Гнев Потерянных / Wrath of the Lost (роман)

Перевод в процессе: 11/36 Перевод произведения не окончен. В данный момент переведены 11 частей из 36.

Гнев Потерянных / Wrath of the Lost (роман)
Автор	Крис Форрестер / Chris Forrester
Переводчик	Alkenex
Издательство	Black Library
Год издания	2023
Подписаться на обновления	Telegram-канал
Обсудить	Telegram-чат
Экспортировать	EPUB, FB2, MOBI
Поддержать проект

Получив от Габриэля Сета приказ обеспечить безопасность Кретации, капеллан Дума и апотекарий Барахиэль берут курс на родной мир Расчленителей, но когда космодесантники вновь увидят его, найдут ли они на планете непоколебимо держащийся гарнизон или обнаружат безлюдную пустошь, очищенную от жизни их врагами? Астартес должны пройти по стопам своего легендарного основателя и узнать каково это – принять Гнев Потерянных – либо же погибнуть.

Действующие лица

Повелители Расчленителей

Габриэль Сет – магистр капитула Расчленителей, Повелитель Кретации, Страж Ярости

Апполлус – верховный капеллан Расчленителей, Владыка Потерянных, Хранитель Башни

Харахель — командир почётной гвардии, чемпион капитула

Четвёртая рота

Тантий – капитан и магистр флота

Теман – лейтенант

Ганибал – лейтенант

Дума – капеллан

Барахиэль – апотекарий

Туриэль – младший апотекарий

Пашар – библиарий

Хариэль – технодесантник

Михей – сержант отделения штурмовых заступников

Адариэль – сержант отделения штурмовых заступников

Давен – штурмовой заступник

Разиэль – сержант штурмовых заступников

Гатрикс – штурмовой заступник

Каст – штурмовой заступник

Исайя – сержант отделения штурмовых заступников

Кайр – штурмовой заступник

Тойво – сержант отделения заступников

Бурлок – сержант отделения заступников

Кастиэль – сержант отделения изничтожителей

Тумело – сержант отделения изничтожителей

Танатос – сержант отделения головорезов

Анджело – сержант отделения головорезов

Космос – головорез

Азариэль – сержант отделения искоренителей, прикомандирован из девятой роты

Кастивар – сержант отделения агрессоров, прикомандирован из девятой роты

Дерон – почтенный дредноут, эмиссар Габриэля Сета

Рота смерти

Гаэл Люциферус – воин

Гелиос Варрон – воин

Алексей Тамаэль – воин

Аврелий Тихос – воин

Реклюзиам

Камиэль – капеллан

Исрафил – юдициар

Слуги капитула

Кара Итэйн – командующая корабля «Кретацийский судья»

Аиша – помощник и ведущий хирург

Рейян Абдеми – корпех

Хакаар Вахони – надзиратель

Дети Кретации

Хаккад – кандидат

Пролог

Рейян Абдеми стоял в длинной тени дверей из тёмного железа, таившими за собой реликварию.

Их поверхность была иссечена клинописью и подробна описывала кровавую историю ангелов Кретации. Вход в это помещение обычно охраняли двое архангелов в толстослойных доспехах из священного металла – прославленных ветеранов небесных войн Бога-Императора, чьи рост и излучаемая аура чистой агрессии всегда перехватывали его дыхание и заставляли сердце биться сильнее. Он взирал на них с безмолвным трепетом, а тяжёлая броня придавала им некоторое сходство со статуями древних богов войны, которые Рейян видел в многочисленных храмах планеты.

Теперь же ветеранов не было, как и почти всего их братства.

Место архангелов занимали два совсем не похожих на них ужасных создания из тёмного металла и сереющей плоти. Бесстрастные глаза стоявших на страже кошмарных существ горели убийственным красным светом, а толстые спирали ламп, смонтированных на руках новых охранников, ярко светились голубым и вызывали резкие вспышки жгучей боли в висках. В ушах Рейяна грохотала кровь, его сердце глухо отбивало в груди стаккато. Он чувствовал, как сокращения органа отдаются даже в коленях и локтях. Нынешним защитникам реликварии, подобно ангелам, уже доводилось убивать тех, кто не выказывал должных осторожности и уважения.

Каменная панель на ближайшей колонне сместилась в сторону, явив взгляду небольшой квадрат чистого чёрного стекла наподобие того, которое оставалось после извержений огненных гор. Рейян приложил к нему правую руку, не обращая внимания на внезапный прилив тепла и тусклую зелёную нить, что обвела ладонь и пальцы. Стекло загудело и стало ещё горячее, квадрат начал жечь его огрубевшую от мозолей кожу. Сморщившись, он зашипел сквозь стиснутые зубы, но ладонь не отдёрнул. Затем, в подушечку каждого пальца впилось по игле жаждущего алой жидкости устройства, взымающего кровавую плату в качестве дани.

— Доступ разрешён, — пророкотал грубый скрипучий голос.

Каменная панель резко вернулась на место, и чудовищные полуметаллические стражи повернули свои закреплённые на шарнирах туловища, вновь обратив лица в противоположную от входа в реликварию сторону. Древние двери со скрежетом открылись, изливая наружу мягкий колеблющийся свет факелов. В расширяющемся проходе Рейян заметил мечущиеся тени человеческих размеров, а до его слуха начало доноситься отрывистое щёлканье подошв ботинок из кожи баразавра о бутовый камень, которое перемежалось хриплыми приказами надзирателей. Вытирая кровь о пепельно-чёрную спецодежду, он поднял огнеиспускатель и вошёл в реликварию, ведомый запахом горящей древесины и свежей краски.

Рейян шагал по тускло освещённому помещению, а со всех сторон его окружали сложенные из высеченных камней поверхности. Галереи с гранитными пьедесталами и утопленными в стенах альковами хранили комплекты побитых металлических доспехов, сломанное оружие и заляпанные кровью да грязью знамёна. Всё это оплетали тонкие белые нити света. Линии клинописи, чётко и аккуратно выбитые молотками и долотами сервов-камнетёсов, рассказывали о доблестных деяниях ангелов, которые пали за много сезонов до рождения Рейяна. Глухие размеренные удары инструментов вызывали жгучую боль, словно в череп вонзались ножи, но мужчина был благодарен за это, ибо боль заглушала тишину.

Рейян стал бояться тишины с тех пор, как ангелы покинули Кретацию.

Корпех шёл дальше по залу и подмечал мельчайшие детали мозаик и фресок, что изображали ангелов, сражавшихся против гибких хохочущих чудовищ и объятых тёмным пламенем теней с когтями и клыками. Эти произведения искусства обрамляли реликвии воинов, которые ходили по земле во времена Бога-Императора и чьи деяния были запечатлены на изображениях с поблекшими цветами и истёртыми линиями. Когда Рейян читал их легенды, то ощущал уколы замешательства, ибо некоторые слова использовались в уже не имеющем никакого смысла контексте, в то время как значения других он вообще не понимал. Неужели с момента прибытия ангелов язык людей настолько развился?

Он выбросил этот вопрос из головы как несущественный.

Рейян добрался до дальнего конца реликварии, где остановился перед комплектом огромных доспехов. Они напоминали ангельские, но были крупнее и производили гораздо более сильное впечатление. Сначала корпех обратил свой взгляд на тускло-зелёные неактивные линзы, после чего скользнул глазами по багрово-чёрному металлу груди и рук. В глубоких следах на поверхности брони читались отголоски титанических схваток с невообразимыми кошмарами, а в прикреплённых к кулакам пилообразных лезвиях и громоздких огнеиспускателях – наконец спущенная с цепи свирепость. Он опустил взор на легенду под доспехом, написанную изящным, не кретацийским шрифтом.

+ Они умрут, ты же знаешь.+

Сердце Рейяна сжалось. Голоса вернулись и теперь закрадывались в его мысли, как делали это после отбытия ангелов. Они никак не оставляли корпеха в покое.

+ Скоро твои горячо любимые ангелы встретят свой конец.+

— Нет, прошу… – Он безмолвно взмолился Богу-Императору, повелителю небес и звёзд, великому прародителю ангелов. — Кретация не может потерять ангелов.

Жестокий смех отдался эхом в черепе Рейяна.

+ Анафема не в силах спасти их, глупец, и они не переживут того, что сейчас на них надвигается. Пожиратель разорвёт их плоть, а сильнейших Бич Ангелов заберёт к себе в услужение. Клинком или кровавой клятвой, но он приведёт твоих ангелов к трону Кхарната.+

Рейян крепко зажмурился и сжал огнеиспускатель с такой силой, что побелели костяшки. Его терзали видения пылающих джунглей и превращённых в пыль гор, в нос бил запах тлеющего дерева, сдобренный вонью тухлого мяса от забивавших русла рек гниющих трупов, а в ушах гремели крики краснокожих чудовищ с изогнутыми клыками и рычащими пилообразными клинками, которые вырезали людей ради развлечения. И так каждый раз, когда он закрывал глаза.

Сон стал недоступным ему прибежищем.

— Ты что-то сказал, корпех? — раздался надтреснутый голос.

Рейян резко развернулся, ища говорящего. В груди колотилось сердце. Он говорил вслух? А может голоса вышли за пределы его черепа, вторгнувшись во внешний мир?

— Или ты здесь за новым уроком?

Когда Рейян увидел шагавшего к нему хромого Хакаара Вахони, сердце корпеха вновь забилось ровно. Хакаар был иссохшим человеком, которого не пожалело ни время, ни служение ангелам. Возраст наградил его тонкими костями, дряблой кожей, подобием бороды, которое клочками росло на обвисших щеках, и спиной, искривлённой настолько, что верхняя часть туловища старца походила на трость, сжимаемую им в дрожащих негибких руках. Тем не менее, глаза Хакаара светились пылким умом. В своё время, ещё до того, как немощь заставила его перейти в ряды слуг, занимавшихся техническим обслуживанием, он являлся грозным воином и верховным главой корпехов.

— Я уже давно выучил всё то, чему ты мог обучить меня, старик.

— Верь в это на свой страх и риск, малец, — усмехнулся старик. Смех у него был резкий, дребезжащий и влажный. Он похлопал Рейяна по груди, и тот почувствовал, что в руках старца ещё сохранялись артритные отголоски былой силы. — Я бы сбил с тебя спесь в бойцовых ямах даже не вспотев.

Шёпоты убили в Рейяне всякое желание смеяться.

— Как скажешь, — ответил он с натужным весельем в голосе. Старик прищурился, и корпех внутренне вздрогнул. Слова хлынули меж зубов Рейяна подобно воде, устремившейся в щели в плотине. — Я не собираюсь лишать старика фантазий.

Хакаар нахмурился, и его лицо рассекло ещё больше морщин.

От нервного напряжения у Рейяна скрутило живот, но ему удалось подавить это чувство. Среди кланов неуважение к старшим считалось страшным оскорблением, однако их отношения со стариком всегда были выше подобных традиций. Хоть теперь голоса и отступили, он до сих пор ощущал запах горелой древесины и разлагающейся плоти. Его рот наполнился желчью.

Старец фыркнул и перестал хмуриться.

— Твоё внимание привлекли вырезанные символы?

Корпех кивнул, сглатывая желчь.

— Можешь даже не пытаться прочесть, малец, — тяжело опираясь на трость сказал Хакаар. — Язык первых ангелов понимают лишь их наследники. Это традиция, которую не нарушали с тех пор, как они спасли Кретацию и сделали её своим раем.

Старик повёл Рейяна прочь от тяжёлых доспехов в сторону истрёпанного знамени из чёрной ткани высотой в добрых три роста корпеха. Засохшие следы алой жидкости и сажи на материале не помешали ему рассмотреть наполненную кровью чашу, убийцу-ангела, зубчатое лезвие пилы и светло-красную каплю ангельской крови. Хакаар указал согнутым от возраста пальцем на фреску за собой.

Рейян разинул рот, увидев грубое изображение этого же знамени в металлической руке ангела. Голубые небеса на фреске расчерчивали шлейфы оранжевого пламени, а деревья и горы являли собой лишь пятна серого и зеленого цветов разных оттенков. Второй ангел, обладавший невообразимыми размерами, носил тот же комплект тяжёлых доспехов, который всего несколько секунд назад привёл корпеха в восхищение. Гигант стоял во главе ангелов подобно вождю. По венам Рейяна заструился трепет, когда он окинул взглядом сцену их боя против зелёных чудовищ с толстыми мышцами и жёлтыми клыками, но сражались ангелы не одни, ибо рядом с ними виднелись фигурки поменьше. Люди с тёмной кожей могли быть только воинами Кретации.

— Наши предки нарисовали это в эпоху первых охот, — произнёс Хакаар. — Когда они помогали ангелам построить их дом. Говорят, небесный огонь обрушивался на кланы с небес подобно ливню целых семь дней, а дымящиеся скалы вскрывали поверхность мира. Из образовавшихся расселин выбрались подземники, чтобы пролить кровь нашего народа. Остановить их удалось лишь благодаря ангелам.

Рейян хорошо знал эту историю.

Родители корпеха, как и любая другая пара на Кретации, поучали своих детей рассказами об угрозе подземников и их тёмных родичей, Ночных Ужасов, когда отпрыски вели себя плохо или совершали позорные проступки. Народ Рейяна боялся возвращения монстров даже несмотря на то, что ангелы следили за Кретацией и защищали её людей. Кретацийцы плевались и разливали кровь, чтобы отвратить это кошмарное событие, а ещё шипели, когда чудовищ поминали всуе. Некоторые кланы даже приносили жертвоприношения на полях древних сражений. Корпех и сам дважды бывал в таких местах.

— Ты знаешь, почему ангелы ушли? — с придыханием спросил Рейян старого илота, чувствуя себя до нелепости глупо за этот вопрос, но остановиться он уже не мог. Корпех должен был узнать, из-за чего ангелы бросили Кретацию. — Почему они оставили на страже лишь пятерых?

Хакаар вновь усмехнулся.

— Ангелы не делятся таким знанием с простыми смертными, парень, — ответил он. — Не беспокойся, он уходили и раньше. За мою жизнь ангелы дважды уплывали к звёздам в полном составе, дабы послужить Богу-Императору. Мы думали, что это навсегда, однако они выдерживали Его испытания и возвращались к нам с новыми трофеями и сказаниями. Нынешний случай исключением не станет, попомни мои слова.

Рейян только сделал вдох, чтобы заговорить, как нечто тяжёлое врезалось в двери реликварии, а через узкий зазор между каменной стеной и железными порталом просочились громкие звуки заряжаемого оружия и выкриков. Сервы-ремесленники перестали заниматься реставрацией, обратив полные страха взгляды к дверям. Захромавший в их сторону Хакаар принялся гаркать на людей, дабы те вернулись к работе, однако затем металл вновь задрожал. Крепко сжимая огнеиспускатель, Реяйян начал пятиться назад.

Двери с грохотом распахнулись, и по каменному полу заскользил один из тех кошмарных полуметаллических стражей с выдернутыми из туловища ногами. Его лампа был оторвана, а из обрубка чуть ниже плеча вытекала густая чёрная жидкость. Свет в глазах создания погас, из серебряной решётки на месте рта со скрежетом вырвалось нечто вроде предсмертного хрипа. Рейян увидел, что преисполняемые ужасом ремесленники поднимают молотки и долота. Неужели стоило только ангелам исчезнуть, и подземники вернулись?

Сжимая в руках огнеиспускатель, корпех отступил ещё дальше.

В зал ворвался ангел, однако вздох облегчения застрял у Рейяна в горле, когда он увидел на доспехах свежие отметины и ещё не остывшие подпалины. Ангел не носил шлем и был без оружия, а его лицо с широко открытым ртом являло собой застывшую маску ярости, испещрённую старыми шрамами и полосами засохшей крови. Из-за жуткого ожога плоть на одной из щёк отслоилась, обнажив волокнистые сухожилия и небольшие куски почерневшей кости. Глаза ангела выглядели как два озерца жидкого чёрного безумия.

— Предатели! — проревел он, приближаясь к сервам. Несколько человек упали на колени, сложив руки или подняв их от страха и принявшись сквозь солёные слёзы заверять ангела в своей верности. Другие же, скованные ужасом или замешательством, просто застыли на месте. — Гнусные клятвопреступники! Рабы Гора! На какой палубе прячется ваш трусливый владыка? И затем началась резня.

Рейян съёжился за постаментом, на котором стояло знамя. В его ушах гремели пронзительные крики и мольбы завывающих людей, этот калейдоскоп боли и ужаса, перемежаемый сухим треском костей и влажными звуками терзаемой плоти, а глотку корпеха жгла рвота, которая выплескивалась меж стиснутых зубов и пачкала бёдра. Ревущий ангел требовал крови, он требовал, чтобы Гор вышел вперёд и ответил за действия своих сыновей. Рейян не знал никого с таким именем. Оно не было ни кретацийским, ни ангельским. Корпех оцепенел от ужаса, когда к нему пришло страшное осознание.

Ангел сошёл с ума.

Ангел сошёл с ума, и теперь Рейян умрёт.

Каждый громогласный удар сердца приближал его на шаг ближе к холодной и безмолвной неотвратимости бездны. Ему хотелось встать в полный рост, броситься в бой и умереть храбро, с честью, чтобы заработать себе место подле Бога-Императора, но мускулы корпеха отказывались подчиняться ему. Как бы Рейян не укреплял свои тело и помыслы рвением, он всё равно не мог двинуться. Корпех пробовал снова и снова, добавляя свои отчаянные крики к воплям умирающих мужчин и женщин. Бесполезно.

Он был обречён на жалкую смерть от рук ангела.

— Брат! — раздался чей-то искажённый машиной рык.

Вновь раздался глухой стук шагов по камню, который перебивал разноголосые крики умирающих людей. В этот раз некто шагал медленнее и более размеренно. Новые звуки заставили Рейяна вздрогнуть, ибо сейчас они были даже громче чем шум резни. На гортанные рыки и произносимые с пеной у рта проклятия пришёлся ответ в виде характерных для экваториальных кланов Кретации ругательств, а перебранку начали сопровождать грубое рычание клинков с зубьями и аритмичный лязг ударов. Сейчас корпех отмеривал свою жизнь интервалами сердцебиения. Поступавший в кровь Рейяна адреналиновый коктейль эйфории и ужаса молил его наблюдать за приближением смерти или избавления.

Однако, корпех отказывался, ибо страх позволял ему лишь лежать в позе эмбриона.

А потом наступила тишина.

Только спустя несколько минут Рейян набрался храбрости рискнуть и выглянуть из-за постамента. Он увидел, как второй ангел, не обращая никакого внимания на убитых илотов, выносит своего неуравновешенного брата из зала, подальше от священных реликвий. Из неровной раны первого ангела, что тянулась от затылка до живота, хлестала кровь, голова висела набок, а одна рука отсутствовала ниже локтя. Корпех не знал, был ли тот жив, или же другой ангел убил его за осквернение святого места.

Рейян выбрался из-за постамента. Воздух наполняли звуки дыхания умирающих мужчин и женщина, а также вонь крови и опорожнённых кишечников. Смрад забивал ноздри корпеха, сжимал его горло невидимыми пальцами, не давал нормально дышать. Рейян начал бурно извергать содержимое желудка, жадно хватая воздух в промежутках. Когда тошнота отпустила корпеха, он стал пробираться через кучи измельчённой плоти и влажных поблескивающих органов.

Хакаара Рейян нашёл возле дверей.

Останки старика были бледными от обескровливания, а от культей обеих ног и руки тянулись полоски разорванной соединительной ткани и вен. Жизненно важные органы вывалились из рванной дыры в животе и теперь лежали на каменном полу кучей потрохов, распространяя вокруг едкую вонь. Вокруг них образовалась лужа крови. Удары проломили череп Хакаара во многих местах, превратив его в изуродованную мешанину мозгов и фрагментов костей. Вывалившийся язык висел на нижней челюсти. Тем не менее, кровь не запачкала изображение дискообразного лезвия и алой капли, вышитое в области сердца, и труп продолжал крепко сжимать в левой руке трость.

Живот корпеха скрутило от тошноты, рвота подступила к горлу.

Схватившись за бока, он вновь опустошил желудок. Рейян привык к смерти, ибо на Кретации та была неизбежна. С каждым восходом и закатом солнца она пожинала жизни слабых. Сам корпех дрался против людей и чудовищ с тех пор, как научился держать копьё, убивал в бою, убивал за еду и в целях самообороны, из-за зависти и гнева. В его обители хранилось больше сотни языков, ибо без них призраки убитых не могли говорить. Однако, устроенная ангелом бойня затмевала всё виденное Рейяном прежде.

— Зачем ты сделал это? — простонал он, глядя на запачканные кровью его братьев и сестёр реликвии. — Чем мы тебя оскорбили?

Ответил корпеху его голос.

+ Ничем.+

— Тогда почему? — рявкнул Рейян сквозь горячие слёзы. Рука корпеха покоилась на груди Хакаара, прямо над сердцем, а язык старика возлегал на своём ложе из плоти и зубов. Рейян не заберет его, ибо он хотел говорить с пожилым слугой. — Должна же быть причина у этого… У твоей смерти… Не могло всё произойти случайно!

+ Что ты знаешь об ангелах в чёрном?+

Рейян вспомнил каждую деталь о них.

Ангелы в чёрном были легендой, которую слуги шёпотом рассказывали друг другу в холодные ночные дозоры. Бесконечная война и потеря возлюбленных братьев довели этих ангелов до безумия. Рейян уже собирался выкинуть предание из головы как мрачную выдумку, но затем перед его взглядом снова возникли глаза ангела вместе со всей той яростью и отчаянием в них.

— Они реальны, — выдохнул он.

+ Всегда были.+

— Убивший тебя ангел, — произнёс Рейян, выстраивая логические цепочки. — Это случилось из-за отсутствия его братьев? Он кричал и требовал крови как подземник, вызывал на бой некоего Гора. Что насчёт этого?

+ Дело тут не в Жертвенном Короле, парень, а в крови. Кровь для ангелов важнее всего. Она их щит и пища. В прошлом именно она привела ангелов на Кретацию, и перспектива пролить целый её океан для утоления жажды повела их обратно к звёздам. Лишь подношения напрямую не дадут им утонуть в ней, а ангелы здесь поддаются безумию.+

Реяйна вдруг озарило, словно в глаза ударил утренний свет.

Он достал свой нож – пожелтевший от времени зуб овирактора с рукоятью из намотанных человеческих волос – после чего резанул себя по ладони. Корпех начал сжимать и разжимать кулак, окропляя вытекающей из раны алой жидкостью пиловидный символ на груди Хакаара. Рейян не обращал никакого внимания на боль в руке, ибо твёрдо намеревался продолжать лить кровь на знак ангелов.

— Сыны Кретации. Ангелы Гнева.

Корпех произносил их имена нараспев и повторял слова до тех пор, пока не сорвал голос, а алые капли срывались вниз с каждым слогом. Кретацийская кровь привела ангелов сюда, и она же вернёт их обратно.

— Сыны Кретации. Ангелы Гнева. Расчленители.

Часть первая

«Сет выказывает ту же бескомпромиссную честность, которую мой брат ценил в его предшественнике. Амит часто навлекал на себя порицание, но обладал непоколебимой верностью и никогда не проявлял нерешительности в служении. Какая бы правда не обитала в сердце Сета, он её высказывает. Я знаю, что ради Императора себя не пощадит ни он, ни его капитул.»

— Робаут Гиллиман, примарх Ультрадесантников

Глава первая

Жаркий и тёмный реклюзиам «Виктуса» накрывала практически абсолютная тишина. Через высеченные гранитные блоки апсиды просачивался размеренный стук плазменных двигателей, а тлеющая древесина, что шипела и пощёлкивала в каменных чашах для огня и светильниках, наполняла воздух едким благовонием. Адамантиевые переборки были скрыты за слоем чёрного базальта, границы нефа же задавали вырубленные менгиры. В альковах этих каменных столбов хранились реликвии капитула, оберегаемые мерцающими стазис-полями. Углубление с чёрным вулканическим песком, в который были воткнуты почётные клинки из стали-серебрянки, отделяло апсиду от нефа и трансептов, чей палубный настил представлял собой зловещую мозаику из нагрудников павших капитанов.

Для Думы это была шаманская пещера, вырванная прямиком из её примитивного адского ландшафта.

Капеллан, облачённый в тёмные словно сама пустота доспехи типа X «Тактикус» с золотым и медным рельефом в виде клыкастых черепов, прошёл через углубление с песком по узкой мощённой дорожке, почтительно держа в руках реликтовый цепной меч. Чёрный корпус оружия рассекали две алые полоски и покрывали вытравленные имена погибших воинов. Сей почётный список вёлся еще с эпохи смуты во времена раннего основания Империума, а сам меч, по всеобщему мнению, забрал жизней больше, чем несколько капитулов вместе взятых. Оружие было незатейливым и чистым в своём предназначении, что Расчленители отразили в его имени, и Дума не мог не восхищаться такой жестокой прямотой.

Они называли меч Разрубателем.

Капеллан аккуратно зафиксировал меч на креплениях в его нише, после чего отстегнул от пояса розарий и вставил амулет в другое отверстие. Провернув розарий на четверть оборота, он услышал низкий гул включающегося стазис-поля. Затем взгляд Думы упал на двойной ряд мономолекулярных зубьев Разрубателя, чей разъярённый дух войны взывал к священной ярости, скованной в груди самого капеллана. Космодесантник наслаждался чувством родства с Разрубателем и испытывал непреодолимое желание вновь взять меч в руки, ибо никогда не испытывал такого же единства цели с душами оружия Коула, которое было выковано на Марсе.

Помешкав ещё мгновение, он повернул розарий, запечатывая цепной меч в стазисе и отказываясь от желания владеть им. Дело заключалось не в известных Думе великих подвигах и доблестных смертях воинов, орудовавших Разрубателем после Манакеля – восхваляемого героя IX Легиона и бывшего верховного капеллана капитула – а в том, что Апполлус поручил ему долг по защите и освящению. Думе следовало заниматься сохранением истории и священных реликвий Расчленителей. Крозиус же являлся символом его ранга. Иначе быть просто не могло. Дума отошёл от Разрубателя и окинул взглядом другие заключённые в стазисе артефакты. Он восхищался перекованными клинками и комплектами силовой брони, чьи поверхности покрывала гравировка пустынным шрифтом Баала, и чьи почётные списки были даже длиннее и славнее, нежели у Разрубателя. Хранились тут и другие реликвии, которые капеллан про себя считал омерзительными из-за их примитивизма. Слишком кретацийскими. На спиралях колючей проволоки висели вырванные у орочьих военных вождей языки, отрезанные уши альдарских ведьм, покрытые резьбой кости и порченные клинки полководцев изменнических Легионов, а также чаши из черепов демагогов и тиранов, головы которых Расчленители забирали в течение своей долгой истории. На некоторых стазисных печатях имелись генетические замки и гексаграмматические обереги, наложенные старшим библиарием для того, чтобы порча больше не смогла затронуть другие имперские души.

Слава о части реликвий ходила по всему сангвинарному братству.

Дума видел болтер «Гнев Убийцы» с различимым на раме символом «I» Святых Ордосов и расположенные рядом с ним необычные боеприпасы; кровопускающую перчатку «Зарождение скорби», лежащую на блоке из серого камня в трёх нишах от болтера и известную за свою способность спасать от гибели даже смертельно раненых воинов, пусть и страшной ценой их рассудка и духовной святости; Перчатку Железного Гнева – чёрный силовой кулак магистра капитула Корды, покоившийся на вырезанном из дерева постаменте. В шипастом керамите последнего предмета капеллан чувствовал ярость и свирепость, что помогли Корде удержать брешь во время Осады Фаэтона, когда он за один час убил князя демонов Железных Воинов и уничтожил целый коготь дредноутов.

Тем не менее, лишь один артефакт взывал к Думе так же, как Разрубатель.

Безмолвный и выключенный, он хранился на чёрном базальтовом выступе. Рядом с его рукоятью из метеоритного железа лежал пергаментный почётный свиток, который удерживали скрученным золотые ободки. Навершие реликвии имело форму скелетообразного ангела с широко расправленными крыльями, словно бы застывшего в момент полёта, а рассеивающие штифты расщепляющего поля были искусно вставлены меж рёбер и перьев из тёмного железа. Бритвенно острые крылья украшенного навершия могли как срезать мясо с кости, так и расколоть силовую броню. В том месте, где у ангела находилось сердце, виднелся полированный серебряный герб Расчленителей с редким баальским кровь-камнем в центре. Этот крозиус арканум принадлежал герою и бывшему верховному капеллану, чьё имя Дума самолично вывел чернилами на почётном свитке.

Карнарвон.

Из медных курильниц вырвались очищающие пары, принявшиеся лизать священный металл, а на выступе рядом с артефактом стояли масла и мази, с помощью которых Дума готовился повторно освятить оружие для служения капитулу. Капеллан поднял булаву, что лежала в его руке так, словно была выкована специально под космодесантника. Вес красивого навершия из многослойного адамантия и золочёной стали идеально балансировался поммелем, вырезанным в форме клыкастого скелетоподобного создания. Магистр кузницы Лиск провёл безупречную работу по восстановлению крозиус арканума и не пожертвовал ни единой каплей смертоносности оружия ради украшений. Если бы Думу выбрали на пост верховного капеллана, он бы с готовностью принял артефакт и понёс бы его в бой, а не оставил бы истлевать в безопасности, как это сделал Апполлус.

Капеллан достал из маленькой деревянной коробочки на выступе квадратный кусок ткани, погрузил уголок тряпочки в первую мазь и аккуратно нанёс её на навершие выключенной булавы. Повторно пропитывая ткань, он произнёс нараспев первую литанию повторного освящения. Это сочетание слов и натирания мазью искореняло любую скверну, которая могла остаться от крови ксеносов и порчи варпа. Ритуалы повторного освящения занимали несколько часов и включали в себя неоднократные воззвания и повторные протирания. Лишь так можно было ублажить почтенного духа войны реликвии и вернуть ей чистоту, прежде чем положить оружие в стазис в реклюзиаме флагмана.

Открылся вспомогательный входной люк.

В помещение зашли капеллан Камиэль и юдициар Исрафил, чьи чёрные доспехи частично скрывались одеяниями из мягкой кожи земельно-коричневого цвета иссушившейся плоти. К спине Исрафила был примагничен палаческий меч, а крозиус Камиэля висел у того на поясе. Оба носили шлемы с лицевой пластиной в виде черепа, но нижнюю половину шлема юдициара закрывал квадратный кусок коричневой кожи, который он носил как маску. Вошедшие преклонили колени перед воздвигнутыми в трансептах статуями Сангвиния и Императора, дабы вознести молитву и почтить как своего отца, так и своего монарха. Отдав дань уважения, они направились к алтарю.

Запищала вокс-бусина Думы.

— Передай свои обязанности по повторному освящению Камиэлю и Исрафилу. — В как обычно гневном тоне Апполлуса слышались нотки то ли отвращения, то ли разочарования. Дума не мог точно определить, чего именно. — Твоё присутствие требуется на совете в личном санктуме лорда Сета.

Капеллан сжал крозиус крепче, не желая расставаться с ним.

— Лорд Апполлус, этот долг вы доверили мне, — сказал Дума. — Я едва приступил к необходимому уходу за крозиусом Карнарвона. Прервав ритуалы освящения, я навлеку на артефакт страшное бесчестие и причиню ему обиду, несовместимую с–

— Я не просил отговорок, Дума! — рявкнул Апполлус, и на ретинальную ленту Думы вывелись строки информации. — Сет потребовал, чтобы ты был на совете в его санктуме. Это – приказ, а не просьба! Камиэль с Исрафилом освятят оружие моего предшественника и все остальные реликвии, которым необходимы ритуалы. Ты же отправишься в санктум немедленно.

Космодесантник неохотно положил крозиус на выступ.

— Да, верховный капеллан.

Затем, не произнеся больше ни единого слова, Дума покинул реклюзиам.

На верхних уровнях командного шпиля Думу поприветствовал заунывный лязг побитого металла. Капеллан вышел из подъёмника. Красное свечение аварийных люменов делало тусклее костяно-белую поверхность его шлема-черепа и серебряные узоры недавних повреждений на чёрном керамите. На всём пути к стратегиуму флагмана и личному санктуму лорда Сета висели ленточные завесы из светонепроницаемого пластека, которые колыхались от проходящих потоков тяжёлого неотфильтрованного кислорода, со свистом выпускаемого в удушающе жаркий коридор повреждёнными фильтровентиляционными агрегатами.

Дума шагал по коридору, лавируя между пластековыми завесами и группами трэлов в тяжёлых скафандрах. При его приближении сердца людей начинали биться быстрее, а их глухой стук, напоминавший удары по военным барабанам, становился громче. В непримечательных лицах с грубыми чертами и сереющей потной кожей читались изнеможение и недоедание. Стоило ему оказаться рядом, как они отводили глаза и опускали подбородки к груди, сосредотачивая своё внимание на скрежещущих металлорежущих инструментах, усыпающих палубу оранжевыми искрами, и электросварочных аппаратах, которые с ацетиленовым шипением приваривали к переборкам новые пластальные листы. Пронзительный визг от разрезания металла металлом скрёб по слуховым рецепторам шлема, а в нос била вонь опалённой пластали.

Несколько слуг лежали там же, где и упали. Они либо умерли, либо потеряли сознание от истощения и экстремально высокой температуры, но Дума просто переступил через них, словно тех и вовсе не существовало. В его действиях не было злобы, одна лишь рациональность. Трэллы жили недолго, а в их ничтожных жизнях царили страх, эгоизм и боль. Умерев на службе Императору и Сангвинию, эти трэллы заработали признание со стороны капеллана и его мимолётное внимание, чего никогда бы не удостоились те бесчисленные триллионы, ради защиты которых космодесантник и сам в конце концов погибнет.

Спустя некоторое время Дума увидел тяжёлые железные двери с выгравированным на них символом капитула, что вели в личный санктум Сета.

Двое терминаторов из почётной гвардии охраняли вход, окаймлённый строительными лесами с тянущимися по их поверхностям венами ржавчины. Керамитовые доспехи воинов были залатаны серым ремонтным цементом и скреплёнными сегментами временного армирования. Вонь старой крови до сих пор исходила от трещин в броне и множества трофеев из костей ксеносов, тускло-красного хитина и содранной кожи, которые крепились к плечам и бёдрам медными цепями. Ветеранов окружал горький и резкий запах чего-то обожжённого вперемешку с озоном, а в воздухе рядом с ними ощущалась энергия, необходимая для питания гигантских лат.

— Меня призвали на совет с лордом Сетом.

Левый терминатор наклонил шлем, и до капеллана донеслось режущее слух ворчание повреждённых сервоприводов и скрежет керамита. В руке воин держал штормболтер, переведённый в режим автоматического огня, а его цепной кулак окутывали потрескивающие расщепляющие силы. Зубья клинка были сломаны и выщерблены, серый металл покрывала потемневшая со временем кровь.

— Тебя ждали, капеллан Дума.

Двери открылись, и космодесантник вошёл внутрь.

Санктум Сета был обставлен совсем просто: оружейная стойка, небольшой верстак у стены и железное кресло под размеры воина Адептус Астартес, повёрнутое немного в сторону от верстака. Кроме того, имелся маленький стеллаж с несколькими запечатанными банками и старыми боевыми трофеями на полках. Обескровливающий – печально известный двуручный цепной клинок магистра капитула – лежал на верстаке возле цепей с зубьями и контейнером, на котором виднелась отметка техникарума. Два запечатанных люка вели в личную комнату для вооружения Сета и его омовительное помещение. Помимо всего этого, в центре покоев размещался гололитический стол для планирования.

Пятеро собравшихся вокруг него Расчленителей смотрели на Думу.

— Вижу, ты нашёл время присоединиться, — прорычал Харахель на готике с сильным акцентом. Его броня была увешана гораздо большим количеством жутких трофеев, нежели доспехи поставленных им снаружи воинов. — Разве Мясник не учил тебя, что отвечать на призывы твоего магистра капитула – это обязательно?

Дума ощетинился, задетый скорее оскорблением в свою сторону, нежели в сторону лорда Гиллимана. Он получил сообщение от Апполлуса всего полчаса назад, и сразу же покинул Чёрную Башню, направившись в командный шпиль. Его глаза рассмотрели таящегося в тени Харахеля верховного капеллана, чья поза выражала беспримесный, но сдерживаемый гнев. Злость вспыхнула внутри Думы подобно солнцу, и космодесантник усмехнулся, журя себя за то, что ожидал поддержки от старшего.

Он склонил голову в знак напускного раскаяния.

— Мясник многому меня научил, Харахель, — сказал Дума чемпиону капитула. — В частности тому, что налагаемые моим рангом обязанности многочисленны и зачастую требуют постоянного внимания. Но вот лекций касательно правил поведения и протокола я не припоминаю. А в чём дело? Хочешь, чтобы тебе их прочитали?

Смех Харахеля прозвучал как лай тяжёлого дробомёта.

Чемпион активировал цепной кулак, а улыбнувшийся Дума потянулся к крозиусу.

— Хватит! — рявкнул Габриэль Сет, впечатывая кулак в стол.

Магистр Расчленителей был огромен. Суровое лицо с квадратным подбородком, чьи естественные черты рассекали шрамы, выражало ту же сдерживаемую ярость, исходившую от верховного капеллана. Сет взглянул прямо в глаза Думы, и капеллан ощутил, что кретацийский взгляд заставляет его морщиться. Он тут же пожалел о своём непочтительном поведении. Магистр капитула источал ауру стихийной агрессии, которая порождала бегущий по спине Думы холодок. Совсем как у обычного человека.

Воистину Сет олицетворял собой титул Стража Ярости.

— У нас нет времени на пустые пререкания! — Хищное рычание подчеркнуло слова, с шипением прошедшие меж стиснутых зубов магистра. — Мы должны разобраться с этим делом, и разобраться быстро. Есть войны, требующие нашего внимания, и тиранидская кровь, которую нужно пролить.

— Мой повелитель, четвёртая рота готова выполнить ваши приказы, — произнёс Тантий, и Дюма заметил, что его голос едва заметно колеблется из-за сильного нетерпения. Поцарапанные и покрытые глубокими отметинами доспехи «Тактикус» капитана грубо повествовали о ранах, которые офицер получил в ближнем бою. — На каком поле битвы эти чудовища вновь отведают нашего гнева?

Сет набрал на клавишной панели гололита последовательность цифр.

Над столом возникла трепещущая проекция планеты – образованная колеблющимся светом сфера цвета чистых океанов, чей ландшафт скрывали густая облачность и электрические штормы. Появившиеся рядом с ней строки на высоком готике описывали небесное тело как мир смерти класса «экстремис», давали примерный список местных биологических видов, а также информировали о том, что планетой управлял капитул Адептус Астартес 082, забравший себе мир по Праву Завоевания в М31.

Чувство омерзения скрутило желудок Думы, когда капеллан узнал планету.

— Кретация? — выдохнул второй космодесантник-примарис.

От апотекария Барахиэля из четвёртой, который вместо силовой брони носил робу серого цвета, несло вонью после ежедневной тренировки. Терранец был ветераном Неодолимого крестового похода и наставником Думы. Он помогал ему на пути становления капелланом, успев не единожды спасти тому жизнь. Коротко стриженные серебряно-золотые волосы и борода обрамляли сморщинившуюся от возраста кожу цвета кедровой древесины, а сдержанную улыбку портил лишь один-единственный шрам.

— Дом, — улыбнулся Харахель.

— Для Кретации прошло уже почти двадцать лет с тех пор, как мы отправились к Баалу, — произнёс Сет. Привязанность к дому окрашивала его тон чем-то вроде беспокойства. — После поражения Левиафана мы не получали никаких астропатических вызовов, а те, что отправляли библиарии и астропаты нашего флота, остались без ответа. Это безмолвие не может больше продолжаться и не продолжится.

Дума обратил на магистра бесстрастный взор своих красных линз. Понять, что замыслил для них Сет, можно было и без семи пядей во лбу. Капеллан уже возненавидел эту идею.

— Мой повелитель, — начал Тантий, осторожно подбирая слова. — Эмпиреи сотрясают бури, подобных которым никто не видел тысячи лет. Они слепят навигаторов и разбивают астропатические крики на фрагменты так же часто, как проглатывают целые боевые флоты. Наши сообщения могли просто рассеяться в бурных потоках или попасть в хронометрические аномалии, появившиеся с возникновением Разлома.

— Капитан привёл веский довод, повелитель, — сказал Дума. Лететь к Кретации ему хотелось не больше, чем Тантию, хотя он подозревал, что капитаном двигали совсем другие мотивы. — Порождённое Великим Разломом смятение затуманило даже свет Астрономикана. Если самому Императору тяжело пробиться сквозь штормовые приливы, то как другие псайкеры, пусть и самые могучие, вообще могут надеяться успешно передать астропатический зов о помощи?

— Скорее всего, Кретация благополучно выдержала все лишения, мой повелитель, — продолжил Тантий. Дума взглянул на Барахиэля и увидел на поникшем лице апотекария печать несбывшейся надежды. Капеллан прищурился, неуверенный в том, зачем его брату хотеть на Кретацию. — Неодолимый крестовый поход обезопасил миры ядра и отбивает вторжения еретиков и ксеносов в сегментуме Пацификус. Если Кретация и воззовёт о помощи, то силы лорда-регента находятся в куда лучшем положении для защиты планеты.

— Трусы! — Встроенные в шлем-череп Апполлуса вокс-передатчики увеличили громкость его скрипучего голоса, а крозиус верховного капеллана с шипением окутало расщепляющее поле. — Вы смеете бесчестить символ избранных воинов Амита подобной демонстрацией слабости? Ничтожества!

Дума заскрежетал зубами, а его двойные сердца застучали по грудине словно голодные волки, доведённые до неистовства возможностью полакомиться мясом. Он едва смог сохранить самообладание и удержаться от насилия, но вот Тантию это не удалось. Капитан заревел и обнажил клинок, вдавливая кнопку активации, отчего вдоль перекованного меча протянулись сверкающие дуги смертоносной энергии.

Апполлус со смехом двинулся на Тантия.

Сет нахмурился и поднял руку. Большего Харахелю и не требовалось.

Чемпион встал между воинами, отбросив Тантия к переборке благодаря увеличенной силе терминаторского доспеха. Звук столкновения капитана-примарис с пласталью был подобен удару грома. Тантий приложил к шлему руку, стараясь прийти в равновесие. Что до объятого гневом Апполлуса, то с его губ слетало звериное рычание, а в промежуток между двумя вздохами он успел выразить своё сомнение касательно верности и родословной чемпиона.

— С этим ребячеством покончено, — рявкнул Харахель.

Тантий ощерился и опустил меч, деактивируя оружие. Апполлус же взглянул на Сета, после чего сделал то же самое с сухим смешком. Ни капитан, ни верховный капеллан не нашли в себе мужества сойтись в бою с Харахелем. Воцарившееся между тремя воинами напряжение выбрасывалось в окружающее пространство подобно хладогенту из пробитого шланга.

— «Хронометрические аномалии» исключаются, — выплюнул Сет слова капитана. — Прошли годы, а мы так и не получили ни единого сообщения с Кретации.

— Что насчёт нашей клятвы? — прорычал Тантий.

Магистр прищурился.

— Нашей клятвы?

Казалось, вопрос капитана привёл Сета в искреннее недоумение.

— Мы поклялись помочь Данте очистить Красный Шрам и не можем бросить не выигранную войну. Вы хотите, чтобы Расчленители опозорились перед Золотыми Сынами или Ангелами Обагрёнными, — Дума заметил, как Сет непроизвольно дёрнулся при упоминании замкнутого капитула Второго основания, — отправив бойцов прочь от фронта?

Магистр пристально взглянул на Тантия.

— Наши принесённые Кретации клятвы предшествуют любому моему обещанию, данному Данте. Что до Золотых Сынов и Ангелов Обагрённых, то плевать я хотел на их нелепое мнение или на то, о чём они там шепчутся, объятые чернейшей завистью. Мы – вторые сыновья Сангвиния, и наша кровь сильнее прочей благословлена светлой как солнце лаской его священного гнева. Магистр Расчленителей я, а не Данте или кто-то из самовлюблённых владык младших родичей. Твой звездолёт уже готовится, воины предупреждены о переводе на корабль. Моё решение окончательно, капитан.

Тантий кивнул, признавая поражение.

На уста Барахиэля вернулась улыбка.

— Попытка перейти из Нигилуса в Санктум едва-ли не сродни самоубийству, — сказал Дума. Действия, предпринятые Сетом за спиной капеллана, приводили его в ярость. Он скажет всё, что у него на уме, и к чёрту последствия. — Ты пожертвуешь жизнями своих воинов ради цели, основанной лишь на твоём иллюзорном оптимизме? Это безрассудно даже для тебя, Сет. Если ты собираешься отправить нас навстречу неминуемой смерти, тогда поделись с нами правдой. Зачем нужна эта глупая экспедиция к Кретации?

— Ты смеешь давать оценку моим решениям, примарис? — прорычал магистр, делая шаг вперёд. Дума же не сдвинулся с места. — Я чувствую запах материнского молока в твоём дыхании. Может, ранг и даёт тебе право сомневаться во мне и проверять, но ты не прослужил капитулу настолько долго, чтобы стать достойным судьёй моим действиям или моей душе.

Думе захотелось ударить Сета, разбить ему череп и вырвать из груди бьющиеся окровавленные сердца, а из дёсен капеллана выдвинулись клыки. Жгучая ярость осталась в крови даже после того, как космодесантник успокоил себя медленным размеренным дыханием. Не было никакого смысла опускаться до уровня Сета, поэтому Дума заговорил тихо и взвешенно, дабы слова оценивались по лежащей за ними логике, а не по его ярости.

— Кретация – родина той грязи, что пятнает честь нашего капитула в глазах Ангела и Императора. Какой смысл возвращаться в этот проклятый ад, если Данте велел собирать рекрутов и десятину с любого мира, который мы посчитаем пригодным?

Дума ожидал, что Сет придёт в ярость и начнёт изрыгать проклятия с пеной у рта словно безумец, поражённый вирусным нейровоспалением. Он представил, как магистр поднимает свой эвисцератор и разрубает его надвое или приказывает Харахелю и Апполлусу разорвать капеллана на части, ибо оба выглядели готовыми выполнить эту задачу. Напряжённые и твёрдые словно стальные канаты мышцы чемпиона давили на шейное уплотнение, а голодные зубья цепного кулака рвали воздух с сухим скрежетом. Апполлус же, судя по виду, находился на грани апоплексического удара, трясясь внутри своего доспеха. Дума мог многого ожидать от Сета, но уж точно не того, что тот в итоге сделал.

Магистр рассмеялся.

— Возможно, внутри у твоего рода тоже обитает гнев Ангела. — Веселье Сета улетучилось столь же внезапно, как и возникло. — Кретация может быть бесполезным миром, далёким от обещанного Амитом спасения, но это дом. Мой и капитула. Это горнило нашей ярости и плоти, планета, завоёванная кровью, потом и гневом первых Расчленителей. Ни у одного из предложенных нам Данте миров нет такой особенности. Если для того, чтобы обезопасить наш дом и реликвии, нужно вновь заплатить подобную цену, я с радостью сделаю это.

Слух Думы зацепился за одно-единственное слово.

— Реликвии? На Кретации есть реликвии?

Сет кивнул.

— Когда мы отправились к Баалу, нам пришлось оставить множество славных артефактов, — прорычал Апполлус. — История некоторых из них восходит ещё к основанию капитула, включая обычную броню Амита и его Багровые Латы. Времени у нас было мало, поэтому мы взяли лишь то, что могли использовать в бою. Остальное мы передали под опеку наших сервов и контингента Астартес-ветеранов.

— Багровые Латы… — Трепет уступил место ужасу, а тот сменился яростью. — О чём вы думали, когда доверяли этим немытым варварам наследие нашего капитула?

Дума подавил желание сплюнуть, настолько противной для него оказалась эта мысль.

— Летя к Баалу, мы летели навстречу смерти, — рявкнул Сет. — Ни один Расчленитель не рассчитывал пережить атаку Левиафана. Капитул едва насчитывал две сотни воинов. Лучше было оставить реликвии в наследство народу Кретации, нежели дать тиранидам поглотить их или позволить собирать пыль в хранилищах Кровавых Ангелов в качестве бессмысленного памятника и монумента наследию, которое им не принадлежало, и которое они никогда бы не смогли понять.

Дума кивнул, утихомиривая обжигающий вены гнев. Пусть идея передать священные артефакты в грязные руки бескультурных и неучтивых дикарей из племён вызывала у него отвращение, подобное решение было вполне объяснимо. В их ситуации он и сам мог бы поступить точно так же. Взглянув на Тантия и Барахиэля, капеллан утвердительно кивнул им.

— Тогда четвёртая рота в одиночку отправится к Кретации и вернёт эти реликвии, — сказал капитан, и, помедлив, добавил: — И обезопасит ваш родной мир.

Сет улыбнулся, но в его натянутой ухмылке не было ни намёка на веселье.

— А я и не говорил, что вы отправитесь в одиночку.

Глава вторая

Для экспедиции выбрали «Кретацийского судью».

Древний ударный крейсер модели, которая больше не сходила с имперских верфей, лишился смертоносного изящества и великолепия, что были даны ему при постройке, ибо целые поколения магосов и кораблестроителей высшего класса дополнили конструкцию звездолёта новыми орудийными батареями, ангарами, расширенными палубами для экипажа и усиленной бронёй. Корма «Кретацийского судьи» с её зубчатыми минаретами, величественными алькасарами и защитными стенками над четырьмя соплами двигателей, от работы которых по палубе распространялась слабая пульсирующая дрожь, напоминала своим видом настоящий город. Длина каждого сопла не уступала длине системного оборонительного фрегата.

«Кретацийский судья» был королём в изгнании, и теперь ему позволили отправиться в путешествие, дабы вернуть свои владения.

Барахиэль стоял в небольшом, примыкающем к главному апотекариону помещении, что находилось в одном из хребтовых минаретов, и в одиночестве наблюдал за висящим на орбите очищенного мира «Виктусом». Вокруг флагмана летали юркие истребители, оставляя за собой шлейфы голубого пламени, а звездолёты сопровождения кучковались прямо над ним словно детёныши грокса, ищущие защиты у матери. «Владыки» переправляли с «Виктуса» припасы и космодесантников. Барахиэль знал, что на палубах под ним тысячи слуг усиленно работают над подготовкой древних замученных плазменных печей к экспедиции к Кретации.

Сет не лгал – ударный крейсер действительно снабжался всем необходимым для полёта. Прошло едва ли два терранских дня с окончания военного совета, а большая часть припасов и снаряжения уже была доставлена на борт. Оставались считанные часы до отбытия четвёртой роты с орбиты Хартхура, и следовало дождаться лишь эмиссара Сета с «Виктуса» да последних подкреплений из состава резервных рот.

— Мой повелитель, — донёсся из-за спины слабый голос.

Апотекарий проигнорировал звук, ибо все его мысли были лишь об экспедиции, к которой готовилась четвёртая рота. Переродившиеся после Баала Расчленители собирались домой. Он собирался домой, но не к месту своего рождения – в мрачный полуразрушенный экуменополис, выросший на руинах мечты Императора – и не в криохранилища и хирургические блоки «Зар-Квезитора», где Барахиэль спал и переносил страдания большую часть бурной истории Империума. Апотекарий держал курс на мир, что считался домом капитула с ранних дней его существования. У такого путешествия был налёт чего-то мифического.

Барахиэль подумал о Терре – мире, где он родился. Об этой планете у него сохранились лишь самые слабые воспоминания: грызущее ощущение пустоты в желудке; не единожды отфильтрованный воздух терранских подульев; душераздирающие крики паломников, которых грабили и убивали в безмолвные ночные часы; последний взгляд, брошенный на Тронный мир с хребтовой наблюдательной башни линейного крейсера Военного флота после того, как крестоносная флотилия апотекария покинула орбиту Луны. Тогда это его абсолютно не впечатлило.

— Мой повелитель, — вновь раздался слабый голос.

Барахиэль повернулся и взглянул на трэлла в робе пепельного цвета, который держал инфопланшет.

Слугой оказалась девушка, совсем недавно достигшая совершеннолетия по терранскому календарю. На ткани в области сердца у неё красовалась изначальная спираль апотекариона, а кожа густого оливкового цвета ещё не посерела от многих лет воздействия ненастоящего света, что было естественной частью жизни на борту имперских военных кораблей. Кроме того, апотекарий заметил несколько видимых бионических улучшений. Её янтарные глаза смотрели на него с невозмутимым любопытством, и этот взгляд разительно отличался от взглядов большинства смертных, которые в присутствии космодесантников наполнялись подобострастным трепетом и страхом. Барахиэль вздёрнул бровь, заинтригованный явной храбростью смертной.

Апотекарий взял протянутый ему инфопланшет.

— Как тебя зовут, человек?

Она моргнула от удивления.

— Мой повелитель?

— У тебя же есть имя? Если ты служишь моим помощником, я должен его знать.

Барахиэль успел насчитать восемь ударов сердец, прежде чем девушка ответила.

— При рождении меня назвали Аиша, мой повелитель.

Апотекарий кивнул и положил инфопланшет на стол, добавив к небольшой кучке других с подробными описаниями ранений, полученных как в бою, так и на тренировках, реквизиционными постановлениями медикэ и архивными записями. Он прочтёт его позже. Смертная поклонилась и уже собралась уходить, когда Барахиэль прочистил горло, отчего девушка застыла на месте.

— Мой повелитель, мне необходимо ещё что-то сделать для вас?

— Ты ведь следила за изначальной обеспеченностью апотекариона?

— Да, мой повелитель.

— Тогда доложись об этом мне.

Барахиэль проигнорировал мятежную вспышку раздражения в глубине души. Разговоры со смертными были крайне скучными и чересчур выхолощенными из-за их страха, трепета и обыденных забот, коими полнились короткие жизни людей. Тем не менее, смотря на пример лорда Гиллимана, он многое для себя усвоил и начал разделять его веру в то, что в форме разговора доклады приобретали необходимый контекст и могли оказаться даже информативнее, чем самый детальное суммирование фактов.

Тишина растянулась на секунды.

— Не будь такой робкой, — сказал Барахиэль с нотками гнева в голосе. — У меня нет времени на помощника, который не может говорить со мной прямо, и пользы от такого тоже нет. А ещё не называй меня «повелителем». Я не правитель города и не губернатор мира. Я воин и медикэ, рождённый в выгребных ямах Терры. Твой повелитель – это Габриэль Сет. Обращайся ко мне либо по имени, либо по призванию.

Она отвела взгляд в сторону и сделала глубокий вдох.

— У других обученных специалистов-медикэ нет моих головных улучшений. Только меня назначили вашим помощником. То, о чём вы просите, есть на вашем планшете, апотекарий.

Барахиэль рассмеялся.

Эта смертная действительно была храброй.

— Я бы хотел всё услышать от тебя, помощник.

Она приняла более жёсткую позу и сцепила руки за спиной.

— Мы успешно установили новое оборудование для апотекариона, доставленное с «Виктуса». У нас полные запасы стимуляторов и снотворных средств, а также есть возможность синтезировать их. Некоторые боевые братья получили лёгкие ранения, включая двоих, кому требуется хирургическое вмешательство. Я взяла на себя смелость отправить специалистов-медикэ для оказания помощи брату Туриэлю в обоих случаях.

Её инициативность впечатляла.

— Запасы прогеноидов в безопасности? Камеры зарождения установлены правильно?

— Да, — ответила Аиша, чьи губы тронул едва заметный намёк на гордую улыбку. — Жрецы-медикэ архимагоса-доминус подтвердили, что машины зарождения функционируют и готовы к использованию. Брат Туриэль убедился в чистоте геносемени.

Апотекарий удовлетворённо кивнул. Всё это было необходимо для начала набора рекрутов на Кретации, и ответственность за данный аспект экспедиции лежала на Барахиэле. Без оборудования и запасов геносемени путешествие не имело никакого смысла.

— Что насчёт дополнительных запасов витэ?

Аиша взглянула на космодесантника, и от возникшей неуверенности её сердце забилось чаще.

— Они… отклонили ваш запрос. — Девушка сделала паузу. — Была поставлена лишь малая доля от изначального количества.

Когда Барахиэль сжал кулаки, сочленения доспеха отозвались протестующим воем.

— Они как-то объяснили это?

— Мой повелитель… — Аиша вновь замешкалась, облизывая губы. Апотекарию не требовались усиленные чувства или углублённые познания в человеческой физиологии, чтобы распознать тревогу. Он проигнорировал её почтительное обращение к нему, так как это не особо раздражало, да и девушка явно была растеряна. — Я убедительно прошу вас прочесть доклад. Он содержит файл конфиденциальных данных с шифром уровня «вермильон» и генетическим шифровальным ключом. Возможно, он имеет какое-то отношение к отказу в вашем запросе.

Барахиэль включил планшет и стал нажимать на гололитические клавиши, выводимые на ретинальный канал. Второй слой защиты требовал сканирования сетчатки и забора генетического образца, для чего апотекарию пришлось снять шлем. Его глазное яблоко исчертила паутина тонких красных линий, а конструкция из подвижных штанг и острых лезвий собрала с щеки клетки кожи вместе с кровью. Экран мигнул зелёным, после чего открылся файл. Посуровевший космодесантник наморщил лоб.

— Где капитан? Где капеллан Дума?

Неожиданно засквозивший в его голосе гнев заставил Аишу вздрогнуть, но она быстро взяла себя в руки. Встретив её взгляд, Барахиэль заметил, как за глазами девушки тускло мигают оранжевым активируемые головные улучшения. Помощник вытянулась по струнке и стала произносить слова ровным, безэмоциональным тоном. Её чувства и мысли оказались подавлены имплантированными в череп когитаторами.

— Лорды Тантий и Дума ждут прибытия эмиссара лорда Сета на главной посадочной палубе. Мне следует вызвать их сюда, пов– Барахиэль?

— Попроси их явиться на палубу одиннадцать-алеф, — сказал он и вытащил из сумки на поясе, сделанной из орочьей кожи, небольшой ключ, который формой напоминал изначальную спираль.

— А затем вычисти все следы этого приказа из своих инфокатушек, авторизация омикрон-два-девять.

— Подчиняюсь.

Её последнего слова апотекарий так и не услышал.

Он уже покинул помещение.

Палуба, куда прибыл Барахиэль, не существовала ни на одной из официальных схем.

Он вытащил ключ из тайного отверстия в контрольной панели подъёмника, примагнитил его к поясу и вставил обратно небольшую квадратную пластинку из стали, которую апотекарий вытащил из панели. Ввинченные в металл микрофиламентные эмиттеры открывали для офицеров капитула скрытые палубы на кораблях Расчленителей. Барахиэль, Тантий и Дума были единственными братьями четвёртой роты, имеющими доступ сюда, и единственными душами, способными это место покинуть. Здесь обитали и смертные, однако любое их стремление вырваться с палубы безжалостно пресекалось.

Двери закрылись, и скрежет медленно поднимающейся вверх клети растворился в пульсирующей дрожи плазменных двигателей «Судьи». Других звуков не было, за исключением возни крыс и прочих вредителей, сновавших за переборками или гнездившихся в трубах.

Барахиэль зашагал по коридору, а его бронированные сапоги загремели по палубному настилу из усиленной металлической сетки. Сквозь неё он видел ярко-красные огоньки сервиторов, которые заряжались в своих похожих на гробы углублениях в переборках. Через непрозрачные пластековые трубки они принимали внутрь отвратительную питательную пасту из собственных переработанных отходов и мясопродукты. Всё это апотекарий понял по их равномерному скрежещущему дыханию, чей ритм отражался в сердцебиении работающих на палубе слуг. Несколько человек стояли вдоль коридора, а их измученные лица придавали им сходство с какой-то жуткой почётной гвардией. Люди молчали, ведь у них не было языков.

Дума и Тантий ждали Барахиэля чуть дальше по коридору.

— И какое неотложное дело требует нашего внимания, брат?

В его голосе отчетливо читался вызов. Шлем капеллана был примагничен к поясу, поэтому апотекарий видел некогда красивое лицо. Правая половина таковой и оставалась: кожа, словно вырезанная из алебастра и обрамлённая светлыми волосами, и глаз, чей цвет будто бы менялся с настроением Думы. На левой же половине лица прекрасным мог считаться лишь глаз, ибо плоть, срезанная с щеки цепным оружием орочьего военачальника, обнажила сухожилия и кость, а безволосую кожу над виском уродовали ожоговые рубцы.

Одна половина принадлежала ангелу, вторая же походила на череп.

— Сейчас неподходящий момент для встречи, брат, — произнёс Тантий, едва уловимо журя капеллана за его пылкость. — Только что прибыл эмиссар магистра Сета, и нам еще нужно проинструктировать офицеров роты насчёт экспедиции к Кретации.

При упоминании нового родного мира Дума нахмурился.

— Прошу прощения за такую срочность, капитан, — сказал Барахиэль, жестом указывая им следовать за ним. — Брат-капеллан, смею вас заверить, что не позвал бы вас сюда, не будь дело крайне важным. Прошу, идёмте со мной, я всё объясню.

Он повёл их к одной из камер напротив жилых блоков сервов. Люк был закрыт на генетический замок, над которым располагалось отверстие в форме символа апотекариона. Барахиэль приложил руку к инфопанели, позволив иглам взять образец кровь, а устройству просканировать отпечаток ладони и сердечный ритм, после чего вставил ключ и трижды его провернул. Замок лязгнул, и люк открылся со стоном своих ржавых механизмов. Хлынувший изнутри тяжёлый запах пыли и застарелой крови сдавил апотекарию горло.

Все трое зашли в камеру.

В маленьком помещении стояли лишь простой железный стул под размеры Адептус Астартес и ряд небольших экранов в одном углу да крестообразный стол в центре с висящим над ним отполированным хирургеоном. Согнутые на манер паучьих лап манипуляторы оканчивались стерильными лезвиями, пилами по кости и модифицированными редукторами, которые были соединены погрызенными вредителями пластековыми трубами с большим сборным резервуаром, установленным в дальнем углу. Оборудование выглядело древним и устаревшим. Большую его часть Барахиэль приказал заменить в тот же день, когда прибыл на борт с «Виктуса».

— Это лишь одна камера для обескровливания. Таких ещё сотни.

— Ты констатируешь очевидное, — произнёс Дума. — Дальше мы пойдём осматривать второстепенные и третьестепенные медикэ-блоки? Прекращай этот театр и переходи к сути.

— Мой дорогой брат, суть заключается в том, что наши запасы витэ выкачали верховный сангвинарный жрец и магистр логистициама. Они сослались на «нужды текущей кампании в Гало Ангела» и предложили провести ускоренное обескровливание нашей подати плотью с Акатара вместе с кающимися трэллами, переправленными на борт два дня назад.

Дума достал боевой нож, чьё иззубренное лезвие отразило тусклый свет.

— Ещё раз, ты говоришь то, что мы и так знаем. Я не увидел никакой проблемы, когда знакомился с этим предложением. Капитан тоже. Так в чём она заключается?

Барахиэль одарил Думу мрачным взглядом и повернулся к Тантию.

— Вы показатели смертности хоть изучали?

Капитан покачал головой, а Дума усмехнулся. Звук этот походил на лай голодного шакала.

— Я не какой-то там писарь, чтобы заниматься подобными мелочами.

От такого оскорбления апотекарий тут же рассвирепел. Он был таким же воином, как и Дума, но уделял внимание и более тонким деталям, как того требовал от него ранг офицера четвёртой роты. Запевшая в крови ярость упрашивала Барахиэля вытащить цепной клинок из ножен на поясе, однако космодесантник воспротивился позыву, выдавив тонкую улыбку. Каждый его слог сочился презрением.

— Возможно, тебе бы следовало проявлять интерес к мелким деталям, брат, и тогда, возможно, ты бы не таращил глаза словно огрин каждый раз, когда мы сталкиваемся с чем-то лежащим за пределами твоих ограниченных узких представлений. Как на Ворьюне.

Дума потянулся к оружию, на что Барахиэль ответил таким же движением.

— Хватит! — прорычал Тантий, вставая между ними. — Я уже опозорился перед магистром капитула подобным поведением, и не потерплю его от вас! Если нечего сказать по существу, держите рот закрытым. Объяснись, апотекарий.

— Конечно, капитан. — Барахиэль убрал ладонь от рукояти цепного меча и активировал встроенный в наруч гололитический проектор, после чего на поверхности ближайшей переборки возникло множество графиков и схем. — С расчётной нормой потребления мы, вероятнее всего, исчерпаем всю нашу подать плотью в первые три недели, и тогда нам придётся проводить отборы среди членов экипажа, включая самых ценных представителей: медикэ-персонал, орудийные расчёты…

— Тем самым снижая нашу боевую эффективность, — медленно закончил Тантий, словно смакуя лежащую за аргументом апотекария логику. — Это будет особенно критично в том случае, если на Кретации присутствуют враги.

— Именно.

— Вздор! — фыркнул Дума. — Сервы и существуют для того, чтобы служить капитулу. Если на службе им придётся истекать кровью, так тому и быть. Прольём их кровь. В Санктусе триллионы людей, которых мы можем забрать на корабль. Хоть специалистов, хоть чернорабочих. Мы получили от Данте одобрение.

— Его власть не распространяется на Империум-Санктус, брат, — сказал Тантий. — Мы не можем быть уверены, что не столкнёмся с сопротивлением при попытке собрать подать или справимся с этим, понеся минимальные потери. Нас не так много, чтобы растрачивать жизни воинов понапрасну.

Дума хмыкнул и пренебрежительно махнул рукой.

— И что ты предлагаешь, Барахиэль?

— Уменьшим количество крови в ежедневных порциях вина или пайках боевых братьев. Я расширю рамки начального кровопускания и включу в них всех пригодных, но не самых важных членов экипажа под предлогом проверки на генетическую чистоту. Так люди смогут восполнять потерю крови между процедурами, что, в свою очередь, минимизирует количество случаев экссангвинем ад мортем до наступления восьмой-десятой недель. Пропорционально снизится и процент смертности среди ценных членов экипажа, а нашей боевой эффективности будет нанесён самый незначительный ущерб.

Тантий медленно кивнул.

— Твой план предполагает, что наши братья продолжат страдать от Жажды в той же степени, — вставил Дума. — Но это не так. Если они будут постоянно мучиться от неё, их ментальная и духовная святость окажется под большой угрозой. Нехватка крови может вылиться в ещё большее количестве смертей среди слуг, чем если бы мы следовали уже предложенному нам плану.

— Брат, не размышляй так прямолинейно и учитывай каждую вероятность. Если мы попадём в штиль при переходе или задержимся во время путешествия, могут погибнуть вообще все люди. Чтобы этого избежать, нужно грамотно распорядиться ресурсами. Много пользы принесёт Императору дрейфующий, зато полный ментально и духовно чистых воинов корабль?

— Барахиэль, — предупреждающей зарычал Тантий.

Апотекарий обратился к иному подходу.

— Прошу простить меня, братья, — вздохнул он. — Это тяжёлый удар – оказаться вдали от крестового похода лорда Данте в тот момент, когда он набирает обороты. Я разделяю ваше разочарование, как разделят и наши братья. — Он повернулся к Думе. — Не хотел оскорблять тебя, друг мой, правда. Я просто удивился твоему явному нежеланию оказаться на Кретации. Мне казалось, что из всех воинов на борту «Судьи», ты лучше прочих оценишь историческую важность и духовное значение родного мира капитула.

Дума сощурился.

— Я ценю и то, и то.

Монотонное произношение указывало на лживость его слов.

— Тогда зачем выступать против моего предложения? Это самый мудрый курс действий, ибо лишения и невзгоды лишь поддержат огонь гнева, который является величайшим оружием нашего капитула. Они позволят нам оставаться боеспособной силой и держать под рукой готовые запасы крови.

Барахиэль увидел, что Дума собирается заговорить, но Тантий опередил капеллана.

— У нас нет времени спорить и дальше. — Его тон исключал любое несогласие. — Ты – старший офицер-медикэ на борту этого крейсера, Барахиэль. Пока что я одобрю твои рекомендации, но, если наши братья будут страдать так, как предполагает Дума, мы немедленно вернёмся к изначальному плану. — Он посмотрел на обоих космодесантников. — Я ясно выразился?

— Да, капитан, — в унисон ответили апотекарий и капеллан.

— Хорошо. А теперь давайте поприветствуем эмиссара Сета и начнём наше путешествие.

Глава третья

Своим эмиссаром Сет послал дредноута.

Его почтенного пилота-перворождённого звали Дерон, чьё имя на реликтовом саркофаге украшали орнаментальные завитки, и вот уже пять дней с момента отбытия «Кретацийского судьи» он избегал компании живых братьев, предпочитая им чёрное забвение стазис-сна в Залах почтенных мертвецов. Там эмиссар дремал среди пустых железных саркофагов и корпусов боевых машин, для которых они были созданы, и Дума не мог винить его за это.

Погребение внутри саркофага дредноута являлось великой честью, но у него была своя цена. Даже самый могучий герой мог стать жертвой безумия во время проведения необходимых ритуалов, а тех, кто выживал, ждала полужизнь, высасывающая из них чувство собственного «я» и восприятие окружающего мира. В конце концов прошлое и настоящее для них сливалось, и они вновь начинали сражаться в давно отгремевших битвах. Страдания и оторванность от повседневных забот капитула отдаляли пилотов от живых воинов, не говоря уже нередких случаях, когда между пробуждениями могли сменяться целые поколения. Всё это делало дредноутов обособленным братством, ничем не отличающимся от капелланов. Последние так часто прятали свои человеческие лица за зловеще ухмыляющейся посмертной маской Императора, что было очень просто отождествлять жрецов с пилотами шагоходов.

Дума содрогнулся. Уж лучше смерть.

Он перестал размышлять об отсутствии Дерона и обратил мысли к читавшим утренние молитвы воинам четвёртой роты. Его братья, одетые лишь в чёрные балахоны, стояли на коленях на полированном гранитном полу нефа, а освещали их трепещущие огоньки светильников и источающие мягкое сияние люмены внутри менгиров, отмечавших границы приходского пространства. Расчленители построились по отделениям и званиям: старшие офицеры и специалисты образовали передний ряд, сержанты же стояли вдоль центрального прохода. Все космодесантники громко славили Императора и Сангвиния.

Песнопение воинов эхом наполняло трансепт и апсиду, а рычащие нотки их бассо профундо не пятнались мягкими голосами сервов-хористов. Мелодичный звук отражался от изогнутых стен часовни и купольного потолка. Чудесные витражи, украшавшие купол подобно драгоценным камням в короне короля, изображали Сангвиния на всех этапах жизни примарха: от баальского ребёнка-найдёныша, который впоследствии повёл свой народ против мутантов на истерзанном радиацией родном мире, до благородного воина-принца Империума, с готовностью купившего собственной жизнью победу его отцу. Чистота, лежащая в основе связи между лирикой и художественными изображениями, рассеивала царящее в душе капеллана беспокойство.

То была сила его отца в самой могущественной и беспримесной её форме.

В такие моменты он становился к примарху ближе, чем когда-либо.

Дума убрал закованную в броню руку с кафедры и поднял её, безмолвно веля паре сервов реклюзиама подойти к собравшимся космодесантникам. Один из слуг махал медной курильницей, которая испускала струйки белого дыма и благоуханный мускусный аромат масла и ладана, но этого было недостаточно, чтобы перебить сильный и резкий запах с нотками соли и железа, что исходил от крови Адептус Астартес внутри курильницы. Второй нёс бронзовый ритуальный кинжал и оставлял им тонкую красную линию на запястье каждого Расчленителя. Стекающую же кровь сервы собирали в небольшие железные чаши. Страх окутывал смертных вонью пота, добавляя кислые нотки в запах свежепролитой алой жидкости.

Капеллан скривил губы, обнажив ангельские клыки.

Собрав всю выпущенную кровь, шаркающие сервы медленно прошли от притвора до кафедры, после чего вылили алую жидкость в первый из трёх железных кубков, стоящих у основания кафедры. Божественный аромат святой эссенции Сангвиния становился всё сильнее с каждой опустошённой чашей сервов, а улучшенный слух Думы начал различать слабую дрожь в голосах поющих братьев. Он проигнорировал её, ибо у него самого рот наполнился слюной. Затем капеллан нажал на незаметную кнопку, искусно встроенную в лакированную поверхность деревянной кафедры.

Два раздутых от химикатов сервитора в свободных чёрных одеяниях выбрались из своих похожих на гробы ячеек под палубой и вошли в апсиду через служебный люк. Бормоча литании чистоты, высеченные в психически очищенных разумах, они обогнули кафедру по кругу и низко поклонились капеллану, к чему их принудили вшитые подпрограммы. Затем сервиторы подошли к железным кубкам и сняли крышки со второго и третьего. Первый же, наполненный собранной кровью, они не тронули. Исходящая от второго кубка химическая вонь приглушила жажду Думы, а содержимое третьего затопило его нейроглоттис десятками различных ароматов чего-то жженного. Когда рабы выполнили свою задачу, молитвы Расчленителей достигли своего пика.

Капеллан поднял руку, и воцарилась тишина.

— Расчленители! — проревел Дума. — Братья моей крови! Возрадуйтесь, ибо этот день знаменателен. Мы – возродившаяся рота, а нашу кровь усилили вливания из резервных формирований. Павших забрал священный огонь, их кости готовы к погребению в склепах капитула, витэ смешана с благовонием, кое мы сейчас вдыхаем ради обретения силы через воспоминания. Тем не менее, нам нельзя предаваться им долго, ибо перед ротой поставлена великая цель.

Он сделал паузу, выверяя следующие фразы с отточенной аккуратностью настоящего оратора. Его первые слова, позволившие ему завладеть вниманием братьев, заложили основу проповеди, которой Дума надеялся поднять боевой дух воинов и изгнать из их голов мысли об изгнании, что распространились по четвёртой роте словно чума. Капеллан высмотрел в переднем ряду Барахиэля, стоявшего рядом с Тантием и его лейтенантами: Ганибалом и Теманом. При виде слегка приподнятой вверх губы апотекария Дума ощутил в груди вспышку раздражения, ведь тот уже догадался, какой характер примет проповедь капеллана.

Барахиэль лично этому поспособствовал.

— И вновь мы несём свет Императора во тьму, однако теперь нас ждёт не простая экспедиция, братья мои, ибо нынешнее путешествие отмечает поворотный момент в истории нашего капитула. Каждый сын Великого Ангела, которому была дарована честь стоять здесь, в этой часовне, должен выразить глубочайшую признательность Императору и благословенному Сангвинию.

Дума окинул блуждающим взором своих боевых братьев.

Тусклое освещение не могло скрыть различные оттенки кожи, татуировки банд, следы племенного шрамирования и штрихкоды уголовников: всё это указывало на прежние суровые жизни и происхождение с дюжины разных миров. Теперь же, однако, подобные отличия не имели никакого значения, ибо все воины были вторыми сынами Ангела, объединёнными геральдикой и святой яростью их отца, что пела в крови космодесантников. Расчленители происходили со множества планет, и Думу приводили в негодование изменения и предрассудки, которые могли вновь возникнуть в рядах капитула после возвращения Кретации.

— Ещё до удара двенадцатого колокола мы ворвёмся в эмпиреи и начнём наше путешествие к Кретации, дабы вернуть дом капитула. Того желает Кровь.

— Того желает Кровь, — произнесли нараспев Расчленители.

В микровыражениях их лиц читались ярость, разочарование и досада – чувства, которые наполняли сердца самого Думы. На мгновение он задумался, обманывал ли когда-нибудь Ангел сыновей, пятнал ли себя ложью во спасение, что являлась бременем каждого лидера. Капеллан в этом сомневался. Ангел был божественным созданием, лишённым столь характерных для людей изъянов. Космодесантник подавил скрутившее его живот чувство вины за предстоящие лживые слова, ибо ему следовало выступить идеально, дабы ничем не выдать собственного отвращения к изгнанию четвёртой роты, скрытому за возвышенными идеалами.

Он не мог вдохновлять братьев, если сам при этом выглядел неубеждённым.

— Братья мои! Не держите в голове мыслей об изгнании и наказании, не позволяйте зависти и горю угнездиться в ваших сердцах. Да, мы покидаем флот наших братьев и крестовый поход лорда Данте, но нам следует радоваться этой грандиозной возможности. Четвёртая рота входит в тень легенд, ибо наш капитул не совершал подобного паломничества с тех пор, как после раскола Легиона свирепый владыка Нассир Амит покинул Баал с первыми Расчленителями.

В воздухе сгустилось напряжение. Вот тот самый момент.

— Братья мои, поразмыслите о том, сколь велика эта честь, и кто дал нам такой шанс. Магистр Сет послал не вторую роту, и не третью, и даже не ветеранов почтенной первой. Он выбрал четвёртую, ибо знает – мы не только обезопасим Кретацию, но и обуздаем её. Мир, некогда провозглашённый Амитом как наше спасение, станет им. Великий Разлом не остановит нас, а когда мы прибудем в роли спасителей или завоевателей, то спустимся на поверхность мира словно мифические ангелы и напомним народу Кретации о том, что Расчленители до сих пор верны своей родине. Того желает Кровь!

— Того желает Кровь, — ответили братья в унисон.

На часовню опустилась тишина, не затронувшая лишь далёкий грохот плазменных двигателей корабля. Дума оглядел братьев: безмолвных, стоявших на коленях, ждущих продолжения служения. Он поймал пристальный взор Тантия, чей органический глаз неярко коричневого цвета разительно контрастировал с безжизненной и невыразительной аугметикой из меди. Капитан потерял родной орган на Фракийце-Секундус, когда импульсивный сержант-ветеран Гарокс со своим отделением нарушили строй Расчленителей, чтобы убить лидера культа ксеносов, а его щёки покрывала сеть шрамов – ещё одно напоминание о Гароксе. На фоне угольно-чёрной кожи ярко выделялся тусклый блеск острых стальных штифтов, вставленных вместо природных зубов.

— Мы почтены твоими словами, капеллан, — поднимаясь сказал Тантий. Он возвышался над Думой и даже без брони почти не уступал в ширине капеллану в доспехах. Из всех присутствующих лишь капитан имел право говорить, когда к нему не обращался напрямую Дума. — Возможно, перед входом в эмпиреи ты проведешь обряд битвы, дабы наше путешествие началось по-настоящему?

— Конечно, мой капитан.

Капеллан спустился по ступеням в противоположную от паствы сторону, направляясь к сервиторам, каждый из которых держал в ржавеющих технических клешнях по большому кубку. В первом была кровь Расчленителей, разбавленная большим количеством мощных антикоагулянтов и распространяющая насыщенный аромат вперемешку с омерзительной химической вонью. Второй же полнился более густой и тёмной, едва-ли не желатиновой смесью. Дума распознал едва уловимый запах листвы, земли, плоти и животного жира, что переплетался с запахом химически загущённой крови из вен павших Расчленителей. Сервиторы хорошо выполнили свою работу, и капеллан затянул литанию чистоту, готовясь к проведению обряда. Тантий стал первым, к кому он подошёл, ибо тот являлся капитаном роты.

Дума окунул кисть в вязкую жидкость во втором кубке и принялся рисовать клинообразные руны силы, защиты и непоколебимости на щеке и горле Тантия. Жажда капеллана вспыхнула, когда он провёл пальцем по маняще пульсирующей сонной артерии капитана, что породило в его голове дразнящие мысли о горячей крови, выталкиваемой из умирающего сердца. — Пусть духи почтенных мертвецов даруют тебе мудрость, а их кровь наполнит силой твою держащую меч руку в грядущих боях. Пусть плоть мира, при завоевании которого они пали, огородит тебя от вероломства чужаков, еретиков и ренегатов.

То же самое он сделал и с выпущенной кровью, удостоверяясь в том, что жидкости из разных кубков не смешиваются ни на коже капитана, ни на руке Думы. Сервитор протянул Тантию небольшую чашу с витэ. Офицер выпил её, после чего его клыки ангела выдвинулись из дёсен, а в глубине оставшегося глаза космодесантника заплясали небольшие красные огоньки.

— Пусть кровь нашего отца защитит твою душу от слабости плоти и тьмы в крови. Пусть она дарует тебе ярость в бою, дабы ты мог повергнуть врага и принести славу капитулу. Пусть братья, в чьих венах течёт та же кровь, станут для тебя щитом, а их готовность пролить собственную кровь ради сохранности твоей жизни никогда не ослабеет.

— Всё будет так, как того желает Кровь, капеллан Дума.

— Как того желает Кровь, — ответил капеллан.

Затем Дума встал напротив Барахиэля и начертил охранительные руны на коже апотекария, бормоча те же ритуальные слова защиты. Тем не менее, мыслями он вернулся к брошенным на Кретации реликвиям. Его поразило не только наличие среди них Багровых Лат, но и то, какое беспокойство охватило Харахеля с Сетом от одного лишь упоминания доспехов. Крозиус Карнарвона теперь хранился в часовне «Судьи», и когда Дума вспомнил лишенную веселья усмешку Апполлуса при словах о том, что павшему верховному капеллану оружие теперь ни к чему, его губы тронул призрак улыбки. Именно реликвии были целью его миссии, а не Кретация.

Он подошёл к Ганибалу и вновь начал проводить ритуал.

Раздался скрежет металла об металл, когда Дума парировал резкий выпад в своё горло, после чего впечатал конец утяжелённой рукояти крозиуса в живот противника, наслаждаясь тошнотворным хрустом сломанной кости. Он продолжил натиск и ударил локтем в нос оппонента, отчего из того хлынула алая жидкость, а серию довершило попадание кулаком в солнечное сплетение. Задыхающийся и истекающий кровью второй воин зашатался, его нос и правая скула превратились в распухшее багровое месиво.

Ухмыляющийся Дума вышел из боя.

— Тебе следует научиться понимать, когда тебя побили, Исайя.

— Не в этой жизни, лорд-капеллан, — ответил сержант штурмовых заступников, глубоко и равномерно дыша. Проходящий через повреждённый носовой проход воздух вызывал болезненное жжение, а глухой скрип сломанных костей сопровождался неприятным ощущением зуда от их медленного сращивания. Оба космодесантника, чья кожа блестела от пота, были обнажены по пояс. — И уж точно не побитый вами.

Дума наклонил крозиус, готовясь защищаться.

— Какое высокомерие. Ангелы Обагрённые потеряли отличного рекрута.

Капеллан болтал не просто так. Его слова вызвали у Исайи рык, и сержант штурмовых заступников повернул свой цепной меч. Хоть зубья оружия и были недвижимы, они всё равно смогли оставить кровоточащие раны на боку Думы и рассечь обожжённую кожу вокруг глаза капеллана. Многие из ранее полученных в тренировочной схватке порезов уже зарубцевались, став частью узора из накопленных за более чем пять десятилетий боёв и крови шрамов.

— Я – Расчленитель, мой лорд, — ответил кружащий Исайя и принялся описывать клинком короткие дуги, окропляя песок кровью. В стоящих вдоль краёв небольшой арены жаровнях горели наложенные с горкой угли, а с ярусов над ареной за поединком наблюдали несколько других космодесантников. — Я был Расчленителем с тех пор, как Неодолимый Крестовый поход освободил Баал, и останусь им до последнего вздоха.

— Если наше будущее лежит на Кретации, — подумал Дума, — то далеко не факт. Что будет с взращенными на других планетах сынами Ангела вроде меня и Исайи, когда капитул вернет себе родной мир?

Исайя вытащил из ножен висящий на поясе зубчатый боевой нож.

Дума сделал то же самое и начал повторять его движения шаг в шаг. Ярость обжигала вены капеллана, адреналин вызывал радость и пощипывал каждую мышцу, а изнурение насыщало лёгкие воздухом с густым мускусным запахом, в котором чувствовались медные нотки. Двойные сердца Думы гулко бились в груди словно боевые барабаны и истощали запасы тщательно развиваемого им терпения. Ему хотелось броситься на Исайю, пренебречь стратегией в пользу грубой силы и сразиться подобно воплощению гнева Ангела. Он представил, как валит сержанта на землю, как проламывает череп противника сокрушительными ударами кулаков и лба.

Такое порывистая атака не даст капеллану одержать верх над похожим на медведя Исайей.

— Его Кровь сотворила меня. Его Кровь позволит мне выстоять, — прошипел Дума, задыхаясь от неумолимого желания отдаться насилию.

Борьба с вплетённой в его кровь непреодолимой тягой вызывала головную боль, словно череп капеллана туго сдавливали обручи. Он подчинит свою ярость и не покорится ей.

— Кровь – моя сила и мой доспех.

Подняв плечо и прикрыв им подбородок, Исайся бросился вперёд.

Дума встретил натиск противника, и под ногами бойцов захрустел горячий песок. Капеллан пригнулся, уворачиваясь от близкого обезглавливающего удара сплеча, блокировал устремившийся к его подмышке свежевальный клинок Исайи собственным ножом и впечатал крозиус в открывшиеся рёбра сержанта, ломая кость. Брызнувшая изо рта Исайи кровь запачкала покрытое шрамами лицо Думы, чья внутренняя Ярость ярко вспыхнула, насыщаясь горячей зловонной витэ. Затем, мощный удар заставил капеллана покачнуться. Шипованная гарда цепного меча оставила на щеке Думы глубокие кровавые борозды со свисающими полосками кожи.

Исайя продолжал атаковать, оттесняя капеллана чередой быстрых свирепых выпадов, а Дума парировал и контратаковал, когда появлялась возможность. Тем не менее, сержант легко отбивался, его удары сливались с блоками, а те перетекали в контрвыпады. Сквозь сжатые зубы капеллана, походившие на эмалированную решётку, вырывалось жаркое дыхание, оставшиеся волосы испещряли капельки пота. Черепообразным навершием крозиуса он блокировал стремительный выпад, который должен был рассечь его от ключицы до таза, но хитрым ударом ножа сержант срезал с предплечья Думы влажный лоскут кожи.

В глубине глаз Исайи заклубилась чернота.

Дума взревел, тяга ответить на зов крови отца жгла вены капеллана. Он представил, как сжимает в руках голову сержанта и пьёт его витэ из полированного черепа. Космодесантник врезал навершием крозиуса прямо по лбу Исайи. Затем ещё, и ещё. Четвёртый удар оставил от носа сержанта лишь окровавленные кусочки кости, от пятого тот пошатнулся, а шестой выбил цепной меч из руки. От столкновения с крозиусом нож Исайи раскололся. Сломив защиту сержанта, Дума ударил символом своего ранга по рёбрам противника, а ножом – по его глазам. Лезвие не задело органы зрения, но оставило глубокий порез на лбу Исайи, что напоминал щербатую отвесную скалу. Полилась кровь, и на красном фоне мелькнула белоснежная кость.

Сержанта это не остановило.

— Мне не нужно оружие, чтобы убить тебя! — словно зверь прорычал он.

Расчленитель с рёвом бросился на Думу, рукой отбивая мощный выпад крозиусом. Капеллан услышал, как треснуло предплечье, хотя сам Исайя не обратил на рану никакого внимания, будто та была укусом блохи. Оба космодесантника принялись молотить друг друга и ломать кости до тех пор, пока Исайя не поднырнул под крозиус и не попал ногой по колену Думы сбоку, после чего повалил его на землю. Капеллан почувствовал, как по грудной клетке расползлась паутина мелких трещин, и ощутил во рту вкус крови, смешанной с кислотой железы Бетчера. Отхаркнув её сквозь сломанные зубы, он направил свою боль в удары кулаками по рёбрам Исайи. Сержант же, чьи глаза всё сильнее застилала убийственная чернота, не переставал впечатывать в капеллана собственные кулаки подобно сваебойной машине.

— Хватит! — потребовал раздавшийся голос, который Дума не узнал. Окружающий мир он видел сквозь красный туман, а выхватываемые из него пятна чёрной брони и зелёного огня сопровождались запахом серы и гидраклориковых кислот. Сердца капеллана тяжело бились, и ему казалось, будто вместо лёгких у него влажные мешки с речным илом. — Бой окончен.

Истекающий кровью и задыхающийся Исайя начал заваливаться на бок, но двое воинов его отделения успели поймать своего сержанта. Ещё двое подняли Думу с песка, после чего соперников довели до небольшого медблока в самом тёмном углу помещения. Там их ждали сервы-медикэ и ученик Барахиэля по имени Туриэль, которые стали перевязывать раны, накладывать синтекожу на освежёванные участки конечностей и спаивать сломанные кости. Расчленители кривились и ворчали, а гнев, текущий по их венам вместе с кровью, ненадолго утих.

— Ты хорошо сражался, — сказал Исайя, вытирая попадавшую в глаза кровь, пока сервы-медикэ сшивали ему кожу лба. — И речь ты вчера произнёс хорошую.

Дума зарычал. Наркотики почти не притупляли боль.

— Не пытайся сыграть на моём самолюбии, брат.

Сержант издал влажный смешок.

— Я и не пытался. Многие мои братья остались в восторге, ты ослабил их страхи.

Исайя отпихнул собиравшегося вправить ему нос серва и сделал это сам, зыркая на слугу, что вогнал в шею космодесантника иглу. Человек вдавил шток-поршень, впрыскивая в кровеносную систему Расчленителя прозрачную жидкость. Дума чуял страх смертного в запахе пота, слышал его в грохочущем биении сердца. Страх придавал людской крови особый аромат. Несмотря на жаркий воздух и вонь спаиваемых костей и медицинских препаратов, в горле капеллана зудело от жажды.

— Я лишь выполнял свою обязанность, только и всего.

На какое-то мгновение затихли все звуки кроме лёгкого топота человеческих ног и тихих шёпотков.

— Ты ведь и сам не веришь собственным словам, верно?

Дума погрузился в молчание, слушая звон клинков снаружи.

Глава четвёртая

Барахиэль наклонился над другим раненым во время тренировки братом. Анджело, с которого аккуратно сняли броню, лежал на операционной плите и был усыплён большой дозой седативных средств.

Облачённый в хирургические одеяния апотекарий следил за жизненными показателями сержанта, выводимыми на настенные пикт-экраны. Когда они упали до опасного значения, раздался невыразительный звук тревоги, вселивший панику в смертных специалистов. Через пластековую трубку в организм Анджело поступали стимуляторы и синтетические химикаты, дополнявшие уже содержащиеся в Велизариевом Горниле. Искусство Коула помогло космодесантнику прожить достаточно долго, чтобы его успели доставить из тренировочных залов в апотекарион, и Барахиэль доверил органу дальнейшее поддержание жизни своего хозяина. Он выбрал скальпель, после чего хирургеон отделил чёрный панцирь от вздымающейся груди сержанта.

А ведь Расчленители находились в варпе всего три дня, что не могло не шокировать апотекария.

Напротив него встал Туриэль, также носивший лишь одежду хирурга. Ученик Барахиэля взял со стерильного лотка плавитель тканей и принялся восстанавливать левые икроножные мышцы Анджело. Эта часть ноги сильно пострадала: разорванное мясо почернело, связки спутались, обгоревшая кожа слезла с конечности. Внутри было полно мелкокалиберных пуль и осколков, а на операционную плиту лилась тёмная кровь. Техникарум уже получил запрос на аугметическую замену, хотя Туриэль настаивал, что сможет спасти ногу.

Барахиэль был готов дать ему попробовать хотя бы ради того, чтобы научить его слушать.

Апотекарий сделал длинный разрез от горла Анджело до паха, убирая с туловища верхний и подкожный слои и обнажая толстые канаты влажно поблескивающих усиленных мышц, что защищали сросшийся торакальный щит от горячего воздуха в помещении. Лишённая кожи грудь источала кровь, излишки которой откачивались пластековыми трубками и сливались в специальный цилиндр, где витэ очищалась перед возвращением обратно в тело. Барахиэль брызнул на мышцы аэрозольным контрсептиком, после чего принялся их рассекать. Когда он закончил, к плите подошли два медикэ-трэлла, чтобы зафиксировать ткани стерильными зажимами. Их спецодежду пятнала алая жидкость, а ритм глухо стучащих сердец выдавал беспокойство смертных.

Висящий над Анджело хирургеон подчинился мыслеимпульсу и опустил жужжащую пилу. Пронзительный скрежет разрезающего кость металла заглушил голоса тихо переговаривающихся трэллов, которые перевязывали открытые вены, занимались поверхностными ранами или извлекали осколки. За биосигналами на настенных мониторах следил трэлл-аппрента, а справа от апотекария стояла Аиша, морщившая нос от проникавшей даже сквозь хирургическую маску вони нагревшейся кости. Когда процедура закончилась, хирургеон убрал пилу и поднял часть грудины при помощи вакуумной присоски.

Увидев, во что превратились внутренности сержанта, Барахиэль выругался.

К пульсирующим трепещущим органам прилипли фрагменты костяного щита, удерживаемые на месте горячей вязкой кровью. Анджело сделал вдох, и лёгкие начали медленно заполняться витэ, которая также вытекала из небольших разрывов и рассечений в гладких мышцах желудка, кишок, бронх, а также в стенках миокарда. Горячий запах пощипывал жажду Барахиэля, что молила его попировать братом. Преомнор сержанта пробили толстые игольчатые осколки, в орган Ларрамана попала выпущенная сервитором пуля с медной оболочкой.

— Глупец, — пробормотал апотекарий, поворачиваясь к Аише. Она осторожно взглянула не него, не переставая следить за откачиваемой из органа Ларрамана кровью. — Помощник, отметьте следующее: к выполнению полного объёма своих обязанностей сержант вернётся только с моего разрешения.

— Да, апотекарий.

— Ты же не думаешь, что Анджело попытается сразу же вернуться к службе и тренировкам? — искренне удивился Туриэль. — Он получил почти что смертельные ранения.

Барахиэль усмехнулся, дивясь наивности инициата, и с подчёркнутой осторожностью вытащил пулю из органа Ларрамана, пока один из медикэ Коула выкачивал кровь из лёгких плевральной дренажной трубкой. Это было лишь одно небольшое хирургическое вмешательство в длинном перечне того, что ещё предстояло сделать апотекарию, однако улучшенный фактор коагуляции органа поможет ему при работе с другими ранениями сержанта. Когда он приложил плавитель тканей к маленькой, но очень важной мышце, Аише пришлось заняться излишками крови. В ноздри Барахиэля ударил дымный запах плавящейся плоти.

— Ты недооцениваешь упрямство сержанта, — спустя несколько минут произнёс апотекарий, убирая плавитель тканей. Трэлл-аппрента брызнул контресптиком на восстановленный орган, и над обожжённой мышцей поднялись завитки серого пара. — Ну или переоцениваешь его интеллект, — добавил он с кривой усмешкой, переводя своё внимание на преомнор. Барахиэль насчитал тринадцать тёмных металлических осколков. — Любовь нашего брата к режиму экстремис леталис сильна и хороша известна. От тренировок он откажется ненадолго.

Туриэль заворчал, а Барахиэль с трудом подавил желание поиздеваться над ним, ведь поначалу инициат поддерживал летальный режим тренировок, с которым десантников-примарис ознакомили Сет и его выжившие перворождённые.

Апотекарий не мог отрицать достоинств такого подхода, ведь это оттачивало навыки Расчленителей подобно тому, как осёлок придавал остроты превосходному клинку. Режим экстремис леталис готовил воинов лучше, чем бои с тенью, поединки чести, кровавые игры и учения с боевыми стрельбами, что практиковались другими капитулами. Тренировки Расчленителей были необходимостью, неизбежным следствием той ужасной реальности, в которой теперь оказался Империум, а для его защиты требовались превосходные клинки и грозное оружие.

Однако, Барахиэль стремился понять, почему его братья посвятили себя тренировкам с таким рвением. Ему не нравилось, что они пробуждали в их сердцах, не нравилось усиление природной агрессивности, а также желание учинять бойню и резню. Апотекарий и сам ощущал подобное в самые мрачные дни Неодолимого Крестового похода, когда его взор застилал тонкими полосами чёрный туман – тёмный собрат Жажды, возникшей внутри космодесантника после того, как он впервые пробудился, уже будучи сыном Сангвиния. Тогда это чувство обеспокоило Барахиэля так же, как сейчас беспокоил вид братьев, отбрасывающих даже видимость дисциплины в пользу свирепости. За последние семь лет он стал тратить гораздо больше времени на ранения, к которым привели неистовость и безрассудство.

— Кровь Ангела, — выругался Туриэль, бросая тщетные попытки спасти ногу.

Он взял медицинскую пилу со стерильного лотка, который держал медикэ-сервитор, и нажал на кнопку активации.

Барахиэль подавил желание закатить глаза, ибо всё его внимание было сосредоточено на извлечении первого осколка из преомнора сержанта.

— Процесс адаптации аугметики может оказаться для Анджело непростым, — сказал Туриэль. — Это удержит его подальше от тренировочных залов и наших лезвий по крайней мере на несколько дней.

— Сомневаюсь, что у сержанта хватит терпения на полноценную реабилитацию, — ответил Барахиэль смягчившимся от мрачной шутки голосом. Почти всё время Анджело проводил либо на поле боя, либо на аренах для поединков. Апотекарий вытащил толстый треугольный осколок, напомнивший ему зуб кархародон кархариас Старой Земли – морского хищника, которого космодесантник видел в иллюминированных голотекстах либрарии Коула. — И это необычно, ведь он командует отделением головорезов.

Туриэль перевёл на старшего апотекария вопросительный взгляд, в котором друг с другом боролись обида и веселье. Перед тем, как таланты космодесантника привели его в апотекарион, он служил в рядах головорезов, и продолжал бы службу там, если бы не стал апотекарием. Сержант Танатос был гораздо более хладнокровным лидером, нежели Анджело, и ценил включённого в состав отделения младшего медикэ, в то время как преемник смеялся над самой этой идеей.

— Если он будет пренебрегать выздоровлением или периодом адаптации, я уберу бионику, прижгу культю и отправлю его к Думе. Когда мы в следующий раз обрушим гнев Ангела на врага, пусть наблюдает за нами с корабля или становится членом экипажа одного из десантно-штурмовых судов. Это научит его вдумчивости, — злобно пробормотал Туриэль, пока стальное лезвие пилы со скрежетом резало конечность, а ближайший к нему трэлл вытирал глаза от попадавшей в них костной пыли и мельчайших капелек крови.

Апотекарий согласно буркнул, удаляя стальным пинцетом ещё один треугольный осколок из второго желудочка Анджело. Затем он взял плавитель тканей и принялся закрывать рану, в то время как Аиша продолжала откачивать кровь. Процесс сопровождался тоненькими струйками серого дыма и вонью зажариваемой плоти, от которой скручивало живот. Ухватившись пинцетом за четвёртый, тонкий слово игла осколок, что был длиной с запястье космодесантника, Барахиэль осторожно извлёк его, после чего увидел брызнувшую из разрыва в оолитовой почке струйку крови. Трэлл-аппрента стерла со лба апотекария пот, а двое старших медикэ-трэллов приступили к восстановлению повреждённого органа.

— Думаешь, это Кретация вдохнула свирепость в наших братьев-перворождённых? — спросил Туриэль, кладя отрезанную ногу Анджело в большой пустой лоток, после чего ковыляющий медикэ-сервитор понёс конечность на сожжение. — Я мало читал о родном мире капитула, и не особо помню собственный. — Кожа с татуировкой некромундской банды под его глазом туго натянулась. — В культуре Кретации не приветствуются полумеры и нравственные принципы. Они считаются раздражающими и отвлекающими факторами, недостатками, которые не способствуют выживанию индивида и клана. Детей этого мира учат убивать с того момента, как те встают на ноги.

Барахиэль моргнул, на мгновение сбитый с толку.

— То же самое верно и для Баала с Наракой, — сказал апотекарий, собираясь с мыслями после извлечения очередного осколка. По-видимому, только Барахиэль был заинтересован в том, чтобы попасть на родной мир капитула, и это его раздражало. Даже посланец Сета мало чем отличался в данном отношении от других братьев, а ведь он родился на Кретации. — Когда их дети хоть немного подрастают, то сразу же начинают учиться добывать пропитание и убивать, поэтому благополучие коллектива не ставится под угрозу из-за слабости или неумелости отдельного человека. Тем не менее, каждый, кто возносится в ряды Кровавых Ангелов или Ангелов Света, перестаёт быть дикарём и становится достойным Сангвиния воином.

Отвернувшись, Барахиэль вновь погрузился в хирургический процесс, перевязывая брызжущие кровью вены и удаляя осколки из повреждённых органов. Если раны были слишком серьёзными, он вырезал органы из тела, после чего заменял их кибернетическими копиями, чтобы сохранить полный набор даров Императора. Витэ брызгала на пластековые хирургические одеяния, а пот со лба ему приходилось вытирать самому, так как трэлл реагировала слишком медленно.

— На каждый капитул, что отбрасывает дикарское прошлое, — начал Туриэль, аккуратно сплавляя искусственные нервы с природными, — приходится тот, который опускается до суеверий и мистицизма. Взгляни на Пожирателей Плоти, Багряных Клинков или Мортифакторов из генетической линии Гиллимана. Они ведут себя слишком дико для космодесантников, а их некогда благородные традиции запятнались порочными идеями с родных миров.

Барахиэль жестом велел старшему медикэ взять на себя его работу.

Всё своё внимание он обратил на Туриэля, который до сих пор занимался ногой Анджело.

— В этом есть смысл, — продолжил ученик. — Сынам Кретации гораздо легче проводить через себя гнев Сангвиния, чем большинству, ведь родной мир с самого рождения учил их тому, что ярость и безжалостность являются добродетелями. Об этом же проповедал и Нассир Амит в текстах-мемориам, которые так ценит Апполлус. Теперь им следуют наши братья, считая, будто лишь так можно стать достойными называться Расчленителями и почтить свирепого владыку, что первым носил данное имя.

На протяжении нескольких долгих секунд были слышны лишь издаваемое хирургическими насадками бульканье да ритмические сигналы биокодов Анджело. Барахиэль встретился с иницатом глазами, стараясь подавить гнев, что распалял его кровь и сжимал мышцы челюсти. Ярость наполнила голос апотекария грозными нотками, но во взгляде Туриэля всё равно вспыхнула непокорность.

— Вот каким ты видишь наш капитул? — Барахиэль дал волю презрению, хотя и прекрасно понимал, что трэллы стали свидетелями перепалки своих владык. — В этом всё дело, брат? Думаешь, наши воины начали меняться под воздействием мира, на который они даже не ступали? Для многих из них Кретация – всего лишь название.

Туриэль ухмыльнулся.

— Ты понимаешь, о чём я, даже если не хочешь этого признавать.

Лишь когда инициат вернулся к процедуре соединения нервов, Барахиэль и сам перевёл своё внимание обратно на операционную плиту. Туриэль привёл веский довод, и это раздражало апотекария. Кроме того, слова ученика перекликались с тем, что сказал Дума перед отбытием корабля. Братья Барахиэля начали меняться ещё с первых дней Неодолимого Крестового похода, становясь всё более неистовыми и теряя способность трезво мыслить, а вместе с тем росла их жажда крови.

После того, как Гиллиман привёл воинов на Баал и повелел сменить кроваво-красный цвет с крылатой каплей на багрянец запёкшейся крови и лезвие пилы, эти изменения усилились десятикратно без единого признака улучшения. Барахиэль подумал о смертных на палубе одиннадцать-алеф, изнурённых и привязанных к обескровливающим устройствам словно скот. Их жизни приносились в жертву ради того, чтобы Расчленители могли контролировать ежедневно терзающую их души тьму, а также превращать её в оружие для защиты и сохранения Империума вместе с его бессчётными триллионами людей.

Апотекарий чувствовал отвращение к тому, что так было всегда.

— Кретация ответит на твои вопросы, — тихо произнёс Барахиэль, обращаясь не только к Туриэлю, но и к самому себе. Апотекарий вдруг вспомнил отрывок проповеди Думы перед входом в имматериум. Мир, некогда провозглашённый Амитом как наше спасение, станет им. В его голове вдруг забурлили мысли о возможных перспективах, и космодесантник ощутил острое желание посетить библиариум. — Она ещё может стать спасением Расчленителей.

Процесс реконструктивной хирургии занял следующие двенадцать часов.

— Что значит «не могу найти тексты»?

Сгорбленный и моршинистый серв библиариума, походивший своей суетливостью на большинство учёных, сжался от страха. Кожа его подбородка и шеи висела мешком, сам он источал сильный запах пота, а кости рук, плеч и черепа отчетливо виднелись под тонкой словно пергамент плотью. Тот, кто был знаком с признаками омоложивающих процедур, заметил бы следы их применения. Барахиэль же знал каждый.

Облачённый в полный доспех апотекарий четвёртой роты возвышался над сервом. Он пришёл с оружием: цепной меч был примагничен к бедру, а болт-пистолет «Освободитель» висел в кобуре на поясе. Кобура ему не нравилась, так как была сделана из кожи с иссечённых спин двух десятков терранских паломников, но владыка крестового похода преподнёс её Барахиэлю в качестве подарка, знака благодарности и напоминания о его бывшем, уже забытом мире рождения.

Предмет вызывал у апотекария отвращение.

— Мой повелитель. — Серв кланялся так низко, насколько позволял ревматизм позвоночника и плечевых суставов, а каждый раз, как с трудом разгибался, то непременно охал от боли. Барахиэль задумался, сколько бы тот смог нагнуться прежде, чем мышцы свело бы судорогой, и решил, что не сильно много. — Библиариум получил множество физических томов и инфоядер из хранилищ данных лорда Данте, с «Виктуса» и из источников Неодолимого Крестового похода. Мы всё ещё сортируем–

— Избавь меня от оправданий, — с досадой прервал его Барахиэль, кипя от разочарования. — Мне нет до них дела. Пять дней назад я послал сюда своего помощника, чтобы она проинформировала тебя о моём желании, пока я занимался своими обязанностями. — Он не мог заставить себя говорить об обескровливании. — Я видел голопикты из её мнемонических имплантов и заверения в том, что затребованные мной тексты будут готовы к моему приходу. Теперь же ты отрекаешься от них.

Серв заламывал руки словно вдова убитого на войне.

— Тысяча извинений, мой повелитель. — Трэлл вновь поклонился, и помимо раздражения Барахиэль ощутил укол жалости. — Слуга, который говорил с вашим помощником, был ранен в потасовке два дня назад, и его положили во вспомогательный медикэ-блок. Мне ваш запрос передали лишь вчера, поэтому я не успел ни найти нужные тексты, ни поговорить с раненым по поводу того, где он мог хранить уже приготовленные.

— Ты лжёшь мне, серв? — безэмоционально спросил апотекарий, хотя сам при этом сомневался, что человек врёт. В голосе, речи и поведении смертного не наблюдалось даже малейших отклонений, но Барахиэль должен был знать наверняка. — Я ведь могу свериться с медикэ-отчётами, чтобы проверить истинность твоих слов. Если же ты сказал мне неправду, это станет твоей последней и самой большой ошибкой.

Человек заскулил.

— Брат. — От тени книжного шкафа отделилась фигура в капюшоне. Доспех типа «Фобос» космодесантника был скрыт хамелеолином, который переливался в процессе преломления света и делал владельца незаметным. В глазах воина плясали искорки психической силы. — Зачем ты угрожаешь моим слугам без причины? Чем они тебя оскорбили?

— Библиарий. — Барахиэль слегка склонил голову в сторону Пашара, подмечая знак различия кодиция над его основным сердцем. — Рад встрече, брат. Не заметил, как ты таишься в тенях. Почему прячешься от меня?

Пашар пожал плечами.

— Не хотел, чтобы меня видели. Я ценю своё уединение и возможность оставаться в тишине, подальше от бойцовых ям и театров войны. И вновь повторюсь, чем тебя оскорбил мой слуга?

Барахиэля кольнула злость. Пашар был библиарием, что ставило его ниже апотекария в уникальной для сангвинарного братства иерархии. Тем не менее, Барахиэль раздавил ярость железным сапогом своей воли, ибо она не принесла бы ему никакой пользы.

— Лично он – ничем. — Апотекарий пожал плечами так же непринуждённо, как и Пашар. — Я запросил кое-какие тексты о ранней истории капитула и завоевании Кретации. Мне дали обещание, что их найдут, но его нарушили.

— Серв говорит правду, о чём ты и сам прекрасно знаешь. — Судя по понимающей ухмылке, библиарий всё слышал, и Барахиэль сжал кулаки от гнева. — Я лично найду необходимые тексты, а пока что предлагаю пройтись со мной, брат. Уже скоро мы выйдем из варпа и понадобимся Тантию на мостике.

Глава пятая

«Кретацийский судья» прорывался сквозь водоворот порочного света.

Его адамантиевый корпус окружал ореол вьющихся эфирных энергий, что простирались гораздо дальше, чем это было возможно в искусственных или естественных измерениях, а по полю Геллера хлестали изогнутые щупальца в попытках пробить защитный пузырь реального пространства, не дающего имматериуму попировать душами на борту. Переборки и палубы потрёпанного штормом ударного крейсера сотрясались, пока он судорожно пытался освободиться от хватки варпа, в то время как робкие стоны металла под нагрузкой рождали мысли о медленном и мучительном превращении в ничто среди молотящего имматериального безумия эмпиреев. Такая судьба настигла бы каждую живую душу, подведи их корпус.

Дума наблюдал за тем, как на мостике летали стайки киберхерувимов и сервочерепов, испытывая при этом сдавливающую боль в шее. Нанесённые Исайей раны ещё не зажили до конца, а участки тела в тех местах, где синтекожные лоскуты соединили с природной кожей, оставались светлыми и сморщенными. Из имплантированных вокс-передатчиков вырывалось мрачное пение переходного хора, и звуки эти распространялись по гнёздам экипажа словно прометий на воде. К песнопению присоединялись сервы в пепельно-серых кителях, на чью мертвенно-бледную кожу падал призрачный голубой свет от тусклых инфоэкранов. Многие не покидали свои посты на протяжении целых дней, поэтому змеящиеся трубки питали тела голодающих биожидкостями и стимуляторами, а также выводили отходы.

Плазменные двигатели понесли ударный крейсер прочь от разрыва, и хорал на высоком готике тут же стих. Корабль перестал дрожать как прежде, а последним отголоском его путешествия в эмпиреях был лишь приглушенный грохот, вызванный естественной тряской из-за движения на субсветовой скорости. Дума вслушивался в сдавленный шёпот управляющих сервов, который перемежался резким потрескиванием гаптических средств управления и стуком подошв надзирателей о палубу. Последние сновали по монастырскому пространству мостика словно ищущие укрытия вредители.

Капеллан стоял слева от командного трона, на котором восседал Тантий, и изучал неполную голокарту местной системы. От высокого сводчатого потолка с готическими балками покрытия отражались звуковые сигналы авгура – это с каждым гулким звоном на нечёткой зелёной голокарте появлялся очередной жёлтый значок. Справа от капитана стояли Пашар с Барахиэлем в полных комплектах доспехов, чьи белый и синий цвета разительно контрастировали с багровой и чёрной раскраской Тантия. Более лёгкая броня типа «Фобос» Пашара была закутана в лучепреломляющие хамелеолиновые одеяния, а на поясе библиария висели психосиловой меч с тяжёлым болт-пистолетом.

— Расстояние до точки Мандевилля? — спросил капитан.

— Восемьсот миллионов километров, лорд Тантий, — ответил ему магистр-авгуриум своим металлическим скрипучим голосом. По поверхности его аугметических глаз ползли строки с вычислениями. — При текущей степени замедления и работе двигателей на полную мощность мы пересечём систему и достигнем следующей точки Мандевилля через два терранских дня. Путь оттуда до Разлома займёт ещё два дня. Станция Полярис отметит половину пройденного пути.

Тантий кивнул.

— Мы укладываемся в график, капитан Тантий, — произнесла командующая кораблём Кара Итэйн, стоявшая на ступеньке ниже платформы.

Покрытый шрамами ветеран ВКФ, она до сих пор носила форму линейного флота Обскурус с острыми складками и мерцающими в багровом свете люменов медалями. За годы сражений в составе восстановленного флота Расчленителей Итэйн показала себя пылкой, прямолинейной и несгибаемой.

Такие качества Дума одобрял.

— Госпожа командующая кораблём, — позвал её магистр-авгуриум. Из-за воксмиттера голос мужчины звучал так, словно он издавал носовой вопль. — Ауспик засёк рядом с Полярисом активные реакторные сигнатуры, соответствующие множеству кораблей сопровождения и крейсеров. В пустоте замечены несколько остовов и многочисленные тепловые расплывания, которые указывают на применение лэнсов и плазменного вооружения.

— Имперцы? — рявкнул Тантий.

— Так точно, повелитель. Все корабли передают текущие сигнум-цепочки Империума. Согласно нашим архивным записям, они принадлежат либо к оборонительной эскадре станции, либо к местным патрулям Военного флота. Самым крупным звездолётом является крейсер типа «Луна» «Вестник доблести».

— Входящие вызовы? — спросил Дума, поворачиваясь к магистрессе вокса.

Левую руку и грудную клетку капеллана, где спаянные кости до сих пор исцелялись после схватки с Иссаей, пронзила боль. Ему пришлось сдержать рык, когда на него перевела свои глазные импланты магистресса – кибернетический конструкт с щёлкающими, похожими на кронциркули конечностями, звуковыми приёмниками и нейронными интерфейсами.

— Никаких контактов с кораблями или станцией, лорд-капеллан.

— Может, мы находимся за пределами дальности действия их сканеров, — предположил магистр-авгуриум. — Если у Поляриса или флотилий повреждены ауспик-системы либо же вокс-башни, тогда, вероятно, у них нет возможности обнаружить нас, не говоря уже о том, чтобы успешно установить связь.

— Глупец, станцию бы мы услышали в любом случае, — сказала Итэйн, после чего обернулась лицом к космодесантникам. В её глазах пылало желание. — Мои повелители, я рекомендую исходить из того, что все звездолёты и Полярис являются врагами или пиратами, и готовиться к бою.

Расчленители переглянулись.

— Вы считаете, будто эта горстка ничтожеств представляет для нас угрозу, командующая кораблём? — усмехнулся Дума, наслаждаясь разочарованием во взгляде женщины. — Мы – сыны Великого Ангела, его ярость, облечённая в плоть и кость и закованная в священный керамит. Простым бандитам мы не по зубам.

На лице Итэйн мелькнула озорная улыбка.

— Для вас, мой лорд-капеллан, они не представляют никакой угрозы. — Она сделала паузу и обвела руками огромный корпус корабля, видимый через окулус, а затем показала на свой экипаж. — Но, если вооружение станции активно, крейсер может столкнуться с реальной опасностью.

Дума зауважал её ещё сильнее. Люди, которым хватало твёрдости воли для разговора с космодесантником на равных, встречались крайне редко. Большинство смертных жеманничало перед Ангелами Смерти, ибо присутствие и сила Астартес вселяли в них страх, однако у Итэйн такой слабости не было. Женщина быстро доказала, что не уступает вторым сынам Сангвиния в решимости и бесстрашии. Она точно так же принадлежала к Расчленителям если не телом и кровью, то уж точно сердцем. Высшей похвалы попросту не существовало.

— Канонир? — обернулся Тантий к начальнику вооружения за подтверждением.

— Оценка командующей кораблём верна, сеньор. — Артиллерийский офицер практически не уступал магистрессе вокса в количестве аугментаций, а немногие оставшиеся участки его кожи были покрыты множеством шрамов и татуировками штрафника. — Продолжительный огонь орудий на орбите расколет щиты «Судьи». Если же им поможет небольшой флот, нас могут уничтожить.

— Брат Пашар. — Капитан повернулся к библиарию. — Что ты чувствуешь?

Псайкер отошёл от трона на три шага к самому краю платформы, сложил руки за спиной и закрыл глаза. Он сделал тяжёлый длинный вдох, после чего точно так же выдохнул. Дума стоял прямо за ним с крозиусом наготове, ибо долгом капеллана было убить библиария в том случае, если тот выкажет признаки порчи злыми силами или чужацким колдовством.

Доспех Пашара покрыла изморозью, а в воздухе вокруг самого псайкера образовался неестественно холодный туман. Пространство мостика, где стоял лишь негромкий шум переговоров между членами экипажа, рассёк звук трескающегося льда. Библиарий забормотал литании отвращения и защиты, из его синих глаз цвета бури, словно электрические слёзы, начали хлестать зигзагообразные молнии. Живот Думы крутило от сложных не-звуков, срывавшихся с губ Пашара, чьё перекошенное лицо выглядело жутким и звериным. Из его носа и глаз потекла кровь.

— Ксеносы, — хрипло произнёс он. — На многих кораблях, что окружают Полярис, лежит тень разума улья.

— На борту тех кораблей тираниды? — спросил Тантий полным рвения голосом.

— Их пособники, мой капитан, — ответил Пашар, неторопливо счищая изморозь с горжета и кирасы. — Крейсер несёт в себе мощных псайкеров с отпечатком разума улья. Сама же станция спрятана от моего взора, так как её гексаграммические обереги пресекают любую попытку психического прощупывания или проникновения эмпирейным способом.

Возникшая тишина продлилась несколько секунд.

— Тогда мы не можем рассчитывать на её поддержку, — сказал Тантий и глубоко вздохнул. — Неважно. Мы выбрали этот маршрут не потому, что считали его безопасным или простым. Для нас важно как можно быстрее добраться до точки назначения в обход тысяч зон боевых действий Империума-Нигилус.

— А нет другого пути? — поинтересовался Барахиэль, чьи нотки осторожности в голосе вызвали у Думы искреннее удивление. Апотекарий истовее остальных поддерживал скорейшее возвращение на Кретацию, и хоть ранее он уже возражал против выбранного маршрута, сейчас закравшееся в его слова сомнение служило подспудным напоминанием о том, какие кошмары до сих пор могли поджидать их во время пересечения Разлома. — Может, есть более надёжный, тот, что приведёт нас в истинный Империум, свободный от хищных ксеносов?

— Любой другой маршрут затянет наше путешествие на целые месяцы, — медленно произнёс Тантий, вглядываясь в пустоту. — Нельзя позволить восставшим занять прочные позиции, ибо в грядущие десятилетия Полярис может стать важной станцией швартовки и дообеспечения для торговых и военных кораблей. А ещё идеальным инструментом ксеносов для распространения их заразы в Империуме-Нигилус, а возможно даже и на территории истинного Империума. — Он указал на крутящиеся в системе остовы. — Тем звездолётам не удалось сдержать её. Теперь эта ответственность ложится на нас.

Дума кивнул, стараясь не морщиться.

— Я согласен с нашим братом, — сказал капеллан. — За последние месяцы ксеносы потерпели множество поражений, и теперь они стремятся разносить свою порчу повсюду. Я предлагаю немедленно провести абордажный штурм «Вестника доблести» и Поляриса. Мы отсечём голову культа, срубим ему конечности и лишим его желаемого, а потом отправимся дальше, оставив людям разбираться с недобитками.

Пашар, чьи черты лица были искажены от боли, покачал головой.

— Я против, — простонал библиарий голосом, в который уже возвращалась сила. — Наша миссия заключается в том, чтобы пересечь Великий Разлом и разузнать, какая судьба постигла Кретацию. Нельзя впутываться в ненужный конфликт, способный повредить или уничтожить корабль за считанные часы до попытки преодолеть Разлом. Крайне глупо идти на такой риск.

— Едва-ли его можно назвать ненужным, кодиций, — рявкнул Дума.

— Соглашусь с Пашаром, — высказался Барахиэль. — Мы не в том положении, чтобы позволить себе повреждения или задержки.

— Но и оставить за спиной потенциальную угрозу мы тоже не можем, — возразил капеллан. — Как ты и сказал, Барахиэль, рабы разума улья хотят взять орбитальную станцию под контроль, дабы иметь возможность заражать все военные корабли и звездолёты вольных торговцев, идущие этим путём. Мы – Расчленители, и нам нельзя оставлять гнездилище ксеносской мерзости целым, ибо честь обязывает нас уничтожить его.

— Мы должны сообщить лорду Данте или лорду Сету, — предложил апотекарий. — А затем пройдём через протоку.

— Сообщить лорду Сету? — спросил Тантий, чей гнев сменился шоком.

Дума рассмеялся, а Пашар отодвинулся от них, явно испытывая неудобство.

— Хочешь, чтобы они глумились над нами, брат? — спросил капеллан, переходя на племенные наречия Баала-Секундус, которые они выучили ещё будучи Неисчислимыми Сынами. В основном этим гортанным языкам его обучал именно Барахиэль. — Если да, то нам действительно следует лететь по протоке прямо в Разлом, позволив заразе врага поражать этот регион словно рак. Но ты подумай, разве сейчас нам не представилась идеальная возможность пополнить запасы витэ? Разве так мы не поспособствуем выполнению нашей миссии?

Заметив досаду апотекария, он ухмыльнулся.

— Их основной генетический код может быть человеческим, — щерясь ответил Барахиэль. — Тем не менее, в крови врага порча ксеносов, что делает её непригодной для утоления Жажды. Собираешься заполнить резервы порченой витэ только ради возможности удовлетворить своё желание повоевать, брат?

— До этого ты утомительно долго разглагольствовал о долге, апотекарий, — прорычал Дума, чувствуя, как ярость обжигает вены. — Разве наш долг не состоит в том, чтобы истреблять ксеносов везде, где они скрываются, и оберегать невинные души от их нечистых посягательств?

Барахиэль, который испепелял капеллана взглядом, ничего не сказал.

— Решение принято, братья, — произнёс Тантий, обрывая спор. Быстрыми движениями руки он настроил голокарту, и на изображении осталось лишь пустотное пространство вокруг станции Полярис. — Командующая кораблём, расставьте наши корабли сопровождения на максимальном расстоянии для обеспечения прикрытия. Вы же прорвёте линию сторожевого охранения и начнёте вести беспокоящие действия. — Итэйн свирепо оскалилась. — Пашар просканирует все звездолёты и определит, кому верны их экипажи, а потом мы атакуем Полярис и «Вестника доблести». Из этого боя Расчленители не побегут.

Дума ухмыльнулся и покинул мостик. Ему нужно было приготовиться к битве.

Не одни только Расчленители размышляли о грядущем кровопролитии.

Думал о нём и невообразимый для людей интеллект, который находился в собственной тени, отбрасываемой им в варпе, и принадлежал бережливому созданию, чей неутолимый голод сдерживали лишь расчёты дефицита и избытка. Добыча в красном стала причиной значительного дефицита. Создание отправило миллиарды орудий-зверей на ядовитые засушливые миры добычи, но та, вместе со своими пёстрыми сородичами, уничтожила всех. Если бы речь шла о человеке или любом другом низшем существе, то такие мысли можно было бы счесть признаком досады.

Однако, разум улья низшим существом не являлся.

Среди триллиона триллионов граней одного из своих субразумов он распознал пятнышки узнавания, предвещавшие появление родичей красной добычи – облачённых в багровое. Тень задёргалась, начав сеять психическую тьму ещё на дюжине миров. Разум улья считал, что облачённые в багровое несут такую же ответственность за случившееся, как и красные, ибо их звериный гнев вызвал существенную долю дефицита. Он жаждал ярости багровых, жаждал новых орудий-форм, которые могли появиться благодаря ей, но эти родичи красных стали одной из причин возникшего дефицита, и за такое оскорбление им следовало отплатить.

Разум сосредоточил ничтожную долю своего интеллекта на тех, кто узнал багровых – помеси его генокода и генокода добычи. Мерзкий, но необходимый для удовлетворения голода компромисс. Если бы разум улья испытывал эмоции, ласки их хилых умов могли бы вызвать у него чувство отвращения, настолько далеки они были от чистоты помыслов и исключительной сосредоточенности его собственного коллективного сознания. Он бы мог содрогнуться от их касания или с отвращением отпрянуть.

Ничего подобного не произошло.

Чемпионами и надеждой на отмщение разума улья стали три грани.

Первая являлась истинной частью разума улья. Пальцами с чёрными словно сама пустота когтями она игралась частицами эмпирейных сил и наблюдала за членами своей стаи, которые перемещались между рабочими станциями, наводя орудия на приближающийся багровый крейсер. Эта грань негодовала из-за их слабости и ограниченной роли в планах великих Детей Звёзд. Они были недостойны её пророческого послания.

Вторая мастерила для себя технические приспособления, а охраняли её два облачённых в плащи с капюшонами стража, что были вооружены парными клинками ядовито-зелёного цвета. Она смаковала грядущую встречу с багровой добычей, ибо видела в ней шанс обратить в свою веру воинскую породу этого самого досаждающего вида добычи. Грань оглядела посох-мегафон, и её губы растянулись в жестокой улыбке. Шанс обратить или убить, напомнила она себе.

Третья была отшельником и уставшим от преклонения революционером. Она открыла потёртый железный ящик, где хранилось её оружие – три шестизарядных пистолета с пулями из обеднённого велония – после чего взяла из стоящего дистиллятора пробу пенящейся тёмно-зеленой жидкости, чтобы нанести её на пулю. В ноздри грани ударила тошнотворная вонь сильнодействующего биотоксина, однако губы тронула жестокая улыбка. Хоть запасы бактериофага и были ограничены, одна покрытая таким веществом пуля могла убить члена воинской породы, чьих представителей этот низший ум считал гневными ангелами ложного бога.

Расставив на доске свои фигуры, разум улья принялся ждать и наблюдать.

Предшествовавший штурму день прошёл быстро.

Картолит Думы построил маршрут, по которому десять штурмовых таранов «Цест» сближались с Полярисом и «Вестником доблести». Заострённые зелёные значки были разделены на две группы с построением в форме наконечника стрелы по пять машин в каждой, а прикрывали их эскадры пилотируемых сервиторами истребителей, транспортники-обманки и мелта-торпеды.

Хронометр над картолитом вёл отсчёт до нуля, и всё это время тяжелобронированный нос тарана принимал на себя лазерные лучи и сплошные снаряды. Помимо сидевшего рядом с капелланом Исайи в той же секции размещались воины-ветераны из отделения штурмовых заступников последнего. Кончики их цепных мечей упирались в палубу.

— Приготовиться! — рявкнул Исайя, когда счётчик показал две минуты.

Воины его отделения подчинились и проверили своё оружие. Они недвижимо сидели прямо напротив переднего штурмового трапа в своих фиксирующих обвязках, которые защищали космодесантников от кинетических сил, что действовали на них во время напряжённого полёта по атакующей схеме. Дума перепроверил и почистил тяжёлый болт-пистолет, затем вдавил большим пальцем активационную руну на рукояти крозиуса. В кроваво-красном свете ламп, сгущавшемся на поверхности высеченного из бронзы черепа, сверкающие дуги убийственной энергии приобретали тускло-розовый цвет. Булава лежала в руке хорошо, но не так хорошо, как крозиус Карнарвона.

— Шестьдесят секунд, — раздался монотонный голос сервитора-пилота, донёсшийся из вокс-решетки меж челюстей ангела-скелета. — Основные орудийные системы ведут огонь.

Дума ощутил, как под ногами затряслась палуба – это ожила магна-мелта. Дрожь возникала с каждым выстрелом даже несмотря на то, что инерциальные компенсаторы тарана минимизировали отдачу орудия. Когда до столкновения с корпусом корабля остались считанные секунды, системы управления тарана усилили мощность магнитных замков в сабатонах космодесантника. Вспыхнули лампы тревожной сигнализации, завопили однотонные скрипящие сирены, а магна-мелта всё продолжала стрелять раз за разом. «Цест» начал прогрызаться через слои адамантина и легированной пластали словно кровавый тик, стремясь добраться до внутренностей военного звездолёта. По барабанным перепонкам капеллана ударил скрежещущий визг истязуемого металла. Грохот, которым сопровождалось проникновение тарана внутрь корабля, был столь силён, что угрожал даже улучшенной физиологии Астартес.

— Его Кровь сотворила нас, — пробормотал Дума.

Он почувствовал на своей спине взгляды братьев и их желание проливать кровь, разгоревшееся при упоминании благородного Сангвиния.

Расположенные на носу штурмовые фраг-гранатомёты начали обстреливать разрушенное и объятое огнём помещение, где, наконец, остановился «Цест». При звуке выстрелов Дума напрягся и стал смаковать мысль о грядущей битве. Капеллан затрясся от прилива жара, вызванного впрыснутыми в его вены боевыми наркотиками, а от рёва цепных мечей в ушах зашумела кровь. Космодесантник ещё сильнее сжал крозиус, и приглушённый кашляющий звук вылетающих гранат утонул в скрипе покорёженного металла.

— Его Кровь защищает нас, и его Кровь дарует нам победу.

— Пять секунд.

— Мы – гнев! Мы – ярость! — истошно завопили его братья.

— Прорыв. Прорыв. Прорыв, — всё так же монотонно произнёс сервитор-пилот.

Фиксирующие обвязки расстегнулись, после чего тяжело опустились штурмовые трапы.

Капеллан с рёвом бросился вперёд, посылая в рассеивающийся дым шквал реагирующих на массу снарядов. От попадания болтов фигуры в капюшонах взрывались словно какие-то мясные гранаты, а их порченая кровь брызгала на ржавые переборки верхней палубы по правому борту. Сабатоны Думы с хрустом давили обугленное мясо и раздробленные кости. Плеск зловонной витэ усиливал его жажду, тихо суля капеллану обновление через поглощение украденной у других жизни. Клыки стремились вырваться из дёсен, меж зубов протягивались ниточки слюны. Дымку рассекали крики боли и ненависти, издаваемые чужаками.

Тяжёлый пистолет капеллана выплёвывал болты, что освещали сырой коридор золотыми вспышками, и ещё больше снарядов проносилось рядом с наплечниками Думы, сопровождаемые рявканьем выпускающих их болтеров. Гибриды ринулись вперёд волной тел, от которых отлетали в стороны конечности и разорванные органы. Через шипящие останки пробирались их родичи-ксеносы, чья крапчатая плоть была устойчива к воздействию кислотной крови, испещрявшей переборки и палубу дымящимися воронками. Пули высекали искры из брони капеллана, микроорганизмы расплёскивались по керамиту брызгами, мимо шлема со свистом пролетали снаряды, а лазерные лучи прожигали аккуратные дырочки в частях кирасы и наплечников, отделанных медью и костью.

И затем Дума оказался среди врагов.

Капеллан попытался увернуться, когда к его груди метнулись когти чистокровного, но слишком поздно – на кирасе остались глубокие борозды. Раненую плоть пронзила боль, и из разрывов в броне потекла кровь. Вцепившись своими щёлкающими челюстями в шлем, ксенос принялся неистово молотить по нему яйцекладом, однако Дума впечатал в череп врага крозиус. Зашипели вступившие в контакт с расщепляющим полем фрагменты костей и серое вещество. Инстинкты предупредили космодесантника об опасности справа, и тот отвёл удар лапы с эбонитово-чёрными когтями, не дав им вонзиться ему в бок. Ломкие кости треснули словно сухие хворостинки, после чего он обхватил свободной рукой шею гибрида. Раздавив нападающему трахею, Дума швырнул тело противника в его родичей.

— Похоже, мы уступаем числом, — усмехнулся Исайя и дёрнул погружённый в брюхо аберранта цепной меч. Из раны вывалились чёрные потроха. Затем сержант открыл огонь из болт-пистолета, посылая болты в толпу порченых родичей убитого врага. От попаданий те исчезали в облаках из брызг крови, а на палубу влажно шлёпались органы и падали оторванные конечности. Выжившие изрыгали ругательства на ломаном готике. — Нас слишком мало, чтобы вырезать этих ксеносов и захватить мостик.

Вытащив боевой клинок, Дума вогнал его в голову сгорбленного аколита, вооружённого автопистолетом и кинжалом из чужацкой стали, после чего к капеллану бросился ещё один, с пеной у рта выкрикивающий клятвы своим мерзким владыкам. По доспеху застучали мелкокалиберные пули, а одна даже пробила гофрированное шейное сочленение. Космодесантник оторвал ему голову, и визор забрызгала кровь, чей резкий запах раззадоривал жажду Расчленителя. Гнев Ангела питал душу капеллана и окружал её раскалённым ореолом, наполнял его мышцы свежей энергией. Дума со смехом забил крозиусом ещё двоих противников, наслаждаясь сухим хрустом костей.

— Пролить больше крови, пожать больше жизней.

Упал один из воинов Исайи, сражённый группой визжащих гибридов. Они и близко не напоминали людей, а их фиолетовую плоть и тёмно-синий хитин прикрывали тяжёлые одеяния лазурного и оранжевого цветов. Космодесантник схватился за разорванное горло, меж его пальцев ключом забила кровь. Сигнум воина на ретинальной ленте Думы погас, став серым, после чего зверь с фиолетовой кожей сел на корточки над телом Расчленителя и вырвал прогеноиды из скопления грубоволокнистых соединительных тканей своими игольчатыми зубами.

Гибрид сожрал орган прямо на глазах капеллана.

— Сдохните, твари! — прорычал Исайя, обезглавливая цепным мечом разгневавшего его зверя. Затем он вырвал сердце у второго аколита и с влажным звуком раздавил его, после чего бросился к стае чирикающих ксеносских мерзостей. Сержант что-то проревел, но из-за обуявшего космодесантника чёрного гнева слов было не разобрать. — За Императора!

Дума едва поспевал за ним, раскалывая черепа стремительными ударами наотмашь и разрывая тела с каждым взмахом крозиуса. Исайя рычал словно животное, у которого отняли еду, проклинал поклоняющихся чужакам культистов, называя их предателями Императора. С зубьев цепного меча слетали частички измельчённого мяса, а свободная рука сержанта поблескивала, до локтя покрытая кровью. Капеллан сражался за спиной у Исайи, защищая того от подлых атак и не давая сомкнуться пробиваемому им коридору, однако последний, судя по всему, не замечал своего брата, слишком занятый тем, что рвал врагов на куски.

К Думе пробился заместитель Исайи – Кайр.

— Что за безумие овладело сержантом? — спросил он. Кровоточащие раны Исайи не позволяли тому оторваться от двух его братьев. Несколькими скупыми взмахами сержант разрубил аколита в капюшоне на части, после чего из его тяжёлого пистолета со вспышками вылетели реагирующие на массу болты, которые превратили чужацких тварей в багровый туман. — Эти псы задействовали своих чёртовых псайкеров?

— Н-н-н-н... н-н-н-н… нет.

Ворчание Исайи отвлекло Думу всего на одно мгновение, но его оказалось достаточно. Капеллан не успел среагировать, и чёрные как пустота когти ударили его по бедру, отчего мышцы и мясо пронзила агония, однако впрыснутые в вены наркотики смыли боль тёплыми волнами. Дума срубил голову нападавшему, а второго противника рассёк от ключицы до таза. Орда редела, от целых выводков, состоявших из аколитов и гуманоидных гибридов, осталось лишь устилающие палубу биологические останки. Пал ещё один Расчленитель, которого разорвала группа аколитов и чистокровных, и теперь заступников насчитывалось всего восемь.

— Уверен, пси-тварь до сих пор на мостике, откуда управляет заражением с помощью своих стратегов и Родственной стражи. — Дума зарычал. — Она покажется лишь когда будет уверена в победе.

— Нам не захватить мостик с восемью бойцами, — сказал Кайр, скашивая шипящего аколита очередью в упор. Второй встретил ту же смерть, когда решил прыгнуть на космодесантника. — Где Тойво и Бурлок? Разве они не должны были прорваться дальше по этому коридору?

— Тойво с Бурлоком задержали, — сверяясь с картолитом ответил Дума. Их мигающие руны были меньше и тусклее тех, что принадлежали капеллану и бойцам отделения Исайи. Дума вырвал из спины аколита хребет, вместе с которым от тела отделилась и голова. На позвоночном столбе культиста висели ошмётки плоти и порванные нервы, а на лице с явными чужацкими чертами застыл полный злобы взгляд мёртвых глаз. — При заходе на цель их штурмовой таран попал под подавляющий огонь, поэтому им пришлось пробить корпус на три палубы ниже. Они пробиваются к нам.

Дума выбрал следующую цель – чудовищного гибрида, который двигался как обезьяна и уже поднимал тремя своими костистыми руками молот с квадратной головкой. Капеллан опустошил магазин в его грудь с похожими на плиты мышцами, и из воронок в плоти хлынула тёмная кровь. От боли взор монстра застлало туманом. Третий глаз создания был молочно-белым и имел овальную форму, а располагался он в месте соединения головы и перекошенного полицефального близнеца, сросшегося с щекой. Дума знал, что магус мог наблюдать за ним через эти глаза, ибо существо наделили частичкой могучей воли архипророка культа, как и любого, кто нёс в себе его чужацкий генокод. Магус ощущал их боль и чувствовал их смерти. Гибрид замахнулся молотом, готовясь нанести мощный удар.

Дума же ухмыльнулся и ринулся вперёд.

Он уклонился от первого удара, а дрожь от столкновения оружия с палубой перешла на его керамитовые сабатоны. Капеллан резанул ножом сначала по бедру гибрида, затем по груди, отчего тот исторг гортанный рык. Из ран потекла тёмная кровь. Чёрные когти второй правой руки вонзились в наплечник, разорвав плоть под ним, и на керамит упали капельки витэ уже самого космодесантника. Дума поднырнул под летящий по широкой дуге молот, впечатывая крозиус в колено противника.

Сустав просто исчез во взрыве, во все стороны полетели кусочки мяса, фрагменты костей и алые брызги.

Рухнув на одно колено, абоминант отбросил оружие и попытался разодрать грудь и горло капеллана когтями. Дума либо избегал ударов, либо отбивал их крозиусом. С каждым потрескиванием расщепляющего поля на костях зверя оставалось всё меньше плоти. Когда он уже не мог поднимать руки, космодесантник обрушил на его череп булаву.

После того, как создание умерло, Дума сверился с картолитом.

— Пашар и Танатос впереди, нас разделяет полтора километра. — Тяжело дыша, капеллан перерезал глотку вопящему гибриду ножом. Затем в гуще толпы раздался глухой взрыв осколочной гранаты, и Расчленители прорубили себе дорогу вперёд. — Встретимся с ними на их позиции, потом пробьёмся к мостику и завершим миссию. За Ангела и Императора.

Он не слушал подтверждение от Исайи или приказы, отдаваемые по воксу другим отделениям, ибо полностью погрузился в процесс убийства врагов. Расщепляющее поле его крозиуса срывало мясо с костей и отделяло конечности от тел, а сам капеллан наслаждался горячим приливом серотонина – наградой за взмахи силовым оружием. Гибриды напирали со всех сторон, но болты превращали их в густой туман из капелек крови и мелких частиц плоти. Каждая смерть являлась предвестником того, что было уготовано магусу.

Дума искупается в его крови ещё до конца этого дня.

Глава шестая

— Добро пожаловать, облачённые в багровое дети Ложного Императора.

Барахиэль громыхал по коридорам и переходам Поляриса, а в его ушах раздавался мерзкий голос ксеноса-проповедника. До сих пор его родичи не оказывали сильного сопротивления, и сражаться приходилось лишь с рассеянными стаями неофитов-гибридов, которые носили лазружья и трофейные панцири Астра Милитарума. Останки убитых валялись в тёмных залах с негорящими электросветильниками и разбитыми люменополосами, где ими теперь станут пировать животные-вредители. Отсутствие света было связано с тем, что гены ксеносов делали культистов светочувствительными.

Но не только этим отмечалось их присутствие на станции.

Апотекарий чувствовал феромонную вонь в отвратительном запахе телесных выделений, которые разъедали поверхность переборок. Данные с ретинального канала проинформировали Барахиэля о том, что антиимперские слоганы были выведены на семнадцати разных вариантах низкого готика, диалектных подветвях и местных базилектах. В отметины банд и граффити «художники» мастерски вплели символ культа – два вирма, соединённых друг с другом в области поясницы и смотрящих в разные стороны.

При виде такой откровенной стилизации под имперскую аквилу космодесантник зарычал.

— За вашими тенями следует просвещение, что ждёт вас. — Голос таил в себе подслащённую мёдом порчу, а его доброта не воспринималась из-за змеиного шипения. Он словно заставлял прислушиваться к нему, принимать каждое слово за непреложную истину. — Оно страстно желает заключить в свои объятия вас, заблудших детей ложного бога, чтобы даровать свободу и братство. Вы одиноки, а ярость, которую вы считаете драгоценным даром, не даёт вам увидеть правду. Рабский ошейник лишает вас голоса и свободы воли.

— Замолчи, ксенос, — ощерился апотекарий, стряхивая с себя его чары.

Двадцать Расчленителей и технодесантник Хариэль следовали за ним к главному генераторуму Поляриса. На инструктаже они запомнили голосхему, и теперь полагались на память, а не на ауспик или картолит, так как помехи, визуально напоминающие наконечники стрел с рваными краями, делали встроенные системы доспехов бесполезными. Заложенный в передачи культа злокачественный код вызывал искажение сигналов. Даже вокс был ненадёжен, поэтому связь с Тантием и «Судьёй» оборвалась спустя считанные мгновения после того, как они вошли в зону генераторума. Культисты хотели отрезать их от остальных и оставить в полном одиночестве.

Барахиэль ухмыльнулся. Это будет их последней ошибкой.

Громогласная поступь Расчленителей эхом отдавалась в пустом коридоре, тяжёлое дыхание космодесантников с шумом выходило из их скошенных вокс-решёток. Нашлемные люмены освещали запечатанные люки и ограждения мостиков, а каждый воин внимательно выискивал любой признак засады. Один луч выхватил из темноты покрытый пылью золотой символ со скверными виршами, намалёванными поверх печатных букв высокого готика. Над полуоткрытым люком виднелись предупреждения о необходимости использовать защитное снаряжение, которые выглядели словно красные островки в тусклом море стали.

Мануфакторум Тертий. Перевод появился на ретинальном канале прямо под толкованием страстных призывов к оружию и антиимперских догматов культа. Апотекарий жестом приказал двум Расчленителям открыть люк. Они налегли на него, а их фибросвязки загудели от прикладываемых усилий. Сантиметр за сантиметром, дверь начала поддаваться.

— Не забывайте держать расстояние, — сказал Барахиэль. — Остерегайтесь западни.

Он повёл воинов внутрь мимо транспортных лент, машин по обработке руды и производственных установок. Свободное пространство между ними складывалось в аккуратные прямые линии. Держа оружие наготове, космодесантники рассредоточились по уровню факторума, их сабатоны с хрустом давили битое стекло и куски плотного пластека. Тусклые металлические края механизмов сдирали с доспеха апотекария чешуйки лака и обнажали тёмно-серый керамит с лёгким голубым оттенком. Вредители сновали в углах, на которые отбрасывали тени сгорбленные сервиторы факторума. На их костях висела почерневшая кожа и мышечные ткани, а заржавевшая кибернетика обросла слоями разлагающихся биологических выделений.

— Вы верите, будто являетесь ангелами, праведными явителями кары и спасителями безликих масс Империума, — напевал проповедник с неприкрытым удовольствием. — Ваш род окружает ложь, дабы вы могли и дальше считать себя хорошими. Истинные спасители ходят среди народа, учат истине каждого, кто её заслуживает. Вы же – чудовища, осквернители священного облика людей, рабы прихотей лживого бога и умирающей империи.

— Не сотрясай воздух попусту, ксенос, — произнёс сержант Адариэль, зажимая активационную дужку своего клинка. — Да, мы чудовища, но мы не промываем мозги тем, кто не желает становиться носителями паразитов и рабскими солдатами, и не молимся гнусным чужакам, не заключаем с ними договоров!

— Тогда как ты объяснишь вашу природу, Расчленитель? — Проповедник засмеялся одновременно жестоко и сладкозвучно. — Я знаю ваш род. Возрождённый Император шепотом рассказал мне о том, как из отдаваемых в качестве дани детей создают жаждущих крови дикарей. Он изведал ваши мечты, он знает про грехи, которые вы таите в тёмных уголках своих сердец.

— Мерзкий ксенос– — начал Барахиэль.

— Не бойся, те грехи не мои, чтобы я говорил о них. Это вы живёте с ними и ищете за них прощения. Однако, вам его не найти, пока вы не откроете глаза, дабы узреть святое величие истинного Владыки Человечества и сакральное просвещение, предлагаемое благословенными аватарами Возрождённого Императора.

— Я вырву твой лживый язык, тварь, — прорычал сержант Тумело, сильнее сжимая пальцами плазменный выжигатель. На один из его наручей была намотана колючая проволока с иссохшими языками, а на поясе висели щёлкающие полированные черепа. – Технодесантник, ты разве не можешь никак оборвать этот противный лепет? Он начинает утомлять.

— Химерическая природа кода нарушает священные принципы лингвы-технис. — В голосе Хариэля смешались негромкие металлические тики и шумы, которые заглушили смех ксеносского создания. — Она ограничивает работу благословенных инфоэметиков моего доспеха и делает их бесполезными. Я изолировал несколько звеньев кода, что должно помочь в создании более избирательных пургативов.

— И ничего нельзя сделать?

— В данный момент нет.

— Поганые трусы, — невнятно произнёс Тумело. Ударом ноги изничтожитель сорвал с петель пластековую дверь небольшого кабинета и вошёл внутрь. — Они порочат нашу честь и имя Императора, прячась за вокс-сигналом.

Барахиэль проследовал за Тумело. Когитатор, шкафчики и стол покрывал слой пыли, а небольшой круглый гололит показывал изображения, которые апотекарий принял за семейные пикты начальника цеха. Рядом с кружкой солоноватой воды стояла тарелка, где разлагались остатки пищи.

— Не следует принимать коварство за трусость. — Барахиэль вернулся к обследованию мануфакторума, проходя под разорванными люменаторными кабелями, что колыхались словно раскачиваемые ветром кишки. — Культ начинает действовать лишь тогда, когда это способствует достижению целей его владык. Других императивов у культистов нет. Элемент стратегии присутствует в каждом моменте подлости и в каждом проявлении храбрости. Понимать врага – мудро, а недооценивать – смертельно опасно.

— Ты цитируешь Кодекс, брат, — огрызнулся Тумело, отпихивая плечом ржавого сервитора. Тот врезался в машинный пресс, и по обширному пространству факторума разнёсся скорбный лязг. — Мы больше не Серые Щиты. Тогда нашими судьбами управлял Мясник с его политическими манипуляциями и консервативными указами. Сейчас мы Расчленители, гнев Ангела, облечённый в плоть и кровь. Всё, что не касается того, как лучше обрушить этот гнев на наших врагов, не имеет значения.

— Ага, — подал голос сержант Адариэль, чьи штурмовые заступники открывали служебный люк доступа в мануфакторум. — Их коварство немногого будет стоить, когда они найдут в себе мужество выступить против нас. Они умрут, и никто не сможет избежать священного гнева Ангела.

— Ты воспринимаешь слова Аполлуса слишком буквально, — ответил Барахиэль. Их фанатизм его беспокоил. — Нашими сердцами не может управлять один лишь гнев. Его нужно смирять мудростью, иначе мы превратимся в несдержанные пародии на самих себя, в рабов собственной ярости, как вероломные Пожиратели Миров.

— Зачем оставаться воплощениями ненависти и гнева, когда можно переродиться ангелами сострадания и света? — Разорвавший тишину голос чужацкого проповедника прозвучал как будто бы в поддержку апотекария. Сердца Барахиэля громко забились, наполненные отвращением и злостью, они были словно гончие, что учуяли запах добычи. — Познайте милосердие и любовь Возрождённого Императора, станьте чемпионами человечества, которыми вы всегда себя называли.

— А ты познаешь настоящий смысл милосердия Императора, собака, — пообещал Адариэль. — Я лично тебя с ним познакомлю, когда мой топор вырвет жизнь из твоего порченого тела, и я глубоко изопью из твоих вен. Мы – Его чемпионы, ярость Великого Ангела в чистейшей её форме.

Проповедник рассмеялся.

— Вы не победите избранников Возрождённого Императора, да и вам не следует желать этого. Возрадуйтесь пришествию детей его, ибо они продемонстрируют любовь истинного Владыки Человечества, переделав нас по его подобию. Для всех верующих наступит рассвет Дня Вознесения, когда неверующие будут оставлены на милость тёмных сил.

— Я тебе голову оторву, — выплюнул Барахиэль, в чьих венах отбивала крещендо кровь отца. Пальцы апотекария обхватили оружие с протестующим воем сочленений. — И тогда мы посмотрим, кого можно победить, и кто служит тёмным силам.

Покинув мануфакторум, Расчленители вновь зашагали по лишённым освещения коридорам со следами ржавчины и граффити. Их путь сопровождался сухим скрежетом когтей по металлу и тихим шлёпаньем босых ног. По спине апотекария разливалась тревога, он чувствовал, как чьи-то хищные глаза рассматривали его доспех в поисках слабых мест. Космодесантникам никто препятствовал, а проповедник, тем временем, выдал свой истинный замысел.

— Отбросьте верность лживому богу Терры и присягните Возрождённому Императору. Он приветствует всех, на кого падает его взгляд, и просит лишь преклонить колени, — прозвучал в ушах Барахиэля шипящий голос.

— Ты преклонишься перед моим топором, отброс! — громко закричал Хариэль, выжигая порчу священными эметиками. Их вокс очистился, хотя ауспик и картолит оставались ненадёжными. — Мы склоняемся лишь перед Великим Ангелом и Императором Человечества!

За возгласом технодесантника последовал гортанный смех.

— Наконец-то благословенная тишина. Никогда не думал, что буду рад ей, — сухо произнёс заступник Давен.

Давен пал первым.

Пуля пробила его горжет, и из раны брызнула кровь. Вторая прошла через кирасу, войдя в основное сердце. Другой воин, один из изничтожителей Тумело, испарился в яркой как солнце сфере голубовато-белого пламени, когда пуля попала в удерживающую катушку выжигателя. Тьму рассёк улюлюкающий вопль, и Барахиэль заметил ксеноса-стрелка: сгорбленное трехрукое существо в побитой железной броне, истрепанной шали и оранжевом комбинезоне рабочего машинариума. Его боевой клич стал первым камнем в стене выкрикиваемых клятв и оружейного огня, который обрушился на Расчленителей. Стреляющие культисты появились из-за контрольных панелей и баррикад из металлических листов, а в их тёмных кукольных глазах горела бездумная ненависть фанатиков.

— За Звёздных Детей! — орали они. — За Возрождённого Императора!

Апотекарий зажал спусковой крючок, и шквал реагирующих на массу снарядов разорвал на куски двух неофитов-гибридов. Пули били по его поножам и нагруднику, лазерные лучи выжигали в грязном белом керамите дырки шириной с ноготь. Барахиэль практически не обращал на них внимания, опустошая магазин в группу визжащих культистов, что носили перепачканные комбинезоны работников машинариума. Когда они лопнули словно переспевшие плоды, апотекарий пробрался мимо изничтожителей, чьи плазменные выжигатели, от вспышек которых слезились глаза, с сипением превращали гибридов в клубы облучённого пепла.

Апотекарием же двигала только одна цель: добраться до Давена.

Тот лежал с сорванным шлемом, его хриплое дыхание выходило меж облезлых губ и кровоточащих дёсен, а лицо покрылось сеткой влажных волдырей и нарывов. После того, как игла нартециума вошла в шею Давена, продвинутые когитаторы доспеха апотекария начали определять яд, который так сильно подействовал на боевого брата. Космодесантник задёргался, едва не вырвав иглу, через его сжатые зубы выплескивалась желчь. Розовые частички в пене говорили о разложении тканей органов. Волосы на голове выпадали большими клоками, кожа уже побледнела и стала отслаиваться.

Нартециум доложил о полученных результатах звуковым сигналом.

— Пуля из обеднённого велония, покрытая ядом токсикрена, — прорычал Барахиэль, считывая со встроенного в наруч экрана уникальные биологические индикаторы.

Биосигналы Давена были слабыми, сердцебиение замедлялось, а высшие неврологические функции угасали. Барахиэль выбрал из своего запаса химикатов нужный контряд, который ввёл в кровеносную систему воина.

Давен задергался ещё быстрее, собирающаяся вокруг его рта розовая пена стала брызгать на нагрудник и перчатки апотекария. Нарывы по всему лицу распухали и лопались, по щекам и подбородку тёк зеленоватый гной. Кожа космодесантника плавилась словно воск и обнажала мышцы, превратившиеся в чёрные жгуты затвердевшей материи. Жизненные сигналы Давена колебались как будто бы случайным образом. Барахиэль решил ещё раз проверить генетическую структуру яда и обнаружил, что теперь код радикально отличался от прежнего, ради нейтрализации которого вводился контряд. Оба, несомненно, относились к Левиафану, однако яд выказывал признаки эволюции, то есть набор генов у существ разума улья обновился.

Сигнум Давена начал передавать глухой ровный писк.

Апотекарий подавил разочарование и закрыл воину глаза.

— Тому, кто более не может сражаться, даруй мир. — Установленная на его ранце дрель проделала отверстие в горле павшего космодесантника. За влажными звуками, с которыми инструмент терзал плоть, последовал треск взводимого пистолета-редуктора. Когда апотекарий приставил ствол к шее Давена, на поверхности коробки благословенного оружия отразился плазменный огонь. — У того, кто уже мёртв, забери причитающееся ордену.

Он нажал на спусковой крючок, и прогеноид извлёкся с влажным хлопком, после чего раздался резкий щелчок запечатываемой криоканистры. Позволив телу соскользнуть на палубу, Барахиэль активировал поисковую руну, чтобы после завершения миссии можно было вернуть тело с доспехом и почтить их. Апотекарий вогнал свежий магазин в болт-пистолет. Зубья его цепного меча вспарывали воздух, а в венах набирал силу гневный зов крови Сангвиния. Расчленитель желал ощутить, как горячая кровь брызжет на щёку, почувствовать слабое, едва заметное сопротивление плоти и костей, разрываемых клинком. Более всего прочего ему нужно было убивать.

Апотекарий бросился навстречу вражескому огню, не обращая внимания на бессильные уколы пуль и лазерных лучей, ибо пред лицом чистой ярости Сангвиния они представляли опасности не больше, чем блошиные укусы. Авточувства его брони заполняли ретинальный канал прицельными нитями и данными бионализа для каждой цели. Выпущенные им болты разорвали неуклюжего трехрукого аберранта, а затем свою смерть нашли ещё два гибрида, чьи головы исчезли в фонтанах крови и осколков костей. Он раздавил череп гаркающей мужской особи словно яйцо, после чего расстрелял магазин в грудь другого аберранта.

Этого было недостаточно. Этого никогда не будет достаточно.

— Мы – гнев, — зарычал Барахиэль, бросая осколочную гранату за баррикады. Взрыв превратил культистов в чёрные облачка крови и кусочков мяса. Апотекарий нарушил строй, пробежав мимо братьев, и перемахнул через укрытия врага, где приземлился прямо на удиравшую мелкую тварь. — Мы – ярость!

Цепным мечом он обезглавил шипящего аколита, и почувствовал внутри нарастающее отвращение, когда услышал полные боли стоны гуманоидных сородичей убитого. Его ужасало то, что человек, пусть и находившийся под влиянием разума улья, мог поклоняться столь гнусным существам как богам или аватарам оных. Их скорбный вой лишь подпитывал злобу апотекария, и по мере того, как он разил культистов, в его глазах появлялись чёрные и красные мазки. Они не заслуживали жизни.

Второй гибрид со сгорбленной спиной и мешком на голове ударил Барахиэля шипастым хлыстом из перевитых мышц, в то время как третий заставил апотекария отступить под градом яростных ударов когтями. Расчленитель парировал и уворачивался от атак, но иногда когти всё-таки пробивали его броню, заставляя космодесантника гневно выдыхать. Брызжущая кровь оставляла на разорванном керамите алые капли. Стекающая с доспеха витэ усиливала животное чувство голода аколита, и тот начал бить ещё сильнее и быстрее. В глазах апотекария почернело ещё сильнее, когда он впечатал шлем в лукообразный череп создания. Ошеломлённый гибрид пошатнулся, а Барахиэль рассёк клинком руки и шею врага.

Внутри него пел гнев Сангвиния, и это было восхитительно.

Вооружённый хлыстом аколит бил ещё и ещё, направляя гуманоидных культистов рукой без когтей. В глазах существа нарастал страх, в его дёрганных настойчивых движениях читалось отчаяние. Барахиэль убивал любого, кто решался преградить ему путь, и смутно отдавал себе отчёт о заступниках Адариэля, которые прорубали себе дорогу вперёд. Ударом рукояти он сбил с ног аколита, после чего инстинктивно уклонился от его третьей рудиментарной руки. Та слабо поскребла по визору Расчленителя. Барахиэль сомкнул хватку на горле аколита, наслаждаясь каждым мгновением ужаса в выпученных глазах врага, а затем размозжил голову о переборку.

Апотекарий развернулся к убийце Давена.

Видимые участки его кожи были едва-ли не прозрачными, нижнюю же половину лица скрывал кусок ткани, хотя гребни на лбу и складчатый нос выдавали порченое происхождение. Шаль дымилась, комбинезон превратился в лохмотья. Убийца уклонялся от болтов и зарядов ионизированной плазмы, избегая смерти благодаря сверхъестественным инстинктам. Выпущенные из трёх шестизарядных револьверов пули раскололи глазные линзы ещё одного заступника, и в воксе послышалось предсмертное булькающее дыхание Расчленителя. Барахиэль почувствовал горькое омерзение к чужацкому стрелку и скривил губы.

— Келерморф, — ощерился он, вдавливая спусковой крючок.

Болты попали в переборку позади цели, а их осколки пробили щёки трём неофитам-гибридам. Хныкающие культисты упали на палубу и стали хвататься за лица. Барахиэль принялся с рычанием прорубать себе путь к келерморфу. Апотекарий расколол череп гибрида мощным ударом наотмашь, после чего выпотрошил визжащую женскую особь в грязной одежде. Опустив занесённую руку, он рассёк костлявого старика от головы до паха. Любой вставший у него на пути умирал. Расчленитель наслаждался тем, как в вены впрыскивались горячие боевые стимуляторы, как сухо хрустели кости и с влажными звуками разрывалась плоть, когда клинок разрубал конечности и вспарывал животы.

Сангвиний взывал к нему с каждой смертью.

Пал ещё один штурмовой заступник по имени Тилонас, которому велониевые пули пробили глазные линзы и затвор горжета. Выругавшись, Барахиэль сменил направление, ибо от возмездия его отвлёк тягостный долг. Сигнум-руна Тилонаса посерела прежде, чем апотекарий успел добраться до воина, и даже при беглом осмотре стало очевидно, что геносемя не подлежало извлечению. Вены Расчленителя обжёг гнев, чей сжимающийся обруч выдавливал из разума все рациональные мысли.

Зов Сангвиния усиливался.

Ксеносопоклонники грозили окружить его, чтобы затем разорвать на части бледными, молочно-белыми руками и обсидианово-чёрными когтями. Они были вооружены трубами, гаечными ключами, молотами и кусками металлических балок, которыми сражались на манер дубинок. Апотекарий зарычал и бросился на них, убивая по двое за каждое успешное попадание по нему. Он не обращал внимания на боль, чьи короткие огненные поцелуи практически не ощущались на фоне обжигающей нервы ярости и тонули в чёрном тумане, что стоял в глазах Барахиэля, пока тот рубил всё вокруг, обрывая жизни каждым движением клинка. К тому моменту, как Расчленитель пробился сквозь отбросов к келерморфу, он уже тяжело дышал.

Его цепной меч устремился к голове убийцы.

Существо поднырнуло под клинок, пряча в кобуру один из револьверов и доставая ядовито-зелёный нож. Оставшиеся пистолеты выплюнули пули, которые пробили доспех апотекария. Боль пронзила нервы Барахиэля, и он исторг леденящий кровь вопль. На ретинальном канале появились белые предупредительные руны, а правый глаз увидел прокручивающиеся вниз отчёты о повреждениях. Апотекарий отключил эту функцию доспеха, после чего принялся наносить удары цепным мечом и сверлом по кости, однако келерморф раз за разом уворачивался, заставляя Расчленителя разочарованно рычать. Создание двигалось гибко и подвижно, не уступая в этом своим чистокровным родичам. Таким даром разум улья наделял лишь элитных членов культа.

Келерморф издал вопль досады, когда клинок рассёк ствол револьвера прямо над барабаном. Он выбросил сломанное оружие и принялся перезаряжать свой последний вытащенный пистолет второй и третьей руками, уклоняясь от тщетных попыток Расчленителя обезглавить или выпотрошить его. Существо провернуло в руке револьвер, стараясь отвлечь Барахиэля таким вычурным способом, пока он будет доставать из кобуры другое оружие. Апотекарий рубанул клинком по его предплечью, описав чёрной кровью дугу в воздухе. Крутанувшийся келерморф закричал, проливая витэ на палубу.

Космодесантник встретился с ним взглядом и ухмыльнулся.

— Надеюсь, тебе больно, тварь.

Расчленитель продолжил натиск, благодаря которому оттеснял существо к операторской генераторума. Оно отражало удары с плеча и размашистые выпады, используя против космодесантника его вес и ярость. Ксеносский металл выбивал искры при столкновении с откованной на Марсе сталью, со свистом разлетались волокна и зубья цепного меча. Барахиэль слишком поздно отвёл направленный в его горло нож, чей кончик царапнул по керамиту. Расчленитель атаковал в ответ, целясь в сердце, но келерморф изогнулся и пробил паховое сочленение.

Барахиэль ощутил сильную боль, но без кислотного укуса биотоксинов. У апотекария не было ни времени, ни желания раздумывать над этим, так как ему пришлось парировать очередную серию свирепых ударов, когда келерморф попытался оттеснить уже самого космодесантника. Расчленитель, который отточил своё владение клинком в поединках с несколькими мастерами меча из числа рыцарей Дорна, отбивал выпады и совершал ответные. Ударом цепного меча плашмя он сломал запястье врагу, а возвратным движением едва не попал ему по шее. Молочная кислота омывала его мышцы огнём, но он продолжал размахивать оружием, каждый раз почти дотягиваясь до цели. Капли пота пестрели на бороде и вокруг затвора горжета. Келерморф был слишком быстр, нечеловеческие рефлексы делали его ровней космодесантнику.

Существовал лишь один способ победить.

Барахиэль позволил ножу пробить грудь, но в последний момент едва заметно дёрнулся в сторону, поэтому сердце оказалось не задето. Тело пронзили раскалённые иглы боли. В глазах келерморфа вспыхнула злобная радость, однако затем апотекарий схватил его за горло. Существо боролось в хватке Расчленителя, но клинок застрял в последнем. Несмотря на сгорбленное и худое тело, келерморф обладал огромной силой, хотя та ничем не помогла ему, когда Барахиэль нанёс удар с мстительной улыбкой.

Безголовое создание рухнуло на палубу, заливая её кровью из обрубка шеи.

Слегка морщась, апотекарий вытащил нож из груди и вытер визор. От гнусной вони клинка скручивало желудок. Он ввёл в рану антияды, после чего заштопал её и заделал пробоины в доспехе временным цементом для брони. Барахиэль оттолкнул труп келерморфа в сторону ногой, выводя на ретинальный канал свои биопоказатели. Те оказались в пределах нормы, и хоть радиация от пуль подвергла физиологию космодесантника испытанию, она выдержала. Взгляд апотекария метнулся к стоящему в дверях Хариэлю.

Технодесантник посмотрел сначала на келерморфа, потом на Барахиэля.

— Я перегружу реакторы, апотекарий. — Хариэль подошёл к когитаторной панели, и из скрытых в его аугметике портов выползли инфокабели, которые подключились к интерфейсу. — Вокс в полностью рабочем состоянии, нет ни единого следа чужацких помех.

— Благодарю, технодесантник.

Барахиэль оставил Хариэля выполнять его работу и направился к павшим Расчленителям, сложенным у двери. Геносемя Давена было спасено, Тилонаса – уничтожено, но апотекарию предстояло извлечь ещё три прогеноида. В ответ на эту мысль медицинская пила ожила. Тем временем Адариэль и Тумело оцепляли зону и организовывали выживших.

В ухе апотекария затрещал вокс.

— Барахиэль.

— Теман. — Апотекарий слышал в тяжёлом дыхании лейтенанта боль и ярость. — Генераторум под контролем. У нас трое раненных и пятеро убитых. Вы взяли мостик?

— Да, лорд, и нескольким братьям требуется ваша помощь.

— Что с капитаном Тантием?

Теман ответил лишь спустя восемь ударов сердец.

— Убит, брат.

Глава седьмая

«Вестник доблести» заливался тревогой.

Дума ухмыльнулся, когда очередные враги помчались на Расчленителей, которых теперь, после объединения с Пашаром, насчитывалось тридцать воинов. Сигналы тревоги привели весь крейсер в полную боевую готовность, поэтому внезапная судорожная активность охватила тысячи существ, коими двигала один единственный, вшитый в их геномы императив: защищать магуса. Капеллан прицелился из болт-пистолета, выбирая первой целью бегущего чистокровного пятнистой кожей и клинками на предплечьях.

Его голова взорвалась с влажным звуком.

Огневую мощь воинов Исайи и изничтожителей Кастиэля усилили головорезы Танатоса в ухмыляющихся масках-черепах, заляпанных брызгами артериальной крови. Плазменные заряды мгновенно испаряли гибридов, оставляя от тех лишь пепел да завитки пара, а детонирующие болты разбрасывали во все стороны потроха, которые окрашивали переборки дугообразными пятнами. Наступающим позади приходилось карабкаться по останкам товарищей. Дума вогнал в пистолет свежий магазин и переключил переводчик огня на режим стрельбы очередями. Пули бессильно стучали по его нагруднику, однако, когда Расчленитель навёл оружие на дульные вспышки, выпущенные им болты разорвали гибридов на части.

— Мы – гнев! Мы – ярость!

Исайя бросился навстречу гибридам, убивая их из пистолета. Каждый выпущенный болт сопровождался золотой вспышкой. Крича, он врезался в ряды врагов со всей своей неукротимой энергией и принялся яростно прорубать себе дорогу, погрузившись в неистовое самозабвение. Дума опустошил магазин в неуклюжего аберранта, чья голова исчезла в фонтане крови, а в подсознании капеллана заколыхалась ярость, ибо импульсивная атака Исайи разозлила его, хоть он и сам наслаждался резнёй. Расчленитель пометил руной входной люк в дальнем конца коридора и передал информацию на тактические дисплеи трёх сержантов. Судя по схеме, он вёл прямо на мостик, являясь самым прямым путём магусу культа.

— Взять тот люк под контроль. Кастиэль, поддерживающий огонь. Кайр, Танатос, со мной!

Дума ринулся на приближающихся гибридов.

Он застрелил трёх братьев выводка в потрёпанной форме Военного флота, и ещё больше врагов разлетелось на куски, когда отделения Исайи и Танатоса разрядили пистолеты в надвигающуюся орду. Пашар находился сбоку от капеллана, пронзая гибридов сверкающими дугами багровых молний. Стоило Расчленителям рассечь волну неорганизованных врагов, топча керамитовыми сабатонами передние ряды, как жажду Думы разожгла вонь кипящей крови и опалённого мяса.

Капеллан сокрушал гибридов ударами пистолетной рукоятки или же полностью уничтожая их тела крозиусом, чьё расщепляющее поле разрывало плоть и превращало кости в порошок. Скомканный треск детонирующих внутри целей болт-снарядов перемежался ударами сердец Думы. Визор Расчленителя застилала кровавая дымка, оставляющая в горле сильный солёно-железный привкус. Капеллан высвободил Жажду, и из дёсен выдвинулись клыки ангела. Космодесантник закричал, требуя крови и истекая слюной при мысли о брызжущей на лицо и язык горячей влаге. Жажду утолит даже порченый ихор гибридов.

Он будет вырывать конечности одна за одной и напиваться до тех пор, пока не останется никого.

Превратившись в вихрь артериально-красного керамита и хамелеолина, библиарий кипятил телесные жидкости тварей, омывая их багровым огнём, что жёг кожу Думы словно лава. Капеллан отбросил в сторону очередного культиста и с удовольствием вслушался в наполненные болью крики, когда Пашар сорвал своими дёргающимися пальцами мясо с костей создания, которое было больше генокрадом, нежели человеком. Дума уклонился от топорных «клюющих» ударов клешней метаморфа, напоминавших оные у ракообразного, и впечатал визор в его рычащее лицо. Череп врага раскололся с тошнотворным хрустом, после чего Расчленитель прикончил другого члена вывода выстрелами в упор.

Мимо них пронеслись головорезы, орудующие зазубренными ножами и болт-пистолетами с плавным изяществом и неумолимой свирепостью. Их короткие клинки идеально подходили для ближнего боя на столь малой дистанции, коля и рубя тела словно мачете густую растительность джунглей. Они двигались к люку за отделением Исайи, которое прокладывало кровавую тропу сквозь ряды культистов. Штурмовые заступники разрывали глотки пальцами, согнутыми на манер когтей хищников, а хитиновые экзоскелеты и порченую человеческую плоть рассекали цепными мечами. Превратив в кровавую кашу голову выжившего гибрида, Дума разорвал надвое другого ударом крозиуса в область пояса.

— Они отходят! — раздался исковерканный рык Исайи.

— Пусть! — рявкнул Дума, перерезая глотку очередному гибриду. Он осмотрел коридор и увидел панику в глазах врагов, некоторые из которых сбежали из передних рядов. — Всё равно умрут, когда мы перегрузим двигатели. Преследование лишь отвлечёт нас от задачи.

— Нельзя позволить им уйти! Эти предатели должны заплатить!

Дума отбросил в сторону ещё одного противника, борясь с закипавшей в крови яростью. Сопротивление зову резни требовало значительной силы воли. По доспеху били пули и лазерные лучи, от попадания которых кожа покрывалась волдырями, а отделка из кости и меди чернела. Гибриды рассыпались на неплотные группки, стреляя от бедра или бросая подрывные заряды. Тем временем, их родичи-ксеноморфы взбирались по стенам или прыгали в вентиляционные трубы, пока человеческие рабы жертвовали своими жизнями.

В глазах Думы чернело от Ярости и краснело от Жажды, но он не был ослеплён настолько, чтобы не заметить уловку противника. Разум улья многое узнал о Расчленителях за прошедшие после Ваала годы. Он изучал гнев космодесантников, оценивая слабости и учась как можно лучше использовать их себе во благо. Капеллан заставил себя остановиться и принялся замедлять пульс глубокими вдохами, дабы очистить тело от ярости.

— Не преследовать, — резко скомандовал он, когда Исайя и Кайр ринулись вперёд. Дума направился ко входному люку, по пути убив крозиусом голого по пояс гибрида. С остальными расправились изничтожители Кастиэля. — Они пытаются отвлечь нас от мостика и заманить в подготовленную где-то ловушку.

Кайр тоже остановился, как и остальные воины его отделения, и лишь Исайся продолжил гнаться за врагом.

— Это такая твоя привычка, позволять ксеносскому отребью диктовать тебе твои же действия? — окликнул его капеллан.

Исайя зарычал, однако начал отходить к входному люку. В живых осталось двадцать семь расчленителей, а геносемя павших теперь хранилось в криоканистрах Туриэля.

Дума показал на люк.

— Открывайте.

Двое изничтожителей взялись за люк, их сервомышцы завизжали от нагрузки. Метал в ответ застонал, и через расширяющуюся щель пролился неяркий свет.

Пройдя внутрь, Дума быстро изучил тесный лестничный проём круглой формы. Он увидел пятна ржавчины и граффити, но в остальном тут было чисто. Капеллан начал подниматься вверх по две ступеньки за шаг, снося перила, второстепенные точки доступа и вентиляционные лючки. Из решётки его стилизованного под череп визора вырывалось тяжёлое дыхание, кровь отбивала в черепе ритм двойных сердец, боль стягивала голову обручем, а в горле нарастал влажный рык.

До мостика он добрались без происшествий.

Капеллану пришлось сдерживать разочарование.

Изничтожители Кастиэля собрались у люка на дальней стороне прохода, за ними встали головорезы Танатоса и заступники Исайи. Двое Расчленителей навалились на люк, приготовившись открыть его.

— Давайте, — приказал Дума.

Изничтожители вскрыли люк.

Первым прошёл Дума, сразу же обрушив шквал болтов на чирикающее существо с гребнями на лбу и ракообразными клешнями. Один снаряд попал в ручной огнемёт, удерживаемый единственной человеческой рукой, отчего и владельца оружия, и его родичей залило жидким огнём. Вопя и дёргаясь, они бросились к Расчленителям, их плавящиеся лица искажала нечеловеческая ненависть. Загрохотали болт-пистолеты, после попадания из которых от метаморфов в гнёзда экипажа оставались лишь горящие конечности да брызги крови. Алая жидкость попадала на доспех капеллана, скапливаясь в разрывах и выбоинах и смешиваясь с его собственной витэ. Жажда требовала утолить её, на что Дума готов был пойти с радостью.

— Вырезать их всех!

Подгоняемые яростью Расчленители ринулись к наступающим фалангам врагов. Болты разрывали гибридов и братьев выводка, раскидывая во все стороны осколки костей и лоскуты мяса, а сгустки ионизированной плазмы испепеляли культистов или же выбивали фонтаны искр из перегруженных консолей при промахах. Исайя повёл воинов к тварям слева от Думы, сокращая дистанцию с магусом и его телохранителями. Цепные мечи нарезали сородичей выводка и гибридов-лидеров на окровавленные ломтики порченой плоти, в то время как магус призывал на помощь неестественные силы, дарованные ему разумом улья. То была женская особь с торчащим из воротника капюшоном, придававшим одеяниям магуса сходство с хитиновой бронёй её владык.

— Пашар! — Дума вёл за собой направо головорезов Танатоса, а изничтожители Кастиэля вели плотный огонь на подавление по центру. К ним бросились аколиты. — Убей её!

— Нет нужды говорить мне об этом, капеллан!

Думал прорычал бессловесное проклятие, забивая аколита с костяным мечом и живым хлыстом. К нему метнулись его родичи по выводку, которые махали когтями и трофейными ремонтными инструментами. Дума самозабвенно рассмеялся и отбил в сторону летящую сверху циркулярную пилу, после чего расколол голову нападавшего рукоятью пистолета. Визор забрызгало кровью. Отведя несбалансированный удар силовым молотом, он раздавил голову существа, оказавшуюся между локтем космодесантника и консолью. На Расчленителя бросились остальные родичи выводка, чьи глаза почернели от ненависти.

Когти оставили на нагруднике Думы глубокие борозды, из которых потекли ручейки крови, но затем в туловище зверя сдетонировали болты, разорвав того на куски. Танатос и Туриэль спрятали пистолеты в кобуры и порубили двоих гибридов короткими клинками. Головорезы расчленяли хныкающих тварей и обнажённых по пояс фанатиков, из их воксмиттеров вырывались ужасающие крики. Врезавшись плечом в другого гибрида, капеллан повалил его на палубу и раздавил ему череп. Дума сёк и колол, пробивая себе путь сквозь ряды врагов, убивая каждым своим движением. В томительные мгновения между убийствами он заходился криком. Ему нужно было больше смертей. Их должно быть больше.

В гуще боя раздался первобытный рёв.

Дума увидел среди Родственной стражи магуса Исайю, который выдирал полицефальную голову из тела неуклюжего аберранта. Другое создание попыталось ударить Расчленителя в голову шахтёрской киркой, но тот отбил инструмент свободной рукой, схватил зверя за бицепс и дёрнул, выдирая руку из сустава. На палубу брызнула кровь, после чего Исайя обрушил на череп врага кулак, оставляя в нём глубокую вмятину. Оставив позади труп с размозжённой головой, он двинулся к магусу.

Псайкер-пророк перенаправил часть задействованной в дуэли с Пашаром силы на Исайю, поразив того фиолетовыми копьями псионической энергии. Они с одинаковой лёгкостью прошли сквозь плоть и броню, обжигая нервы и мясо. Не обратив внимания на дымящиеся раны, Исайя продолжил громыхать в сторону магуса.

— Будь ты проклята, пешка Гора! Сгори в огне за своё вероломство!

Ужас холодком пробежал по спине Думы.

Между Исайей и магусом скакали восемь чистокровных с мокрыми от крови Астартес когтями и клинками на предплечьях. Палубу вокруг них устилали тела космодесантников, чья кровь собиралась в небольших впадинках. Капеллан подавил ярость и увидел, как Исайя бросается на тварей. Они парировали и блокировали его удары, медленно отходя назад, а Расчленитель преследовал их и уходил всё дальше от мостика и магуса.

Дума выругался, ударяя наотмашь культиста, который посмел напасть на отвлёкшегося капеллана.

— Прикончите тех дегенератов, — рявкнул он Танатосу и Туриэлю. Пока Расчленители не исполнили свой долг, Дума не мог сосредоточиться на Исайе или на том, что с ним произошло. — Кастиэль, прикрой меня! Я помогу Пашару и убью эту тварь.

Своё согласие они выразили щелчками вокса.

Дума бросился к существу, пробивая себе дорогу через оставшихся членов экипажа на мостике. Капеллан уклонялся от копий псионической энергии и сгустков сверхнагретой плазмы и прорывался через радиоактивный пепел с наэлектризованными трупами. Перемахнув через ограждение вокруг командного трона, он рванулся к магусу с занесённым крозиусом. Их разделяло всего пятьдесят метров. Его оружие, чьи расщепляющие молнии жадно щёлкали в предвкушении плоти чудовища, устремилось в голове создания.

Но оно увернулось.

Ветвящиеся пурпурные разряды пронеслись рядом со шлемом Думы и обожгли переборку за ним, после чего капеллан крутанулся, достал боевой нож и метнул его. Магус изменила траекторию клинка, воспользовавшись своими неестественными силами, и тот вонзился в одного из оставшихся телохранителей. Расчленитель вновь нанёс удар крозиусом, но создание отвело оружие космодесантника психосиловым посохом, а затем выбросила вперёд руку с ядовито-зелёным кинжалом. Чужацкий металл рассёк мягкое шейное сочленение доспеха, из пробоины засочилась кровь. Свободная рука капеллана метнулась к пронзённой болью шее.

Дума продолжал напирать, размахивая крозиусом, и когда вперёд выпрыгнул один из аколитов, Расчленитель просто отбросил его в сторону. Пашар омывал братьев выводка потоками багрового огня, из-за чего их плоть отслаивалась от костей, одновременно с этим прорубаясь сквозь ряды чистокровных. Библиарий сражал тварей резкими выпадами психосилового меча. Качнувшись вбок, капеллан избежал попадания копьём, что было соткано из фиолетового света, но даже пролетев рядом оно опалило наплечник дочерна и изжарило плоть под ним. Направляя всю свою боль в гнев, Дума исторг бессловесный вопль. Ярость грозила обернуться тьмой перед глазами.

Капеллан обрушил на врага череду сокрушительных ударов, принося точность в жертву скорости и силе. Магус отводила и парировала крозиус, но с каждым столкновением сеть тонких трещин на её посохе разрасталась. Щупальца расщепляющей энергии поджигали одеяния существа и оставляли чёрные ожоги на коже. В бесцветных глазах магуса читалась боль, хотя та и не кричала. Дума почувствовал, как разум твари прощупывает его ментальную защиту, а из его носа потекли тонкие струйки крови, когда ему пришлось перебороть желание встать на колени и подчиниться. Боль пульсировала в голове, череп словно пронзали раскалёнными иглами.

— Я – сын Ангела, чистый и непорочный. — Литания стойкости словно сама по себе слетала с губ капеллана, её знакомые слова укрепляли решимость Расчленителя. Все свои помыслы он сосредоточил на ярости Сангвиния, цепляясь за настоящее благодаря жару её священного касания. — Волю мою не сломить ни тьме внутри, врагу снаружи.

Психическое давление исчезло, сдутое ураганом вызванной капелланом ненависти. Он с удовольствием заметил в глазах магуса разочарование и ужас, слишком уж походящий на человеческий. Лицо Думы рассекла ухмылка. Пользуясь её удивлением, капеллан вырвал из тела павшего заступника боевой нож и нанёс ложный удар в горло твари. Она попыталась парировать его, и разочарование магуса превратилось в панику, когда та поняла, что задумал космодесантник.

В висок существа врезался крозиус. Кости разлетелись на кусочки, расщепляющие молнии сожгли плоть, оставив лишь пепел, а щёку залило кровью. Магус рухнула, её слабое дыхание с бульканьем выходило изо рта с раздробленной челюстью. Дума ударил во второй раз, затем в третий, вминая стонущий металл и обжигая его дочерна. Остатки головы создания растеклись по палубе студенистой массой.

Замерев на несколько секунд, капеллан выгнал ярость из своего тела тяжёлыми выдохами, оставляющими во рту медный привкус. Его побитое уставшее тело было обильно покрыто потом. Расчленители же мрачно добивали выживших экономными ударами клинков и сабатонов. Пашар встал рядом с ним над искалеченным телом магуса. Кожа запыхавшегося библиария стала втянутой и бледной, а вокруг глаз псайкера виднелись появившиеся от изнеможения чёрные круги.

— Что случилось с Исайей? — выдохнул Дума, доставая свой клинок из трупа гибрида. — Может, так подействовала сила псайкерской твари?

— Они могут воздействовать на разум, и даже на разум представителей нашего рода, если магус особенно могуч, — признал Пашар. Он толкнул труп носком сабатона. — Такие создания редки, и я не могу сказать наверняка, входило ли это в их число или же что вызвало безумие Исайи.

— Тогда найдём его и узнаем причину сами.

Кивнув, библиарий направился за Думой прочь с мостика. На крозиусе капеллана шипела кровь магуса, а сам он, тем временем, думал только исступлённых воплях Исайи.

Расчленитель подозревал, что уже и так знал ответ.

К сигнум-руне Исайи Дума и Пашар приблизились только спустя почти два часа, а новости о смерти Тантия дошли до них к концу первого часа. Оба космодесантника сохраняли безмолвие, полностью сосредоточившись на охоте. Оплакивать капитана они будут позже.

Их картолиты показывали пульсирующий значок Исайи в углу рефекторума на нижних уровнях командного шпиля. Коридоры снаружи были устланы пыльными скелетами, отсечёнными конечностями и разорванными туловищами. На обгрызенных иглоподобными зубами костях висели обрывки формы корпехов. Капеллан задумался, принадлежали ли эти останки тем, кто сохранил верность Империуму, тем, кого предали и безжалостно вырезали во тьме.

Он выбросил из головы возникший вопрос. Это было неважно.

Дума повернулся к Кайру, чьё отделение сопровождало их на охоте.

— Внутрь мы войдём одни. Обезопасьте зону и убедитесь, что никто не последует за нами. Если не выйдем, вернитесь на «Судью» и поспешите к Кретации.

Кайр сдержал полный боли вздох и силой выдавил из себя слова. Из его живота торчали костяные иглы, а сами проколы кровоточили. Две шипа пробили ему лёгкие, левая рука превратилась в месиво из искромсанной плоти и фрагментов доспеха. Туриэль настаивал, чтобы он остался на мостике, но Кайр отказался. Когда напряжённость уже угрожала перерасти в насилие, Дума позволил раненому космодесантнику пойти с ним.

— Мой лорд, он – наш сержант…

— А я – ваш капеллан, — рявкнул Дума, не давая тому закончить. Если Исайя поддался Ярости, тогда у них с Пашаром было больше всего шансов воспротивиться его зову. Тем не менее, далеко не факт, что даже у них это получилось бы, однако капеллан не желал рисковать жизнями других вместо своей. — Ты подчинишься приказу, исполняющий обязанности сержанта, или подвергнешься наказанию.

Кайр кивнул.

— Да, лорд.

Дума повернулся к Пашару.

— Я готов, хотя и не уверен, что нас там ждёт.

Капеллан ухмыльнулся.

— Уж как минимум смерть точно, брат.

Они вошли в рефекторум, переступая через сломанную мебель, лужи солоноватой воды и гниющие пищевые отходы. Исайя стоял в дальнем углу помещения прямо напротив стены и не двигался. Он что-то бормотал, держа в руке рычащий меч. Другая же его рука заканчивалась у локтя уже зарубцевавшимся обрубком. Наплечники были сорваны, а треснувшие наручи и оставшиеся от нагрудника фрагменты керамита покрывала засохшая кровь.

Дума подошёл ближе. Его крозиус с треском ожил.

— Исайя?

Расчленитель резко повернул к нему голову.

В сердцах Думы расцвела надежда. Пораженные Яростью братья редко реагировали на свои имена, так как видения смерти Ангела полностью поглощали их личность. Капеллан приблизился ещё немного, слегка опуская крозиус.

— Брат? Ты в порядке?

— Почему, Гор? — вырвалось из воксмиттера Исайи.

Расчленитель двигался словно молния, его ревущий клинок устремился к горлу капеллана. Покачнувшись, Дума парировал удар. Мышцы космодесантника заболели ещё сильнее, когда им пришлось столкнуться с подпитываемой Яростью силой Исайи. Лихорадочно размышляя, капеллан нырнул вбок, гнев внутри омрачался скорбью. Коул утверждал, что устранил изъяны в их геноме, однако один из них вновь проявился. Дума принял защитную стойку, схватив рукоять двумя руками.

Буйствующий Исайя кинулся вслед за ним.

— Ты предал нашего отца! Предал Имперуим! Почему?

Дума парировал или уклонялся от каждого удара Исайи. Тот дрался исступленно и безо всякого контроля, что выглядело как трагическое подражание воинской славе самого Сангвиния. Обуянный яростью Расчлениель ткнул капеллана обрубком словно копьём, после чего рубанул мечом, стремясь обезглавить Думу. Капеллан отвёл выпад и врезал крозиусом по левому колену Исайи. Сержант покачнулся, а из раны пошла кровь. Дума подавил уколы Красной Жажды и Ярости, что обещала заволочь тьмой его зрение. Космодесантник не мог потерять контроль, как бы Ярость не впивалась когтями в разум космодесантника, требуя впустить её. Она была куда сильнее магуса.

Шея Думы напряглась, когда он заставил Ярость притихнуть.

Капеллан отражал безумные удары сержанта, зубья цепного клинка скребли по освящённому металлу. Они грызли как нагрудник Думы, так и переборки, а Дума заглушал острую боль в нервах силой воли, блокируя меч Исайи крозиус. Даже лишённое клыков, оружие сержанта оставалось клинком, и вполне могло убить капеллана. Павший жертвой Ярости космодесантник с пеной у рта выкрикивал клятвы и вопросы, озвученные их примархом в последние часы перед смертью десять тысяч лет назад, и продолжал напирать на Думу.

Капеллан почувствовал, как его запястья начали слегка поддаваться.

— Пашар! — пыхтя крикнул Дума, используя всю свою силу для защиты от Исайи. Слегка наклонив кисти, он приготовился вывести Исайю из равновесия. — Можешь утихомирить его? — Разум сержанта окутан пламенем, Дума. Мне до него не добраться.

Капеллан выругался, смещая баланс и выводя Исайю из равновесия, после чего ударил шлемом в треснувший визор сержанта. Трещины стали ещё шире, и Дума сквозь расколотые глазные линзы чернильно-чёрный глаз. То было безумие, обретшее форму и цвет.

— Тогда оставайся в стороне, и я разберусь с ним!

Дума поднырнул под обезглавливающий удар Исайи, но следом, всего за одну секунду, на него обрушилась череда других, едва не оборвавших жизнь капеллана. Локоть врезался в челюсть Думы, раскалывая кость и выбивая зубы, которые вылетели изо рта с брызгами крови. Капеллан подвигал челюстью несколько раз, параллельно уходя в сторону от бушующего сержанта. Теперь она походила на набитый влажным илом мясистый мешок, став болезненным напоминанием о том, что Исайя был слишком силён в рукопашной драке даже до того, как Ярость благословила его тенью мощи примарха.

Капеллан стал бить по повреждённой броне туда, где виднелась плоть Исайи, ослабляя его защиту мощными и резкими ударами. Треснули кости, кожа сгорела, обнажив мышцы и сухожилия. Сержант рубил в ответ, раскалывая керамит и ломая кости под ним. Ярость Исайи росла с каждой раной и пропущенным выпадом. Грудную клетку и правую руку Думы охватывала боль, которая сопровождалась неприятным зудом медленно сращивающихся костей.

Увидев брешь в обороне сержанта, капеллан воспользовался ей.

Дума впечатал крозиус в колено Исайи, уже ослабленное прошлым ударом. Капеллану удалось размозжить мышцы и сустав, отчего сержант рухнул на одно колено со скорбным воем. Вторым ударом Дума оставил от его запястья лишь кусочки хрящей и осколки костей. Цепной меч Исайи сломался прямо над крестовиной, и капеллан успел выхватить клинок из дрожащей хватки сержанта. Тяжело дышащий Исайя рухнул на спину.

— Я умираю, — выдохнул он. — Умираю от руки своего брата…

В его череп врезалось навершие крозиуса.

Спустя мгновение тишину нарушало лишь рычание повреждённых доспехов.

— Мы должны убить Исайю, — поднимая клинок сказал Пашар. — Он – бешеное животное, пятно на чести Великого Ангела и его потомков.

Дума чуть не убил Пашара на месте.

— Ты не навредишь ни ему, ни любому другому Расчленителю. — Звериное рычание капеллана было грубым подобием настоящего языка. — Запомни хорошенько, библиарий, это проклятие всех сынов Сангвиния, и поддаться ему не есть позор. Мы заберём его в реклюзиам, и там он останется под моим надзором до тех пор, пока я не решу иначе. Я ясно выразился?

— А не лучше ли будет избавить его от страданий? Я бы скорее принял смерть, чем страдал бы в хватке безумия. Неважно, подарила бы мне её битва или Топор Палача. Ни один боевой брат не заслуживает мучительного существования в кандалах.

— Но не тебе принимать это решение. Оно остаётся за мной, и я его вынес. — Дума замолчал, давая словам повиснуть в воздухе. — Ты меня понял?

— Да, брат-капеллан.

Глава восьмая

Барахиэль прибыл на мостик спустя три часа после смерти келерморфа.

Сопровождали его пятеро заступников из отделения Адариэля, который сам их и возглавлял. Дюжий сержант был решительно настроен отправиться с апотекарием лично, не позволив никому занять это место и временно отдав под командование Тумело остальную часть своего подразделения. Такая опека со стороны Адариэля одновременно и делала Барахиэлю честь, и раздражала его.

Они вышли из подъёмника, доставившего их на самый верхний уровень шпиля управления Поляриса. От трещин в доспехах Расчленителей исходила едкая вонь порченой витэ, а сильнее всего смердела отрубленная голова, свисающая на цепи с пояса апотекария. Стоявший в носу запах вызывал у космодесантника тошноту и скручивал желудок, рот же его наполнялся слюной из-за жажды. Тем не менее, смрад не только раздражал органы обоняния, но и служил отличным средством сдерживания, не давая выжившим культистам напасть и осуществить возмездие.

Лишённая маски отсечённая голова келерморфа приносила пользу.

Апотекарий шагал меж сваленных в кучи мертвецов, подмечая различные оттенки кожи и боевое снаряжение военного образца, которое было похищено его владельцами или даровано им. Объединяло их всех лишь худощавость, ставшая результатом заражения, да унаследованные от владык-ксеносов морщинистые носы.

— Нужно проинформировать лорда Данте, — пробормотал он.

Каждый мир необходимо было обследовать, те, которые затронула порча культа, – очистить, а все производившие стыковку с Полярисом корабли – отследить и уничтожить. Посередине коридора стояли Теман с Микой. Их потрескавшаяся броня была выщерблена, а плиты багрового и пепельного цветов рассекали тонкие линии серого цемента. Улыбающийся Теман не носил шлема, поэтому апотекарий смотрел на его лицо с отметинами от племенного шрамирования и заострёнными штифтами вместо зубов, а визор Мики частично скрывал лоскут пятнистой кожи цвета скисшего молока. Вытатуированный на ней вирм, видневшийся под левой линзой, был единственным недостатком, портившим образ Расчленителя.

— Апотекарий, — произнесли они, одновременно склоняя головы.

— Отрадно видеть вас живыми, братья мои.

Теман и Барахиэль сжали запястья друг друга в воинском приветствии. Когда апотекарий повторил то же самое и с Микой, группа выдвинулась к мостику. Куч мертвецов становилось всё больше, и Барахиэль дважды останавливал Расчленителей для извлечения геносемени павших. Запечатав прогеноиды в последних криоканистрах, встроенных в редуктор, он спрятал пистолет в кобуру, и затем космодесантники прошли мимо двоих воинов Мики, которые охраняли вход на мостик. Их мечи и пистолеты были запятнаны кровью.

— Ваши силы отступили из генераторума?

— За этим следит Тумело, как и за транспортировкой наших почтенных мертвецов, — ответил Барахиль. — Их наследие я несу с собой и прослежу, чтобы по прибытию на Кретацию кости павших были погребены. Они погибли с честью и заслуживают…

Слова застряли у него в горле.

На консоли управления лежало обмякшее тело Тантия с рассечённым до кости горлом. Его разбитая кираса блестела из-за запёкшейся крови, живот был разорван, а на бёдра вывалились потроха, которые сверкали в тошнотворном свете Разлома и местных звёзд, к чьему свету добавлялись короткие вспышки «Кретацийского судьи» и эскадры сопровождения. Имперские звездолёты уничтожали присвоенные культистами корабли бортовыми залпами из макропушек с близкого расстояния и лучами лэнсов.

— Что случилось? — сдавленно прошептал Барахиэль.

Мика опустился на колено рядом с ним и вырвал из руки мёртвого гибрида в мантии жезл из ксеносского металла. Голова трупа была увенчана свернувшимся в кольцо вирмом из кованой меди, а в другой руке культист сжимал изогнутый тальвар тёмно-зелёного цвета. Бумаги с клятвами, прикреплённые к пурпурным имперским одеяниями красными восковыми печатями, пропитались венозной кровью.

— Не могу сказать наверняка, лорд, — сказал сержант.

— А ты попробуй.

— Капитан словно потерял над собой контроль, лорд. — Слова давались Мике непросто, его тяготила неуверенность. Он указал на тело, из рук которого вырвал меч, затем на его близнеца, а потом на тощее как жердь создание в красных очках-консервах и сером респираторе. Последнее держало тонкий посох с большим воксмиттером в качестве навершия. — Когда битва достигла самого разгара, капитан вместе с лейтенантом Теманом напали на проповедника и его телохранителей.

— Сначала их спасал обман, затем трусость, — произнёс Теман, слегка пихая чудовищного гибрида сабатоном. — Потом они попытались убежать, и тогда уже объятый гневом капитан завыл словно обезумевший. Он оставил меня сражаться с этим зверем, бросился вперёд один…

Ожившая пила Барахиэля заглушила слова Темана. Лезвие со скрежетом прошло сквозь жалкие остатки доспеха вокруг горла Тантия, после чего в плоть вонзился скальпель. Засунув пальцы в разрез, апотекарий вытащил прогеноиды и запечатал их в криоканистре на поясе. Когда внутри распылился контрсептик, Барахиэль поклялся, что дарует это геносемя кандидату с Кретации, который станет самым достойным носителем почтенного наследия Тантия.

— А потом?

— Ксеносы атаковали его, хотя их оружие почти ничего не могло ему сделать, — продолжил Теман. — Проповедник направил в свой посох-ретранслятор нечистый сплав звуковой и психической энергий и высвободил их. — Расчленитель прижал к своей голове ладонь. — Трон, брат, казалось, будто мои мозги вот-вот вскипят прямо в черепе. Из глаз и ушей полилась кровь. Севей погиб, хотя он был почти на таком же расстоянии от выродка, что и Тантий.

— А на капитана это не подействовало? — спросил Барахиэль тоном, в который закралось тошнотворное подозрение, омрачившее разум апотекария.

Он развернул встроенный в нартециум инфозонд, соединил его с невральными разъёмами, погружёнными в плоть Тантия, и запустил нейрологическое сканирование в надежде, что мозг капитана не окажется повреждён слишком сильно, и будут получены положительные результаты. Небольшое вращающееся колёсико сначала сменило цвет с красного на оранжевый, а потом замедлилось, меняя оттенок на зелёный.

— Он пошатнулся, — признал Теман. — Волна была направлена прямо на него, но почему-то не убила капитана на месте. Ему удалось прикончить монстра прежде, чем наконец погибнуть.

Колёсико вспыхнуло зелёным.

Барахиэль нахмурился ещё сильнее, когда пробежался взглядом по перечню геморрагических инсультов, выжженных неврологических каналов и аневризм, зафиксированных устройством. Мозг Тантия представлял из себя немногим более чем комковатую кашицу, ибо структурная целостность органа была практически полностью уничтожена ретранслятором воззваний кламавуса. Результат сканирования мало чем помог апотекарию в плане ответов, однако отсутствие любых других теорий лишь подтверждало собственные выводы Барахиэля. Звуковая атака не убила Тантия сразу, и, несмотря на её катастрофические последствия для его разума, капитан прожил достаточно долго, чтобы прикончить кламавуса.

Подобное деяние должно было быть невозможным.

— Уберите тело капитана отсюда, — поднимаясь велел Барахиэль. Тут он ответов не найдёт. — Верните его на «Судью» вместе с остальными нашими павшими.

Барахиэль наблюдал за тем, как раненый Кайр ревел и корчился, пока Туриэль боролся за его жизнь в холодном апотекарионе.

Стонущий космодесантник сквозь стиснутые зубы молил о крови. Его живот был вспорот, а левая рука – искалечена и изуродована. Взяв минутную передышку, Барахиэль решил посмотреть на работу своего инициата, которому с хирургической операцией помогали лишь медикэ-трэллы. Перед правым глазом апотекария прокручивался вниз перечень ран и необходимых процедур, и он понимал, что пройдёт много часов, прежде чем операция закончится. Ноздри щекотал запах горячей крови.

Он же дразнил и Туриэля, в чьих глазах танцевали красные огоньки.

— Апотекарий. — Донёсся голос Аиши до отвлёкшегося Барахиэля. — Ваше присутствие необходимо в палате-примус. Кое-что требует вашего внимания и одобрения.

Барахиэль кивнул и отвернулся от смотрового окна, взглянув на женщину. От изнеможения кожа вокруг её глаз потемнела, хирургические одеяния были заляпаны высохшей кровью, а в окружавшую Аишу отвратительную вонь рекаффа и палочек лхо вплетался запах пота. На одном ухе у неё висела хирургическая маска, поджатые губы скривились от чувства досады. Сердце смертной отбивало дробь словное боевые барабаны, и их притягательный ритм заглушал все остальные звуки. Выдвинувшиеся из дёсен клыки апотекария вонзились в его губу.

— Кровь.

Это слово сорвалось с его уст сдавленным стоном.

Аиша сделала шаг назад, широко раскрыв глаза от тревоги.

— Барахиэль?

Апотекарий двинулся вперёд, медленно и тяжеловесно, каждый его шаг сопровождался грубым рыком повреждённых сервоприводов. Сердцебиение женщины участилось, и она отошла на пару метров назад, дыша быстро и отрывисто, в то время как Расчленитель смотрел лишь на её горло, где маняще пульсировала сонная артерия, безмолвно сулившая космодесантнику горячую свежую кровь. Он ощущал это физически, словно нечто давило на его плоть и тянуло к себе всё ближе.

Расчленитель не пил кровь уже несколько дней, и получить витэ сейчас было пустяковым делом.

— Барахиэль!

Её голос, полный бессильной ярости и страха вперемешку с негодованием, рассёк багровую дымку, что затуманила разум апотекария. Барахиэль закряхтел, пытаясь освободиться от зова жажды, и принялся отсчитывать парные удары сдвоенных сердец. Удлиняющиеся паузы между ними подарили ему немного покоя и самоконтроля. Обретённое спокойствие Расчленитель направил в напряжённые от неосуществлённого желания мышцы, после чего взглянул на Аишу чистыми от Жажды глазами.

Сжимая в каждой руке по короткому скальпелю, женщина наблюдала за космодесантником с неприкрытым подозрением. Её инструменты были созданы под кисти и хирургические операции смертных, поэтому они бы просто клацнули об силовой доспех, никак его не повредив, но даже если бы апотекарий не носил броню, Аиша всё равно мало что смогла бы ему сделать. Барахиэль едва сдержался, чтобы не рассмеяться, и тяжело сглотнул, ибо изумление при виде столь безрассудной храбрости не заглушило жажду полностью. Прошло несколько долгих мгновений, прежде чем женщина убрала ножи и жестом показала ему вести их.

В палате-примус стоял адский шум.

Раненые космодесантники шипели и рычали, пока уставшие санитары-медикэ обрабатывали их раны. Расчленители выкашливали на палубу кислотную слюну и молили о крови, хотя та и так пятнала их щёки. Раненых смертных было вдвое больше. Всех высокопоставленных членов экипажа допустили сюда либо из-за своего ранга, либо из-за серьёзности ран. Люди стонали в состоянии фуги, вызванном химическим помутнением, или же вопили, когда по их конечностям начинали работать пилами, а в воздухе висела сильная вонь жареной плоти, наркотиков и телесных выделений, от которой Барахиэль едва не задыхался при каждом вдохе. Запах заставлял жажду отступить.

Операционные трэллы и старшие специалисты-медикэ сновали между ранеными смертными и занимались сортировкой, в то время как пациенты продолжали прибывать. Всех пострадавших поделили на три категории. В первую входили обладатели некритичных ранений, которым требовалось минимальное хирургическое вмешательство и применение медикаментов. Во вторую попали те, кому нужна была операция в течение нескольких часов или дней, чтобы предотвратить летальный исход. С большей частью справится Аиша и её хирургическая бригада, однако получившие самые тяжёлые раны отправятся прямиком на стол к апотекарию. В третьей же категории находились пациенты, чья смерть была неминуема и являлась лишь вопросом времени. Последняя категория оказалась самой многочисленной.

— Ты привела меня сюда, чтобы проследить за этим?

— Нет, Барахиэль, — ответила женщина, окидывая взглядом умирающих представителей своего вида и тех, кто за ними присматривал, после чего повела его к изолированной камере. — Хотя происходящее дарит нам возможность.

— Возможность?

— Наши запасы крови иссякают быстрее, чем ожидалось, — сказала она. Из-за лязгающих дверей, пронзительных воплей и животных рыков её слова были едва слышны. — Основная часть имевшегося у нас запаса ушла на восстановление ваших раненых братьев. Пациенты из третьей категории могли бы помочь нам с кровью, причём мы бы добыли её быстрым и самым эффективным способом.

Он прищурился.

— Ты говоришь об отбраковке?

Женщина отвела глаза и тяжело сглотнула.

— В каком-то смысле, — произнесла Аиша. В голос смертной закрались нотки недовольства, а лицо немного омрачилось. Барахиэль не мог сказать, был ли это стыд или же просто мимолётное проявление физического утомления. — Мы ничего не можем для них сделать, да и в грядущие недели они бы всё равно отдали свою кровь вашим братьям. Это их шанс послужить капитулу в последний раз.

Какое-то мгновение Барахиэль раздумывал над её словами и вспоминал логистикэ-информацию апотекариона, включающую в себя текущее состояние запасов крови. Сказать, что они были скудны – ничего не сказать. Большую часть витэ употребили раненые Расчленителе, остатков же хватит роте от силы на несколько дней. Аиша выдвинула практичное и логичное предложение, благодаря которому миссия бы продолжилась, а в случае, если бы путешествие оказалось долгим, план женщины спас бы души некоторых боевых братьев.

В этом замысле существовал лишь один изъян.

— Я не стану тратить медикаменты ради того, что и так неизбежно, — сказал апотекарий. — Нас не осчастливили обилием лекарств, и мы не можем позволить себе такие фривольности в отношении горстки палубных матросов.

— Есть много способов окончить страдания, Барахиэль. — Аиша замешкалась, явно нервничая. — И не для всех требуются химические смеси.

Ярость вонзилась в живот оскорблённого апотекария раскалённым ножом.

— Если хочешь казнить их, то найди себе клинок и сделай это лично! — гневно рявкнул он. Кто он такой, чтобы лишать умирающих их борьбы даже несмотря на отсутствие шансов выжить? Не таков был путь его капитула. — Я – Расчленитель, и хоть жестокость поёт в моей крови, это не значит, что я или мои братья станут убивать умирающих в кроватях.

Аиша склонила голову в жесте раскаяния, вызванного страхом.

— Да, Барахиэль.

— Мы не настолько отдались своему гневу. — Космодесантник навис над смертной, меж его зубов выступала слюна. Затем он выдохнул и начал говорить спокойнее. — Это ведь не всё, что ты хотела показать мне, верно?

— Такие вещи я бы не стала обсуждать при всех, апотекарий.

Нечто в её голосе подразумевало, что в данном вопросе необходимо сохранять негласность, а Барахиэль достаточно хорошо понимал поведение людей и не давил на женщину, пока та вводила код доступа. После того, как панель зажужжала, с щелчком открылся тройной запирающий механизм. Они вошли в прилегающую к камере наблюдательную палату. Это было небольшое спартанского вида помещение с двумя стульями и полупрозрачным зеркалом из панели усиленного бронестекла. За ним виднелась комната, о которой не говорили, место боли и пыток. Множество раз его использовали для того, чтобы сломить объект допроса и получить полезную информацию, необходимую для привлечения врагов Императора к ответственности.

Существование такого помещения не вызывало у него никаких положительных эмоций.

— Что это? — спросил он, отталкивая её в сторону и подходя к окну.

Вся мебель и оборудование комнаты для допросов была перевернуто или разбито, а пол усеивали трупы. По большей части то были задушенные и разорванные на части сервиторы, чьи оторванные конечности дёргались, пока кибернетика пыталась как-то оживить мёртвую плоть. Апотекарий заметил и трэллов-медикэ, кожа которых стала белой как снег. Их хирургические одеяния пятнали смерть и кровь.

Тем не менее, один обитатель комнаты всё ещё был жив.

В поле зрения Барахиэля вошёл одинокий Расчленитель в доспехе типа «Фобос». Его лицо было измазано багровой жидкостью, а на броне виднелись сколы и выбоины – следы того эпизода боя, когда плазма едва не сожгла отделение Танатоса. Однако, всё это не особо интересовало апотекария.

Он смотрел на то, что нёс головорез.

В своих объятиях тот сжимал младшего трэлла-медикэ. Челюсти Расчленителя были сомкнуты на шее смертной. Женщина, ставшая белой как мел от обескровливания, тихонько стонала, в то время как из узкой щели между её шеей и ртом космодесантника лилась кровь. Барахиэль чувствовал, как трясётся стоящая рядом с ним Аиша. От гнева ли или от страха, он решить не мог. Так или иначе, на фоне общей картины это не имело никакого значения.

— Мы не знали, куда его деть, Барахиэль, — произнесла Аиша, когда безмолвие растянулось на минуты. Слова женщины сопровождались лишь приглушенными звуками того, как Расчленитель высасывал кровь из жертвы. — Заманить его сюда стоило нам многих жизней. Мы не могли позволить ему находиться в палате.

— И правильно сделали. — Слова жгли ему горло словно кислота. — Как это произошло?

— Кровь никак его не удовлетворяла. Сколько бы мы ему не предлагали, он требовал ещё. Затем случился… инцидент с одним из санитаров, после чего мы заточили его сюда. Воцарившуюся тишину пронзил звериный рык.

Барахиэль увидел, как его брат отбросил в сторону обескровленный труп женщины, который врезался в переборку с треском костей. Он рыскал по комнате подобно дикому зверю, с каждым вдохом криками требуя крови и принюхиваясь. Головорез ударил по стенам открытой ладонью и сжатым кулаком, а затем развернулся, чтобы перевернуть лоток со стерилизованными ножами. Их слабый звон походил на дождь, обещанный громовыми раскатами ударов по стене. Апотекарий внимательно следил за буйствующим космодесантником до тех пор, пока тот не остановился, и взгляды двух Расчленителей не встретились. На сердце Барахиэля сомкнулась хватка отчаяния.

В глазах головореза мелькали кроваво-красные огоньки.

Часть вторая

«Говори о Расчленителях что хочешь, брат, ибо по твоим венам течёт свет Ангела, в то время как они несут внутри себя лишь его тьму. Их сила – не случайность, порождённая слабостью, а достоинство, возникшее благодаря борьбе с проклятьем.»

— Данте, лорд Кровавых Ангелов

Глава девятая

«Кретацийский судья» прокладывал себе путь сквозь Великий Разлом.

Штормовые волны последнего били по ударному крейсеру, а вздымающиеся вихри хлестали по полю Геллера с такой яростью, что дрожали палубы и переборки. Корабль огибал вопящие круговерти чистых эмоций и калейдоскопы кислотных цветов – явления, которые растворяли плоть и металл при малейшем контакте. В тех глубинах обитали демоны, чьё чувство голода раззадоривал аромат столь близких к ним человеческих душ. Создания бросались на пузырь реальности, отчаянно пытаясь пробиться через него и попировать настоящим лакомством, коим были ярко пылающие души вторых сыновей Сангвиния.

Опёршись на переборку, Дума подождал, когда утихнет очередная тряска, и лишь затем двинулся дальше. Его броню чинили в техникаруме, поэтому он носил монашеский стихарь и палубные ботинки. Когда космодесантник проходил мимо сервов реклюзиама, чьи головы были скрыты капюшонами, те низко кланялись либо же почтительно приветствовали его различными знаками или жестами. Они не говорили, так как обеты молчания, принесённые ими при назначении на палубу двенадцать-алеф, подкреплялись ещё и хирургическими операциями. Отсутствие у людей языков дарило капеллану приятную тишину, которой он наслаждался, ведь здесь не было ни глупых вопросов, ни жалобного хныканья.

Космодесантник добрался до камеры и, отперев её, вошёл внутрь.

Корчившийся Исайя ревел и бесновался. С него сняли повреждённую броню, которую уже нельзя было отремонтировать, только перековать. На поясе, кистях и лодыжках Расчленителя поблескивали оковы, тяжёлыми цепями соединённые с тремя пластальными столбами, что стояли на трёх главных компасных румбах. Дума же сел на стул на четвёртом румбе вне пределов досягаемости обезумевшего космодесантника. Грудь, плечи и челюсть Думы всё ещё болели из-за не до конца заживших ранений. Спаянные кости челюсти щёлкнули, и капеллан провёл языком по стальным штифтам, недавно имплантированным в дёсны.

— Твоё исцеление идёт хорошо, брат, — сказал он, изучая культю и другие, менее серьёзные раны, полученные Исайей на борту «Вестника доблести». Свисающие с потолка пластековые трубки заканчивались толстыми стерильными иглами, а сбоку стояла небольшая тележка с медикэ-принадлежностями и оборудованием для лечения поражённых Яростью воинов. Барахиэль ещё не видел Исайю в его нынешнем состоянии, и не сказать, чтобы Дума с нетерпением ждал этой встречи.

— Я надеялся,что раны тебя не одолеют.

— Вероломный пёс! — с пеной у рта выпалил Исайя, обдирая губы своими зубами ангела. Свежие разрывы источали кровь. — Как ты смеешь говорить со мной как с братом? Ты, кто на Сигнусе обратил против моих сыновей их проклятье, кто обесчестил бедного Ферруса даже после смерти, взяв его череп как… как что? Как знак памяти о резне на Исстваане? Или о тех, кого ты предал?

— Я не Гор, а ты не Сангвиний.

— Ты предал братьев и преступил клятвы.

Капеллан наклонился вперёд. Он уже далеко не первый раз сидел здесь с Исайей после того, как корабль вошёл в Разлом. Дума цеплялся за каждое слово безумца, хоть и много раз повторял себе не делать этого. Космодесантник знал, что нельзя доверять проклятому, однако не мог не слушать его. Для капеллана речи Исайи представляли собой не только ценные сведения о временах, которые для большей части Империума превратились не более чем в миф, но и последние часы жизни Ангела, озвученные его сыновьями. Они сближали Расчленителей с их отцом больше, чем любой артефакт капитула, ведь реликвии самого Великого Ангела хранились у других кузенов по родословной Кровавых Ангелов. Сангвиния Расчленители знали лишь по рассказам проклятых.

С губ Исайи сорвался влажный булькающий рык.

— Твоё самолюбие обрекло наших братьев на проклятие! То же самое произойдёт и с твоими сынами, и с Империумом, — выплюнул Исайся и вновь забился в оковах. Его мышцы натянулись, кожа заблестела от выступившего пота. От стен небольшой камеры отражался звон цепей, пока космодесантник изливал свою ярость на мёртвого вот уже как десять тысяч лет примарха. — Ты вообще думал о цене перед тем, как заключать договоры с варпом?

— Никто не заплатит никакую цену, ни наши братья, ни ты.

Дума говорил без раздумий, обращаясь больше к себе, чем к Исайе. С тех пор, как они покинули Империум-Нигилус, почти все его мысли занимали порывы библиария убить проклятого. Поначалу он боялся, что Пашар мог быть прав. Служа капелланом-инициатом в Неодолимом крестовом походе, Дума слышал лишь слухи о братьях, которые исчезали во время битвы или после, об именах, что убирались из почётных списков и боевого состава, о тайных кругах высокопоставленных членов его ордена и данной им секретной директиве. Из-за требовательных запросов крестового похода Данте и бахвальства превозносившего себя Коула у Апполлуса не было времени или очевидной нужды проинструктировать космодесантников-примарис о том, как действовать с поражёнными Яростью воинами. Несколько раз Дума приходил сюда с пистолетом «Освободитель», чтобы благословить брата Милостью Императора, но всё менялось, когда он бросал взгляд на Исайю.

Склеры глаз безумца пылали кроваво-красным цветом, ибо приступ Чёрной Ярости изгнал любой намёк на белизну. Меж зубов и ниточек кислотной слюны бывшего сержанта вырывалось дыхание вместе с рыком, а клыки выдвинулись из дёсен на полную длину. Слюна стекала по его подбородку и капала на палубу между ногами, где уже вытравила углубление с завивающимся над ним дымком. Вздутые вены давили на кожу шеи и лба, мышцы напрягались и выпучивались, когда Исайя пытался освободиться от лязгающих цепей.

Ярость проклятого изумляла Думу.

Таково было истинное наследие Ангела, оставленное примархом своим разделённым и осиротевшим сыновьям и воплощённое в Расчленителях – самом свирепом и сильнее прочих страдающем от проклятия капитуле сангвинарного братства. Они олицетворяли как борьбу с Изъяном, так и конечное его принятие.

— Ты превратил нас в чудовищ, брат. — Слепая ярость перешла в скорбь, чья глубина и искренность удивили капеллана. — В ещё более жутких чем тех, кого повёл за собой к проклятию. Я видел их страдания, Гор, чувствовал так, словно мучился сам, и это вызывало у меня слёзы. Они были нашими братьями, Гор, а ты продал их в рабство за обещание пустой короны и шанса воссесть на трон Отца. Что случилось с человеком, которого я знал?

Дума молча слушал, как Исайя озвучивает слова примарха.

— Это слишком жестокая судьба даже после всего того, что они сделали.

— Исайя, мы – Расчленители, — тихо произнёс Дума. — Воины, которые разделяют с нами гнев нашего отца, сторонятся нас как дикарей. Мы не те, к кому когда-либо была добра судьба.

— Лорд капеллан. — В ухе Думы зажужжал голос сержанта Танатоса, и он наклонил голову в противоположную от Исайи сторону. — Ваше присутствие требуется в стратегиуме. Нужно решить вопрос касательно командования ротой. Ждать больше нельзя.

Дума выдохнул сквозь сжатые зубы.

— Я прибуду.

— Благодарю вас, лорд.

Танатос закрыл канал связь.

Когда капеллан встал, разгоняя кровь по конечностям, Исайя ощерился так, словно пытался сомкнуть челюсти на горле атакующего. Из его рта полилась несвязная брань и проклятия на множестве архаичных языков. Отвернувшись от бывшего сержанта, Дума зашагал к двери камеры и обратился мыслями к острой проблеме выбора нового командира роты. И Теман, и Ганибал по праву претендовали на эту роль, однако первому не хватало опыта, а второй был безрассуден даже по меркам Расчленителей. Ни один из сержантов не мог стать капитаном вместо лейтенантов, поэтому оставался лишь один вариант.

Дума уже подошёл к двери, когда вновь услышал связную речь.

— Будь ты проклят, Гор! Если собираешься убить меня, так сделай это!

— Гора здесь нет, Исайя, и я тебя не убью. — Он открыл дверь камеры и вновь повернулся к бывшему сержанту. — Ты умрешь не в тишине и тенях, но с честью и славой.

Капеллан запечатал помещение за собой.

Дума вошёл в стратегиум, где царила напряжённая атмосфера.

Барахиэль и Пашар совещались с технодесантником Хариэлем, в то время как Ганибал и Теман спорили с девятью выжившими сержантами. Тут находился и Кайр, безмолвно стоявший у дальнего края стола стратегиума. Его кожа была мертвенно бледной, а левую руку ниже локтя заменяла железная аугметика. С новым званием он чувствовал себя не в своей тарелке и испытывал неудобство, словно ему пришлось носить плохо сидящий на нём комбинезон. Дума не сомневался, что со временем Расчленитель привыкнет.

Итэйн почтили местом в совете в знак уважения к её способностям по ведению пустотной войны. Женщина едва ли не терялась в тени поджарого Танатоса, но воинская дисциплина помогала ей скрыть тревогу, которую Дума видел в глазах командующей корабля: не совсем страх, но как минимум беспокойство, и капеллан не мог винить Итэйн за это. Большинство смертных с трудом могли сохранять самообладание при виде и звуке спорящих космодесантников, чьи голоса были подобны налитому эмоциями грому.

Дума врезал кулаком по столу стратегиума.

— От этого трёпа польза только врагу. — Низко прорычал он, в то время как эхо от удара до сих пор гуляло в углах помещения. Капеллан окинул взглядом двух лейтенантов, затем офицеров-специалистов, и, наконец, сержантов. — Каждая секунда разногласий – это секунда, потраченная впустую, секунда, в которую рабы Губительных Сил могли бы атаковать корабль.

Он опёрся на стол, и металл застонал под его весом. Молчанием Дума удерживал на себе внимание остальных, при этом аккуратно выбирая следующие слова. Стало бы глупостью предлагать себя в качестве преемника Тантия сразу, ибо для капеллана было необычно брать на себя командование ротой. Ему требовалось, чтобы сначала свою кандидатуру выдвинули другие, таким образом проявив крайнюю амбициозность и глубокое заблуждение, и лишь тогда он мог представить себя в качестве альтернативы. Мысли о грязных политических играх, мешавших Неодолимому крестовому походу в его первые годы, вызывали у Думы чувство отвращения, ведь он был воином, а не каким-то скользким типом, однако от избрания капеллана на роль командира роты зависели многие вещи, самыми важными из которых являлись создание роты смерти и возвращение хранящихся на Кретации реликвий капитула.

Остальные посчитают образование роты смерти оскорблением, а не необходимостью.

— Наш капитан мёртв, — продолжил Дума, позволяя ноткам печали вкрасться в голос. — Его тело запечатано в нашем некрополе вместе с другими почтенными мертвецами. Его будут оплакивать как героя, и он станет первым из нового поколения, кого кремируют на родном мире со всеми почестями. Тем не менее, мы должны выбрать преемника Тантия и оставить скорбь в стороне до подходящего момента.

Капеллан посмотрел на присутствующих.

— Ваши предложения.

— Нужно решить это как воины, с обнажёнными клинками и проливая кровь. — Мика, чьи наручи были обвиты человеческими волосами с подвешенными зубами ксеносов и фалангами пальцев, погладил отделанную орочьей кожей рукоять цепного топора. — Мы больше не Неисчислимые Сыны, когда наши действия были продиктованы политикой. Пусть сила определит, кто из нас подходит больше прочих.

Остальные сержанты принялись перешёптываться друг с другом, явно не демонстрируя согласия с такой идеей. Ганибал ухмылялся, Теман был неприятно удивлён, а Барахиэль, Пашар и Хариэль наблюдали за происходящим с невозмутимыми лицами. Более всего Дума нуждался в голосах этих троих.

— Ты принимаешь нас за Пожирателей Миров, брат? — спросил Теман. — Ведь именно ублюдки Ангрона выбирают себе лидеров за их силу и неистовство. Ни разу со времён Амита Расчленители не получали посты исключительно за счёт боевой выучки. Даже свирепый лорд был избран благодаря своему старшинству в Девятом легионе и важности для Великого Ангела.

Дума прекрасно понимал, что не всё из сказанного являлось правдой, однако это не имело особого значения.

— Воины и офицеры нужны нам в их лучшей форме, — добавил Барахиэль. — Мало того, что в Разломе скрываются предательские астартес, и Империум потерял бесчисленное множество кораблей в попытках его пересечь, так теперь ты собираешься уменьшить нашу численность лишь ради того, чтобы склонить чашу весов в вашу с Ганибалом сторону?

Лицо заскрежетавшего зубами Мики побагровело.

— Этот совет для боевых лидеров, апотекарий. — Ганибал свирепо ухмыльнулся, обнажая подпиленные зубы. Некогда синие чернила, коими были нанесены его татуировки каторжника, потускнели и стали зелёными. Теперь цветные изображения на коже едва угадывались среди ожогов. — Ты недостоин и не обучен, чтобы понимать тонкости командования.

— А мне думается иначе, щенок, — ответил Барахиэль. — Я пролил крови и повидал войн больше, чем любая другая душа в этом помещении. Я шагал по земле Терры во времена, когда Зверь покусился на Империум, возглавлял воинов во время обороны Дворца от прихвостней Кровавого бога и освобождения мира Ринна от Рагзора из Несущих Слово. Это меня ты называешь не обученным?

Налившись краской от гнева и стыда, Ганибал отвёл взгляд в сторону.

— То, что ты считаешь себя достойным возглавлять нас на пути к Кретации красноречиво говорит о том, насколько ты заблуждаешься, лейтенант. — В голосе апотекария слышались нотки сожаления, отчего слушать его было неприятно. — Я бы не доверил тебе вести в бой даже отделение, не говоря уже о боевой роте.

Сквозь раздавшийся смех Расчленителей пробился рык Ганибала, чьи трофеи в виде резных костей и содранной кожи ксеносов стучали о доспех. Осмелилась улыбнуться даже Итэйн. Мика попытался вмешаться, обнажив клинок, но Кастиэль прервал его прежде, чем тот успел бросить вызов.

— Как минимум в одном апотекарий прав, брат, — произнёс Кастиэль. — Нельзя выбирать претендента, беря в расчёт лишь его воинское мастерство. Кто защитит корабль, если мы будем оправляться от ран, полученных в столь безрассудном состязании? — Он указал на Итэйн своей аугметической рукой, звуча весело и насмешливо. — Корпехи капитана? В лучшем случае, они окажут лишь подобие сопротивления.

Ответом ему был презрительный смех.

— Мои корпехи станут биться до последнего вздоха, — сказала Итэйн, встречаясь взглядом с космодесантником. — Как и любой член экипажа. — Вспыхнувшая в глазах изничтожителя ярость вызвала у капеллана улыбку. — Мы поклялись служить капитулу и благословенному Императору. Пусть нас и ограничивает наша смертность, но, как и вы, мы исполняем свой долг с гордостью.

Расчленители встретили её слова возгласами изумления и поддержки.

— Да как ты смеешь говорить со старшими таким образом?

Изничтожитель зашагал в сторону Итэйн, но Дума встал рядом с женщиной и бесцеремонно преградил ему путь. Когда космодесантники встретились глазами, напоминающее череп лицо Кастиэля исказила невесёлая ухмылка. Он замешкался. Расчленитель уже наполовину вытащил свой клинок для обдирания кожи, но затем всё-таки отошёл на своё место за дальним концом столя, вернув оружие в ножны.

— Теперь и Ганибал, и Мика продемонстрировали себя недостойными претендентами, — начал Дума, игнорируя испепеляющие взгляды двух Расчленителей. — Что насчёт Темана?

— Слишком молод, — высказался Тойво, с чьим мнением согласились несколько сержантов. Среди них капеллан увидел Танатоса, Кастиэля и Азариэля из Девятой роты. Теман осел словно пробитое лёгкое, и Думе пришлось подавить тонкую улыбку. — Он перестал быть сержантом всего пять лет назад.

— И опыта командования у него на десять лет меньше, чем у меня, — прорычал Ганибал.

— А ещё резнёй он увлечён и близко не так, как ты, — выдал насмешку Барахиэль.

— Разве от Расчленителя ожидается нечто иное?

Глаза Ганибала заволокла чернота, а Дума напрягся, опуская руку на примагниченный к поясу крозиус. Он слегка сместил баланс тела и изменил положение ног, готовый отреагировать в том случае, если его подозрения вновь подтвердятся. Капеллан надеялся, что этого не произойдёт.

— Гнев следует умерять мудростью, — сказал Барахиэль. Дума услышал в голосе апотекария горечь и вспомнил Риннскую кампанию, вспомнил несчастье, вынудившее того сложить с себя командирские обязанности и избрать путь целителя. — Чудовищных потерь не избежать, если ты воюешь, идя на поводу лишь у своей импульсивности. Наш капитул был малочисленным на протяжении многих веков, а его репутацию нам только предстоит отмыть от тысячелетнего позора. Сам Сет объявил о том, что мы не вернёмся к прежнему состоянию.

Ганибал кивнул, смирившись с поражением.

— А что насчёт тебя, Барахиэль? — спросил Тойво. — Ты возьмёшь на себя командование?

Удержавшись от рыка, Дума почувствовал, как палуба уходит из-под ног, а по спине пробежал холодок, словно легендарные ледяные драконы Фенриса вонзили в его кости свои клыки. Барахиэль вне всяких сомнений воспрепятствовал бы созданию роты смерти, столь отчаянно он стремился искупить свою ошибку во время Осады Нового Ринна. Из-за чёртового пуританизма апотекария Исайю подвергнут эвтаназии, что было неподобающей смертью для воина. Дума не позволит так обесчестить своего брата.

— Я не могу взять на себя роль командира, — ответил Барахиэль. — Это возможно лишь в самых экстренных обстоятельствах.

— Отнюдь, — подал голос Пашар. — В сангвинарном братстве устоялась традиция, когда преемниками капитанов становятся апотекарий или капеллан. Они командуют до тех пор, пока нынешний магистр не назначит замену или же командира роты не изберёт совет капитанов и старших офицеров.

Сержанты закивали, а Дума ощутил, как ледяная хватка ещё крепче сжала его позвоночник.

— Позвольте мне перефразировать, — сухо произнёс апотекарий. — Командование ротой меня не интересует. Я лишь хочу увидеть Кретацию и начать наращивать там наше присутствие.

— Выбор кандидата не требует его согласия, — вставил Хариэль. — Только всеобщего одобрения.

— Ему не следует брать на себя командование в одиночку, — немного поспешно сказал капеллан. Он проигнорировал вопросительные взгляды и тихие ругательства, его глазные линзы были обращены к Барахиэлю. — Кто-то должен разделить с ним это бремя и стать запасным вариантом в случае смерти или… недееспособности.

Сжав челюсти, Барахиэль посмотрел на Думу. Взгляд первого пронизывала ярость, а на стратегиуме сомкнула свою мёртвую хватку тишина. Капеллан не отвёл глаза. Их братья ничего не знали о правде, которую апотекарий предпочёл не раскрывать. Осада Нового Ринна стала одним из самых мрачных моментов в ранний период крестового похода, ибо произошедшая тогда резня не принесла выжившим ни чести, ни славы.

— Я предлагаю, чтобы Дума разделил управление ротой вместе с Барахиэлем, — произнёс Пашар, отчего Дума подозрительно взглянул на него. Библиарий был его братом, но не другом. После возникших между ними противоречий на борту «Вестника» капеллан с удивлением воспринял поддержку со стороны псайкера. — Он способный и хладнокровный командир, а в преданности наследию Великого Ангела с ним никому не сравниться.

Хариэль и Теман кивнули. Ганибал же равнодушно пожал плечами.

— Согласен, — хором сказали сержанты.

— Тогда вопрос решён, — заключил Дума, испытывая в душе облегчение. Барахиэль пристально взглянул на него из-под капюшона, и затем, не сказав ни единого слова, покинул стратегиум. Капеллан решил дать тому поразмышлять над случившимся в одиночестве, а к Исайе привести уже тогда, когда он остынет. — Возвращайтесь к своим обязанностям, братья. Впереди нас ждут трудности, и мы больше не можем оставаться в таком расхлябанном состоянии.

Глава десятая

Кривя губы, Барахиэль шагал мимо пустых камер на палубе двенадцать-алеф. По стеснённому пространству гуляло эхо от стука дверей, а в ноздри била едкая вонь страха, что становилась сильнее каждый раз, когда он проходил рядом с очередным сгорбленным немым в одеяниях реклюзиама. Апотекарий не обращал внимания на их низкие поклоны и почтительные жесты, его не интересовало уважение этих смертных или поблёскивающая влага в глазах со следами высохших слёз и тлеющими там последними угольками надежды.

Его кулаки были сжаты, кровь закипала.

Дума унизил Барахиэля перед советом и добился совместного командования Четвёртой благодаря своему гнусному намеку. Апотекарий не врал, когда говорил, что не заинтересован в роли командира, однако угроза капеллана разожгла внутри Барахиэля ярость. Именно безрассудность Думы, который настаивал на штурме Поляриса, стоила жизни Тантию и привела к задержке в выполнении их миссии. Апотекарий сжимал кулак всё сильнее, отчего сервоприводы в области суставов пальцев заходились воем. Капеллан поклялся никогда не говорить о мире Ринна, и, тем не менее, уклончиво намекнул на то, что нарушит клятву, если это будет в его интересах, а теперь он смел вызвать Барахиэля лишь по собственной прихоти?

Апотекарий врезал по переборке, оставляя вмятину.

Сервы перевели на него взгляды, в их широко раскрытых глазах читались мысли, которые они не могли выразить шёпотом. Барахиэль проигнорировал смертных, высматривая в тенях Думу. Тот оказался в нескольких в нескольких метрах от апотекария, облачённый в доспехи и вооружённый. Его отталкивающее лицо было скрыто за ухмыляющейся маской-черепом Императора, и Барахиэль был ему благодарен хотя бы за это.

— Ты вызывал меня? — напрямую спросил апотекарий, после чего тяжёлую железную дверь камеры сотряс полный муки рёв. Барахиэль взглянул на неё, ощутив укол любопытства. Из глубин подсознания начали невольно подниматься воспоминания о поражённом Жаждой головорезе. — Что тебе нужно, брат?

Дума открыл дверь камеры, и апотекарий последовал за ним внутрь.

У потрясённого Барахиэля перехватило дыхание, голос налился обжигающим гневом.

— Исайя, — выдохнул апотекарий, оборачиваясь к Думе. — Он жив?

— В некотором роде, — кивнул капеллан. — Исайя мёртв для всех, кроме нас с тобой.

Барахиэль подошёл ближе, предусмотрительно оставаясь вне пределов досягаемости Исайи. Тот бился в своих оковах и выл в бессильной ярости. Апотекарий взглянул ему прямо в глаза. Он чувствовал, как в разум космодесантника впиваются когтями бесконечная скорбь и лихорадочное безумие убитого полубога, требующие впустить их.

— До меня доходили слухи, но я не решался верить им, — пятясь назад сказал Барахиэль, затаив дыхание и цепенея от ужаса. Лоб апотекария покрыла холодная испарина, ведь его ночной кошмар теперь претворился в реальность. — Этого не может быть. Не сейчас. Нет. Коул… Он ведь покончил с Яростью.

— Очевидно нет, брат, — произнёс Дума.

Взгляд апотекария упал на перекованный силовой доспех Исайи с керамитом цвета воронового крыла, чьи наплечник и наколенник демонстрировали кроваво-красные кресты, а нагрудник украшали редкие кровь-камни с Баала в оправе из позолоченной стали. Живот Барахиэля сжался в тугой узел.

Он знал, какие воины использовали такое снаряжение.

Берсерки. Монстры. Воины, поглощённые генетической памятью о смерти Сангвиния и кипящей яростью, что переполняла их отца во время встречи с бывшим братом на борту «Мстительного духа». История Расчленителей изобиловала красными океанами крови, пролитой подобными чудовищами. Побледневший Барахиэль, на чьём лице ужас смешался с неверием и абсолютным, чистейшим омерзением, повернулся к Думе.

— Ты возрождаешь роту смерти? — прошептал апотекарий. — Тебя что, обуяло безумие?

На ухмыляющейся маске-черепе капеллана поблескивали рубиновые глазные линзы.

— Это часть того, чем мы являемся, наше наследие и уникальность. Не было такой войны, которую капитул бы не вёл с ротой смерти в самом своём сердце. — Тёмное искажённое благоговение в голосе Думы вызывало у Барахиэля отвращение. — Она доказывает, что мы – такие же сыны Великого Ангела, как и любой перворожденный сын Кретации, что мы достойны его священного гнева как и другие.

Апотекарий покачал головой. Ну не мог же Дума оказаться столь слеп.

— Таким наш капитул был, и мы не должны вновь к этому стремиться, — умоляющим голосом произнёс Барахиэль.

Капеллан яростно отмахнулся от его слов. Движение Думы мало чем отличалось от движений Исайи, исступлённо бившегося в оковах, а голос капеллана наполнился гневом.

— И чего ты от меня хочешь?

— Убей его, — ответил апотекарий, душа внутри себя сожаление. — Иначе старое проклятие перекинется на всех нас.

— Как мне следовало убить тебя?

— Ты поклялся никогда не говорить о том случае, — рявкнул апотекарий. Гнев ревел в крови, что отбивала свой ритм внутри его черепа. — Меня не охватила Ярость. — Он замолчал и с резким скрежещущим звуком вытащил из ножен клинок. В голосе Барахиэля отчетливо звучала брезгливость. — Это чудовище являет собой лишь измученный отголосок нашего отца и брата. Мы должны умертвить его прежде, чем безумие охватит всех нас.

— Исайя – наш брат, а не какой-то пёс. Я не позволю ему стать жертвой такого бесчестья.

— Он несёт в себе безумие, которое погубит всю нашу линию крови.

— Он несёт в себе дух нашего владыки, силу его крови, что таится внутри каждого из нас. Сие безумие – священный дар от Сангвиния. Оно касалось жизни примарха, коснётся и наших. Так правильно. Никакая марсианская геномансия не сможет ничего изменить, да и страдаем мы от этого гораздо меньше, чем от Жажды. Возможно, тебе стоит больше думать о своих обязанностях, а не о моих.

Барахиэль удержался от гневного ответа, силой подчиняя себя внутреннюю ярость.

— Тогда зачем звать, если тебе не нужен совет? — спросил он, проигнорировав страстное желание сокрушить череп капеллана. — Ты ведь привёл меня сюда не просто ради того, чтобы рассказать о тяготах нашего брата или о своих планах испоганить шанс капитула на незапятнанное наследие возрождением роты смерти.

— Исайя – наш брат, и он заслуживает лучшей участи, нежели удар топором палача. Ему следует погибнуть с честью и славой. — Дума внимательно следил за апотекарием, ухмылка его маски-черепа выглядела как насмешка над молчанием Барахиэля. — Кто мы такие, чтобы лишать его этого? Возможно, он сыграет ключевую роль в отбитии Кретации. Там, где можем дать слабину мы, рота смерти не дрогнет. Её воины не ведают сомнений. Они непреклонны и благословленны мощью и священной яростью Сангвиния. Они – молот, который сокрушит Кретацию, если та попробует отвергнуть нас.

Апотекарий усмехнулся.

— Кретация – это колыбель нашего капитула. Нам не потребуется отбивать её, и она не отвергнет нас. Мы не потерпим неудачу. А теперь говори прямо, брат. Чего ты хочешь от меня?

— Исайе потребуется уход для сохранения его силы во время путешествия к Кретации. — Уверенность в голосе Думы разжигала ярость внутри Барахиэля, поэтому он, тяжело дыша, выпускал её вместе с воздухом, сопротивляясь желанию вогнать цепной клинок в глотку капеллану. — Он должен находиться в хорошей форме и быть готовым, чтобы затем мог умереть во славе и заработать себе место рядом с Ангелом.

Барахиэль отшвырнул инфопланшет в сторону, не обратив никакого внимания ни на глухой стук, с которым тот врезался в переборку, ни на последовавший треск разбитого стекла. Его личный кабинет был забит докладами от Туриэля, Аиши, хирургических бригад и рабов-обескровливателей. Он оказался погребён под нудными бюрократическими запросами, а исследования Ярости стали своего рода надгробной плитой.

Апотекарий хмуро оглядел кучу доставленных Пашаром либрариумных свитков, когитаторных дисков, инфокристалов и планшетов с данными. Псайкер сдержал слово и предоставил Барахиэлю все записи: подробные научные труды о природе Ярости как о духовном или психологическом недуге, нейрологические отчёты и результаты вскрытий ставших её жертвой воинов из дюжины капитулов Сангвиния за период в несколько солярных месяцев и лет в сравнении с временным промежутком в целые века, а также детальное исследование специфических мутаций геносемени Расчленителей.

Осмысливая содержание последнего планшета, апотекарий откинулся на спинку кресла. То был трактат об эффективности роты смерти, который рекомендовал делать из неё регулярное подразделение под прямым командованием реклюзиама. Барахиэль едва ли мог назвать такой аргумент убедительным, да и он не особо развеивал его беспокойство по поводу реформации роты. Страх космодесантника перед её возвращением исходил лишь из того, что таким образом делался первый шаг на пути возвращения капитула во времена позора, и что Расчленители продолжили бы ассоциироваться с необузданным насилием и воинами, полностью отдавшимися неистовству и безумию, а ведь он и сам чуть на отдался им на мире Ринна. Одна лишь эта мысль наполняла его отчаянным пылом.

Барахиэль направил свои помыслы к альтернативному источнику информации, исступлённо пытаясь избежать ухмыляющейся судьбы, которая манила к себе апотекария костлявыми пальцами, и выругался, когда в голову пришла идея. Существовал лишь один, к кому он мог пойти. Тот, кто знал о Кретации больше, чем кто-либо другой на борту «Судьи» или остальных кораблей сопровождения мог бы вообще узнать. Единственный во флоте, рождённый на том мире.

Эмиссар Сета, почтенный брат Дерон.

Вознося благодарности покинувшему Зал почтенных мертвецов Хариэлю, Барахиэль отступил от саркофага. Кретацийские руны подробно описывали заработанные за века службы боевые почести: Агата, Акралем, Криптус и Баал-Примус. У апотекария ком встал в горле, ведь он понимал их значение. Дерон сражался бок о бок с Серыми Рыцарями и Кровавыми Ангелами против Архиврага, а ещё вырезал мирных жителей и Космических Волков на Гибели Чести.

— Я не могу двигаться. — Вырвался из решётки-динамика трещащий голос дредноута, чей тембр портили растущий гнев и искусственная модуляция. — Почему я не могу двигаться?

— Твой саркофаг не соединен с шасси, Дерон. — Сведя руки за спиной, апотекарий встал перед оптическим сенсором дредноута, стилизованным под шлем космодесантника. Эмиссар усмехнулся, что прозвучало как короткий всплеск статики, но ничего не сказал. Барахиэль, в свою очередь, продолжил. — Кретация ещё далеко, и у нас нет врага, что был бы достоин твоего внимания.

— Тогда зачем пробуждать меня, если нет дома, который можно поприветствовать, и крови, которую можно пролить?

— Одного из наших братьев настигло проклятье ярости примарха. Другой же пытается выбраться из забвения Жажды, но она усилилась в сотню раз. Мне нужен твой совет.

Из вокс-транслятора вновь донёсся шум, хотя теперь он был грубее и напоминал переключение передач на «Лэндрейдере». Лишь спустя несколько мгновений Барахиэль понял, что так звучал смех ветерана.

— Так значит космодесантники-примарис Мясника столь же несовершенны, сколь и мы! Как же он, наверное, горд!

Глаза Барахиэля за линзами вспыхнули, и он заставил себя удержаться от колкости.

— Мне нужно знать больше о Кретации и о нашем возможном спасении, о котором говорил Амит. Дерон, до погребения ты ведь был апотекарием. Что ты об этом знаешь?

— Возвращайся в апотекарион, брат. Ответ тебе не понравится.

В сердце Барахиэля ярко вспыхнула злость, а рука потянулась к висящим на поясе крак-гранатам. Размеренное дыхание замедлило сердцебиение, мысленный отсчёт до четырех помог сосредоточиться на текущем моменте. У него имелась цель, что было гораздо важнее кипящей внутри ярости. Апотекарий не позволит гневу управлять собой.

— Внемли же мне, древний. Нельзя давать Изъяну диктовать нашу судьбу. — Его слова сопровождались тихим рыком заключённого в клетку зверя, тоскующего по дикой природе, но агрессия не заглушила страх, вонзавший свои ледяные клыки в сердце Барахиэля и пускавший волны холода по коже. — Тысячи лет наш капитул находился между гибелью и отлучением. Ты дашь нам опозориться вновь, пока мы стараемся найти себе место пред взглядом Ангела, где обрели бы гордость и честь?

— У нас уже есть место пред взглядом Ангела! — проревел дредноут. — В нас ярость примарха горит ярче всего, и мы чтим его каждой нашей мыслью, каждым нашим вздохом!

— Ярость нужно исцелить, иначе мы рискуем не выполнить наш долг перед Империумом, когда тот нуждается в каждом верном служителе. Такое пятно навечно опозорит Ангела и его жертву, — хрипя от гнева произнёс апотекарий. Коул не смог устранить проклятие, как не смогли Дерон со своими предшественниками. Барахиэль же не потерпит неудачу, он не поддастся Изъяну. — Должен быть способ побороть её.

— Ты ведь не столь наивен, чтобы верить в это. Гнев является частью того, кем мы являемся, кем являлись наш отец и наши предки. Именно борьба с ним формировала Великого Ангела при жизни, а сопротивление ему демонстрировало силу и чистоту примарха даже в самые мрачные мгновения его бытности. Ярость – это всё, что досталось нам от нашего владыки, единственная вещь, которая сближает нас с отцом.

Барахиэль замер в нерешительности, обескураженный внезапной мягкостью в тембре дредноута. Он подумал о Кровавых Ангелах. Те получили благословение в виде реликвий Сангвиния, носимых им в прошлом, а сама культура их родного мира была неразрывно связана с историей жизни Ангела. Каждый день они чувствовали близость с примархом и близость его артефактов, а также залов и песчаных дюн, некогда познавших поступь Сангвиния. Ничего из этого у Расчленителей не было.

С Ангелом их сближала лишь память о его гневе.

— Нет, — произнёс апотекарий, дрожащим голосом озвучивая ложь. — Ангел был чист и возвышен, он был самым благородным из всех. Примарх победил Ярость внутри себя, как должны поступить и мы. Ты расскажешь мне о Кретации, Дерон, иначе я похороню тебя здесь. Ты поддашься безумию, одинокий, забытый и навечно лишённый столь желаемой почётной смерти. Барахиэль ненавидел себя за эту угрозу, но ему нужна была правда.

Дерон засмеялся.

— Советую тебе в последний раз. Ради собственного блага и блага наших родичей, оставь тайны Кретации в покое, ибо они не несут спасения. Ярость всегда побеждает. Мы можем лишь сражаться с ней.

Апотекарий ничего не ответил, и биосигналы дредноута начали слабеть до тех пор, пока тот не погрузился в дремоту.

— Прошу, лорд! Нет! Нет! Умоляю!

Барахиэль не обращал никакого внимания жалобные вопли трэлла, так как он думал лишь о предупреждении Дерона.

Оставь тайны Кретации в покое, ибо они не несут спасения.

Корчась в оковах, смертный издал очередной, испуганный вой. Человек визжал от боли и рвал свои сухожилия в отчаянной попытке освободиться. Апотекарий всё это игнорировал, пока засовывал меж зубов трэлла полоску из кожи грокса. Едкая вонь машинных масел и смазки смешивалась с запахом пота, исходящим от кителя и галифе смертного, в чьих глазах плескался чистый и абсолютный ужас.

Оставь тайны Кретации в покое, ибо они не несут спасения.

На протяжении нескольких дней Барахиэль размышлял над словами Дерона в перерывах между массовыми обескровливаниями, хирургическими операциями и тренировками. Должно быть, это ложь или же провал памяти, ведь такие вещи нередко происходили с почтенными боевыми машинами. Он вновь вернулся мыслями к текущей задаче. Красная Жажда среди его братьев усиливалась, и её следовало утолить, ради чего со своими жизнями расстались уже десятки людей.

— Лорд, — раздался тихий и нетвёрдый голос женщины. — Он готов.

Барахиэль отправил мыслеимпульс в автохирургеон и с отстранённым любопытством проследил за тем, как его иглы вонзились в запястья и лодыжки трэлла. Пульс апотекария участился, когда текущая кровь устремилась по прозрачным пластековым трубкам к коллекторному резервуару в углу помещения. От Жажды во рту собиралась слюна, а искушение скребло по стенкам горла словно наждачная бумага. Оно было практически невыносимым.

— Сколько осталось? — отвлекаясь спросил он Аишу.

Помощник стояла в дальнем углу и крепко сжимала инфопланшет, держа его у груди. Её щёки позеленели, струйки слёз бежали от опухших глаз вниз, вдоль жёстких линий лица. Она сверилась с планшетом, после чего ей пришлось перебороть несколько позывов к рвоте.

— Ещё триста пятьдесят шесть выкачиваний-мортис, — дрожащим голосом ответила Аиша.

Кивнув, апотекарий пересёк камеру, нажал открывающую руну и покинул помещение. Женщина следовала за ним подобно тени, пока тот шёл к очередной камере и очередному кричащему серву.

Оставь тайны Кретации в покое, ибо они не несут спасения.

Это не могло быть правдой.

Барахиэль принялся выливать содержимое пузырька с кровью в вино.

Запах витэ смешивался с восхитительным букетом напитка и наполнял ноздри апотекария. Он знал братьев, которые пили алую жидкость без ничего, наслаждаясь её опьяняющим привкусом соли и железа. Остальные же добавляли кровь в питательную кашицу или дневную порцию вина на манер Кровавых Ангелов, чем прикрывали ритуальное варварство сего процесса тонким налётом цивилизованности. Вино придавало витэ пикантность и улучшало аромат.

Оставь тайны Кретации в покое, ибо они не несут спасения.

Ворвавшиеся в разум слова заставили его остановиться, когда он вылил уже половину пузырька. Запах смешанного с кровью вина обострял жажду Барахиэля и разжигал дрожащий огонёк гнева, вызванного предупреждением Дерона. Продолжающиеся исследования не открыли ему ничего нового помимо древнего поверья в то, что Кретация была предполагаемым спасением капитула, и нескольких красноречивых пробелов в архивных данных, касавшихся Ярости. Апотекарий верил, что тайна скрывалась именно в отсутствующих кусках.

Он сделал глоток из бокала и тут же ощутил на себе эффект витэ.

Перед глазами начали проноситься галереи украденных воспоминаний: личные моменты служения и эгоизма, близости и одиночества, которые Барахиль никогда бы не смог пережить. Накал эмоций вызывал у апотекария отвращение, и он был рад, что более не являлся до конца человеком. Смертные являлись самовлюблёнными и тщеславными созданиями, чьи короткие жизни омрачались страхом, гнетущей тоской и болью. Расчленитель ни за что бы не стал похож на них.

Барахиэль откинулся на спинку кресла, отделяя свою личность от личности донора. По телу апотекария медленно разливалось тепло, а сердца космодесантника забились быстрее, когда он ощутил, как сила человека сливается с его собственной. Сопровождающее сей процесс электрическое покалывание порождало новые ощущения в каждой молекуле тела Расчленителя.

Апотекарий улыбнулся. На некоторое время его Жажда был утолена.

Боевой сервитор с оторванной головой рухнул на палубу искрящейся грудой.

— Следующий, — сказал Барахиэль.

Он ухмыльнулся, когда вперёд выступил очередной кибернетический гладиатор. Дикая улыбка апотекария выражала презрение. Выхлопные патрубки многотопливного реактора сервитора были отмечены сигнальными жёлто-чёрными полосами, а его быстросрабатывающие жгуты волокон и смазанные поршни прикрывались пластальными щитками. Одна рука оканчивалась шипастой булавой, вторая же – запитанным клинком.

— Программа бета-три-два. Предохранители отключены. Максимальная смертоносность, — рассёк тишину на арене бесстрастный голос.

Искусственный воин ринулся вперед без намека на какую-либо неуклюжесть, типичную для сервиторов. Он двигался плавно, чем напоминал Барахиэлю аколитов на борту Полярисов. Киборг не выказывал страха или нерешимости, а в безжизненном взгляде его красных глаз, что сулили лишь смерть, пылала агрессия.

Он повернул туловище и замахнулся булавой.

Барахиэль увернулся, качнувшись в сторону и блокируя последовавший обезглавливающий удар. Затем Расчленитель с огромной силой врезал кулаком по лицу противника, отчего треснула скуловая кость. На визор космодесантника брызнула густая кровь, а нос сервитора превратился в бесформенный ком плоти. Апотекарий принялся развивать успех выпадами в горло, грудь и руки, зубья цепного клинка либо скребли по поверхности пластали, либо вгрызались в щитки, после чего вырывались.

Киборг блокировал удары, где мог, больше полагаясь на грубую силу, чем на скорость. Из рассечённых вен и артерий били струи крови, однако повреждения никак не замедляли сервитора, ибо его биологическая система была защищена от столь лёгкой смерти благодаря аугметике и боевым наркотикам, впрыскиваемым в тело подкожной фармакопеей.

Защиту и нападение он сочетал, проявляя настоящее мастерство.

Апотекарий подныривал под обезглавливающие выпады и уходил в сторону от ударов с плеча. От близкого воздействия расщепляющих полей его кожа покрывалась волдырями. Сервитору удалось впечатать булаву в нагрудник Барахиэля, оставляя воронку на керамите и ломая рёбра космодесантника, но Расчленитель подавил боль, парировал следующие два удара и вогнал цепной меч в плечо врагу. Когда зубья перегрызли плоть и кабели, рука-булава со звоном упала на пол. Тем не менее, меч вонзился в живот Барахиэля, послав по нервам волну агонии.

Выступившая из раны кровь зашипела на клинке.

Барахиэль схватился за клинок, игнорируя напоминающий раскат грома звук, с которым треснул керамит, и шипение испаряющегося жира. Сервомышцы зарычали, вступив в борьбу с мощью сервитора, не дававшего космодесантнику вытащить меч из живота. От ярости Расчленитель оскалил зубы, а боль лишь сделала ухмылку шире. Он врезал гардой по долу вражеского клинка, из-за чего в визор апотекария вонзились керамитовые осколки, а вторым ударом обломил меч киборга посередине длины и погрузил собственный в шею противника. Одним движением Барахиэль отделил его голову от тела.

Оставь тайны Кретации в покое, ибо они не несут спасения.

— Следующий, — рявкнул Барахиэль, чей взор застилала по краям чёрная дымка.