас…

– Зиндерманн, вы собирались прыгнуть?

Зиндерманн посмотрел гиганту в глаза. Никакой лжи не было там места.

– Нет, – сказал он. – Нет, я не думаю, что смог бы, после всего.

Дорн хмыкнул.

– Бояться это нормально, – сказал он.

– А вы боитесь?

Дорн замолчал. Дождь стекал по его вискам. Похоже, он действительно обдумывал вопрос, о котором Зиндерманн пожалел сразу же, как только задал его.

– Это непозволительная для меня роскошь, – наконец ответил он.

– Вы хотите уметь бояться?

– Я не знаю. Я не… – Дорн пытался подобрать слова. – Не знаю, на что это похоже. На что это похоже?

– На что... – Зиндерманн пожал плечами. – Как вы себя чувствуете?

– Я чувствую... боль в горле? Пульсирующее воспаление моего разума. Я чувствую предел своих возможностей, и всё же я должен дать больше. И я не знаю, что из этого выйдет.

– Тогда, я думаю, если позволите мне дерзость произнести это, вы чувствуете страх.

Глаза Дорна немного расширились. Он посмотрел вдаль.

– В самом деле? Вы очень смелый человек раз сказали мне это, Зиндерманн.

– Согласен, – произнёс Зиндерманн. – Прошу прощения. Тридцать секунд назад я собирался спрыгнуть с парапета, так что сказать правду лорду-примарху выглядит не таким пугающим, как могло быть раньше... Вообще-то, это неправда. Теперь я думаю об этом. Проклятье, оскорбить вас... более тревожно, чем перспектива собственной смерти. Не могу поверить, что я это сделал.

– Не извиняйтесь, – сказал Дорн. – Страх... Так вот каков он на вкус. Так, так.

– Чего вы боитесь? – спросил Зиндерманн.

Дорн посмотрел на него и нахмурился, словно не понял.

– Чего вы боитесь? – повторил Зиндерманн. – Чего вы на самом деле боитесь?

– Слишком многого, – просто сказал Дорн. – Всего. В данный момент я просто боюсь мысли, что, в конце концов, могу познать страх. – Он замолчал, а потом словно спохватившись добавил. – Ради Трона, не говорите Робауту.

– Не скажу, милорд.

– Хорошо.

– Вы сами скажете ему.

Дорн посмотрел на Зиндерманна.

– Думаете, мне представится такая возможность? – спросил он. – Необычный оптимизм для человека, который только что собирался покончить с жизнью.

– Ещё одно доказательство, лорд, что я пришёл сюда, чтобы насладиться видом, – ответил Зиндерманн. – Неужели мой оптимизм неуместен? Ваш брат уже близко? Мы знаем?

– Мы не знаем. Я не знаю, успеет ли Жиллиман или Лев или любой другой верный бастард добраться сюда вовремя.

Они замолчали. Вокруг них моросил дождь.

– Что вы здесь делаете, лорд? – спросил Зиндерманн. – Простите, но разве вы не должны руководить обороной? На вашем посту скопились данные...

– Да, – сказал Дорн. – Семьдесят восемь часов подряд, последнее дежурство, штаб Бхаб, наблюдение за тысячью непрерывных трансляций, осуществление действий и противодействий. Я… – он откашлялся, – я обнаружил, итератор, что пока атака идёт без изменений, порой полезно отстраниться. Один час здесь, или в оазисе Квоканг, чтобы очистить мысли. Заново увидеть то, что я уже видел. Это всё здесь...

Он постучал себя по лбу.

– Данные. Эйдетическая память. Я обдумываю и анализирую их также хорошо, как и любого когитатор стратегиума. Возможно, даже лучше. Мне приходят в голову новые схемы, новые микростратегии. Я делаю шаг назад, чтобы ещё раз всё обдумать и собраться с мыслями. И по возможности я стараюсь думать, как мой противник. Как бастард Повелитель Железа, Пертурабо. Я изучаю логику его ходов. И всё же истина никогда ещё не была так далеко.

Он показал Зиндерманну подключённый к ноосфере инфопланшет, спрятанный в кармане его мантии.

– Простите, что побеспокоил вас, лорд.

– Пустяки. Перерыв или прерывание – полезный инструмент для того, чтобы взглянуть на вещи по-новому. Ясность через прерывание. Можно стать слишком зашоренным. Как в схватке на клинках. Развивается ритм, шаблонность, гипнотизм. Ты выигрываешь, нарушая шаблонность.

– Тогда рад служить, – сказал Зиндерманн. – И рад, что вы не собираетесь воспользоваться тем же способом бегства, который привёл сюда меня.

Дорн внимательно посмотрел на него.

– Я извиняюсь и за это предположение, – сказал Зиндерманн.

Дорн взглянул на парапет:

– Тысяча метров до крыши Западных казарм. Не думал, что такое возможно.

– Что возможно?

– Я об одном из своих братьев.

– Ах, – сказал Зиндерманн.

– Это было немыслимо, – тихо произнёс Дорн. – Мы думали... Мы верили, что нас нельзя убить, пока Манус не погиб. Но это уже просто история.

Они смотрели на пылающий горизонт.

– Вы отказались от истории? – спросил Дорн.

– Вы слышали эту часть? – смущённо ответил Зиндерманн.

– Что история пожирает сама себя? Да.

– Орден Летописцев давно распущен по указу Совета. Его цель перестала существовать. Формальных программ больше нет. Поздний великий проект покойного Соломона Фосса заброшен. Больше не нужно никакого просвещения и никаких итераторов для того, чтобы формулировать истину.

– Необходимо контролировать поток идей, – мягко сказал Преторианец. – Принципиально необходимо в качестве меры безопасности. Слово врага может быть ядовитым. Идея измены ядовита. Это заразно. Вы знаете, что это так.

– Полагаю, что знаю, – сказал Зиндерманн.

– Цензура мне отвратительна, – продолжил Дорн. – Она противоречит принципам общества, которое мы собирались построить. Великая Терра, я начинаю говорить так же возвышенно, как Жиллиман. Я считаю, Кирилл, я считаю… мы больше не строим его, и мы понятия не имели, как слова могут загрязнить всё, что нам дорого. Летописцы. Теисты. Идеи, к которым в лучшие времена мы могли бы, по крайней мере, отнестись с некоторой терпимостью. Я выступаю против всего, что представляет эта женщина, Киилер, но я бы отстаивал её право сказать это. В лучшие времена. Но слова и идеи стали опасными, Зиндерманн. Вы последний человек, которому я должен объяснять это.

– Я понимаю, да, – ответил Зиндерманн, пожав плечами. – И что вообще осталось сказать? Какие слова можно подобрать?

– Зиндерманн, – сказал Дорн. Он замолчал.

– Лорд?

– Найдите несколько.

– Несколько… чего?

– Несколько слов и людей, которые помогут вам их подобрать. Орден может и не существует, но я чувствую, что сейчас нам нужны летописцы. Больше, чем раньше, возможно, и неофициально, пожалуй. Я бы поддержал эту идею. Увидеть правду, сообщить о ней, записать её.

– Почему, лорд?

Дорн внимательно посмотрел на него.

– Историки трудятся над прошлым, но пишут для будущего. В этом их предназначение. Если я знаю, что историки продолжают работать, то это говорит мне, что будущее будет. Полагаю, что это укрепит мою решимость. Идея будущего, далёкого будущего, которое будет существовать и о котором хочется помнить. Это укрепит мою целеустремлённость и даст мне надежду. Если историки сдадутся, то мы признаем, что конец близко. Идите и делайте работу, которую когда-то поручил вам Император, и напомните мне, что какое-то будущее для нас всё ещё возможно.

– Сделаю, лорд, – сказал Зиндерманн. Он тяжело сглотнул и притворился, что дождь снова попал ему в глаза.

– Если мы победим здесь, – сказал Дорн, – это станет величайшим делом всей нашей жизни.

– Станет, – согласился Зиндерманн. – Да, станет. Потому что это, безусловно, величайший ад, который мы когда-либо знали. Я считаю Дворец твёрдым сердцем всего, и всё же куда бы ни пошёл, я чувствую, как он дрожит.

– Дрожит?

– До самого основания. Залы, стены... Знаете, я люблю прогуливаться. Каждый день, от рубежа к рубежу, внутри оборонительных сооружений и бастионов. Я чувствую вибрацию постоянной бомбардировки, поток сотрясающей мантию энергии, толчки землетрясений, последующие толчки. Я чувствую это повсюду.

– Мне сказали, что с тех пор, как всё это началось Дворец и земная кора под ним сдвинулись на восемь сантиметров к западу, – произнёс Дорн.

– Поразительно, – сказал Зиндерманн. – Итак. Вы видите? Дрожь повсюду. Я чувствую её здесь. У Асгардских врат восемь дней назад словно землетрясение началось во время того ионного обстрела. Створки тряслись. А вчера я прошёл по Сатурнианской стене. Даже там ощущалась дрожь под ногами, как если бы старые камни разбил паралич. Дрожь, лорд, распространялась на километры сквозь грязь из боевых зон вокруг порта.

Дорн кивнул. Затем он неподвижно застыл, его разум сосредоточился, анализируя, Зиндерманн был уверен, что за одну секунду он запоминал больше информации, чем Зиндерманн мог бы сохранить за год.

– Сатурнианская?

– Да, лорд.

Дорн повернулся:

– Я должен вернуться на свой пост. И вам следует поступить также. Спускайтесь, летописец. Делайте свою работу так, чтобы моя имела значение в будущем.

– Сделаю, лорд.

– Воспользуйтесь лестницей, пожалуйста.

Зиндерманн усмехнулся:

– Очень смешно, лорд.

– Смеяться над нашим тяжёлым положением и над собой, – сказал Рогал Дорн, – может быть, последнее, что мы можем сделать. Когда закончатся все боеприпасы, и мы истечём кровью, я посмотрю врагу в глаза и посмеюсь над его ужасным непониманием того, как всё должно быть.

– Я запишу это, лорд, – сказал Зиндерманн.

ОДИН

После падения врат

Начало

Давший клятву

В катастрофе боевых действий можно обрести связь крепче стали.

Виллем Корди (33-й Пан-Пацифик аэромобильный) и Джозеф Баако Понедельник (18-й полк, Нордафриканская армия сопротивления) обнаружили это примерно за сто дней. Они встретились шестого Секундуса, в толпе вокруг транспортных кораблей Эксцертус Империалис в Львиных вратах. Все устали и растерялись, тащили вещмешки и смотрели, разинув рты, на монументальный вид Дворца, который большинство видели разве что на пиктах. Офицеры без всякого видимого эффекта кричали, пытаясь выстроить войска в линию; на палубе сбора разметили мелом специальные площадки с сокращёнными номерами подразделений; адъютанты с бумажными идентификационными метками на воротниках – кодовый маркер, серийный номер, точка рассеивания – носились вдоль шеренг, как если бы они обрабатывали груз.

– Клянусь, я никогда не видел столько людей в одном месте, – заметил Джозеф.

– И я, – ответил Виллем, потому что он стоял рядом с ним.

Всё так просто. Протянули и пожали руки. Обменялись именами. Виллем Корди (33-й Пан-Пацифик аэромобильный) и Джозеф Баако Понедельник (18-й полк, Нордафриканская армия сопротивления). Скобки были у всех. Ваше имя стало приложением, дополнительным идентификатором.

– Энни Карнет (четвертая Австралийская механизированная).

– Сизар Филипэй (гвардия улья Искья).

– Виллем Корди (тридцать третий Пан-Пацифик аэромобильный). Это – Джозеф Баако Понедельник (восемнадцатый полк, Нордафриканская армия сопротивления).

Никто не собирался это прекращать. В противном случае стало бы слишком много путаницы. Никто не был родом отсюда, никто не знал этого места, да и вообще никого, кроме остальных членов своего подразделения. Они принесли с собой в скобках после имён места своего рождения, регионы и принадлежность, словно вагоны, тянувшиеся за поездом. Как утешительные сувениры. Это вошло в их плоть и кровь. Одиннадцатого Корди понял, что прямо так и обратился к своему командиру бригады: Виллем Корди (тридцать третий Пан-Пацифик аэромобильный), сэр.

– Полковник Бастиан Карло, тридцать третий Пан-Пацифик ман... Какого хрена с тобой происходит, рядовой?

Они притащили скобки с собой на войну вместе с рюкзаками, сумками с боеприпасами и служебным оружием, словно небольшой дополнительный груз. Потом им пришлось цепляться за них, потому что как только начались боевые действия, всё быстро утратило определённость и скобки остались единственным, что у них было. Лица и руки испачкались шламом и кровью, значки подразделений – засохшей грязью. К двадцать пятому, длинные красные мундиры 77-го Европа Макс (Парадный) покрылись таким же толстым слоем грязи, как зелёные кольчужные доспехи Драконов Плоскогорья 6-18 и серебряные нагрудники Первого уланского Североамериканского. Все стали неразличимыми, живые или мёртвые.

Особенно после падения врат.

Космический порт Львиные врата был захвачен врагом одиннадцатого Квинтуса. Это было далеко от того места, где они располагались, в сотнях километров западнее. Всё находилось так далеко друг от друга, потому что сам Императорский дворец был настолько огромным. Но последствия ощущались повсюду, словно конвульсии, как если бы Дворец получил выстрел в голову.

Они к тому времени стояли на 14-й линии, в северной части Великого дворца. 14-я линия была условным обозначением, тактическое формирование из двадцати тысяч смешанных подразделений Эксцертус и ауксилии, которые удерживали позиции для защиты западных подходов к космическому порту Вечная стена. Когда Львиные врата пали, взаимодействие и сплочённость просто приказали долго жить, как на 14-й линии, так и повсюду. Последовательно вышли из строя несколько тяжёлых пустотных щитов, в результате чего воздух в окружающей зоне ощутил на себе всю мощь укусов сырой статики и избыточного давления. Охранявшая Дворец защита последовательно рассыпалась, протянувшись на восток от Львиных врат, и электромагнитное мерцание этого коллапса разрушило вокс- и ноосферную связь. Никто не знал, что делать.

Команды из Бхаба и Палатинской башни не обновлялись. Началась сумасшедшая спешка, когда все отходили назад, эвакуировались с укреплений и бросали мёртвых. Часть космического порта Львиные врата поглотили пожары, которые видели с расстояния в несколько лиг. Армии предателей на юго-востоке также перешли в наступление, воодушевлённые известием о падении порта. Они двигались вверх по Гангскому пути, преодолевая Шигадзкие земляные укрепления и бастионы Халдванийского траверза, сметая преграды в хабах Саратин и Карнали и сельскохозяйственных районах к западу от дороги Рассвета. Бежавшие подразделения 14-й линии слышали шум приближавшейся бронетехники, чьё неумолимое наступление напоминало накатывавшуюся на пляж металлическую приливную волну. Небеса затянуло низким дымом, который прорывали штурмовики, пикировавшие на расположенные в левой части порта хабитаты.

Никто не мог поверить, что врата пали. Именно туда они прибыли, почти сто дней назад, и они казались такими огромными и вечными, Джозеф Баако Понедельник (18-й полк, Нордафриканская армия сопротивления) никогда не видел такого великолепного сооружения. Вертикальный город, который парил в облаках даже в ясный день. Львиные врата. Один из главных космических портов, обслуживавших Императорский дворец.

И враг захватил его.

Это означало, что враг получил доступ к поверхности внутри Вечной стены, внутри Внешнего барбакана. Предатели получили критически важные оперативные возможности для начала высадки основных штурмовых сил с орбитального флота: тяжёлых подразделений, массовых подразделений, для усиления терранских армий, которые начали внешние атаки.

– Нет, – сказал Виллем Корди (33-й Пан-Пацифик аэромобильный) своему другу. – Не усиления. Замены. Первая дверь Дворца открылась.

Орбитальная артерия начала качать кровь. До сих пор они сталкивались с людьми и машинами. Через зияющую дыру Львиных врат теперь могли проникнуть и другие, путь для них расчистили.

Предательские Астартес. Титаны. И, возможно, что-то ещё хуже.

– Что может быть хуже? – спросил Джозеф Баако Понедельник (18-й полк, Нордафриканская армия сопротивления).

Они пытались пройти от южного грузового квадранта до Анжуйского бастиона, приближаясь к верхнему концу Гангского пути, где он пересекал Танкред и Монтаньенский мост, в надежде обойти бронетехнику предателей, которая сравнивала с землёй бастион Золотой храм. Капитан Мадс Тантан (16-я Арктическая горта) принял номинальное командование, но им не нужен был лидер. Они двигались вместе, поддерживая друг друга, или умирали.

Некоторые бежали, дисциплина развалилась. Они погибали, не пробежав и двухсот метров или попадали в вирусные облака. Другие опускали руки. Это было самое худшее из увиденного. Безымянные солдаты, чьи отличительные знаки исчезли под плёнкой жира и грязи и больше не способные произносить свои скобки, сидели в дверных проёмах, у разбитых стен, в зловонных тенях подземных ходов. Некоторые вставляли в рот пистолеты или выдёргивали чеки последних гранат. Но большинство просто сидели, сокрушённые отчаянием и бессонницей, и отказывались вставать. Их приходилось бросать. Они сидели, пока смерть не находила их, и смерть никогда не заставляла себя долго ждать.

Остальные, все ещё живые, они пытались двигаться. Вокс- и ноосферная связь по-прежнему не работали. Постоянный поток обновлённых директив и инструкций по развёртыванию остановился. Им пришлось обратиться к чрезвычайным приказам на случай непредвиденной ситуации, которые представляли собой бумажные копии и выдавались всем полевым офицерам. Они были простыми, и по-спартански краткими. Для них, подразделений 14-й линии, это был сжатый общий приказ, написанный на скрученной бумаге, словно изречение от предсказателя удачи: “В случае прорыва или поражения на 14-й, отступать в Анжу”.

Анжуйский бастион и его шестикилометровая линия казематов. Встать за ним. Это была надежда. Новая линия. Капитан Мадс Тантан (16-я Арктическая горта) вёл около семисот пехотинцев в длинной беспорядочной колонне, которая то и дело распадалась на группы. Его семьсот человек были лишь небольшой частью восьмидесяти шести тысяч военнослужащих армии лоялистов, отступавшей от линии 14, линии 15 и линии 18. Отдельные отряды постоянно натыкались друг на друга, пока пробирались через руины, отчаянно выкрикивая имена и скобки, чтобы избежать ошибочного столкновения. По крайней мере, вражеский огонь шёл только с одной стороны – сзади.

Потом он начал приходить с фланга. С севера. Всё ближе и всё мощнее, пробиваясь сквозь колоннады и опустошённые здания, кроша камнебетон, поднимая тучи пороховой пыли со склонов холмов из обломков.

И убивая людей.

Их строй, их потрёпанная колонна, начала дробиться. Одни разбежались и бросились в укрытия, другие рассеянно поворачивались и стояли на месте. Некоторые падали, словно устали стоять. Они тяжело опускались на землю, словно мешки с едой, и изгибались под неправильными углами, подогнув под себя ноги – принимая позы, которые даровала только смерть. Капитан Мадс Тантан (16-я Арктическая горта) начал кричать, перекрывая грохот оружейного огня, побуждая поспешить к Анжу, и несколько солдат подчинились.

– Он дурак, – сказал Джозеф Баако Понедельник (18-й полк, Нордафриканская армия сопротивления). – Мой друг Виллем, не ходи туда! Ты, что не видишь? Смотри!

Враг уже появился. Широкая, накатывавшаяся волна пехоты предателей хлынула через разрушенные окраины Золотого храма, проливаясь через разбитые арки, затапливая улицы и устремляясь дальше по обломкам, просачиваясь, словно вода, через каждую брешь, которую они могли найти. Они скандировали. Виллем Корди (33-й Пан-Пацифик аэромобильный) не смог разобрать, что именно. Было слишком много шума. Но это было единым целым, голоса звучали как один, звук был таким же мерзким, как и символы на знамёнах, которые качались и трепетали над их рядами.

Количество потерь возросло. Друзья падали вокруг них. Виллем Корди (33-й Пан-Пацифик аэромобильный) не смог сказать, кто именно. Рядом скорчилось тело. Это был Юрган Торофф (77-й Канцийский лёгкий) или Азман Финч (Словацкий 14-й)? Просто фигура в грязи, потерявшая отличительные признаки, больше не способная произносить свои скобки, не осталось даже лица, которое можно было бы вытереть, чтобы различить черты.

Дым был повсюду. Пыль. Испарявшаяся кровь. Грязный дождь. Скандирование. Постоянный треск и скрежет стрелявшего оружия. Шлепки и опалины попаданий по камню и обломкам. Глухой стук ударов в плоть. Всегда было ясно, когда они врезались в тело. Приглушенный удар следовал за выдохом, когда воздух выдавливало из лёгких. Он сопровождался резким запахом горелой ткани и выходящим паром, обожжённые и распылённые внутренности разрывали кожу, вырываясь наружу. Вы быстро запоминали этот звук, если уже не знали его, потому что он повторялся дюжину раз в минуту.

Виллем Корди схватил друга за рукав, и они побежали. Другие тоже бежали. Укрытия не было. Они вскарабкались на кучу обломков, выстрелы врезались во всевозможный мусор вокруг них. Джозеф Баако Понедельник совершил ошибку, оглянувшись назад. Он увидел…

Он увидел, что капитан Тантан явно пошёл не в ту сторону и увлёк за собой двести или более людей. Толпа предателей окружила их. Он увидел…

Он увидел более высокие фигуры, которые проталкивались сквозь марширующие шеренги предателей. Звери-гиганты в чёрных доспехах. Он знал, что это Астартес. Рёв воинских горнов пронзил дым и туман. Теперь больше, больше гигантов. Он увидел…

Он увидел, что эти Астартес носили забрызганные грязью белые доспехи, напоминавшие цветом испорченные сливки. Их наплечники были чёрными. У некоторых были большие рога. У некоторых доспехи были обвязаны тканью, похожей на рубашки или фартуки. Он увидел…

Он увидел, что грязь – это запёкшаяся кровь. Он увидел, что фартуки сделаны из человеческой кожи. Астартес в чёрном замедлили продвижение. Они позволили Астартес в белом обогнать себя. Те устремились вперёд, словно псы, бросились в атаку, подобно быкам. Они больше не были людьми, или даже похожими на людей. Астартес в чёрном стояли прямо, словно дрессировщики. Астартес в белом мчались едва ли на четвереньках. Они завывали в боли берсеркеров. Они размахивали клинками и боевыми топорами, которые, как понимал Джозеф Баако Понедельник, он не сможет даже поднять. Он увидел…

Он увидел, как они добрались до отряда капитана Тантана. Он увидел, как Тантан и окружавшие его солдаты кричат и стреляют, стараясь сдержать их. И потерпели полную неудачу. Астартес в белом ворвались в толпу и прорвались сквозь неё, сбивая солдат, словно врезавшийся в стадо скота поезд. Началась резня. Бойня. Огромное облако кровавого пара поползло вверх по склону, покрывая камни, как смола. Астартес в чёрном стояли и смотрели, словно развлекались. Он увидел…

Рука сжала его предплечье.

– Идём! – Виллем закричал ему в лицо, – просто идём!

Вверх по склону, шестьдесят, семьдесят из них, карабкавшихся вверх по каменному склону, шестьдесят или семьдесят, которые не сделали ошибки, последовав за капитаном Тантаном. Вверх по склону, помогая друг другу, когда ноги скользили, вверх по склону и дальше на то, что когда-то было крышами хабитатов. Внизу царил ужас. Гремели военные горны. Скрежетали визжащие цепные клинки. Клубились облака сгущавшегося тумана.

Крыши закончились. Огромное здание обрушилось, не оставив ничего, кроме каркаса из балок и ферм, поднимавшихся из моря разбитых кирпичей. Двадцатиметровый обрыв. Они начали карабкаться по балкам, шестьдесят или семьдесят из них, по одному, шли или ползли по балкам шириной в полметра. Люди оступались и падали, или сбивались выстрелами снизу. Некоторые забирали с собой и других, отчаянно схватившись в них в попытке удержаться. Все они отбросили страх. Страх стал лишним и забытым. Как и человечность. Они оглохли от шума и отупели от постоянного шока. Они вошли в состояние дикого унижения, деградации, толпились, как обезумевшие животные с широко открытыми глазами, пытавшиеся сбежать от лесного пожара.

Виллем чуть не упал, но Джозеф схватил его и затащил на дальнюю сторону, на крышу мастерской. Они одними из первых добрались сюда. Они оглянулись на своих друзей, мужчин и женщин, цеплявшихся за узкие балки подобно муравьям. Они потянулись вперёд, схватили друг друга за руки и вытащили нескольких в безопасное место. Джен Кодер (22-я Кантиум горта), Бэйли Гроссер (Третий Гельветский), Паша Кавеньер (11-й тяжёлый янычарский)...

Взревели военные горны. Огромные горны. От их глубоких воющих звуков сжималось сердце. На расстоянии в два десятка улиц в дыму показались очертания настоящих гигантов. Титаны появлялись и исчезали между уносившимися в небеса башнями, они шагали, разрушая стены и целые здания; чёрные, золотые, медные, багровые и адские знамёна трепетали на мачтах за их спинами. Каждый напоминал ходячий город, слишком большой, чтобы его можно было постичь целиком. Огромные руки-орудия пульсировали и стреляли: вспышки выжигались на сетчатке глаза; статические удары заставляли волосы вставать дыбом; от горячих волн жара шелушилась кожа, словно от солнечных ожогов, не смотря на расстояние в два десятка улиц.

И ещё шум. Шум такой громкий, каждый выстрел такой оглушительный, что казалось одного его достаточно, чтобы убить. При каждом залпе дрожало абсолютно всё.

“Мы все сейчас умрём”, – подумал Джосеф, а потом громко рассмеялся над собственным высокомерием. Гигантские машины пришли не за ним. Они даже не знали о его существовании. Они шли на запад, параллельно с ним, шагали по развороченным улицам, чтобы найти что-то, что они могли убить или уничтожить, что стоило их титанических усилий.

Шестьдесят или семьдесят из них превратились в тридцать или сорок. Они скользили вниз по склонам щебня и разбитого стекла. Никто понятия не имел, куда они идут. Никто не знал, осталось ли вообще место, куда можно пойти. Здания вокруг были объяты пламенем или взорваны, улицы утопали в покрывалах обломков.

– Мы должны сражаться, – произнёс Джозеф.

– Что? – спросил Виллем.

– Сражаться, – повторил Джозеф. – Повернуться и сражаться.

– Мы умрём.

– Разве это уже не смерть? – спросил Джозеф. – Что ещё нам остаётся делать? Некуда идти.

Виллем Корди вытер рот и выплюнул грязь и костяную муку.

– Но какая от нас может быть польза? – спросил Бейли Гроссер. – Мы видели что…

– Мы видели, – сказал Джозеф. – Я видел.

– Мы не будем это считать, – сказал Виллем.

– Считать что? – спросила Джен Кодер. Её шлем был так сильно помят, что она не смогла его снять. Под смятым краем по её шее стекала кровь.

– Что мы сможем сделать, – ответил Виллем. – Мы умрём. Мы не узнаем. Что бы мы ни сделали, как бы мало это ни было, мы не узнаем. Это не важно.

– Да, – сказал Джозеф. Он посмотрел на их лица. – Не важно. Мы пришли сюда сражаться. Сражаться за Него, во имя Его. Сражаться за это место. Вы видели, сколько людей пришло. В космическом порту, когда мы прибыли. Так много людей. Неужели кто-то действительно думал, что он сделает что-то значительное? Лично?

Виллем кивнул:

– Коллективные усилия. В этом всё дело. Если я сломаюсь, или ты сломаешься, тогда все сломаются, один за другим. Если я буду стоять, и ты будешь стоять, мы умрём, но мы будем стоять. Мы не должны знать, что мы делаем, или насколько это мало. Вот почему мы пришли сюда. Вот то, что Ему нужно от нас.

Никто ничего не сказал. Один за другим они вставали, подбирали своё оружие, и следовали за Джоссефом и Виллемом по улице, пробираясь через завалы, возвращаясь тем же путём, которым пришли.

В густом дыму на их пути встал космический десантник. Он положил руку на иссечённый осадный щит, длинный меч покоился на огромном наплечнике. Его доспехи были покрыты царапинами и вмятинами, даже украшенный лавровый венок на нагруднике. Глаза, янтарные щёлочки, пульсировали на изуродованном лицевом щитке. Они подняли оружие.

– Куда вы идёте? – спросил он.

– Назад. Сражаться, – ответил Джозеф.

– Верно, – сказал он. –. Это то, что Ему нужно от нас.

– Вы... слышали меня?

– Конечно. Я слышу, как сердце бьётся на расстоянии в тысячу метров. Следуйте за мной.

Легионер повернулся. Его броня и осадный щит были жёлтыми.

– Я – Джозеф Баако Понедельник (восемнадцатый полк, Нордафриканская армия сопротивления), – крикнул ему вслед Джозеф.

– Мне не нужно это знать, – не оглядываясь ответил легионер. – И соблюдай хоть какую-то чёртову шумовую маскировку.

– Мне нужно, чтобы вы знали, – сказал Джозеф.

Легионер остановился и оглянулся:

– Это не важно…

– Для меня важно, – сказал Джозеф. – Это всё, что у нас есть. Я – Джозеф Баако Понедельник (восемнадцатый полк, Нордафриканская армия сопротивления).

– Я – Виллем Корди (тридцать третий Пан-Пацифик аэромобильный), – сказал Виллем.

– Адель Жерико, (пятьдесят пятый Средне-Атлантический).

– Джен Кодер (двадцать вторая Кантиум горта).

Космический десантник позволил им всем представиться. Затем он кивнул.

– Я – Камба-Диас (Имперский кулак). Следуйте за мной.

– Ждите, – сказал Архам, он увидел, что они приближаются, но не повернул голову в их сторону и лишь только поднял палец, призывая к терпению.

Ниборран, Брон и Икаро ждали. Они наблюдали, как магистр хускарлов Дорна работает на своём посту, внимательно изучая поступавшие данные. Его глаза не моргали. Они ждали. Их окружало постоянное движение и шум стратегиума Великое Сияние. Это был первый раз, когда они не разговаривали больше суток. Ожидание казалось неправильным. Главный верховный солнечный генерал Савл Ниборран, милитант-полковник ауксилии Клемент Брон, вторая госпожа Тактика Террестрия Сандрина Икаро из военных палат... Это были люди, которых нельзя было заставляли ждать, не в такое время и не при таких обстоятельствах.

Если только вы не командовали военной зоной, управляя ею из бастиона Бхаб в Санктум Империалис, и не являлись избранным доверенным лицом Лорда-Преторианца и, поэтому временно обладали высшей властью Дорна.

Архам, Имперский Кулак, магистр хускарлов, Второй с Таким Именем, закончил изучение данных и немного подался назад. Он посмотрел на них. Они были старшими дежурными офицерами сотого дня.

– Начинайте, – пригласил он.

– Где Дорн? – сразу спросил Ниборран.

Архам слегка прищурился. Стоявший за соседним постом капитан Ворст поднял голову и нахмурился. Архам заметил его взгляд и успокоил небольшим жестом. Оставайтесь на месте.

Ниборран глубоко вздохнул. Он устал.

– Прошу прощения, сэр, – сказал он. – Позвольте внести поправку. Где Лорд-Преторианец?

– Занят в другом месте, – сказал Архам. – Начинайте.

Ниборран поморщился. Он быстро протёр аугметические глаза костяшками пальцев. Серебряные оправы глазниц блестели на фоне его тёмной кожи, но сами глаза казались тусклыми. Он взял свой планшет.

– Мы провели анализ…

– Чем занят? – спросил Брон.

– Что? – спросил Архам.

– Прекрати, Клем, – пробормотал Ниборран.

– Не прекращу. Чем он занят? Прямо сейчас? Больше ста дней всего этого, мы по уши в дерьме и захлёбываемся в собственной крови, и он занят?

На лице Архама не дрогнул ни мускул.

– Пожалуйста, следите за своим тоном, полковник, – посоветовал он.

– К чёрту мой ублюдочный тон, лорд.

Архам выпрямился. Ворст последовал его примеру, подняв всё своё закованную в жёлтую броню мощное тело. И снова Архам коротким жестом показал ему вернуться к работе.

– Мы все очень устали, – быстро сказал Ниборран. – Очень устали. Нервы сдают и…

– Вы не выглядите уставшим, – сказал Брон Архаму. – Нисколько.

– Так уж получилось, – ответил Архам. За первые сто дней он трижды побывал на передовой. Царапины и вмятины на его жёлтой броне не отремонтировали, и каждый мог увидеть их. Но нет, он не выглядел уставшим. Он выглядел как Астартес, выглядел, как всегда. Неподвижный и крепкий как статуя. Он не выглядел уставшим, как эти три человека, с пустыми глазами, впалыми щеками и дрожащими руками.

– Я позволю вам некоторые послабления, полковник, – сказал он. – Обстоятельства…

– Обстоятельства – дерьмо, и становятся дерьмовее с каждой секундой, а Дорн отсутствует. Он должен заниматься этим. Он должен быть ублюдочным гением.

– Уже хватит, – сказал Архам.

– Отсутствие Преторианца вызывает беспокойство, – сказал Ниборран. – Брон перешёл границы дозволенного, но его мысль...

– Мы облажались, – перебил его Брон. – Его план трещит по швам. Со Львиными вратами покончено. Они уже там. Внутри Внешнего барбакана. Защитные щиты прорваны в восьми местах. Они высадили титанов, которые уже вступили в бой. Наш план горит. Всё катится в за...

– Убирайтесь.

Слово было всего лишь шёпотом, шипением, но оно прорезало воздух, словно кислота металл. Все в стратегиуме Бхаб замолчали. Никаких голосов, только щебет и бормотание когитаторов и потрескивание контрольных вокс-станций. Взгляды отведены в сторону.

Джагатай Хан поднялся на центральную платформу. Как кто-то или что-то настолько большое смогло войти в Великое Сияние, оставшись не услышанным, или бесшумно выйти из арки зала по пласталевой палубе в украшенных мехами полных доспехах...

Он возвышался над всеми ними. На щеке, бороде, горжете, левом наплечнике и нагруднике была кровь. Она спутывала стянутые в хвост волосы, покрывала пятнышками эрмийские меха и спускалась по левому бедру. Но она принадлежала не ему. Левое бедро было обожжено до голого металла выстрелом из мелты.

– Убирайтесь, – повторил он, презрительно глядя на Брона.

– Полковник Брон устал, лорд, и говорил плохо, – начал Ниборран.

– Мне плевать, – сказал Великий Хан.

– Милорд, – настаивал Ниборран. – Полковник Брон – старший и заслуженный армейский офицер, и важная часть…

– Плевать, – сказал Великий Хан.

Ниборран посмотрел на палубу. Он вздохнул.

– Его вопрос был бестактно сформулирован, – ровным голосом сказал Ниборран, – но само его замечание было верным.

Он посмотрел примарху в глаза. Он не дрогнул.

– Милорд, – добавил он.

– Вы тоже, – сказал Великий Хан. – Убирайтесь.

Брон посмотрел на Ниборрана. Ниборран покачал головой. Он бросил планшет на стол, повернулся и вышел. Брон последовал за ним.

Великий Хан даже не посмотрел им вслед.

– Какие старшие офицеры ждут следующего дежурства? – громко спросил он, ни к кому конкретно не обращаясь. – Найдите их. Разбудите их. Приведите их сюда.

Несколько адъютантов вскочили и поспешно вышли. Великий Хан повернулся к Архаму.

– Где Дорн? спросил он.

– Проводит совещание с Сигиллитом и Советом.

– Приведите его сюда, – сказал он. Он посмотрел на Икаро. – Вы. Икаро. Начинайте.

Икаро откашлялась.

– Защитные щиты прорваны в восьми секторах, – сказала она. Она провела рукой по дисплею инфопланшета, словно разбрасывала семена, и вывела данные на общий экран. Уродливые пятна расцвели на северной и центральной частях огромной карты Дворца.

– Ремонт? – спросил Великий Хан.

– В процессе. Пустотные щиты шестьдесят один и шестьдесят два находятся за пределами восстановления. Порт Львиные врата остаётся широко открытым. Грузовые модули приземляются вдоль северных верхних платформ со скоростью шестьдесят в час. В этих секторах и соседних зонах вокс-связь и ноосфера забиты помехами.

Она вывела ещё несколько пятен на голополе.

– Многоточечный ауспик подтверждает наличие титанов, они двигаются здесь, здесь и здесь. Легио Темпест. Легио Вульпа. Возможно, и легио Урса тоже. Направляются к Последней стене, Внешней стене и в Магнификан.

– У них есть один, они хотят второй, – сказал Великий Хан. Архам кивнул.

– Полагаю, что так, лорд, – сказал он.

– Армейские линии на северных подступах прорваны, – продолжила Икаро. – Главный фактор – наступление, второстепенный – армии предателей, приближающиеся с юга. У них есть поддержка Астартес.

– На земле? – спросил Великий Хан.

– На земле и много, – подтвердила она. – Пожиратели Миров, Железные Воины, Тысяча Сынов, Лунные Волки…

– Их больше так не называют, – сказал Хан.

– Прошу прощения, лорд. Но я не буду использовать его имя, – ответила она.

– Просто используйте цифры, – мягко сказал Архам.

– Да, лорд. Пятнадцатый, Семнадцатый, Четвёртый, Шестнадцатый, Третий. Возможно и другие. Давление наступления является основным фактором, но сплочённость Армии нарушена из-за потери вокса и других каналов связи. Мы не можем передать приказы туда, где они нужны больше всего.

Она посмотрела на примарха.

– Достоинства или недостатки плана обороны Преторианца являются чисто теоретическими, когда этот план не может быть реализован, – сказала она.

Великий Хан кивнул, и попытался пальцами вычесать засохшую кровь из усов.

– А демоны? – спросил он.

– Вероятно, очень много, – ответила она. Её голос слегка дрогнул. –Вероятно, самая значительная угроза для Санктум Империалис Палатин. Но они не обнаруживаются нашими системами.

– Эта оценка подтверждается, – сказал Архам.

– Мы полагаемся на визуальные отчёты, – сказала она, – которые... ненадёжные и запутанные. И зависят от вокса. Я полагаю, что мы должны верить, что воля нашего повелителя Императора остановит их.

– Эта вера никогда не являлась необоснованной, – сказал Великий Хан. Он смотрел на мерцавшую и обновлявшуюся карту. – Они приближаются к нашим дверям. Прямо к нашим дверям. Львиные врата, Последняя стена. Но они хотят ещё и это.

Он указал на символ, который изображал космопорт Вечная стена.

– Согласен, – произнёс Архам.

– Если они возьмут его, то у них окажутся оба главных космических порта в северных пределах. Удвоение пропускной способности.

– И, конечно, теперь они сосредоточатся на Санктуме? – спросила Икаро. – Дополнительная пропускная способность полезна, но Львиные врата ближе, их посадочные мощности огромны, и они уже вцепились нам в горло.

– Нет, они хотят его, – сказал Великий Хан. – Высадить как можно больше на поверхность, чтобы смять нас. Так поступил бы я.

– И я поступил бы также, – произнёс Дорн. Он стоял у подножия ступенек платформы и смотрел на них. – И я знаю, что именно так поступил бы наш брат Пертурабо. Максимизировать пропускную способность. Лишить нас орбитального доступа.

Я уверен, что именно это приказал Гор.

– Они хотят их оба, – сказал Джагатай Хан.

– Они хотят их оба. Они хотят всё, – сказал Дорн.

Великий Хан кивнул. Он посмотрел на Дорна.

– Итак, вот и ты, – сказал он.

– Вот я, – сказал Дорн. – Я был занят в другом месте. Забавная ирония... обычно это тебя ищут и не могут найти.

Джагатай Хан не смягчился. Лорд Каган явно не был успокоен лёгким благодушием.

– Что дальше, брат? – спросил Великий Хан.

– Я изучил последние переменные, – сказал Дорн, присоединившись к ним на платформе. – Каждый шаг нашего врага всё больше раскрывает его намерения. Я начинаю видеть стратегию Повелителя Железа в некоторой глубине, а это значит, что я могу предсказать, где…

– Нам не нужно предсказывать, – прямо сказал Хан.

– Это сложная и многоплановая боевая сфера, брат, – начал Дорн, и затем мысленно обругал себя. Боевые доктрины Джагатай Хана сильно отличались от его собственных, но Великий Хан был непревзойдённым, проницательным и искусным воином. Он не заслуживал снисхождения. Ему не нужно было объяснять сложности, как простым людям.

Джагатай Хан покачал головой. Он выглядел утомлённым, и это беспокоило уже само по себе. Чтобы примарх выглядел уставшим...

– Ему нужен наш отец, – тихо сказал Хан. – Ему нужен беспрепятственный доступ во Дворец. У него есть один плацдарм, ему нужен другой. Это несложно, Рогал, больше нет. Порт Вечная стена необходимо защищать и удержать. Порт Львиные врата необходимо отбить. Это оскорбление, что они претендуют сразу на оба.

– Это было неизбежно, – произнёс Дорн.

– Я не виню тебя, Рогал, – сказал Хан. Он вздохнул. – Мы должны удержать порты. Лишить их доступа. Уже высаженные ими силы можно сдержать и уничтожить.

– Джагатай, – сказал Рогал Дорн. Он откашлялся, как будто обдумывая, что сказать дальше. – Уверяю тебя, я взвесил каждый вариант. Я восхищаюсь твоей решимостью, но это не так просто, как ты…

Он резко замолчал. Джагатай Хан смотрел на него. В его взгляде была такая твёрдость, что Икаро нервно отступила.

– Я думаю, ты неправильно понял меня, Рогал, – сказал Великий Хан. – Я собираюсь отбить порт Львиные врата. Я тебя не спрашиваю. Я пришёл, чтобы сказать тебе, что я собираюсь делать.

– Почему ты стоишь на коленях? – спросила она.

Он возобновлял клятву момента в тёмной комнатке за миллион световых лет от места, где она впервые увидела, как он совершал эту церемонию. Его личная оружейная палата на “Духе” теперь казалась ложной памятью, чем-то таким, что он вообразил, но что никогда не было правдой. Бледно-зелёные металлические стены, запах притирочного порошка, шум с посадочной палубы снаружи. Эти образы больше не принадлежали ему. Как и клятвы момента, приколотые к стене под трафаретным орлом. Они принадлежали кому-то другому. Это были дела, которые совершил другой человек, и тот человек был мёртв.

– Чтобы проявить уважение, – ответил он.

– Перед кем ты стоишь на коленях? – всегда так настойчиво, так любопытно.

Он пожал плечами. Он положил два клинка. Меч Рубио выглядел тусклым в свете свечей. Лезвие силового меча оставалось неактивным. Это было старое оружие Ультрадесанта, гладий, форма которого была ему хорошо знакома. На рукояти ещё оставался знак Ультима.

У лежавшего рядом длинного цепного меча IV модификации была вмятина на кожухе и требовалось переустановить или заменить несколько зубьев. Рядом с рамой, поддерживавшей его броню, стоял наготове ремонтный сервитор. Бледная серость видавших лучшие дни сегментов брони в полумраке напоминала цвет старой кости, словно луна ловила только отражённый солнечный свет.

– Преклонение колен – это акт уважения или верности, – заметила она. – Или это акт почтения и набожности.

– Это не набожность, – ответил он, раздражённый её вмешательством и вопросами. – Богов нет. Мы сожгли эту ложь.

– Значит верности... Но тут не перед кем стоять на коленях, получается, что это бессмысленно.

– Император везде.

– Вот как? – она выглядела удивлённой. – Ты стоишь на коленях перед идеей Его, как перед актом веры? Так что это, верность или набожность? Вы уничтожили ложных богов только для того, чтобы создать другого?

– Он не ложный, – резко ответил он. Пол ненадолго задрожал. Пыль посыпалась с покачнувшегося потолка. Ближайшие батареи и казематы возобновили стрельбу, и их массовая отдача проходила сквозь структуру Дворца.

– Значит Он – бог? – спросила она. Она смахнула пыль, которая упала на наплечники его потрёпанной брони.

– Сейчас есть демоны, так что... – начал он.

– Значит, боги тоже должны быть?

– Я этого не говорил. Что ты хочешь, Мерсади?

– Жить. Но теперь слишком поздно для этого.

Свечи потухли.

Какую клятву ты приносишь? Локен представил, как она спрашивает. Он задумался, как лучше объяснить. Клятвы момента были именно такими – конкретными, принесёнными перед битвой. Все те клятвы, которые он приносил, почти все, что он когда-либо приносил, кроме преданности Императору, давно стали ничем. Он решил принести свою собственную, грубую и простую клятву, достаточную для того, чтобы продолжать жить, несмотря ни на что.

– Я видел лозунги, намалёванные на стенах, в нижних частях Дворцового района, – сказал он пустой келье. – Немного сначала, затем больше. Я думаю, это дело рук гарнизонов Имперской армии и призывников. Мантра. Я принял её как клятву. Простая. Всеохватывающая и всего четыре слова, которые легко запомнить.

Он показал клочок пергамента пустому воздуху, призрачному воспоминанию о её присутствии.

До последней капли крови.

ДВА

Теория против исполнения

Ангелы среди нас

Всего лишь человек

Вид Повелителя Железа за работой производил впечатление. Грандиозное впечатление. В известной галактике был всего еще один разум, который мог дирижировать массовой войной, так как он. И этот разум находился по ту сторону монолитных стен, которые они пытались разрушить. «Скажем, один или два разума, – подумал Эзекиль Абаддон. – Один или два, может быть три. И один из них мог быть здесь, на платформе, наблюдая за Пертурабо в деле. Но отдадим должное Повелителю Четвертого. У него к этой работе подлинный талант».

Остальные собрались подойти ближе, но Абаддон остановил их поднятой рукой.

– Ты чего? – спросил Гор Аксиманд. – Боишься, что можем сбить с мысли ублюдка? Спутать его планы?

Тормагеддон тихо рассмеялся. Морниваль и Повелитель Железа недолюбливали друг друга. Эта война породила слишком много вражды. Но подобные отношения необходимо забыть, по крайней мере, на время. Нужно добиться одной объединяющей цели, а Повелитель Железа был мастером подобной боевой сферы.

– Понадобится больше, чем твоя физиономия, чтобы нарушить его концентрацию, – сказал Маленькому Гору Фальк Кибре. Вдоводел ухмыльнулся Аксиманду и продолжил: – Не знаю, возможно…

– Просто заткнитесь, – тихо сказал Абаддон. – Я хотел понаблюдать за его работой. Минуту. Это производит впечатление. Грандиозное.

Братья по Морнивалю пожали плечами и уступили ему. Встав рядом, они принялись наблюдать вместе с ним.

На платформе был установлен огромный трон-подъемник. Вокруг него стояли на страже невозможно неподвижные и бдительные боевые автоматоны Железного Круга. Шестеро гигантов никогда не покидали Пертурабо. На гравипластине рядом с троном стоял обухом вниз Сокрушитель наковален – громадный боевой молот примарха.

С трех сторон – слева, справа и спереди – его окружали гололитические планшеты на черных как сажа серворуках, смонтированных на подножке и широких подлокотниках трона-подъемника. На восемнадцати активных экранах текли потоки данных и мелькали пикт-снимки с полей внизу. Их свет освещал погруженного в работу Повелителя Железа. Он сидел, сгорбившись, словно великан в массивном металлическом доспехе матового темно-серого цвета, способный выдержать всю осаду в одиночку. Холодная броня, казалось, потела блеском оружейного масла. Сервокабели и загрузочные трубки обрамляли череп Пертурабо, словно заплетенные косички, закрывая уши, вырастая из шеи, щек и челюсти. Видимой оставалась лишь малая часть лица. Масса кабелей придавала ему облик Медузы – чудовища из древних мифов с извивающимися змеями вместо волос.

Голова примарха дергалась, быстро поворачиваясь от одного экрана к другому. Пальцы метались по тактильным поверхностям трона, корректируя, стирая, перемещая, запуская.

Творя историю, касание за касанием.

Пертурабо, Повелитель Железа, найденным двенадцатым сын, пасынок Олимпии, примарх IV Легиона, творец войны, мастер искусства нападения, сокрушитель стен, разрушитель крепостей, уничтожитель миров. Осадная война была его ремеслом, его исключительным талантом. Он привел их сюда, через бастионы самой защищенной планетарной системы в реальном космосе, через орбитальную оборону самого охраняемого мира, и через эти стены к порогу своего генетического отца.

Пертурабо видел все мельчайшие детали одновременно, но только через экраны вокруг него и данные в его голове. Он не обращал внимания на окружение, не замечал того, что происходило всего в нескольких метрах от него.

Для Абаддона это было впечатляющее зрелище. Милорд Пертурабо, двенадцатый примарх, настолько погрузился в свою работу, как будто и в самом деле что-то мог упустить. Прекрасное зрелище в такой день. Но, видимо, поэтому он настолько хорош в своем деле: пристальное внимание, полная концентрация, усердие, одержимая внимательность; обработка данных, выявление главного, принятие решений шаг за шагом для достижения цели.

Возможно, в действительности двух целей. Приказы магистра войны, ожидающего выполнения работы, конечно же, были первой и наиболее важной целью. Захватить Дворец. Но также и собственная, твердая как сталь, цель Пертурабо. Взять вверх над чуждым ему братом Дорном, взять главный приз, ответить, наконец, на вопрос, который с самых первых дней породил ревность и соперничество: неприступная крепость, неудержимая сила… Что возьмет вверх при столкновении?

Из текущей ситуации, Абаддону казалось разумным поставить на неудержимую силу. Он пристально смотрел на то, что Повелитель Железа совершенно не ценил. Они находились на посадочной платформе на полпути к искусственной горе космопорта Львиные врата, который ценой больших усилий взяли пять дней назад. В поврежденном, но вполне функциональном порту гремела работа. Крупногабаритные подъемники и модули транспортеров извергали солдат и машины на поверхность планеты. Огромное сооружение также было одержимо: Абаддон слышал хихиканье и чувствовал скольжение Нерожденных, которые концентрировались вокруг строения космопорта, обретая форму и растекаясь, словно масло или прогорклый жир, в открытый город внизу.

Каждые несколько минут с многокилометровой высоты докатывалась вибрация, когда очередной массивный боевой корабль касался стыковочных колец и замирал на месте. Густые клубы дыма поднимались ввысь, изливаясь из основания и окрестностей порта, где все еще кипели бои. Но Абаддон видел достаточно: внизу раскинулось огромное сердце Внешнего барбакана. Башни и крепости, улицы, пожары. В двухстах километрах на юго-запад далекие очертания циклопических Львиных врат с суровыми кольцами концентрических стен и вспомогательных ворот. За ними – размытое в пепельной дымке экранированное пространство Санктум Империалис. Далекая горная гряда, но ближе, чем когда-либо.

В сотнях метрах внизу протянулись огненные поля: пылающие, почерневшие, разрушенные районы вокруг порта, широкие улицы, которые когда-то были грандиозным въездом в самую величественную цитадель Империума. Миллионы пожаров, напоминающие разбросанные угли, столбы дыма, хлопки-вспышки тяжелой артиллерии, молниевые импульсы основного вооружения машин, самолеты и ударные корабли, проносящиеся мимо, словно птицы, которые собираются в стаи и кружат последние хороводы перед долгим перелетом домой.

Абаддон смотрел на эту картину. Она превосходила все, что он представлял, а он представлял это тысячу раз. Первый капитан смотрел на панораму, затем на Пертурабо в его клетке данных, затем снова на панораму. Теория и практика, бок о бок,

Практика. Исполнение. Вот где лежала душа Абаддона. Конечно, он восхищался гением Пертурабо, его виртуозным искусством, которое сделало все это возможным. Но примарх был таким отрешенным. Когда Повелитель Железа, наконец, победит, а так и будет, решится ли победа прикосновением к очередному тактильному пульту управления? После нанесения последнего решающего удара, поднимет ли он, наконец, голову, чтобы увидеть реальность того, что сотворил?

Не таков был путь Абаддона. Истинный конец наступает с ударом меча, а не касанием кнопки. Клинки и отвага выиграли крестовый поход, и они же должны победить сейчас. А не теория.

И не варп-магия. Не вопящие отвратительные варп-твари, появляющиеся в порту вокруг него или населяющие плоть любимых братьев, словно те были поношенной одеждой. Конец этой войны слишком сильно определялся новыми методами. Абаддон гораздо больше доверял старым.

За его спиной со скрипом открылись двери грузового подъемника. По палубе застучали шаги.

– Почему вы ждете? – спросил лорд Эйдолон.

Абаддон взглянул на чемпиона III Легиона. За ним следовала его свита – мерзкие и разряженные легионеры в улучшенных и аугментированных боевых доспехах. Их лица, а в некоторых случаях и тела безумно деформировались. Выбранные цветовые схемы резали глаз. Эти воины были цветом Легиона Фениксийца, Детей Императора. Заносчивые ублюдки. Причудливо и чрезмерно разукрашенные. Почему они сохранили прежнее имя? Может Фулгрим боится как-то оскорбить своего отца? Имена можно изменить. Это было почетно. Когда пришло время, волки стали сынами. Сынами лучшего отца.

– Уважение? – намекнул Абаддон.

– Кроме того, здесь прекрасный вид, – добавил Гор Аксиманд.

– Уважение за что? – спросил Эйдолон. Его голос звучал неестественно синхронизированным. Он рассмотрел четырех воинов Морниваля и шеренгу юстаэринских терминаторов в вороненых доспехах, стоявших позади них почетной стражей. Абаддон почти ощущал его насмешку, а взгляд Эйдолона говорил об особом месте, которое он приберег в своем сердце для XVI Легиона. Месте, наполненном презрением.

– Необходимо выполнить работу, – заявил он.

– Я знаю, – ответил Абаддон.

– У моего возлюбленного повелителя, – продолжил Эйдолон, – рас…

– …тут новые груди каждый день? – спросил Аксиманд. Кибре громко фыркнул.

– Не подначивай его, Маленький, – сказал Абаддон, невольно улыбнувшись. – Наш добрый лорд Пертурабо и в самом деле может отвлечься от своей работы, если мы начнем драку с нашими братьями, пока он занят.

Он посмотрел на Эйдолона.

– Кроме того, – добавил Абаддон, – на этом восхитительном доспехе может остаться вмятина. Что было бы ужасной неприятностью. Он провел пальцами по абсурдно украшенному наплечнику Эйдолона. Тот перехватил руку первого капитана и крепко сжал ее, вернув улыбку.

– Хорошо, что мы все еще можем веселиться, – сказал Эйдолон. – Поднимает тонус перед предстоящими хлопотами. Мне всегда нравилось потакать вашей подростковой возне.

Его улыбка ничуть не сникла. Зубы были идеальны, словно из прекрасной слоновой кости. А вот лицо – нет. Оно было разукрашенной пародией на человеческие черты, застывшее, словно карнавальная маска. По обеим сторонам горла раздувались складчатые мешки.

– Я пытался сказать, – продолжил Эйдолон. Его голос странно модулировал, как будто за словами кружил ультразвуковой вопль, – если бы мне позволили закончить, что у моего возлюбленного повелителя растет усталость от задержек. Он проявляет нетерпение, и становится почти равнодушным. Видеть это – настоящая трагедия. Он…

…не человек, которым был? – спросил Маленький Гор.

Эйдолон выдавил вежливый смех.

– Ах, какая шуточка, Маленький Гор. Он изменился. Разве это не касается всех нас? Разве все мы не стали великолепными? Даже некоторые из ваших неуклюжих воинов?

Он посмотрел на Тормагеддона. Тот по-прежнему безучастно пялился на трон-подъемник. Что-то внутри него мурлыкало, а с потрескавшихся губ сочилась жидкость. Абаддон взглянул на него. Тормагеддон не был похож на себя прежнего. Смерть и воскрешение взяли свою плату. Громадный четвертый член Морниваля не был ни Тариком Торгаддоном, который был когда-то лучшим из людей, ни Граэлем Ноктуа, чью плоть он одолжил. В чертах воина присутствовали черты обоих, но также что-то еще, нечто за ними, что растягивало и искажало лицо в раздутую подделку. Абаддону не нравилось близкое присутствие Тормагеддона, не нравился тот факт, что он – часть их квартета. Они носили его, как шрам, цену за сотрудничество. Что бы ни жило в броне и плоти Тормагеддона, у Абаддона не было желания узнать это получше.

– Да, так и есть, – сказал он, вытянув руку из хватки Эйдолона.

– Милорд Фулгрим проявляет нетерпение. Я думал, это должно быть совещание по планированию? Он прислал меня с предложением ускорить штурм. Теперь машины высажены, идет полный и фронтальный штурм Львиных врат. Давайте вскроем Санктум и покончим с этой задержкой.

Абаддон вздохнул.

– Эйдолон, я с ужасом понял, что согласен с тобой и желаниями твоего повелителя и господина.

– В самом деле? – поинтересовался Эйдолон.

– Ты знаешь, сколько боли это причиняет мне, – ответил Абаддон.

– Я рад, что между нами есть место благоразумию, – сказал Эйдолон, – что мы можем отринуть тривиальные споры и придерживаться одного мнения. В конце концов, эта война – самое главное.

– Мне нравится дразнить тебя, – вставил Маленький Гор, – но всему свое время и место. Магистр войны хочет взять Терру, а мы не разочаруем его задержками. Мы все служим магистру войны.

– Так и есть, – сказал Эйдолон после слишком долгой паузы.

– Вот и чудно, – сказал Фальк Кибре. – Но предложение твоего лорда Фулгрима не будет рассмотрено.

– Почему же, Кибре? – спросил Эйдолон. В каждом произнесенном слоге отразилось порывистое рыдание.

– Потому что есть план, – ответил Кибре. – Магистр войны четко и определенно установил свои цели, и Повелитель Железа следует им. Захватить порты, высадить войска, сравнять город с землей, затем захватить Дворец. Методичная работа, по старинке.

Эйдолон рассмеялся.

– Это не работа.

– Так и есть, – сказал Аксиманд.

– Что? Мы… приводим Терру к согласию? – захихикал Эйдолон.

– Да, – ответил Абаддон. – Может это и Тронный мир, и может это необычная работа, но это то, что мы всегда делали. Подавление сопротивления и завоевание миров, которые противостоят интересам Империума.

– Да ты серьезен, – понял Эйдолон.

– Кому-то нужно быть, – сказал Абаддон.

– Предложение лорда Фулгрима о полном и концентрированном штурме привлекательно, – заметил Кибре. – Но его отвергнут. Оно противоречит директивам магистра войны и планам лорда Пертурабо.

– Кроме того, щиты Санктум Империалис целы, – добавил Абаддон. – Пустотная и телэфирная защита. Этот процесс предназначен ослабить их. Пока они не падут, мы не может провести полный и концентрированный штурм, потому что силы Нерожденных не могут быть задействованы. «Не могу поверить, что защищаю эту точку зрения, – подумал Абаддон. – Мы не можем выпустить своих демонов. Когда война зависела от этого?»

Эйдолон посмотрел в сторону Пертурабо.

– Думаю, мы привели эту встречу к общему знаменателю и представим его могучему Повелителю Железа. Увидим, что он думает.

– После тебя, – сказал Абаддон.

Как Абаддон предполагал, Повелитель Железа не принял предложение Эйдолона. Тем не менее, он не разъярился на них, как ожидал Абаддон, независимо от того, сколько ненависти зрело в нем к Сынам Гора и Детям Императора. В его разуме больше не было места мелочным ссорам. Создавалось впечатление, что Пертурабо находился в своей стихии, наслаждаясь каждым моментом игры, которую он годами прокручивал в своей голове снова и снова. Он сошел со своего подъемника-трона, чтобы переговорить с ними. Он возвышался над ними и рассматривал замечания Эйдолона в однозначной, но теплой манере. Он похвалил Эйдолона, а, следовательно, и примарха Фулгрима, за его энтузиазм. Энергичный, с огнем в глазах, Пертурабо жаждал показать им многогранную красоту и искусность своей великой стратагемы. Он наклонил несколько экранов, чтобы описать некоторые схемы и тактические нюансы.

– Я никогда не видел его таким… счастливым, – прошептал Гор Аксиманд. – Ведь это так? Повелитель Железа счастлив?

Абаддон кивнул.

– Как грокс в дерьме. Это то, для чего он был рожден.

И это было прекрасно. Предоставленный Пертурабо обзор, беглое, но в то же время абсолютное владение данными, искусная передача полевой стратегии – учет одного, предсказывание другого, расчет боевой сферы на пятьдесят ходов вперед, как у гроссмейстера регицида. Отношение Абаддона к талантам лорда Пертурабо поднялось на новые уровни благоговейного уважения. Примарх был подходящим человеком для этого величайшей работы. Никто и близко не смог бы сделать лучше. Абаддон поймал себя на том, что делает выверенные мысленные заметки, восхищенный планом игры, который изложил Пертурабо.

– Великий лорд, – обратился он, указывая на схему. – Здесь, на юге. Вы только вскользь упомянули. Кажется, ценная возможность. Вы ею не воспользуетесь?

Повелитель Железа посмотрел на него и почти улыбнулся. Его глаза были черными провалами, но в них сверкали точки света, напоминавшие далекие солнца.

– У тебя острый ум, Сын Гора. Немногие обладают проницательностью, чтобы заметить эту изящную возможность. Увы, она не соответствует предписанному твоим генетическим отцом подходу. Я вынужден держать ее в резерве, на данный момент. Я не стану отклоняться от пожеланий магистра войны, рискуя вызвать его неудовольствие. Но в том маловероятном случае, когда Дорн продемонстрирует последнюю искру ума и сумеет провести последнюю операцию, тогда я могу задействовать этот гамбит.

– Жаль, лорд, – сказал Абаддон.

– Я не вижу, – сказал Эйдолон. – О чем ты говоришь?

– Неважно, – сказал Абаддон. – Верь мне, когда я говорю «жаль».

Всех окутала вспышка неприятного света. В телепортационных полях соседней платформы материализовались высокие фигуры: величавый и бесстрастный Ариман из Тысячи Сынов в сопровождении посвященных воинов; Тиф из Гвардии Смерти; трое архимагосов из Темного Механикума; Кростовок, исполняющий обязанности командира небольшого контингента Повелителей Ночи на Терре; и четверо лордов-милитант Предательской Армии.

– Вижу, мы все, наконец, собрались, – сказал Пертурабо. – Я сейчас проведу инструктаж, чтобы вы могли передать мои директивы своим силам.

Девятичасовой непрерывный артиллерийский обстрел Горгонова рубежа вдруг прекратился, словно кто-то нажал переключатель.

Гален нажал свой переключатель – нейронный сигнал деактивировал системы шумоподавления шлема. Он по-прежнему чувствовал себя глухим, как будто ему продули уши, но понял, что слышит свои шаги, скрип керамита, когда выбирался из защитного блока.

– Живее, – сказал он. На него смотрели покрытые пылью визоры его братьев Имперских Кулаков. Он дал знак: восстановить звук. Они зашевелились.

– Живее, – повторил он, теперь они услышали. – Мы знаем, что будет дальше.

Гален прошел через противовзрывной занавес и спустился по узкому проходу к передней части каземата. Его разум все еще приспосабливался. После почти девяти часов генерируемого белого шума для противодействия постоянному диссонирующему давлению, тишина и покой казались неестественными. Нести дозор на внешних укреплениях было невозможно. Обстрел был слишком интенсивным. Бронетехника и артиллерия изменников сконцентрировали свою ярость на трехкилометровом участке внешних укреплений. Дивизионы «Грозовых молотов», «Гибельных клинков» и других врытых в землю сверхтяжелых танков; «Василиски», «Медузы», тысячи бомбард; подразделения «Венаторов» и «Криосов» Темного Механикума. Все они были невидимы, стреляя согласованными залпами из руин и закрытых позиций с дистанции восемь километров.

Космодесантникам пришлось отвести Имперскую Армию, Солнечную ауксилию и призывников с внешних укреплений и первой окружной стены. Ни один человек не мог выдержать непрерывный шум и сотрясения, даже облаченный в самую тяжелую полевую броню. Когорты смертных отправили в прочные бункеры и подземные укрытия за второй окружной стеной, оставив их огневые позиции и настенные батареи без обслуги. Даже там, запертые в темных, содрогающихся ямах, они несли потери, когда перелеты попадали во вторую окружную или падали за ней, раскалывая бункеры.

Имперские Кулаки остались одни, и даже они не могли нести стражу на стене. С активированными глушителями они укрылись в защитных блоках, встроенных в тыльную часть первой окружной стены. Эти отсеки из камнебетона, керамитовых опор и противоосколочных мешков легионеры дополнительно усилили, разместив свои осадные щиты на наружных стенах и сидя спиной к ним.

Тем не менее, они также гибли. Четыре блока получили прямые попадания и были разбиты фугасными снарядами, а в других, включая тот, где находился Гален, раскаленные осколки пробили трясущуюся стену, перфорированный камнебетон, обшивку, осадные щиты и братьев, сгрудившихся за ними. Фиск Гален, капитан 19-й тактической роты, отдавал себе отчет, что это была всего лишь прелюдия.

Он вышел в тишину первой окружной стены. Повсюду в воздухе висела коричневая пыль, создавая впечатление, будто его позиция была единственным участком, оставшимся от мира. Он ожидал худшего, но реальность оказалась даже хуже. Передний край и бруствер бастиона выглядел так, словно его разгрыз ненасытный гигант: блоки из тесаного камня расколоты и пробиты, бруствер полностью разбит во многих местах, контрфорсы превратились в гальку, настенная облицовка из толстой брони смята и искромсана, словно металлическая фольга. Большинство настенных орудий, макропушек, вращающихся огневых точек, лазерных платформ уничтожено.

– Собраться, – приказал он выбирающимся братьям. – Занять позиции. Сохранять бдительность. Тархос, вызови подкрепления Армии обратно на позиции. Быстро.

– Капитан, – подтвердил приказ сержант Тархос.

– И дай мне связь с батареями второй окружной. Они нам понадобятся.

– Как мы удержим это? – спросил брат Усвальт.

– Сомневаюсь, что у нас выйдет, – ответил Гален.

– Согласен, – раздался голос Ранна, направляющегося вдоль разбитого бруствера к ним. Гален быстро отдал честь лорду-сенешалю. Его люди последовали его примеру.

– Без церемоний, братья, – отреагировал Фафнир Ранн. Времени на этикет не было.

Он встал рядом с Галеном, всматриваясь в зловещую завесу пыли. Их оптические устройства щелкали и жужжали, пытаясь настроить дистанцию и четкость. Гален заметил, как неуклюже двигается лорд-сенешаль, капитан первой штурмовой группы. Он получил ранения в боях за Львиные врата. И совершенно не залечил их.

– Неожиданный перерыв, – заметил Гален. – Он считает, что мы разбиты?

– Он оперирует процентами, – ответил Ранн. – Девять часов обстрела, независимо от степени насыщения и тысяч тонн боеприпасов. Достаточно, чтобы выбить нам зубы и поставить на колени. Затем второй раунд.

Имперские Кулаки называли его «он». Подразумевая Пертурабо. Он был персонификацией их врага, полубогом, с которым они сражались. Не магистр войны. Гор был ядовитым духом злобы, вдохновлявшим воинство предателей. Пертурабо, Повелитель Железа, был инструментом исполнения, координатором воли Гора. Хотя Пертурабо находился, вероятно, в сотнях километрах, они бились с его решениями и доктринами. Он был их подлинным противником, архитектором плана изменников, хотя слово «архитектор» казалось неподходящим для существа, которое разрушало стены.

– Он думает, что ослабил нас, не так ли? – спросил Гален.

– О, думаю так и есть, и он это знает, Фиск, – сказал Ранн. – Первая окружная стена и внешние укрепления разбиты до нп. Посмотрим, что он бросит на стены. Может быть, отвлечь их на несколько часов, всыпать, пока мы отойдем на вторую или даже третью, чтобы закрепиться там.

НП. Непригодность. Ранн не расценивал первую окружную стену, как пригодную оборонительную позицию. И явно сомневался на счет второй окружной.

– Если мы отойдем на третью, – сказал Гален, – мы сократим наши возможности.

– Я знаю, Фиск, я знаю.

Горгонов рубеж прежде был известен под названием Горгоновы врата, когда Дворец все еще был дворцом. «Рубеж» указывал, что это гражданское строение, переоборудованное в укрепление, в противовес возведенным непосредственно в качестве бастионов. Он был частью внешнего кольца, исходного яруса укреплений на подходе к Львиным вратам и Санктуму Империалис. Горгоновы врата никогда не были крепостью, всего лишь великолепной триумфальной аркой на Внешней магистрали. Преторианец укрепил его, так же как и все в Императорском Дворце за изнурительные месяцы подготовки к осаде. Отделку сняли, стены укрепили и расширили, некогда прекрасный мрамор, ауслит и тесаный камень закрыли практичной броней. Там, где когда-то перед воротами располагались Траянов парк и Сонотиновы сады, соорудили четыре полусферы укреплений. Четыре новые, окружные стены, ощетинившиеся казематами и оборонительными батареями, а перед ними передовые укрепления. Все были соединены редутами и вспомогательными траншеями. За шесть месяцев церемониальные ворота, отмеченные в монографиях о дворцовой архитектуре за их мирную красоту, переоборудовали в уродливую пятиуровневую крепость.

Гален понимал почему. Каждая подготовительная симуляция показывала, что их атакуют. Зачем наступать на действующие бастионы и крепости, защищающие Колоссы и Мармакс, когда можно прорваться через церемониальную достопримечательность и дойти до самого Санктума?

Горгон падет. Гален знал это, Ранн знал. Дорн знал. Пертурабо знал. Вопрос заключался в том, как долго они продержатся? Как долго они задержат наступление предателей? Сколько материальных затрат выжмут защитники из воинства изменников для их захвата? Насколько истощат вражеские силы, прежде чем те достигнут Львиных врат?

– У нас все еще есть частично действующая пустотная защита, – напомнил Гален, проверяя ауспик. – Сохраняем восьмидесятивосьмипроцентное покрытие над окружными стенами.

– Значит, атака будет наземной, – кивнул Ранн. – Как дела с бронетехникой?

– Та, что имелась, оттянута на третью, – ответил Гален. – За исключением машин, которые участвовали в первых вылазках.

В начале штурма подразделения быстрых «Поборников» и «Церберов» атаковали из бастионов, охотясь и уничтожая артиллерийские силы. Каждый надеялся добраться до них, как лисица до кур. Но у них не вышло. Противотанковые машины были уничтожены сильным фланговым огнем. Когда пыль начала немного рассеиваться, Гален увидел к югу почерневшие остовы, некоторые все еще горели.

– Выдвинуть вперед бронетехнику, лорд? – спросил Гален.

Ранн покачал головой.

– Только, чтобы их снова опрокинули? Нет, они нам понадобятся на второй и третьей. Но прикажи им быть наготове и прогреть двигатели.

Гален отвернулся, передавая вокс-команды. Раздался чей-то крик.

– Наземная атака!

Через пыль и фуцелиновый дым подходили штурмовые шеренги. Быстро приближались тысячи пехотинцев в разомкнутом строю. А также легкая бронетехника: «Хищники», штурмовые танки, бронетранспортеры, поднимая столбы коричневого дыма, словно кильватерные струи реактивных катеров. Первыми атаковали наземные силы.

– Построится, – невозмутимо приказал Ранн. Вдоль остатков бруствера лязгнули осадные щиты. Болтеры вставлены в бойницы. Расчеты вращали и поворачивали то, что осталось от настенных орудий. Некоторые не двигались: расплавились лафеты. До подхода частей Имперской Армии все еще оставалось семь минут.

Гален усилил оптический сигнал. Резко приблизилась атакующая орда: звероподобные недолюди, напоминающие сказочных великанов-людоедов, из широких ревущих пастей которых вылетала слюна; штурмовые части Темного Механикума, похожие на кошмары, вызванные из самых темных эпох Технологий; подразделения Предательской Армии, размахивающие непристойными знаменами. Среди них громадные легионеры Гвардии Смерти и Железных Воинов. Они двигались медленнее, но неумолимо. Гален не стал усиливать аудио-сигнал. Ему не хотелось снова слышать ревущее скандирование.

– Стоим или отходим, капитан? – спросил он. Времени на отход ко второй окружной все еще хватало.

– Я устал слышать их крики, – ответил Ранн. – Думаю, мы останемся и перережем немного глоток.

К этому момент Гален уже слышал скандирование.

«Император должен умереть! Император должен умереть!»

– Прицелиться, – приказал Ранн.

По всей стене зазвучали жужжание и звон дальномеров и автозахватов болтеров.

– Что думаешь, Фиск? – спросил Ранн. – Тридцать к одному?

– Тридцать пять, может, сорок.

– Расклад Преторианца, – ответил Ранн. Он прицелился. Жужжание-звон.

– Еще один день на стене, – сказал Гален.

– Ха! За это, друг, ты получишь окрик, – сказал Ранн. – Тридцать метров, пожалуйста.

– Да, капитан.

Гален поднял свой Фобос Р/017, почувствовал, как его прицельные системы синхронизируются с авточувствами шлема. Он прицелился точно в голову шагающему Железному Воину. Проигнорировал захват цели и следил, как уменьшаются цифры на дальномере. Двести метров, сто семьдесят, сто пятьдесят…

– За вашу славу, братья, – выкрикнул он.

– И во славу Терры! – ответили хором все, даже Ранн.

Семьдесят пять метров, шестьдесят, пятьдесят, сорок… тридцать пять… тридцать.

– Огонь!

Болтеры начали стрелять. Вдоль вершины окружной линии и в казематах в стене замигали яркие вспышки. Первые попадания пришлись точно в цель. Каждое было смертельным. Фронт атакующей волны смялся. Тела разрывались в движении, взрывались, падали навзничь, опрокидывали других. Воины падали, спотыкаясь об убитых впереди или разрывались следующим залпом болтерных снарядов. Атакующая волна застопорилась в середине, фланговые части обогнали избиваемый центр. Гален рявкнул приказ, и его фланговые подразделения расширили сектор обстрела, уничтожая вырвавшихся вперед врагов. Настенные орудия начали с лязгом разворачиваться налево и направо. Ряды изменников изогнулись. В воздух поднялись грязь и камни.

Пришел ответный огонь. Неточный и яростный, ведущийся на ходу, но мощный, молотящий по поверхности стены, линиям брустверов и щитов. Затем несколько более точных выстрелов из болтеров космодесантников-предателей. Их оружие снабжено стабилизаторами. Братья Имперские Кулаки слетели со стены со снесенными головами и пробитыми телами. Гален поменял магазин, чувствуя, как осадный щит дергается от попаданий. Несмотря на большие потери в передних рядах, вражеское воинство продолжает катиться из пыли. Больше, чем Кулаки представляли, гораздо больше.

Они добрались до внешних укреплений, хлынув между разбитыми каменными контрфорсами и перепаханными земляными насыпями. Ослепительный ураган перекрестного огня хлещет между бастионом и землей. По команде Галена его братья перемещаются оборонительными парами. Один стреляет со стены, срезая каждого, кто пытается взобраться, а его товарищ прикрывает его краем щита, продолжая вести огонь в основную массу. У основания стены начинают собираться кучи тел, скапливаясь как опавшие листья, наполовину погруженные в грязь и лужи сточной воды, которые образовались между контрфорсами насыпей.

Штурм захлебнулся. Войско предателей откатывается обратно, в беспорядке и замешательстве.

– Мы убедили их в их же тупости, – заметил Гален.

– Нет, брат, – возразил Ранн. – Это был отвлекающий удар.

В зоне видимости появились предательские «Псы войны», выйдя из клубов пыли. Их голеностопы обтекает отступающая пехота. Три машины из легио Вульпа увеличили скорость. За ними громыхал более массивный «Владыка войны». Чудовище вырисовывалось на фоне тошнотворной, освещенной сзади пыли. Стена начала дрожать.

Да, отвлекающий удар. Бросить пехоту на первую окружную, чтобы удержать Имперских Кулаков на позиции, помешать им отойти, затем направить титанов выжечь их на позициях. Вот как преодолевается оборона: приманка и удар.

– Плохое решение с моей стороны, – сказал Ранн Галену.

– Нет, лорд…

– Да, так и было, – резко оборвал лорд-сенешаль и посмотрел на Галена. – Приготовься к быстрому отходу.

Гален начал отдавать приказы. Наступающие машины производили устрашающее впечатление. Гален не узнал гиганта «Владыку войны». Он был похож на модель «Марс Альфа», но изменился, как и столь многие братья, с которыми Кулаки когда-то стояли плечом к плечу. Знаки отличия крестового похода исчезли. Борта покрывали звериные гребни и грубо намалеванные символы, а корпус почернел, как будто титан прошел тысячу лиг через обжигающее пламя, чтобы сразиться с ними. С конечностей и паха свисали цепи, а рваные знамена провозглашали мерзкие идеи в рунах, вид которых вызывал у Галена отвращение. То, что он сначала принял за бусы, оказалось голыми человеческими трупами, раскачивающимися на цепях. Машина выглядела больной, похожей на скелет, ее поступь нечеткой, будто хромающей, хотя скорее от хронической болезни, чем раны. Бронированная голова, сгорбившись между массивной парой орудийных платформ-плечей, была переделана в форму огромного человеческого черепа. В глазницах сияли огни кабины, а из открытых вопящих челюстей, словно языки, выступали пушки Гатлинга. Заревели боевые горны. Его сопровождали такие же уродливые титаны «Гончие». Их поступь напоминала нелетающих птиц. Сначала они устремлялись вперед, затем быстро возвращались к ногам «Владыки войны», восстанавливая строй.

– «Солемнис Беллус» – пробормотал Ранн.

– Узнаешь его? – спросил Гален.

– Едва, – ответил Ранн. – От той машины мало что осталось. Трон, у меня разрывается сердце, когда я вижу, как унизили такое славное оружие.

Орудия наступающих машин открыло огонь. Мегаболтер. Турболазер. Потоки выстрелов из вращающихся установок трех «Псов войны». По окружной линии прокатилось разрушение. Железобетон разрушался. Участки стены взрывались, обваливаясь лавинами каменной кладки, пыли, огня и осколков брони. В воздухе разлетались тела в желтых доспехах. Каземат 16 замолчал, горловину его башни вырвало, вся орудийная платформа соскользнула со своего основания и рухнула вниз, боеприпасы детонировали безумной чередой наслаивающихся взрывов.

– Отступаем! – завопил по воксу Гален. – Быстро на вторую!

Взрыв сбил его с ног. Вокруг него закружили пламя и гравий.

Сильная рука подняла капитана на ноги.

– Нет, брат, – сказал Ангел, глядя на потрескавшийся визор Галена. – В этом нет необходимости. Пока.

Сангвиний отпустил его и повернулся к искореженному краю стены. Он спрыгнул во вздымающиеся завесы огня и расправил крылья.

– Неужели я это видел? – спросил Ранн, оттаскивая Галена в укрытие.

– Он с нами, – ответил Гален.

Великий Ангел пришел не один. Из проемов и тыловых лестниц на стену спешили легионеры. Воины в кроваво-красных доспехах приветствовали братьев VII-го рукопожатиями, оттаскивали их назад, давали им время перезарядить оружие и перевести дух, тем временем сами занимали позиции. Болтеры Кровавых Ангелов присоединились к грохоту.

Свежая кровь, но по-прежнему всего лишь кровь. Даже концентрированный огонь космодесантников не мог уничтожить боевую машину.

А вот Ангел Ваала – совершенно другое дело. Он парил над скатами из камней у подножья поврежденной стены, над разбросанными и изувеченными вражескими трупами, сраженными Имперскими Кулаками, влетал в миазматический туман из пыли, дыма и огня, поднимался на взмахах могучих крыльев, оставлявших за ним вихри в дыму.

Примарх Кровавых Ангелов пролетел низко над землей, словно охотящийся орел, изумительно лавируя между потоками турболазерного огня, пытавшихся выследить его, и врезался в морду ближайшего «Пса войны». Он вонзил копье прямо в верхнюю часть командного отсека, пробил нечеловеческие символы, пробил древнюю броню, пробил оболочку субсистем, пробил силовые цепи. Копье вошло глубоко. Сангвиний повернул древко, уперевшись ногами в корпус кабины и сильно хлопая крыльями, чтобы сохранить равновесие. «Пес войны» завизжал и пошатнулся, оступившись. Титан размахивал массивными оружейными руками в тщетной попытке скинуть врага со своей головы, словно ребенок, отмахивавшийся от назойливых шершней.

Великий Ангел вырвал копье и упал спиной назад. Затем крылья поймали воздух, падение превратилось в полет, и он помчался словно ракета над перепаханной землей, ждущей его падения. «Пес войны» попятился назад, из зияющей пробоины в голове сыпались искры. Раздраженный «Владыка войны», заботясь о своих щенках, повернул торс, отслеживая низкую и стремительную траекторию полета Сангвиния. Ужасающая огневая мощь разорвала землю, грязь и плиты камнебетона на куски, выгрызая в земле пылающий полумесяц.

Сангвиний умчался от преследующего урагана огня. Крылья примарха несли его быстрее, чем «Владыка войны» мог разворачиваться. Ангел снова сделал вираж, разворачиваясь, поднимаясь, работая крыльями на пределе сил, и атаковал правый борт машины, которая некогда с гордостью именовала себя «Солемнис Беллус».

Он поднимался вдоль титана вертикально вверх, вскрывая наконечником копья бортовую броню. Великий Ангел оставил в машине длинный уродливый разрез от бедра до грудины, из которого извергался пепел и черная жидкость.

Он поднялся над «Владыкой войны» в сорока метрах от земли, зависнув на миг, и прыгнул на его плечи, прямо на бронированный затылок головы-черепа.

Копье Телесто вонзилось в тыльную часть головы титана.

Из боевых горнов машины вырвалось отвратительное задыхающееся фырканье. Огромный титан дрожал и раскачивался. Оба глаза выбило, из глазниц черепа вылетели пламя и фрагменты остекления кабины.

Сангвиний сжал оружие еще крепче. Копье, вошедшее глубоко в основание черепа машины, на миг засветилось и выбросило импульс энергии в «Солемнис Беллус». Второстепенные взрывы рванули в поясных узлах, бедрах и из тыльной части двигательного отсека. Сангвиний вырвал копье, устремился вперед и взлетел, поднявшись над носом машины, когда с ней покончил смертельный взрыв.

Из тела машины вырвалось яркое пламя адского взрыва, оторвав одну из оружейных конечностей. Титан с заблокированными ногами завалился вбок и рухнул на землю с такой силой, что поднялись целые волны грязи и грунта. Земля задрожала. Стена задрожала. Гален с трудом удержался на ногах. При падении голова гиганта столкнулась с внешним выступом подпорной стены и выгнулась назад, и так осталась лежать, таращась со сломанной шеей в блеклое небо. По колоссальному металлическому каркасу прокатилась волна детонаций. Взорвались погреба боезапаса, выбросив языки пламени и расплавленную сталь. Земля, грязная вода и обломки, выброшенные в воздух огромным взрывом, начали падать в полукилометровом радиусе стремительным ливнем жижи, жидкости и металлических обломков.

Сангвиний приземлился на истерзанную землю перед своей жертвой. Освещенный огромный погребальным костром бога-машины, он выпрямился, сложил крылья и с шипящим копьем в руке посмотрел на трех «Псов войны». Тот, которого он ранил, все еще извергал искры и дым из пробитой головы. Он скулила и ревел. Все три машины остановились. Они переключили оружие и омыли примарха Кровавых Ангелов системами самонаведения.

– Хотите продолжить? – крикнул им Сангвиний. – Решайте.

Последовала долгая пауза. Затем «Псы войны» одновременно пришли в движение. Они сделали шаг назад, развернулись и побрели назад в дым тем путем, которым пришли.

Позже, когда об этом бое рассказали, кто-то настаивал, что даже примарх, даже славный Великий Ангел, не мог привести в замешательство трех титанов. Их ауспики должно быть засекли танки-убийцы титанов – «Теневые мечи» или «Клинки убийцы», которые подошли две минуты спустя.

Но Гален знал, что он увидел.

Сангвиний взлетел и направился к внешнему бастиону. Кровавые Ангелы поднялись из своих только занятых позиций на линии бруствера, когда он пролетел над ними. Имперские Кулаки стучали прикладами болтеров по своим щитам грубым хором воинских аплодисментов.

Примарх приземлился. Он на миг оперся на копье, как человек, отдыхающий после тяжелой работы. Черная смазка «Владыки войны» и масло-кровь забрызгали его украшенный золотой доспех, прекрасное лицо, солнечный лабарум за головой. Они стекали с его длинных золотистых волос.

– Фафнир, – поприветствовал он Ранна кивком головы и пожал сравнительно маленькую руку лорда-сенешаля.

– Милорд, – ответил Ранн. – Об этом деянии расскажут истории.

– Нет, Ранн, – ответил Сангвиний.

– Уверен в этом, повелитель, – возразил Ранн. – Мне повезло увидеть, как творится миф.

Они знали о Великом Ангеле из древних времен. Искреннее замечание Ранна прежде вызвало бы улыбку и скромный смех. Но улыбок не было.

– Об этом не будет никаких историй, – сказал примарх. – Это пустяковое событие. Здесь происходит слишком историй, мой дорогой брат Фафнир, и большинство забудутся к моменту, когда их место займут следующие. Это… Это происходит повсюду.

– Милорд, – только и сказал Ранн. Наступила тишина.

– Я видел это, Фафнир, – сказал Сангвиний. – Отсюда, до ворот, до порта, на Внешнем, на Магнификане. Это все и везде. Слишком много историй, миллионы их, всем суждено забыться, так как только последняя строка книги имеет значение.

– Тогда нам стоит позаботиться, чтобы ее написали мы, – сказал Ранн.

Сангвиний ответил не сразу. Мельчайший намек на улыбку осветил его глаза. У Галена возникло ощущение, будто восходит солнце, прогоняя адский мрак.

– Верно, – согласился Сангвиний. Он сделал глубокий вдох и выпрямился. – Верно, брат. Так, давай же попробуем удержать эту линию еще немного.

Дорн покинул бастион через врата Просителей и направился через внутренний двор к пешеходной дороге. Его сопровождали двое хускарлов. Превратный двор был полупустым. При свете толстых свечей под матовыми стеклянными колпаками группы просителей ждали, пока должностные лица в ливреях разбирались с их петициями. Большинство просителей были высокопоставленными гражданами или гражданскими лидерами, и Дорн знал, что их просьбы были, вероятно, обоснованными: увеличенные продовольственные пайки, медицинское обеспечение, разрешения на эвакуацию в Санктум. Он также знал, что большинство прошений отвергнут.

Это было военное время. Военное. Лишения были необходимым бременем, которое разделяли все, кто был на стороне Трона.

Его появление вызвало волнение, шум. Большинство уважительно отводили взгляд, но он заметил, что несколько задумались, не подойти ли к нему. Робость взяла вверх.

Одна небольшая группа из мужчин и женщин разных возрастов и положений сидела на каменных скамьях у арки. Когда Преторианец проходил, один поднялся и подошел к нему. Это был Зиндерманн.

– Милорд…

Хускарл преградил ему путь.

– Я прошу всего лишь о минутке, милорд, – обратился старик.

– Не сейчас, – ответил Дорн и пошел дальше.

Он остановился и повернулся.

– Это касается летописцев, Зиндерманн?

– Да, милорд.

– Сейчас у меня нет времени, – сказал примарх и подумал «У меня никогда его не будет». – Но я поддерживаю проект. Диамантис возьмет ваш проект и выдаст пропуска моей властью.

Диамантис, один из хускарлов, взглянул на Дорна.

– Милорд?

– Возьми их проект и скрепи моей гарантией. Выдай им удостоверения, скрепленные моим именем. Просто проследи, что в нем не содержится ничего неразумного.

– По каким критериям, милорд? – спросил Диамантис.

– На твое усмотрение, – ответил Дорн. Он развернулся и пошел без дальнейших объяснений.

Диамантис посмотрел на Зиндерманна.

– Так в чем дело? – спросил он.

– Летописцы, лорд, – ответил Зиндерманн. – Новый орден. Небольшой, уверяю вас.

– Думал, что мы давно закончили с этим, – сказал Диамантис.

– Милорд Дорн… – начал Зиндерманн.

– Я слышал его, – сказал Диамантис. – Проект у вас с собой?

– Вот, – ответил Зиндерманн, вынув из пальто сложенный пергамент.

Дорн прошел под старой аркой и вышел на пешеходную дорогу. Это был широкий высокий мост, который пересекал глубокую пропасть между бастионом Бхаб и вершиной меньших барабанных башен к западу. Мост так же освещался свечами в стеклянных колпаках. Небо над головой бурлило темнотой, которая выглядела как низкая грозовая туча. Примарх слышал треск и стон пустотных щитов, неравномерный шум и грохот далекой и постоянной бомбардировки. Южный горизонт освещался тусклым и пульсирующим оранжевым светом, на фоне которого вырисовались громадные Львиные врата и соседние башни.

Далеко внизу, под мостом, подъездные улицы и проезды были забиты людьми. Ручейки перемещаемых граждан вливались в Санктум Империалис. Чиновники и Адептус Арбитес со световыми шестами направляли каждый длинный переселяющийся конвой к временным убежищам: павильонам, библиотекам, спортзалам, театрам. Каждое приличное помещение, которое можно было реквизировать и использовать. Беженцы заходили через Львиные врата и другие проходы в Последней стене, изгнанные из своих домов в Магнификане и Внешнем, и отчаянно желающие найти убежище в единственной зоне Императорского сверхдворца, которая все еще считалась безопасной и целой. Дорн видел людей с маленькими сумками вещей, с ручными тележками, с детьми. Сколько миллионов были изгнаны из портовой зоны и северных районов Внешнего? Сколько еще миллионов последуют за ними?

Куда они пойдут, когда враг пробьет Последнюю стену?

На середине моста Дорн понял, что слышит странный постоянный звук, который его генетически усиленные чувства уловили на фоне стона пустотных щитов, приглушенной бомбардировки и тихого гула бесконечных голосов далеко внизу.

Он остановился.

– Милорд? – обратился Кадвалдер, оставшийся с ним хускарл.

Дорн поднял руку. Этот звук… Откуда он исходил?

Лампы. Стеклянные колпаки мостовых фонарей дрожали в своих креплениях, очень слабо, невидимо, но он слышал их вибрацию. Он понял, что мост тоже дрожит очень, очень слабо, так незначительно, что обычный человек не мог этого почувствовать.

Но она была… Как Зиндерманн назвал ее? Дрожь.

Весь Дворец дрожал. Не от страха. От постоянных внешних ударов.

Преторианец продолжил путь, добравшись до подковообразной арки пристройки, и вошел внутрь.

Барабанная башня не уступала возрастом Бхабу, но была крошечным братом своего огромного и уродливого соседа. У верхнего прохода примарха ждал кустодийский префект-хранитель. Царственная золотая статуя в ниспадающем багровом плаще, вертикально держащая украшенный кастелянский топор.

– Милорд, – поздоровался он.

– Префект Цутому, – ответил Дорн. – Он ждет?

– По Вашему желанию.

Кустодий провел их внутрь. Дорн попросил личной встречи вдали от бастионной суеты. Никаких обычных залов совещаний или приемных покоев. Всего лишь небольшая комната в массивной каменной вершине барабанной башни.

Константин Вальдор ждал внутри. Капитан-генерал Легио Кустодес сидел за длинным столом. Его сверкающий шлем лежал на столе рядом с локтем. На столе стояли десятки цилиндрических свечей, их пламя давало единственный свет в старой комнате.

– Необычно, – отметил Вальдор, когда Дорн вошел.

– Уверен, вы простите, – ответил Дорн.

– Какое дело, милорд? – спросил Вальдор.

Дорн взглянул на Цутому и Кадвалдера, которые встали у дверей.

– Вы можете идти, – сказал он им.

– Цутому можно доверять, – заверил Вальдор, подняв бровь.

– Как и моем хускарлу, – быстро ответил Дорн. Он на миг задумался.

– Оставайтесь, – сказал он двум воинам, – но соблюдайте строжайшую секретность о том, что произойдет.

Он сел лицом к повелителю Легио Кустодес. Они были старыми друзьями, но между ними присутствовало напряжение.

– Итак… что произойдет? – спросил Вальдор.

Дорн поднял указательный палец.

– Не все сразу, – сказал он. – Сначала небольшой разговор.

– Не думаю, что мне нужно напоминать вам, что в эти дни у нас крайне мало времени для подобной роскоши, – заметил Вальдор.

– Сделайте одолжение.

Вальдор пожал плечами.

– Как вы уладили дела с вашим братом? – спросил он так, будто вопрос был заурядным.

– С Джагатаем? Приемлемо. Он хочет атаковать порт.

– Вполне ожидаемо.

– Оборонительные доктрины не относятся к его предпочтениям, – согласился Дорн.

– Вы несправедливы, – возразил Вальдор. – Просто Каган защищается атакуя. Его Легион всегда был исключительно мобильным. Они рвутся в бой. А порт – подходящая и заслуживающая внимание цель. Кто-то скажет – ключевая.

– Он так и сказал, – ответил Дорн. – Уверяю вас, я никогда не видел, чтобы он так злился на меня. Или, возможно, на мир. Или на меня и мир. И я никогда не видел его таким уставшим.

– Печальный день для всех нас, раз такие, как вы и ваш брат устают, – сказал Первый из Десяти Тысяч.

– Все устают, Константин, – сказал Дорн. Он откинулся в кресле и смотрел на пляску пламени свечей. – Текучесть кадров в бастионе страшная. Офицеры заболевают, срываются, страдают от нервного истощения. Каждые несколько дней знакомишься с новыми лицами – новые офицеры, новые помощники, новые генералы сменяют прежних, комплектуют смены.

– Продление дежурств изматывает. Сколько они спят? Три часа? Потом огромный объем информационного потока. Мы не обладаем вашим разумом, Рогал?

– Делу не помогает, когда Джагатай врывается и с порога отстраняет двух достойных старших офицеров.

– За какой проступок?

– За усталость. Если на чистоту, за то, что они люди.

– Кого?

– Ниборран.

– Не может быть!

– И другого. Э…

– Брон, милорд, – подсказал стоявший у двери Кадвалдер.

– Точно, Брон. Я найду им применение в другом месте. Нам нужны все имеющиеся хорошие офицеры.

– Все же, Савл Ниборран был здесь с первого дня, – сказал нахмурившийся Вальдор.

– И, возможно, он выгорел. Бывает.

– Он не слишком стар для передовой? – спросил Вальдор. – Я в том смысле, что он всего лишь человек.

– Не думаю, что в этой ситуации фактор возраста все еще имеет значение, – сказал Дорн.

Они замолчали. Пламя свечей дрожало. Ни примарх, ни кустодий не были сильны в неформальных беседах.

Всего лишь человек. Слова Вальдора повисли в дыме свечей. Ни один из них не был человеком. Они оба были одарены долгой жизнью, чтобы пережить войну и стремиться к чему-то помимо нее. Но они знали только войну, и это продолжалось для них уже слишком много смертных поколений. За их жизнь люди рождались, жили и умирали от старости несколько раз, а война все продолжалась. Дорн и Вальдор никогда не говорили об этом, но они оба в глубине души страшились, что по необходимости оказались скованы одной ролью и никогда не оставят ее. Они не могли говорить беспечно и непринужденно, как люди, или остановиться, чтобы подумать о нюансах культуры. Они не могли расслабиться или задуматься. Воинская ответственность вытесняла из них все прочие заботы. Даже простейшая беседа сводилась к логистике и стратегии. «Люди жили и умирали, как оводы, - думал Дорн. – Где они находили время в своей короткой жизни на то, чтобы быть еще кем-то, кроме как воином, когда я не могу найти в своей? А ведь я должен был находить его. Я должен быть таким разносторонним. Солдат – это всего лишь одна из граней».

– Мы были рождены для большего, – пробормотал примарх.

Вальдор взглянул на него. Преторианец понял, что неосмотрительно произнес это вслух. Он собрался отмахнуться от своего замечания, но капитан-генерал кустодиев не отвел взгляд. Он просто кивнул. Его глаза выдали грустный намек на понимание.

– Да, были, – сказал он. – Рожденные творить будущее.

– И наслаждаться им, – добавил Дорн.

– Да, наслаждаться. Быть его частью, а не просто повивальной бабкой. Когда нас создали, будущее стало целым.

– А теперь есть только война.

Вальдор выдохнул, затем рассмеялся. Он потер полоску коротко стриженых волос, которая тянулась по бритому черепу.

– Мы возьмем вверх, Рогал, – сказал он. – Однажды вы сломаете свой меч и повесите щит, и будете сидеть, смеяться и смотреть через это окно на золотые башни, стоящие без страха, без пустотных щитов и батарей, освобожденные от малейшей вероятности угрозы благодаря тому, что мы делаем сейчас.

– Вы ведь верите в это без всяких сомнений, не так ли, Константин?

– Я должен. Альтернатива неприемлема.

– Но, судя по вашим словам, вы не видите в этом будущем себя? – спросил Дорн.

– Мой долг никогда не закончится, – ответил Вальдор. – Примархов создали для строительства Империума. Ваша задача, какой бы сложной она ни была, конечна. Моя – нет. Кустодии рождены всего лишь для Его защиты. Вот что мы всегда делаем.

– Вы всегда считали, что примархи были ошибкой, ведь так? – спросил Дорн.

Вальдор взглянул на него.

– Я…

– У вас были опасения.

– Мои прошлые чувства едва ли имеют значение, – ответил Вальдор. – Особенно сейчас. Мы сражаемся вместе. Вы и я, подле Него, против наступления ночи. Мы должны быть союзниками, без сомнений и упреков, и я верю, что так и есть.

Он вздохнул.

– Итак…– сказал он, быстро отвлекая их от размышлений, – вы говорили. О вашем брате?

– Я позволил ему немного покипеть, – сказал Дорн. – Затем отвел в сторону и сказал, что он мог бы получить порт. Взять его с моим благословением. Речь не в том, будто я собираюсь пойти в бой вместе с ним. Я просто попросил, чтобы он отправился со своими силами туда через Колоссы и сначала немного поработал там для укрепления фронта, чтобы войска в порту могли отступить, если им придется.

– Он согласился?

– Да. Это подвижный бой. На данный момент боевые действия перед Колоссами маневренные. Белые Шрамы получат свободу. Но он понимает мои намерения.

– Сохранить ему лицо?

Дорн кивнул.

– Джагатай знает, что я не могу пожертвовать одним из двух своих верных братьев в гамбите в порту, не зависимо от потенциального выигрыша. Но он сказал то, что сказал. Он знает, что ситуация в Колоссах паскудная, и с каждом часом становится хуже. Он там застрянет. Он поймет, где больше всего нужен.

– Значит, вы хотите его направить туда?

– Я хочу его отправить туда. Хан у Колоссов, Ангел у Горгона. Но ему будет казаться, что я согласен с его стремлением к агрессивной тактике. Лица сохранены и честь спасена.

– Значит, вы манипулировали им?

– Да. И мне это не нравится. – Дорн вздохнул. – Трон, он же Хан. Великий Боевой Ястреб. Его боевая доктрина превосходна. Как полководца я выше ставлю только Робаута.

– А Робаута здесь нет.

– Нет.

Вальдор кивнул.

– Я согласен с вашей оценкой. Робаут. Хан… На самом деле есть только еще один.

– Не льстите мне, Константин.

Вальдор улыбнулся.

– Я даже не включаю вас, Рогал. Вы – Преторианец. Список начинается с вас. Нет, я имел в виду, в былые времена…

– Ах. Да. Он.

– Именно. Он.

– Что ж. Он – та проклятая причина, по которой мы все это делаем, – сказал Дорн. Он на миг задумался. – Нет, мне не нравится манипулировать Джагатаем. Но это необходимость. Он подчеркнуто независим. Ангела же я просто прошу, и он делает. Это другой вид лояльности. А вы…

– Я? – удивился Вальдор.

– Вы мне нужны у Колоссов.

Вальдор нахмурился.

– Мой единственный долг – защищать Его, – просто ответил он. – Кустодии отошли в Санктум. Что…

– Мне нужна ваша сила на поле битвы, – сказал Дорн. – Мы должны быть союзниками, и я верю, что так и есть.

– Думаю, – неохотно уступил Вальдор, – что я могу выпустить кустодиев на поле боя, при условии, что основные силы останутся на страже Санктума. Говорите, Колоссы?

– Да.

– Следить за вашим братом?

– Нет, сражаться с ублюдками.

– И следить за ним?

– Да.

Вальдор чуть улыбнулся.

– Честно говоря, я рад этой стычке, – признался Дорн. – Позволить Хану немного сделать по-своему.

– Почему?

– Вся эта боевая сфера – это моя борьба с Повелителем Железа. Стратегия, контрстратегия. Доктрина против доктрины. И мы оба знаем это. Мы оба читаем друг друга, предугадываем… И мы оба хороши в этом.

– Вы десятилетиями тренировались.

– Я никогда не думал, что дойдет до практического испытания. Я просто беспокоюсь, что мы слишком хороши в этом. Маневр, контрманевр, маневр, контрманевр… Тупик. Но если я могу внести непредсказуемый фактор, который я не создавал специально…

– Как получивший волю Великий Хан? – спросил повелитель Легио Кустодес.

Дорн кивнул.

– Это может внести небольшой элемент импровизации. То, что Пертурабо сделал с нами в порту Льва. Он позволил Кроагеру провести свою атаку, и это дорого обошлось нам. Возможно, я смогу поступить так же в большем масштабе с Джагатаем. Возможно, в свое время, этого будет достаточно, чтобы разрушить ожидания дорогого Пертурабо и перечеркнуть его решения.

– Выходит, – сказал Вальдор, – ваш сложный и всесторонний план войны теперь включает неподдающийся планированию элемент?

– Это странное время, Константин.

Вдруг пламя всех свечей задрожало. Пара погасла, выбросив струйки голубого дыма. Внешняя дверь открылась и закрылась без всякой реакции со стороны кустодия и хускарла.

Теперь они запоздало пришли в движение. По комнате прошло странное успокаивающее давление. Рядом со столом возле Дорна появилась полутень, словно участок воздуха замазали смазочным маслом.

Цутому и Кадвалдер поняли, что это было и опустили оружие.

Дорн на секунду сконцентрировался. Даже прямо перед ним она перемещалась с легкостью периферийного образа.

Дженеция Кроле, госпожа Безмолвного Сестринства, отдала ему честь.

– Рад, что вы присоединились ко мне, госпожа, – сказал Дорн.

В ответ она с бесстрастным выражением на бледном лице изобразила знак.

– Да, куда пожелаете, – ответил Дорн, прочитав мыслезнак ее рук.

Кроле села в дальнем конце стола. Кивнула Вальдору. Гнетущая пустота ее психического небытия пропитала комнату, словно эпилептический припадок. Присутствующие почувствовали неправильность в воздухе.

– Я попросил госпожу Кроле присутствовать по той же причине, по которой попросил незаметное место, – пояснил Дорн. – Чтобы гарантировать секретность нашей беседы.

– Значит, теперь мы можем обойтись без праздных бесед и начать? – спросил Вальдор.

Открылась внутренняя дверь. Из вестибюля появился Малкадор Сигиллит в мантии с надетым капюшоном. Он занял свое место на другом конце стола.

– Теперь можем, – сказал Дорн.